автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Культурно-языковое многообразие населения Испании: теория и реальность

Полный текст автореферата диссертации по теме "Культурно-языковое многообразие населения Испании: теория и реальность"

На правах рукописи

005017834

Кожановский Александр Николаевич

КУЛЬТУРНО-ЯЗЫКОВОЕ МНОГООБРАЗИЕ НАСЕЛЕНИЯ ИСПАНИИ: ТЕОРИЯ И РЕАЛЬНОСТЬ

Специальность 07.00.07 — этнография, этнология, антропология

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Москва 2012

2 Б ДПР 2С12

005017834

Работа выполнена в Центре европейских и американских исследований Института этнологии и антропологии им. H.H. Миклухо-Маклая Российской академии наук

Официальные оппоненты:

член-корреспондент РАН, доктор исторических наук С.А. Арутюнов (Институт этнологии и антропологии им. H.H. Миклухо-Маклая РАН)

доктор исторических наук Т.Б. Коваль (Высшая школа экономики. Факультет мировой экономики и мировой политики)

доктор исторических наук С.М. Хенкин (Московский государственный институт международных отношений (Университет) МИД России)

Ведущая организация:

Кафедра этнологии Исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова

Защита диссертации состоится «i£» 2012 г. час, на

заседании диссертационного совета Д 002.117.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора и кандидата исторических наук при Институте этнологии и антропологии им. H.H. Миклухо-Маклая РАН по адресу: 119991, Москва, Ленинский проспект, д. 32а, корпус «В», 18-й этаж, Малый зал

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института этнологии и антропологии им. H.H. Миклухо-Маклая РАН

Автореферат разослан «^»¿Чбол 2012 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

доктор исторических наук А.Е. Тер-Саркисянц

ОБШАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

Автор задался целью выяснить, как проявляется и отражается историко-культурное и языковое многообразие коренного населения Испании в его общественно-политической жизни и самосознании. С этим неразрывно связан и вопрос о том, насколько правомерна отечественная (советская и постсоветская) трактовка «этнической ситуации» и «национального вопроса» в Испании, а также, как такая трактовка возникла и в чем причина ее живучести.

С каждым годом, по мере нарастания потока информации из Испании, все очевиднее становится, что руководствоваться в названной сфере подходом, сложившимся в отечественном обществоведении еще в 1920-е гг. и фактически продолжающим доминировать до сих пор, невозможно. Привычные описания и объяснения в нашей научной, учебной и иной литературе событий и процессов определенного рода в Испании с точки зрения «национальной проблематики» этой страны, в рамках этнической парадигмы, с использованием представлений о доминирующем этническом большинстве, исторически ущемленных этнических меньшинствах, их особых нуяедах и чаяниях, их социально-политическом неравноправии и противоречиях между ними и т.д., и т.п. - зачастую порождают больше вопросов, чем ответов, не позволяют понять суть упомянутых событий, их движущие силы, формы, а также контекст, в котором они происходят. Показательный пример в этом смысле - радикальная административно-территориальная реформа в Испании рубежа 1970-х-1980-х гг. по созданию «автономных сообществ» взамен жесткого унитарного устройства.

Диссертант, первоначально целиком разделявший взгляд на испанское историко-культурное и языковое многообразие с позиций теории этноса, в ходе научных поездок в Испанию в 1980-е-1990-е гг. обнаружил, что данный подход там практически не работает. Он не согласуется ни с реалиями историко-культурного и языкового ряда, ни с самосознанием местного населения и его мировоззрением в целом. Вот почему желание выявить истинное положение вещей в интересующем нас аспекте естественным образом вылилось в исследование, с одной стороны, испанской ситуации на основе испанского же материала, с другой стороны, — подхода отечественных авторов к изучаемой проблеме.

Актуальность темы исследования видится как в научном, так и в общественно-практическом: учебно-образовательном, справочно-познавательном, политическом, административном, идеологическом и мировоззренческом — аспектах. Наиболее значимыми, хотя далеко не единственными, обстоятельствами, обеспечившими такое положение дел, представляются нижеследующие.

\

\

В отечественной науке уже не первый год активно обсуждается вопрос о правомерности и универсальности «этнического подхода» к истолкованию всего историко-культурного многообразия человечества — иначе говоря, вопрос об адекватности реалиям укоренившегося в наших научных кругах и в обществе в целом представления о том, что все человечество естественным образом и без остатка подразделяется на этносы, существует в виде совокупности взаимодействующих этносов, т.е. различающихся между собой общностей, определяемых по ряду обязательных признаков. В соответствии с данным подходом каждый живущий на планете человек видится этнофором, т.е. представителем той или иной этнической общности, а народы-этносы — субъектами социально-исторического процесса, имеющими в каждом случае собственные, особые интересы не только культурного, но и политического свойства, к реализации которых они неуклонно стремятся как на коллективном, так и на индивидуальном уровне.

Противостоящие такой «этноцентристской» картине ойкумены трактовки и концепции либо вовсе отвергают понятие «народ-этнос», либо отказывают ему в универсальности и естественной природе, указывая на его «сконструированность», вторичность, зависимость от обстоятельств преходящего и конъюнктурного свойства. В ходе острых дискуссий огромное значение — помимо споров на уровне теоретических обобщений — имеет конкретный и, главное, достоверный материал, подтверждающий либо опровергающий одну из двух позиций. Бесценным источником такого рода материала, несомненно, является бурная история Испании первого постфранкистского десятилетия (конец 1970-х — начало 1980-х гг.), с ее эпохальными «перестроечными» реформами на фоне резкой либерализации и демократизации административно-политического режима, когда внезапно вышли на поверхность и оказались доступны для всестороннего анализа наиболее важные для испанского общества связи, отношения, проблемы и противоречия, в том числе в сфере, обычно отождествляемой у нас с «этнической ситуацией» и «национальным вопросом» в этой стране.

Случай с Испанией — точнее, с давно и прочно закрепившейся в нашей литературе традицией описания ее «национальной» (т.е_. этнической) проблематики, описания, которое в главной своей части, как считает диссертант, не соответствует реальности, — служит основанием к тому, чтобы провести своего рода инвентаризацию аналогичных отечественных трактовок и в отношении населения других стран. Не исключено, что по крайней мере в некоторые из таких описаний уже сейчас могут быть внесены коррективы, которые позволят отказаться от фантомных образов и представлений, от того, чтобы видеть некие «виртуальные» общности, отношения между ними и проявления их жизнедеятельности там, где на самом деле присутствуют и

действуют совершенно другие, зато вполне реальные формы самоорганизации и другие закономерности, — например, такие, как в той же Испании. Думается, это не только расширит кругозор наших сограждан, но и позволит избежать непонимания, недоразумений, конфликтных ситуаций и принятия неверных решений при оценке конкретных событий в той или иной стране или же при непосредственном соприкосновении с тамошней действительностью.

В нашей стране, как известно, использование этнического («национального») фактора как одного из наиболее важных принципов государственно-административного устройства и организации общественно-гражданской жизни достаточно последовательно осуществлялось на всем протяжении советского периода ее истории. Как показали последующие события, бывшие граждане СССР и сейчас в большинстве своем уверены в оправданности подобной модели. Этноцентристский взгляд на ойкумену не просто по инерции сохраняется у наших нынешних и бывших соотечественников, но постоянно воспроизводится и подпитывается на официальном и неофициальном уровне, в печатных изданиях самого разного профиля, поскольку составляет часть мировоззрения практически всех слоев и групп местного населения. Постепенное усвоение подлинной картины сосуществования и взаимодействия в рамках человечества его бесчисленных историко-культурных и лингвистических подразделений, картины, в реальности далеко не везде содержащей этнический фактор как свою неотъемлемую характеристику, должно, как представляется, способствовать сдвигу всего строя общественных отношений, а также массового сознания — к тому состоянию, когда они еще не подверглись форсированной этнизации («национализации») со стороны государства. И тогда, хочется надеяться, сузится почва для многих из тех либо ныне бушующих, либо вялотекущих, либо потенциальных конфликтов, в основе которых лежит этнический фактор.

Постановка проблемы. Цели и задачи исследования. На

протяжении практически всей советской и постсоветской эпохи Испанию трактовали у нас (не только в научной литературе) как многонациональное государство с острым и болезненным «национальным вопросом». До сих пор в основном продолжает считаться, что коренное население этой страны четко различается по этнонациональной принадлежности и в подавляющем большинстве состоит из четырех народов (этносов, наций), один из которых (испанцы) исторически и политически доминирует, тогда как три других (каталонцы, галисийцы и баски) суть национальные меньшинства, ведущие вековую освободительную борьбу против национального гнета и ассимиляции, за право на самоуправление в

пределах своих исконных этнических территорий. За каждым из названных этносов подразумеваются: особый этногенез; уникальная этническая история; специфическая национальная культура и особый язык; четкое национальное самосознание и отражающее его самоназвание; упорное отстаивание собственных национальных политических интересов.

Вплоть до второй половины 1970-х гг., когда начался всесторонний демонтаж авторитарного франкистского режима, приведенное выше описание «этнической ситуации» и «национального вопроса» в Испании в целом не вызывало сомнений у советских исследователей. Лишь некоторые из них отмечали удивительно высокую степень влиятельности региональных (областных) движений явно неэтнического характера во внутриполитической жизни страны — в ущерб, как полагали эти авторы, сплоченности каждого из названных этносов и особенно «национальным движениям» меньшинств. Объяснение этого феномена в конечном счете сводилось к указанию на вековую отсталость испанского общества.

Однако, когда в результате постфранкистских либерально-демократических реформ конца 1970-х — начала 1980-х гг. прежнее жестко централизованное государственно-административное устройство было заменено системой территориальных автономий с широкими прерогативами по части самоуправления, в этой крайне важной для судеб страны трансформации оказалось нелегко усмотреть как «решение национального вопроса» в Испании, так и контуры «этнической ситуации» там — по крайней мере в принятой у нас трактовке. Границы новых автономных образований были установлены в соответствии с волей местного населения, тем не менее процесс территориальной «автономизации» не свелся, как можно было бы ожидать, к областям расселения нацменьшинств: он охватил практически все население страны и всю ее территорию; было образовано 17 (а не 3, по числу нацменьшинств) «автономных сообществ» и два «автономных города»; границы вновь созданных автономий практически нигде не совпали с границами этнолингвистических ареалов, повсеместно разрезав их на части и зачастую соединив в пределах одного «сообщества» зёмли, населенные разными этносами.

С точки зрения тех, кто наблюдал возникшую ситуацию из нашей страны, она (ситуация) представляла собой коллизию, требующую адекватного объяснения. Автор данной работы предпринял соответствующий поиск, первоначально исходя из признанных в нашей науке трактовок, используя устоявшийся понятийно-терминологический инструментарий и наработки отечественной теории этноса. Практически сразу обнаружилось сущностное несоответствие наших представлений испанским реалиям этнического ряда. Оказалось, приписываемые (нашими авторами)

жителям страны этнические («национальные») критерии группирования, поведения, самосознания, деятельности, целеполагания и т.д. для них не только не релевантны, но и не были таковыми в обозримый исторический период. В то же время неясная для нас ситуация с «автономизацией» полностью соответствовала общеиспанским представлениям о том, как должен быть осуществлен этот процесс.

Таким образом, сам ход изучения вполне конкретной, узко ограниченной пространственно и хронологически проблемы «этнополитического» свойства с неизбежностью вывел диссертанта на значительно более широкий контекст, где данная проблема выступает всего лишь как одно из многих проявлений той реальности, природу которой еще только предстояло понять. В соответствии с открывавшейся перспективой основная цель поиска была сформулирована как попытка выяснить:

1) какую роль историко-культурные и языковые различия в среде коренного населения Испании играют в его общественно-политической жизни, мировоззрении, индивидуальном и групповом самоопределении и прочих аспектах его существования;

2) насколько представления об этих различиях и этой роли, укоренившиеся в нашей отечественной традиции (как исследовательской, так и общественной) соответствуют действител ьности.

