автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: Интеллигенция в культуре крупного сибирского города в 1920-е годы: вопросы теории, истории, историографии, методов исследования

Полный текст автореферата диссертации по теме "Интеллигенция в культуре крупного сибирского города в 1920-е годы: вопросы теории, истории, историографии, методов исследования"

На правах рукописи

Рыженко Валентина Георгиевна

Интеллигенция в культуре крупного сибирского города в 1920-е гг.: вопросы теории, истории, историографии и методов исследования

07.00.09. - историография, источниковедение и методы исторического исследования

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Екатеринбург 2004

Работа выполнена на кафедре современной отечественной истории и историографии Омского государственного университета

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор Маргарита Ионовна Кондрашева

доктор исторических наук, профессор Михаил Ефимович Главацкий

доктор исторических наук, профессор Лорина Петровна Репина

Ведущая организация: Институт истории СО РАН

Защита состоится 6 октября 2004 года в 10 ч. на заседании диссертационного совета Д 004.011.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Институте истории и археологии УрО РАН по адресу: 620026, г. Екатеринбург, ул. Р. Люксембург, 56

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института истории и археологии УрО РАН

Автореферат разослан «_0_» _ _2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат исторических наук

Е.Т. Артемов

Общая характеристика работы

Актуальность темы. Логика процесса познания предполагает постоянный интерес к вопросу о способах добывания знания и развития исследовательских практик. Разработка междисциплинарных исследовательских моделей для изучения сложных социокультурных феноменов становится чертой нового образа науки внутри формирующейся культуры XXI века.

В начале 1990-х гг. в ходе дискуссий по проблемам теории и методологии исторической науки определилась значимость совершенствования инструменталистских функций познавательного процесса, а в специфическом интеллектуальном пространстве исторических реконструкций прошлого завершилась определенная традиция советской исторической науки (Д.В. Лукьянов). Изменения в современном научном познании характеризуются нарастанием тенденции к междисциплинарным проектам, усиливающейся на фоне активного обособления субдисциплин, стремящихся обозначить свой независимый статус.

В российской исторической науке один из таких примеров к рубежу XX-XXI вв. - стремление проблемной историографии интеллигенции превратиться в «интеллигентоведение». Этот процесс и его особенности в контексте меняющегося отраслевого знания, включая рефлексию и поиски современных интеллигентоведов (историков, философов, культурологов), заслуживает специального внимания. Для историка, изучающего XX век, историю советской эпохи, особый интерес представляют взаимосвязи интеллигенции, культуры, города.

Рост самосознания и интереса к самим себе (К. Манхейм) обозначил смысловое ядро и импульс напряженных интеллектуальных процессов, резко усилившихся в последние десятилетия XX века. Закладывались основы культуры нового столетия с главным принципом диалога культур, включая понимание культур прошлого как диалога по-разному актуализированных в современности их смыслов (B.C. Библер), менялся социокультурный контекст, питающий научное познание и специфику его отдельных сфер. Перед сообществом историков встала проблема самопознания, которая прежде была преимущественно предметом рассуждений философов и методологов исторической науки (Г.И. Зверева). Эта проблема должна была актуализироваться и для каждого исследователя, который уже не мог избежать «обращения к себе». Это означает в первую очередь пересмотр теоретических и методологических оснований своей деятельности в определенном проблемном поле. Главным на пути к подлинной свободе научного творчества становилось напряженное «вдумывание... в эпистемологические основания

своего исследования, творчески и критически осваивая при этом достижения гуманитарного знания своего времени» (А.Я. Гуревич).

Происходит накопление энергии для нового этапа в движении научной мысли. Экспериментальные поиски помогают реализовывать профессиональную неудовлетворенность историка. В таких условиях оказались и историки интеллигенции. Переход к свободному поиску займет определенное время, при этом действия исследователей, осуществляющих свой выбор, не могут оказаться одинаковыми. Это актуализирует заявленную тему, выдвигая на первый план ее теоретико-методологическую составляющую.

Цель нашего исследования - разработка междисциплинарной исследовательской модели «Интеллигенция-Культура-Город» и ее апробация на региональном материале. Для реализации определены следующие задачи:

- рассмотреть современное состояние и характерные изменения проблемной историографии интеллигенции в контексте познавательных «поворотов» в отечественной гуманитарной мысли конца XX - начала XXI вв.;

- выявить признаки становления интеллигентоведения в качестве самостоятельной междисциплинарной области знания;

- установить значение дискуссий о ключевой дефиниции «интеллигенция» в процессе превращения проблемной историографии интеллигенции в интеллигентоведение;

- обозначить теоретико-методологические опоры для исследовательской модели «Интеллигенция-Культура-Город»;

- применить сконструированную модель «Интеллигенция-Культура-Город» для изучения интеллигенции четырех крупных городов-центров Сибири (Иркутска, Новосибирска, Омска и Томска) в 1920-е гг.

- раскрыть с помощью этой модели роль «штучной интеллигенции» в формировании реального и символического культурно-цивилизационного ландшафта крупного сибирского города переломной эпохи, а также выделить специфику восприятия представителями отдельных отрядов сибирской интеллигенции проблем культуры региона и отдельных городов.

Методология и методы исследования. Повышенная динамичность современной познавательной и историографической ситуации, междисциплинарная направленность диссертационного исследования обусловили сложности определения его методологических оснований. Оказалось необходимым «переоснастить» профессиональный инструментарий. В качестве обязательных общенаучных принципов мы руководствуемся принципами дополнительности и преемственности научного знания. «Переоснащение» означает пополнение исследовательского инструментария историка из арсенала смежных областей научного знания. Оно предполагает востребо-

вание «забытых» методологических и методических наработок, а также опыта советской историографии.

В диссертационном исследовании используется ряд общенаучных методов, среди которых приоритеты отданы локальному методу в его культурно-исторической форме и методу моделирования. В науковедче-ских и историко-научных трудах моделирование интерпретируется как метод рациональной реконструкции прошлого науки, подчеркивается, что для исторических наук моделирование по своему существу является адекватным способом познания исторической реальности. В качестве гносеологической характеристики «структурное моделирование» подразумевает совокупность определенных познавательных процедур, представляющую собой научную идеализацию и одновременно виртуальный подход к изучаемому предмету (К.В. Хвостова., В.В. Финн). В понятие «междисциплинарная модель» в данном диссертационном исследовании вкладывается смысл опорной теоретической конструкции, с помощью которой возможно объемное («многофокусное») видение взаимосвязей интеллигенции с культурой определенного места в их конкретно-исторической динамике.

Принцип междисциплинарности - один из главных рабочих инструментов для решения поставленных задач, поскольку рассматриваются особенности оформления новой области знания, возникающей «на стыке» с целым рядом других областей. При этом принимается во внимание эволюция понятия «междисциплинарность» в исторической науке, в познании, а также оценка практики междисциплинарности как трамплина для обеспечения условий, необходимых для появления новых знаний (Л.П. Репина). Отсюда для современного интеллигентоведа важен прием регулярного междисциплинарного «историографического среза», с отслеживанием происходящего на сопредельных территориях, с сопоставлением «отраслевых» методов и методик и получаемых с их помощью результатов с имеющимся опытом исторической науки.

При определении методологических оснований диссертационного исследования учтены перспективные науковедческие подходы, предлагающие видеть историю исторической науки внутри истории культуры, а, следовательно, и внутри отечественных интеллектуальных и культурных традиций (В.П. Корзун).

Использование познавательного и историографического контекста как «фонового» критерия для выяснения специфики становления интелли-гентоведения дополняет методологические опоры нашего исследования принципом контекстуальности. Его значение и содержание определилось из характеристики ситуации в гуманитарных науках второй половины XX в., представленной в новейших монографических трудах, в специаль-

ных сборниках («Образы историографии», «Выбор метода: изучение культуры в России 1990-х годов»), в публикациях альманахов «Одиссей» и «Диалог со временем».

Выбранные основания позволили обозначить в качестве генеральной исследовательской стратегии соединение теоретико-методологической, историографической и конкретно-исторической линий с выраженной междисциплинарной направленностью. Вопросам методологии, методики и понятийному аппарату посвящены первые две главы основной части. Соответствующий контекст присутствует и в конкретно-исторических главах.

Степень изученности темы. Особенности замысла определили содержание этой части введения. Ниже в общем виде представлены тенденции развития профессиональной проблемной историографии истории интеллигенции. В качестве характерных признаков («поворотных» вех) процесса получения отраслевого (конкретно-исторического) знания о российской интеллигенции выделены условные этапы в изменениях исследовательских практик историков интеллигенции.

Первая веха, открывающая начальный этап изменений в подходах к профессиональному изучению теории и истории интеллигенции - рубеж 1970-х-1980-х гг., характеризуется общепринятой тогда мононаучной парадигмой изучения истории советской культуры и интеллигенции. До середины 1980-х гг. происходит накопление эмпирического материала, появляются первые обобщающие труды. Их методологическая опора - историко-социологический и историко-статистический подходы, составившие социальную модель. Это показывает зарождение междисциплинарных опытов внутри советской историографии. Первые оценки оформившейся на этой основе проблемной историографии интеллигенции и дальнейшие перспективы были определены на Всесоюзной научной конференции (Новосибирск, 1979 г.) и в специальном историографическом труде (Л.М. Зак).

Лидерами в разработке социального подхода к изучению советской культуры и интеллигенции в сибирской историографии стали новосибирские ученые - В.Л. Соскин и его ученики. В 1978 г. появился первый историографический сборник, определивший в качестве стратегии написание обобщающих работ по всему периоду строительства социализма в рамках относительно «узких» тем для последующего комплексного исследования процесса формирования социалистической интеллигенции в Сибири. Первым шагом стала появившаяся в 1985 г. монография С.А. Красильникова и В.Л. Соскина, в которой была дана общая характеристика интеллигенции Сибири в 1917-1918 гг. Сделанные авторами выводы о возможной численности сибирской интеллигенции, ее социально-профессиональных призна-

ках и диспропорциях в территориально-поселенческом распределении были новаторскими и сохраняют свою историографическую ценность.

Следующий этап, с середины 1980-х гг., отразил реакцию историков интеллигенции на начавшиеся теоретико-методологические дискуссии по общим вопросам научного познания и поиску новых способов изучения сложных социальных объектов. Этот важная полоса в развитии историографии культуры и интеллигенции России и Сибири. Поворот к внедрению системных принципов в проблемную историографию интеллигенции был новым шагом на пути к междисциплинарным исследованиям, предпринятым в рамках мононаучной парадигмы. Из представителей исследовательских подразделений (Москва, Ленинград, Свердловск, Новосибирск) наибольшую активность проявили сибирские историки (Е.Г. Водичев, С.А. Красильников, В.Л. Соскин). В 1986 г. они предложили теоретико-методологический инструментарий, с ключевым понятием «духовный потенциал» и системный подход к его анализу в рамках новой региональной исследовательской комплексной программы по изучению исторического опыта освоения Сибири.

Изучение научно-образовательного, художественно-эстетического и нравственно-этического блоков регионального потенциала включало историю кадрового ядра - в первую очередь, научно-педагогической и художественной интеллигенции. Основное внимание исследователей сосредоточилось на первом блоке. К рубежу 1980-х гг. - 1990-х гг. в сибирской историографии были представлены социальные аспекты развития науки и образования в Сибири, количественные, социально-профессиональные и идейно-политические характеристики научно-педагогической интеллигенции. В рамках такой социальной модели установилось сотрудничество автора с новосибирскими коллегами, но одновременно сохранялся собственный интерес к теории и истории российского города и убеждение в целесообразности междисциплинарного изучения интеллигенции в союзе с другими смежными науками и субдисциплинами.

Наша позиция укрепилась после ознакомления с первыми попытками обращения к интеллигенции города на стыке истории и демографии на материалах Европейской России (В.Б. Жеромская). К историко-демографи-ческой проблематике и культуре городов советской эпохи обратились и сибирские ученые (В.А. Исупов, А.С. Московский, В.И. Исаев). В 1987 г. появился первый сборник, посвященный урбанизации в Сибири, где среди задач указывалось на необходимость изучения интеллигенции с учетом ур-банизационных процессов (В.В. Алексеев).

В отдельных зарубежных исследованиях, для которых историко-урбанистическая проблематика оформилась в самостоятельную область за

1970-е гг., ее изучение приобрело к началу 1980-х гг. характер междисциплинарной кооперации1. Немецкие ученые в 1980-е гг. рассматривали разнообразие связей деятельности людей, в том числе отдельных профессиональных групп, с пространством определенного места. Это опиралось на научные традиции историко-культурных локальных исследований. Нашему замыслу близки две линии. Одна связана с философским осмыслением понятия «Места» и трактовкой понятия «Родина»2. Другая линия демонстрирует изучение городского культурного пространства и модернизационных процессов XX века на материале европейских столиц и Петербурга/Ленинграда (Карл Шлегель)3. Установилось сотрудничество зарубежных и российских исследователей в области семиотики городского пространства (П. Пеллегрино)4. Со второй половины 1980-х гг. существенным звеном отечественного научного контекста, в котором происходили трансформации проблемной историографии интеллигенции, стали культурологические исследования. В их проблематике укреплялось внимание к культуре города, к выявлению его потенциала (В.Л. Глазычев).

Третья «поворотная» веха - рубеж 1980-х - 1990-х гг. На фоне распада общего советского интеллектуального пространства и нарушения координационных и информационных научных связей помимо негативных последствий внутри общей историографии начало нарастать стремление отдельных проблемных направлений к самостоятельности. Обособление «интеллигентоведения» и изучения культуры российской провинции сопровождалось организационными новшествами в виде возникновения неформальных структур. Среди них межвузовский Центр «Политическая культура интеллигенции: ее место и роль в истории отечества» при Иванов-

1 См., например: Veröffentlichungen des Institut für vergleichende Stad-tegeschichte in Munster. Bd. 7. Voraussetzungen und Methoden Geschichtlicher Stadte-forschung. Bohlau Verlag. Köln, Wien. 1979; Bd. 16. Urbanisierung im 19. und 20. Jahrhundert: Historische und geografische Aspekte. Köln, Wien, Bohlau. 1983.

2 См.: Piepmeier R. Philosophische Aspekte des HeimatbegrifTs // Heimat. Analysen, Themen, Perspektiven. Diskussionsbeitrage zur politischen Didaktik. Bundeszentrale für politische Bildung. Bonn. 1990. S. 91-107.

3 Schlogel K. Jenseits des Grossen Oktober: Das Laboratorium der Moderne: Peterburg 1909-1921. Berlin. 1988; Шлегель К. Петербург-Берлин. 1900-1935: контакты и влияния // Санкт-Петербург: окно в Россию. 1900-1935: Материалы международной научной конференции. Париж. 6-8 марта 1997 г. СПб., 1997. С. 219-234.

4 Пеллегрино П. Человек и город: пространства, формы и смыслы // The Man and the City. Spaces, Forms, Meanings: Материалы Международного конгресса Международной Ассоциации семиотики пространства. В 2 т. Санкт-Петербург-Женева-Салоники-Екатеринбург, 1998. Т.2. С.11,15-16.

ском государственном университете (инициатор и руководитель - B.C. Ме-метов) и коллектив, объединивший московских исследователей для изучения культуры российской провинции (СО. Шмидт, Э.А Шулепова, А.А. Сундиева, Л.В. Кошман, В.Ю. Афиани). В разработанной ими комплексной программе «Культура российской провинции» был намечен блок «Интеллигенция и провинциальная культура». Этот процесс укрепился с созданием центра «XX век в судьбах интеллигенции России» при Уральском государственном университете во главе с М.Е. Главацким и коллектива по изучению провинциальной культуры при Костромском государственном университете.

В 1990-е гг. поиски самостоятельной «территории интеллигентове-дения», в которых особую роль выполняли неформальные коллективы, резко активизировались. По оценке В.Л. Соскина, к середине 1990-х гг. возобладал «гнездовой» метод организации научных исследований, который становился способом преодоления полной разобщенности в условиях ослабления советской культуроведческой проблематики5. Он отметил укрепление внутрирегиональных связей и складывание в Сибири некого подобия «триумвирата» из научных учреждений Новосибирска, Омска, Кемерова. Специфика процесса становления интеллигентоведения в контексте движения гуманитарной мысли 1990-х гг., оказавшей на него наибольшее воздействие, рассматривается в первой главе диссертационного исследования. Ниже обозначим наиболее принципиальные моменты.

Стимуляторами роста междисциплинарных сегментов интеллектуального пространства становились «новая культурная история», историческая антропология, историческая регионалистика, особенно интеллектуальная история. В конце 1990-х гг. появился Центр, координирующий исследования в области интеллектуальной истории при ИВИ РАН (руководитель Л.П. Репина). Отличительный признак в формирующихся сегментах и междисциплинарных проблемных полях - включение пространственных координат, обращение историков, культурологов, искусствоведов к союзу с географией (С.Я. Сущий, Д.Г. Дружинин, Ю.А Веденин, Г.М. Лаппо). Был поставлен вопрос о методологии местной истории (С.А. Гомаюнов). Краеведение стало восприниматься как социокультурный феномен и один из сущностных признаков, характеризующих особую форму деятельности российской интеллигенции. Актуализация возвращаемого в российскую науку исследовательского опыта нашла свое предельное воплощение в трактовке «областного культуроведения» (Э.А. Шулепова). На материалах отдельных терри-

5 Соскин В.Л. Современная историография советской интеллигенции России. Новосибирск, 1996. С. 8.

торий России изучается роль локальных сообществ как фактора «интеллектуального единения» региона и их деятелей в формировании местной культурно-информационной среды, ставятся проблемы методологии и методики изучения региональной культуры, формирования соответствующего самосознания и идентичности (М.А. Орешина, И.Я. Мурзина, Г. Люхтерхандт, С. Рыженков, А. Кузьмин). В конце 1990-х гг. добавляются варианты анализа «Духа Места» (В.В. Абашев, М.П. Фокина, В.Ф. Чирков и др.).

В российской и сибирской проблемной историографии интеллигенции середина 1990-х гг. - важная веха. Результаты изучения интеллигенции региона в 1917 - середине 1930-х гг. с исчерпывающим использованием инструментов социального подхода были обобщены С.А. Красильнико-вым6. В.Л. Соскиным было высказано мнение, что наметился перелом методологического свойства и необходима более длительная полоса для «созревания» монографий, по-новому освещающих историю интеллигенции. Тогда же появился первый специальный сборник статей7, посвященный актуальным проблемам историографии интеллигенции. Его авторы (В.Л. Соскин, B.C. Меметов, В.Р. Веселое, В.Т. Ермаков, М.Е. Главацкий, М.И. Кондрашева, А.В. Квакин) оценили интенсивный поиск новых подходов как признак процесса становления новой самостоятельной отрасли научного знания - «интеллигентоведения». Был представлен анализ проблематики диссертационных работ за период до 1994 г., в которых объектом являлась интеллигенция (B.C. Меметов, О.Ю. Олейник, И.И. Олейник). Из более 1300 работ не было выявлено ни одной, посвященной «провинциальной интеллигенции», «городской интеллигенции» или «интеллигенции в культуре города». Подобное в отечественных исследованиях сохранялось и позже (О.Ю. Олейник).

Выделенные «поворотные» вехи и условные этапы, характеризующие степень изученности интересующего нас блока проблем, могут восприниматься как свидетельства продвижения проблемной историографии к ее новому качеству, смысл которого еще не вполне ясен. Это подтверждает одна из новых книг М.Е. Главацкого под символическим названием «История интеллигенции России как исследовательская проблема».

Поворот к исторической урбанистике в контексте истории культуры (труды под редакцией Э.В. Сайко) - стимул к дальнейшему продвижению

6 Красильников С.А. Социально-политическое развитие интеллигенции Сибири в 1917 - середине 1930-х гг.: Дис. в виде науч. докл. на соиск. уч. степ, д-ра ист. наук. Новосибирск, 1995.

7 См.: Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции. Межвузовский сб. науч. тр. / Отв. ред. B.C. Меметов. Иваново, 1996. 124 с.

как и выход исследователей теории и истории российских модернизаций на проблемы роли урбанизации и городов в региональной динамике модерни-заций8. По убеждению А.С. Сенявского, полноценное исследование подобных сложнейших процессов возможно только на путях комплексного подхода и с опорой на историко-теоретические построения.

Со второй половины 1990-х гг. наметились изменения и в этом сегменте сибирской историографии (Д.Я. Резун). Начинает занимать больше места историко-культурная проблематика (Д.А. Алисов). Публикуются региональные сборники научных трудов, посвященные сибирским городам и городской культуре, очерки по истории отдельных городов (Омск, Томск).

Примечательным явлением в новейшей сибирской урбанистике стала монография Н.М. Дмитриенко9. На материалах одного большого города показаны возможности локального подхода, широко распространенного в зарубежной историографии, для комплексного изучения сложных процессов в переломные периоды истории. Автор называет Томск наиболее интересным объектом для выявления сущности процессов индустриализации и урбанизации в Сибири. Некоторое внимание уделено деятельности интеллигенции в культуре города.

Однако взаимосвязи интеллигенции с культурой сибирского города в XX веке еще не стали предметом конкретно-исторического анализа. Назрела потребность в предварительной проработке теоретико-методологических основ междисциплинарной исследовательской модели.

Основной объект диссертационного исследования - это отечественная гуманитарная мысль, создающая особый сегмент современного интеллектуального пространства. В нем на протяжении почти трех десятилетий ведутся напряженные теоретико-методологические, историографические и конкретно-исторические исследовательские поиски способов приращения знания об интеллигенции. В этом сегменте пересекаются проблемные поля нескольких областей научного знания и находятся истоки интеллигентоведения.

Линии взаимосвязей трех конкретно-исторических феноменов «ин-теллигенция»-«город»-«культура» усложняют объект, придают ему изменчивость и открытость. И город, и культура - продукты творческой деятельности интеллигенции. Равно как и накапливаемые знания об их возникно-

8 См.: Опыт российских модернизаций ХУШ-ХХ века / Отв. ред. В.В. Алексеев. М., 2000. С. 103-128.

9 Дмитриенко Н.М. Сибирский город Томск в XIX - первой трети XX века: управление, экономика, население. Томск, 2000.283 с.

вении, бытовании. Рефлексия современного исследователя связывает воедино обе стороны нашего объекта.

Предмет исследования. Избираемый для исследования предмет имеет две стороны. Первая (историко-научная) - это процесс становления интеллигентоведения в контексте познавательных «поворотов» и нарастания потребности в междисциплинарном анализе сложных социокультурных феноменов. Вторая (конкретно-историческая) соединяет деятельность интеллигенции в культуре крупного города-центра (формы ее участия в придании его «культурно-цивилизационному ландшафту» (КЦЛ) особых свойств и признаков) и особенности восприятия интеллигенцией своеобразия культуры региона и конкретного города. Каждой из сторон предмета исследования присуще свое проблемное поле.

Хронологические рамки. Историографические и теоретико-методологические проблемы, связанные с поисками современных «интеллигенто-ведов», рассматриваются на основе публикаций, появившихся с конца XX -и вплоть до начала XXI вв. Ядро - т.н. «последнее десятилетие XX века». Учитывается, что перемены в российском гуманитарном знании, в том числе в исторической науке, обозначились уже во второй половине 1980-х гг. Для интеллигентоведения этот рубеж сдвигается к началу 1990-х гг. Верхняя граница - это начало XXI в. Ее открытость очевидна.

Хронологические рамки для конкретно-исторической апробации - 1920-е гг. несколько условны. Это определяется нашими представлениями о таком специфическом признаке истории России и ее регионов в XX в. как наличие «переломных эпох» и «чрезвычайных полос», когда существенную роль играл фактор экстремальности. Поэтому нижняя граница связана с началом преобразований в Сибири в экстремальных условиях (19181919 гг.), верхняя - с «великим переломом» (1929-1930 гг.).

Территориальные рамки. Они определены в диссертационном исследовании только для конкретно-исторической апробации. Это четыре крупных сибирских города-центра (Иркутск, Новосибирск, Омск, Томск). Критерии их отнесения к крупным городам основаны на совокупности количественных и типологических признаков, складывавшихся в урбанистике и географии на протяжении XX в. Одновременно учтены конкретно-исторические реалии 1920-х гг.

Научная новизна проведенного исследования:

Существующие исследовательские практики изучения истории интеллигенции России в виде широко распространенного социального подхода дополнены впервые разработанной междисциплинарной моделью «Интеллигенция-Культура-Город», которая позволяет рассмотреть проблему роли «штучной» интеллигенции в культуре многофокусно, с выделением

локальной и региональной специфики, определить перспективные проблемные поля для самостоятельной междисциплинарной «территории» ин-теллигентоведения.

В историко-науковедческом и историко-культурологическом ракурсах рассмотрены особенности процесса обособления проблемной историографии (история отечественной интеллигенции) и начала ее превращения в самостоятельную область научного знания. Выявлены признаки этого процесса: пройдены этапы первоначальной специализации в форме новой предметной ориентации отдельных исследователей и институционализации выделившихся областей через создание ассоциаций ученых; но незавершенным остается этап закрепления интеллигентоведения в качестве самостоятельной дисциплины в формальных университетских структурах.

Установлено, что процесс становления интеллигентоведения отражает естественную логику развития научного знания и потребность в обновлении исследовательского инструментария в соответствии с изменениями в интеллектуальном пространстве. В то же время этот процесс не свободен от действия стереотипов советской мононаучной традиции и корпоративного знания, присущего проблемной историографии интеллигенции.

Сохраняющиеся дискуссии вокруг ключевой дефиниции перешли в стадию выработки ее междисциплинарного содержания. Однако заявления об уже сложившемся междисциплинарном характере интеллигентоведения пока преобладают над реальными результатами междисциплинарного синтеза. Отмечена зависимость дискуссий о понятии «интеллигенция», а также их определенной цикличности от конкретно-исторической специфики российской интеллигенции как сложного социокультурного феномена и от повышенной саморефлексии современных интеллигентоведов, от их обостренной реакции на изменения в собственном социальном статусе.

