автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Исповедальность как принцип становления поэтики художественной прозы Ф.М. Достоевского

Полный текст автореферата диссертации по теме "Исповедальность как принцип становления поэтики художественной прозы Ф.М. Достоевского"

На правах рукописи

0050430бЬ

Честнова Наталья Юрьевна 'С/^ 'А

ИСПОВЕДАЛЬНОСТЬ КАК ПРИНЦИП СТАНОВЛЕНИЯ ПОЭТИКИ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЫ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО (НА МАТЕРИАЛЕ ПОВЕСТИ «ЗАПИСКИ ИЗ ПОДПОЛЬЯ» И РОМАНА «ПОДРОСТОК»)

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

1 7 МА^ 2012

Нижний Новгород - 2012

005043066

Работа выполнена на кафедре литературы ФГОУ ВПО «Владимирский государственный университет имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых»

доктор филологических наук, доцент Альми Инна Львовна

Тихомиров Борис Николаевич,

доктор филологических наук, профессор, заместитель директора Литературно-мемориального музея Ф.М. Достоевского, г. Санкт-Петербург;

Александрова Мария Александровна,

кандидат филологических наук, доцент кафедры русской филологии и общего языкознания Нижегородского лингвистического университета им. H.A. Добролюбова

Костромской государственный университет им. H.A. Некрасова

Защита диссертации состоится «24» мая 2012г. в 16.30 ч. на заседании диссертационного совета ДМ 212.166.02 при Нижегородском государственном университете им. Н.И. Лобачевского по адресу: 603000, г. Нижний Новгород, ул. Большая Покровская, 37, ауд. 312.

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского по адресу: Нижний Новгород, пр. Гагарина, 23.

Автореферат разослан » ШЖ&ЛЛ 2012г.

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

Ученый секретарь диссертационного совета

Юхнова И.С.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ Диссертационное исследование посвящено анализу

поэтикообразующей роли исповедального начала в повести «Записки из подполья» и романе «Подросток» Ф.М. Достоевского.

Вопрос о природе и роли исповедального начала в творчестве Достоевского не нов для литературоведения. Он поднимался в таких крупнейших классических.работах, как «Проблемы поэтики Достоевского» М.М. Бахтина, «Стилистика Ставрогина» Л. Гроссмана, «О стиле Достоевского» Н.М. Чиркова. Ключевым понятие исповеди становится в монографии современного исследователя А.Б. Криницына «Исповедь подпольного человека», в диссертации и статьях Н.В. Живолуповой.

Обращение к вопросу об исповедальном начале в творчестве того или иного писателя неизбежно ставит исследователя перед проблемой «двойственной» природы исповеди как феномена духовной культуры. Так, в первую очередь, исповедь — это «церковный или общинный ритуал самоотчета»', а также часть этого ритуала — «устное признание грехов своих перед духовником»2. Во-вторых, исповедь определяется как особый литературно-критический и философский жанр3 либо внутренняя форма конкретного текста или речевого высказывания. Очевидно, что для литературоведения первостепенный интерес представляет светская ипостась исповеди. Однако при обращении к творчеству Достоевского — писателя, для героев которого вопросы о Боге, о вере и неверии, о преступлении и покаянии, безусловно, являются важнейшими, - исследователь не может обойти стороной религиозные аспекты исповедальности в его произведениях.

Герои Достоевского испытывают особую тягу к откровенным признаниям, часто сами определяют свои монологи как исповеди, и акты произнесения этих исповедальных монологов, как правило, становятся

1 Исупов К.Г. Исповедь: к определению термина // Метафизика исповеди. Пространство и время исповедального слова. Материалы международной конференции (Санкт-Петербург, 26-27 мая 1997 г.) СПб.: Изд-во Института Человека РАН (СПб отделение), 1997. С. 3.

2 Даль В.И. Словарь живаго великорусскаго языка В 4 Т. Т.2. Второе изд-е. - СПб.: Издание книгопродавца-типографа М.О. Вольфа, 1381. С. 53.

3 Исупов К.Г. Указ. соч. С. 3.

событиями, аккумулирующими в себе идейно-смысловое содержание текста. Таким образом, исповедь для писателя - не просто прием изображения внутреннего мира личности, но и органическая форма становления художественного бытия его героев, одна из неотъемлемых составляющих поэтики его произведений.

Актуальность диссертационного исследования определяют следующие тенденции современного гуманитарного знания:

• интерес к исповеди как феномену духовной культуры — в различных ее ипостасях (и светской, и конфессиональной), как к форме «организации хаоса сознания человека»4, имеющей высокое культурно-историческое значение,

• реабилитация категории персонажа в художественном мире, восстановление интереса к человеку как к главному и первостепенному предмету изображения в литературе.

Теоретической и методологической основой исследования являются работы М.М. Бахтина, Л.Я. Гинзбург, А.Б. Криницына и А.П. Скафтымова.

В своей работе мы выдвигаем следующую гипотезу: исповедальность пронизывает художественный текст Достоевского, становясь в той или иной степени поэтикообразующим его элементом.

Научная новизна исследования определяется тем, что впервые исповедальное начало в творчестве Достоевского рассматривается как поэтикообразующий принцип художественной прозы писателя.

Повесть «Записки из подполья» и роман «Подросток» являются главными объектами нашего исследования. Дело не только в том, что оба произведения представляют собой исповедальные ¡сЬ-еггаЫш^ (к таковым можно отнести и рассказы «Сон смешного человека», «Кроткая»), но в том, что их главные герои становятся еще и творчески активными повествователями, своего рода «внутренними авторами» текста. Это значительно усложняет художественную организацию произведений.

4 Уваров М.С. Архитектоника исповедального слова. СПб.: «Алетейя», 1998. С. 7.

Предмет исследования - влияние исповедального начала на формирование художественного целого данных произведений.

Понятие исповедальное начало (исповедалыгость) требует, на наш взгляд, терминологической конкретизации. Под ним мы подразумеваем: 1) общую исповедальную установку дискурса героя-повествователя; 2) собственно исповеди - акты произнесения особого, сокровенного слова о себе и о мире; 3) исповедальные ситуации (то есть сцены исповедей); 4) неоформленное в событие исповедальное начало, в художественном тексте Достоевского проявляющееся, во-первых, во внутренней установке героя (воплощенной в слове героя о себе) на признание собственной греховности (вины), на чужую нравственную реакцию (следовательно, предполагающую адресата слова) и на единение с человеческой общностью; во-вторых, в особой «маркированности» изображаемого события виной героя, которая может дать импульс исповедальному слову.

Цель работы — выявить, каким образом исповедальность определяет становление художественного целого повести «Записки из подполья» и романа «Подросток».

Цель определяет задачи работы:

- выделить аспекты исповедальности в текстах «Записок из подполья» и «Подростка»;

выявить поэтикообразующие функции исповедальности в художественном пространстве повести;

выявить поэтикообразующие функции исповедальности в художественном пространстве романа.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Процесс становления жанрового целого повести «Записки из подполья» и романа «Подросток» происходит на фундаменте исповедальной формы: по мере становления художественного замысла изначальная жанровая установка трансформируется во внутреннюю исповедальную установку героя-повествователя.

2. Образы адресатов исповедальных записок парадоксалиста и Аркадия Долгорукого обусловлены психологическими особенностями героев-повествователей. Их функция - оформление исповедального целого записок. Изменение характера обращения к «фиктивному» читателю - знак внутреннего преображения героя.

3. Принцип организации повествования в «Записках из подполья» и «Подростке» напрямую связан с исповедальным началом. Акт создания записок о себе становится для обоих героев событием движения от себя — к другому, от подпольного уединения - к человеческой общности. Последовательность и характер изображения событий предопределяется этим дискурсивным вектором записок, исповедальное начало становится основой повествовательного принципа обоих произведений.

4. Исповедальные ситуации в «Записках из подполья» и «Подростке» становятся не только приемом раскрытия внутреннего мира человека, но и (в своей совокупности) художественным принципом оформления образов героев.

5. «Книжный» контекст исповедального слова подпольного парадоксалиста обуславливает этические ориентиры его исповеди. В «Подростке» культурный контекст исповедей героев становится основой образа романного времени.

Практическая значимость результатов исследования: результаты исследования могут быть использованы в лекционно-практических курсах по истории русской литературы XIX века, спецкурсах и спецсеминарах, посвященных творчеству Ф.М. Достоевского.

Апробация работы: Результаты работы обсуждались на заседаниях кафедры литературы Владимирского государственного гуманитарного университета (2008-2010 гг.).

Основные результаты исследования были представлены в виде докладов на международных и всероссийских конференциях во Владимире, Нижнем

Новгороде и Санкт-Петербурге. По теме диссертационной работы опубликовано 6 статей.

Структура работы: работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающего 192 наименования.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновываются актуальность, научная новизна, объект и предмет исследования, разъясняется содержание термина «исповедальное начало», определяются цель и задачи работы, а также ее практическая значимость, формулируются положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Исповеди героев Достоевского как предмет научного осмысления: подходы, проблемы и пути их решения» дается обзор основных подходов к исповедальному началу в творчестве писателя, выявляются важнейшие аспекты, актуальные для нашего исследования.

В первом параграфе «Церковное таинство покаяния и исповедальное слово героев Достоевского (христианские аспекты исповедального начала в художественной прозе писателя)» развивается следующий тезис: психологический рисунок исповедальных ситуаций у Достоевского в некоторых своих чертах близок к церковному таинству покаяния.

Христианская исповедь — «факт чисто нравственного свойства»: «по неуклонному требованию своей природы, человек volens nolens стремится к открытию своих поступков»5; герои же Достоевского чувствуют нравственную ответственность за совершенные или помысленные поступки. Непременное условие христианского таинства покаяния - полное признание «всех грехов, обременяющих совесть кающегося»6, грех мыслится не как поступок, совершенный в прошлом, а как болезнь души, которую необходимо «врачевать». Исповедующийся человек у Достоевского духовно обременен тем, о чем он говорит. Чрезвычайно важным в психологическом

5 Алмазов А. Таинство покаяния в восточном христианстве. Тайная исповедь в православной восточной церкви: Опыт новейшей истории. Т. 1: Общий устав совершения исповеди. Одесса, 1884. С. 13.

6 Там же. С. 19.

рисунке исповеди у Достоевского становится образ ее адресата - слушателя или читателя: первостепенное значение для героев имеет нравственная реакция другого на их слово о себе. Отношения между произносящим исповедальное слово и его конфидентом у Достоевского подобны отношениям между исповедующимся и его духовником в церковном таинстве, где духовник выступает в качестве посредника между человеком и Богом и наделен властью, но и «не только прощать, но и удерживать грехи»7.

Психологический рисунок исповедей у Достоевского в существеннейших своих чертах сопоставимый с церковным ритуалом, тем не менее, отличается от него в важнейшем: он не укладывается в традиционную схему: раскаяние - покаяние - прощение. Центральные персонажи «больших» романов Достоевского - герои-идеологи и богоборцы -демонстративно отрицают потребность покаяния и прощения, однако «при внешнем отказе от прощения <...> внутренне желают и даже в тайне рассчитывают на прощение (такова может быть внутренняя интенция их речи), которое часто даруется им без покаяния»8. Таким образом, раскаяние, покаяние и прощение становятся важнейшими ценностными категориями (принимаемыми или отвергаемыми) для героев Достоевского.

Во втором параграфе «Жанр литературной исповеди и художественная проза Достоевского» рассматривается проблема жанра литературной исповеди и вопрос о роли литературной исповедальной формы в творчестве Достоевского.

Двумя важными вехами в становлении традиции жанра литературной исповеди становятся «Исповедь» Блаженного Августина, задающая «масштаб исповедного мироощущения»9 и роман «Исповедь» Ж-Ж. Руссо, обытовляющий исповедные ценности. Данные произведения представляют собой «ядро» исповедального жанра, определяющее фундаментальные, сущностные его черты: I) непременная адресованность исповедального

7 Там же. С. 9.

8 Криницын А.Б. Исповедь подпольного человека. М.: «МАКС ПРЕСС». - 2001. - С. 249.

9 Исупов К.Г. Указ. соч. С. 3.

слова; 2) стремление субъекта исповеди объяснить (себе и другому) свою сущность и через это объяснение открыть некое новое знание о человеческой сущности и о мире. Неоднородность жанрового «ядра» предопределяет проблему точного обозначения жанровых границ и особенностей жанровой поэтики.

