Концепции времени в лирических циклах Р.М. Рильке и Б. Пастернака

Малеваная-Митарджян, Дарья Александровна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Концепции времени в лирических циклах Р.М. Рильке и Б. Пастернака

Год: 2012
Автор научной работы: Малеваная-Митарджян, Дарья Александровна
Ученая cтепень: кандидата филологических наук
Место защиты диссертации: Калининград
Код cпециальности ВАК: 10.01.03

Диссертация по филологии на тему 'Концепции времени в лирических циклах Р.М. Рильке и Б. Пастернака'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Концепции времени в лирических циклах Р.М. Рильке и Б. Пастернака"

На правах рукописи

МАЛЕВАНАЯ-МИТАРДЖЯН Дарья Александровна

КОНЦЕПЦИИ ВРЕМЕНИ В ЛИРИЧЕСКИХ ЦИКЛАХ P.M. РИЛЬКЕ И Б. ПАСТЕРНАКА

10.01.03 — литература народов стран зарубежья (западноевропейская и американская), 10.01.01 — русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Калининград 2012

1 8 0НТ 2012

005053527

Работа выполнена в Федеральном государственном автономном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Балтийский федеральный университет имени Иммануила Канта»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Грешных Владимир Иванович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Владимирова Наталия Георгиевна (Новгородский государственный университет)

кандидат филологических наук, доцент Цвигун Татьяна Валентиновна (Балтийский федеральный университет имени Иммануила Канта)

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Елецкий государственный

университет имени И. А. Бунина»

Защита состоится 9 ноября 2012 г. в 14 часов на заседании диссертационного совета К 212.084.04 при Балтийском федеральном университете им. И. Канта, 236022, г. Калининград, ул. Чернышевского, д. 56, факультет филологии и журналистики, ауд. 231.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта.

Автореферат разослан 26 сентября 2012 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

О.Л. Кочеткова

В последние десятилетия в науке, в том числе в ее гуманитарных направлениях, чрезвычайно возрос интерес к проблеме времени. Он связан с более глобальным интересом и стремлением к ретроспективному поиску утраченной «целостности основополагающих мировоззренческих универсалий» [Савчук 1993: 205]. Время является одной из наиболее существенных координат мира и человеческого бытия. Эта координата по-разному осмысливается в разных науках, культурах, художественных системах и конкретных авторских концепциях мира. На протяжении тысячелетий в философской науке происходило постоянное возвращение и углубление исходного смысла, сущности категории времени, заданного в ранней философской мысли, еще тесно связанной с мифологической картиной мира и из нее уловившей основные черты этого сложного феномена. Искусство, идущее в постижении основ мира порой дальше, чем философия (в силу связи его с эстетическим чувством, «раздвигающим» границы времени), наряду с философской мыслью отражает этапы осмысления природы времени от эпохи к эпохе. Таким образом, тема диссертации обусловлена ролью художественного творчества в познании основ бытия и вместе с тем необходимостью рассмотреть специфику этого познания в новоевропейских литературах с тем, чтобы выявить его современные тенденции. Наша работа обращена к анализу «путей» решения проблемы времени в творчестве двух знаковых поэтов XX века - Райнера Марии Рильке и Бориса Пастернака, оказавших к тому же друг на друга определенное влияние, во многом духовно (по определению М.Г. Павловца - генетически, а не только типологически [Павловец 1998: 16]) близких, несмотря на их стилистическое несходство. В рамках вопроса о влиянии творчества Рильке на творчество Пастернака данное исследование предоставляет нам новый материал для осмысления глубины этого влияния (и генетической близости двух поэтов) на концептуальном, мировоззренческом уровне. Проблема творческой взаимосвязи Рильке и Пастернака в настоящее время является достаточно актуальной, ее «составными частями» выступают вопросы о влиянии творчества Рильке на художественную систему и мировоззрение Пастернака (этому аспекту проблемы посвящены появившиеся в последние десятилетия исследования М.Г. Павловца, Е.И. Леенсон, Н.С. Павловой), о месте и роли России в становлении мировоззрения и творчестве Рильке (К. Азадовский, А.Г. Березина), а также об общих для обоих поэтов этических и эстетических влияниях, среди которых выделяется в первую очередь фигура JI.H. Толстого.

Таким образом, актуальность избранной нами темы диссертационного сочинения обусловлена не вызывающей сомнений близостью художественных систем и мировоззрений P.M. Рильке и Б. Пастернака, а также не только литературоведческой, но и общефилософской значимостью проблемы времени и необходимостью уточнения принципов и методов изучения этой полиаспектной, сложной художественной категории.

В качестве объекта исследования выступают поэтические книги Рай-нера Марии Рильке и Бориса Пастернака, а предмета - художественная категория времени и реализуемые посредством ее в текстах поэтов концепции времени, рассмотренные в своей эволюции.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые представлено системное описание временной организации лирики P.M. Рильке и Б. Пастернака, чьи поэтические системы прежде практически не изучались в аспекте особенностей формирования и изменения временной структуры художественного мира на протяжении всего творческого пути поэтов, а также осуществлено их сопоставление в данном аспекте. В отечественном литературоведении взгляд на поэтический мир Б. Пастернака с точки зрения последовательной эволюции организующей его концепции времени представлен, пожалуй, только в работе H.A. Фатеевой [Фатеева 2003: 189207], однако достаточно эскизно; поэтический мир P.M. Рильке в этом аспекте прежде не становился объектом исследования во всей его полноте и последовательном развитии от книги к книге, хотя существует немалое число работ, посвященных художественному времени в отдельных его циклах/книгах или на отдельных этапах поэтического творчества [Allemann 1961, Krumme 1988]. Анализ концепций времени в поэтических книгах/циклах Рильке и Пастернака осуществлен нами с учетом связи творчества обоих поэтов с современной им (и общей для обоих) философской мыслью. Этот аспект приобретает особую значимость в свете того, что в XX веке философия и литература начинают взаимодействовать между собой более интенсивно, чем прежде, удваивая свои силы в стремлении проникнуть в основы бытия.

Таким образом, целью нашего исследования является воссоздание полной картины эволюции концепций времени каждого из избранных нами поэтов на материале их поэтических циклов/книг и сравнительно-сопоставительный анализ этих концепций. На достижение поставленной цели направлено решение следующих задач:

- выявить особенности концепций времени поэтов на каждом из трех выделенных нами этапов их творчества (минуя ранние поэтические книги), доминанты и специфику взаимосвязи составляющих этих концепций;

- соотнести одноэтапные концепции времени, воплощенные в лирических циклах поэтов, между собой с тем, чтобы установить моменты сближений и расхождений;

- проследить эволюцию концепции времени каждого из поэтов с тем, чтобы соотнести их между собой и выявить «общие» этапы; проанализировать корни и причины этой общности.

Цель и задачи исследования определили применение комплексной методики анализа, базирующейся на методе контекстного анализа поэтического цикла/книги, методе мотивного анализа, сравнительно-историческом и сравнительно-типологическом методах анализа.

Теоретическую и методологическую базу исследования составили труды М.Н. Дарвина, JI.E. Ляпиной, В.А. Сапогова, И.В. Фоменко, Е.С. Хаева, Л.С. Яницкого и др., посвященные проблеме лирического цикла и циклических образований в целом, С.С. Аверинцева, М.М. Бахтина, П.П. Гайденко, А.Я. Гуревича, Д.С Лихачева, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, А.Г. Чернякова, М. Элиаде и др., освещающие проблему времени в литературоведении, философии и культурологии. Научным фундаментом диссертации выступают работы Б. Аллемана, В.Н. Ахтырской, А.Г. Березиной С.Н. Бройтмана, Б.М. Гаспарова, А.К. Жолковского, A.B. Карельского, П. Крумме, Н.С. Павловой, Е.Б. Пастернака, H.A. Фатеевой, Л.С. Флейш-мана, Г.Э. Хольтхузена и др.

Теоретическая значимость диссертации определяется тем, что содержащийся в ней материал вносит определенный вклад в дальнейшее теоретическое изучение категории художественного времени и эволюции художественных систем.

Практическая значимость работы состоит в возможности использовать материал и результаты исследования в разработке и преподавании курсов истории зарубежной и русской литературы XX века, спецкурсов по анализу художественного текста, а также творчеству P.M. Рильке и Б. Пастернака.

Апробация работы. Отдельные промежуточные результаты и основные положения диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры зарубежной филологии факультета филологии и журналистики Балтийского федерального университета им. И. Канта, докладывались на третьей студенческой научной конференции «Феномен Времени: история -литература - культура» (Москва, РГГУ, март 2011 года), на четвертой международной научной конференции «Актуальные вопросы филологии и методики преподавания иностранных языков» (Санкт-Петербург, Государственная полярная академия, февраль 2012 года), а также опубликованы в семи статьях автора.

Основные положения, выносимые на защиту:

корни. Герой книги претерпевает инициацию, проделывая внутренний путь памяти, позволяющий ему восстановить события личного времени (истории взаимоотношений с возлюбленной), тесно переплетенного для него с временем историческим, которое, в свою очередь, «подчиняется» природным прообразам. «Темы и вариации» продолжают путь инициации лирического героя уже не только посредством памяти, направленной в прошлое, но и боли-изживания прошлого, направленных в будущее. Историческое представление о времени в этой книге трансформируется, вырываясь из природных прототипов.

2. Общим для обоих поэтов и существенным в их первых зрелых книгах становится мотив тоски {Sehnsuht у Рильке) и связанный с ним образ «отпавшего Ангела», приобретающие глубоко временной характер. Sehnsuht как основное чувство лирического героя «Часослова», стремящегося к Богу и вместе с тем осознающего его недостижимость, и интерсубъектная тоска «Сестры моей - жизни», рассеянная во всем временном мире, отражают ощущение человеком временности как мира, так и своей собственной и, несмотря на это, стремление к целостности.

3. Расхождение в направлении развития концепций времени в лирических книгах поэтов становится наиболее категоричным на срединном этапе их творчества: стремление Рильке в «Книге образов» и «Новых стихотворениях» к выходу за пределы времени как такового путем создания жанра «вещных стихотворений», посредством постепенного вытеснения сугубо временного чувства-состояния тоски (Sehnsuht) вневременным созерцанием (Schauen), а также в результате преобразования исторического времени в легендарное полярно углублению Пастернака в постижение законов «преходящего» исторического времени во имя его приятия. В книге «Второе рождение» приятие исторического времени благодаря утверждению его циклической основы ведет лирического героя к приятию идеи саморастворения в истории, а в книге «На ранних поездах» формируется взгляд на историческое время, природную цикличность, а также на личное время лирического героя с христианских позиций.

4. Концепции времени в поздних вершинных поэтических циклах Рильке и Пастернака в некотором смысле зеркально отражают концепции их ранних книг: теперь «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею» направлены на анализ человеческой субъективности и внутреннего человеческого времени, тогда как лирический герой «Стихотворений Юрия Живаго» видит основу человеческого личного бытия в божественном литургическом времени, которое получает статус незыблемого закона мироустройства.

сти и единства, целостности мира, насквозь пронизанного высшим духовным началом, насквозь одухотворенного. Более того, оба поэта описывают вполне реальный топос (кантон дю Валэ в «Валезанских катренах» Рильке и пространство-время советской «оттепели» в «Когда разгуляется» Пастернака), что придает реализованной в их циклах концепции времени особую убедительность.

Поставленные в диссертации цель и задачи определили структуру работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.

Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность избранной темы, дается обзор литературы по проблеме, выделяются аспекты рассматриваемой далее проблемы, обосновывается методология исследования и степень новизны, определяются цели и задачи исследования, сообщается об апробации работы и ее научно-практической значимости, излагаются основные положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Вопрос о художественном времени и теория циклических образований» включает в себя два параграфа.

В первом параграфе «Художественная категория времени: подступы к пониманию» последовательно излагается эволюция представлений о времени в философии, точных и естественных науках и в литературоведении. В первом пункте первого параграфа «Время в культурологии: обзор основных концепций времени» дается краткая характеристика двух основных моделей времени, организующих с древнейших времен представление человека о времени природном, историческом и личном: мифологическая (циклическая) модель времени уб историческая (линейная). Показано их взаимодействие на протяжении развития человечества, а также их специфическая связь в христианской и некоторых других концепциях времени, подтверждающая тезис о сложно-составном, синтетическом характере любой концепции времени, совмещающей в себе черты цикличности и линейности.

Во втором пункте первого параграфа «Время в философии: категория времени от Античности до наших дней» представлен исторический обзор осмысления феномена времени в философии. Цель данного обзора - вернуться к истокам рефлексивного осмысления категории времени, начатого в трудах Платона и Аристотеля, и проследить в развитии философской мысли расширение и углубление содержания понятия времени, отмечая при этом точки возврата к тем истинам о времени, которые были установлены в античной философии, наследовавшей мифу и, как показал А.Ф. Лосев, стремившейся восстановить мифологическую картину мира и, в частности, времени, уже средствами философской рефлексии. Истину

мы, вслед за A.B. Ахутиным, понимаем как черту сущего, а не как характеристику суждения о нем, как то непотаенное и вместе с тем невыразимое словом, открывающееся человеку в состоянии удивления, чья невыразимость напрямую связана с временностью мира, что проявляет высказывание П. де Мана: «...мы зовем временем не что иное, как неспособность истины совпадать с самой собой» [Ман 1999: 97]. Как истинная античными философами понималась мифологическая картина мира, в которой время и вечность тождественны и нераздельно слиты в одно целое: время есть развернутая вечность, вечность - свернутое в одной точке время. Платон в диалоге «Тимей» вновь связывает время и вечность, но уже рефлексиро-ванно: время есть подвижный образ вечности, созданный Демиургом для того, чтобы уподобить живой мир становления его образцу. В диалоге «Парменид» Платон останавливает внимание на природе настоящего, выявляя его всеохватность, и тем самым по-своему перерабатывает мысль своего предшественника Парменида, стоявшего у истоков осмысления времени и рассматривавшего настоящее как оправдание времени, путем парусин позволяющее превратить время в вечность. Эти мысли о специфичности настоящего получат развитие в учении Аристотеля, который будет рассматривать «неделимый момент "теперь"» как формообразующее начало времени. И при всей материалистичности взглядов философа, разрабатывавшего свое учение о времени в контексте физики как учения о природе, движении и изменении (а не «абстрактном» платоновском становлении), в его работах прорываются интуиции о мифологичности времени (следует отметить, что Аристотель весьма глубоко ценил древнюю мифологию, считая ее предшественницей философии). Эти интуиции позволяют неоплатоникам интерпретировать его вневременное настоящее, называемое им «началом времени», как окна, просветы в вечность. Неоплатонизм воспринял также и мифологическую интуицию Платона о космосе как разумном одушевленном живом существе и углубил его же идею о взаимосвязи времени и вечности, создав их тонкую диалектику, где вечность приобретает функции объяснительную (заданную Аристотелем в его учении о теперь) и сохраняющую (вечность вмещает в себе все моменты бесконечного вещественного становления).

На стыке Античности и христианства происходит переориентация с внешнего на внутреннее: Августин одним из первых переносит проблему времени из догматической онтологии в сферу анализа сознания, развивая тем самым Аристотелеву интуицию о связи времени со считающей его душой. Время резко противопоставлено у Августина вечности и вместе с тем тесно с нею связано, причастно ей через момент настоящего - здесь Августин развивает Аристотелеву же идею окна-просвета в вечность. В своем анализе времени в его связи с жизнью индивидуальной человеческой души Августин большую роль отводит памяти как механизму, совмещающему в себе прошлое, настоящее и будущее, что позволяет ей из-

мерять время, сопоставляя текущие отрезки - с прошедшими, и выступать хранилищем прошлого. Августин во многом предвосхитил субъективный подход к пониманию времени, характерный для эмпирически-психологистского направления в философии XVII-XVIII веков и, отчасти, для трансцендентализма Канта, рассматривавшего время в тесной связи с сознанием. Пространство и время, по Канту, представляют собой заранее данные человеку (спускаемые из трансцендентного мира) формы чувственности, позволяющие ему познавать мир в той степени, в какой он может быть познан. Причина времени содержится в нашей способности познания до всякого опыта, априори. Феноменологическая философия XX века, углубившись в исследование структур нашей субъективности (души, по Августину), обеспечивающих достоверное познание мира, сделала большой шаг в постижении временности этой субъективности. В работе «Феноменология внутреннего сознания времени» Гуссерль выделяет два «вида» феноменологического времени, накладывающихся друг на друга: 1) «последовательность ощущений» об объекте-мире и 2) «ощущение последовательности» - «темпорально-конститутивный поток», являющийся значимой структурой нашей субъективности. Это сознание-время является, с точки зрения Гуссерля, конститутивным началом универсума, но началом в высшей степени неустойчивым по причине своей потокообраз-ности, и исключающим ту абсолютную точку зрения, в свете которой рассматривал жизнь души Августин и в качестве которой выступал у него Бог. Рассматривая модус настоящего как модус восприятия, Гуссерль расширяет момент настоящего за счет ретенции (первичной памяти, удерживающей прошлое) и протенции (предвосхищения будущего), превращает настоящее из точки в некий «фрагмент», имеющий «толщину». Расширение настоящего до «"экстатического" единства времени», вмещающего прошлое, настоящее и будущее, происходит и в учении о времени Хайдег-гера. Это открытие феноменологической философии есть, по сути, возвращение к мифологическому сознанию времени, для которого характерна подобная качественная сращенность всех моментов времени: «...магическое "теперь" является не простым мгновением настоящего, но содержит в себе прошлое и беременно будущим» [Свасьян 2010: 155]. Настоящее предстает у Хайдеггера, так же как и у Аристотеля и Августина, как своеобразное окно в вечность (с той оговоркой, что о вечности в феноменологии речи не идет).

Бытие и время, как показал А. Тихонов, соотнесены у Хайдеггера так же, как у Платона в диалоге «Парменид» [Тихонов 2004: 79] и, до него, у самого Парменида: бытие причастно настоящему времени через глагол «есть», последний же, издавна считавшийся единственным «временным» атрибутом вечности, связывает таким образом настоящее с вечностью. Время получает онтологический статус, оказываясь в современной феноменологии фундаментальной структурой бытия, а современная («поздняя»)

онтология, по характеристике А.Г. Чернякова, предстает как хроно-логия, что свидетельствует о чрезвычайной значимости проблемы времени в современном гуманитарном знании.

