автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.03
диссертация на тему: Концепции нового мироустройства в американской теории международных отношений в конце 1980-х - первой половине 1990-х гг.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Концепции нового мироустройства в американской теории международных отношений в конце 1980-х - первой половине 1990-х гг."

7

7

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени М.В. Ломоносова

ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

На правах рукописи

Колотухина Наталья Владимировна

Концепции нового мироустройства в американской теории международных отношений в конце 1980-х - первой половине 1990-х гг.

Раздел 07.00.00 - Исторические науки Специальность 07,00.03 - Всеобщая история

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Москва 2005

Работа выполнена на кафедре новой и новейшей истории стран Европы и Америки Исторического факультета Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова

Научный руководитель - кандидат исторических наук,

доцент А.А. Сидоров

Официальные оппоненты - доктор политических наук

Т.А. Шаклеина

кандидат исторических наук А.В. Крыжановский

Ведущая организация - Институт мировой экономики и

международных отношений РАН

Защита состоится «20 » Г/еугхЬрЛ 2005 г. в /¿7 час, на заседании Диссертационного совета К^/501. Х501.16 по всеобщей истории в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: Москва, Воробьевы горы, 1-й корпус гуманитарных факультетов МГУ, исторический факультет, аудитория

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале научной библиотеки 1-го корпуса гуманитарных факультетов МГУ им. М.В. Ломоносова

Автореферат разослан« /7 » ИС^рЛ.

2005 г.

Ученый секретарь Диссертационного Совета Никитина Т.В.

гьшяо

о о

1

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Последнее десятилетие XX века оказалось переломным периодом мировой истории. Оно было ознаменовано крушением биполярной системы международных отношений. Осенью 1989 г. по странам Центральной Европы прокатилась волна политических изменений, кульминацией которых было падение Берлинской стены, ставшее впоследствии наглядным символом окончания «холодной войны». Финальным же аккордом трансформации рубежа 1980-х - 1990-х гг. оказалось крушение Советского Союза представлявшего собой один из столпов биполярности.

Поскольку большинство позитивных перемен, происходивших на мировой арене в рассматриваемый период, ассоциировалось с падением коммунизма, первым умозаключением которое невольно напрашивалось в ходе раздумий о текущих событиях, было предположение о наступлении этапа неминуемой демократизации всех стран мира. Ощущение торжества либеральной демократии не могло не возникнуть в сознании представителя Запада, если он внимательно следил за международными новостями.

И именно на базе этих эмоций сформировалась одна из первых работ, посвященных размышлениям о характере будущего мировой политики. Речь идет о статье известного американского политолога Ф. Фукуямы «Конец истории?», в которой он возвестил «завершение идеологической эволюции человечества и универсализацию западной либеральной демократии как окончательной формы правления»1.

Однако уже довольно скоро непродолжительный период триумфа либеральной демократии сменился чередой деструктивных процессов. Во взаимоотношениях между ведущими странами мира начали возникать доселе не стоявшие на повестке дня трения. На мировой арене с необычайной силой заявили о себе силы фрагментации. Рубрики международных новостей запестрили сообщениями о все новых и новых конфликтах, возникающих на почве религиозных, этнических и территориальных распрей. О надеждах, о начале гармоничного периода в мировой истории пришлось забыть.

1 Fukuyama F The End of History? // The National Interest, Vol 16, Summer 1989

-.„и.НАЙ

Y,A ■ .¡-KA

^ C.iir e;>Sypc WlfPK ___

Уже спустя пару лет после ее создания, концепция Фукуямы стала казаться наивной утопией, а новые противоречия указали на необходимость поиска некоего целостного представления о характере постбиполярного мироустройства. Причем в наиболее острой форме этот вопрос встал перед США. Оказавшись единственной супердержавой, последние совершенно неожиданно для себя получили огромное преимущество перед всеми остальными государствами в деле влияние на мировую политику. При разумном использовании этого карт-бланша, открывшего перед ними уникальное окно возможностей, США смогли бы надолго утвердиться в роли мирового лидера или гегемона. Им требовалось найти наиболее эффективный способ эксплуатации временных конкурентных преимуществ с тем, чтобы транслировать в будущее как можно большее их количество. Им была нужна стратегия «инвестирования» в свой собственный потенциал XXI века, а для этого следовало не только знать, откуда исходит угроза, но и понимать законы функционирования трансформирующейся международной среды.

В поиске новых очертаний системы международных отношений внешнеполитический истеблишмент США начал обращать свои взоры в сторону тех государств, которые, по его мнению, могли составить серьезную угрозу единственной супердержаве. Среди них были объединенная Германия, Япония, Северная Корея, Иран, Китай и, конечно, Россия. Однако разнородность угроз, представляемых этими державами, не давала возможности поставить их в одну плоскость и оценить степень совокупных конфликтогенных потенциалов этих стран относительно друг друга и относительно США. В зависимости от того, какое из измерений национальной мощи превалировало в том или ином анализе, менялся состав участников предполагаемой системы противовесов единственной супердержаве. Если речь шла об экономике, на авансцену выходили Япония и Германия. Если внимание сосредотачивалось на военно-политическом аспекте безопасности, главными источниками возможной угрозы считались Китай и Россия. Кроме того, в военном плане угрозу видели во внесистемных субъектах, которые не могли составить какую бы то ни было конкуренцию единственной супердержаве и не претендовали на роль ее нового антагониста, но были способны нанести серьезный ущерб

ее безопасности в случае, если бы обрели доступ к ядерным технологиям. К ним относились так называемые «государства-изгои» (rogue states), такие как Куба, Иран, Ирак, Сирия, Ливия и Северная Корея. И в довершении, эта и без того запутанная картина международной среды осложнялась появлением в ней новых факторов, менявших характер отношений между государствами, а именно - процессов экономической и политической интеграции.

Разобраться во всех вышеперечисленных коллизиях предстояло аналитикам и экспертам в области международных отношений. Осмысление природы произошедшей трансформации могло быть сделано только на высоком теоретическом уровне. Представители двух основных в США подходов в теории международных отношений, либерализма и реализма, сосредоточились на генерировании своих представлений о новом мироустройстве, в результате чего на свет появились пять концепций - концепция многополярности, геоэкономическая концепция трех зон, концепция «столкновения цивилизаций», концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» и, наконец, концепция однополярности.

Научное значение и актуальность темы

Сложившаяся на мировой арене в конце XX века ситуация могла, в конце концов, расставить все точки в принципиальном споре реализма с либерализмом. Поскольку прогноз являлся единственным возможным методом верификации их знания, эксперты в области международных отношений предложили целый ряд основанных на двух конкурирующих методологиях концепций нового мироустройства, в надежде, что история вскоре покажет, какое из представлений является наиболее адекватным и, соответственно, укажет таким образом на наиболее верную методологию теории международных отношений. Однако даже спустя полтора десятилетия после окончания «холодной войны» история так и не дала ответа на вопрос о том, какая из методологий и концепций нового мироустройства в частности лучше подходит для описания реалий мировой политики.

В ситуации, когда у представителей международного сообщества так и не появилось окончательной ясности в отношении того, как же все-таки можно

охарактеризовать постбиполярную систему международных отношений, анализ различных концепций нового мироустройства оставался не менее актуальным, чем в первой половине 1990-х гг. Кроме того, изучение концепций представлялось необходимым виду того, что последние, являлись важным верификационным материалом, который в перспективе мог позволить разрешить принципиальный методологический спор в теории международных отношений - спор между сторонниками реализма и либерализма.

Цели и задачи исследования

Целью данной работы является систематизация и сопоставление концепций нового мироустройства. Каждая из них была рассмотрена в диссертации в контексте реалистического или либерального подхода, а также оценена с позиций конструктивистской эпистемологии.

Для реализации цели исследования в работе был проведен анализ современного состояния каждого из подходов в теории международных отношений и изучена его критика, а также была сделана попытка выявить истоки расхождений различных авторов в оценке путей и перспектив консолидации новой системы. При этом внимание было сосредоточено исключительно на концепциях, фокусирующихся на исследовании системообразующих разделительных линий и геометрии глобального распределения сил.

Методология

Взяв за основу сравнительный метод анализа, мы проследили генеалогию возникновения концепций и попытались рассмотреть последние в контексте двух базовых методологий в теории международных отношений, что, в свою очередь, потребовало провести сравнительный анализ и самих этих методологий, в том числе, оценить их посредством ценностно-нормативной методологии относительно нового в теории международных отношений конструктивистского подхода.

Хронологические рамки

В работе были рассмотрены те представления о новом мироустройстве, которые были созданы в первой половине 1990-х гг. При этом нижнюю границу хронологических рамок исследования определили события 1989 - 1991 гг., которые, собственно, и

спровоцировали необходимость формулирования концепции нового мироустройства, а верхнюю - 1996 г., когда была сформулирована Национальная стратегия безопасности США2, поставившая первую логическую точку в осмыслении перемен, произошедших на международной арене после окончания «холодной войны».

Практическое значение диссертации

Материалы диссертации могут быть использованы в преподавательской работе, а также в ходе исследований в области теории международных отношений.

Апробация работы

Диссертация выполнена и рекомендована к защите на кафедре новой и новейшей истории стран Европы и Америки Исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова По теме исследования написано две статьи: «Почему цивилизации"? (концепция «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона в контексте международных отношений конца 1980-х - начала 1990-х годов)» и «Ограничители американской внешней политики: «неоизоляционизм» или «унилатерализм»?».

Научая новизна

Диссертация является первой в отечественной и зарубежной историографии работой, в которой созданные в США в первой половине 1990-х гг. концепции нового мироустройства анализируются в контексте дебатов между представителями либерального и реалистического подходов в теории международных отношений. В диссертации впервые дается не только характеристика концепций, но и прослеживаются теоретические истоки их возникновения и критика.

Степень изученности темы

Ввиду того, что трансформация конца 1980-х - 1990-х гг. застала врасплох подавляющее большинство американской внешнеполитической элиты и академического сообщества, в первой половине 1990-х гг. внимание экспертов в области международных отношений сосредоточилось не только на стремлении осмыслить произошедшее, но и

2 Первая Национальная стратегия безопасности, разработанная после окончания «холодной войны», датировалась августом 1991 г.

предсказать будущее мировой политики В рассматриваемый период было написано рекордное количество статей и монографий, в которых делалась попытка выявить доминирующие факторы настоящего мировой политики и заглянуть в будущее международных отношений. Естественно, что идеи многих авторов перекликались, в связи с чем на определенном этапе появилась потребность в систематизации всего этого массива информации и осмыслении результатов исследований.

Среди отечественных исследователей особое место в изучении проблемы восприятия в США последствий трансформации рубежа 1980-х - 1990-х гг принадлежит видному российскому политологу Т.Д. Шаклеиной. В своих монографиях3 она изучила и предложила интересную систематизацию взглядов, влиявших на ход формирования внешней политики единственной супердержавы. Проанализировав различные представления об оптимальных способах сохранения американского доминирования на мировой политической арене, Шаклеина выделила три концепции глобального лидерства -концепцию «жесткой» (откровенной) гегемонии, либерально-консервативную и либерально-реалистическую концепцию лидерства - каждая из которых, в свою очередь, предлагала свою интерпретацию оптимального пути стратегического планирования.

Исследованию домена идей посвятила свою работу и российский историк Е.А.Степанова. В статье «Современные концепции изучения международных отношений (конец 1970 - 1990-е гг.)»4 она сделала обзор множества подходов к исследованию международной среды и проанализировала ряд концепций нового мироустройства и внешней политики США. Однако если ее исследование представляло собой краткий очерк основных направлений мысли в области международных отношений, то в работах таких видных российских исследователей как А.Д. Богатуров, H.A. Косолапое, МАХрусталев, П.А Цыганков делался фундаментальный анализ доминирующих подходов в теории

'Шаклеина ТА Современные американские концепции мирового лидерства Москва' ИСКРАН, 1999, Шаклеина ТА Россиян США в новом мировом порядке Москва. ИСКРАН, 2002

4 Степанова Е.А Современные концепции изучения международных отношений (конец 1970 - 1990-е гт) В кн Введение в теорию международных отношений Москва Издательство Московского университета, 2001, сс 93-113

международных отношений.5 Работы этих авторов представляли особый интерес с точки зрения рассмотрения основных проблем становления и развития дисциплины теория международных отношений и общих проблем ее методологии.

Что касается зарубежной историографии, то в ней все работы, в которых анализировались различные подходы к осмыслению эволюции международной среды, можно было разделить на три группы. К первой из них относятся исследования, систематизировавшие различные видения в рамках той составляющей дискуссии о характере и возможных итогах постбиполярной трансформации, выводы которой носили наиболее утилитарный характер.

Особое место в числе исследований, вошедших в эту группу, занимала статья политологов Бэрри Поузена и Эндрю Росса «Конкурирующие видения внешнеполитической стратегии США»,6 рассматривавшая четыре основных парадигмы внешнеполитического позиционирования единственной супердержавы - «неоизоляционизм», «выборочная вовлеченность», «коллективная безопасность» и «первенство». Похожую классификацию возможных внешнеполитических стратегий США предлагал в своей работе «Альтернативные глобальные сценарии нового порядка наций»7 и футурист, сотрудник Института стратегических исследований Военного колледжа армии США Чарльз Тейлор, который тоже выделил четыре способа американского внешнеполитического позиционирования. Однако, написав свою работу в начале 1990-х гг. Тейлор, в отличие от Поузена и Росса, уделял внимание не столько оценке плюсов и минусов той или иной внешнеполитической парадигмы, сколько анализу возможных последствий реализации того или иного сценария. Причем одной из важнейших характеристик его исследования являлось то, что автор попытался оценить в нем не только внешнеполитический фон, в рамках которого формировалась стратегия США, но и внутриполитические ограничители,

5 Богзтуров АД, Косолапое Н А., Хрусталев М А Очерки теории и политического анализа международных отношений Москва НОФМОб 2002, Цыганков П А Теория международных отношений. Москва. Гардарики, 2004

6 Posen В R., Ross A.L Competing Visions for U S. Grand Strategy II International Security, Winter 98/97, Vol 21, Issue 3, pp 5-53

7 Taylor С W, Alternative worfd scenarios (or a new order of nations Pennsylvania Charles Barracks, 1993. Эта работа основана на предыдущих монографиях автора Alternative worid scenarios for strategic planning (Taylor, 1986 and 1990) а также A world 2010 A new order of nations Taylor, 1992)

способные оказать не меньшее, а возможно даже и большее влияние, на процесс принятия важнейших решений.

На изучении внутренних истоков внешней политики США сосредотачивал свое внимание и эксперт Совета по международным отношениям Ричард Хаас. В своей статье «В отсутствии парадигмы»8 он предложил систематизацию американских концепций глобального лидерства, подобную той, которую предлагала российский исследователь ТАШаклеина. Хаас тоже выделил три мировоззренческих модели, обозначив их как «унилатералистскую» концепцию, «нео-интернационапистскую» концепцию, а также концепцию «лидерства».

В целом, авторы всех вышеперечисленных работ сосредотачивали свое внимание на систематизации стратегических видений, сформировавшихся в США после окончания «холодной войны». В их работах объектом исследования являлась внешняя политика США и различные подходы к ее оценке в американском экспертном и академическом сообществах. Международная среда в рассмотренных статьях и монографиях выступала в качестве фона для всестороннего анализа объекта исследования. В отличие от этой группы работ, делавших акцент на классификации стратегий, в выделенной нами второй группе исследований внимание авторов было сосредоточено на систематизации представлений о новом мироустройстве.

Одной из наиболее полных работ по систематизации этого сегмента историографии была статья политолога Роберта Харкави «Образы формирующейся системы международных отношений».9 В ней автор выделил и кратко охарактеризовал семь видений нового мироустройства - трехблоковое нео-меркантилистсское представление, концепцию многополярности, концепцию «столкновения цивилизаций», концепцию «зоны мира» и «зоны хаоса», концепция однополярности, концепцию «глобальной деревни» и концепцию биполирности. Похожую систематизацию предложили в своей монографии «Стратегические парадигмы 2025: Стратегическое планирование США в

8 Haas R N Paradigm lost II Foreign Affairs, Vol 74, Issue 1, January/ February 1995, pp 43-58

9 Harttavy R E Images of the coming international system II Orbis, Vol 41, Issue 4, Fall 1997, pp 569-591

новой эпохе»10 американские исследователи Жаклин Дэвис и Михаель Суини. В принципе, она повторяла систематизацию Харкави с той лишь разницей, что первая значительно уступала последней по широте охвата, поскольку рассматривала всего четыре концепции -концепцию многополярности, однополярности и бипопярности и концепцию «хаоса», которая по своей сути напоминала концепцию «зоны мира» и «зоны хаоса».

Куда более полную и интересную схему классификации предложил японский политолог Такаши Иногучи. В своей статье «Вглядываясь в будущее посредством обращения к прошлому»11 он представил многоуровневую схему систематизации американской историографии, посвященной анализу перспектив мировой политики и международных отношений в XXI веке. Иногучи выдели три парадигмы мировой политики -Вестфалианскую, которая базировалась на концепции государственного суверенитета; Филадельфийскую, которая на первое место ставила суверенитет народа; и Антиутопическую, исходившую из презумпции выщелачивания суверенитета как такового. В каждой из этих парадигм Игногучи выделил три подуровня, геополитический, геоэкономический и геокультурный.

Не меньший интерес вызывала и статья американского историка Кристофера Феттуиса «Оценивая кристальный шар международных отношений»,12 в которой автор сконцентрировал внимание на сравнении наиболее значимых, по его мнению, постбиполярных видений системы международных отношений, в число которых вошли как представления о новом мироустройстве - такие как концепция многополярности, концепция «столкновения цивилизаций», концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» и, конечно, концепция однополярности - так и представления о характере, основополагающих принципах и логике функционирования системы - концепция «конца истории», концепция «демократического мира», концепция «неактуальности войн» и концепция «баланса сил».

<" Davis J K, Sweeney M J Strategic paradigms 2025 U S security planning for a new era Dulles Brassey's, 1999

11 Inoguchi T. Peering Into the Mure by looking bade The Westphalian, Philadelphian, and Anti-Utopian Paradigms II International Studies Review, Vol 1, Issue 2, Summer 1999, pp 173-191

12 Fettweis C J Evaluating IR's Crystal Balls How Predictions of the Future Have Withstood Fourteen Years of Umpoianty II International Studies Review, Vol 6 Issue 1, Spring 2004, pp. 79-104.

Из приведенного списка охваченных в исследовании Феттуиса аналитических конструктов видно, что многие из них, по сути, дублировали друг друга. Однако это объяснялось тем, что автор не ставил перед собой задачи классификации концепций Единственным организующим критерием, легшим в основу структуры его очерка, стало атрибутирование концепций по принципу их принадлежности к тому или иному подходу в теории международных отношений. А по мнению Феттуиса таких подходов было два -неореализм и конструктивизм. Поскольку первый из них, заявив о неизбежности установления многополярности, довольно четко обозначил свое видение облика новой системы, то все остальные представления о будущем мироустройстве автоматически были идентифицированы автором как конструктивистские концепции Причем в эту выборку попала даже теория «столкновения цивилизаций», которая, в действительности, основывалась на неореалистической методологии и, прежде всего, концепции баланса сил.

Кроме того, не вполне оправданным, с нашей точки зрения, являлось игнорирование Феттуисом факта существования в американской теории международных отношений либерального подхода, который на протяжении долгих лет представлял собой главную оппозицию реализму, а затем и неореализму. Конечно, конструктивизм заявил о себе в конце XX века как более искушенный критик методологии неореализма и даже стал восприниматься как новый главный оппонент оного, но он представлял собой скорее эпистемологическую теорию, имеющую дело в первую очередь с анализом процесса познания и его влияние на формирование системы, нежели с исследованием системы международных отношений как таковой.

Несмотря на появление конструктивизма, либерализм не сошел со сцены как один из основных подходов в американской теории международных отношений. Все три перечисленных направления составляли в конце XX века основу рассматриваемой дисциплины. С этим, в частности, соглашались профессор Колумбийского университета Джэк Снайдер13 и известный американский политолог, один из ведущих теоретиков

"Бпуйег.) ОпетогМ,гиа!Шеопет IIРогадпРсКюу,^ие 145,ЫотетЬег2004, рр 52-63

реализма Стефен Уолт,14 чьи статьи составили третью из выделенных нами групп работ по систематизации постбиполярных исследований в области международных отношений. В фокусе внимания этих авторов находилось изучение того, как в конце XX века выглядел срез рассматриваемой дисциплины. Предметом их исследования являлись теоретические конструкты и концепции, созданные не в рамках домена стратегического планирования или представлений о новом мироустройстве, а в рамках выработки методологических оснований изучения международных отношений. Проанализировав состояние дисциплины в этом ракурсе, оба автора пришли к выводу о целесообразности выделения в ней трех теорий, или подходов, - реализма, либерализма и конструктивизма.

Источники

В центре нашего внимания находятся исследования таких авторов, как Кеннет Уолтц, Джон Миршаймер, Кристофер Лейн, Джеффри Гартен, Эдвард Люттвак, Дестер Туроу, Сэмюэль Хантингтон, Брюс Рассет, Макс Зингер, Арон Вилдавски и Чарльз Краутхаммер. Их работы составили основу источниковой базы данного исследования. При этом всех перечисленных авторов можно было разделить на две большие группы, на сторонников реалистической и либеральной методологии в теории международных отношений. Кроме того, в рамках каждой группы выделялись подгруппы, в которые входили приверженцы одной концепции будущего мироустройства.

Исследователей, придерживавшихся оснований реалистической методологии, можно было условно разделить на сторонников приоритета военно-политической, экономической и ценностно-культурной тематики в определении характера международной повестки дня. Среди представителей первой подгруппы, да и всего реалистического подхода в целом, особое место принадлежало профессору Калифорнийского университета К. Уолтцу, являвшемуся отцом-основателем структурного или нео- реализма.15 После окончания «холодной войны» Уолтц написал ряд статей, в которых попытался дать

14 Walt S М International relations One world, many theories II Foreign Policy, Issue 110, Spnng 1998, pp 29-56

15 Впервые Уолтц заявил о себе как о специалисте в области теории международных отношений в 1954 г, когда вышла его монография с Человек, государство и война» (Waltz К N Man, the state, and wan a theoretical analysis. New York. Columbia University Press, 1959) Однако основным его трудом стала работа «Теория международной политики» (Waltz К N Theory of International Politics Reading, Mass' Addison-Wesley, 1979)

объяснение тому, почему неореализм не смог предсказать такой грандиозной трансформации, какая произошла в системе международных отношений на рубеже 1980-х-1990-х гг.16 Кроме того, будучи одним из виднейших специалистов в области теории международных отношений, он просто не мог не отреагировать на запрос академического сообщества и внешнеполитического истеблишмента и не вынести на обсуждение свое представление о будущем системы международных отношений. В посвященной изложению сути его концепции нового мироустройства статье «Формирующаяся структура системы международных отношений»,17 Уолтц попытался показать, почему переход к многополярности являлся неизбежным направлением развития системы.18

В этом его поддерживали другие классики современного неореализма, и в частности профессор Чикагского университета Д. Миршаймер. Его видение природы и логики функционирования системы международных отношений несколько отличалось от того, которого придерживался Уолтц. В отличие от отца неореализма, полагавшего, что государствами на мировой политической арене движет стремление сбалансировать непомерно наращивающих свою мощь субъектов, Миршаймер считал, что главным побудительным мотивом для них является не ограничение потенциалов других, а приумножение своего потенциала и в идеале превращение в гегемона. Это отличие в интерпретации мотивации государств послужило основанием для выделения Миршаймера как основателя так называемой школы «наступательного реализма»,19 которая, однако, по своей сути оставалась одним из компонентов неореалистического подхода. Методология, которой придерживался Миршаймер, в целом совпадала с методологией Уолтца, в результате чего и характер восприятия ими перемен, произошедших на мировой арене на

"WaflzKW Evaluating theories //The American Political Science Review, Vol 91,No 4, December, 1997, Waltz K.N. Structural Realism after the Cold War II International Security, Vol 25, Issue 1, Summer 2000, pp 5-41

"WaltzKN The emerging structure of international politics // International Security, Vol 18, No 2, Fall 1993, pp 44-79

и Кроме того, одним из центральных сюжетов в исследованиях Уолтца как во время, так и после окончания «холодной войны» являлось изучение влияния мирового ядерного потенциала на поддержание стабильности системы См Waltz К N The Stability of a Bipolar World II Daedalus, Vol 93,1964, pp 881-909, Waltz К N The spread of nuclear weapons more may be better. London International Institute for Strategic Studies, 1981, Waltz К N Nuclear myths and political realities II The Amencan Political Science Review, Vol 84, September 1990, Sagan S D , Waltz К N The spread of nuclear weapons a debate New York W W Norton, 1995

<® Mearsheimer J J Conventional deterrence Ithaca Cornell University Press, 1983, Mearsheimer J J Liddell Hart and the weight of history Ithaca Cornell University Press, 1988

рубеже 1980-х - 1990-х гг. оказывался одинаковым. В своей программной статье «Назад в будущее. Нестабильность в Европе после «холодной войны»,20 Миршаймер как и Уолтц предсказывал консолидацию многополярности как безальтернативного итога постбиполярной эволюции.21

Аналогичных взглядов придерживался и доктор политологии К. Лейн, представивший свои теоретические выкладки в статье «Иллюзия однополярности. Почему вскоре появятся новые великие державы»,22 которая явилась ответом на публикации ряда либеральных аналитиков, исходивших в своих комментариях из презумпции долговечности несбалансированного доминирования США на мировой арене.23 В первой половине 1990-х гг. Лейн вместе с Миршаймером был активным участником дебатов сторонников реализма с приверженцами либерализм. Отстаивая неизбежность установления многополярности, оба этих автора одновременно очень активно выступали с критикой концепции «демократического мира».24

Не допускали возможности мирного, или, точнее бесконфликтного, сосуществования великих держав и те авторы, которые в оценке характера нового мироустройства сосредотачивали свое внимание на геоэкономическом аспекте взаимоотношений между государствами. Они тоже предсказывали наступление эпохи многополярности, только в отличие от классиков неореализма полагали, что в основе последней будут лежать не военно-политические, а экономические центры силы.

