автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Лексико-семантическое поле "Отношение человека к труду" в русских народных говорах: этнолингвистический аспект

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лексико-семантическое поле "Отношение человека к труду" в русских народных говорах: этнолингвистический аспект"

ЕРЕМИНА Марина Артуровна

ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКОЕ ПОЛЕ «ОТНОШЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА К ТРУДУ» В РУССКИХ НАРОДНЫХ ГОВОРАХ: ЭТНОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

Специальность: 10. 02. 01 - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Екатеринбург 2003

Работа выполнена на кафедре русского языка и общего языкознания Уральского государственного университета им. А.М. Горького

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Е.Л. Березович

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор О.А. Михайлова кандидат филологических наук, доцент Е.В. Дзюба

Ведущая организация:

Пермский государственный педагогический университет

Защита состоится

2003 г. на заседании диссертаци-

онного совета Д 212. 286.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук в Уральском государственном университете им. А.М. Горького (620083, г. Екатеринбург, К-83, пр. Ленина, 51, комн. 248).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Уральского государственного университета им. А.М. Горького.

Автореферат разослан "_"_2003 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор филологических наук,

профессор М.А. Литовская

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Реконструкция ценностных понятий духовной культуры через призму языковых данных в современной русистике осуществляется активно и разнообразно (см. серию "Логический анализ языка", исследования Ю.Д. Апресяна, А. Вежбицкой, И.М. Кобозевой, М.Л. Ковшовой, В.В. Колесова, Н.А. Купиной, И.Б. Левонтиной, О.А. Михайловой, В.А. Плунгяна, Е.В. Рахилиной, И.А. Стернина, В.Н. Телия, Е.В. Урысон, А.Д. Шмелева, Л.О. Чернейко и др.). В базовый человеческий "пакет ценностей", наряду с отношением к окружающим людям, к истине, к собственности и др., несомненно, входит и отношение к труду, являющееся психологической составляющей представлений о труде. Это обстоятельство обусловило регулярно возобновляемый и неисчерпаемый интерес исследователей-лингвистов к понятию и слову труд.

Настоящая работа, продолжающая и развивающая традиции лингвистического изучения аксиологических понятий, обращается к лексико-фразеологическому фонду русских народных говоров, отражающему отношение человека к труду. Отношение носителя языка к труду проецируется на семантику языковых единиц и выделяется как объект языковой концептуализации. Последняя понимается как процесс интерпретации, обобщения и закрепления в языковых единицах свойств объекта и отношения к нему субъекта. В ходе этого процесса формируется обширное лексико-семантического поле "Отношение человека к труду", которое является сферой реализации концепта и может быть квалифицировано как концептуальное.

Рассмотрение лексико-семантического поля "Отношение человека к труду" в призме народной духовной культуры позволяет отнести данное исследование к этнолингвистическому направлению современного языкознания. В славистике это направление связывается в первую очередь с трудами представителей московской этнолингвистической школы Н.И. Толстого и С.М. Толстой и люблинской школы под руководством Е. Бартминьского; ср. также работы А.Ф. Журавлева, С.Е. Никитиной, В.М. Мокиенко, Т.И. Вендиной, И.А. Подюкова, О.А. Черепановой, А.В. Юдина, О.И. Блиновой, В.И. Коваля, М.Э. Рут, Е.Л. Березович и др. Этнолингвистический аспект исследования, помимо общей установки на реконструкцию традиционной символической картины мира, предполагает анализ языка в ряду других форм культуры (обряда, фольклора, изобразительного искусства), внимание к ареальному характеру языковых и культурных фактов.

Нацеленность этнолингвистики на выявление комплекса народных представлений о мире определяет преимущественное внимание к наиболее информативным в этом плане языковым явлениям - семантике и мотивации языковых единиц. Поэтому предпринимаемый в настоящей работе анализ проводился в двух плоскостях, представляющих семантическую и мотивационную структуры изучаемого поля. Принципы организации пространства смыслов, раскрывающие логику носителя языка, более наглядно проявляются при сравнении; поэтому нами была предпринята попытка сопоставительного анализа лексики положительной и отрицательной оценки по отношению к труду.

В изучении темы человека и труда лингвистикой уже освоены различные подходы: структурно-семантический, этимологический, сопоставительный, концептуальный (см. работы Г.Н. Анферовой, Е.И. Буровой, Ж.Ж. Варбот, Л.Е. Кругликовой, И.Б. Левонтиной, Н.А. Лукьяновой, М. Мазуркевич-Бжозовской, Т.В. Матвеевой, Е.В. Петрухиной, З.И. Сметаниной, Г.В. Токарева, С.М. Толстой, Л.Н. Храмцовой и др.). В то же время значительный по объему пласт русской диалектной лексики, характеризующей представления человека о труде и хранящей особенности традиционного мировоззрения, еще не получил системного рассмотрения в плане выявления этнокультурных установок носителя языка.

Актуальность предпринимаемого исследования обусловлена значимостью реконструкции традиционных представлений о мире по данным системы языка, а также отсутствием в современной русистике исследований, в которых производится комплексный этнолингвистический анализ одного из важнейших для народной аксиологии концептов - концепта труда.

Цель исследования - охарактеризовать фрагмент русской народной языковой картины мира, связанный с определением отношения человека к труду, на основании этнолингвистического анализа лексико-семантических полей "Положительное отношение к труду" и "Отрицательное отношение к труду" в русских народных говорах.

Данная цель предполагает решение следующих задач: 1) выявить параметры словарной дефиниции, позволяющие осуществить выборку лексики изучаемых полей из лексикографических источников, и провести выборку; 2) определить структуру семантических полей "Положительное отношение к труду" и "Отрицательное отношение к труду" на основе компонентного анализа единиц и охарактеризовать особенности наполнения секторов поля; 3) произвести ономасиологическую классификацию лексических единиц; 4) выявить и описать набор базовых семантических моделей на мотивационном уровне концептуальных полей; 5) осуществить сопоставительную характеристику концептуальных полей на каждом уровне содержания; 6) охарактеризовать этнокультурную информацию, содержащуюся в исследуемых лексических полях, в свете категории трудовой нравственности.

Материалом для исследования послужили лексические и фразеологические единицы русских народных говоров, имеющие в своей семантике признак 'отношение к труду, делу, работе'. Выборка материала осуществлялась, во-первых, при помощи слов-идентификаторов, т.е. лексем, однозначно и наиболее репрезентативно реализующих соответствующие идеи (отрицательное отношение к труду - 'лентяй', 'лентяйничать', 'лениво (работать)', 'лежебока', 'праздно (жить, проводить время)', 'вести праздный образ жизни', 'праздный', 'тунеядец', 'тунеядствовать', 'дармоед', 'бездельник', 'бездельничать', 'без дела', 'уклоняться от дела', 'отлынивать (от дела)'; положительное отношение к труду - 'трудолюбивый', 'работящий', 'работать усердно/ старательно/ прилежно/ не покладая рук'); во-вторых, при наличии комплексного определения, в котором признак 'отношение к делу' как бы "аккумулируется" (ср. охобачи-вать 'делать что-либо ловко, быстро, хорошо').

Состав лексико-семантического поля "Отношение человека к труду" был определен в ходе фронтальной выборки из русских диалектных словарей, среди которых: Словарь русских народных говоров, Толковый словарь живого великорусского языка В.И. Даля, Словарь русских говоров Среднего Урала (и Дополнения), Архангельский областной словарь, Новгородский областной словарь, Псковский областной словарь, Словарь вологодских говоров, Словарь русских говоров Карелии, Словарь говоров Русского Севера, Словарь русских говоров северных районов Красноярского края, Словарь русских говоров южных районов Красноярского края, Словарь русских донских говоров, Словарь смоленских говоров, Фразеологический словарь русских говоров Сибири.

Наиболее подробно и полно в нашем материале представлены данные говоров Русского Севера; полнота была достигнута тем, что, помимо диалектных словарей, в качестве источника материала была использована обширная лексичсе-кая картотека Топонимической экспедиции УрГУ, составленная на основе полевых записей по территории Архангельской, Вологодской, Костромской, Кировской и Ярославской областей (картотека хранится на кафедре русского языка и общего языкознания Уральского государственного университета им. А.М. Горького).

В качестве определенного лексического фона нами были привлечены факты лексики и фразеологии литературного языка, жаргона и просторечия.

Анализ материала осуществлялся с помощью следующих методов: методы компонентного семантического анализа, семантической реконструкции, ономасиологического и этимологического анализа, концептуального анализа, методика лингвистического портретирования. Также были использованы сопоставительный и статистический методы.

Научная новизна диссертационного исследования определяется комплексным этнолингвистическим подходом к изучению языковых источников информации о значимом фрагменте народной аксиологии - характеристике отношения человека к труду. В научный оборот введен обширный диалектный материал, в том числе содержащийся в неопубликованных источниках и собранный в полевых условиях.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней апробированы принципы этнолингвистического анализа лексико-семантического поля, сочетающего характеристику его семантической и мотивационной структуры (на материале поля "Отношение к труду" в русских народных говорах). Идеи и выводы работы имеют ценность для изучения идиоэтнической семантики языка. В работе предлагаются семантические реконструкции и этимологии для ряда лексем и фразеологизмов с затемненной внутренней формой.

Практическая значимость. Результаты и выводы работы могут быть использованы в вузовских курсах по диалектологии, спецкурсах по этнолингвистике, ономасиологии, этимологии. Кроме того, материалы исследования могут быть использованы при составлении словарей идеографического типа и уточнении лексикографического описания изучаемых лексем.

Апробация работы. Основные положения были изложены автором в докладах на ежегодной региональной научной конференции "Актуальные пробле-

мы лингвистики: Уральские лингвистические чтения" (Екатеринбург, 1999), Всероссийской конференции "Язык. Система. Личность" (Екатеринбург, 1999, 2001), Международной конференции "Лингвокультурологические проблемы толерантности" (Екатеринбург, 2001), Восьмой Российской научно-практической конференции "Сельская Россия: прошлое и настоящее" (Орел, 2001), IV Международной научной конференции "Русская диалектная этимология" (Екатеринбург, 2002). По теме исследования опубликовано 8 работ.

Структура работы. Работа включает введение, две главы и заключение. Общий объем работы составляет _страниц, из которых_страниц составляет основной текст.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во ВВЕДЕНИИ обосновывается актуальность избранной темы, рассматривается состояние разработки вопроса, характеризуется материал и принципы его отбора, формулируются цель и основные задачи исследования, описывается структура работы.

В ПЕРВОЙ ГЛАВЕ (Семантическая организация концептуальных полей "Положительное отношение к труду" и "Отрицательное отношение к труду") осуществляется анализ семантической структуры двух составляющих поле "Отношение к труду" лексико-семантических множеств, характеризующих положительное и отрицательное отношение к труду (§ 1 и 2); а также их сопоставление с целью выявления специфичных для каждого поля особенностей его формирования (§ 3).

Принцип организации обоих множеств определяется как полевая структура, которая имеет: а) ядро (семантический компонент, соотносимый с семантикой всех единиц поля), б) смысловые зоны поля - его сектора или "субполя" (семантика единиц, наполняющих сектор, актуализирует определенный аспект ядерной семантики; в нашем случае таких аспектов - и, соответственно, секторов - три: процессуальный, субстанциональный, признаковый; аспект действительности может быть представлен рядом денотативных ситуаций, что делит сектора на разделы, состоящие из частных идеограмм), в) модификационный компонент (сема, которая варьирует идеограммы сектора); г) связи с другими, "соседними" семантическими полями. В силу того, что корреляции между единицами семантического поля определяются в конечном итоге логическими отношениями, ядро поля также выделяется на логических основаниях. Это признак, обозначающий отношение к труду и выражаемый понятиями лени /праздности /безделья и трудолюбия, т.е. отрицательного и положительного отношения к труду. Компонентный анализ общенародных и диалектных лексем, представляющих ядерные понятия, задает принципы выделения секторов изучаемого поля.

"Зерном" идеи трудолюбия является эмоциональный настрой на работу (зависть 'трудолюбие, желание работать', живинка 'особый интерес к определенной работе, увлечение каким-либо делом', рука гудит 'о желании что-нибудь сделать'); отрицательное отношение к труду, проявляемое как нежела-

ние работать (руки валятся, губы на локоть 'о нежелании работать, что-либо делать'), вместе с тем тесно связано с физическим состоянием, недееспособностью субъекта (лихость 'дремота, лень', прокладство, прохладство 'медлительность, неповоротливость, лень'). Внешнее проявление трудолюбия представляет собой качественное выполнение работы (радивость 'усердие, старание, прилежание', прилога 'прилежание, умение, навык', проворье 'быстрота, ловкость в движениях, в работе'). Отрицательное отношение к труду также реализуется в процессе деятельности - в свойстве нерадивости (неохоть, нерадейство, абыка-нье 'леность, отсутствие усердия, нерадивость'), но, помимо этого, может мыслиться отвлеченно от трудового процесса и находит выражение в определенной бытийной ситуации - отсутствии дела (руки к сердцу 'о праздной, вольготной жизни, когда мало приходится работать' (Раньше работали с утра до ночи на пашне, а счас-то мы руки к сердцу и посиживам)).

Специфика языкового воплощения идеи праздности в лексике говоров заключается в отсутствии фактов, представляющих лень как состояние ума, нежелание человека совершать бессмысленные действия, тратить силы впустую, что имеет место в сознании носителя литературного языка1.

Охарактеризовав ядро изучаемого поля, переходим к описанию секторов. Структурирование поля, нацеленное на выделение секторов, подчиняется универсальной логической структуре: признак - деятельность, в которой проявляется признак - носитель признака. При этом наблюдается несовпадение в разработке смыслов внутри признакового, процессуального и субстанционального секторов. Покажем это на примере сектора, отвечающего за процессуальное проявление признака, и сектора, характеризующего носителя признака.

В рамках процессуального сектора поля "Отрицательное отношение к труду" структура денотативного пространства определяется различными ситуациями. Наиболее представительно в количественном отношении в диалекте разработана ситуация, к которой приложимо определение 'проводить время попусту, праздно, бездельничать' (60 % от числа всех глаголов и фразеологизмов с опорным глагольным компонентом), выражающее субъективную оценку содержания времяпрепровождения человека. Но языковое сознание не удовлетворяется общей оценкой и стремится ее конкретизировать - в виде фиксации более частных значений: 'ходить, бродить, слоняться без дела' (бродяжить 'ходить, слоняться без дела'), 'испытывать состояние физической недееспособности или нежелания работать' (разлегивать 'не выходить на работу, лениться'), 'сидеть без дела' (банкетать, летовать 'бездельничать, сидеть без дела'), 'проводить время в бессодержательных разговорах' (растобари-вать 'разговаривать от безделья', пробалабонить 'провести время в бессодержательных разговорах, пробездельничать'), 'шалить, дурачиться от безделья' (пустовать 'шалить, заниматься бездельем', крутить псам хвосты 'бить баклуши, дурака валять'), 'заниматься несерьезными делами, пустяками' (нит-

1 См.: Левонтина И.Б. Homo piger // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 108.

ки мотать 'заниматься бесполезным делом', выбуривать 'бездельничать, заниматься пустяковыми делами').

Из перечисленных способов праздного времяпрепровождения языковая семантика наиболее часто отражает тот, который характеризует двигательную активность субъекта (вешаться, недриться 'слоняться, бродить, переходя с места на место без особого занятия, дела'). Маркировка данного раздела сектора обусловлена актуальностью сразу двух ценностных установок. Во-первых, ситуация хождения, брожения, шатания интерпретируется говорящим относительно цели движения, интенций субъекта, которые зачастую определяются как недостойные2 Таким образом, носитель русского языка оценивает с этических позиций определенный поведенческий стиль. Во-вторых, хождение без дела может трактоваться как способность двигаться, действовать, не проявленная в должном виде, т.е. в работе; пресуппозиция "мог бы, а не работает" обнаруживает прагматическую, утилитарную установку.

Другая ситуация, варьирующая процесс проявления признака лени /праздности, формирует раздел 'выполнять работу определенным образом'. К нему относятся глаголы, содержащие в своей семантике оценку качества выполнения деятельности. Круг оснований для оценки этих качеств ограничен следующими параметрами: ответственность за результат работы (мутить 'делать что-либо небрежно', работать на клин 'работать безответственно, спустя рукава') / желание работать (лямать 'делать что-либо неохотно, еле-еле', прохирять 'лениво работать', ) / затрата времени (размигуливать 'мешкать, медлить, лениво, неохотью работать', на опаре киснуть 'делать что-либо крайне медленно, лениво') / уровень квалификации (болестевать 'делать что-либо без плана, халтурить', гаметь 'делать что-либо неумело, не так, как надо') / затрата сил (гужей не рвать 'работать не в полную силу, не перетруждаясь', мячками работать 'работать с прохладцей') / объем работы (палку перекинуть 'плохо и мало работать', потютюкаться 'поработать немного, не в полную силу') / общая оценка (делать на шаль 'делать не так, как надо, наоборот'). В данном рейтинге обращает на себя внимание обилие лексических воплощений такого аспекта оценки, как затрата времени. Особое внимание к тому, насколько быстро человек выполняет работу, объясняется тем, что затрата времени является одним из основных "кооперативных" показателей работы - с одной стороны, если кто-то работает медленнее других, то теряется необходимый для ряда работ ритм и ухудшается общий результат, с другой стороны, работая медленно, человек отстает от других, заставляет себя ждать при перемене работы. Этнокультурным контекстом здесь является ценность для носителя традиционного сознания согласованной коллективной работы.

Содержание другого раздела процессуального сектора определяется в отношении образа жизни лентяя и формулируется как 'жить определенным образом, проявляя отрицательное отношение к труду'. В данном случае обращает на себя внимание различие точек зрения, с которых дифференцирует-

2 Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. На своих двоих: лексика пешего перемещения в русском языке // Логический анализ языка. Языки динамического мира. М. 2001. С. 274.

ся праздная жизнь - с одной стороны, акцент ставится на качестве этой жизни (с прокладью жить 'жить без трудов, в довольстве, роскоши', в гуленьки удариться 'начать вести праздную, разгульную жизнь'), с другой стороны, оценка осуществляется относительно другого субъекта, являющегося в этом случае "материально пострадавшей стороной" (нетунятиться 'жить чужим трудом, бездельничать', на лалах жить 'жить праздно, за чужой счет').

В семантической структуре процессуального сектора также выделяется ситуация уклонения от работы. Репрезентация этой ситуации основывается на фиксации способов, которыми она осуществляется. В целом их можно квалифицировать как "физический" - не присутствовать при работе (бродить 'ходить из одного места в другое, избегая дела', нерачать 'бегать от дела, лодырничать') и "психологический" - искать повод для освобождения от труда (отлыгивать, отпеши-вать 'под тем или иным предлогом уклоняться от работы, перекладывая ее на других').

