автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Метаязыковая рефлексия в текстах русского авангардизма 1910-20-х гг.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Метаязыковая рефлексия в текстах русского авангардизма 1910-20-х гг."

РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ ИММАНУИЛА КАНТА

ЧЕРНЯКОВ Алексей Николаевич

МЕТАЯЗЫКОВАЯ РЕФЛЕКСИЯ В ТЕКСТАХ РУССКОГО АВАНГАРДИЗМА 1910—20-х гг.

10.02.01 — русский язык 10.02.19 — теория языка

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

На правах рукописи

ООЗ1ВОБ46

Калининград

2007

003160646

Работа выполнена в Российском государственном университете им. И Канта.

Научный руководитель

кандидат филологических наук, доцент Бабенко Наталья Григорьевна

Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор Зубова Людмила Владимировна

кандидат филологических наук, доцент Евстафьева Марина Анатольевна

Ведущая организация-

Уральский государственный университет

Защита состоится 29 октября 2007 г в IС, 00 часов на заседании диссертационного совета К 212 084.04 в Российском государственном университете им. И Канта по адресу 236000, г Калининград, ул Чернышевского, д 56, ауд 2 51

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Российского государственного университета им И. Канта.

Автореферат разослан « » ОшТ&'^оУ 2007 г

Ученый секретарь диссертационного совета

О Л Кочеткова

Пребывание человека в пространстве естественного языка всегда сопряжено с метаязыковой рефлексией — попытками осмыслить сущность языка в более или менее системном виде Р О Якобсон подчеркивал, что «способность говорить на каком-то языке подразумевает также способность говорить об этом языке» Принципиально важным фрагментом «наивной» метаязыковой рефлексии — «folk-linguistics» (Г М Хенигсвальд), или «наивной лингвистики» (ТВ Булыгина, АД Шмелев) — выступает феномен, получивший в современной науке такие определения, как «мнимая лингвистика» (ТВ Цивьян), «воображаемая филология» (В П Григорьев), «поэтическая филология» (Я И Гин, Л В Зубова). Данное поле метаязыковой рефлексии образуется внутри литературной деятельности и представлено такими типами текстов, как литературный манифест, декларация, теоретическая статья или трактат, мета-литературное эссе и т п, кроме того, метаязыковая рефлексия нередко проникает в саму поэтическую речь

Объект реферируемого диссертационного исследования — «поэтическая филология», понимаемая как область пересечения неспециализированных обыденных и специализированных научных метаязыковых рефлексий, а соответственно, и присущих каждому из названных типов языковой деятельности прагматических интенций

Предметом исследования являются литературные (= поэтические в широком значении) метатексты «поэтической филологии» С опорой на терминологические традиции Тартуско-Московской семиотической школы (ВячВс Иванов, В Н Топоров, Ю М Лотман, Т В Циовьян и др ) и ряда современных зарубежных ученых (Д Ораич Толич, Й. Ужаревич и др) в работе развивается референци-ально-функциональное представление о литературном метатексте, под которым понимается текст (независимо от его частной родовой или жанровой природы), в пределах поля литературы реализующий метаописательную функцию по отношению к языку — «до-во время-после» своего объекта.

Материал и источники исследования Исследование выполнено на материале метатексгов русского литературного авангардизма 1910—20-х гг К рассмотрению привлекались авторские и коллективные манифесты и декларации раннего авангардизма, теоретические статьи и трактаты В Хлебникова, А Крученых, А Туфанова, И Терентьева, А. Чичерина, В Шершене-вича и др , а также ряд художественных текстов В Хлебникова, Д. Бурлюка, Б Пастернака, В Шершеневича

Актуальность темы. Исследование метаязыковой рефлексии с позиций «поэтической филологии» на настоящий момент велось достаточно спорадично и поэтому лишено необходимых теоретических обобщений Имеющиеся теоретические разработки и описания «персональных» метаязыковых концепций русских авангардистов не дают достаточного представления о месте метатек-стов «поэтической филологии» (и ее авангардистского варианта в частности) среди других метаязыковых феноменов, об их устойчивых формальных и содержательных показателях Следует особо подчеркнуть, что методология опи-

сания литературного метатекста с точки зрения метаязыковой рефлексии не разработана до сих пор

Цель исследования — осуществить комплексный анализ метаязыковой рефлексии в «поэтической филологии» авангардизма через выяснение положения литературного метатекста в системе других метатекстов (прежде всего в контексте теоретической лингвистики) и особенностей организации его дискурсивных стратегий Для достижения указанной цели в исследовании решаются следующие задачи

- разработать методику комплексного концептуально-дискурсного анализа текстов «поэтической филологии»,

- определить круг лингвистических проблем, которые затрагиваются в метатекстах русского авангардизма, и сопоставить его с соответствующими научными лингвистическими теориями, обозначить возможные влияния научной мысли на становление авангардистской метатекстуальности и гипотетические влияния обратного порядка,

- проанализировать речевые процессы, обеспечивающие синтетичность метатекстов «поэтической филологии» на уровне дискурса, описать взаимодействие в метатекстуальном дискурсе научного и поэтического субдискурсов,

- установить, как метаязыковая рефлексия отражается на уровне «грамматики дискурса» и какие грамматические стратегии поэтического письма используются в метатексте для вербализации метаязыковых установок

Научная новизна и теоретическая значимость исследования определяется установкой на системное описание метаязыковой рефлексии в авангардистских текстах, с тем чтобы через анализ содержательной составляющей метатекста, с одной стороны, и его дискурсивных стратегий, с другой, охарактеризовать лингвистическую феноменологию «поэтической филологии» как особой формы метаязыковой рефлексии В работе впервые устанавливаются связи между метаязыковой рефлексией и регулярными граммати-ко-синтаксическими стратегиями поэтического письма

Практическая значимость исследования Предложенные в работе наблюдения и выводы могут быть использованы при разработке курсов по истории, теории и методологии языкознания, стилистике, анализу дискурса, лингвистике текста, лингвопоэтике, семиотике, а также могут быть учтены при комментированном издании произведений русских авангардистов

Теоретико-методологическая база исследования. Специфика рассматриваемого материала диктует необходимость междисциплинарного подхода к его анализу В связи с этим теоретические и методологические предпосылки исследования объединяют ключевые положения, сформулированные в работах по теории метаязыковой рефлексии (Р О Якобсон, А Вежбицка, Н Д Арутюнова, В Б Канпсин, НК Рябцева, ИТ Вепрева идр), теории дискурса (Е С. Кубрякова, В И. Карасик, Н К Рябцева, В.Е Чернявская и др), семиотике и поэтике метатекста (ТВ Цивьян, Д Ораич Толич, Е Фарыно, ЯИГин и др), лингвистике и семиотике художественного текста (Р О Якобсон, ЮМ Лотман, В А Лукин, НА. Фатеева, Л В Зубова, ИИ Ковтунова, идр),

грамматике русского языка (В,В Виноградов, Г.А. Золотова, Е.В Падучева, В А Успенский и др), истории и художественной практике русского литературного авангардизма (В Ф Марков, В П Григорьев, С Е Бирюков, Т Л Никольская, Т В Цвигун, В В Фещенко, Н С Сироткин, Дж Янечек, Р Грюбель, В Вестстейн и др), истории и методологии научных школ (О Ханзен-Леве, В Эрлих, Н А Слюсарева, А Дмитриев, Я Левченко и др)

В работе использовались следующие методы исследования гипотетико-индуктивный метод и метод экстраполяции — при установлении концептуальных пересечений «поэтической филологии» и теоретической лингвистики, методы прагмасемантического и дискурсного анализа — при описании дискурсивных стратегий научной и литературной метатекстуальности, структурно-, контекстуально- и грамматико-семантический методы, метод трансформационного анализа — при характеристике грамматических стратегий «поэтической филологии»

Апробация результатов исследования Основные положения работы были изложены в докладах, прочитанных на научных конференциях профессорско-преподавательского состава, научных сотрудников, аспирантов и студентов КГУ (Калининград, 1997, 1999), аспирантов и преподавателей СПбГУ (Санкт-Петербург, 2001), Летней школе молодого филолога и Летней молодежной конференции по филологии (Калининград, 2000, 2001), Международной конференции молодых ученых «Русская литература XX века Итоги столетия» (Санкт-Петербург, 2001), Международных научных конференциях «Марина Цветаева и современники (Творческие связи, поэтика, переводы)» (Москва, 2000), «Языкознание XXI века: итоги и перспективы» (Калининград, 2001), «Художественный текст- Восприятие Анализ Интерпретация» (Вильнюс, 2002), «Идеологии и риторики русской литературы от классицизма до постмодернизма» (Санкт-Петербург, 2002), «Славянский мир и литература» (Калининград, 2002), «Семантико-дискурсивные исследования языка эксплицит-ность / имплицитность выражения смыслов» (Калининград, 2005), «"Доски судьбы" и вокруг Эвристика и эстетика» (Москва, 2006), «Поэтика и лингвистика (К 100-летию со дня рождения РР Гельгардта)» (Тверь, 2006), «Русская литература перелома XIX и XX веков» (Гданьск, 2006), Международном научном семинаре «Современная методология исследования художественного произведения Итоги и перспективы» (Калининград, 2007)

Положения, выносимые на защиту

1 Метатексты «поэтической филологии», составляя специфическое поле метаязыковой рефлексии внутри литературы, обладают устойчивым набором дистинктивных признаков, позволяющих рассматривать их как особый тип текста В характере транслирования метаязыковой рефлексии «поэтическая филология» как вариант «наивной лингвистики» образует систему со-противопоставлений по отношению к научной метатекстуальности

2 Декодирование основных метаязыковых концептов «поэтической филологии» авангардизма, их «перевод» на язык науки требует установления

не прямых текстуальных, но типологических соответствий / расхождений между «поэтической филологией» и академической лингвистикой

3 В литературных метатекстах русского авангардизма 1910—20-х гг нашла обоснование оригинальная языковая концепция, которая в своих ключевых моментах отразила искания лингвистики XX века «Альтернативная лингвистика» авангардизма вступает в резонанс не только с «ближним» контекстом — идеями русской формальной школы, — но и с контекстом «дальним», который составляют лингвосемиотика Ф. де Соссюра и позднейшие теории структурализма и лингвистической поэтики

4 Дистанцируясь от монодискурсивности научной метаязыковой рефлексии, «поэтическая филология» избирает своей стратегией полидискур-сивность — смешение и взаимоналожение элементов институционального научного и персонального поэтического дискурсов Полидискурсивность «поэтической филологии» призвана представить авторскую позицию как претендующую на научную объективность (тем самым повышая статусную роль литературного метатекста) и одновременно реализовать общую установку на поэтическую «игру в научность»

5 Для выражения метаязыковой рефлексии литературный метатекст актуализирует свою «грамматическую партитуру» Номинативное и инфинитивное письмо используются в «поэтической филологии» как «грамматические знаки» выражения метаязыковых установок — дескриптивности и пре-скриптивности; сама грамматика текста становится для авангардистов одним из средств «говорения языка о языке».

Структура и краткое содержание работы

Диссертационное сочинение состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы Объем диссертации — 196 страниц

Во Введении очерчивается общее проблемное поле работы, устанавливаются типологические характеристики объекта и предмета исследования, обосновывается актуальность и новизна исследования, формулируются цель и задачи диссертации, устанавливаются методы анализа материала

Глава 1 «Альтернативная лингвистика» русского авангардизма посвящена установлению и описанию основных точек концептуального пересечения авангардистских литературных метатекстов с исканиями теоретической лингвистики XX века В данной части работы разграничиваются «ближний» и «дальний» контексты метаязыковых построений русских авангардистов

В параграфе 1.1. Вопросы теории поэтического языка в авангардистских метатекстах предложен анализ преимущественно «ближнего» контекста авангардистской метаязыковой рефлексии, в качестве которого рассматриваются лингвопоэтические теории русской формальной школы В п 1.1.1. Авангардистская метатекстуальность: интеллектуальный фон подчеркивается, что авангардизм начиная с ранней стадии (кубофутуризм) и вплоть до начала 1930-х гг (ОБЭРИУ) развивался в постоянном взаимодействии с формализмом — как на уровне личных знакомств, так и в плоскости интел-

лектуального взаимообмена Комплексный взгляд на авангардистские мета-тексты показывает, что авангардизм разрабатывает оригинальную теорию языка, в некоторых позициях не только повторяющую, но и упреждающую поиски академической лингвистики. В первую очередь это касается обращения авангардистов к проблеме поэтического языка — основные теоретические концепты авангардистской «альтернативной теории поэтического языка» рассматриваются в нижеследующих пунктах исследования

1.1.2. Форма / звук / буква (кубофутуризм). Исходным тезисом для «альтернативно-лингвистических» теорий кубофутуризма стало переосмысление дихотомии «форма — содержание». «Поэтическое» понимается в ку-бофутуризме преимущественно как «звуковая»/«буквенная» (как правило, вне различения терминов «звук» и «буква») конструкция, в которой доминантой выступает план выражения, ср «Мы стали придавать содержание словам по их начертательной и фонической характеристике» («Садок Судей II (Предисловие)»), «Разгадка слова — в букве < > Значение каждой буквы — своеобразное, непреложное Каждая буква — уже Имя (Н Куль-бин «Что есть слово (II-я декларация слова как такового)») и др Уже на ранней стадии теоретизирования авангардизм создает предпосылки для последующей формулировки представления о мотивированной связи плана выражения (звука/буквы) и плана содержания (идеи, концепта, семантического комплекса) Это касается установления связей «звукобуквы» с иносемиотическими означаемыми ('время', 'пространство', 'краска', 'звук', 'запах' — «Садок Судей II», цвет — Кульбин, Хлебников), а также введения в план содержания поэтического знака такого компонента, как почерк/типографика

Для раннего формализма проблема звука как основы поэтической формы оказалась перспективной для функционально-типологического разграничения категорий «практический язык» и «поэтический язык» Таковы, в частности, размышления JIП Якубинского о противопоставлении практического и поэтического языка с точки зрения функциональной телеологии звука, соображения В Б Шкловского о том, что «слова подбираются в стихотворении не по смыслу и не по ритму, а по звуку», теория «звуковых повторов» О М Брика и др И кубофутуризм, и ранний формализм (по наблюдениям Ore А Ханзен-Леве) формулируют редукционистскую концепцию поэтического языка, вопросы морфемики, грамматики, синтаксиса, поэтической семантики очерчиваются в работах этого периода лишь тезисно

1.1.3. «Фактура», «сдвиг» (А. Крученых). Концептуализация сущности поэтической формы в 1920-х гг была развита Крученых в теориях «фактуры» и «сдвига» Если рассматривать эти теории как два аспекта одного явления — организации поэтической формы, — возникают основания соотнести метатек-сты Крученых с теоретическими поисками Ю Н Тынянова

В работе «Проблема стихотворного языка» (1924) Тынянов рассматривает поэтическую форму как динамическую конструкцию, в которой «динамика формы есть < > непрерывное выдвигание конструктивного фактора и деформации факторов подчиненных» Динамическая форма реализуется в

т н «конструктивном принципе» — доминанте, которая оказывает деформирующее воздействие на материал и связывается Тыняновым с понятием ритма Тыняновская теория «единства и тесноты стихового ряда» в целом подразумевает, что ритм, будучи конструктивным фактором, напрямую влияет на семантику поэтического слова попадая в ритмическую группу, слово «лексически деформируется» и приобретает «колеблющиеся значения», «се-масиологизируется»

Близким пониманием динамического характера поэтической формы отмечен трактат Крученых «Фактура слова» (1922) Различая структуру слова / стиха (как «его составные части») и фактуру — «расположение этих частей < > делание слова, конструкция, наслоение, накопление», Крученых акцентирует внимание на том, что «усиление» звука в стихе есть процесс синтагматический, результат организации стиховых элементов. Фактура есть материал, подвергнутый деформации на разных уровнях стиховой конструкции — «звуковом», «слоговом», «ритмическом», «смысловом» и др В свою очередь, динамику фактуры обеспечивает сдвиг «Сдвиговой прием оживляет конструкцию стиха, динамизирует слова'» Стих (resp поэтический язык), по Крученых, есть «фактура» — соподчинение элементов различных уровней, опирающееся на динамизирующий конструктивный принцип «сдвига»

1.1.4. «Закон поэтической речи» (И. Терентьев). В трактате И Терентьева «17 ерундовых орудий» (1918) предложено оригинальное видение поэтического языка («Антиномии звука и мысли в поэзии не существует слово означает то, что оно звучит»), которое в лингвистической перспективе соотносимо, например, с концепцией паронимической аттракции в формулировках школы лингвистической поэтики (В П. Григорьев и др )

Терентьев формулирует «закон поэтической речи»' «Слова похожие по звуку имеют в поэзии похожий смысл», параллельно заявляя о том, что «может быть открыт словарь не только рифмующихся, но всех вообще слов, которые встречаются у поэта». Терентьев косвенно приходит к мысли о парадигматическом характере контекстуальной взаимообусловленности слов в поэтическом языке связь слов по принципу звукового сходства необязательно предполагает их реальное наличие в синтагматическом ряду и может восстанавливаться на основе фонетических ассоциаций Постановка проблемы «семасиологизации» поэтического слова средствами контекста в научных теориях почти современна Терентьеву, однако контекстуальная обусловленность слова в поэтическом языке мыслится исследователями (Б А Лариным, Ю Н Тыняновым и др) в иной плоскости контекст понимается исключительно как синтагматическое образование, без учета его «далеких» парадигматических связей

Идеи Терентьева об ассоциативной/парадигматической природе контекста обнаруживают концептуальное родство с более поздними теоретическими построениями — их можно сопоставить с механизмом «поэтической функции», о котором говорит Р О Якобсон В размышлениях о специфике поэтической функции («Лингвистика и поэтика», 1960) Якобсон обнаружи-

вает едва ли не буквальное совпадение с терентьевским «законом поэтической речи» «Слова, сходные по звучанию, сближаются и по значению» Трактат Терентьева, таким образом, демонстрирует не только возможность помещения авангардистских теорий в ближайшую синхронию — формалистский контекст, но и допустимость их диахронного прочтения в перспективе позднейших структуралистских концепций

1.1.5. «Внутреннее склонение» (В.Хлебников). Теория «внутреннего склонения слов», сформулированная в статье «Учитель и ученик О словах, городах и народах» (1912), — один из малоисследованных аспектов хлебни-ковской концепции языка По Хлебникову, фонемы в основах близких по звучанию слов способны передавать такую грамматическую категорию, как падеж, со всем комплексом связанных с ним значений — ср, напр, «бобр и бабр, означая безобидного грызуна и страшного хищника и образованные винительным и родительным падежами общей основы "бо", самым строением своим описывают, что бобра следует преследовать < > а бабра следует бояться» В падежах Хлебников выделяет прежде всего их пространственное значение «родительный падеж отвечает на вопрос "откуда", а винительный и дательный на вопрос "куда" и "где"», ср с этой точки зрения наблюдения Якобсона о пространственной семантике падежей Языковым материалом для «склонения» «слов-родичей» выступает некоторая гипотетическая единица — «общая основа»/«простейшее тело»/«простое слово», — единица, сохранившаяся в языке, по его представлениям, в предлогах.