Предложено различать рабочую дефиницию «интеллигенция», содержание которой зависит от используемой исследовательской модели, и концепт «интеллигенция», включающий сплав реальных и мифологизированных представлений об отечественной интеллигенции как социокультурном феномене, существующих в массовом сознании и в профессиональном сообществе современных гуманитариев.

На стыке истории, культурологии, исторической урбанистики (отечественного городоведения) с опорой на принципы дополнительности и преемственности разработана исследовательская модель для изучения интеллигенции XX века, обозначенная словосочетанием «Интеллигенция-Культура-Город». Предлагаемая модель дает возможность показать специфику деятельности отдельных профессиональных отрядов интеллигенции в

динамике координат конкретного времени и «местобытования», выделить особое значение вклада «штучной» интеллигенции в «местную» культуру.

На основе представительного источникового комплекса, из которого извлечена информация о деятельности интеллигенции в культуре четырех крупных городов Сибири (Иркутска, Новосибирска, Омска, Томска) 1920-х гг. осуществлена конкретно-историческая апробация модели «Интеллигенция-Культура-Город». Значительная часть документов и информации впервые вводится в научный оборот.

Использование сконструированной модели дополняет социальную историю интеллигенции ее «культурной и интеллектуальной историей». Полученные на сибирском материале результаты раскрывают формы и своеобразие отклика представителей интеллигенции на потребности региона и отдельных городов (на «вызовы Времени и Места») в условиях переломной эпохи. Они приводят к выводу о резко менявшемся соотношении и переплетении в действиях сибирской интеллигенции разных мотивов и интересов (идеологических и профессиональных, прагматических и романтических, социальных и личностных), политики Центра и потребностей региона в условиях перехода к социалистическому строительству.

Разработанная модель позволяет обобщить информацию, содержащуюся в краеведческих и отраслевых публикациях, значение которой не было очевидным в рамках социальной истории интеллигенции. Обнаружены сведения персонального характера, указывающие на особую роль некоторых представителей сибирской «штучной» интеллигенции в культуре городов-центров региона в 1920-е гг.

Источниковая база. В предлагаемом диссертационном исследовании источниковая (источниковедческая) база в соответствии со спецификой предмета исследования и с учетом подходов современных источниковедов (А.К. Соколов, О.М. Медушевская) состоит из двух больших комплексов.

Первый комплекс сформирован с учетом сложного статуса и неоднозначности трактовок классификации историографических источников, а также исходя из представлений современных историографов (В.П. Корзун) о возможности выделения т.н. «опорной» группы историографических источников. В нашем случае такой группой являются материалы научных конференций 1990-х гг., проводившихся теми исследовательскими центрами при университетах (Иваново и Екатеринбург), появление и деятельность которых стало одним из главных признаков начала становления интелли-гентоведения. Кроме того, конференционные формы в историко-научном процессе выполняют важную функцию индикаторов предстоящих перемен. При отборе материалов конференций учитывались обозначенные выше , «поворотные» вехи на пути превращения проблемной историографии в са-

мостоятельную научную область и значение в этом процессе дискуссий вокруг понятия «интеллигенция».

К опорной группе примыкают опубликованные за последние 10 лет труды историков интеллигенции. Это монографии и статьи А.И. Арнольдо-ва, В.Р. Веселова, М.Е. Главацкого, В.Т. Ермакова, М.Р. Зезиной, А.В. Ква-кина, С.А. Красильникова, А.Е. Корупаева, B.C. Меметова, В.Л. Соскина, СО. Шмидта. Они содержат историографические и теоретико-методологические оценки ситуации 1990-х гг. и «по горячим следам» отражают рефлексию профессиональных историков.

Отдельная группа источников в первом комплексе представляет движение научной мысли в сопредельных областях гуманитарного знания, разнообразие исследовательских подходов и повороты в современном интеллектуальном пространстве к междисциплинарным исследованиям. В ее составе труды философов и культурологов, географов культуры, семиоти-ков пространства (В.В. Абашева, Л.К Антощук., Т.В Безменовой, B.C. Биб-лера, Ю.А. Веденина, А.Г. Дружинина, С.Н. Иконниковой, М.С. Кагана, И.В. Кондакова, Ю.М. Лотмана, П. Пеллегрино, С.Я. Сущего, Т.П. Фокиной, Л.Ф. Чертова, Э.А. Шулеповой), некоторых теоретиков-урбанологов (Т.И Алексеевой-Бескиной, В.Л. Глазычева, Л.Б. Когана, Г.М. Лаппо). Осмысление разнообразия теоретико-методологических поисков современных исследователей, разделяющих идеи междисциплинарного изучения сложных объектов и их взаимосвязей позволило отобрать из смежного инструментария понятия и термины, полезные для конструирования нашей исследовательской модели.

Еще одна группа историографического комплекса источников - труды ученых, содержащие «забытое» знание. Среди них два пласта: историко-культурологический (работы И.М. Гревса, Н.П. Анциферова, Н.К. Пиксано-ва) и городоведческий, в составе которого некоторые работы Н.П. Анциферова и фундаментальный труд Л.А. Велихова. К этой группе примыкают методологические фрагменты трудов П.Н. Милюкова, К. Манхейма.

Промежуточное положение между двумя основными комплексами представляют исследования искусствоведов, историков художественной жизни, градостроительства и архитектуры (Е. А. Ащепков, С.Н. Баландин, И.Г. Девятьярова, К. Зитте, А.Д. Крячков, Ю.М. Лыхин, П.Д. Муратов, Б.И. Оглы, Э.Б. Хазанова, З.Н. Яргина). Они соединяют в себе источник движения научной мысли и источник конкретно-исторической информации, отражают своеобразие отраслевого знания и подходов.

Второй комплекс источников составляет опору для конкретно-исторической апробации нашей модели. Основной блок комплекса составили документы из фондов центральных и местных архивохранилищ: Госу-

дарственного архива Российской Федерации (ГА РФ. Ф.320, 4041), Государственного архива Новосибирской области (ГАНО. Ф. 12, 217, 534, 998, 1053, 1124, 1180,1685, 1800), Государственного архива Томской области (ГАТО. Ф.28, 199, 214, 218), Государственного архива Омской области (ГАОО. Ф.74, 286, 318, 1074, 1152), Отдела Рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ. Ф.545). Доминируют материалы делопроизводства: протоколы, отчеты, доклады, записки, справки, анкеты, временная учетная документация. Обнаружены уникальные материалы, дающие основу для исследований по интеллектуальной истории. Это подготовленные, но не реализованные научно-технические и художественные проекты первой половины 1920-х гг. Найдены неизвестные отраслевым специалистам изобразительные источники, отложившиеся в фондах местных органов коммунального хозяйства. Богатую информацию о родиноведческих инициативах и проектах по изучению интеллигенцией своего «местобытова-ния»содержат личный фонд известного сибиреведа. М.К. Азадовского (ОР РГБ), фонды сибирских общественных объединений 1920-х гг. Эту информацию дополняют сведения из опубликованных недавно региональных сборников документов.

Отсутствие единообразия в делопроизводстве первых послереволюционных лет, фрагментарность сохранившихся сведений, неудовлетворительное физическое состояние документов создают большие трудности для обобщения информации о деятельности тех отрядов интеллигенции крупных городов Сибири. Особенности работы с данной категорией источников на примере предварительных результатов разысканий в местных архивах были описаны нами в специальных публикациях.

Отдельный блок второго комплекса составила информация, обнаруженная в периодической печати при фронтальном просмотре региональных журналов («Жизнь Сибири», «Сибирские огни», «Просвещение Сибири») с момента их выхода и вплоть до 1930 г. и в некоторых местных периодических изданиях отдельных городов, ставших к настоящему времени библиографической редкостью (как, например, «Труды Томского краевого музея»). В соответствии с исследовательским замыслом просмотрены газеты: региональная «Советская Сибирь» за 1925-1930 гг. (Новосибирск), местные: «Красное Знамя» за 1924 г. (Томск), «Рабочий путь», за 1921-1928 гг. (Омск). Выявлен ряд литературных текстов и иллюстраций, который позволил определить особенности участия интеллигенции в формировании символического облика Новосибирска в качестве «столицы» региона.

Третий блок этого комплекса - труды представителей научно-педагогической, научно-технической и художественной интеллигенции Сибири, написанные и опубликованные в 1920-е гг. Это малоизвестное современ-

ным специалистам наследие М.М. Рубинштейна, СИ. Гессена, М.К. Аза-довского, Н.Н. Козьмина, отдельные статьи художников А.Н. Тихомирова, Д.И. Болдырева-Казарина, И.И. Копылова, художника и архитектора А.Л. Шиловского, инженера и архитектора П.И. Парамонова, ученых и работников центральных и сибирских управленческих органов А.В. Луначарского, Л.И. Органова, Н.С. Юрцовского, В.Г. Болдырева. Содержание текстов, ставших библиографической редкостью (к некоторым из них доступ был ограничен), раскрывает особенности откликов интеллигенции на вызовы «Времени и Места», передает напряженность интеллектуальных поисков интеллигенции Сибири в условиях той переломной эпохи. Обращение к ним позволяет осуществить интеллектуальный диалог между интеллигенцией 1920-х гг. и современными исследователями.

Специфический блок в составе второго комплекса источниковой базы составляют уже упоминавшиеся отраслевые искусствоведческие, исто-рико-архитектурные и историко-градостроительные исследования, включающие материал из недоступных историку частных и ведомственных собраний. Проблема их использования в качестве источника затрагивается во второй главе диссертационного исследования.

Практическая значимость и апробация работы. Разработанная исследовательская модель, наблюдения и выводы автора полезны для написания трудов по интеллигентоведению на материалах других регионов, по междисциплинарным методам исследования, по историографии и истории интеллигенции России и Сибири. В университетском образовании их можно использовать для разработки курсов по дисциплинам специализации и регионального компонента. Они внедрены в практику преподавания на историческом факультете Омского государственного университета в авторских программах спецкурсов «Человек, город, культура (к проблеме специфики исторических взаимосвязей в XIX-XX вв.)» (Омск, 2000. 39 с), «Культура региона: история и современность» (Омск, 2000. 75 с), «XX век: революции и культура (культурный фактор в истории России. 19001920-е гг.» (Омск, 2000. 28 с). На основе предлагаемых междисциплинарных подходов разработаны концепция и структура учебно-теоретического пособия «Культура Западной Сибири: история и современность» (для специальности «история», 2001) и одноименного методического пособия для студентов и преподавателей гуманитарного факультета Омского аграрного университета (специальность «регионоведение», 2000 г.).

Основные положения диссертации представлялись с 1991 г. в виде докладов и сообщений на 12-ти международных, одной всесоюзной, двух всероссийских с международным участием, двух межгосударственных, 20-ти всероссийских, 6-ти региональных научных конференциях, на ряде

областных конференций и искусствоведческих (культурологических) чтениях.

Рукопись диссертации обсуждалась на заседании кафедры современной отечественной истории и историографии, на заседании ученого совета Сибирского филиала Российского института культурологии МК РФ. Исследования, связанные с диссертационной тематикой, были поддержаны РГНФ (1998-2000, 2003-2004), ИОО (Фонд Сороса, Россия, 2000-2002), в рамках ФЦП «Интеграция» (1998-2000). Автором были разработаны концепции трех Всероссийских конференций междисциплинарного типа по проблематике истории культуры и интеллигенции России, получившие поддержку РФФИ (Омск, 1995, 1998, 2000), концепция и научная программа Всероссийской конференции с международным участием (поддержана РГНФ, 2003).

Основные положения и результаты исследования представлены в разделах коллективной монографии (Москва, 2002), в авторской монографии (Екатеринбург-Омск, 2003), в учебных пособиях, книгах, в статьях и материалах докладов (более 160 публикаций объемом 126 п.л.)

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, четырех глав, подразделенных на параграфы, заключения, списка литературы и источников.

Положения, выносимые на защиту.

1. Логика научного познания, современная ситуация в российской гуманитарной мысли и состояние исторической науки определяют настоятельную потребность в расширении исследовательских практик и инструментария изучения сложных социокультурных феноменов, дополнения существующих «отраслевых» исследовательских подходов междисциплинарными моделями.

2. Становление интеллигентоведения является одним из заметных признаков, характеризующих процессы трансформации, нарастающей фрагментации, появления междисциплинарных областей, происходящие в историографии и в гуманитарных науках последние два десятилетия под влиянием познавательных «поворотов».

3. На рубеже ХХ-ХХ1 веков интеллигентоведение, обозначившись в качестве самостоятельной части междисциплинарного сегмента современного интеллектуального пространства, еще не завершило обустройство «своей территории». Однако на ней в дополнение к прежней инфраструктуре проблемной историографии интеллигенции обозначились новые «точки роста» (исследовательские Центры и индивидуальные инициативы), где формируются разные линии и исследовательские модели для изучения истории интеллигенции как сложного социокультурного феномена.

4. Содержание дискуссий о понятии «интеллигенция» является важным показателем своеобразия и незавершенности процесса превращения проблемной историографии интеллигенции в самостоятельную междисциплинарную область научного знания. Приоритеты в них смещены в сторону признаков внешней социальности и концепта «интеллигенция», а не подчиняются внутринаучной логике, при которой доминирует инструменталист-ское значение дефиниции.

5. В настоящее время имеются реальные возможности разработки теоретико-методологических оснований междисциплинарных исследовательских моделей изучения интеллигенции, проистекающие из многообразия поисков и практик гуманитарных наук в условиях познавательных «поворотов» 1990-х гг.

6. Конструирование исследовательской модели «на стыке» истории, культурологии и исторической урбанистики (городоведения) под условным обозначением «Интеллигенция-Культура-Город» представляется особо актуальным и перспективным для многофокусного изучения теории и истории интеллигенции XX века.

7. Экспериментальная апробация предложенной модели возможна на локальном конкретно-историческом материале о деятельности интеллигенции в культуре нескольких городов одного региона, относящихся к одному типу. Учитывая состояние сибирской историографии правомерно выбрать в качестве региона Сибирь и его четыре крупных города (Иркутск, Новосибирск, Омск, Томск).

8. Локализация по хронологии - «1920-е годы» оправдана значением этого периода в истории России и Сибири в качестве «экстремальной полосы» и своеобразного пространства поисков интеллигенцией форм своего участия в начатых советской властью социокультурных преобразованиях, сопровождавшихся обостренным напряжением интеллектуальной деятельности.

9. Предлагаемая модель позволяет поставить и решать проблемы адекватности восприятия интеллигенцией потребностей культуры своего «местобытования», специфики ее отклика на «вызовы Времени и Места» в регионах с неустойчивым типом развития и поликультурным пространством.

10. Научная значимость модели «Интеллигенция-Культура-Город» состоит в возможности показать степень участия интеллигенции региона в формировании символов региональной и «местной» идентичности, главным из которых становится образ «столицы» региона (для Сибири 1920-х гг. -образ Новосибирска).

11. Апробация предложенной модели позволяет дополнить представленную в сибирской историографии социальную историю интеллигенции Сибири в советскую эпоху ее «новой культурной и интеллектуальной историей», в которой особое значение имеет творческая деятельность местных и пришлых «штучных интеллигентов» («знаковых личностей»), чьи проекты создавали реальное и символическое культурное пространство Сибири, поддерживали региональные культурные традиции, способствовали выработке основ региональной (сибирской) идентичности.

Краткое содержание работы

Введение содержит обоснование актуальности темы, специфики связанной с ней междисциплинарной проблематики, постановку цели и задач, определение методологических основ и методов исследования, логики построения основной части диссертационного исследования, хронологических и территориальных рамок, его новизны и практической значимости. Представленная степень изученности темы и выделенных проблем отражает общие признаки движения исследовательской мысли, служит вместе с характеристикой привлеченных источников необходимой опорой для выбранной структуры диссертационного исследования.

В главе 1 «Интеллигентоведение на рубеже XX—XXI вв. в поисках "своей территории"» рассматривается своеобразие движения проблемной историографии истории интеллигенции к самостоятельности и определению «своей территории». Становление интеллигентоведения предстает как реализация естественной потребности науки в постоянном поиске. Новое направление (новая дисциплина), вызревающее внутри традиционной историографии, действующей по сложившимся в научном сообществе правилам, должно набрать определенную критическую массу, чтобы преодолеть силу инерции стереотипа, пройти ряд этапов. Таковых может быть три (Л.П. Репина). Рассматриваемые в главе трансформации проблемной историографии соотносятся с общими признаками вызревания самостоятельного направления. В качестве критериев выделяются внешнее (контекстное) воздействие, отношение исследователей к выработке ключевой дефиниции и принципам действия внутри интеллигентоведения как междисциплинарной области знания.

В параграфе 1 «Новые признаки и тенденции в отечественных историко-культурных исследованиях конца XX - начала XXI вв.» характеризуется один из главных элементов контекста - изменения в современных российских и региональных историко-культурных исследованиях. Отмечается, что в 1990-е гг. происходил принципиальный поворот к их новому качест-

ву, которое становится почвой для появления разных моделей изучения интеллигенции, ее роли и деятельности в культуре России и провинции. Показываются главные признаки качественных перемен: организационные, методологические, трансформация проблематики.

К наиболее существенным организационным изменениям отнесены: упрочение сферы влияния возникших в начале 1990-х гг. центров по изучению культуры российской провинции и ее интеллигенции (Москва, Иваново, Кострома, Екатеринбург) и нестоличных филиалов Российского института культурологии; появление специализированных журналов. Отмечается организующая роль проектных форм исследовательской деятельности и тенденция к их нарастанию, налаживание разорванных коммуникативных и координационных связей с помощью регулярных научных и научно -практических конференций разных масштабов, укрепление региональных сегментов интеллектуального пространства.

Методологические перемены 1990-х гг. наиболее заметны в усилении внимания историков культуры к практикам смежных областей гуманитарного знания. Помимо уже утвердившегося системного подхода и изучения культурного потенциала городов в контексте теории и истории градостроительства резко повышается интерес к культурологическому дискурсу и к одной из ключевых культурологических категорий- к категории «Места». В складывающемся новом проблемном поле появляется геокультурологическое измерение (Ю.А. Веденин, А.Г. Дружинин, С.Я. Сущий, Э.А. Шулепо-ва). Теоретико-методологические поиски в отечественных историко-культурных исследованиях 1990-2003 гг., характерные и для сибирского региона, активизируясь, переходят в междисциплинарную стадию с ярко выраженной философско-культурологической составляющей (И.В. Кондаков).

Отличительный признак методологической новизны в современной российской и региональной историографии культуры в 1990-е гг. - возвращение полноправного статуса локальным культурно-историческим опытам, творческое переосмысление их принципов. Помимо упоминавшихся московских инициатив под руководством С О. Шмидта к изучению актуальных проблем российской провинции как социокультурного феномена и ее интеллигенции с 1993 г. обращаются представители Костромского педагогического университета (В.Р. Веселое).

Проблемное поле современных историко-культурных исследований отражает пересечение потребностей и интересов нескольких областей научного знания (истории, регионоведения, культурологии, отраслевых наук). Главные направления в проблематике истории культуры российской провинции объединяет сквозная проблема роли личностного начала в культуре. Отсюда очевидно органическое единство историко-культурных (историко-

культурологических) исследований 1990-х гг. и стремящегося к самостоятельности интеллигентоведения.

Отдельно рассматриваются изменения в изучении истории культуры и интеллигенции Сибири в 1990-е гг. В целом процессы в сибирской историографии отражают выделенные трансформации. Исследовательские поиски сибирских ученых весьма заметны в общем интеллектуальном пространстве. В методологическом отношении и в развитии проблематики ситуация в регионе пока представляется мозаичной, состоящей из отдельных фрагментов, еще не сложившихся в общий рисунок.

Наиболее характерны три линии. Одна из них - это традиционный социальный подход (С.Д. Бортников, В.Н. Казарин, Н.Я Артамонова, С.Г. Сизов и др.). Вторая линия связана с изменениями в исследовательских интересах ведущих новосибирских историков культуры и интеллигенции. Проблема «интеллигенция и власть» и в 1990-е гг. являлась для них приоритетной. Однако главными стали те ее составляющие, которые прежде вообще не рассматривались (политика социальной дискриминации и социальной типологии интеллигенции, поставленные и успешно решаемые С.А. Красильниковым), либо затрагивались лишь косвенно (изучение специфики региональной истории культуры, в том числе особенностей культурного взаимодействия центра и провинции). Регулярный историографический срез менявшейся ситуации содержится в статьях и книгах В.Л. Со-скина цикла «90-х гг.». Ведущий сибирский культуролог предлагает новое видение истории советской культуры и российской интеллигенции, отстаивает важность сохранения социальной истории культуры, в том числе истории советской культуры как ее органической части. В то же время в этой ветви сибирской историографии обозначился интерес к корпоративным ценностям отдельных отрядов интеллигенции, к культуре их повседневности, к проблеме преемственности традиций и новаций в городской культуре Сибири (С.А Красильников, О.Г. Юрченко, Л.И. Пыстина).

Третья линия отражает тенденцию к междисциплинарным практикам, сближению с культурологией, с отраслевыми специалистами для многофокусного изучения «местной» культуры. Этому способствовала организация Сибирского филиала РИК, организация проблемных научных конференций междисциплинарного типа. С 1993 г. в Омске реализуется проект «Культура и интеллигенция России в социокультурной динамике истории, метаморфозах творчества, в столичных и провинциальных интеллектуальных ландшафтах». В 1990-е гг. в сибирских исследованиях усилился интерес к теоретическим (философским) и культурологическим (метафизическим) аспектам городской культуры (Л.К. Антощук, Т.В. Безменова, 1993; В.Ф. Чирков, 2000).

В параграфе 2 «"Что в имени тебе моем..." (или вновь о ключевой дефиниции)» уделяется внимание дискуссиям вокруг трактовок ключевой дефиниции «интеллигенция», и поискам ее возможного содержания в контексте становления интеллигентоведения как новой междисциплинарной области. Подчеркивается циклический и волнообразный характер дискуссий внутри проблемной историографии интеллигенции. Они наиболее отчетливо просматриваются для 1960-х - 1970-х гг. и для середины 1980-х гг. Варианты определений предлагались философами, социологами, историками (М.Н. Руткевичем, С.А. Федюкиным, B.C. Волковым, В.Т. Ермаковым, М.Е. Главацким, Л.М. Зак, В.Л. Соскиным, С.А. Красильниковым, Л.Я. Смоляковым). С конца 1980-х гг. споры о дефиниции возобновляются и не прекращаются до сих пор.

В соответствии с логикой саморазвития научного знания, вызревания и обособления его отдельных направлений поиски содержания ключевых дефиниций являются обязательной процедурой. Применительно к интелли-гентоведению это усложняется в связи со своеобразием и эволюцией той части социума, чьи признаки и историю это научное направление пытается определить. Симптоматично, что некоторые современные исследователи предлагают для преодоления кризиса обратиться к достижениям теоретиков фундаментальных негуманитарных наук и, в частности, руководствоваться знаменитым принципом дополнительности Н. Бора (И.В. Сибиряков). Предлагается определять существование размытой терминологии как характерную черту для эпох крупных культурных сдвигов, а попытки ее уточнения как индикатор состояния культурного пространства, в котором происходит восприятие новой реальности и формируется новое знание о логике исследовательского процесса (О.М. Медушевская). Тем самым вопрос о термине «интеллигенция» встраивается в общий процесс познавательных «поворотов». Проблема становится принципиальной для саморефлексии современных исследователей. Она отражает степень напряженности современного интеллектуального пространства и изменения качества коммуникационных связей между сообществами интеллигентоведов и внутри каждого из сообществ.

Поиски содержания ключевой дефиниции в 1990-е гг. примечательны завершением оформления еще одного подхода, когда ключевое понятие трактуется «из самого себя» (интеллигенция - интеллектуалы). Предлагается опираться на традиции отечественной философской мысли и подходы «социо-историко-культурной психологии» (А.В. Квакин). Замкнутый круг прежнего корпоративного знания разрывается. Рубежом для обозначения новой фазы в становлении интеллигентоведения, в том числе в ходе дискуссий стало предложение различать признаки, задаваемые концептуально,

и эмпирические характеристики отдельных групп интеллигенции (В.Г. Ле-дяев).

В современных попытках осмыслить феномен интеллигенции на междисциплинарном уровне и найти приемлемое содержание рабочей дефиниции необходимо учитывать способы прочтения тех или иных терминов (дефиниций), существующие в разных научных областях. В новейших лингво-культурологических подходах разводятся рабочая дефиниция и т.н. «концепт» (Ю.С. Степанов). Историки могут воспринимать концепт «интеллигенция» двойственно: как самостоятельный историко-культурный факт и как представление, привносимое современниками в реальный образ интеллигента. «Зацикленность» конференций 1990-х гг. показывает смешение инструменталистского момента (расшифровка рабочей версии дефиниции) и споров о содержании концепта «интеллигенция». Значительную роль в выборе варианта играет то, что современные ннтеллигентоведы, изучая историю интеллигенции, решают одновременно проблему самоопределения. Их самосознание определяется рамками и стереотипами профессиональных практик, а также в значительной мере социально-психологическими мотивами. Предлагается различать в содержании рабочей дефиниции «интеллигенция» для историка-культуролога две части: опорную (неизменную) и подвижную. Это учитывает современную группировку имеющихся подходов (П.И. Диденко).

В параграфе 3 «Интеллигентоведение на пути к самостоятельности и проблема преодоления стереотипов в исследовательской практике» предлагается рассматривать вопрос о дискуссиях вокруг ключевой дефиниции как важный показатель соотношения стереотипных установок проблемной историографии интеллигенции и формирующихся внутри интеллигентове-дения междисциплинарных подходов. По оценкам современных историографов выход исторической науки из жестких рамок социального проекта, начавшийся в 1990-е гг., еще не завершен (А.П. Логунов).

Активные действия двух специальных центров в Иваново и Екатеринбурге, академического подразделения в Новосибирске создают впечатление, что уже сформировалось новое научное сообщество открытого типа - объединение интеллигентоведов, для которого характерен не только интерес к общему объекту исследования, но и признание равноправия разных моделей его анализа, а также необходимости его междисциплинарного изучения.