20 Meareheimer J J Back to the future Instability in Europe after the СоИ War II International Security, Summer 1990, Vol 15, No 1 pp 5-56 Cm также Meareheimer J J Why We Will Soon Miss the Cold War //The Atlantic Monthly, August 1990, pp 35-50, Meareheimer J J The Case for a Ukraraan Nuclear Deterrent Foreign Affairs, Vol 72, Issue 3,1993, pp 50-66; Meareheimer J J,Van Evera S When peace means war II New Republic, 12/18/95, Vol. 213, Issue 25, pp 16-21

21 Все сеои тезисы и наработки 1990-х гт Миршаймер обобщип и систематизировал в монографии «Трагедия великодержавной политики» (Meareheimer J J The tragedy of great power politics NewYork Norton,2001)

22 Layne С The unipolar illusion Why new great powers will rise II International Security Spnng 1993, Vol 17, No 4 pp 244 - 290 См

также Layne С, Schwarz В American hegemony - without an enemy II Foreign Policy, Fall 1993, Issue 92, pp 5-24, Layne С, Schwarz

В No new world order II Current, December 1993, Issue 358, pp 26-34

25 Krauthammer С The unipolar moment II Foreign Affairs, Vol 70 No 1, Winter 1990/1991 pp 23-34; The Changing nature of American power New York Basic Books, 1990, Muravchik J At last, Pax Amencana // New York Times, January 24,1991, p A19, Krauthammer С Whafs wrong with the 'Pentagon Paper1? II Washington Post, March 13,1992

2* Meareheimer J J The False Promise of International Institutions Internationa! Secunty, Vol 19, No 3, Winter 1994/1995, pp 5-49, Meareheimer J J ARealistReply II International Secunty, International Secunty, Vol 20,No 1, Summer 1995, pp 82-93, LayneC Kant or cant The myth of the democratic peace //International Secunty, Vol 19, No 2, Fall 1994, pp 5-49

Среди авторов, придерживавшихся этой концепции, был ведущий американский экономист, профессор Дж. Гартен, который некогда являлся непосредственным участником политического процесса. В период с 1973 по 1979 гг. он занимал один из важнейших постов в администрации Белого Дома и в Госдепартаменте США, а в период с 1993 по 1995 гг был заместителем министра торговли по вопросам международных экономических отношений. Накануне своего назначения на этот пост он опубликовал монографию «Холодный мир: Америка, Япония, Германия и борьба за первенство»,25 в которой изложил свою концепцию нового мироустройства, сводящуюся к представлению последнего в виде системы трех геоэкономических блоков. Сторонником аналогичного представления выступал в своей монографии «Американская мечта под угрозой. Как предотвратить превращение Соединенных Штатов в государство «третьего мира» и как выиграть геоэкономическую борьбу за индустриальное превосходство»26 и Э. Люттвак, влияние которого тоже доходило до самых высших американских центров принятия решений - министерства обороны, Совета по национальной безопасности и Госдепартамента США - где исследователь работал консультантом по экономическим вопросам. И, конечно, немалую лепту в дело разработки и популяризации геоэкономической концепции трех зон внес своей монографией «На равных. Грядущая экономическая битва между Японией, Европой и Америкой»27 профессор экономики и менеджмента Массачусетского технологического института Л. Туроу, являвшийся членом редакционной коллегии издательского дома «New York Times» и членом экономического совета журнала «Times magazine».

И, наконец, последним представителем группы исследователей, предвещавшим наступление многополярности был профессор Гарвардского университета С. Хантингтон, который как и вышеупомянутые авторы успел проявить себя на государственной службе в

* Garten J Е A cold peace America, Japan, Germany, and the struggle for supremacy New York Times Books, 1992 4 Luttwak E N The endangered Amencan dream How to stop the United States from becoming a Third world country and how to win ie geo-economic struggle for industrial supremacy New York' Simon & Schuster, 1993 Аналогичные идеи высказывались также в ■олее ранни* и поздних работа* автора См Global security a review of strategic and economic issues Ed by В M Blechman.E N uttwak Boulder, Colo Westview, 1987, Luttwak E N Turbo-capitalism winners and losers in the global economy New York larperCollinsPublishers, 1999.

; Thurow L Head to head The coming economic battle among Japan, Europe, and America New York- William Morrow and Company, '5.. 1992

роли координатора Центра Планирования Совета Национальной Безопасности. Будучи автором около полутора десятка монографий и более чем девяноста статей, Хантингтон изучал проблемы взаимоотношения представителей гражданских и военных структур в демократическом обществе,28 занимался вопросами сравнительного изучения СССР и США,29 а также изучал проблемы развития стран «третьего мира»30. Причем на протяжении практически всей свой научной карьеры Хантингтон оставался последовательным сторонником реализма. Ситуация несколько изменилась после того, как в летом 1993 г. в журнале «Foreign Affairs» вышла его статья «Столкновение цивилизаций?», вызвавшая крайне негативную реакцию мировой внешнеполитической элитой, которая - ответив на нее обилием критических статей - спровоцировала Хантингтона опубликовать вторую статью «Если не цивилизации, то что?»,31 а затем и монографию «Столкновение цивилизаций и передел мирового порядка», которая была издана в 1996 г и впоследствии переведена на 22 языка.32

Что же касается второй группы источников, то она, с одной стороны, характеризовалась куда большим количеством представленных в ней авторов, а с другой стороны - большей гомогенностью идей, озвученных в их работах. Поскольку в основе либерального представления о будущем мироустройстве лежала концепция «демократического мира», довольно большой кластер исследований, вошедших в эту группу, представляли статьи и монографии, в которых делалась попытка обосновать

28 Huntington S The solder and the state- the Iheory and politics of civil-military relations Camdndge, 1957, Huntington S The common defense strategic programs m national politics New York ,1961, Huntington S Changing patterns of military politics. New York, 1962, Goodpaster A, Huntington S Civil-military relations Washington, 1977, Huntington S Strategic imperative new policies for Amencan security. Cambridge, 1982, Art R, Davis S., Huntington S Recognizing America's defense' leadership in war and peace Washington, 1965

29 Brsezinski Z, Huntington S Political power USA/USSR New York., 1964, Huntington S American politics the power of disharmony Cambridge, 1981; Huntington S. Nye J Global dilemmas Cambridge, 1985, Crazier M , Huntington S Watanukl J The cnsis of democracy report on the governability of democracies to the Tnlateiy Commission New York, 1975

30 Huntington S. Political order in changing societies New Haven, 1968, Huntington S The third wave democratization In the late twentieth century Oklahoma City, 1991, Werner M„ Hurantmgton S Understanding political development an analytic study Boston, 1987

31 HuBngton S If Not Civilizations, What? Paradigms of the Post-Cold WorldII Foreing Affairs November/December 1993, Huntington S The Clash of Civilizations''// Foreign Affairs, Summer 1993

"Huntington S The Clash of Civilizations and the Remaking of Work) Order, New York Simon and Schuster, 1997

справедливость тезиса «демократии не воюют друг с другом».33 Причем особое место в ряду авторов, вставших в оппозицию неореалистическому представлению о невозможности бесконфликтного сосуществования великих держав, занимал профессор Йельского университета Брюс Рассет, который внес, пожалуй, самый значительный вклад в формирование либеральной концепции нового мироустройства. Являясь одним из наиболее активных оппонентов реалистического пессимизма относительно перспектив «демократического мира», он написал множество статей о влиянии демократических ценностей и институтов на элиминирование межгосударственных конфликтов34 Своеобразной систематизацией его и ряда работ других авторов стала монография Рассета «Постигая демократический мир»,35 которая, в свою очередь, послужила основанием для окончательного оформления либерального видения нового мироустройства, изложенного в концепции «зоны мира» и «зоны хаоса». Ее авторами стали американский политолог, бывший член совета директоров Гудзонского института, автор статей для таких изданий как, например, «National Interest» и «New Republic», М. Зингер и профессор Калифорнийского университета, известный американский политолог, культуролог и специалист в области защиты окружающей среды А. Вилдавски.36

Кроме того, в кругу либеральных исследователей особое место занимал Ч.Краутхаммер, который еще до окончательного крушения Советского Союза возвестил об установлении на мировой арене однополярной системы международных отношений. Будучи по образованию психиатром, в свое время он работал в отделе планирования

33 Babst D V Elective governments - a fores for peace II Wisconsin Sociologist, Vol 3,No 1,1964, pp 9-14, BabstD.V. A force for peace. II Industrial Research, Vol. 14, April 1972, pp 55 - 58; Doyle M Kant, liberal legacies and foreign affairs II Philosophy and Public Affairs, Vol 12, No 3, Summer 1983 pp 205 - 235, Doyle M Liberalism and world politics II American Political Science Review, Vol 80, No 4, December 1986, idZegera G Democracies and peace- The self-organizing foundation for the democratic peace. II Review of Politics; Spnng 1995, Vol 57, Issue 2,279-308, Lake D Powerful pacifist Democratic States and War II American political Science Review, Vol 86, No 1, March 19S2, pp 24 - 37; Maoz Z Joining the club of nations' Political development and international change, 1816-1976 II International Studies Quarterly, Vol 33, No 2 June 1989, pp 199 - 231, Maoz Z The controversy over the democratic peace Rearguard action or cracks in the wall? //international security, Vol 22,No 1, Summer1997, pp. 162-198; Maoz Z, Abdolali N. Regime types and international conflict 1816-1976 //The Journal of Conflict Resolution, Vol. 33, No 1, March 1989, pp 3-35

34 Maoz Z, Russett B Normative and structural causes of democratic peace, 1946 -1986. II American Political Science Review, Vol. 87, No 3, September 1993, pp 624 - 638,Russett B Democracy and peace B kh. Choices in world politics. Sovereignty and interdependence Ed byB Russett, H Stan-, R J Stall New York: WH Freedman and Company, 1989; Russett B, Antholis W Do democracies tight each other'? Evidence from Peloponnesian War II Journal of Peace Research, Vol 29, No 4, November 1992, pp 415 -434, Russett B Controlling the Sword-The Democratic Governance of National Secunty, Oxford' Harvard University Press, 1990

34 Russett 6 Grasping the democratic peace Principles for a post-Cold war wortd Pnnceton. Princeton University Press, 1993.

36 Singer M, Wiidavsky A The real wortd order zones of peace, zones of turmoil New York Chatham House Publishers, 1996

психиатрических исследований в администрации 39-го президента США Дж. Картера. Из всех перечисленных аналитиков он был, пожалуй, наиболее далек от академической среды. Краутхаммер получил известность как один из ведущих американских публицистов, а также как лауреат Пульцеровской премии 1987 г. Зимой 1990-1991 гг. журнал «Foreign Affairs» опубликовал его статью «Момент однополярности»,37 в которой автор изложил основы своего видения нового мироустройства. При формулировании своего представления Краутхаммер опирался на две теоретических концепции. В основании его трактовки будущего характера мироустройства лежала, в первую очередь, концепция «демократического мира». Но помимо нее, концепция однополярности опиралась также на теоретические выкладки сторонников неоклассического реализма и, в частности, концепции «баланса угроз»,38 которая позволяла говорить не только о возможности бесконфликтного сосуществования великих держав, но и об их стремлении сплотиться вокруг единственной супердержавы, то ест вокруг США, которым при таком раскладе было суждено надолго остаться в центре мировой политики.

СТРУКТУРА ДИССЕРТАЦИИ

Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения.

Во введении формулируется цели и задачи исследования, определяются его хронологические рамки.

В первой главе «Условия формирования внешней политики США в конце 1980-х -первой половине 1990-х гг.» рассматривается расстановка сил на постбиполярной международной арене, в рамках которой происходило формирование концепций нового

37 Krauthammer С The unipolar moment. II Foreign Affairs, Vol 70, No 1, Winter 1990/1991. См. также Krauthammer С. Unipolar moment revisited //National Interest Wmter 2002/2003, Issue 70, pp 5-18

M Walt S W The Origins ol alliances Ithaca. Cornell University Press, 1987, Posen В The Sources of Military Doctrine. France, Bntain, and Germany between the World Wars. Ithaca' Cornell University Press, 1984, Van Evera, S Causes of War, Vol. 1, The Structure of Power and the Roots of War Ithaca. Come« University Press, 1999, Walt S Revolution and War. Ithaca Cornell University Press, 1996, Snyder J Myths of Empire Domestic Politics and International Ambition Ithaca Cornell University Press, 1991, Glaser С L Realists as Optimists' Cooperation as Self-Help //International Secunty, Vol 19, No 3, Winter 1994/1995, pp 50-90

мироустройства. В главе выявляются и исследуются основные тенденции постбиполярной мировой политики и факторы, влиявшие на определение приоритетов внешней политики единственной супердержавы, а также рассматриваются основные угрозы, которые, по мнению американского внешнеполитического истеблишмента и экспертов в области международных отношений, могли поставить под вопрос продление периода американского мирового доминирования. Кроме того, в этой части работы проводится изучение положения других государств в условиях установления, по сути, американоцентричного мирового порядка. Особый упор делается на анализ ситуации в странах «третьего мира».

Помимо международной обстановки в главе анализируются внутренние истоки внешней политики США, в частности, рассматриваются традиционные дебаты между изоляционистами и интернационалистами, уни- и мультилатералистами, сторонниками приоритета абсолютных и относительных целей и, конечно, реалистами и либералами. На протяжении всей истории Соединенных Штатов эти дебаты составляли содержательную основу процесса выработки внешнеполитического курса, а соответственно, повлияли и на характер формирования постбиполярных концепций нового мироустройства.

Во второй главе «Концепции нового мироустройства, созданные на базе методологии реализма» рассматриваются концепция многополярности, геоэкономическая концепция «трех зон» (Североамериканской с центром в США, Европейской с центром в Германии и Азиатской с центром в Японии) и концепция «столкновения цивилизаций». В первом параграфе «Многополярность и геоэкономическая концепция «трех зон» основное внимание уделяется изучению концепции нового мироустройства, созданной на базе неореализма. В параграфе анализируется то, каким образом методология неореализма привела сторонников этого подхода к постулированию неизбежности установления на мировой арене многополярной системы международных отношений, а также исследуется либеральная критика неореализма, вызванная тем, что сторонники подхода не смогли предсказать внезапного крушения биполярной системы. Кроме того, в параграфе рассматривается геоэкономическая концепция нового мироустройства, которая, по сути, представляет собой аналог концепции многополярности, с той лишь разницей, что она

больше фокусируется на торгово-экономическом, нежели военно-политическом аспекте взаимоотношений великих держав.

Во втором параграфе «Теория «столкновения цивилизаций» основное внимание сосредотачивается на нашумевшей концепции гарвардского профессора С. Хантингтона, который в 1993 г. возвестил о начале эпохи противостояния семи/восьми мировых цивилизаций. В параграфе исследуется синтез легших в основу концепции реалистической методологии теории международных отношений и цивилизационного подхода к истории, а также анализируются причины того, почему теория «столкновения цивилизаций» вызвала столь негативную реакцию среди большинства представителей международного политического и академического истеблишмента.

В третьей главе «Либерализм: дескриптивный и нормативный анализ» рассматриваются либеральные представления о будущем международных отношений. В первом параграфе «Концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» и однополярность» анализируются соответствующие видения нового мироустройства. Большое внимание в нем уделяется методологическим спору между сторонниками либерализма и реализма по поводу концепции «демократического мира», легшей в основу либеральных представлений о новом мироустройстве. В параграфе исследуются теоретические предпосылки выделения на базе либеральной методологии в теории международных отношений двух концепций нового мироустройства.

Во втором параграфе «Конструктивистская оценка проблемы прогнозирования» рассмотренные в работе концепции нового мироустройства оцениваются с позиций относительно нового в теории международных отношений конструктивистского подхода. Возникнув на базе либерализма, этот подход предлагал новые направления критики реализма, и в частности его структуралистской ветви, а также выдвигал новые аргументы в пользу либеральной методологии. В конце XX века этот подход занял прочное место в теории международных отношений, в связи с чем оценка его сторонниками конкурирующих между собой либерализма и реализма приобретала важное значение в деле анализа концепции нового мироустройства. Конструктивизм позволял взглянуть на них не с позиций

изучения познавательного потенциала либерализма и реализма, а с точки зрения функциональности использования той или иной методологии при прогнозировании будущего международных отношений.

В заключении обобщены основные выводы исследования.

После крушения биполярности американскими экспертами в области междунардых отношений было сформулировано пять концепций нового мироустройства, предлагавших различные интерпретации геометрии глобального распределения сил. Три из них основывались на реалистическом подходе и рисовали довольно пессимистические картины будущего, в то время как две другие, базируясь на либерализме, напротив, давали относительно оптимистические прогнозы. Это обуславливалось разной оценкой реалистами и либералами перспектив мирного - или точнее не омраченного сколь либо серьезными конфликтами - сосуществования великих держав и их способности и готовности к сотрудничеству.

Реалисты, полагавшие, что при определении характера внешнеполитического позиционирования государства исходят, прежде всего, из оценок относительных показателей экономической и военно-политической мощи своих ближайших конкурентов, в большинстве своем (кроме сторонников теории «баланса угроз») не верили в возможность исключения конфликтов из взаимоотношений между великими державами и предрекали наступление эпохи жесткой конфронтации между доминирующими субъектами международных отношений.

Неореалисты предсказывали неизбежность обретения ядерного оружия такими государствами как Япония и Германия. Таким образом, с точки зрения сторонников неореализма, последние должны были завершить процесс своего превращения в великие державы и, соответственно, процесс консолидации многополярной системы международных отношений. Неореалисты не исключали возможности разгорания между великими державами военно-политических конфликтов, хотя, ввиду наличия в современной мировой политике такого фактора как ядерное оружие, полагали, что основная борьба за обретение наибольших относительных потенциалов все же развернется в сфере

экономики. Похожей точки зрения придерживались и авторы геоэкономической концепции «трех зон», считавшие, что стержнем международных отношений XXI века станут торговые войны между тремя основными экономическими центрами силы, США, Японией и Германией (или ЕС).

О наступлении эпохи жесткого противостояния говорил и автор концепции «столкновения цивилизаций» С. Хантингтон. Выдвинув тезис о том, что основными субъектами международных отношений будущего станут цивилизации, он оценивал перспективы их взаимодействия на мировой арене, исходя из презумпции того, что логика их поведения будет практически полностью соответствовать описанной в рамках реалистического подхода логике поведения государств. В связи с этим основным мотивом для возникновения конфликтов в формирующейся системе международных отношений Хантингтон называл стремление цивилизаций к приумножению своей мощи, а основной формой противостояния - этно-религиозные столкновения.

Намного более оптимистические прогнозы делали сторонники либерализма. Основываясь на тезисе «демократии не воюют друг с другом», они говорили о выделении на мировой арене так называемой «зоны мира». При этом, однако, они признавали, что во всех остальных регионах стереотипы поведения государств будут полностью соответствовать тем описаниям, которые были даны им сторонниками реалистического подхода. Так появилась концепция «зоны мира» и «зоны хаоса».

Кроме того, на базе методологии либерализма сформировалось еще одно видение нового мироустройства - это была концепция однополярности (свою версию которой во второй половине 1990-х гг. предложили и реалисты). В отличие от концепции «зоны мира» и «зоны хаоса», выражавшей оптимизм относительно перспектив некоего социального института - коим в данном случае являлась демократия - и его потенциала в деле реформирования структуры международных отношений, концепция однополярности базировалась на оптимизме относительно перспектив вполне конкретного воплощения этого института, а именно - американской демократии. Одной из важнейших ее характерных особенностей было то, что свою веру в возможность сохранения

доминирующих позиций США на мировой арене она черпала не только из либеральной концепции «демократического мира», но и из концепции «баланса угроз», являвшейся центральной составляющей теоретической базы неоклассического реализма.

С одной стороны, концепция однополярности описывала именно такое положение вещей, которое больше всего соответствовало интересам Соединенных Штатов, и на сохранение которого были направлены все усилия американского внешне- и внутриполитического истеблишмента, а с другой стороны, именно скепсис в отношении перспектив однополярности являлся той силой, которая заставила представителей экспертного сообщества США выдвинуть альтернативные однополярности видения нового мироустройства и которая давала новое дыхание классическому противостоянию реализма и либерализма. Именно неверие в стабильность однополярности лежало у истоков спора о том, какой будет система международных отношений XXI века - спора, финальную точку в котором нельзя поставить даже спустя полтора десятилетия после крушения биполярности.

Основные положения диссертации изложены в следующих статьях:

Почему цивилизации? (Концепция «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона в контексте международных отношений конца 1980-х - начала 1990-х годов) / МГУ им. М.В. Ломоносова. - М„ 2004. - 22 с. Деп в ИНИОН РАН 07.06.2004, № 58721

Ограничители американской внешней политики: «неоизоляционизм» или «унилатерализм»? / МГУ им. М.В. Ломоносова. - М„ 2005. - 23 с. Деп в ИНИОН РАН 02.03.2005, № 59150

Подписано в печать 15.11.2005 Формат 60x88 1/16. Объем 1.25 п.л. Тираж 100 экз. Заказ № 150 Отпечатано в ООО «Соцветие красок» 119992 г.Москва, Ленинские горы, д.1 Главное здание МГУ, к. 102

РНБ Русский фонд

2007-4 1800

<4. 5 А . , „ Ï

3 0 flHS

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Колотухина, Наталья Владимировна

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. УСЛОВИЯ ФОРМИРОВАНИЯ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ США В КОНЦЕ 1980-Х - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 1990-Х ГГ.

1.1 Международная обстановка.

1.2 Внутренние истоки внешней политики.

ГЛАВА 2. КОНЦЕПЦИИ НОВОГО МИРОУСТРОЙСТВА, СОЗДАННЫЕ НА БАЗЕ МЕТОДОЛОГИИ РЕАЛИЗМА.

1.1 Многополярность и геоэкономическая концепция «трех зон».

2.2 Теория «столкновения цивилизаций».

ГЛАВА 3. ЛИБЕРАЛИЗМ: ДЕСКРИПТИВНЫЙ И НОРМАТИВНЫЙ АНАЛИЗ.

3.1 Концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» и однополярность.