Первой причиной затруднений при характеристике литературного исповедального жанра становится его активное взаимодействие с другими литературными жанрами, как-то: записки, дневник, письма, автобиография, мемуары. Вторая причина заключается в том, что сама по себе исповедальная форма еще не предполагает установки на художественность. Мысль об этом высказывается в работах М.М. Бахтина «Автор и герой в эстетической деятельности» и Л.Я. Гинзбург «О психологической прозе». По Гинзбург, исповедь - это «промежуточное» явление между «человеческими документами» (дневниками, письмами и проч.) и литературой. Таким образом, литературная исповедь представляет собой границу, на которой происходит переход от нехудожественного к художественному. Третья причина, по которой точное определение литературного жанра исповеди оказывается затруднительным, состоит в том, что исповедь-от-автора и исповедь-от-героя - не одно и то же. В первом случае жанровая определенность обеспечивается единственностью авторского голоса, во втором определение жанра произведения как исповеди может быть правомерным, если исповедальный голос героя оказывается доминирующим над остальными.

Указанные причины, препятствующие точному описанию жанра, скорее, служат осями координат того пространства, в котором существует феномен литературной исповеди.

Обращение к черновым редакциям художественных произведений и письмам Достоевского обнаруживает, что идея исповедального романа или повести проходит через все его творчество наподобие подводного течения («Записки из подполья», «Преступление и наказание», «Подросток»).

Вероятнее всего, исповедь мыслилась писателем как форма осмысления значимых цельных периодов жизни человека и неоднократно становилась ядром художественного замысла произведений, более сложных по своей жанровой природе.

В третьем параграфе «Исповедь как предмет изображения в произведениях Достоевского» развивается следующий тезис: главная функция исповеди в произведениях писателя - смыслосозидающая, соответственно, исповедальное начало органически связано с самим художественным словом Достоевского.

Вторая глава диссертационного исследования - «Исповедальное начало в повести «Записки из подполья».

Первый раздел «Становление жанрового целого «Записок из подполья: проблема диалектичное™ формы» начинается с истории замысла повести, восходящей к идее написать большой роман-исповедь. Изначальная жанровая форма исповеди трансформируется в итоге во внутреннюю дискурсивную установку героя-повествователя.

Процесс работы над «Записками» был для Достоевского труден: повесть растягивалась, писатель долгое время не чувствовал приближения финала, не находил пути эстетического завершения своего героя. Вероятно, «дурная бесконечность»10 мысли и слова подпольного захватывала самого Достоевского, происходило частичное дискурсивное слияние автора и героя. Возможность завершения Достоевскому дают эпизоды встреч со школьными товарищами и с Лизой: они «разрешают» повесть «неожиданной катастрофой». История становления художественного замысла записок отчасти проясняет их композиционно-смысловую сложность: это путь от разрастающейся исповеди, текстовые границы которой самому Достоевскому представлялись неявно, к повести относительно небольшого объема, в

10 «Дурной бесконечности» уподобляет записки парадоксалиста М.М. Бахтин. См. М.М. Бахтин «Проблемы поэтики Достоевского». М.: «Советская Россия», 1979. С. 268.

которой образуются два жанровых ракурса, находящиеся в сложном диалектическом взаимодействии, - внешний (авторский) и внутренний (ракурс творчески активного героя-повествователя).

Так, с точки зрения авторского жанрового ракурса, «Записки» -завершенная «музыкальная» конструкция из двух «фрагментов сознания» героя, жанрово различных («рекомендация самого себя» - статья и «настоящие записки ... о некоторых событиях жизни» - повесть). С точки зрения парадоксалиста — заведомо бесформенное, сплошное, нефрагментарное повествование, порождаемое «усиленным сознанием» героя. Жанровые номинации текста со стороны автора и со стороны героя также подчеркнуто различны. Достоевский в письмах брату так характеризует свою повесть: «...Болтовня, но вдруг эта болтовня <...> разрешается неожиданной катастрофой».16 Подпольный же утверждает, что его записки имеют «литературную форму», называет их исповедью наподобие романа Руссо. Однако, приступая к повествованию о своем прошлом, он говорит, что намерен рассказать анекдот. Подпольный хочет соединить два несовместимых жанра: один требует предельной откровенности, другой - насмешки и неправдоподобия. Именно эта внутренне противоречивая установка так и не позволяет запискам обрести конкретную литературную форму; сам же подпольный, в отличие от автора, не способен осмыслить разрыв с Лизой как утраченную возможность просветления, то есть «катастрофу» - итог своих записок. Исповедальная установка дискурса парадоксалиста, таким образом, не реализуется в полной мере.

Во втором разделе «Исповедь парадоксалиста: герой и адресаты его слова» дается характеристика исповедей парадоксалиста как диалогических ситуаций, анализируются образы адресатов слова героя.

В первом параграфе «Фиктивный» читатель парадоксалиста»

рассматривается образ вымышленных «господ», к которым подпольный обращается как к читателям. Диалог героя с «господами» — «самоотчет-

исповедь наизнанку»11, спор с презираемыми противниками, которые заведомо слабее его интеллектуально: если сам герой с легкостью апеллирует к философским идеям прошлого и современности, то «господа» - лишь дилетанты, носители «обыденного сознания», отвечающие на тирады парадоксалиста злорадным смехом. Таким образом, герой одерживает над ними верх идеологически. Тем не менее, подпольный постоянно ощущает психологическое давление со стороны «господ». Анализ случаев употребления лексемы «господа» в тексте записок позволяет сделать вывод о том, что прототипов читателей подпольного следует искать в окружении самого героя: это его обидчик офицер, школьные товарищи, завсегдатаи бильярдных - люди, пренебрежительно относящиеся к герою. Вымышленные «господа» - реализация некого инварианта образа психологически сильного противника, существующего в сознании парадоксалиста.

Предмет спора с «господами» состоит не только в философских идеях современной герою эпохи. Подпольный ведет полемику о человеке, но ведет ее исключительно через призму самоописания и самохарактеристики. Дискурс парадоксалиста в первой части повести - философско-исповедапьный, причем исповедальная составляющая в нем доминирует над философской и фактически подстраивает ее под себя.

Второй параграф «Реальный конфидент парадоксалиста» посвящен анализу исповедальных ситуаций во второй части повести.

Напряженное психологическое противостояние парадоксалиста и его вымышленных читателей оказывается неравномерным на протяжении всего повествования. По мере погружения в воспоминания о столкновении с «живой жизнью» герой забывает о вымышленных читателях. Степень присутствия «господ» обратно пропорциональна событийной плотности текста записок. Эта тенденция явно свидетельствует об изменении восприятия подпольным и собственного текста, и себя самого.

11 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности / Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 128.

Причину изменения характера исповедальной установки в тексте мы видим в усложнении временной организации записок: между «событием рассказывания» и «изображаемым событием» теперь существует дистанция в четырнадцать - шестнадцать лет. Прошлое - временной план первичного осмысления событий. В настоящем происходит переоценка героем и некогда совершенных поступков, и некогда данных этим поступкам определений. Фактором, частично нейтрализующим дистанцию между прошлым и настоящим, становится лирический мотив мокрого снега. Парадоксалист погружается в свое прошлое как лирическое настоящее, по мере приближения к кульминационному моменту разрыва с Лизой мотив мокрого снега начинает звучать все более явственно - и в финале преображается: «перпендикулярно падающий» снег (знак абсолютного затишья), «настилающий подушку на тротуар» (то есть не «мутный» и «желтый», как прежде, а чистый), — что свидетельствует о внутреннем преображении подпольного, совершающемся за счет повторного переживания им событий прошлого через их записывание.

Повествовательный принцип второй части «Записок» мы характеризуем метафорой из Августиновской «Исповеди» - «кружение памятью». При отсутствии хронологической последовательности в изображении событий прошлого наблюдается иная — психологически обусловленная — их последовательность. Отмечая в тексте «Повести по поводу мокрого снега» все моменты столкновения героя с «живой жизнью» (то есть все упоминания о личном контакте с другими людьми), мы обнаруживаем, что площадь соприкосновения внутреннего мира парадоксалиста с миром внешним поступательно нарастает по мере приближения к рассказу о Лизе. Это движение от уединенного мира подполья к другому сопровождается нарастанием мотива жизни сердца, что также свидетельствует о внутреннем преображении, переживаемым парадоксалистом. Общий исповедальный дискурс повести, таким образом, усложняется за счет вторжения в него реальных исповедальных ситуаций: встречи со школьными товарищами

(«исповедь наизнанку») и двух свиданий с Лизой. Вторая встреча с Лизой -чистая, подлинная исповедальная ситуация. Становится она таковой во многом благодаря чуткому «слуху» героини к слову подпольного. Парадоксалисту даруется прощение в ответ на его исповедь без покаяния, но подпольный не способен принять такое прощение. Трагизм произошедшего, смысл катастрофы раскрывается ему через много лет, когда эта история переживается им заново через записки, поэтому в последних главах повести рассказ подпольного о произошедшем обретает покаянные тона.

В третьем параграфе «Третий» в структуре исповеди парадоксалиста» выдвигается следующее предположение: в сознании подпольного существует представление о неком третьем участнике его диалога с «господами» (ср. замечание М.М. Бахтина: «Говоря с собою, с другим, с миром он одновременно обращается еще и к третьему: скашивает глаза в сторону - на слушателя, свидетеля, судью»)12. Отрицая возможность существования читателя записок, герой делает оговорку: «Если я и пишу как бы обращаясь к читателям, то единственно только для показу», -неосознанно указывая на возможность существования некого зрителя, наблюдающего за тем, как он пишет свои записки. Подпольный же обладает повышенной чувствительностью к чужому взгляду (ср. взгляд Лизы во время первого свидания, молчаливые взгляды слуги Аполлона).

«Третий» - некто, способный осудить подпольного, ощущение его присутствия - подсознательное ощущение существования носителя абсолютной правды о герое. В первой части записок оно проявляется, прежде всего, в интонационном рисунке диалога с «господами»: в моменты наивысшего напряжения душевных сил герой останавливается, будто бы оглядывается и (зачастую минуя ответную реплику «господ») продолжает спор спокойно. Заметим также, что перед резким перепадом интонаций подпольного характер его аргументации качественно меняется: появляется, например, образ «усиленно сознающей мыши», курятника, пощечины и т. п.

12 Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М. - 1979. - С. 275.

14

Аргумент-образ обретает материальную плотность, становится зримым. Вторая часть записок героя, по сути, обращена к «третьему». Это связано с ее событийным, зримым, содержанием и смысловой напряженностью. Преображающая сила исповедального дискурса напрямую обусловлена высокой авторитетностью его адресата. Ощущение взгляда со стороны проявляется здесь в подчеркнутой требовательности героя к своему слову.

Выявление позиции «третьего» участника исповеди позволяет нам увидеть записки парадоксалиста как единое целое - как процесс становления исповедального сознания подпольного человека: от утверждения чужой ложной нравственной реакции - к приятию подлинной нравственной реакции другого,лхх яростной полемики о природе человека и оправдания подполья -к вопросам о природе человека и порыву из подполья.

Второй раздел «Книжный» контекст исповедального слова подпольного парадоксалиста» посвящен анализу культурного контекста записок героя. Говоря об исповеди в художественном произведении, необходимо учитывать не только психологические мотивации и систему ценностей исповедующегося персонажа, но и само его представление об исповеди как форме общения с другим. Представление же это складывается у человека в процессе освоения им опыта мировой духовной культуры.

В первом параграфе «Исповедь подпольного парадоксалиста: культурные ориентиры» делается вывод о том, что культурное пространство исповеди парадоксалиста - всецело светское. Герой повести обладает широчайшим литературным кругозором, однако исключает из круга своего чтения Священное писание. Осмыслить свою исповедь как адресованную Богу парадоксалист не способен.

Парадоксалист определяет самого себя как «антигероя» — в противовес «герою романа», некому «идеальному» герою, которому неведомы сомнения и унижения. Подпольный предпринимает попытку разоблачения «героя романа», а вместе с тем и разоблачения «книжности» как таковой. В то же время парадоксалист сознается, что его собственное сознание всецело

«книжное» и «герою романа» он стремится подражать, следовательно, разоблачение «книжности» становится для него саморазоблачением.

