автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.07
диссертация на тему: Логика древнего Китая

Полный текст автореферата диссертации по теме "Логика древнего Китая"

Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Философский факультет

На правах рукописи

Крушинский Андрей Андреевич

Логика древнего Китая

Специальность 09.00.07 - логика

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

Москва - 2006

Работа выполнена на кафедре китайской филологии Института стран Азии и Африки при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова

Официальные оппоненты:

Доктор философских наук, профессор

В.А. Бочаров

Доктор философских наук, профессор

Г.В. Гриненко

Докгор философских наук, профессор

В.Г. Буров

Ведущая организация:

Московский педагогический государственный университет

Защита состоится <<^>» 2006 года в 15 часов

на заседании Диссертационного совета Д 501.001.48 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора философских наук в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: Москва, Воробьевы Горы, МГУ им. М.В. Ломоносова, 1-й Учебный корпус гуманитарных факультетов, философский факультет, 11 этаж, аудитория №

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке 1-го корпуса гуманитарных факультетов МГУ им. М.В. Ломоносова.

Автореферат разослан & У 2006 года

Ученый секретарь Диссертационного совета Кандидат философских наук

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования. Существует единственная цивилизация в мире, которая, развивая систематическую рефлексию относительно характерных для нее способов образования понятий, а также относительно отвечающих этим способам приемов дедуктивного рассуждения, сформировала систему соответствующих логико-методологических воззрений на принципиально иной, нежели в остальных создавших логику цивилизациях, лингвистической базе. В то время как древние Грецию и Индию — родоначальниц оригинальных логических традиций — объединяет равно общая им индоевропейская языковая основа, здание китайской логической мысли возводилось на совершенно ином языковом фундаменте. Самой существенной чертой этой инаковосги является та изначальная пропасть между фонетическим и идеографическим письмом, которая разделяет индоевропейскую и китайскую цивилизации. Данный лингвистический факт, в конечном счете, отразил ту радикально отличную от западной (в частности, античной) установку сознания, которая затем — на уровне теоретической рефлексии — с предельной ясностью проявилась в кардинально отличном от западного подходе к категоризации действительности (т.е. в типе категориального видения мира и человека). В свою очередь, различие китайской и западной категориальных «сеток» находит свое естественное продолжение в несхожести теоретически осознанных способов формирования понятий и - в значительной степени производных от этих способов — видах дедуктивного рассуждения, присущих обоим типам цивилизаций. Более того, в самом типе теоретизирования, характерном для китайской логико-методологической мысли.

Актуальность исследования логико-методологической мысли древнего Китая предопределена тем решающим соображением, что проблема китайской логики должна быть поставлена заново. В пользу этого говорят с одной стороны уникальность, а с другой — крайне слабая изученность китайского логико-

методологического наследия. Устоявшиеся историко-научные стереотипы, блокирующие его изучение, серьезно искажают общемировую панораму возникновения и типологии логических учений — без упорно игнорируемой ввиду ее необычности и самобытности китайской логики мировая история логики оказывается существенно неполной. Между тем, именно в существовании и характере логики многие видят один из главнейших так сказать «межевых камней», отграничивающих цивилизацию Запада от цивилизации Востока.

В межцивилизационной перспективе, демонстрация рациональности китайской аргументации, выявление принятых в древнем Китае принципов организации знания и правил преобразования вербализованной информации необходимы для полноценного понимания, как самой китайской культуры, так и специфики менталитета всей синоцентричной цивилизации, включающей в себя такие страны, как Япония, Корея и Вьетнам.

Степень разработанности проблемы. Как уже указывалось в предыдущем разделе, хотя сам факт существования древнекитайской логико-методологической мысли обычно не оспаривается, тем не менее, наблюдается явная диспропорция между уникальностью китайского логико-методологического наследия и его неизученностью. Несмотря на огромный интерес к нему (проблема стала осознаваться еще в конце позапрошлого века и активно разрабатывалась в начале и середине прошлого века), до сих пор не существовало исследования этого наследия, проведенного системно и на современном теоретическом уровне.

На то имелось два рода причин: объективные и субъективные. Важнейшей из объективных причин явилось отсутствие в период активной разработки данной проблематики современной концепции логики. В частности, понятие алгоритма еще не было включено в сферу логического, т.е. не воспринималось как предмет логики. Поэтому возникла следующая дилемма: либо насильственно загонять вполне оригинальное содержание китайских источников в привычные схемы традиционной логики, либо говорить об особой китайской логике, тем самым автоматически лишая ее статуса логики. Требовался радикально новый

подход. Нужно было обеспечить выполнение двух следующих условий: во-первых, имманентности подхода анализируемому материалу; во-вторых, логическую значимость обнаруживаемых в ходе такого анализа структур. На рубеже позапрошлого и прошлого веков (когда современное понимание логики только зарождалось) эти требования оказались несовместимыми.

В качестве яркой иллюстрации трудностей, порождаемых зафиксированной выше дилеммой, можно привести пионерскую монографию «Развитие логического метода в древнем Китае» (первоначально изданной на английском языке), выход которой знаменовал начало систематических историко-логических исследований в Китае. Ее автор — знаменитый китайский ученый, представитель нового, вестернизированного поколения китайской интеллигенции, Ху Ши (18911962) — настаивал на существовании особой «конфуцианской логики» и на

решающем для нее значении И цзина {ШШ Канон Перемен). Судьба этой работы Ху Ши сложилась несчастливо: содержащиеся в ней результаты не только не были по достоинству оценены современниками, но — хуже того — в принципе не могли быть ими правильно восприняты. Проницательные догадки Ху Ши значительно опередили свое время. Ведь соответствующих логико-математических понятий (алгоритма как точного понятия, понятий конструктивного процесса, конструктивного объекта и т. п.) к моменту выхода работы в свет (1922 г.) просто еще не существовало. Так что, по независящим от него причинам, фактически нащупанный им значительный фрагмент китайской логики (ключевая для китайского подхода к формированию понятий концепция следования образцу) не мог быть проартикулирован в научно приемлемой форме — соответственно не мог быть адекватно воспринят научным сообществом 20-30-х гг. прошлого века. В итоге, исследования И цзина в качестве первоисточника для изучения оригинальной логической мысли древнего Китая зашли в тупик.

Среди субъективных причин в первую очередь следует назвать естественный дефицит компетенции в области современной логической теории у

исследователей, занимавшихся этой проблематикой. Специфика китайских источников по исследуемому периоду такова, что непосредственно работать с ними может только очень ограниченный круг специалистов. Это профессиональные филологи или историки, специализирующиеся на китайской древности. Профессиональных логиков в числе исследователей китайского логико-методологического наследия до сих пор еще не было. В качестве примера негативных последствий такого неблагоприятного для истории логики положения дел можно сослаться на очевидную неудачу наиболее масштабного на сегодняшний день исследования китайского языка и китайской логики в их взаимосвязи, проведенного австрийским синологом К. Харбсмайером.

По перечисленным выше причинам — китайский вклад в создание и развитие логики и методологии до недавнего времени оставался белым пятном в истории логики.

Цели и задачи исследования. Основная цель работы — выявление своеобразия китайской логико-методологической мысли. При этом имеется в виду не столько чисто историографический обзор и систематизирующее описание китайского логико-методологического наследия, сколько анализ последнего в свете современной логико-методологической проблематики и с помощью современных логических средств. Для достижения поставленной цели в диссертации решаются следующие задачи:

• На основе историко-логического исследования логико-методологического пласта такого важнейшего первоисточника как И цзин, а также ориентирующейся на него китайской научной традиции, представить текстуально подтвержденную экспозицию важнейших китайских логико-методологических концепций.

• Путем выхода за рамки историко-логического исследования и за счет включения в рассмотрение современного логико-методологического ракурса проблемы, осуществить реконструкцию китайских логико-методологических подходов и построений с помощью современного логико-

математического инструментария. Провести углубленный анализ работы представленного китайского понятийного аппарата, нацеленный на выявление логико-философского смысла символического языка гексаграмм И цзина, оригинальных форм дедукции, практиковавшихся китайскими учеными древности, прояснение связи языка и логики в Китае, наконец, идентификации общего стиля мышления, свойственного китайской культуре. Решение обеих перечисленных задач позволило дать содержательный ответ на ведущий вопрос исследования.

Теоретико-методологические основания исследования. Для успешного возобновления закрытого было вопроса о своеобразии самобытной китайской логики потребовалось новое, по сравнению с принятым в традиционной логике, понимание самой логики. Искомую новую концепцию логики мы находим в лице современной символической логики, которая и в методологическом (использование методов символизации и формализации), и в техническом (богатство и мощь применяемых логических средств) отношениях, качественно превосходит традиционную.

Существенное обогащение арсенала логических средств позволило расширить сферу логического за счет логической экспликации тех дедуктивных стратегий и обусловленных ими типов рассуждений, которые до возникновения символической логики, не поддавались логическому анализу. Одно из подобного рода существенных расширений предмета логики стало ключевым для данной работы. Имеется в виду включение в сферу логики понятия алгоритма и возникновение проблематики теории алгоритмов, связанной с математической логикой и основаниями математики. Благодаря этому включению, горизонт логического — ограниченный ранее рамками аксиоматического метода (как, якобы единственно строгого метода построения научной теории) - радикально раздвинулся. Дедукция перестала быть синонимом аксиоматики (дедукция = вывод из аксиом).

Конструктивное направление в математике и логике явилось подлинной альтернативой до того безраздельно господствовавшему в логике и методологии теоретико-множественному стилю мышления. В конструктивном направлении для нас существен не только отказ аксиоматическому методу в монополии на строгость, но и критическое отношение к основополагающей идеологеме как традиционной, так и классической логики — понятию класса. Дело в том, что в китайском стиле мышления с его установкой на алгоритмичность — соответственно, в китайской логике — наблюдается отчетливый приоритет конструкции над классом.

Только конструктивистская революционная новация середины прошлого века в области логико-методологической_ мысли (появление отвечающей современным стандартам научности альтернативы аксиоматической дедукции и традиционной схеме определения понятий) дала возможность ответить на ведущий вопрос данной работы относительно своеобразия китайской логико-методологической мысли.

Таким образом, методологической основой диссертации послужили идеи, методы и инструментарий современной логики, преимущественно конструктивного

ее направления (такие,_^ как понятия конструктивного процесса и

конструктивного объекта, понятия совершенной или математической индукции, понятия формализации, алгебры логики и т. д.). В этой связи диссертант самым непосредственным образом опирался на логико-методологические исследования В.А. Смирнова (в частности, на его трактовку принципиального различия аксиоматического и генетического подходов к построению научной теории).

Поскольку предлагаемая работа является междисциплинарным исследованием, то не только естественно, но даже и неизбежно, что современный логико-методологический подход сочетается в ней как с достижениями традиционной китайской экзегетики (классической историографии и филологии), так и с историко-культурными, и с филологическими результатами китайских, западных и отечественных исследований последних десятилетий.

Научная новизна работы. Основные результаты, выносимые на защиту.

Новизна состоит, прежде всего, в совершенно оригинальном (по сравнению с общепринятым) подходе к изучаемому материалу. Метод исследования, принятый в диссертации, кардинально отличен от того способа, каким в этой области работали раньше. Мотив такого методологического размежевания с господствовавшей в синологических исследованиях традицией очевиден.

Решающая причина неудач многочисленных попыток предыдущих исследователей китайской логики коренилась в их методологической несостоятельности. Имеется в виду, прежде всего, неадекватность постановки вопроса, который, грубо говоря, ставился так: что в логике древнего Китая похоже на нашу логику? Т. е. искали следы теории понятий, взятых в привычной нам трактовке, выискивали рассуждения, похожие на знакомые нам дедуктивные умозаключения от истинности посылок к истинности заключения, непременно ориентируясь при этом на стандартный в нашей логической культуре стиль мышления в терминах классов.

Таким образом, получалось, что сама постановка вопроса уже заранее предрешала возможные ответы. Тем самым, диапазон поиска неоправданно зауживался. Такое направление исследований было заведомо обречено на неудачу, коль скоро исследуемый материал отказывался укладываться в загодя очерченные для него рамки. Вот почему отправным пунктом данной работы должно было стать критическое осознание методологической ошибочности исследовательской стратегии предшественников и выбор существенно иной стратегии. Итак, главная новизна диссертации — в методологическом подходе.

Основной методологический принцип диссертационной работы сводим к следующей максиме: «не искать знакомого». В частности, следовало отойти от предзаданного шаблона традиционной логики и выявить фактические приемы познавательной деятельности, практиковавшиеся в Китае. Требовалось сосредоточиться исключительно на тех логико-методологических построениях

и способах обоснования, которые действительно обнаруживаются при исследовании Ицзина, а не навязываются материалу исследователем.

Возможность такого совершенно нового подхода открылась лишь с появлением современной концепции символической логики. Благодаря конструктивистской логике понятие алгоритма из внутриматематического стало общелогическим. Именно привлечение идей и подходов конструктивизма явилось методологической основой представленного в диссертации прорывного решения старой проблемы.

За счет привлечения новой методологии были выявлены те грани логико-методологической мысли древнего Китая, которые полностью или частично выпали из зауженного поля зрения предыдущих исследователей. Важнейшей из них является понятие конструктивности, генетичности, впервые позволившее идентифицировать логический тип теоретизирования, практиковавшегося китайскими учеными древности. Открытие типологической специфики китайской логико-методологической мысли — тезис о том, что в ее основе лежит конструктивный подход - представляет собой принципиально новое положение, обосновываемое всем текстом диссертационной работы. В ходе развития этого положения получены следующие новые результаты, выносимые на защиту:

1. Показано, что своеобразие китайских логико-методологических приемов начинается с совершенно особенной трактовки понятий. Эта трактовка заметно контрастирует с принятым сейчас теоретико-множественным подходом к анализу понятий, истоки которого восходят к Аристотелю. В китайском случае, объемы понятий не рассматриваются как классы (поэтому, в частности, при обобщении понятий оказывается неприменимой привычная для традиционной логики родовидовая схема, основанная на отношении включения классов).

2. Установлено, что оригинальность китайской трактовки понятий состоит, кроме того, в том, что содержание понятия, непосредственно визуализируется графикой изображающего его терма. Поэтому сам внешний

вид знака понятия далеко не безразличен обозначаемому — лучше сказать изображаемому — этим знаком понятию.

3. Выявлено своеобразие китайской концепции взаимоотношений содержания данного понятия и его объема. Роль содержания в задании объема — мыслится вовсе не как выбор выделяющих признаков, с помощью которых затем формируется класс предметов, обладающих этим признаком (как известно, этот класс и является объемом данного понятия при традиционном подходе). В силу конструктивного характера идеографического письма само графическое устройство понятийного знака воспринимается как инструкция (алгоритм), согласно которой происходит конструирование объема данного понятия. Поэтому такое конструктивное задание объема понятия происходит без всякого упоминания о каких-либо признаках предметов, их отвлечении и т. п.

4. Вскрыто принципиально иное, чем в традиционной логике, понимание самой процедуры обобщения, т.е. той формальной схемы, по которой происходит подчинение единичных сущностей понятию в процессе формирования последнего. С классической точки зрения, отличительной чертой понятия является его «общность» — в смысле общности признака, равноприсущего всевозможным «носителям» этого признака, образующими объем данного понятия. Напротив, в нашем случае, обобщение — переход от индивидуального к всеобщему — понимается как результат замещения многих единичностей одной из этих же единичностей. Здесь обобщение состоит в выборе — по каким-то основаниям — одного из числа обобщаемых единичных предметов в качестве представителя (репрезентанта) всех обобщаемых предметов. Такой тип обобщения принято называть репрезентативной абстракцией. В результате, конкретное представление начинает играть роль понятия.

5. Различены два типа обобщения (обобщение-сокращение и обобщение-приведение) в зависимости от способа конструирования объема

обобщающего (в смысле репрезентации) понятия. Обобщение-сокращение — это задание объема понятия в виде алгоритмически конструируемой потенциально бесконечной последовательности объектов, входящих в объем данного понятия. Обобщение-приведение — это упорядочение (например, симметризация или иерархирезация) объектов, образующих объем понятия согласно одной из ряда простейших алгебраических структур (таких как группа, решетка или кольцо). Цель обобщения-приведения заключается в структурировании (но не в подчинении в смысле традиционной логики!) некоторого конечного набора объектов или понятий с помощью одного из объектов или понятий, принадлежащих этому же набору. Весь конечный набор объектов или понятий некоторым образом сводится к этому выделенному объекту или понятию (в том же смысле, в котором произвольные числа приводятся к их наибольшему общему кратному). Такое сведение достигается посредством предварительного кодирования объектов или понятий натуральными числами (обычно числами первого десятка), что далее позволяет манипулировать с ними уже как с алгебраическими объектами. Например, напрямую применять к ним математический алгоритм вычисления наименьшего общего кратного по данным конкретным числам. Поэтому данный вид обобщения может быть охарактеризован как алгебраическое обобщение. Показано, что двум типам обобщения отвечают два способа образования понятий. При обобщении-сокращении репрезентантом выступает начальный член конечного отрезка потенциально бесконечной последовательности, образующей объем обобщающего понятия. Обычно эта последовательность бывает монотонно возрастающей и тогда этот начальный член одновременно является ее минимальным членом. Он потому и берется в качестве репрезентанта всей последовательности, что с ним связывают алгоритмически определенные шаги перехода к следующему члену последовательности. Такой способ введения понятий идейно и структурно

схож с тем, что мы сегодня называем индуктивным определением. В случае обобщения-приведения, репрезентантом обычно служит либо нуль конечной аддитивной группы вычетов по модулю п, либо наибольший элемент решетки делителей фиксированного числа.