В третьем пункте второго параграфа «Время в науке: краткий обзор истории освоения» кратко рассмотрены основные вехи освоения времени в точных и естественных науках, показана их взаимодополнительность в деле постижения сущности этого сложного феномена. Выявлены точки наибольшего отступления от античных интуиции (механика Галилея, редуцировавшая время до дискретного количественного явления) и точки возврата к ним: разделение Ньютоном пространства и времени на относительное и абсолютное; обогащение в естественных науках начиная с XVIII—XIX веков понятия времени такими характеристиками, как становление, однонаправленность и необратимость; утверждение психологией, выделившейся к середине XIX века в самостоятельную науку, идеи о принадлежности времени человеку, познающему и творчески преобразующему мир (А. Бергсон); учение В.И. Вернадского о биосфере, в качестве абсолюта вводящее однонаправленное необратимое биологическое время, описывающее мир становления живого вещества; открытия современной космологии, теорией Большого Взрыва утверждающие начальность (и конечность) времени, а также его неоднородность, обратимость и склонность к иным трансформациям. Точные и естественные науки, исследуя каждая «свой» модус времени, сходятся в одном — в усмотрении прямой связи между временем и жизнью (той связи времени и бытия, которая стала главной темой философии Хайдеггера). И учитывая мысль известного астрофизика С. Хокинга о связи эволюции мира с человеком как ее целью и средством ее себя-постижения, следует признать, что в определенном смысле время действительно возникло с появлением человека и им порождено, ибо прежде мир пребывал в «циклическом» времени вечного становления, в процессе же развития, «прогресса» человечества все больше увеличивалась экспансия человека в мир (антропный фактор утверждается в науке экологической ролью человека), прежде всего природный, его освоение и изменение, в результате чего мир все более организовывался по законам времени, а не «вечности»-цикличности. Его движение становится необратимым, он усложняется, включая в себя все большее число миров, в том числе описывающих само время — научных, художественных. Существование времени оправдывается тем, что оно — единственная форма существования жизни и единственный способ постижения действительности. Общность мира создается (и одновременно разрушается - парадокс плода, ставшего значимым метаобразом для всего творчества P.M. Рильке) временем, темпоральностью мира.

В четвертом пункте первого параграфа «Время как литературоведческая категория» время рассматривается в качестве одной из основных координат художественного мира произведения. Этой координате

принадлежит в хронотопе как взаимосвязи временных и пространственных отношений ведущая роль, ибо время интенсифицирует пространство, включая его тем самым в движение сюжета, истории. Пространство, в свою очередь, влияет на время, так как приметы времени раскрываются исключительно в пространстве, в изменении его вещественного наполнения. Поэтому время и пространство в художественном тексте органически взаимосвязаны, образуя единый пространственно-временной континуум. Художественное время формируется на основе времени понятийного (или, иначе, концептуального, которое есть результат восприятия и осмысления неоднородного и полиаспектного онтологического (реального) времени) и репрезентируется посредством времени лингвистического, также обладающего полиаспектным характером (поскольку включает языковые средства разных уровней). Таким образом, авторская концептуализация времени входит в состав художественного времени как его неотъемлемая часть. Анализируя специфику времени в эпических и лирических жанрах, мы приходим к выводу о склонности эпического времени к линейности, лирического, в силу ритмической организации самих текстов, «инвариантности» тем поэзии и других факторов, - к цикличности, «космологичности»: мифологическая модель времени присутствует во всех поэтических текстах как некий глубинный, имманентный самой поэзии слой, ее основа.

Второй параграф «К вопросу теории и истории циклических образований» посвящен жанровой характеристике лирического цикла/книги как особой художественной структуры произведения. В первом его пункте «Определение понятия жанра» мы, прослеживая эволюцию жанра как явления, ориентируемся на представление о жанре в современном литературоведении как об исторически устойчивом образовании, проходящем через века, но в веках же, из самой действительности черпающем обновляющее его содержание. Исходя из социологического, коммуникативного определения понятия «жанр» во втором пункте данного параграфа «История существования и научного изучения явлений циклизации в лирике» мы различаем явления циклизации в эпоху традиционализма, целостность которых достигалась индуктивным способом (сборник стихов, раздел сборника - в противопоставление циклу), и нетрадиционализма, чья целостность реализуется дедуктивным способом — путем развертывания некоей концепирующей идеи (книга/цикл в их отличии от сборника/ раздела). Следовательно, история лирического цикла/книги в его современном виде ведет свое начало с эпохи романтизма, история же его самоосмысления, «самопознания» жанра - с эпохи символизма, когда поэты начинают осознанно использовать возможности циклизации как способа воплощения авторских взглядов в совокупности стихотворений, и обосновывают это жанровое образование в своих предисловиях (В. Брюсов, А. Блок, А. Белый) и рецензиях. Научное осмысление явлений циклизации начинается в

1920-е годы в трудах американских и европейских исследователей, в отечественном литературоведении несколько позже — со второй половины XX века в работах В.А. Сапогова (в основном на материале творчества Блока), Л.Е. Ляпиной, И.В. Фоменко, М.Н. Дарвина и др. Отечественные цикловеды, исследуя специфику целостности лирического цикла, отличающую его от других жанров и составляющую его жанровое своеобразие, утверждают роль циклообразующих связей в создании его целостности и двойственную природу как элементов целого, так и самого целого. Постепенно складывается типология лирического цикла (в работах Хаева, Дарвина), в 90-е годы начинает развиваться взгляд на лирический цикл как на «текст в тексте», что дает начало осмыслению лирического цикла в коммуникативном аспекте и в свете теории интертекста (в работах Л.С. Яниц-кого, Н. Фатеевой), ярко обнаруживая специфические особенности этой жанровой формы.

В третьем пункте «Специфика целостности лирического цикла/книги» характеризуется и обосновывается двойственная, конфликтная природа циклических образований, составляющая их жанровую сущность. Двойственная природа циклов проявляется во всех пяти определяющих искусство аспектах - коммуникативном, знаковом, моделирующем, гносеологическом, аксиологическом [Ляпина 1999а: 10-17]. Исходя из ориентированности циклической формы на воспринимающего ее читателя (что ярко проявляется на коммуникативном и гносеологическом уровнях), лирический цикл/книга рассматривается как одна из реализаций конструкции «текст в тексте», специфика этой реализации заключается в принадлежности включающего и включаемого текстов одному автору), причем первый из них организуется на метатекстовом уровне, сознательно. В заключительном, четвертом пункте «Жанровое содержание лирического цикла/книги» в качестве основы жанрового содержания двух форм циклизации в лирике — цикла стихов и поэтической книги — утверждается их концептуальность, воплощение индивидуальной авторской картины мира, мировоззрения во всей его полноте и противоречивости. Однако каждая индивидуальная картина мира при всей ее субъективности стремится к максимальной объективности в силу глобальной задачи, которую ставит перед собой автор: создать концепцию мира, т.е. воплотить сознание не только индивидуальное, но эпохальное. Таким образом, благодаря своей концептуальное™ лирический цикл/книга смещается в системе литературных родов, приближаясь к границе эпоса, что позволяет некоторым исследователям трактовать его как «лироэпос». Жанровое содержание двух форм лирической циклизации определяется тем, как конкретизировано художественное задание воплощения авторской концепции мира. Задача цикла - частная, локальная: выразить сложное и, возможно, даже противоречивое отношение к одной из граней бытия, тогда как перед книгой стоит задача большая, чем по силам литературному произведению - воссоздать

отношение ко всему окружающему миру во всей его сложности и противоречивости. При этом границы между циклом и книгой, как показало творчество постсимволистов, относительны: книга может быть «сжата до цикла», цикл — развернут в книгу, особенно если в нем изначально заложена «интенция книги», т.е. стремление воссоздать целостную систему авторских взглядов на мир.

Во второй главе исследования «Эволюция концепций времени в лирических циклах P.M. Рильке и Б. Пастернака» представлен сравнительно-сопоставительный анализ поэтических книг/циклов указанных поэтов на трех выделенных нами этапах их поэтического творчества, имеющий своей целью проследить, как в поэтическом творчестве каждого из них от книги к книге трансформировались концепции времени, организующие их поэтический универсум, как изменялись временные доминанты данных концепций.

Первый параграф «Концепции времени в первых вершинных поэтических циклах P.M. Рильке и Б. Пастернака» обращен к анализу концепций времени, представленных в книге Рильке «Часослов» и книгах Пастернака «Сестра моя - жизнь» и «Темы и вариации». Мы обнаруживаем, что в первых своих зрелых книгах стихов P.M. Рильке и Б. Пастернак, выстраивая свою концепцию времени, движутся в противоположных направлениях: Рильке в «Часослове» - вовне, к постижению законов мира через постижение Бога, Пастернак в «Сестре моей - жизни» и «Темах и вариациях» — внутрь, к постижению законов собственной субъективности, психики, и законов творчества, с нею связанных.

В книге «Часослов» Рильке создает очень четкую, структурированную (как структурирован пространственный мир книги, состоящий из трех подпространств - мира света, Ничто и тьмы) и подробную концепцию времени. Создание мира осмысливается в платоновском духе «необходимости»: Бог создал мир света и человека ради излечения своей раны-Ничто:

...dir war das Nichts wie eine Wunde, da kühltest du sie mit der Welt.

Jetzt heilt es leise unter uns.

Denn die Vergangenheiten tranken die vielen Fieber aus dem Kranken, wir fühlen schon in sanftem Schwanken den ruhigen Puls des Hintergrunds.

Wir liegen lindernd auf dem Nichts und wir verhüllen alle Risse;

.. .Ничто было тебе как рана, тогда ты охладил ее миром.

Теперь оно исцеляется среди нас.

Ибо прошедшее выпило

весь жар из больного,

мы уже чувствуем в мягком колебании

спокойный пульс дальнего плана.

Мы лежим, успокоенные от боли, в Ничто и закрываем все щели;

du aber wächst ins Ungewisse а ты растешь в неизвестность

im Schatten deines Angesichts. в тени своего лица.

«Gott, wie begreif ich deine Stunde...» (Das Buch vom mönchischen Leben)

Время в «Часослове» имеет две реализации в соответствии с двойственностью образа плода, становящегося метаобразом, организующим весь мир «Часослова». Как существуют плоды истинные (несущие в себе свою истинную смерть и способные дозреть до высшей точки) и ложные (чья сущность искажена влиянием внешних и внутренних факторов), так Рильке различает время истинное (время-вечность) и время ложное (убывающее, энтропийное). Первое достижимо в творчестве и созидании, которые становятся вехами на пути человека к Богу, способами движения к Богу и осмысляются в традиции исихазма (наиболее полно развитой и сохранившейся лишь в восточном изводе христианства) - как практика непрестанного внутреннего делания. Второе же тесно связано с историческим представлением о времени, том времени, которое принадлежит историческому миру света и было приведено в движение его князем - Люцифером («Ich komme aus meinen Schwingen heim...»), но не Богом, и к миру которого Бог не прикасался, не создавал его - вместе с тем создав само время («Твое древнейшее слово было: Свет: / тогда началось время» - «Dein al-tererstes Wort war: Licht...»), возле Бога «стоявшее в нерешительности» («Ich weiß: Du bist der Rätselhafte...»), но актуализированное все же Люцифером, «для которого оно шумно пробудилось».

И все же концепция исторического времени в книге подразумевает его цикличность, точнее - спиралеобразность, о чем свидетельствуют как природные, так и библейские образы, в которых оно последовательно осмысляется. При этом библейские образы в своей новой реализации получают новое содержание (новый Мессия становится Смертородцем, воплощением образца человека, вызревающего в себе собственную «правильную» смерть). Движение к Богу, провозглашаемое в книге как главный способ существования (и эта идея созвучна мысли толстовской «Исповеди»: «Живи, отыскивая Бога, и тогда не будет жизни без Бога»), как способ постижения сущности и законов мироустройства, предстает нескончаемым, а Бог - недостижимым, непостижимым до конца (что реализует совокупность мотивов - мотивы стены, незнания и др.). В этом Рильке близок традиции раннехристианского апофатического богословия, утверждающего непознаваемость Бога до конца, и основная характеристика Бога «Часослова», темнота, также указывает на его родство не только «русскому Богу», но и находящемуся в основаниях последнего Богу раннехристианских мыслителей. Однако незавершимость личного пути Богопознания имеет своей оборотной стороной незавершимость самого времени, его бесконечность, поскольку путь отца продолжают его сыновья, и все поколения де-

лают общее дело, а в этой бесконечной жизни человечества реализуется вечная жизнь Бога. Доминантным в книге оказывается одухотворенное природное, циклическое время, о чем свидетельствуют как многочисленные растительные образы, складывающиеся в метаобраз плода, так и заявленная в заглавии идея «часослова» как богослужебного цикла, переосмысленная в книге в «субъективном» ключе: на место годового богослужебного, канонического цикла заступает цикл индивидуального богопо-знания, приобретающий, однако, характер всеобщности, каноничности.

Доминирующими природные прообразы становятся и в структуре концепции времени пастернаковской «Сестры моей - жизни», поскольку в них осмыслено и историческое время, и тесно переплетенное с ним личное время лирического героя, его отношения с любимой, предстающие в этом «мифологическом» свете как инициация, переход во взрослое (и вместе с тем «историческое») состояние. Уже сложно организованный заголовочный комплекс книги проявляет стремление поэта свести в единое целое разные подпространства мира, связанные с разными представлениями о времени. В заглавии книги это стремление «овнешнено» на синтаксическом уровне - в конструкции, где тире замещает глагольную связку составного именного сказуемого, приравниваемого этой выпавшей бытийной связкой («сестра моя есть жизнь») к подлежащему. В последующих компонентах заголовочного комплекса эта связь разных уровней мира «уходит на глубину», выражаясь уже в соположениях подпространств как внутри отдельного компонента (как в случае с эпиграфом из Ленау, сополагаю-щим личное и природное, или подзаголовком «Лето 1917 года», соединившим в себе время природное и историческое), но будучи при этом «направлена» общим вектором восприятия всего заголовочного комплекса, так и между компонентами («биографически-романный», по определению С.Н. Бройтмана [Бройтман 2005: 336], подзаголовок контрастирует с вневременным, мифологичным заглавием). При этом природный цикл, реализованный в самой книге, четко соотнесен с личным временем лирического героя, выступая его «материальной» экспликацией. Начало и конец книги маркированы временем внежизненным - зимой начала цикла / переходом к умерщвляющей осени, - которое отражает отдаленность лирического героя от событий лета-жизни. «Чисто летними», как отмечает С.Н. Бройтман, в книге оказываются лишь три серединных цикла - «Песни в письмах, чтобы не скучала», «Романовна» и «Попытка душу разлучить» [Бройтман 2005: 339], в субъективном плане они соотносимы со временем собственно восприятия, собственно жизни, пока не опосредованной пострефлексией. «Летним» циклам предшествует весенний райский цикл «Не время ль птицам петь», по сути своей вневременной, так как герои находятся в дорефлективном состоянии, готовясь шагнуть в лето как пространство-время инициации. После же лета мир неуклонно движется к осени, становящейся временем воспоминания, рефлексии, познания прошлого.

В качестве доминанты концепции времени книги отчетливо вырисовывается субъективное время лирического героя, поскольку «Сестра моя — жизнь» оказывается книгой памяти, книгой-воспоминанием (каковой ее делают прежде всего последние три цикла - «Возвращение», «Елене» и «Послесловье»), Осмысление событий лета-жизни, истории взаимоотношений с возлюбленной является ретроспективным, и сам его процесс приоткрывает механизмы памяти первичной (Гуссерлевой ретенции - восприятия) и вторичной, становясь исследованием человеческой субъективности в феноменологическом духе. Ряд стихотворений («Определение души», «Зеркало», «Гроза, моментальная навек» и др.) в книге посвящен человеческой субъективности или, иначе, сознанию, душе, способной предстать для самой себя в качестве феномена лишь благодаря своей темпоральное™, а точнее, по Гуссерлю, благодаря восприятию, которое, будучи связано с моментом настоящего времени, включает, в концепции основателя феноменологии, в себя элементы предшествующего момента (ретенция) и последующего (протенция). Именно поэтому большую значимость в книге получили метастихотворения, осуществляющие художественную рефлексию над актом творчества, который, в свою очередь, включает в себя как свою составную часть акт восприятия (прежде всего «Определение творчества», а также рассыпанные по многим стихотворениям сравнения мира с книгой, текстом).

Однако проблематика памяти не просто выводит на поверхность в книге вопрос о восприятии как составляющей творчества (выступающего одной из центральных тем «Сестры моей - жизни»), но и приобретает собственную ценность, становясь средством познания прошедшего. При этом Пастернак осознаёт несовершенство, слабость и хрупкость всех инструментов, данных человеку для преодоления линейности, необратимости времени, о чем говорит в финале открывающего цикл «Возвращение» стихотворения «Как усыпительна жизнь!..»: «Нам изменяет память, / И гонит с рельсов стрелочник». Отголосок этого же осознания пределов познания мы видим в «Грозе, моментальной навек», где с состоянием озарения сопряжен «обвал сознанья» (и само озарение наступает только в процессе воспоминания, т.е. из иного, чем настоящее переживания, времени). Эта идея найдет свое утверждение в финальном стихотворении следующей книги, «Темы и вариации», где постперцепция не завершена и «проваливается» в сон, но все же на эстетическом уровне, самим созданным стихотворением, лирический субъект разгадал «загадку», недоразгаданную лишь на уровне разума (оставшуюся в обещании: «...высплюсь, чем свет перечту и пойму»).

В этой книге, в своем генезисе тесно связанной с «Сестрой...», доминирует также личное время: лирический герой продолжает путь своей

инициации к ее логическому завершению - уже не только проживанию событий прошлого с помощью памяти, направленной назад, но и изживанию их через боль, направленному в будущее (в двух срединных циклах - «Болезнь» и «Разрыв»), Историческое представление о времени трансформируется: история «вырывается» из мифологических прототипов и меняет направление, становясь необратимой и одновременно ускоряясь, что осмысливается в том числе и в библейских образах, но сниженных на революционный лад. И две эти «вариации» в «Темах и вариациях» элементов концепции времени «Сестры...» - трансформация исторического времени и внутреннего времени лирического героя - оказываются взаимообусловлены при неизменной «природной» основе, сохраняющейся и в «Темах...», «материализующей», «овеществляющей» личное время лирического героя как в срединных циклах, чьим природным временем становится зима, время внежизненное, но в своих отдельных точках, а именно праздниках, по Е. Фарино [Фарино 2004: 299], способное обеспечить прорыв из инфернального земного времени в сакральное («Средь вьюг проходит Рождество. / Он видит сон: пришли и подняли. / Он вскакивает: "Не его ль?"»; «А этот, новый [год], все прогнал / Рождественскою сказкой Диккенса»), так и в финальном цикле «Нескучный сад», который завершают четыре «внутренних» цикла, дающие последовательность зима - весна - лето - осень, в миниатюре дублирующую природный цикл «Сестры моей - жизни».

«Часослов» Рильке и две книги Пастернака сближает общий для них мотив тоски (у Рильке Sehnsuht) и связанный с ним образ «отпавшего Ангела» (Люцифера у Рильке, Демона у Пастернака). И хотя генезис последнего в книгах поэтов различен, связь его с мотивом тоски выводит на первый план архетипические характеристики этого образа как отпадения от изначального довременного состояния мира, как проявления сугубой временности земного мира и осознания этой временности человеком. Несмотря на то что Sehnsuht Рильке глубоко субъектна (это чувство связано со стремлением к Богу = целостности бытия и вместе с тем с осознанием недостижимости этой целостности), а тоска Пастернака интерсубъектна, рассеяна во всем временном мире, суть этого чувства одна: оно есть осознание разорванности мира временем.