Второй параграф «Литературный слог как стиль слова героя о себе» посвящен анализу речевой манеры героя. Парадоксалист любит «литературствование» - торжественное, вычурное слово. Подражание слогу «романа с героем» становится для подпольного попыткой придать своей жизни «литературные формы». Однако психологическая подоплека «литературствования» героя оказывается глубже, раскрывает ее сцена свидания с Лизой и признание парадоксалиста в том, что он «иначе и не умел [говорить],. как по книжке». «Книжность» становится для него антитезой «живой жизни», знаком ухода в подполье.

В третьем параграфе «Литературный поступок и литературная мечта парадоксалиста» анализируются формы поведения и мышления героя, имеющие «книжные» ориентиры. Выявление пласта гоголевских аллюзий позволяет сделать вывод о «двойной» функции литературного контекста записок. Парадоксалист намеренно уподобляет себя «маленькому» герою «Петербургских повестей», тем самым якобы разоблачая свою истинную сущность: «литературствование» здесь становится не антитезой «живой жизни», а способом беспощадного ее выявления.

Поведение героя в исповедальных ситуациях также многом предопределено «книжными» стереотипами. Само представление подпольного о сущности исповеди обнаруживает его «наполеоновская» фантазия о бале на озере Комо: парадоксалист мечтает о публичном признании в «манфредовских» «позорах». Смысл этой исповеди - в самовозвышении героя, констатации его презрения к человечеству. Таким образом, представление об исповеди у подпольного оказывается искаженным. Анализ истории о встрече с Лизой в контексте стихотворения «Когда во мраке заблуждения...» (эпиграфа ко второй части записок) подтверждает нашу мысль: герой в своих мечтах о жизни с Лизой перекраивает исповедальную ситуацию некрасовского стихотворения так,

что исповедь героини заменяется его проповедью ей, то есть сочиняет историю своего торжества. Во время же второго свидания героев исповедальная ситуация стихотворения восстанавливается с переменой ролей (он проклинает «ломая руки», его «опутавший позор», а она — внимает). Парадоксалист внутренне не принимает такой расстановки ролей, его финальная исповедь оказывается вынужденной, недобровольной, а потому несостоявшейся.

В четвертом параграфе «Безобразное» слово и «прекрасное и высокое» в исповедальном дискурсе парадоксалиста» анализируется стилистическая установка героя на антиэстетизацию собственного слова. Главным . приемом антиэстетизации слова для подпольного становится «обезображивание» цитаты. Парадоксалист виртуозно владеет искусством пародического цитирования: в любой его цитате - прямой или скрытой — смысловые акценты смещаются в сторону снижения или полного отрицания ее ценностного содержания. Тем самым герой включает свое сознание в мировой культурный опыт и обособляет его там. Главная цель парадоксалиста - утверждение подполья перед лицом всего мира.

В общей системе цитат, вводимых подпольным в текст, как правило, окказионально, разово, особым статусом обладает понятие «прекрасное и высокое». Пытаясь его дискредитировать, герой одновременно утверждает особую его ценность в своем мировоззрении. Эта ценность обнаруживается во второй части записок, когда понятие прекрасного освобождается от кавычек, отрывается от цитаты. Подпольный дважды употребляет слово прекрасный без саркастической интонации: вспоминая свое детство («Сколько прекрасных собой детей поступало к нам») и описывая Лизу («Глаза у ней были светло-карие, прекрасные глаза»). Подлинную ценность понятие прекрасного обнаруживает именно тогда, когда становится характеристикой другого человека, а не собственных порывов героя. Будучи произнесено в своем истинном значении, слово «прекрасное» ретроспективно проецируется на весь предшествующий текст записок,

освещает те моменты, когда потребность прекрасного сознательно заглушается подпольным; понятие прекрасного аккумулирует в себе широчайший спектр значений и образует этический и эстетический стержень философско-исповедального дискурса повести.

В конце четвертого параграфа подводятся общие итоги главы: главный предмет изображения в повести - духовный путь героя к «потребности веры и Христа» (не пройденный им до конца), становление исповедального сознания подпольного человека. События жизни героя в их биографической последовательности - это движение в подполье. Повторное переживание событий прошлого через процесс написания записок постепенно формирует обратный вектор движения - из подполья, то есть исповедальную установку дискурса героя, которая становится принципом организации повествования в записках, то есть подчиняет себе художественную форму. Из несовпадения этих двух векторов движения рождается трагическое начало повести, раскрывающееся в финале записок — в точке события необратимой «катастрофы».

Третья глава «Роман «Подросток»: исповедальность как принцип организации художественного целого романа» строится отчасти по аналогии со второй главой, намечаются моменты сходства в художественной организации произведений Достоевского, центрами которых становятся творческие активные герои-повествователи. Вместе с тем, выявляются новые специфические формы воплощения исповедального начала и их роль в становлении художественного целого романа.

В первом разделе «История становления художественного замысла романа «Подросток» (жанровый аспект)» рассматривается генезис жанровой формы «Подростка». Теоретической опорой служит концепция М.М. Бахтина, согласно которой основным критерием различия романных жанров служит «принцип оформления героя»13. В романе испытания герой

13 Бахтин М.М. Роман воспитания и его значение в истории реализма / Эстетика словесного творчества. — М., «Искусство», 1979. С. 188.

дан как готовый и неизменный, раскрывающийся в процессе повествования о нем. В романе же воспитания изображается становящийся герой -«переменная величина», и «изменение самого героя имеет сюжетное значение»14.

Обращение к черновым редакциям романа «Подросток» позволяет сделать вывод о том, что в процессе работы над произведением авторское представление о его жанровой природе изменялось. Вследствие этого итоговое художественное целое «Подростка» вмещает в себя несколько жанровых установок, органически взаимодействующих друг с другом.

На первых этапах работы будущее произведение обещает быть романом испытания: формируется образ ЕГО - Версилова - центрального героя. Рядом с НИМ — фигура мальчика, который заявлен как персонаж, осмысляющий главного героя: слушающий его, наблюдающий за ним, пытающийся объяснить его. Постепенно образ мальчика прорисовывается все более отчетливо, возрастает количество исповедальных диалогов между ним и будущим Версиловым: исповедальные ситуации становятся в черновиках к роману главным приемом разработки образов двух центральных персонажей.

Осмысление подростком ЕГО как личности постепенно становится самодовлеющем предметом авторского интереса, в начале второй редакции фигура мальчика выдвигается на первый план, писатель принимает решение вести рассказ от первого лица. Отправная точка в повествовании - осознание подростком потребности самоотчета-исповеди. Художественной задачей Достоевского становится изображение движения души в поиске истины. Таким образом, в черновых рукописях формируется новая жанровая установка на роман воспитания: подросток мыслится как становящийся герой.

Найденная форма накладывает на автора серьезные ограничения: личность отца изображается только глазами подростка, который не может

14 Там же. С.200.

объяснить мотиваций поступков Версилова в силу своего возраста. Однако именно в этом Достоевский видит источник особой художественности: несоответствие масштабов изображающего сознания масштабам изображаемого мира дает возможность «архивации» смысла событий, факт обретает смысловую глубину, не сознаваемую героем-повествователем в полной мере, следовательно, и для читателя недостаточно освещаемую.

Художественное целое «Подростка» складывается в результате взаимодействия двух жанровых ориентиров: сюжетная линия отца — роман испытания, линия подростка - роман воспитания. Внутренняя дискурсивная исповедальная установка записок Аркадия выполняет функцию синтеза основных жанровых ориентиров романа.

Второй раздел - «Образ адресата исповеди в записках Аркадия Долгорукого: «фиктивный» и реальный читатель».

Важную роль в «Подростке» играет письменная фиксация повествования и творческая рефлексия героя-повествователя. Для Аркадия процесс записывания поразивших его событий — «внутренняя потребность», имеющая психологическую подоплеку «Не утерпев, я сел записывать эту историю», - признается герой. Главная причина появления его записок кроется в его юношеской запальчивости. Следовательно, определение их как исповеди становится не жанровой характеристикой текста, а проявлением внутренней эмоциональной установки героя.

Читатель, к которому обращается в своих записках Аркадий, вымышлен (как и «господа» парадоксалиста). Однако, в отличие от героя «Записок из подполья», подросток не относится к нему враждебно. Манера общения с читателем отражает эмоциональное переживание Аркадием тех событий, о которых идет речь на момент обращения. Герой изначально добродушен по отношению к адресату своих записок, он не видит фигуры какого-либо определенного читателя, следовательно, не может ожидать от него личностно окрашенной нравственной реакции на свое слово. Носителем нравственной реакции становится он сам: испытывая стыд, смущение, «краснея» «от

записывания», порицая себя за невнимательность к матери и Лизе, он формирует в себе личную нравственную ответственность за себя. В безликости «фантастического» конфидента, воображаемого Аркадием, угадывается потенциальная возможность любого читателя. Заканчивая свои записки, подросток интуитивно чувствует необходимость реализации этой потенциальной возможности и отправляет рукопись своему бывшему воспитателю Николаю Семеновичу. Потребность нравственной реакции другого формируется по мере написания исповедальных воспоминаний. Обмолвившись, что свою рукопись он «не показывал еще никому», Аркадий тем более подтверждает свою готовность к единению с миром, к приятию чужого слова о себе. Это главное изменение, которое происходит с ним благодаря письменной фиксации воспоминаний, в этом проявляет себя общая исповедальная установка его записок.

Третий раздел - «Исповедальность как принцип организации романного повествования». В «Подростке» внешне хаотический событийный материал упорядочивается изнутри — через становление самосознания его «внутреннего автора». Становление романного целого здесь совершается через преодоление Аркадием событийного избытка материала - фактического и эмоционального. Как и в «Записках из подполья», в «Подростке» важную роль играет временная дистанция в полгода между событием создания записок и событиями, изображаемыми в них. Практически неощущаемая читателем, она важна для самого подростка: он уверен, что совершенного внутренне переменился за полгода. Это субъективное ощущение Аркадию признаваться в своих поступках и мыслях, «не щадя себя» и обеспечивает относительную безболезненность исповеди: воспоминания переживаются «слово в слово», но не лирически как настоящее, а эпически - как прошлое.

Принцип организации повествования в романе мы анализируем на примере двух последовательных эпизодов - сна Аркадия о свидании с матерью в пансионе Тушара и бесед с Макаром Долгоруким. В романе

«Подросток» присутствуют три временных пласта: настоящее время (момент записывания), прошедшее (петербургские события) и предпрошедшее. Вместе с тем, события этих временных пластов, изображенные не в хронологической последовательности, резонируют друг с другом, а также с событиями предыдущего и последующего повествования. Приведем пример: острое переживание нанесенного подростку оскорбления — неожиданный замысел поджога - замечание о том, что гимнастика была специальностью Аркадия в гимназии — воспоминание об унижениях, перенесенных от Ламберта в детстве - рассказ о том, как Ламберт мечтал устроить поджог -встреча с. Ламбертом после того, как Аркадий просыпается. Отметим, что созвучными друг другу оказываются, прежде всего, события, тем или иным образом «окрашенные» чувством вины героя.

Эпизод сна оказывается ключевым: по сути, это не столько сон, сколько воспоминание о свидании с матерью, во время которого Аркадий ведет себя постыдным образом, в чем потом горько раскаивается. Событие свидания переживается героем трижды (в действительности, во сне и через описание его в записках). В каждом из временных пластов переживания преобладает особое восприятие ситуации: в детстве - это чувство уязвленного самолюбия, во сне — с акцентом на собственной вине, в записках же чувство вины за содеянное воплощается в исповедальное слово о нем. Моментом сведения временных пластов становится сцена раскаяния Аркадия после ухода матери. Таким образом, подросток, пишущий записки, интуитивно отбирает те события своего прошлого (от поступков до мелькнувших мыслей), которые имеют для него важнейшее значение в настоящем. Вихрь разновременных событий стягивается в точках самооценивания, осмысления героем своих дурных душевных качеств. В этих точках аккумулируется потенция исповедальности - и рождается исповедальное слово.

Кульминационный эпизод сна не завершает событийную цепочку, а становится лишь важным звеном в общем повествовании. Две следующие друг за другом встречи — с Ламбертом и с Макаром Долгоруким —

оказываются связаны с мотивом душевного двоения подростка («душа паука» и «жажда благообразия»), заданным исповедальным импульсом сна. В свою очередь, в беседах Макаром Долгоруким Аркадию открывается идея покаяния, что также дает импульс для дальнейшего преодоления избытка «жизненного материала» в записках подростка, то есть для организации повествования.

