автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Лексические разночтения в списках паремий Борису и Глебу

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лексические разночтения в списках паремий Борису и Глебу"

На правах рукописи УДК 415.32

Мусорин Алексей Юрьевич

ЛЕКСИЧЕСКИЕ РАЗНОЧТЕНИЯ В СПИСКАХ ПАРЕМИЙ БОРИСУ И ГЛЕБУ

СПЕЦИАЛЬНОСТЬ 10.02.01 - РУССКИЙ ЯЗЫК

Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

Новосибирск 2006

Работа выполнена на кафедре древних языков ГОУ ВПО «Новосибирский государственный университет».

Научный руководитель - доктор филологических наук,

профессор Панин Леонид Григорьевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Фёдоров Александр Ильич,

кандидат филологических наук, доцент Шишкина Татьяна Альбертовна

Ведущая организация - Московский педагогический государственный университет

Защита состоится _апреля_2006 года в_часов

на заседании специализированного совета к 212.174.04 при Новосибирском государственном университете (г. Новосибирск, ул. Пирогова, д. 2).

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Новосибирского государственного университета.

Автореферат разослан «$» к^С^фТО- 2006 г.

Учёный секретарь специализированного совета доктор филологических наук, лу

профессор

О Н. Алешина

¿006 fi

Введение

Реферируемая диссертация посвящена исследованию лексических разночтений в списках паремий Борису и Глебу по рукописям Краткой редакции.

Во Введении определяется объект исследования, обосновывается актуальность темы, формулируются цель и задачи, определяется научная новизна, теоретическая ценность и практическая значимость работы, предлагается практическое использование результатов исследования, даётся описание метода, излагаются основные положения, выносимые на защиту.

Источники материала и объект исследования. Паремийные чтения Борису и Глебу - одно из древнейших произведений оригинальной русской литературы. По классификации U.C. Соболевой, все сохранившиеся списки памятника распределяются между четырьмя редакциями. Древнейшей является Особая редакция, созданная между 1036-1054 гг. и дошедшая до настоящего времени в единственном списке XVI в. Позднее сформировался текст Краткой редакции. В результате распространения ее текста библейскими цитатами появилась Пространная редакция, на основе которой была создана Дополнительная. Все четыре редакции оформились до 1115 г.Реферируемая работа выполнена на материале десяти из двенадцати списков Краткой редакции паремий Борису и Глебу (к двум спискам доступ получить не удалось). К исследованию также привлекались данные списка Особой редакции и четырех списков Пространной редакции. Для удобства изложения материала мы не приводим в тексте работы названия и шифры цитируемых рукописей, но кодируем их. Заглавная буква К или П обозначает принадлежность рукописи к Краткой или Пространной редакции, следующая же за буквой цифра указывает место данного списка на шкале относительной хронологии. Так, например, номером 1 обозначается древнейший, а номером 10 - самый поздний из списков. Единственный список Особой редакции обозначается буквой О. Полный перечень использованных списков и краткая характеристика каждого из них приводятся в конце работы, в приложении. Частным исследо-

1 Соболева Л.С. Паремийные чтения истории книжной культуры. - Новосибирск, 19'

3

Cl О»

MmiKM » | fl i ■ A . y ■

iïrsùh

вательским объектом стали лексические разночтения этих списков в количестве 67 единиц. Предметом исследования является эволюция лексики церковнославянского языка в том объёме, в каком она нашла своё отражение в анализируемых разночтениях.

Актуальность темы исследования. Несмотря на то что обобщающие исследования по истории русского языка стали появляться с конца XIX в., ее фактографическая база и в настоящее время довольно слаба. Между тем, наука для своего нормального развития нуждается в постоянном притоке нового фактического материала, и привлечение новых источников почти всегда способно скорректировать уже существующие концепции развития языка, способствовать зарождению и развитию новых концепций. Кроме того, исследование древнерусского рукописного наследия способствует дальнейшему развитию историко-лексикографической практики. В свете сказанного представляется необходимым любое исследование, способствующее введению в научный оборот нового фактического материала. К кругу таких исследований принадлежит и реферируемая диссертация, носящая диахронический характер и демонстрирующая эволюцию лексики, представленной в списках Краткой редакции паремий Борису и Глебу в период с ХШ по XVI в. Проанализированный лексический материал позволяет выявить некоторые тенденции в эволюции церковнославянского словаря в указанный период. Таким образом, исследование вписывается в контекст широкой проблематики, связанной с выявлением и описанием основных закономерностей развития лексики церковнославянского языка, с выявлением причин, вызывающих те или иные лексические изменения.

Цели и задачи исследования. Основная цель диссертационного исследования — изучить и теоретически обобщить те изменения в лексическом составе церковнославянского языка Древней Руси, которые нашли отражение в списках Краткой редакции паремий Борису и Глебу. Для достижения цели были поставлены следующие задачи: 1) дать характеристику лексики, представленной в древнейшем списке паремий Борису и Глебу с точки зрения соотношения в ней церковнославянских и древнерусских элементов, а также с точки зрения соотношения различных типов церковнославянизмов между собой; 2) выявить и проклассифицировать лексические разночтения между списками изучаемого памятника; 3) разбить исследуемые списки Краткой редакции на группы в соответствии с выяв-

ленными в них разночтениями; 3) установить причины появления выявленных лексических разночтений; 4) выявить и описать основные закономерности развития лексики церковнославянского языка в той мере, в какой они отражены в материалах выбранного памятника; 6) соотнести полученные результаты с существующими в науке концепциями истории церковнославянского языка.

Методы исследования. Основной метод - лингвотекстологи-ческий, дающий возможность воссоздать картину эволюции текста. Разработанный и впервые примененный на практике Л.П. Жуковской, он получил дальнейшее развитие в трудах A.M. Молдована, Л.Г. Панина, А.Г. Кравецкого, JI.H. Петровой, Л.И. Шелеповой, A.A. Пичхадзе, A.M. Камчатнова, О.Г. Злыгостьевой, Й.Г. Ван дер Така, В.Р. Федера, Х.П.С. Баккера и мн. др. Наряду с лингвотексто-логическим в исследовании применены также описательный, сопоставительный и количественный методы.

Теоретическая значимость работы определяется тем, что полученные результаты могут внести вклад в изучение истории церковнославянского языка и в решение проблем, связанных с исследованием изменений церковнославянской лексики на временной оси и с установлением причин таких изменений.

Практическая значимость работы. Полученные результаты и материал могут быть использованы при подготовке учебных пособий и вузовских курсов по истории русского литературного языка и по русской исторической лексикографии.

Рекомендации по использованию. Результаты исследования могут бьггь использованы при создании обобщающих работ по истории русского и церковнославянского языка. Выявленные лексические единицы, не известные ранее, могут быть привлечены в лексикографической практике при составлении словарей древнерусского и церковнославянского языков.

Основной лексикографической базой исследования послужили: «Словарь древнерусского языка» И.И. Срезневского 2, «Полный церковнославянский словарь» Г. Дьяченко, «Словарь древнерусского языка XI-XFV вв.», «Словарь древнерусского языка XI-XVII веков». Данные уточнялись по «Материалам для словаря древ-

2 Более известный как «Материалы к словарю древнерусского языка», однако последнее его переиздание, осуществлённое в 1989 г., вышло под названием «Словарь древнерусского языка».

нерусского языка» Дювернуа, «Словарю старославянского языка восточнославянской редакции Х1-ХП веков» и «Старославянского словаря (по рукописям X - XI веков)» под редакцией P.M. Цейтлин, Р. Вечерки и Э. Благовой.

Достоверность результатов исследования обеспечивается опорой на предшествующие работы в данной области и фактический материал, извлечённый из списков паремий Борису и Глебу, тщательной сверкой всех полученных данных по лексике церковнославянского языка с материалами исторических словарей и специальных исследований по исторической лексикологии.

Новизна результатов исследования состоит в том, что в нём впервые выявлен, проанализирован и описан большей частью не вовлекавшийся ранее в научный оборот историко-языковой фактический материал, выявлены и описаны ведущие тенденции в истории лексики церковнославянского языка в той мере, в какой они проявились на материале проанализированных списков.

Апробация работы. Основные положения исследования были изложены в докладах на конференциях: 1) «Церковнославянский язык и церковнославянизмы» («Первая научная конференция преподавателей и студентов», г. Новосибирск, 2000 г.); 2) «Лексика паремий Борису и Глебу, не зафиксированная в словарях древнерусского языка» («Межрегиональная научно-практическая конференция, посвящённая памяти проф. М.И. Рижского», г. Новосибирск, 2001 г.); 3) «Русизмы в поздних списках паремий святым Борису и Глебу» («Четвёртая научная конференция преподавателей и студентов», г. Новосибирск, 2003 г). Положения диссертации также были обсуждены и одобрены на заседаниях кафедры древних языков Новосибирского государственного университета.

Основные положения, выносимые на защнту.

1. Почти все лексические разночтения, фиксируемые в списках паремий Борису и Глебу, относятся к двум группам: разночтения, связанные с нейтрализацией лексического значения слова, и разночтения, отражающие эволюцию лексики церковнославянского языка.

2. Разночтения, отражающие эволюцию церковнославянского языка, связаны в основном с периодом, традиционно называемым «эпохой второго южнославянского влияния», и дают чёткое распределение списков на две группы - старшую и младшую (включаю-

щие, по случайности, одинаковое количество рукописей - по пять в каждой группе).

3. Данные, полученные в результате анализа лексических разночтений в списках паремий Борису и Глебу, позволяют предполагать, что изменения, произошедшие в церковнославянском языке в период второго южнославянского влияния, связаны не только с воздействием на русскую культуру со стороны культуры болгарской и сербской (А.И. Соболевский) и не только с грецизацией и архаизацией (Л.П. Жуковская), но, в первую очередь, со становлением в эту эпоху церковнославянского языка как языка не тождественного ни одному из живых славянских языков и, как следствие этого, с необходимостью его кодификации. Языковые явления, традиционно связываемые со вторым южнославянским влиянием, были вызваны внутренними потребностями языка; никакое воздействие со стороны другого языка на языковую систему того времени было невозможным, поскольку сама система не нуждалась в такого рода воздействии.

Структура работы. Работа состоит из Введения, 5 глав («Церковнославянский язык и церковнославянизмы», «Лексика базового списка паремий Борису и Глебу», «Церковнославянизмы и слова, общие для древнерусского и церковнославянского языков», «Разночтения, не связанные с оппозицией "древнерусский / церковнославянский"», «Частеречная и тематическая принадлежность варьирующейся лексики»), Заключения, Приложения «Списки паремий Борису и Глебу», библиографического списка, насчитывающего 130 работ на русском и иностранных языках. Объём работы 156 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе «Церковнославянский язык и церковнославянизмы» даётся общая характеристика церковнославянского языка; приводится определение лексического церковнославянизма, под которым понимается единица лексического уровня языка, участвующая в создании системы противопоставлений церковнославянского и древнерусского языков; разрабатывается классификация последних. В соответствии с классификацией Е.Г. Итэсь церковнославянизмы распределены на три группы.

1. Церковнославянизмы, чуждые древнерусскому языку как в плане выражения, так и в плане содержания. По своему происхождению это заимствования из неславянских языков, кальки, некоторые заимствования языка южных славян (фарис&н, иереи, рлса).

2. Церковнославянизмы, чуждые древнерусскому языку только в плане выражения. Эта группа состоит из заимствований как южнославянского, так и неславянского происхождения (ипостась, вллни, хлла'Ь).

