автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему:
Мотив странствий в художественном дискурсе М.М. Пришвина

  • Год: 2012
  • Автор научной работы: Лишова, Наталья Ивановна
  • Ученая cтепень: кандидата филологических наук
  • Место защиты диссертации: Елец
  • Код cпециальности ВАК: 10.01.01
Диссертация по филологии на тему 'Мотив странствий в художественном дискурсе М.М. Пришвина'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Мотив странствий в художественном дискурсе М.М. Пришвина"

На правах рукописи

Лишова Наталья Ивановна

МОТИВ СТРАНСТВИЙ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ДИСКУРСЕ М.М. ПРИШВИНА

10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

3 МАЙ 2012

Елец-2012

005016665

005016665

Работа выполнена в федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина»

Научный руководитель доктор филологических наук, профессор

Борисова Наталья Валерьевна

Официальные оппоненты: Дудина Татьяна Павловна

доктор филологических наук, доцент кафедры русской классической литературы и теоретического литературоведения, декан факультета журналистики ФГБОУ ВПО «Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина».

Ковыршина Ольга Александровна

кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы ФГБОУ ВПО «Липецкий государственный педагогический университет».

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Ивановский государственный

университет»

Защита диссертации состоится «15» мая 2012 года в 10.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.059.01 по защите докторских и кандидатских диссертаций в Елецком государственном университете имени И.А. Бунина по адресу: 399770, Липецкая область, г. Елец, ул. Коммунаров, 28, ауд. 301.

С диссертацией можно ознакомиться в научном отделе библиотеки Елецкого государственного университета имени И.А. Бунина по адресу: 399770, Липецкая область, г. Елец, ул. Коммунаров, 28, ауд. 300.

Автореферат разослан « » апреля 2012 г.

Ученый секретарь /> /зС ' . ^ — А. А. Дякина

диссертационного совета

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Современное пришвиноведение обнаружило немало перспективных подходов к изучению творческого наследия писателя. Исследование феномена М.М.Пришвина находится в фокусе научных интересов не только литературоведов, но и философов, этнографов, лингвистов, культурологов, что объясняется особенностями творческого пути писателя, в котором отразилась трагическая эпоха в истории России, ей культуры и цивилизации.

В конце XX — начале XXI вв. значительно расширился круг исследователей, которые акцентировали внимание на вопросах поэтики, жанра, стилистики, образно-композиционной структуры пришвинских произведений. Весьма актуальным стало изучение творчества Пришвина в контексте русской литературы начала XX века (Н.Дворцова), в контексте христианской культуры (Г.Климова), философии природы (Т.Гринфельд, Р.Соколова). В центре внимания современного пришвиноведения — художественная мифология Пришвина (Г.Гачев, В.Кожинов, Н.Борисова, Н.Иванов, А.Дырдин), содержание и структура художественного мышления Пришвина (З.Холодова), философские основы пришвинского дискурса (В.Агеносов, А.Подоксенов, А.Дырдин, С.Семенова, ЕЛблоков, О.Ковыршина).

Самые разные аспекты художественного мирообраза Пришвина нашли отражение в работах А.Варламова, Ф.Апановича, Э.Бальбурова, Л.Тагильцевой, Т.Давыдовой, О.Машкиной, И.Минераловой, П.Гончарова, И.Новоселовой, Ю.Ольховской, Т.Степановой, Г.Токаревой, Ю.Мохнаткиной, М.Шемякиной, О.Крамарь, П.Гончарова, А.Колядиной, Г.Охотниковой и др.

Немало интересных материалов имеется в работах краеведческого цикла (С.Краснова, Т.Краснова, Г.Климова, С.Сионова, В.Горлов, Н.Чистякова, Л.Калашникова, Л.Паутова и др.).

В последние два десятилетия научный интерес обращен к дневниковому наследию писателя. Дневники Пришвина — это не только «творческая лаборатория», где немало «заготовок», фрагментов, черновиков произведений, без которых невозможно понять тайну писателя. В дневниках представлена не просто российская история и культура первой половины XX века, но то, что можно назвать историко-культурной повседневностью в событиях, лицах, фактах, политических подробностях. К настоящему времени накоплен солидный объем работ, где анализируются дневниковые книги разных лет (А.Варламов, А.Колядина, Я.Гришина, Л.Рязанова, К.Гордович, М.Шемякина, И.Новоселова и др.).

Вместе с тем утверждать, что творческое наследие Пришвина изучено полно и всесторонне, преждевременно. В частности, малоисследованной представляется проблема мотивной организации большинства «фабульных» произведений. За пределами научного интереса оказались «сквозные» мотивы, функционирующие на разных уровнях художественного пространства. К числу таких, весьма значимых устойчивых структур-

но-семантических повествовательных единиц, переходящих из произведения в произведение, относится мотив странствий, обладающий глубинной историко-культурной характеристикой. Имеются лишь некоторые, небольшие по объему работы, в которых рассматриваются вопросы, связанные с жанром путешествия пришвинской прозы, а также с мотивом странствий (Н.Дворцова, М.Гурьев).

Наше исследование направлено на анализ указанного мотива, который не получил научного осмысления в пришвиноведении.

Актуальность нашей работы обусловлена необходимостью выявления и атрибуции концептуально-смысловых констант мотива странствий во всей совокупности его содержательных и функциональных признаков.

Объектом диссертационного исследования стали прозаические произведения различных жанров и дневниковые книги МЛришвина.

Предмет исследования состоит в выявлении структурно-семантического, функционального своеобразия и способов воплощения мотива странствий в художественной системе писателя.

Материал диссертационной работы: произведения дореволюционного и советского периода: «За волшебным колобком», «Черный араб», «Кащеева цепь». По мере необходимости привлекались дневниковые книги разных лет.

Цель работы заключается в системно-целостном рассмотрении мотива странствий в его функционально-семантической парадигме.

Для достижения указанной цели необходимо решение следующих задач:

- исследовать особенности функционирования мотива странствий в историко-культурном контексте;

- определить специфику вариативности данного мотива в художественном дискурсе Пришвина;

- проследить эволюцию исследуемого мотива в качестве сверхуров-невой единицы текста;

- выявить связи функционирования мотива странствий с важнейшими архетипами национального сознания;

- прояснить способы его реализации в формате пространственно-временных отношений.

Теоретико-методологической основой исследования послужили работы С.Аверинцева, М.Бахтина, Н.Бердяева, С.Булгакова, А.Веселовского, Б.Гаспарова, А.Жолковского, Ю.Лотмана, Е. Мелетин-ского, АЛанарина, Ф.Степуна, В.Топорова, В.Тюпы, Б.Успенского, Г.Флоровского.

Мы обращались также к трудам пришвиноведов Н.Борисовой, Т.Гринфельд, Н.Дворцовой, Н.Иванова, Г.Климовой, АЛодоксенова, Л.Тагильцевой, З.Холодовой.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Мотив странствий является универсальным культурным кодом, моделирующим пространственно-временной континуум бытия, его аксиологическое и онтологическое измерение.

2. Мотив странствий в пришвинском дискурсе выступает как инвариантный функционально-семантический конструкт, имеющий множество различных вариаций.

3. Функционируя на различных уровнях художественной структуры, он приобретает интегративное значение, создавая единое «эктропическое» пространство автора и его героев.

4. В прозе Пришвина актуализированы хронотопические символы, в том числе и архетипические, рождающие представление об онтологической целостности окружающего мира.

5. Мотив странствий семантически многомерен; в художественной стратегии Пришвина он имеет непосредственное отношение к таким национальным архетипам, как глубокая вера в Божественный промысел, поиски духовной свободы, сакральных мест, стремление к истине и др.

Научная новизна диссертационной работы заключается в том, что в ней впервые представлено системно-целостное исследование мотива странствий в его семантико-функциональном формате и в соотнесенности с авторским мировосприятием.

Исследуемый мотив позиционируется в качестве концептуального конструкта, актуализированного на всех уровнях художественной системы.

Теоретическая значимость исследования состоит в выявлении основных структурно-семантических констант в мотивной структуре художественного пространства пришвинского дискурса. Диссертация вносит вклад в разработку современных проблем пришвиноведения, обращенных к пониманию ценностных смыслов авторского мирообраза.

Практическая значимость: результаты исследования можно использовать при подготовке вузовских лекционных курсов по истории литературы первой половины XX века, спецкурсов и спецсеминаров по творчеству М.Пришвина.

Апробация работы: основные положения исследования отражены в 12 публикациях (в том числе 2 статьи опубликованы в изданиях, рекомендуемых ВАК РФ), а также в докладах на внутривузовских научно-практических конференциях Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина (2010, 2011, 2012), и в Школе молодых ученых по гуманитарным наукам ЕГУ им И.А. Бунина (2010, 2011), а также на областных, всероссийских и международных конференциях: «Михаил Пришвин: диалоги с эпохой» (Елец, 2008), «Миф - Фольклор - Литература» (Караганда, 2009), «И.А. Бунин и русский мир» (Елец, 2009), «Система ценностей современного общества» (Новосибирск, 2010), «Наука. Развитие. Прогресс» (Киев, 2011), «Духовные ценности и нравственный опыт русской цивилизации в контексте третьего тысячелетия» (Орел, 2011), «Роль историко-

культурного наследия в развитии гуманитарных исследований в регионе» (Липецк, 2011).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка, включающего 204 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность и научная новизна темы диссертации, определяется степень её изученности в литературоведении, формируется цель и задача исследования, его теоретическая и практическая значимость, положения, выносимые на защиту.

В первой главе диссертации — «Мотив странствий в историко-культурном контексте» - исследуется эволюция «жизни» указанного мотива в хронотопическом измерении.

В первом параграфе — «Мотив странствий в хронотопической парадигме архаического сознания» - рассматриваются конститутивные признаки хронотопа с учетом работ М.Бахтина, ДЛихачева, ЮЛотмана, В.Топорова и других авторов. Отмечается, что путь, дорога являются многофункциональными пространственными ориентирами в системе мифоло-го-архаических представлений. Архаическое сознание структуирует пространство странствий мифических героев в координатах древнейших архе-типических знаков, указывающих как на вертикальный, так и на горизонтальный характер передвижения.

В мифолого-сказочном дискурсе в путешествиях героев реализуется «хронотоп чудесного мира», в котором время-пространство ведет себя самым причудливым образом: время может не только растягиваться или сжиматься, но становится пространственноподобным. На пути испытаний, герой может приобретать магические силы, чудесных помощников, с ним могут совершаться различные метаморфозы. Путь-дорога сказочных героев являет собой «цепь потерь», бед, ошибок, падений, а также находок, приобретений, судьбоносных встреч, роковых совпадений. Странствия весьма актуальны в фольклорном дискурсе. Фольклорные герои проходят испытания, которыми наполнены их пути-дороги, а выбор дороги, как известно, это еще и выбор жизненного пути, особой траектории судьбы «фольклорного человека».

Второй параграф - «Феномен странничества в библейском дискурсе и средневековой богословской литературе» - направлен на рассмотрение эволюции концепта «странствие» в религиозном нарративе, в котором постулируется «мировая инициация человечества», свидетельствующая о стремлении человека приблизиться к своему Творцу. В ветхозаветном повествовании концепт странствия выполняет инвариантную функцию. Прежде всего, это сороколетний путь иудеев под предводительством Моисея. Это путь скитаний по пустыне в поисках «земли обетованной», путь чудес и испытаний, путь грехов и раскаяния, многочисленных падений и восхождений.

В Новом завете, в четырех Евангелиях, рассказывается о земном пути Спасителя. Новозаветное повествование исполнено напряженного, про-мыслительного движения. Образ Спасителя символизирует путь к свободе и свету. Через сакральное пространство новозаветного рассказа проходит множество путей, но только один - путь Господа и его верных учеников — оказывается трагическим и спасительным.

Характерно, что в русском национальном сознании, в частности, в фольклоре, земной путь Иисуса Христа рассматривается как странничество, а в народной мифологии и сам Спаситель — странник.