Таким образом, в романе «Подросток» одну из важнейших поэтикообразующих функций выполняет исповедальный импульс отдельных событий и последующего слова о них. Накапливаясь в определенных точках повествования, этот импульс образует ретроспективную и перспективную смысловую проекцию, стягивая прочие, внешне хаотические, разновременные события.

Четвертый раздел — «Путь «идеи» и исповедальная установка записок Аркадия Долгорукого».

Путь развития «идеи» подростка вначале предполагает быть основой его исповеди, однако остается вне поля зрения читателя, проходит через роман наподобие «подводного течения»: слово о ней вытесняется словом о людях. В финале записок подросток говорит, что не отказался от своей «идеи», что она осталась «та самая, что и прежде, но уже совершенно в ином виде».

Своеобразие идеи Аркадия заключается в том, что в ней нет момента спора с существующим миропорядком: его «идеал» воплотим и однажды уже был воплощен в Ротшильде. Нет в ней также момента личной вины, нравственной ответственности. Подросток абсолютно убежден в «красоте» и правоте своей «идеи». Более того, поведать «идею» другому Аркадий в принципе не может, поскольку ее суть - «уединение и спокойное сознание силы» и оглашение неизбежно привело бы к ее разрушению.

Если общее дискурсивное движение записок Аркадия - это путь к другому, то линия «идеи» героя образует своеобразную противодействующую силу исповедальной установке подростка. «Подводное течение» в романе движется в обратную сторону. Герой не раскрывается

перед читателем вполне, при этом образ его остается в полной мере эстетически завершенным. Скрытая от читателя сторона его души открыта для него самого, Аркадий лишь указывает на огромный потенциал для дальнейшего его становления, содержащийся в его «новой идее».

Пятый раздел - Исповедальная ситуация в романе «Подросток» как принцип художественного оформления образов персонажей и формирования образа романного времени.

Аркадий, в отличие от парадоксалиста не стремится к нарративному доминированию, его исповеди едва ли не затмеваются исповедями Версилова, поскольку подросток пишет не о себе, а о других, и главное его стремление заключается в том, чтобы понять отца — дорого ему другого. Аркадий неспособен зачастую понять подлинное значение происходящих событий и подлинный смысл слова другого, однако умеет услышать интонацию чужого слова и увлечься ей, благодаря этому другой обретает собственный голос, звучит исповедальное слово другого о себе, возникает история другого - и в повествовании высвобождаются романные линии.

Самостановление героя осуществляется через становление в его сознании образа отца. Путь поиска добра и зла - узнавание их в другом, поэтому исповеди Аркадия Версилову - это исповеди о себе и о нем одновременно, о своем искании другого, что и предопределяет принцип построения образа дорогого Аркадию другого в его записках. До определенного момента Версилов будто бы остается «за сценой» изображается подростком через отрывочные, противоречащие друг другу мнения о нем других, упоминания своих впечатлений от встреч с ним. Момент появления его «на сцене» - первая исповедальная ситуация, возникшая между Аркадием и отцом, момент, когда подросток впервые перед лицом другого пытается создать и утвердить в своей душе образ этого другого - собрать его из впечатлений прошлого и настоящего. По такому же принципу в романе выстраивается образ Ахмаковой. Записки, таким образом,

воссоздают внутренний путь подростка к другому, к принятию его в его самоценности и узнаванию идеала в нем.

От своего слова о другом и о себе Аркадий постепенно переходит к слову другого о мире и о месте его, другого, в мире. Количество исповедей Версилова нарастает в записках подростка постепенно — так же постепенно происходит узнавание героем отца. Таким образом, путь узнавания Аркадием отца непосредственно связан с линией становления души самого подростка (путь поиска добра и зла) и одновременно оказывается главным способом раскрытия образа Версилова в романе. Моменты исповедей отца сыну становятся точками, в которых происходит сопряжение двух жанровых установок - романа испытания с романом воспитания.

В шестом разделе «Исповедальное слово в романе «Подросток»: культурный контекст» выявляется роль литературных и культурных аллегорий в становлении художественного времени романа. В центре нашего внимания - исповеди Версилова и Пети Тришатова — героев, мыслящих художественными образами'5 (воображаемая опера «Фауст», готический собор «как мысль человеческая», картины-видения Золотого Века и Христа на Балтийском море, «как у Гейне»). Художественные образы этих исповедей оформляют образ романного времени — оно обретает статус эпохи, включенной в исторический (у Тришатова) и в мифологический (у Версилова) контекст.

В заключении обобщаются результаты работы. Исповедальное начало в творчестве Достоевского напрямую связано с его индивидуально-авторским художественным видением человека и становится важным поэтикообразующим фактором в повести "Записки из подполья" и романе "Подросток".

Основное содержание диссертационного исследования отражено в следующих публикациях:

15 К героям такого типа у Достоевского относятся также Настасья Филипповна, рассказывающая в своем исповедальном письме Аглае о воображаемой картине, на которой изображен Христос с ребенком, Иван Карамазов, создающий поэму о Великом Инквизиторе.

1. Честнова Н.Ю. О природе антитезы говорящий - слушающий в «Записках из подполья» Ф.М. Достоевского // Античность и христианство в литературах России и Запада. Материалы международной научной конференции «Художественный текст и культура VII». - Владимир: Владимирский государственный гуманитарный университет, 2008. С. 91 - 96.

2. Честнова Н.Ю. Литературный слог как черта речевого портрета подпольного парадоксалиста («Достоевский «Записки из подполья») // Вестник Костромского государственного университета. -Кострома: Изд-во КГУ, 2009. - № 4. С. 64 -67.

3. Честнова Н.Ю. Об исповедальной интенции в романе «Ф.М. Достоевского «Подросток» // Грехневские чтения. Словесный образ и литературное произведение. Сборник научных трудов. Вып. 6 / Отв. ред. И.С. Юхнова. - Нижний Новгород: изд-во «КНИГИ». - 2010. - С. 77-81.

4. Честнова Н.Ю. Слово «прекрасное» в философско-исповедапьном дискурсе подпольного парадоксалиста (Ф.М. Достоевский «Записки из подполья» // Основные тенденции развития русского языка: лингвофилософский аспект: Сборник материалов международной научной конференции / Отв. ред. A.C. Малахов. - Владимир: изд-во ВГГУ. - 2010. -С. 217 - 220.

5. Честнова Н.Ю. О диалектичное™ жанровой формы «Записок из подполья» Ф.М. Достоевского // Вестник Костромского государственного университета. - Кострома: Изд-во КГУ, 2010. - № 4. С. 113-115.

6. Честнова Н.Ю. «Книжное» сознание и исповедальное слово подпольного парадоксалиста (по повести Ф.М. Достоевского «Записки из подполья» // Записки лингвофилософского клуба - 2011. - Владимир, 2011. С. 132-144.

7. Честнова Н.Ю. Христианские аспекты исповедального начала в повести Ф.М. Достоевского «Записки из подполья» // Церковь, государство и общество в истории России и православных стран. Материалы III Международной научной конференции, посвященной памяти православных просветителей святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. - Владимир, 2011. С. 409-416.

Подписано в печать 16. 04.2012. Формат 60x84/16. Бумага для множит, техники. Гарнитура Тайме. Печать офсетная. Тираж 100 экз. Заказ 1262 - 2012 г.

Отпечатано с готового оригинал-макета в AHO «Типография на Нижегородской» 600020, Б. Нижегородская, 88-Д.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Честнова, Наталья Юрьевна

Введение.

Глава I. Исповеди героев Достоевского как предмет научного осмысления: подходы, проблемы и пути их решения.

1.1. Церковное таинство покаяния и исповедальное слово героев Достоевского (христианские аспекты исповедального начала в художественной прозе писателя).

1.2. Жанр литературной исповеди и художественная проза Достоевского.

1.3. Исповедь как предмет изображения в произведениях Достоевского.

Глава II. Исповедальное начало в повести «Записки из подполья».

2.1. Становление жанрового целого «Записок из подполья»: проблема диалектичности формы.

2.2. Исповедь парадоксалиста: герой и адресаты его слова.

2.2.1. «Фиктивный» читатель парадоксалиста.

2.2.2. Реальный конфидент парадоксалиста.

2.2.3. «Третий» в структуре исповеди парадоксалиста.

2.3. «Книжный» контекст исповедального слова подпольного парадоксалиста.

2.3.1. Исповедь подпольного парадоксалиста: культурные ориентиры.

2.3.2. Литературный слог как стиль слова героя о себе.

2.3.3. Литературный поступок и литературная мечта парадоксалиста.

2.3.4. Безобразное слово и «прекрасное и высокое» в исповедальном дискурсе парадоксалиста.

Глава III. «Подросток»: исповедальность как принцип организации художественного целого романа.

3.1. История становления художественного замысла романа «Подросток» (жанровый аспект).

3.2. Образ адресата исповеди в записках Аркадия Долгорукого: «фиктивный и реальный читатель.

3.3. Исповедальность как принцип организации романного повествования.

3.4. Путь «идеи» и исповедальная установка записок Аркадия Долгорукого.

3.5. Исповедальная ситуация в романе «Подросток» как принцип художественного оформления образов персонажей и формирования образа романного времени.

3.6. Исповедальное слово в романе «Подросток»: культурный контекст.

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Честнова, Наталья Юрьевна

Природа исповедального начала в творчестве Достоевского сложна и многопланова. Как известно, идея романа или повести-исповеди неоднократно становилась для писателя зерном художественного замысла будущего произведения (таковы «Записки из подполья», «Преступление и наказание», «Подросток»). Герои Достоевского испытывают особую тягу к откровенным признаниям, часто сами определяют свои монологи как исповеди, и акты произнесения этих исповедальных монологов, как правило, становятся событиями, аккумулирующими в себе идейно-смысловое содержание текста. Таким образом, исповедь для писателя становится не просто приемом изображения внутреннего мира личности, но и органической формой становления художественного бытия его героев, одной из неотъемлемых составляющих поэтики его произведений.

Изображение человека сквозь призму его исповедального сознания обусловлено не только религиозными воззрениями писателя (исследователями отмечено, что исповедальные формы в его творчестве зачастую совершенно не похожи на таинство покаяния)1, но и тем особым видением фигуры современника, человека середины девятнадцатого века, которое было присуще Достоевскому. «По мнению <.> писателя, исповедальная - атмосфера характеризовала всю современную ему общественную жизнь России», - пишет достоевсковед А.Б. Криницын, приводя далее цитату из «Петербургской летописи»: «Современная мысль <.> дошла до возможного своего рубежа и осматривается, роется кругом себя, сама осязает себя. Почти всякий начинает разбирать, анализировать и свет, и друг друга, и себя самого <.> Наступает какая-то всеобщая исповедь (курсив Криницына). Люди рассказываются, выписываются, анализируют самих себя же перед светом, часто с болью и муками».2

1 Криницын А.Б. Формы исповеди в романах Ф.М. Достоевского. Дисс. на соиск. уч. ст. канд. фил. наук.

М., 1995. С. 5.

2 Криницын А.Б. Исповедь подпольного человека. М.: «МАКС ПРЕСС», 2001. С. 17. 4

Актуальность диссертационного исследования определяют следующие тенденции современного гуманитарного знания:

• интерес к исповеди как феномену духовной культуры - в различных ее ипостасях (и светской, и конфессиональной), как к форме «организации хаоса сознания человека»3, имеющей высокое культурно-историческое значение,

• реабилитация категории персонажа в художественном мире, восстановление интереса к человеку как к главному и первостепенному предмету изображения в литературе.

Степень разработанности проблемы. Исповедальное начало в творчестве Достоевского неоднократно становилось предметом научных исследований. Среди крупнейших классических работ следует назвать прежде всего «Проблемы поэтики Достоевского» М.М. Бахтина, работу Л. Гроссмана «Стилистика Ставрогина», а также книгу Н.М. Чиркова «О стиле Достоевского». Ключевым понятие исповеди становится в монографии современного исследователя А.Б. Криницына «Исповедь подпольного человека», в статьях Н.В. Живолуповой, в ее же диссертации «Проблема авторской позиции в исповедальном повествовании Достоевского 60-70-х годов («Записки из подполья», «Подросток»)».

