автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Лингвокультурологические аспекты плановых международных языков

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Мельников, Александр Сергеевич

Список сокращений и специальных помет, использованных в данной работе.

Введение.:.

1. Предпосылки появления культурно значимой функции у плановых международных языков апостериорного типа и некоторые ее конкретные проявления в эсперанто.

1.1. Наиболее общие предпосылки культурно значимой функции плановых международных языков.

1.2. Культурно значимая функция эсперанто, основанная на особенностях его проективной структуры и реального функционирования.

2. Людическая коммуникация и игра слов как средство культурно значимой функции плановых международных языков.

2.0. Введение.

2.1. Феномены и процессы в языке эсперанто, используемые для людической коммуникации.

2.2. Лексико-грамматические предпосылки игры слов и людической коммуникации.

2.2.1. Игра слов и людическая коммуникация, основанные на паронимии

2.2.1.1. «Анатомия» паронимов, используемых в игре слов и людической коммуникации.

2.2.1.2. Типы сходства с точки зрения морфологических свойств обыгрываемых паронимов.

2.2.1.3. Типы сходства с точки зрения компактности обыгрываемых единиц.

2.2.2. Игра слов и людическая коммуникация, основанные на омонимии и полисемии.:.

2.2.3. Игра слов и людическая коммуникация, основанные на полисемии и амфиболии, обусловленной эллипсисом.

2.2.3. Клише и лингвокультуремы как основа людической коммуникации на эсперанто.

2.2.4. Игра слов и людическая коммуникация, основанные на намеренно неверном использовании синонимов и антонимов.

2.3. Словообразовательные предпосылки игры слов и людической коммуникации.

2.4. Синтаксические предпосылки игры слов и людической коммуникации

2.5. Лексико-грамматические и синтаксические преобразования, используемые для игры слов и людической коммуникации.

2.6. Предпосылки игры слов и людической коммуникации на уровне дискурса.

2.7. Специфика игры слов, людической коммуникации и шуток на эсперанто.

3. Языковая личность типичного «носителя планового международного языка» и интертекстуальность в культуре социума эсперантистов.

3.1. Особенности языковой личности типичного эсперантиста.

3.2. Языковая личность типичного эсперантиста и интертекстуальность в культуре социума эсперантистов.

4. Элементы специфической культуры квазиэтноса эсперантистов и их отражение в языке и речи.

4.0. Введение.

4.1. Реалии в этнических языках и в эсперанто.

4.2. Тематика фоновых знаний типичного эсперантиста.

4.2.1. Знания об истории и современности эсперанто-движения.

4.2.2. Знания из области эсперантской литературы и литературоведения

4.2.3. Знания из области СМИ на эсперанто.

4.2.4. (Около)лингвистические знания, связанные с языком эсперанто.

4.2.5. Знания из области интерлингвистики.

4.2.6. Знания о выдающихся преподавателях эсперанто и наиболее успешных методах преподавания эсперанто.

4.2.7. Знания о символах эсперанто-движения.

4.3. Способы отражения специфической культуры социума эсперантистов в языке и дискурсах на эсперанто.

4.4. Источники и механизм образования эсперантонимов.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Мельников, Александр Сергеевич

Настоящий труд посвящен возможностям плановых международных языков, в первую очередь языка эсперанто, создавать, сохранять и передавать культурные ценности в процессе межкультурной коммуникации. Он включает рассмотрение лингвистических и экстралингвистических предпосылок возникновения культурно значимой функции языка, общих для всех языков и характерных только для ПМЯов (и конкретно Эо), а также изучение языкового оформления культурно значимых феноменов, процессов, ценностей и т. д. культуры на ПМЯе. В работе прослежено возникновение особой культуры Эыстов, определен круг специфических фоновых знаний социума Эистов и выявлены языковые средства фиксации этого нового типа культуры. Поскольку культурно значимая функция языка обычно связывается с художественным творчеством как одним из существеннейших ее проявлений, особое внимание уделено тропеическим средствам Эо, ассоциативным связям и коннотациям в речи на нем, а также людической коммуникации, включая игру слов как ее частный случай, являющейся важнейшим структурным элементом лингвокреативной деятельности. Проанализирована также специфика языковой личности так называемого типичного Эиста.

Обсуждаемая тема актуальна в двух аспектах — собственно научном и прикладном. Говоря о первом, современные исследователи, в частности, Ю. Н. Караулов, отмечают, что в языкознании в течение последних 30 лет идет постоянное расширение семантической составляющей анализа «от изучения значения слов и словосочетаний — до исследования значения предложений, семантических полей и целых текстов. То есть расширение идет в направлении от значения к знанию» (здесь и далее выделено нами; иные случаи оговорены специально. — А. М.), что дает возможность «говорить теперь о функционировании наряду с когнитивной психологией, также когнитивной лингвистики» [Караулов, Красильникова 1989: 3-4; см. также: Gardner 1985]. Кроме того, вследствие возрастания интенсивности международных контактов и процесса глобализации1, все большее внимание привлекают проблемы межкультурной коммуникации. В свою очередь, как когнитивный, так и транс- или интерэтнический аспекты общения связаны с решением проблемы соотношения культуры и языка. С одной стороны, как отмечал еще Г. О. Винокур, «. язык есть условие и продукт человеческой культуры, и поэтому всякое изучение языка неизбежно имеет своим предметом самое культуру [.]. Конкретная история каждой отдельной культуры так же мало похожа на все остальные, как мало похож на остальные и созданный данной культурой язык» [Винокур 1959: 210].

Поэтому

Всякий языковед, изучающий язык данной культуры, тем самым, хочет он этого или нет, непременно становится исследователем той культуры, к продуктам которой принадлежит избранный им язык» [там же: 211].

Одновременно проблема «язык и культура» «обретает новое дыхание и в связи с известным движением в области методик преподавания иностранных языков, внутри которой наблюдается серьезный, концептуальный поворот от атомарного подхода к отдельным явлениям культуры изучаемого языка, преимущественно в лексике и фразеологии данного языка — к проблематике этнолингвистики и вырастающей на ее основе лингвокультурологии, а также к современной концепции 'диалога культур'» [Бельчиков 1999: 201].

Для последней существенно, что «Язык является не только средством выражения культуры, но и в известном смысле ее существенной, органической частью, поэтому овладение любым языком, особенно в условиях повседневных контактов с другой этнической общностью, означает обычно и приобщение к ее культуре» [Никольский 1986: 93].

Все это привело к возникновению и развитию новой филологической дисциплины — лингвокультурологии, которая изучает культурные ценности и нормы, исследует коммуникативные процессы порождения и восприятия речи,

1 Ср.: «Экспансия современных электронных средств коммуникации активно нивелирует барьеры между культурами, ассимилируя их в унифицированное информационно-культурное пространство с общими ценностями, образом жизни. Сложившийся к концу XX столетия всепланетный обмен информационной деятельностью ставит на повестку дня формирование целостной, единой планетарной цивилизации» [Красильников 2000: 13]. опыт языковой личности и национальный менталитет, дает системное описание языковой «картины мира», изучает взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании, отражает этот процесс как целостную структуру единиц в единстве их языкового и внеязыкового (культурного) содержания [см.: Воробьев 1999: 125-126; Воробьев 1997; Стол 2000].

В рамках лингвокультурологического подхода изучается, в частности, взаимоотношение языка и культуры, в том числе в рамках проблем межкультурной коммуникации (О. Р. Бондаренко, Д. Б. Гудков, А. А. Залевская, В. В. Красных, Е. Ф. Тарасов), формы отражения культуры в языке (В. И. Кара-сик, В. И. Шаховский, Р. Водак), язык как код культуры (В. М. Савицкий), специфика вербального моделирования мира в разных национальных культурах (Г. Д. Гачев, В. А. Звегинцев, В. Н. Телия), речевое отражение этнического по-ф ведения (Ю. А. Сорокин), особенности национальной личности, проявляющиеся в языке, национальные социокультурные стереотипы речевого общения и культурно-обусловленные сценарии (А. Вежбицкая, В. В. Воробьев, Ю. Е. Прохоров, Н. В Уфимцева), национальные особенности языковой личности, языкового сознания и менталитета народа, отраженного в языке и прецедентных текстах (Ю. Н. Караулов, А. А. Леонтьев), концептосфера (Д. С. Лихачев), культурные концепты (Ю. С. Степанов), теория прецедентных текстов (Н. Д. Бурви-кова, И. В. Захаренко, В. Г. Костомаров). Для лингвокультурологии характерен • многоаспектный подход к решению проблемы «язык и общество», к описанию национальной языковой личности, к анализу «текста в контексте», т. е. к сочетанию социолингвистики с анализом дискурса (Р. Водак, Э. Лассан) [ср.: Кули-нич 2000: 3-4].

Наконец, в рамках лингвокультурологического аспекта межкультурной коммуникации важнейшее значение имеет конкретный язык общения. В. И. Ко-духов относит вопрос о международном языке к числу наиболее важных задач, поставленных историческими событиями перед языкознанием [см.: Кодухов 1974: 13], а В. П. Григорьев считает одной из актуальнейших проблем, стоящих перед Россией, формулирование интерлингвистических перспектив русского языка, вспомогательных международных языков, «клуба мировых языков» и единого языка будущего [см.: Григорьев 1990: 70-76]. О том, что рационализация человеческого общения, сознательное воздействие на естественные человеческие языки, проблемы языка отдаленного будущего и современного МЯа стоят в числе наиболее важных социолингвистических проблеем, писали и многие другие (см., напр.: [Ахманова 1977: 37; Бондалетов 1987: 17-18; Якубинский 1986: 72 и сл.]). Почему это действительно важно? Один ответ понятен без особых комментариев — это необходимость тесного общения культур и народов. Но вот другой аспект — на каком языке следует вести культурный обмен — адекватно осознается далеко не всеми.

Обратимся для начала к ситуации в области международной коммуникАции. До сегодняшнего дня «официально признанными» средствами (т. е. теми, которые используются для транснациональных контактов на уровне субъектов международного права в рамках межгосударственных отношений и в межправительственных организациях, во время официальных визитов и международных мероприятий и т. д. со статусом официальной государственности) были и являются этнические языки. Каковы преимущества и недостатки этого явления? К первым относится функциональная развитость этнического языка (и, следовательно, богатство языковых форм обеспечения этих функций), а также его устойчивый базис — соответствующий этнос и государство, обладающие материальными и властными ресурсами для продвижения своего языка. Но эти же факторы являются и недостатками.