Единицы разных разделов процессуального сектора способны к модификациям. Модификации подвергаются следующие элементы семантической структуры: фазовость (забездельничаться 'начать бездельничать', обездело-ваться 'остаться праздным без дела') и субъект-каузатор (обленивать 'делать ленивым', галавесить 'от своего дела бегать и других отклонять'). Аспект модификации имеет свои предпочтения среди разделов сектора. Так, фазовость в большей степени свойственна лексическим единицам раздела 'проводить время попусту, праздно, бездельничать'. При этом если начало процесса связывается, как правило, с ситуацией безделья /праздности, то конечный этап касается состояния лени и приобретает характер не окончания процесса, а его следствия, оцениваемого преимущественно с морально-нравственной позиции (извыреть, испрокудиться 'привыкнуть к дурным поступкам, избаловаться от безделья').

Семантика лексем, составляющих процессуальный сектор в поле "Положительное отношение к труду", дифференцируется не на основе различения денотативных ситуаций, соотносимых с понятием отношения к труду, а в результате актуализации определенных оценочных шкал, в соответствии с которыми носитель языка выражает свою оценку ситуации выполнения работы.

Набор оснований (аспектов, параметров) оценки, общий для всех секторов поля "Положительное отношение к труду", выявился при анализе лексических единиц поля путем выделения сем, представляющих оценочную квалификацию деловых качеств субъекта и выполняемых действий: желание работать, привычка к труду (оберучь 'прилежно, охотно; изо всех сил', ручной человек 'человек, способный, привычный к делу', коплиться 'усердно заниматься чем-либо, корпеть') / ответственность за результат работы (не помелом делать 'делать что-либо добросовестно') / уровень квалификации (армизон 'знающий, способный на всякое дело человек', делальщица 'умелая женщина, мастерица, работница') / координация действий (как огонь 'о быстром, ловком, работящем человеке', охобачивать 'делать что-либо с усердием, быстро, хорошо') / затрата времени на выполнение (проваривать 'быстро, проворно выполнять работу') / затрата физических сил (петаница 'женщина, которая много и напряженно трудится', дорбанить 'работать долго и с большой затратой сил') /

объем работ (двойник 'об очень много, за двоих работающем человеке') / степень занятости (копостник 'трудолюбивый человек, постоянно чем-то занимающийся') / отношение к другим работникам (впервых 'лучше других, опережая других в каком-нибудь деле', как топор за поясом 'тот, кто постоянно помогает, всегда вместе на работе') / нацеленность на результат (настоять 'упорно и настойчиво трудиться') / общая оценка (гарты 'хорошие работники').

Представленный набор оценочных оснований интересен в следующих отношениях:

а) степень языковой реализованности параметра в виде той или иной идеограммы или номинативной единицы. Наиболее часто носитель языка оценивает человека в труде на основании его желания работать и уровня квалификации в деле;

б) соотношение между идеограммами, раскрывающими одно оценочное основание. О проработанности в языковом сознании параметра уровень квалификации свидетельствует оппозиция реализующих его смыслов (дельнец 'деловой, работящий человек, мастер своего дела' - оторва 'о том, кто на все руки мастер'), которая отчасти отражает различие типов трудолюбивых людей по складу характера: кто-то дотошно ищет себя в одном деле, кто-то предпочитает разнообразие работ и форм проявления;

в) типичные "сцепки" оценочных смыслов в рамках одного значения. Практически во всех возможных сочетаниях предстает аспект, который мы назвали ответственность за результат работы. Достаточно частотной является взаимосвязь параметров координация действий и уровень квалификации в деле. Логика здесь очевидна: наблюдая ловкость и согласованность действий, носитель языка делает вывод о том, что это следствие определенной деловой квалификации. Оценка скоординированности действий также часто идет рука об руку с вниманием к затрате времени при работе; т.е. носитель языка естественным образом связывает скорость выполнения работы с отсутствием лишних действий или движений. В свою очередь быстрота и проворность предполагают затрату физических сил, что приводит к распространенному сочетанию в одной семеме признаков типа 'быстро' и 'усиленно'. Кроме того, параметр затрата физических сил достаточно регулярно вступает в "партнерские" отношения с оценкой объема работ; причинно-следственные отношения здесь можно представить как двунаправленные;

г) смысловая наполненность конкретных идеограмм. Диалектный материал демонстрирует, что, наряду с общей оценкой нацеленности на результат (настоять 'упорно и настойчиво трудиться'), для трудолюбивого человека свойственно стремление к одной вполне конкретной цели - приобретение чего-либо материального (например, денег), причем, скорее, для себя: ср. дерун 'человек, не жалеющий сил для работы на себя', казнодей 'человек, работающий исключительно из-за денег, но не скряга'. Подобным образом традиционное сознание стремится обратить нематериальное "желание работать" к практическим нуждам.

В процессуальном секторе поля "Положительное отношение к труду" модификация осуществляется по таким признакам, как фазовость процесса (по-расшиньгать 'начать быстро, проворно работать', на плечах заработать 'зара-

ботать ценой больших усилий'), субъект /процесс, каузирующий появление делового качества (приломать 'приохотить к делу, научить', изуметь 'научиться хорошо делать свое дело').

При сопоставлении двух полей обращает на себя внимание различие в логике фазовых модификаций: результат процесса лени предстает в виде морального порока, результат усердного труда лежит в плоскости материальных приобретений. В первом случае актуальна этическая, во втором - утилитарная оценка.

Переходя к субстанциональному сектору полей, отметим, что характеристика носителя признака демонстрирует как схожие, так и специфичные черты в концептуализации идей лени /праздности и трудолюбия. Общим для того и другого поля является: а) количественное доминирование данного сектора среди других; б) логическая производность от процессуального сектора (ср. "ходить без дела" ^ "праздный шатун"); в) существование параллелей в модификацион-ном плане: конкретизация смысла осуществляется по признакам: пол (полыгалка 'бездельница' - трудибильница 'трудолюбивая женщина'), род занятий (недопря 'ленивая или неумелая и нерасторопная пряха', ватруха 'ленивая стряпуха, кухарка' - палея 'ловкая в работе женщина, хорошая рукодельница'), единичность -множественность субъекта (нерадельщина 'о ленивых, нерадивых, плохих работниках' - гарты 'хорошие работники'), степень проявления признака (отех 'крайне ленивый человек' - двойник 'об очень много, за двоих работающем человеке').

Что касается различий, то при реализации идеи лени /праздности наблюдается большая степень категоричности в оценке субъекта. Это проявляется, во-первых, в преобладании (примерно в 2 раза) существительных над прилагательными; во-вторых, в существовании определенных типов лентяя - "шатун", "лежебока", "белоручка", "пустомеля", "тунеядец". О тенденции к дескриптивности в квалификации субъекта положительного отношения к труду можно судить по примерно равному количеству существительных и прилагательных и распространенности среди существительных описательных определений субъекта (копа 'тот, кто делает тщательно, усердно, вникая в мелочи'). Для лени актуально различение субъектов по возрасту (отдовка 'непослушная, ленивая девочка', пахо-лок 'ленивый, изнеженный мальчик'); в то время как данный параметр составляет лакуну в семантическом поле "Положительное отношение к труду".

Линии семантической связи поля "Положительное отношение к труду" со смежными полями "Динамические качества", "Физические качества человека", "Умственные способности", "Отношение к собственности", "Отношение к людям" проливают свет на некоторые представления, связанные с оценкой деловых качеств человека. Так, по мнению диалектоносителя, положительные внутренние интенции человека, направленные на труд, должны быть подкреплены его физическими и динамическими возможностями (воротила 'очень сильный и много работающий человек', муха ему на руку не сядет 'об очень подвижном, работящем человеке'). Помимо физических данных, в успешном выполнении работы важны интеллектуальные способности, среди которых ценится умение быстро соображать, принимать решения, изобретать (гусар 'смекалистый, работящий человек', вытный 'умный, деловой, добропорядочный; дельный, работящий'). Притяжение полей "Положительное отношение к труду"

и "Собственность" свидетельствует о том, что носитель языка отнюдь не заблуждается на счет бескорыстности повышенного стремления к работе (омех 'человек, чрезмерно много работающий ради накопительства, из жадности'). Связь понятий можно интерпретировать как взгляд крестьянина, думающего о практической пользе и высоко ценящего заботу о хозяйстве. Тесное взаимодействие анализируемого поля с семантикой, характеризующей трудолюбца по его отношению к людям, демонстрирует амбивалентность оценки трудолюбивого человека - он и тихий, скромный (кикимора 'о тихом, скромном, трудолюбивом человеке'), и бойкий, веселый, обходительный (ладовитый 'хозяйственный, деятельный', 'такой, который живет с другими дружно, в согласии'), и вместе с тем грубый (калаед 'работящий, но скупой и грубый человек'). Подобное разнообразие характеров, на наш взгляд, отражает внимание носителя языка к проявлению в работе качеств личности трудолюбца.

Поле "Отрицательное отношение к труду" неоднородно в плане взаимодействия с другими семантическими пространствами. Так, единицам раздела 'проводить время впустую, праздно, бездельничать' свойственно строить семантику путем специализации или генерализации значений, принадлежащих другим полям. К полям, вступающим в подобную связь с семантикой безделья, относятся "Движение" (бродяжить 'ходить без дела'), "Речевая деятельность" (басни расправлять 'бездельничать, болтать'), "Поведение" (подичать 'подурачиться, побездельничать'). Иным образом реализуются отношения идеи безделья с семантикой "обмана", которая может быть интерпретирована как вторичная по отношению к понятию безделья, ср. устар. бездельничать 'мошенничать, обманывать, плутовать', диал. галанить 'бездельничать, болтаться без дела', 'заниматься обманом, плутовать'.

Другая сектор поля, отвечающий за описание субъекта лени/праздности, вступает в более паритетные отношения с соседними полями. Единицы сектора не только зависят от семантики других полей, но и развивают вторичные значения из смежных семантических сфер. Смысловые пересечения при этом предполагают причинно-следственные отношения, но логический вектор связи здесь не всегда отчетлив, поскольку характеристика субъекта предполагает зачастую сочинительные отношения между признаками. Тем не менее, несмотря на условность, мы можем предполагать следующие представления о следствиях лени/праздности: лентяй > обманщик, плут, хитрец (карась 'хитрый и ленивый человек', варлыжник 'лентяй', 'непостоянный, легкомысленный человек, обманщик'); лентяй > неряха (колобёна 'замарашка, ленивая, неопрятная хозяйка', лежа опоролося 'о ленивой, неряшливой женщине'); лентяй > упрямец (лобози-на 'об очень ленивом и упрямом человеке', козой 'упрямец, лентяй'); лентяй > повеса, волокита (гулеван 'бездельник, гуляка, волокита'); лентяй > пьяница (висленя 'баловень, забулдыга, лентяй; неработающий член семьи'); лентяй > озорник (шлёнки-отлётки 'бездельницы-озорницы'). В качестве обратных отношений (когда у состояния лени ищется причина) можно представить следующие логические пары: толстяк > ленивый человек (бубень 'о толстом, ленивом человеке'); вялый, хилый, унылый человек > ленивец (кислух 'вялый, ленивый, унылый человек').

Характеризуя семантическую организацию полей в целом, следует отметить два существенных момента. Во-первых, идея отрицательного отношения к труду получает большую дифференциацию в частных смыслах. включают осмысление внутренней и внешней формы проявления признака. Но идея лени /праздности предполагает не только эмоциональную, но и физическую составляющую внутреннего самочувствия. В плане внешнего проявления признака обе идеи симметричны при характеристике способа выполнения работы (ср. оппозиции оценок 'быстро' - 'медленно', 'умело' - 'неумело', 'ответственно' - 'безответственно'), но если конкретизация идеи трудолюбия этим ограничивается, то идея лени /праздности обозначает также ряд денотативных ситуаций и актуализирует представление о праздности как образе жизни.

Во-вторых, смысловая дифференциация двух идей разную природу. Семантика отрицательного отношения к труду в большей степени связана с функционированием стереотипных представлений о типичном содержании настоящего дела и о типичном лентяе. Это наглядно проявляется в противопоставлении Дела и некоторых других видов деятельности (хождения, сидения, разговоров), а также в закреплении за субъектом лени/праздности определенных "ярлыков" (см. выше). Что касается идеи трудолюбия, то здесь доминирует, скорее, нормативное мышление, отражающее мир с позиции соответствия или несоответствия норме. Воспроизводимый во множестве актов деятельности способ выполнения работы (быстро, ловко, умело, с увлечением и т.п.), ведущий к положительному результату, становится трудовой нормой, на которую в дальнейшем ориентируется носитель языка при положительной оценке трудового процесса и деловых качеств человека. Именно подобная ценностная ориентация обусловила значимость сектора 'основания оценки' в структуре поля и существование оценочных оппозиций.

Во ВТОРОЙ ГЛАВЕ (Базовые модели поля "Отношение человека к труду") описывается смысловое пространство, получаемое при расширении смысловых границ до уровня полей, с которыми поле "Отношение человека к труду" вступает в мотивационные отношения. Данная область смыслов (в работе она получила наименование семантико-мотивационного поля) эксплицирует предельно субъективные представления носителей языка, поскольку ее содержание определяется совокупностью признаков, "схваченных" носителем языка при номинации. Мотивационная семантика являет собой ценный источник этнокультурной информации, надежность которого гарантируется, во-первых, "срастанием" смысла с языковой формой; во-вторых, регулярностью мотивационных отношений, ведущей к появлению мотивационных моделей в рамках поля. Информативность внутренней формы лексических единиц повышается, если наряду с реконструкцией мотивационного признака находится ответ на вопрос, почему языковое сознание обратилось именно к тому или иному фрагменту действительности, характеризуя данный объект, т.е. наряду с определением способа номинации мы обращаемся к интенциям номинатора, к собственно мотивации.

Регулярное обращение носителя языка к одной и той же денотативной сфере в поисках номинативного материала обусловливает формирование базовой

семантической модели. Так, в некоторых случаях внутренняя форма единиц поля "Отношение человека к труду" строится за счет представлений и образов, связанных с МЕСТОПОЛОЖЕНИЕМ В ПРОСТРАНСТВЕ, ср.: на горке лежать 'бездельничать', болтаться по заугольям 'ходить без дела, бездельничать'; настоять 'упорно, настойчиво трудиться'; прилегать 'стараться делать что-либо' и т.п. Анализ мотивационных отношений единиц, обозначающих отрицательное и положительное отношение к труду, выявил общий "ассортимент" базовых моделей для двух составляющих концептуального поля "Отношение человека к труду": ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ (делущий 'работящий'; непряшиха-неткашиха 'лентяйка, белоручка'), ДВИЖЕНИЕ (побегушка 'трудолюбивая, энергичная женщина'; недодвига 'ленивый и медлительный человек'), ФИЗИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ (ломить 'быстро и энергично работать'; прогнуться 'пробездельничать'), МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ В ПРОСТРАНСТВЕ (падкий 'способный, умелый, старательный', подъёмистый 'трудолюбивый, легкий на подъем'; на горке лежать 'бездельничать'), ЧЕЛОВЕК КАК БИОЛОГИЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО (мозолиться 'делать что-либо с большим трудом, стараться'; пухляк 'лентяй, лежебока'), ЧЕЛОВЕК И СОЦИУМ (ладовитый 'хозяйственный, деятельный'; очужаться 'уклоняться от работы'), СОБСТВЕННОСТЬ (домо-жирный 'трудолюбивый, любящий свое хозяйство'; алтынник 'лентяй'), ЗВУК И РЕЧЬ (свистать 'работать много, усердно'; трынкать 'бездельничать'), ЖИВОТНЫЕ (крот 'прозвище трудолюбивого человека'; мериньё 'о мужчинах-бездельниках'), СВОЙСТВА МАТЕРИАЛОВ И ВЕЩЕСТВ (плотно 'старательно, усердно'; дрябь 'бездельник, лентяй'), МИФОЛОГИЯ (кикимора 'о тихом, скромном, трудолюбивом человеке'; лешак 'лентяй'), ЕДА (вытный 'умный, добропорядочный, работящий'; дармохлебоед 'тот, кто живет на чужой счет, бездельник') (всего 12 моделей).

Базовые модели ОБРАЗ ВРЕМЯПРЕПРОВОЖДЕНИЯ (легкобытник 'лентяй, тунеядец', гули 'о стремлении к праздному, разгульному образу жизни') и ПРЕДМЕТЫ НЕОДУШЕВЛЕННОГО МИРА (колодина 'лежебока, лентяй', онучка 'лентяй(-ка)') реализуются только словами с семантикой праздности. Предположение о самостоятельности формирования мотивационной логики в рамках полей "Положительное отношение к труду" и "Отрицательное отношение к труду" обусловило раздельное рассмотрение смыслового наполнения моделей в § 1-2 главы. § 3 включает сопоставление мотивационных особенностей, характерных для каждого из изучаемых полей.

Описание базовой модели строится на первоначальном выделении частных мотивационных моделей, т. е. обнаружении признаков, релевантных для обозначения вновь познаваемых реалий, и последующей идентификации этих моделей путем соотнесения с определенной смысловой сферой. Поиск мотива номинации предполагает учет как языковых фактов (свойство экспрессивности лексических единиц, существование универсальных семантических моделей), так и обращение к внеязыковому контексту - ментальным образам, мифологическим представлениям или практическому опыту.

Так, лексема коваль 'хороший мастер, знаток своего дела' реализует частную мотивационную модель 'мастер, умелец' ^ 'кузнец', которая варьирует

более общую мотивационную модель 'характеристика человека по отношению к труду' ^ 'наименование рода деятельности, профессии', что относит ее к базовой модели ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. За данной мотивационной моделью стоит, во-первых, ценностное отношение традиционного сознания к людям, имеющим специальные знания в производстве вещей, во-вторых, восприятие кузнеца как человека бывалого, опытного, что отражается в семантическом развитии лексемы коваль, в-третьих, практический опыт, утверждающий необходимость данного рода деятельности для повседневной жизни.

Мотивация выбора того или иного номинативного признака может быть двух типов. Так, смысловое отношение между производящим и производным словом может быть движимо прагматической интенцией номинатора - выразить положительную или отрицательную эмоциональную оценку объекта номинации. Примером подобной мотивации служит модель 'хороший работник' (делальщица, трудник, работень) ^ 'работать, трудиться', в основе которой лежит стремление номинатора дать одобрительную оценку занятия трудом, делом, работой.

Действие когнитивного механизма мотивации наиболее наглядно проявляется в номинативных фактах, основанных на метафоре, семантическом переносе. В этом случае представление, связанное с внутренней формой слова, может оформляться в виде, во-первых, того или иного концептуального признака, раскрывающего определенный аспект концепта (например, признаками, связывающими образ муравья и значение 'трудолюбивый человек', выступают быстрота и выносливость). Во-вторых, внутреннюю форму единиц могут мотивировать некоторые ситуации, определяемые нами как квазиденотативные, поскольку они отражают не реальную действительность, а то, как интерпретируют ее носители языка. Так, связь глаголов со значениями типа 'рыть, зарывать' с характеристикой усердного труда (ср. зарывно 'усердно, старательно', наройный 'старательный, прилежный, работящий') определяет квазиденотативная ситуация увлечения делом.

