автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.05
диссертация на тему: Личность автора в художественном пространстве ранних новелл Томаса Манна

Полный текст автореферата диссертации по теме "Личность автора в художественном пространстве ранних новелл Томаса Манна"

ЖТЕРАТ7РШЙ ИНСТИТУТ ям. А.М.ГОРШСГО

На правах рукописи

"ЛИЧНОСТЬ АВТОРА 3 ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ РАНШХ ЮВЕЛЛ ТОМАСА МАННА"

ЭБАНСИДЗЕ Игорь Александрович

Спетальность: 10.01.05. - Литература народов Европы,

Америки и Австралии

АВТОРЕФЕРАТ дпссерташи на соискание ученой степени кандидата филологических наук

МОСКВА - 1994

Работа выполнена на кафедре зарубежной литературы Литературного института ик. А.М.Горького. •

ийишальные ошоненты: .

доктор филологических наук, профессор А.В.Михайлов; кавдидат филологических наук Г.И.Ратгауз

Ведущая организация: Тбилисский государственный университет

Защита состоится "13" 01 1995 г. в 16 часов на заседании специализированного Советад 053.05.13 при Филологическом факультете МГУ по адресу: 119899, Москва, Воробьевы горы, 1-ый гуманитарный корп. МГУ.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ¿^дологического факультета МРУ.

Автореферат разослан "5'" 1994 г.

" ' / /

Ученый секретаре Совета ¿г у

допент Сергеев

В последние десятилетия /в особенности, после начала публика-ши дневников Томаса Манна в 1975 году/ западные манноведы все чаще обращаются к самой личности писателя, пытаясь най.ти в ней ключ к пониманию как проблематики, так и поэтики его произведений. • Благодаря этим исследованиям картина творчества Томаса Маяна становится для пас все более единой и пгльяой, пронизанной глубоко жизненными импульсами и единым дыханием развития. Открываются новые органичные параллели как мезду созданиями творческого вымысла, так и мезду эссеистической, эпистолярной и собственно художественной продукшей писателя. Однако вместе с тем, в методологическом отношении многим из этих работ присуща-либо недостаточная -строгость /"методологический плюрализм"/, ведущая к определенной субъективности и произвольности подходов и выводов, либо догматическая заданность психоаналитических подходов, сугающая ракурс исследования и-,в конце конпов, приводящая к тому, что часть личнои и творческой проблематики выдается за пелое /мы не гов-«рш здесь о редких случаях плодотворного развития психоаналитических методов в исследованиях по Томасу Манну/. Корки этих Аотсщологических недостатков таятся, на наш взгляд, в том, что сама возможность обусловленности творчества проблемами авторской личности принимается критиками априорно, а отнюдь не критически - как нечто само собой-разумеющееся, либо доказанное раз навсегда, и не нуждающееся в осмыслении. Мевду тем постановка этой проблемы и ее осмысление были бы не только естественны для криики, но и могли бн повлечь за собой болыцую ясность в отношении методов и задач подобных исследований.

Пытаясь избежать этих методологических недостатков,' предлагаемое исследование в первую очередь ставит вопрос о том, какого ро-

да связь существует мезду проблемами авторской личности и произведениями даншго автора, каков жизненный смысл этой связи или каковы функции произведений в существовании автора и, наконец, что следует понимать под личности автора или авторским "я", говоря о личной проблематике в его творчестве. Постановка последнего вопроса особенно ваяна, поскольку предполагает продуктивное ограничение понятия Чмчдаго" к выявление подлинного ссдаркания личной проблематики. И именно из нонпеппии авторской личности необходимым образом вырастает метод казего исследования.

Итак, данная работа представляет собой попытку анализа проблематики ранних новелл Томаса Манна в ее сооткесеннсси: с личностью автора. Объектом исследования при этом оказывается раннее новеллистическое творчество Томаса Манка как едкнегзо, т.е. не простая совокупность отдельных новелл - самостоятельные художественных фе- ■ ноненов,- а особый феномен творчества в пелом, худокаственный по своей природе и жизненный, "экзистенциальный" по своему происхождению, насквозь обусловленный личностью автора, его внутренней жизнью и внутренними проблемами. Не исключается, разумеется, и возможная обусловленность творчества данного автора надличностными - объективно-историческими или объективно-духовными - факторами, "использукзик" автора как некий медиум, но полагаем, что и эти факторы сначала должны жизненно, "кровно" заинтересовать автора в создании его творчества, будь оно даже подобным посредничеством. ■

Пытаясь понять характер этой "кровной" заинтересованности и то, кадие фунхшв выполняют произведения в существовании автора, мы обращаемся к понятию "заботы" 'в терлинолагии, в первую очередь, Х.Ортеги-и-Гассета. Такое обращение представляется оправданным потому, что понятие "заботы" вполне вбирает в себя традишоняый