Однако складывание неформального исследовательского сообщества интеллигентоведов и процесс вызревания самостоятельной области научного знания, будучи взаимосвязанными, имеют разные темпы развития, а также разную степень зависимости от своих контекстов. История научных

сообществ является в первую очередь частью истории интеллигенции, а во вторую - частью общей истории культуры, включая сюда историю науки. Что же касается интеллигентоведения, то оно в первую очередь принадлежит истории науки (в материнской роли выступает историческая наука), а затем оно же может быть вписано в историю культуры и историю интеллигенции как субъект и продукт интеллектуальных поисков современной российской научной интеллигенции.

Под стереотипами предлагается понимать некие убеждения, сложившиеся ранее внутри научного сообщества исследователей, существующие до сих пор в виде повторяющихся фрагментов современных исследовательских практик. Среди самых распространенных можно выделить устойчивое представление о возможности выработать унифицированную ключевую дефиницию, а также разделяемую многими мифологему об уникальности интеллигенции как сугубо российского явления с особой духовной миссией. Трактовки дефиниции на рубежных конференциях рассматриваются как показатель степени преодоления этих стереотипов. Выделены выступления В.Т. Ермакова, А.В. Квакина, B.C. Меметова на конференции в Иваново в 1999 г.

Выборочное обращение к возвращаемому наследию («веховскому», русских религиозных философов и т.д.), является еще одним признаком стереотипных представлений прежней корпорации историков интеллигенции, крайней формой которых в советской историографии было обязательное «цитатничество» в соответствующем наборе. Стереотипы проявляются и в отсутствии диалога в дискуссиях, что объясняется инерцией мононаучного мышления (В.Р. Веселое). Еще один стереотип в виде позиции столичного научного сообщества был выделен B.C. Меметовым на XI встрече ин-теллигентоведов в 2000 г. Обсуждавшаяся тема «Генезис, становление и деятельность интеллигенции: междисциплинарный подход» воспринималась как призыв к диалогу. Однако его реализация затрудняется наличием указанного стереотипа.

Рассмотренная специфика движения сообщества интеллигентоведов навстречу друг другу в интересах новой исследовательской практики свидетельствует о незавершенности полного цикла. Тем не менее, переход к закреплению междисциплинарного образа интеллигентоведения в инфраструктуре «своей территории» уже начался. Он просматривается в попытках устроителей интеллигентоведческих конференций «в новом веке» переключить основное внимание на методологические проблемы интеллигенто-ведения. На XIV научно-теоретической конференции в Иваново (2003) для обсуждения методологических вопросов была выделена специальная секция. В Екатеринбурге очередная конференция (2003) была целиком посвя-

щена вопросам методологии и историографии. Выдвинут коммуникативный подход как одна из возможных новых исследовательских практик (О.Ф. Русакова). Предложено «развернуть» («распаковать») проблемную область интеллигентоведения, создать соответствующую систему категорий (Г. С. Смирнов). «Интеллигентоведение» трактуется как история идей, проектов, гипотез и образов, представленных в облике, чувственных переживаниях и стиле жизненного поведения личностей как носителей этих качеств (В.П. Раков). Тенденция прорыва корпоративных стереотипов и выхода за пределы «отраслевой» исследовательской практики обрела устойчивость.

Во второй главе диссертации «О перспективах и возможностях междисциплинарного изучения интеллигенции в культуре города»

предлагается авторская исследовательская модель для изучения интеллигенции и ее роли в качестве важнейшего элемента культурного и интеллектуального потенциала отдельных городов - ядер культурного пространства России и провинции.

В параграфе 1 «Теоретические основания исследовательской модели «Интеллигенция-Культура-Город» показано конструирование междисциплинарной исследовательской модели, условно обозначенной словосочетанием: «Интеллигенция-Культура-Город». Приоритет историко-культурологического звена является обязательным условием. Главным как в теоретико-методологических основаниях, так и в отборе сюжетов для последующей конкретно-исторической апробации становится трактовка социокультурной роли интеллигенции и результатов ее деятельности как знаков и символов, наполняющих особыми смыслами то пространство/ландшафт, которое ограничено территориально рамками «крупного города-центра». Появляется возможность «заземлить» изучающиеся историко-культурные процессы, помещая их в координаты конкретного культур. ного пространства. Включение термина «культурное пространство» в наш инструментарий вызвано особой значимостью категории пространства для культуры XX в. Ядром междисциплинарной модели «Интеллигенция -Культура-Город» становится культурно-деятельностный подход, получивший наибольшее одобрение в дискуссиях интеллигентоведов в 1990-е гг.

Для конструирования заявленной модели и комплектования соответствующего набора «инструментов» полезными оказались концепция и толкование понятия «культурный ландшафт», в котором происходит накопление интеллектуально-духовной энергии (Ю.А. Веденин), предложенные пути изучения культуры города (М.С. Каган), рассуждения о сопряжении городской среды и человека как динамичной системе личностных и групповых взаимодействий (Б.А. Смагин).

Из современного «культурологического городоведения» привлекаются взаимопроникающие междисциплинарные понятия, («городская среда» в качестве философского понятия и понятия теории культуры, «Место», «Дух Места», «культурный потенциал города», «активное меньшинство» (В.Л. Глазычев). Поиски инструментария из «чужих» областей привели к осмыслению философии «метафизики места», выделяя метафизику города (В.М. Немчинов). Эта линия тесно связана с семиотическими исследованиями, поскольку инициирована в значительной степени ими. Отсюда город определяется как сложный семиотический механизм, создатель, получатель и хранитель информации, мощный генератор культуры, а его пространство представляется хранилищем различных кодов, знаков, возможностей реализованных и нереализованных, иллюзий, мифов и т.д. (Л.В. Сил-кина).

Принципиальное значение для перспектив историко-культурологи-ческого анализа и построения нашей модели имеют концептуальные предложения по изучению культурно-символической идентичности города (Т.П. Фокина). В них учитываются новые черты современных гуманитарных практик и предлагается модель изучения его метафизических измерений, включающая культурные матрицы, на основе которых происходит идентификация и самоидентификация города. Их применение для анализа роли и вклада интеллигенции в культуру города представляется продуктивным.

В конструируемую модель вводится словосочетание «местная культура», используемое в качестве ключевого термина и понятия/концепта. Главным в этой паре является «Место». Предлагается трактовать его смысл в качестве фиксированной границы части целого. В нашей модели это относится к окружающему человека культурному пространству, «культурно-цивилизационному ландшафту» (КЦЛ) как пространственной координате территориально-поселенческого развития культуры. «Место» предполагает субъекта, который включает нечто в структуру его культурно-символического пространства. Так строятся подходы семиотиков. пространства. (П. Пеллегрино). В них обнаруживается пересечение городской семиотики и городской метафизики с междисциплинарной «территорией интеллиген-товедения». Предлагается отождествить содержание понятия «местная культура» с феноменом «Культуры Места».

Конструируемая модель заставляет включить в источниковую (источниковедческую) базу специальный комплекс, содержащий текстово-визуальный ряд. Это литературно-поэтическое творчество, произведения изобразительного искусства, фотографии, запечатлевавшие облик отдельных частей «Места» на разных отрезках истории XX в., труды исследовате-

лей-«отраслевиков» с описанием фрагментов городской среды, отдельных сооружений и т.д. Сопоставления оценок специалистов из смежных областей с наблюдениями историков и культурологов позволяют уточнить детали процесса создания «культуры Места» как целенаправленной профессиональной деятельности представителей отдельных отрядов интеллигенции. Сопутствующим теоретическим контекстом являются подходы современных урбанистов и теоретиков градостроительства к определению качеств «города-центра».

Таким образом, каркас исследовательской модели, условно обозначенной словосочетанием «Интеллигенция-Культура-Город» имеет в качестве исходной опоры понятие «Культура Места», совпадающее с понятием «культурно-символическое пространство города-центра». Вторая равноправная опора модели - понятие «интеллигенция», раскрывающееся через определение «открытая страта городского сообщества», ядром которой являются «штучные» (знаковые) личности. Их деятельность обеспечивает наполнение третьей опоры конструируемой модели - совокупности метафизических символов и мифопоэтических образов «Места».

В параграфе 2 второй главы «Рабочий инструментарий и ключевые понятия (к проблеме преемственности «забытого» наследия и современных исследовательских практик)» заявленная модель соотносится с «забытым знанием».

Фиксируется повышенное внимание современных гуманитариев к оригинальным отечественным концепциям и методикам, разработанным российскими учеными в 1910-е-1920-е годы (Н.К. Пиксанов, И.М. Гревс, Н.П. Анциферов). Для них изучение истории европейского средневековья, истории мировой и отечественной культуры связывалось с идеей о богатстве информации, содержащейся в «синтетических источниках», главным из которых был монументальный город. Важным звеном в их подходах стало понятие «культурное гнездо». Подчеркивается, что И.М. Гревс и Н.П. Анциферов расширили его содержание до города в целом как особого места, где происходит сгущение культурных процессов и которое являет наиболее выразительный образ культуры своего времени, где формируется новый человек, душа которого воспитана мировым городом. В их наследии оформилась российская специфика методологических и методических приемов, совокупность которых автор определяет как культурологическое родинове-дение.

Предлагавшаяся ими методика - это последовательность этапов погружения в «Дух Места» с помощью традиционных (кабинетных, по выражению И.М. Гревса) методов (изучение литературы и письменных источников), и методов натурного изучения (отслеживание образов того или ино-

го «культурного гнезда»). При этом проникновение в «Дух Места» должно предшествовать документальному анализу. В методике «школы Гревса» полноправным источником становятся художественные образы, фиксирующие признаки «культурного гнезда», его символическое знаковое пространство в виде литературных и живописных текстов. Очевидные параллели в теоретико-методологических поисках 1920-х гг. и 1990-х гг. заставляют остановиться на концептуальных подходах петербуржцев к городу как очагу сгущения социокультурных процессов, выделить их внимание к методологическим и методическим возможностям анализа взаимосвязей личности и Места.

Это становится особо значимым как с историко-научной точки зрения, так и для завершения конструирования нашей модели, используя принципы дополнительности и преемственности. До сих пор сохраняется фрагментарное знание наследия И.М. Гревса и Н.П. Анциферова. В наш инструментарий включены понятия «родиноведение» и «краеведение», необходимые для раскрытия содержания тех форм деятельности интеллигенции городов-центров, в которых проявлялись процессы ее самоидентификации с «Местом», познания «Духа Места». Отмечается близость подходов российских интеллектуалов 1920-х гг. историко-философским и историко-культурным трактовкам немецких авторов рубежа 1990-х гг. Учтены предлагаемые Райнером Пипмайером четыре измерения для описания содержания понятия «Родина».

Одно из ключевых понятий модели («культурное гнездо») стало употребляться историками в последние годы настолько широко, что это вызвало противоречивые отклики со стороны филологов и литературоведов, отталкивающихся от трактовки Н.К. Пиксанова. Для историка культуры и культуролога это понятие важно не только в качестве концепта и части методологического инструментария. Предлагается рассматривать «культурное гнездо» как конкретно-историческую реальность, характеризующую своеобразие отдельного города, и соответствующую стадию развития культуры российской провинции, обозначать этим термином инфраструктурные ядра КЦЛ, которые его скрепляют, придают ему устойчивость, особенно в экстремальных условиях.

Еще один пласт забытых интеллектуальных исканий 1920-х гг. связан с началом разработки в отечественной науке общего учения о городе. Особое место в этом принадлежит Л.А. Велихову, на протяжении 1910-х-1920-х гг. занимавшемуся вопросами теории и практики городского дела и попытавшемуся вывести законы урбанизма («градоведения»). Вспыхнувший в 1990-е гг. интерес к его наследию в связи с разработкой федеральной программы государственной поддержки местного самоуправления сосредо-

точился на выдающейся роли ученого в создании «муниципальной науки». Ряд положений основного труда Л.А. Велихова, может оказаться полезным при разработке историко-культуролого-городоведческой модели10.

В наблюдениях Л.А. Велихова содержится немало ценного для понимания сущности и историко-культурных реалий российского города в экстремальных условиях переломной эпохи и 1920-х гг. Имеются рассуждения о советском городе и его социальной структуре. Л.А. Велихов, выступая одновременно как ученый, теоретик и исследователь, имеющий обширную информацию о городском деле в России, является современником происходивших социокультурных трансформаций КЦЛ.

Обнаруживается перекличка наследия Л.А. Велихова с упоминавшимися крупными исследовательскими программами московских ученых под руководством Э.В. Сайко, с новой парадигмой изучения города (Т.И. Алек-сеева-Бескина), выделяющей ключевой механизм - неизменный элемент системы при любых ее трансформациях и модификациях - социогеном. Близки к поискам Л.А. Велихова позиции современных теоретиков, предлагающих видеть в урбанологии междисциплинарную научную область, имеющую связи с гуманитарным знанием (Л.Б. Коган, Ю.Ц. Тыхеева).

Современных теоретиков и культурогов 1920-х гг. объединяет представление о городе как сгустке информации. Предложенная Т.И. Алексее-вой-Бескиной эвристическая модель как путь к пониманию механизма развития феномена города может помочь историку-культурологу при расшифровке информации об изменениях материально-пространственной среды (субстрат города) и о процессах, происходящих в ней (его субстанция). Становится очевидным, что междисциплинарность как целесообразный и эффективный исследовательский принцип при изучении сложных объектов в настоящее время признается представителями разных областей научного знания. Построенная модель «Интеллигенция-Культура-Город» имеет право на конкретно-историческую апробацию.

Глава 3 «Интеллигенция и культурно-иивилизационный ландшафт сибирских городов-центров в 1920-е гг.» отведена выяснению с помощью разработанной модели вопросов о связи профессиональных функций интеллигенции с потребностями «местной» культуры, а результатов их деятельности с приращением или утратами в культурно-цивилиза-ционном ландшафте четырех крупных сибирских городов-центров: Иркутска, Новосибирска, Омска и Томска. Прослеживается, насколько и в каком виде в профессиональной деятельности представителей инженерно-техни-

' I

10 Велихов Л.А. Основы городского хозяйства. Общее учение о городе, его управлении, финансах и методах хозяйства. М.; Л., 1928. С. 172-183.

ческой и научно-технической интеллигенции обнаруживалось внимание к проблемам каждого из городов и Сибири в целом.

В параграфе 1 «Связь профессиональной деятельности научно-технической интеллигенции с региональными и местными интересами» «на стыке» социальной истории культуры и интеллигенции с интеллектуальной историей раскрывается специфика действий ученых, инженеров и архитекторов всех четырех городов. Вопрос о количестве специалистов указанного профиля в нашей модели не является принципиальным, но, учитывая, что история этих подотрядов городской интеллигенции Сибири не обобщена, даны и статистические показатели.

Удельный вес специалистов инженерно-технического профиля в составе интеллигенции интересующих нас городов был невысок и практически не менялся на протяжении 1920-х гг. Он составлял в среднем по нашим подсчетам от 7 до 8%. Примерно также выглядела и ситуация с научно-педагогическими кадрами. По отношению к городскому самодеятельному населению численность всей интеллигенции в четырех указанных крупных городах едва достигала 0,2%. (В городах Европейской России средний показатель удельного веса интеллигенции в составе самодеятельного населения на основании материалов переписи 1923. г. составлял 5%"). Специалисты инженерно-технического профиля, причастные к проблемам развития городского хозяйства, планировки и благоустройства городов, были сосредоточены в основном в органах планирования и управления местным хозяйством (губернских, затем окружных и городских отделах коммунального хозяйства соответствующих исполкомов). Это убеждает в целесообразности обращения к «штучной интеллигенции».

Персонифицированы и уточнены имеющиеся в историографии выводы, что инженерно-техническая и научно-техническая интеллигенция была больше занята выполнением задач регионального масштаба, связанных с потребностями Центра в освоении производительных сил Сибири. Определился круг лиц, специально занимавшихся теоретическими и практическими аспектами социокультурного развития Томска, Омска, Новониколаев-ска/Новосибирска с 1919 г. по 1927 г. (П.И. Парамонов, П.И. Земсков, И.Ф. Пономарев, Д.А. Вернер, Н.С. Макеров, В.Е. Еврейское, А.Д. Крячков, В.Р. Ангарский и др.).

Перспективы развития каждого из четырех городов-центров были обозначены в середине 1920-х гг. из направлений районирования округов (Н.С. Юрцовский). Сопоставление подходов сибирских разработчиков стра-

" Жеромская В.Б. Советский город в 1921-1925 гг. Проблемы социальной структуры. М„ 1988. С. 142.

тегии развития городов, подготовки кадров инженеров-архитекторов (Н.С. Юрцовский, Н.И. Карташев) и ответственных работников Главного управления коммунального хозяйства (ГУКХ) НКВД РСФСР (Л.И. Органов) показывает степень влияния представителей центральных планирующих органов на определение содержания «местных» интересов и эволюцию Центра в сторону подготовки конструкторов унифицированного «должного».

Отмечена непропорциональность распределения специалистов между городами-центрами, сосредоточение с середины 1920-х гг. в Новосибирске основных сил, разрабатывавших стратегию социально-экономического развития региона (Н.Я. Новомбергский, В.Г. Болдырев). В то же время Томск продолжает выполнять функции регионального «интеллектуального центра», а Томский (Сибирский) технологический институт - «штаба сибирской технической мысли» и «кузницы» высококвалифицированных кадров «стратегов» для отделов городских органов по управлению коммунального (местного) хозяйства. В 1920-е гг. у представителей местной научно-педагогической интеллигенции, готовящей технических специалистов, существовало убеждение о важности гуманитарных знаний как «духовных мускулов» и понимания красоты ландшафта (Н.И. Карташев).

Параграф 2 «Интеллигенция и проблемы благоустройства крупных городов Сибири» посвящен малоизученным аспектам профессиональной деятельности инженеров и архитекторов городов-центров в сфере благоустройства. В нее согласно дореволюционной отечественной теории и практики входили в первую очередь вопросы градостроительства и составления планов развития городов. Установлено, что если в масштабах советской России на вопросы по подготовке перепланировки и благоустройства городов в новых условиях было обращено внимание центральными органами в 1921-1922 гг., то на местах (Омск, Томск) эти вопросы ставились и решались раньше. Циркуляр «Всем губкоммунотделам» от 15 мая 1922 г. свидетельствует о стремлении ГУКХ НКВД РСФСР, созданного в 1921 г., собрать информацию от местных органов в связи с предстоящей обязательной

12

планировкой и составлением плана расширения и планировки городов .

Первая половина 1920-х гг. - период поисков и местных инициатив. Наглядные примеры - Положение 1922 г. о строительном управлении Томского коммунхоза со статьями о соответствии ведущихся строительных работ «общим правилам строительного искусства»; требованиям охраны исторических памятников древнего строительства при развитии и усовершенствовании строительства); проект отдельного Положения о подотделе

12 ГА РФ. Ф. 4041. Оп. 2. Д.54 (б/нумерации лл.)

благоустройства (1923 г.), разработчик инженер СВ. Соколов13. Специалисты Омска и Томска делали попытки откликнуться на потребности своих городов в определении схем перепланировки и будущего архитектурно-градостроительного облика. Таковы стратегические предложения Д.А. Вер-нера и А. В. Линецкого в Омске, докладная записка землемера А.Н. Мамонтова о перспективах развития пригорода большого города (Ново-Омск). Известен огромный вклад А.Д. Крячкова в застройку Ново-Николаевс-ка/Новосибирска и в складывание его уникального культурно-цивилиза-ционного ландшафта. Особого внимания заслуживает проект «Будущего Томска», над которым с 1924 г. работал П.И. Парамонов. В связи с этим уточняются некоторые оценки, данные томскими историками. Интересен первый и единственный местный проект планировки Новониколаев-ска/Новосибирска, подготовленный в 1925 г. И. И. Загривко14. Все это характеризует высокую профессиональную компетентность представителей сибирской инженерно-технической интеллигенции, их заинтересованность в облагораживании своего «местобытования», учет природного и исторического своеобразия города, опору на отечественный и международный опыт. Лишь в Иркутске вопросы благоустройства решались преимущественно тактически, а не стратегически, не затрагивая перспектив будущего развития города (инженер Н. Дурново).

Принять участие в формировании нового облика сибирских городов предлагали авторитетные ленинградские специалисты (академик архитектуры И.А. Фомин и профессор Л. Руднев15) Однако предложение о немедленном объявлении конкурса на перепланировку Новониколаевска было отклонено научно-техническим советом ГУКХ НКВД. С 1926 г. планировкой главного города Сибкрая занимались московские кадры.

К концу 1920-х гг. главными принципами составления планов развития городов становились государственные интересы промышленного строительства. Одновременно менялся состав работников в органах коммунального хозяйства. Понимание проблем благоустройства свелось к прагматическому минимуму.

В параграфе 3 «Идеи городов-садов и их сибирские последователи» впервые предлагается рассмотрение темы, органично связанной не только с практическими нуждами, но и с представлениями об улучшенной планировке городов как части истории культуры. Идеи городов-садов считались научно обоснованными и передовыми в зарубежной и отечественной прак-

13 ГАТО. Ф. Р-199. Оп. 1. Д.94. Л.4-5.

14 ГАНО. Ф. Р-534. Оп. 1. Д.5. Л.74.

15 ГАНО. Ф. Р-47. Оп. 1. Д. 180. Л.31-

13

тике в первые десятилетия XX века и вплоть до начала 1920-х гг. Их приверженцами были некоторые сибирские архитекторы и деятели городского самоуправления. А.И. Петров первым обобщил попытки претворить идеи городов-садов в практику застройки отдельных городов края. Его статья появилась в центральном отраслевом издании - журнале «Коммунальное дело» (1923 г.)

Обращается внимание на проектную деятельность в этой области и научные статьи других сибирских специалистов (А.Д. Крячков, П.И. Парамонов, И.И. Загривко). Доказана основательность плана П.И. Парамонова, его соответствие авторитетным международным подходам (К. Зитте). Рассматривается участие омских инженеров-архитекторов в разработке плана города-сада в начале 1920-х гг. Отклоняется бытующая у современных специалистов оценка мотивов, лежавших в основе действий местной интеллигенции по реализации идеи города-сада как романтических. Подчеркивается практическая потребность и закономерность обращения к этой идее в специфических условиях Омска, Томска, Новониколаевска.

Отмечается, что отношение к разработанным планам помимо политических факторов во второй половине 1920-х гг. определялось изменением официальной иерархии статусов региональных городов-центров. На первый план, в том числе и в вопросах благоустройства, вышли запросы Новосибирска как особого центра притяжения интеллектуальных сил края.

В представлениях о городах-садах начала утверждаться утилитарная линия, удивительным образом совпавшая в дальнейшем с новыми задачами формирования культурного пространства «социалистического сада-города», с практикой т.н. «зеленого строительства» и с закладкой садов и парков. В качестве любопытного промежуточного варианта указано на первый типовой «сад-квартал» для центра сибирской «столицы» (1928 г.). Сам образ «город-сад» оказался включенным в символы региональной мифологии.

В главе 4. «Интеллигенция в «местной» культуре и пространстве крупного города (Сибирь, 1920-е гг.)» содержание модели «Интеллигенция-Культура-Город» дополняется представлением о культуре города как специфическом проявлении национальной культуры (М.С. Каган), имеющем три измерения. Эти координаты конкретизируются и связываются с деятельностью представителей отдельных отрядов интеллигенции крупных городов по конструированию окружающего их культурного пространства, определению доминант КЦЛ, по превращению краеведения в своеобразное «местоведение», что означало усиление процесса самоидентификации интеллигенции.

Параграф 1 «Интеллигенция и новые символы культурного пространства крупного сибирского города (начало 1920-х гг.)» вводит в научный оборот информацию о формах и мотивах участия местной интеллигенции в изменении прежних ориентиров городского культурного пространства (реальных и символических), что было характерно для первых лет советской власти. Методы воплощения такой стратегии включали «топонимическую революцию» и монументальную пропаганду. В Сибири эти действия пришлись на конец 1919-начало 1920-х гг. Выясняется и сопоставляется с подходом Вл. Паперного логика смены топонимического языка культурного пространства изучаемых сибирских городов. Наиболее подробно освещена омская ситуация, раскрывающая соотношение научных, профессиональных и идеологических мотивов (Д. А. Вернер).

В деятельности интеллигенции разных городов по созданию нового культурного пространства «вызов Места» воспринимался как региональный, сибирский. В монументальном искусстве самый ранний пример - проект памятника для Новониколаевска (1920 г.). Обнаружены эскизы и пояснительные материалы, присланные на конкурс из Томска16. Возможно, что автор одного из проектов - АЛ. Шиловский. Видна искренняя заинтересованность участников в создании памятника-символа.

Высокая профессиональная компетентность, ощущение «Вызова Времени», более глубокое, чем у идеологов-пропагандистов, присуще проектам нереализованного памятника Революционным борцам и сооруженным мемориалам Борцам революции в Омске и Новосибирске. Характерно стремление к созданию специального символического места в городском пространстве в общепринятых традициях мемориальных сооружений, включая пафос высокой трагедии, с учетом назначения подобного комплекса для формирования художественно-эстетического вкуса и идейно-патриотических чувств. Найденные документы позволяют определить единственного автора центрального памятника Новосибирского мемориального сквера (инженер А.И. Кудрявцев).

В параграфе 2 «Художественная и научно-педагогическая интеллигенция городов-центров Сибири в поисках ответов на «вызовы Времени и Места» (1920-е гг.)» анализируется мысль и деятельность «знаковых» персоналий (К.К. Зеленевский, И.Л. Копылов, Д.А. Болдырев-Казарин, А.Н. Тихомиров, А.Л. Шиловский, А.Д. Крячков и др.). Выявлено, что деятели искусства и ученые тоже воспринимали «местные» потребности, прежде всего, как «сибирские». Причина в их стремлении понять процессы

,6 ГАНО. Ф.Р-1124. Оп.4. Д.29. Л.23-49.

взаимодействия в регионе двух разных культурных миров: туземного и пришлого. Отмечена одна из ранних таких попыток (Н.И. Козьмин, 1923).

