автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Лингвистические особенности севернорусских житий XVII века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лингвистические особенности севернорусских житий XVII века"

На правах рукописи

Шведова Юлия Владимировна

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ СЕВЕРНОРУССКИХ ЖИТИЙ XVII ВЕКА (ГРАММАТИКА)

Специальность 10.02.01 - русский язык

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва 2004

Работа выполнена на кафедре русского языка филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Научный руководитель:

кандидат филологических наук, доцент

М.Н. Шевелева

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор

Т.В. Рождественская

кандидат филологических наук Е.А. Кузьминова

Ведущая организация:

Московский государственный открытый

педагогический университет им. М.А. Шолохова

Защита диссертации состоится «А 6» года на заседании

диссертационного совета Д 501.001.19 в Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова по адресу: 119992, Москва, Ленинские горы, МГУ им. М.В. Ломоносова, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.

Автореферат разослан «££» ¿^¿¿^2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

ц ЦЧ

Актуальность исследования. В реферируемой диссертации описаны морфологические и синтаксические особенности пяти лингвистически не изученных агиографических памятников, созданных в XVII в., - Жития Арсения Новгородского, Жития Галактиона Вологодского, Жития Елеазара Анзерского, Жития Никандра Псковского и Повести о Житии Варлаама Керетского. Кроме того, в Приложении приводятся данные по употреблению форм прошедшего времени в Житии Симона Воломского.

Все эти памятники относятся к группе севернорусских житий, а севернорусская агиография, как известно, примечательна своей особой, отличающейся от общих канонов традицией1. Настоящая работа показывает, как своеобразие севернорусской агиографии влияет на лингвистические характеристики исследованных памятников, каков характер их языка, а также в чем заключается специфика представлений о грамматической норме у авторов этих произведений.

Научная новизна и теоретическая значимость работы заключается в том, что в ней предпринята попытка дать полное грамматическое описание ранее не исследованных севернорусских житий XVII в., охватывающее все значимые аспекты морфологии и синтаксиса (с приведением точных статистических данных), и на основании материала всех текстов выявить характер грамматической нормы севернорусской агиографии указанного периода.

Для решения вопроса о характере нормы в севернорусской традиции XVII в. материал анализируемых текстов сопоставляется с материалами памятников более раппего времени и с нормами, кодифицированными в Грамматике М. Смотрицкого; проводится также сопоставление с данными

современных говоров. г---

I риг НАЦИОНАЛ

ЬНАЯ

Ь И Г». 7 И\Л ¡.КА ( Петербург

1 См/ Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник", м., 1У8»; НскраббЬ И Зарождение национальной литературы в Северной Руси. Одесса, 1870; Дмитриев Л А Житийные повести русского Севера как памятники литературы ХШ-ХУН вв Л, 1973 и др

Материалом исследования послужили наиболее ранние из сохранившихся полные редакции памятников. В работе исследованы Житие Арсения Новгородского по списку РГБ, ф. 299, № 374 (XVIII в.); Житие Галактиона Вологодского по двум спискам: РНБ, Б. XVII. 16 (XVII в.) и РГБ, собр. Ундольского, № 296 (XIX в.); Житие Симона Воломского по списку ГИМ, Синод, собр., № 406 (XVII в.) - все эти памятники не изданы.

Остальные тексты исследованы по изданиям: Житие Никандра Псковского по списку ЦТ АДА, ф. 181, собр. МГАМИД, № 145/212, XVII в. по изд.: Памятники древней письменности и искусства. Т. 157. СПб., 1904; Житие Елеазара Анзерского по списку РНБ, Солов, собр., № 599 (618) (XVIII в.) и Повесть о житии Варлаама Керетского по списку РНБ, Солов, собр., № 182 (вторая пол. XVIII века) по изд.: Памятники литературы Древней Руси. XVII в. Кн.2. Л., 1989.

Часть памятников исследованы по спискам, созданным позднее, чем сами тексты. Тем не менее, есть основания предполагать, что большинство употреблений в них являются показательными именно для XVII в. и языковые характеристики всех исследованных памятников воссоздают некую общую картину, которую можно связать именно с XVII в. Доказательством этого является сопоставление двух списков (XVII и XIX вв.) Жития Галактиона Вологодского (см. ниже).

Для настоящего исследования привлечена первая редакция Грамматики М. Смотрицкого (Евю, 1619 г.) (по изд.: Грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого. Составитель Е.А. Кузьминова. М., 2000). Наиболее значимые положения Грамматики проверялись по ее второму и третьему изданиям: Грамматика. М., 1648; Грамматика. Издание Ф. Поликарпова. М., 1721.

Цели и задачи работы. Одна из основных задач настоящего исследования заключается в том, чтобы дать грамматическое описание исследуемых памятников и определить тип их языка, а также на основании

анализа всех текстов проследить, каким образом трансформируется церковнославянская книжная норма к XVII в. и какова специфика восприятия нормы у севернорусских книжников.

Для решения поставленной задачи необходимо было сопоставить материал исследованных текстов с данными памятников более раннего времени, а также с системой норм Грамматики М. Смотрицкого. Одна из целей работы состоит в том, чтобы дать ответы на следующие вопросы: учитывались ли предписания Грамматики при создании рассмотренных в работе текстов, а с другой стороны, насколько адекватно Грамматика М. Смотрицкого отражает реальную систему норм церковнославянского языка позднего периода2 как она предстает на основе анализа исследованных в диссертации памятников.

Не менее важным также представляется выявление диалектных особенностей в текстах, наличие которых позволяет сделать вывод о происхождении памятника и о говоре его создателя.

Методика исследования определяется ее целями и задачами, а также самим исследуемым материалом и включает различные приемы лингвистического анализа: аналитическое описание, сопоставление, лингвистическое обобщение.

Практическая ценность работы заключается в том, что ее результаты могут быть использованы в лекционных курсах и на практических занятиях по истории русского литературного языка. Материалы настоящего исследования могут быть учтены при подготовке изданий Жития Арсения Новгородского, Жития Галактиона Вологодского и Жития Симона Воломского.

2

Разные точки зрения по этому вопросу см . Кузнецов П.С. У истоков русской грамматической мысли. М, 1958, с 27-39; Сиромаха В Г «Книжная справа» и вопросы нормализации книжно-литературного языка Московской Руси во второй половине XVII века (на материале склонения имен существительных). Автореферат дис канд филолог наук М , 1980; Ремнева М Л Место грамматики М Смотрицкого в книжно-письменной истории России начала - середины XVII в Н Языковая система и ее развитие во времени и пространстве Сборник научных статей к 80-летию проф Клавдии Васильевны Горшковой М, 2001, с 163-175 и др.

Апробация работы. Основные положения диссертации докладывались на заседаниях аспирантского объединения филологического факультета МГУ (январь 2002 г., май 2003 г.) и на II Международной конференции «Комплексный подход в изучении Древней Руси» (3-6 ноября 2003 г., Москва). Диссертация обсуждалась на заседании кафедры русского языка филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова (ноябрь 2003 г.).

Структура работы. Настоящая работа состоит из введения, пяти глав, заключения, библиографического раздела и приложения. Главы диссертации объединены в две части: первые три главы составляют первую часть работы, две последние - вторую часть. После каждой из частей дается краткий вывод, обобщающий ее основные положения.

Каждому из памятников посвящена отдельная глава. Все тексты описаны по единой схеме. Согласно традиции грамматических описаний, сначала рассмотрены именное, адъективное и местоименное склонения. В таблицах приведены все зафиксированные флексии по типам склонения и статистика (а иногда и полностью словоформы, если их в данном пункте совсем мало). В отдельных разделах обобщены факты по категории дв. числа и категории одушевленности. В разделе «Глагол» помимо системы форм прошедшего времени как, безусловно, наиболее показательной для определения типа языка памятника3 рассматриваются также формы инфинитива, формы настоящего времени нетематических глаголов и некоторые формы тематических глаголов, аналитические формы будущего времени, а также причастия. Наконец, в последнем разделе отмечены наиболее интересные черты синтаксиса.

Содержание работы.

3 См. Хабургаев Г А Рюмина О.Л. Глагольные формы в языке художественной литературы Московской Руси XVII века (К вопросу о понятии «литературности» в предпетровскую эпоху) // Филологические науки. 1971 №4, с. 67-68; Шевелева MH Состояние грамматической нормы употребления временных форм глагола в книжно-литературном языке Северо-восточной и Северо-западной Руси XV-XVI вв Дис. панд филолог, наук М, 1986, л. 2; Живов В М Роль русского церковнославянского в истории славянских литературных языков // Актуальные проблемы славянского языкознания М., 1988, с 55-56; Живов В M Usus scribendi Простые претеригы у летописца - самоучки // Russian Linguistics, vol. 19 (1995), n 1, с 45

Во Введении к работе рассматривается вопрос о жанровом своеобразии севернорусских житий, обосновывается актуальность темы и принцип выбора источников, ставятся задачи исследования.

Исследованные в настоящей работе тексты весьма неоднородны как в литературном, так и в языковом отношении. Некоторые памятники созданы с достаточно ощутимой ориентацией на традицию, на известные образцы данного жанра, специфика севернорусской агиографии проявляется в них минимально. Все эти памятники имеют традиционную житийную композицию: жизнь святого излагается от рождения до смерти и сопровождается рассказами о его посмертных чудесах.

К этому типу памятников можно отнести Житие Никандра Псковского, Житие Галактиона Вологодского и с некоторыми оговорками Житие Арсения Новгородского. Исследованию этих текстов посвящена первая часть работы.

ВI главе диссертации рассматривается Житие Никандра Псковского (ЖНП). Исследованный список представляет собой первую, краткую редакцию этого жития. В жанровом, и в языковом отношении он создавался с установкой на книжную традицию. Однако в тексте отмечены формы, не соответствующие стандартному книжному языку, хотя их число не так велико: М. ед. тв. а-скл. нд ДемятгЬ (р'Ьц'Ь); В. ед. мягк. ср. р. о-скл. оконцо; И. мн. м. р. г'-скл. люди; И.-В. ед. м. р. адъект. скл. на -ой церковной, кдосной (6 форм); И. мн. м. р. адъект. скл. на -ые (-к-ие) окрестные, литовские (4 формы); Р. ед. ж. р. мест. скл. на -ой (-ей) нсъ пустыни той, нет» кел!и своей (4 формы); инфинитив на -ть - учинить; форма 2-го ед. наст, на -шь - известишь; 3 формы на -л, причем одна из них в нарративе: И еще жт» н'к по колнц'Ь времени преподобный Никандра от*ь трудд ся утомился и сном-ъ одержима кисть, и внд'к мимо севе б'кгущл котд... (с. 50) - такое употребление является явным нарушением стандартной церковнославянской нормы.

В одном пункте - И. мн. тв. м. р. адъект. скл. - некнижные формы по количеству употреблений преобладают над книжными (4 формы против 2).