В апокрифическом повествовании рассказывается и о «хождении Богородицы по мукам». Имеется апокриф «Хождение Богородицы по мукам» или «Апокалипсис Пресвятой Богородицы», пронизанный эсхатологической символикой. В христианской легенде позднего Средневековья описывается скитальчество Агасфера - «Вечного жида», который обречен вечно скитаться, из века в век. Агасфер не может обрести покоя по причине безжалостного отказа Иисусу Христу, изнемогавшему под бременем креста на пути к Голгофе. Поэтому он обречен на вечное скитальчество вплоть до второго пришествия Христа.

В третьем параграфе — «Мотив странствий в литературном дискурсе» - исследуемый мотив мы рассматриваем в широком историко-литературном контексте, начиная со средневекового периода, в котором отмечается религиозно-философское, аксиологическое измерение «человека странствующего». Мотив странствий здесь генетически связан с мотивом поисков, скитальчества, блуждания («Божественная комедия» Данте). Констатируется, что странствие особенно актуально в русской литературе.

Странствия героев характерны для творчества A.C. Пушкина, у которого они «связаны с темой пророчества и изгнанничества». Классическим образцом литературы путешествий в XIX веке является «Путешествие в Арзрум» A.C. Пушкина, в котором отражается реально-историческое время и реальные локусы Кавказа.

В творческом наследии М.Ю. Лермонтова мотив странствий приобретает инвариантный характер. Своеобразное воплощение указанного мотива обнаруживается в «Герое нашего времени». Печорин, «странствующий офицер», живет в художественном пространстве произведения в качестве рефлексирующего скитальца, везде оказываясь «проездом» или «по приказу», «по казенной надобности».

В организации сюжета поэмы Гоголя «Мертвые души» мотив странствий главного героя приобретает смыслосозидающую функцию. Хронотоп жизненного пути Чичикова выступает в качестве композиционного стержня. Канва путешествий героя, отмеченная авантюрной семантикой, трансформируется в многофункциональную дорогу по Руси: перед нами разворачивается дорога русской судьбы, реальная и одновременно метафизическая, лишь чаемая автором.

Герои Тургенева, Лескова проходят свой путь по-разному; чаще всего такая дорога предполагает не просто «возвратное движение, но движе-

ние кольцевое по нарастающей ... к идеалу ...». Феномен странничества связан с аксиологией православной веры, с вечным беспокойством русской души, стремящейся найти выход из мучительного жизненного пространства в благодатном направлении. Так, странник, являясь глубоко национальным, «вечным образом русской жизни» (Ю. Степанов), в творчестве Н. Лескова открывает подлинный лик свободы, свидетельствуя об огромном напряжении духа.

Воплощение мотива странствий невозможно без обращения к его варианту - мотиву поисков истины. Таковы герои Некрасова в поэме «Кому на Руси жить хорошо». Правдоискатели, они ищут ответы на вечные вопросы русского бытия: что такое счастье и в чем правда жизни.

«Человек странствующий» весьма актуален для литературы эпохи модернизма. Доминирующим в творческом сознании поэтов и прозаиков «серебряного века» оказался образ поэта-путника, свидетельствующий о духовно-этической эволюции художника, в процессе которой приобретается в том числе религиозно-мистический опыт.

Странник, «человек странствующий», «поэт-путник» - знаковые атрибуции в характеристике типов лирических героев и их создателей в творчестве таких поэтов, как В.Брюсов («Путник»), О.Мандельштам («Камень»), В.Хлебников («Хаджи-Тархан») и многих других художников «серебряного века». Жизненные путешествия, странствия, а порою, скитания самих поэтов на переломе времен, в «эпоху бездомности», определили и вектор «поэтических странствий». В связи с этим особенно интересен творческий путь Н.С. Гумилева, в центре которого — странствия его лирического героя. Мотив странствий у Мандельштама, тяга к дороге — это стремление к преодолению времени, которое связывается с ожиданием испытаний. Поэзия помогает поэту преодолеть пугающую разорванность бытия, разобщенность человечества. Понимание странствия как изгойства характерно для творчества Велимира Хлебникова, мечтавшего о великом единстве мира, о слиянии традиций и культур. Мотив странствий очень актуален в поэтическом наследии М.Волошина. Человек у Волошина — странник, «по земле, по звездам, по вселенным», но, в этом поэт абсолютно уверен, «нет ни одной дороги для всех ... каждый свою тропу ищет и находит...».

Исследование инвариантного мотива странствий в широком историко-культурном контексте позволило, с одной стороны, синтезировать предшествующий опыт обращения к этому феномену во всей гамме сопутствующих смыслов и значений, а с другой — прояснить пришвинский опыт преломления авторского «прочтения» судьбы «человека странствующего» с учетом своеобразия историко-культурных констант национального бытия.

Вторая глава — «Странствия в дневниковом и художественном дискурсе М.Пришвина» - посвящена своеобразию воплощения указанного мотива в дневниковых книгах и дореволюционных произведениях писателя.

В первом параграфе — «Мотив странствия в дневниковых книгах М.Пришвина» - подчеркивается значение дневниковой рефлексии в формировании художественной стратегии писателя.

Дневники были не просто творческой лабораторией Пришвина. Он жил своими дневниками, это было его второе, отраженное в слове существование, способ осмыслить мир и свое место в мире, способ понять исторический и культурный путь России. Дневниковые книги стали для писателя' средством выражения его творческой, духовной жизни. Настоящий путь человека, утверждал художник, это путь к Свету, терпению, добру и радости.

Истоки писательского таланта Пришвин находит в своих бесконечных путешествиях, так как именно «виденное» и возможность «держать свою мысль под контролем виденного» давало особую оптику, особую точку зрения, тот художнический фокус, благодаря которому приходит умение «постигать сердцем» и держать свою мысль «под контролем виденного». Простая цель — «пропутешествовать куда-нибудь и просто описать увиденное» - позволило создавать настоящие шедевры.

Во втором параграфе — «Путешествие — странствие в повести «Черный араб» - мотив странствий позиционируется как способ поисков неисчезающих идеалов жизни.

«Чёрный Араб» относится к тому типу произведений, которые написаны по материалам дневника. Горизонты «другого неба» открываются Пришвину в путешествии по Киргизии. Автор стремится понять Киргизию, чтобы приблизиться к феномену России, чтобы найти отличия и сходство двух, на первый взгляд, таких разных миров. Путь Черного Араба начинается от периферии к центру степного пространства, к центру условному, но не менее значимому: к «земле обетованной», туда, где лежит «хребет земли», где слышится дыхание вечности. Такое странствие есть возвращение к истокам, к библейскому дискурсу. Мотив странствий связан в этой повести с мотивом поисков сакральных мест, в частности, сказочной страны. Основным способом материализации указанных мотивов является обращение к этнографическим деталям. Живая степь и ее обитатели обрисованы реалистически-выпукло. Чаще всего автор сосредотачивает свое внимание на выразительных деталях внешнего облика, одежды, интерьера жилища, природных стихий, окружающего пейзажа. Ему интересно все, что касается традиций и обрядов степняков.

Поэтика «Черного Араба» основана на контрастности описания. Контрастны голубое небо и желтая степь, контрастна жестокость киргизов и их добродушие, контрастируют природные стихии, отвечающие человеку в степи своим вниманием. Странствия Черного Араба — это стремление найти глубину «времени ОНО», правремени, стремление увидеть мир в единстве прошлого и настоящего, в одном и том же космическом ритме.

Третий параграф — «Хронотоп пути в очерке «За волшебным колобком» - обращен к структурно-семантическим константам временно-пространственной основы произведения.

Главной семантической и структурообразующей доминантой «Колобка» является концепт «странствие». Перед нами - двойное путешествие-странствие: странствует герой-повествователь, очень близкий физическому автору, странствуют герои очерка, которые постоянно находятся в поле внимания автора. Их пути-дороги совпадают или расходятся, рисуя причудливую изломанную траекторию.

Следует отметить, что сами названия глав в очерке обнаруживают отчетливую хронотопическую семантику:, «Лес», «Красные горы», «Море», «Полночь», «Из записок на Северной Двине», «По морю на лодке к святым островам», «Солнечные ночи», «Река Нива и озеро Имандра», «Солнечные ночи в Хибинских горах», «Белая ночь» и т.д.

Структура пространства в «Колобке» традиционно обнаруживает горизонтальную и вертикальную характеристики, которые имеют архетипи-ческие точки схождения. Небо и земля формируют здесь вертикальный вектор. Небо — это высшая трансцендентная реальность, организующая пространство мечты. Земля и вода, формируя горизонтальную плоскость, властвуют над людьми. Вода на Севере в функциональном плане близка земле, она питает землю и кормит поморов. Берег Белого моря является той точкой, где во время «нездешних грез» «светлой ночью» сходятся, как показывает Пришвин, бытие и инобытие.-

В очерке «За волшебным колобком» актуализированы архетипиче-ские пространственные символы: берег, гора, крест, камень, круг и т.д. Многие из них приобретают сакральную семантику. Так, архетип горы, на вершину которой стремится подняться герой-повествователь, является своеобразным аналогом мирового древа, что позволяет провести параллель гора — Вселенная. В пространственном отношении — это единство небесной, земной и подземной реальностей, а во временном — это синкретизм прошлого, настоящего и будущего. Традиционный в мифопоэтике пространственный символ здесь семантически переопределен, так как приобретает и темпоральную семантику. В «Золотой книге бытия», которую читают странники, есть и сказочный камень, отмечающий время, и берег, где можно «грезить о нездешнем мире», и крест, полисимволический знак — своеобразный центр окружающего мира.

В «Колобке» актуализировано движение по кругу, о чем свидетельствует семантическая структура ключевого слова, вынесенного в название — «Колобок», главной семой которого является значение «круглый». Если обратить внимание на траекторию передвижения героя-повествователя, то можно обнаружить удивительную вещь: герой, начав свое путешествие из Архангельска через Соловецкие острова, мимо Карелии, Лапландии, на Олений остров, по Гольцовой реке обратно к Имандре, а потом в Архангельск совершает некое подобие круга. Вернувшись в Архангельск, он снова отправляется в путь теперь уже другим маршрутом (Канин Нос — остров Сосновец — Мурман — Норвегия - Александровск — Варбэ — Нордкап — Нордкин — Гаммерфест — Трамсе — Лофоденские острова - Тронд-гейм - Стокгольм - Архангельск), таким образом, тоже совершая круг уже

другого масштаба, большего по своему диаметру. Два круга, маленький и большой, дополняют друг друга. Географическое перемещение по кругу есть отражение духовного, ментального движения писателя и его героя-повествователя — «возвращение к себе».

Основным принципом построения текста в очерке «За волшебным колобком» является принцип семантической амбивалентности хронотопа, его контрастности. С одной стороны, есть точное указание на время и пространство, с другой — это реальное измерение переопределяется и трансформируется в мифологически-сказочный хронотоп.

В четвертом параграфе — «Человек странствующий в очерке «За волшебным колобком» - анализируется образная типология, акцентирующая прежде всего религиозно-аксиологическое измерение. В связи с этим особое значение получает анализ архетипов национального сознания, которые живут в душе поморов, полесников, в тех мужиках, которые постоянно рискуют собой в борьбе за свое жизненное пространство, в тех странниках, которые отправляются «по обещанию» на Соловецкие острова.

Пришвин доказывает, что русский человек - «трагически свободен», он чувствует «неизбывную тоску странничества», на что неоднократно указывали русские философы (НЛердяев, С.Булгаков, Ф.Степун, А.Панарин и др.). Русский человек всегда в пути, в поисках таких локусов, где отражаются «небесные прообразы», являя собой особую реальность. Пришвинские странники — это люди во многом традиционно-архаического мышления, которые тесно связаны с космическими ритмами, они космо-центричны в отличие от героя-повествователя, обращенного к сиюминутному историческому времени. В очерке предстают два противоположных типа сознания: народный, связанный с вечными ценностями национального характера, и рационально-позитивистский, свойственный герою-интеллигенту. Сталкиваются две полярные картины мира: наивная и рассудочно-рациональная, все подвергающая сомнению.

Одним из наиболее ярких персонажей в художественном пространстве «Колобка» является помор Михайло, который всю жизнь по обещанию перевозит странников к Соловецким островам. Михайло, типичный представитель народа, - это образ, близкий к странствующим героям Лескова, героям-скитальцам, который соединяет в себе лучшие черты национального характера: бесстрашие, физическую и духовную силу, ответственность, железную волю, глубокую порядочность и — что самое главное — абсолютную веру в Бога.

