автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.03
диссертация на тему: Монашество и монастырские реформы в раннесредневековой Германии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Монашество и монастырские реформы в раннесредневековой Германии"

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ М.В. ЛОМОНОСОВА ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ КАФЕДРА ИСТОРИИ СРЕДНИХ ВЕКОВ

0(1 Яд правах рукописи

2 1 ШОН ¡539

Усков Николай Феликсович

МОНАШЕСТВО И МОНАСТЫРСКИЕ РЕФОРМЫ В РАННЕСРЕДНЕВЕКОВОЙ ГЕРМАНИИ

специальность 07.00.03. всеобщая история

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

МОСКВА 1999

Работа выполнена на кафедре истории средних веков Московского Государственного Университета им. М.В. Ломоносова

Научный руководитель

Официальные оппоненты

Ведущая организация

— кандидат исторических наук, доцент М.А. Бойцов

— доктор исторических наук, профессор В. И. Уколова;

— кандидат исторических наук, доцент В. Г. Безрогов

— Могс.ковский Педагогический Университет

Защита состоится ^

_а_1999 г. на заседании

диссертационного совета К - 053.05.28 при Московском Государственном Университете им. М.В. Ломоносова

Адрес: 119899, ГСП, Москва В-234, Воробьевы Горы, МГУ им. М.В. Ломоносова, 1-ый гуманитарный корпус, Исторический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке МГУ им. М.В. Ломоносова.

Автореферат разослан я__1999 г.

Ученый секретарь диссертационного совета,

доктор исторических наук, профессор ^ (¡¡^^р

И.Л. Маяк

эък-ам-м, /. о эз*5~

Актуальность темы диссертации. В отечественной историографии практически полностью неизученной остается история средневекового монашества и церкви — тематика, которая на протяжении десятилетий находилась на периферии исторического знания в нашей стране, что не только обедняло и искажало картину средневековой западноевропейской истории, но и предопределило весьма скромный уровень общих знаний по истории католической церкви. Состояние отечественной науки контрастирует с усилившимся в XX в. интересом зарубежной историографии к средневековому монашеству, все более глубоким осознанием той существенной роли в религиозной, церковной, социальной, экономической и политической истории, в истории культуры, которую играло монашество, являясь в целом одним из системообразующих факторов средневековой европейской цивилизации. Однако чем отчетливее вырисовывалось многообразие влияний монашества на "мир", тем с большим трудом исследователям удавалось примирить историческое значение монашества с его аскетическими истоками — изначальной враждебностью обществу и культуре, стремлением монахов к стяжанию прежде всего личного спасения. Действительно, традиционное определение монашества как особой формы аскезы (разделяемое и 71. П. Карсавиным, автором единственного пособия по истории средневекового монашества на русском языке),1 не описывает всех этапов развития монашества, некогда бежавшего от мира и церкви, а уже в эпоху Каролингов превратившегося "в один из несущих столпов системы социально-политического господства".2

Выяснить соотношение социально-значимой роли монашества и его аскетических истоков — такова ныне одна из важнейших исследовательских проблем, поскольку от ее решения зависит само понимание феномена монашества в средние века. Крупный протестантский

1 Карсавин 71.П. Монашество в средние века (1912) 2-е изд. / Под ред. М.А. Бойцова. М„ 1992. С. 1.

2 Prinz F. Askese und Kultur. Vor- und frühbenediktinisches Mönchtum an der Wiege Europas. München, 1980. S. 11.

богослов А. фон Харнак трактовал исторический путь монашества лишь как профанацию его первоначальных идеалов.3 Историки-бенедиктинцы, возражая против десакрализации средневекового монашества, разделяли его историю на "внутреннюю", будто бы целиком детерминированную аскетическими устремлениями, и "внешнюю", которая определялась политикой епископата, знати, королевской власти и являлась скорее помехой для осуществления монашеством его "имманентных" целей.4 Крупнейший исследователь раннес.редневекового монашества Ф. Принц, не отказываясь от выделения "внешней" и "внутренней" истории, выдвинул гипотезу о "гетерономии целей", согласно которой монашество, изначально преследовавшее свои цели, невольно или неосознанно оказывало глубинное внешенее" воздействие, тем самым перемещаясь с периферии в центр христианского мира.5

При охарактеризованных выше подходах к пониманию феномена средневекового монашества абсолютизируется значение его аскетических истоков. Попытку О.Г. Эксле возводить истоки монашества не к аскезе, — в его понимании она, однако, оказывается идентичной анахорезе, — а к традициям идеального общежития, якобы изначально открытого миру, вряд ли следует признать удачной.6 " Идол истоков" (М. Блок) скорее создает иллюзию объяснения, отвлекая исследователя от изучения феномена в его исторической целостности и конкретности. В противоположность существующим подходам мы рассматриваем истоки монашества лишь в связи с. начальным этапом его многовековой эволюции, которая, в целом, не может быть изолиро-

3 Harnack A.von. Das Mönchtum, sein Ideal und seine Geschichte. Gießen, 1921. S. 6-7,35,64.

4 Например: Vogiié A. de. La communaité et l'abbé dans la Règle de Saint Benoît. Paris, 1961.

5 Prinz F. Frühes Mönchtum im Frankenreich. Kultur und Gesellschaft in Gallien, den Rheinlanden und Bayern am Beispiel der monastischen Entwicklung (4. bis 8. Jh.). 2. Aufl. Darmstadt, 1988. S. 635.

6 Oexle O.G. Das Bild der Moderne vom Mittelalter und die moderne Mittelalterforschung//Frühmittelalterliche Studien. 24.1990. S. 10.

вана от истории общества или искусственно разделена на два самостоятельных направления, тем более, что обособление "внешней" и "внутренней" истории монашества кажется экстраполяцией на средневековье новоевропейского противопоставления светского и церковного. Сакральное и профанное предстают в средине века скорее в пеком органическом единстве и взаимопроникновении. Соответственно методологическая основа диссертации состоит в исследовании монашества в широком контексте религиозных, социальных и политических процессов. Цель же диссертации заключается в выработке более корректного понимания феномена средневекового монашества. Хронологически работа охватывает период раннего средневековья, в который разворачивается эволюция монашества от крайних форм враждебности миру к интеграции в общество и государство. К этому же периоду относятся монастырские реформы IX, X-XI вв., сторонники которых заявляли о стремлении вернуть монашество к истокам, что и заставляет обратиться к этим движениям в контексте вопроса о соотношении исторических судеб монашества и его истоков. Отправной точкой исследования, географически ограниченного германскими землями, являются П/Ш — IV вв., которыми датируются первые свидетельства о христианстве и монашестве на территории римской Германии. Верхняя граница работы — середина XI столетия, когда в результате распространения клюнийского движения в Германии облик немецкого монашества, развивавшегося до тех пор в соответствии с каролингскими традициями, существенно меняется, а кризис, эпохи борьбы за инвеституру открывает новый этап в истории немецкой церкви.

Историография. Изучению средневекового монашества принадлежало особое место в исторических исследованиях уже в XVII в., с первых шагов истории как науки, становлению которой немало способствовали именно историки-монахи: бенедиктинцы и иезуиты. Тем не. менее долгое время монашество находилось на периферии светской науки, уделявшей преимущественное внимание политической, институциональной и социально-экономической истории. Лишь в XX в., в особенности во второй его половине, с постепенным ослаблением конфессиональной ангажированности (католической и протестантской), преодолением антиклерикального пафоса светской науки, расширением тематики исторических исследований, растущим инте-

рес.ом к сфере представлений, — а значит и к явлениям религиозной жизни, изучение средневекового монашества становится одним из магистральных направлений зарубежной историографии. Диссертация написана прежде всего в развитие тенденций немецкоязычной историографии второй половины XX в., но и в полемике с ней, что, конечно, не исключало обращения как к классическим трудам XIX — первой половины XX в., так и к важным исследованиям по интересующим нас сюжетам, выходившим во Франции, США, Англии и Италии. Хотя в отечественной историографии избранная тематика не получила освещения, методологический опыт, накопленный в трудах ученых культурно-исторического и ис.торико-антропологического направлений (Л.П. Карсавина, O.A. Добиаш-Е'ождественской, П.М. Бицилли, А.Я. Гуревича), представлял для работы немалую ценность.