Достижение поставленной таким образом двуединой цели потребовало решения ряда задач содержательного, методического и теоретического характера, в том числе ответа на следующие вопросы:

а) насколько анализ имеющегося фактического материала подтверждает принятую в отечественной научной литературе трактовку «этнической ситуации» и «национального вопроса» в Испании;

б) насколько пригоден отечественный понятийно-терминологический инструментарий для адекватного описания ситуации, порожденной историко-культурным и языковым многообразием населения Испании;

в) какова роль этнического (в наиболее распространенном у нас понимании) начала в испанском контексте;

г) какого рода общности реально являются коллективными субъектами отношений в ситуации, порожденной историко-культурным и языковым многообразием населения Испании;

д) по какому принципу прошла постфранкистская реорганизация

административно-территориального пространства Испании

(«автономизация»);

е)свойственны ли описанные в работе явления и закономерности, определившие ход и результаты «автономизации», лишь периоду 1970-х — 1980-х гг. либо они

составляют неотъемлемую черту испанской действительности как таковой и связаны с историко-культурным многообразием населения этой страны;

ж) когда и почему в нашей стране утвердилась этническая («национальная») трактовка историко-культурного многообразия населения Испании и почему она оказалась столь глубоко укорененной;

з) как построить композицию работы, дабы минимизировать у потенциального российского читателя неизбежный эффект отторжения, который связан с трудностью восприятия принципиально новых для нас основ организации общества и отказом от представления об универсальности наших собственных основ.

Научная новизна. Автор впервые в отечественной науке утверждает тезис о непригодности, неадекватности господствовавших прежде и продолжающих доминировать в российской науке (и в обществе в целом) представлений о «национальной» (этнической) ситуации в Испании. Впервые вскрываются причины возникновения и бытования в России таких представлений об этой стране. На основании всестороннего анализа испанских реалий по конкретным проверяемым параметрам (прежде всего родному языку и самосознанию) автор предлагает принципиально новое понимание того, как на самом деле историко-культурное и языковое многообразие обитателей Испании проявляет себя в их социально-политической жизни, коллективном и индивидуальном самосознании.

Объектом исследования выступает коренное население Испании во всем его историко-культурном и языковом многообразии.

Хронологические рамки исследования охватывают преимущественно вторую половину XX в. — начало XXI в., вплоть до наших дней, хотя присутствуют и продиктованные логикой экскурсы в более раннее время.

Научно-практическая значимость. Как материалы исследования, так и его результаты могут быть использованы:

в качестве аргументов в продолжающейся в отечественной антропологии дискуссии между сторонниками

«примордиалистского» и «конструктивистского» подходов к сущности феномена этничности;

при описании населения Испании, а также современных и исторических событий в этой стране — в научных, научно-популярных, учебных, справочных, туристическо-ознакомительных, общественно-политических работах и пр.;

в качестве примера для аналогичного пересмотра состава населения других частей ойкумены, в описании которых продолжает доминировать «этнический» принцип, полностью или частично не соответствующий тамошней реальности;

в рекомендациях для специалистов-практиков, по роду своих занятий имеющих дело с Испанией.

Историография. Научных публикаций обществоведческого профиля, авторы которых высказывались по теме работы, — поистине бесчисленное множество вследствие широты и многоаспектное™ этой темы. Другая характерная особенность последней состоит в тесном и органичном переплетении — при очевидном взаимовлиянии — академического и общественно-политического, а также историко-культурного дискурсов, активными участниками которых зачастую являются не беспристрастные исследователи или наблюдатели, а люди, вовлеченные в текущие события и пытающиеся влиять на их исход: политики, представители властных структур, писатели, журналисты, активисты различных партий и движений, просто неравнодушные граждане. Диссертант, ознакомившись со многими сотнями индивидуальных и коллективных взглядов, оценок, позиций, точек зрения, концепций и пр., как развернутых и аргументированных, так и лапидарных и безапелляционных, счел возможным выделить из всего этого пестрого многообразия две основные категории, различающиеся по принципиально важному признаку.

Первая категория включает в большинстве своем трактовки понятия «народы Испании» испанскими и другими зарубежными (по отношению к нам) авторами. Решающим критерием в данном случае выступает то, что, ощутимо разнясь между собой по большинству значимых характеристик, упомянутые авторы в итоге сходятся в одном: в основе их подхода — территориально-исторический, а не этнический принцип. Это объединяет давно ставшие классическими и «установочными» труды мэтров испанской этнологии, истории, социологии, политологии и пр. — с обобщающими коллективными работами, вышедшими под эгидой крупнейших научных центров Испании, публикациями учебного и справочно-познавательного профиля, многочисленными научными книгами и статьями, посвященными конкретным проблемам и сюжетам, печатными материалами научно-популярного и общественно-политического характера и даже публичными заявлениями и пр., авторы которых (испанцы и комментаторы из других зарубежных стран) пытаются разобраться (или объяснить своим читателям или слушателям), что такое «народы Испании». Определенным подтверждением этого удивительного «единства в многообразии» может служить приводимый ниже частичный перечень зарубежных сторонников «областнической парадигмы»,

материалы, высказывания и построения которых были использованы диссертантом в его исследовании:

А. Баррера Гонсалес, П. Боск-Жимпера, Ф. Вальверду, К. Гарайкоэчеа, Д. Гринвуд, М. Бельтран, Ст. Брэндес, Ж. Бурдарьяс, Ф. Видаль, М. Гарсиа Феррандо, Х.А. Гонсалес Касанова, К. Жиспер, Ж. Идье, Б. Каньельес, X. Каро Бароха, Л. Карретеро-и-Ньева, М. Катедра, Ж.М. Коломер, Л. Коскульюэла Монтанер, Э. Ламо де Эспиноса, X. Лине, К. Лисон Толосана, Э. Лопес-Арангурен, Л. Лопес Родо, Э. Луапр, Э. Луке Базна, С. де Мадариага, Х.М. Малукер Сострес, Ж. Мелья, А. Мигес, И. Морено Наварро, X. Ортега-и-Гассет, X. Перес Вилариньо, Х.Л. Перес де Кастро, Дж. Питт-Риверс, Ж.М. Пратс, Ж. Пужоль, Ст. Пэйн, Фр. Ратцель, Э. Реклю, В. Рибо, П. Сан-Мартин Антунья, М. Санчис Гуарнер, Х.М. Сатрустеги, В. Симбор Роч, Л. Сэ-Нуньес, Ж. Таррадельяс, Дж. Фернандес Мак-Клинток, Фр. Феррер-и-Жиронес, Ж. Фустер, А. Феррандо Франсес, М. Хейберг, X. Хименес Бланко, Г. Эрме, Г. Эро, Кл. Эстева Фабрегат, коллективы авторов «Большой каталонской энциклопедии» (в 22 томах), сводных работ «Культурная антропология в Испании», «Антропология народов Испании» — и многие другие упомянутые в тексте персоны.

Одна из весьма важных для нас особенностей этой категории состоит в том, что в нее входит целый ряд наших соотечественников-россиян — но только дореволюционного (до 1917 г.) времени: В.П. Боткин, И. Яковлев, К.А. Скальковский, Н.Г. Чернышевский, A.C. Трачевский, E.H. Водовозова, авторы посвященных Испании статей «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Ефрона — и др. Не менее значимым представляется присутствие здесь же прославленных классиков марксизма, К. Маркса и Ф. Энгельса, большой интерес которых к событиям в Испании, равно как к истории и специфике развития этой страны, общеизвестен.

Принципиально иных концептуальных позиций придерживаются авторы, отнесенные диссертантом ко второй из выделенных им категорий. Они рассматривают историко-культурное и лингвистическое многообразие населения Испании через призму его четкого подразделения на несколько народов-этносов, каждый из которых обладает своими особенными языком и культурой, осознает свою специфику и отстаивает свои интересы в политической сфере; один из этих народов-этносов, как они считают, традиционно доминирует, тогда как остальные вынуждены довольствоваться статусом национальных меньшинств. Существование и развитие народов-этносов Испании в пределах единого государства, их отношения между собой и с центральной властью описываются как содержание тамошнего «национального вопроса», неотделимого от истории страны.

При этом сторонники «национального» (этнического) подхода в подавляющем большинстве случаев не считают нужным доказывать или отстаивать его правомерность, ибо он представляется им очевидным, единственно возможным и универсальным, т.е. применимым ко всей ойкумене. Нужно, однако, отметить, что точно такая же сосредоточенность, если угодно «зацикленность», только уже на собственной парадигме, характерна и для приверженцев «областнических» взглядов из первой категории. В обоих случаях различия между отдельными построениями в рамках одного и того же подхода — «областнического» либо «этнонационального» — заключаются главным образом в степени их подробности и в сравнительно малозначимых деталях.

Но во второй категории помимо всего прочего весьма важен еще и ее персональный состав. Дело в том, что те, кто писал и пишет о населении Испании с позиций «этнонациональной парадигмы» — это практически исключительно наши соотечественники советской и постсоветской эпох. На страницах диссертации рассматриваются тексты B.C. Акимова, A.A. Большакова, С.И. Брука, Е. Варги, X. Гарсии, В. Гладышева, Ю.В. Ивановой, P.M. Капланова, Т.Б. Коваль, A.M. Коновалова, Е.А. Костылевой, A.A. Красикова, И.А. Кудрина, А.Е. Кудрявцева, А.И. Ландабасо Ангуло, Л.И. Лукьяновой, Б. Минлоса, H.H. Непомнящего, А.Ю. Низовского, З.И. Плавскина, Л В. Пономаревой, Д.П. Прицкера, Э. Рапп-Лантарон, H.H. Садомской, Г.В. Степанова, В.А. Тёмкина, П.Е. Терлецкого, И.П. Трайнина, Е.Г. Черкасовой, Ю.А. Шашкова, В.Ф. Шишмарева и других авторов книг, статей, очерков, справочников, учебников и пр., где подробно описывается или хотя бы кратко упоминается «национальный вопрос» в Испании. При том, что значительную часть данного ряда составляют научные работники (историки, этнографы, филологи, культурологи, политологи и др.), — здесь есть и журналисты, дипломаты, педагоги.

О каких-то прямых дискуссиях научного или иного характера между сторонниками «областнической» и «национальной» (этнической) парадигм в применении к населению Испании диссертанту не известно. В то же время на протяжении нескольких десятилетий, начиная с 1930-х гг., отечественные авторы время от времени упоминали о доминировании в самой Испании иного подхода, нежели тот, которого придерживались они сами. Объясняли это либо упорным нежеланием испанских властей (и зависящих от них экспертов) признавать многонациональный характер обитателей страны и наличие в ней острого и нерешенного «национального вопроса» (Трайнин, Терлецкий, Черкасова и др.), либо общей исторической отсталостью Испании, тормозящей укрепление прогрессивных (этнонациональных) и отмирание отживших (областнических) тенденций в общественном

развитии (тот же Трайнин, Пономарева и др.). Собственную же методологическую основу указанных авторов составляла та часть монопольно господствовавшей марксистско-ленинской политико-идеологической доктрины, которая трактовала явления и процессы «национального ряда». Именно отсюда, а также из опыта «нациестроительства» в СССР был почерпнут тот понятийно-терминологический и методический инструментарий, который стал использоваться при описании «национального состава» населения зарубежных стран и содержания «национального вопроса» в этих странах. Разработанная впоследствии в нашей стране «теория этноса» придала еще ббльшую цельность данному подходу, став для него своего рода «академическим фундаментом», развив и обогатив его по многим важным параметрам и сохранив при этом почти без изменений выполненные ранее на его основе описания и объяснения.

