автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.09
диссертация на тему: Народная проза о детях, отданных нечистой силе

Полный текст автореферата диссертации по теме "Народная проза о детях, отданных нечистой силе"

005007537

Соловьева Яна Юрьевна

Народная проза о детях, отданных нечистой силе (сюжетный состав и жанровые реализации)

Специальность 10.01.09. - фольклористика

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

1 2 ЯНВ 2012

Москва, 20 П_

005007537

Работа выполнена на кафедре русского устного народного творчества филологического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова

кандидат филологических наук, доцент Иванова Анна Александровна доктор филологических наук, профессор Золотова Татьяна Аркадьевна Марийский государственный университет

кандидат филологических иаук, ведущий научный сотрудник Котельникова Наталия Евгеньевна Государственный республиканский центр русского фольклора

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования г. Москвы «Московский городской педагогический университет» Защита состоится ЯУ&АрЯ 2012_ г. в /ь~ часов на заседании

диссертационного совета Д501.001.26 при Московском государственном университете по адресу: 119991 г. Москва, Ленинские горы, МГУ 1-й учебный корпус, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного университета.

Автореферат разослан «_£?» 2011 г.

Научный руководитель — Официальные оппоненты —

Ведущая организация —

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования

Сравнительное изучение сказочной и мифологической прозы в отечественной фольклористике имеет давнюю историю. В ней явно выделяются два периода, которые с некоторой долей условности можно обозначить как «генетический» и «поэтический». На первом этапе (середина XIX - начало XX вв.) научные интересы исследователей были сосредоточены на реконструкции стадий формирования и развития сказки; мифологические рассказы рассматривалась преимущественно как один из надежных источников, позволяющих восстановить систему представлений и верований, отразившихся в сказочных протоформах. Второй этап (последняя треть XX - начало XXI вв.) связан с изменением отношения исследователей к мифологической прозе. Наделение ее фольклорным статусом имело ряд последствий для научного дискурса: пересмотр структуры жанровой системы фольклора, появление нового термина в фольклористическом тезаурусе1, а главное - сдвиг научных интересов в сторону выявления поэтических особенностей мифологических нарративов. Генетические связи не могли не спровоцировать появление работ, в которых описание жанровой онтологии былички базировалось на ее сравнении со сказкой (Э.В. Померанцева, И.А. Разумова и др.)2. При этом они рассматривались как параллельно существующие жанровые формы, в результате взаимодействия которых в живой традиции регулярно порождаются тексты симбиотического типа, совмещающие дифференциальные признаки обоих жанров, однако исследования причин систематического появления подобных текстов не проводилось.

Настоящая работа носит сравнительный характер, однако в сфере наших научных интересов оказываются не только основные и переходные текстопорождающие модели, но и процесс жанровых «перевоплощений» одной и той же темы / сюжета / мотива, а также факторы, определяющие его. Современные

1 «Слово "быличка" было подслушано братьями Б. и Ю. Соколовыми у белозерских крестьян <„> и с их легкой руки вошло в практику фольклористов» [Померанцева 1975,13].

2 Померанцева Э.Ъ. Судьбы русской сказки. М.: Наука, 1965; Она же. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М.: Наука, 1975; Она же. Русская устная проза. М.: Наука, 1985; Разумова И.А. Сказка и быличка (мифологический персонаж в системе жанра). Петрозаводск, 1993.

исследования в области изучения прагматики фольклора3 убедительно показывают, что важную роль в формировании содержательных и поэтических параметров текста играет контекст исполнения, поэтому изучение и описание коммуникативных ситуаций4, типичных для актуализации мифологической и сказочной прозы, может прояснить вопрос о причинах и векторах их взаимодействия.

Оптимальным подходом для межжанрового исследования в означенном ракурсе представляется кросс-жанровый анализ текстов одной тематической группы, неоднократно с успехом апробированный на материале устной народной прозы (работы И.Н. Райковой, Н.Е. Котелышковой, Н.К. Козловой, И.С. Брилевой, И.А. Бессонова5). Выбор темы «Вручение ребенка во власть нечистой силы» был продиктован тем, что она широко представлена в устной вербальной культуре, ритуальных практиках, системе верований, обладает значительным сюжето- и жанровопорождающим потенциалом и является актуальной для современных исполнителей (что позволило провести ряд полевых экспериментов по выявлению роли разнообразных контекстов в процессе текстообразования).

Объектом исследования являются фольклорные тексты одной тематической группы, представленные в различных жанровых форматах (быличка, поверье, волшебная сказка), а также устные высказывания об их бытовании (в архивных

3 Толстая С.М. К прагматической интерпретации обряда я обрядового фольклора // Образ мира в слове и ритуале: Балканские чтения-1. Вып.1. М., 1992. С. 11-16; Лдоньева С.Б. Прагматика фольклора. СПб.: Изд-во СПбГУ, Амфора, 2004; Леекиевская Е.Е. Прагматика мифологического текста // Славянский и балканский фольклор. Семантика и прагматика текста. Вып 10. М.: Индрик, 2006. С. 150-213; Она же. Восточнославянский мифологический текст: семантика, диалектология, прагматика. Дисс.... д-ра филол. наук. М., 2007 и др.

' «...можно назвать группу отдельных факторов, таких, как число участников коммуникации, их социальные и коммуникативные характеристики, отношения между ними, пространство, в котором коммуникация осуществляется, расположение отдельных предметов в нем и их значение в процессе коммуникации, временные границы коммуникации и характеристика ее протекания... Назовем этот фрагмент реальной действительности коммуникативной ситуацией» (Korensky J„ Jaklová А., Müllerová О. Komplexni analyza komunikacniho procesu a texto. Ceské Budejovice, 1987. Цит. по: Леекиевская Е.Е. Прагматика мифологического текста // Славянский и балканский фольклор: Семантика и прагматика текста. Вып 10. М.: Индрик, 2006. С. 167.

5 Райкова И.Н. Русские предания, легенды, сказки, лубок и массовая литература о «справедливом» царе (традиционные сюжеты, мотивы, поэтика). Авгореф. дисс... канд. филол. наук. М.: МГУ, 1995; Котелъникова Н.Е. Состав несказочной прозы о кладах и ее традиционная образность в жанрообразующем отношении. Автореф. дисс... канд. филол. наук. М.: МГУ, 1996; Козлова Н.К. Восточнославянские былички о змее и змеях. Мифический любовник. Указатель сюжетов и тексты. Омск, 2000; Бршева И.С. Концепт греха в структуре фольклорного произведения (на материале малых форм и несказочных повествований). Дисс... канд. филол. паук. М.: МГУ, 2007; Бессонов И.А. Русская эсхатологическая легенда: источники, сюжетный состав, поэтика. Дисс... канд. филол. наук. М.: МГУ, 2010.

коллекциях они обычно обозначаются как «сведения о бытовании жанра»).

Предмет исследования - таксономическая шкала жанровых реализаций темы о детях, отданных родителями нечистой силе.

Цель исследования состоит в выявлении механизмов процесса текстообразования мифологических и сказочных нарративов, а также внутри- и внетекстовых факторов, обуславливающих их жанровую онтологию и взаимодействие.

Эта цель предполагает решение следующих задач:

1) описание представлений о детях, отданных нечистой силе, и связанных с ними мифоритуальных практик;

2) выявление сюжетного и мотивного состава сказочной и несказочной прозы данной тематической группы;

3) характеристика типичных ситуаций бытования жанров былички и волшебной сказки;

4) описание содержательных и поэтических параметров текста, проявляющихся в каждой из выделенных типичных ситуаций исполнения;

5) расположение выявленных внутрижанровых типов текста в виде таксономической шкалы, отражающей фазы жанровых трансформаций.

Методы исследования можно разделить на две группы - полевые и аналитические. Полевая методика сбора материала опиралась на формы включенного наблюдения, интервьюирования, опроса по специально разработанным вопросникам; способы фиксации информации - аудио-, видео- и рукописные записи. На разных этапах работы для решения различных задач использовались следующие аналитические методы: описательный (при работе с конкретными сюжетами), структурно-семантический, структурно-типологический, функциональный (при рассмотрении композиции мифологических и сказочных нарративов), прагматический (при оценке влияния коммуникативной ситуации на текст), статистический (для выявления типичных и окказиональных вариантов и версий).

Методологические основания

Методологические основания работы формировались с опорой на классические и современные исследования по теории фольклора (А.Н. Веселовский, Б.Н. Путилов,

К.В. Чистов, С.Ю. Неклюдов, Т.Б. Дианова), сказке и несказочной прозе (А.И. Никифоров, В.Я. Пропп, Э.В. Померанцева, Е.М. Мелетинский, С.Н. Азбелев, К.В.Чистов, И.А. Разумова, С.Б. Адоньева, Е.Е. Левкиевская). Описание сюжетов несказочной прозы велось с позиции структурно-семантического и функционально-структурального подхода (А. Дандес, Б.П. Кербелите, П.Г. Богатырев). Принципы анализа текстов одной тематической группы представлены в упомянутых выше работах И.Н. Райковой, Н.Е. Котельниковой, Н.К. Козловой, И.С. Брилевой, И.А. Бессонова.

В области изучения прагматики особенно значимыми для нас оказались работы отечественных исследователей, адаптировавших методы прагматического анализа, разработанного американскими учеными (Дж. Остин, Дж. Серль), к фольклорному материалу (Е.С. Новик, С.М. Толстая, JI.H. Виноградова, С.Б. Адоньева, Е.Е. Левкиевская).

Материал

Основной корпус текстов по мифологической прозе был собран нами во время экспедиций кафедры русского устного народного творчества филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова в Кировскую область (2002 - 2010 гг.). Помимо этого использовались материалы кафедрального архива в другие российские регионы (Архангельская, Калужская области), архива Академической гимназии при СПбГУ (Ленинградская, Вологодская, Псковская, Тверская, Новгородская области), личного архива A.A. Ивановой (Архангельская область), а также тексты, извлеченные из современных сборников, периодических изданий и интернета (см. Библиографию). По волшебной сказке подборка материала производилась из классических сборников XIX - первой половины XX вв. (см. Библиографию). Подобная хронологическая асимметрия источников формирования текстовой базы исследования объясняется непопулярностью жанра волшебной сказки в современной деревне и, как следствие, отсутствием в архивных коллекциях ее полноценных записей. Однако, поскольку большинство текстов, рассматриваемых в диссертации, едва ли простирается за пределы XX в., для настоящего исследования подобный временной «зазор» мы сочли не столь существенным.

Исследовательская гипотеза

В отечественной фольклористике существует традиция рассматривать сказочную и несказочную прозу как параллельно существующие, во многом противостоящие друг другу жанровые области, взаимодействие которых носит окказиональный характер. Однако при обращении к полевым материалам становится очевидным, что доля текстов с ярко выраженными жанрово-дифференциальными признаками оказывается значительно меньше ожидаемой, а зона межжанровой периферии, напротив, весьма обширной. Регулярность фиксации текстов, в разной степени совмещающих содержательные и поэтические признаки обоих жанров, не позволяет воспринимать их как случайные.

Исходной гипотезой стало предположение о том, что мифологическая и сказочная жанровые модели представляют собой совокупности некоторого числа внутрижанровых реализаций, сформировавшихся под влиянием разнообразных и одновременно типичных для них ситуаций исполнения. Поскольку в живой традиции быличка и сказка регулярно вступают во взаимодействие, их жанровые реализации могут быть представлены в виде таксономической шкалы, крайними полюсами которой будут «классические» модели мифологического и сказочного нарративов (именно опи формируют ядро жанров). Между ними располагается разветвленная сеть переходных (периферийных) текстопорождающих моделей. Наличие такой сети -показатель не только пластичности жанров, но и их возможности реактуализироваться в традиции.

Научная новизна исследования

В результате примененного в работе подхода жанры былички и сказки предстали как структурно сложные и одновременно динамичные образования. Это дает основание предположить, что жанровое пространство русского фольклора имеет больше уровней системной организованности, нежели предполагалось ранее6.

Включение в текстовую базу исследования наряду с традиционными, устойчивыми нарративами и паремиями разнообразных «разовых» образований

6 Кравцов Н.И. Система жанров русского фольклора. М.: Наука, 1969; Пропп В.Я. Принципы классификации фольклорных жанров // Он же. Фольклор и действительность. М.: Наука, 1976. С. 3445; Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб.: Наука, ¡994; Левинтон ГА. Замечания о жанровом пространстве русского фольклора // Судьбы традиционной культуры: Сб. ст. и материалов памяти Ларисы Ивлевой. СПб., 1998. С. 56-71; Дианова Т.Е. Жанровое пространство фольклора: изменение научной парадигмы // Первый всероссийский конгресс фольклористов. Сборник докладов. Т. I. М.: ГРЦРФ, 2005. С. 372-384 и др.

(комментариев информантов, сведений о бытовании жанра и др.), позволило совместить в диссертации два подхода к описанию материала - этический и эмический, оценивающих фольклорную традицию с двух позиций: «внешней» (исследовательской) и «внутренней» (исполнительской). В конечном счете, это придало интерпретации и аналитике фольклорных текстов более объективный характер.

Теоретическая ценность

Несмотря на то, что наше исследование выполнено на ограниченном в жанровом и географическом отношении материале, методики, теоретические наработки и полученные результаты могут быть использованы при описании и изучении других жанровых форм и региональных традиций. Значимы также собранные автором полевые материалы, большинство из которых впервые вводится в научный оборот.

Практическая ценность

Результаты исследования могут быть использованы при подготовке соответствующих разделов по общему курсу фольклора, в рамках спецкурсов, а также для составления сюжетных указателей и полевых вопросников, при проведении полевых изысканий, архивации записей и подготовке их к публикации.