Таким образом, обобщение и интерпретация материала в рамках данной главы происходит на двух уровнях: при формировании базовых моделей и при определении механизмов языкового воплощения концептуальных представлений.

В мотивационном поле "Отрицательное отношение к труду" по количественному показателю (это важный критерий маркированности того или иного смысла) выделяются сразу две базовые модели - ДВИЖЕНИЕ и ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. В поле с противоположной семантикой абсолютным лидером является ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.

Актуальность мотивационных отношений между лексикой, обозначающей собственно деятельность, и словами, означающими отношение к деятельности, предсказуема: именно деятельностные характеристики (занятость/незанятость работой, предпочтение определенного вида деятельности, качество выполнения работы и т.п.) проявляют интенции субъекта труда. Вместе с тем логика реализации данной модели в анализируемых полях обнаруживает как сходные, так и различные черты.

В мотивации единиц обоих полей существует "магистральный" путь к ядру поля "Деятельность". Проходя по этому пути, номинация опирается на общие наименования деятельности (труд, работа, дело); мотивационнные модели здесь выстраиваются в антонимичную оппозицию ('занятый производительной деятельностью' - 'незанятый производительной деятельностью': трудник - нетруд-ник, работень - неработень). Когда же мотивация обращается к более конкретным смыслам, пути "лени /праздности" и "трудолюбия" несколько расходятся.

Если номинации "трудолюбия" используют общие характеристики деятельности - промысел, занятие, выполнять (промысленный, занятливый, выполнивый) или обозначения производственных процессов - стругать, рыть, конопатить (приструженный 'расторопный, старательный', конопатиться 'кропотливо и усердно делать что-либо', зарывно 'усердно, старательно'), то номинации отрицательного отношения к труду задействуют, скорее, "качественные" виды деятельности (лентяй не желает заниматься "черной" работой, предпочитает работу, не требующую личной ответственности, женские или не требующие усилий занятия, ср. пряха, белянушка, поповский работник, служавой).

И в том и в другом поле существует блок слов, отражающих посредством внутренней формы разные аспекты деятельности, но акценты в данном случае не совпадают: "трудолюбие" - объем работы (двойник, многодилистый), цель работы (обряжуха'тот, кто умело, ловко выполняет работу' < обряжать 'убирать, приводить в должный вид', строевой 'деловой, знающий, опытный в делах' < строить 'устраивать, приводить в порядок, в должный вид'), способ выполнения (конопатиться); "лень" - результативность (делать на клин, пагуба, абыкать), темп работы (коня понуздать 'подгонять ленивого человека', понуга), взаимодействие с другими работниками (неподспоровный 'неумелый, неработящий').

Значим в этнокультурном плане факт наличия мотивационной модели 'характеристика человека по отношению к труду' ^ 'наименование рода деятельности, профессии' (коваль, дохтур, комедчик, гусар) в поле трудолюбия и ее отсутствие в антонимичном поле, что свидетельствует о высоком статусе профессиональных знаний и умений в системе ценностей народа. При этом традиционное сознание отрицательно маркирует некоторые трудовые занятия: прежде всего, работу на отхожих промыслах и работу по найму (десятильщик ' лодырь' < 'работник, которого в прежнее время нанимали на период жатвы со сдельной оплатой ("с десятины")', бурлака 'лентяй, бездельник' < 'человек, работающий по найму на отхожих промыслах'). Это еще раз говорит об актуальности для носителя подобного типа сознания "домоцентристской" позиции ("работа вне деревни, которую я не могу наблюдать, не есть настоящая работа"), а также о низкой оценке "работы не на себя", сводящей к минимуму личную заинтересованность и ответственность, предполагающей, как правило, частую смену места деятельности или работу время от времени, что не может приветствоваться закрепленным в жесткие рамки сельскохозяйственных процессов крестьянским тружеником.

Доминирующее положение базовой модели ДВИЖЕНИЕ в поле "Отрицательное отношение к труду" поддерживается смысловым потенциалом идеи

движения, который заключается в разнообразии подходов номинатора к реализации идеи лени/праздности. Движение, двигательная активность человека является одним из важнейших показателей его дееспособности. Квалификация лентяя в рамках базовой модели ДВИЖЕНИЕ реализует оба возможных "диагноза": "способен" и "неспособен". В первом случае носитель традиционного сознания наблюдает ходящего без видимого дела человека и делает выводы о нежелании последнего должным образом применить свою способность двигаться. Общее представление о несоответствии норме мотивирует подбор производящих глаголов движения и содержание мотивационных признаков. При номинации "человека без дела" чаще всего задействуются образы разнонаправленного движения, отсутствия направления, его потери (ботаться, ходить бродня бродней: 'слоняться без дела', беспутой, пустоброд, блудея, вольношатущий: 'человек, шатающийся без дела'). При этом разнонаправленное движение может давать ряд смысловых вариантов: а) представать в виде "маятникового" движения (киваться, колыхаться, хомутаться: 'слоняться без дела'); б) получать интенсификацию при помощи признака 'беспорядочно' (мотущий 'праздный человек', простошныра 'шатун, дармоед, бездельник'); в) сочетаться с отсутствием твердой опоры (оболтаться 'разболтаться, стать ленивым'). Подобная смысловая нагрузка обусловлена способностью данной характеристики движения метафорически обозначать нравственные мотивы и цели человека. Таким образом, носитель языка констатирует отклонение и от социально-нравственной нормы.

Если же объект номинации отрицательно оценивается в двигательном плане (недодвига, невыворотный, неразвязный, суслон: 'ленивый, медлительный человек'), то недееспособность человека мотивируется идеей неполноценности. Кроме того, затрудненность в движениях в силу негативных ассоциаций способно давать отрицательную поведенческую оценку (таскаться 'шататься по сторонам по худым делам или тунеядно').

Одним из основных репрезентантов идеи лени/праздности выступает базовая модель ОБРАЗ ВРЕМЯПРЕПРОВОЖДЕНИЯ, в рамках которой реализуется характеристика только отрицательного отношения к труду. Она обобщает представления, связанные как с отдельными эпизодами нетрудового времяпрепровождения (т.е. типом поведения лентяя), так и постоянную склонность к такому поведению (т. е. образ жизни). Когнитивной установкой при реализации данной модели послужило противопоставление определенных занятий, воспринимаемых носителем традиционного сознания как ненастоящие, несерьезные, и труда как настоящей деятельности. Воплощение подобной установки предполагает, с одной стороны, конкретизацию видов праздной деятельности - пьянство, баловство, шалости, хождение из двора во двор и т.п. ('слоняться без дела': куликать, галавесничать, колядоваться; 'лентяй; шатун': межедвор, мухобой, куропас), с другой стороны, атрибуцию этой деятельности с позиций этической, утилитарной или гедонистической оценки как безответственной, бесполезной, беззаботной или приятной (легкобытник, загулеха: 'любитель погулять, легкой жизни, лентяй', жировать 'отдыхать, бездельничать'). Наиболее часто маркируются внутренней формой представления о гулянии как основном способе времяпрепровождения

человека, отрицательно относящегося к труду, и беззаботности как главной характеристике праздного образа жизни.

В поле "Положительное отношение к труду" особо выделяется базовая модель ФИЗИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ И ДЕЙСТВИЯ С ПРЕДМЕТАМИ. Ее значимость внутри поля диктуется срабатыванием языкового механизма, в соответствии с которым семантика воздействия на предмет становится базой для формирования экспрессивных смыслов: понятийный компонент в производящей семантике отходит на второй план, выдвигая в качестве мотивационного признак интенсивности (отчебучивать, отпластывать, ломом ломить 'интенсивно работать').

Остановимся еще на двух случаях сопоставления изучаемых полей. Первый касается разных способов воплощения базовой модели ЖИВОТНЫЕ в противопоставленных полях. Активность "зоологической" модели в поле "Отрицательное отношение к труду" выражается в богатом ассортименте образов домашних животных (двуногий баран, жеребенок, ховря, кабан, меринье, бугай, козловать) и представителей дикого животного мира (тюлень, байбак, карась, пузатый налим, улита и др.). При этом образы домашних животных явно преобладают над дикими, так как носитель диалекта обращается к образу домашнего животного не только как представителю биологического вида, но и как носителю определенной хозяйственной функции, что исключается в отношении дикой фауны. В связи с этим показателен образ лошади, который становится не только базой для номинации человека по отношению к деятельности, но и ее объектом (наравне с человеком), ср. качалко, валюжина, лайба 'ленивая лошадь'.

Наиболее частотным является мотивационный признак 'медлительный' (коня понуздать, улита), а также синонимичные признаки, характеризующие двигательную активность лентяя: 'ведущий малоподвижный образ жизни', 'неповоротливый', 'склонный к лежачему образу жизни' (тюлень, ошкуй, утельга, ховря, кабан). Логическая связь присоединяет к данным характеристикам и объединяет в одно целое признаки 'утративший жизненную силу' (валух, меринье), 'склонный впадать в спячку' (байбачок), 'холоднокровный' (карась), 'рассеянный, невосприимчивый' (кипалух < кипалуха 'глухарка', ср. кипалух 'ротозей, разиня'). Образ, который представляет совокупность данных признаков, можно определить как образ "пассивного" бездельника, чье отрицательное отношение к труду и деятельности в целом исходит из особенностей его физического состояния и темперамента.

Языковое сознание не только обрисовывает статичный "портрет" бездельника, но и фиксирует динамичные "картинки", в которых при помощи образов животных отражается отрицательная утилитарная оценка времяпрепровождения лентяя - неисполнение им своих обязанностей, непригодность к работе, уклонение от участия в производительной деятельности, бесполезность его занятий (собакам сено косить, на собак лаять, быкам/коровам хвосты крутить, лягушек бить).

Реализации базовой модели ЖИВОТНЫЕ в поле "Положительное отношение к труду" немногочисленны. Образы животных в данном случае используются не во всей их полноте, а как эталоны определенных качеств: подвижности, быстроты, выносливости, усидчивости (суякотка < 'муравей', хапторга < 'самка оленя', курохта < 'куропатка'). Отличительной чертой данной модели явля-

ется объективация представлений о "нечеловеческом" характере самого труда (работать/ крутиться как пчелка, как белка в колесе, как бобик, как вол, как зверь, как ишак, как <ломовая> лошадь).

Второй случай концептуальных различий двух противоположных идей связан с "имущественной" моделью. В поле "Отрицательное отношение к труду" базовая модель СОБСТВЕННОСТЬ имеет относительно небольшой выход в лексическое пространство. Данное обстоятельство мы склонны объяснять изначальной несущественностью имущественной темы для образа лентяя - он имеет минимум собственности (поскольку не желает работать, чтобы ее получить). Логика развертывания модели основывается на значимости для народного сознания некоторых имущественных аспектов. Во-первых, владение собственностью предполагает определенную ответственность человека; лентяй снимает с себя эту ответственность, что мотивирует появление номинаций бобыль, корто-мыга (< кортомить 'брать в аренду'), мотовец. Во-вторых, имущество (в данном случае, дом, одежда) может мыслиться как результат труда; лентяй, отказываясь от труда, теряет возможность обладать этими результатами (нагая лапоть, бездо-мовный) или подменяет труд другим источником дохода (приколотная гривенка, жмыль).

Рассматривая вариант развития модели СОБСТВЕННОСТЬ в поле "Положительное отношение к труду", можно отметить, что связь между трудом и собственностью может представляться как отношения между собственно деятельностью и целью/результатом этой деятельности. В контексте последнего представления закономерным видится преобладание единиц, мотивированных признаком 'копить, собирать' (гоношить, кукобник): в значение этих слов входит имплицитная сема 'результат'. Таким образом, в рамках этой модели результат трудовой деятельности имеет материальный характер. При этом носитель языка вносит дальнейшее уточнение - целью и результатом труда чаще всего является денежный запас (см. капиталик, казнодей). Развертывание базовой модели следует достаточно четкой логике, отражая этапы процесса приобретения собственности: 'желать иметь что-либо' (зависть, завистный) - 'копить, собирать' (гоношить, кукобник) - 'быть жадным' (омех, аред) - 'обладать капиталом' (капиталик, казнодей) - 'иметь дом, домашнее хозяйство' (домовик, обиходец).

Итак, интерпретация на подобных основаниях всего материала показала, что совокупность представлений, эксплицируемых семантической организацией и мотивационными связями лексико-семантического поля "Отношение человека к труду", состоит из двух концептуальных блоков: 1 - хранит "портреты" типичного лентяя и работящего человека, включающего "кадры" из их жизнедеятельности; 2 - отражает комплекс ценностно-нормативных представлений носителя языка о самом труде. Однородность смыслов, реконструированных на разных уровнях, позволяет связать их в своего рода метатекст, несущий целостную информацию об отражаемом в языковом сознании объекте действительности.

В качестве иллюстрации приведем "портрет" субъекта отрицательного отношения к труду (в работе представлены также "портреты" субъекта положительного отношения и труда в целом). Внешний вид. Представляется

или толстым, тучным (гладкий, опухляк), или высоким, рослым (лосман, барда-дым); эти качества не дают ему способность двигаться и действовать без затруднений или являются поводом для уличения в сознательном неиспользовании своих физических данных. Имеет большой живот (пузатый налим), что связано с его склонностью к обжорству и малоподвижному образу жизни. Часто пребывает с открытым ртом (рот пялить), с ускользающим или мигающим взглядом (шары загибать, моргу гонять). Поза. В основном лежит или сидит (лежебока, сидеть сиднем). Руки находятся в пассивном положении: в кармане, на затылке, ощущаются как "неподъемные" или просто сложены (руки в брюки, нос в карман, руки на затылке, рука, нога по пуду - работать не буду 'о ленивом человеке', ручки скласть). Ноги могут быть задраны в потолок, скрещены, положены нога на ногу (ноги в потолок, ноги крестом, нога на ногу сидеть). Неспособен согнуть спину (недолукий). Общее физическое состояние. По мнению носителей языка, для лентяя характерна пониженная температура (прохладство, пузатый налим, постылый), отсутствие жизненных соков (дрябь, развара), вялое протекание жизненных процессов (коковка, лубоня). Пребывает в усталом, болезненном, дремотном состоянии (вусталь 'лентяй(-ка)', квёлый 'ленивый'). Динамические возможности. Не соответствуют норме обычного человека, что приводит к неспособности повернуться, сделать шаг, в целом двигаться (неступистый, недодвига). Координация движений нарушена (очепало). Движения замедленны. Предпочитает малоподвижный образ жизни (кабан, колбатина). Интеллектуальные способности. Невосприимчив, глуп, рассеян (обалдус, нечукавый, кипалух). В работе иногда излишне мудрит (замудровый). Эмоционально -волевая сфе -р а. Находится в плохом настроении, уныл, капризен, равнодушен к окружающему миру, не имеет никаких желаний (кислух, постылый, нехотиха, гмыра, охмуряться). Нравственно -поведенческая сфера. Дает себе волю в поступках (попускаться). Не имеет поведенческих ориентиров и устойчивой позиции (висляй, оболтаться), нравственная жизнь как бы застывает (осту-женник). Хитрит, обманывает, притворяется, кривляется, мешает, наводит смуту (лукавить, лодыря корчить, плутяжной, пучкаться, баламутка). Часто проявляет упрямство (огурь ленивая, озой). Избалован (баловной, бажаный). Времяпрепровождение. Свободное время имеет "даром" (даровик). Времяпрепровождение в целом бесполезное, беззаботное, безответственное, бесконтрольное, приятное. Предпочитает гуляние, веселье, пьянство, застолье, бессодержательные разговоры, смех, сплетни, хождение, особенно из двора во двор (гуляка, пустограйничать, гагай, межедвор). Проводит время в теплом, укромном месте, где можно полежать или скрыться (недриться, печегнет). Посвящает себя детским забавам, шалостям, озорству (пахолок, галавесить), а такж бессмысленным занятиям: ловить вшей, пасти кур, бить мух (вошапру-диться, куропас, мухобой). Взаимодействие с другими людьми. Отвергается обществом (клятина, ганява); воспринимается людьми как чужой (очужаться). Стремится соединиться с себе подобными (меринье, огуль). Живет, питается за чужой счет (чужеяд, захребетник). Является объектом физического воздействия (обойный 'ленивый и худой, тощий, которого часто бьют (о

лошади)', обоиш 'об упрямом и ленивом человеке, которого не исправишь и побоями'). Не помогает в работе (неподспоровный), не выполняет поручения (безнарядица), нуждается в понукании (коня понуздать). Склонен словесно выражать свое несогласие работать (неткарь). Социальный статус. Может принадлежать к привилегированному сословию (паниться, барина) или к разряду нишдх, бродяг, бобылей (бобылиться, приколотная гривенка). Частная собственность. Не имеет земли, дома, одежды (бездомовный, нагая лапоть). В отношении к собственности проявляет негативные свойства: расточительность (мотовец, нерачать), скупость (алтынник, жмыль), а также неряшливость, неаккуратность (колобена, опущенник). Снимает с себя личную ответственность по отношению к собственности (кортомыга). Деятельность. Не занимается полезным производительным трудом. Не имеет никаких деловых способностей - не активный, не ловкий (неяглый, неудалый). Проявляет негативное отношение к работе - отсутствие желания работать, заботы о труде, старательности (недбалый, незлой). Не готов к серьезной работе (распустить возгри). Выполняет работу медленно, без точного плана, с частыми остановками, поверхностно, неудачно, облегченным способом; совершает промахи, не доводит ее до конца, заводит в тупик (понуга, абыкать, повершье, кулева-нить, работать на клин, оглядки часто брать, ленивые щи). Предпочитает работу, не требующую усилий и ответственности (пряха, десятильщик, поповский работник, служавой).

В заключающем вторую главу сопоставительном параграфе (Проблема концептов "лени/праздности" и "трудолюбия") исследуются механизмы смысловой связи противоположных концептов как источники этнокультурной информации о феноменах лени/праздности и трудолюбия. Объекты анализа -разновидности оппозиции, в которую вступают два полюса поля "Отношение к труду". Связь между концептами "лени/праздности" и "трудолюбия" может реализовываться, во-первых, в рамках симметричных отношений, предполагающих наличие контрастных характеристик в сходных аспектах, ср. мотиваци-онные признаки 'работать быстро' (побегушка, загнаться, притно) // 'работать медленно, мешкать' (посёмывать, вальяжничать); 'иметь дом, домашнее хозяйство' (домовик, обиходец) // 'существовать бобылем; нищенствовать' (бобыль, приколотная гривенка). Во-вторых, на каком-либо этапе словопроизводственного процесса различия между концептами могут нейтрализовываться, что говорит или о совпадении угла зрения на объект номинации, ср. мотивацион-ную модель ' сидеть ' ^ 'работать долго, усердно' (колом засесть, сидмя сидеть) // 'быть ленивым' (сидеть сиждью, сидеть коликом), или об общности языковых механизмов, ср. актуализацию признака интенсивности или иронической оценки, обусловившую энантиосемию искомых значений в лексемах еры-кала, кехтать, обиходница. В-третьих, акцент может ставиться на выявлении специфических черт каждого концепта (вне противопоставления концептов). Ср. появление положительных коннотаций и мотивов удовольствия, отдыха, беззаботности у семантики лени (бажаный, легоша, свободничать, жировать) и, наоборот, отрицательных - у идеи трудолюбия, реализуемых в мотивах физических мучений, негативных последствий труда, отсутствия контроля за по-

ведением (петаница, мозолиться, вытягивать жилы, охальный). Наиболее наглядно факты асимметрии проявляются в различии логики обращения номина-тора к той или иной денотативной сфере (примеры см. выше). Рассмотрение этих типов отношений между концептами сопровождается характеристикой аксиологической нагрузки и этнокультурной значимости отдельных мотивов и образов.