Разделение истории монашества на "внутреннюю" и "внешнюю" нашло отражение в соответствующей специализации отдельных исследователей. При этом наибольшее внимание уделялось "внешней" истории: ключевое место в нынешней картине истории раннесредне-векового монашества отводится его взаимоотношениям с епископатом, знатью и королевскоей властью. Именно этот сюжет оказался в центре фундаментального труда Ф. Принца по истории монашества Галлии и Германии в IV-VIII вв. (1965). В нем Ф. Принц обосновал концепцию "монашеско-аристократической культуры", под которой он понимал прежде всего комплекс особых взаимоотношений франкской знати с монашеством. В монашестве элита меровингского общества, рас.тавшаяся вследствие христианизации c. языческой харизмой, увидела новое средство легитимации собственного господства, инструмент, гарантирующий личное и родовое благополучие. Подобный ракурс был подготовлен не только учителем Ф. Принца, К. Бослем, но и работами К. Вебера, К. Хаука, Р. Венскуса, Ф. Грауса.

Рождение "монашеско-аристократической культуры" Ф. Принц связывал с деятельностью св. Колумбана и "ирландских миссионеров" в конце VI — VII в. Возражая против переоценки влияния ирландцев на континентальное монашество, Ф. Принц был склонен говорить лишь о симбиозе ирландских и автохтонных явлений, об "ирландско-франкской монашеской культуре", континентальный элемент которой, по большей части аристократический, не следует недооценивать. Тезис

ученого об "ирландско-франкской монашеской культуре", равно как и введенный им термин "ирландско-франкское монашество" прочно обосновались в историографии, склонной ныне к довольно сдержанной оценке не только ирландской культуры и образованности, но и вклада ирландцев в историю монашества континентальной Западной Европы (работы А. Ангенендта, Б. Бишоффа, Й. Дуфта, а также труды международных коллоквиумов в Дублине в 1977 и 1984 гг. и Тюбингене в 1982 г.). Определяющую роль "внешних" по отношению к монашеству сил Ф. Принц постулировал и при исследовании вопроса о распространении устава св. Бенедикта (развивая выводы уже вышедшей к тому времени работы К. Халлингера),атакже(вследзаТ. Шиффером) при рассмотрении деятельности англосаксонских миссионеров в Германии.

Несмотря на интерес к духовным процессам во франкском обществе, Ф. Принц по преимуществу сосредоточился на изучении агиографического топоса "знатного святого", а в объяснении конкретных монастырских начинаний франкской знати или королевской власти часто ограничивался лишь констатацией всевозможных политико-стратегических соображений. Кроме того, методика, при помощи которой Ф. Принц разрабатывал понятие "ирландско-франкского" монашества, вызывала отдельные критические замечания (работы М. Вернера, Л. Хольцфуртнера, Ф.Й. Фельтена), хотя концепция "ирландско-франкского монашества" в целом до сих пор не подвергалась сомнению. Реконструкция круга покровителей Колумбана и других ирландцев, а также размеров деятельности "ирландско-франкского монашества", предложенная Ф. Принцем, нередко основывалась на произвольных допущениях или созвучиях в ономастическом материале, почерпнутом из грамот отдельных монастырей.

Несмотря на рост в историографии второй половины XX в. интереса к истории религиозности, лишь в работах А. Ангенендта религиозные представления раннего средневековья стали предметом специального изучения. Хотя А. Ангенендт в целом и не выходил за пределы нарративных источников, — помимо агиографических и исторических памятников активно привлекая, пожалуй, еще грамоты и литургические тексты, — ему в целом удалось убедительно высветить основные направления религиозной эволюции раннесредневекового общества, описать такие феномены религиозного сознания, как культ

сакральной чистоты, важный для понимания роста монашества и распространения общежитийных форм организации клира, аскетическую практику "странствия Христа ради" (peregrinatio pro Christo), частную мессу и т. п. Существенным подспорьем в изучении религиозности раннего средневековья стали успехи археологов, хотя следует признать, что результаты раскопок еще недостаточно используются в историографии. Немаловажную роль сыграло также открытие и разработка феномена memoria в трудах ученых фрайбургско-мюнстерс-кой школы во второй половине XX в. (К. Шмид, Й. Воллаш, Д. Гойе-них, М. Боргольте и др.). Изучение монастырского литургического поминовения изначально было нацелено на реконструкцию элит франкского и немецкого обществ VIII-XI вв. Тем не менее работы ученых фрайбургс.ко-мюнстерской школы убедительно показали, что поминовение, осуществляемое монахами, являлось в глазах знати, королевской власти и простолюдинов одной из важнейших функций монашества.

Мощный импульс более глубокому изучению духовных процессов во франкском обществе придали работы, посвященные "имперскому" монашеству. Постепенно оформившийся в историографии XX в., под влиянием исследований М. Блока, П.Э. Шраммаи Э. X. Канта-ровича, интерес к средневековым представлениям о королевской, императорской и папской власти, способам ее легитимации и репрезентации, побудил ученых отказаться от господствовавших с конца XIX в. узко юридических и политических подходов к изучению "имперского" монашества, и взглянуть на этот феномен в контексте спиритуа-лизации королевской власти в эпоху Каролингов. Особое внимание исследователей привлекали новые функции монашества, как то: молитвы pro stabilitate regni, участие в совете и комплектовании войска, прием государя и его свиты во время разъездов по стране, поминовение государей (работы X. Хаттенхауэра, Н. Штаубаха, Г. Зелински, К. Брюля, П. Виллмеса, К. Шмида, Й. Воллашаи др.). В историографии, кроме того, отмечалась решающая роль реформ Карла Великого и Людовика Благочестивого не только в унификации монашества на основе устава св. Бенедикта, но и в жестком противопоставлении монастырей общежитийным формам организации клира. Сами реформы выражали новый этос. христианского правителя, стремление к упорядочению империи на основе христианского закона, торжество

которого, как считалось, обеспечит благополучие государства (Й. Зем-млер, Р. Шиффер).

В том же контексте рассматривалось "имперское" монашество эпохи Оттонов и первых Салиев (X — первая половина XI в.) в трудах учеников Г. Телленбаха, прежде всего Й. Воллаша и К. Шмида (фрай-бургс.ко-мюнстерская школа). В полемике с К. Халлингером, постулировавшим враждебность Клюни империи, Й. Воллаш объяснял отсутствие клюнийских монастырей на территории Германии вплоть до 70-х гг. XI в. политикой императорской власти, инициировавшей и самостоятельно проводившей реформу монашества, которая являлась важным элементом императорской идеологии. Исследователи этой школы, однако, не всегда в должной мере учитывали значение коренных изменений в религиозном сознании на рубеже раннего и классического средневековья. Лишь изредка монашеские реформы в Германии упоминались в контексте религиозной эволюции общества, в связи с переходом от "формально-юридического" благочестия к поискам более интимных путей общения с Богом (X. Грундманн, Э. Вернер и М. Эрбштёссер, X. Фихтенау, П. Динцельбахер).