6. Демонстрируется и обосновывается наличие в древнем Китае теоретически отрефлексированных методов дедуктивного рассуждения. Показывается согласованность этих методов с конструктивно-генетическим типом теоретизирования, свойственного китайской логико-методологической мысли. В частности, дедуктивные рассуждения часто не имеют у них привычного для нас вида — т. е. представления в виде перехода от истинности посылок к истинности заключения, характерного для аксиоматического стиля мышления. Детально рассматриваются и подробно анализируются две основные версии этого рода дедукции — метод рассуждений на основании образца и арифметизация фрагмента пропозициональной логики посредством числового кодирования различных типов высказываний. Образец — это просто другое название результата обобщения-сокращения. С той лишь разницей, что теперь этот начальный объект потенциально бесконечной последовательности объектов, рассматривается уже не как их обобщение, а как руководство для построения самой последовательности. В этом своем качестве он, во-первых, задает начальный член последовательности, и, во-вторых, содержит указание на правило перехода от ее п-го члена к непосредственно следующему за ним п+1-му члену. Смысл построения последовательности объектов, тиражирующих некоторый предзаданный образец, состоит в том, чтобы в требуемом количестве строить объекты с заданными (по построению) свойствами. Ведь последовательность строится так, чтобы каждый ее член, построенный согласно инструкции, содержащейся в начальном члене, сохранял некоторое выделенное свойство этого начального — образцового — члена.

Эта наследуемость свойств позволяет китайским ученым проводить с такими последовательностями воспроизведений образца рассуждения по схеме, близкой схеме математической индукции. Метод рассуждений на основании образца целиком детерминировался особенностями обобщения-сокращения. Альтернативный этому виду обобщения способ конструирования объема понятия посредством обобщения-приведения обуславливает существование в китайской логико-методологической традиции более привычной для нас формы дедуктивного вывода, имеющей характер перехода от одних истинных предложений к другим. Но форма представления этого традиционный вида дедукции в И цзине крайне необычна: место рассуждений, формулируемых в естественном языке, занимают манипуляции с графическими символами (гексаграммными чертами) и/или арифметические вычисления. Таким образом, имеет место своеобразная арифметизация фрагмента логики высказываний. Идея этой арифметизации близка подходу И. И. Жегалкина к алгебре логики — ее представлению в виде арифметики четного и нечетного (кольца вычетов по модулю 2).

7. Прослежена зависимость алгоритмического стиля мышления, доминирующего в Китае и, соответственно — своеобразия китайской логики и методологии — от идеографической специфики древнекитайской письменности. В противоположность символичности-конвенциональности фонетического письма, обусловленной фактором конвенциональное™ звукового посредничества, когда звучание так сказать посредничает между знаком и его значением, пиктограмма и идеограмма напрямую — своей графической структурой — изображают репрезентируемый объект, точнее его видение и понимание создателями иконического (в смысле Ч.С. Пирса) письма. О глубине пропасти, разделяющей фонетическое и идеографическое письмо, говорит то обстоятельство, что в некотором смысле речь идет о разнице между языком и не языком соответственно. Ведь конвенциональной

знаковой (т.е. символьной) функции, характерной для фонетического письма, в случае идеографии противостоит иконическая, т.е. интегрирования в язык доязыковая изобразительная функция письма. Иконичность китайской письменности означает безусловное доминирование образности и схематизма в стиле мышления китайцев. Образ и схема берутся тут в том смысле, который был им придан И. Кантом в контексте его учения о схематизме. А именно, схема понимается как алгоритм порождения того или иного наглядного образа. Тем самым, вскрываются языковые основания алгоритмического стиля мышления, характерного для китайского менталитета. Далее демонстрируется производность важнейших особенностей китайской логики и методологии от выявленного стиля мышления. В частности, обнаруживается алгоритмическая подоплека такой своеобразной черты китайской методологии как широко практикуемое китайскими учеными древности числовое кодирование объектов дискурса. Показано, что целью подобного кодирования была стандартизация алгоритмических операций над этими объектами за счет массированного переноса базовых теоретико-числовых алгоритмов в самые различные предметные области.

8. Разъяснено логико-методологическое значение гексаграммного символизма И цзина, как формального языка синоцентричной цивилизации, когда полный набор гексаграмм следует понимать в качестве средства для формализации когнитивно значимых аспектов китайского классического литературного письменного языка. Уникальные выразительные возможности языка гексаграмм демонстрируются, в частности, на выявленной и проанализированной диссертантом гексаграммной визуализации и арифметизации представленного в И цзине фрагмента логики высказываний.

Теоретическое и практическое значение диссертации.

Теоретическая значимость работы заключается, прежде всего, в существенном

обогащении истории возникновения и развития логико-методологической

мысли за счет включения в эту историческую панораму интеллектуальных достижений китайской цивилизации. Тем самым, впервые открывается возможность заполнения той лакуны, которая в течение долгого времени являлась существенным пробелом в истории логики.

Результаты работы могут найти применение в учебном процессе при подготовке общих курсов истории логики или при формировании самостоятельного спецкурса по истории древнекитайской логики и методологии, предназначенных для студентов и аспирантов высших учебных заведений. Полученные в работе результаты могут быть использованы при создании новых курсов по истории общей логики, а также составить содержание ряда специальных курсов по истории возникновения и развития символической логики. Апробация работы. Проблематика диссертационного исследования неоднократно обсуждалась на семинаре В.А. Смирнова в секторе логики Института философии РАН и на семинаре А.Г. Барабашева по философии математики в МГУ.

Промежуточные результаты исследования докладывались на международных конгрессах и конференциях по логике, методологии и философии науки (Москва, 1987, Москва-Обнинск, 1995), на международных конференциях «Смирновские чтения» (1997, 1999, 2003), а также на ежегодных конференциях по философии, методологии и истории математики (1995-2004) и ежегодных научных конференциях «Общество и государство в Китае» (1986-2006).

Основные положения, результаты и выводы диссертационного исследования нашли свое отражение в многочисленных научных публикациях автора, в том числе в двух монографиях «Творчество Янь Фу и проблема перевода» и «Логика "И цзина": дедукция в древнем Китае».

Идеи диссертационного исследования определили содержание спецкурса, прочитанного на философском отделении РГГУ во втором семестре 2001 года. Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Трехчастное разбиение основного содержания диссертационного исследования обусловлено, во-первых, необходимостью

подготовительного анализа тех особенностей китайской языковой системы, которые релевантны специфике китайской логико-методологической мысли (этому посвящена первая глава работы); во-вторых, традиционным подразделением логики на теорию формирования понятий и теорию дедуктивных рассуждений (вторая и третья главы соответственно).

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, характеризуется степень ее разработанности, формулируются цели и задачи работы, ее методологические основы, перечисляются положения диссертации, выносимые на защиту, подчеркивается научная новизна полученных результатов, их теоретическая и практическая значимость, указывается на апробацию полученных автором результатов, а также приводится и обосновывается структура диссертации.

Осознанные и систематические поиски китайского эквивалента европейской логики начались в конце ХГХ-начале XX веков ведущими китайскими интеллектуалами, стремившимися обнаружить собственную логическую традицию, чтобы оправдать свою убежденность в интеллектуальной равноценности Китая и Запада. Впоследствии к изучению китайского логико-методологического наследия подключились западные ученые. Однако после череды неудачных попыток обнаружить в Китае привычные для западноевропейской мысли логико-методологические подходы и решения первоначальный энтузиазм сменился глубоким скепсисом относительно перспективности как дальнейших попыток движения в этом направлении, так и возможности каких-либо иных решений проблемы китайской логики в позитивном смысле. В итоге, исследования зашли в тупик, причем обозначился серьезный дисбаланс между изобилием накопленного за долгие годы (в основном китайскими учеными) эмпирического материала и его

совершенной теоретической непроработанностью. Поэтому проблема китайской логики должна быть поставлена заново на современном научном уровне.

Мотивы выбора именно И цзина в качестве главного источника сводятся к двум следующим соображениям: во-первых, И цзин — это, древнейший письменный памятник китайской культуры, а во-вторых, такое произведение, в котором своеобразие китайской теоретической мысли раскрыто наиболее полно. Поэтому именно этот канонический для китайской традиции текст предоставляет естественный исходный плацдарм для изучения китайских логико-методологических идей и построений в начальной стадии их возникновения.

Неизбежность выхода за рамки историко-логического исследования в ходе представленного в диссертации анализа обусловлена следующим решающим обстоятельством: до сих пор логика древнего Китая воспринималась как ущербный вариант привычной для нас традиционной логики. Если, однако, посмотреть на китайскую логико-методологическую мысль в свете современной логической проблематики, то картина окажется совершенно иной.

Стремление устранить дисбаланс между важностью проблемы и неадекватностью предлагаемых методологических подходов к ее разрешению явилось исходной мотивацией диссертационной работы. Это же стремление предопределило главную цель диссертации — выявить и проанализировать своеобразие китайской логико-методологической мысли средствами современной логики. Некоторые из выявленных черт этого своеобразия поражают своей неожиданной современностью. Было удивительно обнаружить уже в глубокой древности зачатки идей, которые лишь спустя тысячелетия сформировались во влиятельные концепции и даже целые направления современной логики и методологии. Именно к числу таких идей относится идея конструктивности, генетичности, выступающая в качестве основы китайской логико-методологической мысли. Этот тезис красной нитью проходит через всю диссертационную работу и является ее стержневым положением. Резюмируя содержание глав, представим теперь полученные результаты в порядке их изложения по главам.

Глава 1 диссертации - «Идеографнчпость китайского письма и схематизм гексаграмм И цзина» — посвящена разработке понятийного горизонта необходимого для обнаружения феномена китайской логики.

Во вводном параграфе первом — «Своеобразие материала, подлежащего исследованию» — акцентируется своеобразие исследуемого материала, состоящее, с одной стороны, в объективной трудности понимания источников, а с другой — в субъективных факторах, препятствующих его изучению. Имеется в виду наличие целого ряда идеологических стереотипов, блокирующих адекватное прочтение первоисточников и затрудняющих обнаружение логико-методологического пласта китайской мысли (догма производности логики от риторики, упрощенно понятое требование теоретической рефлексии и т. п.).

В параграфе втором — «Образность и схематизм идеографической письменности: наглядность и алгоритмичность» - по ходу анализа тех особенностей китайской языковой системы, которые релевантны специфике китайской логико-методологической мысли, идеографичность китайского письма выделяется в качестве решающего фактора, ответственного за своеобразие этой мысли. Демонстрируется органичность идеи конструктивности для рассматриваемой системы идеографического письма, тем самым выявляются лингвистические основания базовых для китайской цивилизации и стиля мышления интуиций конструктивного процесса (алгоритма) и конструктивного объекта, лежащих в основании всего китайского мировосприятия. С логико-методологической точки зрения иконичность китайской письменности означает безусловное доминирование образности и схематизма в стиле мышления китайцев. Образ и схема берутся тут в том смысле, который был им придан И. Кантом в контексте его учения о схематизме. Выявленные концептуальные предпосылки (наглядность и схематизм) китайской логики предопределяют ее специфику: принадлежность к генетическому (а не к аксиоматическому как в Европе)

типу логических теорий и алгебраизацию логики, т.е. опору на групповые и решеточные свойства пространственно организованных числовых структур.

В заключительном третьем параграфе — «Проблема категорий традиционной китайской культуры и формальный язык синоцентричной цивилизации» — показывается, что фундаментальные различия китайской и европейской категориальных структур, определяющих теоретическое мышление (в том числе и логические построения), кульминируют в несходстве систем категорий, эксплицитно сформулированных в рамках взаимополярных цивилизаций Запада и Китая. В противоположность европейской (особенно проявившейся в Новое время) натуралистической установке, когда все существующее (в том числе и человек) мыслилось по образцу природных вещей и процессов, китайское мышление с самого начала достаточно последовательно придерживалось персоналист-ской установки, при которой взгляд на вещи предельно антропологизирован и все сущее рассматривается исключительно в перспективе человеческого существования. Поскольку рассмотрение ведется не с предметной, а с личной точки зрения, постольку в системе гексаграммных категорий (64 гексаграммы И цзина) не находится места безличным категориям (подобным категориям Аристотеля или Канта).

Естественным результатом продвижения китайской мысли по пути схематизации (в ходе которого отдельная гексаграмма трактовалась как своего рода обобщенная, унифицированная и отрефлектированная идеограмма естественного языка) явилось перерастание гексаграмм из категориальных схем в полномасштабный искусственный язык, обслуживающий как собственно китайскую культуру, так и культуры сопредельных Китаю стран, входящих в ареал синоцентричной цивилизации.

Приводятся многочисленные примеры, иллюстрирующие работу гексаграммной схематизации и гексаграммного языка, а также демонстрирующие методологическую функцию гексаграмм. Методологическая роль гексаграмм рассматривается применительно к различным предметным областям, например, в отношении к социально-политической, а также, к

математической области. В последнем случае речь идет о геометрических задачах, решаемых на основании теоремы Пифагора и свойств подобных прямоугольных треугольников. Подчеркивается, что лишь при учете категориального основания и формальноязыкового (т.е. гексаграм много) фундирования обнаруживается системность и теоретичность всей китайской науки — ведь исходное отношение к ее предметам задается гексаграммной перспективой. Только категории выявляют тот смысл, который частнонаучные предметы имели в глазах китайских методологов.

В Главе 2 — «Конструктивность в образовании понятий» — идентифицируется логический тип теоретизирования, свойственного китайской логико-методологической мысли, и на этой основе раскрывается специфика китайской трактовки понятий. В соответствии с характерным для генетического метода логическим приматом объектов над высказываниями об этих объектах, основной акцент при генетическом теоретизировании делается на способах введения объектов. Поэтому своеобразие китайских логико-методологических приемов начинается уже с совершенно особенной трактовки понятий. Поскольку смысл понятий в обобщении единичного, постольку способы образования понятий детерминируются применяемым характером обобщения. В связи с этим вскрывается специфика китайского обобщения, которая заключается в том, что оно опирается не на интуицию класса (множества, совокупности и т. п.), а на идею конструкции. Различены два типа обобщения (обобщение-сокращение и обобщение-приведение) в зависимости от способа конструирования объема обобщающего понятия.

В параграфе первом — «Генетическая форма теоретизирования» — показывается, что конкретизацией китайской общекультурной конструктивности — ее проекцией на сферу логического — является так называемая «генетическая» форма теоретизирования, отличавшая китайский подход к понятийному освоению действительности. Логическая теория мыслится здесь как генетическая теория относительно того пространства конструктивных

объектов, каковыми, как будет показано ниже, являются все объекты универсума рассуждений древних китайцев. Тем самым, на конкретно-историческом материале китайской логики подтверждается тезис В.А. Смирнова о генетической форме теоретизирования как теоретико-познавательной альтернативе теоретико-множественному стилю мышления.

Параграф второй — «Семантика термов и обобщение-сокращение» — начинается с рассмотрения референции пиктограмм, образующих базовый уровень семантики термов. Ведь любой иероглиф — это либо пиктограмма, либо композиция пиктограмм. Углубленный анализ природы иконической референции пиктограмм выводит на принципиально иное, чем в традиционной логике, понимание самой процедуры обобщения (подчинение частного общему). Обобщение идет не по свойствам (отбрасывание свойств), как в традиционной логике. Место традиционной концепции обобщения посредством отвлечения признаков занимает понимание обобщения как репрезентативной абстракции. В данном параграфе рассматривается одна из двух версий подобного абстрагирования — обобщение-сокращение, когда объем обобщающего понятия задается в виде алгоритмически конструируемой потенциально бесконечной последовательности объектов, входящих в объем данного понятия. Причем в качестве результата обобщения-сокращения берется наименьший из обобщаемых предметов.

Наиболее прозрачным математическим примером результата обобщения-сокращения является несократимая правильная рациональная дробь Vi, когда она мыслится в качестве представителя бесконечного множества эквивалентных ей дробей. Точнее — в качестве представителя такой бесконечной возрастающей последовательности дробей эквивалентных 'Л, где и числитель, и знаменатель каждой дроби, принадлежащей этой последовательности, является степенью двойки: 2/4, 4/8, ..., 2"~'/2", ... .

