автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Историко-биографическое творчество В.Ф. Ходасевича

Полный текст автореферата диссертации по теме "Историко-биографическое творчество В.Ф. Ходасевича"

На правах рукописи

Черкасов Валерий Анатольевич

ИСТОРИКО-БИОГРАФИЧЕСКОЕ ТВОРЧЕСТВО В. Ф. ХОДАСЕВИЧА

(концепция личности русских писателей ХУШ-Х1Х веков)

Специальность 10.01.01 -русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

1 8 -ЮН 2009

Москва-2009

003473041

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы XIX века Московского государственного университета имени М. В.Ломоносова

Научный консультант доктор филологических наук

ВАРЛАМОВ АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

СТРОГАНОВ МИХАИЛ ВИКТОРОВИЧ

Тверской государственный университет

доктор филологических наук ПОЛОНСКИЙ ВАДИМ ВЛАДИМИРОВИЧ Институт мировой литературы им. А. М. Горького РАН

доктор филологических наук, профессор ЧЕРНЫШЕВА ЕЛЕНА ГЕННАДЬЕВНА Московский педагогический государственный университет

Ведущая организация Воронежский государственный университет

Защита состоится 24 июня 2009 г. в 15 часов на заседании Диссертационного Совета Д501.001.26 при Московском государственном университете по адресу: 119991 Москва Ленинские горы, МГУ, 1 учебный корпус, филологический факультет

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного университета.

Автореферат разослан « \M-eUL,_2009 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

Криницын А. Б.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Перечисление различных сторон многообразного творческого наследия В. Ф. Ходасевича (1886-1939), который является «очень крупным поэтом <...> едва ли не лучшим критиком и мемуаристом русского зарубежья»1, было бы не полным без упоминания историко-биографических текстов, значительный массив которых, и в количественном, и в качественном выражении, венчает единственная законченная художественная биография (Державин» (1931), созданная уже в эмиграции.

Путь к этой вершине был у Ходасевича долог и своими истоками уходил еще в дореволюционный период его историко-биографического творчества. Уже в то время проявился преобладающий интерес Ходасевича к русским писателям ХУШ-Х1Х веков. При этом биография этих писателей исследовалась им в неразрывной связи с их творчеством. Первое историко-биографическое произведение Ходасевича, написанное в 1908 году, было посвящено поэтессе пушкинской эпохи графине Е. П. Ростопчиной2. Затем последовали работы об И. Ф. Богдановиче3, М. Ю. Лермонтове, А. С. Пушкине, А. А. Дельвиге4 и др. Среди опубликованных в этот период исследований историко-биографического характера выделяется большая статья о Г. Р. Державине, созданная к столетней годовщине смерти поэта5. В этой статье уже заявлены многие конструктивные для ходасевичевской концепции личности Державина темы, получившие затем свое развитие в биографии «Державин».

В эмигрантский период историко-литературное и, в том числе, истори-ко-биографическое творчество Ходасевича проявляется с особенной интенсивностью. На страницах многочисленных периодических изданий публикуется множество самых разнообразных, как в смысле жанра, так и в смысле конкретного содержания, работ соответствующей направленности. Но и в это время, судя по тематике этих работ, Ходасевича занимают писатели пушкин-ско-державинской эпохи и особенно личности поэтов, именем которых традиционно называется эта эпоха русского литературного развития.

Когда биография «Державин», главное произведение Ходасевича, написанное в историко-биографическом жанре, вышла в свет отдельным изданием, писателю открылась, на его взгляд, удручающая картина непонимания критикой его замысла. Исключения были редки. Мы полагаем, что данное обстоятельство послужило Ходасевичу стимулом к метаописательному дискурсу, реализовывавшемуся на протяжении 1930-х гг. в многочисленных статьях, очерках, заметках и т. д.6 Варьируя, дополняя, а иногда и доводя до абсурда основные темы «Державина», писатель, на наш взгляд, стремился

1 Кормилов С. И., Федорова Л. Собираемый Ходасевич // Вопросы литературы. 1999. № 3. С. 330-331.

2 «Графиня Е. П. Ростопчина: ее жизнь и лирика».

3 Предисловие к изданию «Душеныш» И. Ф. Богдановича в «Универсальной библиотеке» (М., 1912).

4 См. список неопубликованных исследований, составленный Ходасевичем 23 ноября 1920 года, куда, в частности, вошли: «1. Бар <он> А. А. Дельвиг. Биография с подробной канвой и примечания к стихам и письмам. <...> 4. Фрагменты о Лермонтове. Статья. <...> 6. Популярная биография Пушкина. (Разм. от 4-5 листов)» (цит. по: Зорин А. Л. Начало // Ходасевич В. Ф. Державин. М., 1988. С. 11).

5 «Державин (К столетию со дня смерти)» (1916).

4 Например: «Лопух» (1932), «Пушкин о Державине» (1933), «Прежде и теперь» (1933), «Дмитриев» (1937), «Война и поэзия» (1938) и др.

донести до читателя свой замысел. Этот «диалог» с читателем, если не с современным, то с будущим, Ходасевич вел до последних дней своей работы в парижской газете «Возрождение», на страницах которой, главным образом, и появлялись упомянутые статьи-«спутники» биографии «Державин».

Актуальность избранной темы определяется следующими обстоятельствами:

- в последние десятилетия наблюдается возросший интерес исследователей к изучению влияния русской литературы XVIII века на мировоззренческий и творческий дискурс русских писателей" начала XX века (М. А. Горелова, А. М. Горбачев, В. А. Кузнецов, А. Н. Мурашов). В этой связи наиболее показательным представляется влияние личности и творчества Г. Р. Державина;

- генезис проблемы личности писателя и ее соотношения с художественными произведениями уходит корнями в русскую литературу XVIII века, прежде всего в теоретические и творческие установки Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина и других писателей-сентименталистов, и достигает своего кульминационного развития в первую половину XIX века (теория и практика жизнетворческого поведения А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова, М. Ю. Лермонтова, Н. Г. Чернышевского и др.);

- одним из самых значительных вкладов в историю русской литературы XVIII века является историко-биографическое творчество Ходасевича, которое до недавнего времени было незаслуженно предано забвению и лишь в последнее время все чаще привлекает внимание исследователей (Дж. Э. Мальмстад, Д. М. Бетеа, А. Бринтлингер, А. Л. Зорин, И. 3. Сурат, Р. Хьюз, Ю. И. Левин и др.);

- этот интерес определяется уникальностью методологии литературоведческих исследований Ходасевича, который совместил научные достижения формалистов с лучшими традициями русского академического литературоведения (Я. К. Грот, П. А. Ефремов, М. А. Цявловский, Н. О. Лернер, П. Е. Щеголев и др.);

- неординарность литературоведческих построений Ходасевича заключается в его способности с одинаковым искусством использовать методологические установки биографического и антибиографического подходов при изучении истории русской литературы, что позволяет представить его как своеобразного энциклопедиста ренессансного типа в русском литературоведении. В этой связи наиболее показательной является концепция личности русских писателей XVIII-XIX вв. (Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина, И. И. Дмитриева, А. Н. Радищева, А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова, М. Ю. Лермонтова, Н. Г. Чернышевского и т. д.), являющаяся высшим достижением Ходасевича в следовании антибиографическому подходу.

Объектом исследования является историко-биографическое творчество В. Ф. Ходасевича в контексте достижений теории литературы и истории русской литературы ХУШ-Х1Х веков.

Предметом исследования является концепция личности русских писателей в историко-биографических произведениях Ходасевича и ее связь с эволюционными процессами в русской литературе ХУШ-Х1Х веков.

Методологической базой диссертации является сочетание структурно-семантического (К. Тарановский, О. Ронен, Р. Д. Тименчик и др.), мотивного (Ore А. Ханзен-Леве), нарратологического (В. Шмид) и классического структурального (Ю. М. Лотман) методов анализа текста с традиционным историко-литературным (Г. А. Гуковский, Д. Д. Благой, Г. П. Макогоненко, П. А. Орлов, В. А. Западов и др.); теория «литературной личности» (Ю. Н. Тынянов, В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум, Б. В. Томашевский и др.).

Целью диссертационного исследования является анализ концепции личности русских писателей XV1II-XIX веков в историко-биографических произведениях Ходасевича в контексте дифференциации категорий автора и героя.

Важнейшие задачи исследования:

1. Рассмотреть литературоведческий контекст формирования биографической концепции Ходасевича.

2. Рассмотреть концепцию личности Г. Р. Державина в историко-биографических произведениях Ходасевича.

3. Рассмотреть концепцию личности Н. М. Карамзина и И. И. Дмитриева в историко-биографических произведениях Ходасевича как наиболее характерных писателей-сентименталистов.

4. Проанализировать концепцию личности А. Н. Радищева, А. С. Грибоедова, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. Г. Чернышевского в контексте единого историко-биографического текста Ходасевича в рамках структурного соотношения концепции с концепцией личности Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина и И. И. Дмитриева.

Степень изученности темы:

- общие работы по истории русской литературы XVIII века (Г. А. Гуковский, Г. П. Макогоненко, В. А. Западов, Д. Д. Благой, П. А. Орлов, Ю.М. Лотман, Д. С. Святополк-Мирский, А. М. Песков, А. А. Смирнов, А. Строев и др.);

- труды по теории биографии (С. С. Аверинцев, Я. Л. Левкович,

A. Н. Варламов, Н. М. Солнцева, Е. Г. Местергази, В. В. Полонский, А. Смит, Б. В. Томашевский, М. О. Чудакова, Марен-Грисбах и др.);

- работы по теории «литературной личности» (В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум, Ю. Н. Тынянов, В. М. Жирмунский, Б. В. Томашевский,

B. В. Вересаев, Ore А. Ханзен-Леве и др.);

- работы по истории литературы русского зарубежья (А. И. Смирнова,

A. В. Млечко, А. Н. Николюкин, Т. А. Никонова, Л. Ф. Кацис, А. В. Леденев, М. Маликова, В. В. Полонский и др.);

- труды по истории русского формализма (Ore А. Ханзен-Леве, Л. Цырлин, А. В. Белинков, А. С. Немзер, Г. А. Левинтон, А. О. Разумова и др.);

- исследования жизни и творчества В. Ф. Ходасевича (П. М. Бицилли,

B. В. Вейдле, М. А. Алданов, Дж. Э. Мальмстад, А. Л. Зорин, Д. М. Бетеа, Р. Хьюз, И. 3. Сурат, Ю. И. Левин, М. М. Голубков и др.); Г. Р. Державина (Г. А. Гуковский, Д. Д. Благой, А. В. Западов, В. А. Западов, А. Л. Зорин, А. С. Курилов, Р. Вроон, Е. Г. Эткинд, И. Ю. Фоменко, И. 3. Серман и др.); А. С. Пушкина (Б. В. Томашевский, Ю. Н. Тынянов, Д. Д. Благой, А. И. Чхе-

идзе, Ю. М. Лотман, А. А. Карпов, М. В. Строганов, А. А. Смирнов и др.); Н. М. Карамзина (Ю. М. Лотман, В. П. Степанов, Б. А. Успенский и др.); А. Н. Радищева (Л. И. Кулакова, В. А. Западов, И. В. Немировский и др.); А. С. Грибоедова (Н. К. Пиксанов, С. А. Фомичев, Г. А. Левинтон и др.).

В целом, при наличии значительного количества научных работ по заявленной проблеме, вне исследовательского поля остались вопросы научного статуса историко-биографического творчества Ходасевича и связанная с этим проблема фактологической достоверности конкретных произведений русских питателей ХУШ-Х1Х веков, которые рассматривал Ходасевич.

В качестве материала для анализа берется в первую очередь вершинное произведение Ходасевича, созданное в историко-биографическом жанре: художественная биография «Державин» (1931). Кроме того, рассматриваются очерки, статьи, заметки Ходасевича, тематически связанные с данным произведением («Лопух» (1932), «Пушкин о Державине» (1933), «Прежде и теперь» (1933), «Дмитриев» (1937), «Война и поэзия» (1938) и др.). В диссертации также анализируются следующие произведения русской литературы XVIII века: поэтическое, прозаическое, эпистолярное и документально-историческое наследие Г. Р. Державина, опубликованное в основном в академическом 9-томном собрании сочинений (СПб, 1864-1883 гг.); произведения А. Н. Радищева; поэтическое и мемуарное наследие И. И. Дмитриева; поэтическое, прозаическое и эпистолярное наследие Н. М. Карамзина; в качестве метаописательных кодов употребляются аитшцегольской и антикарамзи-нистский дискурсы Д. И. Фонвизина и И. А. Крылова; биографические, исторические и мемуарные произведения по истории русской литературы XVIII века (Л. Н. Энгельгардт, А. В. Храповицкий, Екатерина II, Е. Р. Дашкова, С. П. Жихарев, П. А. Вяземский, А. А. Бибиков, В. Б. Броневский и др.). В диссертации анализируются произведения русской литературы XIX века, представляющие собой попытку осмысления писателями нового, условно говоря, «пушкинского» поколения личности и творчества своих предшественников, реализовавших свой талант в эпоху Екатерины Великой. Имеются в виду прежде всего «История Пугачева» А. С. Пушкина, «Горе от ума»

A. С. Грибоедова, прозаические и литературно-критические произведения Н. В. Гоголя. Из державианы второй половины Х1Х-первой трети XX века рассматриваются труды Я. К. Грота, в том числе его фундаментальная биография «Жизнь Державина» (1883), Н. Ф Дубровина, Д. Г. Анучина, Н. Н. Фирсова, П. М. Щебальского, Д. Л. Мордовцева и др.; антидержавин-ские полемические статьи шестидесятников (Н. Г. Чернышевский, Д. И. Маслов, В. И. Водовозов, А. Ф. Писемский, Е. А. Салиас и др.); держа-виноведческие работы современников Ходасевича Б. А. Садовского, Б. А. Грифцова, Б. М. Эйхенбаума, П. М. Бицилли и т. д.; пушкиноведческие труды М. Л. Гофмана, В. В. Набокова, М. О. Гершензона, Л. П. Гроссмана,

B. Ф. Ходасевича, В. В. Вересаева и т. д.; критические и научные работы Ю. И. Айхенвальда, В. В. Вейдле, Ю. В. Мандельштама и т. д.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. Формалистская теория «литературной личности» является релевантной для историко-биографического дискурса Ходасевича.

2. Полемическое отталкивание от распространенных представлений о личности Державина, источник которых содержится в концепциях А. С. Пушкина как автора «Истории Пугачева», Я. К. Грота как автора «Жизни Державина» и критиков-шестидесятников во главе с Н. Г. Чернышевским, является конструктивным фактором ходасевичевской концепции личности Державина. По мнению Ходасевича, анализ «Истории Пугачева» А. С. Пушкина и «Записок» Г. Р. Державина без учета их фикционального статуса не корректен. В основе полемики Ходасевича с Пушкиным по поводу держа-винской установки на конфликтность лежит диаметрально противоположная оценка руссоистской жизнетворческой модели поведения, которая в ближайшем культурно-историческом контексте является возможным образцом для конфликтного поведения Державина.

3. По мнению Ходасевича, концепция личности Карамзина, Дмитриева и других писателей-сентименталистов определяется условностью в творчестве и в бытовом поведении, что обусловлено их далекостью от «реальных запросов человеческого духа», то есть от «религиозности» в широком значении этого слова.

4. Ходасевич выявил генезис мировоззренческого и жизнетворческого дискурса шестидесятников во главе с Н. Г. Чернышевским во взглядах А. Н. Радищева и его масонского окружения (С. Р. Воронцов, А. Р. Воронцов, Н. В. Репнин и др.).

5. Ходасевич выстроил собственную иерархию русских писателей ХУШ-Х1Х вв., руководствуясь ролью и значением религиозно-идеологических моментов в их жизни и творчестве. По Ходасевичу, бытий-ственное отношение к миру, свойственное русским писателям XVIII века, сменилось на рубеже веков секулярным подходом к мировоззренческим вопросам. В соответствии с этим принципом, в писательской иерархии, созданной Ходасевичем, высшее место занимает Г. Р. Державин (поэт-псалмопевец). Современники Державина - писатели-сентименталисты Н. М. Карамзин, И. И. Дмитриев и др., являясь предтечами секуляризации русской литературы, занимают нижнюю иерархическую ступеньку.

6. По Ходасевичу, Г. Р. Державин и М. Ю. Лермонтов являются наиболее характерными поэтами-пацифистами, в концепциях которых отразилось влияние миротворческих доктрин Генриха IV и аббата де Сен-Пьера; их позиции в вопросах войны и мира более последовательны, чем позиции признанных мировым сообществом пацифистов Ж.-Ж. Руссо, Вольтера, М. В. Ломоносова и т. д.

7. Ходасевич выявил в творчестве русских писателей ХУШ-Х1Х вв. (Державин, Пушкин, Грибоедов и т. д.) систему мифологических (античный, библейский), литературных (руссоистский, сервантесовский, шекспировский, байронический и т. д.), философских (локковский) кодов.

Научная новизна исследования состоит в следующем:

- впервые применена теория литературной личности в качестве метаязыка для анализа концепции личности русских писателей ХУШ-Х1Х веков в историко-биографических произведениях Ходасевича.

- впервые предпринимается попытка интерпретации державиноведческо-го текста Ходасевича в широком контексте как историко-биографического творчества писателя в целом, понимаемого как единый текст, так и «вечных» и актуальных проблем смежных историко-литературных направлений, прежде всего - державиноведения и пушкиноведения.

- предпринимается попытка рассмотрения системы мифологических и литературных кодов в историко-биографических произведениях Ходасевича, посвященных русским писателям ХУШ-Х1Х веков.

- реконструируется ходасевичевская концепция «Записок» Державина и «Истории Пугачева» А. С. Пушкина как фикциональных произведений; предлагается новое решение проблемы знакомства А. С. Пушкина с «Записками» Г. Р. Державина.

- рассматривается широкий пласт научных, мемуарных и критических трудов предшественников и современников Ходасевича, сыгравших конструктивную роль в формировании его концепции историко-литературного процесса рубежа ХУШ-Х1Х веков.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение при построении общих вузовских курсов истории русской литературы ХУШ-Х1Х веков, истории русской литературной критики и общественной мысли ХУШ-первой половины XIX веков, в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных творчеству Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина,

A. Н. Радищева, А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова, Н. Г. Чернышевского,

B. Ф. Ходасевича.

Апробация. Результаты диссертационного исследования апробированы в двух монографиях, одном учебном пособии, в семи статьях, опубликованных в научных изданиях по списку ВАК, в выступлениях на международных (Минск, Волгоград, Москва, Белгород, Воронеж, Орел), всероссийских (Самара), региональных (Белгород) конференциях.

Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, приложения и библиографии, насчитывающей 398 позиций.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность работы, выбор предмета и объекта исследования; формулируются цели и задачи работы, а также ее основные положения, выносимые на защиту; определяется исследовательская методология; дается обзор научной литературы по теме диссертации.

Первая глава диссертации «Проблема биографической значимости художественных произведений в науке и критике 20-х-30-х годов XX века» посвящена аналитическому обзору основных историко-биографических концепций данного периода, в контакте с которыми формировалась концепция личности русских писателей ХУШ-Х1Х веков в творчестве Ходасевича.

В параграфе «Биографическая методология М. О. Гершензона в рецепции критики 1920-х-1930-х гг.» рассматривается биографический подход М. О. Гершензона к изучению творчества А. С. Пушкина как наиболее характерный среди литературоведческих методов данного направления. В это время биографическая методология, основанная на принципе каузальности между личностью писателя и его художественными произведениями, продолжала занимать господствующее положение. Наиболее точно ее ведущий принцип был сформулирован М. О. Гершензоном в преамбуле к статье «Северная любовь Пушкина», вошедшей в книгу «Мудрость Пушкина» (1919): «Пушкин необыкновенно правдив, в самом элементарном смысле этого слова; каждый его личный стих заключает в себе автобиографическое признание совершенно реального свойства, - надо только пристально читать эти стихи и верить Пушкину»7. Биографический подход Гершензона служил универсальным обозначением исследований психолого-биографического характера (в самом широком значении этого слова). Его влияние находили в творчестве многих писателей и литературоведов межвоенного двадцатилетия (И. Д. Ермаков, П. К. Губер, Л. П. Гроссман, В. Ф. Ходасевич и др.).

В параграфе «Полемика Б. М. Эйхенбаума, В. Б. Шкловского и Ю. Н. Тынянова с биографизмом как научным методом» рассматриваются выступления опоязовцев в начале 1920-х гг. в лице Б. М. Эйхенбаума, В. Б. Шкловского и Ю. Н. Тынянова против биографизма как научного метода. По их убеждению, в художественных произведениях не следует искать какого-либо биографического значения, ввиду отсутствия прямой связи между литературой и реальностью8.

В параграфе «Рецепция радикального антибиографизма ОПОЯЗа в науке и критике 1920-х-1930-х гг.» анализируется полемика с радикальным антибиографизмом ОПОЯЗа ученых, стремившихся совмещать в своей методологии биографический подход с исследованиями формалистического характера. В. М. Жирмунский в программной статье «Задачи поэтики» (1919) утверждал целесообразность биографического подхода в рамках изучения поэтики художественного произведения9. Б. В. Томашевский в статье (Литература и биография» (1923) критикует методологические установки как «биографистов», так и опоязовцев за их крайность. Сам ученый считает необходимым подходить к решению данной проблемы с исторической точки зрения. Он, в частности, указывает, что биография писателя может быть литературным фактом в зависимости от той или иной культурно-исторической ситуации. В связи с этим Томашевский вводит понятие «писатели с биографией», под которыми подразумеваются писатели, создавшие вокруг своего имени легендарную биографию. Эта биография, по мнению ученого, выпол-

7 Гершензон М. О. Северная любовь Пушкина // Утаенная любовь Пушкина. СПб., 1997. С. 53.

8 См.: Эйхенбаум Б. М. О литературе: работы разных лет. М., 1987. С. 36; Шкловский В. Б. Гамбургский счет: Статьи - воспоминания - эссе (1914 - 1933). М., 1990. С. 143; Тынянов Ю. Н. Блок // Тынянов Ю. Н. Поэтика История литературы Кино. М., 1977. С. 118-123.

9 Жирмунский В. М. Избранные труды: Теория литературы Поэтика Стилистика. Л., 1977. С. 18.

няет конструктивную функцию в произведениях этих писателей и потому не может быть проигнорирована исследователем.

Прямой ответ на вопрос о биографической значимости художественных произведений Томашевский дал в монографии «Пушкин: современные проблемы историко-литературного изучения» (1925). Здесь прежде всего отвергается всякий догматизм при решении обсуждаемого вопроса и признается биографическое значение лирики: «Лирика - вовсе не негодный материал для биографических разысканий. Это лишь - ненадежный материал»10.

В качестве примера рецепции формалистского «антибиографизма» в неакадемической среде в диссертации рассматривается концепция В. В. Вересаева как автора сборника эссе «В двух планах» (1929) и монтажа «Пушкин в жизни» (1926). На наш взгляд, противоречивость в декларациях Вересаева по поводу проблемы автореферентности лирических признаний Пушкина, которые содержатся в книге «В двух планах», а также его непоследовательность в отборе монтируемых материалов, вошедших в свод «Пушкин в жизни», объясняются художественным заданием по созданию яркого и запоминающегося образа Пушкина, которое ставил перед собой писатель. Именно с этой целью антибиографическая установка опоязовцев была трансформирована Вересаевым в художественный прием. Кроме того, этот прием позволил писателю развенчать традиционные представления о личности А. С. Пушкина, сложившиеся благодаря трудам ученых-пушкинистов, практиковавших биографический подход при изучении художественных произведений поэта.

В параграфе «Проблема изучения личности писателя в социологическом литературоведении 1920-х-1930-х гг.» анализируются основные взгляды на проблему биографии писателя, представленные в социологическом литературоведении 1920-1930-х годов. Здесь также существовали свои «партии» «биографистов» и «антибиографистов». Однако полемика велась в другом ракурсе: вопрос ставился о целесообразности изучения личности писателя в принципе. Если «антибиографисты» во главе с В. Ф. Переверзевым эту целесообразность отрицали, мотивируя этот подход полной детерминированностью личности писателя «социально-экономическим процессом»11, то их оппоненты, опираясь на авторитеты В. И. Ленина, В. Г. Белинского, Г. В. Плеханова и А. В. Луначарского, критиковали установку на игнорирование индивидуальности писателя в социологическом анализе художественного произведения12. Однако каузальность между феноменами внелитератур-ной реальности и эволюционным рядом, являющаяся фундаментальным

10 Томашевский Б. В. Пушкин: современные проблемы историко-литературного изучения // Томашевский Б. В. Пушкин: работы разных лет. М., 1990. С. 50.

11 Переверзев В. Ф. Необходимые предпосылки марксистского литературоведения // Литературоведение / Под ред. В. Ф. Переверзева. М„ 1928. С. 11-12.

12 См.: Лелевич Г. Марксистское литературоведение и биография художника (к истолкованию вопроса) // Звезда. 1926. № 3. С. 181-188; Кубиков И. Н. Вопросы марксистского литературоведения // Родной язык и литература в трудовой школе. 1928. № 1. С. 95-106; Полянский В. Основные вопросы современного литературоведения // Научное слово. 192 8. № 2. С. 65-74; Гроссман-Рощин И. С. Тезисы о биографическом элементе в марксистском литературоведении//На литературном посту. 1928. № 17. С. 20-33.

принципом биографического подхода, сохранялась как принцип исследования в методологии и той, и другой «партии».

В параграфе «Конфронтация между теоретическими декларациями и конкретными результатами историко-литературных исследований в биографическом дискурсе М. Л. Гофмана» анализируются концептуальные установки М. Л. Гофмана, сформулированные им в трактате «Пушкин. Первая глава науки о Пушкине» (1922). Хотя здесь Гофман и полемизирует с пушкинистами, практикующими в своих исследованиях биографический метод, однако его критика направлена не против каузальности, подразумеваемой при биографическом подходе к жизни и творчеству того или иного изучаемого писателя, а в другую сторону: против изучения биографической личности писателя как самоцели13. К тому же, в своем подходе к соотношению искусства и реальности ученый руководствуется теорией мимесиса, объявляя главной целью изучения истории литературы приемы преломления действительности в том или ином произведении искусства14.

В диссертации показано, что противоречивость теоретических взглядов М. Л. Гофмана нашла свое отражение в его многочисленных критических и историко-биографических трудах. С одной стороны, ученый может, например, резко критиковать пушкинистов «гершензоновской» школы за прямое биографическое прочтение художественных произведений поэта; с другой -допускать «вычитывание» биографических фактов из художественных произведений Пушкина15. На наш взгляд, это противоречие было обусловлено конфронтацией между теоретическими и историко-литературными интересами, которая существовала в сознании ученого.

В параграфе «Антибиографическая концепция Ю. И. Айхенвальда и ее реализация в творчестве критика 1920-х гг.» анализируется антибиографическая концепция Ю. И. Айхенвальда, сформулированная в своих основных чертах во «Вступлении» к первому выпуску сборника эссе «Силуэты русских писателей» (в. 1-3, 1906-1910)16, а также реализация этой концепции в творчестве критика 1920-х годов.

Айхенвальд критиковал «биографистов» за эмпиризм исследований, по его мнению, препятствующий главной цели при изучении личности писателя - ее духовного аспекта. При этом критик в своей практике портретирования «силуэтов» той или иной писательской индивидуальности исходил из презумпции эмпатического «вживания» в данную индивидуальность как наиболее действенного «метода» для достижения указанной цели. На наш взгляд, такой подход способствовал субъективности биографического творчества Айхенвальда, поскольку «истинная» личность того или иного портретируемого им писателя могла отходить на второй план, уступая место его собственному, «читательскому», восприятию этой личности.

13 См.: Гофман М. Л. Пушкин. Первая глава науки о Пушкине. Пб., 1922. С. 11, 12.

14 Там же. С. 14-15.

15 См.: Томашсвский Б. В. Пушкин: современные проблемы историко-литературного изучения... С. 50.

16 Эта книга стала актуальным литературным фактом благодаря выходу в свет в 1929 голу в берлинском издательстве «Слово» ее шестого (посмертного) издания.

Данные теоретические установки Айхенвальда проявились в его критических статьях 1920-х гг. в виде резко негативной оценки исследований в области биографии Пушкина. Так, он обвинял М. Л. Гофмана как автора статьи «Еще о смерти Пушкина» (1925) в исключительном внимании к подробностям из жизни поэта, в ущерб изучению его творчества17. Аналогичный упрек он высказывал Ходасевичу как автору статьи «О чтении Пушкина (К 125-летию со дня рождения)» (1924) и исследования о «Русалке» (1924)18.

В параграфе «Мифопоэтическая интерпретация биографии

A. С. Пушкина в эссе В. В. Набокова'«Пушкин, или правда и правдоподобие» (1937) в рамках полемики писателя с пушкинистским дискурсом

B. Ф. Ходасевича» анализируется эссе В. В. Набокова в качестве примера мифопоэтической интерпретации писательской биографии. Положительные взгляды Набокова на проблему биографии писателя выясняются в результате анализа его полемики с авторами «романизированных биографий» и, прежде всего - с В. Ф. Ходасевичем-пушкинистом. Акцентируя пушкинский код в вопросе о достоверности «поэтической правды», Набоков обнажает методологическую некорректность жизнетворческой пушкинистской модели Ходасевича. Он доводит до абсурда установку Ходасевича на сбор и обработку информации о жизни поэта, в том числе носящей интимный характер, посредством переадресации этой установки на личность своего оппонента. По Набокову, «объективная правда» в принципе не познаваема: к ней можно только приближаться. Необходимым условием для этого приближения является духовное сродство исследователя и изучаемого им писателя. По крайней мере, если исследователь намеревается познать личность, например, Пушкина, он должен исходить в своих умозаключениях из собственных указаний поэта на этот счет, а не вступать с ним в полемику, настаивая на абсолютном статусе своей, на самом деле, субъективной «правды». Итак, автобиографические указания поэта, творчески развитые в воображении духовно родственного ему биографа, - вот, по Набокову, единственная гарантия «истинности» жизнеописания этого поэта.

В параграфах «Проблема биографии писателя в выступлениях критиков «Возрождения» (В. В. Вейдле, Ю. В. Мандельштам, И. Н. Голени-щев-Кутузов, Г. А. Раевский)» и «Методология Ходасевича в биографии "Державин" в рецепции критики 1920-Х-1930-х гг.» кратко характеризуются взгляды на проблему писательской биографии тех литературных критиков парижской газеты «Возрождение», которые входили в ближайшее окружение Ходасевича (В. В. Вейдле, Ю. В. Мандельштам, И. Н. Голенищев-Кутузов, Г. А. Раевский); дается обзор критических высказываний современников по поводу методологии Ходасевича в биографии «Державин». Из этого обзора выясняется, что уже в критике 1920-1930-х гг. в биографическом дискурсе Ходасевича была замечена тенденция к антибиографичности; указана конструктивная функция полемики с распространенными взглядами на личность

17 См.: Айхенвальд Ю. И. Литературные заметки // Руль (Берлин). 1925. № 1468. 30 сентября. С. 2-3.

