автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Интертекстуальность поэзии В. Брюсова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Интертекстуальность поэзии В. Брюсова"

На правах рукописи

Сатретдинова Альфия Хамитовна

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ ПОЭЗИИ В. БРЮСОВА

10.01.01— русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Астрахань 2004

Работа выполнена в Астраханском государственном университете

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Глинин Геннадий Григорьевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Макарова Зоя Ивановна; кандидат филологических наук Мартынова Наталья Георгиевна

Ведущая организация: Волгоградский государственный

педагогический университет

Защита состоится А,3 гЛЛЛк,*-^ 2004 г. в ^^ на заседании диссертационного совета КМ 212.009.04 в Астраханском государственном университете по адресу: 414056, г. Астрахань, ул. Татищева 20 а, ауд. ¿О

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке университета

Автореферат разослан

2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

Евдокимова Л. В.

Общая характеристика работы

В последнее десятилетие возрос интерес читателей и литературоведов к поэзии «серебряного века», особенно к таким выдающимся ее представителям, как А. Блок, Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам, М. Цветаева, Б. Пастернак. Но гораздо реже сегодня вспоминается имя Валерия Брюсова, хотя он являлся одной из центральных фигур литературной жизни тех лет. К нему тянулись многие молодые поэты и литераторы, считавшие его своим наставником, учителем, мэтром.

Сегодняшнее равнодушие к Брюсову можно объяснить меньшей, чем у названных выше поэтов, эмоциональностью и лиричностью его творчества, чрезмерной, по мнению многих читателей и исследователей, рассудочностью его поэзии. Кроме того, в наше время переоценок исторических и культурных явлений прошлого симпатии и сочувственное отношение любители поэзии проявляют, главным образом, к поэтам с трагической судьбой, вступившим в конфликт с советской властью, гонимым ею. Брюсов к этой категории писателей не принадлежал.

Валерий Брюсов — одна из талантливых и незаурядных личностей начала XX века. Особенностью его поэтики являются культурно-исторические параллели, ассоциативность образов, включение элементов «чужого слова» в структуру поэтического текста. В настоящее время в отечественном и зарубежном литературоведении отсутствует исследование, специально посвященное анализу интертекстуальных связей поэзии Брюсова. Проблема межтекстовых связей рассматривалась на уровне выявления сюжетно-композиционных сближений, аллюзий, реминисценций или сознательных стилизаций в поэзии Брюсова. Особое внимание литературоведы обращали на присутствие античных образов и мотивов в творчестве поэта (А. И. Мамин, Н. А. Тимофеева, С. А. Хангулян, А. Ю. Фомин и др.). Именно этот аспект интертекстуальности его поэзии наиболее полно разработан в брюсоведении, а потому этой проблеме специального внимания в нашей работе не уделяется. Многие исследователи отмечали в своих работах влияние на творчество Брюсова отдельных поэтов-предшественников, пытались обнаружить связи его поэзии с русской классической традицией — произведениями Жуковского, Пушкина, Тютчева, Лермонтова, Некрасова (М. Я. Цявловский, А. С. Гинзбург, Н. К. Гудзий, К. Мочульский и др.), а также западной поэзией - стихотворениями Верлена, Бодлера, Верхарна, Рембо, Гейне (Л. П. Гроссман, Д. Максимов, Н. С. Бурлаков и др.). Однако все эти фактологические обнаружения не находили дальнейшего изучения и обобщения.

В данной работе рассматриваются интертекстуальные связи поэзии В. Брюсова с русской поэзией XIX века, исследуются интермедиальные связи поэтических произведений с невербальными видами искусства

(музыкой, живописью, скульптурой). Кроме этого, анализируется трансформация фольклорных традиций в его стихотворных текстах. Анализ интертекстуальных связей поэзии Брюсова с творчеством зарубежных авторов (прежде всего французских поэтов-символистов), которые обнаруживаются особенно явно в ранних произведениях поэта, в исследовании не проводится. Мы осознанно отказались и от анализа перекличек со стихотворениями русских поэтов, современников Брюсова. Обращение к фольклорной традиции обусловлено тем, что интерес поэта к народнопоэтическим мотивам и образам был особенно плодотворным и устойчивым. Следует отметить работу Э. С. Литвина «В. Брюсов и русское народное творчество», в которой автор выявляет фольклорные предпочтения поэта. Однако внимание исследователя привлекают, в основном, тематика и поэтика брюсовских песен 1901-1902 гг., ориентированных на современный городской фольклор, а также литературно-критические статьи, рецензии Брюсова, в которых раскрываются взгляды поэта на фольклор и его значение. В стороне остаются произведения, в которых интертекстуальные связи с фольклором не столь очевидны. Выбор Пушкина в плане сопоставительного анализа мотивирован значимостью его творчества для мировоззренческого и художественного самоопределения Брюсова. Он всегда стремился ориентироваться на поэта-предшественника, о чем свидетельствуют не только сознательные отсылки к пушкинским текстам, но и невольное, интуитивное присутствие его мотивов, образов, тем, ритмов. Мы полагаем, что обращение к Пушкину наиболее показательно для репрезентации интертекстуальных связей Брюсова с предшествующей литературной традицией.

Что касается интермедиальных связей, то выбор продиктован необходимостью рассмотреть творчество Брюсова в контексте культурного диалога (такие исследования ранее не проводились). Для понимания особенностей поэтики Брюсова важным, на наш взгляд, является выход за пределы собственно литературного материала. Для искусства «серебряного века» характерна общая тенденция к художественному синтезу, который привлекал внимание прежде всего исследователей несловесных искусств. Явление синтеза в литературе становится предметом специального изучения- в монографии И. Г. Минераловой «Русская литература серебряного века. Поэтика символизма». Автор считает, что «художественный синтез был не частной чертой, а одной из немногих основных опор в поэтике символистов», следовательно, и исследовать его «надо с адекватным вниманием» (с. 5). Можно утверждать, что синтез был не только особенностью, но и основой поэтики «серебряного века», в том числе и его яркого представителя Валерия Брюсова. Наряду с «синтезом искусств» правомерно использование термина «интермедиальные связи», который предусматривает взаимодействие художественных кодов смежных искусств и культурных явлений. Требует пристального исследовательского внимания проблема влияния на творчество поэта

философской традиции. Особый интерес представляют работы, посвященные взаимодействию творчества Брюсова с учением Шопенгауэра (С. К. Кюльюс), монадологией Лейбница (Р. Е. Помирчий), философией Федорова (В. А. Никитин). Литературоведов интересует, в основном? проблема восприятия поэтом научно-философских концепций, поэтому вопрос синтеза философии и поэзии в творчестве Брюсова остается открытым.

Актуальность научной работы определяется необходимостью комплексного изучения поэзии Брюсова в ее взаимосвязи с предшествующей культурной традицией, без чего не может быть достигнуто глубокого понимания своеобразия его творчества как целостной художественной системы. Исследование интертекстуальности поэзии Брюсова, принципов ее функционирования в сфере индивидуального стиля поэта является одной из важных задач брюсоведения.

Объектом исследования является поэзия Брюсова.

Предмет изучения — поэтика интертекстуальности в поэзии Брюсова.

Цель работы - восстановить художественный контекст поэтических произведений Брюсова, показать характер и «механизмы» взаимосвязи его поэзии с культурной традицией, расширить представление о содержательной и художественной стороне его стихотворений, объяснить функциональное значение поэтики интертекста в структуре стиля поэта.

Для достижения данной цели были поставлены следующие задачи:

1.Обозначить место интертекстуальности в поэтическом творчестве Брюсова.

2.Выявить «механизмы» усвоения и трансформации фольклорных традиций в поэтическом наследии Брюсова, определить значение мотивов и образов русского народного творчества в текстах поэта.

3.Раскрыть характер творческого восприятия Брюсовым художественного наследия Пушкина, установить степень и уровни влияния em творчества на поэзию Брюсова (содержательный, структурно-композиционный, жанрово-стилевой, ритмико-интонационный), провести анализ пушкинских реминисценций в брюсовских стихотворениях.

4.Рассмотреть интермедиальные связи поэзии Брюсова со смежными видами искусства, показать способы осуществления этих связей в поэтических произведениях.

5.Определить характер преломления научно-философских концепций в творчестве Брюсова, установить их функциональное значение в стихотворных текстах.

Методологической основой диссертационной работы является системный подход, заключающийся в изучении произведения как сложного образования, в котором выделяются различные семантические уровни взаимодействия между собой как компоненты единой системы. Мы опираемся на историко-типологический метод, позволяющий выявить взаимосвязь брюсовской художественной концепции с предшествующей

литературной и фольклорной традицией. За основу берутся литературоведческие исследования, посвященные вопросам историко-культурной традиции (исследования В. Жирмунского, М. Бахтина, Э. Литвина, В. Мусатова). В работе используется методика интертекстуального анализа художественного текста, разработанная в трудах отечественных исследователей (Ю. М. Лотмана,

А. К. Жолковского, И. П. Ильина, И. П. Смирнова и др.) и западных постструктуралистов (Р. Барта, Ж. Деррида, Ж. Женетта). Понятие интертекстуальности в работе не связано с постструктуралистским отрицанием роли автора. Мы придерживаемся традиционного понимания произведения как целостного текста, отражающего авторский замысел. В процессе исследования были использованы работы, затрагивающие проблему синтеза искусств (статьи Н. А. Фатеевой, Н. В. Тишуниной, монография И. Г. Минераловой, труды Лозаннского симпозиума под редакцией Л. Геллера). Важное значение для обоснования положений исследования имеют работы брюсоведов Д. Максимова, К. Мочульского, М. Гаспарова и др.

Материалом диссертации послужили поэтические произведения Брюсова, а также его литературно-критические статьи, дневниковые записи, эпистолярные тексты, воспоминания современников. В процессе исследования были привлечены стихотворения и поэмы Пушкина, фольклорные источники, философские труды Ницше, Шопенгауэра, Лейбница, Федорова.

Научная новизна работы заключается в новом в истории брюсоведения подходе к анализу поэтических произведений Брюсова с точки зрения интертекстуальности. Впервые в рамках одного исследования поэзия Брюсова рассматривается сквозь призму фольклорных, литературных, медиальных (в том числе и философских) истоков. В диссертации охвачен широкий круг недостаточно изученных проблем литературной рецепции наследия Пушкина в поэзии Брюсова, а также преломления фольклорных мотивов в его творчестве. Принципиально новой является постановка и решение проблемы интермедиальности поэтических текстов Брюсова.

Теоретическая значимость диссертационного исследования заключается в установлении различных типов и форм межтекстовых взаимодействий, в выявлении их характера и функций в стихотворных текстах Брюсова, в разработке принципов интермедиального анализа его поэтических произведений. Предпринятый в работе интертекстуальный подход к анализу стихотворений Брюсова поможет осознать важные моменты его творческой индивидуальности, уточнить некоторые аспекты теории и практики интертекстуального анализа.

Практическое значение. Материалы диссертации могут быть использованы в вузовских курсах по истории русской литературы XX века, в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных изучению поэзии «серебряного века», в составлении учебных пособий по творчеству

Брюсова для студентов филологических факультетов и преподавателей словесности, а также в проведении внеклассных и факультативных занятий по литературе в школе. Результаты исследования могут заинтересовать культурологов, искусствоведов, занимающихся проблемой синтеза искусств.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Интертекстуальные связи поэзии Брюсова с предшествующей фольклорной и литературной традицией, а также невербальными видами искусства являются не случайным фактом брюсовской поэтики, а закономерным явлением, ставшим частью его литературно эстетической позиции. Для Брюсова «чужое слово» оказывается способом приобщения к традиции, вхождения в интертекст, и в этом качестве оно даёт толчок к смыслообразованию. Поэт прибегает не только к имплицитным случаям интертекстуальности (аллюзии, скрытые цитаты, сюжетно-композиционные сближения, ритмические переклички), но и к эксплицитным формам межтекстовых взаимодействий. Иногда у Брюсова встречаются «сборные» или полигенетические цитаты, отсылающие одновременно к нескольким исходным текстам («Блудный сын», «Вариации на тему "Медного всадника"»). Вовлечение несколько источников в интертекстуальный диалог значительно расширяет смысловую перспективу авторского текста, усиливая полифоничность его звучания.

2. Характер взаимоотношений Брюсова с фольклорной традицией, текстами смежных искусств мотивирован поиском новых художественных форм и средств, стремлением расширить границы поэтического мира. Процесс преемственности народнопоэтических традиций осуществлялся неодинаково на различных этапах поэтического творчества Брюсова. Первоначально у поэта присутствует декоративное использование народнопоэтических мотивов и образов, впоследствии обращение к фольклору было творческим заимствованием, художественным приемом с самостоятельной функциональной обусловленностью. Произведения Брюсова, ориентированные на фольклорную традицию, можно условно разделить на две группы: произведения, в которых сознательно используются фольклорные мотивы и образы и произведения, в которых фольклорные элементы представляют собой случайные отсылки, обусловленные лишь логикой поэтической структуры или авторскими симпатиями. К отдельной группе относятся фольклорные стилизации, «опыты» Брюсова в духе народной поэзии, воспроизводящие интонацию, ритм, языковые особенности фольклорного источника. Брюсов переосмысливал произведения народного творчества, трансформировал мотивы и образы, вносил изменения, дополняя новыми элементами.

3. Обращение Брюсова к Пушкину связано с осознанием и утверждением собственных литературных позиций. Брюсов использует в своем творчестве наиболее универсальные образы Пушкина: образы «Медного всадника», «памятника», «поэта» и т. д., однако наполняет их

собственным содержанием. Поэт заимствует у предшественника не только отдельные образы, мотивы, ритмико-интонационные особенности стиха, но и приемы построения стихотворений. В поэзии Брюсова представлены различные типы взаимодействий с пушкинскими текстами: явное или скрытое присутствие текстов в форме цитат, аллюзий, реминисценций («Памятник», «Парки бабье лепетанье», «В цыганском таборе»). Явлением метатекстуальности можно считать образец «дописывания» пушкинского произведения («Египетские ночи», а также «Вариации на тему "Медного всадника"»). Паратекстуальность обнаруживается в использовании цитат из пушкинских текстов в качестве эпиграфа к собственным стихотворениям. Многочисленные эпиграфы из пушкинских произведений (всего 19 эпиграфов) в основном свидетельствуют лишь об общности темы, а не о совпадении в ее обработке.

4. Брюсов использует в своем поэтическом творчестве не только предшествующий литературный и фольклорный опыт, но и широкий диапазон культурных знаков и кодов, заимствованных из различных видов искусства. Интермедиальность, которую мы понимаем как частное проявление интертекстуальности, органично включается в поэтическую систему Брюсова. Интермедиальные отношения в поэзии Брюсова устанавливаются либо через систему отсылок к конкретному медиальному носителю (живописной картине, скульптурному произведению, музыкальному тексту), осуществляя переход на словесный уровень, либо посредством использования приемов и принципов, заимствованных из смежных искусств. В аспекте интермедиального анализа становится значимым явление экфрасиса, используемое Брюсовым в качестве приема, с помощью которого описывается не само произведение искусства, а его восприятие поэтом.

5. Поэзия Брюсова вбирает в себя разные философские идеи и концепции, которые становятся предметом рефлексии. Это способствует расширению границ интертскстуального диалога и углублению семантики его произведений. Различные философские теории представляют собой сложное комбинирование: атеизм, безверие сочетается с использованием библейских мотивов и образов, с отождествлением лирического субъекта с богом, оккультизм и эсхатологические идеи с ницшеанской «философией жизни» и «идеей бессмертия» Федорова.

Апробация исследования осуществлялась на международных конференциях, итоговых научных конференциях Астраханского государственного университета. Результаты работы обсуждались на заседаниях кафедры русской литературы XX века АГУ. Материалы диссертации представлены в журнальных публикациях.

Структура работы. Исследование состоит из введения, трёх глав, заключения и библиографического списка, включающего 340 наименований. Объем диссертации составляет 197 страниц.

Основное содержание работы

Во введении обосновываются выбор темы, актуальность и научная новизна диссертации, определяются объект и предмет исследования, обозначаются цели и задачи работы, характеризуется состояние изученности проблемы интертекстуальности, предлагается обзор литературы по творчеству В. Брюсова, формулируются положения, выносимые на защиту, а также определяющие научно-практическую значимость работы, представлены методологическая основа и материалы исследования, сведения об апробации, характеристика структуры работы.

В I главе «Фольклорные традиции в поэзии В. Брюсова» выявляются способы взаимодействия поэзии Брюсова с фольклором, формы преломления народнопоэтических традиций в его творчестве, а также определяется функциональная роль фольклорных образов и мотивов. В ходе исследования были установлены образные, стилистические, лексические и ритмические параллели с разными фольклорными жанрами.

В 1разделе рассматриваются мотивы и образы русского фольклора в творчестве Брюсова. В поэзии Брюсова, его критических статьях и литературных выступлениях содержатся обращения к фольклорным мотивам и образам, наблюдения над метрикой народного стиха, а в архиве — записи нескольких устных произведений, наброски стихов на фольклорные темы, а также опыты в духе традиционных народнопоэтических жанров.

Ориентация поэта на фольклорную традицию уже заметна в его стихотворениях 1898-1899 гг. («Сказание о разбойнике», в котором передается склад духовного стиха, «На новый колокол», (песня «сборщиков»), «Разоренный Киев», «О последнем рязанском князе Иване Ивановиче»). В последних двух поэт воспроизводит особенности исторических песен (отсутствие динамики развития событий, использование старославянизмов, повторов, открытый финал).

Особое внимание уделяется стихотворениям поэта в духе календарных песен («Коляда», «Веснянка»), в которых ориентация на фольклорную традицию, заявленная в названии стихотворений, не получает характерного продолжения. «Коляда» Брюсова представляет собой образец произведения синтетического жанра, в котором сказочные персонажи (Баба-Яга, Кощей бессмертный) «уживаются» с песенными образами (красное солнце, сырая земля, месяц) в контексте традиций обрядовой поэзии. А в стихотворении «Веснянка» Брюсов исключает приём диалога, ритуальные обращения, характерные для народных песен-веснянок, которыми в древности люди заклинали счастье и призывали весну. Поэт сохраняет лишь величальные мотивы народных песен, в связи с чем «Веснянка» напоминает своеобразный гимн, прославляющий весну.

В разные периоды своего поэтического творчества Брюсов обращался к жанру колыбельной песни (им было написано четыре колыбельные песни), на примере которых прослеживаются изменения, произошедшие в творчестве поэта (в поздних колыбельных он отказался от сентиментальных образов). Поэт стремится передать усыпляющую монотонную интонацию фольклорных песен, использует традиционные для них повелительные формы «спи», «усни», притяжательные местоимения «мой», «моя», приемы олицетворения образа Сна, нанизывания образов из мира животных. В колыбельных Брюсова встречаются и традиционные для этого жанра мотивы: «все спят, и ты спи», «мотив призыва охранителей сна», «мотив пуганья». Однако эти мотивы получают у Брюсова иное образно-смысловое воплощение.