3. Церковнославянизмы, чуждые языку восточных славян Только в плане содержания. По своему происхождению это семантические заимствования из языка южных славян или семантические кальки с неславянских языков 3 {А'&ва - «Богородица», врагъ -«дьявол»)

Церковнославянизмы каждой группы играли различные роли в противопоставлении церковнославянского языка древнерусскому. Так, церковнославянизмы, чуждые древнерусскому языку как в плане выражения, так и в плане содержания, оставались таковыми лишь до тех пор, пока именовали внеязыковые понятия и реалии, чуждые народному сознанию и быту. Однако по мере того, как христианство становилось повседневным явлением, громадный пласт церковнославянизмов утрачивал свою понятийную чужеродность (црькъвь, рАСА, св/лщеникъ), и эту группу слов правомерно выделять лишь для раннего этапа функционирования церковнославянского языка на Руси. В более позднюю эпоху большинство слов этой группы переходит в разряд лексических единиц, общих для церковнославянского и древнерусского языков. Среди церковнославянизмов второй группы, чуждых русскому языку в плане выражения, собственно лексические заимствования как южнославянского, так и неславянского происхождения (оуне, вллни, пургъ и др.) составляли сравнительно небольшую долю в общем количестве слов этой группы. Это, преимущественно, были союзы, союзные слова и непроизводные наречия: авне, сице и др. В основном во вторую группу церковнославянизмов входили лексико-фонетические и словообразовательные варианты общеславянских лексем, характерные для языка южных славян. К первым, например, относятся слова с корневым и

3 Итэсь Е.Г. О коннотативном содержании церковнославянизмов и отражении их стилистической окраски в словаре // Историческая лексика русского языка. - Новосибирск, 1983. - С. 80.

приставочным неполногласием, с написанием Щ на месте этимологического *tj, слова с отсутствием j перед А в начале слова и мн. др., а ко вторым — слова с приставкой ms-, с суффиксами -гель, -ость, -сгво, - ствие и мн. др. Многие церковнославянизмы второй группы оказались в плане выражения в системных отношениях со своими восточнославянскими эквивалентами. Так, церковнославянскому trat всегда соответствует восточнославянское torot, церковнославянскому А в начале слова — восточнославянское JA и т.д. Регулярность этих отношений, несомненно, способствовала быстрому распространению церковнославянского языка на Руси, облегчала понимание церковнославянской литургии для необразованной части прихожан. Именно благодаря системности и регулярности этих отношений церковнославянский язык сумел совместить в своем развитии две, казалось бы, взаимоисключающие тенденции: тенденцию сделать церковнославянскую литургию как можно более доступной для понимания основной массой прихожан и тенденцию к максимальному противопоставлению в плане выражения церковнославянского языка как языка сакрального древнерусскому — светскому языку. Что же касается церковнославянизмов третьей группы, чуждых языку восточных славян только в плане содержания, то их количество было невелико, и значительная часть их довольно скоро вошла в состав лексики древнерусского языка. Впрочем, некоторые слова этой группы сохранили свою «церковнославянскость» на протяжении всей своей истории. К ним, например, относятся слова врагъ в значении «дьявол», отець в значении «Бог», д*к&А в значении «Богородица». Известны также случаи перехода в эту группу церковнославянизмов слов, общих для церковнославянского и древнерусского языков. Примером тому может быть глагол текоу в значении «иду». Впрочем, таких примеров крайне немного.

Во второй главе «Лексика базового списка паремий Борису и Глебу» рассматривается лексика древнейшего списка, характеризуется соотношение в нём: 1) церковнославянизмов и слов, общих для древнерусского и церковнославянского языков; 2) различных групп церковнославянизмов между собой.

Из трех групп церковнославянизмов в языке исследуемого нами списка представлены почти исключительно слова, чуждые древнерусскому языку только в плане выражения. Основную массу выявленных нами лексических церковнославянизмов составляют не собственно лексические заимствования из старославянского или

греческого языков, а южнославянские лексико-фонетические варианты общеславянских лексем. Для анализа нами привлекается лексика со следующими особенностями плана выражения: 1) наличие/отсутствие j перед А в начале слова; 2) наличие/отсутствие j перед У в начале слова; 3) отражение праславянского сочетания *dj; 4) отражение праславянского сочетания *tj; 5) полногласие /неполногласие; 6) отражение праславянских сочетаний *ort, *olt; 7) отражение древних сочетаний редуцированных с плавными; 8) переход/непереход Е в О в начале слова; 9) выпадение/невыпадение j в междугласном положении.

Эти церковнославянско-древнерусские оппозиции распределяются между тремя группами, в зависимости от того, какой из двух компонентов противопоставленной пары та ли или иная оппозиция реализует в языке исследуемого текста. В первую группу мы объединяем те оппозиции, которые реализуют в языке исследуемого нами текста только древнерусский компонент противопоставленной пары. Сюда относятся: отсутствие j перед У в начале слова: «кнзь оун*ь» 139г, отражение праславянского *dj как Ж: «ражакт м мужь везуменъ» 138а;. обязательное наличие j в междугласном положении: «пагувнаа рана» 140в; отражение древних сочетаний редуцированных с плавными как trot, в сочетании с живым произношением эпохи— «кровь врату мокю» 138а.

Во вторую группу мы включили оппозиции, которые всегда реализуют только церковнославянский компонент: отражение праславянского сочетания * tj как Щ: «стополкъ же давъ плещи» 140в; отражение праславянских сочетаний *ort, *olt как pa-, ла-, непереход Е в О в начале слова, представленный, впрочем, в тексте всего два раза одной и той же лексемой — «вуду каинъ властель в русн» 1386, «прннму власть рускук кдннь» 139в. В третью группу мы отнесли оппозиции, реализующие в тексте данного списка оба компонента: наличие/отсутствие j перед А в начале слова и полногласие/ неполногласие.

Отсутствие j перед А представлено у нас четырьмя случаями: «не азъ начахъ» 139а; «азъ ксмъ ¿*Fb» 1396; «акы агньца» 1396; «ака же не вывала в русн» 1406. Наличие j перед А в начале слова встречается дважды: «показавше ав'й»; 140в; «въ азву мн'б» 140г.

Как показал анализ, для исследуемого нами текста нормой является неполногласие как в корнях, так и ъ приставках: сдравнк 138а, страну 138г, предана 1396, и мн. др. Единственный зафиксированный нами случай отражения праславянского сочетания *telt дает не tlet, как это обыкновенно бывает в церковнославянских памятниках восточнославянского происхождения, но характерное для старославянского языка tlét - пл'кненъ вы (с) лотъ 139а.

На общем неполногласном фоне в тексте данного списка обнаружено пять случаев появления полногласной лексемы: «Gtú-намъ твонмъ вышегороде» 1396; «Wtaтъ во G7 на(с) въ во-лод/'мира» 139г; «и созвл новгородца» 138г; «воротн по теве» 138г; «с города» 140г. В словах володмм!ра 139г и вышегороде 1396 полногласие объясняется тем, что здесь мы имеем дело с именами собственными восточнославянского происхождения. Производным от имени собственного, топонима, является также слово новгородцн 138г. Иначе дело обстоит с полногласной словоформой с города 140г, демонстрирующей расхождение лексических значений полногласного и неполногласного вариантов: полногласный вариант употребляется в нашем тексте в значении «изгородь», «забор», «ограда», «укрепление»: «посл'Ьдь же и самого жена с города оулом-комь жернова оувн» 140г, а неполногласный в значении «населенный пункт несельского типа»: «лютЬ во граду тому в нем же кнзь оунъ» 139г.

Появление полногласной формы глагола воротн связано, по нашему мнению, со стремлением автора данного текста избежать омонимии между неполногласным вратн «pugnare» и вратн «са-реге».

Нетрудно заметить, что две последние оппозиции, хотя и реализуют в нашем тексте оба своих компонента — церковнославянский и древнерусский, реализуют их по-разному. Если для оппозиции полногласие / неполногласие в качестве нормы реализуется неполногласный вариант, а полногласие появляется лишь в силу особых, легко прослеживаемых причин, то для оппозиции наличие / отсутствие j перед А в начале слова общая норма отсутствует; можно утверждать, что нормой является отсутствие j перед А в слове агньць и наличие j в слове язва, но нельзя утверждать, что нормой является наличие или отсутствие j во всех словах этого типа.

В тексте памятника есть церковнославянизмы, маркированные словообразовательными суффиксами -тель, -мне, -ство: «п рага-телн овада/от нм» 140а; «стонаннк и трлсеннк» 140а; «м в4 роднлъ (и прелювод^ганна» 140; «ератоув/нстворн»л 140в.

Другой характерной чертой церковнославянского языка была высокая продуктивность словосложения и, как следствие этого, наличие в текстах большого количества многокорневых слов. К ним относится и только что приведенное выше существительное прелю-вод'бгяннк.. Всего мы имеем в нашем тексте десять случаев употребления сложносоставных слов: «гр^холювець ра(д)кть са рати» 138а; «му(ж) во правов'Ьрну и вра(т)лювцю па(ч) же во-лювую» 1386; «вра(т)ненавидим па(ч) же сластолювцю засинеть кости» 1386; «оумыслнвъ высокооумь.кмъ» 139в; «понеже в'&даа вра тоувшстворн» 140в. Все эти слова относятся к первой группе церковнославянизмов, чуждых древнерусскому языку, как в плане выражения, так и в плане содержания. К этой же группе церковнославянизмов следует отнести и однокорневое заимствование цесарь: «С2ц(с)рл м до простыхь лю(д)н» 139г.

Наиболее бедно в нашем тексте представлена третья группа церковнославянизмов — слов, противопоставленных древнерусскому языку только в плане содержания. Здесь мы имеем та теонима — владыка: «кровь вра ту люкю вопнкть к тев4[ вл(д)ко» 140а, и вышьннн: «поставллкть ц(с)рл н кнзл вышннн»\39в.

Проведённый в данной главе анализ лексики древнейшего из списков памятника показал, что наиболее многочисленными среди лексических церковнославянизмов являются церковнославянизмы второй группы, т. е. церковнославянизмы, чуждые языку восточных славян только в плане выражения, среди которых преобладают восходящие к языку южных славян лексико-фонетические варианты общеславянских лексем. Словообразовательные церковнославянизмы крайне немногочисленны и играют ничтожно малую роль при создании оппозиции «древнерусское - церковнославянское». Церковнославянизмы, чуждые древнерусскому языку, как в плане содержания, так и в плане выражения, представлены почти исключительно многокорневыми словами, исключения составляют заимствования: агньць и цесарь. Наименее многочисленными являются

4 т.е. вратоувниство сътворн

церковнославянизмы, чуждые древнерусскому языку только в плане содержания, представленные у нас лишь двумя теонимами: вы-

шьннн и владыка.

В третьей главе «Церковнославянизмы и слова, общие для древнерусского и церковнославянского языков» рассматриваются разночтения, в которых слова, общие для этих двух языков заменяются на церковнославянизмы, либо наоборот. Анализ лексики с полногласием/неполногласием показал, что для поздних списков часто бывает характерна замена полногласного варианта на неполногласный: «Сдать во (U на(с) въ волод/мнрл» KI-139r ~ володн-мнрл К2-259об ~ володнмерл КЗ-146а ~ володнмнрл К4-143в ~ во-лодпмерл К5-222 ~ володнмерл Кб-173 ~ вллднмерл К7-С.44 ~ в'ллднмерл К8-150г ~ вллднмерл К9-220об ~ володнмерл К10-222. Этот случай не единичен. Так, во фразе «Отбнамъ твонмъ вышего-роде» КГ-1396 в списках К4 и К7 наименование резиденции великих киевских князей появляется в неполногласном оформлении: вышегрл-де К4-142 г, вышегрлде К7-С.43. Остальные списки сохраняют написание К1. Целый ряд случаев замены полногласного варианта на неполногласный связан со списком К7: «н р'кшл новгородцн» К1-138г ~ новогрл(д)цн К7-С.43; «рлгозенъ с новгородцн» К1-138г ~ с но-вогрл(д)цн К7-С.43; «и созвл новгородцн» К1-138г ~ новогрлдцн K7-C.43; «женл с городл оуломкомь жерновл оувн» К1-140г ~ съ грлдл К7-С.45. Последнее разночтение свидетельствует о стирании лексических различий между полногласным городъ и неполногласным грлдъ в языке создателя списка К7. Последний случай замены полногласного варианта на неполногласный обнаружен в списке Кб: «можемъ кнлже ворот по теве» К1-138г ~ врлтн са К6-171об.

