автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Модальность и наклонение в лезгинском языке в сопоставлении с русским

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Девришбекова, Эльвира Низамиевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛ. 1. МОДАЛЬНОСТЬ И НАКЛОНЕНИЕ И ИХ ИССЛЕДОВАНИЕ В РУССКОМ И ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКАХ.

1.1. Модальность как функционально-семантическая категория.

1.2. Модальность и наклонение в русском языке.

1.3. Изучение модальности и наклонений лезгинского языка.

ГЛ.2. РЕАЛЬНАЯ/ИРРЕАЛЬНАЯ (ОБЪЕКТИВНАЯ) МОДАЛЬНОСТЬ В РУССКОМ И ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКАХ.

2.1. Изъявительное наклонение в сопоставляемых языках.

2.2. Ирреальные наклонения в русском и лезгинском языках.

2.2.1. Разновидности побудительной семантики и средства их грамматического выраэ/сения в русском и лезгинском языках.

2.2.2. Значения условного и сослагательного наклонений русского языка и их грамматическое выражение в лезгинском.

2.2.3. Значения синтаксических э/селательного и долженствовательного наклонений русского языка и га соответствия в лезгинском.

2.2.4. Импоссибилитив.

2.2.5. Эвиденциальное наклонение.

2.2.6. Выражение вопроса в русском и лезгинском языках.

2.2.7. Выражение уступительной семантики в сопоставляемых языках и вопрос об уступительном наклонении.

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Девришбекова, Эльвира Низамиевна

Наличие связи между культурой и национальным характером того или иного народа и особенностями грамматического строя и лексики его языка сегодня не вызывает сомнений. Идею о том, что «в каждом языке заложено самобытное миросозерцание», разрабатывал ещё В. фон Гумбольдт [1984: 80], а Ф. де Соссюр был убежден в том, что «обычаи нации отражаются на её языке» [Соссюр 1977: 59]. С концепциями В. фон Гумбольдта и Ф. де Соссюра тесно связаны такие актуальные понятия современного языкознания, как «картина мира» и «видение мира» [Гумбольдт 1984: 68], которые органически вписались в современную культурологию и семиотику и легли в основу этнолингвистики, теории межкультурной коммуникации и т.д.

При всех различиях между отдельными языковыми картинами мира и выражающими их структурными средствами языков существуют определенные объективные реалии, общие для всех языков, «тождества» или универсалии. Одной из таких универсалий, принадлежащих к числу основных функционально-семантических категорий (ФСК) языка, способы выражения и само содержание которой теснейшим образом связаны с языковой картиной мира, является модальность. Как справедливо указывал основоположник отечественной традиции изучения модальности В.В. Виноградов, универсальность модальности проявляется в том, что она «принадлежит к числу основных, центральных языковых категорий, в разных формах обнаруживающихся в языках разных систем» [Виноградов 1950: 56]. Универсальность модальности В.В. Виноградов понимал в том смысле, что ее проявления можно обнаружить в любом языке, независимо от его типа и грамматического строя. Этот феномен объясняется тем, что модальность принадлежит к тем категориям, при помощи которых «передаются в самом языке понятия, существующие в данной общественной среде. Эти понятия не описываются при помощи языка, а выявляются в нём самом, в его лексике и грамматическом строе» [Мещанинов 1945: 196]. Универсальность категории модальности связана, таким образом, с универсальностью объективных свойств, которые тем или иным образом отражаются в каждом языке.

Универсальный характер ФСК модальности делает возможным сопоставительное и универсально-типологическое изучение форм её выражения в лексике и грамматике языков самого различного строя, в том числе таких генетически и типологически далёких, как русский и лезгинский. Даже на первый взгляд видно, что в лезгинском языке число морфологических наклонений значительно больше, чем в русском языке. Наклонением же признаётся грамматическая категория, граммемы которой выражают в качестве базовых модальные значения. Т.е. наклонение - это "грамматикализованная модальность" [ср. Плунгян 2000: 309]. К тому же, наклонение является основной формой выражения объективной модальности. Это даёт возможность получить интересные в типологическом плане данные о степени грамматикализации модальных значений в сравниваемых языках. Сопоставление номенклатуры модальных значений и способов их языкового выражения в русском и лезгинском языках позволит выявить сходства и различия, которые могут служить основанием для составления типологических рядов: черты алломорфизма в проявлениях модальности в русском и лезгинском языках могут быть у этих языков изоморфными с другими языками. С другой стороны, наблюдение проявлений модальности на материале языков различного строя позволяет расширить и углубить лингвистические представления об этой категории в целом. Грамматический статус и объём содержания категории модальности, как известно, трактуются в.специальной литературе неоднозначно.

Обычно модальность определяется как ФСК, "выражающая разные отношения высказывания к действительности, а также разные виды субъективной квалификации сообщаемого" [Ляпон 1990: 304]. В основу данного определения положено осознание, главным образом, семантических функций модальности. В.В. Виноградов также рассматривал модальность как семантическую категорию, имеющую смешанный лексико-грамматический характер. Тем не менее, определение модальности до сих пор остается одной из самых спорных и широко дискутируемых тем современного языкознания. Как справедливо отмечает В.З. Панфилов, «пожалуй, нет другой категории, о языковой природе и составе частных значений которой высказывалось бы столько различных и противоречивых точек зрения, как о категории модальности» [Панфилов 1977: 37]. Трудно не согласиться и с мнением другого исследователя, что «вряд ли возможно посредством какого-либо определения проникнуть в сущность категории модальности предложения, причем не только в силу различного ее понимания, но, прежде всего, в силу сложности самого понятия» [Грепль 1978: 277]. Особая сложность понимания сущности модальности, по-видимому, связана с тем, что это понятие используется для обозначения широкого круга явлений, неоднородных по содержанию и по степени оформленности на разных уровнях языковой структуры.

Отсутствие единства в понимании категории модальности проявляется в непоследовательности при описании форм её проявления в конкретных языках, в особенности таких, относительно менее разработанных в теоретическом плане, как лезгинский. Вот лишь некоторые наблюдения, показывающие, что семантическая категория модальности лезгинского языка и её категориальные формы - наклонения -нуждаются в дальнейшем, углубленном исследовании.

Главным из них, по-видимому, можно считать отсутствие в грамматических описаниях лезгинского языка единства в понимании самого содержания термина наклонение. Понятие наклонение, как отмечается в [Алексеев, Шейхов 1997: 52], часто смешивается с более широким понятием модальность. Следствием этого является чрезвычайный разброс как в числе выделяемых в разных работах форм наклонения, так и в трактовке их значений.

В грамматиках П.К. Услара [1896] и Л.И. Жиркова [1941] говорилось о повелительной, условной, отрицательной и т.д. формах глагола, термин наклонение не использовался. Его в грамматику лезгинского языка ввёл в своей работе, специально посвященной категориям глагола, Г.В. Топуриа [1959: 116]. Однако применил он этот термин только по отношению к формам повелительного наклонения. Б.Б. Талибов [1966: 537-602] выделяет, кроме повелительного, ещё изъявительное наклонение, а также говорит об условных, отрицательных, запретительных, противительных, вопросительных формах. Семь морфологически выраженных наклонений: изъявительное, неопределённое (целевое), повелительное (побудительное, запретительное), вопросительное, условное, уступительное, отрицательное, - выделяет для лезгинского глагола У.А. Мейла-нова [1967: 535-536]. В последующих исследованиях, напротив, количество наклонений сокращается. Так, Р.И. Гайдаров исключает из их числа отрицательное и неопределённое, вводит предположительное с аффиксом -ди и в итоге выделяет шесть наклонений: изъявительное, повелительное, вопросительное, условное, уступительное, предположительное [Гайдаров 1987: 104-109]. Четыре наклонения: изъявительное, условное, уступительное и повелительное, - считает возможным выделить Э.М. Шейхов [1993: 171-179]. Другие единицы, трактовавшиеся как наклонения в предшествующих работах, он называет "морфологическими формами выражения модальности" в пределах названных четырёх наклонений [Там же: 173]. А ведь "морфологические формы выражения модальности" — это, в сущности, и есть наклонение. Следовательно, возникает и вопрос взаимодействия модальных значений в рамках одной словоформы или в составе высказывания в целом.

Как видим, разброс мнений при установлении форм наклонения лезгинского глагола непомерно широк, и объясняться такие различные интерпретации могут, прежде всего, неопределённостью теоретических критериев интерпретации материала.