В пришвинской наррации тип странника неразрывно связан с природой. Только там, где еще не стерты границы между человеком и природой, где еще сохранились элементы первобытного синкретизма, может появиться такой удивительный русский характер. Поэтому нет ничего странного в том, что писатель отправляется на Крайний Север, туда, где природа полна таинственного света, скромного обаяния, столь непохожего на южное яркое пространство.

По русским дорогам в художественном мире М.Пришвина идут духовные странники. Пришвинские герои пути пытаются раскрыть в себе возможности, заложенные в них природой. В очерке «За волшебным колобком» это коллективный герой — группа персонажей, связанных с идеей народного мира, народной души. Его странники из нетронутых цивилизацией уголков русского Севера поражают писателя «остатками чистой, не испорченной рабством народной души».

В главе третьей — «Семантика и способы реализации мотива странствий в романе «Кащеева цепь» - рассматривается функционально-семантическая специфика анализируемого мотива и средств его реализации в автобиографическом дискурсе писателя.

В первом параграфе - «Духовная «одиссея» автобиографического героя»-рассматривается путь автобиографического героя в познании себя и окружающего мира, основанный на духовном и интеллектуальном созревании. Алпатов «ставит свою лодочку на волну великого движения», и движется прежде всего в своем внутреннем пространстве. Главное содержание романа — это странствия автобиографического героя в поисках смысла жизни: он пытается его найти в работе (политической, агрономической), в любви, в природе. Главное же здесь - духовное и интеллектуальное взросление Алпатова в реально-исторической обстановке конца XIX века.

Пришвин не просто прослеживает жизненный путь главного героя, но и изучает, анализирует его ментальное возмужание в пространстве нарастающих кругов сознания.

Финал романа символичен. Кащеева цепь социальной необходимости теряет свою власть, и Алпатов ищет спасение в родных звуках и запахах природного мира.

Во втором параграфе — «Мотив пути в «Кощеевой цепи»: композиционно-структурное своеобразие» — обращается внимание на глубинную связь мотива странствий с генетически родственным мотивом пути, актуализирующим концепты «тайна», «свобода», «вечная женственность» и др.

Манифестация мотива пути в автобиографическом дискурсе отражается в композиционной структуре произведения, где пространство жизни автора и пространство текста настолько тесно проникают друг в друга, что образуют единое «эктропическое пространство» (В.Топоров). Название романа — это семантическая проспекция. Кащеева цепь является символом замкнутости, несвободы, зла, сковавшего весь мир. Цель писателя и его героя — разорвать эту цепь и освободить людей от Кащеевых оков. Это находит отражение в композиционной цепочке событий. Каждое звено этой цепи семантически и композиционно представляет круг, который надо разомкнуть, чтобы продвигаться дальше в художественном пространстве романа, присоединяясь к другим звеньям. Таким образом, создается некая структурная спираль, содержащая в себе интенции авторского замысла, где живет «тайна голубых бобров», где «все голубое». Каждое звено представляет собой путь к тайне, разгадка которой таит в себе возможность разомкнуть очередное звено.

Более того, нам представляется, что композиция произведения в целом тоже кольцевая. Одним из доказательств поступательного развития в событийной канве автобиографического героя по особому, незамкнутому кругу является, на первый взгляд, случайный образ зайчишки, с которого начинается и, по существу, заканчивается рассказ о странствиях Алпатова. Устав от любовной неудачи, герой-повествователь возвращается домой. Но это уже другой дом, где можно обрести душевное равновесие. Это дом, в котором царит гармония. Алпатов получает внутреннюю свободу, к нему возвращается радость бытия.

В третьем параграфе — «Типология странников в автобиографическом дискурсе М.Пришвина» - рассматривается типология странствующих героев, которая находит своё выражение в сюжетно-событийной канве произведения.

Пришвинские герои постоянно находятся на раздорожье, перед выбором пути. В связи с этим можно выявить следующую типологию при-швинских странников: реальные путешественники, странники* переселенцы, «буда-о-странники», интеллектуальные странники и т.д.

Физическое странствие реализуется за счет освоения реального вертикально и горизонтально ориентированного пространства, в процессе которого происходит духовное и интеллектуальное созревание героя.

Алпатов является, и, может быть, это главная ипостась автобиографического героя — интеллектуальным странником, который настойчиво ищет «свою собственную мысль». Странствия автобиографического героя Алпатова способствуют расширению его сознания. Шагая по родным тропинкам, по тротуарам и площадям Германии, ожидая невесту в Люксембургском саду, в сердце Парижа, страдая в холодном Петербурге, он будет пристально изучать жизнь, непрерывно и напряженно размышляя над смыслом исчезающих мгновений. Это не просто реальное странствие, это путешествие вслед за полетом собственной мысли, это постоянное и непрерывное интеллектуальное развитие.

В четвертом параграфе — «Поэтика воплощения мотива странствий в «Кощеевой цепи» - рассматривается веб многообразие способов художественной реализации рассматриваемого мотива: особенности цветописи, специфика символики, в том числе архетипической, обращенной к мифогенным кодам, хронотопическое своеобразие и т.д. Средства реализации движения героев в художественном пространстве подчиняются основному принципу креативной стратегии художника — принципу контраста.

Одной из специфических черт стиля М.Пришвина является пристальное внимание к цветописи, весьма значимой в стилистической системе прозаических произведений писателя. Ключевые этапы в формировании автобиографического героя в романе «Кащеева цепь» сопровождаются обостренным вниманием к выбору цветообозначений.

Сквозные образы-символы в пришвинском дискурсе создают смысловую многоплановость текста. К одним из наиболее актуальных в автор-

ской мифопоэтике образов-архетипов относится образ птицы, как одного из звеньев в цепи органического мира. Без птиц невозмояшо представить природный мир Пришвина. Птица - один из самых древних символов в мифологии, У Пришвина птица - это некий медиатор, соотносимый с судьбой автобиографического героя. Птицы сопровождают Алпатова во всех сложных жизненных обстоятельствах.

Птицы олицетворяют пространство мечты, которое невозможно отнести к конкретным локальным и временным характеристикам, но в то же время оно всегда «вовремя» вписывается в общую хронотопическую модель произведения.

, МЛришвин любил погружать героев в ситуацию пограничного состояния, каковым является состояние сна, характеризующееся изменением сознания...Характерной чертой некоторых, снов в романе является повторяемость, что говорит об их судьбоносном значении. Таким является, например, сон о волшебном дереве с золотыми листьями, который видится впервые Алпатову в тот момент, когда он решает отправиться в «страну без имени, без. территории». В пришвинской наррации сон часто переходит в действительность и продолжается уже в реальных пространственных и временных координатах. Пришвин, обращаясь к феномену сновидения, как к какой-то целостной системе, выделяет особый тип сна, называя его «ступенчатым». Вера в чудеса оживает. А чудо для героя-повествователя, неразрывно связано со спасением мира. Чудо - это главное «оружие» против Кащеевой цепи, без которого освобождение людей от оков зла невозможно.

Так на уровне сновйдческого хронотопа проявляется одна из важнейших в художественном дискурсе Пришвина бинарная оппозиция пространства действительного и иллюзорного, мира «обыкновенного» и музыкального. Но писатель убеждает нас в том, что по-настоящему реален именно тот локус, где живет «великая радость».

В Заключении подводятся итоги проделанной работы и формулируются основные выводы.

Мотив странствий, обладающий вариативностью, устойчивостью, воспроизводимостью, семантической многомерностью, «ассоциативной связанностью», выступает в пришвинском дискурсе как системо-и-сюжетообразующий, так как представлен на всех уровнях художественной структуры: образном, композиционном, фабульном, символическом. В тексте он приобретает различные варианты: скитальчество, бродяжничество, паломничество, странствие «по обещанию», изгнанничество и др. Главный принцип пришвинской поэтики, определяющий своеобразие данного мотива, - контрастность. Полярность пришвинского мирообраза уточняется его философско-этическими, аксиологическими представлениями. Способы манифестации исследуемого мотива различны. В первую очередь — это символическая структура генетически родственного хронотопа пути, совмещающая реально-историческое время и мифогенную глубину пространства. Необходимо отметить актуализацию «вечных» архети-

пов, обращенных к философско-концептуальным основам в творчестве писателя. Семантическому усложнению инварианта способствует цветовое решение повествовательных фрагментов, которые отличаются символическим своеобразием. Смысловое поле произведения расширяется вследствие обращения писателя к мифологическим образам, координатам и символам сновидческого хронотопа. Главное заключается в том, что феномен странствия в прозе Пришвина позволяет еще глубже постичь внутренний мир героев, его аксиологическое и духовное измерение.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1¿ Лишова, Н.И. «Религиозные поиски народа и интеллигенции в очерке М.М. Пришвина «За волшебным колобком» [Текст] / Н.И. Лишова II Вестник Челябинского государственного университета. — Вып. 48. - Челябинск: ЧелГУ, 2010. - С. 71-74.

2. Лишова, Н.И. «Мотив пути в романе М.Пришвина «1Сащеева цепь»: композиционно-структурное своеобразие» [Текст] / Н.И. Лишова // Филонов.- Вып. 8. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2011. - С. 48-54.

3. Кузина (Лишова), Н.И. «Пишу, как живу, и живу, как пишу» [Текст] ! Н.И. Лишова I/ Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: материалы Всероссийской научной конференции. — Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 76-80.

4. Лишова, Н.И. «Мотив пути в творчестве М.М. Пришвина (на материале рассказов «Жень-шень» и «Черный араб» и очерка «За волшебным колобком»)» [Текст] I Н.И. Лишова И Миф — фольклор — литература: материалы международной научной заочной конференции. — Караганда: Центр гуманитарных исследований, 2009. — С. 215-220.

5. Лишова, Н.И. «... на Восток повернут» (Восток в творчестве И.А. Бунина и М.М. Пришвина)» [Текст] / Н.И. Лишова // И.А. Бунин и русский мир: материалы Всероссийской научной конференции. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2009. - С. 133-138.

6. Лишова, Н.И. «Россия и Норвегия: диалог природы и цивилизации в художественном пространстве очерка М.Пришвина «За волшебным колобком» [Текст] / Н.И. Лишова II Жизнь традиции в диалоге времен: материалы научно-практической конференции. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010.-С. 141-145.

7. Лишова, Н.И. «Категория времени в дневниковых записях М.М. Пришвина» [Текст] / Н.И. Лишова И Елецкий креатив: жизнь и судьба учащихся и учителей Елецкой мужской гимназии: сборник материалов по итогам научно-практической конференции. — Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010.-С. 151-155.

8. Лишова, Н.И. «Русские странники в художественной литературе (на материале повести «Очарованный странник» Н.С. Лескова и очерка «За волшебным колобком» М.М. Пришвина)» [Текст] / Н.И. Лишова // Система ценностей современного общества: сборник материалов XIII Международ-

ной научно-практической конференции. - Новосибирск: ЦРНС, 2010. -С. 35-40.

9. Лишова, Н.И. «Духовная одиссея в «Миросозерцании» главного героя романа М.Пришвина «Кащеева цепь» [Текст] / Н.И. Лишова // Духовные ценности и нравственный опыт русской цивилизации в контексте третьего тысячелетия: материалы IX Всероссийских Славянских Чтений. — Орел: Орловский государственный институт искусства и культуры, 2011. — С. 141-145.

10. Лишова, Н.И. «Птичий код в реализации мотива пути (на материале романа М.Пришвина «Кащеева цепь»)» [Текст] / Н.И. Лишова // Роль историко-культурного наследия в развитии гуманитарных исследований в регионе: сборник материалов областной научно-практической конференции. - Липецк: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2011. - С. 187-192.

11. Лишова, Н.И. «Категория пространства в. дневниковых записях М.М. Пришвина» [Текст] / Н.И. Лишова // Наука. Развитие. Прогресс: сборник научных трудов по материалам Международной научно-практической конференции. — Киев: «Миранда», 2011. -С. 61-65.

