автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.14
диссертация на тему: Константинопольский патриархат и императорская власть в византийской литературе второго периода иконоборчества

Полный текст автореферата диссертации по теме "Константинопольский патриархат и императорская власть в византийской литературе второго периода иконоборчества"

7 * {■?£!£ На правах рукописи

АФИНОГЕНОВ Дмитрий Евгеньевич

Константинопольский патриархат

и

императорская власть в византийской литературе второго периода иконоборчества

Специальность 10.02.14 - Классическая филология

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва, 1998

Работа выполнена в Институте всеобщей истории Российской Академии Наук

Официальные оппоненты:

Член-корреспондент Российской Академии Наук, доктор филологических наук, профессор С.С.Аверинцев

Член-корреспондент Российской Академии Наук, доктор исторических наук, профессор И.П.Медведев

доктор исторических наук, профессор М.В.Бибиков

Ведущее научное учреждение - исторический факультет Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова

Защита состоится « I & » 9 ^^/^--'1998 г. на заседании диссер тационного совета Д-053.05.55 в Московском государственном уни верситете им. М.В.Ломоносова. /у

Адрес: 119899, Москва, Воробьевы горы, МГУ, I корпус гумани тарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке филологиче ского факультета МГУ.

Автореферат разослан

Ученый секретарь диссертационного совета доцент, кандидат филологических наук

Со.

О.М.Савельева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

актуальность темы. Общеизвестно, что существенной частью специфичес-их черт своей цивилизации Россия обязана византийскому наследию. Потому русским ученым уже давно стало ясно, что без внимательного изуче-ия собственно византийских реалий невозможно до конца понять своеоб-азие России, в частности по сравнению с западнохристианской цивилиза-;ией. Это, безусловно, в полной мере относится и к отношениям церкви и осударства. Что же касается Византии, то иконоборческий кризис и непо-редственно последовавшие за ним события явились в значительной степе-и определяющими в этой сфере. Именно в данный период были заложе-ы основы той модели, которая действовала без существенных изменений о самого конца империи и оказала до сих пор еще не до конца исследо-анное влияние на развитие такого рода взаимоотношений на Руси. Уясне-ие же того, на каких принципах строилось взаимодействие церкви и го-ударства (императорской власти) в культурно родственной нам Византии, акую идейную базу подводили обе стороны под свои действия, и каким бразом пропагандистские программы источников повлияли на формиро-ание дошедшей до нас картины событий, может дать немало пищи для азмышления не только филологам, историкам и искусствоведам, но и по-итикам, и широкой общественности, способствуя тем самым выработке ак общенациональной идеологии, так и конкретных институциональных ешений.

Степень научной разработанности проблемы. Несмотря на то, что иконо-орческому кризису в Византии посвящена чрезвычайно обширная лите-атура1, синтетического анализа второго периода иконоборчества с при-лечением всей совокупности сохранившихся источников до сих пор не редпринималось. Многочисленные концептуальные статьи и книги2 осно-аны большей частью на довольно узком круге источников и недостаточно

См. обзор П.Шрайнера: Schreiner Р. Der Byzantinischer Bilderstreit: kritische Analyse er zeitgen ssischen Meinungen und das Urteil der Nachwelt bis heute // Bizancio, Roma e l'Italia ell'alto Medioevo (Settimane di studio del Centro Italiano di studi sull'alto Medioevo, 34). poleto, 1988, p. 319-407.

Например, Schwarzlose K. Der Bilderstreit, ein Kampf der griechischen Kirche um ihre igenart und ihre Freiheit. Gotha, 1890; Brehier L. La querelle des images. P., 1904; Martin E.J. . History of the Iconoclast Controversy. L., 1930; Henry P. What was Iconoclastic Controversy bout?//Church History, 45, 1976, p. 16-31 и многие другие.

аргументированы. В науке накоплено немало ценного материала по от дельным проблемам, затронутым в настоящей работе, однако, к сожаш нию, довольно часто тщательный анализ текстов с применением литератз роведческой методологии заставляет пересматривать сделанные выводь: Вместе с тем, в последние десятилетия была практически завершена nyf ликация релевантных источников3, многие из которых пока по-настоящ« му не освоены ни исторической, ни филологической наукой. Не в послед нюю очередь это объясняется именно тем, что крайне плохо разработан] методы, позволяющие «фильтровать» информацию путем адекватног учета литературно-художественной и идейной специфики конкретны текстов. Применительно к взаимоотношениям церкви и государства в 784 847 гг. пока не было сделано попытки перебросить мост от некоторой крк тической массы частных исследований к концептуальным заключениям. ] этом смысле данная работа, основанная на сплошном пересмотре непосре; ственно по источникам всех проблем, попадающих в рамки заявленной те мы, также является новаторской.

Цели и задачи исследования. Главной целью исследования было выявле ние общих закономерностей церковно-политического развития Византии описываемый период, в частности, выяснение природы «второго иконобор чества» как политического и идеологического явления, сыгравшего чрес вычайно важную роль в истории Византии. Достижение этой цели позвс лило бы гораздо отчетливее сформулировать ряд парадигм, во многом он ределивших взаимоотношения церкви и государства, двух главных сил ви зантийского общества, на протяжении всей последующей истории импе рии. Это, в свою очередь поможет лучше понять развитие подобных взаи моотношений как в Древней Руси, так и в Московском государстве. Дл: решения вышеупомянутой задачи потребовалось четкое и конкретное опи сание основных действующих сил, их интересов, устремлений и идеологи ческих установок, в ряде переплетенных между собой церковно-политиче ских конфликтов. Самой главной отличительной чертой данной работа является то, что отправной точкой в ней являются концепции, реконст руируемые непосредственно из текстов, созданных современниками. Кро ме того, одной из задач исследования было создать определенную методо логическую модель, которая могла бы быть применена к анализу визан тийской литературы и других периодов.

Хронологические рамки. Данная работа охватывает период с 784 г (начало патриаршества Тарасия) по 847 г. (смерть патриарха Мефо

3 Последний появился в 1997 г.: Nicephori Refutatio et Eversio / ed. J.M.Featherstom Corpus Christianorum, Series Graeca, vol. 33. Turnhout-Brepols, 1997.

дия I). Выбор первой даты как нижней хронологической границы обусловлен состоянием источниковой базы. Источники по первому периоду иконоборчества (726-784) настолько скудны и ненадежны, что допускают выдвижение самых разнообразных теорий, ни одна из которых, однако, не может быть в достаточной мере доказана. С конца VIII в. в Византии наблюдается резкий подъем литературной активности, результатом которого явилась значительная масса текстов, многие из которых дошли до нашего времени. Поэтому детальная и аргументированная реконструкция политических и идеологических процессов возможна лишь для времени после 784 г. Кроме того, практически исчерпывающий анализ всех немногочисленных источников по начальному этапу иконоборческого кризиса проделан в трех сравнительно недавних монографиях4. С другой стороны, при преемнике Мефодия Игнатии (847-858) иконоборчество уже не являлось сколько-нибудь значимым фактором в церковно-политической жизни Византии, и на первый план выдвинулись другие идеологические доминанты, что и делает 847 г. естественным хронологическим пределом исследования. Методология. Методологическим фундаментом исследования является приоритет филологического анализа источников, так как только правильное прочтение текста может гарантировать полноценное использование содержащейся в нем информации. В результате такого подхода в уже давно известных и доступных источниках было обнаружено множество ценнейших сведений, никогда до сих пор не принимавшихся во внимание.

При пределении основных действующих сил общества, воззрения которых отражают литературные памятники эпохи, был применен институциональный подход. Вместо использования абстрактных понятий («церковь» вообще, «государство» вообще) были четко идентифицированы общественные институты, функционирование и взаимодействие которых явилось предметом анализа. В качестве таковых были избраны Константинопольский патриархат и императорская власть. Это дало возможность провести четкое разграничение между интересами различных действующих сил, определить их цели и тактику в политической борьбе и тем самым вскрыть через адекватное истолкование текстов истинную подоплеку ряда важнейших событий, чему до сих пор

4 Gero S. Byzantine Iconoclasm during the Reign of Leo III, with Particular Attention to the Oriental Sources. Louvain, 1973 jdem. Byzantine Iconoclasm during the Reign of Constantine V, with Particular Attention to the Oriental Sources. Louvain, 1977; Stein D. Der Beginn des byzantinischen Bilderstreites und seine Entwicklung bis in die 40er Jahre des 8. Jahrhunderts. M nchen, 1980.

препятствовало некритическое отношение к пропагандистским заявле ниям заинтересованных сторон.

Источники по теме диссертации. В ходе исследования были обработа ны все доступные источники по данному периоду (те из них, которы« не содержат релевантной информации по заявленной проблематике, I Библиографии не отражены). В общей сложности было привлечено 91 источников, подавляющее большинство из них - на греческом языке, небольшая часть на латинском. В некоторых случаях использовался неопубликованный материал непосредственно по рукописям. Почти по ловину рассмотренных текстов составляют памятники агиографическо го характера (жития святых и т.п.), что потребовало большой методологической работы для установления критериев достоверности сообщаемых в них сведений. По количеству использованных источников настоящая работа не имеет себе равных среди исследований, посвященных этому периоду.

Научная новизна. Основная концепция исследования, заключающаяся б том, что патриархи, возглавлявшие византийскую церковь в 784-815 и 843-847 гг. не только не были послушными прислужниками императоров, но, напротив, всячески боролись за независимость церкви и институциональный авторитет патриархата, в том числе и в ущерб императорской власти, никогда ранее не выдвигалась в научной литературе. Традиционный взгляд состоял в том, что самостоятельность церкви защищала оппозиционная патриархам студийская группировка, тогда как Тарасий, Ни-кифор и Мефодий рассматривались чуть ли не как представители «государственной церкви». Одна из важнейших новых идей, выдвинутых в работе - что самым мощным оружием в борьбе с императорской властью патриархату служил политико-пропагандистский континуитет, которого императоры так и не смогли добиться. Кроме того, уже неоднократно высказывавшееся мнение о том, что сущностью иконоборчества было стремление императорской власти поставить церковь под свой контроль, впервые получило всестороннее обоснование на всем имеющемся материале источников (применительно к периоду 815-842 гг.). В работе также получили разрешение многие частные проблемы, остававшиеся до сих пор непроясненными или неверно истолкованными (см. ниже по главам). Практическая значимость. Результаты исследования уже используются в курсах по византийской агиографии и христианской литературе на филологическом факультете МГУ им. М.В.Ломоносова. Они будут также полезны для составления общих курсов по политической и церковной истории Византии. Выводы данной работы, несомненно, должны будут учитываться широким кругом специалистов (историков, фи-

лологов, искусствоведов), для которых правильное представление о природе византийского иконоборчества и о реальных взаимоотношениях церкви и государства в Византии играет первостепенную роль. Апробация. Общая концепция и ряд конкретных выводов настоящего исследования прошли апробацию и получили высокую оценку на целом ряде представительных форумов - XVIII-м и XIX-m Международных конгрессах византинистов соответственно в Москве и Копенгагене в 1991 и 1996 гг., Юбилейной конференции папского Восточного института в Риме в 1993 г., Международной конференции «Традиции и наследие Христианского Востока» в 1994 г. в Москве, Международной патристической конференции в Оксфорде в 1995 г. и других, а также на лекциях, докладах и семинарах в византологическом центре «Дамбартон Оукс» в Вашингтоне, Американской школе классических исследований в Афинах, Уппсальском университете (Швеция), Московском, Санкт-Петербургском и Тбилисском Государственных Университетах.

