автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Концепция человека в дореволюционном творчестве В.В. Маяковского

Полный текст автореферата диссертации по теме "Концепция человека в дореволюционном творчестве В.В. Маяковского"

На правах рукописи

Скрипка Татьяна Владимировна

КОНЦЕПЦИЯ ЧЕЛОВЕКА В ДОРЕВОЛЮЦИОННОМ ТВОРЧЕСТВЕ В.В.МАЯКОВСКОГО

10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Таганрог 2004

Диссертация выполнена на кафедре литературы Таганрогского государственного педагогического института

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

кандидат филологических наук, профессор Бочаров М.Д.

доктор филологических наук, профессор Егорова Л.П.

кандидат филологических наук, доцент Курилов В.В.

Ведущая организация: Волгоградский государственный

педагогический университет

Защита состоится НОЯ&рЯ 2004 г. в ~10, 00. часов на заседании диссертационного совета К 212.258.01 при Таганрогском государственном педагогическом институте по адресу: 347936, Ростовская область, г.Таганрог, ул. Инициативная, 46.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Таганрогского государственного педагогического института.

Автореферат разослан 3 Октября 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, / /

кандидат филологических наук, доцент ' / Т.В.Лыкова

гоо

I Общая характеристика работы

Являясь основным субъектом и объектом художественного познания, человек становится центром каждой эстетической системы. Особую роль в формировании идеи личности (модели, архетипа, формы) на протяжении длительного времени играла типологичность. Индивидуальность же оценивалась сродни эксцентричности. Литература двадцатого столетия положила начало освобождению человека от «сотканных им самим сетей смыслов» (М.Вебер).

Модернистское искусство начала XX века, продолжая быть одним из главных предметов заинтересованности современного литературоведения, позволяет четко обозначить концепцию нового человека, развивающуюся на фоне новейшей истории.

Анализ мировоззрения лидера русского авангарда В.В.Маяковского, одного из авторов идеи Большого Человека русской литературы, создателя обновленного взгляда на личность в жизненном и творческом процессе, обретает сейчас, в период переоценки идеалов и эстетической ломки, важное значение.

Актуальность данного исследования определяется обостренным интересом современного литературоведения к художественной антропологии. Об этом свидетельствуют филологические исследования последних лет. Антропоцентрическая парадигма становится доминирующим принципом в интерпретации эстетических явлений. При этом требует разрешения проблема соотношения личного и общественного в конкретном индивидууме. Этот вопрос по-разному трактовался философскими системами второй половины XIX - начала XX века. Особое место он занял в антропософских воззрениях авангардистского искусства, в частности в художественной практике его главного представителя в России В.В. Маяковского.

В настоящее время возникла необходимость объективного взгляда на раннее творчество поэта без излишней идеологизации, с одной стороны, и необоснованной предвзятости и негативизма некоторых современных критических работ, с другой.

Цель диссертационной работы - рассмотреть характер «я -концепции, ее развитие в эстетической системе дореволюционного творчества В.В. Маяковского, основные способы художественного воплощения.

Научно-исследовательская работа ставит перед собой следующие задачи:

1. Определить принципы и поэтические средства изображения человека в художественном мире В.В. Маяковского, выявить специфику взглядов поэта на личность в контексте эпохи Серебряного века.

2. Раскрыть проблему, соотношения лирического субъекта и эстетического идеала поэта.

3. Обозначить аспекты взаимодействия поэтической личности с собой,

социумом, человечеством.

НОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА СП О»

ЛИиТЕКА Яетерв»г Ч/ Г

Материалом исследования является дореволюционное творчество В.В.Маяковского: лирические стихотворения 1912-1917 годов, трагедия «Владимир Маяковский» (1913), поэмы «Облако в штанах» (1914-1915), «Флейта-позвоночник» (1915), «Война и мир» (1915-1916), «Человек» (1916-1917).

Предметом исследования в диссертационной работе становятся разносторонние представления о человеке нового типа в художественной системе раннего Маяковского, а также основные черты концепции личности в творчестве поэта через призму культурной жизни конца XIX -начала XX века.

Научная новизна работы состоит в современной интерпретации системы взглядов на личность в дореволюционном творчестве Маяковского с позиций философии и эстетики Серебряного века, уточнении места художественного наследия поэта в литературном процессе рубежа XIX-XX веков.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что она позволяет расширить исследовательскую базу концепции личности в русской литературе XX века. Практическая значимость диссертации состоит в том, что результаты научного исследования могут быть использованы при чтении лекционных курсов и проведении спецкурсов и спецсеминаров по истории русской литературы XX века, в дипломных и курсовых работах, а также в ходе дальнейшего изучения эволюции идеи человека в поэзии Маяковского.

В качестве основных методов исследования используются историко-литературный, метод описательной поэтики, а также применяются элементы сравнительно-типологического и структурного видов анализа художественной концепции личности в поэтической системе Маяковского. Методологическую основу научного исследования составляют теоретические и монографические работы литературоведов М. Бахтина, Ю. Борева, М. Гаспарова, Л.Гинзбург, В.Жирмунского, Ю. Лотмана, Г. Поспелова, Л. Тимофеева, М. Храпченко, Б. Эйхенбаума, А. Эткинда, Е. Эткинда и других.

Апробация исследования проводилась на заседаниях кафедры литературы Таганрогского государственного педагогического института, в процессе участия в научно-практических конференциях ТГПИ в 20022003 гг. Материалы диссертационной работы использовались в преподавании практического курса «История русской литературы XX века», а также на уроках русской литературы в старших классах Областного педагогического лицея. По теме диссертации опубликовано четыре работы.

Структура работы. Диссертация включает в себя введение, четыре главы, заключение, примечания, библиографию, состоящую из 242 наименований. Материал изложен на 225 страницах.

Положения, выносимые на защиту: 1. Антропология В.Маяковского, формируясь во взаимодействии с философскими воззрениями второй половины XIX - начала XX века:

учением В.Соловьева о Богочеловечестве, мессианской концепцией Н.Бердяева, идеей сверхиндивида Ф.Ницше, представляет собой уникальную модернистскую систему, развивающую традиции Серебряного века и полемизирующую с ними.

2. Эстетика В.Маяковского переосмысливает представления о «человеке-функции», характерные для мирового авангарда, развивая идею искусства как деятельности. В рамках художественной системы поэта рождается феномен человека-вселенной, человекомира в связи с вопросом о соотношении внешнего и внутреннего, личного и общего в авторском сознании.

3. Поэтический мир В.Маяковского характеризует полисубъектностъ, природа его лирического сознания носит амбивалентный (объективно-субъективный) характер. Авторское и лирическое «я» соотносятся на основе принципа автобиографизма.

4. В художественной системе поэта наблюдается разрушение традиционных представлений о родо-видовой системе, рождаются синтетические жанры; это обуславливает возможность применения к поэтическому субъекту В.Маяковского понятий «лирический персонаж», «лирический характер», «лирический герой» в соответствии с художественной формой произведений.

5. В дореволюционном творчестве В.Маяковского определяющей становится идея развенчания «бытового человека», в связи с чем лирический герой обозначает для себя позицию антагониста в общественной борьбе эпохи.

6. Для футурологии раннего В.Маяковского характерны представления о богочеловеческой природе людей грядущего; вера в преодоление Хаоса современной жизни обуславливается убежденностью в созидательной силе искусства.

II Основное содержание работы

Во введении обосновываются актуальность темы исследования, ее научная новизна, теоретическая и практическая значимость, определяются методологические основы рассмотрения данной проблемы, цель и задачи работы. Дается общая характеристика эпохи «серебряного века», раскрываются ее основные мировоззренческие и эстетические парадигмы.

Ставится вопрос об отношении искусства к жизни, о роли человека в решении главных бытийственных проблем. Анализируется генеалогия и художественные принципы русского футуризма как течения отечественного авангарда, указывается на связь различных направлений в литературе данного периода.

Вводится историко-литературный контекст, на фоне которого развивается специфическая концепция творческой личности, стремящейся пересоздать- мир силами искусства. В частности рассматриваются философские воззрения конца XIX - начала XX века и их отражение в антропософии В.В.Маяковского: учение В.Соловьева о Богочеловечестве,

мессианская концепция Бердяева, идея сверхиндивида Ницше. Поэт преодолевает нигилизм футуристического направления и создает уникальную поэтическую систему, в центре которой - образ Человека. К какой форме общественного сознания ни обращается Маяковский, будь то марксизм, ницшеанство или русское богоискательство, в любой философской системе он видит оправдание человека и человеческого мира.

В эстетике Маяковского обнаруживаются многочисленные образные и сюжетные параллели с философско-поэтическим трактатом Ницше «Так говорил Заратустра». Не вызывает сомнения близость идей «любви-ненависти», «боли-гнева». Лирическое «я» поэта переживает «час великого презрения» к человеку настоящего, которое сменяется жалостью и состраданием. Подобно прорицателю-персу лирический герой Маяковского готов «умереть в борьбе» за лучшего человека и «растратить великую душу».

Герой поэта пытается объединить любовь к человеку реальному и созданному фантазией идеалу, и это порождает противоречия, а значит предвещает трагические последствия. Маяковский унижает бога, чтобы возвысить человека, а смерть Всемогущего нужна ему только для того, чтобы воскресить людей.

Несомненна глубокая связь пророчества Ницше и футурологии Маяковского, но главное, что объединяет две столь разные эстетические модели - это стремление начать с себя в деле мирового переустройства. Однако гуманистические позиции поэта противостоят этической программе Ницше, основанной на идее своеволия. В качестве главных моральных ценностей Маяковский утверждает сострадание и самопожертвование.

Его герою оказывается особенно близкой альтруистическая парадигма соловьевского учения, воспринятого поэтом опосредованно через теорию символизма, духовная устремленность к самореализации и одновременно приближение окружающих к совершенствованию, «безболезненности» и «нетленности в телах своих».

Обнаруживаются переклички антропософии Маяковского с романтическим характером учения Н.Бердяева. Творчество как религия, возвещающая время третьего откровения, создание особого мира, продолжающего «дело творения», уподобление человека Богу-Творцу -такова позиция поэта в решении коренных вопросов бытия.

Однако Маяковский не сумел разрешить в рамках своей антропологии дилемму гуманистической любви к человеку и человечеству. Функции Творца Маяковский отдает лишь своему лирическому герою, заковывая будущих жителей земли в рамки очередной утопии. Рациональный, созданный по схеме мир оказывается несвободным. Стремление к окончательному, абсолютному идеалу, завершающему дальнейшее развитие индивидов, чревато окончательным усреднением и упрощением человеческой природы.

Помимо анализа философского аспекта эстетической системы

Маяковского рассматривается степень изученности данной проблемы в современном литературоведении.

Большинство исследователей творчества поэта (В.О.Перцов, А.И.Метченко, А.А.Михайлов, В.Н.Альфонсов и др.) в качестве лейтмотива ранней поэзии Маяковского называют гуманистическую идею освобождения, возвеличивания человека. Эстетический идеал молодого Маяковского - чудо-человек, синтез Человекобога и Богочеловека в концепции М.Пьяных. Именно человека поэт ставит «на место Бога -одряхлевшего, беспомощного, не способного на какие-либо деяния ради людей». В.Н. Альфонсов в монографии «Нам слово нужно для жизни», посвященной рассмотрению проблемы «человек и мир» в поэзии Маяковского, говорит об антропоцентризме как главной мировоззренческой парадигме в эстетической системе поэта.

Как полагают К.Г.Петросов, Ф.Н.Пицкель, А.С.Субботин, романтически отвлеченный идеал прекрасного находит «наиболее глубокое и полное воплощение в образе лирического героя».

Герой Маяковского мыслится широко (вселенское «я») и конкретно (индивидуальное «я»), причем если индивидуальное «я» показано внутренне контрастно («грубый гунн» - «я-маска», «я-шарж» - и страдающий, одинокий бунтарь), то условный, предельно обобщенный образ Человека с большой буквы становится выражением мечты поэта о совершенной, цельной личности, «небывалом чуде XX века».

Поэт, поднявший свое сердце флагом Человечности (И.М. Машбиц-Веров), готов на жертвенный подвиг ради «вочеловечивания» неполноценных людей. Отмеченная многими исследователями идея голгофства в ранней поэзии Маяковского позволяет М.Пьяных определить героя дооктябрьского творчества поэта как богоборца с сердцем Христа. Любовь и сострадание стали для Маяковского вектором человеческого сознания, основами духовной жизни.

Е.Г.Эткинд описывает феномен «внутреннего человека» Маяковского, «поднявшего ценность и содержательность внутреннего мира личности до уровня современной «Илиады».

Бесчеловечному, духовно нищему миру реальности поэт противопоставил мир творческой мечты. Однако «стремление довоплотить идеал, сделать его фактом реальной жизни» (В.Н.Альфонсов) кончилось трагическим разочарованием в жизнестроительной силе слова. Апофеоз человека парадоксально соединился с утверждением неизменности судеб человечества, где царствует золотой телец (Ф.Н.Пицкель).

