автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Миграция сельского населения Центрального Нечерноземья (1945 - 1985 гг.)

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Горбачев, Олег Витальевич

ВВЕДЕНИЕ.

РАЗДЕЛ 1. ЦЕНТРАЛЬНОЕ НЕЧЕРНОЗЕМЬЕ: МЕСТО В СИСТЕМЕ РОССИЙСКИХ РЕГИОНОВ И ВНУТРЕННИЕ РАЗЛИЧИЯ

1.1. Общая характеристика.

1.2. Сельское расселение и урбанизация.

1.3. Особенности демографического развития.

1.4. Демографические последствия войны.

РАЗДЕЛ 2. АГРАРНАЯ ПОЛИТИКА И СЕЛЬСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ: К ВОПРОСУ О МИГРАЦИОННЫХ ФАКТОРАХ

2.1. Организационные реформы и сельская миграция.

2.2. Изменение роли личных подворий.

2.3. Уровень благосостояния сельских жителей как фактор миграционной активности.

2.4. Состояние социально-бытовой сферы.

2.4.1. Торговля.

2.4.2. Дошкольное и школьное образование.

2.4.3. Здравоохранение.

2.4.4. Транспорт.

2.4.5. Служба быта.

2.4.6. Жилищное строительство.

2.5. Миграционная мотивация.

РАЗДЕЛ 3. МИГРАЦИОННЫЙ ОТТОК ИЗ СЕЛА ЦЕНТРА:

ОСНОВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ.

3.1. Интенсивность миграции.

3.2. Состав мигрантов.

3.2.1. Мигранты по возрасту.

3.2.2. Особенности распределения мигрантов по полу.

3.2.3. Профессиональные характеристики мигрантов.

3.2.4. Мигранты по типу хозяйства.

3.3. Миграция и сельская семья.

3.4. Направления миграции.

3.5. Организованная миграция.

3.6. Маятниковая миграция.

Введение диссертации2003 год, автореферат по истории, Горбачев, Олег Витальевич

Трудно спорить с утверждением, что одним из наиболее значимых по своим масштабам и последствиям явлений в отечественной истории XX столетия стала миграция сельского населения в города. В течение полувека — со второй половины 20-х и до конца 70-х гг. — жители деревни активно уезжали из обжитых мест. Города росли, изменялся облик горожанина, село же чем дальше, тем больше испытывало нехватку рабочих рук, с карты России исчезали тысячи деревень. Оптимизм по поводу победы «самого передового класса» над отсталым крестьянством сменялся обеспокоенностью состоянием аграрной сферы экономики, а с началом «перестройки» не стало недостатка в мрачных прогнозах по поводу перспектив деревни. В 80-е годы поток мигрантов постепенно иссяк, что объяснялось среди прочего истощением людских ресурсов; современная же ситуация в деревне все чаще воспринимается с осторожным оптимизмом.

Что означала сельская миграция, была ли она объективным или искусственно вызванным процессом, следствием неумелой политики — ответы на эти вопросы давались не раз, и часто они были весьма различны.

Место миграционной проблематики в отечественной демографической науке своеобразно. С одной стороны, за ней молчаливо признается право считаться частью предмета демографии. С другой, традиционные демографические подходы по отношению к миграции в течение долгого времени не применялись. Как отмечалось в литературе, «включение миграции в предмет демографии — лишь дань традиции. Демографы никогда специально не занимались изучением миграции населения»1. Истоки этого явления следует искать в советской истории. Масштабные перемещения населения из деревни в город во второй половине 1920-х — 1930-е гг. воспринимались в контексте экономической необходимости (по-прежнему острым было аграрное перенаселение в деревне; кроме того, форсированное индустриальное развитие страны требовало постоянного притока рабочей силы). Оценки текущей демографической ситуации в тех ус

1 Воспроизводство населения и демографическая политика в СССР. М., 1987. С. 23. ловиях базировались в основном на суждении К.Маркса, высказанном им в «Капитале»: «.отток населения из села, а следовательно, и сокращение числа работающих в сельском хозяйстве — закономерное и прогрессивное явление. Индустриализация земледелия и животноводства, рост производительности труда позволяют получать необходимое количество продукции с меньшими затратами труда. В земледелии уменьшение живого труда может быть абсолютным»1. Точка зрения К.Маркса была воспринята В.И.Лениным и впоследствии интерпретирована им с точки зрения потребностей диктатуры пролетариата. Он полагал, что «миграция населения в города играет огромную прогрессивную роль, приводя к изменению социальной структуры общества в целом за счет притока деревенского населения в города. Только это смешение и слияние земледельческого и неземледельческого населения может поднять сельское население из его беспомощности. Именно это сближение условий жизни земледельческого и неземледельческого населения создает условия для устранения противоположности между городом и деревней»2.

Поскольку экономическая целесообразность перераспределения рабочей силы подкреплялась столь авторитетными теоретическими суждениями, то вполне естественно, что регулирование миграции населения стало важной частью политики советской власти. В последующие десятилетия сложилась практика организованных перемещений рабочей силы, приложение к которой принципов демографической науки было довольно односторонним. Вот пример обоснования экономически детерминированного подхода, абсолютно преобладавшего в годы советской власти: «экономические факторы относятся к факторам переменным, планово регулируемым и это придает им особенное значение в управлении миграционными процессами»3.

Особый взгляд на перераспределение населения в условиях социализма и неприменимость ряда традиционных демографических критериев оценки причин и последствий процесса миграции позволили сделать вывод, что «вопросы

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25. Ч. 1. С. 289.

2 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 2. С. 224.

3 Рыбаковский Л.Л. Региональный анализ миграции. М., 1973. С. 97. теории миграции населения вполне могут быть выделены в отдельную науку»1. В 70-е — 80-е гг. появилось довольно большое количество разнообразных трудов по миграционной проблематике, в которых большое внимание уделялось разработке теоретических положений. На этом основании можно утверждать, л что фактически такая наука существует .

Во второй половине XX в. сильное негативное влияние миграции в города на демографическую структуру российского села начало вызывать серьезные опасения у специалистов. Сложившиеся диспропорции в распределении населения между городом и деревней объяснили с помощью другого положения Маркса, утверждавшего, что «это явление положительно лишь в той мере, в какой растущая производительность труда компенсирует сокращение рабочих рук»3. Т.е. была признана неизбежность на определенном этапе дефицита рабочих рук, не покрываемого ростом производительности труда. «В силу того, что сдвиги в сельском хозяйстве, если уж они начались, происходят быстро, скачкообразно, они на какое-то время приходят в противоречие с территориальной организацией сельского хозяйства, ориентированной на равномерную заселенность и одинаковую интенсивность использования земли. Именно поэтому они зачастую получают одностороннюю оценку как противоречащие интересам сельского хозяйства. Отрицательные для хозяйства черты процесса концентрации расселения связаны не с его сущностью, а с высокой скоростью, излишней интенсивностью»4.

Поскольку способность государства исправить неблагоприятную ситуацию в сфере перераспределения населения под сомнение не ставилась, демографами

1 Территориальные особенности народонаселения РСФСР. М., 1976. С. 6.

2 Теория миграций рассматривается в следующих работах: Бреев Б.Д. Подвижность населения и трудовых ресурсов. М., 1977; Миграция населения в РСФСР. М., 1973; Переведенцев В.И. Методы изучения миграции населения. М., 1975; Региональные особенности воспроизводства и миграции населения в СССР. М., 1981; Рыбаковский JI.JI. Миграция населения: прогнозы, факторы, политика. М., 1987; Хомра А.У. Миграция населения: вопросы теории, методики исследования. Киев, 1979; Хорев Б.С., Чапек В.Н. Проблемы изучения миграции населения. М., 1978; Чапек В.Н. Миграция и стабилизация трудовых ресурсов села. Ростов-на-Дону, 1983 и др.

3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25. Ч. 1. С. 289.

4 См.: Население СССР за 70 лет. М., 1988. С. 59. было предложено несколько моделей оптимальной миграции. Вот одна из них (В.И.Переведенцев), позволяющая судить о приоритетах миграционной политики: перераспределение населения из мест с избытком трудовых ресурсов в места с их недостатком, причем таким образом, чтобы использование рабочей силы в народном хозяйстве соответствовало полученной работником подготовке; одинаковые направления территориального перераспределения населения в результате общественно организованной и индивидуальной миграции населения; такая интенсивность миграции, при которой оптимальное размещение населения достигалось бы с наименьшими издержками на переселение со стороны государства и отдельных лиц и с наименьшими прямыми и косвенными потерями1.

При том, что определяющую роль в создании этой модели играли, что вполне естественно, интересы государства, определенное внимание (хотя бы вскользь, и только в завершающем тезисе) было уделено и удобству «отдельных лиц».

Снижение роли организованных форм миграции (в виде оргнабора рабочей силы и сельскохозяйственных переселений) в сочетании со значительной активизацией неорганизованной миграции в 60-е — 70-е гг. поставили вопрос о степени стихийности этого процесса. Большинством исследователей ситуация воспринималась в привычном контексте социально-экономического подхода. «Неорганизованную миграцию, — писал В.И.Переведенцев, — нельзя рассматривать как стихийную, поскольку эта не организуемая обществом миграция находится в конечном счете под решающим воздействием планомерно создаваемых условий ее протекания»2. В начале 1980-х гг. у этой точки зрения появились оппоненты, считавшие, что миграция в СССР носила преимущественно стихийный характер. Одновременно впервые подвергалось сомнению опреде

1 Миграция населения и трудовые ресурсы Сибири. М., 1966. С. 48.

2 Переведенцев В.И. Укач соч. С. 5. ляющее значение факторов социально-экономического характера в формировании миграционных потоков1.

С течением времени критика экономической обусловленности миграционных процессов становилась все более острой. Это повлекло за собой переопределение понятия миграции. Прежняя формула: «миграционное движение — совокупность межпоселенных безвозвратных перемещений, связанных со сменой мест приложения труда» сменилась гораздо более осторожной: «миграция — это перемещение из одних населенных пунктов в другие»2. Соответственно по-новому формулировалась и общая причина переездов: «главная причина всех миграций — противоречие между потребностями личности и возможностями о их удовлетворения в месте постоянного жительства индивидов» . Таким образом, «государственническая» формула, акцентировавшая экономическую необходимость, в силу своей несостоятельности оказалась вытесненной более адекватным «личностным» подходом к анализу миграционных процессов. Правда, одновременно с критикой игнорирования стихийного фактора в миграциях наметилась другая крайность, когда миграция объявлялась едва ли не главной причиной многих социальных процессов — роста крупных городов, обезлюдения села и т.п. «Представлялось, что стоит только удовлетворить потребности людей на должном уровне, как их можно закрепить там, где хочется»4.

Признавая существование науки о миграциях, следует признать, что по состоянию на сегодняшний день ее теория разработана пока слабо. Причины этого положения объясняет Ж.А.Зайончковская:

1. Отсутствие исследований миграционных процессов за длительное время, поскольку они не поощрялись. Засекреченность информации, наряду с гипертрофированными представлениями об управляемости социально-экономическими процессами в условиях плановой экономики, зачисление

1 См. Болдырев В.А. Народонаселение в развитом социалистическом обществе: Теория и политика. М., 1983. С. 165.

2 Шабанова М.А. Сезонная и постоянная миграция населения в сельском районе: комплексное социолого-статистическое исследование. Новосибирск, 1991. С. 12, 21.

3 Там же. С. 15.

4 Зайончковская Ж.А. Демографическая ситуация и расселение. М., 1991. С. 89. стихийности» в разряд рудиментарных понятий. Исследования проводились только по организованным переселениям. Стихийная миграция, также как и урбанизация, приписывались капитализму.

2. Отсутствие сопоставимой информации.

3. Ограниченное использование зарубежного опыта в силу специфичности миграционных процессов, проходивших в советское время, существования прописки, ограниченной внешней миграции.

4. Разное экономическое значение миграции в разные периоды. В условиях почти повсеместного насыщенного или избыточного трудового баланса лимитирующее влияние миграций на размещение производства практически не ощущалось, что, естественно, не способствовало научному анализу этого явления1.

Обратим также внимание, что в условиях интенсивной урбанизации, которую переживали з XX в. Россия, а затем Советский Союз, понятие «миграция» фактически стало означать именно миграцию сельского населения в города. Именно это направление давало наибольшее количество перемещений в сравнении с потоками «город-город», «город-село» и «село-село». Здесь же возникало и наибольшее количество проблем. Неудивительно поэтому, что большинство конкретных исследований, в той или иной степени затрагивающих тему перемещений населения, анализируют именно сельскую миграцию.

На сегодняшний день самым представительным по числу опубликованных работ по теме миграции сельского населения является направление, которое в соответствии со специализацией разработчиков условно может быть названо «социологическим». Оно сформировалось одновременно с осознанием остроты ситуации в российской деревне, вызванной обезлюдением села во второй половине 1960-х гг. Его последователи (новосибирская группа Т.И.Заславской и некоторые другие социологи ) воспринимали миграцию из села как закономерный

1 Зайончковская Ж.А. Указ. соч. С. 86.

См. напр.: Корель JI.B. Перемещение населения между городом и селом в условиях урбанизации. Новосибирск, 1982; Корель J1.B., Топилина B.C., Трофимов В.А. Миграция и жилище. Новосибирск, 1988; Кутафьева Э.С., Москалева Н.И. и др. Миграция сельского населения (в Центральном экономическом районе). М., 1971; Миграция сельского населения. Под ред. Т.И.Заславской. М., 1970; Миграция сельского населения. М., 1977 и др. процесс перетекания трудовых ресурсов из села в город, отчасти деформированный непродуманными субъективными решениями. На большом фактическом материале, полученном в результате опросов населения, выявлялись основные факторы миграционной подвижности сельского населения и формулировались рекомендации по его стабилизации. В качестве выхода из ситуации предлагалось устранить наиболее очевидные последствия деформаций, и с этой целью уже в конце 60-х годов та же новосибирская группа приступила к разработке концепции совершенствования системы сельского расселения, впоследствии получившей название программы «сселения неперспективных деревень». Как известно, она не только не улучшила, но существенно усугубила положение в деревне. Несколько особняком в списке работ 1970-х — начала 1980-х гг. стоят исследования В.И.Староверова1. В течение долгого времени он занимался анализом социальных аспектов в миграции сельского населения, отмечая, что авторы предшествующего периода (в том числе Ж.А.Зайончковская, В.И.Переведенцев, В.Н.Чапек и др.) концентрировались лишь на экономических, экономико-географических, демографических сюжетах. Справедливости ради заметим, что взгляды В.И.Староверова, так же как и других названных выше авторитетных ученых, со временем претерпели серьезную эволюцию, обусловленную осознанием в обществе глубины демографических проблем. Заслуги и просчеты социологов — специалистов по сельской миграции— обстоятельно проанализированы в цитированной выше сравнительно недавней монографии Ж.А.Зайончковской. К числу бесспорных достижений исследователей 60-х — первой половины 80-х гг. исследовательница относит следующие полученные ими выводы: движение населения происходило не только за рабочими местами, но и от рабочих мест;

1 См.: Староверов В.И. Социально-демографические проблемы деревни: методология, методика, опыт анализа миграции сельского населения. М., 1975; Его же. Социологическое изучение миграции сельского населения. Дисс. канд. филос. наук. М., 1979; Его же. Теоретико-методологические вопросы исследования, задачи и опыт анализа социального развития среднерусской деревни в свете регионального подхода в социологии Н Социальный облик среднерусской деревни. М., 1986 и др. переселение в город наиболее тесно было связано с размещением рабочих и учебных мест, поскольку работа или учеба — главное условие прописки и жизни в городе; выезд из села не был связан с трудообеспеченностью хозяйства; главное влияние на формирование миграционных потоков оказывали территориальные различия в уровнях жизни, иерархизировавшие населенные места и районы страны по степени привлекательности; стало ясно, что индивидуальные запросы — столь же значимый фактор, как и экономические условия1.

Попытаемся определить место миграционной проблематики в исторических исследованиях. В отечественной науке давнюю традицию имеет изучение истории крестьянства. При этом в силу масштабности и драматизма событий, происходивших в российской деревне в первой трети XX столетия, наибольшее внимание историки уделяли проблематике именно этого периода. Их усилиями были определены подходы к теме, в основном сформкгована методическая база исследований по аграрной истории2. Работ по послевоенной истории сельского хозяйства и крестьянства существенно меньше, причем большинство их посвящено периоду 1940-х — 1950-х гг.3 К сожалению, многие работы советских историков, выдвигая на первый план формально-экономические показатели деятельности сельскохозяйственных предприятий, дают недостаточно информации о процессах, происходивших в крестьянской среде. По справедливому замеча

1 Зайончковская Ж.А. Указ. соч. С. 88.

2 См.: Богденко M.JI., Зеленин И.Е. Совхозы СССР. Краткий исторический очерк (1917— 1975). М., 1976; Вылцан М.А. и др. Коллективизация сельского хозяйства в СССР: пути, формы, достижения. М., 1982; Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М., 1977; Ивницкий И.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х гг.). М., 1996; Кабанов В.В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». М., 1988; Тюкавкин В.Г., Щагин Э.М. Крестьянство России в период трех революций. М., 1987 и др.

3 Вот наиболее значительные среди них: Богденко M.JI., Зеленин И.Е. Указ. соч.; Волков И.М. Трудовой подвиг колхозного крестьянства в послевоенные годы. Колхозы СССР в 1946-1950-х гг. М., 1972; Вылцан М.А. Восстановление и развитие материально-технической базы колхозного строя (1945-1958). М., 1976. нию М.А.Безнина, «крестьянство выглядело пассивным объектом истории, несмотря на описание трудовых подвигов»1.

Этот перекос попыталось преодолеть «перестроечное» поколение историков, начавшее активно и довольно эффективно разрабатывать проблемы социальной истории советского крестьянства. При том, что в большом количестве трудов по-прежнему рассматривался период 20-х — 30-х гг., появилось немало содержательных исследований и по послевоенной аграрной истории2. Используя хорошо документированную базу, авторы пытались показать, что одним из основных разрушающих факторов по отношению к деревне и источником большинства ее проблем в послевоенные десятилетия стала политика советского руководства. Вот характерная фраза, концентрированно выражающая суть этого подхода: «.и укрупнение колхозов, и паспортная система, и репрессивная политика государства оказали самое непосредственное влияние на изменение численности сельского населения»3.

Несомненной заслугой нового поколения исследователей стало привлечение внимания к состоянию демографических проблем села. Уделяя много внимания миграции сельского населения в города, авторы практически не принимали во внимание бесспорный прежде тезис о закономерном ее характере. Поскольку взаимосвязь оттока сельских жителей в города с мероприятиями правительственной политики виделась очевидной, воспринимать сельскую миграцию в качестве самостоятельного предмета изучения не считалось целесообразным. На наш взгляд, в этом проявилось еще и сильное давление исследовательской традиции. Вслед за экономистами, географами и демографами пред

1 Безнин М.А., Димони Т.М. Крестьянство и власть в России в конце 1930-х - 1950-е гг. // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.). М., 1996. С.155.

2 См.: Безнин М.А. Крестьянское хозяйство в российском Нечерноземье. 1950-1965. М.Вологда, 1990 и др. его работы; Вербицкая О.М. Российское крестьянство от Сталина к Хрущеву: Середина 40-х - начало 60-х гг. М., 1992; Денисова JI.H. Исчезающая деревня России: Нечерноземье в 1960-е - 1980-е гг. М., 1996; Зима В.Ф. Голод в СССР 1946-1947 гг.: Происхождение и последствия. М., 1996; Попов В.П. Крестьянство и государство (1945-1953). Сб. документов. М., 1993; Его же. Экономическая политика советского государства. 1946-1953. М. - Тамбов, 2000 и др.

3 Попов В.П. Экономическое и социальное положение советского общества в 40-е гг. (на примере российской деревни). Дис. докт. ист. наук. М., 1996. С. 126. ставители исторической науки интерпретировали тему масштабных перемещений сельского населения в советское время, как правило, лишь в контексте демографической политики государства, Ее проявлениями были организованное сельскохозяйственное переселение и оргнабор рабочих, а стихийная миграция игнорировалась. И все же именно в последние полтора десятилетия был в основном освоен комплекс исторических источников, позволяющий комплексно рассмотреть тему миграции из села.

В современное понимание процессов миграции в России второй половины XX в. привнесены некоторые новые акценты, связанные с изменением исследовательского фона. Т.Шаниным и В.П.Даниловым было создано направление, получившее название «крестьяноведение». Его последователи рассматривают процессы, происходившие в российской деревне в XX в. с точки зрения эволюции традиционных форм, подчеркивая ее универсальный характер1. Нетипичные проявления этой эволюции интерпретируются с использованием выдвинутой Т.Шаниным теории «эксполярных типов»2. Утрата крестьянством существенных черт традиционного сознания представляется в качестве закономерного явления. Миграция из села с точки зрения крестьяноведения также закономерна, хотя отсутствие работ по истории российского крестьянства второй половины XX в. в рамках названного направления оставляет место для разного рода предположений. Многочисленные ныне исследования по социальной истории крестьянства, в том числе в рамках новых направлений, уже породили некоторые опасения по поводу возможных нежелательных перекосов. «Остается пожелать, — пишет В.В.Бабашкин, — чтобы увлечение социальной историей не превратилось в самоцель, оправданную вполне понятным стремлением уйти от исчерпавших себя идейно-теоретических схем»3. Более подробно о различных

1 Крестьяноведение: Теория, история, современность. Ежегодник. М., 1996-2000; Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 1415 июня 1994 г. М., 1996. У

Expolary Economies: A Political Economy of Margins 11 Shanin T. Defining Peasants. Basil Blackwell, 1990.

3 Бабашкин B.B. Россия XX века: о некоторых подходах современной западной историографии // Куда идет Россия?. Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год. М., 1999. С. 75. современных интерпретациях проблемы раскрестьянивания будет сказано в соответствующей части теоретического раздела диссертации.

Еще одна группа исследователей, «урбанисты», рассматривают сельскую миграцию в контексте российской урбанизации. Актуальной эта тема стала сравнительно недавно, когда стало ясно, что культивировавшаяся долгие годы теория «социалистической урбанизации» нуждается, как минимум, в уточнении. В связи с этим авторы появившихся в последние годы исследований делают попытку осмысления процессов урбанизации в СССР с точки зрения мирового опыта1. Практически все авторы признают особый характер советской урбанизации, делая из этого разные выводы, о чем подробнее будет сказано ниже.

Своеобразной вариацией на ту же тему можно считать сочинения, авторы которых отталкиваются от идеи «модернизации». Например, А.Г.Вишневский подчиняет урбанизацию модернизации, критерии которой усматривает в распространении рыночных отношений в обществе. При этом в применении к условиям советского общества вводится понятие «консервативной модернизации»2. По ряду причин более корректной с точки зрения выбранной темы мы считаем теорию «урбанизации», нисколько ее при этом не абсолютизируя. Во-первых, сельская миграция имела прямое отношение к процессам советского градообразования. Во-вторых, не можег не настораживать многозначность понятия «модернизация»3. Интерпретация того же А.Г.Вишневского неочевидна. Представляется, что в советских условиях денежные отношения были отнюдь не главными по степени воздействия на сельскую среду. В то же время содержание термина «урбанизация» более конкретно. Его суть усматривается в территориальной концентрации человеческой деятельности в результате действия

1 См.: Ахиезер А.С. Диалектика урбанизации и миграции в России // Общественные науки и современность. 2000. № 1; Глазычев В. Слободизация страны Гардарики // Иное. Т. 1. М., 1995; Город как социокультурное явление исторического процесса. М., 1995; Сенявский А.С Российский город в 1960-е — 1980-е гг. М., 1995; Урбанизация в формировании социокультурного пространства. М., 1999 и др.

2 Вишневский А.Г. Серп и рубль: консервативная модернизацил в СССР. М., 1998.

3 См. напр. материалы дискуссии: Российский старый порядок: опыт исторического синтеза // Отечественная история. 2000. № 6. С. 63. объективной тенденции, составной частью которой является в том числе и преимущество крупного производства над мелким1.

Кроме работ, реализованных в рамках упомянутых направлений, следует назвать сочинения географов — специалистов по динамике сельского расселения. В отличие от демографических и социологических трудов, они практически не востребованы историками крестьянства советского периода, что отчасти можно объяснить некоторым невниманием к региональным аспектам миграционных процессов2.

Итак, к настоящему времени в работах представителей разных отраслей знания накоплен нуждающийся в обобщении и сравнительном анализе обширный материал, позволяющий во многом изменить существующие представления о характере миграционных процессов в российском селе. Приметой сегодняшнего дня становится осознание неэффективности узко-дисциплинарного подхода. К примеру, отмечается, что «экономисты-аграрники все чаще приходят к давно известному, но не признававшемуся у нас выводу о том, что для экономических проблем не существует чисто экономических решений»3. Та же тенденция характерна для исторических исследований, в том числе историко-демографических. «Современная наука рассматривает демографические процессы комплексно. Выстраиваются корреляционные модели, обслуживающие связи между этими процессами и процессами социальными, экономическими, культурными. Вместе с тем, — считает А.П.Корелин, — у нас это направление. слабо изучено»4.

Проблема миграции имеет множество аспектов, которые трудно с равной степенью подробности осветить в одном, даже пространном исследовании.

1 Сенявский А.С. Российская урбанизация: некоторые историко-методологические проблемы // Урбанизация в формировании социокультурного пространства. С. 153.

2 См.: Алексеев А.И. Многоликая деревня (население и территория). М., 1990 и др. работы этого автора; Игудина А.И. Социально-географические факторы динамики сельского населения на территории Нечерноземной зоны РСФСР (1959-1979 гг.). Дис. канд. геогр. наук. М., 1982; Ковалев С.А. Сельское расселение. М., 1963 и др. его работы.

3 См.: Петриков А.В. Специфика села и современные аграрные реформы в России. М., 1995.

4 Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар // Отечественная история. 1995. №4. с. 26.

Среди них демографические изменения (численность и состав сельского населения, рождаемость и смертность), эволюция сельского мира, вопросы аграрной политики и взаимоотношений крестьян с властью, адаптация бывших жителей села в городах и изменение качества городского населения под воздействием притока из села и т.п. Представляется, что рамки исторического исследования, опирающегося на достижения сопредельных наук, дают возможность определить место сельской миграции в жизни советского общества второй половины XX в., выявить общие закономерности протекания миграционных процессов в селе Центрального Нечерноземья, проследить динамику демографической эволюции деревни, оценить экономические, социальные, социокультурные последствия происшедших изменений. Это и является целью настоящей диссертации.

Достижение цели предполагает решение следующих задач: определение географической, поселенческой, демографической специфики региона с точки зрения ее возможного влияния на миграцию сельского населения; характеристика мероприятий государственной политики, оценка уровня развития и степени значимости хозяйства личных подворий, уровня материального благосостояния сельских жителей, роли социально-бытовой сферы села Центрального Нечерноземья с целью выявления факторов миграционного опока населения; определение интенсивности сельской миграции, качественного состава мигрантов, направлений и форм ее осуществления; выявление общих и особенных черт в развитии миграционных процессов в регионе, установление зависимости оттока населения в города от ситуации на местах; оценка влияния последствий миграции в города, а также других форм миграции в рассматриваемый период на экономическую, социальную и демографическую системы села региона.

Признавая универсальный характер урбанизационных процессов, допускавший некоторые особенности их проявления в России, в качестве базового тезиса для нашей работы мы принимаем предположение, что во второй половине XX в. именно урбанизация, часто в обличье государственной политики, продолжала оставаться основной побудительной причиной переселения сельских жителей в города. Поэтому еще одной задачей исследования является установление степени опосредованности миграции сельского населения Центрального Нечерноземья в рассматриваемый период уровнем и характером урбанизационных изменений в обществе.

Объектом исследования стала миграция сельского населения Центрального Нечерноземья, воспринимаемая как следствие воздействия разнообразных факторов, в числе которых были и глобальные закономерности, и процессы, имевшие отношение к конкретной политической и экономической ситуации.

Предметом исследования являются территориальные перемещения сельского населения Брянской, Владимирской, Ивановской, Калининской (Тверской), Калужской, Костромской, Московской, Орловской, Рязанской, Смоленской, Тульской и Ярославской областей во второй половине 1940-х — начале 1980-х гг. во всем их многообразии. * *

Определение территориальных границ исследования диктовалось следующими соображениями. Развитая сеть городов на территории Центральной России сделала возможным интенсивное перераспределение населения между городом и деревней. Особое место в этом обмене занял промышленно развитый Центральный экономический район, о котором и предполагается вести речь в настоящей работе. Входящие в него двенадцать областей занимают значительную площадь и включают в себя территории с различно выраженными структурами — хозяйственными, социальными, демографическими. В их границах имеется возможность выделить различные типы миграционного поведения сельского населения в зависимости от степени его урбанизированности (условно: аграрный, частично урбанизированный, агломерационный и т.п.) и со значительной долей достоверности экстраполировать их на территории за пределами района.

В связи с этим хочется обратить внимание еще на одно обстоятельство. Авторы многочисленных трудов по аграрной истории и более редких по урбанистической обычно строят исследования либо на общероссийском материале, либо на местном. В то же время проблематика крупных регионов в составе России явно нуждается в дополнительной разработке как промежуточная форма между двумя названными видами исследований. К сожалению, пока еще вполне возможными оказываются добросовестные заблуждения, когда автор монографии, построенной на общероссийском материале, представляет Московскую область в качестве типичной центрально-российской.

Вполне очевидно также, что определить степень урбанистического влияния на миграционные процессы без сравнительного анализа его проявления в сельской местности отдельных областей невозможно. Также нереально пока в силу отсутствия конкретного материала проводить сопоставления по всем территориям Российской Федерации. Поэтому исследование в территориальных границах одного, весьма крупного региона в составе России, представляется вполне соответствующим поставленным задачам.