В ЗАКЛЮЧЕНИИ диссертации обобщаются результаты исследования и намечаются перспективы разработки заявленной темы.

Основное содержание диссертации отражено в следующих работах:

1. Макридина М.А. Праздность в зеркале русского языка // Актуальные проблемы лингвистики: Уральские лингвистические чтения-99: Мат-лы ежегод. регион. науч. конф., Екатеринбург, 2-3 февраля 1999. Екатеринбург: УрГПУ, 1999. С. 52-53.

2. Макридина М.А. Опыт анализа мотивной структуры концепта "трудолюбие" в русских народных говорах // Ономастика и диалектная лексика. Екатеринбург, 1999. Вып. 3. С. 233-238.

3. Макридина М.А. Коннотативный спектр лексики семантического поля "Праздность" в русском языке // Язык. Система. Личность. Екатеринбург: УрГПУ, 2000. С. 99-107.

4. Макридина М.А. Лексика со значением "Праздность" и "Трудолюбие" в русских народных говорах: опыт концептуального анализа // Сельская Россия: прошлое и настоящее: Доклады и сообщения 8-й рос. науч.-практ. конф. (Орел, ноябрь, 2001 г.). М.: "Энциклопедия российских деревень", 2001. С. 199-201.

5. Макридина М.А. Терпим ли русский язык к лени? // Лингвокультуроло-гические проблемы толерантности: Тез. докл. междунар. науч. конф. Екатеринбург, 24-26 октября 2001. Екатеринбург: УрГУ, 2001. С. 92-95.

6. Макридина М.А. Мотивационные модели лексико-семантических полей "Общительность" и "Необщительность" в говорах Русского Севера // Язык. Система. Личность. Национально-культурные стереотипы и их отражения в языке: Мат-лы докл. и сообщ. Всерос. науч. конф. 25-26 апреля 2002 г. Екатеринбург: УрГПУ, 2002. С. 68-72.

7. Еремина М.А. Рус. диал. лопарь, лопин, лопень 'лентяй, бездельник' и этимолого-словообразовательное гнездо корня *1ор- // Русская диалектная этимология: Мат-лы IV Междунар. науч. конф. Екатеринбург, 22-24 октября 2002 г. Екатеринбург: УрГУ, 2002. С. 9-11.

8. Еремина М.А. Лексические способы выражения оценки в рамках семантического поля (на материале семантического поля "Лень/праздность" в русских говорах) //Ономастика и диалектная лексика. Екатеринбург: УрГУ, 2003. Вып. 4. С. 77-85.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Еремина, Марина Артуровна

Введение.

Глава I. Семантическая организация концептуальных полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду».

§ 1. Семантическое поле «Положительное отношение к труду».

§ 2. Семантическое поле «Отрицательное отношение к труду».

§ 3. Принципы семантической организации полей: сопоставительный анализ.

Глава II. Базовые семантические модели поля «Отношение человека к труду».

§ 1. Семантико-мотивационное поле «Положительное отношение к труду».

ЧЕЛОВЕК КАК БИОЛОГИЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО.

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Еремина, Марина Артуровна

ФИЗИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ.84

МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ В ПРОСТРАНСТВЕ.90

СОБСТВЕННОСТЬ.94

ЗВУК И РЕЧЬ.97

ЧЕЛОВЕК И СОЦИУМ.99

ЕДА.101

ЖИВОТНЫЕ.104

МИФОЛОГИЯ.106

СВОЙСТВА ВЕЩЕСТВ И МАТЕРИАЛОВ.107

§ 2. Семантико-мотивационное поле «Отрицательное отношение к труду».НО

ЧЕЛОВЕК КАК БИОЛОГИЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО.110

Ф ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.122

ОБРАЗ ВРЕМЯПРЕПРОВОЖДЕНИЯ.133

ДВИЖЕНИЕ.141

ФИЗИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ.J52

МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ В ПРОСТРАНСТВЕ.15 8

СОБСТВЕННОСТЬ.165

ЗВУК И РЕЧЬ.168

ЧЕЛОВЕК И СОЦИУМ.172

• ЕДА.177

ЖИВОТНЫЕ.182

МИФОЛОГИЯ.185

СВОЙСТВА ВЕЩЕСТВ И МАТЕРИАЛОВ.190

ПРЕДМЕТЫ НЕОДУШЕВЛЕННОГО МИРА.193

§ 3. Проблема корреляции концептов «лени/праздности» и трудолюбия». 196

Заключение.210

Сокращения.219

Литература.223

Указатель.238

Введение

Интерес исследователей-лингвистов к понятию и слову труд возобновляется вновь и вновь и вряд ли когда-нибудь будет исчерпан. Такое положение дел связано с вхождением отношения к труду в базовый человеческий «пакет ценностей» (наряду с отношением к окружающим людям, к истине, к собственности и др.), что обусловило его закрепление в картине мира и всестороннюю разработку представлений о данном фрагменте действительности в языке.

Изучение выраженных в языке представлений об обширной сфере трудовой деятельности предполагает, по крайней мере, два основных аспекта. Первый касается внешней, «этикетной» стороны трудовой деятельности, в рамках которой регулируются организация трудового процесса, распределение трудовых обязанностей в семье, взаимоотношения между работником и работодателем, трудовая взаимопомощь, традиционные нормы поведения при совместной работе и т.п. Второй acneicr затрагивает внутреннюю «психологическую» vs. «этическую» составляющую труда, собственно отношение к труду. В данной работе будет рассмотрен второй acneicr — категория «трудовой нравственности», которая определяется как «совокупность ценностно-нормативных представлений, в которых отражается отношение социальной группы или общества в целом к труду» [СЭ, 355].

Будучи одной из категорий этики, трудовая нравственность входит в такое смысловое образование, как духовная культура народа. Реконструкция основ духовной культуры через призму языковых данных в современной русистике осуществляется активно и разнообразно. Наиболее системно эти вопросы рассматриваются в серии сборников «Логический анализ языка» (под редакцией Н.Д. Арутюновой) [см. ЛАЯ 1991, 1997, 1999, 2000аб, 2002 и др.] и в 3-томном «Новом объяснительном словаре синонимов русского языка» (под редакцией Ю.Д. Апресяна) [обоснование принципов его составления см. в НОСС 1995]; ср. также исследования А. Вежбицкой, О.П. Ермаковой, М.Л. Ковшовой, В.В. Колесова, Н.А. Купиной, И.Б. Левонтиной, О.А. Михайловой, В.А. Плунгяна, Е.В. Рахилиной, И.А. Стернина, В.Н. Телия, Л.О. Чернейко, А.Д. Шмелева, Е.В. Урысон и др. Особой популярностью пользуется фразеологический материал [см.', к примеру, Фразеология в контексте культуры 1999], художественные и публицистические тексты [см. Сандомирская 2001]. Исследователи, изучающие материал системы современного русского литературного языка и текстов, добились существенных успехов и в сфере конкретного анализа, и в плане разработки методологии лингвокультурологического направления. Однако вне сферы их интересов (по естественным причинам) остаются следующие моменты: во-первых, они редко обращаются к истории языка, к диахронической проблематике; во-вторых, они нечасто работают с таким источником этнокультурной информации, как внутренняя форма слов, которая дает весьма устойчивую и «выкристаллизовавшуюся» картину действительности; в-третьих, они фактически не затрагивают материал традиционной народной культуры.

В центре нашего внимания оказывается именно традиционная духовная культура народа, область традиционных представлений как наиболее консервативная, устойчивая часть менталитета, являющаяся базой для развития современного мировоззрения.

Основой лингвистического изучения духовной культуры является принятое разными школами антропологической лингвистики положение о том, что «естественный язык является универсальным средством конструирования концептов «языка культуры»» [Вендина 2002, 10]. Задавая координату язык : традиционная духовная культура, мы относим данное исследование к активно расширяющемуся кругу работ, выполненных в русле этнолингвистического направления в языкознании.

В славянской научной традиции этнолингвистические исследования наиболее интенсивно развиваются в рамках московской этнолингвистической школы Н.И. и С.М. Толстых и люблинской школы Е. Бартминьского. По определению Н.И. Толстого, «этнолингвистика может пониматься как раздел лингвистики, объектом которого является язык в его отношении к культуре народа. Она изучает отражения в языке культурных, народно-психологических и мифологических представлений и «переживаний» [Толстой 1995, 39]. Актуальность и популярность направления в целом и этнолингвистических методов в частности связана с окончательным утверждением тезиса об этническом своеобразии языков (особенно на лексико-семантическом уровне) и перспективностью комплексного подхода к описанию традиционной духовной культуры, внедряемого этнолингвистами и основанного на положении об изоморфизме языка и культуры. Такой подход предполагает учет различных субстанциональных форм культуры - фольклора, обряда, языка, их сопоставление, ориентацию на изучение «диалектного» характера культурных явлений, которая предполагает появление ареального acneicra исследования, нацеленность анализа на реконструкцию народной картины мира.

При этом задачи этнолингвистического исследования понимаются двояко: «описание того или иного фрагмента традиционной картины мира по данным разных культурных кодов либо выявление специфики отражения духовной культуры в языке» [Березович 2000, 7-8]. Отсюда вытекает возможность выбора разных исследовательских установок, которые могут быть направлены на «поиск только тех смыслов, которые нашли свое отражение в языке (языковая картина мира) (выделено Е.И. Якушкиной. - М.Е.), или на описание основных смыслов культуры, независимо от способа их воплощения (единый план содержания культуры)» [Якушкина 2002, 4]. Первая установка реализуется в рамках так называемой «узкой» этнолингвистики, вторая - «широкой». На настоящем этапе развития славянской этнолингвистики в большей степени реализовал себя «широкий» подход, при котором этнолингвистика становится своего рода семиотикой культуры, применяющей лингвистические методы к анализу неязыковых форм культуры. Он масштабно воплощен в словарных формах [СД; SSiSL], а также в исследованиях Н.И. и С.М. Толстых, Т.А. Агапкиной, О.В. Беловой, JI.H. Виноградовой, А.В. Гуры, Е.Е. Левкиевской и др. В меньшей степени разработан «узкий» подход, предполагающий изучение информативности языковых данных для выявления основ народного менталитета [см.: Толстая 2000аб, 2002; Березович 2000, Вендина 2002, Журавлев 1999, Никитина 1999, Плотникова 2000, Рут 1992, Подюков 1991, Юдин 1997, Якушкина 2003, и др.].

В свете утверждаемого в этнолингвистике противопоставления языковой и культурной семантики встает проблема поиска языковых источников этнокультурной информации, определения того, над какими содержательными компонентами языковых единиц «надстраивается» культурная семантика, ср.: «Культурная семантика, хотя и носит преимущественно символический характер, как правило, не является абсолютно конвенциональной (подобно, скажем, запретительной семантике красного цвета светофора), а обнаруживает определенные, закономерные связи с прочими компонентами значения слова. Так, например, «отгонная» культурная семантика слова веник (или метла) строится на магическом и мифологическом осмыслении шких признаков ооозначаемого словом Ьытового предмета, как «контакт с мусором, нечистотой», «выметание, устранение, очищение» и т.п., которые входят либо в ядерное, лексическое значение (дефиницию), либо в лексическую коннотацию, либо в экстралингвистическую зону коннотации» [Толстые 1995, 291-292].

В этнолингвистических исследованиях большое значение придается мотивации слова, которая указывает на способ видения носителя языка, связывающего реалии окружающего мира или маркирующего ряд единиц одними и теми же языковыми средствами. «Обращение к изучению внутренней формы слова дает исследователю возможность проследить движение мысли в акте номинации, услышать голос человеческой личности, познающей и осваивающей мир» [Вендина 2002, 10]. Знание, которое дает внутренняя форма, можно считать наиболее объективированным, поскольку оно «срастается» с самой устойчивой, субстанциональной частью языка - языковой формой» [Березович 2000, 34].

Важным моментом для этнолингвистических выводов является включение в объем этнокультурной информации, извлекаемой из внутренней формы слова, не только содержания признака, положенного в основание номинации (мотивационного признака), но и его интерпретации, т.е. ответа на вопрос, почему был выбран данный признак. Соответствующий этап анализа можно определить как выстраивание «моста» между содержанием языковых единиц и ментальным миром идей, образов, представлений, ценностных установок и т.п. Поиск причин номинаций расширяет компетенцию лингвистики, поскольку предполагает обращение как к определенным языковым категориям (например, учет свойства экспрессивности некоторых единиц, выявление семантической модели), так и к экстралингвистическим сущностям - «ментальным образам, мифологическим представлениям, ритуальной сфере или практическому опыту» [Толстая 2002, 114].

Семантика лексических единиц в нашем случае также является важным источником этнокультурной информации. Семантический контур слова, логика организации семантики связаны с интерпретацией фрагмента действительности в сознании субъекта; звучание интерпретационного компонента усиливается в том случае, когда мы имеем дело с «аксиологической» лексикой, к сфере которой относится и лексика, выражающая отношение человека к труду. Культурную основу оценки человека по отношению к труду составляют: ценностная позиция носителя языка, определяющая в целом, что «хорошо» и что «плохо»; стереотипные представления о содержании настоящего дела (они определяют сему-идентификатор 'без дела'), образы типичного лентяя и типичного работящего человека; набор аксиологических шкал, по которым положительно или отрицательно оцениваются признаки выполняемого процесса ('медленно', 'ловко', 'старательно' и т.д.). Таким образом, уровень понятийной семантики единиц представляет совокупность описательных и оценочных смыслов, которая может быть структурирована на определенных основаниях.

Регулярность конкретных мотивировок на мотивационном уровне содержания и типизированность дифференциальных признаков (сем) на семантическом уровне объективируются при соотнесении отдельных единиц в рамках определенного лекси-ко-семантического множества. В этом отношении удобную структуру для этнолингвистического анализа представляет собой лексико-семантическое поле, лексическая группировка, чье семантическое пространство «определяется в конечном счете логическими отношениями между понятиями, с которыми соотносятся данные слова» [Гак 1998, 691]. Системная организация лексико-семантического поля также несет на себе печать идиоэтнического взгляда на мир, поскольку «с высоты птичьего полета» отражает процесс концептуализации объекта действительности, за которым стоит «интерпретация, обобщение и закрепление в отдельной языковой единице свойств объекта и отношения к нему субъекта» [Симашко 1998, 175]. Являясь сферой реализации концепта, лексико-семантическое поле может быть квалифицировано как концептуальное поле. Подобная полевая структура специфична тем, что подразумевает исследование на разных уровнях содержания: в рамках поля «Отношение к труду» мы работаем с мотивационным и семантическим уровнями. Общее направление в этнолингвистической интерпретации полевой структуры нацелено на «поиск способа организации, «внутренней формы» семантики», предполагающее «такое преломление семантических категорий, которое позволит продемонстрировать субъективность человеческих предпочтений, задающих неровность, прихотливость и алогичность языкового отражения действительности» [Березович 2003,39].

Таким образом, выделяются два аспекта исследования: описание смысла единиц поля, определенного рамками мотивации и понятийного содержания слов, и интерпретация выделенных смысловых категорий в свете мировоззренческих установок носителя языка. Принципы организации пространства смыслов, раскрывающие логику носителя языка, более наглядно проявляются при сравнении. Поэтому нами была предпринята попытка сопоставительного анализа лексики положительной и отрицательной оценки по отношению к труду. Основаниями для сопоставления послужили семантические категории, выделяемые на определенном этапе анализа. Перспективность данного подхода к «высеканию» этнокультурной информации видится в ряде моментов. Во-первых, более отчетливо обозначается мера специфичности того или иного смысла. Во-вторых, оценка получает дополнительную структуризацию рядом оппозиций (например, внешнее - внутреннее, рациональное - эмоциональное). В-третьих, выявление симметричных и асимметричных оппозиций дает представление о двух типах мышления - нормативном (оно оценивает мир с позиции социальных норм, что предполагает разведение на одном основании двух признаков по разным полюсам и симметричность оппозиции) и стереотипном (в нем перевешивает традиция восприятия и интерпретации какой-либо стороны объекта оценки).

Сказанное выше позволяет заключить, что этнолингвистический анализ русской лексики со значением 'отношение к труду' может быть результативным средством для характеристики значимого фрагмента традиционной языковой картины мира. К этому располагают свойства данной лексической области: 1) она содержит представительный и хорошо отработанный в системе языка (и особенно диалекта) материал, о чем говорит объем изучаемого лексико-семантического поля; 2) большинство единиц поля экспрессивны, что выдвигает на первый план коннотативный комплекс в семантической структуре слова, дающий возможность проследить отраженные в нем субъективные впечатления носителей языка; 3) лексика анализируемого поля отражает важнейший с точки зрения аксиологии мировоззренческий комплекс - комплекс ценностно-нормативных представлений о труде.

Определенную содержательную базу для изучения лексико-семантического поля «Отношение к труду» в этнолингвистическом аспекте составил целый ряд исследований, так или иначе затрагивающих тему человек : труд в языковой семантике (как литературного языка, так и диалекта), в паремиологическом фонде культуры и в художественном тексте.

По объекту анализа можно выделить два основных направления в изучении этой темы в лингвистике.

Первую группу составляют те исследования (выполненные как в диахроническом, так и в синхроническом аспектах), которые посвящены реконструкции наивных представлений носителя языка, непосредственно связанных с понятием и словом труд. Предметом изучения, в таком случае, становятся этимология и особенности семантического развития слов, входящих в гнездо корня труд- [Алексеев 1998; Толстая 1998; Топоров, 1995], выявление всех возможных коннотативных элементов, входящих в значение слова труд [Голованова 2002], смысловые и функциональные нюансы, проявляющиеся в деривационных связях лексем труд, трудиться, работа, работать [см. лексикографическую статью И.Б. Левонтиной в НОСС 1995], историческая мотивация семантических расхождений между словами, обозначающими производительный процесс, в сопоставлении с другим славянским языком [Петрухи-на 2003].