Основные положения, выносимые на защиту

1. Мифологическая и сказочная жанровые модели представляют собой совокупность жанровых реализаций, которые могут бьггь представлены в виде таксономической шкалы, отражающей фазы их возможных взаимопереходов: неритуализованная быличка (беседная, дидактическая) -> ритуализованная быличка -> деритуализованная быличка (быличка-сказка) <- сказка-быличка <- «детская» волшебная сказка <- «взрослая» волшебная сказка.

2. Важнейшими факторами, влияющими на механизм процесса текстообразования, является коммуникативная ситуация, ее целевая установка (фатическая, эстетическая, дидактическая или магическая/ритуальная) и половозрастной состав участников.

3. В мифологическом нарративе смена коммуникативных условий и стратегий

в первую очередь влияет на структуру текста, в сказочном - на те его поэтические и содержательные параметры, которые квалифицируются исследователями как «сказочная обрядность», «сказочный канон».

Апробация работы

Работа обсуждалась на заседании кафедры русского устного народного творчества МГУ им. М.В. Ломоносова. Основные результаты диссертационного исследования были представлены в форме докладов на ежегодной международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (г. Москва, МГУ, 2007, 2008, 2009, 2010), па II Всероссийском конгрессе фольклористов (г. Москва, 2010) и на заседании методологического семинара по актуальным проблемам полевой фольклористики (г. Москва, МГУ, 2006).

По теме исследования опубликовано 5 статей, одна из которых - в рецензируемом научном журнале, входящем в перечень ВАК.

Структура работы

Структура диссертационного сочинения соответствует его целевым установкам. Оно состоит из введения, двух глав, имеющих «зеркальную» композицию, заключения, списка условных сокращений и библиографии.

Содержание работы

Во Введении определяется объект, предмет, материал и методологические принципы исследования, ставятся цели и задачи, обосновываются актуальность, новизна, теоретическая и практическая значимость работы, характеризуются исследовательский инструментарий и алгоритм описания и аналитики текстов, формулируются положения, выносимые на защиту.

В первой главе («Мифологическая проза о детях, отданных нечистой силе») на материале быличек о проклятых детях выявляются мифологические жанровые реализации, описываются их структурные и поэтические особенности.

Вручение ребенка нечистой силе представляет собой акт его переподчинения мифологическому персонажу, после чего родители на время или навсегда утрачивают возможность контроля за его дальнейшей судьбой. Поскольку в мифологической прозе эта тема регулярно пересекается с темой «Проклятие»7, в § 1.1. («Структура

7 Проклятия представляют собой словесные формулы, «содержащие пожелания бед и несчастий в адрес конкретного лица (группы лиц, народа, животных, природных объектов и стихий

темы "Проклятие" в устной несказочной прозе и ее жанровые реализации»)

рассматривается структура последней, а также народные представления, сформировавшие и постоянно актуализирующие ее в живой традиции.

В несказочной прозе тема «Проклятие» реализуется посредством следующих компонентов: действие (проклятие); субъект (проклинающий); объект (проклинаемый); истинный адресат (представитель сверхъестественного мира, которому вручается проклинаемый); обстоятельства наложения проклятия. Различным их наполнением обуслено жанровое разнообразие нарративов, ср.: быличка - «У нас одну женщину (объект) прокляли. Мать не родна ее (субъект): "Такая, сякая, понеси тебя лешак" (проклятие). Так сидела она на березе, и ее стали отмаливать с иконой, и лешак (истинный адресат) обратно принес» [АКФ 1990, Опар., т. 9, № 318]; легенда - «У нас вот больно хорошая церковь была здесь, нарушили ее. Я помню. Ой, как кричали, как плакали женщины, когда тут у нас один, Рязанов его фамилия была, небольшой такой мужичок (объект), никто не... колокол тогда надо было скидывать (обстоятельства наложения проклятия), и никто не соглашацца, а он полез, он потом быстро, че-то случилось с ним, в общем. [Это потому что вот...] Да, тогда все (субъект) говорили: "Тебя Бог (истинный адресат) накажет (проклятие)". Тогда помню, как он туда, а колокола такое большое было, громадное, оттуда скидывали, с вышки» [АКФ 2007, Леб., т. 2, № 60]. Для нашего исследования актуальны случаи проклятия, когда в роли объекта выступает ребенок, субъекта - кровные и некровные родители (прежде всего, мать8), а в роли истинного адресата - представитель нечистого мира.

Налагаемое проклятие может быть умышленным и нечаянным9. В рассказах

оно предстает либо как нарушение табу на «худую брань» (экспрессивные выражения

с упоминанием мифологических персонажей - «чтоб тебя черти взяли», «понеси

тебя леший» и т.п.), либо как отсутствие «благословения» (под последним

<...> и т.д.)» (Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5 томах / Ред. Н. Толстого. Т. 4 (П-С). М., 2009. С. 286).

* Причины подобного восприятия основываются на традиционных представлениях о матери как о хранительнице родового закона и полноправной представительнице детей до достижения ими определенного возраста. Подробпее об этом см.: Федотов ГЛ. Стихи духовные: Русская народная вера по духовным стихам / Вступ. ст. Н.И. Толстого; послесл. С.Е. Никитиной; Подготовка текста и коммент. А.Л. Топоркова. М.: Прогресс, Гнозис, 1991.

9 Подробнее об этом см.: Кагоров Е.Г. Греческие таблички с проклятиями, фейхюпит ТаЬеИае). Харьков, 1918.

подразумеваются «христианские» слова и действия, направленные на обеспечение безопасности человека / животного / предмета; преднамеренный или непреднамеренный отказ от них приводит к последствиям, аналогичным проклятию: «У нас корова потерялась: мы ее не благословясь погнали. Еще излешакиешься иногда, так она потеряется» [АКФ 1990, Опар., т. 14, № 177]). Соответственно в составе несказочной прозы представлены две реализационные версии темы «Проклятие» - «неосторожное слово» и «лишение благословения». Полагаем, что первая является более ранней, поскольку соответствует мифологическому типу сознания (назовем ее мифологической), а вторая более поздней, появившейся, в результате усложнения картины мировидения за счет усвоения христианского вероучения (обозначим ее как легендарную). Рассказы о проклятии, наложенном в результате неосторожного слова, как правило, принимают форму мифологического нарратива. Рассказы, представляющие легендарную версию проклятия, оставаясь в жанровых рамках былички, наделены и некоторыми особенностями христианского нарратива.

В § 1.2. («Повествовательная структура мифологических нарративов о родительском проклятии: кроссюжетный анализ») рассказы о родительском проклятии рассматриваются как повествования о нарушении запрета, регламентирующего внутрисемейные отношения. Запрет, служа «структурным стержнем и содержательной основой нравоучительного рассказа, обладает почти безграничными порождающими способностями для построения целой серии однотипных нарративов»'0, призванных на конкретных жизненных примерах подтвердить его актуальность. Базовая структура ([запрет]11 - нарушение запрета -

10 Виноградова JI.H. Социорегулятивная функция суеверных рассказов о нарушителях запретов и обычаев // Славянский и балканский фольклор. Семаитика и прагматика текста. Выл. 10. М.: Индрик, 2006. С. 215-216.

11 С точки зрения традиционной теории фольклорных жанров сочетание запрета с подтверждающим его нарративом рассматривается как сочетание двух жанров - поверья и былички. Мы принимаем эту точку зрения в данной работе, несмотря на то, что вопрос о взаимоотношениях этих жанров активно обсуждается в современной исследовательской литературе Виноградова Л.Н. Былички и демонологические поверья: границы фольклорного текста // Живая старина. 2004. № 1. С. 10-14; Иванова A.A. Поверье и быличка как жанровые стратегии сохранения и передачи мифологической информации // Традиционная культура. 2004. № 1. С. 70-74;; Левкиевстя Е.Е. Прагматика...; Брилева U.C. Указ. соч.). Поскольку поверье в форме запрета и нарратив, его подтверждающий, могут существовать отдельно, паремийный элемент сюжетной структуры в приводимых ниже схемах отграничен от нарративного квадратными скобками.

наказание), являющаяся отражением архаического мировоззрения12 служит основой для формирования различных сценариев развития сюжета. Мотив нарушения запрета на проклятие может разворачиваться по четырем сюжетным моделям:

1) [запрет] - наложение проклятия - реализация проклятия («А она: "Иди ты к чертовой матери!" (наложение проклятия) Ребенок ушел, она рада. Нету, нету. Искать пошли за три километра. В лесу сидел под кустиком уже неживой (реализация проклятия). Лучше ударь, секани, чем чертакай! Это одному мука, а всем наука [запрет]» [АКФ 1987, Куйб., т. 23, № 22]);

2) [запрет] - наложение проклятия - реализация проклятия - действия, направленные на ликвидацию проклятия - неуспешная ликвидация («Вот, говорят, женщина разгорячилась и налешакала: "Понеси тебя леший!" Девку (наложение проклятия). Ветер завыл, девка пропала (реализация проклятия). Стали ее искать. Отец в лесной избушке что-то шорничал, заскакиват она. Двери отворились: "Tama, наложи крест!" (действия, направленные на ликвидацию проклятия). А он расселся и все. Она раз! и все — нету. Он растерялся. Может, наложил бы крест по-быстрому, все. И так девка и пропала (неуспешная ликвидация)» [ЛАИ 1996, Пин., т. 3, № 148]);

3) [запрет] - наложение проклятия - реализация проклятия - действия, направленные на его ликвидацию - успешная ликвидация проклятая («Однажды мать прокляла дочь (наложение проклятия). Она пропала и днем летать стала. Летит и кричит накриком (реализация проклятия). <—> И влюбился в нее один парень. И решили они с мужиками ее сеткой поймать. Протянули сетку над всем лесом. Она в нее и угодила (действия, направленные на ликвидацию проклятая). <...> Они ее в бане вымыли, надели молитвенный пояс, крест на шею, прочитали над ней молитву. И женился на ней этот парень (успешная ликвидация проклятия)» [МРПНП 2007, № 867]);

4) [запрет] - наложение проклятия - нейтрализация проклятия13 («Одна шибко

12 «Смерть как неотвратимое наказание за нарушение запрета (такая детерминация наиболее типична для не знающего альтернативы архаического сознания: «нарушение табу — смерть») изображается в большинстве быличек» {Брилееа КС. Указ. соч. С. 53]. В случае с родительским проклятием наказание проклинающего осуществляется в опосредованной форме, поскольку последствия в полной мере ощущает ребенок и только через него - его родители.

13 Под нейтрализацией мы подразумеваем мгновенное обращение к «христианским» средствам защиты от нечистой силы (молитва, крестное знамение), которые блокируют возможность

кляла вечером детей: они у ней забаловапися. Вдруг человек с бородой: "Отдай посулёное". Видно, лешак (наложение проклятия). Она догадалась, икону схватила с божницы, а он ей и говорит: "А! Догадалась!" (нейтрализация проклятия)» [АКФ 1990, Луз., т. 38, № 212]).

Таким образом, тема «Проклятие» в устной мифологической традиции может быть представлена в виде пучка сюжетных схем, логически развивающих один и тот же исходный мотив нарушения запрета (рис. 1):

Рис. 1. Сценарии повествовательного развития мотива проклятия

Согласно статистическому анализу материала в жанре былички наиболее распространенным сценарием для нарративного воплощения темы «Проклятие» является «Успешная ликвидация проклятия» (171 вариант из 245).

В § 1.3. («Мифологические сюжеты о родительском проклятии: базовые мотивы и их комбинаторика») рассматриваются конкретные реализации выделенных инвариантных мотивов для трех сюжетов, реализующих тему родительского проклятия: «Мифологический персонаж уводит проклятого

осуществления проклятия, соответственно отпадает необходимость и в дальнейшем развитии сюжета.

ребенка» (§ 1.З.1.), «Мифологический персонаж обменивает проклятого ребенка» (§ 13.2.); «Женитьба на проклятой девушке» (§ 1.З.З.), после чего регистрируются наиболее частотные варианты композиционного расположения мотивов для каждого сюжета (§ 1.З.4.), Для представления композиционных типов используются буквенные обозначения основных мотивов, реализующих тему «Проклятие»: А - «Наложение проклятия»; Б - «Реализация проклятия»; В - «Действия, направленные на ликвидацию проклятия»; Г - «Удачная/неудачная ликвидация проклятия».

С помощью статистического анализа выявляется преобладание трех- (АБВ, АБГ, БАВ, БВА, ВАБ) и четырехкомпонентных схем (АБВГ, АБГВ, БАВГ; БАГВ; ВАБГ) над двухкомпонекгаыми (АБ; БА; ВА). Далее на примере многокомпонентных схем рассматриваются два основных типа композиционного построения рассказов о родительском проклятии: последовательный (события развиваются в хронологическом порядке) и обратный (мотив проклятия сдвинут в середину/конец повествования). Изменение логики следования мотивов, представленной в инвариантной структурной модели, не может быть объяснено, если исследование остается в рамках анализа текста как такового, поэтому в § 1.3.5. («Прагматика текста как фактор текстообразовиния») рассматриваются типичные ситуации исполнения быличек о родительском проклятии и их влияние на содержательные и структурные параметры текста.

Опрос информантов в условиях полевой практики показал, что для быличек о материнском проклятии наиболее характерны следующие ситуации исполнения.