Осмысление феномена Места, его Духа применительно к сибирскому региону отражают труды и разностороняя деятельность М.К. Азадовского. Познание «сибирского» - форма, в которой интеллигенция пыталась сохранить и придать устойчивость своему «месторазвитию» во время и после революционно-военных потрясений, обустроить его в соответствии с местными традициями. Показываются способы проникновения в специфику «местной» культуры для формирования представлений и образов о ней. Отношение художников к искусству народов, населявших Сибирь, трактуется как осмысление своей миссии/долга по изучению этого пласта «Культуры Места».

Уделяется внимание различиям между действиями представителей каждого из городов по воплощению родиноведческих проектов. В иркутском «культурном гнезде» сложился и действовал тесный союз ученых с музейными работниками и местными художниками, творчество которых было связано с изображением «сибирского» в природе, в облике самого города и с особенным вниманием к быту инородцев. Итоги такого сотрудничества воплощались в совместных экспедиционных поездках и последующих выставках, в издательских проектах. Отмечается, что музейно-родиноведческая деятельность интеллигенции четырех крупных городов Сибири к середине 1920-х гг. стала важной составляющей в работе краеведческих общественных объединений.

Систематизирована известная и новая информация об инициативах, характеризующих творческие поиски местной и пришлой интеллигенции, направленные на подъем культуры в регионе. Среди них: проекты Народной художественной академии (К. Зеленевский), высшего сибирского института чистого и прикладного искусства (П.П. Беньков), проведение съезда по организации Института исследования Сибири (1919 г.), подготовка и проведение съезда исследователей Сибири (1921 г.), проект «музея мирове-дения» (В.А. Анзимиров), попытки учреждения факультета сибиреведения с четырьмя отделениями, к чему был причастен СИ. Гессен, проект Сибирского Библиофафического института как высшего «учено-учебного заведения» (Н.В. Здобнов, М.К. Азадовский), профамма «курсов книговедения» (М.К. Азадовский), работа иркутской художественной мастерской-студии (И.И. Копылов). Сюда же присоединены региональные акции по объединению научных и творческих сил: первый научно-исследовательский съезд в декабре 1926 г., выставка работ и съезд художников Сибири в январе 1927 г., подготовка очередного масштабного регионального проекта - создания Сибирской Советской энциклопедии (ССЭ).

На всем протяжении 1920-х гг. у «штучной» интеллигенции городов-центров возникали идеи и проекты, имеющие важное значение для познания и обустройства своего «местобытования», для рефлексии «сибирского» в своем творчестве, для появления в городском культурном пространстве музеев как особых элементов местных «культурных гнезд», сохраняющих память об уникальности каждого города. Представители интеллигенции Омска, Томска, Новосибирска начинали предпринимать попытки изучить свой город и проникнуть в глубины конкретного «Духа Места». Для этого использовался и экскурсионный метод. Свидетельства тому: деятельность «Сибирского кружка томских студентов» с фондом имени Г.Н. Потанина (руководитель М.К. Азадовский), программа «бестужевки» М.Ф. Усовой (возможно, учившейся у И.М. Гревса), подготовка в ООК рукописи с материалами для массовых экскурсий (одной из первых по культурно-историческому отделу шла тема «Омск прежде и теперь»), опубликованной в 1927 г. (отзыв на рукопись дал Н.П. Анциферов), томский сборник с маршрутами экскурсий, составление специальной исследовательской программы для изучения Омска (А.Н. Седельников-старший), создание в феврале 1928 г. при секции «Человек» ОИС комиссии по изучению Новосибирска, «План конкретных мероприятий по охране памятников археологии и искусства в Сибирском крае» (Н.К. Ауэрбах, И.М Мягков, 1929 г.) и т.п. Активным членом новосибирской комиссии была Е.Н. Орлова, обучавшаяся в Петербургском университете.

Большое внимание к проблемам «Культуры Места» в томских «Сибирских Афинах» уделял АЛ. Шиловский. Его наследие представляет особый интерес в контексте проблематики интеллектуальной истории и проникновения во внутренний мир интеллигента-участника преобразования КЦЛ в период революционных перемен. Описанием, зарисовкой и пропагандой местных памятников искусства и старины занимались И.М. Мягков, A.M. Прибыткова-Фролова. В томском музее (М.Б. Шатилов), начиная с января 1923 г., устраивались специальные выставки памятников архитектурной старины западной Сибири, действовала экспозиция. «Старый Томск». Представители томской интеллигенции и в конце 1920-х гг. пытались отстаивать значение отдельных зданий города, придающих Томску уникальность.

Параграф 3 «Образ столицы Сибири и ее будущего в представлениях и деятельности интеллигенции» показывает возможности применения модели для постановки и раскрытия темы участия интеллигенции в процессах своеобразного соперничества городов и появления символического образа «столицы Советской Сибири». Сопоставляются «достоличный» и «столичный» образы Новониколаевска/Новосибирска в оценках местных и при-

пришлых интеллигентов (А. Д. Крячков, В.Г. Болдырев, А. В. Луначарский), подчеркивается присущее им соединение реальных, метафоричных и метафизических (предугадываемых и желаемых) признаков образа-символа. Указывается на особый смысл переименования города. Придание столичной роли с помощью политико-административных решений закреплялось присвоением имени, в котором присутствовала особая черта образа -Центр, откуда исходят импульсы по преобразованию всего региона.

Сведения о внимании художников к облику Новосибирска отрывочны. В журнале «Сибирь» за 1925 г. под заголовком «Сибстолица» были помещены наброски художника Никулина, сопровождавшиеся довольно резким комментарием: «Город без истории и традиций». Темы города и сибирской столицы отсутствовали в деятельности членов молодого общества «Новая Сибирь». В Иркутске велась активная работа по фиксации старинного облика города (гравюры Б. Лебединского).

Символический образ главного города региона фиксируется в поэтическом творчестве, начиная с середины 1920-х гг. В 1925 г. журнал «Сибирские огни» опубликовал первую подборку стихов на «городскую тему». Это стихотворения Ларисы Крымской «Улица» и «Три столицы» Нины Изонги. К концу 1920-х гг. Владимир Заводчиков, поэт «из молодняка», начинает работать над повестью в стихах «Возникновение города», чтобы рассказать о возникновении и росте столицы Сибири.

К середине 1920-х гг. метафоричность и неуловимость образа столицы перестает удовлетворять часть интеллигенции города, начинается деятельность по конкретизации представлений о своем «местобытовании» (упомянутая комиссия при ОИС). Ученые и «общественность» ощутили опасность, что главный признак современного им Новосибирска - его столичный статус - может полностью вытеснить память о реалиях происхождения города. Подчеркивается, что в самоощущении своей уникальности и восприятии города его обитателями в качестве гигантской столицы, которая, несомненно, должна развиваться и далее только в таком качестве, видится присутствие уже упрочившегося духа Новосибирска как странного (призрачного и одновременно реального своей символикой) города. (Выделено нами - В.Р.) Подлинный и вполне осязаемый ген города - железная дорога и мост - ушли в тень в его новом образе, сотворенном в первое десятилетие советского строительства в Сибирском крае.

Миф о городе-символе рождался совместными усилиями представителей разных отрядов местной интеллигенции. В этом участвовали как управленцы и технические специалисты, отличавшиеся прагматическим складом ума, так и литераторы и художники, мифопоэтическое восприятие окружающего для которых было естественным. Это прослеживается и в

особенностях подготовки нового плана развития города, даже в обсуждениях возможных вариантов (ситуация с отклонением проектов И. И. Загривко и Б.А. Коршунова). Представители технической интеллигенции пытались дополнить желаемый столичный образ Новосибирска, предлагая создать в Новосибирске Сибирский краевой промышленный исследовательский институт и группы филиалов центральных НИИ, для чего реализовать проект Дома ассоциации филиалов НИИ в Сибири17.

Выделены курьезные детали в процессе формирования возможного облика «столицы» Советской Сибири (проект левобережного «соцгорода» «на базе возникающего Сибкомбайна, а в ближайшее время также ряда других промышленных предприятий» с отражением в плане эмблемы пережи-

18ч -п

ваемой эпохи - серпа, молота и пятиконечной звезды ). В качестве элемента из набора обязательных «столичных» признаков и знака-символа уникальности культурного пространства Новосибирска трактуется театр оперы и балета, задумывавшийся как Дом культуры и науки (ДкиН). Здесь позиции отраслевых исследователей и историков-культурологов совпадают. Сравнивается восприятие «Духа Места» Новосибирска, его символического образа разными поколениями местной и пришлой интеллигенции, включая современных авторов (П. Вайль, А. Никульков).

Установлено, что в действиях «штучной» интеллигенции («знаковых» фигур) по формированию определяющих примет КЦЛ городов-центров Сибири 1920-х гг. присутствовали оба уровня самоидентификации (региональный и местный).

В заключении представлены общие итоги. Выделено значение полученных результатов для новых проектов по изучению культуры и интеллигенции городов Сибири в XX в. Подчеркнуто, что разработанная междисциплинарная исследовательская модель «Интеллигенция-Культура-Город» и осуществленная ее апробация отвечают внутренним потребностям становления интеллигентоведения, способствуют расширению исследовательских практик и приращению знания об интеллигенции.

17 ГАНО. Ф.Р-12. Оп.2. Д.70. Л.30-41,50-52.

18 ГА РФ. Ф.Р-4041. Оп.9. Д.69. Л. 1,40

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

Монографии и учебные пособия:

1. Рыженко В.Г. Интеллигенция в культуре крупного сибирского города в 1920-е годы: вопросы теории, истории, историографии и методов исследования: Монография. Екатеринбург; Омск, 2003. 370 с.

2. Рыженко В.Г. Историк в меняющемся мире: территория поиска -провинция (1918-1930-х гг.) // Мир историка. XX век. Монография / Отв. ред. А.Н. Сахаров. М., 2002. С. 139-178.

3. Рыженко В.Г., Быкова А.Г. Культура Западной Сибири: история и современность: Учебное пособие. Омск, 2001. 372 с.

4. Рыженко В.Г., Лебедева Н.И. Омск. «Город на границе государства Российского...». Историческая мозаика. СПб., 2001. 112 с. (Серия «Города Петра Великого». Вып. 3)

Публикации в журналах, рекомендуемых ВАК

1. Рыженко В.Г., Ипатова Г.М. К итогам IV Всероссийской научной конференции «Культура и интеллигенция России: Интеллектуальное пространство (Провинция и Центр): XX век» // Отечественные архивы. 2001. №3. С. 110-112.

2. Рыженко В.Г. Роль исследовательских центров в складывании современного интеллигентоведения (к 10-летию Центра «XX век в судьбах интеллигенции России») // Известия УрГУ. № 32. Вып. 16. 2004. С. 174-181.

3. Рыженко В.Г. Особенности становления интеллигентоведения на рубеже XX-XXI веков (к проблеме получения нового знания) // Личность. Культура. Общество. 2004. №3. (в печати)

Статьи и материалы докладов

1. Рыженко В.Г. К вопросу об изучении интеллигенции городов-центров Западной Сибири по материалам Всесоюзной городской переписи 1923 г. // Социальные и экономические проблемы Советской Сибири переходного периода. Межвед. сб. научных тр. Омск, 1987. С. 88-99.

2. Рыженко В.Г. Учетная документация 1920-х годов как источник по истории интеллигенции Сибири (по материалам ГАТО и ГАОО) // Источники и историография. Археология и история. Сб. науч. тр. Омск, 1988. С. 137-151.

4. Рыженко В.Г. Научные работники Сибири 20-х годов (численность, размещение, состав) // Кадры науки Советской Сибири: проблемы истории. Новосибирск, 1991. С. 72-91.

5. Рыженко В.Г. Социокультурные функции интеллигенции крупных городов Сибири в условиях 1920-х гг.: поиск подходов // Интеллигенция в советском обществе. Межвуз. сб. науч. тр. Кемерово, 1993. С. 88-98.

6. Рыженко В.Г. Личность в истории культуры России 1920-х гг. (к проблеме взаимосвязи научно-практических традиций «центра» и «провинций») // Проблемы истории науки и культуры России. Межвуз. сб. науч. тр. Омск, 1993. С. 4-26.

7. Рыженко В.Г., Корзун В.П. Культура, интеллигенция, модернизация (реферативный обзор) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература Сер. 3. Философия: Реф. журн. / ИНИОН

1996. №4. С. 129-159.

9. Рыженко В.Г., Назимова В.Ш. Трансформации культурного потенциала сибирских городов в экстремальных условиях советской эпохи // Городская культура Сибири: история и современность. Сб. науч. тр. Омск,

1997. С. 127-144.

12. Рыженко В.Г. Омские историко-культурные исследования 19801990-х годов: тенденции и характерные черты // Вестник Омского университета. 1997. № 3 (5). С. 5-10.

13. Рыженко В.Г. Музеи в культуре сибирских городов в первой трети XX в. // Проблемы музееведения и народная культура. (Культура народов России; Т.4). Новосибирск, 1999. С. 35-34.

16. Рыженко В.Г., Назимова В.Ш. Интеллигенция внутри потенциала региона (XX век): вариант междисциплинарного изучения // Всероссийские научные чтения «Интеллектуальный и индустриальный потенциал регионов России» (26-28 октября 1999 г.). Кемерово, 1999. С. 19-24.

17. Рыженко В.Г. У истоков отечественной регионалистики: место и роль первых трудов по родиноведению // Региональная история в российской и зарубежной историографии. Материалы международной научной конференции 1-4 июня 1999 года. Рязань, 1999. С. 18-23.

18. Рыженко В.Г. И.М. Гревс - родиновед, культуролог, педагог // Мир историка: идеалы, традиции, творчество. Сб. науч. тр. Омск, 1999. С. 250-269.

19. Рыженко В.Г. Современные краеведческие исследования в Сибири // Краеведение на пороге XXI века: Материалы Всероссийской научно-практической конференции, 11-12 декабря 1998 г., г. Москва. М., 1998. С. 207-217.

20. Рыженко В.Г. Методологическое и методическое наследие «золотого десятилетия» и современность // Иркутское краеведение 20-х: Взгляд сквозь годы. Ч. 1. Иркутск, 2000. С. 13-30.

22. Рыженко В.Г. Интеллектуальный потенциал региона в координатах культурно-цивилизационного ландшафта (XX век) // Культура и интел-

лигенция сибирской провинции в XX веке. Материалы региональной научной конференции. Новосибирск, 2000. С. 148-153.

23. Рыженко В.Г. Проблема преемственности культуры в наследии ученых 1920-х годов и современные гуманитарии // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып. 4. М, 2001. С. 319-334.

24. Рыженко В.Г., Назимова В.Ш. Интеллигенция внутри потенциала региона (XX век): вариант междисциплинарного изучения // Интеллигенция и мир. Российский научный журнал. Межвузовский Центр проблем российской интеллигенции (Иваново, ИвГУ). 2001. № 1. С. 27-31.

25. Рыженко В.Г. Локальные исследования интеллигенции: признаки и современное состояние сибирской историографии // Культурологические исследования в Сибири. 2001. №1. С. 30-35.

26. Рыженко В.Г., Назимова В.Ш. Историко-культурологические подходы к изучению российского города XX в. (к проблеме преемственности в науке) // Городская культура Сибири: традиции и новации. Сб. науч. тр. Новосибирск, 2002. С. 66-85.

27. Рыженко В.Г., Назимова.В.Ш. История «местной» культуры как предмет культурологического анализа // Четвертые Омские искусствоведческие (культурологические) чтения. Местная культура. Методология, история, практика: Сб. материалов. Омск, 2002. С. 33-36.

28. Рыженко В.Г. Московский университет и развитие высшей школы в Сибири (1917-1923 гг.) // Московский университет и судьбы российской интеллигенции: Материалы международной конференции. М., 2004. С. 75-86.

29. Рыженко В.Г., Назимова; В.Ш. Приметы советской массовой культуры в ландшафте крупного города: дискуссионные вопросы и современная исследовательская практика // Массовое сознание и массовая культура в России: история и современность: Сб. ст. / Отв. ред. А.П. Логунов. М.: РГГУ, 2004. С. 264-277.

Подписано в печать 31.08.04. Формат бумаги 60x84 1/16. Печ. л. 2,7. Уч.-изд. л. 2,5. Тираж 150 экз. Заказ 446.

Издательско-полиграфический отдел ОмГУ 644077, г. Омск, пр. Мира, 55А, госуниверситет

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Рыженко, Валентина Георгиевна

Введение.

Глава 1. Интеллигентоведение на рубеже XX-XXI веков в поисках «своей территории».

1.1. Новые признаки и тенденции в отечественных историко-культурных исследованиях конца XX - начала XXI вв.

1.2. «Что в имени тебе моем.» (или вновь о ключевой дефиниции).

1.3. Интеллигентоведение на пути к самостоятельности и проблема преодоления стереотипов в исследовательской практике.

Глава 2. О перспективах и возможностях междисциплинарного изучения интеллигенции в культуре города.

2.1. Теоретические основания исследовательской модели «Интеллигенция - Культура -Город».

2.2. Рабочий инструментарий и ключевые понятия (к проблеме преемственности «забытого» наследия и современных исследовательских практик).

Глава 3. Интеллигенция и культурно-цивилизационный ландшафт сибирских городов-центров в 1920-е гг.

3.1. Связь профессиональной деятельности научно-технической интеллигенции с региональными и местными интересами.

3.2. Интеллигенция и проблемы благоустройства крупных городов

Сибири.

3.3. Идеи городов-садов и их сибирские последователи.

Глава 4. Интеллигенция в «местной» культуре и пространстве крупного города (Сибирь, 1920-е гг.).

4.1. Интеллигенция и новые символы культурного пространства крупного сибирского города (начало 1920-х гг.).

4.2. Художественная и научно-педагогическая интеллигенция в поисках ответов на «вызовы Времени и Места».

4.3. Образ столицы Сибири и ее будущего в представлениях и деятельности интеллигенции.

Введение диссертации2004 год, автореферат по истории, Рыженко, Валентина Георгиевна

Актуальность темы. Логика процесса познания предполагает постоянный интерес к вопросу о способах добывания знания, расширения содержания интеллектуального труда и развития исследовательских практик. Представления о соответствующих технологиях и возможных путях продвижения к ним внутри того или иного научного сообщества зависят от потребностей конкретных наук. Разработка междисциплинарных исследовательских моделей для изучения сложных социокультурных феноменов становится одной из характерных черт образа науки внутри формирующейся культуры XXI века. Одновременно подобные исследования становятся важным способом культивирования особого «интеллектуального пространства», в котором вызревает новый образ науки.

В отечественной историографической ситуации в начале 1990-х гг. в ходе дискуссий по проблемам теории и методологии исторической науки определилась значимость совершенствования инструменталистских функций познавательного процесса, а в специфическом интеллектуальном пространстве исторических реконструкций прошлого завершилась определенная традиция советской исторической науки1. Изменения в современном научном познании характеризуются нарастанием тенденции к междисциплинарным проектам, усиливающейся на фоне активного обособления субдисциплин, стремящихся обозначить свой независимый статус.

Для российской исторической науки один из таких ярких примеров к рубежу XX-XXI вв. - стремление проблемной историографии интеллигенции превратиться в «интеллигентоведение». Этот процесс и его особенности в контексте меняющегося образа отраслевого научного знания, включая рефлексию и поиски современных интеллигентоведов (историков, философов, культурологов), заслуживает специального внимания.

В последнее время усилился интерес к взаимосвязям интеллигенции, культуры, города. Каждый из этих сложных объектов по-своему привлекает внимание исследователей и публицистов. Интерес к двум из них (интеллигенция и культура) в российской историографии и общественном мнении устойчив и резко обостряется в т.н. «переломные» периоды отечественной истории. К третьему объекту (городу) обращаются преимущественно географы, социологи, градостроители, представители отраслевых ветвей научного знания, работающие над практическими задачами городского хозяйства и вопросами стратегического планирования развития городов. Для историка, изучающего

1 Лукьянов Д.В. Теоретические и методологические аспекты историографической ситуации конца 1980 -начала 1990-х гг. // Образы историографии: Сб. ст. / Науч. ред. А.П. Логунов. М., 2001. С.249-251. культуру и интеллигенцию России в хронологии XX века и, особенно в рамках советского этапа нашей истории, это пока своего рода уравнение с постоянно меняющимися значениями каждого из неизвестных. Очередной всплеск повышенного интереса к состоянию и судьбе российской культуры, к роли и сущности интеллигенции, а также к проблемам городов и городских сообществ пришелся на два последних десятилетия XX века. Этот всплеск, будучи одним из проявлений естественной реакции на резкие перемены в стране, совпал также с началом принципиальных изменений в отечественной историографии. В то же время отказ от мононауки создал ситуацию выбора исследовательских парадигм. Историки получили возможность активно строить свои версии изучения обозначенных объектов, включая использование арсенала смежных наук, обращающихся к теории и истории культуры, к феномену города в мировой и отечественной практике, к проблеме человека.

Мы живем в период возрастающего самосознания. Наша эпоха отличается от других не принципиально новой верой, а именно ростом самосознания и интереса к самим себе»2. Этими словами открывалась вторая часть эссе К. Манхейма о социологии культуры, посвященная проблеме интеллигенции, исследованию ее роли в прошлом и настоящем. Они обозначили смысловое ядро и движущий импульс напряженных интеллектуальных процессов, резко усилившихся в последние десятилетия XX века. В этот период усилиями индивидуального и коллективного интеллекта закладывались основы культуры нового столетия с главным принципом диалога культур, включая понимание культур прошлого как диалога по-разному актуализированных в современности их смыслов3, менялся социокультурный контекст, питающий научное познание и специфику его отдельных сфер.

Последствия разворачивавшихся перемен для исторического познания и исторической науки оказались особенно сложными и противоречивыми. В российской ситуации конца 1980-х - начала 1990-х гг. они воспринимались как «кризис» в самом негативном его значении. Историки болезненно отнеслись к возникшей проблеме утраты профессиональной идентичности. В то же время постепенно складывалось понимание необходимости формирования в общественном сознании принципиально иного образа исторической науки и ее социальной функции. Перед сообществом историков встала проблема самопознания, которая, по мнению Г.И. Зверевой, прежде была преимущественно предметом рассуждений философов и методологов исторической

2 Манхейм К. Избранное: Социология культуры. М.; СПб. 2000. С.94.

3 Библер B.C. Культура XX века и диалог культур // Библер B.C. На гранях логики культуры. Книга избранных очерков. М., 1997. С.233-243. науки4. Эта проблема должна была актуализироваться и для каждого исследователя. Претендуя на статус профессионала, он уже не мог избежать «обращения к себе». Это означало в первую очередь пересмотр теоретических и методологических оснований своей деятельности в определенном проблемном поле. Главным на пути к подлинной свободе научного творчества становилось напряженное «вдумывание. в эпистемологические основания своего исследования, творчески и критически осваивая при этом достижения гуманитарного знания своего времени»5.

Профессиональное сообщество историков конца XX века оказалось в ситуации, когда процесс поисков сопровождался продолжающейся трансформацией исторической науки, названной зарубежными авторами «историографической революцией», приведшей к появлению «новой исторической науки»6. Специфика происходивших трансформаций подробно рассмотрена применительно к зарубежной историографии, в которой проблема всеобъемлющего кризиса, в том числе нарастающей фрагментации исторической науки и появления междисциплинарных областей, обсуждалась очень оживленно7. Одно из важных наблюдений, сделанное Л.П. Репиной, относится к возникающему в сферах пересечения новых исторических дисциплин расширению возможностей комплектования исследовательского арсенала за счет разных «инструментов». Это дополнительно актуализирует проблему изучения сложных объектов и их взаимосвязей «на стыке» формирующихся суб дисциплин.

В российских гуманитарных исследованиях, включая исторические, начинает осознаваться влияние мощных познавательных «поворотов» второй половины XX в. Как считает Г.И. Зверева, благодаря им происходит пересмотр теоретико-методологического инструментария и понятийного аппарата, усложняется понимание сущности междисциплинарных исследований, легитимизируется «многофокусный» подход к о изучаемому предмету . Одним из проявлений этого процесса можно считать нарастание интереса историков, независимо от их специализации, к обсуждению перечисленных вопросов, к созданию своеобразных реальных и виртуальных аудиторий для обмена мнениями в виде научных конференций и универсальных журналов-альманахов. Особо

4 См.: Зверева Г.И. Обращаясь к себе: самопознание профессиональной историографии в конце XX века // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып.1. М., 1999. С.251.

5 Гуревич А.Я. Историк конца XX века в поисках метода // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С.5.

6 Историческая наука и историческое сознание /Б.Г. Могильницкий, И.Ю. Николаева, С.Г. Ким, В.М. Мучник, Н.В. Карначук. Томск. 2000. С.8-9.

7 Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998. С.31.

8 Зверева Г.И. Роль познавательных «поворотов» второй половины XX века в современных российских исследованиях культуры // Выбор метода: изучение культуры в России 1990-х годов. Сб. науч. ст. М., 2001. С. 11-20. притягательными со второй половины 1990-х гг. становятся, например, широко известный «Одиссей» и появившийся недавно альманах «Диалог со временем».

Междисциплинарность, свойственная современному знанию, становится необходимой посылкой и опорой для происходящего пересмотра логико-гносеологических процедур исторического исследования, осмысления соотношения теоретического и прагматического уровней гносеологии истории под иным углом зрения, определяет особенности влияния на историческую науку идеи множественности гуманитарного сознания и культуры9.

Симптоматично, что среди части историков, занимающихся отдельными аспектами истории России, возникло убеждение о недостаточности отказа от диктата одной научной парадигмы и перехода к методологическому «плюрализму». Укрепилась потребность осмыслить специфику изменений научного знания, сложившуюся во второй половине XX века, и, в частности, смену содержания конкретных познавательных «поворотов». Обращение к трудам представителей смежных областей гуманитарного знания и коллег-историков — специалистов по всеобщей истории, занятых проблемами методологии «новой исторической науки», способствует возрастанию напряжения научной рефлексии историков культуры и интеллигенции. В то же время саморефлексия исследователя как форма получения профессионального знания естественным образом становится ключевой для научной культуры информационного открытого общества XXI века.

