автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.03
диссертация на тему: История - событие и рассказ

Текст диссертации на тему "История - событие и рассказ"

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ПО ВЫСШЕМУ ОБРАЗОВАНИЮ

РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

ОЛЕЙНИКОВ Андрей Андреевич

ИСТОРИЯ: СОБЫТИЕ И РАССКАЗ. КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ФИЛОСОФИИ НАРРАТИВНОЙ ФОРМЫ

Специальность 09.00.03 - История философии

ДИССЕРТАЦИЯ ^^

на соискание ученой степени кандидата философских наук

Научный руководитель -кандидат философских наук КАЛИНИЧЕНКО В.В.

МОСКВА 1999

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение.................................................. 3

Глава 1. Нарративная форма в англо-американской философии

истории.............................................. 19

1.1. Дискуссия вокруг формы исторического объяснения. Схема Поппера-Гемпеля versus "рациональное объяснение" Дрея................................................. 19

1.2. А. Данто: анализ структуры нарративных предложений. "История - ретроспективное пере-писывание прошлого" .... 30 *

1.3. В. Гэлли и Л. Минк о проблеме единства повествовательной организации........................................... 39

1.4. X. Уайт: теория "осюжетивания" (emplotment)............. 52

Глава 2. Феноменология нарративной формы ................. 65

2.1.1. П. Рикёр: проект герменевтической "феноменологии............65

2.1.2. Идея корреляции времени и повествования..............................70

2.1.3. Проблема прогрессирующего мимесиса....................................74

2.1.4. "Осюжетивание" как "возобновление"......................................85

2.2.1. Д. Карр: аргумент в пользу континуума жизни

и повествования...................................... 100

2.2.2. Темпоральная структура переживания (experience)

и действия (action).................................... 102

2.2.3. Темпоральность и повествовательная структура.......... 107

Глава 3. Трансцендентально- прагматическое решение

проблемы нарративного синтеза........................ 123

3.1. Прагматистская критика идеи языка как посредника выражения или репрезентации.......................... 126

3.2. X. М. Баумгартнер: исторический континуум как повествовательная конструкция.

А. Нехамас: сюжет - не объект, а инструмент критической интерпретации ....................................... 131

Заключение.............................................. 150

Список источников и литературы........................... 159

ВВЕДЕНИЕ.

Актуальность темы исследования.

Традиционно понятие "история" принадлежит к числу таких смысловых конструкций, которым не только сложно, но и вряд ли вообще возможно дать исчерпывающее и устраивающее всех определение. Специфическое назначение таких конструкций (обсуждение которых составляет так называемые "вечные темы" - modus vivendi философии), должно быть, и заключается в том, чтобы, сопротивляясь попыткам методического определения, указывать человеку на собственные пределы его определяющей способности. Неудивительно, что по этой причине так устойчивы представления о том, что "история" (так же, как "время", "бытие", "сознание", "язык" и др.) как бы живет своей жизнью: что она может приносить пользу человеку или вредить ему, что ее ход может ускоряться или замедляться, что однажды она закончится или уже закончилась. Разноголосицу этих мнений давно уже не могут перекрыть призывы ограничить сферу употребления "истории", увидеть в ней особый тип знания, специфицировать его предмет или метод, поскольку не может принадлежать какой-то одной теории то, что чаще всего выступает как принцип релятивизации всех теорий.