1. Ситуация бытового общения относительно равных по статусу (возрасту, информированности и проч.) участников с целью увлекательного времяпрепровождения. Е.Е. Левкиевская14 называет такие коммуникативные условия «беседой». Для беседы характерно преобладание фатической функции над информативной. В ситуации беседы быличка состоит как минимум из двух частей: рассказа о необычном событии и «оттадки»-интерпретации, расположенных именно в такой последовательности. Повествование о событии позволяет собеседникам пережить эмоциональное напряжете при столкновении с неизвестным. Интерпретация же вводит необычное событие в круг других подобных явлений,

" Левкиевская ЕЕ. Указ. соч.

отчасти снимая его уникальность. «Событийная» часть текста относительно устойчива, а «интерпретационная», напротив, вариативна, поскольку ситуация беседы a priori предполагает высказывание нескольких точек зрения на случившееся.

2. Ситуация обучения нормам поведения. В случае коммуникации двух и более человек с разным статусом знания, приоритетной становится дидактическая функция. В отличие от «беседных» быличек, исполнение которых диктуется темой разговора и ассоциативным рядом участников, «дидактические» рассказы часто оказываются реакцией на неправильное поведение младшего из участников.

В ситуации обучения двухчастная структура «беседной» былички преобразуется в одночастную: «событие» и «интерпретацию» говорящий стремится передать одним блоком, поскольку нормы поведения оказываются важнее излагаемого события, которое может быть представлено в сокращенном виде. Повествования такого типа зачастую теряют присущую быличке конкретность места, времени, действующих лиц, превращаясь в условный и всеохватывающий пример: «Один парничок... Матерь скляла его»[АКФ 1990, Опар., т. 6, № 271].

3. Ситуация ритуально обусловленная. К таковой можно отнести исполнение быличек во время святочных собраний молодежи с целью обучения правильному тендерному поведению. Об этом обычае упоминают многие исследователи традиционного фольклора'5. Ритуализированная беседа отличается от бытовой более четким распределением ролей между участниками коммуникации: они, как и в ситуации обучения, делятся на опытных и неопытных. Включение мифологических нарративов в шнтекст святочной обрядности часто сопровождается композиционной редукцией. Роль интерпретационной части понижается, что приводит к значительным подвижкам в содержании текста и оценке его достоверности информантами (последнюю Е.М. Мелетияский, С.Ю. Неклюдов и Е.С. Новик16 квалифицировали как

15 Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила, СПб.: Тов-во Р. Голике и А. Вильборг, 1903; Завойко Г.К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии // Этнографическое обозрение. 1914. N° 3-4. С. 81-178.

16 Мелетияский ЕМ., Неклюдов С.Ю., Новик Е.С. Статус слова и понятие жанра в фольклоре // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М.: Наследие, 1994, С. 39-104. Цит. по: Фольклор и постфолышор: структура, типология, семиотика [Электронный ресурс] / Центр типологии и семиотики фольклора ИВГИ РГГУ; рук. Неклюдов С.Ю. -Электрон, дан. - М., 2011. - Режим доступа: www.ruthenia.ru/folklore/meletneklgrinc.htm. свободный. -Запг, <;, экрана.

«нестрогую достоверность»).

Выяснению роли ритуального и игрового контекста в процессе сюжетосложения посвящен § 1.3.6. {«Роль ритуальных и игровых практик в формировании мифологического сюжета»).

В трех описанных ситуациях бытования быличек о проклятых представлены два возможных типа отношений текста с ритуальными и игровыми практиками: 1) текст и ритуал/игра - разные способы отображения внетекстовой действительности, 2) текст - органичная составляющая ритуального/игрового общения. В соответствии с этим нами были выделены былички неритуализовапные (беседные и обучающие/дидактические) и ритуализованные (святочные).

В неритуализованной быличке коммуникативная установка рассказчика формируется сообразно бытовой ситуации общения; в ритуализованной она задается еще и традицией, регламентирующей эту ситуацию извне. Контекст ритуала актуализирует иной ассоциативный ряд для трактовки сюжета, ср.: а) (неритуализованная быличка о посещении бани в неурочное время) «Здесь заспорил мужик с парнями, что никаких чертей нету: "Схожу на каменку и возьму любой камень". Вот пришла полуночь, и он пошел в баню. <...> Только протянул руку на каменку, и сели ему на течи, только он не видал кто, и до самого своего дому родного на коленках полз» [МРПНП 2007, № 253]; б) (ритуализованная быличка о посещении бани в период святок) «В святки-ти ходят в баню ведь! А в 12-то часов нельзя ведь ходить в баню ведь! <...> Он потел в баню-ту, его в бане-то захватила девка-то нага» [АКФ 2008, Пин., т. 2, № 207].

В § 1.3.6.1. («Святочная тематика в быличке "Женитьба на проклятой девушке"») на примере сюжета, происхождение и исполнение которого, на наш взгляд, было связано с периодом святок, более детально рассматриваются типы взаимоотношений текста, ритуальных и игровых практик.

Рассказы о святочных увеселениях образуют «рамку» сюжета, распространяя повествование за счет описаний типичных для этого времени ритуалов и обычаев (гадания, игры, споры). Поскольку в святочных гаданиях ключевой была тема скорого замужества, в ритуализованной быличке достаточно органично актуализировался еще один обрядовый контекст - свадебный, что дало возможность исполнителям вводить в

мифологический нарратив устные рассказы о разных моментах свадебного обряда -сватовстве, венчании и проч.

О том, как конкретно разнообразные обрядовые контексты повлияли на структуру сюжета, идет речь в § 1.3.6.2. («Композиционное построение святочной версии былички "Женитьба на проклятой девушке"»).

Святочная версия сюжета «Женитьба на проклятой девушке» создана на основе базовой схемы сюжета о проклятом ребенке (А+Б+В+Г) путем присоединения к нему сюжета об обретении невесты (Св+Бр)17; при этом мифологическая составляющая обыкновенно поглощается брачной. Поскольку брак (и обязательное в его составе венчание) воспринимается носителями традиционной культуры как ритуал, избавляющий от проклятия, он делает избыточным использование иных способов выручения проклятого (надевание креста, одежды и т.п.). С этим связана неизбежная редукция базовой схемы н тенденция к формированию текстов с обратной композицией (24 варианта из 33). В результате подобных трансформаций мифологическая составляющая может вообще исчезнуть из повествования. Таким образом, можно говорить о том, что включение былички в святочный контекст структурно переорганизует ее.

В § 1.3.6.3. («Святочный контекст и художественный мир былички (на примере сюжета "Женитьба на проклятой девушке")») анализируется влияние святочного контекста на такие параметры текста как художественное время и система персонажей.

Время в «святочной» быличке является стержнем повествования, вписывая его в определенные традицией жизненные и календарные циклы: герой знакомится с невестой во время святочных игрищ («Рождеством, на Новый год собрались в избу, и стал спорить он (хозяин бани. - Соб.) с другими» [Иванова 1996 (1), № 298]); свадьбу играет в зимний мясоед {«После Крешшения пойдем -я с тобой пойду!» [Соколовы 1999, 168]); поездка к родителям жены приурочена к послесвадебным гостинам («Вроде Рожаство mam или Крешшенье там <...> Едут все молодые, едут в гости» [ФА АГ СПбГУ; 99-08-09, № 108]) или масленичным гуляньям («Вот на масленку все молодые едут к теще на блины» [РСЗ 1989, № 158]).

17 Сватовство + Брак.

Под влиянием брачной тематики, актуализируемой святочным контекстом, система персонажей перестраивается в качественном и количественном отношениях. Общеизвестно, что для свадьбы важна представленность рода. Становясь элементом содержательной структуры мифологического текста, эта установка приводит к введению в повествование персонажей второго плана: родителей жениха, невесты, священника, крестной, других свадебных чинов.

Если в быличках о проклятом/обмененном ребенке главными действующими лицами являются мать и ребенок, с одной стороны, и противостоящий им мифологический персонаж, с другой, то в сюжете «Женитьба на проклятой девушке» представлено два главных персонажа: парень (герой святочного рассказа, жених) и девушка (героиня былички о проклятии, невеста). Роль мифологического персонажа переадресована героине, образ которой варьируется в зависимости от того, мифологическая или брачная составляющая в нем преобладает. В вариантах, ориентированных на свадебную тематику, она сразу выступает как потенциальный брачный партнер: «Видит: показывается с подполу девушка, красавица» [Чернышев 2004, 18-19]. Исчезновение мифологической составляющей может привести к тому, что в быличку начинают проникать выразительные средства, свойственные другим жанрам, в частности - волшебной сказке, в которой добывание невесты из иного мира является главной целью героя. Распространение былички за счет привлечения элементов сказочной поэтики отражается на ее восприятии носителями традиции: «Это, думаешь, правда? Я думаю это сказки, ну где это может черт принести ребенка, да сделать это все. Конечно, сказка. Это же не может быть правда» [ФА АГ СПбГУ; 99-08-56; № 56]. Словом «сказка» информанты часто называют неритуализованные былички:; для номинации ритуализованных мифологических нарративов используется другая терминология: «Раньше родители в страшные вечера страшные былинки рассказывали <...> Вот так. Бувалыцинки» [АКФ 1989, Луз., т. 7, № 420].

Разрыв сюжета с обрядовым контекстом может привести к изменению жанровой природы текста и формированию версий, уже непосредственно соотносимых со сказочной прозой.

В итоге в рамках жанра былички мы выделяем три жанровые реализации,

формирование которых обуславливается и поддерживается разнообразием контекстов их употребления:

• неритуализованная быличка (беседная и дидактическая);

• ритуализованная быличка (святочная);

• дсритуализованная быличка (быличка-сказка18).

Они перечислены нами в порядке их «удаления» от ядра жанра к периферии -зоне активного взаимодействия мифологической прозы со сказочной.

Во второй главе («Сказочная проза о детях, отданных нечистой силе») на примере сюжетов СУС 313, 532 выявляются возможные жанровые реализации в рамках сказочной прозы.

В волшебных сказках вручение ребенка нечистой силе реализуется посредством темы «Запродажа»19 (термин предложен В.Я. Проппом в монографии «Исторические корни волшебной сказки»), В § 2.1. («Структура темы "Запродажа" в волшебной сказке») описываются осповные структурные элементы темы (действие, субъект, объект, адресат20, обстоятельства действия). Сравнение их со структурными компонентами темы «Проклятие», описанными в 1 главе, показало, что при всех отличиях (запродажа представляет собой более сложное действие, нежели проклятие, протекающее в два этапа - встреча с представителем нечистого мира и заключение с ним обманного договора; в быличке уход ребенка в иной мир совершается сразу после наложения проклятия, в сказке физическое перемещение героя в «иной» мир обыкповенно откладывается до достижения совершеннолетия; в мифологичеком нарративе пол проклятого ребенка не является релевантным признаком21, в сказочном - всегда запродается мальчик и т.д.) обстоятельства совершения запродажи вполне

18 Это словосочетание мы используем для обозначения жанровой реализации, совмещающей признаки двух жанров. Ср. со сходными именованиями у Ю.М. Шеваренковой - «легенда-быличка», «легенда-предание»: «Совмещение в названии <...> сразу двух жанров означает попытку описать выделенную разновидность через особенности поэтики и сюжетной организации предания и былички» (Шеваренкова Ю.М. Исследования в области русской фольклорной легенды. Нижний Новгород, 2004. С. 22).

19 Общая схема ее построения такова: чтобы устранить беду, в которую он попал, родитель героя должен отдать представителю иного мира то, что не знает дома.

20 В первой главе, описывая ситуацию проклятия, для обозначения представителя нечистого мира мы. использовали термин «истинный адресат» (тогда как формально адресатом являлся проклинаемый); в ситуации запродажи этот термин представляется излишним, поскольку запродаваемый ребенок в коммуникации не участвует.

21 Исключение составляет сюжет «Женитьба на проклятой девушке».

сопоставимы с обстоятельствами наложения невольного проклятия: в обоих случаях появление нечистой силы является нежелательным и в значительной мере провоцируется неправильным поведением родителя. Косвенньм подтверждением сказанному служит тот факт, что в отдельных вариантах проклятие и запродажа взаимозаменяются или соединяются: «Одна шибко кляла вечером детей: они у ней забаловалися. Вдруг человек с бородой: "Отдай посулёное". Видно, лешак» [АКФ 1990, Луз., т. 38, №212].

В § 2.2. («Структура мотива "Запродажа" и возможности его повествовательного развития в составе волшебной сказки») мотив «Запродажа» рассматривается как основа для формирования различных нарративных сценариев. Запрет, нарушение которого приводит к запродаже, в сказках часто остается за рамками текста, однако его можно реконструировать на основании актуальной мифологической прозы: «...купец, не перекрестившись, стал пить прямо из озера нападкой» [Смирнов 2003, № 281] (ср.: «Если к озеру или пруду подойдешь некрещеный, то русалка утаскивала за собой» [МРПНП 2007, № 431]). С учетом этого структурная схема сюжета может быть представлена следующим образом: ([запрет] - нарушепие) - беда 1 - действие 1 - ликвидация беды 1 -действие 2 - беда 2,

где «действие 2» и «беда 2» - заключение обманного договора и вынужденная необходимость отдать сына соответственно.

В рамках мифологической прозы эта схема мота иметь четыре сценария развития событий (см. их перечень в § 1.2.). В волшебной сказке реализация трех из них («наказание», «неуспешная ликвидация» и «нейтрализация») невозможна, поскольку это противоречит ее структурному и этико-эстетическому канону: обязательности путешествия героя в иное царство и неизбежности счастливого конца. Таким образом, для волшебной сказки наиболее вероятным оказывается сценарий повествовательного развития мотива «Запродажа», обозначенный нами как «реализация» (та его разновидность, в которой запроданный не гибнет, а уходит в «иной» мир, пребывает там некоторое время, а затем благополучно возвращается).