3.2 Конструктивистская оценка проблем прогнозирования.

Введение диссертации2005 год, автореферат по истории, Колотухина, Наталья Владимировна

Война - это мир» - гласила одна из надписей на исполинском фасаде оруэлловского Министерства Правды в романе «1984». Зловещий лозунг. Вряд ли автор мог найти более удачный прием для того, чтобы заставить читателя проникнуться отвращением к представленной в романе действительности. А если учесть, что первое издание книги вышло в 1949 г. - году, ознаменованном испытанием первой советской атомной бомбы и подписанием Вашингтонского договора о создании Североатлантического Альянса (НАТО), предназначенного стать главным бастионом капиталистического блока в борьбе против коммунизма, — то можно легко представить, насколько исторический контекст усугублял впечатление от и без того довольно депрессивной антиутопической картины. В 1949 г. слова «война - это мир» звучали кощунственно и одновременно устрашающе. Вряд ли тогда, спустя четыре года после окончания Второй мировой войны, кто-либо согласился бы поверить в то, что они окажутся до определенной степени пророческими. Даже сам Оруэлл наверняка ужаснулся бы, если бы ему сказали, что в 1984 г. война в самом деле будет своеобразным источником мира.

И тем не менее, каким бы диким ни казалось это допущение в 1949 г., с высоты 2005 г. мы знаем, что «холодная война» оказалась-таки если не гарантом мира, то во всяком случае залогом относительного порядка и стабильности. Да, «холодная война» была не такой уж «холодной». На так называемой периферии мировой политической арены постоянно вспыхивали вооруженные конфликты, уносившие множество человеческих жизней. Но в то же самое время «холодная война» была не такой уж и войной. Модель взаимоотношений, сложившаяся между государствами в этот период, нередко позволяла сдерживать эскалацию вооруженных конфликтов или вовсе предотвращать их на начальной стадии вызревания.

Это стало возможным благодаря наличию неформального свода правил, которые были известны всем акторам мировой политики. Указанные правила являлись порождением биполярности, представлявшей собой довольно разборчивую систему координат. В ее рамках каждый субъект международных отношений мог довольно ясно предвидеть последствия своих или чьих-либо действий и выстраивать политику, исходя из осознания неизбежности той или иной ответной реакции на эти действия. Конечно же, далеко не всякий политический маневр мог быть просчитан на несколько шагов вперед. Но, тем не менее, за время биполярности сложился ряд поведенческих стереотипов.

Страны так называемых первого и второго миров действовали на международной арене, исходя из осознания своей принадлежности к тому или иному противоборствующему лагерю. Они, как правило, не смели нарушать неписаные законы бытия в рамках своих субсистем - коими являлись Организация Варшавского Договора (ОВД) и НАТО - из-за боязни остракизма, грозившего отлучением от источников субсидирования и ресурсов, что, в свою очередь, неизбежно привело бы к замедлению темпов их социально-экономического развития. Причем исключения в виде голлистской Франции и Югославии Тито лишь подтверждали правило.

Страны «третьего мира» чувствовали себя свободнее в выражении своей привязанности к той или иной идеологии и имели большее пространство для маневрирования. Конечно, они находились в большем отдалении от источников каких бы то ни было типов поддержки со стороны супердержав, но, тем не менее, и они знали алгоритмы, которым было необходимо следовать для того, чтобы заинтересовать США или СССР в собственном субсидировании.

Однако на рубеже 1980-х — 1990-х гг. всему этому размеренному и ставшему привычным порядку вещей пришел конец. Одна из супердержав неожиданно для всех начала отказываться от своих позиций на международной арене, вызвав тем самым лавину процессов, которые кардинальным образом изменили облик системы международных отношений.

В мае 1988 г. начался вывод советских войск из Афганистана. В декабре того же года глава Советского Союза М.С. Горбачев выступил на заседании Генеральной Ассамблеи ООН с программой одностороннего масштабного сокращения вооружений. 26 марта 1989 г. в СССР состоялись первые выборы народных депутатов, проведенные на альтернативной основе.

Это спровоцировало начало не менее ошеломляющих событий в странах Варшавского договора. 4 июня 1989 г. в Польше состоялись первые в послевоенной Восточной Европе свободные выборы. 17 ноября в Праге прошла демонстрация студентов, ставшая началом «бархатной революции» в Чехословакии. В итоге спустя неделю, 24 ноября, руководство Компартии Чехословакии сложило свои полномочия и ушло в отставку. 11 декабря 1989 г. чрезвычайный пленум ЦК Компартии Болгарии высказался за исключение из конституции страны статьи о руководящей роли партии. 17 декабря в Румынии начались митинги протеста, результатом которых стало свержение диктатуры Н. Чаушеску, а через неделю военный трибунал приговорил бывшего президента к смертной казни. 29 декабря Федеральное собрание Чехословакии единогласно избрало президентом страны диссидента Вацлава Гавела1.

Однако кульминацией всего того, что происходило в Восточной Европе в 1989 г., оказалось падение Берлинской стены. 9 ноября, вскоре после того как Совет министров ГДР и ЦК СЕПГ подали в отставку, в Берлине состоялся массовый переход границы, ознаменовавший фактическое объединение двух Германий. За ним последовало подписание главами правительств ГДР, ФРГ, СССР, США, Франции и Великобритании Договора «Два плюс четыре», итогом

1 О революциях в Восточной Европе см. Kenney P. A carnival of revolution: Central Europe 1989. Princeton: Princeton University Press 2002. чего явилось окончательное официальное объединение Германии 3 октября 1990 г.2

Падение Берлинской стены, представлявшей собой материальное олицетворение «железного занавеса», стало символом окончания «холодной войны». Вместе с ее крушением закончилась эпоха биполярного противостояния, являвшегося стержнем мирового политического развития на протяжении более чем сорока лет. Тем не менее, даже после этого интенсивность переломных для стран Варшавского договора событий не только не снизилась, но напротив возросла. В апреле 1990 г. компартия Югославии объявила страну многопартийной. 8 июня в Чехословакии были проведены первые свободные всенародные выборы депутатов парламента. 12 июня состоялись первые выборы президента РСФСР. Победу на них одержал Б.Н. Ельцин, незадолго да этого демонстративно сдавший свой партбилет. 9 декабря в Польше в результате первых всеобщих выборов президентом был избран председатель Всепольского профсоюза «Солидарность» Лех Валенса. В феврале - марте 1991 г. в Литве, Латвии, Эстонии и Грузии были проведены референдумы о независимости. 1 апреля 1991 были распущены военные структуры Варшавского договора. 28 июня в Будапеште участники 49-й сессии Совета Экономической Взаимопомощи приняли решение о его роспуске. I июля состоялся роспуск политических структур ОВД.

Окончательным же поворотным пунктом в послевоенной мировой истории оказалась провалившаяся попытка государственного переворота в СССР 21 августа 1991 г. После свержения ГКЧП всем стало ясно, что демократизация коммунистического лагеря необратима. Наижесточайшее идеологическое противостояние, грозившее - в наиболее кризисные моменты -вылиться в ядерную катастрофу, наконец-то закончилось. Финальным

2 Об объединении Германии см. Hertle Н. Der Fall der Mauer: die unbeabsichtigte Selbstauflosung des SED-Staates. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1999. аккордом крушения биполярности стало подписание 21 декабря 1991 г. Беловежских соглашений о ликвидации СССР.

Трудно переоценить глубину того впечатления, которое указанные события должны были оказать на представителей стран Запада и в частности США. Стратегия сдерживания после столь долгого и томительного ожидания, наконец, принесла свои плоды. Причем преобразования, изменившие расстановку сил на мировой политической арене и характер системы международных отношений, произошли настолько безболезненно, что вряд ли кто-нибудь посмел бы утверждать, будто он заранее мог предвидеть такой поворот истории. «Эта победа, - как отмечал в 1997 г. американский аналитик Г. Квэст, — была неожиданностью, ее полнота оказалась полной неожиданностью. Трудно представить себе какого бы то ни было исследователя, который посмел бы предсказать столь драматическую победу Запада в «холодной войне»3. То же самое можно было сказать и о тех, кто отвечал за формирование американской внешней политики. Заместитель советника по национальной безопасности в администрации Дж. Буша-ст. Р. Гейтс признавался, что «еще в январе 1989 г. американское правительство. не имело ни малейшего представления о том, что огромная волна исторических преобразований должна была вот-вот обрушиться»4 на мировую политическую арену.

Однако даже эта сама по себе шокирующая вереница событий не исчерпывала всего того многообразия процессов стабилизации и утверждения демократии, свидетелем которых мир стал на рубеже 1980 — 1990-х гг. У представителей Запада было множество других оснований для того, чтобы впасть в состояние восторженной эйфории. Одним из них стало исчезновение

3 Quest G. Н. The roots of American goals for Eurasia. В кн. The international dimension of post-communist traditions in Russia and the new states of Eurasia. London - New York, 1997. P. 124.

4 Gates R. M. From the shadows: The ultimate insider's account of five presidents and how they won the Cold War. New York: Simon and Schuster, 1996. P. 449. последнего колониального владения с политической карты Африки. С 1 апреля 1989 г. в Намибии, находившейся до сих пор под управлением ЮАР, в соответствии с резолюцией № 435 Совета Безопасности ООН начался рассчитанный на год процесс перехода к независимости. 21 марта 1990 г. после того, как под контролем сил ООН там были проведены всенародные выборы, президент нового суверенного государства С. Нуйома принес присягу Генеральному секретарю ООН.

В 1989 г. прекратила свое существование последняя военная диктатура на территории Латинской Америки. 14 декабря в Чили в результате проведения свободных выборов, победу на которых одержал кандидат от оппозиции П. Эльвин, генерал А. Пиночет добровольно сложил с себя полномочия президента, сохранив при этом пост пожизненного сенатора и главнокомандующего. Однако и этим утверждение дружественных США режимов в Латинской Америке не завершилось. В феврале 1990 г. в Никарагуа после первых свободных выборов, принесших победу оппозиционным силам во главе с В. де Чаморро, лидер прокоммунистического Сандинистского фронта национального освобождения Д. Ортега сложил с себя полномочия президента страны.

Еще одним знаменательным событием рубежа 1980 - 1990-х гг. стало свертывание режима апартеида, являвшегося официальным курсом расовой сегрегации в ЮАР с 1948 г. 11 февраля 1990 г. вновь избранный президент страны В. ДеКлерк объявил об освобождении проведшего 27 лет в тюремном заключении лидера борьбы против апартеида и руководителя Африканского Национального Конгресса Н. Манделы, а 19 июня того же года южноафриканский парламент принял решение об отмене дискриминационных законов.

Подвижки в сторону стабилизации и демократизации наблюдались и в Восточной Азии. В октябре 1991 г. главы правительств Северной и Южной

Кореи подписали двусторонние соглашения о примирении и взаимном отказе от агрессии. В декабре 1991 г. на Тайване состоялись первые парламентские выборы, которые были проведены по новым правилам, устранявшим фиктивное «представительство материковых китайцев» и предоставлявшим жителям острова возможность формировать состав Национального собрания и Законодательного юаня из коренных тайваньцев.

Таким образом, на рубеже 1980 - 1990-х гг. были все основания полагать, что демократизация - это не уникальный восточноевропейский процесс. По крайней мере, поводов для построения обнадеживающих прогнозов было достаточно. И поскольку большинство позитивных перемен, происходивших на мировой арене, ассоциировалось с падением коммунизма, первым выводом который невольно напрашивался в ходе раздумий о текущих событиях, было предположение о наступлении этапа неминуемой демократизации всех стран мира. Ощущение торжества либеральной демократии не могло не возникнуть в сознании представителя Запада, если он внимательно следил за международными новостями.

Именно на базе этих эмоций и сформировалась одна из первых работ, посвященных размышлениям о характере нового мироустройства. Речь идет о статье известного американского политолога, профессора, сотрудника Государственного департамента США Ф. Фукуямы «Конец истории?».5 Она вышла в свет летом 1989 г., когда все кардинальные перемены были еще впереди. Но даже тогда череда процессов демократизации не могла не спровоцировать попытки теоретизации происходящего. Фукуяма оказался тем, кто первым предложил наиболее яркую и шокирующую вербализацию переживаний конца 1980-х гг. и дал оценку значения событий, которым еще только предстояло произойти.

5 Fukuyama F. The end of history? // The National Interest, Vol. 16, Summer 1989.

Он возвестил «завершение идеологической эволюции человечества и универсализацию западной либеральной демократии как окончательной формы правления»6. С точки зрения профессора, эта метаморфоза должна была элиминировать все потенциальные возможности для возникновения глобального конфликта, что, в свою очередь, означало окончание истории.

Если принять во внимание то, что стержнем событий 1989 - 1990 гг. была победа над идеологическим соперником, то можно сказать, что именно базирующийся на либерально-демократической идеологии оптимизм Фукуямы поставил логическую точку в полувековом противостоянии. Поскольку борьба велась в рамках гегельянской традиции философии истории, постольку и закономерным завершением ее должно было стать такое провозглашение триумфа, которое проистекало бы из той же мировоззренческой системы. Им и оказался «Конец истории» Фукуямы.

Еще до окончательного низвержения коммунизма, на протяжении семидесяти лет раздражавшего Запад своими претензиями на право считаться завершающей фазой эволюции человечества, Фукуяма поспешил указать на то, что в действительности апогеем развития нашей цивилизации является либеральная демократия. При этом, стремясь как можно прочнее утвердиться на том участке идеологического поля, который только что освободил коммунизм, он выбрал ту же структуру аргументации, какой до недавнего времени оперировал противник.

В итоге политолог оказался затянутым в сети марксистской методологии истории и, как следствие, совершил ту же ошибку, которую совершили теоретики коммунизма. Фукуяма, как и Маркс, поторопился объявить момент развязки хода истории. Более того, в отличие от Маркса, который говорил о финале развития как о следующей стадии эволюции человечества, автор «Конца истории» возвестил о нем, как о свершившемся

6 Fukuyama F. The end of history? P. 4 факте. Естественно, что таким образом он стал легкой жертвой критики со стороны самой истории, которая довольно скоро и весьма наглядно продемонстрировала, что она и не думает заканчиваться.

Непродолжительный период триумфа либеральной демократии сменился чередой деструктивных процессов. Во взаимоотношениях между ведущими странами мира начали возникать доселе не стоявшие на повестке дня трения. На мировой арене с необычайной силой заявили о себе силы фрагментации. Рубрики международных новостей запестрили сообщениями о все новых и новых конфликтах, возникающих на почве религиозных, этнических и территориальных распрей. Причем было совершенно очевидно, что разгорание локальных войн являлось следствием развития неких глубинных, укорененных в самой природе новых международных отношений процессов. О надеждах, о начале гармоничного периода в мировой истории пришлось забыть.

Уже спустя пару лет после ее создания, концепция Фукуямы стала п казаться наивной утопией, а новые противоречия обозначили проблему необходимости поиска нового образа системы международных отношений. Причем в наиболее острой форме этот вопрос встал перед США. Оказавшись единственной супердержавой последние совершенно неожиданно для себя получили невероятное преимущество перед всеми остальными государствами в деле влияние на будущее международных отношений. При разумном использовании этого карт-бланша они смогли бы надолго утвердиться в пока непривычной для них роли мирового лидера или гегемона. Но для реализации этой цели им нужно было выбрать правильное направление движения, для чего следовало создать карту, которая позволила бы ориентироваться в международном пространстве, причем как во временном, так и в

7 Milfull J. The end of whose history? Whose end of history? //Australian Journal of Politics & History, June 2003, Vol. 49 Issue 2, pp. 222 - 226; Giroux H. "Something's missing": Cultural studies, neoliberalism, and the politics of educated hope. // Strategies: Journal of Theory, Culture & Politics, Nov 2001, Vol. 14 Issue 2, pp. 227 - 252. географическом континууме. Для того, чтобы максимально эффективно использовать имеющиеся у них преимущества, Соединенным Штатам было необходимо определить, какие силы станут определяющими в формировании будущего международных отношений и каковой окажется география распределения этих сил.

Кроме того, необходимость определиться со своим видением нового мироустройства единственной супердержаве диктовали не только соображения собственной выгоды, но и факторы объективного характера. Ведь США оказались единственным государством, способным не только пассивно взирать, но и до определенной степени определять ход формирования системы. Поскольку процесс этот зависел не только от данностей конкретного исторического периода, но и от субъективных величин, перед США вставала задача как можно скорее сформировать некое представление о будущем мироустройстве и определиться с видением своей роли в рамках этого нового международного порядка, чтобы предоставить другим странам возможность найти свое место в новой системе. Это, в свою очередь, позволило бы международному сообществу выработать новые стереотипы поведения и новую сигнальную систему, наличие которых значительно повышает уровень предсказуемости поведения субъектов и, соответственно, позволяет избегать совершения таких действий, которые способны спровоцировать кризис.

Однако, как вскоре стало ясно, выработка парадигмы нового мироустройства оказалась не таким уж простым делом. Она затянулась на многие годы, но, по большому счету, четкого видения не сформировалось и по сегодняшний день. В отсутствии ориентиров американскому внешнеполитическому истеблишменту приходилось действовать на ощупь и самостоятельно попытаться выявить стратегически важные для продления периода американского доминирования направления внешней политики. При этом внимание политиков, естественно сосредотачивалось не на анализе природы взаимосвязей между субъектами и абстрактных сил, действующих в рамках системы, а на оценке потенциалов ближайших конкурентов или же тех, кто обладает способностью и мотивацией для того, чтобы дестабилизировать ситуацию на мировой арене. Соответственно, их взоры обращались то в сторону объединенной Германии, то Японии, то Северной Кореи, то Ирана, то Китая, то России.

Однако разнородность угроз, представляемых этими державами, не давала возможности поставить их в одну плоскость и оценить степень совокупных конфликтогенных потенциалов этих стран относительно друг друга и относительно США. В зависимости от того, какое из измерений национальной мощи превалировало в том или ином анализе, менялся состав участников предполагаемой системы противовесов единственной супердержаве. Если речь шла об экономике, на авансцену выходили Япония и Германия (или ЕС). Если внимание сосредотачивалось на военно-политическом аспекте безопасности, главными источниками возможной угрозы считались Китай, с его базирующимся на демографических преимуществах и постоянно прирастающей экономической мощи военным потенциалом, и Россия, с ее самой крупной в первой половине 1990-х гг. регулярной армией и стратегическими запасами ядерного оружия, оставшимися в наследство от СССР. Кроме того, в военном плане угрозу видели во внесистемных субъектах, которые не могли составить какую бы то ни было конкуренцию единственной супердержаве и не претендовали на роль ее глобального оппонента, но были способны нанести серьезный ущерб ее безопасности в случае, если бы обрели доступ к ядерным технологиям. К ним относились так называемые «государства - изгои» (rogue states)8, такие как Куба, Иран, Ирак, Сирия, Ливия

8 Помимо термина «государства - изгои» (rogue state) в американской политической риторике довольно часто употребляется термин «террористические государства» (terrorist state), так же термин «несостоявшиеся государство» (failed state), который, однако, не всегда подразумевает агрессивной настроенности того субъекта, для обозначения которого он употребляется. и особенно Северная Корея, которая в первой половине 1990-х гг. представляла собой источник наибольшей обеспокоенности для США, поскольку осознанно шла на провоцирование международного конфликта.

Эта и без того запутанная картина международной среды осложнялась появлением новых факторов, менявших характер отношений между государствами. В данном случае речь идет о процессах экономической и первых стадиях политической интеграции, ставшей в конце XX века одним из серьезнейших атрибутов формирующейся системы. Зарожденная после окончания Второй мировой войны в Западной Европе интеграция, в разных ее вариациях, была принесена на просторы Западного полушария (НАФТА, МЕРКОСУР) и Азиатско-Тихоокеанского региона (АТЭС), что существенно повысило степень взаимозависимости между государствами, охваченными этим процессом. Это, в свою очередь, значительно снизило остававшийся до сих пор непоколебимым приоритет военно-политической повестки, которая и без того была потеснена вопросами экологической безопасности, международного терроризма, наркотрафика и т.п.

За то, чтобы распутать все вышеперечисленные коллизии и составить список приоритетов в иерархии факторов, влияющих на состояние системы, взялись аналитики и эксперты в области международных отношений. Перед ними встала задача определить, какой из компонентов межгосударственных взаимоотношений будет оказывать доминирующее влияние на конфигурацию международных отношений. Возобладают ли на мировой арене силы фрагментации или интеграции? Окажутся ли в локомотиве мировой политики споры экономического, военно-политического или этно-религиозного свойства? Все эти вопросы нуждались в скорейшем разрешении. Соединенным Штатам требовалась новая «X article».9 Причем нужда в ней в 1990-х гг. была,

9 «X article» в американской историографии принято называть статью Дж. Кеннана, в которой он разработал основные положения концепции «сдерживания». См. X. The Source of Soviet Conduct. // Foreign Affairs, July 47, Vol. 25, No. 4. возможно, даже более острой, чем в 1940-х. Ведь в отличие от послевоенного периода, когда Соединенным Штатам приходилось иметь дело с соперником, чей характер, цели и потенциал были очевидны, в постбиполярном мире их основной вызов состоял в неясности облика нового главного врага/угрозы. Да и вообще, как отмечал профессор Гарвардского университета Джозеф Най, в конце XX века США пришлось иметь дело не столько с соперниками (challengers) сколько с не персонализированными ни в чьем лице вызовами (challenges).10

Причем главным вызовом оказалось время, а главной задачей — выработка стратегии, направленной на обуздание времени, все более и более сужавшего окно возможностей, открывшееся перед США. Им было необходимо найти наиболее эффективный способ эксплуатации временных конкурентных преимуществ, с тем чтобы транслировать в будущее как можно большее их количество. Им была нужна стратегия «инвестирования» в свой собственный потенциал XXI века. США должны были найти способ всегда оставаться на шаг впереди своих возможных соперников, а для этого требовалось не только знать, откуда исходит угроза, но и понимать законы функционирования трансформирующейся международной среды.

Научное значение и актуальность темы

Осмысление природы произошедшей трансформации могло быть сделано только на высоком теоретическом уровне. И теоретики приняли этот вызов. Представители двух основных в США направлений теоретической мысли, либерализма и реализма, сосредоточились на генерировании и продвижении своих концепций нового мироустройства. Причем помимо соображений необходимости ими при этом двигал своеобразный академический азарт. Ведь сложившаяся на мировой арене в конце XX века

10 Nye J. American power and a post-Cold War world. В кн. Facing the future: American strategy in the 1990s. Lanham, Md.: Aspen Strategy Group : University Press of America, 1991. P. 42. ситуация могла, в конце концов, расставить все точки в принципиальном споре реализма с либерализмом. Поскольку прогноз являлся единственным возможным методом верификации их знания, исследователи довольно быстро предложили целый ряд основанных на «исповедуемых» ими методологиях видений нового мироустройства, в надежде, что история вскоре покажет, какое из них является наиболее адекватным и, соответственно, укажет таким образом на наиболее верную методологию теории международных отношений.

Однако, поскольку у представителей международного сообщества так и не появилось окончательной ясности в отношении того, как же все-таки можно охарактеризовать постбиполярную систему международных отношений, анализ различных концепций нового мироустройства оставался не менее актуальным, чем в первой половине 1990-х гг. Кроме того, изучение концепций представлялось необходимым ввиду того, что последние являлись важным верификационным материалом, который в перспективе мог позволить разрешить принципиальный спор в теории международных отношений - спор между сторонниками реализма и либерализма.

Хронологические рамки исследования

В данном исследовании мы сосредоточимся на проблеме сопоставления предложенных концепций. Мы рассмотрим те представления о новом мироустройстве, которые были созданы в первой половине 1990-х гг. При этом нижнюю границу хронологических рамок нашего исследования определят события 1989 - 1991 г., которые, собственно, и спровоцировали необходимость поиска концепций нового мироустройства, а верхнюю - 1996 г., когда была сформулирована Национальная стратегия безопасности США11, поставившая первую логическую точку в осмыслении перемен, произошедших на международной арене после окончания «холодной войны».

11 Первая Национальная стратегия безопасности, разработанная после окончания «холодной войны», датировалась августом 1991 г.