С точки зрения чисто лингвистической «международный» английский или русский языки не в устах его носителей претерпевают определенную трансформацию в сторону упрощения (фактически пиджинизации и креоли-зации за счет непроизвольного исключения нелогичностей и сложностей), которое достигает такого масштаба, что правильным (по нормам, соблюдаемым самими носителями) языком пользуется лишь незначительная часть общего количества говорящих. Возникают этнолингвистически обусловленные интер-феролекты. (О вариантах полиэтнического английского языка см., напр.: [Домашнее 1988: 103-104; Социальный контекст 1985]). Из этой же сферы и некоторые проблемы евролингвистики . Об интерференционном варианте/диалекте (П)МЯа специально мы говорили в работе [Мельников 1990в: 121-126], в которой предложили и свой термин интерференциолект (новая форма, интер-феролект, кажется нам более удачной).

Однако гораздо важнее культурно-политическая и экономическая составляющие. Язык неразрывно связан с культурой и этносом, а последний с экономикой. А потому он — не только средство общения и неотъемлемый элемент культуры, но и социально-политическое орудие. Упомянем лишь два аспекта последствий применения неавтохтонного языка: 1) внутри полиэтнического государства; 2) в международном общении. В первом случае нежелательным последствием является закрепление социального (а, следовательно, и экономического) неравенства внутри страны. Ср.: «Одной из причин, объясняющих прочность позиций западноевропейского языка [.], является заинтересованность высших элитарных и образованных кругов в его сохранении и, следовательно, в обеспечении своего привилегированного положения» [Никольский 1986: 45]. «Арабизация высшего образования в Ливане встречает решительное сопротивление, прежде всего со стороны реакционных кругов, которые [.] усматривают во французском языке важнейшее средство для сохранения привилегий выходцев из имущих классов на получение высшего образования» [Шагаль 1987: 188].

Обсуждение этой проблемы не входит в задачи нашего исследования. Но мы поговорим подробнее о последствиях применения неавтохтонного языка в международном общении, поскольку это касается языковой политики любого государства.

Если бы в международном общении более или менее равноправно участвовали все языки, то культурно-политическое влияние (и экономические последствия для соответствующего государства и его граждан) каждого уравновешива

2 См., напр.: [Eurolinguistik 1999; Global eurolinguistics 2001; Reiter 1995: 30-39]. лось бы всеми другими. Но реальное положение дел совершенно иное. Процесс глобализации объективно требует сокращения средств общения до минимально возможного — одного языка, а культурного разнообразия — до единой планетарной культуры. При этом последняя преподносится как устранение распрей и национальных предрассудков, а на самом деле «мыслится как растворение локальных, национальных общностей и создание космополитических ценностей по американскому образцу» [Каграманов 1985: 74-75]. Почему именно американскому? В статье «Американская культура штурмует мир» (опубликована в газете «US News and World Report», 1977, June, 27. P. 54) ее автор утверждает, что эта культура все энергичней захватывает различные регионы земного шара, чему способствует «распространенность английского языка, активная позиция правительства, которое выступает заказчиком [экспортных] культурных мероприятий, и, наконец, жизненная сила американской культуры» [Каграманов 1985: 38]. Обратим внимание, что распространенность английского языка автор поставил на первое место, а «жизненную силу» на последнее. В своей книге «Английский язык как глобальный» [Кристал 2001] Д. Кристал довольно подробно рассмотрел объективные предпосылки нынешнего статуса английского языка в мире, при этом деликатно обойдя молчанием целенаправленные усилия правительств Британии и США по распространению, а иногда и навязыванию их родного языка. И это неслучайно. И цель этой книги, и усилия англоговорящих стран и элиты, владеющей английским языком, вольно или невольно направлены на придании ему «высшей власти» в области международного общения.

Каковы все же предпосылки и последствия нынешнего положения английского языка как приоритетного средства официального транснационального общения? Прежде всего они связаны с экономикой. Как известно, после первой мировой войны США из передовой в социально-политическом отношении страны превращаются в промышленно-технического лидера. Успехи в научно-технической революции закрепляют, по крайней мере на время, передовые позиции и в других областях. Возникает культ американского «массового искусства». Растет престиж английского языка. Страна (точнее, ее правящие круги) пытается навязать свое видение мира всей планете.

Как говорил министр культуры Франции Жак Ланг, народы подвергаются воздействию стандартизированных программ, которые «нивелируют национальные культуры и пропагандируют, навязывают нам определенную модель жизни [.], хотя этот финансовый и интеллектуальный империализм [.] не направлен на захват чужих территорий, он захватывает сознание людей [.]. Речь идет, по существу, о своеобразной форме вмешательства во внутренние дела государства, или, точнее говоря, о наиболее опасной форме вмешательства — об интервенции в сознание граждан других стран» [цит. по: Каграманов 1985: 49-50].

Если в 1960-е гг. американизм воспринимался его противниками в Западной Европе как внешняя угроза, то в 1980-х гг. — как внутренняя. «Быт, нравы, даже язык несут на себе глубокий отпечаток заокеанских влияний [.]. Экспансия заокеанской 'массовой культуры' не только угрожает культурной самобытности западных европейцев. Она существенно облегчает американское политическое, военное и экономическое проникновение в западной части нашего континента (а теперь уже и во всем мире. — А. М.)» [там же: 4-7].

Одним из объективных показателей способностей одной нации к пониманию другой является уровень изучения иностранных языков. По признанию самих американцев, в этой области США находятся в бедственном положении прежде всего из-за американизации мира [см.: там же: 45]. Иными словами, США не столько равноправно участвуют в международном культурном обмене, сколько навязывают всему миру свою культуру, а через нее и свои ценности, получая, кстати сказать, огромные экономические выгоды за счет уменьшения потребности в изучении иностранных языков.

Однако всякий процесс имеет две стороны, а на всякое действие есть противодействие. Как отмечает В. Г. Гак, «в Западной Европе тенденции к экономической и политической интеграции парадоксальным образом сочетаются с тенденциями к культурно-языковой диверсификации», существенную роль в которых «сыграло расширение демократических и гуманитарных воззрений» [Гак 1989: 104].

Говоря об аналогичных процессах интеграции и дезинтеграции в применении к русскому языку и финно-угорским народам России, А. Г. Красильников отмечал, что глобализационным тенденциям в информационном обществе противостоят имманентные тенденции диверсификации информационных услуг, возникающие под давлением потребностей национального, регионального, локального или индивидуального масштаба, а «Активное и массовое использование индивидами иноэтнической информационной среды осознается этносом как нежелательная перспектива полного растворения в более сильной в информационном плане культуре».

При этом

Перспектива выживания (этнических культур. — А. М.) будет определяться усилиями, предпринимаемыми обществом сегодня» [Красильников 2000: 41-42].

Хотя роль английского языка в официальных международных связях Европы неуклонно растет, одновременно в международных организациях провозглашается принцип равноправия всех языков. И сейчас Европа стоит перед выбором: либо отказаться от демократического принципа, либо менять существующее положение и лишать английский язык его привилегий. Отметим в этой связи, что Германия бойкотировала в 1999 и 2001 гг. некоторые мероприятия Европейского Союза из-за отказа их организаторов обеспечить перевод на немецкий язык (см.: [Esperanto aktuell: 2001, 1, 13]).

Аналогичная дилемма (слепо приспосабливаться к сложившейся ситуации путем улучшения преподавания иностранных языков или последовательно, медленно, но неуклонно менять установившийся порядок) стоит перед Россией, Белоруссией, Украиной и др. странами. Фактически это важнейший вопрос языковой политики. Для принятия решения необходимо рассмотреть основные теоретические возможности и фактическое состояние дел в области международной коммуникации.

До сих пор мы не затронули еще одну важную составляющую межкультурной коммуникации — психологическую. Неродной этнический язык всегда остается для его пользователя иностранным, а сам коммуникант — чужаком.

Вклад иностранца в неродной для него язык оценивается лишь как отклонение от нормы (мы называем это интерферолектом). Иначе в случае с ПМЯом, когда его пользователь является полноправным членом соответствующего языкового (и культурного) коллектива, участвующего в косвенной нормализации и развитии ПМЯа. Важно также, что говорящий на иностранном языке всегда испытывает в той или иной степени чувство неполноценности, поскольку он не может так же свободно выразить свою мысль, как его собеседник, пользующийся своим родным языком. При общении на ПМЯе (или на этническом языке, неродном для обоих собеседников) описываемая фрустрация исчезает. Показательно, что свыше 43% опрошенных Эфонов отметили большую уверенность в себе при пользовании Эо, чем иностранным языком, а еще около 30% заявили даже, что в Эо они чувствуют себя так же уверенно, как в родном языке, или же несколько меньше [Rasic 1994: 162].

Выше мы говорили о так называемом официальном общении. Но существует и принципиально иная форма — 'народная дипломатия': неформальное непосредственное общение граждан в рамках личных и международных встреч самого разного толка, в неправительственных международных организациях, культурные контакты через посредство периодики, книг, радио и искусства с вербальным компонентом (пение, театр и т. п.). В этой сфере наряду с этническими языками применяются и плановые международные языки (ПМЯи). Причем этот (второй) путь имеет более чем столетнюю историю и в реальном мире представлен достаточно массово.

Как пишет А. Мартине: «Не так давно представление какого-либо языка как искусственного было бы чем-то самым худшим из того, что можно было бы о нем сказать [.]. В более близкие времена языковое планирование стало модным, по меньшей мере, в некоторых кругах [.]. Будучи ребенком, я испытал то, что сегодня мы называем языковыми контактами и что убедило меня в тщетности большей части критики, направленной против плановых языков [.], я пришел к заключению, что в международных контактах языковая коммуникация намного легче и полезнее, если она происходит на языке, который не является родным ни для одного из собеседников [.]. Как сказал мне немецкий идист [.], 'Эсперанто — он срабатываст/работает (it works)!'» [Martinet 1989: 3-5].

