автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: "Мера" как категория мифопоэтики В. Хлебникова

Полный текст автореферата диссертации по теме ""Мера" как категория мифопоэтики В. Хлебникова"

На правах рукописи

~ 7'г-¿А «

Ганин Максим Владимирович

«МЕРА» КАК КАТЕГОРИЯ МИФОПОЭТИКИ В. ХЛЕБНИКОВА: ТРАНСФОРМАЦИЯ ЭЛЕМЕНТОВ

Специальность: 10.01.01-русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

00506022О

1 0 ■*":•! /013

Москва - 2013

005060225

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы Российского университета дружбы народов

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Карпов Анатолий Сергеевич

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Орлицкий Юрий Борисович,

главный редактор информационного издания «Вестник гуманитарной науки» Российского государственного гуманитарного университета

кандидат филологических наук Солнцева Елена Георгиевна,

доцент кафедры иностранных языков факультета гуманитарных и социальных наук РУДН

Ведущая организация: Литературный институт имени А.М. Горького

Защита диссертации состоится 21 июня 2013 г. в 13-00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.203.23 при Российском университете дружбы народов по адресу: 117198, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, ауд. 436.

С диссертацией можно ознакомиться в Учебно-научном информационном центре (научной библиотеке) Российского университета дружбы народов по адресу: 117198, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6.

Автореферат диссертации размещен на сайте: www.rudn.ru Автореферат диссертации разослан 20 мая 2013 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук, доцент

А. Е. Базанова

Общая характеристика работы

Поэт-новатор, прозаик, теоретик литературы, лингвист-экспериментатор, исследователь «глубинных пластов» языка, художник, мыслитель, отчаянный путешественник - Велимир Хлебников (1885-1922) - сыграл в развитии русской литературы и культуры XX века роль необыкновенную (по словам О.Э. Мандельштама: «прорыл в земле ходы для будущего на целое столетие»). Однако ключ к разгадке, а, следовательно, объективному пониманию феномена «Хлебников», — еще не найден: «предмет» сам задает высокий уровень сложности и неоднозначности подходов к научным разысканиям и изучению материала.

Такое положение вещей обусловливается не только замысловатостью поэтики В. Хлебникова, предельной «заостренностью» магистральных тематических линий и/или своеобразием мотивно-образной системы его поэзии и прозы, но и постановкой Будетлянином («имя» введено В.П. Григорьевым) внехудожественных задач («мания прожектерства» (В. Гофман)), масштабом осмысляемых проблем («пространство и время», «мера и смерть», «число и слово», «судьба и "победа над роком"»), сосредоточенной телеологичностью поисков законов универсума, «проективностью» творческих конструктов, да и самой методологией извлечения «зерен» смысла из насущного языка.

Именно поэтому мы обращаемся к мифопоэтическому дискурсу как наиболее сложному и, на наш взгляд, плодотворному проявлению науки о Хлебникове, позволяющему оперировать категориями и проблемами, которые творчески разрабатывал сам поэт. Соглашаясь с утверждением, что мифология стала для В. Хлебникова «формой поэтического мышления» (Ю.М. Лотман, З.Г. Минц, Е.М. Мелетинский), приходим к мысли, что собственно вся его поэтика является своеобразным «мифотворческим космосом». Центральной точкой этой вселенной становится категория «Мера».

В поле внимания исследователя попадали отдельные стороны реализации хлебниковской идеи «Меры» уже в трудах Е.Р. Арензона, В.П. Григорьева, Р.В. Дуганова. Последний, к примеру, предлагает стройную модель анализа «малой вещи» поэта, очерчивая грани предмета «меры» через ее «управление словом». Однако последовательное изучение, описание и преломление «Меры» как категории мифопоэтического мира через призму философско-теоретических и литературно-художественных воззрений Хлебникова не предпринималось. Некоторые частные аспекты проблематики «Меры» затрагивались в ходе анализа других узловых в творчестве поэта теорий, мифологем и категорий: «пространства и времени», концепции «четвертого измерения» (А.Т. Никитаев, В. Вестстейн, М. Бемиг), «законов числа» (В.В. Бабков, Л.Г. Панова), вопросов семантики «Единицы» (Н.М. Азарова). Выявляя дуалистическую доминату «мир/язык», французский исследователь Ж.-К. Ланн полагает ее преодоление через область «ритма», которая, как представляется, корреспондирует с категорией «Меры».

Рассмотрение репрезентаций форм и элементов Меры также носило лишь опосредовано-фрагментарный характер. В велимироведении проблема трансформаций образов и мифологемных комплексов в художественном космосе Хлебникова вылилась в изучение метаморфозы как фундаментального принципа с одной стороны и художественного приема - с другой. Метаморфозу как

структурообразующий прием в текстах поэта выделяют A.C. Бирюкова (вопрос о «метаморфозе в ритмическом воплощении»), M.JI. Гаспаров, В.В. Кравец, В.Ф. Марков, И.П. Смирнов, Ore А. Ханзен-Лёве, P.O. Якобсон. А.Е. Парнис обращается к выявлению источников . и способов перекодирования, трансформированных фольклорно-мифологических образов и мотивов («мава», «олень» и «воин») в контексте «проблемы диалога» В. Хлебникова и Н. Филонова, «морфология» и «исторические корни» метаморфозы рассматриваются С. А. Ланцовой, экспликация «перевернутых» сущностей («Тополь-рыбак») при анализе стихотворения Хлебникова «Весеннего Корана...» выявлена американским славистом X. Бараном.

Тем не менее, анализ трансформаций художественных элементов, замкнутых идеей Меры, не осуществлялся. Эти «исходные обстоятельства» во многом обусловливают актуальпость нашего исследования. Кроме того, стабильно возрастающий в последние годы интерес к творчеству В. Хлебникова — а среди нерешенных проблем велимироведения остаются вопросы связи «словотворческих» экспериментов с генерированием единиц поэтического мифа, элиминирование лакун в изучении любопытнейших квазинаучных теорий и др. — и поиск новых подходов к изучению его художественной реальности предопределили включение генерализующей будетлянский космос категории в область нашего исследовательского внимания. С другой стороны, давно назрела необходимость обращения к онтологической категории Меры, «потерявшей» в гуманитарной мысли XX века свое «универсальное» диалектическое значение.

Цель настоящей работы: выявление в мифопоэтике В. Хлебникова категории «Мера», развертывающейся в пространстве трансформационных процессов творческого космоса. Заявленная цель определяет следующие задачи исследования:

1. Проследить генезис категории «Мера» в философско-культурологическом аспекте и установить специфику этой категории в мифосистеме В. Хлебникова.

2. Обозначить «параметры» мифопоэтической «модели мира» и эксплицировать взаимосвязь категории «Мера» с категориями времени и числа в универсуме поэта.

3. Выявить центральные антиномии авторской «модели мира» и распознать метаморфозы ключевых образов в зоне противопоставлений стержневых оппозитивных пар.

4. Зафиксировать формы репрезентации Меры на различных конструктивных уровнях хлебниковского Текста и проанализировать выявленные концепты и мифологемы; включить отдельные концепты в интертекстуальный срез.

5. Обнаружить когнитивный вектор Меры, выяснить природу концепта «мера мира» в сложной взаимосвязи с компонентами и теоретическими положениями авторского метатекста.

6. Сконфигурировать «мир» стихотворения «Времыши-камыши...» в парадигме пространственно-временных отношений на основе его всестороннего комплексного анализа.

7. Раскрыть признаки семиотического единства творческой системы Хлебникова и осуществить процедуру визуального кодирования поэтического текста.

Предметом исследования выступает система разноуровневых связей категории «Мера» в контексте преобразований и динамических взаимодействий элементов мифопоэтического мира В. Хлебникова.

Объектом являются тексты генерального корпуса (1904-1922 гг.) поэта, на различных уровнях структуры которых обнаруживаются элементы реализаций и трансформов категории «Мера», а также концептуально зависимых от этой категории семантических построений. Основная методика отбора произведений для анализа определяется принципом максимальной идейно-семантической релевантности материала категориальному уровню поставленных задач.

Теоретическая основа диссертации определена, с одной стороны, осмыслением трудов ученых русской «формальной школы» О.М. Брика, Е.Д. Поливанова, Ю.Н. Тынянова, В.Б. Шкловского, P.O. Якобсона. Учитывается и ряд полемических тезисов и положений Г.О. Винокура и В.М. Жирмунского. С другой стороны, широта представленного материала и специфика творческого дискурса В. Хлебникова обусловила необходимость обращения к исследованиям столь разных отечественных ученых, как A.A. Потебня, М.М. Бахтин, Ю.Б. Борев, С.Н. Бройтман, M.JI. Гаспаров, Д.Д. Ивлев, A.C. Карпов, И.П. Смирнов, Ю.Б. Орлицкий, Б. А. Успенский, М.Н. Эпштейн, а также зарубежных теоретиков литературы и искусства (Е. Фарино, У.Эко). Основные подходы к стержневому понятию «миф» мы находим в фундаментальных трудах О.М. Фрейденберг,

A.Ф. Лосева, Е.М. Мелетинского, Ю.М. Лотмана, С.С. Аверинцева. При рассмотрении «Модели мира» как «суммы представлений о мире внутри данной традиции» (B.II. Топоров) отправной точкой для нас послужили взгляды

B.Н. Топорова, Вяч. Вс. Иванова, Т.В. Цивьян.

В понимании природы «концепта» мы ориентируемся на работы таких ученых, как С.А. Аскольдов, Е.С. Кубрякова, Д.С. Лихачев, И.А. Стернин. Философская сторона нашего исследования немыслима без обращения к трудам мыслителей прошлого и настоящего. Большое значение для понимания философского концепта в его взаимосвязях с категориальной системой современной философии сыграли работы «классиков» постструктурализма: Р. Барта, Ж. Делеза, Ф. Гваттари.