Что же касается адептов «областнического» подхода к испанскому историко-культурному многообразию, то те немногие из них, кто высказывался в отношении своих оппонентов, практически единодушно указывали на их политико-идеологическую мотивированность. Отстаивание этнического своеобразия, с их точки зрения, — не более чем конъюнктурная стратегия в борьбе за власть с центральным правительством страны, а «этногенез» — процесс утверждения в той или иной группе «этнической идентичности», который может осуществиться за очень короткий срок и, что называется, «на пустом месте». Постфранкистская Испания в этом смысле может быть названа «местом наиболее активного этногенеза в современном мире». Там буквально на глазах появляются этнические общности (подобно тому, как это описано у Б. Андерсона).

Таким образом, можно видеть, что сторонники двух вышеозначенных позиций фактически противостоят друг другу как «примордиалисты» и «конструктивисты».

Большой интерес вызывает то обстоятельство, что в работах некоторых российских испанистов, написанных в период полного доминирования «этнического критерия» в подходе к испанским реалиям, неожиданно обнаруживается отход от привычных канонов. Сослаться, правда, можно только на двух таких авторов — С.П. Пожарскую и Н.В. Пчелину, — но и это представляется весьма важным, особенно если учесть, что похожая тенденция наблюдалась и у советских дипломатов в Испании: и те, и другие, как представляется, спонтанно отказались от схемы, которая «не работает», т.е. не дает адекватного объяснения реальности. Данное наблюдение подтверждается и тогда, когда мы выходим за пределы испанистики, достаточно узкие, и обнаруживаем, что практически такой же отказ от использования привычного шаблона встречается для описания населения уже другой страны —

Франции (у Ю.И. Рубинского). С конца 1980-х гг. и особенно в постсоветсое время всё больше сторонников привлекает прямая ревизия казавшегося неоспоримым «этнонационального» подхода (в работах отечественных этнологов и культурологов: В.А. Тишкова, C.B. Соколовского, С. Н. Абашина, И. Левина, Е.И. Филипповой и

др.)-

Основные источники. Практически все рассматриваемые в рамках исследуемой темы публикации историографического характера одновременно представляют собой важнейшую часть источниковой базы исследования. Помимо них она включает в себя:

• публикации в центральной и региональной периодической печати Испании (научной, общественно-политической, краеведческой, культурной), с особым вниманием к читательской почте;

• данные социологических опросов испанского населения;

• тексты деклараций, лозунгов, призывов, программ и пр. различных испанских партий и объединений;

• трактовки, оценки и всевозможные упоминания интересующей нас проблематики в публикациях (от сугубо научных до беллетристических) отечественных и зарубежных авторов;

• непосредственные впечатления автора от пребывания в Испании: беседы с жителями разных регионов, включая коллег по научному цеху; участие в научных, общественно-политических, культурных и пр. мероприятиях массового характера, где так или иначе затрагивались интересующие нас вопросы; общие ощущения от испанского уклада жизни, строя отношений, содержания информационного фона и т.д.

Теоретико-методологическая основа исследования. Из

существующих на сегодняшний день различных трактовок ключевого для нас термина «этничность» (и других, родственных ему, с корнем «этно-») автор придерживается той трактовки, которая доминирует ныне в отечественной традиции. Ее центральным пунктом является представление/миф о едином происхождении данной общности и генетическом, «по крови», родстве (сколь угодно отдаленном) всех составляющих ее индивидов. Именно из общего происхождения обычно и выводится сходство (реальное или предполагаемое) всех прочих параметров: внешнего облика, культуры, языка, психологического склада и т.д. Бывает, что в некоторых (крайних) случаях представление об общем происхождении оказывается единственной скрепой для определенной совокупности людей, не объединенных никакими другими видимыми чертами сходства.

На основании своего исследовательского опыта диссертант пришел к выводу, что важнейшее положение отечественной теории

этноса — о человечестве как совокупности дискретных этнических общностей (народов-этносов), являющихся активными субъектами исторического процесса — не подтверждается имеющимися данными. Вместе с тем время от времени в истории возникают обстоятельства социально-политического толка, которые создают условия для «пробуждения» этнического начала (в указанном выше значении), для своего рода «запуска» механизма этнизации. Стимулом к такому запуску практически всегда служит сознательно сформулированная или же неосознанная, но сильно ощущаемая потребность очертить четкую границу вокруг общности, воспринимаемой как «своя», воспрепятствовать проникновению в нее «чужаков» или же убедительно выделить ее из какой-то более широкой совокупности населения. Все это должно сохранить стабильность существования, воспрепятствовать негативным изменениям привычного порядка вещей, а то и обеспечить перемены к лучшему.

Примечательно, что конкретные случаи развития «этнизации» — при всем своеобразии и различии исходных моментов, а также условий, в которых она протекала, — повсеместно обнаруживают большое сходство основополагающих черт, что в принципе позволяет выявить закономерности этого развития, обосновать наличие в нем определенных этапов, их последовательность, зависимость от различных факторов и т.д. По-видимому, можно говорить о присутствии некой «этнической тенденции» в самой природе человеческого общества как одного из вариантов его развитая, возможного при определенных обстоятельствах, но отнюдь не обязательного и, следовательно, не универсального.

Что же касается испанских реалий «этнонационального» ряда, то при их изучении, по мнению диссертанта, подходы Ф. Барта, Б. Андерсона, Д. Гринвуда и др. представителей «конструктивистского» направления оказываются значительно более плодотворными, нежели трактовки, использующие научный инструментарий «лримордиалистов».

Говоря о проделанном нами исследовании с точки зрения методологии, следует назвать принцип историзма как, безусловно, основополагающий при выработке концепции, что подразумевает рассмотрение изучаемого явления в конкретных условиях его возникновения, развития и динамики изменений, происходящих под воздействием меняющихся обстоятельств.

Указанному подходу вкупе с приведенным выше теоретическим постулированием соответствуют и применяемые в работе исследовательские методы. Укажем на такие основные из них, как сравнительно-исторический и понятийно-терминологический анализ, примененный к многочисленным разнородным текстам, которые составили источниковую базу научного поиска, в том числе и к источникам, номинально входящим в категорию историографии.

Третьим осознанным методом послужило теоретическое моделирование, позволившее наглядно сопоставить два взаимоисключающих варианта описания историко-культурного многообразия населения Испании.

Среди специфических методических приемов, использованных автором при отборе информации, необходимо назвать контент-анализ периодических изданий; интервьюирование обитателей различных регионов Испании, в том числе представителей экспертного сообщества; непосредственное наблюдение ситуаций, в ходе которых интересующая нас проблематика оказывалась предметом обсуждения, спонтанного конфликта или столкновения групповых интересов (научные, общественные и культурные мероприятия, политические акции и пр.).

Особо необходимо оговорить использование в тексте кавычек при употреблении того или иного термина. Исходное намерение здесь заключалось в том, чтобы ставить их в том контексте, который подразумевает спорность, дискуссионность данного термина, отсутствие консенсуса по отношению к нему в пределах профессионального цеха; однако тот же самый термин употребляется без кавычек в контексте, исключающем возможность его оспаривания (к примеру, когда некая ситуация описывается с точки зрения теории этноса).

Апробация исследования. Основные положения и выводы исследования излагались автором и обсуждались на целом ряде внутрироссийских и международных конгрессов, конференций, симпозиумов и круглых столов. Концепция и полученные результаты апробировались во время научных дискуссий с российскими специалистами, прежде всего историками, этнологами, филологами и политологами, а также в ходе бесед и консультаций с зарубежными (прежде всего испанскими) коллегами.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения, Библиографии и Приложения (карты автономных регионов Испании).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении содержится постановка проблемы (§1), рассмотрению и решению которой посвящено исследование. Обосновывается его актуальность, научная и практическая значимость; аргументируется выбор объекта изучения, а также хронологических рамок исследования; характеризуются подход к проблеме в отечественной науке и ее восприятие в обществе; определяются цели и задачи работы; обосновываются

методологический подход, методико-терминологический инструментарий и композиция работы.

§2 (Историография) представлен тремя подразделами. В первом из них, а) («Работы отечественных авторов советского и постсоветского периода»), дается характеристика подхода к теме, обозначившегося в послереволюционный период и ярко проявившегося в публикациях, изданных в СССР в связи с испанскими событиями 1930-х гг. Испания была представлена в них как «тюрьма народов», многонациональное государство с одной господствующей нацией и тремя угнетенными национальными меньшинствами, борющимися за свое национальное освобождение в духе «права наций на самоопределение». В тексте прослеживается, как эволюционировал этот образ вплоть до наших дней, и на основании многочисленных примеров из общественно-политической, историко-этнографической, справочной, учебной и пр. литературы делается вывод, что все это время он, по сути дела, сохранялся и воспроизводился (с малосущественными изменениями, главным образом терминологического и ситуационного порядка), оставаясь вначале единственным, а затем наиболее влиятельным источником информации для наших сограждан.

Публикации, рассмотренные в подразделе б) («Работы, изданные в России до революции 1917 г.»), свидетельствуют об отсутствии у их авторов, описывавших культурно-историческое многообразие населения Испании, представления о «национальном вопросе» в этой стране, возникшего позже, в советскую эпоху. До революции взгляд россиян на данный предмет практически не отличал их от взгляда иностранцев. Труды последних издавались в России, входили в культурный багаж образованной части общества (в подтверждение тезиса автор приводит выдержки из книг Э. Реклю и Ф. Ратцеля).

Подраздел в): «Понятие "народы Испании" в трактовке испанских и других зарубежных авторов». Обнаружилось, что принятая в нашей историографии картина «этнической ситуации» (как и «национального вопроса») в Испании в работах испанских обществоведов практически отсутствует, как отсутствует в них и согласованное представление о том, какие «народы» населяют Испанию. При этом критерии, из которых исходят наши иберийские коллеги, весьма мало соотносятся с привычными для нас. Классики испанской этнографии (X. Каро Бароха, К. Лисон Толосана, Кл. Эстева Фабрегат и др.), труды которых специально посвящены описанию «народов Испании», историко-культурному и языковому многообразию ее населения, воспринимают в качестве основных «коллективных объектов» почти исключительно региональные сообщества. Категория «этноса», хотя бы и под другим названием, ими не только не используется, но и не упоминается. Группируя

«народы» страны по степени культурно-историческои однородности, испанские ученые способны объединить в одной и той же категории разноязычные, а главное «разноэтничные», с нашей точки зрения, общности: басков с кастильцами, валенсиицев с мурсийцами и т.д. В их иерархии общностей (от родного селения или даже квартала, через церковный приход, комарку, остров, провинцию, регион — к Испании в целом), к которым одновременно принадлежит каждый обитатель страны — в этой иерархии нет уровня, который можно было бы отождествить с «этническим» в

нашем понимании.

Вместе с тем терминология «этнического ряда» отнюдь не чужда испанским исследователям. Они используют понятие «этния» (еМа) для обозначения «локализованной культурной общности», осознающей свою «особую сущность» и свое отличие от других общностей того же уровня. «В Испании себя определяют как "этнии баски каталонцы, кастильцы, андалузийцы, галисийцы, астуриицы, мурси'йцы, валенсийцы, канарцы и др.», пишет известный этнолог Эстева Фабрегат, указывающий, что ответ на вопрос, обращенный к жителю Испании: «кто вы?» — скорее всего будет отражать его происхождение из того или иного региона, а не профессиональную, партийную или какую-либо иную принадлежность. При этом, как сообщает уже другой автор, выдающийся исследователь П. Боск-Жимпера, «вы легко обнаруживаете, что кастилец, баск, галисиец, андалузиец или каталонец ощущают себя испанцами».