В качестве одного из гипотетических источников, повлиявших на хлеб-никовскую концепцию «внутреннего склонения», в работе рассматривается диалог Платона «Кратил» Аллюзии на «Кратил» прослеживаются как в используемых Хлебниковым примерах, обнаруживающихся у Платона (квазиэтимологическая пара «бог / бег»), так и в методе исследования и интерпретации языковых фактов Представление, лежащее в основе платоновских «этимологии» и хлебниковских «склонений», едино, это взгляд на слово/имя как на прямое выражение сущности (идеи), постичь которую возможно лишь при достаточно свободной интерпретации слова как звукоряда

Наблюдения Хлебникова о «простейших телах»/«простых словах» языка показывают, что, анализируя факты языка в синхронном срезе, автор мыслил «внутреннее склонение» как категорию диахроническую, рассматривая в этом ключе неродственные слова современного языка как различные падежные формы гипотетически восстанавливаемых праязыковых основ В этом ракурсе весьма близкой к хлебниковским построениям видится лингвистическая концепция А А Потебни Известное концептуальное родство кроется уже в названии теории, косвенно отсылающем к потебнианской концепции «внутренней формы» слова- «внутренняя форма есть < . > центр образа, один из его признаков, преобладающий над всеми остальными» — для Хлебникова «общая основа» и ее последующее «склонение» есть концептуальная доминанта, задающая для образованных из нее слов некоторый необходимый набор определенных признаков Другая проводимая в работе аналогия касается хлебниковского по-

нятия «общая основа/простейшее тело/простое слово» и интерпретации Потеб-ней категории корня в этимологическом ключе

Первый параграф первой главы завершается анализом метаязыковых высказываний, содержащихся в статьях и записных книжках М Цветаевой — поэта, чье творчество относится исследователями к маргиналиям авангардистской парадигмы (п 1.1.6. М. Цветаева и альтернативная теория поэтического языка) Наблюдения Цветаевой о соотношении звука и смысла в поэтическом языке и о неконвенциональности поэтического слова, вступающие в резонанс с тезисами кубофутуристов, дают основания утверждать, что круг явлений, объединенных в работе понятием «альтернативная теория поэтического языка», демонстрирует единство общих тенденций, свойственных метаязыковой рефлексии литературы первой трети XX века центральные теоретические концепты здесь стремятся выйти за рамки отдельных литературных течений и в этом смысле могут быть определены как своего рода универсалии

Параграф 1.2. «Заумь», «сдвиг» и лингвистика Ф. де Соссюра посвящен описанию одного из фрагментов «дальнего» контекста авангардистских метаязыковых рефлексий — точек пересечения русского авангардизма с лингвосе-миотическим проектом Ф де Соссюра Дингвосемиотика Соссюра применительно к авангардистской «альтернативной лингвистике» на настоящий момент остается «отвергнутым потенциалом», хотя именно соссюровская позиция обнаруживает морфологическую смежность с авангардизмом, особенно с учетом радикального «лингвоценгризма» последнего Соотнесение метатекстов русского авангардизма с лингвистикой Соссюра особенно интересно тем, что непосредственное (и даже опосредованное) знакомство авангардистов с ее положениями, по-видимому, исключено: введение основных соссюровских постулатов в обиход русской лингвистики приходится на 1918 (в Москве) и 1923 (в Петрограде) годы, при том что авангардизм обнаруживает вполне последовательное интуитивное «восхождение к Соссюру» в ряде положений «альтернативной лингвистики» уже начиная с 1913 г

В п 1.2.1. Заумь: «язык» или «речь»? предложен анализ авангардистской теории «зауми»/«заумного языка» sub specie соссюровской оппозиции «язык — речь» Анализ авангардистских метатекстов позволяет вскрыть наличие в теории заумного языка двух устойчивых линий, которые обозначены в работе как «линия Хлебникова» (Хлебников, Туфанов) и «линия Крученых» (Крученых, Терентьев)

В «линии Хлебникова» заумный язык интерпретируется как ментальное образование, имеющее коллективный/надындивидуальный характер, благодаря этому оказывается возможным приписать заумному языку социальную функцию. «Заумный язык есть грядущий мировой язык в зародыше Только он может соединять людей» Следствием подобного подхода оказывается представление о нерелевантности оппозиции «заумный язык — разумный язык»- данные модусы языка не противопоставляются, а выводимы друг из друга. Соотношение между «заумным» и «разумным» языками исходит из того, что а) «разумный» язык (РЯ) есть потенциальная основа для построе-

ния «заумного» языка (ЗЯ) — на его базе происходит (ре)конструкция элементов ЗЯ, б) эксплицированная таким образом структурная модель ЗЯ, представляющая собой своего рода «вытяжку» из РЯ, в итоге позволяет продуцировать новый — уже «сверх-разумный» — язык, которому приписывается возможность обеспечения «абсолютной», в т ч наднациональной, коммуникации («звездный язык»)

Построение ЗЯ на основе РЯ предполагает установление некоторого закрытого количества семантических универсалий, обладающих неконвенциональной связью со своими означающими, этот не всегда артикулированный авторами тезис реконструируется в исследовании на основании методов работы Хлебникова и Туфанова с языковым материалом Отношение к ЗЯ как к конечному набору минимальных инвариантных языковых единиц позволяет усмотреть преимущественную ориентацию этой линии в теории зауми на продуцирование словаря/тезауруса заумного языка

«Линия Крученых» ориентирована на обоснование в качестве области функционирования зауми сферы индивидуального/поэтического (творчества), за счет чего ее ведущим свойством становится акционностъ (заумь мыслится как ситуативно обусловленное речевое действие), что позволяет Крученых интерпретировать заумь как еуерует, в отличие от хлебниковского понимания ЗЯ как spyov Для Крученых и Терентьева заумь, хотя по преимуществу и является сферой индивидуально-поэтической деятельности, допускает постоянное расширение своего функционального поля — от заумной поэзии через «акустические упражнения» актера и педагогику вплоть до конкретно-социального и даже «всемирного» бытования В период «41°» и в середине 1920-х гг Крученых тяготеет к осмыслению зауми как полифункционального феномена, который может быть применен к разным стилям речи

Видение зауми как речи (деятельности), а не языка (системы), обусловливает интерес Крученых и Терентьева к ее деформирующему характеру — актуализации «наобумного», алогичного, ошибочного и т п Понимая заумь как «первоначальную (исторически и индивидуально) форму поэзии», которая «пробуждает и дает свободу творческой фантазии, не оскорбляя ее ничем конкретным», Крученых тем самым квалифицирует заумный язык как принципиально открытую систему, актуализирующуюся только в момент своего непосредственного порождения/функционирования и имеющую вследствие этого исходно нерегламентированный характер

Сопоставление двух линий в теории заумного языка дает возможность свести воедино различные свойства зауми, устанавливающие для данного феномена бинарные характеристики а) заумь понимается как закрытая (по Хлебникову) и открытая (по Крученых) система; б) она предполагает существование как индивидуальных, так и надындивидуальных форм, в) заумь обладает «словарем/тезаурусом» (который моделируется Хлебниковым) и некоторыми общими принципами «реализации» этого «словаря» (концепция зауми как «голосовых упражнений» у Крученых и Терентьева), г) (ре)конструкция зауми как словаря позволяет вынести за рамКи вопрос о'

ее функциональной специфике (Хлебников) — концептуализация ее как деятельности открывает возможности для характеристики зауми как полифункционального явления, которое проецируется в разные стили речи (Крученых); д) представленная за счет указанных выше признаков как знаковая система, заумь обнаруживает различимость собственных знаков (характеристики гласных и согласных у Хлебникова), которые, в свою очередь, неконвенциональны как элементы системы (Хлебников, Туфанов), но обнаруживают конвенциональность на уровне реализации (Крученых, Терентьев)

Отмеченные свойства позволяют представить «линию Хлебникова» как «теорию языка», а «линию Крученых» — как «теорию речи» Перед нами, таким образом, своего рода эскиз описания лингвистического факта как единства статической системы и ее динамической реализации, что доказывается в работе путем сопоставления положений авангардистских метатекстов с рядом ключевых тезисов Соссюра, касающихся трактовки языка и речи Вместе с тем кардинальное расхождение русского авангардизма с соссюровской лингвистикой прослеживается в том, что теоретики зауми не противопоставляют язык и речь (как это делает Соссюр), но буквально изолируют их друг от друга, парадоксально создавая «язык без речи» (в случае Хлебникова и Туфанова) и «речь без языка» (в случае Крученых и Терентьева)

В п 1.2.2. Сдвиг — линейность означающего — лингвистическая ценность рассматриваются другие пункты лингвистической программы Соссюра, которые вне его влияния подвергаются осмыслению в метатекстах авангардизма, хотя и не получают столь детальной разработки, — это «второй принцип знака» («линейный характер означающего») и учение о языковой ценности (значимости)

Абсолютизация линейности знака — одна из сильных авангардистских тенденций, задающая концептуальный фон для ряда «альтернативно-лингвистических» теорий раннего и зрелого авангардизма (кубофутуризм, постфутуризм «41°», конструктивизм) Такова ставшая базовой не только для авангардизма, но и для филологической парадигмы теория «сдвига» Крученых, опирающаяся на презумпцию линейного характера означающего

Вербальный знак рассматривается Крученых в аспекте фонетико-акустической протяженности и интересует его способностью к образованию нерасчлененных «звуковых пятен» — сдвиг мыслится как «слияние нескольких лексических (орфографических) слов в одно фонетическое (звуковое) слово» «Сдвиговой» взгляд на означающее позволяет легализовать потенциальную подвижность, перераспределяемоеть границ языкового знака в поэтическом языке, причем в пределах «классического» художественного дискурса гипертрофия линейности означающего приводит лишь к акустической ошибке, тогда как в авангардистском дискурсе подобное явление становится одним из вариантов реализации заумного знака Видение сущности заумного языкового знака, осуществляющее переход от означающих к означаемым (это отражается в примерах, которыми оперирует Крученых), позволяет связать теорию «сдвига»

с развитием соссюровских идей Шарлем Балли, распространившим действие принципа линейности с означающих на означаемые.

Другая точка соприкосновения (слабо артикулированная Крученых, но выводимая из его рассуждений в целом) связана с соссюровским определением языковой единицы через категорию ценности (значимости, valeur) При сдвиге акустическая протяженность преодолевает сопротивление знака и выходит за его границы, сдвиг линейных означающих обнаруживается и в плане семантики, порождая новые означаемые — но вследствие этого утрачивается сама возможность идентифицировать знак относительно другого знака Сопутствующая сдвигу пересегментация речевого потока создает условия для разрушения системы значимостей как межзнаковых различий — семиотического явления, которое определяется в работе как девалоризация «Сдвиговой» язык в проекте Крученых стремится к созданию такой семиотической рядности, где знак сливается с другим знаком, а потому не способен обладать устойчивыми дистинктивньми признаками и вступать в отношения значимости (ценности) Таким образом, в отношении принципа линейности означающего Крученых сближается с Соссюром, тогда как при проецировании на теорию «сдвига» «принципа дифференциации» и категории ценности Крученых и Соссюр оказываются скорее оппонентами

Глава 2 Дискурсивные стратегии «поэтической филологии» посвящена обоснованию сугубо специфических черт метаязыковой рефлексии, эксплицируемой литературными метатекстами Для «поэтической филологии» характерно стремление к демаркации границ между «литературностью» и «научностью» на уровне дискурсивных практик, в чем отражается коммуникативно-семиотическая пограничность литературного метатекста- это одновременно и научный (точнее, квазинаучный), и художественный текст, результат совпадения интеллектуально-эвристических и эстетических интенций Дискурс литературного метатекста балансирует между стратегиями поэтического языка и научного метаязыка, склоняясь либо в одну, либо в другую сторону, либо же задействуя их в равной степени.

В параграфе 2.1. «Наука как прием»: к описанию механизмов авангардистского метатекстуального дискурса дается анализ средств, используя которые «поэтическая филология» преодолевает монодискурсивность научного метатекста в пользу полидискурсивности метатекста литературного, снимает дистанцию между институциональным научным и персональным поэтическим дискурсами Формула «наука как прием» реализуется в авангардистском стремлении использовать интенции и дискурсивные стратегии науки в качестве средства метаязыковой игры — игры в «научность», игры с наукой/критикой, с реципиентом, с самим объектом метаописания и др В параграфе рассмотрены две дискурсивные модели, в разной степени маркирующие авангардистский метатекстуальный дискурс

2.1.1. Модель А: деформация институционального дискурса науки. В авангардистских трактатах и статьях «точкой отсчета» выступает институциональный дискурс науки, который на уровне конкретного текста (или масси-

ва текстов) деформируется под влиянием персонального дискурса поэзии В работе рассматривается, как конститутивные показатели институционального дискурса науки испытывают на себе деформирующее действие со стороны персонального дискурса, на примере авангардистского переосмысления принципов работы с терминологией и научным вариантом интертекстуальности

(1) Система терминологии Метаязыковая рефлексия на данном уровне реализуется в авангардистских теоретических статьях и трактатах через

а) заимствование терминологии из научного метаязыка (общефилологических терминов типа «язык», «слово», «знак», «буква», «звук», «значение» и т п или элементов «персональных» терминосистем — ср использование терминов И А Бодуэна де Куртене «кинема» и «акусма» в работе Туфанова «К зауми»),

б) создание собственной системы категорий, в т ч освоение терминологии других видов искусства (в частности, живописи — ср «фактура» у Д Бурлюка и Крученых) или изобретение термина по аналогии с уже существующим научным (ср «внутреннее склонение слов» у Хлебникова / «внутренняя форма слова» у Потебни и т п)

Продуктивным средством вербализации метаязыковой рефлексии в авангардистских метатекстах становится метафора (шире — поэтический образ), выступающая в качестве функционального субститута термина «заумный язык» / «заумь» (Хлебников, Крученых, Туфанов, Терентьев), «луч» (Хлебников, Туфанов), «семя слова» (Хлебников, Липавский) и др На примере анализа «терминоида» «сдвиг» (Крученых) в работе доказывается, что авангардистские метафоры-«терминоиды» обладают иллокутивной двойственностью в когнитивном аспекте они маркируют особый тип познания, необходимым требованием которого является преодоление рациональных форм мышления в пользу внелогичного «расширенного смотрения» (М. Матюшин), и в то же время они реализуют эстетическую функцию, наделяя литературный мета-текст статусом художественного текста Поэтому дискурсивная стратегия «метафора как термин» не столько тождественна метафорическому мышлению в науке (как средству когнитивного «упорядочения» объекта), сколько, скорее, оппозиционна ему

(2) Интертекстуалъностъ В теоретических трактатах авангардистов наблюдается спорадическое включение в текст атрибутированных (более или менее в соответствии с принципами научной цитации) фрагментов чужих научных исследований, использование именных, фоновых или адресных ссылок на научные претексты, вплоть до автоссылок На этом фоне характерен повышенный интерес авангардизма к «плагиатической интертекстуальности» — использованию «чужого слова» без указания его авторства, а иногда даже без маркировки интертекстуального заимствования как такового, эта стратегия, кодифицированная Терентьевым в «17 ерундовых орудиях», активно используется Крученых (напр , в трактате «500 новых острот и каламбуров Пушкина») и Туфановым (в статье «Метрика, ритмика и инстру-ментализация народных частушек», отчасти — в трактате «К зауми») Специфическим вариантом интертекстуальности в авангардистских метатекстах

является кросстекстуальность — включение в трактат множественно пересекающихся и повторяющихся фрагментов разных текстов чужих или собственных метатекстов, поэтических текстов и т п Кросстекстуальность снимает границы между «своим» и «чужим» словом, на примере «диалога» трактатов Крученых («Сдвигология русского стиха») и Терентьева («17 ерундовых орудий») в работе показывается, как теоретический постулат искажается либо развивается и в результате теряет свое авторство, превращаясь в одно из «общих мест» метаязыковых рефлексий авангардизма

Сосуществование в авангардистских метатекстах эксплицированной (ссылочной) и плагиатической (в т ч кросстекстуальной) интертекстуальности квалифицируется в исследовании как особый дискурсивный прием если первый тип интертекста призван повышать институциональный статус авангардистского трактата и таким образом «сдвигать» его в сторону научного дискурса, то второй тип свидетельствует об иллокутивной установке на творческую игру с читателем («узнать / не узнать цитату»), обнаруживая родство скорее с литературным творчеством, нежели с научной интертекстуальностыо

2.1.2. Модель В: импликация метаязыкового концепта в поэтическом дискурсе. Специфический вариант полидискурсивности прослеживается в такой жанровой форме, как «научная поэзия» (художественные тексты, делающие естественный язык областью референтов) В «научной поэзии» метатекстуальность может открыто инкорпорироваться в саму структуру поэтического дискурса, обеспечивая семиотический сдвиг поэтический язык как вторичная моделирующая система приобретает способность надстраиваться уже не только над естественным языком, но и над метаязыком В итоге метаязык, сам по себе принадлежащий области вторичных систем, становится языком-объектом, входя в общую парадигму образных средств художественного текста, — «литературное» и «металитературное» статусно уравниваются Такая дискурсивная стратегия описывается в работе на примере стихотворений Д Бурлюка «Звуки на а »и Хлебникова «Слово о Эль», применительно к которым постулируется эксплицитный характер ме-таязыковой рефлексии сам поэт выступает в тексте как интерпретатор теоретического концепта ('звука', 'буквы'), предлагая читателю уже готовый, сформулированный квазитеоретический постулат

В иных формах «научной поэзии» художественный дискурс актуализирует черты иконического знака стоящий за текстом теоретический концепт-означаемое растворяется в нем и подлежит репрезентированию только данным текстом как целостным означающим Такой вариант «научной поэзии» подробно рассматривается в работе на примере поэтического сборника В Шершеневича «Лошадь как лошадь»

Сигнал метатекстуальной направленности сборника — система внутренних заглавий, построенных по модели научной формулировки «Принцип развернутой аналогии», «Ритмическая образность», «Принцип параллелизма тем», «Принцип поэтической грамматики» и т п, в ряде случаев подобная «квазиформулировка» переводится в игровую плоскость благодаря включе-

нию «инородных» элементов («Дуатематизм плюс улыбнуться», «Принцип мещанской концепции», «Содержание плюс горечь» и др ) Озаглавленность — строго обязательное требование самой формы «научной поэзии» теоретический концепт вводится Шершеневичем через заглавие, в то время как поэтический текст выступает по отношению к нему как развернутая иллюстрация, демонстрирование введенного заглавием фрагмента метаязыковой рефлексии