Этим объясняется двоецентрие образной системы раннего Маяковского (З.С.Паперный). Миру лирического героя противостоят «жирные», с которыми одинокий поэт ведет безнадежную борьбу. Этим определяется трагизм пути лирического «я», решившего «поставить точку пули в своем конце».

Несмотря на обширную научно-критическую литературу, посвященную анализу поэтического наследия Маяковского, не было

представлено целостной концепции личности дореволюционного периода творчества поэта. Попыткой такого системного взгляда является данная работа.

В главе первой «Поэтическое «я» В.В.Маяковского. К

методологии вопроса» обсуждается своеобразие лирического субъекта поэта в контексте взглядов современного литературоведения на проблему отражения авторского сознания в художественном произведении. Рассматривается соотношение эпического и лирического начал в герое Маяковского, его «индивидуального» и «общественного» человека, а также раскрывается «биография» и миропонимание поэтической личности.

Б.Л.Пастернаку удалось найти единственно верную формулу для определения отношений автора-поэта и героя его произведений: «...поэт не автор, но - предмет лирики, от первого лица обращающейся к миру».

Дав образу поэта в лирике имя «лирического героя», Ю.Н.Тынянов персонифицировал индивидуальное сознание, в ней отразившееся, связав его с сознанием общественным. Однако отнеся это понятие к творчеству А.Блока, Тынянов ввел такие его разновидности, как «двойник», «второй», которые указывали на близкородственность, соотносимость реальной поэтической личности и образа поэта в произведениях. Бесспорно, это не означало равенства литературного и живого человека, но сюжетный и характерный автобиографизм.

В трактовке понятия «лирический герой» современное литературоведение не пришло к единому пониманию, в том числе и в сфере его применимости. И.Б.Роднянская и Л.Я.Гинзбург ограничивают использование термина «лирический герой» творчеством узкого круга поэтов (например, М.Ю.Лермонтов, Ф.И.Тютчев, В.В.Маяковский), исключая тех, чей лирический субъект не находит сюжетного воплощения, а зашифрован пейзажем, предметом. Форма выражения авторского сознания остается при этом лишь субъектом лирики, не приобретая статуса поэтической личности.

Л.И.Тимофеев, Б.П.Гончаров рассматривают данное понятие как универсальное для осмысления образа человека в лирическом произведении. Исходя из принципа системного подхода, литературоведы ставят проблему типизации в изучении лирики; и тогда термин «лирический герой» получает более широкий объем значения.

Не вызывает сомнения тот факт, что такое решение помогает избежать отождествления личности поэта и героя его произведений, способствует объединению различных проявлений лирического субъекта в целостное отношение к действительности. Однако вопрос о типизации явлений может возникнуть лишь при анализе лирики с реалистической доминантой, тогда как в искусстве романтизма (М.Ю.Лермонтов), поэзии Серебряного века (А.Блок, ранний В.Маяковский) действуют иные принципы. Следовательно, мы можем говорить не о лирическом типе, но о лирическом герое, отражающем нравственные идеалы и ценности самого автора, близкие какой-то части его современников.

Об амбивалентном характере (объективно-субъективной природе) лирического героя пишет Г.Н.Поспелов. Что же касается других вариантов выражения поэтического сознания, то существующий термин «лирический персонаж» применим к жанру лиродраматургии, которому принадлежит ранняя трагедия В.Маяковского. В описательной и изобразительной поэзии лирическое «я» находит свое воплощение в композиции произведения. Безусловно, данные формы выражения авторского сознания различаются степенью субъективации.

Лирический герой, представляя сложный синтез индивидуального и общественного типов сознания, является прежде всего формой отражения сознания личностного. А коль скоро речь идет о личности, то встает вопрос о ее мировоззренческих установках. В свою очередь они определяются воззрениями поэта в области прекрасного, его эстетическим идеалом.

У Маяковского мы находим резкую поляризацию в художественной оценке: отталкивание - ненависть к миру «жирных» и притяжение -любовь к миру «униженных и оскорбленных». Однако поэт так и не сможет создать живой, действующий образ современника, а не человека-символа, человека-мифа. Воплощением эстетического идеала в поэзии Маяковского станет его лирический субъект.

Плодотворной, на наш взгляд, является версия Р.С.Спивак об особой форме авторского сознания в дооктябрьской лирике Маяковского. Согласно гипотезе литературоведа эстетическую систему поэта характеризует полисубъектность: наряду с «собственно автором» и «лирическим героем» существует «обобщенный лирический герой». Последний, не обладая высокой степенью объективации, подобно герою-резонёру в драматургии, становится носителем абстрактных авторских идей, а также подчеркивает предельную близость первых двух субъектов сознания. Обобщенный лирический герой воплощает философскую идею творчества, гуманистического, созидающего начала. Так исследователь убеждает нас в сложности и многоплановости субъектной организации ранней лирики Маяковского. Сосуществование нравственного, психологического, социального и философского планов позволяет говорить о философском метажанре применительно к поэтическому творчеству Маяковского. Такой универсум жанрово-стилевой формы отражает тягу поэта к высокой степени обобщения и творческой авторитарности.

Вовлечение в сферу личности окружающего внеличностного бытия в эстетической системе Маяковского комментирует М.Цветаева: «Маяковский - претворение себя в предмете, растворение себя в предмете». Появляется феномен человека-вселенной, человекомира.

Выход за пределы индивидуального бытия и существование в сфере общественной жизни - явление, характерное для эпохи серебряного века. Причина этому - особое отношение к миру, так называемая его «фамильяризация», культ большого, самовосхваление и самовозвеличивание, реализация себя уже не в узком комнатном, а

широком историческом пространстве (М.Бахтин). И в этой грандиозной картине герой не сфокусирован в одной точке, он «везде».

Художественное творчество Маяковского знаменует выход не только за пределы жанрово-видовой системы, но и рождение «прозо-поэзии».

Диалектика личного и общественного в лирическом «я» Маяковского обуславливает обращение к вопросу о соотношении эпического и лирического начал в его поэтическом субъекте. Литературная критика давно обратила внимание на особую связь «эпической» и «лирической» стихий в поэзии Маяковского.

Первоначально вопрос об их соотношении породил острую дискуссию. Р.С.Якобсон, в противовес Луначарскому, показавшему конфликт «индивидуального» и «общественного» человека Маяковского, утверждал приоритет «поэзии сердца» над «поэзией ума». М.Цветаева в самом названии статьи «Эпос и лирика современной России (Владимир Маяковский и Борис Пастернак)» развела двух поэтов по разным полюсам, определив эстетическую программу Маяковского как преимущественно эпического поэта: «В случае любви - собор. В случае ненависти - забор, то есть эпос наших дней - плакат».

Бесспорно, что выход в предметный мир, в событие, из индивидуального, субъективного бытия был сущностной характеристикой авангардистского искусства.

Проблема соотношения эпического и лирического субъекта у Маяковского не исчерпывается противопоставлением интимной и гражданской его поэзии. Этот вопрос затрагивает тему «внутреннего» и «внешнего» человека Маяковского. Диалектическое решение этой проблемы находим у М.М.Бахтина. Исследователь говорит о перестройке лирического и эпического субъекта как выражения авторского сознания. Речь идет о преобразовании героя поэзии, который будучи лирическим по содержанию, становится эпическим по форме, реализуя свой внутренний мир в события внешней жизни, опредмечивая чувства и оперируя ими как вещами с помощью собственной фантазии.

Количественное возрастание лирического субъекта придает ему эпический масштаб: личность, равная Вселенной, - космочеловек, мирочеловек-человекомир Маяковского в представлении Р.В.Дуганова. Поглощение объективного субъективным и рождение субъективным объективного - такова специфика космизма Маяковского.

Современное литературоведение, решая вопрос о иерархии лирического и эпического начал, говорит о доминировании последнего (лирический эпос Маяковского в концепции В. Альфонсова) или о слиянии их в лироэпосе (А.Михайлов). Однако наиболее продуктивной представляется мысль о жанровом синтезе произведений Маяковского. Его поэмы могут быть определены как лирический эпос с элементами драматизации (лирический герой выступает при этом и как выражение авторского сознания, и как режиссер сюжета, и как актер, действующее лицо сценария, персонаж действа). Этим обуславливается монологическая

и скрытодиалогическая основа лирики, а все творчество может оцениваться как «трагический лироэпос» с центральным героем -Человеком трагическим (М.Пьяных).

В главе второй «Человек сатирический в лирике и драме раннего Маяковского» ставится вопрос об особом характере взаимоотношений человека и мира в эстетической системе поэта, анализируются мотивы социальной и духовной порабощенности людей в ранней лирике и трагедии «Владимир Маяковский», утраты человеческого начала в обывательском мире лирических произведений 1913-16 годов.

Традиционный для литературы конфликт личности и общества получает у Маяковского глобальное проявление: в поединке равных сталкиваются «я» и Вселенная. Таков масштаб бунтарства лирического героя, этим объясняется и особый трагизм его мироощущения. Свое земное воплощение противостояние находит в противоборстве героя поэта с «жирными». Трагедийный разлом, прошедший через его душу, отражается в деформированности внешнего мира и границ лирического «я» («Облако в штанах»).

Изображая «сытых», поэт-живописец объявляет «диктатуру глаза», рисуя зримые, рельефные образы. Возникают гротесковые метафоры: «желудок в панаме», «рот один, без глаз, без затылка» («Гимн обеду»). Поэт персонифицирует органы пищеварения: рот, желудок, кишечник. Характер пищи определяет личностную суть «сытых». «Два аршина безликого розоватого теста» - словно продолжение блюда, покинувшего тарелку и обретшего новую форму. Метафора «массомясая быкомордая орава» символизирует утрату человеческого, апофеоз животного начала.

В поэмах «Война и мир» и «Человек» поэт показывает в лицо истинных виновников первой мировой войны, «морду многохамую». В демоническом шабаше кружатся животы, лысины, рты, а вся земля предстает невиданной каруселью «Вавилоншц, Вавилончиков, Вавилонов» - вечного символа роскоши и разврата. «Гниет земля», и причиной неслыханной эпидемии является «золотолапый микроб» -рубль.

В поэме «Человек» возникает предельно-обобщенный и в то же время конкретный образ-символ Повелителя Всего - наместника бога на земле. Антиидеал человека автор лишает возможности говорить, мы видим лишь его гротесковый портрет. Его изображение (как, впрочем, и всех «жирных», «полных», «обрюзших», «сытых») часто соседствует с образом луны. Ночное светило ассоциируется и с голым черепом обладателя всех земных сокровищ, и с «золотолапым микробом» -рублем, олицетворением власти «сытых». Счастливый соперник лирического «я» в жизни и в любви, Повелитель Всего становится главной причиной невозможности достижения миром и человеком совершенства. .Желудок его представляет символ всепожирающей способности Капитала подчинить себе все вокруг; состояние войны человека с человеком -основа его бытия.

В главе третьей «Человек трагический: лирический и эпический

герой поэта» рассматривается лирический субъект дореволюционного творчества Маяковского, который становится образом-антиподом миру «сытых»; раскрываются тема «вочеловечивания» в трагедии «Владимир Маяковский», мотивы жизненного конца в лирическом цикле «Я» и стихотворении «Лиличка!», драма любви и ненависти в поэмах 1914-15 годов; осмысливается попытка преодоления одиночества через слияние лирического героя с вселенским «мы», а также анализируется проблема человека грядущего.

Энергия отрицания, свойственная авангардному искусству, которая сблизила Маяковского с футуристическим течением, не исчерпывала содержание его раннего творчества. Герой-бунтарь в эстетической системе поэта всегда соседствовал с героем-созидателем, творцом нового радостного космоса и его совершенных обитателей. Первым шагом лирического «я» от бунтарства к реализации положительной программы «вочеловечивания» было объявление себя главой «уличных тыщ».

В статье «Будетляне», провозглашающей рождение нового человека, а с ним и нового литературного направления, Маяковский снял традиционный конфликт «поэт и толпа», где синонимом к слову «толпа» явилось понятие массы.

А.П. Платонов полагал, что из уродства может вырасти душа мира. Подобная утопическая мечта становится основой художественного мира ранней трагедии «Владимир Маяковский» (1913), которая представляет собой «семантический комплекс поэтического языка» автора. Ее текст -своего рода «матрица» основных смыслов и образов творчества Маяковского. Ф.Н.Пицкель назвала пьесу «художественным сводом ранней ступени поэзии Маяковского».