§ 2.3. («Сюжеты волшебных сказок о детях, отданных нечистой силе: состав мотивов и их комбинаторика») посвящен описанию двух сказочных

сюжетов, в которых объектом запродажи является сын: «Чудесное бегство» - СУС 313 (§ 2.3.1.) и «Незнайка» - СУС № 532 (§ 2.3.2.), Для первого мотив «Запродажа» является обязательным элементом сюжета, для второго — окказиональным. Поскольку оба сюжета представлены контаминированлыми версиями, для их описания нами была введена дополнительная единица структурного членения -сюжетный блок, что позволяет ограничить поле исследования лишь теми отрезками сюжета, которые связаны с темой вручения ребенка нечистой силе. В итоге сюжет СУС 313 оказался представлен сюжетными блоками «Орел-царевич» и «Чудесное бегство», а сюжет СУС 532 - «Запродажа» и «Незнайка». Мотивный состав сюжетных блоков был описан в соответствие со схемой, предложенной В.Я. Проппом22. Для каждого из сюжетпых блоков фиксировались минимальный и максимальный набор структурообразующих мотивов.

В § 2.3.4. («ЭСР "Запродажа" в сюжете волшебной сказки: структурный и функциональный аспекты») на примере сюжета «Чудеспое бегство» (СУС 313) рассматриваются изменения, происходящие в структуре мифологического ЭС «Запродажа» при встраивании его в классическую волшебную сказку. В зависимости от степени его автономности выделяются следующие способы соединения: поглощение (все мотивы ЭС заменены сказочными мотифемами), наложение, последовательное соединение. Далее на примере сюжета «Незнайка» (СУС 532), в котором ЭС «Запродажа» появляется окказионально, помимо регулярных (поглощение, наложение) рассматриваются альтернативные возможности присоединения этого структурного элемента: встраивание (усечению подвергается не ЭС, а сказка: мотив ухода героя заменяется мифологическим мотивом увода ребенка новым хозяином) и монтаж (ЭС «Запродажа» заменяется ЭС «Проклятие», на основе

22 Пропп Ъ.Я. Морфология. Исторические корни волшебной сказки И Собрание трудов В.Я. Проппа. / Коммент. Е.М. Мелетииского, A.B. Рафаевой. Сост., науч. ред., текст, коммент. И.В. Пешкова. М: Лабиринт, 1998.

23 ЭС - элементарный сюжет. Исследуя литовскую прозу, Б.П. Кербелите отметила, что волшебные сказки состоят из «простых сюжетов, способных образовать различные комбинации и быть основой самостоятельных произведений, в которых изображается одно столкновение двух персонажей (или столкновение персонажа с объективной закономерностью, силой и т. п.) при достижении одной цели; в результате меняется или сохраняется некая начальная ситуация. <...> представление о простейших сюжетах <...> можно получить на основе изучения преданий, мифологических и этиологических сказаний, а также многих сказок о животных» {Кербелите В. П. Историческое развитие структур и семантики сказок. Вильнюс: Вага. 1991. С. 24).

которого может формироваться отдельная сказка, в которой мифологический сюжет о проклятом ребенке соединяется со сказочным бегством при помощи волшебного помощника).

Проделанная работа приводит к следующим выводам: мифологический ЭС «Запродажа» в структуре волшебной сказки, с одной сторопы, утрачивает ряд изначально присущих ему жанровых признаков и возможностей сценарного развития, с другой - приобретает функции, определяемые сказочной логикой. ЭС сохраняет некоторую структурную автономность, что не влияет на жанровый статус текста, но может вызвать проникновение в него мифологических мотивов. Автономность ЭС сильнее проявляется при расположении его в начале сказки. В окказиональных версиях мотивы «Запродажа» и «Проклятие» оказываются менее интегрированными в структуру сказки и тяготеют к реализации в форме мифологического нарратива.

В § 2.4. («Прагматика волшебной сказки как фактор текстообразования») анализируются типичные для сказки ситуации исполнения и их роль в процессе текстообразования.

§ 2.4.1. («Типология ситуаций исполнения сказок»). Различные формы контекстуального окружения сказочной прозы не являлись специальным предметом научной рефлексии в течение многих лет. Однако в уже ставших классическими сборниках можно найти отдельные замечания, касающиеся условий бытования сказок. Анализ такого рода сведений позволил нам описать типичные коммуникативные ситуации с таких позиций как временные (рабочее время/досуг, праздники) и пространственные (дом и пространство около него/дорога/места временного пребывания людей) характеристики, типы адресатов (взрослые/молодежь/дети) и адресатов (взрослые мужчины/женщины) Данные сведения по возможности дополнялись информацией, полученной в ходе полевых изысканий. По совокупности они позволили выделить три типа ситуаций исполнения в зависимости от состава участников коммуникации:

1. рассказывание сказок взрослыми для взрослой аудитории;

2. рассказывание сказок взрослыми для молодежной аудитория;

3. рассказывание сказок взрослыми детям.

Поскольку относительно ситуации рассказывания сказок на молодежных

посиделках Имеющихся свидетельств недостаточно для подробного описания, исследование ограничено рассмотрением и сравнением двух ситуаций - «взрослой» и «детской».

§ 2.4.2. {«"Взрослая" волшебная сказка») «Взрослой» мы называем сказку, рассказывавшуюся взрослыми сказочниками в мужских, женских и смешанных аудиториях с целью приятно провести время, отвлечься от тяжелой работы и т.п. Подобная функциональная нагруженность сказочной прозы определяется исследователями как эстетическая. Реализуется она через особую художественную форму - сказочный канон (сказочную «обрядность»), В результате анализа фрагментов интервью было выявлено несколько признаков сказочного канона, регулярно упоминаемых информантами.

1. Отграниченностъ от бытовой речи. Вхождение участников коммуникации в зону правил и выход из нее часто маркируется на текстовом уровне («Вот я вам какую сказку. <...> Интересная сказочка?» [АКФ 1985, Куйб., т. 4, № 1]) и дополнительно подчеркивается обрамляющими формулами, обозначающими начало и конец сказки. Вхождение в особую зону коммуникации может маркироваться и невербально - через собирание слушателей в определенном месте, в определенное время, рассаживание по местам и т.п.

2. Целостность. Под этим свойством подразумевается необходимость рассказывать сказку от начала и до конца; при этом вмешательство слушателей в исполнительский процесс, как правило, оценивается негативно и даже может привести к конфликтным ситуациям. Нам представляется возможным связать этот признак сказочного канона с отголосками магической функции волшебной сказки.

3. Длительность можно назвать самым ярким признаком волшебной сказки. Обеспечивалась она не только и не столько сюжетом, сколько особыми стилевыми приемами: «Я тут говорю содержание только, - добавил он, - дай того не помню, а начнут ведь сказывать, да из слова десять сделают, и весь вечер одну сказку!» [Балашов 1970, 19].

§ 2.4.3. («"Детская" волшебная сказка»). Под «детской» мы разумеем волшебную сказку, рассказываемую взрослым сказочником детям. Многие исследователи отмечали ее меньшую длительность в сравнении со «взрослой».

Отсутствие у детей интереса к долгой сказке связано с тем, что детская аудитория отличительным признаком сказки считает пе красоту повествования, а испытываемый во время слушания страх («Она рассказываю, а мы спим на полатях на печке. Нам страшно делалось. <...>_Какой-то страх был. Такая сказка» [ЛАИ 1999, Пин., т. 1, № 126]. Таким образом, в детской сказке доминирующей была фатическая функция. Эмоциональную реакцию слушателя-ребенка усиливало сближение с главным героем за счет совпадения половых, возрастных и прочих характеристик (имя, биография и проч.).

На примере сюжета «Незнайка» (СУС 532) рассматриваются изменения, которые вызваны выдвижением на первый план героя-ребенка. Если в «классической» версии сюжета герой запродается ребенком, а в дальнейших событиях он принимает участие уже взрослым, то в «детской» версии момент его взросления отодвигается: герой либо отправляется в путь будучи ребенком, выполняет задания антагониста, добывает невесту и возвращается домой (в этом случае брак оказывается за пределами сказочного повествования), либо взрослеет, находясь в ином мире (что нарушает жанрово-стилевые каноны волшебной сказки).

Внимание к герою-ребенку изменяет и соотношение сюжетных блоков в масштабах сказки: сюжетный блок «Запродажа», описывающий предысторию героя и его предварительные испытания, в «детской» сказке становится более значимым, что выражается в его распространении24. Наращивание объема происходит за счет усложнения структуры посредством приема утроения, ввода диалогов и мотивов, позаимствованных из других сказочных и мифологических сюжетов. Возможность проникновение в «детскую» сказку мифологических мотивов мы связываем с выдвижением на первый план фатической функции. Чувство страха сближает «детскую» волшебную сказку с мифологическим рассказом. Подобное взаимодействие может порождать окказиональные версии, балансирующие на грани между сказкой и былинкой. Таким образом, «детская» сказка может выступать в роли связующего звена между волшебной сказкой и мифологическим нарративом.

24 О значимости испытания в структуре детской волшебной сказки пишет и Г.В. Власова: «...испытание является основной функцией этой группы сказок, его место и характер имеют специфические особенности и обусловлены детской природой» (Власова Г.И. Детская волшебная сказка в современных записях (традиционная поэтика). Автореф. дисс... канд. филол. наук. М.: МГУ, 1990. С. б).

В Заключении представлены основные выводы, полученные в ходе диссертационного исследования, и намечаются перспективы дальнейшей работы.

Рассмотрев сюжетный состав быличек и волшебных сказок о детях, отданных родителями нечистой силе, описав типичные ситуации их воспроизведения в живой традиции, проанализировав связь «внешних» по отношению к тексту факторов с его «внутренними» характеристиками, мы смогаи выделить в каждом жанре несколько типов текстопорождающих моделей (жанровых реализаций). Сведя их в единую таксономическую таблицу, в которой сверху вниз и от краев к центру они расположились по мере их движения от «ядра» жанра к его «периферии», мы получили цепочку возможных фаз жанровых перевоплощений темы:

Рис. 2. Таксономическая шкала мифологических и сказочных жанровых

реализаций темы о детях, отданных нечистой силе.

Быличка Быличка Волшебная сказка Волшебная сказка

«Ядро» «Периферия» «Периферия» «Ядро»

неритуализован ная быличка: а) беседная; б) дидактическая «взрослая» волшебная сказка

ритуализован-ная быличка (святочная) «детская» волшебная сказка

деритуализо-ванная быличка (былич-ка-сказка) сказка-быличка

В итоге жанры былички и волшебной сказки предстали как структурно сложные и одновременно динамичные, образования. Нами были выявлены следующие параметры коммуникативной ситуации, влияющие на текстообразование:

возраст слушателей (взрослые/молодежь/дети), время исполнения (в основном календарное). В мифологической прозе изменение первого из них приводит к смене функциональной направленности текста: фатическая функция совмещается с дидактической или ритуальной, что влияет на композиционное построение (диалогическая форма сменяется монологической). Изменение времени исполнения былички с будничного на праздничное может спровоцировать включение ее в обрядовый контекст: гибкая структура былички достраивается и усложняется за счет привлечения дополнительных мотивов, сам текст приобретает изначально несвойственные ему трактовки, обусловленные новым контекстуальным окружением.

Что касается волшебной сказочной прозы, то изменение вышеназванных параметров коммуникативной ситуации влечет за собой изменение содержательных характеристик текста, именуемых сказочным каноном. В рамках «детского» сказочного канона возможна дальнейшая функциональная переориентация текста, определяющая структурные изменения сказки. При этом важно отметить, что эти изменения не являются сигналами разрушения жанра. Благодаря этой пластичности они оказались способными не только длительное время удерживаться в живой традиции, но при определенных обстоятельствах реактуализироваться в ней.

Проблематика работы может иметь перспективу развития в нескольких направлениях. Во-первых, за счет расширения объектного поля путем подключения других прозаических жанров, реализующих тему «Вручение ребенка нечистой силе» (легенда, бывальщина, бытовая сказка), иных контекстов их исполнения (религиозного, социального и др.), а также текстов прочих тематических групп, так или иначе пересекающихся с ней. Во-вторых, представленная в диссертации таксономическая цепочка жанровых реализаций, последовательно представляющая возможные фазы трансформации былички и волшебной сказки, позволяет переводить исследование с синхронного уровня на диахронный и открывает новые возможности в решении проблем их генезиса и исторической эволюции. В-третьих, расширение текстовой базы путем привлечения иноэтнических традиций дает возможность представить тему «Вручение ребенка нечистой силе» в конкретно-исторических и национальных проекциях.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:

Работа, опубликованная в журнале, входящем в перечень ВАК:

1. Соловьёва Я.Ю. Сюжетные версии былинки о проклятых людях (к проблеме вариативности фольклорной традиции) // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. - 2009. - № 4 (2). - С. 148-156.

Публикации в других изданиях:

2. Соловьёва Я.Ю. К проблеме жанровых границ в устной народной прозе: трансформация мифологических нарративов в сказочные // Актуальные проблемы полевой фольклористики: Сборник научных трудов. - Сыктывкар, 2008. - Вып. 4. - С. 24-27.

3. Соловьёва Я.Ю. Сюжет «Женитьба на проклятой девушке» и его современные жанровые реализации // Миф — фольклор — литература. Памяти И.В. Зырянова: межвуз. сб. статей по материалам научного семинара (25-26 февраля 2008 г.) / Под ред. H.A. Петровой, JI.B. Туневой; Перм. гос. пед. ун-т. - Пермь, 2008. - С. 69-79.