11 См.: Айхенвальд Ю. И. Лш-ературные заметки // Руль (Берлин). 1924. № 1104. 23 июля. С. 2-3.

того или иного писателя в построении этого дискурса и даже названы ее конкретные адресаты (прежде всего пушкинская концепция личности Державина)19. Тем самым доказывается целесообразность принятого в диссертации ракурса исследования.

В целом, следует сказать, что в межвоенное двадцатилетие в русской науке и литературе существовала весьма сильная антибиографическая тенденция. Она возникла вследствие глубокой неудовлетворенности традиционным методом «вычитывания» биографических фактов из художественных высказываний писателя, который в своей крайней форме проявился в трудах Гершензона. Все упомянутые выше ученые и писатели, придерживавшиеся в своих концепциях антибиографических взглядов, в большей или меньшей степени разделяли методологическое убеждение в недопустимости отождествления литературных героев с биографической личностью их творца. Это убеждение было связано с общим представлением о самодовлеющей эстетической ценности художественных произведений, конфронтирующим с практикой «биографистов» по их использованию всего лишь в качестве подсобного материала для изучения писателя как человека. В диссертации показано, что антибиографическая тенденция нашла свое отражение и в творчестве Ходасевича.

Вторая глава диссертации «Концепция личности Г. Р. Державина в историко-биографических произведениях В. Ф. Ходасевича» посвящена анализу ходасевичевской концепции личности Державина. Ключевое значение для решения данной проблемы имеют пугачевский эпизод военной карьеры Державина и взгляды предшественников Ходасевича на характер деятельности поэта в качестве представителя правительственных сил по борьбе с мятежниками. Поэтому в диссертации прежде всего рассматривается хода-севичевская концепция малыковской деятельности Державина, в плане его полемики с соответствующими концепциями А. С. Пушкина и Я. К. Грота.

В параграфе «Служебная деятельность Державина в эпоху пугачевщины в представлениях современных ученых» дается краткий обзор современных научных представлений по поводу данного периода биографии Державина. В работах Д. Д. Благого, А. В. Западова, Р. В. Овчинникова, М. Д. Курмачевой и т. д. не обнаруживается единого подхода как к формулировке задания Державина в Малыковке (куда поэт был послан А. И. Бибиковым для поимки Пугачева), так и к характеристике его деятельности в Саратове перед нашествием Пугачева. Из-за этого страдает репутация великого русского поэта, которому, особенно в связи с его саратовской деятельностью, приписывают поведение, недостойное чести русского офицера.

В параграфе «Полемика Ходасевича с Пушкиным и Гротом в статье "Пушкин о Державине"» анализируется имеющая ключевое значение для раскрытия темы главы статья Ходасевича «Пушкин о Державине» (1933)20,

19 См.: Бицилли П. М. Державин <Рецензия на биографию Ходасевича «Державин»> // Ходасевич В. Ф. Державин. М., 1988. С. 314-316. Статья впервые опубликована: Россия и славянство (Париж). 18 апреля 1931 г.

20 Ходасевич В. Ф. Мелочи: Пушкин о Державине//Возрождение (Париж). 1933. №3019. 7 сентября. С. 3.

которая является текстом-«спутником» биографии «Державин». Прежде всего, обозначаются конструктивные мотивы данной статьи. Здесь Ходасевич возражает Пушкину с позиции ученого-«историка». В своей контраргументации критик исходит из следующего постулата: одностороннее освещение личности Державина в «Истории Пугачева» явилось следствием незнания Пушкиным державинских «Записок». Тем не менее, по мнению Ходасевича, пушкинская концепция повлияла на взгляды последующих историков: Я. К. Грота, Д. Г. Анучина, Н. Н. Фирсова и др.

Таким образом, выясняется два конструктивных мотива, акцентированных критиком: во-первых, «История Пугачева» рассматривается исключительно как наукологический труд, а державинские «Записки», соответственно, - как полноценный фактологический, или документальный источник; во-вторых, пушкинская концепция личности Державина в «Истории Пугачева» анализируется с учетом ее возможного влияния на концепции последующих историков, то есть в пространстве единого державиноведческого текста. На наш взгляд, логизирование Ходасевича как ученого-«историка» обладает мнимым характером, обнажающим условность данной позиции, ее пародийный, масочный статус. В самом деле, если причина, по мнению ходасевичев-ского «историка», допущенных Пушкиным ошибок кроется в незнании державинских «Записок», то что помешало «позднейшим историкам», знавшим этот текст, этих ошибок избежать? В пользу последнего предположения об искусственности позы «историка»-педанта, которую принял Ходасевич в разбираемой статье, говорит также его собственное понимание «Истории Пугачева» как художественного произведения21.

Ходасевичевский «историк» полемизирует с Пушкиным по поводу формулировки малыковского задания Державина как «боевого», которое, по его словам, на самом деле было исключительно «разведочным». Здесь же он утверждает, что и упомянутые ученые не вполне последовательно формулировали «разведочный» характер малыковского задания Державина, допуская трактовку этого задания как «боевого». При обращении к трудам Я. К. Грота, Д. Г. Анучина и Н. Н. Фирсова обнаруживается, что все они, наоборот, как раз полемизировали с пушкинской формулировкой малыковского задания Державина как боевого, указывая на его разведочный характер, и к тому же объясняли эту фактическую «ошибку» незнанием автором «Истории Пугачева» державинских «Записок», которые были опубликованы только в 1858 году22. Вследствие сделанных наблюдений, нами выдвигается тезис о симметричности утверждения ходасевичевского «историка» по поводу того, чего нет на самом деле, по отношению к некорректному в научной полемике приему «сглаживания» или откровенного «замалчивания» того, что на самом деле сказано в державинских «Записках», который был использован Гротом в его критике Пушкина. Этот тезис доказывается в процессе анализа рецепции Гротом в «Жизни Державина» свидетельств поэта, сделанных в «Записках». В частности, указывается, что Грот отверг как несостоятельное с научной

21 См.: Ходасевич В. Ф. «Книги и люди: "Бородин"» // Возрождение (Париж). 1938. № 4137. 24 июня. С. 9.

См.: Сочинения Держзвила с объяснительными примечаниями Я. К. Грота. В 9 т. СПб., 1864-1883. Т. 9. С. 56-57.

точки зрения утверждение Державина, сделанное в «Записках», о том, что его малыковское задание имело боевой характер и что блеф, то есть слухи об идущих на Иргиз «астраханских гусарах», явился действенным сдерживающим фактором, воспрепятствовавшим наступлению пугачевцев в данном направлении2 . Тем самым, ученый «сгладил» потенциальный комизм, содержащийся в данном заявлении мемуариста. Таким же образом он поступал при освещении пугачевской деятельности Державина в целом, тем самым элиминируя лейтмотивную для «Записок» поэта тему боевого задания их героя по прикрытию Волги от пугачевцев.

В диссертации рассматривается пушкинская формулировка малыков-ского задания Державина в ее отношении к «Запискам» поэта. Приводится ряд исторических источников, известных Пушкину, из сопоставления которых выясняется сознательное ориентирование автора «Истории Пугачева» в формулировании малыковского задания своего героя на собственные свидетельства Державина24. Однако, в соответствии с указанием ходасевичевского «историка», фиксируется существенное разночтение, существующее между пушкинской и державинской формулировками: в первой говорится, что Державин призван был «прикрывать Волгу со стороны Пензы и Саратова»25, то есть с запада, тогда как, согласно «Запискам», угроза со стороны мятежников до июля 1774 года существовала со стороны Иргиза, то есть с востока, и только в июле-августе волна мятежа захлестнула Саратов и Малыковку со стороны Пензы. Таким образом, некорректный с научной точки зрения и, как таковой, имеющий пародийный характер контраргумент ходасевичевского «историка» по поводу нецелесообразности «прикрытия Волги со стороны Пензы и Саратова» в январе 1774 года (поскольку Пушкин это прекрасно понимал), оказывается весьма точным указанием фикциональной стратегии Пушкина в данном эпизоде «Истории Пугачева». Отсюда мы заключаем, что аргументация ходасевичевского «историка», пародирующая научный дискурс, имеет поэтологическую функцию, которая соответствует фикциональ-ному статусу «Истории Пугачева». В этой функции данная аргументация теряет свой пародийный характер. Соответственно, из-за маски «историка» выглядывает настоящее лицо Ходасевича, который указывает читателю на тенденциозность автора «Истории Пугачева» в освещении событий или акцентирует его внимание на полемичных моментах пушкинской концепции личности Державина.

В диссертации выясняются те аспекты пушкинской концепции личности Державина в «Истории Пугачева», которые вызвали возражения Ходасе-вича-поэтолога. На наш взгляд, полемические аргументы ходасевичевского «историка» в отношении количества имевшихся в распоряжении Державина войсковых ресурсов и хронологии деятельности поэта во время пугачевской кампании в указанной поэтологическо-полемической функции обнажают ко-

23 Грот Л. К. Жизнь Державина. М., 1997. С. 80-81.

24 См.: «Записки о жизни и службе Александра Ильина Бибикова сыном его сенатором Бибиковым» (М., 1817) и «Ключ к сочинениям Г. Р. Державина» (М., 1822), составленный H. Ф. Остолоповым.

" Пушкин А. С. Поля. собр. соч.: В 19 т. М., 1994-1999. Т. 9. С. 43.

личественную «невязку» между средством и результатом как конструктивный прием пушкинского изображения малыковской деятельности Державина в пятой главе «Истории Пугачева». Его манипулирование цитатным материалом обнажает прием качественной «невязки» между словом как средством и практическим результатом, который использовал Пушкин в малыковском эпизоде «Истории Пугачева» для развенчивания утверждения Державина по поводу эффективности блефа в борьбе с мятежниками. Таким образом, Ходасевич выразил свое несогласие с пушкинским изображением самовлюбленного и тщеславного Державина-человека.

В диссертации анализируется пушкинская жизнетворческая концепция поведения Державина в эпизоде малыковских казней, которая вызвала возражения Ходасевича-поэтолога. По мнению Ходасевича, Пушкин разделял мнение И. И. Дмитриева о практической нецелесообразности малыковских казней, так как считал, что действия Державина в этом эпизоде являются буквальной реализацией его «воинственных» поэтических деклараций из стихотворения «Мой истукан» (1794) и сопровождающих этот текст «Объяснений». В этой связи Ходасевич стремится опровергнуть обвинение в жестокости, которое Пушкин выдвинул Державину. Для этой цели он дезавуирует основу его жизнетворческой концепции, а именно - традиционные представления о «грозной и воинственной» поэзии Державина, а о самом поэте как о «бранном певце»26.

В связи с этим анализируются статьи Ходасевича «Прежде и теперь» (1933) и «Война и поэзия» (1938), специально посвященные развенчанию данных традиционных представлений. В последней из названных статей обнажается тенденция критика к акцентированию в державинском отношении к войне, которое трактуется как безусловно пацифистское, общечеловеческого, гуманного аспекта, основанного на христианских нравственных ценностях. Антивоенная позиция Державина, декларированная в стихотворении «На взятие Измаила» (1790), Ходасевичем сопоставляется с аналогичной позицией Лермонтова как автора знаменитых пацифистских стихов из «Валерика» (1840). В статье «Прежде и теперь» Ходасевич подчеркивает последовательность и искренность антивоенных убеждений Державина посредством их сопоставления с идеями известных европейских пацифистов Генриха IV и аббата де Сен-Пьера, с одной стороны, и Ж.-Ж. Руссо и Вольтера, с другой; а также с позициями М.В. Ломоносова как автора поэмы «Петр Великий» (1761) и государств-участников Женевской конференции по разоружению (1931-1935 гг.).

На наш взгляд, в данных статьях Ходасевич полемизировал прежде всего с Пушкиным, разделявшим указанное традиционное представление о поэзии Державина. Доказывается тезис, что пацифистские установки Державина, Лермонтова и Ломоносова охарактеризованы Ходасевичем по принципу зеркальной симметрии к провоенным взглядам Пушкина; что характеристика противоречивых пацифистских взглядов Руссо, Вольтера и участников

36 Ходасевич В. Ф. Колеблемый треножник: Избранное. М., 1991. С. 143.

16

Женевской конференции указывает на подобный образ мыслей Пушкина. Ходасевич в своем полемическом дискурсе не только опроверг пушкинский взгляд на литературную и биографическую личность Державина как на равно «жестокие» и «бесчеловечные», но и переадресовал этот взгляд самому автору «Истории Пугачева»27.

В предварительном итоге нашего исследования полемики Ходасевича с изображением малыковской деятельности Державина в трудах Я. К. Грота, с одной стороны, и в пушкинской «Истории Пугачева», с другой, отмечается произведенное критиком зеркально-симметричное соположение мнений Грота и Пушкина по поводу свидетельств Державина, содержащихся в «Записках». Грот старается их скорректировать, опираясь на подлинные исторические документы эпохи пугачевщины. Пушкин, наоборот, обнажает заложенный в них комический потенциал. И тот, и другой подход к тексту державин-ских «Записок» Ходасевич считает некорректным.

В параграфе «Полемика Ходасевича с Пушкиным и Гротом в биографии "Державин"» исследуется положительная часть ходасевичевской концепции личности Державина. Прежде всего, освещается позиция критика по отношению к проблеме фактологического статуса «Записок» Державина, то есть того текста, который был реципирован Гротом и (опосредовано) Пушкиным диаметрально противоположным образом. В связи с этим выясняются те мировоззренческие установки Грота и Пушкина, которые, с точки зрения Ходасевича, мотивировали указанный некорректный подход к тексту державинских «Записок».

В биографии «Державин» Ходасевич акцентирует внимание читателя на фикциональном характере «Записок» поэта. Выясняется, что писатель, интерпретируя соотношение поэзии Державина и «Объяснений» поэта к своим стихам, трактовал контрастное сопоставление предметно-бытового содержания последних с соответствующими этому содержанию «высокими» символическими значениями поэтических образов как релевантное для замысла автора «Объяснений». Тем самым, по Ходасевичу, Державин сознательно придавал комическую окраску предметно-бытовому плану своих «Объяснений»; переводя гиперболические образы своей поэзии в предметно-бытовой план, как бы предлагал читателю взглянуть вместе с ним на ценности этого мира, столь ценимые в системе координат «здравого смысла», с точки зрения тех «страшных высот», которых он достиг в поэтическом парении.

Сделанные наблюдения экстраполируются на проблему соотношения «Записок» и поэзии Державина, поскольку писатель объединяет «Объяснения» и «Записки» в единый текст. В соответствии с ними, Ходасевич, обна-

27 Например, Ходасевич считал Пушкина вполне искренним в батальных сценах «Полтавы». В этой связи он опровергал Б. М. Эйхенбаума, пытавшегося «оправдать» «жестокость» этих сцен ссылкой на «заказ» автору поэмы от правительственных верхов (по Эйхенбауму, Пушкин на самом деле исповедовал либеральные (пацифистские) взгляды на войну) (см.: Ходасевич В. Ф. Книги и люди: Денис Давыдов // Возрождение (Париж). 1934. № 3382. 6 сентября. С, 3-4.). Также Ходасевич прямо характеризовал взгляды Пушкина-члена кишиневской масонской ложи «Овидий» как «карбонарские» (Ходасевич В. Ф. Книги и люди: «Русские вольные камешцики» // Возрождение (Париж) 1934. № 3368. 23 августа. С. 3), то есть революционно-радикальные.

жая указанную повествовательную стратегию автора «Записок», трактует служебную деятельность главного героя своей биографии в контрастном сопоставлении двух планов - «высокого», «поэтического», ориентированного на библейский дискурс, и «низкого», «прозаического», библейский дискурс травестирующего. Указанная повествовательная стратегия Державина в «Записках», согласно Ходасевичу, является отражением его религиозного мировоззрения, наиболее корректно передаваемого в терминах екклезиастова дискурса, и вытекающего из него понимания «ошибочности» произведенного им своей поэтической и служебной деятельностью «обожествления» Екатерины в Фелицу.

В диссертации исследуется реализаций установ ки Ходасевича на чтение «Записок» в «высшем плане» в биографии «Державин» в ракурсе полемической направленности этой реализации на концепцию личности Державина в «Истории Пугачева» Пушкина и в «Жизни Державина» Грота. В сцене аудиенции Державина у Бибикова Ходасевич акцентирует «реальнейший» план в действиях поэта введением «гамлетовского» подтекста: педалированием мотивов видимого колебания главнокомандующего, проявленного тем в разговоре со своим подчиненным, а также настойчивости Державина, напоминающей о неумолимости Призрака отца Гамлета, символизирующего в трагедии Шекспира Совесть Гамлета, другими словами, Веления Божественного Провидения. В дальнейшем повествовании биографии Ходасевича ее главный герой не раз становился «Совестью» власть имущих, прежде всего императрицы.

Принцип «психологических расшифровок»28 организует только «первый слой» «повествовательного полотна» «Державина». В эпизоде аудиенции у Бибикова, в соответствии с данным принципом, дерзкая настойчивость Державина мотивируется Ходасевичем выполняемой им в качестве члена секретной комиссии функцией «государева ока». Однако эта мотивировка, ориентированная на комедийный дискурс ХУШ-первой трети XIX веков («Недоросль», «Ревизор»), и, как таковая, носящая пародийно-полемический характер, скорее призвана обнажить некорректность подхода ученых типа Грота (с их «трехмерными», позитивистскими представлениями) к державин-скому символическому искусству, чем указать на «истинный», «четырехмерный», смысл поведения «зарвавшегося» «подпоручика».

С той же целью демонстрации «вневременного» значения действий Державина в эпоху пугачевщины Ходасевич, во-первых, в ближайшем контексте эпизода яицкой экспедиции в апреле 1774 г. акцентирует: мотив его «разведочной» работы, тем самым, убеждая читателя в количественной незначительности экспедиционного отряда (предназначенного якобы исключительно для «зачистных» операций); во-вторых, подчеркивает «серьезность» задач по освобождению Яицка, которые поэту с этим малочисленным отрядом предстояло решить; и, наконец, в-третьих, указывает на нерелевантность для самого героя «Записок», руководствовавшегося в данном случае своим

2! Зорин А. Л. Начало... С. 17.

духовным решением, понятия обеспеченности войсковыми ресурсами. То есть в данном эпизоде биографии Ходасевича обнажается библейский код, актуальный для лирики Державина, согласно которому исход битвы зависит не от количества войск, а от степени их боговдохновенности. По Ходасевичу, герой «Записок», поступая таким образом, мог иметь в виду примеры Давида либо Гедеона.

В сцене малыковской казни Ходасевич акцентирует в действиях героя «Записок» «самсоновский» код, актуальный для поэзии Державина, а также -мотив его борьбы с духовной «язвой» безверия малыковцев, а не с их фактическим бунтом. В этом аспекте казни, произведенные Державиным по образцу инквизиционных процессов, оказываются, по Ходасевичу, едва ли не единственным эффективным средством по борьбе с вкравшимся в души «грешников» «дьяволом». Тем самым Ходасевичем опровергается дмитриев-ское замечание (принятое, как он полагает, Пушкиным) по поводу неоправданной «жестокости» Державина в обсуждаемой сцене казни.

Как показал Ходасевич, в игнорировании «четвертого измерения» дер-жавинских «Записок» Пушкин неожиданно сходится с позитивистами Гротом, Фирсовым, Анучиным. Ни он, ни его «последователи», как охарактеризовал их ходасевичевский «историк», не учли, например, символический план «разведочной» работы Державина, акцентированный Ходасевичем в сцене аудиенции у Бибикова. Пушкинский комизм в изображении малыковской деятельности Державина оказывается «завязан» на системе «земных» координат, - вопросах количества, меры, расстояния и т. д. С этой точки зрения, Державин, действительно, преувеличил в «Записках» значимость своей персоны, приписав себе заслугу защиты Волги от пугачевцев. В «системе мер и количеств» этот его поступок дает повод Пушкину лишний раз над ним «подсмеяться», а Гротам - стыдливо прикрыть «человеческие» слабости поэта, объяснив их, например, старческой амнезией, как буквально было сделано в «Жизни Державина». Однако по-настоящему шутка поэта, другими словами, высший художественный смысл «Записок» не был понят ни автором «Истории Пугачева», ни последующими историками, смотрящими на мир сквозь очки «здравого смысла».

В параграфе «Обнажение Ходасевичем фикционалъного статуса саратовского эпизода "Истории Пугачева"» анализируется ходасевичевская концепция саратовской деятельности Державина, с учетом ее полемичности по отношению к соответствующим аспектам пушкинской концепции личности Державина в «Истории Пугачева».

На наш взгляд, утверждения, которые сделал Ходасевич в статье «Пушкин о Державине» и в биографии «Державин» по поводу приоритетного значения для Пушкина донесений И. К. Бошняка (недруга Державина) при реконструкции в «Истории Пугачева» событий под Петровском и в Саратове, а также по поводу приписывания Бошняком себе руководства петровской экспедицией, которую на самом деле возглавлял Державин, в поэтолого-полемической функции указывают на фикциональный характер примечания № 7 к восьмой главе «Истории Пугачева» и соответствующего эпизода из ос-

новного текста этого произведения, В данном примечании Пушкин называет «донесения» Бошняка своим единственным источником, указывающим на Державина как на руководителя экспедиции в Петровск, а также упоминает свидетельства участников петровской экспедиции казаков Фомина и Лепели-на по поводу «отряженного» с ними к Петровску некого «гвардейского офицера»29. У Ходасевича были все основания считать, что Пушкин под этими казаками подразумевал В. И. Малохова и И. Г. Мелехова, чьи показания были впервые опубликованы П. М. Щебальским в 1865 г. в виде приложения к своей книге «Начало и характер пугачебщины», поскольку в основном тексте «Истории Пугачева», который был написан якобы на основании показаний Фомина и Лепелина, содержатся факты из донесения Малохова и Мелехова. У Ходасевича были также все основания считать, что Пушкин фикционали-зировал рапорт последних, опустив свидетельства о фактическом отсутствии Державина в отряде и выдвинув, таким образом, фигуру поэта в центр событий. Таким образом, Ходасевич указывает на стремление Пушкина, столкнув Державина с реальной противоборствующей силой, обнажить чисто словесный характер «богатырских» подвигов поэта, подчеркнуть комичность утверждения автора «Записок» по поводу эффективности блефа в борьбе с Пугачевым.

В параграфе «К вопросу о степени знакомства Пушкина с "Записками" Державина» нами выдвигается гипотетическое предположение, что Ходасевич в статье «Пушкин о Державине» намекал на факт прочтения Пушкиным рукописи державинских «Записок», по крайней мере, содержащегося в ней эпизода петровско-саратовских событий, поскольку только в них зафиксирован факт погони Пугачева за Державиным. Отсюда делается вывод о сознательном игнорировании Пушкиным объяснения Державиным в «Записках» своего отъезда из Саратова, что означает обвинение в трусости и дезертирстве. Таков, на наш взгляд, смысл однозначной интерпретации ходасевичевским «историком» в статье «Пушкин о Державине» весьма обтекаемой формулировки отъезда Державина из Саратова, данной в «Истории Пугачева».

В параграфе «Пушкинская реконструкция действий Державина в Саратове: работа с документами» рассматривается ближайший контекст петровской экспедиции Державина как героя «Истории Пугачева» и его последующего отъезда из Саратова, а именно пререкания Державина с саратовским военным комендантом И. К. Бошняком. На наш взгляд, акцентирование Ходасевичем в статье «Пушкин о Державине» факта незнания Пушкиным державинских «Записок» и одновременное игнорирование других исторических источников, приведенных автором «Истории Пугачева» в приложении к своему произведению, в поэтологической функции намекают на те художественные особенности саратовского эпизода «Истории Пугачева», связанные с содержанием проигнорированных документов, которые вошли в полемический подтекст историко-биографических произведений Ходасевича. В связи

29 Пушкин А. С. Поли. собр. соч.... Т. 9. С. 116.

с этим анализируются принципы работы Пушкина с документами по эпизоду пререканий Державина с Бошняком, а также художественная функция этих принципов.

В основном тексте «Истории Пугачева» никак не отражаются следующие исторические факты, зафиксированные в упомянутых документах: драматическая предыстория августовских событий; особые полномочия Державина (как члена секретной комиссии) требовать помощи от городского начальства, в том числе, - военной; непоследовательное поведение Бошняка. Наоборот, фигура саратовского коменданта подается в выгодном свете по отношению к фигуре враждовавшего с ним Державина, - по схеме «герой -трус», «опытный боевой военачальник - сумасброд». На наш взгляд, в культурно-историческом плане для пушкинского изображения действий Державина в Саратове актуален руссоистский код: поэт предстает беспокойным, нервным, честолюбивым борцом за «общественное благо», которое понимается им субъективно, с идеалистических позиций. Его принципиальное нежелание стать на точку зрения другого, принять в расчет обычаи и нормы поведения данного социума, в частности, законы служебной иерархии, неминуемо приводит к конфликтным ситуациям. Другими словами, биографический Державин, по Пушкину, обладал конфликтным характером. Его таинственное исчезновение, похожее на бегство, является лишь средством создания комической ситуации, долженствующей выразить авторское отношение к данному типу характера. Пушкин как бы ставит своего персонажа на то самое место «осмеянного» человека, на которое тот было поставил «без вины виноватого» коменданта.

В параграфе «Антируссоистский дискурс Пушкина» рассматриваются взгляды Пушкина на жизнетворческие принципы Ж.-Ж. Руссо. В целом, к руссоистскому складу ума Пушкин относился иронически. В этой связи для нашей работы особенно актуальна низкая оценка, данная им «уму» Чацкого, протагониста комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», поскольку «ум» Державина, как это можно узнать хотя бы из его «Записок», сопоставим с «умом» Чацкого.

В параграфе «Полемика Ходасевича с пушкинским изображением саратовских действий Державина» обнажается произведенная в биографии «Державин» смысловая инверсия пушкинской диады «Державин-Бошняк» (последний предстает в образе комического упрямца); а также стремление писателя разрушить комический ореол вокруг честолюбивых стремлений Державина, возникающий в результате применения Пушкиным в саратовском эпизоде «Истории Пугачева» приема «обманутых ожиданий». По Ходасевичу, Державин очень рано пережил глубокий религиозный переворот, который можно передать в терминах книги Екклезиаста. Поэтому термин «честолюбивый» представляется не корректным для характеристики его действий и помыслов. Пушкин, по мнению Ходасевича, обошел молчанием эту сторону характера и, соответственно, творчества Державина. Как писал Ходасевич по этому поводу в очерке «Дмитриев» (1937): «Пушкин недооценивал общее

значение Державина»30. То есть не увидел в нем, по словам критика, «родоначальника русского реализма», поэта, который «первым если не понял, то почувствовал, что поэзия должна отвечать реальным запросам человеческого духа»31.

В параграфе «Полемика Ходасевича с пушкинским антируссоистским дискурсом» рассматривается грибоедовский код в биографии «Державин», в плане полемики Ходасевича с концепцией личности Державина в «Истории Пугачева». На наш взгляд, Ходасевич сопоставляет главного героя своей биографии с протагонистом «Горя от ума», образ которого трактуется в исключительно высоком, трагическом плане. С другой стороны, личности тех современников Державина (С. Р. Воронцов, А. Р. Воронцов, П. В. Зава-довский, Ф. В. Ростопчин, А. Н. Голицын и др.), нелицеприятные высказывания которых по поводу конфликтного характера поэта послужили источником для пушкинского изображения его саратовских действий как сумасбродных, подвергаются гротесковому снижению в представителей «фамусовского общества». Соответственно, их оценки дезавуируются, объявляются неадекватными. С этой же целью опровергается традиционное представление о необыкновенной способности Екатерины в «человековедении» посредством иронического переосмысления ее «софийного» начала, то есть «ума». По Ходасевичу, Екатерина совершенно не понимала побудительных причин держа-винского истового рвения к государственной службе, приписывая его влиянию тещи поэта - Матрены Дмитриевны Бастидоновой. Данное ироническое изображение умственных способностей Екатерины в биографии Ходасевича предваряет сцену объяснения Державина с императрицей по поводу его частых конфликтов со своим непосредственным начальством. Смещая акценты в текстах-донорах данной сцены («Памятные записки» А. В. Храповицкого, «Записки» Г. Р. Державина, «Жизнь Державина» Я. К. Грота) Ходасевич, с одной стороны, дезавуирует философско-либеральные убеждения императрицы, третирует их как конформизм, с другой - изображает Державина как хладнокровного собеседника, характер которого лишен даже намека на конфликтность. По Ходасевичу, оценка Екатериной характера Державина как конфликтного и неуживчивого выглядит предвзятой и надуманной. Введением грибоедовского, пушкинского, Достоевского, чеховского кодов Ходасевич акцентирует неверие императрицы в конечное Благо всякого стремления к Добру, «замыкание» на собственном эгоистическом понимании этого Добра. По Ходасевичу, именно это качество является одной из главных причин непонимания ею побудительных мотивов административной деятельности Державина. В изображении Ходасевича, державинская Фелица с ее Наказом и проповедью Закона, подобно грибоедовской Софии, оказалась зачарована болотистыми испарениями внешне приличных, а внутренне циничных «правил общежития», основанных на принципе конформизма; превратилась в ту

30 Ходасевич В. Ф. Колеблемый треножник... С. 150.

31 Там же. С. 149.

самую «семипудовую купчиху», в которую карамазовскому черту удалось-таки «воплотиться».

Итак, Ходасевич использовал грибоедовский код в сатирико-полемических целях: как средство для опровержения свидетельств современников о неуживчивом характере Державина, послуживших источником для пушкинского изображения саратовских действий поэта как сумасбродных. При этом писатель игнорирует «двойной смысл», заложенный драматургом в образ Чацкого. Сочувственно изображая руссоистский жизнетворческий дискурс заглавного героя своего произведения, Ходасевич дезавуирует пародийно-комический план действий его литературного прототипа, - Чацкого. Данный аспект ходасевичевского дискурса полемически направлен против упомянутой пушкинской оценки руссоистского склада ума, представленного на примере Чацкого, а также, соответственно, против грибоедовского изображения протагониста «Горя от ума» как комического персонажа. Ходасевичу важно реабилитировать руссоистский склад ума, в высокой степени присущий Державину.