Методологическим базисом нашего исследования является комплексный подход к изучению литературных произведений, основанный на сочетании структурно-семиотического и культурно-исторического методов. Использованы также аналитические изыскания в рамках мифопоэтического дискурса, элементы методов компонентного и интертекстуалыюго анализа. С другой стороны полисемантичность и «зашифрованность» текстов Хлебникова определяет использование герменевтического подхода к анализу ярусов ключевых стихотворных конструкций. При работе со сложным хлебниковским материалом важно учитывать «метод широких контекстов» или «открытый» метод, сформулированный X. Бараном. Основополагающей посылкой нашего исследования стало то, что преломление форм реализации заглавной категории необходимо рассматривать с позиций самого автора, творца новой мифосистемы.

Производится задействование метатекстов и попытка «включить» иной перцептивный ряд.

Научная новизна диссертации определяется следующими аспектами:

1. Предпринят поиск «величины», организующей диалектику творческого космоса В. Хлебникова, произведено выделение ее в качестве отдельной категории. Этой категорией следует считать «Меру».

2. В мифопоэтической системе изучаемого автора выделяются оппозитивные пары («мера/мир», «смерть/мера» «мера/мор»), ранее подробно не описанные.

3. Важное место в диссертации занимает разносторонний анализ раннего стихотворения «Времыши-камыши...» (1907-1908), которое до этого рассматривалось в трудах хлебниковедов лишь фрагментарно.

4. Делаются подступы к разработкам визуальных представлений буквенного (графо-фонемного) уровня отдельных творений В. Хлебникова.

5. Устанавливаются ранее не замеченные интертекстуальные связи произведений Хлебникова с поэзией современников.

6. Осмысляются суггестивное и магическое начала в «малых вещах» поэта. Ряд известных текстов, представляющих интерес для исследователей и по-разному рассматриваемых в научной литературе, проанализирован с новых позиций. Получили новое прочтение отдельные стихотворения, мысли и заметки, дневниковые записи, лишь недавно впервые опубликованные.

7. Осуществлена попытка представить программный для мифопоэтической системы поэта текст «Есть запах цветов медуницы...» в виде экспериментального графического изображения. В целостную систему трактовок этого стихотворения нами также вводится и поздняя его версия, извлеченная из фонда В. Хлебникова (РГАЛИ).

Теоретическая значимость нашего исследования заключается в актуализации онтологической категории Мера (ее сущностного смысла) в художественном мире Хлебникова и возможности поиска ее репрезентантов в структуре текста. Расширены возможности анализа конкретного поэтического текста. Проделан эксперимент перевода словесного ряда стихотворения «Времыши-камыши...» в цветовое диаграммное изображение. Специфика заявленной темы определила необходимость междисциплинарного подхода.

Положения, выносимые на защиту:

1. «Мера» есть узловая категория мифопоэтического космоса Велимира Хлебникова. Задействовав механизмы мифотворчества, поэт реактивирует категориальный потенциал «Меры» и возвращает ей философский сущностный смысл. Осмысление категории «Мера» у Хлебникова - это «conditio sine qua поп» познание его поэтики, мирочувствования и философии.

2. Стратегия развертывания трансформационных процессов, происходящих в мифопоэтической системе художника слова Хлебникова, заключена в целеполагающем движении к некой сверхзадаче, которая выявляется как «идеальный» фильтр содержания его Текста. Варианты развития такой стратегии: создание единого языка: («перелить земли наречья в единый смертных разговор»), необходимость преодоления «смерти» («плевок в глаза смерти»), разработка теории создания «государства времени».

3. Категория конфигурируется на всех уровнях мифосистемы Будетлянина. Смыслы Меры эксплицируются в мифологемах, образах и концептах («закон качелей», «небеса азбуки», «бревна времени» etc.).

4. Элементы хлебниковской картины мира образованы по «конструктивной» схеме мифа и структурируются бинарно. Создавая новую «модель мира», поэт-«архитектор» отталкивается от конструкции дуальных противопоставлений в их диалектическом единстве. «Глубинную» основу всей системы оппозиций составляет инвариант архаического сознания «Чет/Нечет».

5. При реконструкции пространственно-временного континуума «малых вещей» В. Хлебникова (на примере стихотворения «Времыши-камыши...», 1908) обнаруживаются «парадоксальные» схемы, не конституируемые рамками трехмерной картины реальности, происходит актуализация единого субъектно-объектного состояния. Элементы текста вовлекаются в особые многоярусные отношения как на уровнях семантических и морфолого-синтаксических взаимодействий, так и на уровне структуры стиха.

6. Семиотическое единство хлебниковской мифосистемы образуется пересекающимися цепочками сложноорганизованных кодов. Следствием этого становится непрерывная генерация обновленных мифологем, образов, концептов и всего неомифологического комплекса представлений и универсалий.

7. Хлебниковские интенции постижения Меры нашли концептуальное продолжение в «причудливом» мире обэриутов, главным образом у Д. Хармса. Через расширение пространства метаморфозы категория Меры «овеществляется» в эталонных объектах. Представленный интертекстуальный срез экспериментов В. Хлебникова в области стихотворчества и практики создания «заумного языка» также демонстрирует возможность продуктивного роста.

Практическая значимость исследования определяется возможностью использования его материалов для изучения поэтики В. Хлебникова как в рамках курса «История русской литературы XX века», так и спецсеминаров и спецкурсов, посвященных творчеству поэта и реализации теоретических стратегий русского футуризма. Ряд тезисов диссертации может быть привлечен при разработке методических рекомендаций для анализа проблем модернистского текста и осмысления художественно-философского наследия русского «классического» авангарда.

Апробации магистральных направлений диссертационного исследования осуществлена в выступлениях с докладами на научных конференциях, в том числе на Международной научно-практической конференции, посвященной LXXV-летию со дня рождения народного поэта Чувашии Геннадия Айги» (Чебоксары, 17-18 сентября 2009 г.), на Международной научной конференции «Велимир Хлебников в новом тысячелетии», посвященной 125-летию со дня рождения русского поэта и мыслителя (Москва, Институт мировой литературы им. A.M. Горького РАН, 9-11 ноября 2010 г.) Диссертация обсуждалась на кафедре русской и зарубежной литературы Российского университета дружбы народов. Центральные положения диссертации нашли отражение в восьми публикациях, список которых приведен ниже.

Структура и объем диссертации подчинены достижению поставленной в работе цели и решению обусловленных ею задач. Работа состоит из введения,

трёх глав, заключения и библиографии и приложения. Объём работы - 237 страниц. Библиография насчитывает 519 наименований.

Содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность диссертационного исследования, формулируются его предмет, цели и задачи; устанавливается степень разработанности представленной темы; выявляются теоретические основания и основные методологические принципы работы, указывается ее научно-практическая значимость; определяются положения, выносимые на защиту.

Первая глава «"Мера" как оспова "модели мира" В. Хлебникова»

состоит из трех параграфов.

В параграфе 1.1. «Генезис категории "Мера": философско-культурологический аспект» высвечивается пространство теоретических установлений и обозначается терминологический инструментарий исследования. Выделяется «предельное понятие» - «Мера».

Выдвигая гипотезу о том, что функциональная роль именно этого «предельного понятия» в мифосистеме В. Хлебникова во многом определяет своеобразие его художественно-философского космоса, кратко обозреваем эволюцию представлений о содержании онтологической и гносеологической составляющих названной категории от воззрений «досократиков» (Гераклит), софистов (Протагор), пифагорейцев, Платона и Аристотеля («Метафизика»), через ступени схоластической натурфилософии Н. Кузанского и рационализма Нового времени (Г. Лейбниц, Б. Спиноза), до «категориальных» построений в классической системе И. Канта, законов диалектической логики Г.Ф. Гегеля и дуалистической концепции искусства Ф. Ницше.

В современном философском прочтении «Мера» понимается как нечто «обобщающее результаты и процедуры измерения качественно-количественной определенности...» (Новая философская энциклопедия, 2010). Отсылки к трудам мыслителей преломляются через призму художественно-литературных рефлексий В. Хлебникова (отмечаем попытку создания философского трактата («principia») «Еня Войеков», 1904-1905). Пример хлебниковской «каламбурной» иронии над великим «кенигсбергским затворником» дан в пьесе «Чертик» (1909): «Все Конт да Кант. Еще Кнут. Извозчик, не нужен ли тебе Кнут?» (Хлебников В.В. Собрание сочинений: в 6 т. М.: ИМЛИ РАН, 2000-2005. Т. 4. С. 188). В поэме «Жуть лесная» (1914) обнаруживаются иронические выпады в сторону Платона и Б. Спинозы. Первая в хронологическом отношении хлебниковская «сверхповесть» -«Дети Выдры» (1911-1913) - насыщена философскими пассажами с критическими репликами в адрес теорий Ч. Дарвина и К. Маркса.

«Мера» после «заката» классических систем теряет свой «универсальный и диалектический смысл» (А.Ф. Лосев) и подвергается редукции до рамок логических операций. Эстетико-культурологическая плоскость реализации обсуждаемой категории развертывается через «точки» «родовых» понятий -«измерение», «мерность», «ритм». «Мера» и антропоморфные характеристики лежат в основе терминологического инструментария стихосложения (по О. М. Фрейденберг: «строфа» = «ходьба», «нога—.«ера ритма», а отсюда - «стопа»).

