автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Когнитивно-дискурсивная модель малых жанров устной речи

Полный текст автореферата диссертации по теме "Когнитивно-дискурсивная модель малых жанров устной речи"

На правах рукописи

Кремшокалова Марина Чафленовна

КОГНИТИВНО-ДИСКУРСИВНАЯ МОДЕЛЬ МАЛЫХ ЖАНРОВ УСТНОЙ РЕЧИ (НА МАТЕРИАЛЕ БЛАГОПОЖЕЛАНИЙ И ПРОКЛЯТИЙ)

10.02.19 - теория языка

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

г ОКТ 2014

НАЛЬЧИК 2014

005552928

005552928

Работа выполнена в Федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова»

Научный консультант- доктор филологических наук, профессор

Габуниа Зинаида Михайловна Официальные оппоненты: Красных Виктория Владимировна,

доктор филологических наук, профессор ФГБОУ ВПО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова», профессор кафедры общей теории словесности (теории дискурса и коммуникации) Ахиджакова Марнет Пшимафовна, доктор филологических наук, профессор ФГБОУ ВПО «Адыгейский государственный университет», заведующая кафедрой общего языкознания

Бесолова Елена Бутусовна, доктор филологических наук, профессор ФГБУН «Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева Владикавказского научного центра РАН и Правительства РСО-А», ведущий научный сотрудник отдела осетинского языкознания

Ведущая организация - ФГБОУ ВПО «Дагестанский государственный университет»

Защита состоится 27 октября 2014 года в 9.00 часов на заседании диссертационного совета Д.212.076.05 при ФГБОУ ВПО «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова» по адресу: 360004, г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ФГБОУ ВПО «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова» по адресу: г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173 и на сайте http://diser.kbsu.ru/

Автореферат разослан « » 2014 года

Ученый секретарь /1

диссертационного совета —Чепракова Татьяна Александровна

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Языковое существование в рамках определенной лингвокультуры обеспечивается, в первую очередь, текстами устно-речевого жанра, реализующими одну из важнейших функций языка - коммуникативную. Устно-речевой дискурс противопоставлен письменному по многим параметрам: нормированное™, кодированное™, моно- или политематичности, эмоциональности, экспрессивности, суггестивности, синергетической мощи и др. Следует признать, что именно в нем заложены культурно значимые смыслы, ценностные приоритеты, веками отбиравшиеся в опыте и знаниях народа.

В когнитивном сознании этноса выработаны некие алгоритмы реализации не только самого языка, но и социального взаимодействия, обеспечивающие благоприятные условия межличностных отношений. Устно-речевой дискурс во многом проецирует определенную характеристику культурной модели поведения, создает некий стереотип, отличающий его от коммуникации в рамках других лингвокультур.

Обращение в работе к устным жанрам определяется тем, что именно в них, на наш взгляд, в большей степени отражены характерные черты культуры народа, его когнитивное сознание и ценностные приоритеты. В каждом жанре устно-речевого дискурса можно найти отголоски мышления, положения о «должном», «нужном», «уместном», «красивом» и «правильном». Здесь можно наблюдать соединение тех взглядов и ценностей, которые относятся к разным эпохам, различным этапам культурного развития, и практически все ключевые концепции всех конфессиональных систем, через которые проходит народ в своем развитии.

Особо следует оговорить значимость устных текстов для народов, не имевших в течение продолжительного времени книжной письменной традиции. В отличие от культуры письменной, в которой регламентировано функционирование разных форм письменной и устной речи, в бесписьменных и младописьменных языках отмечается синкретизм и нагруженность устных текстов. Устные жанры обслуживают все формы жизнедеятельности, включая познавательные, эмпирические области знания, носящие характер научных обобщений, проецируют прагматические жизненные установки, переданные как морально-нравственные ценности, художественные и эстетические каноны и некоторые другие ракурсы мировосприятия.

Устно-речевой дискурс доминирует в коммуникативных формах бытия и имеет широкий спектр функционирования в речевой практике. В этой связи нам представляется, что обращение к изучению устно-речевого дискурса как некого конгломерата когнитивного сознания народа и свода ценностной картины мира является одной из первоочередных задач современной лингвистической науки. Вышеизложенное определяет актуальность данной проблематики, которая призвана определить многие неисследованные модели и ког-ниции культурного сознания.

Устно-речевой дискурс, представленный в культуре каждого народа широким спектром разнообразных жанров, состоит из общечеловеческие универсальные (беседа, сообщение и т.п.) и специфические национальные не имеющие аналогов в другой культурной реальности. В генристических работах в большей степени актуализируются речевые жанры, которые лексически выделены языком и типизированы им. Так, например, многие исследователи отмечают специфический жанр «small talk», маркированный английским языком и означающий нечто среднее между докладом и беседой, неофициальную, но серьезную «болтовню». Во многих славянских культурах нет эквивалентного жанра, и в связи с этим в научной литературе не встречаем перевода данного термина. В силу этого обстоятельства некоторые авторы (в частности, В.В. Фенина, В.В. Дементьев и др.) используют его в английском варианте.

В кабардино-черкесском языке маркированным специфическим жанром можно назвать благопожелание с широким спектром ситуативного использования - хох. Дискурсивное пространство данного жанра достаточно многоаспектно, а ситуации использования его дают возможность соотнести его с различными жанрами устно-речевого дискурса русского языка - поздравлением, пожеланием, напутствием, благодарностью, тостом, приветствием прощанием, соболезнованием, заклинанием и другими контекстно определяемыми поджанрами. В связи с такой многополярностью текстов хохов мы используем его как непереводимый в полном объеме своих значении термин, служащий номинатором единого для когнитивного сознания кабардинцев жанра.

Безусловным положением гуманитарной науки можно признать мысль А Вежбицкой о том, что «речевые жанры ... являются ... одним из лучших ключей к культуре данного общества» [Вежбицкая 2007: 249]. Как бы продолжая эту идею, В.И. Карасик пишет, что «положение о том, что культура реализуется в определенных образцах и значимых смысловых последовательностях - текстах, вошло в аксиоматику культурологии. Из этого положения вытекает постановка весьма обширной исследовательской программы - поиск соответствий между типами культуры и типами текстов» [Карасик 2003: 5].

Лингвокультурология, занимаясь вопросами изучения культуры через язык в основном опирается на устойчивые фразы, которые могут в большей степени сохранить значимые культурные смыслы. В большинстве случаев материалом исследования являются фразеологизмы, пословицы и поговорки, которые вполне справедливо относятся к общемировоззренческим текстам, способным отражать особенности национального мировидения. В них образно, аргументированно и лаконично сконцентрировался целый комплекс культурных смыслов, накопленных народом в течение длительного периода своего существования. Выступая в качестве культурного знака, данные тексты воссоздают и передают картину мира в его ментальных концептуальных

представлениях, являющихся частью языковой картины мира. Современная когнитивная лингвистика видит репрезентацию картин мира через лексические единицы и высказывания, которые называются «форматами знания» (Кубрякова Е.С.). Некоторые исследователи трансформируют результат процесса познавательной деятельности в конкретные концепты и категории (Болдырев H.H. и др.).

Вместе с тем мы вполне осознаем, что концептуальная картина мира, достаточно широко рассматриваемая в когнитивистике через призму определенных концептов, - это только один из фокусов рассмотрения культуры. Картина мира, в сущности, намного сложнее и многограннее, чем это представлено на сегодняшний день в лингвистической науке. Концептуальный анализ языковых единиц, прежде всего лексических, фразеологических и па-ремиологических, - достаточно интенсивно развивающаяся область науки о языке, но сегодня исследования должны уже опираться на единицы сверхфразового уровня, микро- и макротексты еще и других жанров, что может привести к определенным итогам, обобщениям в этой области. В данном случае предлагается обратиться к устно-речевым жанрам различных модальностей, используемым достаточно широко в коммуникативном культурном поле народа.

Репертуар речевых жанров в каждой национально-культурной традиции отличается как количественным составом, так и характером реализации самого жанра, способного передать «жанровую картину мира» (Слышкин Г.Г.). При этом признается и то, что концептуальная картина мира (далее - ККМ) и жанровая картина мира (далее - ЖКМ) не только не противоречат друг другу, но и взаимодополняются, поскольку ориентированы на изучение содержательной стороны языка, оба в равной степени направлены на изучение вопросов общей семантизации и коррелируют друг другу. Более того, жанр, в той или иной степени представляющий концепт, сам по себе может выступать в качестве мета-концепта, в некоторых случаях реализующийся в виде оппозиции (например, благопожелание и проклятие). Таким образом, устно-речевая деятельность репрезентирует определенного типа модальную ценностную картину мира, которая находит свое отражение в определенных текстовых комплексах — речевых жанрах.

Гипотеза исследования. Устно-речевые жанры, различающиеся в языках своим репертуарным составом, проецируют национальное мировиде-ние, представленное в особых .Моделях этнического речевого пОйедения, что обусловлено как когнитивными, ценностными составляющими, так и кулЬ-турно-цивилизационными факторами. В благопожеланиях и проклятиях нашли отражение сложные механизмы организации дискурсивного пространства текста, его ситуативные локально-темпоральные составляющие.

Объектом исследования служат тексты устно-речевого дискурса, лексически маркированные и типизированные языком как самостоятельные жанры - благопожелания и проклятия.

Предметом исследования в работе являются когнитивные составляющие и дискурсивные модели благопожеланий и проклятий, репрезентированные через дейктические компоненты, их специфические проявления в устно-речевом тексте; оптативы, представляющие не только грамматическую, но и лексическую модальность; шифтерные маркеры, дифференцирующие отношения участников коммуникации, а также ценностная жанровая картина мира.

Материалом исследования послужили благопожелания и проклятия кабардино-черкесского языка, представленные в различных сборниках, этнографических и фольклорных исследованиях, а также личные записи. Тексты благопожеланий и проклятий русского языка, применяемые в работе как фоновый материал, выбраны из паремиологических источников, сборников застольных речей, значительная часть иллюстративного материала взята нами из информационно-справочной системы «Национальный корпус русского языка» (основной и устный корпус).

Цель диссертационного исследования состоит в определении когнитивно-дискурсивных механизмов моделирования текстов благопожелания и проклятия с точки зрения параметризации их жанровых характеристик, особенностей функционирования, проекции модальных и эмотивных составляющих и выстраивания картины мира.

Для реализации обозначенной цели в работе необходимо было решить следующие задачи:

1) охарактеризовать термин «жанр» как лингвистическую единицу, достаточно широко используемую в современной генристике, определить его место в жанроведческой парадигме и дифференцировать понятия «жанр» и «речевой акт» не только как единицы различных школ и направлений, но и как содержательно различающиеся категории;

2)обозначить тенденции исследования различных жанров, а также терминологический аппарат, применяемый разными авторами в отношении жанров устно-речевого дискурса, акцентировать внимание на особенностях концептуальных подходов и принципов выявления жанров в зарубежной научной парадигме;

3) определить в репертуарном составе устно-речевых жанров место благопожеланий и проклятий, характеризуя их в качестве первичных древних жанров, а в некоторых случаях и сакрального дискурса;

4) дифференцировать контекстно-ситуативную дистрибуцию благопожеланий (.хохов) и проклятий с учетом всех возможных интертекстовых и интержанровых метаморфоз их функционирования;

5) обнаружить специфические черты дейктических единиц в изучаемых жанрах с точки зрения персонификации участников общения, их актуальности/неактуальности в коммуникативном действии, а также отразить референ-циалы локальной и темпоральной семантики, их проекции на будущее;

6) выявить компоненты, репрезентирующие экспрессивно-модальные и оптативные значения, определяя особенности грамматических и лексических средств их передачи, обозначить роль перформативных, дескриптивных и констативных единиц в структуре оптатива;

7) разработать языковую модель репрезентации категории желательности и определить специфику структурной организации оптатива в инвариантной и вариативной реализации;

8)актуализировать ценностные приоритеты, концентрированно представленные в сакральных (древних) и современных текстах благопожеланий и проклятий, обозначить основные составляющие жанровой картины мира, их динамику во времени;

9) дифференцировать картины мира в исследуемых жанрах с точки зрения отражения ключевых принципов ценностных представлений, трансляции модуляций добра и зла, их оппозитивности в аспекте материального и духовного мира;

10) изучить средства и способы организации синергетической мощи текстов благопожеланий и проклятий, когнитивные механизмы ее передачи и особенности дискурсивной организации;

11) показать специфику функционирования благопожеланий и проклятий в устно-речевом дискурсе и их роль в аттрактном построении устного текста;

12) рассмотреть тексты благопожеланий и проклятий как инструмент реализации магической функции как одной из основных функций языка.