Увлечения Брюсова народными поверьями и русской демонологией отразились на поэтическом творчестве. В его стихотворениях встречаются мистические персонажи: демоны, черти, лешие, ведьмы, домовые, русалки ("Чёрт и ведьма", "Плохо приходится старому лешему", «Домовой», «Друзья» и др.). В стихотворениях Брюсова традиционный трагичный финал отсутствует, а изображение представителей русской демонологии нередко носит ироничный характер. Брюсовские лешие, водяные, домовые не вступают в конфликты с людьми, они мирно с ними уживаются. В произведениях Брюсова, как и в фольклорных бывальщинах, преобладает установка на достоверность. Поэт изображает особый мир, в котором правят хозяева природы и людской мир, который является своеобразной формой отображения первого. Лешие и домовые в стихотворениях Брюсова приобретают антропоморфный облик, в них нет ничего пугающего. Брюсов называет их даже «брат леший», «брат домовой». Возможно, такое «братское», «дружеское» отношение человека к представителям русской демонологии связано с утратой веры в них. Поэтому поэт трансформирует древнейшие мифологические представления, делая их созвучными современному человеку. Образы народной старины, лешие и домовые, противопоставляются людям цивилизации, подчеркивая тем самым столкновение разных мировоззрений, разных образов жизни, отход от отжившей системы ценностей к новой, устремленной в будущее: «Плохо, брат леший, и мне домовому, / Фабрики всюду, везде корпуса, / Жить стало негде, дом каменный к дому...».

В брюсовских стихотворениях часто встречается образ русалки, идущий от народных поверий («Из лесной жути», «Русалка», «Сказка», «Над омутом», «Наяда» и др.). Брюсов стремится передать черты внешнего облика русалки: «Но со дна голубоокая / Дева-призрак поднялась», «Она свои скрывая груди.../ Смотрела из реки тайком», «она, вся белая, подобная сиянью». Поэт воспроизводит и наиболее яркие признаки русалочьего образа: появление у воды, звонкий смех, преследование мужчин, связь с душами умерших людей. Образ брюсовской русалки опирается не только на русские народные поверья, но и на

западноевропейские традиции. Образ романтической девы, схожей с русской русалкой предстает в стихотворении «Сиреночка», а в стихотворении «Самоубийца» из цикла «Видения» появляется образ недоброй речной нимфы Лорелеи, заимствованный из немецких народных песен. Однако у Брюсова вредоносное начало, присущее этим образам, отсутствует. Брюсовская Лорелея, напротив, сочувствует человеку, решившему добровольно уйти из жизни. Брюсов, с одной стороны, сохраняет особенности народнопоэтического предания в качестве отправной точки, а с другой стороны, народные легенды и бывальщины ассоциируются с субъективными ощущениями, внутренним видением поэта. Языческое восприятие мира, своеобразное «мифологическое мышление» помогало Брюсову перенестись из современной цивилизации в первобытное общество, в идеальную атмосферу близости человека к естественным, свободным условиям жизни.

Отдавая предпочтение былинному эпосу, Брюсов включал в свои стихотворения традиционные былинные образы: Микулы Селяниновича, Святогора, которые являются воплощением огромной силы и титанической мощи («Век за веком», «Святогор»), Былинные герои, как и античные образы, которыми изобилует поэзия Брюсова, служили поэту идеальными образцами героического, которых он не находил в современном ему обществе. Рисуя вечные, прошедшие через века и поколения образы былинного эпоса, Брюсов пытался находить аналогию с судьбами современных людей и современного мира.

Особый интерес в плане взаимодействия поэзии и фольклора представляет песенный цикл книги Брюсова «Граду и миру» (1900-1902 гг.), которому посвящен второй раздел «Традиционное и новаторское в песенном цикле книги Брюсова "Граду и миру "». Беря за образцы разные жанры городского фольклора, Брюсов старается воспроизвести их ритмы, размеры, звуковые особенности: задорную ироничную интонацию частушки ("Девичья", "Веселая"), своеобразную манеру солдатских песен ("Солдатская"), подчёркнуто-сентиментальную мелодраматическую окраску "жестокого романса" ("Фабричная"), протяжную, напевную мелодику молений сборщиков ("На новый колокол"), ритмичный склад детской считалки ("Детская"). Особенностью поэтики песенного цикла Брюсова является обилие риторических вопросов, восклицаний, обращений, повторов, междометий, которые используются в качестве приема лирической окраски повествования: «Буду ждать я час-другой, / Где-то мой сударик? / Помни, помни, друг милой, / Красненький фонарик!», «Ах, если б ты чуяла, знала...». Поэт передает и лексические особенности городского фольклора: традиционные эпитеты, просторечные слова, фразеологические сочетания, речевые штампы: «Ты пятую ночь в огневице / Лежишь на одре роковом».

Песенный цикл, в котором Брюсов мастерски воссоздает лексический строй городского фольклора, стал важным этапом на пути стилистических поисков и обновления языка поэзии (соединение разностилевых

элементов: разговорных и просторечных с книжными, в том числе поэтическими). Для поэзии Брюсова характерен энергичный чеканный стих с декламационно-риторическими интонациями, а в песенном цикле начинают преобладать напевные, мелодичные интонации. Вероятно, здесь сказалось увлечение поэзией Некрасова, которому свойственна эмоциональная организация поэтического текста. Брюсов в своем песенном цикле выступил как новатор, расширив возможности символистской лирики, и привлёк внимание к городскому фольклору таких поэтов, как Блок, Белый, Городецкий, Маяковский, Бедный.

III раздел посвящен имитациям русского народного стиха в поэзии Брюсова. Ему принадлежат стилизации народных песен и частушек, включенные в «Опыты по метрике и ритмике». Поэт сохраняет народный размер, ритмический строй, лексические особенности.

В традициях былинной поэтики созданы «Присловья», в которых встречаются речевые конструкции с анафорическими повторами, тавтологии, инверсии, постоянные эпитеты и поэтические формулы, заимствованные из русского фольклора: «Да притихнут щекоты славие, / Да примолкнут говоры галичьи, / Да не грают вороны черные...».

В литературно-критических статьях, теоретических выступлениях Брюсова, посвященных русскому народному творчеству, а также в собственных стихотворных опытах очевидно расхождение во взглядах со многими символистами (Мережковским, Гиппиус, Бальмонтом) относительно фольклора, отказ от понимания его как мистического искусства. Поэт резко осуждал и высмеивал тех поэтов, которые бездумно используют «простонародные» слова и выражения. Брюсов считал, что поэт вправе воспользоваться народным творчеством лишь как материалом для собственных произведений или «восприняв дух народной поэзии», продолжить «работу давних певцов».

Интерес к русскому народному творчеству сопровождал Брюсова на всех этапах его творческого пути. Однако нельзя утверждать, что он явился доминирующим в эстетических взглядах поэта и его поэзии. В одних случаях фольклорные мотивы и образы у Брюсова не имеют функциональной обусловленности и вводятся как элемент украшательства и экзотики. В других случаях они служат для воспроизведения окружающей поэта действительности, для усиления контраста между дикой природой, патриархальным укладом и городской цивилизацией («Городу», «Плохо приходится старому лешему»). Иногда фольклорные реминисценции, являясь лишь отправной точкой, дают толчок для создания совершенно нового произведения, нередко синтетического жанра («Коляда»). Фольклорный материал Брюсов использует также для создания комичных ситуаций («Друзья», «Черт и ведьма»).

Пытаясь передать жанровое своеобразие, лексические и ритмические особенности истинных образцов русской народной лирики, Брюсов переосмысливал произведения народного творчества, трансформировал

мотивы и образы, вносил изменения, дополняя новыми элементами, а также идеями своего времени.

Во II главе «Пушкинские реминисценции в творчестве Брюсова» рассматривается характер восприятия личности и творчества Пушкина Брюсовым. Проблему связей творчества Пушкина с произведениями писателей конца XIX — начала XX века затрагивали многие исследователи. Известное исследование В. Жирмунского «Валерий Брюсов и наследие Пушкина» изучает эту проблему со стороны стиля и поэтики. Автор приходит к заключению, что «Брюсов не может быть назван поэтом пушкинской школы». Восприятие творчества Пушкина на уровне литературной традиции исследуется в монографии В. В. Мусатова «Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века». Автор рассматривает влияние Пушкина на литературный процесс начала XX века, обнаруживает преломление художественных принципов и мотивов пушкинского творчества в поэзии Блока, Брюсова, Есенина, Маяковского, Мандельштама, Ахматовой, Пастернака. Однако в монографии Мусатова отсутствует сравнительный анализ поэтических произведений Пушкина и Брюсова, а влияние первого на творчество поэта-символиста лишь констатируется как факт.

В I разделе «Рецепция наследия Пушкина в историко-литературном творчестве Брюсова» предпринята попытка осмыслить значимость фигуры Пушкина в творческом сознании Брюсова, сопоставить инвариантные черты художественных установок поэтов. Диалог Брюсова с Пушкиным сохранял свою актуальность на протяжении всего творчества поэта. Взгляд Брюсова на роль Пушкина в истории русской литературы не был постоянным. Исследовательские интересы Брюсова-пушкиниста тесно связаны с эволюцией его эстетических взглядов и отходом его от символизма. Брюсовым написано 82 статьи о Пушкине, значительная часть которых имеет исследовательский характер (биографические очерки, текстологические разысканья, работы по поэтике пушкинского стиха). Замысел собрать свои многочисленные работы о Пушкине в отдельный том под названием «Мой Пушкин» не был осуществлён при жизни. Спустя пять лет после его смерти в 1929 году под редакцией М.К. Пиксанова вышла книга В. Брюсова «Мой Пушкин».

Следует отметить, что в изучении пушкинского творчества у Брюсова преобладает научно-аналитический подход. Акцентируя внимание на мастерстве и стихотворной технике Пушкина, Брюсов сознательно стремился приблизиться к его всесторонности и «принципу эха», к стройности и ясности поэта, усвоить характер его поэтической мысли. Брюсов подчеркивал разносторонность интересов и энциклопедизм Пушкина («Разносторонность Пушкина»), полагая, что это помогало ему «перевоплощаться», «поочередно становиться поэтом и писателем всех стран и народов мира». Это было свойственно и самому Брюсову. Он видел в Пушкине «родоначальника всей русской литературы», считая, что

и Блок, и Бальмонт, и многие другие поэты продолжили его традиции. Задаваясь двумя общими вопросами: каким должен быть настоящий поэт и как надо работагь над стихом, Брюсов нашел ответ у Пушкина. Образ пушкинского пророка, но не как поэта-провидца, чей образ был близок символистам, а как поэта-творца, навсегда вошел в сознание Брюсова: «Художник быть не может не пророком, / И рабство с творчеством согласовать нельзя!».

Брюсов, как и Пушкин, не стыдился работать над своими стихами, воссоздавая вторично. Пушкинский принцип «чужое - претворять в свое» был сразу им подхвачен. Называя Пушкина поэтом «в высокой степени оригинальным», Брюсов отмечает, что и у него есть целые стихи, заимствованные у Державина, а также мотивы, образы, выражения, встречающиеся у поэтов-предшественников. Он считает, что «писатель оригинален, если в родную литературу вносит созданное писателями другого народа», если в новой форме «развивает» старые темы.

Во II разделе «Пушкинские мотивы и образы в поэзии Брюсова» рассматривается трансформация основных пушкинских мотивов и образов в брюсовской поэзии. У поэта встречаются стихотворения, в которых используются мотивы, сюжеты, образы пушкинских произведений («В цыганском таборе», «Парки бабье лепетанье», «Пришли рассеяния годы», «Памятник» и др.). Брюсова, как и Пушкина, интересовали сильные личности, оказавшие влияние на ход истории: Александр Великий, Антоний, Клеопатра, Наполеон, Петр I. Среди «любимцев веков» видное место в творчестве Брюсова занял образ Наполеона (стихотворения «Наполеон», «1812 - 1912», цикл «Венок сонетов», поэтическая симфония «Воспоминание»). У истоков наполеоновской темы стоял Пушкин («Наполеон на Эльбе», «Наполеон»), который дал двойственную оценку личности и деяниям французского императора: с одной стороны, Наполеон предстает как властитель, «чьей памятью кровавой мир долго, долго будет полн», с другой стороны, как великий человек, который «русскому народу высокий жребий показал». Брюсов, понимая, что после Наполеона «остался неизменный след» в истории, показал его односторонне как разрушительную, враждебную силу. Однако в стихотворении «18121912», в котором обнаруживаются идейные и стилистические реминисценции пушкинских стихотворений о Наполеоне, деяния императора оценены несколько иначе, чем в раннем стихотворении Брюсова: «Ты должен был явить всю слабость человека. / И мир уча собой, ты сделал все, что мог».

Перекличка брюсовских стихотворений с произведениями Пушкина обнаруживается не только на образном или тематическом уровнях. Брюсов сознательно ориентируется на пушкинские художественные приемы (композиционные заимствования, семантико-стилистические переклички, ритмические совпадения). Нередко сама форма, а также ритмико-интонационный строй стихотворений заимствуется у поэта-предшественника. Например, «Последнее желание» Брюсова построено по

аналогии со стансами Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных», а композиция стихотворения «В ответ» напоминает своим построением «Телегу жизни» Пушкина.

Строки из пушкинских произведений, используемые в качестве эпиграфа к собственному тексту, иногда являлись сигналом к разработке темы произведения в пушкинском ключе. Так, в стихотворении «Я не был на твоей могиле...», эпиграфом к которому взята строка из Пушкина: «Все в жертву памяти твоей», явные цитаты или реминисценции из одноименного стихотворения отсутствуют. Однако следы пушкинского влияния очевидны: оба стихотворения напоминают эпитафию и созданы в память о безвременно умерших женщинах, с которыми поэты были знакомы. Вступая в интертекстуальный диалог, первоисточник вносит, а брюсовский текст развивает мотивы скорби, страданья по поводу потери возлюбленных. И Пушкин, и Брюсов используют прием анафоры, который усиливает эмоциональное напряжение и накал чувств, тем самым, заостряя состояние внутреннего дискомфорта лирического героя.

В поэзии Брюсова встречается много совпадений с фрагментами пушкинских текстов, которые не привносят в новый контекст семантики текста-источника, а иногда и лишены точности воспроизведения цитируемых слов. Поэтому в подобных случаях мы имеем дело не с цитатой, не с реминисценцией и не со случайным совпадением, а с «повтором» образа или мотива.

В III разделе рассматривается поэма Брюсова «Египетские ночи» в контексте пушкинской традиции. Поэт предпринял попытку завершить пушкинскую поэму «Египетские ночи», которой предшествовали два его стихотворения о Клеопатре, а также статья с одноименным названием. В продолжении поэмы Брюсов стремится «не выходить за пределы пушкинского словаря, его ритмики, его рифмы»: он сохраняет размер (четырехстопный ямб), ритмический рисунок, использует характерные для претекста образы греческой мифологии, архаизмы и экзотическую лексику. Однако в доработке пушкинского текста Брюсов проявляет собственную художественную манеру, свой стиль, заимствуя у поэта-классика лишь материал, который использует по-своему. Если пушкинский стиль отличается краткостью и лаконичностью, точностью в определениях, то для стиля Брюсова характерны развернутые описания. Брюсов включает в новый контекст стихотворный отрывок о Клеопатре, отбрасывая прозаический текст пушкинской поэмы. Поэтому произведение Брюсова трудно назвать продолжением «Египетских ночей» Пушкина. Поэма Брюсова представляет собой образец творческой переработки предшествующего текста.

IV раздел «Поэзия Брюсова и "Медный Всадник" Пушкина» посвящен исследованию влияния идей и образов пушкинской поэмы на творчество Брюсова. Символисты (Мережковский, Блок, Брюсов, Белый, Вяч. Иванов) воспринимали «Медный Всадник» как наиболее значимое и актуальное для современности произведение, которое заключало в себе

философскую установку на разгадку важных вопросов русской истории и культуры. Именно поэтому поэма Пушкина оказалась в центре внимания символистов и нашла отклик в их художественном творчестве и критических статьях. Брюсов сознательно ориентировался на пушкинское произведение в поэме «Агасфер в 1905 году» (которая осталась неоконченной), создав своеобразную парафразу «Медного Всадника» Пушкина. «Московская повесть» Брюсова по внешним признакам повторяет «петербургскую повесть» (аллюзия на пушкинское название, стилизация посвящения, почти одинаковое количество стихов), совпадает и тема обоих произведений (трагедия личности, погибающей под колесами истории). Брюсов стремится воспроизвести пушкинский язык и ритм (употребление старославянизмов, просторечной лексики, обилие цезур). Образ Медного Всадника, ассоциирующийся с Петром I, возникает в стихотворениях «Петербург», «Три кумира», «К Медному Всаднику», «Петроград во дни войны». К этому образу и к «петербургской повести» в целом Брюсов обращается в «Вариациях на тему Медного Всадника» (1923), однако здесь образ получает иное толкование, а пушкинский сюжет трансформируется посредством введения нового мотива, что связано с революционными событиями в России. «Вариации» Брюсова представляют собой своеобразный образец синтеза в пределах одного произведения отражения реальных исторических событий, восприятия предшествующего произведения и собственной интерпретации проблемы. Брюсов соединяет исторический план с сюжетной канвой поэмы, реальных лиц (Мицкевич, Пушкин) с литературными образами (Медный всадник, Евгений). Такой синтез позволил Брюсову решить проблему в новом современном ключе.

V раздел «Реминисценции из пушкинских стихотворений о поэте и поэзии у Брюсова» посвящен исследованию темы поэта и его назначения в творчестве двух поэтов. Пушкина и Брюсова сближают взгляды на поэта как особенного человека, связанного с божественными силами («пророк», «жрец Аполлона», «божественный избранник»), а также мотив отождествления поэта с Христом. Ориентация Брюсова на пушкинскую традицию очевидна, с одной стороны, в противопоставлении поэта толпе, с другой стороны, в сопоставлении поэта с эхом. Аллюзия на пушкинское утверждение «И голос неподсудный мой был эхо русского народа» содержится в строках: «Так кто же голос? Мы поэты - / Народа вольные уста!».

Брюсов явился продолжателем темы «Памятника», создав два стихотворения с одноименным названием. Ориентируясь на Пушкина, Брюсов предлагает собственную интерпретацию этой темы. Различие поэтов в отношении к теме «Памятника» заключается в неодинаковом подходе к проблеме будущей славы и бессмертия: «Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен». Если Пушкин основанием для славы и залогом своего бессмертия как поэта считает само творчество и его нравственное воздействие (только его «душа в заветной лире» и «чувства

добрые» останутся после него на земле), то внимание Брюсова обращено не на власть поэта над душами, а лишь на литературные заслуги. Свое бессмертие он видит в прочности сложенных слов: «распад певучих слов в грядущем невозможен».

Обращение к Пушкину было необходимо Брюсову для осознания собственных позиций. Пушкин воспринимался им в качестве некоего эстетического образца, символа. Критические статьи, теоретические работы Брюсова о Пушкине, попытки «дописать» пушкинские тексты представляют собой эксперимент по созданию автором образа «своего» Пушкина, преломленного через призму собственного авторского сознания.

В III главе «Интермедиальные связи поэзии Брюсова» исследуется взаимодействие поэтических произведений Брюсова с невербальными видами искусства (музыкой, живописью, скульптурой), а также научно-философскими теориями и концепциями.

Для искусства начала XX века характерно стремление к взаимопроникновению разнообразных явлений русской культуры. В это время в художественном сознании была широко распространена идея синтеза искусств, направленная на поиск новых форм художественной деятельности представителями разных искусств (музыкальные поэмы и цветомузыка Скрябина, музыкальные драмы Вагнера, кинематическая скульптура, литературные симфонии А. Белого). В начале XX века синтез мыслился как первоочередная задача эпохи, как один из важных способов постижения и разрешения вселенских, мистических и эсхатологических вопросов.

