автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Мотивная структура пространственно-временной организации "Окаянных дней" и "Странствий" И.А. Бунина

Полный текст автореферата диссертации по теме "Мотивная структура пространственно-временной организации "Окаянных дней" и "Странствий" И.А. Бунина"

Никитина Марина Викторовна

Мотивная структура пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» И.А. Бунина

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

!{¿цаспм^-.

Архангельск — 2006

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы ГОУ ВПО «Поморский государственный университет имени М.В. Ломоносова»

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Елена Шамильевна Галимова

Официальные оппоненты:

доктор филологаческих наук, профессор Владимир Алексеевич Мескин

кандидат филологических наук Елена Николаевна Синева

Ведущая организация: Государственный институт русского языка

имени А.С. Пушкина

Защита состоится 29 сентября 2006 года в часов на заседании диссертационного совета К 212.191.03 по защите диссертаций на соискание учёной степени кандидата филологических наук при Поморском государственном университете имени М.В. Ломоносова по адресу: 164520, Архангельская область, г. Северодвинск, ул. Торцева, 6, ауд. 21.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова по адресу: 163002, г. Архангельск, пр. Ломоносова, 4.

Автореферат разослан августа 2006 года.

Учёный секретарь диссертационного совета профессор

Э.Я. Фесенко

Общая характеристика работы

При изучении творчества И.А.Бунина в последнее время большое внимание уделяется произведениям, опубликованным в России лишь в конце 1980-х годов и позволяющим уточнить представления о характере творческой эволюции писателя. «Окаянные дни» и «Странствия» отражают тот неповторимый, уникальный этап, который стал переломным как в жизни, так и в творчестве Бунина. «Окаянные дни» запечатлели момент бегства, ухода из советской России (и в реальном смысле, и в плане художественного творчества), а. «Странствия» -попытку возвращения к ней (уже исключительно посредством искусства). :

Степень исследованности темы. Творчество Бунина на протяжении многих десятилетий остаётся в центре внимания отечественных и зарубежных литературоведов. В разное время изучению поэзии и прозы Бунина свои труды посвящали В.А.Афанасьев, А.А.Волков, Дж.Б.Вудворд, Л.К.Долгополов, В.А.Гейдеко, Б.Зайцев, И.И.Ильин, Л.В.Крутикова и др. Основополагающими исследованиями творчества Бунина на сегодняшний день являются труды Г.М.Благасовой, А.К.Бабореко, О.Н.Михайлова, А.А.Горелова, Ю.В.Мальцева, М.С.Штерн, Н.В.Пращерук и др. Несмотря на то, что в последние годы многие литературоведы обратились к анализу художественной специфики «Окаянных дней», мотивная структура и особенности пространственно-временной организации произведения не становились до сих пор предметом специального изучения. «Странствия» же оказались практически вне поля зрения буниноведов. Это произведение лишь упоминается в отдельных работах'.

Актуальность настоящего исследования обусловлена необходимостью более тщательного изучения художественного мира «Окаянных дней» и «Странствий» И.А.Бунина с помощью мотивного и хронотопического методов анализа, позволяющих выявить мифосимволическую основу художественного мышления писателя. Кроме того, реферируемое диссертационное исследование восполняет пробел в изучении наследия Бунина, связанный с отсутствием должного внимания к такому значительному произведению, как «Странствия». Не учитывая опыт «Странствий», нельзя, на наш взгляд, с достаточной полнотой и точностью представить творческую и мировоззренческую эволюцию писателя эмигрантского периода, поскольку именно «Странствия» стали важным промежуточным звеном между «Окаянными днями» и произведениями, созданными Буниным в 1930-е - 1950-е годы («Жизнь Арсеньева», «Освобождение Толстого», «Тёмные аллеи»).

Объектом изучения являются «Окаянные дни» и «Странствия» И.А.Бунина — произведения, близкие как по тематике, так и по структурным характеристикам.

' Пращерук Н.В. Феноменология Бунина: авторское сознание и его пространственная структура: Автореф. докт. дис. - Екатеринбург, 1999; Ри Чжон Хи. Проблема памяти в творчестве И-А.Бунина: Автореф. канд. дис. - М., 1999 и др.

Предметом исследования является мотивная структура пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» И.А.Бунина.

Цель диссертационного исследования - выявление своеобразия мотивной структуры пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» Бунина. Содержание реферируемой работы обусловлено стремлением определить роль мотивной структуры в организации хронотопа «Окаянных дней» и «Странствий», а также выявить и проанализировать важнейшие мотивы, формирующие пространственно-временную картину мира в этих произведениях.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи: 1) уточнить понятия мотив, художественное время и пространство, установить их взаимосвязь, выявить специфику жанровой природы «Окаянных дней» и «Странствий»;

2) выявить и проанализировать мотивы, формирующие образы пространства и времени в «Окаянных днях», структурировать их по группам, выделить основные мотивы и их варианты;

3) исследовать обусловленные мотивной структурой особенности пространственно-временной организации «Окаянных дней»;

4) раскрыть особенности функционировать в контексте «Странствий» тех мотивов, которые были обнаружены нами в «Окаянных днях», выявить и проанализировать другие мотивы, играющие основополагающую роль в «Странствиях»;

5) определить характер взаимосвязи между «Окаянными днями» и «Странствиями», сопоставив мотивную структуру пространственно-временной организации этих произведений.

Достоверность исследования обусловлена тем, что выводы получены в результате непосредственной аналитической работы над художественными текстами И.А.Бунина, с помощью мотивного и хронотопического методов анализа, которые оцениваются современной литературоведческой наукой как перспективные и плодотворные.

Методологическую и теоретическую базу диссертации составили: 1) исследования литературоведов об эмигрантском периоде творчества И.А.Бунина: О.Н.Михайлова, - Т.П.Буслаковой, Ю.В.Мальцева, М.С.Штерн, А.К.Бабореко, Г.М.Благасовой, А.А.Горелова и других; 2) исследования, посвященные мотив-ному анализу прозы, а также анализу художественных пространства и времени: М.М.Бахтина, Д.С.Лихачёва, ВЛ.Проппа, Е.М.Мелетинского, Н.Д.Тамарченко, В.Й.Тюпы, Ю.М.Лотмана, Б.М.Гаспарова, И.В.Силантьева и других.

Методика исследования базируется на пространственно-временном и мо-тивном видах анализа, применяемых при изучении «Окаянных дней» и «Странствий» Бунина впервые. Мотивный анализ призван, с одной стороны, выявить ментальные основы мироощущения автора и его творчества, а с другой — показать оригинальность идиостиля художника. Прочтение прозаического произведения с точки зрения его мотивной структуры способно обнаружить те новые,

неожиданные смыслы, которые заключаются в «прозаическом взгляде на мир, в изображении многоликой прозы жизни»1.

Методика, объединяющая мотивный анализ с хронотопическим, является, на наш взгляд, при исследовании «Окаянных дней» и «Странствий» наиболее перспективной и плодотворной, так как учитывает структурно-композиционные особенности произведений и позволяет выявить не только всю сложность их проблематики, но и специфику жанровой природы. В работе используются также структурно-аналитический и сравнительно-типологический виды лидера- . туроведческого анализа, а также метод реконструкции с целью выявления спе- , цифики мифологической основы текста, взаимно дополняющие друг друга.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней впервые пред-" принята попытка анализа мотивной структуры пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» Бунина, образующих, на наш взгляд, некое условное художественное единство. Существует достаточно оснований (мотивная структура, хронотоп, жанровая близость, образ повествователя) для восприятия «Окаянных дней» и «Странствий» в их взаимосвязи, что даёт возможность не только более глубокого прочтения произведений, но и осознания периода 1917-1930 гг. как особого этапа в творчестве Бунина.

Исследование мотивной структуры и пространственно-временной организации произведений является необходимой частью изучения поэтики «Окаянных дней» и «Странствий» Бунина, поскольку даёт возможность увидеть, с одной стороны, новаторство писателя в области формы, орнаментальное начало его прозы, а с другой стороны — мифологическую составляющую мироощущения Бунина.

Практическая ценность работы заключается в том, что наблюдения и выводы, полученные в ходе исследования, могут быть использовады при подготовке к лекциям и практическим занятиям по русской литературе XX века, в вузовских спецкурсах, спецсеминарах, а также при дальнейшем изучении вопросов, связанных с мотивной структурой и пространственно-временной организацией художественных произведений.

Апробация материалов диссертации осуществлялась в форме публикации статей, выступлений на научных конференциях в 2003-2006 годах. Диссертационная работа обсуждалась на заседаниях кафедры русской и зарубежной литературы Поморского государственного университета в декабре 2005 года и июне 2006 года.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения и списка использованной литературы.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. «Окаянные дни» и «Странствия» имеют специфическую мотивную структуру, свидетельствующую о наличии в данных произведениях мифологического

1 Вольф Шмид. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. - Изд. второе, испр., расширенное. - СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. С. 35.

подтекста и определяющую характер их пространственно-временной организации. '' •' ''

2. «Окаянные дни» и «Странствия» можно рассматривать , как некое художественное единство, своего рода дилогию, объединённую общим «сюжетом», который развивается как развёртывание мифологической схемы гибель — воскресение, реализующейся в целом комплексе повторяющихся мотивов.

3. «Странствия», являясь своеобразным завершением «Окаянных дней», имеют сходную с ними пространственно-временную организацию, основанную на противопоставлении «старого» и «нового» миров, что обусловлено наличием сквозных мотивов. Если в центре «Окаянных дней» оказывается «новый» мир, утверждающий гибель «старого» (в основе мотивной структуры лежит мотив гибели), то в «Странствиях» «старый» мир воскресает (центральным является мотив воскресения).

4. «Окаянные дни» — художественный дневник революционного времени, мо-тивная структура и пространственно-временная организация которого во многом обусловлены влиянием древнерусского жанра летописи. «Странствия» — также синкретическое по своей жанровой природе произведение, которое обнаруживает связь с жанром хожения и органично соединяет эпическое и лирическое, автобиографическое и вымышленное начала, что нашло отражение в мотивной структуре и пространственно-временной организации произведения.

Основное содержание работы

Во Введении обосновываются актуальность и научная новизна исследования, определяются цель и задачи диссертации, практическая значимость, обозначаются методологические принципы анализа.

В первой главе диссертации «Мотив, пространственно-временные отношения и проблема жанра» рассматриваются понятия мотив, художественное время, художественное пространство, хронотоп и характер их взаимосвязи, а также специфика жанровой природы «Окаянных дней» и «Странствий».

В первом параграфе «К вопросу о термине "мотив"» исследуется характер взаимосвязи символа и мотива, мифа и мотива, приводятся различные точки зрения на объём и содержание понятия мотив, сравниваются различные подходы с целью установления его границ, выявления его смыслового наполнения. В литературоведении XX века символ и мотив рассматриваются как взаимосвязанные понятия, выражающие мифологические представления об окружающем мире, отмечается тесное взаимодействие мифа и литературы. При этом можно говорить о внутренней взаимообусловленности мифологических образов, символов и мотивов как элементов художественного мира произведений, имеющих мифологическую основу. О связи этих явлений говорится в ряде исследований по мифопоэтике (Ю.М.Лотман, З.Г.Минц и др.). Первым, кто уделил особое внимание изучению мотива, был А.Н.Веселовский. Теорию мотива на современном этапе развивают такие отечественные учёные, как Б.Н.Путилов, А.К.Жолковский, Б.М.Гаспаров, Ю.В.Шатин, Н.Д.Тамарченко, В.И.Тюпа, И.В.Силантьев и др. Диапазон определений мотива очень широк: от элементар-

ного, когда единственным признаком мотива признаётся его повторяемость, до наиболее сложного, выдвигающего целый ряд обязательных признаков. Единого понимания сущности мотива до сих пор не существует, чаще всего мотивом называется какой-либо повторяющийся элемент произведения, отличающийся наличием смыслового подтекста, т.е. символики. В отечественном литературоведении обозначились два различных подхода к изучению Мотива, обусловленных разным его пониманием. Первый связан с именами А.Н.Веселовского, ВЛЛроппа, О.М.Фрейденберг и др. учёных, развивающих положение о мотиве как элементе сюжета. Эта традиция и сегодня плодотворно развивается такими учёными, как Н.Д.Тамарченко, В.И.Тюпа и др. Второй подход был предложен Б.В.Томашевским, понимавшим мотив как «тему неразложимой части произведения». В современном литературоведении эту точку зрения развивал Б.М.Гаспаров, рассматривавший мотив как элемент текста (что близко пониманию мотива как темы).

Мотивы, характерные для произведений Бунина, анализируются в работах МС.Штерн, Н.В.Пращерук и др. Особый Характер связи мотивов в исследуемых нами произведениях определяется лиро-эпической природой текстов («Окаянные дни», «Странствия») — это уже не столько фабульная, временная последовательность, сколько вневременная, поэтическая.

Во втором параграфе «Понятия художественного времени и художественного пространства» обосновывается целесообразность пространственно-временного анализа произведений Бунина, а также рассматриваются основные теоретические положения и концепции, касающиеся сущности и истории развития понятий художественного времени и пространства. К проблеме времени и пространства в разные эпохи обращались Аристотель, Г.Э.Лессинг, И.В.Гёте, Ф.В.Шеллинг, Г.В.Ф.Гегель, И.Кант, А.Бергсон, русские учёные XX века -Вяч.Иванов, П.А.Флоренский, А.Белый, А.Ф.Лосев и др. Осмысление понятий художественного времени и художественного пространства получает в XX веке особую глубину в работах М.М.Бахтина, Д.С.Лихачёва, В.Ф.Асмуса, Ю.М.Лотмана, Б.Успенского, С.Неклюдова и др.

Наибольшую значимость эти категории приобретают в творчестве писателей, сознательно обращающихся к разгадке и постижению тайны времени и пространства, к бытийным, вечным вопросам, и художников, принадлежащих переходным, переломным эпохам. Пространственно-временной анализ произведений Бунина является одним из наиболее плодотворных И перспективных, на что указывают многие буниноведы (Ю.В.Мальцев, Н.В.Пращерук и др.).

Важной для нас является та взаимосвязь пространственно-временной организации произведения с жанром и сюжетом, состоящим из определённого набора мотивов, на которую М.М.Бахтин указывает в своих работах, посвященных изучению романного хронотопа. Не выделяя данный аспект в качестве самостоятельной проблемы, учёный демонстрирует на примере эволюционирующего жанра романа, как мотивный сюжет-схема формирует романный хронотоп. Особую ценность представляют и исследования художественных времени и пространства, в том числе на материале древнерусской литературы, осуществлённые Д.С.Лихачёвым. Учёный указывает, в частности, на тесную связь изо-

бражаемого времени с образом автора, выделяя, таким образом, время автора, которое меняется в зависимости от того, участвует автор в действии или не участвует. Выводы, сделанные Д. С.Лихачёвым, дают нам возможность увидеть общее в мироощущении Бунина, художника XX века, и в традиционном национальном сознании, основные черты которого были сформированы ещё во времена Древней Руси. Так, например, в «Странствиях» Бунина можно обнаружить отголоски древнерусского ощущения единства пространства и времени.

В третьем параграфе «Специфика жанровой природы "Окаянных дней" и "Странствий", её связь с мотивной структурой и пространственпо-временной организацией произведений» рассматриваются жанровые особенности произведений, анализируются различные точки зрения на проблему жанра «Окаянных дней» и «Странствий».

«Окаянные дни» чаще всего определяют как дневниковые записи, как один Из ярких примеров документальной прозы. Многие исследователи (например, А.А.Горелов) подчёркивают именно публицистический характер произведения. В то же время большинство буниноведов признаёт высокую художественную ценность «Окаянных дней». Например, Т.П.Буслакова называет «Окаянные дни» «страшным романом», созданным на основе дневника 1918-1919 гг. Поскольку название «страшный роман» является в большей степени поэтически-образным, чем научным, мы считаем необходимым выявить, в чём заключается своеобразие жанра «Окаянных дней». В рамках данного параграфа мы ограничились лишь тезисами, которые получили развитие в ходе дальнейшего исследования.