12. Лишова, Н.И. «Сновидческий хронотоп в романе М.Пришвина «Кащеева цепь» [Текст] / Н.И. Лишова // Школа молодых ученых по проблемам гуманитарных наук: сборник материалов областного профильного семинара. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2011. - С. 65-71.

Работы под № 1, 2 опубликованы в изданиях, входящих в перечень Высшей аттестационной комиссии.

Лицензия на издательскую деятельность ИД №06146. Дата выдачи 26.10.01. Формат 60 х 84 /16. Гарнитура Times. Печать трафаретная. Усл.-печ.л. 1,0 Уч.-изд.л. 1,2 Тираж 100 экз. Заказ 32

Отпечатано с готового оригинал-макета на участке оперативной полиграфии Елецкого государственного университета им. И.А.Бунина.

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина» 399770, г. Елец, ул. Коммунаров, 28

 

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Лишова, Наталья Ивановна

Введение

Глава 1. Мотив странствий в историко-культурном контексте.

§ 1. Мотив странствий в хронотопической парадигме архаического сознания.

§ 2. Феномен странничества в библейском дискурсе и средневековой богословской литературе.

§ 3. Мотив странствий в литературном дискурсе.

Глава 2. Странствия в дневниковом и художественном дискурсе

М.Пришвина.

§ 1. Мотив странствий в дневниковых книгах М.Пришвина.

§ 2. Путешествие-странствие в повести «Черный Араб».

§ 3 Хронотоп пути в очерке «За волшебным колобком».

§ 4 «Человек странствующий» в очерке «За волшебным колобком».

Глава 3. Семантика и способы реализации мотива странствий в романе

Кащеева цепь».

§ 1. Духовная «одиссея» автобиографического героя в романе

М.Пришвина «Кащеева цепь».

§ 2 Мотив пути в «Кащеевой цепи»: композиционно-структурное своеобразие.

§ 3 Типология странников в автобиографическом дискурсе

М.Пришвина

§ 4. Поэтика воплощения мотива странствий в «Кащеевой цепи».

 

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Лишова, Наталья Ивановна

Современное пришвиноведение обнаружило немало перспективных подходов к изучению творческого наследия писателя. Исследование феномена М.М.Пришвина находится в фокусе научных интересов не только литературоведов, но и философов, этнографов, лингвистов, культурологов, что объясняется особенностями творческого пути писателя, в котором отразилась трагическая эпоха в истории России, её культуры и цивилизации. Уже ранние произведения Пришвина «В краю непуганых птиц», «За волшебным колобком» свидетельствовали об особом «синтетическом» таланте автора, о его внимании к фольклорно-этнографическому дискурсу, мифолого-сказочным основам народного творчества, осмыслению национального самосознания. Дореволюционная проза Пришвина получила немало позитивных оценок критиков, прозаиков, поэтов и публицистов, среди которых - А.Блок, Д.Мережковский, А.Ремизов, З.Гиппиус, Р.Иванов-Разумник и др. Уже тогда отмечалось великолепное знание природы, художественное своеобразие, «притяжение» к эстетике модернизма, в частности, символизма. Это последнее качество пришвинской поэтики нередко подвергалось критике, особенно в среде писателей реалистического направления. Так, в отзыве В.Г.Короленко о повести «У стен града невидимого» констатируется «удивительное отсутствие простоты и ясности» [173, 11]. Известны оценки З.Н. Гиппиус, которая писала о «глазном таланте» Пришвина, назвав его «легконогим и ясным странником», обнаружив при этом проницательность в определении главного, на наш взгляд, вектора его художественных интенций - мотива странствий. З.Гиппиус, высоко оценивая художественное дарование Пришвина и одновременно критикуя его за отсутствие внимания к социально-политическим проблемам, отметила особенность пришвинской оптики («глазной талант») - видеть мир, где «есть воздух и краски, есть художественная сцепка видимого» [93, 166].

Известный критик Р.В. Иванов-Разумник обнаружил в Пришвине «чуткого и тонкого художника», которого в большей степени интересует «общее, а не частное». Назвав Пришвина поэтом космического чувства, он подчеркнул, что писателя привлекает «вся стихия народной жизни, стихия природы» [82, 48].

В советское время литературная репутация Пришвина не была однозначной. Для многих он оставался «детским писателем», «певцом природы», автором охотничьих рассказов. Его часто критиковали за аполитизм, «несвоевременность», «несовременность» (А.Зонин, А.Ефремин, М.Григорьев и др.), отмечая позицию писателя как враждебную строительству социализма. Были и откровенные нападки (А.Кипренский, А.Тарасенков, Н.Слепцов, С.Мстиславский и др.), в центре которых -политические обвинения в нежелании проводить в искусстве слова «политическую линию большевизма». Известна оценка Л.Троцкого, назвавшего его повесть «Мирская чаша» «сплошь контрреволюционной».

Однако было немало и позитивных оценок, и даже восторженных откликов. Пришвина всегда поддерживал М.Горький, считая его «оригинальнейшим русским художником». Высоко оценивали художественный мир Пришвина такие критики и писатели, как М.Шолохов, К.Федин, Н.Замошкин, Н.Смирнов, Ю.Соболев, Е.Дубровский. В частности, Шолохов в своем отклике на повесть «Корень жизни», впоследствии получившей название «Жень-шень», признался: «Я недавно прочитал, и до нынешнего дня на сердце тепло. Хорошему слову радуешься ведь, как хорошему человеку» [188, 264].

В конце XX - начале XXI вв. значительно расширйлся круг исследователей, которые акцентировали внимание на вопросах поэтики, жанра, стилистики, образно-композиционной структуры пришвинских произведений. Весьма актуальным стало изучение творчества Пришвина в контексте русской литературы начала XX века (Н.Дворцова), в контексте христианской культуры (Г.Климова), философии природы (Т.Гринфельд,

Р.Соколова). В центре внимания современного пришвиноведения -художественная мифология Пришвина (Г.Гачев, В.Кожинов, Н.Борисова, Н.Иванов, А.Дырдин), содержание и структура художественного мышления Пришвина (З.Холодова), философские основы пришвинского дискурса (В.Агеносов, А.Подоксенов, А.Дырдин, С.Семенова, Е.Яблоков, О.Ковыршина).

Самые разные аспекты художественного мирообраза Пришвина нашли отражение в работах А.Варламова, Ф.Апановича, Э.Бальбурова, Л.Тагильцевой, Т.Давыдовой, О.Машкиной, И.Минераловой, И.Новоселовой, Ю.Ольховской, Т.Степановой, Г.Токаревой, Ю.Мохнаткиной, М.Шемякиной, О.Крамарь, П.Гончарова, А.Колядиной, Г.Охотниковой и др.

Немало интересных материалов имеется в работах краеведческого цикла (С.Краснова, Т.Краснова, Г.Климова, С.Сионова, В.Горлов, Н.Чистякова, Л.Калашникова, Л.Паутова и др.).

В последние два десятилетия научный интерес обращен к дневниковому наследию писателя. Дневники Пришвина - это не только «творческая лаборатория», где немало «заготовок», фрагментов, черновиков произведений, без которых невозможно понять тайну писателя. В дневниках представлена не просто российская история первой половины XX века, но то, что можно назвать исторической повседневностью в событиях, лицах, фактах, политических подробностях. К настоящему времени накоплен солидный объем работ, где анализируются дневниковые книги разных лет (А.Варламов, А.Колядина, Я.Гришина, Л.Рязанова, К.Гордович, М.Шемякина, И.Новоселова и др.).

Вместе с тем утверждать, что творческое наследие Пришвина изучено полно и всесторонне, преждевременно. В частности, малоисследованной представляется проблема мотивной организации большинства «фабульных» произведений. За пределами научного интереса оказались «сквозные» мотивы, функционирующие на разных уровнях художественного пространства. К числу таких, весьма значимых устойчивых структурносемантических повествовательных единиц, переходящих из произведения в произведение, относится мотив странствий, обладающий глубинной историко-культурной характеристикой. Имеются лишь некоторые, небольшие по объему работы, в которых рассматриваются вопросы, связанные с жанром путешествия пришвинской прозы, а также с мотивом странствий (Н.Дворцова, М.Гурьев) [66, 64].

Наша работа направлена на анализ указанного мотива, который не получил научного осмысления в пришвиноведении. Следует отметить, что в современной теории литературы мотивная архитектоника текста представляется весьма значимым средством выражения авторского мирообраза. Существует множество различных точек зрения в трактовке категории мотива.

Необходимо отметить тот факт, что термин «мотив» до сих пор не приобрел четких очертаний и теоретической определенности. И.В. Силантьев предположил, что «разнобой в определении мотива в литературоведении и фольклористике во многом вызван именно тем, что исследователи смотрят на мотив с различных точек зрения - с точки зрения темы, события, фабулы, сюжета и т.д. . При этом каждая трактовка оказывается по-своему верной» [139*, 23].

Стоит отметить, что еще И.Гете и Ф.Шиллер использовали понятие мотива для обозначения составных частей сюжета. Так, в работе «Об эпической и драматической поэзии» (1797) Гете выделяет пять видов мотивов: «устремляющие вперед, которые ускоряют действие»; «отступающие, которые отдаляют действие от его цели»; «замедляющие, которые задерживают ход действия»; «обращенные к прошлому» и «обращенные к будущему, предвосхищающие то, что произойдет в последующие эпохи» [58, 128].

Теоретическое изучение мотива представляет собой сложную многоуровневую систему концепций и подходов и до настоящего момента остается весьма актуальным. На связь сюжета и мотива указывают представители семантического подхода мотивного анализа. Так, А.Н.Веселовский и О.М. Фрейденберг понимают под мотивом «единицу художественной семантики»: «Сюжет - это тема, в которой снуются разные положительные мотивы» [48, 28]. Так как данные исследователи рассматривают мотив как продукт общественной психики, то их интересуют только интертекстуальные мотивы, а не мотивы, функционирующие в пределах одного произведения.

Возникает и концепция прагматического подхода к мотивному анализу (В.И. Тюпа, Ю.В. Шатин). В статье «Мотив пути на раздорожье русской поэзии XX века» В.Тюпа пишет: «Мотив - один из наиболее существенных факторов художественного впечатления, единица художественной семантики, органическая «клеточка» художественного смысла в его эстетической специфике. Можно сказать, что писатель мыслит не только и даже не столько «живыми картинами» образов, сколько мотивами - этими аналогами кантовских «эстетических идей» [158, 63]. Похожую точку зрения высказывал В.Хализев: «Мотив . может являть собой отдельное слово или словосочетание, повторяемое и варьируемое, или . обозначаемое посредством разных лексических единиц, или выступать в виде заглавия либо эпиграфа, или оставаться лишь угадываемым, ушедшим в подтекст» [168, 24]. Также Э.Бальбуров считает, что «мотив или мотивный комплекс текста порой не только не проглядывает ясно, но он закодирован в сложной нарративной структуре» [94, 24].

На зависимость мотива от сюжета указывали представители «формальной школы» (Б.В. Томашевский, В.Б. Шкловский), которые называли мотив «строительным» материалом сюжета». Для Б.Томашевского был характерен и тематический подход к мотиву, который трактуется как мельчайшая «тематическая» единица, что дает основание исследователю заменять термин «мотив» «темой».

Близкой современным литературоведам оказалась концепция Б.М. Гаспарова, для которого в роли мотива может выступать «любой феномен, любое смысловое «пятно» - событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и так далее, единственное, что определяет мотив - это его репродукция в тексте» [55, 65]. Так, В.И. Тюпа, Ю.В. Шатин и др., продолжая идею Гаспарова, также говорят о необязательности выражения мотива через глагольную форму.

Дихотомический подход к исследованию мотива развивали В.Я. Пропп, А.И. Белецкий и др., указывая на дуальную природу мотива: языковую и речевую.

В настоящем диссертационном исследовании поддерживается концепция Б.М. Гаспарова, согласно которой мотив выступает «каждый раз в новом варианте» и образует «открытый незавершенный ряд мотивов». Под мотивным рядом понимается совокупность вариантов одного мотива. Более того, мы имеем дело с мотивным комплексом, основной чертой которого является «ассоциативная связанность мотива», под которой Е.В. Волкова понимает «взаимодействие вариантов и нескольких мотивов друг с другом» [50, 66]. Мотивный комплекс - это «совокупность взаимосвязанных между собой мотивов, отнесенных к одной теме или/и раскрывающих какую-либо авторскую идею, то есть так или иначе семантически связанных» [50, 67]. Причем внутри мотивного комплекса может быть несколько мотивных рядов.