Все это свидетельствует о наступлении очередной рубежной полосы повышенного внимания историков к представлению об образе «своей» науки, о качестве исследовательского инструментария и их соответствии потребностям изменившейся исследовательской практики. Реконструкция поведения историка в познавательной ситуации предыдущего рубежа (Х1Х-ХХ вв.) и в контексте национальной культурной традиции, предложенная В.П. Корзун10, делает возможным сопоставительные рассуждения о происходящих современных трансформациях внутри профессиональной историографии. На это настраивают выводы В.П. Корзун, во-первых, относительно длительности (на протяжении почти двух десятилетий) складывания более сложного образа науки, его укоренения в культуре и приобретения ярко и своеобразно выраженной антропологичности, и, во-вторых, что «смена прежней методологической парадигмы не означает автоматической замены прежнего образа науки»11.

9 См.: Хвостова К.В., Финн В.К. Проблемы исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. М., 1997. С.8, 15-18, 22, 53-54.

10 Корзун В.П. Образы исторической науки на рубеже XLX-XX вв. Екатеринбург-Омск, 2000.

11 Там же. С.217-218.

Выделенные признаки современной ситуации заставляют воспринимать происходящее как накопление энергии для нового этапа в движении научной мысли и осуществлении экспериментальных поисков, в которых может реализовать себя профессиональная неудовлетворенность историка. В таком состоянии оказались и историки интеллигенции. Переход к свободному поиску займет определенное время. Действия исследователей, осуществляющих свой выбор, не могут оказаться одинаковыми. Все отмеченное дополнительно актуализирует заявленную тему. При этом главной становится ее теоретико-методологическая составляющая.

Цель нашего исследования - разработка междисциплинарной исследовательской модели «Интеллигенция-Кулыура-Город» и ее апробация на региональном материале. Для реализации указанной цели определены следующие задачи: рассмотреть современное состояние и характерные изменения проблемной историографии интеллигенции в контексте познавательных «поворотов» в отечественной гуманитарной мысли конца XX - начала XXI вв.;

- выявить признаки становления интеллигентоведения в качестве самостоятельной междисциплинарной области знания;

- установить значение дискуссий о ключевой дефиниции «интеллигенция» в процессе превращения проблемной историографии интеллигенции в интеллигентоведение;

- обозначить теоретико-методологические опоры для исследовательской модели «Интеллигенция - Культура - Город»;

- применить сконструированную модель «Интеллигенция - Культура - Город» для изучения интеллигенции четырех крупных городов-центров Сибири (Иркутска, Новосибирска, Омска и Томска) в 1920-е гг.

- раскрыть с помощью этой модели роль «штучной интеллигенции» в формировании реального и символического культурно-цивилизационного ландшафта крупного сибирского города переломной эпохи, а также выделить специфику восприятия представителями отдельных отрядов сибирской интеллигенции проблем культуры региона и отдельных городов.

Методология и методы исследования. Повышенная динамичность современной познавательной и историографической ситуации, междисциплинарная направленность диссертационного исследования обусловили сложности определения его методологических оснований. Оказалось необходимым «переоснастить» профессиональный инструментарий. При «переоснащении» в качестве обязательных общенаучных принципов мы руководствуемся принципами дополнительности и преемственности научного знания. «Переоснащение» - это пополнение исследовательского инструментария историка из арсенала смежных областей научного (и не только гуманитарного) знания. Оно предполагает также востребование «забытых» методологических и методических наработок, а также опыта советской историографии.

В диссертационном исследовании используется ряд общенаучных методов, среди которых приоритеты отданы локальному методу в его культурно-исторической форме и методу моделирования. В науковедческих и историко-научных трудах моделирование квалифицируется как метод рациональной реконструкции прошлого науки, при этом подчеркивается, что для исторических наук моделирование по своему существу является

19 адекватным способом познания исторической реальности . Теоретическое моделирование в исторических исследованиях в большей степени связано с применением количественных методов и анализом массовых источников. Историографы науки отмечают большие заслуги И.Д. Ковальченко в обобщении опыта применения моделей в конкретно-исторических исследованиях.

В качестве гносеологической характеристики «структурное моделирование» подразумевает совокупность определенных познавательных процедур, представляющую собой научную идеализацию и одновременно виртуальный подход к изучаемому предмету13. В изменившейся исследовательской ситуации правомерно трактовать содержание термина «модель», опираясь на его современное понимание в некоторых трудах по методологии истории. Нам близка позиция П.К. Гречко, который предлагает рассматривать концептуальные модели истории в качестве рациональных экспликаций, первичных теоретических разверток метапаттернов истории (термином «метапаттерн» он называет базовую интуицию историка и вообще образованного человека, интуицию истории как целого)14. В понятие «междисциплинарная модель» в данном диссертационном исследовании вкладывается смысл опорной теоретической конструкции, с помощью которой возможно объемное («многофокусное») видение взаимосвязей интеллигенции с культурой определенного места в их конкретно-исторической динамике.

12 См., например: Принципы историографии естествознания: XX век. СПб.-М., 2001. С.127-128.

13 Хвостова К.В., Финн В.К. Проблемы исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. М., 1997. С.58.

14 Гречко П.К. Концептуальные модели истории. М., 1995. С.24.

Принцип междисциплинарности - один из главных рабочих инструментов для решения поставленных задач, поскольку рассматриваются особенности оформления Новой области знания, возникающей «на стыке» с целым рядом других областей. Нами учитывается эволюция понятия «междисциплинарность», а также оценка практики междисциплинарности как трамплина для обеспечения условий, необходимых для появления новых знаний15. Принимается во внимание истолкование перспектив междисциплинарных исследований в современных философских трудах из серии «Тела мысли», в частности, выделение Т.Л. Тульчинским трех возможных вариантов междисциплинарных практик16. Речь идет во-первых, об использовании языка описания одной области для описания другой (автор подчеркивает высокий эвристический потенциал этого варианта для культурологических штудий); во-вторых, об использовании различных языков для описания различных сегментов сложного комплекса (в итоге этот вариант представляет собой выстроенный исследователем комплекс специализированных подходов и методик). Наконец, третий вариант понимания междисциплинарности и соответствующего подхода представлен как создание нового языка и новой дисциплины. Отсюда для современного интеллигентоведа, конструирующего свою модель, руководствуясь двумя первыми вариантами, особо важен прием регулярного междисциплинарного «историографического среза», с отслеживанием происходящего на сопредельных территориях, с сопоставлением «отраслевых» методов и методик и получаемых с их помощью результатов с имеющимся опытом исторической науки.

При определении методологических оснований диссертационного исследования учтены перспективные науковедческие подходы, предлагающие видеть историю исторической науки внутри истории культуры, а, следовательно, и внутри отечественных интеллектуальных и культурных традиций. В частности, для понимания уникальности историографического факта, вплетенного в меняющуюся ткань культуры, оказались полезны труды В.П. Корзун17.

Использование познавательного и историографического контекста как «фонового» критерия для выяснения специфики становления интеллигентоведения дополняет методологические опоры нашего исследования принципом контекстуальности. Его значение и содержание определилось из характеристики ситуации в гуманитарных науках

Репина Л.П. Интедисциплинарная история вчера, сегодня, завтра. Вместо предисловия // Междисциплинарные подходы к изучению прошлого / Под ред. Л.П. Репиной. М., 2003. С.5-18.

16 См.: Перспективы метафизики. Классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков. СПб.: «Алетейя», 2001. С.353-355.

17 Корзун В.П. Образы исторической науки в отечественной историографии рубежа Х1Х-ХХ веков. Автореферат дисс. на соискание уч. степ, доктора ист.наук. Екатеринбург, 2002. второй половины XX в., представленной в новейших монографических трудах, в

I о специальных сборниках: «Образы историографии» (в первую очередь, статьи А.П. Логунова, В.Н. Кравцова, Д.В. Лукьянова) и «Выбор метода: изучение культуры в России 1990-х годов»19 (статьи Г.И. Зверевой, Л.П. Репиной, И.Д. Чечель), в публикациях альманахов «Одиссей» и «Диалог со временем».

Выбранные основания позволили определить в качестве генеральной исследовательской стратегии соединение теоретико-методологической, историографической и конкретно-исторической линий с выраженной междисциплинарной направленностью. Поэтому вопросам методологии, методики и понятийному аппарату, в том числе необходимому для апробации разрабатываемой междисциплинарной модели, посвящены первые две главы основной части. Соответствующий контекст присутствует также и в обеих конкретно-исторических главах.

Степень изученности темы. Особенности замысла диссертационного исследования, его цель и задачи определяют особенности этой части введения. Ниже в самом общем виде представлены тенденции развития профессиональной проблемной историографии истории интеллигенции. В качестве характерных признаков («поворотных» вех) процесса получения отраслевого (конкретно-исторического) знания о российской интеллигенции выделены условные этапы в изменениях исследовательских практик историков интеллигенции. Специфика процесса получения этого знания одновременно отражает содержание соответствующих сегментов советского и постсоветского российского интеллектуального пространства.

Первая веха, открывающая начальный этап изменений в подходах к профессиональному изучению теории и истории интеллигенции - рубеж 1970-х-1980-х гг., характеризуется общепринятой тогда мононаучной парадигмой изучения истории советской культуры и интеллигенции. Отсюда и вплоть до середины 1980-х гг. происходит накопление эмпирического материала, появляются первые обобщающие труды. Их методологическая опора сложилась из использования историко-социологического, историко-статистического и социально-профессионального подходов, составивших в итоге социальную модель. Это свидетельствовало о зарождении междисциплинарных опытов внутри советской историографии. Первые оценки состояния оформившейся на этой основе проблемной историографии интеллигенции, определившиеся приоритетные проблемы, специфика источниковой базы и дальнейшие

18 Образы историографии: Сб. ст. / Науч. ред. А.П. Логунов. М., 2001. С.7-58, 173-198,235-256.

19 См.: Выбор метода: Изучение культуры в России 1990-х гг. Сб. науч. ст. / Сост. и отв. ред. Г.И. Зверева. М., 2001. С.11-20,28-36, 162-167. исследовательские перспективы были определены на Всесоюзной научной конференции (Новосибирск, 1979 г.) и в специальном историографическом труде (J1.M. Зак20).

Наш интерес к изучению взаимосвязей отечественной культуры, интеллигенции и урбанизации определился в основных чертах еще в начале 1980-х гг. в виде отхода со «столбовой дороги» на «боковую тропинку». Поиски на этой «тропинке» к середине 1980-х гг. добавили в интересующее нас проблемное поле вопрос о вкладе интеллигенции в культуру российского советского города XX века. В качестве темы для конкретно-исторического исследования был предложен региональный вариант: «Интеллигенция городов-центров Западной Сибири 1920-х гг.». Уже тогда стали очевидными трудности выбранного ракурса, поскольку город XX века и его культура не вызывали особого интереса советских историков. Представители других общественных наук (философы и социологи) обращались к современному советскому городу, его культуре и образу жизни отдельных отрядов интеллигенции21. Появились подобные работы и по Западной Сибири (Тюмень)22.

Советская историография интеллигенции с ее основательностью разработки социальной модели изучения российской и региональной интеллигенции 1920-х гг. и полученными результатами оказала существенное воздействие на направление наших дальнейших поисков и актуализацию заявленной темы. Лидерами в разработке социального подхода к изучению советской культуры и интеллигенции в сибирской историографии стали новосибирские ученые - B.J1. Соскин и его ученики. Уже в конце 1970-х гг. были получены важные конкретно-исторические результаты, представленные в

•ул специальном историографическом сборнике . При определении плацдарма для подготовки обобщающих трудов по истории культуры и интеллигенции советской Сибири приоритет был отдан вопросам формирования советской интеллигенции в регионе. Было намечено написание обобщающих работ по всему периоду строительства социализма в рамках относительно «узких» тем для последующего комплексного исследования процесса формирования социалистической интеллигенции в Сибири. Первым шагом в реализации этого курса стала появившаяся в 1985 г. монография С.А. Красильникова и B.J1. Соскина24, в которой была дана общая характеристика интеллигенции Сибири в 1917-1918 гг., на рубеже старой и новой эпохи. Произведенные авторами статистические

20 Зак JI.M. История изучения советской культуры в СССР. М., 1981.

21 Итоги первого крупномасштабного социологического исследования социальной структуры городского населения 1980-1982 гг. с выделением работников умственного труда представлены: Советский город: социальная структура / Под рук. H.A. Аитова. М., 1988. С.100-130.

22 См.: Трушков В.В. Город и культура. Свердловск, 1976. 112 с.

23 Историография культуры и интеллигенции Сибири / Отв. ред. B.JI. Соскин. Новосибирск, 1978. 349 с.

24 Красильников С.А., Соскин ВЛ. Интеллигенция Сибири в период борьбы за победу и утверждение Советской власти (1917 - лето 1918 ). Новосибирск, 1985. расчеты и сделанные выводы относительно возможной численности сибирской интеллигенции, ее социально-профессиональных признаков и диспропорций в территориально-поселенческом распределении были новаторскими и сохраняют свою историографическую ценность.

Следующий этап, примерно с середины 1980-х гг., отразил реакцию историков интеллигенции на начавшиеся теоретико-методологические дискуссии по общим вопросам научного познания и поиску новых способов изучения сложных социальных объектов. Этот этап представляется важной полосой в развитии историографии культуры и интеллигенции России и Сибири. Поворот к внедрению системных принципов в проблемную историографию интеллигенции знаменовал новый шаг на пути к междисциплинарным исследованиям, предпринятый в рамках мононаучной парадигмы. Из представителей исследовательских подразделений (Москва, Ленинград, Свердловск, Новосибирск) наибольшую активность проявили сибирские историки (Е.Г. Водичев, С.А. Красильников, В.Л. Соскин). В 1986 г. ими был предложен новый теоретико-методологический инструментарий, в котором ключевым становились понятие «духовный потенциал» и системный подход к его анализу в рамках новой региональной исследовательской комплексной программы по изучению исторического опыта освоения Сибири, принятой академическим сообществом Сибири25.

Новосибирский коллектив под руководством В.Л. Соскина возглавил изучение истории научно-образовательного, художественно-эстетического и нравственно-этического блоков регионального потенциала с обращением и к характеристике соответствующего кадрового ядра - в первую очередь, к научно-педагогической и художественной интеллигенции. Основное внимание исследователей сосредоточилось на первом блоке. К рубежу 1980-х гг. - 1990-х гг. в сибирской историографии были получены значительные научные результаты26, в том числе представлены социальные аспекты развития науки и образования в Сибири, количественные, социально-профессиональные и идейно-политические характеристики научно-педагогической интеллигенции. В рамках такой социальной модели осуществлялось сотрудничество автора с новосибирскими коллегами, но одновременно сохранялся собственный интерес к теории и истории российского города.

25 См.: Целевая научно-исследовательская программа «Исторический опыт освоения Сибири». Новосибирск, 1987. С.46-62.

26 См.: Развитие науки в Сибири: методология, историография, источниковедение. / Отв. ред. В.Л. Соскин. Новосибирск, 1986; Кадры науки советской Сибири: проблемы истории. / Отв. ред. В.Л. Соскин. Новосибирск, 1991.

Наша позиция и убеждение в целесообразности междисциплинарного изучения интеллигенции в союзе с другими смежными науками и субдисциплинами, укрепились после ознакомления с первыми попытками обращения к интеллигенции города на стыке истории и демографии. Среди подобных работ выделим исследование В.Б. Жеромской27. Она дала характеристику социальной структуры населения советского города первой половины 1920-х гг., включая интеллигенцию, в регионах с высоким уровнем урбанизации, прежде всего Европейской России, и с использованием массовых статистических источников (Всесоюзная городская перепись 1923 г.).

С начала 1980-х гг. сибирские ученые обратились к историко-демографической проблематике и в связи с этим к городскому населению, включая 1920-е гг. (В.А. Исупов, лл

A.C. Московский ), продолжили изучение культуры и быта, облика городских отрядов рабочего класса Сибири (В.П. Буторин, В.И. Исаев, Ю.Г. Марченко29). Все это можно считать начальными признаками складывания в перспективе общего сегмента исследовательского пространства и вызревания нового проблемного поля для историков культуры и интеллигенции с потенциальными междисциплинарными связями. В 1987 г. появился первый научный сборник, посвященный урбанизации в Сибири30. Он открывался статьей В.В. Алексеева, где среди перспективных задач сибирской историографии было указано на необходимость обобщения исторического опыта урбанизации в регионе, изучения советского периода истории сибирских городов, изменений в социально-классовой структуре их населения, в численности и составе

31 интеллигенции .

В отдельных зарубежных исследованиях, для которых историко-урбанистическая проблематика оформилась в самостоятельную область за 1970-е гг., ее изучение приобрело к началу 1980-х гг. характер междисциплинарной кооперации . Для исследований немецких ученых 1980-х гг. характерно также стремление рассматривать разнообразие связей деятельности людей, в том числе отдельных профессиональных групп, с пространством определенного места. Это исходит из их глубоких историко

27 Жеромская В.Б. Советский город в 1921-1925 гг. Проблемы социальной структуры. М., 1988.

28 См., например: Московский A.C., Исупов В.А. Формирование городского населения Сибири (1926-1939 гг.). Новосибирск, 1984.

29 Культура и быт рабочих Сибири в период строительства социализма / Отв. ред. A.C. Московский. Новосибирск, 1980. С.22-33, 134-171, 222-230,238-252.

30 Урбанизация советской Сибири / Отв. ред. В.В. Алексеев. Новосибирск, 1987.224 с.

31 Алексеев В.В. Итоги и задачи изучения урбанизации советской Сибири // Урбанизация советской Сибири. С. 18-23.

32 См., например: Veröffentlichungen des Institut für vergleichende Stadtegeschichte in Munster. Bd. 7. Voraussetzungen und Methoden Geschichtlicher Stadteforschung. Bohlau Verlag. Köln, Wien. 1979; Bd. 16. Urbanisierung im 19. und 20. Jahrhundert: Historische und geografische Aspekte. Köln, Wien, Bohlau. 1983. культурных и краеведческих (родиноведческих) научных традиций. Выделим три современные линии, близкие нашему замыслу. Одна из них связана с философским осмыслением понятия «Места» в контексте феномена родиноведения и трактовки понятия «Родина»33. Другая линия демонстрирует изучение городского культурного пространства и модернизационных процессов XX века на материале европейских столиц и Петербурга/Ленинграда (Карл Шлегель)34. Он подчеркнул недавно, что наука еще не занялась изучением реальной пространственной сложности локально обусловленного исторического процесса, его топографией, наиболее адекватно передающей плотность и сложность исторической жизни. В своих подходах К. Шлегель использует термин «Мос1епгке», понимая под ним синоним самоорганизующегося, автономного общества граждан в период формирования массового общества и одновременно гражданской культуры («2т1кикиг»). Заметим, что он также особо выделяет влияние экстремальных факторов - войн и революций на культуру города, а также отсутствие микроистории интеллектуальных связей между городами.

Третья новейшая исследовательская линия отражает установившееся сотрудничество зарубежных и российских исследователей в области семиотики городского пространства. Под этой областью, по мнению президента Международной семиотической организации пространства Пьера Пеллегрино, понимают изучение процессов продуцирования смысла городской деятельности, в том числе анализ образа города как динамической части персонального образа мира35. Подход к восприятию города в этом случае включает рассмотрение персональной деятельности, ориентированной на формирование образов, в которых некоторые функции имеют социальный смысл и реализуются в данной культуре. Примечательно, что в проблематике этого междисциплинарного направления выделено изучение отдельных групп населения, культурно-индивидуализированных, их вклада в семиозис городского пространства и их взаимодействия в формировании облика города. Для нас таковой группой является интеллигенция.

Движению гуманитарной мысли в нашей стране на рассмотренных этапах было присуще еще одно свойство - бурное развитие культурологии в качестве самостоятельной

33 См.: Piepmeier R/ Philosophische Aspekte des Heimatbegriffs // Heimat. Analysen, Themen, Perspektiven. Diskussionsbeitrage zur politischen Didaktik. Bundeszentrale für politische Bildung. Bonn. 1990. S.91-107.

34 Schlogel K. Jenseits des Grossen Oktober: Das Laboratorium der Moderne: Peterburg 1909-1921. Berlin. 1988; Шлегель К. Петербург-Берлин. 1900-1935: контакты и влияния // Санкт-Петербург: окно в Россию. 19001935: Материалы международной научной конференции. Париж. 6-8 марта 1997 г. СПб., 1997. С.219-234.

35 Пеллегрино П. Человек и город: пространства, формы и смыслы // The Man and the City. Spaces, Forms, Meanings: Материалы Международного конгресса Международной Ассоциации семиотики пространства. В 2 тт. Санкт-Петербург-Женева-Салоники-Екатеринбург, 1998. Т.2. С.11, 15-16. научной дисциплины. Внутри нее выделились свои субдисциплины. Среди них особое место заняла историческая культурология. Все это способствовало упрочению представлений о культуре как сложном и многослойном объекте, требующем междисциплинарного и межотраслевого изучения. Со второй половины 1980-Х гг. культурологические исследования стали существенным звеном контекста, в котором происходили трансформации проблемной историографии интеллигенции и фактором, стимулировавшим наши поиски. В их проблематике закрепилось устойчивое внимание к культуре города, к выявлению его потенциала (B.JI. Глазычев ).

Третья «поворотная» веха - рубеж 1980-х-1990-х гг. Обозначились принципиальные изменения в проблемной историографии интеллигенции, происходившие на фоне распада общего советского интеллектуального пространства и нарушения координационных и информационных научных связей. Помимо негативных последствий внутри общей историографии начало нарастать стремление отдельных проблемных направлений к самостоятельности. Обособление «интеллигентоведения» и изучения культуры российской провинции сопровождалось организационными новшествами в виде возникновения неформальных исследовательских структур. В числе первых объединений оказались межвузовский Центр «Политическая культура интеллигенции: ее место и роль в истории отечества» при Ивановском государственном университете (инициатор и руководитель - B.C. Меметов) и коллектив, объединивший московских исследователей для изучения культуры российской провинции (С.О. Шмидт, Э.А. Шулепова, A.A. Сундиева, JI.B. Кошман, В.Ю. Афиани). В рамках разработанной ими комплексной программы «Культура российской провинции» был намечен блок «Интеллигенция и провинциальная культура»37. Этот процесс укрепился с созданием центра «XX век в судьбах интеллигенции России» при Уральском государственном университете во главе с М.Е. Главацким и коллектива по изучению провинциальной культуры при Костромском государственном университете.

Поиски самостоятельной «территории интеллигентоведения» в 1990-е гг., в которых особую роль выполняли неформальные коллективы, резко активизировались. По оценке B.J1. Соскина, к середине 1990-х гг. возобладал «гнездовой» метод организации научных исследований, который становился способом преодоления полной разобщенности в условиях ослабления советской культуроведческой проблематики38. Он отметил укрепление внутрирегиональных связей и складывание в Сибири некого подобия

36 Глазычев B.J1. Культурный потенциал города: проблема выявления // Теоретические основания культурной политики / Отв. ред. Э.А. Орлова, Е.А. Соколов. М., 1993. С.144-167.

См.: Русская провинция. Культура XVIII-XX веков. Сб. ст./ Отв.ред. С.О. Шмидт. М., 1993. С.125.

38 Соскин B.JI. Современная историография советской интеллигенции России. Новосибирск, 1996. С.8. триумвирата» из научных учреждений Новосибирска, Омска, Кемерова. Специфика процесса становления интеллигентоведения в контексте интенсивной динамики гуманитарной мысли 1990-х гг., оказавшей на него наибольшее воздействие, рассматривается в первой главе диссертационного исследования. Ниже обозначим наиболее важные принципиальные моменты в этом процессе.

Своеобразными стимуляторами роста междисциплинарных сегментов интеллектуального пространства становились «новая культурная история», историческая антропология, историческая регионалистика, особенно интеллектуальная история. В конце 1990-х гг. появился Центр, координирующий исследования в области интеллектуальной истории при ИВИ РАН (руководитель Л.П. Репина). Отличительный признак в формирующихся сегментах и междисциплинарных проблемных полях -включение пространственных координат и обращение историков, культурологов,

-зд искусствоведов к союзу с географией . В рамках изучения культуры российской провинции происходило восстановление полноправного научно-исследовательского статуса локальных культурно-исторических опытов, в том числе применительно к истории культуры России в XX в. Был поставлен вопрос о методологии местной истории40. Начался пересмотр отношения к краеведению, которое стало восприниматься как важный социокультурный феномен и одна из сущностных характеристик особой формы деятельности российской интеллигенции. Примечательно, что почти одновременно началось движение исследовательской мысли «навстречу друг другу» во времени и в пространстве. Имеется в виду ознакомление с опытом, накопленным в зарубежной историографии, в частности, с достижениями локальной истории41 и с возвращаемым на родину наследием российских ученых42.

В 1990-е гг. совместными усилиями столичных и провинциальных историков активизировалось изучение местных «культурных гнезд» в разных вариантах современной интерпретации этого понятия. Принимая в этом процессе непосредственное участие и наблюдая развитие исследовательской мысли «изнутри», констатируем, что такой поворот свидетельствовал как о поиске новых подходов к истории культуры России, так и о потребности в ознакомлении с забытым отечественным теоретико-методологическим наследием первой четверти XX века (И.М. Гревс, Н.Р. Анциферов, Н.К. Пиксанов).

39 Сущий С.Я., Дружинин А.Г.Очерки географии русской культуры. Ростов н/Д, 1994; Сущий С.Я. Пространство российской культуры (центры и ареалы). Автореферат на соискание уч. степ. д. философ-наук. Ростов н/Д. 1997; География искусства. Сб. ст. Вып. I. М.: Институт наследия, 1996 и др.

40 Гомаюнов С.А. Местная история: проблемы методологии Н Вопросы истории. 1996. №9. С. 158-163.

41 См., например: Фитьян-Адамс Ч. (Великобритания) Англия Хоскинса: гений локальной истории // Диалог со временем: историки в меняющемся мире / Отв. ред. Л.П. Репина. М., 1996. С.83-99.

42 Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. В 3 т. М., 1993-1995.