Предложенная Ф. Принцем концепция "монашеско-аристокра-тической культуры", обогащенная исследованиями религиозности раннего средневековья, работами, реконструирующими новый этос христианского правителя, помогла глубже понять содержание ключевых этапов в истории раннесредневекого монашества, убедительно продемонстрировав ведущую роль, которую на каждом из них играли внешние по отношению к монашеству силы, что оправдывает избранный в работе ракурс исследования монашества в контексте духовных, социальных и политических процессов раннего средневековья. Вместе с тем, исходя из этой методологической посылки, представляется, что знать, стоящая за основаниями монастырей или фигурирующая в их поминальных книгах, а также императорская власть в качестве инициатора реформ вызывали в историографии зачастую гораздо больший интерес, чем, собственно, монашество. Тезис о существовании "внутренней" истории монашества как раз и был впервые сформулирован в противовес чрезмерному вниманию к взаимоотношениям монашества с так называемыми внешними силами ( В. фон ден Штайнен, А. де Во-гюйе). "Внутренняя" история монашества разрабатывалась в исследо-

ваниях, посвященных монастырским уставам, consuetudines (письменным обычаям монастырей), так называемой "монашеской теологии" или "монашеской культуре" (термины Ж. Леклерка). Эти работы либо основываются на анализе нормативных и дидактических источников (порою, каку К. Халлингера, Й. Земмлера и Г. Циммермана, без понимания естественной дистанции между нормой и реальностью), либо топике монашеской литературной продукции (исследования А. де Вогюйе, П. Энгельберта, Д. фон дер Намераи др.). Попытки нащупать точки соприкосновения "внутренней" и "внешней" истории монашества до сих пор единичны. В основном это исследования, посвященные интенсификации литургической практики монашества в раннее средневековье (А. Хойсслинг), или меняющемуся отношению к научным занятиям, античной литературе и образованию (Ф. Принц и др). Некоторое внимание уделялось в историографии изменениям в персональном составе монашества, а именно его аристократизации и росту числа nutriti (воспитанников, отданных в монастырь в детском возрасте) в составе монашеской общины (т.н. "Fulda-Werk" под ред. К. Шмида, работы X. Грундманна, X. Фихтенау). В целом, однако, "внутренняя" история монашества раннего средневековья исследована либо однобоко, либо фрагментарно: вопрос об эволюции ценностных ориентиров монашества по мере изменения его места в "миру" не ставился.

В диссертации предпринимается попытка преодолеть односторонность существующих направлений в изучении раннесредневеко-вого монашества. Речь, однако, идет не о механическом совмещении "внешних" и "внутренних" ракурсов в изучении монашества, а о целостном видении монашества как явления общественной жизни. Путь к сближению "внешней" и "внутренней" истории указывают работы, посвященные раннесредневековой религиозности, поскольку объектом их исследования являются общие как для мирян, так и для монахов феномены религиозной жизни, подчас "неявные модели сознания и поведения" (термин А.Я. Гуревича).

Проблемы и задачи исследования. Важные для рассматриваемого периода понятия "монашес.ко-аристократической культуры" и "ирландско-франкского монашества" были выработаны на основе ис-следовния франкского королевства в целом, точнее сказать, по преимуществу центральных и западных областей Галлии. Тем самым в

тени оказалась специфика германских земель, одна масть которых вплоть до VIЛ в. была едва знакома с христианством и и основном сохраняла язычество (северный Гессен, Тюрингия, Саксония),а другая, - хотя и входившая некогда I! состав Римской империи, была в отличие от внутренних областей Галлии слабо романизирована,;! соответственно и христианизирована, подверглась относительно большим разрушениям в период варварских нашествий, наконец, сравнительно более плотно была заселена варварами-язычниками (прирейнские земли, включая южный Гессен, Ллеманния, Бавария, Франкония). Этот изначально иной, чем во внутренних областях Галлии, уровень христианизации нельзя не учитывать при изучении монашества в германских землях. Следует иметь в виду также специфику политической истории германских земель, являвшихся в У-УШ вв. объектом постоянно усиливающейся экспансии франков, которая выражалась среди прочего в миссионерстве и церковной организации региона. Какое-либо обобщающее исследование, посвященное раннес-редневекому монашеству Германии, до сих пор отсутствует. Оправданной и актуальной представляется поэтому задача всестороннего изучения процесса христианизации Германии и в этой связи развития монашества в IV-VIII вв., решению которой посвящена первая часть диссертации. Особое внимание здесь уделяется проблеме соотношения автохтонных процессов христианизации (под влиянием римского населения и благодаря все более расширяющимся контактам ^франками, интеграции во франкское королевство) и роли ирландских монахов, англосаксонских миссионеров в распространении христианства, а также монашества в Германии. В систематической проверке нуждается прежде всего гипотеза о вкладе ирландских монахов и христианизацию Германии, принятая в историографии концепция Ф. Принца об "ирландско-франкском" монашестве, "ирландско-франкских миссионерах", поскольку в отдельных построениях ученого, касавшихся именно германских земель, на уровне локальных штудий были выявлены существенные просчеты.

Уже в первой части работы исследование вопроса о том, как глубина христианизации, обусловленные ею религиозные потребности общества, проявили себя в развитии германского монашества, подчинено задаче целостного изучения монашества, хотя надо признать,

что скудость источников этого периода заставляет довольствоваться лишь разрозненными данными о так называемой "внутренней" истории. Иное состояние источников IX — первой половины XI в. позволяет поставить ряд ключевых, по нашему убеждению, проблем именно "внутренней" истории монашества, что побудило нас во второй части работы сконцентрироваться на их углубленном исследовании, отказавшись от систематического изложения традиционных для историографии и уже хорошо изученных сюжетов, как то: генезис имперского монашества, его функции, в том числе роль в каролингском и оттоновс.ком "возрождениях", распространение монастырских реформ в IX, Х-Х1 вв. Определяющим было стремление найти новые подходы к этим сюжетам и прежде всего ответить на вопрос о том, какое воздействие на представления монахов о своем призвании, их образ жизни и поведение оказали изменения в положении монашества, обусловленные религиозными, социальными и политическими процессами в раннесредневековом обществе?

В отличие от существующей историографии, которая при изучении идеологии и образа жизни монахов целиком основывается на уставе св. Бенедикта, монастырских с.оп8Ш'П1г)1ш\ч, вышедших из под пера реформаторов монашества, теологических и дидактических сочинениях, мы отказались от самостоятельного изучения этих источников, поскольку все они так или иначе ориентированы на сохранение традиции, верность истокам. Ограничившись только этими текстами, невозможно преодолеть противоречия между "внешней" и "внутренней" историями монашества. Нашими источниками, напротив, явились агиографические памятники, хроники, стихотворные произведения, в которых, как правило, отсутствуют четко сформулированные идеи и учения о монашеском призвании и образе жизни, а потому такие сочинения относительно свободны от стереотипов традиции. В работе, однако, анализировались не все источники названных жанров, относящиеся к IX — первой половине XI в. Объектом исседования был избран компактный комплекс таких памятников, дошедший до нас из имперского аббатства Санкт-Галлен и прежде почти не изученный в связи с поставленым вопросом. Подобное укрупнение масштаба исследования обусловлено состоянием историографии, которая применительно к IX — первой половине XI в. явно концентрируется на

монастырских реформах, что привносит в картину монашества рассматриваемого периода известную схематичность. Приоритет отдается формальной констатации распространения реформы, а отдельные обители "растворяются" в монашеских объединениях, которые по степени интеграции монастырей еще весьма далеки от монашеских орденов, появившихся лишь в XII в. Увидеть монахов имперского монастыря в ситуации реформ, а именно в столкновении с движением, направленным к унификации монашества путем возвращения к его истокам, — такова одна из главных задач этой части исследования.

К тематике реформ мы обращаемся также в связи со второым вопросом, проанализированным в данной части работы: что, собственно, представляли собой монастырские реформы в германской империи — являлись ли они только мероприятиями императорской власти, отвечающими этосу христианского правителя, или же эти реформы следует рассматривать шире — как феномен религиозного подъема XXI в., обозначивший новый этап так называемой "внутренней христианизации" или христианизации "вглубь", под которой обычно понимают внедрение и постепенное усиление христианских элементов в сознании крещенных. В этой связи особую актуальность приобретает анализ источников, позволяющих проникнуть в мысли и чувства христианина по поводу обращения в монашество. Уникальную возможность такого рода предоставляют автобиографические сочинения ре-генсбургского монаха Отлоха Санкт-Эммерамского (ок. 1010 — вскоре после 1070), исследование которых в соответствии с поставленным вопросом оправдано лишь в контексте развернутой в диссертации ретроспективы развития религиозности и монашеских представлений в раннее средневековье.