Методологическую базу исследования составили работы в области когнитивной лингвистики, дискурсивного анализа и жанроведения. В качестве основного метода исследования применялась «жанровая анкета» Т.В. Шмелевой, которая претерпевала некоторые трансформации по отдельным параметрам. Использовались методы дискурсивного анализа, комплексного семантико-прагматического анализа практического материала, контекстуального, когнитивного анализа, статистический метод, а также метод сопоставительного изучения языковых единиц.

Теоретической основой исследования послужили работы российских и зарубежных исследователей в области теоретического и прикладного языкознания. Концептуальный подход нашей работы опирается на теорию речевых жанров М.М. Бахтина, не занявшую, на наш взгляд, должного места в современной русской и зарубежной научной генристике.

Исследование опирается на работы языковедов в области устно-речевого дискурса (коллоквиалистики) (Е.А. Земской, К.А. Филиппова, М.В. Хитиной, М.А. Кобозевой, C.B. Андреевой, О.Б. Сиротининой, Ю.М. Скребнева и др.);

жанроведения (А. Вежбицкой, Н.Д. Арутюновой, А.Д. и Е.Я. Шмелевых, В.Е. Гольдина, В.В. Дементьева, К.Ф. Седова, Л.А. Капанадзе, И.Н. Борисовой, К.А. Долинина, Т.В. Тарасенко, В.А. Салимовского, С. Гайда, С. Деннинг-хауса, М. Холлидея, Дж. Мартина, Я. Ренкемы, М. ван Нуса, Н. Фейрклау, Дж. Свейлса, В. Батия и др.); дискурсивного анализа (Т.А. ван Дейка, М. Фуко, В.Г. Борботько, В.И. Карасика, МЛ. Макарова, A.A. Кибрика, A.B. Олянича, P.C. Аликаева и др.); когнитивной лингвистики (П.А. Бабушкина, H.H. Болдырева, Е.С. Кубряковой, Ю.С. Степанова, С.Г. Воркачева, Д.Б. Гудкова, В.А. Масловой, В.И. Карасика, В.В. Красных, И.А. Стернина, Н.Ф. Алефи-ренко, С.Г. Гришаевой, JI.H. Поповой, Г.Г. Слышкина, Т.В. Евсюковой и др.); теории оптативной модальности (О. Есперсена, A.B. Бондарко, Т.Н. Распопо-вой, Е.В. Алтабаевой, Е.Е. Корди, Н.М. Макеко, Р.Г. Шишкиной, М.К. Гусарен-ко, О.Б. Шестаковой и др.); теории дейксиса (К. Бюлера, Ч. Филмора, К. Бруг-манна, Ч. Пирса, X. Исселя, И.А. Стернина, Ю.Д. Апресяна, A.B. Алферова, Л.Ю. Иванова, H.A. Сребрянской, С.Н. Курбаковой, С.О. Азиевой и др.); когнитивно-семиологической синергетики (Н.Ф. Алефиренко, И.А. Германа, Ю.С. Степанова и др.); речевого этикета (Н.И. Формановской, А.К. Байбури-на, A.J1. Топоркова, В.Е. Гольдина, Б.Х. Бгажнокова, З.М. Габуниа, С.К. Ба-шиевой, А.И. Геляевой и др.).

Научная новизна диссертационного исследования заключается в развитии теоретических основ научной генристики в аспекте когнитивно-дискурсивного анализа конкретного жанра в рамках определенных лингво-культур, а также в применении метода сравнительно-сопоставительного изучения жанра. Благопожелания и проклятия как первичные жанры устно-речевого дискурса впервые становятся объектом комплексного лингвистического описания. В русской лингвистической науке благопожелания и проклятия не были предметом самостоятельных исследований, а в кабардино-черкесском данные жанры представлены только в этнографическом и фольклорном формате. В связи с этим можно говорить о том, что закладываются основы национального жанроведения.

Как особые механизмы моделирования специфичных и синкретичных жанров вводится методология исследования семантико-синергетической организации текстов. В персонификации участников дискурса большую роль играют шифтерные указатели, которые в исследуемом материале проанализированы как особые маркеры, имеющие собственную организацию. В связи с данным обстоятельством проводится анализ дейктических средств в устно-речевых жанрах, намечается прагматика и аксиология их использования, что, по сути, является новым для данной области исследования. С точки зрения грамматической и лексической организации впервые анализируются средства и способы выражения модальной оптативности, которые имеют национальную маркированную схему, отличающую ее от подобных конструкций в других языках, а также представлены наиболее продуктивные оптативные моде-

ли (лексические и грамматические). В работе предпринята попытка репрезентировать жанровую картину мира в соотнесении с языковой и концептуальной картинами мира, выявлены общие парадигмальные особенности ЖКМ.

Для полного описания жанров устно-речевого дискурса в диссертационной работе вводятся и применяются некоторые новые термины. Для обозначения личности, являющейся транслятором благопожеланий или проклятий, предлагается понятие «жанровая личность», которое может функционировать в научных исследованиях наряду с широко известными терминами «языковая личность» (В.В. Виноградов, Ю.Н. Караулов), «коммуникативная личность» (В.И. Карасик, М.С. Саломатина) и «дискурсивная личность» (С.Н. Плотникова, Л.Н. Синельникова). Поскольку в реализации жанра участвуют как отправитель, так и получатель речи, совместно организующие коммуникативное пространство жанра, термин «жанровая личность» понимается нами достаточно широко, включая в свое семантическое поле всех участников общения. Данный термин может использоваться и в отношении личности, которая представлена в дискурсивном пространстве любого жанра.

В трактовке предложенного понятия важную роль играют элементы жанровой реализации, диалоговые процессы, аксиология и эпистемиология участников жанрового события. В рассмотрении жанровых характеристик подчеркивается их ситуативность, контекстная обусловленность, что позволяет определять их как дискурсивно сложные жанры с различными параметрами. В диссертации приведены дифференциальные признаки жанра: риторичность, нарративность, фатичность, назидательность, дидактичность, си-нергетичность, магичность, ритуальность.

В исследовательском механизме использован и термин «синергема», под которым следует понимать единицу текстового уровня, способную служить средством передачи экспрессии и энергетической мощи текста, влияющую на вербальное воздействие (суггестивность) и обеспечивающую эффективность текста.

В работе впервые вводится термин хох в научный оборот как непереводимый, синкретичный номинатор жанра в кабардино-черкесском языке.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Жанры устной речи являются не только формами языкового существования, но и репрезентантами культуры народа и его менталитета. В них эксплицируются специфические элементы этнического мышления, представления о том, что моделируется в проекции на практическое применение, а что лакунируется как скрытый, непубличный культурный смысл.

2. Благопожелание предстает как синкретичный текст, репрезентирующий ценностные приоритеты, транслирующий смыслы, занимающие доминирующее место в системе культуры, а также в качестве ораторского жанра, имеющего воспитательное значение в аспекте морально-нравственных представлений, включая и речевое поведение.

3. В благопожеланиях и проклятиях сконцентрирована оптативность не только как грамматическое явление, но и как часть когнитивного сознания, переданная модальными лексико-грамматическими единицами. Желательные конструкции в разных языках не совпадают как по использованию модальных слов, так и по личным субъектно-объектным средствам их передачи. В данных жанрах наиболее ярко репрезентированы эмотивно-желательные составляющие и механизмы их реализации, смоделированные в когнитивном сознании народа.

4. Оптативы-позитивы и оптативы-негативы, с одной стороны, противопоставляются друг другу как категории добра и зла, а с другой — образуют единое пространство гармонично сосуществующих ментальных ценностей, что наиболее ярко проявляется в кабардинских застольных тостах, способных синкретично соединять оба жанра в единый текстовый комплекс.

5. Культурная специфика благопожеланий и проклятий в кабардино-черкесском языке определяется полилоговостью (в отличие от доминирующей диалоговое™ данных текстов в русском и других языках), обусловленной своеобразием адресации этих текстов Богу и трансляцией через воображаемую божественную оптативность собственных желаний.

6. Интертекстуальность и интердискурсивность являются характерными признаками благопожеланий и проклятий и, как следствие, приводят к интержанровости этих текстов. Во многих случаях благопожелания и проклятия являются компонентами других жанров устно-речевого дискурса. Они выступают как циркулярные тексты, вклинивающиеся в другие устно-речевые жанры и динамично развивающие их. В этой связи их можно рассматривать как своего рода аттракторы устно-речевого дискурса.

7. Дейктические маркеры в жанрах разных языков имеют особенности, обусловленные как самим строем языка, так и культурными традициями, предшествующим опытом развития. Степень их абстрактности/конкретности, а также изолированное их использование или инкорпорирование в структуру других единиц имеют когнитивную обусловленность.

8. Благопожелания и проклятия обладают синергетической мощью, что способствует реализации магической функции языка посредством данных жанров устно-речевого дискурса. В связи с этим закономерно и логично рассмотрение кратких текстов благопожеланий и проклятий как синергем устно-речевого дискурса.

Теоретическая значимость исследования заключается в отражении различных подходов к исследованию речевых жанров и их классификации, соединении инструментальных механизмов и терминологических аппаратов существующих школ и направлений в российской и зарубежной лингвистике, в определении жанра речи сквозь призму контекстуального дискурса с допущением возможного его функционирования как интержанрового и интертекстового явления, в рассмотрении первичных устно-речевых жанров как про-

екторов когнитивного представления народа, его иивилизационного состояния, а также поведенческо-прагматических установок. В исследовании устных первичных жанров, в частности благопожеланий, учитывается их базисная роль в формировании художественного дискурса, способность вклиниваться в структуру других текстов, но вместе с тем они существуют самостоятельными текстовыми реалиями. В теории генристики данный аспект изучения малых устных жанров не рассматривался или намечался без достаточного акцентирования на нем внимания. Применяемая схема выявления жанровой картины мира не только дополняет существующие в когнитологии картины мира, но и в то же время демонстрирует многообразие и многослой-ность культурных ценностей.

Практическая ценность диссертационного исследования видится в возможности использования материалов в учебном процессе по теории языка, лингвистическому дискурсу, теории коммуникации, современным концепциям отечественной и зарубежной лингвистики и спецкурсу по жанрове-дению. Предложенная методика моделирования может применяться при анализе других жанров речи (устных и письменных) любого языка.

Апробация проходила в рамках теоретических и практических реализаций основных разделов работы. Результаты диссертационного исследования нашли отражение в монографическом исследовании «Благопожелания и проклятия как малые жанры устной речи (когнитивно-дискурсивный анализ)», а также в 39 статьях, 16 из которых опубликованы в рецензируемых журналах, рекомендованных ВАК для публикации основных результатов научных исследований.

Основные положения диссертационного исследования опубликованы в материалах международной лингвистической конференции «Язык-Текст-Дискурс» (Самара, 2009), международной научно-практической конференции «Теоретические и методологические проблемы национально-русского двуязычия» (Махачкала, 2009), международной научно-практической конференции «Слово и текст: коммуникативный, лингвокультурный и исторический аспекты» (Ростов-на-Дону, 2009), международной юбилейной научной конференции «Россия и Кавказ» (Владикавказ, 2009), международной научной конференции «Национальные образы мира в художественной культуре» (Нальчик, 2010), III международной научно-практической конференции «Лингвистика в современном мире» (Таганрог-Москва, 2011), научно-практической конференции с международным участием «Традиции и инновации в лингвистике и лингвооб-разовании» (Арзамас, 2011), международной научно-практической конференции «Коммуникация в поликодовом пространстве: языковые, культурологические и дидактические аспекты» (Санкт-Петербург, 2011), международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы теории и методологии науки о языке» (Санкт-Петербург, 2011, 2013).