У Хлебникова «Мера» есть продукт авторского мифотворчества, органично вписывающийся в его художественную вселенную и задающий «параметры» этой вселенной. Здесь выявляются специфические образы и концепты, семантически конфигурированные как экспликации Меры: «зверь+число», «закон качелей», «молнийные» энергийные сущности («молния», «солнце», «лучи»), русалка (мнимая сущность), «камыш\тростник\осока», «бревна» и «волны» времени», движения «коромысла» («пляска»).

«Обрастая» неомифологическими семантическими обертонами, Мера у Будетлянина возвращает себе сущностный диалектический смысл.

В параграфе 1.2. «"Модель мира": диалектика мифотворчества» внимание фокусируется на структурно-методологическом образовании «модель мира» и сложной системе взаимодействий мифопоэтических элементов в художественном мире В. Хлебникова

В творческой вселенной Хлебникова фиксируется рождение нового «мира» через процедуру реактивации «мифа». «Картина мира» поэта, философа-пророка, «жизнетворца» конституируется по законам мифопоэтической «модели мира», предполагающей «зависимость макрокосма и микрокосма, природы и человека» (В.Н. Топоров). Устанавливается, что фигура поэта, объективируется в качестве транслятора «основного мифа» («мифотворца» и «мифохранителя»), «бытийствующего» в последовательности трансформаций. Будетлянин соотносит себя с «азийскими» пророками («О, Азия! Тобой себя я мучу...», 1920). Лирический «неосинкретический» (С. Н. Бройтман) субъект в поэзии Хлебникова может реализовываться как Заратустра, и одновременно — «Мохавира», «Бодисатва» и др.

В декларации «Труба Марсиан» (1916) В. Хлебниковым провозглашается ряд тезисов «вновь рождаемого» «будущего», утверждается новая «модель мира», новый миф. Важнейшим пунктом этого художественно-теоретического жеста предстает указание на преодоление сущностей «старого» уровня с использованием в инструментальной функции краеугольных категорий будетлянского космоса: «завоевать мерой и временем наши права на свободу от грязных обычаев людей прежних столетий». Вполне определенная модель противоположений, задаваемая «марсианами», интерпретируется как дихотомическая структура. Время здесь заключено в «меру», а «мера» интегрирует «временем». Это характерный для Будетлянина «неслучайный» двунаправленный процесс. «Мера» становится «двойником времени» (И. Хольтхузен).

В концентрированном виде «историософский» оптимизм, помноженный на утопические идеи создания технологических рычагов объективизации концепции «безгосударственного человечества», нашел отражение в поэме «Ладомир» (1920). «Ладомир» — сжатая формула л<ировидения, лш/тоосмысления Хлебникова и проспективная модель гармонизации мироустройства («Лад»+«мир»), отсылающая нас к более ранней идее «овелимиривания» Земного Шара и «изыскания «лада судьбы» («Люд и лад», 1917).

Накладывая контуры «магистральных» оппозиций на художественный мир В. Хлебникова, осмысляем «будетлянские» механизмы «обуздания» и/или «подчинения» Времени и область мифологической числопоэтики. Отсутствие

среди велимироведов целостного и непротиворечивого понимания природы «нумерологических» штудий поэта обусловливают наше обращение к уточнению отдельных аспектов центральной мифологемы «Число», понимаемого как «инобытие слова» (М. Виролайнен) и «вариант» Меры.

Ключевая корреляция, конституирующая весь каркас творимого поэтом «мироздания», заключена в вопросе о сравнении «постоянных мира», который «связан с соотношениями числа и слова» («Время — мера мира», 1916). В указанном историко-математическом трактате В. Хлебников четко формулирует кардинальную гносеологическую претензию к слову: словесное мышление лишено констант, ориентированных на «измерительную» процедуру. Поэт называет имена Пифагора Лейбница, Новалиса, которые, по его мнению, «предвидели победу числа над словом как приема мышления».

Слова для «художника мысли» становятся формой отчуждения по причине несоизмеримости критериев («условия») их оценки. Обреченность попыток «идеализировать» слово заставляет Хлебникова отдать предпочтение числу. Поэт становится «мыслителем числа» (К. Малевич). Но возможна и «глубинная» трактовка: за числами Будетлянин видит «немой жест» (Н. Башмакова), восхождение образа к еще «не рожденному слову». Главное же то, что «число» — это орудие, вычислительный инструмент управления временем, а значит «победы над смертью». «Арифмософии» (Ж.-К. Ланн) в утопической концепции Будетлянина отводилась прогностическая и демиургическая функция. Однако и тут не все однозначно: «повороты» «от слова к числу» и от «числа к слову» имели у Хлебникова циклический характер.

Кроме того, сама идея «числа» тесно связана с хлебниковским пониманием мирового ритма, определяющего разноуровневые метаморфозы «Меры». Выражением этой мысли становится специфический «образ-мотив» (конструкт В. Б. Шкловского, рожденный в полемике с потебнианством) «числозверя» (выделен Р. В. Дугановым): «зверь + число» создают динамическое напряжение (стихотворения «Числа», 1912; «Зверь + число», 1915). Прогрессивное движение -«число» и регрессивное движение - «зверь», однако знак «плюс» тут указывает и на одно- или единоприродность, возможность суммирования однопорядковых величин. Выдвигается гипотеза, что именно в контексте революционных изменений парадигмы научного знания в начале XX века Хлебников как «числяр» эпохи «слома веков» парадоксальным образом возвращается к изначальной платоновской («платономерия») и даже «досократическим» моделями «измерения вселенной», архаично-сакральному пониманию «числа».

Вглядываясь во «внутренний контекст» стихотворения «О, достоевскиймо...» (известно четыре редакции этого знаменитого текста, датированных 1907-1908, 1912, 1919, 1921 годами), рассматриваем экспликацию цепочки: «мир» -> «мера» —> «без-мирное» —> «без-мерное» —> «за-мирное» —> «за-мерное». Здесь можно говорить о возможности преломления эстетического аспекта гегельянской диалектики (искусство Древней Индии и Египта vî классическое античное искусство vs современное искусство как чередование «безмерного-мерного»).

В небольшой стихотворной пьесе «Призраки» (1916) «призрак-кнель;; (sic!) под порядковым номером «девять» («утроенная триада», значительное для

пифагорейской нумерологии число) прячет самое себя в «тростник» для получения мистического откровения: «грезь!». «Священных чисел ясный кнезь» становится носителем смерти «в себе самом». Порядковый номер равен содержательному «наполнению» «призрака» - в этом смысле структура «девятого призрака» автореферентна.

Расширение двоичной структуры (князь/кнезь) компонентом «книга» приводит к образованию «квазипарадигмы» (И. Хольтхузен), восходящей к общему знаменателю - концепту «коня» («князь - кнь - конязь - к-н-язь»). Демонстрируются не отмеченные ранее аллюзии к хлебниковским утопическим философемам и образным конструктам («конские свободы»; «кони Пржевальского»— «общебудетлянский» топос, вероятно, изобретенный Д. Бурлюком: «конецарство») в поэме Н. Заболоцкого «Торжество земледелия» (1929-1930). Возращаясь к вопросу о конституировании времени в мифосистеме Будетлянина, фиксируем, что в одной из форм его овладения - превращения времени в опредмеченную реальность - функционально проявляется Мера, долженствующая создать условия такого опредмечивания и упорядочивания. Художественной параллелью числовым законам «подчинения» времени становится поэтическое преобразование («метаморфоза», понимаемая как «переход формы») этой категории в образы предметного бытия.

Выдвигаем еще одну гипотезу: в наибольшей степени тенденция к «овеществлению» абстракций характерна для позднего этапа творчества и приводим примеры таких трансформаций. Задействуются в том числе и такие малоизученные тексты, как «Вытершись временем начисто...» (1920) и «Я — вестник времени, пою...» (1921).

Антиномия «Вера» (как «сверхмера») / «Мера» (как «сверхвера») в этот период начинает разрабатываться как теоретическое построение, упорядочивающее развертывание образных и художественно-философских конструкций («"меродатели" V.? "веродатели"», «Верослав», «богомер» и др.).

В этом же параграфе обозначаются «конструктивные» основания «картины мира» Хлебникова (бинарность элементов мифа). Реализуя мифотворческие потенции, поэт опирается на сложную систему дуальных противопоставлений (восходящих к «символической» архаике). Оппозитивность понимается как «предпосылка состояния равновесия» (Б. Лённквист). Но как этот тезис согласуется со стремлением поэта к всеединству, синтезу мировых начал, обретению «Единого», тотальному «снятию» антиномизма?

Стремление Хлебникова к Единому («единотствовать») и, как следствие, развитие таких специфических авторских концептов, как «волна» и «колебания» корреспондирует с мистическими идеями теософа П. Успенского. С другой стороны, усложнение отношений между полюсами оппозитивной оси у Будетлянина принимает характер беспрерывной метаморфозы, а обобщение ключевых оппозитивных пар происходит в виде «фундаментального символического контраста» (В.П. Григорьев).

Важнейшей, определяющей всю хлебниковскую мифосистему, дихотомией является «Чет и нечет» (важен контекст славянизированных фольклорно-мифологических мотивов в текстах: поэмы «Мария Вечора», «Марина Мнишек»; «рождественская сказка» «Снежимочка»; языческая драма «Девий бог»,

стихотворная пьеса «Внучка Малуши»). «Чет и нечет» - оппозитивная форма реализации категории Меры на самом «глубинном» уровне. Колоритно проиллюстрирована оппозиция в стихотворном опусе «Точит деревья и тихо течет...» (1919). Примеры сигнализации «скрытых» противоположений находим в «околосимволистской» драматической поэме «Любовник Юноны» (1908), в «военном» стихотворении 1916 года «Веко к глазу прилепленно приставив...» (1916) и в поэме «Синие оковы» (1922).