Что касается специфических черт периода 1945-1985 гг., заметим, что во второй половине XX в. противостояние города и села вступило в решающую фазу, хотя подчас и лишенную драматизма времен коллективизации. Этапы административного нажима в отношении деревни (позднесталинские попытки возрождения колхозов, мероприятия Н.С.Хрущева рубежа 1950-х — 1960-х гг., сселение мелких деревень в начале 1970-х гг.) чередовались с относительно спокойными временами, когда поток мигрантов в большей степени определялся возможностью свободного выбора места жительства. То есть для нас оказывается вполне реальным в границах заявленного периода оценить значимость объективных (урбанизационных) и субъективных (политических) факторов в миграции сельского населения.

Анализ данных, собранных на протяжении всех семи десятилетий существования Советской власти, позволяет утверждать, что интенсивность потока «село-город» за 1945-1985 гг. была сравнительно небольшой (к примеру, механический прирост городского населения в 1927-1938 гг. составлял 62,7% всего прироста в городах, в 1939-1958 гг. — 62,1%, в 1959-1969 гг. — 45,6%'; в 70-е — первой половине 80-х гг. прирост городского населения за счет сельского был еще меньше). Такое положение объясняется тем, что процессы индустриализации к этому времени в основном были завершены, а значит, сократилось количество предоставляемых в городе для неквалифицированных сельских тружеников рабочих мест. Кроме того, село значительно исчерпало собственные ресурсы. Наконец, выходцы из села привнесли с собой сельский тип воспроизводства населения, что позволило увеличить в городе естественный прирост.

Несмотря на значительный отток сельского населения в города в 20-е — 30-е гг., нет оснований считать последствия этого явления серьезной тогдашней проблемой. За почти десятилетие с 1929 по 1938 гг. численность занятых в сельском хозяйстве сократилась на 2 млн. человек (с 37 до 35 млн.), что с учетом масштаба переселений совсем немного . Таким образом, масштабы пересе лений в города с течением времени уменьшались, но проблема, связанная с обезлюдением села, во второй половине XX в. становилась все более серьезной, достигнув наибольшей остроты в 60-е — 70-е гг.

По нашему мнению, сельская миграция в Центральной России второй половины 1940-х — начала 1980-х гг. позволяет корректно интерпретировать степень урбанизированности сельского населения через демографическую и иную статистику. При этом подразумевается, что акт миграции в город в большинстве случаев свидетельствовал о наличии урбанистической ориентации у переселенца, а значит, об утрате им некоторых существенных признаков сельского менталитета. Этот подход плохо применим к периоду индустриализации и кол

1 Население СССР. Стат. справочник. М., 1974. С. 41.

2 Шмелев Н., Попов В. На переломе: Экономическая перестройка в СССР. М., 1989. С. 88. лективизации, хотя в то время также совершались масштабные перемещения сельского населения в города. Причина видится в том, что в 1920-е — 1930-е гг. речь шла о переселении очевидно неурбанизированной крестьянской массы в города в результате правительственных мероприятий. Напротив, в послевоенный период в отношении населения деревни имело место сочетание административных мер с возможностью свободного выбора города в качестве цели переезда. При этом в города переезжали как носители традиционного сознания (если их выдавливали из села непродуманной аграрной политикой), так и уже вполне урбанизированные сельские жители.

Ставить нижнюю хронологическую границу исследования ранее 1945 г. мы считали нецелесообразным еще и потому, что, во-первых, данные по численности населения и его передвижениям до 1945 г. (а частично и после) трудны для анализа из-за недостаточной разработанности статистического инструментария и практики засекречивания итогов обследований; во-вторых, перемещения людей во время войны многофакторны и не поддаются трактовке с позиции выявления глобальных закономерностей. При установлении верхней временной границы имелось в виду, что во второй половине 1980-х гг. демографическую ситуацию в стране стали определять новые обстоятельства, связанные как с попытками внедрения новых хозяйственных отношений, так и с появлением очагов национальных противоречий. В связи с этим претерпели существенные изменения и традиционные миграционные предпочтения, и структура миграционных потоков. Это снижает репрезентативность статистики и затрудняет анализ. Демографическая история последних советских лет и постсоветского времени требует поэтому специального исследования. Также немаловажно, что интенсивность миграционных потоков из села к этому времени сильно ослабела.

Существует развитая методологическая база исследования демографических процессов, и миграции населения, в частности. В основном она изложена в упомянутых выше теоретических работах авторов-демографов и социологов. Большое количество имеющихся методик исследования факторов миграционных перемещений позволяет исследователю выбрать подход, в наибольшей степени отвечающий поставленным задачам. Методики изучения миграции, разработанные в 1970-х гг., сохраняют свою актуальность при том, что часто они отталкивались преимущественно от экономических характеристик территории, игнорируя другие, не менее важные сферы. В частности, сегодня вряд ли стоит игнорировать предложенный В.И.Переведенцевым подход, в соответствии с которым исследование причин и последствий перемещений населения предполагалось производить «путем сравнения объективно существующих различий в условиях жизни населения разных мест и различий в протекании миграционных процессов в этих местах»1. На наш взгляд, чрезвычайно полезны для исследователя миграции работы, появившиеся в 1980-е — начале 1990-х гг., когда уже был учтен печальный опыт административного регулирования системы сельского расселения начала 1970-х гг., и в сферу внимания ученых все чаще стали попадать социальная сфера села, условия жизни конкретного человека2. Новосибирскими учеными был сформулирован некий оптимум исследования миграции на конкретной территории. Он включал, во-первых, рассмотрение направлений и интенсивности основных миграционных потоков; во-вторых, изучение состава мигрантов по преобладающим потокам; в-третьих, исследование сравнительной интенсивности выбытия (прибытия) разных групп населения. В качестве особого направления исследования выделялись факторы миграции, выведенные из условий жизни сельского населения. Сюда входили условия труда (главный фактор), а также уровень культурного, бытового, медицинского л другого обслуживания3. Эта схема вполне действенна и сейчас; в уточнении нуждается лишь приоритетность факторов выбытия. Одновременно обращалось внимание на необходимость композиционного исследования, с синхронным учетом направления движения мигрантов, мотивов переезда, фак

1 Переведенцев В.И. Методы изучения миграции населения. М., 1975. С. 106.

2 См.: Зайончковская Ж.А. Демографическая ситуация и расселение; Староверов В.И. Теоретико-методологические вопросы исследования.; Стронгина M.J1. Социальное развитие села: Поселенческий аспект. М., 1986; Шабанова М.А. Указ. соч. и др.

3 Методология и методика системного изучения советской деревни. Новосибирск, 1980. С. 285. торов миграции и социально-демографических характеристик переселенцев, что неосуществимо при использовании лишь статистического инструментария1.

С учетом того, что предполагается рассмотрение состояния дел на определенной, сравнительно небольшой территории, целесообразным представляется привлечение положений предложенной В.И.Староверовым методики системного изучения советской деревни (она применялась исследователем при изучении одного из поселений Брянской области). Предложенный им подход предполагал среди прочего историко-экономическую характеристику региона, рассмотрение состояния баланса трудовых ресурсов, данных о хозяйственной деятельности, движении кадров, статистике труда, транспортной статистике, использование материалов Всесоюзных переписей населения2.

Не менее полезен опыт исследователей-историков послевоенной советской деревни, в том числе упомянутых выше — М.А.Безнина, Л.Н.Денисовой, В.П.Попова и некоторых других. Пристального внимания заслуживают усилия группы специалистов ИРИ РАН по истории народонаселения России XX в. под руководством В.Б.Жиромской3. Актуальным с точки зрения целей нашей работы является недавно выдвинутый тезис о незавершенности демографического перехода в России в 30-е гг. Это означает, что процесс продолжался и после войны, несомненно повлияв на территориальное перераспределение населения4.

Настоящая диссертация имеет признаки междисплинарного исследования, поэтому, наряду с традиционными методами мы использовали и специфические, определенные необходимостью рассмотрения сельской миграции в контексте урбанизационных процессов и позволяющие соотнести характер урбанизированное™ территории с интенсивностью оттока из села. Новые подходы к определению закономерностей изменения социальной структуры российского общества, способные послужить толчком для дальнейших изысканий, предло

1 Там же. С. 284.

2 См.: Староверов В.И. Социологическое изучение миграции сельского населения. С. 110— 112.

3 См.: Население России в XX в.: Исторические очерки. Т. 1-2. М., 2000-2001; Жиромская В.Б. Демографическая история России в 30-е гг.: Взгляд в неизвестное. М., 2001 и др.

4 Жиромская В.Б. Указ. соч. С. 109. жены Б.Н.Мироновым. В числе прочих заслуживают внимания утверждение о преемственности социальной организации советского сельского общества общинному строю русской деревни и тезис о переходе от общинных к общественным формам организации в течение советского периода1.

Завершая тему методологической основы работы, следует отметить, что необходимость корректной интерпретации разнообразного статистического материала потребовала обращения к соответствующей литературе .

В работе использованы разнообразные источники. Нами привлечены документы, извлеченные из центральных архивохранилищ— Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного архива экономики (РГАЭ), Российского государственного архива социально-политический истории (РГАСПИ), архива Госкомстата и нескольких областных — государственных архивов Брянской (ГАБО), Владимирской (ГАВО), К?пужской (ГАКО), Смоленской (ГАСО) областей. Использовались различные виды делопроизводственной документации: распорядительная, текущая переписка, плановая, контрольная и отчетная документация, учетные и статистические документы3, в том числе годовые отчеты колхозов, текущая отчетность местных статуправлений, включающая как статистику, так и аналитические записки, сведения об организованном наборе и сельскохозяйственном переселении и состоянии трудовых ресурсов в местах выхода письма колхозников и т.д. Что касается последних, то надо сказать, что в последние годы стараниями многих историков, в том числе Л.Н.Денисовой и В.П.Попова, в научный оборот введены письма и воспоминания сельских жителей, помогающие во многом по-новому взглянуть на причины сельской миграции4. Мы попытались расширить круг этих материалов.

1 Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX вв.): генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. Т. 2. СПб., 1999. С. 332-333.

2 Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. М.,1987; Количественные методы в исторических исследованиях. М.,1984; ЭВМ и математические методы в исторических исследованиях. М., 1993.

3 О типологии источников см.: Источниковедение истории СССР. Под ред. И.Д.Ковальченко. М., 1981; Литвак Б.Г. Очерки источниковедения массовой документации. М., 1979.

4 См. также: Голоса крестьян: сельская Россия в крестьянских мемуарах. М., 1996.

Состояние большинства архивных фондов, несмотря на обилие документов по истории послевоенного села, с исследовательской точки зрения оставляет желать много лучшего. На сегодняшний день нет возможности говорить о существовании «комплекса документов по истории села», на что уже обращалось внимание в литературе1. Одним из основных критериев годности документа для архивного хранения в течение практически всего советского периода выступала его принадлежность к производственной тематике. В результате более половины объема любого фонда обычно занимает отчетно-плановая документация. Кроме того, на государственное хранение не поступала переписка, оперативные документы, документы по личному составу, т.е. первичная документация, позволяющая конкретизировать общие события и общие процессы. В архивных фондах отсутствуют протоколы общих собраний, книги учета трудодней колхозников, книги расчета с членами колхозов и т.п. Социальная информация по истории села содержится в сравнительно немногочисленных личных фондах, в материалах историко-социологических и фольклорных экспедиций. В применении к нашему периоду это данные сравнительно немногочисленных социологических исследований (ф. А-374 ГАРФ) и подборки писем из села, адресованных в редакции центральных периодических изданий (газеты «Социалистическое земледелие» — в ф. 7486 РГАЭ и «Сельская жизнь» — в ф. 591 РГАСПИ). К сожалению, заказной характер подбора писем, имеющихся в вышеназванных фондах (просьбы трудящихся нередко использовались для обслуживания очередной политической кампании) не позволяет провести полноценный анализ их содержания. Представляется, тем не менее, что письма 60-х гг. наиболее информативны в сравнение с предшествующим и последующим периодом. Это заметно при сравнении редакционных обзоров писем 60-х и 70-х гг. Характерные для 60-х гг. формулировки типа: «недостатки. на селе» (подразумевалось село в целом) впоследствии сменились более осторожными фразами: «в некоторых колхозах», «в ряде сел», «в отдельных.» и т.п. В 1970-е гг. стала более явной редакционная цензура. Просочившиеся в подборку неприглядные факты

1 См. напр.: Леонтьева О.Г. Архивные документы по истории села. 1940-е — 1990-е гг. // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991. С. 141. перечеркивались1. К концу 70-х гг. стало существенно меньше писем о личных нуждах жителей села, они оказались вытеснены материалами о соцсоревновании, заготовках в общественном секторе и пр. л

Данные переписей населения и статистические сборники дают срез демографического состояния села в отдельные периоды, но содержат мало информации для исследователя миграции. По причинам скорее политического свойства первая послевоенная перепись населения состоялась только в 1959 г., собственно же информация о миграции была отражена лишь в переписи 1970 г. Как отмечалось, «сопоставимая информация отсутствует за весь период с 1926 по 1970 гг., т.е. именно за то время, когда урбанизация проходила наиболее интенсивно и сельское население в массовом порядке переселялось в города»3. На основании данных Всесоюзной переписи населения 1970 г. можно выявить региональные различия в миграции, определить национальный состав мигрантов, проследить интенсивность потоков «село-город», «город-село» и «село-село». В материалах переписи также присутствует информация о принадлежности мигрантов к социальным группам, но по причине чересчур широкой трактовки понятия «рабочий» (в группу рабочих включали как работников городских и сельских неаграрных предприятий, так и рабочих совхозов) она малопригодна для использования. Наконец, присутствуют сведения о маятниковой миграции. Впервые фиксировались миграции в системах расселения — между городом и селом и разными категориями городов. Недостатком переписи 1970 г. было то, что она учитывала только мигрантов, сменивших место жительства в течение двух лет.

При переписи 1979 г. учитывалась длительность проживания в месте постоянного жительства. Население подразделялось на проживающее в этом месте «с рождения» и «не с рождения», т.е. на мигрантов и немигрантов. Менявший место жительства, хотя бы и местный уроженец, входил в группу мигран

1 См. напр.: РГАСПИ, ф. 591, on. 1, д. 205, л. 145 и мн. др.

2 Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 года. СССР. Сводный том. М., 1962; Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 года. РСФСР. М., 1963; Итоги Всесоюзной переписи населения 1970 г. Тт. 1-7. М., 1972-1974; Итоги Всесоюзной переписи населения 1979 г. Стат. сб. Тт. 1-10. М., 1989-1990.

3 Зайончковская Ж.А. Указ. соч. С. 56. тов. Наконец, перепись 1989 г. с точки зрения миграции — самая скудная. Население в ней распределяется только по областям рождения, без подразделения на город и село, что не позволяет получить представление о его перемещениях.

За пределами чисто миграционной проблематики полезная сторона статистики переписей видится в том, что они, как правило, дают развернутую информацию о числе, размерах и типах населенных пунктов; позволяют проследить количественные изменения в численности сельского населения по регионам, а также сокращение удельного веса сельских жителей среди всего населения страны; в ряде случаев позволяют судить о размерах естественного прироста населения и его динамике, а также о характере занятости населения.

С учетом цели нашего исследования приемлемым выходом видится сочетание данных переписей со сведениями текущего сельсоветского учета, правда, с серьезными оговорками: переписи и текущий учет отслеживали в миграциях разные аспекты1. Поскольку переписи 1959, 1979 и 1989 гг. с точки зрения исследования миграций неудовлетворительны, основная нагрузка ложится именно на данные текущего учета и неминуемо встает вопрос об их репрезентативности.

Текущий сельсоветский учет представляет собой данные единовременной отчетности сельсоветов, составляемой на основе ведущихся в сельсоветах похозяйственных книг и списков сельсоветского учета, т.е. без опроса населения.

В одной из справок середины 1950-х гг. сами статистические органы определял ли погрешность сельсоветского учета примерно в 5% .

С одной стороны, отмечается большая точность данных текущего учета в сравнении с переписями3. Это подтверждается и нашим опытом работы с этими материалами. С другой — предъявляются претензии к сельсоветским данным в части полноты выписки, особенно в конце 40-х — начале 50-х гг. В применении к этому периоду В.П.Попов определяет недоучет в пределах 17%, объясняя его тем, что «правильность и регулярность заполнения книг в большинстве случаев

1 Там же.

2 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2, д. 538, л. 96.

3 Кудрявцев В.В. Переписи 1959 и 1970 гг. как исторический источник для изучения социального развития советской деревни. Дис. канд. ист. наук. М., 1988. С. 10. не проверялась и не контролировалась», а «в условиях массового уклонения крестьян от колхозных работ и их бегства из деревни одному, даже ретивому секретарю исполкома было трудно уследить за всеми изменениями в составе сельской семьи»1.

С сожалением приходится констатировать, что ни переписи, ни данные текущего учета за большинство лет не выделяют сальдо миграции между городом и селом; кроме того, они не позволяют установить уровень прироста населения за счет преобразования сельских населенных пунктов в городские.

А.С.Сенявский считает, что проблема не так остра, так как важнейшие показатели миграции устойчивы во времени. «По данным отдельных лет можно достаточно точно судить о миграции значительных периодов. Поэтому данные и опирающиеся на них выводы можно с достаточным основанием экстраполировать -на ряд ближайших лет» . Тем не менее, Ж.А.Зайончковская, проанализировав состояние доступных данных, делает довольно пессимистичный вывод: «Мы можем лишь зафиксировать уровни мобильности населения страны в определенных точках эволюционной траектории, вместо того, чтобы проследить сами миграционные процессы»3.

С учетом общесоюзного характера деятельности статистических органов, существования унифицированных методов накопления статистических материалов в масштабах страны практически нет возможности говорить о региональных отличиях в состоянии источниковой базы, характеризующей состояние села Центральной России. Отметим лишь, что региональный учет движения населения на территории ЦЭР в 40-е — 60-е гг. был налажен только в сельской местности Московской и части Владимирской и Тульской областей, т.е. в паспортизированных районах. На остальной территории Центра вплоть до 1974 г., когда все сельские жители получили паспорта, возможности местной статистики были существенно ограничены.

1 Попов В.П. Экономическое и социальное положение советского общества в 40-е гг. С. 129— 130.

2 Сенявский А.С. Российский город в 1960-е— 1980-е гг. С. 151.

3 Зайончковская Ж.А. Указ. соч. С. 56.

Подводя итог обзора статистических источников, приведем мнение В.П.Попова, до некоторой степени примиряющее нас с их не вполне удовлетворительным состоянием. Он утверждает, что цифры миграционной статистики не являются точными, поскольку доступные материалы разной степени достоверности; но они позволяют определить тенденции1.

Список необходимых опубликованных источников дополняют документы руководящих органов, в том числе постановления и решения центральной власти2. Сюда же относятся разного рода статистические сборники. Это издания типа «Народное хозяйство. области (РСФСР, СССР) в. году». В том же ряду находятся книги, охватывающие большие временные отрезки и выпускавшиеся обычно к юбилейным датам . В них содержится информация, позволяющая оценить уровень развития хозяйства в регионе, состояние социальной инфраструктуры и т.п. Недостатком этих сборников является то, что их издание преследовало помимо прочих пропагандистские цели, а потому полнота и достоверность опубликованных материалов могут быть подвергнуты сомнению.

Завершая тему, следует отметить, что по состоянию на сегодняшний день общее состояние источников по истории послевоенной советской деревни, а также основные критерии оценки их достоверности и качества вполне удовлетворительно рассмотрены в литературе4. Несмотря на очевидные проблемы в интерпретации доступных материалов, их совокупность позволяет со значительной долей уверенности судить о характере событий, происходивших в деревне Центра.

1 Попов В.П. Указ. соч. С. 145.

2 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 9-е. Тт. 8-12. М., 1983-1989; Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. Тт. 3-8. М., 1967-1972; Систематическое собрание законов РСФСР, указов Президиума Верховного Совета РСФСР. Тт. 1-14. М„ 1968-1970.

3 См. напр.: Калининская область за 50 лет. М., 1967; Народное хозяйство Брянской области (1966-1970 гг.). Брянск, 1972; Народное хозяйство Рязанской области. М., 1967; Народное хозяйство РСФСР: Ежегодный статистический сборник ЦСУ РСФСР; Народное хозяйство СССР: Ежегодный статистический сборник ЦСУ СССР; Народное хозяйство СССР за 70 лет. М., 1987 и т.п.

4 См.: Вербицкая О.М. Указ. соч. С. 14-16; Зайончковская Ж.А. Указ. соч.; Кудрявцев В.В. Указ. соч.; Попов В.П. Крестьянство и государство (1945-1953). С. 5-7,

Структура работы обусловлена поставленными задачами. Тема исследования, с учетом многообразия подходов, требует от автора обоснования собственной позиции в вопросе об отечественной урбанизации и реальном месте сельской миграции в процессе модернизации. Эта проблема рассматривается нами во Введении. Здесь же содержится изложение нашей интерпретации дискуссионной проблемы раскрестьянивания. Завершает теоретическую часть тема взаимопроникновения культур и адаптации сельского населения в городе.

В первом разделе приводится характеристика Центрального района, имеющая целью выявление общих закономерностей и региональных особенностей миграции в города. Здесь также приводится анализ состояния демографических ресурсов села Центрального Нечерноземья с учетом последствий Великой Отечественной войны.

Во втором разделе мы попытались определить свое видение довольно хорошо разработанной к настоящему времени проблемы миграционных факторов и особенностей их проявления в областях нечерноземного Центра. Наибольшее внимание в перечне рассмотренных в главе вопросов уделено характеристике уровня благосостояния сельских жителей и состояния социально-бытовой сферы села Центра. С другой стороны, частое обращение исследователей к анализу мероприятий аграрной политики государства в рассматриваемый период дало возможность ограничиться сравнительно кратким очерком на эту тему, в котором выделены наиболее значимые на наш взгляд миграционные факторы. В эту же главу включена глава о миграционной мотивации сельских жителей, позволяющий соотнести полученные выводы о причинах миграции с субъективными оценками самих переселенцев.

Основным характеристикам миграции сельского населения Центрального Нечерноземья посвящен третий раздел (в применении к теме диссертации — предмет исследования).

Поскольку в настоящей работе анализируется миграция сельского населения, то за ее пределами осталась требующая отдельного рассмотрения тема трансформации городской среды под влиянием миграции.

7 t и

Для облегчения восприятия некоторые статистические материалы отнесены в Приложение за исключением ситуаций, когда их отсутствие непосредственно в тексте затруднило бы понимание тех или иных положений работы.

В настоящее время существование явления урбанизации как общемирового процесса более не оспаривается, хотя еще совсем недавно у этой идеи было достаточно оппонентов. В словаре иностранных слов 1964 г. урбанизация определялась как «характерный для капитализма процесс сосредоточения промышленности и населения в крупных городах». Спустя короткое время, уже к концу 1960-х гг., в советской справочной литературе впервые появилось другое объяснение термина: «процесс, характерный для капитализма и социализма; урбанизация заключается в повышении роли городов в жизни страны и региона и протекает одинаково в различных общественно-экономических формациях». Термин, таким образом, утратил свое отрицательное значение, и с 1970-х происходило активное изучение сущности, содержания и понятия процесса урбанизации различными науками1. Тем не менее традиция противопоставления социалистической и капиталистической урбанизации в советской социологии оказалась весьма живучей, и вплоть до последнего времени некоторые авторы призывали «дать отпор теории "мировой урбанизации"» .

Основная доля ведущих урбанистов придерживается той позиции, что урбанизация — явление нового времени и охватывает два последних столетия (эту идею поддерживали А.В.Баранов, Г.М.Лаппо, М.Н.Межевич, Б.С.Хорев, О.Н.Яницкий). Т.е., урбанизация в этой интерпретации оказывается тесно связанной с индустриализацией и подразумевается именно индустриальная урбанизация3. Некоторое влияние на утверждение этой концепции, по-видимому, оказало высказывание К.Маркса, в соответствии с которым новейшая исто

1 Демиденко Э.С Урбанизация: концепция и политика городского развития. Дис. докт. фнлос. наук. М., 1992. С. 100-101.

См. напр.: Гсрод: проблемы социального развития. Л., 1992. С. 24.

3 Демиденко Э.С. Указ. соч. С. 77. рия — это «проникновение городских отношений в деревню» (подразумевались процессы, связанные с развитием капитализма)1.

Экономический» взгляд в несколько модифицированном виде можно встретить и в некоторых новейших работах. Городские отношения определяются как «состояние общества, когда и новые производительные силы (человек и техника), и производственные отношения в основном свободны от природной детерминации и носят преимущественно социальную определенность»2.

Попытки преодолеть экономическую заданность в определении урбанизации оказались весьма востребованными с распространением цивилизационного подхода, хотя подчас они грешат неконкретностью. Например, А.М.Румянцев обозначает урбанизацию как «всемирно-исторический процесс концентрации и интенсификации деятельности»3. Всеобъемлющий характер городского развития подчеркивает А.Сванидзе: «Вся история общества с начала цивилизации предстает как поглощение традиционных архетипических социальных форм — урбанистическими и урбанизированными»4. На наш взгляд, даже с учетом новейших разработок сохраняет актуальность определение, данное некогда Ю.Л.Пивоваровым: «Для урбанизации в широком смысле характерны процесс концентрации, интенсификации и разнообразия несельскохозяйственных функций, распространение городского образа жизни, прогрессивных форм расселения, развития общения, городской культуры»5.

Вообще для большинства отечественных урбанистов характерно сочетание «узкого» и «широкого» взглядов на урбанизацию. «Узкий» подход, как правило, выделял географический аспект явления и служил основой для практиче

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 470.

2 Лазарев В.Т. Аграрная политика и трансформация российского села в XX столетии. Самара, 2001. С. 114.

3 Цит. по: Демиденко Э.С. Указ. соч. С. 138.

4 Сванидзе А.А. Город в цивилизации: к вопросу определения // Город как социокультурное явление исторического процесса. М., 1995. С. 29.

5 Пивоваров Ю.Л. Современная урбанизация: сущность, факторы и особенности изучения // Проблемы современной урбанизации. М., 1972. С. 13. ской деятельности по совершенствованию систем расселения. Именно в его рамках сложилось большинство известных концепций урбанизации:

1) единой системы расселения (Б.С.Хорев);

2) групповых систем расселения (В.Г.Давидович, Ф.М.Листенгурт,

A.М.Лола);

3) опорного каркаса расселения (Г.М.Лаппо);

4) планомерного развития систем населенных мест (И.А.Ильин);

5) пространственной эволюции урбанизированного расселения (Ю.Л.Пивоваров);

6) региональной системы «крупный город — область» (М.Н.Межевич, Н.Т.Агафонов, В.Н.Старинский)1.

Широкий» подход был призван преодолеть ограниченность понимания урбанизации как простого изменения доли городского населения относительно сельского. Он плохо сочетался с экономическим детерминизмом, заложенным в советской теории общественного развития, а потому попытки выделения обще-цивилизационных социокультурных закономерностей в процессе развития городской среды встречали как минимум непонимание. Естественно, не было речи о разработке практических решений за рамками тезиса о «стирании существенных различий между городом и деревней».

Тем не менее, в 1970-е гг. велись содержательные дискуссии о сути урбанизации в «широком» понимании. В этом плане довольно показательно сравнение взглядов двух крупных специалистов по проблеме — В.И.Переведенцева и Б.С.Хорева. Оба ученых одним из содержательных элементов урбанизации считали распространение городского образа жизни (не сводя урбанизацию к нему).

B.И.Переведенцев определял урбанизацию как «процесс увеличения городского населения, роста значения города в жизни общества, распространения городского образа жизни»2. По мнению Б.С.Хорева, урбанизация — это рост городов, особенно больших и сверхбольших, повышение удельного веса городского населения

1 Демиденко Э.С. Указ. соч. С. 15-17.

2 Переведенцев В.И. Урбанизация в трех ракурса" // Дружба народов. 1976. № 9. С. 206. в стране, в мире, распространение городского образа, или стиля, жизни1. Дискуссия несомненно демонстрировала осознание недостаточности трактовки урбанизации в «узком» смысле.

Осознание семантической неоднозначности термина «урбанизация» не позволило отказаться от его двойной трактовки и в новейших исследованиях. Подводя своеобразный итог былым дискуссиям, А.С.Сенявский, с одной стороны, определяет урбанизацию как «развитие городов и динамику их роли в обществе вне конкретно-исторического контекста, включающего изменения в экономике, расселении, демографической структуре и т.д.», а с другой, в исторически-конкретном смысле, — как «переход от сельского к городскому обществу, старт которому был дан зарождением индустриального типа производства»2.

Несмотря на то, что в современной науке нет недостатка в различных концепциях урбанизации, исследователям все еще слишком часто приходится признавать недостаточность знаний об основных составляющих процесса. Вот только некоторые высказывания: «До настоящего времени окончательно не определен статус города в современной культуре. Перспективы развития цивилизации, став предметом футурологических прогнозов, расходятся в плане предвидимого будущего городов в широком диапазоне от полной рурализации поселений до безликой и повсеместной урбанизированной среды. Именно города ныне — главный узел всех противоречий современной культуры, и основной фокус ее достижений»3. «Проблема города и деревни. чрезвычайно сложна и при этом. мало раскрыта»4 и т.п. Объяснение недостаточной освещенности проблемы усматривают в том, что объективная реальность процессов урбанизации была осознана лишь в XX в. под влиянием бурного роста городов, актив

1 Хорев Б.С. Проблемы городов М., 1975. С. 39.

2 Население России в XX в. Т. 2. 1940-1959. С. 197.

3 Барышников С.В. Городская культурная среда: становление и развитие (социально-философский аспект). Автореф. дис. канд. филос. наук. Воронеж, 1999. С. 1.

Бабашкин В.В. Крестьянский менталитет как системообразующий фактор советского общества // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.). М., 1996. С. 277. ных миграционные процессов, возрастания доли городского населения в демографической структуре стран, возникновения мегаполисов и т.д.1

Общим местом в различных урбанизационных теориях является противопоставление городского и сельского образа жизни. Соответственно процесс урбанизации интерпретируется как вытеснение сельских ценностей городскими. При этом игнорируется качество городской цивилизации. На ранних стадиях своего существования город не противопоставляется аграрному обществу, но органично дополняет его. По терминологии М.Вебера, это не город производителей, а город потребителей2.