До сих пор речь шла об отражении в исследуемом нами памятнике праславянского сочетания *tort. Теперь следует сказать несколько слов по поводу рефлексов сочетаний *tert, *telt. Вопреки распространенному мнению о том, что указанные выше праславян-ские сочетания были представлены в языке церковнославянских памятников Древней Руси как tret, tie?, в тексте исследуемого памятника обнаружено довольно много случаев написания сочетаний tret и tlit. Так, единственный имеющийся у нас случай отражения пра-

5 Соболевский А. И. История русского литературного языка. - JL, 1980. - С. 29.

славянского сочетания выглядит по спискам следующим образом: «пл'кненъ вы(с) лотъ» К1-139а пл'кненъ К2-258об ~ плененъ К3-144г ~ плененъ К5-1126 ~ пл'бненъ К6-171об ~ плененъ К7-с.43 ~ плененъ К8-149г ~ плененъ К9-219об ~ плененъ К10-220об. В пяти случаях из десяти мы встречаем южнославянское //е/. В списке К4 соответствующий фрагмент текста утрачен.

Семь раз встречается в списках на месте праславянского Ъег1 южнославянское ¡гёс «зла(т)мь н сревромь» К1-1396 ~ гр'Ьвромь К2-258 ~ ср'Ьвромь К5-112г; «мужа оувнхъ во вредъ мн'Ь» К1-140г ~ въ вр'Ьдъ К2-260об; «с* в'Ь роднлъ (и прелювод'Ьпнна» К1-140г пр'Ьлювод'канна К2-260об; «пре(д) Емь» К1-139г ~ «пр"к(д) вгом» К7-с. 44; «в'Ь во н самъ рагозенъ с новгородцн» К1-138г ~ «в'Ь во самъ в то вр'Ьмл рагоз'кнъ с новгородцн» К5-112а ~ «вё во въ то времл враж(д)м нм-Ьа с новогра(д)цн» К7-с. 43 ~ «в4: во самъ в то времл рагозенъ с нов'город'цн» К8-1496 ; «непрп(д)вно ксть. ковъ коватн вр(т)а на вр(т)а»¥Л-\ЪШ ~ пр'Ьподовно К2-256.

Усиление «церковнославянскости» в поздних списках памятника демонстрируют также примеры такого явления, как отражение праславянского сочетания Если в К1 и списках, близких к нему по времени создания, *&} всегда отражается как Ж, то в списках более поздней эпохи появляются случаи написания ЖД: «ражакт сл мужь везуменъ» К1-138а ~ раж(д)ает сл К7-с.42 ~ раж(д)аеть(с)К8-148в ~раж(д)аеть(7) К9-218.

В некоторых поздних списках мы наблюдаем также появление у перед У в начале слова: «£нзь оунъ» К1-139г ~ юнъ К7-с.44 ~ юнъ К8-150в; «поставлю оуношю Янза нмъ» К1-с.40а ~ юношм К7-с.44. В остальных списках мы встречаем то же, что и в К1.

Одним из признаков так называемого второго южнославянского влияния является выпадение j в междугласном положении. Эпизодическое выпадение у наблюдается в исследуемых нами списках периода второго южнославянского влияния: «пагувнаа рана» К1-140в ~ пагувнаа К7-с.45 ~ пагЬ'в'наа К8-1516 ~ пагоувнаа К9-220об; «н по ошествнн кго прнаша оканного мукъ» К1-140в ~ пр/аша К7-с.45 ~ пр/'аша К8-1516. Наиболее часто безъйотовое напи-

* Так в книге

сание встречается в списке К7, хотя и в нем йотация не всегда отсутствует: «Овлтоплъкъ прм вла(с")» К7-с.43 и др.

Еще одной особенностью ряда списков является сохранение на письме древнего сочетания редуцированных с плавными, давно уже не имеющего никакой опоры в реальном произношении: «кровь, Брату мокю» К1-139а ~ кровь К2-257об кровь К3-145а ~ кровь К4-142в ~ кръвь К5-1126 ~ кровь Кб-172 ~ кръвь К7-с.43 ~ кровь К8-149г ~ кро(в) К9-219об ~ кровь К10-220об;

Наряду с явной тенденцией к росту церковнославянского элемента, в некоторых поздних списках паремий Борису и Глебу, мы встречаемся с явными русизмами. Таковыми являются слова с отражением праславянского как Ч в списках К9 и К10: «за рукн емлюще м» К1-1406 ~ нмлючи К10-222; «стополкъ же давъ плещи» К1-140в ~ п'лечь/ЮО-222-, «н сЫ/вра арослАвъ варлгъ а прочи(х)$» К1-138г/139а ~ «варлгъ шесть тисачь а прочнхъ вонлтнсл(ч)» К9-219об. В остальных списках употребляется то же написание варьирующегося слова, что и в списке К1. Появление явного русизма в списке К9 связанно, по-видимому, с тем, что в предполагаемом протографе этого списка числительное было обозначено буквой под титлом, как например, в К1.

Другая группа русизмов связанна с появлением j перед А в начале слова: «не лзъ нлчлхъ» К1-139а ~ азъ К3-145а; «н бы(с) сЬ зла лкл же не бывала в рут» К1-1406 ~ ака К2-159об ~ акн К3-146в ~ а ко К4-143г ~ ако К6-173об ~ аково К7-С.44 ~ ака К8-151а ~ акова К9-220об ~ и/го К10-222; акы агньцд 1-1396 ~ ако К2-258 ~ шдаКЗ-1456 ~ ако К4-142г ~ Кб-172 ~ /аж>К7-с.43 ~ а (к) К8-150а ~ ако К9-220 ~ ако К10-221об.

Собственно лексические и лексико-словообразовательные церковнославянизмы гораздо менее многочисленны, нежели лекси-ко-фонетические. только три однотипных замены в одном из списков слова, общего для древнерусского и церковнославянского языков, на лексический церковнославянизм: «Шнме(т) въ Й7 кр(с)лма кЪпость крепкага» К1-140а ~ гь К2-258об; «пре(д) Емь» К1-139г «пре(А)//пнь» К4-143а/б; «бнн бо слуга есть» К1-138г ~ гвп К2-257. Замена слова богъ словом господь связана здесь с тем, что слово вогь могло обозначать как христианского, так и языческого бога, в то время как слово господь, будучи семантической калькой с греческого Кбрюд, могло употребляться только

как обозначение Бога христианского. Функционирование слова господь в качестве церковнославянизма было возможно в старший период существования церковнославянского языка, когда еще не совсем угасла борьба с язычеством, когда в общую оппозицию древнерусское / церковнославянское входила конкретная оппозиция языческое / христианское.

Одним из признаков церковнославянского языка было наличие сложных, по преимуществу двукорневых, слов. Единственное обнаруженное разночтение, фиксирующее появление одного из таких слов, связано со списком К9: «оустрагакть су(д)ю правлща су(д")» К1-139г ~ «правосхдлщл схдъ» К9-220об. Причастие пра-восядащы является, по-видимому, окказионализмом. Замену одного сложного слова на другое демонстрирует разночтение, связанное со списком К7: «въ ХВЛЛУ же доврод'кемъ» К1-139а ~ влаготвор-цем К7-с. 43. Имеется и «обратное» разночтение, связанное с заменой двукорневогд^слова в списке К1 на однокорневое во всех остальных: «кнл(з) правоверна» К1-139г ~ праведьна К3-135г ~ праведна К4-1436 ~ праведна К6-172об ~ праведна К7-с.44 ~ пра-вед'на К8-150в ~ праве (д) на К9-220об ~ п'раведна К10-221 об. В списках К2 и К5 соответствующее слово отсутствует.

Проанализированный материал позволяет разбить все списки на две группы: старшую и младшую, в каждую из которых входит одинаковое количество списков - пять. Списки младшей группы свидетельствуют о возрастании в церковнославянском языке периода их создания количества церковнославянизмов и, следовательно, об увеличении дистанции между древнерусским и церковнославянским языками в указанный период (начиная с XV в.).

В четвёртой главе «Разночтения, не связанные с оппозицией "древнерусский / церковнославянский"» описываются лексические замены, происхождение которых не связано с взаимодействием двух литературных языков Древней Руси. Рассмотрим разночтение: «н вы(с) громъ велнкъ н тутенъ» К1-1406 ~ тоутънъ К2-260 ~ то-утенъ К3-146в ~ тоут(е)нъ К6-173об ~ страшень К7-с.45 ~ то-ученъ К8-1516 ~ тоученъ К9-220об ~ тутенъ К10-222. В списках К4 и К5 соответствующее слово отсутствует. И лексема тУтьнын «громкий», и слова, на которые она заменяется в списках К7, К8 и К9, принадлежат к разряду слов, общих для древнерусского и церковнославянского языков. Причина появления данного разночтения,

по всей видимости, заключается в исчезновении из языка или, по крайней мере, в выходе из активного употребления лексемы тЬ'ть-ныи, что в одних случаях привело к его замене паронимом то-ученъ., а в К7 прилагательным страшень, которое не меняет общего смысла фразы.

Причиной большинства разночтений, рассмотренных в настоящей главе, является нейтрализация лексических значений. Под нейтрализацией лексических значений слов мы понимаем утрату в определенном контексте тем или иным словом способности противопоставляться в плане содержания какому-либо другому слову. Наиболее характерна нейтрализация лексических значений для словообразовательных вариантов. Среди последних наиболее многочисленными являются приставочные. Из пятнадцати имеющихся у нас разночтений со словообразовательными вариантами десять — приставочные образования: хвлла ~ похвала, гнати - погнати, в'Ьдатн - пов'кдати, носит - поностнти, остриги - поострнти, вежатн - Хвежати, начатн - почати, находитн - приходити, нзвивлти- повиватн, съгрИшеник - прегрешении.

Как видно из примеров, особая активность при создании словообразовательных вариантов свойственна приставке по-. Все остальные приставки встречаются лишь по одному разу. Другие словообразовательные варианты, обнаруженные нами в разночтениях, распределяются следующим образом: 1) один случай с наличием / отсутствием десемантизировавшегося постфикса ли (пара неже -нежели); 2) один случай конверсии (пара правьдьнын - прдвьдь-никт»); 3) три пары суффиксальных словообразовательных вариантов {правьдьнын - правьдьвыи, вогословъ - вогословьць, отсюда - отсюль).

Такая разновидность нейтрализации лексических значений слов, как синонимия, представлена в списках лишь двумя парами: великын - тлжькын и драгыи - чьстьнын..

Последней и наиболее интересной для нас разновидностью нейтрализации лексических значений слов из всех, обнаруженных нами, является та, которую можно назвать контекстуальной синонимией. Сюда мы относим пары слов, не имеющих общих лексических значений, но приобретающих их в определенных контекстах. Так, например, местоимение свой не синонимично местоимению

мой или его, однако в определенных контекстах заменяет их без всякого ущерба для смысла высказывания.