Структура работы предопределена поставленными целями и задачами и отвечает характеру исследования. Она подчинена отражению основных положений, вынесенных на защиту. Работа состоит из введения, шести глав, заключения, библиографического списка и указания использованных источников.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность выбранной темы, излагаются цели, задачи и гипотеза исследования, определяются предмет и объект анализа, материалы и методы исследования, научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, формулируются основные положения, выносимые на защиту, а также приводятся сведения об апробации результатов диссертационного исследования.

Первая глава «Жанры речи в парадигме современной лингвистической науки» посвящена отражению понимания жанра в разных школах и направлениях современной лингвистики. В первом разделе, рассматривающем жанр как объект лингвистики, отмечается, что понятие «речевой жанр» достаточно широко вошло в научный оборот. Многие исследователи отмечают исключительную плодотворность этого термина и широкий спектр его применения в филологической науке. Речевой жанр, вслед за Т. ван Дейком, мы понимаем как некую ментальную модель, представляющую собой «специфический вид структурной организации памяти». В каждом языке формируется определенный набор речевых жанров, которыми владеют носители языка. Многие психолингвистические исследования показывают, что ребенок овладевает в онтогенезе не языком как системой, а речевыми жанрами, а в каждой культурной реальности образуется своя жанровая компетенция. Жанр в лингвистической науке является весьма многогранной и не совсем однозначно понимаемой единицей, несмотря на наличие огромного количества исследований в этой области. Жанроведение - достаточно интенсивно развивающееся научное направление, но глубина исследуемого материала дает еще возможность расширить некоторые ее аспекты. В то же время фундаментальные параметры науки основываются именно на жанре как концептуальной единице.

Во втором параграфе освещены основные положения теории М.М. Бахтина, изложенные в работе «Проблема речевых жанров», написанной в 19521953 гг., но увидевшей свет только в 1979 г. Именно в этой работе впервые вводится термин «речевой жанр» как базовая единица речевого общения. Интерес современного речеведения к наследию М.М. Бахтина исследователи связывают с поиском базовой единицы речи, а также с тем фактом, что теория речевых жанров строится на лингвопрашатической концепции, которая сейчас развивается достаточно интенсивно. Кроме того, следует добавить, что жанры речи представлены как часть его концепции о культуре, которая требует широ-

ких междисциплинарных связей языкознания с другими научными дисциплинами, изучающими культуру.

Согласно концепции М.М. Бахтина, каждый жанр речи имеет завершенную целостность, которая обеспечивается тремя факторами: 1) предметно-смысловой исчерпанностью; 2) речевым замыслом или речевой волей говорящего; 3) типическими композиционно-жанровыми формами завершения. Предметно-смысловая исчерпанность темы высказывания различна в разных сферах речевого общения. Но самым важным М.М. Бахтин считает устойчивую жанровую форму высказывания. Речевая воля говорящего осуществляется в выборе определенного речевого жанра, обусловленного спецификой данной сферы речевого общения, предметно-смысловыми соображениями, конкретной ситуацией речевого общения, персональным составом его участников. Речевой замысел говорящего со всей его индивидуальностью и субъективностью применяется и приспосабливается к избранному жанру, складывается и развивается в определенной жанровой форме. По убеждению М.М. Бахтина, речевые жанры организуют нашу речь почти так же, как ее организуют грамматические формы.

Особое место в теории речевых жанров занимают композиционно-стилистические особенности, зависящие от предметно-смыслового задания (замысла) и экспрессии, т.е. субъективно-эмоционального оценивающего отношения говорящего к содержанию высказывания. Однако М.М. Бахтин связывает экспрессивность не с языком как системой, а с речевой практикой. Существенным (конститутивным) признаком высказывания является его обращенность к кому-либо, его адресованность. Речевой жанр в каждой области речевого общения имеет свою, определяющую его как жанр, типическую концепцию адресата. В поле зрения М.М. Бахтина находятся и факторы симпатии и антипатии, степень близости, фамильярности и интимности участников общения, которые пользуются определенным жанром.

В третьем параграфе отмечены ключевые положения теории речевых актов, которая оказалась самой популярной научной областью второй половины XX века. Авторы теории речевых актов (далее - TP А) вводят базовую единицу исследования - речевой акт. Для определения содержания иллокутивного акта Дж. Остин вводит понятие суждения или пропозиции (proposition), которое отличается от утверждения или констатации. В соответствии с иллокутивной силой высказываний автор выделяет пять классов: вердикти-вы, экзерситивы, комиссивы, бехабитивы, экспозитивы. Дж. Серль предлагает следующие базисные категории иллокутивных актов: репрезентативы, директивы, комиссивы, экспрессивы, декларации. В основании такой классификации лежит понимание истины и лжи, степени убежденности и ответственности, скромности и настойчивости, реальности слова, психологического состояния и соответствия пропозиции. Составной частью ТРА является учение о косвенных речевых актах. По мнению Дж. Серля, проблема косвенных

речевых актов заключается в выяснении того, каким образом говорящий может с помощью некоторого высказывания выражать не только то, что оно непосредственно означает, но и нечто иное.

Сравнивая два разных направления исследования речевого действия (концепцию М.М. Бахтина и ТРА), отмечаем, что ТРА не связывает свои основные концептуальные взгляды со стилистикой и риторикой, а наоборот, пытается отбросить эти аспекты междисциплинарного исследования. Принципиальным недостатком ТРА является отсутствие взаимосвязи абстрактного индивида - субъекта речевой деятельности - и национально-культурных традиций, в рамках которых он функционирует.

В четвертом параграфе нашли отражение основные концепции русского жанроведения, определены разные подходы к изучению речевых жанров в русском языкознании, особенно с 90-х годов XX века. Понимание жанра как особой системы высказывания подталкивает Т.В. Шмелеву к созданию модели описания и систематизации речевых жанров, которая больше известна как «анкета речевого жанра» [Шмелева 1997]. Она включает семь основных пунктов, принимаемых как жанрообразующие признаки, необходимые и достаточные с точки зрения автора: коммуникативная цель, концепция автора, концепция адресата, фактор коммуникативного прошлого, фактор коммуникативного будущего, тип событийного содержания и языковое воплощение.

Опираясь на иллокутивный критерий типологии речевых жанров, Н.Д. Арутюнова предлагает пятичленную типологию: информативный диалог (make-hiow discourse), прескриптивный диалог (make-do discourse), обмен мнениями с целью принятия решения или выяснения истины (make-belive discourse), диалог, имеющий целью установление или регулирование межличностных отношений (interpersonal - relation discourse), праздноречевые жанры (fatic discourse): а) эмоциональный, б) артистический, в) интеллектуальный [Арутюнова 1999: 650].

Одной из наиболее удачных моделей речевого жанра некоторые исследователи признают многоаспектную ступенчатую модель И.Н. Борисовой, в которой разграничиваются «параметры коммуникативного события, влияющие на его продукт (текст), и атрибуты коммуникативной ситуации, т.е. социально и коммуникативно значимые признаки идентификации коммуникативного события, определяющие его жанр» [Борисова 2005: 52].

Большое внимание исследователей привлекает необходимость иерархии, ранжирования речевых жанров. В рамках данной проблематики JT.A. Ка-панадзе вводит для определения разговорной речи понятие «малый жанр» макроструктуры, который выделился в определенной языковой общности как ограниченное речевое клише, сводимое к микродиалогу или реплике. Рассуждая о разных жанрах и их языковом воплощении, О.Б. Сиротинина ставит вопрос о разграничении речевых и риторических жанров, при этом допуская возможность их соединения в рамках одного жанра. В.Е. Гольдин и О.Н. Дубровская делают больший акцент на социальную организацию речевых жанров. Соглас-

но их позиции, исследовать жанры вне реальности их коммуникативного существования, т.е. в отрыве от континуума социальных событий, ситуаций, действий, их неречевых и речевых результатов, в отрыве от материального воплощения жанров, значило бы упрощать достаточно сложную в действительности картину социально-коммуникативных взаимодействий, ориентироваться в которой коммуникантам помогает жанровая типизация речевых действий и речевых произведений [Гольдин, Дубровская 2002: 6].

Заслуживает особого внимания критерий выделения речевого жанра, предложенный А.Д. и Е.Я. Шмелевыми. «Относительность конкретной речевой деятельности к тому или иному жанру определяется способностью носителей языка идентифицировать и называть его как таковой. Так носители русского языка могут определить, что некто поздоровался, извинился, произнес тост, прочел вслух стихотворение, написал заявление о приеме на работу и т.п., и, говоря о соответствующей речевой деятельности, именно так и обозначить ее» [Шмелева, Шмелев 2002: 18]. Авторы также обращают внимание на ассоциативные связи между жанрами.

Недостаточное внимание исследователей к разговорным жанрам становится причиной того, что С. Гайда обращается именно к ним. Автор акцентирует внимание на том, что разговорный язык составляют ресурсы языковых средств и выражаемое ими «разговорное восприятие мира», являющееся результатом соединения когнитивного аспекта (разговорный образ мира) и прагматического (цели, мотивы языкового поведения и т.д.). «Характерной чертой языковых действий в повседневной жизни является, прежде всего, их устность и спонтанность, а также ситуативность и взаимодействие ряда относительно автономных и одновременно актуализированных знаковых кодов, особенно просодического, парафонетического (смех, плач) и визуального (мимика, жесты, телодвижения, дистанция в пространстве)» [Гайда 1999: 108].

Занимаясь исследованием этикетных жанров, Т.В. Тарасенко определяет следующие признаки, которые характерны для данных жанров: 1) они представляют собой реакцию на событие, 2) реакция на событие имеет перфектную перспективу; 3) они воплощаются глаголами-перформативами [Тарасенко 2002: 283]. Рассматривая стратегии речевого поведения в континууме бытового общения, все жанры повседневного общения К.Ф. Седов противопоставляет как верх и низ пространства разговорной речи. «Жанры «верхнего уровня» (к ним следует отнести тост, комплимент, светскую беседу, анекдот, флирт и т.п.) предлагают специальные риторические умения. «Нижний уровень» живого организма бытового общения составляют жанры, которым специально языковая личность не обучается (сплетничание, разговор по душам, ссора и т.п.); они бессознательно, помимовольно впитываются представителем конкретного этноса подобно фактам родного языка» [Седов 1998: 15]. Для обозначения жанровых форм, представляющих собой одноактные высказывания, которые состоят из одного сверхфразового единства и которые способны

входить в собственно жанры на правах тактик, К.Ф. Седов предлагает называть субжанрами. Речевые формы, которые сопровождают социально-коммуникативную, объединяющие в своем составе несколько жанров, по его мнению, могут называться гипержанрами или гипержанровыми формами. Текучесть и незавершенность норм внутрижанрового поведения позволяют автору выделить переходные формы, которые осознаются говорящими как нормативные, но располагающиеся в межжанровом пространстве. Такого рода жанровые образования названы жанроидами [Седов 1998: 17-18]. Исследователь также характеризует роль жанровых фреймов в дискурсивном мышлении языковой личности, демонстрируя, как они отражают «представление о социальных формах взаимодействия людей и речевых нормах коммуникативного оформления этого взаимодействия» [Седов 1999 а: 115]. По его мнению, становление социолингвистической компетенции человека идет, прежде всего, в направлении постижения жанровых форм общения. В исследованиях К.Ф. Седова, И.А. Бубновой и В.В. Красных обозначен также психолингвистический аспект изучения речевых жанров.

Существенный вклад в развитие жанроведческой дисциплины вносит В.В. Дементьев, который в русле социопрагматического подхода разрабатывает проблему использования жанров речи в непрямой коммуникации, противопоставленную прямой. К несомненным достоинствам его работ можно отнести систематизацию имеющихся исследований в области жанроведения, а также энциклопедическое описание многих жанров русского языка.