Обозначенный аспект художественно-полемического дискурса «Державина» комментируется Ходасевичем в очерке «Грибоедов» (1929). Определение Ходасевичем «Горя от ума» как только сатирической комедии, лишенной какой-либо религиозно-философской проблематики, ограниченной в своей тематике бытовым укладом фамусовской Москвы, данное в очерке «Грибоедов», противоречит его оценкам в очерке «Книжная палата» (1932), в биографии «Державин», в статьях и заметках, опубликованных в парижском «Возрождении» в связи со столетней годовщиной смерти Грибоедова. Очерк «Книжная палата» построен на реализации афоризма грибоедовской Лизы «Минуй нас пуще всех печалей...». То есть сам Ходасевич, вопреки собственным утверждениям об ограниченности «Горя от ума», оказывается в ситуации, обозначенной словами Лизы. Это означает признание архети-пичности, вневременной значимости этой ситуации и, соответственно, «Горя от ума».

Этот же афоризм является семантическим ключом эпизода олонецкого губернаторства Державина в биографии «Державин». Конфликт поэта с наместником Т. И. Тутолминым Ходасевичем изображается посредством введения грибоедовского кода, контаминированного с кодом гоголевским: если петрозаводские чиновники как бы вышли из гоголевской «Шинели» либо «Ревизора», то литературным прототипом прямодушного и честного Державина является Чацкий. В «Державине» Ходасевич обозначает религиозно-философскую основу комедии Грибоедова, контаминируя грибоедовский код с кодом библейским и донкихотовским. Для этой контаминации Ходасевич использует тексты-посредники: стихотворения Державина «Фелица» (1782), «Властителям и судиям» (1780-1787). При этом положительный смысл дер-жавинской характеристики деятельности Екатерины Ходасевичем инвертируется в соответствии с его оценкой взаимоотношений императрицы и поэта. По Ходасевичу, Екатерина выступает хранительницей противозаконных «обычаев» российской бюрократии, с которыми боролся Державин; она не в

состоянии увидеть пророчески-обличительный смысл библейского дискурса «Властителям и судиям», однако удаление Державина от двора представляется в биографии Ходасевича как вариант изгнания пророка.

На примере олонецкого губернаторства Державина Ходасевич показал последствия «барского гнева». При этом писатель не ограничился бытовым аспектом данной ситуации. Контаминировав грибоедовский и донкихотов-ский код и возведя их к общему первоисточнику - Библии, он обозначил ар-хетипическую основу заглавного героя своей биографии, выступающего за правду против сил зла. Соответственно, конфликт грибоедовского протагониста и противостоящего ему «фамусовского» общества оказывается одним из вариантов вечного противостояния пророка и косного окружения.

Настоящую глубину «ума», носителем которого является Чацкий, Ходасевич освещает посредством контаминации этого героя с фигурой его создателя - А. С. Грибоедова, стоящего перед лицом смерти. Биографическая часть очерка Ходасевича «Грибоедов» построена на акцентировании мотива ясновидческого дара его главного героя в отношении к собственной судьбе. В этой связи Ходасевич ссылается на свидетельства А. С. Пушкина, А. А. Жандра, С. Н. Бегичева по поводу чудесной способности Грибоедова к иррациональному познанию. По Ходасевичу, Грибоедов, прекрасно зная о предстоящей ему участи, сознательно шел навстречу своей Судьбе. Ходасевич проводит аналогию между данной жизнетворческой установкой Грибоедова и позицией вергилиевского Энея, используя тексты-посредники: стихотворение Грибоедова «Эпитафия доктора Кастальди» и эпиграмму «Брыкнула лощадь вдруг...», которые содержатся в его письме к'Н. А. Каховскому от 3 мая 1820 года. В диссертации показывается, что вергилиан-ская тема «Га1о ргой^до» («беглец по воле Рока») является лейтмотивной для всего корпуса писем Грибоедова, который, таким образом, осмыслял свою судьбу в энеевом коде.

Контаминировав в образе Грибоедова библейско-пророческий и энеев-ский коды, Ходасевич продемонстрировал полный контроль главного героя очерка над своей судьбой. Как человек благочестивый (лат. ршэ), Грибоедов видит свою задачу в полном подчинении Высшей воле. В этом смысле он не является простой игрушкой в руках прихотливой судьбы, но личностью, достигшей высшей точки своего духовного развития, другими словами, обретшей чудесную гармонию между стремлениями субъективной воли и требованиями Абсолюта. Таким образом, в диссертации выясняется глубинный подтекст в понимании Ходасевичем склада «ума» Чацкого и его создателя А. С. Грибоедова как пророческого, освященного авторитетом Библии и «Энеиды». Данные выводы экстраполируются на личность Державина в понимании Ходасевича. Таким образом, писатель сталкивает оценку «руссоистского» склада ума Чацкого-Державина, сделанную Пушкиным с точки зрения сугубо «земной», «социализированной», с заключенным в протагонисте «Горя от ума» библейским архетипическим значением пророка. Ходасевич показывает совершенную инородность пушкинского «земного» взгляда таким «небесным» по своей сути явлениям как «пророческая» деятельность Чацко-

го либо генетически с ним связанного героя «Записок» и «Объяснений» Державина к собственным стихам.

В параграфе «Концепция личности Державина в критике 1860-х годов» рассматриваются родственные пушкинской и гротовской концепции взгляды критиков-шестидестятников (Н. Г. Чернышевский, В. И. Водовозов, Д. И. Маслов, А. Ф. Писемский и др.) на личность и творчество Державина, их оценки соотношения литературной и биографической личности поэта. В диссертации показывается, что первые рецензенты «Записок» Державина иронизировали по поводу ничем не оправданного честолюбия мемуариста и объясняли это свойство его характера невежеством. При этом герой «Записок» отождествлялся с биографической личностью Державина. В этой связи показательны частые ссылки критиков-шестидесятников именно на Пушкина как на высший авторитет в смысле оценки личности и творчества Державина. Поэтому контраргументы Ходасевича в отношении пушкинской концепции неадекватности литературной и биографической личности Державина могут быть переадресованы также и критикам 1860-х годов.

На наш взгляд, в рецепции шестидесятниками державинских «Записок» содержится два аспекта, вызвавших полемическую реакцию Ходасевича, которым следует искать ближайшего соответствия не в жизни и творчестве Пушкина, а в других культурно-исторических и литературных областях. Имеются в виду отрицательное отношение к значимости любовного чувства в деятельности героя «Записок» и в государственном управлении Российской империи, а также личность А. Н. Радищева, противопоставляемая в нравственном плане Державину как абсолютный идеал.

В параграфе «Полемика Ходасевича с концепцией личности Державина в критике 1860-х годов» прежде всего анализируется имеющая ключевое значение для понимания ходасевичевского отношения к жизнетворче-ским установкам шестидесятников статья «Лопух» (1932). Здесь Ходасевич показывает на примере дневниковых признаний Н. Г. Чернышевского характерное для шестидесятников стремление заместить любовное влечение теоретическими представлениями о женской привлекательности, понимаемой в духе учения об эмансипации: Чернышевский убежден, что демократические взгляды либо соответствующее образование играют определяющую роль в создании семьи, а влияние женской красоты, возникающее отсюда иррациональное чувство любви, по его мнению, или ничего не значат, или отходят на второй план. Таковое отношение к любви Ходасевич характеризует как условное.

Предполагается, что акцентирование данной идейной установки Чернышевского по поводу места в человеческой жизни любовного чувства полемически направлено против интерпретации влиятельным критиком-шестидесятником эпизодов державинских «Записок» с участием Екатерины И, Державина и Потемкина; H.A. Колтовской, Державина и Александра I, в которой не учитывается роль женской красоты в общественных отношениях в самом широком смысле этого слова. В связи с этим исследуется сюжетная линия Н. А. Колтовской в биографии Ходасевича «Державин». Ходасевич

при изложении дела Колтовской, в пику Чернышевскому, акцентирует мотив ее женских чар в политической и общественной жизни Российской империи в 1790-1800-е годы. Кроме того, Ходасевич связывает в системе персонажей своей биографии образ Колтовской с образом Екатерины II, акцентируя такие портретные атрибуты этих героинь, как голубые глаза и красоту и привлекательность.

Ходасевич подробно останавливается на обстоятельствах дела Н. А. Колтовской, обнажая таким образом тенденциозность Чернышевского в его характеристике как мелкого и ничего не значащего. По Ходасевичу, именно чары Колтовской оказались решающей причиной указа Александра о подтверждении прав Сената, что повлекло за собой министерскую реформу. На примере подобного эпизода с М. А. Нарышкиной (фавориткой императора) Ходасевич показывает подвластность Александра влиянию женской красоты в ущерб законности.

Ходасевич подробно рассказывает о взаимоотношениях Державина и Колтовской, комментируя частые посещения летом 1808 года тридцатилетней «красавицей, модницей и богачкой»32 64-летнего поэта в его имении Званка. В своей реконструкции романа престарелого поэта и молодой красавицы Ходасевич опирается на собственное биографическое прочтение анакреонтических стихотворений Державина, вошедших в цикл 1808 г., посвященный Колтовской («Альбаум», «Посылка плодов», «Прогулка», «Задумчивость»). Причем, в этот же цикл Ходасевич включает такие анакреонтические стихотворения Державина, как «Всемиле» и «Нине» (оба датируются 1808 г.).

Колтовская, в изображении Ходасевича, не собиралась походить на идеальную лирическую героиню поэзии Державина. Она на практике убедилась, что не «добродетелью» «сильна» женская красота, и сполна воспользовалась своим даром для устройства себе беззаботной и веселой жизни.

В системе персонажей «Державина» мотив нежелания походить на идеальных лирических героинь связывает образ Колтовской с образом Екатерины. По Ходасевичу, Екатерина прекрасно сознавала власть своей красоты и активно использовала этот дар для собственных, а, значит, и государственных целей. Эротический момент в образе Екатерины подчеркивается Ходасевичем уже в сцене ее первого появления на страницах биографии «Державин», когда она лично возглавила поход на Петергоф полков, принявших участие в июньском перевороте 1762 года. Кроме того, Ходасевич обнажает каламбурное значение известной аллегорической скульптуры Екатерины с рогом изобилия в руках, изваянной Ф. И. Шубиным. Традиционная символика «рога изобилия» («женская власть»), по Ходасевичу, символизирует взаимоотношения Екатерины с «временщиками», в частности, с Г. А. Потемкиным.

Державин отводил силе женской красоты область своих человеческих, суетных желаний. Однако при этом, в отличие от Потемкина, Павла или Александра, не покорялся своим любовным увлечениям вполне, памятуя о своем «пророческом» призвании как на служебном, так и на поэтическом по-

52 Ходасевич В. Ф. Собр. Соч.: В 4 т. М„ 1994-1996. Т. 3. С 349.

26

прище. Религиозное мировоззрение Державина, трактуемое Ходасевичем в терминах книги Екклезиаста, в конечном итоге, определяло и его отношение к любви.

Подробное рассмотрение Ходасевичем ясных и естественных взглядов Державина на любовь, женскую красоту и ее роль в общественной и государственной жизни объективно работает на обнажение лицемерности морали «новых людей» в эпоху Чернышевского и Добролюбова, морали, основанной не на традиционном обожествлении идеала женственности и красоты, а на удовлетворении «материалистических» потребностей «раскрепощенной» женщины. Имеется в виду прежде всего практика ménage à trois, обычная среди шестидесятников33.

По мнению Ходасевича, генезис «новой» морали шестидесятников, точнее говоря, их лицемерия, оправдываемого идеологическими соображениями, можно обнаружить уже во взглядах их кумиров - А. Н. Радищева и его окружения. В «радищевском» эпизоде в биографии «Державин», в котором дается характеристика рода занятий Державина во время его командировки в Валдай в 1767 году, Ходасевич обнажает автореферентность повести А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву и, тем самым, указывает на условность «позы» ее главного героя, обусловленную идеологическими соображениями. По Ходасевичу, моралистическая позиция осуждения половой распущенности, занятая героем «Путешествия...», противоречит свидетельствам современников о любовном быте биографического Радищева, особенно об обстоятельствах его пребывания в Лейпциге. В контексте биографии Ходасевича филиппика Радищева против развратных валдайских «девок» трактуется в комическом плане посредством обнажения ее каламбурного значения, а также - введения карамзинского кода: в диссертации показано, что автореферентный сюжет в повести Радищева, прочерченный Ходасевичем, является буквальной реализацией фигурального дискурса карамзинского стихотворения «Исправление» (1797), в котором высмеивается ханжеское отношение к светской морали. Таким образом, Радищев, в изображении Ходасевича, вследствие приобретенного венерического заболевания «лишившийся способности грешить» (Карамзин), бросился в другую крайность и стал завзятым ханжой.

Указание на комизм, присутствующий в ригористической позе «путешественника», является сопутствующим фактором при обнажении Ходасевичем глубоко серьезного, идеологического аспекта в радищевском подходе к теме эротики, имеющего непосредственное отношение к вопросу о генезисе морали шестидесятников.

Итак, по Ходасевичу, биографическая и литературная личность Радищева в эпизоде филиппики против распущенных валдайских нравов не совпадают, и, таким образом, утверждения шестидесятников об «искренности» автора «Путешествия из Петербурга в Москву» обнаруживают свою идеологическую ангажированность. По Ходасевичу, если искать настоящего отно-

33 См.: ПаперноИ. Семиотика поведения: Николай Чернышевский - человек эпохи реализма. М.. 1996.

27

шения Радищева к теме эротики, то в его «Житии Федора Васильевича Ушакова», где главный герой, умерший от венерического заболевания, изображается как чуть ли не святой, в соответствии с жанром этого произведения, обозначенным в заголовке. Здесь Радищев оправдывает «шалости» своего друга ради проявленных им качеств «борца за права человека», что напоминает об аналогичной жизнетворческой стратегии Чернышевского, закрывавшего глаза на измены жены ради ее «демократических убеждений». В любом случае, и у Радищева, и у Чернышевского вопросы нравственности, в собственном смысле этого слова, отходят на второй план, становятся темой, спекуляция на которой представляется эффективным идеологическим и политическим оружием. Таким образом, обвинение шестидесятников в адрес Державина по поводу лицемерия поэта в своих стихах переадресуется Ходасевичем их кумиру, - автору «Путешествия из Петербурга в Москву».

В биографии Ходасевича судьба Державина пересекается с Радищевым и его окружением также при освещении обстоятельств дела потемкинского комиссионера Гарденина и борьбы Державина против принятия «указа о вольных хлебопашцах».

По мнению Ходасевича, антипотемкинская сатира Радищева в главе «Спасская полесть», посвященная бедственному положению солдат, участвовавших в русско-турецкой войне 1787-1791 гг., является частью антипотемкинской, антиимперской политики, которую вели масоны, входившие в ближайшее окружение автора «Путешествия из Петербурга в Москву» (С. Р. Воронцов, А. Р. Воронцов, Н. В. Репнин и др.) в собственных, эгоистических интересах и в интересах своей «партии». Державин, исполнявший должность тамбовского губернатора, оказался жертвой интриги Воронцовых: он был предан суду, формально, за превышение служебных полномочий, фактически, за оказанную поддержку потемкинскому комиссионеру Гарденину, закупавшему на Тамбовщине хлеб для армии. Точка зрения Ходасевича нами выясняется посредством сопоставительного анализа данного эпизода «Державина» с историческими и мемуарными свидетельствами современников Л. Н. Энгельгардта, А. В. Храповицкого и др., которые послужили его источниками.

В биографии «Державин» ситуация вокруг «дела Гарденина» аналогична ситуации, возникшей в царствование Александра, когда Державин в должности министра юстиции сразился с окружением Радищева за сильную государственную власть в России и за это поплатился своим портфелем. Как показывает Ходасевич, «указ о вольных хлебопашцах», инициированный в кругу Воронцовых и стоящего за ними Радищева, был столь же противозаконен, как и попытка Александра решить дело в пользу креатуры своей фаворитки М. А. Нарышкиной. И в том, и в другом случае проявляется полная зависимость государя от своего окружения, что подрывало его авторитет и ставило под угрозу само существование Российского государства как империи.

Именно в связи с противодействием Державина введению в законную силу данного указа в кругу Воронцовых активно муссировались слухи о его неблаговидном поведении по отношению к автору «Путешествия из Петер-

бурга в Москву» (слухи о доносе, приписывание эпиграммы «Езда твоя в Сибирь...»). В диссертации отмечается употребление «врагами» Державина нравственно-моралистических категорий в политических целях как источник соответствующей особенности в дискурсе шестидесятников.

Ходасевич употребляет грибоедовский код для характеристики Радищева и его масонского окружения. Воронцовы в его изображении выступают в амплуа злобных сплетников, типичных представителей «фамусовского общества»; афиширование Радищевым своих вольнолюбивых взглядов и приобщение к ним через посылку скандальной книги Державина, находит соответствие в провокационном поведении Репетилова; деятельность Н. В. Репнина моделируется в соответствии с известным «молчалинским» правилом, согласно которому игра на человеческих слабостях «полезного человека» позволяет добиться его расположения и, в конечном итоге, приводит к жизненному успеху.

Таким образом, по Ходасевичу, если Державин в своей служебной и поэтической деятельности отстаивал интересы России, то Радищев и его масонское окружение (Воронцовы, Н. В. Репнин и др.) руководствовались в проводимой ими антиимперской политике эгоистическими, «групповыми» соображениями. Ходасевич показал тенденциозность Чернышевского и других критиков 1860-х гг., неизменно характеризовавших Александра 1 и его сподвижников-реформаторов, в число которых входил и Радищев, как мудрых и просвещенных государственных деятелей, а Державина - как «дикого» и необразованного человека. В интерпретации Ходасевича, Державин оказывается выше страстей в своем твердом соблюдении закона, в отличие от шестидесятников во главе с Чернышевским и их кумиров из окружения Радищева: те и другие мнили себя «просветителями» народа, а в своей личной жизни были в полной зависимости от капризов очаровавших их женщин. Ходасевич не только опровергает трактовку Чернышевским и другими критиками 1860-х гг. служебной и поэтической деятельности Державина как «дикой» и «невежественной», обусловленной карьерными соображениями, но и подвергает сомнению саму способность этих критиков правильно судить о жизни и разбираться в человеческих отношениях.

В целом, по Ходасевичу, литературная и биографическая личность Державина, при всем своем различии, по своей значимости были адекватны друг другу. Об этом свидетельствует хотя бы высокая оценка писателем государственной службы заглавного героя своей биографии, совершенно равноправной по своему религиозному пафосу его поэтической деятельности34. Пушкин и его «последователи», как показывает Ходасевич, не учли этого «четвертого измерения» служебной деятельности Державина, «Боговдохно-венного поэта» и не менее «Боговдохновенного строителя» новой могучей России; проигнорировали высокий, трагический план, неизменно сопутствующий подобной деятельности Божьего избранника. «Пророк» в поэзии,

34 См. рассуждение Ходасевича на тему соотношения государственной и поэтической деятельности Державина в издании: Ходасевич В. Ф. Державин. М., 1988. С. 100-103.

обретший свой Дар от Бога, и «человек» в жизни, в своих поступках руководствующийся ее законами, установленными, в конечном итоге, тем же Богом, - такова позиция Державина в писательской иерархии Ходасевича. И эта позиция уникальна. В представлении Ходасевича, Державин буквально богоподобен, в пределах, доступных смертному человеку и гениально обозначенных в самой знаменитой оде поэта «Бог». «Божественное сыновство человека»35, - так определяет Ходасевич открывшуюся Державину в поэтическом парении гармоническую связь мевду его биографической и литературной личностью, выражаясь в других терминах, связь между поэтической и человеческой ипостасями цельной и неделимой личности.

В третьей главе диссертации «Концепция личности Н. М. Карамзина и И. И. Дмитриева в историко-биографических произведениях Ходасевича» анализируется ходасевичевская концепция личности писателей-сентименталистов, на примере указанных в заглавии главы «родоначальников» данного направления в русской литературе.

В параграфе «Концепция личности писателей-сентименталистов в очерке Ходасевича "Дмитриев"» анализируется ходасевичевская концепция нетождественности литературной и биографической личности писателей-сентименталистов на примере жизнетворческой позиции Карамзина и Дмитриева. По мнению Ходасевича, литературная личность писателей-сентименталистов - наивный, простодушный и чувствительный поэт - карикатура и профанация личности биографической. В жизни писатели-сентименталисты были гораздо «умнее», чем в своем творчестве.

Главный герой очерка изображается более чувствительным, чем это зафиксировано в его мемуарах «Взгляд на мою жизнь», в соответствии с основной характеристикой его литературной личности, данной Ходасевичем. В изображении Ходасевича, в самый момент казни Пугачева Дмитриев якобы «зажмурился»36, хотя, согласно мемуарам, тот только притворился, что зажмурил глаза, а на самом деле жадно следил за преступником. Таким образом, Ходасевич акцентирует внимание читателей на таких качествах биографической личности Дмитриева, проявленных им уже в юном возрасте, как любопытство к смертной казни и умение притворяться. Свободное отношение биографического Дмитриева к нравственным нормам, продемонстрированное им во время казни Пугачева, говорит о поверхностности его «ума», о его человеческой, душевной непривлекательности.

Аргументируя выдвинутый тезис о нетождественности биографической и литературной личности писателей-сентименталистов, Ходасевич ссылается на характерную книгу Дмитриева «Апологи» (1826), нарочитая тривиальность которой вызвала в свое время пародии Н. М. Языкова и, возможно, А. С. Пушкина. По его мнению, факт публикации этих стихов и приписывания им автором «достоинства поэзии»37 является следствием культивирова-

" Там же. С. 109.

36 Ходасевич В. О. Колеблемый треножник... С. 147.

31 Дмитриев И.И. Полное собрание стихотворений. Л., 1967. С. 441.

ния условных форм в искусстве, которое было характерно для всех писателей-сентименталистов.

По мнению Ходасевича, сентименталисты боролись с условными формами русского классицизма и стремились ввести в поэзию непосредственное чувство. Однако, в конечном итоге, они лишь заменили устарелые условности новыми. Новый лирический герой, введенный в литературу сентименталистами, в данном смысле ничем не отличается от героя классицистов: он столь же условен, выдуман, далек от реальных человеческих переживаний. Гоняясь за новыми условностями в поэзии, сентименталисты проглядели Державина, по словам Ходасевича, «родоначальника русского реализма»38.

В параграфе «Соотношение литературной и биографической личности Дмитриева в биографии Ходасевича "Державин"» рассматривается реализация теоретического положения Ходасевича о соотношении литературной и биографической личности писателей-сентименталистов на примере образа Дмитриева в биографии «Державин». Поведение этого персонажа сатирически изображается Ходасевичем в рамках «футлярного» дискурса русской классической литературы.

В сцене знакомства Дмитриева с Державиным и его супругой надетая маска чувствительного поэта мешает гостю разглядеть живое человеческое участие со стороны гостеприимных хозяев, делает его душевно близоруким. Жизнетворческое поведение Дмитриева в данной сцене построено по принципу реализации разговорной идиомы «он не видит дальше своего носа». Знаком этой реализации является следующая портретная деталь героя Ходасевича: Дмитриев «косил глаза на конец длинного, тонкого своего носа»39. В изображении Ходасевича культивируемая Дмитриевым как поэтом-сентименталистом робость и чувствительность сочетается с щегольской формой поведения, подразумевающей выход за рамки приличий: якобы Дмитриев посетил Державина и его супругу «в неурочный час»40. Сопоставление с источником этой сцены - соответствующим фрагментом мемуаров Дмитриева «Взгляд на мою жизнь» - обнаруживает тот же самый прием смещения акцентов в соответствии с концепцией личности писателей-сентименталистов, который был употреблен Ходасевичем в очерке «Дмитриев» при описании сцены казни Пугачева. Согласно мемуарам, биографический Дмитриев, в отличие от своего литературного двойника, представленного в произведении Ходасевича, соблюдает принятые нормы поведения и поступает адекватно ситуации. Поведение Дмитриева в изображении Ходасевича вписывается в концепцию сентименталистского литературного дискурса. Дмитриев, в изображении Ходасевича, нарушает одни условные формы поведения в обществе, чтобы следовать другим. Надетая маска чувствительного поэта скрывает от него настоящее человеческое чувство. Если принятые формы поведения в обществе регулируют поведение людей, то робость, напущенная на себя героем, безнадежно отчуждает его от реальности. Жизне-

38 Ходасевич В. Ф. Колеблемый треножник... С. 149.

39 Ходасевич В.Ф. Державин... С. 133.

"Там же. С. 132.

творческое поведение Дмитриева в изображении Ходасевича сопоставимо с поведением «футлярных» героев русской классической литературы.

Конструктивную роль в ходасевичевской концепции личности Дмитриева играет полемика с известным мемуарным свидетельством последнего по поводу двусмысленного поведения Державина по отношению к А. П. Сумарокову, согласно которому первый был способен тайно подсмеиваться над своим старшим современником41.

Эта характеристика Ходасевичем переадресуется Дмитриеву. Прежде всего Ходасевич показывает, что позиция Дмитриева по отношению к «Беседе» и к Державину была двусмысленной. Как поэту, соратнику Карамзина, Дмитриеву должны быть чужды и непонятны стихи Державина, смешна идеология и деятельность «Беседы». В этой связи Ходасевич акцентирует чисто формальное отношение Дмитриева к «Беседе»; сопоставляет его деятельность в качестве правщика стихов Державина с деятельностью А. С. Шишкова - героя эпиграммы А. С. Пушкина «Угрюмых тройка есть певцов...» (1815), либо «святых» Панкраса, Мамера и Жерве - героев французской сатирической эпиграммы под говорящим названием «Ледяные святые» (Saints de glace), врагов весны и пробуждения всего живого. По мнению Ходасевича, Дмитриев и другие писатели-сентименталисты, стараясь в качестве «правщиков» «загнать» естественную, живую поэзию Державина в условные рамки «науки поэзии», в конечном итоге, убивают ее мощный и глубокий дух.

Согласно Ходасевичу, сочетание высоких, «поэтических», понятий с низкими, «прозаическими», выраженное соответствующими стилистическими средствами, которое является фундаментальным качеством державинской поэзии, - выше понимания Дмитриева. В этой связи в диссертации приводятся акцентированные Ходасевичем примеры неверного толкования Дмитриевым стихов Державина, написанных по случаю торжества в доме Потемкина, «Прогулки в Сарском селе», оды «На кончину благотворителя». Указываются источники концепции Ходасевича в переписке Дмитриева и Карамзина. Реконструкция их отношения к поэзии Державина, произведенная в творчестве Ходасевича, рассматривается в широком историко-литературном контексте 1920-1930-х годов, на примере анализа романа Ю. Н. Тынянова «Пушкин». Как и Ходасевич, Тынянов акцентировал лицемерие Карамзина и Дмитриева по отношению к Державину. Их насмешки были вызваны прежде всего стихами Державина, построенными на сочетании «высоких» и «низких» понятий. Ходасевич предлагает читателю сопоставить мнение Дмитриева и Карамзина по поводу обсуждаемой особенности державинской поэтики с известным высказыванием Гоголя по поводу «крупного слога»42 Державина. Тем самым Ходасевичем подчеркивается «душевная черствость» и «литературная близорукость» Дмитриева и Карамзина как характерных писателей-сентименталистов, которые при чтении стихов Державина, посвящен-

41 Дмшриев И.И. Взгляд на мою жизнь // Державин Г.Р. Сочинения. М., 1985. С. 495.

42 Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 9 т. М„ 1994. Т. VI. С. 152.

ных смерти, вместо «меланхолически-глубокого чувства» (Гоголь) испытывали иронию.

Таким образом, по Ходасевичу, Дмитриев скрывал свое истинное отношение к убеждениям «беседчиков» и к поэзии Державина. Поэтому он мог посещать заседания этого общества и играть роль друга Державина. Тайно подсмеивавшийся над Державиным и «беседчиками» Дмитриев, тем не менее, вместе с ними обедал и занимал почетную должность попечителя одного их четырех беседных разрядов. Ходасевич реконструировал отношение Дмитриева к Державину и к «Беседе» по образцу Дмитриевского анекдота о лицемерном поведении Державина по отношению к А. П. Сумарокову и, следовательно, переадресовал Дмитриеву упрек в двуличии, высказанный тем Державину.

В параграфе «Соотношение литературной и биографической личности Карамзина в биографии Ходасевича "Державин"» анализируется хода-севичевская концепция личности Карамзина. Эпизод знакомства Карамзина с Державиным в диссертации рассматривается как наиболее характерный для понимания ходасевичевского отношения к щегольскому жизнетворческому поведению, которое культивировалось Карамзиным и писателями-сентименталистами в 90-е гг. XVIII века. Прежде всего приводятся свидетельства очевидцев по поводу поведения Карамзина во время знакомства с Державиным, а именно - И. И. Дмитриева в переложении Д. Н. Бантыш-Каменского, Д. Н. Блудова и К. С. Сербиновича в передаче Я. К. Грота; анализируется новейшая интерпретация Ю. М. Лотманом жизнетворческого поведения Карамзина в данном эпизоде его биографии. В этой связи в диссертации особенное внимание обращается на те моменты в концепции Лотмана, которые находят свое соответствие в концепции Ходасевича, в частности, трактуемое Лотманом в позитивном плане наблюдаемое в поведении биографического Карамзина противоречие между скандальностью и положением просителя. В отличие от Лотмана, Ходасевич подчеркивает данное противоречие. Ходасевич рисует образ Карамзина в качестве пародии на героя его «Писем русского путешественника» - «чувствительного вояжера, легко скользящего по поверхности трагических европейских событий 1789-1790 гг.»43, - для этой цели интенсивно вводя в структуру этого персонажа субстрат богатой сатирической традиции русской литературы последней трети ХУШ-первой трети XIX вв. в изображении щеголей и петиметров (Д. И. Фонвизин, И. А. Крылов, И. И. Дмитриев, Н. В. Гоголь и др.).

По Ходасевичу, Карамзин во время визита к Державину, в присутствии лиц, близко стоящих ко двору, восторженно отзывался о Французской революции, очевидцем которой он стал во время своего заграничного путешествия. Эта бестактность, поставившая Державина и его супругу в неловкое положение, явилась результатом реализации культивируемых Карамзиным принципов жизнетворческого поведения. Ходасевич, реконструируя подроб-

43 Лотман Ю. М. <Комментарии к «Письмам русского путешественникам // Карамзин Н. М. Сочинения: В 2 т. Л., 1984. Т. 1. С. 625.