По мнению большинства специалистов, активная урбанизация происходит на протяжении последних двух столетий. Очевидно, что в течение этого периода формируется (или усиливается) системообразующая функция города. В условиях развития предпринимательской инициативы в капиталистическую эпоху завершается его становление именно как «города производителей». При этом подразумевается не только усиление экономической роли городов по отношению к окружающей территории (что само по себе немаловажно), но и развитие их в качестг.с инновационных центров, создающих условия для формирования особого тица личности, способной к самореализации, самоорганизации и свободному творчеству. Возрастает и роль городов как мест концентрации разнообразных видов человеческой деятельности.

В отличие от доиндустриальных городов новая городская цивилизация по отношению к сельскому окружению проявляет себя очень активно. «Городской образ жизни трансформирует былой земледельческий образ жизни со своей национально-культурной спецификой. В результате создается впечатление, что это былой городской образ жизни былого земледельческого общества проникает активно на село и утверждается там. Это далеко не так. -В эпоху, индустриализации и соответственно урбанизации (начиная с промышленной революции)

1 Алексеева Т.И. Процессы урбанизации как смена системообразующих связей // Урбанизация в формировании социокультурного пространства. М., 1999. С. 33.

2 Вебер М. Город // Макс Вебер. Избранное. Образ общества. М., 1994. С. 312. В качестве примеров городов потребителей приводятся Москва («вотчинный город») и Пекин («чиновничий город». ' . . город сам кардинально меняет свой образ жизни на урбанистический, характерный уже для крупного промышленного центра новой, индустриальной цивилизации, избавленный в основном от земледельческого уклада прежних сельских земледельческих цивилизаций. Коренные изменения в образе жизни народов проходят не по линии "село-город", а по линии "сельская земледельческая цивилизация — индустриально-городская цивилизация", в то же время внутри данных цивилизаций происходит переориентация основного социально-культурного воздействия с позиции "село-город" на позицию "город-село"»1.

Определение урбанизации, учитывающее названные выше ее особенности, выглядит следующим образом: «По своей социальной сущности урбанизация выступает как процесс территориально-городской концентрации несельскохозяйственных видов производства и населения под воздействием социально-экономических, культурных и многих других факторов. Именно посредством "городского развития" осуществляется современный исторический процесс; в городской общественно-производственной технопогии он приобретает свое л ускорение, выводя общество на новый уровень качественного состояния» .

Вышесказанное подразумевает временную ограниченность процесса урбанизации. Период концентрации населения в городах со временем сменяется его деконцентрацией. Определяющую роль в урбанизации играет миграция, через механизм которой осуществляется сам процесс урбанизации3. Его стадиальность легче всего прослеживается на региональном уровне, при этом выделяется пять стадий4:

1) относительно равномерное расселение, дифференцированное в соответствии с естественным ландшафтом: города только появились, их население растет медленнее, чем сельское население;

2) быстрый рост городов, концентрация в них населения;

1 См.: Демиденко Э.С. Наукотехт!ика и урбанистическая культура // Теоретическая культурология и проблемы истории отечественной культуры. Брянск, 1992; См. также: Лазарев В.Т. Указ. соч. С. 38.

Демиденко Э.С. Урбанизация: концепция и политика городского развития. С. 143-144.

3 Там же. С. 115.

4 Грицай О.В., Иоффе Г.В., Трейвиш А.И. Центр и периферия в региональном развитии. М., 1991.

3) формирование пригородных зон вокруг крупных городов — возникновение городских агломераций, но при более быстром росте центральных городов по сравнению с пригородами; сельское население сокращается;

4) развитие городских агломераций за счет более быстрого развития пригородов — субурбанизация;

5) деконцентрация населения, замедление темпов роста городских агломераций в целом — экс-урбанизация (рост населения на внеагломера-ционных территориях).

Графически эти стадии (или фазы) можно представить следующим образом (цифрами обозначены направления миграционных потоков: 1 — город; 2 — пригород; 3 — внеагломерационная территория):

I фаза

II фаза

III фаза

IV фаза

Рис. 1.

В заключительной фазе процесса наблюдается отток населения из городов. По выражению Т.Алексеевой, «коммуникационные процессы подталкивают нас к грядущей "мировой деревне"»1.

Идея универсальности мировой урбанизации в отечественной исторической науке все еще относительно нова. Специалисты отмечают, что изучение специфики российской урбанизации до сих пор строится «на основании эмпирического обобщения и при выборочных. признаках и показателях по отношению к западным формам ее осуществления. При этом игнорируются оценки урбанизации как объективного исторически обусловленного, реально всеобщего явления»2. Признавая справедливость суждения, одновременно нельзя не учитывать, что направление, исследующее историю урбанизации в России, фактически находится в стадии формирования. Вполне очевидно также, что в целом этот путь весьма перспективен.

Что касается места России в мировом урбанизационном процессе, то, по мнению большинства историков-урбанистов (Э.В.Сайко, Ю.Л.Пивоваров и др.), Россия демонстрирует модель урбанизации, характерную для развивающихся стран с большим удельным весом сельской экономики. Это утверждение позволяет рассматривать события российской истории XX в. в контексте универсальных общемировых закономерностей.

Касаясь методов изучения российской урбанизации, необходимо заметить, что и здесь экономическая доминанта постепенно уступает место антропоцентрическому подходу. Ю.Л.Пивоваров сформулировал некую «антропокультур-ную парадигму», заключающуюся в следующем:

1) на смену ортодоксальным взглядам о примате производства приходит осознание роли человека как основной движущей силы развития урбанизации;

2) контрастность социокультурного пространства носит такой же объективный характер, как и неоднородность его природной среды. Она органически свойственна урбанизированному обществу, а не является следствием только

1 Алексеева Т.И. Указ. соч. С. 48. 2

Мнение Э.В.Сайко в кн.: Урбанизация в формировании социокультурного пространства. М., 1999. С. 277. просчетов и ошибок управления, как это многие годы считалось в советской науке и практике;

3) цивилизационным стержнем России является не производство, как на Западе, а перераспределение. Суть проблемы исторического выбора, перед которым стоит Россия — возможно ли в принципе и в конкретных российских условиях изменение не способа хозяйствования, но самого типа цивилизации -перераспределительного на производящий.

Автор отмечает, что марксистский экономический детерминизм рассматривал размещение общественного производства как основу для формирования систем и форм расселения, использования ресурсов и т.п. При этом видимые успехи урбанизации «по-советски» очень часто оборачивались своей противоположностью, поскольку интересы отдельной личности, как правило, игнорировались1. На наш взгляд, антропоцентризм в изучении урбанизации способен противостоять технократическим тенденциям, характерным не только для теории «социалистической урбанизации», но и для концепции «модернизации».

По мнению А.С.Сенявского, основным содержанием ро зийской урбанизации в XX веке стал форсированный переход общества из се ъского состояния в городское («урбанизационный переход»). В его основе лежала «догоняющая» индустриализация. Специфика процесса определялась преобладанием крестьянского населения, общей технико-экономической отсталостью страны, авторитарной системой власти,. Именно ли факторы обусловили «конфликтность» урбанизационного перехода, а базовая общественная нестабильность была скомпенсирована жесткой государственной системой. Советская общественная модель стала, таким образом, «формой трансформации традиционного российского общества в индустриальное и городское»2.

Неоднократно обращалось внимание на специфический характер российской урбанизации. Подчас исследователи весьма категоричны. Основываясь на том,

1 См.: Пивоваров Ю.Л. Урбанизация в России на пороге XXI в.: антропокультурная парадигма // Урбанизация в формировании социокультурного пространства. С. 242,248.

2 Сенявский А.С. Российский город в 1960-е — 1980-е гг. С. 4-5. что «города в России «не превратились в центры инновационной деятельности либерального типа» и что урбанизация «формировалась не столько на основе спонтанного развития товарно-денежных отношений, сколько на основе принудительной перекачки ресурсов государством, на основе натурального хозяйства», А.С.Ахиезер выдвигает идею «псевдоурбанизации»1. Ему вторит

B.Л.Глазычев, утверждающий, что «в России не было и нет городов, если под городом понимать прежде всего социальную организованность граждан»2. Эти оценки призваны зафиксировать коренное отличие российской модели урбанизации от западной. Критика теории «псевдоурбанизапии» с точки зрения эволюции городского расселения не выглядит достаточной, так как оставляет без внимания качество городского населения3.

Ситуация «урбанизационного перехода» порождает множество вопросов. Как соотносился характер государственной власти с патриархальным крестьянским сознанием и в какой степени власть учитывала традиционалистские настроения при определении собственных приоритетов? Означала ли урбанизация «по-советски» полный разрыв с традиционализмом? Насколько жизнеспособными оказались традиционные ценности в новых условиях? и т.п. Очевидно, что в рамках технократических концепций ответ на эти вопросы невозможен. Попробуем понять, что же происходило в ходе российской урбанизации.

Ее ход, начиная со второй половины XIX в., определялся интенсивной индустриализацией. После прихода большевиков к власти содержание этого процесса не изменилось. Горо i • и ановились центрами концентрации промышленного производства и рабе t илы, огромное количество крестьян перемещалось из села в город (за исключением периода гражданской войны). Для деревни, с

1 Ахиезер А.С. Город — фок^ урбанизационного процесса // Город как социокультурное явление исторического процесса. С. 27.

2 Глазычев B.JI. Город России на пороге урбанизации // Город как социокультурное явление исторического процесса. С. 138.

3 «Псевдоурбанистам» возражают таким образом: перемены ь ходе урбанизации в России «состоят в резком увеличении числа и приоритетном развитии больших городов, появлении городов новых типов,. в изменении характера расселения, перешедшего к новой агломерационной стадии.» (Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен. М., 2001.

C. 134). учетом остро стоявшей проблемы аграрного перенаселения в центральных губерниях, последствия массовых миграций представлялись благоприятными. Стоявшие перед страной задачи ускоренной экономической модернизации в крестьянской стране определили преемственность политики новой власти по отношению к старой. И здесь невозможно игнорировать то обстоятельство, что авторитарная система управления не только отвечала потребностям экономического развития страны, но и соответствовала традиционалистским ожиданиям большинства населения. Также активно эксплуатировались идеи бытового равенства, коллективных форм деятельности и т.п. Тезис о ментальной близости большевиков с крестьянами, прежде звучавший парадоксально, постепенно был принят на вооружение большинством исследователей и в конце концов стало возможным констатировать наличие «различных версий большевистско-крестьянского синкретизма»1 .

Таким образом, декларировавшиеся пролетарские ценности во многом были рассчитаны на патриархальное сознание недавних крестьян. Именно поэтому устранение классового противника пролетариата — буржуазии — с российской политической сцены не повлекло за собой одновременного отмирания пролетарских идеологем. Несмотря на провозглашение в конституции 1936 г. создания единой социальной общности, апеллирование к пролетарскому сознанию продолжалось. С одной стороны, оно носило ритуальный характер, с другой — опиралось на патриархальное коллективное сознание жителей города в первом поколении, с удовольствием воспринимавших свою недавно приобретенную приобщенность к привилегированному классу.

Сельское население страны также являлось объектом постоянного идеологического воздействия. С точки зрения коммунистической перспективы крестьянство как класс не имело будущего. Тем не менее, чрезвычайно малый удельный вес жителей городов во всем населении страны определил «союзнический» статус крестьянства по отношению к пролетариату. При этом власть

1 Гордон А.В. Типология семейного хозяйствования в крестьяноведении (90-е гг. XIX в. — 90-е гг. XX в.) // Крестьяноведение: Теория, история, современность. Ученые записки. 1999. М., 1999. С. 17. была вынуждена постоянно соотносить свои действия с существующим в массовом сознании государственническим идеалом. Характерно, что в этих условиях идея пролетарской народной власти фактически реализовалась в виде жесткой властной вертикали с институтом «вождизма».

В ходе индустриализации основной удар государства был направлен на традиционное крестьянское хозяйство. Но, за вычетом хозяйственной составляющей, крестьянская традиция продолжала существовать в условиях социалистического общества, определяя в том числе специфический, чисто советский облик городов. Особый характер российской урбанизации в XX в. придало именно то обстоятельство, что власть являлась носительницей существенных черт традиционного сознания, но была вынуждена решать задачи экономической модернизации, объективно отрицавшей крестьянскую патриархальность. Именно это дало повод говорить о «псевдоурбанизации» в применении к советской модели развития.

Наиболее значимыми для современного градообразования оказались 20-е — 30-е гг. из-за огромного количества переселившихся в города крестьян. При этом нарушился естественный ход урбанизации, в соответствии с которым пришлое население обычно заселяет окраины, оставляя исторический центр города укоренившимся горожанам. Происходило обратное: коренные горожане количественно уступали мигрантам, города не могли ассимилировать переселенцев, которые получали возможность утверждать собственные мировоззренческие стандарты в местах вселения. Разумеется, крупные городские центры с разветвленной инфраструктурой были при этом более устойчивы. В то же время в новых городах — местах размещения промышленных предприятий — однородное рабочее население, недавно рекрутированное из села, представляло собой еще вполне традиционную общность.

Потребность большевистского государства в управленческих кадрах, возраставшая по мере укрепления властных институтов и нараставшей бюрократизации, сделала возможным занятие большинства руководящих должностей «новыми пролетариями» — недавними выходцами из села. Это, в свою очередь, еще более усиливало патриархальные тенденции в поведении правящей бюрократии. Ротация большевистского руководства в 20-е — 30-е гг., замена интеллигентов «выходцами из народа»1, а также утверждение режима единовластия И.В.Сталина отвечали ожиданиям нового советского чиновничества, делая облик власти более для него привычным и понятным. В это же^время отпадала нужда в сложных идеологических построениях, марксистская теория редуцировалась до упрощенных положений «Краткого курса», а формула пролетарского интернационализма в реальной жизни была вытеснена политикой национальной обособленности (в рамках патриархального разграничения «мы — они»). Во второй половине 40-х гг. Сталин осознанно воспроизводит элементы внешнего облика российской монархии, возвращая многочисленные атрибуты дооктябрьской России — от Совета министров до школьной формы. Можно утверждать, что взаимоотношения вождя с народом в сталинские десятилетия в значительной степени отвечали патерналистским ожиданиям большинства населения страны.

Для характеристики нового населения городов еще в советское время употреблялся эпитет «полугородской», на что обращает внимание В.М.Чижиков2. Л.В.Корель пишет о «переходных слоях», когда «бывшие сельские жители уже не вписываются в рамки сельской и еще не встроены в рамки новой городской системы. Они живут одновременно как бы в двух мирах, не будучи слиты ни с одним из них»3. Н.Ф.Дмитревская считает, что в периоды больших миграционных смещений людей в города можно различать жителя города и горожанина, хотя и с большой долей условности4. В.Л.Глазычев, изучая население малых городов, выделяет условные «прогородские» и «прослобод-ские» группы, и наиболее сильные «прослободские» тенденции отмечает у властной элиты, восходящей корнями к колхозному начальству, у промышленных

1 Отмечалось, что в Политбюро конца 30-х гг. был самым образованным человеком был Сталин (Громов Е. Сталин: власть и искусство. М., 1998).

2 См.: Чижиков В.М. Диалектика взаимодействия социокультурных систем города и села. М., 1999. С. 169.

3 Корель J1.B. Сельские мигранты в городах Сибири // Миграция населения. М., 1992. С. 96.

4 Дмитревская Н.Ф. Указ. соч. С. 135. рабочих и в люмпенизированном слое населения1. Совершенно очевидно, что все приведенные определения характеризуют одно и то же явление.

В ходе советской урбанизации происходило постепенное расширение стартового городского пространства для переселенцев из деревни. Поначалу недавние крестьяне пытались, насколько возможно, приблизить свои новые условия проживания к существовавшим в местах выхода. В условиях больших городов это было весьма затруднительно. В 20-е — 40-е гг. принципы соседской общины реализовывались в границах коммунальной *артиры, постепенно расширяясь до пределов двора. Е.Ю.Зубкова характеризует послевоенный двор как особый мир со своими нормами поведения и формами социального контроля, сформировавший психологию целого поколения. При этом соседские связи игу рали для человека даже большую роль, чем связи родственные . Наконец, на рубеже 50-х — 60-х гг., с началом массового жилищного строительства («хрущевки»), функцию первичной социализации человека в городе взял на себя микрорайон. Таким образом, в результате распространения урбанистического сознания «двор или дом перестали быть общепринятой формой существования человека в городе»3.

Для мигрантов из села было характерно стремление как можно скорее разорвать связи с прежней средой. Этот разрыв помогал переселенцу достаточно быстро ощутить себя городским человеком. Поэтому при первой возможности он стремился переехать из окраинного «спального» микрорайона в центр. Это одна из причин того, почему жилье на центральных загазованных улицах в массовом представлении до сих пор считается более престижным, чем на более экологически благополучной окраине (характерно, что по мере урбанизации сознания акценты качества жизни смещаются в пользу комфортабельного загородного жилища).

1 Глазычев B.JI. Указ. соч. С. 139.

2 ЗубковаЕ.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. М., 1999. С. 27.

3 Чижиков В.М. Указ. соч. С. 41.

Жилищное строительство начала 60-х гг. совпало по времени с началом борьбы с «мещанской идеологией». Распространение «мещанских» настроений в обществе было не чем иным, как формой урбанистического индивидуализированного сознания, опиравшегося на уже вполне приличный городской потребительский уровень. В то же время это означало, что традиционному коллективному сознанию был нанесен серьезный урон.

Городская среда неизбежно подавляла патриархальность, но происходило это не сразу. Со временем городской уклад (ставка на индивидуальность, доступ к информации, новое качество жизни) приводил к деформации традиционного сознания. Среди горожан, несмотря на специфику советской модели урбанизации, постепенно утверждался универсальный городской тип личности. Урбанистические ценности оказались несовместимыми с советской коллективистской идеологией, диктуя совершенно иную модель поведения. Наиболее продвинутые городские слои (творческая и научная интеллигенция) были и в наибольшей степени носителями городской культуры. Интеграция этой группы в советскую систему имела место, но уровень интеграции прямо пропорционально зависел от степени конформизма ее членов. В то же время именно в этой среде формировалось инакомыслие.

Чиновничество гораздо дольше сохраняло остатки традиционного менталитета. Во-первых, декларировавшиеся коллективистские принципы во многом были органичны его мировоззрению (в большинстве своем это были горожане в первом поколении); во-вторых, восприятие этих принципов было для бюрократии единственным и непременным условием выживания, альтернатива отрицалась. Но и в этой среде в брежневские годы заметно распространение «двойных стандартов». Поэтому «к концу 80-х гг. тоталитаризм вследствие фундаментальных сдвигов в обществе под влиянием урбанизации уже не имел массовой социальной базы»1. Иерархичность структуры советских городов, более отражавшая особенности сельского менталитета («вертикальная солидарность»), по

1 Сенявский А.С. Указ. соч. С. 262. мере развития городской структуры вытеснялась эгалитаристскими тенденциями («горизонтальная солидарность»)1.

Возвращаясь к вопросу о качестве российской урбанизации, следует заметить, что «псевдоурбанизация», по всей видимости, является все-таки особой формой урбанизации. В результате стала очевидной не только индустриализация жизни города и села во внешних проявлениях, но и урбанизация сознания. Другое дело, что протекал этот процесс чрезвычайно медленно. Здесь уместно привести и мнение в защиту советского варианта урбанизации: «Мы забыли, что урбанизация помогала людям вынести другую напасть — слишком крутые перемены, взлеты, и не только пережить их, но и приспособиться к ним» .

Соотнося особенности советской урбанизации со стадиями перераспределения населения в ходе городского развития, представленными на Рис. 1, отметим, что на протяжении почти всего советского периода шел бурный рост городов, т.е. наблюдалась вторая стадия процесса. Уже в послевоенные годы крупные городские центры стали формировать вокруг себя агломерационную среду, тем самым обозначился переход к третьей стадии урбанизации. Однако, все еще значительное количество сельского населения с одной стороны, а с другой — жесткая политика советского руководства по отношению к деревне предопределяли продолжение процесса концентрации сельских жителей в крупных городах. Вторая стадия в основном завершилась к 1970-м гг. В последующие десятилетия определяющей для урбанистического развития России была тенденция развития пригородных зон с сохранением существенной роли крупных городов в качестве центров притяжения населения (третья стадия). В последнее время активно развиваются городские агломерации, т.е. наблюдается четвертая стадия урбанизации. Можно предположить, что в ближайшие десятилетия, вслед за странами Запада, в России завершится урбанистический переход и начнется деконцентрация населения.

1 Подробнее об этом см.: Дмитревская Н.Ф. Образ города как национальный феномен. СПб., 1999. С. 148.

2 Город и деревня в Европейской России. С. 462.

Таким образом, авторитарная система власти, существовавшая в России в XX столетии, стала причиной существенных деформаций в процессе урбанизации. Идея приоритетного индустриального развития, подкрепленная идеологическим постулатом о ведущей роли рабочего класса, была призвана в кратчайший срок переломить аграрный характер развития страны. Основанная на ней политика не только предопределила высокие темпы концентрации населения в городах, но и лишила сельскую среду способности к регенерации. Это лишало остававшихся в деревне внятной перспективы дальнейшего существования и потому провоцировало дальнейший отток сельского населения в города. Именно поэтому вторая стадия урбанизации — концентрация населения в крупных городах — оказалась особенно продолжительной и приняла деструктивный характер как по отношению к селу, так и к городу («псевдоурбанизация»). Устранение фактора мощного государственного давления в конце XX в. создало предпосылки для того, чтобы дальнейшее урбанизационное развитие России проходило в более органичных для этого процесса формах. * *

Современные исследования по истории российской урбанизации не дают ответа на вопросы о судьбе крестьянского мира, возможностях выживания села в городском окружении. Поэтому должны быть востребованы материалы, характеризующие крестьянскую среду, рассматривающие эволюцию российского крестьянства.

Эта тема в настоящее время также разрабатывается весьма интенсивно. Происходит постепенный отход от «экономоцентризма» (выражение А.В.Гордона), при котором история крестьянства была филиалом экономической истории. Исследователи обращаются к характеристике крестьянского менталитета, форм русского традиционализма, соотнесенности крестьянского социума с жизнью общества1. В то же время с подачи Т.Шанина в последние годы

1 См. материалы конференций и сборники статей: Крестьянское хозяйство: история и современность. Ч. 1-2. Вологда, 1992; Менталитет и аграрное развитие России (ХЕХ-ХХ вв.); Кре-стьяноведение: Теория. История. Современность; Российская ментальность: методы и проблемы изучения. М., 1999 и др. выделилось направление, рассматривающее проблемы переходных обществ, переживающих распад традиционализма1.

Во влиянии урбанизации на село выделяются два взаимосвязанных процесса. Во-первых, происходит «городская» перестройка сознания сельских жителей; во-вторых, значительно более интенсивными становятся связи деревни и города, которые проявляются главным образом в миграционных перемещениях. В советских условиях на первый план вышли именно миграции, причем миграции в города. Когда говорится о «неестественности» советской урбанизации, имеется в виду именно это обстоятельство. Переездам 1920-х — 1930-х гг. не предшествовала урбанизация сельского сознания, следствием чего была «рура-лизация» городов. Что же касается села, то массовые миграции того времени были в какой-то мере даже благоприятны для традиционного уклада, поскольку снимали проблему аграрного перенаселения. «Слободизация» городов в последующие годы несколько снижала силу урбанистического воздействия на сельских жителей. В то же время умножались родственные связи между городским и сельским населением, и психологическая трудность контакта с «городскими» в сознании деревенского жителя сглаживалась.

Какое место в этих процессах отводится советской политике в деревне? Довольно часто и на массовом уровне, и в научных сочинениях на большевиков возлагается наибольшая доля ответственности за утрату ценностей сельского мира. В свою очередь, эти ценности подчас идеализируют без должного содержательного их осмысления. На заре перестройки был даже выдвинут лозунг «окрестьянивания» в противовес советскому «раскрестьяниванию». Не осознавалось, в какой степени ушедшие ценности соответствуют современному состоянию общества. Ностальгия по крестьянскому миру причудливо уживалась с идеализацией П.А.Столыпина, который одним из первых пытался этот мир разрушить. Восприятие большевистской революции как события, нарушившего естественное развитие российского общества, мешало поставить вопрос о пре

1 Шанин Т. Формы хозяйства вне систем // Вопросы философии. 1990. № 8. Его же. Экспо-лярные экономики и политэкономия обочин. Формы хозяйства вне систем // Неформальная экономика. М., 1999. емственности происходивших в советское время процессов по отношению к предшествующей истории страны.

В ходе идеологического наступления большевиков на крестьянство был действительно нанесен сильный удар по традиционализму. Механизм этого воздействия в годы «военного коммунизма» объясняют так: «поборы, масштабы которых подрывали воспроизводственный потенциал крестьянских хозяйств, переживались крестьянами очень болезненно еще и потому, что Власть действовала в пику их ментальному представлению о приоритете тяглового назначения собственности над семейно-потребительским»1. Экспроприации лишали крестьянское хозяйство возможности воспроизводства, одновременно разрушая традиционную форму взаимоотношений крестьянства и власти: крестьянин обязан работать на власть (нести «тягло»), но власть обязана при этом помнить о поддержании жизнеспособности крестьянского двора. Вместе с тем обращается внимание на специфические отношения между большевиками и крестьянством, фактически носившие характер военно-политического союза. Крестьянские выступления против политики правительства были постоянным л явлением лишь до тех пор, пока не появлялась «белая опасность» .

Вообще в политике большевиков по отношению к крестьянству проявлялась некая двойственность. В зависимости от идейно-теоретического и политико-стратегического контекста либо акцентировалась буржуазность крестьянина как товаропроизводителя, либо абсолютизировалась натуральность докапиталистического крестьянства.

С введением нэпа фактически были признаны особые интересы и права крестьянина. В рамках «аграрно-крестьянской революции» происходил возврат к традиционным формам, позволивший даже говорить об «архаизации» соци

1 Яхшиян О.Ю. Собственность в менталитете русских крестьян (конец XIX — первая четверть XX вв.) // Менталитет и аграрное развитие России. С. 94.

2 Данилов В.П. Аграрные реформы и крестьянство в России (1861-1995 гг.). Материалы Международной электронной конференции «Приватизация и аграрная реформа в России» (март-июнь 1996 г.) // http://fadr.msu.ru/arcliives/mailing-list/priv-agr/art-rus/msgOOOOO.html. ально-экономической структуры деревни1. Происходило повсеместное укрепление общины, основанное на утверждении принципа собственности двора. В то же время широкое распространение кооперации и довольно быстрое восстановление крестьянского производства свидетельствовали о начале приспособления крестьянских хозяйств к условиям модернизации. При этом традиционное производство уживалось с элементами рынка2.

При условии дальнейшего свободного развития рыночных отношений в деревне существовала возможность постепенной эволюционной перестройки крестьянских хозяйств в условиях модернизации. Именно эту идею отстаивал А.В.Чаянов. Концепция чаяновской самоколлективизации предполагала длительное сохранение мелкого индивидуального крестьянского хозяйства с постепенным охватом последнего всеми видами кооперации3. Движение это не могло быть быстрым — при определяющей роли «трудо-потребительского баланса» заведомо нарушались «предпринимательские правила». Крестьянин мог отказаться от механизации и дополнительных трудовых затрат для получения прибыли, если считал, что в результате нововведений труд станет слишком легким для членов семьи, либо, наоборот, чрезмерно тяжелым4. Т.е. целью применения техники в этом случае выступало не повышение уровня производства, а наиболее рациональное распределение ограниченных трудовых ресурсов в пространстве и во времени.

Тем не менее, врастание крестьянства в рынок все-таки происходило, что с точки зрения ортодоксального марксизма, полагавшего, что в ходе рыночной эволюции оно должно неминуемо исчезнуть, i ыглядело неожиданным. Это было одной из причин борьбы большевистского руководства с распространением капитализма в деревне, которое учитывало сильные уравнительные настроения в обществе. В отличие от А.В.Чаянова, большевистская верхушка (не исключая

1 Данилова J1.B., Данилов В.П. Крестьянская ментальность и община // Менталитет и аграрное развитие России. С. 31.

2 См.: Данилов В.П. Указ. соч.

3 Щагин Э.М. Альтернативы «революции сверху» в советской деревне конца 20-х годов: суждения и реальность // Власть и общество России. XX век. М. - Тамбов, 1999. С. 283,285.

4 Чаянов А.В. Организация крестьянского хозяйства. М., 1925. С. 8-10.

Н.И.Бухарина) воспринимала рынок в качестве временного явления, допускаемого только на этапе перехода от капитализма к социализму. Другой причиной отказа от чаяновского варианта модернизации села было то, что он делал невозможным крупномасштабную перекачку материальных и трудовых ресурсов из деревни в город в целях форсированного индустриального рывка1. Именно поэтому вероятность чаяновской альтернативы коллективизации была невысока.

В настоящее время существует большое количество противоречивых суждений, оценивающих значение коллективизации для российского крестьянства. Широко распространено мнение, в соответствии с которым создание колхозов было важным этапом раскрестьянивания. Само раскрестьянивание привычно интерпретируется в рамках «экономоцентристского» подхода и подразумевает разрушение производственной составляющей традиционного крестьянского быта. Соответственно акцентируются производственные вопросы, отличающие колхозную коллективность от традиционной общинной . Проблема однако в том, насколько значимое место эти вопросы занимали в сознании крестьянина, конфликтовали с общинной ментальностью или легко игнорировались.

Некоторые авторы даже считают, что новая система повинностей и внеэкономических отношений сформировала и новый крестьянский менталитет3. В связи с этим нельзя не признать справедливость замечания, что быстротекущие изменения сознания, как следствие радикальных социальных изменений в обществе, не всегда правомочно называть менталитетом4. И.Е.Кознова предложила достаточно интересное определение содержания сознания современного крестьянства как «синтеза традиционной крестьянской "этики выживания" с коллективизированным сознанием, сформированным советской эпохой». При этом «произошло наложение и переплетение традиционных типов индивидуальной коллективности и нового типа социалистического коллекти

1 Щагин Э.М. Указ. соч. С. 283.

2 См. напр.: Вылцан М.А. Индивидуализм и коллективизм крестьян // Менталитет и аграрное развитие России. С. 342.