Вряд ли можно считать синонимами лексему гора «гористая местность» и лексему землл, однако в контексте, в котором актуализируется единственная общая для них сема - «территория», а все остальные семы редуцируются, эти слова вполне могут заменять друг друга без какого-либо изменения содержания фразы. Для того чтобы два слова стали взаимозаменяемыми в определенном контексте, они должны иметь как минимум одну общую сему. При увеличении количества общих сем увеличивается, соответственно, количество контекстов, в которых слова, обладающие этими семами, могут нейтрализовать свои лексические значения.

В пятой главе «Частеречная и тематическая принадлежность варьирующейся лексики» приводятся количественные данные лексических замен в списках паремий Борису и Глебу в соответствии с принадлежностью варьирующихся слов к определённой части речи и тематической группе. Слова различных частей речи заменяются в имеющихся у нас разночтениях с различной интенсивностью. Более всего замен связано с именами существительными - 28 разночтений. На втором месте по степени варьируемости стоят глаголы - 17 разночтений. Имена прилагательные заменяются значительно реже: десять разночтений. С заменой одного местоимения другим связано 6 разночтений, 2-е заменой наречия наречием, 2-е заменой союза союзом. Имя числительное заменяется другим именем числительным только в одном разночтении. Кроме того, в списке К10 есть один пример замены прилагательного именем существительным: «му(ж)во правовому и вра(т)лювцю па(ч) же волювцю ср(д)це веселл м здравик творить» KI-1386 ~ правов*Ьрну КЗ-143г ~ лраведуК4-141б ~ правов'Ьрноу К5-111а ~ правов"йрноу К6-170об ~ правовому К7-с. 42 ~ право(вгЬ)рноу K8-148r ~ право-в'Ьрноу К9-218 ~ п'раводержьцю К10-219об. Несмотря на сравнительно небольшой объём текста рассматриваемого здесь произведения, в десяти имеющихся у нас списках представлены, хотя и в разном количестве, разночтения, связанные со словами всех знаменательных частей речи. Совершенно иначе обстоит дело со словами служебных частей речи: отмечено всего лишь два союза. Частицы и предлоги не представлены в разночтениях. Видимо, этот факт можно объяснить относительной немногочисленностью союзов, предло-

гов и частиц в языке, а также высокой частотностью их употребления в тексте. Эти два обстоятельства, по-видимому, приводили к тому, что норма употребления служебных единиц языка была гораздо жёстче, чем норма употребления знаменательных единиц, а уровень владения этой нормой древнерусскими книжниками был значительно выше, чем в случае с существительными, прилагательными и глаголами, которые совокупно дают 90% всех разночтений в списках изучаемого памятника.

В Заключении приводятся общие итоги исследования относительно, во- первых, развития лексики исследуемого нами памятника, а во-вторых, относительно развития лексической системы церковнославянского языка в целом. Это далеко не одно и то же.

С онтологической точки зрения, язык как система всегда предшествует любому созданному на нем конкретному тексту; язык всегда существует ранее, нежели возникает текст. Из этого положения не следует, однако, что история языка того или иного конкретного памятника представляет собою всего лишь отражение в тексте истории языка в целом, ее частный случай. Возникнув в результате функционирования языка, текст начинает жить и развиваться по своим собственным, отличным от языковых, законам. Хотя, несомненно, эволюция языка находит свое отражение в эволюции рукописного текста памятника.

Графически соотношение эволюции языка и эволюции текста можно представить в виде двух пересекающихся окружностей, из которых одна символизирует явления, связанные с эволюцией языка (Т), а другая ® - явления, связанные с эволюцией текста. Зона их пересечения СЗу - это явления эволюции языка, нашедшие свое отражение в эволюции текста. Они-то и представляют для нас наибольший интерес.

Исследование явлений языка, не попавших в зону пересечения, т. е. не нашедших отражения в тексте, не подлежит рассмотрению в работах того типа, к которым относится наше исследование. Изменения языка памятника, не связанные с эволюцией языковой системы, представлены у нас, в основном, в четвёртой главе,

Если результаты, полученные нами при изучении паремий Борису и Глебу типичны, мы должны признать, что основным фактором эволюции лексической стороны текста является нейтрализация лексических значений слов. Именно с ней связана большая часть разночтений, рассмотренных нами в предпоследней главе настоящего исследования. Поскольку замены слова, возникающие в результате действия механизмов нейтрализации лексических значений во многом случайны, построить какую-либо классификацию текстов на основании этого типа разночтений не представляется возможным.

Разночтения, отражающие эволюцию церковнославянского языка, напротив, могут служить надёжным основанием для классификации списков. Они всегда системны, поскольку системна породившая их эволюция языка. Именно эти разночтения позволили нам разбить весь корпус проанализированных рукописей на две группы: старшую и младшую. В старшую группу нами объединяются пять рукописей Х1П-Х1У вв., а в младшую - пять рукописей XV в. Последние пять списков могут служить прекрасной иллюстрацией к тому спектру явлений, который со времен работ А. И. Соболевского получил в нашей науке наименование «второго южнославянского влияния». Хотя к одному только влиянию славянского юга свести произошедшие в церковнославянском языке изменения вряд ли возможно. Мы склонны считать, что изменения, произошедшие в церковнославянском языке в указанный период, обусловлены, в первую очередь, изменением соотношения между древнерусским и церковнославянским языками, а также изменением соотношения церковнославянизмов различных групп внутри языковой системы церковнославянского языка. Вместе с тем важен тот факт, что изменения, произошедшие в церковнославянском языке в эпоху так называемого «второго южнославянского влияния», привели к значительному увеличению дистанции между церковнославянским и древнерусским языками. Это создало определенные трудности в изучении и понимании церковнославянского языка. Прямым следствием этих трудностей явилась тенденция к упорядочению системы церковнославянского языка. Таким образом, период в истории церковнославянского языка, традиционно связываемый со вторым южнославянским влиянием, можно назвать периодом упорядочения и кодификации.

В приложении «Списки паремий Борису и Глебу» приводится краткая характеристика проанализированных списков.

Списки Краткой редакции

К1 ЦТ АДА, фонд Московской синодальной типографии, №

51. Паремийник «Типографский», Х1П - XIV вв.

К2 ГПБ, С>.п. 1.13, паремийник XIII - XIV вв. КЗ ГБЛ, собрание Румянцева, № 303. Паремийник «Высоцкий», XIV в.

К4 ЦТ АДА, фонд Московской синодальной типографии, №

55. Паремийник «Фёдоровский», XIV в.

К5 ЦГАДА, фонд Московской синодальной типографии, №

52, паремийник XIV в.

Кб ГПБ, 0.1.178. Паремийник, XV в.

К7 Рукопись из собрания Кирилла Белозерского .Сборник от правил святых апостол, 1424 г. Рукопись утрачена. Текст цитируется по его изданию Варлаамом6.

К8 ГПНТБ СО РАН (Новосибирск), Томское собрание, Б П/5. Минея служебная за июль, XV в. (третья четверть).

К9 ГПНТБ СО РАН (Новосибирск), Тихомировское собрание, №11. Богородичник, г. Вильно, 1545 г.

К10 ЦГАДА, фонд МГАМИД, № 570, век.

Списки Пространной редакции

П1 ЦГАДА, фонд Московской синодальной типографии, № 49. Паремийник, XIV в.

П2 ЦГАДА, фонд Московской синодальной типографии, №

56. Паремийник, XIV в.

ПЗ Иваническая Минея. Рукопись утрачена. Текст цитируется по его изданию Голубовским7.

П4 ГПБ, рукопись из собрания Кирилла Белозерского, XVI в.

6 Варлаам. Обозрение рукописей собственной библиотеки преподобного Кирилла Белозерского // ЧОИДР. - 1969. - Кн. 2. - Отд. 1П. - С. 1 - 69.

7 Голубовский П.В. Служба святым мученикам Борису и Глебу в Иваниче-ской Минее 1547 - 1579 гг. // Чтения в историческом обществе Нестора-летописца. - Киев, 1990. - Кн. XIV. - Вып. 3. - С. 125 - 164.

Список Особой редакции

О ГБЛ, собрание Ундольского, №1277. Паремийник, XVI в.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Мусорин А.Ю. О языке Минеи служебной из Томского собрания ГПНТБ СО АН СССР // Лексическая и фразеологическая семантика языков народов Сибири. - Новосибирск, 1987. - С. 62 - 68.

2. Мусорин А.Ю. Церковнославянский язык и церковнославянизмы // Материалы первой научной конференции преподавателей и студентов «Наука. Университет. 2000». - Новосибирск, 2000. - С. 82 -86.

3. Мусорин А.Ю. Лексика паремий Борису и Глебу, не зафиксированная в словарях древнерусского языка // Сибирь на перекрестье мировых религий: Материалы межрегиональной научно-практической конференции, посвященной памяти выдающегося учёного и педагога, специалиста по библеистике, профессора НГУ Михаила Иосифовича Рижского.- Новосибирск, 2002. - С. 237 - 238.

4. Мусорин А.Ю. Механизмы эволюции языка рукописного текста // Сибирский лингвистический семинар. - Новосибирск, 2002.-№ 1 (З).-С. 10-14.

5. Мусорин А.Ю. Некоторые теонимы церковнославянского языка Древней Руси // Вестник НГУ: Серия: история, филология. -Новосибирск, 2002. - Т. 1. - Вып.1 - С. 101 - 104.

6. Мусорин А.Ю. Русизмы в поздних списках паремий святым Борису и Глебу // Материалы четвёртой научной конференции преподавателей и студентов «Наука. Университет. 2003». - Новосибирск, 2003. - С. 43-46.

7. Мусорин А.Ю. Разночтения, связанные с полногласием / неполногласием и отражением праславянского *4) в списках паремий Борису и Глебу // ТёхУП урацрятнсг), - Новосибирск, 2004. - Выпуск 1-й, посвященный 90-летию доктора филологических наук, профессора Новосибирского государственного университета Кирилла Алексеевича Тимофеева С. 310 - 316.

Подписано в печать 28..02.2006 г. Формат 70 х 108 1/16 Уч.-изд л. 1,25 Тираж 100 экз. Заказ № 75

Лицензия JIP № 021285 от 6 мая 1998 г. Редакционно-издательский центр НГУ 630090, Новосибирск-90, ул. Пирогова, 2

XetóÁ 1

ÍV (

/ I

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Мусорин, Алексей Юрьевич

Введение.

Глава 1. Церковнославянский язык и церковнославянизмы.

Глава 2. Лексика базового списка паремий Борису и Глебу

Глава 3. Церковнославянизмы и слова, общие для древнерусского и церковнославянского языков в списках паремий Борису и Глебу.

Глава 4. Разночтения, не связанные с оппозицией древнерусский/церковнославянский

Глава 5. Частеречная и тематическая принадлежность варьирующейся лексики.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Мусорин, Алексей Юрьевич

Источники материала и объект исследования. Паремийные чтения первым русским святым — князьям Борису и Глебу, относятся к числу древнейших произведений оригинальной русской литературы, входят в обширный круг произведений так называемого Борисоглебского цикла.

О широком распространении интересующего нас литургического памятника в древней и средневековой Руси свидетельствует хотя бы количество дошедших до нас списков этих паремийных чтений — свыше шестидесяти. Согласно классификации, выполненной ещё в 1960-ые годы новосибирской исследовательницей J1. С. Соболевой, все имеющиеся у нас списки паремий Борису и Глебу без остатка распределяются между четырьмя редакциями [79, с. 11; 80, с. 107]. Древнейший из них, по мнению Л. С. Соболевой, является так называемая Особая редакция, созданная между 1036-1054 гг. на основании обработки вышегородских записей произошедших событий [81, с. 121]. Она, к сожалению, представлена только одним дошедшим до нас списком достаточно позднего происхождения -XVI век.