Некоторые синтаксические конструкции отражают влияние живой речи, например, «Именительный перечисления»: ...И погревоша его ЧЕСТНО СО ПСАЛМЫ И П'ЪСНЬМИ И П'кнмн ДУХОВНЫМИ со игумены н священницы и д1яконы и множество народа... (с. 52). Это употребление интересно тем, что здесь "именительный перечисления" используется не вместо В., а вместо Т. Показательна в этом контексте и форма священницы: здесь употреблена форма И. вместо Т. по аналогии с другими формами в этом контексте, у которых Т. воспринимается как омонимичный унифицированной форме И.-В.

В целом же книжные формы в тексте доминируют. Здесь отмечены такие архаичные формы, как, например: Р. ед. и В. мн. мягк. а-скл. на -я (а) у Влдгов,1ицен1я Пречистыя Богородица, принесошл одежда, принесоша многа св-Ьща; Р. ед. й-скл. и атем. скл на -е от*ь церкве, отгь того дне и др. Во многих пунктах наблюдается употребление только строго книжных форм, без варьирования: И. мн. тв. м. р. о-скл. невреженн, сохраненн Еогомъ, дряхли, подвизи и т.д.; И.-В. мн. ср. р. адъект. скл. злая, чернеческая од*Ьян|'я, внутренняя и др.

Число аграмматичных употреблений книжных форм в тексте невелико. Сюда следует отнести форму М. ед. ж. р. адъект. скл. с флексией -¡я (во области Псковск(я); форму Д.-Т. о нама вместо Р.-М. о наю; форму я: В. мн. вместо В. ед. (отпусти я (2 случая), ср. ранее: отпусти его).

Из 344 форм аориста и имперфекта только 5 употреблены с нарушением согласования: ...И он*ь вьшемъ и ужемт. питаяся: ядь же его кяше единою днемт, и воды чрезт» день по оскуду питаяся; милости жт» ни у кого не просиуъ... (с. 50); Святый же посла его вспять..., занеже не по словеси святаго сотвориуь. и отпусти его (с. 54) - в этих примерах форма 1-го ед. используется вместо формы 3-го ед. И

даже причастия употребляются в ЖНП относительно грамотно- из 96 кратких форм действ, прич. только 4 не согласуется с именем, от которого зависят (ПргЬудвт» изт> селд... дкл муж|'е... (с. 56) и др.).

В языке этого памятника отражаются некоторые диалектные черты, которые говорят о его северо-западном происхождении. Одной из таких черт является употребление "лишнего" вспомогательного глагола в функции экзистенциально-модального показателя, подчеркивающего достоверность описываемых событий: ...Два жъ суть, лншився ИСТИННАГО пути СПАСИТеЛНЛГО, не И ПДЧ6 В03Л0ЖИША ХУЛУ НА святдго...

и «гЬ во суть сорвдшдся сь преклддд, нже нд Демянк^ р-Ьц-Ь, н утопошд, д два ж"ъ суть ВОЗВрдТИШАСЯ к*ь хнж'Ь святдго, н ндчдшд плдкдти и молнтися со слездмн, н повергошд все взятое на землю, и ОБрАЗЫ постдвишд (с. 49). Аналогичные структуры отмечались исследователями в северо-западных говорах и памятниках письменности4.

Ср. также: ...И погрекент» бысть честно близт» кел1и святдго у дувд нд Покроет» Овятыя Богородицы, еже до ньнгЬ суть ту превывАетт»..- (с. 52). Возможно, здесь мы сталкиваемся с гиперкорректной заменой диалектного есть, которое осознавалось автором как нехарактерное для стандартного языка, на более книжную и «правильную», по представлениям автора, форму суть. Не исключено, впрочем, что здесь отражено реальное закрепление в роли неизменяемого экзистенциального показателя формы суть, которое могло иметь место в некоторых говорах5.

О северо-западном происхождении этого памятника, очевидно, также свидетельствует единичный случай употребления причастия в предикативной функции, когда относящееся к нему подлежащее

4 См Кузьмина И Б, Немченко Е В. К вопросу об употреблении «есть» в русских говорах // Материалы и исследовании по общеславянскому лингвистическому атласу. М, 1968, с. 144-170, Шевелева МН Аномальные церковнославянские формы с глаголом вытн и их диалектные соответствия (К вопросу о соотношении церковнославянской нормы и диалектной системы) // Исследования по славянскому историческому языкознанию. Памяти проф. Г А. Хабургаева. М, 1993, с 135-155 и яр работы.

5 См. Шевелева Указ. соч., с 140-141.

формально не выражено, но совпадает с дополнением главного предложения: ...ЛЛноги в*Ьды ту отт» к'Ьсок'ь пр|'ят™ь,... овогда отт» челов'Ькт. злых*ь пакости ему ткоряще по ндучегню краж^ (с. 48). Возможно, диалектно обусловленными являются также форма на Тишинки и все формы М. ед. мягк. а-скл. с флексией -и: вт» гостииницы, вт. пустыни/ о пустыни (5 случаев), в*ь земли, вт» темницы, вт» кельи (2 случая).

На основании всего выше перечисленного язык ЖНП следует признать гибридным, но гибридность здесь не является следствием установки автора. Некоторые отклонения от стандартного языка можно объяснить нечетким представлением автора о норме (как, например, в случае с формами И. мн. м. р. адъект. скл. и Р. ед. ж. р. мест. скл.). Другие нарушения можно рассматривать как случайные ошибки автора (или писца), это единичные употребления на фоне значительно преобладающих форм, соответствующих норме (например, инфинитив на -ть - 1 форма из 46).

II глава посвящена Житию Галактиона Вологодского (ЖГВ). Исследованные в настоящей работе списки (РНБ, Р. XVII. 16 (XVII век) и РГБ, собр. Ундольского, №296 (XIX век)), видимо, восходят к общему оригиналу. В списке РНБ сокращен раздел чудес: переписаны только 1 -е, 2-е, 3-е, 7-е и 10-е рассказы о чудесах («И промну чюде? не написано скорости рдди» (л. 685 об.)), причем нумерация рассказов совпадает в обоих списках. В рукописи РНБ нет также вступления, опущено молитвенное обращение к святому, которым завершается рассказ о его жизненном пути. Другие несовпадения носят более частный характер: в некоторых фрагментах текста наблюдаются лексические замены (рофУ насадив!» (список РНБ)/ древТл насддив'ъ (список РГБ), окр'Ьт« ключь (РНБ)/ водный источник (РГБ) и др.). Так как список РГБ значительно больше по объему, чем список РНБ, в качестве основного рассматривается

именно список РГБ и в целом, как кажется, он является более показательным.

ЖГВ написано в соответствии с требованиями житийного канона. По наблюдениям В.О. Ключевского, предисловие к житию и его начало составлено по образцу второй редакции жития Макария Желтоводского6.

Достаточно очевидно, что этот памятник создавался с ориентацией на стандартный церковнославянский. Однако и он не свободен от таких употреблений, которые связаны с живой речью и в рамки книжной грамматики не вписываются: И. ед. тв. м. р. о-скл. извоцжки ндгаты, Храмы; Р. ед. о-скл. с' Посдд^, влизъ Посддй до сол.ейскАгад звон^; Д. мн. о-скл. к' сроднчлмъ; М. мн. о-скл. нд рскрдхъ (в списке РНБ двух последних форм нет). Отклонением от нормы являются также формы И. ед. м. р. адъект. скл. прохожей, поедцкой челов*Ь|гь, Д. ед. ж. р. мест. сюп. 04" кйци моей и В. мн. ж. р. в' дМии ваши.

В отличие от ЖНП, в ЖГВ наблюдается распространение флексий адъективного склонения на основы, относящиеся к склонению неличных местоимений: И. ед. м. р. нный, В. мн. м. р. овыхъ, Д. мн. овы.иъ, инымъ, Р. ед. ж. р. н*ьк1а (наряду с н*Ько€а). Ни одно из этих употреблений, в Грамматике М. Смотрицкого не приводится как нормативное.

В списке РГБ встретилось 10 форм на -л, 3 из которых используются в нарративном режиме (т.е. как аорист или имперфект), что также является отклонением от стандартного языка: н^к1и д1аконъ Гдвр1илъ здмочьннкъ высть волент» тажкнм*ъ недуголгь. Еез'престлнни; оу него кости лоллнлщ во дни и в' нофи (л. 14 (13) об.). Ср. также: И отецт» мой вол'Ьзни его рдди немопн 'Ьх**™ к' путное шеств!е, ожидал его здрдв1а и продолжилт» врел\а немдли> выти нд Вологд'Ь (л. 19 (18) об. -20 (19)) и др.

6 Ключевский В О Указ соч, с. 324

Примечательно, что в списке РНБ (XVII в.) подобных употреблений больше: ИлТинскдги» мондстырл, стдрщ'ь КдсТантъ, илгЬашс оу с«ке внЬ'кЬ' нм«н€л\ъ Гликср'ио волна Еылд всль.ин и ддшд €Й персти з' гровд н водй* ис клддсза пнтн и лен€ и тд стдлд здрав д (л. 685) и под.

На основании всех этих фактов можно сделать вывод о том, что ЖГВ написано гибридным языком, но, как и в случае с ЖНП, гибридность здесь не является следствием установки автора. В основном все перечисленные выше формы являются единичными отклонениями на фоне преобладающих «грамотных» употреблений: так, наряду с тремя формами И. мн. тв. м. р. о-скл. на -ы (к-и) (нзвоцтки ндаты, хрдмы) употреблены 6 форм с исконной флексией, причем 5 из них - с основой на заднеязычный с рефлексом второй палатализации (чслов'йцы, прдздннцы, сродницы, иноцы (2 случая)). Во всех пунктах, где отмечены некнижные формы, формы со стандартными флексиями преобладают над формами с флексиями, отражающими влияние живого языка.

Сопоставление 2-х списков ЖГВ - РНБ (XVII в.) и РГБ (XIX в.) -показало, что, с одной стороны, в списке более позднего времени отмечены отдельные некнижные формы, которых в более раннем списке не было (Д. и М. мн. о-скл. к' сроднчдлп», нд рсврдхт., В. мн. ж. р. мест, скл. в' д^ши вдшн), вместо форм дв. р&дмд, ногдмд в списке РГБ употреблены формы мн. Однако, с другой стороны, здесь используются маркированно книжные формы, которых нет в списке РНБ: Д. ед. тв. ж. р. адъект. скл. к' чюдотворн'Ьй рдце (РНБ - к чюдотворной), Р. ед. атем. скл. дне (РНБ - дни). Примечательно, что в списке РНБ фиксируется существенно больше некнижных употреблений в системе глагольных форм: здесь шире используется л-форма в нарративе, отмечена форма 2-го ед. наст. вр. на -шъ, несколько больше неточностей наблюдается в употреблении претеритов и причастий. Таким образом, язык списка РГБ

(XIX в.) ближе стандартному церковнославянскому, чем язык списка РНБ (XVII в.).