В пределах стихотворения формируется реверсивность семиотического отношения «заглавие — текст», если узуально заглавие выступает как означающее текста, то у Шершеневича представленный в заглавии теоретический концепт делает означаемым само заглавие, а соотносящийся с ним поэтический текст — означающим. Так, в стихотворении «Принцип развернутой аналогии» метаязыковой концепт 'аналогия' задействует для своей реализации основные средства «компаративного арсенала» русского языка — сравнительные синтаксические конструкции с «как», «словно» и «будто», приложения со сравнительным значением, грамматические средства (родительный и творительный сравнения) и др, в «Принципе поэтической грамматики» и «Небоскребе образов минус спряженье» для реализации концепта 'аграмматизм' поэтом используется богатая «метаграмматическая» игра синтаксическими конструкциями, допускающими множественные структурные интерпретации, категориями ин-финитивности и номинативности и др Размывание дискурсивных границ поэтического и метатекстуального в итоге приводит к переорганизации самой коммуникативной структуры- метатекстуальность в «Лошади » — это прерогатива уже не автора, а читателя, который поставлен перед необходимостью самостоятельно обнаружить «следы» заявленного заглавием теоретического концепта в структуре поэтического дискурса и на основании этого (ре)конструировать авторскую концепцию поэтического языка

Обращение в параграфе 2.2. Грамматика литературного метатекста: номинативное и инфинитивное письмо к грамматическим средствам оформления метаязыковой рефлексии в авангардистских метатекстах продиктовано тем, что, подобно любому художественному тексту как продукту «языка в его эстетической функции» (Р О Якобсон), литературный мета-текст способен использовать для выражения своих интенций элементы естественноязыковой грамматики, подвергая их эстетически значимым трансформациям Данная часть работы открывается анализом некоторых фрагментов из статьи В. Маяковского «Как делать стихи'», в результате которого выводятся две устойчивые грамматические стратегии литературного метатекста -— номинативное и инфинитивное письмо (далее НП и ИП)

2.2.1. «Определение поэзии»: номинативное письмо. Поскольку феномен НП до настоящего времени не получил в лингвистической поэтике необходимо полного описания, в работе уточняется смысловое поле данного термина, в частности, предлагается дополнить узкое понимание НП (как использование синтаксических структур модели N1) включением в него т.н биноминативных (Е В Падучева, В А Успенский) предложений модели N. сор N1 /5

Авангардистская поэтическая метатекстуальность в случаях использования биноминативных предложений движется в сторону метатекстуальности научной, а именно такой составляющей ее дискурса, как определение термина через дескрипцию При построении поэтического метатекста по модели «А есть [дескрипция]» дискурс принимает форму фиксированной синтаксической конструкции это предикация, где «подлежащим» становится некоторый метаязыковой концепт ('слово', 'звук', 'буква' или др ), а «сказуемое» — само развертывание поэтического дискурса, — в свою очередь, служит интерпретации этого концепта Синтаксическое сказуемое в таких случаях тяготеет к номинативности — подобно тому, как это происходит в случае дескриптивного раскрытия объема понятия/термина в научном дискурсе, благодаря этому НП может быть интерпретировано как грамматический знак установки поэтического метатекста на дескриптивность

Стихотворение Д Еурлюка «Звуки на а. » представляет собой один из ранних опытов введения НП в поэтический метатекст Дискурсивное развитие текста —- развернутого бессоюзного сложного предложения — связано с переходом от предикативных единиц модели Ni сор Adji/s (стихи 1—2 «Звуки на а широки и просторны ») к модели Ni сор Ni« (стихи 3—5 «Звуки на у, щк пустая труба ») Конструкции первой модели по структуре можно соотнести с предложениями характеризации по признаку, конструкции второй модели — с предложениями классифицирующими Однако подобие структурных моделей здесь вступает в противоречие с референциальными валентностями слов, занимающих позиции субъекта и предиката если узуально для предложений характеризации по признаку свойственны конкретная референция субъекта, а предикат называет единичный признак, а в классифицирующих предложениях субъект и предикат обладают понятийной референцией, то в поэтическом метатексте Бурлюка субъект во всех предикативных единицах (кроме последней) имеет понятийную референцию — как в предложениях классифицирующих, в то время как предикат либо вводит признак (1—2, как в предложениях характеризации по признаку), либо стремится к предметной референции (3—5) Такая референциальная структура предложения показывает, что первичной в тексте выступает не научно-дескриптивная (под которую текст «маскируется»), а поэтическая логика, в нормах которой абстрактное понятие (метаязыковой концепт 'звук') не может быть описано иначе, кроме как через предметный мир

Стихотворение В Хлебникова «Слово о Эль» с синтаксической и смысловой точек зрения неявно делится на две неравные части, в которых метаязыко-вая рефлексия поэта реализуется разными грамматико-синтаксическими средствами Для первой части текста (1—65) регулярной синтаксической структурой выступает сложная синтаксическая конструкция «придаточная часть со значением времени/условия + главная часть (субъектно-предикатная группа мы говорили) + биноминативная предикативная единица (это/то + ¿0, присоединяемая на основе бессоюзной связи», в данном фрагменте текста метаязыковая семантика биноминативных предложений ослаблена Вторая часть стихотворе-

ния (66—73) отмечена сменой синтаксической конструкции — использованием биноминативного предложения, в котором позицию подлежащего занимает ме-таязыковой концепт 'Эль' (= 'буква"? 'звук"?), а позицию сказуемого — его «поэтические дескрипции» «Эль — это легкие Лели < > Эль — это луч весовой » Сложная метаязыковая игра Хлебникова рассматривается в аспектах референции предложений, метрической и фонетической организации стиха, а также через сопоставление стихотворения с хлебниковской статьей «Художники мира'», делается вывод о том, что в «Слове о Эль» НП Хлебникова последовательно движется от образности к понятийности, от «поэтических дескрипций» к имитации дескрипции научной В результате смены трехсложников верлибром, перехода от аллитераций к их отсутствию, от частных аудиальных аналогий к универсализирующим визуальным символам, а главное, благодаря наделению предиката биноминативного предложения понятийной референцией поэт достигает не только структурного, но и логико-синтаксического подобия классифицирующим предложениям научного дискурса

В стихотворении Б Пастернака «Определение поэзии» НП абсолютизируется до такой степени, что из биноминативной конструкции N1 сор N1/5 «под-лежащее»-объект дескрипции практически уходит, сохраняясь лишь в теме текста — заглавии (Определение поэзии) В тексте фактически сливаются субтекстовая и метатекстовая функции заглавия Определение поэзии — это одновременно и метатекст, и субтекст, который семантически и синтаксически соотносится с подлежащим Развернутой дескрипцией, определением «поэзии» в таком случае становится уже сам текст {«Это — круто напившийся свист, / Это — щелканье сдавленных льдинок »), выступающий как «сказуемое»-рема при синтаксическом подлежащем, выраженном дейксисом это В виде биноминативной структуры здесь можно представить уже не отдельные предложения поэтического текста, а его самого в единстве с заглавием в структурной схеме N1 сор N1/5 позицию первого номинатива займет заглавие, второго — текст, а местоимение это утратит дейктическую функцию, редуцировавшись до формальной связки1 {Поэзия} (М]) это (сор) {круто налившийся свист + щелканье сдавленных льдинок + + вселенная — место глухое) (N^5)

2.2.2, «Как делать стихи?»: инфинитивное письмо. Цель данного пункта — ввести в «топический арсенал» (А К Жолковский) ИП такую устойчивую стратегию, как использование инфинитивности в качестве знака «прескриптив-ной» ориентации дискурса В работе доказывается, что в поэтическом метатек-сте ИП позволяет автору через сложно организованную игру грамматическими категориями выстраивать художественный текст как поле пересечения собственных метаязыковых рефлексий и особой коммуникации с читателем, постоянно изменяющейся в своем фокусе

В стихотворении «Февраль Достать чернил и плакать' » метонимическое художественное мышление Пастернака (Р О Якобсон) требует воспринимать в качестве семантического центра стихотворения мотив 'письма', реализующийся в первой же строке метонимией чернила В семантической цепи достать чернил и плакать — писать навзрыд — достать пролетку — перенестись — сла-

гаются стихи навзрыд (ср также плакать —> писать навзрыд —» слагаются [стихи] навзрыд / достать чернил —► достать пролетку —> перенестись) развертываются метаязыковые концепты текста 'создание стихотворения изоморфно перемещению в пространстве' и 'создание стихов есть рыдание поэта' Номинативный зачин стихотворения {«Февраль ») «отрицается» инфинитивно-стью «Достать чернил и плакать' / Писать о феврале навзрыд», такое сближение-отрицание обнажает грамматическую взаимообратимость и одновременно противопоставленность номинатива и инфиниггива как инвариантных форм соответствующих частеречных парадигм. Более того, инфинитивный ряд связывает воедино февраль, чернила, пролетку и стихи достать чернил оказывается действием, равноценным действиям достать пролетку и перенестись туда, где ливень, а плакать становится метафорой действия писать о феврале

Создавая стихотворение о том, как создается стихотворение, Пастернак оперирует инфинитивными рядами, однозначное прочтение которых в плане модальности и субъектной организации невозможно «Достать чернил и плакать'» допускает интерпретацию в оптативе, однако постановка восклицательного знака фактически уравнивает его с предложением волюнтивным, достать чернил и плакать, писать о феврале навзрыд, достать пролетку, перенестись туда, где ливень — действия, которые в контексте одинаково присваиваются адресантом как желаемые и предписывается адресату как требуемые к исполнению Допуская подобного рода модальные и субъектные переключения, текст суммирует свою семантику приблизительно следующим образом 'о том, как хотелось бы писать, как пишется и как должно писать' Стихотворение балансирует между этими смыслами, объединяя в одном лексико-грамматическом пространстве поэтическую рефлексию о мире, авторефлексию о творчестве и предписание-прескрипцию «другому»

В трактате И Терентьева «17 ерундовых орудий» ИП широко используется во второй, поэтической части книги, назначение которой — «регистрировать» постфутуристские стратегии текстопорождения Прагматика терен-тьевского ИП определяется требованиями жанра поскольку «Орудия » представляют собой «учебник» для поэта-заумника, инфинитивность используется здесь как более двусмысленный, но одновременно более категоричный вариант императивного дискурса, напоминающий о дискурсе рецепта В отличие от пастернаковского ИП, динамизирующего модальные и субъектные внутритекстовые отношения, волюнтивная семантика инфинитива у Терентьева прозрачна — отчасти в грамматическом, но в большей степени в тематическом плане Для того чтобы расставить модальные акценты необходимым образом, Терентьев прибегает к использованию грамматического императива «идитЕ учиТься / вОт УпраЖнения », — однако смысл этих «упражнений» становится понятным только при их проецировании на изложенную в первой части книги систему теоретических тезисов

То обстоятельство, что в трактате инфинитивны стихотворения, а не теоретические выкладки, не случайно для терентьевской концепции метатексту-

альности у Терентьева теория не иллюстрируется практикой, а лишь задает некоторые ключевые постулаты восприятия, с опорой на которые выводится художественная концепция — однако не столько из теоретических размышлений поэта, сколько непосредственно из заумных стихотворений-«орудий» Поэтому немаловажно, что наиболее принципиальные для своей концепции постулаты Терентьев реализует именно в тех «орудиях»-рецептах, которые отмечены присутствием ИП (Орудие /, IV орУдие, пяТое орудиЕ, шеСТое оруДиЕ и особенно двенадцатое) Если пастернаковское ИП принуждает поэтические смыслы балансировать между оптативным и волюнтивным регистрами, то у Терентьева модальность инфинитивного ряда, напротив, однозначно прочитывается как волюнтивная, а его коммуникативная установка целиком обращена к адресату

В Заключении обобщены результаты исследования

1 Метаязыковая рефлексия авангардизма — явление неоднородное как по дискурсивным или жанровым формам репрезентации, так и по охвату тех теоретических проблем, к которым обращаются авангардисты «Поэтическая филология» способна реализовать себя не только через «специализированные» формы литературных метатекстов (манифест, декларация, теоретический трактат и т п ), но и-напрямую через поэтическое творчество Метаязыковая компонента может в равной степени обнаруживаться как в «специализированном», так и в «неспециализированном» метатексте, причем в обоих вариантах для декодирования метаязыковых концептов литературного мета-текста, их «перевода» ненаучный метаязык требуется установление не прямых текстуальных, но типологических соответствий / расхождений между «поэтической филологией» и академической лингвистикой.

2 Как вариант «наивной» лингвистики «поэтическая филология» русского авангардизма на концептуальном уровне обнаруживает близость к метаязыко-вым построениям лингвистической науки Для характеристики общих принципов «поэтической филологии» исключительно важно то обстоятельство, что «альтернативная лингвистика» авангардизма не ограничивается ожидаемыми и легко объяснимыми концептуальными корреляциями с «ближним» контекстом — научными теориями, в непосредственной пространственно-временной связке с которыми она существует, — но обнаруживает точки пересечения с дальним контекстом — с предшествующей, последующей или синхронной, но заведомо неизвестной авангардистам, научными традициями.

К случаям первого типа можно отнести единый в базовых постулатах взгляд на поэтический язык у авангардистов и представителей русской формальной школы, в т ч концептуализацию поэтического языка через установление его оппозиции коммуникативному («практическому») языку Авангардизм, так же как и формализм, в своем стадиальном развитии постепенно движется от простейших положений о роли звука в поэзии к уточнению вопроса о механизмах поэтической семантики Такой концептуальный поворот позволяет рассматривать авангардистские представления о поэтическом языке

не только в контексте формализма (особенно позднего), но и в перспективе теоретических положений структурализма и лингвистической поэтики

Вторую тенденцию иллюстрируют теории зауми и сдвига, которые при «переводе» на научный метаязык обнаруживают концептуальные совпадения с лин-гвосемиотическим проектом Ф де Соссюра Предложенный в работе взгляд на авангардистские концепции позволил не только уточнить самое суть противопоставления двух теорий зауми («линия Хлебникова» и «линия Крученых»), но и показать, что в своем взаимопересечении они оказываются близки формирующимся в этот период основам лингвосемиотики и допускают возведение к соссюровской оппозиции «язык — речь» В свою очередь, разработанная Крученых теория сдвига вступает в систему со-противопоставлений с соссюровскими постулатами о линейности означающего и лингвистической ценности

Обращение к метаязыковым высказываниям М Цветаевой показывает, что теоретические концепты «поэтической филологии» не замкнуты в индивидуальных художественных системах, но стремятся к универсальности Авангардизм приближается к разработке ключевых для современной ему лингвистики постулатов и в этом смысле демонстрирует, как «поэтическая филология» и академическая лингвистика вступают в резонанс, формируя общий интеллектуальный контекст эпохи

3 Если анализ концептуальной составляющей авангардистских метатек-стов позволяет показать прозрачность границы, отделяющей «поэтическую филологию» от строгой лингвистики, то рассмотрение дискурсивной организации литературного метатекста, напротив, вскрывает принципиальную межпарадигматичность описанного феномена Дистанцируясь от монодис-курсивности научной метаязыковой рефлексии, «поэтическая филология» избирает своей стратегией полидискурсивность — смешение и взаимоналожение элементов институционального научного и персонального поэтического дискурсов

Исходно пребывая на периферии художественного типа мышления, авангардистская метатекстуальность деформирует институциональный дискурс науки поэтическими средствами, что позволяет авангардизму реализовать через один текст принципиально различающиеся прагматические установки — усиление статусного авторитета метатекста, «игру в научность», эстетическую или метаязыковую игру с читателем и т п Особого рода полидискурсивность присуща т н «научной поэзии», где смешение научного и поэтического субдискурсов достигается путем импликации метаязыкового концепта в поэтический текст В этом случае текст предельно актуализирует черты ико-нического знака стоящий за стихотворением теоретический концепт-означаемое вербально растворяется в нем и подлежит репрезентированию только данным текстом как целостным означающим.

Таким образом, межпарадигматичность «поэтической филологии» может быть понята как существование литературного метатекста в пространстве между дискурсами науки и поэзии, дискурсами, которые утрачивают самостоя-

тельность и редуцируются до субдискурсов единого синтетического дискурса авангардистского метатекста

4 Предложенный в исследовании анализ «грамматической партитуры» ме-татекстуального дискурса с точки зрения двух типовых поэтических стратегий — инфинитивного и номинативного письма — показывает, что метаязыковые установки поэта могут оказывать непосредственное влияние на грамматико-синтаксический строй текста Элементы номинативного письма, преимущественно реализующиеся в использовании биноминативных предложений, в поэтическом метатексте способны «напоминать» о дескриптивных построениях научного дискурса В широкой смысловой перспективе номинативное письмо призвано иконически фиксировать представление поэта о языке (геэр творчестве) как о «вещности», еруоу В свою очередь, инфинитивное письмо объединяет в своем семантико-функциональном ореоле такие разнородные аспекты, как поэтическая по своей природе игра модально-субъектными смыслами, «пре-скриптивность» (метатекст как. «рецепт творчества»), наконец, видение языка как «деятельности», еуеруекх Инфинитивное письмо используется как сигнал обращенности метаязыковой рефлексии одновременно и на адресата (читателя), и на адресанта (автора), как лаконичное средство оформить лингвистические интуиции поэта в соответствии с общей установкой поэтического языка на многозначность и предрасположенность к множественности интерпретаций

В Заключении также намечаются дальнейшие перспективы исследования расширение сферы анализируемого материала метатекстами отдельных поэтов или литературных направлений, поиск и интерпретация иных научных контекстов с целью установления возможных точек пересечения науки и литературы, анализ глубинных дискурсивных, семиотических и др механизмов литературной метатекстуальности, исследование типов письма, которые использует «поэтическая филология»

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора общим объемом 6,5 а л

1. Черняков, АН К интерпретации лингвистической концепции В Хлебникова /АН Черняков // Семантические единицы и категории русского языка в диахронии Сб науч тр Калининград, 1997 С 85—90 (0,4а л)

2 Черняков, А Н Русская альтернативная теория поэтического языка: перспективы изучения / АН, Черняков// Семантические единицы русского языка в синхронии и диахронии. Сб науч тр Калининград, 2000. С. 192—202 (0,5 ал).

3 Черняков, А Н Альтернативные теории поэтического языка концептуальные и дискурсивные характеристики / АН Черняков // Внутренние и внешние границы филологического знания Мат-лы Летней школы молодого филолога Приморье 1—4 июля 2000 г Калининград Изд-во КГУ, 2001 С 106—114(0,5 ал)

4 Черняков, А Н Специфика дискурса альтернативных теорий поэтического языка (К вопросу о статусе автометатекстов русского авангарда) /

А H Черняков // Русская литература XX века итоги столетия- Сб. трудов Международной научной конференции молодых ученых Санкт-Петербург, 16—18 марта 2001 г. СПб.. Изд-во СПбГТУ, 2001 С 64—70 (0,5 ал )

5 Черняков, А H Заумь как лингвистический феномен /АН Черняков // Языкознание. Современные подходы к традиционной проблематике Сб науч тр Калининград Изд-воКГУ, 2001. С 190—202(0,6 ал).

6 Черняков, АН. М. Цветаева и альтернативная теория поэтического языка /АН Черняков // Марина Цветаева- личные и творческие встречи, переводы ее сочинений Восьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция (9—13 октября 2000 г ) Сб докл. M Дом-музей Марины Цветаевой, 2001 С 333—337 (0,3 а л )

7 Черняков, А H «Лошадь как лошадь» В Шершеневича текст или (ав-то)метатекст? /АН Черняков // Альтернативный текст Версия и контрверсия Сб статей Калининград Изд-во РГУ им. И Канта, 2006 Вып 1 С 142—159 (0,8 а л.)