Во втором параграфе второй главы «Концепции времени в поэтических книгах P.M. Рильке и Б. Пастернака срединной поры» исследуются концепции времени «Книги образов» и, в меньшей степени, «Новых стихотворений» Рильке, представляющих новый этап его творческого пути, и пастернаковских книг 30-х - начала 40-х годов («Второе рождение» и «На ранних поездах»), также воплощающих общее для того периода мировидение поэта. Концепции времени Рильке и Пастернака этого эта-

па кардинально расходятся в своей доминанте: если Рильке, в соответствии со своими художественными и эстетическими исканиями указанного периода, ориентирован на выход за пределы времени, то Пастернак, напротив, обращен к постижению специфики самого «преходящего» - исторического времени.

В «Книге образов» Рильке стремится остановить время и тем самым его нивелировать, чтобы далее, в «Новых стихотворениях» полностью освободить предметы и состояния от времени: даже самые «временные» и «преходящие» из них в Ding-Gedichte, этой особой форме, разрабатываемой поэтом на данном этапе творчества, оказываются вне времени. Стремление Рильке в «Книге образов» и «Новых стихотворениях» к выходу за пределы времени как такового осуществляется также посредством постепенного вытеснения сугубо временного чувства-состояния тоски (Sehn-suht) вневременным созерцанием (Schauen). С другой стороны, элементы природного времени в «Книге образов» приобретают довольно устойчивое символическое, даже «метафизическое» значение, каждое из этих времен связывается с одной или несколькими значимыми для Рильке темами. Так, в первой части Первой книги весна как время сотворения нового тесно связана с обобщенным образом девушек, который развивает тему внутреннего созревания, пребывания в состоянии чистоты, и становится временем отделения от бессознательного существования или предчувствия этого перехода («Любящая», «Первое причастие»). В ряде «осенних» стихотворений второй части Первой книги осмысляется тема одиночества и тема всеобщего падения, неизбежно следующего за состоянием полноты.

С той же целью — освобождения от времени — переосмысливается и историческое время: в «Книге образов» мы находим, вместе с утверждением цикличности истории путем ее превращения в легенду (стихотворения «Три святых короля», «Карл Двенадцатый, король Швеции, скачет по Украине», «Певец поет перед княжеским ребенком») и глубоко отрицательную трактовку фигуры Христа (стихотворение «Страшный суд»), чье явление, по мысли Рильке, развернуло бывшее прежде (в «Часослове») циклическим, вечно возвращающееся время Бога в линейное и конечное, эсхатологичное время Христа, в котором сама идея возвращения (последнего воскресения всех мертвых) приобретает отрицательный смысл. Так многочисленными способами поэт пытается вывести мир из времени с тем, чтобы сохранить земные вещи в пространстве творчества, пространстве инобытия, идея которого четко будет озвучена как идея Weltinnenraum, альтернативного земному убывающему пространству, позже, в стихотворении 1914 г. «Es winkt zu Fühlung fast aus allen Dingen...», и получит свое окончательное воплощение в образе сердца, преобразующего временный убывающий мир в вечный в «Дуинских элегиях» и «Сонетах к Орфею».

Концепция времени направленной в будущее книги Пастернака «Второе рождение», напротив, своей доминантой имеет время историческое. Его осмысление и примирение с ним являются, по сути, целью этой книги, и примирение оказывается для поэта возможным только благодаря осознанию цикличности истории, повторяемости ее основных событий в «вековом прототипе», что на протяжении всей книги артикулируется в мотиве столетней разницы между событиями. Сам временной архетип «второго рождения», вынесенный в заглавие, распространяется как на личное время лирического героя, знаменуя его «новое рождение» благодаря новой любви и творчеству, тесно друг с другом переплетенным, так и на время историческое, позволяя герою книги увидеть в современных ему исторических событиях «новое рождение» мира, его переустройство по новым, лучшим и справедливым законам. Лежащий в основе книги природный цикл (а точнее - два годовых цикла), в котором практически редуцирована осень и в сильную финальную позицию вынесена весна, своим глубинным воздействием на личное время лирического героя и на время историческое также подкрепляет идею «второго рождения», мысль о невозможности нового (мира) без утраты, гибели старого, в результате чего в финале книги происходит полное приятие лирическим героем идеи саморастворения «в революцьонной воле». Так осознание цикличности мира в 30-е годы охватывает уже и историю, в начале 20-х, в «Темах и вариациях», казавшуюся идущей к своему концу.

В книге «На ранних поездах» формируется взгляд на историческое время с христианских позиций, и прежде календарная, природная мифо-логичность и цикличность сменяется библейской, организующей концепцию времени этой книги в соответствии с христианскими взглядами, в частности — с христианским осмыслением личной жизни как части жизни народа = государства. Мотив возвращения, повторения, характерный и для предыдущей книги, приобретает здесь иной смысл: в совокупности с памятью, связывающей прошлое и настоящее с будущим, направленной в будущее, он реализует тему обновления мира на новых, духовных началах. Однако природная цикличность по-прежнему сохраняется как отражение, явленное миру «лицо» и библейской мифологичности, и хода исторических событий [Пруайар 1998] - так, весна, вновь вынесенная в абсолютный финал книги в ее заключительном цикле «Стихи о войне», свидетельствует о возрождении России, окончании тяжелого исторического периода, а лето «грузинского цикла» «Летние записки» знаменует собой полноту бытия Грузии как единства природы и народа, с одной стороны, народа и индивидуальности — с другой, единства, выступающего для поэта образцом государственной целостности. Существенно, что уже в этом цикле 1936 года присутствует целый ряд образов, свидетельствующих о «прорас-

тании» в мировоззрении Пастернака христианства [Седакова 2011], которое наберет силу на позднем этапе его творчества: время библейское станет «явной» основой концепции времени в «Стихотворениях Юрия Живаго» и «подспудной», глубинной - в последней книге стихов поэта «Когда разгуляется».

Третий параграф второй главы исследования «Концепции времени в поздних поэтических циклах P.M. Рильке и Б. Пастернака» посвящен изучению эволюции концепций времени Рильке и Пастернака на позднем этапе их творчества. Этот этап зрелости у обоих поэтов делится на два по-дэтапа: вертикальное движение к последней высоте и следующее за ним уже горизонтальное движение на этой высоте. Не зря Н. Фатеева [Фатеева 2003: 189-207] в своем исследовании творчества Пастернака рисует его поэтический путь как движение по кругам, спиралью поднимающимся вверх, и вершиной, «иконостасом» оказывается цикл «Стихотворения Юрия Живаго», следующий за которым цикл «Когда разгуляется» представляется исследовательнице укреплением в том «открытом пространстве Вечности», куда произошел прорыв в «Стихотворениях Юрия Живаго». Точно так же «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею» Рильке видятся нам потребовавшим от поэта усилий (о чем свидетельствует и почти десятилетний перерыв между первыми и заключительными элегиями) взлетом, прорывом к интуициям, истинам о мире и человеке, а более поздние французские циклы («Валезанские катрены», «Сады») простотой рисуемого ими мира словно воссоздают эту истину в ее земной реализации.

На поздних этапах своего творчества Рильке и Пастернак удивительным образом совпадают и в самой линии эволюции их концепций времени от цикла к циклу. В «Дуинских элегиях» речь идет о природе человека и его предназначении. Этот цикл - поэтическое исследование человеческой субъективности, которая насквозь темпоральна. В Элегиях доминирует человеческое время (так как проблема человека здесь главенствует), но оно все же стремится преобразоваться по законам времени мифологического, которое служит ему образцом, ориентиром. В «Сонетах к Орфею» доминантой становится мифологическое время, к которому должно привести человеческий мир (это искомое единство мира - ведущая проблема цикла, и историческое время, уводящее человека от истоков, разрушающее целостность мира, должно быть выправлено, преодолено, что и показывают стихотворения, посвященные «историчным», но в основе своей природным феноменам, в которых раскрывается их цикличность).

чередуются и совмещаются на протяжении цикла. Пастернак показывает глубинную взаимосвязь всех временных уровней. Годовой цикл переплетен здесь с временем человеческим, над которым властвует время историческое, и литургическим, которое оказывается архетипом человеческого, давая человеку образцы поступков, событий, процессов. Именно христианский литургический цикл оказывается гарантом вечного возрождения мира, обеспечивая вечную повторяемость годового цикла, что проявляет финал поэтического цикла. Примечательно, что, в отличие от всего корпуса «Стихотворений Юрия Живаго», в заключительных стихотворениях «пасхального цикла» (20, 22-25) даже косвенные указания на время года отсутствуют, что свидетельствует о доминирующей роли в финале цикла литургического времени, словно «накладывающегося» на природное. Годовой цикл открывает и завершает весна, время возрождения мира, и такое видение природной цикличности усиливает идею возрождения, воскресения и преображения, провозглашаемую как литургическим циклом, так и личным «циклом» лирического героя «Стихотворений...».

Знаменательно, что концепции времени в этих поздних вершинных циклах поэтов в определенном смысле зеркально отражают концепции их ранних книг: теперь «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею» направлены на анализ человеческой субъективности и внутреннего человеческого времени, тогда как лирический герой «Стихотворений Юрия Живаго» видит основу человеческого личного бытия в божественном литургическом времени, которое получает статус незыблемого закона мироустройства. Это связано с углублением Рильке идеи о взаимосвязи мира живущего (жизни) и мира исчезнувшего (смерти) и окончательным утверждением роли человека как хроносотера, как спасителя бренного убывающего мира, сберегающего его в своем сердце, претворяя время - в вечность.

Доминирующей мифологическая модель времени становится как в «Валезанских катренах» Рильке, так и в отражающей историческую эпоху «оттепели» через призму пастернаковского мировосприятия книге «Когда разгуляется». «Валезанские катрены» обрисовывают фрагмент здешнего мира, живущий по законам мифологического пространства, — швейцарский кантон дю Валэ. Географической локализацией описываемого мира Рильке словно утверждает, что преобразование мира по законам вечности достижимо на земле, а природным временем цикла - летом, движущимся к своему пику, указывает на цель времени, природного его круговорота: постоянное созревание (безусловно, несущее в себе смерть для созревающего, но вместе с тем содержащее потенцию возобновления, воскрешения), бесконечное возвращение всего в преображенном виде. Описываемые пейзажи вобрали в себя самые важные элементы, издревле организующие космос, и человеческое время подчиняется циклическому («Повторяется

год, / даря постоянство крестьянам...»), почти растворяясь в нем, растворяясь в единстве мира живых и мертвых, провозглашенном как непривычный нам закон в «Дуинских элегиях» и «Сонетах к Орфею». Значимость приобретает в цикле образ дерева, наделяемый здесь двумя функциями: связывать земное с небесным, обеспечивая целостность мира и вместе с тем устремленность земного бытия к небесному идеалу, а также быть образцом для времени, связывая при этом все времена. Главным же деревом цикла становится виноград, который в том или ином виде присутствует в половине текстов и кодирует это пространство - «край, где свое вино» — как центр мира, место, где «находится источник жизни, молодости и бессмертия» [Элиаде 1999: 119], т.е. как земной рай. Точно так же растворяется в цикличности мира и история. Дело Элегий и Сонетов завершено в этом цикле, отличающемся простотой языка и формы, что можно рассматривать как следствие того, что Рильке описывал «видимое», воспринимаемое всеми чувствами, а не предчувствуемое.

Воспоминание о полувеке

Пронесшейся грозой уходит вспять.

Столетье вышло из его опеки.

Пора дорогу будущему дать.

«После грозы»

Проблема личного времени лирического героя решается более сложным образом, но также в мифологическом ключе: прорыв лирического героя из времени в вечность носит не столько религиозный, сколько мифологический характер. Обязательным условием полного обновления исторического времени является творчески-преобразовательная деятельность человеческой души, чьи «откровенья, бури и щедроты» «для новой жизни очищают путь». Она должна быть созвучной своему времени и вместе с тем ориентироваться на являемые природой образцы. Природа, которая является в поэтическом мире Пастернака храмом, «иконой» Бога и потому приобретает непререкаемый авторитет, указывает лирическому

герою книги способы достижения личного бессмертия и обновления исторического мира.

Итак, последние циклы поэтов осуществляют — после напряженнейших сомнений, поисков и откровений предшествующих циклов - непосредственный переход лирического субъекта (у Рильке захватившего местоимением «мы» и все свое окружение) в новое пространство: пространство циклической «вневременности», парадоксальным образом вобравшее в себя при этом все возможные проекции времени, у Рильке, и пространство нового времени — у Пастернака. Эта удивительная близость концепций времени в самых поздних поэтических книгах Рильке и Пастернака может быть объяснена всем тем долгим и сложным путем, что проделали оба поэта в постижении законов времени, который привел их обоих к уверенности в силе природной мировой цикличности, опирающейся на идею Бо-гоявленности во всем мире. И тот факт, что данная идея связана с актуализацией разных архетипов - мифологического героического, в котором человек восстанавливает целостность Космоса, у Рильке, и христианского, где человек своим путем, судьбой так же восстанавливает единство мира, ориентируясь на Христа, у Пастернака, лишь обнажает общую основу этих архетипов.

В заключении диссертации излагаются основные результаты исследования концепций времени в поэтических книгах/циклах P.M. Рильке и Б. Пастернака в синхронии и диахронии. Прочерчены линии эволюции концепций времени поэтов от цикла к циклу, показаны моменты их сближения и расхождения на разных этапах творчества поэтов, а также общий знаменатель, к которому приходят Рильке и Пастернак в своих финальных книгах, чьи концепции времени основаны на мифологической модели времени и «реальной» топологии этого мифологического времени, опирающейся на идею Богоявленности во всем мире.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора общим объемом 3,43 п.л.:

1. Малеваная Д.А. Система лейтмотивов в книге стихов Б. Пастернака «Когда разгуляется» // Калининград 750: прошлое, настоящее, будущее: сб. тез. и докл. ежегод. конф. молодых ученых КГУ. Вып. 3: Филология и гуманитарные науки. Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2005. С. 53-56 (0,25 п.л.).

2. Малеваная Д.А. Книга стихов Б.Л. Пастернака «Когда разгуляется» как художественное единство // Реальность - литература — текст: матер. Всерос. науч.-практ. конф. «Калуга на литературной карте России». Калуга: КГПУ им. К.Э. Циолковского, 2007. С. 294-297 (0,27 п.л.).

3. Малеваная Д.А. Книга Б. Пастернака «Когда разгуляется»: итог творческого пути // Балтийский филологический курьер: науч. журн. Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2009. С. 70-82 (1,05 пл.).

4. Малеваная-Митарджян Д.А. «...Что это значит - быть человеком»: философия поздней лирики P.M. Рильке // Балтийский филологический курьер: науч. журн. Калининград: Изд-во БФУ им. И. Канта, 2011. С. 295302 (0,65 п.л.).

5. Малеваная-Митарджян Д.А. Концепция времени в книге стихов Б. Пастернака «Второе рождение» // Актуальные вопросы филологии и методики преподавания иностранных языков: ст. и матер. Четвертой между-нар. науч. конф. СПб.: ГПА, 2012. Т. 2. С. 110-114 (0,33 п.л.).

Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах, включенных в перечень ВАК:

6. Малеваная-Митарджян Д.А. Плод и зеркало: о пересечении двух образов в лирике P.M. Рильке и Б. Пастернака // Вестник Российского государственного университета им. И. Канта. Вып. 8: Сер. Филологические науки. Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2009. С. 73-78 (0,48 п.л.).

7. Малеваная-Митарджян Д.А. Концепции времени в поздних поэтических циклах P.M. Рильке и Б. Пастернака: возвращение к мифологическим истокам // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Вып. 8: Сер. Филологические науки. Калининград: Изд-во БФУ им. И. Канта, 2012. С. 133-136 (0,4 п.л.).

Малеваная-Митарджян Дарья Александровна

КОНЦЕПЦИИ ВРЕМЕНИ В ЛИРИЧЕСКИХ ЦИКЛАХ P.M. РИЛЬКЕ И Б. ПАСТЕРНАКА

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Подписано в печать 20.09.2012 г. Бумага для множительных аппаратов. Формат 60x90 '/16. Ризограф. Гарнитура «Тайме». Усл. печ. л. 1,5. Уч.-изд. л. 1,3. Тираж 90 экз. Заказ 185

Отпечатано полиграфическим отделом Издательства Балтийского федерального университета им. Иммануила Канта 236041, г. Калининград, ул. А. Невского, 14

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Малеваная-Митарджян, Дарья Александровна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. Вопрос о художественном времени и теория циклических образований

§ 1. Художественная категория времени: подступы к пониманию.

1.1. Время в культурологии: обзор основных концепций времени.

1.2. Время в философии: категория времени от Античности до наших дней.

1.3.Время в науке: краткий обзор истории освоения.

1.4. Время как литературоведческая категория. Понятие хронотопа.

§ 2. К вопросу теории и истории циклических образований.

2.1. Определение понятия жанра.

2.2. История существования и научного изучения явлений циклизации в лирике.

2.3. Специфика целостности лирического цикла/книги.

2.4. Жанровое содержание лирического цикла/книги.

Выводы.

ГЛАВА 2. Эволюция концепций времени в лирических циклах

P.M. Рильке и Б. Пастернака.

§ 1. Концепции времени в первых вершинных поэтических книгах

P.M. Рильке и Б. Пастернака.

1.1. «Часослов» P.M. Рильке: постижение законов мира и времени через путь к Богу.

1.2. Концепции времени в первых зрелых циклах Б. Пастернака.

1.2.1. «Сестра моя - жизнь»: исследование законов человеческой субъективности (души) и творчества.

1.2.2. «Темы и вариации»: в продолжение «Сестры моей жизни».

§ 2. Концепции времени в поэтических книгах P.M. Рильке и Б. Пастернака срединной поры.

2.1. «Книга образов» и «Новые стихотворения» P.M. Рильке: устремление за время.

2.2. «Второе рождение» и «На ранних поездах» Б. Пастернака: исследование исторического времени и специфики его циклической основы.

§ 3. Концепции времени в поздних поэтических циклах

P.M. Рильке и Б. Пастернака.

3.1. Концепции времени в поздних циклах P.M. Рильке.

3.1.1. «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею»: мифологическая основа мировой и человеческой временности.

Дуинские элегии»: исследование человеческой временности.

Сонеты к Орфею»: мифологическое время как образец.

3.1.2. «Валезанские катрены»: миф на земле.

3.2. Концепции времени в поздних циклах Б. Пастернака.

3.2.1. «Стихотворения Юрия Живаго»: мифологическое человеческое время.

3.2.2. «Когда разгуляется»: преодоление линейной историчности природной мифологичностью.

Выводы.