Не случайно проблемой ПМЯа занимались многие крупнейшие лингвисты. К вопросам интерлингвистики обращались Р. Раек и Г. Шухардт. Н. С. Трубецкой рассматривал проблемы идеальной фонологической системы ПМЯа [Trubetzkoy 1939; рус. перевод: Трубецкой 1987: 15-28]. О. Есперсен писал на интерлингвистические темы [Jespersen 1931; 1962] и дал в 1931 г. определение интерлингвистики. Он же вместе с И. А. Бодуэном де Куртенэ был вице-председателем Делегации по принятию международного вспомогательного языка (1901-1910 гг.; подробнее о Делегации см.: [Кузнецов 19826: 13-14]), сам стал автором ПМЯа Novial и председательствовал в 1930 г. на конференции Ассоциации международного вспомогательного языка — International Auxiliary Language Association (IALA). В рамках последней впервые в истории лингвистики произошел широкий обмен мнениями, в котором приняли участие Ш. Бал-ли, А. Сеше, С. Карцевский, У. Коллинсон, А. Дебруннер, Э. Герман, О. Функе и др. Под непосредственным воздействием этой конференции проблемы интерлингвистики были включены в повестку дня II Международного лингвистического конгресса (Женева, 1931 г.) [см.: Кузнецов 19826: 17]. Ф. де Соссюр и А. Мейе принимали Эо не как теоретическую возможность, а как реально существующий факт [Meillet 1928: 268]. И. А. Бодуэн де Куртенэ, как и У. Коллинсон, был убежденным сторонником идеи международного языка вообще и Эо в частности [см.: Бодуэн де Куртенэ 1907: 139-140; 1908: 144-160; Григорьев 1960а: 53-66; Кузнецов 19826: 18; Planschprachen 1976: 59-110]. Активное участие в разработке интерлингвистических идей принял А. Мартине, возглавлявший в 1946-1948 гг. IALA [см.: Кузнецов 19826: 18; Martinet 1946: 44]. Треть исследования Э. Вюстера [Wiister 1931], заложившего фундамент новой научной дисциплины — общей терминологии, посвящена ПМЯу. Этот же автор, владевший Эо, ввел в обиход термины эсперантология (далее — Элогия) [Wiister 1978: 209] и плановый международный язык. (О вкладе Вюстера в терминологию и Элогию см., напр.: [Blanke 1994; 1997b: 315-334].) Другой известный терминолог, Э. К. Дрезен, до сталинских репрессий возглавлял Союз Эистов советских республик. Из наших современников о возможностях Эо как языка межкультурного общения писали: известный специалист в области семиотики У. Эко (см. его книгу «В поисках совершенного языка»* на итальянском языке [Eco 1994b] и Эо [Есо 1996], а также его мысли в документе [Есо 1994а]), специалист в области языковой политики Т. Скутнабб-Кангас (см., напр., ее труд «Геноцид языков в системе образования — или всемирное разнообразие и права человека?»* [Skutnabb-Kangas 2000]). Об «экологических нишах» для ПМЯов в рамках «лингвистической экологии», о «лингвофагии», которой призван противостоять ИМЯ, о возможной судьбе ПМЯов говорили С. Н. Кузнецов, Г. А. Цыхун, А. Чити-Бателли и др. [Кузнецов 1988: 70; Цыхун 1988: 71; van Themaat 1985, 26-27; Communication 1987]. Разным аспектам интерлингвистики и Элогии посвящены книги, вышедшие в 1980-х гг. по материалам докторских диссертаций, защищенных в Америке, Англии, ГДР, Италии, Франции и др. странах (см.: [Ari 1983; Blanke 1985; Forster 1982; Hagler 1971; Lo Jacomo 1981]), статьи в журнале «Вопросы языкознания» [Ахманова, Бокарев 1956: 6578; Дуличенко 1995а: 111-122; 19956: 39-55, Исаев: 1987: 83-94].

Проблемы ПМЯа трижды выносились на основные форумы языковедов — международные конгрессы лингвистов. В 1931 г. интерлингвистическую тематику обсуждали О. Есперсен, Э. Сепир, А. Мейе и др., в 1948 г. — А. Мартине и др., а в 1987 г. работал «Круглый стол по интерлингвистике и плановым языкам». Причем, если на предыдущих конгрессах языковеды спорили о принципах построения ПМЯа, то в 1987 г. упор был сделан на осмысление 100-летней практики реального функционирования единственного проекта ПМЯа, выдержавшего испытание временем, — эсперанто.

Существенно, что в последнее время работа Эистов начала привлекать интерес специалистов в области языковой политики. Так, в рамках 81-го Всемирного конгресса Эистов (UKE), состоявшегося в Праге в 1996 г., была проведена серия семинаров по языковым проблемам международного общения: о языковой политике и языковой демократии, роли и месте языков в системе интернационального и транснационального воспитания. Кроме ученых-эсперанто-логов и эсперантистов, в них приняли участие: автор книги «Языковой империализм»*, известный исследователь этой проблемы Р. Филлипсон, ранее работавший помощником Генерального секретаря ООН; представители и специалисты из ООН, Европейского бюро по использованию языков минимального распространения, рабочей группы по проблемам языка Европейского сообщества, Международной академии по юридическим вопросам в области языка, Транснациональной радикальной партии, Европейского парламента и др. Все они высоко оценили возможности Эо в этой сфере, о чем говорят следующие их высказывания:

И в будущем вы можете рассчитывать на поддержку ЮНЕСКО» (глава сектора образовательных и воспитательных программ Дж. Пот); «Если в предстоящие годы слово 'Эсперанто' снова зазвучит в дискуссиях, я больше не буду испытывать желания смеяться, потому что поняла серьезность этого феномена» (М.-Ж. де Сен Робер, руководитель секции терминологии и технических документов Женевского отделения ООН); «Хотя я много читал об Эо раньше, возможность оказаться непосредственным свидетелем его функционирования стала самым убедительным доводом» (Р. Филлипсон, Роскильдский университет, Дания) [Esperanto: 1996, 9, 154].

Решено продолжить совместную работу.

Наиболее известными советскими и русскими интерлингвистами были или являются профессора Е. А. Бокарев (1904-1971; Институт языкознания АН СССР/РАН), В. П. Григорьев (Институт русского языка АН СССР/РАН), А. Д. Дуличенко (Тартуский университет), С. Н. Кузнецов (МГУ). См., напр., их принципиально важные труды: [Ахманова, Бокарев 1956: 65-78; Бокарев 1928: 129-135; 1976: 12-20; 1982; Григорьев 19606: 3-7; 1966а: 37-46; 19666: 49-52; 1976: 12-20; Дуличенко 1982: 69-93; 1983а: 89-121; 19836; 1986: 32-44; 1988а: 3-23; 19886: 35-40; 1988в: 3-7; 1990; 1995а, 19956; Кузнецов 1982а: 15-37; 19826; 1982в; 1984; 1987].

Огромную поддержку интерлингвистическим начинаниям оказывал член Международной академии эсперанто и Академий наук Венгрии, Финляндии и

Эстонской ССР П. А. Аристэ. При его содействии А. Д. Дуличенко начал в 1982 г. выпуск сборников «Interlinguistica Tartuensis» [Interlinguistica Tartuensis 1-7] в серии «Ученых записок Тартуского государственного университета», посвященных исключительно интерлингвистике.

При рассмотрении ПМЯов важен не только сугубо лингвистический аспект. Многие интерлингвисты, в том числе X. Тонкин, подчеркивали, что происхождение МЯа связано больше, чем только с идеей языка [Esperanto: 1986, 2, 23-24]. Это — вопрос языковой политики и мировоззрения в целом. Не случайно в докладе рабочей группы Министерства просвещения Финляндии говорится, что преимущества Эо, особенно легкость овладения им, его нейтральность в международных отношениях и его значение в воспитании интернационализма неоспоримы» [Esperanto: 1984,6, 102].

Именно то, что Эо является носителем интернационалистских идеалов, привело к запрету на его преподавание в Португалии времен Салазара [см.: Port 1975: 2]. В целом история преследований идеи Эо как нейтрального средства международного общения и Эистов как ее носителей включает прецеденты из десятка стран, а самые значительные из них относятся к фашистской Германии и сталинскому СССР, ибо, как сказано С. Н. Кузнецовым в послесловии к книге немецкого политолога У. Линса «Опасный язык», содержащей более 500 страниц описаний «войны против Эо», «Эо получает ярлык 'опасного' со стороны тоталитарных режимов» (перевод с Эо из: [Kuznecov 1990: 546]).

По мнению И. Сердахеи, изучение Эо способствует мышлению в масштабах планеты [см.: Szerdahelyi 1976b: 12], которое (мышление) строится на основе интеграции, исходящей из реальной общности человечества, но с учетом культурных и языковых различий, которые на уровне этноса должны быть сохранены. Сопоставим это с «глобалистской» интерпретацией, предполагающей их полное стирание и уподобление одной, «высшей» (= американской) культуре при поощрении процесса лингвофагии.

Таким образом, актуальность исследования определяется как общетеоретическими задачами прояснения механизмов взаимодействия языка и культуры, так и его прикладным аспектом, связанным с проблемой расширения и углубления культурных контактов не только между странами и организациями (через их официальных представителей), но и частными гражданами разных национальностей, с языковой политикой, проблемами обучения иностранным языкам, вопросами переводческой деятельности и художественного/публицистического творчества, с раскрытием скрытых механизмов воздействия на адресата и повышения эффективности речевой коммуникации. Исходя из всего сказанного, мы и формулируем цель нашей работы — определение теоретических и практических возможностей создания и передачи культурных ценностей на ПМЯах и прежде всего на языке эсперанто как на самом функционально развитом и проверенном более чем 100-летней практикой применения в интеркультурной коммуникации. Учитывая, что в мире существует 4-6 тыс. языков, а в регулярном и массовом международном общении используется не более 50, получается, что «искусственный» Эо вошел в престижный 1% идиом транснациональной коммуникации, обойдя в этой функции 99% (!) этнических языков. Кавычки в предшествующем предложении объясняются тем, что Эо строится не на априорных теоретических построениях, а на элементах реально существующих этнических языков. И в этом смысле он уподобим человеку, зачатому в пробирке (а таких на Земле уже не меньше десятков тысяч). В обоих случаях нетрадиционен лишь способ возникновения. Дальнейшее же развитие аналогично так называемому естественному.

Материалом исследования в нашей работе стали как теоретические работы русских и зарубежных интерлингвистов и языковедов др. профилей, так и (в первую очередь) письменные и устные тексты на ПМЯах (главным образом, на Эо) как публицистического и беллетристического, так и бытового характера, включая эпистолярный жанр и общение в интернете, а также искусства с вербальным компонентом (песни, пьесы и т. п.). В процессе работы в поле нашего зрения попали тексты объемом более 10 тыс. страниц, произведенные ПМЯ-фо-нами, которые представляют примерно 100 родных этнических языков.

Приступая к данной работе, мы поставили перед собой в качестве основной цели выявление реального наличия или отсутствия культурно значимой функции ПМЯов, а также причин (не)возможности создания, хранения и передачи культуры на ПМЯах. В этой связи мы предлагаем свое решение следующих задач:

• проанализировать тексты на ПМЯах с целью обнаружения в них культурно значимого компонента, вскрыть (не)пригодность ПМЯов для художественного творчества и людической коммуникации;

• если культурно значимый компонент имеется, выделить наиболее важные внутриязыковые и экстралингвистические предпосылки возникновения культурно значимой функции ПМЯа и установить наличие/отсутствие практической реализации этих предпосылок, а также причину этого;

• определить наличие/отсутствие специальных фоновых знаний пользователей ПМЯа;

• в случае их наличия проанализировать тематику этих знаний и способы отражения в языке;

• исследовать ЯЛ типичного пользователя ПМЯа, установить ее главные особенности, обусловленные принадлежностью к социуму пользователей ПМЯа.