Структура работы. Работа состоит из введения, шести глав, заключения и библиографии. В Приложении помещен методологический экскурс о соотношении агиографии и истории, русский перевод ряда важнейших источников, труднодоступных для отечественного читателя и не переведенных ни на один из современных языков (с существенными текстологическими замечаниями и поправками), а также новое критическое издание одного малоизвестного греческого текста, относящегося к описываемому периоду, по рукописи Государственного Исторического музея.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ И ВЫВОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Введение. Во введении подробно излагаются основные методологические принципы, цели и задачи исследования, а также обосновываются его хронологические рамки (см. выше).

Глава I. Тарасий (784-806). Период, продолжавшийся более полутора столетий и окончившийся в 784 г., когда Константинопольскую кафедру занял св. Тарасий, был одним из худших в истории византийской церкви до конца империи. Особенно катастрофическим он оказался для самого патриархата, его престижа и авторитета. Четыре патриарха (Сергий, Павел, Пирр и Петр) были преданы анафеме на VI Константинопольском Вселенском соборе 681 г. как еретики-монофелиты. В 705 г. Юстиниан II ослепил патриарха св.Каллиника и отправил его в ссылку в Рим. Там, по преданию, он был замурован заживо. Его преемник св. Кир был низложен Варданом Филиппиком в 711 г. и заклю-

чен в монастырь Хора. Следующий патриарх, Иоанн VI, оказался замешан в монофелитских мероприятиях Вардана, так что после свержения последнего ему пришлось написать Римскому папе Константину послание с пространными самооправданиями и ссылками на тиранство императора. Сопротивление патриарха Германа начинающемуся иконоборческому движению в 726-730 гг. было довольно слабым и непоследовательным, скорее всего не из-за его личного малодушия, но в силу ограниченных возможностей и низкого статуса патриархата в то время. Патриаршество иконоборца Анастасия и двух его преемников знаменует собой точку самого глубокого упадка во всей истории Константинопольского патриаршего престола в византийский период. Оппортунист Анастасий поддержал узурпатора Артавазда, восставшего в 742 г. против Константина V, сына Льва III. Артавазду удалось захватить Константинополь, и патриарх, по-видимому, решил, что тот уже взял верх. Однако Константин разбил мятежников, взял столицу и подверг Анастасия позорному наказанию - его публично бичевали, затем посадили задом наперед на осла и провели по ипподрому. После всего этого император оставил несчастного патриархом. Следующим этапом в последовательном наступлении императорской власти на права и авторитет Церкви в лице ее верховных предстоятелей стала хиротония патриарха Константина на соборе 754 г., когда император Константин V взошел с ним на амвон и самолично объявил его вселенским патриархом (судя по источникам начала IX в., это вызвало крайнее возмущение в некоторых церковных кругах). Но все предыдущее затмил конец патриарха Константина. В 767 г. император заподозрил его в соучастии в заговоре, низложил и отправил в ссылку. На следующий год Константина привезли в столицу и подвергли изощренным издевательствам. Затем бывший патриарх был обезглавлен, и его голова три дня висела на площади Милион. Представляется, что последовательность такого рода действий со стороны Константина V свидетельствует о том, что он рассматривал власть патриархов, наряду с авторитетом монашества, как одно из главных препятствий на пути к своей цели, т.е. к полному подчинению Церкви государственной власти. Историография Нового Времени основное внимание уделяет мероприятиям Константина против монахов, однако вышеописанный аспект его церковной политики имеет не меньшее значение. Таково было наследство, с которым пришлось иметь дело Тарасию, ставшему патриархом в 784 г.

Своим избранием Тарасий был обязан императрице Ирине. В собственно же церковной среде ему не на кого было опереться. Епископат оставался в массе иконоборческим или индифферентным, а т.н. мона-

шеская "партия", которая значительно усилилась в правление Льва IV и Ирины, поскольку ее ряды пополнили многие представители знати, нередко постригавшиеся целыми семьями, не испытывала особой радости от того, что кафедру занял не кто-либо из своих, а человек со стороны, да к тому же мирянин. Получилось, что единственным союзником Тарасия в самом начале его деятельности была та самая императорская власть, которая незадолго до того делала все, чтобы свести до минимума церковно-политический вес патриархата. Однако на этом этапе цели Ирины и Тарасия совпадали. Оригинальная концепция автора исследования, подтвержденная имеющимися источниками, состоит в том, что Вселенский собор был нужен именно Ирине как средство легитимации своей власти. В Византии еще не было прецедента, чтобы женщина правила в качестве полноправного государя, даже с соправителем. То, что будущий собор должен был войти в анналы как состоявшийся «при Константине и Ирине, благочестивых и благоверных государях», давало императрице великолепный пропагандистский козырь. Более того, все шесть императоров, созывавшие Вселенские соборы в прошлом, были объявлены Церковью святыми, и ни один из них не был свергнут. В I главе дан подробный анализ того, как императорская пропаганда обосновывала необходимость созыва собора. Однако поведение Ирины было чрезвычайно расчетливым и осторожным. Она предпочитала как можно меньше обнаруживать свою позицию и вплоть до самого VII Вселенского собора Тарасий не мог рассчитывать на полную и открытую поддержку императрицы. Эта ситуация требовала от Тарасия исключительной тактической ловкости - ему предстояло вывести патриархат из-под полной зависимости от светской власти, не имея практически никаких рычагов воздействия, кроме все той же светской власти. Но чтобы придать задуманному ею собору полную и неоспоримую легитимность, Ирине приходилось все время демонстрировать невмешательство в церковные дела, что создавало для патриарха прекрасные пропагандистские возможности.

Уже само избрание нового патриарха было спланировано так, чтобы отмести малейшие подозрения в давлении со стороны императорской власти. Было инсценировано единодушное решение «всего народа» в составе его конституционно значимых частей - духовенства, простых мирян и сановников. Таким образом, инициатива избрания нового патриарха de jure исходила не от императора, а от общества, представленного всеми своими составными частями. Сместить такого патриарха в дальнейшем было бы крайне сложно. Но Тарасий вдобавок принял кафедру при условии созыва собора. Таким образом, инициатором Все-

ленского собора на сей раз выступает патриарх Константинопольский -а это обстоятельство после успешного проведения собора не могло не способствовать росту влияния как лично Тарасия, так и его сана. Примерно в это время патриарх начинает собственную пропагандистскую деятельность. Первым шагом в ней стали усилия по восстановлению преемственности по отношению к прежним патриархам. Тарасию нужно было представить дело так, что Константинопольская кафедра всегда была и по-прежнему остается оплотом православия. Чтобы этот тезис выглядел убедительно на фоне недавней плачевной истории патриархата, необходимо было сделать две вещи: во-первых, доказать, что патриархи-иконоборцы не просто были еретиками, но занимали престол незаконно, то есть не были настоящими патриархами, а во-вторых, изобразить последнего православного предстоятеля Константинопольской церкви последовательным и непреклонным защитником истинной веры против ереси. Далее прослеживается реализация вышеописанных пропагандистских установок в Хронике Феофана Исповедника и агиографической литературе конца VIII -начала IX в. Затем описываются конкретные шаги, предпринятые Тарасием для укрепления вертикальной субординации в церкви.

На VII Вселенском соборе Ирина достигла всех своих целей, однакс Тарасий смог извлечь из него еще большую выгоду. Во-первых, для византийского протокола беспрецедентным было уже то, что именно он, а не император, председательствовал на Соборе. В диссертации впервые предложено следующее объяснение этого факта: Константин VI, несмотря на несовершеннолетие, мог председательствовать на соборе, не только один, без Ирины, что было для последней неприемлемо. Во-вторых, все перечисленные ранее направления патриаршей пропаганды получили на Соборе официальную санкцию, притом самую весомую ж возможных (в соответствии со статусом Вселенского Собора). Иконоборческие патриархи не только были анафематствованы как еретики но и специально названы "чужеепископами" (аХХотр1.ет<ткотга(.), термином, который к другим иконоборческим архиереям не применялся и очевидно, должен был указывать на нелегитимность тех, кто занимги Константинопольскую кафедру между Германом и Тарасием5. Напро тив, заслуги Германа в деле защиты православия всячески восхваля лись. В диссертации предложено новое объяснение дискуссии о возвра

5 Конечно, в этом пункте существовали ограничения. Незаконность патриар хов-еретиков не должна была ставить под сомнение произведенные ими руко положения.

щении сана покаявшимся епископам-иконоборцам: Тарасий использовал монахов-ригористов, чтобы запугать епископат и показать, что только патриарх может защитить бывших еретиков от низложения. В-третьих, несмотря на то, что вопрос о роли императоров в появлении и развитии иконоборчества был практически не затронут VII Вселенским собором, на нем были предприняты определенные шаги с целью разграничить компетенцию светских и духовных властей. Далее в главе анализируются Деяния собора и доказывается, что борьба с подчинением церкви светской власти занимает в них чрезвычайно важное место. Но превратиться в реальную институциональую силу, которая бы могла на равных противостоять императорам, если бы те решили в будущем покуситься на прерогативы Церкви, Константинопольский патриарх мог только в том случае, если бы ему удалось добиться прочной и единодушной поддержки внутри самой Церкви. И здесь Тарасий столкнулся с непреодолимыми трудностями.

В гак называемом «михианском» расколе, возникшем из-за развода и новой женитьбы императора Константина VI в 795 г., оппоненты Тара-сия - монахи-студиты - опирались на поддержку отстраненной от власти, но сохранившей большое влияние Ирины. Традиционное толкование этого конфликта как борьбы сторонников канонической строгости с "икономистами" есть не что иное, как воспроизведение пропагандистских клише, использовавшихся обеими сторонами для оправдания своей позиции. Поэтому его нужно принимать во внимание ничуть не более, чем любую другую пропаганду, которой изобилуют наши источники. В то же время мотивы поведения Платона и Феодора Студитов нельзя сводить к одним только политическим пристрастиям. Очень важно, что здесь мы впервые сталкиваемся с различными представлениями о роли патриарха и сущности его авторитета как внутри Церкви, так и в отношениях с императорской властью. Трактовка функции патриарха студитами по сути игнорировала его институциональную роль как верховного авторитета в Церкви и ее представителя перед лицом светской власти. Так как Ирине удалось свергнуть Константина, Тарасий потерпел поражение в борьбе с внутрицерковной оппозицией. Однако Ирина не посмела низложить его, что свидетельствует о значительном укреплении позиций патриархата к тому времени.

Основные выводы главы:

Тарасий вовсе не был послушным исполнителем императорской воли. Он искусно пользовался любой возможностью для того, чтобы укрепить авторитет Константинопольского патриаршего престола и его независимость от императорской власти. Институциональный статус пат-

риархата между 784 и 806 гг. повысился очень сильно, однако внутри церкви обнаружились влиятельные силы, стремившиеся любой ценой предотвратить централизацию византийской церкви под властью патриархов. Эти силы совершенно неправомерно отождествлять с монашеством как таковым - речь идет об определенной группировке, связанной узами клановой лояльности и имевшей сторонников на всех уровнях византийского общества.