спектр представлений об "изживании", "преодоления", "отчуждении" личной проблематики автора в его творчестве. Кроме того, Томас Манн сам чрезвычайно близок к такому пониманию жизненных задач творчества - в частности, в "Размышлениях аполитичного", когда определяет пель "писательства" лак "заботу о проблематичном "я". Именно "забота :шзнп" автора о себе самой и составляет подлитое содержание личной проблематики. Салю собой разумеется, что она носит не столько сознательный, сколько тотальный жизненный характер, и потому обусловливает творчество не по рациональным законам, а по законам существования. /Этот момент особенно важно откетить ввиду тоге, что обргщаясь к теме "яизнь и творчество" на место первой . \ зачастую подставляат некую совокупность биографических обстоятельств и интеллектуальных установок писателя, минуя по сута самый феномен жизни./ Оснозным носителем авторской "заботы" в произведении, точнее, субъектом авторской "заботы"- внутри произведения является герой. Именно к нему, к герою творчестза Томаса Манна к обращено основное внимание нашей диссерташк. Однако единство авторской "заботы" внутри всех произведений /ибо "забота газяи о себе самой" не фрагментарна и не законченна, она может осуществляться лишь в непрерывной длительности/ подразумевает л определенное единство ее субъекта. Поэтому становятся необходимым ввеста такое понятие как герой творчества в целом, различными индавЕдуашями которого являются все протагонисты произведений. Разумеется, этот единый протагонист не тождествен сатчу автору. Это есть, по выражению П.Деттмзрннга, некий "психологический континуум", который нам представляется уместным определить в психологической плане нн-говегош понятием "автономного комплекса". Каздый протагонист произведений Тэмаса Манна отражает лишь определенный момент в существовании этого азтономного комплекса /мы несколько переосмысляем

это понятие психологии Юнга, в частности, перенося его из масштабов становления отдельных произведений, в масштаб становления всего творчества/ и, таким образом, засчет него'герои Томаса Манна ~ не вполне автономны друг от друга, но связаны медду собой единым дыханием развития, "располагают оштсм предшественника", в своем роде продолванзт друг друга, реализуя, в конечном счете, "заботу" жизни автора о себе самой или, как мы будем гово{мть в дальнейшем, авторскую экзястеншальнуи "заботу".

Если субъектом авторской "заботы" является герой произведения /а в масштабе всего творчества, соответственно, герои творчества в делом - автономный комплекс/, то объектом ее является сам авто^ как проблема. Однако здесь встает вопрос о том, что именно считать этой проблемой - то, что уже есть /личность в привычном понимании/ или то, чем человек "может стать посредством собственных усилий" /К-Ясперс/, "проект бытия, который он должен осуществить" /Х.Ортега-е-Гассев/, то есть его "я". Очевидно, что то, что есть /личность/ представляет собой проблему именно в свете "того, что "должно" стать /"я"/ и постольку, поскольку оно с этил; должным "я" не совпадает. Поэтому главным объектом и подлинней пелью "заботы-" в произведениях является именно авторское "я", однако действовать она может лишь опосредованно как "забота" о личности. Добавим, что такое понимание авторской личности и функшй произведения в "заботе" о ней, на наш взгляд, также вполне уместно в исследования. по Томасу Манну, по словам которого "ощущение необходимости исправиться и усовершенствоваться, восприняв собственного "я" как миссии, как морального, эстетического и культурного долга объективизируется в героя..." -

Таковы основные положения нашего методологического подхода, изложенного во введении и вступительной часта второй главы диссертации. Эскизная разработка этих положений составляет как бы

йщетеоретический-аспект темы дашного исследования /"Личность аз-эра в худоаествеяном пространстве"/. Эскизной ке эта разработка вляется потому, что в предлагаемой диссертации общетеоретическим.' спект поставлен на службу главяолу, конкретно-манноведческол?у спекту: "Личность Тэмаса Шнна в художественном пространстве его анких новелл".

итак, творчество в пелом является пространством "заботы" об вторском "я". Предлагаемое исследование рассматривает часть это-о пространства, созданную до 1913 года, что объясняется в первую чередь невозможностью исследовать в диссертационном объеме все •ворчестзо Томаса Маяна. После выяснения при нш шальных вопросов, ч аязанных с проблемой "личности автора в художественной пространс--ве", мы переходим к анализу всех ранних новелл Томаса йанка 'включая "Смерть в Венепии"/ - в том числе, не рассматрававпмхся трезде в отечественном манноведении /напр., "Кровь Вельзунгов"/, [то обусловливает нон;зну материала исследования, - и реиаем зада-ги нашей работы: , •-....

I/ Выявление форм и способов реализагии авторской экзистенш-1льной "заботы" в художественном пространстве. Особое внимание зри этом уделяется качественным различиям этих форм в разных проведениях, и исследуется 2/ связь этих качественных различий с творческой эволвшей Томаса Г/анна.

3/ Выявление и анализ внутри произведений проблематики авторского "я" - объекта экзистенциальной "заботы".

Нетрудно заметать, что все эти задачи вытекают из метода нашего исследования. Что же касается пели исследования, обусловившей само обращение к проблемам личности Юмаса г/аняа, -то ее шхяо обозначить как осмысление причин творческой эволюции писателя.

В теоретическом подходе мы основываемся на Гришке гнзяенного

разума" X.Ортеги-л-Гассета и на отдельных положениях аналитическое психологии К.-Г.Юнга. Метод анализа произведений. Томаса Манна определяется особенностями самих произведений. При этом мы опираемся, в первую очередь, на работы Н.М.Какабадзе, швейцарских и немецких манвоведов Х.Бизлинга, Г.Ленерта, Р.-Г.Реннера, Г.Хауга, английского исследователя Т.Дж.Рида и др.

Апробапия диссертации и цубликаши. Тема исследования была об-сувдена и утвервдеяа на заседании Ученого совета Литературного института им. А.М.Горького, сама диссерташя в ходе ее написания неоднократно обсуждалась на заседаниях Кафедры зарубежной литературы Литературного института, и в своем завершенном виде была рекомендована к защите на заседании Ученого совета того же института.