Герой Владимир Маяковский в полной мере представляет «внутреннего человека» реального поэта. Персонаж ранней трагедии воплощает конгломерат многочисленных «я» - лирического, драматического, автобиографического, авторского. Действующие лица пьесы несамостоятельны, это создания поэта и часть души главного героя, одна из ипостасей его внутреннего мира, внешнее проявление душевных движений автора, своего рода метафоризация, или условные маски, как оценивает их ряд исследователей. Телесность и дух каждого отдельного персонажа ущербны, лишь объединившись, они могут составить гармоничное целое плоти и души. Герой пьесы и его «внутренний человек» должны родить новую Вселенную и ее прекрасных обитателей. Залогом обновления мира станет электричество, оно даст чистую энергию, вольет новый свет в искалеченные души.

Пьеса жизни «внутреннего человека» Маяковского развивается согласно намеченной в прологе логике: готовность отдать душу «обеду идущих лет», осознание себя необходимой жертвой, которая должна пройти через скуку и боль обыденности, вместить все страдания мира и преодолеть их в себе; ненависть к прошлому и ощущение себя пророком грядущего, предтечей земного рая, наделение себя возможностями Всевышнего и ощущение усталости от великого действа жизненной

драмы; понимание исчерпанности личного бытия и собственной обреченности, желание «поставить точку пули в своем конце».

Одним из самых значительных произведений ранней лирики Маяковского является цикл «Я» (1913), состоящий из четырех частей и в «нескольких словах» рисующий портрет автобиографического «я». В первой, вступительной главке поэт представляет себя сразу же «изнутри». Метафора внутреннего мира лирического героя - «мостовая души» -становится символом величайшей боли, которую испытывает лирическое «я» поэта на улице (ср. «Я не могу на улицах»), В образном строе первой части чувствуется связь с поэтикой Достоевского. Художественное пространство его Петербурга, города «помешанных», где «перекрестком распяты городовые» (герой стихотворения, одновременно являясь живой и страдающей частью городского организма, видит мостовую сверху), полноправно входит в поэтический строй цикла Маяковского. Страдания лирического «я» подчеркиваются характерным для поэтики Маяковского мотивом «слез», только в данном случае они принимают форму рыданий.

В художественном мире лирического произведения причудливо смешиваются предметные ряды земного, городского пейзажа и небесного, воплощая мотив карнавализации, театральности происходящего. Неустроенность, неблагополучие лирического «я» в сфере города отражается в сложных, зашифрованных поэтических образах. Лирический герой поэта, «палимый злостью», мучимый враждебностью городского пространства, пытается спастись «глаз колодцев студеными ведрами», но жажда любви оказывается сильнее. Обыгрывание мотивов воды и песка, ненасытной жажды вследствие внутреннего (духовного) и внешнего «горения» будет расшифровано в знаменитой метафоре поэмы «Облако в штанах» - «пожар сердца». Так в ранних стихотворениях цикла «Я» обнаруживаем так называемую «матрицу» поэтической образности Маяковского.

Дороже возможности сказать кому-нибудь «ты», почувствовать, что их «двое», для лирического героя нет. А пока герой поэта силой своей фантазии рождает в третьей части цикла «маму на васильковых обоях».

Последняя часть стихотворного цикла «Я» представляет собой одно из самых скандальных лирических произведений Маяковского. Строчка «Я люблю смотреть, как умирают дети», вызвавшая много споров, истолкованная даже как «извращенное чувство садиста-авангардиста», восходит, по мнению Л.Кациса, к произведению ИАнненского «Трилистник тоски». Традиция почитания смерти ребенка основана на иудаистской, а затем и христианской вере в то, что малые дети умирают безгрешными (до семи лет церковь причащает их без исповеди). В этой проблеме силен «достоевский» подтекст. Это еще раз убеждает нас в многосоставности ранних стихов Маяковского. Действительно, душа поэта и его лирического героя оказалась «раскольничьей», расщепленной на любовь и на долг, на разум и на чувство. Спасти могла бы любовь женщины, но и она не суждена герою Маяковского. Не реализовалось и стремление к человекобожеству, свойственное героям Достоевского и

Маяковского, которое соответствует русской церковной традиции, поскольку самоуподобление Иисусу человека переживается с каждым его воскресением на Пасху.

Расколотость, раздвоенность «внутреннего человека» Маяковского можем наблюдать в поэме «Облако в штанах», действие которой происходит «там, внутри» (Е.Г.Эткинд).

Прорвав тину ночи, в комнату входит возлюбленная поэта, «резкая, как нате!», и сообщает о будущем замужестве. Лирический герой встречает эту весть с неожиданным спокойствием, он давно предчувствовал развязку драмы. Его возлюбленная была «Джиокондой, которую надо украсть». «И украли». Похитителем «Джиоконды» становится известный соперник героя - «жирный», который может купить счастье и любовь.

Герой Маяковского — пленник не только Земли, но и себя самого, с удивлением постигающий таящееся в нем. Поэт исследует себя и предлагает результаты интроспекции на суд публики.

Кроме «внутреннего человека» одним из открытий поэта стал образ крика как способ усиления поэтической речи, придуманный Маяковским. В противовес мертвому печатному слову мы слышим слово живое, реальное, не «человека разумного» прошлого, не «человека говорящего» настоящего, но «человека кричащего» будущего. Крик для лирического «я» становится символом предельной открытости, высшей откровенности перед людьми. Не человек в себе, а человек из себя, с рвущимся наружу и материализующимся вовне внутренним миром.

Лирический герой, оценивающий себя исходя из принципа самоиронии, все же оказывается ближе к идеалу Человека, нежели «мужчины, залежанные, как больница, и женщины, истрепанные, как пословица». Поэт пытается соединить несоединимое - жизнь и идеал. И в этом корни его трагедии. Люди, «голодненькие, потненькие, покорненькие, закисшие в блохастом грязненке», а лирический герой поэта мечтает, что через их грязь проглянет золото души. И все же, несмотря на разочарования, герой Маяковского остается верен живому.

Попытка написать пятое Евангелие, знаменующее рождение нового мира, в котором нет места «жирным», не осуществилась. Недаром Ф.Н.Лицкель определила поэму «Облако в штанах» как «вторую трагедию», которая на более сильной волне чувств продолжает «первую».

Поиски мировой гармонии, преодоление собственной несвободы и несовершенства вселенной герой поэта продолжает в поэме «Флейта-позвоночник».

Мотивы праздника, веселья, парадоксально сочетающиеся с отчаянием героя, объединяет лейтмотив любви - «главного действующего лица в поэме». Благодаря этой теме в художественном времени произведения сопрягаются современность и вечность. В поэме мы находим отзвук сражений первой мировой войны. Однако все противоборствующие нации (французы, немцы, русские) должны стать участниками более важного действа, должны склониться перед величием

чувства героя.

Отношения лирического героя поэмы с богом развиваются по обратной сюжетной формуле: отрицание всевышнего, проклятие любовью, которое получил герой в ответ на свой богоборческий бунт и стремление возвратиться вновь к господу, желание отдать себя на суд «всевышнего инквизитора». Именно страдания любви позволяют поэту увидеть, как «под небом в круче измученный человек одичал и вымер». Закономерно, что настоящий муж героини сродни дьяволу. Инквизиторский суд бога кажется нестрашным в сравнении с казнью ужаса, «что тебя любить увели». Вот он, настоящий ад, в сравнении с которым небесное пекло - ничто. Человек страдающий и созидающий, творящий и борющийся - таков лирический герой поэмы и идеал поэта в жизни.

Поэмы «Облако в штанах» и «Флейта-позвоночник» объединяют многие сюжетные мотивы и образы: любовь как наказание и страдание, болезнь («образ чахоточного»), он - апостол и новый Христос, она -«проклятая», причиняющая боль одним своим существованием, мотивы распятия как символа величайшей муки и крика как олицетворения внутреннего состояния героя. Однако боль души лирического героя во второй поэме преодолевается приходом к творчеству, временно примиряя поэта с несовершенством Вселенной.

Герой Маяковского просторен, как мир, велик и бессмертен, как вселенная. Он преодолел пространство, заполнив его собой, и, провозгласив время богом, победил его, приобщившись к вечности. Человек Маяковского должен научиться управлять временем, ведь только таким образом он может обрести бессмертие - право быть в прошлом, настоящем и будущем. Так в поэзии Маяковского получают воплощение идеи современности, связанные с поступательным развитием цивилизации.

В главе четвертой «Идеальный «я»-мир в лирическом эпосе дореволюционного Маяковского» осмысливается утопия счастливого будущего в поэме «Война и мир», а также рассматривается проблема героя в поэме «Человек».

Образ лирического героя, во многом реализующего мечту Маяковского о Прекрасном Человеке Настоящего и создающего представление о совершенных и гармоничных обитателях Будущего, проходит путь от отчаяния и боли за существующий мир и людей к надежде на скорое исполнение его чаяний. Впервые мы видим осязаемый образ Человека грядущего, дистанцированный от авторского «я», в лирическом эпосе «Войны и мира».

Великое покаяние и казнь взявшего на себя вину мира «единственного людоеда» должны возродить земную жизнь. Людская злоба переполнила чашу терпения, необходим новый Христос, который примет на себя всю боль и взамен даст необходимую живительную силу добра, переплавив в себе весь мировой ужас. Лирический герой решает взять ответственность за пересоздание Вселенной на себя, но быть новым

Богом он готов только ради человека, ведь Господь служит людям и пребудет вечно ради них.

Лирический герой поэта способен рассмотреть «сквозь дымы светлые лица» новых людей. И вот перед нами встают картины рождения новой Земли: появляются вновь Галиция, Альпы, Балканы, Кавказ, Карпаты, Рейн. Но не только встает из небытия земной ландшафт, на фоне библейского сотворения мира, презрев законы естества, из «обрубков» «срезанных ног», «оборванных голов», «скальпов» - из разнообразного человеческого материала - рождаются новые жители обновленной планеты. Грандиозная эпопея воскресения усопших, возвращения к жизни всех ранее умерших, утопших, погибших - это ли не мечта многих философов, в частности русского мыслителя Н. Федорова. Этой небывалой доселе планете должен быть равен и ее житель.

Свободный, гордый, юный великан - воплощение мечты поэта о человеке, условный, предельно-обобщенный и все-таки притягательный для лирического героя Маяковского образ - идеал - «самая сияющая из бесчисленных душ» его «я». Сердце и сознание лирического героя рождают самое дорогое дитя - полноценного, вочеловеченного человека. Это одновременно и чудотворный акт преображения самого поэта. Таинство вочеловечивания касается и возлюбленной героя Маяковского, чей образ светел, праздничен, созвучен расцветающей земле. «Накрашенная, рыжая» героиня поэмы «Флейта-позвоночник» превращается в чудесный образ женщины с вьющимся, золотистым волосом. Так лирический герой поэта обретает счастье не только в творческом успехе, но и в любви. Боль и страдания, несовершенство и дисгармония Вселенной преодолеваются подвигом Христа.

Душа лирического героя - та церковь, которая должна осветить пришествие будущего мира и его нового жителя. Так, по мысли автора, подобно библейскому Апокалипсису, завершится кровавая бойня первой мировой. Развитие темы «искупительной драмы» и мира, ее переживающего, поможет разрешить главную боль поэта - о несовершенном человеке и мечту о его пересоздании. Крик лирического «я» о людях грядущего, тех, кто «всего дороже и ближе», сублимируется в мощную веру созидающего разума, способного осуществить самые смелые творческие помыслы о новом мире и человеке. Поэт, подобно богу, в лоне своей личности способен создать идеал. Поэтому композиционная структура произведения подчиняется авторскому замыслу: от реальных событий 1914-16 гг. мысль поэта переносит нас в фантастические картины грядущего. Об истинности пророчества люди современности должны судить, основываясь на пламенной вере лирического героя поэмы Маяковского «Война и мир».

И вот перед нами портрет во весь рост Человека с большой буквы -лирического героя поэмы - Маяковского, который весь «сплошная невидаль», «огромное, необъяснимое чудо». Восхищение обыкновенным «пятилучием» человеческих рук, «драгоценнейшим умом», заключенным в «черепа шкатулку», «прекрасным красным языком», «необычайнейшим

комком сердца» «под шерстью жилета» - это не анатомическое исследование организма, это новый, хотя во многом и ироничный, взгляд на необычные возможности человека, потерявшие для современных людей прелесть новизны. Создавая образ Человека, Маяковский использует декларированный в эстетике формалистов прием остранения, когда обычное подается необычно, снимая автоматизацию восприятия.

Подобно современному Прометею, спустившись с небес, лирический герой поэта дарит людям не огонь костра, а огонь Любви. Сумеет ли человек преодолеть сомнения и неверие, косность и обывательские предрассудки и приобщиться к этому высокому горению? Как прежде Вселенная оставалась глуха к страданиям героя ради Человека, так и теперь жители Земли не услышали или не поняли поэта, отпев по нем заупокойную молитву. Вечная жизнь досталась «бездомному» в обмен на земное горение души - не лучший для героя Маяковского исход.

Мотив полета, символизирующий прорыв к новым мирам, завершившийся окончательным «отрывом» от земной жизни, олицетворяет внутреннее движение души лирического героя поэта. Бунт титана не в силах победить мировое зло, однако фантазия Творца строит модели нового мироздания, веруя в лучших людей, прекрасных и гармоничных. Возможно, изменение человеком своей природы позволит приблизить идеал земного бытия.