При проведении данного исследования использовались следующие методы: синхронный (со структурным подходом к языку) и диахронный анализ ПМЯ, компаративный и экспериментальный методы. Мы учитывали также мнение О. Есперсена о корректности сравнения ПМЯ с этническими только в сфере межнациональной (добавим: межкультурной) коммуникации. Ведь (разовьем мысль Есперсена), во-первых, для обслуживания каждого конкретного этноса соответствующий этнический язык всегда приспособлен лучше (хотя бы в силу того, что именно он является орудием и составной частью культуры данного этноса), а во-вторых, ПМЯ предназначены для оптимизации только международного общения.

Лингвокультурологический подход к ПМЯам — это новое направление в интерлингвистике. Во-первых, лингвокультурология — это вообще сравнительно новая наука. Еще в 1977 г. А. А. Леонтьев писал, что национально-культурная специфика речевого поведения (а это важнейшая составляющая лингвокультурологии) «до самого последнего времени почти не привлекала внимание ученых, хотя накоплено огромное количество фактов и наблюдений в этой области. За исключением книги Ю. В. Бромлея [Бромлей 1973] и цикла работ американских исследователей, возглавляемых Д. Хаймсом [Hymes 1972], по 'этнографии коммуникации', нам неизвестны попытки дать комплексное теоретическое освещение этой проблематики» [Леонтьев 1977: 5]. Во-вторых, сама ф интерлингвистика как наука возникла лишь в XX в. В СССР, напр., первый сборник, посвященный интерлингвистике, вышел в свет в 1976 г. [Проблемы интерлингвистики 1976]. Первая научная серия начала издаваться с 1982 г. [Interlinguistica Tartuensis, 1982 —»]. Первые учебные пособия по основам интерлингвистики для студентов советских вузов появились в 1982 г., а первая монография «Теоретические основы интерлингвистики» — только к столетию Эо, т. е. в 1987 г. [Кузнецов 1982а, 19826, 1987]. Научное же культурологическое объяснение феномену Эо в русскоязычной науке представлено только кан-# дидатской диссертацией Ю. А. Дмитриевской-Нильссон «Международное Эдвижение как субъект межкультурной коммуникации», защищенной в 2000 г. в Санкт-Петербурге [Дмитриевская-Нильссон 2000]. В-третьих, для серьезного изучения проблемы необходим большой фактический и теоретический материал. В момент своего появления ПМЯа еще не является языком в функциональном смысле. За ним нет социальной базы (пользующихся им людей), соответствующего объема текстов, осознанных особенностей культуры и т. д. А без этого любые теории могут существовать только в терминах априорности и вероятно сти, умозрительно и бездоказательно. Однако после социализации ПМЯ «обрастает» всеми необходимыми атрибутами. Накапливается корпус живых фактических текстов, делаются попытки их интерпретации, изучаются носители (точнее — пользователи, поскольку понятие 'носитель языка' применимо к ПМЯ-фонам с определенной долей осторожности), возникает специфическая культура и попытки ее описания (см., напр.: [Tisljar 1998]). На все это требуется время. В случае с эсперанто на это ушло около ста лет.

За эти годы на Эо опубликованы десятки тысяч книг, вышло более 10 тыс. периодических изданий [см., напр., каталоги: IEMW-katalogo-1; -2], образовались тысячи объединений (от клубов до международных организаций), прошли тысячи конгрессов и других международных встреч с Эо в качестве рабочего языка, появились социологические исследования Эского социума [см., напр.: Wood 1979: 433-450; Rasic 1994]. В известной библиографии лингвистической литературы, издаваемой американской Ассоциацией современных язы-ков/Modern Language Association [Bibliography] имеется специальная рубрика «Вспомогательные языки. Международные языки» («Auxiliary languages. International languages»). В 1971-1992 гг. там зафиксировано 3.724 труда, посвященного интерлингвистике и эсперантологии, в 1993-1995 гг. — еще 1.074 наименования. Кроме того, в разделе «Литература на ПМЯах» ежегодно регистрируется 30-70 наименований (см.: [Blanke 1998: 24-25]). Это показывает значительный рост числа публикаций в 1990-е гг.

В библиографии MLA учитываются материалы, касающиеся любых ПМЯов. В 1990-1992 гг., напр., там зафиксированы работы по изучению Ido, Glosa, Interlingua, Idiom Neutral, Jazu, Kolingo, Loglan, Unitario, UniSpik, Uropi, Volapiik. Но, как справедливо утверждает немецкий интерлингвист Д. Бланке, по количеству, качеству и преемственности научных трудов дисциплин, подобных эсперантологии (напр., идо-, интерлингва-, волапюкологии и т. д.), в интерлингвистике нет [Blanke 1995, 15; Blanke 1998: 14-15, 26]. В связи с этим сез

Термин введен, по-видимому, А. Д. Дуличенко и означает переход из лингвопроекта в средство коммуникации определенного социума (пользователей данного ПМЯ). годня с полной уверенностью можно говорить лишь о единственной отрасли частной интерлингвистики — эсперантологии.

Как было показано выше, научное освоение интерлингвистики и Элогии проходит все более активно. Тем не менее имеется явный недостаток трудов по взаимосвязи культуры и ПМЯов. До сих пор исследовались лишь его частные случаи. Так, спорадически и достаточно бессистемно (по отношению к теме «лингвокультурологический аспект ПМЯов») разрабатывались вопросы художественного творчества на Эо (главным образом, частные проблемы). Американская исследовательница М. Хаглер, напр., дала в своей диссертации по компаративному литературоведению обзор Э-литературы и провела сравнительный анализ переводов [Hagler 1971]. Во времена СССР Д. Г. Лукьянец в своей кандидатской диссертации провела лингвистический анализ выразительных средств поэтической речи на материале Эо и французского языка [Лукьянец 1983]. (См. также: [Лукьянец 1982: 189-194].) Обзор других трудов, посвященных исследованию Э-литературы (включая публикации в «World Literature» и «New Princeton Encyclopedia of Poetry and Poetics»), приведен в [Nuessel 2000: 67, 69]. Вопросы перевода на Эо активно разрабатывались в связи с реализацией проекта «DLT» (с конечной целью — разработать алгоритмы машинного перевода с любого языка на любой другой через Эо); подробное описание проекта изложено в [Papegaaij 1986; Papegaaij, Sadler, Witkam 1986: 432-434; Schubert 1986; 1987]. M.-T. Ллоанси исследовала в своей диссертации игру слов на Эо классика этого жанра Р. Шварца/Я. Schwartz [Lloancy 1985], С. Фид-лер и автор настоящего исследования рассмотрели другие аспекты ЛКи на Эо [Fiedler 2001: 585-602; Melnikov 1989: 71-101]. Основы Э-поэзии изложены в классических трудах К. Калочая, Г. Варингьена и Р. Бернара (К. Kalocsay, G. Waringhien, R. Bernard) «Путеводитель по Парнасу»* [Kalocsay, Waringhien, Bernard 1984], риторики — в столь же классической книге И. Лапенна (I. Lapen-па) «Риторика»* [Lapenna 1971]. Русский интерлингвист Л. Н. Мясников написал кандидатскую диссертацию, а немецкая исследовательница С. Фидлер — докторскую (хабилитационную) по проблемам фразеологии Эо [Мясников 1989; Fiedler 1999; Fiedler 2002]. Первый труд, посвященной подробному компаративному анализу и систематизации специфических ФЗй Эфонов (по сравнению с этническими аналогами), а также путям их выражения лингвистическими средствами, был написан автором данной работы в 1992 г. [Melnikov 1992]. В последнее время лингвокультурологическому аспекту Эо полностью или частично были посвящены 12-я и 19-я международные Элогические конференции (Брайтон, 1989 г.; Прага, 1996 г.). Материалы последней напечатаны в [Aktoj 2001]. В Будапештском университете им. Э. Лоранда в 1997 г. состоялась международная конференция, посвященная 30-летию включения в учебные планы вуза специальности «Элогия». Все доклады группировались по темам: «Эская культура», «Эо — язык и литература», «Преподавание Эо», «История Э-движения» (тексты см. в книге [Memorlibro 1998]). Появился ряд публикаций по вопросам Э-культуры и в ряде специальных сборников [Studoj 1987; 2001]. Однако труда, в котором были бы выявлены главные интра- и экстралингвистические предпосылки возникновения культурно значимой, в том числе эстетической и эмотивной, функции ПМЯа, проведен анализ людической коммуникации как средства художественного творчества и игры слов, систематизированы элементы специфической культуры Эского квазиэтноса, его фоновые знания и способы фиксации специфически Эских культурных ингредиентов в лексике и текстах (дискурсах), выявлена специфика языковой личности так называемого типичного Эиста, — такого труда до сих пор не было ни в отечественной, ни в зарубежной науке.

В работе впервые вскрыты интра- и экстралингвистические причины того, что апостериорный ПМЯ (через длительно существующее и общественно-, а также креативно-активное движение в его поддержку) способен не только передавать и сохранять культурные ценности, созданные разными этносами, но и породить собственную, нигде ранее не отмеченную культуру. (Креативной мы называем здесь любую творческую деятельность в области, содержащей вербальный компонент: публицистика, беллетристика, ораторское искусство, песенное творчество и т. д., но не создание проектов новых ПМЯов). Впервые рассмотрен тот аспект ПМЯа, который стал исходным пунктом появления новой культуры. Намеренно упрощая и деформируя истинную картину, можно сказать, что язык породил культуру. (На самом деле, конечно, проект ПМЯа и гуманистические идеи, в нем заложенные, собрали первых Эистов и породили общественное движение, которое затем сформировало собственную культуру.) Впервые дана характеристика языковой личности так называемого типичного Эиста, показаны языковые способы «перебрасывания мостов» между ЯЛью как представителя своего этноса, человечества в целом (точнее, его «цивилизованной части») и представителя специфической Э-культуры. Последнее имеет существенное значение при рассмотрении проблем межкультурной коммуникации и выработке рекомендаций по ее оптимизации.

Мы рассматривали все аспекты ПМЯа, связанные с языком и речью (внутрисистемные и речевые), цель которых — создать или передать культурно значимые артефакты, включая моральные ценности и другие нематериальные продукты культуры, а также пробудить любые эмоции у реципиента или передать эстетические и эмоциональные переживания продуцента речи.

Прежде чем непосредственно перейти к теме нашей работы, уточним некоторые понятия и термины, которыми мы будем пользоваться. При этом мы будем опираться на работы [Кузнецов 19826: 61-62; 1990а: 196-197; 19906: 200-201].