С нашей точки зрения, «Окаянные дни» представляют собой уникальное жанровое образование, сочетающее в себе документальное (публицистика, дневники) и художественное начала. Автор «Окаянных дней» ощущает себя, на наш взгляд, скорее летописцем современности, чем романистом, поскольку основная его задача — максимально объективно запечатлеть и сохранить в памяти свою эпоху. Подобная установка характерна для авторов дневников революционных и пореволюционных лет в целом. Опираясь на исследование поэтики художественного времени Д.С.Лихачёвым, мы выделили основные особенности восприятия и изображения времени в летописных текстах, получившие, на наш взгляд, отражение и развитие в «Окаянных днях». Мы считаем, что своеобразие сюжетно-композиционного решения (отсутствие «связного» рассказа) и нехарактерное для документальной прозы фантастическое (дьявольское и божественное) время-пространство в «Окаянных днях» напрямую связаны с использованием автором некоторых известных по древнерусским литературным памятникам принципов изображения времени. Именно при анализе пространственно-временной организации произведения, а также особенностей его структуры становится ясно, что «Окаянные дни» Бунина тесно связаны с жанром летописи. Повышенный интерес писателя к прошлому, к истории органично сочетается с «воскрешением» повествовательной манеры прошлого, характерной для произведений древнерусской литературы, а следовательно, и фантастического времени средневековых жанров.

В «Странствиях», в отличие от «Окаянных дней», доминирующее художественное значение имеет пространство, поскольку изображаются передвижения героя, при этом время не конкретизируется, оказываясь вторичным по отношению к пространству. «Странствия» обнаруживают связь с «путешествиями» второй половины XVIII века, характерной особенностью которых также является поиск и пространственное определение своего, когда география «выступает как разновидность этического знания»1. Так, например, «русская тема» сближает «Странствия» Бунина с «Письмами русского путешественника» Н.М.Карамзина. Глубокая укоренённость сюжета «Странствий» в русской литературной традиции, а также особенности мотивной структуры произведения (мотив гибели сменяется мотивом воскресения) указывают на их связь с древнерусскими хожениями, описывающими духовный путь- человека и имеющими часто пасхальный смысл. Таким образом, «Странствия» Бунина представляют в своей основе всё то же «паломничество», «путь автора и читателя от смерти к воскресению», понимаемому Буниным в свете эстетических представлений -как спасение прошлого от забвения, его увековечивание в искусстве. «Странствия» — возвращение в памяти, вымышленное путешествие по России, сопоставимое для героя Бунина с паломничеством по святым местам, которыми становятся и разорённые старинные усадьбы, и заброшенные парки, то есть всё, что связано с прошлым. Но при всей родственности бунинского произведения жанру «путешествий» нельзя не учитывать и то новое, что отличает «Странствия» от традиционного «путешествия» — их мотивную структуру и деление на главы, каждая из которых обладает определённой художественной законченностью. Усложнение художественной задачи связано также с необходимостью преодолеть уже не только пространственные, но и временные границы. «Странствия» представляют собой «память жанра» путешествий, путевых заметок, видоизменившихся в более сложную форму, синтезирующую черты различных жанров.

Во второй главе диссертации «Специфика мотивной структуры' пространственно-временной организации "Окаянных дней" И.А.Бунина>> анализируется художественный дневник «Окаянные дни» с точки зрения его мотивной структуры, обусловившей особый характер пространственно-временной организации произведения.

В первом параграфе «Комплекс мотивов, объединённых общим значением разрушения» исследуется группа мотивов, имеющих семантику разрушения и отражающих момент уничтожения «старого» мира и утверждения «нового» устройства жизни, что и воплотилось в пространственно-временной организации произведения.

Мотив разрушения, как и все остальные мотивы, выражается в «Окаянных днях» как непосредственно — в действиях новой власти, направленных на уничтожение домов, памятников, парков, так и косвенно - в действиях, способствующих разрушению нематериальных ценностей (например, языка, культуры, памяти, искусства): «Распад, разрушение слова, его сокровенного смысла, звука

' Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. -Таллинн, 1992. Т.1. С. 408.

и веса идёт в литературе уже давно»1. Поэтому в контексте «Окаянных дней» нами выделяется и анализируется как собственно мотив разрушения, так и фуппа взаимосвязанных мотивов, объединённых общим значением разрушения. Это мотивы опустошения, осквернения, раскола, уничтожения границ, гибели, убийства, пожара и др. Все они непосредственно связаны с мотивом разрушения и взаимодействуют между собой, обнаруживая устойчивые смысловые связи. В то же время мотив разрушения не только объединяет все остальные мотивы этой группы, но и проявляется в произведении как отдельный, частный мотив, входящий в её состав.

Бунин особенно болезненно воспринимает происходящие с языком страшные метаморфозы. «Окаянные дни» запечатлевают тот процесс разрушения коммуникации, последствия которого показаны во многих произведениях 1920-х годов, особенно — написанных в сказовой манере (Зощенко, Замятин, Бабель). Бунин «фиксирует» начало гибели культуры, когда слово практически перестаёт быть средством и содержанием диалога. Это, с нашей точки зрения, роднит образ мира «Окаянных дней» с образом абсурдного мира, возникшим в зарубежной литературе XX века, для которого характерно абсолютное нарушение коммуникации, диалога (мотив раскола). Отказ от нормальной человеческой речи является для Бунина признаком духовной деградации, нисхождения человека до уровня животного (мотив одичания).

Мотив раскола рождает следующие смысловые оппозиции: Азия - Русь, язычество — православие, дикость — культура, красные — белые, настоящее — прошлое. Мотив разрушения слова, диалога непосредственно связан с мотивом опустошения, порождающего праздность, равнодушие и безверие. Объединяясь, они реализуются в пустословии, когда слова лишаются смысла, становятся пустыми. В «Окаянных днях» описывается и непосредственно опустошение домов, магазинов. Мотив опустошения постепенно нарастает, усиливается, внешняя пустота переходит во внутреннюю опустошённость: «Ещё светло, а уже всё закрыто, все магазины, - тягостная, тревожащая душу пустота» (С.340).

Революция стала для Бунина не только разрушением лучшего, что было в России, но, что самое ужасное, — осквернением её истории, её традиций, веры. Именно в этом, на наш взгляд, кроется глубокое отличие бунинского восприятия революции, например, от блоковского понимания.. Для обоих очевидна стихийность революции, но, с точки зрения Блока, эта стихийность сродни природной и абсолютно не зависит от воли человека, а по Бунину, это стихия человеческих страстей, вырвавшихся наружу, высвобождение всего худшего, что есть в человеке.

Перевёрнутость и смешение всех ценностей и ориентиров в революционной России находит выражение в мотивах перевёрнутости и уничтожения границ, стирающих всякие различия между добром и злом, свободой и произволом, своим и чужим и характеризующих представителей новой «народной» власти и

1 Бунин И А. Окаянные дни // Бунин И. А. Собр. соч. В 6 тт. - М.: Сантакс, 1994. Т. 6. С. 373. Далее все ссылки на «Окаянные дни» даются по этому изданию с указанием страниц.

сам «красный народ». «Граница» понимается нами, вслед за Ю-М.Лотманом, как граница семантического поля, пересечение которой становится, событием в тексте. Характерным признаком отсутствия границ, отделяющих истинное от ложного, высокое от низкого, является «новый» язык как свидетельство свер- ' шившихся в обществе необратимых революционных перемен. И обилие вдруг появившихся в литературе «гениев», с точки зрения Бунина,'есть следствие уничтожения границ и различий между большой и второсортной литературой, а также отсутствия ясного представления в современном ему обществе о том, каким должен быть истинный художник. На уровне словообразования мотив уничтожения границ выражается в словах с приставкой чрез-, имеющей значе- ' ние "слишком много", "через край", что раскрывает семантику мотива.

С мотивом гибели так же, как и с мотивов разрушения, тесно связаны и мно-' ' гие другие мотивы, раскрывающие и дополняющие его. Например, мотивы убийства и пожара, являющиеся разновидностями мотива разрушения, в то же время постоянно взаимодействуют в «Окаянных Днях» с мотивами гибели; опустошения и др.

Мотив пожара получает в произведении символическое значение, связанное с осмыслением революционных событий в России. В первую очередь, это обусловлено сравнением революции с мировым пожаром, ставшим общим местом. Неслучаен в данном контексте и выбор «новой» властью красного цвета, напоминающего огонь, пожар, в качестве своего главного символа.'Крас-" ный цвет как бы подчёркивает стихийную природу революции, неукротимой и необузданной, как разбушевавшееся пламя, несущее только гибель и разрушение. Возникает ассоциация с адским огнём, напоминающим'о приближении конца времён, что находит образное воплощение в тексте «Окаянных дней». Мотив пожара связан также с мотивом обмана, поскольку огонь должен давать ' тепло, а люди страдают от холода, замерзают в самый разгар революции. " ■

Мотивная организация «Окаянных дней» такова, что каждый последующий эпизод дополняет и углубляет предыдущий, создавая впечатление сначала ' наступающего (Москва 1918 года), а затем уже осуществившегося конца эпох'и,' гибели «старой» России (Одесса 1919 года), расколотости мира надвое. Мотивы,-объединённые значением разрушения и гибели, показывают уничтожение принятого, нормального порядка жизни, что находит отражение в организации художествешшх пространства и времени. Стремление «нового» мира захватить" и уничтожить «старый» связано с безграничным расширением «революционного» пространства (за счёт уничтожения «старых» границ), с установлением" «нового» времени, а гибель «старого» мира ощущается соответственно как «сужение», ограничение привычного жизненного пространства.

Во втором параграфе «Мотивы с общим значением обмана» анализируются мотивы, играющие в «Окаянных днях» одну из первостепенных ролей, поскольку, с точки зрения Бунина, именно обман является основой осуществления не только русской, но и вообще всех революций. Мотив обМсша связан напрямую с мотивом уничтожения границ, поскольку столь очевидный, всеобщий обман возможен только при отсутствии в обществе понятий о добре и зле, при полной неразберихе, когда очень просто запугать, запутать, сбить с толку:

«И три четверти народа так: за подачки, за разрешение на разбой, грабёж отдаёт совесть, душу, Бога...» (С.379). В «Окаянных днях» представлены две разновидности обмана: во-первых, это обман сознательный, намеренный, характерный для представителей «новой» власти; во-вторых — неосознанный, бессмысленный, выливающийся в слухи (мотив опустошения слова).

Понимание того, что вся новая жизнь строится целиком на обмане, подталкивает человека к поиску иллюзорного выхода. Так. получает обоснование мотив самообмана, то есть желаемого обмана. Слухи часто становятся своеобразной формой самообмана, высказанной мечтой, создавая некую иллюзию, выдавая желаемое за действительное. Так и вся человеческая жизнь, по Бунину, есть сладкий самообман. Мотив обмана соединяется в «Окаянных днях» с мотивами гибели и осквернения, поскольку страх смерти является мощнейшей движущей силой обмана. Поэтому мотив обмана обуславливает появление мотива гибели. Атмосфера всеобщего, неописуемого, иногда иррационального страха и постоянно возникающие в связи с мотивом одичания (входящим в группу мотивов с общим значением разрушения) образы зверей явно указывают уже не просто на последние времена, но и на пришествие «первого зверя», антихриста: «...в газетах остервенелая чепуха, свидетельствующая о настоящем ужасе этих тварей» (С.404). Инфернальная природа «новой» власти символически раскрывается и через постоянное упоминание в связи с ней чёрта, дьявола.

Мотив подмены закономерно возникает в атмосфере всеобщей лжи, которая так часто становилась питательной почвой для появления различного рода самозванцев. Именно во времена различных смут и восстаний в народной среде значительно усиливается ощущение мистичности всего происходящего, выросшее из вечной мечтательности, ожидания чего-то сверхъестественного и чрезвычайного. В революционное время существующая в народе «настроенность к чрезвычайному» ещё более усиливалась за счёт «чрезвычайных мер», предпринимаемых советской властью (мотив уничтожения границ). Не случайны и многочисленные обращения Бунина к трудам историков (Соловьёв, Костомаров), описывающих времена Смуты, появления различных лжецов и самозванцев, предваряющие и во многом предопределяющие современные революционные события: «Не верится, чтобы Ленины не знали и не учитывали всего этого!» (С.369). Образ Ленина в таком контексте воспринимается как явление очередного, хотя и невиданного доселе обманщика, самозванца, поставившего себя на место убитого царя.

Революция, «перестроившая зрение» большинства (мотив обмана), сделала истинность веры, как и вообще все вечные ценности, «величиной переменной», уничтожив границы между истинным и ложным (мотив уничтожения границ). Весело и легко была осуществлена подмена истины пустыми словами и призывами, зло высмеивающими её. Такой истиной, выставленной на всеобщее осмеяние в революционной России, стала христианская вера. Поэтому веселье это всегда связано с осквернением, с унижением: «И с каким высокомерием глумятся они над "испуганными интеллигентами", - точно решительно нет никаких причин пугаться, - или над "испуганными обывателями", точно у них есть какие-то великие преимущества перед "обывателями"» (С.382).

Мотив веселья подспудно оказывается связанным с мотивом гибели. Постоянная угроза смерти на фоне непрекращающегося всеобщего веселья, ликования народных масс, для которых чья-то смерть — это лишь, повод поразвлечься, находит символическое выражение'в уличных сценах, когда похоронная процессия удивительным образом напоминает какую-нибудь первомайскую демонстрацию, а смерть становится поводом для всеобщего цраздника. Неслучайно буйное начало революций ассоциируется у Бунина с пиршеством, с «гомерическим безобразием». Всё указывает на дьявольскую природу веселья, которое сопровождается не надеждой и радостью, а отчаянием и безразличием (мотивы уничтожения границ и одичания). Горячечное, безумное веселье как своеобразный предел всех чувств и эмоций становится одним из признаков помешательства в «Окаянных днях». Мотив сумасшествия является в «Окаянцых.днях» одним из вариантов мотива обмана. Истоки такого всеобщего помешательства Бунин видит в самом русском характере. Все эти «загадки» русской души являются, с точки зрения писателя, исключительно признаками «нервной болезни».

Мотивы обмана, веселья и сумасшествия сочетаются в «Окаянных днях» с мотивом игры, в которую превращается жизнь, лишённая серьёзности, наполненная одними праздниками, митингами, собраниями, то есть искусственная, ложная. Революционная деятельность понимается Буниным как. дьявольская «инсценировка», обман: «И как дьявольски однообразны рее эти клоунские выходки!» (С.339). Мотив игры, неизменно включающий в себя разрушительное начало, сближается в «Окаянных днях» с мотивом гибели: «Разве многие не знали, что революция есть только кровавая игра в перемену местами...» (С.368). «Новая» революционная действительность видится автору «Окаянных дней» как повторяющийся жуткий трагифарс, апофеозом которого становится игра в смерть, «комедия похорон». В центре Петербурга, на Марсовом Поле, устраивается захоронение, которое воспринимается Буниным как знак, символ «новой» эпохи. Пространство «нового» мира оказывается организованным вокруг смерти.

В тесной связи с мотивами обмана и игры на страницах «Окаянных дней» возникает и мотив переодевания, обнажающий игровое, сценическое начало, проникнувшее в жизнь. Переодевание маркирует внезапные изменения, произошедшие в обществе, изменения катастрофические, повлиявшие на жизнь каждого человека в отдельности и на общество в целом. Для большевиков же переодевание зачастую становится частью игры, орудием обмана.

Мотив переодевания становится в «Окаянных днях» одновременно одним из воплощений мотива карнавализации и реализует идею обмана. Бунин воспринимает переодевания как указание на искусственную перевёрнутость, ложность этого мира, где вместо «равенства» происходит абсурдная игра в перемену местами: дворяне и офицеры превращаются в нищих, а некоторые представители «низов» предстают в облике благороднейших из людей. Но зачастую характер одеяний сторонников «новой» власти («сборная рвань», «запакощенные шинели» и т.д.) прямо указывает на тёмную, инфернальную сущность их владельцев. Поэтому мотивы переодевания и карнавализации соединяются с мотивами сумасшествия и обмана. Таким образом, наряду с мотивами гибели, обма-

на, подмены, одичания, раскола, уничтожения границ и опустошения, созданию образа последних времён, пространства «смерти» и общего апокалиптического фона произведения способствуют и мотивы веселья, игры, сумасшествия, переодевания, карнавализации.