Глава И. Никифор (806-813). В начале главы показано, что патриарх Никифор относился к той же самой группировке византийской знати, что и Тарасий, и был избран именно в качестве продолжателя политики последнего. Впервые в научной литературе демонстрируется, что Никифор был не только сторонником, но и родственником Тарасия. Выдвигая кандидатуру Никифора, император Никифор I однозначно становился на сторону одной из партий внутри византийской Церкви. Поэтому неудивительно, что он постарался организовать поставление нового патриарха именно так, как представлялось необходимым этой партии, т.е создать видимость всенародного избрания. В результате позиции патриарха Никифора в смысле легитимности с самого начала его правления оказались столь же прочными, как и у Тарасия.

Большая часть второй главы посвящена обоснованию на богатом материале источников совершенно новой интерпретации второй фазы т.н. «михианского раскола». Эта интерпретация, позволяющая снять многие вопросы, остававшиеся до сих пор нерешенными, заключается в следующем. Сразу же после своего избрания Никифор обратился к проблеме, которая нанесла столь серьезный ущерб престижу патриархата в правление Тарасия. Игумен Иосиф Кафарский, обвенчавший Константина VI и запрещенный в служении (или низложенный, что менее вероятно) после возвращения Ирины к власти, оказал императору Ники-фору важную услугу. Патриарх, видимо, внушил императору, что Иосифа следует вознаградить, вернув ему сан. В 806 г. собор из 15 епископов снял с Иосифа запрещение. Получив приглашение на заседание, Феодор Студит посоветовался со своими сподвижниками, и они вместе решили, что он будет присутствовать, но сохранит молчание. Игумен не признал реабилитацию Иосифа Кафарского, но постарался скрыть свое недовольство и не пошел на прямое противостояние. Примерно в 807 г. император Никифор предложил брату Феодора Иосифу пост митрополита Фессалоники, который тот принял. Хотя впоследствии Иосиф находил оправдания, говоря, что в хиротонии не принимал участие никто из сослуживших с игуменом Кафарским, ясно, что студитское сопротивление была задумано как наиболее мягкое и наименее вызываю-

щее из возможных. В сущности, студиты ограничились тем, что избегали литургий в св. Софии, да и то, по-видимому, не из-за патриарха, а из-за того, что именно там служил Иосиф, который был икономом этой церкви. Оппозиция была скрытой, а не публичной, и при желании ее вполне можно было игнорировать. В первой половине 808 г. Иосиф Фессалоницкий приехал в Константинополь навестить своего брата Феодора Студита. Находясь в столице в течение нескольких месяцев, Иосиф ни разу не появился на патриаршей литургии. В конце концов император направил в Студийский монастырь сановника, чтобы выяснить причину такого поведения. Тут все вышло наружу и студитам дали понять, что император чрезвычайно недоволен их поведением. Однако Никифор не предпринимал никаких действий до конца 808 г., когда он вернулся из военного похода. Вскоре Студийский монастырь был окружен войсками, а Феодор, Иосиф и еще двое монахов заключены в монастырь св. Сергия. Необходимо подчеркнуть, что меры воздействия, применявшиеся к студитам до января 809 г., были направлены только на то, чтобы изолировать их и заставить примириться с патриархом - ни о каком непосредственном наказании за строптивость речь пока не шла. Все это время Феодор продолжал писать письма, подтверждавшие лояльность по отношению как к императору, так и к патриарху, заверяя, что у него и в мыслях нет нарушать церковный мир, если только ему будет позволено оставаться при своем мнении относительно реабилитации Иосифа Кафарского.

Патриарх Никифор, однако, не желал идти ни на какие переговоры -он намеревался пожаловаться на студитов императору и даже, может быть, добиваться более жестких мер по отношению к ним. Об отказе патриарха от личной встречи и вообще каких-либо сношений с игуменом идет речь, в частности, в 25 письме Феодора, адресованном самому Никифору. На протяжении 809-811 нет ни одного свидетельства, говорящего о том, что патриарх как-то пытался смягчить карательные меры правительства против студитов или достичь с последними взаимоприемлемого компромисса. Поэтому следует думать, что январский собор 809 г., изложивший Иосифа Студита, был созван по инициативе патриарха. В исследовании впервые предлагается такая реконструкция соборного постановления:

Поскольку устремление императора [Константина VI] было упорным и не поддающимся убеждению, а в таких случаях предписания св. канонов не могут быть осуществлены, блаженнейший патриарх св. Тарасий, используя права, принадлежащие его чину, с тем чтобы предотвратить более тяжкий ущерб

для Церкви, могущий отсюда произойти, употребил временную икономию, следуя примеру святых, и позволил Иосифу, игумену Кафарскому, совершить бракосочетание Константина и Фео-доты. Посему мы подтверждаем, что означенный Иосиф свободен от запрещения и может беспрепятственно совершать Божественную литургию. Кто не признает икономии святых, да будет анафема.

Решения собора не несли каких-либо существенных выгод императорской власти. Напротив, для патриархата, его статуса внутри Церкви и канонического авторитета они имели огромное значение. Во-первых, еще раз подтверждалась незыблемая преемственность между православными патриархами. Все действия Тарасия, включая позволение Иосифу венчать Константина и Феодоту, объявлялись правильными и похвальными, чем компенсировалось унижение, которому Ирина подвергла Тарасия, а с ним и патриарший сан как таковой, в 797 г. В свое время Тарасий поднимал авторитет Константинопольской кафедры, возвеличивая Германа, - теперь уже Никифор неукоснительно продолжал ту же линию по отношению к своему предшественнику. Во-вторых, было официально заявлено, что всякий, кто осмелится критиковать вышестоящего архиерея (реально имелся в виду, конечно, патриарх) за что-либо, кроме ереси, подлежит низложению и/или анафеме. Именно это и было совершенно неприемлемо для Феодора Студита. Если бы вышеописанная схема внутрицерковных взаимоотношений утвердилась, студитская группировка лишилась бы важнейшего рычага воздействия на церковную политику. Поэтому решения собора вызвали крайнее возмущение Феодора', который пустил в ход все имевшиеся в его распоряжении средства, включая обвинения в ереси, чтобы дискредитировать оппонентов. В такой ситуации императору ничего не оставалось, как volens nolens утвердить решения собора и применить против студитов силу. Однако император Никифор, хотя сначала и сослал сту-дитов, занимал более примирительную позицию, чем патриарх. В 811 г. он вернул из ссылки заболевшего Платона, а вместе с ним Феодора и прочих монахов, и «готовился, дескать, исправить то, что случилось дурного»6.

Основной вывод: полностью опровергается традиционная точка зрения, согласно которой раскол был результатом действий императора Никифора, стремившегося контролировать церковь, а патриарх играл

6 Laudatio Piatonis, 841D. Александер (р-96), исходя из своей концепции, естественно, находит такую снисходительность «труднообъяснимой».

пассивную роль и даже сочувствовал студитам. Во II главе показано, что патриарх был одной из главных фигур в придворной группировке, поддерживавшей династию императора Никифора, а также что он постоянно стремился использовать светскую власть для борьбы как с еретиками, так и с внутрицерковной оппозицией.

В III главе, «Возобновление иконоборчества и православное сопротивление», рассматриваются события, приведшие к восстановлению иконоборчества императором Львом V в 814-815 гг. и реакция на это различных групп внутри православной церкви. Когда после бегства императора Михаила I Рангаве с поля боя войско провозгласило императором стра-тига фемы Анатолик Льва, сложилась следующая политическая ситуация: в Константинополе укрывался номинально все еще царствующий Михаил, но большая часть военных сил империи, сосредоточенная недалеко от столицы во Фракии, признавала уже другого государя. Решающим фактором в этих условиях становились симпатии населения Константинополя и его гарнизона. И тут выяснилось, что общепризнанным арбитром для обеих сторон является не кто иной, как патриарх Ники-фор. Именно к нему обратился Михаил за советом, что делать дальше, и именно ему Лев отправил послание, заверяя в своем правоверии и прося его согласия и молитвы на принятие императорской власти. Из этого видно, каким колоссальным политическим весом обладал к тому моменту патриарх. Вопрос был только в том, сможет ли столь сильный и решительный правитель, как Лев У, терпеть рядом с собой столь же сильный и независимый источник политического влияния.

В данной главе предложена совершенно новая реконструкция эпизода с присягой в верности православию, которую Лев V дал при вступлении на престол. Путем тщательного анализа противоречащих друг другу сведений источников установлено, что Лев отказался давать такую присягу в качестве предварительного условия венчания на царство. Этим он подчеркивал, что легитимность императора не зависит от санкции со стороны церкви. Эпизод с присягой был отчетливой демонстрацией политических установок Льва, который хотел лишить церковь, а точнее, Константинопольский патриархат, того политического авторитета, который он приобрел при патриархе Никифоре. Представляется вероятным, что и через возобновление иконоборчества Лев хотел решительным образом изменить существовавший на тот момент расклад сил в империи не просто в свою пользу, но в пользу императорской власти как таковой.

Задача, которая в связи с этим вставала перед императором, оказалась исключительно сложной. Учитывая иконоборческие настроения в

армии и среди некоторых других слоев населения, можно было одной монаршей волей запретить почитание икон и обрушить на несогласных всю мощь государственного репрессивного аппарата. Однако Лев, видимо, понимал, что это привело бы к образованию сильной оппозиции, которая впоследствии могла бы воспользоваться, к примеру, любой серьезной военной неудачей и создать немалые затруднения если не самому Льву, то его преемникам. Кроме того, прямое насилие и воспринималось бы обществом соответствующим образом, так что достигнутое таким способом доминирование государства над церковью было бы лишено прочности и легитимности. Оптимальным выходом для Льва было поэтому создать видимость внутренних разногласий в церкви, а затем выступить в роли посредника между конфликтующими сторонами и решить дело в пользу иконоборчества. В этом случае восстановление ереси сопровождалось бы падением престижа иерархии и возвышением императорского, и в конечном счете привело бы к резкому смещению баланса между церковью и императорской властью в сторону последней. Можно предположить, что Лев, помня о недавних жестоких столкновениях между патриаршей партией и студитами, рассчитывал на то, что какая-то часть православных обязательно ввяжется в дискуссию с иконоборцами и тем самым даст ему повод для вполне законного, по византийским понятиям, вмешательства.

Соответственно, единственно верная тактика для православных была следующая: попытаться отговорить императора от его затеи, демонстрируя ему единство и непоколебимость иконопочитательской церкви, а если бы это не удалось, сделать так, чтобы насаждение ереси выглядело в глазах общества чистым государственным насилием, «тиранией». Кроме того, важно было не дать светской власти выступить в роли посредника. Это предполагало отказ от любой дискуссии с иконоборцами (но не с самим императором). И при всем том нужно было вести себя так, чтобы Лев не смог предъявить своим противникам обоснованное обвинение в политической нелояльности. Таким образом, в этот решающий момент все зависело от дипломатического мастерства предстоятелей церкви и от того, удастся ли православным выдержать единую линию поведения перед лицом сильнейшего внешнего давления.