Теоретической и методологической основой исследования являются работы М.М. Бахтина, Л.Я. Гинзбург, А.Б. Криницына, А.П. Скафтымова.

В своей работе мы выдвигаем следующую гипотезу: исповедальность пронизывает художественный текст Достоевского, становясь в той или иной степени поэтикообразующим его элементом.

Научная новизна исследования . определяется тем, что впервые исповедальное начало в творчестве Достоевского рассматривается как поэтикообразующий принцип художественной прозы писателя.

Повесть «Записки из подполья» и роман «Подросток» являются главными объектами нашего исследования. Дело не только в том, что оба произведения представляют собой исповедальные юИ-егеаЫигщ (к таковым можно отнести и рассказы «Сон смешного человека», «Кроткая»), но в том, что их главные герои становятся еще и творчески активными повествователями, своего рода «внутренними авторами» текста. Возникает своеобразный эффект «двойного авторства». Так, в предисловии к «Запискам из подполья» подпольный парадоксалист называется «сочинителем», сам же Достоевский принимает на себя роль издателя «сочинения», неизвестным образом попавшего к нему в руки. Текст романа «Подросток» также полностью является записками главного героя (включая финальные выдержки из письма Николая Семеновича, сделанные самим Аркадием). Свобода «авторства», дарованная героям, выходит за рамки традиционного литературного приема, когда форма исповедальной юЬ-егсаЫш^ становится методом психологического изображения героя и дает возможность передать его субъективное восприятие мира и самого себя4. Записки подпольного парадоксалиста и записки Аркадия Долгорукого пронизаны постоянной «авторской» рефлексией: для обоих героев чрезвычайно важно определить статус их собственных текстов, оба задаются вопросом: «Зачем я пишу?» Очевидно, что активная творческая инициатива героев Достоевского еще не предполагает их полноценной авторской компетентности, их способности создать эстетически завершенное целое. Вспомним замечание из письма Николая Семеновича Аркадию о том, что его «Записки» «могли бы . послужить материалом для будущего5 художественного произведения»6 (отметим едва ли не дословное совпадение с этим высказыванием утверждения Бахтина о том, что самоотчет-исповедь может стать «сырым материалом для возможной эстетической обработки, возможным содержанием возможного

4 Чирков Н.М. О стиле Достоевского. М.: «Наука», 1964. С. 53.

5 Здесь и далее жирный курсив в цитатах мой - Н.Ч.

6 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 т., т. 13. Л.: «Наука», 1972 - 1989. С. 455. Далее ссылки на данное издание будут приводиться в тексте в косых скобках с указанием фамилии цитируемого автора, номера тома (римская цифра) и номера страницы (арабская цифра). 6 художественного произведения» ). Они и сами не мыслят себя писателями, однако испытывают потребность письменной фиксации личного духовного опыта.

Итак, парадоксалист и Аркадий Долгорукий - не просто исповедующиеся герои, они авторы своих исповедей. Это значительно усложняет художественную организацию произведений. «Записки» и «Подросток», отделенные друг от друга десятилетием, опытом трех крупных романов («Преступления и наказания», «Идиота» и «Бесов»), принципиально разные в жанровом отношении, имеют одну общую особенность художественной структуры: оба они производят на читателя впечатление внутренней хаотичности. Источник этой хаотичности, на наш взгляд, кроется именно в особом функционировании исповедального начала в повести и романе, в чрезвычайном его сгущении, обусловленном «авторской» свободой героев-повествователей. По этой причине в нашем исследовании в поле зрения, прежде всего, будет находиться «внутренний автор» художественного текста, обладающий творческой инициативой.

Предметом же исследования будет влияние исповедального начала на формирование художественного целого данных произведений.

Понятие исповедальное начало (исповедальность) требует, на наш взгляд, терминологической конкретизации. Под ним мы подразумеваем:

1) общую исповедальную установку дискурса героя-повествователя;

2) собственно исповеди - акты произнесения особого, сокровенного слова о себе и о мире; о

3) исповедальные ситуации ;

7 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности / Эстетика словесного творчества. М.: изд-во «Искусство», 1979. С. 129.

8 Термин «исповедальная ситуация» объясняется монографии А.Б Криницына «Исповедь подпольного человека» следующим образом: «Важнейшее отличие исповедальной ситуации от прочих моделей общения состоит в специфике взаимоотношений между ее участниками. При исповеди говорящий сосредотачивается на себе, на своих мыслях и воспоминаниях, и в принципе не интересуется личностью слушателей - в данный момент ему важная только их реакция на собственные признания. Таким образом направленность речевой информации оказывается односторонней - принципиально иной, нежели в обычном диалоге». Криницын А.Б. Исповедь подпольного человека. М.: «МАКС ПРЕСС», 2001. С. 120.

4) неоформленное в событие исповедальное начало, в художественном тексте Достоевского проявляющееся:

4.1) во внутренней установке героя (воплощенной в слове героя о себе) на признание собственной греховности (вины), на чужую нравственную реакцию (следовательно, предполагающую адресата слова) и на единение с .человеческой общностью;

4.2) в особой «маркированности» изображаемого события виной героя, которая может дать импульс исповедальному слову.

Цель работы — выявить, каким образом исповедалъность определяет становление художественного целого повести «Записки из подполья» и романа «Подросток».

Цель определяет задачи работы:

- выделить аспекты исповедальности в текстах «Записок из подполья» и «Подростка»; выявить поэтикообразующие функции исповедальности в художественном пространстве повести; выявить поэтикообразующие функции исповедальности в художественном пространстве романа.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Повесть «Записки из подполья» и роман «Подросток» Ф.М. Достоевского представляют собой своеобразные вариации исповедальных юЬ-еггаЫш^: главные герои здесь являются творчески активными повествователями, своего рода «внутренними авторами» текста, что напрямую предопределяет художественную организацию произведений. Процесс становления жанрового целого повести «Записки из подполья» и романа «Подросток» происходит на фундаменте исповедальной формы: по мере становления художественного замысла изначальная жанровая установка трансформируется во внутреннюю исповедальную установку героя-повествователя.

2. Образы адресатов исповедальных дискурсов парадоксалиста и Аркадия Долгорукого обусловлены психологическими особенностями героев. Их функция - оформление исповедального целого записок. Изменение ^ характера обращения к «фиктивному» читателю - знак внутреннего преображения героя.

3. Принцип организации повествования в «Записках из подполья» и «Подростке» напрямую связан с исповедальным началом. Акт создания записок о себе становится для обоих героев событием движения от себя - к другому, от подпольного уединения - к человеческой общности. Последовательность и характер изображения событий предопределяется этим дискурсивным вектором записок, таким образом исповедальное начало становится основой повествовательного принципа обоих произведений.

4. Исповедальные ситуации в «Записках из подполья» и «Подростке» становятся не только приемом раскрытия внутреннего мира человека, но и (в своей совокупности) художественным принципом оформления образов героев.

5. Культурный контекст исповедей героев раскрывает их личное представление об исповеди как форме общения с другим и поэтому во многом предопределяет характер исповедального начала в произведениях. «Книжный» контекст исповедального слова подпольного парадоксалиста обуславливает этические ориентиры его исповеди. В «Подростке» культурный контекст исповедей героев становится основой образа романного времени.

Практическая значимость результатов исследования: результаты исследования могут быть использованы в лекционно-практических курсах по истории русской литературы XIX века, спецкурсах и спецсеминарах, посвященных творчеству Ф.М. Достоевского.

Апробация работы: Результаты работы обсуждались на заседаниях кафедры литературы Владимирского государственного гуманитарного университета (2008-2010 гг.).

Основные результаты исследования были представлены в виде докладов на международных и всероссийских конференциях во Владимире, Нижнем

Новгороде и Санкт-Петербурге. По теме диссертационной работы опубликовано 6 статей.

Структура работы: работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Исповедальность как принцип становления поэтики художественной прозы Ф.М. Достоевского"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исповедальное начало в творчестве Достоевского напрямую связано с его индивидуально-авторским художественным видением человека. Герой, рассказывающий свою историю или излагающий свою идею, у Достоевского всегда совершает признание, требующее особого, зачастую предельного напряжения душевных сил, поскольку это признание мыслится героем как главное слово о нем самом и о мире. Ситуация исповеди в связи с этим становится для писателя зерном художественного замысла ряда произведений, а так же способом его развития. Сами же формы проявления исповедального начала в прозе Достоевского оказываются чрезвычайно многообразными, они не сводятся только к исповедальным диалогам, монологам или отдельным репликам, равно как и их роль не ограничивается только изображением внутреннего мира человека. Анализ этих многообразных форм воплощения исповедального начала позволяет в определенной мере приблизиться к осмыслению художественного целого произведений писателя.

Наше исследование позволяет нам сделать следующие выводы: повесть «Записки из подполья» и роман «Подросток» - произведения, выделяющиеся особой, повышенной концентрацией исповедального начала благодаря фигурам главных героев - творчески активных повествователей, которые создают записки «о себе» и сами же пытаются определить их как исповедь. Несмотря на то, что эта «внутренняя авторская» номинация записок не предопределяет жанрового статуса «Записок из подполья» и «Подростка», она выполняет важнейшую роль в организации художественного целого обоих произведений, воплощаясь в исповедальную установку дискурсов записок Аркадия Долгорукого и подпольного парадоксалиста. Повествование и в повести, и в романе облечено в форму диалога с фиктивным читателем, причем, диалога именно исповедального, предполагающего признания героев в самом сокровенном и ответную нравственную реакцию адресатов. Особую роль в организации художественного целого проанализированных произведений играет также временная дистанция между событием рассказывания и событиями, о которых рассказывается: осмысление героями подлинного смысла произошедшего с ними совершается благодаря повторному переживанию событий прошлого - непосредственно через творческий акт создания записок. Напряжение между временными пластами в «Записках из подполья» и «Подростке» становится важным сюжетообразующим фактором: события прошедшего времени (и предпрошедшего в романе «Подросток») излагаются выборочно и не в хронологическом порядке - их отбор и последовательность предопределяются душевным состоянием героя в настоящем времени, на момент повествования. Среди отбираемых подпольным парадоксалистом и Аркадием событий особенно важными оказываются те, в которых заложен исповедальный потенциал: поступки, слова, мысли, душевные движения, из-за которых герои испытывают чувство вины или нравственной ответственности, ситуации исповедальных монологов и диалогов (только свои - у парадоксалиста, свои и чужие - у подростка), а также события чужой жизни, тем или иным образом связанные с ситуацией исповеди (у подростка). Осмысляемые в записках, эти события начинают резонировать друг с другом, обнаруживают новые для героя смыслы и выстраиваются в новой последовательности - художественной последовательности сюжета.

Первостепенную роль в рассмотренных нами произведениях играет психологический облик героя-повествователя. Оба героя: и парадоксалист, и Аркадий - являются воплощением одного типа - подпольного человека, центрального типа всего творчества Достоевского. Этим обусловлена во многом общность формы и принципа повествования в «Записках из подполья» и «Подростке», о чем говорилось выше. Однако очевидна и значительная разница между героем повести шестидесятых годов и героем романа семидесятых. Жизненный путь парадоксалиста - погружение в подполье, отчуждение от мира. Аркадий - герой, «ищущий руководящую нить поведения», изначально стремящийся к другому - своему отцу Версилову.

Разность героев предопределяет и качественную разность природы исповедального начала в повести и романе.

Парадоксалист не дает другому права рассказывать собственную историю, то есть, по сути, права на исповедь. Нарративное доминирование подпольного исключает возможность разрастания художественной ткани произведения вширь, появления линий других персонажей. Дискурсивное движение повести - это история одной души главного героя. Однако жизненный путь подпольного парадоксалиста и тот духовный путь, который он проходит в процессе создания записок, не совпадают: записки - это движение из подполья, эксперимент над собой, который обнаруживает в душе героя способность к раскаянию. Принцип организации повествования второй части повести, названный нами «кружением памятью», основан на постепенном открытии парадоксалистом присутствия другого в своей жизни. В изображении этого духовного пути героя, становления его исповедального сознания заключалась одна из важнейших художественных задач Достоевского - вывести «потребность веры и Христа». Из несовпадения жизненного пути и его повторного переживания через записки рождается трагическое начало повести: момент сведения двух временных пластов происходит в финале записок - в точке события необратимой «катастрофы».