В третьем параграфе «Мотивы движения и характер пространственно-временной организации "Окаянных дней*»' рассматриваются мотивы, объединённые общим значением движения, которые отражают, с одной стороны, непосредственно передвижение в пространстве самого человека (мотив пути/бегства), с другой стороны — авторское восприятие движения времени, законов * ' исторического развитая (мотивы возвращения и повторяемости/падения). Последнее, в свою очередь, непосредственно связано с характером художественных времени и пространства в «Окаянных днях». И это не случайно, поскольку для «Окаянных дней», ставших своеобразной летописью одного из самых страшных эпизодов русской истории, характерно сочетание конкретно-фактографического и субъективно-обобщающего, символического уровней.

' Это связано, прежде всего, с тем, что сам характер повествования в «Окаянных днях» (в настоящем времени), обозначая сиюминутность описываемых событий, одновременно передаёт и ощущение повторяемости, подчёркивает вневременной их характер. Последний аспект усиливается за счёт цитации, комментариев и обобщающих авторских размышлений о неизбежной повторяемости как законе исторического развития.

«Окаянные дни» отличаются ярко выраженным субъективным началом, образ повествователя на протяжении всего произведения время от времени «сменяется» образом лирического героя, цементирующим внешне разрозненные эпизоды в единое целое. Поэтому все типы времени и пространства сосуществуют в едином психологическом (замкнутом в субъекте) времени-пространстве авторского сознания. При пересечении двух типов пространства («старого» и «нового») в рамках единого психологического пространства авторского сознания в «Окаянных днях» происходит соответствующая трансформация времени, совмещаются признаки цикличности («новый» мир) и линейности («старый» мир), что характерно для христианского мировосприятия.

' Мотив возвращения связан, прежде всего, с возвращением недавнего, пережитого прошлого, с преодолением границ времени и пространства (мотив пересечения границ), возможным благодаря силе памяти. Такое «возвращение» в прошлую жизнь становится всё труднее и нереальнее как для страны в целом, так и для самого автора, чьи мысли и чувства прикованы теперь исключительно к происходящему вокруг. Мотив возвращения также возрождает в «Окаянных днях» и дореволюционные темы творчества Бунина (древность, Восток, странствия). Поэтому мотив возвращения сближается с мотивом пути (странствия), сквозным для творчества Бунина, но практически не представленным в «Окаянных днях» (трансформировавшимся в мотив бегства), что отражает отсутствие какой бы то ни было свободы в советской России и создаёт ощущение тюремной замкнутости пространства, невыносимо тягостной для писателя. Путь всей страны, несвободной, замученной, также «заказан» - это путь революционный,

заведомо ложный и губительный для России (мотивы обмана и гибели), ассоциирующейся уже не с прекрасной тройкой, а с трясущимся по ухабам грузовиком, «этим ревущим и смердящим животным, переполненным сперва истеричками и похабной солдатнёй из дезертиров, а потом отборными каторжанам^» (С.333-334). Путешествия, странствия, являющиеся неотъемлемой составляющей нормальной, полноценной жизни для Бунина, становятся теперь несбыточной мечтой,, прекрасным воспоминанием, неизменно возвращающим к дореволюционной действительности.

Автор видит себя звеном в цепи, соединяющим прошлое с настоящим. Поэтому он всеми силами старается сохранить, «запомнить» то прошлое, которое стало теперь никому не нужным, забытым (мотив возвращения). Мотив возвращения в «Окаянных днях» реализует представление автора об истинном пути, в отличие от мотива повторяемости, неразрывно связанного с мотивами гибели и обмана. Настоящий, истинный путь подменяется в «Окаянных днях» ложным (мотив подмены). В таком разрушении связей между поколениями и целыми эпохами, в отпадении людей от своих корней и истоков Бунин видит признаки конца человеческой истории, трагедию человеческой жизни (мотив повторяемости). Кроме того, мотив подмены реализуется в замене мотива пути мотивом бегства, имеющем как конкретное (бегство за границу), так и метафорическое смысловое наполнение. Бегство за границу часто вызвано не просто страхом, но человеческой трусостью и низостью, а потому связано в произведении с мотивом падения. Второе же значение, которое получает мотив бегства, взаимодействуя с мотивом возвращения, связано непосредственно с самим автором, спасающимся, благодаря памяти, временным бегством из реальности настоящего в мир светлого и счастливого прошлого. Этот способ бегства от реальности в свой вымышленный мир вообще отличает людей творческих, к которым и относится повествователь. Кроме того, для Бунина существует пространственный эквивалент прошлого - это священные места (церковь, синагога) и пустынные уголки природы. Таким образом, если мотив пути связан с истиной, с жизнью, то мотив бегства соединяется с мотивами гибели, убийства, одичания, обмана.

Трагическое видение автором революционных событий нашло отражение в целом комплексе взаимосвязанных мотивов, выражающих идею гибели и обманной природы «нового» мира, создающих ощущение наступления последних времён. Люди делятся по признаку принадлежности к тому или иному типу пространства на «новых», для которых не существует никаких ограничений, и «старых», оказавшихся абсолютно бесправными и униженными. Образ «старого» мира практически отсутствует в произведении, появляясь крайне редко в комментариях и воспоминаниях автора-повествователя. Это обусловлено тем, что «новый» мир строится на полном отрицании, гибели «старого».

В третьей главе «Своеобразие мотивной структуры и хронотопа "Странствий" И.А.Бунина» анализируется произведение, ставшее своеобразным продолжением «Окаянных дней», но никогда ранее не рассматривавшееся в данном ключе. Вымышленное возвращение Бунина в «Странствиях» (1930) в советскую Россию можно сопоставить с его путешествиями на Восток, описанными в книге «Тень птицы», где целью путешествия героя является, по словам

Н.В.Пращерук, обретение «чужой» культуры как «своей», близкой, родной. В «Странствиях» повествователь пытается оценить и обрести «своё», «родное», что оказывается гораздо более трудной задачей.

В первом параграфе «Мотивы гибели и воскресения как основа сюжета "Странствий"» исследуются главные сюжетообразующие мотивы в структуре произведения. Мотивы гибели и воскресения составляют главную оппозицию и, находясь на противоположных полюсах, являются центральными в «Странствиях», воплощаясь во множестве образов и мотивов. Если в «Окаянных днях» революция показана как процесс «распада старого космоса» и «активизации хаоса», то в «Странствиях» должно произойти ожидаемое Буниным «рождение нового космоса», то есть воскресение.

Гибель трактуется с мифологической точки зрения как попадание героя в мир профанный, каким становится для Бунина советская Россия. Так задаётся система контрастных образов и мотивов, которые формируют два типа пространства: профанное — «новый» мир настоящего и сакральное — «старый» мир прошлого. Мир профанный создаётся при помощи мотивов гибели, обмана, одичания, раскола, веселья, переодевания и карнавализации, опустошения, а также символических образов тьмы и света; дыр и окон; мёртвых домов, музеев и храмов, подземелий и т.д. Оппозиция «нового» и «старого» миров в «Странствиях» получает подкрепление в противопоставленности центра (Москвы) и провинции (деревни, монастыри). Москва воспринимается жителями провинции как нечто абсолютно чужое, пространственно отдалённое, мистически нереальное. Так, в «Странствиях» пространства города и деревни оказываются объединены общими мотивами одичания, опустошения, уничтожения границ, обмана. Но русская провинция всё-таки остаётся живой, поскольку это прежде всего природа, которая осталась прежней, несмотря ни на что, и потому даёт возможность герою Бунина «вернуться» в «свою» Россию.

Мотив раскола, подобно тому, как это было в «Окаянных днях», реализуется в отчуждении, возникшем между людьми, в пропасти, разделившей их прошлую и сегодняшнюю жизнь, в которой ценности «старого» мира не имеют никакого значения. Как и в контексте «Окаянных дней», смех и остроты воспринимаются здесь как признаки дьявольского наваждения и обмана, в противоположность истинному благоговению и страху Господню. Мотив опустошения, понимаемого как духовное оскудение, находит выражение и во внешнем облике «новых» людей, глаза которых не просто звериные, но подлые, «крысиные» (мотив одичания).

Советское настоящее для Бунина и его героя — это безвременье, пустота, наступившие после конца очередной эпохи. Всё говорит о том, что прошлых времён как будто и не было, история прервана и непреодолимая граница разделяет прошлое и настоящее для людей «новой» эпохи («тупо смотрят на кафтан»). Их равнодушное отношение к собственной истории, к прошлому своей страны проявляется в осквернении памятников старины, монастырей и усадеб. Герой-повествователь Бунина — единственный, кто может преодолеть эту границу и соединить усилиями памяти прошлое с настоящим (мотив пересечения границы), о чём свидетельствуют и «Окаянные дни». Только теперь взгляд

автора беспристрастен, как взгляд кропотливого археолога, отыскивающего следы прошлых времён и бережно извлекающего свои находки.из-под руин настоящего. Если в «Окаянных днях», находясь в гуще событий, повествователь крайне эмоционально переживает происходящее, То в «Странствиях» он пытается бесстрастно оценить всё увиденное и даже посмотреть на мир с точки зрения «нового», советского человека. Поэтому ему такйсе кажется странным всё нормальное и не вызывает ужаса то абсурдное, что ещё в «Окаянных днях» .приводило в негодование. .

Мотивы гибели и воскресения реализуются в «Странствиях» в постоянно пересекающихся образах весны и смерти, что соотносится со столь характерным для творчества Бунина сближением любви и смерти (весна - пора любви, цветения). Весна также неизменно связана в «Странствиях» с мотивом возвращения, что находит выражение и в контекстуальном их сближении, например, именно весной отправляется герой Бунина к святым местам, к «живому» прошлому. Весна как символ жизни во всех её проявлениях, как символ единства, полноты ощущений и чувств (все эти смыслы вмещаются в семантику мотива воскресения) побеждает смерть, которая становится переходом в вечность, связывается уже не с забвением, а с памятью. Образы святых, юродивых и «старых» людей непосредственно связаны в «Странствиях» с мотивом воскресения.

По принципу контраста, заданного оппозицией старого и нового, создаётся образ тёплого подземелья (противопоставленного холодной Москве), где доживает свои дни старичок, символизирующий «старый», прошлый мир. Пещера Иоанна Многострадального так же, как и московское подземелье, ассоциируется с тёплым приютом и одиночеством. У старичка в подвале, как и у святого в пещере, необыкновенно светло (лампадки - светильник). Таким образом, замкнутое, тесное пространство подземелья расширяется до бесконечности, также раздвигаются и границы времени, обращённого к вечности. Прошлое становится основой, фундаментом настоящего, являющегося по сути «длящимся прошлым», его возрождением и продолжением. Лексемы «старый», «старик» указывают в «Странствиях» на принадлежность сакральному миру прошлого. Надежда на «воскресение» России, заложенная уже в первой главе, развивается далее в ряде взаимосвязанных мотивов и образов на протяжении всего произведения и находит наиболее полное воплощение в последних главах. Внешне, па идейно-тематическом уровне, казалось бы, не связанные главы соединяются, образуя единое целое на уровне мотивной структуры, развивающей схему гибель — воскресение. Идея победы жизни над смертью воплощается в «Странствиях» на уровне мотивно-образной структуры. Мотив гибели, концентрированно представленный в первых главах, полностью «подавляется» к концу произведения мотивом воскресения, вытесняющим постепенно со страниц все образы-реалии настоящего.

Во втором параграфе «Группа мотивов, объединённых значением обмана» рассматривается смысловое наполнение и роль мотивов, выявленных нами и в «Окаянных днях», но приобретающих в «Странствиях» несколько иное значение. Сам мотив обмана, как и в «Окаянных днях», связан в «Странствиях» в основном с «новым», профанным миром. Он реализует основную авторскую

мысль о ложности всего «нового», показывая несоответствие между ожиданиями народа (в «Окаянных днях») и тем, что произошло в действительности, слепоту «новых» людей.

Сумасшествие в «Странствиях», в отличие от «Окаянных дней», воспринимается не как отличительная особенность «нового» мира, но как одно из внешних ,проявлений 'ухода от реальности, своеобразное спасение от кошмарного настоящего; Мотив сумасшествия соединяется в произведении с мотивами возвращения и воскресения, поскольку понимается здесь не как форма беспамятства («Окаянные дни»), но, напротив, — как возможность обретения памяти, возвращения в прошлое, в детство, о чём свидетельствует райское, блаженное состояние «впавших в безумие» людей.

В рамках мотива обмана развивается в «Странствиях» и мотив повторяемости, слабо проявленный, не являющийся здесь, в отличие от «Окаянных дней», самостоятельным и полноправным. Мотив обмана так же, как и мотив странствия, выполняет важную композиционную функцию, поскольку уже сама по себе двойственность изображаемой действительности, обусловленная сосуществованием в художественном мире произведения двух типов пространства и свободным перемещением героя из одного пространства в другое (мотив пересечения границы), даёт основание для сомнения в правдивости и достоверности одного из них. Так закладывается фундамент для получившего в произведении ключевое значение мотива обмана, который, как и в «Окаянных днях», развивается в «Странствиях» в ещё один мотив, связанный с особым, революционным фоном «новой» эпохи, - мотив карнавсигизации. В «Странствиях» на фоне краха и разрушения возникают картины всеобщего веселья «новых», «свободных» людей. Здесь мотив карнавализации не только реализует мысль о всеобщем самообмане, воплощая идею гибели, Апокалипсиса, но и приобретает символическое значение очищения, предшествующего воскресению. Неслучайно в «Странствиях» доминирующую роль играет именно юродство, в отличие от «Окаянных дней», где культивировалось шутовство, безудержное веселье и смех.

В параграфе третьем «Мотивы с общим значением странствия и особенности пространственно-временной организации "Странствий"» исследуются мотивы, играющие важнейшую роль в произведении и отражающие представления автора об устройстве мира. Мотив странствия связан в произведении с изменением точки зрения повествователя, с пересечением им пространственно-временной границы между прошлым и настоящим, что даёт возможность описать происходящее изнутри, с позиции советского человека, смирившегося, . вынужденно принявшего инверсированную систему ценностей. Это перемещение связано, видимо, с попыткой преодоления монологизма индивидуальной точки зрения, ограниченной в пространстве и времени, а значит заведомо ложной.

В контексте произведения Бунина лексема «странствие» получает дополнительный смысловой оттенок - «перемещение во времени». Движение времени в начале странствий бунинского героя, как и в «Окаянных днях», обнаруживает признаки цикличности, повторяемости. Но постепенно мотив странствия

сближается с мотивом возвращения, придавая передвижениям героя Бунина характер постоянного возвращения в уже знакомые места. Такой характер дви-" жения соответствует семантике странствий. Мотив странствия близок мотиву пути, основополагающему для всего творчества писателя, трансформация которого в мотив странствия значительно меняет его смысловое наполнение. Сходство и различие этих мотивов обусловлено и жанровой природой «Странствий», близких жанру хожений и обнаруживающих сходство с жанром автобиографии. Мотив странствия формирует и сам образ «новой» России, плутающей в потёмках, скитающейся, словно сбившейся с пути. Состояние странствования, связанного с духовными исканиями, всегда было характерно для русского человека, а потому устойчиво ассоциируется у Бунина с самой Россией. Таким образом, мотив странствия впервые намечает возможность соединения настоящего и прошлого в единое целое, выражая необходимость возвращения «новой» России к себе самой, прошлой. Странствуя по «новой» стране, герой Бунина ищет и находит то, что связывает её с Россией «старой», дореволюционной (мотив следования), восстанавливая таким образом связь времён, непрерывность истории России (мотив воскресения).