При множестве концепций и подходов к понятию «мотив» можно выделить некоторые общие признаки мотива: вариативность, типичность, универсальность, повторяемость, «ассоциативная связанность» и др.

Объект нашего научного интереса - мотив странствий - мы определяем как мотив-инвариант, который репрезентативен для реализации важнейшей смысловой константы в творчестве Пришвина - «странствия-поиска» - и способствует выражению онтологической сути творческих интенций писателя. Мотив странствий относится к категории вечных мотивов, поэтому он универсален и символичен по своей природе. Актуализированный в произведениях Пришвина, он является в них доминантным, стержневым, организуя вокруг себя не только пространство и время, но и героев произведений.

В нашей работе мы исходим из того, что в творческом наследии Пришвина мотив странствий актуализирован в качестве центрального семантического инварианта художественного пространства, концептуально значимого, обладающего смыслосозидающей, сюжетообразующей функциями, выступающего в качестве важнейшей структурно-семантической единицы повествования.

Являясь смысловым центром универсального концепта «движения», он обладает высокой репродуктивностью и поливариативностью. Отмечая устойчивость и репрезентативность данного мотива, следует подчеркнуть, с учетом его художественного своеобразия и способов реализации в тексте, что он концептуализирует единое «эктропическое» (В.Топоров) пространство, ибо объединяет и проясняет глубинные смыслы и значения, которые обнаруживаются в биографических фактах, в дневниках и художественном мире писателя. В частности, говоря об истоках креативных интенций писателя, следует отметить, что в пришвинском дискурсе мотив странствий имеет биографическую точку отсчета: реальный побег из гимназии подростка Пришвина, получивший художественное отражение в автобиографическом романе «Кащеева цепь». Первое детское путешествие в поисках «страны ослепительной зелени», семантически и функционально варьируется во многих произведениях писателя, программируя сюжетное развитие, становясь по-настоящему «сюжетогенным» концептуальным феноменом. Мотив странствий становится как бы сверхуровневой единицей текста, связанной с такими значимыми концептами художественного мира Пришвина, как творчество (жизненный путь), самоидентификация, тайна жизненного и природного пространства, феномен сознания, явления космоцентричности и др.

Пришвин был настоящим «героем пути», и в этом смысле он изоморфен своим многочисленным странникам, скитальцам, путешественникам и, прежде всего, автобиографическому герою Алпатову («Мирская чаша», «Кащеева цепь» и др.).

Путешествие, «охота к перемене мест» стали для Пришвина способом «творческого существования», возможностью видеть жизнь во всем её качественном разнообразии, возможностью держать себя в «творческой форме». Вектор его странствий - север и восток евразийского пространства России. Русский север («В краю непуганых птиц», «За волшебным колобком», «Осударева дорога» и др.) стал его «писательской родиной»; восточные путешествия («Черный араб», «Жень-шень» и др.) помогли понять Россию как Евразию, единую и неделимую.

Путешествия-странствия были прежде всего возможностью этнографического изучения народного быта, постижения основ национального самосознания. Он смотрит на все глазами человека, имеющего определенную философскую позицию - понимание окружающего мира как «великого всеединства» (Н.Борисова), в котором каждый «атом», каждая частица существует в онтологической взаимозависимости.

Как правило, странствия его героев имеют четкую географическую траекторию, но художественно преображенную и весьма значимую для выявления судьбы героя.

Важно отметить, что странствие, являясь вечным, универсальным способом освоения мира, особо значимо в нашем национальном бытии. Мотив странствий в русском фольклоре, литературе связан с важнейшим архетипом национального сознания - выбором жизненного пути в бескрайнем пространстве, при этом, такого пути, в котором акцентируется духовное измерение человека.

Русский человек - «.странник, постоянно готовый вывести за скобки сложившийся социально организованный порядок. Этому странничеству благоприятствует русский простор, в котором с легкостью растворяются застывшие культурные и социальные формы» [116, 150].

Странствие как архетип национального бытия и сознания имеет чрезвычайно широкий спектр ассоциаций. Главные из них связаны с особым типом героя - «героем пути» (Ю.Лотман). Источник движения содержится в этой непреодолимой тяге русского человека к бескрайним далям, открытому пространству, в непонятном для рационального мышления внутреннем беспокойстве, которое имеет власть над национальным характером. «Из чего складывается счастье русского, - отмечает Пришвин, - первое, что можно куда-то уйти-уехать, постранствовать куда-нибудь в Соловецкий монастырь, или в Киевские печуры Богу помолиться, или в Сибирь на охоту, или в просторы степные так походить - это тяга к пространству Руси «необъятному» [25, 47]. Характерно, что «тягу к пространству» он рассматривает в качестве духовного фактора русской жизни» [35, 64]. Пришвин и жизнь понимал как путешествие, странствие, утверждая, что шёл странником в русском народе, прислушиваясь к его говору» [6, VIII, 256].

У Пришвина странствие - не просто путешествие по лицу земли с определенными прагматическими целями; чаще всего - это «духовное странствие», а странник в дневниках и прозе - «вечный образ русской жизни». «Странник, - по определению известного филолога и культуролога Ю.Степанова, - др.-рус. страньникъ, конечно, слово ясное - от сторона, страна - «путешествующий по разным странам» [143, 184]. В одном семантическом ряду со словом «странник» находятся такие слова как «скиталец», «калика», «паломник», «бродяга», репрезентирующие такой комплекс идей как «бродяжничество», «нищенство», «щедрость», подача милостыни; убогость, покалеченность и богатырство; нищета тела и святость духа» [143, 184]. Этимология данных слов обнаруживает общие смысловые компоненты и поэтому в народном сознании они выступают как речевые синонимы.

Всякое странничество есть «одновременно и физическое и ментальное, и слово «реальность» в применении к нему имеет, в слитности, оба смысла: это и «уход физический» и «уход ментальный», но и тот, и другой реальны» [143, 185].

Паломниками, как правило, называются путешественники, имеющие «конкретную цель, точку прибытия» [143, 184].

Русское слово «калика», - утверждает Ю.Степанов, - может восходить к «калека», к чисто ареальному восточноевропейскому слову для обозначения «убогого» - калеки часто как раз и становились бродягами, побирушками. Но также возможно и обратное развитие - от «убогий», «калека» к «бродяга, калика», несомненно одно - синонимизация этих явлений и понятий в древнерусском быту» [143, 185].

Неизбывную тоску странничества у Пришвина испытывают герои и сам повествователь, ибо он, как и автор, является «человеком, не предопределенным раз и навсегда», человеком, взыскующим «горнего» в этом «дольнем мире». Многие пришвинские герои, особенно в ранних очерках, являясь людьми глубоко верующими, испытывают «особую онтологическую тягу к Высшему»: «Отмеченная энергетикой восходящего, верующая «аскетическая личность» космоцентрична: она удаляется от общества со всей его греховной суетой не в темном, а в светлом космическом горизонте. Иными словами, православный тип личности не социоцентричен, а космоцентричен» [116, 144]. Таковы странники-богомольцы у Пришвина («В краю непуганых птиц», «за волшебным колобком», «У стен града Невидимого», «Кащеева цепь»), преодолевающие социоцентризм, ищущие места «чистые, не заполненные человеческой скверной». Многие стремятся в монастыри, которые становятся местом массового паломничества.

Концепт «странствие», как правило, не существует в прозе Пришвина в «чистом виде», но имеет множество разновидностей. Помимо духовного странничества, о котором мы уже упоминали, можно отметить ментальное странствие-путешествие («Кащеева цепь», «Черный Араб»), интеллектуальную «одиссею» героя («Кащеева цепь»), странствиепаломничество («За волшебным колобком»), странствие-скитальчество («У стен града нвидимого»). Мотив странствий и его разновидности реализуются в формате временно-пространственных отношений, отмеченных многослойностью и особой интенсивностью. Пространство странствий - это своеобразная матрица жизни автора и его героев. Движение в пространстве обращено к различным типам времени - историческому и мифологическому, объективному и субъективному, событийному, обладающему амбивалентной семантикой.

Важно подчеркнуть, что, многозначно варьируясь, мотив странствий структурно, семантически и функционально связан с близкими мотивами, обладающими устойчивым набором значений: мотивом тайны, поисками себя, свободы, мотивом поисков главного жизненного пути и др. При этом, Пришвин существенно варьирует способы воплощения мотива-инварианта, обращаясь к архетипическому фонду, в частности, к пространственно-временным архетипическим символам, к сновидческим знакам, языку цветописи и др. Особенно актуальны в этом случае локально-этические знаки, выстраивающие такую структуру хронотопа дороги, которая становится центром архитектоники произведения. Многие герои Пришвина характеризуются через тот или иной способ преодоления пространства: моряки, поморы, «полесовщики», мужики и др. При этом «люди странствующие» у писателя, как правило, обладают ярко выраженными моральными качествами, в силу этого данный мотив приобретает и аксиологическое значение.

Как правило, у странствия имеется определенная задача: поиски сакрального пространства («В краю непуганых птиц», «За волшебным колобком», «Черный араб» и др.), поиски себя, «своего внутреннего человека», выбор жизненного пути («Кащеева цепь»). В автобиографическом романе «Кащеева цепь» странствия Алпатова мы рассматриваем как индивидуальную дорогу главного героя в борьбе за его «Я», как путь собирания своего «Я» в контексте с «Другим». Странствие помогает выйти автобиографическому герою Алпатову за пределы собственной самости. Это свидетельство эволюции человека, который обретает свободу в сложном историческом социуме.

Всё изложенное свидетельствует об особой значимости исследуемого мотива, функционирующего в качестве «сквозного» концептуального инварианта, выражающего ключевые моменты авторского мировоззрения. Однако особенности его качественных характеристик и способов реализации в художественной системе Пришвина не были предметом научного исследования.

Актуальность нашей работы обусловлена необходимостью выявления и атрибуции концептуально-смысловых констант мотива странствий во всей совокупности его содержательных и функциональных признаков.

Объектом диссертационного исследования стали прозаические произведения различных жанров и дневниковые книги М.Пришвина.

Предмет исследования состоит в выявлении структурно-семантического, функционального своеобразия и способов воплощения мотива странствий в художественной системе писателя.

Материал диссертационной работы: произведения дореволюционного и советского периода: «За волшебным колобком», «Черный араб», «Кащеева цепь». По мере необходимости привлекались дневниковые книги разных лет.

Цель работы заключается в системно-целостном рассмотрении мотива странствий в его функционально-семантической парадигме.

Для достижения указанной цели необходимо решение следующих задач:

- исследовать особенности функционирования мотива странствий в историко-культурном контексте; определить специфику вариативности данного мотива в художественном дискурсе Пришвина; проследить эволюцию исследуемого мотива в качестве сверхуровневой единицы текста;

- выявить связи функционирования мотива странствий с важнейшими архетипами национального сознания;

- прояснить способы его реализации в формате пространственно-временных отношений.

Теоретико-методологической основой исследования послужили работы С.Аверинцева, М.Бахтина, Н.Бердяева, С.Булгакова, А.Веселовского, Б.Гаспарова, А.Жолковского, Ю.Лотмана, Е.Мелетинского, А.Панарина, Ф.Степуна, В.Топорова, В.Тюпы, Б.Успенского, Г.Флоровского.

Мы обращались также к трудам пришвиноведов Н.Борисовой, Т.Гринфельд, Н.Дворцовой, Н.Иванова, Г.Климовой, А.Подоксенова, Л.Тагильцевой, З.Холодовой.

В работе используются методы и приемы биографического, структурно-семантического, мотивного и мифопоэтического анализа художественных произведений.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Мотив странствий является универсальным культурным кодом, моделирующим пространственно-временной континуум бытия, его аксиологическое и онтологическое измерение.

2. Мотив странствий в пришвинском дискурсе выступает как инвариантный функционально-семантический конструкт, имеющий множество различных вариаций.