8. Черняков, А H Грамматико-синтаксические стратегии автометатексту-альности / А.Н. Черняков // Поэтика и лингвистика Мат-лы Международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Р Р Гель-гардта 16—19 октября 2006 г Тверь ТГУ,2006 С 18—19 (0,2 ал)

9. Цвигун, ТВ, Черняков, АН Русский авангардизм как несказанное и несказанное Статья I Язык без значимостей /ТВ Цвигун, А H Черняков // Се-мантико-дискурсивные исследования языка эксплицитность / имплицитность выражения смыслов. Мат-лы Международной научной конференции Калининград- Изд-во РГУ им И Канта, 2006 С 321—334 (0,6 а л )

10 Цвигун, ТВ, Черняков, А H Русский авангардизм как несказанное и несказанное. Статья П. Риторика нарратива (ОБЭРИУ) / ТВ. Цвшун, А H Черняков // Вестник Российского гос ун-та им И Канта Вып. 8 Сер Фи-лол науки Калининград- Изд-во РГУ им И. Канта, 2006 С. 45—53 (0,5 а.л.)

11. Черняков, АН Инфинитивное или номинативное письмо9 К описанию одного фрагмента «поэзии грамматики» / АН. Черняков // Альтернативный текст Версия и контрверсия: Сб статей. Калининград Изд-во РГУ им И Канта, 2007 Вып 2. С 80—90 (0,6 а л.).

Статьи в ведущих рецензируемых научных: журналах, включенных

в перечень ВАК

12 Черняков, А H «Как делать стихи'». Инфинитивное письмо в автоме-татексте /АН Черняков // Вестник молодых ученых СПб, 2006 Серия-Филол. науки 2006. № 1 С 7—14 (1,0 а л )

Черняков Алексей Николаевич

Метаязыковая рефлексия в текстах русского авангардизма 1910—20-х гг.

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Подписано в печать 19 09 2007 г Ризограф Гарнитура «Тайме». Уел печ л 1,5 Уч-изд л 1,6 Тираж 85 экз Заказ Г47

Издательство Российского государственного университета им И Канта 236041, г Калининград, ул. А Невского, 14

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Черняков, Алексей Николаевич

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. «АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА»

РУССКОГО АВАНГАРДИЗМА.

1.1. Вопросы теории поэтического языка в авангардистских метатекстах.

1.1.1. Авангардистская метатекстуальность: интеллектуальный фон.

1.1.2. Форма /звук /буква (кубофутуризм).

1.1.3. «Фактура», «сдвиг» (А. Крученых).

1.1.4. «Закон поэтической речи» (И. Терентьев).

1.1.5. «Внутреннее склонение» (В. Хлебников).

1.1.6. М. Цветаева и альтернативная теория поэтического языка.

1.2. «Заумь», «сдвиг» и лингвистика Ф. де Соссюра.

1.2.1. Заумь: «язык» или «речь»?.

1.2.2. Сдвиг—линейность означающего — лингвистическая ценность.

1.3. Выводы к Главе 1.

ГЛАВА 2. ДИСКУРСИВНЫЕ СТРАТЕГИИ

ПОЭТИЧЕСКОЙ ФИЛОЛОГИИ».

2.1. «Наука как прием»: к описанию механизмов авангардистского метатекстуального дискурса.

2.1.1. Модель А: деформация институционального дискурса науки.

2.1.2. Модель В: импликация метаязыкового концепта в поэтическом дискурсе.

2.2. Грамматика литературного метатекста: номинативное и инфинитивное письмо.

2.2.1. «Определение поэзии»: номинативное письмо.

2.2.2. «Как делать стихи?»: инфинитивное письмо.

2.3. Выводы к Главе 2.

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Черняков, Алексей Николаевич

Как демонстрируют лингвистические исследования последних десятилетий, пребывание человека в пространстве естественного языка неизбежно сопряжено с метаязыковой рефлексией — разнородными и разноаспектными опытами осмысления человеком сущности языка в виде более или менее стройной системы. Еще P.O. Якобсоном было отмечено, что «.способность говорить на каком-то языке подразумевает также способность говорить об этом языке. Такая "метаязыковая" процедура позволяет пересматривать и заново описывать используемую языком лексику»1. По мысли Б.М. Гаспарова, сущность т.н. «языкового существования» состоит, среди прочего, в том, что интуитивное движение языкового опыта неотделимо от языковой рефлексии; говорящий все время что-то «узнает» о языке, все время что-то в нем постигает, находит или придумывает. <.> типичным проявлением языковой рефлексии является то, что можно назвать метаязыковой деятельностью: различного рода рассуждения о языке, от простейших суждений. до сколь угодно сложных концептуальных построений, касающихся природы и строения языка и различных его компонентов2.

Семиотическая специфика естественного языка как первичной знаковой системы во многом определяется его способностью свободно выступать в качестве метаязыка по отношению к иным, вторичным знаковым системам, не «сливаясь» с ними, тогда как по отношению к самому себе естественный язык в ряде речевых ситуаций одновременно оказывается и «языком-объектом», и «языком описания». По словам Р. Якобсона, «метаязык как часть языка вообще. является структурным образованием, не имеющим аналогов в других знаковых системах»3. Метаязыковая рефлексия не просто неотделима от языка, но и неизбежно имплицирована в нем, и требует для своей реализации ис

1 Якобсон Р. О лингвистических аспектах перевода // Якобсон Р. Избр. работы. М., 1985. С. 363. Курсив наш. —А. Ч.

2 Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996. С. 17.

Якобсон Р. Речевая коммуникация II Якобсон Р. Избр. работы. М., 1985. С. 316. ключительно языкового же «материала» и категорий. Как афористично замечает Н.Д. Арутюнова, у языка. пет вторичной знаковой системы, которая бы раскрывала его смыслы. Он делает это сам, толкуя одни смыслы через другие, перефразируя их, но не выходя за свои пределы. <.> Увидев, что язык безъязык, человек стал размышлять о языке и создавать язык о языке. Язык о языке, пока он не выделился в лингвистическую теорию и терминологию, является составной частью языка4.

При том, что специализированной сферой метаязыковой рефлексии является языкознание, «за границами "железного занавеса" официальной лингвистики метаязыковой компонент деятельности не исчезает. Более того, — подчеркивают исследователи, — именно наивный пользователь языка является первичным лингвистом»5. Закономерной и наиболее репрезентативной составляющей лингвистического феномена «язык о языке», подвергшегося детальному научному анализу лишь относительно недавно, выступают «наивные» метаязыковые представления носителей языка — явление, которое было терминологизировано как «folk-linguistics» (Г.М. Хёнигсвальд)6, а в отечественной лингвистической п традиции — как «наивная лингвистика» (Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев). «Эта система, — отмечает В.Б. Кашкин, — выражается как в явных размышлениях о языке, так и в менее явных убеждениях и повериях относительно сущности языковых единиц и характера языковых действий. Как и любая другая человеческая деятельность, деятельность метаязыковая управляется стереотипизированными схемами, которые формируют мифологическую картину жизни языка и жизни в языке как в среде»8.

4 Арутюнова Н.Д. Наивные размышления о наивной картине языка // Язык о языке: Сб. статей. М., 2000. С. 8. Курсив наш. — А. Ч.

5 Дуфва X., Ляхтеэнмяки М„ Кашкин В.Б. Метаязыковой компонент языкового сознания // Языковое сознание: содержание и функционирование. XIII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 1—3 июня 2000 г. М., 2000. С. 81. Курсив авторов. —А.Ч.

6 См.: Hoenigsvald Н.М. Proposal for the Study of Folk-Linguistics // Sociolinguistics. Proceedings of the UCLA Sociolinguistics Conference, 1964. The Hague; Paris, 1966.

7 См.: Булыгина Т.Е., Шмелев А.Д. Человек о языке (Метаязыковая рефлексия в пе-лингвистических текстах) // Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке. М., 1999.

8 Кашкин В.Б. Повседневная философия языка и метаязыковая стратегия пользователя // Актуальные проблемы языкознания и методики обучения иностранным языкам: Мат-лы

В эксплицитной форме «наивная» метаязыковая рефлексия проявляет себя в широком пласте метаязыковых пословиц с использованием т.н. «речевых слов» {Язык до Киева доведет; Слово не воробей: вылетит — не поймаешь и т.п.), в обыденных метаязыковых комментариях/замечаниях (Так не говорят; Это лучше сказать по-иному и т.п.), а также — в самом общем виде — в речевом использовании концепта 'язык', затрагивающем разные его значения9. Среда ее имплицитного присутствия в речи значительно шире — от частных речевых «метапоказателей», таких как фразеологически устойчивые обороты, некоторые союзы, вводные/вставные конструкции и др.10, до характеризующего высказывание в целом уровня «коммуникативного модуса» (Н.К. Рябцева)11. На дискурсивном уровне метаязыковая рефлексия реализуется в особом классе суждений — т.н. «рефлексивах» (И.Т. Вепрева), представляющих собой «метаязыковые комментарии по поводу употребления актуальной единицы в естественной речи»12 с позиций «направленности языкового сознания на познание самого себя»13. Причем, как показывают наблюдения Т.В.Булыгиной и А.Д.Шмелева, имплицированная в высказывания метаязыковая рефлексия может свободно помеждунар. научн. конф. 3—4 марта 2000 г. Воронеж, 2000. С. 94. См. об этом подробнее: Кашкин В.Б. Бытовая философия языка и языковые контрасты // Теоретическая и прикладная лингвистика: Межвуз. сб. научных трудов. Воронеж, 2002. Вып. 3: Аспекты мета-коммуиикативной деятельности.

9 См. наблюдения об этом на материале обыденной речи и текстов художественной литературы: Демьяпков В.З. Семантические роли и образы языка // Язык о языке: Сб. статей. М., 2000; Его же. Соотношение обыденного языка и лингвистического метаязыка в начале XXI века //Языкознание: Взгляд в будущее. Калининград, 2002.

10 Системный анализ таких «метаорганизаторов» речи предложен в работе: Перфильева Н.П. Метатекст: текетоцентрический и лексикографический аспекты: Автореф. дисс. докт. филол. паук. Новосибирск, 2006.

11 «Эксплицитный коммуникативный модус, — пишет Н.К. Рябцева, — принимает форму метатекста. Его главный признак — в том, что он осуществляет референцию к вербальному пространству текста, его пропозициональпо структуре, создает вторичную ре-ференциальпую среду, смысл которой. означает связь с предшествующим или последующим контекстом». — Рябцева Н.К. Коммуникативный модус и метаречь // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М., 1994. С. 89.

12 Вепрева И. Т. Что такое рефлексив? Кто он, homo reflectens? // Изв. Уральского гос. ун-та. 2002. №24. С. 217.

Вепрева И.Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. М., 2005. С. 77. рождать дискурсы, в которых «суждение о языке» маскируется под «суждение о мире», в ряде случаев сливается с ним, а иногда задействуется говорящим как средство навязать адресату свои представления или оценки14.

Принципиально важным фрагментом «наивной» метаязыковой рефлексии, понимаемой в очерченных широких границах, выступает феномен, получивший в современной науке такие определения, как «воображаемая филология» (В.П. Григорьев)15, «мнимая лингвистика» (Т.В. Цивьян)16, «поэти

17 ческая филология» (Я.И. Гин, JI.B. Зубова) . Данное поле метаязыковой рефлексии образуется внутри литературной деятельности и в своей основе представлено такими типами текстов, как литературный манифест, декларация, теоретическая статья или трактат, металитературное эссе и т.п. (вслед за

Т.В. Цивьян их можно объединить общим условным именем «проза поэтов о 18 прозе поэта» ); кроме того, метаязыковая рефлексия обнаруживает проникновение в саму поэтическую19 речь — в последнем случае размышления по

14 См.: Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Указ. соч. С. 150—160.

15 Концептуализации этого понятия посвящены как специальные статьи В.П. Григорьева («Воображаемая филология Велимира Хлебникова», «К диалектике воображаемой филологии», «О "синтезе поэзии, философии и науки" в современном авангарде»), так и — в разной степени—основная часть работ, вошедших в кн.: Григорьев В.П. Будетлянин. М., 2000.

16 См.: Цивьян Т.В. Происхождение и устройство языка по Леониду Липавскому (Л. Липавский. «Теория слов») II Цивьян Т.В. Семиотические путешествия. СПб., 2001.

17 См.: Гин Я.И. О «поэтической филологии» // Гин Я.И. Проблемы поэтики грамматических категорий: Избр. работы. СПб., 1996; Зубова JI.B. Поэтическая филология Льва Лосева //Лит. обозрение. 1997. № 5.

18 Согласно Т.В. Цивьян, «основной составляющей прозы поэта становится автометаопи-сание <.> Оказывается, что поэты занимались не только практикой, но и теорией прозы поэта, имплицитно или явно становящейся особой категорией, особым видом словесног о творчества. При этом их теоретические штудии представляли собой одновременно и руководство к писанию прозы поэта, и самое прозу поэта». — Цивьян Т.В. Проза поэтов о прозе поэта // Цивьян Т.В. Семиотические путешествия. С. 210. Курсив автора.—А. 11.

19 Здесь и далее, говоря о поэтическом языке / поэтической речи, мы придерживаемся принципов терминологизации, предложенных В.П. Григорьевым, согласно которым эти категории «следует связывать не со словом поэзия (и тем более — Поэзия), а именно со словом поэтика: ПЯ — это язык вообще как предмет поэтики». — Григорьев В.П. Поэтика слова: На материале русской советской поэзии. М., 1979. С. 76. Курсив автора. — А. Ч. эта о языке могут маркировать как системную метаязыковую концепцию , |ак и частные примеры поэтической игры в «наивную лингвистику»21. Постоянно испытываемая литературой потребность в такого рода рефлексии обусловлена тем, что «.творимая речь всегда так или иначе говорит о самой себе, испытывает себя. Поэтическое и метаязыковое здесь неразделимы. Пере

22 живаемое слово предсказывает возвращение речи к себе» .

Объект настоящего исследования — явление, которое мы, вслед за Я.И. Гином, обозначим как «поэтическая филология», принимая это определение в качестве наиболее удачного, лишенного по сравнению с понятиями «воображаемая филология» или «мнимая лингвистика» нежелательных оценочных коннотаций. Специфика «поэтической филологии» в общем виде определяется следующими характеристиками. Во-первых, метаязыковая рефлексия в «поэтической филологии» по сути неотделима от рефлексии металитературной: объект такой рефлексии — это, в строгом смысле, не язык вообще (даже если высказывания поэта внешне отсылают к общелингвистической проблематике), но язык поэтический, как минимум — язык sub specie узуальных или окказиональных литературных конвенций. Во-вторых, такая рефлексия, в отличие от однонаправленной метаязыковой рефлексии в обыденной речи, имеет двунаправленный характер: пытаясь говорить о языке вообще, поэт неизбежно говорит о своем языке, своем видении языка — подобно тому, как, согласно классической метафоре В. фон Гумбольдта, любой субъект обречен на пребывание в своем

20 В качестве показательного примера такой тенденции см. описанные Д.П. Ахапкиным метаязыковые представления И. Бродского: Ахапкин Д.Н. «Филологическая метафора» в поэзии И. Бродского: Дисс. . канд. филол. наук. СПб., 2002; Его же. Стихотворение Иосифа Бродского «Сумерки. Снег. Тишина. Весьма.»: попытка прочтения // Внутренние и внешние границы филологического знания: Мат-лы Летней школы молодого филолога. Приморье. 1— 4 июля 2000 г. Калининград, 2001.

21 См. об этом на примере современной русской поэзии: Бабепко Н.Г. Отражение современной научной парадигмы в поэтическом языке последней четверти XX века // Языкознание: взгляд в будущее. Калининград, 2002.

22 Векшин Г.В. Фоностилистика текста: звуковой повтор в перспективе смыслообразо-вания: Автореф. докт. филол. наук. М., 2006. С. 18. круге языка». При этом «поэтическая филология ориентируется не только (а иногда — и не столько) на реальную поэтическую речь, но на некую художественную норму, на потенциальное, на то, что может быть реализовано в будущем»23, поэтому, в-третьих, ее метаязыковая рефлексия в равной степени и дескриптивна и прескриптивна, она обращена и к языку (как области референтов), и к поэтическому мышлению (как «призме» этого языка), и к обязательно предполагаемому читателю (как реципиенту метаязыковой коммуникации). Наконец, в-четвертых, метаязыковая рефлексия в текстах «поэтической филологии», будучи «своеобразным средостением между искусством и наукой», «может. опережать науку в постановке проблем»24.

С учетом обозначенных характеристик целесообразно считать «поэтическую филологию» полем пересечения неспециализированных обыденных и специализированных научных метаязыковых рефлексий, а соответственно — и присущих каждому из названных типов языковой деятельности уникальных прагматических интенций. Маргинальное положение «поэтической филологии» между непрофессиональной «наивной лингвистикой» и собственно лингвистическим знанием обусловливает ряд сложностей в описании данного феномена. В первую очередь, анализ текстов «поэтической филологии» ставит проблему адекватности декодирования, «перевода» метаязыковых рефлексий с поэтического языка на метаязык лингвистических дескрипций; вслед за Я.И. Гином мы считаем, что решение этой проблемы возможно лишь при учете «художественной условности поэтической филологии» , требующей поиска не только и не столько прямых (терминологических, текстуальных, дискурсивных и т.п.), сколько типологических, концептуальных со-противопоставлений «поэтической филологии» и лингвистической науки. В теоретическом плане задачей такого описания должно стать обнаружение точек притяжения-отталкивания науки и

23 ГинЯ.И. О «поэтической филологии». С. 126.

24 Там же. С. 125.

25 Там же. литературы, вскрытие межпарадигматической природы феномена «поэтической филологии» как совершенно особенной области метаязыковой рефлексии.

Предметом исследования являются литературные метатексты «поэтиче-26 ской филологии» . Метаязыковая рефлексия вербализует себя в специфической текстовой практике — метатексте, который в «поэтической филологии» представлен жанровыми модификациями манифеста, декларации, теоретической статьи, трактата (поэтического или метапоэтического), эссе, стихотворения с метаязыковой функцией и т.п.

В современной филологии категория «метатекст» имеет множество различных, порой полярных, толкований. Активно востребованный современной лингвистикой расширительный взгляд на природу метатекста, как известно, был заложен в статье А. Вежбицкой «Метатекст в тексте». Согласно позиции Вежбицкой, «высказывание о предмете может быть переплетено нитями высказываний о самом высказывании. <.> Иногда они служат именно для этого. Тем не менее сами эти метатекстовые нити являются инородным

11 телом» . При таком подходе признается, что внутренняя метатекстуальность свойственна широкому числу явлений речи, причем она сугубо коммуникативна: цель «метатекста в тексте» — приблизить коммуникативную структуру высказывания к адресату. В указанном расширенном толковании метатекст объединяет вербальные и паравербальные (в частности, полиграфические) средства, с помощью которых автор структурирует. тексты (текст как единое целое), устанавливает связи между структурными компонентами текста (сверхфразовыми единствами и в отдельных частях изложения) и поддерживает процесс социальной интеракции с реципиентом. <.> Метатекст в таком понимании - это прагматическое, функционально-семантическое явление, присущее любому письменному или уст

26 Смежные понятия — «художественный метатекст» и «поэтический метатекст» — употребляются в исследовании как синонимы по отношению к базовой категории «литературный метатекст».