Основное содержание введения и первой главы отражено в'рукописи "Личность автора в художественном-пространстве ранних новелл Томаса Манна", депонированной в ИВДОН РАН. В настоящее время принята к публикации статья "Реперсонификашя Томаса Манна в "Слове о Чехове", содержащая многие ключевые положения предлагаемой диссерташи. Доклад по этой статье был прочитан на семинаре "Чехов и Германия" /Филологический факультет МГУ, 1994/.

Содержание и структура работы.

Диссертация состоит из введения, двух глав и библиографии, включающей 150 названий.

Во введении дается общая характере тика работы, ее актуальности и метода. Рассматриваются общетеоретические аспекты теш исследования и вводятся, ключевые понятия: авторская экзистенциальная "забота", автономный комплекс и субьект авторской "заботы". Последнего нуждаясь в общем, родовом обозначении для героев Томаса Манна и отдавая дань традиционным представлениям о проблеме "художника" в егс

ворчестве, мы называем также "художником". Подчеркивается в основам "интравертивный" характер творчества Томаса Манна, не позволяю-1Й распространять прилокимые к нему трактовки на все без исключе-1я случаи творчества.

В первой главе ранние новеллы Томаса манка рассматриваются как хиное пространство в котором действует авторская экзистенциальная забота", прослеживаются основные тенденши и пути реализашк этой заботы". Первый раздел главы посвящен вопросу о связи проблематики ?чноста Томаса шнна с экзистенпиальной проблематикой поколения гевдстиля, исследуется возможная обусловленюсть проблем манновс-эго героя-"худояника" идеями П.Бурже и шипе. Связь проблематики аннкх новелл с поставленной Бурже проблемой "дилетантизма" приз-ается при этом весьма незначительной и внешней. Гораздо более ор-ишчное воздействие оказали на творчество Томаса Ьвнна идеи Нише, го философема "жизни" во многом определяет художественную логику 1нних новелл Томаса Манна, и именно в ней таятся некоторые истоки роблематики манновского героя. Это, а 'также некоторые другие обе- ' эятельства роднят Томаса Манна с поколением вгендстиля в гелом. равомерным представляется заключить, что во многих аспектах своего ворчества Томас Манн одновременно с личными проблемами.разрешает и кзистенгиальные проблемы своего поколения.

Во втором разделе главы приблизительно датируется время возник-эвения автономного комплекса "художник" - период создания новеллы Маленький господин Фридеман". Это предположение основывается не элько на сравнении этой новеллы с предшествующими, но и на письмах-эй пош к другу писателя О.Граутоффу. Показателен здесь также факт эжжения незадолго перед этим Томасом Манной своих ранних дневни-эв. Кроме того, в этом разделе дается краткая характеристика пята эхранившхея новелл, написанных до "Маленького господина Фридемана".

В третьем, основном разделе главы очерчиваются пути и формы реализации экзистенциальной "заботы" в ранних новеллах писателя. Одним из них, и поначалу доминирующим, является самоотчуждение.' Автономный комплекс продуцирует из себя, одного за другим, жалких, несчастных, гротескных, обреченных на посрамление или гибель персонажей, в которых,в предельно отчужденном от автора обличии, варьируются одни и те же проблемы его личности. При этом, однако, "ожесточенная борьба за ясность собственного я" вовсе не пшвсдит к сколько-нибудь ощутимым результатам. То, что с такими стараниями и муками отталкивается и уничтожается в одной новелле, незамедлительно регенерируется в следующей; самоотчуждение приобретает хронический характер. Кульминашей этого самоотчуждения являются развязки новелл - самоубийство /"Маленький господин Фридеман"/ или перспекшва самоубийства/'Паяц*'/, механическая ликвидашя израсходованного персонажа из поля действия авторской "заботы" /"Лу-изхен", "Дорога на кладбище"/ или эрзапы самоликвидаши /бегство Шшнеля в "Тристана" или развязка новеллы "Отомстила"/. Экзистенциальная функшя , этих развязок для автора, надо отметить, в большнстве случаев гораздо существенней их эстетической функшн для произведений.

Одновременно с отчуждением, оказывающимся в конечном счете жизненно и художественно тупиковым, экзистенциальная "забота" прокладывает себе другой путь в слое гораздо более тонком,' чем тематический, пролегающий через новеллу "Платяной шкаф" и второй любек-ский эпизод "Тонио Крегера" к "Смерти в Вензшк" и затем уводящий творчество Томаса Манна в плодотворную и непредсказуемую перспективу. истории ван дер Квалена, лшенбаха и возвращение Тонио в родной город обозначаются как путешествия "художника" к самому себе ■ возвращение к глубинным основам и импульсам .их и, косвенно, автор

экого существования.