В романе «Подросток» мы наблюдаем иную ситуацию соотношения жизненного пути героя и повторного переживания его через записки. Аркадий стремится понять прежде всего другого, а не себя - отсюда и доброжелательное отношение к вымышленному читателю, исключающее полемичность дискурса записок (которая у подпольного парадоксалиста оборачивалась «дурной бесконечностью» спора с «господами»), отсюда и возможность развития художественного материала вширь - высвобождение романных линий. Путь осмысления Аркадием Долгоруким дорогого ему другого пролагается им в записках именно через исповедальные ситуации -моменты душевного сближения с отцом и возлюбленной. Версилова и Ахмакову (а наряду с ними и остальных персонажей романа) мы видим, в первую очередь, глазами самого подростка, следовательно, и для читателя их образы раскрываются постепенно - через те же самые событийные точки исповедальных ситуаций.

Особую роль в дискурсе записок Аркадия Долгорукого играет его «идея». Путь «идеи» здесь образует своего рода «подводное течение»: избыток «фактов» складывается в романное повествование, однако важнейшая сторона душевной жизни подростка оказывается скрытой от читателя. Суть «идеи» Аркадия - это «угол», уединение, фактически уход в подполье, отчуждение от другого, следовательно, ее путь в романе становится своеобразной противодействующей силой, подспудно присутствующей в дискурсе записок, некой «антиисповедальной» установкой героя. Подросток не раскрывается перед читателем в полной мере, что объясняется, на наш взгляд, художественным замыслом Достоевского: Аркадий - герой становящийся, «переменная величина». В скрываемой стороне души подростка заложен потенциал для дальнейшего его духовного становления.

Особого внимания при анализе поэтикообразующей роли исповедального начала в произведениях Достоевского требует культурный контекст исповедального слова, поскольку именно он определяет понимание героями самой природы исповеди, а значит, непосредственно связан с поэтикой художественного целого. «Книжное» сознание парадоксалиста порождает в подпольном страсть к «литературствованию» - воображаемому подражанию романтическому герою - и в корне искажает представление подпольного об исповеди, лишает его возможности искреннего раскаяния перед лицом другого. Однако роль литературных и культурных аллюзий и реминисценций в «Записках из подполья» этим не исчерпывается. «Литературствование» становится так же и формой саморазоблачения для подпольного, то есть зародышем подлинного исповедального слова о себе (наиболее ярко в этой функции выступают гоголевские аллюзии). Более того, именно через «книжный» контекст в записках парадоксалиста формируется основной этический и эстетический стержень исповедального дискурса - понятие «прекрасного».

В романе «Подросток» герой-повествователь нарочито отказывается от «книжности» слога, стремясь к стилистической и смысловой первозданности своих записок. Исповедальная установка дискурса Аркадия Долгорукого не предопределена какими бы то ни было литературными стереотипами, она -порыв души юного героя. В качестве носителей «книжного» сознания в романе выступают два героя: Версилов и Тришатов, и именно этих героев Достоевский наделяет не только сильной тягой к признаниям, но и способностью мыслить художественными образами. Их исповеди - «высокие» исповеди; их осмысление собственного жизненного пути непременно сопряжено с осмыслением пути человечество. Сосредоточенные на последних страницах романа, «высокие» исповеди освещают все художественное целое произведения и формируют образ романного времени как особой эпохи, включенной в исторический и мифологический контекст.

Развитие форм воплощения исповедального начала в творчестве Достоевского, безусловно, связано с изменением художественного видения им человека. Становление же поэтики каждого из произведений писателя, как мы видим, напрямую зависит именно этого видения. Таким образом, исповедальное начало становится для Достоевского - одной из основ создания художественного целого, для исследователя же - одним из ключей к его осмыслению.

Список научной литературыЧестнова, Наталья Юрьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Августин Блаженный. Исповедь. / Блаженный Августин. М. -1992.-239 с.

2. Байрон Дж. Собр. соч. в 4-х томах. / Дж. Г. Байрон; пер. с англ. И. Бунина. М.: изд-во «Правда». - 1981. - Т. 4. 496 с.

3. Гоголь Н.В. Собрание соч. в 6 т. / Н.В. Гоголь. М. - 1959. - Т.З. -598 с.

4. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30-ти томах / Ф.М. Достоевский. Л.: Наука, 1972 - 1989.

5. Некрасов H.A. Стихотворения и поэмы. / H.A. Некрасов. М., 1975-631 с.

6. Алмазов А. Тайная исповедь в православной восточной церкви: Опыт новейшей истории. Т. 1: Общий устав совершения исповеди. / А. Алмазов. Одесса, 1884. (репринт — М., 1995). - 596 с.

7. Альми И.Л. К вопросу о психологизме Достоевского / И.Л. Альми // Альми И.Л. О поэзии и прозе. СПб.: Издательство «Семантика-С» совместно с издательсвом «Скифия», 2002. - С. 339 -350.

8. Альтман М.С. Достоевский. По вехам имен / М.С. Альтман. -Саратов. 1975.-309 с.

9. Аскольдов С. Психология характеров у Достоевского / С. Аскольдов // Достоевский. Статьи и материалы. В 2-х т. Сборник 1. М. -Л.: Мысль, 1935.-С. 31-70.

10. Ашимбаева Н.Т. Поэтика двусмысленности и недосказанности и у Достоевского (явное и прикровенное родство героев) / Н.Т. Ашимбаева // Pro Memoria. Памяти Г.М. Фридлендера. СПб., «Наука», 2003.-С. 136- 146.

11. Бахаева A.A. Исповедальная манера повествования и мотив покаяния в повестях Ф.М. Достоевского «Вечный муж» и К.Н.

12. Леонтьева «Исповедь мужа» / A.A. Бахаева // Филология и человек, 2009. №1. - Барнаул: Изд-во Алтайского университета. - С 161 - 167.

13. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности / М.М. Бахтин // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества . M .: изд-во «Искусство». - 1979 - - С. 7 - 180.

14. Бахтин М.М. Роман воспитания и его значение в истории реализма / М.М. Бахтин // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. -М., «Искусство», 1979. С. 188 203.

15. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М.М. Бахтин. -М.- 1979.-341 с.

16. Бахтин М.М. Слово в романе / М.М. Бахтин // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: «Худож. лит.». - 1975. - 72 - 233.

17. Белопольский В.Н. Достоевский и философская мысль его эпохи / В.Н. Белопольский. Ростов: Изд-во Рост, ун-та, 1987. С. 111-118

18. Бем А.Л. Достоевский / А.Л. Бем. Прага: Петрополис, 1938. -192 с.

19. Бем А.Л. Достоевский гениальный читатель / А.Л. Бем // Бем. Л.А. Исследования. Письма о литературе. М.: Языки славянской культуры. - 2001. - С. 48.

20. Бем А.Л. «Скупой рыцарь» Пушкина в творчестве Достоевского / А.Л. Бем // Пушкинский сборник. Прага, 1929. - С. 209 - 244.

21. Бем А.Л. У истоков творчества Ф.М. Достоевского / А.Л. Бем. -Прага, 1936.-214 с.

22. Бердяев H.A. Миросозерцание Достоевского / H.A. Бердяев // Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994. С. 30 60.

23. Бицилли П.М. К вопросу о внутренней форме романа Достоевского / П.М. Бицилли // Бицилли П.М. Избранные труды по филологии. М.-1996. С. 406 - 498.

24. Бочаров С.Г. «Записки из подполья»: «Музыкальный момент» / С. Г. Бочаров // Новый мир, 2007. №2. - С. 161 - 166.

25. Бочаров С.Г. «Ты человечество презрел.» (Об одном тематическом сюжете русской литературы: Достоевский и Пушкин)» / С.Г. Бочаров // Pro memoria. Памяти академика Г.М. Фридлендера. СПб, «Наука», 2003. С. 87 105.

26. Бродский И.А. О Достоевском / И.А. Бродский // Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994. С. 373 375.

27. Буланов A.M. «Ум» и «сердце» в русской классике: Соотношение рационального и эмоционального в творчестве И.А. Гончарова, Ф.М. Достоевского, JI.H. Толстого / A.M. Буланов. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1992. - 152 е.

28. Булгаков С.Н. Русская трагедия / С.Н. Булгаков // О Достоевском: творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. - М. -1995.-С. 147-230.

29. Бурсов Б.И. «Подросток» роман воспитания / Б.И. Бурсов // Аврора, 1971.-№ 11 - С. 64-71.

30. Викторович В.А. Роман познания и веры / В.А. Викторович // Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения: Сб. ст. Коломна: КГПИ, 2003. - С. 17 - 27.

31. Викторович В.А. Сюжет и повествование в романе Достоевского / В.А. Викторович // Сюжет и художественная система произведения: межвуз. сб. научных трудов. Даугавпилс: Даугавп. пед. ин-т, 1983. -С. 56-63.

32. Власкин А.П. Идеологический контекст в романе Ф.М Достоевского / А.П. Власкин. Челябинск: ЧГПИ, 1987. - 80 с.

33. Власкин А.П. Искания Достоевского в 1870-е годы: Учебное пособие / А.П. Власкин. Магнитогорск, 1991 - 117 с.

34. Власкин А.П. Творчество Достоевского и народная религиозная культура / А.П. Власкин. Челябинск: Челяб. гос. ун-т; Магнитогорск: Изд-во МГПИ, 1994. - 196 с.

35. Геригк Х.-Ю. Роман «Подросток» в историко-литературной перспективе / Х.-Ю. Гергик // Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. Коломна: КГПИ, 2003. С. 9-16.

36. Гин М.М. Достоевский и Некрасов. Два мировосприятия / М.М. Гин. Петрозаводск: Карелия, 1985. - 184 с.

37. Гинзбург Л.Я. О литературном герое / Л.Я. Гинзбург Л.: Советский писатель, Ленинградское отделение, 1979. - 223 с.

38. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе / Л.Я. Гинзбург. Л.: изд-во «Советский писатель». Ленинградское отделение. - 1971. - 464 с.

39. Гроссман Л.П. Достоевский / Л.П. Гроссман. М.: Молодая гвардия, 1962. - 543 с.

40. Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики / Г.А. Гуковский. -М.: Худож. Лит. 1965. 355 с.

41. Гус М. Идеи и образы Достоевского. Изд. 2-е. доп / М. Гус. М. -1971.-479 с.

42. Даль В.И. Словарь живаго великорусскаго языка. В 4 Т. Т.2. Второе изд-е / В.И. Даль. СПб.: Издание книгопродавца-типографа М.О. Вольфа, 1881.

43. Демченкова Э.А «Подросток» Ф.М. Достоевского как роман воспитания (жанр и поэтика). Дис. на соиск. уч. ст. канд. фил. наук / Э.А. Демченкова. Екатеринбург, 2001.

44. Десяткина Л.П., Фридлендер Г.М. Библиотека Достоевского (новые материалы) / Л.П. Десяткина, Г.М. Фридлендер // Достоевский. Материалы и исследования. Вып. 4. Л., 1980. 262 с.

45. Джакуинта Р. «У нас мечтатели и подлецы». О «Записках из подполья» Ф.М. Достоевского / Р. Джакуинта // Русская литература, 2002, №3. с. 3-18.

46. Джексон Р.Л. Искусство Достоевского. Бреды и ноктюрны / Р.Л. Джексон М.: Радикс, 1998. - 287 с.

47. Джонс Н. М. Достоевский и один из аспектов психологии Шиллера Новые зарубежные исследования о Достоевском / Н.М. Джонс. М., 1982. - С. 107 - 109.

48. Дилакторская О.Г. Петербургская повесть Достоевского / О.Г. Дилакторская. СПб. - 1999. - 348 с.

49. Долинин A.C. В творческой лаборатории Достоевского (История создания романа «Подросток»). / A.C. Долинин Л.: «Советский писатель», 1947. - 173 с.

50. Долинин A.C. Исповедь Ставрогина (В связи с композицией «Бесов») / A.C. Долинин // Литературная мысль. СПб., 1923. № 1.

51. Долинин A.C. Последние романы Достоевского / A.C. Долинин. -М.; Л., 1963. С. 96.

52. Ермилов В.Ф. Достоевский / В.Ф. Ермилов. М. - 1956. - 367 с.

53. Ермилова Г.Г. Христология Достоевского / Г.Г. Ермилова // Достоевский и мировая культура. СПб. 1999. - №13. - С. 32 - 56.