Параграф третий — «Китайский взгляд на проблему именования и введение понятий на основе образца» - развивает тему предыдущего параграфа

(обобщение-сокращение), переводя ее в русло обсуждения ключевой для китайской логико-методологической мысли проблематики образования понятий на основе образца (проблема так называемого «правильного [употребления] имен»).

Установлено, что в основе требования адекватности, определяющего китайский подход к проблеме именования, лежит понятие предписания, алгоритма. Ведь пафос учения о «правильном употреблении имен» — далеко не сводится к тривиальному требованию соответствия обозначающего знака обозначаемому им объекту или положению вещей в духе теории отражения. Подразумевается нечто гораздо большее и в некотором смысле даже совершенно противоположное — имеется притязание не на знаковое представление уже каким-то образом существующего бытия, а на создание бытия. За счет приведения к исполнению и осуществлению того предписания, которое закодировано самим устройством терма и направлено на реализацию смысла, подразумеваемого этим термом, происходит движение не от сущности, обозначаемой термом к значению этого терма, а ровно наоборот - от его значения к возникающей благодаря этому значению сущности.

Гарантировать правильность употребления «имен» (т.е. понятий) призвана семантическая конструкция следования образцу. Именно она, представляя собой один из двух главных способов введения понятий (этот способ базируется на обобщении-сокращении), является основой доктрины «правильного употребления имен». Здесь «образец» — это просто другое название результата обобщения-сокращения. С той лишь разницей, что теперь этот начальный объект потенциально бесконечной последовательности объектов, рассматривается уже не как их обобщение, а как руководство для построения самой последовательности. В этом своем качестве он, во-первых, задает начальный член последовательности, и, во-вторых, содержит указание на правило перехода от ее п-го члена к непосредственно следующему за ним п+1-му члену. Хотя это указание никогда не является развернутой инструкцией, но

все же — пусть и в неявном виде — оно непременно присутствует. Такой способ введения понятий идейно и структурно схож с тем, что мы сегодня называем индуктивным определением.

Вспоминая наш пример обобщения-сокращения (с дробью Ух как результатом такого рода обобщения), проинтерпретируем теперь Уг как образец для построения последовательности степеней двойки: 2/4, 4/8, ..., 2П"'/2П, .... В самом деле, дробь 'Л, во-первых, является начальным членом этой последовательности, а, во-вторых, содержит указание (пускай и косвенное) на правило перехода от ее п-го члена к непосредственно следующему за ним n+1-му члену. Способ порождения каждого из членов данной последовательности (кроме ее начального члена) очевиден — это одновременное удвоение числителя и знаменателя предшествующей ей дроби. Знаменатель образцовой — т.е. исходной — дроби как раз и указывает на константу 2/2. Ведь последовательность строится именно из степеней двойки, а не как-нибудь иначе.

Четвертый параграф — «Китайская концепция образности» — посвящен анализу одной специальной, но очень важной разновидности следования образцу, в которой конструирование нацелено не столько на воспроизведение первоначального образца, сколько на его существенное преобразование — так сказать, «достраивание». Речь идет о концепции образности, занимающей одно из центральных мест в логико-методологической мысли древнего Китая. Концепция образности предлагает базисную схему, позволяющую вообразить или построить (в уме или в действительности) мыслимый, но по разным причинам не созерцаемый непосредственно чувственным образом, так сказать «вживе», предмет или предметность. Китайская рефлексия относительно смысла образности, как это принято в китайской традиционной науке, принимает форму комментария-глоссы — разъяснения происхождения и смысловой направленности самого термина образ («образ-образец» сян Щ). Дело в том, что первоначально данная пиктограмма воспринималась исключительно как изображение слона. В

качестве разъяснения достаточно неочевидной трансформации слова «слон» в слово «образ» предлагается следующая по-восточному причудливая история: «Люди редко видели живых слонов. Но, находя слоновьи кости, [люди] основываясь на их [слонов] изображениях, воображали себе их живыми. Поэтому все, с помощью чего люди имеют в виду [что-либо] или воображают себе [что-либо] стало называться "слоном"».1

Согласно этому объяснению слово «образ» имеет следующую двучастную структуру: это, во-первых, образец (нечто конкретное и единичное, могущее служить наглядной опорой нашей интуиции при воображении некоего предмета — например, слоновий скелет), а во-вторых, образ, выражающий дополнительную визуальную информацию, помогающую правильно проинтерпретировать данный образец именно в качестве образца (например, изображение слона). Образец здесь выступает в качестве базы, отправной точки той мысленной интенции, которую он должен привести к наглядности.

Данная конструкция широко используется в И цзине как для систематического задания социально-этических предметностей, так и для теоретического воссоздания истории возникновения основ материальной культуры. Конец четвертого параграфа посвящен подробному разбору ряда сравнительно прозрачных случаев канонического применения схемы образности в этической и социокультурной сферах.

В пятом параграфе — «Числовое кодирование и обобщение-приведение» -

дается анализ такого своеобразного явления, как так называемое китайское «коррелятивное мышление». Коррелятивным мышлением (широко распространенным в традиционном Китае и тесно связанным с идеографической спецификой классического литературного языка) в синологии принято называть такой способ аргументации и, шире — метод организации знания — отличительным признаком которого является оперирование с числами и апелляция к арифметическим

1 Чжуцзы Ц1ич <}< (Полное собрание философских трактатов). Пекин, 1988, т.5, с. 108.

закономерностям в, по видимости, далеких от математики и естествознания контекстах. В отличие от Европы, основную смыслоорганизующую нагрузку здесь несет не иерархизирование понятий по степени их общности с помощью отношения включения классов, а введение и взаимокоординация понятий посредством эксплуатации алгебраических свойств ряда избранных натуральных чисел (обычно не выходящих за пределы первого десятка), кодирующих обобщаемые объекты и взаимосоотносимые понятия.

Достаточно хорошо известные проявления китайского коррелятивного мышления — это повсеместные и постоянные отсылки к разного рода классификациям, характерные для китайского традиционного дискурса. Базовыми классификациями являются двоичная классификация, концептуализируемая с помощью понятий Инь и Ян (ЙР0), троичная классификация Саньцай й", буквально — «Три материала»), осмысляемая как триединство Неба, Земли и Человека (Верха, Низа и Середины соответственно) и, наконец, пятеричная классификация, обозначаемая термином Пять стихий (У сын 31 ^Т)2.

Т.е., речь идет о разбиении всей как реально существующей, так и лишь мыслимой действительности на два, три или пять классов вещей. Подобная практика предполагает использование чисел вовсе не в целях банального счета предметов или утилитарного измерения величин. Задачи такого рода классифицирования — это, во-первых, своеобразное «оконечивание» потенциально бесконечных предметных областей с помощью замены рассуждений о бесконечном числе объектов рассуждениями по подходящему модулю (напр., по модулю 2 для Инь-Ян или модулю 5 для Пяти стихий) и, во-вторых, структурирование конечного набора объектов или понятий в соответствии с алгебраическими особенностями данного числа. В свою очередь целью такого структурирования является обобщение этого структурированного набора путем сведения его к одному из его составляющих. Такой тип обобщения

~ Пять стихий - это стихия Воды, стихия Огня, стихия Дерева, стихия Металла и стихия Почвы.

терминологизируется как обобщение-приведение. В качестве примера рассмотрим графическую структуру иероглифа Царь:

Пиктогр&мна Ц^рь

Рис.1

Согласно канонической трактовке данной пиктограммы, Царь является тем единственным из людей, кто соединяет Небо, Землю и Человека (изображенных

на Рис.1 тремя горизонтальными чертами .). Таким образом, происходит

обобщение трех уровней бытия (природного — Земля, надприродного — Небо и социального — Человек) посредством сведения их к выделенной части одного из обобщаемых уровней (социального), визуализированной вертикальной чертой | .

Графическая репрезентация обобщения-приведения, представленная на Рис.1, фундируется соответствующим числовым алгоритмом, позволяющим по числовым кодам обобщаемых сущностей (Небо кодируется числом 9, Земля — числом 6, Человек - числом 8), однозначно вычислить числовой код результата обобщения-приведения. Таким алгоритмом является алгоритм нахождения наименьшего общего кратного девятки, шестерки и восьмерки. Поэтому числовым кодом Царя (строго говоря — вертикальной составляющей пиктограммы Царь) является число 72 =НОК (9, 6, 8).

В целях документального подтверждения осознанности и наглядной демонстрации необычного характера китайского понимания процедуры обобщения приводится значительное число примеров, иллюстрирующих оба типа обобщения (обобщения-сокращения и обобщения-приведения). При этом

отмечается взаимодуальность отвечающих им в математической предметной области алгоритмов: алгоритм сокращения дроби на наибольший общий делитель ее числителя и знаменателя для обобщения-сокращения и алгоритм приведения того или иного множества дробей к наименьшему общему знаменателю для обобщения-приведения.

Попутно пристальное внимание уделяется анализу природы так называемой «китайской нумерологии» — того специфического очисливания объектов универсума рассуждений, которое в высшей степени характерно для китайского дискурса независимо от его предметной области. Показывается, что целью подобного числового кодирования является стандартизация алгоритмических операций над кодируемыми объектами. Благодаря такой стандартизации алгоритмы над числовыми кодами объектов оказываются сводимыми к элементарным арифметическим операциям и отношениям. Ярким примером такого рода сведения является использование специальной графически-числовой конструкции — так называемого «магического» (т. е. аддитивного) квадрата порядка три3 -призванной эксплицировать групповую структуру пятеричной классификации и служить инструментом для осуществления логической операции обобщения-приведения в рамках этой классификации.

В Главе 3 — «Своеобразие дедуктивных приемов рассуждения в древнем Китае» — исследуется вопрос о природе логического вывода, характерном для китайской мысли. Непредвзятый анализ реальных форм древнекитайской теории и практики аргументации позволяет (вопреки устоявшемуся мнению) утверждать наличие в древнем Китае осознанных приемов дедуктивного рассуждения. (Хотя, конечно, далеко не все шаги таких рассуждений были отчетливо прописаны, тем не менее, дедукция ясно просматривается).

3 Данный магический квадрат, имеющий следующий вид (в современной числовой нотации):

I 4| 9 I 2

-1

В\ I \ 6

является наиболее древним из всех известных на сегодняшний день магических квадратов. Самые ранние документальные свидетельства о нем обнаружены именно в Китае.

Содержание первого параграфа — «Рассуждения на основании образца» -свидетельствует о том, что логический вывод (дедукция) у китайцев был согласован с конструктивно-генетическим типом практиковавшегося ими теоретизирования. Поэтому дедуктивные рассуждения часто не имели у них привычного для нас вида — т. е. представления в виде перехода от истинности посылок к истинности заключения, характерного для аксиоматического стиля мышления. Это их принципиальное своеобразие представляет большой интерес для современного исследователя — очень интересно, что уже в такой отдаленный от нас по времени период разрабатывалась дедукция генетического типа.

Как известно, характеристическая черта этой формы дедукции, состоит в том, что она базируется на правилах построения объектов. Во второй главе были проанализированы два способа конструирования объемов понятий (в зависимости от типа обобщения). Эти два типа конструирования объектов детерминируют существование в китайской логико-методологической мысли двух видов дедукции: во-первых, метода рассуждений на основании образца и, во-вторых, перехода от атомарных высказываний к сформированным на их основе составным высказываниям.

В данном параграфе рассматриваются рассуждения на основании образца. Очевидно, что всякий объект, позиционируемый в качестве образца, с необходимостью предполагает существование других объектов, которые его воспроизводят. Смысл построения последовательности объектов, тиражирующих некоторый предзаданный образец, состоит в том, чтобы в требуемом количестве строить объекты с заданными (по построению) свойствами. Ведь последовательность строится так, чтобы каждый ее член, построенный согласно инструкции, содержащейся в начальном члене, сохранял некоторое выделенное свойство этого начального — образцового — члена (например, быть эквивалентным дроби Уг).

Итак, сохранность свойства, задаваемого образцом, гарантируется для всех его последующих воспроизведений самим построением последовательности

этих воспроизведений. Эта наследуемость свойств позволяет китайским ученым проводить с такими последовательностями рассуждения по схеме, близкой схеме математической индукции. Хотя, опять-таки, ход рассуждений не выписан тут пошагово. Так или иначе, но мы все же имеем полноценные дедуктивные рассуждения.

Элементарный пример подобной дедуктивной аргументации дает рассуждение, обосновывающее взаимоэквивалентность потенциально бесконечных (различных) числовых представлений дроби 'Л, с помощью таких дробей, в которых и числитель, и знаменатель является степенью двойки: 2/4, 4/8, ..., 2П"'/2П,... .

В частности, их эквивалентности исходному образцу — несократимой дроби.

Если искать какой-то современный аналог этому виду дедуктивного рассуждения, то таковым следует считать способ доказательства методом математической индукции.

Впоследствии этот метод рассуждений на основании образца переносится и на внематематическую, главным образом — этическую и социокультурную — сферы. В подтверждение подробно разбирается принадлежащий Конфуцию (и потому классический) пример рассуждений на основании образца в гуманитарной предметной области. В этом рассуждении сначала мысленно конструируется последовательность тех и только тех династий, которые воспроизводят установления образцовой династии Чжоу ( Х1-Ш в. до н. э), а затем от знания чжоуских установлений с необходимостью умозаключается к знанию установлений династии сколь угодно удаленной по времени от Чжоу, коль скоро ее порядки воспроизводят чжоуский эталон. Притом, что степень строгости и отчетливости подобных умозаключений, естественно, меньше, чем в области математики, схема рассуждений остается той же.

Метод рассуждений на основании образца целиком детерминировался особенностями обобщения-сокращения. Альтернативный этому виду обобщения способ конструирования объема понятия посредством обобщения-

приведения обуславливает существование в китайской логико-методологической традиции более привычной для нас формы дедуктивного вывода. Имеется в виду выводимость, имеющая характер перехода от одних истинных предложений к другим. Но форма представления этого традиционный вида дедукции в И цзине крайне необычна: место рассуждений, формулируемых в естественном языке, занимают манипуляции с графическими символами (гекса-граммными чертами) и арифметические вычисления.

Этому сюжету посвящен второй параграф — «Гексаграммная репрезентация пропозициональной логики» — в данном параграфе выявляется и анализируется оригинальная арифметизация наиболее значимого для китайских ученых прошлого фрагмента пропозициональной логики, осуществляемая с помощью гексаграммного символизма И цзина. Идея этой арифметизации близка подходу И.И. Жегалкина к алгебре логики — ее представлению в виде арифметики четного и нечетного (кольца вычетов по модулю два).

Проведенный анализ позволяет выделить следующую последовательность шагов гексаграммной репрезентации пропозициональной логики. Во-первых, задается гексаграммная схема — кортеж шести пустых позиций посредством обобщения-приведения Неба и Земли. Как обычно, это обобщение осуществляется путем нахождения наименьшего общего кратного их числовых кодов (3«2=6), где число 3 является кодом Неба, а число 2 — Земли:

Гекса граммная схема

Рис.2

Каждая из этих пустых позиций (каждая строка рис.2) понимается как пропозициональная переменная д (где ¡¡£{1,2,. ..,6}), принимающая в качестве

своих значений конкретные высказывания. Поэтому в схеме нет конкретных утверждений. Она лишь устанавливает связи между возможными высказываниями.

Во-вторых, производится числовое кодирование гексаграммных позиций за счет их нумерации, где нечетными числами занумерованы позиции, обозначающие позитивные высказывания (утверждения), а четными — негативные высказывание (при этом, не обязательно имеющие форму грамматического отрицания):

......6

......5

......Ч

......3

........

......<

поаи^чи

Рис.3

В-третьих, на этих номерах вводится алгебраическая структура — арифметика вычетов по модулю три. Применяя своего рода удвоение (симметризацию) исходной триады (Низ, Середина и Верх), мы приходим к ее зеркальному отражению (Низ'', Серединами Верх''):

Симметризация;

верх' 6

сере-Эмна' 5

низ' Ч

верх 3

сереЭина г

Низ \

Рис.4

Логический смысл этой симметризации — задание операции отрицания на пропозициональных переменных, пробегающих позитивные высказывания. Этот способ аналогичен жегалкиновскому — к отрицаемой переменной добавляется числовая константа (1р= р+1 — у Жегалкина, 1р= р+3 — в нашем случае). В результате, каждому позитивному высказыванию р, сопоставляется негативное высказывание 1 р|, являющееся его отрицанием. При этом подразумевается

отрицание в смысле утверждения положения дел, несовместимого с отрицаемым положением дел. Таким образом, это не абсолютное, а относительное отрицание — отрицание в контексте того или иного рассмотрения:

Логический смысл симметризации :

.....Л

......р5-

Л Р^

• Рз-

ЛР5.