Абсолютное доминирование «регионального подхода» к восприятию и толкованию культурно-языкового многообразия населения Испании характерно не только для тамошних ученых, но и для всего «образованного сословия» этой страны (исключая, конечно сепаратистов). Возможность трактовать такое единодушие как некую «национальную ограниченность» — концептуального, политического или иного порядка — требует обращения к мнению неиспанских экспертов, писавших на ту же тему. В тексте параграфа приводятся описания подходов и типичные высказывания авторов — в том числе наиболее видных этнологов, посвятивших свою жизнь изучению Испании — французского, английского, американского и норвежского происхождения, подтверждающих основополагающую роль именно «областничества» как исторически сформировавшегося стержня самоопределения и коллективных взаимоотношений в рамках испанского общества: «У испанцев — две родины: большая (Испания) и малая (их область); эта последняя и принимается в расчет в конечном итоге»; «по всей Испании огромное значение придается месту. Считается, что каждой территории свойственны, культурные особенности, которые отличаются от культурных особенностей соседней территории. Такая манера мыслить..: составляет основу национального мировоззрения»; новый

конституционный строй поощряет «выражение региональных требований в этнических терминах»; баски и андалузийцы различаются не степенью своеобразия своей культуры, а лишь продолжительностью времени, в течение которого ее элементы закреплялись в самосознании как обоснование попыток добиться политических прав для своего региона; до появления в конце XIX в. баскского национализма обитатели Страны басков не имели ни общей культуры, ни «общей идентичности», поэтому с названного момента здесь началось не восстановление попранной чужаками «вековой национальной баскской культуры», а ее сотворение заново1, — и т.д., и т.п., и, как и у испанских коллег — ничего похожего на «этническую ситуацию» в Испании, по нашим представлениям.

Таким образом, уже на стадии историографического обзора обнаруживается, что доминирующая в нашей стране трактовка «этнической ситуации», «национального вопроса» в Испании и содержания понятия «народы Испании» кардинально расходится с трактовкой тех же дефиниций в самой Испании, а также у подавляющего большинства зарубежных авторов и наших дореволюционных соотечественников.

В Главе первой («Валенсийское окно в общеиспанскую этническую проблематику») автор реализует избранный им методический прием, состоящий в том, что в этническую ситуацию Испании, с ее огромным внутренним многообразием, он вводит читателя не сразу, а избирает для этого сначала один наиболее показательный ареал (область Валенсию), в должной мере обеспеченный надежным фактическим материалом для анализа. Последующие шаги состоят в постепенном расширении «освоенного» пространства на все население страны — с учетом и использованием выявляющихся в ходе исследования особенностей, системных связей и закономерностей.

В §1 («Почему именно "валенсийские каталонцы"») обосновывается правомерность выбора, во-первых, данной группы населения, во-вторых, периода с начала 1960-х гг. Автономная область Валенсия являет собой один из очевидных примеров несовпадения ее границ с этническими и языковыми рубежами (разделяющими здесь зоны расселения каталонского и собственно испанского этносов). Анализ именно данного конкретного случая позволяет сразу понять и принципы осуществления постфранкистской автономизации, и отношения между

1 Louapre E. L'Espagne d'aujourd'hui, Londres, 1986. Pp. 23-24; Los españoles vistos por los antropólogos. Madrid, 1991. P. 125; Greenwood D.J. Castillians, Basques and Andalusians; an historical comparison of nationalism, "true" ethnicity, and "false" ethnicity II Ethnic Groups and the State. L., 1984. P. 205, 225; Heiberg, Marianne. The making of the Basque nation. Cambridge, 1989.

разноэтничными группами населения страны, и отношения между разными частями одного этноса. Начало 1960-х гг. соответствовало первой (после двух десятилетий тотального контроля над внутренней жизнью страны) относительной либерализации режима, позволившей гражданам страны устно и печатно обсуждать (в разрешенных пределах) прежде запретные темы. Это, в свою очередь, дало наблюдателю достаточное количество материала, чтобы зафиксировать реальную ситуацию с необходимой степенью достоверности.

В §2 («Кто населял Валенсию в 1960-е годы?») подробно рассматривается бурно развернувшийся в указанный исторический период процесс возрождения культурно-языковой самобытности жителей исторической области Валенсия. Этих последних местные участники событий и их комментаторы называют «валенсийцами», их культуру — «валенсийской», равно как и язык, самосознание и пр. При этом привычная для нас трактовка обитателей Валенсии как представителей двух живущих здесь народов-этносов (каталонцев и испанцев) практически не встречается. Более того, среди испанских авторов (уроженцев Испании) нет и единой точки зрения относительно того, кто стоит за терминами «валенсийцы», «валенсийский народ». Одни убеждены, что это все жители региона, другие — что лишь те из них, кто исторически говорит по-каталански («по-валенсийски»). Но даже те, кто отстаивает каталанскую сущность «валенсийского» языка, признают отсутствие «общего надрегионального названия» для всех земель, входящих в ареал распространения каталанского языка, и «общенационального наименования» (т.е. этнического названия и самоназвания, а стало быть и самосознания) для его обитателей. Каталонцы (без специального уточнения) — это только те, кто живет в регионе Каталония. Каталонцы, каталаноязычные валенсийцы, балеарцы, арагонцы и пр. — самостоятельные и самобытные, хотя и «единоутробные» (имеющие исторически единое происхождение), народы. Перед нами, таким образом, с первых же поисковых шагов возникает отличная от наш^й система понятий, терминов и представлений, которая как минимум ставит под сомнение исходную для нас трактовку каталаноязычных валенсийцев как всего лишь региональной части сплоченного каталонского этноса.

В §3 («Политика Мадрида и ее результаты для культурно-языкового развития Валенсии») описаны меры, посредством которых франкистское правительство в 1930-е-1950-е гг. установило и поддерживало в официальной, общественной и культурной жизни, в школьном обучении и т.д. — монополию «кастильского» (испанского) языка в ущерб другим языкам, исторически бытовавшим на территории страны, и в частности каталанскому во всех его региональных вариантах, включая валенсийский. В начале 1960-х гг. политика властей смягчилась, но

позиции «валенсийского» языка были уже сильно подорваны, его престиж в местном обществе был весьма низок, говорившие на нем в большинстве своем не умели ни читать, ни правильно писать «по-валенсийски». Языком культуры, образованности, более высокого социального статуса для жителей Валенсии оставался кастильский, т.е. имела место ситуация диглоссии (неравноправного двуязычия). Активисты валенсийского «возрождения» энергично попытались остановить и обратить вспять эту вредоносную тенденцию, губительную для самобытности их «малой родины».

В §4 («Валенсийсное "возрождение" и борьба вокруг него в местном обществе») показано, как и по каким направлениям происходила в Валенсии политико-идеологическая борьба' в области культурно-исторического и лингвистического самоопределения. Не прекращался спор о названии местного языка: «каталанский» или «валенсийский»? При этом сторонники первого варианта признавали, что валенсийцы в целом сопротивляются ему, поскольку «отвергают все, что не носит подчеркнутых знаков уважения к их региональным особенностям». В начале 1980-х гг. термин «valenciano» («валенсийский язык») был закреплен в автономном статуте Валенсии, что по-прежнему означало для одних — признание его полной самостоятельности, для других — его характер регионального диалекта по отношению к каталанскому. Споры о его происхождении (либо от каталонских переселенцев, либо от местных xpиcтиaн-мocápaбoв1 либо от обитавших тут мавров, якобы говоривших в быту на романском диалекте) с началом местного «возрождения» выплеснулись из научных кабинетов в газетные статьи, публичные аудитории и на улицы. Широко дебатировались и вопросы происхождения самих коренных валенсийцев. Одни видели своих предков в средневековых пришельцах из Каталонии, другие — в упомянутых выше мосарабах или/и маврах той же эпохи. Понятно, что сторонники второй позиции решительно отвергают какое-либо родство (генетическое, языковое, культурное) с Каталонией. При этом практически все участники широкой общественно-научной дискуссии сходятся на трактовке валенсийцев как особого народа, сила внутреннего сцепления которого выше, чем силы, разъединяющие его составные части. В среде этого народа, таким образом, фиксируется несколько принципиально разных позиций в «языковом вопросе»: 1) кастельянизированные (считающие кастильский родным для себя) жители Валенсии; 2) валенсийцы, говорящие или стремящиеся говорить на языке своих предков и ориентирующиеся на лингвистическое единство всех каталаноговорящих в Испании и за ее пределами («каталанисты»); 3) валенсийцы, отстаивающие самобытность своего исконного языка и отказывающиеся выводить его от кастильского или каталанского («изоляционисты»). Помимо этих оформленных

позиций, число сторонников которых никогда не было подсчитано даже приблизительно, существует еще одна — пассивная, — на которой, возможно, стоит подавляющее большинство «неопределившихся» местных жителей, руководствующихся прагматическими соображениями и готовых принять любую итоговую ситуацию. За их-то умы и сердца и идет борьба между их «сознательными» земляками. При этом ситуация находится в постоянной динамике, испытывая воздействие различных изменчивых факторов, прежде всего государственной политики, позиции местных властей, культурно-идеологических процессов, характера общественных настроений и т.д. В параграфе показано, как драматично и в какой бурной общественно-политической атмосфере развивались враждебные друг другу «каталанистская» и «изоляционистская» тенденции возрождения местного языка в Валенсии. Его массированное внедрение (в качестве местного варианта общекаталанской языковой нормы) на территории у

региона, включая и западные, исторически кастильскоязычные земли, осуществлялось прежде всего посредством СМИ и школьного обучения, — невзирая на многочисленные протесты тех читателей, радиослушателей, телезрителей и родителей учеников, которые видели в происходящем «каталонский (т.е. исходящий из Каталонии - А.К.) языковый империализм». Дело пошло к тому, чтобы исторически каталаноязычная зона Валенсии вновь стала таковой фактически.

В §5 рассматриваются «Особенности и варианты самосознания жителей Валенсии». Автор задается вопросом, являются ли рассмотренные выше события в лингвистической сфере прямым аналогом этнических процессов, происходящих в Валенсии. Вторым, помимо языка, удобным параметром для изучения здесь этнической ситуации является самосознание обитателей региона. Оно помогает вычленить имеющиеся группы и категории населения и сравнить эту картину с той, что была получена ранее, когда критерием служило отношение к языку в эпоху Франко. Примечательно, что официальную трактовку всей совокупности граждан страны (включая и жителей Валенсии) как «испанцев», «испанского народа», «испанской нации» вполне разделяет подавляющее большинство местных авторов, придерживающихся самых разных политико-идеологических ориентаций, включая и франкистов, и их противников. Более того, кастильский, «валенсийский», каталанский и др. языки коренных обитателей страны нередко характеризуются как «испанские языки». Весьма показательно следующее типичное высказывание: «Мы, валенсийцы — двуязычный народ, используем и любим как "валенсьяно", так и "кастельяно"; мы и валенсийцы, и испанцы». Эти две последние категории соотносятся между собой как разные уровни одной иерархической системы, а не как две

