автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Кавказский миф в русском романтизме и его эволюция в творчестве Я.П. Полонского

Полный текст автореферата диссертации по теме "Кавказский миф в русском романтизме и его эволюция в творчестве Я.П. Полонского"

На правах рукописи

Романенко Светлана Михайловна

Кавказский миф в русском романтизме и его эволюция в творчестве Я.П.Полонского

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Томск 2006

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы ГОУ ВПО «Томский государственный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Нина Борисовна Реморова

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Юрий Васильевич Шатин

кандидат филологических наук, доцент Ольга Викторовна Седельникова

Ведущая организация:

ГОУ ВПО «Алтайский государственный университет»

Защита состоится в часов на заседании

диссертационного совета Д.212.267.05 по присуждению ученой степени доктора филологических наук при ГОУ ВПО «Томский государственный университет» по адресу: 634050, г. Томск, пр. Ленина, 36.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Томского государственного университета

Автореферат разослан фШг 2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, профессор ^

Л.А.Захарова

Общая характеристика работы

Настоящее диссертационное исследование связано с изучением становления и развития кавказского мифа в русском романтизме, определением его типологии и дальнейшей эволюции в творчестве Я. П. Полонского (1819-1898).

Важным аспектом концепций работы является анализ культурно-исторической ситуации, сложившейся на Кавказе1 в начале XIX века и ставшей основанием для возникновения в литературе кавказской темы, которая приобрела особо отмеченный эстетический статус для романтиков. Интерес к теме Кавказа оказался достаточно устойчивым, что способствовало фиксации в сознании читателей некоторых мотивов, образов и сюжетов, связанных с ней. В связи с накоплением художественного материала кавказская тема становится традиционной. Традиционность темы, в свою очередь, порождает так называемый культурный (литературный) миф о Кавказе, возникновение которого обусловлено «литургией повторения» (В. Б. Мириманов) основных составляющих текста в произведениях разных писателей.

Другим положением, составляющим концепцию работы, стало исследование функционирования кавказского мифа в творчестве Я. П. Полонского, изменение образов и мотивов мифа в его художественном мире. Одним из важных итогов развития «кавказской темы» в поэзии и прозе писателя явилось переосмысление составляющих литературного мифа о Кавказе в соответствии с эстетической традицией, сформировавшейся в начале 40-х годов XIX века.

Актуальность исследования обусловлена интересом современного литературоведения к проблемам мифопоэтики и локального текста. Кавказский миф в этом отношении является

1 Об этом подробно см.:Дубровин Н.Ф. История войн и владычества русских на Кавказе: T.I-VT. СПб., 1871-1S88; Покровский Н И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 1'ОССПЭН, 2000;Смнрнов A.B. Политика России на Кавказе в XVI -XIX вв. М., 1958; Смирнов A.B. Мюридизм на Кавказе. М., 1963; Фадеев A.B. Россия и Кавказ первой трети XIX века. М„ 1960; Гордин Я.А. Кавказ: Земля и кровь. СПб., 2000. Фадеев P.A. Кавказская война. М, 2003.

репрезентантом характерных особенностей исторической поэтики русской литературы. Подобная постановка проблемы позволяет рассмотреть обращение к кавказской традиции как инициативному, обогащающему наследованию культурного опыта. Изучая становление и эволюцию кавказского мифа в творчестве русских писателей 1820-1840-х годов, мы сопрягаем важнейшие литературоведческие категории: «тема», «мотив», «традиция», «канон», «топос», «миф», соотношение которых создает единый кавказский сверхтекст.

Анализ кавказского текста, как и любого другого, может основываться на рассмотрении одного из доминирующих признаков, например, жанрового (кавказская повесть в связи с системой персонажей и романтическим конфликтом). Мы выбираем в качестве «опорной категории» (Ю.В.Манн) мифопоэтическую образность произведений, которая постепенно складывается в достаточно цельную картину «второй реальности», бинарную действительности, дающую ей нравственно- эстетическую оценку.

Изучение кавказского мифа актуально не только в историко-литературном контексте. Современные политологи, историки, общественные деятели, журналисты, изучающие вопросы, связанные с положением дел на Кавказе, постоянно обращаются к мифопоэтическому образу Кавказа и сконцентрированной в его структуре семантике. Учитывая, что функционирование культурного мифа во многом идентично архаическому, соположение давнего дискурса с современными спорами может помочь найти ответы на волнующие и животрепещущие вопросы, преодолеть неоднозначность оценок. Неслучайно в журнале «Новое литературное обозрение» открыта специальная рубрика для дискуссий по кавказскому вопросу.2 Выявление мифопоэтического смысла образов и мотивов, связанных с темой Кавказа, является актуальным, поскольку позволяет, во-первых, подчеркнуть особенности художественного мышления

г Харша Рам. Кавказские пленники; культурные мифы и медиальные репрезентации в чеченском конфликте. / Новое литературное обозрение. № 6 (34), 1998; Бродски Анна. Чеченская война в зеркале современной российской литературы (пер. с англ. Е. Калашниковой). / Новое литературное обозрение. № 6 (70), 2004 и др.

романтиков как мифологизирующего; во-вторых, способствует более адекватному их восприятию с учетом варьирования; в-третьих, доказывает, что кавказский миф становится своеобразным символическим языком, выражающим отношение его создателей к истории Кавказа.

История вопроса. Проблема «литература и мифология», активно изучается в современном литературоведении. Это исследования О. М. Фрейденберг, А. Ф. Лосева, Е. М. Мелетинского, М. И. Стеблина-Каменского, Ю. М. Лотмана, З.Г.Минд, В.Н..Топорова.3 Большое значение в исследовании кавказского романтического мифа имеет книга Л.А.Ходанен «Миф в творчестве русских романтиков», где рассматриваются наиболее общие особенности отношения романтиков к мифу и истоки романтической теории мифа и мифопоэтики, а также анализируются как линии единого процесса две важнейшие тенденции романтической мифологии: мифологизирующая и собственно мифологическая.

Кавказский миф как самоценный феномен в современном литературоведении специально не изучался, однако мы располагаем большим количеством исследований прямо или косвенно касающихся названной темы. Это работы российских литературоведов по творчеству русских писателей, связанных с Кавказом.4

Наблюдения и методологические основания отечественного литературоведения в, области мифопоэтики и кавказской темы стали историографическим фундаментом для рассмотрения кавказского мифа как динамичной системы. Творчество русских

3 Мелетинский Е. М. Поэтика мифа М., 1976; Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М., 1982; Сгеблин-Каменский М. И. Миф. Л., 1976; Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М.,1978; Потебня А. А. Слово и миф. М., 1989; Вейман Р. История литературы и мифологии М. 1975; Барт Р. Мифология М., 1996; Эли аде М. Аспекты мифа. M., 1995.

4 Жирмунский B.M Байрон и Пушкин. Л., 1978; Канунова Ф.З. A.A. Бестужев-Марлинский и его «Кавказские повести» // A.A. Бестужев-Марлинский. Кавказские повести. СПб., 1995; Манн Ю.В. Динамика русского романтизма. М., 1995;Безъязычный В.И. Кавказ в жизни и творчестве А.И. Полежаева. / Известия Грозненского института и музея краеведения. Выпуск 2-3. Грозный, 1950; Безъязычный В.И. К кавказской биографии А.И. Полежаева / Известия Грозненского областного института и музея краеведения. Выпуск 4. Грозный, .1952; Уразаева T.T. Лермонтов: История души человеческой. Томск, 1995;Ходанен Л.А. Поэтика «Мцыри» М.Ю. Лермонтов и некоторые традиции грузинского фольклора и мифологии. / Фольклорные традиции в русской литературе. Волгоград, 1986 и др.

романтиков, прежде всего А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, художественные открытия А. А. БестуЖева-Марлинского и А. И. Полежаева — все это фактический материал для постановки проблемы функционирования и эволюции кавказского мифа в русской литературе. Творчество Я. П. Полонского в этом контексте наглядно демонстрирует развитие этой традиции в историко-литературном процессе 1840-х годов.

В наследии поэта важное место занимает романтическая традиция как основополагающая по отношению к кавказскому мифу. Эта сторона деятельности Я. П. Полонского рассмотрена в литературоведении неполно, хотя особенности художественного мира писателя изучены достаточно широко.

Во-первых, мы располагаем двумя прижизненными изданиями Полного собрания сочинений (в 10-ти томах, изданного Ж. А. Полонской в 1885 - 1886 г.г., и в пяти томах 1896 г., составленное сыном Я. П. Полонского и просмотренное автором), а также несколькими сборниками стихов и прозы разных лет (1844-1892). Во-вторых, Полонского никогда не обходила вниманием современная поэту литературная критика, известны отзывы Белинского, Кудрявцева, Некрасова, Тургенева, Салтыкова-Щедрина, Григорьева, Гаршина, Вл. Соловьева, Страхова и других. В-третьих, исследователь имеет три полных издания произведений Полонского: сборники стихотворений 1935 и 1954 годов, составленные Б. М. Эйхенбаумом, и являющиеся образцовыми в текстологическом отношении, и сочинения в двух томах 1986 года, прокомментированные И. Б. Мушиной.

Своеобразие художественного мира Я. П. Полонского было объектом исследования в целом ряде специальных статей и монографий. Это работы Б. Я. Бухштаба, Б. М. Эйхенбаума, И. С. Богомолова, Л. Я. Гинзбург, О. В. Зырянова, В. В. Кожинова, Л. М. Лотман, Б. А. Леонова, А. И. Лагунова, Н. Н. Скатова, П. А. Орлова, Е. Н. Опончиной, И. Б, Мушиной, Н. Т. Суховой, С. С. Тхоржевского.

Среди работ, посвященных Полонскому, особую ценность имеют труды Б. М. Эйхенбаума: статья «Я. П. Полонский», где

подробно и глубоко изучаются тематика и проблематика произведений поэта, основные этапы его творческой эволюции (в том числе дается краткая, но ёмкая характеристика кавказского периода), а также блистательные комментарии к стихотворениям в издании 1935 г., которые являются основным источником сведений о Полонском.

Ученому удалось разрешить многие проблемы, связанные с исследованием творчества писателя. В примечаниях к изданию стихотворений 1935 г. используются материалы из архива Я. П. Полонского, впервые изучены публицистические, дневниковые, эпистолярные и мемуарные источники, нигде ранее не опубликованные и свидетельствующие об осознании поэтом своей творческой эволюции, своих творческих принципов. Исследователь знакомит нас с кругом чтения Полонского, его ближайшим окружением, его перепиской. По большому счету, Б. М. Эйхенбаумом была создана научная биография поэта, поскольку им были проведены разыскания, связанные с малоизученными периодами его жизни и творчества, разработаны проблемы мировоззрения Полонского, его общественно-исторических взглядов.

Целью исследования стало выявление и описание структуры кавказского мифа с точки зрения системы мифопоэтических образов и персонажей в эпоху становления в 1820-1830-х годах и их эволюции в творчестве поэта 1840-х годов.

Кавказский миф в русской литературе рассматривался эпизодически, целостной картины кавказской мифологии пока нет. В связи с этим основные задачи исследования можно сформулировать следующим образом: 1) охарактеризовать процесс формирования мифопоэтики и мифопоэтической образности в произведениях русских романтиков, который предопределяет возникновение кавказского мифа как целостной картины мира; 2) обозначить основные аспекты семантики и поэтики мотивов и образов кавказского литературного мифа; 3) выявить изменения в содержании традиционных образов под влиянием новых эстетических установок; 4) обосновать эстетическую концепцию Полонского как поэта тютчевско-

фетовской школы (В. М. Жирмунский) в связи с традициями романтизма и поэтическими тенденциями эпохи 1840-х годов; 6) выявить генезис и особенности функционирования кавказского мифа в поэзии и прозе Полонского.

Предметом исследования выбран кавказский миф в русском романтизме, и рассмотрение его специфики сквозь призму эстетических принципов Я. П. Полонского.

Объект исследования — кавказские произведения А. С. Пушкина, А. И. Полежаева, М. Ю. Лермонтова, А. А. Бестужева-Марлинского, лирика, проза и драма Я. П. Полонского 40-х-начала 50-х годов. К анализу привлекаются поэмы и лирика В. А. Жуковского, Н. А. Некрасова, А. А.Фета.

Теоретико-методологическую основу исследования составили труды по теории литературы (М. М. Бахтин, Б. В. Томашевский, В. М. Жирмунский, Ю. М. Лотман, Л. Я. Гинзбург, А. М. Панченко, В. Н. Топоров, А. П. Чудаков, В. И, Тюпа, М. Н. Дарвин); исторической поэтике (А. Н. Веселовский, С. Н. Бройтман); теории мифа и мифопоэтике (А. Ф. Лосев, О. М. Фрейденберг, Е. М. Мелетинский, М. И. Стеблин-Каменский, В. Б. Мириманов, А. И. Журавлева, Л. А. Ходанен); истории литературы (В. М. Жирмунский, Б. М. Эйхенбаум, Б. Я. Бухштаб, Ю. В. Манн, Н. Н. Скатов, Ю. М. Лотман, Ф. 3. Канунова, Т. Т. Уразаева, Л. А. Ходанен, А. С. Янушкевич, и другие).

Решение поставленных задач диссертации обеспечивает сочетание культурно-исторического и типологического методов исследования, что позволяет проследить становление различных стадий в развитии кавказского мифа в русской литературе 1820-1840-х годов и выявить специфику мифопоэтических форм в мифологии Кавказа. В изучении конкретных произведений мы обратились к методам поэтологического, сравнительно-исторического анализа, поскольку это позволяет избежать произвольности построений и вывести из самого материала закономерности возникновения и развития кавказского мифа. Исследование произведений Я.П.Полонского ведется с использованием контекстуального

подхода, изучения историко-культурной ситуации, круга исторических и культурологических источников. Изучаемая проблема обусловила обращение к смежным областям гуманитарного знания — истории, философии, эстетике и культурологии. • :

Научная новизна работы определяется комплексным подходом к исследованию кавказской традиции, которая рассматривается в единстве мифопоэтических символов, сюжетов и мотивов кавказских текстов, что позволяет проанализировать их как единый сверхтекст. Суть подхода и его новизны заключаются в следующем:

• рассматривается миф о Кавказе как один из доминирующих, объединяющих признаков кавказского текста;

• коллективная содержательная основа мифа осмысливается как динамичная и каноническая система;

• выявляется единая этико-эстетическая концепция романтического кавказского мифа;

• кавказские произведения Полонского изучаются в контексте мифа и как органическая часть художественной системы писателя;

• определяется место и значение текстов Полонского в кавказском мифе.

Научно-практическое значение работы состоит в расширении представлений о кавказском литературном мифе и творчестве Я. П. Полонского. В научный оборот вводится понятие «кавказский миф» и описывается его семантико-поэтическое содержание. Кроме того, результаты исследования могут найти разнообразное применение в общих и специальных курсах по истории русской литературы XIX века, в вузовской практике преподавания, руководстве научной работой студентов, включая курсовые и квалификационные работы. Положения, выносимые на защиту:

1. Литературный миф — это форма существования литературной традиции, сращение канонических образов и мотивов, связанных с определенной темой, в единую

мифопоэтическую картину мира. Кавказская тема, ставшая традиционной, существует в русской литературе как миф.

2. Становление кавказского мифа связано с поэмой А. С. Пушкина «Кавказский пленник», где определились его основные типологические черты.

3. В условиях повторяемости основных образов и мотивов кавказского мифа значения составляющих его типологических черт закрепляются и варьируются в творчестве А. А. Бестужева-Марлинского, А. И. Полежаева, М. Ю. Лермонтова, создавая его коллективную содержательную основу.