Зерном» концепта труда в русском языковом сознании является этимологическое значение славянского *trud- из и.-е. *ter- 'тереть' [Топоров 1995, 704]. Мотив физического действия получает развитие в семантике слова труд в ц.-слав. и ст.-слав. языках, где на первый план выходят значения физического усилия, страдания, препятствия (ср. 'страдание, мучение, болезнь; беспокойство, горе; трудность, тяжесть, тяжкое положение', 'усилие (также плоды труда, усилий, аскетическая жизнь, мученический подвиг)', 'затруднение, трудность'). Высокая моральная оценка этих состояний средневековым сознанием отражается в появлении значения 'подвиг' и поддерживается книжной традицией (а также в определенных фольклорных жанрах, например, в духовных стихах); в качестве «идеального образца труда-мучения для средневекового культурного сознания возвышается, конечно, подвиг Христа» [Толстая 1998, 24]. Параллельно в русских диалектах слово труд и его дериваты широко употребляются в семантической сфере боли, болезни, мучений, и особенно часто - по отношению к родовым и смертным мукам [Толстая 1998, 25]. Почвой для подобной семантизации явилось специфическое восприятие труда в «производственном» аспекте, ср. «Труд в русском языковом сознании не просто работа, некое занятие, выполнение определенной задачи, предполагающее субъект, цель, средства ее достижения. Труд прежде всего труден и мучителен (время его - страда - своим обозначением отсылает к теме страдания), он понимается как нечто вынужденное, принудительное (нужда, нудить), и в этом смысле он, конечно, не просто бремя, но и проклятие человеческой жизни» [Топоров 1995, 704].

Наполнение концепта труда «высвечивается» также в сопоставлении основных синонимичных лексем, обозначающих производительную деятельность. Е.В. Петру-хина, уделяющая внимание в своей статье различию между лексемами работа, работать и труд, трудиться, относит истоки такого разграничения к этимологическому прошлому, в котором основа раб- связывается с и.-е. *orbhos 'раб'. Семантика принудительного труда, работы «на кого-то» остается основной у глагола работати в старославянском языке (ср. 'находиться в рабстве', 'служить кому-то', 'тяжело работать на кого-то'). У глагола трудитися значение 'работать' в это время не фиксируется. Со временем оба глагола развивают обобщенное значение трудовой деятельности, но если лексемы труд, трудиться сохраняют коннотации «творчески и этически значимой, полезной, масштабной деятельности»1, то работа, работать становятся основным нейтральным средством для обозначения трудового процесса [Петрухина 2003, 488-489] . Различие в культурно-исторической мотивации лексем и в их функциональной значимости привело к тому, что в современном русском языке для труда на первом плане находятся усилия, сама деятельность, поэтому труд не анализируется, в отличие от работы, в терминах цели и результата [Там же].

Концепту «Труд» посвящена работа Г.В. Токарева Теоретические проблемы вербализации концепта «Труд» в русском языке [Токарев 2003]. На обширном языковом материале, включающем цельнооформленные лексемы, фразеологизмы, паремии, афоризмы, текстовые фрагменты и представляющем разные временные срезы и формы существования языка, предпринимается попытка предельно полного описания культурного компонента в концепте «Труд». Диалектная лексика в данном исследовании используется как репрезентант «территориальной субкультуры» и не составляет специального объекта рассмотрения (что приводит к выводу о близости когнитивных стратегий, которые определяют осмысление трудовой сферы, в общенародной культуре и субкультурах [Там же, с. 7]). В ходе анализа автор устанавливает много-аспектность содержания концепта и сложную структуру составляющего его культурного компонента, что обусловлено «с одной стороны, дифференциацией лингвокуль-турной общности на социумы, с другой - диктумным и модусным типами языковой семантики, объективирующими результаты концептуализации и категоризации знаний о труде» [Там же]. Но, на наш взгляд, широта и разнообразие источников, дающих богатую и довольно пеструю информацию, оказывается абсолютной ценностью, «затемняя» специфику «семантических сущностей», объективирующих процессы концептуализации и категоризации. Иллюстрацией к подобному суждению является

1 Выход на первое место этической оценочной составляющей заметен в использовании глагола трудиться «для выражения иронии, когда семантика глагола контрастирует с общественной оценкой деятельности, которую он обозначает, как незначительной, бесполезной или общественно вредной. Например: Один из мошенников, по совместительству трудившийся в местном отделении милиции, разработал новый план» [Петрухина 2003,493].

Подобное функциональное обособление слов труд, трудиться имеет характер национальной специфики при сравнении, например, с чешским языком [Петрухина 2003]. постановка исследователем задач работы, которая предполагает сначала разработку модели концепта и структурирования его культурного компонента, а потом — изучение механизмов объективации культурных смыслов, исследование стереотипных представлений и выявление особенностей семантики единиц (порядок следования задач сохранен - М.Е.) [Там же, с. 4]. Выводы Г.В. Токарева о наличии у автора художественного текста интенции «реализовать христианскую доктрину русской культуры» [Там же, с. 8] на основании одного (!) окказионального синонима также видятся нам слишком далеко идущими. В содержательном плане нам представляются интересными, в частности, выводы Г.В. Токарева о динамике концепта ТРУД, отражающей «постепенный переход от ценности социальных, психологических, физиологических факторов к утверждению утилитарных и техногенных.» [Там же, с. 30].

Другой подход к теме труда предполагает рассмотрение моральных качеств, характеризующих отношение к труду, т.е. обращение к понятиям лени и трудолюбия. В истории изучения данного круга лексики надо отметить, два момента: во-первых, лексика, характеризующая положительное отношение к труду, гораздо реже становилась объектом анализа [см. Кругликова 1992]; во-вторых, преобладала постановка структурно-семантических задач, т.е. выявление «некоторых системных закономерностей группировки J13 конкретных слов» [Лукьянова 1986, 108], что вело к ограничению конкретного лексического материала словами той или иной частеречной принадлежности [Анферова 2000; Бахвалова 1995; Богомолова 1997; Бурова 1994; Лукьянова 1986; Матвеева 1979; Тарасова 1979; Храмцова 1996].

Говоря о структурно-семантическом подходе, мы считаем, что он не является выигрышным в лингвокультурологическом плане для экспрессивной лексики, характеризующейся наличием субъективно-оценочного компонента.

Л.Е. Кругликова рассматривает семантические множества в рамках лексико-фразеологической парадигмы «Человек, положительно относящийся к труду» в словообразовательном аспекте и в плане географической дистрибуции существительных с указанным значением. Семантическое структурирование лексического материала исходит из первоначального разбиения на два множества: «человек, превосходящий в работе других» и «человек, выполняющий положенную работу». Но подобная дифференциация не учитывает того, что абстрактную идею (отношение к чему-либо), имеющую к тому же ценностное содержание (положительное отношение), языковое сознание раскрывает, как правило, через выделение определенного признака, являющегося показателем этого положительного отношения, т.е. через оценку; таким образом, языковое сознание становится еще и оценочным. А оценочное сознание, как известно, имеет особенность характеризовать социальный стандарт знаком «+» [Матвеева 1986, 30]. В связи с этим, не удивительно, что второе множество, как отмечает сама JI.E. Крутикова, не представлено не только в говорах, но и в литературном языке. Кроме того, автор делает вывод о самостоятельности развитии языковой системы в той или иной местности, но не оговаривает относительность этого заключения на основе представленного материала. Между тем, рассматриваемая в статье система - синонимический ряд существительных - является лишь частью лексико-семантической системы (поля), которая складывается в результате реализации конкретной идеи.

Ориентируясь на реконструкцию представлений, стоящих за языковыми фактами, и логику их появления, мы склонны расширять лексические границы материала, вводя в круг рассмотрения слова с разной грамматико-категориальной характеристикой на основании общности выражаемой ими идеи. Что касается целостности ментальных образований, то она, на наш взгляд, обусловлена не территориальным фактором, а этническим.

Вполне органичным подходом является рассмотрение особенностей семантики экспрессивных слов с учетом их прагматики, в частности, исследование того, как влияет коммуникативная структура высказывания на характер эмоциональной оценки. Так формулируется один из аспектов анализа экспрессивных глаголов с архисемой 'работать', 'не работать', осуществленного JI.H. Храмцовой [Храмцова 1996]. В результате анализа высказываний диалектоносителей в плане субъектно-объектных отношений выявились следующие особенности оценочного сознания народа: 1) в высказываниях «о себе» употребляются, как правило, глаголы двух ЛСГ - 'работать много, напряженно' и 'работая очень много, устать', что определяется желанием говорящего вызвать эффект сочувствия; при этом действует этическое ограничение на самовосхваление; 2) в высказываниях «ко 2 л.» говорящий стремится при помощи эмоциональной оценки (в основном, негативной) оказать непосредственное «исправительное» воздействие на адресата; 3) на эмотивно-оценочную тональность высказываний «ко 2 л.», «о 3 л.» существенное влияние оказывают социальные роли участников речевого акта; 4) если объект оценки в высказываниях «о 3 л.» представляет собой конкретное лицо, степень эмоции и оценки достаточно высока (по сравнению с обобщенным объектом оценки в спровоцированных контекстах) [Храмцова 1996, 1012].

Лексика со значением 'отношение к труду', становилась также объектом концептуальных штудий, но получила несколько одностороннюю разработку: с одной стороны, рассматривался преимущественно отрицательный полюс оппозиции (понятие лени и праздности); с другой стороны, лексический материал ограничивался лексикой и фразеологией литературного языка (первое и второе обстоятельство связаны, если учесть небольшое количество литературных единиц с семантическим признаком 'положительное отношение к труду'3).

Оригинальную модель описания концепта лень предлагает Е.О. Опарина [Опарина 1999]. Автор представляет «непредметное имя» лень в виде фрейма, чьи «категориальные смыслы» («внутрифреймовые модусы») реализуются через устойчивую сочетаемость базового слова (например, лень напала, сладкая лень) и указывают на определенные параметры обозначаемого. Последующее соотнесение реконструируемых модусов с установками и знаками культуры выявляет существование двух способов концептуализации: лень может восприниматься как агрессивная враждебная сила (ср. чудовищная, губительная лень; лень сковывает, заедает и т.п.) — и в этом случае она «соотносится с обиходной системой ценностей народа, в которой труд расценивается как добродетель, а праздность — как порок» [Опарина 1999, 142]; другой модус концептуализации, представляющий лень как сладкую, томную, беспечную и т.п., восходит к культурной концепции романтизма, по которой отказ от рутинного и суетного труда являлся данью вдохновенью и творчеству [Там же].

Между тем, данные способы концептуализации лени не исчерпывают представления носителей русского языка, поскольку едва ли не большая часть этих представлений лежит в области народного мировоззрения и реконструируется в диалекте. Но концептуальная интерпретация диалектной лексики, характеризующей человека по его отношению к труду, составляет пока лакуну в изучении темы и концепта труда и оставляет место для дальнейших исследований, к числу которых принадлежит и данная работа.

Актуальность предпринимаемого исследования обусловлена значимостью реконструкции традиционных представлений о мире по данным системы языка, а также

3 Закономерна поэтому группировка смыслов в идеографических классификациях и составление оппозиции, не на основе семы 'отношение к труду', а, например, 'наличие дела', 'отсутствие дела' [см. Бурова 1994]. отсутствием в современной русистике исследований, в которых производится комплексный этнолингвистический анализ одного из важнейших для народной аксиологии концептов - концепта труда.

Угол зрения на концепт труда, под которым рассматривается не вся сфера трудовой деятельности, а только позиция субъекта труда, его отношение к труду, выбран не случайно. При заявленном подходе отношение к труду самого носителя языка (психологическая составляющая его представлений о труде) проецируется на семантику языковых единиц и тем самым являет собой не совокупность коннотаций, а выделяется как объект языковой концептуализации. Как следствие, отношение к труду начинает реализовывать себя в виде пропозициональной структуры (признак -носитель признака — денотативные ситуации, в которых проявляется признак), формирует лексико-семантическое поле, а также предполагает существование определенной логики семантизации и номинации.

Итак, цель данного исследования - охарактеризовать фрагмент русской народной языковой картины мира, связанный с определением отношения человека к труду, на основании этнолингвистического анализа лексико-семантических полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду» в русских народных говорах.

Данная цель предполагает решение следующих задач: выявить параметры словарной дефиниции, позволяющие осуществить выборку лексики изучаемых полей из лексикографических источников, и провести выборку;

- определить структуру семантических полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду» на основе компонентного анализа единиц и охарактеризовать особенности наполнения секторов поля; произвести ономасиологическую классификацию лексических единиц;

- выявить и описать набор базовых семантических моделей на мотивационном уровне концептуальных полей;

- осуществить сопоставительную характеристику концептуальных полей на каждом уровне содержания; выявить и описать этнокультурную информацию, содержащуюся в исследуемых лексических полях, в свете категории трудовой нравственности.

Задаваемый в работе аспект интерпретации обусловливает наполнение и границы лексико-семантического поля, определяя их единицами, связанными логическими отношениями с понятием отношение к труду.

Закрепление в семантике единиц оценочной интерпретации абстрактного объекта действительности зачастую создает трудную для лексикографов ситуацию воссоздания по речевым контекстам мнения носителя языка относительно субъективной подоплеки в выполнении или невыполнении работы, т.е. положительного или отрицательного отношения к делу; объективность смыслов, изначально преломленная через призму оценочного взгляда, в определенной степени также теряется при лексикографическом описании.

Проблема более однозначно решается в отношении лени/праздности, что обусловлено большей степенью информативности негативно оцениваемых свойств и, следовательно, их большей отработанностью в сознании. Если говорящий просто констатирует ситуацию отсутствия дела (ср. контекст Целый месяц в больнице скан-дырила) и лексикограф определяет ее семой-идентификатором 'без дела' (ходить, бродить, сидеть и т.д.), то эта ситуация относится к фактам негативного отношения к труду. Утверждать это, нас заставляет убеждение в том, что противопоставление двух рядоположенных характеристик (например, в случае 'ходить без дела' - дея-тельностных) есть примета оценочного, интерпретационного мышления в противовес объективному, отражательному (ср. более явный случай противопоставления 'здоровый/рослый/крепкий, но ленивый').

Что касается представлений о положительном отношении к труду, то трудности с идентификацией значений как принадлежащих лексико-семантическому полю «Отношение к труду» связаны с фиксацией впечатлений о качестве выполняющейся работы, отраженных в оценке по быстроте, ловкости, объему, затрате времени и т.д. В отличие, например, от такого субъективного параметра работы, как затрата сил (семы 'усиленно', 'напряженно', 'изо всех сил', 'не покладая рук'), быстрота (ср. 'быстро', 'проворный') или объем работ ('много', 'за двоих') являются объективными показателями, только косвенно свидетельствующими о внутренних интенциях человека. Но положение дел таково, что носитель языка преимущественно оценивает ход работы комплексно, нейтрализуя частные признаки - как смежные ('быстро' и 'ловко', 'много' и 'напряженно'), так и нерядоположенные (ср. с огня рвать 'работать быстро, с охотой, с огоньком' [СРНГ 22. 341 ], расстарываться 'очень стараться, много и усиленно работать' [СРГСУ 5, 65]).

Материалом для исследования послужили лексические и фразеологические единицы русских народных говоров, имеющие в своей семантике признак 'отношение к труду, делу, работе'. Выборка материала осуществлялась, во-первых, при помощи слов-идентификаторов, т.е. лексем, однозначно и наиболее репрезентативно реализующих соответствующие идеи: отрицательное отношение к труду — 'лентяй', 'лентяйничать', 'лениво (работать)', 'лежебока'; 'праздно (жить, проводить время)', 'вести праздный образ жизни', 'праздный', 'тунеядец', 'тунеядствовать', 'дармоед'; 'бездельник', 'бездельничать', 'без дела' (ходить, сидеть), 'уклоняться от дела', 'отлынивать от дела'; положительное отношение к труду - 'трудолюбивый', 'работящий', 'работать усердно/ старательно/ прилежно/ не покладая рук'; во-вторых, при наличии комплексного определения, в котором признак 'отношение к делу' как бы «аккумулируется» из ряда частнооценочных смыслов (ср. охобачивать 'делать что-либо с усердием, ловко, быстро, хорошо' [СРНГ 25,42]).

Состав лексико-семантического поля «Отношение человека к труду» был определен в ходе фронтальной выборки из русских диалектных словарей: Словарь русских народных говоров, Толковый словарь живого великорусского языка В.И. Даля, Словарь русских говоров Среднего Урала, Словарь русских говоров Среднего Урала: Дополнения, Архангельский областной словарь, Новгородский областной словарь, Псковский областной словарь, Словарь вологодских говоров, Словарь русских говоров северных районов Красноярского края, Словарь русских говоров южных районов Красноярского края, Словарь русских донских говоров, Словарь смоленских говоров, Фразеологический словарь русских говоров Сибири.

Наиболее подробно и полно в нашем материале представлены данные говоров Русского Севера; полнота была достигнута тем, что, помимо диалектных словарей, в качестве источника материала нами была использована обширная Картотека Словаря говоров Русского Севера, составленная на основе полевых записей Топонимической экспедиции УрГУ по территории Архангельской, Вологодской, Костромской и частично Кировской и Ярославской областей (картотека хранится на кафедре русского языка и общего языкознания Уральского государственного университета им. A.M. Горького). На протяжении 5 лет автор работы принимал участие в полевых сборах материала на Русском Севере.

В ходе анализа в качестве определенного лексического фона нами были привлечены факты лексики и фразеологии общенародного языка, а также жаргона и просторечия.

Анализ материала осуществлялся с помощью следующих методов: методы компонентного семантического анализа, семантической реконструкции, ономасиологического и этимологического анализа, концептуального анализа, методика лингвистического портретирования. Также были использованы статистический и сопоставительный методы.

Научная новизна данного диссертационного исследования определяется комплексным подходом в изучении языковых источников информации о значимом фрагменте народной аксиологии - характеристике отношения человека к труду. В научный оборот введен обширный диалектный материал, в том числе содержащийся в неопубликованных источниках и собранный в полевых условиях.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней апробированы принципы комплексного этнолингвистического анализа лексико-семантического поля, сочетающего характеристику его семантической и мотивационной структуры (на материале поля «Отношение к труду» в русских народных говорах); на основании этого анализа произведено описание значимого фрагмента народной аксиологии. Идеи и выводы работы имеют ценность для изучения идиоэтнической семантики языка; предлагаются семантические реконструкции и этимологии для ряда лексем и фразеологизмов с затемненной внутренней формой.

Практическая значимость. Результаты и выводы работы могут быть использованы в вузовских курсах по диалектологии, спецкурсах по этнолингвистике, ономасиологии, этимологии. Кроме того, материалы исследования могут быть использованы при составлении словарей идеографического типа и уточнении лексикографического описания изучаемых лексем.

Апробация работы. Основные положения были изложены автором в докладах на ежегодной региональной научной конференции «Актуальные проблемы лингвистики: Уральские лингвистические чтения» (Екатеринбург, 1999), Всероссийской конференции «Язык. Система. Личность» (Екатеринбург, 1999, 2001), Международной конференции «Лингвокультурологические проблемы толерантности» (Екатеринбург, 2001), Восьмой Российской научно-практической конференции «Сельская Россия: прошлое и настоящее» (Орел, 2001), IV Международной научной конференции «Русская диалектная этимология» (Екатеринбург 2002). По теме исследования опубликовано 8 работ.