Мотив странствия получает в произведении также весьма отдалённые семантические варианты, возникающие в результате звукового сближения слов, что характерно для текстов с мотивной структурой. Так в «Странствиях» выстраивается следующий семантический ряд: странствие (странник) - странный — старинный — старый. Так, например, странность мира обнаруживается непосредственно в процессе странствий героя Бунйна. С позиции советского человека странным теперь становится всё старое. Так, например, старики, живущие прошлым, кажутся безумными, странными, поскольку прошлое давно перестало существовать для «новых» людей, живущих в перевёрнутом мире (мотив перевёрнутости). Подобное сближение возможно именно в текстах с мотивной структурой, поскольку это уже не собственно нарративная, сюжетная проза, а прозаический текст с поэтической организацией, о влиянии которой на пространственно-временную структуру произведения мы упоминали и в связи с «Окаянными днями», но наиболее явно это влияние прослеживается именно в «Странствиях».

Само странствие, движение ассоциируется у героя Бунина с жизнью, с весной, с воскресением. Мотив странствия воплощает, таким образом, идею спасения, возвращения к нормальной жизни (мотив воскресения)-. «Я ещё больше скитаюсь по Москве, даже начинаю мечтать о поездках кое-куда»1. Мотив возвращения становится в контексте «Странствий» вариантом мотива воскресения, его реализацией. Неслучайно в последних главах мотив повторяемости («опять») постоянно соединяется с мотивом возвращения. Мотив странствия формирует разнонаправленный, открытый характер пространственно-временной организации произведения, в отличие от «Окаянных дней», где мотивы повто-

1 Бунин И.А. Странствия // Бунин И.А. Публицистика 1918 - 1953 годов / Под общ. ред. О.Н.Михайлова; Вступ. ст. О.Н.Михайлова; Коммент. С.Н.Морозова, Д.Д.Николаева, Е.М.Трубиловой. - М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000. - С.ЗЗЗ. .

ряемости, уничтожения границ, разрушения и др. создают ощущение замкнутости Пространства и оторванности от своего прошлого,. конца истории. Для «Странствий» характерно взаимодействие синхронной и ретроспективной точек зрения, что связано с постоянным пересечением границы между прошлым и настоящим. Мотив пересечения границы, сочетаясь с мотивом воскресения, реализуется и в рассказах о святых. Здесь таким пересечением границы, переходом в вечность становится смерть. И хотя в ранний период творчества Бунин, воспитанный в традициях православной культуры, обращался и к восточным философско-религиозным учениям, теперь, находясь в эмиграции, вдали от Родины, он ищет опору и спасение России именно в Православии. Писатель понимает, что в момент катастрофы и гибели вера - единственная возможность воскресить духовность народа, а значит сохранить страну. Именно этим высшим мерилом поверяется настоящее, и тем явственнее обнажается его пустота.

Но наиболее устойчивое воплощение мифологический мотив пересечения границы находит в «Странствиях», как и в «Окаянных днях», непосредственно в образе ворот/дверей, которые постоянно встречаются на пути героя Бунина. Войдя в них, герой попадает в «сакральный» мир, пространственными символами которого являются храм, монастырь, старинная усадьба, подземелье. Мотив пересечения границы соединяется с мотивом следования за прошлым. След — это то, что осталось от прежней жизни, которой уже нет. След оказывается связующим звеном между прошлым и настоящим и приводит героя к границе, за которой - мир «сакральный». Мотив следования реализуется в «Странствиях» и в звуке колокола, распространяющегося в пространстве и воспринимающегося то как воскресная, радостная весть, а то как тревожные, скорбные звоны. Звуки колокола встречают героя на границе между «старым» и «новым» мирами, хотя здесь образ ворот не эксплицируется, а лишь подразумевается. Если в «Окаянных днях» в центре профанного мира находится смерть (захоронение на площади), то в «Странствиях» центром становится храм (монастырь) с колокольней, символизирующий духовность, жизнь, обозначающий сакральность этого мира. Распахнутое беспредельное пространство сакрального духовного мира, в котором нет места профанному, создаётся при помощи образа раскрытых дверей.

Мотив странствия, таким образом, становится реализацией главного мотива в структуре произведения - мотива воскресения, означающего победу жизни над смертью, прошлого над настоящим. Странничество всегда ассоциировалось у Бунина с бесконечностью пространства и времени, с вечностью. Ещё в 1913 году Бунин «в газетном интервью признался, что завидует евангельскому Агасферу, страннику, осуждённому оставаться бессмертным»1.

«Странствия» стали первым «возвращением» бунинского повествователя в Россию, за которым последовали «Жизнь Арсеньева», «Тёмные аллеи», но этот первый опыт был самым трудным — на пути стояло время, то настоящее, которое необходимо было преодолеть. Пространственно-временная структура «Странствий» определяется характером восприятия времени героем/автором, разделяю-

' Горелов А. Звезда одинокая... И.Бунин // Горелов А. Три судьбы. - Л.: «Советский писатель», 1978. С. 304.

щим Россию на «старую», дореволюционную и «новую», советскую, на Россию храмовую, православную и городскую, революционную. Два оппозиционных типа пространства (сакральное и профанное), сосуществующие в рамках «пограничного» пространства авторского сознания, обнаруживающего явно мифологические черты, являются в то же время абсолютно чуждыми друг другу, взаимно непроницаемыми. Эти два мира постоянно сталкиваются, взаимодействуют в тексте, что обусловлено синхронизмом, возможностью сосуществования для рассказчика различных времён (прошлого и настоящего) в одной точке пространства.

В Заключении подводятся общие итоги работы. В «Окаянных днях» и «Странствиях» получают развитие мотивы, характерные для всего творчества писателя. Исследование мотивной структуры «Окаянных дней» и «Странствий» в её связи с пространственно-временной организацией произведений показывает целесообразность рассмотрения данных текстов как своеобразной дилогии, как метатекста с единым метасюжетом, развивающимся по схеме гибель - воскресение. Мотивы, обозначенные в «Окаянных днях», получают развитие в «Странствиях», которые становятся продолжением неоконченных дневниковых записей, воспроизводя основные композиционные черты данного жанра (фрагментарность, установка на документальность, лиричность и др.). Оба произведения имеют сходную пространственно-временную организацию, в основе которой лежит оппозиция двух миров: старого (дореволюционной России) и нового (советской России), сосуществующих в едином «пограничном» пространстве авторского сознания. Первый наделяется признаками сакрального мира, воскресающего в «Странствиях», второй, гибельный, преобладающий в «Окаянных днях», является профанным.

В создании образа России в «Окаянных днях» доминирует временной критерий: акцент делается на взаимосвязь прошлого с настоящим, повторяемость русской истории — временные характеристики оказываются ведущими, обуславливающими пространственную организацию (старое — новое). В «Странствиях», напротив, решающую роль играет реальная пространственная удалённость автора, Россия видится теперь не изнутри, а как бы издалека (об этом свидетельствует и образ героя-странника, чужого в этой стране), поэтому ведущими становятся пространственные характеристики, что связано и с жанровой природой, и с характером сюжета, предполагающего постоянные перемещения героя в пространстве.

Совмещение двух способов членения пространства в «Странствиях» (по вертикали: подземелье и уходящий в небо иконостас и по горизонтали-, центр и периферия, Москва и русская провинция), определяющих и временную организацию, напоминает архаическую модель мира, воплощённую в образе мифологического мирового древа, которое также членит пространство ио вертикали и по горизонтали. Мифологический сюжет (гибель прошлого - его воскресение), нашедший выражение в пространственно-временной организации «Окаяштых дней», запечатлевших момент гибели России, получает дальнейшее развитие и окончательное оформление в мотивной структуре и хронотопе «Странствий».

В «Окаянных днях» Бунин рисует образ России в системе пространственно-временных оппозиций, обусловленных эпохой: русское — восточное (азиатское), своё — чужое, замкнутое — беспредельное и т.д. В «Странствиях» же автор, оправившись от пережитого потрясения, постепенно уходит от такого резкого противопоставления своего чужому, прошлого настоящему. Циклическое, завершённое время «Окаянных дней» находит выход, вновь обретает направление в «Странствиях». Поэтому сквозным мотивом в произведении является мотив странствия, связшгаый с поисками истинного, единственно правильного для России пути.

. Если в «Окаянных днях» происходит «отчуждение» своего пространства, то в «Странствиях» наблюдается обратный процесс (возвращение) - узнавания и освоения героем нового, чужого для него «советского» пространства. Таким образом, «Странствия» - это своеобразная попытка, пусть в рамках произведения искусства, восстановить целостность русской культуры, раздробленной революцией, попытка «воскресить» Россию. Неслучайно мотив гибели в «Окаянных днях» неразрывно связан с мотивом раскола, а мотив воскресения в «Странствиях» — с мотивом возвращения к прошлому, с восстановлением целостности русской культуры и истории.

«Странствия» дают возможность Бунину и его герою обрести Россию заново, воскресив в памяти её былой духовный облик. Это путь от гибели к воскресению. При этом утрата и обретение своей России становится одновременно утратой («Окаянные дни»), а потом обретением самого себя («Странствия»), Потому это и духовные странствия повествователя, «путь души» к воскресению, которое понимается как освобождение от плена времени, от власти настоящего, возвращение в вечное прошлое. Это станет основной целью писателя в годы эмиграции. «Странствия» стали первым произведением, отразившим направление пути исканий художника с момента его вынужденного бегства из России. «Окаянные дни» и «Странствия» в мифосимволическом аспекте выстраивают пространственно-временную модель авторского мышления о России (о вере, истории, культуре), мифолегендарную и утопическую в своей основе.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Никитина М.В. Образ времени в «Окаянных днях» И.Бунина // Материалы XI Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых учёных «Ломоносов». Вып. 12 - М.: Изд-во МГУ, 2004. 0,1 п.л.

2. Никитина М.В. Образ времени в дневниках Б.В.Шергина // Наследие Бориса Шергина: Сб. статей / Сост. и отв. ред. Е.Ш. Галимова. - Архангельск: Поморск. гос, ун-т, 2004. 0,3 п.л.

3. Никитина М.В. «Странствия» И.А.Бунина // XVII Пуришевские чтения: «Путешествовать - значит жить» (Х.К. Андерсен). Концепт странствия в мировой литературе: Сб. материалов международной конференции, поев. 200-летию

со дня рождения Х.К. Андерсена (4-8 апреля 2005 г.) / Отв. ред. М.И. Никола, отв. ред. выпуска A.B. Коровин. - М.: МПГУ, 2005. 0,1 п.л.

4. Никитина М.В. Жанрово-композиционные особенности литературы на рубеже XIX-XX веков («Странствия» И.А. Бунина) И Актуальные проблемы изучения литературы на перекрёстке эпох: сб. науч. ст. Всерос. заочной конф. -Белгород: Изд-во БелГУ, 2006.0,2 п.л.

5. Никитина М.В. Мотивы уничтожения границ и раскола в «Окаянных днях» И.А. Бунина // Res philologica: Учёные записки. Вып. 5 / Науч. ред. ЭЛ. Фесенко. - Архангельск: Поморск. гос. ун-т, 2006. 0,9 п.л.

6. Никитина М.В.Мотив разрушения слова в «Окаянных днях» И.А. Бунина // Вестник Поморского университета: Сер. «Гуманитарные и социальные науки». Вып. 3 / Науч. ред. В.Н. Булатов. - Архангельск: Поморск. гос. ун-т, 2006. 0,3 п.л.

Подписано в печать 24.07.2006 Формат 60x84/16 Печ. л. 1,0 Бумага офсетная Тираж 100 экз. Заказ № 293

Отпечатано в типографии ООО «КИРА» 163061, г. Архангельск, ул. Поморская, 34, тел. 65-47-11

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Никитина, Марина Викторовна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. Мотив, пространственно-временные отношения и проблема жанра

1.1. К вопросу о термине «мотив».

1.2. Понятия художественного времени и художественного пространства.

1.3. Специфика жанровой природы «Окаянных дней» и «Странствий», её связь с мотивной структурой и пространственно-временной организацией произведений.

ГЛАВА 2. Специфика мотивной структуры пространственно-временной организации «Окаянных дней» И.А.Бунина.

2.1. Комплекс мотивов, объединённых общим значением разрушения.

2.2. Мотивы с общим значением обмана.

2.3. Мотивы движения и характер пространственно-временной организации «Окаянных дней».

ГЛАВА 3. Своеобразие мотивной структуры и хронотопа

Странствий» И.А. Бунина.

3.1. Мотивы гибели и воскресения как основа сюжета «Странствий».

3.2. Группа мотивов, объединённых значением обмана.

3.3. Мотивы с общим значением странствия и особенности пространственно-временной организации «Странствий».

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Никитина, Марина Викторовна

Ещё в 1990 году В. Пискунов писал: «Особенно трудоёмкая работа предстоит по восстановлению "серебряного века" русской культуры и культуры русского зарубежья. сегодня очевидно, что здесь заключён такой мощный пласт культуры, без освоения которого не обойтись, если мы действительно хотим "обнаружить наружу всё, что ни есть внутри Руси", по памятным словам из "Авторской исповеди" Гоголя» [123: 21J. Эта «работа по восстановлению» огромного пласта культуры продолжается и по сей день. Наше исследование, посвященное исследованию мотивной структуры хронотопа «Окаянных дней» и «Странствий» И.А. Бунина, призвано, по возможности, стать посильным вкладом в неё.

Окаянные дни» - это художественный, но в то же время «публицистически страстный» дневник, посвящённый наблюдениям и размышлениям над ходом революционных событий, происходивших в Москве 1918 года и в Одессе 1919 года, и впервые опубликованный за границей в 1925 году, отдельным изданием - в 1935 году. Работа над окончательным вариантом произведения продолжалась более 10 лет; сохраняя дневниковую структуру книги, писатель включает в неё отрывки из своих публицистических выступлений («Великий дурман», «Миссия русской эмиграции»).

Основу повествования «Окаянных дней» составили не столько личные размышления автора, сколько фиксация увиденного и услышанного, «моментальная съёмка» событий, реплики, разговоры, а зачастую и монологи прохожих, встречаемых рассказчиком на улице, а также выдержки из различных документальных источников, исторических трудов.

За границей Бунин создаёт и «Странствия» (1930), которые словно «возвращают» его в Россию, но уже Россию советскую, пережившую революцию. Цикл «Странствия» не включается Буниным в собрание сочинений (о возможных причинах этого решения говорится в нашей работе) и печатается впервые в шеститомном собрании сочинений, вышедшем в 1988 году1. Но в данное издание под заголовком «Из цикла "Странствия"» входит лишь часть «этюдов». Полная публикация произведения осуществляется в 2000 году в книге Бунин И.А. Публицистика 1918 - 1953 годов / Под общ. ред. О.Н. Михайлова. Общее композиционное расположение частей произведения в данном издании полностью совпадает с редакцией, опубликованной в собрании сочинений, но цикл дополнен опущенными при составлении шеститомника «этюдами». Этот последний вариант озаглавлен «Странствия» и представляется законченным художественным произведением.

Уже в 1909-1911 гг. Бунин пытается осмыслить события потрясшей страну революции 1905-1907 гг. На страницах произведений появляются новые герои (это бездельники, шатуны, занимающие место стихийных праведников и мудрецов, героев ранних рассказов Бунина), восприятие автором истории окрашивается горечью и сарказмом.

В это же время, в 1908-1911 гг., Бунин впервые обращается к документальным жанрам и пишет путевые очерки о поездках по странам Востока, в которых тема прошлого, древности имеет первостепенное значение. Более всего на Востоке писателя восхищает осязаемое присутствие прошлого в настоящем, спасительное, по мысли Бунина, для культуры. В России же Бунин видит уже появление нового человека, вырванного из родной почвы с корнем, каков, например, Дениска («Деревня») с его «кляповинкой» «Роль пролетариата в России», торчащей из кармана. От этого нового героя русской истории писатель не ждёт ничего хорошего, а потому ближайшее будущее России предчувствует как трагически тягостное.

Но, испытывая в 1910-е гг. глубокий скепсис по отношению к современной русской действительности, который в какой-то мере отбросил негативный отсвет и на восприятие им русской старины, Бунин в то же время не перестаёт восторгаться древностью как таковой. Непримиримо относясь к про

1 Бунин И.А. Собр. соч.: в 6 т. / Под ред. Ю.В. Бондарева, О.Н. Михайлова, В.П. Рынкевич. -М.: «Художественная литература», 1988. Т.4 исходящему в стране, Бунин откровенно враждебно воспринимает и Октябрьскую революцию, которая стала для него не просто социальным потрясением, но вселенской катастрофой. Как отмечает Т.П. Буслакова, для бунин-ского рассказчика уже в 1920-е годы современность отделена резкой чертой от прошлого, в котором есть и «своё», и «чужое». Соединить времена помогает только память [18:31].