Кроме того, «иллюстрации» игры в «чет/нечет» (центральный вариант -«двойка/тройка») на «Хлебникова поле» закодированы в «Досках Судьбы». Мера в системе Хлебникова структурируется оппозициями в диалектическом смысле: «событие» и «противособытие» (шаг «два» и шаг «три»), являются своего рода «тезисом}) (утверждением) и «антитезисом» (отрицанием) «диалектической триады» (по Г. Ф. Гегелю). Однако при всем желании трудно помыслить «синтез» эквивалентным хлебниковской «Мере» - эта категория у него все же не укладывается в рамки синтеза «противоначал». В системе Будетлянина события цикличны («закон возмездий»): «два» («движет», но «дворяне»!) приходит на место сущности «три» («трется», но «творяне»!) и наоборот. Мера же — это высший принцип их соположения, чередования и взаимодействия («хронодинамика»). Позволим себе, таким образом, парадоксальное заявление: у Хлебникова не только «мифология» во взаимодействиях элементов «диалектична», но и сама «диалектика» — «мифологична». Происходит окончательный разрыв с традицией детерминизма.

В параграфе 1.3. «"Мера мира" как формула и концепт» речь идет о «мыслительном конструкте» (А.П. Бабушкин) «мера мира». В самых разнообразных репрезентациях и преломлениях это концептуальное построение встречается практически на протяжении всей творческой истории поэта и мыслителя (от ранней миниатюры «Из мешка...» (1908) до затейливых вычислений в «финальных» листах «Досок судьбы»).

Это образование характеризуется в диссертации как «сложный» концепт второго уровня, подключающийся в область хлебниковских кодов и первичных неомифологических концептов, формирующих концептосферу ключевой категории «Мера». Будетлянский «концепт» в отдельных аспектах («Ляля на тигре», 1916; «Воззвание Председателей Земного Шара», 1917) корреспондирует с пониманием концепта в постструктуралистских теориях Ж. Делеза и Ф. Гваттари. Перспективным нами мыслится взгляд на структуру хлебниковского слова как на потенцированный миф («мифопонятие»). «Расшифровка» мифа (по Р. Барту) провоцирует использование неологизмов, что проливает свет на скрытые механизмы мифопоэтической неологии поэта.

«Постигающий» взор «меродателя», устремленный на проблему возможности!не-возможности выявления и/или создания определенной «мерности» бытия, перспективно позитивен: изначальная посылка, на которой зиждутся все постройки хлебниковских теоретических и художественных «ансамблей» - это, по сути, мифопоэтическая аксиоматика возможности обнаружения «измерительного» единства для всего многообразия мира. Надо сказать, что «Мир» как некая категория в хлебниковском понимании включается в сложную систему отношений с категориями «Пространство», «Время», «Судьба»

(«швейный станок судьбы»). С последней в свою очередь коррелирует заглавная категория нашего исследования, происходит не только синонимизация «жребия судьбы» и законов («предустановлений») Меры, но и своеобразное сращение — «судьбомерие». Отыскивая законы «рока», Хлебников грезит о возможности полного упорядочивания «мира» и «времени»: «я обращу человечество в часы» (тут «метафизический оптимизм» Г. Лейбница выступает как один из факторов влияния).

Однако обозначенный комплекс («мера мира») образует еще и формулу, «сжимающую» разновалентные онтологические «переменные». . Формула развертывается как сама природа входящих в содержательный план и корреспондирующих друг с другом сущностей {мера <Х>мир). «Мир» становится антитезой «Меры», сохраняя при этом по отношению к ней условную синонимичность: соположение антиномичных единиц свидетельствует об амбивалентности художественного мышления «речетворца» (пример такой амбивалентности: «Мера Лик Мира» - название седьмого листа «Досок судьбы»). Кроме того, мы высказываем предположение, что «Мера мира» — это еще и своеобразный языковой феномен — «изафетная конструкция» («атрибутивно-субстантивное сочетание» (М. Мейлах), свойственное восточным языкам).

Для понимания функциональной роли составляющих Меры (становящейся категориальным «каркасом» мифосистемы) мы фокусируем «исследовательскую оптику» на проблеме так называемого «заумного языка» и «звездных» значениях «простых имен» («азбука понятий», «азбука ума») (статьи и теоретические жесты «Воин ненаступившего царства...», 1912-1913; «О простых именах языка», 1915; «Художники мира!», 1919; «Наша основа», 1919; «сверхповесть «Зангези», 19201922; стихотворение «Слово о Эль», 1920; поэма «Царапина по небу», 1920). МЕРа и МИР попадают под действие «закона кратных отношений» и вступают в область неоднозначных взаимодействий.

В ракурсе разнонаправленных трансформаций, происходящих «вокруг» семантического «ядра» в пределах одного текста, впервые рассмотрены метаморфозы, которыми перенасыщен ранний верлибр «Песнь мирязя» (1908) -«пейзаж души» (Б. Бухштаб). Центральные трансформы (в зоне корневой доминанты «мир») соотносятся с явлениями предметно-вещественного уровня («мирючие»/«мирель»/«миристые»), лишенные денотата сущности становятся «конкретными» объектами («мирины»/«первомирелыцик»), Палиндромическое строение, осложненное зеркальным эффектом, имеет ранняя миниатюра «Юноша Я - Мир» (1907) (авторефлексия на тему «Ямир» появляется много позже в тексте «Я и Россия», 1921). Хлебников замыкает через закон «двоякоумной» речи загадку «мира» на себе. Поэтому и обыгрывается и палиндром самого имени «Велимир» - «перевертень» («оборотень») — «Рим и лев». Отмечая цефальные аспекты «поэтики тела» (Ж.-К. Ланн), мы указываем, что слияние-превращение в единое с миром (в том числе и на уровне материализации фамилии: «хлеб») есть главная мифологическая доминанта хлебниковской «космологии», «торжествующая» Мера бытия. В тексте другого раннего «экспериментального» стихотворения анализируются художественные функции своеобразного коррелята слов «жизнь» и «тризна» - неологизма «мизнь» («мизпа»). Обнаруживаем предвосхищение В. Хлебниковым открытия этимологии слова «тризна».

Впервые детальному разбору подвергается малоизвестный текст «Вьется звонкая чайка в красивой пустыне...» (1907). В виде двух условных графических схем задаются варианты направлений «воображаемых» преобразований элементов стиховых строк этой вещи.

Репрезентации на уровнях фонетического, морфолого-синтаксического и образного рядов Меры, с имплицированной в структуру идеей «кругового возвращения», выявляются в «поэме-перевертыше» «Разин» (1920). Минорными коннотациями отмечен комплекс трансформаций образов в позднем «программном» стихотворении «Трата и труд, и трение...» (1922) и поэме «Берег невольников» (1921).

С процедурой «измерения» смерти мы непосредственно сталкиваемся в каламбурных опытах противопоставления - «смерьте»/«смерти» («"Мера" смерти в каламбуре» или «Каламбур "смерти"»?). Иронически-пародийными коннотациями пронизаны пьесы «Чертик» (при всей трагичности входящей в нее «Песни мальчика на кладбище») и «Маркиза Дэзес» (обе - 1909 г.). Здесь выявляется безусловное отличие Хлебникова от соратников по футуристическому цеху. Слова поэт мыслил «живыми», а значит, они вступали в онтологические связи с миром и структурировали особый тип отношений между собой.

Обращая взгляд на одного из «фигурантов» семантических трансформаций

- литеру «-Ь» («ять») - («смерти»/«см-Ьрьте»), автор диссертационного сочинения задействует тексты пронизанные оппозицией «смерть/м-fcpa»: поэмы «Разговор душ» («Любовь приходит страшным смерчем...») (1911-1912), «Суд над старым годом» (1912), прозаический отрывок «А, русалка!» (1921). Хлебниковские интенции постижения Меры нашли концептуальное продолжение в «причудливом» мире обэриутов, главным образом у Д. Хармса («Измерение вещей», 1929). Хармс делает попытку ревизии традиционной «системы мер», выдвигая принцип соотносительности «меры» и объекта измерения. Хлебниковская «универсальная» Мера трансформировалась в релятивную Меру Д. Хармса. А «Мир» у «чинаря-взиральника» трансформируется в «Мыр» (1930). Через расширение пространства метаморфозы категория Меры «овеществляется» в эталонных объектах.

«Гамма будетлянина» (варианты: «яровчатые солнечные гусли» и «кобза кобзаря») выступает как образ-концепт «мирового лада». Ориентир на познание «Меры» человеческой судьбы «одухотворяет» эту «фатальную» (в изначально мифологическом смысле - «fatum») конструкцию, «одним концом волнующую небо, а другим скрывающуюся в ударах сердца» (Хлебников В. В. Собрание сочинений. Т. 6. С. 180).

Другая значимая оппозиция в хлебниковской системе координат -«Мера/Мор». Богиня смерти Морана противопоставляется «Весне». Прослеживается архаическая связь семантики элементов цепочки: «море» — «мор»

- «смерть» - «мера» («моромор»). Репрезентативными текстами тут становятся «Смерть в озере» (1915) («Мор» субституирует функции водной стихии, приобретая при этом признаки персонифицированного «героя»), «Ладомир» («намордники одеть на моры!»), «Баграми моров буду разбирать старое строение народов...». Кроме того, поэт-экспериментатор «проверяет» музыкально-числовым «законом» «лирическую тему» пушкинской «маленькой» трагедии

«Пир во время чумы» в статье «О втором языке песен. Числоимена» (1916), находя «противоядие» мору-чуме в стройной формуле «числоимен». Таким образом, В. Хлебников «расщепляет» и «обезоруживает» «мор», а значит, и смерть, арифметическими расчетами (по словам А. Крученых, подобные изыскания Будетлянина имели, кроме прочего, «важное поэтическое значение»).