Структура работы соответствует целям и задачам исследования.

В первой главе (Семантическая организация концептуальных полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду) описывается структура двух семантических полей, входящих в рамки поля «Отношение к труду» в диалекте: определяется ядро поля, которое задает смысловое наполнение секторов поля, границы поля репрезентируются через связь с соседними семантическими полями; устанавливаются принципы организации семантического пространства.

Во второй главе (Базовые модели поля «Отношение человека к труду») на первый план выходит мотивационный аспект единиц полей; основной единицей описания становится базовая семантическая модель, выделяемая на основе обобщения частных мотивационных моделей; последовательно описывается каждая базовая модель; выявляются причины обращения носителя языка к той или иной модели.

Каждую главу предваряет предисловие, в котором описываются основные единицы и приемы анализа.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лексико-семантическое поле "Отношение человека к труду" в русских народных говорах: этнолингвистический аспект"

Заключение

Данное исследование представляет собой опыт реконструкции области народных представлений, связанных с отношением человека к труду. Объектом анализа послужило лексико-семантическое поле в русских народных говорах, формируемое лексемами и фразеологизмами, в семантике которых актуален компонент 'отношение к труду'. Будучи продуктом интерпретации, обобщения и закрепления в языковых единицах свойств объекта действительности и отношения к нему субъекта, лексико-семантическое поле является сферой реализации концепта и может быть квалифицировано как концепуальное поле. Диалектный лексический материал, консервирующий особенности традиционной духовной культуры, определил этнолингвистический аспект исследования, успешно разрабатываемый в последнее время в отечественной лингвистике. Данный аспект позволил использовать комплексный подход к языку, предполагающий рассмотрение языковых фактов в широком контексте собственно языковых, а также мифологических, фольклорных, обрядовых данных. В качестве языковых источников этнокультурной информации мы выбрали семантику и мотивацию языковых единиц, полагая их наиболее надежными субстанциями смыслов, отражающих логику человеческого восприятия действительности. Принципы организации пространства смыслов в концептуальном поле, на наш взгляд, наглядно проявляются при сравнении; поэтому нами была предпринята попытка сопоставительного анализа лексики положительной и отрицательной оценки по отношению к труду на каждом уровне содержания.

Первый этап исследования связан с семантической организацией поля «Отношение к труду», базовый принцип которой определяется разделением на два лекси-ко-семантических поля — «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду». Несмотря на известную субъективность и прихотливость в семантизации оценочных представлений, внутри семантического пространства обоих полей существуют силовые линии, которые его структурируют. В основе организации полей лежит универсальная ментальная ситуация: признак - носитель признака - деятельность, в которой проявляется признак. Логические отношения между компонентами этой ситуации обусловили выделение ядра поля также на логических основаниях, в результате чего им стал корпус лексических единиц, обозначающих абстрактную сущность — признак положительного или отрицательного отношения к производительной деятельности в своем внутреннем качестве (ср. зависть 'трудолюбие, желание работать', живинка 'особый интерес, особая любовь к определенной работе, увлечение каким-либо делом'; прокладство, прохладство 'медлительность, неповоротливость, лень', отя 'лень') или внешнем проявлении (радивость 'усердие, старание, прилежание', прилога 'прилежание, умение, навык', проворъе 'быстрота, ловкость в движениях, в работе; проворство'; неохотъ 'леность, отсутствие усердия в деле', нерадейство 'отсутствие старательности, нерадивость', абыканье 'нерадивость'). Наряду с ядерным участком «топографию» семантического уровня полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду» определяют процессуальный, субстанциональный, признаковый сектора, которые составляют, соответственно, глаголы, существительные, прилагательные/наречия. Внутренняя организация данных секторов, их относительный объем, модификация смыслов в рамках одного сектора, с одной стороны, и связи поля с «соседними» семантическими полями, с другой стороны, дали ценную информацию об установках носителя языка при концептуализации идей лени/праздности и трудолюбия.

Итогом семасиологического исследования полей «Отрицательное отношение к труду» и «Положительное отношение к труду» стало выявление некоторых принципиальных различий в способе организации семантики. Идея отрицательного отношения к труду получает большую дифференциацию в частных смыслах. Ядерная семантика отражает не только эмоциональную, но и физическую составляющую отрицательного отношения к деятельности (ср. лихость 'дремота, лень', прокладство, прохладство 'медлительность, неповоротливость, лень'). В плане акционального проявления признака (в рамках процессуального сектора поля) идеи лени и трудолюбия симметричны при характеристике способа выполнения работы (ср. оппозиции оценок производительного процесса 'быстро' - 'медленно', 'умело' — 'неумело', 'ответственно' - 'безответственно'), но если конкретизация идеи трудолюбия этим ограничивается, то идея лени/праздности воплощается также в ряде денотативных ситуаций: «ходить без дела», «сидеть без дела», «уклоняться от дела», противопоставление настоящей деятельности ведения бессодержательных разговоров, баловства, занятия пустяками, — и актуализирует представление о праздности как образе жизни (ср. руки к cepdify 'о праздной, вольготной жизни, когда мало приходится работать').

Различие между полями касается самой природы смысловой дифференциации. Семантика отрицательного отношения к труду в большей степени обусловлена функционированием стереотипного мышления, ориентирующегося на общепринятые представления о типичном содержании настоящего дела и о типичном лентяе. Это наглядно проявляется в идеограммах, отражающих субъективную констатацию отсутствия Дела (ср. бродяжить 'ходить, слоняться без дела', летовать 'бездельничать, сидеть без дела', растобариватъ 'разговаривать от безделья, болтать', жустериться 'лакомиться чем-либо от безделья, для забавы'), а также в закреплении за субъектом лени/праздности определенных «ярлыков» («лежебока», «тунеядец», «гуляка», «белоручка», «пустомеля»). Что касается идеи трудолюбия, то здесь доминирует нормативное мышление, воспринимающее мир с позиции «нормы-антинормы». Воспроизводимый во множестве актов деятельности способ выполнения работы (быстро, ловко, умело, с увлечением и т.п.), ведущий к положительному результату, становится трудовой нормой, на которую в дальнейшем ориентируется носитель языка при положительной оценке трудового процесса и деловых качеств человека. Именно подобная ценностная ориентация обусловила значимость сектора 'основания оценки' в структуре поля «трудолюбия» и существование оппозиции нормативному исполнению работы в противоположном поле (ср. дельница 'работящая, умеющая все делать' // гаметъ 'делать что-либо неумело, не так, как надо, спустя рукава'; проваривать 'быстро, проворно выполнять работу' // на опаре киснуть 'делать что-либо крайне медленно, лениво').

Следующим этапом в исследовании процесса концептуализации представлений о взаимоотношениях человека и труда явилось описание смыслового пространства, получаемого при расширении границ до уровня полей, с которыми поле «Отношение человека к труду» вступает в мотивационные отношения. Данная область смыслов (в работе она получила наименование семантико-мотивационного поля) эксплицирует предельно субъективные представления носителей языка, поскольку ее содержание определяется совокупностью признаков, «схваченных» носителем языка при номинации.

Регулярное обращение носителя языка к одной и той же денотативной сфере в поисках номинативного материала обусловливает формирование базовой семантической модели. Ономасиологический анализ единиц, обозначающих отрицательное и положительное отношение к труду, выявил общий «ассортимент» базовых моделей для двух составляющих концептуального поля «Отношение человека к труду»: ЧЕЛОВЕК КАК БИОЛОГИЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО, ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ, ДВИЖЕНИЕ, ФИЗИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ, МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ В ПРОСТРАНСТВЕ, СОБСТВЕННОСТЬ, ЗВУК И РЕЧЬ, ЧЕЛОВЕК И СОЦИУМ, ЕДА, ЖИВОТНЫЕ, МИФОЛОГИЯ, СВОЙСТВА МАТЕРИАЛОВ И ВЕЩЕСТВ (всего 12 моделей). Исключение составили базовые модели ОБРАЗ ВРЕМЯПРЕПРОВОЖДЕНИЯ и ПРЕДМЕТЫ НЕОДУШЕВЛЕННОГО МИРА, реализуемые только словами с семантикой праздности.

На основании количества номинаций в семантико-мотивационном поле «Отрицательное отношение к труду» выделяются сразу две базовые модели - ДВИЖЕНИЕ и ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ; в поле с противоположной семантикой абсолютным лидером является ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.

Специфика мотвационных процессов в исследуемых полях проявилась при рассмотрении их в сопоставительном аспекте. Концепты «лени/праздности» и «трудолюбия» связывают устойчивые отношения, которые демонстрируют возможность взгляда на явление под одним углом зрения (ср., во-первых, симметричные мотива-ционные признаки: 'иметь дом, домашнее хозяйство, денежный запас' // 'быть бобылем, иметь алтын, нищенствовать, побираться'; во-вторых, случаи совпадения в номинативном признаке: ' сидеть' —» 'работать долго, усердно' (колом засётъ, сидмя сидеть) II 'бьггь ленивым, нерасторопным' (сидеть сиждью (сйдма, сйдъмя, сидня, сидкой, сидякдм), сидеть кдликом 'бездельничать')) или общность способов оязыковления (ср. обращение к одним и тем же денотативным сферам в поисках номинативного материала (см. выше) или тождество на уровне лексической формы: обиходница 'ленивая женщина, которая живет в лени и праздности' // 'рачительная и расторопная хозяйка'; ерыкала 'долговязый, пустой человек, ведущий праздный образ жизни' // 'работящий, трудолюбивый человек').

Вместе с тем, как показал сопоставительный анализ, факты асимметричных отношений между концептами преобладают над симметрией и отношениями тождества, что свидетельствует о самостоятельности в их формировании.

Совокупность представлений, эксплицируемых семантической организацией и мотивационными отношениями лексико-семантического поля «Отношение человека к труду», состоит из двух концептуальных блоков: 1 - хранит «портреты» типичного лентяя и работящего человека, включающего «кадры» из их жизнедеятельности; 2 - отражает комплекс ценностно-нормативных представлений носителя языка о самом труде. Однородность смыслов, реконструированных на разных уровнях, позволяет связать их в своего рода метатекст, систематизирующий информацию об отражаемом в языковом сознании объекте действительности, а также проливающий свет на фигуру носителя языка. Структурная сетка текста отражает параметры восприятия фрагмента действительности, выявленные при анализе материала56.

Портрет» субъекта отрицательного отношения к труду. Внешний вид. Представляется или толстым, тучным (гладкий, опухляк), или высоким, рослым (лосман, бардадым); эти качества не дают ему способность двигаться и действовать без затруднений или являются поводом для уличения в сознательном неиспользовании своих физических данных. Имеет большой живот, что связано с его склонностью к обжорству и малоподвижному образу жизни (пузатый налим, брюхо разглаживать, лагун). Часто пребывает с открытым ртом (рот пялить), с ускользающим или мигающим взглядом (шары загибать, моргу гонять), демонстрируя свою неготовность к работе, отсутствие сосредоточенности в трудовом процессе. Поза. В основном лежит или сидит (лежебока, сидеть сиднем). Руки находятся в пассивном положении: в кармане, на затылке, ощущаются как «неподъемные» или просто сложены (руки в брюки, нос в карман, руки на затылке, рука, нога по пуду — работать не буду, ручки скласть). Ноги могут бьггь задраны в потолок, скрещены, положены нога на ногу (ноги в потолок, ноги крестом, нога на ногу сидеть). Неспособен согнуть спину (недолукии). Общее физическое состояние. Характеризуется пониженной температурой (менек, постылый), отсутствием жизненных соков (дрябь, развара), вялым протеканием жизненных процессов (коковка, лубоня). Для лентяя свойственно дремотное, усталое или болезненное состояние (вусталь, квёлый). Динамика. Не соответствует норме обычного человека, что может привести к неспособности повернуться, сделать шаг, в целом двигаться (не-ступистый, недодвига). Координация движений нарушена. Движения замедленны. Предпочитает малоподвижный образ жизни (кабан, кобатина). Интеллектуальные способности. Невосприимчив, глуп, рассеян (обалдуе, нечукавый, ки-палух). В процессе работы иногда слишком мудрит (замудровый). Эмоциональ

56 О методике когнитивно-ориентированного описания фрагмента действительности см., в частности, [Апресян 19956; Березович, Рут 2000; Бартминьский, Небжеговская 1998]. но-волевая сфера. Находится в плохом настроении; уныл, капризен, равнодушен к окружающему миру. Не имеет желаний (кислух, постылый, нехотиха, гмыра, охмуряться, нехотъ). Нравственно-поведенческая сфера. Не имеет нравственных ориентиров и устойчивой позиции (висляй, оболтатъся), нравственная жизнь как бы застывает (остуженник). Ведет себя не так, как следует. Хитрит, обманывает, притворяется, наводит смуту (лукавить, лодыря корчить, плутяжной, пучкаться, баламутка). Избалован (баловной, бажаный). Времяпрепровождение. В целом бесполезное, беззаботное, безответственное, бесконтрольное, приятное. Свободное время получает даром (даровик). Предпочитает гуляние, веселье, пьянство, застолье, бессодержательные разговоры, смех, сплетни, хождение из двора во двор (гуляка, пустограйничать, гагай, межедвор). Проводит время в детских забавах, шалостях, озорстве (пахолок, галавесить). Посвящает себя бессмысленным занятиям: ловить вшей, пасти кур, бить мух (вошапрудиться, ку-ропас, мухобой). Взаимодействие с другими людьми. Не помогает в работе (неподспоровный). Не выполняет поручения (безнарядица), нуждается в понукании (коня понуздать). Склонен словесно выражать свое несогласие работать (неткарь). Является объектом физического воздействия (обойный, обоиш). Живет, питается за чужой счет (чужеяд, захребетник). Отвергается обществом (клятина, ганява) Социальный статус. Может принадлежать к привилегированному сословию (раниться, барина) или к разряду нищих, бродяг, бобылей (бобылиться, приколотная гривенка). Частная собственность. Не имеет земли, дома, одежды (бездомовный, нагая лапоть). В отношении к собственности проявляет два негативных свойства: расточительность (мотовец, нерачать) или скупость (алтын-ник, жмыль). Снимает с себя личную ответственность по отношению к собственности (кортомыга). Деятельность. Не занимается полезным производительным трудом (неработень, бездельник). Не имеет деловых способностей - не активный, не ловкий (неяглый, неудалый). Проявляет негативное отношение к работе отсутствием желания работать, заботы о труде, старательности (недбалый, незлой, независтный). Не готов к серьезной работе (распустить возгри). Выполняет работу медленно, без точного плана, с частыми остановками, поверхностно, неудачно, облегченным способом; совершает промахи в работе, не доводит ее до конца, заводит в тупик (понуга, абыкать, повершье, кулеванить, работать на клин, оглядки часто брать, ленивые щи). Предпочитает работу, не требующую усилий и ответственности (пряха, десятильщик, поповский работник, служавои).

Портрет» субъекта положительного отношения к труду. Внешний вид. Возможно небольшого роста (суякотка, крот, как белка в колесе). Имеет некоторые физические отклонения, вызванные трудовым напряжением: горб, мозоли (горба-чок, мозолиться). Поза. Часто представляется в согнутом положении (гнуть хрип). Общее физическое состояние. Имеет внутренний источник жизненной активности (живинка, рабочая жилка). Характеризуется повышенной температурой, что ведет к активности жизненных процессов (огняный). Имеет хороший аппетит (жорло, солощий). Физически крепкий, сильный, выносливый (плотный, мосол). Испытывает физические страдания, связанные с последствиями тяжелой работы (петаница, скорбеть). Динамические возможности. Активен в двигательном плане (двигаться, ходовый). Способен быстро двигаться и действовать (прит-но, побегушка). Легок на подъем (подъемистый). Трудолюбивому человеку не свойственно состояние покоя и отдыха (непокойный, незалежливый). Может быть суетлив в движениях (заполошный, мотусила). Иногда медлителен (шишлюн, кро-пач). Интеллектуальные способности. Сообразителен, обладает знаниями, в том числе специальными, и опытом (тюмиристый, коваль, дохтур). В особой умелости усматривается элемент хитрости (дошляга, намытарь). Эмоционально-волевая сфера. Страстный, горячий, смелый (задорный, заразный, отважный). Проявляет эмоциональное беспокойство (заполошный, марутиться). Эмоции могут выходить за рамки нормы (жестокущий, зло). Нравственно-поведенческая сфера. Имеет твердую внутреннюю опору (настоятель). Зачастую не контролирует свое поведение (бесстужий, охальный). Взаимодействие с другими людьми. С одной стороны, дружелюбен, умеет ладить с людьми, готов прийти на помощь, послушен, безотказен (безотказник, друзяка), с другой стороны, может быть груб (калаед), слишком замкнут (кикимора). Социальный статус. Отличается превосходством над другими работниками (передовой, выдвижонец). Частная собственность. Стремится к обладанию чем-либо; накапливает, собирает; проявляет жадность (завистный, гоношкой, омех). Видит материальное благополучие как цель деятельности (казнодей, капиталик). Заботится о доме, домашнем хозяйстве (доможирный, обиходец). Деятельность. Постоянно занят полезным производительным трудом (трудник, работень). Имеет внутреннюю потребность в работе и характеризуется постоянной готовностью к ней (вострой). Для трудолюбивого человека характерна ответственность за результат, что проявляется в старании, усердии, добросовестности (усердой). Уровень квалификации в деле варьируется от способности к делу до мастерства (приспособчивый, навычливый, мастерёнок). Отношение к работе характеризуется заботой, вниманием, старательностью (заботный). Стремится войти в контакт с делом, имеет свойство приспосабливаться к делу, сосредоточен на работе, глубоко проникает в дело (припадчивый, приструженный, зарывный). Выполняет работу интенсивно (ломом ломить, забойно). Не боится никакой работы (гусар, отважный). Имеет цель деятельности и настойчиво к ней стремится (неотстойчивый). Удивляет окружающих результатами своего труда (комедчик, кудесник).