4. Подключение к кавказскому мифу в творчестве Полонского происходит в соответствии с его этико-эстетическим кодом, определяющимся в раннем творчестве. Эстетическая программа писателя складывается на основе притяжения-отталкивания от романтических традиций и поэтики «натуральной школы».

5. Вслед за Пушкиным (цикл кавказских стихотворений 1829 года) Полонский осваивает «другую» сторону взаимоотношений Кавказа и России, мирную, повседневную. В его творчестве миф о Кавказе приобретает своеобразную интерпретацию, связанную с его личным опытом невоенного человека, вносит существенные коррективы в романтическую мифологию.

6. В «личной» версии кавказского мифа Я. П. Полонского основой пространственной модели картины мира становятся локальные зоны Тифлиса и предметный мир, связанный с жизнью и бытом «простых» людей. Проза Полонского способствует «заземлению» кавказского мифа и вырабатывает новые нарративные стратегии.

Апробаг^ия работы. Материалы диссертации являлись предметом обсуждения на научных конференциях различного уровня, в том числе международного (Валихановские чтения -6: Международная научно-практическая конференция, посвященная 10-летию Республики Казахста /Кокшетау, 2001 /; Межкультурная коммуникация и актуальные проблемы казахской, русской филологии: Международная научно-практическая конференция, посвященная Году России в

Казахстане и 60-летию Казахского государственного женского педагогического института / Алматы, 2004 /; Валихановские чтения - 11: Международная научно-практическая конференция / Кокшетау, 2006/).

Цели и задачи, поставленные в диссертации, а также предмет исследования определили структуру работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающего 194 наименования. Объем исследования 201 страница.

Основное содержание работы

Во введении аргументируется выбор темы диссертации, её актуальность; здесь же определяется объект исследования, его цель, задачи и структура работы, обосновывается степень новизны, сообщается об апробации работы и её научно-практической значимости.

Первая глава «Кавказский миф в творчестве русских романтиков» состоит из пяти параграфов, в первом из которых «Литературный миф как форма существования литературной традиции. Соотношение понятий «тема», «мотив», «миф», «канон», «топос», «традиция» осмысливается понятие «литературный миф» и обосновывается возможность его применения по отношению к кавказской теме. В связи с этим было необходимо сравнить функции архаического мифа и мифа культурного, разграничить смежные понятия.

В архаическом мифе сосредоточены фундаментальные свойства человеческого сознания, обеспечивающие его целостность, то, что является подосновой мифа, — самое устойчивое, неизменное в структуре личности и общества. Универсальность мифологических образов проверена временем, они воплощают; некие сущности, значимые и способные к символическому расширению конфликты, характеристики личности и общества. Миф оставляет образцы для подражания, он способен воспроизводиться в иных обстоятельствах и ситуациях, повторяться, варьироваться. Органически усвоенный

миф становится своего рода ориентиром, как в жизненной практике, так и в художественной деятельности.

Неформальный интерес к мифологиям проявил романтизм XIX века. Писатели нередко создавали собственные мифы, не просто возрождали античную мифологию, не только реконструировали национальные мифы, а именно продуцировали новые. В этом смысле романтизм по сути своей мифогенен.

Однако по такому же принципу существует и литературная традиция, становящаяся предметом рефлексии художников, так или иначе причастных к ней. Так, обращаясь к кавказской теме, писатели часто используют традиционные установки, ориентируются и на общеромантический канон, и на именно «кавказский», где мы имеем дело с реализацией своеобразной схемы, достаточно глубоко укоренившейся в русской культуре. Но литературное произведение всегда создается в связи с главной идеей и демонстрирует субъективный взгляд автора. Миф же не имеет четко заданной идеи и не создается для решения каких-то художественных задач, если он и воплощает сознание, то коллективное, изображает мир, то весь и сразу. Следовательно, не каждое произведение, содержащее формальные черты мифа, и не всякая традиция может быть названа «литературным (культурным) мифом».

Мифологизация в литературе осознается только в условиях «повторяемости», не позволяющий исчезнуть сущности, смыслу, который не может существовать в творчестве отдельно взятого писателя или отдельном произведении, а возникает как чистый феномен как бы над конкретным текстом. Культурный миф это — не строгое сюжетное построение, а некий свод общих символов, мотивов, образов, фабул, конфликтов, созданных разными писателями в разное время, но ставшими традиционными, то есть культурный миф — это, перефразируя К.Г. Юнга, «коллективное сознательное», обнаруживаемое в конкретном художественном произведении.

Статус «готового слова» приобретает благодаря Пушкину и тема Кавказа. Поэтический язык «Кавказского пленника»

становится своеобразным «архаическим» языком для последующих авторов. Однако каждый поэт или писатель, впервые обращаясь к теме, все же отталкивается и от реальной действительности, то есть вновь творит свой «личный миф», но с опорой на взращенный другими образ. Процесс накопления топосов нам представляется постоянным, в силу того, что кавказская тема продолжает волновать художников, заставляет обновлять ее прочтение, а художественный мир Кавказа у каждого поэта или писателя формировался в соответствии с их субъективным авторским видением.

Во втором параграфе главы «Становление и развитие кавказского мифа в творчестве А. С. Пушкина» рассматривается поэма «Кавказский пленншр> как образец для дальнейшего развития кавказской темы. Здесь возникают мотивы и образы, положенные в основание романтического мифа о Кавказе. Во-первых, это мотив кавказской природы, которая станет эстетическим идеалом романтиков, воплощением прекрасного, высокого мира. Во-вторых, характерное для них соотнесение природных образов с внутренним миром героя, что позволяет возвести эти образы до уровня символа. В-третьих, возникают образы, воплощающие разные типы романтической личности: «пленник», «дева гор», «сыны Кавказа». В-четвертых, в поэме четко выделяются мотивы, питающие тему: мотивы одиночества, бегства, отчуждения, свободы, неразделенной любви. Кроме того, по замечанию В. М. Жирмунского, и в формальном отношении произведение стало образцом для подражания: «индивидуальные признаки превращаются в признаки жанровые».5

По словам Л. Я. Гинзбург, Пушкин в «Кавказском пленнике» создаёт формулу «ещё наивную, но действенную, в которую в дальнейшем можно вкладывать многое».6 У Пушкина происходит накопление мотивов, имеющих значение прежде всего в своей совокупности. Затем за ними закрепятся

5 Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Л.,1978. С.227.

6 Гинзбург Л.Я. О лирике. Л., 1974. С.128.

определенные тропеические или символические значения, и Кавказ перестанет восприниматься как действительность, возникнет представление о предельной условности образа, как бы «несуществовании» его, но одновременно не исчезнет и видение его бесконечно значимой реальности.

Пушкин, являясь одним из основоположников «кавказского мифа», дает начало новому этапу его развития. Поэт возвращается к кавказской теме в «Путешествии в Арзрум» и цикле стихотворений, написанных под впечатлением от путешествия. В русле развития темы в творчестве Пушкина можно заметить не просто указание на конкретные события, но и попытку их проанализировать, связать с исторической действительностью. Пушкин «разволшебствляет» (В. Б. Мириманов) кавказский миф: известные романтические мотивы, скорее, пародируются, нежели развиваются.

Таким образом, было положено начало созданию литературного мифа о Кавказе, который наделен, как символ, многозначностью, смысл которого динамичен, вариативен, <«...>его нельзя свести к строгой логической формуле, можно лишь пояснить».7

В третьем параграфе первой главы — «Хронотоп кавказского мифа как основа целостной картины мира» — выделяются основные составляющие пространственной картины мифа. Стилистическое развертывание пушкинской схемы в произведениях А. А. Бестужева-Марлинского, М. Ю. Лермонтова, А. И. Полежаева создает природный мир Кавказа, который наделен многозначностью символа.

Великолепные картины Кавказа — это воплощенный на земле идеальный мир романтиков, где господствует боренье, гармония и свобода. Это другой, отличный от привычного для русского глаза, ландшафт, изображение которого выполняет, прежде всего, психологическую функцию. Перед глазами не просто мир экзотической природы, это развернутая душа поэта или героя. Кавказ для романтиков становится духовной родиной, защищенной со всех сторон неприступными горами.

7 Аверинцев С.С. Символ // Литературная энциклопедия понятий и терминов. М.,2001. С.975.

14

Природа Кавказа - основа для создания образа иного, лучшего мира, но на земле, в реальности, без использования фантастики или мистики. Пространство приобретает статус идеального, это вариант романтического «там». Оно недосягаемо для внешнего влияния (охраняется горами, сокрыто ими), неподвластно внешним законам, несёт покой, вольность, устанавливает собственный порядок существования. Природа горного края стала материальным воплощением мечты о постоянном движении в человеческой душе, символом духовной свободы.

В четвертом параграфе — «Типология личности в кавказском мифе (Благородный Дикарь, Дева гор, Пленник, «Кавказец»)» — анализируются образы-персонажи мифа. Различные типологические модели романтической личности будут определены в «Кавказском пленнике» Пушкина («Пленник», «Благородный Дикарь», «Дева гор», «Сыны Кавказа»8) и развернуты у Марлинского, Полежаева и Лермонтова. В произведениях о Кавказе нами отмечается внимание писателей к реальной действительности, к объективной стороне жизни, стремление опереться на факты. Чтобы показать национальное своеобразие, все поэты и писатели тщательно воссоздают «местный колорит», добиваясь «эффекта присутствия».

Модели человеческой личности, которые персонифицируют целостный образ «дикого кавказского племени», — это Благородный Дикарь и Дева Гор, балансирующие между «своим» и «чужим». Основной чертой характера Дикаря называется воинственность, перерастающая в жестокость и насилие. Стремясь к высокому, герой совершает низкие, жалкие поступки.

По значению близок Благородному Дикарю герой, которого мы называем Пленник, — это русский, попавший под обаяние природы Кавказа, увидевший в ней идеал свободы, но вместо

* Далее метафорическое наименование типологических моделей личности дается с заглавной буквы как собственное имя.

этого обретший цепи. Главной чертой характера Пленника является отчужденность от своей родины, одиночество. Но характер отчужденности героя у разных авторов неоднозначен. Впоследствии внутри этих типологических схем происходит перераспределение. Изначально цельная личность Благородного Дикаря приобретает черты, свойственные Пленнику, и наоборот.

«Сыны Кавказа» представлены как своеобразное отражение характера природы края. Люди, живущие по естественным законам, страстные, искренние и честные, способные любить и ненавидеть; чувственные, хранящие законы предков, привязанные к своему миру, они очень красивы внешне, динамичные и энергичные. Однако «естественный человек» включается в исторические события, подвергается влиянию извне, что привносит в его образ изменения, поэтому в изображении «Сынов Кавказа» появляется некая ирония. Получается, что чем ближе представляется романтику его идеал, тем дальше он от него ускользает, и, как результат, возникает настроение «странной тоски» (М. Ю. Лермонтов), часто стимулируемой впечатлениями от военных событий на Кавказе.

Изображение войны является неотъемлемой частью «кавказского мифа», о чем мы говорим в пятом параграфе — «Военный миф в произведениях романтиков». Главный итог военного противостояния на Кавказе - это трагедия личности, символизирующая трагедию народа. Пленник, чужой среди «своих», лелеет надежду обрести смысл жизни среди «чужих», участвовать в событиях, проявить себя, почувствовать себя свободным. Вместо этого его держат в плену. Благородный Дикарь теряется в пестроте событий: его порабощают, не позволяют жить по-своему, но и «по-русски» он тоже жить не может.

Смерть — вот единственное следствие любой войны, а «труп» — один из символов кавказской мифологии. У Марлинского, Полежаева и Лермонтова этот мотив представлен достаточно широко. Но оценка военных событий может быть и

позитивной: именно участвуя в войне, человек проявляет и силу своего характера, и волю, и нравственные ценности, и высоту духа.

Таким образом, благодаря наслоению индивидуальных художественных интерпретаций действительности происходило структурирование литературного мифа, ставшего выражением достаточно цельной мифологической картины мира Кавказа.

Вторая глава — «Становление и развитие кавказского мифа в творчестве Я. П. Полонского» — состоит из пяти параграфов, посвященных анализу кавказского периода в творчестве Я.П.Полонского и его «личной» версии кавказского мифа.

В первом параграфе — «Этико-эстетические искания Я. П. Полонского в аспекте ночной темы на материале ранней лирики» — рассматриваются основные принципы поэтики и проблематики, которые будут положены в основу художественного мира Полонского, не только в связи с традициями романтизма, но и в соответствии с требованиями эстетики 40-х годов XIX века; обозначаются социально-биографические факторы, воздействующие на формирование художественного мира, но выходящие за собственно литературные границы.

Показать формирование творческого метода Полонского на материале ночной темы мы посчитали возможным, поскольку впоследствии ночь станет одним из ключевых образов его поэзии и прозы, а также важнейшим топосом личной версии кавказского мифа. Образность ночи формируется в раннем творчестве Полонского с опорой на уже известные в литературе мотивы и их семантическое наполнение. «Ночное» становится не только отражением каких-то внутренних состояний (смятения, страха, неверия), передает не только ощущение, впечатление, но и воссоздает целостность явления, которое возникает из деталей описания, простых и понятных душевных движений, достоверных и естественных.

Психологическая новизна в осмыслении ночной темы появляется уже в ранних стихотворениях Полонского таких, как

«Дорога», «Зимний путь», «Лунный свет», где внешнее созерцание сопрягается с внутренними душевными импульсами героя, словно ночная природа стимулирует самосознание личности, дает толчок душевной динамике. Такого рода психологизм требовал внимательного отношения к материальной действительности во всем ее многообразии, чуткого слуха, зоркого взгляда и, что не менее важно, открытого сердца, что сближало лирику Полонского с русским психологическим романом. По наблюдению В. С. Соловьева, сделанному уже по поводу последних стихов поэта, лирические произведения такого рода <«...> в простейшем и чистейшем виде представляют коренное лирическое настроение, истинный фон всякой лирике», 9 демонстрируют не только жизнь бодрствующего сознания, но и открывает «ночную сторону души» (В. С. Соловьев), « обыкновенно скрытую <...> и проявляющуюся <...> только в редких случаях знаменательных сновидений, предчувствий ...».1

Во втором параграфе — «Прогулка по Тифлису» как программное произведение Я. П. Полонского. Основные аспекты мифа в стихотворении» — выявлено, что изменение литературных запросов, требовало иного подхода действительности, потому Полонский строит произведение, отталкиваясь от реально пережитых впечатлений, чувственно конкретных, имеющих непосредственное отношение к его жизни. В связи с этим особую важность приобретает именно созерцание действительности, а отсюда — пристальное внимание к незнакомым людям, деталям обстановки, действиям, движениям внешней жизни, сопрягающимся с внутренним миром.

Полонский вносит в содержание культурного мифа о Кавказе изменения, связанные с его личным опытом невоенного человека, несолдата. Как отмечает Ю. И. Айхенвальд, Полонскому удалось посмотреть на «кавказскую» тему иначе,

' Соловьев B.C. О лирической поэзии. По поводу последних стихотворений Фета и Полонского // Соловьев В С. Чтение о богочеловечестве: Статьи, стихотворения и поэмы. СПб., 1994. С.93. ш Там же. С. 273.