Созданная по приказу императора комиссия Иоанна Илилы в начале декабря 814 г. представила императору отчет, в котором иконоборчество обосновывалось богословскими аргументам и святоотеческими цитатами в количестве, достаточном, чтобы можно было начать диспут с православными. По всей видимости, ничего особенно нового по сравнению с тем материалом, который уже привлекался иконоборческим со-

бором в Иерии 754 года, найти не удалось, но Лев, очевидно, решил, что для его целей хватит и этого. Между тем еще до того Никифор вызвал к себе Антония Силлейского, единственного епископа, входившего в комиссию, и спросил его, действительно ли он что-то замышляет против икон. Тог не только все отрицал, но и дал письменные заверения в своем православии. На все вопросы о цели их работы члены комиссии отвечали, что они исследуют какие-то пророчества о длительности правления государя. Совершенно очевидно, что Лев не мог допустить, чтобы его подручные были низложены или тем более отлучены до планируемой им дискуссии, в результате которой он, будучи арбитром, решил бы спор в их пользу (после чего отлучение со стороны Ни-кифора можно было бы расценивать как прямое оскорбление величества). Это еще раз подтверждает, что императору нужна была видимость именно внутренних разногласий в церкви.

Тем временем Никифор готовил себе поддержку на случай открытого столкновения. Он собирал в Константинополе епископов и видных игуменов. Лев же, не добившись согласия православных на диспут с иконоборцами, обратился к прямым провокациям. Он организовал осквернение солдатами иконы Спасителя над парадными воротами дворца, называемыми Халки (Медные). Затем икона была снята под предлогом защиты от надругательства. Современники отлично понимали символическое значение этой акции - когда-то эту икону уничтожил Лев III, а затем восстановила Ирина. Император также позволил Иоанну и Антонию теперь уже открыто пропагандировать иконоборческие взгляды. Однако Никифор был готов к отпору. В Рождественский сочельник 814 г. он собрал в патриаршей резиденции 270 епископов, клириков, монахов и мирян, включая всех епископов и митрополитов, которые были в пределах досягаемости, игуменов главных константинопольских и пригородных монастырей, а также вождей студитской партии - самого Феодора и его брата Иосифа, архиепископа Фессалоники. В исследовании доказывается, что нет оснований не верить данным источников относительно числа епископов на соборе. По византийским масштабам это было чрезвычайно впечатляющее мероприятие. Время для него было выбрано очень точно -на Рождество Лев не мог применить репрессии к высшему духовенству. Никифор председательствовал на соборе и полностью направлял его ход. Вначале он прочитал вслух святоотеческие цитаты, собранные иконоборческой комиссией, разъясняя смысл каждой в православном духе. Затем патриарх произнес следующие знаменательные слова: "Итак, братия, да оудем в единомыслии и связаны нераздельно одной душею в этом исповедании, и да не обретут противники отделить кого-либо из нас, и [тог-

да] они не возобладают - ибо благодатью Христовой нас больше, чем их"7. Главная мысль Никифора заключалась в том, что православные должны не просто хранить веру, но быть едиными и действовать согласованно - только тогда еретики не смогут их одолеть. Патриарх предложил собравшимся подписать клятву умереть за веру и не отделяться друг от друга. На том же соборе Никифор, по-видимому, наконец низложил единственного на тот момент епископа, примкнувшего к иконоборцам, Антония Силлейского, а также «всех, кто состоял с ним в общении»8. Это фактически означало автоматическое низложение всех, кто перешел бы к иконоборцам в будущем.

Император, крайне раздраженный оппозиционной акцией Никифора, вызвал к себе участников собора. В работе впервые дается детальная реконструкция аудиенции 24.12.814 по всем сохранившимся источникам. Приведены доказательства того, что как у императора, так и у церковных деятелей существовал заранее подготовленный план дискуссии. Лев, вновь попытавшийся втянуть православных в спор с иконоборческой комиссией, потерпел полную неудачу. Феодор Студит продемонстрировал полную солидарность с патриархом и дал понять императору, что тому не удастся воспользоваться разногласиями между «патриаршей» и «студитской» группировками. По сути дела, это означало, что законный путь для восстановления иконоборчества, и тем самым доминирования государства над церковью, был отрезан.

В этой ситуации император прибег к неприкрытому силовому давлению. Он объявил патриарху, что тот должен освободить кафедру. На это Никифор ответил примечательной фразой: «Я, о государь, просто так не уйду, ибо нет во мне вины для низложения. Но если меня заставят из-за православия и благочестия, либо ты сам, либо ваш царский человек, то пошли, и я уйду»9. Патриарх отказался покинуть свой пост не потому, что держался за него, но потому что не хотел дать предприятию императора хотя бы видимость легитимности.

Чтобы изолировать Никифора, Лев препоручил непосредственное управление патриархатом патрикию Фоме. После этого патриарх заболел. Случилось это подозрительно кстати, что неизбежно наводит на мысль о «дипомагической болезни», под предлогом которой можно было не вступать ни в какие контакты с иконоборцами. В го же время у импе-

7 БспрКэг ЫсегШБ, р. 355, 16-20.

8 Ер15Ш1а ай ТЬеорШит, с. 22, 8. 112, 30; вупо^еоп Уейк, N0 155,4-5, р. 130.

9 Пн^епсй УйаМ^ае, р. ХХХЬ, с. 36.

ратора появилась ложная надежда на скорое естественное разрешение кризиса. Лев V между тем склонял на свою сторону все больше епископов и иереев. И хотя фраза одного из источников о том, что почти все, кто раньше обещал умереть за истину, повернули в противоположную сторону10, представляется преувеличением (на самом деле епископов-исповедников было не гак уж мало, особенно среди митрополитов), скоро отпавших архиереев набралось достаточно, чтобы созвать собор, который вызвал Никифора на разбирательство. Здесь пока что было слабое место византийской церкви: многие клирики еще думали, что можно обратиться против своего патриарха, раз монаршее покровительство гарантирует им безнаказанность. В ответ патриарх низложил участников этого иконоборческого собора.

На том задача патриарха могла считаться выполненной. С точки зрения канонического права и в глазах основной части общества у иконоборцев не оставалось ни малейшей легитимности. Единственной их опорой теперь должно было стать, как и задумывал Никифор, прямое государственное насилие. В долгосрочной перспективе это делало шансы ереси на победу ничтожными. Теперь патриарх мог спокойно уйти, что он и сделал, отправив императору послание, в котором подчеркивал насильственный и противозаконный характер своей отставки. Однако еще до этого патриарх Никифор успел издать обращение «к кафолической церкви», известное как Apologeticus Minor. В нем он изложил и обосновал принципы своей тактики по отношению к иконоборцам. Глава о первом периоде иконоборчества (cap. 3), во-первых, возлагала всю вину за возникновение ереси на императоров, а во-вторых, была сформулирована так, что вызывала совершенно недвусмысленные аллюзии: (Константин V) «следуя собственной нечестивой воле, а вернее в тиранической заносчивости, посредством бесстыдно собранных им неосвященных священников, насколько было в его силах, учинил их (т.е. святых икон - Д.А.) ниспровержение...» Центральный мотив документа - невозможность какой бы то ни было дискуссии с иконоборцами (PG 100, 841В, 845А,В) за исключением самого императора (845В). Было четко сказано, что «обсуждающий с ними церковные догматы навлекает на себя те же анафемы» (841В). Еретики объявляются низложенными как клятвопреступники, за то, что попрали данную ими при рукоположении клятву (840D-841B) и за то, что устраивают недозволенные сборища (841С). Предвидя гонения, патриарх заявляет всем православным: «даже если очень немногие останутся в православии и

10 Ibid., р. 357, 8 sq.

благочестии, они и суть церковь» (844Б). Как показано в работе, эта программа была скрупулезно и бескомпромиссно воплощена в жизнь патриархом Никифором и его сподвижниками.

Феодор Студит принял именно ту тактику в отношении иконоборцев, которую предлагал Никифор (а не наоборот, как это до сих пор утверждалось). Что бы он ни думал на самом деле о необходимости непререкаемой патриаршей власти в Церкви для эффективного сопротивления натиску государства, в условиях наступления ереси Феодор вынужден был много раз публично высказываться в поддержку такой власти, что впоследствии позволило сторонникам патриаршей партии ссылаться на его авторитет для обоснования своей точки зрения.

В исследовании впервые отчетливо показано, что репрессии Льва V против иконопочитателей имели целью заставить их не переменить убеждения, а просто подчиниться тем церковным властям, которые император теперь полностью контролировал. Однако меры принуждения не достигли цели, и преемник Льва Михаил II вынужден был остановить их. Оригинальная концепция автора работы состоит в том, что Михаил пытался достичь того же, что и Лев, но другими способами. Новый император изъявил готовность вернуть Никифору кафедру, при условии, что епископы-иконоборцы останутся на своих местах. Михаил также несколько раз предлагал посредничество светских сановников в споре об иконах, давая понять, что готов обеспечить победу православным. Однако и то, и другое означало бы закрепление мероприятий Льва по расширению компетенции императорской власти в ущерб патриархату и церкви. Поэтому иконопочитательская оппозиция эти предложения отвергла и продолжала настаивать на том, что все клирики-иконоборцы подлежат низложению. Попытка Михаила сыграть на трениях между студитами и сторонниками Никифора также успеха не имела.

Глава IV посвящена краткому, но чрезвычайно насыщенному событиями патриаршеству Мефодия I (843-847). Мефодий был архидиаконом патриарха Никифора и в 815 г. отправился в Рим с ответственной миссией, которую он блестяще исполнил, добившись того, что Римские папы так и не признали иконоборческих патриархов. В Риме Мефодий провел около 5 лет, ознаменованных важными событиями. Во-первых, живя при базилике св. Петра, то есть в самом центре церковной жизни древней столицы, он неизбежно должен был познакомится хотя бы с некоторыми аспектами экклезиологической доктрины западной церкви. Во-вторых, в Риме Мефодий прочел (и собственноручно переписал) произведения Псевдо-Дионисия Ареопагита, и среди них - трактат «О церковной иерархии», развивающий концепцию подчиненности низ-

ших ступеней священноначалия высшим. Как видно из более поздних сочинений самого Мефодия, идеи Псевдо-Дионисия произвели на него огромное впечатление. В-третьих, именно в Риме будущий патриарх был рукоположен в священники (это впервые показано в данной работе). В правление Михаила II и Феофила будущий патриарх провел много лет в заключении, но не прекращал литературной деятельности. Поэтому когда в марте 843 г. кафедра освободилась после низложения иконоборческого патриарха Иоанна Грамматика, против кандидатуры Мефодия нельзя было выдвинуть никаких канонических или моральных возражений. На сей раз, в отличие от 784 г., и хиротония от не запятнанного ересью епископа не представляла затруднений.