Языковой материал ЖГВ позволяет сделать некоторые выводы о характере нормы XVII в., которые намечались и при анализе ЖНП. Так, есть основания рассматривать окончание -и для форм Р. ед. мягк. а-скл. как нормативное: оно представлено во всех формах в этом тексте, в том числе и в составе формул (к' цркви Стыа н Жнвоначальныа Трбцы^ хр^иъ во има Нрсстыл йллчцы нашел Е^цы и приснш д-Ьвы МлрТи, во овнтсль Стыл/ПрестиА Б^цы). Грамматика М. Смотрицкого приводит это окончание как нормативное только для форм м. р. а-скл.

То же самое, видимо, можно сказать о формах И.-В. мн. ж. р. и В. мн. м. р. о-скл., которые в этом тексте также отмечаются только с окончанием -и, причем в ряде случаев в составе формул: ...всселА-гь ср^ЦА в'Ьрных'ь н дУши ШСфАЮТЬ, вос'прТнлит в' д#ши ваши, исплггдти вИЬнци ПОХВАЛЬНЫ А, НС'ХОДаТДЙСХвУГГЬ К'ЬНЦЫ В' Б^Д^фС/НЪ В'Ьце.

Для этого памятника, как и для ЖНП, характерно варьирование флексий в формах М. ед. м. р. адъект. скл. (и» сгЬмт» сс.иъ и ПРНСНОПААМТН'ЬМ'Ь мМжЫ ВО сто.ц' Кр£Ц1«нТи) и Д.-М. ед. ж. р. (Пречистой Е^це/ Пречистой Б^цы): разные флексии отмечаются у одних и тех же основ даже в устойчивых сочетаниях.

Как и в ЖНП, в ЖГВ наблюдается использование причастных форм на -уще, -аще в функции И. ед. м. р. Вероятно, это употребление характерно для книжных текстов позднего времени, что подтверждается и материалом других памятников.

В отношении некоторых форм данные Грамматики М. Смотрицкого не соответствуют практике их употребления в текстах. Так, Грамматика М. Смотрицкого рассматривает формы Р. ед. ж. р. й-скл. и скл. на согласный с окончанием -и как неприемлемые для нормы (в нашем тексте: оу црквн, молитвдмн Егомдтери), хотя они широко употреблялись уже в ранних памятниках.

Принимая во внимание установку автора ЖГВ на стандартный язык, вряд ли следует ожидать от этого текста много форм, отражающих говор его создателя. Но все-таки они есть. Диалектной является форма Р. ед. тв. а-скл.: владышин'Ь слободы. Отражением диалектного синтаксиса, видимо, является конструкция б*Ь иг^менУ во овнтели не прил^чивш&а, где Б'Ь соответствует диалектному было, употребляемому как глагольный детерминант, который вводит ситуацию прошедшего времени7.

В III главе описываются лингвистические особенности Жития Арсения Новгородского. Этот памятник рассматривается в последней главе первой части не случайно: в нем рассказы о посмертных чудесах по языковым особенностям значительно отличаются от предшествующего повествования и остальных текстов этой части исследования, они представляют собой записанные со слов очевидцев короткие заметки, изложенные некнижным языком, явно нуждающиеся в литературной обработке. Приведем пример одного из рассказов: И-Ькад клгочестнвдА [клгочгтивла]8 жена нваиобскда Мартынова [ивановская жена Мартынова], сокоСсн^лаУ (так!) Гокал'зиУласА] с плота вт» в.ЪАу. в рекУ Волховт» и выггриною по т пло т [по4 плодт»] водами полиесло. и живота своего ОчаАла. Молила чюдотворцд прп^кнал Арсешл [чюдотворца Ар'сешл прп^внаго], и доколе [докол-Ь] жива в Уде г [видеть] емУ молелны ггЬти по вса годы [по вса годно] с прнношЕше.и по сил'Ь ов'Ьфала'? Гов'Ьцюлась] творити. Из глубины ел по4 др^гимт» птотож (так!) [плотомъ] и на третш выкинуло, ико р^кама вонъ. и здравЬ" и невредим^ [вон' изровУ (так!) невредимо]. И прославила [буква перед а не прочитывается, определенно, это не л,

7 Подобные конструкции известны в современных севернорусских говорах, см. Пожарицкая С К Отражение эволюции древнерусского плюсквамперфекта в говорах севернорусского наречия Архангельской области // Общеславянский лингвистический атлас- Материалы и исследования 19931994 гг. М, 1996, с. 276-277

8 В исследуемом в работе списке ЖАН рассказы о чудесах переписаны дважды Несовпадения между вариантами даются в квадратных скобках

похожа на часть ш; на л. 210 - прославивши] чуна всликаа [велика] его чюдесд пред многилгь народом [многим ндродшм], сказа ьсЬмн» что иж*ь ел из глубины и^вдвил-ь (л. 209,210)9.

ЖАН по исследованному списку написано гибридным языком, причем степень гибридности собственно житийной части и раздела чудес значительно различается: в собственно житийной части отмечены лишь отдельные некнижные формы на фоне достаточно последовательного 11 соблюдения книжной традиции, в разделе чудес, напротив, наблюдается

большое количество некнижных употреблений.

Наиболее ярко различие между двумя частями текста проявляется, как и следовало ожидать, в употреблении форм прошедшего времени и в синтаксисе. Так, формы на -л отмечены только в рассказах о чудесах. В основной части жития, напротив, используются книжные формы прошедшего времени.

Синтаксис рассказов о чудесах близок живому языку. Здесь обнаруживаются следующие характерные черты синтаксиса разговорной речи:

- нарушение принципа проективности, взаимопроникновение и наложение предикативных конструкций (Молила чюдотворцд прп^внлг Дрсеи(а, и доколе жива к^де^ емй* моледоы п'кти по вса годы с приношеиУе,« по сил'Ь ок^фала? творити (л. 209));

- наличие незамещенных синтаксических позиций, отсутствие ► четких границ между предикативными конструкциями с разными

субъектами (...Пондмдрь, оуронил ключи... и шедт» идчд искдти и нд ГрДЕЛИ гако же реками положи и взалъ и прославил!» чюдо 780рцл (л. 209 об.));

характерная для диалектной речи конструкция, где соответствующее причастию подлежащее не совпадает с основным

' В конце этого чуда во втором варианте добавлено 6л»У же слова, ш Хрстс Ез*Ь во к-Ькн, «мннь.

подлежащим предложения (стрелец*ь е^д^чи на сл^-кве ^<»нел\огь оу него конь (л. 209 об.) - ср. диал.: Едучи из лесу колесо сломалось, Еще не дошовши до вокзала едет куда-то пожарна дружина1<у).

Если обратиться к другим аспектам грамматики, то близость языка раздела чудес к живой речи в них не имеет столь яркого проявления. В рассказах о чудесах употребляются следующие книжные формы: Т. дв. р&дмд (выкинуло ако рЛл.ид вон-ъ (л. 209 = 210); М. мн. тв. о-скл. (в Т(лс же) год'Ь^л. 209 = 210); В. мн. тв. м. р. адъект. скл. уронил ключи церковныА (л. 209 об. = 210 об.); И.-В. мн. ср. р. адъект. скл. прослдвивши онд велика а его чюдесд (л. 209); В. мн. мягк. м. р. мест. скл. л\олсвны п'Ьти по вса годи (л. 209). Помимо л-форм, показательных черт живого языка в области морфологии здесь немного (Р. ед. ж. р. адъект. и мест. скл. на -ой во врсмА чигирин'ской службы, инокъ той же ижитсли; форма прич. Е^Д^ЧИ).

В основной части жития, несмотря на очевидную ориентацию автора на книжную норму, также обнаруживаются отдельные формы из живого языка. В именном скл.: М. ед. _(о-скл. нд Шрослдвле дворнцш, Р. ед. атем. скл. дна (наставши первом^ млей" дна), И. мн. атем. скл. посетители; в адъект. скл.: И. мн. м. р. клгочестивУе (црУе); в мест, скл.: В. мн. м. р. тын, Р. ед. ж.р. СЗ жизни сей, до кончины своей, Р. мн. нныхъ. Некоторые формы диалектные: Д. ед. тв. а-скл. к ризы, Р. ед. ср. р. о-скл. согр'ЬАнТю мдлдго рдди, И. мн. ср. р. атем. скл. имены. Форма согр^аийо является интересным примером распространения флексии -у на отглагольное сущ. ср. р. Форма имены отражает диалектный процесс перенесения флексии -ы/-и на сущ. ср. р. Эти употребления говорят о северо-западном происхождении памятника.

10 См Русская диалектология Под ред РИ Лванесова и В.Г Орловой М, 1964, с. 196, Кузьмина И.Б, Немченко Е.В. Синтаксис причастных форм в русских говорах. М., 1971, с. 238,276

Отклонения от книжной традиции отмечаются и в употреблении глагольных форм: формы аориста, имперфекта и причастий используются с нарушением согласования; зафиксирована форма императива ддждьте, образованная по модели живого языка.

В тексте прослеживается тенденция к гиперкорректному употреблению книжных форм, которая наиболее ярко проявляется в использовании форм дв. (существительных, местоимений, глаголов) там, где они грамматически неуместны: Пдки же копросишд ег\ы сдмодержцы [Иван Грозный и его сыновья Иван и Федор], едд СЗче трев^еши селт», или весей нд прокормлеше сев'Ь... они же ц>бтЬц|дстдса ддти (л. 201 об.) и под.

Таким образом, язык основной части жития можно квалифицировать как гибридный, но гибридность здесь, как и в ЖНП и ЖГВ, не является следствием установки автора. Достаточно очевидно, что автор ориентировался на стандартный тип языка, отклонения от норм которого можно рассматривать как результат недостаточно хорошего владения автором книжной грамматикой.

Язык рассказов о чудесах также гибридный, причем по некоторым аспектам он близок к русскому. Создатель этой части явно не имел установки следовать нормам стандартного языка, хотя и в его повествовании отмечаются маркированно книжные употребления.

На основании анализа ЖНП, ЖГВ и ЖАН можно сделать следующие выводы:

1. Все эти памятники создавались с ориентацией на книжную грамматику, однако нормы стандартного церковнославянского ни в одном из этих памятников последовательно не выдерживаются.

2. В каждом из этих текстов, несмотря на преобладание книжных употреблений, отмечены диалектные формы и конструкции (хотя их немного), которые позволяют сделать вывод о севернорусском

происхождении памятников (в отношении ЖНП и ЖАН - северозападном). Во всех этих памятниках встречаются л-формы.

3. Хотя списки этих текстов, очевидно, создавались в разное время и в разных областях, восприятие нормы у их авторов во многом совпадает, и это позволяет сделать определенные выводы о характере нормы XVII в.

Так, для всех 3-х памятников характерно варьирование флексий М. ед. тв. м. р. адъект. скл. -"к«!./-©-«!»; в ЖНП и ЖГВ варьируются также окончания Д.-М. ж. р. -'Ьй/-он. Оба варианта окончаний закреплены в Грамматике М. Смотрицкого. Очевидно, эта вариативность становится чертой нормы.