I раздел рассматривает интермедиальные связи поэзии Брюсова с визуальными видами искусства. Для художественного метода поэта характерна живописность. Брюсову присуще особое цветовое восприятие мира. К закономерностям живописи поэт обращается в стихотворных сборниках («Семь цветов радуги»), циклах («На Сайме»), стихотворениях («Вешние воды», «Вечер над морем», «Охотник», «Ранняя весна», «Вечерние пеоны» и др.). Поэтическая живописность у Брюсова обычно усиливает смысловую насыщенность художественного образа. В этом отношении показательно его раннее стихотворение «Творчество» (1895), в котором с помощью живописных приемов автор стремится передать собственное мироощущение и восприятие поэтического творчества.

Поэт часто прибегает к приему цветовой синтезии, иногда несовместимой: «тот ал, тот синь, тот бледно-бел», «зеленый, алый, странно-синий», «молочно-голубой».

В поэзии и живописи Серебряного века широко отображались темы смерти и самоубийства, часто изображались трупы. Брюсов также не обошел эти темы в своем творчестве: «Холодная ночь над угрюмою Сеной, / Да месяц блестящий в раздробленной влаге, / Да труп позабытый, обрызганный пеной».

Некоторые поэтические тексты Брюсова вызваны экфрастическим импульсом, и поэт стремится «перевести» на язык поэзии выразительные возможности языка живописи. Так, в стихотворении «Раньше утра» художественный синкретизм представлен в описании ночного города: «Недвижные дома - как тысячи могил... / Там люди трупы спят, вдвоем и одиноко. / То навзничь, рот открыв, то ниц - на животе...».

О связях Брюсова и Врубеля можно говорить на интермедиальном уровне. Их объединяет близость в цветовом восприятии, сходство мироощущения. В стихотворении «М. А. Врубелю» присутствуют образы картин художника. Поэт не вводит в структуру текста заглавия его картин, он строит свое произведение по принципу монтажных комбинаций фрагментов, деталей, образов его картин, создавая пастиш. Здесь содержится аллюзия на картину «Демон поверженный»: «...дух величий и проклятий / Упал в провалы с высоты».

Интерес к проблеме демонизма нашел отражение в поэзии Брюсова. Образ Демона, олицетворяющего вечную борьбу мятущегося человеческого духа, представлен у поэта в разных ипостасях («Наш демон», «Демоны пыли», «Демон самоубийства», «Демон сумрачной болезни»).

Образ всадника на белом коне, несущего разрушение и смерть («Конь блед», «Всадник в городе») ассоциируется со «Скачущим всадником» Врубеля. Поэт заимствует у художника и живописные принципы. Сочетание реалистического начала с фантастическим характерно для обоих авторов. Так, в стихотворении «Закат» образное восприятие картины заходящего солнца, соединяющее в себе элементы реализма и фантастики, напоминает полотна Врубеля: «Видел я, над морем серым / Змей-Горыныч пролетал. / Море в отблесках горело, / Отсвет был багрово-ал».

Вероятно, обращение Брюсова к Врубелю явилось попыткой выявить идейные и эстетические основы своего творчества сквозь призму чужого. Язык живописи выступает в данном случае в функции интерсемиотического «перевода» на поэтический язык.

Изображение в стихотворениях поэта архитектурных и скульптурных памятников отсылает к другим медиальным носителям. Медиальный носитель, используемый как претскст, определяет специфику построения брюсовского текста, наполняет его новым смыслом. У Брюсова неоднократно встречается скульптурный образ Медного всадника («К Медному всаднику», «Три кумира», «Вариации на тему "Медного всадника"»). В поэзии Брюсова тема статуи тесно связана с образом Петербурга и пушкинской символикой. Скульптурный мотив реализуется у Брюсова, как и у Пушкина, в беге коня, и неподвижная статуя понимается поэтом как движущееся существо: «Все тот же медный великан, / Топча змею, скакал над бездной».

Временность, смертность живых существ поэт противопоставляет долговечности статуи, благодаря чему брюсовский текст приобретает

дополнительный мотив, а скульптурный образ высвечивается новыми гранями: «Мы, люди, проходим, как тени во сне. / Лишь ты сквозь века, неизменный, венчанный, / С рукою простертой летишь на коне».

В создании скульптурного образа Брюсов использует экфрастический прием, с помощью которого описание реально существующего произведения искусства соединяется с субъективным восприятием автора. Ситуация экфрасиса в стихотворении «К Медному всаднику» задана заглавием произведения, поэтому текст воспринимается как своеобразная реализация этой «заданности»: развернутое описание представленного в названии «свернутого» символа и раскрытие символики статуи Медного всадника. К технике экфрасиса поэт прибегает в других «архитектурных» стихотворениях («Лев святого Марка», «Карл XII», «К собору Кемпэра», «Три кумира», «Александрийский столп»). Экфрасис способствует (посредством вербальных средств) воссозданию поэтического образа не самого памятника архитектуры, а его видения и постижения автором. Привлечение материала изобразительных искусств позволило поэту выразить собственную реакцию на историю и культуру.

Во II разделе «Музыкально-поэтические открытия Брюсоеа» исследуются произведения, представляющие собой образцы музыкально-поэтического синтеза в творчестве Брюсова. Поэзия Брюсова является интересным вариантом репрезентации музыкально-литературной интермедиальности в творческом процессе. Главная формула эстетики русского символизма «Музыка прежде всего», выдвинутая в стихотворении Верлена «Искусство поэзии», отразилась и в поэзии Брюсова. Иногда своим поэтическим произведениям Брюсов давал «музыкальные» заглавия: симфония, соната, песня, дифирамб, гимн, романс. Музыкальные сигналы содержатся и в названиях стихотворных сборников («Вес напены») и циклов («Вечеровые песни»). Уже в ранних музыкально-поэтических произведениях Брюсов предпринимает попытки с помощью вербальных приемов, графических средств воспроизвести мелодию («По твоей улыбке сонной...», «Владыка слов небесных...», «Крысолов»). В некоторых из них поэт использует полифонический прием имитации: повторы в виде эхо-фраз, с одной стороны варьируясь, вступают в диалог; с другой стороны, голос, вступивший раньше, продолжает отдаленно звучать, создавая имитацию совместного звучания («Ожидание», «Возвращение», «Я люблю другого»):

«Она: Я не смею, не должна... / Здесь сияла нам весна!.. // Он: Нет, ты смеешь! Ты должна! / Ты - мой май и та весна».

Первой конструктивной попыткой творческого обращения к музыке следует считать две сонаты в стихах — «Обряд ночи» и «Возвращение» (1905-1908). Позднее (1915-1916) в симфониях «Воспоминание» и «Мы -дети Севера» (незакончена) Брюсов сознательно применил музыкально-драматический принцип сонатности, заключенный в столкновении противоположных начал. Поэтические симфонии выдержаны в форме классической четырехчастной композиции, включая основные разделы:

экспозиция, разработка, реприза, кода. Каждая из частей симфоний обладает определенной образно-тематической самостоятельностью и законченностью и органически входит в единый замысел. Реприза объединяет образно-тематический материал предыдущих разделов симфонии, варьируя ранее звучавшие фразы, трансформируя известные образы. Так, образ Прометея совмещается то с образом Наполеона, то с образом Бетховена: «Святой Елены новый Прометей» или «Творец симфоний, новый Прометей. Поэт использует одно из важных средств вагнеровской драматургии — лсйтмотивную систему построения: главные и второстепенные темы скрепляются лейтмотивами, в которых присутствуют черты общности, образуя в совокупности отдельные тематические комплексы. Например, в первой симфонии сквозной мотив одиночества сочетается с ведущим лейтмотивом воспоминание, который в заключительной части получает философское звучание, соединяясь с идеей возвращения и кругового времени. Музыкальная стихия ощущается и в ритмической организации произведений: изменение метрического рисунка (музыкальной тональности) происходит наряду с переходом к новой теме. С целью воссоздания музыкальной стихии Брюсов прибегает к звуковым образам и аллитерациям. С помощью акустических образов организуется главная тема второй поэтической симфонии - тема зимы: «колдуя, бормочешь», «заводишь ты песни гудящей метели», «горестно стонешь в домовой трубе», «и долго ты плачешь, и долго ты воешь», « дико ревешь, подымая буран».

О музыкальном начале свидетельствуют повторяющиеся фразы-рефрены, организующие разрозненные эпизоды в единое симфоническое целое. Музыкальный фон присутствует и в недосказанностях, особых синтаксических конструкциях, цель которых - создание ореола туманности. В поэтическом тексте это выражается в многоточиях, указывающих на словесную невыразимость.

В основе построения фраз также лежит музыкальный принцип: инверсионные перестановки, минимальное употребление глаголов снижают смысловую значимость слов, что подчинено музыкальным законам: «Различай в озареньи искусственном, / В шуме глухом, в суете неестественной, / В ропоте, в говоре чувственном - / Города голос божественный!».

«Симфонии» Брюсова явились экспериментом построения поэтического текста в соответствии со структурными канонами музыкального произведения. Имея в основе своей словесный текст и присутствие музыкального начала как эмоционального фона и общего структурообразующего принципа, они стали своеобразным опытом синтетического жанра, соединяющего в себе различные виды искусства — поэзию и музыку.

Соединение поэзии с музыкой, проникновение музыкальных форм и жанров в литературу Брюсов считал важным поэтическим средством. Он включал музыку в свое творчество в качестве конструктивной основы,

используя характерные ей формы, принципы, приемы построения произведения. Поэт обращался к музыке не с целью создания нового художественного жанра, а с целью выявления иного способа самовыражения.

III раздел «Диалог философии и поэзии в творчестве Брюсова» посвящен рассмотрению связей поэзии Брюсова с философскими концепциями. На разных этапах творческого пути поэт испытывал влияние идей космизма, интерес к оккультным наукам и эсхатологическим проблемам, увлекался философией Лейбница, Шопенгауэра, Спинозы, теорией относительности Эйнштейна, «философией жизни» Ницше, идеей «воскрешения мертвых» Федорова.

Характерной чертой русской культуры конца XIX - начала XX вв. является развитие идей космизма, основы которого нашли выражение в философии В. Соловьева, П. Флоренского, В. Розанова, в научных трудах К. Циолковского, В. Вернадского. Космическая направленность положена в основу поисков новых форм и жанров русской поэзии (В. Брюсов, А. Белый, А. Блок), новых направлений русской живописи (М. Врубель), музыки (А. Скрябин).

Брюсов не сразу подошел к идеям космизма. Если в его ранних стихотворениях природа выступает зримой, осязаемой, замкнутой и ограниченной каким-либо пространством, то в поздних произведениях природа начинает ассоциироваться со вселенной, космосом («Царю северного полюса»). Иногда космическую направленность приобретает и любовная лирика поэта. Прием метафоризации любовной страсти приводит к тому, что понятие страсти становится не только наглядным представлением, но и наполняется космическим смыслом: «Сладко скользить по окраинам бездны, / Сладко скользить нам вдвоем».

Центральная проблема русского космизма — проблема всеединства, направленная на решение вопроса научным путем бороться со смертью, составляла основу философии Н. Федорова. Федоровская вера в безграничные возможности человеческого разума и абсолютную бессмертную ценность каждой личности нашла отражение в поэтических произведениях Брюсова («Гимн Человеку»). Идеи Федорова повлияли на создание Брюсовым «научной поэзии», в первую очередь, большого стихотворного цикла «Сын Земли». Поэта волновала и проблема преодоления смерти и воскрешения человека («Как листья в осень», «Искушение»).

Брюсов сознательно ориентировался на «философию жизни» Ницше. Ницшеанские мотивы жизнеутверждения, идеи гармонии бытия отчетливо зазвучали в сборниках «Зеркало теней» и «Семь цветов радуги»: «Сверкает жизнь везде, грохочет жизнь повсюду!», «Сладостна жизнь от конца до конца». Брюсова интересовала тема «стихийного гения», близкого по духу ницшеанскому «сверхчеловеку». В отличие от В. Соловьева, который интерпретировал сверхчеловека как прообраз Антихриста, Брюсов воспринимал концепцию Зараструты, прежде всего, как

концепцию свободной личности, не связывая ее с религиозным контекстом. Философия Ницше стала для поэта средством к проявлению собственной индивидуальности, помогла ему познать самого себя. Интерес Брюсова к учению Ницше о «сверхчеловеке» и «воле к могуществу» особенно отразился в его ранней поэзии, доминантными мотивами и принципами которой стали индивидуализм, жажда личной свободы («Атавизм», «Братьям соблазненным» и др.): «О, сердце! В этих тенях века, / Где истин нет, иному верь! / В себе люби сверхчеловека. I Явись, наш бог и полузверь».

Связь поэзии Брюсова с философскими концепциями обусловила появление образов круга, вращения, что восходит к идее «вечного возвращения» Ницше. У Брюсова эта идея связана с циклическим пониманием мира («Ожерелье», «Который раз», «Одиночество»): «Опять весна. Знакомый круг / Замкнут - который раз!». Иногда символ круга используется в качестве ритуального образа в контексте охранительной функции («Последние думы», «Обряд ночи»): «Меня охраняет магический круг», «Нас от духов спасет зачарованный круг».

Мотив движения, который неразрывно связан с устойчивыми образами дороги и путника, поэта-странника, является постоянным в брюсовской поэзии («Невозвратность», «Фонарики», «Магистраль», венок сонетов «Светоч мысли»).

В поздней лирике Брюсова стали преобладать эсхатологические мотивы, идеи близости конца света («Последний день», «Замкнутые», «Конь Блед», «В дни запустений»): «А наши башни, города, твердыни / Постигнет голос Страшного суда...». Эти воззрения основаны на том, что прежняя культура исчерпала себя, но конец цикла мировой истории символизирует грядущее преображение мира, преддверие новой жизни в Вечности.

Подобные эсхатологические идеи и надежды на духовное возрождение человека восходят к философии и поэзии В. Соловьева. Однако, в отличие от Соловьева и его последователей символистов (Белого, Блока), которым было свойственно провозглашение идеи религиозного преображения мира и создания всечеловеческого братства, Брюсов был далек от религиозно-мистических пророчеств.

Отдавая предпочтение философии Лейбница, Брюсов интерпретировал лейбницовские монады как символы индивидуальности и уникальности человеческой души и личности. «Монадология» Лейбница явилась для Брюсова философским обоснованием собственных индивидуалистических устремлений. Брюсов вслед за Лейбницем начинает осознавать, что мир существует не сам по себе, а лишь в нашем представлении. В связи с этими убеждениями поэта доминантными в его поэзии становятся мотивы погружения в собственное «я», уход от реального мира в иллюзорное пространство: «Создал я в тайных мечтах / Мир идеальной природы...».

Плюралистические мотивы и утверждение множественности истин, характерные для поэзии Брюсова, связаны с идеей многомирия, с возможностью существования мира в разных ипостасях: «...в мире много истин есть, / Как много дум и слов». За мыслью об относительности любой истины скрывается и приверженность поэта к абсолютной духовной свободе. На формирование подобных взглядов повлияли не только увлечение философией познания Лейбница, но и изучение теории относительности Эйнштейна.

Включая в поэзию элементы философских теорий и данные точных наук, используя в стихотворениях музыкальные формы и принципы построения произведений, а также мотивы и образы живописи, Брюсов оставался верным собственному принципу: «Все в жизни лишь средство для ярко-певучих стихов». Поэт искал новые источники вдохновения, новые темы, новые приемы и формы.

В заключении представлены краткие итоги и основные выводы исследования. Сложная интерсемиотичная структура брюсовских произведений, многообразная система отсылок к художественным текстам и культурным явлениям - все это характеризует оригинальную поэтику интертекста Брюсова. В поисках оригинальности поэт прибегает к различным фольклорным формам и жанрам, заимствованиям из литературных претекстов (прежде всего пушкинских), к использованию невербальных кодов и знаков (музыкальных, живописных, скульптурных). Целостная картина восприятия поэзии Брюсова в ее взаимосвязи с предшествующей культурной традицией позволяет расширить представление о сложных взаимоотношениях фольклора, литературы, философии, искусства, их синтезе и функционировании в новой семиотической структуре.

Следование традиции нередко приобретает у Брюсова экспериментаторский характер. Поэтические «упражнения», «опыты» в области стихотворной техники, традиционных фольклорных, литературных, музыкальных жанров, свидетельствующие о подлинной виртуозности, изобретательности и мастерстве поэта, облекаются им в новые формы. Стремление к решительному обновлению поэзии, поиску новых форм и средств органично сочеталось у Брюсова с тяготением к традиции, особенно классической. Поэтому можно утверждать, что стремление к новаторству в сочетании с верностью традиции были характерным внутренним свойством поэтической личности Брюсова, которое определило эволюцию его творчества.

Содержание диссертации отражено в следующих работах:

1.В. Брюсов и пушкинская традиция // Итоговая научная конференция АГПУ (27 апреля 2001 года): Тезисы докладов. Литература. -Астрахань: Изд-во Астраханского гос. пед. ун-та, 2001. С. 44. (0,01 п. л.).

2.Традиционное и новаторское в песенном цикле книги В. Брюсова «Граду и Миру» // Итоговая научная конференция АГПУ (26 апреля 2002 года): Тезисы докладов. Русский язык. Литература. Иностранные языки. -Астрахань: Изд-во Астраханского гос. пед. ун-та, 2002. С. 84. (0,01 п. л.).

3.Пушкинские реминисценции в творчестве В. Брюсова // Гуманитарные исследования. — Астрахань: Изд-во Астраханского гос. пед. ун-та, 2002, № 4. С. 75-82. (0,5 п. л.).

4.Тредиаковский и Брюсов: к проблеме литературной традиции // В. К. Тредиаковский и русская литература XVIII - XX вв.: Материалы Международной научной конференции 5-6 марта 200З г. / Под ред. Г. Г. Исаева. - Астрахань: Изд-во Астраханского гос. ун-та, 200З. С. 1ЗЗ-136. (0,4 п. л.).

5.Фольклорные мотивы в поэзии Валерия Брюсова // Гуманитарные исследования. - Астрахань: Изд-во Астраханского гос. ун-та, 2003, № 6. С. 71-80. (0,6 п. л.).

6.Рецепция поэтического наследия М. Ю. Лермонтова в творчестве В. Брюсова // Итоговая научная конференция АГУ (29 апреля 2003 года): Тезисы докладов. Литература. Русский язык. Иностранные языки. -Астрахань: Изд-во Астраханского гос. ун-та, 2003. С. 15. (0,01 п. л.).

7.0браз города в поэзии В. Брюсова и В. Хлебникова // Творчество Велимира Хлебникова в контексте мировой культуры XX века: VIII Международные Хлебниковские чтения. 18-20 сент. 2003 г.: Научные доклады и сообщения / Сост. Н. В. Максимова. - Астрахань: Изд-во Астраханского гос. ун-та, 2003. Часть I. С. 217-221. (0,5 п. л.).

8. Синтез поэзии и музыки в творчестве В. Брюсова (К вопросу интермедиальности поэтического текста) // Гуманитарные исследования. -Астрахань: Изд-во Астраханского гос. ун-та, 2004. № 9. С. 53-59. (0,5 п. л.).

Научное издание

Сатретдинова Альфия Хамитовна

Интертекстуальность поэзии Валерия Брюсова

Автореферат

Подписано к печати 13.04.2004 Уч.-изд.л.1,8. Тираж 100 экз. Заказ №'525

Издательский дом «Астраханский университет» 414056, г. Астрахань, ул. Татищева, 20а.

»-7996

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Сатретдинова, Альфия Хамитовна

Введение.