3. Функционируя на различных уровнях художественной структуры, он приобретает интегративное значение, создавая единое «эктропическое» пространство автора и его героев.

4. В прозе Пришвина актуализированы хронотопические символы, в том числе и архетипические, рождающие представление об онтологической целостности окружающего мира.

5. Мотив странствий семантически многомерен; в художественной стратегии Пришвина он имеет непосредственное отношение к национальным архетипам: поиски духовной свободы, сакральных мест, воли, пустынножительства и др.

Научная новизна диссертационной работы заключается в том, что в ней впервые представлено системно-целостное исследование мотива странствий в его семантико-функциональном формате и в соотнесенности с авторским мировосприятием.

Исследуемый мотив позиционируется в качестве концептуального конструкта, актуализированного на всех уровнях художественной системы.

Теоретическая значимость исследования состоит в выявлении основных структурно-семантических констант в мотивной структуре художественного пространства пришвинского дискурса. Диссертация вносит вклад в разработку современных проблем пришвиноведения, обращенных к пониманию ценностных смыслов авторского мирообраза.

Практическая значимость: результаты исследования можно использовать при подготовке вузовских лекционных курсов по истории литературы первой половины XX века, спецкурсов и спецсеминаров по творчеству М.Пришвина.

Апробация работы: основные положения исследования отражены в 12 публикациях (в том числе 2 статьи опубликованы в изданиях, рекомендуемых ВАК РФ), а также в докладах на внутривузовских научно-практических конференциях Елецкого государственного университета им. И. А. Бунина (2010, 2011, 2012), и в Школе молодых ученых по гуманитарным наукам ЕГУ им И.А. Бунина (2010, 2011), а также на областных, всероссийских и международных конференциях: «Михаил Пришвин: диалоги с эпохой» (Елец, 2008), «Миф - Фольклор - Литература» (Караганда, 2009), «И.А. Бунин и русский мир» (Елец, 2009), «Система ценностей современного общества» (Новосибирск, 2010), «Наука. Развитие. Прогресс» (Киев, 2011), «Духовные ценности и нравственный опыт русской цивилизации в контексте третьего тысячелетия» (Орел, 2011), «Роль историко-культурного наследия в развитии гуманитарных исследований в регионе» (Липецк, 2011).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка, включающего 204 наименования.

 

Заключение научной работыдиссертация на тему "Мотив странствий в художественном дискурсе М.М. Пришвина"

Заключение

Художественный мир М.Пришвина представляет собой динамическое образование, внутренним смысловым стержнем которого является концепт «движение». Движение как изменение, онтологическое становление жизни находит выражение в инвариантном мотиве странствий, обладающем широким спектром функциональных проявлений. Анализ репрезентативных произведений писателя позволил выявить конститутивные признаки мотива: поливалентность, устойчивость, вариативность, что позволяет определить его в качестве «сквозной» сверхуровневой единицы текста, обладающей интегративными функциями.

Исследование данной инвариантной повествовательной единицы в широком историко-культурном контексте позволило, с одной стороны, синтезировать предшествующий опыт обращения к феномену «странствие» во всей гамме сопутствующих смыслов и значений, а с другой - прояснить пришвинский опыт преломления авторского «прочтения» судьбы «человека странствующего» с учетом своеобразия историко-культурных констант национального бытия.

Мотив странствий в пришвинской наррации функционирует в сетке темпорально-локальных координат, отсюда его внутренне необходимая связь с хронотопом вообще и с хронотопом пути, в частности. Уже в ранних дореволюционных произведениях писателя исследуемый мотив структурирует художественное пространство, расширяя границы смыслового поля. Так, в «Черном Арабе» странствие рассказчика (как правило, повествователь у Пришвина изоморфен автору) выступает как «инвариантная тема» (А.Жолковский). Это странствие-путешествие человека, наделенного талантом «двойного зрения», исполнено чувством свободы, раскрепощенности. Пришвин, рассказывая о степном странствии-блуждании Черного Араба, приближает его к состоянию «естественного человека». Отсюда множество библейских реминисценций, к которым добавляются и мифологические параллели. Уже здесь происходит содержательное углубление мотивного инварианта: он приобретает дополнительную семантику поиска сакральной страны, мифологического рая, где текут «семь сказочных рек»

Большую функциональность получает мотив странствий в очерке «За волшебным колобком». Здесь, как и в «Черном Арабе», значима этнографическая составляющая, но она необходима для понимания ценностных основ народного бытия. В «Колобке» содержится двойное странствие: путешествует герой-повествователь и странствуют паломники, богомольцы, странствуют «по обещанию», «по усердию», чтоб «потрудиться» в «чистом месте». Это тоже поиск, но это поиск «благодати», «святости», «небесной чистоты». Странствие в этом произведении отличается внутренней диалектичностью: единая картина мира становится полярной. Контрастирует народное сознание, отличающееся религиозностью, и рационализм героя-интеллигента, во все сомневающегося, ироничного скептика в вопросах религии, весьма далекого от богомольцев -«коллективного героя», обладающего глубинным космическим мироощущением. Однако герой-повествователь не статичен, он - «герой пути»; странствие по русскому Северу позволяет ему почувствовать глубину народного пантеизма, красоту древних обрядов, приблизиться к пониманию «стихийной души» - «anima mundi». Поиск первоначал, «времени Оно» становится вариативным признаком, содержательной константой феномена странствий, свидетельствующей как о различиях, так и об онтологической целостности мира поморов, лопарей, норвежцев.

Мотив странствий приобретает в этом очерке большую полифункциональность, расширяя образную базу, выявляя типологию странников, акцентируя аксиологическую семантику. Несмотря на мифогенную структуру, очерк обращен к реальному историческому времени, проясняющему как приметы народного мира, так и универсальность бытийных констант. Кроме того, мотив странствий выступает как проекция народных типов, выражающих главные признаки национального характера.

Иное значение приобретает феномен странничества в автобиографическом дискурсе Пришвина. Стоит отметить, что семантика мотива странствий в романе «Кащеева цепь» рассматривается в контексте автобиографической рефлексии Пришвина. В произведении обнаруживается новый подход к пониманию художественной антропологии писателя: его философские интенции соотносятся с метафизическим измерением человека. Жизненный путь Алпатова - это не только онтологическая, но и гносеологическая инициация, ибо его экзистенциальное странствие понимается нами как движение к тайне бытия, к всё нарастающему сознанию. Мотив странствий органически связан с мотивом пути, который актуализирован на всех уровнях художественной системы. Манифестация мотивного инварианта отражается и в композиционной структуре произведения, ибо каждая часть, именуемая автором «звеном», семантически и композиционно представляет круг, который следует разомкнуть, создавая структурную спираль, содержащую в себе интенции авторского замысла.

Алпатов и другие пришвинские герои, прокладывая свой жизненный путь, характеризуются в парадигме хронотопических отношений. Выбор пути, семантика движения по различным траекториям определяет в определенной мере типологию странников, среди которых функционально значимы духовные странники-путешественники (Алпатов), странствующие в поисках собственного «Я».

Таким образом, можно констатировать, что мотив странствий, обладающий вариативностью, устойчивостью, воспроизводимостью, семантической многомерностью, «ассоциативной связанностью», выступает в пришвинском дискурсе как системо-и-сюжетообразующий, так как представлен на всех уровнях художественной структуры: образном, композиционном, фабульном, символическом. В тексте он приобретает различные варианты: скитальчество, бродяжничество, паломничество, странствие «по обещанию», изгнанничество и др.

Главный принцип пришвинской поэтики, определяющий своеобразие данного мотива, - контрастность. Полярность пришвинского мирообраза уточняется его философско-этическими, аксиологическими представлениями. Способы манифестации исследуемого мотива различны. В первую очередь - это символическая структура генетически родственного хронотопа пути, совмещающая реально-историческое время и мифогенную глубину пространства. Необходимо отметить актуализацию «вечных» архетипов, обращенных к философско-концептуальным основам в творчестве писателя. Семантическому усложнению инварианта способствует цветовое решение повествовательных фрагментов, которые отличаются символическим своеобразием. Смысловое поле произведения расширяется вследствие обращения писателя к мифологическим образам, координатам и символам сновидческого хронотопа. Главное заключается в том, что феномен странствия в прозе Пришвина позволяет еще глубже постичь внутренний мир героев, его аксиологическое и духовное измерение.

 

Список научной литературыЛишова, Наталья Ивановна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Пришвин М. Дневники. 1914-1917. - М., 1991.-432 с.

2. Пришвин М. Дневники. 1918-1919. М., 1994. - 383 с.

3. Пришвин М. Дневники. 1920-1922. М., 1995. - 334 с.

4. Пришвин М. Дневники. 1923-1925. М., 1995. - 416 с.

5. Пришвин М. Незабудки. М.: Художественная литература, 1969. -304 с.

6. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 8 томах. М., 1982-1986.

7. Электронный ресурс. Режим доступа: http://beltain.ru/mifologiya/22-pticy-v-mifologii.html.

8. Электронный ресурс. Режим доступа: http://mirslovarei.com/content ті1епс/уогоп-7042.1ііїп1.

9. Электронный ресурс. Режим доступа: http://simvolika.com.ua/node/52.

10. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.slovarik.kiev.Ua/symbol/v/129684.html.

11. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.symbolarium.ru/index.php/ Краткаяэнциклопедиясимволов.

12. Августин Аврелий. Исповедь. М.: Республика, 1991. - 488 с.

13. Аверинцев С.С. Моисей // Мифы народов мира. М.: Советская энциклопедия, 1980 . - В 2 т.: т. 2.

14. Акафист Пресвятой Богородице. Издательство Московской патриархии Русской православной Церкви. М., 2011.

15. Аквазба Е.О. Денотативное и коннотативное значение слова в художественном тексте (На материале лексики растительного и животного мира в произведениях М. М. Пришвина): Дис. канд. филол. наук. Тюмень, 2004. - 218 с.

16. Антонов А.И. М. Пришвин. Путь к человеку // Собор. Альманах религиоведения. Вып. 5. Елец, 2004. - С. 83-87.

17. Апанович Ф. Между Европой и «страной непуганых птиц» (Образы России и Европы в раннем творчестве М.Пришвина) // Михаил Пришвин: Актуальные вопросы изучения творческого наследия: Мат. науч. конф. Вып. 1 Елец, 2002. - С. 3-22.

18. Афанасьева В.К. Гильгамеш // Мифы народов мира. М.: Советская энциклопедия, 1980 . - В 2 т.: т. 1.

19. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования научных лет. М.: Художественная литература, 1975. - 504 с.

20. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб, 2000. - 301 с.

21. Белецкий А.И. В мастерской художника слова // Белецкий А.И. Избранные труды по теории литературы. М., 1964. - С. 51-223.

22. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений. Т. 4. М., 1954. - 674 с.

23. Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. - 528 с.

24. Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1909. 320 с.

25. Бердяев H.A. Русская идея. Судьба России. М.: Сварог и К, 1997. -541 с.

26. Библейская энциклопедия. М., 1990. - 904 с.

27. Библия. Ветхий завет. Издание Московской патриархии, 1992. -1376 с.

28. Библия. Евангелие от Матфея. Издание Московской патриархии, 1992. 1376 с.

29. Библия. Книга священного писания Ветхого и Нового Завета. Евангелие от Луки. Издание Московской патриархии, 1992. 1376 с.

30. Библия. Псалтирь. Издание Московской патриархии. М., 1992. -1376 с.

31. Блок A.A. Собрание соч.: В 8 т.-М.: Л, 1963.

32. Богомолов H.A. Николай Гумилев // Русская литература рубежа веков. Книга 2 ИМЛИ РАН. М.: Наследие, 2001. - 768 с.

33. Болкунова Н.С. Мотив Дома и Дороги в «Вечерах на хуторе близ Диканьки»: (На примере повести «Вечер накануне Ивана Купалы») //

34. Филологические этюды: сб. науч. тр. Вып. 3. Саратов, 2000. - С. 108111.

35. Большаков В. От переводчика // Мирча Элиаде. Аспекты мифа. М.: Академический проект, 2001. - 240 с.

36. Борисова Н.В. Жизнь мифа в творчестве М.М. Пришвина. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2001.-282 с.