Некоторые формы с новыми (русскими) флексиями в XVII в., видимо, становятся приемлемыми для нормы, что подтверждается Грамматикой М. Смотрицкого и их употреблением в текстах, написанных с ориентацией на стандартный язык. Так, во всех наших житиях почти исключительно употребляются формы Р. ед., И.-В. мн. мягк. а-скл. и В. мн. м. р. о-скл. на -и (Полинами, к' дЬ"ши, в'Ьнцы), Т. мн. о-скл. на -д\и ггЬньми. В текстах отмечены и другие формы с неисконными флексиями, которые указываются и в Грамматике М. Смотрицкого: Зв. ед. ИдзлрТс, И. мн. хрАнитслТе; Р. мн. рдвовъ, врлт1и, делателей, ногтей; Д. мн. мироном*!». Таким образом, обнаруживается определенное соответствие между нашими памятниками и Грамматикой М. Смотрицкого. Т.е. не исключено, что правила Грамматики использовались на практике и, вместе с тем, при создании Грамматики мог учитываться материал памятников, книжная традиция того времени. Об этом также свидетельствуют данные Жития Симона Воломского, которые приводятся в Приложении. В этом памятнике впервые зафиксированы новые искусственные формы 1-го дв. скорв'ЪхоОД ов'ЬфлхомлсА, прилхомд, а также сотворимд, есмд, образованные, по всей видимости, присоединением к форме 1-го мн. распространителя -д, который, надо полагать, был связан в сознании

книжника с идеей дв. числа. Примечательно, что именно такие формы 1 -го дв. указываются во второй и третьей редакциях Грамматики.

Отметим, что общим для всех наших памятников является достаточно последовательное использование книжных форм прош. времени (за исключением раздела чудес в ЖАН), кратких причастий с согласованием, инфинитивов без редукции конечного -и, форм 2-го ед. наст, времени на -ши. В именном склонении почти не представлены формы Д., Т., М. мн. с отражением а-экспансии.

Во второй части работы рассматриваются Житие Елеазара Анзерского (ЖЕА) и Повесть о житии Варлаама Керетского (ПоЖВК). Эти памятники не похожи на традиционные жития: ЖЕА - новаторское по форме автобиографическое сочинение; ПоЖВК создана на основе местной легенды о священнике, убившем из ревности свою жену. Главным критерием объединения их в одну главу стало то, что оба эти текста в значительной степени отходят от житийного канона.

IV глава содержит описание лигвистических особенностей ЖЕА. Жанровая специфика этого памятника имеет непосредственное отражение на его языке. Если в текстах первой части работы отдельные отклонения от нормы наблюдаются на фоне довольно последовательного употребления маркированно книжных форм, то применительно к этому памятнику нельзя говорить о преобладании того или иного типа форм. Автор свободно совмещает в своем повествовании маркированно книжные формы и формы живой речи.

Наиболее очевидно различие между ЖЕА и текстами, рассмотренными в первой части, проявляется в системе глагольных форм и синтаксисе.

В ЖЕА чаще, чем в других исследованных текстах, встречаются случаи употребления форм аориста и имперфекта с нарушением согласования по лицам и числам: И ндчд мы на сход'Ь п*Ьтн оба крылосд

стиха. О тек'Ь радуется оврлдованная задостойна (с. 303), Она же (инокиня Марфа Ивановна) копрошаху его тако... (с. 300) и др.

В ЖЕА отмечается больше примеров употребления л-форм в нарративе (11 употреблений): Лука же верижникь, что был у гуки у Троицкой, сдк1шах*ъ во дни глас т. неизреченный и звонт» многъ на томъ же м'ЬстЬ: в то время кралт» ягоды на монастырь Соловецкой (с. 300); Опт» же повода мн*Ь: Окшт,, Д'Ь, мой духовный, инокъ, сид'Ьл'ь на тонн, со служевннки ловнлъ рыку крдсну на Соловецкой монастырь, - на усть Кобыльи гуке, отт» того м-Ьстд за две версты. И повидл мн*к страшно видение... (с. 301) и др. (здесь также слышдхъ - 1-е ед. вместо 3-го ед.)

В отличие от житий, описанных в первой части исследования, в ЖЕА больше половины кратких форм действ, причастий употреблены с нарушением согласования (45 форм из 85), причем в большинстве случаев (41 из 45) представлена форма на -уще, -аще\ Онъ, слыша оть мене, и пдче мене укрепляюще, и ов-Ьщася ннкако же сего ндчлти (с. 300); Азт» же моляще его подвигнутн основание повыше... (с. 301); Инъ же врать пов'Ьда мн'Ь, имя ему Феофилъ, - вндяще идуще отгь высоты невесныя, от Востока, церковь на м'Ьсто богоизбранное (с. 300); ...Прииде ко лигЬ вт, видении святая Богородице, глдголюще ми тако... (с. 299).

В ЖЕА отмечены 3 формы инфинитива с редукцией, причем одна из форм оканчивается на тъ - кадить (нача кадить).

Яркие черты живой речи отмечаются и в синтаксисе:

- немаркированный переход от повествования о действиях одного субъекта к действиям другого: По семъ же извести Богъ святейшему плтрндрху о святемт» м'ЬсгЬ, и ддшд книги и ризы, и приложи велик» веру стронти (с. 300) и др.;

- мена форм 1-го и 3-го лица, обусловленная нечетким разделением прямой речи персонажа и слов автора: И повода Awfe страшно видение: во время полудня сбдящу ему сьтрегуще рыБы и внл'Ьх^ нл томт» m'fecrfe столпъ огнен*ь... Он же вскор'Ь посла двухт» челов'Ьк'ь своихт» Рыболовцовъ... (с. 301);

- конструкция «Д. + инфинитив» в функции оптатива: А Еогь изволилт. выти мн'Ь нл Miicrfe семт» (с. 299); Нлмъ же, пребывающими нл остров1!:, ничто же о с*Ьмъ имуще попечение, но слмт» Еогь изволи выти съвятой церкви (с. 300)).

В приписке к ЖЕА отмечено характерное для некнижных жанров письменного языка средство связи между периодами - повтор наименования референта в относительном предложении с местоимением который": Сие списано с пнсма преподовнаго блеозара Анзерскаго, которое пнсмо на столпце нл овороте написано вт» заглави тако: "Писмо руки началиика Анзерскаго скита, гр-Ьшнаго старца влезара" (с. 304).

При этом специфически книжных конструкций совсем мало.

Некоторые некнижные формы отмечены и в парадигмах склонения, хотя здесь отличие между памятниками не столь ощутимо. Отметим, что в ЖЕА, ярче, чем в других исследованных текстах, выражена тенденция к гиперркоректному употреблению книжных форм или отдельных флексий: М. мн. а-скл. на главах*1*; Р. мн. атем. скл. (М. вместо Р.) днехт» (с первых^ днех*ь); В. мн. ср. адъект. скл. (м.-ж. р. вместо ср.) вт» руския (м-fecTa); Р. ед. ж. р. (Д. вместо Р.) (отт. Покрова) пресвятой (Богородицы)12; дв. вместо ед (держдще) на руку л*квою Менее специфичным является известное и по другим памятникам употребление флексия -ыя (-ия) в И. мн. м. р.: святыя, соловоцкия старцы.

" См Живов В М О связности текста, синтаксических стратегиях и формировании русского литературного языка // Слово в тексте и в словаре Сборник статей к семидесятилетию академика Ю Д Апресяна. М„ 2000, с. 577-578.

12 Здесь могло сказаться опосредованное влияние системы живого языка, где Р =Д.-М.

19

Таким образом, гибридность языка этого текста порождена, прежде всего, недостаточно четким представлением о норме у автора жития. Об этом свидетельствует гиперкорректное употребление отдельных форм, а также тенденция к использованию книжных по статусу форм в устойчивых контекстах формульного типа и, напротив, форм из живой речи в оригинальном повествовании.

С другой стороны, сосуществование форм с книжными флексиями и флексиями из живого языка (многими снмт» зндмеииемт» не в*Ьрующе ми // мн'Ь ж'Ь чудящеся снмъ знлмениямт.; истяздюще мя зд нек'Ьрие многими» кидениямт» (с. 302-303) - в одном фрагменте) говорит о том, что автор, возможно, и не ставил перед собой четкой цели употреблять только строго книжные формы.

Что касается вопроса о трансформации нормы, который был актуален при рассмотрении памятников, написанных с ориентацией на стандартный церковнославянский, то применительно к данному тексту он может быть снят в силу специфики авторской установки. «Нормальным» для автора становится непоследовательное соблюдение книжной нормы, свободная вариативность книжных и некнижных форм.

В V главе рассмотрена ПоЖВК. В лингвистическом отношении этот памятник весьма неоднороден: черты живого языка, диалектные формы сочетаются здесь с архаичными книжными формами.

В тексте отмечены следующие формы, нехарактерные для книжного языка: Р. ед. тв. а-скл. (с восточной) Стрдн'Ь, у дружин^; М. ед. тв. о-скл. в судни, М. мн. в Соностровдх; И. мн. муж. г'-скл. черви; В. ед. муж. адъект. скл. Соловецкой (островт.); Р. ед. женск. адъект. и мест. скл. с восточной (стрдн'Ь), (лют*Ье) той, (у дружин-Ъ) своей. Формы Р. ед. с восточной стрди'Ь, у дружин'к, М. ед. в судни являются специфически диалектными.

В ПоЖВК отмечено 15 форм на -л. Употребление 7-ми из них можно связать с книжным перфектом: И пов'кддшд имт» в слух*ъ живущим ту

20

явление скятдго варлаама, како ихт» Еогь избавил от тоя погикели молитвами его (с. 308) и др. Однако отмечаются и примеры, где л-форма используется в нарративе, как аорист или имперфект: Наша, де, керецкая, прошла лодья, но азт. не см*Ьяше ехлтн к ней... (с. 307); Той к древняя л'Ьта таковт» мужъ священствовав в Колском острогЬ и посл*Ь жил*ь в К'Ьрети инокомт», тамо и преставися (с. 307).

С влиянием живой речи следует связать почти полное отсутствие в этом памятнике форм дв., а также некоторые особенности синтаксиса:

- использование лексического повтора как средства связи между периодами: И егда вывшу ему против Овятаго Носа, начат труждати их*ъ в-Ьтренная вуря, и древо сломило парусное у ннхт», и парусь унесло в море, волны же клнвахуся на лодью. И снесло у ннх*ъ с лодье все волнами, и отнесло нх на лодье в морскую пучину... и занесло их*ь в плавании их в пучину морскую (с. 308) и др.;

- конструкции с незамещенными синтаксическими позициями, неполные по структуре: Он же Василий пов'кда ему подровну вся, яже о святЬм'ъ, и яко в невреженин ему на м'ЬстЬ, на нем же положен, тамо и почивает!» (с. 307) и др.