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Малеваная-Митарджян, Дарья Александровна

В последние десятилетия в науке, в том числе в ее гуманитарных направлениях, чрезвычайно возрос интерес к проблеме времени. Он связан с более глобальным интересом и стремлением к ретроспективному поиску утраченной «целостности основополагающих мировоззренческих универсалий» [Савчук 1993: 205]. Время является одной из наиболее существенных координат мира и человеческого бытия. Эта координата по-разному осмысливается в разных культурах, художественных системах и конкретных авторских концепциях мира. На протяжении тысячелетий в философской науке происходило постоянное возвращение и углубление исходного смысла, сущности категории времени, заданного в ранней философской мысли, еще тесно связанной с мифологической картиной мира и из нее уловившей основные черты этого трудноуловимого феномена. Искусство, идущее в постижении основ мира порой дальше, чем философия, в силу своей связи с эстетическим чувством, «раздвигающим» границы времени, наряду с философской мыслью отражает этапы осмысления природы времени от эпохи к эпохе. Таким образом, тема нашего исследования обусловлена ролью художественного творчества в познании основ бытия и вместе с тем необходимостью рассмотреть специфику этого познания в новоевропейских литературах с тем, чтобы выявить его современные тенденции. Мы ставим своей целью рассмотреть «пути» решения проблемы времени в творчестве двух знаковых поэтов XX в. - Райнера Марии Рильке и Бориса Пастернака, оказавших к тому же друг на друга определенное влияние, во многом духовно (по определению М.Г. Павловца - генетически, а не только типологически [Павловец 1998: 16]) близких, несмотря на их стилистическое несходство, проследить их движение на протяжении всего творческого пути к постижению сущности этой категории, влияющей на всю концепцию мира художника. С другой стороны, в рамках вопроса о влиянии творчества Рильке на творчество Пастернака данное исследование способно' предоставить нам новый материал для осмысления характера этого влияния (и близости двух поэтов) на концептуальном, мировоззренческом уровне.

Литература, исследующая творчество как P.M. Рильке, так и Б. Пастернака, весьма обширна и с трудом поддается обозрению. Фигуры поэтов, рельефно выделяющиеся на фоне родных и, шире, мировой литературы XX в., останавливали на себе внимание литературоведов и литературных критиков еще при их жизни. Можно смело утверждать, что и в последние десятилетия, и прежде P.M. Рильке и Б. Пастернак - одни из наиболее интенсивно исследуемых авторов.

Работы, посвященные их творчеству, различны по методологии и широте охватываемого материала. Интересующая нас категория художественного времени на материале позднего творчества Рильке (стихотворений, не вошедших в циклы, и отдельных стихотворений из циклов «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею») детально рассмотрена в ее неразрывном единстве с категорией пространства Бэ-дой Аллеманом [Allemann 1961]. Исследователь высказывает идею о «темпоральном устройстве пространства» у Рильке и о том, что «благодаря пространственной метафоре круг вопросов, связанных с темпоральностью, не просто смещается или совсем устраняется из мира, но тенденция самой поэтической речи такова, чтобы пространственно передать темпоральные связи, вынудить нас, напротив, к темпоральной интерпретации этих пространств и их отношений» [Ibid.: 13, 183-184]. В главе «Zeit» своей монографии Аллеман выделяет основные константы, конструирующие концепт времени в творчестве поэта, и выявляет их взаимосвязь, так что мы приближаемся к рилькевскому пониманию времени, представленному исследователем в его связи с пространством. Это понятия метаморфозы (Verwandlung), полносоставного времени (vollzählige Zeit), промежутков времени (Zwischenräume der Zeit), а также ожидания, выдерживания и наверстывания (Warten, Aushalten, Nachholen), причем смысл последних - не овладение временем, а, напротив, его утрата, которая есть «высшая форма сохранения - не как удерживания, а как движения к постигающему преодолению преходящести» всего земного [Ibid.: 183]. Таким образом, показывает Аллеман, важная роль в концепции времени позднего Рильке отводится человеческому сознанию и речи, сохраняющим бренный мир.

Проблеме темпоральности человеческого сознания в цикле «Дуинские элегии» посвящена монография Петера Крумме [Krumme 1988], указывающего, что оправдание бытия - онтодицея, которое исследователи считают главной задачей Элегий, не является абсолютным, поскольку Рильке четко осознает разрушительную силу темпоральности человеского бытия, где «быть» всегда осознается как «проходить», «исчезать» [Ibid.: 12]. Именно с целью хоть что-то противопоставить человеческой темпоральности поэт обращается к образам, свидетельствующим о безвременной (животные, вещи) и надвременной (ангелы) реальности, параллельным анализом архетипических форм человеческого существования (герои, любящие, творцы) еще более доказывая его неполноценность — и только детство предстает образцом поведения, который показывает, каким должно быть временное единство человеческого сознания. Характеристику этого единства составляет обязательное присутствие в нем смерти как горизонта будущего бытия (не-бытия), из которого, с постоянным учетом которого становится возможным воспринимать жизнь как целое: «Через поступательное движение к смерти, которую временное сознание допускает в любой момент, чтобы с конца воспринимать происходящее в форме предвосхищенного воспоминания и превращать в "невидимую" длительность, внутреннее пространство расширяется до охвата всего сущего, до "мирового внутреннего пространства"» [Ibid.: 15]. В результате Крумме видит конечной целью «Дуинских элегий» и самого поэта утверждение силы поэтической речи, гимн поэзии, которая способна превратить «проходящее в образ и длительность поэтического "мгновения"», а «бесформенное проходящее время в параболические фигуры подъема и спада» [Ibid.: 15, 16], в чем перекликается с Бэдой Алле-маном. Специфика пространственно-временной организации художественного мира «Сонетов к Орфею» исследуется также в статье Идриса Пэрри [Рагту 1987].

Как мы видим, внимание зарубежных исследователей привлекала в основном специфика художественного времени на позднем этапе творчества Рильке, в его вершинных циклах «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею». В отечественном литературоведении вопроса о художественном времени Рильке касается М. Горелик, в статье, посвященной стихотворению «Осенний день» из «Книги образов», указывающий на значимость в календаре Рильке лета как «времени полноты» и осени как «поры подводить итоги» и «момента истины» [Горелик 2005: 170-171], а также стыка между ними - момента полноты, зрелости мира и человека. Отдельные существенные наблюдения о категории времени в поэтических книгах Рильке мы находим в работах О. Седаковой, А.Г. Березиной, В. Ахтырской [Седакова 1979; Березина 1991: 90-91; Ахтырская 2003: 41]. Кроме того, интересные наблюдения о времени в наиболее «бессубъектных», стремящихся к объективности книгах поэта - «Книге образов» и «Новых стихотворениях» - содержит лингвистическое по характеру исследование деконструктивиста П. де Мана [Ман 1999: 46-58], который в процессе анализа того, как работает выявленный им формально-содержательный принцип, присущий текстам и самому мышлению Рильке, проявляет значимость проблематики времени в этих книгах. Отдельных аспектов художественного времени в поэтической книге «Часослов» касается E.JI. Иванова в своем исследовании этой книги как циклического образования [Иванова 2006].

Среди исследований художественного времени в творчестве Б. Пастернака выделяется работа Б.М. Гаспарова [Гаспаров 1990]. В ней ученый, перенеся из музыковедения в литературоведение термин «контрапункт», исследует специфику временных отношений в романе «Доктор Живаго», одну из основных художественных «задач» которого он видит в преодолении линейного, необратимого времени. Этой задаче и способствует «принцип временного контрапункта» как такого способа конструирования художественного произведения, а значит, и действительности, при котором разные линии пересекаются, вступают неравномерно, меняют свою скорость, что ведет к преодолению линейного течения времени. Различные аспекты философского осмысления категории времени самим Б. Пастернаком рассмотрены в статьях М.К. Поливанова (категория бессмертия и историческое время), Е.В. Степанян и др. [Поливанов 1993; Степанян 2000]. Анализ пространственно-временных отношений в отдельных произведениях Пастернака представлен в статьях Е.С. Хаева, М.Ю. Лотмана, А.Д. Войнова, A.B. Шипицына и др. [Хаев 1980; Лотман 2001; Лотман 2001а; Войнов 1990; Шипицын 1990], в его художественном мире в целом - в работах Е. Фарино1.

Косвенным образом проблематика времени в поэтических книгах Пастернака затрагивалась и в ряде работ, имеющих обзорно-литературоведческий характер. Так, в монографии A.B. Македонова «Свершения и кануны. О поэтике русской советской лирики 1930-1970-х годов» представлен обзорный анализ трех книг Пастернака («Второе рождение», «На ранних поездах», «Когда разгуляется»). Показательно, что, исследуя финальную книгу поэта «Когда разгуляется», Македо-нов останавливает свое внимание на категории времени как определяющей концепцию этой книги [Македонов 1985: 297]. Даже в работе B.C. Баевского «История русской литературы XX в. Компендиум» затрагивается проблематика времени в книгах Пастернака: анализируя все ту же книгу «Когда разгуляется», ученый указывает на «новое понимание истории и современности», на котором, по его мысли, «основана книга» [Баевский 2003: 167]. К пониманию роли художественной категории времени в организации книги «Когда разгуляется» выходит в своем исследовании и Л.В. Суматохина [Суматохина 1998], но, как нам кажется, акцентирование внимания исследователей на категории времени обусловлено ее значимостью в концепции мира именно этой книги, поскольку, например, анализируя «Сестру мою - жизнь» как циклическое образование, Суматохина не затрагивает реализованную в ней концепцию времени.

Целенаправленно категория времени в поэтических книгах Пастернака становится объектом исследования лишь в статье С.Н. Бройтмана [Бройтман 2005], где дана подробная характеристика хронотопа «Сестры моей - жизни», а также в исследовании H.A. Фатеевой «Поэт и проза. Книга о Пастернаке», которая, ставя своей задачей описание поэтического мира Б. Пастернака как целостности, выходит за рамки лингвопоэтического метода, сплавляя в единый научный дискурс Обобщенно основные выводы Е. Фарино о художественном времени в творчестве Пастернака представлены в его учебном пособии: [Фарино 2004: 297-300, 359, 373]. данные биографического, психологического, философского планов, стремясь создать адекватный объекту исследования язык. Все творчество Б. Пастернака Н. Фатеева рассматривает как его идиолект, т.е. как совокупность текстов, позволяющую реконструировать «языковую личность» Пастернака. Таким образом, объектом ее анализа становятся не сами тексты писателя, а его идиостиль, т.е. «совокупность глубинных текстопорождающих доминант и констант» [Фатеева 2003: 17], определяемых ею как «метатропы», которые конституируют художественный мир поэта как целостность. И в рамках описания в разделе «Круги Пастернака и "миров разноголосица"» [там же: 189-207] эволюции идиостиля поэта Фатеева, показывая взаимодействие «Божьего» и «Исторического» миров от книги к книге, тем самым эскизно, в общих чертах прочерчивает эволюцию концепции времени поэта, его движение от первой гармонизации мира (когда личный мир органично соединен с природным), наиболее полной в «Сестре моей - жизни», к постепенному наложению, начиная с «Тем и вариаций», Божьего и Исторического миров, которое достигнет своего мучительного пика во «Втором рождении», чтобы, пройдя через вторую гармонизацию в книге «На ранних поездах», мир Пастернака вышел из Истории в Вечность в «Стихотворениях Юрия Живаго» и «Когда разгуляется».

Кроме того, в ряде работ последних десятилетий художественное время в отдельных произведениях Пастернака исследуется в его взаимосвязи с художественным пространством [Аникина 1990; Кондратьева 2004], а также в рамках изучения принципов циклизации [Анисова 1995]. Однако, как мы видим, эволюция концепции времени от книги к книге, на протяжении всего творчества поэта, стала объектом исследования лишь в книге H.A. Фатеевой, где сам анализ носит обобщающий, «эскизный» характер. Аналогичную картину мы наблюдаем и в исследованиях концепций времени в поэтических книгах P.M. Рильке - отсутствие работ, которые прослеживали бы эволюцию художественного времени на протяжении всего поэтического творчества Рильке, чем и обусловлена актуальность нашего исследования, имеющего своей задачей воссоздание полной картины эволюции представления о времени каждого из избранных нами поэтов на материале их поэтических циклов/книг.

Актуальной является и проблема творческой взаимосвязи Рильке и Пастернака. Ее составными частями выступают вопросы о влиянии творчества Рильке на Пастернака, влиянии России на становление мировоззрения и творчество Рильке, а также вопрос об общих для обоих поэтов этических и эстетических влияниях, среди которых выделяется в первую очередь фигура J1.H. Толстого. Существовавшая между поэтами биографическая связь (знакомство Рильке во время первой поездки в Россию в 1899 г. с отцом Пастернака художником JI.O. Пастернаком и продолжавшаяся некоторое время, а в 1925 году возобновившаяся переписка между ними, единственная и мимолетная встреча 10-летнего Бори Пастернака с 25-летним молодым поэтом Рильке на перроне Курского вокзала и развернувшаяся в последний год жизни Рильке тройственная переписка Рильке, Пастернака и Цветаевой, изданная и откомментированная на многих языках [Райнер Мария Рильке 2000]) со временем переросла для Пастернака в глубинную. Как указывает ряд исследователей (В. Беленчиков, К. Азадовский), первое знакомство Пастернака со стихами Рильке произошло в 1906-1907 гг. [Беленчиков 1987: 732; Райнер Мария Рильке 2000: 6], после того как в конце 1906 г. Рильке отослал JI.O. Пастернаку «Часослов» с дарственной надписью (см. письмо Рильке JI.O. Пастернаку от 10 дек. 1906 г.: [Рильке и Россия: 530-532]). В «Охранной грамоте» упоминается о том, как Пастернак «случайно» нашел поэтический сборник Рильке «Мне на праздник». В дальнейшем поэзия Рильке сопровождала его всю жизнь - не зря свою «Охранную грамоту» (1928-1931) он задумывал как «работу о Рильке» [Флейшман 2003: 80, 190-191, 206-209], которая должна была включить в себя перевод двух «Реквиемов» поэта. Осуществленные тогда же, в конце 20-х гг., эти переводы стали первым обращением Пастернака, прекрасно знавшего немецкий язык, к переводам из Рильке после переводческих опытов 1910-1913 гг., детально исследованных в работе М.Г. Павловца [Павловец 1997: 9-12]. И точно так же в 1956 г. он специально для автобиографического очерка «Люди и положения» переведет два стихотворения из «Книги образов» - «Der Lesende» («Читающий», озаглавленное Пастернаком «За книгой») и «Der Schauende» («Созерцающий»).

Представление о том, что художественное становление Пастернака как поэта происходило под значительным влиянием творчества Рильке, подкрепляют многочисленные высказывания самого поэта в прозе и переписке на протяжении всей жизни [Павловец 1995: 154; Флейшман 2003: 89]. Вопрос воздействия творчества Рильке на становление и генезис художественной системы Пастернака (а не просто их типологического сходства) подробно рассмотрен в диссертационном исследовании М.Г. Павловца [Павловец 1997], который на основе сравнительно-типологического и интертекстуального анализа выявляет структурное сходство лирических субъектов у обоих поэтов, а также общие для них инвариантные образы и мотивы (на материале раннего творчества Пастернака, когда его художественная система пребывала в становлении). Прежде подобного рода исследования осуществлялись в основном зарубежными учеными (А. Юнггрен и др. [Юнггрен 1984]) и отечественными литературоведами-эмигрантами (И. Бушман, И.П. Смирнов [Бушман

1962; Смирнов 1985: 35-48, 89-92]) и чаще всего, как отмечает М.Г. Павловец, носили довольно бессистемный характер, нередко не проводя различий между типологическими схождениями и генетическим сходством [Павловец 1997: 1]. Тем значимее публикация в 2009 г. статьи «Поэзия Рильке и Пастернака. Опыт сопоставления» специалиста по творчеству Рильке Н.С. Павловой [Павлова 2009с ], которая пишет о близости Пастернаку художественной системы Рильке, основываясь на анализе скрытого, а не только явленного «присутствия» Рильке в «Охранной грамоте» - на близости их мыслей о поэзии, что проявляется на уровне лексическом: формула Пастернака «сила и символ» возводится Павловой к рилькевско-му представлению о силе (Kraft) как едином творящем начале в мире [там же: 8488], развивавшемуся им еще в ранних статьях, а затем романе «Записки Мальте Лауридса Бригге» и поэзии. Н.С. Павлова показывает близость поэтик Рильке и Пастернака, основанную на общей для них идее целостности бытия и находящую выражение в близости поэтических техник (так, скопление предметов, близкое к архаической кумуляции-нанизыванию, в их художественных мирах отражает идею «сцепления» всех частиц мира, чувств и явлений, мысль о связи их в единое мировое пространство, насквозь пронизанное «соответствиями»).

Кроме того, в ряде работ исследуется проблема влияния творчества Рильке на пас-тернаковское на материале прозы поэтов [Орловская-Бальзамо 2000; Леенсон 2007].

Со своей стороны, на P.M. Рильке огромное влияние оказала встреча и близкое знакомство с Россией, а также с личностью и мировоззрением Льва Толстого, на что указывали многие исследователи его творчества [Березина 1985: 120-129; Азадовский 2003]. И хотя Рильке, как показывает в эссе о поэте О. Седакова [Се-дакова 1979], кардинально расходился с Толстым во взглядах на природу и задачи искусства, личность писателя и его творчество доказывали молодому поэту, «как вплоть до самых невольных проявлений его натуры художник исподволь одерживает в нем верх» (из письма Рильке профессору Г. Понгсу от 21 октября 1924 г., см.: [Азадовский 2003: 93]). Толстой стал важным жизненным и творческим ориентиром и для Пастернака, которого в нем привлекал «новый род одухотворения и восприятия мира и жизнедеятельности, то новое, что принес Толстой в мир и чем шагнул вперед в истории христианства.» [Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В. 2004: 71]. По сути, оба поэта видели в Толстом и превыше всего ценили осознание и безусловное воплощение трагизма бытия и сложный, исключительно «русский» по характеру сплав гуманизма с христианством. В России же Рильке, после встречи с нею в продолжительных поездках 1899 и 1900 гг., обрел свою «духовную родину», и это его отношение к стране, которую он, по выражению М. Цветаевой, полюбил всей непричастностью крови и свободной страстью духа», оставалось неизменным до конца его дней [Азадовский 2003: 6].