Безнин М.А., Димони Т.М. Крестьянство и власть в России в конце 1930-х — 1950-е гг. // Менталитет и аграрное развитие России. С. 155.

4 Реплика Л.И. Бородкина в кн.: Менталитет и аграрное развитие России. С. 412. альной коллективности и нового типа социалистического коллективизма»1. В то же время содержание последнего автором не раскрывается.

По всей вероятности, не стоит пытаться вычленять специфические формы социалистического коллективизма в крестьянском сознании советской эпохи, поскольку этот коллективизм объективно имеет общинные корни. Гораздо логичнее признать, что традиционное крестьянское сознание постепенно менялось под давлением особой советской формы урбанизации, и коллективизация была одним из ее проявлений. «Особость» состояла в том, что традиционно организованное общество из всех универсальных урбанизационных составляющих признавало одну только индустриальную. В этих условиях патриархальное сознание хотя и деформировалось, но сохраняло перспективу для выживания.

Разрушение семейного крестьянского хозяйства в годы коллективизации сопровождалось активным предложением городской альтернативы. Несколько позже, убедившись в нежизнеспособности теоретических моделей новой организации сельскохозяйственного производства, власть реанимировала хозяйство крестьянского двора, жестко его при этом контролируя. Поэтому, несмотря на введение колхозов, экономическая составляющая крестьянского быта так и не была в полной мере монополизирована государством.

Заметим, что новые формы социальной организации деревни, предложенные коллективизацией, по большому счету не противоречили традиционным ценностям. В целости сохранялись представления о взаимоотношениях крестьянства и власти, двора и «мира». Уместным поэтому представляется тезис о том, что «сложившаяся в 1930-е гг. колхозно-совхозная система сельского хозяйства в СССР, которая стала на целый исторический период "ахиллесовой пятой" советской экономики, была органична для крестьян. Они приспособили колхозы к своим нуждам, не особенно вникая в то, что несла по этому поводу политическая пропаганда» . Это утверждение не только объясняет причины краха

1 Кознова И.Е. Социальная память крестьянства как фактор аграрных преобразова-ний//Приватизация и аграрная реформа в России //http://fadr.msu.ru/archives/mailing-list/priv-agr/art-rus/msg00021 .html.

2 Крестьяноведение: Теория, история, современность. Ученые записки. 1999. С. 288. новейших антиколхозных реформ, но и позволяет судить о живучести традиционных представлений в сознании современного крестьянина.

Проблема «раскрестьянивания», занявшая существенное место в исследованиях по аграрной истории, обычно увязывается с изменениями, которые в XX в. претерпело хозяйство крестьянского двора. В большинстве работ завершение процесса раскрестьянивания прямо увязывался с утратой личными хозяйствами своей прежней экономической функции. Событие это датируется рубежом 50-х — 60-х гг.1 Принято считать, что после исчезновения непосредственной связи с землей через «подсобное хозяйство» крестьяне преьратились с сельскохозяйственных рабочих2.

Абсолютизация роли крестьянского двора в качестве «индикатора кресть-янственности» не выглядит бесспорной. Справедливо замечено, что эсхатологические прогнозы в отношении крестьянства обязаны своим появлением марксистскому учению, когда «развитие капитализма в сельском хозяйстве теоретически сводилось просто-напросто к раскрестьяниванию, в процессе которого семейные хозяйства, подобно всем формам мелкотоварного производства, обречены на исчезновение»3.

Л.В.Милов обращает внимание на «неустойчивость даже в сравнительно поздний период истории индивидуального крестьянского хозяйства, часто гибнущего. под ударами суровой природной стихии». С другой стороны, среди существенных черт русского крестьянина отмечается его принадлежность к «миру», следование коллективистской общинной традиции с присущей ей «эм-бриональностью» частнособственнических устремлений. «При вполне естественном желании земледельца вести личное хозяйство в русском крестьянине диалектически уживалась тенденция к коллективизму, взаимовыручке, взаимо

1 Безнин М.А., Димони Т.М. Указ. соч. С. 155.

2 См.: Вербицкая О.М. Российское крестьянство: демографическая ситуация в 1926 и 1959 гг. // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.1. Вологда, 1992 и др.

3 Алави Г., Шанин Т. Карл Каутский и «аграрный вопрос»: крестьяне и капитализм // Кресть-яноведение: Теория. История. Современность. Ежегодник. 1997. М., 1997. С. 76. помощи»1. А значит, реальное раскрестьянивание состоит не в ликвидации крестьянского хозяйства, а в уничтожении прежней системы отношений крестьянина с «миром».

Одновременно критикуются устоявшиеся оценки перспектив крестьянства в условиях модернизации. Оспаривается суждение, в соответствии с которым «вместе с распространением в деревне городского образа жизни, превращением сельскохозяйственного труда в разновидность индустриального производства переход к товарному производству видится границей, за которой кончается история крестьянства»2.

Вслед за К.Каутским Г.Алави и Т.Шанин делают вывод, что все было куда сложнее, и крестьянство не исчезает, а постепенно приспосабливается к новой реальности. «В течение последних десятилетий крестьянин лишь очень медленно сдавал свои позиции, если вообще сдавал»3. Предполагается, что этот вывод окажется вполне пригодным «для анализа проблем крестьянства в экономических и политических условиях послереволюционных обществ., в частности, для оценки действительной роли и значения JIIIX советских колхозников»4.

В результате наступления города сильно изменилась система внутрисель-ских взаимоотношений. В 60-е гг. связь общественного и личного хозяйства оказалась разорванной, тогда как раньше они дополняли друг друга. «В 60-х — 70-х гг. произошел окончательный "развод" колхоза и крестьянского двора и последний начал систематически объегоривать родной колхоз, превратившись в его, так сказать, эксполярный филиал»5. Попытки разобраться во взаимодействии общественного и личного секторов подчас наталкивают исследователей на довольно неожиданные умозаключения. «Крестьянин-колхозник не только вел

1 Милов JI.B. Природно-климатическгм фактор и менталитет русского крестьянства // Менталитет и аграрное развитие России. С. 56.

2 Гордон А.В. Указ. соч. С. 7.

3 Алави Г., Шанин Т. Указ. соч. С. 72.

4 Там же. С. 78.

5 Виноградский Ь.Г Крестьянские общества сегодня // Куда идет Россия?.: Социальная трансформация постсоветского пространства. М., 1996. С. 449-451.

ЛПХ, но и участвовал в производственной кооперации, представляя собой сложное социальное явление. Отсюда упрощение его функций, превращение его из преимущественно общественного производителя в хозяина, живущего главным образом натуральным хозяйством, и есть раскрестьянивание»1. Т.е., по мнению С.А.Никольского, автора процитированной реплики, раскрестьянивание — это не отлучение от личного хозяйства, а отлучение от колхозов.

В отличие от вышеприведенного высказывания, обычная интерпретация проблемы раскрестьянивания как следствия разрушения традиционного способа ведения хозяйства звучит несколько более убедительно. Стоит также заметить, что термин «раскрестьянивание» обычно подразумевает насильственный процесс, что применительно к России в основном верно. Но характеристика крестьянской эволюции должна учитывать и логику социального развития, ведущую к преодолению сословной либо корпоративной замкнутости, росту культурного взаимодействия между социальными группами. Традиционные структуры в силу своей статичности проигрывают соревнование более активным новым укладам. В нашем случае патриархальная русская деревня была обречена уступить натиску городской цивилизации. Активное вмешательство государства в этот процесс на стороне города лишь сделало его более болезненным. Таким образом, признавая значимость потерь, понесенных русской культурой с утратой традиционного крестьянского мира, необходимо с сожалением принять и их неизбежность.

Раскрестьянивания не было в более широком смысле, как исчезновения существенных черт крестьянского мировоззрения. Даже в 70-е годы многие крестьяне (преимущественно среднего и старшего возраста) не ощущали своей маргинальное™, оценивая это время как самое благополучное («дали свободу о крестьянину, возможность работать на себя и на государство») . Скорее всего, личное хозяйство в эти годы в определенной степени продолжало играть роль

1 Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар // Отечественная история. 1994. №2. С. 43.

2 Кознова И.Е. Историческая память российского крестьянства о попытках преобразования деревни в XX в. // Менталитет и аграрное развитие России. С. 244. семейного интегратора, и вместе с ним сохранялось значение семьи как основы крестьянского быта. Представление о «хорошей жизни» складывалось из наличия своего двора, умеренного давления со стороны государства и достаточного потребительского уровня семьи. В рамках традиционной «этики выживания» утрата хозяйством двора самостоятельной производственной функции не имела решающего значения, так как уровень выживания сохранялся за счет возросших выплат со стороны государства.

Таким образом, вовлечение российской деревни в урбанизацию поначалу не нанесло непоправимого ущерба традиционному крестьянскому сознанию. В дальнейшем рост городов, расширение информационного пространства сопровождались распространением урбанистических стандартов. И если поначалу традиционное сознание приспосабливало город к своим интересам, оказывая сильное давление на городскую среду, то в ходе последующей урбанизации сельская патриархальность все более активно вытеснялась городским индивидуализированным сознанием.

Сейчас большинство исследователей признает, что история крестьянства не закончена. М.А.Безнин, не отбрасывая окончательно идеи о завершений раскрестьянивания в начале 1960-х гг., в другом месте называет раскрестьяниванием современные процессы1. Другой автор, характеризуя сегодняшнюю деревню, утверждает, что «нельзя не признать крестьянское хозяйство в качестве одного из укладов» . Думается, что в этом вопросе можно согласиться с мнением В.П.Попова: «До тех пор, пока основной род занятий мужика — землепашество — пс меняется, нет достаточных оснований отказываться ог понятия "крестьянин"»3.

Неудавшаяся «фермеризация», живучесть иждивенческой психологии говорят о том, что процесс «урбанизации» традиционного сельского сознания идет довольно медленно, и в обозримой перспективе будет продолжаться. .

1 Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар // Отечественная история. 1994. № 2. С. 50.

2 Фурсик С.Н. Крестьянское хозяйство как социально-экономический уклад современной деревни // Крестьянское хозяйство: история и современность. Ч. 2. Вологда. 1992. С. 171.

Попов В.П. Экономическое и социальное положение советского общества в 40-е гг. С. 13.

56 * * *

Вышесказанное позволяет нам определить собственные подходы к проблеме миграции сельского населения в города. Во-первых, этот процесс должен рассматриваться как объективный. Во-вторых, активные действия государства по перераспределению рабочей силы между городом и селом в пользу города находились в соответствии с глобальной урбанизационной тенденцией. В-третьих, чрезмерная интенсивность миграции и ее тяжелые последствия для села определялись спецификой советского варианта урбанизации. Переезд облегчался отсутствием резкой грани между городским и сельским населением ввиду недостаточной урбанизированности городского пространства. Наконец, в-четвертых, утрата традиционной составляющей крестьянского быта была неизбежной в ходе урбанизации, но она не означала завершение истории крестьянства, а лишь отмечала переход его в новое качество. Поэтому последствия усилившихся контактов с городом были для деревни тяжелы, но не фатальны. * *

Существенной характеристикой сельской миграции является способность мигрантов быстро приживаться в городе. Об адаптации выходцев из села в городе написано довольно много, но в целом тема рассмотрена явно недостаточно. При том, что социологическая традиция изучения сельской миграции, породившая многочисленную литературу, существует с конца 60-х гг., едва ли не единственным трудом по теме приживаемости мигрантов в течение долгого времени оставалась монография Ж.А.Зайончковской, во многом сохраняющая свою актуальность1. Лишь спустя два десятилетия было предпринято очередное л исследование, результаты которого комментируются ниже . Отдавая дань продуктивности ученых сибирской школы, нельзя вместе с тем не выразить сожаление, что, несмотря на обилие точек зрения, до сих пор практически отсутствуют работы, основанные на материалах других регионов. Из-за отсутствия

1 Зайончковская Ж.А. Новоселы в городах. М., 1972.

2 Корель J1.B. Сельские мигранты в городах Сибири // Миграция населения. М., 1992. конкретных данных в этой части диссертации нам приходится главным образом ограничиваться констатацией общих закономерностей процесса адаптации. Одновременно попытаемся определить собственное видение предмета.

В течение продолжительного времени бытовало представление о резком контрасте между городскими и сельскими условиями жизни, затрудняющем приживаемость мигрантов. Исходя из характера советской урбанизации, это утверждение нуждается как минимум в уточнении. Дело в том, что применительно к советским условиям в качестве некоего образца для мигранта могут рассматриваться не коренные горожане, а сравнительно недавно укоренившиеся жители города, своим присутствием серьезно изменившие городскую среду. Согласимся, что в этом случае основа для сближения (или для адаптации, что то же самое) по ряду существенных признаков у свежего переселенца прочнее. Будем также учитывать, что переселение в 1960-е — 1980-е гг. часто происходило из значительно урбанизированного села. В результате более уместно вести разговор не о ресоциализации (разрушении старой сельской личности и образовании на ее обломках новой городской), а о более или менее существенных видоизменениях сельского человека в процессе социально-психологической адаптации к городу под влиянием новой для него среды1. В работах последних лет эти особенности вполне учитываются, и условие восприятия мигрантами из села городского образа жизни не является более решающим. Отмечается, в частности, что критерием успешной адаптации сельского жителя в городе может являться не степень совпадения образа жизни переселенца с образом жизни коренного горожанина, а сходство конкретных проявлений в восприятии культуры, творческой деятельности, в манере поведения, одежде, общении, социальных ориентациях и других характеристиках2. Общие закономерности адаптации формулируются следующим образом: «деятельность людей становится профессионально разнообразной благодаря углублению разделения труда и

1 Переведенцев В.И. Какие мы? Сколько нас? М., 1989. С. 123.

2 Чижиков В.М. Указ. соч. С. 163. росту специализации, причем они заняты в многочисленных отраслях неземледельческого труда, между ними увеличивается степень социальной дифференциации, поскольку социальная лестница становится длинной; роль традиций в общественной и личной жизни снижается, они утрачивают роль базиса для социальной солидарности; социальный контроль над поведением личности ослабляется, вследствие чего личность становится автономной и ее поведение индивидуализируется; падает социальное значение семьи; семейные, родственные и соседские связи ослабляются, межличностные отношения становятся более сложными и вместе с тем приобретают стандартизованный, поверхностный, анонимный характер»1.

Трудности адаптации в городах инициируют обратный отток недавних мигрантов к месту прежнего жительства. Однако, он довольно невелик. Большинство переселенцев на протяжении долгого времени находятся в промежуточной группе «полугородского» населения, представителей которого очень часто называют «маргиналами». Термин имеет отчетливый негативный подтекст по той причине, что на долю именно этих людей приходится значительное число правонарушений2, т.е. группа несет в себе потенциальную угрозу для коренных горожан.

Понятие маргинализации трактуется в настоящее время довольно широко и оставляет свободу для дальнейших интерпретаций. Довольно часто маргиналами называются сельские жители, утратившие признаки крестьянственности, причем не обязательно в результате переезда в город. Против такого употребления термина выступает В.П.Данилов, предпочитая говорить не о маргинализации, а о «раскрестьянивании» . Видимо, относить к маргиналам недавних мигрантов, не вполне вписавшихся в городскую среду, все же более корректно.

1 Миронов Б.Н. Социальная история России. Т. 1. С. 289.

2 Соколов Э.В. Город глазами культуролога // Город и культура. Сб. трудов. Л., 1992. С. 12.

3 Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар // Отечественная история. 1995. №4. С. 32.

Иногда наблюдается тенденция признания за маргиналами признаков стабильной социальной группы в характерном окружении без особых рефлексий по поводу многозначности понятия: «специфичны городские жители в пригородах, что заметно в Подмосковье: они и не столичные, и не провинциальные. Наряду с типом столичного горожанина, москвича, существует тип подмоскви-ча как пригородника и маргинала, но не провинциала»1. Узко географический подход несколько искусственно исключает из рассмотрения тех же самых «пригородников», но осевших в городских кварталах: они относятся к маргиналам, либо их надо воспринимать как москвичей?

Гораздо более информативна развернутая характеристика маргинализации, данная Е.Н.Стариковым: «.Последовательно рвутся экономические, социальные, духовные связи. При включении маргинала в новую социальную общность эти связи в той же последовательности и устанавливаются, причем установление социальных и духовных связей, как правило, сильно отстает от установления связей экономических. Тот же сельский мигрант, став рабочим и адаптировавшись к новым условиям, еще длительное время не может ассимилироваться в новой среде. Не являясь уже маргиналом в чистом виде, данный индивид в то же время является носителем социальной и духовной маргинальноу сти» . А вот другое определение маргинала: «Человек, балансирующий на грани двух и более укладов, культур, социокультурных сред, часто конфликтующих между собой, продукт механического смешения психологически и социально разных людей в жилых кварталах, квартирах, школах и не принадлежащий ни к одной из них». Вслед за тем перечисляются проявления маргинально-сти: «дезориентация в социокультурной и профессиональной среде., ощущение себя незаслуженно чужим, порицание других, неспособность определить источник конфликта, ощущение "неприступной стены", разрушение систем установок и ценностей, неадекватная общественная активность»3.

1 Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен. С. 381.

2 Стариков Е.Н. Маргиналы // В человеческом измерении. М., 1989. С. 180.

3 Дмитревская Н.Ф. Указ. соч. С. 165.

При несомненной схожести определений приходится иметь дело с различиями в терминологии. Для характеристики процесса приживаемости авторами используются слова «адаптация», «ассимиляция», «социализация» и «ресоциа-лизация». Обиходное и кажущееся довольно широким по смыслу понятие «адаптация» мы оставим для обозначения процесса приживаемости, а для характеристики его результатов будем пользоваться более семантически нейтральным термином «социализация». Т.е., если отталкиваться от определения Е.Н.Старикова, путь к социализации мигранта идет через его адаптацию и ассимиляцию.

При схожести многих социальных установок новых выходцев из села и представителей «поколения мигрантов», заполнивших советские города несколькими десятилетиями ранее, наиболее существенными городскими проблемами, способствовавшими маргинализации мигрантов, являлись следующие: специфические черты личности горожан (подвижность, гибкость личности, множество оттенков взаимоотношений, нередко холодность, равнодушие, практицизм); резкий контраст между работой и досугом после нее, особенно если работа тяжелая; отсутствие произвольной, специально не предусмотренной деятельности1.

А теперь вслед за В.И.Переведенцевым выделим основные качества сельского человека и попытаемся понять истоки этих проблем: он не может обходиться без дела, постоянно чем-нибудь занят; он очень многое умеет делать, хотя часто и не столь хорошо, как узкий специалист; он «самодеятелен» в сфере духовной культуры, в отличие от горожанина, который обычно пассивный слушатель и зритель; это человек строгой и узкой традиционной морали2.

1 Соколов Э.В. Указ. соч. С. 12.

2 Переведенцев В.И. Указ. соч. С. 135.

Приезжий страдает от недооценки окружающими важных, по его мнению, качеств его личности. Довольно быстро происходит переоценка ценностей, особенно с учетом того, что мигранты в большинстве своем люди молодые, с неустоявшимися жизненными ориентирами. Взамен быстро усваиваются формы поведения, способствующие выживанию в новом окружении. Поэтому приезжие склонны к копированию и некоторому утрированию городских стандартов (желание одеться по последней моде, быстрое осознание понятия «престижности», активное восприятие образцов «массовой культуры» и т.п.). Убеждение в устарелости традиционной морали, вывезенной из села, нередко становится причиной резко противоположных проявлений, оборачивается аморальностью, глубоким подсознательным неуважением к человеку. Отмечается, что с помощью этих девиаций маргинальная личность противостоит давлению городской среды1.

Исключительно сложным и дискуссионным является вопрос о перспективах маргинальной личности. На основании проявлений асоциального поведения маргиналов (правонарушений среди мигрантов в 3-6 раз больше, чем среди постоянного населения) делается чересчур резкий вывод, что миграция плоха и 2 для города, и для деревни ; городская перспектива маргиналов оценивается довольно скептически и обставлена всевозможными нечетко прописанными условиями. Суть допусков сводится к тому, что если мигрант не превращается в полноценного горожанина, то его дети уж точно будут таковыми3. Утверждается также, что если человек не адаптируется в городе, то он становится маргиналом, причем последних становится все больше4. В итоге неясно, насколько временным является маргинальный статус, можно ли воспринимать его как неизбежное зло, сопровождающее переезд в город, либо маргинальность — индивидуальное врожденное социально-психологическое качество. В этом случае

1 Дмитревская Н.Ф. Указ. соч. С. 145.

2 Сенявский А.С. Российский город в 1960-е — 1980-е гг. С. 166.

3 Там же. С. 247.

4 Дмитревская Н.Ф. Указ. соч. С. 145. непонятна ее соотнесенность с актом миграции. Впрочем, признается, что процесс адаптации личности к городской среде, ее интериоризацяи, изучен слабо1.

Ответы на некоторые вопросы способна дать предложенная Н.Ф.Дмитревской схема социализации мигранта (этапы становления горожанина):

1) появление лица;

2) маска «я-свой» и привязанность к месту «я-здесь»;

3) нехватка (жизненного пространства, зрелищ, эмоций, разрядки);

4) рефлексия «свой ли я?»;

5) вхождение в группы, завоевание мест (чествование, похороны) — инте-риоризация жизни2.

Нетрудно заметить, что в этом варианте успешность социализации мигранта в очень большой степени зависит от качества городского окружения. Атмосфера рабочих окраин, в течение долгого времени сохраняющих признаки полусельского коллективного быта, консервирует маргинальное состояние, поскольку у их обитателей отсутствуют поведенческие и мировоззренческие конфликты с окружающими, и условий для рефлексий по поводу самоидентификации не возникает. Именно это дает основания говорить о стабильности пригородных маргинальных групп, выделяя категорию «подмосквичей». Маргинал в окружении коренных горожан старается не выделяться. Утратив ощущение самодостаточности, которое дает существование в группе гаких же приезжих, испытывая острое одиночество, он вынужден возможно быстрее приспосабливаться к окружению, активно впитывая принятые здесь нормы поведения. Признание в качестве полноправного члена группы (коллег, соседей и пр.) завершает городскую адаптацию мигранта.

Внесем уточнение в приведенную выше схему социализации, продиктованное спецификой отечественного варианта урбанизации. Истощение прежней городской традиции и заполнение центров городов выходцами из села требовали от новых мигрантов существенно меньших усилий в процессе адаптации, и

1 Там же.

2 Там же. их социализация происходила довольно быстро. Отсутствие неразрешимых противоречий между мигрантами и коренными жителями городов отмечалось еще в применении к началу XX в.: «В сущности горожане, исключая немногочисленное образованное общество, и крестьяне были носителями единой народной. культуры, но городские низы сравнительно с деревенским крестьянством были несколько менее традиционными. Постоянное проживание крестьянства в черте города. отражало факт принципиального единства культуры и менталитета городских низов и крестьянства»1. Российскому исследователю вторит американский: «Подмосковные крестьяне путешествовали в городские (промышленные) центры на протяжении более чем столетия и поэтому деревенская семья в большой степени формировалась под влиянием длительного воздействия городов и промышленных предприятий. Деревня и фабрика не противостояли, но были соединены в симбиотическом родстве ("in a symbiotic relationship"). Одна из частей обеспечивала потребность другой и каждая оформлялась под воздействием другой»2.

Город под напором мигрантов менялся не меньше, чем мигранты под давлением города. «Происходило «окрестьянивание городского населения». Мигранты и их потомки не успевали перевариться в городском котле и полностью освободиться от деревенского менталитета. Мигранты приносили в городскую жизнь деревенские стандарты поведения, что находило многообразные проявления. Грамотность населения в больших городах, куда направлялся основной поток мигрантов, росла медленнее, чем в малых городах и в деревне. Увеличивалась доля лиц, состоявших в браке.; уменьшились доля холостых и неженатых., средний брачный возраст»3.

Естественно, что в советские десятилетия влияние деревни на город еще более усилилось, став причиной серьезных качественных деформаций в городском населении. Поэтому в сравнении с «классическими» горожанами европей

1 Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 346.

2 Johnson R.E. Peasant and Proletariat: migration, family patternscend, regional loyalties // The World of the Russian Peasant: post emancipation culture and society. Boston etc., 1990, p. 90.

3 Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 342. ского типа большинство жителей советских городов еще в середине XX в. могли считаться горожанами лишь номинально (вспомним о «псевдоурбанизации»). Кроме фактора сельской миграции (особенно в большие города), существенное значение для формирования облика «советского горожанина» имело также включение в состав городов пригородных сельских поселений. Утверждается даже, что, по некоторым оценкам, жители, ведущие полугородской образ жизни, составляют почти четверть городского населения1.

Характеризуя качество городского населения, Г.Лаппо отмечает: «Если в сельской местности вследствие высокой доли несельскохозяйственных, так называемых служебных, поселений значительна доля «скрытого городского населения», то так же правомерно говорить и о «скрытом сельском населении», которое официальной статистикой причисляется к городскому». И затем следует существенное замечание, предостерегающее нас от упрощенного понимания процесса: «Все это вовсе не значит, что миграция в крупные центры формировала там только маргинальные слои населения. Она пополняла все слои, в том числе интеллектуальную элиту»2.

По всей видимости, послевоенные условия в сравнении с 1920-ми — 1930-ми годами требовали от переселенцев больших усилий для успешной адаптации. Коммунальный быт довоенной поры именно в силу своей всеобщности был более органичен для недавних селян, чем послевоенные общежития, которые гораздо сильнее давали им ощущать свою ущербность в сравнении с городскими жителями со стажем. Правда и то, что в ходе послевоенных переселений не происходило ужасающе резкой ломки крестьянской психологии в отрыве от привычных занятий, которую в 30-е гг. бывшим крестьянам помогало вынести лишь осознание невозможности возврата в прежнюю, доколхозную деревню. Мигранты же 1950-х — 1970-х гг. еще до переезда по своему сознанию уже часто были полугорожанами. Во всяком случае, в послевоенные десятилетия для мигрантов не было необходимости в своеобразной «мимикрии» как способе самозащиты, отмеченной В.П.Даниловым при характеристике переме

1 Город и деревня в Европейской России. С. 132.

2 Там же. С. 133. щений в города в начале XX в.: «Попадая по необходимости в город, крестьяне часто симулируют и утрируют свою дикость и неотесанность»1. Несмотря на вышесказанное, просчитать степень сельского влияния на город по сию пору, к сожалению, не представляется возможным. Неоднократно отмечалось, что воздействие мигрантов на город изучено много меньше, чем города на мигрантов2.

Можно, однако, попытаться установить зависимость между степенью давления села на город и размерами последнего. «Именно в городах, население которых превышает 20-25 тыс. чел., создаются возможности для радикального изменения образа жизни в сравнении с деревней. Чем крупнее город и чем выше в нем плотность населения, тем больше имеется в нем оснований для трансформации социальных отношений от общинных к общественным, тем явственнее проявляются в нем черты городского образа жизни»3. Соответственно, влияние приезжих на городскую среду было тем меньше, чем больше был город, и наоборот. В малых городах у выходцев из села существовала возможность достаточно удачного совмещения условий сельского быта с городскими преимуществами.

Деревянное одноэтажное строительство, определяющее облик небольших старых городов Центра во второй половине XX в. не только не уходило в прошлое, но становилось даже более интенсивным. Переселенцы из близлежащих деревень перевозили в города целые готовые срубы. Эта тенденция отмечена исследователями в Костромской и Владимирской областях (города Кострома, Галич, Солигалич, Муром, Кологрив и др.), но безусловно присутствовала и на других территориях Центрального Нечерноземья. Четыре из пяти новых домов в Меленках (Владимирская область), возведенных после войны, представляли собой «перекатанные» срубы4. Очень часто в их строительстве принимали уча

1 Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар // Отечественная история. 1997. № 2. С. 140. Остаточные проявления уничижительного поведения можно увидеть в некоторых письмах в органы власти. Например: «Негде купить хлеба. Помогите бедному крестьянину» (из Лихославльского района Калининской области, 1971) (РГАСПИ, ф.591, on. 1, д. 101, л. 22).

См. напр.: Переведенцев В.И. Указ. соч. С. 142.

3 Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 288-289.

4 Будина О.Р., Шмелева М.Н. Город и народные традиции русских (по материалам Центрального района РСФСР). М., 1989. С. 93. стие специально приглашенные мастера из деревни, и в городской черте возникали традиционные крестьянские пятистенки (до сих пор часть городских деревянных домов возводится вчерашними деревенскими жителями по сельским образцам, иногда с участием сельских мастеров, некоторые дома прямо перевозятся из деревни в город1). Вплоть до 1950-х гг. в Галиче строились минимально разгороженные дома по типу русского жилища XIX в. До настоящего времени при строительстве деревянных домов используется традиционное соединение дома и двора (односкатная крыша над хозяйственной частью), постройки украшаются резьбой по дереву (правда, в сравнении с деревней наблюдается большее разнообразие направлений, либо происходит их смешение)2. Отмеченная тенденция распространения сельской застройки наблюдалдсь далеко не только в малых городах, где была преобладающей, но также «во многих больших, крупных и даже крупнейших городах»3. Что же касается небольших городских центров, то сельская застройка была далеко не единственной ниточкой, связывавшей их с деревней. Авторы новейшего исследования утверждают даже, что «численно преобладающие в нашей стране малые города вообще правомерно считать элементом сельской местности. Их сельский облик, сельские занятия и образ значительной части жителей наиболее очевидны»4.

В районных городах до недавнего времени (а кое-где и сейчас) устраивались праздники с сельскохозяйственной спецификой, хотя и изрядно формализованные: «Праздник урожая», «Праздник первого снопа», выставки достижений сельского хозяйства и т.п. В Солигаличе в течение 20 лет отмечался чрезвычайно популярный «День животновода». Более сложные по своему происхождению, синтетичные праздники (народная плюс советская традиции), определяемые как «вторичные формы народной культуры», устраиваются и в более крупных городах: праздники «русской зимы», «русской березки»; они также не утратили аграрного характера5. Привлекательность подобных мероприятий, а

1 Чижиков В.М. Указ. соч. С. 146.

2 Там же. С. 95,105.

3 Город и деревня в Европейской России. С. 132.

4 Там же.