Достаточно обособленное представление жанров речи встречаем у A.A. Кибрика, который подчеркивает, что в научной литературе нет единого мнения о принципах выделения жанров, и «вообще проблематика жанров -самый неизученный вопрос в дискурсивном анализе» [Кибрик 2009: 10]. Вместе с тем он предлагает выстраивать систему жанровых характеристик в соответствии с традициями зарубежных исследователей и считает возможным говорить об альтернативных способах выделения жанра.

Анализу зарубежных исследований в области теории речевых жанров отведен пятый параграф. В работах зарубежных исследователей большая дискуссия разворачивается вокруг понятий «жанр» и «регистр». Довольно долгое время регистр и жанр принимались как синонимические термины, их использование не ограничивалось никакими условиями. Другим важным аспектом изучения жанра является его определение по отношению к «дискурсу». Разные жанры или его типы обязательно должны определяться как коммуникативное событие. «Все они обладают определенными лингвистическими чертами, выполняют определенные функции и связаны со специфическим производством и восприятием ситуации» [Тичер и др. 2009: 38].

Определенное место в зарубежных исследованиях занимает (наряду с жанром, текстом, дискурсом и регистром) понятие интертекстуальности. Именно оно является, по мнению Н. Фейрклау, необходимым элементом в

дискурсивном анализе текстов, которые являются возможными реализациями жанра. В исследовании жанра в работах зарубежных авторов конца XX и начала XXI века большое значение придается многогранным и многоаспектным исследованиям, среди которых ведущее место занимает социальная характеристика. Жанр тесным образом привязывается к ситуации коммуникации и дискурсу, причем он может выступать как база или основа для классификации дискурса.

Во второй главе «Благопожелания и проклятия как особые жанры устно-речевого дискурса», состоящей из пяти параграфов, рассмотрены характерные черты устно-речевого дискурса. В первом параграфе рассматриваются особенности коммуникации, связанные с цивилизационными факторами, а также культурными традициями народа, характеризуются общие правила устно-речевого дискурса. Своеобразие устно-речевого дискурса обеспечивается еще и тем фактом, что через него люди получают возможность сохранить определенные отношения друг с другом, сблизиться или породниться через образовавшиеся во время общения духовные связи. Такая функция соборности устных жанров достаточно широко применяется и в русской, и в кавказской культурах.

Эмоциональная составляющая устного общения является особым предметом исследования. Выражение собственных чувств, приобщение к своим переживаниям и страданиям или радости и веселью является несомненным условием коммуникации. Важно при этом ввести в собственное эмоциональное пространство своего собеседника, включить в поле переживаемого или испытываемого состояния. Синергетическая мощь устно-разговорного дискурса не являлась до сих пор предметом особого лингвистического исследования, но значение данной области, несомненно, велико.

Во втором параграфе рассматривается благопожелание как специфический жанр устно-речевого дискурса. В связи с полифункциональностью жанра благопожелания в кабардинской речевой культуре рассматриваются основные условия и ситуации использования текстов, содержащих в себе добрые пожелания. Жанровая организация благопожелания определяется его дискурсивным пространством, под которым понимается совокупность всех факторов, обусловливающих речевое высказывание, включающих все прагматические моменты его реализации. Здесь рассматриваются вопросы уместности речевого высказывания, этикетности произнесения речи, условия вступления в коммуникацию, некоторые вопросы сопроводительных действий, места, времени и т.п. Ключевым фрагментом в нашей концепции является ситуация реализации жанра, которая нами рассматривается как центральная организующая система.

Как видно из небольшого обзора функционирования благопожеланий, контекстуальное пространство данного жанра отличается многоаспектностью и вариативностью. Многообразие ситуаций применения благопожеланий (хо-

хов) приводит к мысли о том, что сложно найти случай в жизни, к которому нельзя применить данный текст. Он обладает некоторой функцией универсализма и представляет собой глобальный контекст коммуникации. В этом можно усмотреть своеобразие данного жанра, который, в отличие от других жанров речи, не может иметь жестких параметров ограничения ситуативной соотнесенности.

Благопожелания как самостоятельный жанр устной речи в русской лингвистической науке еще нельзя считать однозначно разработанным. Во многом квалификация их в качестве самостоятельных текстов или дискурсов связана с чисто фольклористическим подходом к их описанию и осмыслению. Как и в кабардино-черкесском языке, многие благопожелательные формулы русского языка имеют ситуативную обусловленность и могут интерпретироваться только контекстуально.

В соответствии с данными параметрами, благопожелание может рассматриваться как многофункциональный жанр: фатический (приветствие, прощание), риторический (застольный тост), ритуальный, привязанный к обрядовым действиям (рождение ребенка, свадьба, похороны), магический (заговоры, приговоры). Реализация жанра может быть в виде поздравления, пожелания, напутствия, благодарности, тоста (здравицы), приговора, заклятия, соболезнования, приветствия, прощания и некоторых других текстовых форм.

Таким образом, в разных культурных пространствах благопожелания выступают в качестве текстовых комплексов, которые имеют сложную организацию и дискурсивную практику. Во многих случаях в данный жанр объединены ритуальные и бытовые тексты, в которых содержится общее модальное построение, семантика добра и адресная направленность. Вместе с тем можем отметить, что в русской культуре данные тексты имеют более обрядово-дискурсивный характер, а в кабардинской, наряду с ритуальными параметрами, они имеют массовое употребление в повседневной речевой практике.

В третьем параграфе рассматриваются жанровые параметры проклятий. Проклятия как самостоятельные тексты в русской генристике не стали объектом специального исследования, но нельзя утверждать, что лингвисты не обращали внимания на их специфическое функционирование. Так, некоторые специалисты включают проклятия в особую группу бранных формул, при этом учитывается их структурная типология и функциональная направленность (Мокиенко, Никитина). Пожелание зла и неудачи, выраженное мифологемами, рассматривается как народная «полуфразеология», которая, по справедливому утверждению Н.И. Толстого, все еще остается «в полном небрежении лингвистов».

В кабардино-черкесском языке проклятия представлены в большинстве случаев как малые жанры, имеющие тендерную параметризацию. В основном данные тексты (за исключением застольных проклятий) произносятся

женщинами, причем такие личности в обществе обычно осуждаются или воспринимаются с неким предостережением.

Сбор этнографических и фольклорных материалов по кабардинским проклятиям осуществлен фрагментарно в силу ряда обстоятельств, среди которых одним из важнейших можно считать то, что обычно информаторы не хотят публично произносить подобные тексты и не соглашаются паспортизировать записанные с их слов высказывания.

В работе приведены известные классификации кабардинских проклятий З.М. Налоева по направленности (проклятия и антипроклятия), по способу прокпинания (1) проклятия с целью реализации зла, обращенные к врагам; 2) проклятия с нежеланием зла, которые могут быть адресованы близким людям; 3) проклятия-шутки, в которых нет ни обиды, ни зла. По своей семантической направленности проклятия подразделяются Л.Х. Дзасежевой на следующие группы: а) связанные с пожеланием физической травмы и болезней; б) связанные с пожеланием вреда семье и роду; в) связанные с пожеланием смерти и горестей. Нами предложена классификация по принципу адресации к определенному человеку (группе людей) и обобщенные, безадресные. В первой группе текстов присутствует непосредственный указатель лица (единственного или множественного числа), который известен говорящему и в адрес которого высказывается магическая формула. В другой группе могут быть представлены проклятия, в которых нет персональной адресации, они в большей степени передают негативную модальность по отношению к ситуации или передают эмоциональную напряженность.

Как особые виды проклятий следует рассматривать такие формулы, которые чаще имеют место в клятвах и представляют собой самопроклятия, т.е. модальные составляющие адресованы себе: Алыхъым сык1уэц1ыригъэху -Чтоб я провалился; Си бзэгур алыхъым пигъэгъук1 - Чтоб мой язык отсох; Алыхъым сигъалЪ - Чтоб я умер; Си анэр сымылъагъуфу Алыхъым сыкъигъа-нэ (Нэфу Алыхъым сыкъигъанэ) - Пусть бог сделает так, чтоб я не мог видеть свою мать (Чтоб я ослеп) и многие другие. Такое пожелание себе самому, разумеется, не является выражением интенций говорящего, но служит своеобразным залогом истинности высказываемых суждений. Так, в подобных случаях формулы проклятия используются в функции зарекания, что имеет в некотором отношении двойной смысл. С одной стороны, создается контекст для формирования безоговорочного доверия к речи говорящего, с другой стороны, демонстрируется ответственность самого говорящего за свои слова. В связи с этим использование в речи подобных текстов обусловлено исключительными обстоятельствами (клятвой), а их употребление часто связано с некоторой осторожностью, которая необходима с учетом понимания вербальной магии.

В устно-речевом дискурсе проклятия встречаются и с определенной экспрессивной нагруженностью, не привязанной к непосредственной семан-

тике текста, а выполняющей функции эмотивов. Например, можно услышать: Зи ажалыр къэсын! Мыр щхьэ 1умыхыжарэ? (Да чтоб смерть за тобой пришла, почему это все не убрал(а)?). В данной конструкции модальный глагол может употребляться и с отрицательным аффиксом - мы- (кьэмысын - не пришла), но в аспекте восприятия текста такие формы положительного или отрицательного действия принципиального значения не имеют.

В такой связи можно говорить о роли проклятий в тексте как синергем, которые усиливают эмоциональное напряжение речи и воздействуют на слушателя, так как при их отсутствии текст воспринимался бы совсем иначе или даже можно было не обратить внимания на произнесенную фразу или речь. Усиление эмоционального напряжения текста или высказывания с помощью проклинательных конструкций - достаточно распространенное явление в устно-речевом дискурсе, при этом личность говорящего как зловещего, предрекающего несчастье человека не воспринимается.

В нашей работе жанровая специфика привязана к ситуативным особенностям, которые различаются по модальности, объему, наличию/отсутствию адресата речи. Контекстная реализация определяет основные функциональные разновидности проклятий.

В четвертом параграфе тексты благопожеланий (хохов) и проклятий рассмотрены как когнитивно-лингвистические артефакты. В этой части работы выявлены различные представления о текстах. В герменевтическом ключе М.М. Бахтин оценивает тексты как способ общения и взаимопонимания людей, при этом именно тексты аккумулируют истинную сущность, а человеческая специфика всегда выражается через говорение, то есть текст. Ю.М. Лот-ман, выявивший разницу между культурологическим и лингвистическим толкованием текста, отмечал, что для культурного текста факт его лингвистической выраженности не является абсолютно определяющим. От общей массы циркулирующих языковых сообщений тексты отличаются некоторой дополнительной значимостью, выраженностью. Текст является своеобразным антиэнтропийным механизмом, созданным человечеством для борьбы с хаосом.

По мнению Б.М. Гаспарова, текст, с одной стороны, представляет собой некое построение, созданное при помощи определенных приемов, а с другой, - текст представляет собой частицу непрерывно движущегося потока человеческого опыта. «В своей двуплановой сущности текст выступает и как артефакт, то есть целостный и законченный продукт конструктивной деятельности, и как аккумулятор открытого и текучего континуума культурного опыта и культурной памяти» [Гаспаров 1993: 276].

Благопожелания и проклятия рассматриваются как тексты разных моделей. Древние сакральные тексты благопожеланий ритуального плана соответствуют фрактальной модели древа, которая выступает символом жизни, плодородия, творчества. Текстовое ядро сконцентрировано в корнях, в которых содержится основной смысл, концентрические круги и ветки развиваются в том

направлении, которое создатель текста считает нужным или целесообразным. Органичность такой организации представлена и синтаксическим строем, когда сложный текстовый комплекс выстраивается единым предложением с одним «корневым» предикатом. В существующих текстах хохов с общим началом (зачином) отмечаем расхождение по разным семантическим направлениям в рамках ценностной картины мира, которая существует в сознании как атмосфера или пространство жанровой личности.

Современные светские тексты застольных хохов, на наш взгляд, развиваются по фрактальной модели «ризомы», представляющей собой разветвленную многоуровневую структуру, находящуюся в состоянии динамического изменения. В противоположность любым видам корневой организации, ризома интерпретируется не в качестве линейного «стержня» или «корня», а в качестве «клубня», или «луковицы» - как потенциальной бесконечности, содержащей в себе «скрытый стебель» [Никитина 2006:185].