ности речи Карамзина по «Письмам русского путешественника», пародирует литературную маску автора, обнажая ее условность. Карамзин в его изображении представляется не только «глупее» своего реального прототипа, но и «глупее» героя, созданного этим самым прототипом, - «русского путешественника». Этот тезис в диссертации доказывается посредством сопоставительного анализа речи героя Ходасевича с соответствующими эпизодами ка-рамзинских «Писем русского путешественника», в ходе которого, в частности, показывается ироническое обыгрывание Ходасевичем пародийного дискурса автора «Писем...». •'

Точно так же Ходасевичем травестируется характерная для карамзин-ского жизнетворческого дискурса тема запретной любви. В диссертации показывается трактовка Ходасевичем свидетельств очевидцев по поводу поведения Карамзина в эпизоде знакомства с Державиным в интимно-эротическом плане. Ходасевич моделирует ситуацию по образцу взаимоотношений героя произведений Карамзина с замужней женщиной, - «нежнейшего друга» («Послание к женщинам», 1795 г.), воспитывающего ее душевные качества и вкус к изящному, подготавливающего ее к роли арбитра эстетической красоты, законодательницы мод. Ходасевич акцентирует культурно-историческую и литературную интертекстуальность впечатлений своего персонажа о Франции и, тем самым, обнажает их условность, опосредован-ность современным французским искусством и словесностью. Эта особенность карамзинского дискурса подчеркивается Ходасевичем посредством контаминации в речи его персонажа наиболее характерных в данном смысле мотивов «Писем русского путешественника», главный герой которых воспринимает любовный быт французского королевского двора через призму своего экзальтированного отношения к произведениям архитектуры, живописи и поэзии, посвященным данной тематике. По Ходасевичу, именно поэтому увлеченный французским искусством «русский путешественник» не мог избежать двусмысленности в изображении носившей траур Марии-Антуанетты, сравнив ее, в соответствии с каноном французской эротической поэзии второй половины XVIII века, с розой, «на которую веют холодные ветры»44. Тем самым Карамзин, по Ходасевичу, намекал на слухи, порочащие моральный и человеческий облик королевы (двусмысленная роль в деле с «ожерельем королевы» и в казни Фавраса, «оргии» в Малом Трианоне и т.д.).

Отмеченные особенности речи ходасевичевского героя пародийно отражают только один из аспектов карамзинского дискурса, а именно - свободное обсуждение табуироваяной темы запретной любви в присутствии замужних женщин. Другим аспектом карамзинского дискурса, который отразился в поведении ходасевичевского героя в сцене знакомства с Державиным, является условное отношение Карамзина к любви, подразумевающее принципиальную невозможность ее реализации. Ходасевич изображает противоречивое отношение Карамзина и других писателей-сентименталистов к любви, прибегая к «футлярному» коду русской классической литературы.

44 Ходасевич В.Ф. Державин... С. 133.

В диссертации допускается, что Ходасевич реконструировал рассказ Карамзина на званом обеде, опираясь на совпадение образного строя в описании «русским путешественником» Марии-Антуанетты с образным строем эпиграммы Державина «В замужней женщине прекрасной...» (1796), в которой поэт выразил свое негативное отношение к практикуемому Карамзиным афишированию чувств, считающихся предосудительными с точки зрения общепринятой морали.

Как показывает Ходасевич в сценах званого обеда у Державина, состоявшегося в середине февраля 1816 года, и несостоявшегося авторского чтения «Истории государства Российского», поведение Карамзина и в зрелый период его жизни было обусловлено культивируемыми им жизнетворчески-ми принципами, на этот раз, в их традиционном варианте условных форм светского поведения. По Ходасевичу, в это время Карамзин как бы отодвинул в тень прежнюю маску щеголя. «Новая» условная маска «француза» (де Сталь о Карамзине) только подчеркнула несовпадение литературной и биографической личности Карамзина.

В диссертации анализируется работа Ходасевича с источниками, - перепиской Карамзина со своей супругой, в которой зафиксировано его настоящее отношение к Державину и А. С. Шишкову как к «смешным неприятелям». В изображении Ходасевича, жизнетворческое поведение Карамзина на званом обеде у Державина, состоявшемся в середине февраля 1816 года, ничем не отличается от его поведения в эпизоде знакомства с Державиным в 1790 году: изменились только формы, однако принцип условности остался незыблемым. Державин своим естественным поведением обнаруживает эту условность и тем самым ставит Карамзина в то самое положение «смешного» (фр. ridicule) человека, которое тот приписывал своим собеседникам в письмах к жене. Ходасевич акцентирует «смешное» положение Карамзина, вводя «гастрономический» код в описание его впечатлений по поводу званого обеда у Державина. В диссертации показано, что данный прием, кроме придания фарсового оттенка жизнетворческому поведению Карамзина, мотивирован полемикой с соответствующим «гастрономическим» дискурсом П. А. Вяземского, который употреблял данную «терминологию» для сопоставительной характеристики как произведений, так и жизнетворческого поведения Карамзина и Державина, не в пользу последнего. Сложная система отсылок к стихотворениям Державина «Гостю» (1795), «Зима» (1803-1804), «Евгению. Жизнь Званская» (1802) позволяет Ходасевичу как бы ввести в контекст данной полемики «голос» самого Державина; в пику Вяземскому акцентировать естественность творческих и жизненных принципов Державина и, соответственно, оттенить искусственность и условность позиции Карамзина и других писателей-сентименталистов.

По Ходасевичу, Карамзин «отомстил жестоко»45 Державину за ту неловкость, какую испытал во время обеда с А. С. Шишковым, в эпизоде несостоявшегося авторского чтения в доме Державина «Истории государства

45 Там же. С. 226.

Российского». В этой связи в диссертации проводится сопоставительный анализ свидетельства С. Т. Аксакова как очевидца данной сцены, переписки Карамзина с супругой и интерпретации Ходасевича. В центре внимания Аксакова и Ходасевича - бурная реакция Державина в ответ на присланную Карамзиным записку, в которой последний извинялся за свою неявку перед поэтом и его гостями, специально пришедшими послушать авторское чтение нашумевшей «Истории...». В отличие от Аксакова, опиравшегося в своей оценке поведения Карамзина и Державина исключительно на собственные впечатления очевидца события, Ходасевич имел в своем распоряжении переписку Карамзина с супругой, в которой была названа причина его неявки на чтение, - приглашение великой княгини Марии Павловны. Использование этого источника позволило Ходасевичу не только оттенить невнимательность мемуариста, не обратившего внимания на тот факт, что Карамзин в своей записке не назвал причины своего отсутствия, но и предложить мотивированную интерпретацию поведения Карамзина и Державина в данном эпизоде. По Ходасевичу, некрасивое поведение Карамзина по отношению к Державину и его гостям является проявлением «футлярной» сути личности Карамзина, взятой в ее литературной и биографической ипостасях. Подобно гоголевскому майору Ковалеву или чеховскому Беликову, биографический Карамзин ценит, условно говоря, чины и звания гораздо больше, чем человеческое достоинство: в данном случае, приглашение ко двору оказалось для него достаточным поводом, чтобы отменить им же самим назначенное чтение в доме Державина. Ходасевич акцентирует «футлярный» дискурс введением гоголевского кода. Так, в поведении Державина в изображении Ходасевича проявляются черты поведения Городничего во время «немой сцены», а в поведении Карамзина - «хлестаковское» легкомыслие. Карамзин в изображении Ходасевича, несмотря на свои привычки светского поведения, на почтенный возраст и почетное положение в обществе, остался тем же легкомысленным «вояжером», что и на заре своей юности. По Ходасевичу, его грандиозный успех объясняется вечным поклонением людей перед внешним блеском, перед «футляром».

В параграфе «Карамзин-Дмитриев и Державин: отношение к смерти и единство литературной и биографической личности» рассматривается проблема соотношения литературной и биографической личности писателей-сентименталистов в аспекте их отношения к смерти.

По Ходасевичу, литературная личность Карамзина проявляется не только в роли «чувствительного путешественника», но и заправского журналиста, мастерски муссирующего слухи ради коммерческой выгоды. В диссертации проводится сопоставительный анализ речи ходасевичевского героя о событиях Французской революции и дискурса «Писем русского путешественника», посвященного теме смерти. В изображении Ходасевича, биографический Карамзин проявил нецеломудренное отношение к памяти погибшей королевской семьи, помещая ее описание в контексте зловещих предзнаменований, трактуемых в полуироническом ключе, а также - рассказов об уличной парижской жизни, анекдотов и проч. В этой связи в диссертации

указываются возможные литературные источники сатирического изображения Ходасевича, - антищегольской дискурс Д. И. Фонвизина, И. А. Крылова, А. М. Кутузова, Н. В. Гоголя и т.д.

Позиция Карамзина сопоставляется Ходасевичем по контрасту с глубоко целомудренным отношением к смерти Державина, которое наиболее ярко проявилось в его оде «На смерть князя Мещерского» (1779). Тем самым Ходасевич не только опровергает мнение Дмитриева, соратника Карамзина, по поводу легкомысленного отношения Державина к таинству смерти, якобы проявившегося в эпоху пугачевщины, но и переадресует этот упрек писателям-сентименталистам в лице Карамзина, заработавшего капитал на журналистском изображении участи погибшей королевской семьи.

В биографии «Державин» отношение Дмитриева к смерти ярко характеризуется в той сцене, где Державин, в присутствии гостей (и своей второй супруги Дарьи Алексеевны) погруженный в воспоминания о своей умершей любимой жене (Екатерине Яковлевне), чертит вилкой ее вензель. Ходасевич акцентирует те моменты данного эпизода, которые являются характерологическими для личности очевидца событий. Психологическое, душевное состояние Державина, задумавшегося над заветным вензелем, по Ходасевичу, отразилось в его стихотворении «Призывание и явление Плениры» (1797), посвященное памяти умершей первой супруги поэта Екатерины Яковлевны. По Ходасевичу, хотя Дмитриев был в курсе, какого рода раздумья вызывает у Державина образ умершей любимой, тем не менее он не проявил должного благоговейного отношения к столь высокому проявлению горя, к рождению «замечательных», по оценке Ходасевича, стихов. Ему оказываются «интереснее» посторонние застольные разговоры. Эти разговоры Ходасевич оценивает как «шумную беседу», тем самым, стыкуя сцену с вензелем с описанием собраний «Беседы», непременным участником которых являлся Дмитриев. Характеризуя содержание собраний «Беседы», Ходасевич вводит гри-боедовский (репетиловская характеристика «шумных» «заседаний» некого «Секретнейшего союза») и толстовский (характеристика военной деятельности популярного у «беседчиков» Бенигсена) коды. Сцена построена на реализации поговорки «много шума из ничего», с учетом державинской («переливают из пустого в порожнее») и крыловской («Квартет») характеристики деятельности шишковской «Беседы». По Ходасевичу, участники «Беседы», и в том числе Дмитриев, не проявили должного отношения к факту чудовищных потерь личного состава в битве у Прейсиш-Элау (26 и 27 янв. 1807 г.), проявив равнодушие к пацифистской проблематике прочитанной Крыловым на данном собрании басни «Крестьянин и Смерть».

Таким образом, по Ходасевичу, в сцене с вензелем Дмитриев выступает как «футлярный» человек, для которого соблюдение внешних приличий является высшим и безусловным законом человеческих отношений, а всякое естественное проявление чувств, в данном случае - погруженность Державина в воспоминания об умершей возлюбленной посреди застольной беседы, вызывает безусловное осуждение.

Другой аспект отношения Дмитриева к смерти демонстрируется Ходасевичем в сцене посещения Державина Д. И. Фонвизиным 30 ноября 1792 г., то есть за день до кончины. Источником этого эпизода также является мемуарное свидетельство Дмитриева. Ходасевич в передаче этого свидетельства употребляет тот же самый прием обнажения в тексте-доноре акцентов, характерологических для личности очевидца события, который был рассмотрен в сцене с вензелем. Как показывает Ходасевич, Дмитриев в данном эпизоде проявил неуместное честолюбие, подчеркнув значимость собственного поэтического таланта для умирающего Фонвизина (якобы тот нанес визит Державину за день до смерти исключительно ради знакомства с Дмитриевым). На самом деле, Фонвизин посетил Державина, чтобы подвести итоги своей жизни, подвести черту в своих творческих достижениях. Дмитриев стал всего лишь случайным очевидцем встречи гигантов отечественной словесности. По Ходасевичу, смерть Фонвизина стала предметом «поэтического любопытства» со стороны Дмитриева. Таким образом, Ходасевич переадресует также Дмитриеву упрек, сделанный им Державину по поводу легкомысленного и бездушного отношения к смерти во время пугачевщины, вызванного жизне-творческим поведением (казнит именно потому, что поэт).

В анализе оды «На смерть князя Мещерского» Ходасевич полемизирует с карамзинской концепцией контрастности эпикурейского образа жизни Державина ведущему пафосу его лирических стихотворений, написанных на тему смерти. В этой связи Ходасевич утверждает адекватность литературной и биографической личности Державина и противопоставляет этой адекватности иронически трактуемое жизнетворческое поведение Карамзина, Дмитриева и прочих писателей сентименталистов.

Низкая оценка Ходасевичем личности Карамзина и Дмитриева связана не только с его общим негативным отношением к разным вариантам жизне-творческого поведения, но и с собственными критериями «истинного» творчества, обозначенными в очерке «Дмитриев». Карамзин и Дмитриев в своем литературном творчестве, в отличие от Державина, которого Ходасевич ставил очень высоко, были далеки от «реальных запросов человеческого духа»46, то есть от «религиозности». Отсюда культивирование ими условных форм в литературе и в быту, притворство и лицемерие вместо искренности и естественности.

В Заключении диссертации подводятся ее общие итоги, намечаются перспективы исследования. Творчество Ходасевича занимает значимое место в контексте историко-биографических исканий 1920-1930-х годов как по уникальности его методологии, так и по широте охвата актуальных проблем теории литературы и биографии, истории русской литературы ХУШ-Х1Х веков. Наиболее значимой в историко-биографическом дискурсе Ходасевича является концепция личности русских писателей ХУШ-Х1Х веков. Ходасевич изучал жизнь и творчество Державина в плане их соотношения с дискурсом русской литературы в целом. Согласно его концепции, творчество Держави-

46 Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник... С. 149.

на является наиболее ярким воплощением присущего ей бытийственного отношения к миру; биографическая и литературная личность поэта адекватны, поскольку в их основе находится религиозно-идеологический план. Прямыми антиподами Державину в концепции Ходасевича являются писатели-сентименталисты Н. М. Карамзин, И. И. Дмитриев и др., в творчестве которых отмечается условное отношение к действительности, которое является следствием их «безрелигиозного» подхода к вечным проблемам жизни и смерти. Особое место в историко-биографическом творчестве Ходасевича занимает концепция личности А. Н. Радищева и его масонского окружения, для которых было характерно использование нравственных христианских ценностей в политических целях. Концепция личности русских писателей XIX века в творчестве Ходасевича соотносится с концепцией личности русских писателей XVIII века, прежде всего - Г. Р. Державина. По Ходасевичу, А. С. Пушкин произвел революционный переворот в русской литературе (соответственно, в русском мировоззрении в целом), направив усилия своего гения на воспевание исключительно «внешней» красоты «бренной» действительности47. А. С. Грибоедов и М. Ю. Лермонтов представлены в творчестве Ходасевича как ближайшие последователи державинской культурно-исторической и литературной идеологии, а именно - поэтическо-пророческого служения и христианского пацифизма. Личность Н. Г. Чернышевского и других критиков-шестидесятников рассматривается Ходасевичем в плане полемики с их негативной концепцией личности и творчества Державина. Представляется актуальным продолжение исследования историко-биографического творчества Ходасевича в том ракурсе, который был принят в нашей работе, с учетом отмеченной релевантности религиозно-идеологического плана в построении представленной в ней иерархии писателей.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

Монографические исследования:

1. Черкасов, В. А. Литературная критика о В. В. Набокове и полемика с ней в творчестве писателя (20-е-30-е гг.): Монография. - Белгород: Изд-во Белгородского гос. ун-та., 2001. -107 с. (6,28 п. л.).

2. Черкасов, В. А. Державин и его современники глазами Ходасевича: Монография. - Белгород: Изд-во. Белгородского гос. ун-та., 2009. - 336 с. (21 п. л.).

Издания, рекомендованные ВАК для публикации основных результатов докторских диссертаций:

3. Черкасов, В. А. Полемика В. В. Набокова с Ю. Н. Тыняновым в «Комментариях к „Евгению Онегину"» // Филологические науки. - 2000. -№ 5. - С. 20-29. (0,5 пл.).

47 См. особенно статью Ходасевича «Фрагменты о Лермонтове» (1914).

4. Черкасов, В. А. В. В. Набоков и А. И. Куприн // Филологические науки. - 2003. -№ 3. - С. 3-11. (0,5 п. л.).

5. Черкасов, В. А. К проблеме ума в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» // Вестник Московского Университета. Сер. 9. Филология. - 2003. — № 5.-С. 127-133. (0,4 п. л.).

6. Черкасов, В. А. «Виноград созревал...» (И. Анненский в оценке В. Ходасевича) // Русская литература. - 2004. - № 3. - С. 188-197. (0,6 п. л.).

7. Черкасов, В. А. Проблема значимости художественных произведений в советской науке 1920-х-1930-х гг. // Знание. Понимание. Умение. - 2008. -№ 4. - С. 66-72. (0,8 п. л.).

8. Черкасов, В. А. Миф о Г. Р. Державине как о честолюбце в интерпретации Н. Г. Чернышевского и В. Ф. Ходасевича // Филологические науки. -2009. -№ 1,-С. 23-30. (0,5 пл.).

9. Черкасов, В. А. Методология В. Ф. Ходасевича в биографии «Державин» в рецепции критики 1920-х-1930-х гг. // Вестник ЛГУ им. А. С. Пушкина. Серия Филология. - 2009. - № 2 (26). — С. 38-45. (0,5 п. л.)

Учебные пособия:

10. Черкасов, В. А. Русская литература XIX века (1801-1842): Учебное пособие. - Белгород: Изд-во, Белгородского гос. ун-та., - 2003.91 с. (6 п. л.).

Депонированные рукописи:

11. Черкасов, В. А. Роман «Дар» и жанр «романизированной биографии». - М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, 1998. - Деп. в ИНИОН РАН. №53681.24. 06.1998. (2 п. л.).

Сборники материалов нау чных конференций и иные периодические издания:

12. Черкасов, В. А. О месте одного сравнения в литературном контексте эмиграции 20-х годов // Голоса молодых ученых: Сборник научных публикаций иностранных и российских аспирантов-филологов. Вып. 2. - М.: Диалог-МГУ, 1997. - С. 17-19. (0,2 п. л.).

13. Черкасов, В. А. Г. Адамович и В. Ходасевич о творчестве В. Сирина // Россия и мир. Вып. 2. - М.: МААЬ, 1998. - С. 104-114. (0,6 пл.).

14. Черкасов, В. А. Полемика В. В. Набокова с Ю. Н. Тыняновым в «Комментариях к „Евгению Онегину"» // К Пушкину сквозь время и пространство. - Белгород: Изд-во. Белгородского гос. ун-та, 2000. - С. 74-77. (0,5 п.л).

15. Черкасов, В. А. Искажение фразеологического выражения как литературный прием (к проблеме реминисцентности романа В. В. Набокова «Дар») Н Русский язык вчера, сегодня, завтра (Материалы российской конференции, посвященной 40-летию кафедры русского языка Воронежского госу-

дарственного университета и 75-летию со дня рождения И. П. Распопова). -Воронеж, 2000. - С. 63-65. (0,2 п. л.).

16. Черкасов, В. А. Язык и речь Цинцинната Ц. // Актуальные проблемы изучения и преподавания русского языка на рубеже XIX-XX вв. - Воронеж, 2001.-С. 109-112. (0,2 п. л.).

17. Черкасов, В. А. К проблеме толерантности в русской культуре первой четверти XIX века (на материале комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума») // Толерантность - мировоззрение современного общества. Сборник научных трудов. - Белгород: Изд-во. Белгородского гос. ун-та, 2002. -С. 236-241.(0,3 п. л.).

18. Черкасов, В. А. В. В. Набоков о поэтике стиха (20-е-30-е гг.) // Слово и текст. Сборник научных статей. - Белгород: Изд-во. Белгородского гос. ун-та, 2002. - С. 100-103. (0,2 п. л.).

19. Черкасов, В. А. Литературные связи между Буниным и Набоковым в оценке критики 1920-х годов // Центральная Россия и литература русского зарубежья (1917-1939). Исследования и публикации. Материалы международной научной конференции, посвященной 70-летию присуждения И. А. Бунину Нобелевской премии. - Орел, 2003. - С. 47-49. (0,2 п. л.).

20. Черкасов, В. А. И. А. Бунин о творчестве В. В. Набокова // Фундаментальные и прикладные исследования в системе образования. Материалы 1-й международной научно-практической конференции (заочной). 17-19 июня 2003. - Тамбов, 2003. - С. 73-75. (0,2 п. л.).

21. Черкасов, В. А. П. М. Бицилли о творчестве В. В. Набокова И Русское литературоведение в новом тысячелетии. Материалы второй Международной конференции. Москва, апрель 2003. В 2 томах. - М.: Издательский дом «Таганка», 2003. - Том 2. - С. 386-390. (0,3 п. л.).

22. Черкасов, В. А. Г. Газданов о творчестве В. В. Набокова // Русский язык и его место в современной мировой культуре. Материалы международной научной конференции. - Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 2003. -С. 266-268. (0,1 п. л.).

23. Черкасов, В. А. М. Осоргин о стиле В. Набокова // Развитие личности в дошкольном и школьном образовании: опыт, проблемы, перспективы. Материалы международной научно-практической конференции. - Белгород: Изд-во Белгородского гос. ун-та, 2003. - С. 116-118. (0,1 п. л.).

24. Черкасов, В. А. И. А. Бунин и В. В. Набоков: к истории литературных связей // Славянсюя лггаратуры у сусветным кантэксце. Матэрыялы VI М1жнародной навуковай канферэнцьи. 4.1. Праблемы развщця беларускай i рускай лггаратур. - Мшск, 2003. - С. 155-158. (0,3 п. л.).

25. Черкасов, В. А. В. В. Набоков о творчестве И. А. Бунина // Творчество И. А. Бунина и русская литература XIX-XX веков: статьи и тезисы докладов Международной научной конференции, посвященной 70-летию присуждения И. А. Бунину Нобелевской премии. - Белгород: Изд-во. Белгородского гос. ун-та, 2004. - С. 130-131.(0,1 п. л.).

26. Черкасов, В. А. В. Ф. Ходасевич и В. В. Набоков об искусстве и религии // Русский язык и литература рубежа XX-XXI веков: специфика функ-

ционирования: Всероссийская научная конференция языковедов и литературоведов (5-7 мая 2005 года). - Самара: Изд-во СГПУ, 2005. - С. 438-441. (0,4 п. л.).

27. Черкасов, В. А. А. И. Куприн в романе В. В. Набокова «Дар» (заметка к теме) // Русская литература XX века. Типологические аспекты изучения: Материалы X Шешуковских чтений. В 2 частях. - М., 2005. - Часть II. -С. 688-694. (0,4 п. л.).

28. Черкасов, В. А. Заметки о романе В. В. Набокова «Дар» // Русская словесность в контексте современных йнтеграционных процессов: Материалы Международной научной конференции, г. Волгоград, 24-27 апреля 2005 г. - Волгоград: Изд-во. ВолГУ, 2005. - С. 574-579. (0,2 п. л.).

Подписано в печать 08.04.2009. Формат 60><84/16. Гарнитура Times. Усл. п. л. 2,5. Тираж 100 экз. Заказ 68. Оригинал-макет подготовлен и тиражирован в издательстве Белгородского государственного университета 308015 г. Белгород, ул. Победы, 85

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Черкасов, Валерий Анатольевич

Введение

Глава 1. Проблема биографической значимости художественных произведений в науке и критике

20-х-30-х годов XX века

Раздел 1. Кризис биографической методологии в советской науке и критике межвоенного двадцатилетия

§ 1. Биографическая методология

М. О. Гершензона в рецепции критики 1920-х-1930-х гг.

§ 2. Полемика Б.М. Эйхенбаума, В.Б. Шкловского и Ю.Н. Тынянова с биографизмом как научным методом

§ 3. Рецепция радикального антибиографизма ОПОЯЗа в науке и критике 1920-х-1930-х гг.

§ 4. Проблема изучения личности писателя в социологическом литературоведении

1920-х-1930-х гг.

Раздел 2. Антибиографическая тенденция в подходе к художественным произведениям в науке и критике

Русского Зарубежья

§1. Конфронтация между теоретическими декларациями и конкретными результатами историко-литературных исследований в биографическом дискурсе M.JI. Гофмана

§ 2. Антибиографическая концепция Ю.И. Айхенвалъда и ее реализация в творчестве критика 1920-х гг.

§ 3. Мифопоэтическая интерпретация биографии А. С. Пушкина в эссе В.В. Набокова «Пушкин, или правда и правдоподобие» (1937) в решках полемики писателя с пушкинистским дискурсом В. Ф. Ходасевича

§ 4. Проблема биографии писателя в выступлениях критиков «Возрождения»

В.В. Вейдле, Ю.В. Мандельштам,

НН. Голенищев-Кутузов, Г.А. Раевский)

§ 5. Методология Ходасевича в биографии «Державин» в рецепции критики 1920-1930-х гг.

Глава 2. Концепция личности Г.Р. Державина в историко-биографических произведениях В.Ф. Ходасевича

Раздел 1: Полемика В.Ф. Ходасевича с изображением малыковской деятельности

Г.Р. Державина в «Истории Пугачева» А. С. Пушкина и в «Жизни Державина» Я.К. Грота

§ 1. Служебная деятельность Дерэюавина в эпоху пугачевщины в представлениях современных ученых

§ 2. Полемика Ходасевича с Пушкиным и Гротом в статье «Пушкин о Державине»

§ 3. Полемика Ходасевича с Пушкиным и Гротом в биографии «Державин»

Раздел 2: Полемика Ходасевича с пушкинской концепцией личности Державина в биографии «Державин» (саратовский эпизод)

§ 1. Обнажение Ходасевичем фикционалъного статуса саратовского эпизода «Истории Пугачева»

§ 2. К вопросу о степени знакомства Пушкина с «Записками» Державина

§ 3. Пушкинская реконструкция действий Державина в Саратове: работа с документами

§ 4. Антируссоистский дискурс Пушкина

§ 5. Полемика Ходасевича с пушкинским изображением саратовских действий Державина

§ 6. Полемика Ходасевича с пушкинским антируссоистским дискурсом

Раздел 3. Концепция личности Г.Р. Державина в критике 1860-х гг. и полемика с ней в творчестве В. Ф. Ходасевича

§ 1. Концепция личности Державина в критике 1860-х гг.

§ 2. Полемика Ходасевича с концепцией личности

Державина в критике 1860-х гг.

Глава 3. Концепция личности Н.М. Карамзина и И.И. Дмитриева в историко-биографических произведениях Ходасевича

§ 1. Концепция личности писателей-сентименталистов в очерке Ходасевича «Дмитриев»

§ 2. Соотношение литературной и биографической личности Дмитриева в биографии Ходасевича «Державин»

§ 3. Соотношение литературной и биографической личности Карамзина в биографии Ходасевича «Державин»

§ 4. Карамзин-Дмитриев и Державин: отношение к смерти и единство литературной и биографической личности

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Черкасов, Валерий Анатольевич

В новейшем учебном пособии по литературе русского зарубежья ее место и степень изученности в современной отечественной науке определяются следующим образом: «. несмотря на то что в нашей стране в 1990-е гг. изучение „параллельной ветви" русской словесности выдвинулось в число „магистральных линий" литературной науки, многие вопросы пока не только не решены, но и не поставлены» (Смирнова, Млечко 2006: 6). Имеются в виду прежде всего такие глобальные проблемы, как «изучение русской литературы XX в. как сложной, противоречивой, эстетически многообразной целостности с учетом взаимодействия двух составляющих ее потоков (литература диаспоры и метрополии)» (Смирнова, Млечко 2006: 7).

По-видимому, в число таких вопросов входит и изучение биографического творчества В.Ф. Ходасевича, который прежде всего имеет репутацию «очень крупного поэта <. .> едва ли не лучшего критика и мемуариста русского зарубежья» (Кормилов, Федорова 1999: 330-331).

При этом нельзя сказать, что эта сторона многообразного творческого наследия писателя осталась совершенно вне поля зрения критиков и историков литературы. К настоящему моменту у исследователя, приступающего к осмыслению соответствующих текстов Ходасевича, имеется в запасе ряд ценных работ, могущих простимулировать и направить его мысль в определенное русло. Статьи и рецензии 1920-х-1930-х гг., принадлежащие перу П.М. Бицилли, В.В. Вейдле, М.А. Алданова1 и др.; работы современных ученых Дж.Э. Мальмстада2, A.JI. Зорина3, Д.М. Бетеа4, Р. Хьюза5, И.З. Сурат6 и

1 Бицилли П.М. Державин <Рецензия на биографию Ходасевича «Державин»> // Ходасевич В.Ф. Державин. М.: Книга, 1988, 314-316. (Статья впервые опубликована: Россия и славянство. Париж. 18.04.1931).; Вейдле В.В. «Современные записки»: Книга XXXIX // Возрождение (Париж). № 1493. 4 июля 1929, С. 3; Вейдле В.В. В.Ф. Ходасевич. О Пушкине. «Петрополис». 1937 <Рецензия> // Современные записки (Париж). 1937. № 64, 467468; Алданов М.А. В.Ф. Ходасевич. Державин. Издательство «Современные Записки». Париж, 1931 г. <Рецензия> // Современные Записки (Париж). 1931. № 46, 496-497.

2 Мальм стад Джон Э. Ходасевич и формализм: несогласие поэта // Русская литература XX века: Исследования американских ученых. СПб.: Петро-РИФ, 1993, 284-301; Мальмстад Джон Э. По поводу одного «не-некролога»: Ходасевич о Маяковском // Тыняновские сборники Выпуск 9 Седьмые тыняновские чтения: Материалы для обсуждения. Рига др. представляют собой в указанном смысле неоценимый вклад в развитие ходасевичеведения. Однако во всех этих работах рассматриваются отдельные аспекты биографической концепции Ходасевича, не ставится задача целостного анализа его историко-биографической прозы.

Между тем, данный анализ не просто возможен, но и необходим, ибо, как заметил Юсиф-Заде, автор недавней диссертации, защищенной в МГУ им. М.В. Ломоносова, литературно-критические и историко-биографические произведения Ходасевича составляют единый текст: их объединяет «система устойчивых внутренних тем/мотивов», «универсальные теоретические установки и сходные методологические принципы», в конечном итоге, «общий авторский замысел» (Юсиф-Заде 2001а: 5, 7). В этой связи глубоко обоснованными представляются такие задачи, поставленные диссертантом перед собой, как «выявление концептуального единства литературно-критической/историко-биографической прозы» Ходасевича; «определение инвариантной для литературно-критических и историко-биографических произведений теоретико-литературной базы, системы универсальных методологических установок» (Юсиф-Заде 2001а: 6).