• М

Рис.5

В-четвертых, дается «истинностная оценка» этих высказываний с помощью отображения их кодов в пару Чет-Нечет, визуализированную посредством двух видов черт — прерванной черты для Чета и непрерывной для Нечета. Характер черт говорит о том, что имеет место, что утверждается (маркируется

непрерывной чертой) и о том, что не имеет места, что отрицается (маркируется прерванной чертой):

Ут&е.р*Эения М отрицания гек.саграммных позиции :

Рис.б

В-пятых, задание на системе высказываний дизъюнктивной структуры. Она формируется за счет попарного суммирования по модулю два числовых кодов положительного и отвечающего ему негативного высказывания:

1+2 4 ^ р, У 1р| , 2+2 5 р5 У 1р5 , 3+2 6 рз У 1р3) где знак +2 обозначает операцию сложения по модулю два, а знак У — строгую дизъюнкцию. Таким

образом, дизъюнкция репрезентируется, так же, как и у Жегалкина, с помощью операции сложения по модулю 2.

Понятно, что необходимое и достаточное условие для такого суммирования номеров гексаграммных позиций совпадает с условиями истинности для строгой дизъюнкции. А именно: суммируемые позиции обязаны быть заполнены противоположными чертами. Ведь дизъюнкция принимается тогда и только

тогда, когда имеет место либо сам факт, либо его отрицание. Операцией сложения репрезентируется отношение альтернативности между позитивным высказыванием и его отрицанием.

Дедукция здесь — это переход от атомарных высказываний к составным (строго дизъюнктивным) высказываниям.

Для расширения доказательной базы осуществленных в данной главе исто-рико-логических реконструкций, в третьем параграфе этой главы — «Числовое представление пропозициональной логики» — помимо анализа гексаграмм-ного символизма, привлекается также важный дополнительный материал. Речь идет об экспозиции и анализе другого, тесно связанного с гексаграммами И цзина и во многом схожего с ними (но гораздо менее известного за пределами Китая), числового конструкта — пространственно организованными числами так называемого «Чертежа [из желтой] Реки» ( Хэту):

о

из ш XX лл

<=с

«с

а

«л

«С 5Г X П-ш £ -а о О ее

«ж С

Г

§ Неьескал сеЭмЕрицд здиЕршлит Огонь

! *

+ *

1

ш

"О

о

-и =Г х о п.

те

и: о •«и из

1X1

Зенная Звонца рожЭлет Огонь

?

6

Т £О*Эает| Небесная

о

Небесная еЭинйца |»о*$АЕТ ВоЗу •-»—•----•-»-•

Знмная ШЕСтдрцц,А ЗАВЕРШАЕТ БоЭу

гч 2 з;

с

т —«

то Гл •X! К

л

~сг

р

И

си

т

з:

т

Т

Ф

0

1

?

О

I

О

г»

ас

"О" С 3=

в г»

1»

5:

Рис.7

Выявляется и демонстрируется алгебраическая структура Чертежа (ею оказывается кольцо вычетов по модулю десять). Обосновывается тезис, что одним из главных назначений данной алгебраической структуры так же, как и в гексаграмм-ном случае, является арифметизация фрагмента пропозициональной логики посредством числового кодирования пропозициональных переменных. Логическое применение Чертежа иллюстрируется каноническим примером оценки с его помощью успешности (или неуспешности) идеальной поведенческой стратегии, оцениваемой согласно пяти следующим параметрам: внешний облик (символизируемый стихией Дерева), речь (символизируемая стихией Металла),

зрение (символизируемое стихией Огня), слух (символизируемый стихией Воды) и мышление (символизируемое стихией Почвы).

В Заключении фиксируется принципиально иная, чем на Западе последовательность абстрагирующих шагов, обнаруживаемая китайским подходом к формальному представлению пропозициональной логики. В связи с этим уточняются конкретно-исторические черты той социокультурной детерминации, которая ответственна как за эту частную инаковость, так и за общую конструктивистскую ориентацию китайской логико-методологической мысли.

На Западе отправным пунктом являлось синтаксическое понимание высказывания, как величины, принимающей одно (и только одно) из двух истинностных значений. Затем (после введения понятия значений высказываний) следовал переход к семантике: происходило отождествление между собой всех истинных высказываний, а с другой стороны — всех ложных высказываний. Только вслед за этим совершался еще один шаг абстракции, при котором истина отождествляется с числом 1, а ложь — с числом 0. После чего логические операции строгой дизъюнкции и конъюнкции, связывающие высказывания, превращались в алгебраические операции сложения (по модулю два) и умножения. В противоположность такой постепенной арифметизации логики (понимаемой в первую очередь как синтаксис — «логическая форма» высказываний), в Китае имел место противоположный процесс своего рода «логизации» арифметики (т.е. движение шло от семантики к синтаксису), когда числа и производимые над ними арифметические операции с самого начала получили среди прочего и логическое истолкование. Числа использовались в качестве кодов переменных, пробегающих по высказываниям. Операция отрицания такой пропозициональной переменной р, кодируемой числом п, вводилась посредством суммирования п и числовой константы к (соответственно, 1р п + к). Отношение строгой дизъюнкции, связывающее пропозициональные переменные р и q, кодируе-

мыми числами п и ш соответственно, задавалось с помощью операции суммирования этих чисел по модулю два (т. е. р 5£ ц ^ п +2 т).

Подобная разнонаправленность векторов развития пропозициональных логик в Китае и на Западе объясняется существенным различием идейных истоков логических систем перипатетиков и стоиков с одной стороны и китайской версии пропозициональной логики с другой. В Древней Греции не только пропозициональная логика, но и логика в целом — как наука о правильной аргументации — первоначально возникает в связи с развитием практики ораторского искусства (судебное или политическое красноречие), т.е. как часть теории риторики.

В древнем Китае элементы пропозициональной логики обнаруживаются в числовых (в частности, календарно-астрологических) и графических (гексаграммы И цзина) алгоритмических построениях, первоначально возникавших в процессе мантической практики и предназначавшихся в первую очередь для прогностических целей. Подобная прогностическая нацеленность обусловила, в частности, тот приоритет дизъюнктивной структуры, который отчетливо просматривается в китайской версии пропозициональной логики. Ведь, например, исходное назначение гексаграммного языка (лишь позднее эволюционировавшего в универсальный язык культуры) в качестве сакрального инструмента принятия решений состояло в том, чтобы служить средством коммуникации с высшими силами, что предполагало возможность успешно задавать оракулу вопросы. Причем эти вопросы преимущественно были вопросами типа да или нет, т. е. в качестве своей пресуппозиции предполагали ситуацию, описываемую такой строгой дизъюнкцией, в которой бралось некоторое утверждение вместе со своим отрицанием.

Кардинальное различие исходных мотиваций (дух интеллектуальной соревновательности, присущий греческой агонистике, против китайской веры в судьбу, открываемую дивинацией) для изобретения логики обусловило коренное несходство греческого и китайского типов теоретизирования. Интерес китайцев

в сфере логики изначально мотивировался сугубо экзистенциальной проблематикой, а не отвлеченным теоретическим интересом, ориентированным на «знание ради знания» или же демонстрацией интеллектуальной виртуозности. Поэтому приемы аргументации, не обладающие конструктивным характером, не были идентифицированы и теоретически отрефлексированы китайскими мыслителями. Они, видимо, казались слишком тривиальными для теоретической рефлексии. Хуже того — именно ввиду своей очевидности — они воспринимались как удобное средство маскировки различных софистических уловок, нацеленное на придание речи мнимой убедительности. К подобному софистическому красноречию, не только лишенному какой-либо практической ценности, но и прямо дезориентирующему правителя, полководца - вообще любого практика — отношение в господствующей конфуцианской традиции с самого начала было отчетливо негативным.

В контексте этой принципиальной разнонаправленности мотиваций, ответственных за появление логики, и учитывая проведенное В.А. Смирновым фундаментальное разграничение двух базовых систем мышления — аксиоматического и генетического — можно утверждать связь теоретико-множественного мышления (являющегося семантическим коррелятом аксиоматического подхода) и генетического, конструктивного мышления (отвечающего генетическому типу теорий) с древнегреческой отвлеченно-умозрительной и древнекитайской экзистенциальной общемировоззренческими установками соответственно.

Основные положения, развиваемой в диссертации концепции, представлены в следующих публикациях автора диссертации:

Монографии

1. Крушинский A.A. Творчество Янь Фу и проблема перевода М. Наука, Главная редакция восточной литературы, 1989. 112 с.

2. Крушинский A.A. Логика «И цзина»: дедукция в древнем Китае. М., «Восточная литература» РАН, 1999, 176 с.

Научные статьи

3. Крушинский A.A. О круговом понимании бесконечности древними китайцами // Бесконечность в математике: философские и исторические аспекты. Сб. статей под ред. А.Г. Барабашева. М., Янус-К, 1997, с. 13-16.

4. Крушинский A.A. Логика китайского триадического вывода // Стили в математике: социокультурная философия математики. Сб. статей под ред. А.Г. Барабашева. СПб., РХГИ, 1999, с. 275-285.

5. Крушинский A.A. Гексаграммы и обобщение // Математика и опыт. Сб. статей под ред. А.Г. Барабашева. М., Изд-во МГУ, 2003, с.288-312.

6. Крушинский A.A. Логика образования понятий в древнем Китае // Восток, 2006, №5, с.5-22.

7. Крушинский A.A. Гексаграммы И Цзина — формальный язык китайской культуры // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств, 2006, №3, с.101-107.

Тезисы докладов и сообщений

8. Крушинский A.A. К проблеме трансформации смысла при переводе // Логический анализ естественного языка: Материалы к VIII Всесоюзной конференции «Логика и методология науки», Паланга, 1982, с. 150.

9. Крушинский A.A. Неопределенность перевода и семантика китайского языка // Анализ знаковых систем. История логики и методологии науки: Тезисы докладов IX Всесоюзного совещания по логике, методологии и философии науки, Киев, 1986, с.20.

10. Крушинский A.A. Онтология Гунсунь Луна // XVI научная конференция «Общество и государство в Китае»: Тезисы докладов. Ч. 1, М., Наука, 1986, с.167-173.

11. Крушинский A.A. Китайский язык и западные теории // XVII научная конференция «Общество и государство в Китае»: Тезисы докладов. Ч. 1, М., Наука, 1987, с.204-209.

12. A.A. Krushinsky. INDETERMINACY OF TRANSLATION AND SEMANTICS OF THE CHINESE LANGUAGE // Abstracts, v.l: General Logic (8 Международный конгресс по логике, методологии и философии науки, М., 1987), р. 270-271.

13. Крушинский A.A. Теоретико-категорный подход к семантике древнекитайских классических текстов // XIX научная конференция «Общество и государство в Китае»: Тезисы докладов. Ч. 1, М., Наука, 1988, с.73-77.

14. Крушинский A.A. Древнекитайская логика: формальная реконструкция одной характерной схемы вывода // XXII научная конференция «Общество и государство в Китае»: Тезисы докладов. Ч. 1, М., Наука, 1991, с.26-35.

15. Крушинский A.A. Начертательность древнекитайской логики II XXIV научная конференция «Общество и государство в Китае»: Тезисы докладов.

Ч. 1, М„ 1993, с.35-37.

16. Крушинский A.A. Математичность ицзинистики // XXVI научная конференция «Общество и государство в Китае»: Тезисы и доклады М., Наука, 1995, с.264-280.

17. Крушинский A.A. Логическая природа ицзиновской нумерологии // Логика, методологии и философии науки: Материалы XI международной конференции по логике, т.VI, секция 7: история логики и методология науки. Москва-Обнинск, 1995, с.3-7.

18. Крушинский A.A. К проблеме китайского «коррелятивного мышления»: классификационная схема Инь-Ян как пара истинностных значений // 1-я Всероссийская научная конференция «Китайская философия и современная цивилизация»: Тезисы докладов. Вып. №5. М., 1995, с.53-57.

19. Крушинский A.A. Логические аспекты «Ицзина»: гексаграммы и функции алгебры логики // Международная конференция «Смирновские чтения». М., 1997, с.53-54.

20. Крушинский А.А. О текстовом параллелизме и первоначальной природе так называемых «рассуждений по аналогии» // Материалы IV Всероссийской конференции «Философия восточно-азиатского региона и современная цивилизация». М., 1998, с.45-49.

21. Крушинский А.А. К вопросу о существовании древнекитайской логики // Материалы V Всероссийской конференции «Философия восточно- азиатского региона и современная цивилизация». М., 1999, с.37-42.

22. Гематрия и обобщение в логике древнего Китая // Смирновские чтения: 2-я Международная конференция. М., 1999, с. 165-166.

23. Крушинский А.А. Обобщение как сокращение // Материалы XXXII научной конференции «Общество и государство в Китае». М., 2002, с.174-179.

24. Krushinsky А.А. The Yijing symbolism / logical procedure of generalization // Смирновские чтения: 4 Международная конференция. M., 2003, с.201-202.

25. Krushinsky Andrei. The Yijing and logical procedure of generalization // XIV European Association of Chinese Studies: Session 3. Problems of Logic and Epistemology, 2002, p. 131

26. Крушинский А.А. Что такое гексаграммы ИцзинаУ/ Материалы XXXV научной конференции «Общество и государство в Китае». М., 2005, с.205-211.

27. Крушинский А.А. Гексаграммы — формальный язык синоцентричной цивилизации // Материалы XXXVI научной конференции «Общество и государство в Китае». М., 2006, с.217-224.

Отпечатано в копицентре «СТ ПРИНТ» Москва, Ленинские горы, МГУ, 1 Гуманитарный корпус www.stprint.ru e-mal: zakaz@stprint.ru тел.: 939-33-38 Тираж 100 экз. Подписано в печать 11.04.2006 г.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора философских наук Крушинский, Андрей Андреевич

Введение 3

Глава 1 24

Идеографичность китайского письма и схематизм гексаграмм И цзина

§ 1 Своеобразие материала, подлежащего исследованию 24

§2 Образность и схематизм идеографической письменности: наглядность и алгоритмичность 29

§3 Проблема категорий традиционной китайской культуры и формальный язык синоцентричной цивилизации 40

Глава 2 74

Конструктивность в образовании понятий

§ 1 Генетическая форма теоретизирования 74

§2 Семантика термов и обобщение-сокращение 80 -

§3 Китайский взгляд на проблему именования и введение понятий на основе образца 103

§4 Китайская концепция образности 139

§5 Числовое кодирование и обобщение-приведение 155

Глава 3 198-299 Своеобразие дедуктивных приемов рассуждения в древнем Китае

§ 1 Рассуждения на основании образца 198-

§2 Гексаграммная репрезентация пропозициональной логики 212

§3 Числовое представление пропозициональной логики 264

Введение диссертации2006 год, автореферат по философии, Крушинский, Андрей Андреевич

Актуальность темы диссертации предопределена тем решающим соображением, что проблема китайской логики должна быть поставлена заново. В пользу этого говорят с одной стороны уникальность, а с другой - крайне слабая изученность китайского логико-методологического наследия. Устоявшиеся историко-научные стереотипы, блокирующие его изучение, серьезно искажают общемировую панораму возникновения и типологии логических учений - без упорно игнорируемой ввиду ее необычности и самобытности китайской логики мировая история логики оказывается существенно неполной. Между тем, именно в существовании и характере логики многие видят один из главнейших так сказать «межевых камней», отграничивающих цивилизацию Запада от цивилизации Востока.

В межцивилизационной перспективе, демонстрация рациональности китайской аргументации, выявление принятых в древнем Китае принципов организации знания и правил преобразования вербализованной информации необходимы для полноценного понимания, как самой китайской культуры, так и специфики менталитета всей синоцентричной цивилизации, включающей в себя такие страны, как Япония, Корея и Вьетнам.

Общая характеристика работы. Существует единственная цивилизация в мире, которая, развивая систематическую рефлексию относительно характерных для нее способов образования и обобщения понятий, а также относительно отвечающих этим способам приемов дедуктивного рассуждения, сформулировала соответствующую систему соответствующих логико-методологических воззрений на принципиально иной, нежели в остальных создавших логику цивилизациях, лингвистической базе. В то время как древние Грецию и Индию - родоначальниц оригинальных логических традиций - объединяет равно общая им индоевропейская языковая основа, здание китайской логической мысли возводилось на совершенно ином языковом фундаменте. Самой существенной чертой этой инаковости является та изначальная пропасть между фонетическим и идеографическим письмом, которая разделяет индоевропейскую и китайскую цивилизации. Данный лингвистический факт, в конечном счете, отразил ту радикально отличную от западной (в частности, античной) установку сознания, которая затем - на уровне теоретической рефлексии - с предельной ясностью проявилась в кардинально отличном от западного подходе к категоризации действительности (то есть в типе категориального видения мира и человека). В свою очередь, различие китайской и западной категориальных «сеток» находит свое естественное продолжение в несхожести теоретически осознанных способов формирования понятий и - в значительной степени производных от этих способов - видах дедуктивного рассуждения, присущих обоим типам цивилизаций. Более того, в самом типе теоретизирования, характерном для китайской логико-методологической мысли.