Вторая глава «Мир Хлебникова»: пространство-время в мнфопоэтическом аспекте представлена тремя параграфами.

В параграфе 2.1. «"Времыши-камышн...": пространство стихотворного космоса» автор исследования пытается обнаружить специфику проявления «принципа гармонии» (Р.В. Дуганов), вытекающего из особенностей «мерных» отношений в художественном мире Будетлянина. Особое внимание уделяется раннему, в некотором смысле «образцовому», поэтическому тексту «Времыши-камыши...» (1907-1908) (попытка реконструкции пространственно-временного континуума). Последовательности коротких «отрезков» строк этой вещи (стихи заключены в четкую силлабическую схему: чередование шестислоговых и семислоговых моделей) «обнажают» картину, предельно насыщенную приемами и средствами выразительности (метаморфоза, зеркальная композиция, повторы, отражение и параллелизм рядов; стилистические фигуры — анафора, хиазм, антиметабола). Такие художественные потенции стали во многом определяющими для всего последующего творчества Будетлянина, поэтому впервые проводится подробный комплексный анализ стихотворения. Изучение внутреннего контекста произведения расширяется посредством использования еще двух недавно впервые опубликованных редакций этого поэтического опуса. Стихотворение рассматривается в парадигме всей мифотворческой системы поэта.

Представляя схему ритмико-метрической структуры и указывая на изотоническое строение стихов, устанавливаем, что метрика и мелодика «Времышей...» близки к песенно-обрядовой форме, лексически она презентуется анафорическими предлогами и повторением в различных модификациях некоего сакрализованного места. Мы полагаем, что в этой «безглагольной» миниатюре дан не просто «фантастический пейзаж» (С. В. Старкина), а особое многомерное сверхпространство, определяемое звуко-шумовыми характеристиками (фонетический строй стихов достаточно подробно анализируется), где Время — одна из координат этой реальности (первые редакции опуса появились в 1907 г., теория «четвертого измерения» Г. Минковского сформулирована лишь в 1908 г.).

Два основных парадокса структурируют реальность этого текста. Первый парадокс - грамматический («безглагольная» динамика). Второй -топологический: резонируя с «времышами»/«камышами», «озеро с берегом» обретают «дополнительность» (вспоминаем методологический «принцип дополнительности») и «равноправие» в ситуации «динамизированного пространства» (зеркальная фиксация): «На озера береге, / Где каменья временему>. Преодоление трехмерной реальности приводит и к снятшо субъектно-объектной дихотомии.

В первой редакции «Времышей...» фиксируется семантически «деструктивный» конструкт «веретьще - смерти» (уникальное древнерусское слово вр^пие означает «тяжелое тифозное заболевание» (В.И. Даль)). Здесь

Хлебников рассматривает point на координате «будущего» времени (грядущий факт) биографического кода своего Текста: дважды «перенесенный» тиф, полученный во время «полуголодных» путешествий по стране. Однако анализ редакций «Времышей-камышей...» (в том числе и звукобуквенные статистические выкладки - мы следовали хлебниковской концепции числового расчета фактов актуальной действительности) показывают, что развитие Текста этой вещи (всех его вариантов) ведет именно к кристаллизации «новой меры» и гармонизации формы последней «классической» редакции анализируемого стихотворения.

Построение своеобразной «арифметики "звуко-букв"» Текста, вписанной в парадигму «азбуки ума», обнажает проблему языкового знака. Выявляется доминирующее в мифосистеме поэта представление о неконвенциональности знака и имени в платоновском (диалог «Кратил») смысле «родства» «имени и вещи».

В параграфе 2.2. «"Камыш" В. Хлебникова как элемент "меры" Танатоса: отдельные аспекты» выделяется образ-концепт, маркированный танатологическими коннотациями, - «камыш» и семантически изоморфные ему метафорические конструкты: «тростник» и «осока». В исследовательском поле «камыш» представлен еще и в качестве объекта пересечения пространственного и временного измерений, элемента столкновения «размерностей», а, следовательно, одного из функциональных трансформов категории «Мера».

Поскольку образ достаточно частотен, мы ограничиваемся «извлечением» лишь наиболее значимых, преимущественно поэтических, репрезентаций образа «камыша» у поэтов «постсимволистской» эпохи (так или иначе художественно с В. Хлебниковым связанных). Однако прежде обнаруживается богатый интертекстуальный объем «камышовой» области в поэзии и прозе самого Хлебникова, выделяются случаи ауторефлексии: в пьесе «Чертик» наглядным образом эксплицируется смертоносность «тростниковой» функции, другие формы преобразования семантики «камыша»/тростиика представлены в рассказе «Николай» (1913), сверхповести «Зангези», поэмах «Лесная тоска» (1919), «Переворот в Владивостоке» (1921) и ряде других текстов.

Высокую степень семантического напряжения «камышового» заряда в реальности художественных миров следует зафиксировать у Н. С. Гумилева («Гиена», 1907), О. Э. Мандельштама («Голубые глаза и горячая лобная кость...», 1934), В.В.Маяковского («Пустяк у Оки», 1915). Архаические антропогенетические мифы реактивируются у Д. Хармса в прозаической миниатюре «Я родился в камыше...» (1934) (ср. натурфилософское стихотворение Н. Заболоцкого «Птица», 1933). Анализ массива этих представлений приводит нас к выводу: образ-концепт «камыш» имплицирует многослойное мифопоэтическое содержание и обнаруживает глубинные танатологическими коннотации, становясь маркером Танатоса.

В параграфе 2.3. «Мифологема «"Вырей" н образ "времушко-камушко"» развиваются далее исходные представления о «трансформации» как обязательном элементе мифа. Отмечается, что генеральная идея, владевшая сознанием поэта, — «преображение мира (метаморфоза) через постижение тайн числа и слов» (В.Ф. Марков). Обнаруживается стихотворение «раннего периода»,

где фигурирует трансформированный образ времени и/или образ трансформированного времени: «В пору, когда в вырей...» (1908). Текст анализируется с точки зрения присутствия лирического «Я» и его ипостасей («Я времушком-камушком игрывало...»): безличного и абстрактного «Я» и конкретного, персонифицированного «Я», производящего действие. Вектор «раздвоения» активирован проблемой существования различных ипостасей этого «Я» во времени и времени в этом «Я». Отметим потенцирование осознанной направленности на снятие дихотомии субъектно-объектных отношений. Форма несовершенного вида глагола «игрывало» подчеркивает «вневременной» контекст сгенерированной поэтом ситуации.

Локус «Вырей» осмысляется в контексте мифогенной «географии». Исследуя пространство локуса, опираемся на трактовку своеобразной географической «аномалии» «Вырей» в рамках фольклорной традиции как «обетованной земли», «рая на земле». С другой стороны, имеются в виду и реминисценции древнеславянского мифологемного комплекса «райское мировое дерево» (Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров). Выписывается ряд тематически близких стихотворных миниатюр: «Вырей свирелию воды манит...» (1907), «Крымское. Записи сердца. Вольный размер»(1908), «Времири смеющиеся. Зачало» (первая редакция «культового» стихотворения «Заклятие смехом», 1907-1908) и др. Устанавливается, что в этих маленьких «стихотворных вселенных» конституируется модель всего мира как взаимоперетекание микрокосма, космоса и макрокосма и трансформация ее в соответствии с актуализацией Меры «пограничного» состояния реальности. Полет «камушка» есть близкие трансформационному потенциалу «меча<=>мяча» (конфликт оппозитов снимается диалектически) «игра» и космическое преобразование («времушко»). Мотив этой «эзотерической» игры с «камушком» и сближающийся с ним образ летящего «мяча», демонстрирующего путь к овладению «мерой мирового времени» (P.O. Якобсон), имплицируют важнейшую для поэта-философа идею взаимопревращения субстратов бытия.

Содержание третьей главы «Магия Меры: коды мифа» раскрывается в двух параграфах.

В параграфе 3.1. «Код Велимира Хлебникова: семиотическое единство системы» определены цветосемантические универсалии в качестве элементов когнитивной системы Хлебникова. За основу взяты художественные тексты: «Песни звездного языка» (VIII плоскость «Зангези»), «Слово о Эль», перечень констант из «Песен звукописи» (XV плоскость «Зангези») и программные статьи, дневниковые записи, фрагменты и наброски. Синтезируя все цветовые трактовки, встречающееся в основном корпусе произведений Хлебникова, мы построили «цветовые» диаграммы («столбчатое» и «кольцевое» представления — «горы времышей» и «озеро времышей» соответственно) распределения звукобукв стихотворения «Времыши-камыши...». Построенная модель возвращает анализируемому художественно-семантическому образованию (стихотворению) перцептивно-зрительный код - «первичную систему моделирования» (Ю. М. Лотман) и демонстрирует принципиальную возможность построения визуализаций.

В «заумном языке» ставится вопрос о возможности выхода/входа в пространство «за-», в область «фигурального», «причудливого мышления» (Дж. Лакофф), за пределы языка. Здесь В. Хлебников предвосхищает ряд исследовательских стратегий современной когнитивистики.