В разделе IV главы, озаглавленном «Великая чистка», анализируются действия Мефодия по отношению к той части иконоборческого духовенства, которая принесла покаяние (в том, что все остальные были низложены сразу и безоговорочно, нет никаких сомнений. Византийский клир после восстановления иконопочитания в 843 г. состоял из следующих категорий: 1) православные епископы (скорее всего, весьма немногочисленные) и священники; 2) те, кто был рукоположен православными епископами до 815 г. и затем перешел на сторону иконоборцев или вступил с ними в общение; 3) клирики, рукоположенные ико-зоборческими иерархами после 815 г. Целью исследования было выяснить, какая категория была затронута репрессивными мерами, и можно ли найти какие-либо различия в индивидуальных случаях внутри каждой из групп. Эта задача была бы значительно облегчена, если бы ложно было хотя бы приблизительно оценить масштабы чистки, т. е. гасло затронутых ею священников и епископов. Как ни странно, такие ;анные имеются, но, хотя содержатся они в давно и хорошо известном 'ексте, ни один исследователь до сих пор не обращал на них внима-1ия. В самом конце Жития Мефодия находим следующий фрагмент:

О принесший Богу более священную жертву, чем Илия, ты, который не двести или четыреста жрецов студных перебил, как он, но двадцати тысячам и более жрецов истинного стыда достойных воспрепятствовал и воспретил нечестиво священнодействовать, постыдившимся исповедать неложное воплощение Бога Слова...11

При численности всей византийской армии на 842 г. порядка 120 ты-яч человек12, более двадцати тысяч - это, очевидно, практически весь

1 VitaMethodii, 1260D-1261A.

2 По подсчетам У.Тредголда: Treadgold, Revival, р. 353.

рукоположенный клир империи (от диаконов и выше). Если иметь в виду, что епископов насчитывалось максимум 600, то на одного архиерея приходилось бы около тридцати пяти человек младшего духовенства, что выглядит весьма правдоподобно. Даже a priori очевидно, что для такой всеобъемлющей чистки византийского духовенства необходимо было преодолеть по крайней мере три очень значительных препятствия. Во-первых, требовалось обосновать, почему на сей раз не был принят во внимание прецедент II Никейского Собора, принявшего всех покаявшихся иконоборцев с сохранением священного сана. Во-вторых, само по себе отпадение в ересь еще не составляло достаточного канонического основания для низложения, если виновный приносил покаяние и отрекался от своих заблуждений. Каноны позволяли извергнуть из сана ересиархов, но таковыми при всех натяжках можно было считать максимум несколько десятков человек. Наконец, в правительстве, как можно предполагать, должны были быть силы, опасавшиеся потенциальной дестабилизации общества в результате столь революционных мер. Однако вначале рассматривается вопрос, от кого исходила инициатива массовых низложений.

В пропагандистских документах для внутреннего употребления патриарх старался представить дело так, будто он от всей души хотел вернуть раскаявшимся иконоборцам их прежний сан, но общественное мнение поставило его перед выбором - «мы или они», а признанные духовные авторитеты в лице св.Иоанникия и других убедительно доказали, что прощение бывших еретиков будет пагубно для Церкви. Однако в послании патриарху Иерусалимскому Мефодий говорит совсем другое. Адресат этого послания рекомендовал своему Константинопольскому коллеге восстановить в прежнем сане тех клириков, которые были рукоположены Тарасием и Никифором (т. е. вторая группа по нашей классификации), после должного покаяния. В ответ Мефодий заявляет, что в течение трех лет ни один (!) из тех, о ком идет речь, не изъявил признаков настоящего раскаяния. Ни о какой православной братии, требовавшей низложения, не упоминается. Это значит, что патриарх, скорее всего, просто не считал удобным обнародовать настоящук причину и цель своих поступков. Таким образом, достаточно очевидно, что «великая чистка» была инициирована самим Мефодием. Прежд« чем приступить к массовому низложению бывших иконоборческиз клириков, Мефодий отправился на Олимп к известному своим пророче ским даром отшельнику Иоанникию и получил от него соответствую щее предсказание. Почему патриарху требовалось именно пророчество догадаться нетрудно. Ему нужно было дать понять с самого начала, чт(

низложенное духовенство не будет принято обратно в сан, сколько бы времени для покаяния ни прошло. Только при таком условии можно было сразу же начать заполнять освободившиеся кафедры и должности своими собственными людьми.

Далее анализируется фрагмент из Жития Иоанникия монаха Саввы13, опираясь на который, ученые полагали, что некоторым из покаявшихся иконоборцев было возвращено священство. Доказывается, что этот текст не может быть интерпретирован в таком смысле. Однако из него следует, что основанием для необратимого изгнания из священства клириков с законной хиротонией при Мефодии было признано клятвопреступление. Какие же клятвы преступили эти люди? Ж.Гуйяр уже предложил параллель с патриархом Никифором, который «сурово обрушился на епископов, поставленных им самим или Тарасием и винов-яых в том, что в 815 они нарушили обязательство иконопочитания, зписанное в их епископское исповедание веры»14. Таким образом, имеется в виду документы, содержавшие присягу в верности II Никейско-ду Собору, подписание которых было условием любого рукоположения î период между 787 и 815 гг. Вместо одного источника, на который :сылается Гуйяр, в работе приведено по крайней мере семь соответст-$ующих свидетельств разных авторов. Возникает вопрос об истинном ¡мысле великой чистки. Обычно за мерами такого рода стоит потреб-юсть заменить ненадежных людей верными приверженцами. Однако в санном случае, похоже, данное объяснение неприменимо. Наши источ-гики, в особенности Житие Мефодия, рисуют впечатляющую картину лепого и методического низложения епископов, священников и даже ;иаконов, которое, несомненно, оставило больше вакансий, чем было гыслимо заполнить даже людьми, лично известными Мефодию, не го-оря уже о проверенных сторонниках. Кроме того, известны люди, ходившие в круг приближенных патриарха и тем не менее также под-ергшиеся низложению. Предлагаемый в исследовании ответ, никогда аныне не фигурировавший в научной литературе, состоит в следующем. Основной задачей церковной политики Мефодия было не всеобщее примирение, и даже не восстановление православия само по себе, 'ак показал пример Тарасия и Ирины, эти цели могли быть гораздо ффективнее достигнуты с помощью компромисса и снисхождения. Па-риарха, как представляется, более всего заботило другое - защита пре-гижа и авторитета его православных предшественников, то есть, в ко-

3 Sabae Vita Ioannicii, p. 373A-B. * Gouillard, Synodikon, ibid., n. 80.

нечном счете, возвышение силы и влияния Константинопольского патриаршего престола как внутри Церкви, так и в обществе в целом. Именно здесь находят объяснение практически все его действия, и в первую очередь «великая чистка». В самом деле, Мефодий неукоснительно провел в жизнь то, что покойный Никифор мог только провозгласить, но не осуществить - низложение всех тех, кто предал патриарха в 815 году в момент его рокового столкновения с императорской властью. Таким образом византийскому духовенству был преподан убедительный урок, который оно должно было запомнить надолго: никому не следует надеятся, что он избежит наказания за переход на сторону власти, когда та покушается на Церковь и идет против патриархов.

Точно так же, как и его наставник и предшественник Никифор I, патриарх Мефодий столкнулся не только с внешним врагом в виде ереси, но и с мощной внутрицерковной оппозицией, оплотом которой было студийское монашество под предводительством Навкратия и Афанасия, непосредственных учеников преп. Феодора Студита. На основе довольно скудных данных источников в работе показано (впервые в научной литературе), что инициатива в конфликте со студитами принадлежала Мефодию, который хотел добиться полной централизации церкви под властью патриарха. Вначале он издал некие «распоряжения» о церковных делах, в которых защищал свою позицию и предписал сжигать и анафематствовать книги Феодора Студита против Никифора и Тарасия. Одновременно патриарх, по-видимому, обратился к студитам с требованием выполнить то же предписание. Во втором послании к ним Мефодий пригрозил карами за неповиновение, а также объявил о предварительных репрессивных мерах (запрещение выходить из монастыря), и, наконец, в третьем привел свои угрозы в исполнение, то есть провозгласил анафему и катафему студитам, если те не подчинятся немедленно. На сей раз патриарх встретил гораздо более мощную оппозицию, гак как в дело вмешались и некоторые епископы. Тем не менее, он ясно указывает, что не считает этих архиереев зачинщиками схизмы, характеризуя их как «обманутых». Мефодий пове! себя так же, как и патриарх Никифор во время второй михианской схиз мы 808-811 гг. - он отказался от каких-либо компромиссов по принципи альному вопросу и прибег к помощи светской власти. Житие его прямо го ворит, что «царская рука содействовала приговору»15, в результате кото poro сопротивляющиеся игумены и епископы подверглись низложению, г затем были преданы анафеме.

15 Vita Methodii, 1257D, ср. ссылки на "внешнюю власть" во втором послании стк. 129-131 СDarrouzs).

Сопоставление расстановки сил и развития событий в 808-811 и 844-847 одах (проводимое в данной работе впервые) приводит к весьма поучитель-[ым наблюдениям. Объективно Мефодий находился в существенно менее ¡ыгодном положении, нежели Никифор. Во-первых, последнего твердо [оддерживала светская власть в лице императора Никифора I. Если кто-то [3 влиятельных лиц и был на стороне Феодора Студита, они этого никак [е показывали. Мефодий же мог, по-видимому, рассчитывать в основном са императрицу, так как некоторые очень влиятельные вельможи прямо [оддерживали его противников. Во-вторых, в оппозиции патриарху Ники-юру находился только один архиерей, брат Феодора Студита Иосиф Фес-алоницкий, тогда как против Мефодия выступили несколько епископов. I при всем том Мефодий действовал гораздо решительнее и в своих требо-аниях шел существенно дальше. Если Никифор хотел только, чтобы сту-иты молча проглотили восстановление игумена Иосифа в сане и не пре-ывали общения с патриархом, то Мефодий уже прямо требовал безогово-очно осудить поведение Феодора в михианской схизме, причем, похоже ез прямого повода со стороны студитов. Максимальное церковное наказа-ие, вынесенное собором 809 г., заключалось в низложении Иосифа Фесса-оницкого до простого иерея. Мефодий же применил не только полное изложение, но и анафему ко всем своим противникам. На самом деле азличие между действиями Тарасия, Никифора и Мефодия в их столкно-вниях с оппонентами позволяет нам оценить не столько разницу в лич-ых темпераментах или политической сноровке, сколько реальный рост нституционального веса и влияния Константинопольского патриаршего рестола с 784 по 847 г. как внутри церкви, так и в обществе в целом, [рекрасной иллюстрацией тому может служить теоретическая часть сочи-ений Мефодия против студитов, на которую исследователи византийской жлезиологии до сих пор почти не обращали внимания. Доминирующий отив этих текстов - утверждение о том, что патриарх не есть первый сре-я епископов, но стоит на качественно иной, высшей ступени священства, в этом отношении равен апостолам. Если Феодор Студит обвинял своих ротивников в том, что они приравнивают себя к апостолам, в порядке по-змического преувеличения, то Мефодий всерьез заговорил об апостоль-сом достоинстве патриархов (видимо, сказалось знакомство с римскими >ззрениями).

Ранняя смерть от водянки не позволила патриарху закрепить те ме->1, которые он предпринял против внутрицерковной оппозиции в лице ■удитов и их сторонников. Однако успехи Мефодия в деле укрепления тонического статуса патриархата, в существенной части остались до-■оянием византийской церкви.