Международные языки (МЯи) — это языки, предназначенные для международного культурного общения и достаточно регулярно используемые в этих целях. Они могут различаться происхождением: это «природные» или спланированные человеком (на самом деле все МЯи испытывают на себе ту или иную степень вмешательства человека с помощью грамматик, словарей и т. п.), имеющие приоритетность тех или иных функций МЯа (орудие познания или коммуникации), характеризующиеся связями со своими источниками (априорные/апостериорные, натуралистические/автономные) и т. п.

Плановыми международными языками (ПМЯами) (ср. фр. langue plani-fiee, англ. planned language, нем. Plansprache, итал. lingua pianificate, дат. plan-sprog, голл. plantaal, словац. planovy jazyk, эсперантск. planlingvo; lingua pianificate на языке интерлингва) мы будем называть неспециализированные языки общего назначения, возникшие искусственным путем как вспомогательное средство исключительно для международного/межкультурного общения. При этом мы не будем различать проекты и собственно языки, называя и те и другие ПМЯами (за исключением тех случаев, когда разница между проектом и языком важна для целей нашего исследования).

Вообще говоря, рассматриваемый термин не совсем удачен. Слово плановый полисемично. И потенциально одинаково возможны как минимум две очень разные трактовки: планирование системы языка в процессе работы над проектом и планомерное сознательное вмешательство в язык в процессе его функционирования. История интерлингвистики показала, что в реальности применялись оба подхода. Во время работы над проектом плановость (т. е. сознательный выбор лексики и установление грамматических правил) просто неизбежна. Но попытки «руководить» языком и после его «выхода в массы» (социализации, о чем см. ниже) тоже имели место. В качестве «хозяина» пытался выступать автор языка (напр., создатель волапюка Й. Шлейер; см.: [Кузнецов 1987, 92-93]) или специально уполномоченный на это языковой институт. Так, перед Академией волапюка стояла задача пополнения и совершенствования грамматики и словаря этого языка, что в результате привело к появлению нового языка — идиом-неутраля (см.: [Кузнецов 19826: 10-12]). В качестве особого случая планирования, т. е. сознательного вмешательства, можно указать на многочисленные попытки «улучшить» уже существующие проекты. Рекордсменом среди поставщиков «сырья» для этих экзерсисов стал эсперанто. Так, из 188 проектов ПМЯа, появившихся в 1945-1990 гг. и исследованных нами (по кн.: [Дуличенко 1990]), 30 были созданы на базе или с учетом Эо или реформированного Эо — идо.

Естественный отбор» среди ПМЯов (всего их около тысячи, см.: [там же]) закончился тем, что лишь Эо продержался пять поколений и довел сферу своего использования до сопоставимой с этническими языками межнационального общения. Многие исследователи объясняют этот относительный успех среди прочего тем, что автор Эо отказался от всех прав на свое детище и передал функции надзора за ним специально созданному Lingva Komitato ('Языковой комитет'), преобразованному затем в Akademio de Esperanto ('Академия эсперанто'), причем в их задачи входило не навязывание априорных языковых форм и схем, а анализ уже употребляемых и конвенциональное разрешение однозначно неразрешимых проблем. Названные институты занимались и занимаются лексикографией: уточняют значения, расширяют так называемый официальный (т. е. рекомендованный, «освященный») вокабуляр языка. Они же дают комментарии относительно правил словообразования, других объективно неоднозначных проблем грамматики. Напр., о моделях производства сложных слов и о новых аффиксах, по проблеме «-ata/-ita», разрешимой только конвенциально, и т. п.

Итак, говоря о сравнительно успешном ПМЯе, мы неизбежно должны оглядываться на Эо. Последний же является истинно плановым (т. е. идущим от нормализаторов к живой речи, а не наоборот) только в своей проективной стадии. Вся последующая эволюция Эо проходила естественным путем (см. на эту тему, напр., диссертацию Ф. Ло Жакомо «Свобода и авторитарность в эволюции эсперанто»* [Lo Jacomo 1981]). Нормализация, причем довольно ограниченная, базировалась главным образом на том, как фактически говорят носители этого языка, а не на том, как они должны говорить, по мнению академиков (членов Академии Эо). При таком понимании плановости ПМЯи типа Эо либо являются лишь проектами ПМЯа, но никак не языками (в проективной стадии), либо языками, но никак не плановыми в значении произвольно изменяемых, сознательно регулируемых какими бы то ни было авторитетами сверху в соответствии со своими априорными предпочтениями (в стадии социализации). Почему же не столь удачный термин ПМЯ получил такое широкое хождение? Да потому, что его главный соперник на этом поприще оказался еще менее подходящим: термин искусственный язык не только вызывает априорную негативную аксиологическую реакцию (подсознательно человек считает все естественное выше, лучше искусственного), но и неверен по существу: ведь языки типа Эо действительно искусственны только по способу возникновения, но в несравнимо меньшей мере по способу существования (по крайней мере, в части возможности произвольного регулирования ПМЯа столь же мало управляемы, сколь и их «естественные» эквиваленты).

Социализованными ПМЯами мы будем называть только те ПМЯи, которые стали использоваться некоторым социумом. Объективно определить минимум количества пользующихся тем или иным ПМЯом, необходимый для отнесения этого ПМЯа к социализованным, невозможно, как, впрочем, и узнать количество людей, фактически владеющих любым этническим языком (не изучающих или изучавших, а свободно им пользующихся). Это тем более проблематично для ПМЯа. Ведь ни в одной стране мира во время переписи граждане не отвечают на вопрос о знании ПМЯа, а если бы и отвечали, самооценка была бы субъективной. Кроме того, понятие «владение языком» слишком неопределенно. Опираться надо на конкретные способности — читать и переводить со словарем или без словаря (причем с указанием, в каких конкретно тематических сферах), уметь понимать на слух иностранную речь и т. п. Так как ПМЯи воплощаются прежде всего в письменной форме и только после этого в устной, мы будем исходить из косвенных показателей и считать реализованными те проекты ПМЯа, на которых имеются (или выходили) периодические печатные издания и книги (исключая учебники и словари).

Апостериорными мы будем называть ПМЯи, созданные на базе этнических, априорными — без опоры на них (это разного рода философские и логические языки: сольресоль, ро и др.). Все социализованные ПМЯи относятся к апостериорным. Апостериорные языки конструируются по двум противоположным моделям — натуралистической и схематической (автономной). Основное отличие первой от второй состоит в правилах сочетания морфем, при котором ПМЯи, построенные по принципам натурализма, воспроизводят правила языков-источников, а схематические/автономные следуют собственным правилам сочетания морфем. Примером ПМЯа первого типа является интерлингва, под которым мы подразумеваем только тот вариант ПМЯа с этим названием (а всего их два), который создан «Ассоциацией международного вспомогательного языка» (АМВЯ/ НАЛА; см. о ней [Кузнецов 19826: 16-18]). Эсперанто же — язык автономного типа.

В нашем исследовании мы будем иметь в виду не проекты ПМЯа, а только социализованные МЯи «общего предназначения» (и ныне здравствующие, и уже ушедшие из употребления): волапюк, идо, окциденталь- интерлингве, эсперанто, интерлингва. При этом учтем, что движение волапюкистов умерло. Микроскопическое количество окциденталистов не представляет какой-либо организованной силы. Последователи интерлингва имеют свою инфраструктуру, выпускают периодику и книги, собираются на ежегодные конференции. Нечто подобное характеризует и идистов. Чтобы понять численное соотношение пользователей этими ПМЯами и Эо, достаточно проанализировать следующие факты. На главный форум Эистов (ежегодный всемирный конгресс) собирается обычно 1,5-3 тыс. участников. В самых больших съездах, проходивших в бывших соцстранах (что облегчало участие в них представителей Восточной Европы как с точки зрения материальных возможностей, так и с учетом последствий «железного занавеса»), участвовало 4.834 чел. (Будапешт, 1983 г.), 5.946 чел. (Варшава, 1987 г.; юбилейный конгресс, посвященный столетию Эо). В конгрессах идистов и интерлингваистов принимает участие 15-50 чел. Кроме UKE в конце XX в. ежегодно проводились сотни других мероприятий международного характера с Эо в качестве рабочего языка (многие из них с традицией в десятки лет). Сведений о чем-либо подобном на других ПМЯах мы не встретили.

По данным Т. Карлеваро, за период 1946-1998 гг. на идо было издано около 20 книг, не считая учебников и словарей [Carlevaro 1999]. На Эо, кроме учебно-информационной литературы, ежегодно выходит в свет 150-200 наименований. В каталоге книжной службы интерлингва за 2001 г. содержались сведения о 104 наименованиях учебной литературы и 95 других книгах и брошюрах на языке интерлингва [см.: Bibliographia 2001]. В каталоге Всеобщей Эсперанто-ассоциации (Universala Esperanto-Asocio/UEA) за 2001 г. — около 4.000 позиций [см.: Katalogo 2001]. На языке Эо имеется до 400 периодических изданий. На идо нам известны всего 4, на языке интерлингва — 8. Но эсперанто — не только самый распространенный ПМЯ. Он еще и единственный ПМЯ с функциональной матрицей (см. с. 34 и сл.), сопоставимой с таковыми этнических МЯов. Д. Бланке выделяет 19 стадий социализации ПМЯа, высшие из которых — развитие элементов собственной культуры и билингвизм (родной этнический и ПМЯ) детей [Blanke 1989, 69-70]. И то, и другое присуще только Эо. Остальные ПМЯи достигли максимум девятой стадии.

В связи с этим наше исследование основывается в первую очередь на изучении текстов именно Эо. Аналогично тому, как в исследованиях этнических языков оперируют категорией «среднего русского, англичанина и т. п. — СПЭ, т. е. среднего представителя этноса», мы будем пользоваться термином типичный эсперантист (ТЭ). Однако, если СПЭ представляет собой наиболее частый тип носителя языка, то к ТЭам относятся элитарные (с точки зрения их уровня владения Э-культурой) Эфоны, на которых в первую очередь и рассчитаны произведения создателей культуры на Эо. Не будем забывать о некоторых существенных различиях между ПМЯ- и этнофонами. Последние владеют своим этническим языком от рождения или, во всяком случае, пользуются главным образом этим языком. Следовательно, данный язык является для этно-фонов первичным, мажоритарным (как по времени пользования им и объему употребления, так и по значимости). Зачастую он становится и единственным постоянно употребляемым языком общения этнофона. Для ПМЯ-фонов характерно нечто совсем иное. ПМЯ для них вторичен (миноритарен) и никогда не бывает единственным. Немногочисленные исключения составляет использование Эо в семье, где супруги не владеют другим общим языком, кроме ПМЯа, а также в работе штаб-квартиры UEA, сотрудники которой обычно представляют не менее десятка родных языков (и только один из них, общий для всех, это — Эо). На упомянутом ПМЯе ведется вся внутренняя документация UEA и происходит основная часть контактов с членами этой организации. Но и в обоих только что приведенных случаях ПМЯ не является единственным языком общения, поскольку как членам Эских семей, так и сотрудникам UEA приходится общаться и с окружающими их этнофонами, не владеющими Эо.