Так, обобщая вышесказанное, можно выделить следующие тенденции в формировании «я-идеала» Маяковского:

- провозглашение идеи свободной личности, способной творить в своем лоне высшую, подобную божественной, реальность;

- определение статуса любви как главной онтологической парадигмы;

- вера в преодоление Хаоса современности и движение к Космосу новой жизни.

В заключении делаются основные выводы по изученной проблеме, определяются принципы и поэтические средства изображения личности в художественном мире В.В.Маяковского. Итак, можно выделить следующие принципы создания образа Человека в эстетической системе поэта:

- объединение антропоцентризма нового времени и космоцентризма новейшей истории в концепции личности -Вселенной (связь с течением русского космизма);

- поиск божественного начала в человеке, характерный для российского футуризма, создание образа Человекобога, всемогущего, всезнающего, всеблагого, отталкиваясь от христианской идеи Богочеловека; провозглашение новой эры • Святого духа, третьего завета - Человеческого евангелия любви;

- двойственность в подходе к изображению личности, при

которой человек в художественной системе Маяковского мыслится одновременно широко (абстрактное «я») и конкретно (конкретное «я»); создание образа «внешнего» и «внутреннего» человека (приоритет отдается последнему);

- карнавализация художественного мира (в сочетании с мотивами непонимания и безумия), прием маски, позволяющий скрыть истинную сущность поэтической индивидуальности;

- гиперболизм и эмблематичность образов-персонажей Маяковского;

- социально-исторический характер конфликта между человеком и миром в эстетической системе Маяковского (антагонизм «я» -«жирные»);

- многомерность лирического «я» поэта: гротесковое «я» -Человек сатирический, вселенское «я» - Человек эпический, авторское «я» - Человек лирический и трагический (М. Пьяных);

- внутренняя контрастность героя Маяковского («циник», «грубый гунн», и страдающий одинокий бунтарь).

Поэт использует разнообразные способы и средства изображения

человека, объединяя приемы живописи, литературы и музыки:

- поэтика живописных приемов (контрастность, символика цвета, экспрессионистические эксперименты с линией, формой, плоскостью, особое композиционное решение);

- система поэтических средств (внешний и внутренний портрет, пейзаж, деталь, овеществленные метафоры, речевая характеристика, звукообразы, монофонизм, автообозначения, самоирония, библейская символика, фантасмагория, рифма);

- музыкальная образность (персонификация инструментов, смена интонаций, какофония, «опартитуренность» стихов).

Основное содержание работы отражено в следующих публикациях:

1. О некоторых приемах живописи экспрессионизма в поэтике раннего Маяковского // Проблемы изучения русской и зарубежной литературы - Таганрог, 2002. Вып.З. С. 27-34.

2. Антропософия В.Маяковского в контексте эпохи и её отражение в поэме «Человек» // Проблемы изучения русской и зарубежной литературы - Таганрог, 2003. Вып. 4. С. 61-76.

3. «Великолепные нелепости» В.Маяковского, или «я» и мир в гротесковой лирике поэта // Проблемы изучения русской и зарубежной литературы.- Таганрог, 2003. Вып. 4. С. 76-87.

4. Своеобразие поэтического «я» В.В.Маяковского / Под ред. М.Д. Бочарова - Таганрог: Изд-во Ю.Д. Кучмы, 2003.16 с.

Отпечатано с готового оригинал-макета в типографии Ступина А.Н. лиц. ПЛД №65-111 от 27.07.97 г. г. г. Таганрог, пер. Лермонтовский, 25 Формат 60x84/16. Печ. лист. 1,25 Заказ №403. Тираж 100 экз.

Р19 1 7 8

РНБ Русский фонд

2005-4 16482

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Скрипка, Татьяна Владимировна

I. Введение.

II. Глава 1. Поэтическое «я» В. В. Маяковского. К методологии вопроса.

§1. Своеобразие лирического субъекта.

§2. «Индивидуальный» и «общественный» человек Маяковского.

§3. Эпический и лирический герой Маяковского.

§4. Биография и миропонимание поэтической личности.

Глава 2. Человек сатирический в лирике и драме раннего Маяковского.

§1. Мотивы социальной и духовной порабощенности людей в ранней лирике и трагедии «Владимир Маяковский».

§2. Тема утраты человеческого начала в обывательском мире — доминанта лирических произведений 1913-16 годов.

§3. Конфликт «я» - «жирные» как выражение протестующего сознания героя поэм и стихотворений Маяковского.

Глава 3. Человек трагический: лирический и эпический герой поэта.

§1. Тема «вочеловечивания» в трагедии «Владимир Маяковский».

§2. Попытка преодоления одиночества через слияние лирического героя с вселенским «мы».

§3. Мотивы жизненного конца в лирическом цикле «Я» и стихотворении

Лиличка!».

§4. Драма любви и ненависти в поэмах 1914-15 годов.

§5. Поэт как прообраз человека грядущего.

Глава 4. Идеальный «я»-мир в лирическом эпосе дореволюционного

Маяковского.

§1. Образ счастливого будущего в поэме «Война и мир».

§2. Проблема героя в поэме «Человек».

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Скрипка, Татьяна Владимировна

Культурный подъем рубежа 19-20 вв. создал феномен «серебряного века», эпохи творческого эксперимента (1), эстетического и революционного радикализма. Как полагал Н. Коржавин, боязнь банальности была одним из главных соблазнов и грехов «серебряного века» и его наследия. Провозглашалось безграничное право-неповторимых личностей на самовыражение и самоутверждение (2). А сильные личности, которыми была столь богата эпоха, не могли уходить слишком далеко от себя.

Эстетика модернизма, сформировавшаяся в этот период, характеризовалась появлением принципиально новых концепций мира и человека. Философский ренессанс начала XX века возвратил индивидуума в подлинный мир вечных идей и ценностей. По мнению А. Гениса, «Коперников переворот» в искусстве заключался в следующем: «.вместо того чтобы исследовать объект, модернизм занялся субъектом. Область интересов художников переместилась с действительности на способы её, действительности, репрезентации, манифестации, конструирования» (3). «Философия жизни» провозгласила приоритет индивидуального бытия, основанного на «соотнесении» своих чувств с «космическим». «Вчувствование», «вживание» необходимо было для того, чтобы космически расширить свое «я» (4). Искусство же оценивалось как «больше-чем-жизнь», «поскольку во власти художника имеются неограниченные возможности воплощения силой своей воли своих субъективных переживаний и чувств, принадлежащих к области высот духовной культуры» (4).

История человечества изнутри» (М. Волошин) стала основной темой в художественном мире Маяковского. Реальность в эстетической системе его раннего творчества раздробилась на бесконечное множество «я». Подобно гус-серлевскому «мирообразующему субъекту» герой Маяковского стал первооткрывателем и основой бытия мира. Он сумел охватить переживание пространства Вселенной, а вместе с тем «представление всего земного шара», что явилось «комплексом космической подвижности», как об этом мечтал скульптор-экспрессионист Отто Фрейндлих в своей работе «Человек в своих формах — брат космоса» (4).

Источником эстетического бунта раннего Маяковского, «новой реальности», формотворчества его дореволюционной поэзии стало искусство русского авангарда, начавшего свое движение от «фантастического реализма» русской классики. Согласно творческой гипотезе Н. Асеева одним из главных героев Ф.М. Достоевского является образ Маяковского (Асеев Н. Родословная поэзии. Статьи. Воспоминания. Письма. М., 1990. С. 140-141) (5). «Человек» Маяковского, крикнувший Богу «Послушайте!», сыгравший на «флейте - собственном позвоночнике» и прокричавший стихи «бархатом» голоса своего (5), действительно «Человек» Достоевского с расколотой, раздвоенной на любовь и на долг, на разум и чувство душой. Он же одинокий и отчаявшийся человек западной философии начала XX века, стоящий перед лицом Вечности, Смерти, Вселенной, Бога.

В связи с этим становится понятен авангардистский бунт против старого мира, стремление разрушить искусство прошлого, пафос эпатажа. Апология отрицания явилась главной движущей силой русского футуризма. И хотя вызов традиции и провозглашение абсолютной свободы художника были заимствованы у итальянского авангарда во главе с Маринетти, тем не менее они обрели национальные черты на отечественной почве. В центре российского культурного движения всегда стоял религиозный вопрос, и поэтому искусство авангарда выразило одну из форм религиозного отступничества, в которой соединились элементы нигилизма и богоискательства (хотя и неосознанного). Из существа, привязанного к земле, человек стал явлением космического масштаба (А.Белый), смог на равных беседовать с Богом, взять на себя его функции, стремился пересоздать мир и преобразить собственную природу, воплотившись в Человекобога (в отличие от Богочеловека Христа).

Культ преобразовательной деятельности и принцип новизны определили склонность к образным и словесным деформациям, напряженный интерес к «самовитому слову», неологизмам, игровому началу в искусстве русского футуризма. А поскольку футуристы видели в живописи наиболее близкое поэзии искусство, то становится понятной изломанность, искаженность линий и форм в их поэтических картинах, которая должна отразить дисгармонию реальности. Утверждение антиметафоризма как отрицание поэтики символизма и одновременно использование метафор как попытка найти утраченную, связь вещей во вселенной также были свойствененны художественной системе русского авангарда.

Эстетика многообразных литературных направлений эпохи серебряного века (символистов, акмеистов, футуристов) провозгласила принцип творческой открытости. Поэтому, как и многие другие большие поэтические индивидуальности, Маяковский «перерос» футуристические одежды, не замкнулся в «желтой кофте фата» (в кругу фантазий, воспоминаний и субъективных ассоциаций), а создал уникальную художественную систему, в центре которой утвердился образ Человека. Отрицание людей - «обломков прошлого» - и воспевание смоделированного воображением художника Творца вселенной грядущего, тоска по истинной человечности стали определяющими чертами поэтической я-концепции Маяковского.

Не вызывает сомнения то, что антропософия Маяковского вобрала в себя и особым образом преломила философские идеи второй половины Х1Х-начала

XX веков: учение В. Соловьева о Богочеловечестве, мессианскую концепцию Бердяева, сверхиндивида Ницше. Но к какой бы форме общественного сознания ни обращался поэт, будь то марксизм, ницшеанство или русское богоискательство, в любой философской системе Маяковский искал оправдание человека и человеческого мира.

Осмысливая новейшую историю, H.A. Бердяев с сожалением вынужден был констатировать, что «в сознании XIX и XX веков потускнел и почти исчез идеал человека» (6). Анализируя идеалы святого, рыцаря, мудреца прошлых эпох, философ выдвигает концепцию «идеального образа человека» современности как «нового духовного человека», причем категория идеального рассматривается как «образ Божий в нем» (7). Такова позиция большинства русских религиозных мыслителей, начиная с B.C. Соловьева и кончая И.А. Ильиным.

Восстановление погибшего, задавленного судьбой и гнетом обстоятельств человека сделалось для русской философии веры в возможность новых миров и надежд главной целью (8). Пути предлагались разные: от провозглашения «со-вечной нерасторжимости» божественного и природного бытия В. Соловьевым (9) до утверждения своеволия личности социалистическим течением. Причем понимание сверхприродности человеческого существования было свойственно обоим подходам. Если идея богочеловечества брала свои истоки в наследии Ф.М. Достоевского, то теория сверхчеловеческого, безусловно, опиралась на философскую концепцию Ф. Ницше.

Оба мыслителя, рассматривая вопрос о диалектике божественного и человеческого, ставили проблему спасения мира из Хаоса и Абсурда современной жизни. Достоевский в качестве единственной причины оправдания бытия называл причастность его Богу. Основываясь на богочеловеческой природе личности, русский писатель-философ пришел к образу всемирного, универсального человека. Ницше, провозгласив смерть старого Бога и рождение новой морали и ценностей, представил только человеческий идеал всесильного, всемогущего индивидуума. Однако именно в стремлении к человеческому идеалу мыслитель обнаруживает его недостаточность и обращается к «сверхчеловеческому идеалу», в какой-то мере «изменяя» просто человеку. Как пишет Бердяев о Ницше: «Человек для него стыд и позор, лишь переход к новой расе сверхчеловека», и далее: «искать нужно человека, вполне человека» (10).

Так в учении Ницше находим всю ту же тягу к универсализации, несмотря на кажущееся разобщение человеческих индивидуумов на основе совершенства и несовершенства. Но философия разъединения отнюдь не стремится противопоставить «сверхчеловека» и «маленького человека» здесь и сейчас, модель совершенной и гармоничной личности отнесена далеко в перспективу грядущего, когда человек научится жить без Бога и понимать сверхчеловеческое как божественное.