Установка Юсиф-Заде на «вычленение методологических принципов, которыми определяется специфика воссоздания литературной эпохи, культурного контекста, мира творческой личности в историко-биографической прозе В. Ходасевича», является для нас родственной и во многом определяет направление нашего исследования.

Одним из таковых универсальных методологических принципов, организующих единый историко-биографический текст, является, как мы полага

Москва, 1995-1996, 189-199; Malmstad John Е. The Historical Sense and Xodasevic's Derzavin // Ходасевич В.Ф. Державин. Munchen: Wilhelm Fink Verlag, 1975, V-XVIII

3 Зорин A.Jl. Начало // Ходасевич В.Ф. Державин. М.: Книга, 1988, 5-28

4 Bethea D.M. Khodasevich, his life and art. Princeton university press, 1983

5 Хьюз Роберт. Белый и Ходасевич: к истории отношений // Вестник Русского Христианского Движения. 1987. № 151,144-165

6 Сурат И.З. Пушкинист Владислав Ходасевич. М.: Лабиринт, 1994 ем, дифференцированное применение биографического подхода к личности того или иного писателя, героя Ходасевича. Можно сформулировать это положение и по-другому: концепции определенных писательских личностей в историко-биографических произведениях Ходасевича были созданы в значительной мере как результат полемического отталкивания от крайностей биографического метода, и, как таковые, исследуются нами в плане существовавшей в отечественной науке и литературе 1920-х-193 0-х гг. антибиографической тенденции8.

Хотя методология Ходасевича-биографа традиционно считается генетически родственной психолого-биографическому подходу к литературным произведениям, однако этот взгляд базируется на анализе главным образом его пушкинистских работ. Если же перейти к рассмотрению тех сторон биографического дискурса Ходасевича, которые имеют отношение к личности других русских писателей9, то здесь уже в отзывах первых критиков можно увидеть проблемность. Так, В.В. Вейдле и М.А. Алданов находят, что Ходасевич в биографии «Державин» (1931) недостаточно учитывает биографический статус художественных произведений Г.Р. Державина10. А.Л. Бем критикует его за подобную методологию в отношении личности Н.С. Гумилеп

Ученые, придерживающиеся биографического метода либо родственного ему психолого-биографического подхода к литературным произведениям, исходят в своих исследованиях из презумпции каузальности, якобы существующей между художественными высказываниями писателя и теми или иными внелитературными рядами (собственно говоря, настоящими объектами их исследования), которые прямо или косвенно связаны с биографической личностью того же писателя. Под «биографической личностью» писателя мы понимаем его конкретную, «человеческую», индивидуальность.

8 Вопрос о существовании в отечественной науке и литературе 1920-х-1930-х гг. антибиографической тенденции рассматривается в Первой главе диссертации.

9 Педалирование Ходасевичем специфичности концепции личности Пушкина в ряду концепций других писательских индивидуальностей чутко уловил, правда, в негативном плане, Айхенвальд в отзыве на программную статью исследователя «О чтении Пушкина (К 125-летию со дня рождения)» (1924): «. слишком невинным и бесспорным оказывается тот вывод нашего биографа, согласно которому и лирика и эпос Пушкина глубоко автобиографичны. О каком поэте этого сказать нельзя? <.> Кто из поэтов, в большей или меньшей степени, не претворяет своей жизни в свое творчество? Здесь нет специфичности <курсив наш - В.Ч.>, и не такими соображениями должна бы оправдываться та ценная работа над Пушкиным-человеком и Пушкиным-поэтом, которую мастерски проделывает Ходасевич» (Айхенвальд 23.07.1924).

10 См. указанные выше статьи. ва11. Современный американский ученый Джон Э. Мальмстад указал в своей статье «Ходасевич и формализм: несогласие поэта» (1985) на возможную связь данной проблемы с неоднозначным отношением Ходасевича к формализму. Его анализ программной в этом смысле статьи критика «Памяти Гоголя» (1934) вплотную подводит нас к одному из основных положений нашего исследования: о релевантности понятия «литературной личности»12, впервые введенного в научный оборот формалистами, для ходасевичевской концепции личности писателя.

В данной статье Ходасевич применяет генетически формалистское понятие «эволюции стилей» к личности Гоголя, Пушкина, Жуковского и русских писателей XVIII века13. Другими словами, Ходасевич, предварительно оговорив разницу в целевых установках (не изучение приема ради приема), реализует формалистское понятие «литературной личности» для характеристики духовного мировоззрения названных писателей.

Для нашей работы особенно важен следующий тезис Ходасевича о сущностном различии биографической и литературной личности русских писателей XVIII века, прежде всего - Державина. Он, по словам критика, руководствуясь своими эстетическими взглядами на природу соотношения искусства и действительности («метод художнических суждений о мире» (Ходасе

11 См. статью Бема «Еще о Гумилеве» (1931) в издании: Бем 1996. Подробный анализ высказываний Вейдле, Алданова и Бема см. ниже.

19

Согласно исчерпывающей формулировке Ore А. Ханзен-Лёве, «литературная личность» - это «персонификация имманентной произведению авторской перспективы и реализуемого в воображении „образа поэта" - иллюзии, позволяющей реальному автору (Автор 1) выступать одновременно и как „лирическому герою" (персонификация „лирического Я"), и как творцу произведения, в котором фигурирует лирический герой» (Ханзен-Лёве 2001: 404).

13 Таким образом, выясняется, между прочим, литературоцентричность и жизнетворче-ских моделей в ходасевичевской концепции писательской личности, в частности, — Пушкина. Как тонко писала по этому поводу современная исследовательница Е.М. Петровская: «Мир культуры был для Ходасевича более осязаемым и, как кажется, более прочным, нежели мир исторической реальности. Его „умственный взор" совершал движение от уже осмысленных культурой явлений - к их „естественному" бытованию. Ходасевич распознавал вещи литературного („культурного") порядка прежде всего, отсюда уже происходило обратное движение к миру реальностей» (Петровская 1998: 152-153). В качестве примера такого хода мысли — от эстетической рецепции живописного портрета к восприятию личности человека, послужившего моделью для этого портрета - Петровская приводит заметку Ходасевича «Памяти баронессы В.И. Искуль фон Гилленбанд». вич 1996- II: 293), хотел быть «наблюдателем, созерцателем, остающимся в стороне от наблюдаемого, как бы стоящим выше и с высоты своей живописующим должное в противоположение сущему» (Ходасевич 1996- II: 294). Хотя идеальный поэтический образ «какого-то крепкого мужа» (здесь Ходасевич цитирует определение Гоголя) «влиял на жизненные поступки Державина, <. .> связать свою судьбу с участью этого образа Державин не намеревался, — по крайней мере, сознательно» (Ходасевич 1996- И: 294).

Мы полагаем, что в данном случае Ходасевич сформулировал структурную модель своей художественной биографии «Державин»14, и поэтому руководствуемся ею в нашем исследовании концепции личности главного героя этого произведения.

Критиками 1920-1930-х гг. и, вслед за ними, Мальмстадом была отмечена еще одна методологическая установка Ходасевича, во многом определяющая, в конечном итоге, иерархическую структуру системы персонажей-писателей в его биографических произведениях в целом. Имеется в виду полемичность Ходасевича по отношению к распространенным взглядам на личность Державина как конструктивный фактор ходасевичевской концепции этой личности. Так, П.М. Бицилли и Мальмстад15 указали на пушкинскую концепцию личности Державина как на один из конкретных адресатов полемики Ходасевича как в биографии «Державин», так и в историко-биографических и литературно-критических статьях и очерках, которые по своей тематике примыкают к этому произведению, то есть являются, так сказать, его «спутниками».

Сам Ходасевич открыто полемизировал с пушкинской концепцией личности Державина как персонажа «Истории Пугачева» в статье «Пушкин о

14 До сих пор непревзойденное изложение творческой истории этого ключевого для нашей работы произведения Ходасевича, подаваемой, к тому же, на широком фоне историко-биографических интересов критика, см. в упомянутой работе А.Л. Зорина «Начало» (Зорин 1988), опубликованной в виде приложения к популярному изданию «Державина» (1988).

15 См.: Бицилли П.М. Указ. соч.; Malmstad John Е. The Historical Sense and Xodasevic's Derzavin, P. VII. Подробное обсуждение наблюдений Бицилли и Мальмстада см. ниже.

Державине», опубликованной в парижской газете «Возрождение» 7 сентября 1933 года. Эта статья Ходасевича еще не служила предметом специального анализа. Между тем, она не только является ключевой для понимания антипушкинского полемического дискурса Ходасевича в биографии «Державин», но в ней затрагивается целый ряд проблем, актуальных как для пушкиноведения, так и для державиноведения16. Мы имеем в виду прежде всего проблему фактической достоверности «Истории Пугачева» в целом и державин-ского сюжета этого произведения в частности. Решение этой проблемы, в свою очередь, напрямую связано с подобной проблемой в рецепции «Записок» Державина.

Вопрос о фактической достоверности «Истории Пугачева» впервые был серьезно поставлен во второй половине XIX века. В это время соответствие исторического изложения документам было доведено до педантизма и ценилось превыше всяких других достоинств подобного рода исследований. Я.К. Грот в статье «Занятия Пушкина» (1862), специально посвященной работе поэта с источниками «Истории Пугачева», посчитал нужным оправдать допущенные им фактические неточности недоступностью многих документов, а также ограниченным количеством времени и историографической не-1 опытностью . В таком же смысле высказывались П.М. Щебальский, автор монографии «Начало и характер пугачевщины» (1865), и Н.Н. Фирсов, ре

18 дактор академического издания «Истории Пугачевского бунта» (1914) . JI.

16 Ввиду важности данной статьи Ходасевича для нашего исследования, а также ввиду ее труднодоступности, мы посчитали необходимым поместить ее текст в «Приложении» к диссертации.

17 «Недостаток знакомства с самыми важными источниками не мог не отразиться на этом сочинении, и надобно еще удивляться относительному обилию верных и точных сведений, собранных Пушкиным, если вспомним как мало времени он употребил на всю эту работу, и как мало имел навыка в исторических исследованиях» (Грот 1862: 644).

8 П.М. Щебальский, в частности, писал: «Возбужденное Пугачевское движение принадлежит к числу самых крупных народных движений в XVIII веке; между тем мы имеем о нем лишь одно общее, более или менее полное и удовлетворительное сочинение - Пушкина. Но Пушкин не знал очень многого, что в настоящее время опубликовано в специальных изданиях; он не имел в виду различных явлений чисто-народной, не государственной жизни, соприкасавшихся с Пугачевщиной и ее объясняющих; наконец, по условиям, в которых находилась печать в 30-х гг., Пушкин не мог коснуться некоторых вопросов, более доступных писателю нашего времени. И вот почему его весьма почтенный, впрочем,

Поливанов в специальном издании сочинений А.С. Пушкина, предназначенном «для семьи и школы», поместил в виде корректирующих сносок к основному тексту «Истории Пугачевского бунта» документально подтвержденные сведения, почерпнутые им из новейшего к тому времени труда Н.Ф. Дубровина «Пугачев и его сообщники» (1884)19.

К концу 1920-х гг., когда Ходасевич приступил к написанию биографии «Державин», в которой полемика с пушкинской интерпретацией действий Державина в эпоху пугачевщины играет конструктивную роль, подход к «Истории Пугачева» как к историческому, научному труду стал традиционным и, соответственно, отмечаемые в ней фактические ошибки объяснялись, вслед за Гротом, объективными причинами (недоступность источников, не

20 достаток времени и т. д.) . Так что понадобилась специальная работа Е.А. 01

Ляцкого (разделившего эмигрантскую судьбу Ходасевича), чтобы поднять вопрос о фактической достоверности «Истории Пугачева» на качественно труд уже не удовлетворяет людей нашего времени» (Щебальский 1865: 6). Фирсов буквально повторил упреки Грота. В сжатом виде его критика представлена в статье «Пушкин как историк (Общая характеристика)», которая была опубликована в 6 томе собрания сочинений А.С. Пушкина под редакцией С.А. Венгерова (1915 г.). См.: Фирсов 1915.

19 См.: Пушкин А.С. 1888.

20

Даже В.Я. Брюсов, остроумно высмеявший педантскую критику Фирсова, в общем остался в рамках подхода к «Истории Пугачева» как к научному трактату. Отмеченные им художественные достоинства этого произведения касаются только внешних вопросов стиля. Сравнить: «Мы любим и чтим Пушкина, как великого поэта. Но все же „История Пугачевского бунта" занимала почетное место в собрании его сочинений, как живое и яркое повествование. Историческая ценность работы ограничивалась тем, что она была исполнена добросовестно и тщательно. Было известно, что Пушкин многого не знал о Пугачеве, уже потому, что следственного дела об нем не было в руках поэта» (Брюсов 1916: 110). Вывод Брюсова: «. Пушкин, как историк, вполне стоял на высоте своей задачи, не только взял на себя трудное дело, но и исполнил его так хорошо, как немногие могли бы его исполнить в то время. <. .> Пушкин сделал все, что может сделать в истории человек добросовестный, образованный, умный, не одаренный только особым „историческим гением", пролагающим в науке новые пути. Но гениальность Пушкина сказалась в другом. Он написал свою „Историю Пугачевского бунта" тем ясным, сжатым и простым языком, который навсегда должен остаться образцом для такого рода повествований. И, конечно, „Историю" Пушкина, независимо от ее исторических несовершенств, будут читать и тогда, когда почтенный труд академика Дубровина будет известен лишь самым ярым библиографам, а критика проф. Фирсова - лишь самым ярым пушкинистам, собирающим курьезы, которые имели какое-либо отношение к великому поэту» (Брюсов 1916: 122123).

91

Эта работа называется «Пушкин-повествователь в „Истории Пугачевского бунта"» (1929). См.: Ляцкий 1929. иной уровень, а именно - решать его с учетом художественного задания, которое ставил перед собой автор в этом произведении. Для нас особенно важен следующий вывод исследователя по поводу принципа работы Пушкина с документами, продиктованного его поэтическими устремлениями, а не научной целью в ее чистом виде: «. в изложении пугачевщины он имел в виду по преимуществу только Пугачева и в официальных документах искал не внутренней связи событий, но следов эпохи, отражений ее бытового склада, мятежного мировоззрения и языка. С этой точки зрения Пушкин легко мог

22 бы отвести упреки, делаемые позднейшими историками : он интересовался не историей в ее прагматическом построении, но действием своего воображения, возбуждаемого историческими источниками»23 (Ляцкий 1929: 270).

В настоящее время благодаря главным образом исследованиям А.А. Карпова24 и В.М. Блюменфельда25 вопрос о целесообразности подхода к «Ис

22

По-видимому, Ляцкий имеет в виду упреки Пушкину прежде всего со стороны Я.К. Грота и Д.Г. Анучина в том, что тот не воспользовался в должной мере документами, имеющимися в его распоряжении. В связи с этим ученые едва ли не обвиняли автора «Истории Пугачева» в небрежности и легкомысленном отношении к теме. Грот, указав на незнание Пушкиным многих источников как на одну из главных причин допущенных им фактических ошибок, оговаривается: «Впрочем иногда заметно, что он не вполне пользовался и теми материалами, какие были в руках его, и довольствовался легкими, хотя и мастерскими очерками, когда можно было развить предмет с большею подробностью. Даже некоторые из документов им самим напечатанных остались у него как будто без приложения к делу» (Грот 1862: 644). С аналогичной позиции критиковал пушкинское изображение начальных событий пугачевщины Анучин: «История Пугачевского бунта, написанная Пушкиным, хотя гораздо подробнее говорит о начале мятежа, чем о второй его половине, однако далеко не разъяснила сомнений и не выставила дела в настоящем его виде, чего нельзя, впрочем, отнести к недостаточности документов, по которым Пушкин писал свою историю. Имея в руках все официальные бумаги, находившиеся у Пушкина, мы убедились, что материалы эти совершенно достаточны для подробного и всестороннего изложения начала восстания, и непонятно, почему Пушкин ограничился только ничтожною их частицей, оставив без внимания едва ли не самые существенные данные» (Анучин 1869в: 5).

23 Между прочим, Ляцкий указал на тот факт, что современники Пушкина (в отличие от последующих историков) заметили «двойственный, другими словами, не чисто исторический характер „Истории Пугачевского бунта"» (Ляцкий 1929: 279). В качестве примера он привел указание В.Б. Броневского «на не вполне научный способ пользования материалами», в частности, ссылки на сомнительные исторические источники (Ляцкий 1929: 281).

24 См.: Карпов 1978. Для нашей работы особенно ценно установочное утверждение Карпова по поводу проявления художественного начала в «Истории Пугачева» не только на стилистическом (языковом) уровне, но прежде всего в содержательном плане. По словам исследователя: «Художественное начало проявляется и в подходе автора „Истории Пугачева" к отбору источников, и в методах их исторической критики, и в способах их испольтории Пугачева» как прежде всего к произведению с художественным авторским заданием, по-видимому, решается однозначно26. В этом достижении, безусловно, есть заслуга и Ляцкого, поскольку Карпов в своих изысканиях во многом отталкивался от его наблюдений. При этом имя Ходасевича как одного из авторов современного подхода к «Истории Пугачева» даже не упоминается.

Между тем, Ходасевич поставил вопрос о художественном задании как о единственно адекватном авторскому замыслу в этом произведении, на наш взгляд, даже более остро, чем Ляцкий. Анализ биографии «Державин», а также статей-«спутников» этого произведения («Пушкин о Державине» (1933), «Дмитриев» (1937), «Война и поэзия» (1938) и т. д.) показывает, что Ходасевич видел в фактических «ошибках», допущенных Пушкиным при изложении державинского сюжета «Истории Пугачева», функциональное (художественное) задание, обусловленное его концепцией личности Державина.

Вообще говоря, отсутствие ссылок на Ходасевича в. современных научных работах представляется несправедливым по отношению к его дару исследователя русской литературы и истории. Знал ли на самом деле Пушкин «Записки» Державина? в чем смысл иронического изображения фигуры зования в тексте. Оно обнаруживает себя в широком применении принципов художественной типизации, в символике реалистических деталей. Наконец, интерес Пушкина-поэта к теме народного восстания определяет самую специфику видения событий в их связи с судьбами отдельных участников, проявляется в стремлении соединить изучение исторических фактов с исследованием человеческих характеров, — стремлении, зафиксированном уже в заглавии пушкинского труда» (Карпов 1978: 51).

5 См.: Блюменфельд 1968.

26 Этот подход позволяет избежать и тактики замалчивания фактических ошибок Пушкина, применяемой из лучших побуждений. Впрочем, этот подход к «Истории Пугачева» находится в одной плоскости с критикой этих самых фактических ошибок: и в том, и в другом случае оценке подлежит «научность» пушкинского изложения. Мы имеем в виду монографию А.И. Чхеидзе, специально посвященную работе Пушкина-автора «Истории Пугачева» с документами. Рефреном в книге Чхеидзе звучит утверждение: «Он сообщает в „Истории" лишь те факты, которые в том или ином виде засвидетельствованы находившимися в его руках материалами» (Чхеидзе 1963: 55). Соответственно, исследовательница считает, что изображение событий петровской экспедиции соответствует показаниям ее участников - казаков В.И. Малохова и И.Г. Мелехова (Чхеидзе 1963: 190-191), хотя уже Щебальский, впервые обнародовавший данный рапорт, отметил отсутствие в нем имени Державина как офицера, спасшегося бегством от погони Пугачева (Щебальский 1865: 107).

Державина в «Истории Пугачева»? чем же занимался Державин в Малыков-ке, прав ли он был в саратовских пререканиях и неужели все-таки бежал из-под Петровска и затем из Саратова перед самым нашествием Пугачева? — более специальные вопросы: как соотносятся «Записки» Державина с другими автобиографическими текстами поэта, прежде всего — с «Объяснениями» к стихам? как эти последние соотносятся со стихами? — еще более специальный вопрос: как реципировал Я.К. Грот стихотворное и прозаическое наследие Державина? - все эти проблемы и еще многие другие из числа активно

27 обсуждаемых современными учеными так или иначе решались Ходасевичем; некоторые из вышеперечисленных вопросов, особенно по теме «Пушкин и Державин» и «Действия Державина в эпоху пугачевщины», имеют

28 давнюю традицию изучения , и ответы Ходасевича на эти вопросы объективно являются, таким образом, связующим звеном между «минувшим» и «нынешним» состоянием их изученности. Обращение к историко-литературному наследию Ходасевича, таким образом, весьма стимулировало бы исследовательскую мысль в поисках однозначного решения перечисленных выше проблем.

В связи с указанным игнорированием современными учеными взглядов Ходасевича особенно тревожной представляется ситуация в державиноведе-нии, где, как будет подробно показано ниже, исследователи, допуская, казалось бы, элементарные фактические ошибки, не могут придти к единому мнению по поводу формулировки малыковского задания Державина или того хуже - комментируя действия поэта в Саратове, фактически обвиняют его в трусости и дезертирстве.

Вопрос о степени знакомства Пушкина с «Записками» Державина рассматривается в работах американских славистов Д. Бетеа и А Бринтлингер (см.: Бетеа, Бринтлингер 1995; Бетеа 2003). «Более специальные вопросы» поставлены И.Ю. Фоменко (Фоменко 1983) и С.В. Паниным (Панин 2007). «Еще более специальный вопрос» обсуждался В.А. Западо-вым и A.JI. Зориным (Западов В.А. 1980; Зорин 1986).

28 Краткий, но содержательный обзор основных точек зрения на значение державинского творчества для Пушкина содержится в работе Г.С. Татищевой «Пушкин и Державин» (1965). См.: Татищева 1965: 106-107.

Особняком в нашей работе стоят проблемы фактической достоверности «Записок» Державина и руссоистской модели как культурно-исторического образца конфликтного поведения поэта, имеющие фундаментальное значение для ходасевичевской концепции личности Державина.

Первая из обозначенных проблем возникла сразу же после публикации державинских «Записок» в 1858 году. Я.К. Грот и Н.Ф. Дубровин обратили внимание на несоответствие многих сведений, передаваемых мемуаристом, с документами эпохи пугачевщины. Многие рецензенты и критики отмечали субъективные моменты при передаче Державиным в «Записках» собственных действий, а также в характеристике поведения своих врагов. Однако в целом «Записки» Державина были рассматриваемы как полноценный фактологический источник по истории России второй половины XVIII-начала XIX веков. Данное положение сохраняется до сих пор.

Между тем, Ходасевич подошел к проблеме достоверности державинских «Записок» с принципиально новой точки зрения, акцентировав внима

00 ние читателя на фикциональной стороне этого произведения. Так, в биографии «Державин» он провел литературные параллели между «Записками» Державина и «Записками о галльской войне» Цезаря, «Мертвыми душами» Гоголя, «Войной и миром» JI.H. Толстого. Он показал, что организация повествования «Записок» во многих отношениях предвосхищает достижения классиков XIX столетия. На наш взгляд, подход Ходасевича к «Запискам» Державина как прежде всего к произведению с художественным авторским заданием заслуживает самого пристального внимания со стороны современных исследователей, требует своего развития и доведения до логического конца. Как будет показано в нашей работе, такой подход может дать многое и для понимания пушкинского изображения действий Державина в «Истории Пугачева».

29 От английского слова fiction — вымысел, выдумка. Под фикциональными мы понимаем тексты с установкой на вымысел, в отличие от документальных текстов с установкой на корректную передачу информации.

Что касается проблемы руссоистской модели как культурно-исторического образца конфликтного поведения Державина, то в нашей работе она рассматривается во многом в гипотетичном плане. Принято считать, что конфликтным, или, другими словами, горячим, неуживчивым Державин был от природы. Культурно-исторических образцов для такого типа поведения не искалось ни в дореволюционной, ни в современной науке. Правда, справедливости ради надо сказать, что все-таки попытка постановки данной проблемы фиксируется в статье В.А. Западова «Державин и Руссо» (1974). Хотя исследователь решает здесь проблему рецепции философского и художественного творчества Жан-Жака Руссо в поэзии Державина, однако попутно высказывает ряд ценных для нашей концепции наблюдений, касающихся возможного влияния взглядов французского философа на поведение поэта в быту. Например, по мнению В;А. Западова, руссоистская концепция «естественной религии» напрямую повлияла на решение Державина не вступать в; масонскую организацию (Западов В.А. 1974: 59). Кроме того, исследователь обратил внимание читателя на мнение Г.П. Макогоненко30,. считавшего, что выбор Державиным для перевода так называемой «Ироиды, или Письма, Вивлиды к Кавну» был обусловлен влиянием просветительской литературы руссоистского типа и свидетельствует о близости поэту «идеала свободной

31 личности» и идеи противопоставления сердца разуму . В конце статьи В:А. Западов указал на одно из писем Юлии, главной героини романа Руссо «Юлия, или новая Элоиза», как на образец стихотворения Державина «Пись

30 Данное мнение Макогоненко высказал в 1969 году в книге «От Фонвизина до Пушкина» (с. 370).

31 Приводим соответствующий фрагмент статьи В.А. Западова полностью: «В 1773 г. в журнале В.Г. Рубана «Старина и новизна» был опубликован державинский перевод «Ироида, или Письмо Вивлиды к Кавну» (автор немецкого оригинала пока не установлен). По справедливой оценке Г.П. Макогоненко, который впервые обратил внимание на это произведение (не включенное Гротом в собрание сочинений Державина), «выбор „Ироиды" о Вивлиде для перевода носит принципиальный характер. Он свидетельствует о том, что Державин был отлично знаком с просветительской литературой руссоистского типа, ему близок идеал свободной личности. Пока эта свобода рассматривается лишь с нравственной точки зрения, как свобода чувства. Но уже здесь отчетливо выражен мотив противопоставления сердца разуму. Эта идея будет усвоена Державиным. „Языком сердца" будет он говорить в пору своей зрелости.» (Западов В.А. 1974: 60). мо к супругу в Новый 1780 год», тем самым доказав, что этот «катехизис» руссоизма был поэту отлично известен.

В нашей работе мы исходим из убеждения, что изображение в «Истории Пугачева» саратовских действий Державина целесообразно рассматривать в аспекте критического отношения Пушкина к руссоистской модели поведения и что Ходасевич, в свою очередь, акцентирует в позитивном плане грибоедовский код в поведении главного героя биографии «Державин» в целях полемики с антируссоистским пушкинским дискурсом.

Если до публикации «Записок» Державина реноме Державина как поэта и как человека в общественном мнении стояло на недосягаемой, абсолютной высоте, и Пушкин, по выражению Д.Д. Благого, «в своем отношении к Державину <. .> один против всех отважно вступил в бой, пошел „против течения"» (Благой 1959: 218), то их обнародование, состоявшееся в 1859 году, произвело эффект разорвавшейся бомбы и, как казалось, навсегда подорвало репутацию поэта. Так что выход в свет в 1864 году первого тома собрания сочинений Державина, подготовленного к печати Я.К. Гротом, только закрепил сложившееся мнение. Критики, печатавшиеся в самых различных изданиях, в один голос заговорили о ничтожности Державина как человека, о его честолюбии, самомнении, необразованности и т.д. Как до сих пор биографическая личность поэта отождествлялась с его лирическим героем33 и, соответственно, превозносилась до небес, так теперь герой «Записок» был

32 Цитируется статья Д.Д. Благого «Пушкин и русская литература XVIII века», датируемая 1941 годом.

См., например, впечатления П.И. Шаликова, посетившего Державина на Званке летом 1810 года и реципировавшего личность поэта в соответствии с образом героя его «гораци-анской» лирики : «Никто из посетителей не был обойден приветливостью доброго Вельможи; — блеск и грубость здесь совсем неизвестны; он так же говорит, так же поступает, как пишет, как чувствует, думает. Его желанья — скромно жить, / Не с завистью, с сердечным миром; / А злату не бывать души его кумиром!». (Цит. заметка «Министр, Поэт, доброй человек, Патриот» (1810) по: Курилов 2007: 35). В думе К.Ф. Рылеева «Державин» (1822) биографическая личность поэта отождествляется, в соответствии с декабристскими идеалами, с лирическим героем обличительных стихотворений «Вельможа» и «Властителям и судиям»: «Таков наш бард Державин был, - / Всю жизнь он вел борьбу с пороком; / Судьям ли правду говорил, / Он так гремел с святым пророком. <далее цитируется «Властителям и судиям»») и т. д. (Рылеев 1983: 197). понят как «истинный» Державин. В'результате, произошло растождествление биографической и литературной личности Державина, однако не в плане поэтики, а в плане, так сказать, нравственном: идеальная поэзия Державина объявлялась лицемерной; ее возникновение объяснялось карьеристскими видами автора на продвижение по служебной лестнице. Кажется, самое поразительное мнение по этому поводу высказал известный педагог В.И. Водовозов, который провел причинно-следственную связь между созданием серафической оды «Бог» и назначением Державина на должность олонецкого губернатора34.

В современной науке на тему концепции личности Державина в критике 60-х годов XIX века известны только две обзорные статьи А.В. Западова и Г.Г. Елизаветиной35. А.В. Западов рассматривает полемическую позицию некрасовского «Современника» по поводу целесообразности академического издания сочинений Державина и объясняет ее требованиями социально-общественной борьбы, которую вели разночинцы с официозной наукой и критикой. Г.Г. Елизаветина выделяет из общего потока отрицательных отзывов на державинские «Записки» упомянутую рецензию В.И. Водовозова и статью Н.Г. Чернышевского «Прадедовские нравы» (1860) как «спокойные» и «исторически объективные» (Елизаветина 2007: 237) и в концовке статьи утверждает, что «только усилиями собственно историков литературы устанавливалась в эту эпоху некая объективность в отношении к культурному наследию XVIII века» (Елизаветина 2007: 239). Ни тот, ни другой исследователь не сомневаются в объективности сведений, приводимых в державинских «Записках», и мотивируют низкие оценки личности и творчества Державина, зафиксированные в критике 1860-х годов, либо внешними причинами (А.В. Западов), либо субъективностью восприятия (Г.Г. Елизаветина).

34 «Поэзия была занятием в свободное время от дел, т. е. во время отставки, - рассуждает В.И. Водовозов, - и служила к тому, чтобы получить новое место. Даже самая ода „Бог", оконченная в одно время со стихами „Видение Мурзы", как-то странно совпадает с получением губернаторского места в Петрозаводске» (Водовозов 1860: 24).

35 См.: Западов А.В. 1964; Елизаветина 2007.