Другим важным обстоятельством, свидетельствующим о необходимости обсуждения вопроса о модальности и наклонениях, является наличие в лезгинском языке ряда форм модального значения, которые или вовсе не рассматриваются в грамматических описаниях, или же лишь фиксируются без анализа и установления их статуса. Например, в лезгинском языке достаточно употребительны формы глагола с аффиксом -лда, который присоединяется к временным формам изъявительного наклонения: лтана (аор.) 'вернулся' > хтаналда '(говорят) вернулся'; хтанва (перф.) 'вернулся (и есть)' > хтанвалда '(говорят) вернулся (и есть)'; хквезва 'возвращается' > хквезвалда '(говорят) возвращается' и др. Вун хуъруьз хъфизвалда. Хъфиз хьайит1а, зазни хабар це 'Ты в село едешь (говорят). Будешь ехать, и мне сообщи'. Значение в переводах передаётся при помощи слова 'говорят', но в лезгинском этот аффикс лексического соответствия не имеет, по крайней мере, на синхронном уровне. Формы с аналогичным значением, например, в болгарском языке выделяются как "пересказы-вательное" наклонение [ЛЭС 1990: 76]. Ср. болг.: Тя пеешехубаво 'Она хорошо пела' и Тя пеела хубаво 'Она хорошо пела (говорят)'. В дагестанских языках единицы аналогичного содержания иногда фиксируются как формы заглазного времени, а в последнее время используется и термин эвиденциалъность, например, в [Эльдарова 1993].

Приводимая лезгинская форма имеет явно модальное значение. Её содержание близко к определению категории эвиденциальности, которая "выражает источник и характерного знания, что лежит в основе сообщения говорящего (есть ли это знание из личного опыта, или с чужих слов, или это есть умозаключение)" [Сепир 1934: 85]. В [Мельчук 1998: 199] такие формы определяются термином цитатив (говорящий описывает факт на основе чужих слов, не принимая на себя ответственности) в рамках более широко понимаемой категории эвиденциальности, указывающей, каким образом говорящий узнал о факте. В этих определениях форм эвиденциальности и цитатива содержится относимая к сфере модальности семантическая оппозиция в диапозоне "реальность — гипотетичность - ирреальность". В приводимой лезгинской форме выражается отношение сообщаемого факта к реальности с точки зрения говорящего. Значение это выражается морфологической оппозицией. Следовательно, есть основание рассматривать эту форму как наклонение.

Не рассматривается среди форм наклонения лезгинского глагола и форма с аффиксом -ч, присоединяемым не к временным формам, а непосредственно к корню глагола. Например: Алиди гъахътии гаф лугьуч 'Али такого слова не мог сказать'; Жеч яда! 'Не может быть!'(яда - апеллятивного плана единица типа русского эй, адресуемая только мужчинам). Аффикс -ч, присоединяясь к временным формам, образует негативные формы изъявительного наклонения (пугьудач 'не скажет', жедач 'не будет, не случится'). Формы без показателей времени, оформленные этим аффиксом, входят в оппозицию с так называемым предположительным наклонением на -ди, которое также не имеет аффиксов времени. Ср.: Сирке туьнт хьайи къапуниз зарар жеди (поел.) 'Сильный уксус посуду разъесть может' (о чрезмерности чего-л.). Однако нельзя считать формы типа жеч негативными коррелятами форм типа жеди. Отрицательные формы образуются в лезгинском языке агглютинативным прибавлением -ч {же-да > э/се-да-ч). А в данном случае имеет место альтернация аффиксов в параллельных формах, не находящихся в отношениях морфологической деривации. Формы лугьуч, э/сеч выражают уверенность, что обозначаемое глаголом действие не могло / не может иметь место.

Интерпретация значений уже выявленных форм наклонения также может быть уточнена. Например, форм с аффиксом -mla. Они традиционно определяются как условное наклонение. Однако в [Гайдаров 1987: 106-108] намечается более дифференцированный подход к определению значений форм, присоединяющих этот аффикс. Как условное наклонение Р.И. Гайдаров выделяет единицы, образуемые от причастия прошедшего времени: Гьарда са ч1ар гайит1а, квасадиз чуру жеда (поел.) 'Каждый по волоску отдаст если, безбородому борода будет' (~ С миру по нитке, голому рубаха). А формы, образуемые тем же аффиксом от временных форм, он относит к вопросительному наклонению: Им еуч сир я, яраб иачагъ хьаиват1а? Са ван хьаиа, закай гуьгьул хьанват1а? (Ш.М.) 'Что за тайна, может, заболела? Может, услышав что, обиделась на меня?' По нашему мнению, эти формы выражают предположение, а не вопрос.

Значения форм, получаемых присоединением аффикса -mla, различны в зависимости от видо-временного значения исходных форм, но все они семантически производны от эпистемической модальности — значения сомнения в том, что обозначаемое действие имеет место, т.е. предположения. Есть ещё языковые факты, для которых могут быть предложены более точные или новые интерпретации.

Приведенными обстоятельствами обусловлена актуальность темы настоящей диссертации "Модальность и наклонение в лезгинском языке в сопоставлении с русским" для:

- изучения собственно лезгинского языка;

- получения данных сопоставительного плана о специфике проявления категории модальности в сопоставляемых языках;

- типологического исследования категории модальности и способов её языкового выражения;

- сравнения степени грамматикализации модальных значений в таких далёких друг от друга генетически и типологически языках, как русский и лезгинский;

- углубления представлений о категории модальности в целом и др.

С ц е л ь ю получения данных в перечисленных областях лингвистических изысканий в работе проводится комплексный сопоставительный анализ категориальных форм выражения модальности в русском и лезгинском языках. Осуществление такого анализа предполагает решение следующих к о н к р е т ных задач:

Как показывает опыт предыдущих исследований, в первую очередь следует определиться с теоретическими подходами: уточнить понятия модальности и наклонения применительно к лезгинскому языку, обосновать отнесение тех или иных значений, выражаемых морфологически, к модальным. Например, правомерно ли считать негативные формы самостоятельными наклонениями; .

Установить соотношение значений в диапазоне "реальность — ирреальность". Для лезгинского языка это имеет очень важное значние. Так, в русском языке ирреальные наклонения противопоставлены индикативу своей временной неопределённостью. В лезгинском языке в одной глагольной словоформе присутствуют показатели времени и наклонений. Например: Алахьнават1ани мекьизва 'Несмотря на то, что стало ясно, холодно'; в алахь-на-ва-т1а-ни два аффикса времени (-на- аориста, -ва наст, времени) и два аффикса наклонений (-mla- предпол., -пи вопр.). Т.е. ирреальные наклонения в лезгинском языке имеют и значения времени;

Разграничить значения объективной и субъективной модальности, получающие грамматическое выражение в лезгинском языке;

Сопоставить номенклатуру модальных значений, представленных в русском и лезгинском языках, сравнить способы их языкового выражения и др.

Научная новизна настоящей работы заключается в том, что в ней впервые в лезгинском языкознании рассматриваются вопросы теории модальности, комплексно анализируются и систематизируются модальные значения, выраженные всеми формами наклонений и времени.

В последние годы в дагестанском языкознании наметилась тенденция к более углубленному изучению уже описанных ранее грамматических фактов с позиций современных лингвистических представлений, а также выявлению категорий, остававшихся незамеченными в предшествующих исследованиях. В особенности это касается категорий глагола. Например, в лакском языке выделяются категория эвиденциальности и формы наклонений, которые до этого не выделялись [Эльдарова 2000]. В табасаранском [Шихалиева 1996] и аварском [Маллаева 1998] языках обнаружена категория вида. В лезгинском языке также выявлены морфологические категории вида и способов глагольного действия, которые прежде в грамматических описаниях не эксплицировались [Керимов 1996; 1997; и др.]. В этих публикациях заметно стремление всесторонне - в формальном, содержательном и функциональном планах - исследовать каждую грамматическую категорию с учётом особенностей их проявления в дагестанских языках. Такую направленность имеет и настоящее исследование. Оно специально посвящено углубленному сопоставительному изучению одной категории с учётом значительно расширившихся представлений о категории модальности в целом и её проявлениях в русском языке, а также новых данных о глагольных категориях лезгинского языка. Это даёт возможность выявить формы выражения модальности, которые ещё не описаны, а также точнее определить значения уже описанных единиц. Так, выявление в лезгинском языке словоизменительной видовой оппозиции [Керимов 2002] даёт основание для значительного уточнения трактовки глагольных категорий, взаимодействующих в модально-предикативном центре высказывания.

Как известно, сопоставительному изучению русского и лезгинского языков посвящено специальное исследование Э.М. Шейхова "Сравнительная типология лезгинского и русского языков: Морфология" [Махачкала, 1993]. В ней решались задачи типологической характеристики сравниваемых языков, в основном, на базе уже существующих данных с охватом всех морфологических категорий. В настоящей же работе ставится задача углубленного изучения одной категории. Это даёт возможность полнее охватить круг модальных значений, получающих категориальное выражение в сравниваемых языках.

Теоретическая значимость работы состоит, прежде всего, в том, что её результаты служат построению более полной и современной теоретической грамматики лезгинского языка.

С другой стороны, сходства и различия в спектре модальных значений, получающих грамматическое выражение в языках, принадлежащих к разным типам и генетическим классам, представляют интерес для лингвистической типологии и теории модальности. Так, в русском языке отмечается многообразие описательных, аналитических форм наклонений при бедности особых синтети ческих форм глагола для выражения модальности действия [ср.: Виноградов 1986: 474]. Как показывают наблюдения, многие модальные значения, выражаемые в русском языке на уровне конструктивного синтаксиса, в лезгинском языке передаются средствами глагольной морфологии.