Для поэтики В. Хлебникова характерны аллюзии на восточные символы мирочувствования и заостренность сознания на доминантах мифологического генеза, структурирующих реальность (в том числе и звуковую). «Геогностический» (от греч. geo - земля и gnosis - познание) код развернут в поэмах «Каменная баба» (1919), произведениях «восточного периода» (1920— 1921): «Шествие осеней в Пятигорске» (1921), «Тиран без 7э» («Труба Гуль-муллы») (1921-1922) и ряде стихотворений позднего этапа. Диалектика перехода от одной «стихии» к другой и трансформации цвето- и звуконаполнения «мира гор» есть «возможность», зиждущаяся на «амбивалентности художественного сознания Хлебникова» (П.И. Тартаковский). Результатом «движения» метафорических рядов внутри неомифологического комплекса и стало появление «геогностического» образования - «пение земли» (его вариант - «голос гор»): «Землею напета пластина». «Контуры гор» порождают «письмена», музыкальная составляющая начинает коррелировать с буквенными элементами. Это, в свою очередь, приводит к формированию ситуаций «звукобуквенного изоморфизма» (В.Н. Топоров), характерных для традиционалистских архаичных практик.

В поэтике творца «Лебедии будущего» отчетливо выделяются ведийская традиция и буддийский подтекст. Ведийская «модель» ориентирована на постижение сакрального звука «ОМ» (субстанциональность «изначального звука»). Буддийская логика эксплицируется в постижении «Ничто» («купание в смерти»). Несомненна связь «малых вещей» (микротексты: двустишия, словотворческие столбцы, однострочия) Хлебникова с медитативно-ритуальными формулами (в пределе - «мантрами»), «Речетворец» экспериментирует - и как результат - генерирует новые иронические «смыслы». Как элемент и своеобразная метрическая единица (мера) этих словесных формул выступает «звуковой повтор». Один из вариантов звукосмыслового комплекса: «Очи Оки / Блещут вдали» (Хлебников В. В. Собрание сочинений. Т. 1. С. 274). Будетлянин провоцирует самоуничтожение «богов», «ситуация гибели богов», возможно, имеет источником ницшеанскую философию. «Верховные существа» выписывают суицидальную кривую в Мере («сверхвере») микротекстов: «Это Бог прыгнул в Буг».

В параграфе 3.2. «Мера мнимой единицы: "незабудка" и "медуница"» акцентируется внимание на трансформациях «математического» и «природно-растительного» рядов «преломленных» репрезентантов категории «Мера».

Семантическая структура стихотворения «Есть запах цветов медуницы...» (1922) определяется амбивалентной природой частотного образа «нет-единица», или мнимая единица ("*/"•), эксплицирующего нечто «невозможное», «фантастичное», «русалочье». Обнаруживается однозначная связь с темой «победы над временем» (А. Т. Никитаев). Ключевой для понимания временной и образной структуры мифомира поэта текст «Есть запах цветов медуницы...» представлен нами в виде экспериментального графического изображения (фиксируется «очевидный» сдвиг реального и субъективного планов). В систему

интерпретаций указанного стихотворения включена и поздняя его редакция, извлеченная из фонда В. Хлебникова (РГАЛИ).

Автор работы отмечает «растительные» образы, фигурирующие в тексте: «незабудка» (то, что нельзя забыть) и «медуница» («солнце грядущего»), которые должны символизировать «прошлое и будущее». «Незабудка», как и другое «препарируемое» в исследовании растение - «камыш», не только «образ», но еще и концептуальная формула, темпоральный показатель трансформационных процессов (определяемых категорией «Мера») элементов в тексте.

Выявляется и интертекстуальный срез анализируемого стихотворения. В реконструированной поэме «Прачка» (1921) «незабудка» становится «звеном» натурфилософской парадигмы, «фигурантом» процесса природного круговорота. Отступление в сторону «наличной» поэзии позволяет обнаружить несколько значимых репрезентаций образа у современников Хлебникова, предшествовавших появлению этой сущности на «Хлебникова поле»: Е. Гуро («В парке», 1909), Н. Клюев («Красные незабудки», 1919). «Медуницу» находим стихах О. Мандельштама 1920 года: «Возьми на радость из моих ладоней...» («Летейский цикл») и «Сестры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы...».

Другое важнейшее для понимания мифо- и числопоэтики Хлебникова стихотворное произведение, в котором также прорабатывается концептуальная линия числовых констант, - это написанное на десять лет раньше предьщущего текста стихотворение «Числа». В этой вещи лирический герой производит процедуру деления единицы на свое «Я», что дает величину меньше единицы, т.е. «герой» трансформируется в «дробь». Эта ситуация опять заставляет вспомнить о центральном «эксперименте» в творческой лаборатории Хлебникова - о возможности со-творения целостности, кристаллизации состояния «единства», при неизменно сопровождающей сознание поэта трагической «расщепленности».

В Заключении приводятся основные выводы, обобщаются результаты исследования, намечаются перспективные направления развития темы и отмечаются наиболее значимые рефлексии современного искусства на творчество В. В. Хлебникова. Мир Хлебникова бинарен. При этом мифологической доминантой его художественной «космологии» становится стратегия «слияния-превращения» в целое с «миром» (торжествует мифопоэтическая аксиоматика «измерительного» единства). Этот мнимый парадокс приводит к тому, что игра онтологическими сущностями «единиц ума» («оттенками смысла»), логика трансформаций элементов художественного мира В. Хлебникова и генерализации «переходов формы» провоцируют расширение пространства мифа и замыкаются в финальную «универсализацию» Меры. Сам же метод построения Меры (синкретизм «подсистемы») как «протяженного» амбивалентного образования, с парадоксально пересекающимися элементами («параллельными») сближает поэтику Хлебникова с архаическими формами мирочувствования. Актуализация категории происходит через обнаружение репрезентантов в структуре текста. Кроме того, семиотическое единство мифосистемы организовано переплетающимися цепочками разнообразных кодов, поэтому элементы, имплицируемые в «Единую книгу», могут быть представлены разновалентными образованиями (от цифровых комплексов до «жизнетворческих» жестов). Таким

образом, кардинальной точкой поэтики Будетлянииа является «обостренное» целеполагание сверхзадач в стремлении к «предельному» познанию Меры бытия.

Научные погружения в «мир Хлебникова» рождают не меньшее количество вопросов, тайн, загадок, чем ответов, открытий и разгадок. Поэтому главные прозрения ждут искушенного исследователя впереди, а это значит, что характеристика, данная «речетворцу» Н. Асеевым, — «поэт будущего» — звучит и поныне актуально.

В Приложении 1. представлены три основных редакции известной стихотворной миниатюры «Времыши-камыши...» (1907-1908) с учетом статистического распределения графем. Примеры реализации поэтического образа «камыша/тростника» в русской поэзии начала XX века (период 1911-1915 гг.) даны в Приложении 2. В Приложении 3. зафиксировано эволютивное движение взаимодействия оппозитов в образной формуле «меч/мяч» в ключевых текстах В. Хлебникова.

Основные направления диссертационного исследования нашли отражение в следующих публикациях:

1. Ганин М.В. Два «поэтических микрокосма» раннего В. Хлебникова: парадоксы трансформации модели «пространство-время» // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Филология, журналистика. - № 4. - 2010. - С. 23-32. - 0,6 п.л. - (список ВАК РФ).

2. Ганин М.В. Универсум стихотворения В. Хлебникова «Времыши-камыши»: актуализация динамизированного пространства «священного шума» // Вестник ЧГПУ им. И. Я. Яковлева. Серия «Гуманитарные и педагогические науки» - № 4 (72),Ч. 2.- 2011. - С. 25-32. - 0,5 п.л. - (список ВАК РФ).

3. Ганин М.В. Семантическое пространство числовых значений и онтологическое «озеро слов» // Художественный текст: варианты интерпретации: Труды XIV Международной научно-практической конференции (Бийск, 21-22 мая 2009 г.). - Бийск: БПГУ имени В.М. Шукшина, 2009,- С. 79-85. - 0,3 п.л.

4. Ганин М.В. Мнимая единица в контексте мифопоэтической системы Велимира Хлебникова // Творчество Геннадия Айги: литературно-художественная традиция и неоавангард: Материалы международной научно-практической конференции, посвященной LXXV-летию со дня рождения Геннадия Айги (Чебоксары, 17-18 сентября 2009 г.): Тезисы, статьи, эссе. -Чебоксары, 2009. - С. 126-129. - 0,1 п.л.

5. Ганин М.В. О фоносемантических конструкциях в поэзии русского футуризма // Опыты: сборник научных статей аспирантов и студентов. — Вып. 4. — М.: РУДН, 2009. - с. 44-47. - 0, 1 п. л.

6. Ганин М.В. «Мера мира»: границы бытия в микрокосме стихотворений В. Хлебникова // Художественный текст: варианты интерпретации: Труды XV Международной научно-практической конференции (Бийск, 21-22 мая 2010 г.). -Бийск: БПГУ имени В.М. Шукшина, 2010. - С. 54-58. - 0,2 п. л.

7. Ганин М.В. К вопросу о метаморфозе образов «озерной стихии» в стихотворно-прозаических текстах В. Хлебникова: интроспекция «Эго-реальности» // Сборник научных трудов кафедры гуманитарных дисциплин Волжского филиала МАДИ. - Вып. 2. - Чебоксары, 2010. - С. 16—19. - 0,2 п. л.

8. Ганин M. В. «Пение земли»: геогностический код в поэтике «позднего» Велимира Хлебникова / М. В. Ганин // Актуальные проблемы современного литературоведения: Сборник статей молодых ученых. - М. : РУДН, 2013. - С. 26-31.-0,2 п. л.