Ходасевич подошел к данной проблеме с принципиально других позиций. Прежде всего, он не считал взгляды Грота и других историков второй половины XIX века по поводу личности и творчества Державина до конца объективными и, как таковые, не подлежащими критике. В этой связи напомним хотя бы преамбулу писателя к своей биографии «Державин», где «колоссальная исследовательская работа, совершенная Я.К. Гротом в течение пятидесяти лет» (Ходасевич 1988: 30), обозначается как тот материк, от которого ему предстоит оттолкнуться в попытке «по-новому рассказать о Державине и <. .> приблизить к сознанию современного читателя образ великого русского поэта - образ отчасти забытый, отчасти затемненный широко распространенными, но неверными представлениями» (Ходасевич 1988: 30).

Не осталась без внимания со стороны Ходасевича и критика 1860-х гг., прежде всего — концепция Н.Г. Чернышевского, представляющая собой, вопреки утверждению Г.Г. Елизаветиной, типичный образец распространенных негативных взглядов,как на личность и творчество Державина, так и на эпоху Екатерины Великой в целом. Развенчанию положительных взглядов Н.Г. Чернышевского как главного идеолога шестидесятничества Ходасевич посвятил статью с символическим названием «Лопух» (1932) . Как мы полагаем, трактовка Ходасевичем в биографии «Державин» некоторых эпизодов в карьере ее главного героя полемически направлена против их интерпретации Чернышевским и другими критиками-шестидесятниками.

Далее. В статье «Пушкин о Державине» Ходасевич указывает на пушкинскую концепцию личности Державина в «Истории Пугачева» как на источник некоторых взглядов Я.К. Грота и других историков. Точно так же у него были все основания считать, что именно антидержавинские выступления Пушкина повлияли на негативную оценку в критике 1860-х гг. личности и творчества Державина, поскольку в ней содержатся частые ссылки на их авторитет. В нашей работе мы рассматриваем концепции этих критиков и ис

36 См.: Ходасевич 13.07.1932. следователей как генетически родственные пушкинской концепции личности Державина.

В творчестве Ходасевича «антибиографична» не только концепция личности Державина. Напомним, что в упомянутой выше программной статье «Памяти Гоголя» Ходасевич заявлял о сущностном различии биографической и литературной личности не только Державина, но и русских писателей XVIII века в целом. Из них Ходасевич особенно выделил Н.М. Карамзина, как писателя, чьи взгляды на «отношение человека к художнику в себе самом» (Ходасевич 1996- II: 294) аналогичны державинским. По словам критика, Карамзин, так же как и Державин, «стремил<ся> остаться сторонним наблюдател<ем> мира» (Ходасевич 1996- II: 294).

В нашей работе мы анализируем концепцию личности Карамзина, представленную Ходасевичем, как один из возможных, в контексте его биографического творчества в целом, вариантов соотношения литературной и биографической личности писателя. В таком же плане устанавливаются системные связи между образами Карамзина и И.И. Дмитриева, Карамзина и А.Н. Радищева.

Актуальность избранной темы определяется следующими обстоятельствами: в последние десятилетия наблюдается возросший интерес исследователей к изучению влияния русской литературы XVIII века на мировоззренческий и творческий дискурс русских писателей начала XX века (М.А. Горелова, A.M. Горбачев, В.А. Кузнецов, А.Н. Мурашов). В этой связи наиболее показательным представляется влияние личности и творчества Г.Р. Державина; генезис проблемы личности писателя и ее соотношения с художественными произведениями уходит корнями в русскую литературу XVIII века, прежде всего в теоретические и творческие установки Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина и других писателей-сентименталистов, и достигает своего кульминационного развития в первую половину XIX века (теория и практика жизнетворческого поведения А.С. Пушкина, А.С. Грибоедова, М.Ю. Лермонтова, Н.Г. Чернышевского и др.); одним из самых значительных вкладов в историю русской литературы XVIII века является историко-биографическое творчество Ходасевича, которое до недавнего времени было незаслуженно предано забвению и лишь в последнее время все чаще привлекает внимание исследователей (Дж.Э. Мальмстад, Д.М. Бетеа, А. Бринтлингер, A.JI. Зорин, И.З. Сурат, Р. Хьюз, Ю.И. Левин и др.); этот интерес определяется уникальностью методологии литературоведческих исследований Ходасевича, который совместил научные достижения формалистов с лучшими традициями русского академического литературоведения (Я.К. Грот, П.А. Ефремов, М.А. Цявловский, Н.О. Лернер, П.Е. Щеголев и др.); неординарность литературоведческих построений Ходасевича заключается в его способности с одинаковым искусством использовать методологические установки биографического и антибиографического подходов при изучении истории русской литературы, что позволяет представить его как своеобразного энциклопедиста ренессансного типа в русском литературоведении. В этой связи наиболее показательной является концепция личности русских писателей XVIII-XIX вв. (Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина, И.И. Дмитриева, А.Н. Радищева, А.С. Пушкина, А.С. Грибоедова, М.Ю. Лермонтова, Н.Г. Чернышевского и т. д.), являющаяся высшим достижением Ходасевича в следовании антибиографическому подходу.

Объектом исследования является историко-биографическое творчество В.Ф. Ходасевича в контексте достижений теории литературы и истории русской литературы XVIII-XIX веков.

Предметом исследования является концепция личности русских писателей в историко-биографических произведениях Ходасевича и ее связь с эволюционными процессами в русской литературе XVIII-XIX веков.

Методологической базой диссертации является сочетание структурно-семантического (К. Тарановский, О. Ронен, Р.Д. Тименчик и др.), мотивного (Ore А. Ханзен-Леве), нарратологического (В. Шмид) и классического структурального (Ю.М. Лотман) методов анализа текста с традиционным историко-литературным (Г.А. Гуковский, Д.Д. Благой, Г.П. Макогоненко, П.А. Орлов, В.А. Западов и др.); теория «литературной личности» (Ю.Н. Тынянов, В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум, Б.В. Томашевский и др.).

Целью диссертационного исследования является анализ концепции личности русских писателей XVIII-XIX веков в историко-биографических произведениях Ходасевича в контексте дифференциации категорий автора и героя.

Важнейшие задачи исследования:

1. Рассмотреть литературоведческий контекст формирования биографической концепции Ходасевича.

2'. Рассмотреть концепцию личности Г.Р. Державина в историко-биографических произведениях Ходасевича.

3. Рассмотреть концепцию личности Н.М. Карамзина и И.И. Дмитриева в историко-биографических произведениях Ходасевича как наиболее характерных писателей-сентименталистов.

4. Проанализировать концепцию личности А.Н. Радищева, А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.Г. Чернышевского в контексте единого историко-биографического текста Ходасевича в рамках структурного соотношения концепции с концепцией личности Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина и И.И. Дмитриева.

Степень изученности темы:

- общие работы по истории русской литературы XVIII века (Г.А. Гуковский, Г.П. Макогоненко, В.А. Западов, Д.Д. Благой, П.А. Орлов, Ю.М. Лотман, Д.С. Святополк-Мирский, A.M. Песков, А.А. Смирнов, А. Строев и др-);

- труды по теории биографии (С.С. Аверинцев, Я.Л. Левкович, А.Н. Варламов, Н.М. Солнцева, Е.Г. Местергази, В.В. Полонский, А. Смит, Б.В. Томашевский, М.О. Чудакова, Марен-Грисбах и др.);

- работы по теории «литературной личности» (В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум, Ю.Н. Тынянов, В.М. Жирмунский, Б.В. Томашевский, В.В. Вересаев, Ore А. Ханзен-Леве и др.);

- работы по истории литературы русского зарубежья» (А.И. Смирнова,

A.В. Млечко, А.Н. Николюкин, Т.А. Никонова, Л.Ф. Кацис, А.В. Леденев, М. Маликова, В.В. Полонский и др.);

- труды по истории русского формализма (Ore А. Ханзен-Леве, Л. Цырлин, А.В. Белинков, А.С. Немзер, Г.А.' Левинтон, А.О. Разумова и др.);

- исследования жизни и творчества В.Ф. Ходасевича (П.М. Бицилли,

B.В. Вейдле, М.А. Алданов, Дж.Э. Мальмстад, А.Л. Зорин, Д.М. Бетеа, Р. Хьюз, И.З. Сурат, Ю.И. Левин, М.М. Голубков и др.); Г.Р. Державина (Г.А. Гуковский, Д.Д. Благой, А.В. Западов, В.А. Западов, А.Л. Зорин, А.С. Кури-лов, Р. Вроон, Е.Г. Эткинд, И.Ю'. Фоменко, И.З. Серман и др.); А.С. Пушкина (Б.В. Томашевский, Ю.Н. Тынянов, Д.Д. Благой, А.И. Чхеидзе, Ю.М. Лотман, А.А. Карпов, М.В. Строганов, А.А. Смирнов и др.); Н.М. Карамзина (Ю.М. Лотман, В.П. Степанов, Б.А. Успенский и др.); А.Н. Радищева (Л.И. Кулакова, В.А. Западов, И.В. Немировский и др.); А.С. Грибоедова (Н.К. Пиксанов,

C.А. Фомичев, Г.А. Левинтон и др.).

В целом, при наличии значительного количества научных работ по заявленной проблеме, вне исследовательского поля остались вопросы научного статуса историко-биографического творчества Ходасевича и связанная с этим проблема фактологической достоверности конкретных произведений русских писателей XVIII-XIX веков, которые рассматривал Ходасевич.

В качестве материала для анализа берется, в первую очередь вершинное произведение Ходасевича, созданное в историко-биографическом жанре: художественная биография «Державин» (1931). Кроме того, рассматриваются очерки, статьи, заметки Ходасевича, тематически связанные с данным произведением («Лопух» (1932), «Пушкин о Державине» (1933), «Прежде и теперь» (1933), «Дмитриев» (1937), «Война и поэзия» (1938) и др.). В диссертации также анализируются следующие произведения русской литературы XVIII века: поэтическое, прозаическое, эпистолярное и документально-историческое наследие Г.Р. Державина, опубликованное в основном в академическом 9-томном собрании сочинений (СПб., 1864-1883 гг.); произведения А.Н. Радищева; поэтическое и мемуарное наследие И.И. Дмитриева; поэтическое, прозаическое и эпистолярное наследие Н.М. Карамзина; в качестве ме-таописательных кодов употребляются антищегольской и антикарамзинист-ский дискурсы Д.И. Фонвизина и И.А. Крылова; биографические, исторические и мемуарные произведения по истории русской литературы XVIII века (JI.H. Энгельгардт, А.В. Храповицкий, Екатерина II, Е.Р. Дашкова, С.П. Жихарев, П.А. Вяземский, А.А. Бибиков, В.Б. Броневский и др.). В диссертации анализируются произведения русской литературы XIX века, представляющие собой попытку осмысления писателями нового, условно говоря, «пушкинского» поколения личности и творчества своих предшественников, реализовавших свой талант в эпоху Екатерины Великой. Имеются в виду прежде всего «История Пугачева» А.С. Пушкина, «Горе от ума» А.С. Грибоедова, прозаические и литературно-критические произведения Н.В. Гоголя. Из дер-жавианы второй половины XIX-первой трети XX века рассматриваются труды Я.К. Грота, в том числе его фундаментальная биография «Жизнь Державина» (1883), Н.Ф. Дубровина, Д.Г. Анучина, Н.Н. Фирсова, П.М. Щебаль-ского, Д.Л. Мордовцева и др.; антидержавинские полемические статьи шестидесятников (Н.Г. Чернышевский, Д.И. Маслов, В.И. Водовозов, А.Ф. Писемский, Е.А. Салиас и др.); державиноведческие работы современников Ходасевича Б.А. Садовского, Б.А. Грифцова, Б.М. Эйхенбаума, П.М. Бицилли и т. д.; пушкиноведческие труды М.Л. Гофмана, В.В. Набокова, М.О. Гершен-зона, Л.П. Гроссмана, В.Ф. Ходасевича, В.В. Вересаева и т. д.; критические и научные работы Ю.И. Айхенвальда, В.В. Вейдле, Ю.В. Мандельштама и т. д.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. Формалистская теория «литературной личности» является релевантной для историко-биографического дискурса Ходасевича.

2. Полемическое отталкивание от распространенных представлений о личности Державина, источник которых содержится в концепциях А.С. Пушкина как автора «Истории Пугачева», Я.К. Грота как автора «Жизни Державина» и критиков-шестидесятников во главе с Н.Г. Чернышевским, является конструктивным фактором ходасевичевской концепции личности Державина. По мнению Ходасевича, анализ «Истории Пугачева» А.С. Пушкина и «Записок» Г.Р. Державина без учета их фикционального статуса не корректен. В основе полемики Ходасевича с Пушкиным по поводу держа-винской установки на конфликтность лежит диаметрально противоположная оценка руссоистской жизнетворческой модели поведения, которая в ближайшем культурно-историческом контексте является возможным образцом для конфликтного поведения Державина.

3. По мнению Ходасевича, концепция личности Карамзина, Дмитриева и других писателей-сентименталистов определяется условностью в творчестве и в бытовом поведении, что обусловлено их далекостью от «реальных запросов человеческого духа», то есть от «религиозности» в широком значении этого слова.

4. Ходасевич выявил генезис мировоззренческого и жизнетворческого дискурса шестидесятников во главе с Н.Г. Чернышевским во взглядах А.Н. Радищева и его масонского окружения (С.Р. Воронцов, А.Р. Воронцов, Н.В. Репнин и др.).

5. Ходасевич выстроил собственную иерархию русских писателей XVIII-XIX вв., руководствуясь ролью и значением религиозно-идеологических моментов в их жизни и творчестве. По Ходасевичу, бытий-ственное отношение к миру, свойственное русским писателям XVIII века, сменилось на рубеже веков,секулярным подходом к мировоззренческим вопросам. В соответствии с этим принципом, в писательской иерархии, созданной Ходасевичем, высшее место занимает Г.Р. Державин (поэт-псалмопевец).

Современники Державина - писатели-сентименталисты Н.М. Карамзин, И.И. Дмитриев и др., являясь предтечами секуляризации русской литературы, занимают нижнюю иерархическую ступеньку.

6. По Ходасевичу, Г.Р. Державин и М.Ю. Лермонтов являются наиболее характерными поэтами-пацифистами, в концепциях которых отразилось влияние миротворческих доктрин Генриха IV и аббата де Сен-Пьера; их позиции в вопросах войны и мира более последовательны, чем позиции признанных мировым сообществом пацифистов Ж.-Ж. Руссо, Вольтера, М.В. Ломоносова и.т. д.

7. Ходасевич выявил в творчестве русских писателей XVHI-XIX вв. (Державин, Пушкин, Грибоедов и т. д.) систему мифологических (античный, библейский), литературных (руссоистский, сервантесовский, шекспировский, байронический и т. д.), философских (локковский) кодов.

Научная новизна исследования состоит в следующем: впервые применена теория литературной личности в качестве метаязыка для анализа концепции личности русских писателей XVIII-XIX, веков в историко-биографических произведениях Ходасевича. впервые предпринимается попытка интерпретации державиноведче-ского текста Ходасевича в широком контексте как историко-биографического творчества писателя в целом, понимаемого как единый текст, так и «вечных» и актуальных проблем смежных историко-литературных направлений, прежде всего - державиноведения и пушкиноведения. предпринимается попытка рассмотрения системы мифологических и литературных кодов в историко-биографических произведениях Ходасевича, посвященных русским писателям XVTQ-XIX веков. реконструируется ходасевичевская концепция «Записок» Державина и «Истории Пугачева» А.С. Пушкина как фикциональных произведений; предлагается новое решение проблемы знакомства А.С. Пушкина с «Записками» Г.Р. Державина. рассматривается широкий пласт научных, мемуарных и критических трудов предшественников и современников Ходасевича, сыгравших конструктивную роль в формировании его концепции историко-литературного процесса рубежа XVIII-XIX веков.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение при построении общих вузовских курсов истории русской литературы XVIII-XIX веков, истории русской литературной критики и общественной мысли XVIII-первой половины XIX веков, в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных творчеству Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина, А.Н. Радищева, А.С. Пушкина, А.С. Грибоедова, Н.Г. Чернышевского, В.Ф. Ходасевича.

Апробация. Результаты диссертационного исследования апробированы в двух монографиях, одном учебном пособии, в семи статьях, опубликованных в научных изданиях по списку ВАК, в выступлениях на международных (Минск, Волгоград, Москва, Белгород, Воронеж, Орел), всероссийских (Самара), региональных (Белгород) конференциях.

Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, приложения и библиографии, насчитывающей 398 позиций.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Историко-биографическое творчество В.Ф. Ходасевича"

Заключение

В 20-30-е годы XX века в русской науке и литературе существовала весьма сильная антибиографическая тенденция. Она возникла вследствие глубокой-неудовлетворенности традиционным, методом «вычитывания» биографических фактов из художественных высказываний писателя, который в своей крайней форме проявился в трудах М.О. Гершензона. Такие ученые и писатели, как Б.М. Эйхенбаум, В.Б. Шкловский, Ю.Н. Тынянов, В.В. Вересаев - в советской России, M.JI. Гофман, Ю.И. Айхенвальд, В.В. Набоков — в эмиграции, в большей или меньшей степени разделяли методологическое убеждение в недопустимости отождествления, литературных героев с биографической личностью их творца.

Эйхенбаум, Шкловский, Тынянов и другие участники ОПОЯЗа высказывались по этому поводу в наиболее радикальной форме, отрицая какое-либо биографическое значение художественных произведений, в том числе и лирики.

Антибиографический радикализм опоязовцев оказался неприемлем для таких ученых, как В:М. Жирмунский и Б.В'. Томашевский, которые опирались в своих исследованиях на некоторые методологические установки формалистического характера, не отрицая при этом достижений традиционного академического литературоведения. В' принципе, и тот и другой ученый!признавали художественные произведения в качестве возможного источника, для биографии писателя. Однако-при этом ограничивали субъективный произвол в толковании текстов, обладающих фикциональным статусом, который-допускали, по их мнению, представители «гершензоновской» школы, требованием критической проверки содержания этих текстов. Ключевые в этом смысле тезисы содержатся в монографии Томашевского «Пушкин: Современные проблемы историко-литературного изучения» (1925).

Вересаев трансформировал антибиографическую установку опоязовцев в .художественный прием при создании своих книг «В двух планах» (1929) и «Пушкин в жизни» (1926-1927). Этот прием позволил писателю развенчать традиционные представления о личности А.С. Пушкина, сложившиеся благодаря трудам ученых-пушкинистов, практиковавших биографический подход при,изучении художественных произведений поэта. Кроме того, он оказался1 весьма действенным в деле создания концепции «двупланного Пушкина».

В социологизирующем литературоведении 1920-1930-х гг. также существовали свои «партии» «биографистов» и «антибиографистов». Однако полемика велась в другом ракурсе: вопрос ставился о целесообразности изучения личности писателя в принципе. При этом презумпция каузальности между художественным произведением и явлениями внелитературного ряда- не отвергалась представителями ни той, ни другой противоборствующей группы.

В эмиграции декларативные антибиографические заявления опоязовцев нашли отклик в теоретических трудах M.JI. Гофмана. Однако в своих конкретных историко-литературных исследованиях ученый, как правило, следовал традиционной практике «вычитывания» биографических фактов из художественных произведений писателя. В' нашей работе мы предположили, опираясь на выводы и наблюдения В.Ф. Ходасевича, что это противоречие было обусловлено конфронтацией между теоретическими и историко-литературными интересами, которая существовала в сознании ученого.

Более характерной для эмигрантской историко-литературной ситуации была антибиографическая тенденция в подходе к художественным произведениям; которая возникла еще на рубеже XIX-XX веков в творчестве символистов и в типологически родственной этому творчеству критике Ю.И! Айхенвальда как реакция на господствовавшую в сфере гуманитарных наук позитивистскую методологию с ее игнорированием фикционального статуса художественных текстов.

Айхенвальд критиковал «биографистов» за эмпиризм исследований, по его мнению, препятствующий главной цели при изучении личности писателя — ее духовного аспекта. При этом критик в своей практике портретирования «силуэтов» той или иной писательской индивидуальности исходил из презумпции эмпатического «вживания» в данную индивидуальность как наиболее действенного «метода» для достижения указанной цели. Такой подход, по нашему мнению, способствовал субъективности биографического творчества Айхенвальда, так как «истинная» личность того или иного портретируемого им писателя могла отходить на второй план, уступая место его собственному, «читательскому», восприятию этой личности. В этом заключается особенность «антибиографической» позиции Айхенвальда.

Генетически символистский, мифопоэтический подход к личности писателя нами был рассмотрен на примере программного эссе В.В. Набокова «Пушкин, или правда и правдоподобие» (1937). Положительные взгляды Набокова на проблему биографии писателя выясняются в результате анализа его полемики с авторами «романизированных биографий» и, прежде всего — с В.Ф. Ходасевичем-пушкинистом. Акцентируя пушкинский код в. вопросе о достоверности «поэтической правды», Набоков обнажает методологическую некорректность жизнетворческой пушкинистской модели Ходасевича. Он доводит до абсурда установку Ходасевича на сбор и обработку информации о жизни поэта, в том числе носящей интимный характер, посредством переадресации этой установки на личность своего оппонента. По Набокову, «объек-тивнаяшравда» в.принципе не познаваема: к ней можно только приближаться. Необходимым условием для этого приближения является духовное сродство-исследователя и изучаемого им писателя. По крайней мере, если исследователь намеревается познать личность, например, Пушкина, он должен исходить в своих умозаключениях из собственных указаний поэта на этот счет, а не вступать с ним в полемику, настаивая на абсолютном статусе своей, на самом деле, субъективной «правды». Итак, автобиографические указания поэта, творчески развитые в воображении духовно родственного ему биографа, — вот, по Набокову, единственная гарантия «истинности» жизнеописания этого поэта.

В историко-биографических произведениях Ходасевича концепции личностей таких писателей XVIII века, как Г.Р. Державин, Н.М. Карамзин, И.И. Дмитриев, А.Н. Радищев парадигматически связаны с указанными разновидностями антибиографического дискурса, характерного для русской науки и литературы 20-х-30-х годов XX века. В отличие от Тынянова, который реализовал в своих историко-биографических романах теорию «литературной личности» в эволюционном плане, Ходасевич рассматривал данное научное открытие как эффективный, но далеко не самодостаточный прием для создания полноценной концепции личности писателя. Для Ходасевича, в конечном итоге, решающую роль в познании «истинной» личности писателя играет анализ его мировоззрения sub specie aeternitatis — «с точки зрения вечности», с точки зрения его отношения к Богу. На наш взгляд, именно этот ракурс исследования является наиболее адекватным в применении к биографическому дискурсу Ходасевича в целом.

Положительные взгляды Ходасевича на проблему концепирования личности писателя выясняются в процессе анализа его полемики с А.С. Пушкиным как автором державинского сюжета «Истории Пугачева», с историками второй половины XIX-начала XX вв., прежде всего — с Я.К. Гротом, с критиками 1860-х гг., рецензировавшими «Записки» Державина, а также с писателями-сентименталистами — И.И. Дмитриевым и Н.М'. Карамзиным.

Суть своего несогласия с пушкинской концепцией личности Державина критик обозначил в предметно-логической форме Bi таких текстах-«спутниках» художественной биографии «Державин», как статьи «Пушкин о Державине», «Прежде и теперь», «Война и поэзия», «Дмитриев».

В первой из перечисленных работ Ходасевич обнажает некорректность прочтения «Истории Пугачева» в наукологическом плане. С другой стороны, указания его пародийного героя - педантичного «историка», начисто лишенного литературного вкуса, примененные в поэтологической функции, призваны акцентировать внимание читателя на чисто художественных средствах создания образа Державина. Кроме того, эти указания обозначают те аспекты в пушкинской концепции личности Державина, с которыми Ходасевич полемизировал как в биографии «Державин», так и в работах, тематически примыкающих к данному произведению.

Здесь же Ходасевич указывает на последователей пушкинской концепции неадекватности литературной и биографической личности Державина в лице историков второй половины XIX-начала XX вв. Я.К. Грота, Н.Н. Фирсова, Д.Г. Анучина. Сопоставлением их оценок деятельности Державина в эпоху пугачевщины, изложенной в автобиографических «Записках» поэта, с ее интерпретацией в «Истории Пугачева» Ходасевич указывает читателю, прежде всего, на факт знакомства Пушкина с этими мемуарами. По Ходасевичу, автором «Истории Пугачева», как и названными историками был замечен комический план в образе действий главного героя державинских «Записок». Первый его акцентировал в плане пародирования художественных особенностей «Записок», Грот и Фирсов попытались дезавуировать, исходя из собственной убежденности в их документальном статусе. Однако в любом случае герой «Записок» отождествлялся с биографической личностью их творца.

Еще более очевидным, по Ходасевичу, выглядит совпадение пушкинских взглядов на личность Державина с концепцией критиков-материалистов 1860-х гг. во главе с Н.Г. Чернышевским.

По мнению Ходасевича, данное совпадение взглядов, казалось бы, совершенно различных по своему мировоззрению критиков на проблему личности и творчества Державина вызвано игнорированием- «пророческого», ду-ховно-реалистическиго плана, мотивировавшего все действия поэта, как в жизни, так и в творчестве. Все они в большей или меньшей степени критиковали тщеславие и самомнение поэта, его вздорный и тяжелый характер. В случае с Пушкиным, как мы допустили, в этом подходе к Державину как к человеку не последнюю роль сыграло его общее скептическое отношение к типу характера, воплощенному, в культурно-историческом плане, в биографии и творчестве Руссо и его последователей. Но все же, по Ходасевичу, не это обстоятельство определило гротесковое акцентирование либо «сглаживание» человеческих слабостей Державина как героя «Записок», которые характерны для рецепции этого произведения Пушкиным, критиками-шестидесятниками и историками во главе с Я.К. Гротом, соответственно. Дело обстояло гораздо глубже и уходило своими корнями в онтологический план.

По Ходасевичу, Пушкин произвел революционный переворот в русской литературе (соответственно, в русском мировоззрении в целом), по масштабам сравнимый разве что с деятельностью-Петра I, когда в принципе отверг присущее- ей- бытийственное отношение к миру, достигшее своего блистательного завершения в творчестве Державина, и сознательно направил усилия своего1 гения на воспевание исключительно «внешней» красоты «бренной» действительности.

Как было упомянуто выше449, критик обозначил это различие во взглядах Державина и Пушкина на задачи поэзии еще в 1914 году, в неопубликованной статье' «Фрагменты о Лермонтове». Здесь он, в частности, писал по поводу смены «державинского» поколения поколением «пушкинским»: «. волна ^ напряженной деятельности постепенно спадала. Создатели России один за другим сходили со сцены: их роль, была сыграна. Ими созданная, цветущая Россия от восхвалений Творца* переходила к восхвалению творений. Здесь и» заключена* основная, первоначальная разница между Державиным и Пушкиным, который-застал Россию уже созданную. Первый'воспел Творца, второй - тварь; Державин - господина, Пушкин — раба; Державин — Фелицу-Екатерину, Пушкин — декабристов и горестную судьбу „бедного Евгения". Основание пушкинской всеотзывчивости — любовь к земле, к „равнодушной природе", сияющей „красою вечною". Наиболее категорическое выражение этой любви дано в формуле:

Лишь юности и красоты Поклонником быть должен гений»

Ходасевич 1996- I: 440).

Буквально прочитывая «стихотворение Пушкина «То Dawe, ESQr» (1827) (откуда взяты последние цитируемые строки), Ходасевич снимает его иронический план и тем самым обнажает собственную оценку мировоззренческой позиции поэта: ведь в этом тексте арбитром в области искусства объявляется.

449 См. сноску 250. не кто иной, как дьявол (Мефистофель, шутливо рифмуемый Пушкиным с собственным «арапским профилем»).

В этой связи глубоко мотивированным представляется определение Ходасевичем в статье «Пушкин о Державине», последующих критиков личности и творчества Державина, разделявших, говоря; условно, «позитивистские», материалистические взгляды на цели и задачи искусства, как последователей Пушкина.

Таким образом, по Ходасевичу, «пушкинский» «земной» подход к личности поэта, служившего, в высоком смысле этого слова, самому Творцу, по определению; не: может быть адекватным, и, если уж искать применения этому подходу, то; по-видимому,, его следует переадресовать самому автору «Истории Пугачева» и другим,.условно говоря; «безрелигиозным» писателям— от П.М. Карамзина и И.И. Дмитриева; А.Н. Радищева и Н.Г. Чернышевского до И.Ф. Анненского?50, ВЖ Набокова, даже B!Bv Маяковского451 и Макси

•1 . • ма Горького.

По Ходасевичу, писатели-сентименталисты, и среди них, прежде;всего; Карамзин и Дмитриев,, как; и Пушкин, начисто «проглядели» духовно-реалистический план в жизни и творчестве Державина. Борясь с одними литературными условностями во имя ложно понимаемого; «реалистического» отношения к миру человеческих чувств, они, так сказать, «навязали» русской литературе другие литературные условности щ в конечном итоге, чуждое для нее отношение к миру. В этом смысле они явились «предтечами» Пушкина.

Дмитриев и Карамзин перенесли в жизнетворческий план собственные эстетические установки на создание литературной личности. Ходасевич гротескно обнажил данную стратегию поведения в биографии «Державин» в так называемых сценах «знакомства Карамзина с главным: героем» и «второго; обеда в присутствии А.С. Шишкова». По контрасту он изобразил «естествен

450 Интерпретацию ходасевичевской концепции личности Анненского см. в нашей.работе: Черкасов 2004.

451 Исчерпывающий анализ ходасевичевской концепции личности Маяковского см. в работе: Мальмстад 1995-1996 ное» поведение Державина в быту, проецируемое на творчество поэта. Этим приемом Ходасевич добился, эффекта переадресации иронических по отношению* к личности Державина реплик Карамзина и Дмитриева на их собст-венныеперсоны.

В; контексте творчества Ходасевича жизнетворческое поведение Карамзина и Дмитриева ассоциируется с идеологией и практикой любовных отношений шестидесятников во главе с Чернышевским. Эта связь была: отчетливо сформулирована в статье Ходасевича «Лопух», где между взглядами на любовь поклонников «романтической „черемухи"», то есть писателей-сентименталистов, и последователями: «социалистического „лопуха"» проводится; аналогия-по признаку условности,, или; в других терминах, лицемерия,, присущего тому и другому мировоззрению.