С первых дней своей эмигрантской жизни Бунин занимает крайне правые позиции, регулярно выступая на страницах газеты «Возрождение» (Париж) в период редакторства в ней П.Б. Струве. Отвергая «большевистскую диктатуру как "великий дурман", царство дьявола», Бунин не только идейно не принимает этот «новый» строй, но физически ощущает свою несовместимость с ним. [105:9-10].

Мучительные впечатления, вынесенные Буниным из "красной Москвы" и "красной Одессы", по словам О.Н. Михайлова, жгли его все 20-е годы, мешая "чистому" творчеству и порождая «страстные, пристрастные и гологра-фически живые зарисовки» [105: 11]. Закономерно, что постепенный спад накала политических страстей приводит к тому, что наряду с резкими полемическими статьями в литературно-критической и мемуарной публицистике Бунина начинают появляться и произведения более жизнеутверждающего звучания. И в 1930 году появляются «Странствия», столь светлые и умиротворённые, что понимаешь - «возвращение» прежнего, но в то же время уже какого-то другого, нового Бунина-художника состоялось.

Окаянные дни» и «Странствия», таким образом, отражают тот неповторимый, уникальный этап в творческой судьбе Бунина, который стал переломным как в жизни, так и в творчестве писателя. «Окаянные дни» запечатлели момент бегства, ухода из Советской России (и в реальном смысле, и в плане художественного творчества), а «Странствия» - попытку возвращения к ней (уже исключительно посредством искусства).

О переломе, произошедшем в это время в сознании Бунина, говорит и то, что именно в эмигрантский период, по словам Д.С. Лихачёва, в произведениях Бунина особенно усилилось чувство истории. «Для Бунина-эмигранта всё, что происходило когда-то в России, её быт, её люди, - не просто прошлое, но и история. Пафос расстояния усилил пафос времени» [80: 243]. «Всё созданное Буниным в эмиграции, почти всё, можно было бы обозначить как поиски утраченного времени» [43: 788]. Бунин как никогда ощущает теперь единство с уходящим прошлым, и это является общей чертой писателей, оказавшихся в эмиграции. Так, В. Пискунов одной из наиболее значимых характеристик культуры русского зарубежья считает её «воспоминательный пафос», «её постоянную ностальгическую память об оставленных "других берегах" и далёких российских просторах.» [123: 21].

В разное время изучению творчества Бунина посвящали свои труды В.А. Афанасьев, А.А. Волков, В.А. Гейдеко, А.А. Нинов и др. Основополагающими исследованиями творчества Бунина на сегодняшний день являются труды Г.М. Благасовой, М.С. Штерн, А.К. Бабореко, О.Н. Михайлова, А. Горелова, Ю.В. Мальцева, Н.В. Пращерук и др. «Странствия» же оказались практически вне поля зрения буниноведов. Это произведение лишь мимоходом упоминается в отдельных работах1.

Между тем то обстоятельство, что при исследовании творческого пути Бунина «Странствия» не учитываются, несколько искажает представление об эволюции взглядов писателя. Например, в исследовании Е.В. Снежко, по-свящённом мемуарной и автобиографической прозе Бунина эмигрантского периода, рассматриваются такие произведения, как «Окаянные дни», «Жизнь Арсеньева», «Освобождение Толстого», «Воспоминания», «О Чехове», но даже не упоминается о «Странствиях». Это приводит автора к ошибочному, на наш взгляд, выводу о том, что «Окаянные дни» «были первой попыткой самовосстановления писателя после пережитого потрясения» [153: 12], тогда как основной корпус дневниковых записей был создан непосредственно во

1 Пращерук Н.В. Феноменология Бунина: авторское сознание и его пространственная структура: Автореф. докт. дисс. - Екатеринбург, 1999; Ри Чжон Хи. Проблема памяти в творчестве И.А.Бунина: Автореф. канд. дисс. - М., 1999. время революционных событий в России, став живым и страстным откликом на всё происходящее вокруг. Неоправданно, с нашей точки зрения, говорить о переработке текста «Окаянных днях» для публикации как о «попытке самовосстановления писателя».

Не учитывая опыт «Странствий», нельзя с достаточной полнотой и точностью представить творческую и мировоззренческую эволюцию писателя эмигрантского периода, поскольку именно «Странствия» являются важным промежуточным звеном между «Окаянными днями» и «Жизнью Арсеньева», «Освобождением Толстого» и др. Поэтому трудно согласиться с утверждением Е.В. Снежко, что после «Окаянных дней» «следующим шагом в этом направлении, когда И.А. Бунин снова переоценит и осмыслит своё прошлое, станет роман "Жизнь Арсеньева"» [153:12].

Мотивная структура «Окаянных дней», как и особенности их пространственно-временной организации, также не становились до сих пор предметом специального изучения. Лишь в последние годы литературоведы стали говорить о художественной специфике «Окаянных дней» и анализировать особенности их поэтики. Так, интересными, на наш взгляд, являются замечания по поводу композиции «Окаянных дней» Т.П. Буслаковой, увидевшей сходство бунинского произведения с «Божественной комедией» Данте: «движение жизни по смыслу оказывается падением, "схождением в ад"» [18: 31] и подчеркнувшей «погребальное» настроение финала. Эти суждения напрямую указывают не только на важнейшие мотивы в «Окаянных днях» и «Странствиях» Бунина (мотивы гибели и падения), но и подтверждают нашу гипотезу о включении Буниным локуса ирреального дьявольского мира в пространственно-временную структуру «Окаянных дней».

Один из наиболее интересных современных исследователей творчества Бунина Ю.В. Мальцев указывает на неприятие писателем рационального, логического знания в пользу инстинктивного, чувственного, стихийного. При этом учёный считает сознание Бунина принципиально «антиисторичным», с чем мы не можем согласиться, поскольку разделяем точку зрения Д.С. Лихачёва, отмечавшего, что «интерес к истории поглощает Бунина целиком». Другое дело, что этот интерес к истории обусловлен прежде всего интересом к проблеме времени, о которой и пишет Ю.В. Мальцев. В книге «Иван Бунин» исследователь показал связь бунинского творчества с поэтикой символизма. А.В. Злочевская отмечает близость Бунина поэтике «мистического реализма, для которого характерна «модель "художественного двоемирия", соединяющая материальный и трансцендентный уровни бытия» [47: 8].

Актуальной в связи с темой нашего исследования представляется работа Н.В. Пращерук, в которой автор анализирует пространственное воплощение авторского сознания в произведениях Бунина. Глубиной и содержательностью отличается анализ книги «Тень птицы» как очередной попытки «освобождения» от времени, анализ, выявляющий наличие важного для понимания большинства произведений Бунина мифологического подтекста. Как и Ю.В. Мальцев, Н.В. Пращерук раскрывает феноменологический характер сознания Бунина-художника, который и говорит о его мифологической природе. Исследователь очень точно, на наш взгляд, определяет роль пространства как структурной составляющей бунинского художественного мира, «которая становится для этого мира, во-первых, наиболее репрезентативной и, во-вторых, может выступать в качестве концептуального и ценностно-значимого для героя или автора результата их опыта общения с реальностью (имеется в виду обретение ими вневременного пространства культуры, жизни, священного и т.п.)» [127: 7-8].

Ещё одним из наиболее близких теме нашей работы исследований является монография М.С. Штерн «В поисках утраченной гармонии (проза Бунина 1930-1940-х гг.)», в которой автор рассматривает целый комплекс проблем, анализирует мотивы и особенности хронотопа целого ряда произведений писателя, «законы строительства жанра в прозе Бунина» и его мировоззренческую концепцию, не затрагивая при этом «Окаянных дней» и «Странствий».

Долгое время «Окаянные дни» рассматривались исследователями исключительно с точки зрения содержания, проблематики, как произведение прежде всего публицистического характера. В последнее время появляется всё больше исследований, посвящённых жанровой природе произведений Бунина. Одной из таких работ является диссертация Н.Г. Крюковой «Дневники И.А. Бунина в контексте жизни и творчества писателя» (2000), в которой рассматривается история создания «Окаянных дней» и подчёркивается их особое место в творчестве писателя.

Жанровое своеобразие произведений Бунина рассматривает Е.В. Снеж-ко. В своей работе, посвящённой изучению поэтики мемуарного и автобиографического повествования в прозе Бунина, исследователь отмечает, «что в структуре "Окаянных дней" можно выделить основные устойчивые признаки жанра мемуаров: личностно-субъективное начало, ретроспективный характер воссоздания действительности и память как специфическое средство его выражения. По мнению автора, своеобразными признаками, характерными для "Окаянных дней" как мемуарного произведения о русской революции, являются дневниковая форма изложения событий, тяготение к хронологии, использование документальных материалов, публицистичность и принцип контраста как стилевой приём» [153:10-11].

И «Окаянные дни», и «Странствия» соединяют в себе как черты документальных жанров, так и ярко выраженное художественное начало. Неслучайно О.Н. Михайлов подчёркивает, что публицистика Бунина - это органическая часть его художественного творчества. Выявление специфики жанра имеет для нас особое значение, поскольку она находит отражение и в мотивной структуре произведений, и в пространственно-временной их организации. Поэтому в своём анализе мы принимаем во внимание особенности жанровой природы «Окаянных дней», и «Странствий».

Исследователи отмечают, что подавляющее большинство произведений (мемуары, дневники, очерки, рассказы, эссе, повести), созданных в первые пореволюционные годы, имеет преимущественно документальный характер, что обусловлено, в первую очередь, особенностями эпохи. Наиболее известные из опубликованных дневниковых записей революционных и первых послереволюционных лет - «Окаянные дни» И.Бунина, «Конармейский дневник 1920 года» И.Бабеля, дневники В.Короленко (1917-1920), К.Чуковского (1918-1923).

Е.Ш. Галимова, отмечая своеобразие жанра «революционного дневника», пишет: «При том, что эти документальные произведения обладают присущей жанру дневнику личностностью, ярко выраженной субъективной оценкой происходящего, они в то же время принципиально отличаются от дневниковых записей традиционного характера с их устойчивым интересом прежде всего к внутреннему миру автора» [30: 19-20].

Странствия» воспроизводят основные черты документальных путевых заметок, очерков - жанра, занявшего важное место в творчестве Бунина ещё в дореволюционный период («Тень птицы» 1907-1911гг.; «Воды многие» 1925-1926 гг.). «Воды многие» представляют собой почти не переработанный Буниным дневник его путешествия на Цейлон в феврале - марте 1911 года. Бунин вёл дневники всю жизнь, записям, почти ежедневным, он придавал большое значение. Так, 2 февраля 1916 года он пишет: «Я говорил. о том, что дневник одна из самых прекрасных литературных форм. Думаю, что в недалёком будущем эта форма вытеснит все прочие»1.

Отмеченные факторы обусловливают актуальность настоящего исследования, восполняющего пробел в изучении наследия Бунина, связанный с отсутствием должного внимания к такому значительному, на наш взгляд, произведению, как «Странствия». Кроме того, «Окаянные дни» и «Странствия» впервые исследуются с помощью таких актуальных для современного литературоведения методов анализа, как мотивный и хронотопический, вскрывающих их мифологическую природу.

1 Бунин И.А. Стихотворения. Рассказы. М., Правда, 1986, С.535.

Предметом настоящего исследования является мотивная структура пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» ИЛ. Бунина.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней впервые предпринята попытка анализа мотивной структуры пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» Бунина. На наш взгляд, можно говорить о взаимосвязи этих произведений, о том, что они образуют некое условное художественное единство. Существует достаточно оснований (мотивная структура, хронотоп, жанровая близость, образ героя-повествователя) для их сближения. Восприятие «Окаянных дней» и «Странствий» в единстве, во взаимосвязи даёт возможность более глубокого их прочтения, интерпретации, а также понимания важности данного этапа творчества Бунина.

Исследование мотивной структуры и пространственно-временной организации является необходимой частью изучения поэтики бунинских произведений, поскольку даёт возможность увидеть, с одной стороны, новаторство писателя в области формы, орнаментальное начало его прозы, а с другой стороны - мифологичность мироощущения Бунина.

Целью настоящего исследования является выявление мотивной структуры пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» Бунина. В рамках данной работы предполагается определить роль мотивной структуры в организации художественного времени-пространства в «Окаянных днях» и «Странствиях», а также выявить и проанализировать важнейшие мотивы, формирующие пространственно-временную картину мира в этих произведениях.

Поставленная цель обусловила необходимость решения следующих задач: 1) уточнить понятия мотив, художественное время и пространство, установить их взаимосвязь, проанализировать специфику жанровой природы «Окаянных дней» и «Странствий»;

2) выявить мотивы, формирующие образ пространства-времени в «Окаянных днях», структурировать их по группам, выделить основные мотивы и их варианты, проанализировать мотивную структуру «Окаянных дней»;

3) выявить обусловленные мотивной структурой особенности пространственно-временной организации «Окаянных дней»;

4) раскрыть особенности функционирования выделенных в тексте «Окаянных дней» мотивов в контексте «Странствий», выявить и проанализировать другие мотивы, играющие основополагающую роль в «Странствиях»;

5) определить характер взаимосвязи между «Окаянными днями» и «Странствиями», сопоставив мотивную структуру пространственно-временной организации этих произведений, выявив их сходства и различия.

Достоверность исследования обусловлена тем, что выводы получены в результате непосредственной аналитической работы над художественными текстами И.А. Бунина, с помощью мотивного и хронотопического методов анализа, которые оцениваются современной литературоведческой наукой как перспективные и плодотворные.

Методологическую и теоретическую базу диссертации составили: 1) исследования литературоведов об эмигрантском периоде творчества И.А. Бунина: Т.П. Буслаковой, Ю.В. Мальцева, М.С. Штерн, А.К. Бабореко, Г.М. Благасовой, А.А. Горелова и других; 2) исследования, посвященные мотив-ному анализу прозы, а также анализу художественных пространства и времени: М.М. Бахтина, Д.С. Лихачёва, Е.М. Мелетинского, Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпы, Ю.М. Лотмана, В. Топорова, В. Шмида, Б.М. Гаспарова, И.В. Силантьева и других.

Методика исследования базируется на пространственно-временном и мотивном видах анализа, впервые применяемых при изучении «Окаянных дней» и «Странствий» Бунина. Н.В. Пращерук отмечает, что «применительно к бунинскому тексту пространство выступает как интегрирующая категория», которая может использоваться в качестве методологического «инструмента»: «она позволяет соединять жанровый подход к произведению, анализ элементов его сюжетно-композиционного строя, предполагающий рассмотрение системы мотивов и других "составляющих" сюжета» [127: 8].

Мотивный анализ призван, с одной стороны, выявить ментальные основы мироощущения автора и его творчества, а с другой - показать неповторимость идиостиля художника. Мотивный анализ даёт возможность обнаружить, как разворачивается тот или иной мотив «во всём семантическом пространстве между низшей и высшей границами смысла, генетически заданными его "внутренней формой"» [48: 28]. Прочтение прозаического произведения с точки зрения его мотивной структуры способно выявить те новые, неожиданные смыслы, которые заключаются в «прозаическом взгляде на мир, в изображении многоликой прозы жизни» [25:35].

Методика исследования бунинских произведений с точки зрения их пространственно-временной организации «предполагает прежде всего выявление системы пространственно-временных образов-доминант, «"своих" для каждого текста или их объединяющих, системы, которая "задаётся" определёнными темами, реализуется посредством повторяющихся образов и деталей, мотивов, развёртывающихся нередко в целые сюжеты, и оформляяется с помощью "пространственного словаря"» [127: 8]. Поэтому методика, объединяющая мотивный анализ с хронотопическим, является, на наш взгляд, наиболее перспективной и плодотворной, так как учитывает структурно-композиционные особенности произведений и позволяет выявить не только всю сложность проблематики «Окаянных дней» и «Странствий», но и особенности их повествовательной структуры, а также специфику жанровой природы произведений.