5 Будина О.Р., Шмелева М.Н. Указ. соч. С. 224-225. также по-прежнему отмечаемых советских праздников объясняется возможностью удовлетворения потребности родственного общения, сложно реализуемой в городе.

Очень часто в качестве некоей составляющей сельского менталитета способствующей его сохранению, упоминается рекреационная (дачная) деятельность горожан. По всей видимости, стоит все же согласиться с утверждением, что это положение нельзя распространять на всех, имеющих дачу, сад или огород. Следует учитывать соображения временной необходимости таких занятий, либо просто наличия хобби1.

О степени сельского присутствия в жизни малых городов довольно красноречиво свидетельствует тот факт, что в 60-е — 70-е гг. в СССР примерно треть общей городской территории и 15% территории в пределах общей городской застройки представляли собой обрабатываемые сельскохозяйственные земли. Другой пример характеризует состояние европейского Центра России, а потому для нас особенно интересен. Обоснованным критерием урбанизированности выступает наличие канализации. Из-за отсутствия таковой фактически к полуселам относят малые города в трех провальных зонах: 1) к северо-западу от Москвы, от Псковской до Брянской области; 2) к северо-востоку от Москвы, от Ивановской до Кировской области; 3) к юго-востоку от Москвы . Как видим, качество урбанизированности небольших городских центров подвергается сомнению едва ли не на всей территории Центрального Нечерноземья. В качестве причин «сельскости» малых городов, тормозивших российскую урбанизацию, указывается нормативная и налоговая база, которая определяла как принципы использования городской территории, так и характер занятости горожан3.

А.Г.Вишневский говорит о некомфортности наших городов вследствие столкновения традиций сельской культуры с городскими нормами и вслед за тем делает обобщения, выходящие за рамки простой адаптации в городе. По его мнению, в результате смешения культур образовалась внутренне противоречи

1 См.: Город и деревня в Европейской России. С. 133.

2 Там же. С. 405-406,411.

3 Там же. С. 413. вая «культурная смесь» — «простой советский человек», в котором искусственно соединялись «инструментальные» достоинства современного городского жителя с коллективистскими крестьянскими добродетелями «соборного человека». Этот идеал был созвучен мироощущению промежуточных, сельско-городских поколений. Разрушение синкретического менталитета, по мнению исследователя, возможно через образование1. Такое обобщение идет гораздо дальше выводов «этнографического» подхода, выглядящего более глаженным. В последнем отмечалась только большая динамичность городского варианта культуры русских в сравнении с сельской. «Постоянные, генетически обусловленные связи между сельской и городской средой в целом означают сельско-городскую культурную интеграцию, т.е. интеграцию сельского и городского вариантов бытовой культуры» . Как видим, конфликтность во взаимопроникновении культур не акцентируется.

Упомянутая «некомфортность», равно как и «сельскость» больших и малых городов вряд ли служили препятствием для приезжих из села; они скорее способствовали миграции. То, что выглядело неудовлетворительным с точки зрения коренного горожанина, для мигрантов представляло собой оптимальную среду для социализации. Отсутствие полноценного городского быта не воспринималось ими остро негативно. Если же говорить о возможностях социализации, то следует признать, что в силу закономерностей урбанистического развития распад «синкретического» менталитета и становление полноценного горожанина в крупных городах совершались быстрее. Поэтому коренное население мегаполисов вскоре начало проводить границу между собой и «маргиналами» из пригородов, в то время как в большинстве малых городов разница между приезжими и «своими» отсутствовала, также как и различия между населением центра и окраин: по меркам столичного жителя, все они относились к маргиналам.

И все же обратимся к выяснению общих закономерностей адаптации приезжих в городе. В упомянутом выше исследовании приживаемости выходцев из

1 Вишневский А.Г. Указ. соч. С. 181.

2 Будина О.Р., Шмелева М.Н. Указ. соч. С. 249. села в городе, проведенном в конце 80-х гг. на сибирском материале, выделялось четыре группы городского населения: 1) «чистые горожане», которые 3Л жизни провели в городе; 2) «преимущественно горожане», которые от половины до 3А жизни провели в городе. Фон традиционной аграрной культуры у них размыт и слабо сказывается на поведении, установках и образе жизни; 3) «преимущественно селяне», которые от 1А до половины жизни провели в городе, В их поведении, установках и образе жизни в целом заметно выражены элементы традиционной аграрной культуры; 4) «городские селяне», которые Ул или всю жизнь провели в селе. Они находятся в стадии вживания в городскую среду и продолжают оставаться носителями аграрной культуры1.

Вполне закономерно, что основные показатели, определяющие уровень социализации (характер труда, жилищные условия, проведение досуга) в первых двух группах находятся на более высоком уровне. У недавних мигрантов из села по сравнению с горожанами ниже уровень образования, среди них больше рабочих, чем служащих, соответственно больше доля лиц, занятых физическим трудом. От первой группы к третьей росла неудовлетворенность физическими нагрузками (от 30 до 50%). Однако в четвертой группе на тяжесть физического труда жаловалось только 18%. В последней группе гораздо чаще встречались жалобы на холод, загазованность, грязь. В целом же главной для недавних выходцев из села более существенными, чем содержание труда, были проблемы высокого заработка и жилищных условий. Оценки неудовлетворенности жилищными условиями от первой к четвертой группам различались в относи тль-но небольшом диапазоне от 10 до 30%. Автор исследования отмечает, что вследствие более высоких урбанизационных притязаний объективные жилищные условия были более контрастны, чем их субъективная оценка, т.е. мигранты готовы были мириться с отсутствием комфорта в жилищах, считая такое положение временным.

В четвертой группе гораздо лучше обстояло дело с питанием вследствие сохранявшихся связей с деревней (в городе ощущался дефицит продуктов);

1 Корель Л.В. Указ. соч. С. 97-98. денег же было гораздо меньше. Что касается проведения свободного времени, то исследовательница отмечает отсутствие развитых досуговых форм у недавних мигрантов из села. Кроме спорта, грибов и охоты (реже, чем в первых двух группах), в третьей и четвертой важное место занимали общение с родственниками и занятия с детьми1. На наш взгляд, таким образом недавние селяне реализовывали потребность в общении, сниженную у горожан. К тому же семья, как правило, занимает большее место в жизни выходцев из села в сравнении с коренными горожанами. Не будем забывать также, что понятие «досуг» (как отдых после работы) имеет городское происхождение. Характер сельского труда приучал к постоянной занятости, особенно в личном хозяйстве. Урбанизация общественного производства (в совхозах, а затем фактически и в колхозах), а также наступление на личные хозяйства способствовали формированию ориентации на городской досуг. Как представляется, утверждение автора исследования о необходимости «перестройки форм досугового поведения» грешит культуртрегерской назидательностью, столь привычной идеологам советской «культурной революции» в их отношении к «отсталой» деревне.

Среди недавних мигрантов из села гораздо чаще отмечались жалобы на состояние здоровья. Причин тому видится две: большое количество пожилых людей в этой группе, а также то обстоятельство, что «миграционный статус провоцирует хронические заболевания». При этом жалоб на врачей больше было у горожан2.

И наконец, в третьей и четвертой группах гораздо сильнее была выражена ориентация на отъезд, причем не обязательно домой. Главной ее причиной выступали неудовлетворительные жилищные условия. Здесь видится противоречие с упоминавшейся выше готовностью бывших селян мириться с жилищным дискомфортом. Дело в том, что оценки нового места жительства у них носили двоякий характер: моментальная (с меньшим уровнем требований) и с точки

Там же. С. 98-111.

2 Там же. С. 110. зрения перспективы1. В городской жизни мигранта одинаково значимыми являются сферы труда и быта. Но трудовые требования к человеку в городе примерно те же, что и в селе, и адаптация к городскому труду сельского жителя проходит значительно легче и проще. С другой стороны, большое количество мигрантов сразу после переезда живет в общежитиях. В первое время совместный быт более или менее одинаковых по происхождению и прошлой истории людей удовлетворяет потребность в общении и, вероятно, сильно облегчает л первоначальное привыкание к городу . Однако со временем бывших мигрантов неизбежно начинает тяготить жилищная скученность, она не только затрудняет вступление в брак, но и в целом не соответствует представлениям о нормальной городской жизни «как у всех». Стремление к переезду можно объяснить также более высокой мобильностью недавних мигрантов, а также приобретенным во время предыдущей миграции опытом.

Возвращаясь к высказанному выше предположению по поводу более легкой адаптации сельских мигрантов в условиях советской урбанизации из-за отсутствия кардинальных различий между жителями села и горожанами, заметим, что базовые характеристики представителей первой-четвертой групп действительно были близки, а отличия в большинстве случаев исчерпывались несколькими процентами. Самый большой контраст наблюдался в уровнях городской социализации (жилье, условия труда и его оплата), главной причиной которого была разная продолжительность проживания в городе.

Особо следует сказать о брачном поведении мигрантов. В материалах сибирского исследования отмечалось, что в группе недавних мигрантов (четвертой) доля состоявших в браке была наименьшей3 Это выглядит вполне естественным прежде всего с учетом их более старшего возраста (большая доля вдовцов старше 60 лет, приехавших в город к детям). Однако замечено, что чаще

1 Зайончковская Ж.А. Указ. соч. С. 155.

2 Переведенцев В.И. Указ. соч. С. 135.

3 Зайончковская Ж.А. Указ. соч. С. 99. мигрировали все же не вдовые, а холостые1. Больше того, семейные в городе обычно приживались хуже, чем холосше. Чтобы объяснить это, в очередной раз вспомним о роли личного хозяйства в сохранении стабильности сельской семьи. Переезд в город, сопровождавшийся утратой хозяйства двора, вызывал необходимость поиска иных семейных стабилизаторов, переориентации на новый тип отношений, что очень часто выглядело неразрешимой проблемой.

Мигранты отличались более активным брачным поведением, воспринимая брак как условие для более быстрой адаптации в городе. В целом брачность у мигрантов была выше, чем у немигрантов , причем гораздо чаще встречались повторные браки3. Сначала заключался «черновой» брак для закрепления в городе, а затем женились (либо выходили замуж) «набело».

Наибольшее число браков заключалось на второй-третий год проживания в городе. Чаще всего мигранты находили пару в своей среде — недавних выходцев из села (60% браков), в 20% случаев в качестве партнеров по браку выступали земляки, и в 20% — местные горожане4. В первый год жизни в городе браки чаще заключали мигранты-женщины5, что позволяет говорить о существовании «брачной миграции», когда целью переезда являлось именно вступление в брак. Действовала и еще одна закономерность: чем старше мигрант, тем больше у него было шансов заключения брака с местным уроженцем6.

У большинства выходцев из села расходились представления об идеальном и планируемом числе детей в семье в сторону снижения: вместо трех чаще всего заводили одного-двух детей7. Видимо, в ходе жизни в городе происходило расставание с прежними семейными приоритетами, чему способствовали невысокое материальное положение, проблемы с жильем и дошкольными учрежде

1 Кузнецов J1.P. Особенности матримониального поведения мигрантов // Миграция населения. М„ 1992. С. 168.

2 Там же.

3 Там же. С. 178.

4 Урбанизация и демографические процессы. М., 1982. С. 196.

5 Кузнецов Л.Р. Указ. соч. С. 170.

Тамже. С. 177.

7 Урбанизация и демографические процессы. С. 195. ниями. В последнем отношении мигранты были гораздо более уязвимы: в отличие от старожилов, у них не было родственников в городе1. Такая ситуация позволяет несколько иначе взглянуть на мигрантов из села как возможных трансляторов сельского типа воспроизводства населения. Расхожее представление об увеличении средних размеров городских семей под давлением сельской миграции в рассматриваемый период оказывается неверным во-первых, из-за трудностей адаптации мигрантов в городах, а во-вторых, вследствие урбанизации села, сопровождавшейся утратой ориентации на традиционную сельскую многодетную семью.

При отсутствии родственников реальную помощь городским новоселам нередко оказывали соседи. В городе общение с соседями, несомненно, гораздо более формализовано по сравнению как с родственниками, так и с односельчанами, однако именно соседям оставлялся ключ «на случай», они помогали уложить ребенка и т.п. Немалую роль играли и соседи по участку на даче .

Совершенно на особом месте в среде мигрантов стоят земляческие связи. «Несмотря на базовое сходство мест выхода, в городе крестьяне сохраняют местные традиции и обычаи., — отмечалось в исследовании по истории центрально-российского крестьянства начала XX в. — Эти культурные образцы позволяют землякам держаться вместе спустя долгое время после отъезда из деревни. Особенно это ощущается в церемониальных случаях (свадьбы, крестины и т.п.). Брак между земляками был частым явлением в среде мигрантов. Несмотря на то, что мужчины и женщины работали на различных предприятиях, их миграционные стандарты были примерно одинаковы»3.

Описанная тенденция продолжала действовать и во второй половине века. С одной стороны, земляк в городе являлся «полпредом» села, своеобразной зацепкой. У земляка в течение двух-трех дней можно было жить бесплатно. Иногда земляки-нахлебники даже входили в состав семьи. С другой стороны, если в деревне не осталось родных, ехали к землякам4.

1 См.: Зайончковская Ж.А. Новоселы в городах. С. 153.

2 Будина О.Р., Шмелева М.Н. Указ. соч. С. 193, 195.

3 Johnson R.E. Op. cit., p. 95-96.

4 Будина O.P., Шмелева М.Н. Указ. соч. С. 200.

Довольно важную роль при переселении играл фактор образования. При прочих равных более высокий уровень образования у выходца из села способствовал ускоренной адаптации в городе. Тем не менее опыт жизни в городе чаще всего имел для адаптации более важное значение и компенсировал недостаток образования. В результате горожане с низким уровнем образования переезжали почти так же часто, как и с высоким1. Симптоматично, что несмотря на осознаваемую важность образования для городской жизни, большинство мигрантов начинали учиться не сразу, а прожив в городе 4-6 лет (если только целью переезда не была учеба). Это дает представление о трудностях адаптации2. С другой стороны, поскольку новоселы чаще всего были более молоды и образованы, чем постоянные жители города, их заработная плата повышалась быстрее, чем у коренных горожан3.

У жителей города и села в равной степени присутствует представление об окружающем пространстве, которое он склонен делить на «известную» и «свою» территории. По мере адаптации границы «своей» территории расширяются. Материалы обследования нескольких сел Малоярославецкого района Калужской области позволяют судить о закономерностях приживаемости на новом месте (в том числе в городах)4. Для большинства опрошенных была характерна самоидентификация с улицей (42%), для 5% — с частью улицы, только для 24% — со всем населенным пунктом. При этом со всем селом (наибольшая степень адаптации) самоидентифицировали себя 50% мужчин и только 17% женщин; с частью улицы (наименьшая степень) — 0% мужчин и 6% женщин. Это значит, что мужчины склонны адаптироваться быстрее. Широта самоидентификации «весь населенный пункт» прямо зависела также от возраста, уровня образования и срока проживания.

Наиболее сложно происходила адаптация в городе женщин в старших возрастах. Очень часто они были обречены на городское одиночество. «Они мало

1 Зайончковская Ж.А. Указ. соч. С. 107.

2 Там же. С. 108.

3 Там же. С. 151.

4 Ткаченко А.А. Пространственная самоидентификация сельских жителей // Деревня Центральной России: история и современность. М., 1993. С. 163-164. соприкасались с миром бывших мигрантов или рабочих, и следующее поколение рабочих, подобно своим предшественникам, также вербовалось из деревни», — так характеризовалась приживаемость женщин в городах в начале XX в.1 Поэтому в прошлом ситуация адаптации воспроизводилась многократно, и для следующих поколений мигранток приживаемость не становилась легче. Но необходимо отметить, что в советское время переход из сельского состояния в городское совершался более плавно, мигрантские семьи в городе создавались проще, чаще обеспечивалась преемственность профессии. Во множестве случаев пожилые мигрантки к моменту переселения могли опереться на обустроившихся в городе детей.

Чтобы снять противоречие между более активной миграцией женщин и их меньшей приживаемостью, отметим, что для женщин более характерными были миграции в населенные пункты со сходными условиями проживания и благоприятными возможностями для адаптации (из сел — в малые города и т.п.), т.е. они в большей степени были склонны соблюдать иерархичность переездов, нежели мужчины, чаще ехавшие напрямую в большие города (подробнее см. главу о направлениях миграции).

У мигрантов, как правило, имел место снобизм по отношению к деревенским. По большей части он носил защитный характер: интенсивные связи с деревней могли повредить во мнении городского окружения. Поэтому, например, устраивались две свадьбы: одна в городе — для «окружения», сверстников, другая — в селе, для всей родни. Пренебречь контактами с родней молодоженам было невозможно: существовал некий «экономический диктат» старших, они дарили серьезные подарки. Разговор с деревенскими сверстниками был более короток: «Нет у нас общего разговора». Характерно, что на молодежных гуляниях в городе девушки предпочитали земляков (калужское исследование). В то же время на празднике в своей деревне устанавливалось другое деление: «городская» молодежь (приехавшая домой на праздник) гуляла отдельно от де

1 Johnson R.E. Op. cit., p. 90. ревенских. Деревня относилась к этому даже с некоторым пониманием: работавшие и учившиеся в городе были более авторитетны1.

Анализируя быт новых горожан, этнографы отмечают, что многие сельские обычаи в течение долгого времени продолжают существовать в их среде, хотя и приобретают видоизмененный характер. Так, несмотря на постепенное распространение типа эгалитарной семьи сохраняются представления о главенстве в семье, но семьи далеко не всегда остаются патриархальными; в ряде случаев соблюдается преемственность профессий от старших к младшим, но само содержание труда меняется; наконец, по-прежнему, хотя и в меньших размерах родители заботятся о материальном обеспечении детей к их возвращению из армии, а также к свадьбе. В городе часто неизменной остается традиция семейного обеда с присутствием всех членов семьи2.

При несомненном своеобразии образа жизни мигрантов из села в сравнении с коренными горожанами вряд ли стоит абсолютизировать противоречия между ними, особенно в российских условиях. Изначально значительное сельское влияние в российских городах, еще более усиленное вследствие разрыва устойчивой городской традиции в первой половине XX в., создало условия для ускоренной социализации новых мигрантов в городе, что совсем не означало одновременной урбанизации их сознания. Во второй половине века резких трансформаций городской среды под сельским давлением не происходило. Формирование устойчивого городского менталитета в 60-е — 80-е гг. происходило одновременно с распространением городских ценностей в деревне. В результате, даже несмотря на интенсивную сельскую миграцию, возможности влияния приезжих на городскую среду в течение второй половины XX в. постоянно снижались. Еще в меньшей степени приходится говорить о подобном влиянии в применении к средним и малым российским городам из-за распространенности в них примет полусельского быта. Обратим внимание, что сельские стандарты, как правило, не привносились извне, они укоренились гораздо

1 Будина О.Р., Шмелева М.Н. Указ. соч. С. 191,202.

2 Там же. С. 206. раньше: либо в результате массовых переездов первых десятилетий советской власти, либо в ходе преобразований сельских населенных пунктов в городские. «Взаимовлияние сельской и городской культур» в ходе миграции в города в названный период, без сомнения, присутствовало, но его последствия представляются более значимыми для села, нежели для города (в отличие от первой половины столетия, когда имел место обратный процесс). В свете вышесказанного нет смысла драматизировать явление «маргинализации». Оно действительно сопровождало процесс адаптации большинства новоселов, но не могло не носить временного характера. Приезжий, безусловно, утрачивал свою маргиналь-ность в ходе неизбежной социализации даже в полугородской («пригородной») среде. Другое дело — вопрос соответствия этого слоя горожан представлениям о городском типе личности. Попытки представить среднестатистического жителя российского города маргиналом на основании обнаруженных расхождений с неким образцом городского жителя грешат идеализмом и не соответствуют истине, поскольку большинство городского населения было очевидно адекватно своему окружению. Еще менее уместно оценивать на этом основании российскую городскую среду (и страну в целом) как «маргинальную», чем по сей день грешат некоторые авторы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Миграция сельского населения Центрального Нечерноземья (1945 - 1985 гг.)"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В послевоенные десятилетия города российского Центра продолжали активно аккумулировать сельское население прилегающих территорий. Интенсивность процесса по-прежнему определялась большими потребностями промышленности в рабочей силе и задачами социалистического преобразования аграрной сферы экономики. Идеологическая бескомпромиссность требовала уничтожения традиционного крестьянского хозяйства и его замены индустриализованными формами сельскохозяйственного производства. Жесткость правительственной политики под влиянием своеобразно понимаемой государственной необходимости лишила советскую деревню возможности естественной эволюции в условиях урбанизации. Во второй половине 40-х — в 50-е гг. население городов, как и в годы коллективизации, в основном пополнялось за счет носителей традиционного сознания, вырванных из привычной среды. Последующие десятилетия отмечены интенсивным распространением городских ценностей в сельской местности. В результате многочисленных кампаний борьбы с хозяйством крестьянского двора к началу 60-х гг. государство расчистило место для экспериментов по реорганизации сельскохозяйственного производства по промышленному типу. При этом впервые оно почти не встречало сопротивления со стороны приверженцев индивидуального сельского производства. Больше того, внедрявшийся «городской» тип распределения социальных благ в условиях урбанистического окружения воспринимался большинством населения деревни как единственно возможный и желаемый.

Разрушая традиционное крестьянское хозяйство и утверждая «городские» ценности на селе, власть столкнулась с невозможностью столь же быстрой реальной урбанизации села. Пресловутый лозунг «стирания различий между городом и деревней», пугающе звучавший для крестьян-сторонников традиционного хозяйства, стал заманчивой, но недостижимой перспективой для сельского жителя 60-х — 70-х гг. Миграция из села Центра, несколько превышавшая привычный уровень в первые послевоенные десятилетия, резко усилилась с разрушением традиционных форм крестьянского хозяйствования в начале 60-х гг.

Таким образом, если во второй половине 1940-х — начале 1950-х гг. в числе мигрантов преобладали носители традиционного сознания, то впоследствии переезжали уже вполне урбанизированные сельские жители, что не исключало наличия региональных особенностей протекания этого процесса. Это означает, что, начиная со второй половины 1950-х гг., в массовом сознании сельских жителей Центра России происходит урбанистическая переориентация под влиянием причин объективного и субъективного свойства, причем действие субъективной составляющей подчинялось объективной закономерности.

Рассмотрение особенностей сельского расселения в Центральном Нечерноземье позволяет установить, что из всех признаков, его характеризующих, безусловно доминировавшим во второй половине XX в. являлся фактор близости к городу. Он оказывал влияние на прочие расселенческие характеристики (людность, функциональность, статусное положение населенного пункта). Стернь заселенности территории в мелкоселенных регионах хотя и сказывалась на уровне хозяйственного развития села, но не определяла этот уровень. Значимым оказывалось только наличие либо отсутствие пригородной специализации. В среднеселенных регионах южной и западной зон до конца 1960-х гг. урбанистическое влияние проявлялось в гораздо меньшей степени, в результате чего здесь долго сохранялась прежняя структура сельского расселения. Но затем эти области также активно включились в депопуляционную фазу, подготовив переход системы сельского расселения в следующую стадию — агломерационную.

Хозяйственные структуры села Центра, равно как и пути их управленческой реорганизации во второй половине 1940-х — начале 1980-х гг. в очень большой степени зависели от степени и характера урбанизированности территории. Структурные преобразования 40-х — 50-х гг. в основном исходили из возможности сохранения сельского социума при игнорировании существенной социальной дифференциации между городом и деревней. В укрупнении колхозов нашло отражение стремление распространить на аграрную сферу опыт руководства крупными промышленными предприятиями. Воспроизводящая основа традиционного крестьянского хозяйства оказалась при этом существенно подорвана, а трудовые ресурсы села стали стремительно таять. Неэффективность колхозного производства оказывалась все более очевидной, и потому в 60-е — 70-е гг. происходила дальнейшая эволюция аграрного сектора в сторону опробованных промышленных схем: началось преобразование колхозов в совхозы. С одной стороны, тем самым признавалась сложившаяся к тому времени урбанистическая ориентация большой части сельского населения, скептически относившейся к колхозному быту. С другой, эти мероприятия стимулировали дальнейшую интенсивную урбанизацию сознания деревенских жителей и потому ускоряли миграцию в города.

Утрата колхозами прежней роли объясняется их более сильной опорой на патриархальные ценности в сравнении с урбанизированными совхозами. Постепенный дрейф колхозной системы в сторону совхозов и фактическая ликвидация различий между ними к концу 60-х гг. выглядели поэтому неизбежными.

Итак, механизм урбанизации села в советских условиях действовал следующим образом: усиление городского влияния в течение послевоенных десятилетий сопровождалось более интенсивным оттоком в города; возникавший недостаток трудовых ресурсов пытались компенсировать хозяйственными реорганизациями, порождавшими иждивенческие настроения и еще более отдалявшими сельских жителей от прежнего крестьянского мира. Поэтому интенсивность сельского миграционного оттока равно определялась и мероприятиями правительственной политики, и закономерностями урбанистического развития сельской местности. Пристрастие советского руководства к упрощенным экономическим схемам повлияло на харьл ер урбанизации, придав ей весьма специфический характер, но не могло отменить основных стадий и последствий процесса.

Кампания сселения «неперспективных» населенных пунктов проводилась в контексте хозяйственных решений и постепенно сошла на нет с наступлением следующего, агломерационного этапа урбанизации. Эпоха волюнтаристских решений завершалась, уступая место осознанию универсальных закономерностей развития пространственной среды. С другой стороны, поскольку процесс формирования городских агломераций предполагает постепенную ликвидацию сельских поселений разных типов, начиная с мельчайших, кампания сселения «неперспективных деревень» рубежа 60-х — 70-х гг. в очередной раз продемонстрировала тенденцию соответствия мероприятий аграрной политики глобальным закономерностям при выраженном стремлении форсировать ход естественных процессов.

Особенности развития отдельных территорий были способны либо затормозить распад форм традиционного хозяйствования в деревне (в Центре это было характерно для аграрных областей юго-запада), либо ускорить его (Московский регион, северо-восток).

Невысокий уровень благосостояния сельских жителей Центрального Нечерноземья во второй половине 1940-х — начале 80-х гг. позволяет рассматривать его в качестве серьезного миграционного фактора. Особенно серьезной его роль видится в первые два послевоенных десятилетия. Худшее положение колхозников Центрального района в сравнении с сельскими жителями других территорий в сочетании с высоким городским предложением определяли высокую интенсивность миграции. Более высокая плотность сельского населения в аграрных областях юго-запада района уменьшала среднюю трудовую нагрузку; при традиционно развитом хозяйстве двора колхозника это обстоятельство способно было затормозить отток. Другим стабилизирующим фактором были доходы от льноводства в северных областях Центра, и особенно в Калининской. В то же время недостаток рабочих рук в этой трудоемкой отрасли растениеводства (в результате военного разорения, либо активной миграции из депрессивных районов) серьезно снижал привлекательность потенциально высоких доходов от работы в льноводстве — так произошло в Смоленской области.

Размеры и доля выплат от колхоза по областям ЦЭР различались в зависимости от развитости общественного сектора и наличия возможности внекол-хозного заработка. Доля неколхозных поступлений наивысшей была в Московской области. В западных областях, напротив, доходы от общественного производства играли большую роль, но на юго-западе с чими серьезно конкурировали поступления от ЛПХ, поскольку работа в колхозе оплачивалась здесь хуже (преобладали хозяйства зернового и животноводческого направления). Представляется, что в миграционном отношении именно эти районы были наиболее устойчивыми. Изменение расценок труда в льноводстве в 60-е гг. обнаружило уязвимость монокультурной специализации северных регионов. К тому же на юго-западе возможности внеколхозной занятости в сравнении с промышленным северо-востоком, и даже югом (Тульская область) были ограничены, что замедляло урбанизацию сознания сельских жителей. С малом значении общественного сектора в формировании доходов колхозной семьи в тот период можно судить по вторичности статуса хозяйства (передовое — отстающее) в обеспечении минимального прожиточного уровня.

Одним из существенных результатов хрущевских реформ стал рост доли поступлений от общественного производства в структуре доходов жителей села. Эта тенденция сохранялась в течение 60-х — 70-х гг., и уже в середине 1960-х гг. привела к качественным изменениям в сельских бюджетах: доля поступлений от колхозов и совхозов у средней сельской семьи Центра превысила совокупный доход из других источников. Одной т причин утраты прежней роли внеколхозных заработков стало вымывание из села наиболее социально мобильной части населения.

Результатом самого мощного за послероенные десятилетия наступления на личные подсобные хозяйства стало очень большое снижение (если не утрата) их воспроизводящей функции. Увеличение доли поступлений от общественного сектора в структуре сельских доходов объясняется, в том числе, и этим обстоятельством.

По мере урбанизации деревни фактор невысокого уровня благосостояния сельских жителей как побудительной причины для их миграции в города не утрачивался, но выступал в ином качестве. Очевидно, что российское село в 60-е — 70-е гг., в отличие от предшествующего периода (и особенно первого послевоенного десятилетия) обеспечивало проживающим в нем необходимый потребительский минимум. Однако количество жалоб на низкие заработки в 60-е гг. не сокращалось. При этом их авторы, как правило, пытались сравнивать свое положение с городским, либо с заработками в совхозах, чего не было ранее. В последующие годы (70-е — начало 80-х ) доходы жителей города и села сближались, особенно заметно это происходило в период 1980-85 гг., в результате чего к середине 80-х гг. они фактически сравнялись.

Характеризуя методы социальной политики государства в сельской местности в 60-е — 80-е гг., отметим, что упор был сделан на повышение материального уровня жителей села с целью дальнейшего их сближения с горожанами. Это направление было важным, но к ликвидации причин миграции в города имело уже отдаленное отношение. Все прочие сельские проблемы предполагалось решить в ходе пресловутого сселения «неперспективных» деревень. Курсу ликвидации различий в доходах между жителями города и села не откажешь в последовательности. На сельскую местность последовательно были распространены все элементы системы городского социального обеспечения, в том числе пенсии и оплата по больничным листам. Представляется, что этот процесс означал дальнейшее снижение роли материального фактора в принятии решения о миграции.