Глава I. Фольклорные традиции в поэзии В. Брюсова

1.1. Мотивы и образы русского фольклора в творчестве Брюсова.

1.2. Традиционное и новаторское в песенном цикле книги Брюсова «Граду и Миру».

1.3. Имитации русского народного стиха в поэзии Брюсова.

Глава II. Пушкинские реминисценции в творчестве В. Брюсова

2.1.Рецепция наследия А. С. Пушкина в историко-литературном творчестве Брюсова.

2.2.Пушкинские мотивы и образы в поэзии Брюсова.

2.3.Поэма Брюсова «Египетские ночи» в контексте пушкинской традиции.

2.4.Поэзия Брюсова и «Медный всадник» Пушкина.

2.5.Ремиписценции из пушкинских стихотворений о поэте и поэзии у Брюсова.

Глава III. Интермедиальность поэзии В. Брюсова

3.1.Интермедиальные связи поэзии Брюсова с визуальными видами искусства.

3.2.Музыкально-поэтические открытия Брюсова.

3.3.Диалог философии и поэзии в творчестве Брюсова.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Сатретдинова, Альфия Хамитовна

В последнее десятилетие возрос интерес читателей и литературоведов к поэзии «серебряного века», особенно к таким выдающимся ее представителям, как А. Блок, Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам, М. Цветаева, Б. Пастернак. Но гораздо реже сегодня вспоминается имя Валерия Брюсова, хотя он являлся одной из центральных фигур литературной жизни тех лет. К нему тянулись многие молодые поэты и литераторы, считавшие его своим наставником, учителем, мэтром.

Сегодняшнее равнодушие к Брюсову можно объяснить меньшей, чем у названных выше поэтов, эмоциональностью и лиричностью его творчества, чрезмерной, рассудочностью его поэзии. Д. Максимов очень точно заметил, что «непосредственное отношение читателя к его творчеству сложно и разнородно. Образ его поэзии не вполне сложился в нашем сознании, мерцает и колеблется. Вокруг его имени еще продолжается борьба разноречивых и часто основательных в своей противоположности мнений. Самый характер личности Брюсова как поэта, страстной и вместе с тем рассудочной, устремленной к лирике и не всегда способной овладеть подлинным лиризмом, может служить препятствием к живому общению с его поэзией»1. Кроме того, в наше время переоценок исторических и культурных явлений прошлого симпатии и сочувственное отношение любители поэзии проявляют, главным образом, к поэтам с трагической судьбой, вступившим в конфликт с советской властью, гонимым ею, в результате чего оказавшимся в эмиграции. Брюсов к этой категории писателей не принадлежал.

Валерий Брюсов - одна из талантливых и незаурядных личностей начала XX века. Постигая сегодня Брюсова, открывая для себя новые грани его поэзии, мы можем не соглашаться с ним, осуждать внутреннюю противоречивость, свойственную поэту, не принимать его идейных позиций, но мы не можем не

1 Максимов Д. Поэзия и позиция. Л., 1969. С. 5. оценить его новаторских устремлений и не признать его вклада в русскую поэзию.

Особенностью поэтики В. Брюсова являются культурно-исторические параллели, ассоциативность образов, включение элементов «чужого слова» в структуру поэтического текста. Русская и мировая литературная традиция присутствовала в его поэзии на уровне сюжетно-композиционных сближений, явных или скрытых цитат, реминисценций, аллюзий, сознательных стилизаций и вариаций, ритмических перекличек и других форм интертекстуальности. Брюсов вступал в поэтический диалог с Пушкиным, Лермонтовым, Верхарном и другими авторами. На связь с некоторыми поэтами указывал сам Брюсов: «Влияние разных поэтов сменялось надо мной. Первым юношеским увлечением был Надсон. Я читал и Пушкина, но он был еще слишком велик для меня. Вторым моим кумиром суждено было сделаться Лермонтову» . А. Кушнер считает, что «чем оригинальней поэт, тем естественней для него перекличка с предшественниками. Это и понятно - для переклички нужно два голоса: те, у кого нет своего голоса, не могут позволить себе и перекличку, им нечем перекликаться»3.

На сегодняшний день в отечественном и зарубежном литературоведении отсутствует исследование, специально посвященное анализу интертекстуальных связей поэзии Брюсова. Проблема межтекстовых связей рассматривалась на уровне выявления фактологических аналогий, аллюзий, реминисценций или сознательных стилизаций в поэзии Брюсова. Многие исследователи отмечали в своих работах влияние на творчество Брюсова отдельных поэтов-предшественников, пытались обнаружить связи его поэзии с русской классической традицией (произведениями Жуковского, Пушкина, Тютчева, Лермонтова, Некрасова и др.), а также западной поэзией (стихотворениями Верлена, Бодлера, Верхарна, Рембо, Гейне и др.). Однако все эти фактологические обнаружения не находили дальнейшего изучения.

2 Брюсов В. Из моей жизни. Моя юность. М., 1927. С. 73-64.

3 Кушнер Л. Аполлон в снегу. Заметки на полях. Л., 1991. С. 81.

Термины «интертекстуалыюсть», «интермедиальные связи», «дискурс», «семиотика» появились в литературоведении в связи с новыми особенностями литературы XX, с иными подходами к интерпретации художественных произведений. Расширился поиск новых методов и приёмов интерпретации. Возродились и получили развитие историко-литературное, компаративистское направления, возникли новые методологические подходы: социологизм (Фриче, Переверзев, М. Лившиц), формализм (В. Шкловский, Ю. Тынянов), творческо-генетическая школа (Саккулин, Пиксанов), деконструктивизм (Ж. Деррида), обрели актуальность герменевтика и риторика. Появились новые методы анализа произведения: структурализм и семиотика (Р. Барт, Ю. Кристева, Ц. Тодоров, Ю. Лотман), функциональный анализ (М. Храпченко) и другие. Концепция интертекстуальности, оказавшая огромное влияние на современное искусство, связана со стремлением культуры XX века к духовной интеграции. В настоящее время проблема интертекстуальных связей художественного произведения вышла за рамки литературоведения и является объектом исследования культурологии, лингвистики, психологии, философии как один из факторов сознания человека, его социальной адаптации, когда собственный опыт позволяет индивиду рассматривать себя в исторической традиции.

Интертекстуальность» уходит своими корнями в глубь веков, к средневековым схоластам и филологам эпохи европейского романтизма. Содержание термина, установление границ и определение функций интертекстуальности зависит от определения основополагающего понятия «текст». Если называть текстом любое речевое высказывание, а не только письменно зафиксированное, то и «бродячие» сюжеты, и античную драму, сюжет которой основывался на прамифе, можно считать древнейшими проявлениями интертекстуальности. Она всегда осознавалась в рамках филологической герменевтики в качестве важной области понимания и интерпретации текста.

Проблема интертекстуальности в современной науке основывается на понимании процесса литературного развития как постоянного взаимодействия текстов, в результате которого каждое новое произведение определённым образом усваивает и перерабатывает предшествующий литературный и культурный материал в тех или иных формах, а задачей интертекстуального анализа является нахождение этих следов «чужого слова» в произведении и выявление их функционального значения.

В самом общем значении термин «интертекстуальность» подразумевает наличие межтекстовых связей, в состав которых входят не только бессознательная и автоматическая цитация, но и направленные, осмысленные отсылки к предшествующим текстам и литературным фактам.

И хотя термин «интертекстуальность» появился сравнительно недавно, проблема межтекстовых связей всегда волновала исследователей в области литературы и языка. Понятие межтекстовых связей («схождений») как явления многопланового наметил ещё в 1920-е годы Б. В. Томашевский. Влияние одних писателей на других, как считал исследователь, не должно сводиться лишь «к изысканию в текстах заимствований и реминисценций. Важной задачей литературоведения, по мнению Томашевского, является различение разных родов (типов) текстовых схождений. Без этого «параллели носят характер сырого материала., мало говорящего уму и сердцу», а «выискивание этих параллелей» вне уяснения их характера, сути, функции «напоминает некий род литературного коллекционерства».4

Приблизительно в то же время появляются работы исследователей (М. О. Гершензон, В. Ф. Ходасевич), придерживающихся биографического подхода к проблеме межтекстовых связей. Согласно их концепции, художественное творчество находится в такой тесной связи с личностью писателя, что по текстам можно восстановить и события духовной жизни автора, и события его реальной жизни. Исследователи выявляли, как предшествующий текст влияет на личность автора, что психологически он меняет в авторе (Гершензон «Плагиаты Пушкина», Ходасевич «Державин»).

4 Томашевский Б. В. Пушкии - читатель французских поэтов // Пушкинский сборник памяти С. Л. Венгерова. М.,Пг., 1923. С. 210-213.

Во второй половине XIX века в литературоведении сформировался сравнительно-исторический метод (в Германии - Т. Бенфей, в России -Л. Н. Веселовский, отчасти Ф. И. Буслаев). Областью сравнительного литературоведения являлись литературная и фольклорная традиции, различные влияния и заимствования, изучение «бродячих» сюжетов, странствующих из одних стран в другие. Л. Н. Веселовский в своей «Исторической поэтике» утверждал: «Всякий поэт, Шекспир или кто другой, вступает в область готового поэтического слова, он связан интересом к известным сюжетам, он входит в колею поэтической моды.».5

Классическая компаративистика (В. М. Жирмунский, Д. Дюришин, Н. И. Конрад), выдвинувшаяся из сравнительно-исторического метода, занималась преимущественно поисками аргументов, подтверждающих наличие связей между сопоставляемыми произведениями, ограничиваясь тем самым лишь генетическим способом концептуализации изучаемого материала. Термин «интертекстуальность» компаративисты заменяли понятиями «рецепция», «влияние», «воздействие».

Теория «интертекстуальности» получила широкое распространение в современном литературоведении, преимущественно западном. И хотя термин иптертекст появился впервые во французском постструктурализме, в статье Ю. Кристевой «Бахтин, слово, диалог и роман» (1967), он генетически связан с традицией русского литературоведения. Показательно то, что Кристева сформулировала свою концепцию на основе переосмысления работы М. Бахтина «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (1924), где автор, описывая диалектику существования литературы, отметил, что помимо данной художнику действительности он имеет дело также с предшествующей и современной ему литературой, с которой он вступает в диалог, точнее глобальный полилог культуры. Поэтому принято считать, что в основе теории интертекстульности лежит концепция диалогизма М. М. Бахтина, из которой следует, что «всякое

5 Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989. С. 17. понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами и переосмысление в новом контексте».6

Сходная мысль была позднее высказана Ю. М. Лотманом: «.текст вообще не существует сам по себе, он неизбежно включается в какой-либо (исторически реальный или условный) контекст» . Лотман не пользуется терминами интертекст и интертекстуалыюсть, но легко заметить, что понятия семиосферы, семиотического пространства, культурной памяти прямо связаны с проблематикой интертекстуальности.

Б. М. Гаспаров выстраивает свою теорию интертекстуальности как лингвистическую теорию деятельности. Он высказывает мысль о том, что «наша языковая деятельность осуществляется как непрерывный поток о цитации», черпаемой из конгломерата нашей языковой памяти» . Эта мысль близка к высказываниям постструктуралистов о тексте как цитатной мозаике.

Каноническую формулировку понятия «интертекстуальность», по мнению большинства западных теоретиков, предложил Р. Барт. Исследователь считает, что любой текст — мультипротяженное пространство, в котором разнообразие произведений, но ни одно из них не является оригинальным: «Каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат»9. Бартовское определение относится преимущественно к бессознательной интертекстуалыюсти, не учитывающей сознательные отсылки автора к предшествующим текстам. Однако предложенная Бартом формулировка раскрыла всеобщность и придала масштабность понятию интертекстуальности, хотя и не выявила все ее важнейшие аспекты.

М. Пэрри, Р. А. Брауэр,10 а позднее и М. Риффатер11 связывали интертекстуальность с мотивами памяти, культуры, сохранности слова, трансформации традиции. А. К. Жолковский, опираясь на работы западных

6 Бахтин М. М. К методологии литературоведения. Литературно-критические исследования. М., 1975. С. 207.

7 Лотман Ю. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. СПб, 2000. С. 92.

8 Гаспаров Б.М. Язык. Память. Образ. М., 1996. С. 53.

9 Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 388.

10 Parry М. The making of Homeric Verse. Oxford, 1971; R. A. Grower Alexander pope: The poetry of allusion. Oxford, 1959. С. VIII. 1. P. 191-192. Riffaterre M. Le poeme come representation // Poetique, 4, 1970. P. 401-418. литературоведов и развивая их учение, обнаруживает «новый круг интересных возможностей»12, заключённых в интертекстуальности, связанных с изучением материала, используемого новым художником слова. Это, прежде всего, «сопоставление типологически сходных явлений (произведений, жанров, направлений) как вариаций на сходные темы и структуры, выявление глубинной (мифологической, психологической, социально-прагматической) подоплёки анализируемых текстов», «ценности той литературной традиции, из которой они возникают и которую имеют целью обновить», «описание творческой эволюции автора как его диалога с самим собой и культурным контекстом»13. Жолковский рассматривает проблему интертектуальности более широко, не сводя её лишь к поискам непосредственных заимствований и аллюзий.

Интересными являются концепции западных постструктуралистов М. Пфистера, М. Фуко, JI. Перрои-Муазес. Рассматривая интертекст с точки зрения субъективности человека, они воспринимают автора любого текста «пустым пространством проекции интертекстуальной игры»14, подчеркивая при этом незначительность его художественной роли. Поэтому концепцию интертекстуальности они связывают с проблемой теоретической «смерти субъекта»15, переосмысленной Бартом как «смерть автора», так как «рождение читателя должно совершиться ценой «смерти автора»16. Провозгласив «смерть автора», они предоставили читателю право по-своему интерпретировать смысл текста. В 1980-90-е годы идея «смерти автора», мечта об активном читателе воплотились в электронных библиотеках, глобальных, информационных сетях, «сетелитературе» (гипертекстуальной литературе). С. Корнев отмечает, что гипертекст делает интертекстуальность зримой и общедоступной, позволяя связывать текст с широким культурным контекстом, с другими текстами17.

12 Жолковский Л. К. Чужое как свое // Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. Р. 8.

13 Там же. С. 49.

14 Pfister М. Intertextualitat. Former», Funktionen, Studien zur Anglistik.

15 Фуко M. Слова и веши: Археология гуманитарных наук. СПб., 1994. С.53.

16БартР. Смерть автора // Барт Р. Избр. работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 384-391.

Корпев С. Сетевая литература и завершение постмодерна. Интернет как место обитания литературы // Новое литературное обозрение. 1998, №32. С. 29-47.

Ж. Деррида, расширив границы понятия текста, создает картину «универсума текстов», в котором отдельные безличные тексты до бесконечности ссылаются друг на друга и на все сразу, так как все вместе являются частью «всеобщего Текста» (Косиков 1989, Ильин 1989). Согласно Деррида, всё - история, общество, культура и сам человек - может быть понято и прочитано как Текст, который становится «потенциально бесконечной чередой цитат». Это «положение привело к восприятию человеческой культуры как единого интертекста, который в свою очередь служит как бы претекстом любого вновь появляющегося текста».18

Таким образом, в теории постструктурализма снимается проблема заимствований и влияний, первичности и вторичности текста: через призму интертекста мир предстаёт как огромный Текст (Ж. Деррида: «мир есть текст»), который превращается в «эхокамеру» (Р. Барт), «мозаику цитат» (Ю. Кристева), «палимпсест» (Ж. Женетт), где каждое новое высказывание пишется на основе предыдущих. Следовательно, все создаваемые тексты имеют, с одной стороны, единый претекст (литературная традиция, культурный контекст), а с другой стороны, сами являются интертекстами.

Подобные постструктуралистские подходы к тексту как к «новой ткани, сотканной из старых цитат» (Р. Барт), и к проблеме интертекстуальности вообще имеют немало спорных положений. Стирается само понятие текста как неординарной, индивидуально неповторимой структуры, утрачивается творческая активность субъекта (М. Фуко, Р. Барт). Все эти положения имеют право на существование лишь теоретически. В художественной практике интертекстуальность функционирует только благодаря автору, создателю текста. Структурно-семиотический подход внёс важные методологические установки в разработку проблемы интертекстуальности. Существенным является представление об искусстве как семиотической системе, о знаково-коммуникативной природе текста.

18 Илыш И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996. С. 384-391.

Однако не все современные литературоведы признают расширенное понимание и толкование понятия «интертекстуальность». Представители коммуникативно-дискурсивного анализа, нарратологии JI. Дэлленбах и П. Ван ден Хевель считают, что буквальное следование принципу интертекстуальности делает бессмысленной всякую коммуникацию. Они понимают интертекстуальность более конкретно, как взаимодействие различных видов дискурсов, существующих внутри текстов. Их интересует проблема взаимодействия «своего» и «чужого» слова, которая волновала и Бахтина.

Встречаются и другие теории, основанные на чрезмерности интертекстуального давления на творческую личность писателя. Например, X. Блум даёт своей работе название «Страх перед влиянием»19, в которой описывает подсознательный бунт оригинального таланта или «страх влияния» традиции, проявляющейся в форме непреднамеренного искажения наследия классиков.

Особый интерес представляют современные классификации форм и приёмов интертекстуальности, принадлежащие западным исследователям, -J1. Женни, П. X. Торопа, Ж. Женнет, У. Бройха. Их интересуют конкретные формы интертексуалыюсти (заимствование, реминисценция, переработка тем и сюжетов, парафраза, аллюзия, пародия, подражание, цитация и т. д.), а также проблема функционального значения интертекстуальности.

Жерар Женнет разработал практическую модель исследования межтекстовых отношений20, уделяя основное внимание не частным текстуальным связям, а произведению как целостной структуре. Он предложил собственную классификацию разных типов взаимодействия текстов.

В последнее время появились интересные отечественные исследования, представляющие новые способы классификации и виды интертекстуальных

19 Bloom Н. The anxiety of Influence: Л theory of poetry. N. Y., Oxford, 1973.

20 Женнет Ж. Палимпсесты: Литература второго уровня, М., 1982. контактов. Среди них можно выделить работы И. П. Смирнова (1995), Н. А. Фатеевой (1995, 1997, 2000), О. А. Проскурина (1999).

Фатеева предлагает классификацию, в основе которой лежат основные классы интертекстуальных связей, предложенные Женнетом, а принципы, разработанные Торопом, «становятся точкой отсчёта для таких категорий, как атрибутивность - неатрибутивность заимствованного текста или его части, явный или скрытый характер атрибуции, способ и объём представления исходного текста в тексте-реципиенте»21. Кроме типов интертекстуальности Женнета Фатеева выделяет новые модели: интертекст как троп или стилистическая фигура, интермедиальные тропы, заимствование приёма, а также поэтическую парадигму. В основе понятия «поэтическая парадигма», разработанного Н. В. Павлович, лежит идея, что «каждый поэтический образ существует не сам по себе, а в ряду других, сходных с ним образов. он не случаен, не обусловлен только данным контекстом, а реализует общую идею, модель, образец, или парадигму»22.

Многие исследователи, говоря об интертекстуальности, различают и читательскую (исследовательскую), и авторскую стороны. По мнению М. Риффатерра, читатель выявляет интертекстуальность, как только он сталкивается с поиском смысла текста. Фатеева также исследует проблему межтекстовых взаимодействий с двух сторон - читательской и авторской. Существование интертекстуальности невозможно без ее признания читателем, т. е. интерпретатором. Ведь возможность установления интертекстуальных контактов зависит от объёма культурной памяти автора и читателя. Для автора интертекстуальность - это способ обогащения собственного текста, утверждения творческой индивидуальности. Для читателя интертекстуальность определяется как способ более основательного и глубокого понимания текста за счёт выявления связей с другими текстами. В этом случае интертекстуальность является «механизмом метаязыковой рефлексии»,

21 Фатеева Н. Л. Типология интертекстуальных элементов и связей в художественной речи // Известия ЛН. Серия литературы и языка. 1998. T.57. №5. С. 26.