Методология

Взяв за основу сравнительный метод анализа, мы проследим генеалогию возникновения этих видений и попытаемся рассмотреть их в контексте двух базовых методологий в теории международных отношений, что, в свою очередь, потребует провести сравнительный анализ и самих этих методологий, в том числе, оценить их посредством ценностно-нормативной методологии относительно нового в теории международных отношений конструктивистского подхода.

Источники

В центр нашего внимания попадут исследования таких авторов, как Кеннет Уолтц, Джон Миршаймер, Кристофер Лейн, Джеффри Гартен, Эдвард Люттвак, Дестер Туроу, Сэмюэль Хантингтон, Брюс Рассет, Макс Зингер, Арон Вилдавски и Чарльз Краутхаммер. Их работы составили основу источниковой базы данного исследования. При этом всех перечисленных авторов можно было разделить на две большие группы, на сторонников реалистической и либеральной методологии в теории международных отношений. Кроме того, в рамках каждой группы выделялись подгруппы, в которые входили приверженцы одного и того же видения будущего мироустройства.

Исследователей, придерживавшихся реалистической методологии, можно было условно разделить на сторонников приоритета военнополитической, экономической и ценностно-культурной тематики в определении приоритетов международной повестки дня. Среди представителей первой подгруппы, да и всего реалистического подхода в целом, особое место принадлежало профессору Калифорнийского университета К. Уолтцу, как отцу-основателю структурного или нео- реализма. Впервые Уолтц заявил о себе как о специалисте в области теории международных отношений в 1954 г.,

12 когда вышла его монография «Человек, государство и война», в которой он

12 Waltz K.N. Man, the state, and war; a theoretical analysis. New York: Columbia University Press, 1959. предложил трехуровневый подход к изучению истоков трансформаций в рамках системы, в контексте анализа мотивации и логики поведения человека, государства, а также в контексте анализа структуры системы. Однако основным его трудом стала работа «Теория международной политики»,13 в которой Уолтц представил принципы неореалистической методологии международных отношений, отойдя таким образом от традиций интерпретации и исследования, предложенными основателями реализма Эдвардом Карром и Гансом Моргентау.

После окончания «холодной войны» Уолтц написал ряд статей, в которых попытался дать объяснение тому, почему неореализм не смог предсказать столь грандиозной трансформации, каковая произошла в системе международных отношений на рубеже 1980-х - 1990-х гг.14 Кроме того, будучи одним из виднейших специалистов в области теории международных отношений, он просто не мог не отреагировать на запрос академического сообщества и внешнеполитического истеблишмента и не вынести на обсуждение свое представление о новом мироустройства. В посвященной изложению сути его концепции видения будущего системы статье «Формирующаяся структура системы международных отношений»,15 Уолтц попытался показать, почему переход к многополярности являлся неизбежным направлением развития системы. Помимо этого, во всех своих публикациях он уделял очень большое внимание изучению влияния мирового ядерного потенциала на поддержание стабильности системы. Статья «Ядерные мифы и политическая реальность»,16 в которой он подробно исследовал эту взаимосвязь

13 Waltz K.N. Theory of International Politics. Reading, Mass.: Addison-Wesley, 1979.

14 Waltz K.W. Evaluating theories. // The American Political Science Review, Vol. 91, No. 4, December 1997, pp. 913— 917; Waltz K.N. Structural Realism after the Cold War. // International Security, Vol. 25, Issue 1, Summer 2000, pp. 5 -41

15 Waltz K.N. The emerging structure of international politics. // International security, Vol.18, No. 2, Fall 1993, pp. 44-79

16 Waltz K.N. Nuclear myths and political realities. // The American Political Science Review, Vol. 84, September 1990, pp. 731-745. См. также более ранние работы Waltz K.N. The Stability of a Bipolar World. // Daedalus, Vol. даже была признана лучшей статьей 1990 г. американским аналитическим журналом «American Political Science Review». Основываясь на выводах о наличии в ядерном оружии своеобразного «миротворческого» потенциала, Уолтц после окончания «холодной войны» продолжил пропагандировать идею о необходимости его распространения ради сохранения международной

1 п стабильности.

В этом начинании его поддерживали другие классики современного неореализма, и в частности профессор Чикагского университета Д.Миршаймер, бывший офицер армии США, о котором даже ходили слухи, будто в 1992 г. только что избранный президент У. Клинтон хотел пригласить его в свою администрацию в качестве министра обороны. Видение Миршаймером природы и логики функционирования системы международных отношений несколько отличалось от того, которого придерживался Уолтц. В отличие от отца неореализма, полагавшего, что государствами на мировой политической арене движет стремление сбалансировать непомерно наращивающих свою мощь субъектов, Миршаймер считал, что главным побудительным мотивом для них является не ограничение потенциалов других, а приумножение своего потенциала и в идеале превращение в гегемона. Это отличие в интерпретации мотивации государств послужило основанием для выделения Миршаймера как

18 основателя так называемой школы «наступательного реализма», которая, однако, по своей сути оставалась одним из компонентов неореалистического подхода. Методология, которой придерживался Миршаймер, в целом совпадала с методологией Уолтца, в результате чего и характер восприятия ими перемен, произошедших на мировой арене на рубеже 1980-х - 1990-х гг. оказывался одинаковым. В ставшей программной статье «Назад в будущее.

93, 1964, pp. 881-909; Waltz K.N. The spread of nuclear weapons: more may be better. London : International Institute for Strategic Studies, 1981.

17 Sagan S.D., Waltz K.N. The spread of nuclear weapons : a debate. New York : W.W. Norton, 1995.

18 Mearsheimer J.J. Conventional deterrence. Ithaca.: Cornell University Press, 1983; Mearsheimer J.J. Liddell Hart and the weight of history. Ithaca: Cornell University Press, 1988.

Нестабильность в Европе после «холодной войны»,19 Миршаймер как и Уолтц давал Соединенным Штатам рекомендацию способствовать распространению ядерного оружия в странах Западной Европы, как и Уолтц он считал биполярность наиболее стабильной из всех возможных систем международных отношений, и, конечно, как и Уолтц он предсказывал консолидацию многополярности как безальтернативного итога постбиполярной эволюции.20

Аналогичных взглядов придерживался и К. Лейн, который, будучи доктором политологии и доктором права, являлся членом научных сообществ множества ведущих институтов, исследовательских центров и фондов, таких как Центр научных и международных исследований гарвардской Школы правительства им. Дж. Ф. Кеннеди, фонда Макартура и т.п., а также работал экспертом по внешней политике в представительстве НАТО/ Западная Европа. Его работы публиковались в таких аналитических журналах, как «Foreign Policy», «International Security», «Journal of Strategic Studies», «NYU Journal of International Law and Politics», «National Interest», «Orbis», «Washington Quarterly», «World Policy Journal» и т.п. Кроме того, его очерки очень часто появлялись в таких рассчитанных на широкую публику изданиях, как «Atlantic Monthly», «Boston Globe», «Chicago Tribune», «Christian Science Monitor», «International Herald Tribune», «New York Times», «Washington Post», «Wall Street Journal» и множества других. Более того, являясь публичным экспертом, Лейн не раз появлялся на телевидении, в том числе в таких рейтинговых передачах CNN как «Американский интерес» и «Воскресные новости». При этом в основе всех его комментариев лежала уверенность в неизбежности установления на мировой арене многополярной системы международных

19 Mearsheimer J.J. Back to the future. Instability in Europe after the Cold War.// International Security, Vol. 15, No.l. Summer 1990, pp. 5 - 56. См. также Mearsheimer J. J. Why we will soon miss the Cold War. // The Atlantic Monthly, August 1990, pp. 35-50; Mearsheimer J. J. The Case for a Ukrainian nuclear deterrent. // Foreign Affairs, Vol. 72, Issue 3, Spring 1993, pp. 50-66; Mearsheimer J. J., Van Evera S. When peace means war. // New Republic, 12/18/95, Vol. 213, Issue 25, pp. 16-21

20 Все свои тезисы и наработки 1990-х гг. Миршаймер обобщил и систематизировал в монографии «Трагедия великодержавной политики» (Mearsheimer J.J. The tragedy of great power politics. New York: Norton, 2001) отношений. Собственно говоря, наряду с Уолтцем и Миршаймером Лейн был одним из авторов концепции многополярности будущего мироустройства. Все свои теоретические выкладки он представил в статье «Иллюзия однополярности. Почему вскоре появятся новые великие державы»,21 которая явилась ответом на публикации ряда либеральных аналитиков, исходивших в своих комментариях из презумпции долговечности несбалансированного доминирования США на мировой арене. Вообще, Лейн вместе с Миршаймером в первой половине 1990-х гг. были активными участниками процесса дебатов сторонников реализма с приверженцами либерализма и, отстаивая неизбежность многополярности, одновременно очень активно выступали против концепции «демократического мира».23

Не допускали возможности мирного, или, точнее бесконфликтного, сосуществования великих держав и сторонники оценки характера нового мироустройства в категориях геоэкономического анализа. Они тоже предсказывали наступление эпохи многополярности, только в отличие от классиков неореализма полагали, что в основе последней будут лежать не военно-политические, а экономические центры силы. Среди авторов, придерживавшихся этой концепции, был ведущий американский экономист, некогда профессор Колумбийского университета, а также до недавнего времени декан Школы менеджмента Иельского университета Дж. Гартен, который помимо участия в научной деятельности, был также задействован политическом процессе. В период с 1973 по 1979 гг. он занимал один из

21 Layne С. The unipolar illusion. Why new great powers will rise. // International Security. Vol.17, No. 4, Spring 1993, pp. 244 - 290. См. также Layne C., Schwarz B. American hegemony - without an enemy. // Foreign Policy, Issue 92, Fall 1993, pp. 5-24; Layne C., Schwarz B. No new world order. // Current, Issue 358, December 1993, pp. 26-34.

22 Krauthammer C. The unipolar moment. // Foreign Affairs, Vol. 70, No. 1, Winter 1990/1991, pp. 23-34; The changing nature of American power. New York: Basic Books, 1990; Muravchik J. At last, Pax Americana. // New York Times, January 24, 1991, p. A19; Krauthammer C. What's wrong with the 'Pentagon Paper'? // Washington Post, March 13, 1992.

23 Mearsheimer J.J.The False Promise of International Institutions. International Security, Vol.19, No. 3, Winter 1994/1995, pp. 5-49; Mearsheimer J.J. A Realist Reply. // International Security, International Security, Vol. 20, No. 1, Summer 1995, pp. 82-93; Layne C. Kant or cant. The myth of the democratic peace. // International Security, Vol. 19, No. 2, Fall 1994, pp. 5-49 важнейших постов в администрации Белого Дома и в Госдепартаменте США, а в период с 1993 по 1995 гг. был заместителем министра торговли по вопросам международных экономических отношений. Накануне своего назначения на этот пост он опубликовал монографию «Холодный мир: Америка, Япония, Германия и борьба за первенство»,24 в которой изложил свою концепцию нового мироустройства, сводящуюся к представлению последнего в виде системы трех геоэкономических блоков. Апологетом аналогичного представления выступал в своей монографии «Американская мечта под угрозой. Как предотвратить превращение Соединенных Штатов в государство «третьего мира» и как выиграть геоэкономическую борьбу за индустриальное

25 превосходство» и Э. Люттвак, влияние которого дошло до самых высших американских центров принятия решений - министерства обороны, Совета по национальной безопасности и Госдепартамента США - где исследователь работал консультантом по экономическим вопросам. И, конечно, немалую лепту в дело разработки и популяризации геоэкономической концепции трех зон внес своей монографией «На равных. Грядущая экономическая битва между Японией, Европой и Америкой» профессор экономики и менеджмента Массачусетского технологического института Л. Туроу, который также являлся членом редакционной коллегии газеты издательского дома «New York Times», и был членом экономического совета журнала «Times magazine».

И, наконец, последним представителем группы исследователей, предвещавшим наступление многополярности был профессор Гарвардского университета С. Хантингтон, который как и вышеупомянутые авторы успел проявить себя на государственной службе и в издательской деятельности - в

24 Garten J.E. A cold peace. America, Japan, Germany, and the struggle for supremacy. New York: Times Books, 1992

25 Luttwak E.N. The endangered American dream. How to stop the United States from becoming a Third world country and how to win the geo-economic struggle for industrial supremacy. New York: Simon & Schuster, 1993. Аналогичные идеи высказывались также в более ранних и поздних работах автора. См. Global security: a review of strategic and economic issues. Ed. by В. M. Blechman, E. N. Luttwak. Boulder, Colo.: Westview, 1987; Luttwak E. N. Turbo-capitalism: winners and losers in the global economy. New York: HarperCollinsPublishers, 1999.

26 Thurow L. Head to head. The coming economic battle among Japan, Europe, and America. New York: William Morrow and Company, Inc., 1992 течение 1978 - 1979 гг. он был координатором Центра Планирования Национального Совета Безопасности, а в 1970 г. основал журнал «Foreign Policy» и до 1977 г. был его редактором. Хантингтон являлся автором около полутора десятка монографий и более чем девяноста статей. Причем его научные интересы были достаточно разнообразны. Он изучал военную политику, стратегию, а также исследовал такие проблемы, как, например, взаимоотношения представителей гражданских и военных структур в демократическом обществе, занимался вопросами сравнительного изучения СССР и США, анализируя различия в их стратегиях и методах ведения внешней политики,28 а также изучал проблемы развития стран «третьего

29 мира» . Причем на протяжении практически всей свой научной карьеры Хантингтон оставался последовательным сторонником реализма. Ситуация несколько изменилась после того, как в летом 1993 г. в журнале «Foreign Affairs» вышла его статья «Столкновение цивилизаций?», вызвавшая крайне негативную реакцию мировой внешнеполитической элиты, которая — ответив на нее обилием критических статей, изданных уже в следующем, осеннем, номере журнала - спровоцировала Хантингтона опубликовать вторую статью «Если не цивилизации, то что?», которая вышла в ноябре 1993 г,30 а затем и монографию «Столкновение цивилизаций и передел мирового порядка», которая была издана в 1996 г. и впоследствии переведена на 22 языка.31

27 Huntington S. The solder and the state: the theory and politics of civil-military relations. Camdridge, 1957; Huntington S. The common defense: strategic programs in national politics. New York., 1961; Huntington S. Changing patterns of military politics. New York., 1962; Goodpaster A., Huntington S. Civil-military relations. Washington, 1977; Huntington S. Strategic imperative: new policies for American security. Cambridge, 1982; Art R., Davis S., Huntington S. Recognizing America's defense: leadership in war and peace. Washington, 1985

28 Brsezinski Z., Huntington S. Political power: USA/USSR. New York., 1964; Huntington S. American politics: the power of disharmony. Cambridge, 1981; Huntington S., Nye J. Global dilemmas. Cambridge, 1985; Crozier M., Huntington S. Watanuki J. The crisis of democracy: report on the governability of democracies to the Trilatery Commission. New York., 1975

29 Huntington S. Political order in changing societies. New Haven, 1968; Huntington S. The third wave: democratization in the late twentieth century. Oklahoma City, 1991; Weiner M., Hunmtington S. Understanding political development: an analytic study. Boston, 1987

Hutington S. If Not Civilizations, What? Paradigms of the Post-Cold World// Foreing Affairs November/December 1993; Huntington S. The Clash of Civilizations?// Foreign Affairs. Summer 1993

31 Huntington S. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order, New York: Simon and Schuster, 1997

Все перечисленные работы профессор посвятил изложению сути своей концепции «столкновения цивилизаций», в которой он попытался описать облик будущего мироустройства как системы взаимодействия больших геокультурных блоков, которые он обозначил как цивилизации. Несмотря на то, что при разработке своей теории он отказался от одного из основополагающих принципов реализма, гласившего, что основным субъектом международных отношений является государство, в основе его видения нового мироустройства все же лежала методология реализма, в результате чего один из критиков даже назвал его концепцию гибридом реализма, национализма и

32 метаисторизма.

Что же касается второй группы источников, то она, с одной стороны, характеризовалась куда большим количеством представленных в ней авторов, а с другой стороны - большей гомогенностью идей, озвученных в их работах. Поскольку в основе либерального представления о будущем мироустройстве лежала концепция «демократического мира», довольно большой кластер исследований, вошедших в эту группу, представляли статьи и монографии, в которых делалась попытка обосновать справедливость тезиса «демократии не воюют друг с другом». Причем особое место в ряду авторов, вставших в оппозицию неореалистическому представлению о невозможности бесконфликтного сосуществования великих держав, занимал профессор Йельского университета Брюс Рассет, который, будучи также членом научных

32 O'Brien R. Book review: The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. // SAIS Review, Vol. 17, No. 2, Summer/Fall 1997, pp. 208-210

33 Babst D.V. Elective governments - a force for peace. // Wisconsin Sociologist, Vol. 3, No. I, 1964, pp. 9 - 14; Babst D.V. A force for peace. // Industrial Research, Vol. 14, April 1972, pp. 55 - 58; Doyle M. Kant, liberal legacies and foreign affairs. // Philosophy and Public Affairs, Vol. 12, No. 3, Summer 1983. pp. 205 - 235; Doyle M. Liberalism and world politics. // American Political Science Review, Vol. 80, No. 4, December 1986; idZegera G. Democracies and peace: The self-organizing foundation for the democratic peace. // Review of Politics; Spring95, Vol. 57 Issue 2; Lake D. Powerful pacifist: Democratic States and War. // American political Science Review, Vol. 86, No. I, March 1992, pp. 24-37; Maoz Z. Joining the club of nations: Political development and international change, 1816 - 1976. // International Studies Quarterly, Vol. 33, No. 2, June 1989, pp. 199 - 231; Maoz Z. The controversy over the democratic peace. Rearguard action or cracks in the wall? // International security, Vol. 22, No. 1, Summer 1997, pp. 162 - 198; Maoz Z., Abdolali N. Regime types and international conflict, 1816 - 1976. // The Journal of Conflict Resolution, Vol. 33, No. 1, March 1989, pp. 3-35 советов множества известнейших исследовательских центров и фондов - таких как фонд Карнеги, фонд Форда, фонд МакКартура и т.д., - внес, пожалуй, самый значительный вклад в формирование либеральной концепции нового мироустройства. Являясь одним из наиболее активных оппонентов реалистического пессимизма относительно перспектив «демократического мира», он написал множество статей о влиянии демократических ценностей и институтов на элиминирование межгосударственных конфликтов.34 Своеобразной систематизацией его работ, а также исследований других авторов, стала его программная монография «Постигая демократический мир»,35 которая, в свою очередь, послужила основанием для окончательного оформления либерального видения нового мироустройства, изложенного в концепции «зоны мира» и «зоны хаоса». Ее авторами стали американский политолог, бывший член совета директоров Гудзонского института, автор статей для таких изданий как, например, «National Interest» и «New Republic», М. Зингер и профессор Калифорнийского университета, известный американский политолог, культуролог и специалист в области защиты окружающей среды А. Вилдавски.36

Кроме того, в кругу либеральных исследователей особое место занимал Ч. Краутхаммер, который еще до окончательного крушения Советского Союза возвестил об установлении на мировой арене однополярности. Будучи по образованию психиатром, в свое время он работал в отделе планирования психиатрических исследований в администрации 39-го президента США Дж. Картера. Из всех перечисленных аналитиков он был, пожалуй, наиболее далек

34 Maoz Z., Russett В. Normative and structural causes of democratic peace, 1946 - 1986. // American Political Science Review, Vol. 87, No. 3, September 1993, pp. 624 - 638;Russett B. Democracy and peace. В кн. Choices in world politics. Sovereignty and interdependence. Ed. by B. Russett, H. Starr, R.J. Stoll. New York: W.H. Freedman and Company, 1989; Russett В., Antholis W. Do democracies fight each other? Evidence from Peloponnesian War. // Journal of Peace Research, Vol. 29, No. 4, November 1992, pp. 415-434; Russett B. Controlling the Sword: The Democratic Governance of National Security, Oxford: Harvard University Press, 1990.

35 Russett B. Grasping the democratic peace. Principles for a post-Cold war world. Princeton: Princeton University Press, 1993.

36 Singer M., Wildavsky A. The real world order: zones of peace, zones of turmoil. New York: Chatham House Publishers, 1996 от академической среды. Краутхаммер получил известность как один из ведущих американских публицистов, политический обозреватель, а также лауреат Пульцеровской премии 1987 г. Зимой 1990-1991 гг. журнал «Foreign Affairs» опубликовал его статью «Момент однополярности»,37 в которой автор изложил основы своего видения нового мироустройства. При формулировании своего представления Краутхаммер опирался на две теоретических концепции.

В основании его трактовки будущего характера мироустройства лежала, в первую очередь, концепция «демократического мира». Но помимо нее, концепция однополярности опиралась также на теоретические выкладки сторонников неоклассического реализма и, в частности, концепции «баланса

38 угроз», которая позволяла говорить не только о возможности бесконфликтного сосуществования великих держав, но и об их стремлении сплотиться вокруг единственной супердержавы, то ест вокруг США, которым при таком раскладе было суждено надолго остаться в центре мировой политики. Именно такое видение нового мироустройства наиболее импонировало американской внешнеполитической элите. Подтверждением этому служили речи президентов39 и других представителей американского

37 Krauthammer С. The unipolar moment. // Foreign Affairs, Vol. 70, No. 1, Winter 1990/1991. См. также Krauthammer С. Unipolar moment revisited. // National Interest, Winter 2002/2003, Issue 70, pp. 5-18

38 Walt S. W. The Origins of alliances. Ithaca: Cornell University Press, 1987; Posen B. The Sources of Military Doctrine: France, Britain, and Germany between the World Wars. Ithaca: Cornell University Press, 1984; Van Evera, S. Causes of War, Vol. 1, The Structure of Power and the Roots of War. Ithaca: Cornell University Press, 1999; Walt S. Revolution and War. Ithaca: Cornell University Press, 1996; Snyder J. Myths of Empire: Domestic Politics and International Ambition. Ithaca: Cornell University Press, 1991; Glaser C.L. Realists as Optimists: Cooperation as Self-Help. // International Security, Vol. 19, No. 3 (Winter 1994/95), pp. 50-90.

39 Truman H. Aid to Greece and Turkey. Communist-led Armed Minorities Imperil World Security. // Vital Speeches of the Day, 15/4/47, Vol. 13, No. 11, pp. 322-325; Wallace H. World Philosophies and Results. Avoid aThird World War. // Vital Speeches of the Day, 4/1/43, Vol. IX, No. 12,354 - 358; Bush G. Panama. The decision to use force. // Vital Speeches of the Day; 1/15/90, Vol. 56 Issue 7. pp. 194 - 195;Bush G. State of the Union. // Vital Speeches of the Day; 2/15/91, Vol. 57 Issue 9, pp. 258-262; Bush G. The Possibility of A New World Order. // Vital Speeches of the Day, 5/15/91, Vol. 57, Issue 15, pp. 450-453; BushG. The Lessons of the Gulf War.// Vital Speeches of the Day, 6/15/91, Vol. 57, Issue 17, pp. 514-517; Bush G. You don't set back democracy very easily. // Vital Speeches of the Day, 9/15/91, Vol. 57, Issue 23, pp. 708 - 815; Bush G. The Challenge of Building Peace. // Vital Speeches of the Day, 10/15/91, Vol. 58, Issue 1, pp. 2 - 5; Bush G. Initiative on Nuclear Arms. // Vital Speeches of the Day, 11/1/91, Vol. 58, Issue 2, pp. 34 - 37; Bush G. America - the last best hope for man on Earth. // Vital Speeches of the Day, 1/15/93, Vol. 59, Issue 7, pp.194-198; Bush G. The world is far safer place today. // Vital Speeches of the Day, 09/01/96, Vol. 62, Issue 22, pp. 686 - 690; Bush G. State of the Union. // Vital Speeches of the Day, 2/15/90, Vol. 56, Issue 9, pp. 258261; Bush G. The Persian Gulf: The deficit problem. // Vital Speeches of the Day, 10/1/90, Vol. 56, Issue 24, pp. 738 -742; Bush G. Aggression in The Gulf. // Vital Speeches of the Day, 10/15/90, Vol. 57, Issue 1, pp. 2-5; Clinton B. The истеблишмента, составившие в нашем исследовании особую группу источников, призванных проиллюстрировать то, на каком общественно-политическом фоне шел процесс выработки и построения всех представленных видений нового мироустройства.