В разделе об отношении Мефодия к императорской власти показано, что он пришел к власти не по императорской прихоти, но как признанный лидер православной оппозиции. Как в своих сочинениях, так и в церемониале Торжества Православия, патриарх постарался выразить мысль о том, что иконоборчество было в первую очередь незаконным покушением императорской власти на прерогативы Церкви. Константин Багрянородный пишет, что по древнему ритуалу этого праздника император не входил в алтарь, как это было обычно в другие дни, но оставался на все время службы в т.н. митатории и причащался так же вне алтаря. Одним из важнейших пропагандистских мероприятий Мефодия, направленных на утверждение преемственности между пра вославными патриархами и возвышение престижа Константинополь ской кафедры за счет как внутренних оппонентов, так и император ской власти, стало перенесение мощей св. патриарха Никифора в сто лицу в марте 847 г. В работе показано, что вся церемония была спла нирована и осуществлена с целью подчеркнуть торжество Церкви в ли це покойного патриарха над государством, как официальное покаяни« императорской власти перед святителем.

Глава Y. Иконоборчество: догматическое заблуждение или злоупо требление властью? В этой главе излагается впервые выдвинутая авто ром данной работы концепция, согласно которой осмысление иконо борчества как явления и, соответственно, идейная направленность по лемики против него резко отличались у деятелей «патриаршей пар тии», с одной стороны, и студийской группировки, с другой. Рассмот рено, как те и другие в своих сочинениях отвечали на следующие во просы: а), кто несет основную ответственность за иконоборчество, цар ство или священство? и б), каковы источники и природа власти импе раторов-еретиков? Так, хронист феофаи Исповедник, тесно связанны] с «патриаршей патрией», недвусмысленно возлагает всю вину на импе раторов. При этом он называет иконоборческих императоров «предте чами Антихриста» (тгрбброро? той ávTixpLorou). Данное выражение н есть непременно свидетельство каких-то особых апокалиптически: ожиданий. Начиная примерно с IV в. оно регулярно использовалос почти как технический термин и обозначало либо ересиарха (напри мер, Ария) или непосредственного оппонента в богословской полемике Поэтому если Феофан, у которого апокалиптический элемент очен слаб или вовсе отсутствует (в конце концов, он пишет через нескольк десятилетий после смерти Константина V), называет императоров прер течами Антихриста, то это означает, что он считает именно их зачин щиками ереси. Хронист также говорит, что Константин V стал имперг

гором и царствовал «по попущению Божию» (ттарахшр'пстсшто? то9 Эеоъ)16. Однако православная догматика проводит четкую линию меж-цу тем, что случается по воле Божией и по Его попущению. Ничто, да-ке зло, не может произойти без попущения Божия - но именно зло 1роисходит только по попущению, а не по воле Творца, поскольку это 1еобходимо для сохранения принципа свободной воли. Поэтому приве-ценные слова хрониста подразумевают, что, по его мнению, свою ¡ласть Константин получил не от Бога, Который не хотел, чтобы он царствовал, но попустил это. Еще одна особенность Хронографии состо-гг в том, что в ней политическая нелояльность по отношению к импе->аторам считается законной и похвальной реакцией на ересь, исходя-цую от этих императоров. Представляется, что значение этой тенден-щи, в особенности применительно ко второму периоду иконоборчест-!а, сильно недооценивается в научной литературе.

Далее в главе показано, что практически все вышеперечисленные мо-•ивы присутствуют в полемических сочинениях патриарха Никифора. 1оследний считает иконоборчество прежде всего императорской ересью, ; которую отдельные представители клира увлекаются с помощью наси-[ия, запугивания или подкупа. В глазах патриарха царская и импера-орская власть не обязательно даруется непосредственно Богом - она мо-хет иметь такой вполне земной и не особенно почтенный источник, как мнения толпы", и, следовательно, достаться недостойному (видимо, не олей, но попущением Божиим). Никифор резко противопоставляет [риста как земного Царя (не Его Небесное Царство!) и мирских правите-ей. Получается, что мыслима такая ситуация, в которой христианам ридется выбирать между верностью Христу с одной стороны, и лояль-остью по отношению к императору, с другой. Путем скрупулезного ана-иза трудов Никифора демонстрируется, что он выдвигал эти идеи со-ершенно сознательно и весьма последовательно. Исследование много-исленных житий святых, написанных деятелями «патриаршей партии» Лефодий, Феостирикт, Савва), во время второго иконоборчества или разу после него, показано, что они полностью разделяли мнение об ико-оборчестве как императорской ереси, первопричиной которой является ревышение светской властью своих полномочий. Соответственно, в этих зкстах широко используется мотив «предтечи Антихриста», а в некото-ых случаях императоры прямо называются Антихристами. Разительный контраст представляют сочинения Феодора Студита и :ития студийского происхождения. Феодор рассматривает иконоборче-

' ТЬсорЬап15 СЬгопс^гарЫа, р. 412, 29-413, 1.

ство как обычную ересь, с которой надо бороться при помощи боп словской аргументации. Так, в «Опровержении иконоборческих стих< творений» у него есть масса возможностей нелицеприятно высказатьс по адресу императоров-еретиков, поскольку авторы этих «нечестивь: стихотворений» превозносят царей чуть ли не в каждой строке и име: но им приписывают «честь» ниспровержения икон. Тем не менее е одна возможность Феодором не использована. В других полемически трактатах императоры вообще почти не упоминаются. Столь же четга отличия прослеживаются и в использовании термина «Антихрист» «предтеча Антихриста». В «Опровержении стихотворений» Феодор н зывает так своего оппонента (который императором не является), а письмах - всех иконоборцев вообще. В одном месте игумен даже прим няет это определение к изобретенной им «михианской ереси»17. Имп ратора Льва V Феодор награждает такими титулами: «прислужник с таны» и «предвестие Антихристово» (ттроеюббюу тои 'Аупхрштои)18, ] первый из них не имеет никакого отношения к теме Антихриста и ] доказывает, что игумен считал Льва ересиархом, а второй низвод] императора до роли скорее какого-то явления, нежели действующе лица, и опять-таки не равносилен «предтече». Что же касается влас императоров-еретиков, то мне не удалось найти в сочинениях Феодо ни одного случая, когда формула «попущением Божиим» или поде ная ей применялась бы к восшествию на престол кого-либо из виза тийских монархов. Феодор считает иконоборчество не чем-то навяза ным византийской церкви извне, против ее воли, но ее собственнь грехом и одновременно наказанием за прошлые грехи. Разумеете представление об императорской власти как инициаторе иконоборчес ва не вписывалось в эту картину. По мнению Студийского игуме* для победы над ересью нужно вначале устранить собственное беззак ние византийцев, и только при этом условии иконоборчество падет < мо собой, если утратит правительственную поддержку. Патриарх Б кифор, между тем, никогда, даже в трактатах, предназначенных д внутреннего употребления среди православных, не признает, что ер( могла быть вызвана проступками самих византийских христиан. Глава VI, Хроника Георгия Амартола, посвящена анализу одного известнейших памятников византийской литературы IX в., чрезвычг но насыщенного различного рода идеологическими и пропагандисте! ми мотивами. Вначале доказывается, что Георгий выражал точку 3]

17 ТИеоскш Бр1з1и1ае, ер. 34, 105-106.

18 1Ыа.,ер. 62,20-21 и 419, 13.

[ия именно Никифора-Мефодия (и, возможно, Фотия). Текст хроники нализируется по следующим критериям: а) характер и тональность юнкретных сообщений хроники о ключевых событиях и действующих :ицах конфликтов (таких, как "михианский" раскол); б), состав и ори-нтация использованных источников; в), трактовка прочих историчес-:их событий и лиц, оценка которых той и другой "партией" резко отучалась. По всем этим параметрам идейно-политическая ориентация ияартола выявляется достаточно четко. Затем обсуждается датировка роники, поскольку это имеет прямое отношение к вопросу о релевант-ости идеологического содержания произведения для проблематики сей работы. При помощи текстологического анализа с привлечением еопубликованного материала из греческих рукописей показано (впер-ые в научной литературе), что время создания хроники не следует двигать за 870 г. и что наиболее вероятна датировка первым патриар-1еством Фотия (858-867), если не более ранняя. Поскольку Фотий ре-ктивировал многие аспекты Мефодиевой пропаганды, Хроника Теория Амаргола вполне пригодна для их реконструкции. Далее рассмат-ивается, каким образом в хронике Амартола отражаются те мотивы атриаршей пропаганды, которые были описаны в главах I и V. Что асается незаконности рукоположения патриархов-иконоборцев, то цесь Георгий последовательнее, чем кто-либо другой. Во всех пяти гсучаях, когда он говорит о поставлении иконоборческих патриархов, н без обиняков утверждает, что они были хиротонисаны императора-и, устанавливая таким образом неразрывную связь между нелегитим-остью этих иерархов и их зависимостью ог светской власти. Точно 1К же, как и Феофан, Георгий не делает никаких намеков на незакон-ость кого-либо из прочих патриархов-еретиков, помимо иконоборцев, ассказ о беззаконной хиротонии патриарха Константина занимает в элтора раза больше места, чем повествование об иконоборческом собо-э в Иерии (20 строк против 13)! Основное ударение сделано именно на юупотреблении властью и предосудительном вмешательстве в церков-ые дела. Роль иконоборческого духовенства выглядит в хронике впол-э пассивной. То, что Георгий рассматривает императоров как зачин-;иков и главных носителей ереси, подтверждается и наличием в хро-аке мотива «Антихриста». Применительно к Льву III он появляется в ророчестве Германа, где ниспровергатель икон Конон назван «предте-;й Антихриста» (р. 741, 14-15). А Константина Копронима Амартол »обще именует «Антихристом из колена Данова» (р. 750, 18). Поддайте империи, которых принуждают отрекатся от православия, в хро-«се представлены как жертвы властолюбия и тирании (естественно,

императорских). Георгий дает понять, что именно последние пороки, , не какие-то догматические отклонения, породили иконоборческое не честие. В следующем разделе этой главы исследуется, в какой мере эт] взгляды повлияли на общее представление Георгия о природе и пред назначении императорской власти и на его положительный идеал госу даря. Сама по себе идея империи чрезвычайно важна для Амартола, < чем свидетельствует даже структура его повествования, в которой ос новной композиционной единицей служит царствование того или ино го правителя. Как священная, так и мирская история предстают : «Краткой хронике» механическим нагромождением не связанных меж ду собой фрагментов до тех пор, пока обе они не соединяются вместе : истории христианской Римской империи. Но в этом взаимодействи] царства и священства именно религиозный аспект сильнейшим обра зом окрашивает К^епске, а не наоборот. Так, основным критериег оценки императоров выступает благочестие. Нет ни единого случая когда бы Георгий применял отрицательные эпитеты к императору, ко торого он называет благочестивым, или, соответственно, положитель ные - к "нечестивому". Благочестие у Георгия вытесняет практичесга все другие традиционные императорские добродетели, причем происхо дит это совешенно сознательно. В качестве идеала государя Амарто. выбирает Феодосия Великого, причем именно потому, что тот проде монстрировал образцовое смирение перед Церковью. Хороший импера тор, согласно «Краткой хронике», должен быть прежде всего благочес тив, что подразумевает активное содействие в утверждении правосла вия, подчинение предписаниям Церкви и упование на Бога, а не н, свои силы. Напротив, государь, узурпирующий функции священств; или дерзающий идти против Церкви, есть тиран, заслуживающий са мого решительного осуждения. Как и можно было ожидать, хронис1 применяет к воцарению иконоборческих императоров (а конкретно Льва V) формулу «попущением Божиим» (р. 782, 13). Наоборот, о сво ем любимом императоре Амартол говорит так: «благой Бог воздвиг Фе одосия, великого царя, и вверил ему престол царства ромеев» (р. 567 1-3), и подчеркивает, что тот пришел к власти «Божией волей» (беи фт|фш, р. 563, 17). В нескольких случаях Георгий дает понять, что цар ство может быть предложено человеку в обмен на отказ от благочесги; (видимо, по образцу третьего искушения Христа - Мф. 4:8-10). Такш образом, он, судя по всему, также придерживается мнения, что толыо хорошему государю власть дается непосредственно Богом, тогда ка] плохой завладевает ей при попущении Всевышнего. Все это не толью согласуется с изложенными в предыдущих главах идейными установ

сами патриаршей «партии», но и добавляет к ним еще ряд немаловаж-1ых моментов.