Что касается социально-бытовой инфраструктуры села, то механизм нарастания негативного воздействия различных ее элементов был различным. По мере урбанизации сознания сельских жителей росла неудовлетворенность состоянием торговли, транспорта, здравоохранения, бытового обслуживания. С началом реализации программы сселения малых деревень и урбанизации сельской местности обострялась жилищная проблема; неизбежно страдали и другие элементы социально-бытовой структуры. Недостаток квалифицированных специалистов и общая неустроенность остро ощущались в школьном образовании и особенно в здравоохранении. Реальные меры по стабилизации сельского населения были предприняты только в отношении образовательных учреждений: с начала 80-х гг. начала проводиться политика сохранения малокомплектных школ.

В целом приходится констатировать, что в условиях дисперсной системы расселения, характерной для Центрального Нечерноземья, попытки централизованного планового регулирования развития учреждений социально-бытовой сферы на селе доказали свою полную несостоятельность. В то же время те ее элементы, которые допускали компенсаторное вмешательство со стороны, без участия государства (частная торговля, услуги, индивидуальное жилищное строительство), менее других способствовали формированию миграционных намерений. Самыми же уязвимыми оказывались сферы, «импортированные» из города, а потому не имевшие сельских промысловых заменителей (жилищное строительство по городскому типу, ремонт бытовой техники и др.).

Относительно преобладающей мотивации отъезда в разные периоды следует сказать, что до середины 50-х гг. имела место так называемая «миграция выживания». В условиях благоприятной для села политики середины 50-х гг. роль материальных причин при принятии решения о переезде снизилась, контакты с городом те годы носили избирательный характер (утверждая это, сделаем все же поправку на специфику отдельных областей). Поэтому во второй половине 50-х гг. более частой стала миграция с целью продолжения учебы, к которой почти не примешивались материальные соображения. С начала 60-х гг., в результате нового изменения ориентиров аграрной политики положение деревни резко ухудшилось, а привычные атрибуты сельского образа жизни заменялись их городскими эрзацами. Речь уже не шла о физическом выживании в деревне, но для многих интенсивное наступление города на село заставило воспринимать последнее как средоточие «идиотизма деревенской жизни». Впоследствии (вторая половина 60-х — первая половина 80-х гг.) мотив заработной платы если и учитывался при переезде, то обычно увязывался с возможностью карьерного роста и городскими условиями работы; в этом случае он скрывался все за той же формулировкой отъезда «с целью продолжения учебы».

В рамках периода 1945-1985 гг. имеется возможность выделить следующие этапы миграционного оттока сельского населения на территории Центрального Нечерноземья:

1. Вторая половина 1940-х — первая половина 1950-х гг. Сельское население выбывает со средней интенсивностью на фоне по-прежнему значительного естественного прироста. Преобладают организованные формы выбытия.

2. 1954-1958 гг. Кратковременная стабилизация населения. Отмечается возвратная миграция.

3. Конец 1950-х — середина 1960-х гг. Период наибольшей интенсивности выбытий в большинстве областей Центра. В это время произошли наиболее серьезные качественные изменения в структуре сельского населения. На западе района впервые отмечен отрицательный естественный прирост.

4. Вторая половина 1960-х гг. По-прежнему высокая интенсивность миграции при том, что значение показателя естественного прироста в большинстве прилегающих к Московской областей (а также в самом Подмосковье) становится отрицательным.

5. 1970-е гг. В фазу наиболее интенсивного оттока вступают аграрные области юго-запада района при замедлении темпов миграции в остальных областях ЦЭР, за исключением Костромской.

6. Первая половина 1980-х гг. Дальнейшее постепенное замедление миграционного оттока почти на всей территории района.

Сельская миграция в областях Центра затрагивала людей разных возрастов при несомненном преимущественном оттоке молодежи. В 60-е гг. отмечался наибольший размах возрастной амплитуды в миграции при одновременном пиковом значении оттока молодого населения. В течение всего периода в регионе действовал выраженный территориальный градиент интенсивности миграции молодежи. В 1971-1975 гг. и особенно в 1976-1980 гг. доля сельского населения в трудоспособном возрасте несколько увеличилась, что было связано и со снижением интенсивности миграции, и с тем, что в эту возрастную группу вступили лица, родившиеся в 50-е гг.; для этого поколения был характерен относительно высокий естественный прирост1. К началу 80-х гг. прежде относительно устойчивые области юго-запада демонстрировали существенное ухудшение основных показателей воспроизводства сельского населения на фоне существенного роста доли пенсионеров при том, что в предшествующий период гораздо более уязвимыми выглядели мелкоселенные северо-западные и северо-восточные области. Наличие большого количества кустовых центров и традиционно большое количество пришлого населения обусловили более благоприятную возрастную структуру Подмосковья.

Сильная диспропорция в соотношении полов в сельском населении Центрального Нечерноземья, выражавшаяся в значительном преобладании женского населения над мужским, в течение 50-х — 80-х гг. сглаживалась, постепенно превратившись в свою противоположность. Индустриализация аграрного сектора, расширение сферы механизированного производства сделали возможным широкое применение мужского квалифицированного труда. Не получившие образования сельские женщины вынуждены были довольствоваться низкооплачиваемой тяжелой физической работой. Периодические кампании по ограничению хозяйства двора колхозников сузили традиционную сферу сельской женской занятости. Проявившаяся таким образом урбанизация села сделала актуальным повышение уровня образованности сельских женщин. Качественный скачок в этой области произошел в 70-е гг., что коренным образом изменило характер женской занятости: в 80-е гг. лишь очень немногие молодые женщины продолжали работать на должностях, требовавших серьезных физических усилий.

1 Страны и народы. Советский Союз. Общий обзор. Российская Федерация. С. 235. ft £ t- *

Баланс полов в сельском трудоспособном населении отдельных областей очень сильно зависел от степени урбанистического развития территории. Феминизация оттока проявлялась по-разному. В промышленных областях северо-востока сильное городское предложение не создавало условий для более или менее масштабного притока квалифицированной мужской рабочей силы, так как потенциальные сельские трактористы или комбайнеры с легкостью находили работу в городе. Напротив, в сельской местности, например, Ивановской области для сельских женщин существовала реальная альтернатива внеколхозной занятости на многочисленных ткацких предприятиях. С другой стороны, в аграрных областях юго-запада в 60-е гг. отмечался активный приток мужчин-механизаторов, так как городское предложение здесь было небольшим. Женщины же в большинстве своем были вынуждены довольствоваться прежним тяжелым неквалифицированным трудом, что подталкивало их к миграции. Именно в этих областях половой дисбаланс в трудоспособных возрастах с преобладанием мужчин проявился наиболее сильно. Что касается западных территорий, сильно пострадавших в результате войны (Калининская и Смоленская области), то преобладание женщин над мужчинами здесь изначально было очень велико, а потому послевоенная тенденция выравнивания соотношения полов с последующим преобладанием женщин проявилась не так сильно. С повышением уровня образования интенсивность миграционного оттока женщин в города увеличивалась, что в 60-е гг. наиболее наглядно проявилось в Подмосковье, а впоследствии коснулось и других областей Центра.

При рассмотрении профессиональных характеристик мигрантов мы ставим возможность реализации ими миграционных намерений в прямую зависимость от наличия «городской» специальности. Разумеется, не все мигранты направлялись в город. Некоторая их часть и после переселения продолжала работать в аграрном секторе. Однако имеющиеся данные говорят о том, что примерно 80% выбывших из сельского хозяйства в областях Центра в конце 60-х гг. переходили в несельскохозяйственные отрасли. В то же время из несельскохозяйственных отраслей в сельскохозяйственные перешло менее 8% населения1.

1 Кутафьева Э.С. Москалева Н.И. и др. Указ. соч. С. 48.

Специфически сельская, либо универсальная ориентация профессии стала играть роль в условиях появления реальной городской альтернативы, т.е. опять-таки в 60-е — 70-е гг. Именно этот фактор определял сохранявшуюся популярность механизаторской профессии у учащейся сельской молодежи, несмотря на большую интенсивность выбытия механизаторов. Очевидно, что система СГГГУ работала в те годы преимущественно на город, а обучение в СПТУ было ступенькой для последующего окончательного отъезда из села. В течение всего исследуемого периода универсальная ориентация профессии стимулировала отток медицинских и учительских кадров.

Невозможность, либо затрудненность повышения квалификации на селе в сравнении с городом стала осознаваться в качестве серьезной проблемы в начале 1960-х гг. Этот фактор продолжал действовать и позже, в целом же его значение представляется весьма серьезным.

Наконец, сезонность труда на селе отсутствовала у животноводов и была менее резко выражена у механизаторов. Особенно весомой роль этого фактора была в первые послевоенные десятилетия, а также в колхозах в условиях отсутствия гарантированной помесячной оплаты труда. После распространения городских социальных гарантий на село влияние сезонности труда на сельскую миграцию существенно снизилось.

Сельская миграция в города оказала чрезвычайно большое влияние на размеры и структуру сельской семьи в Центральном Нечерноземье. Это воздействие выглядело чрезвычайно неблагоприятным и выразилось в фактической ликвидации сельской многопоколенной семьи, появлении большого количества неполных семей. Массовый отток подростков, а также людей в трудоспособном возрасте лишал сельские семьи перспективы. Наименее устойчивыми оказались семьи колхозников, более стабильными — рабочих колхозов и служащих в силу «городского» характера их занятости. Наиболее же оптимальной для условий центрально-российской деревни оказалась смешанная занятость членов семьи, с подключением к сельским условиям труда городских источников заработка (имеется в виду не только возможность работы в городе, но и «городская» организация труда на селе).

Сопоставление городских и сельских семей позволяет утверждать, что происходило постепенное движение сельской семьи от многопоколенной патриархальной к «городской» одно- или двухпоколенной эгалитарной, однако достигнутое сближение в средней численности городских и сельских семей не отменяло их разного качества: принятая в городе в качестве оптимальной средняя численность семьи в 3-4 человека в деревне встречалась гораздо реже.

Преодоление негативных последствий миграции в города, насколько можно судить по приведенным в работе результатам обследования 1985 г., происходило в ходе последующей урбанизации сельской местности. В этом случае неизбежно возникали смешанные семьи, в которых оптимально сочетаются городские и традиционные сельские виды занятий. Думается, что стабилизирующая по отношению к семье роль хозяйства двора сельского жителя, почти утраченная в прошлом, именно по этой причине будет повышаться. Сравнительно недавние представления о хозяйственной роли сельской семьи не давали оснований для подобных выводов. Перспектива развития общественного производства лишала будущего сельскую семейную экономику. При этом распад патриархальной семьи ставился в заслугу именно общественному сектору при игнорировании закономерностей городского развития1. Кризис, а затем и распад системы социалистического общественного хозяйства заставил несколько иначе оценить роль современной семьи в аграрном производстве. Пересмотрен взгляд на сельского домохозяина как на единоличника. Высказывается мнение, что единоличник означал нь индивидуалиста-эгоцентриста, а представителя семейного хозяйства как единого целого. Семья же предстает в виде коллективной общности, сращенной со своим хозяйством2.

Признавая жизнеспособность сельской семьи в условиях урбанистического окружения, предположим, что это будет, во-первых, небольшая одно-двухпоколенная эгалитарная семья; во-вторых, в ее существовании немалую роль будут играть хозяйственные занятия; в-третьих, в рамках природного производ

1 См.: Староверов В.И. Указ. соч. С. 326.

2 Гордон А.В. Хозяйствование на земле — основа крестьянского мировосприятия // Менталитет и аграрное развитие России. С. 71. ственного цикла, по всей видимости, будет осуществляться связь с традицией; в-четвертых, способность этой семьи выжить будет обеспечиваться умениями хозяина, а не доставляться по рождению, как раньше, поэтому преемственность семейной традиции время от времени будет нарушаться; и потому, в-пятых, в отличие от патриархальной семьи, принадлежность к урбанизированной сельской семье будет определяться общей профессией, выбранной супругами, дети же отнюдь не безусловно будут наследниками этой профессии1.

На основании анализа направлений сельской миграции в Центральном Нечерноземье представляется возможным выделить следующие особенности их выбора:

1. Сравнительно меньшая межпоселенная иерархичность переездов в силу большого городского предложения. Наличие большого количества городских центров с широкой зоной урбанистического влияния облегчало процесс адаптации в городах для большого числа выходцев из сепа. В результате примерно в половине случаев миграция осуществлялась за счет прямого вселения сельских жителей в крупные города.

2. Безусловная привлекательность Москвы и Подмосковья в качестве объекта вселения; причем активные переселения осуществлялись и в сельскую местность Московской области. В областях, удаленных от регионального центра (Брянская, Костромская, Орловская) с центростремительными переселениями успешно конкурировали миграции за пределы ЦЭР.

3. Интенсивность переселений в Москву и Подмосковье снижалась по мере развития собственных городских агломераций (изначально низкое количество мигрантов из пределов старой Ивановской городской агломерации, а также из промышленной Тульской области и снижение их численности из Владимирской и Рязанской областей по мере урбанизации последних).

1 Нарушение преемственности профессий от старших к младшим выделяется в качестве приобретенного признака городского состояния у недавних мигрантов из села (изменение традиции). См.: Будина О.Р., Шмелева М.Н. Указ. соч. С. 206.

4. Начиная с 60-х гг. организованные формы выбытия перестают играть сколько-нибудь существенную роль в статистике межобластных переселений.

5. Миграционный поток «город-село» после завершения периода организованных кампаний по оказанию помощи селу (30-е — 50-е гг.), а также по окончании кратковременного этапа относительной стабилизации сельской экономики в 50-е гг. перестал играть заметную роль в статистике переселений. С этого времени и до конца 80-х гг. основное место в потоке «город-село» играли возвратные миграции, гораздо менее интенсивные в сравнении с направлением «село-город».

Опыт организованного набора рабочих и сельскохозяйственного переселения в послевоенные десятилетия вряд ли стоит признать удачным. Игнорирование состояния трудовых ресурсов и привычных путей оттока рабочей силы в местах выхода, обслуживание ближайших политических и не всегда продуманных экономических целей не могли создать прочных традиций в переселении сельских жителей региона.

Хотя доля организованных мигрантов в общей статистике выехавших из села в конце 1940-х — первой половине 1950-х гг. была значительной, интенсивность оттока сельских жителей из села в этот период не может сравниться с размерами миграции в последующие десятилетия, особенно в конце 1950-х — 1960-е гт. К этому времени организованные формы оттока из села не имели большого значения, будучи вытесненными в статистике выбытий стихийной миграцией. Именно поэтому следует говорить об ограниченной роли организованной миграции в депопуляции села Центрального Нечерноземья.

Активные агломерационные процессы, проходившие во второй половине XX в. на территории Центрального Нечерноземья, предопределили значительные масштабы маятниковых перемещений. Маятниковая миграция вытесняла традиционное отходничество. В отличие от него, субъектом маятниковых перемещений становилось, как правило, вполне урбанизированное сельское население, гораздо в меньшей степени связанное с сельскохозяйственными занятиями. Очевидно, что в 40-е — 50-е гг. поездки большей части сельских жителей Центрального Нечерноземья совершались преимущественно в формах отходничества, при этом сельскохозяйственные занятия оставались для них основными. Массовая профессиональная переориентация на городские формы занятости, происшедшая в 1960-е гг., сформировала потоки маятниковых мигрантов, сменивших прежних отходников. В 60-е — 70-е гг., когда отток из депрессивного аграрного сектора был значительным, маятниковая миграция в большинстве случаев предполагала последующее переселение в город. Однако уже в то время сначала на территории Подмосковья, а затем и в других областях эта тенденция стала ослабевать, и маятниковые поездки в город далеко не во всех случаях означали последующее окончательное туда переселение. Так обозначился переход к агломерационной стадии развития сельского населения. Маятниковые перемещения в условиях городских агломераций выступали как явление естественное и необходимое. Возможность регулярных контактов с городом существенно снижала, или даже полностью отменяла необходимость отъезда из села. Закономерности агломерационного развития постепенно повышали значимость потока рекреантов», перемещавшихся из города в село с целью проведения досуга. * *

Уменьшение миграционного оттока в селе Центрального Нечерноземья было возможно в результате сочетания двух обстоятельств: ограниченного городского предложения и достаточной плотности сельского населения. Ни слабая урбанизированность мелкоселенной Смоленской области, ни среднеселен-ность расположенной близко к Москве Рязанской по отдельности не были способны затормозить миграцию. Сочетание обоих факторов наблюдалось в юго-западных Брянской и Орловской областях, в результате чего они вступили в фазу наивысшего оттока на целое десятилетие позже своих соседей. Относительная трудоизбыточность в аграрной сфере этих территорий уменьшала трудовую нагрузку в слабомеханизированном общественном производстве, что в какой-то мере способствовало стабилизации сельского населения.

Замедление миграционного оттока из села Центра в 80-е гг. произошло не только вследствие истощения людских ресурсов села. Неизбежная реальная урбанизация сельской местности как результат агломерационной эволюции территорий сопровождалась развитием городской инфраструктуры на местах. Это повышало экономическую эффективность в первую очередь пригородных сельскохозяйственных производств с соответствующим повышением статуса сельских поселений. Расширение зоны транспортной доступности вовлекало в пределы агломерации даже отдаленные мелкие и мельчайшие поселения, которые стали выполнять рекреационную функцию (пример Московской области).

Город неизбежно оказывал влияние на содержание крестьянского труда. Утрата традиционных его форм под действием универсальных закономерностей представляется неизбежной. Понятие «раскрестьянивание» по отношению к российской деревне стало применяться еще в XIX в., с началом интенсивных контактов между городом и селом, и потому увязывать последствия этого процесса лишь с аграрной политикой советской власти вряд ли обоснованно. Действительно неуместным было чрезмерное форсирование урбанизации села, ставшее причиной тяжелого кризиса советской деревни.

К большому сожалению, городское индивидуализированное сознание плохо сочетается с базовыми ценностями крестьянского мира. Современная цивилизация, не приемля сельского консерватизма, заодно отвергает и многие привлекательные черты крестьянства, чрезвычайно сильно повлиявшие на содержание национальной культуры. Сейчас нет недостатка в разного рода прогнозах, судить об их отношении к реальности довольно трудно. Хочется верить, что у российского крестьянства есть будущее, и его история в эпоху столь обсуждаемой ныне «глобализации» не заканчивается.

Список научной литературыГорбачев, Олег Витальевич, диссертация по теме "Отечественная история"

1. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ (ГАРФ)

2. Ф. А-310, ф. А-616 (Министерство сельского хозяйства РСФСР). Ф. А-316 (Управление совхозов Московской зоны Министерства совхозов РСФСР).

3. Ф. А-317 (Министерство совхозов РСФСР).

4. Ф. 533 (Государственный комитет СМ РСФСР по делам строительства). Ф. 3260 (Правительственные постановления по землеустройству и переселению).

5. Ф. А-9563 (Министерство просвещения РСФСР).

6. РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ (РГАСПИ)

7. Ф. 17 (ЦК КПСС. Общий отдел). Ф. 82 (Личный фонд В.М.Молотова). Ф. 588 (Коллекция документов по истории России). Ф. 591 (Редакция газеты «Сельская жизнь).

8. РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ ЭКОНОМИКИ (РГАЭ)

9. Ф. 399 (Совет по изучению производительных сил при СМ СССР). Ф. 478 (Наркомзем РСФСР).

10. Ф. 1562 (Центральное статистическое управление СССР).

11. Ф. 2077 (Переселенческое управление Наркомата земледелия РСФСР).1. Ф. 4372 (Госплан СССР).

12. Ф. 5675 (Объединенный фонд по переселению. Главное переселенческое управление).

13. Ф. 7486 (Министерство сельского хозяйства СССР). Ф. 8449 (Отдел демографической статистики). Ф. 9476 (Совет по делам колхозов).

14. АРХИВ ГОСКОМСТАТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

15. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ БРЯНСКОЙ ОБЛАСТИ (ГАБО)1. Ф. 6 (Облисполком).

16. Ф. 1349 (Областной комитет КПСС).

17. Ф. 1853 (Отдел переселения и оргнабора при облисполкоме).

18. Ф. 2201 (Областное управление сельского хозяйства).

19. Ф. 2224 (Представитель Совета по делам колхозов).

20. Ф. 2419 (Областное статистическое управление).

21. Ф. 2821 (Областная плановая комиссия).

22. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ ВЛАДИМИРСКОЙ ОБЛАСТИ (ГАВО)

23. Ф. 3728 (Областное статистическое управление). Ф. 3789 (Облисполком).

24. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КАЛУЖСКОЙ ОБЛАСТИ (ГАКО)

25. Ф. 55 (Областной комитет КПСС) Ф. 883 (Облисполком).

26. Ф. 3469 (Областное статистическое управление). Ф. 3471 (Областное управление сельского хозяйства). Ф. 3477 (Областная плановая комиссия).

27. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ СМОЛЕНСКОЙ ОБЛАСТИ (ГАСО)

28. Ф. 2221 (Областная плановая комиссия).1. Ф. 2361 (Облисполком).

29. Ф. 2440 (Областное управление сельского хозяйства). Ф. 3421 (Областное статистическое управление).

30. Н. Публикации документов и статистических материалов

31. Благосостояние советского народа. Краткий стат. сб. М., 1990.

32. Важнейшие решения по организационно-хозяйственному укреплению колхозов. Сб. док. М., 1951.

33. Важнейшие решения по сельскому хозяйству за 1938-1946 годы. М., 1948.

34. Владимирская область за 50 лет: Стат. сб. Владимир, 1967.

35. Возрастной состав населения РСФСР. По материалам Всесоюзной переписи населения 1970 г. М., 1972.

36. Восстановим Смоленщину. Документы о восстановлении народного хозяйства Смоленской области. Смоленск, 1944.

37. Женщины в СССР. 1990. Стат. материалы. М., 1990.

38. Ивановская область в восьмой пятилетке. Стат. сб. Иваново, 1971.

39. Ивановская область за 50 лет. Стат. сб. Иваново, 19Г7

40. Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 года. РСФСР. М., 1963.

41. Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 года. СССР. Сводный том. М., 1962.

42. Итоги Всесоюзной переписи населения 1970 г. Тт. 1-7. М., 1972-1974.

43. Итоги Всесоюзной переписи населения 1979 г. Стат. сб. Тт. 1-10. М., 1989-1990.

44. Калининская область в годы девятой пятилетки (1971-1975) в цифрах. Стат. сб. М., 1977.

45. Калининская область за 50 лет. М., 1967.

46. Калужская область за 50 лет. Стат. сб. Калуга, 1967.

47. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 9-е. Тт. 7-15. М., 1985-1989.

48. Краткая медицинская энциклопедия. М., 1989.

49. Миграция сельского населения РСФСР. По материалам Всесоюзной переписи населения 1970 г. М., 1972.

50. Московская область в цифрах. Стат. сб. М., 1970.

51. Московская область за 50 лет. М., 1967.

52. Народное хозяйство Брянской области (1966-1970): Стат. сб. Брянск, 1972.

53. Народное хозяйство Владимирской области в восьмой пятилетке (1966— 1970). Владимир, 1972.

54. Народное хозяйство Калужской области в 1959 г. Стат. сб. М., 1960.

55. Народное хозяйство Костромской области: Стат. сб. Иваново, 1969.

56. Народное хозяйство РСФСР за 60 лет. Стат. ежег. М., 1977.

57. Народное хозяйство РСФСР в 1985 г. Стат. ежег. М., 1990.

58. Народное хозяйство Рязанской области. Стат. сб. М., 1967.

59. Народное хозяйство Тульской области: Стат. сб. Тула, 1967.

60. Народное хозяйство Ярославской области. Стат.сб. Ярославль, 1976.

61. Население и трудовые ресурсы: Справочник. М., 1990.

62. Население России за 100 лет (1897-1997). М., 1998.

63. О мерах подъема сельского хозяйства в послевоенный период. М., 1947.

64. Основные показатели развития колхозов и совхозов Владимирской области за 1965-1970 гг. Владимир, 1972.

65. Решения партии и правительства по сельскому хозяйству (1965-1971). М., 1971.

66. Решения партии и п жительства по сельскому хозяйству (1965-1974). М., 1975.

67. Решения партии и я п жительства по хозяйственным вопросам. Сб. документов. М., 1968 1988. Тт. 3-16.

68. Сборник документов и материалов. Тула, 1986.

69. Сборник законодательных материалов СССР и РСФСР 1917-1958. М. 1958. Т. 1.

70. Сельское хозяйство СССР. Стат. сб. М., 1960.

71. Сельское хозяйство СССР. Стат. сб. М., 1971.

72. Сельское хозяйство СССР. Стат. сб. М., 1988.

73. Смоленская область за 50 лет Советской власти. М., 1967.

74. Систематическое собрание законов РСФСР, указов Президиума Верховного Совета РСФСР. Тт. 1-14. М., 1968-1970.

75. I. Диссертации и авторефераты

76. Алексютин Н.М. КПСС — организатор развития и подъема промышленности в аграрно-индустриальных областях РСФСР (1956-1965). Ав-тореф. дис. канд. ист. наук. М., 1977.

77. Алферова И.В. Государственная политика в отношении депортированных народов (конец 30-х- 50-е гг.). Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1997.

78. Барышников С.В. Городская культурная среда: становление и развитие (социально-философский аспект). Автореф. дис. канд. филос. наук. Воронеж, 1999.

79. Волков И.М. Колхозы и колхозное крестьянство СССР в первые послевоенные годы. Дис. докт. ист, наук, М., 1968.

80. Воронцов А.В. Завершающий этап культурной революции на селе (на материалах Смоленской, Брянской и Калужской областей). Дис. канд. ист. наук. Д., 1969.

81. Глазычев B.JI. Культурный потенциал городской среды. Дис. докт. искусствоведения. М., 1991.

82. Демиденко Э.С. Урбанизация: концепция и политика городского развития. Дис. докт. филос. наук. М., 1992.

83. Денисова JI.H. Деревня российского Нечерноземья. 1960-е 1980-е гт. Автореф. дис. докт. ист. наук. М., 1996.

84. Дремова Л.И. Хозяйственная реформа и крестьянство: К вопросу о влиянии аграрной политики КПСС на социальное развитие колхозной деревни РСФСР в 1965-1974 гг. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1975.

85. Занданова JI.B. Сельскохозяйственное переселение в Сибирь: конец 40-х — середина 60-х гг. XX века. Дис. докт. ист. наук. М., 1998.

86. Зейналова JI.M. Социальная политика по отношению к крестьянству (середина 40-х середина 60-х гг. На материалах РСФСР). Историография вопроса. Автореф. дис. канд. ист. наук. Саратов, 1995.

87. Иванов Н.С. Колхозное крестьянство центральных областей Нечерноземной зоны РСФСР в 1951-1958 гг. Дис. канд. ист. наук. М., 1983.

88. Игудина А.И. Социально-географические факторы динамики сельского населения на территории Нечерноземной зоны РСФСР (1959-1979 гг.). Дис. канд. геогр. наук. М., 1982.

89. Ильина З.Д. Культурная политика и духовная жизнь горожан во второй половине 70-х 80-е гг. (на материалах Центрально-Черноземного региона РСФСР). Дис. докт. ист. наук. Курск, 1999.

90. Куварин И .Я. Сельскохозяйственное переселение в СССР и его значение в развитии производительных сил. Дис. канд. экон. наук. М., 1962.

91. Кудрина Т.А. Культурное развитие деревни РСФСР на этапе зрелого социализма(1965-1980 гг.). Автореф. дис. докт. ист. наук. М., 1981.

92. Кудрявцев В.В. Переписи 1959 и 1970 гг. как исторический источник для изучения социального развития советской деревни. Дис. канд. ист. наук. М„ 1988.

93. Лиходед В.Н. Развитие маятниковой миграции сельского населения СССР. Дис. канд. ист. наук. М., 1981.

94. Москвитина Р.А. Социокультурные процессы российского села (70-е -90-е гг. XX в.). Дис. докт. ист. наук. Саратов, 1998.

95. Наухацкий В.В. Аграрная политика в СССР в 1965-1990 гг. Автореф. дис. докт. ист. наук. Ростов-на-Дону, 1997.

96. Ольшевская Г.К. Развитие материально-технической базы колхозов РСФСР в 1951-1965 гг. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1975.

97. Попов В.П. Колхозное крестьянство центральных областей Нечерноземной зоны РСФСР в 1959-1970 гг. Дис. канд. ист. наук. М., 1982.

98. Попов В.П. Экономическое и социальное положение советского общества в 40-е гг. (на примере российской деревни). Дис. докт. ист. наук. М., 1996.

99. Регент Т.М. Социальные аспекты в географическом изучении сельского населения. Автореф. дис. канд. геогр. наук. М., 1981.

100. Репина Т.А. Деятельность КПСС по дальнейшему повышению материального благосостояния и культурного уровня колхозного крестьянства. Дис. канд. ист. наук. М., 1976.

101. Сайко Е.А. Российская провинция как социокультурный феномен. Дис. канд. филос. наук. М., 1997.

102. Силкин В.В. Аграрные реформы в Российской Федерации (1953-1964). Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1997.

103. Симагин Ю.А. Экономико-географические аспекты субурбанизации в Московском столичном регионе. Дис. канд. геогр. наук. М., 1997.

104. Староверов В.И. Социологическое изучение миграции сельского населения. Дис. канд. филос. наук. М., 1979.

105. Степанов С.Н. Деятельность местных органов власти по восстановлению народного хозяйства в западных областях Российской Федерации. (1943-1950). Дис. канд. ист. наук. М., 1994.

106. Сыманович Ч.Э. Социально-классовые изменения в современной деревне и их изучение в советской литературе 1966-1975 гг. Дис. канд. ист. наук. М., 1975.

107. Федулов С.В. География изучения образа жизни (методологические и методические аспекты). Автореферат дис. канд. геогр. наук. М., 1988.

108. Чистяков В.Б. Производственные кадры сельского хозяйства Российской Федерации в 1945-1985 гг. Автореф. дис. докг. ист. наук. М, 1999.1.. Монографии, статьи, сборники

109. Аитов Н.А. Социальное развитие регионов. М., 1988.

110. Актуальные проблемы экономики социалистического сельского хозяйства. М., 1972.