В ситуации такой мыслительной неопределенности, сложившейся вокруг "истории", вместо того, чтобы умножать титанические усилия по производству очередных жизненно-практических или эпистемологических ее дефиниций, мы считаем оправданной необходимость обратиться к тому, что, хотя и лежит на "поверхности" ее исходного смысла, уже успело окружить себя "плотными слоями" различных интерпретаций. Речь идет о роковой эквивокации, сопровождающей употребление понятия "история", которым часто обозначается равно как совокупность неких подлежащих повествованию событий, так и

собственно рассказ о них. Сама эта эквивокация имеет давнюю историю, так что попытки терминологически закрепить различие между событиями (res gestae, Geschichte) и рассказом (historia rerum gestarum, Historie), свидетельствуя о неудобстве их смешения для методической рефлексии, лишний раз подтверждают синкретический характер бытования нашего понятия1. Однако это важное обстоятельство не может препятствовать вопросу об условиях возможности исторической конструкции (или феномена "истории"), который мы исследуем в настоящей работе. Оно лишь обращает внимание на то, что решение этого вопроса должно вестись с учетом обеих перспектив: с точки зрения событий, сквозь которые мы живем, и с точки зрения повествования, которое мы о них рассказываем. Фактическая совместимость этих перспектив должна быть объяснена из характера существующего между ними различия.

Последнее замечание имеет решающее значение для нашего исследования. Его необходимо иметь в виду прежде всего потому, что заранее может сложиться впечатление, будто так называемая философия нарративной формы, в рамках которой мы предлагаем рассматривать поставленный выше вопрос, уже по своему определению нацеливает нас на предпочтение только одной из обозначенных перспектив, в свете которой "история" предстает как пусть отчасти и достоверный, но всего лишь рассказ о событиях. Упреждая такое впечатление, мы заявляем, что рассматриваем рассказ2 как форму, в которой манифестирует себя целостность "истории". Она пока еще ничего не решает относительно спо-

1 По этой теме существует фундаментальное исследование Райнхарда Козеллека [148]. О том, как Geschichte "поглотила" Historie, что привело к жизненно-практическому гипостазированию истории, см. его же [150].

2 "Рассказ", "повествование", "сказание", "нарратив", "наррация" берутся в нашей работе как синонимы. Предпочтение одного термина другому следует из стилистической целесообразности и не несет специальной смысловой нагрузки за исключением отдельных случаев, например, когда "наррация" обозначает акт, а "нарратив" - содержание повествовательного сообщения.

собов, в которых происходит ее манифестация. Являясь принципом организации событий, рассказ сам выступает как событие, специфика которого остается не проясненной до той поры, пока мы не решили событием чего он в конечном счете является. Стоит ли в нем видеть событие репрезентации исторической действительности (как совокупности res gestae) или событие выражения укорененного в человеческой самости стремления к целостности и постоянству? Происходит ли он в том же времени, что и события, о которых он повествует, и, если нет, как связаны между собой эти два типа времени? И, наконец, является ли он вообще, строго говоря, историческим событием? Ответить на эти вопросы - значит определиться в понимании того, что представляет собой субъект "истории", а коль скоро целостность последней доступна нам в форме рассказа, то вопрос о том, что следует считать ее сюжетом, займет центральное место в настоящей работе.

Такая постановка проблемы целостности "истории" стала актуальной благодаря возникновению внутри критической философии истории того предметного направления, которое мы уже успели поименовать как "философия нарративной формы". Это название является более чем условным, так как не получило пока всеобщего признания в качестве научного термина (в литературе принято иногда говорить также о "нарративистской философии истории"). Поэтому прежде чем начать представление характерных для этого направления исследовательских подходов, на которые мы должны будем опереться в поисках решения интересующих нас вопросов, нужно заранее определить специфику философии нарративной формы по отношению к другим направлениям теоретической мысли, для которых нарратив также является важнейшим предметом изучения, но в ином, нежели нас здесь интересует, проблемном контексте.