Степень разработанности вопроса. Проблема логического прочтения И цзина - как важнейшего частного случая более общей проблемы специфики китайской рациональности - является одним из старейших и наиболее спорных вопросов мировой (то есть не только китайской) синологии. Первые и очень далекие от научности попытки логической интерпретации И цзина были предприняты в XVIII в. Это одни из самых ранних европейских истолкований данного текста (подробнее см., например, [90, с.90-91])1.

Позднее, после ознакомления китайской научной общественности с «наукой Запада» в конце XIX - начале XX века, попытки сближения И цзина с европейской логикой продолжились уже китайскими учеными. Так, крупнейший переводчик новоевропейской научной литературы и влиятельнейший пропагандист западных идей Янь Фу (1854-1921) полагал, что китайские ученые уже в глубокой древности практиковали дедукцию, основанную на И цзине и при этом делали это всегда безошибочно: «причина, по которой старая (китайская. - А.К.) наука имеет столько недостатков, состоит в том, что хотя она и пользовалась дедуктивным выводом и всегда строила его правильно, тем не менее, ее исходные посылки в большинстве своем основывались на предрассудках» [206, с.66].

Знаменитый ученый, представитель нового, вестернизированного поколения китайской интеллигенции, Ху Ши (1891-1962) подходил к истории китайской логики с позиции во многом схожей с точкой зрения Янь Фу. В своей пионерской, но во многом спорной монографии «Развитие логического метода в древнем Китае» (1922), выход которой (первоначально она была издана на английском языке) знаменовал начало систематических историко-логических исследований в Китае, он настаивал на существовании «конфуцианской логики» и на решающем для нее значении И цзина (китайская логика, по его мнению, началась именно с Конфуция).

Продвигаясь в направлении, едва намеченном историко-логическими аналогиями и параллелями между западной и древнекитайской логико-методологической мыслью, систематически проводимыми Янь Фу,

1 Краткий обзор истории изучения традиционной китайской логики западными учеными см., например, в [112, р.21-22]. крупнейшей вехой на котором явился настоящий научный прорыв, совершенный Ху Ши, более развернутое и многоплановое, но нельзя сказать, чтобы более успешное, чем у Ху Ши, исследование, нацеленное на логическое и естественнонаучное истолкование И цзина, предпринял в начале 30-х годов Шэнь Чжунтао (см. [128, 1934]). В отечественном китаеведении B.C. Колоколов (1896-1979) - глубокий знаток китайской классики - попытался в свое время сблизить символизм И цзина с традиционной формальной логикой (см. [44,1979]).

В дальнейшем исследовательский интерес переместился с И цзина и связанной с ним философской и научной традиции на логико-методологическое наследие, оставленное другим (не конфуцианским) течением философской мысли древнего Китая. Представляющие это течение тексты поздних моистов в конце концов утвердились в качестве более предпочтительного кандидата на роль китайского «Органона» 2

Поскольку в настоящее время в КНР продолжается «ицзиновский бум» (возникший приблизительно четверть века тому назад-в начале восьмидесятых годов прошлого века), попытки логической реконструкции И цзина возобновились с новой силой. Из недавних -взятых почти наугад-можно назвать интересную, но по-философски весьма приблизительную монографию Чжоу Шаня ([199]) и гораздо более основательную, с точки зрения использования математической техники, статью Чжан Цинюя (см. [188]) за тот же год с теоретико-решеточным анализом И цзина.

Так или иначе, но к настоящему времени как в отечественном, так в и западном китаеведении сложилось стойкое убеждение в от2

Ради исторической точности следует отметить, что уже в упомянутой выше работе Ху Ши утверждалось наличие, по меньшей мере, двух логик в древнем Китае - конфуцианской и моистской. сутствии какого-либо логического содержания не только в И цзине, но и во всех остальных памятниках древнекитайской философской мысли. Важным и едва ли не единственным исключением, по-видимому, являются замечательные работы выдающегося польского исследователя древнекитайской логики Я. Хмелевского («Заметки о древнекитайской логике» [98, 99 ]), хотя и не занимавшемуся И цзином, но все же признававшему факт существования китайской логики. Однако, уже ученику Я. Хмелевского - К. Харбсмайеру - в его сравнительно недавно увидевшей свет первой части седьмого тома знаменитой серии «Наука и цивилизация в Китае» [112], то есть в специально посвященном языку и логике томе, не удалось удержать (не говоря о том, чтобы продолжить) конструктивную линию своего учителя. Он вернулся на легкий путь отрицания наличия самобытной китайской логической традиции.

В нашей стране исследования строения древнекитайских текстов B.C. Спирина [80] открыли новую перспективу для изучения китайского логического наследия. Но впоследствии - возможно в качестве реакции на неординарные спиринские подходы и его смелое начинание в целом - в некоторых отечественных работах, затрагивающих и даже специально посвященных обсуждаемой проблематике, ходячее представление об отсутствии логики в древнем Китае снова возобладало. Более того - было усилено до примитивного взаимопротивопоставления китайской традиционной методологии, с одной стороны, и европейской формальной логики, - с другой [42]).

В настоящее время в западной синологии преимущественно бытует более умеренная форма такого подхода: древнекитайская аргументация квалифицируется там обычно как рассуждения по аналогии (далее - РПА). Наиболее полно рассуждения подобного типа обнаруживаются в космологических построениях ханьской эпохи. В этой связи один из ведущих современных исследователей китайской логики, крупнейший специалист по текстам поздних моистов3 А. Грэм вместе с другим известным западным исследователем китайской философии Ч. Хансеном, говорит об идейной борьбе собственно философии и «спекулятивной космологии» в китайской философской традиции. В результате у них выстраивается следующая оппозиция: современной науке, аналитическому мышлению, каузальному объяснению и, наконец, логике в Европе противостоят протонаука, коррелятивное мышление и РПА в Китае. Поэтому А. Грэм предпочитает говорить не столько о логике в китайской традиции, сколько о такой ее бледной тени, как рациональность.

Поскольку понимание слова «логика» за последнее из прошедших столетий существенно изменилось, то уже одно это обстоятельство вынуждало серьезнейшим образом пересмотреть общепринятые оценки всей историографии обсуждаемой проблемы. Прежде всего, было необходимо внести существенные уточнения относительно значения ключевых слов «формальная логика», поскольку слишком часто при этом имелась в виду традиционная формальная логика, то есть, грубо говоря, аристотелевская силлогистика.

В итоге следует все таки признать, что основной тезис упоминавшихся в начале моего историографического обзора китайских авторов (.Янь Фу, Ху Ши и проч.), настаивавших на существовании формальной логики в китайской древности и возводивших ее к И цзину, несомненно, справедлив. Но путь к признанию этой справедливости оказался длиной почти в столетие. Я имею в виду главным образом заслуженную оценку результатов, полученных Ху Ши в его новаторской работе «Развитие логического метода в древнем Китае». Судьба этой

3 Логико-методологические изыскания поздних моистов и поныне наряду с парадоксами софистов китайской древности числятся в качестве главных завоеваний китайской логической мысли. книги сложилась несчастливо: содержащиеся в ней результаты не только не были по достоинству оценены современниками, но - хуже того - в принципе не могли быть ими правильно восприняты. Проницательные догадки Ху Ши значительно опередили свое время. Ведь соответствующих логико-математических понятий (алгоритма как точного понятия, понятий конструктивного процесса, конструктивного объекта и т. п.) к моменту выхода работы в свет (1922 г.) просто еще не существовало. Так что, по независящим от него причинам, фактически нащупанный им значительный фрагмент китайской логики (ключевая для китайского подхода к формированию понятий концепция следования образцу) не мог быть проартикулирован в научно приемлемой форме - соответственно не мог быть адекватно воспринят научным сообществом 20-30-х гг. прошлого века. В итоге исследования И грина в качестве первоисточника оригинальной китайской логической теории, зашли в тупик4.

На почве с одной стороны непонимания открытия, сделанного Ху Ши, а с другой - последующих заведомо неудачных попыток отождествления системы 64-х гексаграмм (64=26) с 64-мя в принципе возможными модусами силлогизма (4 =64), основанных на поверхностных числовых аналогиях5, у многих профессиональных исследователей истории китайской логики (особенно западных) возникла стойкая идиосинкразия к любым попыткам привлечения И цзина в качестве предмета историко-логического исследования6.

4 Он уже и сам, как будто, был не вполне уверен в своем открытии и впоследствии - при переиздании своей работы - изменил ее название так, что ключевого слова «логика» в нем уже не значилось.

5 См. ранее упомянутые работы Шэнь Чжунтао (см. [128]) и B.C. Колоколова [44].

6 Этот предрассудок получил теоретическое «обоснование» и развитие у прославленного историка китайской науки, издателя монументальной «Наука и цивилизация в Китае» Дж. Нидэма, отрицавшего за И цзином не только логическое, но даже и какое-либо научное значение, и довольно категорично оценивавшего его как образчик «псевдонауки» (см. [124, v.2, р.304-340].

Поэтому, к сожалению, нет ничего удивительного в том, что даже столь позитивно мыслящий историк китайской логики, как Я. Хмелевский, оказался в плену предрассудка о логической бессодержательности И цзина и напрочь проигнорировал его в своих историко-логических штудиях, что, кстати, существенно их обеднило и роковым образом сказалось на их убедительности. Тот же самый упрек в подверженности ходячим стереотипам следует адресовать и наиболее масштабному на сегодняшний день исследованию китайского языка и китайской логики в их взаимосвязи, проведенному К. Харбсмайером. Последний вдобавок явно переоценил зависимость логики от языка и, соответственно, совершенно упустил роль математики в осознании китайцами, эксплуатируемых ими логических структур.

Оценивая приведенную мной выше точку зрения А. Грэма на ситуацию с логикой в древнем Китае, нужно заметить, что он совершенно неверно контекстуализирует логику, помещая ее в свое, вообще говоря, весьма поверхностное противопоставление научного и ненаучного. Он фактически смешивает логику и научный метод, научное объяснение, тем самым, подменяя проблематику истории логики вопросами становления методологии экспериментального естествознания по образцу европейской науки Нового времени. Сходным образом Ч. Хансен, понимает логику не в обычном смысле данного понятия, а в том новом значении, которое придано этому слову в контексте так называемой «лингвистической философии», что подразумевает главным образом критику и прояснение языка. Задачи моего исследования, несмотря на видимое сходство названий («логика»), принципиально отличны от направленности трудов обоих последних из упомянутых выше авторов.

Что же касается мнимого противостояния с одной стороны традиционной китайской методологии, а с другой - европейской формальной логики, то оно имело в свое время исключительно эвристический характер, во-первых, подчеркивая несхожесть китайской рациональности с привычными нам европейскими нормами разумности, а во-вторых, привлекая внимание к тем очень своеобразным способам рассуждения и образования понятий, которым отдавали предпочтение древние китайцы. Если говорить о квалификации китайской аргументации как РПА, то такой подход представляет собой попытку рационализации логики древнекитайских теоретических построений с помощью обращения к тому, что в лучшем случае может быть названо ущербной разновидностью формальной логики. Ведь РПА не имеет характера необходимости - это не более чем правдоподобное рассуждение.

В заключение можно констатировать, что хотя сам факт существования древнекитайской логико-методологической мысли в настоящее время обычно не оспаривается, тем не менее, наблюдается явная диспропорция между уникальностью китайского логико-методологического наследия и его неизученностью. Несмотря на огромный интерес к нему (проблема стала осознаваться еще в конце позапрошлого века и активно разрабатывалась в начале и середине прошлого века), до сих пор не существовало исследования этого наследия, проведенного системно и на современном теоретическом уровне.

Цель и задачи исследования. Основная цель работы - выявление своеобразия китайской логико-методологической мысли. При этом имеется в виду не столько чисто историографический обзор и систематизирующее описание китайского логико-методологического наследия, сколько анализ последнего в свете современной логико-методологической проблематики и с помощью современных логических средств. Для достижения поставленной цели в диссертации решаются следующие задачи:

• На основе историко-логического исследования логико-методологического пласта такого важнейшего первоисточника как И грин, а также ориентирующейся на него китайской научной традиции, представить текстуально подтвержденную экспозицию важнейших китайских логико-методологических концепций.

• Путем выхода за рамки историко-логического исследования и за счет включения в рассмотрение современного логико-методологического ракурса проблемы, осуществить реконструкцию китайских логико-методологических подходов и построений с помощью современного логико-математического инструментария. Провести углубленный анализ работы представленного китайского понятийного аппарата, нацеленный на выявление логико-философского смысла символического языка гексаграмм И цзина, оригинальных форм дедукции, практиковавшихся китайскими учеными древности, прояснение связи языка и логики в Китае, наконец, идентификацию общего стиля мышления, свойственного китайской культуре. Решение обеих перечисленных задач позволило дать содержательный ответ на ведущий вопрос исследования.

Теоретико-методологические основания исследования. Для успешного возобновления закрытого было вопроса о своеобразии самобытной китайской логики потребовалось новое, по сравнению с принятым в традиционной логике, понимание самой логики. Искомую новую концепцию логики мы находим в лице современной символической логики, которая и в методологическом (использование методов символизации и формализации), и в техническом (богатство и мощь применяемых логических средств) отношениях, качественно превосходит традиционную.

Существенное обогащение арсенала логических средств позволило расширить сферу логического за счет логической экспликации тех дедуктивных стратегий и обусловленных ими типов рассуждений, которые до возникновения символической логики, не поддавались логическому анализу. Одно из подобного рода существенных расширений предмета логики стало ключевым для данной работы. Имеется в виду включение в сферу логики понятия алгоритма и возникновение проблематики теории алгоритмов, связанной с математической логикой и основаниями математики. Благодаря этому включению, горизонт логического - ограниченный ранее рамками аксиоматического метода (как, якобы единственно строгого метода построения научной теории) - радикально раздвинулся. Дедукция перестала быть синонимом аксиоматики (дедукция = вывод из аксиом).

Конструктивное направление в математике и логике явилось подлинной альтернативой до того безраздельно господствовавшему в логике и методологии теоретико-множественному стилю мышления. В конструктивном направлении для нас существен не только отказ аксиоматическому методу в монополии на строгость, но и критическое отношение к основополагающей идеологеме как традиционной, так и классической логики - понятию класса. Дело в том, что в китайском стиле мышления с его установкой на алгоритмичность - соответственно, в китайской логике - наблюдается отчетливый приоритет конструкции над классом.

Только конструктивистская революционная новация середины прошлого века в области логико-методологической мысли (появление отвечающей современным стандартам научности альтернативы аксиоматической дедукции и традиционной схеме определения понятий) дала возможность ответить на ведущий вопрос данной работы относительно своеобразия китайской логико-методологической мысли.

Таким образом, методологической основой диссертации послужили идеи, методы и инструментарий современной логики, преимущественно конструктивного ее направления (такие как, понятия конструктивного процесса и конструктивного объекта, понятия совершенной или математической индукции, понятия формализации, алгебры логики и т. д.). В этой связи диссертант самым непосредственным образом опирался на логико-методологические исследования В.А. Смирнова (в частности, на его трактовку принципиального различия аксиоматического и генетического подходов к построению научной теории)7.

Поскольку предлагаемая работа является междисциплинарным исследованием, то не только естественно, но даже и неизбежно, что современный логико-методологический подход сочетается в ней как с достижениями традиционной китайской экзегетики (классической историографии и филологии), так и с историко-культурными, и с филологическими результатами китайских, западных и отечественных исследований последних десятилетий.

Научная новизна работы. Основные результаты, выносимые на защиту. Новизна состоит, прежде всего, в совершенно оригинальном (по сравнению с общепринятым) подходе к изучаемому материалу. Метод исследования, принятый в диссертации, кардинально отличен от того способа, каким в этой области работали раньше. Мотив такого методологического размежевания с господствовавшей в синологических исследованиях традицией очевиден.

Решающая причина неудач многочисленных попыток предыдущих исследователей китайской логики коренилась в их методологической несостоятельности. Имеется в виду, прежде всего, неадекватность

7 См. [78, с.417-437]. постановки вопроса, который, грубо говоря, ставился так: что в логике древнего Китая похоже на нашу логику? То есть искали следы теории понятий, взятых в привычной нам теоретико-множественной трактовке, выискивали рассуждения, похожие на знакомые нам дедуктивные умозаключения от истинности посылок к истинности заключения, непременно ориентируясь при этом на стандартный в нашей логической культуре стиль мышления в терминах классов.