Далее на базе Особой редакции под воздействием ветхозаветных паремий формируется текст Краткой редакции [81, с. 122], дошедшей до нас в двенадцати списках. Распространение текста Краткой редакции библейскими цитатами приводит к появлению наиболее широко представленной в списках Пространной редакции, а на основе Пространной редакции создается Дополнительная. Все четыре редакции оформились до 1115 года [81, с. 122].

Настоящая работа выполнена на материале имевшихся в нашем распоряжении списков Краткой редакции паремийных чтений Борису и Глебу. К сожалению, из двенадцати сохранившихся к настоящему времени списков Краткой редакции в нашей работе используются только десять: к двум оставшимся спискам нам доступ получить не удалось по независящим от нас обстоятельствам. Кроме того, в работе эпизодически привлекаются данные единственного сохранившегося списка Особой редакции и четырех, достаточно произвольно выбранных, списков Пространной редакции. Данные двух последних редакций привлекаются в тех случаях, когда они, по нашему мнению, необходимы для объяснения тех или иных явлений в каком-либо из списков Краткой редакции. В ряде случаев именно привлечение данных Особой и Пространной редакций позволило дать правильную интерпретацию анализируемого материала, пролить свет на происхождение некоторых разночтений. Списки Дополнительной редакции нами не используются, поскольку не находятся в непосредственном взаимодействии со списками Краткой редакции, и данные этих рукописей не могут быть использованы для интерпретации анализируемых нами разночтений. Сжатое описание использованных нами в настоящем исследовании рукописей приводится в конце работы.

Для удобства изложения материала мы не приводим в основном тексте нашей работы названия и шифры цитируемых рукописей, но кратко кодируем их. Заглавная буква К или П, с которой начинается код, обозначает принадлежность рукописи к Краткой или Пространной редакции, следующая же за буквой цифра указывает место данного списка на шкале относительной хронологии. Так, например, номером 1 обозначается древнейший, а номером 10, соответственно, самый поздний из имеющихся у нас списков. Единственный, использованный нами, список Особой редакции обозначается просто буквой О.

Если текст переписан без разбиения на столбцы, после номера списка указывается номер листа, а если интересующая нас цитата располагается на его оборотной стороне, добавляется сокращение «об.». Если же текст переписан с разбиением на столбцы, мы кодируем столбец одной из первых четырёх букв русского алфавита: а и б - на лицевой стороне, виг - на оборотной.

В случае со списком К7 указывается не номер листа, а номер страницы, поскольку сама рукопись утрачена и её текст цитируется по изданию, осуществлённому в середине XIX века Варлаамом.

Памятник для исследования нами выбран не случайно. Будучи создан на Руси древнерусским книжником, он отражает церковнославянский язык именно в том виде, в каком он существовал среди восточных славян, вне какого-либо влияния южнославянских протографов. В нем в принципе не могло существовать слов, фразеологизмов, грамматических форм и орфографических вариантов, не знакомых древнерусским книжникам эпохи создания паремий, но механически перенесенных из южнославянских рукописей. Связанность памятника с книжно-языковой культурой именно Древней Руси представляет, как нам кажется, для исследователя безусловную ценность, поскольку именно работа с материалом такого рода даёт нам возможность собрать необходимый материал для полного и системного описания древнерусского извода церковнославянского языка и выявления всего корпуса признаков и особенностей, отличавших его от изводов сербского и болгарского. Частным исследовательским объектом стали лексические разночтения этих списков в количестве 67 единиц. Предметом исследования является эволюция лексики церковнославянского языка в том объёме, в каком она нашла своё отражение в анализируемых разночтениях.

Актуальность темы. Несмотря на то, что обобщающие исследования по истории русского языка создаются с конца девятнадцатого века, фактографическая база этой научной дисциплины и в настоящее время достаточно слаба. Как справедливо указывает В. В. Колесов, большинство имеющихся у нас рукописей (с XI по XVI в.) «совершенно не изучено, множество рукописей не просмотрено, некоторые списки не сведены в общий текст, новые находки поражают и сейчас.» [39, с. 11]. Между тем, наука для своего нормального развития нуждается в постоянном притоке нового фактического материала. Как показывает опыт, привлечение новых источников почти всегда способно скорректировать уже существующие концепции развития языка, способствовать зарождению и развитию новых концепций, пересмотру устаревших точек зрения. Кроме того, исследование нашего рукописного наследия способствует дальнейшему развитию лексикографической практики: почти каждый новый список дает несколько неизвестных ранее слов или значений, позволяет более детально охарактеризовать особенности функционирования в различное время уже известных науке лексических единиц древнерусского и церковнославянского языков. Как будет показано далее, не является исключением и эта работа. В свете сказанного представляется актуальным любое исследование, способствующее введению в научный оборот нового фактического материала. К числу таких исследований принадлежит и наша работа.

Научная новизна данной работы обусловлена тем, что в ней впервые осуществлена попытка дать полное и исчерпывающее описание лексических разночтений в списках паремий Борису и Глебу, введён в научный оборот неизвестный ранее фактический материал, дана его теоретическая интерпретация. В работе на базе имеющегося в нашем распоряжении фактического материала предлагается новое осмысление периода второго южнославянского влияния, как периода кодификации церковнославянского языка, что привело в дальнейшем к его окончательному оформлению в качестве самостоятельной языковой системы, в корне отличной от этнических языков отдельных славянских народов.

Цели и задачи. Цель нашей работы — исследовать и теоретически обобщить те изменения в лексике церковнославянского языка Древней Руси, которые нашли отражение в имеющихся у нас списках Краткой редакции паремий святым князьям-мученикам Борису и Глебу, выявить причины лексических изменений как в языковой системе, так и в тексте исследуемого нами памятника (как будет показано далее, это далеко не всегда одно и то же). Для ее достижения нами ставятся следующие задачи:

1) характеристика лексики, представленной в древнейшем списке паремий Борису и Глебу (Паремийник Типографский, XIII - XIV вв., Новгород), принимаемом нами в качестве исходной точки при описании отразившейся в более поздних списках эволюции лексической системы церковнославянского языка;

2) выявление и классификация лексических разночтений между списками Краткой редакции;

3) разбиение имеющихся у нас списков Краткой редакции на группы, в соответствии с выявленными в них разночтениями;

4) установление причин возникновения выявленных лексических разночтений;

5) выявление и анализ основных закономерностей развития лексики церковнославянского языка, в той мере, в какой они отражены на материале данного памятника;

6) соотнесение полученных результатов с существующими в науке концепциями истории церковнославянского языка.

Методы исследования. Использованный в нашей работе в качестве основного лингвотекстологический метод исследования был разработан и впервые применен на практике Л. П. Жуковской при изучении памятников письменности традиционного содержания [23, 24, 25, 26, 27, 28], получил дальнейшее развитие в трудах таких ученых, как А. М. Молдована, занимавшегося «Словом о законе и благодати» митрополита Иллариона [57], Л. Г. Панина, исследовавшего текстологию Минейного торжествени-ка, [64, 65, 66, 67, 68], А. Г. Кравецкого [42, 43], Л.Н.Петровой [70], Л. И. Шелеповой [112], А. А. Пичхадзе [71], А. М. Камчатнова [34], О. Г. Злыгостьевой [31 ] и многих других.

Будучи создан в России, лингвотекстологический метод получил распространение и своё дальнейшее развитие в трудах ряда зарубежных учёных. Здесь в качестве примера можно привести работы болгарских исследователей М. Добревой и Д. Добрева [121], применивших к лингвотек-стологическим исследованиям современную компьютерную технику, А. Милтенову [126], нидерландских учёных Й. Г. ван дер Така [128], В. Р. Федера [129, 130], X. П. С. Баккера [118], занимающихся текстологией памятников южнославянской (по преимуществу болгарской) письменности, профессора Карлова университета в Праге Карела Кучеру [124], применившего лингвотекстологический метод для изучения чешского рукописного и старопечатного наследия, ирландского слависта, исследователя ранних старопечатных текстов на церковнославянском языке Р. Н. Кле-минсона [120], итальянцев М. Камулья и Э. Пикки [119] и многих других.

Этот исследовательский метод, «основанный на сопоставительном изучении состава чтений и языковых фактов всех сохранившихся или каких-то избранных в результате типологического анализа, составляющего предпосылку метода, списков произведений» [67, с. 3] дает, с нашей точки зрения, наиболее полную, подробную и всестороннюю картину изменений, происходивших в языке на протяжении всего периода функционирования в рукописной культуре исследуемого памятника. Широкое использование лингвотекстологического метода может дать нам историю языка в виде истории цельной системы, а не историю её отдельных фрагментов, что мы, к сожалению, имеем на сегодняшний день в большинстве случаев. Впрочем, это дело будущего. Мы не ставим перед собой столь глобальной задачи, ограничиваясь лишь исследованием лексики одного конкретного памятника древнерусской письменности.

На сегодняшнем уровне развития науки «можно говорить о четырех самостоятельных аспектах лингвотекстологического исследования:

1) функциональном: исследование языка списков памятника в рамках церковнославянской проблематики;

2) структурном: анализ памятника с целью выявления исторических изменений в фонетике, лексике и грамматике древнерусского языка;

3) собственно лингвистическом: исследование изменений в языке памятника в результате развития, изменения или просто бытования в нескольких списках самого памятника;

4) лексикографический: разработка вопросов создания словаря варьирующейся и постоянной лексики памятника» [65, с. 15].

В нашей работе основное внимание уделяется первому и второму аспектам. Два последних представлены в гораздо меньшем объеме, фрагментарно, хотя автор считает своей заслугой обнаружение и введение в научный оборот некоторого количества слов и значений, не зафиксированных ни в одном из словарей древнерусского или церковнославянского языков. Говоря о втором аспекте, следует упомянуть, что нас в рамках данного исследования интересовали исключительно исторические изменения в области лексики. Рассмотрение исторических изменений в области фонетики и грамматики выходит за рамки поставленной нами научной задачи.

Л.Г.Панин выделяет «три этапа лингвотекстологического исследования, находящихся в отношениях следования. Эти отношения предполагают, что каждый последующий этап не может быть осуществлён без предыдущего. Лингвотекстологический метод как таковой предполагает осуществление всех трёх этапов. Эти этапы:

1) типологическое изучение памятника, заключающееся в сравнительном изучении состава списков избранного памятника (отдельного литературного произведения или сборника литературных произведений). Собственно типологическому исследованию памятника предшествует археографическая работа, в ходе которой выявляются необходимые рукописи. На этапе типологического исследования могут быть установлены редакции и группировки памятника, отличающиеся друг от друга составом;

2) текстологическое исследование памятника содержит анализ развития текста памятника, представленного анализируемыми списками. Изучение текста здесь ведётся с учётом как содержательной (смысловой) стороны произведения, так и внешних средств изображения того или иного содержания, иными словами анализируется развитие (изменение) содержания произведения. На этом этапе выделяются литературные или идеологические редакции, различающиеся своим содержанием;

3) собственно лингвотекстологическое исследование, которое можно охарактеризовать как лингвистическую интерпретацию выявленных различий в списках памятника» [65, с. 102].

В нашей работе представлен только третий из указанных выше этапов - собственно лингвотекстологический. Два первых этапа изучения памятника, носящих в значительной степени литературоведческий характер, применительно к паремийным чтениям первым русским святым -князьям Борису и Глебу, были выполнены ранее в работах Л. С. Соболевой [80,81,82].