самостоятельных равноправных величины (народы-этносы) и очевидно лишены этнического содержания, более того, допускают этническую разнородность составляющих в каждом случае частей. В Валенсии имеются и так называемые «эспаньолисты» (для которых принадлежность ко всеиспанской общности является основной), и «каталонисты» (которые считают себя представителями единого каталонского народа), но и те, и другие рассматриваются большинством земляков как маргиналы-экстремисты, мало кого представляющие. Главными же для этого большинства являются областные, региональные рубежи, которые и определяют общность тех, кто живет внутри них, делая этих людей особым народом, отличным и отдельным от тех, кто живет вовне, — хотя бы и по соседству, но уже в другом регионе, пусть даже эти соседи говорят на том же языке, имеют сходные особенности культуры и единое происхождение с обитателями рассматриваемого региона. Конечно, желательно, чтобы валенсиец воплощал собой характерную специфику своей области и прежде всего знал местный язык. Но и без того он не является чужаком. К 1980-м гг. относится утверждение известного местного автора (Жуана Фустера): «Валенсийцы — все, кто живет и работает в трех провинциях нашего региона; одни из нас говорят по-каталански, другие по-кастильски»2. Дальнейший поиск обнаруживает, что за общегосударственным и региональным уровнем самосознания по нисходящей следует провинциальный, вполне способный по степени влияния на местных жителей поспорить с областным уровнем (общеваленсийским). Есть много сообщений о взаимной ревности и соперничестве между жителями трех валенсийских провинций уже в рамках автономной Валенсии, о высокой степени ощущения ими своей «провинциальной исключительности». При этом называть все эти формы самосознания «этническими», используя отечественный подход, не приходится, поскольку они строятся не на представлениях об общности происхождения и существующей на его основе общности языка, культуры и т.д., — а прежде всего на общности рождения/проживания на данной территории (в данном регионе, провинции, комарке, муниципии и пр.). Именно это обстоятельство выступает на передний план при различении «своих» и «чужих», причем «свои» воспринимаются не как механическое объединение земляков, но как реальная общность со своей историей, сформировавшей особенности коллективного образа мышления, характера, солидарности и т.д. В целом же у жителей Валенсии обнаруживается целый спектр вариантов самосознания, к тому же эволюционирующих по разным причинам и как бы перетекающих один в другой. При этом лишь у меньшинства бытует самосознание, которое с большой натяжкой

2 Colomer J.M. Cataluña como cuestión de estado. Madrid, 1986. P. 169.

можно квалифицировать как «этническое». Сопоставив подразделение валенсийской региональной общности по критерию самосознания — с данными их языковой принадлежности, мы убеждаемся, что подобно тому, как самосознание индивида в Валенсии не свидетельствует однозначно о языке, на котором тот говорит, так и его родной язык отнюдь не означает той или иной формы самосознания. Опросы, проведенные в Валенсии, показывают абсолютное доминирование «территориального» самосознания разных уровней — над любыми иными, а «областнических» черт специфики (климат и др.) — над «этническими» (язык, обычаи и др.). Находясь за пределами страны, местные жители, как правило, говорили, что они «испанцы»; в Испании же определяли себя по родному региону, провинции либо комарке. Наконец, очень красноречивы результаты опросов валенсийцев о степени их симпатии к жителям других регионов страны: на первом месте оказались кастильскоязычные андалузийцы и мурсийцы, а близкородственные (по языку и происхождению) каталонцы с балеарцами — лишь на третьем и четвертом месте. При этом не появилось каких-либо сведений о желании обитателей кастильскоязычных западных земель Валенсии («собственно испанцев», по нашим представлениям) отделиться от каталаноязычной зоны региона. Единственное «сепаратистское» движение на крайнем юге Валенсии, в Ориуэле, за переход в состав соседней автономной (и кастильскоязычной) Мурсии вдохновлялось исключительно прагматическими соображениями и стратегически осмыслялось формулой: «Жители Ориуэлы — не валенсийцы и не мурсийцы, а ориуэльцы».

В §6 («Итоги изучения "валенсийской ситуации"») делается вывод о том, что в отношении данного региона не приходится говорить о проживании здесь двух «народов-этносов» («испанцев» и «каталонцев»), ясно осознающих свою специфику и существующую между ними разницу. Принцип, лежащий в основе самосознания местных жителей — областнический (разных ступеней иерархии), который и определяет для них понятие «народ» и которому подчиняются все прочие признаки, включая языковой и генетический. Рост интереса к местному языку, культуре, вообще к «корням», начиная с 1960-х гг., резко активизировал процессы самоидентификации, породил целый ряд разнонаправленных тенденций в этой сфере и бурную полемику в местном обществе, особенно усилившуюся в связи с «автономизацией» рубежа 1970-х —1980-х гг. Однако итогом этого всплеска массового интереса к «этнографической» тематике оказалось утверждение валенсийской специфики; наметилась своего рода «этнизация регионализма». В целом, очевидное и всестороннее превалирование у местного населения (в культурно-историческом и языковом аспектах) «областнического» сознания

над иными его формами автор счел наиболее серьезной и в то же время своеобразной чертой рассматриваемой ситуации.

В Главе второй («Существует ли каталонский этнос?») автор расширяет рамки исследования, проецируя выводы и данные, полученные при изучении валенсийских реалий — на всех тех, кого предварительно полагал «каталонцами» Испании. В §1 («Каталаноязычный ареал») дается общий предварительный обзор ситуации в каталаноязычном ареале страны — именно в плане правомерности ее соотнесения с «валенсийской моделью», которая ведь могла бы оказаться и уникальной в общеиспанском контексте. При рассмотрении имеющихся на этот счет точек зрения испанских авторов основное внимание уделяется тем из них, кто не сомневается в единстве каталанского языка и общности происхождения всех на нем говорящих (Ж. Фустер, Ж. Мелья, Р. Рибо). Выясняется, однако, что даже они единодушно признают, что в «каталанских землях» отсутствует коллективное национальное самосознание, а целиком превалирует областническое. Автономистская кампания, итогом которой стало появление (по воле народа, выраженной в ходе референдумов) отдельных самоуправляющихся территорий именно в областных границах, недвусмысленно подтвердила этот вывод. Подтверждают его и представленные в параграфе данные соцопросов о самосознании жителей Балеарских о-вов: вне страны они «испанцы», внутри же подавляющее большинство определяется по родному острову либо архипелагу в целом; «общекаталанское» самосознание в опросе не отразилось вовсе. Сходные результаты показали и обитатели Каталонии. А при выяснении отношения к жителям других частей страны балеарцы предпочли «единокровным» и одноязычным с ними каталонцам «лингвистически чуждых» андалузийцев и арагонцев, и т.д. Таким образом, «валенсийская модель» в первом приближении выглядит как свойственная и остальным частям каталаноязычного ареала.

Этот вывод подтверждается материалами §2 («Каталония») данной главы. В силу объективных причин историческая область Каталония повсеместно воспринимается как ядро всего каталаноязычного мира и его наиболее известный представитель, а нередко и как его олицетворение. И в Испании, и за ее пределами у населения этой области всегда отмечали сильную националистическую традицию, Жителей Каталонии порой обозначали как «национальность» или «нацию» — в отличие от тех же валенсийцев. Детальное рассмотрение ситуации в регионе в период 1960-х —1980-х гг. позволяет выделить здесь ряд важных тенденций. Очевидна консолидация населения в пределах региона, укрепление его солидарности и противопоставления жителям других регионов. Каталонская региональная общность постоянно пополняется за счет многочисленных оседающих здесь мигрантов,

одни из которых усваивают областное самосознание довольно скоро, другие продолжает отождествлять себя с исходным регионом. Дети же их, родившиеся здесь, уже, как правило, не выделяют себя из совокупности «каталонцев»; не делают этого и окружающие. Тормозит региональную консолидацию и сильное локальное самосознание обитателей ряда местностей самой Каталонии.

Хотя исторически сложилось так, что даже коренные «каталонцы» зачастую не знали каталанского языка (либо вовсе, либо в должной степени), отношение к нему как к воплощению истинной самобытности региона глубоко укоренилось в сознании местных жителей. Овладение языком — наиболее верный путь для приезжего, стремящегося стать «каталонцем», поскольку свидетельствует об искренности его намерений. По словам известного каталонского лингвиста М. Бадиа-и-Маргарита, «языковая интеграция — это та дань, которую должен заплатить каждый мигрант принимающей его земле». При этом, однако, каталаноязычные жители смежных регионов остаются для них «чужаками». Характерны ответы местного населения на вопрос о том, что требуется для того, чтобы считаться «каталонцем»: «жить и работать в Каталонии», «родиться здесь», живя здесь — «уважать Каталонию и все, что с ней связано», «чувствовать себя каталонцем», «говорить по-каталански», «хотя бы не говорить плохо о Каталонии» и т.д. Примечательна уверенность в том, что можно быть «каталонцем» в большей или меньшей степени и что эта степень может меняться. Но как бы то ни было, ни язык, ни самосознание не подтверждают наличия и противостояния в регионе Каталония «каталонцев» и «собственно испанцев» как двух различных и четко оформленных этносов, более того — сложившихся наций в нашем привычном понимании. Попытка описать существующую ситуацию с помощью этой схемы ведет в тупик. В реальности местные «каталонцы» — это весьма специфическая региональная общность, монолитность которой, будучи несомненно выше валенсийской, тем не менее отнюдь не абсолютна. В ходе опросов на предмет самоопределения значительная часть граждан отождествляет себя не с регионом в целом, а лишь с какой-то его частью, отказываясь ставить свою региональную принадлежность («каталонец») выше локальной («ампурданец» или «тортосинец»),

В §3 («Балеарские о-ва») рассматривается ситуация в третьем по счету регионе Испании, коренное население которого традиционно говорит по-каталански и описывается в нашей стране как островная часть единого каталонского этноса. Данные соцопросов конца 1970-х гг. уже привычно показывают самоопределение по родному региону: местные уроженцы отождествляют себя с островами, осевшие здесь приезжие — с

областями исхода («андалузийцы», «кастильцы», «каталонцы» и пр.), без какого-либо намека на «народы-этносы» в нашем понимании, согласно которому их здесь должно быть два: «каталонцы» и «собственно испанцы». По степени «региональных предпочтений» для островитян на первом месте стоят валенсийцы, но столь же лингвистически и генетически близкие каталонцы оказываются только на четвертой позиции, уступая кастильскоязычным уроженцам Андалузии и Арагона, что очевидно характеризует местное отношение к концепции «единого каталонского этноса». При этом родным языком подавляющего большинства балеарцев все это время оставался каталанский (использовавшийся главным образом в разговорной речи). Очередной виток его «возрождения», как и в Валенсии, и в Каталонии, начался в 1960-е гг., а с установлением автономного режима родной язык получил здесь официальный статус под названием «каталанский», хотя большинство местных жителей предпочитает называть его «мальоркинским», — отнюдь не настаивая на его лингвистической самостоятельности, а лишь подчеркивая его принадлежность родному архипелагу. Бурные общественные дискуссии конца 1970-х гг. о сущности и дальнейшей политической судьбе «балеарского народа» выявили здесь полную разобщенность мнений и представлений, включая как призывы к сближению с «близкородственной» Каталонией, так и решительное отрицание какой-либо общности с ней, и т.д. — при абсолютном доминировании установки на всестороннее укрепление собственной региональной специфики. Основной же проблемой называлась слабая интеграция региональной общности, сохранение в ее рамках больших различий по отдельным островам и локальному самосознанию. Вместе с тем мигранты из кастильскоязычных областей непрерывно пополняют собой эту общность, усваивая ее самосознание и язык — точно так же, как это происходит в Валенсии и Каталонии. Подобно валенсийцам и каталонцам, балеарцы являются «испанцами» при контактах с гражданами иных государств, и очевидно, что для них этот термин не имеет этнического содержания. Не являются они и «каталонцами» в этническом смысле слова, поскольку из представлений о единстве происхождения и языка для них не вытекает ощущения общности со всеми носителями этого единства. Совершенно по «валенсийской модели» обитатели архипелага основными чертами своей специфики называют климат и географические условия своей малой родины (язык, обычаи и фольклор упоминаются значительно реже), по сути, характеризуя прежде всего территорию, и лишь затем — ее население. В этом можно видеть косвенное признание того, что не язык и пр. «этнические признаки» цементируют сплоченность «балеарского народа», а земля — комарка, остров, архипелаг. Поэтому утрата

языка не разрушит прежние связи и не создаст новых; категории «своих» и «чужих» не изменят своего содержания. Перед нами, таким образом, не часть «каталонского этноса», но и не «балеарский этнос» и не группа «островных этносов» («мальоркинского», «меноркинского», «ивисского» и др.). Перед нами земляческая общность, осознаваемая и реализующаяся сразу на нескольких иерархических уровнях.