Для нас существенным фактом является и то, что обоих поэтов отличает глубокая связь с философской традицией. Оба они прошли «философскую пропедевтику» еще в гимназические годы [Флейшман 1996: 405^06; Хольтхузен 1998: 27], далее Пастернак сознательно выбирает философскую специальность, оканчивая историко-филологический факультет Московского университета. При этом, как показывает Л. Флейшман, выбор этот был продиктован в первую очередь «чистым», а не «прикладным» интересом к философской проблематике, поскольку академическая карьера для него была исключена в России как для еврея [Флейшман 1996: 403]. В эти годы благодаря ведшему у него несколько курсов Густаву Шпету Пастернак знакомится с современной немецкой философией, причем не только с неокантианцами (которых Шпет переводил и издавал в те годы и влияние которых на Пастернака несколько преувеличено исследователями, правда, с его же собственной подачи в «Охранной грамоте»), но и с современной феноменологией, прежде всего в лице ее основателя Э. Гуссерля, чьим прямым учеником в начале 1910-х гг. являлся Шпет [там же: 414]. Вопрос о философской подоснове эстетических взглядов Пастернака привлек внимание исследователей в 70-е гг., когда вышла статья Л. Флейшмана «К характеристике раннего Пастернака, в которой исследователь устанавливает типологическое сходство эстетических положений Пастернака и формально-стилистических особенностей его поэзии и прозы с тезисами феноменологической философии [Хан 1999: 27]. Эта линия изучения «философского генезиса» творчества Пастернака была развита далее как в работах самого Флейшмана (наиболее фундаментальная из них - статья 1996 г. «Занятья философией Бориса Пастернака»), так и в ряде работ других исследователей. Так, Вяч.Вс. Иванов и, позже, М.Г. Павловец указывают на близость эстетической концепции раннего Пастернака к феноменологии Э. Гуссерля [Иванов 1988; Павловец 1997: 5], в монографии Л.Н. Малюковой поздние поэтические книги Пастернака («Стихотворения Юрия Живаго» и «Когда разгуляется») интерпретируются в феноменологических категориях Dasein и «жизнестроительства» [Малюко-ва 1998], Анна Хан осуществляет сопоставление ранних прозаических текстов Пастернака с философскими работами Г. Шпета [Хан 1999], O.A. Замерова устанавливает параллели между мировоззрением Пастернака и философией М. Хай-деггера [Замерова 2007]. С другой стороны, отдельные исследователи возводят пастернаковское мировидение к философии А. Бергсона (и, шире, «философии жизни»), также очень популярной в России начала XX в.: эта версия озвучена в

1991 г. в докладе Мишеля Окутюрье (см.: [Флейшман 1996: 401]) и развита в монографии Ю.М. Брюхановой [Брюханова 2010]. Однако и марбургско-неокантианский след отчетлив в эстетических взглядах Пастернака: о нем свидетельствует единственная достаточно хорошо сохранившаяся университетская его работа - реферат «О предмете и методе психологии» по книге П. Наторпа «Введение в психологию согласно критическому методу» (1888), осуществленный, вероятно, для спецкурса по психологии зимой 1912/13 гг. [Флейшман 1996: 507-508]. Флейшман указывает, что весь период обучения Пастернака в университете «окрашен. рассуждениями о психологии, психологизме и поэтическом творчестве» [там же: 508]. В результате работы над этим рефератом Пастернак, как убедительно показывает исследователь, отказывается от своего прежнего жесткого противопоставления сфер субъективности (к ней он относил психологию) и объективности (которой пропитано искусство), обнаруживая специфический сплав субъективного и объективного в методе и объекте психологии, которая постигает содержание переживания, т.е. субъективного, облеченного, однако же, в объективные формы [там же: 511-512].

Собственно, эту же идею Пастернак провозглашал и в докладе «Символизм и бессмертие», сделанном в кружке при издательстве «Мусагет» в феврале 1913 г., утверждая «необходимость предельной субъективности восприятия в поэзии, но такой, при которой эта субъективность предназначена для передачи следующим поколениям, для расширения "родовой субъективности" как характеристики человечества в целом» [Иванов 1988: 80]. Такой «свободной субъективностью», обеспечивающей бессмертие пережитого, субъектов и объектов, согласно тезисам доклада, является поэт, творец (IV, 683) . Для этого поэзия, как разовьет Пастернак несколькими годами позже в статье «Несколько положений» (1918, 1922), должна быть не «фонтаном», но «губкой» (IV, 367) - творчество основано на восприятии, а не «выражении», на вбирании и впитывании. Это эстетическое положение Пастернака нельзя не соотнести с рилькевским мотивом слушания, вслушивания - в мелодию ли вещей (эссе «О мелодии вещей», датируемое предположительно 1898 г.) или в das Offene — Открытое (эссе 1922 г. «Завещание») и вместе с тем в корни, питающее единое древо мира [Рильке 2001: 148-149, 154-155], с мотивом всматривания «глазами Одиночества. в простор» («Завещание»: [Рильке 1998: 288]) и «страстной растворенности в предмете» [там же: 301]. В поэтической вселенной Рильке с этими мотивами коррелирует основанная на вос

2 Здесь и далее тексты Пастернака приводятся по изданию: [Пастернак 1989-1992] с указанием в круглых скобках римской цифрой номера тома и арабской цифрой - страницы. приятии-созерцании идея Ding-Gedicht, «стихотворения-вещи», центральная для срединного этапа его творчества (применительно к которому О. Седакова использует формулировку «субъективный реализм», основанный на том, чтобы «предмет стихов из объекта изображения превратился в субъект высказывания, сказал о себе в первом лице» [Седакова 1979]), и идея сердца - вечного пространства, вмещающего в себя весь постигнутый мир, творчеством преобразованный из временного в вечный (=бессмертный), в поздних поэтических книгах. Итак, мы видим общую для обоих поэтов установку, когда поэзия - голос не автора (субъекта), но мира (объекта), реализовавшуюся в формуле из пастернаковского «Августа»: «образ мира, в слове явленный».

При этом «взаимоотношения» Рильке с философией выстраивались по совершенно иному вектору, чем пастернаковские. В годы университетской учебы (несколько раз прерывавшейся и в целом непродолжительной), поступив в 1895 г. на философский факультет в Пражском университете, но год спустя оставив и учебу, и саму Прагу, поэт все более и более склонялся к изучению не только и не столько философии и истории, но по большей части истории искусств, и «все чаще его можно было видеть и встретить в музеях, театрах, на выставках, нежели в аудиториях университета» [Хольтхузен 1998: 53]. Можно сказать, что Рильке формировал свои эстетические взгляды «непосредственно» - в соприкосновении с мировыми культурами (сперва итальянской, чуть позже - русской), яркими представителями искусства (Толстой, колония художников Ворпсведе, Роден, Сезанн - последний пусть и «посмертно», но оказал на поэта неоценимое влияние, через него Рильке воспринял «идею единства пластического мышления и поэзии» [Даниэль 1998: 458]). Однако исследователи указывают, что уже в эти годы Рильке знакомится с идеями «философии жизни» в лице Георга Зиммеля, чьи лекции он слушал в Берлине в 1897-1898 и в 1901 гг. [Хольтхузен 1998: 53; Березина 1991: 89] и позже по-своему преломил мысли философа - в частности, об обманчивой природе красоты Венеции в «венецианском» цикле из «Новых стихотворений» [Березина 1991: 89]. С 1910 г. и вплоть до самой смерти Рильке связывала тесная дружба с австрийским философом культуры Рудольфом Касснером, чье мировоззрение созвучностью во многих важных аспектах подпитывало взгляды поэта (подробнее см.: [Ryan 1972: 136-144]). Но, как указывает Г.Э. Хольтхузен, Рильке никогда не принимал полностью чьи-либо идеи, но преобразовывал их в соответствии со своими уже сложившимися установками [Хольтхузен 1998: 200]. Так, увлекшись в середине 1910-х гг. идеями археолога, космиста и исследователя мистерий Альфреда Шулера и проявляя в те же годы настойчивый интерес к учению Зигмунда

Фрейда, Рильке видел в них то их единящее, что и привлекало его в теориях обоих: внимание к мифологическому сознанию (вплоть до растворения в нем личности исследователя у Шулера), ведущее к «признанию одной-единственной, расширенной до царства мертвых посюсторонности» [там же: 198].

Коренное отличие Рильке от Пастернака состоит в том, что в то время как творчество первого в определенном смысле «вытекает» из философии, творчество последнего в нее «впадает» на позднем своем этапе, сплавляя в тесное единство мифологию, философию и собственно поэзию. Это дало толчок многим исследователям к сближению рилькевского мировоззрения с тем или иным философским направлением и, следовательно, к толкованию его, как в случае с Пастернаком, в категориях этих направлений. Диапазон философских толкований позднего творчества Рильке чрезвычайно широк: ряд исследователей, в том числе находившихся под непосредственным влиянием Хайдеггера, сближает мировоззрение поэта с взглядами его либо Гуссерля, представители духовно-исторической школы рассматривают поэзию Рильке как выражение эзотерического христианства (как, например, Романо Гвардини), другие подходят с позиций мифологической критики, о видя в его творчестве отражение глубинных мифологических структур . Лирика Рильке стала объектом пристального вглядывания и интерпретации и для самих философов (назовем эссе самого Хайдеггера «Петь - для чего?», рефлектирующее над текстами Гёльдерлина и Рильке, и работы французского философа-экзистенциалиста Габриэля Марселя, обращавшегося к творчеству Рильке на протяжении всей своей жизни4). И как о Пастернаке Л. Флейшман отзывается как о «наиболее "философском" поэте» в русской поэзии XX в. (видя «философское» не только в его темах, но и в методе работы над словом [Флейшман 1993: 398]), так и внимание к Рильке со стороны философов XX в. свидетельствует о созвучности философии его творчества направлениям современной ему философской мысли. Связи литературы и философии, которым посвящено специальное исследование И. Смирнова «Текстомахия: как литература отзывается на философию» [Смирнов 2010], близость и при этом полярность этих двух дискурсов предстают на примере творчества Рильке и Пастернака во всей их сложности и многообразии, так или иначе втягивая в свой круг и миф, с которым оба эти дискурса связаны, из него беря свое начало.

3 Подробно эти направления интерпретации творчества Рильке в философском ключе рассмотрены в работе: [Ахтырская 2002Ь: 4—7].

4 См. его лекции о Рильке 1944 года в: [Марсель 1998].

Таким образом, актуальность избранной нами темы логически вытекает из не вызывающей сомнений близости художественных систем и мировоззрений Рильке и Пастернака и обусловлена не только литературоведческой, но и общефилософской значимостью проблемы времени, а также необходимостью уточнения принципов и методов изучения этой полиаспектной, сложной художественной категории.

В качестве объекта исследования выступают поэтические книги Райнера Марии Рильке и Бориса Пастернака, а предмета - художественная категория времени и реализуемые посредством ее в текстах поэтов концепции времени, рассмотренные в своей эволюции.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые представлено системное описание временной организации лирики P.M. Рильке и Б. Пастернака, чьи поэтические системы прежде практически не изучались в аспекте особенностей формирования и изменения временной структуры художественного мира на протяжении всего творческого пути поэтов, а также осуществлено их сопоставление в данном аспекте. В отечественном литературоведении взгляд на поэтический мир Б. Пастернака с точки зрения последовательной эволюции организующей его концепции времени представлен, пожалуй, только в работе H.A. Фатеевой [Фатеева 2003: 189-207], однако достаточно эскизно, поэтический мир P.M. Рильке в этом аспекте прежде не становился объектом исследования во всей его полноте и последовательном развитии от книги к книге, хотя существует немалое число работ, посвященных художественному времени в отдельных его циклах/книгах или на отдельных этапах поэтического творчества [Allemann 1961, Parry 1987, Krumme 1988].

Исследование концепций времени в поэтических книгах/циклах поэтов осуществляется с учетом связи творчества обоих поэтов с современной им (и общей для обоих) философской мыслью и имеет своей целью воссоздание в конечном счете полной картины эволюции концепций времени каждого из избранных нами поэтов на материале их поэтических циклов/книг и сравнительно-сопоставительный анализ их концепций.

На достижение поставленной цели направлено решение следующих задач:

- выявить особенности концепций времени поэтов на каждом из трех выделенных нами этапов их творчества (минуя ранние поэтические книги), доминанты этих концепций и специфику взаимосвязи их составляющих;

В нашем исследовании мы ограничиваем себя материалом лирики поэтов (поэтических книг/циклов как специфического жанрового образования, воссоздающего концепцию мира поэта во всей полноте), привлекая, однако, и другие данные (биографические, эпистолярные) для обеспечения наибольшей точности и полноты моделируемой нами картины эволюции поэтических миров Рильке и Пастернака во временном аспекте.

Цель и задачи диссертации определили использование комплексной методики анализа, включающей совокупность методов, опорным среди которых является метод контекстного анализа поэтического цикла/книги, предполагающий рецепцию книги как сознательно организованного поэтом контекста, внутри которого актуализированы циклообразующие связи между стихотворениями - элементами книги. При анализе концепций времени в книгах стихов Рильке и Пастернака нас будут интересовать циклообразующие связи преимущественно на среднем (по классификации Ю.М. Лотмана), лексическом уровне, однако необходимо учитывать, что последовательность анализа, его методика каждый раз диктуются специфической природой данной конкретной книги5. Следовательно, актуальным для нас методом является мотивный анализ. Методика анализа включает также историко-литературный метод, вписывающий книги поэтов в контекст историко-литературного процесса, биографический, позволяющий связать произведения с существенными событиями внешней и внутренней жизни поэтов, и, разумеется, сравнительно-типологический метод, позволяющий установить как общность, так и различия двух поэтических систем, художественных миров с точки зрения их временной организации.

Теоретическую и методологическую основу нашего исследования составили труды М.Н. Дарвина, Л.Е. Ляпиной, В.А. Сапогова, И.В. Фоменко, Е.С. Хаева, Л.С. Яницкого и др., посвященные проблеме лирического цикла и циклических образований в целом, С.С. Аверинцева, М.М. Бахтина, П.П. Гайденко, А.Я. Гуре-вича, Д.С Лихачева, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, А.Г. Чернякова, E.H. Широковой, М. Элиаде и др., освещающие проблему времени в литературоведении, философии и культурологии. Научным фундаментом диссертации выступают работы Б. Аллемана, В.Н. Ахтырской, А.Г. Березиной, С.Н. Бройтмана, Б.М. Гаспарова,

5 О специфичности иерархии циклообразующих связей для каждого конкретного цикла/книги говорит И.В. Фоменко, см.: [Фоменко 1984b: 172-173].

A.K. Жолковского, A.B. Карельского, П. Крумме, Н.С. Павловой, Е.Б. Пастернака, H.A. Фатеевой, J1.C. Флейшмана, Г.Э. Хольтхузена и др.

Апробация работы. Отдельные промежуточные результаты и основные положения диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры зарубежной филологии факультета филологии и журналистики Балтийского федерального университета им. И. Канта, докладывались на ежегодных научных конференциях молодых ученых, проводимых в указанном вузе (2005, 2006 гг.), на третьей студенческой научной конференции «Феномен Времени: история - литература - культура» (Москва, РГГУ, март 2011 г.), на четвертой международной научной конференции «Актуальные вопросы филологии и методики преподавания иностранных языков» (Санкт-Петербург, Государственная полярная академия, февраль 2012 г.), а также опубликованы в семи статьях автора.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. В своих первых зрелых книгах Рильке и Пастернак идут в осмыслении категории времени в противоположных направлениях. Лирический герой «Часослова» Рильке в процессе Богопознания стремится постичь законы, по которым устроен мир, а значит, и объективные законы и природу времени. В результате Рильке вычленяет два вида времени - истинное и ложное, а также формирует специфическую концепцию исторического времени, чей ход, он полагает, запущен «князем» исторического мира Люцифером, тогда как Бог к нему не причастен, будучи творцом лишь истинного времени, прорывы в которое человеку обеспечивает творчество. «Сестра моя - жизнь» Пастернака, с другой стороны, представляет собой поэтический анализ законов человеческой субъективности (прежде всего механизмов памяти) и творчества, в этой субъективности имеющего свои корни. Герой книги претерпевает инициацию, проделывая внутренний путь памяти, позволяющий ему восстановить события личного времени, тесно переплетенного для него с временем историческим, которое, в свою очередь, «подчиняется» природным прообразам. «Темы и вариации» продолжают путь инициации лирического героя уже не только посредством памяти, направленной в прошлое, но и боли-изживания прошлого, направленных в будущее. Историческое представление о времени в этой книге трансформируется, вырываясь из природных прототипов, что приводит к ускорению и эсхатологизации исторического времени.

2. Общим для обоих поэтов и существенным в их первых зрелых книгах становится мотив тоски {Sehnsuht у Рильке) и связанный с ним образ «отпавшего Ангела», приобретающие глубоко временной характер. Sehnsuht как основное чувство лирического героя «Часослова», стремящегося к Богу и вместе с тем осознающего его недостижимость, и интерсубъектная тоска «Сестры моей - жизни», рассеянная во всем временном мире, отражают ощущение человеком временности как мира, так и своей собственной, и, несмотря на это, стремление к целостности.

4. Концепции времени в поздних вершинных поэтических циклах Рильке и Пастернака в некотором смысле зеркально отражают концепции их ранних книг: теперь «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею» направлены на анализ человеческой субъективности и внутреннего человеческого времени (в рамках утверждения мифологической основы мировой и человеческой временности), тогда как лирический герой «Стихотворений Юрия Живаго» видит основу человеческого личного бытия в божественном литургическом времени, которое получает статус незыблемого закона мироустройства.

5. Линии эволюции концепций времени на поздних этапах творчества Рильке и Пастернака удивительным образом совпадают. После вершинных циклов, предстающих как своего рода откровения о человеческом времени и его основах, поэты создают циклы/книги, в которых представлена мифологическая концепция времени, основанная на идее природной цикличности и целостности мира, насквозь пронизанного высшим духовным началом, насквозь одухотворенного. Более того, в обеих книгах описывается вполне реальный топос (кантон дю Валэ в «Валезанских катренах» Рильке и пространство-время советской «оттепели» в «Когда разгуляется» Пастернака), что придает реализованной в них концепции времени особую убедительность.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав (первая из которых посвящена категории времени в философии и литературоведении и теории поэтического цикла, во второй же рассматриваются в «синхронии» концепции времени в поэтических циклах поэтов на каждом из трех выделенных этапов их творчества), заключения и библиографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Концепции времени в лирических циклах Р.М. Рильке и Б. Пастернака"

Выводы

Во второй главе осуществлено последовательное системное описание временной организации лирики P.M. Рильке и Б. Пастернака и сопоставление художественных систем поэов в аспекте эволюции временной структуры их художественных миров.

Исследование концепций времени, воплощенных в первых зрелых поэтических книгах P.M. Рильке и Б. Пастернака показало, что в них поэты идут в осмыслении категории времени в некотором смысле в противоположных направлениях. В книге «Часослов», чей лирический герой стремится постичь Бога и «олицетворяемые» им законы, по которым устроен мир, P.M. Рильке создает очень четкую, структурированную и подробную концепцию времени. Время для него имеет две реализации: время истинное (время-вечность) и время ложное (убывающее). Первое достижимо в творчестве и созидании, являющихся вехами на пути человека к Богу, второе же тесно связано с историческим представлением о времени. Однако при этом концепция исторического времени в книге подразумевает его цикличность, точнее - спиралеобразность, о чем свидетельствуют как природные, так и библейские образы, в которых осмысляется историческое время.

Б. Пастернак, напротив, направляет лирического героя первых зрелых книг к постижению не внешних законов мира, но внутренних законов человеческой души. Герой «Сестры моей - жизни» проделывает внутренний путь памяти, позволяющий ему восстановить события истории взаимоотношений с возлюбленной, события личного времени, тесно переплетенного для него с временем историческим, которое, в свою очередь, «подчиняется» природным прообразам. Последние становятся в структуре концепции времени этой книги доминирующими, поскольку в них осмыслено и личное время лирического героя, его отношения с любимой, предстающие в этом «мифологическом» свете как инициация, переход во взрослое состояние. Сама же книга становится поэтическим анализом механизмов памяти (постперцепции) и творчества - в духе феноменологии и вместе с тем философии жизни Бергсона, где нет места будущему как «прагматическому» времени, а памяти придается существенное значение как механизму, чья функция - связать прошлое и настоящее и тем самым превратить время в целостную структуру. Следующая книга поэта, «Темы и вариации», тесно связанная в своем генезисе с «Сестрой.», продолжает путь инициации лирического героя, но уже не только посредством памяти, направленной в прошлое, но и боли-изживания прошлого, направленных в будущее. В этой книге, вышедшей всего через год после «Сестры.», историческое представление о времени трансформируется: история «вырывается» из мифологических прототипов и меняет направление, становясь необратимой и одновременно ускоряясь, что осмысливается в том числе и в библейских образах, но сниженных «на революционный лад».