4. Соловьёва Я.Ю. Сюжет «Женитьба на проклятой девушке/девушке из бани» (СУС 813 А) в контексте святочной обрядности (к проблеме жанровой эволюции фольклорной традиции) // Материалы XVI Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология». - М.: 2009.-С. 378-380.

5. Соловьёва Я.Ю. Былички о материнском проклятии: жанровые реализации в живой традиции // Материалы Международного молодежного научного форума «Ломоносов-2010» / Отв. ред. И.А. Алешковский, П.Н. Костлев, А.И. Андреев, A.B. Андриянов. [Электронный ресурс] — М,: 2010.

Напечатано с готового оригинал-макета

Подписано в печать 25.10.2011 г. Формат 60x901/16. Усл.печл. 1,0. Тираж 80 экз. Заказ 445.

Издательство ООО "МАКС Пресс" Лицензия ИД N 00510 от 01.12.99 г.

119992, ГСП-2, Москва, Ленинские горы, МГУ им. М.В. Ломоносова, 2-й учебный корпус, 527 к. Тел. 939-3890,939-3891. Тел./факс 939-3891.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Соловьёва, Яна Юрьевна

Введение.

Глава 1. Мифологическая проза о детях, отданных нечистой силе.

1.1. Структура темы «Проклятие» в устной несказочной прозе и ее жанровые реализации.

1.2. Повествовательная структура мифологических нарративов о родительском проклятии: кроссюжетный анализ.

1. 3. Мифологические сюжеты о родительском проклятии: базовые мотивы и их комбинаторика.

1.3.1. «Мифологический персонаж уводит проклятого ребенка».

1.3.2. «Мифологический персонаж обменивает проклятого ребенка».

1.3.3. «Женитьба на проклятой девушке».

1.3.4. Комбинаторика базовых мотивов сюжетов о родительском проклятии.

1.3.5. Прагматика текста как фактор текстообразования.

1.3.6. Роль ритуальных и игровых практик в формировании мифологического сюжета.

1.3.6.1. Святочная тематика в быличке «Женитьба на проклятой девушке».

1.3.6.2. Композиционное построение святочной версии былички «Женитьба на проклятой девушке».

1.3.6.3. Святочный контекст и художественный мир былички (на примере сюжета «Женитьба на проклятой девушке»).

Глава 2. Сказочная проза о детях, отданных нечистой силе.

2.1. Структура темы «Запродажа» в волшебной сказке.

2.2. Структура мотива «Запродажа» и возможности его повествовательного развития в составе волшебной сказки.

2.3. Сюжеты волшебных сказок о детях, отданных нечистой силе: состав мотивов и их комбинаторика.

2.3.1. Сюжет «Чудесное бегство» (СУС № 313).

2.3.1.1. Мотивный состав сюжетного блока «Чудесное бегство».

2.3.1.2. Мотивный состав сюжетного блока «Орел-царевич».

2.3.2. Сюжет «Незнайка» (СУС № 532).

2.3.3. ЭС «Запродажа» в сюжете классической волшебной сказки: структурный и функциональный аспекты.

2.4. Прагматика волшебной сказки как фактор текстообразования.

2.4.1. Типология ситуаций исполнения сказок.

2.4.2. «Взрослая» волшебная сказка.

2.4.3. «Детская» волшебная сказка.

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Соловьёва, Яна Юрьевна

Сравнительное изучение сказочной и мифологической прозы в отечественной фольклористике имеет давнюю историю. В ней явно выделяются два периода, которые с некоторой долей условности можно обозначить как «генетический» и «поэтический». На первом этапе (середина XIX - начало XX вв.) научные интересы исследователей были сосредоточены преимущественно на реконструкции стадий формирования и развития сказки. В свете такого подхода, характерного для сторонников мифологической школы, связь сказки и мифологической прозы объяснялась общим источником их происхождения - первобытным мифом. В итоге история появления классической сказки представлялась следующим образом: миф — мифологическая сказка — классическая сказка. В кратком изложении Е.М. Мелетинского этот процесс предполагал прохождение нескольких фаз трансформации мифологических текстов: «.деритуализация, десакрализация, ослабление строгой веры в истинность мифических "событий", развитие сознательной выдумки, потеря этнографической конкретности, замена мифических героев обыкновенными людьми, мифического времени сказочно-неопределенным, ослабление или потеря этиологизма, перенесение внимания с коллективных судеб на индивидуальные - все это <.> ступеньки трансформации мифа в сказку» [Мелетинский 1970, эл. версия]. В работах означенного направления актуальная мифологическая проза рассматривалась как один из надежных источников для реконструкции системы представлений и верований, отразившихся в структуре и образном строе сказки.

Второй, «поэтический», этап (последняя треть XX - начало XXI вв.) связан с изменением отношения исследователей к мифологической прозе. Включение ее в объектное поле фольклористики имело ряд серьезных последствий для научного дискурса: пересмотр структуры жанровой системы фольклора, появление нового термина1 в фольклористическом тезаурусе, а главное — сдвиг научных интересов в сторону выявления поэтических особенностей мифологических нарративов.

Генетические связи не могли не спровоцировать появление работ, в которых описание жанровой онтологии былички базировалось на ее сравнении со сказкой [Померанцева 1965, 1975; Разумова 1993]. При этом они рассматривались как параллельно существующие жанровые формы, в результате взаимодействия которых в живой традиции регулярно порождаются тексты, совмещающие их жанрово

1 «Слово «быличка» было подслушано братьями Б. и Ю. Соколовыми у белозерских крестьян <.> и с их легкой руки вошло в практику фольклористов» [Померанцева 1975, 13]. дифференциальные признаки. Наделение подобных текстов самостоятельным жанровым статусом в работах Э.В. Померанцевой и И.А. Разумовой формально было закреплено введением в научный оборот новой терминологии: «.термин "быличка" соответствует понятию суеверный меморат (С1аиЬепзтетога1). От бывальщины, досшлыцины, предания, то есть фабулата или фикта, быличка отличается своей, условно говоря, бесформенностью, единичностью, необобщенностью. Поэтому при изучении русских суеверных рассказов должны быть выделены, с одной стороны, былички, с другой - бывальщины» [Померанцева 1975, 14]; (при условии усиления роли эстетической функции. — Я.С.) «простой эпизод разрастается в сложный сюжет — меморат превращается в фабулат, рассказ выходит за жанровые границы былички, становится бывальщиной» [Померанцева 1975, 24]; «Несмотря на зыбкость межжанровых границ, на наш взгляд, можно выделить особую разновидность сказок-бывалыцин <.> Сюжеты сказок этого типа связаны с персонажами низшей демонологии <.> Сказки-бывалыцины обладают структурными особенностями, а также поэтическими и стилистическими» [Разумова 1993,103]).

Несмотря на то, что настоящая диссертация может быть вписана в ряд подобных сравнительных исследований, мы сознательно отказались от термина «бывальщина» и производных от него, поскольку полагаем, что выделение в системе прозаического фольклора еще одного («промежуточного») жанра невольно искажает представления о жанровой феноменологии сказки и былички, а также о характере и процессах их взаимодействия. В этом утверждении мы опираемся на точку зрения Б.Н. Путилова о том, что «можно говорить о признаках жанрово определяющих и жанрово сопутствующих. <.> В конкретных текстах какие-то признаки могут не просматриваться либо находиться на периферии; более того, могут проявлять себя признаки для данной микросистемы не вполне характерные» [Путилов 1994, 156]. Таким образом, текстовая база данной работы распределена между двумя, а не тремя жанрами.

Изменение набора жанрово-дифференциальных признаков, проявляемых в отдельном фольклорном тексте (= варианте), может происходить по разным причинам. Современные исследования в области прагматики убедительно показывают, что далеко не последнюю роль в этом играет ситуация исполнения2. Соответственно описание

2 «.можно назвать группу отдельных факторов, таких, как число участников коммуникации, их социальные и коммуникативные характеристики, отношения между ними, пространство, в котором коммуникация осуществляется, расположение отдельных предметов в нем и их значение в процессе коммуникации, временные границы коммуникации и характеристика ее протекания. Назовем этот фрагмент реальной действительности коммуникативной ситуацией» [Когепэку 1987, 20-21]. коммуникативных ситуаций, типичных для актуализации мифологической и сказочной прозы, выявление того, как они влияют на содержательные и поэтические параметры текста, может значительно прояснить вопрос о причинах и векторах взаимодействия сказки и былички.

Нашей исходной гипотезой стала идея о том, что мифологическая и сказочная жанровые модели представляют собой совокупности некоторого числа «подмоделей» (= жанровых реализаций), сформировавшихся под влиянием разнообразных и одновременно типичных для них ситуаций исполнения. Жанровые реализации могут быть представлены в виде таксономической шкалы, крайними полюсами которой будут «классические» модели мифологического и сказочного нарративов (именно они формируют ядро жанров), между которыми располагается разветвленная сеть переходных (периферийных) текстопорождающих моделей. Наличие такой сети -показатель не только пластичности жанров, их способности адаптироваться к конкретным условиям исполнения и изменению социокультурного фона, но и возможности реактуавизироваться в традиции.

Оптимальным способом верификации выдвинутой гипотезы нам представляется кросс-жанровый анализ текстов одной тематической группы, неоднократно с успехом апробированный на материале устной народной прозы (см. работы И.Н. Райковой [Райкова 1995], Н.Е. Котельниковой [Котельникова 1996], Н.К. Козловой [Козлова 2000], И.С. Брилевой [Брилева 2007], И.А. Бессонова [Бессонов 2010]).

Выбор темы «Вручение ребенка во власть нечистой силы» был продиктован тем, что она широко представлена в устной вербальной культуре, ритуальных практиках, системе верований, обладает значительным сюжето- и жанровопорождающим потенциалом и является актуальной для современных исполнителей (чш позволило провести ряд полевых экспериментов по выявлению роли разнообразных контекстов в процессе текстообразования).

Принципы анализа разножанровых текстов одной тематической группы основываются на положении о разложимости мотива, введенном в научный оборот при структурном изучении сказочной прозы [Пропп 1998]. Мотив рассматривается как структурный компонент сюжета, состоящих из таких элементов как субъект, объект, действие, обстоятельства действия3. В конкретных текстах разнообразное наполнение

3 Желая развести парадигматический и синтагматический уровни анализа, мы использовали положения дихотомической теории мотива, разработанной А. Дандесом. Последний выделяет два уровня анализа мотива - этический и эмический. Этический нацелен на выявление универсальных характеристик мотива, не учитывающих его место и системные связи в структуре нарратива (в нашей работе термин тема будет употребляться применительно к этому уровню). Эмический уровень предполагает перечисленных элементов формирует их образное и жанровое своеобразие, предопределяя пути возможного развития сюжета.

В связи с тем, что акцент в диссертации сделан на анализе структур текстопорожающих моделей, необходимо охарактеризовать категориальный аппарат, который будет использован нами. Наряду с мотивом в качестве операционной единицы изучения нарративных структур мы выделяем и другие (более крупные) единицы -элементарный сюжет (ЭС) и сюжетный блок.

Предложение рассматривать ЭС в качестве структурной единицы более крупной, нежели эпизод, исходило от Б. П. Кербелите. Исследуя литовскую прозу, она отметила, что волшебные сказки состоят из «простых сюжетов, способных образовать различные комбинации и быть основой самостоятельных произведений, в которых изображается одно столкновение двух персонажей (или столкновение персонажа с объективной закономерностью, силой и т. п.) при достижении одной цели; в результате меняется или сохраняется некая начальная ситуация. <.> представление о простейших сюжетах <. > можно получить на основе изучения преданий, мифологических и этиологических сказаний, а также многих сказок о животных» [Кербелите 1991, 24].

Наличие в прозаическом репертуаре контаминированных версий сделало необходимым выделение еще одной единицы структурированности текста. Дело в том, что при соединении двух и более ЭС в единое повествование один ЭС, становясь центральным, сюжетообразующим, как правило, сохраняется в полном объеме, а другие редуцируются и начинают выполнять функцию развернутой мотивировки. Подобные сегменты сказок Н.М. Ведерникова именовала «сюжетными образованиями» [Ведерникова 1970,4]. Неудачное, на наш взгляд, терминологическое обозначение побудило нас предложить альтернативную замену - сюжетный блок.

Предложенный алгоритм описания и аналитики текста (структура темы — повествовательная структура темы — сюжетная схема структура конкретного сюжета) позволяет не только выявить особенности реализации темы в разных жанрах, но и выявить то общее, что может послужить основой для межжанрового взаимодействия.

Поскольку в рамках традиционной аналитики сюжетосложения, ограничиваясь границами текста как такового, мы не можем объяснить причины варьирования инвариантной сюжетной схемы, возникает необходимость рассмотреть условия бытования и исполнения текста «изнутри» традиции, то есть обратиться к анализу изучение мотива в структуре нарратива, с учетом как парадигматических, так и синтагматических связей и здесь мы будем использовать термин мотив. прагматики. Совмещение приемов структурного описания текста с прагматическим анализом позволяет совместить два подхода к описанию материала - этический и эмический, оценивающих фольклорную традицию с двух позиций: «внешней» (исследовательской) и «внутренней» (исполнительской), что, в конечном счете, придает интерпретации фольклорных текстов более объективный характер.