111. Алави Г., Шанин Т. Карл Каутский и «аграрный вопрос»: крестьяне и капитализм // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. Ежегодник. 1997. М., 1997.

112. Александров Ю.Г. Будущее колхозно-совхозного строя в России // Крестьянство и индустриальная цивилизация. М., 1993.

113. Александров Ю.Г. Судьба обществе?.* >й собственности в России: взгляд востоковеда // Частная собственность на Востоке. М., 1998.

114. Алексеев А.И. Многоликая деревня (население и территория). М., 1990.

115. Алексеев А.И. Нечерноземный Чернобыль // СССР: демографический диагноз. М., 1990.

116. Алексеев А.И. Опыт конкретного социально-географического исследования культурного обслуживания населения // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1982.

117. Алексеев А.И. Сельское расселение как фактор образа жизни // Динамика расселения в СССР. М., 1986.

118. Алексеев А.И., Зубаревич Н.В. Территориальная организация сферы обслуживания и образ жизни населения в сельском районе Нечерноземья // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1987.

119. Алексеев А.И., Зубаревич Н.В., Регент Т.М. Опыт изучения эффективности сселения жителей сельских населенных пунктов в Нечерноземной зоне РСФСР // Вестник МГУ. Серия 5. География. 1980. №1.

120. Алексеев А.И, Симагин Ю.И. Аграрный характер российского менталитета и реформы в сельской местности России // Российские регионы в новых экономических условиях. М.,1996.

121. Алексеев А.И., Ткаченко А.А. Из истории территориальной организации сельской местности Нечерноземья// Территориальная организация сельской местности Нечерноземья. Тверь, 1993.

122. Алексеева Т.И. Процессы урбанизации как смена системообразующих связей // Урбанизация в формировании социокультурного пространства. М., 1999.

123. Анисков В.Г., Рутковский М.А. История Ярославского края (19281998). Ярославль, 2000.

124. Анохина Л.А., Шмелева М.Н. Быт городского населения средней полосы РСФСР в прошлом и настоящем. На примере городов Калуга, Елец, Ефремов. М., 1977.

125. Анри Л., Блюм А. Методика анализа в исторической демографии. М., 1997.

126. Артановский С.Н. Восхождение к природе // Город и культура. Сб. трудов. Л., 1992.

127. Арутюнян Ю.В. Опыт социологического изучения села. М., 1968.

128. Арутюнян Ю.В. Социальная структура сельского населения СССР. М., 1971.

129. Ахиезер А.С. Город — фокус урбанизационного процесса // Город как социокультурное явление исторического процесса. М., 1995.

130. Ахиезер А.С. Диалектика урбанизации и миграции в России // Общественные науки и современность. 2000. №1.

131. Ахиезер А.С. Культура и социальная динамика России // Куда идет Россия?.: Социальная трансформация постсоветского пространства. М., 1996.

132. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. Т. 1-3. М., 1991.

133. Ахиезер А.С. Социокультурные подходы к исследованию переходных процессов (на материале России) // Вестник российского гуманитарного научного фонда. 1996. №2.

134. Бабашкин В.В. Крестьянский менталитет как системообразующий фактор советского общества // Менталитет и аграрное развитие России (XIX XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

135. Бабаипсин В.В. Крестьянский менталитет: наследие России царской в России коммунистической // Общественные науки и современность. 1995. №3.

136. Бабашкин В.В. Россия XX века: о некоторых подходах современной западной историографии // Куда идет Россия?. Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год. М., 1999.

137. Безнин М.А. Классовая борьба в советской колхозной деревне // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.2. Вологда, 1992.

138. Безнин М.А. Колхозное население в Российском Нечерноземье (1950— 1965 гг.). Вологда, 1990.

139. Безнин М.А. Крестьянская торговля на рынках Нечерноземья в 1950-е — 1965 гг. 4.1-3. Вологда, 1990.

140. Безнин М.А. Крестьянский двор в Российском Нечерноземье 1950— 1965 гг. М-Вологда, 1991.

141. Безнин М.А. Крестьянский двор Российского Нечерноземья в 1950— 1965 гг. // Отечественная история. 1992. № 3. С. 16-29.

142. Безнин М.А. Крестьянское хозяйство в российском Нечерноземье. 1950-1965. М.-Вологда, 1990.

143. Безнин М.А. Личное подсобное хозяйство колхозников Российского Нечерноземья в 1950-1965 гг. // Взаимосвязи города и деревни в их историческом развитии. М., 1989.

144. Безнин М.А. Материальное благосостояние колхозной семьи в Нечерноземье (1959-1965) // История СССР. 1989. №1.

145. Безнин М.А. Материальное положение колхозников Российского Нечерноземья в 1950-1965 гг. Чч.1-2. Вологда, 1988-1990.

146. Безнин М.А. Раскрестьянивание России // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.1. Вологда, 1992.

147. Безнин М.А., Димони Т.М. Крестьянство и власть в России в конце 1930-х 1950-е гг. // Менталитет и аграрное развитие России (XIXpr ^ ■ - ярш ••> г- от -г------чт ; . ц, i.422

148. XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

149. Безнин М.А., Димони Т.М. Повинности российских колхозников в 1930-е — 1960-е гг. // Отечественная история. 2002. №2. С. 96-112.

150. Безнин М.А., Димони Т.М. Социальный протест колхозного крестьянства (вторая половина 1940-х — 1960-е гг.) // Отечественная история. 1999. №3. С. 81-99.

151. Беленький В.Р. Проблема агроиндустриальных поселений. Расселение в районах размещения агропромышленных комплексов. М., 1979.

152. Беленький В.Р. Проблемы и направления совершенствования сельского расселения // Динамика расселения в СССР. М., 1986.

153. Беленький В.Р., Кранц JI.A. Принципы развития сети сельских населенных мест в единой системе расселения // Динамика систем расселения. М., 1977.

154. Беленький В.Р., Кулакова Н.А. Расселение как фактор развития сельского демографического и трудового потенциала Нечерноземной зоны РСФСР // Демографическая ситуация и расселение населения в сельской местности РСФСР. М., 1976.

155. Беленький В.Р., Федунова Г.Ф. Сельское расселение в Нечерноземной зоне РСФСР. М., 1975.

156. Белов В. Лад. Очерки о народной эстетике.

157. Белянов В.А. Личное подсобное хозяйство при социализме. М., 1970.

158. Береснев М.П. Влияние социально-экономических факторов на обеспеченность трудовыми ресурсами сельского хозяйства // Демографическая ситуация и расселение населения в сельской местности РСФСР. М., 1976.

159. Богденко М.Л. Некоторые проблемы развития совхозов в 19461970 гг. // Проблемы истории современной советской деревни. 19461973. М., 1975.

160. Богденко М.Л. Совхозы СССР (1951-1958 гг.). М., 1972.

161. Богденко M.JI., Зеленин И.Е. Совхозы СССР. Краткий исторический очерк (1917-1975). М., 1976.

162. Болдырев В.А. Народонаселение в развитом социалистическом обществе: Теория и политика. М., 1983.

163. Большакова А. Нация и менталитет: феномен деревенской прозы XX в. М., 2000.

164. Большакова А.Ю. Феномен русского менталитета: основные направления и методы исследования // Российская ментальность: методы и проблемы изучения. М., 1999.

165. Бреев Б.Д. Подвижность населения и трудовых ресурсов. М., 1977.

166. Будина О.Р., Шмелева М.Н. Город и народные традиции русских (по материалам Центрального района РСФСР). М., 1989.

167. Будина О.Р., Шмелева М.Н. Значение города в интеграции бытовой культуры // Советская этнография. 1991. №4.

168. Будина О.Р., Шмелева М.Н. Традиция в культурно-бытовом развитии современного русского города // Советская этнография. 1982. №6.

169. Булдаков В.П. Имперство и российская революционность // Отечественная история. 1997. №№1-2.

170. Бурдуков П.Г. Россия — предел падения: Демографический аспект устойчивого развития. М., 1999.

171. Буховец О.Г. Ментальность и социальное поведение крестьян // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

172. Быт и развитие личности. Сб. статей. Рязань, 1969.

173. Бюджет времени сельского населения. М., 1979.

174. Бюджеты рабочих, служащих и колхозников в 1975-1988 гг. Сб. материалов по данным бюджетных обследований. М., 1989.

175. Вагин В.В. Русский провинциальный город: ключевые элементы жизнеустройства // Мир России. М., 1997. Т.6. №4. С.53-88.

176. Вайль П., Генис А. 60-е: мир советского человека. Ardis, Ann Arbor, 1988.

177. Вебер М. Город // Макс Вебер. Избранное. Образ общества. М., 1994.

178. Великий П.П. Сельская действительность//Социологические исследования. 1996. №10.

179. Вербицкая О.М. Значение демографического фактора в материальной обеспеченности крестьянской семьи // Зажиточное крестьянство России в исторической ретроспективе. М., 2000.

180. Вербицкая О.М. Изменение численности и состава колхозного крестьянства РСФСР в первые послевоенные годы // История СССР. 1980. №5.

181. Вербицкая О.М. Крестьянская семья в 20-е — 50-е гг. // Население России в 1920-е — 1950-е гг.: численность, потери, миграции. М., 1994.

182. Вербицкая О.М. Плановое сельскохозяйственное переселение в РСФСР в 1946-1958 гг. // Вопросы истории. 1986. №12.

183. Вербицкая О.М. Российское крестьянство от Сталина к Хрущеву. Середина 40-х начало 60-х гг. М., 1992.

184. Вербицкая О.М. Российское крестьянство: демографическая ситуация в 1926 и 1959 гг. // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.1. Вологда, 1992.

185. Взаимосвязи города и деревни в их историческом развитии. М., 1989.

186. Виноградский В.Г. Крестьянские общества сегодня // Куда идет Россия?.: Социальная трансформация постсоветского пространства. М., 1996.

187. Виноградский В.Г. Крестьянские семейные хроники // Социологический журнал. 1998. №1-2.

188. Вишневский А.Г. Серп и рубль: консервативная модернизация в СССР. М., 1998.

189. Власов В.Г. Пути возрождения сельской духовной культуры // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.2. Вологда, 1992.

190. Волгин А.В., Копылов В.А. Крупные агломерации, их сельские поселения в условиях перехода к рынку (на примере Московского региона) // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

191. Волков А.А. Менталитет крестьянства и российский политический процесс. Саратов, 1997.

192. Волков И.М. Деревня СССР в 1945-1953 гг. в новейших исследованиях историков (конец 1980-х — 1990-е гг.) // Отечественная история. 2000. №6.

193. Волков И.М. Засуха, голод 1946-1947 гг. // История СССР. 1991. №4.

194. Волков И.М. Сельское хозяйство и крестьянство СССР в послевоенные годы в работах советских историков // Проблемы истории современной советской деревни. 1946-1973. М., 1975.

195. Волков И.М. Трудовой подвиг колхозного крестьянства в послевоенные годы. Колхозы СССР в 1946-1950-х гг. М., 1972.

196. Волков И.М., Вылцан М.А. Советская деревня на современном этапе: Некоторые итоги и задачи исследования // История СССР. 1979. №2.

197. Волков И.М., Данилов В.П., Шерстобитов В.П. Проблемы истории советского крестьянства // История СССР. 1977. №3.

198. Волынская Б.Н. Демографическая ситуация в сельской местности РСФСР // Демографическая ситуация и расселение населения в сельской местности РСФСР. М., 1976.

199. Волынская Б.Н., Култышева Г.А., Маркова И.И. Сельское расселение в РСФСР // Демографическая ситуация и расселение населения в сельской местности РСФСР. М., 1976.

200. Вопросы планирования и застройки сельских населенных мест, проектирования и строительства сельских жилых и общественных зданий. М., 1979.

201. Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1982.

202. Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1983.

203. Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1987.

204. Воронов С.Н. Политика принудительного раскрестьянивания 1950-х — 1960-х гг. и личное хозяйство колхозников РСФСР // Крестьянское хозяйство: история и современность. Ч. 2. Вологда, 1992.

205. Воспроизводство населения и демографическая политика в СССР. Отв. ред. JI.JI. Рыбаковский. М., 1987.174. «Второй и важнейший этап» (об укрупнении колхозов в 50-е начале 60-х гг.) (Публикация В.ПЛопова) // Отечественные архивы. 1994. №1.

206. Вылцан М.А. Восстановление и развитие материально-технической базы колхозного строя (1945-1958). М., 1976.

207. Вылцан М.А. и др. Коллективизация сельского хозяйства в СССР: Пути, формы, достижения. М., 1982.

208. Вылцан М.А. Индивидуализм и коллективизм крестьян // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

209. Вылцан М.А. Численность и состав сельского населения за 50 лет // История СССР. 1967. №6.179. «Вырабатываем хлеб и сидим без хлеба». Письма колхозников И.В.Сталину // Источник. 1997. №1. С.147-152.

210. Галич З.Н. Особенности урбанизации на рубеже XX-XXI вв. Запад. Восток. Россия // Урбанизация в формировании социокультурного пространства. М., 1999.

211. Гладышев А.Н., Гохберг М.Я., Кибальчич О.А., Соболев Ю.А. Нечерноземная зона РСФСР. М., 1975.

212. Глазычев В. Город в поисках своего лица // Новое время. 1988. №23.

213. Глазычев В. Слободизация страны Гардарики // Иное. T.l. М., 1995.

214. Глазычев В.JI. Город России на пороге урбанизации // Город как социокультурное явление исторического процесса. М., 1995.

215. Глазычев В.Л. От сельской культуры к урбанизации // Культура в советском обществе. М., 1988.

216. Голод и государственная политика (1946-1947 гг.) (Публикация В.П.Попова) // Отечественные архивы. 1992. №6.

217. Голоса крестьян: сельская Россия в крестьянских мемуарах. М., 1996.

218. Гольц Г.А. Город и его культурно-уровневые показатели в определении и измерении урбанизации // Город как социокультурное явление исторического процесса. М., 1995.

219. Гольц Г.А. Урбанизация как феномен культуры: закономерности социально-информационного разнообразия // Известия РАН. Серия «География». 1994. №3. С.24-36.

220. Горбацевич Д. Два месяца в гостях у колхозников. Нью-Йорк, 1967.

221. Гордон А.В. Крестьянство и рынок. М., 1995.

222. Гордон А.В. Тип хозяйствования — образ жизни — личность // Крестьянство и индустриальная цивилизация. М., 1993.

223. Гордон А.В. Типология семейного хозяйствования в крестьяноведении (90-е гг. XIX в. 90-е гг. XX в.) // Крестьяноведение: Теория, история, современность. Ученые записки. 1999. М., 1999.

224. Гордон А.В. Хозяйствование на земле основа крестьянского мировосприятия // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

225. Город в процессах исторических переходов: Теоретические аспекты и социокультурные характеристики. Отв. ред. Э.В.Сайко. М., 2001.

226. Город и горожане в России XX в.: Материалы русско-французского семинара. СПб., 2002.

227. Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен. М., 2001.

228. Город и маятниковая миграция населения. Минск, 1973.

229. Город: проблемы социального развития. Л., 1992.

230. Гохберг М.Я., Соловьева Н.А. Проблемы развития и размещения производительных сил Центрального района. М., 1975.

231. Григоровский В.Е., Алексеев М.А. Личные подсобные хозяйства колхозников, рабочих и служащий в СССР. Л., 1968.

232. Грицай О.В., Иоффе Г.В., Трейвиш А.И. Центр и периферия в региональном развитии. М., 1991.

233. Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991.

234. Гумп Э.М. Образование и грамотность в глубине России. Воронежская губерния, 1895-1897 гг. // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

235. Давидович В.Г. Расселение в пригородных зонах (количественные закономерности) // Расселение в пригородных зонах. (Вопросы географии. Вып. 87). М., 1971.

236. Данилов А.А., Пыжиков А.В. Рождение сверхдержавы: СССР в первые послевоенные годы. М., 2001.

237. Данилов В.П. О новом во взглядах на прошлое и будущее России // Куда идет Россия?.: Общее и особенное в современном развитии. М., 1997.

238. Данилов В.П. О характере аграрной эволюции России после 1861 г. // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.1. Вологда, 1992.

239. Данилов В.П. Падение советского общества: коллапс, институциональный кризис или термидорианский переворот? // Куда идет Россия?. Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год. М., 1999.

240. Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М., 1977.

241. Данилов В.П. Социальная структура советской деревни (по данным Всесоюзных переписей населения 1959 и 1970 гг.) // Социально-экономические проблемы истории развитого социализма в СССР. М., 1976.

242. Данилова JI.B. Природное и социальное в крестьянском хозяйстве // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. Ежегодник. 1997. М, 1997.

243. Демиденко Э.С. Наукотехника и урбанистическая культура // Теоретическая культурология и проблемы истории отечественной культуры. Брянск, 1992

244. Демиденко Э.С. О периодизации и особенностях процесса урбанизации в России и СССР // Историческая поступь культуры: земледельческая, урбанистическая, ноосферная. Брянск, 1994.

245. Демиденко Э.С., Янкевич П.Ф. Куда и почему исчезает советское крестьянство (размышления о процессах раскрестьянивания) // Социально-экономическое и культурное развитие села Нечерноземья в условиях перестройки. Ярославль, 1990.

246. Демографические и социально-экономические аспекты старения населения. В 2-х кн. М., 1999.

247. Денисов Ю.П. Аграрная политика Н.С.Хрущева: итоги и уроки // Общественные науки и современность. 1996. №1.

248. Денисова J1. Бабья доля // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

249. Денисова JI.H. Исчезающая деревня России: Нечерноземье в 19601980-е гг. М., 1996.

250. Денисова J1.H. Умираюшая деревня: к вопросу о действии механизма торможения в Нечерноземье России // Взаимосвязи города и деревни в их историческом развитии. М., 1989.

251. Деянова О.А., Яковлева С.И. Структурные и территориальные особенности Калининского промышленного узла II Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1983.

252. Дилигенский Г.Г. Российские архетипы и современность // Куда идет Россия?.: Общее и особенное в современном развитии. М., 1997.

253. Димони Т.М. История колхозной деревни в романном творчестве Федора Абрамова II Отечественная история. 2002. №1.

254. Дмитревская Н.Ф. Образ города как национальный феномен. СПб., 1999.

255. Евдокимов М.Ю., Катровский А.П., Терещенко Т.А. Проблемы устойчивости сельских поселений юго-западного Нечерноземья // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

256. Евтеева Н.В. Кто и почему возвращается в село // Социологические исследования. 1987. №2.

257. Емельянов А.С. Картографический подход в изучении территориальной организации сельского населения Ярославского Нечерноземья // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

258. Живая культура русской провинции. Калужский край. Козельский район: Этнографические очерки. М., 1999.

259. Жилина Д.Д. Распределение сельского населения Подмосковья по секторам и поясам // Расселение в пригородных зонах. (Вопросы географии. Вып. 87). М., 1971.

260. Жирнова Г.В. Брак и свадьба русских горожан в прошлом и настоящем (по материалам городов средней полосы РСФСР). М., 1980.

261. Жиромская В.Б. Демографическая история России в 1930-е гг.: Взгляд в неизвестное. М., 2001.

262. Жуков И. Не стирайте различий города и деревни' II Клуб. 1997. №7.

263. Заец Е.С. Особенности сельского расселения в пригородных зонах крупнейших агломераций // Деревня Центральной России: история и современность. М., 1993.

264. Зайончковская Ж.А. Демографическая ситуация и расселение // Динамика расселения в СССР. М., 1986.

265. Зайончковская Ж.А. Демографическая ситуация и расселение. М., 1991.

266. Зайончковская Ж.А. Миграция и расселение. Препринт научного доклада. Киев, 1979.

267. Зайончковская Ж.А. Новоселы в городах (методы изучения приживаемости). М., 1972.

268. Занданова JI.B. Переселение крестьянства в Азиатскую Россию (конец 40-х — середина 60-х гг. XX в.). Иркутск, 1997.

269. Заринская И.З., Павловская Е.Э. Средовый потенциал полугородской культуры // Городская среда: проблемы существования. М., 1990.

270. Заславская Т.И. Принцип материальной заинтересованности при оплате труда в колхозах. М., 1958.

271. Заславская Т.И. Распределение по труду в колхозах. М., 1966.

272. Заславская Т.И., Корель JI.B. Миграция населения между городом и селом // Социологические исследования. 1981. №3.

273. Заславская Т.И., Рывкина Р.В. Влияние процесса урбанизации и индустриализации на социально-экономическое развитие деревни // Социально-экономическое развитие села и миграция населения. Новосибирск, 1972.

274. Зейналова JI.M. Социальный аспект миграции крестьянства. Историографический анализ // Проблемы политологии и политической истории. Вып.4. Саратов, 1994.

275. Зеленин И.Е. Аграрная политика Н.С.Хрущева и сельское хозяйство. М., 2001.

276. Зеленин И.Е. Аграрная политика Н.С.Хрущева и сельское хозяйство страны // Отечественная история. 2000. №1.

277. Зеленин И.Е. Совхозы СССР (1941-1950 гг.). М., 1969.

278. Зеленин И.Е. Характерная страница аграрной истории России (как решалась зерновая проблема при Н.С.Хрущеве) // Куда идет Россия?. Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год. М., 1999.

279. Зима В.Ф. «Второе раскулачивание» (Аграрная политика конца 40-х -начала 50-х гг.) // Отечественная история. 1993. №3. С. 109425.

280. Зима В.Ф. Голод в России 1946-1947 гг. // Отечественная история. 1993. №1.

281. Зима В.Ф. Голод в СССР 1946-1947 гг.: Происхождение и последствия. М., 1996.

282. Зотова О.И., Новиков В.В., Шорохова Е.В. Особенности психологии крестьянства: прошлое и настоящее. М., 1983.

283. Зубкова Е.Ю. Мир мнений советского человека. 1945-1948 гг. // Отечественная история. 1998. №№ 3-4.

284. Зубкова Е.Ю. Общество и реформы. 1945-1964. М., 1993.

285. Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. М., 1999.

286. Иванов Н.С. Раскрестьянивание деревни (середина 40-х — 50-е гг.) // Судьбы российского крестьянства. М., 1996.

287. Ивницкий И.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х гг.). М., 1996.

288. Игнатовский П.А. Крестьянство и экономическая политика партии в деревне М., 1971.

289. Игнатовский П.А. Социально-экономические изменения в советской деревне. М., 1966.

290. Игнатовский П.А. Укрепление экономических отношений города и деревни // Социально-экономические проблемы истории развитого социализма в СССР. М., 1976.

291. Игудина А.И., Иоффе Г.В. Сдвиги в размещении сельского населения Нечерноземной зоны РСФСР // Известия АН СССР. Серия География. 1985. №5.

292. Иоффе Г.В. Нечерноземье: социальная география и хозяйство. М., 1986.

293. Историко-бытовые экспедиции 1951-1953 гг.: Материалы по истории пролетариата и крестьянства России конца XIX — начала XX вв. Под ред. Л.М.Панкратовой // Труды Государственного Исторического музея. Т.28. М., 1955.

294. История крестьянства СССР. Т.4. Крестьянство в годы упрочения и развития социалистического общества. 1945 — конец 50-х годов. М.,1988.

295. История социалистической экономики СССР. Т. 5. М., 1978.

296. Источниковедение истории СССР. Под ред. И.Д.Ковальченко. М., 1981.

297. Итоги и перспективы. Сельское хозяйство после мартовского Пленума ЦК КПСС. М., 1968.

298. Кабанов В.В. Крестьянская община и кооперация России XX в. М., 1997.

299. Кабанов В.В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». М., 1988.

300. Каган Д.М. Связи городского и сельского населения как одна из проблем этнографии города // Советская этнография. 1987. №4.

301. Казаков А.И. Миграция сельского населения: причины, характер, интенсивность, направленность // Сельское хозяйство и крестьянство Нечерноземья в период строительства социализма. Смоленск, 1979.

302. Казаков А.И. Население Смоленщины: прошлое и настоящее. Смоленск, 1988.

303. Казаков А.И. Проблемы трудонедостаточных сельских районов Нечерноземной зоны РСФСР (на примере Смоленской области) // Демографическая ситуация и расселение населения в сельской местности РСФСР. М., 1976.

304. Казинцева JI.В. Социокультурные особенности крестьянства в исследовании П.Сорокина // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.1. Вологда, 1992.

305. Калугина З.И., Антонова Т.П. Личное подсобное хозяйство сельского населения: проблемы и перспективы. Новосибирск, 1984.

306. Кандренков А.А. Калужская деревня. М., 1970.

307. Кандренков А.А. Резервы Нечерноземья (на примере Калужской области). М., 1982.

308. Кантор В. «.Есть европейская держава». Россия: трудный путь к цивилизации. М., 1997.

309. Катровский А.П. Некоторые черты территориальной организации среднего специального образования Центрального экономического района // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1983.

310. Катровский А.П. Проблемы изучения территориальной организации профессионального образования (на примере Калининской области) // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1982.

311. Катровский А.П., Евдокимов М.Ю. Сельские поселения Смоленщины: проблемы сохранения и противоречия развития // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

312. Кваша А.Я. Демографическая политика в СССР. М., 1981.

313. Кирьянова Е.Л. Трудовые ресурсы сельского хозяйства Рязанской и Тульской областей в 30-е гг. XX в.: некоторые аспекты изучения // Проблемы исторической демографии и исторической географии Центрального Черноземья и Запада России. Липецк, 1998.

314. Китабова С.М. Из опыта работы новых совхозов, созданных на базе экономически слабых колхозов. // Вопросы экономики социализма. М., 1959.

315. Ковалев С.А. Типология пригородных зон // Расселение в пригородных зонах. (Вопросы географии. Вып. 87). М., 1971.

316. Ковалев С.А. Сельское расселение. М., 1963.

317. Ковалев С.А. Структурные изменения в составе сельских поселений Нечерноземья и прогнозирование расселения // Территориальная организация сельской местности Нечерноземья. Тверь, 1993.

318. Ковалев С.А. Эволюция сельского расселения Центральной России с 20-х гг. XX в. до наших дней // Деревня Центральной России: история и современность. М., 1993.

319. Ковалев С.А., Ковальская Н.Я. География населения в СССР. М., 1980.

320. Ковалев С.А., Мигачева JI.B., Степанова JI.B. Региональные различия современного развития сельского расселения в СССР // Динамика расселения в СССР. М., 1986.

321. Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. М.,1987.

322. Коган Д.М. Связи городского и сельского населения как одна из проблем этнографии города // Советская этнография. 1967. №4.

323. Коган Л.Б. Проблемы урбанизации: город и культура. М., 1981.

324. Коган Л.Н. Исторические реалии советской культуры и современность // Общественно-политические науки. 1990. №10.

325. Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи: голоса из хора. М., 1996.

326. Кознова И.Е. XX век в социальной памяти российского крестьянства. М., 2000.

327. Кознова И.Е. Историческая память российского крестьянства о попытках преобразования деревни в XX в. // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

328. Количественные методы в исторических исследованиях. Под. ред. И. Д. Ковальченко. М., 1984.

329. Кондрашин В.В. Голод в крестьянском менталитете // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

330. Копылов В.А. Социально-демографическая ситуация и перспективы развития городов Московской области // Русский город. М., 1976.

331. Корель Л.В. Перемещение населения между городом и селом в условиях урбанизации. Новосибирск, 1982.

332. Корель Л.В. Сельские мигранты в городах Сибири // Миграция населения. М., 1992.

333. Костырченко Г.В. Советская цензура в 1941-1952 годах // Вопросы истории. 1996. №11-12.

334. Краюшкин А.А., Тепцов Н.В. Как снижали цены в конце 40-х — начале 50-х гг. и что об этом говорил народ // Неизвестная Россия, XX в. Кн. 2. М., 1992.

335. Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ученые записки. 1999. Вып. 3. М., 1999.

336. Крестьянские письма послевоенного времени. 1948-1950. // Советские архивы. 1991. №4, с.62-70.

337. Крестьянство и индустриальная цивилизация. М., 1993.

338. Крылов М.П. Социально-экологический подход к феномену российской урбанизации // Урбанизация в формировании социокультурного пространства. М., 1999.

339. Куда и зачем едут люди (Народонаселение. Вып. 27). М., 1979.

340. Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития. Вып. II. М., 1995.

341. Кудрина Т.А. Культура современной деревни. М., 1980.

342. Кудрина Т.А., Шеидрик А.И., Комиссаров С.Н. Культура села: проблемы возрождения. М., 1992.

343. Кудюкина М.М. Крестьянство и власть во второй половине 20-х гг. // Власть и общество России: XX век. М Тамбов, 1999.

344. Кудюкина М.М. Отношение российского крестьянства к власти во второй половине 20-х гг. // Российская ментальность: методы и проблемы изучения. М., 1999.

345. Кузнецов В.В. Развитие сельского расселения Владимирской области // Деревня Центральной России: история и современность. М., 1993.

346. Кузнецов Г.А. Особенности сельской районной планировки в пригородных зонах // Расселение в пригородных зонах. (Вопросы географии. Вып. 87). М., 1971.

347. Кузнецов JI.P. Особенности матримониального поведения мигрантов // Миграция населения. М., 1992.

348. Куликов В.И. Социальная структура советской деревни. М., 1971.

349. Култышева Г.А. Проблема развития районных центров — малых городов Нечерноземной зоны РСФСР // Демографическая ситуация и расселение населения в сельской местности РСФСР. М., 1976.

350. Кульпин Э.С. Проблемы малых городов в социально-экологическом ракурсе // Город как социокультурное явление исторического процесса. М., 1995.

351. Куница М.Н. Региональные особенности системы сельского расселения Брянской области // Деревня Центральной России: история и современность. М., 1993.

352. Куница М.Н. Сельское расселение Брянской области: современное состояние и направления развития // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

353. Кутафьева Э.С., Москалева Н.И., Папенов К.В., Трудова М.Г. Миграция сельского населения (в Центральном экономическом районе). М., 1971.

354. Кутафьева Э.С., Трудова М.Г. Миграция и трудовые ресурсы (на примере ЦЭР) // Миграция населения РСФСР. М., 1973.

355. Лазарев В.Т. Аграрная политика и трансформация российского села в XX столетии. Самара, 2001.

356. Лаппо Г.М. Города на пути в будущее. М., 1987.