Место, которое занимают в едином пространстве ранта новелл "Алчущие" и "Отомстила", обусловлено, в первую очередь, их отношением к "Тонио Крегеру". новелла "Алчущие" является своего рода эскизом к основным проблемам "Тонио Крегера", а "Отомстила" • уходит в подтекст отношений Тонио Крегера со своей собеседницей Лизаветой. При этом в финале новеллы герой демонстрирует наиболее безобидный вариант самоликвидации. Что же касается самого "Тснио Крегера", то хотя эта новелла и не выполняет экзистеютальных функций самоотчуждения, все же является итоговым плодом именно этой тенденши.авторской "заботы". Антиномия "духа" и "жизни", художника и человека, апострофяруемая как универсальный закон бы-^ ■шя, щизвана в экзистенциальном плане остановить череду самоот^ чужцений и привести в спокойное и подконтрольное русло ту проблематику, что столь болезненно отражалась в предыдущих новеллах. Субъект авторской "заботы" с помощью этой антиномии узаконивает свою проблематику и обретает прочное место на метафизической карго бытия - столь прочное, что критик Ф.Лубих справедливо называет его "абсолютным мертвым пунктом". Результат ке этому - безжизненность новелл появляющихся в последующее кризисное десятилетие творчества Томаса Манна /за исключением, быть может, "Крови Велъ-зунгов"/, их как экзистенциальная, так равно и художественная незначительность. Выходом из этого тупика оказывается лишь "путешествие "художника" к самому себе" в "Смерти в Венеши". При этом изначально последняя представлялась ТЪмасу Манну совсем иной, чем в действительности получилась - Гротескно увиденной историей старика Гете", сватающегося к Ульрике фон Леве шов, "со всеми комично-ужасными,/.../ болезненными ситуациями" этой истории, то есть очередным для ранних яовелл мучительным гротеском, в котором, однако, "художник" застрахован от крайнего самоотчувдеяяя, посколь-

ку облекается в плоть непререкаемого духовного величия.

Получилось, однако, нечто совершенно иное, и одна из глубочайших причин тому в смене Ульрики фон Леветшв на мальчика Тадзио, что.не только позволяет подключить к работе античный, мифологический элемент, но и облегчает "заботу" об авторском "я", ибо последнее должно "хранить верность сфере "страсти". - своей половой амбивалентное™".

Б еда нале новеллы герой "Смерти в Венеши" умирает, отчуддаясь от автономного комплекса "художник". Однако это отчуждение оказывается, в отличие от предвдущих, продуктивным. В "Смерш в Венеши" мы видим катарсис автономного комплекса "художник" и преодоление авторской проблематики ранних новелл. Проблематика авторской личности выходит впоследствии на новый уровень и сообразно этому изменяются в дальнейшем пути и формы реализаши авторской "заботы".

Вторая глава, занимающая основной объем работы, посвящена проблематике "я" Томаса Манна, выявляет собственно тот объект-экзис- • теншальной "забощ", пути которой исследовались в первой главе. Вначале определяется методология исследования, обусловленная тем, что авторское "я" не содержится и не может содержаться в произведении само по себе, но лишь как проблема, ибо оно есть то, что в

каддый отдельный момент "еще не стало". По сути, формообразуя

/

становление творчества в пелом, само по себе авторское "я" находится вообще за пределами познания. Поэтому речь может идти только об исследовании проблематики авторского "я", проявляющейся в личности автора.

• личность, притягиваемая своим "я", в каждый момент своего становления и, соответственно, в момент создания каждого произведения как имманентного ей являет собой, во-первых, направленность в

будущее, п во-вторых, погруженность в обстоятельства своего настоящего-прошлого. При этом направленность в будущее оказывается, как ни парадоксал^о, статичной, ибо базируется-на оттиске в личности ее "я" как субстанции. Это - идеальный прообраз "я", присутствующий в личности вне связи с ее обстоятельствами, так сказать, "я" вне своей жизот, который мы в дальнейшем называем в нашей работе идеальным "я". Напротив, динамичной оказывается погру-яенность в обстоятельства настоящего, поскольку эта погруженность насквозь просвечивается экзистенциальной "заботой". Негативный гонтраст настоящего с долженствующим "я", зачастую выявляющийся зри этом просвечивании, вынуждает экзистенциальную "заботу" к сорректаровке настоящего. Такой корректировкой является, в част-юстн, самоотчуждение, и потому часть личносш, на которую эта юрректнровка направлена, мы называем далее отчуждаемым "я", нашей, третьим ваянейшям понятием,которое мы вводим в работу, яв-■яется понятие граяип личности и их изменения. . Таким образом, в пентре исследования проблематику авторского.. я" оказываются отношения идеального и отчуждаемого "я" Томаса анна и проблемы изменения гранип личности героев его пршзведе-ай. Возможности применения такой исследовательской стратегии ил-зстрируются вначале на примере новеллы "Маленький господин Фри-;ман". На первый взгляд представляется, что корень проблем этого :роя и неизбежность его гибели заключены в его физической ущерб-юти. Однако в свете общего контекста ранних новелл выясняется, о горб Фридетна есть метафора отчувдаемого "я". Этот "горб" ушается "художником" ранних новелл всякий раз, как только он годит за рамки своей "мечтательной самодостаточности" в штает-осуществиться вовне. К этим попыткам его принундает идеальное обязывающее героя нравиться самому себе, быть на высоте самых

разнородных требований и откликаться на любые вызовы реальности -т.е. внешние обстоятельства, которые именно б силу этой сверхвос-приимчивостм в ощущаются как "вызовы". /Яркие тому примеры - новеллы "Маленький господин Фридеман", "Паял", "Как дрались Яппе и До Эскобар"/. Однако само идеальное "я" существует совершенно изолированно от этих обстоятельств, покоится в себе самом. Не желая признаваться себе в этом, личность ищет в идеальном "я" убежища от своих обстоятельств. Немалой поддержкой в этом оказывается "репрезентирование" - феномен, уходяпуй своими корнями в детское изобретение Томаса Манна, игру в "принт Карла". Оградная "художника" от изменения своих границ, оно з то же время позволяет ему оставаться на высоте его идеального "я". Однако в "Маленьком господине Фриде-мане" от зкзистеншальной "заботы" не может укрыться неадекватность этого репрезентирования. "Забота" реагирует активизашей отчуждаемого "я", приводящей героя к гибели.