Еще один принципиально важный момент был отмечен О. Есперсеном [см.: Jespersen 1931: 57-67], который призывал сравнивать ПМЯи с этническими только в одной сфере — межнациональной (добавим — межкультурной) коммуникации, поскольку: а) для обслуживания каждого конкретного этноса соответствующий этнический язык всегда более приспособлен (хотя бы в силу того, что именно он является орудием и составной частью культуры этого этноса); б) ПМЯ предназначен для оптимизации только международного общения.

Кроме названных общепринятых терминов, мы будем пользоваться еще тремя, вводимыми (или особо интерпретируемыми) нами: 1) интерферизм (конкретное проявление интерферолекта в речи/дискурсе); 2) интерферо-лект — вариант языка полиэтнического употребления, обусловленный интерференцией родного (или другого доминирующего) языка; 3) эсперантоним — слово, обозначающее реалию Э-культуры4. М. Дживое в своей книге «Esperan-tonimoj» назвал эсперантонимами Эские антонимы, синонимы, омонимы, паронимы и игру слов [Givoje 1973]. Мы находим такое содержание термина неудачным и относим к эсперантонимам только специфические лексемы (включая клише), которые отражают особенности Э-социума, движения и культуры. Некоторые образцы подобных слов и словосочетаний содержатся в списке эспе-рантонимов в приложении к диссертации.

4 А. Д. Дуличенко считает предпочтительным термин «эсперантизм» (по аналогии с германизмами, полонизмами и т. п.), который, возможно и введен в русскоязычной литературе именно им (см.: [Дуличенко 1987: 39]).

Выше мы заявили о том, что из всех ПМЯов только Эо получил реализацию практически во всех сферах человеческого общения. Подкрепим это представлением функциональной матрицы Эо в виде следующей таблицы (подробные комментарии к матрице содержатся в приложении 1):

Сфера применения Эсперанто применяется (+) или нет (-); краткий комментарий

Периодическая печать + (выходит с 1885 г.; за всю историю появилось более 10 тыс. названий на Эо; в последние годы выходит около 400)

Радио + (Э-программы появились на радио в 1922 г.; в последние десятилетия эсперантская речь звучит в эфире ежедневно)

Художественная литература + (десятки тысяч наименований художественных произведений всех жанров, в переводе и оригинале на Эо)

Другая литература (за исключением беллетристики) + (более 10 тыс. наименований практически из всех сфер человеческой деятельнос-ти — от технической до сексуальной)

Преподавание в школах/вузах + (преподавание в школах/вузах в качестве иностранного языка в полусотне стран мира)

Религия + (издается обширная религиозная литература и периодика, работают специализированные религиозные объединения Эистов, проходят богослужения на Эо).

Туризм, включая отраслевые кон-грессы и др., специальные встречи + (в 1980-х гг. практически не было ни одного дня без какой-либо международной встречи Эистов; после известных событий конца 1980-х - начала 1990-х гг., приведших, в частности, к материальным проблемам в бывшем соцлагере, интенсивность встреч упала, но есть признаки ее нового оживления; работает международная организация Эистов Esperantotur)

Театр и кино + (в последние десятилетия действовали профессиональные и самодеятельные театры на Эо в 10 странах, проходили международные фестивали театров, в т. ч. кукольных; имеются десятки документальных фильмов на Эо, кино/видеозаписи спектаклей на Эо, есть прецеденты дубляжа художественных фильмов, короткометражки, снятые на Эо)

Песенное творчество + (представлено исполнителями всех континентов, звучит в передачах Э-редакций отделов иновещания, распространяется в записях на кассеты и компактдис-ки)

Наука + (имеется периодика и литература, действуют международные организации ученых-эсперантистов, на некоторых ученых форумах Эо употребляется в качестве рабочего языка)

Рабочий язык международных организаций + (Эо пользуются десятки международных организаций Эистов, объединенных профессиями, убеждениями, увлечениями)

Дипломатия и межгосударственные отношения + (имеются переводы дипломатической литературы, прецеденты протокольного общения, использования Эо дипломатами в своей работе)

Язык общения в Интернете + (существует около 200 так называемых рассылок интернета на Эо, около 10 тыс. сайтов, посвященных Эо, так называемые чаты и проч.)

Язык семейного общения + (существуют тысячи семей, в которых на Эо происходит регулярное общение; сформировался феномен так называемых «эсперантистов от рождения», родственники которых разговаривают с ними на Эо с младенческого возраста)

В качестве символа (есть немало прецедентов использования Эо в качестве символа вненационализма, всечеловечности, языка будущего и т. п. в текстах на др. языках) В

О методологии изучения культурно значимой функции ПМЯа и аргументах против самой возможности такой функции

Как известно, языки международного общения (ЯМОя) могут использоваться в различных сферах. В. Г. Костомаров, напр., выделяет ЯМОя утилитарного предназначения (торговые, бытовые, военные цели) и те, что призваны обслуживать культуру, науку, религию [Костомаров 1975: 240]. Для нашего исследования эта дихотомия не подходит. Ведь для прагматических и научных • целей ведущую роль играет коммуникативно-информативная функция языка, для культуры, искусства, религии — КЗФ. В первом случае важна не столько форма, сколько содержание, во втором — то и другое немыслимо по отдельности. КЗФ неразрывно связана с амфиболией (искусство — это недоговоренность, многозначность), информационная же предполагает максимальную мо-носемию и точность. Таким образом, для разных сфер применения требуются приоритеты разных функций и феноменов ЯМОя. Поэтому мы поделим все ЯМОя на две группы: 1) способные выполнять КЗФю и 2) неспособные к этому. ' Первая группа может быть поделена еще на две: 1) уже реализовавшие эту способность и 2) пока не реализовавшие. В данном труде мы будем касаться только способных выполнять указанную функцию и реализовавших ее.

Многие авторитетные лингвисты, не занимавшиеся, правда, вплотную проблемами интерлингвистики (К. Бругман, А. Мейе и др.), полагали, что судьба ПМЯа — обслуживать только повседневное общение, науку и технику [см., напр.: Кузнецов 1982а, 27]. Так, А. Мейе писал: «Искусственный язык весьма пригоден для простого и непосредственного выражения фактов и мыслей, которые не имеют чрезмерно тонких оттенков, но он по самой своей природе не способен выразить себя в литературе. И если бы он обрел выразительный и идиоматический характер традиционного языка, он потерял бы основные качества, составляющие смысл его существования» [Meillet 1919: 17; цит. по: Кузнецов 1984: 75].

А. А. Реформатский считал, что языки типа Эо «существуют вне стилистики» [см.: Реформатский 1967: 523]. В 1956 г. О. С. Ахманова и Е. А. Бокарев (видимо, по инициативе Бокарева) констатировали, что «Эо в состоянии удовлетворительно передать не только содержание оригинала, но и его художественные особенности, поскольку выразительные возможности этого языка довольно велики, даже в отношении фразеологизмов» [Ахманова, Бокарев 1956: 70].

Но в 1980 г. та же О. С. Ахманова и В. Я. Задорнова (похоже, по инициативе последней) лишили Эо «поползновений на красоту» [Ахманова, Задорнова 1980:10-11].

Интерлингвисты А. Гоуд и Ш. Бакони тоже считали невозможной эстетическую функцию ПМЯов автономного типа, которые, якобы, слишком далеки от этнических. Но тот же Гоуд признавал наличие довольно обширной литературы на Эо [см.: Gode 1983: 57; Bakonyi 1978: 18]. Доводами в пользу «внекуль-турности и внеэстетичности» ПМЯа типа Эо служили, якобы, имеющее место отсутствие (и вообще принципиальная невозможность) стилистических характеристик, выразительных слов и оборотов, вековых традиций ПМЯ-фонов. А. А. Реформатский дополнял эти аргументы отсутствием у ПМЯа общенародной основы и живого развития [см.: Реформатский 1967: 524].

На первый взгляд, вышеприведенные утверждения не могут быть неверными. Ведь ПМЯ действительно несопоставимо моложе их этнических собратьев; стилистическое расслоение в их проективной стадии обычно не закладывается; выразительные слова и обороты типа паремиологических средств и др. клише не (или почти не) разрабатываются; соответствующего этноса нет. Но, мысля таким образом, мы совершаем несколько принципиальных методологических ошибок. Мы забываем, что язык — 1) это не теоретический проект, а его фактическая реализация; 2) не застывшее проявление, а не останавливающийся процесс. Значит, необходимо сопоставлять ожидания авторов проекта ПМЯа (и их априорные описания языка) с реальным воплощением проекта (зачастую непредвиденным). В случае с Эо, напр., не планировалось создания особой Э-культуры, знание которой требуется современному ТЭу для адекватного восприятия культурно значимых текстов — прежде всего литературного и публицистического направления, но зачастую и речи обычного ТЭа, содержащей игру слов, аллюзии и т. п. (Подробнее см. ниже и в: [Melnikov 1985: 97-160; 1992; 2001а: 603-627; 2001b: 33-46].) Кроме того, необходимо учитывать динамику языкового процесса (в том же Эо стилевое расслоение возникло только в результате роста Эского социума и накопления текстов). И, наконец, нельзя забывать, что любой язык (в т. ч. и ПМЯ) — это система систем, каждая из которых относительно автономна в своем развитии и оптимум которой зачастую противоречит оптимуму других подсистем языка. Исходя из этих предпосылок, единственно верным подходом может стать исследование современного состояния и направлений эволюции ПМЯа на основе его текстов (дискурсов) раннего и более поздних периодов социализации.

Когда говорят о невозможности культурно значимой функции ПМЯа, прежде всего имеют в виду неспособность этого языка служить средством создания художественных произведений, т. е. его эстетическую и эмоциональную функцию. В связи с этим мы будем рассматривать все проявления ПМЯа (внутрисистемные или речевые), цель которых — пробудить любые эмоции у реципиента или передать эстетические и эмоциональные переживания продуцента речи. Наше исследование строится на рассмотрении художественных и публицистических текстов, а также произведений искусства с вербальным ингредиентом (напр., песен или карикатур с текстом), но обращается и к так называемым бытовым текстам. В результате мы обнаруживаем, что на всех устоявшихся со-циализованных ПМЯах обязательно появляются литературные произведения — сначала переводы, затем оригиналы. Так, в каталоге книжной службы Всемирного Союза языка интерлингва за 1999 г. наука представлена несколькими философскими произведениями единственного автора, некоторым количеством интерлингвистических публикаций, книгой по демографии и брошюрой о ретортах. Зато в разделе беллетристики — более 30 произведений (проза, поэзия, драма в переводе и оригинале), кроме того — анекдоты, легенды и некоторые др. произведения (в т. ч. религиозные и эзотерические) [см.: Bibliographia 1999].