Практическая ценность результатов диссертации вытекает из того вклада, который она вносит в обозначенные выше направления теоретических исследований. Полученные данные могут найти применение в вузовских курсах по лингвистической типологии, сопоставительным грамматикам русского и дагестанских языков, в разработке теоретических и учебных грамматик собственно лезгинского языка, а также русского языка для дагестанской школы, в переводческой деятельности.

Решению поставленных в диссертации задач в большей степени отвечают, как представляется, метод и приёмы сопоставительного (контра-стивного) языкознания. В традиционной трактовке этот метод определяется как имеющий "дело с попарным сопоставлением языковых систем (структур) на всех уровнях вне зависимости от генетической и типологической принадлежности сопоставляемых языков с целью выявления их структурных и функциональных особенностей, сходств и различий (контрастов)" [Нерознак 1986: 409]. Такие исследования подчинены по преимуществу задачам прикладного характера - разработки стратегии обучения какому-либо из сравниваемых языков, теории перевода и др. При решении этих задач равноценными являются и сходства, и различия между языками. К.Р. Керимов при сопоставлении категории аспектуальности в русском и лезгинском языках делает акцент на способности контрастивного метода выявлять различия (контрасты) и предпочтение отдаёт термину контрастивный [2002: 16]. Это объясняется тем, что понимание категории вида часто ограничивается его специфическими особенностями в русском языке, и именно выявление различий позволило показать наличие категории вида иного типа в лезгинском языке. Обнаружение наиболее важных различий в языках считал задачей контрастивной лингвистики Б. Уорф [1960: 102], а А.А. Реформатский писал о такой направленности сопоставительного анализа [1962: 23-24]. В нашей работе термины сопоставительный и контрастивный используются как синонимичные. Положение об эффективности контрастивно-го метода, своего рода обозрения языка "снаружи", которое позволяет отчётливо видеть .черты своеобразия, остающиеся вне поля зрения при его изучении "изнутри" [Балин 1987: 4], является в настоящее время общепризнанным. На наш взгляд, он позволяет глубже проникнуть в системы каждого из сравниваемых языков в целях их теоретического описания, а также получения данных общелингвистической значимости.

Обозрение языка "снаружи" проводится в сопоставительных исследованиях с применением двух подходов: либо рассматривают набор сходных форм в двух языках и затем определяют выражаемые ими значения ("от формы к значению"), либо берут какую-либо категорию и выясняют формы её передачи в двух языках ("от содержания к форме") [Ярцева 1981: 33]. Оптимальным является сочетание обоих этих подходов. Это обеспечивает изучение как структурных, так и смысловых черт сравниваемых языков, способствуя выявлению их специфических особенностей. При этом, анализ осуществляется на основе явлений, существующих в обоих языках. Эти два подхода совмещаются и в данной диссертации.

При сравнении элементов различных языков предполагается наличие у сопоставляемых элементов некоего базового сходства [Ярцева 1981: 9; Кац-нельсон 1983: 10; Нерознак 1986: 402 и др]. Контрастивный анализ показывает, какими формальными средствами каждый из языков описывает некоторую универсальную для них часть. Но для этого необходимо установить эту "общую, эквивалентную, определяемую базу для сопоставляемых структур разных языков" [Ярцева 1986: 8]. Базой, на которую опирается сравнение грамматических явлений разных языков, служит взаимопереводимое семантическое содержание. По мнению Г.А. Климова, "именно семантический фактор позволяет . найти определённые основания для сопоставления формальных средств самых разных языков" [1983: 14]. Семантической опорой для сопоставления в нашей работе могут служить объективная модальность в диапазоне "реальпость - ирреальность" и разновидности субъективно-модальных значений. Но, как известно, семантические категории языка "выявляются в нём самом" [Мещанинов 1945: 196]. Следовательно, в качестве такой семантической опоры надо располагать комплексом модальных значений, получающих категориальное выражение в каком-либо хорошо исследованном языке. Именно комплексом модальных значений одного языка, поскольку содержание каждой единицы определяется системными отношениями с другими единицами того же языка. Такой опорой в нашей работе является система категориальных форм выражения модальности русского языка. Этот выбор объясняется обстоятельствами теоретического и практического плана. С одной стороны, модальность в русском языке по традиции, заложенной В.В. Виноградовым, изучается как функционально-семантическая категория, а в "Теории функциональной грамматики" [1990] под редакцией А.В. Бондарко как ФСП, т.е. совокупность всех средств выражения модальной семантики. Это даёт в качестве основания сравнения наиболее полный комплекс модальных значений, а не только выражаемые формами наклонений. С другой стороны, это объясняется потребностями вузовского и школьного изучения русского языка в Дагестане.

К числу методов исследования, используемых в работе, относятся также описательный метод, приёмы перевода, лингвистического эксперимента.

Теоретической базой диссертации являются грамматические описания русского и лезгинского языков, труды российских и зарубежных лингвистов по теории модальности, исследования по сопоставительному языкознанию и лингвистической типологии.

Источниками материала по лезгинскому языку послужили тексты художественной и публицистической литературы, фольклор, а также учебники практического курса лезгинского языка. Языковые примеры на русском языке используются те, которые анализируются при обсуждении категории модальности в "Русской грамматике" (РГ 1980) и другой цитируемой литературе.

Основные результаты диссертации апробированы в публикациях: «Модальность и наклонение в лезгинском языке (к постановке поблемы)», «Эви-денциальная модальность в лезгинском языке», «Об ирреальных значениях форм будущего времени изъявительного наклонения лезгинского глагола», «Семантика субъективной модальности», «Незамеченные формы наклонений лезгинского глагола», «Разновидности побудительной семантики и средства их грамматического выражения в русском и лезгинском языках», «К вопросу о классификации английских модальных слов», «Модальность: категория и функционально-семантическое поле», «Модальность: наклонение и типология содержания».

Гл. 1. МОДАЛЬНОСТЬ H НАКЛОНЕНИЕ И ИХ ИССЛЕДОВАНИЕ В РУССКОМ И ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКАХ.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Модальность и наклонение в лезгинском языке в сопоставлении с русским"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Наметившийся в последние десятилетия общий поворот лингвистических исследований в сторону изучения коммуникативного аспекта языка придает особую значимость анализу языковых явлений, связанных с реализацией субъективного фактора в языке. Центральное место среди этих явлений, несомненно, принадлежит категории модальности, вот уже не одно десятилетие привлекающей к себе пристальное внимание лингвистов.

Обилие работ о лингвистическом статусе категории модальности и составе ее частных значений порождает такое же обилие и разнообразие точек зрения на данные проблемы, вполне объяснимое в свете принадлежности модальности к числу основных, центральных языковых категорий, в разных формах обнаруживающихся в языках разных систем. Такое обилие работ по модальности, однако, отнюдь не означает единства мнений исследователей относительно функционирования и средств реализации данной языковой категории, теснейшим образом связанной с категорией предикативности и во многом определяющей реализацию последней.

Из трёх видов модальных отношений - отношение субъекта действия к действию; отношение содержания высказывания к действительности в плане реальности / нереальности и отношение говорящего к содержанию высказывания - мы остановились на исследовании объективной модальности и попытались последовательно проследить возможные способы реализации отношения содержания высказывания к действительности.

Рассматривая средства реализации объективной модальности, мы вполне естественно, в первую очередь обратились к наклонениям, служащим средством выражения модального отношения содержания высказывания к действительности в плане реальности / нереальности. Основываясь на работах учёных по системам наклонений русского и лезгинского языков, мы сделали попытку проследить особенности реализации значений данной глагольной категории в русском и лезгинском языках.

Как категория морфологическая, наклонение представлено в лезгинском и русском языках неодинаковым набором форм, грамматические значения каждой из которых в этих языках также не всегда совпадают. В частности, сопоставительное изучение наклонений в рассматриваемых языках позволяет предполагать, что лезгинский язык располагает более детальным набором форм наклонения, чем в русском языке. При этом система и русского, и лезгинского языков отражает двухступенчатый характер средств выражения категории наклонения: реальному наклонению (изъявительному), выражаемому посредством временных аффиксов (суффиксов, личных окончаний и вспомогательных глаголов, различных форм прошедшего, настоящего или будущего времени), противопоставлены ирреальные наклонения (повелительное, сослагательное и др.), каждое из которых выражается специализированными морфологическими средствами. Таким образом, наклонение является грамматическим значением глагольной формы, характеризующим устанавливаемое автором (говорящим) отношение действия (состояния) к действительности.

Исследуя формы изъявительного наклонения, выражающие действительность и служащие для простого констатирования, утверждения или отрицания действия во всех временах, мы взяли основные употребления временных форм русского языка и выявили формы лезгинского глагола, выражающие те же значения. Это позволило увидеть более развитую спецификацию выражения разновидностей темпоральных значений морфологическими формами лезгинского глагола. Оказалось, что значение настоящего актуального действия, выражаемое в русском языке только формами настоящего времени, в лезгинском языке может обозначаться и формой прошедшего Ill-го. Этому способствует темпоральная двуплановость прошедшего Ш-го: обозначается факт, результат которого имеет место в момент речи. Эта единица в лезгинском языке является формой совершенного вида. Но в отличие от русского языка, в лезгинском языке маркированной является форма несовершенного вида, выражающая действие в процессе протекания. Поэтому в лезгинском языке, в отличие от русского, для форм настоящего времени несовершенного вида функция выражения актуального состояния невозможна. Эта функция здесь выражается формой прошедшего III (перфекта).