Степень изученности темы

Однако основу библиографической базы, позволившей описать исторический контекст, в рамках которого формировались все вышеперечисленные концепции, составили аналитические обзоры, посвященные истории международных отношений первой половины 1990-х гг. в целом, и исследования конкретных исторических событий в частности. Причем, что касается первого из перечисленных сегментов историографии, то он был особенно развит. Более того, довольно внушительное количество представленных в нем работ содержало в себе не только исторический, но и элементы прогностического анализа. Ведь ввиду того, что трансформация конца 1980-х - 1990-х гг. застала врасплох подавляющее большинство американской внешнеполитической элиты и академического сообщества, в первой половине 1990-х гг. внимание экспертов в области международных отношений сосредоточилось не только на стремлении осмыслить произошедшее, но и предсказать будущее мировой политики.

Даже исследователи, специализирующиеся на изучении истории и анализе политической обстановки в отдельных странах или регионах мира, и, по большому счету, далекие от сферы мониторинга направлений мирового possible invasion of Haiti. // Vital Speeches of the Day; 10/1/94, Vol. 60 Issue 24. pp. 738 - 741; Clinton W. State of the Union 1996. // Vital Speeches of the Day, 2/15/96, Vol. 62, Issue 9, pp. 258-264; Clinton W. National security strategy report released.//Jefferson. U.S. Department of State Dispatch, 8/1/94, Vol. 5, Issue 31, pp. 522-524; Clinton W. Strengthening American security through world leadership. // Jefferson U.S. Department of State Dispatch, 1/30/95, Vol. 6, Issue 5, pp. 53-54; Clinton W. Confronting the challenges of a broader world. // Jefferson U.S. Department of State Dispatch, 9/27/93, Vol. 4, Issue 39, pp. 649-654; Clinton W. American engagement in a changing world: A vital commitment. // Jefferson. U.S. Department of State Dispatch, 5/2/94, Vol. 5, Issue 18, pp. 249-250; Clinton W. Building a secure future on the foundation of democracy.// Jefferson U.S. Department of State Dispatch, 9/26/94, Vol. 5 Issue 39, pp. 633,-637; Lake A. The Price of Leadership. // Vital Speeches of the Day, 6/1/95, Vol. 61, Issue 16. pp. 485 -489. развития, в той или иной степени обращались к вопросу оценок тенденций глобальных политических трансформаций. В рассматриваемый период было написано рекордное количество статей и монографий, в которых делалась попытка выявить доминирующие факторы настоящего мировой политики и заглянуть в будущее международных отношений.

Естественно, что идеи многих авторов перекликались, в связи с чем на определенном этапе появилась потребность в систематизации всего этого массива информации и осмыслении результатов исследований. Это обуславливалось необходимостью представить срез основных видений будущего облика и характера функционирования системы, а также способов позиционирования США в этой системе для сопоставления плюсов и минусов различных концепций с последующим применением этих знаний при построении внешнеполитической стратегии супердержавы. Однако попыток такого рода классификаций было не так уж много.

Среди отечественных исследователей особое место в изучении проблемы восприятия в США последствий трансформации рубежа 1980-х -1990-х гг. принадлежит видному российскому политологу Т.А. Шаклеиной. В конце 1990-х - начале 2000-х гг. ею был написан ряд работ, посвященных анализу американских концепций глобального лидерства.40 В них автор выделила три мировоззренческих модели, порождавших различные представления об оптимальных способах стратегического планирования. Первой из них, согласно предложеной классификации, была концепция «жесткой» (откровенной) гегемонии. Она базировалась на убежденности в том, что США имеют «исключительные права и возможности для формирования нового мирового порядка»41 по собственному усмотрению. Либерально-консервативная концепция лидерства тоже брала свое начало в вере в

40 ШаклеинаТ.А. Современные американские концепции мирового лидерства. Москва: ИСКРАН, 1999; Шаклеина T.A. Россия и США в новом мировом порядке. Москва: ИСКРАН, 2002.

41 Шаклеина T.A. Россия и США в новом мировом порядке. С. 99 безграничный потенциал единственной супердержавы, с той лишь разницей, что в данном случае она выражалась посредством либеральной идеи необходимости распространения демократии и рыночной экономики ради создания благоприятной внешней среды для процветания «империи свободы». И, наконец, третьей мировоззренческой моделью, выделенной Шаклеиной, была либерально-реалистическая концепция лидерства, сторонники которой, в отличие от приверженцев двух первых типов внешнеполитического позиционирования, не были столь оптимистичны относительно возможностей США в деле формирования нового мирового порядка и придерживались точки зрения, согласно которой США не должны были рассчитывать на продление срока своего беспрецедентного доминирования.

Исследованию домена идей посвятила свою работу и российский историк Е.А.Степанова. В статье «Современные концепции изучения международных отношений (конец 1970 - 1990-е гг.)»42 она сделала обзор множества подходов к исследованию международной среды и проанализировала ряд концепций нового мироустройства и внешней политики США. Однако если ее исследование представляло собой краткий очерк основных направлений мысли в области международных отношений, то в работах таких видных российских исследователей как А.Д. Богатуров, Н.А. Косолапов, М.А.Хрусталев, П.А. Цыганков делался фундаментальный анализ доминирующих подходов в теории международных отношений.43 Работы этих авторов представляли особый интерес с точки зрения рассмотрения основных проблем становления и развития дисциплины теория международных отношений, а также общих проблем ее методологии.

42 Степанова Е.А. Современные концепции изучения международных отношений (конец 1970 - 1990-е гг.). В кн. Введение в теорию международных отношений. Москва: Издательство Московского университета, 2001, сс. 93-113

43 Богатуров А.Д., Косолапов H.A., Хрусталев М.А. Очерки теории и политического анализа международных отношений. Москва: НОФМОб 2002; Цыганков П.А. Теория международных отношений. Москва: Гардарики, 2004

Что касается зарубежной историографии, то в ее рамках все работы, в которых анализировались различные подходы к осмыслению эволюции международной среды, можно было разделить на три группы, которые мы рассмотрим в порядке нарастания в них уровня абстрагирования от конкретики мировой политики. К первой из этих групп отнесем исследования, систематизировавшие различные видения в рамках той составляющей дискуссии о характере и возможных итогах постбиполярной трансформации, выводы которой носили наиболее утилитарный характер. Особое место в числе исследований, вошедших в эту группу, занимала статья политологов Бэрри Поузена и Эндрю Росса «Конкурирующие видения внешнеполитической стратегии США»,44 вышедшая в журнале «International Security» в конце 1996 г. В ней авторы предприняли попытку упорядочить все многообразие предлагаемых американскими экспертами в области международных отношений стратегических курсов и проанализировать внешнеполитическую стратегию администрации У. Клинтона. В итоге они выделили четыре основных парадигмы внешнеполитического позиционирования единственной супердержавы - «неоизоляционизм», «выборочная вовлеченность», «коллективная безопасность» и «первенство». Каждая из этих концепций предлагала Соединенным Штатам различные модели поведения на мировой арене и соотнесения себя с другими государствами. Основанием для возникновения этого многообразия видений оптимального способа внешнеполитического позиционирования служило многообразие интерпретаций факторов мирового развития и будущего строения системы международных отношений.

Одни эксперты считали, что ни на текущий момент времени, ни в обозримом будущем на мировой арене не проглядывалось ни одного субъекта,

44 Posen B.R., Ross A.L. Competing visions for U.S. Grand Strategy. // International Security, Vol. 21, Issue 3, Winter 1996/1997, pp. 5-53 способного угрожать безопасности США, и поэтому предлагали им сосредоточиться на проблемах внутреннего развития. Другие аналитики, образ мысли которых был близок классической американской геополитике, полагали, что, несмотря на тот «стратегический иммунитет», которым обладают США, им все же не стоит слишком далеко отдаляться от евразийских дел и предлагали супердержаве сохранить готовность вмешиваться в те конфликты, которые угрожают дестабилизации регионального баланса в Европе и Азии. Третья группа экспертов, настаивавшая на необходимости построения глобальной системы коллективной безопасности, исходила в своих рекомендациях из презумпции того, что в XXI веке проблема соперничества между великими державами будет снята с повестки дня, поскольку последние, являясь демократическими государствами не станут угрожать безопасности друг друга. В отличие от сторонников двух предыдущих вариантов позиционирования, опиравшихся при построении своих рекомендаций на логику реализма, аналитики, которые выступали за систему коллективной безопасности, строили свои выводы на основе либеральной традиции в теории международных отношений. Их взгляды до определенной степени были близки сторонникам стратегии «первенства», которые полагали, что мир в период после окончания «холодной войны» является ни чем иным как продуктом потрясающего дисбаланса глобального распределения сил и что США смогут и дальше сохранять свои доминирующие позиции, если продемонстрируют международному сообществу свои лидерские качества и готовность поддерживать «мировой порядок».

Похожую классификацию возможных внешнеполитических стратегий США сделал в своей работе сотрудник Института стратегических исследований Военного колледжа армии США Чарльз Тейлор. В своем футуристическом исследовании «Альтернативные глобальные сценарии нового порядка наций»45, проделанном по заказу департамента безопасности США, он тоже выделил четыре способа американского внешнеполитического позиционирования. Первый сценарий в его систематизации - сценарий «Альфа», рассматривавший возможность проведения Соединенными Штатами неоизоляционистского курса, - по сути, совпадал с первым из четырех видений американской внешнеполитической стратегии в работе Поузена и Росса. Второй сценарий -сценарий «Браво», или «глобальный миротворец» - рассматривал условия и возможные последствия реализации того же курса, который Поузен и Росс обозначили как «первенство». Сценарий «Чарли» оценивал перспективы США в «неонационалистическом мире» торговых войн, эмбарго и острой конкуренции. Отчасти он напоминал видение, которое в систематизации Поузена и Росса порождало стратегию «выборочной вовлеченности». Однако сценарий «Чарли» в качестве одного из важнейших факторов мирового развития рассматривал нарастание националистических настроений, которые резко ограничивали возможности политического, экономического и военного влияния единственной супердержавы. И, наконец, сценарий «Дельта», или «приглушенная многополярность» описывал такое положение вещей, при котором к 2020 г. у США, как у супердержавы, должны были появиться соперники в виде окрепшего Европейского Союза и Союза Суверенных Государств, представлявшего собой конфедерацию - которая по прогнозу Тейлора (датируемому 1993-м годом) должна была образоваться примерно в 2003 г. - нескольких бывших советский республик. Еще одной важной предпосылкой, подталкивавшей воплощение сценария «Дельта», являлось нарастание в США оппозиционных настроений по отношению ко всякого рода заграничному военному присутствию.

45 Taylor С. W. Alternative world scenarios for a new order of nations. Pennsylvania: Charles Barracks, 1993. Эта работа основана на предыдущих монографиях автора Alternative world scenarios for strategic planning (Taylor, 1988 and 1990) а также A world 2010: A new order of nations Taylor, 1992).

В целом, работа Тейлора - в отличие от статьи Поузена и Росса, в которой проводился сравнительный анализ различных политических рекомендаций, - была написана в футуристическом жанре, который подразумевал рассмотрение не только плюсов и минусов, а также обоснованности принятия тех или иных решений, но и возможные последствия того или иного выбора. Тейлор оценивал не только предпосылки к действию, но и то, какие изменения это действие способно породить в международной среде, и как отразиться на самом субъекте, спровоцировавшем трансформацию. Причем одной из важнейших характеристик его исследования являлось то, что автор попытался оценить в нем не только внешнеполитический фон, в рамках которого формировалась стратегия США, но и внутриполитические ограничители, способные оказать не меньшее, а может даже и большее влияние, на процесс принятия важнейших решений.

На изучении внутренних истоков внешней политики США сосредотачивал свое внимание и эксперт Совета по международным отношениям Ричард Хаас. В своей статье «В отсутствии парадигмы»46 он предложил систематизацию американских концепций глобального лидерства. Хаас тоже выделил три мировоззренческих модели, обозначив их как «унилатералистскую» концепцию, «нео-интернационалистскую» концепцию, а также концепцию «лидерства». Его работа представляла интерес с точки зрения придания трехчленному способу систематизации существующих в США парадигм внешнеполитического позиционирования более объективного характера, однако, поскольку статья Хааса была написана в жанре политического эссе, ее историографическая ценность значительно уступала исследованиям Шаклеиной.

В целом, авторы всех вышеперечисленных работ сосредотачивали свое внимание на систематизации стратегических видений, сформировавшихся в

46 Haas R.N. Paradigm lost. // Foreign Affairs, Vol. 74, Issue 1, January/ February 1995.

США после окончания «холодной войны». Они попытались упорядочить все то многообразие внешнеполитических рекомендаций, которыми пестрили постбиполярные исследования в области международных отношений. В их работах объектом исследования являлась внешняя политика США сама по себе и различные подходы к ее оценке в американском экспертном и академическом сообществах. Международная среда в рассмотренных статьях и монографиях выступала в качестве фона для всестороннего анализа объекта исследования. В отличие от этой группы исследований, делавших акцент на классификации стратегий, в выделенной нами второй группе работ внимание авторов было сосредоточено на систематизации представлений о новом мироустройстве, то есть того сегмента историографии, который, в силу отсутствия в нем утилитарной составляющей внешнеполитических рекомендаций, привлекал скорее представителей академического, нежели политического сообщества.

Одной из наиболее полных работ по систематизации этого сегмента была статья политолога Роберта Харкави «Образы формирующейся системы международных отношений».47 В своей статье Харкави выделил семь видений нового мироустройства. Первое из них, трехблоковое нео-меркантилистсское представление, предсказывало формирование на мировой арене трех конкурирующих геоэкономических центров силы в виде НАФТА, ЕС и азиатсикого блока. Второе, неореалистское видение, предвещало наступление периода классической мультиполярности. Концепция «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона говорила о начале эпохи конфликтов между представителями семи/ восьми мировых цивилизаций. Концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» предсказывала разделение мировой политической арены на два больших пояса, в одном из которых должен был воцариться порядок, а во втором - не прекращаться межэтнические, религиозные и другого рода конфликты. Среди выделенных Харкави видений характера нового

47 Harkavy R.E. Images of the coming international system. // Orbis, Vol. 41, Issue 4, Fall 1997. мироустройства была и концепция однополярности, выражавшая немалую долю оптимизма относительно потенциала США и их роли в постбиполярном мире. Кроме того, в ряд представлений о новом мироустройстве исследователь включил концепцию «глобальной деревни», согласно которой в XXI веке прерогативу определения направлений мировой политики вместе с национальными государствами должны были разделить международные и негосударственные организации, транснациональные корпорации и другие так называемые негосударственные акторы. Однако поскольку это видение характеризовало скорее тип действующих лиц, доминирующих на мировой арене, и модели их возможного взаимодействия, а не конфигурацию новой системы международных отношений - в качестве субъектов которой по определению могли выступать только государства или их конгломераты, будь то геоэкономические блоки или геокультурные сообщества - перечисление этой, скорее социологической, концепции в ряду представлений, делавших акцент на анализе возможных вариантов геополитической расстановки сил, кажется нам не вполне уместным. Куда логичнее в ряд выделенных Харкави видений нового мироустройства вписывалась последняя из перечисленных им концепций - концепция биполирности. Основанием для выделения исследователем такого представления служили периодически дававшие о себе знать в США опасения того, что роль Советского Союза в противостоянии единственной супердержаве может занять Россия, в случае если она свернет с пути демократических преобразований, или главный торговый враг Соединенных Штатов в первой половине 1990-х гг. Япония. Однако, несмотря на то, что подобного рода идеи время от времени возникали в кругу американского внешнеполитического истеблишмента, в очерченный хронологическими рамками нашего исследования период никто из экспертов в области международных отношений так и не сформулировал на базе этих опасений сколь бы то ни было целостного видения формирующейся системы международных отношений. Концепция биполярности заявила о себе как об одном из значимых представлений о новом мироустройстве только ближе к концу 1990-х гг., когда взоры международного сообщества обратились в сторону набирающего мощь Китая, а первой работой, посвященной анализу предпосылок для установления биполярности стала монография американских синологов Ричарда Бернштайна и Росса Манро «Грядущий конфликт с Китаем».48

К концу XX века, по мере нарастания экономической и, как следствие, военно-политической мощи Китая, концепция биполярности заняла полноправное место в ряду представлений о новом мироустройстве. Так, например, американские исследователи Жаклин Дэвис и Михаель Суини в своей монографии «Стратегические парадигмы 2025: Стратегическое планирование США в новой эпохе»49 выделяли ее как одно из четырех доминирующих видений будущего международных отношений. В свой список они, как и Харкави, включили концепцию многополярности, однополярности и биполярности. Причем под последней они подразумевали как систему возможного противостояние США с каким-либо одним государством, например с Китаем, так и дуализм супердержавы с некой антиамериканской или антизападной коалицией, например, исламско-конфуцианской, вероятность возникновения которой, как отмечали Дэвис и Суини, была рассмотрена еще Хантингноном в его концепции «столкновения цивилизаций». Кроме того, в качестве еще одной парадигмы нового мироустройства эти исследователи выделяли также концепцию, которую они обозначили как «хаос», которая по своей сути напоминала концепцию «зоны мира» и «зоны хаоса», которая тоже входила в список видений, выделенных Харкави.

48 Bernstein R., Munro R.S. The coming conflict with China. New York: Knopf, 1997.

49 Davis J.K., Sweeney M.J. Strategic paradigms 2025 : U.S. security planning for a new era. Dulles: Brassey's, 1999.

В принципе, предложенная Дэвисом и Суини систематизация представлений о будущем мироустройстве повторяла ту, которая была представлена в статье «Образы формирующейся системы международных отношений», с той лишь разницей, что первая значительно уступала последней по широте охвата. Куда более полную и интересную схему классификации предложил японский политолог Такаши Иногучи. В своей статье «Вглядываясь в будущее посредством обращения к прошлому»50 он представил многоуровневую систему систематизации американской историографии, посвященной анализу перспектив мировой политики и международных отношений в XXI веке. Иногучи выдели три парадигмы мировой политики -Вестфалианскую, которая базировалась на концепции государственного суверенитета; Филадельфийскую, которая на первое место ставила суверенитет народа; и Анти-утопическу, исходившую из презумпции выщелачивания суверенитета как такового. В каждой из этих парадигм Игногучи выделил три подуровня, геополитический, геоэкономический и геокультурный.

Особый интерес для нашего исследования представляла геополитическая составляющая этой матрицы. В ней японский политолог рассмотрел концепции таких аналитиков как Г. Киссинджер, Ф. Фукуяма и С. Хантингтон,51 охарактеризовав последних, соответственно, как последователей Вестфалианского, Филадельфийского и Анти-утопического направления внешнеполитической мысли. В геоэкономическом срезе Иногучи выделял

52 таких авторов как А. Гершенкрон, Р. Райх и Д. Ландес. Однако если при рассмотрении геополитической составляющей трех парадигм он выбрал для сопоставления знаковые работы, отражавшие состояние каждого из

50 Inoguchi Т. Peering Into the Future by Looking Back: The Westphalian, Philadelphian, and Anti-Utopian Paradigms. // International Studies Review, Vol. 1 Issue 2, Summer 1999.

51 Kissinger H. Diplomacy. New York: Simon and Schuster, 1994; Fukuyama, F. The End of History and the Last Man. New York: Free Press, 1992; Huntington, S. The Clash of Civilization and the Remaking of World Order. New York: Simon and Schuster, 1996

52 Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1965; Reich R. The Work of Nations. New York: Knopf, 1991; Landes D. The Wealth and Poverty of Nations. New York: W. W. Norton, 1998 выделенных им философского и эпистемологического подходов в 1990-х гг., то при выборе работ для представления их в геоэкономическом срезе он руководствовался не столько соображениями актуальности, сколько репрезентативности. Это было обусловлено тем, что, в частности, Вестфалианская мировоззренческая традиция с наступлением эпохи глобализации утратила свой потенциал как методология анализа процессов мирового экономического развития. Кроме того, в американской историографии было не так много работ, которые бы делали упор на исследование экономических аспектов развития и при этом поддавались систематизации согласно выбранному критерию, который был введен, прежде всего, для классификации концепций, сосредоточенных на исследовании политической составляющей международных отношений. Что же касается геокультурного среза, то здесь Иногучи обратился к изучению концепций таких авторов как Б. Андерсон, Б. Барбер и Р. Каплан, которые писали о влиянии средств коммуникации и, в частности, массовой информации на формирование ландшафта современной мировой политики.

Работе Иногучи следовало отдать должное за оригинальность предложенной классификационной системы и широту охвата представленных в ней концепций. Однако поскольку при ее создании исследователь поставил перед собой цель анализа традиций политической или, точнее, внешнеполитической философии и того, как они представлены в современной американской историографии, в фокус внимания Иногучи попадали не только концепции нового мироустройства, но и монографии, авторы которых не предпринимали попыток создания неких целостных образов система, а ограничивались - как, например, Г. Киссинджер - анализом тенденций развития.

53 Anderson В. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso, 1991

53 Barber B. Jihad vs. McWorld. New York: Times Books, 1993; Barber B. Jihad vs. McWorld. New York: Times Books, 1993; Kaplan R. The Ends of the Earth. New York: Random House, 1998

Более релевантную для нашего исследования выборку работ делал в своей статье «Оценивая кристальный шар международных отношений»54 американский историк Кристофер Феттуис. В своем очерке он сконцентрировал внимание на сравнении наиболее значимых, по его мнению, постбиполярных видений системы международных отношений, в число которых вошли как представления о новом мироустройстве - концепция мультиполярности, концепция «столкновения цивилизаций», концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» и, конечно, представление о долговечности однополярности (которая в контексте рассматриваемого исследования рассматривается на как концепция, а как бесспорная данность мировой политики), - так и представления о характере, основополагающих принципах и логике функционирования системы - концепция «конца истории», концепция «демократического мира», концепция «неактуальности войн» и концепция «баланса сил».

Из приведенного списка охваченных в исследовании Феттуиса аналитических конструктов видно, что многие из них, по сути, дублировали друг друга. Однако это объяснялось тем, что автор не ставил перед собой задачи классификации видений. Единственным организующим критерием, легшим в основу структуры его очерка, стало атрибутирование концепций по принципу их принадлежности к тому или иному подходу в теории международных отношений. А по мнению Феттуиса таких подходов было два — неореализм и конструктивизм. Поскольку первый из них, заявив о неизбежности установления многополярности, довольно четко обозначил свое видение облика новой системы международных отношений, то все остальные представления о будущем мироустройстве автоматически были идентифицированы как конструктивистские концепции. Причем в эту выборку попала даже теория «столкновения цивилизаций», которая, в действительности,

54 Fettweis C.J. Evaluating IR's Crystal Balls: How Predictions of the Future Have Withstood Fourteen Years of Unipolarity. // International Studies Review, Vol. 6 Issue 1, Spring 2004. основывалась на неореалнстской методологии и, прежде всего, концепции баланса сил. Автор атрибутировал ее как коструктивистское видение лишь на основании того, что она отдавала должное фактору влияния на мировую политику идей, забыв при этом о том, что еще одной, принципиально важной характеристикой конструктивизма было признание им влияния на международные процессы не только идей как таковых, но и идей вырабатываемых в рамках академического сообщества, что, согласно логике конструктивизма, должно было накладывать на последнее определенные моральные ограничения и не позволять артикулировать концепции, популяризирующие конфликты и войны. Что же касается теории «столкновения цивилизаций» то она явно не удовлетворяла этому критерию принадлежности к конструктивизму.

Кроме того, не вполне оправданным, с нашей точки зрения, являлось игнорирование Феттуисом факта существования в американской теории международных отношений либерального подхода, который на протяжении долгих лет представлял собой главную оппозицию реализму, а затем и неореализму. Конечно, конструктивизм заявил о себе в конце XX века как более искушенный критик методологии неореализма и даже стал восприниматься как новый главный оппонент оного, но он представлял собой скорее эпистемологическую теорию, имеющую дело в первую очередь с анализом процесса познания и его влияние на формирование системы, нежели с исследованием системы международных отношений как таковой. Базовые же постулаты, легшие в основу формирования тех представлений о новом мироустройстве, которые Феттуис охарактеризовал как канструктивистские (кроме парадигмы «столкновения цивилизаций»), были сформулированы либеральной теорией, в связи с чем более обоснованным, как нам кажется, в данном случае было бы деление концепций на неореалистические и либеральные.