В своей поэме «Так говорил Заратустра» Ницше изображает человека, взбунтовавшегося не только против мира, но и против собственной природы. Философ исходит из постулата о неисчерпанности и неоткрытости «человека и земли человека» (11). Первый этап на пути к высшему, последнему человеку -созидание одушевленного, очеловеченного мира, где смысл и ценность вещам сообщает именно индивидуум, иначе «был бы пуст орех бытия» (12). Через «созидающее, хотящее и оценивающее «я», которое есть мера и ценность вещей» философ приходит к идее Творца-скульптора, стремление которого в том, «чтобы собрать и соединить воедино все, что является обломком» (13).

Именно воля к истине и творчеству сделает «человека настоящего» свободным. Это путь гнева, ненависти и борьбы. Но «разрушитель» бытия должен явиться и его творцом, тем, «кто создает цель для человека и дает Земле ее смысл и ее будущее: он впервые создает добро и зло всех вещей» (14).

Религиозная философия склонна была видеть именно в Боге Добро или Зло бытия, для немецкого философа Зло сосредоточилось в «маленьком человеке» настоящего, который есть «самое жестокое из всех животных», Добро же заключается в образе грядущего, здорового и сильного «сверхиндивидуума», подобного героям античности, диониссийской и аполлонической эпохи. Так Ницше своим учением мечтает приблизить эру полубогов-полулюдей. Поэтому религия ницшеанского Заратустры может быть оценена как христианство наоборот: не щади ближнего своего ради дальнего. Модель будущего вновь торжествует над «живой» действительностью.

В художественной системе Маяковского обнаруживаются многочисленные образные и сюжетные параллели с философско-поэтическим трактатом Ницше. Не вызывает сомнения близость идей «любви-ненависти», «боли-гнева». Лирическое «я» поэта переживает «час великого презрения» к человеку настоящего, которое сменяется жалостью и состраданием. Однако его жизненное пространство - пространство базаров и площадей, откуда бежит пророк Заратустра.

Герой Маяковского не уходит от людей, как Заратустра, а идет им навстречу, в гущу, в толпу. Ему горько видеть, как «души висят здесь точно мягкие, грязные тряпки», «шумят» «только маленькие высохшие чувства» (образные переклички двух эстетических систем). Подобно прорицателю-персу лирический герой готов «умереть в борьбе» за лучшего человека и «растратить великую душу».

Герой поэта пытается объединить любовь к человеку реальному и созданному фантазией идеалу, и это порождает противоречия, а значит предвещает трагические последствия. Он еще не готов объявить смерть Бога, напротив, герой вступает с ним в бой, но диалог не может состояться, превращаясь в вечный монолог, обращенный далеко в перспективу. Маяковский унижает бога, чтобы возвысить человека, а смерть Всевышнего нужна ему только для того, чтобы воскресить человека. Ощущая свое одиночество «на высоте», лирическое «я» все же не в силах истребить бога, остается принести в жертву себя, «расходовать свою душу». Поэтому лирический герой Маяковского ждет своей гибели от людей настоящего, так как это единственная возможность рождения человека грядущего. , • "

Несомненна глубокая связь пророчества Ницше и футурологии Маяковского: образы «жующих» и «переваривающих», «чистых» и «нечистых», «нежных» и «грубых», горячей души, слез, судорог, человека-звезды, пророка-шута и танцора, создателя и разрушителя; мотивы праздника, карнавала, игры и маски, грязи большого города («харчевня духа», «люди-устрицы», «люди-обломки»).

Но главное, что объединяет две столь разные эстетические и этические модели - это стремление начать с себя в действе мирового переустройства: «Трудно открыть человека, а себя самого труднее». Оба поэта и мыслителя освящают путь пророка и страдальца за людей: «Несправедливость и грязь бросают они вслед одинокому: но, мой брат, если хочешь ты быть звездой, ты должен им светить несмотря ни на что!» (15). Полночь, возвещающая приход новой эпохи, говорит лишь о том, что новый Христос сгорел в костре великой ереси: «Надо, чтобы ты сжег себя в своем собственном пламени; как же мог бы ты обновиться, не сделавшись сперва пеплом!» (16). И все же совпадение эстетических позиций сопрягается с полярностью мировоззренческих установок. В частности, идея жертвенности отличает нравственную концепцию Маяковского, его мессианство от индивидуализма ницшеанства.

Параллельно с учением Ницше западное философское сознание, развивая новый тип онтологии, где мир оценивается как творение человеческое, а не божественное, создает марксистскую теорию практики. В.М. Межу ев по этому поводу замечает: «Материализм Маркса предельно антропоцещричен. Материя практична и потому человечна, она существует не вне человека, а и есть человек в его предметных выражениях и воплощениях» (17). Определяя человеческий характер действительности, Маркс преодолевает то ощущение отчужденности человека и мира, которое было свойственно шопенгауэровской философии.

В иерархии человеческих индивидуумов и капиталист и рабочий стоят на низших ступенях, но именно «гниющая природа» последнего должна, согласно жизнеутверждающей футурологии Маркса, встать на путь совершенствования личности. Рабочие - те, кто «представляет собой полную утрату человека и, следовательно, может возродить себя лишь путем полного возрождения человека» (18).

Марксизм отвергает возможность жертвы и искупителя со стороны, предлагая действовать согласно принципу «врач, исцелися сам». «Религии распятого бога, - пишет Э.Ю. Соловьев, - он противопоставил доктрину распятого богоподобного человека». И далее заключает: «Богоподобный человек, возведенный капитализмом на Голгофу крайней бедности, унижения и презрения, - это пролетариат. Именно в него - в наиболее обездоленный и отверженный класс гражданского общества - необходимо уверовать как в Спасителя» (19).

В отличие от уверенности Маркса Маяковский не склонен переоценивать возможности «человека настоящего» в деле жизненного усовершенствования. Здесь необходимо вмешательство третьей силы - пророка грядущего Человечества и деятеля новой Вселенной. Мироустройство, согласно представлениям поэта, таково: человек, бесспорно, помещается в центр бытия, но лирическое «я» - Спаситель - вынужден находиться в позиции «над», чтобы гармонизировать макрокосмос. Ведь человек способен лишь «родить» будущих обитателей планеты, но не творить, подобно богу, их души. А личность, по замечанию Бердяева, и есть «человеческое в человеке». Отказ от божественной реальности предполагал и отсутствие проблемы смерти в философской системе Маркса, а также связанных с этим пессимистических настроений, тогда как позиция героя Маяковского основывалась на постоянном ощущении конечности, мгновенности земного существования.

Рассматривая учение западной философии о сверхличности, создатель теории теоморфизма (богочеловеческого) В. Соловьев пишет: «Человеку естественно хотеть быть лучше и больше, чем он есть в действительности, ему естественно тяготеть к идеалу сверхчеловека» (20). Душевный и духовный путь космического роста оценивается философом как «перерождение смертного и страдающего человека в бессмертного и блаженного сверхчеловека» (21). Однако здесь кроется принципиальное несогласие В. Соловьева с атеистическими учениями о человеческом всемогуществе. «Человек не может стать сам сверхчеловеком, - отмечает философ. - Это все равно что самому поднять себя за волосы; ясно, что человек может стать божественным лишь действительною силою не становящегося, а вечно существующего Божества и что путь высшей любви, соединяющей мужеское с женским, духовное с телесным, необходимо уже в самом начале есть соединение или взаимодействие божеского с человеческим или есть процесс богочеловеческий» (22).

Идея Богочеловека в представлении философа - олицетворение вселенского христианства: это человек с богом в душе, человек в Боге. Только христианство, согласно В. Соловьеву, ставит рядом с совершенным Богом совершенного человека. Поэтому положительным человеческим идеалом мыслитель называет Церковь как посредницу между Всевышним и его детьми. Именно она должна выступить как Мессия, приближающая время Добра, Красоты и Гармонии. Человеческий же Спаситель - сверхиндивидуум, провозгласивший себя «совершенным, окончательным спасителем», верящий в людей, но любящий свое «я», предпочитающий себя Богу, - Антихрист.

Философ указывает на опасность осуществления практической утопии, то есть самооблагодетельствования человечества, замещения Христа окончательным Благодетелем. Таким, по мнению В. Соловьева, может быть «конец всемирной истории». «Я» не должно стать выше человека, иначе антропологический принцип превратится в эгоистический, а закон нравственности - в индивидуализм (23).

Герою Маяковского оказывается особенно близкой альтруистическая парадигма соловьевского учения, духовная устремленность к самореализации и одновременно приближение окружающих к совершенствованию, «безболезненности» и «нетленности в телах своих».

Из школы В. Соловьева вышли такие мыслители, как H.A. Бердяев, 1

Н.О.Лосский, И.А. Ильин. Бердяев, поставивший в центр системы взглядов проблему человека, развивает идеи философской антропологии, провозглашая ее «основной философской дисциплиной» (24). Учение Бердяева, основываясь на экзистенциальном интересе к человеку, а также сопричастности бытия божьего и человеческого, рассматривает вопросы трагедии человеческого существования, свободы человеческого творчества, человеческого познания. Освобождая человека от тотальной власти Бога, философ пытается «примирить» их через антроподицею - оправдание людей в творчестве и через творчество. «Бог-Творец сотворил человека по своему образу и подобию, то есть творцом, и призвал его к свободному творчеству, а не к формальному повиновению своей силе» (25). «Свободное творчество есть ответ твари на великий призыв Творца» (26), «переход небытия в бытие через акт свободы» (так как свобода добы-тийственна).

Однако свободному творческому акту человека определяются границы: творить человек «должен сообразно идее человека, по призванию, сообщенному ему Творцом» (27).

Следуя идее Ницше о человеке как о том, что «должно превзойти» (28), Бердяев понимает человека как «существо, недовольное самим собой и способное себя перерастать» (29). Так мыслитель, по замечаний современного философа П. Гайденко, убеждает нас не только в «сверхтварности», но и в «сверхбожественности» человека: он не только прежде Бога, он - выше Бога. Действительно, человек, по Бердяеву, гуманизирует идею Бога (искупителя и жертвы ради людей, а не карающей силы) и гуманизирует самого себя. Из подобных жизненных противоречий вырастают такие формы отношения к миру, как отрицание, революция, бунт, ведь человек преодолевает не только себя, но и мир.

Романтический характер учения Бердяева, безусловно, оказался близок антропософии Маяковского так же, как «идея сердца», философия любви И.А. Ильина. Создавая собственную концепцию человека, поэт, вне сомнения, опирался на идею «творческой религиозной эпохи»,сформировавшейся в лоне русской философии богоискательства. Творчество как религия, возвещающая время будущего третьего откровения, создание особого мира, продолжающего «дело творения», уподобление человека Богу - Творцу - такова позиция философа и поэта в решении коренных вопросов бытия.

Однако Маяковский не сумел разрешить в рамках своей антропологии дилемму гуманистической любви к человеку и к человечеству. Поэт стремился объединить идею «ближнего» (человека) с идеей «дальнего» (блага человечества), требуя облегчения и даже полного освобождения от страданий, тогда как, согласно точке зрения Бердяева, это противоречит истинному человеколюбию. По мнению философа, гуманизм заключается не в личном спасении человека, а в «отдании себя преобразованию и преображению мира». Приход к счастью есть рабство духа, раздробление целостной личности. Функции Творца Маяковский отдает лишь своему лирическому герою, заковывая будущих жителей земли в рамки очередной утопии. Рациональный, созданный по схеме мир оказывается несвободным.

Жизнь в утопии для земного героя Маяковского (поэма «Человек») завершается не просто концом земного существования, но и постижением вечного закона духовной жажды и горения.

Философия космизма, обращаясь к идее неограниченных возможностей человеческого разума, делает ставку на рациональное начало в человеке в противовес иррациональному пониманию человеческой природы русским богоискательством. «Живая» жизнь снова рискует попасть в жесткие рамки пусть прекрасного, но все же способного стать жестоким для его же создателей утопического мира. Стремление к окончательному, абсолютному идеалу, завершающему дальнейшее развитие индивидов, чревато окончательным усреднением и упрощением человеческой природы.

Отрицание реальной жизнью с ее жестокими, но вечными законами будущего ее совершенствования с особой силой ощущает герой предреволюционных поэм Маяковского. Представления лирического субъекта о преображении макрокосма сталкиваются с сопротивлением «старого мира». Образ грядущего счастливого бытия в произведении «Война и мир», оптимистичный взгляд на будущее человечества разбиваются о трезвое понимание в поэме «Человек»: «Ничего не' будет». Преодоление боли и страданий человека невозможно, да и не нужно, ведь именно мука - залог постоянного «самовозрастания», поэтому несгораемый костер» «немыслимой любви» становится высшей истиной бытия и оправданием человеческого несовершенства.