чем было принято, <«...> это не Кавказ лермонтовский, буйный и дикий, а Кавказ-быт. Можно сказать, что Полонский Кавказ усмирил, покорил, обезопасил».11

Пространство стихотворения, разворачивающееся перед читателем, очень мало напоминает грандиозные горные пейзажи. По принципу его воссоздания Полонский очень близок манере А. И. Полежаева, у которого возвышенно-романтические описания пересекаются с приземленно-бытовыми, с той разницей, что Полежаев изображает солдатский быт, а Полонский - городской. Эпическая объективность повествования получает повышенную эмоциональную окраску, создавая впечатления особой заинтересованности поэта, его участия в судьбе своих персонажей, интимно-личного, взволновано-лирического отношения к ним.

Подобное соединение эпической объективности и лирической субъективности автора и создает особую жанровую конструкцию. В жанре «Прогулки по Тифлису» необычна именно авторская позиция, которая вытекает не из нормативных требований, а скорее продиктована жизненными принципами Полонского, внутренними предпосылками развития его личности.

На фоне укрепившейся литературной традиции более четко видны особенности изобразительной манеры поэта, его оригинальность и самобытность.

В третьем и четвертом параграфах второй главы — «Пространственная основа «кавказского мифа» в творчестве Я.П.Полонского» и «Развитие темы ночи в кавказском мифе» — исследуется главная типологическая черта «личного мифа» о Кавказе Полонского — изображение города Тифлиса и ночи как основ пространственно-временной модели мира.

Вещи в стихотворениях и прозе занимают особое место, они используются не только в качестве средства обрисовки

11 Айхенвадьд Ю. И. Силуэты русских писателей: В 2 т. Т.1. М. 1998. С.178.

внешности героя, его внутреннего мира, конкретной ситуации, но и для изображения города, профессиональной или этнической группы, национального уклада. Существование вещей в художественном мире писателя было детерминировано конкретной художественной задачей: показать мир, незнакомый читателю, отсюда интерес именно к тем предметам, названия которых не употребляются широко в русской речи, которые характеризуют именно тифлисский бытовой уклад (азарпеша, руйбянда, личак, зурна и др.). В произведениях фиксируются обычные пестрые будни, быт как неустранимая составная часть жизни, то драматическая, то комическая, потому он не осуждается и не восхваляется автором.

Система связей между предметами, составляющими «вещный мир» Тифлиса и его жителей, осложняется окружающим его эмоциональным ореолом, который создается при помощи особого стиля повествования, приобретающего обиходно-бытовую образную направленность.

Элементы ландшафта просто утверждаются как данность, что подчеркивается простым, часто безэпитетным, обозначением. Полонский не считает нужным вновь повторяться, поскольку широкомасштабные, детализированные описания по ассоциации возникают в памяти читателя. Природа не фон, но место жизни и труда. С нею связаны разные моменты переживаний лирического героя или других персонажей. Если даже пейзаж нацелен на чисто живописное изображение, то завершиться он может мотивами из совершенно другой сферы.

Наблюдая за становлением и развитием «ночной» темы в «кавказском» цикле Я. П. Полонского, мы приходим к выводу, что она имеет особый эстетический статус в его художественном мире. Ночь как образ, метафорически передающий душевное состояние человека, пребывающего во мраке сомнения, на перепутье, возникает в юношеском творчестве поэта на основе романтической эстетики. Мотив поиска света в неозаренной пустоте связывается с мотивами ночного пути уже на основе притяжения-отталкивания от существующего в литературе образца, «готового» образа. В

кавказской лирике Полонского формируется новая интерпретация темы и ее словесное воплощение.

Ночь интересует поэта не только как аллегория внутренних процессов или фон каких-нибудь событий, но и как самоценный феномен окружающего мира. В изображении ночи события внешнего и внутреннего мира уравниваются, конкретный и умозрительный планы в создании образа становятся одинаково важными в его поэтике. Отношение к реальной действительности, природные образы подчеркивают причастность автора к изображаемому, дают толчок развитию самосознания лирического героя. Это особенно видно в произведениях «кавказского» цикла, поскольку здесь Полонский приобрел неоценимый опыт в чувственном восприятии «ночного». На Кавказе в русле «ночной» темы появляются мотивы музыки, праздника, поэтического вдохновения, рожденные общением с народным творчеством и культурой кавказцев.

Полонский подчинен идее целостного воплощения мира, преодоления рационалистического видения, без акцентирования причинно-следственных связей. Это выход на особого рода «неосинкретизм» (С. Н. Бройтман), рождающийся из «цепи таинственных соответствий» (А. Н. Веселовский). Благодаря неосинкретическому восприятию, смысл образа-мира не может трактоваться однозначно, имея самоценное прямое значение, он притягивает множество смысловых интерпретаций.

В третьей главе — «Система персонажей в кавказском мифе Я. П. Полонского», — разделенной на три взаимосвязанные части, рассматриваются особенности поэтики Полонского в изображении личности. Первый параграф — «Учтивый гость. Образ русского на Кавказе» — рассматривает поэтическое воплощение причастности-автономности лирического героя по отношению к миру, изменение его характера вследствие пристального внимания Полонского к «чудной» стране, ее людям, понимания их повседневных забот. Это уже не противопоставленный «своим»

и «чужим» одинокий и страдающий Пленник или солдат, он иной, человек сугубо штатский, поэт и чиновник одновременно.

Он ведет себя, как Учтивый гость, который не смеет нарушать установленный порядок, а только старается его изучить, ведь ему здесь жить и работать, хотя положение его несколько двойственно: «и чувствую, что на чужом пиру». Вследствие этого лирический герой в кавказских стихах Полонского показан в развитии, в пути, как во внешнем, материальном, так и во внутреннем, духовном, т. е. он движется и в горизонтальном, и в вертикальном направлении. Всегда ощущая недостаточность либо впечатлений, либо способов их выражения, он стремится вперед и вверх, потому в его кавказских стихотворениях переплетаются земная «горная дорога в Грузии» с направленным в вечность полетом дум. Причем путь лирического героя Полонского сопряжен с созерцанием окружающего в непосредственном контакте с ним, участии в необычной для него жизни.

Амбивалентность Гостя получает развитие и в лирическом цикле, и в кавказской прозе писателя, поскольку положение «на чужом пиру» создает особое настроение. Таков образ лирического героя, повествователя и чиновника Хвилькина — главного действующего лица рассказа «Квартира в татарском квартале», гостя на Кавказе.

Второй, третий и четвертый параграфы главы посвящены изучению изменений в создании моделей личностей, персонифицирующих «дикое кавказское племя». Второй параграф — «Сыны Кавказа» как «народ особенный» в изображении Я.П.Полонского» — рассматривает изображение жителей Тифлиса как социальных типов: торговцев, цирюльников, портных. Благородные Дикари и Девы гор словно спускаются с высокого постамента на землю. Полонский прямо не соотносит образы-персонажи с кавказским мифом, с образами предшественников, как это делали Лермонтов и Полежаев по отношению к Пушкину, но в сознании читателя ассоциативная связь не может не возникнуть. Продолжая «разволшебствение» мифа, поэт приближает к

действительности как обобщенный образ «сынов Кавказа» (муши, дети, торговцы, нищие, женщины), так и отдельные образы-персонажи: Благородного Дикаря — нет, а есть конкретные люди (имеретинский князь А. Чавчавадзе, Шота Руставели, Сатар, Саят-Нова, Агбар и др.).

Третий параграф главы —«Женские образы в кавказском мифе Я. П. Полонского» — посвящен исследованию изменений в структуре модели, персонифицирующей женский характер. Девы Гор в романтическом понимании у Полонского нет, а есть очень любопытные женщины, с блеском в глазах, но отсутствием той жизни, что видели в них романтики. Они обаятельные, загадочные, волнующие, словно что-то скрывает их национальный наряд (чадра, личак). Хотя при ближайшем рассмотрении становится ясно, что ничего необычного в них нет, они заняты своими делами и совсем не склонны утолять жажду томящегося от тоски Пленника или Гостя. Женщины, при всей их красоте, в силу своей духовной ограниченности, первобытной наивноста, замкнутости не могут в полной мере удовлетворить и разделить порывы героя.

Женские образы в лирике и прозе (грузинка, татарка, затворница, Магдана, Елена, Сусанна и др.) представлены Полонским максимально объективно, в соответствии с внешними обстоятельствами жизни, но психологическая реакция на мир интересует поэта не меньше, так как она может быть непредсказуемой, парадоксальной. Полонский одновременно детерминирует человека и не может его объяснить, оставляя некоторые вопросы о его сущности открытыми. Особенно заметным в этом отношении является динамичный характер Дареджаны Имеретинской как воплощение национального типа.

В четвертом параграфе — «Сазандар как тип народного поэта на Кавказе» — предлагается анализ образа-персонажа, возникшего в лирике кавказского цикла на основе изучения Полонским обычаев и традиций словесного искусства края. Его условно можно назвать «Сазандар». Данная модель была зафиксирована романтиками, в частности, была рассмотрена

23

Лермонтовым («Ашик-Кериб»). Обращая внимание на нравственно- эстетические установки народного певца на Кавказе, Полонский развивает собственную концепцию поэтического слова, назначения поэта. В некотором смысле Сазандар противопоставлен лирическому герою, одинокому и сомневающемуся в своём предназначении. Народный поэт не стремится уйти от самого себя, не размышляет о правильности своего пути, а просто выполняет свое назначение, не раздражает слезами неба, не упивается грешною тоской. Сазандар -.«званый гость на божий пир».

В заключении подводятся итоги работы. Кавказский романтический миф рассматривается как единый динамический текст, создание которого происходило в соответствии с литературным процессом эпохи. Целостный подход к структуре мифа позволил увидеть генезис и перспективы развития мифа.

Переосмысливая коллективный романтический миф о Кавказе, Полонский как включает, так и исключает его мотивы и образы в свою версию «личного мифа». В стихотворениях кавказского цикла складывается в целое «канон» Полонского в изображении Кавказа, «личный миф», контролируемый только «внутренней мерой» (Н. Д. Тамарченко) самого его создателя. Писателя интересует мирная, повседневная сторона взаимоотношений Кавказа и России.

Возможно, поэт старался отстраниться от трагической ситуации в российской истории, посмотреть чуть в «сторону», чтобы найти впоследствии нужные слова для ее более глубокого анализа с точки зрения не только русского человека, но и местного жителя. Реализуя данные принципы в изображении, писатель воссоздает Кавказ таким, каков он есть, придавая равное значение и внешнему описанию и внутренней рефлексии героя, что позволяет воспринимать образ Кавказа как синкретичный, целостный, единообразный, динамичный. Таким образом, в творчестве Полонского начинается еще один этап в развитии коллективного кавказского мифа, содержание которого тяготеет над каждым «личным этапом».

Функционирование кавказского мифа не ограничивается периодом 1820-1840-х годов. Сформированный в структуре романтического стиля кавказский текст, сохраняя основные значения его составляющих, продолжает активное существование в семиотической системе русской литературы до настоящего времени. Трансформация мкфа в литературе последующих эпох и других видах искусства, особенности его дальнейшего варьирования являются актуальной проблемой дальнейших исследований.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Романенко С.М. Кавказ в поэме А.С.Пушкина «Кавказский пленник» и в стихотворении Я.П.Полонского «Прогулка по Тифлису» / Вестник Северо-Казахстанского университета. Научно-педагогический журнал. Выпуск 5. — Петропавловск, 1999, —С. 175-176.

2. Романенко С.М. Лирический герой кавказских стихов Я.Полонского. / С. Мукановтын эдеби - модени мурасы жзне к;аз1рп заман. Материалдары хальщаральж галыми-практикалык конференция. 2 том. 24-27 сэулр. — Петропавл, 2000. — С.229-235.

3. Романенко С.М. Значение лирики Я.П.Полонского в создании образа Кавказа / Валихановские чтения — 6: Материалы Международной научно-практической конференции, посвященной ] 0-летию Республики Казахстан. Том IV. — Кокшетау, 2001. — С. 177-180.

4. Романенко С.М. Мир природы Кавказа в произведениях русских романтиков / Вестник. Серия филологическая. № 3(75). Казахский национальный университет им. Аль-Фараби. — Алматы, 2004. — С. 145-147.

5. Романенко С.М. Типологические черты литературного мифа (на материале «кавказской темы» в русской литературе)./ Межкультурная коммуникация и актуальные проблемы казахской, русской филологии: Материалы Международной научно-практической конференции, посвященной Году России в Казахстане и 60-летию Казахского государственного женского

педагогического института. — Т.2. — Алматы, 2004. — С. 180 -190.

6. Романенко С.М. Предметный мир в кавказской прозе Я.П.Полонского. / Валихановские - чтения — 11: Материалы Международной научно-практической конференции. Том IV. — Кокшетау, 2006. — С.201 - 202.

7. Романенко С.М. Система нравоописательных персонажей в кавказской прозе Я. П, Полонского. / Вестник. Серия филологическая. № 3 (93). Казахский национальный университет им. Аль-Фараби. — Алматы, 2006. — С. 143-146.

Подписано в печать 20.07.2006 г. Формат 60x90 1/16. Гарнитура Times. Ризография. Объем 1,1 уч.изд.л.; 1,6 усл.печ.л. Тираж 100 экз. Заказ №2374. Бумага книжно-журнальная. Отпечатано в Издательско-полиграфическом секторе ИТС Северо-Казахстанского государственного университета им. М. Козыбаева.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Романенко, Светлана Михайловна

Введение.

Глава I. Кавказский миф в творчестве русских романтиков.

1. 1 Литературный миф как форма существования литературной традиции. Соотношение понятий «тема», «мотив», «миф», «канон», «топос», «традиция»

1. 2 Становление и развитие кавказского мифа в творчестве А.С. Пушкина.

1. 3 Хронотоп кавказского мифа как основа целостной картины мира.

1. 4 Типология личности в кавказском мифе (Благородный Дикарь, Дева гор,

Пленник, «Кавказец»).

1. 5 Военный миф в произведениях романтиков.

Глава II. Становление и развитие кавказского мифа в творчестве Я.П.Полонского.

2.1 Этико-эстетические искания Я. П. Полонского в аспекте ночной темы на материале ранней лирики.

2.2 «Прогулка по Тифлису» как программное произведение Я. П. Полонского. Основные аспекты мифа в стихотворении.

2.3 Пространственная основа кавказского мифа в творчестве Я. П. Полонского

2.4 Развитие темы ночи в кавказском мифе.

Глава III. Система персонажей в кавказском мифе Я. П. Полонского.

3.1 Учтивый Гость. Образ русского на Кавказе.

3.2 «Сыны Кавказа» как «народ особенный».

3.3 Женские образы в кавказском мифе Я. П. Полонского.

3.4 Сазандар как тип народного поэта на Кавказе.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Романенко, Светлана Михайловна

Настоящее диссертационное исследование связано с изучением становления и развития кавказского мифа в русском романтизме, определением его типологии и дальнейшей эволюции в творчестве Я. П. Полонского (1819—1898).

Понятие «литературный Кавказ» возникло в русской культуре с начала XIX века на основе опыта русских писателей, поэтов, художников, ученых и, конечно, военных, которые изучали кавказский регион как культурно-исторический объект. Кавказ сохраняет национальное своеобразие, но органически связан с русской историей и культурой. Н. Я. Эйдельман в книге «Быть может за хребтом Кавказа.» пишет: «Тогда (в 1826—1829 г.г.), можно сказать, «вся Россия» шла на Кавказ: сосланные в одних рядах с вольными, Бестужев с Пушкиным, Михаил

1 Пущин с Денисом Давыдовым. Те, кто провел несколько лет в Грузии и Армении, у

Тебриза и Арзрума, не выпадали из главного русла российской жизни. Скорее, наоборот: в ту пору на Кавказе был один из центров духовной жизни страны».1

В этносоциальном отношении Кавказ — очень многоплановое явление, потому важное значение приобрел не только военный фактор, но и культурно-исторический. Здесь жили десятки народностей, которые находились на разных ступенях развития и в весьма сложных взаимоотношениях, они занимали разные позиции по отношению к Турции, Ирану и России. Со временем кавказские государства будут подчинены России либо военной силой, либо посредством политических комбинаций и дипломатических соглашений2.