Тгансформаши, происходящие с "художником" в творчестве Томаса Манна, самым определенным образом сказываются и на его внешнем облике. В этом отношении внешность героев является недвусмысленным указателем к их экзистенциальной функши в -художественном пространстве. Утрированно характерный, гротескный облик героев "Тэбиаса Миндерникеля", "Луизхен", "Дороги на кладбище" и других новелл есть утрирование отчуждаемого "я", облегчающее экзистенциальной "заботе" расправу над этими героями; они созданы автором не для того, чтобы существовать в художественном пространстве, а-для того, чтобы быть в нем уничтоженными. Экзистенциальная "забота", таким образом, подчиняет себе здесь художественное пространство. В то же время контекст более поздних произведений Томаса Манна приводит нас к заключению, что для полнопенного существования и осуществления макновского героя в художественном пространстве, более

- в -

того, для самоценное та и самостоятельности самого этого пространства, герой должен нравиться себе и автору, находиться в гармоничном согласии со своей внешней оболочной и в состоянии внутреннего ■ равновесия.

Анализ идеального "я", которому посвящен следующий раздел главы, начинается с небольшого биографического экскурса. Через призму истории семейства Маня в 1885-1895 годы мы пытаемся восстановить генезис идеального "я" писателя и характер отношений этого идеального "я" с внешними обстоятельствами лизни Юмаса Манна. При атом особенно важными представляются три биографических момента: I/ детство Томаса манна пришлось на пору наивысшего общественного возвышения и обретения семьей маня элитарного, патрицианского стату-^ са; 2/ при этом по сути единственное внешнее обстоятельство, предъявлявшее к Томасу Манну собственные требования - школа,- ощущалось им как однозначно враждебное; 3/ в то же время в семье, будучи от^-повским любимцем, Томас был, фактически ограяден от всяких внешних требований. Исходя из этого можно заключить, что внезапная смерть сенатора Манна и ликвидация фирмы в немалой степени предопределили последующ® внутреннюю проблематику Тсмаса Маяна: он оказался своего рода "князем без княжества", между его идеальным "я", в котором доминирует идея избранности, и жизненными обстоятельствами 'пролегла глубокая и при этом поначалу скрытая от него пропасть.

В раннем творчестве идеальное "я" Томаса Манна персонифицируется не столько в конкретных персонажей, сколько - в мыслящиеся, грезящиеся героям образы. Первое и наиболее яркое его отражение мы встречаем в новелле "Паян" - в образе "любимпа Господня", определяющем самосознание героя: "Есть на свете род лвдей, видимо любимцы Господни, чье счастье в их одаренности, и эта одаренность дает им счастье: лучезарные лвди, с отблеском и отсветом солнца в гла-

зах, легкой поступью, гращозно, чарующе и беспечно проходящие сквозь жизнь, /.../ уверенные в своем счастьи и в своей одаренности, и так, словно все это иначе быть не может..."

Поразительно, в какой неизменности и целоета сохраняется это идеальное "я" личности до самых последних ее лет, как узнаются в этом описании герш зрелых и поздних творений Томаса Манна: Иосиф, Гете, Феликс Круль. Притом очевидно, если вспомнить опять же'Иосифа и Феликса, что в одаренности здесь не заключено сугубо творческое значение. Эта "одаренность" - неограниченная потенциальная возможность; идеальное "я" не заключает в себе конкретного призвания - это уже дело личности отыскать в своем настоящем те призвания, которые бы соответствовали ее "я".

До поры герой "Паяна" сам причисляет себя к "любимтм Господним", полагая, что в условиях идеальной жизненной свободы он будет равен своему идеальному "я". После того, как Паял потерпел внузре- . ннее фиаско, грезящееся идеальное "я" лишь на мгновение является из метафизической перспективы герою романа "Буцденброки" - Томасу Будденброку в его ночном озарении: "Где-то в мире подрастает юноша, талантливый, наделенный всем, что нужно для жизни,/___/ статный, не знающий-печали, чистый,-жестокий, жизнерадостный - сдан из тех, чья личность делает счастливых еще счастливее, а несчастных повергает в отчаяние,- вот это мой сын! Это я в скором, в скором •времени - как только смерть освободит меня от жалкого, безумного заблуждения, будто я не столько он, сколько я..."

Очевидно, что в образе этого юнопи во многом повторяется "любимец Господень" из "Паяна". Однако пш этом появляется стальной отлив "чистоты" и "жестокости", которой можно-обозначить как проникновение в идеальное "я" нишевской философемы "жизни". И хотя последняя сама по себе нисколько не внеположна сущности Томаса Манна,

в "Будденброках" это проникновение оказывается в русле тенденши к самоотчуддению /"Разве я ненавидел жизнь?.. Я ненавидел только себя за то, что не мог побороть ее"/. В результате, насыщаясь элементами "жизни", идеальное "я" еще более удаляется от личности, перемещается вовне и становится как бы на сторону обстоятельств, которые для Томаса Будденброка в его озарении по-нипшеански чисты и могучи. И в то же время, сколь бы ни отдалялось идеальное "я" от личности, расстаться с ним совершенно личность не мояеТ и потому оставляет за собой более подлинную свою, иную реальность, в которой она и есть этот "чистый, жестокий, жизнерадостный* юноиа - нирвану, через которую она вновь обретает полновластие в сансаре. Дот бавим, что этот удивительный баланс мевду внутри личностными тенденциями автора, таяший в себе, на наш взгляд, причины художественной уникальности данного эпизода "Будденброков", на философском уровне представляет собой столь же своеобразное взаимопереплетение идей ПЬпенгауэра и Нише.