Таким образом, предметом изучения в данной диссертации является таксономическая шкала жанровых реализаций темы о детях, отданных родителями нечистой силе. Основная цель исследования состоит в выявлении механизмов процесса текстообразования мифологических и сказочных нарративов, а также внутри- и внетекстовых факторов, обуславливающих их жанровую онтологию и взаимодействие. Эта цель предполагает решение следующих задач:

1. описание представлений о детях, отданных нечистой силе и связанных с ними мифоритуальных практик;

2. выявление сюжетного и мотивного состава сказочной и несказочной прозы данной тематической группы;

3. характеристика типичных ситуаций бытования жанров былички и волшебной сказки;

4. описание содержательных и поэтических параметров текста, проявляющихся в каждой из выделенных типичных ситуаций исполнения;

5. расположение выявленных внутрижанровых типов текста в виде таксономической шкалы, отражающей фазы жанровых трансформаций.

Для решения перечисленных задач на разных этапах работы целесообразно использовать следующие аналитические методы: описательный (при работе с конкретными сюжетами), структурно-семантический, структурно-типологический, функциональный (при рассмотрении композиции мифологических и сказочных нарративов), прагматический (при оценке влияния параметров коммуникативной ситуации на воспроизводимый исполнителем текст), статистический (для выявления типичных и окказиональных вариантов и версий).

Порядок решения задач определил «зеркальную» композицию диссертации, которая состоит из двух глав (первая - «Мифологическая проза о детях, отданных нечистой силе», вторая - «Сказочная проза о детях, отданных нечистой силе»), в фокусе которых описание и сравнение поэтических особенностей сказки и былички: структурных, образных, стилевых. Анализу параметров коммуникативных ситуаций, типичных для каждого жанра, посвящены отдельные разделы в рамках глав.

Методологические основания работы формировались с опорой на классические и современные исследования по теории фольклора (А.Н. Веселовский, Б.Н. Путилов, К.В. Чистов, С.Ю. Неклюдов, Т.Б. Дианова), сказке и несказочной прозе (А.И. Никифоров, В.Я. Пропп, Э.В. Померанцева, Е.М. Мелетинский, С.Н. Азбелев, К.В.Чистов, И.А. Разумова, С.Б. Адоньева, Е.Е. Левкиевская). Описание сюжетов несказочной прозы велось с позиции структурно-семантического и функционально-структурального подхода (А. Дандес, Б.П. Кербелите, П.Г. Богатырев). Принципы анализа текстов одной тематической группы представлены в упомянутых выше работах И.Н. Райковой, Н.Е. Котельниковой, Н.К. Козловой, И.С. Брилевой, И.А. Бессонова.

В области изучения прагматики особенно значимыми для нас оказались работы отечественных исследователей, адаптировавших методы прагматического анализа, разработанного американскими учеными (Дж. Остин, Дж. Серль), к фольклорному материалу (Е.С. Новик, С.М. Толстая, Л.Н. Виноградова, С.Б. Адоньева, Е.Е. Левкиевская).

Текстовая база исследования формировалась из нескольких источников. Основной материал по несказочной прозе был собран нами во время экспедиций кафедры русского устного народного творчества филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова в Кировскую область (2002 - 2010 гг.). Помимо этого использовались материалы кафедрального архива в другие российские регионы (Архангельскую, Калужскую области), а также архива Академической гимназии при СПбГУ (Ленинградская, Вологодская, Псковская, Тверская, Новгородская области), личного архива A.A. Ивановой (Архангельская область). Полевая методика сбора материала опиралась на формы включенного наблюдения, интервьюирования, опроса по специально разработанным вопросникам. В качестве дополнительных источников привлекались материалы, опубликованные в различных сборниках, периодических изданиях и сети Интернет (см. Библиографию). По волшебной сказке основными источниками послужили классические сборники XIX — первой половины XX вв. (см. Библиографию) и полевой материал конца XIX — начала XXI вв. (в последнем фрагментарные записи и краткие пересказы сюжетов преобладают над развернутыми текстами). Подобная асимметрия объясняется непопулярностью жанра волшебной сказки в современной деревне. Однако, поскольку все используемые в рамках диссертации тексты фиксировались на временном отрезке примерно в 150 лет (середина XIX - начало XXI вв.), а основной корпус текстов едва ли простирается за пределы XX в., для настоящего исследования временной «зазор» мы сочли не столь существенным.

Необходимость учитывать при аналитике текстов типичные ситуации бытования жанров привела к расширению перечня материалов диссертационной работы за счет подключения разнообразных «разовых образований» (комментариев информантов, сведений о бытовании жанра и др.). Сведения о бытовании сказок извлекались также из предисловий, комментариев к сборникам, паспортов исполнителей, исследовательских статей. Таким образом, типичные ситуации бытования сказок были отчасти реконструированы нами уже по ходу исследования.

Апробация работы. Работа обсуждалась на заседании кафедры русского устного народного творчества МГУ им. М.В. Ломоносова. Основные результаты диссертационного исследования были представлены в форме докладов на ежегодной международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (г. Москва, МГУ, 2007, 2008, 2009, 2010), на II Всероссийском конгрессе фольклористов (г. Москва, 2010) и на заседании методологического семинара по актуальным проблемам полевой фольклористики (г. Москва, МГУ 2006).

По теме исследования опубликовано 5 статей, одна из которых — в рецензируемом научном журнале, входящем в перечень ВАК. Основные положения, выносимые на защиту.

1. Мифологическая и сказочная жанровые модели представляют собой совокупность некоторого числа «подмоделей» (= жанровых реализаций), которые могут бьггь репрезентированы в виде таксономической шкалы фаз их возможных взаимопереходов: неритуализованная (беседная, дидактическая) быличка — ритуализованная быличка дершуализованная быличка (быличка-сказка) сказка-быличка «- «детская» волшебная сказка <- «взрослая» волшебная сказка.

2. Важнейшими факторами, влияющими на механизм процесса текстообразования, является коммуникативная ситуация, ее целевая установка (фатическая, эстетическая, дидактическая или магическая/ритуальная) и половозрастной состав участников. При этом сценарии выстраивания отношений «текст -контекст», как и их последствия, у былички и волшебной сказки различаются и в значительной мере определяются жанровой онтологией текста.

3. В мифологическом нарративе смена коммуникативных условий и стратегий в первую очередь влияет на структуру текста, в сказочном - на те его поэтические и содержательные параметры, которые квалифицируются исследователями как «сказочная обрядность», «сказочный канон».

Заключение научной работыдиссертация на тему "Народная проза о детях, отданных нечистой силе"

Заключение

Поставив целью исследования выявление механизмов процесса текстообразования мифологических и сказочных нарративов, а также внутри- и внетекстовых факторов, обуславливающих их жанровую онтологию и взаимодействие, мы рассмотрели сюжетный состав быличек и волшебных сказок о детях, отданных нечистой силе, описали типичные ситуации их бытования, проанализировали связь «внешних» по отношению к тесту факторов с его «внутренними» характеристиками.

Важными в плане текстообразования оказались такие параметры коммуникативной ситуации как половозрастной состав слушателей (взрослые/молодежь/дети) и время исполнения (в первую очередь календарное). В мифологической прозе их изменение приводит к смене функциональной направленности текста: фатическая функция совмещается с дидактической или ритуальной. В первом случае изменения касаются главным образом композиционного построения текста: диалогическая форма изложения сменяется монологической, изменяется порядок следования основных частей былички - «события» и «интерпретации». Эти изменения являются вариантом существующей в конкретной локальной традиции нормы, «вибрацией» (термин К.В. Чистова [Чистов 2005]) текста. Наиболее существенные изменения вызывает включение мифологического текста в обрядовый контекст: гибкая структура былички достраивается и усложняется за счет привлечения дополнительных мотивов; при этом текст приобретает изначально несвойственные ему трактовки, обусловленные новым контекстуальным окружением.

В волшебной сказке изменение вышеназванных параметров коммуникативной ситуации влечет за собой изменение поэтических и содержательных параметрах текста, квалифицируемых исследователями как «сказочная обрядность», «сказочный канон». В рамках «детского» сказочного канона возможна дальнейшая функциональная переориентация текста, определяющая структурные изменения текста. При этом важно отметить, что эти изменения не являются сигналами разрушения жанра.

На основании проведенной работы мифологические и сказочные жанровые реализации темы о детях, отданных нечистой силе, можно представить в виде следующей таксономической таблицы:

Список научной литературыСоловьёва, Яна Юрьевна, диссертация по теме "Фольклористика"

1. АКФ Архив кафедры русского устного народного творчества МГУ им. М.В. Ломоносова.

2. ЛАИ — Личный архив А.А. Ивановой.1. Интернет-архивы

3. Агапкина 1993 Агапкина Т.А. Несказочная проза и паремия // Славянское и балканское языкознание. Структура малых фольклорных текстов. М.: Наука, 1993. С. 152-160.

4. Адоньева 1999а Адонъева С.Б. Сказочный текст и традиционная культура. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2000.

5. Адоньева 19996 Адонъева С.Б. «Я» и «ты» в ритуальном тексте: ситуация границы // Пограничное сознание. Альманах «Канун». Вып. 5. СПб.: Наука, 1999. С. 4774.

6. Адоньева 2004 Адонъева С.Б. Прагматика фольклора. СПб.: Изд-во СПбГХ Амфора, 2004.

7. Азадовский 2006 — Азадовский М.К. Восточносибирские сказки. СПб.: Тропа Троянова, 2006.

8. Азбелев 1965 — Азбелев С.Н. Отношение предания, легенды и сказки к действительности (с точки зрения разграничения жанров) // Славянский фольклор и историческая действительность. М., 1965. С. 5-26.

9. Айвазян 1975 Айвазян С.Г. Указатель сюжетов русских быличек и бывалыцин о мифологических персонажах И Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М.: Наука, 1975. С. 162 -191.

10. Алпатов 1998 —Алпатов C.B. Повествовательная структура легенды (книжные источники и поэтика фольклорных сюжетов об искушении) // Авт. дисс. канд. филолог, наук. М.: МГ^ 1998.

11. Аникин 1977 — Аникин В.П. Русская народная сказка. М.: Просвещение, 1977.

12. Аникин 2004 — Аникин В.П. Теория фольклора. Курс лекций. М.: Университет книжный дом, 2004.

13. Афанасьев 1985 — Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. / Подгот. JI. Г. Бараг, Н. В. Новиков; Отв. ред. Э. В. Померанцева, К. В.Чистов. М.: Наука, 1984— 1985.

14. Байбурин 1993 Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. СПб.: Наука,1993.

15. Байбурин 2001 Байбурин А.К. "Нельзя. но если очень нужно." (к интерпретации способов нарушения правил и запретов) // Труды ф-та этнологии. Вып 1. СПб, 2001. С. 4-12.

16. Балашов 1970 Балашов Д.М. Сказочники и сказочная традиция на Терском берегу И Сказки Терского берега Белого моря / Изд. подг. Д.М.Балашов; Карел, ф-л АН СССР, Ин-т яз., лит. и ист. JL: Наука, 1970. С. 7-31.

17. Балушок 1996 Балушок В.Г. Древнеславянские молодежные союзы и обряды инициации И Этнографическое обозрение. 1996. Ns 3. С. 92-99.

18. Бахтин 1997 — Бахтин М.М. Проблема речевых жанров Н Бахтин М.М. Собрание сочинений. Т. 5. М., 1997.

19. ББВК 2009 Былички и бывальщины Воронежского края / Сост. Т.Ф. Пухова. Воронеж, 2009.

20. Бернштам 1995 — Бернштам Т.А. Русская сказка: феномен и действительность // Кунсткамера: Этнографические тетради. Вып. 8-9. СПб., 1995. С. 235-240.

21. Бессонов 2010 — И.А. Бессонов. Русская эсхатологическая легенда: источники, сюжетный состав, поэтика //Дисс. канд. филолог, наук. М.: МГУ, 2010 (Рукопись).

22. Богатырев 1916 — Верования великоруссов Шенкурского уезда (Из летней экскурсии 1916 года) / Собр. и записал П.Г. Богатырев // Этногр. обозрение. 1916. № 3/4. С. 42-80.

23. Брилева 2007 — Брилева И.С. Концепт греха в структуре фольклорного произведения (на материале малых форм и несказочных повествований) // Дисс. канд. филолог, наук. М.: МГУ, 2007 (Рукопись).

24. Васильков 1988 — Васильков Я.В. Древнеиндийский вариант сюжета о «безобразной невесте» и его ритуальные связи // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М.: Наука, 1988. С. 83-127.

25. Васышна 2009 Васькина A.C. Святочные гадания в Каргопольском и Няндомском районах // Живая старина. 2009. № 1. С. 7-10.

26. Ведерникова 2003 Ведерникова Н.М. Кенозерские сказки, предания, былички / Всгуп. ст., сост., примеч. Н.М.Ведерниковой. М.: Ин-т Наследия, 2003.

27. Веселова 2000 Веселова И.С. Жанры современного городского фольклора: повествовательные традиции И Авт. дисс. канд. филолог, наук. М.: ИВГИ РГГУ, 2000.

28. Веселова 2008 Веселова И.С. Случай: дискурсивные и поведенческие изменения // Natales grate numeras? Сборник статей к 60-летию Г.А. Левинтона. СПб., 2008. С. 179-191.

29. Веселовский 2006 Веселовский А.Н. Избранное: историческая поэтика. М.: РОССПЭН, 2006.

30. Виноградова 2001 Виноградова Л.Н. Славянская народная демонология. Проблемы сравнительного изучения. // Дисс. докт. филол. наук. М.: РГГУ, 2001 (Рукопись).

31. Виноградова 2004 Виноградова Л.Н. Былички и демонологические поверья: границы фольклорного текста // Живая старина. 2004. № 1. С. 10-14.