Таким образом, получалось, что сама постановка вопроса уже заранее предрешала возможные ответы. Тем самым, диапазон поиска неоправданно зауживался. Такое направление исследований было заведомо обречено на неудачу, коль скоро исследуемый материал отказывался укладываться в загодя очерченные для него рамки. Вот почему отправным пунктом данной работы должно было стать критическое осознание методологической ошибочности исследовательской стратегии предшественников и выбор существенно иной стратегии. Итак, главная новизна диссертации - в методологическом подходе.

Основной методологический принцип диссертационной работы сводим к следующей максиме: «не искать знакомого». В частности, следовало отойти от предзаданного шаблона традиционной логики и выявить фактические приемы познавательной деятельности, практиковавшиеся в Китае. Требовалось сосредоточиться исключительно на тех логико-методологических построениях и способах обоснования, которые действительно обнаруживаются при исследовании И цзина, а не навязываются материалу исследователем.

Возможность такого совершенно нового подхода открылась лишь с появлением современной концепции символической логики. Благодаря конструктивистской логике понятие алгоритма из внутриматематического стало общелогическим. Именно привлечение идей и подходов конструктивизма явилось методологической основой представленного в диссертации прорывного решения старой проблемы.

За счет привлечения новой методологии были выявлены те грани логико-методологической мысли древнего Китая, которые полностью или частично выпали из зауженного поля зрения предыдущих исследователей. Важнейшей из них является понятие конструктивности, генетичности, впервые позволившее идентифицировать логический тип теоретизирования, практиковавшегося китайскими учеными древности. Открытие типологической специфики китайской логико-методологической мысли - тезис о том, что в ее основе лежит конструктивный подход - представляет собой принципиально новое положение, обосновываемое всем текстом диссертационной работы. В ходе развития этого положения получены следующие новые результаты, выносимые на защиту:

1. Показано, что своеобразие китайских логико-методологических приемов начинается с совершенно особенной трактовки понятий. Эта трактовка заметно контрастирует с принятым сейчас теоретико-множественным подходом к анализу понятий, истоки которого восходят к Аристотелю. В китайском случае, объемы понятий не рассматриваются как классы (поэтому, в частности, при обобщении понятий оказывается неприменимой привычная для традиционной логики родовидовая схема, основанная на отношении включения классов).

2. Установлено, что оригинальность китайской трактовки понятий состоит, кроме того, в том, что содержание понятия, непосредственно визуализируется графикой изображающего его терма. Поэтому сам внешний вид знака понятия далеко не безразличен обозначаемому -лучше сказать изображаемому - этим знаком понятию.

3. Выявлено своеобразие китайской концепции взаимоотношений содержания данного понятия и его объема. Роль содержания в задании объема - мыслится вовсе не как выбор выделяющих признаков, с помощью которых затем формируется класс предметов, обладающих этим признаком (как известно, этот класс и является объемом данного понятия при традиционном подходе). В силу конструктивного характера идеографического письма само графическое устройство понятийного знака воспринимается как инструкция (алгоритм), согласно которой происходит конструирование объема данного понятия. Поэтому такое конструктивное задание объема понятия происходит без всякого упоминания о каких-либо признаках предметов, их отвлечении и т. п.

4. Вскрыто принципиально иное, чем в традиционной логике, понимание самой процедуры обобщения, то есть той формальной схемы, по которой происходит подчинение единичных сущностей понятию в процессе формирования последнего. С классической точки зрения, отличительной чертой понятия является его «общность» -,в смысле общности признака, равноприсущего всевозможным «носителям» этого признака, образующими объем данного понятия. Напротив, в нашем случае, обобщение - переход от индивидуального к всеобщему - понимается как результат замещения многих единичностей одной из этих же единичностей. Здесь обобщение состоит в выборе -по каким-то основаниям - одного из числа обобщаемых единичных предметов в качестве представителя (репрезентанта) всех обобщаемых предметов. Такой тип обобщения принято называть репрезентативной абстракцией. В результате, конкретное представление начинает играть роль понятия.

5. Различены два типа обобщения (обобщение-сокращение и обобщение-приведение) в зависимости от способа конструирования объема обобщающего (в смысле репрезентации) понятия. Обобщение-сокращение - это задание объема понятия в виде алгоритмически конструируемой потенциально бесконечной последовательности объектов, входящих в объем данного понятия. Обобщение-приведение - это упорядочение (например, симметризация или иерархиреза-ция) объектов, образующих объем понятия согласно одной из ряда простейших алгебраических структур (таких как группа, решетка или кольцо). Цель обобщения-приведения заключается в структурировании (но не в подчинении в смысле традиционной логики!) некоторого конечного набора объектов или понятий с помощью одного из объектов или понятий, принадлежащих этому же набору. Весь конечный набор объектов или понятий некоторым образом сводится к этому выделенному объекту или понятию (в том же смысле, в котором произвольные числа приводятся к их наибольшему общему кратному). Такое сведение достигается посредством предварительного кодирования объектов или понятий натуральными числами (обычно числами первого десятка), что далее позволяет манипулировать с ними уже как с алгебраическими объектами. Например, напрямую применять к ним математический алгоритм вычисления наименьшего общего кратного по данным конкретным числам. Поэтому данный вид обобщения может быть охарактеризован как алгебраическое обобщение. Показано, что двум типам обобщения отвечают два способа образования понятий. При обобщении-сокращении репрезентантом выступает начальный член конечного отрезка потенциально бесконечной последовательности, образующей объем обобщающего понятия. Обычно эта последовательность бывает монотонно возрастающей и тогда этот начальный член одновременно является ее минимальным членом. Он потому и берется в качестве репрезентанта всей последовательности, что с ним связывают алгоритмически определенные шаги перехода к следующему члену последовательности. Такой способ введения понятий идейно и структурно схож с тем, что мы сегодня называем индуктивным определением. В случае обобщения-приведения, репрезентантом обычно служит либо нуль конечной аддитивной группы вычетов по модулю п, либо наибольший элемент решетки делителей фиксированного числа.

6. Демонстрируется и обосновывается наличие в древнем Китае теоретически отрефлексированных методов дедуктивного рассуждения. Показывается согласованность этих методов с конструктивно-генетическим типом теоретизирования, свойственного китайской логико-методологической мысли. В частности, дедуктивные рассуждения часто не имеют у них привычного для нас вида - то есть представления в виде перехода от истинности посылок к истинности заключения, характерного для аксиоматического стиля мышления. Детально рассматриваются и подробно анализируются две основные версии этого рода дедукции - метод рассуждений на основании образца и арифметизация фрагмента пропозициональной логики посредством числового кодирования различных типов высказываний. Образец - это просто другое название результата обобщения-сокращения. С той лишь разницей, что теперь этот начальный объект потенциально бесконечной последовательности объектов, рассматривается уже не как их обобщение, а как руководство для построения самой последовательности. В этом своем качестве он, во-первых, задает начальный член последовательности, и, во-вторых, содержит указание на правило перехода от ее п-го члена к непосредственно следующему за ним п + 1-му члену. Смысл построения последовательности объектов, тиражирующих некоторый предзаданный образец, состоит в том, чтобы в требуемом количестве строить объекты с заданными (по построению) свойствами. Ведь последовательность строится так, чтобы каждый ее член, построенный согласно инструкции, содержащейся в начальном члене, сохранял некоторое выделенное свойство этого начального - образцового - члена. Эта наследуемость свойств позволяет китайским ученым проводить с такими последовательностями воспроизведений образца рассуждения по схеме, близкой схеме математической индукции. Метод рассуждений на основании образца целиком детерминировался особенностями обобщения-сокращения. Альтернативный этому виду обобщения способ конструирования объема понятия посредством обобщения-приведения обуславливает существование в китайской логико-методологической традиции более привычной для нас формы дедуктивного вывода, имеющей характер перехода от одних истинных предложений к другим. Но форма представления этого традиционного вида дедукции в И цзине крайне необычна: место рассуждений, формулируемых в естественном языке, занимают манипуляции с графическими символами (гексаграммными чертами) и/или арифметические вычисления. Таким образом, имеет место своеобразная арифметизация фрагмента логики высказываний. Идея этой арифметизации близка подходу И. И. Жегалкина к алгебре логики - ее представлению в виде арифметики четного и нечетного (кольца вычетов по модулю 2).

7. Прослежена зависимость алгоритмического стиля мышления, доминирующего в Китае и, соответственно, - своеобразия китайской логики и методологии - от идеографической специфики древнекитайской письменности. В противоположность символичности-конвенциональности фонетического письма, обусловленной фактором конвенциональное™ звукового посредничества, когда звучание так сказать посредничает между знаком и его значением, пиктограмма и идеограмма напрямую - своей графической структурой - изображают репрезентируемый объект, точнее его видение и понимание создателями иконического (в смысле Ч.С. Пирса) письма. О глубине пропасти,

разделяющей фонетическое и идеографическое письмо, говорит то обстоятельство, что в некотором смысле речь идет о разнице между языком и не языком соответственно. Ведь конвенциональной знаковой (то есть символьной) функции, характерной для фонетического письма, в случае идеографии противостоит иконическая, то есть интегрирования в язык доязыковая изобразительная функция письма. Иконичность китайской письменности означает безусловное доминирование образности и схематизма в стиле мышления китайцев. Образ и схема берутся тут в том смысле, который был им придан И. Кантом в контексте его учения о схематизме. А именно, схема понимается как алгоритм порождения того или иного наглядного образа. Тем самым, вскрываются языковые основания алгоритмического стиля мышления, характерного для китайского менталитета. Далее демонстрируется производность важнейших особенностей китайской логики и методологии от выявленного стиля мышления. В частности, обнаруживается алгоритмическая подоплека такой своеобразной черты китайской методологии как широко практикуемое китайскими учеными древности числовое кодирование объектов дискурса. Показано, что целью подобного кодирования была стандартизация алгоритмических операций над этими объектами за счет массированного переноса базовых теоретико-числовых алгоритмов в самые различные предметные области.

8. Разъяснено логико-методологическое значение гексаграммного символизма И грина, как формального языка синоцентричной цивилизации, когда полный набор гексаграмм следует понимать в качестве средства для формализации когнитивно значимых аспектов китайского классического литературного письменного языка. Уникальные выразительные возможности языка гексаграмм демонстрируются, в частности, на выявленной и проанализированной диссертантом гексаграммной визуализации и арифметизации представленного в И цзине фрагмента логики высказываний.

Теоретическое и практическое значение диссертации.

Теоретическая значимость работы заключается, прежде всего, в существенном обогащении истории возникновения и развития логико-методологической мысли за счет включения в эту историческую панораму интеллектуальных достижений китайской цивилизации. Тем самым, впервые открывается возможность заполнения той лакуны, которая в течение долгого времени являлась существенным пробелом в истории логики.

Результаты работы могут найти применение в учебном процессе при подготовке общих курсов истории логики или при формировании самостоятельного спецкурса по истории древнекитайской логики и методологии, предназначенных для студентов и аспирантов высших учебных заведений.

Полученные в работе результаты могут быть использованы при создании новых курсов по истории общей логики, а также составить содержание ряда специальных курсов по истории возникновения и развития символической логики.

Апробация работы. Проблематика диссертационного исследования неоднократно обсуждалась на семинаре В.А. Смирнова в секторе логики Института философии РАН и на семинаре А.Г. Барабашева по философии математики в МГУ.

Промежуточные результаты исследования докладывались на международных конгрессах и конференциях по логике, методологии и философии науки (Москва, 1987, Москва-Обнинск, 1995), на международных конференциях «Смирновские чтения» (1997, 1999, 2003), а также на ежегодных конференциях по философии, методологии и истории математики (1995-2005) и ежегодных научных конференциях «Общество и государство в Китае».

Основные положения, результаты и выводы диссертационного исследования нашли свое отражение в многочисленных научных публикациях автора, в том числе в двух монографиях «Творчество Янь Фу и проблема перевода» и «Логика "И цзина": дедукция в древнем Китае».

Идеи диссертационного исследования определили содержание спецкурса, прочитанного на философском отделении РГТУ во втором семестре 2001 года.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Трехчастное разбиение основного содержания диссертационного исследования обусловлено, во-первых, необходимостью подготовительного анализа тех особенностей китайской языковой системы, которые релевантны специфике китайской логико-методологической мысли (этому посвящена первая глава работы); во-вторых, традиционным подразделением логики на теорию формирования понятий и теорию дедуктивных рассуяодений (вторая и третья главы соответственно).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Логика древнего Китая"

Заключение

Вначале зафиксируем принципиально иную, чем на Западе последовательность абстрагирующих шагов, обнаруживаемую китайским подходом к формальному представлению пропозициональной логики.

На Западе отправным пунктом являлось синтаксическое понимание высказывания, как величины, принимающей одно (только одно) из двух истинностных значений. Затем (после введения понятия значений высказываний) следовал переход к семантике: происходило отождествление между собой всех истинных высказываний, а с другой стороны - всех ложных высказываний. Только вслед за этим совершался еще один шаг абстракции, при котором истина отождествляется с числом 1, а ложь - с числом 0. После чего логические операции строгой дизъюнкции и конъюнкции, связывающие высказывания, превращались в алгебраические операции сложения (по модулю два) и умножения281. В противоположность такой постепенной арифметизации логики (понимаемой в первую очередь как синтаксис - «логическая форма» высказываний), в Китае имел место противоположный процесс своего рода «логизации» арифметики (то есть движение шло от семантики к синтаксису), когда числа и производимые над ними арифметические операции с самого начала получили среди прочего и логическое истолкование. Числа использовались в качестве кодов переменных, пробегающих по высказываним 282 . Операция отрицания такой

281 Первая арифметизация классической логики высказываний (представление ее в виде кольца вычетов по модулю два) была осуществлена в свое время И.И. Жегалкиным (1869-1947).

282 Обозначение пропозициональных переменных порядковыми числами не является чем-то из ряда вон выходящим - из истории логики известно, что так же поступали стоики: гипотетические высказывания, состоящие из простых предложений - либо утвердительных, либо отрицательпропозициональной переменной р, кодируемой числом п, вводилась посредством суммирования п и числовой константы к (соответственно,

1 р ^ п + к). Отношение строгой дизъюнкции, связывающее пропозициональные переменные р и q, кодируемыми числами пит соответственно, задавалось с помощью операции суммирования этих чисел по модулю два (то есть р У q п +2 ш).

Теперь уточним конкретно-исторические черты той социокультурной детерминации, которая ответственна как за эту частную инако-вость, так и за общую конструктивистскую ориентацию китайской логико-методологической мысли. Подобная разнонаправленность векторов развития пропозициональных логик в Китае и на Западе объясняется существенным различием идейных истоков логических систем перипатетиков и стоиков с одной стороны и китайской версии пропозициональной логики с другой. В Древней Греции не только пропозициональная логика, но и логика в целом - как наука о правильной аргументации - первоначально возникает в связи с развитием практики ораторского искусства (судебное или политическое красноречие), то есть как часть теории риторики.

В древнем Китае элементы пропозициональной логики обнаруживаются в числовых (в частности, календарно-астрологиче-ских) и графических (гексаграммы И цзина) алгоритмических построениях, первоначально возникавших в процессе мантической практики и предназначавшихся в первую очередь для прогностических целей. Подобная прогностическая нацеленность обусловила, в частности, тот ных - формулировались ими в виде «если 1-ое, то 2-ое» и т.д. [68, с.104]. Разница - в более интенсивном использовании теоретико-числовых свойств числовых пропозициональных переменных у китайцев. Как было сказано выше, нечетные числа выступали у них в качестве переменных для позитивных высказываний, а четные - для негативных. приоритет дизъюнктивной структуры, который отчетливо просматривается в китайской версии пропозициональной логики. Ведь, например, исходное назначение гексаграммного языка (лишь позднее эволюционировавшего в универсальный язык культуры) в качестве сакрального инструмента принятия решений состояло в том, чтобы служить средством коммуникации с высшими силами, что предполагало возможность успешно задавать оракулу вопросы. Причем эти вопросы преимущественно были вопросами типа да или нет, то есть в качестве своей пресуппозиции предполагали ситуацию, описываемую такой строгой дизъюнкцией, в которой бралось некоторое утверждение вместе со своим отрицанием.

Кардинальное различие исходных мотиваций (дух интеллектуальной соревновательности, присущий греческой агонистике, против китайской веры в судьбу, открываемую дивинацией) для изобретения логики обусловило коренное несходство греческого и китайского типов теоретизирования.