37. Борисова Н.В. К проблеме «образа автора» в творчестве М.М. Пришвина (на материале очерка «За волшебным колобком») // Мат. Межд. науч. конф. Елец: ЕГПИ, 1996. - С. 129-134.

38. Борисова Н.В. Личность и Всеединство в прозе М.Пришвина // Вестник ЕГУ. Сер. Филология. Вып. 9. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2005. - С. 239-250.

39. Борисова Н.В. Мифопоэтика Всеединства в философской прозе М.Пришвина: учебно-методическое пособие. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2004. - 227 с.

40. Борисова Н.В. Михаил Пришвин: диалоги с эпохой. Культурологический словарь. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2009. -178 с.

41. Борисова Н.В. Русский мир Михаила Пришвина // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: мат. Всерос. науч. конф. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 3-9.

42. Борисова Н.В. Христианство и язычество в национальном сознании (на материале очерка М.Пришвина «В краю непуганых птиц») // Христианство и русская культура. Сб. науч. ст. Вып. 3. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2002. - С. 3-18.

43. Борисова Н.В. Художественная дорога к Всеединству (на материале сказки-были М.Пришвина «Кладовая солнца») // Начфак: проблемы и перспективы развития: Межвуз. сб. науч. тр. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2001.-С. 155-160.

44. Борисова Н.В. Феномен сознания в философской прозе М.Пришвина // Вопросы филологии. М., 2008, № 4. - С. 83-87.

45. Бройтман М. Историческая поэтика. М.: Прогресс, 2001. - 320 с.

46. Бунин И.А. Собрание соч.: в 6 т. М.: Худож. Лит., 1987-1988.

47. Варламов А.Н. М. Пришвин и две Европы // Вестник МГУ. Сер. филология. 2003. - № 5. - С. 217-223.

48. Вернадский В.И. Pro et contra. СПб., 2000. 833 с.

49. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М., 1989. - 648 с.

50. Видуэцкая И.П. Творчество Н.С Лескова в контексте русской литературы XIX века: Дис. д-ра филол. наук М., 1994. - 410 с.

51. Волкова Е.В. Мотив в поэтическом мире автора (на материале поэзии

52. B.Ф. Ходасевича): Дис. канд. филол. наук. М., 2001. - 193 с.

53. Волошин М. Записные книжки. М., 2000. 174 с.

54. Воспоминания о Волошине. М., 1990. 720 с.

55. Вышеславцев Б.П. Русский национальный характер // Вопросы философии, 1995, №6.-С. 112-121.

56. Гайденко П.П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. -Москва.: Прогресс-Традиция, 2001. 468 с.

57. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. М., 1994. - 304 с.

58. Гачев Г. Русская дума: Портреты русских мыслителей. М., 1991. -272 с.

59. Геймбух Е. Время в художественном мире М.М. Пришвина // Русский язык в школе. 1998, № 1. - С. 57-65.

60. Гете И.В. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 1. -М.-Л., 1975.

61. Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений: В 14 т. М., 1949.

62. Горький М. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 29. М.: Гослитиздат, 1955.

63. Гринфельд Т.Я. Мир как единство в творчестве М.М. Пришвина // Михаил Пришвин и русская культура XX века. Тюмень, 1998.1. C. 165-171.

64. Гурьев М.В. Мотив странствия в очерке М.М. Пришвина «За волшебным колобком» // Поэтика литературных гнезд: филология, история, краеведение: мат. Всерос. науч.-практ. конф. Тула: Гриф и К, 2005.-С. 146-148.

65. Гусева Е.В. Дефиниция движения в культуре // Духовная культура: материалы докладов Пятой межвуз. конф. по теории и практике преподавания культурологи в высшей школе. Н.Новгород, 1999. -С. 57-59.

66. Давыдов К.Н. Мои воспоминания о М.М. Пришвине // Пришвин и современность. М., 1978. - 830 с.

67. Дворцова Н.П. Михаил Пришвин: «Жизнь как утверждение» // Михаил Пришвин и русская культура XX века. Тюмень, 1998. - С. 134-164.

68. Дворцова Н.П. Путешествие как жанр философской прозы М.Пришвина // Проблемы филологии Западной Сибири и Урала: тезисы докладов межвуз. конф. / Тюменский государственный университет. Тюмень, 1986. - С. 133-134.

69. Дворцова Н.П. Три редакции «Черного Араба» М.Пришвина. Проблема целостности и идентичности произведения // Творчество М.М. Пришвина. Исследования и материалы: Межвуз. сб. науч. тр. -Воронеж: ВГПИ, 1986.-С. 103-110.

70. Дворцова Н.П. Экстерриториальный писатель. (О литературной репутации М. Пришвина) // Вопросы литературы. 2004. - № 1. -С. 49-69.

71. Демидова Т.Э. Художественный образ дороги в европейском романе 30-40-х годов XIX века: Теккерей, Диккенс, Гоголь // Мат. науч. сессии по итогам науч.-исслед. работы МГУ им. В.И. Ленина. М., 1992. -С. 75-77.

72. Десятов В.В. «Блудный сын» проводник в интегральный мир Николая Гумилева // «Вечные» сюжеты русской литературы: «Блудный сын» и другие. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 1996. - С. 114-122.

73. Доманский Ю. Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте. Тверь, 1999. - 92 с.

74. Донецких Л.И., Нельзина Ю.А. Образ возлюбленной как этическая и эстетическая константа в авторской картине мира М. Пришвина: на материале произведений «Фацелия», «Жень-шень» // Вестник Удмуртского ун-та. Сер. филол. науки. 2004. - № 5. - С. 3-8.

75. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. Избранные страницы. М., 1989.-557 с.

76. Дыр дин А. «Пройти по Руси с душой страдающей»: Христианская традиция и миф о чаше в философской прозе М.Пришвина (1906-1920 гг.) // Россия в зеркале времени. Ульяновск, 1996. - С. 76-85.

77. Дыр дин A.A. Русская философская проза после 1917 года, символика мысли: А.П. Платонов, М.М. Пришвин, Л.М. Леонов: Дис. д-ра филол. наук. Ульяновск, 2001. - 407 с.

78. Евангелие от Иоанна // Библия. Книги Священного писания Ветхого и Нового завета. М.: Издание Московской патриархии, 1992. - 1376 с.

79. Жиндеева Е.А. Сон как структурообразующая особенность повествования в произведении В.Попова «Ванечка» // Миф Фольклор - Литература: мат. межд. науч. заоч. конф. - Караганда, 2009. - С. 142145.

80. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. -408 с.

81. Иванов В.В., Топоров В.Н. Птицы // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. М., 1980. - С. 389-406.

82. Иванов В.В., Топоров В.Н. Путь // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т.2. М., 1980. - С. 352-353.

83. Иванов-Разумник Р.В. Великий Пан (О творчестве М. Пришвина). -СПб.: Прометей, 1911.

84. Иванов-Разумник Р.В. Великий Пан // Иванов-Разумник Р.В.: Сочинения. Т.2. Творчество и критика. СПб., 1913. - С. 48.

85. Исупов К.Г. Культурология XX век. Энциклопедия. М., 1996.

86. Карпенко А.И. Фольклорный мотив дороги в творчестве Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского: («Мертвые души» и «Бесы») // Внутренний строй литературного произведения. Владимир, 2001. - С. 17-23.

87. Карпец В. От отроков Маковицких // Наш современник. 2004, № 10. С. 235-241.

88. Карсавин Л.П. Сочинения.- М.: Раритет, 1993. 493 с.

89. Керашева Ф.Н. Религиозно-мифологический мотив пути в русском и немецком романтизме: Дис. канд. филол. наук. Краснодар, 2001. -199 с.

90. Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994. - 608 с.

91. Ключников С.Ю. Священная наука чисел. Электронный ресурс., Режим доступа: http://ezoterik.org/articles/articles/category/33/message/ 303//.

92. Ковыршина О.А. Время в пространстве всеединства: очерк М.М. Пришвина «За волшебным колобком» // Елецкий креатив: жизнь и судьба учащихся и учителей Елецкой мужской гимназии: Сб. мат. по итогам науч.-практ. конф. Елец, 2010. - С. 105-114.

93. Колядина A.M. Специфика дневниковой формы повествования в прозе М.Пришвина. Дис. канд. филол. наук. Самара. 2006. - 215 с.

94. Косых Г.А. Праведность и праведники в творчестве Н.С. Лескова: Дис. канд. филол. наук. Волгоград, 1999. - 224 с.

95. Крайний А. О «Я» и «Что-то» // Новая жизнь. 1913, № 2. С. 165-168.

96. Куприянова А.И. Мотив пути в прозе В.П. Аксенова 1960-1970-х гг: Дис. канд. филол. наук. Тюмень, 2007. - 195 с.

97. Лермонтовская энциклопедия. М.: Сов. энциклопедия, 1981. - 784 с.

98. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е издание. М.: Наука, 1979.-360 с.

99. Лосев А.Ф. Одиссей // Мифы народов мира. М.: Советская энциклопедия, 1980 . В 2 т.: т. 2.

100. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976. -368 с.

101. Лосев А.Ф. Русская философия // Очерки истории русской философии. Свердловск, 1991. - 592 с.

102. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. -528 с.

103. Лотман Ю.М. О русской литературе. Статьи и исследования: история русской прозы и теория литературы. СПб., 1997. - 842 с.

104. Максимов Д.Е. Идея пути в поэтическом мире Александра Блока // Максимов Д.Е. Поэзия и проза Александра Блока. Л., 1981. - С. 98.

105. Малый энциклопедический словарь: В 4 т. Т. 2 / Репринтное воспроизведение издания Брокгауза Ефрона. - М.: Терра, 1997. -544 с.

106. Мардов И.Б. Общая душа (о народной душе, ее духовных структурах и общедушевных проявлениях современности). М., 1993. -285 с.

107. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994. -136 с.

108. Мелетинский Е.М. Сказки и мифы // Мифы народов мира. М.: Советская энциклопедия: В 2 т.: т. 2. - 1980. - С. 605-666.

109. Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. СПб.: Искусство - СПб, 1999.-727 с.

110. Морозова И.Н. Духовно-нравственные ценности православной цивилизации: актуальные аспекты культурной ретрансляции // Славянский сб.: Мат. XI Всерос. Славянских Чтений. Вып. 9. Орел, 2011.-С. 25-29.

111. Мохнаткина Ю.С. Философия природы в творчестве М.М. Пришвина и А.П. Платонова: Дис. канд. филол. наук. Владимир, 2005.- 165 с.

112. Налимов B.B. Спонтанность сознания: Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. М., 1989. - 288 с.

113. Никитина М.В. Мотивная структура пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» И. А. Бунина: Дис. канд. филол. наук. Архангельск, 2006. - 200 с.

114. Ноева С.Е. Эволюция внутреннего пространства: архетип сновидения в хронотопе романов И.М. Гоголева // Миф Фольклор -Литература: мат. межд. науч. заоч. конф. - Караганда, 2009. - С. 148152.

115. Ольховская Ю.И. Жанровые процессы в прозе М.М. Пришвина. От миниатюры к контекстовым лирическим формам: Дис. канд. филол. наук. Омск, 2006. - 188 с.

116. Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис).- Электронный ресурс., Режим доступа: http://hll-konstantin-heIena-koeln.orthodoxy.ru/Otkroveniia.htm.

117. Павловский А.И. Михаил Пришвин и «крестьянский мир» // Русская литература. 1994. - № 3. - С. 95-104.

118. Панарин А. Православная цивилизация в глобальном мире. М.: Эксмо, 2003.-544 с.

119. Переписка И.С. Тургенева: В 2 т. Т 1. М., 1986. - 608 с.

120. Подоксенов A.M. Михаил Пришвин и Василий Розанов: мировоззренческий контекст творческого диалога. Елец - Кострома, 2010.-395 с.

121. Подоксенов A.M. Михаил Пришвин и Фридрих Ницше // Человек. 2008. - № 5. - С. 74-89.

122. Подоксенов A.M. О проблеме «богоискательства» в мировоззрении и творчестве М.М. Пришвина // Религиоведение. 2007. - № 4. - С. 79-89.

