автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Народно-православная картина русской жизни в прозе А.С. Пушкина 1830-х гг.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Народно-православная картина русской жизни в прозе А.С. Пушкина 1830-х гг."

На правах рукописи

ПТИЦЬША Елена Александровна

НАРОДНО-ПРАВОСЛАВНАЯ КАРТИНА РУССКОЙ ЖИЗНИ В ПРОЗЕ А.С. ПУШКИНА 1830-х гг.

Специальность 10 01 01 —русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Волгоград — 2010

003491817

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Волгоградский государственный педагогический университет»

Научный руководитель — доктор филологических наук, профессор

Жаравта Лариса Владимировна

Официальные оппоненты доктор филологических наук, профессор

Ларионова Марина Ченгаровна (Южный научный центр Российской академии наук),

кандидат филологических наук, доцент Назарова Татьяна Владимировна (Волгоградский государственный университет)

Ведущая организация — Московский городской педагогический

университет

Защита состоится 4 марта 2010 г в 12 00 час на заседании диссертационного совета Д 212 027 03 в Волгоградском государственном педагогическом университете по адресу 400131, Волгоград, пр им В И Ленина, 27

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Волгоградского государственного педагогического университета

Текст автореферата размещен на официальном сайте Волюград-ского государственного педагогического университета http. 11 www vspu ru 3 февраля 2010 г

Автореферат разослан 3 февраля 2010 г

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

Е В Брысина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В произведениях искусства отражается духовный мир автора в аксиологической парадигме его времени, обусловленной социально-историческими параметрами сознания и бытия Однако основные нравственные понятия добро, правда, любовь, красота, относящиеся к разряду так называемых «вечных истин», ориентированы на вневременные метафизические конеганты, восходящие к истокам национальной духовности Они формируют народнопоэтическую (мифопоэти-ческую) матрицу, особую модель миропонимания, жизнеспособность которой подтверждена исторически Бесспорно, устное словесное творчество народных масс—значительный пласт отечественной культуры

Однако еще А Н Афанасьев, крупнейший представитель русской мифологической школы, подчеркивал неразрывность и органичность многовекового сосуществования фольклорной (с элементами язычества) и христианской картин мира Процесс их взаимокорректировки породил феномен народного православия, чрезвычайно важный для понимания природы и идейно-смысловой направленности русской классической литературы в целом и творчества А С Пушкина в частности В нашей работе речь идет о художественно воспроизведенных поэтом особенностях национального менталитета, предполагающих творческий диалог ценностных параметров фольклорного мироощущения с христианским вероучением Значимостью и необходимостью реализации целостного анализа художественных текстов в данном аспекте обусловлена актуальность нашей диссертации

Объектом исследования является художественное осмысление духовных основ русской жизни в прозе А С Пушкина 1830-х гг

Предмет анализа — сюжетно-образная система Пушкина-прозаика как форма выражения фольклорно-православного миропонимания

Материалом диссертации явились как законченные произведения — «Повести Белкина», «Пиковая дама», «Капитанская дочка», так и незаконченные романы <Арап Петра Великого> и <Дубровский>, а также дошедшие до нас фрагменты «Рославлев», «История села Го-рюхина», частично эпистолярное наследие поэта

Цель работы заключается в раскрытии национальной аксиологии, отразившейся в художественной системе Пушкина-реалиста на основе синтеза народнопоэтического и философско-религиозного содержания

Достижение указанной цели сопряжено с решением следующих задач

— выявить соотношение понятий судьбы (в языческом представлении) и Божьего Промысла в аспекте проблемы «самостоянья человека», в утверждении права личности на свободное самоизъявление,

— охарактеризовать мотивационно-поведенческие модели персонажей пушкинской прозы в свете взаимососуществования и взаимокорректировки библейских и мифопоэтических символов и архетипов,

— доказать принципиальную самодостаточность незавершенных прозаических замыслов Пушкина как необходимого звена в общем процессе художественной реализации национального характера,