Слово "нарратив" является одним из наиболее популярных в языке гуманитарной рефлексии последних трех десятилетий. Относясь

сначала к ведомству теоретической поэтики, благодаря успехам структурализма оно вскоре перешагнуло его рамки и нашло себе применение в целом ряде других философских и научных дисциплин, которые можно разделить на три следующие группы. Первую и самую представительную составляют многочисленные исследования в области так называемой нарратологии - литературоведческой дисциплины, начала которой были положены работами русских формалистов (В. Пропп [109], Б. Томашевский [118] и др.), а затем развиты и переработаны французскими структуралистами (Р. Барт [66; 122], К. Бремон [124], А.-Ж. Греймас [138], Ж. Женетт [88; 89; 90] и др.). К ней также можно отнести работы ряда немецких исследователей (Г. Мюллер [154], X. Вайнрих [170], К. Хамбургер [140]), которые разрабатывали теорию повествования, ведущегося от третьего лица (Er- Erzählen), и изучали особенности соответствующего ему грамматического времени.

Во вторую группу мы включаем работы социальных философов (Ж. Лиотар [103], Ф. Джеймсон [142]) и психологов (Т.Г. Сарбин [161], Дж. Брунер [126] и др.), где нарратив рассматривается как универсальная "эпистемологическая категория", с помощью которой человеческий индивид производит и легитимирует свои представления о реальности, и где современная культурная ситуация (постмодерн) характеризуется недоверием к "великим историям" ("метарассказам"), составлявшим основу идеологии Нового времени.

К третьей группе относятся современные исследования структурных особенностей историографии (исторического дискурса), получившие название "новой интеллектуальной истории". Это направление, испытав значительное влияние со стороны нарратологии, разрабатывает сходную с ней проблематику в отношении исторических текстов ( X. Уайт [58; 59; 62; 63], Ф. Анкерсмит [12; 13], Д. Лакапра [102], J1. Госмэн [135; 136; 137], Л. Орр [159] и др.).

Перекликаясь по многим аспектам со всеми тремя группами дис-

циплин, философия нарративной формы отличается от них главным образом тем, что проблематизирует их исходные основания, так как ответ на центральный вопрос об условиях возможности исторической, а следовательно, и повествовательной конструкции, в них либо уже дан и предрешен, либо до конца так и не поставлен.

Он предрешен в нарратологии. Поскольку и в том случае, когда на основе принципа структурной гомологии языка и литературы она рассматривает повествовательное целое в качестве "длинного предложения" (Барт), и в том случае, когда специфика этого целого как фиктивно-личностного "утверждения" получает свое объяснение из противопоставления реально-личностному диалогическому "дискурсу" (Вай-нрих, Хамбургер) или из взаимодополнительности с ним (Женетт), временной (диахронический) порядок событий повествования объявляется эпифеноменом или "референциальной иллюзией" имманентных языку процессов семиотизации, так что вопрос о том, что представляет собой рассказ как событие, снимается сам собой. Это событие -функция языка. Однако редукционистская стратегия нарратологов начинает давать сбой, когда возникает необходимость объяснить укорененное в европейской культуре различие между фактуальным и вымышленным повествованием. Мало того, как признал сам Женетт, на уровне композиции текста это различие совсем не прослеживается и на историческое повествование распространяются те же способы "анахронической" структурации событий (пролепсисы и аналепсисы), что имеют место и в художественном повествовании,3 сама постановка

3 В своей работе "Повествовательный дискурс" "анахронией" Женетт называет "различные формы несоответствия между порядком истории и порядком повествования", предполагая, таким образом, что первый порядок тяготеет к простой хронологической последовательности событий. Пролепсис означает здесь "повествовательный прием, состоящий в опережающем рассказе о некоем позднейшем событии, аналепсис - любое упоминание задним числом события, предшествующего той точке истории, где мы находимся [90, с.72,75].

такой задачи заставляет нарушить "границы повествовательности", которые для нарратологии совпадают с границами фикциональных ресурсов языка. Более того, заставляя усомниться в ясности исхода ного для нее различия между не-фикциональным "дискурсом" и фикциональным "рассказом" (как различия между выражением и смыслом), задача сравнения особенностей художественного и исторического повествования помогает обнаружить лежащую в основании нарратологии скрытую телеологическую предпосылку. Это предпосылка существования известной вне зависимости от характера интерпретации рассказа строгой хронологической последовательности событий, позволяющей объяснять его композиционные особенности на основе производимой им "анахронической" селекции этих событий.4 А коль скоро неграмматическое время призвано играть столь большую роль в организации повествовательного единства, мы вправе полагать, что нарратологический подход не закрывает для нас других возможностей для постановки вопроса о принципах этой организации.