• В силу многих причин, например, арабо-мусульманской, османо-турецкой экспансии, они находились в слишком уязвимом положении. Армяне и грузины несли огромные людские и территориальные потери, угроза геноцида армянского народа, насильственная ассимиляция грузин и азербайджанцев персами.

1 Эйдельман Н.Я. Быть может за хребтом Кавказа. (Русская литература и общественная мысль первой половины XIX века. Кавказский контекст). М., 1990. С.253.

2 Об этом подробно см.: Дубровин Н.Ф. История войн и владычества русских на Кавказе: T.I-VI. СПб., 1871-1888;

Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., РОССПЭН, 2000;Смирнов А.В. Политика России на

Кавказе в XVI -XIX вв. М., 1958; Смирнов А.В. Мюридизм на Кавказе. М., 1963; Фадеев А.В. Россия и Кавказ первой трети XIX века. М., 1960; Гордин Я.А. Кавказ: земля и кровь. СПб., 2000. Фадеев Р.А. Кавказская война. М.,

2003.

После присоединения Грузии (начало 1803) и Армении (1805) и двух, русско-иранской и русско-турецкой, войн, началось завоевание Северного Кавказа: Чечни, Дагестана, Черкесии (1800—1820). В первые годы царствования Николая I Кавказ был включен в административную систему Российской империи. 1829 год ознаменовался на Кавказе рядом важных событий. Россия окончила к этому времени войну с Персией (1826—1828) и Турцией (1828—1829) и сосредоточила внимание на Кавказе.

В 1827 году вместо Ермолова, заподозренного в связи с декабристами, Николай I назначил на пост главнокомандующего отдельным Кавказским корпусом Паскевича. Осторожную и умную ермоловскую тактику «осады» Кавказа — медленного продвижения в горы, при помощи частных походов, с одновременным заселением наиболее плодородных земель русскими переселенцами — Паскевич заменил рискованными грандиозными экспедициями, обещая Петербургу «замирить» Кавказ в несколько лет. С новым главнокомандующим на Кавказ прибыла свита гвардейского офицерства, а вслед за нею нахлынуло из столиц несметное количество любителей-военных отличий, которых старые «кавказцы» презрительно именовали «фазанами».

Однако не все были удовлетворены подобным положением дел: в Дагестане началось вооруженное сопротивление под руководством Казы-Муллы, и из России были направлены большие силы. Противостояние чеченцев, аварцев происходило в довольно сложном контексте. Дело в том, что в «кавказской войне» установилось своеобразное «двустороннее движение». С одной стороны, борьба против русских, с другой, — против мюридов, где русские могли стать сильными союзниками.

Сложность военной обстановки на Кавказе можно оценить, обратившись к свидетельствам участников событий, например, к работам А. Руновского «Записки о Шамиле»3 и Мухаммеда-Тахира «Три имама».4 Пристав Руновский преподносил события в духе требований царской администрации; Мухаммед-Тахир — личный

3 Руновский А. В. Записки о Шамиле. Махачкала, 1989.

4 Мухаммед-Тахир. Три имама. Махачкала, J 990. секретарь Шамиля — третьего имама Чечни и Дагестана, был не менее беспристрастен. Каждый превозносил победы и удачи «своих», уверенный в абсолютной их непогрешимости. Подобный диссонанс мнений позволяет сделать один и тот же вывод: мюриды, возглавляемые имамами, Кази-Муллой и Шамилем, желали стать полновластными правителями Дагестана, Чечни, Аварии, Осетии. Центр этого движения находился в Турции. Мюриды объявили войну «неверным», но это были не столько русские, сколько мусульмане, не являющиеся приверженцами шариата. Местные жители сопротивлялись имамам, т.к. это тоже угрожало их независимости, но в силу многих причин, в том числе и из-за недовольства российской политикой, шариатское мусульманство стало преобладающей (наряду с христианством) верой на Кавказе.

Таким образом, крестьяне и скотоводы Аварии, Дагестана или Чечни оказались между двух огней: за связь с мюридами их карали русские, за подчинение русским наказывали «свои». «Мирные» и «немирные» одинаково страдали от поборов "и насилия. Только 25 августа 1859 года в ауле Гуниб генерал-фельдмаршал князь Барятинский принимал сдавшегося в плен Шамиля. ь

Процесс присоединения Кавказа был очень противоречив и сложен, конечные результаты которого недостаточно ясны до сих пор. Одно бесспорно: кавказская тема заняла свое место в российском культурном развитии, тем более что наряду с военным большую актуальность приобрело и «мирное освоение» Кавказа, в том числе анализ военных событий и извлечение уроков из них.

Буквально с 1805 года русское общество начинает знакомиться с кавказской жизнью, расширяются сведения о природе края и его народах, в печати появляются статьи и заметки о Кавказе, авторами которых были русские чиновники, офицеры, путешественники, литераторы, побывавшие там. Литературный интерес явился отражением глубокого внимания различных слоев русского общества к событиям, совершавшимся в то время на Кавказе, к прошлому и настоящему этого края, к его многонациональному населению.

Было бы несправедливым утверждать, что русские настойчиво проводили мысль о том, что горцы — это «хищники», «дикари», не способные к изменениям. Вряд ли можно согласиться с мнением нашего современника о том, что «<.>вообще говоря, <. .>русские завоеватели не пытались изучить общество, которое покоряли, во всей его сложности. Они провоцировали чеченцев на насилие, а потом делали вывод, что чеченцы — настоящие дикари»5

Веским аргументом против такого мнения будет опыт русской литературы, созданной на Кавказе и о Кавказе. Важную роль в этом отношении сыграла поэма А. С. Пушкина «Кавказский пленник» (1822), открывшая собой целый период в поэтической разработке кавказской темы. В творчестве А. С. Грибоедова, жизнь которого была тесно связана с Кавказом, кавказская тематика особенно ярко отразилась в стихотворении «Хищники на Чегеме» (1825), замечательном по реалистическому изображению горцев и глубокому гуманизму. Кавказский колорит занимает большое место в творчестве А. И. Бестужева-Марлинского. Важной ступенью в развитии русского романтизма стали его повести 30-х годов («Аммалат-бек», «Мулла-Нур», «Рассказ офицера, бывшего в плену у горцев»). Тема Кавказа отразилась в скромном по объему, но значительном по идейному содержанию творчестве поэта-декабриста А. И. Одоевского, погибшего на Кавказе в расцвете сил рядовым Нижегородского драгунского полка («Куда несетесь вы, крылатые станицы!», «Глетчер», «Лавина» и другие).

В русской романтической поэзии 20—30-х годов появилась масса подражаний «Кавказскому пленнику»: «восточных», «южных» и «кавказских» поэм, казачьих и других «этнографически окрашенных» песен, берущих свое начало опять-таки от «Черкесской песни» из поэмы Пушкина. Подражательные поэмы характеризуются однообразием тематики, традиционным изображением главного героя — разочарованного «европейца», мелодраматическими ситуациями, примитивным историческим и «местным колоритом», понимаемым как этнографическая экзотика.

5 Харша Рам. Кавказские пленники: культурные мифы и медиальные репрезентации в чеченском конфликте. // Новое литературное обозрение. № 6 (34), 1998. С.11.

Среди бесчисленного множества этих подражательных, ученических и откровенно эпигонских произведений русского стихотворства 20-30-х годов резко выделяются произведения А. И. Полежаева, для которого тема Кавказа на долгое время стала преобладающей в лирике и крупных поэмах «Эрпели»(1830) и «Чир-Юрт» (1832).

В литературе русской (от Державина до Пушкина) и западноевропейской (от Гете до Байрона) тема Востока была очень популярной. Своеобразным вариантом восточной темы в русской литературе стала тема Кавказа. Н. Я. Эйдельман отмечает: «Тема взаимоотношений западных народов с восточными, разумеется, одна из важнейших, глубочайших, но не менее существенно, как сами «западные люди» при этом меняются, как относятся друг к другу в непривычных, порою, экстремальных условиях. Разнообразный опыт нашего времени учит, что необыкновенные, невероятные обстоятельства довольно надежный фон для выявления обычного, повседневного, типичного — того, что уже давно теплилось в человеке и только ждало повода вспыхнуть».6

Можно предположить, что Кавказ был тем местом, где стало возможным многое переоценить, понять самих себя, отыскать «неуничтожимый смертью смысл» жизни (Л. Н. Толстой). В связи с этим уместно привести мнение А. М. Панченко, который пишет: «В памяти нации есть люди-символы, и есть события-символы. Сколько бы нация за свою историю не породила героев, сколько бы не совершила подвигов, — это всегда считанные люди и считанные события. Они наперечет именно потому, что имеют символическое значение: ведь символов не может быть много, как не может быть много гениев и нравственных заповедей. Иначе они п обесценятся».

На основе данной культурно-исторической ситуации в русской литературе возникает кавказская тема, разрабатывать которую начали романтики. Величественная природа, живые противоречия времени, столкновение

6 Эйдельман Н. Я. Быть может за хребтом Кавказа. С.20.

7 Панченко А. М. Русская история и культура. СПб., 1999. С.8. цивилизаций, эпох, антитезы истории привлекали их внимание. Возможно, для романтического типа художественного сознания была необходима обстановка, которая проясняла бы известные нравственные ориентиры поэтов и писателей: жажду свободы, воли; стремление к энергичной деятельности физической и умственной; участие в постоянно меняющихся событиях; обретение своего идеала, своей духовной родины.

Размышляя о русском романтизме в целом, и о «Кавказском пленнике» Пушкина, в частности, П. А. Вяземский замечает: «Слишком долго поэзия русская чуждалась природных своих источников и — почерпала в посторонних родниках жизнь заёмную, в коей оказывалось одно искусство, но не отзывалось чувству о биение чего-то родного и близкого».

А. А. Бестужев-Марлинский в статье «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 года и начале 1825 годов» говорит о том, что русские «всосали с молоком безнародность и удивление только чужому».9 По нашему мнению, разработка кавказской темы в русской словесности воплотила назревшую необходимость «сотворить то, чего у нас нет» (Бестужев-Марлинский).

Тема Кавказа оказалась интересной для романтиков по нескольким причинам. Прежде всего, это было связано с тем, что в начале XIX в. она была еще новой для русского читателя, а «стремление к профессиональной писательской новизне, - по мнению Б. Томашевского, - всегда было признаком наиболее прогрессивных форм и школ в литературе».10 Освещение кавказских событий было очень актуальным, и потому тема стала действенной в кругу современных культурных запросов. Кроме злободневности, в теме отмечалось необычайная «емкость», жизненность, связанная с конкретным материалом, отражающим современность и общечеловеческие проблемы.

8 Вяземский П.А. Полное собрание сочинений. СПб., 1882. T.l. С.226.

Бестужев-Марлинский А. А. Сочинения: В 2 т. М, 1958. С.547. Далее произведения Бестужева-Марлинского цитируются по этому изданию с указанием тома и страницы.

10 Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М., 1999. С. 177.

Романтиков интересовал «местный колорит» как сфера существования особого типа персонажей — «естественных людей», «дикарей», — их национальная характерность, противопоставленная европейски образованному обществу. Раскрытие сущности противопоставления «неволи душных городов» и «дикой вольности» (Пушкин), «оков просвещения» и «воли» (Пушкин) стало задачей, как бы завещанной предшествующей традицией просветительской литературы.

Личные наблюдения романтиков позволили по-иному осмыслить данный конфликт. Естественный мир представлялся идеальным, не раздираемым противоречиям, но, взглянув поближе, писатели убеждались, что представлявшийся им свободным и справедливым мир «дикарей» также ограничивает свободу личности, только в их обществе «другие» законы. В центре художественного осмысления ставится проблема «закона» и «не закона», истинной и кажущейся независимости человека. В связи с этим романтики обратили внимание на причастность жителей Кавказа к искусству, народной песне, для них музыка — быт, каждодневное занятие, ведь именно в искусстве и может быть достигнута истинная свобода, раскрыта полнота личности. Следует отметить, что писатели интересовались не только народным творчеством кавказских племен, но и солдатским и казачьим фольклором, поскольку здесь была видна самобытность самих русских.

Романтиков всегда привлекали яркие активные противостоящие толпе личности, живущие полной жизнью. Гениальность, духовная независимость, преступность, необычность внешнего поведения становились объектом изображения и осмысления. Необычайно богатую почву для таких образов давали кавказские впечатления. Новый мир великодушия, пламенных страстей и рабской покорности, мертвенной упорядоченности; полноты сердечной жизни, буйного темперамента и предательства, низости поражал воображение художника, и на страницах произведений возникали парадоксально противоречивые личности.

Итак, общий интерес к кавказской теме определялся историческими условиями ее возникновения, романтической эстетикой и задаваемыми ею задачами, а кавказская тема стала рассматриваться в качестве постоянно обновляющейся значимой эстетической традиции. Постепенно создавался набор ситуаций, система персонажей, особая поэтика, позволяющая следующим поколениям художников опираться на этот материал.

По мнению А. И. Журавлёвой, в русской литературе «герои предшественников нередко используются как материал для собственного творчества», становясь матричными».11 В русле кавказской темы создано несколько групп таких героев:

10 кавказский пленник», «дева гор», «кавказец», «благородный дикарь» . При своем становлении данные персонажи очень часто будут вариантами уже известных литературе романтических героев, к примеру, «кавказский пленник» — вариант «изгнанника» или «странника». Впоследствии за ними закрепятся и самостоятельные значения.

Традиционность темы, в свою очередь, порождает так называемый культурный (литературный) миф о Кавказе, возникновение которого обусловлено «литургией повторения» (В. Мириманов) основных составляющих текста в произведениях разных писателей. Термин «миф» имеет достаточно разнообразное толкование в трудах русских и зарубежных ученых.13

Широкий диапазон определений трудно свести к какой-либо общей формуле, однако очень многие наблюдения указывают, что в мифе сосредоточены фундаментальные свойства человеческого сознания, обеспечивающие его целостность, то, что является подосновой мифа — самое устойчивое, неизменное в структуре личности и общества. Вслед за JI. А. Ходанен14 мы опираемся на определения мифа, данные А. Ф. Лосевым и О. М. Фрейденберг, которые

11 Журавлёва А.И. Русская классика как национальная мифология.// Лермонтов в русской литературе. Проблемы поэтики. М„ 2002. С.252.

12 Далее метафорическое наименование типологических моделей личности дается с заглавной буквы как собственное имя.

13 Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М. 1976; Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М., 1982. Стеблин-Каменский М. И. Миф. Л., 1976; Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М.,1998.; Потебня А. А. Слово и миф. М. , 1989; Вейман Р. История литературы и мифологии М. 1975; Барт Р. Мифология М. , 1996; Элиаде М. Аспекты мифа М. 1995.

14 Ходанен Л.А. Миф в творчестве русских романтиков. Томск, 2000. С. 16-17. заключается в понимании мифа как метафоры, и считаем, что литературный миф по своим основным функциям сходен с архаическим.