32. Виноградова 2006 — Виноградова Л.Н. Социорегулятивная функция суеверных рассказов о нарушителях запретов и обычаев // Славянский и балканский фольклор. Семантика и прагматика текста. Вып. 10. М.: Индрик, 2006. С. 214-235.

33. Власова 1990 — Власова Г.И. Детская волшебная сказка в современных записях (традиционная поэтика) // Авт. дисс. канд. филолог, наук. М.: МГУ, 1990.

34. Власова 1995 Власова М.Н. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. СПб.: Северо-Запад, 1995.

35. Власова 2000 Власова М.Н. Русские суеверия. Энциклопедический словарь. СПб., 2000.

36. Власова 2004 — Власова М.Н. Прозаический фольклор Терского берега Белого моря (по записям 1982—1988 гг.) // Русский фольклор. Материалы и исследования. Т. XXXII. СПб.: Наука, 2004. С. 349-383.

37. Георгиевский 1902 — Георгиевский А Народная демонология // Олонецкий сборник: Материалы для истории, географии, статистики и этнографии Олонецкого края. Вып. 4. Петрозаводск, 1902. С. 53 61.

38. Герасимова 1978 — Герасимова Н. М. Формулы русской волшебной сказки: К проблеме стереотипности и вариативности традиционной культуры // Советская этнография. 1978. № 5. С. 18—28.

39. Герасимова 1995 Герасимова Н. М. Фигура медиации в русской волшебной сказке Н Кунсткамера: Этнографические тетради. Вып. 8—9. СПб., 1995.

40. Герасимова 1997 Герасимова Н. М. Севернорусская сказка как речевой жанр // Бюллетень Фонетического фонда русского языка. Приложение № 6: Сказки Русского Севера. СПб.; Бохум, 1997. С. 7—28.

41. Даль 1978 — Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Тт.1-4. М.: Русский язык, 1978.

42. Даль 1997 Даль В.И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. СПб.: Терра, 1997.

43. Дандес 2003 — Дандес А От этических единиц к эмическим в структурном изучении сказок // Фольклор: семиотика и/или психоанализ. М.: Восточная литература РАН, 2003.

44. Дианова 2002 — Дианова Т.Е. Гипертекстовые единства в живой фольклорной традиции // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М., 2002. С. 68-74.

45. Дианова 2004 — Дианова Т.Б. Текстовое пространство фольклора: методологические заметки к проблеме // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М., 2004. С. 5-14.

46. Дианова 2005а — Дианова Т.Е. Жанровое пространство фольклора: изменение научной парадигмы // Первый всероссийский конгресс фольклористов. Сборник докладов. Том I. М.: ГРЦРФ, 2005. С. 372-384.

47. Дианова 20056 — Дианова Т.Е. Текст и контекст в фольклоре // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 8. М.: ГРЦРФ, 2005. С. 12-21.

48. Добровольская 2002 — Добровольская В.Е. Типы и функции магических запретов, связанных с исполнением некоторых жанров фольклора // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 4. М.: ГРЦРФ, 2002. С. 112-123.

49. Добровольская 2004а — Добровольская В.Е. Роль контекста в бытовании и реконструкции фольклорного текста // Традиционная культура. 2004. № 3. С. 46-55.

50. Добровольская 20046 — Добровольская В.Е. Суеверия родильно-крестильного комплекса в мировоззрении современного горожанина // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 6. М.: ГРЦРФ, 2004. С. 36-46.

51. Добровольская 2006а — Добровольская В.Е. Нормативный контекст фольклорного текста и его роль в бытовании фольклорной традиции // Первый всероссийский конгресс фольклористов. Сборник докладов. Том II. М. ГРЦРФ, 2006. С. 428-449.

52. Добровольская 20066 — Добровольская В.Е. Категория «хорошее / плохое время» в традиционной культуре Центральной России Н Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 9. ГРЦРФ, 2006. С. 276-292.

53. Добровольская 2008а — Добровольская В.Е. Традиционные нормативы, связанные с народным календарем // Традиционная культура. 2008. № 3. С. 65-80.

54. Добровольская 20086 — Добровольская В.Е. Прескрипции, связанные с представлением о «своем» и «чужом» в традиционной культуре Русского Севера и

55. Центральной России // Народные культуры Европейского Севера. Архангельск, 2008. С. 99-107.

56. Душечкина 1995 — Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ. Становление жанра. СПб., 1995.

57. Елеонская 1994 — Елеонская Е.И. Представления "того света" в русской народной сказке // Елеонская Е.И. Сказка, заговор и колдовство в России: Сборник трудов. М., 1994. С. 42-50.

58. Завойко 1914 — Завойко Г.К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии Н Этнографическое обозрение. 1914. № 3-4.

59. Зеленин 1934 Зеленин Д.К. Религиозно-магическая функция фольклорных сказок // Античный мир и современная сказка И Сергею Федоровичу Ольденбургу: Сб. ст. Л., 1934. С. 215-240.

60. Зеленин 1937 Зеленин Д.К. Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии // Сборник Музея антропологии и этнографии, т. 8-9. М.-Л., 1937.

61. Зеленин 1997 Зеленин Д.К. Великорусские сказки Пермской губернии / Изд. подг. Т.Г. Иванова СПб.: Тропа Троянова, 1997.

62. Зеленин 2002 Зеленин Д.К. Великорусские сказки Вятской губернии / Изд. подг. Т.Г. Иванова СПб.: Т.ропа Троянова, 2002.

63. Зиновьев 1974 Зиновьев В.П. Жанровые особенности быличек. Иркутск, 1974.

64. Зиновьев 1985 Зиновьев В.П. Указатель сюжетов сибирских быличек и бывалыцин // Локальные особенности русского фольклора Сибири: Исследования и публикации. Новосибирск, 1985. С. 62-76.

65. Зуева 1992 — Зуева Т.В. О жанровом выделении волшебных сказок в восточнославянском фольклоре. // «Сказка и несказочная проза» Межвузовский сборник научных трудов, М.: Прометей МПГУ им. В. И. Ленина, 1992. С. 24-52.

66. Иваницкий 1960 Песни, сказки, пословицы, поговорки и загадки, собранные H.A. Иваницким в Вологодской губернии / Подг., вст. ст., прим. Н. В. Новикова. Вологда: Вологодское книжное издательство, 1960.

67. Иванова 1996 — Вятский фольклор. Мифология / Сост., вст. ст., коммент. A.A. Ивановой. Котельнич, 1996.

68. Иванова 2004 (1) Иванова A.A. Поверье и быличка как жанровые стратегии сохранения и передачи мифологической информации // Традиционная культура. 2004. Na 1. С. 70-74.

69. Иванова 2008 (1) Иванова А.А. Роль контекстуальных связей в эволюции фольклорной традиции // Миф — фольклор — литература. Памяти И.В. Зырнова. Пермь, 2008. С. 79-91.

70. Иванова 2007 Иванова Т.В. Родильные заговоры в скотоводческой и семейно-бытовой магических практиках: репертуар и образная система / Дипломная работа. М.: МГУ, 2007 (Рукопись).

71. Иванова 2008 (2) Иванова Т.Г. От былички к легендарной сказке (мотив «покойник, встающий из гроба» в русском фольклоре // Русский фольклор. Материалы и исследования. Том XXXIII. СПб.: Наука, 2008. С. 3-22.

72. Ильина 2008 Ильина Т. С. Между молитвой и заговором: в пространстве вербальной магии // Традиционная культура. 2009. № 1. С. 19-28.

73. Кабакова 1988 Кабакова Г.И. О жанровых трансформациях хулительных формул (на румынском материале) // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора. Тезисы и предварительные материалы к симпозиуму. М., 1988. С. 105-107.

74. Катаров 1918 — Кагаров Е.Г. Греческие таблички с проклятиями. (Оейхюпит ТаЬеИае). Харьков, 1918.

75. Карнаухова 2006 — Карнаухова И.В. Сказки и предания северного края. СПб.: Тропа Троянова, 2006.

76. Каргин, Костина 2009 — Каргин А.С., Костина А.В. Социально-организующая функци фольклорного норматива // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 12. Сб. научных статей. М.: ГРЦРФ, 2009. С. 7-17

77. Кербелите 1991 — Кербелите Б.П. Историческое развитие структур и семантики сказок. Вильнюс: Вага, 1991.

78. Кербелите 1994 — Кербелите Б.П. Сравнение структурно-семантических элементов повествования разных народов // Фольклор. Проблемы тезауруса. Российскаяакадемия наук, Институт мировой литературы им. A.M. Горького. М.: Наследие, 1994. С. 7-19.

79. Кербелите 2005 — Кербелите Б.П. Типы народных сказок: структурно-семантическая классификация литовских народных сказок. М.: РГГУ, 2005.

80. Китайгородская, Розанова 1999 — Китайгородская М.В., Розанова H.H. Речь москвичей. Коммуникативно-культурологический аспект. М., 1999.

81. Козлова 2000 — Козлова Н.К. Восточнославянские былички о змее и змеях. Мифический любовник. Указатель сюжетов и тексты. Омск, 2000.

82. Корепова 1999 — Корепова К.Е. Русская лубочная сказка. Нижний Новгород: КиТиздат, 1999.

83. Коровина 2008 — Коровина Н.С. О сказочной традиции Удоры // Инфоцентр FINUGOR.RU Электронный ресурс. / Информационный центр финно-угорских народов. Электрон, дан. - Москва, 2011. - Режим доступа: http://finugor.ru/node/6103. свободный. - Загл. с экрана.

84. Котельникова 1996 — Котельникова Н.Е. Состав несказочной прозы о кладах и ее традиционная образность в жанрообразующем отношении // Авт. дисс. канд. филолог, наук. М.: МГУ, 1996.

85. Котельникова 1999 — Котельникова Н.Е. Стабильные повествовательные компоненты в несказочной прозе о кладах // Русский фольклор. Материалы и исследования. Т. XXX. СПб.: Наука, 1993. С. 215-229.

86. Котельникова 2001 Котельникова Н.Е. Роль рассказчика в быличках (традиционное и индивидуальное в быличках о колдунах-оборотнях) // Художественный мир традиционной культуры. Сб. ст. к 75-летию В.Г. Смолицкого. М.: ГРЦРФ, 2007. С. 250-257.

87. Криничная 1993а — Криничная H.A. «Сынове бани» (Мифологические рассказы и поверья о баеннике) // Этнографическое обозрение. 1993. № 4. С. 66-78.

88. Курец 2008 — Исполнители фольклорных произведений (Заонежье, Карелия)/ Изд. подг. Т.С. Курец. Петрозаводск, 2008.

89. Кушкова 2006 Кушкова А.Н. Крестьянские рассказы о родительском проклятии (по материалам Новгородской, Псковской и Вологодской областей) // Folklorica/ Journal of the Slavic and East European Folklore Association. Vol. XI.2006. P. 5078.

90. Левинтон 1998 Левинтон Г.А. Замечания о жанровом пространстве русского фольклора // Судьбы традиционной культуры: Сб. ст. и материалов памяти Ларисы Ивлевой. СПб., 1998. С. 56-71.

91. Левкиевская 2002 Левкиевская Е.Е. Славянский оберег: Семантика и структура. М.: Индрик, 2002.

92. Левкиевская 2006 — Левкиевская Е.Е. Прагматика мифологического текста // Славянский и балканский фольклор. Семантика и прагматика текста. Вып 10. М.: Индрик, 2006. С. 150-213.

93. Левонтина 1994 — Левонтина И.Б. Время для частных бесед // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М., 1994.

94. Липатова 2008 Липатова А.П. Местные легенды: механизмы текстообразования // Авт. дисс. канд. филолог, наук. Ульяновск, 2008.

95. Лихачев 2001 Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. СПб.: Алетейя, 2001.

96. ЛСПВ 2000 Легенды, предания и сказки Ветлуги // Ветлужская сторона. Вып. 6. Шарья, 2000.

97. Макашина 1966 Макашина Т.С. Современная севернорусская сказочница А.М. Мелехова. // Современный русский фольклор. М., 1966. С. 78-94.

98. Максимов 1903 — Максимов C.B. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб: Товарищество Р. Голике и А. Вильборг, 1903.

99. Мелетинский 19776 Мелетинский Е. М. К вопросу о применении структурно-семиотического метода в фольклористике // Семиотика и художественное творчество. М.: Наука, 1977. С. 152-170.

100. Мигунова 2002 — Мигунова ЕЛ. К вопросу о функции мифологического рассказа // Традиционные модели в фольклоре, литературе, искусстве. СПб., 2002.

101. Минёнок 2000 Минёнок Е.В. Контекст исполнения как текстологический фактор (на материале необрядовой лирики) // Традиционная культура. 2000. № 1. С. 1825.

102. Минх 1890 Минх А.Н. Народные обычаи, обряды, суеверия и предрассудки крестьян Саратовской губ. Собраны в 1861 - 1888 гг. // Записки РГО по отделению этнографии, т. 19. Вып. 2. СПб., 1890.

103. Морозов 1998 Морозов ИЛ. Женитьба добра молодца: Происхождение и типология традиционных молодежных развлечений с символикой «свадьбы»/«женитьбы». М., 1998.

104. Морозов 1999 Морозов ИЛ. Мистификация чуда (о способах поддержании веры в чудесное в традиционной культуре) // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 3. М.: ГРЦРФ, 1999. С. 63-75.

105. Морозов 2001 Морозов ИЛ. Отрок и сиротинушка (возрастные обряды в контексте сюжета о "похищенных детях") // Мужской сборник. Вып. 1. Мужчина в традиционной культуре. М.: Лабиринт, 2001. С. 58-71.