Возможно, отражением живого языка автора является также конструкция «б'Ь /выло (вы) + инфинитив (+ имя в Д.)»: Ту е'ь. глаголют, прежде того непроходну м'Ьсту тому выти ради множества червей морских, ИЖ6 творяху пакости над лоднями мореходцемъ (с. 305-306); И егда извавн наст» от потопления, н рече имъ: Потонути выло еы вамт>, аще не вы азт», Варлаамъ ис Керетн (с. 306).

При этом в тексте отмечены такие маркирование книжные формы, как, например, И. мн. ледове и Д. мн. ледовомъ склонения на *й, форма Р. ед. атем. скл. чудесе. С исконной флексией употреблены формы Зв. ед. а-скл. вратие, И. мн. тв. м. р. о-скл. человецы, невреднмн, Д. мн.

человеком, мореходцем*!», людемъ, днемт», Т. мн. клевреты, дукцы, доврод'Ьтелмн, М. мн. днех-

Доказательством ориентации автора на книжную традицию являются формы М. ед. м.-ср. тв. адъект. скл. на -"Ьлъ (-емъ) - о преподовн'Ьм'Ь вдрлдАМ'к, в недоумении велицемъ и др., И. мн. м. р. нецыи, протчии, сущий, живущии, В. мн. м. р. в'Ьсовскня (полки), И.-В. мн. ср. на -ая (-яя) - священная, обычная, в древняя л'ктл, Р. ед. ж. р. на -ия - после Литовския войны, от великия печали.

В склонении неличных местоимений также в основном книжные формы: И. мн. м. р. вси, В. мн. ср. р. вся, Р. ед. ж. р. от волны тоя, погивели своея.

О стремлении соблюсти традицию говорит также употребление книжных форм прошедшего времени, использование согласованных с именем кратких причастий, конструкций с одним отрицанием, оборота дательный самостоятельный.

Язык этого памятника гибридный, однако автор, очевидно, не имел установки на гибридность: отклонения от книжной грамматики могут быть объяснены недостаточно хорошим владением автора нормой.

По характеру установки автора этот текст близок памятникам, рассмотренным в первой части работы, хотя нарушений здесь больше, особенно если учитывать, что ПоЖВК невелика по объему. Этот факт заслуживает особого внимания: неканонический текст, фактически местное предание, в языковом отношении явно создавался с ориентацией на стандартный церковнославянский. Это отличает его от ЖЕА, а также от посмертных чудес ЖАН.

На основании анализа текстов, рассмотренных во второй части исследования, можно сделать следующие выводы. Жанровое своеобразие ЖЕА и ПоЖВК накладывает отпечаток на язык этих текстов: оба эти памятника написаны гибридным языком, некнижных употреблений в этих текстах больше, чем в памятниках первой части работы, причем в более

новаторском по форме ЖЕА некнижных форм и конструкций употреблено больше по сравнению со всеми остальными исследованными в диссертации памятниками.

В Заключении подводятся итоги проведенного исследования и формулируются основные выводы.

1. Все исследованные в работе памятники написаны гибридным или имеющим черты гибридности языком, при этом различается установка их создателей: большинство текстов создавались с ориентацией на стандартный церковнославянский; авторы ЖЕА и раздела чудес в ЖАН, напротив, следовать стандартным нормам, по всей видимости, не стремились. Но и тексты, которые создавались с ориентацией на стандартный язык, не совсем однородны: так, в ПоЖВК процент некнижных употреблений больше, чем в остальных житиях, что, вероятно, связано с уровнем владения автора книжной нормой. Т.е. гибридность поздних текстов может быть обусловлена как установкой, так и уровнем владения автором книжной нормой.

Настоящая работа показывает, что жанровое своеобразие отражается на языке памятника: в нетрадиционных по форме и содержанию памятниках (ЖЕА и ПоЖВК) некнижных употреблений больше, чем в памятниках, которые создавались с ориентацией на традиционные жития, известные образцы житийного жанра.

2. Исследованный материал еще раз демонстрирует, что не все языковые факты одинаково показательны для определения типа языка памятника. В именном, адъективном и местоименном склонениях разница между памятниками, проанализированными в первой и второй частях настоящего исследования, практически не ощутима. Напротив, система глагольных форм, и в первую очередь формы прошедшего времени, а также синтаксические особенности достаточно ярко и определенно характеризуют тип языка и установку автора. По этим параметрам различаются не только памятники, рассмотренные в разных частях работы,

но и раздел чудес и собственно жизнеописательная часть в ЖАН и ЖГВ (по списку XVII в.). В этом смысле очень показателен раздел чудес в ЖАН, который написан гибридным языком, близким русскому: здесь используются преимущественно л-формы и конструкции, характерные для синтаксиса разговорной речи, при этом в других аспектах морфологии некнижных употреблений очень мало.

3. Памятники, рассмотренные в первой части - ЖНП, ЖГВ и ЖАН (а также частично и ПоЖВК), хотя и исследуются по спискам разного времени, воссоздают общую картину восприятия нормы книжниками XVII в. Они позволяют сделать некоторые выводы о характере нормы этого периода (см. выводы по первой части). Целый ряд инновационных по отношению к исходной системе форм, отмечаемых в этих текстах, кодифицируется в Грамматике М. Смотрицкого. Это говорит о том, что Грамматика в определенной мере отражала сложившуюся к этому времени традицию. Вместе с тем, не исключено, что и книжники принимали во внимание некоторые предписания Грамматики.

4. В каждом из памятников, проанализированных в данной работе, отражаются характерные диалектные черты, подтверждающие их северозападное (ЖНП, ЖАН, ЖЕА, ПоЖВК) и севернорусское (ЖГВ) происхождение.

Положения диссертации нашли отражение в следующих публикациях:

Шведова Ю.В. Лингвистическая традиция и новации в памятнике севернорусской агиографии XVII века - Житии Симона Воломского (глагольные формы) // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2001. №1 (3), с. 59-65.

Шведова Ю.В. Лингвистическая характеристика Жития Арсения Новгородского // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2003. №4 (14), с.

Отпечатано в копицентре «Учебная полиграфия» Москва, Ленинские горы, МГУ, 1 Гуманитарный корпус www stprint.ru e-mail: zakaz@stprint.ru тел 939-3338 Заказ № 441, тираж 100 экз. Подписано в печать 20.01 2004 г

РНБ Русский фонд

2007-4 3447

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Шведова, Юлия Владимировна

Введение 3 Часть I

Глава 1. Житие Никандра Псковского.

1. Именное склонение

2. Адъективное склонение

3. Склонение неличных местоимений

4. Категория двойственного числа

5. Категория одушевленности

6. Глагол

7. Особенности синтаксиса

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Шведова, Юлия Владимировна

1. В настоящей работе описаны морфологические особенности, а также отдельные характерные особенности синтаксиса 5 агиографических памятников, создание которых относится к XVII в., - Жития Арсения Новгородского, Жития Галактиона Вологодского, Жития Елеазара Анзерского, Жития Никандра Псковского и Повести о Житии Варлаама Керетского. В Приложении приводятся также данные по употреблению форм прошедшего времени в Житии Симона Воломского1. Все эти памятники лингвистически не изучены. Житие Арсения Новгородского, Житие Галактиона Вологодского и Житие Симона Воломского исследованы по рукописям, так как они не изданы, остальные памятники проанализированы по изданиям2.

2. Все памятники относятся к группе севернорусских житий. А севернорусская агиография, как известно, примечательна своей особой, отличающейся от общих канонов, традицией [Некрасов 1870, Ключевский 1988, Дмитриев 1970, Дмитриев 1972, Дмитриев 1973, Дмитриев 1973а и др.]. Исследователь JI.A. Дмитриев так описывал особый характер севернорусской агиографии: «Сюжетная повествовательность, отражение реальной жизни и конкретного быта, а вместе с тем близость к преданию, устному рассказу наиболее ярко проявились в легендарных новгородских житиях и в ряде севернорусских житий, продолжавших и развивавших новгородские традиции» [Дмитриев 1973, с.7]. В других своих

1 Этот памятник не исследован полностью, так как в настоящее время он не доступен.

2 Житие Галактиона Вологодского исследовано по двум спискам - РГБ, собр. Ундольского, № 296 (XIX в.) и РНБ F. XVII. 16 (XVII в.), Житие Арсения Новгородского - по списку РГБ ф. 299, № 374, Житие Симона Воломского - по списку ГИМ, Синод, собр., № 406 (XVII в.). Житие Никандра Псковского опубликовано в ПДПИ, т. 157; Житие Елеазара Анзерского и Повесть о житии Варлаама Керетского - в ПЛДР, XVII в. Подробнее см. в разделах, посвященных конктретным текстам. работах JI.A. Дмитриев также указывал на такие отличительные особенности северных житий, как их повествовательный характер, острую сюжетность, отказ от пространных риторических рассуждений, тесную связь с устными местными преданиями, а также «внесение в житийные тексты бытовых, если можно так7 сказать, «низких» для этого жанра эпизодов и литературных приемов, более заметное и непосредственное проявление в житийном произведении авторского начала» [Дмитриев 1972, с. 184; также Дмитриев 1970, с. 66].

Становление житийного канона имеет длительную историю, начало которой, по мнению исследователей, следует относить к первым векам христианства. В VI веке житийный жанр утверждается в своем классическом, канонизированном виде [Лопарев 1914, Введение, с. 1-43; Попова 1974, с. 218]. С принятием христианства Русь восприняла предшествующую традицию, оригинальные древнерусские жития создавались с ориентацией на каноны, выработанные византийской агиографией. Но вместе с тем с самых ранних времен существования этого жанра (уже в ранний киевский период русской агиографии) в житийные тексты проникали такие элементы, которые не отвечали требованиям житийного канона. В этом смысле показательна деятельность знаменитого агиографа Пахомия Логофета, чье творчество заключалось в переработке уже существовавших житий - в усовершенствовании, или, если можно так сказать, редактировании, этих текстов в соответствии с требованиями канона [Дмитриев 1972, с. 182-183]. Наиболее ярко отклонения от правил житийного жанра проявились в севернорусских житиях XVI-XVII вв. [там же, с. 183].

В.О. Ключевский указал несколько причин «упрощения» житийного жанра на Севере в XVI-XVII вв. Во-первых, многие жития этого времени создавались не для церковных служб, а для чтения. Удаление от непосредственного влияния церковного богослужения в значительной мере определяло выбор манеры изложения: автор не был стеснен рамками строгого канона, что отражалось на стиле и языке произведения. Кроме того, именно в XVI-XVII вв. интерес читателей к повествовательной литературе увеличивается. Агиография привлекает читателей как душеспасительное чтение с интересным сюжетом, пространные риторические построения в житиях сокращаются. Более того, не вся читающая публикаимеет достаточно хорошее образование, чтобы понимать тексты, написанные на правильном церковнославянском [Ключевский 1988, с. 367-370]. Основной же причиной возникновения житий, не отвечающих требованиям канона, В.О. Ключевский считал невысокий уровень образованности самих создателей житий: «Распространение монастырей в глухих пустынях северо-восточной Руси не только не подняло, даже понизило прежний уровень книжного образования среди монашества: братства этих многочисленных новых обителей составлялись преимущественно из окрестного темного населения и не находили в них даже тех средств и побуждений к книжному образованию, какие существовали в старых монастырях, близких к большим городам» [там же, с. 371].