Параграф 4 («Каталонцы Арагона») посвящен последней региональной группе каталаноязычного населения на территории Испании, проживающего в исторической области Арагон, где эти люди составляют меньшинство. Их лингвистическая ситуация характеризуется как «абсолютная диглоссия»: родной для них каталанский язык в прежнее время не использовался здесь ни в административной, ни в судебной практике, ни в школе, ни в церкви. Языковая «каталанизация» этой местности (так наз. Франжи) началась только в 1980-е гг., при этом участники движения решительно заявляли, что каталанский язык части населения Арагона является достоянием данного региона и должен рассматриваться как «арагонский», подобно тому, как каталанский, кастильский и др. языки Испании должны считаться «испанскими». Т.е. здесь перед нами не часть «единого каталонского этноса», а «каталаноязычные арагонцы».

В §6 («Что же такое каталонский народ?») подводится итог краткому исследованию на примере одного из «национальных меньшинств» Испании (как трактуются каталонцы в отечественной историографии), — исследованию, которое, с точки зрения автора, является необходимым этапом моделирования этнонациональной ситуации в этой стране, выяснения, какие общности являются субъектами происходящих в данной сфере процессов. Обнаружилось, что имеющиеся данные не позволяют квалифицировать всех каталаноязычных жителей разных регионов Испании как единый «народ-этнос» — несмотря на очевидное большинству единство происхождения и языковое тождество. В качестве «народов» здесь осознаются и выступают на практике именно региональные, областные общности, в совокупности составляющие население страны. Как культурно-языковое возрождение, так и устремления ко внутрииспанской автономии в последние десятилетия были сосредоточены почти исключительно в областных границах и работали на пользу утверждения региональной самобытности. При этом местное областническое самосознание практически не несет в себе этнического содержания, хотя определенная тенденция к этому имеет место. В целом же здесь присутствует широкий спектр проявлений этнического фактора — от безэтничности широких слоев местного населения, через тенденцию своего рода региональной этничности в среде сторонников упрочения культурно-языковой специфики своей

области, до полноценной этничности тех обитателей ареала, для кого язык и общность происхождения единственно определяют «своих» и «чужих», а региональные и государственные границы являются всего лишь досадной помехой. При том, что все эти и другие тенденции находятся в постоянной динамике, абсолютно доминирующими формами общности остаются региональные. Именно с ними считаются общественные и политические силы Испании. Все это не дает возможности видеть в привычной оппозиции «испанцы/каталонцы» понятие, адекватно отражающее ситуацию в пределах каталаноязычного ареала. Зато по ходу того, как в дальнейшем вырисовывается подлинная картина этнонационального устройства Испании, эта «каталонская модель» неизбежно становится важным ориентиром.

Третья глава («гЭтносы или что-то иное?») открывается §1 («Баски»), который посвящен еще одному «национальному меньшинству» Испании и разделен на три подпункта. В подпункте а) («Страна басков и Наварра») анализируется этническая ситуация в указанных регионах. В отечественных описаниях баски прямо или по умолчанию обычно отождествляются с носителями баскского языка (эускеры). Соответственно неуклонное уменьшение со временем количества последних и сокращение территории, где говорят по-баскски, как правило, принимается за свидетельство ассимиляции «баскского этноса» «собственно испанцами». Такая трактовка вполне соотносилась с общеизвестными фактами. С одной стороны, это подавление франкистами стремления басков отстоять свою самобытность, в том числе культурно-языковую. С другой стороны — массовая миграция в промышленно развитую Страну басков из аграрных кастильскоязычных регионов, что воспринималось как желание властей растворить непокорных басков в массе мигрантов из «этнического большинства» и решить тем самым национальный вопрос в этой части Испании. В середине XX в. позиции эускеры в Стране басков, а тем более в Наварре были по основным параметрам значительно хуже, чем позиции каталанского языка в каталаноязычном ареале. Однако развернувшееся в обоих регионах с начала 1960-х гг. культурно-языковое возрождение приняло широкий размах, затормозив, а в значительной мере и обратив вспять тенденцию к угасанию баскского языка. При этом известно, что даже в условиях «незаконности» эускеры подавляющее большинство оседавших здесь кастильскоязычных мигрантов выражали желание или по крайней мере готовность усваивать этот язык и обучать ему своих детей. Преобразование Страны басков и Наварры в автономные сообщества резко усилило процесс языковой «баскизации» региона, поставив ему на службу административную сферу и делопроизводство, СМИ, образование, культурную инфраструктуру и пр. Вместе с тем содержание самого понятия «баски» в этих

областях, как и в Испании в целом, далеко от однозначности и зависит от критерия, применяемого говорящим. В числе таких критериев фигурируют биологический (представление о существовании так наз. «баскской расы»), психологический (подразумевающий особый «национальный характер»), этнографический, лингвистический и пр. Наиболее же популярным на конец 1970-х гг. было мнение о том, что баск — это тот, кто «живет и работает» в Стране басков. По словам баскского филолога М. Сабалеты, «баскский народ насчитывает около трех миллионов человек, из которых менее одного миллиона говорят по-баскски...»3. Т.е., как и в случае с «Каталанскими землями», на первый план при самоопределении выходят областные, а не этнические рубежи. Данный вывод практически полностью подтверждается социологическими опросами местных жителей, которые в подавляющем большинстве (около 3Л) отождествляют себя со Страной басков в целом, а оставшиеся — либо с одной из трех входящих в нее провинций, либо с родной комаркой, либо, когда это явно недавние мигранты, — с тем регионом, откуда они прибыли («кастильцы», «андалузийцы» и т.д.). Иначе говоря, преобладает региональный патриотизм, «испанцы» в качестве этнической категории отсутствуют и здесь, а термин «баски», воспринимаемый у нас как этноним, наполнен региональным содержанием; стало быть, ни о каком противостоянии или даже сосуществовании двух «народов-этносов» речи здесь нет. Своеобразным воплощением в общественно-политической жизни страны именно этнической тенденции и строящегося на ее основе этнического самосознания стала на рубеже Х1Х-ХХ вв. доктринальная и практическая деятельность создателя первой баскской националистической партии (БНП) — С. Араны. «Расовую чистоту» басков (на самом деле — этническую эндогамию, «чистоту происхоадения») он считал краеугольным камнем существования и сохранения сущности этого народа, более важным, чем эускера и даже политическая независимость баскских земель. Признаком «истинного баска» для него и его единомышленников служила «истинно баскская» фамилия, игравшая в этом смысле ту же роль, что и запись в паспорте о «национальности» в советской гражданской практике; только носители таких фамилий имели возможность вступить в вышеупомянутую партию. Очевидно, что описанная «этнонационалистическая» тенденция резко противоречила уже известной нам «областнической» традиции — и последняя сравнительно быстро взяла реванш: даже в самой БНП всего через два десятка лет возобладали «областнические» принципы, ограничения же по «генетической идентификации» были сняты. В рядах радикалов из ЭТА, боровшихся за независимость

3 Имеется в виду все население «баскских провинций» Испании и Франции.

Страны басков террористическими средствами, с самого начала обнаружились вчерашние мигранты — выходцы из кастильскоязычных провинций Испании или их дети. На постфранкистских выборах баскские националистические партии получили стабильную поддержку в мигрантских кварталах городов Страны басков. По словам лидера националистов, возглавившего после выборов 1980 г. автономную Страну басков, К. Гарайкоэчеа «вопреки тем, кто стремится разделить население региона на две общины — туземную и мигрантскую, народ проголосовал за баскский национализм, который не делает различия между басками» разного происхождения. Вместе с тем «этническая» концепция восприятия себя и окружающих дает о себе знать здесь больше, чем где бы то ни было еще на территории Испании. А резкое усиление (с провозглашением автономии) культурно-языковой «баскизации» местного областничества уже вызвало сокращение миграции в Страну басков из других испанских регионов.

В подпункте б) («Проблема Наварры») рассматривается ситуация с языком и самосознанием в названном регионе, население которого упорно отказывается сливаться со Страной басков в единое образование. Известная уже нам модель «областнического» осмысления и структурирования историко-культурного и языкового многообразия в целом воспроизводится и здесь. Небольшая часть местных жителей осознает себя «басками» (при этом «баскское» начало подразумевает не этническое, а региональное, точнее — надрегиональное содержание: убежденность в том, что Наварра — одна из «баскских земель»), большинство заявляется «наваррцами», прочие определяются по другим регионам. Среди критериев «наваррства» лидирует «жить и работать...» Для многих участников опроса органичны ответы: «столь же наваррец, сколь и баск», и т.д. Среди вариантов самоидентификации есть такие, которые, к примеру, позволяют не чувствовать себя «баском», имея эускеру в качестве родного языка, и, напротив, чувствовать себя «баском», не владея эускерой и появившись на свет от родителей не-басков, к тому же вдали от баскских провинций — и т.д., и т.п. Подтвердилось, что люди, обладающие одними и теми же исходными «объективными» характеристиками (место рождения, родной язык и пр.), могут осознавать себя по-разному, членами различных, не совпадающих общностей. Уже упоминавшийся нами «анализ региональных предпочтений» показал, тем не менее, наибольшую расположенность жителей Страны басков к наваррцам — и наоборот.

В итоге, отвечая на вопрос, вынесенный в заголовок подпункта в) {«Кто населяет "баскские провинции" Испании?»), сразу можно ответить, кто там не живет: там нет двух «этносов»:

«баскского» и «собственно испанского», которые бы четко отличали себя один от другого на основе ярко выраженного различия в языке, происхождении и культуре. Вместо этого наблюдается динамичный конгломерат целого ряда категорий населения, «перетекающих» одна в другую и при этом воспринимающих себя как «баски». Переехать сюда на постоянное жительство, а тем более родиться здесь (хотя бы и от приезжих родителей) уже означает двинуться по пути отождествления себя с местной региональной общностью, чтобы «стать баском». Конечная веха на этом пути — полное усвоение культурно-языковой региональной модели, облегчающееся изначальной готовностью мигрантов к этому. Модель, однако, со временем меняется, и в последние десятилетия, благодаря сознательным усилиям, стала заметно более «этничной», чем прежде. Наблюдается очевидное стремление консолидировать всех «басков», т.е. жителей региона разного происхождения, разного культурно-языкового облика — на основе единой региональной, истинно местной традиции. Приобщившийся к ней (прежде всего освоивший эускеру) ощущает себя «баском» в большей степени, чем его земляки, еще не сделавшие этого. Причем в Наварре «этническая окраска» местного областничества, включая и роль баскского языка, выражена намного меньше, чем в Стране басков. В отношении обоих регионов есть все основания говорить о преобладании регионального нач&ла над этническим. Так называемые «этнические особенности» (язык, обычаи, фольклор, особые формы жизнедеятельности и т.д., а также представление о происхождении от определенной общности, изначально обладавшей этими признаками) здесь не становятся автоматически универсальным формообразующим элементом. Не они обеспечивают поддержание связей внутри общности, ее характер, ее количественный состав, как не они определяют категории «своих» и «чужих». Все это создается территорией, местностью, областью.