54. Женетт Ж. Фигуры. В 2-х томах. Том 2 / Ж. Женетт — М.: Изд.-во им. Сабашниковых, 1998.— 472с.

55. Живолупова Н.В. Христос и истина в исповеди антигероя (Достоевский, Чехов, Набоков, Вен. Ерофеев) / Н.В. Живолупова // Вестник Нижегородского лингвистического университета им. Лобачевского. 2008. - № 5. - С. 278 - 285.

56. Живолупова Н.В. Внутренняя форма покаянного псалма в структуре исповеди антигероя Достоевского / Н.В. Живолупова // Достоевский и мировая культура. Альманах № 10. М.: Классика плюс, 1998.-С. 99- 107.

57. Живолупова Н.В. Проблема авторской позиции в исповедальном повествовании Достоевского 60-70-х годов («Записки из подполья», «Подросток»). Диссертация на соиск. уч. ст. канд. фил. наук / Н.В. Живолупова. М., 1982.

58. Живолупова Н.В. Характер сюжетной исповедальной прозы Достоевского в 60-х годах / Н.В. Живолупова // Вопросы сюжета и композиции. Горький, 1984. - С. 68 - 75.

59. Живолупова Н.В. Христология Достоевского и Чехова: между антигероем и идеальной человечностью / Н.В. Живолупова // Достоевский и мировая культура. СПб. 2003. - Альманах № 19. - С. 159-178.

60. Живолупова Н.В. Ф.М. Достоевский и Е.И. Замятин. Исповедь парадоксалиста. («Записки из подполья» «Мы») / Н.В. Живолупова // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». - Новгород, 1991. - С. 56 - 60.

61. Жид А. Достоевский; Эссе / А. Жид. Томск: «Водолей», 1994. -288 с.

62. Жиркова М.А. Исповеди в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». Дисс. на соиск. уч. степ. канд. филологических наук / М.А. Жиркова. СПб., 1997. - 146 с.

63. Жиркова M.А. К проблеме исповедального жанра / М.А. Жиркова // Жанры в историко-литературном процессе: Сборник научных статей. -СПб.: ЛГОУ, 2000.

64. Зандер JI.A. Тайна добра / JI.A. Зандер // Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994 С. 316 - 332.

65. Захаров В.Н. Система жанров Достоевского (типология и поэтика) /

66. B.Н. Захаров. JL: изд-во Ленинградского ун-та, 1985. - 208 с.

67. Зелянская Н.Л. Авторская номинация жанра в эпоху смены эстетической парадигмы / Н.Л. Зелянская // Вестник ОГУ. 2008. - № 11.С. 16-21.

68. Зеньковский В.В. Проблема красоты в миросозерцании Достоевского / В.В. Зеньковский // Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994.-с. 222-236.

69. Зинченко П.И. Непроизвольное запоминание / П.И. Зинченко. -М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1961. 562 с.

70. Иванчикова Е.А. Автор в повествовательной структуре исповеди и мемуаров (на материале произведе ний Ф.М.Достоевского) / Е.А. Иванчикова // "Русский язык". М.: изд. дом "Первое сентября". 2001. -№39. С. 28-34.

71. Иванчикова Е.А. Как говорят герои Достоевского / Е.А. Иванчикова // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Новгород, 1994. - С. 143 - 152.

72. Иванчикова Е.А. «Подросток»: повествование с лирическим рассказчиком / Е.А. Иванчикова // Вопросы языкознания, 1995. №51. C. 70 76.

73. Иванчикова Е.А. Синтаксис художественной прозы Достоевского / Е.А. Иванчикова. М.: изд-во «Наука», 1979. - 287 с.

74. Иоанн (Крестьянкин), архимандрит. Опыт построения исповеди / Иоанн (Крестьянкин). -М., 1994.

75. Казаков A.A. Повесть в системе жанров Достоевского / A.A. Казаков // Русская повесть как форма времени. Томск: Томский ун-т, 2002. - С. 200 - 206.

76. Карякин Ю. Достоевский. Очерки / Ю. Карякин. М.: Правда, 1984.-48 с.

77. Касаткина Т.А. Ирония, романтика, цинизм в романе Ф.М. Достоевского «Подросток» (образ Версилова) / Т.А. Касаткина // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Новгород, 1991. - С. 78 - 83.

78. Касаткина Т.А. Характерология Достоевского / Т.А. Касаткина. -М. 1996.-335 с.

79. Кашина Н.В. Человек в творчестве Достоевского / Н.В. Кашина. -М.: Художественная литература, 1986. 318 с.

80. Кашина Н.В. Эстетика Достоевского: Учеб. пособие. 2-е изд., испр. и доп. / Н.В. Кашина. - М.: Высш. шк. (вузы и техникумы), 1989. -288 с.

81. Кирай Д. Поэтика романа Достоевского / Д. Кирай // Acta Litteraria. Budapest, 1982.

82. Кирпотин В.Я. Достоевский в 60-е годы / В.Я. Кирпотин. М.: Художественная литература, 1966. - 560 с.

83. Кирпотин В.Я. Мир Достоевского. Этюды и исследования / В.Я. Кирпотин Второе дополненное издание - М.: Советский писатель, 1983.-471 с.

84. Климова С.М. Проблемы поэтики Достоевского: Розанов -Бахтин / С.М. Климова // Человек. М., 2004. - №3. - С. 53 - 66.

85. Ковалев O.A. Оправдание вымысла как нарративная стратегия / O.A. Ковалев // Филология и человек, 2009. №1. - Барнаул: Изд-во Алтайского университета. - С. 91 - 107.

86. Ковач А. Память как принцип сюжетного повествования. «Записки из подполья» Достоевского / А. Ковач // Wiener Slawistischer Almanach.Band 16, 1985. С. 85-86.

87. Ковач А. Роман Достоевского: Опыт поэтики жанра / А. Ковач. -Budapest: Tankonvynkiado, 1985. 372 с.

88. Кожевникова H.A. Чужая речь в изображении Достоевского / H.A. Кожевникова // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Новгород, 1989. - С. 57 -58.

89. Комарович B.J1. Мировая гармония Достоевского / B.JI. Комарович // Властитель дум: Ф.М. Достоевский в русской критике конца XIX начала XX века. СПб. - 1997. С. 583 - 611.

90. Комарович B.JI. Роман Достоевского как художественное единство / B.JI. Комарович // Достоевский. Статьи и материалы. Сборник 2. JI.-M.: Мысль, 1924. - С. 31 - 70.

91. Комарович B.JT. Юность Достоевского / B.JI. Комарович // «Былое». 1924. №23 - С. 26-47.

92. Константинова Н.В. «Поприщинско е письмо» в нарративных стратегиях Достоевского / Н.В. Константинова // Вестник Удмуртского университета, 2008. Вып.1. С. 27 - 37.

93. Корман Б.О. Лирический герой Некрасова в «Записках из подполья» Достоевского / Б.О. Корман // Некрасов и его время. М. -1975.-с. 99-105.

94. Корман Б.О. Проблема автора в художественной прозе Достоевского / Б.О. Корман // Slavia, Rocnic XLIX, 1980. Cislo 4 - S 383 -396.

95. Косиков Т.К. О принципах повествования в романе // Т.К. Косиков // Литературные направления и стили: сб. ст., поев. 75-летию проф. Т.Н. Поспелова / под ред. П.А. Николаева, Е.Г. Руднева. М.: МГУ, 1996.-е. 65 -75.

96. Косяков С.А. «Книжность» и «жизнь» в «Записках из подполья» Достоевского // Известия Российского государственного педагогического университета им. Герцена. СПб., 2009. - №119. С. 229 - 232.

97. Косяков С.А. Раздраженная мечтательность: О трансформации героя-мечтателя в «Записках из подполья» / С.А. Косяков // Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. 2009. №2 - Воронеж: изд-во ВГУ, 2009-С. 61-65.

98. Краснощекова Е.А. «Память жанра» в романе «Подросток» / Е.А. Краснощекова // Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. Коломна: КГПИ, 2003. - С. 137 - 158.

99. Криницын А. Б. Исповедь подпольного человека / А.Б. Криницын. М.: «МАКС ПРЕСС», 2001. - 371 с.

100. Криницын А.Б. Формы исповеди в романа Ф.М. Достоевского. Дисс. на соиск. уч. ст. канд. фил. наук / А.Б. Криницын. М., 1995 -204 с.

101. Лапшин И.И. Эстетика Достоевского / И.И. Лапшин: Берлин: Обелиск, 1923.- 102 с.

102. Летопись жизни и творчества Достоевского. В трех томах. 18211881. Том первый. 1821 1864. - СПб.: Академический проект, 1993. -543 с.

103. Летопись жизни и творчества Достоевского. В трех томах. 1821 -1881. Том второй. 1865 1874. - СПб.: Академический проект, 1994. -586 с.

104. Летопись жизни и творчества Достоевского. В трех томах. 1821 -1881. Том третий. 1875 1881. - СПб.: Академический проект, 1995. -614 с.

105. Лихачев Д. С. «Летописное время» у Достоевского/ Д.С. Лихачев // Лихачев Д.С. Литература реальность - литература. М., 1981; С. 80 -96.

106. Лихачев Д. С. «Небрежение словом» у Достоевского/ Д.С. Лихачев // Лихачев Д.С. Литература реальность - литература. М., 1981; С. 60-80.

107. Лихачев Д.С. Очерки по философии художественного творчества / Д.С. Лихачев. СПб.: «Блиц», 1999. - 192 с.

108. Лосский Н.О. Достоевский и его христианское миропонимание / Н.О. Лосский // Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994. - С. 291-315.

109. Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века / Ю.М. Лотман. Л. - 1974. - 300 с.

110. Лунде И. «Заметки о визуализации в контексте «языковости» романа «Подросток» / И. Лунде // Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. Коломна: КГПИ, 2003. С. 119120.

111. Лучников М.Ю. «Хищный тип» у Достоевского / М.Ю. Лучников // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Новгород, 1988. - С. 70 - 71.

112. Манн Ю.В. Путь к открытию характера / Ю.В. Манн // Достоевский художник и мыслитель: сб. ст. - М.: Художественная литература, 1972. - С. 284 - 311.

113. Манн Ю.В. Автор и повествование / Ю.В. Манн // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М.: Наследие, 1994. - С. 431 - 480.

114. Мейер Р., Руди С. Достоевский и Гоголь / Р. Мейер, С. Руди // Новые зарубежные исследования о Достоевском. М., 1982. - С. 117126.

115. Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники / Д.С. Мережковский. М.: Республика. - 622 с. (Прошлое и настоящее).

116. Михайловский Н.К. Жестокий талант / Н.К. Михайловский // Литературная критика: статьи о русской литературе XIX начала XX века. - М.: «Художественная литература», 1989. - 606 с.

117. Михнюкевич В.А. Фольклорный репертуар Макара Долгорукого в нравственно-философской концепции романа «Подросток» / В.А. Михнюкевич // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Новгород, 1991. - С. 122- 127.

118. Мочульчский К. Гоголь. Соловьев. Достоевский / К. Мочульский. М. - 1995. - 607 с. (Прошлое и настоящее).

119. Назиров Р.Г. Автономия литературного героя / Р.Г. Назиров // Проблемы творчества Достоевского. Поэтика и традиции. Тюмень: изд-во ТГУ- 1982.

120. Назиров Р.Г. Проблема художественности мире Достоевского / Р.Г. Назиров // Творчество Ф.М. Достоевского. Искусство синтеза. Екатеринбург. 1991. - 476 с.

121. Николина H.A. Способы выражения нравственно-этической оценки в произведениях Ф.М. Достоевского / H.A. Николина //

122. Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Новгород, 1989. - С. 76 - 77.

123. Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Достоевского / В.Г. Одиноков Новосибирск: «Наука», Сибирское отделение, 1981. - 145 с.

124. Осовский O.E. Скандал как сюжетообразующая категория у Достоевского / O.E. Осовский // Филологические исследования. -Саранск, 2003.-С. 167-171.

125. Плетнев Р.В. Достоевский и Евангелие / Р.В. Плетнев // Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994 С. 160 - 190.

126. Панкова Н.И., Шурыгина С. Специфика психологического романа (по произведению Ф.М. Достоевского «Подросток») / Н.И. Панкова, С. Шурыгина // Известия ПГПУ. Гуманитарные науки, 2007, № 4 (8). С. 65-70.