— раскрыть феномен безумия, воспроизведенный в повести «Пиковая дама» в свете библейского учения о ложно понимаемой «мудрости века сего»,

— раскрыть природу пушкинского художественно-исторического нарратива и углубить анализ сюжетно-образной системы романа «Капитанская дочка» в аспекте синтеза религиозных и народнопоэтических представлений о «вечных истинах», показать возможность частичной нетрадиционной интерпретации текста

Методология работы сформировалась на основе изучения и систематизации исследований по фольклоризму Пушкина и взаимосвязям литературы и фольклора (М К Азадовский.ТМ Акимова, В П Аникин, А Н Афанасьев, Р М Волков, Т В Зуева, М Ч Ларионова, И П Лупанова, Д Н Медриш, Е М Мелетинский, М А Новикова, АС Орлов, Б Н Путилов, И П Смирнов, АД Соймонов,МА Цяв-ловский и др ) В раскрытии художественных принципов и форм выражения духовного содержания в искусстве слова мы опирались на теоретико-методологические и историко-литературные исследования российских ученых (С С Аверинцев, М М Бахтин, А М Буланов, М М Дунаев, И А Есаулов, Л В Жаравина, С А Кибальник, В А Котельников, Д С Лихачев, А М Любомудров, В С Непомнящий, Б Н Тарасов и др ) Из практически необозримой отечественной пушкинистики в первую очередь учитывали работы, посвященные идейно-художественному своеобразию прозы Пушкина (Н Я Берковский, ДД Благой, С Г Бочаров, В Э Вацуро, МН Виролайнен, Н К Гей, В В Гиппиус, А Г Гукасова,ГА Гуковский, И А Иваницкий,ЮМ Лот-ман,ВМ Маркович, Г П Макогоненко, Ю Г Оксман,СМ Петров, НН Петрунина,ОЯ Поволоцкая, Р Н Подцубная, НД Тамарчен-ко, Л С Сидяков, Н Л Степанов, Б Т Удодов, С А Фомичев, В Е Ха-лизев, Б М Эйхенбаум и др )

В соответствии с целью и задачами исследования мы ориентировались на синтез историко-типологического, историко-генетическо-го, культурно-исторического и системного методов литературоведческого анализа

Научная новизна диссертации обусловлена комплексным анализом прозы А С Пушкина в парадигме национального менталитета, дающим возможность существенно дополнить и (в отдельных случаях) пересмотреть общую картину соотношения фольклорной и христианской традиций в художественных произведениях

Теоретическая значимость исследования заключается в углублении аналитического подхода к литературному тексту, направленного на раскрытие внутренней диалогичности феномена народного православия и форм его художественной реализации

Результаты исследования имеют практическое значение и могут быть использованы в учебных курсах по «Истории русской литературы XIX века», в спецкурсах и спецсеминарах, при разработке методических рекомендаций по темам «Литература и фольклор», «Литература и христианство», а также по проблемам этнопоэтики, связанным с вопросами национального своеобразия культурного наследия Апробация диссертации Основные идеи работы и полученные результаты нашли отражение в докладах на научных конференциях разного уровня Международной научной конференции «Рациональное и эмоциональное в русской литературе и фольклоре» (Волгоград, 2001, 2009), Международных научно-практических конференциях («Актуальные проблемы современной духовной культуры», Волгоград, 2002, «Обучение иностранцев на современном этапе проблемы и перспективы», Волгоград, 2003, «Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи», Соликамск, 2004, «Инновационные технологии в обучении и воспитании», Елец, 2008, «Современные направления теоретических и прикладных исследований», Одесса, 2006, 2009), VI и VII региональных конференциях молодых исследователей Волгоградской области (Волгоград, 2001,2002), на научно-практических конференциях ВолгГТУ (Волгоград, 2006,2008, 2009), а также в 9 публикациях (2 из них — в изданиях, рекомендованных ВАК РФ)

Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы

На защиту выносятся следующие положения: 1 Смысловой потенциал пушкинской прозы практически неисчерпаем, что объясняется органическим сочетанием изображения народного (с элементами язычества) быта с православным осмысчени-ем национального бытия Истинная глубина «Повестей покойного

Ивана Петровича Белкина» раскрывается в проекции фольклорных мо гивов, обрядов и мифологических верований на евангельский текст Благополучное разрешение конфликта между феноменом судьбы и благим Божьим Промыслом выстрадано персонажами в процессе преодоления греховных страстей Фамилия вымышленного автора позволяет соотнести его с фольклорным образом белки-сказительницы (мыси — пек), медиатором между земным и небесным, а через нее — с зооморфной персонификацией веще1 о Бояна в «Слове о полку Иго-реве», что значительно расширяет культурологический контекст «бел-кинского» цикла

2 Осмысление особенностей русской жизни сопряжено у Пушкина с проблемой национального характера Выделяя его этнокультурный духовный инвариант, писатель, обращаясь к отечественной истории, типологизирует героев в зависимости от мотивационнои поведенческой доминанты В «Истории села Горюхина» очерчена эволюция смиренного белкинского типа в сторону летописца, воспроизводящего трагическую подоплеку событий, фрагменты романов <Арап Петра Великого> и «Рославлев» раскрывают патриотическую суть просвещенного европеизма В романе <Дубровский> выявлена этическая двусмысленность романтического максимализма Богоборчество феномена безумия в повести «Пиковая дама» обосновано библейским учением о ложной «мудрости века сего»

3 Существенную роль в становлении пушкинского художественно-исторического нарратива играет одновременная ориентация на «слово реченное» и «слово написанное», что отразилось на образной системе романа «Капитанская дочка» В свете библейской и народнопоэтической традиций пересмотрено прочтение «калмыцкой» сказки об орле и вороне, существенное для понимания образа Пугачева Изображение капитана Миронова также является значимым в плане национальной аксиологии Параллелизм жизненных путей персонажей выявляется в контексте народных песен о «добром разбойнике» и «служилом человеке» и в парадигме оппозиции бунт — смирение

4 Гипотетически в образ Петра Гринева заложена возможность реализации судеб сказочных братьев, однако фольклорный мотив «трех путей» просветлен евангельским учением о воздаянии «Какою мерою мерите »(Матф гл 7,ст 2) Выбор героя, позволивший ему преодолеть ситуацию искушения, духовно возвыситься над обстоятельствами, — следствие православного домостроительства, семейного уклада, ориентированного на понятия чести, совести и милосердия Не случайно Гринев имеет земного «ангела-хранителя», дядьку Савельича, противопоставленного французу-«искусителю» Бопре

5 Идеалом целомудрия в романе предстает Маша Миронова Анализ образа капитанской дочки с опорой на сказочные символы («огонь, вода и медные трубы») и аксиомы христианского опыта позволяет декларировать функциональную равноценность носителей истинной чести как в мужском, так и женском воплощениях, что также уходит в глубины народного менталитета Художественные опыты Пушкина сыграли неоспоримую роль в процессе формирования его концепции исторического пути России, нашедшей выражение в эпистолярном споре с П Я Чаадаевым

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении кратко излагается история вопроса изучения прозы А С Пушкина в свете фольклорных и христианских традиций, мотивируется выбор темы, определяются ее актуальность, цели и задачи работы, обозначаются объект и предмет исследования, методологические основы диссертации, ее научная и теоретическая новизна, формулируются положения, выдвигаемые на защиту

Первая глава «Феномен народного православия в "Повестях Белкина": символика судьбы и знаки благого Промысла» состоит из пяти разделов В первом разделе «Замысел Пушкина и его воплощение аксиологическая парадигма духовности» сделан акцент на основных мировоззренческих компонентах в их преломлении на уровнях эстетики и поэтики конкретных текстов Подчеркивается, что способы трансформации внешнего опыта в творческий акт непосредственно выражаются в категории народности литературы, которая входит в аксиологическую парадигму духовной культуры в качестве важнейшей составляющей Обобщая современные Пушкину определения данной категории, мы отмечаем, что поэт, полемизируя с ними, ориентировался на более широкую систему координат «Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию < > Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу»1