Симптоматично, что в итоге в нем обнаружили истоки современной отечественной культурологической мысли.

Дополнительным подтверждением происходивших поисков исследовательских моделей приращения знания можно считать то, что актуализация «забытого» опыта нашла воплощение в недавно предложенной трактовке «областного культуроведения» как регионального принципа сохранения и использования историко-культурного наследия43. По мнению Э.А. Шулеповой, процесс изучения «культурных гнезд» в начале XX в. и современный поворот мировой научной мысли к ситуативной историографии (case study) имеют общие цели и методологию. Ответвлением этой линии можно считать изучение на материалах отдельных территорий России роли локальных сообществ как фактора «интеллектуального единения» региона и их деятелей в формировании местной культурно-информационной среды, а также постановку проблем методологии и методики изучения региональной культуры в формировании регионального самосознания и региональной идентичности44. В конце 1990-х гг. добавляется усиление в связи с идеями междисциплинарности и проблемами символов региональной идентичности интереса к метафизике в целом и к метафизике города со стороны философов и культурологов. В этом отношении выделяются подходы саратовских исследователей к изучению культурного пространства своего города45 и пермского историка В.В. Абашева, который ввел понятие местного (в данном случае пермского) текста как локальной структурно-семантической категории русской культуры46. Таким образом, в менявшемся исследовательском контексте формировался междисциплинарный сегмент, соединяющий поиски историков, культурологов, семиотиков культуры и городского пространства.

Что же касается собственно проблемной историографии интеллигенции, то для нее как в российском, так и в сибирском исследовательском пространстве середина 1990-х гг. стала важным разделительным рубежом. Результаты изучения интеллигенции региона в 1917 - середине 1930-х гг. с исчерпывающим использованием инструментов социального подхода были обобщены С.А. Красильниковым47. Это подтверждало мнение B.J1.

43 Шулепова Э.А. Наследие как интеграционный компонент памяти поколений // От краеведения к культурологии. Российскому институту культурологии 70 лет/Отв. ред. К.Э. Разлогов. М. 2002. С. 163-165.

См, например: Орешина М.А. Россия региональная: теоретико-методологические аспекты изучения. М., 2000. 196 е.; Мурзина И.Я. Феномен региональной культуры: поиск качественных границ и языка описания. Екатеринбург, 2003. 205 с.

45 Пространственность развития и метафизика Саратова. Сб. науч. ст./ Отв. ред. Т.П. Фокина. Саратов: Поволжская академия госслужбы, 2001. 144 с.

46 Абашев В.В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе XX века. Пермь, 2000. 404 с.

47 Красильников С.А. Социально-политическое развитие интеллигенции Сибири в 1917 - середине 1930-х гг.: Дис. в виде науч. докл. на соиск. уч. степ, д-ра ист. наук. Новосибирск, 1995.

Соскина48, что наметился перелом методологического свойства и необходимость более длительной полосы для «созревания» монографий, по-новому освещающих историю интеллигенции. Тогда же появился специальный сборник статей49, посвященный актуальным проблемам историографии интеллигенции. Его авторы - авторитетные исследователи российской интеллигенции, организаторы указанных выше научных центров и создатели своих школ в рамках социального подхода - B.JI. Соскин, B.C. Меметов, В.Р. Веселов, В.Т. Ермаков, М.Е. Главацкий, М.И. Кондрашева, A.B. Квакин. Они оценили мощный, интенсивный поиск новых теоретико-методологических и историографических подходов как признак процесса становления новой самостоятельной отрасли научного знания - «интеллигентоведения». В Ивановском центре была проанализирована проблематика диссертационных работ за предшествующий период (до 1994 г.) профессиональной советской и постсоветской историографии, в которых объектом являлась интеллигенция50. Были сделаны важные наблюдения. Из общего массива работ в количестве более 1300 не было выявлено ни одной, в названии которой говорилось бы о «провинциальной интеллигенции», о «городской интеллигенции» или «интеллигенции в культуре города». Подобная ситуация в отечественных исследованиях сохранялась и позже51. Однако в конце 1990-х гг. почти одновременно появляется монография, посвященная «интеллигенции провинции»52, а на некоторых региональных конференций она выбирается в качестве главного объекта. Так, например, в Перми она рассматривается хотя и в рамках традиционных проблем взаимоотношения с властью, но с разных позиций, используя методы истории, социологии, искусствоведения, семиотики53.

В зарубежных исследованиях, в которых по-прежнему ядром является проблема «интеллигенция и власть», в 1990-е гг. возникают новые версии содержания ключевой дефиниции и определения основного предназначения интеллигенции. Такова, к примеру, точка зрения профессора Принстонского университета Дж. Блеймайера, предложившего дефиницию «бескорыстный интеллигент» в качестве научной и доказывающего, что обязанность интеллигенции - стоять вне структур, сохранять объективность и

48 Соскин B.JI. Интеллигенция советской России (1917 - конец 1930-х гг.): Историографический аспект // Интеллигенция, общество, власть: опыт взаимоотношений (1917 - конец 1930-х гг.). Новосибирск, 1995. С.5-33; Он же. Современная историография советской интеллигенции России. Новосибирск, 1996. 83 с.

49 См.: Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции. Межвузовский сб. науч. тр. / Отв. ред. B.C. Меметов. Иваново, 1996. 124 с.

50 Меметов B.C., Олейник О.В., Олейник И.И. Интеллигенция как объект исследования в диссертационных работах 1954-1994 годов (Аналитический обзор) // Там же. С.55-61.

1 См.: Олейник О.Ю. Изучение проблем интеллигенции в 1990-е годы: справочно-библиографическая информация // Интеллигенция и мир. Иваново. 2001. №1. С.91-100.

52 Данилов A.A., Меметов B.C. Интеллигенция провинции в истории и культуре России. Иваново, 1997.174 с.

53 См.: В поисках истины. Интеллигенция провинции в эпоху общественных потрясений: Материалы науч.-практ. конф. / Гл. ред. Г.А. Янковская. Пермь, 1999. 192 с. сосредоточенность на поиске решения социальных проблем54. Служение позитивному делу означает, по мнению Дж. Блеймайера, что роль интеллектуалов соответствует высочайшему званию бескорыстного интеллектуала. Болгарские ученые Н. Ко лев и С. Марков убеждены, что интеллигенция является важным фактором для формирования ядра гражданских образований, «естественным мостом», который обеспечивает связь гражданских обществ и административной власти55.

Выделенные выше «поворотные» вехи и условные этапы, характеризующие степень изученности интересующего нас блока проблем, связанных с теорией и историей интеллигенции, одновременно могут восприниматься и как свидетельства продвижения проблемной историографии к ее новому качеству, смысл которого еще не вполне очевиден. Это подтверждает одна из недавних публикаций - историографические этюды М.Е. Главацкого под символическим названием «История интеллигенции России как исследовательская проблема»56. Отсюда очевидна потребность в более глубоком осмыслении теоретико-методологических подходов и особенностей трансформаций проблемной историографии интеллигенции.

Существенным фактором, оказавшим сильное воздействие на общий исследовательский контекст и на наши замыслы, стало закрепление поворота к исторической урбанистике в контексте истории культуры, о чем свидетельствуют труды Научного совета по истории мировой культуры РАН (ответственный редактор Э.В. Сайко) . Изучение пространственно-географических аспектов в связи с теорией и историей российских модернизаций также вывело исследователей на проблемы роли урбанизации и городов в региональной динамике модернизаций58. Среди недавних публикаций выделяется монография А.С. Сенявского59. Автор убежден, что полноценное исследование подобных сложнейших процессов возможно только на путях комплексного подхода и с опорой на историко-теоретические построения.

Со второй половины 1990-х гг. наметились некоторые изменения и в этом сегменте сибирской историографии (Д.Я. Резун). Историко-культурная проблематика начинает занимать больше места. Регулярным становится измерение положения с

54 Bleimaier John Kuhn. The Disinterested Intellectual // Интеллигенция и власть / Под ред. А.И. Студеникина. М.гУРСС, 1999. С.33-39.

55 Там же. С.51.

56 Главацкий М.Е. История интеллигенции России как исследовательская проблема. Историографические этюды. Екатеринбург, 2003. 160 с.

57 См., например: Город как социокультурное явление исторического процесса / Отв. ред. Э.В. Сайко. М., 1995; Урбанизация в формировании социокультурного пространства / Отв. ред. Э.В. Сайко. М., 1999; Город в процессах исторических переходов. Теоретические аспекты и социокультурные характеристики / Отв. ред. Э.В. Сайко. М„ 2001 и др.

58 См.: Опыт российских модернизаций XVIII-XX века / Отв. ред. В.В. Алексеев. М., 2000. С.103-128.

59 Сенявский А.С. Урбанизация России в XX веке: Роль в историческом процессе. М.: Наука, 2003. 285 с. помощью научных межотраслевых конференций с центром этой деятельности в Омске (Д.А. Алисов). Публикуются региональные сборники научных трудов, посвященные сибирским городам и городской культуре, появились очерки истории Омска и Томска60.

Примечательным явлением в новейшей сибирской урбанистике с выходом на проблемы истории сибирского города в советскую эпоху стала монография Н.М. Дмитриенко61. Ее исследование продемонстрировало возможности локального подхода, широко распространенного в зарубежной историографии, и особенно эффективного для комплексного изучения сложных процессов в переломные периоды истории на материалах одного большого города. В данном случае был избран Томск, который Н.М. Дмитриенко называет наиболее интересным объектом для выявления сущности процессов индустриализации и урбанизации в Сибири. В монографии имеются сюжеты, относящиеся к деятельности томской интеллигенции в культуре города.

Налицо новые познавательные мотивации у сибирских историков, их стремление к объединению усилий по изучению социокультурных процессов в сибирских городах. Однако взаимосвязи интеллигенции, культуры, города в XX веке, роль интеллигенции в культуре сибирского города, еще не стали предметом конкретно-исторического анализа. Предложенная Н.М. Дмитриенко возможность осуществить такие исследования на базе системно-функциональной концепции развития крупного города - один из вариантов.

Другим вариантом может быть историко-культурологическая модель, с которой связаны наши интересы. Потребность в разработке теоретико-методологических основ междисциплинарной исследовательской модели для изучения интеллигенции в культуре города с последующей конкретно-исторической апробацией назрела.

Основной объект диссертационного исследования - это отечественная гуманитарная мысль, создающая особый сегмент современного интеллектуального пространства. В нем на протяжении почти трех десятилетий ведутся напряженные теоретико-методологические, историографические и конкретно-исторические исследовательские поиски способов приращения знания об интеллигенции. В этом сегменте пересекаются проблемные поля нескольких областей научного знания и находятся истоки интеллигентоведения.

60 См.: Городская культура Сибири: история, памятники, люди. Сб. науч. ст. / Отв. ред. Д.Я. Резун. Новосибирск, 1994; Городская культура Сибири: история и современность. Сб. ст. / Отв. ред. Д.А. Алисов. Омск, 1997; Сибирский город XVIII - начала XX веков. Сб.ст. / Отв. ред. В.П. Шахеров. Иркутск, 2000; Городская культура: традиции и новации. Сб. науч. тр. / Отв. ред.С.А. Красильников, H.H. Покровский. Новосибирск, 2002.

61 Дмитриенко Н.М. Сибирский город Томск в XIX - первой трети XX века: управление, экономика, население. Томск, 2000.

Линии взаимосвязей трех конкретно-исторических феноменов «интеллигенция» — «город» - «культура» усложняют объект и придают ему потенциальную изменчивость и открытость. И город, и культура - есть продукты творческой деятельности интеллигенции. Равно как и накапливаемые знания об их возникновении, бытовании. Рефлексия современного исследователя связывает воедино обе стороны нашего объекта.

Предмет исследования. Избираемый для исследования предмет обладает двойственностью. Первая его составляющая (историко-научная) - это процесс становления интеллигентоведения в контексте познавательных «поворотов» и нарастания потребности в междисциплинарном анализе сложных социокультурных феноменов. Вторая часть (конкретно-историческая) соединяет деятельность интеллигенции в культуре крупного города-центра (формы ее участия в придании его культурно-цивилизационному ландшафту (КЦЛ) особых свойств и признаков) и особенности восприятия интеллигенцией своеобразия культуры региона и конкретного города.

Каждой из двух частей обозначенного предмета исследования присуще свое проблемное поле. На их содержание влияют сложные общественно-политические коллизии в нашей стране. В то же время корректировку и смягчение излишней политизации подходов к изучению феномена интеллигенции вносит специфика развития научного знания во второй половине ушедшего столетия. В обоих случаях содержание проблемных полей дополнительно актуализирует меняющееся самосознание современного историка-исследователя, а также перемены в основах и способах получения профессионального знания.

Хронологические рамки. Историографические и теоретико-методологические проблемы, связанные с поисками современных «интеллигентоведов», рассматриваются на основе публикаций, появившихся с конца XX - и вплоть до начала XXI вв. Ядро - т.н. «последнее десятилетие XX века». Учитывается, что общие принципиальные перемены в российском гуманитарном знании, в том числе в исторической науке, обозначились уже во второй половине 1980-х гг. Для интеллигентоведения этот рубеж сдвигается к началу 1990-х гг. Верхняя граница - это начало XXI в. Ее открытость очевидна.

Хронологические рамки для конкретно-исторической апробации - 1920-е гг. несколько условны. Это определяется нашими представлениями о таком специфическом признаке истории России и ее регионов в XX в. как наличие внутренних «переломных эпох» и «чрезвычайных полос», когда существенную роль играл фактор внешней экстремальности. В предлагаемом исследовании нижняя граница связана с началом преобразований в Сибири в экстремальных условиях (1918-1919 гг.), а верхняя - с временем «великого перелома» (1929-1930 гг.).

Территориальные рамки. Они определены в диссертационном исследовании только для конкретно-исторической апробации. Применительно к интеллектуальному пространству такое ограничение в принципе невозможно.

Для апробации берется интеллигенция четырех крупных сибирских городов-центров (Иркутск, Новосибирск, Омск, Томск). Критерии их отнесения к крупным городам определены из совокупности количественных и типологических признаков, складывавшихся в урбанистике и географии на протяжении XX в. Одновременно учтены конкретно-исторические реалии 1920-х гг.

Согласно самой распространенной в первой четверти XX в. классификации городов, представленной в труде наиболее авторитетного в то время российского ученого-градоведа Л.А. Велихова , к крупным (или большим) городам относились города с численностью населения свыше 100 тыс. Несмотря на то, что по итогам переписей 1923 и 1926 гг. этому показателю не соответствовали Томск и Иркутск, данные общесоюзного городского учета 1931 г. показали его небольшое превышение63. Кроме того, все четыре крупных сибирских города-центра относились к многофункциональному типу городских поселений и имели примерно одинаковую хозяйственную, коммунальную, социокультурную инфраструктуру64, территориально-административные функции и значение центров, определявших развитие тяготевших к ним территорий. Удельный вес интеллигенции и служащих составлял свыше трети. Правомерность примененных критериев подтверждается общепринятыми современными классификациями городов по величине, по генетической и функциональной типологии65 с учетом их изменений вплоть до настоящего времени. Томск и Иркутск могут быть отнесены к группе крупнейших городов (с численностью населения от 500 тыс. до 1 млн.), Новосибирск и Омск - города-миллионеры.

Научная новизна проведенного исследования состоит в следующем:

Существующие исследовательские практики изучения истории интеллигенции России в виде широко распространенного социального подхода дополнены впервые разработанной междисциплинарной моделью «Интеллигенция-Культура-Город», которая позволяет рассмотреть проблему роли «штучной» интеллигенции в культуре

62 Велихов Л.А. Основы городского хозяйства. Общее учение о городе, его управлении, финансах и методах хозяйства. М.-Л., 1928. С.82-91.

63 Коммунальное хозяйство СССР к концу I пятилетки. Сб. стат. материалов за 1927-1931 гг. в сопоставлении с дореволюционн. М.: ЦУНХУ Госплана. Сектор учета городского хозяйства, 1932. С.8.

64 См.: Города Союза ССР. Справочник НКВД. М., 1927. С.120-122.

65 См.: Лаппо Г.М. География городов. М., 1997. С.41-43. многофокусно, с выделением локальной и региональной специфики, определить перспективные проблемные поля для самостоятельной междисциплинарной «территории» интеллигентоведения.

В историко-науковедческом и историко-культурологическом ракурсах рассмотрены особенности процесса обособления проблемной историографии (история отечественной интеллигенции) и начала ее превращения в самостоятельную область научного знания. Выявлены признаки этого процесса: пройдены этапы первоначальной специализации в форме новой предметной ориентации отдельных исследователей и институционализации выделившихся областей через создание ассоциаций ученых; но незавершенным остается этап закрепления интеллигентоведения в качестве самостоятельной дисциплины в формальных университетских структурах.

Установлено, что процесс становления интеллигентоведения отражает естественную логику развития научного знания и потребность в обновлении исследовательского инструментария в соответствии с изменениями в интеллектуальном пространстве. В то же время этот процесс не свободен от действия стереотипов советской мононаучной традиции и корпоративного знания, присущего проблемной историографии интеллигенции.

Сохраняющиеся дискуссии вокруг ключевой дефиниции перешли в стадию выработки ее междисциплинарного содержания. Однако заявления об уже сложившемся междисциплинарном характере интеллигентоведения пока преобладают над реальными результатами междисциплинарного синтеза. Отмечена зависимость дискуссий о понятии «интеллигенция», а также их определенной цикличности от конкретно-исторической специфики российской интеллигенции как сложного социокультурного феномена и от повышенной саморефлексии современных интеллигентоведов, от их обостренной реакции на изменения в собственном социальном статусе.

Предложено различать рабочую дефиницию «интеллигенция», содержание которой зависит от используемой исследовательской модели, и концепт «интеллигенция», включающий сплав реальных и мифологизированных представлений об отечественной интеллигенции как социокультурном феномене, существующих в массовом сознании и в профессиональном сообществе современных гуманитариев.

На стыке истории, культурологии, исторической урбанистики (отечественного городоведения) с опорой на принципы дополнительности и преемственности разработана исследовательская модель для изучения интеллигенции XX века, обозначенная словосочетанием «Интеллигенция-Культура-Город». Предлагаемая модель дает возможность показать специфику деятельности отдельных профессиональных отрядов интеллигенции в динамике координат конкретного времени и «местобытования», выделить особое значение вклада «штучной» интеллигенции в «местную» культуру.

На основе представительного источникового комплекса, из которого извлечена информация о деятельности интеллигенции в культуре четырех крупных городов Сибири (Иркутска, Новосибирска, Омска, Томска) 1920-х гг. осуществлена конкретно-историческая апробация модели «Интеллигенция-Культура-Город». Значительная часть документов и информации впервые вводится в научный оборот.

Использование сконструированной модели дополняет социальную историю интеллигенции ее «культурной и интеллектуальной историей». Полученные на сибирском материале результаты раскрывают формы и своеобразие отклика представителей интеллигенции на потребности региона и отдельных городов (на «вызовы Времени и Места») в условиях переломной эпохи. Они приводят к выводу о динамически менявшемся соотношении и переплетении в действиях сибирской интеллигенции разных мотивов и интересов (идеологических и профессиональных, прагматических и романтических, социальных и личностных), политики Центра и потребностей региона в условиях перехода к социалистическому строительству.

Благодаря разработанной модели обнаружена информация персонального характера, значение которой не было очевидным в рамках социальной истории интеллигенции.

Источниковая база. Творческая мастерская современного историка должна учитывать те изменения в познавательных установках, которые были отмечены выше и откликаться на них не только с помощью переоснащения рабочего инструментария, но и комплектуя соответствующим образом потенциальную источниковую базу, учитывающую специфику рассматриваемых проблем. В предлагаемом диссертационном исследовании источниковая (источниковедческая) база в соответствии с обозначенными частями предмета исследования состоит из двух больших комплексов.

При этом полезными оказались подходы современных источниковедов. Так, А.К. Соколов предлагает в качестве варианта программы подхода к источникам, основанную на принципе «матрешки», создающем разные уровни углов и точек зрения66. Он же считает, что в современной ситуации допущения права выбора исследователем из многообразия существующих методов и подходов нужно руководствоваться принципом их адекватности объекту и предмету исследования, а также используемых в нем

66 Соколов А.К. Источниковедение и путь к современной лаборатории изучения новейшей истории России // Мир историка. XX век. М„ 2002. С.336. источников67. В то же время, по его мнению, всеобъемлющая увязка предмета исследования со структурой исторического труда зависит от проблемы формирования источниковедческой базы. Соколов подчеркивает, что все-таки более правомерно использовать выражение «источниковедческая», а не «источниковая» база, поскольку историк не просто «размещает» источники, а должен решать множество вопросов, связанных с их использованием, то есть, «ведать», знать приемы и методы работы с ними с ними и от чтения текстов переходить к созданию исторических теорий. Эти предложения представляются продуктивными и учитывались нами при упорядочении выявленной информации по степени ее приоритетности для конкретно-исторической апробации исследовательской модели. Кроме того, для нашего исследования особенно важно видение исторического источника в контексте истории культуры и как феномена культуры, а также понимание, сложившееся у современных специалистов относительно необходимости пересмотра традиционных принципов в определении источниковедческой

68 базы истории отечественной культуры XX в.

Первый комплекс сформирован с учетом сложного статуса и неоднозначности трактовок классификации историографических источников, а также исходя из представлений современных историографов (В.П. Корзун) о возможности выделения т.н. «опорной» группы историографических источников. В нашем случае опорной группой этого комплекса являются материалы научных конференций 1990-х гг., проводившихся теми исследовательскими центрами при университетах (Иваново и Екатеринбург), появление и деятельность которых стало одним из главных признаков начала становления интеллигентоведения. Одновременно мы учитываем, что конференционные формы в историко-научном процессе выполняют важную функцию индикаторов предстоящих перемен. При отборе материалов конференций учитывались обозначенные выше «поворотные» вехи на пути превращения проблемной историографии в самостоятельную научную область и значение в этом процессе дискуссий вокруг понятия «интеллигенция».

К этой группе примыкают опубликованные за последние 10 лет труды историков интеллигенции. Это монографии и статьи А.И. Арнольдова, В.Р. Веселова, М.Е. Главацкого, В.Т. Ермакова, М.Р. Зезиной, С.А. Красильникова, А.Е. Корупаева, B.C. Меметова, B.JI. Соскина, С.О. Шмидта. Они содержат историографические и теоретико-методологические оценки ситуации 1990-х гг. и «по горячим следам» отражают

67 Там же. С.339-340.

68 Источниковедение новейшей истории России: теория, методология и практика / Под общ. ред. А.К. Соколова. М„ 2004. С.645-646. рефлексию профессиональных историков по поводу трансформаций, происходивших в проблемной историографии интеллигенции.

Отдельная группа источников в первом комплексе представляет движение научной мысли в сопредельных областях гуманитарного знания, разнообразие исследовательских подходов и повороты в современном интеллектуальном пространстве к междисциплинарным исследованиям. Привлекались труды современных философов и культурологов, географов культуры, семиотиков пространства (В.В. Абашеева, J1.K Антощук., Т.В Безменовой, B.C. Библера, Ю.А. Веденина, А.Г. Дружинина, С.Н. Иконниковой, М.С. Кагана, И.В. Кондакова, Ю.М. Лотмана, П. Пеллегрино, С.Я. Сущего, Т.П. Фокиной, Л.Ф. Чертова, Э.А. Шулеповой), некоторых теоретиков-урбанологов (Т.И Алексеевой-Бескиной, В.Л. Глазычева, Л.Б. Когана, Г.М. Лаппо). Опубликованные тексты их работ стали основой для осмысления разнообразия теоретико-методологических поисков современных исследователей, разделяющих идеи междисциплинарного изучения сложных объектов и их взаимосвязей. Это позволило отобрать из смежного инструментария понятия и термины, полезные для конструирования нашей исследовательской модели.

Еще одна группа историографического комплекса источников - труды ученых, содержащие «забытое» знание. Среди них два пласта: историко-культурологический, представленный преимущественно статьями И.М. Гревса, Н.П. Анциферова, Н.К. Пиксанова, и городоведческий, в состав которого можно отнести некоторые работы Н.П. Анциферова и фундаментальный труд Л.А. Велихова. Сюда относятся также методологические фрагменты из «парижского» издания книги П.Н. Милюкова по истории русской культуры и статей об интеллигенции (из «веховского» цикла).

Промежуточную группу между двумя основными комплексами, соединяющую в себе источник движения научной мысли и источник конкретно-исторической информации, представляют труды отраслевых специалистов. В данном случае это книги, статьи и материалы, авторами которых являются искусствоведы, историки градостроительства и архитектуры (Е. А. Ащепков, С.Н. Баландин, И.Г. Девятьярова, А.Д. Крячков, Ю.М. Лыхин, П.Д. Муратов, Б.И. Оглы, Э.Б. Хазанова, З.Н. Яргина). В них отражено своеобразие отраслевого знания и подходов к изучению деятельности тех подотрядов интеллигенции региона (инженеры-архитекторы и художники), роль которых недостаточно заметна при социальном подходе.

Второй комплекс источников составляет опору для конкретно-исторической апробации нашей модели. Он отличается соединением нескольких крупных блоков в последовательности, заданной логикой и междисциплинарной направленностью замысла, а также степенью информативности каждого блока по интересующей нас проблеме. Это не нарушает традиционную видовую классификацию и учет формы бытования источников, а лишь подчеркивает приоритетные акценты.

В состав первого блока этого комплекса вошли неопубликованные материалы, извлеченные из фондов центральных и местных архивохранилищ: Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ. Ф.320, 4041), Государственного архива Новосибирской области (ГАНО. Ф. 12, 217, 534, 998, 1053, 1124, 1180,1685, 1800), Государственного архива Томской области (ГATO. Ф.28, 199, 214, 218), Государственного архива Омской области (ГАОО. Ф.74, 286, 318, 1074, 1152), Отдела Рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ. Ф.545). В обнаруженном массиве доминируют материалы делопроизводства: протоколы, отчеты, доклады, записки, справки, анкеты, временная учетная документация. Основная часть содержащейся в них информации, в том числе относящейся к проектам переустройства культурного пространства двух сибирских «столиц» (Новосибирска и Омска), впервые вводится в научный оборот. Обнаружены уникальные материалы, дающие основу для исследований по интеллектуальной истории. Это подготовленные, но не реализованные научно-технические и художественные проекты 1920-х гг. Найдены неизвестные отраслевым специалистам изобразительные источники, отложившиеся в фондах местных органов коммунального хозяйства. Сибирские историки культуры, искусствоведы и историки архитектуры и градостроительства не обращались к фондам губернских и окружных отделов местного и коммунального хозяйства.