Этот баланс нарушается в '"Гонио Крегере", и-вместе-с-ним нарушается шатхое метафизическое существование идеального "я" вне личности, в союзе с ее обстоятельствами, и одновременно внутра нее, в ее мифической реальности. Идеальное "я" противополагается здесь "художнику" извне, в образе реального персонажа. При этом переход идеального "я" вовне влечет за собой и его распад под знаком антиномии "духа" и "жизни". Став только "жизнью", идеальное "я" изме-шло и свою суть: "избранность" поменялась на "обыкновенность" /Ганс Гансен/. "Избранность" - нейтральная идея идеального "я" -осталась при этом внутри "художника", и именно этот андрогияный. разлад, напоминающий нам о платоновском мифе, определяет основную коллизию "Алчущих", "Тонио Крегера", "Счастья" и "Вундеркинда" _ то сочетание томления "художника" по "жизни" и "презрения" к ней,

которое мы нидим в перечисленных новеллах.

Следующий важнейпмй момент в истории идеальною "я" - новелла "Тяжелый час", 1де в сознании Пиллера в качестве идеального "я" запечатлевается образ-Гете. В этом месте нашего исследования, пытаясь понять, как возможно сосуществование Ганса Гансена и Гете в манновском идеальном "я", мы классифишруем определения, с помощью которыхонс описывалось в рассмотренных произведениях. При этом выявляются трЕ основные идеи, конституирующие идеальное "я" - это I/ одаренность избранностью; 2/ идея красоты и Еиталъност; и 3/ естественная и гармоничная уверенность или, пользуясь выражением из записной книжки писателя, "уверенная поступь". Именно "уверенная поступь" перекидывает в манновском идеальном "я" мост между счастливой заурядной витальностью гаяса Гансена и божественной цельностью Гете. В этом отношении выявление в идеальном "я" образа Гете предвещает прорыв из проблематики потери идеального "я". Из глухой метафизической изолированности сфер "духа" и "жизни" открывается выход в мифическую диалектику высшего- единства "■бессознательной • • жизни" и духовного величия. Однако необходимым условием для вновь-обретения идеального "я" является при атом новое путешествие "художника" к самому себе - погружение в себя, но не как в обжитой рашональный космос, а "как в хаос.

Таким необходимым шагом "художника" в свой хаос стала "Смерть в ■Венеши". Путь Ашенбаха в Венешю есть одновременно его путь вглубь самого себя, причем выбор Венеши как, своего рода, символа внутренней жизни пронизан глубоко личными мотивами - Венешя оказывается для Томаса Манна метафорой потерянного дома и родины. Чрезвычайно важным является и то,' что -путь к самому себе - в ообс-твенный хаос - открывается Ашенбаху как - и через - путь к морю. Море, морская сгахия вообще выступает в поэтике Томаса Манна как

конкретно-чувственное воплощение Ничто, совершенного небытия, Нирваны. И именно на Гранине этого воплощенного Ничто и под знаком его, как жиЕое воплощение Сансары, но посредством углубления "художника" в Нирвану возникает в первом эпизоде яа шише Тадзио -персонифицированное манновское идеальное "я". 'Ракам образом, здесь развязывается противоречивейдий личноетно-философский узел, завязанный в "Будденброках": идеальное "я" возвращается к "художнику" из своей метафизической перспективы, но ухе не как смутный призрак, его душ, а как живое ее воплощение. "Худонник" же, тем самым, попадает в иную, более подлинную свою реальность, заменяющую для него смерть, но смертью не являющуюся, ибо освобождая его из "тюрем-' ных стен" индивидуальности, эта реальность в то же время остается - сансарой. В "Смерти в Венеши" мы имеем дело с миджческой историей об обретении идеального "я".

Именно анализу Тздгио как воплощения идеального "я", трем смысловым пластам новеллы и трем уровням существования в ней Ашенбаха и Тадзио посвящены последние страшны раздела 'Идеальное я". На первом уровне "Смерть в Еенеши" - рассказ о падении, предосудительной душевной авантюре художника, в котором отразилось предчувствие надвигающейся европейской историко-культурной катастрофы. На втором уровне это - насыщенное мишологическими аллюзиями повествование о проблемах отношений красоты и искусства, дконисийского и аполлонического начал. И, наконец, на третьем, наиболее глубоком, внутрибиогра^пческом уровне "Смерть в Венеши" - история об обретении идеального "я" и воссоединении с ним. При этом обращение к момент* воссоединения "художника" со своим идеальным "я" остается за . рамками данного раздела и откладывается до развязки заключительной часта диссертации. .

Раздел "Отчуждаемое "я" и границы личности" посвящен'хронологи-

чески последовательному анализу проблемы изменения границ героев ранних новелл. Вначале мы ввделяем две противоположные внутрилич-ностные тенденции иомаса Манна: тенденцию к герметичной самости, выражающуюся в его резкой отграниченноета от окружающего мира, и тяготение к прорыву из своих границ, к хаотическому тотальному целому, проявляющееся в целом спектре различных форм - от воли "к Ничто" до томления по "блаженной обыденности" и "обыкновенности". Очевидно, что эти противоположные тенденции тесно связаны друг с • другом. В реальном своем существовании Томасу Манну едва ли удалось достигнуть равновесия меаду замкнутостью в своих гранишх и стремлением к прорыву из них. однако в своих поздних произведениях, посредством "художника", он словно бы ускользает из этих границ, преодолевая реальность, подчиняя ее себе. И путь к этому преодолению реальноете начинается в ранних новеллах.