3.1. В связи со сказанным возникает вопрос: отражается ли на языке памятников это своеобразие севернорусских житий. Иными словами, влияют ли такие особенности повествования, как обилие бытовых подробностей, занимательный сюжет, простота изложения которые несколько снижают строгие нормы канона), на лингвистические характеристики житий.

Мы исходим из того, что существует по крайней мере два регистра книжного языка - стандартный и гибридный. Стандартный регистр, согласно В.М. Живову, реализуется в первую очередь в текстах основного корпуса, т.е. Священного писания и богослужения [Живов 1996, с. 31]. Использование стандартного регистра, по концепции В.М. Живова, обеспечивалось преимущественно механизмом ориентации на образцы, который «обусловливает воспроизведение готовых фрагментов текста, форм, конструкций, известных пишущему из того корпуса текстов, который он помнит наизусть» [там же, с. 24]. Гибридный регистр представлен в оригинальных восточнославянских памятниках, главную роль в порождении текстов гибридного регистра играл механизм пересчета [там же, с. 32]. Действие этого механизма основано на соотнесении отдельных элементов книжного текста с элементами живого языка. Причем соотнесение устанавливается лишь для многократно повторяющихся элементов, которые образуют структурную основу высказывания [там же, с. 23]. Согласно концепции В.М. Живова, «механизм пересчета создает возможность для особой языковой установки пишущих, когда их целью оказывается не максимальное сближение языка новых сочинений с языком корпуса основных текстов, а условное тождество этих языков по ряду формальных признаков» [там же, с. 32]. При подобной установке избирательным оказывается набор дифференциальных признаков, по которым осуществляется пересчет, а также интенсивность употребления этих признаков [там же]. Формирование гибридного регистра В.М. Живов связывает с летописной традицией. Несмотря на то что при создании летописного свода механизм ориентации на образцы играл важную роль, «не все укладывалось в общие места, и там, где языковые стереотипы не работали или где они требовали существенной адаптации, пишущему приходилось подыскивать нужные средства выражения», что обусловливало интерференцию книжных и некнижных языковых средств [Живов 1998, с. 225, 229]. Главным признаком гибридного регистра является широкая вариативность разных по происхождению элементов: черты живого языка проникают в книжные тексты и употребляются наряду с традиционно книжными формами.

Немаловажную роль в выборе языкового регистра имеет жанровая принадлежность текста. Об этом также писал В.М. Живов: «Непосредственным ориентиром для книжника и источником используемых им трафаретов (templates) оказывается не столько весь корпус прочитанной им литературы, сколько тексты того же «жанра», что и создаваемый им» [Живов 1996, с. 37-38; о роли жанровой преемственности см. Живов 1998, с. 223].

Житие принадлежит к числу «высоких» жанров, имеющих церковный, конфессиональный характер. В иерархии жанров, предложенной Н.И. Толстым для древнесербской письменности, агиографическая литература занимает третье место после конфессионально-литургической и конфессиональногимнографической. Это обусловливается высокой степенью сакральности текстов этого жанра, их функцией в церковном ритуале и книжным языком, который, по словам Н.И. Толстого, эволюционировал в наименьшей степени [Толстой 1988, с. 168-170]. Житийный жанр находится в непосредственной связи с основным корпусом текстов, что требует от писца употребления стандартной разновидности книжного языка.

С другой стороны, в поздний период можно наблюдать экспансию гибридного регистра на агиографическиетексты [Живов 1998, с. 231], ярким примером тому может служить житие Михаила Клопского в ранней „редакции. Основой для сближения языка летописей и языка житий было, по мнению В.М. Живова, то обстоятельство, что, как и летопись, житие представляло собой повествовательный текст. Возможно, и содержательное сходство сыграло определенную роль: летопись нередко служила источником информации для жития и наоборот, - «такое содержательное сближение создает достаточную почву для лингвистической преемственности» [там же].

3.2. Итак, одна из основных задач нашего исследования заключается в том, чтобы j) дать грамматическое описание^" исследуемых памятников и ^определить тип их языка^ а также на основании анализа всех текстов проследить, каким образом ^трансформируется сама норма к XVII в. и какова специфика восприятия нормы у севернорусских книжников.

Для решения этой задачи мы сопоставили материал наших текстов с языковыми фактами, отмечаемыми по памятникам более раннего времени, а также привлекли Грамматику М. Смотрицкого. Как известно, Грамматика М. Смотрицкого кодифицировала нормы церковнославянского языка XVI-XVII вв. Как предполагал В.Г. Сиромаха, система норм, предложенная Грамматикой 1648 года (т.е. вторым ее изданием - Ю.Ш.), рассматривалась книжниками XVII века как основополагающая, требующая четкого соблюдения [Сиромаха 1980, с. 21]. Противоположную точку зрения высказывала M.JI. Ремнева, полагая, что Грамматика М. Смотрицкого никак не могла быть нормативной для реальной языковой практики при создании книжных текстов^ [см. Ремнева 2001, Ремнева 1995].

Нельзя исключать „возможности того, что при составлении Грамматики учитывалась практика употребления книжных форм в текстах, М. Смотрицкий и его последователи, создавая грамматическое описание, могли привлекать языковой материал памятников. П.С. Кузнецов, в частности, подчеркивал, что Грамматика М. Смотрицкого отражает нормы не старославянского языка, а «позднейшего» церковнославянского, подвергшегося воздействию со стороны живого языка. Он полагал, что некоторые инновационные по отношению к исходной системе формы, которые кодифицировала Грамматика, возможно, «были свойственны и той русифицированной форме церковнославянского языка, которая являлась нормой тогдашней нашей книжной речи» [Кузнецов 1958, с. 34, 27-39]. Хотя часть новых форм, видимо, появилась в Грамматике в результате искусственной нормализации [см. Мечковская 1984, с. 81-84, 90; Ремнева 1995; Живов 1996, с. 47; Кузьминова, Ремнева 2000, с. 11].

В своем исследовании мы попытались показать, насколько материал наших памятников согласуется с системой норм Грамматики М. Смотрицкого. Для этого мы обратились к первой редакции Грамматики, изданной в Евю в 1619 г., так как некоторые наши тексты были созданы в начале XVII в., до выхода в свет второй редакции, поэтому нельзя исключать, что их авторы могли быть знакомы именно с первой редакцией Грамматики. Некоторые наиболее значимые положения Грамматики проверялись нами по всем трем редакциям - изданиям 1619 г. и 1648 г., а также по третьему изданию Грамматики, осуществленному в 1721 г. Ф. Поликарповым.

3.3. Не менее важным также представляется выявление специфически диалектных особенностей в текстах, наличие которых позволяет сделать вывод о происхождении памятника и о говоре его создателя.

4. Создание всех исследованных в данной работе житий относится к XVII в. В это время определенные изменения происходят в функционировании церковнославянского языка: с одной стороны, расширяется сфера его употребления (особенно со второй половины XVII в.), с другой стороны появляются новые варианты литературного языка, основанные на разговорной речи, изменяется характер взаимодействия книжного и некнижного языков [Успенский 2002, с. 477-478]. В XVII в. происходит переосмысление функций разных регистров книжного языка: так, стремление к понятности текстов, идея «простоты» языка обусловили обращение авторов к гибридному регистру при создании текстов «высоких» жанров, так как этот регистр воспринимался как более «простой» книжный язык по сравнению со стандартным церковнославянским [Живов 1996, с. 57-59].

5. Отметим, что нас интересовали в первую очередь наиболее ранние из известных редакции памятников - те тексты, которые не были подвергнуты серьезной редактуре как в литературном, так и в лингвистическом плане. Однако только Житие Никандра Псковского и рассмотренное в приложении Житие Симона Воломского исследованы нами по спискам XVII в. Остальные жития сохранились только в более поздних списках, в основном - в списках, датируемых XVIII в. Исключение составляет Житие Галактиона Вологодского, которое мы проанализировали по списку

РГБ XIX в. (собр. Ундольского, № 296) - единственному из доступных в Москве. Этот список был сверен нами со списком РНБ XVII в. (F. XVII. 16).

Безусловно, мы учитывали, что большинство житий исследовались нами по спискам, созданным позднее, чем сами тексты. Возможно, некоторые языковые особенности были привнесены в эти списки более поздними переписчиками. Тем не менее, мы думаем, что большинство употреблений в них являются показательными именно для XVII в. и языковые характеристики всех наших памятников воссоздают некую общую картину, которую, как кажется, можно связать именно с XVII в. Доказательством этого является сопоставление двух списков XVII и Х1Х вв. Жития Галактиона Вологодского (см. ниже).

Отметим также, что мы не ставили своей целью выполнить текстологическое исследование памятников. Нас интересовал каждый конкретный список, на основе анализа языковых особенностей отдельных списков (в основном наиболее ранних из сохранившихся списков каждого памятника) мы попытались выявить общие черты восприятия нормы севернорусскими книжниками XVII в.

Термин «автор», который используется при описании, достаточно условный: естественно, что абсолютно все употребления в списках вряд ли можно связать с начальным вариантом текста, под «автором» мы подразумеваем, скорее, создателя каждого конкретного списка, хотя, вероятно, большинство употреблений перенесены им из исходного текста и принадлежат собственно автору, или «сочинителю», жития. и

6.1. Анализируемые нами тексты весьманеоднородныкакв литературном, так и в языковом отношении. Ряд памятников создан с достаточно ощутимой ориентацией на традицию, на известные образцы данного жанра. Специфика севернорусской агиографии проявляется в них минимально: эти тексты имеют интересный, захватывающий сюжет, в них могут упоминаться отдельные бытовые подробности, риторические построения сведены до минимума. Все эти памятники имеют традиционную житийную композицию: жизнь святого излагается от рождения до смерти, за описанием торжественных похорон святого следуют рассказы о его посмертных чудесах.

К этому типу памятников можно отнести Житие Никандра Псковского, Житие Галактиона Вологодского и с некоторыми -оговорками Житие Арсения Новгородского. Исследованию этих текстов посвящена первая часть работы. Лингвистически они также относительно однородны: автор каждого из памятников старался соблюсти книжную грамматическую норму.

Первым в этой части работы рассматривается Житие Никандра Псковского, так как это единственный из наших памятников, исследуемый по рукописи XVII в.3 Далее следует глава, посвященная Житию Галактиона Вологодского. Этот памятник был исследован по списку XIX в., сверенному со списком XVII в. В конце первой части помещено Житие Арсения Новгородского (список XVIII в.): рассказы о посмертных чудесах в этом памятнике по языковым особенностям отличаются от всего предшествующего повествования и других текстов этой части работы.