Труд в традиционном сознании носителя языка. Общее представление о труде. Должен быть полезен, иметь общественную ценность. Предполагает личную ответственность (кортомыга, десятильщик). Является платой за еду и свободу времяпрепровождения (дармоед, даровик). Может приобретать предметные коннотации: а) предстает в виде материального предмета, по отношению к которому возможны собственнические притязания (захапистый, неупустителъный, ширить руки пошире); б) видится грязным (белоручка, беломойка); в) ощущается как некая тяжесть (налога)', г) представляется в виде предмета, с которым возможны определенные действия (забросать работой, ); д) это субстанция, в которую можно углубляться (зарывный, крот)', е) приобретает образ горящего вещества (в руках горит). Субъект труда. В основном это человек, иногда им становится лошадь (качалко, понурая лошадь). В отношении к труду оцениваются мужчина и женщина, взрослый и ребенок (полыгалка, углан, трудибильница). Положительное отношение к труду проявляет личностное начало человека. Цель труда. Может быть материальной - накопление богатства (казнодей), и нематериальной — наведение порядка, должного вида, осуществление контроля над чем-либо (наводить, строевой, по-водный). Результат труда. С одной точки зрения, им становится общее материальное благополучие, а именно, богатство, денежный запас (капиталик); с другой точки зрения, он должен вызывать эмоциональную реакцию, удивлять, казаться чудом (комедчик, кудесник). Способ выполнения работы. Он определяется в плане качества - тщательно (конопатиться), иногда беспорядочно (марутиться), и в описательном аспекте - чередуя, постоянно повторяя отдельные действия (битъся, как печенег обь земь). Темп работы. Выполнение работы должно проходить интенсивно, в быстром темпе (загнаться, ). Медленный темп также возможен при условии особой кропотливости работы (кропач). Объем работ. Работы обычно много (многодилистый, двойник). Условия труда. В качестве условий выделяется коллективный труд, для которого значимы отношения одновременно согласия и соревновательности. Разновидности трудовой деятельности. Положительно маркируются такие виды деятельности, как прядение, кузнечество, врачевание, батрачество, ведение домашнего хозяйства, рукоделье (коваль, дохтур, обихо-дец, батрак). Труд и другие виды деятельности. Труд противопоставляется разговорам, гулянию, застолью, пьянству, хождению, лежанию, сидению в бездействии.

Оценивая данные портреты в целом, стоит подчеркнуть, во-первых, что они являются фрагментами языковой vs. «наивной» картины мира, что освобождает их от сложных мировоззренческих построений. Во-вторых, избранная нами подача материала представляет целостное, но несколько «плоскостное» видение, не отражая глубину разработки тех или иных смыслов; к тому же реконструкция представлений делается без ссылок на экспрессивность образов. Тем не менее, на наш взгляд, представленное описание концептов наглядно и достоверно фиксирует основные когнитивные и аксиологические ориентиры в языкотворческой деятельности носителя традиционного сознания.

Рассматривая перспективы разработки заявленной проблематики, отметим, что данную тему можно продолжать в различных направлениях. Во-первых, перспективным представляется контрастивный аспект исследования, предполагающий сопоставление принципов концептуализации идей лени/праздности и трудолюбия в разных языках. Во-вторых, предметом исследования может стать анализ языковых репрезентаций семантики отношения к труду, воплощенных во внутренней форме слов, и представлений о труде, существующих в народной фольклорной традиции (по материалам русских пословиц, поговорок).

Сокращения а) в названиях источников:

Аникин - Аникин А.Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. Новосибирск: наука, сиб. изд.-полигр. и книготорг, предприятие РАН, 1997. 774 с.

А С - Словарь говора деревни Акчим Краснокишерского района Пермской области. Пермь, 1984.

Даль — Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. М., 1955.

Даль1 — Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. М., 1998.

Даль 2 - Даль В.И. Пословицы русского народа. М., 1999.

Д С Р Г С У - Словарь русских говоров Среднего Урала. Дополнение. Екатеринбург, 1996.

Ивашко - Ивашко JI.A. Очерки русской диалектной фразеологии. JI., 1981. 112 с.

КДЭИС — Картотека диалектного этноидеографического словаря (г. Екатеринбург, Свердловский Областной Дом Фольклора).

Кругликова -Кругликова JI.E. Лексико-фразеологическая парадигма «человек, положительно относящийся к труду» в русских народных говорах // Лексический атлас русских народных говоров (Мат-лы и исследования). СПб., 1992. С. 83-92.

Куликовский - Куликовский Г. Словарь областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб, 1898.

КСГРС — Картотека словаря говоров Русского Севера (кафедра русского языка и общего языкознания Уральского государственного универститета им. A.M. Горького).

НОС - Новгородский областной словарь. В 12 вып. Новгород, 1992-1995.

Ожегов — Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1997.

Подвысоцкий - Подвысоцкий А.И. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1885.

ПОС - Псковский областной словарь с историческими данными. JT. , 1979 -(издание продолжается). Вып. 1-12.

СВГ - Словарь вологодских говоров. Вологда, 1983 - (издание продолжается). Вып. 1-6.

С Г Р С - Словарь говоров Русского Севера. Т.1: А-Б. Екатеринбург, 2001.

С О В РЯ - Аристова Т.С., Ковшова M.J1., Рысева Е.А., Телия В.Н., Черкасова И.Н. Образные выражения русского языка. Словарь-справочник. М., 1995.

СРГК— Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. СПб., 1995 — (издание продолжается), Вып. 1—4.

С Р Г Н О — Словарь русских говоров Новосибирской области. Новосибирск, 1979.

СРГСУ — Словарь русских говоров Среднего Урала. Свердловск, 1964—1988. Т. 1-7.

СРДГ- Словарь русских донских говоров. В 3 т. Ростов-на-Дону, 1975-1976.

СРНГ - Словарь русских народных говоров. М., JT. - (издание продолжается). Вып. 1-32.

С С Г - Словарь смоленских говоров. Смоленск, 1974 - (издание продолжается). Вып. 1-5.

С С Р J1Я - Словарь современного русского литературного языка. М., 19481975. Т.1—17.

С Р Я - Словарь русского языка XVIII в. JI., 1984 — (издание продолжается). Вып. 1-10.

С Ю Р К К - Словарь русских говоров южных районов Красноярского края. Красноярск, 1993.

Ф С Р JIЯ — Фразеологический словарь русского языка. /Под ред. А.И. Молот-кова. М., 1967.

ФСРГС - Фразеологический словарь русских говоров Сибири. Новосибирск, 1983.

Шанский - Этимологический словарь русского языка / Под редакцией Н.М. Шанского. М., 1982.

Э И С - Востриков О.В. Традиционная культура Урала. Опыт этноидеографи-ческого словаря русских говоров Свердловской области. Вып.1. Народный календарь. Екатеринбург, 2000.

Элиасов - Элиасов J1.E. Словарь русских говоров Забайкалья. М., 1980. ЭССЯ - Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. /Под ред. О.Н. Трубачева. М., 1974 - (издание продолжается). Вып. 1-25.

Я О С - Ярославский областной словарь. Ярославль, 1981-1991. Вып. 1—10. б) в наименованиях языков и диалектов др.-рус. - древнерусский язык и.-е. - индоевропейские языки польск. — польский язык праслав.- праславянский язык рус. - русский язык ненецк. - ненецкий язык ст.-сл. - старославянский язык ц.-слав. - церковнославянский язык арх. - архангельские говоры брян. - брянские говоры влад. - владимирские говоры влг. - вологодские говоры ворон. - воронежские говоры вят. - вятские говоры горьк. - горьковские говоры дон. - донские говоры енис. - енисейские говоры забайк. - забайкальские говоры зап. — западные говоры зап.-брян. - западнобрянские говоры зап.-сиб. - западносибирские говоры иркут. - иркутские говоры казан. - казанские говоры калуж. - калужские говоры камч. - камчатские говоры костр. - костромские говоры Краснодар. — краснодарские говоры краснояр. - красноярские говоры курган. - курганские говоры курск. - курские говоры ленингр. - ленинградские говоры моек. - московские говоры нижегор. — нижегородские говоры новг. - новгородские говоры новосиб. - новосибирские говоры оренб. - оренбургские говоры орл. - орловские говоры пенз. - пензенские говоры перм. - пермские говоры петерб. — петербургский говор печор. - печорские говоры пек. - псковские говоры рост. — ростовские говоры ряз. - рязанские говоры сарат. - саратовские говоры свердл. - свердловские говоры сев. — северные говоры сев.-зап. — северо-западные говоры сев.-кр. — северокрасноярские говоры сиб. - сибирские говоры симб. - симбирские говоры смол. - смоленские говоры тамб. - тамбовские говоры твер. - тверские говоры терск. - говоры Терского берега тобол. - тобольские говоры том. — томские говоры тул. - тульские говоры ульян. - ульяновские говоры урал. - уральские говоры челяб. - челябинские говоры эст. рус. - русские говоры Эстонии южн. - южные говоры юж.-сиб. — южносибирские говоры яросл. - ярославские говоры в) прочие диал. - диалектное ед. ч. — единственное число лит. — литературное мн. ч. - множественное число разг. - разговорное

Список научной литературыЕремина, Марина Артуровна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Азарх Ю.С. Русское именное диалектное словообразование в лингвогеографи-ческом аспекте. М., 2000. 178 с.

2. Актуальные вопросы русского словообразования. Сборник науч. трудов. Тюмень, 1984. 80 с.

3. Алексеев А.В. Труд: деятельность или печаль? // Русская речь. 1998. № 4. С. 117-123.

4. Алексеевский М.Д. К семантике слова праздник в традиционной культуре Русского Севера // Русская диалектная этимология. Материалы IV Международной научной конференции 22-24 октября 2002. г. Екатеринбург. Екатеринбург, 2002. С. 80-82.

5. Андреева Ф. Т. К вопросу о диалектной экспрессивной лексике // Материалы и исследования по сибирской диалектологии и русской лексикологии. Красноярск, 1968.289 с.

6. Аникин А.Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. Новосибирск, 1997. 774 с.

7. Апресян Ю.Д. Новый объяснительный словарь синонимов: концепции и типы информации // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка: Проспект. М., 1995. Апресян 1995а.

8. Апресян Ю.Д. Избранные труды: В 2 т. Т. 1: Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995. Апресян 19956.

9. Арзуманова Н.Г. Экспрессивные глаголы в севернорусских говорах (на материале глаголов со значением 'бить, ударять') // Псковские говоры. — Ленинград, 1979. С.59-63.

10. Арутюнова НД. Язык и мир человека. М., 1999. 896 с.

11. Арутюнова НД. О новом, первом и последнем. Логический анализ языка. Язык и время. М., 1997. С. 193-198.

12. Ахметгалиева Л. Явление контаминации в северно-русских говорах // Сборник студенческих научных работ. Свердловск, 1991. С. 3-14.

13. Бабаева Е.В. Лексическое значение слова как способ выражения культурно-языкового концепта // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград-Архангельск, 1996. С.25-33.

14. Бабушкин А. П. Типы концептов в лексико-фразеологической системе языка. Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. ун-та, 1996. 104 с.

15. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре, структурно-семантический анализ восточных обрядов. СПб., 1993. 237 с.

16. Баранов А.Н. Аксиологические стратегии в структуре языка (паремиология и лексика)//Вопросы языкознания, 1989, №3. С. 31-44.

17. Бартминъский Е., Небжеговская Ст. Языковая картина польского рая и ада // Славянские этюды. Сб. к юбилею С.М. Толстой. М., 1999. С. 58-69.

18. Бахвалова Т.В. Характеристика человека по его отношению к труду в орловских говорах // Проблемы региональной русской фразеологии: Тезисы докл. и со-общ. Вологда, 1995. С. 37-46.

19. Белоусова А.С., Сафонова Ю.А. К вопросу о соотношении лексических множеств // Словарь. Грамматика. Текст: Сб. статей. М., 1996. С. 71-84.

20. Белъчиков Ю.А. Кулыуроведческий аспект филологических дисциплин // Филологический науки. 1998. № 4. С. 3-7.

21. Беляевская Е.Г. Семантическая структура слова в номинативном и коммуникативном аспектах (Когнитивные основания формирования и функционирования семантической струюуры слова): Автореф. дис. . д-ра филол. наук /Ин-т языкознания РАН. М., 1992.39 с.

22. Беляевская Е.Г. Когнитивные основания изучения семантики слова // Струюуры представления знаний в языке: Сб. науч.-аналит. обзоров. М., 1994. С. 87-110.

23. Березович E.J1. Интерпретационная семантика в парадигме лингвистического исследования // Язык. Система. Личность. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2003. С. 38-60.

24. Березович E.JI. Топонимия Русского Севера: Этнолингвистические исследования. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2000. 532 с.

25. Березович Е.Л. Русская национальная личность в зеркале языка: В поисках объективной методики анализа // Русский язык в контексте культуры. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1999. С. 31-42.

26. Березович Е.Л., Рут М.Э. Ономасиологический портрет реалии: к вопросу о структуре // Язык и национальная картина мира. Омск, 2000. С. 41-48.

27. Блинова Л.А., Купина Н.А. Нравственные концепты в лексическом освещении // Функциональная семантика слова. Екатеринбург, 1993. С. 20-31.

28. Блинова О.И. Мотивационное значение слова // Актуальные вопросы русского словообразования. Сборник науч. трудов. Тюмень, 1984. С. 3-8.

29. Бродский М.Ю. Энантиосемия: культурно-исторический аспект // Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества. Т. 1. Екатеринбург, 1995. С. 20-23.

30. Брысина Е.В. Трудовая деятельность человека и ее отражение в донской диалектной фразеологии // Сельская Россия: прошлое и настоящее: Доклады и сообщения 8-й рос. науч.-практ. конф. Вып. 2. М., 2001. С. 200-202.

31. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997. 576 с.

32. Варбот Ж.Ж. К этимологии славянских прилагательных со значением 'быстрый'. III // Этимология 1994-1996. М., 1997. С. 35-46.

33. Варбот Ж.Ж. Рассматривая згу II Известия Уральского государственного университета. Гуманитарные науки. Вып. 4. 2001. № 20. Екатеринбург, 2001. С. 106109.

34. Вежбицка А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.412 с.

35. Вежбицка А. Русские культурные скрипты и их отражение в языке // Русский язык в научном освещении. 2002. №2 (4). С. 6-34.

36. Вепрева И.Т. О прагматическом аспекте коннотативной семантики слова // Актуальные проблемы русистики: Тезисы докладов и сообщений межд. науч. конф. Екатеринбург, 1997. С. 115-116.

37. Вендина Т.И. Ценности и оценки в пространстве словообразования // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 1997. Спб, 2000. С. 24-34.

38. Вендина Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М.: Индрик, 2002. 334 с.

39. Вендина Т.И. Диалектное слово в парадигме этнолингвистических исследований // Лексический атлас русских народных говоров. Материалы и исследования. 1999. Спб., 2002. С. 3-15.

40. Виноградова JI.H. Народная демонология и мифо-ритуальная традиция славян. М.: Индрик, 2000.431 с.

41. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки (на материале португальского языка). М.: Наука, 1978.

42. Горяев С.О. Номинативные интенции субъекта ономастической номинации (на материале русских прагмонимов) / Автореф. дис. канд. филолог, наук. Екатеринбург, 2000.20 с.

43. Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 1997.910 с.

44. Востриков О. В. Традиционная культура Урала. Этнойдеографический словарь русских говоров Свердловской области. Вып. 3. Народная эстетика. Семья и родство. Обряды и обычаи. Екатеринбург, 2000. 199 с.

45. Гак В. Г. Пространство мысли (Опыт систематизации слов ментального поля) // Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993. С.23-29.

46. Галинова Н.В. Дериваты со значениями 'гнуть', 'вертеть' в говорах Русского Севера // Русская диалектная этимология: Тез. докл. и сообщ. Третьего научного совещания. 21-23 октября 1999 г. Екатерибург: УрГУ, 1999. С. 10-12.

47. Глущенко О.А. Наречия с семантикой состояния субъекта в архангельских народных говорах // Материалы и исследования по русской диалектологии. I (VII) М., 2002. С. 286-303.

48. Годинер Е.С. Роль системообразующих факторов языка в формировании языковой картины мира // Языковая картина мира: Мат-лы Всероссийск. конф. Кемерово, 1995. С.3-4.

49. Голованиевская М. Французский менталитет с точки зрения носителей русского языка. М., 1999.208 с.

50. Голованова А.В. Ценности и оценки в языковом отражении (на материале русского и польского языков) // Автореф. дисс. . канд. филолог, наук. Пермь, 2002. 16 с.

51. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. Екатеринбург, 1996. 216с.

52. Гудкова С.Н. К вопросу о номинации действий (на материале глаголов Верне-кетского говора) //Русские говоры Сибири. Томск, 1981. С. 100-104.

53. Данилович Н.А. Именные фразеологические экспрессоиды // Переходные явления в области лексики и фразеологии русского и древних славянских языков (Вторые жуковские чтения): Материалы Межд. науч. симп-ма. Великий Новгород, 2001. С. 149-151.

54. Демьянков В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // Вопр. языкознания. 1994. №4. С. 17-33.

55. Долинский В.А., Чернейко JI.O. Имя судьба как объект концептуального ассоциативного анализа // Вестник Москов. ун-та. 1986. №6. С.30-44.

56. Донских О.А. Методологический анализ понятия языковой картины мира // Методологические проблемы научных исследований. Новосибирск, 1988. С. 84-88.

57. Дубских А. Экспрессивная лексика тюркского происхождения, обозначающая человека (на материале областных словарей) // Актуальные проблемы филологии: Тез. студ. науч. конф. Свердловск, 1989. С. 36.

58. Ермакова О.П. Существует ли в русском языке энантиосемия как регулярное явление? Вспоминая общую этимологию начала и конца. // Логический анализ языка. Семантика начала и конца. М., 2002. С.61-68.

59. Журавлев А.Ф. Древнеславянская фундаментальная аксиология в зеркале пра-славянской лексики // Славянское и балканское языкознание. Проблемы лексикологии и семантики. Слово в контексте культуры. М., 1999. С. 7-32.

60. Жураковская Н.В. Экспрессивная вербальная лексика в русских старожильческих говорах Среднего Приобья // Актуальные проблемы лексикологии: Доклады лингв, конф. 4.1. Томск, 1971. С. 127-133.

61. Золотухина Э.Г. Экспрессивные наименования в лексико-семантических группах глаголов речи (на материале говоров Прибайкалья) // Вопросы истории русского языка и сибирских говоров: Межвуз. сб. науч. тр. Иркутск, 1993. С. 87-93.

62. Иванова Е.И Пословичные картины мира (на материале английских и русских пословиц). Спб., 2002. 160 с.

63. Калиткина Г. В. Об одной помете в мотивационном диалектном словаре форм субъективной опенки имен существительных // Русские говоры Сибири: Лексикография. Томск, 1993. С. 109-114.

64. Карасик В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград Архангельск, 1996. С. 3-16.

65. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.262 с.

66. Касевич В.Б. Язык и знание //Язык и структура знания. М., 1990. С.8-25.

67. Кашевская Ю.И. Морфемный повтор как способ усиления эмоционально-экспрессивного напряжения речи (на материале говоров Восточного Прибайкалья) //Русские говоры в Сибири: Межвузовский сборник. Томск, 1979.184 с.

68. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика: Учебник. М., 2000.352 с.

69. Ковшова M.JI. Культурно-национальная специфика фразеологических единиц (Когнитивные аспекты): Автореф. дис. . канд. филолог, наук. Ин-т языкознания РАН, 1996. 22 с.

70. Колесов В. В. Отражение русского менталитета в слове // Человек в зеркале наук. Л., 1991. С. 106-125.

71. Колосъко Е.В. Моделирующие прототипы переносных значений в русских народных говорах // Проблемы русской лексикологии и лексикографии: Тез. докл. межвуз. конф. Вологда, 1998. С. 32-34.