Освещение лицемерного отношения шестидесятников к роли любовного чувства в социальных отношениях, проводимое по контрасту с демонстрированием традиционных взглядов на этот вопрос Державина и его современников,- позволяет Ходасевичу .указать, не только; на некомпетентность, предвзятость, и идеологическую ангажированность первых рецензентов «Записок» поэта; но и на генезис их морали. В биографии «Державин» Ходасевич иронически акцентирует автореферентные мотивы в повести А.Н; Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», обнажая нетождественность литературной и биографической личности кумира шестидесятников, которого они противопоставляли «ретрограду» Державину. Тем самым, он опровергает их утверждения об «искренности», «правдивости» высказываний героя повести Радищева, трактуемого в биографическом плане. Кроме того, Ходасевич по пунктам развенчивает представления шестидесятников по поводу высоких нравственных качеств Радищева и его окружения, переадресуя; им самим выдвинутые против Державина обвинения в низкопоклонстве, лицемерии, лести и т. д.

Последователями державинской традиции в русской литературе, по Ходасевичу, являются А.С. Грибоедов и М.Ю. Лермонтов. Первый из названных писателей, как и его старший современник, относился к своему пророческому дару со всей ответственностью, сознательно следуя в своей жизни и творчестве ведомым ему велениям Абсолюта. Для адекватного понимания действий Грибоедова, стоящего у порога своей физической смерти, необходимо учитывать план «четвертого измерения», проявляющийся в сознательном выборе писателем в качестве образца для поведения библейского и энее-ва кода.

Фигуру М;Ю. Лермонтова Ходасевич выделил из круга писателей «пушкинской» эпохи уже в упомянутой статье «Фрагменты о Лермонтове». Здесь Лермонтов.представлен как поэт, который, в отличие от своих современников, не-утратил благодатного контакта с Богом, будучи наделен даром прямого к Нему обращения. В этом плане он является достойным наследником автора «Бога». В знаменитом пацифистском стихотворении «Валерик» Лермонтов, выступая, противником, колонизаторской политики царского правительства, продолжает христианско-гуманистическую миролюбивую традицию, заложенную в русской литературе Державиным в таких одах, как «На взятие Измаила» и «На взятие Варшавы».

Таким образом, по Ходасевичу, дело Державина.бессмертно, поскольку находит своих продолжателей в лице таких выдающихся поэтов, как Грибоедов и Лермонтов, живших в эпоху, когда с легкой руки Н.И. Гнедича, К.Н. Батюшкова и особенно А.С. Пушкина о жизни и творчестве певца Екатерины принято было упоминать в ироническом контексте452. На наш взгляд, данный вывод Ходасевича по поводу вневременной значимости державинской традиции для русской литературы носит автореферентный характер. Ходасевич создал свой памятник Державину и русской литературе XVIII-XIX веков, не только сфокусировав в своем творчестве основные традиции в изучении жизни и творчества «отца русской поэзии», его современников и ближайших потомков, но и обозначив широкие перспективы для дальнейшего исследова

452 Об этом см.: Кошелев В.А. 1995. ния этой во многом переломной эпохи в развитии русской культуры и национального самосознания.

Итак, анализ биографических концепций Ходасевича, проведенный в рамках теории «литературной личности», а также в плане исследования их полемической направленности на существующие представления о личности того или иного писателя, показал перспективность такого подхода к изучению творчества этого биографа в целом. Концепция поэта, принадлежащая Ходасевичу, на наш вкус, звучит удивительно свежо и правдиво на общем фоне материалистического подхода к проблеме писательской биографии и к связанному с личностью творца феномену художественного творчества, который был характерен для историко-литературной ситуации межвоенного двадцатилетия. Это ощущение продиктовано нашим убеждением в адекватности подхода Ходасевича к такому чудесному, в буквальном смысле этого слова, явлению, каковым является Поэт.

В связи с вышесказанным представляется актуальным продолжение исследования историко-биографического творчества Ходасевича в том ракурсе, который был принят в нашей работе, с учетом отмеченной релевантности религиозно-идеологического плана в построении представленной в ней иерархии писателей. При этом, как мы полагаем, не целесообразно отгораживаться неприступной стеной интралитературного дискурса ни от политики, ни от мифов, ни от других многообразных проявлений духовной деятельности человека.

Список научной литературыЧеркасов, Валерий Анатольевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев С.С. 1973, Плутарх и античная биография: к вопросу о месте классика жанра в истории жанра. М:: Наука

2. Адамович Г.В. 1994, Литературные беседы // Российский литературоведческий журнал. 1994. № 4, 213-21 б454

3. Адамович Г.В. 2002, Собрание сочинений. Литературные заметки. Кн. 1 («Последние новости» 1928-1931). СПб.: Алетейя

4. Аксаков С.Т. 1985, Знакомство с Державиным // Державин Г.Р. Сочинения. М.: Правда, 1985, 511-527

5. А.Л. 1930, Чествование В.Ф. Ходасевича // Возрождение (Париж). № 1776. 13 апреля 1930. С. 4

6. Алданов М.А. 1931, В.Ф. Ходасевич. Державин. Издательство «Современные Записки». Париж, 1931 г. <Рецензия> // Современные Записки (Париж). 1931. №46, 496-497

7. Алданов М.А. 2004, В.Ф. Ходасевич // Современники о Владиславе Ходасевиче. СПб.: Алетейя, 2004, 357-366

8. Статья впервые опубликована: Звено (Париж). 1927. 17 апреля

9. Алексеев М.П. 1972, Пушкин и проблема «вечного мира» // Алексеев М.П. Пушкин: сравнительно-исторические исследования. JL: Наука, 1972, 160207

10. Амфитеатров А.В. 06.02.1937, «Святогрешный» // Возрождение (Париж). № 4064. 6 февраля 1937. С. 7-8

11. Анучин Д.Г. 1869, Граф Панин, усмиритель пугачевщины. Материалы для истории пугачевского бунта // Русский Вестник. 1869. Том 80. №3,559

12. Анучин Д.Г. 1869а, Граф Панин, усмиритель пугачевщины. Материалы для истории пугачевского бунта // Русский Вестник. 1869. Том 80. № 4, 628-657

13. Анучин Д.Г. 18696, Граф Панин, усмиритель пугачевщины. Материалы для истории пугачевского бунта // Русский Вестник. 1869. Том 81. № 6, 363-403

14. Анучин Д.Г. 1869в, Первые успехи Пугачева и экспедиция Кара // Военный сборник. 1869. Том 68. № 5, 5-40

15. Анучин Д.Г. 1872, Действия Бибикова в пугачевщину: Материалы для истории пугачевского бунта // Русский Вестник. 1872. Том 99. № 6, 449494

16. Анучин Д.Г. 1872а, Действия Бибикова в пугачевщину: Материалы для истории пугачевского бунта // Русский Вестник. 1872. Том 100. № 7, 5-68

17. Айхенвальд Ю.И. 23.07.1924, Литературные заметки // Руль (Берлин). № 1104. 23 июля 1924. С. 2-3

18. Айхенвальд Ю.И. 30.09.1925, Литературные заметки // Руль (Берлин). № 1468. 30 сентября 1925. С. 2-3

19. Айхенвальд Ю.И. 1988, Памяти Державина // Ходасевич В.Ф. Державин. М.: Книга, 1988, 290-294455

20. Айхенвальд Ю.И. 1994, Силуэты русских писателей. М.: Республика456

21. Статья впервые опубликована: Речь. № 185. 8. июля 1916.

22. Текст печатается по шестому изданию книги (Берлин, 1929).

23. Анненков П.В. 1989, Литературные воспоминания. М.: Правда

24. Аннотация 11.02.1929, А.С. Грибоедов (к 100-летию со дня его смерти) // Возрождение (Париж). № 1350. 11 февраля 1929. С. 1

25. Архангельский А.Н. 1999, Герои Пушкина. Очерки литературной характерологии. М.: Высшая школа

26. Бабичев Н.Т., Боровский Я.М. 1988; Словарь латинских крылатых слов. М.: Русский язык

27. Бантыш-Каменский Д.Н. 2006, Словарь достопамятных людей русской земли. <Электронный ресурс>

28. Бартенев П.И. 1992, О Пушкине: Страницы жизни поэта Воспоминания современников. М.: Советская Россия

29. Бахрах А*.В. 2005, Владислав Ходасевич // Бахрах А.В. Бунин в халате. По памяти, по записи. М.: Вагриус, 2005, 286-297

30. Белинков А.В. 1960, Юрий Тынянов. М.: Советский писатель

31. Белинский В.Г. 1976-, Собрание сочинений. В девяти томах. М.: Художественная^ литература, 1976-1982

32. Белый Андрей 1922, Рембрандтова правда в поэзии наших дней: (О стихах В. Ходасевича) // Записки мечтателей. 1922. №*5, 136-139

33. Белый Андрей 1923, Тяжелая Лира и русская лирика // Современные записки (Париж). 1923. № 15, 371-388

34. Белый Андрей 1990, Между двух революций. М.: Художественная литература

35. Бем А.Л. 1996, Письма о литературе. Praha: Slovansky ustav Euroslavica

36. Бем А.Л. 2001, «Горе от ума» в творчестве Достоевского // Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов. М.: Русскш м1ръ, 2001, 137-163

37. Берберова Н.Н. 1999, Из книги «Курсив мой: Автобиография» // В.В. Набоков: pro et contra. СПб.: РХГИ, 1999, 184-193

38. Берков П. 1929-, Порфирьев Иван Яковлевич // Литературная энциклопедия. 1929-1939 гг. Олектронный ресурс>

39. Берков П.Н. 1964, Введение в изучение истории русской литературы XVIII века: Часть 1: Очерк литературной историографии XVIII века. JL: Изд-во. Ленинградского ун-та.

40. Берков П.Н. 1969, Державин и Карамзин в истории русской литературы конца XVIII-начала XIX века // XVIII век: Сборник 8: Державин и Карамзин в литературном движении XVIII-начала XIX века. Л.: Наука, 1969, 517

41. Бетеа Д.М. 2003, Воплощение метафоры: Пушкин, жизнь поэта. М.: ОПТ

42. Бибиков А.А. 1865, Записки о жизни и службе Александра Ильича Бибикова сыном его сенатором Бибиковым. М.

43. Биография А.Н. Радищева 1959, Биография, А.Н. Радищева написанная его сыновьями. М:-Л.: Издательство Академии наук СССР

44. Бицилли П.М. 1988, Державин <Рецензия на биографию Ходасевича «Державин»> // Ходасевич В.Ф. Державин. М.: Книга, 1988, 314-316457

45. Благой Д.Д. 1931, Социология творчества Пушкина: Этюды. Второе дополненное издание. М.: Мир

46. Благой Д.Д. 1944, Державин. М.: ГИХЛО

47. Благой Д.Д. 1959, Гаврила Романович Державин // Благой Д.Д. Литература и действительность: Вопросы теории и истории\ литературы. М.: ГИХЛ, 1959, 115-200

48. Блюменфельд В.М. 1968, Художнические элементы в «Истории Пугачева» Пушкина//Вопросы литературы. 1968. № 1, 154-174

49. Статья впервые опубликована: Россия и славянство (Париж). 18 апреля 1931 г.

50. В указанном сборнике статья датирована 1930-1957 гг.

51. Бродский H.JI. 1957, «Евгений Онегин» роман А.С. Пушкина. Пособие для? учителей средней школы. Издание четвертое. М.: Государственное учебно-педагогическое издательство министерства просвещения РСФСР'

52. Брокгауз и Ефрон 2003, Энциклопедия. <Электронный ресурс>

53. Броневский В.Б. 1834; История Донского войска, описание Донской земли и .Кавказских минеральных вод. В четырех частях. Часть вторая. М.,

54. Брюсов В .Я: 1916, Пушкин перед судом ученого историка // Русская мысль. 1916. № 2, 110-123

55. Бычков Л. 1937, А.С. Пушкин и история нашей родины // Молодая гвардия. 1937. № 1, 166-181

56. Вейдле В.В. 27.09.1928, Из французской литературы. Биографии // Воз- : рождение (Париж). Л» 1213. 27 сентября 1928. С. 5

57. Вейдле ВШ. 04!.07.1929; «Современные записки»: Книга XXXIX // Возрождение (Париж). № 1493. 4 июля 1929: С. 3

58. Вейдле В В. 03.04.1930, Владислав Ходасевич // Возрождение (Париж). № 1766. 3 апреля 1930. С. 455: Вейдле В.В. 24.07.1930, «Современные записки» XLIII: часть литературная 7/Возрождение (Париж); №1878. 24 июля 1930: С. 3

59. Вейдле В.В. 1931, Об искусстве биографа // Современные записки (Париж). 1931. №45, 491-495

60. Вейдле В.В. 1937, В.Ф. Ходасевич. О Пушкине. «Петрополис». 1937 <Рецензия> // Современные записки (Париж). 1937. № 64, 467-468

61. Вейдле В.В. 1952, Вечерний день: отклики и очерки на западные темы. Нью-Йорк: Изд-во. имени Чехова

62. Вергилий 2000, Буколики Георгики Энеида. М.: ACT; Харьков: Фолио

63. Вересаев В.В. 1990, Пушкин в жизни: систематический свод подлинных свидетельств современников // Вересаев В:В. Сочинения. В четырех томах. Том второй и третий. М.: Правда

64. Вересаев В.В. 2000, В двух планах. М.: Захаров459

65. Вишняк М.В. 2004, В.Ф. Ходасевич // Современники о Владиславе Ходасевиче. СПб.: Алетейя, 2004, 304-320

66. Водовозов В.И. 1860; Записки Гавриила Романовича Державина. 1743 -1812. С литературными и историческими примечаниями П.И. Бартенева. Издание Русской Беседы. Москва, 1860 года <Рецензия> // Русское слово. 1860. № Ю, 17-31.

67. Военная энциклопедия 2006, «Военная энциклопедия» издания И.В. Сытина. <Электронный ресурс>

68. Выгодский Д. 1922^ Новости Пушкинианы // Новая Россия. 1922. № 2, 158-159

69. Вяземский П.А. 2000, Старая записная книжка. М.: Захаров

70. Гаспаров M.JI. 1997, Вергилий, или поэт будущего // Гаспаров M.JI. Избранные труды, том I. О поэтах. М.: Языки русской культуры, 1997, 111135

71. Гаспаров M.JI. 2006, Из неопубликованного. Вступительная заметка и публикация Н. Шкловского-Корди // Вопросы литературы. 2006. № 2. «Электронный ресурс>. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/voplit/2006/2/ga5.html

72. Гений вкуса 2001-, Гений вкуса: Н.А. Львов. Материалы и исслед.: сб. / науч. ред. М.В. Строганов. Тверь: Изд-во. Тверского гос. ун-та., 2001

73. Текст печатается по изданию: Вересаев В. В двух планах: Статьи о Пушкине. М.: Издательское товарищество «Недра», 1929.

74. Гершензон М.О. 1997, Северная любовь Пушкина // Утаенная любовь Пушкина. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997, 53-73

75. Гершензон М.О. 2001, Ключ веры. Гольфстрем. Мудрость Пушкина. М.: Аграф

76. Гинт 1931, Заметки читателя // Возрождение (Париж). № 2347. 5 ноября 1931.С. 4

77. Гиппиус В.В. 1966, Гоголь. Л.: Мысль, 1924. Reprinted by BROWN UNIVERSITY PRESS. PROVIDENCE, RHODE ISLAND, 1966

78. Гиппиус 3.H. 2003, Арифметика любви (1931-1939). СПб.: ООО «Издательство „Росток"»

79. Гоголь Н.В. 1994, Собрание сочинений. В девяти томах. М.: Русская книга

80. Голенищев-Кутузов И.Н. 03.12.1931, Франсуа* Вильон (к 500-летию со дня рождения поэта) // Возрождение (Париж). № 2375. 3 декабря 1931. С. 3-4

81. Голенищев-Кутузов И.Н. 15.12.1931, Жизнь Сервантеса // Возрождение (Париж). № 2387. 15 декабря 1931. С. 5

82. Голенищев-Кутузов И.Н. 03.03.1932, Два Гончарова // Возрождение (Париж). № 2466. 3 марта 1932. С. 3

83. Голенищев-Кутузов И.Н. 11.03.1932, Братья Бестужевы // Возрождение (Париж). № 2474. 11 марта 1932. С. 5

84. Голенищев-Кутузов И.Н. 02.04.1932, Гоголь в Италии // Возрождение (Париж). № 2496. 2 апреля 1932. С. 4

85. Горелова М.А. 2006, Творчество В.Ф. Ходасевича в культурной парадигме серебряного века: «державинский текст»: автореферат дис. . кандидата филологических наук: 10.01.01. Самара

86. Горовиц Б. 2004, Михаил Гершензон — пушкинист: Пушкинский миф в Серебряном веке русской литературы. М.: Минувшее

87. Горький М. 1991, Песня о соколе // Ежов И.С., Шамурин Е.И. Антология русской лирики первой четверти XX века. М.: Амирус, 1991, 325-326

88. Гофман M.JI. 1922, Пушкин. Первая глава науки о Пушкине. Петербург: Атеней

89. Гофман M.JI. 07.02.1925, Фантазии о Пушкине // Руль (Берлин). № 1271. 7 февраля 1925. С. 2-3

90. Гофман M.JI. 1925, Еще о смерти Пушкина // На чужой стороне: историко-литературный сборник. Прага. 1925. Т. XI, 5-48

91. Гофман M.JI. 1926, Клевета на Боратынского // Благонамеренный (Брюссель). 1926. №1,73-81

92. Гофман M:JI. 21.04.1927, Дуэль и смерть Пушкина. (В. Вересаев. Дуэль и смерть Пушкина.) <Рецензия> // Последние новости (Париж). № 2220. 21 апреля 1927. С. 3

93. Гофман М.Л. 1928а, Пушкин. Психология творчества. Париж, 1928

94. Гофман М.Л. 19286, Первая любовь Пушкина // Иллюстрированная Россия (Париж). 1928. № 23, 11-13

95. Гофман М.Л. 1928в, «Утаенная любовь» Пушкина // Руль (Берлин). № 2290. 10 июня 1928, С. 2-3; № 2292. 13 июня 1928. С. 4-5

96. Гофман М.Л. 1935, Пушкин Дон-Жуан. Париж: Издательство Сергея Лифаря

97. Гофман М.Л. 30.04.1936, Ответ на статью Вл. Ходасевича (письмо в редакцию) // Последние новости (Париж). № 5516. 30 апреля 1936. С. 4

98. Грибоедов в воспоминаниях современников 1980, А.С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М.: Художественная литература

99. Грибоедов А.С. 1988, Сочинения. М.: Художественная литература

100. Гроссман Л.П. 1923, Этюды о Пушкине. М:, Петроград: Изд-во. Л.Д. Френкель

101. Гроссман Л.П. 1927, Гершензон-писатель. (Речь в Государственной Академии художественных Наук на вечере в память М.О. Гершензона 6 марта 1925 г.) // Гроссман Л.П. Борьба за стиль: Опыты по критике и поэтике. М.: «Никитинские субботники». 1927, 298-310.

102. Гроссман Л.П. 2000, Цех пера: Эссеистика. М.: Аграф

103. Гроссман-Рощин И.С. 1928, Тезисы о биографическом элементе в марксистском литературоведении // На литературном посту. 1928. № 17, 2033

104. Грот Я.К. 1862, Занятия Пушкина: К материалам для его биографии. // Русский Вестник. 1862. Т. 42. № 12 (декабрь), 636-645

105. Грот Я.К. 1997, Жизнь Державина. М.: Алгоритм

106. Гуковский Г.А. 1930, Шкловский1 как историк, литературы // Звезда. 1930. № 1, 191-216,

107. Гуковский Г.А. 1999^ Русская литература XVIII века: Учебник. М.: Аспект Пресс

108. Гулливер 17.03.1927, Литературная хроника // Возрождение (Париж). №• 653. 17 марта 1927. С. 4

109. Гулливер 21.04.1927, Литературная хроника // Возрождение (Париж). № 688. 21 апреля 1927. С. 4

110. Гулливер 05.05.1927, Литературная хроника // Возрождение (Париж). № 702. 5 мая 1927. С. 4

111. Гулливер 26.01.1928, Литературная хроника // Возрождение (Париж). № 968. 26 января 1928. С. 4

112. Гулливер 08.03.1928, Литературная хроника // Возрождение (Париж). № 1010. 8марта1928. С. 4

113. Гулливер 29.03.1928, Литературная хроника // Возрождение (Париж). № 1031.29 марта 1928. С. 4

114. Гулливер 21.02.1929, Литературная хроника // Возрождение (Париж). № 1360. 21 февраля 1929. С. 4

115. Гулливер 07.11.1929, Литературная хроника // Возрождение (Париж). № 1619:7 ноября 1929.'С. 4

116. Даль В.И. 2002, Толковый словарь живого великорусского языка. В четырех томах. М.: Русский язык

117. Державин Г.Р. 1864-, Сочинения Державина с объяснительными примечаниями ЯЖ. Грота. В девяти томах. СПб., 1864-1883

118. Державин Г.Р. 1987, Сочинения. Л.: Художественная литература

119. Державин Г.Р. 1987а, Анакреонтические песни. М.: Наука (Серия «Литературные памятники»)

120. Державин Г.Р. 2000, Записки: 1743 1812. М.: Мысль

121. Державин Г.Р. 2002; Сочинения. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект» (Серия «Новая библиотека поэта»)

122. Дмитриев И.И. 1967, Полное собрание стихотворений. Л.: Советский' писатель (Большая серия «Библиотеки поэта»)

123. Дмитриев И.И. 1985, Взгляд на мою жизнь // Державин Г.Р. Сочинения. М.: Правда, 1985, 486-498

124. Дмитриев И.И. 1988, Взгляд на мою жизнь // Русские мемуары: Избранные страницы. XVIII век. М.: Правда, 1988, 179-204

125. Домбровский Ю.О. 1987, Державин460 // Домбровский Ю.О. Смуглая леди: Повесть, роман и три новеллы о Шекспире. М.: Советский писатель, 1987, 7-174

126. Достоевский Ф.М. 1970, Братья Карамазовы. В двух томах. Л.: Художественная литература

127. Дроздовская Е. 1929-, Цотебня Александр Афанасьевич // Литературная энциклопедия. 1929-1939 гг. <Электронный ресурс>

128. Повесть была впервые опубликована в 1939 году.

129. Дубровин Н.Ф. 1884, Пугачев и его сообщники: Эпизод из истории царствования императрицы Екатерины II: 1773-1774 гг. По неизданным источникам. В трех томах. СПб.

130. Евдокимов И.В. 1926, В. Вересаев. Пушкин в жизни. Вып. I и II. М. 1926 <Рецензия> // Красная новь. 1926. № 11, 236-238

131. Елизаветина Г.Г. 2007, Журнальные отклики 1860-х годов на публикацию «Записок» Г.Р. Державина // Г.Р. Державин и русская литература. М.: ИМЛИРАН, 2007, 231-239

132. Жирмунский В.М. 1977, Избранные труды: Теория литературы. Цоэти-ка. Стилистика. Л.: Наука

133. Жирмунский В.М. 1996, Введение в литературоведение: Курс лекций / Под ред. З.И. Плавскина, В.В. Жирмунской. СПб.: Изд-во С.-Петербург, ун-та

134. Жихарев С.П. 1955, Записки современника. М.-Л.: Изд-во: Академии Наук СССР (Серия «Литературные памятники»)

135. Жолковский А.К. 2007, Как организовано «Бегство» Ходасевича // Звезда. 2007. № 7. <Электронный ресурс>. Режим доступа: http://magazines.mss.rU/zvezda/2007/7/zhl 1 .html

136. Западов А.В. 1958, Державин М.: Молодая гвардия (Серия биографий «Жизнь замечательных людей»)

137. Западов А.В. 1964, Проблема Державина в журналистике 60-х годов // Из истории русской журналистики второй половины XIX века. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1964, 28-43

138. Западов В.А. 1965, Гаврила Романович Державин: Биография. Пособие для учащихся. М.-Л.: Просвещение

139. Западов В.А. 1974, Державин и Руссо // Проблемы изучения русской литературы XVIII века: От классицизма к романтизму. Вып. 1. Л.: ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1974, 55-65

140. Западов В.А. 1980, Текстология и идеология (Борьба вокруг литературного наследия Г.Р. Державина) // Проблемы изучения русской литературы XVIII века: Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 4. JL: ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1980, 96-129

141. Зорин А.Л. 1986, Две заметки к биографии Г.Р. Державина // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1986. Том 45. № 1, 64-69

142. Зорин А.Л. 1987, Глагол времен: Издания Г.Р. Державина и русские читатели // Зорин А.Л., Зубков Н.Н., Немзер А.С. Свой подвиг совершив: О судьбе произведений Г.Р. Державина, К.Н. Батюшкова, В.А. Жуковского. М.: Книга, 1987, 5-154

143. Зорин А.Л. 1988, Начало // Ходасевич В.Ф. Державин. М.: Книга; 1988, 5-28

144. Иезуитова Р.В. 1997, «Утаенная любовь» в жизни и творчестве Пушкина // Утаенная любовь Пушкина. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997, 7-33

145. Камаровский С. 1930, Письмо в редакцию // Возрождение (Париж). № 1696. 23 января 1930. С. 4

146. Карамзин Н.М., Дмитриев И.И. 1958, Стихотворения. Л.: Советский писатель» (Малая серия «Библиотеки поэта»)

147. Карамзин Н.М. 1966, Полное собрание стихотворений. М.-Л.: Советский писатель (Большая серия «Библиотеки поэта»)

148. Карамзин Н.М. 1982, Избранные статьи и письма. М.: Современник

149. Карамзин Н.М. 1984, Сочинения. В двух томах. Л.: Художественная литература

150. Карпов А.А. 1978, Пушкин-художник в «Истории Пугачева» // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1978. Том 8, 51-61

151. Кацис Л.Ф. 1990,' Набоков и Тынянов // Пятые тыняновские чтения. Рига, 1990, 275-293

152. Кизеветтер А. 1931, В.Ф. Ходасевич «Державин». Изд-во «Совр. Записки». Париж. 1931 <Рецензия> // Руль (Берлин). № 3150. 8 апреля 1931. С. 5

153. Ковалевский П.Е. 17.02.1931, Н.С. Лесков. Столетие со дня рождения // Возрождение (Париж). № 2086. 17 февраля 1931. С. 4

154. Ковалевский П.Е. 01.11.1934, А.В. Кольцов (к 125-летию со дня его рождения) //Возрождение (Париж). № 3438. 1 ноября 1934. С. 4

155. Кондратьева T.F. 1998, Русская зарубежная пушкинистика 1920-х годов: дис. . кандидата филологических наук: 10.01.01. М.

156. Кормилов С.И., Федорова* Л. 1999,- Собираемый Ходасевич // Вопросы литературы. 1999. № 3, 330-345

157. Коровин Г. 1929, Заметки о Пушкине. I //Поэтика V. Л:, 1929, 66-67

158. Кошелев В.А. 1995, «Но, ах, почто так долго жить» (О феномене «Старика Державина» в литературе начала XIX века) // Державинский сборник. Новгород, 1995, 12-25

159. Крестьянская война 1973, Крестьянская война 1773-1775 гг. в России: Документы из собрания Государственного Исторического Музея. М.: Наука

160. Крылов И.А. 1984, Собрание сочинений. В двух томах. М.: Правда

161. Кубиков И.Н. 1928, Вопросы марксистского литературоведения // Родной язык и литература в трудовой школе. 1928. № 1, 95-106

162. Кукушкина Е.Д. 2002, Поэзия М.М. Хераскова. Поиски смысла жизни // XVIII век: Сборник 22. СПб.: Наука, 2002, 96-110

163. Кулакова Л.И., Западов В.А. 1974, А.Н. Радищев. «Путешествие из Петербурга в Москву». Комментарий. Пособие для учителя. Л.: Просвещение

164. Курилов А.С. 2007, Начало державиноведения в России // Г.Р. Державин и русская литература. М.: ИМЛИ РАН, 2007, 23-37

165. Курмачева М.Д. 1991, Города Урала и Поволжья в крестьянской войне 1773-1775 гг. М.: Наука

166. Лаврецкий Вл. 1929, А.С. Грибоедов и его время (к столетию со дня смерти) // Красная газета. № 36 (2064). 9 февраля 1929. С. 2

167. Лебедушкина О.П. 1993, «Филологическая проза» Леонида Гроссмана: автореферат дис. . кандидата филологических наук: 10.01.01. М.