Однако история России — это прежде всего история христианского народа, о чем Пушкин неоднократно напоминал в 1830-е гг П Я Чаадаеву Поэт называл Евангелие книгой, «каждое слово» которой может быть «применено ко всевозможным обстоятельствам

' Пушкин А С Полное собрание сочинений в 17 т — М , Л Изд-во АН СССР, 1937—1959 Репринт изд М Воскресенье, 1995—1996 Т XI, с 40 Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страниц

жизни и происшествиям мира» (XII, 99) Именно эти составляющие — народное словотворчество и христианский Логос — воплотились в «Повестях Белкина» При этом метафизический аспект не отменяет значимости эмпирической основы текстов, по составляет с ней неразделимое целое, что позволяет рассматривать «белкинский» цикл в контексте народной православной культуры, носителями которой являлись поэт и его герои Расположение повестей зависит от взаимоотношений персонажей на основных уровнях человек/человек, человек/общество, человек/Бог Проекция мифопоэтической сюжети-ки и евангельского учения о смертных грехах на текст помогает открыть дополнительные смысловые слои в бытовых сюжетных коллизиях

Во втором разделе главы «Преодоление гордыни как основа покаяния повести "Выстрел " и "Станционный смотритель "» производится непосредственный анализ вышеуказанных произведений в аспекте искоренения персонажами греховного начала (в отдельных случаях частичного освобождения) как сюжетообразующей основы Отложенный выстрел дает демоническому герою первой повести иллюзию власти над жизнью и смертью другого человека, однако он же, став орудием возмездия, отнимает свободу распоряжаться собственной судьбой Тем не менее и перед Сильвио открыт путь покаяния, а значит, реален шанс обрести истинное лицо Первоначальная неспособность беспечного и счастливого «врага», молодого графа, прощать другого, неосознание личной виновности и страсть к осуждению имеют разрушительные последствия, которые продолжаются до тех пор, пока граф Б не «увидел» себя самого духовными очами, что также способствует очистительной умоперемене

Мотив «блудного сына» («блудной дочери») в повести «Станционный смотритель» многократно анализировался исследователями (М О Гершензон, В В Гиппиус, Н Я Берковский, А В Чернов, Пол Дебрецени и др) Однако смысл этого мотива трактовался прямо противоположным образом и как прямая параллель евангельской притче, и как полный контраст с реальной историей Дуни — своеобразный спор с традицией Не отвергая первой точки зрения, мы делаем акцент на второй, рассматривая сюжет в четырех «картинках» не столько в социально-бытовом, сколько в метафизическом плане

Нам представляется, что бегство героини — это попытка отстоять свое право на другую жизнь Ее рискованный поступок — реализация высшего Божьего дара свободы выбора жизненного пути, и в принятом Дуней решении заключается ее правда, равноценная правде отца При этом несправедливо сводить трагедию Самсона Вырина

к побегу дочери Трагизм заключен в самой жизненной позиции персонажа, не сумевшего выйти из непреходящего состояния обиды, что свидетельствует об отсутствии смиренномудрия — еще большего греха, чем непослушание детей «. Со всяким смиренномудрием и кротостью и долготерпением, снисходя друг ко другу с любовью, старайтесь сохранять единство духа в союзе мира» — увещевал апостол Павел (Еф гл 4, сп 2—3) Христианская точка зрения полностью совпадает с народной мудростью, отразившейся в пословицах Чему быть, того не миновать, Кто нужды не видал, и счастья не знает и т д Мы считаем, что тема «блудносыновства» соотносится у Пушкина как с судьбой дочери, так и отца Может быть, даже больше с судьбой последнего ведь спившись, т е потеряв человеческий облик, Самсон Вырий так и не пришел в дом истинного Отца своего раскаявшимся и смирившимся Он не прошел то испытание, которое преодолели и надменный граф Б , и тщеславный Сильвио