В лексикологическом лингвотекстологическом исследовании предметом изучения являются, разумеется, лексические разночтения, но минимальной единицей такого анализа, его, так сказать, условием выступает фраза, которую мы в рабочем порядке определяем как синтаксически оформленную конструкцию (словосочетание, предложение), передающую в рамках данного произведения относительно законченный, замкнутый образ» [65, с. 104]. Это связано с тем, что значение слова реализуется только в контексте и вне контекста не всегда может быть определено с необходимой точностью. С другой стороны, объём цитируемого в нашей работе контекста представляет собой тот необходимый минимум, который требуется для адекватного установления значения слова. Впрочем, когда варьирующейся лексемой является предлог, а не знаменательное слово (такие случаи не раз встречаются в списках исследуемого нами памятника), мы считаем возможным ограничиться приведением предложно-падежного сочетания.

Наряду с охарактеризованным нами выше лингвотекстологическим методом, в данной работе также активно используется метод описательный, который заключается в добросовестной последовательной фиксации языковых фактов, встречающихся в тексте, в соответствии с поставленной научной задачей. В рамках описательного метода выполнена, в частности, вторая глава нашего исследования, посвящённая характеристике языка наиболее древнего списка Краткой редакции паремий Борису и Глебу, рассматриваемого нами в качестве «точки отсчёта» при описании эволюции языка указанного памятника. Отдельные случаи применения описательного метода имеют место и в других главах данной работы.

В ряде случаев мы обращались в данной работе к сопоставительному методу. В первую очередь на протяжении всей работы осуществляется сопоставление лексических единиц церковнославянского и древнерусского языков. Кроме того, в отдельных случаях мы прибегаем к сопоставлению лексических единиц церковнославянского языка с лексическими единицами латинского и древнегреческого, а в одном случае - и современного белорусского языков. Использование сопоставительного метода нам представляется почти неизбежным при описании эволюции как лексической системы языка в целом, так и при создании истории её отдельных элементов. Дело в том, что ни один язык не развивается в изоляции, но, напротив, испытывает то или иное воздействие со стороны других языков. При этом, именно лексика является той подсистемой языка, которая в наибольшей степени подвержена разного рода внешним воздействиям.

Обращение к сопоставительному методу имеет, по нашему мнению, и общеметодологическое значение. Дело'в том, что любое явление может быть адекватно понято и оценено только при его сопоставлении с другими явлениями того же ряда. Таким образом, адекватный анализ фактов церковнославянского языка на различных этапах его истории может быть осуществлён только на фоне других языков, контактировавших с ним в рамках определённой языковой ситуации. Основным языком сопоставления в данной работе является, конечно же, древнерусский; в некоторых случаях привлекаются данные белорусского, болгарского, древнегреческого и латинского языков.

В пятой - последней - главе нашей работы мы обращаемся к количественному методу, который понимается нами как особая разновидность описательного метода: прибегая к нему мы не только последовательно фиксируем все языковые явления, свойственные данному тексту, но и приводим их квантитативные характеристики.

Теоретическая значимость работы определяется тем, что полученные результаты могут внести вклад в изучение истории церковнославянского языка и в решение проблем, связанных с исследованием изменений церковнославянской лексики на временной оси и с установлением причин таких изменений

Практическая значимость работы. Результаты, полученные в нашем исследовании, могут быть использованы как при написании обобщающих трудов по истории русского литературного языка и русской исторической лексикологии, так и учебных пособий по указанным дисциплинам. Последнее представляется нам особенно важным, поскольку учебные дисциплины, в рамках которых студенты знакомятся с историей и современным состоянием церковнославянского языка находятся пока ещё в стадии становления, корпус учебной литературы по ним пока ещё не сформирован, и непосредственное привлечение научных разработок при их преподавании в рамках высшей школы видится автору этих строк неизбежным.

Рекомендации по использованию. Выявленные и описанные нами в тексте данной работы лексические единицы, неизвестные ранее науке, могут быть использованы в лексикографической практике при составлении словарей древнерусского и церковнославянского языков.

Кроме того, автор этих строк выражает надежду, что данная работа может оказаться небесполезной для тех, кто будет заниматься лингвотек-стологическими исследованиями на материале других памятников. Возможность сопоставить разночтения, выявленные при изучении одного памятника с разночтениями, выявленными при изучении другого, способствует созданию более полной и исчерпывающей картины эволюции лексики языка на различных этапах его исторического развития в рамках различных жанров словесности Древней Руси.

Основной лексикографической базой нашего исследования послужили: «Словарь древнерусского языка» И. И. Срезневского ^86], «Полный церковнославянский словарь» протоиерея Г. Дьяченко [20] - единственное имеющееся у нас издание по лексике церковнославянского языка, написанное с позиций носителя культурно-языковой традиции Русской Православной Церкви, «Словарь древнерусского языка XI- XIV вв.» [75] и «Словарь древнерусского языка Х1-ХУН веков» [77]. Последние два издания, вследствие своей незавершённости на текущий момент, могли быть использованы далеко не всегда. В ряде случаев мы обращались к «Материалам для словаря древнерусского языка» Дювернуа [21], пользовались данными изданного в Киеве «Словаря старославянского языка восточнославянской редакции XI - XII веков» [78], а также «Старославянского словаря (по рукописям X - XI веков)» под редакцией Р. М. Цейтлин, Р. Вечерки и

1 Традиционно этот труд известен в науке под авторским названием «Материалы к словарю древнерусского языка», однако последнее его переиздание, осуществлённое в 1989,году, вышло под заглавием «Словарь древнерусского языка». Именно этим изданием мы и пользуемся в настоящей работе.

Э. Благовой, вышедшего в Москве в 1999 году [87]. Последний использовался нами в основном в тех случаях, когда нам было необходимо убедиться в том, что интересующее нас слово употреблялось уже в старославянском языке, либо же для того, чтобы сопоставить значение слова в старославянском и церковнославянском русского извода.

Достоверность результатов исследования обеспечивается опорой на предшествующие работы в данной области и фактический материал, извлечённый из списков паремий Борису и Глебу, тщательной сверкой всех полученных данных по лексике церковнославянского языка с материалами исторических словарей и специальных исследований по исторической лексикологии.

Апробация работы. Основные моменты настоящего исследования были изложены в докладах и обсуждены в прениях на следующих конференциях:

1) Церковнославянский язык и церковнославянизмы (Первая научная конференция преподавателей и студентов «Наука. Университет. 2000», Новосибирск, 2000);

2) Лексика паремий Борису и Глебу, не зафиксированная в словарях древнерусского языка (Межрегиональная научно-практическая конференция, посвящённая памяти выдающегося учёного и педагога, специалиста по библеистике, профессора НГУ Михаила Иосифовича Рижского, Новосибирск, 2001);

3) Русизмы в поздних списках паремий святым Борису и Глебу (Четвёртая научная конференция преподавателей и студентов «Наука. Университет. 2003», Новосибирск, 2003).

Кроме того, работа в целом была обсуждена и одобрена на заседании кафедры древних языков Новосибирского государственного университета 23 декабря 2005 года.

Основные положения, выносимые на защиту:

1) Почти все лексические разночтения, зафиксированные нами в списках паремий Борису и Глебу могут быть распределены по двум группам: разночтения, связанные со стремлением переписчика более точно, более детализованно передать содержание копируемого текста, более однозначно интерпретировать описываемую ситуацию, и разночтения, отражающие эволюцию лексики церковнославянского языка; некоторые разночтения (впрочем, довольно немногочисленные) порождены ситуацией нейтрализации лексического значения в определённом контексте.

2) Разночтения, отражающие эволюцию лексики церковнославянского языка, связаны в основном с периодом, традиционно называемом в нашей науке «эпохой второго южнославянского влияния», или, в интерпретации Л. П. Жуковской, «периода грецизации и архаизации» и дают чёткое распределение списков на две группы - старшую и младшую, включающие, по случайности, одинаковое количество рукописей (по пять в каждой группе).

3) Данные, полученные нами в результате анализа выявленных лексических разночтений в списках Краткой редакции паремийных чтений Борису и Глебу, позволяют предполагать, что изменения, произошедшие в церковнославянском языке в период, традиционно называемый «эпохой второго южнославянского влияния», связаны не только с воздействием на русскую культуру со стороны культуры болгарской и сербской, как полагал в своё время А. И. Соболевский, и не только с грецизацией и архаизацией, как считала Л. П. Жуковская, но, в первую очередь, со становлением в эту эпоху церковнославянского языка как языка не тождественного ни одному из живых славянских языков, и, как следствие этого, с назревшей необходимостью его кодификации.

4) Поскольку же церковнославянский язык сосуществовал на одной территории с живыми разговорными языками православного славянского мира (в частности, с древнерусским), его кодификация преследовала также цель увеличения роли тех элементов на всех уровнях языковой системы, которые могли быть использованы для противопоставления в плане выражения церковнославянского языка живым этническим языкам региона

ОгШоёоха. Таким образом, языковые явления, традиционно связываемые со вторым южнославянским влиянием, вызваны, по нашему мнению, внутренними потребностями языка; никакое воздействие со стороны на языковую систему не представляется возможным, если сама эта система не нуждается в такого рода воздействии.

Структура работы. Настоящее диссертационное исследование состоит из введения, пяти глав, заключения, приложения и списка использованной литературы, включающего в себя сто двадцать работ, как на русском, так и на иностранных (английский, французский, немецкий, польский, болгарский, сербскохорватский, украинский, белорусский) языках, расположенных в алфавитном порядке. Первую часть библиографического списка составляют работы, расположенные в соответствии с порядком кириллического алфавита, вторую часть - работы, расположенные в соответствии с порядком латинского алфавита. Лексикографические источники приводятся в общем списке цитированных работ.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лексические разночтения в списках паремий Борису и Глебу"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проанализированные выше лексические разночтения между десятью списками Краткой редакции паремийных чтений Борису и Глебу позволяют нам сделать некоторые выводы, во-первых, относительно развития лексики исследуемого нами памятника, а во-вторых, относительно развития лексической системы церковнославянского языка в целом. Это, надо сказать, далеко не одно и то же.

С онтологической точки зрения, язык всегда предшествует любому созданному на нем конкретному тексту; язык всегда существует ранее, нежели возникает текст. Из этого положения, справедливость которого вряд ли кто осмелится оспаривать, не следует, однако, что история языка того или иного конкретного памятника представляет собою всего лишь отражение в тексте истории языка в целом, ее частный случай. Возникнув в результате функционирования языка, будучи продуктом языковой деятельности человека, текст начинает жить и развиваться по своим собственным, отличным от языковых, законам. Хотя, несомненно, эволюция языка также находит свое отражение в эволюции рукописного текста памятника. Если бы это было не так, возникновение лингвотекстологическо-го метода, в том виде, в каком он существует сейчас, было бы просто невозможно: исследование разночтений между различными списками одного и того же произведения ничего не дало бы исследователям истории языка. Не состоялась бы и эта работа.