7 Вежбицка А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII: Лингвистика текста. М., 1978. С. 404. ному тексту и обладающее текстообразующей потенцией (строевая, организующая функция)28.

Стремясь максимально раздвинуть границы метатекста, современные исследователи признают, что «любой текст обладает метатекстовым потенциалом, который может быть развернут полностью, частично либо не развернут совсем <. .> Метатекст как модусная категория выражает речевую рефлексию Говорящего относительно собственного речевого поведения и оформляется вербальными и паралингвистическими средствами»29. Тем не менее, несмотря на авторитетность стоящей за таким толкованием научной традиции (см. ее обзор в указанной работе Н.П. Перфильевой), следует, очевидно, считать формулу Вежбиц-кой «метатекст в тексте» скорее научной метафорой и вслед за И.Т. Вепревой признать «несостоятельность термина "метатекст" <в данном понимании. — А. Ч> с позиций лингвистики текста: в большинстве случаев мы не можем констатировать представленность в речевой структуре, обозначаемой как "метатекст", универсальных текстовых категорий: целостности, связности, смысловой завершенности, относительной оформленности. Исследования в этой области, — продолжает исследователь, — позволяют говорить о дискурсивной природе мета-языковой деятельности»30. «Нетекстовая» природа «метапоказателей» (Н.П. Перфильева), объединяемых в широкой трактовке метатекста, показывает, что по отношению к ним значительно более адекватным может считаться, напр., понятие «метаречь»31.

Следует признать, что понимание метатекста с позиций описанного выше расширительного толкования неприемлемо для описания литературных мета-текстов «поэтической филологии»: приняв такую точку зрения, мы были бы вы

28 Турупен П. Метатекст как глобальная система и вопросы конструирования текста в пособиях по развитию речи. [Электронный ресурс]. — Электрон, дан. — Режим доступа: http://wvm.psu.ru/pub/filologl/32.rtf, свободный. — Загл. с экрана.

29 Перфильева Н.П. Указ. соч. С. 7. Курсив наш. — А. Ч.

30 Вепрева И. Т. Что такое рефлексив?. С. 218. Курсив наш. —А. Ч.

31 Ср. использование категории «метаречь» в работах: Греймас А.-Ж. Структурная семантика: Поиск метода. М., 2004; Рябцева Н.К. Коммуникативный модус и метаречь.; Ее же. Язык и естественный интеллект. М., 2005. нуждены всего лишь констатировать употребление в них тех или иных метатек-стуальных маркеров/скреп/метаорганизаторов, ничем по сути не отличающихся от таковых же в сфере обыденного языка; функциональная, семиотическая и дискурсивная специфика «поэтической филологии» при таком подходе неизбежно останется за рамками поля зрения. Поэтому в настоящем исследовании понятие «метатекст» употребляется с опорой на иную научную традицию, в большей степени исходящую из внутренней этимологической формы термина и из семиотического понимания категории «метаязык». В многочисленных работах представителей Тартуско-Московской семиотической школы (Вяч.Вс. Иванов, В.Н. Топоров, Ю.М. Лотман, Т.В. Цивьян, Т.М. Николаева, Р.Д. Тименчик и др.) и ряда современных зарубежных славистов (Д. Ораич Толич, А. Попович, И. Ужаревич, Н. Мораняк и др.) при отсутствии специальных дефиниций под «метатекстом» регулярно понимается текст (вербальный или невербальный — напр., текст культуры), который отвечает следующим требованиям: а) имеет вторичный характер по отношению к некоторому тексту-объекту, надстраиваясь над ним; б) осуществляет референцию не к внеязыковой (в т.ч. фикциональной) действительности, а к вербальному или смысловому пространству первичного текста-объекта; в) выполняет по отношению к первичному тексту-объекту комментирующую/метаописательную функцию.

Понимаемый таким образом, метатекст фактически осуществляет перевод семиотических смыслов из одной знаковой системы, принимаемой за первичную (естественный язык, художественный текст, культура и т.п.), в другую — в систему толкований и интерпретаций. Идеальной формой метатекста при таком взгляде оказывается научный метатекст, уже — метатекст лингвистический (филологический), поскольку сам по себе метаязык «в узком, специальном смысле — это лингвистическая терминология, язык лингвистики как научной дисциплины, ее категориальный аппарат»32. Кроме того, подчеркнем,

Рябцева Н.К. Язык и естественный интеллект. С. 446. что предлагаемая точка зрения, в основе которой лежит референциально-функциональное представление о природе и сущности метатекста, применительно к «поэтической филологии» позволяет объединить в смысловом поле данного термина такие, казалось бы, различные проявления текстуального, как художественный метатекст в узком смысле (манифест, декларация, трактат, эссе и т.п.) и поэтический текст, отвечающий названным выше параметрам метатекста.

Метатексты, посредством которых реализует себя «поэтическая филология», теснейшим образом связаны с явлением, которое в исследованиях последнего десятилетия, развивающих идеи французского структурализма, получило

33 наименование «автометатекстуалъностъ» . В узком смысле под «автомета-текстами» понимаются тексты, «которые. содержат в себе программу своего

34 гописания» , «тексты металитературные, сами себя описывающие <.> смысл автометатекста заключается именно в описании и (ре)конструкции своей же собственной формы. <.> Подобный текст, исследуемый и отчасти создаваемый современной теорией, представляет собой что-то вроде действующей модели герменевтического круга — самым своим устройством он задает бесконечное циклическое движение читательской мысли в текст и из текста»35. При более широком взгляде автометатекстуальность может быть интерпретирована как один из аспектов автореференциальности текста: «Если метатекстуальность понять как сознание о тексте в широком смысле слова, тогда автореференци-альностъ можно определить как автометатекстуальность, то есть сознание о л/ собственном тексте, или же самосознание текста» . Несложно заметить, что ме

33 Ср. также близкое этому понятие «автометаописание» в ряде работ Т.В. Цивьян и Р.Д. Тименчика.

34 Зенкип С. Филологическая иллюзия и ее будущность. [Электронный ресурс]. — Электрон, дан. — Режим доступа: http://nlo.magazine.ru/dog/gent/main33.html, свободный. — Загл. с экрана.

35 Зепкин С. "Французская теория": попытка подвести итоги. Режим доступа: http://www.russ.ru/istsovr/20000413zen.html, свободный. — Загл. с экрана.

36 Ораич Толич Д. Автореференциальность как форма метатекстуальности // Автоинтерпретация: Сб. статей. СПб., 1998. С. 187. Курсив автора. —А.Ч. татексты «поэтической филологии», имеющие своими референтами метаязыко-вые представления поэта, при подобном взгляде так или иначе неизбежно окажутся автореференциальными текстами, или автометатекстами.

Избрав указанный терминологический ракурс, обозначим основные типологические черты литературного метатекста (ЛМт) как явления «поэтической филологии» в его со-противопоставлении метатексту научному (НМт). На наш взгляд, эта система со-противопоставлений может быть описана через следующие аспекты. а) Специализированность. НМт имеет профессиональный, специализированный характер, а его автор принадлежит к соответствующему социальному институту («наука»); это обеспечивает возможность рассматривать НМт как средство реализации специфической иллокутивной установки — поиска «научной истины» в соответствующем диалоге с научным сообществом. ЛМт, напротив, есть непрофессиональное метатекстовое явление (случаи, когда поэт обладает специализированным филологическим образованием, следует рассматривать скорее как исключение — ср. примеры О. Мандельштама, В. Хлебникова и В. Шершеневича), а его нахождение в маргинальном поле литературы «рассеивает» иллокутивную установку такого метатекста между «поиском истины» и поэтическим выражением авторского «я». б) Позиция субъекта наблюдения. При создании НМт авторская позиция обязательно предполагает нахождение «извне», эксманентность по отношению к объекту наблюдения, что, в свою очередь, обусловлено требованием «объективности» научной рефлексии. ЛМт эксплицирует «внутреннюю», имманентную позицию субъекта: поэт-автор метатекста всегда находится «внутри» собственной художественной системы или, шире, литературной парадигмы как объектов метаописания, причем такая закономерность прослеживается и в тех метатекстах, где объектом становятся явления более широкого порядка (язык, в том числе поэтический, модели порождения текста, поэтика вообще и т.п.). в) Фиксированность по отношению к тексту-объекту. Не требует доказательства тот очевидный факт, что наука (по крайней мере, филология — речь в данном случае не идет, скажем, о науках естественного цикла, способных прогнозировать и моделировать свои объекты) существует только «после» своего объекта, представляет собой концептуальную надстройку над объектами и в этом смысле находится в фиксированной постпозиции к ним (научное метаописание возможно исключительно после того, как появился соответствующий текст-объект). Парадокс ЛМт как вторичного текста в этом смысле состоит в его нефиксированности: избирая в качестве референтной области поэтические представления о филологических феноменах, ЛМт способен выступать не только в постпозиции (в виде различных художественных автокомментариев — примечаний, пояснений, автоинтерпретаций и т.п.), но и в препозиции (ср. жанровую специфику манифестов и деклараций) к объекту описания, равно как и совпадать с ним в пределах одного текста (таковы, собственно, поэтические автометатексты в описанном выше значении). г) Дискурсивная природа. Институциональный характер науки требует того, чтобы НМт оперировал соответствующим специализированным дискурсом — дискурсом науки, или, в терминологических традициях функциональной стилистики, «научным функциональным стилем». При том, что дискурс науки, особенно гуманитарной, по наблюдениям исследователей, имеет менее жесткую (по сравнению с рядом иных институциональных дискурсов) схематичность и кодифицированность, можно абсолютно однозначно говорить о монодискурсивной природе НМт. В частности, инкорпорируемые в филологический метатекст в качестве примеров фрагменты объекта метаопи-сания (элементы обыденного языка в лингвистическом или художественного текста в литературоведческом метатексте) никогда не могут слиться с метаязыком и в этом смысле находятся за пределами научного дискурса. ЛМт, напротив, по природе полидискурсивен: выражая посредством метатекста собственную метаязыковую (resp. метапоэтическую) рефлексию, поэт оперирует средствами как институционального научного, так и персонального литературного дискурсов. Такая полидискурсивность способна принимать самые различные формы реализации и эксплицирует игру на уровне не только языковых средств, но и прагматических интенций.

Итак, под литературным (художественным, поэтическим) метатекстом в настоящем исследовании будем понимать текст (независимо от его частной родовой или жанровой природы), в пределах поля литературы реализующий средствами различных дискурсов метаописательную функцию по отношению к языку — «до-во время-после» своего объекта.

Материал и источники исследования. Настоящее исследование выполняется на материале художественных метатекстов русского литературного авангардизма 1910—20-х гг. К рассмотрению привлекаются следующие источники: авторские и коллективные манифесты и декларации раннего авангардизма (по преимуществу кубофутуризма); теоретические статьи, эссе и трактаты таких авторов, как В. Хлебников, А. Крученых, В. Маяковский, А. Туфанов, И. Терентьев, А. Чичерин, В. Шершеневич; некоторые художественные тексты поэтов, составляющих центральную (В. Хлебников, Д. Бур-люк) и периферийную (Б. Пастернак, В. Шершеневич, М. Цветаева) зоны «классического» литературного авангардизма.

Обращение к названным источникам для решения вопроса о специфике метаязыковой рефлексии в «поэтической филологии» продиктовано следующими причинами. Во-первых, авангардистская литература названного периода исключительно широко обращается к метатекстуальной деятельности, что во многом объясняется реформирующим характером авангардизма как литературного направления: вводя в литературное пространство новые языковые коды, авангардизм встает перед необходимостью создавать корпус метатекстов, приближающих эти новые коды к читателю. При этом, во-вторых, метатексты авангардизма имеют системный характер, в них отчетливо прослеживается устойчивый набор центральных метаязыковых тем; в контексте настоящего исследования это обстоятельство позволяет рассмотреть метаязыковую рефлексию авангардизма как явление, не ограниченное рамками частных авторских поэтик. В-третьих, именно авангардизм, по-видимому, первым в русской литературе существенно переосмысливает функциональную роль метатекста, лишая его «вторичной», узко метаописательной природы: как пишет Д. Сарабьянов, в авангардистской парадигме «изобретенная концепция или программа вставали в один ряд с явлениями самого искусства»37.

Актуальность темы. На фоне чрезвычайно широко и разноаспектно

JO разработанной лингвистической теории метатекста исследование метаязы-ковой рефлексии с позиций «поэтической филологии» на настоящий момент имеет спорадический характер и лишено необходимой системности. Число теоретических работ, посвященных данному вопросу (в первую очередь см. указанные выше исследования Я.И. Гина, Т.В. Цивьян, Д. Ораич Толич), остается ограниченным, а предложенные в науке описания «персональных» метаязыковых концепций русских авангардистов (прежде всего «воображаемой филологии» В. Хлебникова — см., напр., работы В. Гофмана, Вяч.Вс. Иванова, В.П. Григорьева, Н.Н. Перцовой, А.Г. Костецкого, А.П. Романенко и др.39;

37 Цит. по: Карасик ИН. Манифест в культуре русского авангарда // Поэзия и живопись: Сб. трудов памяти Н.И. Харджиева. М., 2000. С. 130.

38 См. обзор соответствующих научных традиций в: Перфильева Н.Н. Указ. соч. С. 4.

39 Гофман В. Языковое новаторство Хлебникова // Гофман В. Язык литературы. Л., 1936; Иванов Вяч.Вс. Хлебников и наука // Иванов Вяч.Вс. Избр. труды по семиотике и истории культуры. М., 2000. Т. II: Статьи о русской литературе; Григорьев В.П. Будетлянип. М., 2000; Костецкий А.Г. Лингвистическая теория В. Хлебникова // Структурная и математическая лингвистика. Киев, 1975; Романенко А.П. Теория языка Велимира Хлебникова в аспекте истории лингвистики // Поэтический мир Велимира Хлебникова: Межвуз. сб. науч. трудов. Астрахань, 1992. Вып. 2; Перцова Н.Н. О «звездном языке» Велимира Хлебникова // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911—1998). М., 2000; Гарбуз А.В., Зарецкий В.А. К этнолингвистической концепции мифотворчества Хлебникова // Мир Велимира Хлебникова.; Вроон Р. О семантике гласных в поэтике Велимира Хлебникова // Поэзия и живопись: Сб. трудов памяти Н.И. Харджиева. М., 2000; Grygar М. Парадокс «самовитого слова» Хлебникова: (К проблематике внетекстовых связей) // Velimir Chlebnikov (1885—1922): Myth and Reality: Amsterdam Symposium on the Centenary of Velimir Chlebnikov. Amsterdam, 1986; Umnkvist B. Chlebnikov's "double speech" // Velimir Chlebnikov (1885—1922): Myth and Reality. и др. в значительно меньшей степени описаны метаязыковые взгляды А. Крученых, А. Туфанова, И. Терентьева, А. Чичерина40) по преимуществу узко специализированны. Поэтому имеющиеся исследования в целом не дают достаточного представления о месте метатекстов «поэтической филологии» (и ее авангардистского варианта в частности) среди других метаязыковых феноменов, об их устойчивых формальных и содержательных показателях. Кроме того, следует особо подчеркнуть, что до сих пор не разработана методология описания литературного метатекста с точки зрения метаязыковой рефлексии.

Актуальность настоящей диссертационной работы определяется установкой на комплексный, системный анализ метаязыковой рефлексии в авангардистских текстах, с тем чтобы через описание содержательной составляющей метатекста, с одной стороны, и его дискурсивных стратегий, с другой, охарактеризовать лингвистическую феноменологию «поэтической филологии» как формы метаязыковой рефлексии.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые предлагается исследование природы литературной метатекстуальности одновременно с нескольких точек зрения. В содержательном аспекте корпус авангардистских метатекстов «измеряется» типологически родственными науч

40 Обзор разных аспектов метаязыковых теорий авангардистов см., напр., в работах: Базы-лев В.Н., Нерознак В.П. Традиция, мерцающая в толще истории // Сумерки лингвистики: Из истории отечественного языкознания: Антология / Сост. и коммент. В.Н. Базылева, В.П. Не-рознака. М., 2001; Бирюков С.: 1) Фонема и уровень звука в поэтических системах XX века Путь к мировому заумному языку (два взгляда) // Вести, общества Велимира Хлебникова. М., 1996. Вып. I; 2) «Перегной теории»: Игорь Терептьев — летучий теоретик авангарда // Теренть-евский сборник. М., 1998. Вып. 2; Бирюкова С.С., Бирюков С.Е. Проективные теории русского авангарда: музыкально-поэтический аспект // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература: Исследования и мат-лы. Иваново, 1998; Никольская T.JI. Игорь Терептьев — поэт и теоретик «Компании 41°» // Никольская Т.П. Авангард и окрестности. СПб., 2002; Жаккар Ж.-Ф:. 1) Александр Туфанов: от эолоарфизма к зауми // Туфапов А. Ушкуйники. Berkley, 1991; 2) Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб., 1995; Флейишап JI.C. Маргиналии к истории русского авангарда (Олейников, обэриуты) // Олейников Н.М. Стихотворения. Bremen, 1975; ЦиглерР. Поэтика А.Е. Крученых поры «41°». Уровень звука // L'avanguardia a Tiflis. Vcnezia, 1982; Grtibel R. Кан-Фун: конструктивизм-функционализм // Russian Literature. XXII-I. 1987; Janecek G. A.N. Cicerin, constructivist poet // Russian Literature. XXV-IV. 1989 — и др. ными концепциями, которые могли (или не могли в принципе) оказывать влияние на метаязыковую рефлексию авангардистов — и обратно -— испытывать такое влияние со стороны авангардистских теорий. В формальном аспекте литературный метатекст рассматривается как поле взаимного притяжения-отталкивания дискурсивных стратегий науки и литературы. Кроме того, в работе впервые устанавливаются связи между метаязыковой рефлексией и регулярными грамматико-синтаксическими стратегиями поэтического письма.

Цель и задачи исследования. Специфика проблемного поля, к которому обращена настоящая работа, и самого материала исследования ставит перед нами следующую цель: представить комплексный анализ метаязыковой рефлексии в «поэтической филологии» авангардизма через выяснение положения литературного метатекста в системе других метатекстов (прежде всего в контексте теоретической лингвистики) и особенностей организации его дискурсивных стратегий. Для достижения этой цели в исследовании формулируются и решаются следующие задачи:

- разработать методику комплексного концептуально-дискурсного анализа текстов «поэтической филологии»;

- определить круг основных лингвистических проблем, которые затрагиваются в метатекстах русского авангардизма, и сопоставить его с соответствующими научными лингвистическими теориями; обозначить возможные влияния научной мысли на становление авангардистской метатекстуальности и гипотетические влияния обратного порядка;

- проанализировать речевые процессы, обеспечивающие синтетичность метатекстов «поэтической филологии» на уровне дискурса, описать взаимодействие в метатекстуальном дискурсе научного и поэтического субдискурсов;

- установить, как метаязыковая рефлексия отражается на уровне «грамматики дискурса» и какие грамматические стратегии поэтического письма используются в метатексте для вербализации метаязыковых установок.