Следующей особенностью, выявленной в процессе исследования семантики изъявительного наклонения, оказалось обозначение узуальных действий в лезгинском языке. Эта функция является одним из основных значений формы, обычно определяемой как форма будущего времени. В лезгинском языке повторяющиеся ситуации, не имеющие узуального значения, передаются формами настоящего 1-го времени, а узуальные - формой будущего времени.

Таким образом, три основных значения (настоящее актуальное, настоящее абстрактное, настоящее постоянное), выражаемые в русском языке одной формой настоящего времени, в лезгинском языке относятся к числу основных значений четырёх разных временных форм: настоящего 1-го, настоящего Н-го, прошедшего Ш-го (перфекта), будущего (настоящего-будущего).

Формы настоящего времени в русском языке могут выражать значения, относимые к периферийным: значение ближайшего будущего, значение настоящего «исторического» времени, потенциальное значение. В лезгинском эти значения также могут обозначаться формой настоящего 1-го.

Формы прошедшего времени от глаголов совершенного вида в русском языке имеют два основных типа употребления: перфектное значение и аори-стичное значение. В лезгинском языке эти два значения разграничены и выражаются прошедшим 1-м и прошедшим Ш-м соответственно.

Использование русской формы прошедшего времени глаголов совершенного вида для обозначения будущих действий и абстрактного настоящего времени считается переносным употреблением. В лезгинском языке будущее действие также может выражаться переносным употреблением формы прошедшего времени.

Значения, передаваемые формой прошедшего времени несовершенного вида русского глагола, в прямом употреблении, более многообразны: обозначение прошедшего действия в процессе его протекания, обозначение действия в его неограниченной повторяемости в плане прошедшего, обозначение действия в его постоянном существовании в плане прошедшего, обозначение действия как обобщённого факта, имевшего место в прошлом. Эти значения имеются и в лезгинском языке. Однако способы их выражения в сравниваемых языках различны. Обобщённо-фактическое значение в плане прошедшего времени, выражаемое в русском языке одной формой прошедшего времени несовершенного вида, в лезгинском языке обозначается тремя морфологическими формами - аориста, перфекта и презенса, присоединяющими агглютинативно аффикс -й, который и придаёт всей форме значение обобщённости.

В плане будущего времени в русском языке разграничены конкретно-фактическое и конкретно-процессное значения. В лезгинском языке эти значения, передаваемые разными формами в русском, обозначаются одной формой будущего времени.

В лезгинском языке как значения плана будущего времени традиционно выделяются значения так называемого будущего предположительного, выражающего предположение со значением возможности совершения действия при определённом условии. Высказывания с этой формой строятся из двух частей: предпосылки и возможного (желательного или нежелательного) последствия. Значение предположительности, возможности, приписываемое этой форме, является, на наш взгляд, производным от обусловленности обозначаемого ею действия, действием придаточного условия. А в простом предложении значение, сопутствующее этим формам, является производным от присущего им значения узуальности. Поэтому мы склонны считать единицы с аффиксами -да и -ди вариантами одной и той же формы будущего времени, а их употребление в узуальном или потенциальном значениях охватывается значением настоящего абстрактного.

В обоих языках как переносные употребления формы будущего простого возможны значения: возможности или невозможности действия, естественности и закономерности результата данного действия, повторения или чередования кратковременных действий на фоне длительных, обозначенных формами настоящего времени, быстро сменявшихся, повторявшихся в прошлом действий, внезапно совершившегося в прошлом действия.

Таким образом, разновидности темпоральной семантики, представленные в русском языке как основные употребления временных форм, в лезгинском языке, как правило, обозначаются разными морфологическими единицами. Значения, передаваемые одной формой настоящего времени в русском, обозначаются четырьмя разными формами лезгинского языка. Такое же положение с разграничением значений в плане прошедшего времени. Два основных значения одной формы прошедшего времени совершенного вида русского глагола в лезгинском обозначаются двумя специальными формами — перфектом и аори стом. Четыре основных значения формы прошедшего несовершенного русского глагола обозначаются семью формами в лезгинском языке. Представляется, что именно функционирование в лезгинском языке словоизменительной категории вида обеспечивает большую морфологическую спецификацию выражения временных значений в лезгинском языке.

И только в плане будущего времени в русском языке большая спецификация значений. Значения, выражаемые двумя формами будущего времени (совершенного и несовершеного вида) в русском, обозначаются одной формой будущего времени (не маркированной видовыми значениями) в лезгинском языке.

К изъявительному наклонению мы отнесли и отрицательные формы. Оппозиция положительных и отрицательных форм характерна как для изъявительного наклонения, так и для форм ирреальных наклонений и не меняет модального содержания. Ведь и в русском языке изъявительное наклонение представлено формами, которые указывают на реальное, фактическое совершение или несовершение данного действия в настоящем, прошедшем или будущем.

Отдельные факты лезгинского языка показали относительный характер объективности изъявительного наклонения. Лезгинский язык, несмотря на большую, чем в русском языке, спецификацию модальных и временных значений морфологическими формами, также может выражать ирреальные значения формами изъявительного наклонения. Но для этого нужны соответствующие контексты. Использование форм изъявительного наклонения при обозначении ирреальных действий является употреблением в переносных значениях.

Для сопоставления модальных значений ирреального плана, обозначаемых формами наклонений в русском и лезгинском языках, в качестве исходных мы взяли основные значения морфологических и синтаксических наклонений русского языка и выявили способы их грамматического оформления в лезгинском.

Под значением побуждения к действию понимается волеизъявление, направленное на осуществление чего-либо. Побудительная семантика охватывает ряд более частных значений в диапазоне от повеления до просьбы.

В русском языке к формам повелительного наклонения относятся: форма 2 л. ед. ч., выражающая побуждение, обращенное к одному лицу; форма 2 л. мн. ч., выражающая побуждение, обращенное к нескольким лицам; формы совместного действия, выражающие побуждение, обращенное к группе лиц, включающей говорящего.

В отличие от русского языка, глагольные формы лезгинского языка не различают числа. Немаркированными являются формы повелительного наклонения лезгинского глагола и в отношении категории вида.

Модальным содержанием формы 1-го лица в лезгинском языке является внесение предложения произвести обозначаемое глаголом действие. Поэтому для грамматических описаний на лезгинском языке для этой формы, на наш взгляд, подошло бы название теклифунин наклонение. Для исследований типологического плана в качестве рабочего названия мы предложили дефиницию пропульсивное наклонение или пропульсив (< англ. propulsive 'приводящий в движение; продвигающий, побуждающий').

В лезгинском языке в качестве формы 3-го. лица повелительного наклонения традиционно выделяется единица, имеющая в-своём составе основу, совпадающую с основой масдара, и аффикс -рай. В плане выражаемого модального значения рассматриваемая единица лезгинского глагола совпадает с единицами русского языка, относящими побуждение к 3-му лицу. Как показали примеры, формы 3-го лица повелительного наклонения в рассматриваемых языках могут выражать разные значения в пределах общей семантики побуждения: пожелание, предписание, разрешение, призыв, проклятие, заклинание и т.п. В лезгинском языке эта форма совмещает значения желательности и дозволения действия, т.е. значения оптатива и пермиссива. Считаем, что обсуждаемая лезгинская форма вполне адекватно может быть определена как оптатив или форма желательного наклонения.

Формы 2-го лица повелительного наклонения могут обозначать действие, обращенное к говорящему, т.е. 1-му лицу. Здесь говорящий обращается к себе самому на ты, образно отстраняясь от своего я и как бы глядя на себя со стороны. Значения форм 2-го лица повелительного наклонения заслуживают особого внимания, поскольку их возможности в выражении различных оттенков модальной семантики очень разнообразны. Так, повелительное наклонение может выражать: 1) вынужденность, обусловленную ситуацией; 2) вынужденность в силу принадлежности к определённому функциональному множеству; 3) вынужденность, обусловленную привычным положением вещей и социальными нормами; 4) приказ; 5) побуждение; 6) просьбу; 7) разрешение; 8) совет; 9) приглашение. Основные значения в целом совпадают в лезгинском и русском языках.

Что касается отрицательной формы повелительного наклонения, то в русском языке она образуется как производная от положительных форм. Иначе обстоит дело с запретительной семантикой лезгинского глагола. Во-первых, отрицательные формы не являются производными от форм повелительного наклонения в формальном отношении. Эти грамматические единицы находятся между собой в отношениях альтернации, не возводимы друг к другу.

Альтернативными являются они, на наш взгляд, и в содержательном плане. В лезгинском языке значение запрета не выражается в виде повеления не совершать действие, как в русском языке, а оформляется самостоятельно. Таким образом, в лезгинском языке форма с аффиксом -мир является самостоятельной в формальном и содержательном планах единицей, а не отрицательной формой повелительного наклонения. Поэтому считаем, что нет препятствий к определению её как формы запретительного наклонения (прохибитива). Для описаний на лезгинском языке мы предложили название кьадагъадин наклонение.