Часослов» Рильке и две книги Пастернака сближает общий для них мотив тоски {БектиЫ у Рильке) и образ Демона (у Рильке - Люцифера). В.И. Грешных указывает, что томление/тоска (ЭеЬшиМ) в романтическом миропонимании есть «психологическое состояние. выражающее прежде всего осознание человеком времени, его движения; это выражение тоски по всеобщему, универсальному, космическому.» [Грешных 2001: 54]. Именно в этом ракурсе может быть осмыслена тоска и рилькевского героя, предстающая как чувство человеком Бога, его непостижимости и стремления, настоятельной нужды все же его постичь, что выливается в происходящий во времени бесконечный путь к Богу, и интерсубъектная тоска Пастернака, которой для его лирического героя пронизан весь мир, стремящийся к целостности (в том числе через осмысление героем прошлого -бесконечное движение памятью назад).

На срединном этапе творчества пути Рильке и Пастернака в осмыслении времени кардинально противоположны. Рильке в «Книге образов» стремится остановить время и тем самым его нивелировать, с тем чтобы в «Новых стихотворениях» полностью освободить предметы и состояния от времени: они, даже самые «временные» и «преходящие», находятся тем не менее вне времени. С этой целью переосмысляется и историческое время: в «Книге образов» мы находим, вместе с утверждением цикличности истории путем ее превращения в легенду, и глубоко отрицательную трактовку (стихотворение «Страшный суд») фигуры Христа, явление которого, по мысли Рильке, развернуло прежде (в «Часослове») циклическое, вечно возвращающееся время Бога в линейное и конечное, эсхатологичное время Христа, где сама идея возвращения (последнего воскресения всех мертвых) приобретает отрицательный смысл.

Концепция времени направленной в будущее книги Пастернака «Второе рождение», напротив, своей доминантой имеет время историческое. Его осмысление и примирение с ним является, по сути, целью этой книги, и примирение оказывается для поэта возможным только благодаря осознанию цикличности истории, повторяемости ее основных событий в «вековом прототипе», что на протяжении всей книги артикулирует мотив столетней разницы между событиями. Сам временной архетип «второго рождения», вынесенный в заглавие, распространяется как на личное время лирического героя, знаменуя его «новое рождение» благодаря новой любви и творчеству, тесно друг с другом переплетенным, так и на время историческое, позволяя герою книги увидеть в современных ему исторических событиях «новое рождение» мира, его переустройство по новым, лучшим и справедливым законам. Так осознание цикличности мира в 30-е гг. охватывает уже и историю, в начале 20-х, в «Темах и вариациях», казавшуюся идущей к своему концу. В книге «На ранних поездах» формируется взгляд на историческое время с христианских позиций, и прежде календарная, природная мифологичность и цикличность сменяется библейской, организующей концепцию времени этой книги в соответствии с христианскими взглядами. При этом природная цикличность по-прежнему сохраняется как отражение, явленное миру «лицо» и библейской мифологичности, и хода исторических событий. Так в мировоззрении поэта с этой книги «прорастает» христианство, которое станет основой концепций времени на позднем этапе его творчества.

Поздние этапы творчества Рильке и Пастернака оказываются изоморфными, поскольку оба поэта на этих этапах проделывают сходный путь в своих мировоззренческих и эстетических исканиях, что отражает эволюция концепций времени: от скрупулезного анализа человеческой темпоральности и мучительного осознания мифологической основы мировой временности в «Дуинских элегиях» и «Сонетах к Орфею» Рильке и «Стихотворениях Юрия Живаго» Пастернака - к поэтическому воссозданию циклического непрекращающегося времени, увиденного в реальном, существующем вокруг поэта хронотопе (а точнее - сам поэт существует в нем). В «Валезанских катренах» Рильке это хронотоп кантона дю Валэ, живущего по мифологическим законам природного времени, которое по своему образу и подобию преобразует и время историческое, и личное человеческое, интегрируя их в природное. В книге «Когда разгуляется» Пастернака -хронотоп советской «оттепели» и постоттепельного состояния мира, в котором несмотря даже на реальные исторические искажения поэт видит пространство будущего, предстающее в его последней книге прежде всего в природных образах. Эта удивительная близость концепций времени в самых поздних поэтических книгах Рильке и Пастернака может быть объяснена всем тем долгим и сложным путем, что проделали оба поэта в постижении законов времени, который привел их обоих к уверенности в силе природной мировой цикличности, опирающейся на идею Богоявленности во всем мире.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В нашем исследовании на материале книг/циклов стихов P.M. Рильке и Б. Пастернака как специфических жанровых образований, характеризующихся особым типом целостности и способностью воплощать концепцию мира поэта во всей ее полноте и противоречивости, мы проследили, как в поэтическом творчестве каждого из указанных поэтов от книги к книге трансформировались концепции времени, организующие их поэтический универсум, как изменялись их времешше доминанты.

В первых зрелых книгах стихов P.M. Рильке и Б. Пастернак, выстраивая свою концепцию времени, движутся в противоположных направлениях: Рильке в «Часослове» - вовне, к постижению законов мира через постижение Бога, Пастернак в «Сестре моей - жизни» и «Темах и вариациях» - внутрь, к постижению законов собственной субъективности, психики, и законов творчества, с нею связанных. В книге «Часослов» Рильке создает очень четкую, структурированную (как структурирован пространственный мир книги, состоящий из трех подпространств - мира света, Ничто и тьмы) и подробную концепцию времени. Создание мира осмысливается в платоновском духе «необходимости»: Бог создал мир света и человека ради излечения своей раны-Ничто. Время в «Часослове» имеет две реализации в соответствии с двойственностью образа плода, становящегося метаобра-зом, организующим весь мир «Часослова». Рильке различает время истинное (время-вечность) и время ложное (убывающее, энтропийное). Первое достижимо в творчестве и созидании, которые становятся вехами на пути человека к Богу, способами движения к Богу и осмысляются в традиции исихазма (наиболее полно развитой и сохранившейся лишь в восточном изводе христианства), как практика непрестанного внутреннего делания. Второе же тесно связано с историческим представлением о времени, том времени, которое принадлежит историческому миру света и было приведено в движение его князем - Люцифером, но не Богом, и к миру которого Бог не прикасался, не создавал его. Но все же концепция исторического времени в книге подразумевает его цикличность, точнее - спиралеоб-разность, о чем свидетельствуют как природные, так и библейские образы, в которых оно последовательно осмысляется. При этом библейские образы в своей новой реализации получают новое содержание (новый Мессия становится Смерто-родцем, воплощением образца человека, вызревающего в себе собственную «правильную» смерть). Движение к Богу, провозглашаемое в книге как главный способ существования (и эта идея созвучна мысли толстовской «Исповеди»: «Живи, отыскивая Бога, и тогда не будет жизни без Бога»), как способ постижения сущности и законов мироустройства, предстает нескончаемым, а Бог - недостижимым, непостижимым до конца (что реализует совокупность мотивов - мотив стены, незнания и т.д.). В этом Рильке близок традиции раннехристианского апофа-тического богословия, утверждающего непознаваемость Бога до конца, и основная характеристика Бога «Часослова» - темнота также указывает на его родство не только «русскому Богу», но и находящемуся в его основаниях Богу раннехристианских мыслителей. Однако незавершимость личного пути Богопознания имеет своей оборотной стороной незавершимость самого времени, его бесконечность, поскольку путь отца продолжают его сыновья, и все поколения делают общее дело, а в этой бесконечной жизни человечества реализуется вечная жизнь Бога. Доминантным в книге оказывается одухотворенное природное, циклическое время, что подчеркивается и заявленной в заглавии идеей «часослова» как богослужебного цикла, переосмысленной в книге в «субъективном» ключе: на место годового богослужебного, канонического цикла заступает цикл индивидуального богопознания, приобретающий, однако, характер всеобщности, каноничности.

Часослов» Рильке и две книги Пастернака сближает общий для них мотив тоски (у Рильке Sehnsuht) и связанный с ним образ «отпавшего Ангела» (Люцифера у Рильке, Демона у Пастернака). И хотя генезис последнего в книгах поэтов различен, связь его с мотивом тоски выводит на первый план архетипические характеристики этого образа как отпадения от изначального довременного состояния мира, как проявления сугубой временности земного мира и осознания этой временности человеком. Несмотря на то что Sehnsuht Рильке глубоко субъектна (это чувство связано со стремлением к Богу=целостности бытия и вместе с тем осознанием недостижимости этой целостности), а тоска Пастернака интерсубъ-ектна, рассеяна во всем временном мире, суть этого чувства одна: оно есть осознание разорванности мира временем.

Концепции времени, воплощенные в книгах срединной поры Рильке и Пастернака, кардинально противоположны по своей внутренней доминанте: если Рильке, в соответствии со своими художественными и эстетическими исканиями этого периода, ориентирован на выход за пределы времени, то Пастернак, напротив, обращен к постижению специфики самого «преходящего» - исторического времени.

В «Книге образов» Рильке стремится остановить время и тем самым его нивелировать, с тем чтобы в «Новых стихотворениях» полностью освободить предметы и состояния от времени: даже самые «временные» и «преходящие» из них в Ding-Gedichte, этой особой форме, разрабатываемой поэтом на данном этапе творчества, оказываются вне времени. Стремление Рильке в «Книге образов» и «Новых стихотворениях» к выходу за пределы времени как такового осуществляется также посредством постепенного вытеснения сугубо временного чувства-состояния тоски (Sehnsuht) вневременным созерцанием (Schauen). С этой же целью переосмысливается и историческое время: в «Книге образов» мы находим, вместе с утверждением цикличности истории путем ее превращения в легенду, и глубоко отрицательную трактовку (стихотворение «Страшный суд») фигуры Христа, явление которого, по мысли Рильке, развернуло бывшее прежде (в «Часослове») циклическим, вечно возвращающееся время Бога в линейное и конечное, эс-хатологичное время Христа, в котором сама идея возвращения (последнего воскресения всех мертвых) приобретает отрицательный смысл. Так многочисленными способами поэт пытается вывести мир из времени с тем, чтобы сохранить земные вещи в пространстве творчества, пространстве инобытия, идея которого четко будет озвучена как идея Weltinnenraum, альтернативного земному убывающему пространству, позже, в стихотворении 1914 г. «Es winkt zu Fühlung fast aus allen

Dingen.», и получит свое окончательное воплощение в образе сердца, преобразующего временный убывающий мир в вечный в «Дуинских элегиях» и «Сонетах к Орфею».

Концепция времени направленной в будущее книги Пастернака «Второе рождение», напротив, своей доминантой имеет время историческое. Его осмысление и примирение с ним являются, по сути, целью этой книги, и примирение оказывается для поэта возможным только благодаря осознанию цикличности истории, повторяемости ее основных событий в «вековом прототипе», что на протяжении всей книги артикулируется в мотиве столетней разницы между событиями. Сам временной архетип «второго рождения», вынесенный в заглавие, распространяется как на личное время лирического героя, знаменуя его «новое рождение» благодаря новой любви и творчеству, тесно друг с другом переплетенным, так и на время историческое, позволяя герою книги увидеть в современных ему исторических событиях «новое рождение» мира, его переустройство по новым, лучшим и справедливым законам. Лежащий в основе книги «природный цикл» (а точнее -два годовых цикла), в котором практически редуцирована осень и в сильную финальную позицию вынесена весна, своим глубинным воздействием на личное время лирического героя и на время историческое также подкрепляет идею «второго рождения», мысль о невозможности нового (мира) без утраты, гибели старого, в результате чего в финале книги происходит полное приятие лирическим героем идеи саморастворения в «революцьонной воле». Так осознание цикличности мира в 30-е гг. охватывает уже и историю, в начале 20-х, в «Темах и вариациях», казавшуюся идущей к своему концу.

В книге «На ранних поездах» формируется взгляд на историческое время с христианских позиций, и прежде календарная, природная мифологичность и цикличность сменяется библейской, организующей концепцию времени этой книги в соответствии с христианскими взглядами, в частности - с христианским осмыслением личной жизни как части жизни народа = государства. Мотив возвращения, повторения, характерный и для предыдущей книги, приобретает здесь иной смысл: в совокупности с памятью, связывающей прошлое и настоящее с будущим, направленной в будущее, он реализует тему обновления мира на новых, духовных началах. Однако природная цикличность по-прежнему сохраняется как отражение, явленное миру «лицо» и библейской мифологичности, и хода исторических событий [Пруайар 1998] - так, весна, вновь вынесенная в абсолютный финал книги в ее заключительном цикле «Стихи о войне», свидетельствует о возрождении России, окончании тяжелого исторического периода, а лето «грузинского цикла»

Летние записки» знаменует собой полноту бытия Грузии как единства природы и народа, с одной стороны, народа и индивидуальности - с другой, единства, выступающего для поэта образцом государственной целостности. Существенно, что уже в этом цикле 1936 года присутствует целый ряд образов, свидетельствующих о «прорастании» в мировоззрении Пастернака христианства [Седакова 2011], которое наберет силу на позднем этапе его творчества: время библейское станет «явной» основой концепции времени в «Стихотворениях Юрия Живаго» и «подспудной», глубинной - в последней книге стихов поэта «Когда разгуляется».

Поздние этапы творчества Рильке и Пастернака оказываются изоморфными, поскольку оба поэта на этих этапах проделывают сходный путь в своих мировоззренческих и эстетических исканиях, что отражает эволюция концепций времени. Этот этап зрелости у обоих поэтов делится на два подэтапа: вертикальное движение к последней высоте и следующее за ним уже горизонтальное движение на этой высоте. H.A. Фатеева [Фатеева 2003: 189-207] в своем исследовании творчества Пастернака рисует его поэтический путь как движение по кругам, спиралью поднимающимся вверх, и вершиной, «иконостасом» оказывается цикл «Стихотворения Юрия Живаго», а последующий цикл «Когда разгуляется» представляется исследовательнице укреплением в том «открытом пространстве Вечности», куда произошел прорыв в «Стихотворениях Юрия Живаго». Точно так же «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею» Рильке предстают потребовавшим от поэта усилий (о чем свидетельствует и почти десятилетний перерыв между первыми и заключительными элегиями) взлетом, прорывом к интуициям, истинам о мире и человеке, а более поздние французские циклы («Валезанские катрены», «Сады») простотой рисуемого ими мира словно воссоздают эту истину в ее земной реализации.

В «Стихотворениях Юрия Живаго» (которые, как и Элегии Рильке, представляют собой анализ человеческого, судьбы и предназначения человека) стянуты в общемировом пространстве разные временные уровни: время природное, историческое, человеческое, литургическое. Эти пласты чередуются и совмещаются на протяжении цикла. Пастернак показывает глубинную взаимосвязь всех временных уровней. Годовой цикл переплетен здесь с временем человеческим, над которым властвует время историческое, и литургическим, которое оказывается архетипом человеческого, давая человеку образцы поступков, событий, процессов. Именно христианский литургический цикл оказывается гарантом вечного возрождения мира, обеспечивая вечную повторяемость годового цикла.

Знаменательно, что концепции времени в этих поздних вершинных циклах поэтов в определенном смысле зеркально отражают концепции их ранних книг: теперь «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею» направлены на анализ человеческой субъективности и внутреннего человеческого времени, тогда как лирический герой «Стихотворений Юрия Живаго» видит основу человеческого личного бытия в божественном литургическом времени, которое получает статус незыблемого закона мироустройства. Это связано с углублением Рильке идеи о взаимосвязи мира живущего (жизни) и мира исчезнувшего (смерти) и окончательным утверждением роди человека как хроносотера, как спасителя бренного убывающего мира, сберегающего его в своем сердце, претворяя время - в вечность.

Доминирующей мифологическая модель времени становится как в «Валезан-ских катренах» Рильке, так и в отражающей историческую эпоху «оттепели» через призму пастернаковского мировосприятия книге «Когда разгуляется». «Валезан-ские катрены» обрисовывают фрагмент здешнего мира, живущий по законам мифологического пространства, - швейцарский кантон дю Валэ. Географической локализацией описываемого мира Рильке словно утверждает, что преобразование мира по законам вечности достижимо на земле. Описываемые пейзажи вобрали в себя самые важные элементы, издревле организующие космос, и человеческое время подчиняется циклическому, почти растворяясь в нем, растворяясь в единстве мира живых и мертвых, провозглашенном как непривычный нам закон в «Ду-инских элегиях» и «Сонетах к Орфею». Точно так же растворяется в цикличности мира и история. Дело Элегий и Сонетов завершено в этом цикле, отличающемся простотой языка и формы, что можно рассматривать как следствие того, что Рильке описывал «видимое», воспринимаемое всеми чувствами, а не предчувствуемое.

В книге «Когда разгуляется», отражающей историческую эпоху «оттепели» через призму пастернаковского восприятия, мифологическая модель мира, основанная на механизме круговорота и вечного возрождения, также становится доминирующей. Природный цикл, замкнутый в круг «весенними» стихотворениями, подразумевает свою включенность в бесконечную последовательность таких циклов и открывается для продолжения. При этом он, наслаиваясь на историческое время, становится образцом для подражания и выправляет его, высвобождая из-под опеки ущербного прошлого, которого «коснулась порча», открывает чистое пространство будущего исторического. Проблема личного времени лирического героя решается более сложным образом, но также в мифологическом ключе: прорыв лирического героя из времени в вечность носит не столько религиозный, сколько мифологический характер. Обязательным условием полного обновления исторического времени является творчески-преобразовательная деятельность человеческой души, чьи «откровенья, бури и щедроты» «для новой жизни очищают путь». Она должна быть созвучной своему времени и вместе с тем ориентироваться на являемые природой образцы. Природа, которая является в поэтическом мире Пастернака храмом, «иконой» Бога и потому приобретает непререкаемый авторитет, указывает лирическому герою книги способы достижения личного бессмертия и обновления исторического мира.

Итак, последние циклы поэтов осуществляют - после напряженнейших сомнений, поисков и откровений предшествующих циклов - непосредственный переход лирического субъекта (у Рильке захватившего местоимением «мы» и все свое окружение) в новое пространство: пространство циклической «вневременности», парадоксальным образом вобравшее в себя при этом все возможные проекции времени, у Рильке, и пространство нового времени - у Пастернака. Эта удивительная близость концепций времени в самых поздних поэтических книгах Рильке и Пастернака может быть объяснена всем тем долгим и сложным путем, что проделали оба поэта в постижении законов времени, который привел их обоих к уверенности в силе природной мировой цикличности, опирающейся на идею Богояв-ленности во всем мире. И тот факт, что данная идея связана с актуализацией разных архетипов - мифологического героического, в котором человек восстанавливает целостность Космоса, у Рильке, и христианского, где человек своим путем, судьбой так же восстанавливает единство мира, ориентируясь на Христа, у Пастернака, лишь обнажает общую основу этих архетипов.