Справедливости ради надо заметить, что подобным образом дела обстоят не только в лингвотекстологии, но и в других разделах науки о языке. «Анализируя язык, лингвист исходит (неизбежно) из некоторого конечного набора информации (закрытого текста) и гипотетически делает заключение о характере лроизвольного - потенциально бесконечного текста данного языка (открытого текста). Это выражается в гипотезе о том, что некоторые явления данного закрытого текста встретятся в любом тексте данного языка и что определённые явления, напротив, нехарактерны для других текстов» [99, с.39]. Таким образом, важнейшей задачей историка языка, работающего с памятниками письменности, является распределение всех обнаруженных в тексте явлений на две группы: явления свойственные только данному (закрытому) тексту и явления, свойственные языку в целом. Основанием для такого распределения, на наш взгляд, может служить только наличие интересующего нас явления в других текстах, созданных на исследуемом нами языке. Применительно к лексике это означает, что признание за словом неокказионального статуса основывается на его зафиксированности в тех или иных историко-лексикографических исследованиях, прежде всего в словарях. Логично предположить, что по мере развития исторической лексикологии и лексикографии, по мере вовлечения в научный оборот большего количества фактического материала всё большее количество слов будет приобретать неокказиональный статус.

Графически соотношение эволюции языка и эволюции текста можно представить в виде двух пересекающихся окружностей, из которых одна символизирует явления, связанные с эволюцией языка (Т), а другая СТ) - явления, связанные с эволюцией текста. Зона их пересечения (У) -это явления эволюции языка, нашедшие свое отражение в эволюции текста. Они то и представляют для нас наибольший интерес, поскольку только опираясь на них, мы можем описывать язык прошедших эпох.

Как мы видим, далеко не весь корпус явлений истории языка находит свое отражение в текстах, на что, впрочем, указывал еще Ф. П. Филин

98]. Исследование явлений языка, не попавших в зону пересечения, т. е. не нашедших отражения в тексте, не подлежит рассмотрению в работах того типа, к которым относится наше исследование.

Изменения языка памятника, не связанные с эволюцией языковой системы, представлены у нас, по-преимуществу, в последней главе, хотя некоторые случаи рассматриваются в главе 3. Сюда, например, относится отражение праславянского как Ч в списках К9 - тисачь и К10 - имлю-чи, п'лечы. Появление этого русизма в церковнославянском тексте на месте ожидаемого Щ вовсе не свидетельствует об изменении церковнославянской языковой нормы. Как уже было сказано ранее , появление Ч на месте праславянского Н} связано с некоторыми графико-орфографическими особенностями протографа и представляет собой типичную ошибку, возникающую при переводе идеографического символа в фонетическое алфавитное письмо. Такие примеры можно было бы множить, но это опять же не представляется нам необходимым.

Факторами, изменяющими языковые характеристики текста, являются, в первую очередь, так называемые ошибки прочтения [47, с. 65], ошибки запоминания [47, с. 73], ошибки внутреннего диктанта [47, с. 74], ошибки письма, достаточно подробно охарактеризованные акад. Д. С. Лихачёвым [47, с. 76]. В некоторых случаях мы сталкиваемся с сознательной языковой правкой со стороны переписчика. Как мы уже указывали ранее, наиболее явственно вмешательство переписчика в язык рукописи представлено в списке К7. Его создатель с редкостным упорством и последовательностью церковнославянизирует текст, изгоняет из текста все, что могло бы употребляется не только в церковнославянском, но и в древнерусском языке. Для истории литературного языка такой текст имеет минимальную ценность, поскольку отражает не господствующую в период его создания церковнославянскую норму, но всего лишь индивидуальное лин-гво-стилистические взгляды переписчика, по-видимому, довольно искусственные. История же языка, как впрочем и любая другая наука, интересуется, в первую очередь, типовыми случаями, а не индивидуальными отклонениями, сколь бы любопытными нам не казались последние. Впрочем, вполне возможно, что здесь мы имеем дело с какой-нибудь локальной школой, локальным изводом,

Между тем, основным фактором, изменяющим «языковую физиономию» текста являются вовсе не ошибки писца, столь подробно описываемые Д. С. Лихачевым в его «Текстологии» [46] и, конечно же, не сознательное вмешательство переписчика в текст. Последнее, как нам кажется, встречается достаточно редко. Если результаты, полученные нами при изучении паремий Борису и Глебу типичны, мы должны признать, что основным фактором эволюции лексической стороны текста является нейтрализация лексических значений слов. Именно с нейтрализацией лексических значений связана большая часть разночтений, рассмотренных нами в последней главе настоящего исследования. Наиболее простым и наименее распространенным случаем нейтрализации лексических значений слов, как мы уже указывали выше, является синонимия. Как правило же, ситуация нейтрализации лексических значений связана с тем, что в большинстве контекстов слова реализуют не весь спектр своих значений, но лишь некоторую часть из них, иногда всего лишь одну сему. Таким образом, слова, имеющие общие значения, или общие фрагменты своих значений, могут быть взаимозаменяемы в контекстах, реализующих именно эти значения или их фрагменты. Понятно, что чем меньшее количество сем реализуется в том или ином контексте, тем больше вероятность замены этого слова каким-либо другим. В связи с этим встает вопрос об изучении способности контекста реализовывать тот или иной объем значения слова и о создании соответствующей типологии контекстов. Решение подобных вопросов, однако, находится за пределами нашего исследования. Поскольку замены слова, возникающие в результате действия механизмов нейтрализации лексических значений во многом случайны, построить какую-либо классификацию текстов, даже самую примитивную, на основании этого типа разночтений не представляется возможным.

Разночтения, отражающие эволюцию церковнославянского языка, напротив, могут служить хорошим основанием для классификации списков. Они всегда системны, поскольку системна породившая их эволюция языка. Именно эти разночтения позволили нам разбить весь корпус имеющихся у нас рукописей на две группы: старшую и младшую. По случайности, выделенные нами группы оказались равными по числу входящих в них списков. В старшую группу нами объединяются пять рукописей XIII-XIV веков, а в младшую пять рукописей XV века. Последние пять списков могли бы служить прекрасной иллюстрацией к тому спектру явлений, который со времен работ А. И. Соболевского получил в нашей науке наименование «второго южнославянского влияния». Хотя, как мы указывали выше, к одному только влиянию славянского юга свести произошедшие в церковнославянском языке изменения не представляется возможным. Более того, мы склонны считать, что изменения, произошедшие в церковнославянском языке в указанный период, инспирированы, в первую очередь, изменением соотношения между древнерусским и церковнославянским языками, а также изменением соотношения различных групп церковнославянизмов внутри языковой системы церковнославянского языка. Впрочем, об этом мы уже писали выше и не считаем необходимым повторяться. Вместе с тем, представляется необходимым указать на то, что изменения, произошедшие в церковнославянском языке в эпоху так называемого «второго южнославянского влияния» привели к значительному увеличению дистанции между древнерусским и церковнославянским языками. Это, в свою очередь, вызывало определенные трудности в изучении и понимании церковнославянского языка. Прямым следствием этих трудностей была тенденция к упорядочению системы церковнославянского языка на всех языковых уровнях. Наиболее ярким сигналом проявления этой тенденции на уровне лексики являются гиперкорректные написания, которые наиболее многочисленны в указанную эпоху. Таким образом, период в истории церковнославянского языка, традиционно связываемый со вторым южнославянским влиянием, с грецизацией и архаизацией, с полным основанием можно было бы назвать периодом упорядочения и кодификации, периодом формирования нормы самостоятельной языковой системы, не тождественной языковой системе ни одного этнического славянского языка и, следовательно, не имеющей опоры в повседневном разговорном узусе.

Список научной литературыМусорин, Алексей Юрьевич, диссертация по теме "Русский язык"

1. Аврорин A.B. Проблемы изучения функциональной стороны языка. Л., 1975.

2. Алексеев A.A. Почему в Древней Руси не было диглоссии // Литературный язык Древней Руси . Л., 1987. С. 3 - 11.

3. Алексеев В.Н., Дергачёва-Скоп Е.И., Покровский H.H., Ромода-новская Е.К. Об археографических экспедициях Сибирского отделения АН СССР в 1965-67 гг. // Археографический ежегодник за 1968 г. М., 1970. -С. 267 274.

4. Алипий (Гаманович). Грамматика церковнославянского языка. М., 1991.

5. Бартошевич А. История русского литературного языка. Варшава,1975.

6. Бели!) А. О юьижевним .езицима // 1ужнословенски филолог. -XIX.-1952.-С. 1-16.

7. Бели!) А. Око нашег кн>ижевног je3HKa. Београд, 1985.

8. Библейская энциклопедия. М., 1991.

9. Богуславский С. Украйно pycKi'i пам'ятки XI-XIII вв. про княз1в Бориса та Гл1ба (розвщка й текста). КиТв, 1928.

10. Бончев А. Църковнославянска граматика със сборник от образ-ци за превод. Речник на църковнославянския език. София, 1964.

11. Булыка А. М., Жураусю А. Г., Свяжынсю У. М. Мова выданняу Францыска Скарыны . Мшск, 1990.

12. Варлаам. Обозрение рукописей собственной библиотеки преподобного Кирилла Белозерского // ЧОИДР . 1869. - Кн.2. - Отд.Ш. - С. 1-69.

13. Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь . М.,1991.

14. Голубовский П.В. Служба святым мученикам Борису и Глебу в Иванической Минее 1547- 1579 гг. // Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца. Киев, 1990. Кн. XIV. - Вып.З. - С. 125 - 164.

15. Горшков А.И. Теоретические основы истории русского литературного языка. М., 1981.

16. Горшков А.И. Теория и история русского литературного языка. М., 1981

17. Грабчыкау С.М. Беларуска-pycKÍ слоушк. Míhck, 1991.

18. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М., 1986.

19. Дурново H.H. Введение в историю русского языка. М., 1969.

20. Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. М.,1993.

21. Дювернуа. Материалы для словаря древнерусского языка. М.,1894.

22. Ефимов А.И. История русского литературного языка: Курс лекций. М„ 1955.

23. Жуковская Л.П. Грецизация и архаизация русского письма 2-й пол. XVI в. (Об ошибочности понятия «Второе южнославянское влияние») // Древнерусский литературный язык в его отношении к старославянскому. М., 1987.-С. 144- 176.

24. Жуковская Л.П. Лингвистические данные в текстологических исследованиях // Изучение русского языка и источниковедение. М., 1989. С. 3 - 26.

25. Жуковская Л.П. Памятники письменности традиционного содержания как лингвистический источник (Их значение и методика исследования) // Исследования по лингвистическому источниковедению. М., 1963.-С. 20-35.

26. Жуковская Л.П. Постоянная и варьирующаяся лексика в списках памятника (Вопросы изучения и лексикографирования) // Славянское языкознание; VIII Международный съезд славистов. Загреб

27. Любляна; сентябрь 1978 г. Доклады советской делегации. М., 1978. - С. 172- 195.

28. Жуковская Л.П. Язык и текстология древних славянских памятников. М., 1976.

29. Зверковская Л.П. Суффиксальное словообразование русских прилагательных XI-XVII вв. М., 1986.

30. Зееман К.Д. Диглосията и смесите текстове в Киевска Русия // Старобългаристика. IX. - 1985. - №3. - С. 3 - 10.

31. Злыгостьева О.Г. Лингвотекстологическое исследование списков Стишного Пролога XV-XVII веков (На материале оригинальных русских майских чтений ). Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук. Барнаул, 1993.

32. Итэсь Е.Г. О коннотативном содержании церковнославянизмов и отражении их стилистической окраски в словаре // Историческая лексика русского языка. Новосибирск, 1983. С. 78 - 88.

33. Кайперт Г. Крещение Руси и история русского литературного языка // Вопросы язкознания. 1991. - №5. - С. 86 - 112.

34. Камчатнов A.M. Текстология и лексическая вариативность и Изборнике Святослава 1073 г. и его списках (XI-XVIII вв.). Автореферат на соискание учёной степени кандидата филологических наук. М.,1983.

35. Касаткин Л.П. Церковнославянский язык // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 575 - 576.