22 Павлович Н. В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М., 1995. С. 73. позволяющим автору определить способ генезиса собственного текста, а читателю - углубить понимание23.

И. П. Смирнов предпринял попытку выдвинуть правила иптертекстуального взаимодействия, выявить все возможные типы отношений между произведениями - создать своеобразную «интертекстуальную логику». Книга Смирнова «Порождение интертекста» долгое время оставалась единственным исследованием на русском языке, посвященном проблеме интертекста. И хотя автор не даёт конкретного определения этого термина, по некоторым фразам можно предположить, что интертекст включает в себя два и более художественных произведения, объединённых признаками интертекстуальной связи. По мнению исследователя, одно произведение может «порождать» несколько интертекстов, точнее, парадигмы интертекстов. Интертекстуальность он трактует как свойство художественного произведения формировать собственный смысл с помощью ссылок на другие тексты24.

Своеобразный подход к проблеме интертекстуальности с применением теоретических обоснований на поэтической практике был предложен в одной из последних работ - исследовании О. А. Проскурина «Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест». Отрицая постструктуралистское понимание интертекстуалыюсти, связанное с концепцией «смерти автора», не придерживаясь различных классификаций и строгой системности, которые, по мнению исследователя, иногда не пригодны для изучения реальных литературных явлений и текстов, Проскурин стремится понять действие механизмов интертекстуальности в исторической динамике на примере поэтического наследия Пушкина.

В контексте всего постмодернистского мировоззрения интертекстуальность воспринимается как единый механизм порождения текстов. Однако интертекстуальность нельзя сводить лишь к проблеме источников и влияний и рассматривать как чисто механическое включение

23 Фатеева Н. Л. Иитертекстуалыюсть и се функции в художественном дискурсе // Известия РАИ. Сер. литературы и языка. 1997. Т. 56. №5. С. 19-20.

24 Смирнов И. П. Порождение интертекста. Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака. М., 1995. С. 34. ранее созданных элементов текста в последующие тексты. Такой взгляд на теорию интертекстуальности кажется нам весьма ограниченным. Ведь понятие интертекстуальности включает в себя не только присутствие в новом тексте заимствованных элементов предшествующих текстов, но и наличие единого текстового пространства, в котором создаётся возможность для текстов свободно проникать друг в друга. В этом случае имеют право на существование как сознательные отсылки к «чужому тексту», так и невольные заимствования.

В последнее десятилетие XX века в контексте проблемы интертекстуальности стало появляться понятие «интермедиальность», которое генетически восходит к понятию «взаимодействие искусств». Однако проблема взаимодействия искусств всегда интересовала исследователей и, начиная с XX века, получала различное толкование у разных теоретиков искусства.

Интермедиальность - это особый тип внутритекстовых взаимосвязей в художественном произведении, основанный на взаимодействии художественных знаков различных видов искусств. Само явление интертекстуальности заставило акцентировать внимание, прежде всего, на характере межтекстовых связей, что позволило выдвинуть гипотезу о «полиглотизме» (Лотман) любой культуры и наряду с этим о «полиглотизме» любого художественного произведения. Культура в принципе полиглотична, и тексты её всегда реализуются в пространстве как минимум двух семиотических систем. Слияние слова и музыки, слова и жеста в едином ритуальном тексте было отмечено академиком Веселовским как «первобытный синкретизм». Следовательно, явление полиглотизма, по Лотману, - это явление языкового «многоголосия» или «интерсемиотичности», так как в полихудожественном произведении взаимодействуют разные семиотические ряды. Произведение, прежде чем войти в «сознательную сферу» мышления и воплотиться в каком-либо дискурсе, первоначально пребывает, или рождается, в иной семиотической структуре.

В этом аспекте приобретает актуальность и становится функциональным понятие «медиа», которое используется для обозначения огромного информационного пространства, образуемого средствами массовой информации. Более широкое толкование понятия «медиа» предлагает И. П. Ильин. Он считает любую знаковую систему (художественную и нехудожественную), включенную в текст, источником информации и частью информационного пространства.

Интермедиальность принято рассматривать в контексте интертекстуальных связей. Согласно постструктуралистской концепции интертекстуальности (Деррида, Косиков, Ильин) любое художественное явление воспринимается как текст: картина, роман, симфония, скульптура получают свое текстуальное прочтение, вовлекаясь в единый безграничный текст, которым оказывается весь мир. Однако в системе интертекстуальных отношений связи рассматриваются внутри одного семиотического ряда, а интермедиальность предполагает организацию текста посредством взаимодействия различных видов искусств, поэтому в интермедиальном пространстве функционируют разные семиотические ряды.

Таким образом, под интермедиальной связью понимается связь поэтического или прозаического текста с произведениями смежного искусства. Н. В. Тишунина понятие интермедиальности определяет как «наличие в художественном произведении таких образных структур, которые заключают информацию о другом виде искусства»25. Словесная картина никогда не бывает тождественной картине живописной, более того, очень часто вербальные образы противоположны визуальным, так как статичность живописного полотна заменяется динамичностью сюжета и литературного образа. Автор считает, что в интермедиальности мы сталкиваемся не с цитацией, а с корреляцией текстов. Хотя многие исследователи при анализе художественного произведения пользуются понятием «интермедиальная цитация», подразумевая под этим цитирование в произведениях одного медиального ранга (например, музыки) образов произведений другого (например, литературы).

25Тишунина Н. В. Методология интермедиального анализа в свете междисциплинарных исследований // Методология гуманитарного знания в перспективе XXI века. Материалы международной научной конференции. С.-Г1., 2001. С. 48.

Объектом интермедиальной компаративистики является экфрасис, «важное понятие греко-римской риторики и арсенала описательной литературы, экфрасис в прямом смысле представляет собой украшенное л/ описание произведения искусства внутри повествования» . Этот термин мало распространен в русском литературоведении, однако в зарубежном литературоведении накоплен ряд исследований, посвященных проблеме

ЛЧ экфрасиса .

Следовательно, взгляды на проблему интертекстуальных связей постоянно трансформируются. Многообразие научных подходов, в ряде случаев дополняющих друг друга, позволяет подойти к явлению с разных точек зрения. Сама теория интертекстуальности функционирует интертекстуально.

В настоящее время проблема интертекстуальности остается весьма актуальной и интерес к ней стремительно возрастает, так как она связана с общими вопросами дискурса, социокультурными основами порождения и восприятия текста. Интертекстуальный подход придал проблемам поэтической традиции, сравнительно-сопоставительного анализа широту и глобальность. Возросший интерес к данной проблеме свидетельствует о подходе к литературе как безграничной системе, развивающейся в коммуникативном пространстве и открытой для контактов с другими системами.

Интертекстуальный подход к анализу поэтических произведений Брюсова позволяет выявить соотнесенность его произведений с античной, русской и западной литературной традицией, расширить понимание семантики и поэтики его текстов, определить новые способы интерпретации, рассмотреть его творчество как художественную систему, включенную в единый мировой контекст. На интермедиальном уровне произведения Брюсова соотносятся со смежными видами искусств (музыкой, живописью, скульптурой), а также с различными социокультурными пластами (религией, философией, наукой).

26Геллер Л. Воскрешение понятия, или Слово об экфрасисе // «Экфрасис в русской литературе: труды Лозанского симпозиума / Под редакцией Л. Геллера. М., 2002. С. 5.

27См. в разделе «Литература по проблеме исследования».

К поэту Валерию Брюсову и его произведениям не было однозначного отношения ни среди его современников, ни среди последующих поколений. Одни характеризовали его как поэта с большим даром, непревзойдённого мастера стиха (Блок, Белый, Горький), другие считали его «неинтересным и ча ненужным» (JI. Авербах) , упрекали в отсутствии вдохновения и даже таланта (П. П. Перцов, К. И. Чуковский, М. Цветаева), заявляя, что Брюсову «не чуждо величие преодоленной бездарности» (Ю. Айхенвальд)29. Учебное пособие по истории русской литературы под редакцией Е. Эткинда, посвященное началу XX века, не удостоило Брюсова даже отдельной главой.

При жизни поэта, особенно после Октября 1917 года, были периоды отречения прежних единомышленников, рьяные нападки и травля критики. Об этом Брюсов вспоминает в «Автобиографии»: «Я был всенародно предан "отлучению от литературы", и все журналы оказались для меня закрытыми на много лет, приблизительно на целый "люстр" (5 лет)»30. После смерти его поэзия никогда не была «запретным плодом», однако его стихи всегда издавали с особым отбором. Даже в семитомном «Собрании сочинений» 1973-1975 годов многие стихотворения не были опубликованы. Только в конце XX века, благодаря стараниям исследователей творчества Брюсова некоторые неизданные ранее произведения поэта увидели свет.

Вскоре после смерти Брюсова стали появляться работы, в которых обозначаются основные темы, мотивы, образы, преобладающие в его поэзии. Одну из глав своей книги «Архаисты и новаторы» (1929) Ю. Тынянов целиком посвятил Брюсову. Исследователь отмечает новаторство и изобретательность поэта. Гудзий в своем исследовании, посвященном раннему творчеству В. Брюсова, считает, что юношеское творчество поэта, «будучи традиционным и даже трафаретным по формам своего выражения, укладываясь в рамки образов, тем и мотивов, подсказанных Лермонтовым, Надсоном, Полежаевым, А.

28 Вечерняя Москва, 1923,14 дек. С. 3.

29 Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. Новейшая литература. Т. III. Берлин, 1923. С. 144.

30 Цит. по кн.: Русская литература XX века. В 3-х томах. Под редакцией С. А. Венгерова. Т. I. М., 1914. С. 110.

Толстым, Мережковским, Фофановым и другими., вместе с тем насквозь лично и субъективно.»31.

Работы о Брюсове, относящиеся к началу XX века, не имеют исследовательской направленности, а скорее, носят обзорный или обобщающий характер. Идеологические проблемы отодвигали на задний план рассмотрение поэтики, художественных особенностей творчества поэта. Отдельные критические статьи, публикуемые в журналах этого периода, являлись лишь описанием биографии Брюсова, откликом или рецензией на очередной издаваемый сборник или произведение. Для большинства из них характерны непоследовательность в суждениях, тенденциозность, субъективная и односторонняя оценка творчества поэта. Сегодня многие суждения критиков, оценки творчества поэта, относящиеся к тому периоду времени, кажутся нам слишком прямолинейными и однозначными, а потому, спорными.

Не желая понять поэта во всей его сложности и охватить всю его поэзию в движении, некоторые исследователи целиком замыкали поэзию Брюсова в рамках символизма, другие явно преувеличивали влияние французской поэзии на его творчество (М. А. Волошин, Л. П. Гроссман, Н. С. Бурлаков). Многие критики (В. Вейдле, К. Мочульский, И. Гарин) несправедливо утверждают, что «вся послеоктябрьская деятельность Брюсова лишена ценности, и что Брюсов-поэт кончился с преодолением символизма»32. Тенденция к идеализации, к четкой композиционной структуре, к использованию античной культуры, являющаяся одним из определяющих моментов художественного метода Брюсова, давала основания литературоведам связывать его творчество с традицией классицизма. Так, Евг. Аничков, П. Н. Сакулин называли поэта «классиком символизма»33. Классические черты в его поэтическом творчестве обнаруживали как поэты-современники (А. Блок, Вяч. Иванов), так и исследователи творчества Брюсова (Д. Е. Максимов).

31 Гудзий Н. К. Юношеское творчество В. Брюсова //Литературное наследство. Т. 27-28. М. 1937. С. 210.

32 Мочульский К. Валерий Брюсов // Мочульский К. А. Блок, А. Белый, В. Брюсов. М., 1997. С. 426.

33 Сакулин П. Н. Речь, произнесенная на юбилейном вечере Брюсова // Юбилейный сборник «Валерию Брюсову». M., 1924.

В. Жирмунский впервые в брюсоведении обратил внимание на особенности поэтики и стиля Брюсова, что до него не исследовалось. Он указал на сознательную ориентацию поэта на пушкинскую манеру. Первая глава концептуальной работы Жирмунского34 посвящена особенностям стиля эротических баллад Брюсова, во второй главе показано преломление пушкинской традиции в поэзии Брюсова на примере поэмы «Египетские ночи». Жирмунский находит тематическое сходство одноименной поэмы Брюсова с его любовными балладами. Исследователь приходит к выводу, что «по характеру своей поэтики Брюсов не классик, а романтик. Русские символисты всегда оставались чуждыми пушкинской традиции и классическому стилю»35.

Огромный вклад Брюсова в пушкиниану отмечали многие исследователи творчества поэта (М. Цявловский, Г. Лелевич, А. С. Гинзбург и др.). Изучая литературно-критические статьи поэта о Пушкине и анализируя всю деятельность Брюсова-пушкиниста, авторы заключили, что «в ряду писателей, занимавшихся Пушкиным, первое место принадлежит В. Я. Брюсову»36.

В течение длительного периода времени (1930-60-е годы) отмечается значительное охлаждение исследовательского интереса к личности и творчеству Брюсова. За это время не появилось основательных исследований о поэте, за исключением монографии Д. Максимова «Поэзия Валерия

17

Брюсова» . Книга Д. Максимова явилась значительным вкладом в изучении наследия поэта. Исследователем был впервые предложен хронологический принцип деления творческого пути поэта на определенные этапы, что позволило ему проследить эволюцию эстетических и литературно-критических взглядов Брюсова. Затрагивая вопрос о влиянии Некрасова, Надсона, Пушкина, французских поэтов-символистов на Брюсова, Максимов рассматривает его поэзию как целостную систему, обладающую собственными стилевыми закономерностями.

34 Жирмунский В. Валерий Брюсов и наследие Пушкина. С.-П., 1922.

35 Там же. С. 85-86.

36 Цявловский М. Я. Брюсов-пушкинист // Валерию Брюсову. Сборник, посвящёнпый 50-летию со дня рождения поэта. М., 1924. С. 51.

Максимов Д. Поэзия Валерия Брюсова. Л., 1940.

В 1960-70-е годы появляются работы, в которых исследуется творческая манера поэта, своеобразие его художественной системы. Серьезной работой о жизни и творчестве поэта явилась монография К. Мочульского «Валерий Брюсов», изданная в Париже в 1962 году через семнадцать лет после смерти автора. В. Вейдле определил монографию Мочульского как «полагающую начало изучению» Брюсова, назвав книгу «его загробным подарком, первой обстоятельной и серьёзной книгой общего характера о Брюсове, книгой

-JO беспристрастной, внимательной, а потому своевременной и нужной». В России работа была опубликована лишь в 1997 году. По мнению автора, Брюсов «символистом никогда не был». Поэт интересен Мочульскому, прежде всего, как новатор в области языка, ритмики, как основатель новых тем и жанров в поэзии.

К этому же времени относится ряд исследований, связанных с деятельностью Брюсова-пушкиниста39. Авторов интересовала, прежде всего, работа Брюсова как редактора и издателя пушкинских произведений. Однако вопрос о влиянии поэта-предшественника на творчество самого Брюсова не затрагивается.

Отрадно отметить, что с 1962 года в Ереване, единственном городе, где нашлось место памятнику русскому поэту Валерию Брюсову, в Государственном университете иностранных языков, носящем его имя, вот уже более сорока лет проводятся конференции - «Брюсовские чтения». Энциклопедичность брюсовских познаний и широкий размах его интересов способствуют тематической неисчерпаемости проблем «брюсоведения».

В 1973 году, в связи со столетним юбилеем Брюсова, был издан отдельный том «Литературного наследства» (том 85).

1980-90-е годы стали новым этапом в изучении творческого наследия В. Брюсова. В этот период появляются работы, посвященные исследованию различных аспектов поэтики Брюсова, своеобразию его творческого наследия.

38 Вейдле В. Брюсов через много лет //Мочульский К. Валерий Брюсов. Париж: Ymca-Press, 1962. С.5.

39 Литвин Э. С. В. Я. Брюсов о Пушкине // Брюсовские чтения 1963 года. Ереван, 1964. С. 203-217; Е. Тиханчева Брюсов о русских поэтах XIX века. Ереван. 1973.

В них намечаются главные проблемы и ведущие направления исследования художественной системы Брюсова, предлагается опыт комментирующего и сравнительно-сопоставительного анализа отдельных его произведений.

В научной литературе накоплен огромный опыт исследований, посвященных античным традициям в поэзии Брюсова40. Ориентация Брюсова на античную культуру рассматривается как важнейшая особенность, определяющая художественную манеру и стиль поэта. Обращение Брюсова к античным традициям авторы обнаруживали в использовании сюжетов и мотивов, в апелляции к образам, в ритмико-метрических экспериментах. За античными сюжетами и образами многие исследователи обнаруживали современность. А. Ю. Фомин делит все произведения Брюсова с античной тематикой на два вида: произведения «собственно античные», в которых античный колорит составляет художественную основу сюжетно-образной системы поэта, и произведения, в которых античный колорит представляет собой случайные элементы, не связанные с содержательной стороной выражения лирического начала.

Что касается работ, связанных с влиянием фольклорных традиций на творчество Брюсова, то здесь следует отметить статью Э. Литвина41, в которой автор обнаруживает фольклорные интересы поэта и его обращения к образам и мотивам русского народного творчества. Литвин утверждает, что «интерес к русскому фольклору сопутствовал Брюсову на всех этапах его "путей и перепутий"»42. Однако внимание исследователя привлекают, в основном, содержание и поэтика брюсовских песен 1901-1902 гг., ориентированных на современный городской фольклор, а также литературно-критические статьи, рецензии Брюсова, в которых раскрываются взгляды поэта на фольклор и на

40 Хаигулян С. А. Античность в поэтическом творчестве Валерия Брюсова // Диссертация на соискание ученой степени канд. филология, наук. Тбилиси, 1990; Фомин Л. Ю. Античные мотивы в поэзии В. Я. Брюсова // Диссертация па соискание ученой степени канд. филологич. паук. М., 1992; Шервинский С. В. Брюсов и Рим // Валерию Брюсову. Сб., посвященный 50-летию со дня рождения поэта. М. 1924; Мамин А. И. Брюсов и античный мир // К 5-летней годовщине кончины Брюсова (192401929). М. «Известия ЛГУ» 1930. Т. 2; Тимофеева H. А. Брюсов и античность // Проблемы зарубежной литературы. М. 1975 и др.

41 Литвин Э. С. Валерий Брюсов и русское народное творчество // Русский фольклор. Материалы и исследования. М.-Л., 1962.

42 Там же. С. 152. его значение. В стороне остаются произведения, в которых интертекстуальные связи с фольклором не столь очевидны.

Вопрос интермедиальности творчества поэта не обсуждался брюсоведами, хотя ряд исследователей затрагивал некоторые аспекты этого явления. Обращение Брюсова к музыке как средству выразительности и способу обработки поэтического текста отмечалось в работах О. Томпаковой, J1. Лурье, Е. Г. Эткинда43.

Значительное количество литературоведческих исследований и критических статей посвящено проблеме влияния французских символистов на творчество поэта44. Связь брюсовской поэзии с французскими поэтами рассматривается исследователями на разных уровнях - идейном, образно-тематическом, интонационно-мелодическом и других. По мнению Максимова, «из поэтов французского символизма на молодого Брюсова влияли главным образом три автора - Верлен, Бодлер и Малларме.»45.