Список научной литературыМалеваная-Митарджян, Дарья Александровна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Абдуллаев Е. «На пире Платона во время чумы.»: об одном платоновском сюжете в русской литературе 1830-1930-х гг. / Вопросы литературы. 2007. №2. URL: http://magazines.russ.rU/voplit/2007/2/abl2.html

2. Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М.: Языки русской культуры, 1996. 447 с.

3. Азадовский K.M. «Россия была главным событием.» // Рильке и Россия: Письма. Дневники. Воспоминания. Стихи / изд. подгот. K.M. Азадовский. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2003. С. 5-117.

4. Аксенов ГЛ. Причина времени. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 304 с.

5. Альфонсов В.Н. Поэзия Бориса Пастернака. СПб.: САГА, 2001. 384 с.

6. Аникина А.Б. Образы пространства и времени во фронтовых очерках Бориса Пастернака // Поэтика публицистики: сб. М.: Изд-во МГУ, 1990. С. 92-114.

7. Анисова А.Н. Постоянство и изменчивость основных принципов циклизации лирики Б. Пастернака (особенности художественного времени) // Проблемы эволюции русской литературы XX века: матер, межвуз. науч. конф. Вып. 2 / МГПУ им. В.И. Ленина. М., 1995. С. 5-6.

8. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999. 896 с.

9. Асоян А. Орфическая тема в культуре Серебряного века // Вопросы литературы. 2005. №4. С. 41-66.

10. Астрофизик из США обнаружил «дыры» во времени (9 нояб. 2009). URL: http://www.newfresh.name/publ/obnaruzhenydyryvovremeni/38-1 -0-768 (дата обращения: 20.03.2010).

11. Ахтырская В. Лирика Райнера Марии Рильке 1923-1926 гг.: Возвращение к «Новым стихотворениям» // Литература в контексте художественной культуры: межвуз. сб. науч. тр. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2003. Вып. 4. С. 40-56.

12. Ахтырская В. Лира в листве (вступ. ст.) // Рильке P.M. Сонеты к Орфею / пер. с нем. А. Пурина. СПб.: Азбука-классика, 2002. С. 5-47 (2002а).

13. Ахтырская В.Н. Поздняя лирика Райнера Марии Рильке: проблемы поэтики: дис. . канд. филол. наук. СПб., 2002. 251 с. (2002b).

14. Ахтырская В.Н., Зиновьева А.Ю., Иванова E.JI., Толмачёв В.М. «Оливовая роща» Р. М. Рильке («Der Ölbaum-Garten»): четыре разбора // Вестник Православного Свято-Тихоновского Государственного Университета. Сер. 3: Филология. 2008. Вып. 3(13). С. 7-39.

15. Ахутин A.B. Античные начала философии. СПб.: Наука, 2007. URL: http://www.culturedialogue.org/drupal/ru/node/1402 (дата обращения: 14.05.2009).

16. Баевский B.C. История русской литературы XX в. Компендиум. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Языки славянской культуры, 2003. 448 с.

17. Баевский B.C. О периодизации творческого пути поэта // «Быть знаменитым некрасиво.»: Пастернаковские чтения. Вып. 1. М.: Наследие, 1992. С. 33^12.

18. Баевский B.C. Пушкинско-пастернаковская культурная парадигма. М.: Языки славянской культуры, 2011. 736 с.

19. Бакина М.А., Некрасова Е.А. Эволюция поэтической речи XIX-XX вв. (Перифраза. Сравнение). М.: Наука, 1986. 191 с.

20. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Сов. Россия, 1979. 318 с.

21. Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худ. лит., 1975. С. 6-71 (1975а).

22. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Там же. С. 234-407 (1975b).

23. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб.: Азбука, 2000. 245 с.

24. Беленчиков В. Борис Пастернак и Германия. 1906-1924. Берлин, Марбург и ранние немецкие экспрессионисты в творчестве Б. Пастернака // Zeitschrift für Slavistik. Bd. 32. Berlin: Akademie-Verlag, 1987. C. 728-743.

25. Белова Д.Н. Русская рецепция орфического дискурса P.M. Рильке: автореф. дис. . канд. филол. наук. Томск, 2009. 17 с.

26. Березина А.Г. Венеция в «Новых стихотворениях» P.M. Рильке // Литература в контексте художественной культуры. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1991. С. 85-98.

27. Березина А.Г. Поэзия и проза молодого Рильке. Л.: Изд-во Лен. ун-та, 1985. 184 с.

28. Болдырев Н. От тени яблока к тени розы (послесл. переводчика) // Хольт-хузен Г.Э. Райнер Мария Рильке, сам свидетельствующий о себе и о своей жизни. Челябинск: Урал LTD, 1998. С. 371-393.

29. Борис Пастернак. Письма к Жаклин де Пруайар // Новый мир. 1992. №1. С. 127-189.

30. Бибихин B.B. Слово и событие. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 280 с.

31. Блауберг И.И. Анри Бергсон. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 672 с.

32. БлокА. Собр. соч.: в 3 т. Т. 2. М.; Л.: ГИХЛ, 1962.

33. Богомолов H.A. Русская литература первой трети XX в. Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск: Водолей, 1999. 640 с.

34. Богослужение православной церкви (репр. изд. 1912 года). М.: Даръ, 2005. С.366-367.

35. Большакова А.Ю. Архетип в теоретической мысли XX века // Теоретико-литературные итоги XX века. М.: Наука, 2003. Т. 2: Художественный текст и контекст культуры. С. 284-319.

36. Бородай Т.Ю. О вечности мира // Антропология культуры. Вып. 1. М.: ОГИ, 2002. С. 111-150.

37. Бородай Т.Ю. Плотин о природе // Космос и душа. Учения о вселенной и человеке в античности и в Средние века (исследования и перевод) / общ. ред. П.П. Гайденко, В.В. Петров. М.: Прогресс-Традиция, 2005. С. 443^153.

38. Бройтман С.Н. К проблеме романизации лирики (Хронотоп в книге Б. Пастернака «Сестра моя жизнь») // На пути к произведению: к 60-летию Н.Т. Рымаря. Самара: Изд- во Самар. гуманит. акад., 2005. С. 336-351.

39. Бройтман С.Н. Поэтика книги Бориса Пастернака «Сестра моя жизнь». М.: Прогресс-Традиция, 2007. 608 с.

40. Бройтман С.Н. Русская лирика XIX начала XX века в свете исторической поэтики. (Субъектно-образная структура). М.: РГГУ, 1997. 307 с.

41. Брюсов В. Собр. соч.: в 7 т. М.: Худ. лит., 1970-1973. Т. 1. 1970; Т. 6. 1972.

42. Брюханова Ю.М. Творчество Бориса Пастернака как художественная версия философии жизни. Иркутск: Изд-во ИГУ, 2010. 209 с.

43. Бушман H.H. Пастернак и Рильке (Из работы на тему «Немецкая поэзия и творчество Пастернака) // Сборник статей, посвященных творчеству Б.Л. Пастернака. Мюнхен, 1962. С. 233-239.

44. Быков Д.Л. Борис Пастернак. 7-е изд. М.: Молодая гвардия, 2007. 893 с. (ЖЗЛ. Сер. биогр.; вып. 1061).

45. Вигшянская А. Второе рождение: об одном философском источнике творчества Бориса Пастернака // Вопросы литературы. 2007. №6. С. 131-147.

46. Воинов А.Д. К вопросу о художественном времени в поэзии Б. Пастернака // Пастернаковские чтения: матер, межвуз. конф. / Пермский ун-т. Пермь, 1990. С. 31-36.

47. Гайденко П.П. От онтологизма к психологизму: понятие времени и длительности в XVII-XVIII вв. // Вопросы философии. 2001. № 7. С. 77-99.

48. Гайденко П.П. Понятие времени в античности и в Средние века // Космос и душа. Учения о вселенной и человеке в античности и в Средние века (исследования и перевод). М.: Прогресс-Традиция, 2005. С. 321-390.

49. Гайденко П. П. Проблема времени в философии жизни // Антропология культуры. Вып. 1. М.: ОГИ, 2002. С. 151-180.

50. Гаспаров Б.М. Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Пастернака «Доктор Живаго» // Дружба народов. 1990. № 3. С. 223-242.

51. Гелъфонд М.М. Пушкинские сюжеты в цикле Б.Л. Пастернака «Темы и вариации» // Новый филологический вестник. 2006. № 3. С. 252-257.

52. Глебкин В.В. Мир в зеркале культуры. Ч. 1: История древнего мира. М.: Добросвет, 2000. 256 с. URL: http://www.countries.ru/library/ancient/egprostr.htm (дата обращения: 12.12.2009).

53. Горелик JI.JJ. Тема пространства в стихотворении Б. Пастернака «Гамлет» // Современные методы анализа художественного произведения. Смоленск: Изд-во СГПУ, 2002. С. 175-183.

54. Горелик М.Я. Огромно было лето // Вопросы литературы. 2005. № 6. С.160-192.

55. Грешных В.И. Мистерия духа: художественная проза немецких романтиков. Калининград: Изд-во КГУ, 2001. 406 с.

56. Гуляева Т. Влияние О. Родена в «Новых стихотворениях» P.M. Рильке // Феникс: ежегодник кафедры культурологи. Вып. 6. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2005. С. 183-184.

57. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Кн. 1 / пер. с нем. A.B. Михайлова. М.: Акад. Проект, 2009. 489 с.

58. Гуссерль Э. Картезианские размышления / пер. с нем. Д.В. Скляднева. СПб.: Наука; Ювента, 1998. 315 с.

59. Гуссерль Э. Собр. соч. Т. 1: Феноменология внутреннего сознания времени / сост., вступ. ст., пер. В.И. Молчанова. М.: Гнозис, 1994. 192 с.

60. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1972. 350 с.

61. Даниэль С.M. Форма-Протей (заметки о пластическом искусстве) // Введение в храм: сб. ст. М.: Языки русской культуры, 1998. С. 457-462.

62. Дарвин М.Н. Европейские традиции в становлении понятия цикла // Европейский лирический цикл: Историческое и сравнительное изучение. M.: РГГУ, 2003. С. 11-37.

63. Дарвин М.Н. Проблема цикла в изучении лирики: учеб. пособие. Кемерово: Изд-во Кемер. гос. ун-та, 1983. 104 с.

64. Дарвин М.Н. Художественная циклизация лирических произведений: спецкурс. Тексты лекций. Кемерово: Кузбассвузиздат, 1997. 38 с.

65. Дозорец Ж.А. Б.Л. Пастернак. «Когда разгуляется» (книга как целое) // Русский язык в школе. 1990. №1. С. 60-66.

66. Достал Р. Время и феноменология у Гуссерля и Хайдеггера. URL: http:// anthropology.rchgi.spb.ru/haidegger/haidgeri4.htm (дата обращения: 7.06.2010).

67. Дубшан JI. Близнец Демона // Звезда. 2000. № 9. URL: http://magazines. russ.ru/zvezda/2000/9/dubshan.html (дата обращения: 24.01.2012).

68. Ерасов Б.С. Культура, религия и цивилизация на Востоке (очерки общей теории). М.: Наука, 1990. 207 с.

69. Ермоленко Г.Н. Проблема жанра в современном литературоведении и теории наследии М.М. Бахтина // Современные методы анализа художественного произведения. Смоленск: Универсум, 2002. С. 58-71.

70. Женетт Ж. Повествовательный дискурс // Женетт Ж. Фигуры: Работы по поэтике: в 2 т. Т. 2. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. С. 60-280.

71. Жолковский А.К. Баллада самообладанья: стих и смысл в нейгаузовской «Балладе» Пастернака. URL: http://www-bcf.usc.edu/~alik/rus/ess/ballada.htm (дата обращения: 14.01.2012).

72. Жолковский А.К. Книга Книг Пастернака (к 75-летию «Сестры моей жизни») // Звезда. 1997. № 2. С. 193-214.

73. Замерова O.A. Система экзистенциальных мотивов в лирике Б. Пастернака: автореф. дис. . канд. филол. наук. Ставрополь, 2007. 23 с.

74. Звозников A.A. Гуманизм и христианство в русской литературе XIX века. 2-е изд., доп. Минск: ЕГУ, 2001. 212 с.

75. Зиновьева А.Ю. История одной метафоры: от Шекспира к Рильке // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9: Филология. 2006. № 6. С. 92-100.

76. Иванов Вяч.Вс. Категория времени в искусстве и культуре XX века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 39-67.

77. Иванов Вяч.Вс. Литературные параллели кавказским стихам Пастернака // Культура русского модернизма: статьи, эссе и публикации. М.: Наука; Издат. фирма «Восточная литература», 1993. С. 158-164.

78. Иванов Вяч.Вс. Пастернак и ОПОЯЗ (К постановке вопроса) // Тыняновский сб.: Третьи Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1988. С. 70-82.

79. Иванова E.JJ. «Часослов» P.M. Рильке как лирический цикл: дис. .канд. филол. наук. М., 2006. 185 с.

80. Иванова И. Пастернак и другие. М.: Эксмо, 2003. 608 с.

81. Иванова Н. Собеседник рощ и вождь: к вопросу об одной рифме // Знамя. 2001. №10. URL: http://magazines.russ.ru/znamia/2001/10/ivan.html (дата обращения: 17.10.2011).

82. Ильичева Л.В. Поэтические портреты P.M. Рильке как переводческая задача // Перевод и переводчики. Науч. альманах. Вып. 1: P.M. Рильке. Магадан: Сев. междунар. ун-т; Кор дис, 2000. С. 42-51.

83. Казимирчук О.Ю. Стихотворение Б.Л. Пастернака «Единственные дни» как завершение книги «Когда разгуляется» // Новый филологический вестник. 2009. Т. 10. №3. С. 38-41.

84. Казимирчук О.Ю. Стихотворение Б.Л. Пастернака «Летний день» в контексте «переделкинского» цикла // Новый филологический вестник. 2008. Т. 6. № 1. С. 188-193.

85. Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994. 591 с.

86. Кант И. Сочинения: в 6 т. М.: Мысль, 1964.

87. Касаткина Т.А. Пространство и время в русской литературе конца XX века // Теоретико-литературные итоги XX века. М.: Наука, 2003. Т. 2: Художественный текст и контекст культуры. С. 87-139.

88. Карельский A.B. Метаморфозы Орфея: Беседы по истории западных литератур. Вып. 2: Хрупкая лира. Лекции и статьи по австрийской литературе XX века / сост. Э.В. Венгерова. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1999. 303 с.

89. Кириллова И. Типы выражения философии природы в лирике: (на примере творчества поздней Ахматовой и позднего Пастернака) // Русская литература XX века: итоги столетия. СПб.: СПбГУТД, 2001. С. 125-131.

90. Кожина H.A. Заглавие художественного произведения: структура, функции, типология (на материале русской прозы XIX XX вв.): автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1986. 28 с.

91. Кожинов В.В. Жанр // Литературный энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1987. С. 107.

92. Кондратьева И.Ю. Пространственно-временная организация ранней лирики Б. Пастернака: автореф. дис. . канд. филол. наук. Астрахань, 2004. 16 с.

93. Крашенников А.Е., Пинковский В.И. «Валезанские катрены» P.M. Рильке и их переводы на русский и английский языки // Перевод и переводчики. Науч. альманах. Вып. 1: P.M. Рильке. Магадан: Сев. междунар. ун-т; Кордис, 2000. С. 51-62.

94. Куренной В. Феноменология Эдмунда Гуссерля предисл. // Гуссерль Э. Избр. раб. / сост. В.А. Куренной. М.: Издат. дом «Территория будущего», 2005.

95. Кшондзер М.К. Грузинская действительность в восприятии Б. Пастернака (на материале цикла «Волны») // Пастернаковские чтения: вып. 2. М.: Наследие, 1998. С. 324-333.

96. Леенсон Е.И. Поэтика автобиографической прозы Б.Л. Пастернака и традиции P.M. Рильке: дис. . канд. филол. наук. Тверь, 2007. 185 с.

97. Лекманов O.A. О книгах-циклах младших постсимволистов (заметки к теме) // Европейский лирический цикл: Историческое и сравнительное изучение. М.: РГГУ, 2003. С. 179-182.

98. Лилеев Ю.С. Формирование мифа о поэте в лирике P.M. Рильке (традиция немецкого романтизма): дис. . канд. филол. наук. М., 2010. 171 с.

99. Лихачев Д. С. Борис Леонидович Пастернак // Пастернак Б.Л. Собр. соч.: в 5 т. Т. 1. М.: Худ. лит., 1989. С. 5-44.

100. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы // Лихачев Д.С. Избр. раб.: в 3 т. Т. 1. Л.: Худ. лит., 1987. С. 261-654.

101. Лосев А. Ф. Античная философия истории. М.: Наука, 1977. 208 с.

102. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Т. 6: Поздний эллинизм. М.: Искусство, 1980. URL: http://psylib.org.ua/books/lose006/txt26.htm

103. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Т. 8: Итоги тысячелетнего развития. Кн. I. М.: Искусство, 1992. Ч. 6: Общая эстетическая терминология. Гл. II: Число и континуум. URL: http://psylib.org.Ua/books/lose008/txt20.htm#3

104. Лосский В.Н. «Мрак» и «свет» в познании Бога // Лосский В.Н. По образу и подобию / пер. с фр. В.А. Рещиковой. М.: Издание Свято-Владимирского братства, 1995. URL: http://www.psylib.ukrweb.net/books/lossv04/txt02.htm

105. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. Л.: Просвещение, 1972. 271 с.

106. Лотман Ю.М. Анализ стихотворения Б. Пастернака «Заместительница» // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство-СПб, 2001. С. 718-726 (2001а).

107. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2004. С. 150-391.

108. Лотман Ю.М. <«Дрозды» Б. Пастернака> // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. С. 727-730 (2001b).

109. Лотман Ю.М. Текст в тексте // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 567: Текст в тексте. Тарту, 1981. С. 3-18.

110. Любинская Л.Н., Лепшин C.B. Философские проблемы времени в контексте междисциплинарных исследований. М.: Прогресс-Традиция, 2002. 304 с.

111. Ляпина Л.Е. Проблема целостности лирического цикла // Целостность художественного произведения и проблемы его анализа в школьном и вузовском изучении литературы. Донецк, 1977. С. 164-166.

112. Ляпина Л.Е. Циклизация в русской литературе XIX в. СПб.: НИИ химии СПбГУ, 1999. 281 с. (1999а).

113. Ляпина Л.Е. Циклизация как общеэстетический феномен // Studia métrica et poética. M., 1999. С. 158-167 (1999b).

114. Магомедова Д.M. О жанровом принципе циклизации «книги стихов» на рубеже XIX-XX вв. // Европейский лирический цикл: Историческое и сравнительное изучение. М.: РГГУ, 2003. С. 183-196.

115. Македонов A.B. Свершения и кануны. О поэтике русской советской лирики 1930-1970-х гг. Л.: Сов. писатель, 1985. 360 с.

116. Малюкова Л.Н. Поэтический космос Бориса Пастернака (лирика 50-х годов). Ростов н/Д, 1998.