168. Левин Ю.И. 1986, Заметки о поэзии Вл. Ходасевича // Wiener slawis-tischer Almanach. 17(1986), 43-129

169. Левкович Я.Л. 1966, Биография // Пушкин: итоги и проблемы изучения. М.-Л.: Наука, 1966, 251-302

170. Лелевич Г. 1926, Марксистское литературоведение и биография художника (к истолкованию вопроса) // Звезда. 1926. № 3, 181-188

171. Лермонтов М.Ю: 1988, Сочинения. В двух томах. М.: Правда

172. Ломоносов А.В. 2000, «Возрождение» // Литературная энциклопедия русского зарубежья- (1918-1940) / Том II. Периодика и литературные центры. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2000, 64-74

173. Ломоносов М.В. 1986, Избранные произведения. Л.: Советский писатель (Большая серия «Библиотеки поэта»)

174. Лосев А.Ф. 1991, Афина // Мифологический словарь. М.: Советская энциклопедия, 72-73

175. Лотман Ю.М. 1967, Руссо и русская культура XYIII века // Эпоха Просвещения: Из истории1 международных связей русской литературы. Л.: Наука, 1967,208-281

176. Лотман Ю.М. 1984, <Комментарии к «Письмам русского путешественникам // Карамзин Н.М. Сочинения. В двух томах. Том первый. Л.: Художественная литература, 1984, 621-662

177. Лотман Ю.М. 1987, Сотворение Карамзина. М.: Книга

178. Лотман Ю.М. 1995, Пушкин: Биография писателя; Статьи и заметки 1960 1990; «Евгений Онегин». Комментарий. СПб.: Искусство-СПБ

179. Львов Ф.П. 1834, Объяснения на сочинения Державина, им самим диктованные родной' его племяннице, Елисавете Николаевне Львовой, в 1809 году. Изданные Ф.П. Львовым. В четырех частях. СПб.: В типографии Ал-дра Смирдина

180. Маликова М. 2002, В. Набоков. Авто-био-графия. СПб.: Академический< проект

181. Мальмстад Джон Э. 1993, Ходасевич и формализм: несогласие поэта // Русская литература XX века: Исследования американских ученых. СПб.: Петро-РИФ, 1993, 284-301

182. Мальмстад Джон Э. 1995-1996, По поводу одного «не-некролога»: Ходасевич о Маяковском // Тыняновские сборники Выпуск 9 Седьмые тыняновские чтения: Материалы для обсуждения. Рига — Москва, 19951996, 189-199

183. Мальмстад Джон Э. 2001, <Примечания> // Ходасевич В.Ф. Стихотворения. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 2001 (Малая* серия «Новой библиотеки поэта»)

184. Мандельштам Ю.В. 31.08.1931, О Гумилеве*(К девятилетию его смерти: 31-го августа 1921 г.) // Возрождение (Париж). № 1916. 31 августа 1930. С. 2

185. Мандельштам Ю.В. 05.07.1934, Духовный путь Гоголя: Книга К. Мо-чульского <Рецензия> // Возрождение (Париж). № 3319. 5 июля 1934. С. 4

186. Мандельштам, Ю.В: 18.10.1934, Книга- о Бунине // Возрождение (Париж). № 3424. 18 октября 1934. С. 4 (Подписано: Ю. Ml)

187. Мандельштам Ю.В. 29.08.1936, Судьба романа // Возрождение (Париж). № 4041. 29 августа 1936. С. 7

188. Мандельштам Ю.В. 08.05.1937, Ходасевич о Пушкине // Возрождение (Париж). № 4077. 8 мая 1937. С. 9

189. Мандельштам Ю.В: 17.03.1939, «Некрополь» // Возрождение (Париж). №4175. 17 марта 1939. С. 9191: Манн Ю.В. 1996, Поэтика Гоголя. Вариации к теме. М.: Coda

190. Маслов Д.И. 1861, Державин-гражданин: Записки Гавриила Романовича Державина 1743-1812. Издание Русской беседы. Москва 1860 <Рецензия> // Время. .1861. № 10. Раздел «Критическое обозрение», 101-146

191. Мейер Г.А. 08.08.1935, Баратынский (глава из- книги) // Возрождение (Париж): № 3718. 8 августа 1935. С. 3-4

192. Мейер Г.А. 29.08.1935, Случевский (к 30-летию со дня смерти) // Возрождение (Париж). № 3739. 29 августа 1935. С. 3-4

193. Мережковский Д.С. 06.02. 1937, Мысли о Пушкине // Возрождение (Париж). № 4064. 6 февраля 1937. С. 6

194. Минувшее 1991, Из переписки В.Ф. Ходасевича (1925-1938) / Публикация Джона Мальмстада // Минувшее: Исторический альманах. Т. 3. М.: Прогресс; Феникс, 1991, 262-291

195. Михайлов А. 1929-, Переверзев Валериан Федорович // Литературная энциклопедия. 1929-1939 гг. <Электронный ресурс>

196. Михайлов О.Н. 1977, Державин. М.: Молодая гвардия (Серия биографий: «Жизнь замечательных людей»).199: Модзалевский Б.Л. 1910, Библиотека А.С. Пушкина. М:

197. Мордовцев Д.Л. 1868, Русские государственные деятели прошлого века и Пугачев // Отечественные записки. 1868. Т. 179. — Отд. I, 419-485

198. Мордовцев Д.Л. 1868а, Русские государственные деятели прошлого века и Пугачев // Отечественные записки. 1868. Т. 180. — Отд. I, 85-144

199. Моруа Андре 2001, Байрон. Калининград: .Янтар. сказ

200. Муратов П.П. 1931, Книга о Державине // Возрождение (Париж). № 2137. 9 апреля 1931. С. 3-4

201. Муромцева-Бунина В.Н. 2004, Ходасевич // И.А. Бунин: Новые материалы. Вып. I. М.: Русский путь, 2004, 213-218

202. Набоков В.В. 1996, Лекции по русской литературе: Пер. с англ. М.: Независимая газета

203. Набоков В.В. 1998, Комментарий к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Перевод с английского. СПб.: Искусство-СПБ, Набоковский фонд

204. Набоков В.В.- 2000, Собрание сочинений русского периода. В пяти томах. СПб.: Симпозиум

205. Немировский И.В. 1991, Статья А.С. Пушкина «Александр Радищев» и общественная борьба 1801-1802 годов // XVIII век: Сборник 17. СПб.: Наука, 1991,123-134

206. Николюкин А.Н. 1997, Мережковский Дмитрий Сергеевич // Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940) / Том I. Писатели русского зарубежья. М.: «Российская политическая энциклопедия»f1. РОССПЭН), 1997, 261-264

207. Николюкин А.Н. 2000, Два биографических романа Д.С. Мережковского // Мережковский Д.С. Собрание сочинений. Данте. Наполеон. М.: Республика, 2000, 3-10

208. Осоргин М.А. 01.03.1931, Пожелания // Новая газета (Париж). 1931. № 1 (1 марта).- С. 3

209. Остолопов Н.Ф. 1822, Ключ к сочинениям Г.Р. Державина. М.

210. Панин С.В. 2007, Автобиографическая дилогия Г.Р. Державина // Г.Р. Державин и русская литература. М.: ИМЛИ РАН, 2007, 201-215

211. Петровская Е.М. 1998, Поэтика прозы В.Ф. Ходасевича: дис. . кандидата филологических наук: 10.01.01. М.

212. Печать 08.02.1929, Печать // Возрождение (Париж). № 1347. 8 февраля 1929. С. 3

213. Печать 19.02.1929, Печать // Возрождение (Париж). № 1358. 19 февраля 1929. С. 3

214. Половцов А.А. 2006, Русский биографический словарь. В 27 томах. <Электронный ресурс>

215. Полонский В.В. 1998, Биографический жанр в творчестве Д.С. Мережковского 1920-1930-х годов: автореферат дис. . кандидата филологических наук: 10.01.01. М.

216. Полонский В.В. 2008, Мифопоэтика и динамика жанра в русской-литературе конца XIX начала XX века: Монография. М.: Наука

217. Полянский>В. 1928, Основные вопросы современного литературоведения // Научное слово. 1928. № 2, 65-74

218. Постоутенко К.Ю. 1995-1996, Из комментариев к текстам Тынянова: «академический эклектизм» // Тыняновские сборники Выпуск 9 Седьмые тыняновские чтения: Материалы для обсуждения. Рига Москва, 1995-1996, 231-234

219. Плавскин З.И. 1996, Об авторе и книге // Жирмунский В.М. Введение в литературоведение: Курс лекций / Под ред. З.И. Плавскина, В.В. Жирмунской. СПб.: Изд-во-С.-Петербург, ун-та., 1996, 3-11

220. Плутарх 1987, Избранные жизнеописания. В двух томах. М.: Правда

221. Прохоров Г. 1929, Грибоедов и декабристы // Красная газета. № 38 (2066). 11 февраля 1929. С. 2

222. Прянишников Н. 1930, Двупланный Пушкин <Рец. на: В. Вересаев. -«В двух планах». Статьи о Пушкине. Изд. «Недра». М. 1929.> // Новыймир. 1930. №8-9, 215-217- (

223. Рецензия не подписана, но ее принято атрибуировать А.Ф. Писемскому, ведшему в то время в «Библиотеке для чтения» раздел «Литературная летопись», где она была опубликована. См.: Елизаветина 2007: 232.

224. Пугачев на следствии 1997, Емельян Пугачев на следствии: Сборник документов и материалов. М.: Языки русской культуры

225. Пульхритудова Е.М. 1981, <«Валерик»> // Лермонтовская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1981, 78-79

226. Пушкин А.С. 1888, Сочинения А.С. Пушкина с объяснениями их и сво-, дом отзывов критики. Издание Льва Поливанова для семьи и школы. Т. V.M., 1888

227. Пушкин А.С. 1903- Собрание сочинений. В восьми томах. Под ред. П.А. Ефремова. СПб.: Изд. А.С. Суворина, 1903-1905

228. Пушкин А.С. 1994-, Полное собрание сочинений. В девятнадцати томах. М.: Воскресенье, 1994-1999239:Пыпина В.А. 1923, Любовь в жизни Чернышевского: Размышления и воспоминания (по материалам семейного архива). Петроград: Книгоиздательство «Путь к знанию»

229. Рабле Ф. 1981, Гаргантюа и Пантагрюэль. М.: Правда

230. Радашкевич А. 1986, Державин на все времена: К переизданию худо; жественной монографии Владислава Ходасевича // Русская мысль (Пагриж). № 3649. 28 ноября 1986. С. 12

231. Радищев А.Н. 1949, Избранные философские сочинения. <Без места издания^ Государственное издательство политической литературы

232. Радищев А.Н. 2000, Путешествие из Петербурга в Москву. Публицистика. Поэзия. М.: ООО «Издательство ACT»; «Олимп» (Серия «Школа классики»)

233. Радищев 2001, А.Н. Радищев: исследования и комментарии: Сб. науч. тр. / под ред. М.В. Строганова, С.А. Васильевой. Тверь: Изд-во. Тверского гос. ун-та., 2001

234. Раевский Г.А. 21.03.1926, Книга песен // Дни (Париж). № 960. 21 марта 1926. С. 3

235. Раевский Г.А. 18.04.1929, «Жизнь Пушкина» (Тыркова-Вильямс А.: «Жизнь Пушкина». Т. 1 (1799-1824), Париж, 1929) <Рецензия> // Возрождение (Париж). №1416. 18 апреля 1929. С. 3

236. Раевский Г.А. 01.05.1931, Мадам де Сталь // Возрождение (Париж). № 2159. 1 мая 1931. С. 3

237. Раевский Г.А. 28.05.1931, Виктор Гюго в изгнании // Возрождение (Париж). №2186. 28 мая 1931. С. 2

238. Разумова А.О. 2004, Путь формалистов к художественной прозе // Вопросы литературы. 2004. № 3, 131-150

239. Разумова А.О. 2005, «Филологический роман» в русской литературе XX века (генезис, поэтика); автореферат дис. . кандидата филологических наук: 10.01.01. М.

240. Роднянская И.Б. 1987, Лирический герой // Литературный энциклопедический словарь. М:: Советская энциклопедия, 1987. С. 185

241. Роте X. 1999, «Избрал 0№ совсем особый путь»'(Державин* с 1774 по 1795 г.) // XVIII век. Сборник 21. Памяти П.Н. Беркова (1896-1969). СПб.: Наука, 1999, 247-259*

242. Русский язык 1930(a), <Без имени автора>. Гроссман Леонид. Цех пера. Статьи о литературе. Изд. «Федерация». М. 1930 <Рец.> // Русский язык в советской школе. 1930. № 2. С. 219

243. Русский язык 1930(6), <Без имени автора>. Вересаев В. В двух планах. Статьи о Пушкине. Изд. т-ва. «Недра». М. 1929 <Рец.> // Русский язык в советской школе. 1930. № 2. С. 218

244. Рылеев К.Ф. 1983, Сочинения. М.: Правда

245. Рысс П. 1931, Державин-политик // Возрождение (Париж). № 2192. 3 июня 1931. С. 2

246. Садовской Б.А. 1988, Г.Р. Державин // Ходасевич В.Ф. Державин. М.: Книга, 1988, 272-278462

247. Статья впервые опубликована в книге Садовского «Русская Камена» (М., 1910), где датирована 1907 годом.

248. Сакулин П.Н. 1925, Социологический метод в литературоведении. М.: Мир

249. Салиас Е.А. 1876, Поэт Державин правитель, наместничества (17851.788)-// Русский Вестник. 1876. № IX, X

250. Святополк-Мирский Д.С. 2005, История русской литературы с древнейших времен по- 1925 год. Новосибирск: Издательство «Свиньин и сыновья»

251. Сергиевский И: 1926, В. Вересаев: «Пушкин в жизни». Вып. I. К-во. «Новая Москва». 1926 <Рецензия> // Новый мир: 1926. № 11, 186-187262! Сергиевский И. 1933, Как комментировать, классиков // Литературный критик. 1933. № 1, 152-155

252. Сергиевский И. 1933а, Агония жанра // Литературный критик. 1933. № Ъ, 143-146264; Словарь античности 1989, Словарь античности. Пер. с нем. Mt: Прогресс;265: Смирнов. А.А. 2007, Литературная; теория. русского классицизма. М.: Высшая школа

253. Смирнова ■ А.И:, Млечко А.В. 2006, Введение // Литература русского зарубежья (1920-1990): учеб. пособие. М.:.Флинта: Наука, 2006, 5-10

254. Смит А. 1998, Песнь пересмешника: Пушкин в творчестве Марины Цветаевой. М.: Дом-музей Марины Цветаевой

255. Старчаков А. 1929, А.С. Грибоедов (к столетию со дня смерти) //Красная газета. № 37 (2065). 10 февраля 1929. С. 2.

256. Степанов В.П. 2002, Неизданные тексты И.М. Долгорукова // ХУПГ век: Сборник 22. СПб.: Наука, 2002, 409-419

257. Строганов М.В. 1990, Человек в художественном мире Пушкина: Учеб. пособие. Тверь: Изд-во. Тверского гос. ун-та.

258. Строганов М.В. 1991, Человек в художественном мире Пушкина: автореферат дис. . доктора филологических наук: 10.01.01. М.

259. Строганов М.В. 2001, Человек в русской литературе первой половины XIX века: Учеб. пособие. Тверь: Изд-во. Тверского гос. ун-та.

260. Строганов М.В. 2003, О Пушкине: статьи разных лет. Тверь: Золотая буква

261. Строев А. 1998, «Те, кто поправляет фортуну»: Авантюристы Просвещения. М.: Новое литературное обозрение

262. Строев А. 2001, Летающий философ (Жан-Жак Руссо глазами Фридриха-Мельхиора Гримма) // Новое литературное обозрение. 2001. № 48. Электронная версия: http://magazines.russ.ru/nlo/2001/48/stroev.html

263. Струве Н.А. 1978, «Некрополь» В. Ходасевича // Вестник Русского Христианского Движения. 1978. № 127, 105-116

264. Сурат И.3.1994, Пушкинист Владислав Ходасевич. М.: Лабиринт

265. Татаров И. 1934, За глубокое овладение исторической наукой // Октябрь. 1934. №7, 213-215

266. Татищева Г.С. 1965, Пушкин и Державин // Вестник Ленинградского университета. 1965. № 14. Вып. 3, 106-116

267. Тахо-Годи А.А. 1991, Артемида // Мифологический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1991, 60-61

268. Томашевский Б.В. 1923, Литература и биография // Книга и революция. 1923. № 4 (28), 6-9

269. Томашевский Б.В. 1924, И еще Пушкиниана // Жизнь искусства. 1924. №2, 15-16

270. Томашевский Б.В. 1929, Заметки о Пушкине. II // Поэтика V. Л., 1929, 68-71

271. Томашевский Б.В. 1938, Жизнь Пушкина. <Рец. на: Чулков Г.И. Жизнь Пушкина. -М.: Гослитиздат, 1938> // Литературное обозрение. 1938. № 23,46-51

272. Томашевский^ Б.В. 1990, Пушкин: современные проблемы историко-литературного изучения // Томашевский Б.В. Пушкин: работы разных лет. М.: Книга, 1990, 8-76

273. Томашевский Б.В. 1990а, Пушкин. В двух томах. Издание второе. М.: Художественная литература, 1990

274. Тресиддер Джек 1999, Словарь символов. М.: ФАИР-ПРЕСС2904 Тронский ИМ." 1988^ История античной литературы. М.: Высшая школа

275. Тынянов Ю.Н. 1921, Блок и Гейне // Об Александре Блоке. Петербург: Картонный домик, 1921, 237-264

276. Тынянов Ю.Н. 1969, Пушкин и его современники. М»: Наука

277. Тынянов Ю.Н. 1977, Поэтика История литературы Кино. М.: Наука

278. Тынянов Ю.Н. 1988, Пушкин. М.: Московский-Рабочий

279. Тынянов Ю.Н. 2001, История литературы Критика. СПб.: Азбука-классика

280. Ухват 1926, <Анонсы редакции> // Ухват (Париж). 1926. № 1 (31 марта 1926). С. 9

281. Ушаков Д.Н. 2004, Толковый словарь русского языка. В четырех томах. <Электронный ресурс>

282. Федорова Е.В. 1979, Императорский Рим в лицах. М.: Издательство Московского университета

283. Фирсов Н.Н. 1914, <Примечания к «Истории Пугачевского бунта»> // Пушкин А.С. Сочинения. Том XI. Петроград. 1914

284. Фирсов Н.Н. 1915, Пушкин как историк (общая характеристика) // Пушкин А.С. Собрание сочинений. Под ред. проф. С.А. Венгерова. Том VI. 1915, 244-257

285. Фоменко И.Ю. 1983, Автобиографическая проза Г.Р. Державина ипро-блема профессионализации русского писателя // XVIII век: Сборник 14: Русская литература XVIII-начала XIX века в общественно-культурном контексте. JL: Наука, 1983, 143-164

286. Фомичев С.А. 1988, Литературная судьба Грибоедова // Грибоедов А.С. Сочинения. М.: Художественная литература, 1988, 3-30

287. Фомичев С.А. 2005, «Евгений Онегин»: Движение замысла. М.: Русский путь

288. Фонвизин Д.И. 1959, Собрание сочинений. В двух томах. М.-Л.: Государственное Издательство Художественной'Литературы

289. Фохт Ульрих 1928, Биография в литературоведении // Печать и революция. 1928. № 8, 16-26

290. Фривольная поэзия. 2002, Фривольная поэзия. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА

291. Ханзен-Лёве Ore А. 2001, Русский формализм: Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения. М.: Языки русской культуры

292. Ходасевич В.Ф. 20.09.1925, Тайные любви Пушкина // Дни (Париж). № 806. 20 сентября 1925. С. 4

293. Ходасевич В.Ф. 21.03.1926, По советским журналам // Дни (Париж). № 960. 21 марта 1926. С. 4

294. Ходасевич В.Ф. 10.02.1928, Пушкин и Хитрово // Возрождение (Париж). № 983. 10 февраля 1928. С. 2-3

295. Ходасевич В.Ф. 31.05.1928, Еще о критике // Российский литературоведческий журнал. 1994. № 4. С. 218-221463

296. Ходасевич В.Ф. 1928, В спорах о Пушкине // Современные Записки (Париж). 1928. № 37, 275-294

297. Ходасевич В.Ф. 26.04. 1928; Нечаянная пародия // Возрождение (Париж). № 1059. 26 апреля 1928. С. 3

298. Статья впервые опубликована: Возрождение (Париж). 1928. 31 мая

299. Ходасевич В.Ф. 06.06.1928, 07.06.1928, Пушкин, известный банкомет // Возрождение (Париж). № №1100, 1101. 6 июня 1928 (С. 2), 7 июня 1928 (С. 3-4)

300. Ходасевич В.Ф. 20106.1929, Пушкин на Святогорской. ярмарке // Возрождение (Париж); № 1479. 20 июня 1929. С. 3-4

301. Ходасевич В.Ф. 26.09. 1929; Летучие листы: О Лгунах // Возрождение (Париж). № 1577. 26 сентября 1929. С. 3-4

302. Ходасевич В.Ф. 23.01.1930, Об исторической правде // Возрождение (Париж). № 1696. 23 января 1930. С. 4

303. Ходасевич В.Ф. 11.10.1930, «Защита Лужина» // Возрождение (Париж). № 1957. 11 октября 1930. С. 2

304. Ходасевич В.Ф. 28.05.1931, Книги и люди // Возрождение (Париж). № 2186. 28 ма*1931. С. 3-4320! Ходасевич В.Ф. 09:07.1931, Книга М. Гофмана // Возрождение (Париж). № 2228. 9 июля 1931. С. 3-4

305. Ходасевич В.Ф. 13.07.1932, Мелочи: Лопух // Возрождение (Париж): №• 2963. 13 июля 1932. С. 3-4

306. Ходасевич В.Ф. 12.01.1933, Книги и люди: Романы Ю: Фельзена // Возрождение (Париж). № 2781. 12 января 1933. С. 3

307. Ходасевич В.Ф. 08.06.1933, Книги и люди: «Современные Записки», кн. 52 // Возрождение (Париж). № 2928. 8 июня 1933. С. 3-4

308. Ходасевич В.Ф. 10.08.1933, 12.08.1933, Зизи // Возрождение (Париж). №№ 2991, 2993. 10 августа 1933 (С. 3-4), 12 августа 1933 (С. 3-4)

309. Ходасевич В.Ф. 07.09.1933, Мелочи: Пушкин о Державине // Возрождение (Париж). № 3019. 7 сентября 1933. С. 3326: Ходасевич В.Ф. 07.09.1933а, Мелочи: Saints de glace // Возрождение (Париж). № 3019. 7 сентября 1933. С. 3

310. Ходасевич'В.Ф. 08.02.1934, Андрей Белый: черты из жизни // Возрождение (Париж). № 3173. 8 февраля 1934. С. 3-4

311. Ходасевич В.Ф. 26.07.1934; Книги и люди: Сборники «О Достоевском» //Возрождение (Париж). № 3340. 26 июля 1934. С. 4I

312. Ходасевич В.Ф. 23.08.1934, Книги и люди: «Русские вольные каменщики» // Возрождение (Париж). № 3368. 23 августа 1934. С. 3

313. Ходасевич В.Ф. 06.09.1934, Книги и люди: Денис Давыдов // Возрождение (Париж). № 3382. 6 сентября 1934. С. 3-4

314. Ходасевич В.Ф. 1935, Аглая Давыдова и ее дочери // Современные записки (Париж). 1935. № 58, 227-257

315. Ходасевич В.Ф. 31.01.1935, Книги и люди: «Знаменитые русские масоны» <по поводу книги Т.А. Бакуниной> // Возрождение (Париж). № 3529.31 января 1935. С. 3-4

316. Ходасевич В.Ф. 25.04.1935, Книги и люди: «Пушкин Дон-Жуан» // Возрождение (Париж). № 3613. 25 апреля 1935. С. 3-4

317. Ходасевич В.Ф. 02.04.1936, Письма Пушкина к Н.Н. Гончаровой // Возрождение (Париж). № 3956. 2 апреля 1936. С. 3

318. Ходасевич-В.Ф.' 12.12.1936, Книги и люди: Дневник А.А. Олениной // Возрождение (Париж). № 4056. 12 декабря 1936. С. 9

319. Ходасевич В.Ф. 13.08.1937, Воспоминания о Пушкине // Возрождение (Париж). № 4091. 13 августа 1937. С. 7 (Подписано: Гулливер)

320. Ходасевич В.Ф. 29.10.1937, «Душенька» // Возрождение (Париж). № 4103. 29 октября 1937. С. 4 (Подписано: Гулливер)

321. Ходасевич В.Ф. 26.11.1937, Книги и люди: «Русские записки». Книга 2-я <Статья М.И. Цветаевой «Пушкин и Пугачев»> // Возрождение (Париж). № 4107. 26 ноября 1937. С. 4

322. Ходасевич В.Ф. 15.04.1938, Гр. Д.Ф. Фикельмон // Возрождение (Париж). № 4127. 15 апреля 1938. С. 9

323. Ходасевич В.Ф. 27.05.1938, Книги и люди: От полуправды к неправде // Возрождение (Париж). № 4133. 27 мая 1938. С. 9

324. Ходасевич В.Ф. 24.06.1938, Книги и люди: «Бородин» // Возрождение (Париж). № 4137. 24 июня 1938. С. 9

325. Ходасевич В.Ф. 23.09.1938, Книги и люди: «Искатели» // Возрождение (Париж). № 4150. 23 сентября 1938. С. 9

326. Ходасевич В.Ф. 21.10.1938, Война и поэзия // Возрождение (Париж). № 4154.21 октября 1938. С. 4

327. Ходасевич,В.Ф. 1988, Державин. М.: Книга

328. Ходасевич В.Ф. 1991, Колеблемый треножник: Избранное. М.: Советский писатель

329. Ходасевич В.Ф.Л996-, Собрание сочинений. В четырех томах. М.: Согласие, 1996-1997

330. Ходасевич В.Ф. 1999, Дуэльные истории // Пушкин в эмиграции. 1937. М.: Прогресс-традиция, 1999, 295-304

331. Ходасевич В.Ф. 1999а, Пушкин и поэты его времени / Под ред. Р. Хью-за. В трех томах. Том 1 (Статьи, рецензии, заметки 1913-1924 гг.). Berkeley Slavic Specialities, 1999.

332. Ходасевич В.Ф. 19996, Владислав Ходасевич о Пушкине (Из архива И.И. Ивича-Бернштёйна) // Вопросы литературы. 1999. № 3, 74-118

333. Ходасевич В.Ф. 2002, Перед зеркалом. М.: ОЛМА-ПРЕСС

334. Ходасевич В.Ф. 2002а, Камер-фурьерский журнал. <Без места издания> Эллис Лак 2000, 2002

335. Храповицкий А.В. 1990, Памятные записки А.В. Храповицкого статс-секретаря Императрицы Екатерины Второй. М.: В/О Союзтеатр. СТД СССР. Главная редакция театральной литературы (Репринтное воспроизведение издания 1862 года)

336. Хьюз Роберт 1987, Белый и Ходасевич: к истории отношений // Вестник Русского Христианского Движения. 1987. № 151, 144-165

337. Хьюз Роберт 1999, В.Ф. Ходасевич: Письма к М.А. Цявловскому «^Предисловие к публикации> // Русская литература. 1999. № 2, 214-217

338. Цырлин Л. 1935, Тынянов-беллетрист. Л.: Издательство писателей в Ленинграде

339. Цырлин JI. 1935а, Советский исторический роман // Звезда. 1935. № 7, 227-249

340. Цявловский М.А. 1922, Пушкин и гр. Д.Ф. Фикельмон // Голос минувшего. 1922. №2, 108-123

341. Чебышев Н. 1929, Т.А. Богданович. «Любовь людей 60-х годов». Предисловие Н.К. Пиксанова. «Академ1я». Петербург. 1929. <Рецензия> // Возрождение (Париж). № 1486. 27 июня 1929. С. 3

342. Черейский Л.А. 1989, Пушкин и его окружение. Л.: Наука

343. Черкасов В.А. 2000, Полемика В.В. Набокова с Ю.Н. Тыняновым в «Комментариях» к „Евгению Онегину"» // Филологические науки. 2000. № 5, 20-29

344. Черкасов В.А. 2001, Литературная критика о В.В. Набокове и полемика с ней в творчестве писателя (20-е-30-е гг.). Белгород: Изд-во. Белгородского гос. ун-та

345. Черкасов В.А. 2003, В.В. Набоков и А.И. Куприн // Филологические науки. 2003. №<3,3-11

346. Черкасов В.А. 2003а, К проблеме ума в комедии А.С. ГрибоедоваЧ<Горе от ума» // Вестник Московского Университета. Сер. 9. Филология. 2003. № 5, 127-133

347. Черкасов В.А. 2004, «Виноград созревал.» (И. Анненский в оценке В. Ходасевича) // Русская литература. 2004. № 3, 188-197

348. Черкасов-В.А. 2009, Державин и его современники глазами Ходасевича. Белгород: Изд-во. Белгородского гос. ун-та.

349. Чернышева Е.Г. 2000, Проблемы поэтики русской фантастической прозы 20-40-х годов XIX века: Монография. М.: Прометей

350. Чернышевский Н.Г. 1950, Прадедовские нравы // Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений. В 15 томах. М.: Государственное издательство художественной литературы. 1939-1950. Т. VII, 325-371

351. Чехов А.П. 1979, Избранные сочинения. В двух томах. М.: Художественная литература

352. Чудакова М.О. 1973, Дело поэта // Вопросы литературы. 1973. № 10, 6373

353. Чулков Г.И. 1936, О биографии Пушкина // Книжные новости. 1936. № 21, 19-20'

354. Чхеидзе А.И. 1963, «История Пугачева» А.С. Пушкина. Тбилиси: Изд-во ССП Грузии «Литература и искусство»

355. Шкловский В.Б. 1990, Гамбургский счет: Статьи — воспоминания — эссе (1914 1933). М.: Советский писатель

356. Шмид Вольф 2008, Нарратология. М.: Языки славянской культуры

357. Шоу Дж. Томас 1999, Проблема «вымышленного автора» в журналистике: Феофилакт Косичкин Пушкина // Современное американское пушкиноведение: Сборник статей. СПб.: Академический проект, 1999, 225248

358. Щебальский П.М. 1865, Начало и характер пугачевщины. М.

359. Щеголев П.Е. 1928, На всякого мудреца. Ответ В.В. Вересаеву // Печать и революция. 1928. № 5, 97-106

360. Щеголев П.Е. 2006, Очерки о Пушкине. М.: Захаров

361. Эйдинова В.В. 1980, Ю. Тынянов о «литературной личности» // Филологические науки. 1980. № 3, 74-78

362. Эйхенбаум Б.М. 1933, От военной оды к «гусарской песне» // Давыдов Д.В. Полное собрание стихотворений. Л.: Издательство писателей в Ленинграде. 1933, 29-44

363. Эйхенбаум Б.М. 1987, О литературе: работы разных лет. М.: Советский писатель

364. Эйхенбаум Б.М. 1988, Державин // Ходасевич В.Ф. Державин. М.: Книга, 1988, 295-313464

365. Энгельгардт JI.H. 1988, Записки // Русские мемуары: Избранные страницы. XVIII век. Mi: Правда

366. Юсиф-заде Айгюн Фуаз Кьези 2001, Литературно-критическая и исто-рико-биографическая проза Владислава Ходасевича: дис. . кандидата филологических наук: 10.01.01. М.

367. Юсиф-заде Айгюн Фуаз Кьези 2001а, Литературно-критическая и ис-торико-биографическая проза Владислава Ходасевича: автореферат дис. . кандидата филологических наук: 10.01.01. М.

368. Якобсон P.O. 1987, Работы по поэтике: Переводы. М.: Прогресс

369. Яновский B.G. 2004, Из книги «Поля Елисейские» // Современники о Владиславе Ходасевиче. СПб.: Алетейя, 2004, 321-334

370. Bethea D.M. 1983, Khodasevich: His Life and Art. Princeton university press

371. Bethea D.M. 1989, The Shape of Apocalypse in Modern Russian Fiction. Princeton university press

372. Clardy Jesse V. 1967, G.R. Derzhavin: A Political Biography. The Hague-Paris: Mouton

373. Davydov Sergei 1985, Pushkin's Merry Undertaking and «The Coffinmaker» // Slavic Review. Spring 1985. Vol. 44. № 1, 30-48

374. Gobler Frank. 1988, Vladislav F. Chodasevic Dualitat und Distanz als Grundziige seiner Lyrik. Miinchen: Verlag Otto Sagner in Kommission

375. Статья впервые опубликована в журнале «Аполлон», 1916, № 8 под заглавием «Поэтика Державина» к столетию смерти поэта.

376. Kasack W. 1994, Russische Authoren in Einzelportrats. Stuttgart: Reclam

377. Malmstad John E. 1975, The Historical Sense and Xodasevic's Derzavin // Ходасевич В.Ф. Державин. Miinchen: Wilhelm Fink Verlag, 1975, V-XVIII

378. Maren-Grisebach Manon 1992, Methoden der Literaturwissenschaft. Tubingen: Francke Verlag

379. Nabokov Vladimir 1973, Strong Opinions. New York: McGraw-Hill

380. Nabokov Vladimir 1991, The Gift. New York: Vintage Books