Универсальность мифологических образов проверена временем, они воплощают некие сущности, значимые и способные к символическому расширению конфликты, характеристики личности и общества. Органически усвоенный миф становится своего рода ориентиром, как в жизненной практике, так и в художественной деятельности. Миф оставляет образцы для подражания, он способен воспроизводиться в иных обстоятельствах и ситуациях, повторяться, варьироваться.

Существующий в умопостигаемом пространстве кавказский миф превратился в «связный знаковой комплекс» (М. М. Бахтин), имеющий внеситуативную ценность и ставший каноническим. Структурирование литературного мифа происходило постепенно, благодаря «личному вкладу» каждого писателя (Пушкина, Бестужева-Марлинского, Полежаева, Лермонтова, Полонского, Л. Толстого и др.), наслоение индивидуальных интерпретаций действительности сформировало достаточно цельную мифологическую картину мира Кавказа.

Данная картина, как и в архаическом мифе, формально не закреплена существует как феномен, но обнаруживается в конкретном авторском тексте, где в связи с индивидуально-личностным и коллективным «эстетическим кодом» модифицируется, изменяется. Воспроизведение и варьирование «кавказского мифа» — форма существования литературного канона не как застывшего свода правил, а как принципа изображения, придающего престиж литературной традиции, идущей от «Кавказского пленника» А. С. Пушкина.

Само понятие «литературная традиция» в таком контексте не воспринимается как нечто костное, обедняющее творческое мышление. Напротив, оно оценивается как способ сохранения элементов культуры, остающихся действенными в последующем развитии. Литературный миф как традиция — это запас устойчивых форм, актуальных и обеспечивающих единство культурного пространства.

Важным положением, составляющим концепцию работы, стало исследование функционирования кавказского мифа в творчестве Я. П. Полонского, изменение образов и мотивов мифа в его художественном мире. Одним из итогов развития «кавказской темы» в поэзии и прозе писателя стало переосмысление составляющих литературного мифа о Кавказе в соответствии с эстетической традицией сформировавшейся в начале 40-х годов XIX века.

По мнению А. М. Панченко, «<.> два литературных воплощения одного и того же сюжета, принадлежащие к разным системам, приобретают разный культурный ореол, чтобы правильно его очертить, надлежит сообразоваться с эстетическим кодом той или иной системы <.>».15«Никакое явление не может быть понято до конца без картины его возникновения и утверждения»,16 — пишет А. П. Чудаков, ведь новое в литературе возникает не вдруг, а подготавливается, стимулируется как предшествующим, так и современным литературным развитием. Ученый обосновывает необходимость соотношения исторического и синхронического анализа тем, что невнимание к литературному фону может привести «<.> к неточностям, граничащим иногда с историко-литературными заблуждениями».17

Поэтому представляется важным рассмотрение основных принципов поэтики и проблематики, которые будут положены в основу художественного мира I

Полонского, не только в связи с традициями романтизма, но и в соответствии с требованиями эстетики 40-х годов XIX века, когда формируются его этико-эстетические взгляды.

Это особый период в развитии российской культуры, вообще, и литературы, в частности. Основные аспекты в историко-литературном развитии данного этапа рассмотрены более или менее подробно в работах18 Б. М. Эйхенбаума, В. В.

Панченко A.M. О русской истории и культуре. СПб., 2000. С.6.

16 Чудаков А.П. Слово — вещь — мир. От Пушкина до Толстого: Очерки поэтики русских классиков. М, 1992.С.60.

17 Чудаков А.П. Слово — вещь — мир. От Пушкина до Толстого: Очерки поэтики русских классиков. М, 1992.С.60

18 Эйхенбаум Б. М. Я. П. Полонский. // Полонский Я. П. Стихотворения М, 1935. Кожинов В.В. Книга о русской лирической поэзии XIX века. М., 1978;Скатов Н.Н. Некрасов: Современники и продолжатели. Очерки. М., 1986; Манн Ю.В. Утверждение критического реализма. Натуральная школа // Развитие реализма в русской литературе: В 3 т. Т.1. М., 1972; Кулешов В.И. Натуральная школа в русской литературе XX века. М., 1982;Бухштаб Б.Я. Русская поэзия 1840-1850-х. Л. 1972.

Кожинова, Н.Н.Скатова, Ю. В. Манна, В. И. Кулешова, Б. Я. Бухштаба.

Исследователи единодушны во мнении, что поэзия в сравнении с прозой 40-х годов явно проигрывала и «<.> на десять — пятнадцать лет как бы перестала существовать».19 Объяснить данное положение вещей можно несколькими причинами.

Во-первых, это более резкая смена поколений в поэзии, чем в прозе, поскольку поэты «пушкинского поколения» не пережили своей молодости (Б. Я. Бухштаб), ушли из жизни в полном расцвете творческих сил: вслед за Пушкиным русская литература потеряла Полежаева, Одоевского, Дениса Давыдова, Козлова. В начале 40-х годов еще появляются в журналах и выходят отдельными сборниками стихотворения Баратынского и Языкова, но эти два поэта ненадолго пережили остальных представителе «пушкинской плеяды»: Баратынский умер в 1844 году, Языков — в 1846. Новое литературное поколение 30-х годов выдвинуло двух крупнейших поэтов Лермонтова и Кольцова, но их жизнь оборвалась в начале сороковых годов. Кроме того, замирает стихотворная деятельность таких поэтов, как Бенедиктов, Кукольник, Тимофеев, слава которых гремела в 30-е годы.

Таким образом, одной из причин замедления развития лирики было то, что поэтов поколения 20—30-х годов, активно продолжающих писать, почти не осталось. С другой стороны, новое поколение (Некрасов, Фет, Полонский, Майков, Щербина, Каролина Павлова, Григорьев и др.) в 40-е годы еще не успело завоевать достаточного авторитета.

9П

Однако не менее важной причиной «онемения» поэзии (А. И. Герцен) были и закономерности собственно литературного развития, связанного со становлением иного типа художественного сознания. Во второй половине XIX века вслед романтизму, наследуя его, начинает свое развитие новая литературно-художественная общность, называемая «реализм». Одним из важнейших

19 Кожинов В. В. Книга о русской лирической поэзии XIX века. М., I978.C. 156. Однако нельзя не заметить, что в это время продолжает писать В.А. Жуковский, выходит последняя книга Е.А. Баратынского «Сумерки" (1842), сборник Н. Языкова (1845), посмертное издание стихотворений А.В. Кольцова (1846), т.е. развитие лирики если несколько замерло, то не остановилось.

20 Герцен А.И. О развитии революционных идей в России // Герцен А. И. Собрание сочинений. М., 1956. Т.7.С.227. стремлений эпохи реализма была акцентация конкретики в изображении человека и общества. Предметом художественного воспроизведения стал быт, эмпирическиконкретная, непосредственно наблюдаемая жизнь. Другой наиболее существенной чертой метода был историзм — «<.> стремление увидеть в человеке не вечную

01 природу», а исторически обусловленный характер». Эти характеристики изображения свойственны были пушкинскому мировосприятию, которое начинало переосмысливаться именно в 40-е годы.

Историзм мышления Пушкина требовал более внимательного отношения к действительности, в которой писатели перестали видеть только случайности, но угадывали исторические законы в частном проявлении. Наблюдения за усложняющимися коллизиями и отношениями в русской жизни ставили проблему поиска решения социальных и нравственных конфликтов в живой, конкретной реальности. Характеризуя истоки «толстовского» направления в русской литературе, Ю. М. Лотман отмечает: «Эта двойная художественная тенденция — историзм и антропологизм — определенная своеобразием русской жизни XIX века, соединявшей и элементарные в своей социальной грубости конфликты крепостнической эпохи, и сложные противоречия буржуазной цивилизации, составляла одну из характерных черт русского реализма XIX века».22

В эти годы сложились «особые» отношения между новым типом художественного сознания и предшествующим ему романтизмом. По мнению авторов статьи «Категории поэтики в смене литературных эпох», это выражалось в том, что «<.> и романтизм, и созревающий по мере его развития реализм, схожи в своем стремлении сблизить действительность и словесность, правду жизни и правду литературы. Различие состояло в способе реализации этого стремления: писатель-романтик мыслил расширение прав и границ реальности как путь личностных ее восполнений; писатель-реалист пытался изобразить реальность как таковую, в том числе и во всех «непоэтических» ее слоях, давая им равную

21 Лотман Ю.М. Истоки «толстовского направления» в русской литературе 1830-х годов // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб., 1997. С.557

22 Лотман Ю.М. Истоки «толстовского направления» в русской литературе 1830-х годов. С. 558. возможность высказывания. Если для романтизма обыденная реальность, по которой вышивается узор реальности высшей, доступной лишь внутреннему зрению поэта, то реализм был направлен на поиск форм связей и взаимосвязей реальности внутри нее самой».23

Установка на формирование собственной художественной программы будет реализована в «кавказский» период творчества Я. П. Полонского. Б. М. Эйхенбаум неслучайно отмечает, что «кавказские» стихотворения Полонского резко отличаются от всего, что им было написано в прежние годы: «Поэтический горизонт Полонского сильно расширился. Казалось бы, после Пушкина и Лермонтова Кавказ стал для русской литературы запретной зоной, тем более для литературы пятидесятых годов, простившейся с романтизмом. На деле получилось иначе: разница между литературой двадцатых годов и потребностями нового времени уже настолько определилась, что стало возможным, даже необходимым вернуться к старым темам заново».24

Опираясь на вышесказанное, концепцию исследования можно определить следующим образом: миф о Кавказе является составной частью единого кавказского сверхтекста, сложившегося в русском романтизме, он представляет собой динамичную, постоянно обновляющуюся структуру, развитие которой наглядно демонстрирует творчество Я. П. Полонского.

Актуальность исследования обусловлена интересом современного литературоведения к проблемам мифопоэтики и локального текста. Кавказский миф в этом отношении является репрезентантом характерных особенностей исторической поэтики русской литературы. Подобная постановка проблемы позволяет рассмотреть обращение к кавказской традиции как инициативному, обогащающему наследованию культурного опыта. Изучая становление и эволюцию кавказского мифа в творчестве русских писателей 1820-1840-х годов, мы сопрягаем важнейшие литературоведческие категории: «тема», «мотив»,

23 Аверинцев С.С. , Андреев М.Л., Гаспаров М.Л., Гринцер П.А., Михайлов А.В. Категории поэтики в смене литературных эпох// Историческая поэтика: Литературные эпохи и типы художественного сознания. М, 1994.С.34.

24 Эйхенбаум Б. M. Я. П. Полонский // Полонский Я. П. Стихотворения. M., 1935. С. 17. традиция», «канон», «топос», «миф», соотношение которых создает единый кавказский сверхтекст.

Анализ кавказского текста, как и любого другого, может основываться на рассмотрении одного из доминирующих признаков, например, жанрового (кавказская повесть в связи с системой персонажей и романтическим конфликтом). Мы выбираем в 'качестве «опорной категории» (Ю.В.Манн) мифопоэтическую образность произведений, которая постепенно складывается в достаточно цельную картину «второй реальности», бинарную действительности, но дающую ей нравственно- эстетическую оценку.

Изучение кавказского мифа актуально не только в историко-литературном контексте. Современные политологи, историки, общественные деятели, журналисты, изучающие вопросы, связанные с положением дел на Кавказе, постоянно обращаются к мифопоэтическому образу Кавказа и сконцентрированной в его структуре семантике. Учитывая, что функционирование культурного мифа во многом идентично архаическому, соположение давнего дискурса с современными спорами может помочь найти ответы на волнующие и животрепещущие вопросы, преодолеть неоднозначность оценок. Неслучайно в журнале «Новое литературное обозрение» открыта специальная рубрика для дискуссий по кавказскому вопросу.25 Выявление мифопоэтического смысла образов и мотивов, связанных с темой Кавказа, является актуальным, поскольку позволяет, во-первых, подчеркнуть особенности художественного мышления романтиков как мифологизирующего; во-вторых, способствует более адекватному их восприятию с учетом варьирования; в-третьих, доказывает, что кавказский миф становится своеобразным символическим языком, выражающим отношение его создателей к истории Кавказа.

25Харша Рам. Кавказские пленники: культурные мифы и медиальные репрезентации в чеченском конфликте. /Новое литературное обозрение. № 6 (34), 1998; Бродски Анна. Чеченская война в зеркале современной российской литературы (пер. с англ. Е. Калашниковой). /Новое литературное обозрение. № 6 (70), 2004 и др.

История вопроса. Проблема «литература и мифология» активно изучается в

9 ft современном литературоведении. Это исследования О. М. Фрейденберг, А. Ф. Лосева, Е. М. Мелетинского, М. И. Стеблина-Каменского, Ю. М. Лотмана, 3. Г. Минц, В. Н. Топорова. Большое значение в исследовании кавказского романтического мифа имеет книга Л. А. Ходанен «Миф в творчестве русских романтиков», где рассматриваются наиболее общие особенности отношения романтиков к мифу и истоки романтической теории мифа и мифопоэтики, а также анализируются как линии единого процесса две важнейшие тенденции романтической мифологии: мифологизирующая и собственно мифологическая.

Кавказский миф как самоценный феномен в современном литературоведении специально не изучался, однако мы располагаем большим количеством исследований прямо или косвенно касающихся названной темы. Это работы российских литературоведов по творчеству русских писателей, связанных с Кавказом.27

Все эти наблюдения и методологические основания отечественного литературоведения в области мифопоэтики и кавказской темы стали историографическим фундаментом для рассмотрения кавказского мифа как динамичной системы. Творчество русских романтиков, художественные открытия А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, А. А. Бестужева-Марлинского и А. И. Полежаева,- все это фактический материал для постановки проблемы функционирования и эволюции кавказского мифа в русской литературе. В этом смысле творчество Я. П. Полонского наглядно демонстрирует развитие этой традиции в историко-литературном процессе 1840-х годов.

26Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М. 1976; Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. M., 1982. Стеблин-Каменский М. И. Миф. Л., 1976; Фрейденберг O.M. Миф и литература древности.М.,1978.; Потебня А. А. Слово и ф.М., 1989; Вейман Р. История литературы и мифологии М. 1975; Барт Р. Мифология М., 1996; Элиаде M. Аспекты мифа. M. 1995.

27 Жирмунский B.M Байрон и Пушкин. Л., 1978; Канунова Ф.З. А.А. Бестужев - Марлинский и его «Кавказские повести» // А.А. Бестужев - Марлинский. Кавказские повести. СПб., 1995; Манн Ю.В. Динамика русского романтизма. M., 1995; Безъязычный В.И. Кавказ в жизни и творчестве А.И. Полежаева. Известия Грозненского института и музея краеведения. Выпуск 2-3. Грозный, 1950; Безъязычный В.И. К кавказской биографии А.И. Полежаева . Известия Грозненского областного института и музея краеведения. Выпуск 4. Грозный, 1952; Уразаева T.T. Лермонтов: История души человеческой. Томск, 1995; Ходанен Л.А. Поэтика «Мцыри» М.Ю. Лермонтов и некоторые традиции грузинского фольклора и мифологии. // Фольклорные традиции в русской литературе. Волгоград, 1986 и др.

В наследии поэта важное место занимает романтическая традиция как основополагающая по отношению к кавказскому мифу. Эта сторона деятельности Я. П. Полонского рассмотрена в литературоведении недостаточно, хотя особенности художественного мира писателя изучены полно.