Многие философские идеи «серебряного века» русский футуризм и Маяковский восприняли опосредованно через теорию символизма. Отмечаемая исследователями близость двух направлений затрагивает область тематики (город, новая машинная цивилизация), проблематики (хаос и дисгармония отношений, разрыв привычных связей), поэтики (30). Характер взаимоотношений символизма и футуризма на российской почве можно определить как дружбу-вражду сходного. В связи с этим В. Львов-Рогачевский высказал, на первый взгляд, парадоксальную мысль о том, что «первыми футуристами были Бальмонт с его «себялюбьем без зазрения», с его стремлением перешагнуть дерзновенно «все преграды» и Валерий Брюсов с его заветами «Юному поэту» (31).

Декларативное противопоставление двух направлений, таким образом, было мнимым (32). В центре внимания символистов, как отмечает Л. Долгополов, оказалась личность, причем трагизм индивидуальной судьбы приобрел внелич-ный («сверхличный») оттенок (33).

Идея личности в эстетической системе К. Бальмонта заключалась не только в традиционном для символизма уходе от «земного», стремлении к беспредельному миру отвлеченной мечты, но и в утверждении скрытой мятежности, силы, преодолевающей отчаяние. Для А. Белого также была характерна концепция человека в творчестве (как искусстве и «творчестве жизни»), который способен преодолеть хаос действительной жизни (33).

Отталкиваясь от такого представления о личности, русские футуристы (в том числе и Маяковский) показали человека, освободившегося от подчинения окружающей среде, нашедшего в бунтарском начале духовное раскрепощение. Концепция А. Блока о возникновении из «хаоса» революции «нового космоса»,

-17в центре которого будет находиться новый гармонический человек-артист (34), оказалась особенно близка идее личности, созданной Маяковским.

Однако Маяковский сумел преодолеть свойственное символизму противопоставление «детей солнца» («избранных», творцов нового мира) и «детей земли» (рядовых, обыкновенных людей). Идея солнечности, по Маяковскому, должна стать главной в формировании облика человека будущего, совершенствовании каждого до образа бога.

Большинство исследователей творчества поэта (В.О. Перцов, А.И. Метчен-ко, A.A. Михайлов, В.Н. Альфонсов и др.) в качестве лейтмотива ранней поэзии Маяковского называют гуманистическую идею освобождения, возвеличивания человека. Эстетический идеал молодого Маяковского - чудо-человек, синтез Человекобога и Богочеловека в концепции М. Пьяных. Именно человека поэт ставит «на место Бога - одряхлевшего, беспомощного, не способного на какие-либо деяния ради людей» (35). В.Н. Альфонсов в монографии «Нам слово нужно для жизни», посвященной рассмотрению проблемы «человек и мир» в поэзии Маяковского, говорит об антропоцентризме как главной мировоззренческой парадигме в эстетической системе поэта.

Как полагают К.Г. Петросов, Ф.Н. Пицкель, A.C. Субботин, романтически отвлеченный идеал прекрасного находит «наиболее глубокое и полное воплощение в образе лирического героя» (36).

Герой Маяковского мыслится широко (вселенское «я») и конкретно (индивидуальное «я»), причем если индивидуальное «я» показано внутренне контра-, стно («грубый гунн» - «я-маска», «я-шарж» - и страдающий, одинокий бунтарь), то условный, предельно обобщенный образ Человека с большой буквы становится выражением мечты поэта о совершенной, цельной личности, «небывалом чуде XX века».

Поэт, поднявший свое сердце флагом Человечности (И.М. Машбиц-Веров), готов на жертвенный подвиг ради «вочеловечивания» неполноценных людей. Отмеченная многими исследователями идея голгофства в ранней поэзии Маяковского позволила М. Пьяных определить героя дооктябрьского творчества поэта как богоборца с сердцем Христа. Любовь и сострадание стали для Маяковского вектором человеческого сознания, основами духовной жизни.

Е.Г. Эткинд описал феномен «внутреннего человека» Маяковского, «поднявшего ценность и содержательность внутреннего мира личности до уровня современной «Илиады» (37).

Бесчеловечному, духовно нищему миру реальности поэт противопоставил мир творческой мечты. Однако «стремление довоплотить идеал, сделать его фактом реальной жизни» (В.Н. Альфонсов) кончилось трагическим разочарованием в жизнестроительной силе слова. Апофеоз человека парадоксально соединился с утверждением неизменности судеб человечества, где царствует золотой телец (Ф.Н. Пицкель).

Этим объясняется двоецентрие образной системы раннего Маяковского (З.С. Паперный). Миру лирического героя противостоят «жирные», с которыми одинокий поэт ведет безнадежную борьбу. Этим определяется трагизм пути лирического «я», решившего «поставить точку пули в своем конце».

Однако, несмотря на обширную научно-критическую литературу, посвященную анализу поэтического наследия В.В. Маяковского, не было представлено целостной концепции личности дореволюционного периода творчества поэта.

Актуальность данного исследования определяется обостренным интересом современного литературоведения к художественной антропологии. Об этом свидетельствуют филологические исследования последних лет (38). Антропоцентрическая парадигма становится доминирующим принципом в интерпретации эстетических явлений. При этом требует разрешения проблема соотношения личного и общественного в конкретном индивидууме. Этот вопрос по-разному трактовался философскими системами второй половины XIX - начала XX века. Особое место он занял в антропософских воззрениях авангардистского искусства, в частности в художественной практике его главного представителя в России В.В. Маяковского.

В настоящее время возникла необходимость объективного взгляда на раннее творчество поэта без излишней идеологизации, с одной стороны, и необоснованной предвзятости и негативизма некоторых современных критических работ, с другой.

Цель диссертационной работы - рассмотреть характер «я»-концепции, ее развитие в эстетической системе дореволюционного творчества В.В. Маяковского, основные способы художественного воплощения.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

1. Определить принципы и поэтические средства изображения человека в художественном мире В.В. Маяковского, выявить специфику взглядов поэта на личность в контексте эпохи Серебряного века.

2. Раскрыть проблему соотношения лирического субъекта и эстетического идеала поэта.

3. Обозначить аспекты взаимодействия поэтической личности с собой, социумом, человечеством.

Материалом исследования является дореволюционное творчество В.В. Маяковского: лирические стихотворения 1912-1917 годов, трагедия «Владимир Маяковский» (1913), поэмы «Облако в штанах» (1914-1915), «Флейта-позвоночник» (1915), «Война и мир» (1915-1916), «Человек» (1916-1917).

Предметом исследования в диссертационной работе становятся разносторонние представления о человеке нового типа в художественной системе раннего Маяковского, а также основные черты концепции личности в творчестве поэта через призму культурной жизни конца XIX - начала XX века.

Научная новизна работы состоит в современной интерпретации системы взглядов на личность в дореволюционном творчестве Маяковского с позиций философии и эстетики Серебряного века, уточнении места художественного наследия поэта в литературном процессе рубежа Х1Х-ХХ веков.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что она позволяет расширить исследовательскую базу концепции личности в русской литературе XX века. Практическая значимость диссертации состоит в том, что результаты научного исследования могут быть использованы при чтении лекционных курсов и проведении спецкурсов и спецсеминаров по истории русской литературы XX века, в дипломных и курсовых работах, а также в ходе дальнейшего изучения эволюции идеи человека в поэзии Маяковского.

В качестве основных методов исследования используются историко-литературный, метод описательной поэтики, а также применяются элементы сравнительно-типологического и структурного видов анализа художественной концепции личности в поэтической системе Маяковского. Методологическую основу научного исследования составляют теоретические и монографические работы литературоведов М. Бахтина, Ю. Борева, М. Гаспарова, Л. Гинзбург, В. Жирмунского, Ю. Лотмана, Г. Поспелова, Л. Тимофеева, М. Храпченко, Б. Эйхенбаума, А. Эткинда, Е. Эткинда и других.

Апробация исследования проводилась на заседаниях кафедры литературы Таганрогского государственного педагогического института, в процессе участия в научно-практических конференциях ТГПИ в 2002-2003 гг. Материалы диссертационной работы использовались в преподавании практического курса «История русской литературы XX века», а также на уроках русской литературы в старших классах Областного педагогического лицея. По теме диссертации опубликовано четыре работы.

Структура работы. Диссертация включает в себя введение, четыре главы, заключение, примечания, библиографию, состоящую из 242 наименований. Материал изложен на 225 страницах.

Список научной литературыСкрипка, Татьяна Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Маяковский В.В. ППС в 13 томах. - М.: Художественная литература, 1955. Ссылки на это издание приводятся в тексте.

2. Акимов В. «Я этой силы частица» (Лирический герой в поэмах В.Маяковского 20-х годов) // В кн.: Акимов В. На ветрах времени. - Л., 1981, с. 27-39.

3. Альфонсов В.Н. Нам слово нужно для жизни. В поэтическом мире Маяковского. Л.: Советский писатель, 1983.

4. Альфонсов В.Н. Не очень юбилейное // Звезда, 1993, №7, с. 106-111.

5. Антропоцентрическая парадигма в филологии: Материалы Международной научной конференции. 4.1. Литературоведение / Ред.- сост. Л.П.Егорова.- Ставрополь: Изд-во СГУ, 2003.

6. Асеев Н. Владимир Владимирович Маяковский // В кн.: Великие русские люди. М., 1984, с. 379-404.

7. Асеев Н. Родословная поэзии. Статьи. Воспоминания. Письма. М., 1990.

8. Бавин С., Семибратова И. Судьбы поэтов серебряного века. М., 1993, с. 281-306.

9. Байгельман Е., Сердитова А. Автограф на нотной бумаге (К истории создания трагедии «Владимир Маяковский») // Вопросы литературы, 1983, №7, с. 202-207.

10. Базанов В.В. Маяковский в исследованиях последних лет // Русская литература, 1983, №2, с. 200-220.

11. Басинский П.В., Федякин С.Р. Русская литература конца XIX начала-207»XX века и первой эмиграции: Пособие для учителя. М.: Изд. центр «Академия», 1998.

12. Баталов Э.Я. Сила и бессилие ереси // Квинтэссенция: Философский альманах, 1991.-М.: Политиздат, 1992.

13. Батов В. Суицид: С. Есенин и В. Маяковский: психогерменевтика последних текстов // Прикладная психология и психоанализ, 2001, №3, с. 10-23.

14. Бахтин М. М. Собрание сочинений в 7-ми тт. Т. 5. М.: Русские словари, 1996.

15. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

16. Баян В. Маяковский в первой олимпиаде футуристов // Арион, 1997, №1. С. 79-105.

17. Белая Г. Авангард как богоборчество // Вопросы литературы, 1992, №3, с. 115-124.

18. Белинский В. Г. Собр. соч. в 9 тт. М.: Худож. лит., 1978. Т. 3.

19. Вельская JI.J1. Мотив одиночества в русской поэзии: от Лермонтова до Маяковского // Русская речь, 2001, № 4 6.

20. Белый А. Мастерство Гоголя. М. - Л.: ОГИЗ ГИХЛ, 1934.

21. Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма: В 2т. Т.1. М.: Искусство, 1994.

22. Бердяев H.A. О назначении человека. М.: Республика, 1993.

23. Бердяев H.A. Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы / В кн.: На переломе. Философские дискуссии 20-х годов: Философия и мировоззрение / Сост. П.В. Алексеев. М.: Политиздат, 1990.

24. Блок А. А. Собр. соч. в 6 тт. Т. 4. Л.: Худож. лит., 1982.-20825. Борев Ю. Б. Эстетика. М.: Политиздат, 1981.

25. Бочаров М.Д. К вопросу о романтизме Маяковского // В сб.: В.В. Маяковский и советская поэзия. М., 1985.

26. Бочаров М. Д. Маяковский и революция // Literatura umeni a revoluce. Universita J.E. Purkyne V Brne, 1976.

27. Бочаров M. Д. Революцией мобилизованный и призванный // Октябрь, 1968, №7.

28. Бочаров М. Д. Отражение в пьесе «Баня» эстетических и общественнополитических взглядов Маяковского в конце его жизни // Проблемыизучения русской и зарубежной литературы. Вып. 2. Таганрог, 2001,iс.3-23.

29. Бочаров М. Д. Судьба поэта // Дон, 1989, №2, с. 156-162.

30. Бочаров М. Д. Я к вам приду.II Дон, 1993, №7, с. 182-189.'

31. Брик JI. Из материалов о В.В. Маяковском // Литературное обозрение, 1993, №6.

32. Вайскопф М. Во весь Логос. Религия Маяковского. М. - Иерусалим: Саламандра, 1997.

33. Вайскопф М. Маяковский глазами Якобсона (О творчестве Маяковского) // Известия АН. Серия литературы и языка, 1997. Т. 56, №3, с.63-67.

34. Взрывная мощь стиха: Воспоминания зарубежных писателей о В.Маяковском//Литературное обозрение, 1987, №11, с. 104-110.

35. Винокур Г. О. Маяковский новатор языка. М., 1943.

36. Вислова А.В. На грани игры и жизни (Игра и театральность в художественной жизни России «серебряного века») // Вопросы философии,-2091997, №12, с. 28-38.