Таким образом, в лезгинском языке мы выделяем следующие морфологические единицы, выражающие разновидности семантики волеизъявления: про-пульсивиое наклонение (положительная и отрицательная формы), желательное наклонение (положительная и отрицательная формы), запретительное наклонение и собственно повелительное наклонение, - всего четыре (про-пульсив, оптатив, прохибитив, императив). На лезгинском языке их можно называть: пропульсив - теклифдин (или теклифунин) наклонение; прохибитив — кьадагъадин наклонение; императив — буйругъдин наклонение. Для оптатива можно предложить дефиницию ихтиярдин наклонение. Число морфологических форм выражения модальности побуждения в лезгинском, как видим, больше, чем в русском языке: шесть против трёх. При этом большая спецификация касается самих разновидностей модальной семантики, а не отнесённости действия к лицу.

Анализ средств выражения условного и сослагательного значений мы объединили. Собственной морфологической формы условное наклонение в русском языке не имеет. Для обозначения ирреального условия в придаточном предложении используется морфологическая форма сослагательного наклонения. Морфологическая форма сослагательного наклонения в русском языке состоит из глагольной единицы, совпадающей с формой прошедшего времени, и частицы бы (б), являясь аналитической. Категориальным значением сослагательного наклонения является возможность, предположительность обозначаемого им действия.

В описаниях лезгинского языка формы условного наклонения находят практически все исследователи. Сослагательное же наклонение не фиксируется ни в одной из работ, посвященных описанию модальных форм лезгинского глагола. В работе показано, что в лезгинском языке, как и в русском, условное и сослагательное наклонения тесно взаимосвязаны. Формы, обозначающие действие как стимулирующую причину другой ситуации, т.е. условного наклонения, и формы, обозначающие возможную, предполагаемую ситуацию, т.е. сослагательного наклонения, сопряжены как в формальном, так и в содержательном плане. Поэтому они и рассматриваются здесь вместе.

Формы с чисто условным значением аффикс -mla образует только тогда, когда присоединяется к причастию совершенного вида (фейи-mla 'если пойдёт / пойдёшь.'). Эта единица не имеет в своём составе аффиксов времени. Кроме этого, аффикс -mla агглютинативно присоединяют все временные формы изъявительного наклонения, придавая им значение гипотетичности обозначаемого действия, от которого семантически производным является значение условности. По нашему мнению, эти формы выражают предположение. При употреблении в роли сказуемого простого предложения, т.е. в независимой от условий контекста позиции, формы с аффиксом -mla обозначают действие, в реальности которого говорящий не уверен, сомневается. Оно обозначается как предполагаемое, и поэтому эту модальную форму лезгинского глагола мы назвали формой предположительного наклонения.

В роли зависимого предиката придаточной части сложного предложения формы предположительного наклонения на -mla обозначают действие, которое обусловливает собою (стимулирует) какое-либо другое действие, событие, ситуацию. В лезгинском языке, как и в русском, можно говорить о синтаксической форме условного наклонения, получаемой постановкой сказуемого придаточной части сложного предложения в форме предположительного наклонения.

В содержании сослагательного наклонения присутствует сема сопряжённости обозначаемой ситуации с другой ситуацией: либо с условием осуществления, либо с некоторым периодом времени в прошлом. В лезгинском языке оно образуется синтаксическим сопряжением при помощи морфемы -й- / -й в составе зависимого сказуемого придаточного условия и главного сказуемого. В русском языке значение сослагательного наклонения определяется как значение возможности, предположительности.

В рамках ирреальности условия в лезгинском языке мы выделили формально разграниченные единицы со значениями реального и ирреального условия. Поэтому сложноподчинённые предложения с придаточными условия, мы разделили на два типа. В предложениях первого типа сказуемое придаточной части обозначает действие, обусловливающее собой другую ситуацию, обозначаемую формой изъявительного наклонения, т.е. "реальную" ситуацию (синтаксическое условное наклонение). В предложениях второго типа сказуемое главной части обозначает действие, которое в действительности не осуществляется, но могло бы осуществляться, если бы имела место ситуация придаточного условия, которая, в свою очередь, также не осуществляется. Предложения этого типа мы определили как синтаксическое сослагательное наклонение.

Соотношение между условным и сослагательным наклонениями схематически мы представили следующим образом. Условное наклонение: "Если имеет место ситуация А, то имеет место ситуация В", - где главное сказуемое (В) обозначено формами изъявительного наклонения ("реальность"). Сослагательное наклонение: "Если бы имела место ситуация А, то имела бы место и ситуация В", - где главное сказуемое (В) может быть обозначено только формой условно-временной соотнесённости (ирреальность). Это различие вносится сопряжённым употреблением в ролях главного и зависимого предикатов в предложениях сослагательного наклонения форм с аффиксом -и, -й- соответственно.

Таким образом, значения предположения, сомнения, догадки и условия тесно взаимосвязаны как в русском, так и в лезгинском языках. Их взаимообусловленность выражается и в том, и в другом языках формальными связями между наклонениями, выражающими эти значения.

Параллельный анализ средств грамматического оформления обсуждаемых значений позволил выделить для лезгинского языка в рамках данной сферы ирреальной модальности морфологическую форму условного наклонения, морфологическую форму предположительного наклонения, синтаксическую форму условного наклонения, синтаксическую форму сослагательного наклонения.

Значения желательности и долженствовательности в русском языке передаются формами синтаксических наклонений. В содержании синтаксического желательного наклонения русского языка присутствует элемент значения, связанный с гипотетичностью осуществления желаемого: "оно может иметь или не иметь место, но желательно, чтобы имело ".

В лезгинском языке, наряду с морфологической формой желательного наклонения (оптатив), мы выделили и синтаксическую форму. Интересно, что и в лезгинском языке модальные значения предположительности и желательности оказываются связанными и на формальном уровне: для выражения значения желательности используется морфологическая форма предположительного наклонения с аффиксом -m/д.

Анализ материала показал, что основным способом выражения значения, передаваемого желательным наклонением русского языка, в лезгинском языке является сочетание модальной частицы,кьвдн 'хоть' с формами морфологического предположительного наклонения. Причём не со всеми, а только с образованными при помощи аффикса -mla от временных форм, имеющих в своём составе аффикс условно-временной соотнесённости действия -й-.

Значением формы долженствовательного наклонения русского языка является обязательность, вынужденность, предписанность чего-либо. Образуется это наклонение постановкой спрягаемого глагола в форме повелительного наклонения, либо введением в безглагольное предложение служебного глагола быть в форме повелительного наклонения.

В лезгинском языке аналогичные значения также выражаются предложениями, образуемыми постановкой спрягаемого глагола в формах побудительных наклонений. Однако здесь морфологических форм с побудительным значением четыре: повелительное, запретительное, пропульсивное и желательное наклонения. Но в отличие от русского языка, в лезгинском языке в синтаксическом долженствовательном наклонении используется морфологическая форма не повелительного наклонения (хьухь 'будь'), а пропульсивного (жен 'давай, чтобы было').

Мы сопоставляли в работе средства грамматического оформления модальной семантики, опираясь на комплекс модальных значений, выражаемых морфологическими и синтаксическими наклонениями русского языка. Однако в лезгинском языке грамматическое выражение в формах наклонений могут иметь модальные значения, не встречающиеся в описаниях русского языка. В работе такие единицы рассматриваются, в частности - импоссибилитив, вопросительное и эвиденциальное наклонения.

Термином штоссибилитив, предложенным К.Р. Керимовым, мы обозначаем форму с аффиксом -ч, присоединяемым непосредственно к корневой морфеме, совпадающей с корнем деепричастия несовершенного вида на -з. Эта форма выражает модальное значение уверенности в том, что обозначаемое глаголом действие не может иметь место.

В работе мы попытались показать, что нет никаких оснований считать формы типа жеч негативными коррелятами форм типа жеди. Во-первых, сама форма на -ди не является формой предположительного наклонения. Её содержание идентично содержанию формы настоящего-будущего на -да. С другой стороны, отрицательные формы образуются в лезгинском языке агглютинативным прибавлением -ч (,же-да 'будет, бывает' > же-да-ч 'не будет, не бывает'). А между формой настоящего-будущего на -да / -ди и формой импоссибилитива на -ч имеет место альтернация аффиксов в параллельных формах, не находящихся между собой в отношениях морфологической деривации.

Содержание этой формы относится именно к сфере реальности / ирреальности, т.е. к семантике объективной модальности, конкретнее — к сфере ирреальности. В рамках ирреальности значение импоссибилитива можно отнести к значению невозможности. Поскольку данное модальное значение выражено специальной морфологической единицей, мы считаем, что имеются все основания для констатации в лезгинском языке еще одной формы ирреального наклонения, не выявленной в предыдущих исследованиях. Это - импоссибилитив или наклонение невозможности, для описаний на лезгинском языке — тежер чар дин наклонение (доел.: 'невозможного факта наклонение').