Интерес китайцев в сфере логики изначально мотивировался сугубо экзистенциальной проблематикой, а не отвлеченным теоретическим интересом, ориентированным на «знание ради знания», или же демонстрацией интеллектуальной виртуозности. Поэтому приемы аргументации, не обладающие конструктивным характером, не были идентифицированы и теоретически отрефлексированы китайскими мыслителями. Они, видимо, казались слишком тривиальными для теоретической рефлексии. Хуже того - именно ввиду своей очевидности - они воспринимались как удобное средство маскировки различных софистических уловок, нацеленное на придание речи мнимой убедительности. К подобному софистическому красноречию, не только лишенному какой-либо практической ценности, но и прямо дезориентирующему правителя, полководца - вообще любого практика - отношение в господствующей конфуцианской традиции с самого начала было отчетливо негативным. Конфуций прямо заявлял о своей ненависти к тому, как «умело говорящие (буквально - обладающие «умелым ртом») опрокидывают царства и [разрушают] семьи» [151, с.379]. По его словам, «искусные слова (цяо янь 15и") расстраивают нравственность» [151, с.345].

Обратимся, например, к случаям применения в аргументации китайцев такого значимого для европейской логической традиции приема рассуждений, как силлогистический вывод. Мнения исследователей относительно распространенности в Китае этой формы аргументации (или близкого ему по форме практического рассуждения) разнятся. Грэм считает ее достаточно редкой (108, р.275). Харбсмайер, напротив, утверждает, что силлогистическая форма обоснования далеко не чужда

ЛОЛ традиционной китайской мысли (112, р.279) . Так или иначе, но подобный способ рассуждений не характерен для серьезного и ответственного дискурса. Он встречается, главным образом в историях «легкого жанра» - исторических анекдотах, философских притчах или нарочито карикатурных нарративах, призванных проиллюстрировать отвлеченные философские положения и т. п.

Рассмотрим один такой практический силлогизм, иллюстрирующий коллизию между формальной безупречностью (по мнению авторов текста) аргументации и явной неприемлемостью полученного в результате вывода. «В царстве Ци был один слуга. Когда тот, кому он служил, попал в трудные обстоятельства, то слуга не умер за него. Как-то он встретил на дороге знакомого и тот воскликнул: "Так ты и в самом деле не умер!" Слуга ответствовал ему: "Это верно. Ведь каждый, кто

283 Большинство приводимых им примеров представляют собой вовсе не стандартные силлогизмы (если даже допустить в качестве последних рассуждения с сингулярными термами), а, в лучшем случае, лишь так называемые «практические силлогизмы». служит, имеет в виду некоторую пользу. Но умереть - вещь бесполезная. Потому-то я и не умер". Знакомый произнес: "И [после этого] ты все же можешь смотреть людям в глаза?" В ответ было сказано: "А если бы я умер, то смог бы тогда смотреть им в глаза?"» [156, с. 225].

История заключается следующим знаменательным выводом: «Не умереть за своего господина и вышестоящего - это серьезное нарушение своего долга. Но при этом его рассуждения выглядят неоспоримыми. Таким образом, ясно, что слова не могут быть критерием для разрешения дел.» [156, с. 225].

Ясно, что иллюзорной убедительностью аргумент слуги (оправдывающий его нелояльное поведение) обязан именно своей силлогистической форме. Несложно, однако, обнаружить формальный изъян в данном рассуждении (если все же рассматривать «практический силлогизм» как разновидность обычного силлогизма). Нарушено правило распределенности терминов в посылках и выводах силлогизма. Средний термин («польза») не распределен ни в одной из посылок. Это совершенно очевидно для большей посылки и гораздо менее очевидно для меньшей. Дело в том, что в меньшей посылке объем среднего термина значительно сужается по сравнению с тем объемом, который он имел в большей посылке. Если в большей посылке понятие «польза» берется во всей своей общности (то есть подразумевается польза как служащего, так и обслуживаемого)284, то в меньшей посылке имеется в виду уже только частный вид пользы (только польза служащего).

В контексте этой принципиальной разнонаправленное™ мотиваций, ответственных за появление логики, и учитывая проведенное В.А. Смирновым фундаментальное разграничение двух базовых систем мышления - аксиоматического и генетического - можно утверждать

284 В противном случае большая посылка была бы заведомо неприемлемой, что явно противоречит характеристике данного аргумента как формально неопровержимого. связь теоретико-множественного мышления (являющегося семантическим коррелятом аксиоматического подхода) и генетического, конструктивного мышления (отвечающего генетическому типу теорий) с древнегреческой отвлеченно-умозрительной и древнекитайской экзистенциальной общемировоззренческими установками соответственно.

Список научной литературыКрушинский, Андрей Андреевич, диссертация по теме "Логика"

1. Агеева Н.Ю. Осмысление эволюционизма в раннем творчестве Кап Ювэя и Ляп ЦичаоЛХХХШ Научная конференция "Общество и государство в Китае". М., 2003.

2. Аристотель. Сочинения в 4-х томах. М., 1976-1984.

3. Башмакова И.Г., Смирнова Г.С. Новый взгляд на геометрическую алгебру древних. // ИМИ. 2-я серия. Вып. 1(36), № 2, М., 1996, с. 55-65.

4. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

5. Березкина Э.И. Математика древнего Китая. М., 1980.

6. Березкина Э.И. О зарождении естественно-научных знаний в древнем Китае. // Очерки естественно-научных знаний в древности. М., 1982.

7. Бохеньский Ю. Введение к книге Formale Logik.// Гуманитарные исследования. Вып.4. Уссурийск, 2000.

8. Бочаров В.А. Аристотель и традиционная логика. М., 1984.

9. Вейль Г. Математическое мышление. М., 1989.

10. Ю.Вейль Г. О философии математики. М., 2005.

11. П.Вильгельм Р., Вильгельм Г. Понимание «И цзин». М., 1998.

12. Витгенштейн. JI. Логико-философский трактат. М., 1958.

13. И.Волков А.К. О доказательстве в древнекитайской математике. //XV Научная конференция "Общество и государство в Китае". Ч. 1. М., 1984.

14. Гегель Г. Философия религии (в 2 тт.). Т.1. М., 1976.

15. Гильберт Д. Основания геометрии. М., 1948.

16. Голдблатт Р. Топосы: категорный анализ логики. М., 1983.

17. Гране М. Китайская мысль. Москва, 2004.

18. Гумбольт В. Язык и философия культуры. М., 1985.

19. Древнекитайская философия: Собр. текстов в двух томах. М., 1972-1973.

20. Древнекитайская философия. Эпоха Хань. М., 1990.21 .Древнекитайский трактат «Математика в девяти книгах». Пер. и примеч. Э.И.Березкиной. // ИМИ. Вып. X, М., 1957.

21. Евклид. Начала. Книги I—VI. Пер. и коммент. Д.Д. Мордухай-Болтовского. M.-JL, 1950.

22. Евклид. Начала. Книги VII-X. Пер. и коммент. Д.Д. Мордухай-Болтовского. M.-JL, 1949.

23. Жегалкин И.И. О технике вычисления предложений в символической логике.// Матем. сб. Т. 34. М., 1927.

24. Жегалкин И.И. Арифметизация символической логики.// Матем. сб. Т. 35. Вып. 3-4. М., 1928.

25. Исаева М.В. Представления о мире и государстве в Китае в III-VI вв. н. э. (по данным «нормативных историописаний»). М., 2000.

26. Исторические записки (Ши цзи). Пер. с кит. и коммент. Р.В. Вяткина. Предисловие Р.В. Вяткина. Т. IV. М., 1986.

27. Кант И Собр. соч., в восьми томах. М., 1994.

28. Карапетьянц A.M. Древнекитайская системология: уровень протосхем и символов-гуа. Препринт. М., 1989.

29. Карапетьянц A.M. Построение древнекитайских текстов (рецензия). // НАА. № 2. М., 1978.31 .Карапетьянц A.M. Древнекитайская системология: генеральная схема и приложения. Препринт. М., 1990.

30. Карапетьянц A.M. Теория «Пяти элементов» и китайская концептуальная протосхема.//Вестн. Моск. Ун-та. Сер. 13. Востоковедение, № 1.1994.

31. Карпенко A.C. Логика на рубеже тысячелетий.//Логические исследования. Вып.7, М., 2000.

32. К проблеме категорий традиционной китайской культуры ("Круглый стол"). //НАА. М., 1983, №3, с. 61-95.

33. Кассирер Э. Сущность и действие символического понятия.//Избранное: индивид и космос. М.-СПб., 2000.

34. Кассирер Э. Познание и действительность (Понятие о субстанции и понятие о функции). СПб., 1912.

35. Кассирер Э. Философия символических форм. СПб., тт. 1-3,2002.

36. Китайская философия. Энциклопедический словарь. Под ред. М.Л.Титаренко. М., 1994.

37. Клини С. Введение в метаматематику. М., 1957.

38. Кобзев А.И. К проблеме категорий традиционной китайской культуры (Материалы круглого стола).// НАА. 1983, с. 61-95.

39. Кобзев А.И. Генерализация в классической китайской философии.//НАА. М., 1986, №5.

40. Кобзев А.И. Учение о символах и числах в китайской классической философии. М., 1994.

41. Колмогоров А.Н. О понятии величины и числа.// ИМИ. Вып. XXXII-XXXIII. М., 1990.

42. Колоколов B.C. Триграммы и гексаграммы канонической книги «И цзин» и их применение в книге «Чуньцю».//П.И.Кафаров и его вклад в отечественное востоковедение. 4.1. М.,1979.

43. Крушинский A.A. Творчество Янь Фу и проблема перевода. М., 1989.

44. Крушинский A.A. Логика «И цзина»: дедукция в древнем Китае. М., 1999.

45. Крушинский А. А. О круговом понимании бесконечности древними Китайцами./ЛБесконечность в математике: философские и исторические аспекты. Сб. статей под ред. А.Г. Барабашева. М., 1997, с. 13-16.

46. Крушинский A.A. Логика китайского триадического вывода.// Стили в математике: социокультурная философия математики. Сб. статей под ред. А.Г. Барабашева. СПб., 1999.

47. Крушинский A.A. Гексаграммы и обобщение. // Математика и опыт. Сб. статей под ред. А.Г. Барабашева. М., 2003, с.288-312.

48. Крушинский A.A. К проблеме трансформации смысла при переводе. // Логический анализ естественного языка: Материалы к VIII Всесоюзной конференции «Логика и методология науки», Паланга, 1982, с. 150.

49. Крушинский A.A. Неопределенность перевода и семантика китайского языка.// Анализ знаковых систем. История логики и методологии науки: тезисы докладов IX Всесоюзного совещания по логике, методологии и философии науки, Киев, 1986, с.20.

50. Крушинский A.A. Онтология Гунсунь Луна. // XVI научная конференция «Общество и государство в Китае»: тезисы докладов. Ч. 1, М., 1986, с. 167173.

51. Крушинский A.A. Китайский язык и западные теории. // XVII научная конференция «Общество и государство в Китае»: тезисы докладов. Ч. 1, М., 1987, с.204-209.

52. Крушинский A.A. Теоретико-категорный подход к семантике древнекитайских классических текстов. // XIX научная конференции «Общество и государство в Китае»: тезисы докладов. Ч. 1, М., 1988, с.73-77.

53. Крушинский A.A. Древнекитайская логика: формальная реконструкция одной характерной схемы вывода. // XXII научная конференция

54. Общество и государство в Китае»: тезисы докладов. Ч. 1, М., Наука, 1991, с.26-35.

55. Крушинский A.A. Начертательность древнекитайской логики.// XXIV научная конференция «Общество и государство в Китае»: тезисы докладов. Ч. 1, М., 1993, с.35-37.

56. Крушинский A.A. Математичность ицзинистики.// XXVI научная конференция «Общество и государство в Китае»: тезисы и доклады М., 1995, с.264-280.

57. Крушинский A.A. Логическая природа ицзиновской нумерологии.// Логика, методологии и философии науки: Материалы XI международной конференции по логике, т.VI, секция 7: история логики и методология науки. Москва-Обнинск, 1995, с.3-7.

58. Крушинский A.A. К вопросу о существовании древнекитайской логики // Материалы V Всероссийской конференции «Философия восточно- азиатского региона и современная цивилизация». М., 1999, с.37-42.

59. Крушинский A.A. Гематрия и обобщение в логике древнего Китая // Смирновские чтения: 2-я Международная конференция. М., 1999, с. 165-166.

60. Крушинский A.A. Обобщение как сокращение. // Материалы XXXII Научной конференции «Общество и государство в Китае». М., 2002, с. 174- 179.

61. Крушинский A.A. Что такое гексаграммы ИцзинаР.Н Материалы XXXV научной конференции «Общество и государство в Китае». М., 2005, с.205- 21.

62. Лейбниц Г.В. Сочинения в четырех томах. М., 1982-1989 .

63. Лукасевич Я. Аристотелевская силлогистика с точки зрения современной формальной логики. М., 1959.

64. Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя). Пер. с кит. Г.А. Ткаченко. М., 2001.

65. Маковельский А.О. История логики. М., 2004

66. Марков A.A., Нагорный Н.М. Теория алгорифмов. М., 1984.

67. Мартынов A.C. Конфуций. Лунь юй. СПб., 2000.

68. Математическая энциклопедия (Гл. ред. И.М. Виноградов). Тт. 1-5, М., 1977-1985.

69. Платон. Собрание соч. в 4 томах. М., 1994.

70. Попов П.С. Китайский философ Мэн-цзы. Пер. с кит., снабженный примечаниями. СПб., 1904.

71. Рождественский. Очерки по истории лингвистики. М., 1975.

72. Серл Дж. Р. Что такое речевой акт?//Философия языка. Редактор-составитель Дж.Р. Серл. М., 2004.

73. Смирнов В.А. Логико-философские труды В.А. Смирнова. М., 2001.

74. Смирнова Е.Д. Логика и философия. М., 1996.

75. Спирин B.C. Построение древнекитайских текстов. М., 1976.81 .Тридцать шесть стратагем.//Китайская наука стратегии. Составитель В.В. Малявин. М., 1999.

76. Феоктистов В.Ф. Философские и общественно-политические взгляды Сюнь-цзы. Исслед. и пер. М., 1976.

77. Философы из Хуайнани. Пер. с кит. Л.Е. Померанцевой. М., 2004.

78. Фреге Г. Логика и логическая семантика (сборник трудов). М., 2000.

79. ФрегеГ. Основоположения арифметики (логико-математическое исследование о понятии числа). Томск, 2000.

80. Хайдеггер М. Кант и проблема метафизики. М., 1997.

81. Хайдеггер М. Бытие и время. СПб., 2002.

82. Шафаревич И.Р. Основные понятия алгебры. //Современные проблемы математики. Фундаментальные направления. Т.11, М., 1985.

83. Шеллинг Ф. В. Сочинения (т.1, т.2). М., 1998.

84. Щуцкий Ю.К. Китайская классическая «Книга Перемен». Под ред. Кобзева А.И.,М., 1993.91 .Юшкевич А.П. О достижениях китайских ученых в области математики. // ИМИ. Вып. VIII. М., 1955.

85. Яновская С.А. О так называемых «определениях через абстракцию». // Сборник статей по философии математики. М., 1936.

86. Яновская С.А. Послесловие редакции к «Введению в логику и методологию дедуктивных наук» А. Тарского. Биробиджан, 2000.

87. Яо Фан. Математические фрагменты из трактата «Чжоу би суань цзин» и комментария к нему Чжао Цзюньцина. (Диссертация на соискание уч. ст. канд. физ.-мат. наук). На правах рукописи. М., 1995.

88. На западноевропейских языках

89. Bochenski I.V. A History of Formal Logic. Notre Dame, 1961.

90. Cheng Chung-ying. Logic and Language in Chinese Philosophy. // JCP. Vol. 14, № 3-4. Honoluly, 1987.

91. Chemla K. Theoretical Aspects of the Chinese Algorithmic Tradition (first to third century). //Historia Scientiarum. №9,1990, p. 1-20.

92. Chmielewski J. Linquistic Structure and Two-valued Logic: the Case of Chinese. //To Honor Roman Jakobson. Essays on the Occasion of his Seventieth Birthday. Hague-Paris, 1967.

93. Chmielewski J. Concerning the Problem of Analogical Reasoning in Ancient China.// Rocznik Orientalistyczny, Vol. XV, Z. 2, Warszawa. 1979.

94. Early Chinese Texts: a bibliographical Guide. Ed. by Michael Loewe. Berkeley, 1993.

95. Fleming J. A Set-theoretical Analysis of the Logic of the I Ching. // JCP. Vol. 20, № 2. Honoluly, 1993.

96. Friedrich M., Lackner M. Once Again: the Concept of Wu-Hsing.// EC. № 9-10, 1983-1985.

97. Fung Yu-lan. A Histoiy of Chinese Philosophy. Vol. 1,2. Princeton, 1952,1953.

98. GranetM. La pensée chinoise. P., 1934.

99. Graham A.C. The logic of the Mohist Hsiao-ch'u. Leiden, 1964, Vol. 51, livr. 1.

100. Graham A.C. The Place of Reason in the Chinese Philosophical Tradition. // The Legacy of China. Ed. by R.Dawson. Oxford, 1964.

101. Graham A.C. Later Mohist Logic Ethics and Science.// Hong Kong: Chinese Univ. Press; L., Univ. of London, School of Oriental and Air. studies, 1978.