Источники. В первой части работы рассматривается вся совокупность доступных нам свидетельств о распространении христианства и монашества в Германии в 11/1II-VIII вв. Скудость современных письменных источников потребовала привлечения, в той степени, в какой это, конечно же, допустимо, позднейших, относящихся к IX-XV вв., памятников по истории отдельных монастырей. В диссертации постоянно сопоставлялись письменные и археологические источники (как относящийся к конкретным монастырям, так и к отдельным регионам Германии), а также данные, почерпнутые в работах филологов-

лингвисток, палеографов,литургиков и исследователей патроциниев. Вторая часть работы основана на всей совокупности санкт-галленских письменных источников IX — первой половины XI в. (жития, анналы и хроники, мартирологи, каталоги библиотеки, литургические сочинения, санкт-галленский монастырский план, грамоты), а также автобиографических сочинениях Отлоха Санкт-Эммерамского, причем частью из них мы пользовались в рукописях самого Отлоха, сохранившихся в кодексе Clin 14756 Баварской Государственной библиотеки ("Книжица об искушениях некого клирика", "Книга о духовном учении" и др.). Привлечение оригинальных манускриптов ре-генсбургского монаха необоходимо как в виду отсутствия удовлетворительного их издания, так и по причине недостаточной изученности этих автографов в историографии. Кроме того, в диссертации использовались нормативные и дидактические источники — монастырские уставы, прежде всего св. Бенедикта, каноны соборов, капитулярии франкских королей и императоров, творения отцов церкви и монашества, которые, хотя и не являются предметом специального исследования, все же необходимы для понимания общих тенденций и движущих сил развития монашества в раннее средневековье.

Практическая значимость. Основные положения и выводы диссертации уже использовались автором в преподавательской деятельности на кафедре истории средних веков Исторического ф-та МГУ (с 1992), в просеминарских занятиях, лекциях общего и специального курса "Основные проблемы истории католической церкви в средние века" (читается c. 1994 г.), в главах учебника по истории средних веков, в научно-популярных и энциклопедических изданиях, в общих и специальных курсах, читаемых в православных университетах им. Иоанна Богослова и им. Александра Меня. Материал диссертации может быть использован для подготовки в будущем учебного пособия по истории монашества и церкви в средние века.

Апробация результатов исследования. Наблюдения и выводы, содержащиеся в диссертации, являлись основой для докладов на X Конгрессе по истории канонического права в средние века, Сиракузы/США, август 1996 г., в Центре западноевропейского средневековья ИВИ РАН, октябрь 1996 г., в семинаре ЮЛ. Бессмертного по истории частной жизни / ИВИ РАН, в мае 1997 и июне 1998 гг. По теме

диссертации опубликованы или сданы в печать перевод "Книга видений" Отлоха Санкт-Эммерамс.кого, а также семь статей на русском и немецком языках, осуществлен перевод и научная редакция сборника статей "Культура аббатства Санкт-Галлен", совместно с Монастырским архивом Санкт-Галлена организована одноименная выставка в Москве, Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде (1997).

Структура и основное содержание исследования. Работа состоит из введения, двух частей, первая из которых содержит четыре, а вторая — три главы, и заключения.

Первая часть диссертации "Распространение христианства и монашества в Германии (IV-VIII вв.)" отведена исследованию свидетельств о первых шагах христианства и монашества в Германии, характере возникавших там духовных центров, миссионерстве, глубине христианизации. При этом проводится различие между формальным принятием христианства, т.е. крещением, и "внутренней христианизацией". Исследование доведено примерно до середины VI11 в., поскольку становление имперского монашества во второй половине века представляет уже новую проблематику. Первые две главы отведены монашеству от его возникновения до конца VI в. В них рассматриваются наиболее ранние свидетельства о христианстве и монашестве в Германии в контексте развития монашества прежде всего в Галлии, но и в известном противопоставлении ее внутренним областям. Впервой главе констатируется: несмотря на очевидную романизацию южных и прирейнских областей Германии, к началу VII в. там, в отличие от внутренних областей Галлии, где существовало уже ок. 215 обителей, не сложилось ни одного устойчивого монашеского центра, что объясняется как отставанием в темпах христианизации, так и преобладанием языческого населения. Появление монашества, соответственно, представляется индикатором зрелости христианских общин, симптомом "внутренней христианизации". Во второй главе исследуется проблематика "симбиоза монашества и клира" (термин Р. Шиффера). Сохранявшаяся вплоть до второй половины VIII в. полисемантичность понятий celia, abbas, monasterium, частая синонимичность терминов clerici и monachi побуждают вообще с осторожностью говорить о распространении монашества в Германии. В отличие от монашеских общин, возникновение общин клириков диктовалось не столько с.ообра-

жениями личного спасения, сколько целями репрезентации епископской власти,задачами пастырского служения или культа популярных святых. Источники убеждают, что епископат в этот период насторожено относился к распространению монашества, видя в монахах, притязавших на особую святость, достижимую не через принадлежность церкви и ее иерархи, но только аскезой, угрозу собственным экклеси-ологическим позициям.

Третья глава посвящена ирландским peregrini VII в., — термин, выбор которого обусловлен, с одной стороны, распространенной в ирландском монашестве аскетической практикой peregrinatio pro Christo, ас другой, — недостаточной убедительностью применяемых в историографии понятий "ирландские/ирландско-франкские миссионеры". Опровержение этих клише является одной из задач главы. Прежде всего (§ 1) на основе уже проведенных исследований peregrinatio, за которой стояло стремление к аскетической жизни вдали от родины ради личного спасения,7 а также опираясь на анализ жития Колумба-на, в работе под сомнение ставятся миссионерские намерения святого. О миссионерстве Колумбана, т.е. его усилиях по крещению язычников, сообщает лишь позднейшая агиографическая традиция св. Галла (VIII-IX вв.), идентификация которого с учеником Колумбана, упомянутым в житии последнего, является небесспорной, и скорее объясняется стремлением санкт-галленских монахов возвеличить патрона собственного монастыря. Неоднозначной представляется, далее, заслуга Колумбана в перенесении на континент так называемой "большой свободы", которая якобы отражала особенности ирландской модели монастырской церкви: известная с VII в. литургическая,экономическая и административная автономия монастыря в рамках диоцеза могла, однако, стать итогом самостоятельного развития континентального монашества, выражать интересы знати и королевской власти, вступивших в противоборство с епископатом с целью самоутверждения в сфере сакрального, ограничения властных прерогатив прелатов.

7 См. прежде всего: Angenendt А. Monachi Peregrini. Studien zu Pirmin und den monastischen Vorstellungen des frühen Mittelalters. München, 1972. (Münstersche Mittelalter-Schriften; Bd. 6).

В Австралии (§ 2) из44 monasteria, возникших там в VII — начале VIII в., нами были выявлены лишь три обители, о которых можно судить как об ирландско-франкских. 28 monasteria составляли клерикальные общины, тесно связанные с. могущественным епископатом Трира, Кёльна и Меца, не допускавшим на своей территории развития монашества. Сравнительный материал из внутренних областей Галлии, а также экскурс в ис.ториюэтих епископс.тв в VIII в., убеждают, что распространение монашества в епископских владениях обусловлено постепенным изменением взглядов епископата на монашество, выделением в исключительное его ведение особого сектора духовной жизни: речь идет о распространении мотива погребения "среди тел монахов", что, по-видимому, считалось гарантией молитвенной поддержки монахов в загробной жизни. Этот вывод демонстрирует узость модели "монашеско-аристократической культуры", которая игнорирует значение представлений церковной иерархии о монашестве. 1G монастырей Австралии были основаны различными семействами знати без какого-либо участия ирландцев. Отсутствие таковых начинаний в предшествующие столетия заставляет поставить вопрос об изменениях в сознании мирян в VII — начале VIII в., подтверждаемых исследованиями погребальных обычаев (исчезновение погребального инвентаря, захоронение на церковной земле), агиографии и литургии. С VII в. важнейшей функцией монашества в глазах мирян становится поминовение усопших. Анализ источников, относящихся к Алеман-нии, Баварии, Франконии, Гессену и Тюрингии (§§ 2-5) не позволяет определенно говорить о какой-либо роли ирландцев или "ирландско-франкских миссионеров" в христианизации этих областей, которая исходила скорее от римского населения, франков-переселенцев, следовала за экспансией франкского королевства; вплоть до появления англосаксов монастыри в восточнорейнской Германии единичны и в большинстве своем представляют общины клириков, возникшие либо вокруг особо почитаемых святынь, либо для осуществления миссионерских задач.