В работе используются также конкретно-текстуальный, структурно-аналитический и сравнительно-типологический виды литературоведческого анализа, а также метод реконструкции с целью выявления мифологической основы текста, взаимно дополняющие друг друга при нашем подходе.

Научно-практическая ценность работы заключается в том, что наблюдения и выводы, полученные в ходе исследования, могут быть использованы при подготовке к лекциям и практическим занятиям по русской литературе XX века, в вузовских спецкурсах, спецсеминарах, а также при дальнейшем изучении вопросов, связанных с мотивной структурой и пространственно-временной организацией художественных текстов.

На защиту выносятся следующие положения:

1. «Окаянные дни» и «Странствия» имеют мотивную структуру, свидетельствующую о наличии в данных произведениях мифологического подтекста и обусловливающую характер их пространственно-временной организации.

2. «Окаянные дни» и «Странствия» можно рассматривать как некое художественное единство, своего рода дилогию, объединённую единым «сюжетом», связанным с мифологической схемой гибель - воскресение, реализующейся в целом комплексе повторяющихся мотивов.

3. «Странствия», являясь своеобразным завершением «Окаянных дней», имеют сходную с ними пространственно-временную организацию (основанную на выделении «старого» и «нового» миров), что обусловлено наличием сквозных мотивов. Если в центре «Окаянных дней» оказывается «новый» мир на фоне гибели «старого» (в основе мотивной структуры лежит мотив гибели), то в «Странствиях» «старый» мир воскресает (центральным является мотив воскресения).

4. «Окаянные дни» - художественный дневник революционного времени, мо-тивная структура и пространственно-временная организация которого во многом обусловлена влиянием древнерусского жанра летописи. «Странствия» - также синкретическое по своей жанровой природе произведение, которое обнаруживает связь с жанром хождения и органично соединяет эпическое и лирическое, автобиографическое и вымышленное начала, что нашло отражение в мотивной структуре и пространственно-временной организации произведения, а также в усложнении повествовательной композиции.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Мотивная структура пространственно-временной организации "Окаянных дней" и "Странствий" И.А. Бунина"

Выводы

Странствия» продолжают традицию русской литературы, изначально обращённой к теме воскресения в её неразрывных связях с символикой пути, теме, ставшей ведущей в культуре XIX века: от Гоголя до «Воскресения» Толстого.

Своеобразие трактовки данной темы в творчестве Бунина можно увидеть на примере «Странствий», где мотив воскресения является композиционным стержнем всей структуры произведения, его смысловой доминантой, развиваясь и реализуясь в многочисленных мотивах, получивших новое значение в его свете. Воскресение понимается Буниным прежде всего как задача эстетическая и лишь потом - в опосредованной форме - как нравственно-духовная.

Именно поэтому в «Странствиях» такое важное место уделяется искусству, сохранившему живую память о прошлом: усадьбы и храмы, живопись и литература - это для Бунина не просто памятники, следы прошлого, но живые свидетели, которые могут многое рассказать, воскресить в памяти автора и читателя ушедшую эпоху. Художественная концепция Бунина основана на убеждённости в том, что человеческая память (запёчатлённая в произведениях искусства) способна победить смерть, преодолеть временные преграды. Именно через творчество стремится Бунин одолеть смерть и небытие. Главную цель, преследуемую автором «Странствий», можно понять, обратившись к другим произведениям писателя, написанным в этот период: «Вечная мука - вечно молчать, не говорить как раз о том, что есть истинно твоё и единственно настоящее, требующее наиболее законно выражения, то есть следа, воплощения и сохранения хотя бы в слове!» («Книга» 1924 г.).

Пространственно-временная структура «Странствий» определяется характером восприятия времени героем/автором, разделяющим Россию на «старую», дореволюционную и «новую», советскую, на Россию храмовую, православную и городскую, революционную. Два оппозиционных типа пространства (сакральное и профанное), сосуществующие в рамках «пограничного» пространства авторского сознания, обнаруживающего явно мифологические черты, являются в то же время абсолютно чуждыми друг другу, взаимно непроницаемыми. Эти два мира постоянно сталкиваются, взаимодействуют в тексте, что обусловлено синхронизмом, возможностью сосуществования различных времён (прошлого и настоящего) в одной точке пространства.

Герой Бунина, странствуя по родным и, казалось бы, хорошо знакомым местам, сначала не узнаёт их «нового» облика (мотивы разрушения и обмана), наблюдая повсеместно только следы гибели и разрушения. Лишь силой памяти удаётся ему воскресить мир прошлого. Бедствие, постигшее страну, принимает для Бунина и его героя характер вселенской катастрофы, что воплотилось в полной мере уже в «Окаянных днях».

Для мифологического сознания, не отделяющего объекта от субъекта, такое перенесение внутреннего на внешнее (собственного переживания на весь мир вокруг) вполне закономерно. Мироощущение писателя определяет организацию текста: всевозможные варианты мотивов гибели и воскресения буквально пронизывают его, постоянно чередуясь и накладываясь друг на друга. Это связано и с тем, что герой только в последних главах окончательно вырывается из «нового» мира и попадает в прошлое, воскрешая его из небытия.

Таким образом, главная цель «Странствий» Бунина - спасение России, которое возможно, по мысли писателя, путём обретения утраченного прошлого, воскресения в памяти её святого образа. Поскольку настоящее в «Странствиях» - это уже хаос, безвременье, наступление которого предчувствовал Бунин в «Окаянных днях», то прошлое в сравнении с ним видится как неизменно лучшее, светлое, и «возвращение» к нему воспринимается как воскресение.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В «Окаянных днях» и «Странствиях» И.А. Бунина получают развитие мотивы, сквозные для всего творчества писателя. Так, например, мотив одичания, связанный в дореволюционный период с темой вырождения дворянства уже был центральным в повестях «Деревня» и «Суходол». Мотивы гибели и карнавализации зазвучали в «Господине из Сан-Франциско», где «мир предстал балаганом над бездной» [38: 314]. В «Старухе» (1916) Бунин уже рисовал Россию расколотой страной, в которой посреди моря народного горя стоит остров «разливанного веселья» столичной жизни (мотивы раскола, веселья и др.). В то же время в некоторых произведениях дореволюционного периода Бунин разрабатывает мотивы воскресения и странствия. Например, в рассказе «Святые» (1914) Бунин показывает, как бывший крепостной Арсе-нич приходит раза два-три в год повидать своих господ, сохраняя духовную связь с барскими детьми, осуществляя связь времён.

Исследование мотивной структуры «Окаянных дней» и «Странствий» в её связи с пространственно-временной организацией произведений показывает целесообразность рассмотрения данных текстов как своеобразной дилогии, как метатекста с единым метасюжетом, развивающимся по схеме гибель - воскресение. Таким образом, сюжет «Окаянных дней» и «Странствий» - это единое «высказывание» на языке мотивов и устойчивых смысловых связей между ними.

Мотивы, обозначенные в «Окаянных днях», получают развитие в «Странствиях», которые становятся продолжением неоконченных дневниковых записей, воспроизводя основные композиционные черты данного жанра (фрагментарность, установка на документальность, лиричность и др.). Оба произведения имеют сходную пространственно-временную организацию, в основе которой лежит оппозиция двух миров: старого (дореволюционной России) и нового (советской России), сосуществующих в едином «пограничном» пространстве авторского сознания. Первый наделяется признаками сакрального мира, воскресающего в «Странствиях», второй, гибельный, доминирующий в «Окаянных днях», является профанным. Такая природа хронотопа отражает, прежде всего, раскол, произошедший в России после революции 1917 года. Революционная эпоха в этих произведениях предстаёт как перелом, катастрофа, приведшая Россию к гибели.

В то же время пространственно-временная организация бунинских произведений обусловлена традицией жанра: как и жанр «путешествия», начиная со второй половины XVIII века, так и жанр дневника ориентированы, прежде всего, на наличие «пограничного» пространства внутреннего мира, объединяющего в единое целое различные пространственно-временные структуры.

В центре внимания Бунина всегда остаётся Россия, её судьба. Для создания образа России писатель использует язык пространственно-временных категорий {старое - новое, замкнутое - бесконечное и т.д.). При этом в «Окаянных дней» доминирует временной критерий: акцент делается на взаимосвязь прошлого с настоящим, повторяемость русской истории - временные характеристики оказываются ведущими, обуславливающими пространственную организацию {старое - новое). В «Странствиях», напротив, решающую роль играет реальная пространственная удалённость автора: Россия видится им теперь не изнутри, а как бы издалека (об этом свидетельствует и образ героя, чужого в этой стране), поэтому ведущими становятся пространственные характеристики, что связано и с жанровой природой, и с характером сюжета, предполагающего постоянные перемещения героя в пространстве.

Для Бунина исключительную важность имеет зрительное, образное восприятие мира, способность видеть прошлое, а не пересказывать его. В «Странствиях» автор обретает эту возможность через слово. Всё это раскрывает нам исключительную «хронотопичность» видения и художественного мышления Бунина, его умение видеть время в пространстве.

Если в «Окаянных днях» автором фиксируется приближение, наступление последних времён, то эпоха, получившая художественное воплощение в «Странствиях», - это уже послереволюционное, советское время, которое воспринимается в мифологическом ключе как хаос, наступивший после окончания времён. Ему противопоставляется сакральное прошлое, которое предстаёт как идеальное, то есть также мифологизируется.

Революция воспринимается героем Бунина прежде всего как гибель православной России («Окаянные дни»), при этом мысль о падении христианства эксплицирует и идею будущего освобождения, воскресения, получившую художественное воплощение в «Странствиях», поскольку воскресение невозможно без страданий и гибели.

Уже в «Окаянных днях» Бунин пророчески предчувствовал этот конец, воспринимая происходящие события как начало конца, в наступлении которого не приходилось сомневаться, ведь взгляд писателя был устремлён не столько из настоящего в будущее и прошлое, сколько из прошлого и будущего в настоящее. А потому он не вопрошал и предполагал, а констатировал. Ощущение катастрофичности происходящего создаётся и бесконечной повторяемостью событий, усугубляемой постоянной фиксацией дат, и бесплодным ожиданием перемен, выливающимся в тоску (мотив опустошения).

Характер восприятия Буниным русской истории указывает на глубокую укоренённость его в русской литературной традиции, и, в частности, на близость литературному сознанию второй половины XVIII - начала XIX вв., для которого «история рисовалась как цепь трагических происшествий, всё более отдаляющая людей от исходного совершенства. Будущее могло в этом случае рисоваться как конечная гибель или как возвращение к истокам» [85: 83].

Именно эти варианты исторического развития - гибель и возвращение к истокам - получают воплощение в произведениях Бунина, при этом первый видится как реально свершившийся («Окаянные дни»), а второй - как возможный и единственно верный для России («Странствия»). Примечательно, что, отвечая на анкету в связи с десятилетием Октябрьской революции, Бунин пишет: «Говорить, что "к прошлому возврата нет", могут только люди или хитрящие, или глупые, или не знающие истории России» (С.261), поэтому категория будущего времени у него отсутствует, а всё светлое для Бунина и его героя связано исключительно с прошлым.

Создание «новой» России, декларированное в советское время, явилось своеобразным мифом, разоблачить который пытается рассказчик в «Окаянных днях». Возникший как противопоставление «старой» Руси образ «новой» России существует в произведениях Бунина в системе устойчивых оппозиций: старое - новое, своё-чужое, истинное - ложное.

Бунин удивительно чутко уловил и показал в «Окаянных днях» склонность русского человека к мифотворчеству, самообману, особенно ярко проявляющуюся в переломные эпохи, когда многое зависит именно от народного самосознания. Поэтому одним из источников мифологизации хронотопа в «Окаянных днях» и «Странствиях» И.А. Бунина, обнаруживающих отчётливые фольклорно-мифологические мотивы, является архетипическое народное мышление. Так, например, совмещение двух способов членения пространства в «Странствиях» (по вертикали: подземелье и уходящий в небо иконостас и по горизонтали: центр и периферия, Москва и русская провинция), определяющих и временную организацию, напоминает архаическую модель мира, воплощённую в образе мифологического мирового древа, которое также членит пространство по вертикали и по горизонтали. Причём вертикальное деление определяет основные части Вселенной: верхнюю (небесное царство), среднюю (землю) и нижнюю (подземное царство). Кроме того, оно связано с временными показателями прошлого, настоящего и будущего [162: 399]. Но поскольку все надежды Бунина связаны исключительно с прошлым, в его мифологической модели мира категория будущего трансформируется в категорию вечности, обозначающую для писателя бессмертие прошлого. Об этом говорит выстраивающаяся в «Странствиях» смысловая иерархия: образы подземелья в произведении связаны с прошлым, с истинной жизнью, наземное пространство Москвы - с настоящим, а значит с гибелью и обманом, а образы устремлённых ввысь иконостасов и куполов - с вечностью, с воскресением. Так мифологический сюжет (гибель прошлого - его воскресение), нашедший выражение в пространственно-временной организации «Окаянных дней», запечатлевших момент гибели России, получает дальнейшее развитие и окончательное оформление в хронотопе «Странствий».

В «Окаянных днях» Бунин рисует образ России в системе пространственно-временных оппозиций, обусловленных эпохой: русское - восточное (азиатское), своё - чужое, замкнутое - беспредельное и т.д. В «Странствиях» же автор, оправившись от пережитого потрясения, постепенно уходит от такого резкого противопоставления своего чужому, прошлого настоящему. Это оказывается возможным благодаря наличию «пограничного» пространства сознания автора/героя, являющегося хранителем вечных культурно-нравственных ценностей, нивелирующих к концу произведения взаимоисключающий смысл оппозиций прошлого и настоящего, своего и чужого.

Такое «пограничное» пространство, отражающее «местонахождение» бунинского героя (между прошлым и настоящим) и связанное с мотивом пересечения границы, уже не направлено на противопоставление своего и чужого мира, как это было в «Окаянных днях», где для каждого мира были даже установлены свои, различные пространственно-временные границы (различное время, нормы поведения и т.д.). Если в «Окаянных днях» пространство «старого» мира постоянно сужается («Чортов остров») под натиском «нового», то в «Странствиях», напротив, «старый» мир постепенно расширяется, возвращая прошлое из забвения. Невозможность примирить существующие оппозиции во внешнем мире, преодолеть раздвоенность, двоемирие русской жизни и предопределила художественную задачу «Странствий», ставших попыткой соединения двух миров (прошлого и настоящего) в рамках внутреннего, «пограничного» пространства сознания автора/героя.

Даже «давнопрошедшее» время, вписанное ещё в начале произведения в циклический круговорот, свидетельствующий о повторяемости истории, постепенно включается в совершенно иную, противоположную схему: сливаясь с недавним прекрасным прошлым, освобождается от «дурной повторяемости» и «выравнивается» в линейную перспективу. Циклическое, завершённое время «Окаянных дней» находит выход, вновь обретает направление в «Странствиях». Поэтому сквозным мотивом в произведении является мотив странствия, связанный с поисками единственно верного для России пути.

Таким образом, художественное время в «Странствиях» организуется по принципу «смысловой цепи», состоящей из колец-возвращений, которая есть отражение «коллективной памяти» (М.М. Бахтин). В то же время и сам текст реализует непрерывность «смысловой цепи» русской истории и культуры.

Критерий давности времени становится для Бунина эстетическим: чем глубже прошлое, тем оно прекрасней, настоящее же вызывает лишь отторжение, разочарование. Даже давнопрошедшие времена Ивана Грозного, кровавые, жестокие, и тем самым напоминающие современные события, уже не сопоставляются автором с настоящим (как это было в «Окаянных днях») и вызывают не отвращение, а скорее, наоборот, умиление и восхищение, поскольку воспринимаются как часть русской истории. Объясняется это и тем, что именно связь с прошлым, определяющая, с точки зрения Бунина, возрождение целостности и духовности русского народа, осознаётся теперь Буниным как его национальная специфика, самобытность.