Ганин Максим Владимирович (Россия) «Мера» как категория ммфопоэтики В. Хлебникова: трансформация элементов

В диссертации рассматриваются вопросы обнаружения в мифопоэтике В. Хлебникова категории «Мера», развертывающейся в пространстве трансформационных процессов его творческого космоса. В мифосистеме В.Хлебникова выделяются «оппозитивные» пары: «мера/мир», «смерть/мера», «мера/мор», ранее подробно не описанные. Исследуются формы репрезентации элементов «Меры» на различных конструктивных уровнях хлебниковского Текста и анализируются выявленные образы, концепты и мифологемы. Ряд стихотворений поэта-новатора разбирается с принципиально новых позиций. Устанавливаются интертекстуальные связи произведений Хлебникова с поэзией современников и последователей. Делаются подступы к разработкам визуальных представлений отдельных поэтических текстов В. Хлебникова. Диссертант приходит к заключению: кардинальной точкой поэтики Будетлянина является «обостренное» целеполагание сверхзадач в стремлении к «предельному» познанию Меры бытия.

Ряд тезисов исследования может быть привлечен при разработке методических рекомендаций для анализа проблем модернистского текста и осмысления художественно-философского наследия русского «классического» авангарда.

Ganin Maksim Vladimirovich (Russia) "Measure" as a category of the mythopoetry of V. Khlebnikov: the transformation of elements

The dissertation deals with the problems of detection of category "Measure" evolving in the field of transformational processes of his creative universe in the mythopoetry of V. Khlebnikov. The "opposite" pairs ("mera/mir", "smert'/mera", "mera/mor") which had not been extensively described earlier are discovered in V. Khlebnikov's mythosystem. The author studies the forms of representation of the elements of "Measure" at the different structural levels of Khlebnikov's Text and analyses the revealed images, concepts and mythologems. A number of poems of the poet-innovator is analysed from fundamentally new perspectives. The intertextual connections between Khlebnikov's works and the poetry of his contemporaries and followers are established. The present paper makes the approaches to the development of the visualisation of some of V. Khlebnikov's poetic texts. The respondent draws the conclusion that the cardinal point of the poetics of the Budetlyanin is the "sharpened" goal-setting of the super-objectives in the effort to achicve the "extreme" perception of the Measure of being.

A number of theses of the dissertation can be used during the development of methodical recommendations for the analysis of the problems of the modernist texts and the understanding of the artistic and philosophical heritage of the Russian "classical" avant-garde.

Подписано в печать:

17.05.2013

Заказ № 8506 Тираж -100 экз. Печать трафаретная. Типография «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 115230, Москва, Варшавское ш., 36 (499) 788-78-56 www.autoreferat.ru

Текст диссертации на тему ""Мера" как категория мифопоэтики В. Хлебникова"

\

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ДРУЖБЫ НАРОДОВ

04201358427 На правах рукописи

Ганин Максим Владимирович

«МЕРА» КАК КАТЕГОРИЯ МИФОПОЭТИКИ В. ХЛЕБНИКОВА: ТРАНСФОРМАЦИЯ ЭЛЕМЕНТОВ

Специальность 10.01.01 - русская литература

диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Карпов Анатолий Сергеевич

Москва-2013

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ..............................................................................................................4

ГЛАВА I. «МЕРА» КАК ОСНОВА «МОДЕЛИ МИРА» В. ХЛЕБНИКОВА.........23

1.1 Генезис категории «Мера»: философско-культурологический аспект..............23

1.2 «Модель мира»: диалектика мифотворчества......................................................35

1.2.1 Реактивация «мифа»: рождение нового «мира»........................................35

1.2.2 Подчинение Времени и пространство Числа............................................40

1.2.3 Антиномичность элементов........................................................................51

1.2.4 Оппозиция «Чет/Нечет»: логика двойственности.....................................59

1.3 «Мера мира»: формула и концепт..........................................................................66

1.3.1 Концепт В. Хлебникова как единица системы..........................................66

1.3.2 Оппозиция «Мера/Мир»..............................................................................75

1.3.3 Метаморфозы «Мира».................................................................................81

1.3.4 «Мера» смерти в каламбуре........................................................................95

1.3.5 «Гамма будетлянина».................................................................................103

1.3.6 Оппозиция «Мера/Мор»............................................................................108

Выводы к Главе I.........................................................................................................113

ГЛАВА И. «МИР ХЛЕБНИКОВА»:

ПРОСТРАНСТВО-ВРЕМЯ В МИФОПОЭТИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ.....................115

2.1 «"Времыши-камыши...": пространство стихотворного космоса....................115

2.1.1 Устройство универсума и «законы гармонии».......................................115

2.1.2 Парадоксы «Времышей-камышей»..........................................................121

2.1.3 В сакральном мире «Искушения грешника»...........................................128

2.1.4 Семантическая активность образа-метафоры: «укрощенное» время... 130

2.1.5 Арифметика «звукобукв» в парадигме «азбуки ума».............................133

2.2 Образ «Камыша» В. Хлебникова в контексте «меры» Танатоса: отдельные аспекты..........................................................................................................................143

2.3 Мифологема «Вырей» и образ «времушко-камушко»......................................152

Выводы к Главе II........................................................................................................160

ГЛАВА III. МАГИЯ МЕРЫ: КОДЫ МИФА............................................................161

3.1 Код Велимира Хлебникова: семиотическое единство системы.......................161

3.1.1 Теоретическая преамбула..........................................................................161

3.1.2 Цветосемантические универсалии: визуальный код..............................161

3.1.3. «Пение земли»: «геогностический» код..................................................167

3.1.4 Ориентальный код: субстанциональность «изначального звука»

и логика небытия.................................................................................................170

3.1.5 «Гибель богов» в Мере «малых вещей»...................................................172

3.2 Мера мнимой единицы: «незабудка» и «медуница».............................................177

Выводы к Главе III.......................................................................................................189

Заключение...................................................................................................................190

Приложение 1...............................................................................................................234

Приложение 2...............................................................................................................236

Приложение 3...............................................................................................................238

ВВЕДЕНИЕ

Поэт-новатор, прозаик, теоретик литературы, лингвист-экспериментатор, исследователь глубинных пластов языка, художник, мыслитель, ученый (профессиональные занятия орнитологией, геологическая экспедиция, увлечение фенологией), отчаянный путешественник - Велимир Хлебников (1885-1922) -сыграл в развитии русской литературы роль необыкновенную. Эту «роль» в предельном выражении метафорически охарактеризовал О. Э. Мандельштам: «Хлебников... прорыл в земле ходы для будущего на целое столетие» [262, т. 2, с. 177] («О природе слова», 1922). И, действительно, влияния Хлебникова1 не смогли избежать такие незаурядные фигуры поэтического мира, как В. Маяковский, М. Цветаева, Н. Асеев, Н. Заболоцкий, Д. Хармс, А. Введенский, Д. Самойлов. Новаторские идеи «речетворца» оказались определяющими в развитии целого ряда - ритмических, фонологических, словотворческих, концептуальных - возможностей поэзии. Но и внепоэтические и внелитературные интуиции, казавшиеся современникам «чудачеством» (формулировка В. Ф. Маркова) и «манией прожектерства» (В. Гофман), сегодня, спустя много лет после смерти поэта-философа, пересматриваются с кардинально иных позиций. К таким прозрениям можно отнести концепцшо связи времени и пространства и идею цикличности общественно-исторических процессов.

Тем не менее, господствовавшие долгие годы в отечественном литературоведении «оценочные» тенденции, в ущерб «изучающему» аналитическому подходу, серьезно отсрочили постижение «ферментирующего начала» [388, с. 365] «голоса Хлебникова» [388, с. 365].

Однако взгляды на творчество создателя «нового языка» обнаруживали исключительную разносторонность. На полярных точках оценочно-исследовательской оси расположились «бездонные пропасти и мрачные провалы

1 В 1923 году, уже после смерти поэта-«открывателя будущего», автор статьи «Буря н натиск» определяет его «работу» более «точно»: «...написал даже не стихи, не поэмы, а огромный всероссийский требник-образник, из которого столетия и столетия будут черпать все, кому не лень» [262, т. 2, с. 290].

хлебниковского косноязычия» [98, с. 200] и «гений Хлебникова... в своем разливе словоокеана» [193, с. 260]. Столь разнящиеся оценки были свойственны не только современникам поэта - и в наши дни критики, литературоведы, ученые мужи от филологии порой диаметрально противоположны в своем видении творчества Хлебникова. Противолежащие границы спектра представлены так: «Веха (писательский псевдоним Хлебникова в 1918-1919 гг. — М. Г.) - чудо XX века» [126, с. 383] и «безвкусица» и «рифмоплетство» [157, с. 55]. Поэтому объективное понимание феномена «Хлебников» - это все еще далеко не решенная задача. Сам предмет научных изысканий, таким образом, задает высокий уровень сложности и неоднозначности подходов к изучению материала. Разумеется, это обстоятельство не могло не отразиться на процессе становления науки о В. Хлебникове.

Исследование творческого универсума В. Хлебникова началось еще при жизни поэта и ознаменовалось работами Р. Якобсона и Г. Винокура. Критические отзывы оставляли коллеги по литературному цеху. Одним из первых, кто заметил новую поэтическую «величину», был Н. С. Гумилев, назвавший Хлебникова «визионером» [141, т. 3, с. 78]. В первые десятилетия после смерти художника слова различные подходы к осмыслению его наследия нашли развитие в программных трудах В. А. Гофмана, Б. А. Ларина, Ю. Н. Тынянова, заметках Н. Н. Асеева, К. С. Малевича, О. Э. Мандельштама, В. В. Маяковского, Н. Н. Лунина, В. Б. Шкловского.

В дальнейшем хлебниковедение развивалось неравномерно и сегодня «велимироведение» (номинацию ввел В.П. Григорьев) с одной стороны -достаточно разработанная область современного литературоведения со специфическим научным аппаратом, а с другой — «зона» сложных переплетений междисциплинарных «переходов» с тенденцией к интегральности.