37. В мире Маяковского / Сост. А. А. Михайлов, С. С. Лесневский. М.: Советский писатель, 1984.

38. Ворошильский В. Я жертва русской литературы. Беседу вела Т.Бек // Вопросы литературы, 1995, №2, с. 228-243.

39. Гаспаров М.Л. Идиостиль Маяковского. Попытка измерения // Гаспа-ров М.Л. Избранные труды, т. 2. О стихах. М.: «Языки русской культуры», 1997.

40. Гаспаров М.Л. Грядущей жизни годовщины. Композиция и топика праздничных стихов Маяковского // Гаспаров М. Л. Избранные труды, т. 2. О стихах. М.: «Языки русской культуры», 1997.

41. Гаспаров М.Л. Рифма Маяковского: двадцать конъектур // Гаспаров М.Л. Избранные труды, т. 3. О стихе. М.: «Языки русской культуры», 1997.

42. Гегель Г.-В.-Ф. Эстетика в 4тт. М., 1968.

43. Генис А. Модернизм как стиль XX века // Звезда, 2000, №11, с.202-209.

44. Гинзбург Л. Я. О лирике. — М. — Л.: Советский писатель, 1964.

45. Гоголь Н. В. Собр. соч. в 8 тт. Т.7. М.: Правда, 1984.

46. Голубков М.М. Владимир Маяковский до и после пятого акта трагедии // В кн.: Голубков М.М. Русская литература XX в. После раскола— М.: Аспект Пресс, 2001, с.117-129.

47. Гончаров Б.П. Поэтика Маяковского. М.: Наука, 1983.

48. Горб Б. «Был дьяволом, стал человеком»: Опыт прочтения стихов Владимира Маяковского без идеологических шор (глава из книги) // Независимая газета, 1993,21 июля, с. 5.

49. Гоффеншефер В. Окно в большой мир М.: Советский писатель, 1971, с. 163-189,379-386.

50. Гринберг С.С. «Всей нынчести изгой.» // Человек, 1993, №5, с. 93-96.

51. Гулова И.А. «Я только стих, я только душа.» (О лирике Маяковского)//Русский язык, 1993, №3 (май-июнь), с. 69-89.

52. Гюнтер X. Художественный авангард й социалистический реализм // Вопросы литературы, 1992, №3, с. 161-175.

53. Долгополов Л.К. На рубеже веков. Л.: Советский писатель, 1977,

54. Долгополов Н. «Он был выше всех, и не только ростом» // Комсомольская правда, 1993, 20 июля.

55. Дувакин В.Д. Радость, мастером кованная. М.: Советский писатель, 1964.

56. Дуганов Р. В. Проблема эпического в эстетике и поэтике Хлебникова // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1976, т. 35, №5.

57. Дядичев В. Ахматова и Маяковский // Учительская газета, 1992, 7 июля (№24), с. 24.

58. Дядичев В. Цветаева и Маяковский // Учительская газета, 1992, 22 сентября (№32), с. 22-23.

59. Евтушенко Е. А. Огромность и беззащитность // Евтушенко Е.А. Политика привилегия всех. - М., .1990, с. 321-330.

60. Егорова Л.П., Чекалов П.К. История русской литературы XX века. Вып. 2. 4.1.-Москва-Ставрополь, 1998, с.101-138.

61. Егорова Л.П. Технология литературоведческого исследования: Учебно-методическое пособие Ставрополь: Изд-во СГУ, 2001.-21163. Елистратов В. Русский космизм и русский космос // Дружба народов, 1994, №6.

62. Есаулов И. Генеалогия авангарда // Вопросы литературы, 1992, №3, с.176-191.

63. Жирмунский В. М. Теория стиха. Л.: Советский писатель, 1975.

64. Жолковский А. Поэтика произвола и произвольность поэтики (Маяковский: «Дачный случай» 1928) // Знамя, 1993, №11, с. 195-202.

65. Зайцев В.А. Об изучении творчества В.В.Маяковского на современном этапе // Филологические науки, 2004, №3, с.3-11.

66. Замалеев А.Ф. Лекции по истории русской философии. СПб: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999.69. «Звонкая сила поэта» (Русские писатели о Маяковском) // Русская словесность, 1993, №3, с. 22-26.

67. Золотарева Е.Д. «Душа» у В.В. Маяковского // Русская речь, 1986, №3, с. 82-87.

68. Зотов С. Н. Художественное пространство мир Лермонтова. - Таганрог: Изд-во Таганрог, гос. пед. ин-та, 2001.

69. Зощенко М. М. Возвращенная молодость; Голубая книга; Перед восходом солнца: Повести / Сост., примеч. Ю. Томашевского; Послесл. Аре. Гулыги. Л.: Худож. лит., 1988.

70. Иванова Г. Мои любимые поэты // Слово, 2001, №6 (ноябрь-декабрь), с. 73-80.

71. Иванюшина И. «Медный всадник» Владимира Маяковского // Вопросы литературы, 2000, №4, с. 312-326.

72. Исаев Е. А. Колокол света. М., 1984, с. 111-121.-21276. История русской литературы в 4-х тт. ТА: Литература конца XIX — начала XX века (1881-1917) Л.: Наука, 1983, с. 712-721, 738-749, 750-755.

73. Йованович М. Об одном источнике «Облака в штанах» В. Маяковского // Русская литература, 1991, №4, с.119-123.

74. Камянов В. Трудное прощание // Новый мир, 1992, №10, с. 251-254.

75. Карабчиевский Ю.А. Воскресение Маяковского. М.: Советский писатель, 1990.

76. Катаев В. П. Алмазный мой венец: Роман; Уже написан «Вертер»: Повесть. М.: ДЭМ, 1990.

77. Катанян В. А., Катанян Г. Д. Распечатанная бутылка. Нижний Новгород: Деком, 1999.

78. Катанян В. А. Маяковский: Хроника жизни и деятельности. М.: Советский писатель, 1985.

79. Кацис Л.Ф. Владимир Маяковский. Поэт в интеллектуальном контексте эпохи. М.: Языки русской культуры, 2000.

80. Кацис Л.Ф. «.Но слово мчится, подтянув подпруги». Полемические заметки о В. Маяковском и его исследователях // Известия РАН. Серия литературы и языка, 1992. Т.51, №4, с. 52-63.

81. Клеберг Л. К проблеме социологии авангардизма // Вопросы литературы, 1992, №3, с. 140-149.

82. Клименко Е. «Евангелие тринадцатого апостола. Поэтика Владимира Маяковского» // Независимая газета, 1993,11 августа (№150), с. 7.

83. Ковский В.Е. Реалисты и романтики. Из творческого опыта русской советской классики. М.: Худож. лит., 1990.

84. Константинов С. Отвергнутый футурист: Почему погиб В. Маяковский // Независимая газета, 2000, 15 апреля, с. 11.

85. Коржавин Н. Анна Ахматова и <<Серебряный век» // Новый мир, 1989, №7.

86. Кормилов С.И., Искржицкая И.Ю. Владимир Маяковский. В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам. 2-е изд. - М.: Изд. МГУ, 1999.

87. Корнилов В. «Не мир, но миф!»: О В.В. Маяковском // Литературная газета, 1993, 9 июля (№23), с. 6.

88. Краснова Л.В. Особые средства поэтики В.Маяковского // Русская речь, 1983, №5, с. 27-32.

89. Кривулин В. От немоты к немотству. Маяковский и Мандельштам // Звезда, 1991, №1, с. 154-157.

90. Крученых А. Е. Из воспоминаний // В кн.: День поэзии. 1983. М., 1983, с. 157-162.

91. Кузьмин А.И. Маяковский и Гоголь // Русская речь, 1983, №4, с. 18-22.

92. Куликова И.О. Экспрессионизм в искусстве. М.: Наука, 1978.

93. Лейдерман Н. Траектории «экспериментирующей эпохи» // Вопросы литературы, 2002, №4.

94. Лекманов О. А. Мандельштам и Маяковский: взаимные оценки, переклички, эпоха. // Лекманов О. А. Книга об акмеизме. Томск, 2000,с.565-574.

95. Лермонтовская энциклопедия. Гл. ред. В. А. Мануйлов. М.: Советская энциклопедия, 1981.

96. Лившиц Б. Полутораглазый стрелец: Стихотворения, переводы, воспоминания. Л.: Сов. писатель, 1989.

97. Ломинадзе С. Небеса Маяковского и Лермонтова // Вопросы литературы, 1993, №5, с. 149-169.

98. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. — Л.: Просвещение, 1972.

99. Макарова И.А. Лирический герой раннего Маяковского и традиции русской литературы XIX в.// XXVIII Герценовские чтения. Литературоведение. Науч. доклад. 1976. С. 40-43.

100. Макарова И.А. Христианские мотивы в творчестве Маяковского // Русская литература, 1993, №3, с. 154-171.

101. Мандельштам О. Э. Четвертая проза. -М.: СП Интерпринт, 1991.

102. Марков В.Ф. История русского футуризма СПб: Алетейя, 2000.Ш.Машбиц-Веров И.М. Поэмы Маяковского. М.: Советский писатель,1963.

103. Маяковский Владимир. Люблю: Сборник / Сост. и автор вступ. ст. Б.М. Сарнов. М.: Кн. палата, 1998.-215113. Маяковский продолжается. Сб. науч. ст. и публ. архивных материалов. Выпуск 1 / Науч. ред. М.А.Немирова М., 2003.

104. Маяковский В.В. Стихотворения. Поэмы. Статьи. М.: Издательство ACT, Олимп, 1996.

105. В. Маяковский в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит.,1963.

106. Мейерхольд В. Э. Статьи, письма, речи, беседы. М., 1968. Ч. 1. 18911917.

107. Метченко А.И. Маяковский. Очерк творчества. М.: Худ. литература,1964.

108. Микулашек М. Победный смех (Опыт жанрово-сравнительного анализа драматургии В.В. Маяковского). — Universita J.E. Purkyne У Brne, 1975.

109. Мильдон В. Маяковский как Хома Брут (Больше жизни он любил смерть) // Независимая газета, 1996, 25 июля, с. 8.

110. Милявский Б.Л. К проблеме «Маяковский и футуризм». Писатель и литературный процесс. 1974, вып. 2, с. 47 58.

111. Мириманов В. После авангарда: псевдореализм // Искусство. Газета издательского дома «1 сентября», 2002, №23 (263), 1-15 декабря.

112. Мириманов В. Футуризм // Искусство. Газета издательского дома «1 сентября», 2002, №15 (255), 1-15 августа.

113. Мирова Н. Жив ли Маяковский? // Литература. Приложение к газете «Первое сентября», 2001,1-7 января (№1), с. 5-10.

114. Михайлов A.A. Жизнь Маяковского. Я свое земное не дожил. «Бессмертные имена». - М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2001.-216125. Михайлов А. А. «Имя этой теме: .!» (О поэме В. МаяковскогоПро это») // Вопросы литературы, 1988, №7, с. 148-166.

115. Михайлов A.A. Маяковский. М.: Молодая гвардия, 1988.

116. Михайлов A.A. Мир Маяковского: Взгляд из восьмидесятых. М.: Современник, 1990.

117. Михайлов A.A. «Я знаю силу слов.» (Традиции Маяковского вчера и сегодня). - М.: Худож. лит., 1983.129. «Мне бы жить и жить, сквозь годы мчась.» К столетию со дня рождения В. Маяковского // Труд, 1993, 17 июля, с. 7.

118. Молок Ю. В мае 1913 года вышел в свет первый сборник стихотворений Владимира Маяковского «Я!» с рисунками В. Чекрыгина и Л.Ш. // Памятные книжные даты, 1988-М.: Книга, 1988, с. 275-282.

119. Молдавский Д.М. Маяковский и фольклор // Молдавский Д.М. И песня, и стих М.: Современник, 1983, с. 6-58.

120. Монахов Н. Концепция «свободного искусства» в эстетике раннего Маяковского // Русская литература, 1965, №3, с. 75-89.

121. Морева JI.M. Лев Шестов. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1991.

122. Научная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения Владимира Маяковского. Публ. В.Ю. Вьюгина // Русская литература, 1993, №3, с. 188-197.

123. Неизвестные статьи Владимира Маяковского. Публ. Б. Милявского, Р. Дуганова и В. Радзишевского // Вопросы литературы, 1970, №8, с. 141-173.

124. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990.

125. Новиков Вл. Владимир Маяковский и Владимир Высоцкий // Знамя,-2171993, №7, с. 200-204.

126. Новиков JI.A. Преображенский С.Ю. Поэтический язык В.В. Маяковского // Русский язык в школе, 1983, №3, с. 63-72.

127. Новикова М.Л. Система метафор в поэме В.В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин» // Русский язык в школе, 1986, №2, с. 52-55.

128. Новое о Маяковском. Литературное наследство. Т. 65. М.: Изд-во АН СССР, 1958.

129. Нойхаузер Р. Авангард и авангардизм (по материалам русской литературы) // Вопросы литературы, 1992, №3, с. 125-139.