Таким образом, если в «Окаянных днях» «давнопрошедшее» время неизменно характеризуется как добытийный хаос и связывается с гибелью (Средневековье, Смутные времена), то прошлое в «Странствиях» связано с началом, с гармоническим временем, с зарождением культуры. Мотив странствия соединяется у Бунина с мотивом возвращения.

Для Бунина, как и для его героя, важно было не просто связать прошлое и настоящее, но соединить воедино национальную традицию, обеспечив тем самым «возможность идентифицировать себя с целым культуры, а не какой-либо частью (временной или пространственной)» [37: 42]. Этим объясняется и интерес бунинского героя к реалиям советского времени как неотъемлемой части целого русской культуры и истории.

Поэтому создаётся впечатление, что герой в «Странствиях» (особенно в начале произведения) принадлежит двум мирам одновременно: он хранит живую память о прошлом, но не может освободиться и от настоящего. Он современник прошлого, что подтверждается его способностью преодолеть границу между прошлым и настоящим, устранив таким образом разделение мира и резкую противоположность двух пространств. Благодаря такому прорыву, впоследствии в «Жизни Арсеньева» писателем выстраивается жизненное пространство, «где не существует границ между внутренним и внешним, где нет "разрывов", где всё связано, всё едино, всё целостно» [127: 20]. Действительно, контраст дьявольского и божественного как противопоставление нового и старого, при довлеющем значении нового, чётко обозначается в «Окаянных днях» и практически исчезает в «Странствиях», где старый мир словно поглощает новый. В отличие от «Окаянных дней», где есть лишь отдельные прорывы из революционного настоящего в дореволюционное прошлое, пространство и время в «Странствиях» лишено какой бы то ни было дискретности, благодаря религиозному чувству бунинского героя, распространяющемуся на всё, что только связано со «старой» Россией, и преодолевающему все границы на пути к ней. Именно православная Россия оказывается новым открытием для героя Бунина, «новообретённым русским пространством» [48: 33]. Его обострённая религиозность в этот период обусловлена, прежде всего, тем, что именно она даёт ощущение истинного, своего и противостоит «новому» миру, советской идеологии. В момент краха России, отказавшейся от своей исторической памяти, единственной надеждой на возрождение, по Бунину, остаётся духовный опыт нации, поэтому его национальный идеал приобретает ярко выраженную религиозную окраску.

Расколотому революцией русскому сознанию Бунин противопоставляет идею возвращения к национальным корням, истокам, к утраченным духовным и культурным ценностям, которые только и могли теперь возродить целостность и единство русского народа. Насущная потребность ощутить гармонию и единство со своей историей, с истоками, с культурой и стала, видимо, основной причиной «странствий» бунинского героя в прошлое, которое представляется ему как нечто здесь и сейчас данное, своё. Он не просто разpf мышляет об истории, но оказывается «внутри» истории. Умение, пусть и в воображении, видеть и чувствовать как Россию советскую, так и Россию прошлого - свойство сознания героя Бунина, открывающее в нём истинно русского человека, погружённого в мир русской истории и сопричастного каждому её моменту.

Прожив несколько лет в эмиграции, Бунин обращается к осмыслению русской истории как единого и непрерывного процесса с неразрывной взаимосвязью прошлого и настоящего. «Странствия» в этом отношении можно рассматривать как освоение утраченного пространства русской культуры.

Если в «Окаянных днях» происходит «отчуждение» своего пространства, то в «Странствиях» наблюдается обратный процесс (возвращение) - узнавание и освоение героем нового, чужого для него «советского» пространства. В этом ему помогает память, открывающая в «новом» хорошо знакомое, близкое прошлое. Благодаря памяти, неразрывно связывающей героя с прошлым, пространство «нового» мира оказывается для него ценностным.

Важным для освоения «нового» пространства становится путешествие по русской провинции, во время которого герой Бунина надеется отыскать потерянную Россию. Пространство, утратившее многие исторические реалии, памятники, храмы, благодаря бунинскому герою, вновь «наполняется», оживает, обретая память. Даже самые, казалось бы, незначительные «географические» объекты, расположенные на «маршруте» странствий, получают в восприятии героя Бунина историко-символическую семантику, связанную с идеализацией прошлого.

Таким образом, «Странствия» - это своеобразная попытка, пусть в рамках произведения искусства, восстановить целостность русской культуры, раздробленной революцией, а значит и попытка воскресить Россию. Неслучайно мотив гибели в «Окаянных днях» неразрывно связан с мотивом раскола, а мотив воскресения в «Странствиях» - с мотивом возвращения к прошлому, с восстановлением целостности русской культуры и истории.

Если в «Окаянных днях» время определяет своеобразие пространства, то в «Странствиях», создаваемых в эмиграции, уже пространство довлеет над временем, поскольку именно пространство является теперь основной преградой на пути к прошлому, к возвращению в Россию. Язык пространства, доминирующий и в «Жизни Арсеньева», и в «Тёмных аллеях», уже здесь становится определяющим. «Странствия», возвращение на родину дают возможность герою Бунина обрести её заново, воскресив в памяти духовный облик России. Это путь от гибели к воскресению. При этом утрата и обретение своей России становится для героя сначала утратой («Окаянные дни»), а потом обретением самого себя («Странствия»), Потому это и духовные странствия героя/автора, «путь души» к воскресению, которое понимается как освобождение от плена времени, от власти настоящего, возвращение в вечное прошлое. Это станет в годы эмиграции основной целью писателя, которая будет воплощаться в его книгах. «Странствия» стали первым произведением, отразившим направление пути исканий художника с момента его вынужденного бегства из России.

Окаянные дни» и «Странствия» в мифосимволическом аспекте выстраивают пространственно-временную модель авторского мышления о русском (о вере, истории, культуре), о России, мифолегендарную и утопическую в своей основе.

187

Список научной литературыНикитина, Марина Викторовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Бунин И.А. Собр. соч. В 6 тт. М.; Тула.: Сантакс, 1994. Т. 6. - 414, 1. с.

2. Бунин И.А. Публицистика 1918 1953 годов / Под общ. ред. О.Н. Михайлова; Вступ. ст. О.Н. Михайлова; Коммент. С.Н. Морозова, Д.Д. Николаева, Е.М. Трубиловой. - М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000. - 635, 4. с.

3. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:

4. Атаманова Е. Т. Русская литература XIX века в контексте художественной прозы Бунина: Проблема реминисценций: Автореф. канд дис. Елец, 1998. -20 с.

5. Афанасьев В.Н. И.А.Бунин. Очерк творчества. М.: Просвещение, 1966. -384 с.

6. Бабенко Л.Г. Филологический анализ текста. Основы теории, принципы и аспекты анализа: Учебник для вузов. М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2004. 462 с.

7. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М.: Худож. лит., 1975. 502 с.

8. Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. М.: Худож. лит., 1986. -541 с.

9. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / Сост. С.Г. Бочаров; Примеч. С.С. Аверинцева и С.Г. Бочарова. М.: Искусство, 1979. 424 с.

10. Бердникова О.А. Концепция творческой личности в прозе И.А. Бунина: Автореф. канд. дис. Воронеж, 1992. 24 с.

11. Бердяев Н.А. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. М.: Мысль, 1990. 205 с.

12. Бердяева О.С. Дьявольский мир в повести «Дьяволиада» (к вопросу о фольклорных традициях в творчестве М.А. Булгакова) // Русский фольклор. Том XXXII. СПб.: Наука, РАН, 2004. С. 81 - 87.

13. Бицилли П.М. Бунин и его место в русской литературе // Русская речь. -1995.-№6.-С. 46-53.

14. Благасова Г.М. Иван Бунин: Жизнь. Творчество. Проблемы метода и поэтики: Учеб. пособие для студ вузов. Изд. 2-е, перераб. и доп. Москва-Белгород: Изд-во БелГУ, 2001. 232 с.

15. Бланшо М. Пространство литературы. Пер. с франц., М.: Логос, 2002. -281 с.

16. Бочаева Н.Г. Мир детства в творческом сознании и художественной практике И.А. Бунина: Автореф. канд. дис. Елец, 1999. 19 с.

17. Бройтман С.Н. Комментарий // Б.В. Томашевский. Теория литературы. Поэтика. М., 1996. С. 306 332.

18. Бройтман С.Н. Лирический субъект // Л.В. Чернец. Введение в литературоведение. М.: Высшая школа, 1999. С. 147 - 165.

19. Бунин и русская литература XX века: по материалам Междунар. науч. конф. поев. 125-летию. М.: Наследие, 1995.-267, 2. с.

20. Буслакова Т.П. Литература русского зарубежья: Курс лекций / Т.П. Бус-лакова. М.: Высш. шк.; 2003. 364 с.

21. Вантенков И.П. Бунин-повествователь (рассказы 1890-1916 гг.). Минск, Изд-во БГУ, 1974.- 159 с.

22. Васильев С.А. Стихотворение И.А. Бунина «Сириус»: от романса к мистерии // Русская словесность. 2005. - № 5. - С. 15 - 19.

23. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л.: Гослитиздат, 1940. 648 с.

24. Винокур Г. О. О языке художественной литературы. М.: Высш. шк., 1991. -447 с.

25. Волков А.А. Проза Ивана Бунина. М.: Моск. рабочий, 1969. 448 с.

26. Волков О.В. Точка зрения автора как центральная проблема романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Категоризация мира: пространство и время. М., 1997.-С. 86-99.

27. Вольф Шмид. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. -Изд. второе, испр., расширенное. СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. 530 с.

28. Воскресенская М.А. Символизм как мировидение Серебряного века: Социокультурные факторы формирования общественного сознания российской культурной элиты рубежа XIX XX веков. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2003. -224 с.

29. Выготский JI.C. Психология искусства. М.: Педагогика, 1987. 341 с.

30. Галимова Е.Ш. Литературоведческий анализ художественного текста. ПТУ, Архангельск, 1992. 50 с.

31. Галимова Е.Ш. Поэтика повествования русской прозы XX века (19171985): Учеб. пособие. Архангельск: Поморский государственный университет имени М.В. Ломоносова, 2002. 232 с.

32. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука, 1981.- 139 с.

33. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе XX века. М.: Наука: Восточная литература, 1993. 304 с.

34. Гаспаров Б.М. Поэтика «Слова о полку Игореве». М.: Аграф, 2000. 604с.

35. Гей Н.К. Художественность литературы: Поэтика, стиль. М.: Наука, 1975. -471с.

36. Гейдеко В.А. А.Чехов и Ив.Бунин. 2-е изд. М.: Сов. писатель, 1987. 363с.

37. Глянц В.М. Гоголь и апокалипсис. М.: ЭЛЕКС-КМ, 2004. 328 с.

38. Гончарова О.М. Власть традиции и «новая Россия» в литературном сознании второй половины XVIII века: Монография. СПб.: РХГИ, 2004 382 с.

39. Горелов А.Е. Звезда одинокая. И. Бунин // А. Горелов. Три судьбы: Ф.Тютчев, А.Сухово-Кобылин, И.Бунин. JL: Сов. писатель, 1978. 624 с.

40. Горелов А.А. И.А. Бунин и книга И.Г. Прыжова о московских лжепророках // Русский фольклор. Том XXXII. СПб.: Наука, РАН, 2004. С. 70 - 80.

41. Днепров В. Идеи времени и формы времени. JL: Сов. писатель, 1980. -598 с.41 .Долгов К.М. От Киркегора до Камю: Философия. Эстетика. Культура. М.: Искусство, 1990. 397 с.

42. Есаулов И.А. Пасхальность русской словесности. М.: Кругъ, 2004.-560 с.

43. Есин А.Б. Принципы и приёмы анализа литературного произведения: Учеб. пос. для студентов и преподавателей. М.: Флинта: Наука, 1998. 246 с.

44. Зинченко В.Г, Зусман В.Г., Кирнозе З.И. Методы изучения литературы. Системный подход: Учебное пособие. М.: Флинта: Наука, 2002. - 200 с.

45. Злочевская А.В. Роль мистико-религиозного подтекста в рассказе И.А. Бунина «Господин из Сан-Франциско» // Русская словесность. 2005. - № 5. -С. 7- 15.

46. Зусман В.Г. Диалог и концепт в литературе: Литература и музыка. Нижний Новгород, 2001. 168 с.

47. И.А. Бунин: pro et contra. СПб.: РХГИ и др., 2001. 1015 с.

48. И. Бунин и литературный процесс начала XX века (до 1917 года): Меж-вуз. сб. науч. тр. Л.: ЛГПИ, 1985.- 129 с.

49. Иванов Н.Н. Мир, недоступный смерти: О тайном и явном в прозе Бунина // Литература в школе. 1999. - № 1. - С. 42 - 44.

50. Иеромонах Серафим (Параманов). О смехе и веселии. М., 2005. 28 с.

51. Ильин И. О тьме и просветлении: книга художественной критики. М.: Скифы, 1991.-209 с.

52. Ильин ИП. Постмодернизм: От истоков до конца столетия. Эволюция научного мифа. М.: Интрада, 1998. 255 с.

53. Ильина И.О. Эмотивные смыслы в художественном тексте: На материале произведений Бунина: Автореф. канд. дис. СПб., 1998. 16 с.

54. Имя сюжет - миф: Межвуз. сб. / СПб. гос. ун-т; Под ред. Н.М. Герасимовой. 1996.-237 с.

55. Индивидуальность писателя и литературно-общественный процесс. Воронеж, 1978. С. 105 - 124.

56. Карпенко Г.Ю. Творчество И.А. Бунина и религиозно-философская культура рубежа веков. Самара: Самарская гуманит. акад., 1998. 113, 1. с.

57. Карпов И.П. Проза И.Бунина: книга для студентов, преподавателей, аспирантов, учителей. М.: Флинта: Наука, 1999. 334 с.

58. Кедров К.А. Метакод и метаметафора. М.: ДООС, 1999. 235 с.

59. Калганов Г.В. Ориентализм в прозе И.А. Бунина: Автореф. канд. дис. М., 1997.-20 с.

60. Коваленко Ю.И. Очерки о русской эмиграции. М., 1991. С. 9 - 20.

61. Кожевникова Н.А. Типы повествования в русской литературе XIX-XX вв. М.: ИРЯ, 1994. -333 с.

62. Кознова Н.Н. Психологическое мастерство И.А.Бунина в прозе 1910-х годов. Автореф. канд. дис. М., 1993. 18 с.

63. Колобаева Л.А. Концепция личности в русской литературе конца XIX -XX вв. М., 1990.-С. 61 -89.

64. Колобаева JI.A. Поэзия прозы. Рассказ «Сны Чанга» И. Бунина // Русская словесность. 2005. - № 5. - С. 2 - 7.

65. Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения. М.: Просвещение, 1972. 110 с.

66. Крохина Н.П. Миф и символ в романтической традиции: Автореф. канд. дис. М., 1990.-20 с.

67. Крутикова JI.B. Неугасимый свет. Перечитывая Бунина // Нева. 1995. -№ 10.-С. 182- 188.

68. Крюкова Н.Г. Дневники И.А. Бунина в контексте жизни и творчества пи-■ сателя: Автореф. канд. дис. Елец, 2000. 24 с.

69. Кутлемина И.В. Поэтика малой прозы Л.С. Петрушевской: Автореф. канд. дис. Архангельск, 2002. 20 с.

70. Кучеровский Н.М. И. Бунин и его проза (1887-1917). Тула. 1980. 319 с.

71. Кучеровский Н.М. Эстетическая концепция жизни в прозе Бунина (1887 -1917): Автореф. докт. дис. М., 1973. 40 с.

72. Лавров В.В. Холодная осень. И. Бунин в эмиграции (1920-1953): Роман-хроника. М.: Мол. гвардия, 1989. 382, 2. с.

73. Леви-Стросс К. Структура мифов // Вопросы философии. 1970. - № 7. -С. 152- 164.

74. Лейдерман Н.Л. «Пространство вечности» в динамике хронотопа русской литературы XX века // Русская литература XX века: направления и течения. Екатеринбург, 1995. Вып. 2. - С. 3 - 19.

75. Линков В.ЯУщ> и человек в творчестве Л. Толстого и И. Бунина. М.: Изд-воМГУ, 1989.- 172, [2. с.