В §2 («гГалисийцы») данной главы речь идет о еще одном «народе-этносе» Испании, третьем по счету из ее основных «национальных меньшинств». Ареал галисийского языка, помимо четырех провинций, в совокупности составляющих историческую область Галисия (автономную с начала 1980-х гг.), охватывает также и прилегающие земли соседних регионов: Астурии и Леона, — т.е. разрезается региональными границами. Аграрная специфика и экономическая отсталость галисийского региона обусловили (в отличие от баскских и каталанских провинций) отсутствие сюда масштабных миграций извне и соответствующую однородность населения. Подавляющее большинство местных жителей называют себя при опросах «галисийцами», остальные «определяются» по одной из четырех провинций или по родной комарке. За вычетом небольшого процента все здесь владеют галисийским языком

(гальего). Однако при выяснении особенностей галисийского самосознания выясняется, что отнюдь не так называемые «этнические признаки» (язык, обычаи, фольклор) рассматриваются галисийцами как наиболее важные черты, отличающие их малую родину от других регионов. По их мнению, чтобы считаться галисийцем, нужно прежде всего «происходить из семьи местных уроженцев» или же «жить и работать в Галисии». Более того, в местном обществе долгое время господствовало отношение к галисийскому языку как к низшему в сравнении с кастильским, до такой степени непрестижному, что после разрешения Ватикана вести церковную службу на языке прихожан (взамен прежней латыни) многие из них высказывались за более авторитетный, хотя нередко едва понятный, кастильский. Такому восприятию своей «культурной специфики» соответствовала крайне низкая заинтересованность значительной части жителей Галисии в отстаивании ее реальной автономии, что неоднократно проявлялось в ходе здешних выборов после 1975 г. (массовый абсентеизм, голосование за правые общеиспанские централистские партии). Автономистская проблематика для этих людей сводилась главным образом к ее экономической составляющей, тогда как «этническое начало» себя практически никак не проявляло. Какого-либо термина, подразумевающего, что гальегоязычные леонцы и астурийцы составляют с галисийцами один «народ» (а не просто говорят на одном с ними языке), не существует, что позволяет считать их всех лингвистической совокупностью, но никак не единым «этносом». В галисийском варианте уже упоминавшейся «таблицы региональных предпочтений» соседи-астурийцы стоят на первом месте по уровню приемлемости, тогда как соседи-леонцы — лишь на одиннадцатом. Представляется, что если бы учитывалось наличие в обоих регионах «братьев по языку и происхождению», отношение было бы более сходным. Вместе с тем резко активизировавшаяся в условиях автономного режима деятельность, имеющая целью вернуть гальего былой престиж и утраченные позиции в общественной жизни, приносит очевидные плоды. Общий же вывод от «погружения» в галисийские реалии в интересующем нас аспекте состоит в том, что перед нами и в данном случае — «областническая» общность, в которой границы между «своими» и «чужими» совпадают с границами региона.

Заголовок §3 {«Испанцы, или "собственно испанцы"») являет собой термин, который служит в нашей традиции для обозначения доминирующего в Испании «народа-этноса», давно достигшего стадии «нации» и составляющего здесь большинство населения. Территория его расселения обычно отождествляется с ареалом испанского (кастильского) языка и рассекается границами целого ряда регионов страны. По модели, уже опробованной нами на «национальных меньшинствах» Испании, выясняем, кем считают

себя кастильскоязычные обитатели этой страны. Соцопросы конца 1970-х гг. дают нам уже ожидаемые результаты, состоящие в «самоопределении» по родному региону, провинции, острову, комарке. Единый «внеязыковбй», проще говоря этнический термин, который бы объединял их, противопоставляя всем остальным гражданам страны, отсутствует. Коллективное самосознание имеет в данном случае очевидно территориальный иерархический характер. При этом не прослеживается прямой зависимости отношения к той или иной региональной общности от языка, на котором она говорит: так, кастильцы предпочитают галисийцев и балеарцев «единокровным» мурсийцам и эстремадурцам, и т.д., и т.п. — т.е. какого-либо противопоставления «доминирующего этноса» «национальным меньшинствам» здесь нет. Традиции отстаивания своей самостоятельности у ряда кастильскоязычных регионов (Андалузии, Арагона, Астурии, Канарских о-вов) более выражены, чем у некоторых регионов «национальных меньшинств», и в годы франкизма они также подвергались преследованиям. 1960-е годы стали и для кастильскоязычных регионов временем возрождения их культурно-языковой самобытности, а конец 1970-х — временем их активного участия в кампании «автономизации». Имеет место активное культивирование региональных языковых форм в пределах кастильскоязычного ареала, доходящее до претензий на повышение статуса местных диалектов: бабле Астурии, панбчо Мурсии, арагонёса Арагона и т.д. — до уровня самостоятельных языков и превращение их в основное средство коммуникации в соответствующей области. Очевидная цель подобных усилий — утверждение областной самобытности, консолидация населения как региональной общности. Уже соцопросы конца 1970-х практически во всех кастильскоязычных областях выявили процент сторонников независимости от Испании, вполне сопоставимый с аналогичным процентом в регионах «национальных меньшинств». И в каждом из них более или менее значительная часть политически активных граждан не сомневается в том, что их автономное сообщество есть не просто особый «народ», но вполне сформировавшаяся «нация», со своей неповторимой историей и культурно-языковым своеобразием. Общность же, которую можно было бы охарактеризовать как «собственно испанский этнос», не обнаруживается ни в самосознании, ни в самоназвании, ни в каких-либо иных общественно значимых проявлениях жизнедеятельности обитателей страны.

В §4 («Кто же населяет Испанию? Общие выводы на основе рассмотрения "этнонациональной ситуации" в стране») автор приходит к заключению, что все рассмотренные им материалы не только не подтверждают наличия и взаимодействия в стране четырех «народов-этносов», выделенных по

лингвистическому принципу, но и наглядно демонстрируют малую значимость «этнического фактора» как такового в жизни населения Испании. Мы не можем трактовать последнее как совокупность «народов-этносов», но можем говорить о «народах», которые здесь действительно имеются и принадлежность к которым определяет самосознание индивидов, соответствуя дихотомии «свой/чужой». Речь идет о территориально-исторических образованиях иерархического типа, в свою очередь подразумевающих иерархичность самосознания. Языковое и этнографическое сходство каких-то групп само по себе, вне рамок таких образований, не воспринимается подавляющим большинством как свидетельство общности.

В отношении теоретического осмысления зарубежными исследователеми феномена этничности на испанской почве преобладают не «примордиалистский» (ставящий во главу угла «объективную данность»), а «инструменталистский» и «конструктивистский» подходы (оперирующие такими понятиями и представлениями, как «соображения практической пользы», «стремление мобилизовать массы для достижения собственных интересов в борьбе за власть», «желание обеспечить более комфортное состояние группы по тем или иным параметрам», «ситуативный характер этничности», «символическое (вместо "объективного". — А.К.) различение групп» и т.д.

В §5 («Тенденции XXI века») ставится вопрос: насколько выводы предыдущей части работы, сделанные на материалах главным образом 1960-х—1980-х гг., верны для сегодняшней Испании? Для ответа на него автор рассматривает несколько явлений и событий более позднего времени, представляющихся знаковыми. Среди них такие эпизоды, как отчет Испании о выполнении подписанной ранее Рамочной конвенции по правам национальных меньшинств; обстоятельства принятия нового автономного статута Каталонии; результаты очередных социологических обследований на тему самосознания; обсуждение в научной печати становления астурийского областного «национализма». Все перечисленное однозначно воспроизводит трактовки и выводы, сделанные на материалах предшествующих десятилетий, тем самым подтверждая доминирование уже известной нам испанской традиции осмысления существующих историко-культурных и языковых различий, а также освоения их в социально-политическом аспекте.

Заключение. В его §1 («Кто создал привычную для нас картину "национального вопроса" в Испании?») проводится мысль о том, что радикальная трансформация представлений об испанском историко-культурном многообразии явилась одним из многих последствий широкомасштабного «переформатирования»

социально-административного пространства нашей страны после победы Октября. В новой, целенаправленно выстроенной общественно-политической модели «национальный фактор» стал одним из важнейших конструктивных элементов, и именно через призму этой модели теперь смотрели в нашей стране на историко-культурное и языковое многообразие населения других частей света — как прежде на него смотрели сквозь призму дореволюционной, еще не «этнизированной» российской реальности. В случае с Испанией, как и со многими другими странами, была произведена своего рода теоретическая экстраполяция собственных (советских) условий и представлений, собственного опыта — на другую часть ойкумены, без достаточного изучения этой другой части, что компенсировалось глубоким убеждением: может быть только так и не иначе. В результате дореволюционная трактовка, согласно которой «испанцы» — это все население своей страны, во всей совокупности своего историко-культурного и лингвистического многообразия, с регионами (историческими областями) как важнейшими субъектами внутриполитической жизни, - сменилась совершенно иной, где Испания оказалась «тюрьмой народов», а «испанцы» — лишь частью местного населения, но зато главенствующей нацией, от имени которой происходят подавление, угнетение и насильственная ассимиляция остальных трех живущих здесь наций (они же — «национальные меньшинства») — басков, каталонцев и галисийцев, соответственно испанцами не являющихся и борющихся за национальное равноправие и политическое самоопределение на территориях своего национального расселения. Статус нации в ка>кдом из четырех случаев подразумевал высокую степень сплоченности и развитое самосознание, языковое и культурное своеобразие, а также долгие века особого исторического пути, восходящего к племенной эпохе, и т.д. При этом создателями и первыми разработчиками нового подхода были не столько ученые-гуманитарии, сколько политизированные идеологи, действовавшие в специфических условиях конца XIX — первых десятилетий XX вв. Советская академическая наука, в том числе этнография, всерьез обратилась к «национальной» проблематике значительно позже; своего рода кульминацией и итогом исследовательских усилий здесь можно считать известную теорию этноса.

Упомянутая система представлений об «этнополитической структуре» населения Испании, однажды сформировавшись, в сравнительно короткие сроки оказалась глубоко укорененной в сознании советского, а затем и постсоветского российского общества, включая научные круги. На устойчивость и содержание этих взглядов практически никак не повлиял факт их фундаментального расхождения с трактовками как зарубежных (включая испанских) ученых, так и наших дореволюционных

авторов; не стали в этом смысле исключением даже священные для советского обществоведения работы Маркса и Энгельса. Не поколебало советскую концепцию и то, что постфранкистская «автономная» реформа, по сути, не подтвердила ее, ибо была проведена именно по областному, а не по этническому принципу.

В §2, посвященном «Проявлениям в советскую и постсоветскую эпоху тенденции к отходу от доминировавшей "этнонациональной" парадигмы», приводятся соответствующие примеры из области как испанистики, так и других ветвей страноведения, а также культурологии и этнологии, свидетельствующие о нарастающей неудовлетворенности научного сообщества доминировавшим в тот период методологическим подходом.

Рассматриваемая в §3 «Проблема восприятия и интерпретации непривычной реальности» имеет большое значение в рамках нашей темы. В то время как приоритет «областнического» начйла настолько врос в сознание жителей Испании, что они не могут глядеть на самих себя и окружающих иначе как через призму локальной (чаще региональной) принадлежности, — отечественные авторы, исследуя культурно-языковые процессы в Испании, априорно подразделяют население на «народы-этносы», находят «национальные меньшинства», доминирование «собственно испанцев» и «национальную (этническую) принадлежность» как важное неотъемлемое качество каждого гражданина Испании, а независимость/автономию — как оптимальный способ решения «национального вопроса». Эта ситуация представляет собой, по сути дела, одно из проявлений постоянно воспроизводящегося по всему миру метода описания и оценки чужого народа — с позиций собственной социально-культурной среды и тех представлений, которые стали неотъемлемой частью мировоззрения исследователя еще в пору его формировании как личности.

Возможность избежать заведомо тупикового пути, преодолеть зависимость от собственного опыта состоит в радикальной смене системы координат при подходе к изучаемому объекту, что в данном случае достигается посредством погружения в испанские реалии, осознания тех критериев, по которым сами испанцы различают и подразделяют друг друга на «своих» и «чужих».