включение. На протяжении шести с лишним десятилетий, входящих ( хронологические рамки этого исследования, Константинопольские гатриархи при поддержке многих других выдающихся деятелей визан-'ийской церкви вели неустанную, последовательную и в целом успеш-гую борьбу за укрепление канонического, политического и институци->нального авторитета своей кафедры. Им пришлось преодолевать необычайно жесткое сопротивление нескольких очень влиятельных сил в ;изантийском обществе, в том числе и самой императорской власти, которая в первой половине IX в. сделала последнюю отчаянную попыт-:у полностью подчинить Церковь своему контролю. Единственным актическим средством, которое могло дать патриархату преимущество [еред, казалось бы, всемогущей монархической властью, была преемст-енность. Никакие усилия византийских государей конца VIII - первой :оловины IX в., многие из которых были одаренными государственны-си деятелями, не могли обеспечить стабильной преемственности в им-ераторской политике. Напротив, Тарасий, Никифор и Мефодий, скон-;ертировав в этой точке колоссальные как пропагандистские, так и по-итические усилия, в некоторых случаях не страшась идти на крайнее бострение ситуации, сумели отвоевать для того института, который ни представляли, ряд исключительно важных позиций. Когда эти по-иции вновь подверглись испытанию на прочность во второй половине К. - начале X в., патриархат сумел отстоять большинство из них, опи-аясь, без сомнения, на прочный фундамент, заложенный в борьбе с коноборчеством.

Догматико-каноническая тактика, примененная Никифором и его зодвижниками в борьбе с этим грозным противником, оказалась, как оказало развитие событий, гораздо продуктивнее той линии, которой ридерживалась студитская группировка. Вместе с тем одним из глав-ых успехов патриарха было как раз то, что он смог убедить студитов е предпринимать никаких действий, которые подрывали бы единый ронт православного сопротивления. Настойчивое разоблачение иконо-эрчества как ереси, не имеющей богословского содержания, но опира-щейся лишь на неприкрытое государственное насилие, сделало свое ?ло - судьба этого движения после 843 г. представляет резкий кончает с предшествующими ересями, такими как арианство, несториан-'во, монофиситство или монофелитство. В отличие от всех них икон->рцы не образовали никаких, даже самых малочисленных раскольниче-сих церквей или общин. Однако еще много лет иконоборчество служи-

ло византийским церковным деятелям отличным пропагандистом средством, к которому прибегали, чтобы подчеркнуть опасность импер торского произвола и необходимость сильного церковного руководства Некоторые аспекты патриаршей пропаганды рассматриваемого пери да заставляют по-новому оценить многие традиционные представлен] о византийской Kaiseridee. В частности, «Исагога» уже не кажет столь изолированным феноменом византийской политико-правов« мысли, каким его склонны иногда считать. Но это уже тема для дал нейшего исследования.

Работы соискателя по теме

Монография:

Константинопольский патриархат и иконоборческий кризис в Византии. М., Индрик, 1997, 224 с.

Статьи:

1. Композиция хроники Георгия Амартола // ВВ, 52, 1991, с. 10

112.

2. Представления Георгия Амартола об идеальном императоре

Византийские очерки. М., 1991, с. 163-183.

3. Some Observations on Genres of the Byzantine Historiography // Byzantion,:

1992, p. 13-37

4. Kojv^avTtvou-o)^ Immorcov The Rise of the Patriarchal Power

Byzantium from Nicaenum II to Epanagoga. Part I: From Nicaenun to the Second Outbreak of Iconoclasm // Erytheia, 15, 1994, p. 45-6

5. Iconoclasm and Ecclesiastical Freedom: Two Approaches in the 9th Centi

Byzantium // The Christian East. Its Institutions and Its Thou; (Orientalia Christiana Analecta, 251), Roma, 1996, p. 591-611.

6. The Great Purge of 843: a Re-Examination // AEIMQN. Studies presented

Lennart RydOn on His Sixty-Fifth Birthday / ed. J.O.Rosenqu Studia Byzantina Upsaliensia, 6, Uppsala, 1996, p. 79-91.

7. Об идейно-политической ориентации хроники Георгия Амартс

// Византийские очерки. М., 1996, с. 88-96.

8. K<ovaiavTtvou7coXu; emaxorcov '¿у_и. Part II: From the Second Outbreak

Iconoclasm to the Death of Patriarch Methodios (847) // Erytheia, 1996, p. 43-71.

9. Тактика православного сопротивления в начале второго периода иконоборчества // Традиции и наследие Христианского Востока. М., 1996, с. 63-84.

10. История и агиография. Методологические замечания // Балкан-

ские чтения, 4. М., 1997, с. 44-46.

11. Патриаршество св. Мефодия I (843-847): борьба за преемствен-

ность в византийской церкви // ВВ, 57, 1997, с. 130156.

12. Замерзший Босфор и святые иконы // Вестник МГУ. Серия

"Филология", 2, 1997, с. 85-93.

13. Феостирикт. Житие Никиты Мидикийского / Предисловие, пе-

ревод с древнегреческого, примечания // Альфа и Омега, № 3 (14), 1997, с. 212-238.

печати:

16. Рецензия на книгу: Nicephori Patriarchae Constantinopolitani

Refutatio et Eversio definitionis synodalis anni 815 / nunc primum edita cura et studio J. M. Featherstone. Brepols-Turnhout, Leuven University Press, 1997 // Византийский Временник, № 58, 1998 [0,2 п.л.].

17. The Bride-Show of Theophilos. Some Notes on the Sources //

Eranos (Acta Philologica Suecana), 95, 1997 (выходит в 1998 г.) [0,6 п.л.].

18. «Обличение и опровержение» патриарха Никифора как источ-

ник хроники Георгия Амартола // Христианский Восток, 1, 1998 [0,7 п.л.].

19. (совместно с Ю. Казачковым) Легенда о Феофиле: новые разоб-

лачения // Ученые записки Российского Православного университета св. ап. Иоанна Богослова. Т. 4. М., 1998 [0,7 п.л.].

20. Торжественная процессия в Константинополе в день восстанов-

ления иконопочитания 11 марта 843 г. // Сакральная топография средневекового города. М., 1998 [0,4 п.л.].

Текст диссертации на тему "Константинопольский патриархат и императорская власть в византийской литературе второго периода иконоборчества"

У

Российская Академии Наук Институт всеобщей истории

На правах рукописи

Дмитрий Евгеньевич АФИНОГЕНОВ

КОНСТАНТИНОПОЛЬСКИИ ПАТРИАРХАТ И ИМПЕРАТОРСКАЯ ВЛАСТЬ В ВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ВТОРОГО ПЕРИОДА ИКОНОБОРЧЕСТВА

диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук

Специальность

10.02.14 Классическая филология

Президиум

Е '

Москва, ЩЯ8

ученую степень /

х:

управлении

ВАК. Росс,: л

л^чшх

ВВЕДЕНИЕ

История византийской литературы, как и любой другой, знала периоды расцвета и упадка. Но только один раз за все время существования империи можно говорить о почти полном замирании литературной активности. Речь идет, конечно, о так называемых «темных веках», начавшихся в середине VII в. после опустошительных войн и эпидемий, и приведших к резкому сокращению населения, сжатию территории и к радикальной перестройке византийского общества. Период невероятного оскудения византийской словесности продолжался до конца VIII - начала IX в. Начавшееся затем возрождение оказалось чрезвычайно бурным - количество памятников византийской словесности, созданных только в первой половине IX в., превысило на порядок всю литературную продукцию «темных веков». Такой всплеск, разумеется, был порожден весьма серьезными причинами. В византийском обществе тогда происходила чрезвычайно острая борьба, как политическая, так и идеологическая, приведшая в конечном счете к сдвигам, поистине судьбоносным для всей восточнохристианской цивилизации. Если не прямое отражение, то отзвуки этой борьбы можно обнаружить практически в каждом литературном произведении того времени. Поэтому без четкого понимания сущности конфликта, его действующих сил и их целей невозможно составить адекватное представление о византийском литературном процессе конца VIII -первой половины IX в. И наоборот, реконструкция политической и церковной истории данного периода немыслима без тщательнейшего учета чисто литературной специфики письменных источников.

Все это предопределило основную задачу настоящей диссертации - попытаться выявить некоторые фундаментальные идейные установки, формирующие тот аспект литературного творчества византийцев упомянутой эпохи, который, пользуясь современной терминологией, можно назвать «пропагандистским». Это очень важно, потому что именно тогда, по моему глубокому убеждению, вырабатывались модели последующего развития Византии, и многие феномены византийской истории и культуры более позднего времени не могут быть объяснены без учета того, что происходило в конце VIII - первой половине IX в.

Разумеется, говоря о византийской культуре VIII-IX вв. нельзя так или иначе не затронуть самое масштабное и наиболее известное за пределами научного мира явление

этого периода - иконоборчество. Казалось бы, если речь идет о Константинопольских патриархах той эпохи, начинать нужно с Германа I (715-730), к правлению которого традиционно относят начало гонения на иконы. Так, собственно, и поступил замечательный русский ученый И.Андреев, которому, к сожалению, удалось опубликовать лишь первую часть своего монументального труда о византийских патриархах, посвященную Герману и Тарасик>1 . Однако именно книга Андреева хорошо показывает, какого рода опасности подстерегают ученого на этом пути. Благодаря своей незаурядной проницательности исследователь сумел установить, что сопротивление Германа Льву III вовсе не было таким уж упорным и последовательным и что образ патриарха — стойкого борца с ересью и почти исповедника есть создание позднейшей апологетической традиции. Но как теперь установлено, из двух основных источников, которые все же заставляли Андреева считать, что Герман достаточно резко противостоял иконоборчеству, в одном (трактате «О ересях и соборах»^ ) раздел, посвященный новоявленной ереси, представляет собой позднейшую интерполяцию3 , а другой («Деяния константинопольских мучеников»^ ) не имеет никакой исторической ценности. При этом второй текст чрезвычайно показателен - написанный после смерти патриарха Игнатия (877)^ , он повествует о событиях, будто бы происходивших в 726 г., таким образом, что они очень напоминают перипетии 815 г. Например, согласно этому тексту, патриарх Герман обращается к народу, собравшемуся в церкви, с речью, в которой призывает хранить правую веру^ . Между тем, известно, что подобную речь произнес патриарх Никифор в 815 г. в храме св.Софии^ . Константинопольские мученики пострадали за то, что воспротивились снятию образа Христа, нахо-

1 Андреев, Герман и Тарасий. Ссылки на источники и научную литературу здесь и далее даются сокращенно. Полные выходные данные см. в Библиографии.