36. Клименко А.П. История русского литературного языка с точки зрения диглоссии // Литературный язык Древней Руси. Л., 1986. — С- 11 — 22.

37. Ковалевская Е.Г. История русского литературного языка. М.,1978.

38. Кожин А.Н. Литературный язык Московской Руси. М., 1984.

39. Колесов В.В. Введение в историческую фонологию. Л., 1982.

40. Колесов В.В. Древнерусский литературный язык. Л., 1989.

41. Колесов В.В. Критические заметки о древнерусской диглоссии // Литературный язык Древней Руси. Л., 1986. С. 22 - 41.

42. Кравецкий А.Г. К изучению текста богослужебных книг: Паремийная версия книги пророка Ионы // Вопросы языкознания. 1991. -№5.-С. 71-84.

43. Кравецкий А.Г. Из истории паремийного чтения Борису и Глебу // Традиции древнейшей славянской письменности и языковая культура восточных славян. М., 1991. С. 42 - 52.

44. Кравецкий А.Г. История церковнославянского языка позднего периода: Проспект. Ежегодная богословская конференция. Материалы 1997 года. М., 1997. - С. 104 - 110.

45. Кубрякова Е.С. Конверсия // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 235.

46. Кузнецов С.Н. Международные языки // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 291.

47. Ларин Б.А. Лекции по истории русского литературного языка X середины XVIII вв. М., 1975.

48. Лихачёв Д.С. Текстология. Л., 1983.

49. Лихачёв Н.П. Палеографические значения бумажных водянных знаков. Спб,, 1899.

50. Лукина Г.Н. Старославянские и древнерусские лексические варианты с начальными а-я, ю-у, е-о в языке древнерусских памятников XI-XI V вв. // Русская историческая лексикология. М., 1968. С. 104 - 114.

51. Львов А.С. Лексика «Повести временных лет». М., 1975.

52. Львов A.C. Очерки по лексике памятников старославянской письменности. М., 1966.

53. Мещерский H.A. Древнеславянский общий литературно-письменный язык на раннем этапе культурно-исторического развития всех славянских народов // Мещерский H.A. - Избранные статьи. Спб., 1995. -С. 21-32.

54. Михайловская Н.Г. Некоторые вопросы лексико-семантической вариантности на материале языка древнерусских произведений о Борисе и Глебе // Исследования по словообразованию и лексикологии древнерусского языка. М., 1969.-С. 214-251.

55. Михайловская Н.Г. Синонимическая заменяемость слов в списках древнерусской «Пчелы» // Исследования по словообразованию и лексикологии древнерусского языка. М., 1978. С. 139 - 172.

56. Михайловская Н.Г. Системные связи в лексике древнерусского книжно-письменного языка XI-XIV вв. Нормативный аспект. М., 1980.

57. Молдован А.И. «Слово о законе и благодати» Иллариона. Киев,1984.

58. Николаев Г.А. Русское историческое словообразование. -Казань, 1987.

59. Николаев Г. А. Словообразовательная синонимия существительных в русском литературном языке XI-XIX вв. // Литературный язык Древней Руси. Л., 1986. С. 137 - 143.

60. Новопашенный А.Д. Записки по этимологии русского языка в связи с древнеславянским, составленные со слов А.Д. Новопашенного. Спб., 1889-90.

61. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.,1964.

62. Осипов Б.И. История русской орфографии и пунктуации. -Новосибирск, 1992.

63. Панин Л.Г. Исследование лексических различий в минейном Торжественнике // Лексическая и фразеологическая семантика языков народов Сибири. Новосибирск, 1987. -С. 15-43.

64. Панин Л.Г. История церковнославянского языка и лингвистическая текстология. Новосибирск, 1995.

65. Панин Л.Г. Лексика церковной гомилетики (о причинах появлений лексических различий в списках минейного Торжественника) // Христианство и церковь в России феодального периода (Материалы). Новосибирск, 1988. С. 5 - 29.

66. Панин Л.Г. Лингвотекстологическое исследование минейного Торжественника. Новосибирск, 1988.

67. Панин Л.Г. Минейный Торжественник в истории русского литературного языка (лингвотекстологическое исследование списков XIV-XVI вв.). Автореферат диссертации на соискание учёной степени доктора филологических наук. Л., 1991.

68. Панин Л.Г. О церковнославянском языке // Русская лексика в историческом развитии. Новосибирск, 1988. С. 22 - 51.

69. Петрова Л.Я. Лингвотекстологическое исследование рукописи XI в. «XIII слов Григория Богослова»: Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук. Л., 1979.

70. Пичхадзе A.A. К истории славянского паремийника (паремийные чтения книги Исход) // Традиции древнейшей славянской письменности и языковая культура восточных славян. М., 1991. С. 147 — 173.

71. Порохова О.Г. Полногласие и неполногласие в русском литературном языке и народных говорах. Л., 1988.

72. Православный молитвослов и Псалтирь. Барнаул, 1990.

73. Рогова В.Н. Словообразовательная система русского языка в XVI веке. Красноярск, 1972.

74. Словарь древнерусского языка Х1-Х1У вв. М., 198876) Словарь древнерусского языка Х1-Х1У вв. Введение, инструкции, список источников, пробные статьи. / Под ред. Р.И.Аванесова. -М.,1986. М., 1986.

75. Словарь древнерусского языка XI XVII вв. М., 1975 - (издание продолжающееся).

76. Словарь старославянского языка восточнославянской редакции Х1-ХИ веков. Киев, 1987.

77. Соболева Л.С. Исторические паремии Борису и Глебу -малоизученный памятник Киевской Руси (Машинопись). Новосибирск, 1981.

78. Соболева Л.С. Исторические паремии Борису и Глебу -малоизученный памятник Киевской Руси. Автореферат на соискание учёной степени кандидата филологических наук. Л., 1981.

79. Соболева Л.С. Паремийные чтения Борису и Глебу // Вопросы истории книжной культуры. Новосибирск, 1975. С. 105 - 123.

80. Соболевский А.И. История русского литературного языка. Л.,1980.

81. Соколов Д.Д. Справочная книга по церковнославянскому правописанию. Спб., 1907.

82. Срезневский И.И. Мысли об истории русского языка. М., 1959.

83. Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. М., 1989.

84. Срезневский И.И. Грамота великого князя Мстислава и сына его Всеволода новгородскому Юрьеву монастырю // Срезневский И.И. Русское слово. М., 1986. С. 45 - 56.

85. Старославянский словарь (по рукописям X XI веков) / Под ред. Цейтлин Р. М., Вечерки Р., Благовой Э. М., 1999.

86. Тимофеев К. А. Религиозная лексика русского языка как выражение христианского мировоззрения. Новосибирск, 2001.

87. Тихомиров М.Н. Описание Тихомировского собрания рукописей. М.,1968.

88. Толстой Н.И. История и структура славянских литературных языков. М., 1988.

89. Толстой Н.И. К вопросу о древнеславянском языке как общем литературном языке южных и восточных славян // Вопросы языкознания -1961.- №1.-С. 52-66.

90. Толстой Н.И. Роль древнеславянского литературного языка в истории русского, сербского и болгарского литературного языка в XVII-XVIII вв. // Вопросы образования восточнославянских языков. М., 1962. -С. 5 21.

91. Тот И.Х. Русская редакция древнеболгарского языка а конце XI начале XII веков. София, 1985.

92. Успенский Б.А. Из истории русского литературного языка XV -начала XIX века. М., 1985.

93. Успенский Б.А. История русского литературного языка. Мюнхен, 1987.

94. Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (Х1-Х1Х вв.). М., 1994.

95. Успенский Б.А. Языковая ситуация в Киевской Руси и её значение для истории русского литературного языка. М., 1983.

96. Успенский Б.А. Языковая ситуация и языковое сознание в Московской Руси: Восприятие церковнославянского и русского языка // Византия и Русь. М., 1987. С. 206 - 227.

97. Успенский Б.А. Структурная типология языков. М., 1965.

98. Черепанова O.A. Морфологическое и лексико-словообразовательное варьирование в Успенском сборнике XI-XIII вв. // История русского языка: Древнерусский период. Л., 1976. С. 101 - 118.

99. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1986- 1987.

100. Филин Ф.П. Истоки и судьбы русского литературного языка. М., 1981.

101. Филин Ф.П. Историческая лексикология русского языка: Проспект. М., 1984.

102. Филин Ф.П. Лексика русского литературного языка древнеки-евской эпохи (по материалам летописей). Л., 1949.

103. Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Л., 1972.

104. Хабургаев Г.А. Первые столетия славянской письменной культуры. Истоки древнерусской книжности. М., 1994.

105. Хабургаев Г.А. Проблемы диглоссии и южнославянских влияний в истории русского литературного языка (В связи с книгой Б.А. Успенского «История русского литературного языка (XI-XVII)») // Вопросы языкознания. 1991. - №2. - С. 111 - 125.

106. Цейтлин P.M. К истории слова «драгоценнный» в русском литературном языке // Вопросы исторической лексикологии и лексикографии восточнославянских языков. М., 1974. С. 179 - 184.

107. Цейтлин P.M. Лексика старославянского языка. Опыт анализа мотивированных слов по данным древнеболгарских рукописей X XI вв. М., 1977.

108. Цонев Б. История на български език. София, 1935.

109. Шелепова Л.И. Лексические разночтения в Прологе (На материале списков XII-XVII вв.). Барнаул, 1992.

110. Ягич И.В. Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке // Исследования по русскому языку. Спб., 1885- 1895.

111. Язык русской агиографии XVI века (Опыт автоматического анализа). Л., 1990.

112. Якубинский Л.П. Краткий очерк зарождения и первоначального развития русского национального литературного языка (XV-XVII века) // Якубинский Л.П. Избранные работы. Язык и его функционирование. -М., 1986. С. 128- 158.

113. Якубинский Л.П. История древнерусского языка. М., 1953.

114. Янкоусю Ф.М. Пстарычная граматыка беларускай мовы. MiHCK, 1989.

115. Bakker Н. P. S. Towards a Critical Edition of the Old Slavic New Testament: A Transparent and Heuristic Approach. Amsterdam, 1996.

116. Camuglia M., Picchi E. Towards an Electronic Ancient Slavonic Dictionary // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. -P. 116-122.-P. 116-122.

117. Cleminson R. M. The Early Printed Book as a Textual Nariant // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. P. 50 - 60. - P. 50 - 60.

118. Dobreva M., Dobrev D. Application of Statistical Methods to the Study of Orthographic Variety in Medieval Slavic Texts // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. P. 85 - 98.

119. Dostál A. Staroslovenstina jako spisovny jazyk / /Bull. Vysoké skoly ruskeho jazyka a literatury.-III. Praha, 1959. S. 131- 139.

120. Issatschenko A. Mythen und Tatsachen über die Entstehung der russischen Litteratursprache. Wien, 1979.

121. Kucera K. Some Aspects of Orthographie Variety in a Changing Writing System // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988.-P. 77-84.

122. Kurz J. Cirkevnoslovanski jazyk jako mezinarodní kulturni (literarni) jazyk Slovanstva // Ceskoslovenske prednasky pro IV Mezinarodní sjezd slovistu v Moskve. Praha, 1958. S. 36 - 41.

123. Miltenova A. Computer-Aided Repertory of Medieval Literature and Letters // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. -P. 138- 149.

124. Novum Testamentum Graece et Latine. Nestle-Aland, 1993.

125. Так J. G. van der. The Handling of Variation in Old Bulgarian Apostolos Texts // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. P. 40-49.

126. Veder W. Вариация в кругу семьи: О Пншенехъ II Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. P. 100 - 115.