Во-первых, мы располагаем двумя прижизненными изданиями Полного собрания сочинений (в 10-ти томах, изданного Ж.А.Полонской в 1885-1886 г. г., и в пяти томах 1896 г., составленное сыном Я.П.Полонского и просмотренное автором), а также несколькими сборниками стихов и прозы разных лет (18441892). Во-вторых, Полонского никогда не обходила вниманием современная поэту литературная критика, известны отзывы Белинского, Кудрявцева, Некрасова, Тургенева, Салтыкова-Щедрина, Григорьева, Гаршина, Вл. Соловьева, Страхова и других. В-третьих, исследователь имеет три полных издания произведений Полонского: сборники стихотворений 1935 и 1954 годов, составленные Б.М. Эйхенбаумом и являющиеся образцовыми в текстологическом отношении, и сочинения в двух томах 1986 года, прокомментированные И.Б.Мушиной.

Своеобразие художественного мира Я.П.Полонского было объектом исследования в целом ряде специальных статей и монографий. Это работы Б.Я.Бухштаба, И.С.Богомолова, Л.Я.Гинзбург, О.В.Зырянова, В.В.Кожинова, Л.М.Лотман, Б.А.Леонова, А.И.Лагунова, Н.Н.Скатова, П.А.Орлова, Е.Н.Опончиной, И.Б.Мушиной, Н.Т.Суховой, С.С.Тхоржевского, Б.М.Эйхенбаума.

Среди работ, посвященных Полонскому, особую ценность имеют исследования Б.М.Эйхенбаума: статья «Я.П.Полонский», где подробно и глубоко изучаются тематика и проблематика произведений поэта, основные этапы его творческой эволюции (в том числе дается краткая, но ёмкая характеристика кавказского периода), а также блистательные комментарии к стихотворениям в издании 1935 г., которые являются основным источником сведений о Полонском.

Ученому удалось разрешить многие проблемы, связанные с изучением Полонского. В примечаниях к изданию стихотворений 1935 г. используются материалы из архива Я.П.Полонского, впервые изучены публицистические, дневниковые, эпистолярные и мемуарные источники, нигде ранее не опубликованные и свидетельствующие об осознании поэтом своей творческой эволюции, своих творческих принципов. Исследователь знакомит нас с кругом чтения Полонского, его ближайшим окружением, его перепиской. По большому счету, Б.М.Эйхенбаумом была создана научная биография поэта, поскольку им были проведены разыскания, связанные с малоизученными периодами его жизни и творчества, разработаны проблемы мировоззрения Полонского, его общественно-исторических взглядов.

Целью исследования стало выявление и описание структуры кавказского мифа с точки зрения системы мифопоэтических образов и персонажей в эпоху становления в 1820- 1830-х годах и их эволюции в творчестве поэта 1840-х годов.

Кавказский миф в русской литературе рассматривался эпизодически, целостной картины кавказской мифологии пока нет. В связи с этим основные задачи исследования можно сформулировать следующим образом: 1) в диссертации дана характеристика процесса формирования мифопоэтики и мифопоэтической образности в произведениях русских романтиков, который предопределяет возникновение кавказского мифа как целостной картины мира; 2) обозначены основные аспекты семантики и поэтики мотивов и образов кавказского литературного мифа; 3) выявлены изменения содержания традиционных образов под влиянием новых эстетических установок; 4) обоснована эстетическая концепция Полонского как поэта тютчевско-фетовской школы (В.М.Жирмунский) в связи с традициями романтизма поэтическими тенденциями эпохи 1840-х годов; 5) выявлены генезис и особенности функционирования кавказского мифа в поэзии и прозе Полонского.

Предметом исследования выбран кавказский миф в русском романтизме, и рассмотрение его специфики сквозь призму эстетических принципов Полонского.

Объект исследования - кавказские произведения А. С. Пушкина, А. И. Полежаева, М.Ю.Лермонтова, А. А. Бестужева-Марлинского, лирика, проза и драма Я.П.Полонского 40-х-начала 50-х годов. К анализу привлекаются лирика и поэмы В. А. Жуковского, Н.А.Некрасова, А.А.Фета.

Теоретико-методологическую основу исследования составили труды по теории литературы (М.М.Бахтин, Б.В.Томашевский, В.М.Жирмунский, Ю.М.Лотман, Л.Я.Гинзбург, А.М.Панченко, В.Н.Топоров, В.И.Тюпа); исторической поэтике (А.Н.Веселовский, С.Н.Бройтман); теории мифа и мифопоэтике (А.Ф.Лосев, О.М.Фрейденберг, Е.М.Мелетинский, М.И.Стеблин-Каменский, В.Б.Мириманов, А.И.Журавлева, Л.А.Ходанен); истории литературы (В.М.Жирмунский, Б.М.Эйхенбаум, Б.Я.Бухштаб, Ю.В.Манн, Н.Н.Скатов, Ю.М.Лотман, Ф.З.Канунова, А.П.Чудаков, Т.Т.Уразаева, Л.А.Ходанен, А.С.Янушкевич, М.Н.Дарвин и другие).

Решение поставленных задач диссертации обеспечивает сочетание культурно-исторического и типологического методов исследования, что позволяет проследить становление различных стадий в развитии кавказского мифа в русской литературе 1820-1840-х годов и выявить специфику мифопоэтических форм в мифологии Кавказа. В изучении конкретных произведений мы обратились к методам поэтологического, сравнительно-исторического анализа, поскольку это позволяет избежать произвольности построений и вывести из самого материала закономерности возникновения и развития кавказского мифа. Исследование произведений Я.ПЛолонского ведется с использованием контекстуального подхода, изучения историко-культурной ситуации, круга исторических и культурологических источников. Изучаемая проблема обусловила обращение к смежным областям гуманитарного знания - истории, философии, эстетике и культурологии.

Научная новизна работы определяется комплексным подходом к исследованию кавказской традиции, которая рассматривается в единстве мифопоэтических символов, сюжетов и мотивов кавказских текстов, что позволяет проанализировать их как единый сверхтекст. Суть подхода и его новизны заключаются в следующем:

• рассматривается миф о Кавказе как один из доминирующих, объединяющих признаков кавказского текста;

• коллективная содержательная основа мифа осмысливается как динамичная и каноническая система;

• выявляется единая этико-эстетическая концепция романтического кавказского мифа;

• кавказские произведения Полонского изучаются в контексте мифа и как органическая часть художественной системы писателя;

• определяется место и значение текстов Полонского в кавказском мифе. Научно-практическое значение работы состоит в расширении и представлений о кавказском литературном мифе и творчестве Я. П. Полонского. В научный оборот вводится понятие «кавказский миф» и описывается его семантико-поэтическое содержание. Кроме того, результаты исследования могут найти разнообразное применение в общих и специальных курсах по истории русской литературы XIX века, в вузовской практике преподавания, руководстве научной работой студентов, включая курсовые и квалификационные работы. Положения, выносимые на защиту:

1. Литературный миф — это форма существования литературной традиции, сращение канонических образов и мотивов, связанных с определенной темой, в единую мифопоэтическую картину мира. Кавказская тема, ставшая традиционной, существует в русской литературе как миф. Становление мифа о Кавказе связано с поэмой А. С. Пушкина «Кавказский пленник», где возникают мотивы и образы, положенные в основание литературного мифа (мотив кавказской природы, соотнесение природных образов с внутренним миром героя, разные типы романтической личности: Пленник, Дева гор, Сыны Кавказа, мотив вражды между «негодующим Кавказом» и «двуглавым орлом» Российской империи).

2. В условиях повторяемости основных образов и мотивов кавказского мифа значения составляющих его типологических черт закрепляются в творчестве А. А. Бестужева-Марлинского, А. И. Полежаева, М. Ю. Лермонтова. В связи с привнесением каждым автором собственных интерпретаций действительности создаются новые мотивы и образы, в свою очередь, способные повторяться и варьироваться (образ Благородного Дикаря, мотив «труп»). Таким образом создается коллективная содержательная основа мифа.

3. Подключение к кавказскому мифу в творчестве Полонского происходит в соответствии с его этико-эстетическим кодом, определяющимся в раннем творчестве. Он формируется как поэт интимно-психологический, мечтающий о слиянии с космической гармонией, но одновременно интересующийся «низкой» действительностью. Эстетическая программа Я. П. Полонского складывается на основе притяжения-отталкивания от романтических традиций и поэтики «натуральной школы».

4. Вслед за Пушкиным (цикл кавказских стихотворений 1829 года) Полонский осваивает «другую» сторону взаимоотношений Кавказа и России, мирную, повседневную. В его творчестве миф о Кавказе приобретает своеобразную интерпретацию, связанную с его личным опытом невоенного человека, что приводит к снижению уже существующих романтических мотивов в манере, присущей поэмам А. И. Полежаева, и роману М. Ю Лермонтова «Герой нашего времени».

5. В личной версии кавказского мифа Я. П. Полонского основой пространственной модели картины мира становятся локальные зоны города Тифлиса и предметный мир, связанный с жизнью и бытом «простых» людей (сакля небогатого горожанина); закрепляется ночная тема в художественном мире поэта как одна из ведущих; появляются новые модели личности (Учтивый Гость, Сазандар).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Кавказский миф в русском романтизме и его эволюция в творчестве Я.П. Полонского"

Заключение

Исследование кавказского мифа в творчестве русских романтиков и художественном мире Я. П. Полонского с точки зрения традиций и новаторства позволяет сделать следующие выводы.

Обращаясь к кавказской теме, писатели часто используют традиционные установки, ориентируются и на общеромантический канон, и на именно «кавказский», где мы имеем дело с реализацией своеобразной схемы, достаточно глубоко укоренившейся в русской культуре. На её основе, в условиях «повторяемости», не позволяющий исчезнуть смыслу, который не может существовать в творчестве отдельно взятого писателя или отдельном произведении, возникает литературный миф как чистый феномен как бы над конкретным текстом. Культурный миф это — не строгое сюжетное построение, а некий свод общих символов, мотивов, образов, фабул, конфликтов - «готовых слов», созданных разными писателями в разное время, но ставшими традиционными.

Статус «готового слова» приобретает благодаря Пушкину и тема Кавказа. Поэтический язык «Кавказского пленника» становится своеобразным «архаическим» языком для последующих авторов. Однако каждый поэт или писатель, впервые обращаясь к теме, все же отталкивается и от реальной действительности, то есть вновь творит свой «личный миф», но с опорой на взращенный другими образ. Процесс накопления топосов нам представляется постоянным, в силу того, что кавказская тема продолжает волновать художников, заставляет обновлять ее прочтение, а художественный мир Кавказа у каждого поэта или писателя формировался в соответствии с авторским субъективным видением.

Кавказский романтический миф рассматривается как единый динамический текст, создание которого происходило в соответствии с литературным процессом эпохи. Целостный подход к структуре мифа позволил увидеть генезис и перспективы развития мифа.

Определяется картина мира коллективного романтического кавказского мифа, где главное место занимает природный мир Кавказа, обозначенный «словами-сигналами» (ЛЛ.Гинзбург), которые станут ключевыми в создании художественного пространства в разных произведениях. Это «громады гор», «пустынные равнины», «холмы», «уединенный путь», «пещеры темная прохлада», «угрюмые скалы», «престолы вечные снегов», «цепь облаков», «ледяной венец», тучи у ног человека, голубое небо, «дождевые потоки», «вой бури». В поэмах и стихах А.С.Пушкина, А.И.Полежаева, М.Ю.Лермонтова и повестях А.А.Бестужева-Марлинского, мы находим эти топосы, формирующие мир Кавказа. Природные образы вырастают до символов и воплощают в произведениях романтические мотивы (одиночества, странничества и др.). Великолепные картины Кавказа — это воплощенный на земле идеальный мир романтиков, где господствует боренье, гармония и свобода. Это ландшафт, выполняющий психологическую функцию, это развернутая душа поэта или героя. Кавказ для романтиков становится духовной родиной, защищенной со всех сторон неприступными горами.

Внутри круга, очерченного горами, три вертикальных мира: верхний — небо, горы; средний — зеленые долины, склоны гор; нижний — пещеры, ущелья, овраги, представляющие своеобразную модель внутреннего мира, где главным становится духовное восхождение. В этом романтики видели отражение своей жизненной позиции: в существовании человека должно быть действие, а не отвлеченное познание, движение вверх. Природа горного края стала материальным воплощением мечты о постоянном движении в человеческой душе.

Центральное место в произведениях романтиков о Кавказе занимает индивидуально-неповторимая человеческая личность, противопоставленная серой безликой толпе, личность динамичная, подлинно живая, существующая под властью духовного, под знаком идеала, мечты. Различные типологические модели романтической личности будут определены в «Кавказском пленнике» Пушкина (Пленник, Дикарь, Дева гор, Сыны Кавказа) и развернуты у Марлинского,

Полежаева и Лермонтова. Это конкретные варианты условных романтических героев, созданных в русле развития кавказской темы.

Исследователями отмечается внимание художников к реальной действительности, к объективной стороне жизни в произведениях, стремление опереться на факты. Чтобы показать национальное своеобразие, все поэты и писатели тщательно воссоздают «местный колорит», добиваясь «эффекта присутствия». Но романтики не ставили перед собой задачу создать образ исторически детерминированной личности, считая некоторые стороны человеческой души иррациональными.

Неотъемлемой частью «кавказского мифа» является изображение войны, нарушающей целостность мира, его гармонию, упорядоченность внутренней жизни человека. Но оценка военных событий может быть и позитивной: именно участвуя в войне, человек проявляет и силу своего характера, и волю, и нравственные ценности, и высоту духа. Однако смерть — вот главное следствие войны, и «труп» — важный компонент кавказской мифологии.

Перечисленные характеристики «кавказского мифа» становятся каноничными в эстетике романтизма, но это не означает, что развитие завершается, поскольку в романтическом искусстве приоритетным является принцип «неготового мира», становящегося, непрерывно творимого.

Не случайно, что в творчестве некоторых создателей мифа о Кавказе он начинает переосмысливаться в связи с изменением «эстетического кода» (А. М. Панченко) (ср. «Кавказский пленник» и «Путешествие в Арзрум» Пушкина, «Измаил-бей» и «Герой нашего времени» Лермонтова). Главным образом это было обусловлено интересом к историческому и социальному анализу в зрелых произведениях, переход от идеализации к типизации, что повернуло линию развития «кавказского мифа» в новое русло, где можно заметить не просто указание на конкретные события, но и попытку их проанализировать.

Переосмысливая коллективный романтический миф о Кавказе, Полонский как включает, так и исключает его мотивы и образы в свою версию «личного мифа». В стихотворениях кавказского цикла складывается в целое «канон» Полонского в изображении Кавказа, «личный миф», контролируемый только «внутренней мерой» (Н. Д. Тамарченко) самого его создателя. Писателя интересует мирная, повседневная сторона взаимоотношений Кавказа и России.

Возможно, поэт старался отстраниться от трагической ситуации в российской истории, посмотреть чуть в «сторону», чтобы найти впоследствии нужные слова для ее более глубокого анализа с точки зрения не только русского человека, но и местного жителя. Реализуя данные принципы в изображении, писатель воссоздает Кавказ таким, какой он есть, придавая равное значение и внешнему описанию и внутренней рефлексии героя, что позволяет воспринимать образ Кавказа как синкретичный, целостный, единообразный, динамичный. Таким образом, в творчестве Полонского начинается еще один этап в развитии коллективного кавказского мифа, содержание которого тяготеет над каждым «личным этапом».

Переосмысление кавказского мифа Полонским связано с тем, что он формируется как лирик особого склада. В его стихах отмечаются черты, которые, с одной стороны, родственны поэзии предшествующей романтической традиции, с другой — сближающие его творчество с новыми тенденциями развития поэзии 40-х годов, но уже в ранних произведениях видны самобытность и оригинальность. У начинающего поэта намечается отказ от «рефлективных» моментов: проклятия, мятежного ропота, поскольку он старается преодолеть свое смятение, опираясь веру в изначальную гармоничность мира и человека, находя источник этой гармонии в природе.