3 По списку XVII в., самому раннему из известных, проанализирована также система форм прошедшего врмени в Житии Симона Воломского (см. Приложение).

6.2. Во второй части рассматриваются Житие Елеазара Анзерского и Повесть о житии Варлаама Керетского. Эти памятники не соответствуют требованиям житийного канона, причем каждый из них отличается от традиционного жития по-своему. В литературном отношении они не так однородны, как тексты, рассматриваемые в первой части. Главным критерием объединения их в общую часть стало то, что оба эти текста в значительной степени отходят от житийного канона и это отражается на их языке.

7. Каждому из памятников посвящена отдельная глава, поскольку, и автор, и время создания, и место создания этих произведений различаются.

7.1. Безусловно, не все аспекты морфологии одинаково показательны для определения типа языка памятника. Различия между церковнославянской книжной морфологической системой и системой живого языка наиболее очевидны в системе глагольных форм прошедшего времени [Хабургаев, Рюмина 1971, с. 67-68; Шевелева 1986, л. 2; Живов 1988, с. '55-56, 62; Живов 1995, с. 45]. А в именном склонении, видимо, не было столь четко обозначенных пунктов противопоставления книжного и некнижного языка: «Поскольку для церковнославянского именного словоизменения нет четко фиксированной нормы, восточнославянские диалектные процессы могут отражаться и в церковнославянских памятниках, не обязательно выходя за пределы книжной нормы» [Успенский 2002, с. 206]. Так как цель настоящего исследования не сводится только к определению типа языка, мы рассматриваем и именное склонение: в нем отмечаются интересные специфически диалектные употребления, кроме того, и в именном склонении существуют отдельные формы, показательные для характеристики восприятия нормы. То же можно сказать и о других аспектах морфологии.

7.2. Все памятники описаны по единой—схеме^. Согласно традиции грамматических описаний, сначала рассмотрены именное, адъективное и местоименное склонения. В таблицах приведены все известные флексии по типам склонения и статистика (а иногда и полностью словоформы, если их в данном пункте совсем мало). Естественно, что в а- и о-склонении рассматривается не только словоизменение существительных, но и кратких (именных) прилагательных и причастий (за исключением форм И. ед. и мн. м. и ср. рода действ, прич.). В раздел об адъективном склонении включены членные формы прилагательных, причастий и порядковых числительных. В этом же разделе формы косвенных падежей множественного числа не приводятся, так как они совпадают во всех текстах с соответствующими формами из CP ЛЯ и поэтому не показательны для нашего исследования.

В отдельных пунктах для удобного представления материала мы приводим несколько таблиц, так, например, для описания особенностей склонения на *д, *jo приводятся 3 таблицы: 2 - для отличающихся у муж. и ср. родов флексий прямых падежей, а в третьей даны общие для обоих родов флексии косвенных падежей.

В разделе «Глагол» помимо системы форм прошедшего времени как, безусловно, наиболее показательной для определения типа языка памятника рассматриваются также формы инфинитива, формы настоящего времени нетематических глаголов и некоторые формы тематических глаголов, аналитические формы будущего времени, а также причастия. В отдельных разделах обобщены факты по категории дв. числа и категории одушевленности. Наконец, в последнем разделе отмечены наиболее интересные черты синтаксиса.

После каждой из частей работы даются обобщающие выводы. В заключении подводятся итоги всего исследования.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лингвистические особенности севернорусских житий XVII века"

Выводы (часть II).

Итак, во второй части работы рассмотрены новаторское по форме автобиографическое ЖЕА и житие неканонизированного Варлаама Керетского, созданное на основе местной легенды. Оба эти памятника написаны гибридным языком, некнижных употреблений в этих текстах больше, чем в памятниках первой части. Правда, ЖЕА и ПоЖВК различаются характером установки их авторов: отдельные употребления в ЖЕА свидетельствуют о том, что его автор не ставил перед собой цели последовательно соблюсти нормы стандартного церковнославянского. В ПоЖВК, напротив, некнижные употребления появляются скорее в результате случайных ошибок, недостаточно хорошего знания грамматики стандартного языка и не являются следствием установки автора на гибридный язык.

В обоих этих памятниках чаще, чем в памятниках, рассмотренных в первой части работы, используется л-форма в нарративе, что характерно для гибридного регистра. При этом в синтаксисе ПоЖВК обнаруживается достаточно много черт книжного языка, чего нельзя сказать о ЖЕА, где преобладают конструкции, характерные для разговорной речи, которые, впрочем, отмечаются и в Повести.

В целом, можно сделать вывод, что жанровое своеобразие ЖЕА и ПоЖВК накладывает отпечаток на язык этих текстов, причем в более новаторском по форме ЖЕА употребляется больше по сравнению со всеми остальными нашими памятниками некнижных форм и конструкций.

Заключение.

1. Итак, в настоящей работе описаны морфологические и синтаксические особенности 5 севернорусских житий - ЖНП, ЖГВ, ЖАН, ЖЕА и ПоЖВК.

В первой части работы рассмотрены 3 текста - ЖНП, ЖГВ и ЖАН. Эти жития создавались с очевидной ориентацией на стандартный церковнославянский, но на фоне преобладающих маркированно книжных и нейтральных по признаку книжности употреблений в этих,текста^сотмечаются и формы из живой речи. Таким образом, язык ЖНП, ЖГВ и ЖАН имеет черты гибридности.

Во второй члсти описаны грамматические особенности ЖЕА и ПоЖВК, эти памятники отличаются от традиционных канонических житий. Язык ЖЕА может быть охарактеризован как гибридный, причем автор, видимо, и не имел установки соблюсти нормы стандартного языка. А ПоЖВК, хоть и является примером неканонического жития, по языковым особенностям близка памятникам первой части: ее автор явно пытался создать свой текст на стандартном церковнославянском; хотя процент некнижных употреблений здесь все-таки больше по сравнению с памятниками первой Часгц. Таким образом, обнаруживается, что жанровое своеобразие отражается на языке памятника: новаторское по форме ЖЕА написано гибридным языком; в ПоЖВК эта зависимость менее очевидна, хотя тоже представлена.

2. Настоящая работа еще раз демонстрирует, что не все языковые - факты одинаково показательны-для определения типа языка памятника. В именном, адъективном и местоименном склонениях разница между памятниками, проанализированными в первой и второй частях настоящего исследования, практически не ощутима. Напротив, система глагольных форм и в первую очередь формы прошедшего времени, а также синтаксические особенности достаточно ярко и однозначно характеризуют тип языка и установку автора. По этим параметрам различаются не только памятники, рассмотренные в разных частях, но и раздел чудес и собственно жизнеописательная часть в ЖАН и ЖГВ (по списку XVII в.). В этом смысле очень показателен раздел чудес в ЖАН, который написан гибридным языком, близким русскому: здесь используются преимущественно л-формы и конструкции, характерные для синтаксиса разговорной речи, при этом в других аспектах морфологии некнижных употреблений практически нет.

3. Необходимо отметить, что памятники, рассмотренные в первой части (и частично ПоЖВК), хотя и исследуются по спискам разного времени, воссоздают общую картину восприятия нормы книжниками XVII в. Они позволяют сделать определенные выводы о характеренормы-этого-периода (см. выводы по первой части). Целый ряд инновационных по отношению к исходной системе форм, отмечаемых в наших текстах, кодифицируется в Грамматике М. Смотрицкого. Это говорит о том, что Грамматика в определенной мере отражала сложившуюся к этому времени традицию. Вместе с тем, не исключено, что и книжники принимали во внимание предписания Грамматики.

4. В каждом из памятников, проанализированных в данной работе, отражаются характерные диалектные черты, подтверждающие их северо-западное (ЖНП, ЖАН, ЖЕА, ПоЖВК) и севернорусское (ЖГВ) происхождение:- - - .

Итак, все исследованные в работе памятники написаны гибридным или имеющим черты гибридности языком, при этом различается установка их создателей: большинство наших текстов создавались с ориентацией на стандартный церковнославянский; авторы ЖЕА и раздела чудес в ЖАН, напротив, следовать стандартным нормам, по всей видимости, не стремились. Но и тексты, которые создавались с ориентацией на стандартный язык, не совсем однородны: так, в ПоЖВК процент некнижных употреблений больше, чем в остальных житиях, что, вероятно, связано с уровнем владения автора книжной нормой. Т.е. гибридность поздних текстов ^ может быть обусловлена как установкой автора, так и уровнем владения автором книжной нормой. —"

Источники.

ЖНП - Житие Никандра Псковского по изд. Памятники древней письменности и искусства. Т. 157. СПб., 1904, с. 47-56.

ЖГВ - Житие Галактиона Вологодского по спискам: РНБ, F. XVII. 16 (XVII в.), лл. 682 об. -685 об. и РГБ, собр. Ундольского, №296,22 лл. ЖАН - Житие Арсения Новгородского по списку РГБ, ф. 299, № 374 (XVIII в.), лл. 192-211.

ЖЕА - Житие Елеазара Анзерского по изд. Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн.2. Л., 1989, с. 299-304.

ПоЖВК - Повесть о Житии Варлаама Керетского по изд. Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн.2. Л., 1989, с. 305-309.

Список научной литературыШведова, Юлия Владимировна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Акцентологический словарь Дыбо В.А., Замятина Г.И., Николаев С.Л. Основы славянской акцентологии. Словарь. М., 1993.

2. Амвросий 1811 Амвросий (Орнатский). История Российской иерархии. М.,1811.Т.З.

3. Амвросий 1812 Амвросий (Орнатский). История Российской иерархии. М.,1812. Т. 4.

4. Амвросий 1813 Амвросий (Орнатский). История Российской иерархии. М.,1813. Т. 5.

5. Амвросий 1815 Амвросий (Орнатский). История Российской иерархии. М., 1815. Т. 6.

6. Барсуков 1882 Барсуков Н.П. Источники русской агиографии. СПб., 1882. Борковский, Кузнецов 1965 - Борковский В.И., Кузнецов П.С. Историческая грамматика русского языка. М, 1965.

7. Бромлей, Булатова Бромлей С.В., Булатова Л.Н. Очерки морфологии русских ' говоров. М., 1972.

8. Булаховский 1958 (1950) Булаховский Л.А. Исторический комментарий к • русскому литературному языку. Киев, 1958 (1950).

9. Буслаев 1959 Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. М, 1959.

10. Верюжский 1880 Верюжский И. Исторические сказания о жизни святых,подвизавшихся в Вологодской епархии. Вологда, 1880.

11. Вайан Вайан А. Руководство по старославянскому языку. М., 1952.

12. Власов 1988 Власов А.Н. Художественная функция «иконы» вагиографических сказаниях Великого Устюга и Сольвычегодска // Персонаж ипредметный мир в художественном произведении: Межвузовский сборникнаучных трудов. Сыктывкар, 1988, с. 4-22.

13. Гиппиус 1989 Гиппиус А.А. Система формальных признаков древнерусской > письменности как предмет лингвистического изучения // Вопросы языкознания. 1989, №2, с. 93-110.