2 [Germani] De haeresibus et synodis.

3 См. Stein, Der Beginn, S. 262-268.

4 У Андреева неправильно "халкопратийских". См. Acta Martyrum Constantinopolitanorum.

5 Патриарх назван "иже во святых" (ibid., р. 446D).

6 Ibid., р. 440F-441A.

7 Theostericti VitaNicetae, с. 36; Theophanis Presbyteri Narratio de translatione Nicephori, p. 119.

лившегося над парадным входом во дворец - воротами Халки^ . Но удаление этой иконы было также самой первой иконоборческой акцией Льва V в 814 г., имевшей общепризнанное символическое значение^ . Можно предполагать, что анонимный автор «Деяний» описывает события VIII в., о которых ему явно почти ничего не известно, перенося в более далекое прошлое обстоятельства начала второго периода иконоборчества, которые он знает гораздо лучше. В сущности, в этом памятнике во многих случаях там, где написано «Герман», следует читать «Никифор», так же как в некоторых произведениях самого Никифора там, где написано «Константин V», следует читать «Лев V». Самим же своим появлением сочинение, призванное возвеличить Игнатия, обязано, очевидно, тому, что этот патриарх, будучи современником второго иконоборчества, тем не менее не мог похвастаться подвигами в борьбе с ересью 10 . Открытие мощей и установление культа мучеников времен Льва III было хорошим способом восполнить этот пробел. В других случаях проекция второго иконоборчества на первое могла преследовать и иные пропагандистские цели. Таким образом, исследование первого периода иконоборчества упирается в уже сформулированную проблему: какие именно идейные течения стоят за теми литературными произведениями, из которых мы вынуждены черпать информацию? Совершенно очевидно, что течения эти были актуальны для того времени, когда данные тексты создавались, то есть, в подавляющем большинстве случаев, как раз для конца VIII - первой половины IX в.

Здесь, как мне кажется, и заключена основная причина того, что в научной литературе существует такое количество инрепретаций иконоборческого кризиса в Византии1 1 (о нем написано столь много, что даже простая аннотированная библиография заняла бы целую книгу). Все дело в том, что рассмотрение сущности и природы иконоборчества,

8 Упоминание об этом есть у Феофана Исповедника (Theophanis Chronographia, p. 405, 711) и в житии Стефана Нового (PG 100, 1085CD), откуда автор "Деяний" переписывает большие куски текста. Однако уже в этом житии, написанном в 806 г., начало иконоборчества и роль Германа изображены в совершенно мифологизированном виде.

9 См. ниже, глава III, раздел 3.

Ю См. Mango, The Liquidation of Iconoclasm and the Patriarch Photios, p. 14.

Ср. обзор в ODB, s.v. Iconoclasm.

естественно, приходится начинать с его возникновения и первой стадии, длившейся с 726 по 784 г. Но круг заслуживающих доверия текстов, на которые можно опираться применительно к этому периоду, крайне ограничен^ . Отсюда следует, что многочисленные несовместимые между собой теории не могут быть ни окончательно доказаны, ни решительно опровергнуты. В этой ситуации некоторые ученые не находят иного выхода, кроме как обратиться ко второму периоду иконоборчества (815-843), источники по которому обильны и разнообразны, и затем распространить свои наблюдения также и на первый^ . Но применять такой метод, по сути, есть то же самое, что судить об эпохе Людовика XVI или даже Людовика XV по режиму Реставрации Людовика XVIII. Поэтому мне представляется, что для того, чтобы вынести обоснованное суждение о первом иконоборчестве, необходимо сначала выяснить природу второго как обособленного явления, и уже с учетом этого определить, в каком свете каждый из наших источников был заинтересован видеть события 726-784 гг. (что, естественно, невозможно без литературоведческого анализа). Хочется надеяться, что настоящая работа будет способствовать продвижению вперед в решении обеих этих задач.

Отказ от анализа причин, породивших движение против священных изображений в VIII в., естественным образом повлек за собой исключение из диссертации чисто богословской проблематики, поскольку для того, чтобы объяснить возрождение иконоборчества в следующем столетии, прибегать к богословию нет никакой нужды. Далее будет показано, что это мнение разделяла весьма значительная часть православных богословов и церковных писателей того времени.

Ученого, намеревающегося исследовать взаимооношения Церкви и государства в Византии, хотя бы даже с точки зрения их осмысления в литературе, поджидает опасная методологическая ловушка, способная сделать беспредметным любое концептуальное

Нумизматика, эпиграфика и археология, несмотря на большой прогресс в последние десятилетия, пока не могут восполнить недостаток письменных свидетельств.

Так, например, поступает С.Геро (Gero, Notes on Byzantine Iconoclasm, p. 41f), доказы-ваг мысль о том, что иконоборчество было императорской (т.е. политической) ересью, с помощью цитаты из Жития Никиты Мидикийского (конец 830-х - начало 840-х гг.) - ср. Stein, Der Beginn, S. 148, п. 36.

утверждение. Трудность заключается в самом определении того, что понимается под государством, и что - под Церковью. В отношении первого проблема разрешима довольно легко - достаточно вычленить основные институты государственного управления и заранее обозначить, какие именно из них (императорская власть, константинопольская бюрократия, провинциальная администрация, войско) будут приниматься во внимание. Из-за того, что состояние источников далеко не всегда позволяет проанализировать каждый из названных элементов, в качестве основного объекта изучения в настоящей работе выбрана императорская власть, как центральный компонент византийской политической системы, действия которого по отношению к Церкви наиболее полно представлены в сохранившихся текстах как исторического, так и агиографического содержания. Однако в том, что касается Церкви, ситуация гораздо сложнее. Еще и теперь многие авторы оперируют такими понятиями как «монашество», «белое духовенство» (secular clergy), «епископат», а иногда и «государственная церковь» (под которой подразумевается верхушка клира в противоположность лидерам типа Феодора Студита). Однако ни одна из названных групп, по крайней мере в данный период, не может быть охарактеризована как какая-то строго определенная корпорация со своими отдельными интересами. Так, при каждом конкретном внутрицерковном конфликте оказывается, что авторитетные представители монашества занимают самые разные позиции, нередко прямо противоположные. Иногда «киновиальное монашество» противопоставляют «отшельническому», но никаких критериев, по которым можно было бы четко отграничить одно от другого, для рассматриваемого периода до сих пор не предложено. Феодор Студит, глава целого сообщества «киновиальных» монастырей, и игумен Никита Мидикийский принадлежали к противоположным группировкам в 808-811 гг., но Никиту тоже можно с полным правом назвать киновиархом, поскольку под его началом находилась обитель со 100 насельниками и строгой внутренней дисциплиной^ . Поведение епископата определяется главным образом тем, какими патриархами он был рукоположен, с поправкой на конформизм по отношению к преобладающей политической силе. К примеру, во второй «михианской» схизме все епископы, за исключением Иосифа Студита, брата Феодора, поддержали патриарха Никифора, на стороне которого был император, а уже через четыре года при

Theostericti Vita Nicetae, с. 11, cf. с. 13.

Льве V большинство из них уступили давлению власти и перешли в иконоборчество - но немалое число осталось верно православию и патриарху. Монашество же, будь то кино-виальное или отшельническое, нельзя противопоставлять епископату уже хотя бы потому, что представители разных так называемых «партий» с одной стороны, постоянно основывали монастыри, а с другой - занимали, или стремились занять, архиерейские кафедры. «Белое духовенство» в его современном понимании, то есть женатые диаконы и священники, вообще почти не упоминается в источниках той эпохи, а все утверждения о том, что епископы, поставленные из мирян, вели себя принципиально иначе, чем прошедшие монастырскую школу, остаются бездоказательными (другое дело, из какого именно монастыря или из какой части правящей элиты выходил тот или иной церковный деятель, и кто был его духовным наставником - эти вопросы имеют первостепенное значение и должны учитываться самым внимательным образом). Наконец, понятие «государственной церкви» есть, по существу, грубый анахронизм, опирающийся на западноевропейские реалии, оформившиеся не раньше XVI в. Общеизвестно, что религия и политика очень тесно переплетались в Средние Века, но это переплетение, будь то в мусульманских странах, в Западной Европе, на Руси или где-то еще, происходило всякий раз совершенно особенным образом, так что поспешные параллели могут увести очень далеко от истины.

Итак, чтобы избежать пагубной неопределенности понятий, я сосредоточил внимание на единственном учреждении византийской церкви, имевшем в описываемое время некоторую особую, поддающуюся анализу, сферу институциональных интересов, то есть на патриаршестве. Все три православных патриарха, о которых пойдет речь, принадлежали к числу первостепенных фигур своей эпохи, и их деятельность сравнительно детально освещена в источниках. Более того, как будет показано в дальнейшем, именно патриархи инициировали создание многочисленных литературных произведений, в которых их позиция находила идейное обоснование и с помощью которых патриархат воздействовал на общественное мнение. Наконец, патриарх как глава Церкви представляет естественный pendant императору как главе государства, так что именно через призму отношений патриархов с императорами легче всего рассматривать взаимодействие этих двух основных составляющих византийской цивилизации и его отражение в литературных памятниках эпохи.

Тяжелые последствия для осмысления церковной истории Византии конца VTTT- начала X в. имела и имеет довольно популярная, но тем не менее методологически несостоятельная концепция, согласно которой внутри византийской церкви существовали «крайнее» и «умеренное» течения. В полемике между противостоявшими друг другу церковно-политическими группировками обе стороны, как правило, обвиняли друг друга в недостаточно строгом исполнении канонов или в потворстве их нарушителям. Соответственно, если мы реконструируем какое-то из многочисленных столкновений по сочинениям, исходящим лишь от одной из «партий» (как часто приходиться делать), у нас создается впечатление, что именно эта партия придерживалась «крайних» взглядов. В действительности в большинстве случаев канон противостоит канону, и один «ригоризм» - другому, тогда как истинные причины конфликта приходится реконструировать, выявляя конкретное содержание за риторическими общими местами.

Отдельную проблему представляет состояние текстологии анализируемых памятников. Лишь небольшая часть из них представлена приемлемыми критическими изданиями, тогда как остальные либо издавались в XVI-XVII вв., зачастую по одной (не самой лучшей) рукописи, либо и вовсе остаются неопубликованными. Поэтому практически каждое обращение к произведениям, исследуемым в этой работе, сопровождалось решением иногда мелких, а иногда и весьма существенных текстологических проблем. Поэтому переводы источников, помещенные в Приложении, являются одновременно и текстологическими исследованиями. В некоторых случаях правильная реконструкция текста имела такое значение, что потребовалось воспроизведение греческого оригинала.

Наконец, специфический состав текстов, содержащих информацию по рассматриваемому в работе периоду, особенно второй его половине, порождает специальные проблемы источниковедческого характера, которым посвящен отдельный экскурс в Приложении.

Думаю, что из вышесказанного понятно, насколько сложная задача стоит перед всяким, кто пытается выявить какие-то общие закономерности в том, что происходило в культурной и религиозной жизни Византии конца VIII - первой половины IX в. Увы, ошибки и упущения здесь неизбежны, и автор может надеяться лишь на то, что читатель отнесется к ним со снисхождением.

Глава I ТАРАСИЙ

1.

Период, продолжавшийся более чем полутора �