106. Морозов, Старостина 2003 Морозов ИЛ., Старостина ТЛ. Ситуативные факторы порождения фольклорного текста // Актуальные проблемы полевой фольклористики. Вып. 2. М., 2003. С. 12-26.

107. Морохин 1993 — Волжские сказки / Сост. Морохин В.Н. Саратов, 1993.

108. МРАО 2009 Мифологические рассказы Архангельской области / Сост., вст. ст., коммент. Н.В. Дранниновой, И.А. Разумовой. М.: ОГИ, 2009.

109. МП 1995 — Мифология Пинежья / Сост., вст. ст., коммент. A.A. Ивановой. Карпогоры, 1995.

110. МРПНП 2007 Мифологические рассказы и поверья Нижегородского Поволжья. СПб.: Тропа Троянова, 2007.

111. МРРНВС 1987 Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири / Сост. В.П. Зиновьев. Новосибирск, 1987.

112. Науменко 1998 Науменко Г.М. Этнография детства. М.: Беловодье, 1998.

113. Неклюдов 1975 — Неклюдов С.Ю. Статические и динамические начала в пространственно-временной организации повествовательного фольклора // Типологические исследования по фольклору. М., 1975.

114. Никифоров 1961 — Севернорусские сказки в записях А.И. Никифорова / Подг. текстов В.Я. Проппа. М-Л.: Изд-во АН СССР, 1961.

115. Никифоров 2008 Никифоров А.И. Сказка и сказочник. М.: ОГИ, 2008.

116. Новицкая 1996 — Новицкая М. Ю. Контрасты в мифологической и детской картине мира // Искусство в школе. 1996. №2. С. 39-41.

117. Нилус 1992 — Нилус С. Сила Божия и немощь человеческая. Сергиев Посад: Издание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1992.

118. НП 1992 Народная проза / Сост., вст. ст., коммент. С.Н. Азбелева. М., 1992.

119. Овчинникова 1998 Овчинникова О. Что нам стоит дом построить: Традиционная крестьянская культура как основа построения современных русских популярных текстов и культурной практики. Tampere, 1998.

120. Ончуков 1934 Ончуков НЕ. Сказки одной деревни // Сергею Федоровичу Ольденбургу. Сб. ст. Л., 1934. С. 399-412.

121. Ончуков 1998 — Ончуков Н.Е. Северные сказки. Книга 2. СПб.: Тропа Троянова, 1998.

122. Ончуков 2006 — Ончуков Н.Е. Северные сказки. Книга 1. СПб.: Тропа Троянова, 2006.

123. Остин 1986 — Остин Дж. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. М., 1986.

124. П.И. 1889 П.И. Сила родительскаго проклятия, с заметкою Н.Я. // Этнографическое обозрение. 1889. Кн. III. С. 41-54.

125. Павлова 2004 Павлова АЛ. Концептосфера внутрисемейных родословных: // Авт. дис. канд. филол. наук. Белгород, 2004.

126. Панченко 2006 Панченко АЛ. Иван и Яков - странные святые из болотного края (религиозные практики современной новгородской деревни) // Религиозные практики в современной России: Сб. ст. М., 2006. С. 211-236.

127. Панченко 2008 Панченко А А. «Заложные родители»: Смерть, коллективная память и сакральное пространство // Сакральная география в славянской и еврейской культурной традиции. Сб.ст. М., 2008. С. 232-259.

128. Перетц 1894 Перетц В.Н. Деревня Будогоща и ее предания. Этнографический очерк // Живая старина. Вып. 1.1894. С. 2-18.

129. Померанцева 1963 Померанцева Э.В. Русская народная сказка. М.: Изд-во АН СССР, 1963.

130. Померанцева 1965 Померанцева Э.В. Судьбы русской сказки. М.: Наука,1965.

131. Померанцева 1975 Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975.

132. Померанцева 1985 — Померанцева Э.В. Русская устная проза. М., 1985.

133. ПКОГ 1864 — Народные поверья и суеверья в Олонецкой губернии // Памятная книжка Олонецкой губернии на 1864 год. Петрозаводск, 1864. С. 191 207.

134. Пропп 1998 — Пропп В.Я. Морфология/Исторические корни волшебной сказки (Собрание трудов В. Я. Проппа.) / Коммент. Е. М. Мелетинского, А. В. Рафаевой. Сост., науч. Ред., текст, коммент. И. В. Пешкова. М.: Лабиринт, 1998.

135. Пропп 2000 — Пропп В. Я. Русская сказка. М.: Лабиринт, 2000.

136. Путилов 1994 — Б.Н. Путилов. Фольклор и народная культура. СПб.: Наука, 1994.

137. Пухова 2006 — Сказки и песни черноземного края России. Материалы фольклорной экспедиции 1926 года, записанные в Воронежской и Курской областях / Сост. Т.Ф. Пухова. Воронеж, 2006.

138. Разумова 1993 — Разумова ИЛ Сказка и быличка (мифологический персонаж в системе жанра). Петрозаводск, 1993.

139. Райкова 1995 Райкова И.Н. Русские предания, легенды, сказки, лубок и массовая литература о «справедливом» царе (традиционные сюжеты, мотивы, поэтика) //Авт. дисс. канд. филолог, наук. М.: МГУ, 1995.

140. Райкова 1998 — Райкова И.Н. Проблема классификации несказочной прозы в истории науки // Наука о фольклоре сегодня: междисциплинарные взаимодействия. М.: 1998. С. 209-212.

141. РВСС 1981 Русские волшебные сказки Сибири / сост. Р.П. Матвеева. Новосибирск: Наука, 1981.

142. Рейли 2004 Рейпи М.В. Опыт классификации быличек // Русский фольклор. Материалы и исследования. Т. XXXII. СПб.: Наука, 2004. С. 203-222.

143. Романов 2006 Романов М.И. Ребенок северной деревни в фольклоре и быте. Из истории русской фольклористики. Вып. 6. СПб.: Наука, 2006. С. 73-125.

144. РСЗ 1989 — Русские сказки Забайкалья / Подг., в ст. ст., коммент. В.П. Зиновьева. Иркутск: Восг-Сиб. кн. Изд-во, 1989.

145. Савушкина 1994 — Савушкина Н.И. Русские сказочницы: призвание и профессия // Женщина и свобода: пути выбора в мире традиций и перемен. Материалы международной конференции 1993 г. М., 1994. С. 346-351.

146. Савченко 1926 — Савченко Ф. Парубоцыа та д1воцьк1 громади на УкраМ // Первкне громадянство та його пережитки на Украшь 1926. Вип. 3.

147. Самоделова 2009 — Самоделова Е.А. Система запретов и их нарушения в общении с фольклористом (по полевым материалам 1982-2007 годов) // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 12. Сб. ст. М.: ГРЦРФ, 2009. С. 270281.

148. Санаров 1979 — Санаров В.И. НЛО и энлонавты в свете фольклористики // Техника молодежи. № 11. 1979. С. 46-52.

149. Сафронов 2008 — Сафронов Е.В. Чудесное в сновидениях. Традиционная культура: Научный альманах. М.: ГРЦРФ, 2008.

150. Седакова 1988 Седакова И.А Структура и семантика болгарских проклятий (постановка проблемы) // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора. Тезисы и предварительные материалы к симпозиуму. Ч. 1. М., 1988. С.68-71.

151. Селиванов 1988 — Селиванов Ф.М. Русский эпос: Учеб. пособие для пед. институтов. М.: Высшая школа, 1988.

152. Сенькина 1989 — Сенъкина Т.И. О соотношении сказки и былички в фольклоре Карелии // Фольклористика Карелии. Петрозаводск, 1989. С. 92-102.

153. Серль 1986 — Серль Дж. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике. Теория речевых актов. Вып. 17. М., 1986.

154. СД 1995 Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5 томах / Ред. Н. Толстого. Т. 1 (А-Г). М., 1995.

155. ОД 1999 Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5 томах / Ред. Н. Толстого. Т. 2 (Д-К). М., 1999.

156. СД 2004 Славянские древности: Этнолингвистический словарьв 5 томах / Ред. Н. Толстого. Т. 3 (К-П). М., 2004.

157. СД 2009 Славянские древности: Этнолингвистический словарьв 5 томах / Ред. Н. Толстого. Т. 4 (П-С). М., 2009.

158. Сказки 1940 — Сказки Магая (Е. А. Сороковикова) / Ред. М. К. Азадовского. Л.: Гослитиздат, 1940.

159. Смирнов 2003 — Великорусские сказки архива Русского географического общества. Сборник AM. Смирнова. В 2 книгах. СПб.: Тропа Троянова, 2003.

160. Соколовы 1999 — Сказки и песни Белозерского края / Сост. Б. М. и Ю.М. Соколовы. Кн. 1. СПб.: Тропа Троянова, 1999.

161. СУС 1979 — Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка / Сост. Л.Г. Бараг, И.П. Березовский, К.П. Кабашнишв, Н.В. Новиков. Л., 1979.

162. Толстая 1994 — Толстая С.М. Вербальные ритуалы в славянской народной культуре // Логический анализ языка: Язык речевых действий. М., 1994. С. 172—177.

163. Топорков 1985 Топорков АЛ. О принципах глубинной мотивации бытовых запретов // Этногенез, ранняя этническая история и культура славян. М., 1985. С. 82-84.

164. Трушкина 2002 Трушкина Н.Ю. Проклятый ребенок в несказочной прозе Ульяновской области // Традиционная культура. 2002. № 4. С. 24-37.

165. Тудоровская 1974 — Тудоровская ЕЛ. Проблема взаимоотношений народных верований и сказки (на материале сюжета "о запродаже водяному") // Советская Этнография. 1974. № 3. С.112-119.

166. УНС 1948 — Удмуртские народные сказки / Сост. А. Каблуков; Вступ. ст. П. Яшина; Коммент. А. Западова. Ижевск, 1948.

167. Ушаков 1935 Толковый словарь русского языка: В 4 т. / Ред.Д. Н. Ушакова. М.: Гос. ин-т «Сов. энцикл.»; ОГИЗ; Гос. изд-во иностр. и нац. слов., 1935-1940.

168. Фадеева 2008 — Фадеева JI.B. Рассказчик и комментатор: позиции в устном повествовании // Актуальные проблемы полевой фольклористики. Сыктывкар, 2008. С. 15-23.

169. Федотов 1991 Г. П. Федотов. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам) / Вступ. ст. Н.И. Толстого; Послесл. С.Е. Никитиной; Подготовка текста и коммент. А.Л. Топоркова. М.: Прогресс, Гнозис, 1991.

170. Фролова 2009 — Фролова O.E. Родовое проклятие: безграничная вина и наследование наказания // Категория родства в языке и культуре: Сб. ст. М.: Индрик, 2009. С. 103-115.

171. ФСК 2001 — Фольклор Судогодского края / Сост. В.Е. Добровольская, И.А. Морозов, В.Г. Смолицкий. М.: Изд. ГРЦРФ, 2001.

172. Худяков 1860 — Худяков И.А. Великорусские сказки. М., 1860.

173. Цейтлин 1911 — Цейтлин И. Поморские народные сказки // Известия Архангельского Общества Изучения Русского Севера. 1911. № 2. С. 198-200.

174. Цивьян 1990 — Цивьян Т.В. Лингвистические основы балканской картины мира. М., 1990.

175. Цивьян 1995 — Цивьян Т.В. Оппозиция мифологическое/реальное в поздних мифопоэтических текстах// Малые формы фольклора. М., 1995.

176. Чердынцева 2000 — Чердынцева А.Е. Зинаида Михайловна потерялась. Слухи. Версии. Отчет по фольклорной полевой практике в с. У. Кирилловского р-на Вологодской обл. (июль 2000). ФА СПбГУ. (Цит. по www.folk.ru/Survey/20012008/cherdinceva.htm/)

177. Черепанова 1983 Черепанова О А Мифологическая лексика Русского Севера. Л., 1983.

178. Черепанова 1996 Черепанова ОА Мифологические рассказы и легенды Русского Севера. СПб., 1996.

179. Чернов 1967 — Чернов ИА О семиотике запретов // Труды по знаковым системам. Вып. 3. Тарту, 1967. С. 45-59.

180. Чернышев 2004 — Сказки и легенды Пушкинских мест: записи 1927-1929 гг./ Зап. В.И. Чернышова. М.: Наука, 2004.

181. Чистов 2005 — Чистов К.В. Специфика фольклора в свете теории информации // Фольклор. Текст. Традиция. М.: ОГИ, 2005. С. 26-43.

182. Шастина 1981 — Шастина Е.И. Сказки, сказочники, современность. Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1981.

183. Шеваренкова 2003 Шеваренкова Ю.М. Легенды-былички как жанровая разновидность фольклорной легенды // Вестник Нижегород. гос. ун-та им. Н.И. Лобачевского. Сер. «Филология». 2003. Nq 1. С. 52-57.

184. Шеваренкова 2004 Шеваренкова ЮМ. Исследования в области русской фольклорной легенды. Нижний Новгород, 2004.

185. Щепанская 1999 Щепанская Т.Е. Миф материнства и техники управления, (женские символы и техники власти в русской этнической традиции) // Астарта. Вып. 2. Женщина в структурах власти архаических и традиционных обществ. СПб., 1999. С. 126-158.

186. Щепанская 2003 Щепанская Т.Б. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции XIX-XX вв. М.: Индрик, 2003.

187. Korensky 1987, 20-21 Korensky J., Jaklová A., Müllerová O., Komplexni analyza komunikacniho procesu a textu. Ceské Budejovice, 1987. Цит. по Левкиевская 2006, 167.