Общим местом самых разных исследований, посвященных творчеству Брюсова, являются указания на рассудочность его поэзии, книжность и широту эрудиции, синтетичность и эклектичность его поэтического стиля, соединение в структуре одного произведения разнородных элементов, заимствованных из разных временных и культурных пластов.

В заключение обзора научной литературы, посвященной В. Брюсову, следует отметить, что проблема интертекстуальности его творчества не становилась предметом отдельного исследования. Наличие межтекстовых связей в брюсовской поэзии лишь констатировалось авторами, а не доказывалось путем анализа его стихотворений.

43 Томпакова О. Валерий Брюсов и музыка // Музыкальная жизнь. 1979. №14. С. 18-19; Лурье А. Н. Поэтический эпос революции. Л., 1975. Эткннд Е. Г. От словесной имитации к симфонизму // Эткинд Е. Г. Материя стиха. М., 1985.

44 Григорьян К. Н. Верлен и русский символизм // Русская литература. 1971. №1. С. 111-120; Приходько И. С. Традиция Бодлера в брюсовской трактовке темы города //Лирическое начало и его функции в художественном произведении. Владимир, 1989. С. 92-100; Михайлова Т. В. Между Верленом и Малларме (В. Брюсов в поиске путей символизма) // Взаимодействие литератур в мировом литературном процессе. Проблемы теоретической и исторической поэтики. Гродно, 1997. 4. 1. С. 215-220 и др.

45 Максимов Д. Е. Поэзия В. Брюсова. Л., 1940. С. 36.

В данной работе рассматриваются интертекстуальные связи поэзии В. Брюсова, исследуются интермедиальные связи поэтических произведений Брюсова с невербальными видами искусств (музыкой, живописью, скульптурой). Кроме этого, анализируется трансформация фольклорных традиций в поэзии Брюсова.

Предмет исследования - поэтика интертекстуальности в поэзии Брюсова.

Объектом исследования является поэзия Брюсова.

Анализ интертекстуальных связей поэзии Брюсова с творчеством зарубежных авторов (прежде всего французских поэтов-символистов), которые обнаруживаются особенно явно в ранних стихотворениях поэта, в исследовании не проводится. Не рассматривается также присутствие античных идей и образов в творчестве Брюсова, так как этот аспект интертекстуальности его поэзии наиболее полно разработан в брюсоведении. Мы осознанно отказались и от анализа перекличек со стихотворениями русских поэтов, современников Брюсова. Обращение к фольклорной традиции обусловлено тем, что интерес поэта к народнопоэтическим мотивам и образам был особенно плодотворным и устойчивым. Выбор Пушкина в плане сопоставительного анализа мотивирован значимостью его творчества для мировоззренческого и художественного самоопределения Брюсова. Он всегда стремился ориентироваться на поэта-предшественника, о чем свидетельствуют не только сознательные отсылки к пушкинским текстам, но и невольное, интуитивное присутствие его тем, мотивов, образов, ритмов. Что касается интермедиальных связей, то выбор продиктован необходимостью рассмотреть творчество Брюсова в контексте культурного диалога. Такие исследования ранее не предпринимались. Для понимания особенностей поэтики Брюсова важным, на наш взгляд, является выход за пределы собственно литературного материала. Для искусства «серебряного века» характерна общая тенденция к художественному синтезу. В начале XX века синтез стал представляться как один из важных путей постижения и разрешения вселенских, мистических и эсхатологических вопросов. Следовательно, художественный синтез был не только особенностью, но и основой поэтики «серебряного века», в том числе и его яркого представителя Валерия Брюсова, для поэзии которого характерна явная ориентация на философскую традицию, а также образы, мотивы, приемы и принципы, заимствованные из невербальных искусств. Требует пристального исследовательского внимания проблема синтеза философии и поэзии в творчестве Брюсова, так как вопрос влияния философской традиции на творчество поэта является сегодня малоизученным.

Научная новизна диссертации заключается в новом в истории брюсоведения подходе к анализу поэтических произведений Брюсова с точки зрения интертекстуальности. Впервые в рамках одного исследования поэзия Брюсова рассматривается сквозь призму фольклорных, литературных, медиальных (в том числе и философских) истоков. Наиболее важным в работе является выявление различных форм межтекстовых взаимодействий, определение их характера и функциональной значимости. В диссертации охвачен широкий круг недостаточно изученных проблем литературной рецепции наследия Пушкина в поэзии Брюсова, а также преломления фольклорных мотивов в его поэтическом творчестве. Принципиально новой является постановка и решение проблемы интермедиалыюсти поэтических текстов Брюсова.

Актуальность научной работы определяется необходимостью комплексного изучения поэзии Брюсова в ее взаимосвязи с предшествующей литературной традицией, без чего не может быть достигнуто глубокого понимания своеобразия его творчества как целостной художественной системы. Исследование интертекстуальности поэзии Брюсова, принципов ее функционирования в сфере индивидуального стиля поэта является одной из важных задач брюсоведения.

Методологической основой диссертационной работы является системный подход, заключающийся в изучении произведения как сложного образования, в котором выделяются различные семантические уровни взаимодействия между собой как компоненты единой системы. Мы опираемся на историко-типологический метод, позволяющий выявить взаимосвязь брюсовской художественной концепции с предшествующей литературной и фольклорной традициями. За основу берутся литературоведческие исследования, посвященные вопросам историко-культурной традиции (исследования В. Жирмунского, М. Бахтина, Э. Литвина, В. Мусатова). В работе используется методика интертекстуального анализа художественного текста, разработанная в трудах отечественных исследователей (Ю. М. Лотмана, А. К. Жолковского, И. П. Ильина, И. П. Смирнова и др.) и западных постструктуралистов (Р. Барта, Ж. Деррида, Ж. Женнет). Понятие интертекстуальности в работе не связано с постструктуралистским отрицанием роли автора. Мы придерживаемся традиционного понимания произведения как целостного текста, отражающего авторский замысел. Важное значение для обоснования положений исследования имеют работы брюсоведов Д. Максимова, К. Мочульского, М. Гаспарова и др. В процессе исследования были использованы работы, затрагивающие проблему синтеза искусств (статьи Н. А. Фатеевой, Н. В. Тишунипой, монография И. Г. Минераловой, труды Лозаннского симпозиума под редакцией Л. Геллера). Предпринятый в работе интертекстуальный подход к анализу стихотворений Брюсова поможет осознать важные моменты его творческой индивидуальности, уточнить некоторые аспекты теории и практики интертекстуального анализа.

Материалом диссертации послужили поэтические произведения Брюсова, а также его литературно-критические статьи, дневниковые записи, эпистолярные тексты, воспоминания современников. В процессе исследования были привлечены стихотворения и поэмы Пушкина, фольклорные источники, философские труды Ницше, Шопенгауэра, Лейбница, Федорова.

Цель работы - восстановить художественный контекст поэтических произведений Брюсова, показать характер и «механизмы» взаимосвязи его поэзии с культурной традицией, расширить представление о содержательной и художественной стороне его стихотворений, объяснить функциональное значение поэтики интертекста в структуре стиля поэта.

Для достижения данной цели были поставлены следующие задачи:

1.Обозначить место интертекстуалыюсти в поэтическом творчестве Брюсова.

2.Выявить «механизмы» усвоения и трансформации фольклорных традиций в поэтическом наследии Брюсова, определить значение мотивов и образов русского народного творчества в текстах поэта.

3.Раскрыть характер творческого восприятия Брюсовым художественного наследия Пушкина, установить степень и уровни влияния его творчества на поэзию Брюсова (содержательный, структурно-композиционный, ритмико-интонационный, жанрово-стилевой), провести анализ пушкинских реминисценций в брюсовских стихотворениях.

4.Рассмотреть интермедиальные связи поэзии Брюсова со смежными искусствами, показать способы осуществления этих связей в поэтических произведениях. б.Определить характер преломления научно-философских концепций в творчестве Брюсова, установить их функциональное значение в стихотворных текстах.

Научно-практическая значимость. Материалы исследования могут быть использованы при чтении лекционных курсов по истории русской литературы XX века, при проведении спецкурсов и спецсеминаров, посвященных изучению поэзии «серебряного века», составлении учебных пособий по творчеству Брюсова для студентов филологических факультетов и преподавателей словесности, а также при проведении внеклассных и факультативных занятий по литературе в школе. Результаты исследования могут заинтересовать культурологов, искусствоведов, занимающихся проблемой синтеза искусств.

Апробация исследования осуществлялась на международных конференциях, итоговых научных конференциях Астраханского государственного университета. Результаты работы обсуждались на заседаниях кафедры русской литературы XX века АГУ. Материалы диссертации представлены в журнальных публикациях.

Структура работы. Исследование состоит из введения, трёх глав, заключения и библиографического списка, включающего 340 наименований.

В I главе рассматриваются интертекстуальные связи поэзии Брюсова с фольклором. II глава посвящена анализу пушкинских реминисценций в поэзии Брюсова. В III главе исследуются интермедиальные связи поэтических произведений Брюсова с невербальными видами искусств (музыкой, живописью, скульптурой и архитектурой), а также научно-философскими теориями и концепциями.

Основные положения, выносимые на защиту:

1.Интертекстуальные связи поэзии Брюсова с предшествующей фольклорной и литературной традицией являются не случайным фактом брюсовской поэтики, а закономерным явлением, ставшим частью его литературно-эстетической позиции. Поэт прибегает не только к имплицитным случаям интертекстуальности (аллюзия, скрытая цитата, реминисценция, ритмические переклички), но и к эксплицитным формам межтекстовых взаимодействий. Иногда у Брюсова встречаются «сборные» или полигенетические цитаты, отсылающие одновременно к нескольким исходным текстам («Блудный сын», «Вариации на тему "Медного всадника"»). Вовлечение несколько источников в интертекстуальный диалог значительно расширяет смысловую перспективу авторского текста, усиливая полифоничность его звучания.

2.Характер взаимоотношений Брюсова с фольклорной традицией, текстами смежных искусств мотивирован поиском новых художественных форм и средств, стремлением расширить границы поэтического мира. Процесс преемственности народнопоэтических традиций осуществлялся неодинаково на различных этапах поэтического творчества Брюсова. Первоначально у Брюсова присутствует декоративное использование народнопоэтических мотивов и образов, впоследствии обращение к фольклору было творческим заимствованием, художественным приемом с самостоятельной функциональной обусловленностью. Произведения Брюсова, ориентированные на фольклорную традицию, можно условно разделить на две группы: произведения, в которых сознательно используются фольклорные мотивы и образы, и произведения, в которых фольклорные элементы представляют собой случайные отсылки, обусловленные лишь логикой поэтической структуры или авторскими симпатиями. К отдельной группе относятся фольклорные стилизации, «опыты» Брюсова в духе народной поэзии, воспроизводящие интонацию, ритм, языковые особенности фольклорного источника. Брюсов переосмысливал произведения народного творчества, трансформировал мотивы и образы, вносил изменения, дополняя новыми элементами.

З.Обращение Брюсова к Пушкину связано с осознанием и утверждением собственных литературных позиций. Брюсов использует в своем творчестве наиболее универсальные образы Пушкина: образы «Медного всадника», «памятника», «поэта» и т. д., однако наполняет их собственным содержанием. Поэт заимствует у предшественника не только отдельные образы, мотивы, ритмико-интонационные особенности стиха, но и приемы построения стихотворений. В поэзии Брюсова представлены различные типы взаимодействий с пушкинскими текстами: явное или скрытое присутствие пушкинских текстов в форме аллюзий, цитат, реминисценций («В цыганском таборе», «Памятник», «Парки бабье лепетанье»). Явлением метатекстуалыюсти можно считать образец «дописывания» пушкинского текста («Египетские ночи», а также «Вариации на тему "Медного всадника"»). Паратекстуальность обнаруживается в использовании цитат из пушкинских текстов в качестве эпиграфа к собственным произведениям. Многочисленные эпиграфы из пушкинских произведений в основном свидетельствуют лишь об общности темы, а не о совпадении в ее обработке.

4.Брюсов использует в своем поэтическом творчестве не только предшествующий литературный и фольклорный опыт, но и широкий диапазон культурных знаков и кодов, заимствованных из различных видов искусства.

Интсрмедиальность, которую мы понимаем как частное проявление интертекстуальности, органично включается в поэтическую систему Брюсова. Интермедиальные отношения в поэзии Брюсова устанавливаются либо через систему отсылок к конкретному медиальному носителю (живописной картине, скульптурному произведению, музыкальному тексту), осуществляя переход на словесный уровень, либо посредством использования приемов и принципов, заимствованных из смежных искусств. В аспекте интермедиального анализа становится значимым явление экфрасиса, используемое Брюсовым в качестве приема, с помощью которого описывается не само произведение искусства, а его восприятие поэтом.

5.Поэзия Брюсова вбирает в себя разные философские идеи и концепции, которые становятся предметом рефлексии. Это способствует расширению границ иптертекстуального диалога и углублению семантики его произведений. Различные философские теории представляют собой сложное комбинирование: атеизм, безверие сочетается с использованием библейских мотивов и образов, отождествлением лирического субъекта с богом, оккультизм и эсхатологические идеи с ницшеанской «философией жизни» и «идеей бессмертия» Федорова.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Интертекстуальность поэзии В. Брюсова"

Заключение

Культурно-исторические ассоциации, сознательная ориентация на осмысление и усвоение предшествующей литературной традиции, проникновение в художественную ткань разных видов искусств - одна из особенностей поэтики Валерия Брюсова. Система рецепции поэтического текста Брюсова раскрывает специфику интертекстуальных связей, как в содержательном, так и в структурном аспектах.

Брюсов прибегает не только к имплицитным случаям интертекстуальности (аллюзия, скрытая цитата, реминисценция и т. д.), но и к эксплицитным формам межтекстовых взаимодействий (вариации на тему претекста, дописывание чужого текста). Иногда у Брюсова встречаются «сборные» или полигенетические цитаты, отсылающие одновременно к нескольким исходным текстам (стихотворения «Блудный сын», «Вариации на тему "Медного всадника"»). Вовлечение несколько источников в интертекстуальный диалог значительно расширяет смысловую перспективу авторского текста, усиливая полифоничность его звучания. Принцип культурных отсылок, ассоциаций, реминисценций, лежащий в основе поэтики Брюсова, служит ему своеобразной призмой, сквозь которую поэт смотрит на окружающую действительность. Следование традиции у поэта нередко приобретает экспериментаторский характер. Разнообразные художественные пласты Брюсов рассматривал как материал для «сочетанья слов». Поэтические «упражнения», «опыты» в области стихотворной техники, традиционных фольклорных, литературных, музыкальных жанров, свидетельствующие о подлинной виртуозности, изобретательности и мастерстве поэта, облекаются им в новые формы. По этому поводу справедливо высказывание Н. Гумилева: «Завоеватель, но не авантюрист, осторожный, но и решительный; расчетливый, как гениальный стратег, В. Брюсов усвоил все характерные черты всех бывших до него литературных школ. Но прибавил к ним нечто такое, что заставило их загореться новым огнем.»1.

Введение Брюсовым различных форм цитации, использование реминисценций и аллюзий свидетельствует о сознательной ориентации поэта на классическую традицию (главным образом, пушкинскую), на усвоение ее поэтических принципов. Брюсов заимствует у Пушкина наиболее универсальные образы: образы «Медного всадника», «памятника», «поэта» и др. В поэзии Брюсова представлены различные типы взаимодействий с пушкинскими текстами: явное или скрытое присутствие пушкинских текстов в форме аллюзий, реминисценций, цитат («В цыганском таборе», «Памятник», «Парки бабье лепетанье»). Паратекстуапьность обнаруживается в использовании цитат из пушкинских текстов в качестве эпиграфа к собственным произведениям. Явление метатекстуальности представлено в дописывании пушкинского текста («Египетские ночи»). «Вариации на тему Медного всадника» также можно считать образцом метатекста.

В поэзии Брюсова встречается много совпадений с фрагментами пушкинских текстов, которые не привносят в, новый контекст семантики текста-источника, а иногда и лишены точности воспроизведения цитируемых слов. Поэтому в подобных случаях мы имеем дело не с цитатой, не с реминисценцией и не со случайным совпадением, а с «повтором» образа или мотива. Многочисленные эпиграфы из пушкинских произведений (всего 19 эпиграфов) в основном свидетельствуют лишь об общности темы, а не о совпадении в ее обработке. Иногда Брюсов заимствует не образ, не мотив, а ситуацию, которая решается в собственном авторском ключе. Брюсов сознательно ориентируется на пушкинские художественные приемы (композиционные заимствования, семантико-стилистические переклички). Сигналом «чужого текста» (в частности, пушкинского) служит и сходство интонационно-ритмической организации произведений.

1 «Аполлон» 1912, №3-4. С. 18.

Высокая степень начитанности, широкая эрудиция позволяли Брюсову использовать в своих стихотворениях опыт народной поэзии. Интерес к русскому народному творчеству сопровождал Брюсова на всех этапах его творческого пути. Однако нельзя утверждать, что он явился доминирующим в эстетических взглядах поэта и его поэзии. Процесс преемственности народнопоэтических традиций осуществлялся неодинаково на различных этапах поэтического творчества Брюсова. Первоначально у Брюсова присутствует мало осознанное использование фольклора, стилизации в духе народной поэзии, имитации фольклорных источников. Впоследствии обращение к фольклорным мотивам и образам было сознательно применяемым приемом, творческим заимствованием народнопоэтических традиций.

Произведения Брюсова, ориентированные на фольклорную традицию, можно условно разделить на две группы: произведения, в которых сознательно используются фольклорные мотивы, образы, и народный колорит выступает на уровне аллюзий, ассоциаций, сближений и произведения, в которых фольклорные элементы представляют собой случайные отсылки, обусловленные лишь логикой поэтической структуры, авторскими симпатиями или культурной традицией. К отдельной группе относятся фольклорные стилизации, «опыты» Брюсова в духе народной поэзии, воспроизводящие интонацию, ритм, языковые особенности фольклорного источника. Нередко фольклорные реминисценции, являясь лишь отправной точкой, дают толчок для создания совершенно нового произведения («Веснянка», «Коляда»). Фольклорный материал Брюсов использует также для создания комичных ситуаций («Друзья», «Черт и ведьма»).

Брюсов использует в своем поэтическом творчестве не только предшествующий литературный и фольклорный опыт, но и широкий диапазон культурных знаков и кодов, заимствованных из смежных видов искусства. Брюсов сознательно ориентировался на музыкальную организацию текста, принципы живописного построения произведения, образы архитектуры и скульптуры. Связи с различными медиальными носителями воссоздают в поэзии Брюсова «интертекст культуры». Интермедиальность, которую мы понимаем как частное явление интертекстуальности, органично включается в поэтическую систему Брюсова. В аспекте интермедиального анализа становится значимым явление экфрасиса, используемое Брюсовым в качестве приема, с помощью которого описывается не само произведение искусства, а его восприятие поэтом.

Источником поэтического творчества Брюсова становятся философские доктрины, что способствует углублению семантики его произведений и расширению границ интертекстуального диалога. Поэзия Брюсова вбирает в себя разные философские идеи и концепции и делает их предметом рефлексии. Различные философские теории представляют сложное комбинирование: атеизм, безверие сочетается с использованием библейских мотивов и образов, с отождествлением лирического субъекта с богом; оккультизм и эсхатологические идеи соединяются с ницшеанской «философией жизни» и «идеей бессмертия» Федорова.