Четвертая глава посвящена англосаксонским миссионерам на континенте в VIII в. Оспаривается распространенное в научной литературе представление о противостоянии ирландцев и англосаксов, на основе выявленных общих между ними черт вырабатывается единое

понятие инсулярной (островной) церковности / монашества, ставится вопрос о влиянии англосаксов на немецкое монашество в целом. Прежде всего (§ 1) показана разница между тремя часто смешиваемыми в историографии духовными практиками англосаксов: peregrmatio, паломничеством в Е'им и миссионерством, что позволяет четче определить сходство и различия между ирландцами и англосаксами, а также выдвинуть гипотезу о ведущей роли Рима в переориентации св. Бонифация с peregrmatio на миссионерство, которое в традициях Григория Великого предстает в письмах Бонифация как акт любви к Богу, долг верности папе, исполнение клятвы, данной на "теле св. Петра". В монашеско-клерикальных общинах Бонифация и его учеников не следует поэтому искать только следов англосаксонских "кафедральных монастырей": облик этих общин определили древние представления о культовой чистоте, практические потребности миссионерства, спири-туальность Григория Великого (§ 3.2). Не исключено, что и другая форма религиозной жизни — устав Бенедикта, была воспринята Бонифацием благодаря усилиям папства, во всяком случае ни в монашестве Англии (§ 2), ни в континентальных монастырях англосаксов (§ 3) этот устав не был господствующим: Бонифаций требует его законодательного утверждения на синодах 742-744 гг. уже как "посланник св. Петра". Вероятно, именно таким образом устав Бенедикта, который и прежде увязывался с Римом (поскольку житие Бенедикта написал папа Григорий Великий), приобретает в глазах Каролингов, видевших в Риме источник истинного благочестия, статус единственно угодного Богу. Лишь рост авторитета папства заставляет основателей монастырей конкретизировать, какому уставу должны следовать монахи. Как показано в третьей главе, прежде предписания по поводу конкретных уставов встречались крайне редко (3, § 2). Разработка типологии англосаксонских монастырей помогает понять, что англосаксы вполне четко осознавали функциональные различия клерикальных и монашеских общин: последние, рассматривались ими как места упокоения и загробного поминовения или места аскетических подвигов в уединении (§ 3). Соответственно в существенной корректировке нуждается распространенное в историографии представление о том, что англосаксы содействовали дальнейшей клерикализации монашества, а разделение клерикальной и монашеской форм общинной жизни будто бы

связано уже с деятельностью франкского реформатора Хродеганга Мецкого (ум. 766). Осознание англосаксонскими епископами-миссионерами функциональных особенностей и духовной значимости монашеских общин являлось фактором распространения монашества, что вновь обращает наше внимание на узость модели "монашеско-арис-тократической культуры".

При всем значении деятельности англосаксов для христианизации и церковной организации Германии, их существенном вкладе в подготовку последующих реформ монашества, основанные ими монастыри, за которыми всякий раз стояли также знатные миряне, составляли ничтожное меньшинство по сравнению с теми обителями, которые появляются в Германии без всякого участия англосаксов по инициативе местной знати и Каролингов по преимуществу во второй половине VIII в. (16 монастырей англосаксов, из которых устойчивыми оказались лишь около 9, из них чисто монашескими были только 6, а, действительно, крупными 3-4, против 100-115 монастырей). Этот вывод подтверждает отмеченную уже в предыдущей главе взаимосвязь развития монашества и глубины христианизации, достигнутой во внутренних областях Германии примерно на столетие позже, чем в Австра-зии. Рост монашества выражает теперь не столько усилившееся стремление к стяжанию путем аскетических подвигов личного спасения, как было у его истоков, сколько желание знатных мирян обрести в лице "собственных" монахов молитвенных заступников, обеспечить личное и родовое благословение и поминовение, освятить свою власть.

Вторую часть диссертации "Монастыри, монахи и реформы (IX — первая половина XI в.)" открывает глава, посвященная самосознанию монашеской общины имперского аббатства Санкт-Галлен. Прежде всего (§ 1) указывается на специфическое понимание монастыря в уставе Бенедикта как самостоятельной, замкнутой общины, а также на привилегии, которые как leges privatae (Исидор Севильский) определяли индивидуальный правовой статус, каждой обители, — обстоятельства, побуждающие выделить в качестве самостоятельной проблемы не до конца осознанную в историографии конфликтность монастыря и унифицирующих монашеских течений, впервые заявивших о себе при Каролингах и унаследованных X-XI веками. В § 2-4 предпринимается попытка реконструировать самосознание монашес-

кой общины Санкт-Галлена и прежде всего выявить соотношение монастырского, локального и общемонашеского самосознания, последовательно рассматривая то, как монахи осмысляли принадлежность к своему монастырю, переживали неповторимость, значимость его истории и опыта, что нашло отражение в легендах о sauctus locus, отборе и особенностях почитания святых, в отношении к унифицирующим реформам, внешнему миру. Доминирующее место в сознании санкт-галленцев занимал, безусловно, их собственный монастырь, его святые и его обычаи, что позволяет релятивировать оценки, звучащие в историографии по поводу успехов унификации отдельных монастырей в ходе реформ IX, X-XI вв., и в то же время существенно иначе, чем принято в литературе, интерпретировать понятие "бенедиктинское монашество". "Чистое." бенедиктинство не только не обнаружено нами в предшествующий период, отсутствует оно и позже, несмотря на рефоры Бенедикта Анианс.кого и Людовика Благочестивого, с которыми в историографии обычно связывают окончательное утверждение ус.тва Бенедикта. Определяющую роль в Санкт-Галлене играют обычаи монастыря. То, что самосознание санкт-галленцев подчеркнуто монастырское, обусловлено выделением монастыря как общественно значимой формы существования монашества в предшествующий период. Роль при этом играли не столько соображения интенсификации и упорядочения аскезы, как у самых истоков киновии. Монастырь в отличие от отдельно живущего отшельника представляет собой устойчивый самовоспроизводящийся институт, способный на разных этапах удовлетворять потребности епископата в репрезентации власти, интенсификации пастрырского служения, обслуживать личные религиозные нужды епископов, как и религиозно-политические потребности знати и императорской власти. Характерно, что санкт-гал-ленцы отнюдь не противопоставляют себя мирской власти, хотя gloria inundi обычно обличается в высокой монашеской литературе. Напротив, монахи идентифицируют себя через служение империи.

Грань между монастырем и миром кажется еще более прозрачной в рассмотренных нами во второй главе казусах из санкт-галленс-кой хроники Эккехарда IV (ум. ок. 1057). Мы сознательно концентрировались на историях монахов, не отмеченных особыми аскетическими подвигами или иными достоинствами (§ 1). Большинство насельни-

ков в германских монастырях IX — первой половины XI в. составляли шгёгШ (воспитанники), еще детьми принесенные монастырю в дар своими родителями (рнеп оЫаН). Это яас.тавляет расстаться с иллюзией, будто бы монашество всегда есть непременно сознательно избранный путь аскетического самосовершенствования. В случае с оЫа^о монашество члена семьи есть проявление благочестия этой семьи. Соответственно шигШ не теряют связи с миром, но сохраняют ее, ищут опору в своей семье и близких так же, как семья, по-видимому, ищет опору в своем личном заступнике перед Господом и его святыми. Как история загадочной смерти монаха Воло в 876 г. (§ 2), так и рассказ Эккехарда о "великой смуте" в аббатстве св. Галла в 937-954/958 гг. (§ 3) демонстрируют сложность социальных отношений, скрываемых под слоем идеальной модели монашеской жизни, которая обычно и являлась предметом историографического анализа. Эта модель находится в явной оппозиции реальным поведенческим практикам так же, как индивидуальность отдельных монахов отнюдь не растворяется в общине, а напротив, обнаруживает себя со всей очевидностью.