Ризомную модель представляет текст застольного тоста, имеющего середину, центровку, которая связана с событийным фактом, но развитие его может быть абсолютно непредсказуемым или разнообразным в спектральном направлении. Множественность векторных проекций мысли, которые идут в разных направлениях в зависимости от того, как автор умеет разворачивать определенную идею, присуща и многим другим текстам благопожелании. В отношении текстов проклятий можно отметить их ризомность, непредсказуемость их появления и функционирования.

Смысл текста благопожелания или проклятия, произносимого в определенном месте и в определенное время, конечно, во многих случаях может быть одинаковым для всех участников коммуникации. Но вместе с тем, нужно иметь в виду, что синергетическая мощь текста и его мифологическая основа находятся не в статическом положении. Динамика текста определяется еще и культурной эпохой, в которой «живет» текст, а также состоянием слушающего. Здесь можно говорить и о своего рода «энергетическом поле» текста, возможности его «обрастания» культурными смыслами.

Пятый параграф посвящен рассмотрению жанровой личности как культурно-текстовому транслятору благопожелания и проклятия. В описании речевого жанра особое место занимает «образ автора», который многие исследователи связывают с другим, достаточно прочно утвердившимся в лингвистической науке явлением - «языковой личностью». В последние годы в лингвистических исследованиях встречаемся еще с терминами «коммуникативная личность» и «дискурсивная личность».

В настоящем исследовании мы считаем возможным использовать понятие «жанровая личность» для наиболее полного осмысления личности коммуникатора (реализатора или транслятора жанра), а также для характеристики когнитивно-дискурсивных особенностей речевого поведения. Важным моментом дифференциации жанровой личности может служить его соответ-

ствие культурному идеалу, возможность оценивать его через проекцию ценностных представлений. Существенным фактором портретирования жанровой личности служит «уровень «погружения» данной языковой личности в концептосферу родного языка как «текучую, открытую и непрерывную» систему концептов и языковых единиц, их реализующих» ГАлефиренко 2007" 148].

Жанровая личность должна соответствовать тем параметрам, которые веками вырабатывались в культурном сознании этноса, поэтому уделяется большое внимание воспитанию культурной личности, развитию ее духовного потенциала.

Глава 3 «Благопожелания и проклятия в застольном дискурсе» состоит из трех параграфов. В первом параграфе рассматривается гостеприимство как важнейшая часть культуры и формат реализации застольного дискурса. Гостеприимство устанавливает не только межличностные отношения, но и отвечает духовным потребностям через общение, благопожелания и связывает человека с божьей волей.

Гостеприимство как важнейший императив в русской и адыгской культурных традициях предполагает обязательное приглашение гостя в свой дом и угощение самыми лучшими блюдами. В русском застольном дискурсе важнейшим ценностным приоритетом является душевное общение с гостем, ради которого соблюдаются все правила вежливого обхождения с гостем.

В кабардинском застолье отмечены особенности типологического плана. Так, известное изобилие еды на столе и потребление большого количества пищи связано не с чревоугодием (кстати, в этнографических исследованиях зарубежных, русских и национальных авторов подчеркивается сдержанность и минимализм адыгов в еде), а с соблюдением определенного ритуала -жертвоприношения. Обычно в честь гостя резали птицу или скот, в некоторых случаях кровью жертвенного животного мазали лоб гостя, в результате все приготовленное и поставленное на стол становилось священной едой, пренебрегать которой было недопустимо. Не отведав вареного мяса жертвенного животного (иыш), встать из-за стола и уйти нельзя, поскольку таким образом нарушаются сакральные правила застольного этикета и оскверняется мифологическое представление вкушения жертвенной пищи. Собственно, сам ритуал коллективной трапезы в традиционном обществе предполагает общение между человеком и богом, человеком и духами предков. В этом контексте застолье существует как священное место мифологической коммуникации, которую можно противопоставить межличностному светскому застольному общению.

Важную роль в застольном дискурсе играют не только тексты, но и пищевой символизм. В то же время можно говорить и о мифологических сосудах - это, например, котел изобилия и воскресения. В нем готовят все важные блюда застолья: пасту (национальное блюдо из пшена), лыбжьэ (гуляш)

и ныш (вареное мясо). Если пасту делают женщины, то блюда из мяса по сей день готовят в основном мужчины, подчеркивая тем самым особую сакраль-ность этих угощений и значимость самого жертвоприношения.

Во втором параграфе отмечены основные функции застольного дискурса. Важнейшей функцией застолья считается интегрирующая или консолидирующая. Совместная еда имеет объединяющую силу, она привязывает людей друг к другу, роднит их между собой. Сама еда, жертвенная по природе, не может быть простой физиологической потребностью, в ней есть определенная сакральность и магия, которая не может игнорироваться. Поэтому уважение к сотрапезнику (ерыскьым и хьэтыр) включено в систему нравственных и моральных ценностей общества. Вместе с тем в правилах морали присутствует запрет на причинение зла человеку, с которым сидел за столом.

В кабардинском застолье дифференцирующая функция проявляется в локализации или дислокации за столом. Пространственные ориентиры в данном случае выходят на первый план как дифференцирующие маркеры. Рядом со старшим (тамадой) с правой стороны должен сесть старший из гостей, а с левой стороны - старший из семьи или рода (хэгъэрей). Более почетными местами за столом считаются те, которые дальше от двери (жъант1э), и именно туда усаживают по старшинству и почетности. Критериями ранжирования выступают родство по отцу или матери, старший сын (дочь) в семье, жена старшего брата (независимо от ее возраста) и многие другие важные в культуре факторы. В традиционных застольях, например, свадебных, мужчины и женщины за одним столом обычно не садятся, и в этом отношении тендерная дифференциация застолья соблюдается в полной мере.

Утопическая функция застольного ритуала связывается прежде всего с изобилием пищи и напитков на столе. Само представление изобилия, конечно, со временем меняется, но когнитивная связь изобилия с благополучием в будущем остается неизменной.

Реализация функции преемственности с помощью определенных знаков и символического поведения, репрезентирующих мировоззрение и духовные ценности, несомненно, имеет важное значение. Застольный этикет, как пишут З.М. Габуниа и С.К. Башиева, служил издавна своеобразной школой сохранения традиционной речевой культуры, а тамада является за столом носителем канонов намыса [Габуниа, Башиева 1993: 61].

Ритуальные речи и действия застольного дискурса выступают в качестве таких обручей, которые соединяют и укрепляют духовные и жизненные силы общества. В этом можно усмотреть соборную, консолидирующую функцию застольного дискурса, регулирующего социальные связи, духовно развивающего силу и мощь людей.

В третьем параграфе благопожелания и проклятия представлены в контексте застольного дискурса, где благопожелания реализуются в большей степени как тексты тостов. Но следует отметить, что данный жанр имеет на-

циональную специфику, он отличается в разных лингвокультурах как по функциональной направленности, так и содержанию, в частности, в русской и адыгской.

Во многих случаях русские тосты строятся по типу назидательной истории, которая рассказывается с целью недопущения повторения чьих-либо ошибок. Часто тосты апеллируют к кому-либо лицу как к некому авторитету, для этих текстов характерна нарративность, эмоциональность и эстетичность. Ключевой фразой всех русских тостовых текстов является «выпьем за...», само это предложение является центральным, которому подчинены все остальные высказывания. В некоторых случаях слово тост является синонимом слова «пить (выпить)».

Доя кабардинских застолий характерны тосты ритуализированные, регламентированные тамадой. В кавказских застольях отмечается наличие трех обязательных тостов, исполнителями которых выступает старший или группа старейшин. Другим отличием тостовых текстов является то, что в некоторых случаях многие благопожелания в застольном дискурсе заканчивались проклятиями, но в своеобразной шуточной форме. Как отмечает Б.Х. Бгажноков, подобные застольные брани являются составной частью застольного общения и смеха, «вне ритуального контекста, вне связи с тостом и ситуацией праздничного пира тексты сатирических проклятий теряют свой первоначальный смысл и не могут быть в полной мере поняты и осмыслены» [Бгажноков 2010: 27].

Так, в застольном дискурсе гармонично сливаются благопожелания с проклятиями, которые имеют достаточно специфическую форму и модальность. В своей текстовой реализации застольные проклятия типологически схожи с аналогичными текстами данного жанра, но их функциональное назначение и общая смысловая реализация отличаются.

Глава 4 «Жанровая картина мира в благопожеланиях и проклятиях» состоит из четырех параграфов. В первом параграфе дается общая характеристика жанровой картины мира в благопожеланиях и проклятиях. В каждом речевом воплощении текста предполагается наличие определенных ценностных представлений, выстраивающих своеобразную картину мира, реализуемую в жанре. В древних текстах актуализируется система ценностей, опирающаяся на материальный мир. Выстраивание подобных моделей мира в хохах можно признать вполне закономерным, поскольку этот первичный текст достаточно древний по истории своего появления в культуре народа и репрезентирует базовые общечеловеческие ценности материальной культуры. Первоначально модель мира строится на повседневных потребностях человека, в удовлетворении важнейших нужд, обеспечивающих поддержание жизненных функций, в первую очередь, связанных с пропитанием. В связи с этим, как в древних, так и в современных благопожеланиях ценность пищи существует как доминантная. Наряду с мотивами повседневной жизни в за-

стольных текстах выстраиваются некоторые модели эстетического восприятия мира, понимание эталонов красоты.

В картине мира, выстраиваемой проклятиями, большое внимание уделяется физической полноценности, вернее, ее нарушению, при котором страдает не только эстетическая репрезентация, но и моральная составляющая человека или общества.

В жанровой картине мира хохов большое место занимают ценностные приоритеты нравственно-морального плана. Во многом благопожелания опираются на человеческие добродетели, на которых держится культура народа. Их можно разделить на ценности моральных качеств человека (личностные, персональные) и качества взаимоотношений (субординации) в социуме (социальные). Такая классификация нами понимается как чисто условная, поскольку каждая личность не только представляет свои качества, но и связана с культурой групповой (семейной) и социальной.

Охватить весь спектр репрезентантов добрых пожеланий практически невозможно. Мы только обозначаем контуры тех моделей, которые можно встретить в данных жанрах. Жанровая картина мира в работе заявлена как область исследования, дающая возможность расширить языковую и концептуальную картины мира, они коррелируют, но не противоречат друг другу.

Во втором параграфе «Бог» рассматривается как ценностная доминанта в жанровой картине мира, данное понятие служит важнейшей частью культуры, неотъемлемой частью когнитивного сознания. Представления о Боге формируют человека социального, сопоставляющего собственные возможности и способности с некой другой силой. Понимание божьей сущности лежит больше в рамках духовной сферы, религиозных представлений. Так, в русской культуре Бог соотносится непосредственно с христианской религией, а его ощущение репрезентировано тремя ипостасями. В культурологическом пространстве славян Бог антропоморфен, обладает великим разумом. Вместе с тем, в русской культуре, прошедшей большой путь в рамках православной религии, присутствует и другое (нехристианское) осмысление Бога. Глубинное и многослойное сознание репрезентирует божественную сущность «многоформатно», привлекая прежние знания о нем.

В коммуникативном пространстве кабардинцев особая роль принадлежит Богу как абстрактной субстанции, к которой обращаются с модальной речью. Божество как адресат устно-речевого дискурса широко представлено в жанрах хоха и проклятий, однако это не единственные «сферы реализации» божественной субстанции. Во многих случаях в жанре клятвы принято давать обещание именем бога: Алыхьым и ц1эк!э со!уэ (Именем Бога клянусь). Упоминание имени Бога характерно и для женской речи, когда в текст вставляется компонент, фактически не имеющий смыслового наполнения: Тхьэ сымыщ1э (Тха не знаю), Алыхь сыхуэмей (Аллах, не хочу) и др.