357. Лаппо Г.М. Тенденции развития расселения в Московском районе // Расселение в пригородных зонах. (Вопросы географии. Вып. 87). М., 1971.

358. Левин М. Деревенское бытие: нравы, верования, обычаи // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. Ежегодник. 1997. М., 1997.

359. Левин М. Режимы и исторические процессы в России XX в. // Куда идет Россия?.: Социальная трансформация постсоветского пространства. М., 1996.

360. Лейбович О. Реформа и модернизация в 1953-1964 гг. Пермь, 1993.

361. Леонтьева О.Г. Архивные документы по истории села. 1940-е — 1990-е гг. // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

362. Листенгурт Ф.М., Любовный В.Я. Проблемы социально-экономического развития крупных городов. М., 1983.

363. Литвак Б.Г. Очерки источниковедения массовой документации. М., 1979.

364. Литовка О.П. Актуальные проблемы совершенствования пространственной организации сельского расселения в районах Российского Нечерноземья // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

365. Лола A.M., Савина Т.М. Закономерности развития и пути преобразования сельского расселения в Нечерноземной зоне РСФСР // Динамика систем расселения. М., 1977.

366. Лурье С.В. Как погибла русская община // Крестьянство и индустриальная цивилизация. М., 1993.

367. Магомедов А.К., Полищук В.Д. Диалог об актуальном: Анализ западных концепций советской аграрной политики в 50-е гг. Саратов, 1992.

368. Мазур А.Н. Крестьянский двор на среднем Урале в 1960-е гг. // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.2. Вологда, 1992.

369. Майминас Е.З. Институциональные корни и особенности институциональных кризисов в России // Куда идет Россия?. Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год. М., 1999.

370. Майминас Е.З. О русском генотипе // Куда идет Россия?.: Социальная трансформация постсоветского пространства. М., 1996.

371. Маннинг Р.Т. Женщины советской деревни накануне Второй мировой войны. 1935-1940 годы // Отечественная история 2001, №5. С. 88-106.

372. Марианьский А. Современная миграция населения. М., 1969.

373. Матвеева С.Я. Расколотое общество: путь и судьба России //Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. Т.1. Новосибирск, 1997.

374. Матеш С.В. Человек в городе: Социологические очерки. Киев, 1990.

375. Материалы к вопросу о районировании Западной области РСФСР. Смоленск, 1928.

376. Маятниковая миграция сельского населения. М., 1981.

377. Межуев В.М. Отношение к прошлому — ключ к будущему // Куда идет Россия?. Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год. М., 1999.

378. Меленьева Ю.П. Социологические исследования чтения российского крестьянства // Крестьяноведение: Теория, история, современность. Ученые записки. 1999. М., 1999.

379. Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

380. Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

381. Методолошя и методика системного изучения советской деревни. Новосибирск, 1980.

382. Мигачева JI.B. Опыт исследования динамики сельского расселения (на примере Калининской области) // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1983.

383. Миграционная подвижность населения в СССР. Под ред. Хорева Б.С., Моисеенко В.М. М., 1974.

384. Миграционные процессы в России и СССР. Вып. 1. М., 1991.

385. Миграция населения. Сб. статей. М., 1992.

386. Миграция населения и трудовые ресурсы Сибири. М., 1966.

387. Миграция населения РСФСР. М., 1973.

388. Миграция сельского населения. Под ред. Т.И.Заславской М.,1970.

389. Миграция сельского населения. Под ред. Т.И.Заславской. М., 1977.

390. Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.

391. Милов Л.В. К вопросу о фундаментальных факторах в русском историческом процессе // Куда идет Россия?.: Общее и особенное в современном развитии. М., 1997.

392. Милов Л.В. Природно-климатический фактор и менталитет русского крестьянства // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

393. Мировая урбанизация: географические проблемы. М., 1989.

394. Миронов Б.Н. Семья: нужно ли оглядываться в прошлое // В человеческом измерении. М., 1989.

395. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX вв.): генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. Т. 1-2. СПб., 1999.

396. Миронова Г.Л. Демографическая ситуация в сельских поселениях ЦЭР (на примере Брянской области) // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

397. Многоукладная аграрная экономика и российская деревня (середина 80-х 90-е гг. XX столетия). М., 2001.

398. Можаев Б. Запах мяты и хлеб насущный. Эссе, полемические заметки. М., 1992.

399. Моисеева И.Ю. Социально-экономическая политика ВКП(б) в послевоенной деревне. По материалам постановлений февральского (1947 г.) Пленума ЦК ВКП(б) // Дискуссионные проблемы российской истории. Арзамас, 1998.

400. Моисеенко В., My коме ль В. В буднях великих строек // СССР: демографический диагноз. М., 1990.

401. Моисеенко В.М. Территориальное движение населения. М., 1985.

402. Москвитин Д.Д. Население СССР: экономико-статистический обзор тенденций 60-х — 80-х гг. М., 1991.

403. Население России в XX в.: Исторические очерки. Т.2. 1940-1959. М., 2001.

404. Население СССР. Статистический справочник. М., 1974.

405. Население СССР. 1987. Статистический справочник. М., 1988.

406. Население СССР за 70 лет. М., 1988.

407. Наухацкий В.В. Аграрная политика в СССР в 1965-1990 гг.: проблемы разработки и реализации. Ростов-на-Дону, 1996.

408. Нечерноземная зона РСФСР. Экономические проблемы развития сельского хозяйства. М., 1980.

409. Нечерноземная целина России. М., 1977.

410. Нечерноземье: демографические процессы (Народонаселение. Вып. 17). М., 1977.

411. Никитаева Е.Б. Исчезающая деревня (1960 — середина 1980-х годов) // Судьбы российского крестьянства. М., 1996.

412. Никольский С.А. Коллективизация и деколлективизация: сравнительный анализ процессов, последствий, перспектив // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. Ежегодник. 1997. М., 1997.

413. Никонов В.А. Спираль многовековой драмы: аграрная наука и политика в России (XVIII-XX вв.). М., 1995.

414. Овечкин В. Районные будни // Новый мир. 1952. №9.

415. Окороков В.Н. Деятельность КПСС по укреплению союза рабочего класса и колхозного крестьянства. Горький, 1966.

416. Ольшевская Г.К. Реорганизация МТС и колхозы в 1958-1961 гг. // Исторические записки. №114. М., 1986.

417. Оптимальные размеры колхозов. М., 1970.

418. Опыт историко-социологического изучения села Молдино. М., 1968.

419. Островский В.Б. Новый этап в развитии колхозного строя. М., 1977.

420. Островский В.Б. Социальная структура сельского населения в условиях развитого социалистического общества // Проблемы истории современной советской деревни. 1946-1973. М., 1975.

421. Очерки истории Калининской организации КПСС. М., 1971.

422. Очерки истории Костромской организации КПСС. Ярославль, 1967.

423. Панкратова М.Г. Сельская женщина в СССР. М., 1990.

424. Пархоменко Н.Д. Развитие социалистических производственных отношений. М., 1972.

425. Переведенцев В.И. Какие мы? Сколько нас? М., 1989.

426. Переведенцев В.И. Методы изучения миграции населения. М., 1975.

427. Переведенцев В.И. Население СССР: Вчера, сегодня, завтра. М., 1972.

428. Переведенцев В.И. Урбанизация в трех ракурсах // Дружба народов. 1976. №9.

429. Перковский A.JL, Заблоцкий Г.А. Влияние социально-экономических факторов на демографические процессы. М., 1981.

430. Петриков А.В. Специфика села и современные аграрные реформы в России. М., 1995.

431. Пивоваров Ю.Л. Современная урбанизация: основные тенденции расселения. М., 1976.

432. Пивоваров Ю.Л. Современная урбанизация: сущность, факторы и особенности изучения // Проблемы современной урбанизации. М., 1972.

433. Пивоваров Ю.Л. Урбанизация в России на пороге XXI в.: антропо-культурная парадигма // Урбанизация в формировании социокультурного пространства. М, 1999.

434. Пименова А.Л. Новый быт и становление внутрисемейного равенства // Социальные исследования. Вып. 4. М., 1970.

435. Платунов Н.И. Переселенческая политика Советского государства и ее осуществление в СССР (1917 — июнь 1941 гг.). Томск, 1976.

436. Покровский С.Г. О некоторых проблемах развития сельских поселений Нечерноземья // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

437. Поляков Л.Е. Цена войны. М., 1985.

438. Поляков Ю.А. Историческая наука: люди и проблемы. М., 1999.

439. Поляков Ю.А. Человек в повседневности (исторические аспекты) // Отечественнэя история. 2000. №3. С. 125-132.

440. Полян П.М. Не по своей воле: история и география принудительных миграций в СССР. М., 2001.

441. Попов В.П. Влияние государственной политики на крестьянское сознание и хозяйство в колхозный период // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.1. Вологда, 1992.

442. Попов В.П. Государственный террор в Советской России. 1923-1953 // Отечественные архивы. 1992. №2.

443. Попов В.П. Крестьянские налоги в 40-е гг. // Социологические исследования. 1997. №2. С. 95-114.

444. Попов В.П. Крестьянство и государство (1945-1953). Сб. документов. М., 1993.

445. Попов В.П. Паспортная система в СССР (1932-1976) // Социологические исследования. 1995.№№ 8-9.

446. Попов В.П. Региональные особенности демографического положения РСФСР // Социологические исследования. 1995.№12; 1996. №№3-4.

447. Попов В.П. Российская деревня после войны (июнь 194S — март 1953). Сб. документов. М., 1993.

448. Попов В.П. Хлеб как объект государственной политики // Отечественная история. 2000. №3.

449. Попов В.П. Экономическая политика советского государства (19461959). М.- Тамбов, 2000.

450. Попов В.П., Щагин Э.М. Рецензия: Денисова JI.H. Исчезающая деревня России: Нечерноземье в 1960-е — 1980-е гг. // Отечественная история. 1998. №4.

451. Поросенков Ю.В. Основные изменения в размещении населения СССР за 1970-1981 гг. // Динамика расселения в СССР. М., 1986.

452. Проблемы истории советского крестьянства. М., 1981.

453. Проблемы истории современной советской деревни (1946-1973 гг.). М., 1975.

454. Проблемы миграции населения и трудовых ресурсов. М., 1970.

455. Проблемы миграций населения в СССР. М., 1976.

456. Проблемы расселения в СССР. М., 1980.

457. Проблемы расселения: история и современность. М., 1997.

458. Проблемы современной урбанизации. М., 1985.

459. Производительные силы Нечерноземной зоны РСФСР: проблемы и перспективы развития агропромышленного комплекса. М., 1977.

460. Пыжиков А.В. Опыт модернизации советского общества в 1953— 1964 гг.: общественно-политический аспект. М., 1998.

461. Пыжиков А.В. Советское послевоенное общество и предпосылки хрущевских реформ // Вопросы истории. 2002. №2. С. 33-43.

462. Рабочее и внерабочее время сельского населения. Новосибирск, 1979.

463. Развитие сельских поселений. М., 1977.

464. Развитие сельского хозяйства СССР в послевоенные годы (1946-1970). М., 1972.

465. Развитие сети опорных центров расселения РСФСР. М., 1979.

466. Расселение в Нечерноземной зоне РСФСР. М., 1975.

467. Расселение и динамика населения Москвы и Московской области. М., 1981.

468. Регент Т.М. Социальные аспекты географии изучения сельской местности Нечерноземной зоны РСФСР//Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1983.

469. Региональное расселение в СССР. М., 1984.

470. Региональные особенности воспроизводства и миграции населения в СССР. М., 1981.

471. Репина Л.П. Город, общество, цивилизация: историческая урбанистика в поисках синтеза // Город как социокультурное явление исторического процесса. М., 1995.

472. Рогалина Н.Г. Реформаторство XX в. и крестьянский менталитет // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

473. Родоман Б.Б. Земельные реформы и ландшафт // Куда идет Россия?.: Социальная трансформация постсоветского пространства. М., 1996.

474. Родоман Б.Б. Роль некоторых природных условий в формировании особенностей России // Куда идет Россия?.: Общее и особенное в современном развитии. М., 1997.

475. Романовский В. Маргинальные группы в советском обществе // Позиция. 1990. №17.

476. Российская ментальность: методы и проблемы изучения. М., 1999.

477. Российский старый порядок: опыт исторического синтеза. Круглый стол // Отечественная история. 2000. №6.

478. Россия на рубеже XXI в.: оглядываясь на век минувший. М., 2000.

479. Россияне: Жители города и деревни. М., 1995.

480. Русинов И.В. «Неперспективная деревня»: от домыслов к истине // Вопросы истории КПСС. 1990. №8.

481. Рыбаковский JI.JI. Миграция населения: прогнозы, факторы, политика. М., 1987.

482. Рыбаковский Л.Л. Региональный анализ миграции. М., 1973.

483. Рыбаковский Л.П., Тарасова Н.Н. Миграционные процессы в СССР: новые явления // Социологические исследования. 1990. №7.

484. Рывкина Р.В. Образ жизни сельского населения. Новосибирск, 1979.

485. Рылкова И., Большакова Е. Демографическая ситуация в Нечерноземной зоне РСФСР и ее перспективы // Нечерноземье: демографические процессы. М, 1977.

486. Рындзюнский П.Г. Крестьяне и город в капиталистической России второй половины XIX в. М., 1983.

487. Рязанское село Кораблино. История, экономика, быт, культура, люди села. Рязань, 1957.

488. Сайко Э.В. Город как особый организм и фактор социокультурного развития // Город как социокультурное явление исторического процесса. М., 1995.

489. Сайко Э.В. Урбанизация — явление и процесс исторического развития //Урбанизация в формировании социокультурного пространства. М., 1999.

490. Сакович B.C. Белорусское село в 70-е — 90-е гг.: Миграция населения, трудовые ресурсы. Минск, 1997.

491. Сванидзе А.А. Город в цивилизации: к вопросу определения // Город как социокультурное явление исторического процесса. М., 1995.

492. Село Вырятино в прошлом и настоящем. М., 1958.

493. Селунская В.М. Изменение социальной структуры советской деревни. М., 1979.

494. Семенов С.П., Савулькин Л.И. Миграционные процессы и социально-экономическая ситуация в сельской местности Нечерноземной зоны РСФСР // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

495. Сенявская Е.С. 1941-1945. Фронтовое поколение. Историко-психологическое исследование. М., 1995.

496. Сенявский А.С. Российская урбанизация: некоторые историко-методологические проблемы // Урбанизация в формировании социокультурного пространства. М., 1999.

497. Сенявский А.С. Российский город в 1960-е 1980-е гг. М., 1995.

498. Сенявский А.С. «Урбанизационный переход» России в XX в. как составляющая модернизационного процесса: условия, реализация, результаты // Россия на рубеже XXI века: Оглядываясь на век минувший. М., 2000.

499. Симагин Ю.А. Современный этап субурбанизации в московском столичном регионе. М., 1997.

500. Симагин Ю.А. Трудовая маятниковая миграция сельского населения пригородных зон крупнейших городов России // Деревня Центральной России: история и современность. М., 1993.

501. Симуш П.И. Мир таинственный.: Размышления о крестьянстве. М.,1991.

502. Симуш П.И. Новое и традиционное в культурной жизни села 80-х гг. // Культура в советском обществе. М., 1988.

503. Скотт Дж. Моральная экономика крестьянства как этика выживания // Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире. М„1992.

504. Скотт Дж. Оружие слабых: обыденные формы сопротивления крестьян // Крестьяноведение: Теория, история, современность. Ежегодник. 1996. М., 1996.

505. Смагин Б.А. Социокультурная городская среда и развитие личности // Город и культура. Сб. трудов. Л., 1992.

506. Смирнов В. Д. Оценка последствий урбанизации в истории сельского хозяйства и крестьянства Западного района РСФСР // Сельское хозяйство и крестьянство Нечерноземья в период строительства социализма. Смоленск, 1979.

507. Смирнов В.И. На земле Калининской. М., 1972.

508. Советская деревня в первые послевоенные годы. 1946-1950. М., 1978.

509. Советская деревня на современном этапе. Воронеж, 1974.

510. Советское крестьянство и село на этапе развитого социализма. Под ред. Ц.А.Степаняна и О.Н.Трубицына. М., 1985.

511. Советское крестьянство: Краткий очерк истории (1917-1970). М., 1973.

512. Советское прошлое: поиски понимания. Круглый стол // Отечественная история. 2000. №№4-5.

513. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар // Отечественная история. 1992. №5; 1993. №2, №6; 1994. №2, №4-5, №6, 1998, №1, №6.

514. Современные проблемы миграции. М., 1985.

515. Современные тенденции динамики сельского населения: конфликтцентр-периферия» // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

516. Соколов А.К., Тяжельникова B.C. Курс советской истории (19411991). М., 1999.

517. Соколов Э.В. Город глазами культуролога // Город и культура. Сб. трудов. Л., 1992.

518. Соловьев С.М. Начала Русской земли // Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XVII. М., 1996.

519. Сорокин П. Основы социологии села и города. М., 1929.

520. Соскиев А.Б. Структура трудовых ресурсов сельского хозяйства // Проблемы истории современной советской деревни. 1946-1973. М., 1975.

521. Социальная среда села: Противоречия и пути их преодоления. М.,1988.

522. Социальная структура сельского населения СССР. М., 1986.

523. Социально-демографическое развитие села. Региональный анализ. М., 1980.

524. Социальное развитие села и формирование трудовых коллективов. М.,1989.

525. Социально-культурные функции города и пространственная среда. / Под ред. Л.Б.Когана. М., 1982.

526. Социально-экономическое развитие села и миграция населения. Новосибирск. 1972.

527. Социальные факторы и особенности миграции населения СССР. М., 1978.

528. СССР в 70-е годы. М., 1981.

529. Стариков В.Н. Формирование сети поселений в пригородной зоне Москвы // Расселение в пригородных зонах (Вопросы географии. Вып. 87). М., 1971.

530. Стариков Е. Маргиналы, или размышления на старую тему «Что с нами происходит?» // Знамя. 1989. №10.

531. Староверов В.И. Город или деревня? М., 1972.

532. Староверов В.И. Некоторые проблемы социального развития современной деревни // Проблемы истории современной советской деревни. 1946-1973. М., 1975.

533. Староверов В.И. Современное российское крестьянство и фермерство // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.1. Вологда, 1992.

534. Староверов В.И. Социально-демографические проблемы деревни: Методология, методика, опыт анализа миграции сельского населения. М., 1975.

535. Староверов В.И. Теоретико-методологические вопросы исследования* задачи и опыт анализа социального развития среднерусской деревни в свете регионального подхода в социологии // Социальный облик среднерусской деревни. М., 1986.

536. Староверов В.И., Тимуш А.И., Цуркану Н.В. Деревня в условиях интеграции. М., 1979.

537. Староверов О.В. Азы математической демографии. М., 1997.

538. Стерн В.М. Пути развития сельских поселков Нечерноземной зоны РСФСР // Вопросы экономики. 1974. №10.

539. Страны и народы. Советский Союз. Общий обзор. Российская Федерация. М., 1983.

540. Стронгина М.Л. Социальное развитие села: Поселенческий аспект. М., 1986.

541. Судьбы современного города. М., 1990.

542. Суслов И.Ф. Экономические проблемы развития колхозов. М., 1967.

543. Сухарев В.Г. Перспективы развития малых населенных пунктов в условиях Нечерноземья // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

544. Таборисская И.М. Маятниковая миграция населения (теория, методология, практика). М., 1979.

545. Тарасов А.Ф. Развитие колхозной собственности в общенародную. Ростов-на-Дону, 1967.

546. Тарасова Н.В., Гришанова А.Г. Социально-демографические проблемы миграции населения России в 90-е гг. М., 1997.

547. Тенденции социокультурного развития России. 1960-1990. М., 1990.

548. Территориальные особенности народонаселения РСФСР. М., 1976.

549. Территориальные особенности народонаселения РСФСР. М., 1976.

550. Тимофеев JI. «Черный рынок» как политическая система. М., 1993.

551. Тимофеев Л. Этюды о крестьянском хозяйстве // Судьбы российского крестьянства. М., 1996.

552. Ткаченко А.А. Демографическая ситуация в сельской местности Калининской области: внутренние различия и место в Нечерноземье // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1987.

553. Ткаченко А.А. Нечерноземье: состав, границы и образ региона // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

554. Ткаченко А.А. О сокращении числа сельских поселений // Сельская Россия: прошлое и настоящее. Доклады и сообщения седьмой российской научно-практической конференции (Тула, ноябрь 1999 г.). М., 1999.

555. Ткаченко А.А. Пространственная самоидентификация сельских жителей // Деревня Центральной России: история и современность. М., 1993.

556. Трейвиш А.И. География российского кризиса // Известия РАН. Серия География. 1999. № 2.530. Труд в СССР. М., 1973.

557. Трушков В.В. Население города и пригорода. М., 1983.

558. Тюкавкин В.Г., Щагин Э.М . Крестьянство России в период трех революций. М., 1987.

559. Тюрина А.П. К вопросу о преобразовании колхозов в совхозы // История СССР. 1983. №5.

560. Тюрина А.П. О некоторых изменениях в составе и расстановке кадров производственно-технической интеллигенции сельского хозяйства на завершающем этапе строительства социализма // Проблемы истории современной советской деревни. 1946-1973. М., 1975.

561. Тюрина А.П. Сельское хозяйство СССР на пути ускоренного подъема // Социально-экономические проблемы истории развитого социализма в СССР. М., 1976.

562. Тюрина А.П. Советская деревня на путях обновления. М., 1989.

563. Урбанизация и демографические процессы. М., 1982.

564. Уржинская Т.К. Население и трудовые ресурсы Ржева и предпосылки их рационального использования // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1982.

565. Урланис Б.Ц. Проблемы динамики населения СССР. М., 1974.

566. Условия и образ жизни сельского населения (тенденции изменения). Новосибирск, 1990.

567. Фадеева О.П. Историко-социологические исследования сельской жизни в России (1990-1995 и 1995-1996 гг.) // Крестьяноведение: Теория, история, современность. Ежегодник. 1996. М., 1996.

568. Фадеева О.П. Семейная экономика в российском селе // Куда идет

569. Россия?.: Социальная трансформация постсоветского пространства. М., 1996.

570. Федоров В.П. Укрепление материальной заинтересованности в колхозах. М., 1969.

571. Федоров Г.М. Геодемографическая типология. Л., 1985.

572. Фигуровская Н.К., Глаголев А.И. А.В.Чаянов и его теория семейного крестьянского хозяйства. Предисловие // Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство. М., 1989.

573. Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне: Социальная история Советской России в 30-е гг. Деревня. М., 2001.

574. Фомин А.А., Сорокина М.В. Эволюционные концепции сельского расселения // Деревня Центральной России: история и современность. М., 1993.

575. Фомин А.А., Шарков Ю.А. О месте архитектурных памятников в системе сельского расселения // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1987.

576. Формы сельскохозяйственного производства и государственное регулирование. XXIV сессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. М., 1995.

577. Фурсик С.Н. Крестьянское хозяйство как социально-экономический уклад современной деревни // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.2. Вологда, 1992.

578. Фурсов А.И. Крестьянство в общественных системах: опыт разработки теории крестьянства как социального типа — персонификатора взаимодействия универсальной и системной социальности // Крестьянство и индустриальная цивилизация. М., 1993.

579. Ханин С.Е. Миграционное поведение населения в зоне влияния крупного города // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1983.

580. Ханин С.Е. Экономико-географические проблемы анализа инерции-устойчивости-сбалансированности в территориальных системах городов (на примере Калининской области) // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1987.

581. Харчев А.Г., Голод С.И. Профессиональная работа женщины и семья. Л., 1971.

582. Хомра А.У. Миграция населения: вопросы теории, методики исследования. Киев. 1979.

583. Хорев Б.С. Вопросы совершенствования научно-технической политики в области развития сельских населенных мест // Демографическая ситуация и расселение населения в сельской местности РСФСР. М., 1976.

584. Хорев Б.С. Проблемы городов. М., 1975.

585. Хорев Б.С., Лиходед В.Н. Житель села — работник города. М., 1982.

586. Хорев Б.С., Смидович С.Г. Расселение населения: основные понятия и методология. М., 1982.

587. Хорев Б.С., Чапек В.Н. Проблемы изучения миграции населения. М.,1978.

588. Хренов Н.А. Субкультуры посада как субъекты урбанизационных процессов в России на рубеже XVII-XVIII вв. // Урбанизация в формировании социокультурного пространства. М., 1999.

589. Чапек В.Н. Миграция и стабилизация трудовых ресурсов села. Ростов-на-Дону. 1983.

590. Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство. М., 1989.

591. Чаянов А.В. Организация крестьянского хозяйства. М., 1925.

592. Черниченко Ю. Помощник-промысел // Новый мир. 1966. №8.

593. Черняк Е.М., Захаркин В.И. Семья рабочего. М., 1987.

594. Чижиков В.М. Диалектика взаимодействия социокультурных систем города и села. М., 1999.

595. Чижикова Л.И., Шмелева М.П. Современное русское крестьянское жилище // Советская этнография. 1955. №1.

596. Чистяков В.Б. Производственные кадры деревни. 1958-1965. М., 1998.

597. Чмыга В.Ф. О практике преобразования колхозов в совхозы // Вестник Московского университета. Серия История. 1984. №1.

598. Шабайлова С.Г. Раскрестьянивание деревни (1960-е — 1980-е гг., на материале Белорусской ССР) // Взаимосвязи города и деревни в их историческом развитии. М., 1989.

599. Шабанова М.А. Сезонная и постоянная миграция населения в сельском районе: комплексное социолого-статистическое исследование. Новосибирск, 1991.

600. Шанин Т. Перспективы исследования крестьянства и проблема восприятия параллельности общественных форм // Крестьяноведение: Теория, история, современность. Ежегодник. 1996. М., 1996.

601. Шанин Т. Умом Россию понимать надо // Куда идет Россия?. Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год. М., 1999.

602. Шанин Т. Формы хозяйства вне систем // Вопросы философии. 1990. №8.

603. Шанин Т. Эксполярные экономики и политэкономия обочин. Формы хозяйства вне систем // Неформальная экономика. М., 1999.

604. Шелестов Д.К. Историческая демография. М.,1987.

605. Шелохаев В.В. Модернизация как теоретико-методологическая проблема // Куда идет Россия?. Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год. М., 1999.

606. Ширгазин О.Р. Влияние миграции населения на пространственную структуру сельского расселения // Известия АН СССР. Серия география. 1983. №2. С.76-82.

607. Шкаратан О.И., Гальчин А.В. Человеческие ресурсы и техническое становление России // Полис. 1993. №3.

608. Шмелев Г.И. Аграрная политика и аграрные отношения в России в XX в. М., 2000.

609. Шмелев Г.И. Личное подсобное хозяйство и его связи с общественным производством. М., 1971.

610. Шмелев Г.И. Личное подсобное хозяйство: возможности и перспективы. М., 1983.

611. Шмелев Н., Попов В. На переломе: Экономическая перестройка в СССР. М., 1989.

612. Шубин С.И. Этапы раскрестьянивания России // Крестьянское хозяйство: история и современность. 4.2. Вологда, 1992.

613. Шулунова Л.И. Традиции народной культуры и современный город // Город и культура. Сб. трудов. Л., 1992.

614. Шушарин Д. Культура посада: перед зеркалом как перед иконой //Декоративное искусство. 1989. №4.

615. Щагин Э.М. Альтернативы «революции сверху» в советской деревне конца 20-х годов: суждения и реальность // Власть и общество России: XX век. М. Тамбов, 1999.

616. Щагин Э.М. Большевистская власть и крестьянство (1917-1920) // Власть и общество в России в первой трети XX века. М., 1994.

617. Щагин Э.М. Проблемы эволюции агрокультуры крестьянского хозяйства предреволюционной России в трудах А.В.Чаянова // Аграрные технологии в России IX-XX вв. М., 1996.

618. Щукина А.С. Демографическая ситуация в пригородных сельских районах Калининской области // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1987.

619. Щукина А.С. Некоторые социально-экономические особенности развития городских поселений Калининской области // Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, 1982.

620. ЭВМ и математические методы в исторических исследованиях. М., 1993.

621. Энгел Б. Бабья сторона // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX йв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

622. Энциклопедия городов и районов Тульской области. Тула, 2000.

623. Яковлева С.И. Формы и проблемы развития приусадебного хозяйства на селе // Методика и опыт изучения сельских поселений Нечерноземья. М., 1991.

624. Янкова З.А. Советская женщина: Социальный портрет. М., 1978.

625. Яхиел Н. Город и деревня. М., 1968.

626. Яхшиян О.Ю. Собственность в менталитете русских крестьян (конец XIX — первая четверть XX вв.) // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996.

627. Dunham V. In Stalin's time. Middleclass values in Soviet Fiction. London; N.Y.; Melbourn, 1976.

628. Engel B. The Woman's Side: male outmigration and the family economy in Kostroma province // The World of the Russian Peasant.: post emancipation culture and society. Boston etc., 1990.

629. Filtzer, Donald. The Khrushchev Era: De-stalinisation and the limits of reform in the USSR, 1954-1964. L., Basington-McMillan, 1993.

630. Fitzpatrick Sh. Stalin's Peasants: The Resistance and Survival in the Russian Village after Collectivisation. N.Y., 1994.

631. Glickman R. Peasant Women and their Work // The World of the Russian Peasant.: post emancipation culture and society. Boston etc., 1990.

632. Johnson R.E. Peasant and Proletariat: migration, family patternscend, regional loyalties // The World of the Russian Peasant.: post emancipation culture and society. Boston etc., 1990.

633. Lewin M. Rural Society in Twentieth-Century Russia: An Introduction // Social History 9,2 (1984): 171-80.

634. Lewin M. Russian Peasants and Soviet Power. L., 1968.

635. Shanin T. Defining Peasants. Basil Blackwell, 1990. (incl.: Expolary Economies: A Political Economy of Margins).

636. Viola L. Peasant Rebels under Stalin: Collectivisation and the Culture of Peasant Resistance. N.Y.; Oxford. 1996.

637. Volin L. Khrushchev and the Soviet agricultural scene // Soviet and East European Agriculture. Ed. by J.F.Karcz. Berkley-Los Angeles: University of California Press. 1967.