14. Гиппиус 1993 Гиппиус А.А. Морфологические, лексические и синтаксические < факторы в склонении древнерусских членных прилагательных // Исследования по славянскому историческому языкознанию. Памяти проф. Г.А. Хабургаева. М., 1993, с. 66-84.

15. Горшкова, Хабургаев 1997 Горшкова К.В., Хабургаев Г.А. Историческая » грамматика русского языка. М., 1997.

16. Голубинский 1894 Голубинский Е. История канонизации святых в русской церкви. М., 1894.

17. Грамматика М. Смотрицкого Грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого. Составитель Е.А. Кузьминова. М., 2000.

18. ДАРЯ Диалектологический атлас русского языка (центральной Европейской части СССР). Вып. И. Морфология. М., 1986.

19. Дмитриев 1973 Дмитриев Л.А. Житийные повести русского Севера как памятники литературы XIII-XV1I вв. Л, 1973.

20. Дмитриев 1973а Дмитриев Л.А. Литературные судьбы жанра древнерусских житий: (Церковно-служебный канон и сюжетное повествование) // Славянские литературы: VII Международный съезд славистов/Доклады советской делегации, Варшава, 1973. М., 1973, с. 400-418.

21. Живов 1988 Живов В.М. Роль русского церковнославянского в истории славянских литературных языков // Актуальные проблемы славянского языкознания. М., 1988, с. 49-98.

22. Живов 2000 Живов В.М. О связности текста, синтаксических стратегиях и формировании русского литературного языка // Слово в тексте и в словаре: Сборник статей к семидесятилетию академика Ю.Д. Апресяна. М., 2000, с. 573. 581,

23. Живов, Успенский 1983 Живов В.М., Успенский Б.А. Выдающийся вклад в изучение русского языка XVII века // International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. 1983, v. 28, p. 149-180.

24. Зализняк 1985 Зализняк A.A. От праславянской акцентуации к русской. М., 1985.

25. Зализняк 1988 Зализняк А.А. Древненовгородский диалект и проблема диалектного членения позднего праславянского языка // Славянскоеязыкознание: X Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1988, с. 164-177.

26. Зализняк 1995 Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 1995. Зверинский 1892 - Зверинский В.В. Материал для историко-топографического исследования о православных монастырях в Российской империи. Спб. 18901897. Ч. II. 1892.

27. Ключевский 1988 Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1988.

28. Крушельницкая 1996 Крушельницкая Е.В. Автобиографическое житие в древнерусской литературе. СПб., 1996.

29. Кузнецов 1953 Кузнецов П.С. Историческая грамматика русского языка: Морфология. М., 1953.

30. Кузнецов 1958 Кузнецов П.С. У истоков русской грамматической мысли. М., 1958.

31. Кузнецов 1959 Кузнецов П.С. Очерки исторической морфологии русского языка. М, 1959.

32. Кузнецов 1961 Кузнецов П.С. Очерки по морфологии праславянского языка. М., 1961.

33. Кузьмина 1993 Кузьмина И.Б. Синтаксис русских говоров в лингвогеографическом аспекте. М., 1993.

34. Леонид 1893 Леонид, архимандрит. Системное описание славяно-российских рукописей графа А.С. Уварова в 4-х частях. Ч. 2. М., 1893. Лопарев 1914 - Лопарев Х.М. Греческие жития святых VIII и IX веков. Петроград, 1914.

35. Марков 1974 Марков В.М. Историческая грамматика русского языка. Именное склонение. М., 1974.

36. Мечковская 1984 Мечковская Н.Б. Ранние восточнославянские грамматики. Минск, 1984.

37. Мишина 1999 Мишина Е.А. Типы употребления презенса совершенного вида в восточнославянских памятниках XI-XV вв. Автореферат дис. канд. филолог, наук. М., 1999.

38. Вестник МГУ. Серия 9.1985, № 2, с. 20-32.

39. Некрасов 1870 Некрасов И. Зарождение национальной литературы в Северной » Руси. Одесса, 1870.

40. Никифоров 1952 Никифоров С.Д. Глагол, его категории и формы в русской письменности второй половины XVI века. М, 1952.

41. Обнорский 1953 Обнорский С.П. Очерки по морфологии русского глагола. М., 1953.

42. Обнорский 1960 Обнорский С.П. Избранные работы по русскому языку. М., 1960.

43. Падучева 1996 Падучева Е.В. Семантические исследования. М., 1996. '

44. ПЛДР Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн.2. JL, 1989. Плунгян 2000 - Плунгян А.В. Общая морфология. Введение в проблематику. • М., 2000.

45. Повести о житии Михаила Клопского. Подготовка текстов и вступительная статья JI.A. Дмитриева. М., JI., 1958.

46. Пожарицкая 1996 Пожарицкая С.К. Отражение эволюции древнерусского плюсквамперфекта в говорах севернорусского наречия Архангельской области // Общеславянский лингвистический атлас: Материалы и исследования 19931994 гг. М., 1996, с. 268-280.

47. Пожарицкая 1997 Пожарицкая С.К. Русская диалектология. М., 1997. Попова 1974 - Попова Т.В. Античная биография и византийская агиография // Античность и Византия. М., 1974, с. 218-266.

48. Потебня 1958 Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т. 1-Й. М., 1958.

49. Протасьева 1970 Протасьева Т.Н. Описание рукописей синодального собрания (не вошедших в описание А.В. Горского и К.И. Невоструева). Ч. I (№№577-819). М., 1970

50. Русская диалектология 1964 Русская диалектология. Под ред. Р.И. Азанесоса и В.Г. Орловой. М., 1964.

51. Русская разговорная речь 1973 Русская разговорная речь. М., 1973. Севастьянова 2001 - Севастьянова С.К. Преподобный Елеазар, основатель Свято-Троицкого Анзерского скита. СПб., 2001.

52. Сергий 1876 Сергий, архимандрит (Спасский). Полный месяцеслов Востока. М., 1876. Т. 2.

53. Сиромаха 1980 Сиромаха В.Г. «Книжная справа» и вопросы нормализации книжно-литературного языка Московской Руси во второй половине XVII века (на материале склонения имен существительных). Автореферат дис. канд. филолог, наук. М., 1980.

54. Словарь XI-XIV вв. Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.). В 10-ти томах. М., 1988-2001 и след.

55. Словарь XI-XVII вв. Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975-2003 и -след. (26 выпусков).

56. Словарь И.И. Срезневского Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. I-III. М., 1958.

57. СКиКДР, часть III Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. III (XVII в). Ч. III. Спб., 1998.

58. Смотрицкий 1619 Смотрицкий Мелетий. Грамматики славенски правилное синтагма. Евье, 1619.

59. Смотрицкий 1648 Грамматика. М., 1648.

60. Смотрицкий 1721 Грамматика. Издание Ф. Поликарпова. М., 1721. Соболевский 1907 - Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. М., 1907.

61. Старославянский словарь (по рукописям X-XI вв.). Под ред. Цейтлин P.M. и др. М., 1994.

62. Строев 1877 Строев П.М. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской церкви. Спб., 1877.

63. Строев 1882 Строев П.М. Библиологический словарь и черновые к нему материалы. Спб., 1882.

64. Толстой 1988 Толстой Н.И. Отношение древнесербского книжного языка к ' старославянскому языку // Толстой Н.И. История и структура славянских литературных языков. М., 1988, с. 164-173.

65. Толстой 1988а Толстой Н.И. Взаимоотношение локальных типов ' древнеславянского литературного языка позднего периода (вторая половина XVI-XVII в.) // Там же, с. 52-87.

66. Успенский 1993 Успенский Б.А. «Давнопрошедшее» и «второй родительный» ' в русском языке // Исследования по славянскому историческому языкознанию. Памяти профессора Г.А. Хабургаева. М., 1993, с. 118-134.

67. Успенский 2002 Успенский Б.А. История русского литературного языка (XI- ' XVII вв.). М., 2002.

68. Хабургаев 1978 Хабургаев Г.А. Судьба вспомогательного глагола древних ' славянских аналитических форм в русском языке // Вестник Моск. Ун-та. Сер.

69. Филология. 1978. №4, с. 42-53. ■ -. .

70. Хабургаев 1986 Хабургаев Г.А. Старославянский язык. М., 1986.

71. Хабургаев 1990 Хабургаев. Г.А. Очерки исторической морфологии русского 'языка. Имена. М., 1990.

72. Хабургаев 1991 Хабургаев Г.А. Древнерусский и древнепольский глагол в сравнении со старославянским (К реконструкции праславянской системы претеритов) // Исследования по глаголу в славянских языках. История славянского глагола. МГУ, 1991, с. 42-54.

73. Хабургаев, Рюмина 1971 Хабургаев Г.А. Рюмина O.JI. Глагольные формы в языке художественной литературы Московской Руси XVII века (К вопросу о понятии «литературности» в предпетровскую эпоху) // Филологические науки. 1971. №4, с. 65-76.

74. Шахматов 1903 Шахматов А.А. Исследование о двинских грамотах. СПб., 1903.

75. Шахматов 1915 Шахматов А.А. Очерк древнейшего периода истории русского языка. Пг., 1915.

76. Шахматов 1957 Шахматов А.А. Историческая морфология русского языка. М., 1957.

77. Шевелева 1986 Шевелева М.Н. Состояние грамматической нормы употребления временных форм глагола в книжно-литературном языке Северовосточной и Северо-западной Руси XV-XVI вв. Дис. канд. филолог, наук. М, 1986.

78. Эккерт 1963 Основы на *и в праславянском языке // Ученые записки • Института славяноведения. Т. 27. М., 1963, с. 3-133.

79. Юрьева 2003 Юрьева И.С. Семантика сочетаний имамь, хочю (Х°Ч|И5)> л\огоу и ндчьноу (почьноу) в настоящем и прошедшем времени с инфинитивом (на материале Киевской летописи по Ипатьевскому списку). Курсовая работа. МГУ, 2003 г.

80. Язык русской агиографии С.А. Аверина, А.С. Гсрд, E.J1. Кузнецова и др. ' Язык русской агиографии XVI века: Опыт автоматического анализа. Ленинград, 1990.

81. Янин, Зализняк 1986 Янин B.JL, Зализняк А.А. Новгородские грамоты на ' бересте (из раскопок 1977-1983 гг.). М., 1986.

82. Янин, Зализняк 1993 Янин B.JL, Зализняк А.А. Новгородские грамоты на ' бересте (из раскопок 1984-1989 гг.). М., 1993.

83. Яхонтов 1881 Яхонтов И. Жития севернорусских подвижников Поморского края как исторический источник. Казань, 1881.1. Хранилища.

84. БАН Библиотека Академии наук в Санкт-Петербурге. ГИМ - Государственный исторический музей в Москве.

85. РГАДА- Российский государственный архив древних актов в Москве (ранее: ЦГАДА).

86. РГБ Российская государственная библиотека в Москве.

87. РНБ Российская национальная библиотека в Санкт-Петербурге (ранее: ГПБ).