117. Мамардашвши M. Психологическая топология пути. М. Пруст. «В поисках утраченного времени». СПб.: Изд-во Рус. христ. гуманит. ин-та; журнал «Нева», 1997. 571 с.

118. Ман П. де. Аллегории чтения: фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке и Пруста / пер. с англ., примеч. и послесл. С.А. Никитина. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1999. 367 с.

119. Марсель Г. Рильке, свидетель духовного // Вопросы философии. 1998. № 1. С. 135-159.

120. Масленикова З.А. Портрет Бориса Пастернака. М.: Сов. Россия, 1990. 288 с.

121. Медведев П.Н. Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику // Бахтин М.М. Тетралогия. М., 1998. С.110-296.

122. Мировое древо // Мифологическая энциклопедия: сайт. URL: http://myfhology.info/planta/wood-world.html (дата обращения: 16.07.2011).

123. Молок Д.Ю. P.M. Рильке об «архаической улыбке» // Введение в храм: сб. ст. М.: Языки русской культуры, 1998. С. 89-93.

124. Молчанов В.И. Время и сознание. Критика феноменологической философии. М.: Высш. шк., 1998. 144 с. URL: http://www.ruthenia.ru/logos/personalia/ molchanov/zb/123 3.htm (дата обращения: 14.06. 2010).

125. Мусатов В.В. «Всем нам являлась традиция, всем обещала лицо.». Пушкинская традиция и поэзия Бориса Пастернака // Мусатов В.В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX в. От Анненского до Пастернака. М.: Прометей, 1992. С. 373^137.

126. ХЪЪ.Нива Ж. Пастернаковские утра (резюме доклада) // Boris Pasternak. 1890— 1960. Colloque de Cerisy-la-Salle. Paris, 1979.

127. Никитина И.П. Хронотоп M. Бахтина как тип художественного пространства литературного произведения // Философские исследования. М., 2004. № 1. С. 221-234.

128. Ньютон И. Математические начала натуральной философии / пер. с ла-тин. и коммент. А.И. Крылова. М.: Наука, 1989. 688 с.

129. Орлова Т.Я. Художественное своеобразие лирического цикла (к постановке проблемы) // Голоса молодых ученых. М.: МАКС Пресс, 2001. Вып. 10. С. 5-14.

130. Орловская-Бальзамо Е. Водушные пути литературы: Якобсен Рильке -Пастернак // Новое литературное обозрение. 2000. № 46. С. 132-162.

131. Павлова Н.С. Архаический код в поэзии Рильке // В свете исторической поэтики.: книга памяти С.Н. Бройтмана: статьи и воспоминания. М.: РГГУ; 1п-trada, 2008. С. 219-230.

132. Павлова Н.С. Метафизика Рильке // Известия РАН. Сер. Литературы и языка. Т. 69. № 2. 2010. С. 15-24.

133. Павлова Н.С. Поэзия Рильке и проблема границы // Граница в языке, литературе и науке. Ежегодник РСГ. М.: Языки славянской культуры, 2009. С. 23-30 (2009b).

134. Павлова Н.С. Поэзия Рильке и Пастернака. Опыт сопоставления // Вопросы литературы. 2009. №5. С. 77-110 (2009с).

135. Павлова Н.С. Поэтическая речь Райнера Марии Рильке // Известия РАН. Сер. Литературы и языка. 2007. Т. 66, №1. С. 28-41 (2007b).

136. Павлова Н.С. Стихи о природе речи // Новый филологический вестник. 2007. Т. 5. № 2. С. 256-259 (2007с).

137. Павловец М.Г. Рильке и Пастернак: к постановке проблемы влияния // Проблемы эволюции русской литературы XX века: матер, науч. конф. Вып. 2. М.: МПГУ, 1995. С. 154-156.

138. Павловец М.Г. Становление художественной системы Б.Л. Пастернака и творчество P.M. Рильке: автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1997. 17 с.

139. Панова Л.Г. «Мир», «пространство», «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М.: Языки славянской культуры, 2003. 808 с. (Studia Philologica).

140. Пастернак Б.Л. Собр. соч.: в 5 т. М.: Худ. лит., 1989-1992.

141. Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В. Жизнь Бориса Пастернака: док. повествование. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2004. 528 с.

142. Пастернак E.B. Лето 1917 года (о «Сестре моей жизни» и «Докторе Живаго») // Пастернаковские чтения. Вып. 2. М.: Наследие, 1998. С. 100-115.

143. Пешков И.В. «Делу» венец, или еще раз об авторстве М. Бахтина в спорных текстах // Бахтин М.М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт, 2000. С. 602-635.

144. Платон. Тимей. URL: http://psylib.org.ua/books/plato01/27timei.htm (дата обращения: 11.03.2010).

145. Плотин. Эннеады. URL: http://psylib.org.ua/books/ploti01/txt25.htm (дата обращения: 15.03.2010).

146. Поливанов М.К. «Вторая вселенная» у Пастернака // Pasternak Studien I. Beitrage zum Internationalen Pasternak-Kongreß 1991 in Marburg / hrsg. von S. Dorweiler und H.-B. Härder. München; Sagner, 1993. S. 135-145.

147. Пруайар Ж. de. «Лицо» и «личность» в творчестве Б. Пастернака // Пастернаковские чтения: вып. 2. М.: Наследие, 1998. С. 38-62.

148. Райнер Мария Рильке. Дыхание лирики. Переписка с Мариной Цветаевой и Борисом Пастернаком. Письма 1926 года. 2-е изд., доп. и испр. М.: АРТ-ФЛЕКС, 2000. 304 с.

149. Разумовская Е.А. «Фонтаны» P.M. Рильке // Филологические этюды. Саратов, 2003. Вып. 6. С. 56-59.

150. Рильке и Россия: Письма. Дневники. Воспоминания. Стихи / изд. подгот. K.M. Азадовский. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2003. 656 с.

151. Рильке P.M. Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи. М.: Искусство, 1971. 455 с.

152. Рильке P.M. Завещание // Хольтхузен Г.Э. Райнер Мария Рильке, сам свидетельствующий о себе и о своей жизни. Челябинск: Урал LTD, 1998. С. 279-308.

153. Рильке P.M. Избр. соч. М.: Рипол Классик, 1998. 704 с. (1998а).

154. Рильке P.M. Сады. Поздние стихотворения / пер. В. Микушевича. М.: Время, 2003. 320 с.

155. Рильке P.M. Стихотворения: сб. / сост. В. Куприянов; на нем. яз. с парал-лельн. рус. текстом. М.: ОАО Изд-во «Радуга», 1998. 320 с. (1998b).

156. Рильке P.M. Флорентийский дневник: из ранней прозы. М.: Текст, 2001. 222с.

157. Рильке P.M. Часослов: Стихотворения. М.; Харьков: Изд-во ACT; Фолио, 2002. 202 с.

158. Рожанский И. Райнер Мария Рильке // Рильке P.M. Ворпсведе. С. 7-49.

159. Рубаков В.А. Темная материя и темная энергия во Вселенной лекция, 2005 г., Институт ядерных исследований РАН, Москва, Россия. URL: http://elementy.ru/lib/25560/25567

160. Руднев В. Морфология реальности: исследование по «философии текста». М.: Гнозис, 1996. 207 с.

161. Савченко Д.Н. Световой предел познания божественный мрак // Lib.ru: журнал «Самиздат»: сайт. URL: http://samlib.ru/s/sawchenkodn/sveto-voypredel.shtml (дата обращения: 9.12.2011).

162. Савчук В. К проблеме культивирования архетипических элементов сознания // Историческое познание: традиции и новации: тезисы междунар. теор. конф. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1993. Ч. 2. С. 205-208.

163. Сапогов В.А. К проблеме стихотворной стилистики лирического цикла // Русская современная поэзия и стихосложение: матер, межвуз. конф. М., 1969. С. 237-243.

164. Сапогов В.А. Лирический цикл и лирическая поэма в творчестве А. Блока // Русская литература XX в. (дооктябрьский период): сб. ст. Калуга, 1968. С. 174-189.

165. Сапогов В.А. О некоторых структурных особенностях лирического цикла

166. A. Блока // Язык и стиль художественного произведения: тез. докл. М., 1966. С. 18-22.

167. Сапогов В.А. Сюжет в лирическом цикле // Сюжетосложение в русской литературе: сб. ст. Даугавпилс: ГПУ, 1980. С. 90-97.

168. Свасъян К.А. Философия символических форм Э. Кассирера: критический анализ. 2-е изд. М.: Академ. Проект; Альма Матер, 2010. 243 с.

169. Северская О. И. Смысловая композиция поэтического текста: к вопросу о функциональной перспективе // Язык как творчество: сб. науч. тр.: к 70-летию

170. B.П. Григорьева. М.: Изд-во ИРЯ, 1996. С. 215-224.

171. Седакова О. «И жизни новизна»: о христианстве Пастернака (выступление на фестивале Meeting в Римини, авг. 2011). URL: http://www.pravmir.ru/i-zhizni-novizna-o-xristianstve-pasternaka/ (дата обращения: 10.02.2012).

172. Седакова О.Н. Новая лирика Райнера Мария Рильке: семь рассуждений // Образы мира: сайт. URL: http://www.niworld.ru/poezia/sedakova/rilke/rilke.htm (1979).

173. Словарь: Время. URL: http://anthropology.rchgi.spb.ru/slovar/diction.html (дата обращения: 15.05.2010).

174. Смирнов И.П. Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака. Wien: Eigentümer und Verleger, 1985 (Wiener Slawistischer almanach. Sonderbd. 17. 207 c.

175. Смирнов И.П. Текстомахия: как литература отзывается на философию. СПб.: Издат. дом «Петрополис», 2010. 208 с.

176. Современные историко-научные исследования (Ньютон.): реф. сб. / ИНИОН АН СССР. М., 1984. 313 с.

177. Степанян Е.В. Категории поэтического мышления Б. Пастернака: Проблема вечности // Вопросы философии. 2000. №8. С. 62-78.

178. Суматохина Л.В. Своеобразие поэтической структуры лирического сборника Б. Пастернака: автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1998. 20 с.

179. Тихонов А. «Время» как причина интерпретационных различий философского текста (Платон, М. Хайдеггер) // Логос. 2004. № 5. С. 73-83.

180. Толстой Л.Н. Исповедь // ПСС. Т. 15. М„ 1913. С. 5-53 (раздел XII). URL: http://psylib.org.ua/books/tolst01/txtl2.htm

181. Топоров В. Н. Пространство и текст // Из работ московского семиотического круга. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 455-515.

182. Торчинов Е.А. Религии мира: Опыт запредельного. Психотехника и трансперсональные состояния. СПб.: Центр «Петербургское Востоковедение», 1997. 384 с.

183. Успенский Б.А. История и семиотика (Восприятие времени как семиотическая проблема). Ст. 2 / Труды по знаковым системам. XXIII. Учен, записки Тартуского университета. Вып. 855. Тарту: ТГУ, 1989. С. 18-38.

184. Фарино Е. Введение в литературоведение: учеб. пособие. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2004. 639 с.

185. Фатеева H.A. О лингвопоэтическом и семиотическом статусе заглавий стихотворных произведений (На материале русской поэзии XX в.) // Лингвистика и поэтика. 1988-1990. М.: Наука, 1991. С. 108-124.

186. Фатеева H.A. Поэт и проза: Книга о Пастернаке. М.: НЛО, 2003. 400 с.

187. Флейшман Л. Автобиографическое и «Август» Пастернака // Флейшман Л. Борис Пастернак в двадцатые годы. СПб.: Академ, проект, 2003. С. 409-413 (1977).

188. Флейшман Л. Борис Пастернак в двадцатые годы. СПб.: Академ, проект, 2003. 464 с.

189. Флейшман Л. Занятья философией Бориса Пастернака // Флейшман Л. От Пушкина к Пастернаку. Избр. раб. по поэтике и истории русской литературы. M.: НЛО, 2006. С. 400-520.

190. Флейшман Л. К характеристике раннего Пастернака // Там же. С. 348-379 (1975).

191. Флейшман Л. Накануне поэзии: Марбург в жизни и в «Охранной грамоте» Пастернака // Там же. С. 380-399 (1993).

192. Флейшман Л. Фрагменты «футуристической» биографии Пастернака // Флейшман Л. Борис Пастернак в двадцатые годы. СПб.: Академический проект, 2003. С. 414^451 (1979).

193. Фоменко И.В. Книга стихов: миф или реальность? // Европейский лирический цикл: Историческое и сравнительное изучение. М.: РГГУ, 2003. С. 64-73.

194. Фоменко И.В. Лирический цикл: становление жанра, поэтика. Тверь: ТГУ, 1992. 133 с.

195. Фоменко И.В. О поэтике лирического цикла: учеб. пособие. Калинин: КГУ, 1984а. 79 с.

196. Фоменко И.В. Об анализе лирического цикла (на примере стихов Б. Пастернака «Петербург» // Принципы анализа литературного произведения. М.: Изд-воМоск. ун-та, 1984b. С. 171-178.

197. Фоменко И.В. Понятие «цикл» в литературном обиходе начала XX в. // Проблемы истории и методологии литературоведения и литературной критики. Душанбе: Дониш, 1982. С. 31-32.

198. Хаев Е.С. Проблема композиции лирического цикла (Б. Пастернак. «Тема с вариациями») // Природа художественного целого и литературный процесс: межвуз. сб. науч. тр. /' Кемеровский гос. ун-т. Кемерово, 1980. С. 56-68.

199. Хазан В.И. Космогония Кавказа в лирическом цикле Б. Пастернака «Из летних записок» // Пастернаковские чтения: матер, межвуз. конф. / Пермский ун-т. Пермь, 1990. С. 84-90.

200. Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления. М.: Республика, 1993. 447 с.

201. Хализев В.Е. Теория литературы: учебник. 3-е изд., испр. и доп. М.: Высш. шк., 2002. 438 с.

202. Хан А. Борис Пастернак и Густав Шпет. Опыт сопоставительной характеристики // Wiener slawistischer Almanach. Bd. 43. Wien, 1999. С. 27-67.

203. Хокинг С. От большого взрыва до черных дыр: Краткая история времени / пер. с англ. М.: Мир, 1990. 168 с.

204. Хольтхузен Г.Э. Райнер Мария Рильке, сам свидетельствующий о себе и о своей жизни / пер. с нем. Челябинск: Урал LTD, 1998. 394 с.

205. Чайковский P.P. Доказательства переводчика («Книга образов» и «Сонеты к Орфею» P.M. Рильке в переводах В. Авербуха) // Перевод и переводчики. Науч. альманах. Вып. 1: P.M. Рильке. Магадан: Кордис, 2000. С. 104-108.

206. Черняков А.Г. Онтология времени. Бытие и время в философии Аристотеля, Гуссерля и Хайдеггера. СПб.: Высш. религ.-филос. школа, 2001. 460 с.

207. Шипицын А.В. О «мире» и «манере» лирики Пастернака // Пастернаков-ские чтения: матер, межвуз. конф. Пермь, 1990. С. 91-96.

208. Шлегелъ Ф. Люцинда // Избр. проза немецких романтиков: в 2 т. М.: Худ. лит., 1979. Т. 1. С. 117-204.

209. Штейнзалъц А., р. Понятие времени в еврейской традиции. URL: http://www.judaicaru.org/steinsalz/time.html (дата обращения: 14.07.2010).

210. Шурмак Г. Третье рождение Б. Пастернака // Новый мир. 1995. № 8. С. 227-235.

211. Щирова И.А., Гончарова Е.А. Многомерность текста: понимание и интерпретация: учеб. пособие. СПб.: ООО «Книжный Дом», 2007. 472 с.

212. Элиаде М. Миф о вечном возвращении: Архетипы и повторяемость. СПб.: Алетейя, 1998. 249 с.

213. Элиаде М. Трактат по истории религий: в 2 т. СПб.: Алетейя, 1999. Т. 2. 416 с.

214. Эстес К.П. Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях. Киев; М.: София, 2004. 496 с.

215. Юнггрен А. «Сад» и «Я сам»: смысл и композиция стихотворения «Зеркало» // Boris Pasternak and his time. Berkeley, 1989. C. 224-237.

216. Юнггрен A. Juvenilia Б. Пастернака: 6 фрагментов о Реликвимини. Stockholm: Almqvist&Wiksell International, 1984. 182 с.

217. Юрченко T.T. Социологическая поэтика М.М. Бахтина и проблема жанра: (Опыт интерпретации жанра идиллии) // Бахтинские чтения: сб. матер, междунар. науч. конф. Витебск, 1998. №2. С. 151-159.

218. Яницкий Л.С. О молитвенном дискурсе в лирике XX века // Новый филологический вестник. 2006. № 2. С. 85-92.

219. Яницкий JI.C. Стихотворный цикл: Динамика художественной формы: ав-тореф. дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 1998. 20 с. (1998b).

220. Allemann, Beda. Zeit und Figur beim späten Rilke. Pfullingen, 1961. 318 S.

221. Discussion II Boris Pasternak. 1890-1960. Colloque de Cerisy-la-Salle. Paris, 1979.

222. Blume, Bernhard. Das Motiv des Fallens bei Rilke II Rainer Maria Rilke / hrsg. von Rüdiger Görner. Darmstadt, 1987. S. 40-46.

223. Engel, Manfred. Vier Werkphasen II Rilke-Handbuch. Leben Werk -Wirkung / Hrsg. M. Engel. Stuttgart, 2004. S. 175-181.

224. Krumme, Peter. «Eines Augenblickes Zeichnung»: zur Temporalität des Be-wußtseinsin Rilkes «Duineser Elegien». Würzburg, 1988. 224 S.

225. Müller, Wolfgang. Neue Gedichte / Der Neuen Gedichte anderer Teil II RilkeHandbuch. Leben Werk - Wirkung / Hrsg. M. Engel. Stuttgart, 2004. S. 296-318.

226. Parry, Idris. Raum und Zeit in Rilkes Orpheus-Sonetten II Rainer Maria Rilke / hrsg. von Rüdiger Görner. Darmstadt, 1987. S. 214-226.

227. Rilke, R.M. Gedichte. Aufl. 2. Fr. a/M: Fischer Taschenbuch Verlag, 2010. 489 S.

228. Roelands, C. Rilkes «Neue Gedichte» im Lichte der Archetypenlehre C.G. Jungs: Versuch einer Interpretation II Neophilologus. Groningen, 1994. Vol. 78, №4. S. 599-612.

229. Ryan, Judith. Umschlag und Verwandlung. Poetische Struktur und Dichtungstheorie in Rainer Maria Rilkes Lyrik der mittleren Periode. München, 1972. 170 S.0

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03 диссертация на тему: Концепции времени в лирических циклах Р.М. Рильке и Б. Пастернака

Полный текст автореферата диссертации по теме "Концепции времени в лирических циклах Р.М. Рильке и Б. Пастернака"

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Малеваная-Митарджян, Дарья Александровна

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Малеваная-Митарджян, Дарья Александровна

Заключение научной работыдиссертация на тему "Концепции времени в лирических циклах Р.М. Рильке и Б. Пастернака"

Список научной литературыМалеваная-Митарджян, Дарья Александровна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

Похожие темы диссертаций

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Концепции времени в лирических циклах Р.М. Рильке и Б. Пастернака