В некоторых ПМЯах упомянутая тенденция противоречит требованиям его идеологов. Так, один из теоретиков идистской реформы, Р. Лоренц, резко осуждал создание беллетристики на ПМЯах, приписывая им (в том числе и идо) только утилитарные функции [см.: Кутюра и др. 1910: 22]. О том, что литература вовсе не является необходимой для реально функционирующего ПМЯа писал идистский журнал «Progreso». Создавать художественные произведения на идо было бы профанацией — утверждал «отец» идо JI. де Бофрон [см.: Progreso: 1993, 1, 728; 1994, 1-4, 17]. Несмотря на это, идо развивался так же, как все другие социализованные проекты ПМЯов. Подавляющее большинство книг, изданных на идо в 1946-1998 гг., — беллетристика [см.: Carlevaro 1999]. Аналогично, замышлявшаяся в качестве доминантной прагматическая функция Эо на первом этапе уступила свое первенство КЗФи [см.: Кузнецов 1984, 74-79]. Более того, задуманная как основная, «посредствующая функция появилась не только позднее экспрессивно-эстетической, но и в значительной мере па базе последней» [Кузнецов 1987, 48]. Для объяснения этого мы должны найти объективные интра- и экстралингвистические предпосылки КЗФи ПМЯа, а затем проанализировать внутрисистемные каузальные связи «язык — культурно-эстетически коннотированный вербальный текст» конкретных ПМЯов и роль субъективного экстралингвистического фактора.

Диссертация состоит из введения, основной части (главы «Предпосылки появления КЗФ у ПМЯ апостериорного типа и некоторые ее конкретные проявления в Эо», «Людическая коммуникация и игра слов как средство КЗФ ПМЯ», «Языковая личность типичного 'носителя ПМЯ' и интертекстуальность в культуре социума Эистов», «Элементы специфической культуры квазиэтноса Эистов и их отражение в языке и речи») и заключения.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лингвокультурологические аспекты плановых международных языков"

5. Заключение

В результате изучения проблемы мы пришли к следующим выводам:

1. В отличие от так наз. философских или логических (априорных) ПМЯов, созданных по принципам строгого соблюдения формальной логики и не опирающихся на учет качеств этнических языков, апостериорные ПМЯи, построенные на основе имитации и упрощения этнических языков, способны социализоватъся и выполнять культурно значимую, в т. ч. эстетическую и эмотивную, функцию. Однако это возможно только при условии наличия значимого в количественном отношении социума, проявляющего большую социально-культурную и лингвокреативную активность, обширного спектра функциональной нагрузки ПМЯа и достаточно длительного существования инфра-структурно организованного социума его пользователей.

2. В пользу вышеприведенного тезиса говорят факты истории и современного состояния ПМЯа эсперанто (в частности, его функциональная матрица и то, что Эо вошел в 1 % живых языков, регулярно используемых в межэтническом/межкультурном общении), а также тенденции, обнаруженные в несопоставимо менее распространенных ПМЯах (идо, интерлингва и др.).

3. Причины создания, хранения и передачи культуры на апостериорном ПМЯе типа Эо кроются как в общелингвистических, общечеловеческих (психофизиологических и социальных) и общекультурных универсалиях (и в этом смысле они такие же, как в случае с этническими языками), так и в структурных особенностях самого ПМЯа. Они обусловлены также экстралингвистическими факторами: наличием довольно значительного социума пользователей ПМЯа, его многолетней историей и большой социально-культурной и лингвок-реативной активностью.

4. Из числа структурных параметров, облегчающих КЗФю Эо и в некоторых случаях отличных от соответствующих характеристик этнических языков, назовем следующие.

Автономность, т. е. следование собственным правилам Эо, а не слепое копирование моделей из языков-источников (в отличие от ПМЯов натуралистического типа, напр., интерлингвы). Это делает Эо абсолютно самостоятельным языком, функционирующим по собственным законам, а не являющимся своего рода придатком языков-источников.

Регулярность (но не стремление к абсолютной логике) в сфере фонемати-ки и словообразования. Более «логичным» не слишком успешно пытался стать ПМЯ идо, вначале задуманный как реформированный «по законам логики» Эо. В результате в настоящее время пользователей языком идо несопоставимо меньше, чем пользующихся языком Эо.

Отказ от принципа «одна форма - одно значение» как от противоречащего языковым универсалиям этнических языков. Отсюда (так же, как в этнических языках) возможность омонимии и полисемии, существенных для лин-гвокреативной деятельности.

Отказ от «культурной кастрации» лексем (аналогично этническим языкам и в отличие, напр., от ПМЯа логлан/лоджлан, ставящего своей целью полную элиминации культурного ингредиента в лексике). Вместе с заимствуемыми формами в Эо закрепляются и определенные культурные коннотации.

Вследствие ограниченности числа фонем/графем Эо в этом ПМЯе, как и в этнических языках, имеется паронимия, широко используемая в людической коммуникации.

Аналогично ситуации с этническими языками возможность обогащения лексического состава как за счет собственных морфем, так и путем заимствования из других языков в виде готовых блоков иногда приводит к появлению синонимов. Последние возникают также в результате деривации и образования сложных слов из несовпадающих морфем.

Выбор романских языков для заимствования основной массы лексем, но отказ от абсолютного евро(по)центризма и ориентации на лингвистическую элиту общества (прежде всего на полиглотов, как в интерлингве) привел к определенной гомогенности лексического материала (что облегчило собственное упорядочение семантических полей Эо) при одновременной демократичности этого ПМЯа (овладение Эо не сопряжено с изучением других языков, формы и значения слов упорядочиваются собственной системой этого языка, а также нежесткой корреляцией с таковыми в языках-источниках).

К выразительным средствам Эо относятся также слова с «квантами выразительности» (напр.: klaci, kviviti, luli — соответственно 'сплетничать', 'чирикать', 'убаюкивать'). Тем же целям служат стилистически маркированные лексемы, термины и т. д. В том же направлении действуют экспрессивные мелиоративные/пейоративные аффиксы.

Среди других эстетических средств можно назвать разного рода этнокультурные «измы» (англизмы, русизмы и т. п. слова, обозначающие реалии этнических культур), которые придают текстам специфический колорит, главным образом ассоциирующийся с соответствующими культурами. Учитывая, что переводы на Эо делаются с гораздо большего числа языков, чем это практикуется в национальных культурах (там доминируют переводы с английского и нескольких других так наз. мировых языков), и, учитывая, что в Э-движении участвуют представители сотен этнических культур, можно утверждать, что приток различных «измов» в Эо приобретает существенные размеры и превышает таковой, имеющийся в этнических языках.

Вопреки ожиданиям, в Эо, как и в этнических языках, а также в некоторых апостериорных ПМЯах, возникла определенная фразеологичность. Хотя в нем практически отсутствуют фразеологические сращения (по терминологии В. В. Виноградова), недостатка во фразеологических сочетаниях и единствах здесь нет. Фразеологичность Эо подтверждает, в частности, существование соответствующих словарей: [Csiszar, Kalocsay 1975], [Lentaigne 1991], [Lentaigne 1984] и др. Поскольку фразеологизмы являются частью более крупной группы, которую мы называем «клише», уместно упомянуть также Эские сборники пословиц, афоризмов и др. клишированных форм, напр.: [Rontynen 1999], [Zamenhof 1974;

1976]. Нельзя умолчать и о возникновении крылатых слов, известных только в Э-культуре. Все типы клише достаточно широко используются не только в художественно-публицистических произведениях, но и в обыденной речи Эфонов.

Вследствие широкой нормы и огромного потенциала вариативности Эо в нем массово появляется окказиональная и идиостилистическая лексика, что также сближает его с этническими языками.

Хотя возраст этого ПМЯа и исчисляется более чем 115 годами, в нем, как и в этнических языках, уже появилось множество лексем, ставших в том или ином смысле архаичными. Архаизация шла тремя путями. Первый — замена некоторых сложных или производных слов корневыми. Другая возможность — устаревание самих реалий. Наконец, третий путь — шифт значения. Архаизироваться может не только отдельное слово, но и словосочетание, в т. ч. фразеологизм, а также употребляемая морфологическая категория (напр., вместо прежнего выражения danke . -on, т. е. 'благодаря чему-либо', сейчас обычно говорят dank' al).

Фонологическая простота, особенно признающаяся самой устойчивой система гласных, состоящая из пяти фонем, допускает в реальной речи огромное количество аллофонов, неизбежных вследствие постоянного давления родного языка на любого пользователя ПМЯа. В языке межнационального общения это весьма существенный плюс. В то же время достаточная редундант-ность дает возможность умеренного «калечения» слов в лингвокреативных (лю-дических) целях (для языковой характеристики пьяного, недостаточно образованного и т. п. персонажа, для игры слов).

Неизменяемость морфем и их свободное комбинирование в лексемах (в отличие от этнических языков, возможность или невозможность определенной комбинации определяется только наличием/отсутствием смысла, понятного представителям «контрольных» культур). Словообразование скорее по принципам метафоризации, а не определения увеличивает число метафор, немаловажных для креативной деятельности.

Особенностью, отличающей Эо от большинства (если не всех) этнических языков, является последовательная и обязательная маркировка основных частей речи (существительное, прилагательное, глагол и производное наречие) исключительно с помощью окончаний. Отсюда огромные возможности как для продуцента речи (в Эо крайне облегчен перевод одной части речи в другую), так и для реципиента (не существует проблем распознавания основных частей речи — они маркированы окончаниями). В результате вышесказанного в Эо существуют богатые возможности выражения одной и той же мысли как аналитически, так и синтетически, что сближает рассматриваемый ПМЯ с соответствующими группами этнических языков.

Поскольку в Эо, как и в других языках международного общения, сформировался узус, в т. ч. в сфере категоризации по частям речи и употребления аналитических/синтетических моделей, отклонения от него становятся еще одним выразительным средством.

Наличие категории винительного падежа, однозначно отделяющего агенса от объекта действия, оставляет свободу в выборе порядка слов, что в свою очередь дает огромные возможности в сфере вариативности синтаксических построений, включая вероятность высокой степени сохранения синтаксического строения множества языков при переводе текстов с них на Эо.