Лирическое начало у Полонского сосуществует с эмпирической конкретикой, «очерковым» материалом, оценкой реальной жизни. В стихотворениях поэта отмечается недосказанность, загадочность. Это связано с тем, что Полонский соединяет в некоторых произведениях «поэзию будней» и «поэзию сказки», сон и явь даже в реалистических миниатюрах. Однако фантазия художника — плод его воображения — является одной из составных частей действительности. Лирические произведения такого рода демонстрируют не только жизнь бодрствующего сознания, но и открывает «ночную сторону души» (В. С. Соловьев).

Кавказская тема реализуется поэтом в соответствии с указанными принципами изображения. Стихотворение «Прогулка по Тифлису» может быть оценено как программное произведение Полонского, в котором, как в некой узловой точке, пересеклись тенденции в развитии принципов изображения мира и человека, оформились результаты поисков художника в сфере поэтической, художественной и мировоззренческой.

Во-первых, следует отметить, что Полонский строит произведения, отталкиваясь от реально пережитых, чувственно-конкретных впечатлений, имеющих непосредственное отношение к его жизни. В связи с этим особую важность приобретает именно созерцание действительности, а отсюда — пристальное внимание к незнакомым людям, деталям обстановки, действиям, движениям, малейшим изменениям внешней жизни. Изображение реальности в произведении является самоценным, оно не фон для рефлексии героя. Перед читателем возникает мир в его текучести и неизменности одновременно, художественно освещенный отрезок общей синкретичной, динамичной картины, у которой в действительности нет начала и конца в отличие от текста произведения.

Во-вторых, интересна позиция лирического героя, созерцающего мир. С одной стороны, он подчеркивает чуждость этому миру, с другой, — лирический герой демонстрирует живой интерес к картинам городской жизни, свою причастность этому миру. Человек, идущий по городу, приобретает свои характеристики, он изображается весь, не только его душа, но и его связи с окружающей действительностью, и его эмоциональные оценки происходящего. Благодаря этому изображаемое приобретает особую психологическую окраску, поскольку читатель подключается не только к созерцанию мира, но и к процессу самосознания личности.

В-третьих, подчеркнутый интерес к повседневности и быту, акцентация достоверности материала, особое отношение к ней автора накладывает свой отпечаток и на стилистику произведения. Повествование в лирике ведется в спокойной эпической манере, близкой очерку или рассказу, оно более объективно, чем субъективно. Это позволило Полонскому включить в текст «простые» разговорные слова и выражения («прозаизмы»). Стиль принимает обиходно-бытовую окраску, непринужденно-разговорный характер, в связи с этим упрощается синтаксис, освобождаясь от сравнений и высоких поэтических образов.

Полонский сам комментировал свои произведения, очень внимательно относился к отбору материала, много работал поэт над лексикой своих произведений. Он смело вводил в них местные слова и термины, причем делал это сознательно, считая их незаменимыми. Характерно, что местные краски, локальный образный и словарный материал используются не только в таких описательных стихотворениях, как «Прогулка по Тифлису», и не только в стихотворениях балладного типа («Караван», «Агбар» и другие), но и в чисто лирических стихах (например, «Грузинская ночь», «Не жди»).

В соответствии с эстетической позицией, изменяется и отношение к традиции в изображении Кавказа — «кавказскому мифу». Кавказ в произведениях Полонского — не некая готовая данность, а «заданность», его образ свободен от предписанного стилевого ореола.

У Полонского изображается городской пейзаж неевропейской части города, где кипит жизнь простых людей, а не величественные красоты. Писатель воссоздаёт пространство Тифлиса, вернее, его отдельных частей: Сололаки и Авлобар, равноудалённых и от романтической кавказской экзотики и от российской действительности — это реальное, «натуральное» изображение жизни города с его многими социальными контрастами.

Описание на основе созерцания сопрягается с психологическими переживаниями, социальными характеристиками или политическими размышлениями. Полонский не ограничивается только регистрацией событий и впечатлений, его волновали судьбы людей, которых он изображал, страны, где он оказался, потому в его произведениях всё же доминирует лирическое восприятие.

Изображение внешней реальности объективно точное, что не дает возможности вынести какой-то окончательный приговор действительности и расширяет возможности ее восприятия читателем.

Природные образы, движение в природе сопрягаются с образами предметного мира, городского быта, с социальной динамикой, которые становятся важными компонентами «личного мифа» самого Полонского. Продолжая «разволшебствление» «мифа», поэт приближает к действительности как обобщенный образ Сынов Кавказа, так и отдельные образы-персонажи: Благородного Дикаря, Деву Гор. В результате у Полонского появляются свои варианты моделей личности — Сазандар, Учтивый Гость. Пленник вообще отсутствует, героя Благородного Дикаря, или Девы гор — нет, а есть люди со своими талантами, привычками, со своим внутренним миром, сопряженным с реальностью.

Полонский положил начало одной их характерных черт постромантической литературы о Кавказе, согласно которой Кавказ постепенно становится российской провинцией, где начинают «стираться», «стушёвываться» явления экзотические, необычные. Через освоение коллективного опыта предшественников, находясь в сходной с ними ситуации, Полонский проводит как бы отбор «чужого» и накопление «своего», создавая собственное содержание «кавказского мифа».

Функционирование кавказского мифа не ограничивается периодом 1820-1840-х годов. Сформированный в структуре романтического стиля кавказский текст, сохраняя основные значения его составляющих, продолжает активное существование в семиотической системе русской литературы до настоящего времени. Трансформация мифа в литературе последующих эпох и других видах искусства, особенности его дальнейшего варьирования являются актуальной проблемой дальнейших исследований.

Список научной литературыРоманенко, Светлана Михайловна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Бестужев-Марлинский А. А. Кавказские повести. - СПб: Наука, 1995- 701 с.

2. Бестужев-Марлинский А. А. Сочинения: В 2-х т. — М: Госполитиздат, 1958.—Т.1—2.

3. Грибоедов А. С. Сочинения — М: Искусство, 1988.—253 с.

4. Грузинские романтики: Сборник: Пер. с груз. — М.: Художественная литература, 1989. 232 с.5. .Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: В 4-х т. — М.: Правда, 1988.— Т.

5. Некрасов Н.А. Избранные сочинения. — М.: Художественная литература, 1987. —748 с.

6. Одоевский А. И. Стихотворения. М.: Советская Россия, 1982.—206 с.

7. Полежаев А. И. Стихотворения и поэмы. — Л: Советский писатель, 1987.— 574 с.

8. Полонский Я. П. Дареджана Имеретинская. Драма в 5-ти действиях.— М., 1852.

9. Полонский Я. П. Лирика. Проза. — М: Правда, 1984.—607 с. П.Полонский Я. П. Несколько стихотворений.— Тифлис: Тип. Канцеляриинаместника Кавказского, 1851.— 38 с.

10. Полонский Я. П. Полное собрание стихотворений: В 5 т.— СПб., 1896.

11. Полонский Я. П. Сочинения в 2-х т.— М.: Художественная литература, 1986.—Т. 1-2.

12. Полонский Я. П. Стихотворения.— Л.: Советский писатель, 1954.—748 с.

13. Полонский Я. П. Стихотворения и поэмы. —Л: Советский писатель, 1935.— 793 с.

14. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. В 19 т. М, 1994-1999.—Т.1—19.

15. Саят-Нова. Песни.— М.: Советский писатель, 1939. —123 с.

16. Фет А. А. Сочинения. В 2-х т. — М.: Художественная литература, 1982.-Т. 1460 с.

17. Литература по «кавказскому мифу»

18. Абашидзе И. Слово о Шота Руставели.//Руставели Ш. Витязь в тигровой шкуре: /Пер. с груз. Н. Заболоцкого.— М.: художественная литература, 1987. С. 3—12.

19. Архиреев М. В. Кавказская война в русской литературе 1820-1830-х годов. Автореферат дис. .канд. филол. наук.— Тверь, 2004. — 20 с.

20. Ауэзов М. Времен связующая нить.—Алма-Ата:Жазушы,1972.—253 с.

21. Баранов В. В. А. И. Полежаев. Биографический очерк // Полежаев А. И. Стихотворения.— М-Л.: Советский писатель, 1933.—С. 3—75.

22. Барт Р. Мифология. М.: Издательство имени Сабашниковых, 2000. - 314 с.

23. Бэгби Льюис. А. А.Бестужев- Марлинский и русский байронизм. — М.: Академический проект, 2001. — 366 с.

24. Безъязычный В. И. Кавказ в жизни и творчестве А.И. Полежаева. Известия Грозненского института и музея краеведения. — Выпуск 2-3. Грозный, 1950.

25. Безъязычный В. И. К кавказской биографии А.И. Полежаева. Известия Грозненского областного института и музея краеведения. Выпуск 4.— Грозный, 1952.

26. Богомолов И. С. Из истории русско-грузинских литературных связей.— Тбилиси, 1967.—120 с.

27. Богомолов И. С. Александр Чавчавадзе и русская культура. Тбилиси, 1964. -96 с.

28. Брагинский И. С. Проблемы востоковедения. Актуальные вопросы восточного литературоведения.— М.: Наука, 1974.— 493 с.

29. Бродски Анна. Чеченская война в зеркале современной российской литературы (пер. с англ. Е. Калашниковой). /Новое литературное обозрение. №6(70), 2004.

30. Вейман Р. История литературы и мифологии. -М.: Прогресс, 1975.-343 с.

31. Веселовский А. Н. Прометей в кавказских легендах и мировой поэзии //Веселовский А. Н. Этюды и характеристики. М, 1903.

32. Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Центральная Азия: Казахстан, Киргизия. Космос Ислама (интеллектуальное путешествие).— М.: Издательский сервис, 2002.—780 с.

33. Гордин Я. А. Кавказ: земля и кровь: Россия в кавказской войне XIX века.— СПб. Журнал «Звезда», 2000 — 462 с.

34. Григорьян К. Н. Лермонтов и романтизм. — M.;JI.: Наука, 1964.—299 с.

35. Данилова И. Е. О пути-дороге. // Романтизм: Вечное странствие. — М.: Наука, 2005.-С. 282-290.

36. Доманский Ю. К. Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте.— Тверь: Изд-во Тверского ун-та, 1999.—92 с.

37. Дьяконов И. М. Архаические мифы Востока и Запада. — М.: Наука, 1990.— 246 с.

38. Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. Л.: Наука, 1978. - 422 с.

39. Журавлёва А. И. Русская классика как национальная мифология // Проблемы литературных жанров: В 2-х ч.— Томск: Изд-во Томского ун-та, 1999. Ч. I

40. Журавлёва А. И. Лермонтов в русской литературе. Проблемы поэтики М.: Прогресс-Традиция, 2002.—285 с.

41. Зубов П. Подвиги русских в странах кавказских с 1800 по 1834 год.— СПб., 1835. Т. 1

42. Иванова Т.С. Лермонтов на Кавказе. — М.: Высшая школа, 1975.— 95 с.

43. Каганович С. Л. «Восточный романтизм» и русская романтическая поэзия. // Контекст, 1982.

44. Казиев Ш. Имам Шамиль.— М.: Молодая гвардия, 2003.—377 с.

45. Канунова Ф. 3. Эстетика русской романтической повести. -Томск: Изд-во Томского ун-та, 1973.—216 с.

46. Канунова Ф. 3. А. А. Бестужев-Марлинский и его «Кавказские повести» // А.А. Бестужев-Марлинский. Кавказские повести.— СПб., 1995.

47. Кардаш Е. В. Критерий подлинности исторического знания в романтической культуре (метафора-сюжет-реальность). / Русская литература № 1, 2005.

48. Киняпина Н. С., Блиев М. М., Дегоев В. В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России. Вторая половина XVIII века — 80-е годы XIX века.—М.:Изд-воМГУ, 1984—328 с.

49. Киселёв-Сергенин В. С. Бесприютный странник в мире // Полежаев А.Н. Стихотворения и поэмы.— Д., 1987.—С. 3—15.

50. Ковалевский М. М. Закон и обычай на Кавказе. — М.: Наука, 1980. — 335с.

51. Конрад Н. И. Запад и Восток: Статьи. —М.: Наука, 1972.—496 с.

52. Левкович Я. Л. Кавказский дневник Пушкина // Пушкин. Исследования и материалы. —Д., 1983. Т. XI.

53. Лейбов Р. К генеалогии «кавказских пленников» // Пушкинские чтения в Тарту 2. Материалы международной научной конференции 18-20 сентября 1998 года.—Тарту, 2000.

54. Лем С. Мифотворчество Т. Манна / Новый мир, №6.1970.

55. Лесскис Г. А. Лев Толстой (1852-1869): Вторая книга цикла «Пушкинский путь в русской литературе».— М.: ОГИ, 2000.—638 с.

56. Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф.— М.: Изд-во МГУ, 1982. —479 с.

57. Лотман Ю. М., Минц 3. Г. Литература и мифология. //Семиотика культуры. Труды по знаковым системам. 1981. Т. 8.

58. Лотман Ю. М. О русской литературе. — СПб.: Искусство, 1997. 845 с.

59. Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии.— СПб.: Искусство, 1996.— 848 с.

60. Лужановский А. В. Стихотворение А. С. Пушкина «Кавказ» (поэтика и онтология). // Вопросы онтологической поэтики. Потаённая литература.— Ивановский государственный университет, 1998.— С. 19-29.

61. Лурье Я. С. После Л. Толстого: Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. — СПб.: Дмитрий Буланин., 1993.—168 с.

62. Максимов Д. Е. О мифопоэтическом начале Блока. Предварительные замечания // Максимов Д. Е. Русские поэты начала века. — Л.: Советский писатель, 1986.—404 с.

63. Манн Ю. В. Динамика русского романтизма.- М.: Аспект-Пресс, 1995.-383 с.

64. Милюгина Е. Г. Дуализм эстетического сознания романтиков: опыт систематики дуалистических мотивов. // Романтизм: Вопросы эстетики и художественной практики. — Тверь, 1992.— С. 15-29.

65. Милюгина Е. Г. О полифоническом характере романтического мифотворчества. // Мир романтизма. Выпуск 1(25).— Тверь, 1999.—С. 23-40.

66. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. — М.: Наука, 1976.— 408 с.

67. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах.— М.: Наука, 1994.—133 с.

68. Минц 3. Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Блоковский сборник, III. Учёные записки Тартуского государственного университета. Выпуск 459. —Тарту, 1979.

69. Мириманов В. Б. Искусство и миф. Центральный образ картины мира.— М.: Согласие, 1997—327 с.

70. Мирза-Ахмедова П. М. Очерки идейно-художественных исканий Л. Толстого (1850-1870). —Ташкент: ФАН, 1990.—104 с.

71. Морозов И. В. Основы культурологи. Архетипы культуры.— Минск: Тетра-Системс, 2001.—607 с.

72. Муравьев В. В. Стихи и жизнь А. Полежаева // Полежаев А.Н. Стихотворения и поэмы. М.: Художественная литература, 1981. - С. 3-29.

73. Мухаммед-Тахир. Три имама. —Махачкала: Дагучпедгиз, 1990.—40 с.

74. Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля.— М., РОССПЭН, 2000.—511 с.

75. Потебня А. А. Слово и миф.— М.: Правда, 1989.— 622 с.

76. Рам Харша. Кавказские пленники: Культурные мифы и медиальные репрезентации в чеченском конфликте./ Новое литературное обозрение. № 6 (34), 1998. С. 68-92.