102. Graham A.C. Yin-Yang and the Nature of Correlative Thinking. Singapore, 1986. 109a. Graham A.C. Disputers of the Tao. La Salle, 1989.

103. O.Hansen Chad. Language and Logic in Ancient China. An Arbor, 1982.

104. I .Hansen Chad. Classical Chinese Philosophy as Linguistic analysis. // JCP. Vol. 14, № 3,4. Honoluly, 1987.

105. Harbsmeier Ch. Language and Logic.//7 Needham. Science and Civilisation in China. V. VII, Part 1. Cambridge, 1998.

106. Henderson J.B. The Development and Decline of Chinese Cosmology. N. Y., 1984.

107. Herrlich H., Strecker G.E. Category theory. Munchen, 1973.

108. Hu Shih. The Development of the Logical Method in Ancient China. Shanghai, 1922.

109. Hughes E.P. Epistemological Methods in Chinese philosophy.// the Chinese Mind: Essentials of Chinese Philosophy and Culture. Honolulu, 1977.

110. The I Ching. Transl. by R.Wilhelm. Transl. from German into English by C.F. Baynes. New Jersey, 1974.

111. Krushinsky. INDETERMINACY OF TRANSLATION AND SEMANTICS OF THE CHINESE LANGUAGE. //Abstracts, v.l: General Logic (8 Международный конгресс по логике, методологии и философии науки. М., 1987), р. 270-271.

112. Krushinsky A. A. The Yijing symbolism & logical procedure of generalization.

113. Смирновские чтения: 4 Международная конференция. М., 2003, с.201-202.

114. Krushinsky Andrei. The Yijing and logical procedure of generalization. I I XIV European Association of Chinese Studies: Session 3. Problems of Logic and Epistemology. 2002, p. 131.

115. Li Yan and Du Shiran. Chinese Mathematics. A Concise History (Transl. by Crossley J.N. and Lun A.W.C.). Oxford, 1987.

116. Maclane S. Categories for the Working Mathematician. Springer-Verlag, 1972.

117. Major J.S. The Five Phases, Magic Squares and Schematic Cosmography. // A Study of Early Chinese Cosmology.// Explorations in Early Chinese Cosmology. California, 1984.

118. Needham J. Science and Civilisation in China. Vol. 2,3. Cambridge, 1956-59.

119. Ore O. Number Theory and its History. N. Y., Toronto, London, 1948.

120. Reding J.P. Analogycal Reasoning in Early Chinese Philosophy .//AS. Vol. 40, № 1. Bern, Frankfurt-a. M., N.-Y., 1986.

121. Swetz F. and Kao T.I. Was Pythagoras Chinese? Pennsylvania, 1977.

122. Sung Z.D. The Symbols of Yi King or the Symbols of the Chinese Logic of Changes. Shanghai, 1934.

123. Schaughnessy E.L. A First Reading of the Mawangdui Yijing Manuscript.//EC. Vol. 19. 1994.

124. Schaughnessy E.L. The Origin of an YIJING Line Statement.// EC. Vol.20. 1995.

125. Volkov A. Analogical Reasoning in Ancient China. Some Examples.//Extreme-Orient Extreme-Occident. №14,1992.

126. Waerden B.L. Geometry and Algebra in Ancient Civilizations. Berlin-Heidelberg-New-York, 1983.

127. Wilhelm H. CHANGE. Eight lectures on the I Ching. Transl. from German into English by C.F. Baynes. New York, 1960.1. На китайском языке

128. Бохутун (Исчерпывающий отчет о дискуссии в зале. Белого тигра).//

129. ЦШБЦ. Т. 78, 79. Учан, 1875.

130. Ван Тежэнь. Буэр дайшу юй И ту (Булева алгебра и ицзиновские диа граммы).//Сюй Циньтин. И ту юаньлю (Происхождение и развитие ицзиновских диаграмм). Т. 2. Тайбэй, 1993.

131. Гао Хуайминь. Лян Хань исюе ши (История ицзинистики в период. обеихХань). Тайбэй, 1983.

132. Го Шучунь. Гудай шицзе шусюе тайдоу Лю Хуэй (Лю Хуэй корифейматематики древнего мира). Цзинань, 1992.

133. Гу Цзеган. Удэ чжунши шо сяды чжэнчжи хэ лиши (Политика и история в рамках учения о череде пяти сил). // Гуши бянь (Дискуссия по древней истории Китая). Т.5 Бэйпин, 1935.

134. Ди Цзиньчэн. Исследование доциньской логики. Тяньцзинь. 2005.

135. Дун Гуанби. И сюэ юй кэчжи (Ицзинистика и наука с техникой). Шэньян, 1997.

136. Дун Гуанби. Иту ды шусюэ цзегоу (Математическое устройство ицзиновских диаграмм). Шанхай, 1987.

137. Дун Гуанби. Кэсюе юй чжунго чуаньтун вэньхуа: сы да наньти ды сыкао (Наука и китайская традиционная культура: размышления о четырех труд ных вопросах).// Исюе юй кэсюе (Ицзинистика и наука).№2, Пекин, 1998.

138. Дун Чжуншу. Чуньцю фаньлу (Обильная роса на летописи. Чунъцю). Т. 2. [Б. м.], [б. г.].

139. Дэн Цюбо. Бошу Чжоу И цзяоши (цзэндин бэнь). (Шелковая рукопись Чжоу И с сопоставительными пояснениями: исправленное и дополненное издание). Чанша, 1996.

140. Ивэй цянь цзаоду (Апокрифический комментарий к И цзину).}/Чжунго фаншу гайгуань: буши цзюань (Обзор тайных искусств Китая: раздел мантика). Пекин, 1993.

141. Исюе дацыдянь. Чжан Цичэн чжубянь (Большой словарь по ицзинистике. Под ред. Чжан Цичэна). Пекин, 1992.

142. Ли Даопин. Чжоу И цзицзе цзуаньшу (Чжоу И со сводом толкований на. собрание разъяснений к Чжоу И [принадлежащее Ли Динцзо]). Т. 1,2.//ГСЦЯ. Сб. 1. Вып. 3. Тайбэй, 1967, 1968.

143. Ли Сюецинь. Чжоу И цзин чжуань су юань. (Восхождение к истокам канонической и комментаторской частей. Чжоу И: Чжоу И с точки зрения археологии и филологии). Чанчунь, 1992.

144. Ли Цзинчи. Чжоу Итаньюань (Исследование истоков Чжоу И). Пекин, 1982.

145. Лу Дэмин. Цзиндянь шивэнь (Исследуя классику, поясняю письмена). В 3 томах. Шанхай, 1985.

146. Лунь юй чжэнъи («Беседы и суждения» в ортодоксальном понимании).//ЧЦЦЧ. Т.1, Пекин, 1988.

147. Лю Вэйхуа. Тань И шу чжи ми (Обсуждение загадок числистики И цзша)Л ЧГЧС. Сб. 6. Пекин, 1981. Лю Пин. И цзин ту цзе (Разъяснение диаграмм И цзина). Пекин, 1991.

148. Лю Хуэй. Цзю чжан суань цзин (Комментарий к. «Математике в девяти разделах»).// Суань цзин ши шу. Цянь Баоцзун цзяо дянь (Счетные каноны в 10-ти книгах. Критич. текст Цянь Баоцзуна). Т.1. Пекин, 1963.

149. Лю Чанлинь. Чжунго ситун сывэй (Системное мышление в Китае). Пекин, 1991.

150. Лю Юйцзянь. Лян Хань сяншу исюе яньцзю: Чжоу И цзицзе даоду (Исследование образно-числовой ицзинистики периода. обеих Хань: руководство к чтению Чжоу И цзицзе). Т. 1,2. Наньнин, 1996.

151. Люй Бувэй. Люши чуньцю (Весны и осени господина Люя).//ЧЦЦЧ. Т.6, Пекин, 1988.

152. Мо-цзы сяньгу {Мо-цзы в вольном толковании).//ЧЦЦЧ. Т.4, Пекин, 1988.

153. Мэн-цзы чжэнъи {Мэн-цзы в ортодоксальном понимании). ЧЦЦЧ Т.1, Пекин, 1988.

154. Пань Юйтин. Кэсюе И (Научный И цзин).// Чжоу И цзунхэнлу (Эклектичные записки о Чжоу И). Ухань, 1986.

155. Сунь-цзы суань цзин (Счетный канон Сунь-гры).// Суань цзин ши шу. Цянь Баоцзун цзяо дянь. В 2-х томах. Пекин, 1963.

156. Сунь Чжунъюань. Чжунго лоцзиши (История китайской логики: доциньский период). Пекин, 1987.

157. Сыма Цянь. Ши цзи (Исторические записки). Т. 4, цз. 23-30. Пекин, 1975.

158. Сюй Даои. Чжоу И кэсюегуань (Научные воззрения в ЧжоуИ). Пекин, 1992.

159. Сюй Ситай. Шу юй Чжоу И гуаньси ды таньтао (Обсуждение связи чисел с Чжоу ИЛ Чжоу И цзунхэнлу (Эклектичные записки о Чжоу И). Ухань, 1986.

160. Сюй Шэнь. Шовэнь цзецзы (Толкование простых. письмен и разъяснение [составных] иероглифов. Пекин, 1994.

161. Сюй Циньтин. И ту юаньлю (Происхождение и развитие ицзиновских диаграмм). В 2-х томах. Тайбэй, 1993.

162. Сюнь-цзы цзицзе (Сюнъ-цзы с собранием разъяснений). ЧЦЦЧ. Т.2, Пекин, 1988.

163. Тань Цзефу. Чжунго гудай вэньцзыды чжэсюегуань (Философия древнекитайской письменности).// ЧГЧС. Вып. 2. Пекин, 1980.

164. Тань Цзефу. Мобянь фавэй (Раскрытие тонкостей диалектических глав. Мо-цзы)ЛСШЩЦ. Вып. 1. Пекин, 1987.

165. Тань Цзефу. Гунсунь Лун-цзы. Син мин фа вэй (Трактат. Учителя Гунсунь Луна. Раскрытие тонкостей [учения школы] форм и имен).// СБЧЦЦЧ. Вып. 1. Пекин, 1987.

166. Фэн Юлань. И чжуань ды чжэсюе сысян (Философия ицзиновских чжуаней).//Чжоу И яньцзю луньвэньцзи (Сборник статей по изучению ЧжоуИ). Пекин, 1987-1990. Вып. 3. Пекин, 1987.

167. Фэн Ци. Чжунго гудай чжэсюе ды лоцзи фачжань. Шан цэ (Развитие философской логики в древнем Китае. Кн. 1). Шанхай, 1983.

168. Фан Сяоюе. Шаншу цзиньюй (Шаншу с современными толкованиями).//Шанхай, 1958.

169. Хан Синьчжай. И шу оудэ (Случайные находки в области. ицзиновских чисел ). Цз. 1 .ГСЦЯ. Сб. 1, вып.4, в 2-х томах, т.2, Тайбэй, 1968.

170. Хань шу (История династии. Хань). В 12 томах. Пекин, 1964. Т. 4, 5.

171. Хань Фэй-цзы цзиши. (Хань Фэй-цзы с собранием пояснений). В 2-х томах. Шанхай, 1964.

172. Хань Фэй-цзы цзицзе (Хань Фэй-цзы с собранием разъяснений)//ЧЦЦЧ. Т. 5, Пекин, 1988.

173. Ханьцзы син и фэньси цзыдянь. Цао Сяньчжо, Су Пэйчэн чжубянь (Этимологический словарь китайской иероглифики под ред. Цао Сяньчжо, Су Пэйчэна). Пекин, 1999.

174. Ху Цзыфэн. Сяньцинь чжуцзы И шо тункао (Энциклопедия упоминаний об И цзине доциньскими философами).//ВШЧСЦЧ. Тайбэй, 1989.

175. Ху Ши. Чжунго гудай чжэсюе ши (История древнекитайской философии). Шанхай, 1930.

176. Хуан Шоуци, Чжан Шаньвэнь. Чжоу И и чжу (Чжоу И с пер. и комент.). Шанхай, 1989.

177. Хуэй Дун. И ли (Принципы И цзина).// ЦШЦЧ. Шанхай, 1937.

178. Хуэй Дун. И ханьсюе (.Ханьские учения об И цзине).// СКИСЦК. Шанхай, 1990.

179. Хуэй Дун. Чжоу И шу (Изложение учения. Чжоу И). Тяньцзинь, 1989.

180. Цзоу Дахай. Чжунго шусюе ды синци юй сяньцинь шусюе (Китайская математика в доциньский период). Шицзячжуан, 2001.

181. Цзю чжан суань шу (Математика в девяти разделах).// Суань цзин ши шу. Цянь Баоцзун цзяо дянь (Счетные каноны в 10-ти книгах. Критич. текст Цянь Баоцзуна).Т.1. Пекин, 1963.

182. Чжан Дайнянь. Чжунго гудянь чжэсюе гайнянь фаньчоу яолунь (Важнейшее о понятиях и категориях древнекитайской философии).Пекин, 1987.

183. Чжан Цинюй. И ту нэйханьгэ цзеши (Интенсионально-решеточная интерпретация ицзиновских диаграмм).// ЧСЯЦ. 1994, № 3.

184. Чжан Чжэнлан. И бянь — цзинь цзи нянь гэньцзюй каоту цайляо таньтао Чжоу И вэньти ды цзуншу (Обсуждение И цзина— обобщение исследований последних лет проблемы Чжоу И, основанных на недавних археологических находках).//ЧГЧС. Вып. 14. Пекин, 1988.

185. Чжао Шуан. Чжоу би суань цзин (Комментарий. Чжао Шуана к Счетному канону о чжоуском гномоне).// Суань ши шу. Цянь Баоцзун цзяодянь (Счетные каноны в 10 книгах. Критический текст Цянь Баоцзуна). Т. 1. Пекин, 1963.

186. Чжоу би суань цзин (Счетный канон о чжоуском гномоне)).// Суань цзин ши шу. Цянь Баоцзун цзяо дянь (Счетные каноны в 10-ти книгах. Критич. текст Цянь Баоцзуна).Т. 1. Пекин, 1963.

187. Чжоу И дацыдянь. Сяо Юань чжубянь. (Большой словарь по Чжоу И. Под редакцией Сяо Юаня). Пекин, 1991.

188. Чжоу И чжэнъи ( Чжоу И в ортодоксальном понимании).// ШСЦЧШ. Т. 1. Шанхай, 1935.

189. Чжоу И чжэнъи. Ли Сюецинь чжубянь (Чжоу И в ортодоксальном понимании. Под ред. Ли Сюециня).// Пекин, 1999.

190. Чжоу И цзицзе. Тан. Ли Динцзо {Чжоу И с собранием разъяснений) [танский] Ли Динцзо)./I Исюе цзинхуа (Лучшее в ицзинистике). Антология в 3 томах под ред. Чжэн Ваньгэна. Т. 1.Пекин, 1996.

191. Чжоу И чжанцзюй чжэнъи. Чжай Цзюньлянь сюань (Поглавно-пофразовое сличение различий разных версий. Чжоу И, осуществленное Чжай Цзюньлянем). В 11 цзюанях. Б. г., б. м.

192. Чжунвэнь дацыдянь (Большой словарь китайского языка). Т. 1-40. Тайбэй, 1962-1968.

193. Чжоу Чжунлин. Хань Фэй-цзы ды лоцзи (Логика Хань Фэй-цзы). Пекин, 1958.

194. Чжоу Шань. Чжоу И вэньхуа лунь (Обсуждение культуры, основанной на. Чжоу И). Шанхай, 1994.

195. Чжоу Юньчжи, Лю Пэйюй. Сяньцинь лоцзи ши (История логики в доциньский период). Пекин, 1984.

196. Чжу Бокунь. И сюе чжэсюе ши (История философской ицзинистики). Т. 1, 2. Пекин, 1989.

197. Чуньцю цзочжуань чжэнъи (Чунъцю и цзочжуанъ в ортодоксальном понимании).//ШСЦЧШ. Т.2. Шанхай, 1935.

198. Шаншу чжэнъи («Канон документов» в ортодоксальном понимании).// ШСЦЧШ. Т.1. Шанхай, 1935.

199. Ян Сюн. Ян-цзы фаянь («Образцовые изречения» учителя Яна).1. ЧЦЦЧ. Т.7, Пекин. 1988.

200. Янь Фу. Ань Минсюе цяньшо Ефансы юань чжу (Примечания к «Азам логики» У.Джевонса). Тайбэй, 1973.

201. Янь Фу. Ань Мулэй Минсюе (Примечания к «Логике» Милля). Тайбэй, 1971.

202. Янь Фу. И Тяньянь лунь цзысюй (Предисловие к переводу «Теории природного развития»).// Тяньянь лунь (Гексли Т.. Эволюция и этика). Тайбэй, 1977.