Общее содержание настоящего диссертационного исследования формулируется в следующих положениях, выносимых на защиту:

1. Метатексты «поэтической филологии», составляя специфическое поле метаязыковой рефлексии внутри литературы, обладают устойчивым набором дистинктивных признаков, позволяющих рассматривать их как особый тип текста. В характере транслирования метаязыковой рефлексии «поэтическая филология» как вариант «наивной лингвистики» образует систему со-противопоставлений по отношению к научной метатекстуальности.

2. Декодирование основных метаязыковых концептов «поэтической филологии» авангардизма, их «перевод» на язык науки требует установления не прямых текстуальных, но типологических соответствий / расхождений между «поэтической филологией» и академической лингвистикой.

3. В литературных метатекстах русского авангардизма 1910—20-х гг. нашла обоснование оригинальная языковая концепция, которая в своих ключевых моментах отразила искания лингвистики XX века. «Альтернативная лингвистика» авангардизма вступает в резонанс не только с «ближним» контекстом — идеями русской формальной школы, — но и с контекстом «дальним», который составляют лингвосемиотика Ф. де Соссюра и позднейшие теории структурализма и лингвистической поэтики.

4. Дистанцируясь от монодискурсивности научной метаязыковой рефлексии, «поэтическая филология» избирает своей стратегией полидискурсивность — смешение и взаимоналожение элементов институционального научного и персонального поэтического дискурсов. Полидискурсивность «поэтической филологии» призвана представить авторскую позицию как претендующую на научную объективность, тем самым повышая статусную роль литературного метатекста, и одновременно реализовать общую установку на поэтическую «игру в научность».

5. Для выражения метаязыковой рефлексии литературный метатекст актуализирует свою «грамматическую партитуру». Номинативное и инфинитивное письмо используются в «поэтической филологии» как «грамматические знаки» выражения метаязыковых установок — дескриптивности и прескрип-тивности; сама грамматика текста становится для авангардистов одним из средств «говорения языка о языке».

Теоретические предпосылки и методология исследования. Специфика рассматриваемого в работе материала диктует необходимость междисциплинарного подхода к его анализу. В связи с этим теоретические предпосылки исследования объединяют ключевые положения, сформулированные в работах по теории метаязыковой рефлексии (P.O. Якобсон, А. Вежбицка, Н.Д. Арутюнова, Б.М. Гаспаров, В.Б. Кашкин, Т.В. Булыгина, А.В. Шмелев, Н.К. Рябцева, И.Т. Вепрева, Н.П. Перфильева и др.), теории дискурса (Е.С. Кубрякова, В.Б. Кашкин, В.И. Карасик, К.И. Алексеев, МЛ. Макаров,

A.Д. Плисецкая, Н.К. Рябцева, В.Е. Чернявская и др.), семиотике и поэтике метатекста (Т.В. Цивьян, Ю.М. Лотман, Д. Ораич Толич, Е. Фарыно, Я.И. Гин, С. Зенкин и др.), лингвистике и семиотике художественного текста (P.O. Якобсон, Ю.М. Лотман, В.А. Лукин, А.К. Жолковский, Н.А. Фатеева, Л.В. Зубова, И.И. Ковтунова, О.Н. Панченко, О.Г. Ревзина, М.Л. Гаспаров, Ю.И. Левин и др.), грамматике русского языка (А.А. Потебня,

B.В. Виноградов, A.M. Пешковский, P.O. Якобсон, Г.А. Золотова, Е.В. Падучева, В.А. Успенский, И.И. Ревзин и др.), истории и художественной практике русского литературного авангардизма (В.Ф. Марков, В.П. Григорьев, С.Е. Бирюков, И.П. Смирнов, Т.Л. Никольская, Н.Н. Перцова, Т.В. Цвигун, Н.С. Сироткин, Дж. Янечек, Р. Циглер, Ж.-Ф. Жаккар, Р. Грю-бель, В. Вестстейн и др.), истории и методологии научных школ (О. Ханзен-Леве, В. Эрлих, Н.А. Слюсарева, Р. Энглер, А. Дмитриев, Я. Левченко, В.Г. Кузнецов, И.Ю. Светликова и др.).

В целом методология исследования определяется традициями системной и структурной лингвистики и опирается на категориально-понятийный аппарат и инструментарий структурно-семиотического и сопоставительно-типологического изучения текста. Для решения конкретных поставленных задач в работе используются следующие методы исследования:

- гипотетико-индуктивный метод и метод экстраполяции — при установлении концептуальных пересечений «поэтической филологии» и теоретической лингвистики;

- методы прагмасемантического и дискурсного анализа — при описании дискурсивных стратегий научной и литературной метатекстуальности;

- структурно-, контекстуально- и грамматико-семантический методы, метод трансформационного анализа — при характеристике грамматических стратегий «поэтической филологии».

Практическая значимость исследования. Предложенные в настоящей работе наблюдения и выводы могут быть использованы при разработке курсов по истории, теории и методологии языкознания, стилистике, анализу дискурса, лингвистике текста, лингвопоэтике, семиотике, а также могут быть учтены при комментированном издании произведений русских авангардистов.

Апробация результатов исследования. Основные положения работы прошли апробацию в докладах, прочитанных на следующих конференциях: XXVIII и XXX научные конференции профессорско-преподавательского состава, научных сотрудников, аспирантов и студентов (Калининград, 1997, 1999), Летняя школа молодого филолога «Проблема внутренних и внешних границ филологического знания» (Калининград, 2000), VIII Международная научно-тематическая конференция «Марина Цветаева и современники (Творческие связи, поэтика, переводы)» (Москва, 2000), Международная конференция молодых ученых «Русская литература XX века: Итоги столетия» (Санкт-Петербург, 2001), XXX научная конференция аспирантов и преподавателей СПбГУ (Санкт-Петербург, 2001), Летняя молодежная конференция по филологии «Методологические основания современной филологии: материализм и идеализм в науке» (Калининград, 2001), Международная научная конференция «Языкознание XXI века: итоги и перспективы» (Калининград, 2001), Международная научная конференция «Художественный текст: Восприятие. Анализ. Интерпретация» (Вильнюс, 2002), Международная научная конференция «Идеологии и риторики русской литературы от классицизма до постмодернизма» (Санкт-Петербург, 2002), Международная научная конференция «Славянский мир и литература» (Калининград, 2002), Международная научная конференция «Семантико-дискурсивные исследования языка: эксплицит-ность / имплицитность выражения смыслов» (Калининград, 2005), Международная научная конференция «"Доски судьбы" и вокруг: Эвристика и эстетика» (Москва, 2006), Международная научная конференция «Поэтика и лингвистика (К 100-летию со дня рождения P.P. Гельгардта)» (Тверь, 2006), Международная научная конференция «Русская литература перелома XIX и XX веков» (Гданьск, 2006), Международный научный семинар «Современная методология исследования художественного произведения: Итоги и перспективы» (Калининград, 2007). По материалам диссертационного исследования опубликовано 12 статей.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Метаязыковая рефлексия в текстах русского авангардизма 1910-20-х гг."

2.3. Выводы к Главе 2.

0. Авангардизм стремится снять четкие границы между поэзией и наукой, и в этом стремлении отражается принципиальная коммуникативно-семиотическая пограничность литературного метатекста: это одновременно и научный (точнее, квазинаучный), и художественный текст, результат совпадения интеллектуально-эвристических и эстетических интенций.

1. Авангардистская «поэтическая филология» использует институциональный дискурс науки в качестве маркированной «точки отсчета», подвергая его деформации средствами персонального дискурса поэзии, что обнаруживается в принципах работы «поэтической филологии» с такими конститутивными признаками научного дискурса, как система терминологии и интертекстуальность.

1.1. Метаязыковая рефлексия на уровне терминологии реализуется в авангардистских теоретических статьях и трактатах через прямое заимствование из сферы научного метаязыка общефилологических универсальных терминов («язык», «слово», «знак», «буква», «звук», «значение» и т.п.) или через создание собственной системы терминов. Однако определяющей для авангардистского метатекста следует считать вербализацию метаязыковой рефлексии посредством метафоры (шире — поэтического образа), своеобразного функционального субститута термина. При этом «поэтической филологии» авангардизма важно не только обосновать новый термин (точнее, «терми-ноид») с опорой на стратегии институционального научного дискурса, но и ввести в дискурс «чужеродные» стратегии, препятствующие восприятию авангардистского трактата с позиций логики научного изложения.

1.2. В своей «игре в наукообразность» авангардистский метатекст использует такой дискурсивный ход, как интертекстуальность. На фоне редких случаев включения в собственный текст атрибутированных фрагментов чужих научных исследований, а также именных, фоновых или адресных ссылок на научные претексты, вплоть до автоссылок, авангардисты широко задействуют плагиатическую интертекстуальность (трактаты А. Крученых и А. Туфанова). Сосуществование в авангардистских метатекстах ссылочной и плагиатической интертекстуальности следует рассматривать как особый дискурсивный прием: первый тип интертекста призван повышать институциональный статус авангардистского трактата, второй же, напротив, свидетельствует об иллокутивной установке на творческую игру с читателем («узнать / не узнать цитату»).

2. В отличие от авангардистского теоретического трактата, «научная поэзия» имплицирует метаязыковые концепты в текст значительно менее демонстративно — однако именно это свидетельствует о практически полном стирании различий между научной и поэтической интенциями. В стихотворениях, входящих в книгу В. Шершеневича «Лошадь как лошадь», теоретический концепт вводится через заглавие, тогда как поэтический текст выступает по отношению к нему как развернутая иллюстрация, демонстрирование введенного заглавием фрагмента метаязыковой рефлексии. Размывание дискурсивных границ поэтического и научного в стихотворениях Шершеневича приводит к тому, что метаязыковая рефлексия становится прерогативой уже не автора, а читателя, который должен выявить завуалированные поэтической образностью метаязыковые смыслы.

3. Исследование «грамматической партитуры» литературного метатекста показывает, что сама грамматика используется авангардистами как средство «говорения языка о языке». В соответствии с общей установкой на «поэзию грамматики» «поэтическая филология» актуализирует грамматическую игру как один из способов выразить метаязыковую рефлексию.

3.1. Номинативное письмо в метатексте активно использует биномина-тивные предложения, имитируя научную метатекстуальность в такой важнейшей составляющей ее дискурса, как определение термина через дескрипцию. При построении поэтического метатекста по модели «А есть [дескрипция]» по структурной схеме N| сор N1/5) дискурс принимает форму фиксированной синтаксической конструкции: здесь «подлежащим» становится некоторый метаязыковой концепт ('слово1, 'звук', 'буква' или др.), а «сказуемое» — само развертывание поэтического дискурса — служит интерпретации этого концепта. Синтаксическое сказуемое в таких случаях тяготеет к номинативности — подобно тому, как это происходит в случае дескриптивного раскрытия объема понятия/термина в научном дискурсе.

3.2. Инфинитивное письмо вводит в авангардистскую «поэтическую филологию» поле открытой, постоянно изменяющейся игры с модальными и субъектными смыслами, используется как наиболее «приспособленное» к контекстуальной взаимозаменяемости с императивным дискурсом, наконец, как возможность смоделировать неоднозначность восприятия текстовой семантики в зависимости от той грамматической позиции, которую избирает адресат. Инфинитивное письмо — это знак «рецепта письма», установки ме-татекстуального дискурса на прескриптивность.

3.3. Номинативное письмо в литературном метатексте есть своего рода «грамматический сигнал» автокоммуникации: оно предоставляет поэту возможность понять, что есть язык, и эксплицировать собственную метапозицию. Инфинитивное же письмо, становясь объектом и одновременно средством (метаязыковой игры, активизирует процесс поэтической коммуникации, заставляя реципиента каждый раз по-новому прочитывать поэтический метатекст в модальном и субъектном планах.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное исследование позволило нам прийти к следующим выводам о специфике метаязыковой рефлексии в одном из фрагментов «поэтической филологии» — текстах русского авангардизма 1910—20-х гг.

1. Метаязыковая рефлексия авангардизма — явление неоднородное как по дискурсивным или жанровым формам репрезентации, так и по охвату тех теоретических проблем, к которым обращаются авангардисты. «Поэтическая филология» способна реализовать себя не только через специализированные формы литературных метатекстов, такие как манифест, декларация, теоретический трактат и т.п., но и через поэтическое творчество как таковое. Метаязыковая компонента может в равной степени обнаруживаться как в специализированном, так и в «неспециализированном» метатексте, причем в обоих вариантах для декодирования метаязыковых концептов литературного метатекста, их «перевода» на научный метаязык требуется установление не прямых текстуальных, но типологических соответствий / расхождений между «поэтической филологией» и академической лингвистикой.

2. Как вариант «наивной» лингвистики «поэтическая филология» русского авангардизма на концептуальном уровне обнаруживает близость к мета-языковым построениям лингвистической науки. При этом «альтернативная лингвистика» авангардизма не ограничивается вполне ожидаемыми и легко объяснимыми концептуальными корреляциями с «ближним» контекстом — научными теориями, в непосредственной пространственно-временной связке с которыми она существует, — но обнаруживает точки пересечения с «дальним» контекстом — с предшествующей, последующей или синхронной, но заведомо неизвестной авангардистам, научными традициями.

К случаям первого типа можно отнести единый в базовых постулатах взгляд на поэтический язык у авангардистов и представителей русской формальной школы, в т.ч. концептуализацию поэтического языка через установление его оппозиции коммуникативному («практическому») языку. В основу этой оппозиции авангардизм — параллельно с формализмом — кладет разработку проблемы функционально-семантического ореола языкового плана выражения. Авангардизм, так же как и формализм, в своем стадиальном развитии постепенно движется от простейших положений о роли звука в поэзии (в манифестах и декларациях кубофутуризма, статьях и трактатах А. Крученых и др.) к уточнению вопроса о механизмах поэтической семантики (В. Хлебников, И. Терентьев). Такой концептуальный поворот позволяет рассматривать авангардистские представления о поэтическом языке не только в контексте формализма (особенно позднего), но и в перспективе позднейших теоретических положений структурализма и лингвистической поэтики.

Вторую тенденцию наиболее показательно иллюстрируют теории зауми и сдвига (В. Хлебников, А. Туфанов, А. Крученых, И. Терентьев), которые при «переводе» на научный метаязык обнаруживают концептуальные совпадения с лингвосемиотическим проектом Ф. де Соссюра. Предложенный в работе комплексный взгляд на авангардистские концепции позволил не только уточнить самое суть противопоставления двух теорий зауми («линия Хлебникова» и «линия Крученых»), но и показать, что в своем взаимопересечении они оказываются близки формирующимся в этот период основам лингвосемиотики и допускают возведение к соссюровской оппозиции «язык — речь». В свою очередь, разработанная Крученых теория сдвига вступает в систему со-противопоставлений с соссюровскими постулатами о линейности означающего и лингвистической ценности.

Обращение к некоторым метаязыковым высказываниям М. Цветаевой, поэта, чье творчество традиционно рассматривается за пределами либо на границе авангардистской модели литературности, дает основания говорить, что теоретические концепты «поэтической филологии» не замкнуты в индивидуальных художественных системах, но стремятся к универсальности. Авангардизм максимально приближается к разработке ключевых для современной ему лингвистики постулатов и в этом смысле демонстрирует, как «поэтическая филология» и академическая лингвистика вступают в резонанс, формируя общий интеллектуальный контекст эпохи.

3. Если анализ концептуальной составляющей авангардистских метатекстов позволяет показать прозрачность границы, отделяющей «поэтическую филологию» от строгой лингвистики, то рассмотрение дискурсивной организации литературного метатекста, напротив, вскрывает принципиальную межпарадиг-матичность описанного феномена. Дистанцируясь от монодискурсивности научной метаязыковой рефлексии, «поэтическая филология» избирает своей стратегией полидискурсивность — смешение и взаимоналожение элементов институционального научного и персонального поэтического дискурсов.

Авангардистская метатекстуальность деформирует институциональный дискурс науки поэтическими средствами. Деформативный подход авангардизма к научному дискурсу находит отражение в работе с системой терминологии: с одной стороны, «поэтическая филология» оперирует рядом общеупотребительных научных терминов, с другой — стремится к преодолению фиксированности, точности, однозначности и др. признаков терминологии путем использования окказиональных «метафор-терминов» («терминоидов») с целью реализовать поэтическую «игру в научность». Аналогичной тенденцией отмечено обращение авангардистского метатекста к такой структурной характеристике институционального дискурса науки, как интертекстуальность: авангардистский вариант «поэтической филологии» лишь в редких случаях сохраняет маркеры научной интертекстуальности, по преимуществу подменяя интертекстуальность скрытой или демонстративной плагиатичностью, квазиссылками, квазииллюстрациями и т.п. В результате интертекстуальность сохраняется в литературном метатексте лишь как «пустая форма», прагматическим наполнением которой служит вовлечение читателя в многоуровневую игру с текстом.

Особого рода полидискурсивность присуща т.н. «научной поэзии», где смешение научного и поэтического субдискурсов достигается путем введения метаязыкового концепта в поэтический текст. Анализ «научной поэзии» В. Шершеневича показал, что данный вариант метатекста предельно актуализирует черты иконического знака: стоящий за стихотворением теоретический концепт-означаемое растворяется в нем и подлежит репрезентированию только данным текстом как целостным означающим. В «научной поэзии» метаязык, сам по себе принадлежащий области вторичных знаковых систем, становится языком-объектом, входя в общую парадигму образных средств художественного текста.

Таким образом, межпарадигматичность «поэтической филологии» может быть понята как существование литературного метатекста в пространстве между дискурсами науки и поэзии, дискурсами, которые утрачивают самостоятельность и редуцируются до субдискурсов единого синтетического дискурса авангардистского метатекста.

4. Предложенный в исследовании анализ «грамматической партитуры» метатекстуального дискурса с точки зрения двух типовых поэтических стратегий — инфинитивного и номинативного письма — показывает, что метаязыковые установки поэта могут оказывать непосредственное влияние на граммати-ко-синтаксический строй текста.

Элементы номинативного письма, преимущественно реализующиеся в использовании биноминативных предложений, в поэтическом метатексте способны «напоминать» о дескриптивных построениях научного дискурса. В стихотворениях Д. Бурлюка, В. Хлебникова и Б. Пастернака номинативное письмо ставит в синтаксическую позицию подлежащего метаязыковой концепт ('слово', 'звук', 'буква' и т.п.), а коррелятом синтаксического сказуемого делает само развертывание поэтического дискурса, служащее интерпретации этого концепта. В широкой смысловой перспективе номинативное письмо призвано иконически фиксировать представление поэта о языке (resp. творчестве) как о «вещности», cpyov.