В текстах проклятий и хохов в одних и тех же оптативных высказываниях могут встречаться вариативные случаи использования Тха и Аллах (Тхьэм кьытхуищ1э (Алыхьым къытхуищ1э) — Пусть нам бог сделает. Оба компонента, передающие имя бога, как равноправные семантические единицы находят широкое применение в пожеланиях добра или зла. Более того, они служат текстовыми трансляторами модальности, сконцентрированной в высказывании. Желание говорящего исходит не от первого лица, а от лица бога, который способен это желание реализовать. В некотором смысле можно утверждать, что когнитивное сознание передает такую модель коммуникации, когда божественная субстанция является незримым участником коммуникации, которого чувствуют жанровые личности.

Бог является одним из ключевых узлов ментального сознания, неотъемлемой частью ритуального коммуникативного поведения. В текстах благо-пожеланий и проклятий Бог становится медиатором желательности, ему адресованы все тексты, в то же время он выступает как субъект желания. Ценность Бога в мифологическом сознании проецируется и на функционально-структурную композицию жанра, божественная инстанция выступает как ядро текстовой организации благопожеланий и проклятий. Через отношение к Богу транслируется понимание миропорядка, иерархическая организация социума.

Во втором параграфе рассматривается ценность «дом/очаг». Важнейшим атрибутом дома в кабардинской культуре выступает очаг, который во многих традициях считается центром жилища. Собственно, само понимание пространства дома соотнесено с тем пространством, которое примыкает к пространству очага — жьэгупащхъэ (букв, пространство перед очагом). Во многих хохах семья и дом представлены именно данной лексемой, репрезентирующей культурный концепт. С очагом связано и представление об успешном существовании дома и семьи.

Дом представлен не только концептуальными слоями пространства дома и дома-семьи, но и открытостью/закрытостью пространства, его изменчивостью. Дом хранит и оберегает человека (Мой дом - моя крепость), и в фольклорных текстах данную функцию выполняют темницы, землянки, подвалы, крепости. В некоторых русских и кабардинских благопожеланиях провозглашается мир и покой в доме как символ доброго существования человека.

При рассмотрении ценности «дети» в жанровой картине мира отмечается большое значение появления малыша на свет. Событийный аспект является составной частью культурного существования социума, и в связи с такой значимостью к нему присоединяется множество ритуализированных вербальных и невербальных действий. Ключевым жанром в данной ситуации можно признать благопожелания, которые сопровождают все этапы рождения и социализации ребенка, они также привязаны ко всем обрядовым действиям, реализующимся в связи с данным событием.

Состав благопожеланий, связанных с рождением ребенка, в фольклоре и народных традициях достаточно разнообразен. В исследованиях традиционных русских родильно-крестильных обрядов подчеркивается, что в этнографических работах нашла отражение функционально-бытовая сторона обряда, но роль слова на каждом из этапов обряда не систематизирована. Бла-гопожелания произносились и при ритуальном омовении новорожденного, и во время последующих купаний ребенка. Наряду с основной функцией - пожеланием добра, благопожелание служило и формой заклинания.

Наиболее ритуализированными действами в связи с рождением ребенка в кабардинской культуре являются гущэхэпхэ (укладывание в люльку), лъэтс-увэ (обряд первого шага), кхъуей плъыжь к1эрыщ1э (привязывание копченого сыра), а также имеет место и ирсьэупс (бритье головы). Все моменты, связанные с появлением ребенка на свет и его социализацией, сопровождаются ритуальными действиями и специфическими хохами, относящимися к данной ситуации. Словесное напутствие как магическое заклинание сопровождает все важнейшие этапы, создавая своего рода оберегающую ауру ребенка. В этой связи использование ситуативных благопожеланий является необходимым условием обеспечения хорошего будущего маленькому человеку.

Достаточно остро воспринимаются проклятия, связанные с негативной модальностью говорящего, в которых содержится обращение к богу, чтобы человек лишился потомства или не имел бы их совсем: Быныншэ хъун / ЩЬблэншэ хъун (Чтоб без потомства остался), Зи быным тепыхьэн (Чтоб детей оплакивал), Зи быным и хъер зымылъахъун (Чтобы добра от детей не видел) и др.

Можно утверждать, что в жанровой картине мира большое место занимают дети как продолжатели жизни не только одного человека или семейной пары, но и всего народа. Видимо, этим можно объяснить презентацию данной ценностной категории в благопожеланиях и проклятиях.

Глава 5 «Оптативная модальность в благопожеланиях и проклятиях» состоит из четырех параграфов. В первом параграфе оптативность рассматривается как категория современной лингвистики. Под оптативностью мы понимаем функционально-семантическую категорию, которая может иметь лексическое и грамматическое выражение в языке и которая содержит модальность субъекта, направленную на репрезентацию возможного положения дел в мире, представленного как желательное. Реализация оптативности возможна в пределах оптативного высказывания, т.е. такого высказывания, в пропозиции которого фиксируется волгонтативная модальность субъекта по отношению к возможному действию или состоянию, а также проецируется потенциальное желание.

Пристальное внимание лингвистов к когнитивно-коммуникативному аспекту оптативов обращено в диссертационных исследованиях Р.Г. Шишкиной (2001), Е.В. Алтабаевой (2003) и М.К. Гусаренко (2005). В кандидатской

диссертации Р.Г. Шишкиной категория оптативности исследуется в аспекте ее реализации в коммуникативной сфере деятельности, при этом автор вводит как синонимичный термин «дезидиративные высказывания» [Шишкина 2001].

Во втором разделе обозначены когнитивные составляющие категории оптативности. Отмечается, что желание возникает из оценки реальности, повседневности, суетности и некоторой кажущейся бессмысленности бытия. Наличие определенных предполагаемых возможностей реального и потенциального в сознании человека, постоянное стремление развиваться и совершенствоваться создает возможность что-либо моделировать и тем самым выстраивать в речевом воплощении образ будущего. Неудовлетворенность человеческих потребностей и желаний выстраивает в языковом сознании определенные формы, конструкции, позволяющие реконструировать ирреальный (предполагаемый, возможный) мир. При этом во многих случаях реальный и воображаемый миры могут сосуществовать не только в сознании, но и в языковых конструкциях. В этой связи исследователи отмечают некоторую семантическую спаянность индикатива и оптатива во многих языках мира, подобный факт отмечается нами, в частности, в кабардино-черкесском языке.

Наличие текстов, содержащих желательную модальность, может быть общим положением (универсалий) для всех языков и народов, но следует отметить, что формы выражения когнитивных представлений могут различаться. На примерах ядерных оптативных конструкций благопожеланий русского и кабардино-черкесского языков видна национальная специфика. Тексты проклятий рассматриваются как содержащие пожелание о том, что может быть злом для другого. Структурная организация их соответствует текстам благопожеланий, но совершенно с противоположной модальностью.

В третьем параграфе выявляются достаточно спорные в грамматических учениях лексические средства передачи оптативной модальности. Неоднозначность подхода заключается в том, что оптативность понимается как чисто грамматическое явление, не маркированное лексическими средствами. Нам представляется, что в этом отношении целесообразно опираться на пер-формативы как лексические маркеры желательности, которые довольно часто встречаются в благопожеланиях и проклятиях.

В отношении русского языка глагол может быть признан перформа-тивным, если он может использоваться в форме первого лица, единственного числа, настоящего времени, изъявительного наклонения, активного залога. Такое употребление приравнивается к однократному выполнению действия, например, поздравляю. Глагол поздравляю не требует дополнительных комментариев и полностью соответствует передаче модальности, которая необходима в конкретной коммуникативной ситуации. Сам акт поздравления передан данным глаголом, поэтому его использование приравнивается к действию. Кстати, такие краткие благопожелания или поздравления вполне в духе современной динамичной жизни. Перформативное высказывание-действие воплощается в речи при непосредственном общении (в режиме on-line).

Кабардино-черкесский глагол «сынохъузхъу» (примерно по смыслу совпадающий с русским глаголом поздравляю, хотя по морфемной организации намного сложнее) понимается нами как перформативныи в определенных контекстах. Следует подчеркнуть, что оговорка в определенных контекстах применима ко всем случаям использования перформативов, поскольку одни и те же формы контекстуально могут переходить в дескриптивные.

Что касается глагольных форм в текстах проклятий, то можно утверждать что некоторые из них перформативны. В частности, формы кратких выражений в основном не требуют описания самих пожелании, например, проклинаю.

В четвертом параграфе достаточно объемно представлены грамматические модели оптативной модальности.

Сделанная нами выборка материалов исследуемых жанров из информационно-справочной системы «Национальный корпус русского языка» (НКРЯ) позволяет нам выстроить наиболее продуктивные модели лексико-грамматической и структурно-синтаксической организации оптативных высказываний В проведенной выборке мы опирались в основном на пропозициональные глаголы, которые присутствуют в модальных конструкциях и

имеют свободную переменную.

Так с глаголом «желать», семантически передающим непосредственное значение оптатива, можно представить следующие грамматические конструкции, в которых предикат стоит в форме индикатива настоящего времени, 1-го лица:

1 Желаю(-ем) + дательным падеж существительного или место-нмення (кому? чему?) + Р.п.: Желаю вам здоровья и счастья, долгих творческих лет и теплых солнечных дней в мыслях (НКРЯ. Р.Н. Аджубеи. О науке о жизни и о себе // Наука и жизнь (2009)).

И. Желаю(-ем) + инфиннтнв: Желаю здравствовать и радоваться

(НКРЯ М А Булгаков. Мастер и Маргарита. Ч. 2 (1929-1940)).

III (Я, мы) желаю(-ем) + чтоб(ы): Я желаю, чтобы ваши фильмы шли с «Вечным зовом», с вещим звоном, с легким даром, словно счастливая симфония судьбы! (НКРЯ. В.Смехов. Театр моей памяти (2001)). _

Аналогичную грамматическую модель образуют модальный глагол «хочу» и инфинитивная форма «пожелать»:

1. Хочу пожелать + д.п. + р.п.:

Я хочу пожелать всем вам удачи, хочу пожелать всем вам счастья СНКРЯ В В Путин Выступление на церемонии открытия Международного молодежного фестиваля «Дружба - 2004» (2004) II Дипломатический вестник, 2004.07.27). . п.

2 Хочу пожелать + чтобы: Хочу пожелать, чтобы сезон, который

сейчас начался, был проведен с удовольствием и закончился с хорошими результатами (НКРЯ. Т. Дугаржапов. Владимир Путин: Граждане России имеют право и должны жить лучше! (2003) // Восточно-Сибирская правда (Иркутск), 2003.06.25).

3. Хочу пожелать + инфинитив: Хочу пожелать вам и впредь держать руку на пульсе городской жизни. (Обратная связь (2003) // Встреча (Дубна), 2003.02.12).

- ... Хочу пожелать ему множить и множить — талант на трудолюбие, трудолюбие на талант...(НКРЯ. А. Найман. Жизнь и смерть поэта Шварца // Октябрь (2001)).

Рассмотренный нами выше глагол «поздравляю» в качестве дескриптивного образует различные грамматические модели:

1. (Я/мы) поздравляю (ем) + р.п. + т.п. с предлогом (с): Поздравляю вас с удачным дебютом. (НКРЯ. И. А. Архипова. Музыка жизни (1996)).

Достаточно часто в устно-речевом дискурсе встречаются благопоже-лания со словом «поздравляю» с присоединением других конструкций, которые мы будем рассматривать как сложные высказывания, образуемые сложением некоторых моделей.

2.1. Модель 1 «поздравляю» + модель 1 «желаю»: Поздравляю тебя с днем рождения, желаю новых достижений в труде, успехов в работе и личной жизни. (НКРЯ. К.И. Чуковский. Живой как жизнь (разговор о русском языке). (1962)).

2.2. Модель 1 «поздравляю» + модель 2 «желаю»: Поздравляю театр с 10-летним юбилеем, желаю быть по-прежнему любимым зрителем! (НКРЯ. А. Рохленко. Театру Бориса Казинца - 10 лет (2003) // Вестник США 2003.10.01).

2.3. Модель 1 «поздравляю» + модель 3 «желаю»: Поздравляю всех с последним летним денечком, желаю, чтоб воспоминаний об этом лете хватило до следующего! (НКРЯ. Наши дети: подростки (2004)).

2.4. Модель 1 «поздравляю» + глагол повелительного наклонения: Поздравляю от всей души, будьте счастливы, вы это заслужили. (НКРЯ. Д. Донцова. Уха из золотой рыбки (2004)).