Стремление к решительному обновлению поэзии, поиску новых форм и средств органично сочеталось у Брюсова с тяготением к традиции, особенно классической. Поэтому, следует отметить, что стремление к новаторству в сочетании с верностью традиции были характерным внутренним свойством поэтической личности Брюсова, которое определило эволюцию его творчества. В поэзии Брюсова в контексте одного стихотворения возможны соединение разных временных пластов, смешение образов и представлений, совершенно разнородных по своему происхождению и культурному бытованию.

Для Брюсова «чужое слово» оказывается способом приобщения к традиции, вхождения в интертекст, и в. этом качестве оно даёт толчок к смыслообразованию. Интертекстуальные связи поэзии Брюсова, обнаруживаемые на уровне художественной манеры поэта, проявляются в форме реминисценций, цитат, образных аллюзий, заимствований, сюжетно-композиционных аналогий, ритмико-интонационных перекличек и т. д. Различные формы интертекстуальности, задаваемые в конкретных брюсовских текстах, важны не только сами по себе, они выстраивают вокруг его поэзии определенное «интертекстуальное поле» и вписывают ее в культурно-историческую традицию. Выявление форм интертекстуальности в стихотворениях Брюсова обогащает их смысл, дает новые ключи к их интерпретации.

Сложная интерсемиотичная структура брюсовских произведений, многообразная система отсылок к художественным текстам и культурным явлениям - все это характеризует оригинальную поэтику интертекста Брюсова. В поисках оригинальности поэт прибегает к различным фольклорным формам и жанрам, заимствованиям из литературных претекстов (прежде всего пушкинских), к использованию невербальных кодов и знаков (музыкальных, живописных, скульптурных). Целостная картина восприятия поэзии Брюсова в ее взаимосвязи с предшествующей культурной традицией позволяет расширить представление о сложных взаимоотношениях фольклора, литературы, философии, искусства, их синтезе и функционировании в новой семиотической структуре.

Данное исследование намечает дальнейшие перспективы изучения поэзии Брюсова, расширение семантики брюсовских произведений, и не только поэтических, за счет выявления' новых интертекстуальных связей, монографическое исследование проблем «"Научная поэзия" Брюсова как явление художественного синтеза», «Брюсов и философия Ницше», «Музыкально-поэтический синтез в поэзии Брюсова», «Экфрасис в поэзии Брюсова» и другие.

Список научной литературыСатретдинова, Альфия Хамитовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Брюсов В. Дневники. Письма. Автобиографическая проза. М., 2002.

2. Брюсов В. Из моей жизни: автобиографическая и мемуарная проза. М., «Терра», 1994.

3. Брюсов В. Я. Избранные произведения. Т. 1-3. M.-J1., ГИЗ. 1926.

4. Брюсов В. Воспоминание. Симфония // Альманах «Стремнины». Кн. 2, М., 1918. С. 1-48.

5. Брюсов В. Я. Неизданные стихи 1914-24 годов, собранные И. М. Брюсовой / Под редакцией Н. С. Ашукина M.-J1., 1928.

6. Брюсов В. Я. Неизданные стихотворения. М., 1935.

7. Брюсов В. Я. Избранные произведения. М., «Детская литература», 1973.

8. Брюсов В. Я. Собрание сочинений в 7-ми томах. М., 1973-75гг.

9. Брюсов В. Среди стихов. 1894-1924: Манифесты. Статьи. Рецензии. М., 1990.

10. Ю.Брюсов В. Из моей жизни. Моя юность. Памяти. М., изд. М. и С. Сабашниковых, 1927.

11. Брюсов В. Полное собр. соч. и переводов, т. I-III. СПб., Сирин, 1913.

12. Брюсов В. Час воспоминаний: Избранное. М., 1996. 1 З.Брюсов В. Я. Основы стиховедения. М., 1924.

13. Валерий Брюсов Стихотворения. М., 1990.

14. Брюсов В. Я. Неизданное и несобранное. Стихотворения. Проза. Венок Брюсову. Воспоминания о Брюсове. М. 1998.

15. Валерий Брюсов Заря времен. Стихотворения. Поэмы. Пьесы. Статьи. М., 2000.

16. Городские песни, баллады и романсы / Составитель А. В. Кулагина, Ф. М. Селиванов. М., 1998.18.3арубежная поэзия в переводах В. Брюсова. М., 1994.

17. Исторические песни. Баллады. М., 1986.

18. Легенды. Предания. Бывальщины. М., 1989.

19. Лейбниц Г. В. Монадология // Лейбниц Г. В. Избранные философские сочинения. М., 1890.

20. Ницше Ф. Сочинения в 2 томах. М., 1990.

21. Обрядовая поэзия / Сост., предисл., примеч. В. М. Жекуниной, А. Н. Розова. М., 1989.

22. Письма В. Я. Брюсова к П. П. Перцову (К истории раннего символизма). М., 1927.

23. Пушкин А. С. Собрание сочинений в 10 томах. М., 1974-1978.

24. Русская народная поэзия. Обрядовая поэзия / сост. и подг. текстов К. Чистова, Б. Чистовой. Л., 1984.

25. Русская народная поэзия: Лирическая поэзия. Л., 1984.

26. Русский фольклор. Эпическая поэзия / Общ. ред. М. Азадовского. М., 1935.

27. Федоров Н. Ф. Сочинения. М., 1982.

28. Частушки / Сост. вст. статья Селиванова. М., 1990.

29. Шопенгауэр А. Избранные произведения / Сост., вступит, ст. и прим. И. С. Нарского. М., 1993.

30. Литература по проблеме исследования

31. Айхенвальд Ю. Валерий Брюсов (опыт литературной характеристики). М., 1910.

32. Академические школы в русском литературоведении. М., 1975.

33. Алексеев М. П. Пушкин. Сравнительно-исторические исследования. Л., 1972.

34. Алексеев М. П. Сравнительное литературоведение. Л., 1985.

35. Алексеев М. П. Стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный.». Проблемы изучения. Л., 1967.

36. Алистов С. Цитата в системе художественного текста // Литература. 1998. № 12. С. 8.

37. Амброс А. В. Границы музыки и поэзии. СПб. М., 1889.

38. Антокольский П. Валерий Брюсов // Брюсов В. Собр. соч. в 7-ми томах. Т. 1,М., 1973.

39. Анчугова Т. За завтрашний день русской поэзии! (К 100-летию со дня рождения В. Я. Брюсова) // Сибирские огни. 1973, №12. С. 152.

40. Арватов Б. Контрреволюция формы. (О Валерии Брюсове) // Арватов Б. Социологическая поэтика. М., 1928. •

41. Арнольд И. В. Значение сильной позиции для интерпретации художественного текста // Иностранные языки в школе. 1978. №4.

42. Арнольд И. В. Читательское восприятие интертекстуальности и герменевтика // Проблемы современной стилистики. Сборник научно-аналитических трудов. М., 1989.

43. Арнольд И. В. Проблемы интертекстуальности в художественном тексте // Вестник С.-Петербургского ун-та. Сер. 2. История, языкознание, литературоведение. СПб. 1992. Вып. 4.

44. Арнольд И. В. Проблемы диалогизма, интертекстуальности и герменевтики. СПб., 1997.

45. Арутюнова Н. Д. Диалогическая цитация: К проблеме чужой речи // Вопросы языкознания. 1986. №1.

46. Астафьева О. В. Стихотворение Пушкина «Клеопатра»: лирический контекст и литературная традиция // Сб. науч. тр. С.-Петерб. ин-та культуры. 1997. №148. С. 65-89.

47. Афанасьев А. И. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 томах. М., 1995.

48. Ашукин Н. Валерий Брюсов. М., 1929.

49. Банников Н. В. Валерий Брюсов // Русская речь. М. 1995. №4. С. 17-19.

50. Барабаш 10. Наука об искусстве: поиски синтеза (к методологии комплексного изучения) // Вопросы эстетики и поэтики. М., 1977.

51. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994.

52. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

53. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М., 1986.

54. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979.

55. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

56. Белецкий Л. Брюсов как ученый // Фронт науки и техники. 1934, № 12.

57. Белозерова Н. Н. Интегративная поэтика: Монография. Тюмень: Изд-во ТГУ, 1999.

58. Белый Л. Против музыки // Весы. 1907. №3.

59. Белый А. Брюсов // Белый А. Символизм как миропонимание (Серия «Мыслители XX века»). М. 1994. С. 392-401:

60. Библиография В. Я. Брюсова. Ереван, 1976.

61. Бисималиева М. К. О понятиях «текст» и «дискурс» // Филологические науки. 1999, №2, с.78.

62. Благой Д. Мастерство Пушкина. М., 1955.

63. Благой Д. Три века. Из истории русской поэзии 18, 19 и 20 вв. М., 1933.

64. Благонравов В. Н. В. Я. Брюсов мастер русского сонета. Самарканд, 1985.

65. Блум X. Страх влияния. Карта перечитывания. Екатеринбург, 1998.

66. Богомолов Н. А. Русская литература I трети XX века: Портреты. Разыскания. Томск, 1999.

67. Богомолов Н. А. Спиритизм Валерия Брюсова. Материалы и наблюдения // Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М.: Новое литературное обозрение, 2000. С. 279.,

68. Бонди С. М. О Пушкине. Статьи и исследования. М., 1978.

69. Борев 10. Б. Художественные взаимодействия // Борев Ю. Б. Эстетика. М., 1975.

70. Борев Ю. Искусство интерпретации и оценки. Опыт прочтения «Медного всадника». М., 1981.

71. Бройтман С. Н. Русская лирика XIX начала XX века в свете исторической поэтики: Субъектно-образная структура. М., 1997.

72. Брюсов в работе над Пушкиным // Литературный архив. Материалы по истории литературы и общественного движения. М.-Л., 1938.

73. Брюсов и литература XIX XX веков. Ставрополь, 1979.i 75.Брюсов и русские поэты XVIII века // Сборник статей и материалов.1. Сборник 7. М.-Л. 1966.

74. Брюсова Н. Музыка в творчестве Валерия Брюсова // Искусство, 1929, № 3-4. С. 123.

75. Брюсовские чтения 1962 г. Ереван, 1963.

76. Брюсовские чтения 1963 г. Ереван, 1964.

77. Брюсовские чтения 1966 г. Ереван, 1968.

78. Брюсовские чтения 1973 г. Ереван, 1976.

79. Брюсовские чтения 1980 г. Ереван, 1983.

80. Брюсовские чтения 1983 г. Ереван, 1985.

81. Брюсовские чтения 1986 года. Ереван, 1987.

82. Брюсовские чтения в критике. Ереван, 1998.

83. Брюсовские чтения. Избранное. Ереван, 1998.

84. Брюсовский сборник. Ставрополь. 1975.

85. Бурлаков Н. С. Валерий Брюсов (очерк творчества). М., 1975.

86. Бушмин А. С. Преемственность в развитии литературы. JI., 1978.

87. В. Брюсов. Автобиография // Русская литература XX века под ред. С. Венгерова, т. 1.М., 1914.

88. В. Брюсов. Исследования и материалы. Ставрополь, 1986.

89. В. Брюсов. Неизданные стихотворения последних лет (1917-1922) // Вестник русского христианского движения. Книга 174. Париж-Нью-Йорк-Москва. 1997. С. 147-161.

90. В. Брюсов. Проблемы мастерства. Ставрополь, 1983.

91. Валерий Брюсов в автобиографических записях, письмах, воспоминаниях современников и отзывах критики / Сост. Н. Ашукин. М.,1929.

92. Валерий Брюсов // История русской литературы, т. 4. J1., 1983.

93. Валерию Брюсову: 1873-1923. М., 1924.

94. Васильев Н. J1. «Чужое слово» в русской поэзии: Из заметок филолога //

95. Русская словесность. 1997. №5.

96. Вейдле В. Музыка души и музыка слова: Культурологический альманах. М., 1995.

97. Вейман Р. Традиция как категория истории литературы // Вейман Р. История литературы и мифология. М., 1975.

98. Вербицкая М. В. К обоснованию теории «вторичных текстов» // Филологические науки. 1989. №1.

99. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989.

100. Взаимосвязь искусств в художественном развитии России второй половины XIX века. М.: Наука, 1982.

101. Виноградов В. В. Язык Пушкина. M.-JL, 1935.

102. Владимирова Н. Г. Категория интертекстуальности в современном литературоведении //Литературоведение на пороге XXI века. М., 1998. С. 182-188.

103. Волков А. А. Русская литература XX века. Дооктябрьский период: Изд. 5-е, испр. и доп. М., 1970.

104. Волошин М. Эмиль Верхарн и Валерий Брюсов // Весы. 1907. №2. С. 7.

105. Волошин М. Валерий Брюсов. Пути и перепутья // Русь. 29 дек. 1907.

106. Волошин М. Валерий Брюсов // Лики творчества. Л., 1989. С. 148169.

107. Вольтская Т. Конец цитаты // Литературная газета. 1998. № 34/35. С. 87-103.

108. Восточная демонология. М., 1998.

109. Выгодский Д. Поэзия и поэтика (Из итогов 1916 г.) //Летопись. 1917. №1.

110. Гальперин И. Г. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981.

111. Гарин И. Поэт-протей // Гарин И. Серебряный век. М., 1999. Т.2, с. 117-229.

112. Гаспаров М. JI. Академический авангардизм (Природа и культура в поэзии позднего Брюсова). М., 1995.

113. Гаспаров М. Л. Академический авангардизм: В. Брюсов «На рынке белых бредов» (Поэзия и живопись). М. 2000. С. 684-693.

114. Гаспаров М. Л. Брюсов-стиховед и Брюсов-стихотворец (1910-1920-е годы) // Гаспаров М. Л. Избранные труды. Т. 3. М., 1997. С. 399-422.

115. Гаспаров М. Л. Очерк истории русского стиха. М., 2000.

116. Гаспаров М. Л. Русский народный стих и его литературные имитации // Избранные труды. Т. 3. М., 1997. С. 54-131.

117. Гаспаров М. Л. Русский стих начала XX века в комментариях. М., 2001.

118. Гаспаров М. Л. Синтетика поэзии в сонетах Брюсова // Избранные труды. М.1997. Т.2. С. 306-331.

119. Геллер Л. На подступах к жанру экфрасиса. Русский фон для нерусских картин. Wiener Slawistischer Almanach, SBd44, Munchen. 1997.

120. Гетман Л. И. Интертекстуальность как явление культуры // Мова i культура. Кшв, 1997. Т.2. С. 48-49.

121. Гиидин С. И. В. Я. Брюсов о речевой природе стиха и стихотворного ритма // Вопросы языкознания. 1968, № 6. С. 124 129.

122. Гиндин С. И. Неосуществлённый замысел Брюсова // Вопросы литературы. 1970, №9. С. 79-86.

123. Гиндин С. И. Вклад Валерия Брюсова в изучении теории русской поэтической речи // Русский язык в школе. 1973, №6. С. 58-82.

124. Гиндин С. И. Поэзия В. Я. Брюсова (К 100-летию со дня рождения). М., 1973.

125. Гиндин С. И. Программа поэтики нового века (о теоретических поисках В. Я. Брюсова в 1890-е годы) // Серебряный век в России. М., 1993.

126. Гинзбург А. Пушкин и Брюсов. // Молодая гвардия. 1924. № 10. С. 152-165.

127. Горький М. Литературные заметки. Стих К. Бальмонта и В. Брюсова. // Горький М. Несобранные литературно-критические статьи. М., 1941.

128. Гофман В. Язык символистов // Литературное наследство. Т.27-28. М. 1937. С. 54.

129. Гроссман Л. П. Брюсов и французские символисты // Гроссман Л. П. От Пушкина до Блока. М., 1926.

130. Гудзий Н. К. Юношеское творчество В. Брюсова // Литературное наследство. Т.27-28. М., 1937. С. 198.

131. Гюйо М. Принцип искусства и поэзии. СПб. 1895.

132. Даль В. И. О поверьях, суеверьях и предрассудках русского народа. СПб, 1996.

133. Дима А. Принципы сравнительного литературоведения. М. 1977.

134. Дмитриев В. Два этюда о В. Брюсове // Новый журнал. Книга 187. Нью-Йорк. 1992. С.193-217.

135. Дмитриева Н. Изображение и слово. М.: Искусство, 1962.

136. Долгополов JI. Миф о Петербурге и его преобразование в начале века // Долгополов JI. На рубеже веков: о русской литературе конца XIX -начала XX вв. Л., 1985.

137. Домащенко А. Изобразительность художественного слова. Учебное пособие, ч. 1, Донецк. 1998.

138. Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литературы. М., 1979.

139. Ермилова Е. В. Теория и образный мир русского символизма. М.,1989.

140. Жирмунский В. Валерий Брюсов и наследие Пушкина // Жирмунский В. Поэтика русской поэзии. С.-П., 2001.С. 198-282.

141. Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение. JL, 1975.

142. Жолковский А. К. Механизмы второго рождения // Литературное обозрение, 1991, № 10, с. 31-35.

143. Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994.

144. Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты Тема - Приёмы - Текст: Сб. ст. М., 1996.

145. Зайцев В. А. Мотив «Памятника» в русской поэзии от Ломоносова и Пушкина до Бродского // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1998. №1. С. 7-22.

146. Зарубежная эстетика и теория литературы XIX XX вв.: Трактаты, статьи, эссе / Общ. ред. Г. К. Косикова. М., 1987.

147. Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991.

148. Зелинский А. Э. Цикл Брюсова «У моря» как «неомифологический» текст // Проблема преемственности в литературном процессе. Алма-Ата. 1985.

149. Зинченко В. Г., Зусман В. Г., Кирнозе 3. И. Методы изучения литературы. М., 2002.

150. Золян С. Т. О семантике поэтической цитаты // Проблемы структурной лингвистики. М., 1989.

151. Иванов В. Предчувствия и предвестия //Золотое руно. 1906. №5-6.

152. Иванов В. Борозды и межи. М., 1916.

153. Иванова Е. Поэт и его образ // Валерий Брюсов. Стихотворения. М.,1990.

154. Ильин И. П. Постструктурализм и диалог культур. М., 1989.

155. Ильин И. П. Постструктурализм. Деконстуктивизм. Постмодернизм. М., 1996.

156. Ильин И. П. Современные концепции компаративистики и сравнительного изучения литератур. М., 1987.

157. Ильин И. П. Стилистика интертекстуальности: теоретические аспекты // Проблемы современной стилистики: Сборник научно-аналитических трудов. М., 1989. С. 186-207.

158. Ильин И. П. Теории, школы, концепции. М.,1985.

159. Интертекстуальные связи в художественном тексте: Межвузовский сборник научных трудов. СПб., 1993.

160. Калачёва С. В. Стих и ритм (О закономерностях стихосложения). М„ 1978.

161. Кац Б. А. Музыкальные ключи к русской поэзии. СПб. 1997.

162. Кацис JI. Ф. Русская эсхатология и русская литература. М., 2000.

163. Квятковский А. П. Поэтический словарь. М., 1966.

164. Ковский В. Здесь в стране исканий (Творческая система В. Брюсова) // Ковский В. Реалисты и романтики. М., 1990. С. 20-102.

165. Кожевникова Н. А. Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль. М, 1990.

166. Кожевникова Н. А. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века. М., 1986.

167. Козицкая Е. А. Автоцитаты в лирике как элемент художественного текста // Гуманитарное знание и педагогическая деятельность: Тез. Респ. науч.-пр. конф.,4-6 окт. 1994г. Пермь, 1994. С. 159-160.