«Мир» Велимира Хлебникова представляется невозможным ограничить рамками не только конкретного литературного метода, художественного

направления1 и даже «стилистической формации» (по определению А. Флакера), - несмотря на определяющую и в известном смысле системообразующую функцию его творчества для художественных конструкций раннего русского футуризма2 - но и пределами собственно литературного дискурса.

Такое положение вещей обусловливается не только замысловатостью поэтики, или «топики» (в терминологии Б. Ярхо (см. [451, с. 42]), предельной «заостренностью» магистральных тематических линий и/или своеобразием образно-мотивной системы поэзии и прозы «вечного узника созвучия» [11, с. 267] В. Хлебникова, сколько постановкой им внехудожественных задач, масштабом осмысляемых проблем («пространство и время», «мера и смерть», «число и слово», «судьба и "победа над роком"»), сосредоточенной телеологичностыо поисков4 законов универсума, «проективностью» (у Н. Башмаковой - «проективизм» [50]) «обновляющих» мир творческих конструктов, да и самой методологией извлечения «зерен» смысла из насущного языка. Несмотря на всю «утопичность»5 своих идей (например, «неизбежность» создания «государства времени»), поэт воспринимал их как нечто реальное, задающее импульс к конкретным действиям: «предметы уже не воспроизводят действительность, а становятся своего рода идеограммами нового, проекцией субъектно-объектного дискурса... художник творит преображающуюся при его участии реальность» [50, с. 84].

Примечательно, что уже в 1983 году французский исследователь Ж.-К. Ланн небезосновательно заявлял: «Хлебников - единственный русский поэт,

1 Показательно мнение Ю. Тынянова: «Ни в какие школы, ни в какие течения не нужно зачислять этого человека» [388, с. 375].

2Называя все творчество Хлебникова «метошіміпісскоії катахрезой», «репрезентативным» с одной стороны, и «отчужденным» от искусства «соратников» - с другой, И. Р. Дёринг-Смирнова и И. П. Смирнов указывают на то, что он «наиболее адекватным способом выполнил на русской почве ту задачу, которую ставила перед собой поэзия "исторіпіеского авангарда"» [144, с. 462]. Однако здесь подчеркнем, что проблема «Хлебников и русский футуризм», на наш взгляд, все еще не достаточно изучена и заслуживает специального рассмотрения.

3 В. Маяковский не допускал неопределенности в этом вопросе, его обобщающая позиция однозначна: «...я намеренно не останавливаюсь на огромнейших фантастико-исторических работах Хлебникова, так как в основе своей —это поэзия» [269, т. 11, с. 154].

4 По мнению Ю. Н. Тынянова «Напрасно применять к Хлебникову слово, кажущееся многим значительным: "искания". Он не "искал", он "находил"» [388, с. 368].

5 В отношении правомерности этого «устоявшегося» в обиходе хлебниковедения положения имеет смысл усомниться (см. [20]). Здесь мы используем означенную формулировку для выражения трудностей социально-прагматического характера при реализации подобных идей.

который полагал остаться в веках не стихами, а открытыми законами времени» [Цит. по: 352, с. 67]. Впрочем, такое мнение нельзя назвать единичным1. Шире и сложнее, чем «художественная литература», феномен Хлебникова, его система и метод, понимается в трудах В. В. Бабкова, X. Барана, Н. В. Башмаковой, В. Вестстейна, Р. Вроона, А. В. Гарбуза, Р. В. Дуганова, Вяч. Вс. Иванова, В. Ф. Маркова. Поэтому не только специфика заявленной в заглавии диссертации темы, но и многогранность самого объекта, обязывает нас обратиться к рассмотрению отдельных фактов смежных научных дисциплин: философии, лингвистики, семиотики, когнитивистики, логики, культурологии и ряда других в русле развертывания многоаспектной системы творческих прозрений В. Хлебникова.

Степень разработанности_проблемы. В отечественном

литературоведении количество работ, преломляющих творческие идеи, принципы, приемы, особенности художественных миров отдельных авторов через призму онтологической категории Мера, стремится к нулю. Да и в аналитической оценке художественных систем, методов, направлений, школ означенная категория зачастую подвергалась элиминации. Одно из немногих исключений - это учебное пособие Г. С. Руцкой «Романтическая традиция в немецкой литературе в свете категории меры» [344]. Автор акцентирует внимание на этико-культурологическом потенциале интересующей нас категории, однако ее теоретико-философ екая координата обозначена лишь пунктирно. Очевидно также и то, что интересы исследовательницы лежат далеко за пределами изучения русской литературы первой трети XX века. С другой стороны, о философской категории «Мера» (как, впрочем, и о категориях «движения», «времени», «пространства», «развития» и «становления») достаточно часто вспоминают, когда речь заходит о ритмической организации текста, метрической структуре стиха и значении «ритма», системы «пропорций» в сложных взаимосвязях с другими категориями, реализующихся в историческом

1 «В душе Хлебникова постоянно шла борьба двух привязанностей: к математике и к языку; безусловно, он гораздо больше желал "открыть законы времени", чем сохранить свое имя в истории поэзии» [263, с. 257].

генезисе художественного творчества и искусства вообще (см. [337]). С семиотической точки зрения проблема «ритма» рассматривается в фундаментальном труде Ю. С. Степанова «В трехмерном пространстве языка (Семиотические проблемы лингвистики, философии и искусства)» [372, с. 7983]. Эстетическая проекция категории «Меры» как «плоскости пересечения природных особенностей предмета» и «потребностей человека» [69, с. 53] представлена в учебном пособии Ю. Б. Борева «Эстетика».

«Мера» как центральная «идея» художественного космоса Хлебникова в отдельных своих реализациях обозначалась в трудах Р. В. Дуганова [145; 146], Е.Р. Арензона [24], В. П. Григорьева [127]. Некоторые аспекты проблематики «Меры» затрагивались в ходе анализа других генерализующих творчество поэта теорий, мифологем и категорий: концепции «четвертого измерения» [284; 92; 56], пространства и времени [56], «законов числа» [32; 93;25;298], темы «поэта» и «карнавала» [243], семантики «Единицы» [15], идеи ритма и «всетождества» [498], «возможности преодоления границ логики» [42, с. 45].

Эти проявления характеризовались стремлением к вскрытию иных (не менее важных) тематических слоев «поля» Хлебникова1, нежели выбранный нами. Однако рассмотрение феномена «Мера» на этом «поле» имело лишь опосредованно-фрагментарный характер. Категориальный аспект понятия «Мера» не изучался. Анализ трансформаций художественных элементов, замкнутых идеей Меры, и описание экстериоризации «мерного» потенциала в частотных образах, концептах, мифологемах не производился.

Тем не менее, особо следует отметить работы Р. В. Дуганова и В. П. Григорьева, в которых рассматривались частные аспекты интересующей нас проблематики. Так, еще в «классической» статье «Краткое "искусство поэзии" Хлебникова» [146, с. 5-28]. Р. В. Дуганов предлагает «стройную» модель анализа «малой вещи» поэта, очерчивая грани предмета «меры» через ее «управление» «словом». Исследователь утверждает «меру» как регулятивный

1 Оборот «Хлебникова поле» (sic!) введен самим поэтом уже на «закате» своего творческого пути. В позднем стихотворении «Я вышел юношей одни...» выражение «Горело Хлебникова поле» [11, с. 181] становится формулой самопожертвования, перехода из состояния «Я» в состояние «Мы».

принцип творческого «космоса» и включает ее в один ряд с категориями, структурирующими Вселенную, - «ритмом» и «числом». Следует заметить, что для хлебниковеда характерно глубокое погружение в философский контекст «мира Хлебникова» и выявление параллелей между мировоззрением поэта-мыслителя и натурфилософскими идеями античности. Валено подчеркнуть еще и тот факт, что Р. В. Дуганов в своих исследованиях вводит в научный оборот оригинальный хлебниковский концепт «мыслезём» [147, с. 218-241], расширенный впоследствии дополнительными смыслами и коннотациями.

В. П. Григорьев дает обстоятельную сводку употреблений важнейших для философско-художественного дискурса В. Хлебникова понятий «мера» и «вера» [127], конструирующих отношения в рамках оппозитивной системы. Словообразовательные потенции лексемы «мера» фиксируются также и при анализе неологии и словотворческих стратегий поэта [135; 311]. Любопытна концепция трактования «уникальности» В. Хлебникова в контексте освещаемой проблемы у упомянутого выше Ж.-К. Ланна. Выявляя дуалистическую доминату «мир/язык», исследователь полагает ее преодоление через область «ритма» (см. [459]), которая, как уже отмечалось, корреспондирует с категорией «меры». А. С. Бирюкова обнаруживает у В. Хлебникова движение «меры возможного в слове» [59, с. 42], становящееся сюжетом в поэме, «большой форме» [59]. Тема «восстания вещей» в ранней поэме «Журавль» (см. [11, с. 189-192]) обретает диалектическую динамику через сочетание в слове «предметного и образного значения - единства противоположностей» [59, с. 42].

В велимироведении проблема трансформаций образов и мотивов в художественном космосе Хлебникова вылилась в изучение метаморфозы как фундаментального принципа с одной стороны и художественного приема - с другой. Метаморфозу как структурообразующий прием в текстах поэта выделяют А. С.Бирюкова (вопрос о «метаморфозе в ритмическом воплощении»), М. Л. Гаспаров, В. Ф. Марков, И. П. Смирнов, Оге А. Ханзен-Лёве, Р. О. Якобсон. Стоит указать на значительные для вели