2.5. Модель 1 «поздравляю» + пусть: Поздравляю вас с выходом пятнадцатой книги. Пусть растут и крепнут ваши творческие успехи и достижения. (НКРЯ. Гулла Хирачев (Алиса Ганиева). Салам тебе Далгат1 (2009)//Октябрь (2010)).

2.6. Модель 1 «поздравляю» + глагол 1 л.: Поздравляю тебя...и надеюсь, что этот год будет годом твоего возвращения домой (НКРЯ. Н. Ка-терли. Сквозь сумрак бытия // Звезда (2002)).

В передаче желательности как лексико-грамматической категории в русском языке большую роль играют частицы и наречные слова, выступающие в функции частиц. Достаточно широко в исследуемых жанрах представлена модель «частица + индикатив», которую мы разделили на подмодели в зависимости от используемой частицы. Так, продуктивной моделью является конструкция с пусть (пускай), семантическое поле которой отличается полярной модальностью.

Можно представить реализацию модели пусть (пускай) + глагол настоящего или будущего времени: Пусть у каждого из вас будет свой берег надежды. (НКРЯ. В. Чубенко. Программа «Кто мы в этой жизни». О директоре благотворительного фонда «Родная Балашиха» Л.А. Самоделовой // ГРТК «Подмосковье» (2005)).

Аналогичным образом выстраиваются и некоторые проклятия: Пусть та же участь постигнет детей президента Буша (НКРЯ. А. Проханов. Прокуратура -кастет с программным управлением (2003) // Завтра. 2003.07.29).

Модель Дай Бог + (Д.П.) + Р.П.: Дай бог здоровья жене вашей, деткам, если есть...(НКРЯ. В. Шукшин. Печки-лавочки (1970-1972)).

Дай Бог + чтобы: Дай бог, чтобы гармония окружала его всегда, чтобы его охраняли любящие руки, крылья ангела. (НКРЯ. С. Спивакова. Не все (2002)).

Дай Бог, чтобы + пусть: Дай бог Вам счастья, и пусть ничто временное и житейское не тревожит Вашу прекрасную душу. (НКРЯ. А.И. Куприн. Гранатовый браслет (1911)).

Модель частица да + глагол быть в будущем времени (Да будет...): Да будет счастливой и ее жизнь (НКРЯ. И. Архипова. Музыка жизни (1996)).

Для проклятий наиболее продуктивной моделью является именно та, в которую включается глагол повелительного наклонения, при этой форме использование частицы не является обязательным. Нам представляется, что частица «да» (или, возможно, любая другая) способствует усилению эмоциональности и экспрессивности высказывания. Как основную, ядерную модель проклятий можно предложить «частица + императив», в структуре которой чаще всего реализуются глаголы «гореть», «пропасть», «провалиться», «отсохнуть» и некоторые другие в форме повелительного наклонения. Представим, на наш взгляд, самые распространенные подвиды данной модели:

1.Частица + провались: Да провались он совсем с своим козлом! (НКРЯ. И.С. Тургенев. Завтрак у предводителя (1846)).

2. Частица + пропади: Да пропади пропадом, задарма, этот неуютный, немытый, проклятый, выхолощенный войной край! (НКРЯ. А. Пристав-кин. Ночевала тучка золотая (1981)).

3. Частица + гори: Да гори она/эта работа! (НКРЯ. Г. Щербакова, И. Фрэз. Вам и не снилось, к/ф (1980)).

4. Частица + подавись: Ну, и подавись он ими, пузо его лопни! (НКРЯ. И.А. Бунин. Деревня (1909-1910).

5. (Частица) + отсохни: Да отсохни язык у того, кто снова начнет нудить про шорты, открытые купальники и прочее моральное уродство (НКРЯ. Ю. Черниченко. Небесная глина (1969) // Юность. (1969)).

Как ключевые модели, по которым выстраиваются благопожелания и проклятия кабардино-черкесского языка, представлены следующие:

1. Субстантив + тхьэм (алыхьым) + глагол будущего времени:

Гуф1эгъуэ куэд тлъагъуну тхъэм жи1э (Дай бог, чтобы мы много радости видели). УкЬзызу тхъэм укъигъанэ (Дай бог, чтобы ты вечно трясущимся остался).

2. Адъектив + Тхьэм (Алыхьым) + глагол повелительного накло-непмя: Ф1ыуэ щьйэр Тхьэм къыдит! (Все доброе пусть нам бог даст).

2. Повелительное наклонение глагола: Ук1уэц1ырыху! (Да провались!). Упсоу (Живи долго).

3. Модель с оптативом II: Ди гъащ!эр дахэу ирек1уэ! (Пусть наша жизнь красивой пройдет). Зэманым дек!уу ирепсоу (Пусть живет в соответствии со временем).

4. Модель с оптативом III: Насыпыф1э ухъу! (Будь ты счастлив(а)!).

Гъуэгу мыгъуэм уиужьэ (В недобрый путь тебе вступить).

5. Модель с «апщий» (частица со значением пусть, да): Бое апщий! (Да будет изобилие!) — приветствие адресовано обычно пахарю, земледельцу. ФЬхъус апщий! (Да будет вам добро!) - обычно так приветствуют гостей (соответствует русскому приветствию «Милости просим»), Бохъу апщий! (Пусть преумножится добро!) - приветственная фраза, чаще используется по отношению к пастухам. Акъужь апщий! (Да будет к добру ветер, дующий с гор! (или южный ветер)). Борэн апщий! (Да будет к добру северный ветер!).

Своеобразие оптативных конструкций кабардино-черкесского языка, как показывает наш анализ, можно усмотреть в построении ядерных оптативных высказываний, которые выражают значение желания опосредованно, с помощью просьбы к богу. Значительна роль предиката в выражении модальности, поскольку в них (помимо основного значения действия) нашли отражение нанизанными грамматическими аффиксами и дополнительные субъектно-объектные, направительные, совместные и другие значения. Частицы в кабардино-черкесском языке малопродуктивны, в отличие от русских оптативных высказываний.

В главе 6 «Дейктическне средства в благопожеланиях п проклятиях» рассмотрено функционирование шифтерных маркеров в исследуемых жанрах. В первом параграфе отмечается, что организующим компонентом устно-речевого дискурса (как, впрочем, и других дискурсов) выступают своеобразные указательные слова, дифференцирующие говорящего, слушающего, время и место. В то же время они ориентируют коммуникацию на соответствие ситуации общения. Собственно, в исследовании индексалов больше всего чувствуется прагматический аспект изучения языка, особенно в той области, когда семантическое значение единиц речи привязано к ситуации их реализации. Здесь представлены разные аспекты изучения дейксиса в лингвистике и классификационные критерии, применяемые в исследовании дейктических средств.

Во втором параграфе характеризуется дейксис лица и его репрезентация в благопожеланиях и проклятиях. В благопожеланиях русского языка наиболее частотны местоимения первого лица, что говорит о превалировании эксклюзивного дейксиса, а в кабардино-черкесском языке наиболее применимым является инклюзивный дейксис.

В отличие от благопожеланий, где обычно присутствует персонализа-ция адресата, в проклятиях отмечается тенденция к отсутствию лица в форме глагола. Многие проклятия построены безличными или обобщенно-личными формами: Щыблэм ихьын (Чтобы молнией ударило).

В случае замены местоимения 2-го или 3-го лица на местоимение первого лица (прямой и косвенной формы), происходит трансформация жанра проклятия в клятву: Да будь я проклят сам, если когда-нибудь нога моя ступит в это заведение! (НКРЯ. А.Н. Апухтин. Неоконченная повесть (1888)).

В кабардинском варианте аффикс, указывающий на лицо, практически всегда (за редкими исключениями) инкорпорирован в глагольную форму.

Кроме субъектно-объектных маркеров лиц-участников коммуникативного акта, в кабардино-черкесском языке актуализируется совместность совершения действия или исполнения желания, представленная аффиксом -зэ-. Мы их называем совместным (или кооперативным) дейксисом, поскольку объект и субъект речи в данном случае находятся в равноправных, сбалансированных отношениях.

В следующей части главы рассмотрены маркеры пространственного дейксиса. Антропоморфизм сознания народа проявляется в том, что локальными маркерами выступают соматические лексические единицы, передающие степень приближенности или отдаленности. Особое внимание уделено изучению указательных местоимений, ориентирующих на предметы или явления — удаленные или близкие. Как в русских, так и в кабардинских текстах широкое применение имеют пространственные наречия.

В качестве темпорального дейксиса нами выявлены лексические маркеры в виде наречных слов и числительных. Время как философская и житейская категория в благопожеланиях не всегда четко определяется. В качестве временных шифтеров используются чаще всего наречные слова или существительные (день, час). Более определенное время обозначено словами типа день, год, а неопределенный временной интервал чаще передан наречными слова {вечно, всегда и др.).

В заключении подведены итоги диссертационного исследования и намечены перспективы дальнейшего изучения устно-речевого дискурса.

Анализируемый эмпирический материал показывает, что первичные жанры являются одними из самых древних текстов, которые сопровождают народ на всем протяжении его развития. Важнейшей характеристикой благо-пожелания как малого жанра названа их ситуативная, контекстная привязанность к событийным процессам, по отношению к которым формируется по-

зитивное отношение. Во многом они являются обрядовыми и традиционными текстовыми комплексами, связанными с различными мифолого-религиозными или бытовыми явлениями.

Показано, что жанр, репрезентируя культурно значимые смыслы, выстраивает свою картину мира. Жанровая картина мира, представленная в бла-гопожеланиях и проклятиях, дополняет концептуальную картину мира, в некоторых случаях детализируя, уточняя, а в других - представляя ценности в гиперболизированном виде, но не выходя за пределы ценностной парадигмы. Семантическая нагрузка текстов благопожеланий и проклятий варьирует от прямого значения составляющих его лексических единиц до метафорического или даже эмоционально-компрессивного, не соотносимого со значением используемого текста.

Выявлено, что благопожелания представляют собой своего рода тексты-увертюры, которые не только сами по себе направлены на действие, но и проектируют всякое событие. Предвосхищение действия текстами благопожеланий, словесное напутствие во всякой событийной части жизни, пошаговая благожелательная вербальная организация витумного пространства являются несомненными компонентами культурного сознания народа.

Отмечены особенности функционирования данных жанров, связанные с тем, что, несмотря на достаточную прозрачность и определенную одноплано-востъ этих жанров, они имеют широкий диапазон аберрации (преломления), в том числе и жанрового, что благопожелания выступают как разнообразный жанр в аспекте ситуативной отнесенности, поскольку мы имеем широкий спектр его использования в разных контекстах. В нашей работе показано и разнообразие текстов в объеме, структуре и семантической наполненности.

Определено, что особенностью благопожеланий и проклятий является то, что они полифункциональны и гармонично вклиниваются в другие жанры устно-речевого дискурса. При этом их смысл может быть трансформирован, а роль сводиться к передаче определенных позитивных или негативных эмоциональный состояний или транслировать отношение к другим. Такая способность данных текстов рассматривается нами как интертекстуальность и интердискурсивность, которые присущи в большей степени кабардинским устным речам, в русских текстах они отмечены в меньшей степени. Благопожелания и проклятия имеют интержанровый характер, в частности, они широко представлены в клятвах, что позволяет говорить об их аттракторной функции в устно-речевых жанрах.

Представлена оппозитивность жанров благопожелания и проклятия в репертуаре устно-речевого дискурса. Их различие определено как экспрессивно-модальной направленностью, так и ситуативными аспектами их использования. Но в кабардинском застольном дискурсе они сосуществуют в рамках одного текста тоста, что не характерно для русской и других культур. Такое явление объясняется нами культурными представлениями, мотиви-

рующими создание вербального оберега священного места (стола) и высказанных пожеланий. В данном случае проклятие направлено в адрес всех врагов и завистников, но не предполагает конкретного лица.

Отмечено, что в частных контекстах данные жанры обладают огромной синергетической мощью, хотя в других случаях они могут быть относительно нейтральными. Бывают и дискурсы с утратой текстового значения, вплоть до междометного их использования. В работе показаны случаи, когда в малых формах благопожелания и проклятия могут выступать синергемами устного текста.