168. Колганова А. А. Вослед чужому гению. М. 1989.

169. Колобаева JI. А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX веков. М., 1990.

170. Колобаева JI. А. Русский символизм. М. 2000.

171. Кондаков И. В. Интертекст русской культуры XX века // Язык, культура и общество. М., 2000. С. 65-72.

172. Конрад Н. И. Проблемы современного . сравнительного литературоведения //Запад и Восток. М. 1966. С. 310-313.

173. Кораблёв А. А., Кораблёва Н. В. Интертекстуалыюсть и интерсубъективность (о соотношении понятий) // Бахтинские чтения. III. Витебск, 1998. С. 125-128.

174. Корпев С. «Сетевая литература» и завершение постмодерна // Новое литературное обозрение. 1998. №32.

175. Косиков Г. К. Зарубежное литературоведение и теоретические проблемы науки о литературе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX XX вв. М., 1987. С. 5-38.

176. Косиков Г. К. От структурализма к постструктурализму (проблемы методологии). М., 1998.

177. Костомаров Н. И. Славянская мифология. Исторические монографии и исследования. М., 1995.

178. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман / Пер. с фр. Г. К. Косикова // Вестник Московского ун-та. Сер. 9. Филология. 1995. № 1.

179. Кручёных А. Сдвигология русского стиха. 1922.

180. Кузмин М. В. Брюсов//Жизнь искусства. 1925, №43.

181. Кузьмина Н. А. Интертекст и его роль в процессе эволюции. Екатеринбург-Омск, 1999.

182. Кузьмина Н. А. Интертекст и интертекстуальность: к определению понятий // Текст как объект многоаспектного исследования. СПб., 1998, вып. 3,ч. 1.С. 27-35.

183. Кюлыос С. К., Гофайзен М. А. Философия Шопенгауэра в записях и художественном творчестве В. Я. Брюсова // Брюсовские чтения 1983 года. Ереван, 1985. С. 19.

184. Лавров А. В. «Новые стихи Нёлли» литературная мистификация Валерия Брюсова // Памятники культуры. Новые открытия. 1985. М., 1987. С. 70-98.

185. Лавров А. В. У истоков творчества Андрея Белого («симфонии») // Белый Андрей. Симфонии. Л., 1991.

186. Латышев М. Пути и перепутья В. Брюсова // Брюсов. Час воспоминаний: Избранное. М. 1996. С. 155-170.

187. Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М. 1997.

188. Левин Ю. И., Сегал Д. М., Тименчик Р. Д., Топоров В. Н., Цивьян Т.

189. B. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Russian Literature. 1974. Vol. 7/8: С. 47-82.

190. Левинтон Г. А. Замечания к проблеме «литература и фольклор» // Труды по знаковым системам. Т. 7. Уч. зап. ТГУ. Вып. 365. Тарту, 1975.

191. Левинтон Г. А. К проблеме литературной цитации. // Материалы XXVI научной студенческой конференции. Литературоведение. Лингвистика. Тарту, 1971.

192. Левинтон Г. А. Литературные влияния // Материалы XXVII науч. студ. конф.: Литературоведение. Лингвистика. Тарту, 1972.

193. Левкиевская Е. Е. Низшая мифология славян // Очерки по истории культуры славян. М., 1996. С. 175-196.

194. Лелевич Г. В. Я. Брюсов. М.-Л.,1926.

195. Литвин Э. С. Брюсов о Пушкине // Брюсовские чтения 1963 года. Ереван, 1964. С. 203-217.

196. Литвин Э. С. Валерий Брюсов и русское народное творчество // Русский фольклор, VII, М.-Л., 1962.

197. Литература и фольклорная традиция: Сб. науч. тр.: К 70-летию проф. Д. Н. Медриша. Волгоград, 1997.

198. Литературное наследство. Т. 85. В. Брюсов. М., 1976.

199. Литературное наследство. Т.98. В 2-х книгах. Кн. 2. В. Брюсов и его корреспонденты. М., 1994.

200. Локс К. Брюсов теоретик символизма // ЛН, т. 27-28. М., 1937.1. C.266.

201. Лопутько О. П. Место Брюсова в развитии русского литературного языка кон. XIX первой четверти XX века. М. 1988.

202. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976.

203. Лосев А. Ф. Проблемы вариативного функционирования живописной образности в литературе // Литература и живопись: Сборник статей. Л., 1982.

204. Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. Л., 1972.

205. Лотман Ю. М. О семиосфере. Структура диалога как принцип работы семиотического механизма // Труды по знаковым системам. Вып. XVII. М., 1992.

206. Лотман Ю. М. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. СПб, 2000.

207. Любавин Н. Два юбилея. Брюсов о-Пушкине // Прил. к газете Русский листок 1903, №30. 27 июля.

208. Максимов Д. Е. В. Брюсов. Поэзия и позиция. Л., 1969.

209. Максимов Д. Е. Поэзия В. Брюсова. Л., 1940.

210. Медриш Д. Н. Литература и фольклорная традиция. Саратов, 1980.

211. Медриш Д. Н. Некоторые закономерности взаимодействия фольклора и литературы: Сб. науч. тр., Волгоград, 1973.

212. Медушевский В. В. Интерпретация музыкального произведения в контексте культуры. Вып. 129. М., 1994.

213. Медушевский В. В. О закономерностях и средствах художественного воздействия музыки. М., 1976.

214. Миловидов В. А. Текст, контекст, интертекст. Введение в проблематику сравнительного литературоведения. Пособие по спецкурсу. Тверь, 1998.

215. Минералова И. Русская литература' серебряного века (поэтика символизма). М., 1999.

216. Минц 3. Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Вып. 459.

217. Мифы народов мира. Т. 1. М.: Советская энциклопедия. 1992.

218. Михайловский Б. В. Валерий Брюсов // Избранные статьи о литературе и искусстве. М., 1968.

219. Мочульский К. В. Брюсов // Мочульский К. А. Блок, А. Белый, В. Брюсов. М., 1997. С.375-440.

220. Музыкальный энциклопедический словарь. М., 1990.

221. Мурзин Л. Н. Штерн А. С. Текст и его восприятие. Свердловск, 1991.

222. Мусатов В. В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века. М., 1991.

223. Наука о литературе в XX веке (История, методология, литературный процесс). Сб. ст. / РАН. ИНИОН. М., 2001.

224. Нежнец Н. И. Русские символисты. М., 1992.

225. Незайкинский Е. В. Логика музыкальной композиции. М., 1982.

226. Неклюдова М. С., Осповат А. Л. Окно в Европу: Источниковедческий этюд к «Медному Всаднику» // Лотмановкий сборник. М., 1997. Т. 2.

227. Нечаева В. С. Пушкиноведение вчерашнего дня. Статья первая (О книге В. Брюсова «Мой Пушкин») //Литература и марксизм. 1929, №4. С. 121-137.

228. Никитин В. А. В. Я. Брюсов и Н. Ф. Федоров // Брюсовские чтения 1983 года. Ереван, 1985. С. 102.

229. Новиков В. И. Книга о пародии. М., 1989.

230. Павлович Н. В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М., 1995.

231. Пайман А. История русского символизма / Пер. с англ. М. 2000.

232. Паперно И. Пушкин в жизни человека серебряного века // California Slavic Studies XV, Berkeley. 1992.

233. Переписка Брюсова с Э. Верхарном (1906-1914). Вступительная статья и публикация Т. Г. Динесман // Литературное наследство. Т. 85. М., 1976.

234. Перцов П. П. Литературные воспоминания. М.-Л., 1933.

235. Погорелова Б. Валерий Брюсов и его окружение. Воспоминания о серебряном веке. М., 1993.

236. Подгаецкая Л. Ю. «Свое» и «чужое» в поэтическом стиле. Смена литературных стилей. М. 1974.

237. Померанцева Э. В. Баллада и жестокий романс // Русский фольклор: проблемы художественной формы. Л., 1974. Т. 14.

238. Померанцева Э. В. Детский фольклор // Русское народное творчество. М., 1966.

239. Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975.

240. Померанцева Э. В. Народные верования и устное поэтическое творчество // Фольклор и этнография. Л., 1970.

241. Помирчий Р. Е. Об идейных исканиях В. Я. Брюсова (Брюсов и Лейбниц)//Брюсовские чтения 1971 года. Ереван, 1973.

242. Поступальский И. Поэзия В. Брюсова в её идеях и связях со временем // Брюсов В. Избранные стихи. М.-Л., 1933.

243. Потебня А. А. Мысль и язык // Потебня А. А. Слово и миф. М., 1989.

244. Поэты на кафедре: В. Брюсов, А. Блок. М., 1991.

245. Проблемы межтекстовых связей: Сборник научных трудов. Барнаул. 1997.

246. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986.

247. Пропп В. Я. Поэтика фольклора. М., 1998.

248. Проскурин О. А. Поэзия Пушкина, или подвижный палимпсест. М.: Новое литературное обозрение, 1999.

249. Пумпянский Л. В. Об оде А. Пушкина «Памятник» // Вопросы литературы. 1977. №8. С. 135-151.

250. Пумпянский Л. В. Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. Язык. Семиотика. Культура. М., 2000.

251. Ревзина О. Г. Лингвистические основы интертекстуальности // Текст. Интертекст. Культура. Материалы международной научной конференции (Москва, 4-7 апреля 2001 г.) М., 2001. С. 60-63.

252. Ронен О. Лексические и ритмико-сиитаксические повторения и неконтролируемый подтекст. Известия РАН. Серия лит-ры и языка, т. 56. 1997, №3.

253. Ронен О. Серебряный век как умысел и вымысел. Материалы и исследования по истории русской культуры / Пер. с англ. М., 2000.

254. Руднев В. П. Словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты. М., 1997.

255. Рунт Б. М. Валерий Брюсов и его окружение // Воспоминания о серебряном веке. М., 1993.

256. Русская литература XX века: Итоги и перспективы изучения. Сборник научных трудов. М., 2002.

257. Сакулин П. Н. История новой русской литературы. М., 1918.

258. Сакулин П. Н. Классик символизма // Валерию Брюсову. Сборник, посвященный 50-летию со дня рождения поэта. М., 1924. С. 21-30.

259. Сергиевский И. В. Я. Брюсов. Очерк творчества. К 70-летию со дня рождения и 20-летию со дня смерти. М. 1944.

260. Сивоволов Б. М. Брюсов и Некрасов // Некрасовский сборник IV. Некрасов и русская поэзия. Л., 1967. С. 170-178.

261. Сивоволов Б. М. В. Брюсов и передовая русская литература его времени. Харьков, 1985.

262. Синельникова Г. И. Брюсов критик советской поэзии // Традиции и новаторство в советской литературе. М. 1977.

263. Синтез науки, религии и философии (о творчестве Е. П. Блаватской) Научно-аналитический обзор. М., РАН, 1994.

264. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 1995.

265. Смирнов И. П. Порождение интертекста. Элементы интертекстуалыюго анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака. С.-П., 1995.

266. Соболев Ю. Брюсовский Пушкин // Вечерняя Москва. 1929. 12 февр.

267. Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): Концепции, школы, термины: Энциклопедический справочник. М., 1996.

268. Современное зарубежное литературоведение. Энциклопедический справочник. М., 1999.

269. Соловьев С. Символизм и декадентство // Весы. 1909. №5.

270. Степанов Н. Пушкин в изучении В. Я. Брюсова // Книжные новости. 1937. №6.

271. Субботин М. М. Гипертекст. Новая форма письменной коммуникации. М., 1994.

272. Текст. Интертекст. Культура: Сборник докладов международной, научной конференции. М., 2001.

273. Тименчик Р. Д. «Медный всадник» в литературном сознании начала XX века // Проблемы пушкиноведения. Рига, 1983.

274. Тимофеева Н. А. Брюсов и античность // Проблемы зарубежной литературы. М. 1975.

275. Тиханчева Е. П. Брюсов о русских поэтах XIX века. Ереван. 1973.

276. Тишунина Н. В. Методология интермедиального анализа в свете междисциплинарных исследований // Методология гуманитарного знания в перспективе XXI века. Материалы международной научной конференции. С.-П., 2001.

277. Тодоров Ц. Поэтика. М., 1975.

278. Токарев С. А. Религиозные верования'восточнославянских народов ХИ-нач. XX в., М.-Л., 1957.

279. Томашевский Б. Псевдопушкинские автографы // Жизнь искусства. 1924. №9. С. 12-14.

280. Томпакова О. Валерий Брюсов и музыка // Музыкальная жизнь. 1979. №14, с. 18-19.

281. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. Избранное. М., 1995. С.259 367.

282. Топоров В. H. Петербург и петербургский текст русской литературы // Труды по знаковым системам. XVIII. Уч. зап. ТГУ. Тарту, 1984. Вып. 664.

283. Топоров В. II. Текст: семантика и структура. М., 1983.

284. Тороп П. X. Проблема интекста // Труды по знаковым системам XIV. Текст в тексте. Уч. зап. ТГУ. Вып. 567. Тарту, 1981.

285. Тынянов Ю. Валерий Брюсов // Тынянов Ю. Архаисты и новаторы. Л. 1929. С. 521-540.

286. Тынянов Ю. Н. Валерий Брюсов // Тынянов 10. Н. Проблема стихотворного языка. М., 1965. с. 259-282.

287. Фарино Е. Семиотические аспекты поэзии о живописи // Russian Literature. 1979. Vol. VII. P. 65-94.

288. Фатеева И. А. Интертекстуальность и её функции в художественном дискурсе // Известия АН. Серия литературы и языка. 1997. Т.56. №5.

289. Фатеева Н. А. Типология интертекстуальных элементов и связей в художественной речи // Известия АН Серия литературы и языка. 1998. Т.57. №5.

290. Фатеева Н. А. Пушкин и поэтический язык XX века. М., 1999.

291. Фатеева Н. А. Контрапункт интертекстуальности, или интертекст в мире текстов. М., 2000.

292. Федотов О. И. Фольклорные и литературные корни русского стиха. Владимир, 1981.

293. Франк С. Л. Пушкин в русской философской критике. М., 1990.

294. Франк С. JI. Этюды о Пушкине. М., 1999.

295. Хайлов А. И. Толстой и Брюсов // Толстой: Материалы и исследования. М. 1985.

296. Ханзен-Леве А. Русский символизм: Система поэтических мотивов. Ранний символизм / Пер. с нем. М. 1999.

297. Хартунг Ю., Брейдо Е. Гипертекст как объект лингвистического анализа // Вестник Московского университета, сер. 9. Филология. 1996, №3.

298. Хмельницкая Т. Литературное рождение Андрея Белого. Вторая Драматическая Симфония // Андрей Белый. Проблемы творчества. М., 1988.

299. Ходасевич В. В. Брюсов. «Египетские ночи» // Ипокрена. М. 1918. № 2-3. С. 40.

300. Ходасевич В. Ф. Колеблемый треножник. М., 1991.

301. Христенко И. С. К истории термина «аллюзия» // Вестник Московского ун-та. Серия 9. Филология. 1992. Вып. 6.

302. Цветаева М. Герой труда. Записи о Валерии Брюсове // Наше наследие. 1988, №5.

303. Цыбенко В. А. Поэтическое наследие В. Брюсова. (К 90-летию со дня рождения поэта). Новосибирск, 1962.

304. Цявловский М. Я. Брюсов-пушкинист // Валерию Брюсову. Сборник, посвященный 50-летию со дня рождения поэта. М., 1924. С.51-60.

305. Чистова И. С. Письма В. Я. Брюсова к А. Ф. Онегину (К истории пушкиноведческих исследований Брюсова) // Филологические науки. 1971, №3. С. 82-86.

306. Чуваков В. Н., Гречишкин С. С:, Лавров А. В. Научные конференции, посвященные Брюсову // Серия «Литература и языки». 1974. Т.ЗЗ. Вып. 6. Известия АН СССР.

307. Чуковский К. Из воспоминаний. М., 1959.

308. Чулков Г. Годы странствий. М., 1930.

309. Шаадат Ш. Новые публикации по интертекстуальности // Новое литературное обозрение. 1995, №12.

310. Шаповалов М. А. Валерий Брюсов. М., 1992.

311. Шварцкопф Б. С. О некоторых лингвистических проблемах, связанных с цитацией (на материале русского языка) // Sign Language. Culture 1970. Mouton. The Hague-Paris.

312. Шемшурин А. Стихи Брюсова и русский язык. М. 1908.

313. Шенгели Г. Два памятника. Сравнительный разбор озаглавленных этим именем стихотворений Пушкина и Брюсова. Пг., 1918.

314. Ширяев В. И. Концепции истории в творчестве Брюсова // Вестник МГУ. Сер. 10. Филология. 1975. №2. С. 38-44.

315. Штокмар М. П. Исследования в области русского народного стихосложения. М., 1952.

316. Экфрасис в русской литературе: труды Лозанского симпозиума / Под редакцией Л. Геллера. М.: Издательство «МИК», 2002.

317. Эллис (Кобылинский Л. Л.) Русские символисты: К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Белый.-Томск, 1998.

318. Эренбург Илья. Портреты современных поэтов. М., 1923.

319. Эткинд Е. Г. От словесной имитации к симфонизму: принципы музыкальной композиции в поэзии // Эткинд Е. Г. Материя стиха. М., 1985. С. 490.

320. Якобсон Р. Избранные работы. М., 1985.

321. Якобсон Р. Статуя в поэтической мифологии Пушкина // Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987.

322. Ямпольский М. Б. Память Тиресия. Интертекстуальность и кинематограф. М., 1993.

323. Ярхо Б. И. Соотношение форм в русской частушке // Проблемы теории стиха. Л., 1984. С. 137-167.

324. Ben-Porat Z. The Poetics of Literary Allusion // A Journal for Descriptive Poetics and Theory of Literature (PTL). 1976, №1. 105-128.

325. Bloom H. The Anxiety of Influence. A Theory of Poetry. N.Y.: Oxford University Press, 1973.

326. Bruhn Siglind Musical Ekphrasis: Composers Responding to Poetry and Painting. Stuyvesant, New York. 2000.

327. Donchin J. The influence of French symbolism on Russian poetry. The Hague, 1958.

328. Genette G. Palimpsestes: La litterature au second degre. Paris, 1982.

329. Grossman J. D. Valery Briusov and the riddle of Russian decadence. Univ. of California press, cop. 1985.

330. Krieger M. Ekphrasis: the Illusion of the Natural Sign. Baltimore -London. 1992.

331. Lund Hans Text as Picture: Studies in the Literary Transformation of Pictures. Lewiston, E. Mellen Press. 1992.

332. Lund Hans, Lagerroth Ulla-Britta, Hedling Erik Interart Poetics: Essay on the Interrelations of the Arts and Media, Amsterdam Atlanta, Rodopi. 1997.

333. Pfister M. Intertextualitat. Formen, Funktionen, Studien zur Anglistik.

334. Popovic A. Aspects of Metatext // Canadian Review od Comparative Literature. CRCL. Spring. 1977.

335. Rabo C. L' intertextualite: Textes choisis et.

336. Rice M. P. Valery Briusov and the rise of Russian symbolism. Ann Arbor, 1975.

337. Riffaterre M. Semiotics of Poetry. Bloomington, London. 1978.

338. Ronen O. Mandelstam's Kashey // Studies Presented to professor Roman Jacobson by his students. Cambridge; Mass., 1968.

339. Schmidt A. Valery Briusov's Beitrag zur Literatur theorie. Munchen, 1963.