Инфинитивное письмо объединяет в своем семантико-функциональном ореоле такие аспекты, как поэтическая по своей природе игра модально-субъектными смыслами, «прескриптивность» (метатекст как «рецепт творчества»), наконец, видение языка как «деятельности», evepyeia. В авангардистских метатекстах (Б. Пастернак, И. Терентьев) инфинитивное письмо используется как сигнал обращенности метаязыковой рефлексии одновременно и на адресата (читателя), и на адресанта (автора), как лаконичное средство оформить лингвистические интуиции поэта в соответствии с общей установкой поэтического языка на многозначность и предрасположенность к множественности интерпретаций.

Подводя итоги исследования, очертим некоторые перспективы дальнейшей разработки предложенной темы. Несомненно, содержащиеся в настоящей работе наблюдения и выводы лишь в общем виде устанавливают контуры лингвистического описания литературного метатекста. В последующем обращение к этой проблеме может вестись, на наш взгляд, в двух направлениях.

Экстенсивное развитие предложенной в работе концепции возможно за счет как расширения сферы анализируемого материала метатекстами отдельных поэтов или литературных направлений с целью описания индивидуальных и универсальных свойств различных вариантов «поэтической филологии», так и поиска и интерпретации иных, не представленных в настоящем исследовании, научных контекстов с целью установления возможных точек пересечения науки и литературы. Интенсивный подход к обозначенной проблематике предполагает анализ глубинных дискурсивных, семиотических и др. механизмов литературной метатекстуальности, детальное исследование типов письма, которые использует «поэтическая филология». Подчеркнем, что такое разделение экстенсивного и интенсивного имеет сугубо условный характер: лишь через совмещение первого и второго подходов, через параллельное описание «плана содержания» и «плана выражения» литературного метатекста возможно комплексное и разноаспектное представление феномена метаязыковой рефлексии в «поэтической филологии» как поля взаимопроникновения литературы и лингвистики — словесности-объекта и словесности-метаязыка описания.

Список научной литературыЧерняков, Алексей Николаевич, диссертация по теме "Русский язык"

1. БурлюкД. Фрагменты из воспоминаний футуриста // БурлюкД. «Фрагменты из воспоминаний футуриста». Письма. Стихотворения. СПб., 1994. С. 13—156.

2. БурлюкД., БурлюкН. Стихотворения. СПб., 2002. 584 с.

3. Декларация // Поэты-имажинисты. СПб., 1997. С. 7—10.

4. Крученых А. 500 новых острот и каламбуров Пушкина. М., 1924. 72 с.

5. Крученых А. Апокалипсис в русской литературе. М., 1923. 47 с.

6. Крученых А. Декларация слова как такового (листовка, 1913).

7. Крученых А. Заумный язык у: Сейфуллиной, Вс. Иванова, Леонова, Бабеля, И. Сельвинского, А. Веселого и др. М., 1925. 64 с.

8. Крученых А. Новые пути слова (язык будущего смерть символизму) // Хлебников В., Крученых А., ГуроЕ. Трое. СПб., 1913.

9. Крученых А. Сдвигология русского стиха: Трахтат обижальный (Трактат обижальный и поучальный): Кн. 121-ая. М., 1922. 48 с.

10. Крученых А. Фактура слова. Декларация. (Книга 120-ая). М., 1923. 20. с.

11. Крученых А. Фонетика театра. М., 1923. 42 48. с.

12. Крученых А., Хлебников В. Слово как таковое. М., 1913.

13. Литературные манифесты: От символизма до «Октября» / Сост. Н.Л. Бродский, Н.П. Сидоров. М., 2001. 384 с.

14. Маяковский В.В. Полное собр. соч.: В 13 т. М., 1955—1961. Т. 12: Статьи, заметки и выступления: Ноябрь 1917 — 1930. М., 1959. 716 с.

15. Маринетти Ф.Т. Беспроволочное воображение и слова на свободе // Манифесты итальянского футуризма. М., 1914. С. 59—66.

16. Пастернак Б. Собр. соч.: в 5 т. М., 1989. Т. 1: Стихотворения и поэмы 1912—1931. 751 е.; Т. 2: Стихотворения 1931—1959; Переводы. 703 с.

17. Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М., 1999.

18. Терентьев И. 17 ерундовых орудий. Тифлис, 1919. 33 с.

19. Терентьев И. А. Крученых грандиозарь. Тифлис, 1919. 9 с.

20. Терентьев И. Собр. соч. Bologna, 1988. 552 с.

21. Туфанов А. Декларация // Туфанов А. Ушкуйники. Berkley, 1991. С. 44.

22. Туфанов А. К зауми: Фоническая музыка и функции согласных фонем. Пб., 1924. 48 с.

23. Туфанов А. Метрика, ритмика и инструментализация народных частушек. О новом правописании // Новое лит. обозрение. 1998. № 2 (30). С. 108—119.

24. Хлебников В. Собр. соч.: В 3 т. СПб., 2001. Т. 1: Стихотворения. 480 е.; Т. 3: Проза, статьи, декларации, заметки, автобиографические мат-лы, письма, дополнения. 685 с.

25. Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради. М., 1997. 640 с.

26. Цветаева М. Собр. соч.: в 7 т. Т. 5: Автобиографическая проза. Статьи. Эссе. Переводы. М., 1994. 720 с.

27. Чичерин А.Н. Кан-Фун. М., 1926. Цит. по: Кузьминский К, ЯнечекДж., Очеретянский А. Забытый авангард. Россия. Первая треть XX столетия. Сб. справочных и теоретических материалов Wiener Slawistischer Almanach. Sbd. 21. Wien, 1988. С. 194—216.

28. Шершеневич В. 2x2=5 // Шершеневич В. Листы имажиниста: Стихотворения. Поэмы. Теоретические работы. Ярославль, 1996. С. 377—416.

29. Шершеневич В. Из статьи «Искусство и государство» // Шершеневич В. Листы имажиниста. С. 375—376.

30. Шершеневич В. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. 368 с.

31. Шершеневич В. Футуризм без маски: Компилятивная интродукция. М., 1913. 105 с.1.. НАУЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА

32. Аванесов Р.И. Русское литературное произношение. М., 1968. 287 с.

33. Алексеев К.И. Метафора в научном дискурсе // Психологические исследования дискурса. М., 2002. С. 40—50.

34. Амелин Г.Г., Мордерер В.Я. А вместо сердца пламенное мот: (Об одномметаязыковом элементе русской поэзии Серебряного века) // Поэтика. История литературы. Лингвистика: Сб. к 70-летию Вяч.Вс. Иванова. М., 1999. С. 204—217.

35. Арватов Б. Речетворчество (по поводу «заумной» поэзии) // ЛЕФ. 1923.2. С. 79—91.

36. Арутюнова Н.Д. Модальные и семантические операторы // Облик слова: Сб. статей. М., 1997. С. 22^0.

37. Арутюнова Н.Д. Наивные размышления о наивной картине языка //

38. Язык о языке: Сб. статей. М., 2000. С. 7—19.

39. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл: Логико-семантическиепроблемы. Изд. 4-е, стереотип. М., 2005. 384 с.

40. Арутюнова Н.Д Язык и мир человека. М., 1999. 896 с.

41. Ахапкин Д.Н. Стихотворение Иосифа Бродского «Сумерки. Снег. Тишина. Весьма.»: попытка прочтения // Внутренние и внешние границы филологического знания: Мат-лы Летней школы молодого филолога. Приморье. 1—4 июля 2000 г. Калининград, 2001. С. 35—43.

42. Ахапкин Д.Н. «Филологическая метафора» в поэзии И. Бродского: Дисс. канд. филол. наук. СПб., 2002. 169 с.

43. Ахапкина Я.Э. «Грамматика поэзии» — взаимовлияние метода и материала // Внутренние и внешние границы филологического знания: Мат-лы Летней школы молодого филолога. Приморье. 1—4 июля 2000 г. Калининград, 2001. С. 12—17.

44. Бабенко Н.Г. Отражение современной научной парадигмы в поэтическом языке последней четверти XX века // Языкознание: взгляд в будущее. Калининград, 2002. С. 116—135.

45. Базылев В.Н., Нерознак В.П. Традиция, мерцающая в толще истории // Сумерки лингвистики: Из истории отечественного языкознания: Антология / Сост. и коммент. В.Н. Базылева, В.П. Нерознака. М., 2001. С. 3—20.

46. Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избр. работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994. С. 384—391.

47. Барт Р. Литература и метаязык // Барт Р. Избр. работы: Семиотика. Поэтика. С. 131—132.

48. Бирюков С. «Перегной теории»: Игорь Терентьев — летучий теоретик авангарда// Терентьевский сборник. М., 1998. Вып. 2. С. 9—12.

49. Бирюков С.Е. Заумь: .кратный курс истории и теории // Хлебников-ские чтения: Мат-лы конференции 27—29 ноября 1990 г. СПб., 1991. С. 116—122.

50. Бирюков С. О проективных теориях русского авангарда: «Фоническая музыка» и акустическое напряжение в авангардных поэтических системах XX века// Семиотика и авангард: Антология. М., 2006. С. 565—573.

51. Бирюков С. Фонема и уровень звука в поэтических системах XX века. Путь к мировому заумному языку (два взгляда) // Вестн. общества Ве-лимира Хлебникова. М., 1996. Вып. I. С. 113—122.

52. Бирюкова С.С., Бирюков С.Е. Проективные теории русского авангарда: музыкально-поэтический аспект // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература: Исследования и мат-лы. Иваново, 1998. С. 122—128.

53. Бобрецов В. «Итак, итог?.»: (О творчестве Вадима Шершеневича) // Шершеневич В. Листы имажиниста: Стихотворения. Поэмы. Теоретические работы. Ярославль, 1996. С. 6—42.

54. Бобринская Е. Визуальный образ текста в русском кубофутуризме // Экспериментальная поэзия: Избр. статьи. Кенигсберг — Мальборк. 1996. С. 32—53.

55. Бобринская Е. Теория «моментального творчества» А. Крученых // Те-рентьевский сборник. М., 1998. Вып. 2. С. 13—42.

56. Бодуэн де Куртенэ И. К теории «слова как такового» и «буквы как таковой» // Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М., 1999. С. 289—291.

57. Брик О.М. Звуковые повторы (Анализ звуковой структуры стиха) // Русская словесность: От теории словесности к структуре текста: Антология. М., 1997. С. 116—120.

58. Будагов Р.А. Писатели о языке и язык писателей. М., 2001. 336 с.

59. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Человек о языке (Метаязыковая рефлексия в нелингвистических текстах) // Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 146—161.

60. Васильева Н.В. Термин // Языкознание: Большой энцикл. словарь. М., 1998. С. 508—509.

61. Ваулина С.С. Языковая модальность как функционально-семантическая категория: (Диахронический аспект). Калининград, 1993.71 с.

62. Вежбицка А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII: Лингвистика текста. М., 1978. С. 402—424.

63. Векшин Г.В. Фоностилистика текста: звуковой повтор в перспективе смыслообразования: Автореф. докт. филол. наук. М., 2006. 30 с.

64. Вепрева И. Т. Что такое рефлексив? Кто он, homo reflectens? // Изв. Уральского гос. ун-та. 2002. № 24. С. 217—228.

65. Вепрева И.Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. М., 2005.384 с.

66. Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в русском языке // Виноградов В.В. Исследования по русской грамматике. М., 1975. С.53—87.

67. Виноградов В.В. Основные вопросы синтаксиса предложения (На материале русского языка) // Виноградов В.В. Исследования по русской грамматике. М., 1975. С. 254—294.

68. Винокур Г.О. О языке художественной литературы. М., 1991. 448 с.

69. Винокур Г.О. Поэтика. Лингвистика. Социология (Методологическая справка) // ЛЕФ. 1923. № 3. С. 104—113.

70. Винокур Г.О. Футуристы — строители языка // ЛЕФ. 1923. № 1. С. 204—213.

71. Вроон Р. О семантике гласных в поэтике Велимира Хлебникова // Поэзия и живопись: Сб. трудов памяти Н.И. Харджиева. М., 2000. С. 357—368.

72. Гадамер Г.Г. Язык и понимание // Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. М., 1991. С.43—60.

73. Гак В.Г. Речевые рефлексы с речевыми словами // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М., 1994. С. 6—10.

74. Гак В.Г. Человек в языке // Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 73—80.

75. Гарбуз А.В., Зарецкий В.А. К этнолингвистической концепции мифотворчества Хлебникова // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911—1998). М., 2000. С. 333—347.

76. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996.352 с.

77. Гаспаров M.JI. Русский стих начала XX века в комментариях. М., 2001. 288 с.

78. Гаспаров M.JJ. Фет безглагольный: Композиция пространства, чувства и слова // Гаспаров M.JI. Избр. труды. М., 1997. Т. 2:0 стихах. С. 21—32.

79. Гин Я.И. Из «поэзии грамматики» у Мандельштама: Проблема обращенности // Гин Я.И. Проблемы поэтики грамматических категорий: Избр. работы. СПб., 1996. С. 95—108.

80. Гин Я.И. К вопросу о построении поэтики грамматических категорий // Гин Я.И. Проблемы поэтики грамматических категорий. С. 75—86.

81. Гин Я.И. О «поэтической филологии» // Гин Я.И. Проблемы поэтики грамматических категорий. С. 125—127.

82. Гланц Т. Слово и текст Казимира Малевича // Блоковский сборник XIII: Русская культура XX века: Метрополия и диаспора. Тарту, 1996. С. 93—100.

83. Гофман В. Языковое новаторство Хлебникова//Гофман В. Язык литературы. Л., 1936. С. 185—240.

84. Грамматика современного русского литературного языка. М., 1970. 768 с.

85. Греймас А.-Ж. Структурная семантика: Поиск метода. М., 2004. 368 с.

86. Григорьев В.П. Воображаемая филология Велимира Хлебникова// Григорьев В.П. Будетлянин. М., 2000. С. 445—458.

87. Григорьев В.П. Грамматика идиостиля. В. Хлебников. М., 1983. 225 с.

88. Григорьев В.П. К диалектике воображаемой филологии // Григорьев В.П. Будетлянин. М., 2000. С. 459—466.

89. Григорьев В.П. Поэтика слова: На материале русской советской поэзии. М., 1979.344 с.

90. Григорьев В.П., Северская О.И. О «синтезе поэзии, философии и науки» в современном авангарде // Григорьев В.П. Будетлянин. М., 2000. С. 716—718.

91. Гринцер Н.П., Гринцер П.А. Становление литературной теории в Древней Греции и Индии. М.: РГГУ, 2000. 424 с.

92. Демьянков В.З. Семантические роли и образы языка // Язык о языке: Сб. статей. М, 2000. С. 193—270.

93. Демьянков В.З. Соотношение обыденного языка и лингвистического метаязыка в начале XXI века //Языкознание: Взгляд в будущее. Калининград, 2002. С. 136—154.

94. Демьянков В.З. Текст и дискурс как термины и как слова обыденного языка // Язык. Личность. Текст: Сб. к 70-летию Т.М. Николаевой. М., 2005. С. 34—55.

95. Деринг-Смирнова И.Р., Смирнов И.П. «Исторический авангард» с точки зрения эволюции художественных систем // Russian Literature. VIII. 1980. С. 403—468.

96. Дмитриев А., Левченко Я. Наука как прием: Еще раз о методологическом наследии русского формализма // Новое лит. обозрение. 2001. №4 (50). С. 195—246.

97. Дуфва X., Ляхтеэнмяки М., Кашкин В.Б. Метаязыковой компонент языкового сознания // Языковое сознание: содержание и функционирование. XIII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Москва, 1-3 июня 2000 г. М., 2000. С. 81—82.

98. Жаккар Ж.-Ф. Александр Туфанов: от эолоарфизма к зауми // Туфанов А. Ушкуйники. Berkley, 1991. С.

99. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб., 1995. 475 с.

100. Жолковский А. Об одном казусе инфинитивного письма: (Шершеневич — Пастернак — Кушнер)//Philologica. 2001/02. Т. 7 (17/18). С. 261—270.

101. Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. 428 с.

102. Жолковский А.К. Бродский и инфинитивное письмо (Заметки к теме) // Новое лит. обозрение. 2000. № 45. С. 187—198.

103. Жолковский А.К. Инфинитивное письмо и анализ текста: «Леиклос» Бродского // Жолковский А.К. Избр. статьи о русской поэзии: Инварианты, структуры, стратегии, интертексты. М., 2005. С. 460—488.

104. Жолковский А.К. Инфинитивное письмо: тропы и сюжеты (Материалы к теме) // Эткиндовские чтения: Сб. статей по материалам Чтений памяти Е.Г. Эткинда (27—29 июня 2000). СПб., 2003. С. 250—271.

105. Жолковский А.К. Об инфинитивном письме Шершеневича // Жолковский А.К. Избр. статьи о русской поэзии. С. 444—459.

106. Зенкин С. Филологическая иллюзия и ее будущность. Электронный ресурс. — Электрон, дан. — Режим доступа: http://nlo.magazine.ru/ dog/gent/main33.html, свободный. — Загл. с экрана.

107. Зенкин С. "Французская теория": попытка подвести итоги. Режим доступа: http://www.russ.ru/istsovr/20000413zen.html, свободный. — Загл. с экрана.

108. Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 2003. 368 с.

109. Золотова Г.А. Композиция и грамматика // Язык как творчество: Сб. статей к 70-летию В.П. Григорьева. М., 1996. С. 284—296.

110. Золотова Г.А., Онипенко Н.К, Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998. 528 с.

111. Зубова JI.B. Поэтическая филология Льва Лосева // Лит. обозрение. 1997. №5. С. 96—103.

112. Зубова JI.B. Современная русская поэзия в контексте истории языка. М., 2000.432 с.

113. Иванов Вяч.Вс. Практика авангарда и теоретическое знание XX века // Русский авангард в кругу европейских культу: Междунар. конф.: Тезисы и мат-лы. М., 1993. С. 3—7.

114. Иванов Вяч.Вс. Хлебников и наука // Иванов Вяч.Вс. Избр. труды по семиотике и истории культуры. М., 2000. Т. II: Статьи о русской литературе. С. 342—398.

115. Из материалов Фонологического отдела Гинхука // Терентьевский сборник. М., 1996. С. 110—126.

116. Карасик В.И О типах дискурса // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: Сб. науч. тр. Волгоград, 2000. С. 5—20.

117. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М., 2004. 390 с.

118. Карасик И.Н. Манифест в культуре русского авангарда // Поэзия и живопись: Сб. трудов памяти Н.И. Харджиева. М., 2000. С. 129—138.

119. Карпинская Е.В., Новикова Н.В. Культура научной и профессиональной речи // Культура русской речи / Под ред. JI.K. Граудиной, Е.Н. Ширяева. М., 1998. С. 169—215.

120. Кашкин В.Б. Бытовая философия языка и языковые контрасты // Теоретическая и прикладная лингвистика: Межвуз. сб. научных трудов. Воронеж, 2002. Вып. 3: Аспекты метакоммуникативной деятельности. С. А—34.