123. Подоксенов A.M. Психоанализ Зигмунда Фрейда в жизни, мировоззрении и творчестве М.М. Пришвина // Русская литература. -2008.-№ З.-С. 36-64.

124. Подоксенов A.M. Философско-мировоззренческий дискурс и культурный контекст творчества М.М. Пришвина: Автореф. дис. д-ра филос. наук. Белгород, 2008. - 35 с.

125. Полная энциклопедия символов / сост. В.М. Рошаль. М.: Изд-во Эксмо; СПб.: Сова, 2003. - 528 с.

126. Пращерук Н.В. Феноменология Бунина: авторское сознание и его пространственная структура: Автореф. дис. д-ра филол. наук. -Екатеринбург, 1999. 34 с.

127. Преподобный Иоанн. Лествица. Сергиев Посад, 1908.

128. Пришвина В.Д. О дневнике Михаила Михайловича Пришвина // Дневники. 1941-1917. М.: Московский рабочий, 1991.-432 с.

129. Приходько И.С. Мифопоэтика А.Блока. Историко-культурный и мифологический комментарий к драмам и поэмам: Монография. -Владимир: ВГПИ, 1994. 134 с.

130. Пробштейн Я. Э. Мотив странствия в поэзии О.Э. Мандельштама, В.В. Хлебникова и И.А. Бродского: Дис. канд. филол. наук. Москва, 2000. - 170 с.

131. Пропп В .Я. Морфология сказки. Л., 1928. - 152 с.

132. Розанов В.В. Психология русского раскола. Сочинения: В 2 т. Т. 1.-М., 1990.-512 с.

133. Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М., 1997. - 384 с.

134. Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М.: Наука, 1995.-624 с.

135. Рыжкова Н.С. Городской хронотоп в раннем творчестве И. Бунина и М. Пришвина // Творческое наследие И. Бунина на рубеже тысячелетий: мат. межд. науч. конф. Елец, 2004. - С. 91-97.

136. Савостьянова B.C. Язык символизма в средневековье и его актуальность // Миф Фольклор - Литература: Мат. межд. науч. заоч. конф. - Караганда, 2009. - С. 189-192.

137. Святой Иннокентий, архиепископ Херсонский. Сочинения. Чтение Евангельских Сказаний об обстоятельствах земной жизни Иисуса Христа до вступления его в открытое служение по спасению рода человеческого. Единецко-Бриганская епархия, 2005. - 432 с.

138. Селиванов Ф.М. Поэтика былин в историко-филологическом освещении: композиция, художественный мир, особенности языка. -М.: Кругъ, 2009. 312 с.

139. Семенова С. Жизнь, пробивающая себе путь к вечности // Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика Видение мира -Философия. - М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2001. - с. 428-471.

140. Сигуа С. Отшельник и флагман. Тбилиси, 2001.

141. Силантьев И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии. -Новосибирск: ИДМИ, 1999. 104 с.

142. Словарь сюжетов и символов в искусстве. М.: Крон-Пресс, 1997.-656 с.

143. Соловьев B.C. Три речи в память Достоевского // Собр. соч.: В 8 т.-СПб., 1902-1904.

144. Соловьев В. Три силы // Смысл любви. М., 1991. 526 с.

145. Степанов Ю. Константы: Словарь русской культуры. Издание третье, исправленное и дополненное. М.: Академический проект, 2004. - 990 с.

146. Степун Ф.А. Мысли о России // Новый мир. 1991. - № 6. -С. 201-239.

147. Сухорукова Н.В. Поэтика циклических форм в книге М. А. Волошина «Годы странствий»: Дис. канд. филол. наук. Ростов н/Д, 2006.- 196 с.

148. Терновская Е.А. Проблема «праведничества» в прозе Лескова: Дис. канд. филол. наук. Мичуринск, 2006. - 213 с.

149. Ткачева Ю. Л.Н. Толстой и М.М. Пришвин (проблема преемственности) // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: мат. Всерос. науч. конф. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 108-111.

150. Токарева Г. «Целомудренная проза» (особенности символизации в прозе М. Пришвина). Писатель и фольклор // Русская речь. 2000. -С. 413-422.

151. Толстая С.М. Аксиология времени в славянской народной культуре // История и культура: Тезисы. М., 1991.

152. Томашевский Б.В. Теория литературы. М., 1996. - 334 с.

153. Топоров В.Н. Об «эктропическом» пространстве поэзии (поэт и текст в их единстве) // Русская словесность: Антология.- М., 1997. -С. 213-226.

154. Топоров В.Н. Пространство // Мифы народов мира. Т 2. С. 340342.

155. Трубецкой Е. Русские философы. Антология. М.: Книжная палата, 1992. - 370 с.

156. Трубицина H.A. Дихотомия «Запад Восток» в дневнике М.Пришвина 1931 года // Славянский сб.: Мат. XI Всерос. Славянских Чтений. Вып. 9.-Орел, 2011.-С. 163-167.

157. Трубицина H.A. «Категорический мотив» Михаила Пришвина (на материале повести «Жень-шень) // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: мат. Всерос. науч. конф. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. -С. 111-116.

158. Туранина H.A. Метафорическое видение мира в художественном дискурсе М.Пришвина // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: мат. Всерос. науч. конф. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 116-119.

159. Тырбах Ю.В. Философская традиция всеединства: ренессансные (М. Фичино, Н. Кузанский) и русские (В. С. Соловьев, С. Л. Франк) концепции: Дис. канд. филос. наук.- Н. Новгород, 2006. 216 с.

160. Тюпа В.И. Мотив пути на раздорожье русской поэзии XX века // «Вечные» сюжеты русской литературы: «Блудный сын» и другие. -Новосибирск: Изд-во СО РАН, 1996. С 97-114.

161. Углов Д.В. Пришвин Хайдеггер: дискурс на дороге бытия // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: мат. Всерос. науч. конф. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 126-130.

162. Урюпин И.С. Январь-февраль 1922 года в дневниках М.М. Пришвина и М.А. Булгакова // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: мат. Всерос. науч. конф. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 71-76.

163. Успенский Б.А. История и семантика (восприятие времени как семиотической проблемы). Статья вторая // Труды по знаковым системам. Т. 23: текст культуры, семиотика. Тарту, 1989.

164. Федотова Л.С. Чудо лирического преображения // Русская речь. -1970. -№ 6.-С. 21-25.

165. Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1983. - 840 с.

166. Флоренский П. История и философия искусства. М.: Мысль, 2000.-446 с.

167. Фрейд 3. Толкование сновидений. М., 2011. 576 с.

168. Хайдеггер М. Бытие и время. Харьков: Фолио. - 2003. - 503 с.

169. Хайлов А.Н. Михаил Пришвин. Творческий путь. М.-Л.: АН СССР, 1960.- 162 с.

170. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 1999. -397 с.

171. Хлебников В. Собрание произведений. Т. 5. Л., 1930.

172. Холодова З.Я. Автобиографическая трилогия М.Горького и «Кащеева цепь» М.Пришвина: (Герой и действительность) // Горьковские чтения, 1986. С. 97-103.

173. Холодова З.Я. Идеи- русских космистов в художественном сознании М.Пришвина // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: мат. Всерос. науч. конф. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 44-51.

174. Холодова З.Я. М.Пришвин и модернизм: к проблеме творческого самоопределения писателя // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века. Иваново. Вып. 4. - С. 262-279.

175. Холодова З.Я. Художественное мышление М.М. Пришвина. Содержание, структура, контекст. Иваново, 2000. - 295 с.

176. Холодова З.Я. Эстетические искания М.Пришвина и импрессионизм // Филологические штудии. Иваново, 1999. - С. 73-84.

177. Царевский A.A. Значение православия в жизни и исторической судьбе России. Л.: Альфа, 1991. - 74 с.

178. Человенко Т.Г. Спасительный крест русского богословия (экзистенциально-онтологическое измерение) // Славянский сб.: Мат. XI Всерос. Славянских Чтений. Вып. 9. Орел, 2011. - С. 20-25.

179. Чернецов A.B. Двоеверие: мираж или реальность // Живая старина. 1994. - № 4. - С. 16-19.

180. Чернов A.B. Архетип «блудного сына» в русской литературе XIV века // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XIX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. науч. тр. -Петрозаводск, 1994.-С. 152-387.

181. Черных Н.В. Сновидение как один из способов создания суггестивности в стихотворении Н.Заболоцкого «Можжевеловый куст» // Миф Фольклор - Литература: мат. межд. науч. заоч. конф. -Караганда, 2009. - С. 138-142.

182. Чистякова H.A. «В краю непуганых птиц» М.М. Пришвина -памятник народного живого слова и быта русского Севера // Мат.межд. науч. конф. «М.М. Прмшвин и русская культура». Елец: ЕГПИ, 1998.

183. Чистякова H.A. Краеведческий дискурс в жизни и творческом наследии М.М. Пришвина // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: мат. Всерос. науч. конф. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 55-56.

184. Чуваков В. Вместо преамбулы (О романе М.М. Пришвина «Кащеева цепь»). -М.: Сов. Россия, 1984.

185. Чурсина JI. К проблеме «жизнетворчества» в литературно-эстетических исканиях начала XX века: (Белый и Пришвин) // Русская литература. Л., 1988. - № 4. - С. 186-199.

186. Шабельская Г.А. Творчество Пришвина. Л., 1964. - 178 с.

187. Шевцова Г.И. Художественное воплощение идеи движения в творчестве A.C. Грина (мотивный аспект): Дис. канд. филол. наук. -Елец, 2003.- 165 с.

188. Шестаков В.П. Эсхатологические мотивы в легенде о граде Китеже // Шестаков В.П. Эсхатология и утопия: Очерки русской философии и культуры: Учеб. пособие. М.: ВЛАДОС, 1995. - 208 с.

189. Шешунова C.B. Град Китеж в русской литературе: парадоксы и тенденции // Известия РАН. Сер. литературы и языка, 2005, № 4. -С. 12-23.

190. Шолохов М. Письмо М.И. Гриневой // Записки. Вып. 29 / ГБЛ. Отдел рукописей. М., 1967. - С. 263-264.

191. Шустов М.П. Дневники М.Пришвина как разновидность художественного творчества // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: мат. Всерос. науч. конф. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 172176.

192. Шутая Н.К. Типология художественного времени и пространства в русском романе XVIII-XIX вв.: Автореф. дис. д-ра филол. наук. М., 2007.-35 с.

193. Щепанская Т.Б. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции XIX-XX вв. М., 2003. - 528 с.

194. Элиаде М. Аспекты мифа. М.: Академический проект, 2001. -240 с.

195. Эткинд А. Хлысты, декаденты, большевики (начало века в архиве М.Пришвина) // Октябрь. 1996. - № 11. - С. 155-176.

196. Юлдашева JI.B. Творческий метод и индивидуальность писателя в дневниковых книгах М.М. Пришвина: Дис. канд. филол. наук. М., 1979.

197. Юнг К. Критика психоанализа. М., 2006. 144 с.

198. Юнг К.Г. Душа и миф. Шесть архетипов. Киев, 1997. - 384 с.

199. Юрченко JI.H. Дневник как жанровая форма у И.А. Бунина и М.М. Пришвина // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: мат. Всерос. науч. конф. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 80-88.

200. Яблоков Е. Художественная философия природы: (Творчество М.Пришвина и А.Платонова середины 20-х годов начала 30-х годов) // Советская литература в прошлом и настоящем. - М., 1990. - С. 55-71.

201. Яковенко Б.В. Философское донкихотство // Сев. Записки. 1913. Кн. 10. С. 169-181.

202. Яковенко JI.K. Амбивалентность цвета в литературе и профессиональной деятельности // Миф Фольклор - Литература: мат. межд. науч. заоч. конф. - Караганда, 2009. - С. 201-205.

203. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени, восприятия). М., 1994. - 344 с.

204. Яковлева Е.С. Языковое отражение циклической модели времени // Вопросы языкознания. 1992. - № 4. - 215 с.

205. Янгулова Л. Юродивые и умалишенные: генеалогия инкарцерации в России / Л.Янгулова. СПб., 2001.- С. 192-211.

206. Ясперс К. Ницше и христианство. М.: Медиум, 1994. - 115 с.