Определенный колорит создает позволительность употребления аккузатива после переходного глагола без предлога. Дополнительные возможности вариативности и выразительности лежат в нечеткости принципа необходимости и достаточности, согласно которому в процессе словообразования следует ориентироваться на критерий понятности, отбрасывая те морфемы, без которых смысл остается достаточно ясным. Однако для разных авторов границы ясности различны, отсюда дополнительные возможности вариативности лексики. Большое значение для КЗФи Эо имеет экспрессивность аффиксированных и сложных слов. Как известно, в процессе формирования слов из отдельных морфем (а словосочетаний — из слов) происходит не простое суммирование смыслов, а их интеграция с возникновением нового дополнительного значения или оттенка смысла. Близость форм корневого и производного (или сложного) слова вкупе с расхождением смысла дает еще один потенциальный инструмент для КЗФи. Характерная для Эо, но не для этнических языков, возможность создавать полноценные слова из любых морфем, включая аффиксы, также порождает дополнительные предпосылки для художественно-эстетической деятельности.

Чередование ударных и безударных слогов, наличие мужской и женской рифмы, возможность аллитерации и ономатопеи, а также другие фонетические и просодические средства, присущие и этническим языкам, делают возможным создавать на Эо легко запоминаемые клише (пословицы, поговорки и т. п.), значение которых легко выводится из смыслов их ингредиентов. Те же факторы играют важную роль для существования поэзии на Эо. Использование рифмующихся лексем в нейтральной прозе также вызывает определенный («протестный») эстетический эффект.

Все вышеупомянутые структурные особенности Эо дают богатые возможности вариативности и «разумной неопределенности» текстов, а разнообразие, отклонение от шаблона и недосказанность являются одним из существеннейших средств художественного творчества.

5. На самом значительном в функциональном отношении апостериорном ПМЯе — Эо, как и на любом этническом языке межнационального общения, имеется огромное множество культурно значимых, в т. ч. художественных и публицистических, текстов (причем не только переводных, но и написанных в оригинале на Эо). Более того, существует определенное количество произведений, переведенных с Эского оригинала на этнические языки. Сформировались литературные жанры, основанные на культурных традициях разных народов, а также присущие только Э-культуре. Активное лингвокреативное творчество (в т. ч. игра слов и людическая коммуникация) широко представлено не только в письменных текстах художников слова, но и в речи обычных пользователей Эо.

6. Языковая личность (ЯЛ) так наз. типичного эсперантиста (ТЭ) имеет составляющую, сопоставимую с таковой, присущей языковой личности носителя этнического языка и культуры, но ее конкретное наполнение имеет множество особенностей, обусловленных принадлежностью именно к социуму пользователей ПМЯа (квазиэтноса Эстов). Одновременно ЯЛ ТЭа имеет много общего с ЯЛю малой группы, поскольку ТЭы обычно являются членами Э-клубов или организаций, подходящих под определение малой группы.

7. Носители языков межнационального общения зачастую являются моноглотами. Эфонов же, не владеющих в дополнение к Эо каким-либо другим языком, в мире нет, поэтому ЯЛ ТЭа всегда, как минимум, двуязычна. Это порождает интерференцию (а с точки зрения внешней для ЯЛи ТЭа — интерфе-ролекты), главным образом, конечно, со стороны родного языка к Эо, но менее выраженно и в обратном направлении. Особенно ярко влияние Эо на родной язык прослеживается в случае с так наз. denaskaj esperantistoj, т. е. 'детьми, родственники которых регулярно и с грудного (или младшего дошкольного) возраста общаются с ними на Эо'.

Интерферолекты Эо сопоставимы с таковыми этнических языков межнационального общения. Они бывают двух типов: с нарушением норм (тогда они Эским сообществом отвергаются) или без таковой, но со специфической частотностью употребления (что допустимо, поскольку в Эо разрешено все, что не противоречит так наз. «Fundamento de Esperanto» и адекватно понимается носителями разных этнических языков). Интерферолекты Эо используются для художественного творчества как языковая характеристика литературного героя и средство создания «местного колорита». Важная для целей литературного творчества языковая характеристика героев осуществляется также другими специфическими приемами. Напр., несоответствием языковых средств конкретного типа дискурса описываемой ситуации, включая злоупотребление так наз. неологизмами (в сугубо Эском понимании этого слова) в обыденной речи, намеренными ошибками в фонетике, лексике и грамматике, в словах с культурным ингредиентом, и т. п.

8. Для ЯЛи ТЭа характерны особые по своему лексическому наполнению ассоциации типа паронимического притяжения, обусловленные структурными особенностями и лексическим составом самого Эо.

9. Для ЯЛи ТЭа характерны сравнения, перифразы и метафоры, выражение модальностей и аксиологических компонентов (вероятности, желательности, положительности и т. д.), относящиеся как к «миру Эо», так и к «внешнему миру», не только через языковое описание Эских ситуаций, явлений и т. п. «нейтральными» по отношению к отдельным культурам языковыми средствами, но и с помощью эсперантонимов (т. е. слов, называющих реалии Э-культуры).

10. ЯЛи ТЭа присущи особые ФЗя, не имеющиеся ни в одной другой культуре. Их тематика сопоставима с лингвострановедческими (и еще шире — лингвокультурологическими) знаниями носителя этнического языка. Особые ФЗя порождают особые ассоциации у их носителей. Они служат также причиной возникновения разного рода эффектов: узнавания, «местного колорита», различения типичного и нетипичного для данной ситуации (это очень важно при понимании юмора на материале Э-культуры), обнаружения сатиры, иронии, гиперболы и т. д. На особых ФЗях строятся Эские метафоры, сравнениям перифразы, относящиеся к специфической Э-культуре. Авторитетами и эталонами для ЯЛи ТЭа (при общении на Эо) очень часто являются деятели Э-культуры, независимо от темы дискуссии (из области ли Э-культуры или нет). Цитаты из непереводных текстов на Эо нередко становятся эпиграфами для других произведений. Прецедентные имена используются при номинации других реалий Э-культуры. ФЗя необходимы при наличии любого рода интертекстуальности (включая совпадение мотивов или структурно-композиционных средств текста), составляющей важный аспект адекватного понимания текстов на Эо. ФЗя ТЭа необходимы и для обнаружения/создания шифта «Эская/не

Эская» действительность. Это важно, кроме всего прочего, с психологической точки зрения, поскольку для ТЭа сам факт перехода в «Эскую реальность» сопровождается положительной эмоцией, отсутствующей у любой другой ЯЛи.

11. Эская культура, как и любая другая современная культура цивилизованных народов, включает в себя и компоненты так наз. всеобщей культуры человечества (культуремы Библии, античности, мировой литературы, современности и т. д.), причем делает это специфическими языковыми средствами.

12. Аналогично этническим культурам Э-культура породила целый пласт так наз. эсперантонимов, т. е. лексем, обозначающих исключительно эсперантские реалии, а потому адекватно непереводимых (без дополнительных объяснений) на другие языки. Появившиеся эсперантонимы становятся моделью для образования множества новых лексем, включая фразеологизмы, по принципу аналогии. На основе общепринятых эсперантонимов строятся также многочисленные дериваты, идиостилистические и окказиональные эсперантонимы.

13. Эсперантонимы возникли путем деривации из имен собственных, важных для Э-культуры, добавления особой («Э-культурной») семемы к словам общего лексикона (и параллельной иерархизацией смысла с «Эским» во главе), включая добавление аксиологического компонента, характерного только для Э-культуры.

14. Возникли и крылатые слова (и более широко — клише) Эо, служащие материалом для креативной деятельности (публицистика, беллетристика, риторика и др.), а также употребляемые и просто в неформальном устном общении.

15. Из всего сказанного явствует, что культурно значимая функция языка общего предназначения есть лингвокультурная универсалия, характерная для любого живого языка, будь то этнический или плановый. Большая часть инструментов КЗФи Эо аналогична таковой этнических языков и основана на тех же предпосылках. Отличия же обусловлены структурными особенностями Эо, межэтническим предназначением ПМЯа, обязательным билингвизмом (часто по-лиглотизмом) ЯЛи ТЭа, особенностями лингвосоциальной истории международного Э-движения.

Список научной литературыМельников, Александр Сергеевич, диссертация по теме "Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание"

1. В 1991-2001 гг. книжную продукцию на Эо ежегодно выпускали 100-130 издательств (всего, учитывая нерегулярные выпуски, — 650). Самыми известными среди них стабильно были и остаются:

2. Название издательства и страна функционирования Количество изданных книг Количество страниц в них1. UEA (Нидерланды) 82 8437

3. Fonto ('Источник', Бразилия) 60 8569

4. FEL (Лига эсперантистов Фландрии, Бельгия) 60 7951

5. CEL (Лига эсперантистов Китая) 49 9715

6. Sezonoj ('Сэзоной Времена года', Россия) 46 71961.peto ('Импэто Порыв', Россия) 39 5494

7. Pro Esperanto ('Про Эсперанто', Австрия) 37 (данные отсутствуют)

8. UFE (Объединение эсперантистов Франции) 38 5430

9. Вообще литература на Эо представляет все жанры — от учебной до переводов национальных эпосов.1. Учебные издания

10. Литература по интерлингвистике и эсперантологии

11. Рассматриваются также проблемы литературного творчества и перевода на Эо TRASE 1990; Diego 1979; Pic 1990., истории интерлингвистики и Э-движении ([Drezen 1991; 1992; Есо 1996; Waringhien 1990; ludovikito 1998; Cibulevskij 1994]).

12. Выпускаются справочники энциклопедического характера по реалиям Э-культуры (Enciklopedio 1979.) и т. д.1. Художественная литература

13. В числе первых пародий и перепевов — книги «Specimene» (Н. Baupierre), «Spite la vivonl Mezgajajpoemoj originalaj kajparodiaj» (Misu Beraru).

14. Книга анекдотов «El la vivo de bervala sentaugulo» (L. Beaucaire) породила литературную вымышленную страну Бервалию, где живут бонвиваны и бабники Круко и Банико. Знания об этих «реалиях» стали фоновыми для ТЭов.

15. Детская литература, комиксы

16. Литература в переводах с Эо на другие языки

17. Туризм, включая отраслевые конгрессы и другие специальные встречи

18. Эсперанто в качестве иностранного языка в учебных заведениях

19. Как известно, Эо гораздо чаще используется в «высоких сферах» (философские, культурно-политические и пр. дискуссии), чем в быту. Поэтому семьи, члены которой общаются на

20. Эо, испытывали давление эсперантских лакун в сфере быта. Симптоматичным в связи с этим является появление в 2000 г. второго издания так наз. «Домашнего словаря»* Lindstedt 2000.

21. Рабочий язык международных организаций

22. Дипломатия и межгосударственные отношения

23. Эсперанто как символ вненационализма, всечеловечности, языка будущего и т. п.