Первая из рассматриваемых новелл - "."/аленький господин Фрпде-ман" - отражает проблему границ личности в ее исходном, наиболее непосредственном виде.' 'личность героя заключена""в тесные, 'неизменяемые граниш, чте фиктивно мотивируется его ймзическим изъяном. Искусственно обостряя свою эмоциональную жизнь, герой создает для себя иллюзию прорыва из своих границ. Однако воля к реальности оказывается в нем все же сильнее. С появлением Герцы фон Еиннлин-ген Фридеман неможет больше довольствоваться этой иллюзией и, решись на реальную ситуацию, подставляет себя под удар последней.

Новелла "Паяп" как бы заново рассказывает историю фридемана, только без фиктивной мотивации одиночества и от первого липа, что обусловливает невозможность повторения развязки "Фридемана". При этом здесь герой так и не решется на взаимодействие с реальностью, вся коллизия вершится в его рефлексии, и тем не менее за время действия новеллы герой целиком перемещается в своем самосозна-

нии с полюса избранности к полюсу отверженности.

Грозящая герою "Пзяга" з цинале новеллы перспектива превращения в "'жалкую фигуру" воплощается в герое следующего рассказа "Тобиас. Миндерникель". Тобиас, по меткому замечанию Г.Ленерта, как бы "по-старевпий Паял". В отличие от своих предшественников, он изначально заключает в своих границах лишь авторское отчуждаемое "я". Не имея внутренних сил вступать в какое бы то ни было взаимодействие с внешним ли ром, Тобиас, тем не менее, пытается нарушить, свое одиночество, приводя в свое жилище щенка. Любопытно, что именно в отношениях Тобиаса и щенка Исава мы видим прообраз будущих отношений Токио Хрегера с Гансом Гансеном и Ингой Хольм: чувство одиночества героя, его ревность к другу, попыткп вовлечь его /ее/ в свою эмоциональную сферу и принципиальная несовместимость их интересов и эмоциональных миров. Сопоставление "Тобиаса Мивдерникеля" с "Тонио Крегером" еще раз убевдает нас в том, что антиномия "духа" и "жизни" - лишь рациональная формула, призванная узаконить проблемы авторской личности, лежащие в совсем иной плоскости.

В новелле "Платяной шкаф" мы видим редкий'для новелл Томаса Манна случай, когда фантазия автора создает для героя такую реальность, в которой тот по сути не наталкивается ни на какие границы и благодаря этому находит лазейку из собственных границ и своего одиночества. Законы этой романтической "параллельной" реальности столь расплывчаты, что предоставляют герою полную свободу действий /эта свобода, безусловно, предопределена и тем, что ван дер Хвален существует в новелле под знаком "Ничто" - своей близящейся смерти/. Эта реальность податлива "художнику" и, в его стремлении к герметичной внутренней самости и, одновременно, к хаотическому

тотальному гелому, позволяет ему безболезненно смешвать разнородные жанры поведения. Однако не "параллельная", а действительная

реальность внешнего мара не прощает такого смешения жанров. Это хорошо иллюстрирует следующая за "Платяным шкафом" новелла "Отол--„стила", герой которой пытается четко разграничить в своей жизни сферы "чувственного" и "абсолютно духовного". Здесь очень явно прослеживается -тенденция к подмене реальных ситуаций, спроецированными рефлексией героя ситуативными моделями. Однако стремление "художника" к хаотическому тотальному целому столь велико, что мгновенно разрутет и эту ситуативную модель, и самим же героем установленные законы общения, -ставя его в скандальное, неприглядное положение. Разрешть возникшую ситуацию остается лишь с помощью самоликвидации, наиболее безобидный и ироничный вариант которой, хлопая себя по лбу и отправляясь спать, демонстрирует в финале герой новеллы.

Очередную вариашю взаимодействия противоположных внутриличнос-тных тенденций Томаса Манна мы видим в навязывании реальности ситуативных моделей, именно это явление тесно связывает между собой новелла "дорога на кладбище", " ciadius Dei" 35 "Тристан". Их герои уже не пытаются соответствовать требованиям внешней реальности, но сами предъявляют ей требования, проецируя на отношения со своими мнимыми антагонистами свои внутренние установки, определяющиеся антиномией "духа" и "жизни". Реальности пытаются навязать другие законы, превращая ее в арену столкновения противоположных начал, ибо ситуативная модель, обусловленная антиномией, может быть только конфликтна. Не изменяя своих гранип, личность одновременно распространяется вовне, пытаясь подчинить себе реальность. Такая попытка обречена на провал в первую очередь потому, что ситуативная модель, с помощью-которой действует герой, направлена, в конечном счете, на отритние жизни как приншпа. Подобная враждебность к жизни противоречит сущности авторского идеального "я", и потому неизбежный

удел героев эгих новелл - удел отчуждаемого "я". Единственный, кому удается выстоять в спровошрованном им же сачим столкновении с реальностью - ото герои " Giadiun Dei" Иеронимус. В нем противостояние "духа" "жизни" абсолютизировано - это так называемый "напряженный" тап маннсвского героя, то есть героизированное и за счет этого сохраненное в личности отчуждаемое "я".