В третьей главе анализируются размышления Отлоха Санкт-Эм-мерамского по поводу его обращения в монашество, которые позволяют выявить характерные черты нового этапа "внутренней христианизации" и тем самым взглянуть на монастырские реформы в контексте религиозной эволюции общества от эпохи крещения, прослеженной нами в предыдущих разделах работы. Прежде всего (§ 1) рассматривается проблематика обращения в монашество в целом, констатируется уникальность источников об обращении Отлоха на фоне традиционных свидетельств. Сочетание анализа оригинальных рукописей и содержательного исследования автобиографических сочинений Отлоха позволяет не только уточнить ряд чисто археографических проблем, но и зафиксировать развитие взглядов Отлоха на пережитое им в разные периоды жизни: до и после вступления в монастырь (§ 2-3). Перед нами предстает не застывший типаж монаха, а развивающаяся личность, осмысляющая в продолжение жизни собственные поступки, эмоции, мистические переживания, истины вероучения, — человек, ищущий свой, индивидуальный, путь к Богу, неопосредованный чьим-либо заступничеством. Более того, формальное принятие монашества, хотя и мыслится Отлохом в качестве главного события жизни, тем не

менее является в его представлениях лишь отправной точкой в длительном и не всегда прямолинейном процессе самосовершенствования. Отлох являет собой полную противоположность монахам Санкт-Галлена, рассмотренным во второй главе. Возвращаясь к своему обращению в монашество на протяжение всей жизни, он все более убеждается в справедливости осуществленного им самостоятельно, без совета с близкими и друзьями, выбора. Этот выбор — одновременно и божественное предопределение и его индивидуальная судьба. Таким образом, если монастырские реформы и были нацелены на возвращение к истокам монашества, не всегда эта идея была господствующей. Пафос преобразования монашества, свойственный и Отлоху, коренился в новом, индивидуализированном осмыслении требований Писания, что подтверждают судьбы многих современников монаха, прошедших тем же путем личного и сознательного обращения к Богу (Ромуальд Равеннский, Петр Дамиании др.).

В заключении подводятся итоги исследования и предпринимается попытка выработать новое понимание средневекового монашества. Невозможность дать средневековому монашеству краткое определение мы рассматриваем как отражение сложности самого феномена, развивающегося, изменчивого и, конечно, же не сводимого к одной аскезе. Наше определение не является и столь же конкретным, как общепринятое, что объясняется желанием избежать примитивизации и односторонности. Итак, монашество есть одна из религиозных форм организации жизни индивидов, конкретный смысл и содержание которой меняются в контексте духовной, социальной и политической эволюции общества, и одновременно особый религиозный институт общества, выполняющий определенные функции, социально значимые в различные периоды истории как для отдельных групп, так и для всего общества в целом. Это понимание монашества, сложившееся на основе исследования раннесредаевековых источников, представляется не только более гибким, нежели определение, данное, например, Л.П. Карсавиным; оно позволяет одновременно существенно расширить рамки религиоведческого взгляда на монашество как на феномен, характерный, словами М. Вебера, для всякой "религии спасения", требующей от своих последователей определенной "системазации" поведения ради их

спасения.8 Средневековое монашество нельзя понять вне общества, по-разному нуждавшегося в монашестве и соответственно изменявшего его.

Ряд основных положений диссертации изложен автором в следующих публикациях:

1. Солнце взошло на западе. Санкт-галленский монастырский патриотизм в раннее, средневековье // Средние века. Вып. 60.1997. С. 118-142(1,8 а.л.).

2. Убить монаха... (Протест и самоубийство в монастырской общине раннего средневековья) // Казус. / Под ред. Ю.Л. Бессмертного, М.А. Бойцова. М„ 1999 (2 а.л.).

3. Monastische consuetudines und Kirchenrecht im 9. — 11. Jh./ /Proceedings ofthe X International Congress of Medieval Canon Law (Syracuse/NY, 6-18 August 1996). Monumenta Iuris Canonici, Ser. C, 11 (сдано в печать). (0,8 а.л.)

4. Монастырь и город // Город в средние века / Под ред. A.A. Сванидзе (сдано в печать). (2 а.л.).

5. Монахи в духовной жизни города // Город в средние века / Под ред. A.A. Сванидзе (сдано в печать). (2 а.л.).

6. Уход из мира в мыслях и чувствах монаха XI в. (К проблеме личности Отлоха Санкт-Эммерамского) // Частная жизнь / Под ред. Ю.Л. Бессмертного (сдано в печать). (3,1 а.л.).

7. Conversio eines Mönches des 11. Jh. Otloh von St. Emmeram bei der Arbeit an seinen Erinnerungen // Verhandlungen des Vereins für Oberpfalz und Regensburg (сдано в печать). (3,5 а.л.).

8 Вебер М. Социология религий (типы религиозных сообществ) // Он же. Избранное. Образ общества. М„ 1994. С. 198-199.

Подписано в печать 06.04 1999 Формат 60 x 84 1/16 Объем 1,5 п.л. Тираж 100 экз. Заказ № 8

Участок оперативной полиграфии Института этнологии и антропологии РАН 117334, Москва, Ленинский проспект, дом 32-а.

Текст диссертации на тему "Монашество и монастырские реформы в раннесредневековой Германии"

Московский Государственный университет им. М.В. Ломоносова

Н.Ф. У сков

Монашество и монастырские реформы в раннесредневековой Германии

Диссертация

на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Научный руководитель к.и.н., доцент М.А. Бойцов

Москва 1999 г.

Содержание

Введение 5-59

§ 1. Проблема метода. Цель исследования 5-9

§ 2. Географические и хронологические рамки 9-10

§ 3. Историография 11-38

3.1. Отечественная историография 11-20

3.2. Зарубежная историография 21-38 § 4. Проблемы, задача, структура исследования 38-45 § 5. Источники 45-59

Часть I. Распространение христианства и монашества в 60-274 Герм чии (IV-VIII вв.)

Глава 1. Монашество на рубеже поздней античности и 60-79 раннего средневековья

§ 1. Переход от раннехристианской аскезы к монашеству 60-62

§ 2. Древнегалльское монашество 63-68

§ 3. Христианство и монашество в римской Германии 68-79

Выводы 79

Глава 2. Монахи или каноники? 80-95

§ 1. "Симбиоз монашества и клира" 80-84

§ 2. МопаэЬеНа в Германии в V - первой половине VIII в. 84-94

Выводы 94-95

Глава 3. Ирландские peregrini 96-180

§ 1. Значение деятельности св. Колумбана 96-103

§ 2. Влияние ирландских peregrini в Австразии 103-124

§ 3. Ирландские peregrini в Алеманнии 124-130

§ 4. Ирландские peregrini в Баварии 130-153 § 5. Ирландские peregrini во Франконии, Гессене и Тюрингии 153-156

§ 6. Проблема св. Пирмина 156-168

Выводы 168-180

Глава 4. Англосаксонские монахи-миссионеры 181-274

§ 1. Миссионерство, peregrinatio, паломничество 181-191

§ 2. Устав св. Бенедикта в Англии 191-193

§ 3. Типология англосаксонских монастырей в Германии 193-263

3.1. Монастыри нортумбрийцев 194-203

3.2. Opus verbi и vita communis 203-210

3.3. Монастыри Виллибальда и Виннебальда 210-220

3.4. Проблема основания Фульды 221-245

3.5. Монастыри Лула 245-251

3.6. Казус Зольнхофена 252-254

3.7. Женские монастыри 254-263

Выводы 263-274

Часть II. Монастыри, монахи и реформы (IX - первая 275-421 половина XI в.)