Для социальных историков интеллигенции достоверность информации, извлекаемой из этого массива, всегда оценивалась весьма высоко применительно к первому советскому десятилетию. Однако отсутствие единообразия в делопроизводстве первых послереволюционных лет, фрагментарность сохранившихся сведений, неудовлетворительное физическое состояние документов создают большие трудности для обобщения информации о деятельности тех отрядов интеллигенции крупных городов Сибири, которые были основными создателями новых координат культурного пространства. Особенности работы с данной категорией источников на примере предварительных результатов разысканий в местных архивах были описаны нами в специальных публикациях69.

69 Рыженко В.Г., Кравченко Л.И., Кривохвост Л.Ф., Новиков В.П. Необпубликованные делопроизводственные материалы об особенностях формирования и деятельности интеллигенции Омска в 1920х гг. // Археологические, этнографические и исторические источники по истории Сибири. Межведомст. сб. науч. тр. / Отв. ред. В.И. Матющенко. Омск, 1986. С.146-162; Рыженко В.Г. Учетная документация 1920-х годов как источник по истории интеллигенции Сибири (по материалам ГАТО и ГАОО) // Источники и

Уникальную информацию содержит личный фонд известного сибиреведа и представителя «штучной» интеллигенции Сибири 1920-х гг. М.К. Азадовского (ОР РГБ). Богатая информация о родиноведческих инициативах и проектах по изучению интеллигенцией своего «местобытования», приращению его культурно-цивилизационного ландшафта сохранилась в фондах сибирских общественных объединений 1920-х гг. (в фонде Общества изучения Сибири и ее производительных сил (ОИС, ГАНО) и фонде Омского общества краеведения (ООК, ГАОО). К этому блоку примыкают некоторые материалы делопроизводственного характера, извлеченные из сборников документов,

70 подготовленных сибирскими историками и изданных в конце 1990-х гг.- 2002 гг. .

Отдельный блок второго комплекса составила информация, обнаруженная в периодической печати при фронтальном просмотре региональных журналов («Жизнь Сибири», «Сибирские огни», «Просвещение Сибири») с момента их выхода и вплоть до 1930 г. и в некоторых местных периодических изданиях отдельных городов, ставших к настоящему времени библиографической редкостью (как, например, «Труды Томского краевого музея»). В соответствии с исследовательским замыслом просмотрены газеты: региональная «Советская Сибирь» за 1925-1930 гг. (Новосибирск), местные: «Красное Знамя» за 1924 г. (Томск), «Рабочий путь», за 1921-1928 гг. (Омск). Выявлен ряд литературных текстов и иллюстраций, который позволил определить степень участия интеллигенции в формировании символического облика Новосибирска в качестве «столицы» региона.

Третий блок второго комплекса составили труды представителей научно-педагогической, научно-технической и художественной интеллигенции Сибири. Они написаны и опубликованы в 1920-е гг. Среди них малоизвестное современным специалистам наследие М.М. Рубинштейна, С.И. Гессена, М.К. Азадовского, H.H. Козьмина, отдельные статьи художников А.Н. Тихомирова, Д.И. Болдырева-Казарина, И.И. Копылова, художника и архитектора A.JI. Шиловского, инженера и архитектора П.И. Парамонова, ученых и работников центральных и сибирских управленческих органов A.B. Луначарского, Л.И. Органова, Н.С. Юрцовского, В.Г. Болдырева. Их тематика охватывает проблемы существования культуры и образования в условиях переломной эпохи, историография: археология и история: Сб. науч. тр./ Под ред. В.И. Матющенко. Омск, 1988. С.137-151; Рыженко В.Г. О возможностях использования анкет начала 1920-х годов для изучения истории интеллигенции советской Сибири // Источники и методы исследования социальных и культурных процессов. Межведомст. сб. науч. тр. /Отв. ред. В.П. Корзун, H.A. Томилов. Омск, 1988. С.63-73. 70 См.: Власть и интеллигенция в сибирской провинции. Конец 1919 - 1925 гг. Сб. документов / Сост. С.А. Красильников, Т.Н. Осташко, Л.И. Пыстина. Новосибирск, 1996; Власть и интеллигенция в сибирской провинции. У истоков советской модернизации. 1926-1932. Сб. документов. / Отв. ред. С.А. Красильников. Новосибирск, 1999; История Томского краеведческого музея языком архива// Труды Томского областного краеведческого музея. Т. XI. / Отв. ред. Я. А. Яковлев. Томск, 2002. С.3-100. сохранения культурного наследия отдельных городов, текущие вопросы социального и культурного развития сибирских городов и «столицы» региона, перспективные проекты на будущее. Содержание этих текстов, ставших библиографической редкостью (к некоторым из них доступ был ограничен), раскрывает особенности откликов интеллигенции на вызовы «Времени и Места», передает напряженность интеллектуальных поисков интеллигенции Сибири в условиях той переломной эпохи. Обращение к этим источникам позволяет осуществить интеллектуальный диалог между интеллигенцией 1920-х гг. и современными исследователями, включая разработчиков стратегии современного развития региона и отдельных его центров.

Специфический блок в составе второго комплекса источниковой базы составляют уже упоминавшиеся отраслевые искусствоведческие, историко-архитектурные и историко-градостроительные исследования, включающие визуальный материал из недоступных историку частных и ведомственных собраний. Проблема их использования в качестве источника для конкретно-исторической апробации затрагивается во второй главе диссертационного исследования.

Практическая значимость и апробация работы. Разработанная исследовательская модель, наблюдения и выводы автора полезны для написания трудов по интеллигентоведению на материалах других регионов, по междисциплинарным методам исследования, по историографии и истории интеллигенции России и Сибири XX в. В современном университетском образовании их можно использовать для разработки курсов по дисциплинам специализации и в блоке, связанном с региональным компонентом. Они внедрены в учебный процесс на историческом факультете Омского государственного университета, что отражено в опубликованных авторских программах спецкурсов «Человек, город, культура (к проблеме специфики исторических взаимосвязей в Х1Х-ХХ вв.)» (Омск, 2000. 39 е.), «Культура региона: история и современность» (Омск, 2000. 75 е.), «XX век: революции и культура (культурный фактор в истории России. 19001920-е гг.» (Омск, 2000. 28 е.), в концепции и в содержании учебно-теоретического пособия «Культура Западной Сибири: история и современность».

На основе предлагаемых междисциплинарных подходов был разработан авторский курс «Культура Западной Сибири: история и современность» для специальности «регионоведение», введенной на гуманитарном факультете Омского аграрного университета, опубликовано методическое пособие для студентов и преподавателей «Культура Западной Сибири: история и современность» (Омск: ОмГАУ, 2000. 86 е.).

Основные положения диссертации представлялись с 1991 г. в виде докладов и сообщений на следующих конференциях: международных (Иваново, 1993, 1995, 1997,

1999, 2000, 2001, 2003; Омск, 1997, Рязань, 1999, Санкт-Петербург, 2000, Москва, 2001; Новосибирск, 2003); всесоюзной (Кемерово, 1991); всероссийских с международным участием (Екатеринбург, 2002, Омск, 2003); межгосударственных (Иваново, 1999); всероссийских (Омск, 1993, 1995, 1996, 1997,1998, 2000; Москва, 1995, 1998, 2000, 2001; 2004; Новосибирск, 1992, 1998; Екатеринбург, 1994, 1996, 1998, 2000, 2003; Пенза, 1995); 6-ти региональных (Иркутск, 1994, 2000; Новосибирск, 2000; Тобольск, 1997; Омск, 2000,

2002); на ряде областных конференций и искусствоведческих (культурологических) чтениях (Омск, 1997, 1999,2000,2002).

Рукопись диссертации обсуждалась на заседании кафедры современной отечественной истории и историографии, на заседании ученого совета Сибирского филиала Российского института культурологии МК РФ. Исследования, связанные с диссертационной тематикой, были поддержаны РГНФ (1998-2000, 2003-2004), ИОО (Фонд Сороса, Россия, 2000-2002), в рамках ФЦП «Интеграция» (1998-2000). Автором были разработаны концепции трех Всероссийских конференций междисциплинарного типа по проблематике истории культуры и интеллигенции России, получившие поддержку РФФИ (Омск, 1995, 1998, 2000), концепция и научная программа Всероссийской конференции с международным участием (поддержана РГНФ, 2003).

Основные положения и результаты исследования представлены в разделах коллективной монографии (Москва, 2002), в авторской монографии (Екатеринбург-Омск,

2003), в учебных пособиях, книгах, в статьях и материалах докладов на научных конференциях (более 160 научных публикаций объемом 126 п.л.)

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, четырех глав, подразделенных на параграфы, заключения, списка источников и литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Интеллигенция в культуре крупного сибирского города в 1920-е годы: вопросы теории, истории, историографии, методов исследования"

Заключение

Итоговые результаты представленного диссертационного исследования сводятся к следующим положениям:

Анализ состояния современного российского интеллектуального ландшафта свидетельствует об интенсивных поисках новых исследовательских моделей, новых технологий добывания и приращения знаний о сложных социокультурных объектах. Процесс превращения проблемной историографии истории интеллигенции в интеллигентоведение является органической частью этих поисков.

Современный интеллектуальный ландшафт, на наш взгляд, состоит из естественно и произвольно складывающихся комбинаций своего рода «островков», которые возникают в местах наибольшего напряжения коллективных и индивидуальных исследовательских поисков. Стремление ряда научных направлений к самостоятельности, соединенное одновременно с их тяготением друг к другу для междисциплинарного изучения сложных объектов является отличительным сущностным признаком новизны современного познавательного этапа в целом и состояния отечественной историографии в частности. Оно придает особое своеобразие этим поискам, а «островку» - постоянную незавершенность форм и подвижность образующей его интеллектуальной почвы, открытой для очередных приращений.

Современное интеллигентоведение, занятое на протяжении последних более, чем десяти лет активными поисками «своей территории», пока находится на стадии оформления ядра подобного «островка». Как свидетельствует анализ материалов научных конференций, статейных и монографических публикаций, оно еще не сформировало эту «свою территорию» в качестве единого внутренне упорядоченного сегмента интеллектуального пространства. В настоящее время имеется нескольких активно работающих центров (Иваново, Екатеринбург, Кострома, Новосибирск, Омск), в которых ведется изучение теории и истории интеллигенции в соответствии с выбранным в том или ином центре направлением. Это определяет «точки роста» данного сегмента. В них накапливаются импульсы для развития разных линий и моделей изучения интеллигенции как сложного социокультурного феномена.

Процесс налаживания «сетей общения» между центрами пока еще фрагментарен, складывающиеся «сети» не обладают достаточной прочностью и стабильностью контактов, хотя тенденция к этому просматривается в попытках создания специальных периодических изданий, вокруг которых могут объединяться интеллигентоведы, тяготеющие к междисциплинарным исследованиям. Так, например, строят программы своей деятельности редколлегии журналов «Интеллигенция и мир» (Иваново) и «Культурологические исследования в Сибири» (Омск).

Отличительный признак современного интеллигентоведения и важный фактор для укрепления «собственной общей территории» - признание профессиональным сообществом историков культуры и интеллигенции права каждого из центров, а также отдельных исследователей на выбор исследовательской модели и соответствующего набора «инструментов». В то же время продолжающиеся до сих пор дискуссии относительно ключевой дефиниции и понятия «интеллигенция» отражают инерцию действия стереотипов предыдущего историографического этапа с его тяготением к унификации рабочего инструментария историка-интеллигентоведа, что практически невозможно в междисциплинарной области. Одновременно в них присутствует смешение инструменталистского момента (расшифровка рабочей версии дефиниции) и споров о содержании концепта «интеллигенция».

На исследователей продолжает оказывать сильное влияние их собственная принадлежность к интеллигенции и острота рефлексии проблемы ее роли в истории России, ее нравственно-этических качеств и отношения к власти. Этот фактор относится, на наш взгляд, к неустранимым. Саморефлексия - важный органический признак интеллигенции в качестве особой социальной группы. Решение вопроса о степени зависимости исследователя от действия этого фактора при разработке той или иной рабочей модели и соответствующего инструментария тесно связано с самоопределением соотношения приоритетов. Если на первое место выходит осмысление исследователем современной ему познавательной ситуации с происходящими в ней «поворотами», то накапливается энергия прорыва к новой исследовательской практике. Под прорывом в этом случае мы понимаем установление договоренности об интеграции усилий и переход к конструктивному диалогу о принципах междисциплинарного исследования.

Поставленная в диссертационном исследовании цель разработать междисциплинарную исследовательскую модель «Интеллигенция-Культура-Город» с соответствующим рабочим инструментарием выполнена. Специфика конструирования подобных моделей состоит, по нашему мнению, в том, что определяющим становится принцип преемственности «забытого» знания и современных исследовательских практик. Это касается не только исторической науки, в которой зародились истоки оригинальной историко-культурологической теории и были созданы не потерявшие своей актуальности методики синтетического изучения города и его культуры, но и тех «пограничных» областей, в которых возникали в 1920-е гг. оригинальные теории изучения города наследие Л.А. Велихова). Действие этого принципа должно распространяться и на советскую историографию культуры и интеллигенции.

Оуществленная конкретно-историческая апробация предложенной нами модели «Интеллигенция - Культура - Город» свидетельствует о возможности и значимости постановки проблемы особенностей взаимосвязи деятельности интеллигенции (в виде преимущественно ее «штучных» представителей) с региональными и локальными потребностями, ранее не встававшей в качестве самостоятельной. Инструменталистский вопрос о содержании ключевой дефиниции в предложенной исследовательской модели и в итоге ее апробации нами трактуется: а) исходя из общего смысла (интеллигенция - это открытая страта с постоянно меняющимся составом); б) добавляя к этому специфику отклика на «Вызов Места» (интеллигенция в культуре крупного сибирского города — это наиболее активная часть городского сообщества, состоящая из «штучных» представителей социально-профессиональных отрядов интеллигенции, объединяемых способностью к восприятию «местных» проблем и к проектно-инновационному типу деятельности); в) уточняя это содержание с учетом специфики «Вызова Времени». Указанная выше активная часть населения каждого из четырех выбранных сибирских городов-центров (Иркутска, Новосибирска, Омска и Томска) в 1920-е гг. малозаметна по удельному весу и абсолютным показателям численности; ее собственный внутренний состав отличается нестабильностью на всем протяжении 1920-х гг., в том числе меняется соотношение «местных» и «пришлых» в составе «штучной» интеллигенции.

Полученные результаты дополняют и уточняют существующую социальную историю сибирской интеллигенции еще одним пластом, который может быть обозначен как ее «новая культурная и интеллектуальная история». Они показывают, что в 1920-е гг. научно-техническая и инженерно-техническая интеллигенция крупных городов Сибири воспринимала «Вызов Места» преимущественно как поиск путей решения общесибирских потребностей и общероссийских проблем, связанный с профессиональными задачами выявления и освоения ресурсов региона, укрепления его индустриального потенциала в соответствии с новейшими представлениями специалистов о перспективах развития страны. Таким образом, для данного отряда интеллигенции первостепенным в понимании своей социокультурной роли был «Вызов Времени», а не «Места».

Профессиональные интересы отдельных специалистов (инженеров и архитекторов), непосредственно связанных с проблемами местного хозяйства и благоустройства, выходили за рамки текущих прикладных вопросов и отражались в виде перспективных проектов, учитывающих специфику того или иного города, его положение в регионе. Используя предложенную модель применительно к таким регионам как

Сибирь, имеющим обширную территорию с ограниченным числом крупных городов-центров и интеллигенции в них, можно обнаружить, что «штучная» интеллигенция, независимо от принадлежности к определенному профессиональному отряду, активно способствовала утверждению образа одного из городов-центров (им становится Новосибирск) в виде «столицы» региона.

Эта деятельность была не только и не столько прямым исполнением желаний властных структур. Ее значение выходит за рамки своего времени. Оно состоит в другом -в непосредственном влиянии на продолжавшийся процесс региональной идентификации, в котором интеллигенция всех четырех городов, создавала для обитателей региона главный «знаковый» мифопоэтический образ города-столицы советской Сибири. Для 1920-х гг. этот образ больше желаемый, идеальный, чем реальный. Сама же интеллигенция одновременно идентифицировала себя и с регионом, и с конкретным «местобытованием», о чем свидетельствуют родиноведческие инициативы 1920-х гг., имевшие специфику для каждого из городов.

В то же время «Вызов Места» воспринимался деятелями художественной и научно-педагогической интеллигенции в своеобразных условиях Сибири (полиэтничный и поликультурный регион) и в условиях кардинальных перемен, начавшихся в 1920-е гг., как необходимость (и своеобразная региональная миссия) уловить, представить в своем творчестве и изучить в деталях специфику национальных культур, образующую в совокупности некие общие признаки сибирского культурного пространства («сибирский стиль» в искусстве, «сибирский тип» жителя и т.д.)

Интеллигенция четырех крупных городов Сибири (Иркутска, Новосибирска, Омска и Томска) в 1920-е гг. укрепляла своей профессиональной деятельностью все составляющие культурно-цивилизационного ландшафта каждого из них. Ее «активное меньшинство» вносило в реалии и мифопоэтические образы этого ландшафта те детали, которые были вызваны к жизни в значительной степени служением их профессиональному призванию, стремлением реализовать свои проекты и эстетические нормы, чем следованием «жесткому» социальному заказу советской власти. Другое дело, что содержание их проектов совпадало с направленностью действий политиков, а также с определением перспектив развития региона и каждого из городов-центров «стратегами» из Сибирской плановой комиссии (теми же «штучными» интеллигентами, еще не превратившимися в советскую номенклатуру).

В то же время вряд ли стоит считать интеллигенцию тех лет, в том числе даже художественную, «романтиками», чьи идеи были беспочвенными и невыполнимыми. Напротив, эти идеи и их воплощение вполне соответствовали культурному контексту первой четверти XX века и здравому прагматизму, типичному не только для технических специалистов. Интеллигенция крупных сибирских городов в 1920-е гг. отнюдь не витала в облаках, ее представители были способны трезво анализировать региональную и местную ситуацию, предлагать конкретные решения. Профессиональные сообщества и общественные объединения крупных городов региона и в экстремальных условиях резких перемен были открыты к пониманию местных потребностей. Это определялось во многом обостренным восприятием их создателей и активистов своей принадлежности к особому «сибирскому местобытованию» и ощущением важности своей родиноведческой и преобразовательной миссии во имя новой преобразующейся в те годы Сибири.

Предложенная исследовательская модель в совокупности с уже освоенными в проблемной историографии практиками позволяет перейти к реализации исследовательских разномасштабных исследовательских проектов, в том числе компаративистского типа. Один из проектов, основывающийся на использовании нашей модели, уже осуществляется. Он посвящен анализу культурного пространства западносибирского города в советскую эпоху (1920-е-1950-е гг.) на стыке с исторической регионалистикой, исторической культурологией, историческим городоведением.

Список научной литературыРыженко, Валентина Георгиевна, диссертация по теме "Историография, источниковедение и методы исторического исследования"

1. Абашев В.В. Пермский текст в русской культуре // Русская провинция: миф текст -реальность. М.-СПб, 2000. С.299-323.

2. Абашев В.В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе XX века. Пермь, 2000.

3. Алексеев В.В. Итоги и задачи изучения урбанизации советской Сибири // Урбанизация советской Сибири. / Отв. ред. В.В. Алексеев. Новосибирск, 1987. С. 18-23. Алексеев В.В. Регионализм в России. Екатеринбург. 1999.

4. Алексеева-Бескина Т.И. Саморазвивающаяся система города и константы переходных процессов урбогенеза // Город в процессах исторических переходов. Теоретические аспекты и социокультурные характеристики. М., 2001. С.71-162.

5. Арнольдов А.И. Миссия интеллигенции: драма и надежды. М., 2001.

6. Артамонова Н.Я. Интеллигенция Восточной Сибири: опыт формирования и деятельностиконец XIX середина XX вв.). М., 2000.

7. Артамонова Н.Я. Интеллигенция Восточной Сибири: опыт формирования и деятельности (конец XIX середина XX вв.). Автореферат дисс. на соиск. ученой степени доктора ист. наук. М., 2000.

8. Баландин С.Н. Новосибирск. История градостроительства. 1893-1945 гг. Новосибирск, 1978.

9. Баландин С.Н., Пустоветов Г.И. Из истории архитектурного образования в Сибири. Новосибирск, 1993.

10. Веденин Ю.А. Очерки по географии искусства. М.1997. 224 с.

11. Веселов В.Р. Интеллигенция и провинция в исторической судьбе России. / Под ред. Н.М. Рассадина. Кострома, 2001.

12. Веселов В.Р. О противоречиях нравственно-этического подхода к истории интеллигенции // Нравственный императив интеллигенции: прошлое, настоящее, будущее. Тезисы докл. международной науч.-теор. конф. Иваново, 1998. С.17-19.

13. Вибе П.П. Мемориальный сквер «Памяти борцов революции» // Памятники истории и культуры города Омска: Сб. статей. Вып.1. Омск, 1992. Всеобщая история архитектуры. Т.12. Кн.1. М., 1975.

14. Глазычев В.Л. Город России на пороге урбанизации // Город как социокультурное явление исторического процесса / Отв. ред. Э.В. Сайко. М., 1995. С. 137-144.

15. Глазычев B.JI. Культурный потенциал города: проблема выявления // Теоретические основания культурной политики / Отв. ред. Э.А. Орлова, Е.А. Соколов. М., 1993. С. 144167.

16. Глазычев B.JI. Культурный потенциал городской среды. Автореферат диссертации, на соискание ученой степени доктора искусствоведения. М., 1991.

17. Говоренкова Т.М. Читаем Велихова вместе. М., 1999. (Серия «Библиотека муниципального работника»).

18. Гольц Г.А. Культура и экономика России за три века, XVIII XX вв. Том 1. Менталитет, транспорт, информация (прошлое, настоящее, будущее). Новосибирск, 2002. Гомаюнов С.А. Местная история: проблемы методологии // Вопросы истории. 1996. №9. С.158-163.

19. Город в процессах исторических переходов. Теоретические аспекты и социокультурные характеристики / Отв. ред. Э.В. Сайко. М., 2001.

20. Город и культура. Сб. науч. ст./ Отв. ред. П.А. Подболотов. СПб., 1993.

21. Город как социокультурное явление исторического процесса / Отв. ред. Э.В. Сайко. М.,1995;

22. Городская культура Сибири: история и современность. Сб. науч. тр. / Отв. ред. Д.А. Алисов. Омск, 1997.

23. Городская культура Сибири: история, памятники, люди. Сб. науч. ст. / Отв. ред. Д.Я. Резун. Новосибирск, 1994.

24. Городская культура: традиции и новации. Сб. науч. тр. / Отв. ред.С.А. Красильников, H.H. Покровский. Новосибирск, 2002.

25. Горюшкин JI.M. Историко-революционные памятники Новосибирска // Памятники

26. Новосибирской области. Новосибирск, 1989.

27. Гречко П.К. Концептуальные модели истории. М., 1995.

28. Гуревич А .Я. «Территория историка» // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С. 81109.

29. Гуревич А.Я. Историк конца XX века в поисках метода // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С.5-10.

30. Данилевский И.Н., Кабанов В.В., Медушевская О.М., Румянцева М.Ф. Источниковедение. Теория. История. Метод. Источники российской истории. М.: РГГУ, 1998.

31. Данилов A.A., Меметов B.C. Интеллигенция провинции в истории и культуре России. Иваново, 1997.

32. Дмитриенко Н.М. Историческое краеведение в советском Томске // Из истории революций в России (первая четверть XX в.): Материалы Всерос. симп., посвящ. памяти проф. И.М. Разгона. Вып.2. Томск. 1996. С. 155-160.

33. Дмитриенко Н.М. Сибирский город Томск в XIX первой трети XX века: управление, экономика, население. Томск, 2000.

34. Ермаков В.Т. Интеллигенция интеллигентоведение // Интеллигент и интеллигентоведение на рубеже XXI века: итоги пройденного пути и перспективы. Тез. докл. Х-й международной научно-теоретической конф. 22-24 сентября 1999 г. Иваново, 1999. С.21-22.

35. Ермаков В.Т. Интеллигенция России в XX столетии (К постановке проблемы «Интеллигенция как феномен исторического изучения») // Интеллигенция России: уроки истории и современность. Межвузовский сб. науч. тр./ Отв. ред. B.C. Меметов. Иваново. 1996.

36. Жеромская В.Б. Советский город в 1921-1925 гг. Проблемы социальной структуры. М., 1988.

37. Зак Л.М. История изучения советской культуры в СССР. М.,1981.

38. Зверева Г.И. Обращаясь к себе: самопознание профессиональной историографии в конце XX века // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып.1. М., 1999. С.250-265.

39. Зверева Г.И. Роль познавательных «поворотов» второй половины XX века в современных российских исследованиях культуры // Выбор метода: изучение культуры в России 1990-х годов. Сб. науч. ст. М., 2001. С.11-20.

40. Зезина М.Р. Советская художественная интеллигенция и власть в 1950-е 60-е годы. М. 1999.

41. Зитте К. Художественные основы градостроительства. М., 1993.

42. Интеллектуальный и индустриальный потенциал регионов России: Материалы Всероссийских научных чтений памяти Г.Г. Халиулина и юбилею КемГУ. Кемерово,1999.

43. Интеллигенция провинции в эпоху общественных потрясений: Материалы научно-практической конференции / Гл. ред. Г.А. Янковская. Пермь, 1999.