121. Кашкин В.Б. Повседневная философия языка и метаязыковая стратегия пользователя // Актуальные проблемы языкознания и методики обучения иностранным языкам: Мат-лы междунар. научн. конф. 3—4 марта 2000 г. Воронеж, 2000. С. 94—95.

122. Квятковский А.П. Школьный поэтический словарь. М., 2000. 464 с.

123. Кобринский А.А. «Наши стихи не для кротов.»: Поэзия Вадима Шершеневича // Шершеневич В. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 7—27.

124. Ковтунова И.И. Синтаксис поэтического текста // Поэтическая грамматика. М., 2005. Т. 1. С. 239—297.

125. Кожевникова Н.А. Конструкции типа «Город пышный, город бедный» // Славянский стих: Лингвистическая и прикладная поэтика: Мат-лы междунар. конф. 23—27 июня 1998 г. М., 2001. С. 151—163.

126. Кожина Фатеева. Н.А. Заглавие художественного произведения: структура, функции, типология (На материале русской прозы XIX и XX вв.): Автореф. дисс. канд. филол. наук. М., 1986. 22 с.

127. Костецкий А.Г. Лингвистическая теория В. Хлебникова // Структурная и математическая лингвистика. Киев, 1975. С. 34—39.

128. Кржижановский С. Поэтика заглавий // Кржижановский С. «Страны, которых нет»: Статьи о литературе и театре. Записные тетради. М., 1994. С. 13—39.

129. Кричевский В. Типографика футуристов на взгляд типографа // Терентьевский сборник. М., 1998. Вып. 2. С. 43—74.

130. Кубрякова Е.С. О термине «дискурс» и стоящей за ним структуре знания // Язык. Личность. Текст: Сб. к 70-летию Т.М. Николаевой. М., 2005. С. 23—33.

131. Кузнецов В.Г. Научное наследие Женевской школы в свете современной лингвистики: Автореф. дисс. докт. филол. наук. М., 2006. 48 с.

132. Ларин Б.А. О разновидностях художественной речи (Семантические этюды) // Русская словесность: От теории словесности к структуре текста: Антология. М., 1997. С. 149—162.

133. Левин Ю.И. Структура русской метафоры II Левин Ю.И. Избр. труды: Поэтика. Семиотика. М., 1998. С. 457^63.

134. Лотман Ю.М. Лекции по структуральной поэтике // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 17—263.

135. Лотман Ю.М. Семиотика культуры и понятие текста //Лотман Ю.М. Избр. статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. 1: Статьи по семиотике и типологии культуры. С. 129—132.

136. Лотман Ю.М. Структура художественного текста // Лотман Ю.М. Об искусстве. СПб., 1998. С. 14—285.

137. Лукин В.А. Художественный текст: Основы лингвистической теории. Аналитический минимум. М., 2005. 560 с.

138. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М., 2003. 280 с.

139. Марков В.Ф. История русского футуризма. СПб., 2000. 438 с.

140. Медведев П.Н. Формальный метод в литературоведении: Критическое введение в социологическую поэтику // Бахтин М.М. Тетралогия. М., 1998. С. 110—296.

141. Минц З.Г., Лотман Ю.М. Индивидуальный творческий путь и типология культурных кодов // Сб. по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1973. С. 96—98.

142. Михайлова Е.В. Интертекстуальность в научном дискурсе: Автореф. дисс. канд. филол. наук. Волгоград, 1999. 18 с.

143. Невзглядова Е. Виртуальное инобытие поэзии // Язык. Личность. Текст: Сб. к 70-летию Т.М. Николаевой. М., 2005. С. 653—666.

144. Николаева Т.М. «Из пламя и света рожденное слово» // Из работ московского семиотического круга. М., 1997. С. 774—787.

145. Никольская Т.Л. Взгляды Ю.Н. Тынянова на практику поэтического эксперимента // Никольская Т.Л. Авангард и окрестности. СПб., 2002. С. 111—119.

146. Никольская Т.Л. Игорь Терентьев — поэт и теоретик «Компании 41°» // Никольская Т.Л. Авангард и окрестности. СПб., 2002. С. 39—60.

147. Никольская T.JI. Р. Алягров и «41°» II Никольская T.JI. Авангард и окрестности. СПб., 2002. С. 105—110.

148. НирёЛ. Единство и несходство теорий авангарда // От мифа к литературе: Сб. в честь 75-летия Е.М. Мелетинского. М., 1993. С. 321—333.

149. Ораич Толич Д. Автореференциальность как форма метатекстуально-сти // Автоинтерпретация: Сб. статей. СПб., 1998. С. 187—193.

150. Ораич Толич Д. Заумь и дада // Заумный футуризм и дадаизм в русской культуре. Bern, 1991. С. 57—80.

151. Орлицкий Ю.Б. Стих и проза в русской литературе: Очерки истории и теории. Воронеж, 1991. 200 с.

152. Падучева Е.В., Успенский В.А. Биноминативное предложение: проблема согласования связки // Облик слова: Сб. статей. М., 1997. С. 170—182.

153. Падучева Е.В., Успенский В.А. Подлежащее или сказуемое? (Семантический критерий различения подлежащего и сказуемого в биноминативных предложениях) // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1979. № 4. С. 349—360.

154. Панов М.В. О восприятии звуков // Панов М.В. Труды по общему языкознанию и русскому языку. М., 2004. Т. 1. С. 330—337.

155. Панов М.В. Сочетание несочетаемого // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911—1998). М., 2000. С. 303—332.

156. Панов М.В. Стилистика // Русский язык и советское общество: Проспект. Алма-Ата, 1962. С. 95—108.

157. Панченко О.Н. Номинативные и инфинитивные ряды в строе стихотворения // Очерки истории русской поэзии XX века: Грамматические категории. Синтаксис текста. М., 1993. С. 81—100.

158. Панченко О.Н. Движение поэтического слова // Вопр. литературы. 1981. № 1.

159. Панченко О.Н. О выражении модального значения инфинитивного ряда в стихотворном тексте Электронный ресурс. — Электрон, дан.

160. Режим доступа: http:// library.krasu.ru/ft/fl/articles/007041 l.pdf, свободный. — Загл. с экрана.

161. Перцова Н. Словарь неологизмов Велимира Хлебникова. Wien; М., 1995 Wiener Slawistischer Almanach. Sbd. 40. 560 с.

162. Перцова Н.Н. О «звездном языке» Велимира Хлебникова // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911—1998). М., 2000. С. 359—384.

163. Перфильева Н.П. Метатекст: текстоцентрический и лексикографический аспекты: Автореф. диссдокт. филол. наук. Новосибирск, 2006.42 с.

164. Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1938.

165. Платон. Кратил // Платон. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1990.

166. Поливанов Е.Д. Общий фонетический принцип всякой поэтической техники // Вопр. языкознания. 1963. № 1. С. 99—112.

167. Поляков М.Я. Велимир Хлебников. Мировоззрение и поэтика // Хлебников В. Творения. М., 1987. С. 5—35.

168. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. T.I-II. М., 1958.

169. Потебня А.А. Мысль и язык. Киев, 1993. 192 с.

170. Рабинович В.Л. «Сдвигология» Алексея Крученых. Кубатура шара // Русский кубофутуризм. СПб., 2002. С. 167—182.

171. Ревзин И.И. Грамматическая правильность, поэтическая речь и проблема управления // Из работ московского семиотического круга. М., 1997. С. 731—738.

172. Ревзина О.Г. Системно-функциональный подход в лингвистической поэтике и проблемы описания поэтического идиолекта: Дисс. в форме науч. докл. . докт. филол. наук. М., 1998. 86 с.

173. Ревзина О.Г. Словарь поэтического языка Марины Цветаевой // Словарь поэтического языка Марины Цветаевой: В 4 т. Т. 1. А-Г. М., 1996. С. 5—40.

174. Ремчукова Е.Н. Креативный потенциал русской грамматики. М., 2005. 329 с.

175. Романенко А.П. Теория языка Велимира Хлебникова в аспекте истории лингвистики // Поэтический мир Велимира Хлебникова: Межвуз. сб. науч. трудов. Астрахань, 1992. Вып. 2. С. 57—67.

176. Руднев П.А. Введение в науку о русском стихе. Тарту, 1989. Вып. 1.119с.

177. Русский язык в его функционировании: Уровни языка / Отв. ред. Д.Н. Шмелев, М.Я. Гловинская. М., 1996. 271 с.

178. Рябцева Н.К. Коммуникативный модус и метаречь // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М., 1994. С. 82—92.

179. Рябцева Н.К. Язык и естественный интеллект. М., 2005. 640 с.

180. Светликова И.Ю. Истоки русского формализма: Традиция психологизма и формальная школа. М., 2005. 168 с.

181. Себеок Т. «Я думаю, что я глагол.» // Лотмановский сборник. М., 2004. Вып. 3. С. 631—641.

182. Сегал Д. Вопросы поэтической организации семантики в прозе Мандельштама // Russian Poetics. Proceedings of the International Colloquium at UCLA, September 22—26,1975. Columbus, Ohio, 1983. C. 325—352.

183. Cepuo П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М., 1999. С. 12—53.

184. Серль Дж.Р. Логический статус художественного дискурса // Логос. 1999. №3(13). С. 34—47.

185. Сироткин Н. О методологии исследования авангардизма, или Семиотические отношения авангардизма к действительности // Семиотика и Авангард: Антология. М., 2006. С. 33—42.

186. Сироткин Н.С. Поэзия русского и немецкого авангарда с точки зрения семиотики Ч.С. Пирса: Дисс. . канд. филол. наук. Челябинск, 2003. 171 с.

187. Скуратовский B.JI. Хлебников-культуролог // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911—1998). М., 2000. С. 461—489.

188. Сложеникина Ю.В. Терминология в лексической системе: Функциональное варьирование: Автореф. дисс. . докт. филол. наук. М., 2006. 36 с.

189. Слюсарева Н. А. Вводная статья // Соссюр Ф., де. Курс общей лингвистики. М., 1998. С. I—XXV.

190. Слюсарева Н.А. Теория Ф. де Соссюра в свете современной лингвистики. М., 2004. 112 с.

191. Смирнов И.П. Порождение интертекста: Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака. СПб., 1995. 192 с.

192. Смирнов И.П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем // Смирнов И.П. Смысл как таковой. СПб., 2001. С. 15—222.

193. Современный русский язык: Фонетика. Лексикология. Словообразование. Морфология. Синтаксис / Под общ. ред. JI.A. Новикова. СПб., 1999. 864 с.

194. Сороченко Е.Н. Концепт «скука» и его лингвистическое представление в текстах романов И.А. Гончарова: Автореф. дисс. канд. филол. наук. Ставрополь, 2003. 26 с.

195. Соссюр Ф., де. Курс общей лингвистики. М., 1998. 296 с.

196. Степанов Ю.С. Семиотика, философия, авангард // Семиотика и авангард: Антология. М., 2006. С. 5—32.

197. Степанов Ю.С. Язык и Метод: К современной философии языка. М., 1998.784 с.

198. Тоддес Е.А. Мандельштам и опоязовская филология // Тыняновский сборник: Вторые тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 78—102.

199. Турунен Н. Метатекст как глобальная система и вопросы конструирования текста в пособиях по развитию речи. Электронный ресурс. — Электрон. дан. — Режим доступа: http://www.psu.ru/pub/filologl/32.rtf, свободный. — Загл. с экрана.

200. Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка // Тынянов Ю.Н. Литературный факт. М., 1993. С. 23—121.

201. Фатеева Н.А. Контрапункт интертекстуальности, или Интертекст в мире текстов. М., 2000. 280 с.

202. Фатеева Н.А. Поэт и проза: Книга о Пастернаке. М., 2003. 400 с.

203. Фещенко В. Autopoetica как опыт и метод, или О новых горизонтах семиотики // Семиотика и авангард: Антология. М., 2006. С. 54—122.

204. Фещенко В.В. Языковой эксперимент в русской и английской поэтике 1910—30 гг.: Автореф. дисс. канд. филол. наук. М., 2004. 18 с.

205. Флейгиман J1.C. Маргиналии к истории русского авангарда (Олейников, обэриуты) // Олейников Н.М. Стихотворения. Bremen, 1975. С. 3—18.

206. Флоренский П. <Соч.: В 2 т.> Т. 2: У водоразделов мысли. М., 1990. 448 с.

207. Фоменко И.В. Введение в практическую поэтику. Тверь, 2003. 151 с.

208. Ханзен-Леве Оге А. Русский формализм: Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения. М., 2001. 672 с.

209. Цвигун Т.В. «Другая» риторика Романа Якобсона: (Заметки к теме 1— III) // Вестн. РГУ им. И. Канта. Вып. 8: Сер. Филологические науки. Калининград, 2006. С. 72—77.

210. Цвигун Т.В. О преодолении энтропии в поэтическом тексте (К семиотической структуре текста в русском авангарде 1910—30-х гг.) // Языкознание: Современные подходы к традиционной проблематике: Сб. науч. тр. Калининград, 2001. С. 174—189.

211. Цвигун Т.В. Паториторика русского авангардизма // Альтернативный текст: версия и контрверсия: Сб. статей. Калининград, 2006. Вып. 1. С. 32—63.

212. Цвигун Т.В., Черняков А.Н. Русский авангардизм как несказанное и несказанное. Статья II: Риторика нарратива // Вестн. РГУ им. И. Канта. Вып. 8: Сер. Филологические науки. Калининград, 2006. С. 45—53.

213. Цивьян Т.В. О метапоэтическом в «Поэме без героя» // Лотмановский сборник. М., 1995. С. 611—618.

214. Цивьян Т.В. Проза поэтов о прозе поэта // Цивьян Т.В. Семиотические путешествия. СПб., 2001. С. 206—219.

215. Цивьян Т.В. Происхождение и устройство языка по Леониду Липав-скому (Л. Липавский. «Теория слов») // Цивьян Т.В. Семиотические путешествия. СПб., 2001. С. 232—243.

216. Циглер Р. Поэтика А.Е. Крученых поры «41°». Уровень звука // L'avanguardia a Tiflis. Venezia, 1982. С. 231—258.

217. Чернявская В.Е. Интерпретация научного текста. М., 2005. 128 с.

218. Шапир М.И. О «звукосимволизме» у раннего Хлебникова («Бобэоби пелись губы.»: фоническая структура) // Readings in Russian Modernism. To Honor Vladimir Fedorovich Markov. M., 1993. C. 299—307.

219. Шапир М.И. Что такое авангард? // Даугава. 1990. № 10. С. 3—6.

220. Шкловский В.Б. О поэзии и заумном языке // Сборники по теории поэтического языка. Пг., 1916. Вып. 1. С. 1—15.

221. Шкловский В.Б. Воскрешение слова. СПб., 1914. 16 с.

222. Энглер Р. Идеальная форма лингвистики Соссюра // Соссюр Ф., де. Курс общей лингвистики. М., 1998. С. i—xxi.

223. ЭрлихВ. Русский формализм: история и теория. СПб., 1996. 352 с.

224. Эткинд Е. Материя стиха. СПб., 1998. 507 с.

225. Якобсон Р. Вопросы поэтики. Постскриптум к одноименной книге // Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 80—98.

226. Якобсон Р. Заметки о прозе поэта Пастернака // Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 324—338.

227. Якобсон Р. К общему учению о падеже // Якобсон Р. Избр. работы. М., 1985. С. 133—175.

228. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против». М., 1975. С. 193—230.

229. Якобсон Р. Новейшая русская поэзия. Набросок первый: Подступы к Хлебникову II Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 272—316.

230. Якобсон Р. О лингвистических аспектах перевода // Якобсон Р. Избр. работы. М., 1985. С. 361—367.

231. Якобсон Р. Поэзия грамматики и грамматика поэзии // Семиотика: В 2 т. Благовещенск, 1998. Т. 2. С. 489—509.

232. Якобсон Р. Речевая коммуникация // Якобсон Р. Избр. работы. М., 1985. С. 306—318.

233. Якобсон Р. Что такое поэзия? // Якобсон Р. Язык и бессознательное. М., 1996. С. 106—118.

234. Якобсон-будетлянин: Сб. мат-лов. Stokholm, 1992. 185 с.

235. Якубинский JI. О звуках стихотворного языка // Сборники по теории поэтического языка. Пг., 1916. Вып. 1. С. 16—30.

236. Ямпольский М. Беспамятство как исток (Читая Хармса). М., 1998.384 с.

237. Faryno J. Semiotyczne aspekty poezji о sztuce: Na przykladzie wierszy Wistawy Szymborskiej // Pami^tnik Literacki. 1975. Zeszyt 4. S. 123—145.

238. Faryno J. Семиотические аспекты поэзии Маяковского // Umjetnost Rijeci. Izvanredni svezak: Knjizevnost— Avangarda — Revolucija. Ruska Knjizevna Avangarda XX stoljeca. Zagreb, 1981. C. 225—260.

239. Griibel R. К прагматике литературных манифестов русского авангардизма // Umjetnost Rijeci. Izvanredni svezak: Knjizevnost — Avangarda — Revolucija. Ruska Knjizevna Avangarda XX stoljeca. Zagreb, 1981. C. 59—76.

240. Griibel R. Кан-Фун: конструктивизм-функционализм // Russian Literature. XXII-I. 1987. C. 51—61.

241. Grygar M. Парадокс «самовитого слова» Хлебникова: (К проблематике внетекстовых связей) // Velimir Chlebnikov (1885—1922): Myth and Reality: Amsterdam Symposium on the Centenary of Velimir Chlebnikov. Amsterdam, 1986. C. 331—359.

242. Hoenigsvald H.M. Proposal for the Study of Folk-Linguistics // Sociolinguistics. Proceedings of the UCLA Sociolinguistics Conference, 1964. The Hague; Paris, 1966. P. 16—27.

243. Janecek G. Aleksej Krucenych's Literary Theories // Russian Literature. XXXIX-1.1996. P. 1—12.

244. Janecek G. A.N. Cicerin, constructivist poet // Russian Literature. XXV-IV. 1989. P. 269—317.

245. Janecek G. Baudouin de Courtenay Versus Krucenych // Russian Literature. X-I. 1981. P. 17—29.

246. Lanne J.-C. Les sources de la zaum' chez Krucenych et Chlebnikov // Заумный футуризм и дадаизм в русской культуре. Bern, 1991. Р. 21—55.

247. Lonnkvist В. Chlebnikov's "double speech" // Velimir Chlebnikov (1885— 1922): Myth and Reality: Amsterdam Symposium on the Centenary of Velimir Chlebnikov. Amsterdam, 1986. P. 291—312.

248. Moranjak-Bamburac N. Автоинтерпретация и постанализ // Russian Literature. XXXVI-I. 1994. C. 81—94.

249. OraicD. Цитатность // Russian Literature. XXIII-II. 1988. С. 113—132.

250. Pomorska K. Russian Formalist Theory and its Poetic Ambiance. The Hague; Paris, 1968. 127 p.

251. Weststeijn W.G. Velimir Chlebnikov and the Development of Poetical Language in Russian Symbolism and Futurism. Amsterdam, 1983. 300 p.