127. Пашкова Г.Р. Особенности развития сюжета в произведениях Ф.М. Достоевского («Записки из подполья» и «Преступление и наказание»). Автореферат дисс. на соиск. уч. ст. канд. фил. наук / Г.Р. Пашкова. Алма-Аты: Казахский гос. ун-т, 1976. - 24 с.

128. Печерская Т.И. Поэтика повестей Достоевского 1840 1860-х годов. Автореферат дисс. на соиск. уч. ст. канд. фил. наук / Т.И. Печерская. - Томск: Том. Ун-т, 1989. - 17 с.

129. Побединский Н.Г. Религиозно-нравственные идеи и типы в произведениях Достоевского / Н.Г. Побединский. М., 1899. - 40 с.

130. Поддубная Р.Н. Герой и его литературное развитие (Отражение «Выстрела» Пушкина в творчестве Достоевского) // Достоевский. Материалы и исследования. J1. 1978. - Т.З. - С. 59 - 66.

131. Поддубная Р.Н. Самозванство и двойничество // Достоеский. Материалы и исследования. СПб. 1994. - Т.11. - С. 21 - 40.

132. Померанц Г. Открытость бездне. Встречи с Достоевским / Г. Померанц. М.: «Советский писатель», 1990. - 382 с.

133. Порошенков Е.П. Исповедь как средство психологического анализа в творчестве Достоевского / Е.П. Порошенков // Писатель и время. Ульяновск, 1975. - Вып. 1. - С. 113-115.

134. Рабинович B.JI. Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух. М., 1991 - 496 с.

135. Рабинович B.J1. Человек в исповедальном жанре // О человеческом в человеке / В.Л. Рабинович. М., 1991. - 137 с.

136. Ракитина Л.М. Сюжетно-композиционное единство романа «Подросток». Дисс. на соиск. уч. ст. канд. фил. наук /Л.М. Ракитина. -М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1986. 188 с.

137. Савченко Н.К. Сюжетосложение романов Достоевского. Пособие по спецкурсу / Н.К. Савченко. М: Изд. МГУ, 1982. - 125 с.

138. Свительский В.А. Композиция как одно из средств выражения авторской оценки в произведениях Достоевского / В.А. Свительский // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 2. Л.: «Наука», 1976. - С. 11-19.

139. Свительский В. А. Самодостаточность личности и жизненные роли героев Достоевского (от «Записок из подполья» к «Братьям Карамазовым») / В.А. Свительский // XXI век глазами Достоевского: Перспективы человечества. М.: Грааль, 2002. - С. 397 - 406.

140. Селезнев Ю.И. В мире Достоевского / Ю.И. Селезнев. М., 1980. -376 с.

141. Селезнев Ю. И. Достоевский / Ю.И. Селезнев. М., 1985. - 363 с.

142. Скафтымов А.П. «Записки из подполья» среди публицистики Достоевского / А.П. Скафтымов // Нравственные искания русских писателей. М., 1972. С. 89 - 134.

143. Словарь языка Достоевского. Лексический строй идиолекта. Вып. 1 / Российская академия наук. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова; Главный редактор чл.- корр. РАН Ю.Н. Караулов. М.: Азбуковник, 2001.-442 с.

144. Словарь языка Достоевского. Лексический строй идиолекта. Вып. 2 / Российская академия наук. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова; Главный редактор чл.- корр. РАН Ю.Н. Караулов. М.: Азбуковник, 2001.-509 с.

145. Слонимский А. «Вдруг» у Достоевского / А. Слонимский // Книга и революция. 1922. - № 8. - С. 9-16.

146. Соина О.С. Исповедь как наказание в романе «Братья Карамазовы» / О.С. Соина // Достоевский. Матриалы и исследования. Т.6. Л.: «Наука», 1985. - С. 129 - 137.

147. Станюта A.A. Постижение человека: Творчество Достоевского 1840 1860-х годов / A.A. Станюта. - Минск: ВГУ, 1976. - 159 с.

148. Стариков М.Ю. Проблема свободы в работах о Достоевском Н. Бердяева, А. Штейнберга, М. Бахтина / М.Ю. Стариков // Новые аспекты в изучении Достоевского. Изд-во Петрозаводского государственного университета, 1994.

149. Степанян К.А. Роман-покаяние (почему роман «Подросток» написан от первого лица?) Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях» / К.А. Степанян. Новгород, 1991.-С. 157-171.

150. Степанян К.А. Трактовка понятия «реализм» в творчестве Достоевского и в русской литературной традиции / К.А. Степанян // Pro memoria. Памяти академика Г.М. Фридлендера. СПб, «Наука», 2003. С. 121.

151. Стожкова А.Л. Роман «Подросток» в свете литературной оппозиции цельного и рефлектирующего сознания / А.Л. Стожкова // Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. -Коломна: КГПИ, 2003. С. 99 108.

152. Сыроватко Л.В. «Подросток» и подростки / Л.В. Сыроватко // Достоевскиймо. Калининград. - 1995. - С. 124 - 152.

153. Сыроватко J1.B. «Подросток»: роман об идее /JI.B. Сыроватко // Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. -Коломна: КГПИ, 2003 С. 63 - 81.

154. Тарасов Б. «Тайна человека» или фантастический реализм: Уроки Достоевского / Б. Тарасов // Тарасов Б. В мире человека. М.: Современник, 1986.-С. 150-220.

155. Тарасов П.Г. Истоки исповедального слова в структуре христианского мировосприятия: Августин / П.Г. Тарасов // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия: Социальные науки, 2007. №3. - Нижний Новгород, 2007. - С. 214 — 222.

156. Творчество Достоевского: Искусство синтеза / Под ред. Г.К. Щенникова, Р.Г. Назирова. Екатеринбург: изд-во Урад. ун-та, 1991. -288 с.

157. Терц А. (Синявский А.). Голос из хора / А. Терц // Абрам Терц (Синявский А.) Собр. соч.: в 2 т. М. - 1992. - Т. 1. - С. 450 - 501.

158. Тихомиров Б.Н. «Лазарь! гряди вон». Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» в современном прочтении: Книга-комментарий / Б.Н. Тихомиров. СПб.: Серебряный век, 2005. - 472 с.

159. Тихомиров Б.Н. О Христологии Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования / Б.Н. Тихомиров. СПб. - 1994. - Т. 11. С. 112-121.

160. Тихомиров Б.Н. «Записки из подполья» Ф.М. Достоевского: поэтика целостности / Б.Н. Тихомиров // Историческая поэтика и пути изучения и преподавания русской словесности: Исследования и материалы. СПб.: Изд-во ГРПУ им. А.И. Герцена, 2009. - С. 130-162.

161. Тодоров Ц. «Записки из подполья» / Ц. Тодоров // Новые зарубежные исследования о Достоевском. М., 1982. - С. 88 - 103.

162. Тоичкина А. «Записки из подполья»: слово героя / А. Тоичкина // Достоевский и мировая культура. СПб., № 15. С.49-64

163. Томашевский Б.В. Поэтика / Б.Н. Томашевский. М. - JI., 1928.-409 с.

164. Топоров В.Н. О структуре романа Достоевского в связи с архаическими схемами мифологического мышления / В.Н. Топоров // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. М. 1995. - С. 197-218.

165. Туниманов В.А. «Жалкие слова» («Обломов» Гончарова и «Записки из подполья» Достоевского) / В.А. Туниманов // Pro Memoria. Памяти Г.М. Фридлендера. СПб., «Наука», 2003. С. 168 - 177.

166. Туниманов В.А. «Преодоление самоочевидностей» Льва Шестова и подпольные парадоксалисты Достоевского / В.А. Туниманов // Достоевский и мировая культура. Альманах № 16. СПб.: Серебряный век, 2001.-С. 89- 109.

167. Туниманов В.А. Творчество Достоевского. 1851 1862 / В.А. Туниманов. - Л. - 1980. - 231 с.

168. Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь: (К теории пародии) / Ю.Н. Тынянов // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М. -1977.-573 с.

169. Уваров М.С. Архитектоника исповедального слова / М.С. Уваров. СПб.: изд-во «Алетейя». - 1998. - 245 с.

170. Уваров М.С. Текст как исповедь // Язык и текст: Онтология и рефлексия. СПб., 1992.

171. Успенский Б.А. Избранные труды: В 2-х т. / Б.А. Успенский. -М.: Гнозис, 1994. Т.2. Язык и культура. - 668 с.

172. Ф.М. Достоевский и национальная культура / Под ред. Г.К. Щенникова, A.B. Подчиненова. Вып. 1. Челябинск: изд-во Челябинского государственного ун-та, 1994 - 320 с.

173. Франк С.Л. Достоевский и кризис гуманизма (к 50-летию со дня смерти Достоевского) // Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. М.: Книга, 1990. С.396.

174. Фридлендер Г.М. Достоевский в эпоху нового мышления // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Новгород, 1989. - С. 3-4.

175. Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература / Г.М. Фридлендер. М.: «Советский писатель», 1979. - 465 с.

176. Фридлендер Г.М. Пушкин, Достоевский, «Серебряный век» / Г.М. Фридлендер. СПб.: «Наука», 1995. - 525 с.

177. Фридлендер Г.М. Романы Достоевского / Г.М. Фридлендер // История русского романа: В 2-х т. Т. 1. M.-JL: АН СССР, 1964. - С. 193-269.

178. Хализев В.Е. Теория литературы / В.Е. Хализев. М.: Высшая школв, 1999.-398 с.

179. Хансен-Леве О. Дискурсивные процессы в романе Достоевского «Подросток» / О. Хансен-Леве // Автор и текст: Сб. ст. / Под ред. В.М. Марковича и В Шмида. СПб. - 1996. - С. 34 - 69.

180. Хойнацкий А.Ф. Практическое руководство для священнослужителей при совершении святых таинств / А.Ф. Хойнацкий. М., 1883.

181. Хоц А.Н. Пределы авторской активности в полифоническом «самосознании» героя Ф.М. Достоевского /А.Н. Хоц // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». -Новгород, 1989. С. 96 - 100.

182. Цвейг С. Три мастера. Борьба с безумием. Собрание соч. в 8 т. Т. 6. / С. Цвейг Изд-во «ACT», 2010. - 544 с.

183. Чирков Н.М. О стиле Достоевского. Проблематика. Идеи. Образы / Н.М. Чирков. М.: «Наука», 1967. - 304 с.

184. Шабанова H.H. Особенности художественной природы слова в романе Ф.М. Достоевского «Подросток» /H.H. Шабанова // Цельность литературного произведения и проблемы его анализа. Донецк, 1983. -С. 111-121.

185. Шестов Jl. Достоевский и Ницще / Л. Шестов // Шестов. Л.Сочинения. М.: «Раритет» 1995 - С. 17 - 98.

186. Щенников Г.К. Достоевский и русский реализм / Г.К. Щенников. Свердловск: Изд-во Урал, ун-та, 1987. - 352 с.

187. Щенников Г.К. Художественное мышление Ф.М. Достоевского / Г.К. Щенников. Свердловск. - 1978. - 299 с.

188. Щенников К.Г. Целостность Достоевского / Г.К. Щенников. — Екатеринбург: изд-во Уральского университета, 2001. 440 с.

189. Яковлева М.В. Образ души подростка в одноименном романе Ф.М. Достоевского / М.В. Яковлева // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Новгород, 1991. -С. 192-194.

190. Ясенский С.Ю. Искусство психологического анализа в творчестве Ф.М. Достоевского и Л.Н. Андреева / С.Ю. Ясненский // Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 1994.

191. Bernstein M.A. The Poetics of Ressentiment / M.A. Bernstein // Rethinking Bakhtin: Extension and Challenges / Eds. G.S. Morson, C. Emerson. Evanston/ 1989. - P. 45 - 70.

192. Doody T. Confession and community in the novel / T. Doody. Baton rouge; L.: Luisiana state univ. press, 1980. P.8.

193. Mochzuki T. Shame and idea: Dostoevsky's "A Raw Youth" / Т/ Mocizuki // Sub specie tolerantiae. Памяти B.A. Туниманова / Ин-т рус. лит. ХПушкинский Дом) РАН. СПб.: Наука, 2008. - С. 243 - 256.

194. Schmid, Wolf. Der Textaufbau in den Erzählngen Dostoevskijs / W. Schmid/ München, 1973. - 298 S.