Несмотря на появление конструктивизма, либерализм не сошел со сцены как один из основных подходов в американской теории международных отношений. Все три перечисленных направления составляли в конце XX века основу рассматриваемой дисциплины. С этим, в частности, соглашались профессор Колумбийского университета Джэк Снайдер55 и известный американский политолог, один из ведущих теоретиков реализма Стефен Уолт,56 чьи статьи составили третью из выделенных нами группу работ по систематизации постбиполярных исследований в области международных отношений. В фокусе внимания этих авторов находилось изучение того, как выглядит в конце XX века срез рассматриваемой дисциплины на уровне теории. Предметом их исследования являлись теоретические конструкты и концепции, созданные не в рамках домена стратегического планирования или представлений о новом мироустройстве, а в рамках выработки методологических оснований изучения международных отношений. Проанализировав состояние дисциплины в этом ракурсе, оба автора пришли к выводу о целесообразности выделения в ней трех теорий, или подходов, — реализма, либерализма и конструктивизма.

Цели и задачи исследования

Именно это деление мы и положим в основание нашего исследования. Поставив цель систематизировать и проанализировать представления о новом мироустройстве, мы рассмотрим каждое из них в контексте реалистического или либерального подхода, а также оценим с позиций конструктивистской эпистемологии. В свою очередь для этого мы изучим современное состояние каждого из перечисленных подходов и их критику, а также попытаемся выявить истоки расхождений различных авторов в оценке путей и перспектив консолидации новой системы международных отношений. При этом наше

55 Snyder J. One world, rival theories. // Foreign Policy, Issue 145, November 2004, pp. 52 - 53

56 Walt S. M. International relations: One world, many theories. // Foreign Policy, Issue 110, Spring 1998, pp. 29 - 56 российская

ГОСУДАРСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА внимание будет сосредоточено исключительно на концепциях, фокусирующихся на исследовании системообразующих разделительных линий и геометрии глобального распределения сил.

Научная новизна

Диссертация является первой в отечественной и зарубежной историографии работой, в которой созданные в США в первой половине 1990-х гг. концепции нового мироустройства анализируются в контексте дебатов между представителями либерального и реалистического подходов в теории международных отношений. В исследовании впервые дается не только характеристика концепций, но и прослеживаются теоретические истоки их возникновения и критика.

Структура работы

Для достижения поставленных целей и реализации задач мы разделим работу на три главы. Первая, вводная глава обрисует общественно-политический фон, на котором происходило формирование концепций. Вторая глава представит концепции нового мироустройства, созданные на базе методологии реализма, и даст оценку самой этой методологии. И, наконец, третья глава представит либеральные видения нового мироустройства, а также новый, сформировавшийся на базе либерализма, подход в теории международных отношений.

42

Заключение научной работыдиссертация на тему "Концепции нового мироустройства в американской теории международных отношений в конце 1980-х - первой половине 1990-х гг."

Свои выводы, в отличие от либералов, фокусировавшихся на изучении демократических процессов, Каплан делал на основе анализа ситуации в «третьем мире». В частности, журналиста интересовала Африка, которая, по его мнению, «могла стать столь же значимой для будущей мировой политики, сколь были Балканы сто лет назад, до двух Балканских и Первой мировой войны. В те времена главную угрозу представлял распад империй и рождение моноэтничных наций. Сегодня же, - утверждал Каплан, закладывая таким образом основу своей концепции, - угроза еще более неконтролируема, это -необузданная природа. Доведенная до крайней черты вместе с окончанием «холодной войны» и непомерным усилением экологического и демографического давления, . Африка позволяет получить представление о том, какими будут войны, границы и этническая политика всего через несколько десятилетий. На протяжении еще какого-то времени СМИ будут продолжать ассоциировать мятежи и другого рода насильственные перевороты, главным образом, с этническими и религиозными распрями. Но по мере их умножения станет ясно, что ими движет нечто другое, что делает еще большее количество стран, таких как Нигерии, Индии и Бразилии, неуправляемыми»269. Этим нечто, по мнению Каплана, является экология или, точнее, проблема сокращающихся природных ресурсов. Несмотря на интенсивные поиски новых источников энергии и развитие новых технологий, призванных оградить людей от постоянно увеличивающегося неблагоприятного воздействия со стороны экосистемы, они будут недоступны для большинства населения планеты.

В итоге, полагает Каплан, мир разделится на две неравные зоны. «В то время как меньшая часть человечества будет, как бы выразился Фукуяма, чувствовать себя в достаточной безопасности для того, чтобы вступить в «постисторическую» реальность, где они будут жить в городах и пригородах, в которых природа подчиняется человеку, а этническая злоба подавляется буржуазным процветанием, постоянно прирастающее число людей останется в «истории», где они будут влачить существование в лачуга-градах, в которых попытки вырваться из нищеты, культурной дисгармонии и череды этнических столкновений будут обречены на неудачи из-за постоянной нехватки воды, земли для возделывания и элементарного жизненного пространства».270

269 Kaplan R.D. The coming anarchy. II The Atlantic Monthly. February 1994. P. 54

270 Ibid. P. 59

Как видно из приведенного отрывка, Каплан в целом соглашался с выводами авторов концепции «зоны мира» и «зоны хаоса» относительно перспектив будущего мироустройства. Однако в отличие от сторонников либерализма он разделил государства на две «зоны» не по принципу приверженности демократическим формам правления, а по уровню их благосостояния. Кроме того, сфокусировавшись на анализе ситуации в «зоне хаоса», он оставил без внимания объяснение причин стабильности в «зоне мира», ограничившись констатацией того, что ее обитатели перейдут в фукуямовское «пост-историческое» благоденствие. Не исключено, что, позаимствовав либеральную риторику, Каплан был далек от либеральной интерпретации истоков довольно-таки мирного сосуществования либеральных демократий. Возможно, при ответе на вопрос о факторах, консолидировавших большинство развитых страны мира в своеобразную «зону мира», он склонился бы к неореалистической трактовке, согласно которой причина стабильности кроется в современном уровне развития технологий, в частности в ядерном оружии, которое является серьезным аргументом против инициирования открытых вооруженных конфликтов.

Можно бесконечно долго рассуждать о том, какая из представленных концепций имеет больше оснований на существование. Но факт остается фактом: до сих пор ни одной из сторон не удалось привести конечного аргумента в пользу своей интерпретации логики поведения субъектов на международной арене и, соответственно, облика будущего международных отношений271. Сегодня ясно лишь то, что основная преграда для разрешения

271 Несмотря на то, что неореалисты критиковали либералов за неспособность проследить путь транслирования демократических ценностей и институтов в такое позиционирование либеральных демократий по отношению к себе подобным, которое препятствовало возникновению между ними сколь либо серьезных конфликтов, сами они не смогли продемонстрировать отсутствия рассматриваемых каузальных связей.

Выходя за хронологические рамки исследования, отметим, что в реальности, в которой поведение государств мотивировалось бы исключительно соображениями, описанными неореализмом, германская и французская оппозиция Соединенным Штатам по отношению к инициированию второй иракской войны в 2002 г. теоретически должна была вылиться в поддержку - порождаемую логикой баланса сил - ведущими спора между либералами и неореалистами и их видениями нового мироустройства состоит в поиске ответа на вопрос о том, существует ли социальный прогресс. Неореалисты, не веря в него, остаются верными своей статической методологии и приписывают заслугу сохранения мира во взаимоотношениях между западными демократиями исключительно только техническому прогрессу. Либералы же намного более оптимистичны в этом отношении.

Оптимизм вообще является главной отличительной чертой либерализма от неореализма. На его основе была выстроена не только концепция «зоны мира» и «зоны хаоса», но еще и самое, как многим казалось, самонадеянное из всех возможных представлений о будущем мироустройстве. Речь идет, конечно же, об однополярности. Только если концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» выражала непомерный оптимизм относительно перспектив некоего социального института, коим в данном случае являлась демократия, и его потенциала в деле реформирования структуры международных отношений, то концепция однополярности базировалась на оптимизме относительно перспектив вполне конкретного воплощения этого института, а именно - американской демократии. Причем вера эта строилась не столько на теоретическом анализе предпосылок, сколько на убеждении в безальтернативности и прочности устоявшегося в 1990-х гт. положения вещей. Как следствие, концепция однополярности, несмотря на свое громкое имя, была мало популярна среди американской академической общественности. Точнее, количество упоминаний о ней в работах по теории и истории международных отношений было, несомненно, рекордным, но большинство из

272 них делалось в контексте критики концепции. Можно даже сказать, что в европейскими государствами Ирака. Но, как известно, этого не произошло. Из чего следует, что реализм далек оттого, чтобы считаться универсальной объяснительной парадигмой международных отношений.

272 Наиболее жесткая критика однополярности в первой половине 1990-х гг. звучала в работах неореалистов: Layne С. The unipolar illusion. Why new great powers will rise. // International Security. Spring 1993, Vol.I7, No. 4; Mearsheimer J.J. Back to the future. Instability in Europe after the Cold War. // International Security, Vol. 15, No.l, первой половине 1990-х гг. она пользовалась дурной репутацией в кругах американских теоретиков международных отношений. Как довольно точно подметил У. Уолфорс, «несмотря на то, что исследователи международных отношений решительно расходятся буквально по всем остальным аспектам постбиполярной мировой политики, они на редкость единодушны в [негативной - Н.К.] оценке однополярности».273

Пожалуй, единственным проповедником однополярного видения в рассматриваемый период был Чарльз Краутхаммер,274 который изложил основы своего представления о новом мироустройстве в статье «Момент однополярности», вышедшей зимой 1990-1991 гг. в журнале «Foreign Affairs». Его тезис гласил, что все разговоры о якобы скором наступлении многополярности являются абсолютно беспочвенными. Постбиполярная структура международных отношений, согласно Краутхаммеру, концентрировалась вокруг одного единственного центра силы - США. Фиксация однополярности на достаточно длительный промежуток времени представлялась аналитику неизбежной. Она являлась следствием поиска «идеологически умиротворенным [мировым - Н.К.] Севером. безопасности и порядка посредством выстраивания своей внешней политики в соответствии с политикой США».275

Как видно, этот тезис Краутхаммера представлял собой самый дерзкий из всех возможных вызовов классическому и нео- реализму. Мало того, что он подразумевал непреложность истины концепции «демократического мира», так он еще и строился на допущениях, диаметрально противоположных тем, на

Summer 1990, pp. 5-56; Waltz К. Realist thought and neorealist theory. // Journal of International Affairs, Vol. 44 Issue 1, Spring/Summer 1990, pp. 21-36

273 Wohlforth W.C. The stability of a unipolar world. P. 6

274 Помимо Краутхаммера в защиту однополярности выступали также Джозеф Най и Джошуа Муравчик. Однако они подходили к рассмотрению данного вопроса не сточки зрения оценок перспектив однополярности в качестве стабильной системы международных отношений, а делали акцент на том, какой должна быть стратегия США в сложившейся ситуации. См. Nye J.S. Bound to lead. The Changing nature of American power. New York: Basic Books, 1990; Muravchik J. At last, Pax Americana. // New York Times, January 24, 1991, p. A19. Ha эту же тему см. Krauthammer С. What's wrong with the 'Pentagon Paper'? // Washington Post, March 13, 1992.

275 Krauthammer C. The unipolar moment. // Foreign Affairs, Vol. 70, No. 1, Winter 1990/1991. P. 26 которых базировалась концепция «баланса сил» (В отличие от концепции «однополярности», концепция «зоны мира» и «зоны хаоса» была намного умереннее в своей трактовке характера взаимоотношений демократических государств. Она говорила лишь о стремлении и способности последних к мирному урегулированию разногласий и потенциальных конфликтов, не утверждая, однако, при этом, что западные демократии устремятся к приведению своих внешних политик в соответствие стратегическим замыслам США).

И тем не менее, как это ни странно, тезис Краутхаммера был намного ближе к реализму, чем казалось. Дело в том, что - ввиду начавшегося в конце 1980-х гг. размывания методологических основ реализма - он оказался в том же методологическом поле, что и так называемый оборонительный или неоклассический реализм, базировавшийся на теории «баланса угроз», гарвардского профессора Стефана Уолта.276 За ее основу автор брал концепцию «баланса сил», полагая, что балансирование представляет собой центральный стереотип поведения государств на мировой арене. Но в отличие от Уолтца Уолт считал, что побуждающим мотивом для оного является не нарастание мощи другого субъекта, то есть сила и способность атаковать как таковые, а наличие или отсутствие угроз со стороны увеличивающей свой потенциал

276 Стефан Уолт посвятил разработке теории «баланса угроз» свою монографию «Истоки альянсов», 1987 (Walt S. W. The Origins of alliances. Ithaca: Cornell University Press, 1987) Вместе с монографией Бэру Поузена «Истоки военных доктрин: Франция, Англия и германия между двумя Мировыми войнами», 1984 (The Sources of Military Doctrine: France, Britain, and Germany between the World Wars. Ithaca: Cornell University Press, 1984) она послужила толчком для расщепления реализма на две составляющие, принципиально разнящиеся между собой по методологии и центральным выводам. Их стали идентифицировать как наступательный, или агрессивный реализм и как оборонительный, или неоклассический реализмом.

Наступательным стали называть классический, а также структурный, или нео- реализм, который базировался на концепции «баланса сил» и, соответственно, отрицал перспективы международного сотрудничества. Оборонительным же стали именовать ту вариацию реализма, которая во главу угла ставила концепцию «баланса угроз» и, соответственно, полгала международное сотрудничество более чем возможным. В 1990-х гг. оборонительный реализм получил еще большее развитие в связи с выделением на мировой арене явного лидера, мощь которого так до сих пор и осталась несбалансированной. Среди работ, написанных на его методологической базе, следует выделить следующие статьи и монографии: Van Evera, S. Causes of War, Vol. 1, The Structure of Power and the Roots of War. Ithaca: Cornell University Press, 1999; Walt S. Revolution and War. Ithaca: Cornell University Press, 1996; Snyder J. Myths of Empire: Domestic Politics and International Ambition. Ithaca: Cornell University Press, 1991; Glaser C.L. Realists as Optimists: Cooperation as Self-Help. // International Security, Vol. 19, No. 3 (Winter 1994/95), pp. 50-90. державы. Уолт утверждал, что только те государства, «которые воспринимаются другими как агрессивные, провоцируют стремление балансировать против них».277 Для Уолта не существовало «дилеммы безопасности», являвшейся краеугольным камнем классического и неореализма. Для него сила и угроза не были такими же тождественными понятиями, как для неореалистов. Скорее, можно сказать, что он, подобно сторонникам либерализма, одним из центральных элементов в формировании международных отношений считал процесс оценивания мотивации контрагентов. Разница между его теорией «баланса угроз» и концепцией «демократического мира» состояла лишь в том, что последняя довольно четко ограничивала круг несклонных к агрессии держав — ими являлись демократии. Все остальные государства оставались в восприятии либералов потенциально опасными.

В этом плане значение фактора структуры оказалось в либерализме намного более весомым, чем в теории «баланса угроз». Если реализм Уолтца ставил во главу угла структуру системы, либерализм - структуру организации внутренней политики, т.е. государственный строй, то реализм Уолта опирался, в основном, на неструктурные факторы, каковыми в данном случае являлись составляющие процесса межгосударственных коммуникаций, а именно, осознанные и неосознанные посылы и их интерпретация другими державами.

Что же касается импликаций концепции Уолта, то одним из важнейших ее выводов было убеждение в том, что в мире, движимом стимулами балансирования, решение в пользу последнего во многом принималось в зависимости от восприятия поведения доминирующего государства. Соответственно, - ввиду того, что балансирование являлось ответом на угрозу - наиболее рациональным представлялось проведение такой политики, которое сигнализировало о наличии у государства самоограничений

277 Walt S. W. The Origins of alliances. Ithaca: Cornell University Press, 1987. P. 25 и сдержанности. Для великих и супер- держав в этом контексте особенно важной оказывалась необходимость генерировать правильные импульсы. Об этом же говорила и теория «демократического мира», с той лишь разницей, что выражала она эту мысль в другом, не императивном, залоге и несколько иначе расставляла акценты: она говорила не о том, как должно себя позиционировать, чтобы источать правильные посылы другим субъектам системы, а о том, при каких обстоятельствах государство начинает волей-неволей эти самые правильные импульсы излучать. Соответственно, если реализм Уолта обрекал государства искать пути решения поставленной задачи путем постоянного самоконтроля и демонстрацией самовыдержки, не давая при этом гарантий на положительный исход, то либерализм предлагал довольно четкий алгоритм решения, следование которому просто не могло не увенчаться успехом.

В этом, пожалуй, заключалось самое значительное расхождение методологий либерализма и «оптимистического» реализма. Если не считать наличия в первом из подходов ценностного фактора, как одного из центральных компонентов теории, то можно сказать, что реализм Уолта, отклонившись от основных «заповедей» Моргентау и Уолтца, приобрел черты, во многом схожие с либерализмам. На эту проблему обращали внимание американские профессора политологии университета Виржинии и Гарвардского университета Джеффри Легро и Эндрю Моравчик, отмечавшие, что «теоретическое ядро реалистического подхода было размыто его же собственными защитниками - в особенности сторонниками, так называемого оборонительного или неоклассического реализма, - которые пытались решить проблему аномалий [событий, выходивших за рамки гносеологической парадигмы реализма - Н. К.] посредством преобразования реализма в нечто менее определенное, менее последовательное и менее опознаваемое как

27 о реализм». «Его концептуальные основания, — утверждали исследователи,

278 Legro J.W., Moravcsik A. Is anybody still a realist? // International Security, Vol. 24, No 2, Fall 1999. P. 6 были «растянуты» сверх всяких норм, позволяющих его идентифицировать и рассматривать как нечто целостное. В итоге сегодня в нем не осталось никакого подобия системы разделяемых всеми его сторонниками значимых допущений, выделявших бы тезисы реалистов на фоне всех остальных. Вместо того, чтобы бросить вызов конкурирующим с ним либерализму, эпистемологическим и институциональным теориям, реализм стремится заимствовать их спорадические алгоритмы».279

В контексте вышесказанного совсем неудивительным предстает тот факт, что во второй половине 1990-х гг. у тезиса Краутхаммера появился дублер в реалистической оболочке. Справедливости ради, нужно отметить, что он начал вызревать в сознании сторонников реализма довольно давно. Множество статей, подготавливавших его структурирование, появилось вместе с окончанием «холодной войны». Но не решаясь, видимо, оспорить тезис неореализма — который, будучи сформулированным сразу после крушения Советского Союза такими именитыми теоретиками как Уолтц, Миршаймер и Лейн, предвещал скорое наступление многополярности — неоклассические реалисты ждали почти целое десятилетние пока всем не стало ясно, что период однополярности явно затянулся. Только после того, как сама история встала на их сторону, теоретики неоклассического реализма отважились озвучить те выводы, которые напрашивались сами собой, исходя из анализа их методологии в постбиполярном историческом контексте.280 Этот ответственный шаг сделал У. Уолфорс, который в своей статье 1999 г. «Стабильность

279 Legro J.W., Moravcsik A. Is anybody still a realist? P. 53

280 Однако, даже несмотря на то, что концепция однополярности в конечном итоге оказалась востребованной и в кругах сторонников реализма, в контексте предлагаемого исследования мы будем атрибутировать ее все же как либеральное видение: во-первых, потому что в неоклассическом реализме концепция однополяпности как одно из представлений о новом мироустройстве окончательно сложилась в период, выходящий за хронологические рамки данной работы, а во-вторых, потому что методология неоклассического реализма разительным образом расходилась с воззрениями традиционного и доминирующего на настоящее время структурного реализма. однополярного мира», наконец-то, представил комплексное видение будущего мироустройства сторонниками оборонительного реализма.281

Центральная задача сторонников однополярности состояла в необходимости показать наличие в оной значительного потенциала стабильности. Причем, обосновывая свою точку зрения, они бросали вызов не только неореалистам, являвшимся самыми рьяными критиками этой концепции, но и представителям всех остальных течений в теории и истории международных отношений. Ведь фактически, постбиполярный дискурс об облике нового мироустройства возник именно на почве отрицания перспектив однополярности. В начале 1990-х гг. последняя представляла собой объективную данность мировой политики - точно такую же, как, скажем, многополярность после Венского конгресса или биполярность после окончания Второй мировой войны. Соответственно, было бы логично, если бы исследователи международных отношений приняли реалии однополярности как новую, сменившую биполярность, систему международных отношений. Но вместо этого реалисты, либералы и идеалисты ринулись на поиски настоящего облика нового мироустройства, полагая, что однополярность является не более чем промежуточной фазой между прошлым и еще неизведанным будущим.

Однополярность как концепция, безусловно, находилась под угрозой. Однако Краутхаммер - как единственный близкий к академическому сообществу аналитик, который уже в первой половине 1990-х гг. говорил о

281 Опираясь на анализ силовых факторов, У. Уолфорс стремился обосновать три тезиса. Первый из них гласил, что однополярный характер современного мироустройства не вызывает никаких сомнений, второй утверждал, что однополярность способствует подержанию мира, а третий — что она долговечна. Стабильность однополярности Уолфорс объяснял отсутствием в ней источника нестабильности прошлых систем, а именно, отсутствием великодержавного соперничества, а также своеобразным выходом из тупика «дилеммы безопасности» ввиду выделения в ней единственной супердержавы, демонстрирующей наличие средств и воли для поддержания ключевых институтов безопасности, позволяющих другим великим державам не концентрировать свое внимание на задаче военно-политического балансирования. Причем при построении своей аргументации Уолфорс в значительной степени опирался на работу К. Уолтца «Стабильность биполярности» (Waltz К. The stability of a bipolar world. // Daedalus, Vol. 93, No. 3, Summer 1964. pp. 881 -901) Cm. Wohlforth W.C. The stability of a unipolar world. // International security, Vol. 24, No. 1, Summer 1999, pp. 5 -41 полноценности» такого типа системы - судя по всему, не считал необходимым вступать в академические дебаты (Свою роль в этом, безусловно, сыграло и то обстоятельство, что Краутхаммер был публицистом). Имплицитно опираясь на концепцию «демократического мира» и теорию «баланса угроз», он, тем не менее, не уделял большого внимания теоретическому аспекту обоснования правильности своих выводов.

Его больше волновала не судьба однополярности как теоретического конструкта, а судьба однополярности как реалии мировой политики. Поэтому, выстраивая свою концепцию, он обращался, в первую очередь, не к академическому сообществу, а к внешнеполитической элите США. В связи с этим и обоснование потенциала стабильности однополярности в его интерпретации представляло собой не рассуждение на тему выявления глубинных основ мотивации субъектов международных отношений, а опровержение скепсиса практического свойства. Поскольку однополярность была главной мишенью так называемых неоизоляционистов - число и потенциал влияния которых резко возросли вместе с окончанием «холодной войны», - или - если говорить о членах конгресса и сената, используя при этом выражение Э. Лейка - «изоляционистов с черного хода», ссылавшихся на угрозу «чрезмерного имперского растяжения», Краутхаммер, в первую очередь, старался опровергнуть именно их логику. В ответ на их предостережения об истощении ресурсов, необходимых для поддержания доминирующих позиций США на мировой арене, журналист указывал на то, что оно обуславливаются вовсе не объективными факторами. Краутхаммер считал, что «если Америка и скатится до статуса среднестатистической державы, то произойдет это не из-за ее активной внешней политики, а из-за особенностей ее внутренней

2Я2 политики». Подчеркивая то, что расходы на внешнюю политику после окончания «холодной войны» достигли самой низшей отметки во второй половине XX века, он утверждал, что «тем, что создало беспрецедентный в истории США бюджетный дефицит, были не внешнеполитические авантюры, а идеология низкого налогооблаженбия 1980-х гг. в придачу с ненасытной жаждой повышения стандартов жизни.»