Заключительный §4 посвящен «Итогам исследования». Основным итогом своей работы автор считает вывод о том, что десятилетиями господствовавшая в нашей научной и пр. литературе картина этнической ситуации в Испании, равно как и «национального вопроса» в этой стране, не соответствует реальности:

• в Испании нет народов-этносов, один из которых исторически

доминирует, а прочие суть национальные меньшинства;

• этнический («национальный») фактор как таковой (в известном отечественном понимании) не играет значимой роли в осмыслении и освоении испанским обществом своего культурно-исторического и языкового многообразия;

• коллективными субъектами историко-политического и культурно-языкового сосуществования и развития являются в Испании территориальные (областные, земляческие) сообщества разных иерархических уровней: регионального, провинциального, островного, комаркального, приходского и т.д.; при этом выход на первый план того или иного уровня определяется особенностями конкретной ситуации; так, в качестве наиболее влиятельных из этих подразделений в политическом аспекте ныне выступают регионы (исторические области), которые и обрели в последней четверти XX в. автономный статус;

• коллективное и индивидуальное самосознание коренных жителей Испании в целом строится по «историко-территориальной» модели, вне которой так называемые «этнические признаки» (общность языка, происхождения, культуры и т.д.) сами по себе обычно не имеют сколько-нибудь существенного значения; культивирование какого-либо из них (языковое или культурное возрождение, популяризация идеи об общем происхождении и пр.) чаще всего достаточно явно связано с политической конъюнктурой, осуществляется в границах того или иного региона и имеет целью укрепление его позиций во внутрииспанском контексте («этнизация регионализма»);

• термины, традиционно используемые у нас для описания этнической ситуации в Испании («испанцы», «каталонцы», «народ», «нация», «национальность» и т.д.), в самой этой стране имеют иное и вовсе не этническое содержание.

В воссозданном таким образом реальном контексте получают объяснение и эпизод с постфранкистской «автономизацией», и многие другие необъяснимые (с точки зрения принятого у нас подхода) моменты, связанные с испанской тематикой, которая привычно видится нам как «этнонациональная».

В ходе исследования было подтверждено, что явления и закономерности, характерные для испанского общества 1970-х — 1980-х гг. в интересующем нас аспекте, существуют и действуют и на других этапах истории Испании, как более ранних, так и более поздних — вплоть до наших дней.

Трактовка данной тематики в нашей стране радикально расходится с той, которую в целом разделяют не только испанцы, включая научных экспертов, но и комментаторы из других стран, а также россияне дореволюционной эпохи. Причину этого драматичного обстоятельства автор видит в директивном внедрении в СССР в административно-политическую практику, а

затем и в общественные науки «этнонациональной парадигмы», «авизировавшей» не только государственное устройство и общественные отношения, но и мировоззрение наших сограждан. Одним из следствий этого эпохального процесса стало укоренение универсального «этноцентристского» восприятия культурно-языкового многообразия человечества, в том числе и населения Испании. В рамках заданной таким образом установки достаточно было наличия сведений о родном языке местного населения, чтобы на этом основании уверенно достроить картину «этнической ситуации» и «национального вопроса» в стране в целом, — фактически игнорируя прочие характеристики, и прежде всего данные о сам осознании коренных жителей Испании.

Вместе с тем автор отмечает постепенное накопление, начиная с позднесоветского времени, фактов отхода от господствующего «этноцентристского» взгляда — как в рамках отечественной испанистики (научной и «практической»), так и вне ее.

«Мировоззренческая укорененность» этнонациональной парадигмы в нашей стране (включая и научное сообщество) представляет собой отдельную и немаловажную проблему. В антропологии известен феномен невольного игнорирования или отторжения исследователем информации, противоречащей его ментальным установкам, сформированным воспитавшей его средой. Этот феномен, негативный эффект которого автору в полной мере довелось испытать на себе, побудил его к использованию ряда методических приемов, призванных способствовать преодолению известного культурно-психологического барьера, неизбежно возникающего при встрече с реальностью, построенной на иных принципах, нежели те, что казались универсальными.

В ряду таких приемов:

— изначальное оперирование привычным отечественным понятийно-терминологическим инструментарием, с тем, чтобы в процессе его практического применения наглядно определить, насколько он пригоден в работе с испанскими реалиями «этнического ряда»;

— воспроизведение в самой композиции исследования его реального хода, с анализом фактического материала, постепенным расширением изучаемого поля и последовательным повышением уровня обобщений.

Поскольку одним из результатов проделанного в данной работе исследования является пересмотр прежних отечественных представлений о роли этнического фактора и этнического начала в жизни, самоорганизации, самосознании и пр. населения Испании, то выводы автора можно рассматривать как призыв к аналогичному пересмотру — «инвентаризации» — сложившихся в нашей науке представлений о структуре населения других стран мира.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ

ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ИЗДАНИЯХ:

Монографии и брошюры

1. Испания: этничность и регионализм (Исследования по прикладной и неотложной этнологии ИЭА АН СССР. Серия Б. Документ № 4). М., 1992. С. 1-35 (2,0 п.л.).

2. Народы Испании во второй половине XX века (опыт автономизации и национального развития). М.: Наука, 1993. 192 с. (13,9 п.л.).

3. Страноведение Испании и Латинской Америки. Ч. !-И. М., Современный гуманитарный университет, 2001. С. 1-97, 1-77 (9,0 п.л.).

4. Быть испанцем. Традиция. Самосознание. Историческая память. М.: АСТ: Восток-Запад, 2006. 320 с. (17,0 п.л.).

Статьи в рецензируемых журналах по списку ВАК

5. На Втором международном конгрессе каталанского языка // Советская этнография. 1987. № 1. С. 139-144 (0,8 п.л.).

6. О неизданной книге // Этнографическое обозрение. 1992. № 5. С. 161-163 (0,3 п.л.).

7. Поучительные аналогии // Мировая экономика и международные отношения. 1994. № 10. с. 189-191 (0,4 п.л.).

8. Испания: этнический фактор и административные границы // Общественные науки и современность. 2002. № 6. С. 78-89 (1,1 п.л.).

9. Так есть ли в Испании «национальные меньшинства»? // Латинская Америка. 2009. № 5. С. 73-81(0,75 п.л.).

10. Испанские регионалисты и донские казаки // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 2009. Вып. 27. С. 102-121 (1,1 п.л.).

11. «Каталонский народ» в понимании испанцев и россиян // Вестник МГИМО-Университета. 2011. № 3 (18). С. 216-221 (0,7 п.л.).

12. Об этническом составе испанского народа И Вопросы истории. 2011. №6. С. 111-120 (0,9 п.л.).

13. Валенсийские «областники» против «каталонских империалистов» //Латинская Америка. 2011. №7. С. 63-77 (1,1 п.л.).

14. «Национальное строительство» в Испании // Современная Европа. 2011. № 4. С. 54-67 (1,0 п.л.).

15. «Баскский вопрос»: этнический или территориальный? // Общественные науки и современность. 2011. № 6. С. 140-152 (1,2 п.л.).

16. Народы Испании: региональная общность против общности генетической // Россия XXI. 2012. № 1. С. 64-81 (0,9 п.л.).

17. Два взгляда на «национальный вопрос» в Испании // История и историки. Историографический вестник (в печати) (1,1 п.л.).

18. Путеводитель по «баскскому лабиринту» // Новая и новейшая история (в печати) (0,4 п.л.).

Другие публикации

19. Этнические процессы в современной Басконии // Расы и народы, 1978, № 8. С. 237-252 (1,0 п.л.).

20. Этнические процессы в Каталонии (60-70-е гг. XX века) // Современные этнонациональные процессы в странах Западной Европы. М.: Наука, 1981. С. 171-184 (1,0 п.л.).

21. Specific Features of Ethnic Processes in Present-Day Spain // Problems of the European Ethnography and Folklore. Summaries by the Congress Participants. Moscow, 1982. P. 98-100 (0,3 п.л.).

22. Испания: новый этап этнического развития // Советская этнография. 1982. № 4. С. 43-54 (1,1 л.л.)

23. Социальный облик и положение этнонациональных меньшинств Испании // Национальные меньшинства и иммигранты в современном капиталистическом мире. Киев: Наукова думка, 1984. С. 183-214 (2,2 п.л.).

24. La población de España y la etnicidad // Actas de la Primera conferencia de hispanistas de Rusia. Madrid, 1995. P. 226.

25. «Мавры» современной Испании II Этнические меньшинства в современной Европе. М.: Восточная литература, 1997. С. 309-328 (1,5 п.л.).

26. El factor etnic en el process dels canvis nacionals i estatals a l'URSS // Nacionalismes i ciencies socials. Col.loqui Internacional, Barcelona 7, 8 i 9 - Novembre 1996. Fundació Jaume Bofill amb la col.laboració de Cátedra Huís Companys (U.В.).Barcelona, Editorial Mediterránea, 1997. P. 141-156 (1,5 п.л.).

27. Лингвистическая ситуация в Стране басков в условиях автономии // Этнические проблемы и политика государств Европы. М.: Старый сад, 1998. С. 174-195 (1,5 п.л.).

28. Испания: автономия для регионов // Федерализм и региональные отношения (опыт России и Западной Европы). М., 1999. С. 160-167 (0,5 п.л.).

29. Испания // Международный опыт федерализма в контексте регулирования этнополитических отношений. Ежегодный доклад, 1998. М„ 1999. С. 46-55 (1,5 п.л.).

30. Этническая ситуация в Испании: взгляд из России // Пограничные культуры между Востоком и Западом (Россия и Испания). СПб., 2001. С. 185-209 (1,2 п.л.).

31. Политическая борьба и культурно-историческая традиция: к вопросу о научном подходе к баскскому терроризму // Historia animata. Сборник статей. Ч. II. М„ 2004. С. 177-191 (0,7 п.л.).

32. Баски // Большая Российская Энциклопедия. Т. 3. М., 2005. С. 86 87

ЗЗТеоооризм в Стране басков: интерпретации (Глава VIII) // ИспанК начале XXI века. М.: МГИМО (У) МИД России, 2006. С. 99 117

34 Региональные партии и этнокультурное обособление регионов: европейские тенденции и испанские вариации II Между сепаратизмом и автономией. Региональные и этнические партии в европейской политике. М., 2006. С. 42-49. _ . оопк

35 Галисийцы II Большая Российская Энциклопедия. Т. 6. М„ ¿оиь.

С 314

36. Испанский случай: этнические волны и региональные утесы II Национализм в мировой истории. М.: Наука, 2007. О. ¿¿/-¿ъь (.¿,1

37Л Государственная идентификация по-испански (Глава 13) // Испания- анфас и профиль. М., 2007. С. 195-212 (1,1 п.л.).

38 Этнический фактор в государстве автономий // Регионы и центр, как строить отношения? Испанский вариант (Доклады Института Европы. № 216). М„ 2008. С. 45-54 (0,4 п.л.).

39 Испанцы // Большая Российская Энциклопедия. Т. 12. М„ ¿шв.

408Исп4ания Тее «национальный вопрос» II Вестник Российской нации. 2009. № 1 (3). С. 146-164 (1,1 п.л.)

41 Каталонцы II Большая Российская Энциклопедия. Т. и. м.,

2009. С. 316-317 (0,1 п.л.). ,.,т,„плц!1

42 Два погляди на «етнонаціональну ситуацію» в Іспанії // Народна творчість та етнографія. (Київ). 2010. № 2. С. 82-87 (1,2 п.л.).

Подписано к печати 1.04 2012 Формат 60x84 %. Усл. печ. л. 2,5 Тираж 100 экз. Заказ № 35

Участок множительной техники Института этнологии и антропологии РАН 119991 Москва, Ленинский проспект 32А