К числу основных типов значений", рассматриваемых как модальные, относится и значение засвидетельствованности. При помощи форм с таким модальным значением говорящий указывает опосредованность своего знания о сообщаемом факте и, тем самым, связанную с этой опосредованностью возможную недостоверность сообщаемого. Он отстраняется от информации, перекладывает ответственность за её достоверность на другой источник. Говорящий не уверен в реальности сообщаемого факта и представляет действие как ирреальное: информация оценивается им как гипотетичная.

Единица такого содержания имеется и в лезгинском языке, однако она, как и импоссибилитив, не получила в литературе по лезгинскому языку теоретической интерпретации. В языке единица имеется, причём, достаточно употребительная, а в описаниях она как бы игнорируется. Для её обозначения мы использовали термин эвиденциальностъ, введённый Р. Якобсоном. Эвиденциальность выражает неочевидность действия, когда говорящий либо получает информацию от других лиц, либо получает информацию о действии по косвенным признакам. Иными словами, эвиденциальность служит для передачи чужой речи. В лезгинском языке это значение передаётся аффиксом -лда, который присоединяется к временным формам изъявительного наклонения. По всем показаниям эта единица соответствует критериям, лежащим в основе выделения глагольных наклонений как грамматического средства выражения объективной модальности. Она выражает ирреальную модальность, соответствующую при* водившимся выше определениям семантики эвиденциальности. Термин для обозначения этого наклонения на лезгинском языке мы пока не подобрали.

Отнесение вопросительного значения к сфере модальной семантики не вызывает сомнения. Сложность представляет то обстоятельство, что вопросительное значение входит в разные оппозиции: в противопоставление высказываний по коммуникативной целеустановке по линии утверждение — вопрос — побуждение, и в противопоставление модальных значений по линии реальность - гипотетичность — ирреальность.

В отличие от русского языка, в лезгинском языке имеется и специальная морфологическая форма глагола, предназначенная для выражения вопроса. Эта форма образуется присоединением к любой из форм изъявительного наклонения специального аффикса -ни. Определение этой формы как самостоятельного наклонения можно аргументировать тем, что вопросительное значение семантически производно от эпистемического значения сомнения, неуверенности, предположения о реальности некоторой ситуации. Следовательно, семантика обращения за ответом относится к ирреальным значениям объективной модальности.

Можно утверждать, что основным способом выражения вопроса в лезгинском языке является глагольная форма вопросительного наклонения на -ни. Она - наиболее специализированное, не требующее дополнительных контекстуальных и особых интонационных условий, нейтральное в плане экспрессивных коннотаций средство выражения вопроса, для которого исходным пунктом является сомнение, предположение. Именно это обстоятельство, на наш взгляд, послужило причиной отнесения к вопросительному наклонению, наряду с формами на -ни, и форм предположительного наклонения в работе Р.И. Гайдарова. Предположительное наклонение, как и изъявительное, конечно же, может использоваться для выражения вопроса. Но для этого в лезгинском языке предназначена, прежде всего, самостоятельная синтетическая грамматическая форма вопросительного наклонения.

По поводу так называемого уступительного наклонения среди лезгинове-дов, как правило, нет расхождений. Образуется эта единица от всех форм на аффикс -mla добавлением к ним аффикса -ни. Однако исследование этой формы показало, что действие, обозначенное зависимым глаголом в составе придаточного уступительного в русском языке, и действие, обозначаемое формами так называемого уступительного наклонения в лезгинском языке, не предстают как имеющие модальное значение ирреальности. Оно не входит в оппозицию с формами индикатива по линии реальность — ирреальность. Видимо, именно поэтому конструкция придаточного уступительного не рассматривается в русском языке как синтаксическая форма выражения ирреальной модальности, т.е. как синтаксическое наклонение, подобно условному, желательному и др. Отношения между придаточным уступительным и главным предложением — это отношения таксисного плана.

В русском языке в придаточном уступительном предложении используются формы изъявительного наклонения. В лезгинском языке значение, аналогичное значению такой уступительной конструкции, выражается специальной синтетической формой глагола, но в содержательном плане различий между ними нет. Поэтому отнесение этой единицы лезгинского глагола к наклонениям вызывает, по меньшей мере, сомнение. Тем не менее, формы уступительного наклонения традиционно выделяются как в лезгинском, так и в некоторых других дагестанских языках.

Изложенные обстоятельства ставят под сомнение правомерность отнесения обсуждаемой единицы (условное наклонение на -mla + ни) к наклонениям. В таком случае возникает вопрос о грамматическом статусе этой формы, т.е. куда в таком случае её отнести? Следует отметить, что это не единственная такая форма, грамматический статус которой требует уточнения. Например, в работе упоминалась и глагольная форма на аффикс -вал, трактуемая обычно как отглагольное имя абстрактного значения.

Такие факты лишь свидетельствуют о том, что в описании лезгинского языка сохраняются многие "белые пятна". Они не укладываются в рамки привычных грамматических представлений, требуют нетрадиционного подхода и дальнейшего изучения.

Таким образом, в современном лезгинском языке мы считаем возможным различать 14 самостоятельно функционирующих наклонения: изъявительное, повелительное (буйругъдин), пропульсивное (теклифдин), желательное (их-тиярдип), запретительное (кьадагъадин), морфологическую форму условного наклонения, морфологическую форму предположительного наклонения, синтаксическую форму условного наклоцения, синтаксическую форму сослагательного наклонения, синтаксическое долженствовательное наклонение, синтаксическое желательное наклонение, вопросительное', эвиденциальное и им-поссибилитив.

Лезгинский и русский языки относятся к языкам разного типа. Проведенное сопоставление показало значительно большую, чем в русском языке, спе

• к цификацию средств выражения модальности в лезгинском. Лезгинский язык использует больше грамматических единиц как в сфере реальной модальности, так и в сфере ирреальной. В силу специфики агглютинативного строя в лезгинском языке в формировании наклонений участвует большее число аффиксов.

Список научной литературыДевришбекова, Эльвира Низамиевна, диссертация по теме "Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание"

1. ДГУ - Дагестанский государственный университет

2. РИО ДГУ - редакционно-издательский отдел ДГУ

3. ИПЦ ДГУ — издательско-полиграфический центр ДГУ

4. Даг. НЦ АН СССР - Дагестанский научный центр АН СССР

5. ДНЦ РАН — Дагестанский научный центр РАН

6. ИИЯЛ - Ин-т истории, языка и литературы Даг. филиала АН СССР

7. ЛГУ - Ленинградский государственный университет

8. СРЯ - Словарь русского языка. В 4-х т./ АН СССР, Ин-т рус. яз. - 3-е изд. - М.: Русскийязык, 1985-1988. Т. I. А - Й. - 1985. - 696 с.

9. СИЛДИ 1971 - Сравнительно-историческая лексика дагестанских языков.

11. ТФГ 1987 - Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность.

12. Временная локализованность. Таксис. - Л.: Наука, 1987. - 347 с.

13. ТФГ 1990 — Теория функциональной грамматики: Темноральность. Модальность. - Л.: Наука, 1990. - 263 с.

14. Л.г. - "Лезги газет" ("Лезгинская газета" - республиканская (РД) газета налезг. яз.).

15. Л.я . - Гайдаров Р.И., Алипулатов М.А. Лезгинский язык. Учебник для педучилищ. - Махачкала: Дагучпедгиз, 1965. - 260 с. (на лезг. яз.).

16. ЛЭС - Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990.- 685с.

17. ЛФ - Лезгийрии фольклор. - Махачкала, 1941 (на лезг. яз.).

18. ФСК - функционально-семантическая категория.* * *

19. Абдулмуталибов Н.Ш. Отглагольные образования в лезгинском языке. Дис. ...канд. филол. наук. - Махачкала, 1997. - 205 с.

20. Адмони В.Г. О многоаспектно-доминантном подходе к грамматическомустрою // ВЯ. - 1961, № 2 - 42-52.

21. Адмони В.Г. Основы теории грамматики. - М.;-Л.: Наука, 1964. —105 с.

22. Алексеев М.Е. К вопросу о классификации лезгинских языков // ВЯ. — 1984, №5.-С. 88-94.

23. Алексеев М.Е. Вопросы сравнительно-исторической грамматики лезгинскихязыков: Морфология. Синтаксис. - М.: Наука, 1985. - 158 с.

24. Алексеев М.Е., Шейхов Э.М. Лезгинский язык. - М.: Academia, 1997.

25. Апресян Ю.Д. Экспериментальное исследование семантики русского глагола.-М.:Наука, 1967.-251 с.

26. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл: Логико-семантические проблемы.-М.: Наука, 1976.-383 с.

27. Ахмедов Г.И. Коммуникативные типы высказывания в лезгинском языке (всопоставлении с русским). - М.: Академия, 1999. - 148 с.

28. Балин Б.М. Актуальная задача советской контрастивной грамматики // Контрастивная и функциональная грамматика: Межвуз. темат. сб. научн. тр. / Калининский госуниверситет. - Калинин, 1987. - 4-6.

29. Балл и Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. - М., 1955. —416с.