В принципе, Краутхаммер был не единственным, кто обращал внимание на проблему сокращении финансирования внешней политики США. На нее указывали практически все исследователи международных отношений, не видя, однако, путей выхода из сложившейся ситуации. Краутхаммер же в этом вопросе занял довольно активную позицию, по своей сути представлявшую зеркальное отражение позиции так называемых неоизоляционистов. Точно так же как последние обличали излишнюю внешнеполитическую активность США во внутриполитических проблемах страны, идеолог однополярности видел причины потенциальных внешнеполитических затруднений в характере внутренней политики. Только он к тому же утверждал, что пренебрежение внешней политикой в итоге аукнется еще большим внутриполитическим спадом.

При этом, выступая против неоизоляционизма, Краутхаммер одновременно атаковал и реализм. Обличая выражаемое изоляционизмом стремление отстраниться как можно дальше от внешнего мира, публицист утверждал, что на самом деле оно «берет свое начало в другом, куда более изощренном и серьезном внешнеполитическом учении: не в изоляционизме, а в реализме - подходе, утверждающем, что американская внешняя политика должна руководствоваться только интересами, причем определяемыми на

J О Л узкий националистический манер». По сути, этот выпад представлял собой упрощенный и адаптированный для широких масс отзвук спора реализма и либерализма об приоритетах относительного и абсолютного во

283 Krauthammer С. The unipolar moment. P. 27

284 Ibid. P. 28 внешнеполитической мотивации государств. Краутхаммер, как истинный либерал ратовал за последнее, являясь, как ни парадоксально это звучит, апологетом максимализма во внешней политике.

Он, как никто другой, верил во внутренний потенциал США. Причем исключительно только в него. Если неореалисты считали, что система сама сможет привести себя в равновесное состояние, а большинство либералов возлагало надежды на то, что демократические нации урегулируют хотя бы какой-то сегмент системы, то Краутхаммер не полагался ни на что из вышеперечисленного. Если авторы других представлений о новом мироустройстве, выстраивая свои концепции, стремились найти хоть какой-то рациональный упорядочивающий элемент в постбиполярной природе взаимоотношений между государствами и систематизировать последние на его основе, то Краутхаммер утверждал, что «альтернативой однополярности может быть только хаос».285

По сути, Краутхаммер был тем, кто в первой половине 1990-х гг. в наиболее полной степени отвечал на запрос американской общественности о позитивном образе нового мироустройства. Подобно всем либералам он представлял довольно оптимистическую картину будущего, в котором США отводилась роль лидера демократических стран мира. Однако в отличие от них публицист говорил не о статусе первого среди равных и пропогандируемой либералами необходимости международного кооперирования, а о неоспоримом доминировании. То есть, таким образом он, подобно реалистам, воздавал должное американской тяге к унилатерализму во внешней политики. Учитывая то, что на протяжении всей своей истории Соединенные Штаты старались избегать союзов и союзнических обязательств в мирное временя, это было немаловажным фактором популярности концепции однополярности. Причем и в этом случае он смог выделиться на общем фоне и придать «своему» унилатерализму наиболее притягательные очертания. Его явное преимущество перед реализмом, или, точнее, неореализмом, состояло в том, что унилатерализм в концепции однополярности представал не как вынужденная мера в условиях чрезвычайно конкурентной международной среды, в которой просто-напросто не было места сотрудничеству между находящимся в постоянной борьбе за выживание государствам, а как сознательный выбор супердержавы, поставившей перед собой цель поддержания мирового порядка и сохранения в нем собственных доминирующих позиций.

Как талантливый публицист Краутхаммер смог найти дорогу к сердцу публики, и потому, несмотря на критику концепции однополярности со стороны самых именитых специалистов в области международных отношений, «спрос» на нее был самым большим. Ведь концепция Краутхаммера являлась не просто представлением о будущем мироустройстве, а представлением о наиболее желаемом его облике, а значит, была даже не столько одним из множества видений, сколько описанием цели внешней политики, то есть той самой «Большой амбицией», вопрос о нехватке которой столь часто поднимался в первой половине 1990-х гг. Этой амбицией было ни что иное, как задача сохранения и упрочения однополярности. И Краутхаммер в рассматриваемый исторический период был единственным, кто придал этой амбиции очертания завершенной концепции мироустройства, то есть обосновал возможность и целесообразность ее достижения, а также обозначил пути оного. Фактически, Краутхаммер представил самый желательный отклик на самую животрепещущую проблему американской внешней политики начала 1990-х гг. и был за это вознагражден тем, что его концепция, как никакая другая,

9 КЛ оказалась востребованной внешнеполитическим истеблишментом.

286 Свидетельством этому служит тот факт, что проблема, которая в начале 1990-х гг. была обозначена Краутхаммером как стержень международных отношений будущего, действительно оказалась той, на корой США решили сосредоточить свое внимание в 2000- гг. Речь идет о проблеме распространения ядерного оружия и, в частности, приобретение его так называемыми «террористическими государствами» (См. Krauthammer С. The unipolar moment. P. 30 - 32). После терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2002 г. США решили

3.2 Конструктивистская оценка проблем прогнозирования.

Начиная с рубежа 1980-х - 1990-х гг. ни приверженцам методологии реализма, ни сторонникам либерализма так и не удалось привести конечных доводов в пользу своих представлений о новом мироустройстве. Хотя, если быть точным, следовало бы сказать, что загвоздка в определении «победителя» состояла не в неспособности авторов концепций отстоять справедливость своих логических построений и взглядов, а в том, что история так и не определилась в своих предпочтениях и так до сих пор и не вынесла конечного вердикта в пользу того или иного видения. Ведь учитывая то, что основные разногласия в представлениях о новом мироустройстве проистекали из давнишнего спора между реализмом и либерализмом, рассчитывать на возможность разрешения дебатов между сторонниками различных концепций только посредством опоры на теоретическую аргументацию не приходилось. Точнее, на это не следовало уповать до тех пора, пока оставался неразрешенным спор между силами, представляющими эти концепции, то есть между двумя подходами в теории международных отношений. А по иронии судьбы, разрешение этих дебатов зависело как раз от того, какому из видений нового мироустройства было суждено одержать верх в состязании парадигм, эмпирическая проверка адекватности которых являлась единственным способом верификации знания в теории международных отношений.

И тем не менее, несмотря на явное отсутствие прогресса в деле определения лидера, один из участников состязания все-таки, можно сказать, выбыл из борьбы. В ряду предложенных концепций нового мироустройства выделился аутсайдер, подвергшийся порицанию со стороны практически всех течений общественной мысли. Им оказалась теория «столкновения цивилизаций» Хантингтона, в которой аналитики и политики практически сосредоточить свое внимание именно на борьбе с этой угрозой, которую, в частности согласно логике Краутхаммера, стали воспринимать как наибольшую опасность для международной стабильности. сразу усмотрели угрозу превращения ее в роковое самосбывающееся пророчество, способное оказать фатальное воздействие на судьбы мира. Впоследствии и сам Хантингтон, казалось, решил отказаться от поиска новых подтверждений правильности своих выводов относительно того, какой будет система международных отношений в XXI веке, выводов, к которым он пришел в теории «столкновения цивилизаций». По крайней мере, после трагических событий в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 г., в момент, когда у него было как никогда много оснований, чтобы говорить о справедливости своего видения, и когда мир находился на грани того, чтобы принять его концепцию и воздать должное его прозорливости, Хантингтон воздержался от академического ликования и ни коим образом не стал связывать произошедшее с логикой предсказанного им «столкновения цивилизаций». В интервью немецкой газете «Die Zeit», он ограничился тем, что охарактеризовал теракты как «удар простых варваров против мирового цивилизационного общества, направленный против цивилизации как таковой»287.

К началу XXI века сам Хантингтон, можно сказать, ретировался с поля концептуальных сражений. После этого, ввиду того, что он так и не приобрел сторонников, готовых отстаивать его видение нового мироустройства, ожесточенные споры вокруг его теории поутихли. Постепенно спадал интерес и по отношению к геоэкономической концепции «трех зон». Это обуславливалось, во-первых, отсутствием принципиальных разночтений между ней и классической концепцией многополярности и, соответственно, фокусировкой внимания на последней как на имеющей более широкую теоретическую базу; и во-вторых, - ходом исторического развития. Со временем опасения того, что степень конфликтного потенциала во взаимоотношениях США с Японией и с Европейским Союзом дорастет до масштабов торговых войн, сошли на нет. Этому в немалой степени

287 Хантингтон С. П. Это не столкновение культур. — http://www.wdi.ru/default.php?art=2296280811111 способствовали такие факторы как азиатский финансовый кризис 1998 г.288 и нарастание масштабов внутренних противоречий по мере углубления европейской интеграции.

Что же касается всех остальных представлений о новом мироустройстве, то споры между их сторонниками так и не прекратились. Однако, несмотря на то, что оппоненты так и не смогли продвинуться вперед в деле выявления оптимальной концепции — продолжая вести дебаты в заданном еще в 1970-х гг. направлении - либералы все-таки привнесли свежую струю в ставший уже рутинным обмен критическими замечаниями. Этим новым компонентом дебатов между представителями основных подходов в американской теории международных отношений стал конструктивистский подход. Уникальность предложенного им метода состояла в том, что процессу анализа методологических оснований реализма и либерализма он придал функциональный характер.

Еще в середине 1980-х гг. ряд либеральных критиков структурного реализма - таких как, например, Александр Уэндт и Роберт Кеохейн — переориентировался с поиска в неореализме изъянов эмпирического свойства к выявлению недостатков, проявляющихся при анализе методологических

289 оснований подхода с социологических позиций. Итогом этой работы стала выработка того комплекса направлений критики неореализма, который уже был представлен в данной работе ранее как современная основа позиции сторонников либерализма в диалоге с реализмом. Речь идет об упреках неореализма в пренебрежении необходимостью разработки теории системной

288 Азиатский финансовый кризис стартовал в июле 1977 г. в Таиланде. Он спровоцировал обвал курсов валют и фондовых рынков таких стран, как Индонезия, Южная Корея, Гонконг, Малайзия и Филиппины. Кроме того, последствия кризиса ощутили на себе Китай, Индия, Тайвань, Сингапур и Япония, которая и без того в этот период переживала экономическую стагнакцию.

289 См. Ashley R. The poverty of neorealism, pp. 255 - 300. В кн. Neorealism and its critics. Ed. by R. Keohane. New York: Columbia University Press, 1986; Ruggie J. Continuity and transformation in the world polity: Toward a neorealist synthesis, pp. 131 - 157. В кн. Neorealism and its critics. Ed. by R. Keohane. New York: Columbia University Press, 1986; Wendt A. The agent - structure problem in international relations theory. // International Organization, Vol. 41, No. 3, Summer 1987, pp. 335-370 трансформации, в его неспособности признать равноправие в системе агентов и структуры, в игнорировании им центральной роли норм в мировой политике.

Однако этот «социологический поворот» способствовал не только расширению арсенала обвинений либерализма в адрес неореализма, но и послужил основанием для формирования еще одного течения мысли в рамках науки о международных отношениях. Им оказался конструктивизм, который, зародившись на базе методологии либерализма, вскоре стал самостоятельным подходом и начал отстаивать позиции либерализма с точки зрении соображений целесообразности. Если сам либерализм в критике своего оппонента ставил вопрос о том, какие из компонентов методологи неореализма являются неприменимыми для исследования современных международных отношений и почему это происходит, то конструктивизм выходил на новый уровень критики. Он оценивал методологию не с точки зрения эффективности ее познавательного потенциала, а с точки зрения ее социальной полезности. Исходя из центрального постулата о функциональности социального знания, он ставил вопрос о том, почему методология неореализма является не только неадекватной для изучения современных международных отношений, но и вредной. Являясь теорией иного уровня, не объяснительной, а скорее эпистемологической или даже онтологической, конструктивизм не претендовал на роль теоретической альтернативы неореализму, но тем не менее, нанес серьезный удар по доминирующему подходу и переключил внимание его сторонников на опровержение критики, раздающейся именно с этого направления. В итоге, это дало ряду аналитиков основание утверждать, что в 1990-х гг. противостояние неореализм - конструктивизм заняло центральное место в методологических дебатах, посвященных международным отношениям.290

290 См. Katzenstein P., Keohane R., Krasner S. International organization and the study of world politics. // International Organization, Vol. 52, 1998, pp. 645-685; Ruggie, G. What makes the world hang together? Neo-utilitarianism and the social constructivist challenge. // International Organization, Vol. 52, 1998, pp. 855-885.

Всплеск конструктивизма пришелся на рубеж 1980-х - 1990-х гг.291 Главным стимулом для этого, естественно, послужило окончание «холодной войны». Оно дало оппонентам неореализма множество импульсов для дискредитации доминировавшего доселе в США подхода. Поскольку неореалисты не смогли предсказать те драматические события, которые кардинально поменяли облик системы, многие стали говорить о том, что неореализм проявил свою «профнепригодность» в ходе попытки верификации его единственным доступным дисциплине «теория международных отношений» способом — с помощью прогноза. Однако в этом конкретном вопросе - в вопросе оценки роли прогноза в деле дискредитации социальной теории - конструктивисты встали на сторону «пострадавших», то есть структуралистов. Они согласились с главным их аргументом, использовавшимся ими как центральная линия защиты их методологии. Конструктивисты соглашались с неореалистами в том, что развал Советского Союза представлял собой спорадическое явление, предсказать которое представлялось практически невозможным. Поэтому конструктивисты не сочли факт провала прогнозирования основанием для дискредитации методологии.

Поводом для оного с их точки зрения служило не то, что неореалисты не назвали точную дату окончания «холодной войны», а то, что они отказывались признавать саму возможность трансформации, или так называемых «фундаментальных перемен» - в рамках домена международных отношений - даже после того, как эти перемены произошли. В противовес неореалистам - суть позиции которых как нельзя более четко отражало

292 название программных статей Миршаймера «Назад в будущее» и Лейна

291 См. Onuf N. World of our making. Columbia: University of South California Press, 1989; Onuf N. Frank K. Activity, authority, rule. // International Studies Quarterly, Vol. 33, No. 2, June 1989, pp. 149-173; Dessler D. What's at stake in the agent - structure debate? // International Organization, Vol. 43, No. 3, Summer 1989, pp. 441-473; Wendt A. Anarchy is what states make of it: The social construction of power politics. // International Organization, Vol. 46, No. 2, Spring 1992, pp. 391-425.

292 Mearsheimer J.J. Back to the future. Instability in Europe after the Cold War. // International Security, Summer 1990, Vol. 15, No.l. pp. 5 - 56.

Никакого нового мирового порядка» - конструктивисты утверждали, что «фундаментальные перемены» в системе международных отношений неизбежны. Случаются они тогда, когда субъекты системы, посредством своих сознательных действий меняют правила и нормы взаимодействия друг с другом, что, в свою очередь, является следствием изменения систем ценностей и убеждений акторов, действующих на внутриполитической сцене.294

Дело в том, что для конструктивистов самым главным фактором в анализе международных отношений было признание активной роли субъектов системы в формировании ее очертаний. Как отмечал профессор Флоридского университета Сэмюэль Бэркин, «при попытке описать суть своей концепции большинство (возможно все) конструктивистов согласилось бы с тем, что определяющей чертой их подхода является сосредоточение внимания на проблеме социального конструирования мировой политики. Конструктивисты рассматривают факты мировой политики не как рефлектирующую объективность материальную реальность, а как интерсубъективную, или социальную реальность. Другими словами, то, что акторы делают на международной арене, те интересы, которых они придерживаются и структура, в рамках которой они оперируют, определяется скорее социальными нормами

295 и идеями, чем материальными условиями». Более того, конструктивисты считают попытки построения целеполагания на основе поиска материальных оснований действий других субъектов не только малоэффективным, но и контрпродуктивным.

В условиях растущего скептицизма в отношении современного индустриального общества, когда приумножение технического потенциала

293 Layne С., Schwarz В. No new world order. // Current, December 1993, Issue 358, pp. 26-34

294 Koslovsky R., Kratochwil F., Understanding Change in International Politics: The Soviet Empire's Demise and the International System // International Organization Vol. 48, No. 2, Spring 1994. P. 216. См. также Kratochwil F. The Embarrassment of Change: Neo-realism and the Science of Realpolitik without Politics // Review of International Studies. Vol. 19, Issue 1, 1993, pp. 63-80; Patomaki H. What is it that changed with the end of the Cold War? An analysis of the problem of identifying and explaining change. В кн. The End of the Cold War: Evaluating theories of international relations. Ed. by P. Allan, K. Goldman. Dordreht: Martinus Nijhoff Publisher, 1992. pp. 179 - 225

295 Barkin S. Realist constructivism. // International Studies Review. Vol. 5, Issue 3, September 2003. P. 326 человечества многим перестало казаться залогом вечного прогресса, конструктивисты начали говорить о нецелесообразности сугубо рационального подхода к анализу и построению мировой политики. «Если рациональность не может исправить сложившуюся ситуацию, если технократические поступки зачастую вызывают катастрофы, то, согласно их логике, продукт эпохи Просвещения, или рационализм как таковой, более не является гарантией движения вперед». Конструктивисты предложили уделять большее внимание влиянию на международные отношения идей, а не законов западной логики.

Фактически, конструктивисты, с их концепцией функциональности идей, в более широком понимании сути их подхода были идеалистами. Заняв в конце 1980-х гг. свою нишу в оппозиции неореализму, они расширили спектр американской теории международных отношений, пополнив его составляющей идеалистического подхода. До сих пор последний не считался сколь либо значимым компонентом в американской историографии рассматриваемой дисциплины. Хотя, справедливости ради, следовало бы отметить, что подобное восприятие не вполне точно отражало ее состояние. Ведь, по сути, столь популярный в США либерализм тоже был разновидностью идеализма. Либерализм, как и идеализм, настаивал на способности идей влиять на формирование структуры международных отношений. Единственное, он признавал силу лишь вполне ограниченного круга идей, а именно, идей демократии и рыночной экономики. Особенность либерализма состояла в том, что он представлял собой «субъективный», или точнее пристрастный, идеализм. Либерализм признавал лишь значимость ограниченного набора идей, игнорируя, а порой и отказывая в праве на существование, другим системам норм и ценностей.

296 Guzzini S. A Reconstruction of Constructivism in International Relations. // European Journal of International Relations. Vol. 6, Issue 2, June 2000. P. 152

Ввиду того, что свод либеральных идей воспринимался многими на Западе, в частности в США, как безальтернативное, общечеловеческое социальное достояние, либерализм обретал облик подхода, который имеет дело не с набором субъективных понятий и мнений, сформировавшихся в ходе эволюции западной цивилизации, а с некой объективно заданной целью развития всего человечества. Соответственно, либерализм не ассоциировался с идеализмом, как подходом, анализировавшим влияние субъективного на формирование международных отношений, а воспринимался как такое направление теоретической мысли, которое оперирует, якобы, объективными рациональными категориями, априорно заложенными в основу социальной эволюции и потому являющимися скорее целью, нежели факторами развития.

Конструктивизм же вышел за рамки этого слепого субъективизма. Он признавал силу идей как таковых, а не какого-то их ограниченного набора. Однако именно это признание становилось в конструктивистской логике основанием для выделения либерализма на общем фоне социальных и научных мировоззренческих систем. В отличие от либерализма, попросту не бравшего во внимание другие комплексы норм и ценностей, конструктивизм подходил к решению проблемы с функциональной точки зрения. Имея в виду существование массы различных идей, он указывал на то, что наиболее оптимальными для сохранения поступательного социального развития -согласно имеющемуся историческому опыту — в этом множестве являются именно либеральные идеи. Причем данное качество выгодно выделяет либерализм не только как идейное и общественно-политическое течение, но и как научный метод. Поскольку, согласно логике конструктивизма, «природа международных отношений не является такой же неизменной, как естественный мир, мир, который существует вне зависимости от человеческий действий и процесса познания»,297 либерализм и реализм в теории

297 Guzzini S. A Reconstruction of Constructivism in International Relations. P. 155 международных отношений оцениваются конструктивистами с точки зрения характера влияния их когнитивных методов на объективную реальность. И в этом сравнении явно выигрывает либерализм, как эволюционно ориентированный и, в какой-то степени, даже излишне оптимистический подход.

Реализм, или реалистическая методология, при подобного рода сопоставлении выступали в невыгодном свете. С точки зрения анализа их влияния на процесс социального конструирования реализм и его метод оценивались примерно так же, как теория «столкновения цивилизаций» Хантингтона: критики подхода настаивали на том, что ориентация на него в ходе построения внешнеполитической стратегии может оказать негативное влияние на процесс формирования системы международных отношений. Конечно, в представлениях о новом мироустройстве, возникавших на почве методологии реализма, а точнее неореализма, никто не видел угрозу превращения их в роковые самосбывающиеся пророчества, но, тем не менее, ряд авторов указывал на то, что увлечение логикой реализма при построении внешнеполитических концепций не способствует формированию дружественной атмосферы на мировой политической арене.

С подобного рода аргументом выступал даже человек, стоявший у истоков формирования дисциплины «теория международных отношений» и реализма в частности, английский историк Эдвард Карр. Будучи ярым критиком вильсонианского либерализма и проповедуемой им идеи гармонии интересов всех субъектов международного сообщества, именно Карр вдохновил Моргентау на создание такой методологии международных отношений, которая базировалась бы на сугубо прагматическом анализе рационалистической мотивации, лежащей в основе внешней политики национальных государств. Однако, при всем их пиетете в отношении концепции Карра, реалисты восприняли ее не в полном объеме: «отдавая дань той ее составляющей, в которой анализировалась несостоятельность либеральной мысли, они. отказывались принимать ее политические рекомендации, суть которых сводилась к выводу о необходимости

298 поддерживать политику умиротворения».

Сторонники прагматического подхода к формированию теории международных отношений указывали на глубину - особенно очевидную в кризисные периоды - влияния теорий и выдвигаемых ими идей и концепций на процесс принятия внешнеполитических решений. Оспаривая метод неореализма, подчеркивавшего значимость в формировании международных отношений структур, а также внутренних и внешних ограничителей государств, конструктивисты непрестанно повторяли, что «между международными структурами и человеческими волевыми актами лежит интерпретация»,299 которую дает аналитик. Именно интерпретации, возникающие на основе анализа социальных и физических явлений, и представляют собой тот первичный материал, ту базу данных, которыми оперирует политик. Не события или, скажем, военный потенциал контрагентов как таковые, а суждения о них влияют на формирование внешней политики государств. Эти первичные суждения, в свою очередь, генерируются в ходе обработки фактического материала на основе применения различных методологий, которые, кстати, влияют и на процесс отбора фактов для построения той или иной интерпретации конкретного события. А разные алгоритмы обработки данных, естественно, приводят к разным толкованиям их сути.

Причем, как отмечают конструктивисты, такая цепочка прослеживается во всех сферах общественной жизни, в том числе и в экономике, методе которой столь сильно вдохновлял отца неореализма Уолтца.

298 Oren I. Subjectivity of the "democratic" peace. Changing U.S. perceptions of imperial Germany. // International Security, Vol. 20, No. 2, Fall 1995. P. 179

299 Adler E., Haas P.M. Conclusion: epistemic communities, world order, and the creation of a reflective research program.// International Organization. Vol. 46, No. 1, Winter 1992. P. 367

Как подчеркивал американский политолог Уидмар в своей статье «Теория как фактор и теоретик как актор», один из классиков экономической теории Джон Мэйнард Кейнс не в пример Уолтцу - решившему при разработке своей методологии как можно сильнее абстрагироваться от субъективного начала в деле выявления мотивации государств в их взаимодействии с другими представителями системы на мировой политической арене — указывал в своих работах на то, что «глубокая и затяжная неопределенность не только заставляет субъекты рынка опираться на теории и «условности» в процессе формирования ожиданий, но и усиливает вероятность того, что само осознание возможности реализации этих ожиданий может повлиять на поведение игроков, тем самым превратив теории в самосбывающееся пророчества».300 Такое положение вещей, естественно, придает социологическим теориям, которые, как правило, воспринимаются как источник дескриптивного аналитического знания, прескриптивно-нормативный потенциал. Соответственно, и теоретик, производящий это знание оказывается не просто отстраненным наблюдателем и интерпретатором логики развития социальных процессов, а активным их участником.