44. Интеллигенция, общество, власть: опыт взаимоотношений (1917 конец 1930-х гг.). Сб. науч. тр. /Отв. ред. С.А. Красильников. Новосибирск, 1995.

45. Иркутское краеведение 20-х: взгляд сквозь годы: Материалы региональной науч.-прак. конф. «"Золотое десятилетие" иркутского краеведения: 1920-е годы». В 2 ч. Иркутск.2000.

46. Историография культуры и интеллигенции Сибири / Отв. ред. B.JI. Соскин. Новосибирск, 1978.

47. Историческая наука и историческое сознание /Б.Г. Могильницкий, И.Ю. Николаева, С.Г. Ким, В.М. Мучник, Н.В. Карначук. Томск. 2000.

48. Исторические исследования в России II. Семь лет спустя / Под ред. Г.А. Бордюгова. М., 2003.

49. История русской культуры IX-XX вв. / B.C. Шульгин, JI.B. Кошман, Е.К. Сысоева, М.Р. Зезина; под ред. JI.B. Кошман. 3-е изд., испр. и доп. М., 2002. Каган М.С. История культуры Петербурга. СПб., 2000.

50. Каганов Г.З. К поэтике обитаемого пространства // Человек. М. 1995. №4. С.37-38.

51. Кадры науки советской Сибири: проблемы истории. / Отв. ред. B.J1. Соскин. Новосибирск, 1991.

52. Казарин В.Н. Образование, наука и интеллигенция в Восточной Сибири (вторая половина 40-х середина 60-х гг. XX в.). Иркутск, 1998.

53. Кондаков И.В.Введение в историю русской культуры. М., 1997.

54. Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры (теоретический очерк). М., 1994. Кондаков И.В. К феноменологии русской интеллигенции // Русская интеллигенция. История и судьба. М., 1999. С.63-90.

55. Корупаев А.Е. Очерки интеллигенции России. Часть I. Очерки теории интеллигенции. М., 1995. Часть И. Очерки истории русской интеллигенции. М., 1995.

56. Корупаев А.Е. Российская интеллигенция. Историография рубежа 80-х-90-х годов XX века. М., 1994.

57. Косенкова Ю.Л. Советский город 1940-х первой половины 1950-х годов. От творческих поисков к практике строительства. М., 2000.

58. Красильников С.А. Социальная типология интеллигенции в первое послеоктябрьское двадцатилетие // Актуальные проблемы истории советской Сибири / Отв. ред. В.И. Шишкин. Новосибирск, 1990. С.172-176.

59. Красильников С.А. Социально-политическое развитие интеллигенции Сибири в 1917 -середине 1930-х гг.: Дис. в виде науч. докл. на соиск. уч. степ, д-ра ист. наук. Новосибирск, 1995.

60. Культура и интеллигенция России в эпоху модернизаций (XVIII-XX вв.). Материалы Второй всерос. науч. конф. В 2 т. Омск, 1995.

61. Культура и интеллигенция сибирской провинции в XX веке: теория, история, практика: Материалы региональной научной конф. Новосибирск, 2000.

62. Культурное наследие Азиатской России: Материалы I Сибиро-Уральского исторического конгресса. Тобольск, 1997.

63. Культурология: от прошлого к будущему: К 70-летию Российского института культурологии / Отв. ред. К.Э. Разлогов. М., 2002. Лаппо Г.М. География городов. М, 1997.

64. Логунов А.П. Отечественная историографическая культура: современное состояние и тенденции трансформации // Образы историографии. Сб. статей/ Науч. ред. А.П. Логунов. М.: РГГУ. С.7-58.

65. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2001.

66. Лотман Ю.М. Семиотика культуры и понятие текста // Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. С.-Пб.: «Искусство-СПБ», 2002. С.158-162.

67. Лукьянов Д.В. Теоретические и методологические аспекты историографической ситуации конца 1980 начала 1990-х гг. // Образы историографии. Сб. статей/ Науч. ред. А.П. Логунов. М.: РГГУ, С.235-256.

68. Лыхин Ю.П. Иркутские художники 1920-х гг. и краеведение // Иркутское краеведение 20-х: взгляд сквозь годы. Материалы региональной науч.-пракг. конф. 4.1. Иркутск, 2000. С.104-113.

69. Люхтерхандт Г., Рыженков С., Кузьмин А. Политика и культура в российской провинции. Новгородская, Воронежская, Саратовская, Свердловская области. М.-Спб., 2001. Манхейм К. Избранное: Социология культуры. М.; СПб., 2000.

70. Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вопросы философии. 1991. №1. С.106-160.

71. Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вехи. Интеллигенция в России. Сб. ст. 1909-1910. М„ 1991.С. 294-381.

72. Мысливцева Г.Ю. Идея города-сада в Омске 1920-х гг. // Омская муза 2000. Монологи о культуре. Омск. 2000. С. 144-149.

73. Немчинов В.М. Метафизика города // Город как социокультурное явление исторического процесса. Сб. ст. М., 1995. С.234-240.

74. Никульков A.B. Н.Г. Гарин-Михайловский. Современник из прошлого. Новосибирск: Новосиб. книжное изд-во, 1989.

75. Нравственный императив интеллигенции: прошлое, настоящее, будущее. Тезисы докл.международной науч.-теор. конф. Иваново, 1998.

76. Образы историографии: Сб. ст. / Науч. ред. А.П. Логунов. М., 2001.

77. Оглы Б.И. Иркутск: О планировке и архитектуре города. Иркутск, 1982.

78. Оглы Б.И. Новосибирск: от прошлого к будущему. Новосибирск, 1991.

79. Оглы Б.И. Строительство городов Сибири. Л., 1980. 272 с.

80. Орешина М.А. Россия региональная: теоретико-методологические аспекты изучения. М., 2000. 196 с.

81. От краеведения к культурологии: Российскому институту культурологии 70 лет / Отв. ред. К.Э. Разлогов. М., 2002.

82. Очерки русской культуры XIX века / Под ред. Л.В. Кошман. Т. 1. Общественно-культурная среда. М., 1998.

83. Палашенков А.Ф. Памятники и памятные места Омска и Омской области. Омск, 1967. Памятники истории и архитектуры Сибири. Новосибирск: Наука, 1986. Памятники истории и культуры Иркутска. Иркутск: Вост.-Сиб. книж. изд-во, 1993.

84. Памятники истории и культуры Сибири. Новосибирск: Наука, 1978; Памятники Новосибирска. Новосибирск, 1980.

85. Перспективы метафизики. Классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков. СПб.: «Алетейя», 2001.

86. Почепцов Гр. История русской семиотики до и после 1917 года. М., 1998. Принципы историографии естествознания: XX век. СПб.-М., 2001.

87. Пространственность развития и метафизика Саратова. Сб. науч. ст. / Отв. ред. Саратов, 2001.

88. Пыстина Л.И. «Буржуазные специалисты» в Сибири в 1920-е начале 1930-х тт.социально-правовое положение и условия труда) Новосибирск, 1999.

89. Пыстина Л.И. Культурные традиции в деятельности общественных организаций научнотехнической интеллигенции Сибири в 1920 начале 1930-х гг. // Сибирская провинция ицентр: культурное взаимодействие в XX веке. Новосибирск. С. 115-140.

90. Пыстина Л.И. Новое и традиционное в деятельности общественных организаций научнотехнической интеллигенции в 20-е гг. // Социально-политические проблемы истории

91. Сибири XVII-XX вв: Бахрушинские чтения, 1994 г. Новосибирск, 1994. С.73-80.

92. Пыстина Л.И. Общественные организации научно-технической интеллигенции в Сибири.1. Новосибирск, 1987.

93. Развитие науки в Сибири: методология, историография, источниковедение. / Отв. ред. В.Л. Соскин. Новосибирск, 1986.

94. Размустова Т.О. Город как историко-культурный феномен // Актуальные проблемысохранения культурного и природного наследия. Сб. ст. М., 1995. С.75-81.

95. Раков В.П. Об интеллигентоведческом дискурсе // Интеллигенция XXI века: тенденции итрансформации. Материалы XIV Международной науч.-теор. конф. Иваново. 2003. С.4951.

96. Региональные процессы в Сибири в контексте российской и мировой истории / Отв. ред. JI.M. Горюшкин. Новосибирск, 1998.

97. Резун Д.Я. О периодизации развития исторической урбанистики Сибири XVII-XX вв. //

98. Урбанизация и культурная жизнь Сибири. Материалы Всерос. науч.-прак. конф. / Отв.ред. Д.А. Алисов, В.Г. Рыженко, H.A. Томилов. Омск, 1995. С. 106-107.

99. Репина Л.П. Интедисциплинарная история вчера, сегодня, завтра. Вместо предисловия //

100. Междисциплинарные подходы к изучению прошлого. М., 2003. С.5-18.

101. Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998.

102. Репина Л.П. Что такое интеллектуальная история? // Диалог со временем. Альманахинтеллектуальной истории. Вып.1. М., 1999. С.5-12.

103. Решетова H.A. Интеллигенция Дона и революция (1917 первая половина 1920-х гг.) М., 1998. 240 с.

104. Российская интеллигенция: критика исторического опыта. Тезисы докл. Всероссийской конф. с международным участием, посвященной 80-летию сборника «Смена вех». Екатеринбург. 2001.

105. Российская провинция. Культура XVIII-XX вв. Сб. науч. ст./ Отв. ред. С.О. Шмидт, М.: РИК, 1992 (1993).

106. Россия. XX век. В 3 кн. Книга первая. Судьбы российского крестьянства / Под общ. ред. Ю.А. Афанасьева. М., 1996. C.XIX-XX.

107. Рыженко В.Г. К вопросу об изучении интеллигенции городов-центров Западной Сибири 1920-х гг. // Социально-культурные процессы в советской Сибири: Тезисы докл. обл. науч. конф. по истории советской культуры Сибири. Омск, 1985. С.33-35.

108. Рыженко В.Г. Проблема преемственности культуры в наследии ученых 1920-х гг. и современные гуманитарии // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып. 4. М., 2001.С.319-334.

109. Рыженко В.Г. Состояние современных краеведческих исследований в сибирском регионе // Современное состояние и перспективы развития краеведения в регионах России. М., 1999. С.207-217.

110. Рыженко В.Г., Назимова В.Ш. Современный историк в состоянии поиска (к творческому портрету В.Л. Соскина) // Гуманитарное знание. Серия «Преемственность». Ежегодник. Вып.З. Омск: Изд-во ОмГПУ, 1999. С.315-325.

111. Рыженко В.Г., Назимова В.Ш., Корзун В.П. Слово о Мастере. (К 75-летию В.Л. Соскина) /Клио. Журнал для ученых. №2(11). Санкт-Петербург, 2000. С.310-315. Сакулин Б.В. Распланирование города. М., 1916.

112. Сенюкова Н.Л. Общество изучения Томского края при Томском краевом музее (1925-1928 гг.) // Труды Томского государственного объединенного историко-архитектурного музея. Т.VII. Томск. 1994. С. 168-188.

113. Сизов С.Г.Интеллигенция и власть в советском обществе в 1946 -1964 гг. (На материалах Западной Сибири). В двух частях. Омск, 2001.

114. Соскин В.Л. Высшее образование и наука в советской России: первое десятилетие. 19171927 гг. Новосибирск, 2000.

115. Соскин В. Л. Интеллигенция советской России (1917 конец 1930-х гг.): Историографический аспект // Интеллигенция, общество, власть: опыт взаимоотношений (1917 - конец 1930-х гг.). Новосибирск, 1995. С.5-33.

116. Соскин В.Л. Современная историография советской интеллигенции России. Новосибирск, 1996.

117. Социокультурное пространство диалога. /Отв. ред. Э.В. Сайко. М.: Наука, 1999. Степанов Ю.С. «Жрец» нарекись, и знаменуйся: «Жертва» // Русская интеллигенция. История и судьба. М., 1999. С. 14-43.

118. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.

119. Томск. История города от основания до наших дней / Отв. ред. Н.М. Дмитриенко. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1999.

120. Труды Томского областного краеведческого музея. T.XI. Томск, 2002. Урбанизация советской Сибири / Отв. ред. В.В. Алексеев. Новосибирск, 1987. Урбанизация в формировании социокультурного пространства / Отв. ред. Э.В. Сайко. М., 1999.

121. Хазанова В.Э. Советская архитектура первой пятилетки. Проблемы города будущего. М., 1980.

122. Хвостова К.В., Финн В.К. Проблемы исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. М., 1997.

123. Человек Философия - Гуманизм: Тезисы Первого Российского философского конгресса. Т.VI. Философия культуры. Спб., 1997.

124. Чертов Л.Ф. К семиотике пространственных кодов // Семиотика пространства. Сб. научных трудов Международной ассоциации семиотики пространства / Под ред. A.A. Барабанова. Екатеринбург: «Архитектон», 1999.С.93-101.

125. Шулепова Э.А. Региональное культурное наследие и музеефикация памятников культуры Дона. М., 1998. 244 с.

126. Шулепова Э.А., Селезнева E.H. Социокультурные аспекты формирования историко-культурной среды // Культурология: от прошлого к будущему: К 70-летию Российского института культурологии. М., 2002. С.46-69.

127. Яргина З.Н., Косицкий Я.В., Владимиров В.В., Гутнов А.Э., Микулина Е.М., Сосновский В.А. Основы теории градостроительства. М., 1986. С.60.

128. Bleimaier John Kuhn. The Disinterested Intellectual // Интеллигенция и власть / Под ред. А.И. Студеникина. М.: УРСС, 1999. С.33-39.

129. Dreyer С. On the poetics of urban space // The Man and the City. Spaces, Forms, Meanings. Указ. Материалы. T.l. С.103-110.

130. Heimat. Analysen, Themen, Perspektiven. Diskussionsbeitrage zur politischen Didaktik. Bundeszentrale für politische Bildung. Bonn. 1990.

131. Piepmeier R/ Philosophische Aspekte des Heimatbegriffs // Heimat. Analysen, Themen, Perspektiven. Diskussionsbeitrage zur politischen Didaktik. Bundeszentrale für politische Bildung. Bonn. 1990. S.91-107.

132. Schlogel K. Jenseits des Grossen Oktober: Das Laboratorium der Moderne: Peterburg 19091921. Berlin. 1988.

133. The Man and the City. Spaces, Forms, Meanings. Человек и город: пространства, формы, смыслы. Материалы Международного конгресса Международной Ассоциации семиотики пространства. В 2 т. Санкт-Петербург-Женева-Салоники-Екатеринбург: «Архитектон», 1998.

134. Неопубликованные материалы

135. Государственный архив Российской Федерации:

136. Ф. Р-320. Министерство народного просвещения Российского правительства. Омск. Оп.З. Д.99, Д.659, Д.661, Д. 671, Д.672, Д.987, Д.988.

137. Ф.Р-4041. Главное управление коммунального хозяйства НКВД РСФСР. Оп.1. Д.525. Оп.2. Д.54, Д.293. Д.441. Оп.9. Д.69.

138. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки:

139. Ф.542. Азадовский М.К. Архив. Т.1. Карт.1. Ед. хр.15, 17; Карт.48. Ед.хр.7, 8; Карт.52. Ед. xp.ll; Карт. 55. Ед. хр.8; Карт.59. Ед. хр. 36; Карт.72. Ед. хр.29; Карт. 75. Ед. хр.22; Карт. • 79. Ед. хр.1, 13. Т.2. Карт. 87. Ед. хр. 9, 10, 11,12,13.

140. Государственный архив Новосибирской области:

141. Ф.Р-217. Общество изучения Сибири и ее производительных сил. Оп.1. Д.81. Д.116. Д.141. Д. 182. Д. 183. Д. 184. Д.215. Д.241. Д.254. Д.257. Д.262. Д.263.

142. Ф.Р-531. Западно-Сибирский краевой совет профсоюзов. Межобластное бюро инженеров и техников. Оп.1. Д.22. Д.27. Д.45.Д. 181. Д. 182.

143. Ф.Р-534. Новосибирское отделение Всесоюзной ассоциации инженеров. Оп.1. Д.5. Д.17. Л Д.22. Д.27.

144. Ф. Р-998. Редакция Сибирской Советской энциклопедии. Оп.1. Д.83. Д.87. Д.90. Д.90а. Ф. Р-1053. Сибирский отдел народного образования (СибОНО). Оп.1. Д.53. Д.64. Д.67. Д.90. Д.160. Д.242. Д.382. Д.1041.

145. Ф.Р-1124. Новониколаевский губернский отдел коммунального хозяйства. Оп.1. Д.283. Д.284; Оп.1 а. Д.29; Оп.2. Д.139; Оп.З. Д.129; Оп.4. Д.29. Д.148.

146. Ф. Р-1180. Сибирская государственная плановая комиссия («Сибплан»). Оп.1. Д.61. Д.87. Д.433. Д.655. Д.677.

147. Ф.Р-1228. Исполком Новосибирского окружного совета депутатов трудящихся. Оп.1. # Д.691. Д.692. Д.819.

148. Ф.Р-1685. Новониколаевская губернская плановая комиссия. Оп.1. Д.92. Д.117. Ф.Р-1943. Новосибирский окружный отдел местного хозяйства. Оп.1. Д.472. Ф.Р-1980. Новониколаевская (Новосибирская) окружная плановая комиссия (окрплан). Оп.1. Д.64. Д.258.

149. Ф.Р-2102. Ащепков Е.А. Оп.1. Д.42. Д.44. Д.50. Д.56. Д.59. Д.60. Государственный архив Омской области:

150. Ф.Р-74. Управление коммунальных предприятий и благоустройства. Оп.1. Д. 9, Д. 41, Д. 42; Оп.1 а. Д.7. Д.8; Оп.1 б. Д.25; Оп.2. Д.10. Д.11. ^ Ф. Р-286. Губернский отдел коммунального хозяйства (губкомхоз). Оп.1. Д. 12. Д.44. Д.67.

151. Д.106. Д.211. Д.213; Оп.2. Д.5. Д.27. Оп.2. Д.106. Д.313.

152. Ф.Р-318. Омский губернский отдел народного образования (ОмгубОНО). Оп.1. Д 15, 17, 18, 35, 71, 74, 78, .66,135,185, 260,265, 297, 371, 1203.

153. Ф.Р-1074. Омское общество краеведения. Оп.1. Д.1,2,10, 11,17,19, 26, 39,40,48. 58, 59. Ф.Р-1152. Омский окружной отдел народного образования (ОкрОНО). Оп.1. Д.46, Д.107, Д.116, Д.264.

154. Государственный архив Томской области:

155. Ф. Р-28. Томский губернский отдел народного образования (ТомгубОНО). Оп.1.Д.45; Оп.2. Д.72; Д.188; Д.218.Д.237.

156. Ф.Р-199. Томский губернский отдел коммунального хозяйства (Губкоммунотдел). Оп.1. Д.41.; Д.76. Д.94. Д.317; Оп.2. Д.1. Д.16.

157. Ф.Р-218. Томский городской отдел коммунального хозяйства (горкомхоз). Оп.1. Д.32; Оп.11. Д.6. Д.317.1. Опубликованные материалы:1. Сборники документов

158. Власть и интеллигенция в сибирской провинции. Конец 1919 1925 гг. Сб. документов /

159. Сост. С.А. Красильников, Т.Н. Осташко, Л.И. Пыстина. Новосибирск, 1996.

160. Власть и интеллигенция в сибирской провинции. У истоков советской модернизации.1926-1932. Сб. документов. / Отв. ред. С.А. Красильников. Новосибирск, 1999.

161. История Томского краеведческого музея языком архива // Труды Томского областногокраеведческого музея. Т. XI. / Отв. ред. Я.А. Яковлев. Томск, 2002. С.3-100.

162. Статистические материалы Итоги Всесоюзной городской переписи 1923 г. Ч.П. Вып.З. М., 1925. С.211-213, 238-240, 247-249, 256-258, 265-267.

163. Всесоюзная перепись населения 1926 г. Т.ХХШ. Сибирский край. Бурято-Монгольская АССР. Занятия. М, 1929. С. 130-135.

164. Всесоюзная перепись населения 1926 г. Т.У. Отд.7. М.-Л., 1931. С.206-209. Города Союза ССР. Изд. НКВД. М., 1927.

165. Периодическая печать: журналы

166. Вестник инженеров. Пг. 1918.

167. Вестник Общества и Союза сибирских инженеров. Томск. Бюллетени. 1919. Вестник сибирских инженеров. Томск. 1922-1926. Городское дело. Пг. 1917. Делай дни. Пг. 1920.

168. Жизнь Сибири. Ново-Николаевск/Новосибирск. 1923-1929.

169. Инженерный труд. М. 1924. Коммунальное дело. М. 1923-1927. Краеведение. Л. 1923-1929. Северная Азия. М. 1925. Сибиреведение. Новосибирск. 1929.

170. Красное знамя. Томск. 1924. Рабочий путь. Омск. 1921, 1926-1927.

171. Советская Сибирь. Ново-Николаевск/Новосибирск. 1925-1930.

172. Научные и публицистические труды: Азадовский М.К. Поэтика гиблого места (к пятилетию со дня смерти В.Г. Короленко) // Сибирские огни. Новосибирск. 1927. №1. С.138-158. Анциферов Н.П. «Непостижимый город». Л., 1991.

173. Анциферов Н.П. Краеведный путь в исторической науке (историко-культурные ландшафты) // Краеведение. 1928. №6. С.321-338.

174. Анциферов Н.П. Опыт изучения города как социального организма. М.-Л., 1924. Анциферов Н.П. Пути изучения города как социального организма. Опыт комплексного подхода. Л., 1925.

175. Болдырев В. Столица Сибирского Края // Сибирские огни. 1926. №5-6. С.167-176. Болдырев-Казарин Д.А. Народное искусство в Сибири (Из очерков по истории русского искусства в Сибири). Иркутск, 1923.

176. Велихов Л.А. Основы городского хозяйства. Общее учение о городе, его управлении, финансах и методах хозяйства. М.-Л., 1928.

177. Гессен С.И. Основы педагогики. Введение в прикладную философию. Берлин. 1923. Гревс И.М. Краеведение в современной германской школе. Материалы для реформы учения. Л., 1926.

178. Гревс И.М. Памятники культуры и современность // Краеведение. Л. 1929. Т.6. №6. С.311-320.

179. Гревс И.М. Развитие культуры в краеведческом исследовании (глава из неопубликованной книги) // Анциферовские чтения. Материалы и тезисы конф. Л., 1989. Дубелир Г. Планировка городов // Городское дело. Петербург. 1910. №10. С.636-637; №13-14. С.869-873.

180. Земсков П. Водоснабжение городов Сибири // Жизнь Сибири. Новосибирск. 1928 г. №7. С. 91-97.

181. Карташев Н.И. Проблемы высшего технического образования за границей // Вестниксибирских инженеров. Томск. 1925. №9-10. С.1-25.

182. Копылов И. На перевале. // Сибирские огни. 1927. №1. С.159-174.

183. Козьмин H.H. Туземная интеллигенция Сибири. Иркутск: Изд-е ВСО РГО, 1923.

184. Крячков А.Д. Архитектура Новосибирска за 50 лет // Архитектура Сибири. Ежегодник

185. Новосибирского отделения Союза советских архитекторов. 1951. Июль. С.5-24.

186. Луначарский A.B. Месяц по Сибири. Л., 1929.

187. Органов Л. Планировка городов РСФСР // Коммунальное дело. М. 1927. №10-11. Парамонов П. Очередная задача градостроительства // Вестник сибирских инженеров. Томск. 1925. №6. С. 5-12.

188. Петров А.И. Перепись городского населения Сибири // Северная Азия. М. 1927. №3. С.37-42.

189. Петров А.И. Города-сады // Сибирский рассвет. Барнаул.1919. №8. С.74-104; №9. С.101-126.

190. Петров А. Опыты постройки городов-садов в Западной Сибири // Коммунальное дело. М. 1923. №1. С.35-38.

191. Пиксанов Н.К. Областной принцип в русском культуроведении. К разработке культурно-исторической схемы // Искусство. М. 1925. № 2. С.82-99.

192. Шатилов М.Б. Исторический очерк и обзор Томского краевого музея (1922 18 марта 1926) // Труды Томского краевого музея. T.I.1927. С. 1-30.

193. Шиловский А. Художественные сокровища г. Томска (посмертная статья) // Труды Томского краевого музея. T.I.1927. С.53-56.

194. Шиловский А. Деревянная архитектура г. Томска (посмертная статья) // Труды Томского краевого музея. T.I.1927. С.57-64.

195. Юрцовский Н.С. Современная Сибирь. 1928.

196. Организационно-планировочные материалы: Материалы к генеральному плану развития народного хозяйства Сибирского края. Новосибирск, 1930.

197. Материалы к докладам пленума Новосибирского Оргбюро по созыву 1-го сибирского краевого научно-исследовательского съезда. Новосибирск, 1926.

198. Материалы к пятилетнему плану развития народного хозяйства и культурного строительства Сибкрая. Новосибирск, 1930.

199. Труды съезда по организации Института исследования Сибири. Томск. 1919. Трудысъезда по организации Института исследования Сибири. Томск. 1919.

200. Труды 1-го Сибирского краевого научно-исследовательского съезда. Т.У. Новосибирск,1928.

201. Медведев С. Иркутск на почтовых открытках. 1899-1917. Историко-библиографический альбом-каталог. М., 1996.

202. Музей города. К Октябрю 1927. Очерк музея и путеводитель. Л., 1928.

203. Народное искусство в изданиях ВСО РГО. 1922-1927 / Сост. Под рук. и набл. М.

204. Азадовского. Иркутск, 1927. 31 с.

205. Новосибирск. 100 лет. События. Люди. Новосибирск, 1993. Новониколаевская губерния Новосибирская область. 1921-2000.

206. Памятники истории, архитектуры и монументального искусства Новосибирской области. Каталог в 4 книгах. Кн.1. Г. Новосибирск (памятники, стоящие на государственной охране). Новосибирск, 1998.

207. Прогулка по старому Томску. Книга-альбом / Сост. Э. Майданюк. Томск, 1992. Романов Н.С. Летопись города Иркутска за 1902-1924 гг. / Сост. Н.В. Куликаускене. Иркутск, 1994.