Разработана языковая модель передачи модального значения в благо-пожеланиях и проклятиях. Анализированы лексические и морфологические средства передачи оптативной модальности, роль перформативных и дескриптивных глаголов в выражении желательности, а также функции частиц в благопожеланиях и проклятиях.

Обнаружены специфические черты дейктических маркеров, указывающих на автора и адресата речи, продуктивность инклюзивного и эксклюзивного дейксиса в анализируемых текстах, пространственные и временные отношения, единицы, их репрезентирующие.

Дифференцирована сфера применения благопожеланий и проклятий как достаточно многослойных и ситуативно многоплановых текстов, имеющих широкое распространение в устно-речевом дискурсе. Мы можем говорить о том, что вокруг них могут организоваться другие компоненты дискурса. Устные речи могут быть рассмотрены как важнейшие трансляторы ценностных представлений и в свою очередь могут стать основой многих других жанров.

Введены новые понятия - термины, необходимые для описания исследуемых текстов с точки зрения когнитивно-дискурсивного анализа: «жанровая личность», которая обладает особенными коммуникативными признаками и определяет пространство жанра; «синергема», под которой понимается единица текстового уровня, способная гармонично организовать эффективность, эмоциональность, суггестивность и энергетическую мощь текста, а также применяется хох как непереводимый номинатор жанра в кабардино-черкесском языке.

В целом можно отметить, что исследование устно-речевого дискурса не исчерпывается рамками данного диссертационного исследования, мы обозначили только отдельные его аспекты, но, на наш взгляд, именно устно-речевые жанры должны быть в ракурсе современной когнитивной лингвистики и лингвокультурологии, так как они способны различать культуры по типам речевого поведения. Перспективу нашего исследования видим в углубленном изучении других жанров устной речи, в частности, кабардино-черкесского языка, поскольку жанроведение остается малоизученной областью в кавказском языкознании.

По теме диссертации опубликованы:

Монографии

1. Кремшокалова М.Ч. Благопожелания и проклятия как малые жанры устной речи (когнитивно-дискурсивный анализ). - Нальчик, 2013. - 236 с.

Статьи в рецензируемых журналах, рекомендованных ВАК

1. Кремшокалова М.Ч. Константы мифологической коммуникации в кабардинских здравицах (хохах) // Известия Кабардино-Балкарского государственного университета. -2011. - Т. 1, № 2 - С. 85-88.

2. Кремшокалова М.Ч. Благопожелание как жанр речи в кабардино-черкесском языке // Вестник Ленинградского государственного университета им. A.C. Пушкина. Серия Филология. - 2012. - Т. 1, № 2. - С. 223-232.

3. Кремшокалова М.Ч. Малые жанры устной речи как культурно маркированные тексты // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. -2012.-№ 151. - С. 89-96.

4. Кремшокалова М.Ч. Параметры и особенности исследования речевого жанра «хох» в кабардино-черкесском языке // Известия Кабардино-Балкарского научного центра РАН. - 2012. - № 4 (48). - С. 226-230.

5. Кремшокалова М.Ч. Дейктические средства в устных речевых жанрах кабардино-черкесского языка // Вестник Ленинградского государственного университета им. A.C. Пушкина. Серия Филология. - 2013. - Т. 1, № 1. - С. 192-199.

6. Кремшокалова М.Ч. Оптативные конструкции в благопожеланиях и проклятиях кабардино-черкесского языка // Известия Кабардино-Балкарского государственного университета. - 2013. - Т. III, №1.-С. 62-66.

7. Кремшокалова М.Ч. Устно-речевой дискурс как основа формирования художественного текста (на примере благопожеланий кабардино-черкесского языка) / Габуниа З.М., Кремшокалова М.Ч. // Вестник Дагестанского научного центра РАН.-2013. -№ 48.-С. 88-91.

8. Кремшокалова М.Ч. Лингвистическая культурология как сфера межвузовской кооперации / Геляева А.И., Кремшокалова М.Ч. // Высшее образование в России. - 2013. -№ 6. - С. 81-85.

9. Кремшокалова М.Ч. Коммуникативно-текстовые пересечения русско-кавказского культурного пространства // Научная мысль Кавказа. - 2013. № 4. - С. 82-86.

10. Кремшокалова М.Ч. Лингвокультурная концептуализация в контексте межкулй-урной коммуникаций Юга Рбсеий / Бижёйй З.Х., Кремшокалова М.Ч., Хелми С.Н. // Научная мысль Кавказа. - 2013. - № 4. - С 86-90.

11. Кремшокалова М.Ч. Когнитивно-дискурсивная характеристика жанровой личности в благопожеланиях и проклятиях // Известия Сочинского государственного университета. - 2013. - № 4-2 (28). - С. 192-195.

12. Кремшокалова МЛ. Дейксис лица и его репрезентация в русских и кабардино-черкесских благопожеланиях и проклятиях // Филологические науки. Вопросы теории и практики - 2014. - № 3 (33). - Ч. 1. - С. 103-105.

13. Кремшокалова М.Ч. Роль перформативов в передаче оптативной модальности благопожеланий и проклятий (на материале русского и кабардино-черкесского языков) // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - 2014. -№ 3(33). - Ч. 2. - С. 122-125.

14. Кремшокалова М.Ч. Темпоральный дейксис в благопожеланиях и проклятиях // Историческая и социально-образовательная мысль. - 2014. - № 1. -С. 279-281.

15. Кремшокалова М.Ч. Репрезентация текстовых моделей в благопожеланиях // European Social Science Journal (Европейский журнал социальных наук).-2014.-Т. 1,№2 (41).-С. 193-197.

16. Кремшокалова М.Ч. Ценностный концепт «Бог» в жанровой картине мира благопожеланий и проклятий // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - 2014. - № 4. - Ч. 3. - С. 110-112.

Статьи в других изданиях

17. Кунашева М.Ч. Анализ терминов народной морали как фактов культуры (на материале кабардинского языка) // Материалы 2-й Республиканской научно-практической конференции по проблемам развития государственных языков. КБР. - Нальчик, 1997.-С. 163-166.

18. Кунашева М.Ч. О проблеме преподавания кабардинского языка как факта культуры // Материалы Всероссийской конференции «Проблемы общего и кавказского языкознания». - Нальчик, 1997. —С. 157-158.

19. Кунашева М.Ч. Преемственность поколений в адыгской культуре // Материалы конференции «Культурно-историческая общность народов Северного Кавказа и проблемы гуманизации межнациональных отношений на современном этапе». - Черкесск, 1997.

20. Кунашева М.Ч. Символические словесно-поэтические образы культуры в кабардинских паремиях (семантизация оппозиции «большое-малое») // Материалы научно-практической конференции по государственным языкам КБР. - Нальчик, 1998.-С. 144-148.

21. Кремшокалова М.Ч. Символика воды в кабардинских и русских паремиях // Материалы Международной конференции «Русский язык в полиэтнической среде: состояние и перспективы». - Нальчик, 2003. - С. 139-140.

22. Кремшокалова М.Ч. Социолингвистические аспекты изучения функционирования русского языка в современных условиях // Материалы Международной конференции «Русский язык в полиэтнической среде: состояние и перспективы». - Нальчик, 2003. - С.140-141.

23. Кремшокалова М.Ч. Концепт «дети» в системе философско-нравственных ценностей кабардинцев (на материале паремий) // Lingua-universum «Пилигрим». - Назрань, 2008. - С. 3-5.

24. Кремшокалова М.Ч. Концепт «дом» в русской и кабардинской языковой картине мира (на материале пословиц и поговорок) // Материалы Международной научно-практической конференции «Теоретические и методические проблемы национально-русского двуязычия». - Махачкала, 2009. -С. 239-241.

25. Кремшокалова М.Ч. Концепт «дерево» в русских и кабардинских паремиях / Балова И.М., Кремшокалова М.Ч. // Вестник Кабардино-Балкарскго государственного университета. Филологические науки. Вып. 10. - Нальчик, 2009.-С. 9-16.

26. Кремшокалова М.Ч. Концепт «женщина» в русском и кабардинском мифологическом сознании (на материале пословиц и поговорок) // Материалы Международной научной конференции «Слово и текст: лингвокуль-турологический, коммуникативный и исторический аспекты»,- Ростов-на-Дону: Южный федеральный университет, 2009. - С. 109-111.

27. Кремшокалова М.Ч. Концепт «семья» в русских и кабардинских паремиях // Материалы Международной научной конференции «Язык -Текст-Дискурс: Традиции и новации. - Самара, 2009. - С. 283-287.

28. Кремшокалова М.Ч. Адыгское гостеприимство в ракурсе паремио-логического исследования // Материалы Международной юбилейной научной конференции «Россия и Кавказ». - Владикавказ, 2009. - С. 121-124.

29. Кремшокалова М.Ч. Русские и кабардинские паремии как источник изучения культурно-языкового сознания / Балова И.М., Кремшокалова М.Ч. // Материалы Международной научной конференции «Национальные образы мира в художественной культуре». - Нальчик, 2010. - С. 162-169.

30. Кремшокалова М.Ч. Специфика устных речевых жанров в разных лингвокультурах (на примере русских здравиц и кабардинских хохов) // Лингвистика в современном мире. Материалы III Международной научно-практической конференции (1 марта 2011г.): сборник научных трудов. - М.: Перо, 2011.-С. 59-63.

31. Кремшокалова М.Ч. Жанр здравицы/хохов в русской и кабардинской лингвокультурах и их дискурсивная практика // Актуальные проблемы теории и методологии науки о языке: материалы международной научно-практической конференции, 18 марта 2011 г. - СПб.: ЛГУ им. A.C. Пушкина, 2011.-С. 210-214.

32. Кремшокалова М.Ч. Национальные и универсальные стереотипы в современной студенческой коммуникации // Коммуникация в поликодовом пространстве: языковые, культурологические и дидактические аспекты (КПП'11): тезисы докладов международной научно-практической конференции. - СПб.: Издательство Политехнического университета, 2011. - С. 151-152.

33. Кремшокалова МЛ. Устный речевой жанр тоста/хоха в русском и кабардинском дискурсивном пространстве // Традиции и инновации в лингвистике и лингвообразовании: сборник статей по материалам научно-практической конференции с международным участием. - Арзамас: АГПИ, 2011.-С. 139-142.

34. Кремшокалова М.Ч. Паремии как форма синтеза смысловых миров русской и кавказских культур / Балова И.М., Кремшокалова М.Ч. // Философские науки.-2011.-Спецвыпуск№ 1.-С. 108-124.

35. Кремшокалова М.Ч. Культурные коннотации в фольклорных текстах как маркеры национального мировидения (на материале русских и кавказских паремий) // Cuadernos de rusistica española. № 8. Granada (Espana / Spain). - 2012. - Р. 95-101.

36. Кремшокалова М.Ч. Невосполнимая утрата / Габуниа З.М., Кремшокалова М.Ч // Материалы научно-мемориальных чтений памяти А.Е. Кибрика 9 декабря 2012 г. - М.: МГУ, 2012. - С. 51-53.

37. Кремшокалова М.Ч. «Дом/очаг» как ценностная доминанта в адыгской картине мира. Четвертые Абаевские чтения. Материалы региональной научной конференции по проблемам сохранения, развития и изучения национальных языков и культур народов России. 14 декабря 2012 г. — Владикавказ,

2013.-С. 54-59.

38. Кремшокалова М.Ч. Жанры устно-речевого дискурса как отражение когнитивного сознания народа // Актуальные проблемы теории и методологии науки о языке: материалы международной научно-практической конференции, 26 марта 2013г. - СПб.: ЛГУ им. A.C. Пушкина, 2013. - С. 100-103.

39. Кремшокалова М.Ч. Жанровая картина мира в кабардинских бла-гопожеланиях и проклятиях // Альманах современной науки и образования. -

2014.-№3 (82).-С. 91-95.

В печать 07.07.2014. Тираж 100 экз. Заказ № 7101. Полиграфический участок ИПЦ КБГУ. 360004, г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173.