Им также не препятствуют те исследовательские стратегии, которые рассматривают нарратив в качестве традиционного (в противовес научному) способа "легитимации знания" (Лиотар) просто потому, что отличающая историческое повествование установка на достоверность его сообщения, предполагающая возможность верификации или фальсификации последнего, исключается из их анализа как относящаяся к научному типу коммуникации. "Эпистемология" нарративного знания ограничивается, таким образом, пространством социальной и культурной антропологии.

4 Эта предпосылка стала главным предметом для критики Полем Рикёром семи -отеческой редукции времени в нарратологии. См.: [52, Р.59- 189, Р. 29-100]. О затруднениях, которые вызывает эта предпосылка в самой нарратологии см. работу Барбары Хернштайн Смит [166, Р. 213-236]. Ответ на нее Жерара Женетта см. в его работе "Фикциональное и фактуальное повествование" [88, с.388-391].

Что же касается "новой интеллектуальной истории", ее основной задачей является та, которая осталась нерешенной в рамках собственно литературной нарратологии. Разделяя скепсис в отношении способности исторического текста репрезентировать внеположенную ему реальность, это направление стремится определить такие особенности его структуры и "письма", которые делают его отличным от художественного текста. Отсюда предметом ее исследования в строгом смысле является историо-графия - то, как писалась история, во многом независимо от того, насколько достоверным может считаться то, что в ней писалось. Нельзя оспорить продуктивность такого подхода для изучения прежних форм историописания. Он стал также хорошим основанием для саморефлексии практикующих историков, позволив многим из них освободиться от царившего долгое время предубеждения в отношении слабой научной ценности так называемой нарративной историографии - предубеждения, которому, кстати говоря, продолжали следовать ведущие представители французской "школы анналов". Вместе с тем, несмотря на очевидное расширение внутридис-циплинарных горизонтов, взгляд на историю с точки зрения повество-вательности с самого начала требовал философской легитимации своей незаинтересованности прошлым wie es eigentlich gewesen. Поиск ее велся в направлении, которое было уже указано структуралистской нарратологией. "Смерть автора", референциальная непрозрачность языка, производимый им "эффект реальности" - вот ключевые концепты, которыми объяснялась эта незаинтересованность. Однако, о чем мы уже говорили выше, из возможности объединения под одним понятием "нарратив" двух видов повествования - фактуального и вымышленного - могут последовать выводы, которые поставят под сомнение исходные принципы нарратологии. Это обстоятельство является для нас решающим основанием, позволяющим отличать проблематику "новой интеллектуальной истории" от проблематики философии нар-

ративной формы. Его необходимо иметь в виду еще и потому, что такие ведущие теоретики "интеллектуальной истории", как X. Уайт и Ф. Анкерсмит сами вполне могут считаться философами, взгляды которых мы не можем не учитывать, если решаем вопрос об условиях организации повествовательного целого. Но в сведёнии этого вопроса к проблеме типологии форм исторических высказываний можно видеть, в лучшем случае, лишь частный и, как это будет показано ниже, далеко не самый безупречный способ его решения.5

Современное состояние разрабатываемой темы исследования.

Чтобы судить о том, насколько разработанной является тема предлагаемого исследования, необходимо вначале представлять общие методологические предпосылки, которые легли в основу изучаемого нами нового предметного направления в критической философии истории. Дело в том, что становление этого направления нельзя объяснить из развития какой-то одной из известных традиций философствования. Оно возникло как результат конвергенции сразу нескольких традиций - аналитической, трансцендентально-критической, фен