72. Колшанский Г. В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. М., 1975.231 с.

73. Коновалова Н.И. Экспрессивность диалектного фитонима // Актуальные проблемы региональной лингвистики и истории Сибири: Материалы Всесоюз. науч. конф. Кемерово, 1992. С. 91-93.

74. Концепт движения в языке и культуре. М.: Индрик, 1996. 384 с.

75. Концептуализация и когнитивное моделирование мира: Сб. науч. тр. М., 1995. 175 с. М.: Моск. гос. лингв, ун-т. Сб. науч. тр. Вып. 430.

76. Концептуальный анализ', методы, результаты, перспективы. М., 1990.

77. Копылова Н.В. Структура данных для представления антонимического знания // Научно-техническая информация. Сер. 2. М., 1996. С. 29-33.

78. Королева Е.Е. К этимологии гнезда зимогор в старообрядческих говорах Прибалтики // Русская диалектная этимология. Материалы IV Международной научной конференции 22-24 октября 2002. г. Екатеринбург. Екатеринбург, 2002. С. 140-142.

79. Кравченко А.В. Язык и восприятие. Когнитивные аспекты языковой категоризации. Иркутск, 1996.

80. Красных В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? (Человек. Сознание. Коммуникация). М.: Диалог-МГУ, 1998. 352 с.

81. Крейдлин Г.Е. К проблеме языкового анализа концептов «цель» VS. «предназначение»// Логический анализ языка. Модели действия. М., 1992. С.23-30.

82. Кругликова Л.Е Лексико-фразеологическая парадигма «человек, положительно относящийся к труду» в русских народных говорах // Лексический атлас русских народных говоров (Мат-лы и исследования). СПб., 1992. С. 83-92.

83. Кругликова JI.E. Семантическое множество «человек, уклоняющийся от труда» в литературном языке и диалектах // Русские говоры Коми АССР и сопредельных областей: Межвуз. сб. науч. тр. Сыктывкар, 1990. С. 69-79.

84. Кубрякова Е.С. Проблемы представления знаний в современной науке и роль лингвистики в решении этих проблем // Язык и структура представления знаний: Сб. науч.-анапит. обзоров. М., 1992. С.4-38.

85. Кузнецов A.M. Национально-культурное своеобразие слова // Язык и культура: Сб. аналит. обзоров. М., 1987. С. 141-163.

86. Кузнецов A.M. Семантика лингвистическая и нелингвистическая, языковая и неязыковая (вместо введения) // Лингвистическая и экстралингвистическая семантика: Сб. обзоров. М., 1992. С. 5-27.

87. КуркинаЛ.В. Варакатъ II Этимология. 1965. М., 1967. С. 184-188.

88. Куркина Л.В. Этимологии русских диалектных слов // Этимологические исследования. Вып. 4. Свердловск, 1988. С. 66-68.

89. Логический анализ языка. Культурные концепты. М.: Наука, 1991. 204 с.

90. Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке /Ин-т языкознания РАН. М.: Индрик, 1999.422 с.

91. Логический анализ языка. Семантика начала и конца /Ин-т языкознания РАН. М.: Индрик, 2002.646 с.

92. Логический анализ языка. Языки пространств /Ин-т языкознания РАН. М.: Языки русской культуры, 2000. 448 с. ЛАЯ 2000а.

93. Логический анализ языка. Языки этики /Ин-т языкознания РАН. М.: Языки русской культуры, 2000.444 с. ЛАЯ 20006.

94. Логический анализ языка. Язык и время. М.: Индрик, 1997. 352 с.

95. Лапшина М.Н. Семантическая деривация в когнитивном аспекте (на материале англ. яз.): Автореф. дис. докт. филолог, наук. СПб гос. ун-т. 1996.32 с.

96. Левкиевская Е.Е. Славянский вербальный оберег. Семантика и структура. М.: Индрик, 2002. 336 с.

97. Левонтина КБ. Homo piger // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 105-114.

98. Левонтина И.Б., Шмелев АД. На своих двоих: лексика пешего перемещения в русском языке // Логический анализ языка. Языки динамического мира. М. 2001. С. 269-281.

99. Лексикология. Лексикография. Диалектная лексикография: Сборник научных трудов. Екатеринбург, 2001. 109 с.

100. Леонтьева Т.В. Опыт установления границ концептуального поля «Интеллект» в лексике русских народных говоров // Материалы и исследования по русской диалектологии. I (VII) М.: Наука, 2002. С. 277-286.

101. Лингвистическая и экстралингвистическая семантика: Сб. обзоров. М.: ИНИОН РАН, 1992. 95 с.

102. Лисицин А.Г. К проблеме концептуального анализа // Язык и культура: III межд. конф.: Докл. и тез. докл. Киев, 1994. С.98-100.

103. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Изв. РАН. Сер. лит-ры и яз. М., 1993. Т.52, № 1.С. 3-9.

104. Лукин В.А. Слово противоречие, одноименное семантическое поле и концепт противоречия в русском языке // Словарь. Грамматика. Текст. М., 1996. С. 140-154.

105. Лукьянова Н.А. Экспрессивная лексика разговорного употребления. Новосибирск, 1986.231 с.

106. Макеева И.И. Семантика глаголов беспорядочного движения // Логический анализ языка. Космос и хаос: Концепт поля порядка и беспорядка. М., 2003. 640 с.

107. Максимова Е.П. Акт оценки и его текстовая манифестация // Язык и дискурс. Тверь, 1997. С. 45-48.

108. Малеева М.С. Лексическая и синтаксическая объективация знания в словообразовательном контексте. Воронеж, 1983. 127 с.

109. Матвеев А.К. Новые данные о ненецких заимствованиях в севернорусских говорах // Этимологические исследования. Вып. 6. Материалы I-II науч. совещаний по русской диалектной этимологии. Екатеринбург, 10-12 октября 1991, 17-19 апреля 1996. С. 72-80.

110. Матвеева Т.В. Лексическая экспрессивность в языке. Свердловск, 1986. 92 с.

111. Матвеева Т.В. Семантические основания экспрессивности глагола (на материале говоров Среднего Урала): Автореф. дис. канд. филолог, наук. Томск, 1979. 24 с.

112. Матвеева ТВ. О семантической структуре многозначных экспрессем (на материале диалектных глаголов) // Русские говоры Сибири. Томск, 1981. С.30-36.

113. Мелерович A.M., Мокиенко В.М. Фразеологизмы в русской речи. Словарь. М., 1997. 864 с.

114. Меркулова В.А. Диалектная лексика и этимология // Этимологические исследования: Мат-лы I-II науч. совещ. по русской диалектной этимологии, Екатеринбург, 10-12 октября 1991 г.; 17-19 апреля 1996 г. Екатеринбург, 1996. С. 25-26.

115. Мечковская Н.Б. Концепты «начало» и «конец»: тождество, антонимия, асимметричность // Логический анализ языка. Семантика начала и конца /Ин-т языкознания РАН. М., 2002.

116. Мишланов В. А. К проблеме нравственной мотивации слова // Актуальные проблемы русистики: тезисы докладов и сообщений межд. науч. конф. Екатеринбург, 1997. С. 139-141.

117. Михайлова О.А. Мой мир мой дом. Система специализированных актантов в «Словаре русских говоров Среднего Урала» // Известия Уральского государственного университета. Гуманитарные науки. Вып. 4. 2001. № 20. С. 178-183.

118. Мищенко О. В. К вопросу о методике анализа диалектных семитических систем // Известия уральского государственного университета. Гуманитарные науки. Вып. 4. 2001. №20. С. 141-150.

119. Мызников С.А. Глаголы прибалтийско-финского происхождения в новгородских говорах // Русская диалектная этимология: Тезисы докладов Второго науч. совещания 17-19 апреля 1996 г. Екатеринбург, 1996. С. 36-38.

120. Мягкова Э.Ю. Эмоциональная нагрузка слова: опыт психологического исследования. Воронеж, 1990. 110 с.

121. Национально-культурные стереотипы сознания и их отражение в языке: Материалы докладов и сообщений всероссийской конференции «Язык. Система. Личность». Екатеринбург, 2002. 135 с.

122. Новиков Н.И., Ярославцева Е.И. Семантические расстояния в языке и тексте. М., 1990. 136 с.

123. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Проспект. /Авт. Ю.Д. Апресян, О.Ю. Богуславская, И.Б. Левонтина, Е.В. Урысон. Под общ. рук-вом акад. Ю.Д. Апресяна. М.: Русские словари, 1995. 560 с.

124. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Второй выпуск. М.: Языки русской культуры, 2000.488 с.

125. Ономастика и диалектная лексика: Сб. науч. тр. Вып. 2 /Под. ред. М.Э. Рут. Екатеринбург, 1998.199 с.

126. Ономастика и диалектная лексика: Сб. науч. тр. Вып. 3 /Под. ред. М.Э. Рут. Екатеринбург, 1999.268 с.

127. Опарина Е.О. Лексические коллокации и их внутрифреймовые модусы // Фразеология в контексте культуры: Сб. ст. М.: Языки русской культуры, 1999. 336 с.

128. Петлева И.П. К вопросу о семантике приставки НЕ- в ряде диалектных слов // Русская диалектная этимология: Тезисы докладов Второго науч. совещания 17-19 апреля 1996 г. Екатеринбург, 1996. С. 39-40.

129. Петлева И.П. Архаические префиксы в русских говорах // Этимологические исследования. Вып. 6. Материалы I-II науч. совещаний по русской диалектной этимологии. Екатеринбург, 10-12 октября 1991, 17-19 апреля. Екатеринбург, 1996. С. 31-38.

130. Плотникова А.А. Словари и народная культура. Очерки славянской лексикографии. М.: Ин-т славяноведения РАН, 2000.209 с.

131. Плюснина И. П. Лексика по теме «Трудовая деятельность» с пометой «костром.» в Материалах для словаря русского народного языка А.Н. Островского (квопросу об источниках материала ЛАРНГ) // Лексический атлас русских народных говоров. СПб., 2002.

132. Подюков И.А. Народная фразеология в зеркале народной культуры: Учеб. пособие. Пермь: Перм. гос. пед. ин-т, 1991. 125 с.

133. Попова З.Д., Стернин И.А. Понятие «концепт» в лингвистических исследованиях. Воронеж, 1999.30 с.

134. Псковские говоры: Сборник науч. трудов. Ленинград, 1979. 139 с.

135. Раков Г.А. Диалектная лексическая синонимия и проблемы идеографии. Томск, 1988. 272 с.

136. Резанова З.А. Человек в ценностной картине мира (на материале сибирских диалектных лексических систем) // Культура. Отечество: прошлое, настоящее, будущее. Сб. тез. докл. IV Духовно-исторических чтений. Томск, 1995. С. 69-74.

137. Родионова ИВ. Имена библейско-христианской традиции в русских народных говорах. Дис. канд. филолог. Наук. Екатеринбург, 2000. 251 с.

138. Русская диалектная этимология: Тез. докл. и сообщ. Третьего научного совещания. 21-23 октября 1999 г. Екатерибург: УрГУ, 1999. 84 с.

139. Русская диалектная этимология: Материалы IV международ. Науч. конф. Ека-тенибург, 22-24 октября 2002 года. Екатеринбург, 2001. 163 с.

140. Русские говоры Сибири: Лексикография. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1993. 170 с.

141. Русский язык: Энциклоп. изд-е 2-е, перераб. и доп. М., 1997. 703 с.

142. Рут М.Э. Образная номинация в русском языке. Екатеринбург, 1992. 148 с.

143. Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5 т. Т. 1: А-Г. М.: Международные отношения, 1995. 584 с. СД (А-Г).

144. Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5 т. Т. 2: Д-К. М.: Международные отношения, 1999. 704 с. СД (Д-К).

145. Словарь по этике. М., 1989. 447 с. СЭ.

146. Сивко О.А. «Словарь оценочных прилагательных говоров Новосибирской области» как разновидность диалектного словаря // Русские говоры Сибири: Лексикография. Томск, 1993. С. 39-45.

147. Симашко Т. В. Денотативный класс как основа описания фрагмента мира. Архангельск, 1998. 337 с.

148. Симина Г.Я. Пинежский говор. Материалы по русской диалектологии. Калининград, 1976. 172 с.

149. Сметанина З.В. Фразеологические единицы, характеризующие человека по его способностям и отношению к труду // Проблемы региональной лингвистики: Тезисы докл. и сообщ. Ярославль, 1996. С. 71-80.

150. Сукаленко Н.И. Образно-стереотипная языковая картина мира как отражение эмпирического обыденного сознания: Автореф. дис. . д-ра филол. наук /Киев. гос. ун-т. Киев, 1991.40 с.

151. Тарасова М.А. Опыт системного анализа одного синонимического ряда со значением 'лентяй' (на материале псковских говоров. Статья вторая). Ленинград, 1979. С.63-68.

152. Тарасова М.Б. О некоторых факторах, регулирующих отфразеологическое словообразование (на материале русских говоров Сибири и литературного языка) // Русские старожильческие говоры Сибири. Томск, 1987. С. 20-26.

153. Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. М., 1986. 142 с.

154. Токарев Г.В. Концепт «труд» в русских пословицах // III Житниковские чтения: Динамический аспект лингвистических исследований. Мат-лы Всерос. науч. конф. Челябинск, 1999. Ч. I. С. 254-257.

155. Токарев Г.В. Теоретические проблемы вербализации концепта «Труд» в русском языке. Автореф. дис. . докт. филолог, наук. Волгоград, 2003. 47 с.

156. Толстая С.М. Труд и мука // Язык. Африка. Фульбе. Спб., 1998

157. Толстая С.М. Грех в свете славянской мифологии // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2000. С. 9-44. Толстая 2000а.

158. Толстая С.М. Слово в контексте народной культуры // Язык как средство трансляции культуры. М., 2000. С. 101-111. Толстая 20006.

159. Толстая С.М. Играть и гулять', семантический параллелизм // Этимология. 1997-1999. М., 2000. С. 164-172. Толстая 2000в.

160. Толстая С.М. Мотивационные семантические модели и картина мира // Русский язык в научном освещении. 2002. №1 (3). С. 112-127.

161. Толстой Н.И. Очерки славянского язычества. М.: Индрик, 2003. 624 с.

162. Трубачев О.Н. Об одной редкой словообразовательной модели // Русское и славянское языкознание. М., 1972. С. 257-260.

163. Урысон Е.В. Проблемы исследования языковой картины мира. Аналогия в семантике. М.: Языки славянской культуры, 2003. 223 с.

164. Феоктистова А.Б. Когнитивные аспекты семантики идиом, обозначающих чувства/состояния: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1996. 17 с.

165. Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1998. С. 52-93.

166. Фразеология в контексте культуры: Сб. ст. М.: Языки русской культуры, 1999.336 с.

167. Фрумкина P.M. Концепт, категория, прототип // Лингвистическая и экстралингвистическая семантика: Сб. обзоров. М., 1992. С.28-44.

168. Харитончик З.А. Способы концептуальной организации знаний в лексике языка // Язык и структуры представления знаний: Сб. науч.-аналит. обзоров. М., 1992. С.98-123.

169. Худяков А.А. Концепт и значение // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград Архангельск, 1996. С.97-103.

170. Чайкина Ю.И. Семантика экспрессивов со значением личностной характеристики в лексико-семантической системе говора // Северно-русские говоры. Вып. 6. Вологда, 1995. С. 43-49.

171. Чернейко Л.О. «Языковое знание» и концептуальный анализ слова //Научные доклады филологического факультета МГУ. М., 1998. Вып. 2. С. 19-50.

172. Чумакова Ю.П. Рязанское голтать II Этимологические исследования. Вып. 4. Свердловск, 1988. С. 73-77.

173. Шапошникова И.В. Системные диахронические изменения лексико-семантического кода английском языке в лингво-этническом аспекте. Иркутск, 1999.243 с.

174. Шахнарович A.M. Языковая личность и языковая способность // Язык — система. Язык-текст. Язык способность. М., 1995. С.213-224.

175. Шаховский В.И, Панченко Н.Н. Национально-культурная специфика концепта «обман» во фразеологическом аспекте // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. С. 285-299.

176. Шелепова Л.И. Диалектная лексика и некоторые спорные этимологии // Русские говоры Сибири: Сб. ст. Томск, 1981. С.63-69.

177. Шмелев А.Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М.: Языки славянской культуры, 2002.492 с.

178. Этимология: Принципы реконструкции и методика исследования. М., 1965. 108 с.

179. Этнокультурная специфика языкового сознания. Сб. ст. /Отв. ред. Н.В. Уфим-цева. М.: Ин-т языкознания РАН, 1996. 227 с.

180. Юдин А.В. Ономастикон русских заговоров: Имена собственные в русском магическом фолькдлоре. М.: МОНФ, 1997. 319 с.

181. Язык и структура представления знаний: Сб. науч. обзоров. М.: ИНИОН, 1992. 162 с.

182. Язык и этнический менталитет. Сб. науч. тр. Петрозаводск: Изд-во Петроза-вод. ун-та, 1995. 164 с.

183. Языковая личность: культурные концепты: Сб. науч. тр. /ВГПУ, ГТМПУ. Волгоград-Архангельск: Перемена, 1996. 260 с.

184. Языковая личность: проблемы значения и смысла: Сб. науч. тр. /Под ред. И.В. Сентенберг, В.И. Карасика. Волгоград: Перемена, 1994. 204 с.

185. Языковое сознание: формирование и функционирование. Сб. ст. /Отв. ред. Н.В. Уфимцева. М.: Ин-т языкознания РАН, 1998. 256 с.

186. Язык о языке: Сб. ст. /Под общ. ред. Н.Д. Арутюновой. М.: Языки русской культуры, 2000. 624 с.

187. Язык, сознание, культура, этнос: теория и прагматика: XI Всеросс. симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. М.: Ин-т яз-ния РАН, 1994. 214 с.

188. Яковлева Е.С. О понятии «культурная память» в применении к семантике слова // Вопросы языкознания, 1998, №3

189. Якушкина Е.И. Сербохорватская этическая лексика в этнолингвистическом освещении: Дис. . канд. филол. наук. М., 2003. 175 с.

190. Янценецкая М.Н. О терминах «словообразовательное значение» и «значение словообразовательного типа» // Актуальные вопросы русского словообразования. Сборник науч. трудов. Тюмень, 1984. С. 8-21.

191. Янценецкая М.Н. К проблеме сопоставительного словообразования (на материале русского литературного языка и среднеобских говоров) // Русские старожильческие говоры Сибири. Томск, 1987. С. 3-19.

192. Jakubowicz М. Motywacj^ semantyczna wybranych nazw wartosci poszukiwania etymologiczne // J?zyk w kr^gu wartosci. Studia aemantyczne. Pod redakcj^ J. Bartmin-skogo. Lublin, 2003. S. 171.

193. Mazurkiewicz-Brzozowska M. Dwa spojrzenia na prac?. Perspektywa interpretacyjna a znaczenie sfowa // J^zykowy оЬгая swiata. Lublin 1999. C. 121-137.