Глава 1. Самосознание имперского аббатства Санкт- 275-340 Галлен

§ 1. К постановке проблемы 275-282

§ 2. Sanctus locus: санкт-галленская мифология "святого 283-308 места"

2.1. Монастырский патриотизм 283-288

2.2. Выбор места 288-291

2.3. Святые и монахи 291-308

§ 3. Монастырь и реформы 308-327

3.1. "Школа человеческих добродетелей" 308-311

3.2. "Обычай места" и правовой статус монастыря: 311-317 постановка проблемы

3.3. Попытки реформ Санкт-Галлена 317-327

§ 4. "Свобода" и служение империи 328-337

Выводы 338-340

Глава 2. Монахи в Casus sancti Galli Эккехарда IV: 341-371 модели и реальности поведения

§ 1. Обоснование методики работы с источником 341-344

§ 2.Смерть монаха Воло в 876 г. 344-351

§ 3. "Великая смута" в Санкт-Галлене 937-954/958 гг.

351-365

Выводы

Глава 3. Обращение в монашество Отлоха Санкт-Эммерамского: монах за работой над воспоминаниями

§ 1. Сопюегзю

§ 2. Автобиографические сочинения Отлоха

§ 3. Эволюция взглядов Отлоха на обращение в монашество

Выводы

заключение

Принятые сокращения

Список источников и литературы

1. Источники

2. Литература Приложение I-IV:

С1ш 14756, fol. 62v-63r; 109v-110r; 114v-115r; 137v-138r.

365-371 372-421

372-377 377-396 396-415 415-421

422-426 427-429 430-469 430-435 435-469

Введение

§ 1. Проблема метода.

Цель исследования

"Истоки христианского монашества уходят в христианскую аскезу",1 -эту фразу францисканца Карла Зузо Франка, создателя одного из самых популярных компендиумов по истории западноевропейского монашества, кажется, трудно оспорить. В той или иной формулировке этот тезис высказывался и ранее; фактически он лег в основу расхожего определения монашества. Л.П. Карсавин, автор единственного на русском языке пособия по истории монашества в средние века, утверждал: "Монашество - историческая форма осуществления аскетического идеала"2. Дальнейшее изложение как в работе Карсавина, так и во многих других аналогичных сочинениях, сводится mutatis mutandis к характеристике аскетической идеи и описанию ее позднейшей профанации: "Мир знает только средний идеал и история жестоко смеется над энтузиазмом идеи", - заключает Л.П. Карсавин3. Известный протестантский историк Адольф Харнак, также возводивший монашество к христианской аскезе, задавался вопросом: "Не является ли бегство от мира одновременно и отказом от всякого развития, всякой ист< >ии?" И если монашество все же имело историю и "делало" историю, то эта история, по мнению А. Харнака, была постоянным отрицанием себя самого, возвращением в мир, отказом от своих первоначальных идеалов4.

Один из наиболее крупных исследователей раннесредневекового монашества, Фридрих Принц в сборнике своих статей, посвященном 1500-летию св. Бенедикта, прослеживает путь монашества от обостренных форм враждебности миру и античной городской культуре, от протеста против большинства в церкви, к интеграции в общество и государство, результатом которой в эпоху Каролингов стало превращение монашества "в один из несущих столпов системы социально-политического господства"5. К.З. Франк характеризует эти метаморфозы монашества с некоторым оттенком морализаторства, невольно вторя известной античной периодизации истории: монастырь так сказать золотого века являлся

'Frank K.S. Geschichte des christlichen Mönchtums. Darmstadt, 1993. S. 1.

2Карсавин Л.П. Монашество в средние века. М., 1992. С. 34.

3Там же. С. 76.

4Harnack А. von. Das Mönchtum, sein Ideal und seine Geschichte. Gießen, 1921. S. 6-7, 35, 64.

5Prinz F. Askese und Kultur. Vor- und frühbenediktinisches Mönchtum ad der Wiege Europas. München, 1980. S. 11.

"школой служения Господу", на втором этапе, в свой серебряный век, - он служил церкви, а на третьем, в железный век монашества, - оказался в услужении у светских властителей6.

Пожалуй, неизбежно встает вопрос, достаточно ли определение монашества через характеристику его истоков, если это определение в конечном итоге описывает лишь начальный период истории монашества, период его становления? Или, быть может, истоки монашества все-таки не следует искать в христианской аскезе, как утверждает О.Г. Эксле? По его мнению, киновийное монашество - господствующая в Западной Европе форма монашества - восходит не к аскезе, которую, О.Г. Эксле, правда, скорее путает с анахорезой. Истоки монашества он видит в традициях идеального общежития, известных как в античности, так и в раннем христианстве. Только изменив взгляд на происхождение монашества -считает О.Г. Эксле - можно соответственно корректно объяснить его средневековые формы.7 Навряд ли, однако, так уж принципиально для понимания средневекового монашества знать его истоки. Эта, по выражению Марка Блока, "мания происхождения", этот "идол истоков"8, скорее создает иллюзию объяснения, отвлекая исследователя от изучения феномена в его исторической конкретности.

В плену у "демона истоков" оказались, как кажется, и историки-бенедиктинцы. Настаивая на аскетичес ких истоках монашества, они нередко обвиняют светских исследователей в абсолютизации так называемой "внешней" истории, понимая под последней изучение места и функций монастыря в обществе и государстве. Этому "внешнему" ракурсу, якобы деформирующему предмет изучения, они противопоставляют "внутренний", нацеленный на исследование

И М О

монашества, исходя из имманентно присущих ему устремлении. Восходящие к христианской аскезе индивидуальные взаимоотношения монаха с Богом, молитва и созерцание, подчинение своей жизни обретению святости и стяжанию личного спасения составляли - по мысле бенедиктинцев - суть монашеского призвания. И то, что "внешняя" сторона существования монастырей более доступна взгляду историка,

6Frank K.S. Vom Kloster als scola dominici servitii zum Kloster ad servitium imperii // StMOSB. 91. 1980. S. 80-97.

7Oexle O.G. Das Bild der Moderne vom Mittelalter und die moderne Mittelalterforschung // FMSt. 24. 1990. S. 10. На русском языке в скором времени должна выйти новая статья О.Г. Эксле, в которой он систематически излагает свои взгляды на возникновение монашества (Эксле О.Г. Проблема возникновения монашества / Пер. с нем. Н.Ф. Ускова // Другие средние века. К 75-летию А.Я. Гуревича (сдано в печать)..

8Блок М. Ремесло историка. М., 1986. С. 19-21.

объясняется лишь требованиями смирения и своеобразным "эгоизмом" монахов, незаинтересованных в каком-либо общественном звучании их интимных отношений с Богом9.

Критика историков-бенедиктинцев, правда, приостановила "десакрализацию" монашества, побудила светских историков более гибко и осторожно подходить к его изучению. Вместе с тем, сами бенедиктинцы, быть может, не до конца осознанно экстрополировали современное понимание монашеского служения на своих средневековых предшественников. Абсолютизация же значимости истоков монашества лишь служила опорой критики "внешнего" ракурса10. В новое и новейшее время монашество лишилось политических, социально-каритативных и культурно-образовательных функций, рассталось с крупными земельными владениями и прибыльными коммерческими предприятиями, наконец, потеряло социальную притягательность для элитных общественных групп. Еще Г. Гегель, анализируя эволюцию монашества, полагал, что существование его в современном обществе лишено какого-либо смысла11. Монашество стремится сегодня, обращаясь к истории, напротив обосновать свою социальную значимость. Аскетический образ жизни призван "зримо напомнить о том, что быть христианином означает следовать Христу". Своим примером монашество пытается, таким образом, "противостоять откровенному и якобы естественному искушению релятивировать идеал следования Христу"12. Естественно, что бенедиктинцы стараются не замечать того, что они называют "внешней" историей, или трактуют ее лишь как препятствие на пути осуществления "исконных" устремлений монашества.