Очевидно, что в международных отношениях роль теоретика или

301 эпистемологических сообществ» в деле выработки стратегии тоже является очень значительной. Причем в период межсистемности, когда речь идет не только о реконфигурации системы, но и о возможной реконфигурации

300 Widmaier W.W. Theory as a factor and the theorist as an actor: The "pragmatist constructivist" lessons of John Dewey and John Kenneth Galbraith. // International Studies review. Vol. 6 Issue 3, Fall 2004. P. 429

301 Термин «эпистемологические сообщества» был выработан и особенно часто употребляется в лексиконе теории познания применительно к естественнонаучным дисциплинам. В контексте предлагаемого исследжования «эпистемологические сообщества» представляют собой сообщества признанных профессионалов в той или иной сфере политически релевантного знания. Их члены разделяют не только общую веру в эффективность того или иного научного метода в деле генерирования истинного знания, но и обладают одинаковым стилем мышления. В рамках одного «эпистемологического сообщества» все его члены придерживаются одной и той же модели интерпретации допускающих множественные толкования данных. (Данное определение представляет собой выжимку из описания характеристик и свойств «эпистемологических сообществ» из статьи Питера Хааса, написанной им в качестве вступления к специальному выпуску журнала International Organization, посвященному анализу влияния «эпистемологических сообществ» на процесс выработки внешнеполитических решений. См. Haas P.M. Introduction: epistemic communities and international policy coordination. // International Organization. Vol. 46, No. 1, Winter 1992, pp. 1-35.) структуры, с изменением качественного состава ее основных элементов и характера их взаимосвязей, потенциал влияния теорий возрастает еще больше по сравнению с периодами более или менее рутинной корректировки внешнеполитического курса под давлением тех или иных обстоятельств. Соответственно, после окончания «холодной войны» внешнеполитический истеблишмент США не просто стал более внимательно прислушиваться к голосу «эпистемологических сообществ», но и фактически сформулировал перед ними запрос на формирование представления о новом мироустройстве.

Причем в сложившихся условиях американские теоретики получили возможность влиять не только на процесс принятия внешнеполитических решений США, но и на процесс консолидации системы в целом. С точки зрения конструктивистской логики значимости идей, суждений, риторики и толкований, потенциал такого влияния, в принципе, существовал у «эпистемологических сообществ» всех стран - ведь формирование системы международных отношений, представляло собой рефлекторный процесс, зависевший от переплетения внешнеполитических курсов множества государств, в каждом из которых имелись аналитические силы, отвечающие как за интерпретацию фактов, так и за интерпретацию интерпретаций этих фактов другими субъектами системы. Это предоставляло научным кругам как минимум два канала влияния на ход консолидации системы. Во-первых, их представления о международной среде становились в этом процессе объектом изучения и, соответственно, фактором, влияющим на формирование внешнеполитических курсов других субъектов,302 накладывая, таким образом, отпечаток и на характер консолидации системы в целом. Во-вторых, теоретические интерпретации оказывали влияние на внешнеполитические элиты, которые, в свою очередь, воздействовали «на интересы и поведение

302 Webb К. Academics and practitioners: power, knowledge, and role. В кн. Theory and practice in foreign policymaking. National perspective on academics and professionals in international relationa. Ed. byM. Girard, Wolf-Dieter Eberwien, K. Webb. London; New York : Pinter Publishers, 1994. P. 17 других стран, повышая, таким образом, вероятность координирования поведения и внешней политики последних в соответствии с логическими построениями и политическими предпочтениями своих «эпистемологических сообществ».303

Однако потенциал влияния на формирование системы американских аналитиков, естественно, был несоизмерим с возможностями представителей всех других стран. Это обуславливалось характером политической системы США, которая характеризовалась, во-первых, большой мобильностью — предоставлявшей возможность аналитикам из академической и неакадемической среды занимать места на высших государственных должностях и таким образом самим превращаться в лиц, принимающих решения304 - и, во-вторых, децентрализованностью и фрагментированностью -вовлекавшими в процесс принятия решения также независимые негосударственные аналитические агентства и фонды. Ну и конечно же, при оценке масштабов воздействия американских «эпистемологических сообществ» на процесс формирования системы нельзя было забывать о военно-политическом потенциале США. Ведь в 1990-е гг. он достиг таких показателей, при которых Соединенные Штаты впервые смогли себе позволить снять с первого пункта повестки дня проблему противостояния военным угрозам национальной безопасности и сосредоточить большее внимание на невоенных угрозах.306 Именно этот фактор придавал в рефлекторном процессе построения взаимоотношений особый вес американским представлениям о характере нового мироустройства. Всем было более чем очевидно, что - ввиду наличия у

303 Haas P.M. Introduction: epistemic communities and international policy coordination. P. 4

304 Дж. Розенау и Б. Сапин называли таких аналитиков, на время становившихся «временными инсайдерами» («in-and-outers»). См. Rosenau J.N., Sapin В.М. Theory and practice in foreign policy-making: academics and practitioners - the American experience. В кн. Global changes and theoretical challengers. Approaches to world politics for the 1990s. Ed. by Czempiel E., Rosenau J.E. Lexington: Lexington Books, 1989, pp. 126 - 135

305 Cm. Abelson D.E. Do think tanks matter? Opportunities, constrains and incentives for think tanks in Canada and the United States. // Global Society, Vol. 14, No. 2, 2000, pp. 213 - 236.

306 Jervis R. The future of world politics. Will it resemble the past? // International Security, Vol. 16, No. 3, Winter 1991/1992. P. 71

США необходимых материальных ресурсов для того, чтобы способствовать реализации именно желательного им сценария нового мирового порядка, - не что иное как американское видение будущего международных отношений имеет самые большие шансы на то, чтобы стать тем самым самосбывающимся пророчеством. Следствием такого восприятия возможностей единственной супердержавы становилось стремление других стран выстраивать свои стратегии в соответствии с той матрицей, которую, как им казалось, задавали США.

Поэтому выработка представлений о новом мироустройстве в американской теории международных отношений воспринималась конструктивистами не только как академически, но и как социально значимая задача. Ее целью было не только не навредить, но и способствовать построению такой структуры взаимоотношений между государствами, которая бы создавала основы для поддержания мира на международной арене. Веря в силу идей, конструктивисты верили в возможность конструирования системы и в то, что волевые решения могут влиять на ее характер и поддерживать ее в состоянии стабильности.

Соответственно, они не приветствовали политических рекомендаций теоретиков неореализма и приверженцев их методологии, таких как Хантингтон или бывший госсекретарь США Генри Киссинждер, которые предлагали супердержаве сосредоточиться на задаче маневрирования в рамках заданных системных ограничителей - представленных культурой или конфликтами интересов, - не пытаясь воздействовать на них самих. Фактически, рекомендации неореализма сводились к совету смириться с неизбежностью нарастания в международных отношениях конфликтного потенциала и стремиться оттянуть наступление кризиса системы посредством искусного манипулирования материальными ресурсами и стимулами. Такая постановка задачи требовала от США приложения минимума усилий по формированию системы. Более того, последнее воспринималось чуть ли ни как излишнее в контексте того, что система, в восприятии неореалистов, обладала способностью к саморегулированию и, соответственно, самопостроению.

Этот недостаток оптимистичности неореализма препятствовал транслированию его рекомендаций в сферу реальной политики. Внешнеполитический истеблишмент единственной супердержавы просто не мог принять на вооружение его предложения плыть по течению мировой политики, прилагая при этом усилия лишь на то, чтобы стараться избегать на своем пути опасных поворотов и столкновений. Поскольку Соединенным Штатам требовалась стратегия сохранения их конкурентных преимуществ, что подразумевало необходимость действовать с опережением времени, они ожидали получения таких рекомендаций, которые были бы рассчитаны на конструирование благоприятной для них внешнеполитической среды. Теоретики неореализма и его последователи подобных рецептов не давал. Более того, единственной конструктивной рекомендацией сторонников многополярного видения нового мироустройства было предложение способствовать приобретению ядерного оружия ведущими государствами Западной Европы, что просто-таки противоречило долгосрочной стратегии -начало которой было положено еще в 1945 г. — США ограничению распространения этого типа вооружения.

Однако при всех перечисленных недостатках методологии неореализма в применении к задаче построения внешнеполитической стратегии, последняя, тем не менее, продолжала существенно влиять на процесс принятия внешнеполитических решений — ведь за период доминирования в американской теории международных отношений она успела укорениться в сознании подавляющего числа представителей американского истеблишмента, который и после окончания «холодной войны» не прекратил мыслить категориями баланса сил. Что же касается базирующихся на неореалистической методологии представлений о новом мироустройстве -многополярности, геоэкономической концепции «трех зон» и теории «столкновения цивилизаций» - то для большинства лиц, ответственных за принятие внешнеполитических решений в США они стали служить предостережением.

Руководством же к действию, или целью внешней политики США оказались либеральные представления о будущем международных отношений. Именно они задали направление американскому стратегическому планированию в первой половине 1990-х гг. Самым наглядным и убедительным примером востребованности либеральных интерпретаций характера взаимодействия государств на международной арене в американском политическом процессе стала стратегия национальной безопасности «Расширения и вовлечения» 1995 г., которая делала ставку на создание благоприятной для США международной среды и расширение зоны стабильности посредством распространения демократии в мире.

Принятие этой стратегии документировало переход внешней политики США с позиций реалистической логики интерпретации международных отношений, доминировавшей в период «сдерживания», на либеральные рельсы. И тем не менее, такая смена приоритетов не могла считаться объективным следствием эволюции американской внешней политики, поскольку произошла она при президенте демократе У. Клинтоне.

197

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

После крушения биполярности американскими экспертами в области международных отношений было сформулировано пять концепций нового мироустройства, предлагавших различные интерпретации геометрии глобального распределения сил. Три из них основывались на реалистическом подходе и рисовали довольно пессимистические картины будущего, в то время как две другие, базируясь на либерализме, напротив, давали относительно оптимистические прогнозы. Это обуславливалось разной оценкой реалистами и либералами перспектив мирного — или точнее не омраченного сколь либо серьезными конфликтами - сосуществования великих держав и их способности и готовности к сотрудничеству.

Реалисты, полагавшие, что при определении характера внешнеполитического позиционирования государства исходят, прежде всего, из оценок относительных показателей экономической и военно-политической мощи своих ближайших конкурентов, в большинстве своем (кроме сторонников теории «баланса угроз») не верили в возможность исключения конфликтов из взаимоотношений между великими державами и предрекали наступление эпохи жесткой конфронтации между доминирующими субъектами международных отношений.

Неореалисты предсказывали неизбежность обретения ядерного оружия такими государствами как Япония и Германия. Тем самым, с точки зрения сторонников неореализма, последние должны были завершить процесс своего превращения в великие державы и, соответственно, процесс консолидации многополярной системы международных отношений. Неореалисты не исключали возможности разгорания между великими державами военно-политических конфликтов, хотя, ввиду наличия в современной мировой политике такого фактора как ядерное оружие, полагали, что основная борьба за обретение наибольших относительных потенциалов все же развернется в сфере экономики. Похожей точки зрения придерживались и авторы геоэкономической концепции «трех зон», считавшие, что стержнем международных отношений XXI века станут торговые войны между тремя основными экономическими центрами силы, США, Японией и Германией (или ЕС).

О наступлении эпохи жесткого противостояния говорил и автор концепции «столкновения цивилизаций» С. Хантингтон. Выдвинув тезис о том, что основными субъектами международных отношений будущего станут цивилизации, он оценивал перспективы их взаимодействия на мировой арене, исходя из презумпции того, что логика их поведения будет практически полностью соответствовать описанной в рамках реалистического подхода логике поведения государств. В связи с этим основным мотивом для возникновения конфликтов в формирующейся системе международных, отношений Хантингтон называл стремление цивилизаций к приумножению своей мощи, а основной формой противостояния - этно-религиозные столкновения.

Намного более оптимистические прогнозы делали сторонники либерализма. Основываясь на тезисе «демократии не воюют друг с другом», они говорили о выделении на мировой арене так называемой «зоны мира». При этом, однако, они признавали, что во всех остальных регионах стереотипы поведения государств будут полностью соответствовать тем описаниям, которые были даны им сторонниками реалистического подхода. Так появилась концепция «зоны мира» и «зоны хаоса».

Кроме того, на базе методологии либерализма сформировалось еще одно видение нового мироустройства - это была концепция однополярности (свою версию которой во второй половине 1990-х гг. предложили и реалисты). В отличие от концепции «зоны мира» и «зоны хаоса», выражавшей оптимизм относительно перспектив некоего социального института - коим в данном случае являлась демократия - и его потенциала в деле реформирования структуры международных отношений, концепция однополярности базировалась на оптимизме относительно перспектив вполне конкретного воплощения этого института, а именно - американской демократии. Одной из важнейших ее характерных особенностей было то, что свою веру в возможность сохранения доминирующих позиций США на мировой арене она черпала не только из либеральной концепции «демократического мира», но и из концепции «баланса угроз», являвшейся центральной составляющей теоретической базы неоклассического реализма.

С одной стороны, концепция однополярности описывала именно такое положение вещей, которое больше всего соответствовало интересам Соединенных Штатов, и на сохранение которого были направлены все усилия американского внешне- и внутриполитического истеблишмента, а с другой стороны, именно скепсис в отношении перспектив однополярности являлся той силой, которая заставила представителей экспертного сообщества США выдвинуть альтернативные однополярности видения нового мироустройства и которая давала новое дыхание классическому противостоянию реализма и либерализма. Именно неверие в стабильность однополярности лежало у истоков спора о том, какой будет система международных отношений XXI века.

Спустя полтора десятилетия после окончания «холодной войны» и крушения биполярной системы международных отношений облик нового мироустройства так и не обрел своих окончательных очертаний. С одной стороны, при беглом взгляде на характер распределения сил на мировой политической арене, многие согласились бы с тем, что сейчас мы живем в однополярном мире. С другой стороны, совершенно очевидно, что такое положение вещей приветствуется далеко не всеми членами международного сообщества, и в первую очередь, наиболее могущественными, занимающими следующие после США позиции в списке международной иерархии государствами, такими как Германия, Франция и Япония. Они нередко встают в оппозицию супердержаве, что оставляет открытым вопрос об их вероятном кооперировании с целью сбалансировать беспрецедентную мощь Соединенных Штатов, что, соответственно, не позволяет поставить точку в вопросе о возможности установления многополярности.

И тем не менее, оценивая представления о новом мироустройстве, сегодня можно сказать, что в своих прогнозах будущего системы международных отношений на сегодня ближе всего к истине оказались, пожалуй, все-таки сторонники либерального подхода. Если не брать во внимание периодически сотрясающих страны Западной Европы, процветающие демократии Юго-Восточной Азии и США террористические акты, организаторы которых стремятся дестабилизировать обстановку в этих регионах, можно сказать, что облик нового мироустройства соответствует тому образу, который представлен в концепции «зоны мира» и «зоны хаоса». Если же не учитывать конфликтов США - например конфликта по поводу оправданности начала военных действий в Ираке в 2003 г. - с некоторыми наиболее влиятельными мировыми державами, то можно утверждать, что, пожалуй, еще более точным описанием нового мироустройства является концепция однополярности.

Как бы то ни было, в обоих этих видениях речь идет о достижении некоего уровня стабилизации в рамках системы международных отношений. Исходя в своих построениях из концепции «демократического мира», и авторы концепции «зоны мира» и «зоны хаоса», и главный идеолог концепции однополярности Чарльз Краутхаммер сделали в своих прогнозах ставку на такое мироустройство, в котором противоречия между великими державами впервые в мировой истории перестанут служить источником для разгорания крупномасштабных вооруженных конфликтов.

На первый взгляд, такое видение будущего могло показаться не более чем абстрактным теоретизированием на тему перспектив социальной эволюции. Однако на самом деле, в случае принятия его на вооружение при определении направлений внешней политики государства, оно неизбежно вело к формулированию таких выводов, которые должны были кардинальным образом поменять иерархию приоритетов в стратегическом планировании США. Как следствие, в военной области, исходя из новой логики национальной безопасности, супердержава должна была сделать ставку не на отражение угрозы со стороны сопоставимого с ней по мощи и, главное, по внешним характеристикам соперника (поскольку все, за исключением Китая, великие державы конца XX века будучи демократиями, теоретически не должны были вступать в вооруженные конфликты друг с другом), а на отражение угроз иного свойства. Это, в свою очередь, напрямую затрагивало армию, военно-промышленный комплекс и другие смежные отрасли экономики. Одним словом, казалось бы, сугубо академические дебаты, в итоге могли весьма ощутимым образом видоизменить реальность. Именно поэтому спор между сторонниками реализма и приверженцами либерализма в первой половине 1990-х гг., когда вопрос о выработке внешнеполитической стратегии стоял особенно остро, был столь накаленным.

Победителя в нем должна была выбрать сама история. Но до тех пор, пока этого не произошло, пока не появилось уверенности в том, что постбиполярный мировой порядок в том виде, в котором он существует сейчас, представляет собой не просто переходную стадию эволюции мироустройства, а окончательно оформившуюся систему международных отношений - что свидетельствовало бы о триумфе либерализма, — роль арбитра в этих дебатах должна была выполнять внешнеполитическая элита США.

На первый взгляд могло показаться, что она была более склонна к тому, чтобы встать на сторону либерализма. На такой вывод наталкивал целый ряд наблюдений. Прежде всего, об этом свидетельствовал тот факт, что американский внешнеполитический истеблишмент проигнорировал, пожалуй, единственную стратегически значимую рекомендацию классиков неореализма - рекомендацию способствовать распространению ядерного оружия в странах Западной Европы. Несмотря на то, что это предложение выдвигалось самыми уважаемыми специалистами в области международных отношений, оно так и не смогло войти в политическую повестку дня. С другой стороны, стратегическим рекомендациям сторонников либерализма уделялось очень большое внимание. Более того, можно сказать, что именно они легли в основу всех американских национальных стратегий 1990-х - начала 2000-х гг. Ведь генеалогия идеи о необходимости не допустить попадания ядерного оружия в руки правителей так называемых «государств-изгоев» вела именно к работам либералов.

Сейчас может показаться, что такой выбор центральной составляющей американской внешнеполитической стратегии был довольно логичным. Однако в действительности, после того как угроза распространения коммунизма была снята с американской внешнеполитической повестки, перед США возникли целые горизонты возможных направлений сосредоточения их усилий как единственной супердержавы мира. Среди них была наркоторговля, эпидемия СПИДа, распространение оружия массового уничтожения, терроризм, голод, проблема глобального потепления и многое другое. Конечно, приоритеты в этом списке не определялись исключительно вкусовыми пристрастиями лидеров. Существовали объективные показатели, влиявшие на процесс принятия решения. Но, как бы то ни было, каждая из перечисленных проблем заслуживала особого внимания супердержавы. Между тем последняя решила направить весь свой потенциал на борьбу с распространением ядерного оружия, причем, прежде всего в среде «государств-изгоев». То есть таким образом она выбрала ту стратегию — и в той ее формулировке — которую еще в 1990 г. предложил в своей статье «Момент однополярности» Чарльз Краутхаммер, интегрировав в единое целое две глобальных проблемы человечества -проблему терроризма и проблему распространения ядерного оружия.

И тем не менее, несмотря на очевидный успех либерализма в деле формирования пристрастий внешнеполитической элиты США, последняя все также внимательно как и во времена «холодной войны» продолжала прислушиваться к выводам и экспертным оценкам сторонников реалистического подхода. Последние ничуть не уступали либералам в деле определения приоритетов при формировании внешней политики США. Правда, ввиду того, что концепции нового мироустройства, созданные на базе методологии реализма, рисовали довольно пессимистические, с точки зрения единственной супердержавы, картины будущего международных отношений, они воспринимались лицами, принимающими решения, скорее не как рекомендации, а как предостережения. В частности, в качестве такого предостережения можно было рассматривать геоэкономическую трехблоковую концепцию. Она рисовала такую картину мира, ради избежания воплощения которой в реальности Белый дом выработал стратегию глобализации, направленную, прежде всего, на замыкание всех региональных рынков на экономику Соединенных Штатов. Поэтому описанный Гартеном, Люттваком и Туроу сценарий формирования трех жестко конкурирующих между собой автономных экономических блоков можно было бы рассматривать как своеобразный портрет угрозы, которой должны были противостоять министерство экономики, Совет по национальной безопасности, Госдепартамент США и другие разработчики стратегии глобализации.

Что касается еще одной созданной на базе методологии реализма концепции нового мироустройства, а именно теории «столкновения цивилизаций» Хантингтона, то она тоже послужила своеобразным индикатором наличия опасности. Ее появление позволило на теоретическом уровне осмыслить возможные последствия заострения внимания на факте исламского происхождения международного терроризма, что, возможно, оказало влияние на характер риторики ведущих политиков США, в частности после терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 г. и, не исключено, что это, в свою очередь, позволило предотвратить усугубление отношений между странами христианского и исламского мира.

Ну и конечно, принципиальное значение для построения внешней политики США имел неореализм. Его значения нельзя было недооценивать хотя бы в силу того, что мировоззрение большинства представителей американского внешнеполитического истеблишмента было сформировано в период методологического доминирования неореализма, вследствие чего даже после свершения самой аномальной трансформации в истории международных отношений - не вписывавшейся в логику классических структуралистских объяснительных моделей - большинство лиц, принимающих решения, продолжало мыслить категориями «баланса сил». Более того, когда во второй половине 1990-х гг. внимание международного сообщество стало все больше сосредотачиваться на приумножающем свою мощь Китае, структуралистские анализы и оценки возможности наступления биполярности - занявшей в неореалистических построениях место концепции многополярности - начали пользоваться все большим спросом.

Конечно, все перечисленные «гео-» концепции отличались довольно низкой степенью оптимизма относительно облика будущего мироустройства, что, по совершенно справедливому замечанию конструктивистов, отнюдь не способствовало созданию мировоззренческой базы для снижения уровня конфликтогенного потенциала во взаимоотношениях между государствами, однако и неореалистическое, и геоэкономическое и геоекультурное видения служили своеобразными маяками, указывающими на источник угрозы, и в качестве таковых тоже делали ни чуть не меньший вклад в поддержание международной стабильности. Если либеральные концепции нового мироустройства являлись источником вдохновения для формулирования конструктивистской составляющей внешнеполитической стратегии, то реалистические - выполняли роль сигнальной системы, оповещающей об опасности и служили задачам сдерживания потенциальной угрозы. Если первые должны были стать самосбывающимися пророчествами (self-fulfilling prophecy), то вторые - «самоотрицающими» (self-denying prophecy).

Список научной литературыКолотухина, Наталья Владимировна, диссертация по теме "Всеобщая история (соответствующего периода)"

1. Harrisson S. S., Kemp. G. India and America after the Cold War. Report of the Carnegie endowment study group on U.S. Indian relations in a changing international environment. Washington, 1993

2. Hartman A. The red template: US policy in Soviet-occupied Afghanistan. // Third World Quarterly, Vol. 23, No 3, 2002, pp. 467-489

3. Hartmann F.H., Wendzel R.L. America's foreign policy in a changing world. New York, 1994

4. Haushofer K. Geopolitik der Panideen. Berlin, 1931.

5. Hendrickson D. C. The recovery of internationalism. // Foreign Affairs, Vol. 73, Issue 5, September/October 1994, pp. pp. 26-43

6. Henriksen Т. H. Clinton's foreign policy in Somalia, Bosnia, Haiti, and North Korea. Stanford University, 1996

7. Hertle H. Der Fall der Mauer : die Unbeabsichtigte Selbstauflosung des SED-Staates. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1999

8. Hummel H., Wehrhofer B. Geopolitische Identitaten. Im Buch: Globaler Kulturkampf? Politishe Kultur, Modernisierung und internationale Ordnung. Potsdam, 1998

9. Hunter S. The future of Islam and the west. Clash of civilizations or peaceful coexistence? Washingtin: CSIS, 2000

10. Huntington S. The erosion of American national interests. // Foreign Affairs, Vol. 76, Issue 5, September/October 1997, pp. 28-49