76. Литературное наследство. М., 1973. Т.84. И. Бунин. Кн.1. 696 с.

77. Лихачёв Д.С. Введение к чтению памятников древнерусской литературы / Отв. ред. С.О. Шмидт; сост. А.В. Топычканов. М.: Рус.путь, 2004.-336, 3. с.

78. Лихачёв Д.С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М.: Наука, 1979.-360 с.

79. Лихачёв Д.С., Панченко A.M. «Смеховой мир» Древней Руси. Л.: Наука, 1976.-204 с.

80. Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Из ранних произведений. М.: Правда, 1990.-С. 393-600.

81. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М.: Изд-во Политической литературы, 1991. 524, 1. с.

82. Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя // В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь. М., 1988. 348, 3. с.

83. Лотман Ю.М. Идея исторического развития в русской культуре конца XVIII начала XIX столетия // Проблемы историзма в русской литературе: Конец XVIII - начало XIX в. Л., 1981. - С. 82 - 90. - (XVIII век. Сб. 13).

84. Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах. Труды по знаковым системам, Н.Тарту, 1965 С.210-216.

85. Лотман Ю.М. Происхождение сюжета в типологическом освещении // Ю.М. Лотман. Избранные статьи в 3-х томах. Т.1. Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн, 1992. С. 224 - 242.

86. Лотман Ю.М. О русской литературе. Статьи и исследования (1958-1993): История русской прозы. Теория лит. СПб.: Искусство, 1997 845 с.

87. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Успенский Б.А. Избранные труды. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 219 - 253.

88. Ляпина Л.Е. Текст и художественный мир произведения (к проблеме литературной циклизации) // Литературный текст: проблемы и методы исследования. Тверь, 1994. С. 135 - 144.

89. Ляпина Л.Е. Циклизация в русской литературе: Автореф. докт. дис. СПб., 1995.-28 с.

90. Максимов Д.Е. Поэзия и проза Ал. Блока. Л.: Сов. писатель, 1981. 552 с.

91. Мальцев Ю. Бунин. Посев, 1994.-432 с.

92. Майкова А.Н. Интерпретация литературных произведений в свете теории архетипов Карла Юнга: Автореф. канд. дис. М., 2000. 21 с.

93. Марков В.А. Пространство и время в литературе: структурно-типологический анализ // Пространство и время в литературе и искусстве: Теор. проблемы. Классическая литература. Даугавпилс, 1987 С. 4 - 12.

94. Мелетинский Е.М. От мифа к литературе: Уч. пос. М.: РГГУ, 2000 167 с.

95. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. 3-е изд., репринтное. М.: Издат. фирма «Восточная литература» РАН, 2000. 407 с.

96. Мепъничук О.А. Повествование от 1-го лица: Интерпретация текста. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2002. 210 с.

97. Мережковский Д.С. Эстетика и критика. В 2 т. М.-Харьков, 1994. Т.1. -230 с.

98. Мескин В.А. Любовь в прозе И.А. Бунина: диалог с предшественниками и современниками // Русская словесность. 2005. - № 5. - С. 20 - 25.

99. Мескин В.А. Человек в круге бытия: О творчестве И. Бунина // Русская словесность. 1993. - № 4. - С. 16 - 24.

100. Мещерякова О.А. Авторская концептосфера и её репрезентация средствами свето- и цветообозначения в цикле рассказов И.А. Бунина «Тёмные аллеи»: Автореф. канд. дис. Орёл, 2002. 24 с.

101. Милн Лесли. Творчество М.А. Булгакова в европейских традициях шутовства // Дискурс. М., 1998 № 7. - С. 38 - 55.

102. Михайлов О.Н. И.А. Бунин. Очерк творчества. М.: Наука, 1967. — 174 с.

103. Михайлов О.Н. Страстное слово // Бунин И.А. Публицистика 1918 1953 годов / Под ред. О.Н. Михайлова. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000. - С. 5-20.

104. Михайлова М.В. И.А. Бунин // Русская литература XIX-XX веков. Уч. пос. для поступающих в вузы: В 2 т. М.: Изд-во МГУ, 2002. Т.2. С. 43 - 56.

105. Muxeeea JI.H. Своеобразие русской реалистической прозы начала XX века (философские истоки, жанровая специфика, творческие индивидуальности). Автореф. канд. дис. М., 1993. 20 с.

106. Могильнер М. Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа. М.: Новое лит. Обозрение, 1999. 207 с.

107. Морозова Е.В. Грамматическая категория пространственно-временного континуума в художественном тексте: Автореф. канд. дис. М., 1984. 24 с.

108. Муратов А.Б. Феноменологическая эстетика начала XX века и теория словесности (Б.М. Энгельгардт). СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1996. 16 с.

109. Неретина С.С. Тропы и концепты. М., 1999. 277 с.

110. Николина Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы: Учебное пособие. М.: Флинта: Наука, 2002. 422, 1. с.

111. Новикова М.А., Шама И.Н. Символика в художественном тексте. Символика пространства (На материале «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и их англ. Пер.): Уч. пос. Запорожье, 1996. 65 с.

112. Норман Д. Символизм в мифологии. М., 1997. 271 с.

113. О нравственно-философских взглядах Бунина // Русская литература. -1984,-№4.-С. 38-53.

114. От мифа к литературе: Сборник в честь семидесятилетия Елеазара Моисеевича Мелетинского / Российский государственный гуманитарный университет. М.: Российский ун-т, 1993. 352 с.

115. V" 119. Панова Л.Г. «Мир», «пространство», «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М.: Языки славян, культуры (Кошелев), 2003. 802 с.

116. Петрова Н.А. Литература в неантропоцентрическую эпоху. Опыт О. Мандельштама: Монография / Перм. гос. пед. ун-т. Пермь, 2001. 311 с.

117. Писатель и время: Сб. документальной прозы. 1991. Вып.6- С. 260 -270.

118. Пискунов В. Тема о России. М., 1983. С. 148 - 173.

119. Пискунов В. Чистый ритм Мнемозины. О мемуарах «серебряного века» // Ц Литературное обозрение. 1990. - № 4; 10. - С. 20 - 29; 21 - 31.

120. Погодина Е.В. Специфика речевого функционирования категорий «пространство» и «время» в автобиографической прозе: На материале произведений М. Осоргина и И. Бунина: Автореф. канд. дис. СПб., 2002. 16 с.

121. Потебня А.А. теоретическая поэтика / Сост., вступ. ст., коммент. А.Б. Муратова. М.: Высш. шк., 1990. 344 с. - (Классика литературной науки).

122. Пращерук Н.В. Художественная концепция национального в прозе И.А. Бунина 1909 1913 гг.: Автореф. канд. дис. Свердловск, 1989. - 18 с.

123. Пращерук Н.В. Феноменология Бунина: авторское сознание и его пространственная структура: Автореф. докт. дис. Екатеринбург, 1999. 34 с.

124. Преподобного отца нашего Иоанна Лествичника Лествица. Свято-Успенский Псково-печерский монастырь, 1994. 52 с.

125. Пригожим И. Переоткрытие времени // Вопросы философии. 1989. -№8.-С. 22-37.

126. Приходько И.С. Мифопоэтика А. Блока: Автореф. докт дис. М., 1998. -46 с.

127. Проблемы литературы XX века: в поисках истины. Архангельск: ПГУ, 2003. 356, 1. с.

128. Проблемы реализма. Вологда, 1975. Выпуск I С. 90 - 103.

129. Прокофьева А.Г., Прокофьева В.Ю. Анализ художественного произведения в аспекте его пространственных характеристик: Монография. Оренбург: Изд-во ОГПУ, 2000. 159 с.

130. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. 364, 1. с.

131. Пространство и время в литературе и искусстве: Теоретические проблемы. Классическая литература. Даугавпилс, 1987. 104 с.

132. Прохорова М.Ю. Филологический вертикальный контекст в прагмалин-гвистическом освещении. М.: МАКС Пресс, 2002. 106 с.

133. Путилов Б.Н. Мотив как сюжетообразующий элемент // Типологические исследования по фольклору: Сб. памяти В.Я.Проппа. М., 1975. С. 141 - 155.

134. Рейхенбах Г. Направление времени. М., 1962. 396 с.

135. Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. -299 с.

136. Ри Чжон Хи. Проблема памяти в творчесиве И.А. Бунина: Автореф. канд. дис. М., 1999. 19 с.

137. Роль традиции в литературной жизни эпохи: сюжеты и мотивы / Под ред. Е.К. Ромодановской, Ю.В. Шатина. Ин-т филологии СО РАН. Новосибирск, 1995.- 187 с.

138. Сакулин П.Н. Филология и культурология / Вступ. ст., сост. и коммент. Ю.И. Минералова. М.: Высш. шк., 1990. 239, 1. с.

139. Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в совр. обществе. М.: Политиздат, 1991. 365, 1. с.

140. Святитель Николай Сербский. Мысли о добре и зле. Мн., 2004. 256 с.

141. Силантьев И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии. Новосибирск: ИДМИ, 1999. 127 с.

142. Силантьев И.В. Поэтика мотива / Отв. ред. Е.К. Ромодановская. М.: Языки славянской культуры, 2004. 296 с. - (Язык. Семиотика. Культура).

143. Скороспелова Е.Б. Русская проза XX века: от А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор Живаго»), М.: ТЕИС, 2003. 358 с.

144. Сливицкая О.В. Фабула композиция - деталь бунинской новеллы // Бу-нинский сборник / Под ред. А.И. Гаврилова и др. Орёл, 1974. - 292 с.

145. Сливицкая О.В. «Повышенное чувство жизни»: мир Ивана Бунина Текст. / О.В. Сливицкая. М.: РГГУ, 2004. 268, [3] с

146. Слободнюк СЛ. «Дьяволы» Серебряного века: Древний гностицизм и русская литература 1890 1930-х гг. СПб., 1998. - 425 с.

147. Смирнов И.П. Место «мифопоэтического» подхода к литературному произведению среди других толкований текста // Миф фольклор - литература. Л.: Наука, 1978. - С. 105 - 127.

148. Смирнова Л.А. И.А. Бунин: Жизнь и творчество: Книга для учителя. М.: Просвещение, 1991. 191, 1. с.

149. Снежко Е.В. Поэтика мемуарного и автобиографического повествования в прозе И.А. Бунина эмигрантского периода: Автореф. канд. дис. М., 2005. -24 с.

150. Степанов А.В. Топика метастиля в русских сочинениях XIX XX вв.: Автореф. докт. дис., М., 1995. - 45 с.

151. Сучков Б. Роман-миф // Манн Т. Иосиф и его братья. Том первый. Пер. с нем. С. Апта. М.: Правда, 1991. С. 3 - 26.

152. Тамарченко Н.Д. Теоретическая поэтика: Хрестоматия-практикум: Учеб. пособие для студ. Филол. фак. высш. учеб. заведений. М.: Издательский центр «Академия», 2004. 400 с.

153. Тамарченко НД. Мотив // Н.Д. Тамарченко, JI.E. Стрельцова. Литература путешествий и приключений. Путешествие в «чужую» страну. М., 1994. -С. 229- 331:

154. Телегин С.М. Миф Москвы как выражение мифа России // Литература в школе. 1997. - № 5. - С. 19 - 24.

155. Теория литературы: Учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений: В 2 т. / Под ред. Н.Д. Тамарченко. Т. 1: Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпа, С.Н. Бройтман. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. М.: Академия, 2004. - 512 с.

156. Теребихин Н.М. Богословие русской земли или теософия русской души (к разработке начал православной культурной антропологии) // Концепты: Научные труды Центроконцепта. Вып. 2. Архангельск, 1997. С. 120 - 153.

157. Томашевский Б.В. Теория литературы: Поэтика. М.: Аспект Пресс, 2003. -333, 1. с.

158. Топоров В.Н. Древо жизни. Древо мировое. Путь. Числа // Мифы народов мира. В 2-х т. М., 1982. Т. 1. С. 223 - 230.

159. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области ми-фопоэтики: Избранное. М.: Прогресс: Культура, 1994. 623 с.

160. Трубецкой Е.Н. Миросозерцание Вл. С. Соловьёва. В 2 т. М., 1995. Т.2. -276 с.

161. Трубицина НА. Музыкальные мотивы в творчестве И.А. Бунина: Функционально-поэтический аспект: Автореф. канд. дис., Елец, 2000. 19 с.

162. Тух Б. Путеводитель по Серебряному веку: крат, попул. очерк об одной эпохе в истории русской культуры. Таллин: КПД, 2002. 216 с.

163. Тюпа В.И. Тезисы к проекту словаря мотивов // Дискурс 2' 96. Новосибирск, 1996.-С. 52-55.

164. Тюпа В.И., Дарвин М.Н. Циклизация в творчестве Пушкина: Опыт изучения поэтики конвергент. сознания. Новосибирск: Наука, 2001.-292 с.

165. Тютчев Ф.И. Россия и Революция // Полн. собр. соч. и письма: В 6 т. М., 2003. Т.З.-С. 189-201.

166. Успенский Б.А. Избранные труды. В 2 т. М., 1994. Т.1. 605, 2. с.

167. Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб.: Азбука, 2000. 347, 1. с.

168. Фаликова Н. Хронотоп как категория исторической поэтики // Проблемы исторической поэтики. Петрозаводск, 1992. С. 102 - 128.

169. Фесенко Э.Я. Теория литературы: Уч. пособие. Архангельск: Поморский государственный университет, 2001. 304 с.

170. Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М.: Прогресс, 1993. 324 с.

171. Фоменко И.В. Лирический цикл: становление жанра, поэтика / Твер. гос. ун-т. Тверь: ТГУ, 1992. 123 1. - 124 с.

172. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. Подготовка текста и общая редакция Н.В. Брагинской. М.: Лабиринт, 1997. 445, 3. с.

173. Фролова О.Е. Организация пространства русского повествовательного художественного текста 1-ой пол. XIX века. М., 2000. 304 с.

174. Фудель С.И. Воспоминания // Новый мир. 1991. - № 3. - С. 36 - 52.

175. Хализев В.Е. Теория литературы. М., 1999. 397 с.

176. Хренов Н.А. Опыт культурологической интерпретации переходных процессов // Искусство в ситуации смены циклов: Междисциплинарные аспекты исследования художественной культуры в переходных процессах / Отв. ред. Н.А. Хренов. М.: Наука, 2002. С. 4 - 28.

177. Чейф У. Память и вербализация прошлого опыта // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 12. М., 1983. С. 46 - 60.

178. Чередниченко В.И. Типология временных отношений в лирике: Автореф. докт. дис., Тбилиси, 1987. 41 с.

179. Чернейко Л.О. Лингвофилософский анализ абстрактного имени. М., 1997.-319 с.

180. Чистов К. В. Народные традиции и фольклор: Очерки теории. Д.: Наука, 1986.-303, 1. с.

181. Чудаков А.П. Мотив // Краткая литературная энциклопедия. Т.4. М., 1967. Стлб. 995.

182. Чуковский К.И. Ранний Бунин // Вопросы литературы. 1968. - № 5. - С. 95-98.

183. Шаталова С.В. Мифология смеха в прозе М.А. Булгакова 1920-х годов: Автореф. канд. дис. Магнитогорск, 2006. 19 с.

184. Шатин Ю.В. Лирический мотив и организация художественного пространства и времени в стихотворном тексте // Пространство и время в литературе и искусстве: Теоретические проблемы. Классическая литература. Дау-гавпилс, 1987.-С. 22-30.

185. Шатин Ю.В. Мотив и контекст // Роль традиции в литературной жизни эпохи: Сюжеты и мотивы. Новосибирск, 1995. С. 5 - 16.

186. Шешунова С.В. Национальный образ мира в русской литературе (П.И. Мельников-Печерский, И.С. Шмелёв, А.И. Солженицын): Автореф. докт. дис. Дубна, 2006.-42 с.

187. Шкловский В.Б. О теории прозы. М.: Сов. писатель, 1983. 383 с.

188. Штерн М.С. В поисках утраченной гармонии (проза Бунина 1930-40-х гг.): Монография. Омск: Изд-во ОмГПУ, 1997. 240 с.