9Эта критика была вызвана прежде всего книгой Ф. Принца о раннесредневековом монашестве (1965). См. рецензию на нее В. фон дер Штайнена в Schweizerische Zeitschrift für Geschichte. 18. 1968. S. 128. См. также: Vogué A. de. La communauté et l'abbé dans la Règle de Saint Benoît. Paris, 1961. Idem. Structure et gouvernement de la communauté monastique chez Saint Benoît et autour de lui // Atti del 7° Congresso Internationale di studi sull'alto medioevo. Spoleto, 1982. Vol. 2. P. 563-98. Idem. Sub régula vel abbate. Étude sur la signification théologique de l'abbé // CollOrdCistRef. 33. 1971. P. 249-71. Другие ссылки и критический разбор бенедиктинской историографии см. : Feiten F.J. Die Bedeutung der "Benediktiner" im frühmittelalterlichen Rheinland. Reflexionen, Anmerkungen und Fragen // RhVjbll. Jg. 56. 1992. Особ. S. 22-23, а также - Prinz F. Frühes Mönchtum im Frankenreich. Kultur und Gesellschaft in Gallien, den Rheinlanden und Bayern am Beispiel der monastischen Entwicklung (4. bis 8. Jh.). Darmstadt, 1988. S. 639.

10См., например: Bacht H. Vermächtnis des Ursprungs. Studien zum frühen Mönchtum. Würzburg, 1972. (Studien zur Theologie des geistlichen Lebens; Bd. 5).

1'Hegel G.W.F. Grundlinien der Philosophie des Rechtes / Hg. H. Glockner // Hegel G.W.F. Sämtliche Werke. Stuttgart, 1928. Bd. 7. S. 44-45. Idem. Vorlesungen über die Philosophie der Religion // Ibid. Bd. 16, S. 344. Idem. Vorlesungen über die Philosophie der Geschichte // Ibid. Bd. 11. S. 483-84.

12Metz J. Zeit der Orden? Zur Mystik und Politik der Nachfolge. Freiburg, 1977. S. 38. См. также: Grün A. Benediktinische Gemeinschaft - Modell für christliches Zusammenleben // Geist und Leben. 56. 1983. Особ. S. 243.

Ф. Принц, желая примирить "внешний" и "внутренний" подходы к

изучению монашества в средние века, предложил использовать термин

\

"гетерономия целей", введенный в свое время философом и психиатором Вильгельмом Вундтом для описания крупных исторических событий или процессов. Понятие "гетерономия целей" призвано объяснить невольное или неосознанное, однако, глубинное "внешнее" воздействие тех или иных исторических сил, изначально преследовавших, собственно, свои цели.13 Использование понятия "гетерономия целей" позволило светским историкам уйти от довольно острой и иногда обоснованной критики историков-бенедиктинцев, выделив самостоятельный объект изучения -"монашество между церковью и миром" (в классической формулировке Йоахима Воллаша14). За историками-бенедиктинцами в свою очередь было оставлено обособленное поле исследования - духовная жизнь монашества. Именно эта сторона изучения монашества в наибольшей степени отвечает установкам бенедиктинской науки, как достаточно тактично объяснял билефельдский профессор Клаус Шрайнер в своем докладе с програмным названием "Может ли в XX в. монастырская наука дополнить университетскую?"15

Однако найденное Ф. Принцем решение вряд ли можно признать до конца удачным. Оно разделило феномен средневекового монашества на два, как кажется, мало связанных друг с другом объекта исследования, воздвигнув, практически, непроницаемую стену между монастырем "изнутри" и монастырем "снаружи", так будто бы насельники средневековых монастырей, действительно, были подобны ангелам и существовали в ином измерении, чем благочестивые основатели многочисленных монастырей, их щедрые дарители, набожные государи, озабоченные реформами монашества, властные епископы, наконец, составлявшие familia патрона монастыря зависимые от братьев крестьяне и ремесленники, их войны-вассалы. Меж тем монахами, как известно, не рождаются, а становятся, соответственно в монастырь приходят из мира, и вряд ли стоит сомневаться в том, что, раз меняется мир, то и монахи, скажем, IV в. отличаются от монахов X в. или монахов наших дней. Только у самых истоков монашества мы видим монастыри, основанные волею одних подвижников. За громадным большинством монастырей

13См. прежде всего: Prinz F. Einleitung // Mönchtum und Gesellschaft im Frühmittelalter / Hg. F. Prinz. Darmstadt, 1976. S. 1. (Wege der Forschung; Bd. 112); Prinz F. Frühes Mönchtum ... S. 635.

14Имеется ввиду название его докторской диссертации: Mönchtum des Mittelalters zwischen Kirche und Welt. München, 1973. (Münstersche Mittelalter-Schriften; Bd. 7).

15Schreiner K. Kann Wissenschaft in einem Kloster des 20. Jh. Wissenschaft an der Universität ergänzen? // StMOSB. Bd. 102. 1991. S. 9-17.

средневековья стоят "миряне", будь то епископы, знать или государи: не принимая монашеского одеяния, они строили монастыри часто для безымянных монахов, покровительствовали им и щедро их одаривали. Разделяя историю монашества на "внешнюю" и "внутреннюю", не переносим ли мы, наконец, новоевропейское противопоставление светского и церковного в средние века, когда сакральное и профанное предстают в неком органическом единстве и взаимопроникновении. Вернуть монахов в историческое измерение, рассмотреть историю монашества в контексте религиозных, социальных и политических процессов раннего средневековья, не абсолютизируя при этом значение его истоков, - такова цель данного исследования и в то же время его методологическая посылка.

§ 2. Географические и хронологические рамки

Германские земли составляют географические пределы диссертации. Хронологически исследование охватывает период раннего средневековья, в который разворачивается очерченная выше эволюция монашества от крайних форм враждебности миру к интеграции в общество и государство. Следует, однако, оговорить, что отправной точкой исследования станут столетия, обычно оставляемые за рамками средних веков, а именно -рубеж II-III - IV вв., к которым относятся первые свидетельства христианства и монашества на территории римской Германии. Верхняя планка работы - середина XI в. XI столетие рассматривается в отечественной историографии как водораздел между ранним и развитым средневековьем, когда, с одной стороны, завершается складывание "феодального способа производства", а с другой, - начинается рост городов16. Хотя мы в данной работе и придерживаемся хронологических границ раннего средневековья, принятых в отечественной историографии (V - середина XI в.), следует отметить, что критерии для определения верхней границы этого периода, восходящие к экономическому

__u U Т-»

детерминизму, вряд ли в полной мере отвечают нашей тематике. В германской историографии окончание раннего средневековья обычно связывают с политическими трансформациями в посткаролингской Европе, прежде всего с созданием королевства Оттонов в начале X в.17

16История Европы. М., 1992. Т. 2. С. 5, 261.

17Angenendt А. Das Frühmittelalter. Die abendländische Christenheit von 400 bis 900. Stuttgart-BerlinKöln, 1990. S. 23-24. В новейшем компендиуме по ранненемецкой истории И. Фрид также избирает в качестве верхнего предела - правление династии Оттонов, хотя четко и не оговаривает мотивы, побудившие его закончить работу смертью последнего саксонского

Вместе с тем, в настоящее время ряд немецких медиевистов (в немалой степени под влиянием французской историографии), характеризуя изменения в демографической ситуации, социально-экономическую и политическую эволюцию Западной Европы и германских земель, склонны видить границу между ранним и высоким средневековьем как раз в середине XI в.18 Историки церкви в свою очередь отмечают эпохальное значение борьбы за инвеституру и "григорианской реформы" во второй половине XI - начале XII в., итогом которых стало существенное ослабление зависимости церкви от светских сеньоров и ее консолидация в вертикальную иерархическую структуру19. Сама реформа отражала растущую интенсификацию религиозной жизни, более глубокое переживание истин христианского вероучения, начало "переворота" в религиозном сознании, которым были обусловлены и монастырские реформы X-XI вв., обозначившие тягу к новым более интимным путям общения с Богом, поиск индивидуальных, отвечающих личным потребностям, религиозных практик20. Для истории монашества в германских землях середина XI столетия явилась важным рубежом. Кризис системы имперской церкви и возвышение влиятельных местных династий во второй половине XI в. привели к распространению в германских землях ordo cluniacensis и появлению нового монашества, полностью независимого от центральной власти. Это монашество, получившее в историограф