130. Освобождение духа / Под ред. A.A. Гусейнова, В.И. Толстых. — М.: Политиздат, 1991.

131. Паперный З.С. О мастерстве Маяковского. — М.: Советский писатель, 1957.

132. Пастернак Б.Л. Маяковский в моей жизни. Вступ. зам., публ. и ком. М.А. Рашковской // Литературная газета, 1989, 4 октября (№40), с. 5.

133. Пастернак Б.Л. Собр. соч. в 5 тт. Т.4 М.: Худож. лит., 1991.

134. Первая эмиграция о Маяковском.^ Публ. и ком. Л.А. Селезнева и В.Н. Терехиной // Литературное обозрение, 1992, №3-4, с. 33-45.

135. Перхин В.В. Из истории изучения поэтики В.В. Маяковского-драматурга (По материалам советской критики 30-х годов) // Русская литература, 1987, №2, с. 180-194.

136. Перцов В.О. В.В. Маяковский. Жизнь и творчество. 1893 1917. - М.:АН СССР, Наука, 1969.

137. Перцов В. О. Поэты и прозаики великих лет. М.: Худож. лит., 1969.

138. Перцов В. О. Современники: Избранные литературно-критическиестатьи. В 2 тт. Т. 2. М.: Худож. лит., 1980.

139. Петрова H.A. Мотив «флейты». Маяковский и Мандельштам // Литературное обозрение, 1993, №9-10, с. 54-56.

140. Петровский М. Владимир Маяковский и Генрих Гейне // Вопросы литературы, 1983, №7, с. 154-180. ,1 ' 1 '

141. Петровский М. Михаил Булгаков и Владимир Маяковский //М.А.Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М., 1988, с. 369-391.

142. Петросов К.Г. «.Векам, истории и мирозданью»: В. Маяковский сегодня // Литературное обозрение, 1986, №8, с. 39-44.

143. Петросов К. Г. Загадка поэта: Маяковский в публикациях последних лет // Книжное обозрение, 1993, 16 июля (№28), с. 16-17.

144. Петросов К.Г. Земля и небо в поэме Маяковского «Человек» // В кн.: Петросов К.Г. Из пламя и света рожденное слово; Этюды о русской поэзии XIX XX веков. - М.: ТОО «Горбунок», 1992.

145. Петросов К.Г. Поэзия Маяковского. Коломна, 1971. ,

146. Пицкель Ф.Н. Маяковский: Художественное постижение мира. М.: Наука, 1979.

147. Пицкель Ф.Н. Лирический эпос Маяковского М.: Наука, 1964.

148. Платек Я. По мандату долга: В.В. Маяковский и музыка // Музыкальная жизнь, 1987, №4, с. 15-18, №5, с. 15-17, №8, с. 15-17.

149. Платонов А. П. Размышления о Маяковском // В кн.: Платонов А.П. Размышления читателя. М.: Советский писатель, 1970, с. 78-89.

150. Подгаецкая И.М. Символика в поэзии В. Маяковского'// Русская речь, 1972, №2, с. 35-41.

151. Полонская В. Воспоминания о В. Маяковском // Серебряный век. М., 1990, с. 575-623.

152. Поспелов Г. Н. Теория литературы: Учебник для ун-тов. М.: Высш. школа, 1978.

153. Поэты о поэте // Литературная газета, 1993, 14 июля (№28), с. 6.

154. Пьяных М. Богоборец с сердцем Христа // Свободная мысль, 1993, №5, с. 45-52.

155. Пьяных М. «Чтоб вселенной шла любовь.» // В кн.: В мире Маяковского. Сборник статей. Кн. 1. М., 1984.

156. Пьяных М. «Я пророк будущего человечества». Трагедия «Владимир Маяковский» // Нева, 1993, №7, 237-253.

157. Рейн Е. Неотменяемые строки // Литературная газета, 1993, 16 июня (№24), с. 6.

158. Розанов В.В. Мысли о литературе / Вступ. статья, сост., комментарииA. Николюкина. -М.: Современник, 1989.

159. Розанов В.В. Сочинения / Сост., подгот. текста и коммент. А.Л. Нале-пина и Т.В. Померанской; Вступ. ст. А.Л. Налепина. М.: Сов. Россия, 1990.

160. Ростоцкий Б. Маяковский и театр. М.: Искусство, 1952.

161. Русская идея / Сост. и авт. вступ. статьи М.А. Маслин. М.: Республика, 1992.

162. Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания // Сост.B.Н. Терехина, А.П. Зименков. -М.: Наследие, 2000.

163. Рыжов К. Владимир Маяковский // Рыжов К. Сто великих россиян. — М, 2000, с. 431-435.-220176. Сарнов Б.М. Самоубийство. Случай Маяковского // В кн.: Сарнов Б.М. Опрокинутая купель. М.: Планета детей, 1997.

164. Сарычев В.А. Кубофутуризм и кубофутуристы: Эстетика. Творчество. Эволюция Липецк, 2000.

165. Сарычев В.А. Маяковский: нравственные искания — Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1984.

166. Селезнев Л. А. Михаил Кузмин и Владимир Маяковский // Вопросы литературы, Î989, №11, с. 66-87.

167. Семенова С. «Новый разгромим по миру миф.» (Владимир Маяковский в философском ракурсе). Смерть. Воскрешение // Молодая гвардия, 1997, №10, с. 221-238.

168. Сергеев Е. Маяковский и Фет // Вопросы литературы, 1983, №7, с. 135153.

169. Симонов К. Об основных вопросах изучения творчества В. В. Маяковского // Симонов К. На литературные темы. М., 1956, с. 157-182.

170. Синякова М. «.Это человек, ищущий трагедии» (Стенограмма беседы М. Синяковой с А. Езерской и В. Перцовым 17 ноября 1939 года) // Вопросы литературы, 1990, №4, с. 259-268.

171. Смирнов В. В. Проблема экспрессионизма в России: Андреев и Маяковский // Русская литература, 1997, №2.

172. Смирнов И.П. Место мифопоэтического подхода к, литературному произведению среди других толкований текста (о стихотворении Маяковского «Вот так я сделался собакой») // Миф фольклор - литература. Л., 1978.

173. Смирнова Л.А. Русская литература конца XIX начала XX века: Учеб.для студентов пед. ин-тов и ун-тов М.: Просвещение, 1993.

174. Смола К.О., Смола О.П. Смола О. П. «Если слова болят.» / Смола К.О. О Чехове. Предисл. З.Паперного. -М.: Скорпион, 1998.

175. Спивак М. Маяковский в институте мозга // Логос, 2000, №3, с. 139164.

176. Спивак P.C. Русская философская лирика: 1910-е годы. И.Бунин, А.Блок, В Маяковский-М.: Флинта, Наука, 2003.

177. Соловьев В. С. Исторические дела философии // Вопросы философии, 1988, №8, с. 118-125.

178. Соловьев B.C. Сочинения в 2 т. Т.2 М.: Мысль, 1990.

179. Стебакова Н.К. Проблема духовной свободы в поэзии В.В. Маяковского. Ростов н/Д: Издательство РГУ, 1970.

180. Страда В. Театр у Маяковского // Континент, 1994, №78, с. 246-278.

181. Стрижнева С. Когда-нибудь, через тысячу лет // Российская газета, 1993, 16 июля (№135), с. 8.

182. Субботин A.C. Маяковский: Сквозь призму жанра. Монография. М.: Советский писатель, 1986.

183. Субботин A.C. Горизонты поэзии: Литературно-критические статьи. Свердловск: Сред. Урал. кн. изд., 1984.

184. Тагер Е. Б. О стиле Маяковского // Тагер Е. Б. Избранные работы о литературе. М., 1988, с. 237-282.

185. Терехина В.Н. О Маяковском без купюр // Советская библиография, 1991, №2 (март-апрель), с. 60-71.

186. Терновская О., Журавлев А. Цвет в творчестве раннего Маяковского // Русский язык в школе, 1973, №3, с. 11-13.-222200. Терц Абрам (Андрей Синявский). Что такое социалистический реализм? // Театр, 1989, №5 (май), с. 73-83.

187. Тименчик Р. Д. К символике трамвая в русской поэзии // Символ в системе культуры. Труды по знаковым системам. Вып. 21. Тарту, 1987, с. 135-143.

188. Тимофеев Л. И. Основы теории литературы. М.: Учпедгиз, 1963.

189. Тимофеев Л. И. Слово в стихе: Монография. М.: Сов. писатель, 1987.

190. Тимофеев Л.И. Советская литература. Метод. Стиль. Поэтика. М.: Сов. писатель, 1964.

191. Тренин В.В. В мастерской стиха Маяковского. М.: Советский писатель, 1991.

192. Тростников М.В. Пространственно-временные параметры в искусстве раннего авангарда // Вопросы философии, 1997, №9, с. 66-81.

193. Троцкий Л.Д. Литература и революция. Печатается по изд. 1923г. М.: Политиздат, 1991.

194. Турбин В. Маяковский: революция любовь - бутафория // Дружба народов, 1993, №7, с. 206-221.

195. Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977.

196. Тыртышный В. Маяковский и Пушкин // Дар, 1997, №7 (31), с. 1-3.

197. Урбан А. «Из прошедшего в грядущее» // Урбан А. Образ человека -образ времени. Л., 1979, с. 22-48.

198. Франк С.А. Смысл жизни // Вопросы философии, 1990, №6.

199. Ханзен-Леве O.A. Русский формализм: Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения М.: Языки русской культуры, 2001.

200. Харджиев Н.И. Комментарий к поэме «Облако в штанах» // Русская речь, 1991, №5, с. 7-9.

201. Харджиев Н.И. Статьи об авангарде: В 2-х тт. Т.2.- М.: RA, 1997.

202. Ходасевич В. Колеблемый треножник. М.: Сов. писатель, 1991.

203. Хольтхузен И. Модели мира в литературе русского авангарда // Вопросы литературы, 1992, №3, с. 150-160.

204. Храпченко М.Б. Собрание сочинений: В 4-х тт.- М.: Худож. лит., 1980-1982.

205. Цветаева М.И. Эпос и лирика современной России (Владимир Маяковский и Борис Пастернак) // В кн.: Цветаева М. И. Об искусстве. М.: Искусство, 1991.

206. Челышев Е.П. Маяковский: вершины и пропасти // Книжное обозрение, 1993, 9 июля (№27), с. 5.

207. Черемин Г.С. Путь Маяковского к Октябрю. М.: Науйа, 1975.

208. Черкашины М. и Н. Портрет Иуды рукою Мастера. Версия гибели Маяковского в преломлении булгаковского романа // Российская газета, 1997, 6 ноября, с.30-31.

209. Чуковский К.И. Ахматова и Маяковский // Вопросы литературы, 1998, №1.

210. Чуковский К.И. Маяковский // Чуковский К.И. Собр. соч.: В 6 т. М.: Худож. лит., 1969. Т. 2.

211. Чуковский К.И. Футуристы // Чуковский К.И. Собрание сочинений: В 6т. М., 1969. Т.6.

212. Шенгели Г. Маяковский во весь рост // Вопросы литературы, 1990, №11-12, с. 18-69.

213. Шкловский В. Б. Собр. соч. в 3-х тт. Т. 3. — М.: Худож. лит., 1974.

214. Щербина В. Р. Эпоха и человек. М.: Сов. писатель, 1961.

215. Эвентов И. Сатира поэта // Эвентов И. Три поэта. М., 1980, с. 39-112.

216. Эйхенбаум Б. М. О литературе. Работы разных лет. М.: Сов. писатель, 1987.

217. Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь: Воспоминания: том первый. М.: Советский писатель, 1990.

218. Эткинд A.M. Эрос невозможного. История психоанализа в России — СПб: Медуза, 1993.

219. Эткинд Е. Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. Очерки психопоэтики русской литературы XVII-XIX вв. М.: «Языки русской культуры», 1998.

220. Эткинд Е. Г. Там, внутри. О русской поэзии XX века. СПб: Максима, 1995.

221. Якобсон Р. О. О поколении, растратившем своих поэтов // Вопросы литературы, 1990, №11-12, с. 73-98.

222. Якобсон Р. О. «Этот человек был абсолютно не приспособлен для жизни.» // Литературная газета, 1993, 30 июня (№26), с. 6.

223. Янгиров Ф. «Великая утопия». К истории пореволюционной идейнойэволюции художественного авангарда // Литературное обозрение, 1993, . №9-10, с. 56-69.

224. Янгфельдт Б. О Владимире Маяковском и Лиле Брик // Огонек, 1989, №44, с. 19-23.

225. Янгфельдт Б. Любовь это сердце всего: В.В.Маяковский и Л.Ю. Брик. Переписка 1915-1930.-М.: Книга, 1991.

226. Янгфельдт Б. «Маяковский не поэт революции, а революционный поэт!.» //Книжное обозрение, 1993, 18 июня (№24), с. 3.