Момент героизации отчудцаемого "я" присутствует также и в но-зеллах "Алчущие" и "Тонио Крегер". Здесь антиномия "духа" и "жизни" обретает свой окончательный, сбалансированный и непреложный вид, останавливая череду самоотчудцений и уравновепивая тенденции автора к самоограничению и прорыву из своих грашш: неупраздняе-мость антиномии уравновешивается альтруистической влюбленностью "художника" в противоположный ему принцип. Однако став сада по себе законченным произведением, эта антиномическая конструкция исчерпала свою как экзистенциальную, так и художественную продуктивность.. Впоследствии, оставаясь неотъемлемой частью мировоззрения Томаса Манна и одним из мотивов его творчества, она уходит на периферию, сходя с путей авторской "забота" о своем "я".

Если рашональной формулой, призванной соотнести противоположные внутренние тенденшн автора, была антиномия "духа" и "жизни" в своем окончательном крегеровском виде, то чувственной формулой, соотносящей эти тенденция, в произведениях !1Ьг,:аса Маяна является любовь и ине$ст близнепов. Инпаст брата и сестры воплощает собой идеальный компромисс между волей к герметичной самости и к тотальному целому. Разумеется, этот компромисс есть салий настоящий тупик, и тем не менее, тупик идиллический, йбовь брата и сестры являет собой, пожалуй, единственный в произведениях Томаса Манна образец безмятежной идиллии в человеческих отношениях.

В новелле "Кровь Вельзунгов", где мы впервые встречаемся с этом

явлением, особенно важно то, что Зигмунд опирается в своем поступке на мифологическую ситуапшо героев вагнероЕской "Валькирии", вливается в границы мифа -и препоручает им, как большему и высшему, свою индивидуальность. Импульс "к перезЕваниЕ, к страсти", о котором,впервые после "Маленького господина Фридемана", открыто говори текст "Крови Вельзунгов", и препоручение героя в реализации этого импульса логике мифа является тем самым путем, на котором впоследствии в "Смерти в Венеши" разрепвется проблематика раншх новелл, преодолевается реальность и, благодаря этому, границы личности героя. Именно этим аспектам "Смерти в Венеши" посвящен анализ "Смерти в Венеши" разделе "Отчуздаемое "я" z границы личности".

В мифологической логике Апенбах преодолевает границы реальности, прорываясь этим к своему идеальному "я". Однако в то же время он - проблематичный герой, обремененный еще проблематикой отчуждаемого "я", которая есть его - как части авгонолиого комплекса "художник" - прошлое. Поэтому он запрограммирован автономным комплексом на падение и гибель. Поэтому он также не может найти в овладевающей им мифологической логике центральную жизнеоргашзуищую идею - свой путеводный лиф, люгущай стать стержнем новой культуры его внутренней жизни. И тем не менее, поиск этого путеводного, центрального мифа позднего творчества Томаса Маяна, наиболее ярко воплотившегося в романах об Иосифе - мифа о предназначении и верности ему, об обетования и исполнении обетования, о совершавши человеке,-. начинается именно в "Смерти в Венеции". Эта новелла, являясь плаццармо'м',исшльзования возлголностей шфологической. логики, повествует об-обороткой стороне манновского мифа - трагедии непредназначенное ти. Трагедия Ашенбаха, вобранная в себя проблематику всех его предшественников, в toai, что он не способен к "посредничеству меаду ¡жрами смерти и жизни", "горним и дольним". Идеальным

воплощением такого посредничества в творчестве Томаса Манна является мифологическая фигура Гермеса. Впервые ге она возникает именно в "Смерти в Венеши" в образе Тздзио - идеального "я" манновского героя. Поэтому лишь воссоединяясь со своим идеальны;.! "я", манновский герой впоследствии научается своему предназначению - быть посредником. Местом не этого воссоединения монет быть лишь смерть как все-эчицающая стихия. Поэтому там, где кончается реальное земное существование Ашеябаха, начинается новое мифическое существование автономного комплекса "худогкик", в котором манновский герой действи-гелько следует за "своим психагогом" в "обетованно-безмерное". Это 'обетование" исполняется з последующем творчестве и мифе Томаса ланка - в мире, обозначающемся /Египет в "Иосифе и его братьях"/ 1ли идеятифг'шрующемся /Давос в "Волшебной горе" и т.п./ как парс-г.во лгертвых, но оказывающемся при этом СансароД; в'ляре, где ман-ювский герой существует з гармоничном адянсте со своим идеальным V.

3 заключении подводятся итоги исследования. Вскрыв структуру про-шлеяия проблематики авторского "я" в произведениях Томаса Манна, мы юлучили доступ к структуре его творчества как единства, единого гространства действия экзисгеншальной "заботы", и выяснили: I/ фун-:ши отдельных произведений в этом пространстве, 2/ функции героев ювелл, 3/ пути осуществления, маршрут и направленность экзистенпи-льной "заботы". Есе это в совокупности позволило нам увидеть 4/тво-1Ческуд аволпши Томаса Манна как экзистеншалькую необходимость.

Творчество ТЬмаса Манна анализировалось автором диссерташи з ледуютмх опубликованных и принятых к публикаши работах:

Личность автора в художественном пространстве ранних новелл Тз-аса Манна. Рук., деп. в ИШОН РАН, 1994, й 49374 , 2,5 п.л.

Реперсонифякашя Томаса Манна в "Слове о Чехове".// "Чехов и

ермания", под ред. В.Б.Катаева и Р.-д.Клюге, 0,7 п.л. /принята к убликаши/.