30. Беляева Е.И. Модальность и прагматические аспекты директивных речевыхактов в современном английском языке: Автореф. дне. ... доктор фолол. наук.-М., 1987.

31. Беляева Е.И. Функционально-семантические поля модальности в английском ирусском языках. - Воронеж, 1985. 180 с.

32. Бенвенист Э. Уровни лингвистического анализа // Новое в лингвистике. IV. —

33. М.: Прогресс, 1965. - 434 - 449.

34. Бенвенист Э. Общая лингвистика. - М.: Прогресс, 1974. - 448 с.

35. Бондаренко В.И. Виды модальных значений и их выражение в языке. — Диссертация ...канд. филол. наук. т-М., 1977.

36. Бондарко А.В. Грамматическая категория и контекст. - Л.: Наука, 1971. — 115с.

37. Бондарко А.В. Универсальные и неуниверсальные функции в грамматике //

38. Универсалии и их место в типологических исследованиях: Мещаниновскиечтения 1971 г.: Тезисы докладов. - М., 19716. - 7-9.

39. Бондарко А.В. О некоторых аспектах функционального анализа грамматических явлений // Функциональный анализ грамматических категорий. - Л.: 1. Наука, 1973.-С. 5-31.

40. Бондарко А.В. Категориальные и некатегориальные значения в грамматике //

41. Принципы и методы семантических исследований / Ин-т языкознания АН

42. СССР. - М.: Наука, 1976. - 180-202.

43. Бондарко А.В. Теория морфологических категорий. - Л.: Наука, 1976а. — 255 с.

44. Бондарко А.В. Грамматическое значение и смысл. -Л . : Наука, 1978. — 175 с.

45. Бондарко А.В. Грамматическая форма и контекст (о понятиях "частное значение", "функция грамматической формы", и "категориальная ситуация") //

46. Русский язык: Функционирование грамматических категорий: Текст и контекст: Виноградовские чтения. XII -XIII . -М.: Наука, 1984.-С. 13-32.

47. Бондарко А.В. Направления функционально-грамматического описания "отформы" и "от семантики" // Функциональный анализ грамматических форм и конструкций. - Л.: Наука, 1988. - 5-11.

48. Бондарко А.В. Теория инвариантности P.O. Якобсона и вопрос об общих значениях грамматических форм // ВЯ. - 1996, № 4. - 5-18.

49. Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в русском языке // Винофадов В.В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике.-М., 1978.

50. Виноградов В.В. Русский язык (Грамматическое учение о слове). — 3-е изд. —

51. М.: Высшая школа, 1986. - 640 с.

52. Гаджиев М.М. Грамматика лезгинского языка. Ч. I. Фонетика и морфология. —

53. Махачкала: Даггиз, 1940. - 144 с. (На лезг. яз.)

54. Гаджиев М.М. Синтаксис лезгинского языка. Ч. 1. Простое предложение.

55. Махачкала: Дагучпедгиз, 1954. - 196 с.

56. Гайдаров Р.И., Алипулатов М.А. Учебник лезгинского языка для педучилищ.

57. Махачкала: Дагучпедгиз, 1965. - 260 с. (На лезг. яз.)

58. Гайдаров Р.И. Морфология лезгинского языка (Учебное пособие). — Махачкала: РИО ДГУ, 1987. - 164 с.

59. Гайдаров Р.И. Основы словообразования и словоизменения в лезгинском языке (Пособие для учителя). - Махачкала: Дагучпедгиз, 1991.-78.

60. Гак В.Г. Высказывание и ситуация // Проблемы структурной лингвистики,1972. - М.: Наука, 1973. - 349-372.

61. Гак В.Г. О контрастивной лингвистике // Новое в зарубежной лингвистике.

62. Вып. XXV. Контрастивная лингвистика. - М.: Наука, 1989. - 5-27.

63. Грамматика -70 - Грамматика современного русского литературного языка.

64. Отв. ред. Н.Ю.Шведова.- М., 1970. -767с.

65. ГРЯ - Грамматика русского языка. T.I.4.I. Фонетика. Морфология. — М.: Издательство АНСССР, 1960.

66. Грепль М. О сущности модальности // Языкознание в Чехословакии. - М.,1978.

67. Гринберг Дж. Квантитативный подход к морфологической типологии языков //

68. Новое в лингвистике. Вып. 3. - М.: Изд. лит. на иностр. языках, 1963. — 60-94.

69. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. - М.: Прогресс, 1984

70. Гюльмагомедов А.Г. Слово и фразеологизм в дагестанских языках // Труды

71. Сам. ГУ им. А. Навои. Вып. 219. Вопросы фразеологии. Часть вторая. — Самарканд, 1972.-С. 55-62.

72. Гюльмагомедов А.Г. О понятиях "сложный глагол", "составной глагол" (поданным лезгинского языка) // Шестая региональная научная сессия по историко-сравнительному изучению иберийско-кавказских языков. Тезисы докладов. - Майкоп, 1975. - 66-67.

73. Дешериева Т.Н. К проблеме соотношения глагольных категорий времени и вида//ВЯ.-1976, № 1.-С. 73-81.

74. Дешериева Т.И. Исследование видо-временной системы в нахских языках (спривлечением материала иносистемных языков). — М.: Наука, 1979. — 271 с.

75. Ермолаева Л.С. Понимание модальности в современной лингвистике ( на материале немецкого и английского) // Лингвистика и методика в высшей школе. - М., 1978. - Вып. 8. 47-60 (б)

76. Есперсен О. Философия грамматики. - М.: Изд. иностр. лит-ры, 1958. — 404 с.

77. Жирков Л.И. Грамматика лезгинского языка. - Махачкала, 1941. - 132 с.

78. Зализняк Анна Д., Шмелёв А.Д. Введение в русскую аспектологию. — М.: Языки русской культуры, 2000. - 226 с.

79. Зверева Е.А. Научная речь и модальность (Система английского глагола). — Л.,1983.С.150-158.

80. Золотова Г.А.О модальности предложения в русском языке // ФН. №4. 1962.1. 65-80.

81. Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. - М.: Наука, 1973.-351 с.

82. Кацнельсон Д. Основные задачи лингвистической типологии // Лингвистич ческая типология и восточные языки: Материалы совещания. - М.: Наука, 1965.-С. 71-76.

83. Кацнельсон Д. Типология языка и речевое мышление. — Л.: Наука, 1972. —216 с.

84. Кацнельсон Д. Лингвистическая типология // ВЯ. - 1983, № 3. - 9-20.

85. Кацнельсон Д. Общее и типологическое языкознание. - Л.: Наука, 1986. —297с.

86. Керимов К.Р. Есть ли категория вида в лезгинском языке? // ВЯ. — 1996, № 1.1. 125-135.

87. Керимов К.Р. Современная аспектология и изучение категории вида в дагестанских языках // Вестник ДГУ. Гуманитарные науки. Вып. I. — Махачкала: 1. ИПЦДГУ, 1997.-C.9-15.

88. Керимов К.Р. Видовые оппозиции в русском и дагестанских языках (к определению фамматического статуса категории вида в русистике) // Современные проблемы кавказского языкознания и тюркологии. - Махачкала: ИПЦ 1. ДГУ, 1997.-С. 131-133.

89. Керимов К.Р. Эргативность и залог с позиции функционально-семантическойкатегории залоговости // Языкознание в Дагестане: Лингвистический ежегодник. - Махачкала, 1997. - 37-47.

90. Керимов К.Р. Предельность / непредельность и вид (к инвариантным значениям граммем СВ в русском и лезгинском языках) // Вестник ДГУ. Гуманитарные науки. Вып. 3.-Махачкала, 1999.-С. 131-137.

91. Керимов К.Р. Деепричастие, инфинитив или целевая форма? (К трактовке такназываемых основных форм лезгинского глагола) // Языкознание в Дагестане: Лингвистический ежегодник. №3.-Махачкала, 1999.-С. 131-142.

92. Керимов К.Р. Категория вида в лезгинских языках (черты агглютинативнойтенденции) // Societas Caucasologica Europaea. 10^*^ International Colloquium.

93. August 2-5, 2000. University of Munich. - P. 29.

94. Керимов К.Р. Синтетизм в языках различных типов (на материале русского идаргинского языков) // Языкознание в Дагестане: Лингвистический ежегодник. № 4-5. - Махачкала, 2001. - 80-94.

95. Кибрик А.Е., Кодзасов СВ. Сопоставительное изучение дагестанских языков:

96. Глагол. - М.: Изд. МГУ, 1988. - 225 с.

97. Климов Г.А., Алексеев М.Е. Типология кавказских языков. — М.: Наука, 1980.-303 с.

98. Климов Г.А. Принципы контенсивной типологии. — М.: Наука, 1983.

99. Климов Г.А. Введение в кавказское языкознание. - Мл Наука, 1986. — 208 с.

100. Кобрина Н.А. Понятийные категории и их реализация в языке // Понятийныекатегории и их языковая реализация: Межвузовский сборник научных трудов / Ленингр. гос. педаг. ин-т им. А.И. Герцена. - Л., 1989. - 40-50.

101. Курилович Е. Очерки по лингвистике. - М.: Изд. иностр. лит-ры, 1962. — 456 с.

102. Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику. - М.: Прогресс, 1978. —542 с.

103. ЛомтевТ.И. Структура и парадигматика предложения на основе свойств грамматической категории модальности // Уч. Зап. МГПИ им. Ленина. Вопросы филологии. 1969. 205-232.

104. Ляпон М.В. Модальность // Русский язык. Энциклопедия. - М., 1979.

105. Маллаева 3. Видо-временная система аварского языка. - Махачкала: Бари,1998.-156 с.

106. Мартине А. Основы общей лингвистики // Новое в лингвистике. Вып 3. — М.:

107. Изд. лит. на иностр. языках, 1963. - 366-566.

108. Маслова Е.С. О критерии обязательности в морфологии // Изв. АН. Серия лит.и яз. Том 53. - 1994, № 3. - 44-50.

109. Мейланова У.А. Очерки лезгинской диалектологии. - М.: Hayjca, 1964. — 416 с.

110. Мейланова У.А. Об отражении категории класса в именах существительныхдагестанских языков // Уч. зап. ИИЯЛ. Т. XIII. Сер. филол. - Махачкала:

111. Изд. Даг. филиала АН СССР, 1964а. - 5-25.

112. Мейланова У.А. Становление и функционирование причастных форм в лезгинском языке // Отглагольные образования в иберийско-кавказских языках. - Черкесск, 1989.-С. 164-168.

113. Мельчук И.А. Курс общей морфологии. Том I: Введение; Часть первая: Слово.-М. : "Языки русской культуры"; Вена: WSA, 1997.-427 с.

114. Мельчук И.А. Курс общей морфологии.. Том П. Часть вторая: Морфологические значения. - М.: "Языки русской культуры"; Вена: WSA, 1998. — 544 с.

115. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. - Л.: Наука, 1978. — 387 с.

116. Мещанинов И. И. Глагол. - Л.: Наука, 1982. - 272 с.

117. Некрасов Н.П. О значении форм русского глагола. -Л . , 1965.

118. Нерознак В.П. Метод сравнения в синхронном языкознании (К основаниямлингвистической компаративистики) // Изв. АН СССР. Серия лит. и яз. Т. 45. - 1986, № 5. - 402-412.

119. Никитович В.М. Модальные функции глагола изъявительного наклонения. Автореф. дис.... канд. филол. наук. 1953.

120. Никифоров Д. Глагол, его категории и формы в русской письменности второй половины XVI века. М., 1952. 344 с.

121. Ожегов СИ. Словарь русского языка. 14-е изд. - М.: Русский язык, 1983.

122. Панфилов В.З. Категория модальности и её роль в конструировании структурыпредложения и суждения // Вопросы языкознания. 1977. №4.

123. Пауль Г. Принципы истории языка. М.: Издательство иностранной литературы, 1960.-500 с.

124. Перцов Н.В. Грамматическое и обязательное в языке // ВЯ. — 1996, № 4. — 39-61.

125. Петров Н.Е. О содержании и объёме языковой модальности. — Новосибирск,1982.-160 с.

126. Пешковский Л.М. Русский синтаксис в научном освещении. 7-е изд. — М.: Учпедгиз, 1956.-511 с.

127. Плунгян В.А. Общая морфология: Введение в проблематику: Учебное пособие. - М.: Эдиториал УРСС, 2000. - 384 с.

128. Польдауф И. Третий синтаксический план // Языкознание в Чехословакии.1. М., 1978.-С. 303-320.

129. Распопов И.П. К вопросу о модальности предложения // Уч. зап. Благовещ.пед. института. Т.8. 1957. 117-197.

130. Реформатский А.А. Введение в языкознание. М., 1962.

131. Русская грамматика. Т. I. - М.: Наука, 1980. - 783 с.

132. Русская грамматика. Т. II. - М.: Наука, 1980. - 709 с.1. Сепир Э. Язык. М., 1934.

133. Серебренников В.А. О лингвистических универсалиях // ВЯ. - 1972, № 2. - 3-17.

134. Сильницкий Г.Г. Семантические типы ситуаций и семантические классы глаголов // Проблемы структурной лингвистики, 1972. - М., 1973. - 373-391.

135. Смирницкий А.И. Морфология английского языка. - М., 1959.

136. Соссюр Ф. Труды ПО языкознанию. - М.: Професс, 1977. - 695 с.

137. Структурно-типологические особенности русского и кавказских языков / Ф.С.

138. Льянова (отв. ред.) и др. - Грозный, 1977. - 190 с.

139. Структурные общности кавказских языков. - М.: Наука, 1978.

140. Талибов Б., Гаджиев М. Лезгинско-русский словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1966.-603 с.

141. Талибов Б.Б. Грамматический очерк лезгинского языка // Талибов Б., Гаджиев

142. М, Лезгинско-русский словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1966. — 538-602.

143. Талибов Б.Б. Сравнительная фонетика лезгинских языков. - М.: Наука, 1980. —350 с.

144. Топуриа Г.В. Основные морфологические категории лезгинского глагола (поданным кюринского и ахтынского диалектов). - Тбилиси: Изд. АН Груз. 1. ССР, 1959.-135 с.

145. Уорф Б.Л. Лингвистика и логика // Новое в лингвистике. Вып. I. - М.: Изд. лит.на иностр. языках, 1960. - 135-168.

146. Услар П.К. Этнография Кавказа: Языкознание. Т. YI: Кюринский язык. - Тифлис: Изд. Упр. Кавказского учебн. округа, 1896. - 639 с.

147. Хайдаков СМ. Арчинский язык // Языки народов СССР. Т. IY: Иберийскокавказские языки. - М.: Наука, 1967. - 608-626.

148. Хайдаков СМ. Система глагола в дагестанских языках. - М.: Наука, 1975. —276 с.

149. Ханмагомедов Б. Г.-К. Табасаранский язык // Языки народов СССР. Т. IY:

150. Иберийско-кавказские языки. - М.: Наука, 1967. - 545-561.

151. Хлебникова И.Б. Сослагательное наклонение в английском языке ( как общелингвистическая проблема). - Калинин, 1971. - 174 с.

152. Холодович А.А. Проблемы грамматической теории. — Л.: Наука, 1979. — 304 с.

153. Чейф У. Значение и структура языка. - М.: Прогресс, 1975. - 232 с.

154. Шведова Н.Ю. Ещё раз о глаголе быть // ВЯ. - 2001. № 2. - 3-12.

155. Шейхов Э.М. Сравнительная типология лезгинского и русского языков: Морфология. - Махачкала: Изд. ДНЦ РАН, 1993. - 215 с.

156. Шихалиева Х. Категория вида и времени в табасаранском языке. Автореф.дис.... канд. филол. наук. - Махачкала, 1996. - 20 с.

157. Щур Г.С. Теории поля в лингвистике. - М.: Наука, 1974. - 255 с.

158. Эльдарова Р.Г. Лакский глагол: (Структура и семантика глагольного слова. Категории вида и залога. Вербоиды): Учебное пособие. - Махачкала: Изд. 1. ДГУ, 1993.-49С.

159. Эльдарова Р.Г. Лакский глагол (система глагольного словоизменения): Учебное пособие. - Махачкала: ИПЦ ДГУ, 2000. - 75 с.

160. Якобсон P.O. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципытипологического анализа языков различного строя / О.Г. Ревзина (сост.). —

162. Яковлев Н.Ф. Грамматика литературного кабардино-черкесского языка. М.,1948. Цит. по: Виногорадов В.В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. М., 1975. 56.

163. Яковлев Н.Ф., Ашхамаф Д. Грамматика*'^ 'дыгейского языка. М., 1941. Цит. по:

164. Винофадов В.В. О категории модальности и модальных словах в русскомязыке. 56.

165. Ярцева В.Н. Универсалии в грамматике как один из параметров классификации языков // Универсалии и их место в типологических исследованиях: Тезисы докладов / В.Н. Ярцева (отв. ред.)..и др. - М., 1971. - 3-4.

166. Ярцева В.Н. Иерархия грамматических категорий и типологическая характеристика языков // Типология грамматических категорий: Мещаниновские чтения. - М.: Наука, 1975. - 5-23. ,

167. Ярцева В.Н. Типология языков и проблема универсалий // ВЯ. - 1976, № 2. - 6-16.

168. Ярцева В.Н. Контрастивная грамматика. -М. : Наука, 1981. - 111 с.

169. Ярцева В.Н. Теория и практика сопостав^^тельного исследования языков // Изв.

170. АН СССР. Сер. лит. и яз. Т. 45. - 1986, № 6. - 493-499.

171. Ярцева В.Н. Сопоставительная лингвистика и проблемы вариативности языка// Филологические науки. - 1986а, № 5, - 6-8.

172. Coseriu Е. Kontrastive Linguistik und Ubersetzung: ihr Verhaltnis zueinander //

173. Kontrastive Linguistik und Ubersetzungswissenschaft. - Munchen: Wilhelm Fink1. Verlag, 1981.-P. 183-199.

174. Haspelmath M. A Grammar of Lezgian.-Berlin, 1991.-535 p.