77. Руновский А. В. Записки о Шамиле. Махачкала: Дагучпедгиз, 1989. - 32 с.

78. Смирнов А. В. Политика России на Кавказе в XVI — XIX веках.— М.: Наука, 1958—150 с.

79. Смирнов А. В. Мюридизм на Кавказе.— М.: Наука, 1963.—98 с.

80. Соловьёва Н. А. XIX век: Романтическое сознание эпохи // Вестник Московского Университета. Серия 9. Филология. 2001. №1.

81. Стеблин-Каменский М. И. Миф. — Д.: Наука, 1976—102 с.

82. Султанов К. К. Идеализация, развенчание и сопричастность: Образ Шамиля как репрезентация национального самосознания в литературах Северного Кавказа. / Новое литературное обозрение. № 6 (70), 2004.С. 68-82.

83. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического.— М: Прогресс-Культура, 1995. — 621 с.

84. Топоров В. Н. Пространство и текст.// Текст: семантика и структура. — М: Наука, 1983.—С. 112-168.

85. Троицкий В. Ю. Поэтика романтической повести. А.А Бестужев-Марлинский. // История романтизма в русской литературе 1825-1840. — М.: Высшая школа, 1979. С. 38—79.

86. Туниманов В. А. Война в повести Льва Толстого «Казаки» / Русская литература. № 4, 2004.С. 34—58.

87. Тюпа В. И. Мифологема Сибири: к вопросу о «сибирском тексте» русской литературы. / Сибирский филологический журнал. №1,2002. С .23—53.

88. Уразаева Т. Т. Лермонтов: История души человеческой. —Томск: Изд-во ТГУ, 1995.—236 с.

89. Уразаева Т. Т. Философско-эстетические проблемы художественного развития М.Ю. Лермонтова. Автореферат дис. . д-ра филол.наук. Екатеринбург, 1995.—56 с.

90. Фадеев Р. А. Кавказская война. — М.: Прогресс- Культура, 2003.—315 с.

91. Фадеев А. В. Россия и Кавказ 1/3 XIX в. — М: Наука, 1960—120 с.

92. Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М.: Восточная литература РАН, 1998. —738 с.

93. Ходанен JI. А. Время в поэме М.Ю.Лермонтова «Демон» // Проблемы художественного метода и жанра в истории русской литературы XVIII-XIX вв. Сборник трудов. М, 1978. С. 43—67.

94. Ходанен Л. А. Миф в творчестве русских романтиков.— Томск: Изд-во Том. Ун-та, 2000.—320 с.

95. Ходанен Л. А. Поэтика «Мцыри» М. 10. Лермонтова и некоторые традиции грузинского фольклора и мифологии. // Фольклорные традиции в русской литературе. Волгоград, 1986.— С. 26—48.

96. Холмухамедова Н. Н. Восток в русской поэзии 30-х годов XIX века. // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т.44. 1985. №1.

97. Чудаков А. П. Слово — вещь — мир. От Пушкина до Толстого: Очерки поэтики русских классиков. — М.: Советский писатель, 1992.—381 с.

98. Щукин В. Миф дворянского гнезда. Геокультурологическое исследование по классической литературе.— Краков, 1997.—228 с.

99. Эйдельман Н. Я. Быть может за хребтом Кавказа.(Русская литература и общественная мысль первой половины XIX века. Кавказский контекст).— М.: Наука, 1990.—316 с.

100. Элиаде М. Аспекты мифа.—Ульяновск.: Инвест-ППП, 1995.—239 с.

101. Литература по творчеству Я. П. Полонского

102. Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей: В 2 т. —М.: Терра-Книжный клуб, 1998. —Т.1.

103. Белинский В. Г. Русская литература в 1843 году.// Белинский В. Г. Полное собрание сочинений.— М.,1955.—Т.8.

104. Белинский В. Г. Обзор русской литературы за 1844 год // Белинский В. Г. Полное собрание сочинений.— М,1955.— Т.9.

105. Белинский В. Г. Русская литература 1845 году// Белинский В. Г. Полное собрание сочинений.— М,1955.— Т.9.

106. Богомолов И. С. Армения в творчестве Полонского — Изд. АН Армянской ССР, 1963. — 96 с.

107. Богомолов И. С. Я. П. Полонский в Грузии.— Тбилиси, 1966.—89 с.

108. Бухштаб Б. Я. Русская поэзия 1840-1850-х годов. // Поэты 1840-1850-х годов.— JL: Советский писатель, 1972.— С. 3—78.

109. Григорьев А. А. Литературная критика.— М.: Художественная литература, 1967.— 630 с.

110. Гаршин В. Е. Поэзия Я. П. Полонского: Критический этюд.— СПб., 1887.—12 с.

111. Захаркин А. «И начнет рассказ свой месяц.»/ Русская речь. 1975, № 10.

112. Каллаш В. В. Очерки по истории новейшей русской литературы. — М., 1911.—430 с.

113. Кожинов В. В. Книга о русской лирической поэзии XIX века.— М.: Современник, 1978.—301 с.

114. Кошелев В. А. «Второй поэт» и «чистое искусство». / Литература в школе, 1994, №1.

115. Лагунов А. И. Лирика Якова Полонского.— Ставрополь: Ставропольское книжное издательство, 1974.— 98 с.

116. Леонов Б. А. Лирика Я. П. Полонского. Автореферат дис. . канд. филол. наук. М., 1964.—23 с.

117. Лотман Л. М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века (Истоки и эстетическое своеобразие).— Л.: Наука, 1974.—348 с.

118. Мушина И. Б. Поэзия и проза Я. П. Полонского.// Полонский Я.П. Сочинения в 2-х т. М., 1986—3—34.

119. Орлов П. А. Я.П. Полонский (1819 — 1898 годы): Критико-биографический очерк-Рязань: Рязанское книжное издательство, 1961.-56 с.

120. Опончина Е. Н. Яков Петрович Полонский и его «пятницы». // Среди великих: литературные встречи — М.: Современник, 2001.—С. 29—38.

121. Перцов П. П. Литературные воспоминания: 1890-1902 годы.— М.: Прогресс-Культура, 2002.—458 с.

122. Сиповский В. В. История русской словесности. Часть III — Выпуск II (очерки русской литературы XIX столетия 40-60-х годов).— СПб., 1912.— 512 с.

123. Соколов Н. Лирика Я.П. Полонского: Критический этюд.-СПб., 1899.-23 с.

124. Соловьёв В. С. О лирической поэзии. По поводу последних стихотворений Фета и Полонского // Соловьёв В. С. Чтение о богочеловечестве: Статьи, стихотворения и поэмы. — СПб.: Азбука, 1994.— С. 252—289.

125. Страхов Н. Н. Литературная критика. — СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного ун-та , 2000.— 459 с.

126. Сухова Н. П. Дары жизни: Книга о трёх поэтах: А.А. Фет, Я.П. Полонский, А.Н. Майков. — М.: Детская литература, 1987.—142 с.

127. Сухова Н. П. Мастера русской лирики. — М.: Детская литература, 1982.— 216 с.

128. Тхоржевский С. С. Высокая лестница: Документальная повесть. (О Я.П. Полонском). —М.: Советский писатель, 1978.—268 с.

129. Эйхенбаум Б. М. Полонский Я. П. // Я. П. Полонский. Стихотворения.— М.: Советский писатель, 1935. —С. 3-46.

130. Материалы по философским, теоретическим и историко-литературнымпроблемам

131. Аверинцев С. С. , Андреев М. Л., Гаспаров М. Л., Гринцер П. А., Михайлов А. В. Категории поэтики в смене литературных эпох// Историческая поэтика: Литературные эпохи и типы художественного сознания.— М: Наследие, 1994.— С. 3—42.

132. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики — М.: Художественная литература, 1975.—500 с.

133. Бердяев Н. A. Sub specic aeternae: Опыты философские, социальные и литературные. — СПб., 1907.— 425 с.

134. Бойко М. Н. Самосознание и искусства — самосознание человека: Очерки русской эстетической мысли второй половины XIX века.— М.: Наука, 1997.—190 с.

135. Бочаров С. О художественных мирах. М.: Советская Россия,1985 - 295 с.

136. Бройтман С. Н. Историческая поэтика. — М.: Академия, 2001.—359 с.

137. Виноградов В. В. О теории художественной речи. — М.: Высшая школа, 1971.—238 с.

138. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. — М.: Высшая школа ,1989.— 404 с.

139. Галаган Г. Я. JI. Н. Толстой. Художественно-эстетические искания.— Л.: Наука, 1981.—170 с.

140. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы.— М.: Академия, 1993.-270 с.

141. Гинзбург Л. Я. О лирике. — Л.: Советский писатель, 1974.—405 с.

142. Гинзбург Л. Я. О литературном герое.— Л.: Советский писатель , 1962.— 220 с.

143. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. — Л.: Советский писатель, 1971.—462 с.

144. Герцен А. И. О развитии революционных идей в России // Герцен А. И. Собрание сочинений.— М.: Наука, 1956.— Т.7.

145. Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики.— М.: Наука, 1965.-320 с.

146. Гуревич А. М. Тема маленького человека у Пушкина и её романтический подтекст // Известия АН СССР: Серия литературы и языка. 1983.

147. Дарвин М. Н. Проблема цикла в изучении лирики. — Кемерово, 1983.— 103 с.

148. Дарвин М. Н., Тюпа В. И. Циклизация в творчестве Пушкина: Опыт изучения.— Новосибирск: Наука, 2001.—106 с.

149. Есин А. Б. Принципы и приёмы анализа литературных произведений.— М: Флинта, 1998.—350 с.

150. Есин А. Б. Психологизм русской классической прозы.— М.: Просвещение, 1988.— 174 с.

151. Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение Восток-Запад. Д.: Наука, 1979. —491 с.

152. Жирмунский В. М. Литературные течения как явление международное. Л.: Наука, 1967 — 483 с.

153. Жирмунский В. М. Поэтика русской поэзии.— СПб.: Азбука-классика, 2001.—485 с.

154. Зорин А. Прогулка верхом в Москве в августе 1799 года (из истории эмоциональной культуры) / Новое литературное обозрение. № 1 (65), 2004. С. 64-85.

155. Зырянов О. В. Новеллизация лирики: Термин, понятие, теория. // Зырянов О. В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: Феноменологический аспект. —Екатеринбург, 2003.— С. 310-320.

156. Иезуитова Р. В. Поэзия русского романтизма начала XIX века // История русской поэзии.— М., 1968. —Т. I. С.234-268.

157. Капитанова Л. А. Повествовательная структура русской романтической повести (20 -30-е годы XIX века): Учебное пособие по спецкурсу. — Псков, 1997.—204 с.

158. Коровин В. И. Русская поэзия XIX века. — М.: Знание, 1983.—125 с.

159. Куделин А. Б. Автор и традиционалистский канон // Историческая поэтика: Литературные эпохи и типы художественного сознания. —М.: Наследие, 1994. — С.49—88.

160. Кулешов В. И. Натуральная школа в русской литературе XX века.— М.: Просвещение, 1982.—298 с.

161. Крекнина Jl. И. Христианско-мифологическая традиция в русской литературе 30-40 годов XIX века.— Тюмень: Изд-во Тюм. гос ун-та, 1997.— 128 с.

162. Левандовский А. А. Время Грановского.- М.: Просвещение, 1990.-220 с.

163. Лихачёв Д. С. Развитие русской литературы X — XVIII веков. Эпохи и стили.— Л.: Наука, 1973.—253 с.

164. Лихачёв Д. С. Поэтика древнерусской литературы.— Л.: Художественная литература, 1971.— 413 с.

165. Лосев А. Ф. Форма. Стиль, Выражение.— М.: Мысль, 1995.—944 с.

166. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. — М.: Искусство, 1995.-320 с.

167. Манн Ю. В. Русская философская эстетика (1820-1830 годы). — М.: Искусство, 1969. — 302 с.

168. Манн Ю. В. Диалектика художественного образа. — М.: Советский писатель, 1987.—317 с.

169. Манн Ю. В. Утверждение критического реализма. Натуральная школа // Развитие реализма в русской литературе: В 3 т.— М.: Наука, 1972.— Т.1. С.230 —252.

170. Маркович В. М. И. С. Тургенев и русский реалистический роман XIX века (30-50-е года). — ЛГУ, 1982.—128 с.

171. Маркович В. М. Вопрос о литературных направлениях и построение истории русской литературы XIX века // Известия РАН. Отделение литературы и языка. №3,1993.

172. Океанский В. П. Символичная герменевтика стихотворения Ф. И. Тютчева «Сны» // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература: Исследования и материалы.— Иваново, 1998.—С. 32—54.

173. Панченко А. М. О русской истории и культуре.— СПб.: Азбука, 2000. — 462 с.

174. Панченко А. М. Русская история и культура: Работы разных лет. —СПб.: ЮНА, 1999.—515 с.

175. Печерская Т. И. Разночинцы 60-х годов XIX века: Феномен самосознания в аспекте филологической герменевтики (мемуары, дневники, беллетристика). — Новосибирск: Наука, 1999. —320 с.

176. Реморова Н. Б. В.А. Жуковский и немецкие просветители.— Томск: Изд-во ТГУ, 1989.—285 с.

177. Рот Т. А. Борьба вокруг крестьянских поэтов в 20-30 годы XIX века / Русская литература. Выпуск IV. Алма-Ата, 1973. С.24—56.

178. Рот Т. А. Полемики вокруг поэтов «натуральной школы» в русской литературе 40-х годов XIX века / Русская литература. Выпуск III. Алма-Ата, 1973. С. 48—72.

179. Скатов Н. Н. Некрасов: Современники и продолжатели. Очерки.— М.: Современная Россия, 1986.—334 с.

180. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. — М, 1999.

181. Топоров В. Н. Из истории русской литературы. Т.2. М.: Аспект-Пресс, 2003.—333 с.

182. Фоменко И. В. Лирический цикл: Становление жанра.— Тверь, 1992.

183. Франк С. Л. Этика нигилизма (К характеристике нравственного мировоззрения русской интеллигенции) // Франк С.Л. Сочинения.— М., 1990.

184. Хализев В. Е., Шешунова С. В. Цикл А.С. Пушкина. «Повести Белкина»: Учебное пособие для филологических специальностей вузов.— М.: Высшая школа, 1989—128 с.

185. Чудаков А. П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение.— М.: Советский писатель, 1986.—379 с.

186. Чернец Л. В. «Как слово наше отзовется». Судьбы литературных произведений. Учеб. Пособие. —М.: Высшая школа, 1995.—240 с.

187. Чернец Л. В. Литературные жанры: Проблемы типологии и поэтики. — Издательство Московского университета, 1982.—234 с.

188. Янушкевич А. С. Этапы и проблемы творческой эволюции В.А. Жуковского. — Томск: Изд-во ТГУ, 1985.— 285 с.

189. Янушкевич А. С. Мотив луны и русская селенология в литературе XIX века. // Роль традиции в литературной жизни эпохи. Сюжеты и мотивы.— Новосибирск, 1995.1. Справочные материалы

190. Лермонтовская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1981- 784 с.

191. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: Интелвак, - 2001. 1596 с.

192. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов.— М.: Владос,1996.— 415 с.

193. Мифологический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1991.—736 с.

194. Мифы народов мира: В 2-х т. — М.: Советская энциклопедия, 1982.— Т. 1—2.

195. Словарь античности. / Пер. с нем. В.И.Горбушина и др.- М.: Прогресс, 1989. -704 с.