В третьем разделе «Повесть "Гробовщик" от мира мертвых к миру живых» анализируется проблема добра и зла, которая отождествляется с проблемой жизни и смерти Сон, приоткрывший персонажу дверь в ирреальный мир, предстает прообразом Страшного суда и дает Адриану Прохорову возможность не только испытать чувство ужаса, связанное с пониманием своей вины (греха алчности), но и ощутить радость от того, что несостоявшаяся богатая «покойница» жива Это и есть главный «урок» повести осознание ценности бытия не только в отношении себя, но и тех, кто для гробовщика был лишь источником наживы Такое состояние можно считать залогом покаяния, мостиком перехода из мира мертвых в мир живых Согласно Отцам Церкви, Господь направляет людей к благим целям в соответствии с природой и духовными силами каждого, в том числе и закоренелого «разбойника» «Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф гл 9, ст 13) Этот христианский постулат отражается в народных пословицах, напр Страшен сон, да милостив Бог Возможностью включения ситуации «Гробовщика» в парадигму традиционной культуры определяется ее православная эсхатологичность

Четвертый раздел «"Случай — Бог-изобретатель" случайное и закономерное в судьбах героев» состоит из двух подразделов «Преодоление случайного в повести "Метель"» и «Игра любви и случая в "Барышне-крестьянке"»

В первом подразделе рассматривается проявление фольклорных традиций в «Метели» как непосредственное — через обыгрывание пословиц и поговорок, установление параллелей с песенными моти-

вами и образами, так и опосредованное элементы фольклорной поэтики и народного мировоззрения Последние, генетически восходя к язычеству, переосмысливаются в аспекте православной аксиологии (напр , судьбоносная роль метели или функция коня) В итоге языческая по происхождению мифологема судьбы сближается с понятиями Божьего Промысла и Бла1 одати, формируется внутренняя диалогич-ность произведения, ситуация, когда «вино молодое» вливается в «мехи ветхие» (Мф гл 9, ст 17)

Анализ «Барышни-крестьянки» также подводит к выводу о тесном переплетении фольклорных архетипов с христианскими мотивами и дает возможность предположить, что в последней из «Повестей Белкина» Пушкин наметил пути развития национального прозаического нарратива Именно здесь в рамках короткого незатейливого повествования гармонично соединяются фольклор и христианство в уникальный сплав, называемый народным православием

Наконец, в пятом разделе первой главы «Иван Петрович Белкин фольклорные и литературные истоки образа» обобщается история истолкования образа Белкина, начатая современниками Пушкина и продолжающаяся по сей день Наши размышления основываются на ономастических наблюдениях Значения апостольских имен Иван (Иоанн) и Петр свидетельствуют, что рассказчик Иван Петрович является одновременно носителем Божьей благодати и твердости духа В поисках объяснения фамилии Белкин мы обращаемся к «Слову о полку Игореве», которое высоко ценил Пушкин, точнее — к дискуссии, возникшей по поводу истолкования выражения «растЬкашется мыс1ю (мысл1ю) по древу» По нашему мнению, наиболее убедительным представляется чтение «мысь» — «белка» (такое бытование в Опочецком уезде Псковской губернии подтверждается записью в словаре В И Даля) Если же учесть, что речь идет о Мировом Древе, то в формуле превращения Бояна в орла (символ неба) и волка (символ земли) именно белка является связующим звеном, медиатором между верхом и низом Данная гипотеза позволяет соотнести вымышленного автора повестей с образом белки-сказительницы, тес зооморфной персонификацией вещего Бояна Белкин-сказитель, подобно Бонну, обладает наиценнейшим качеством неосуждения, целомудренно и беспристрастно преподнося читателю незамысловатые житейские истории по принципу «Не судите, да не судимы будете» (Мф гл 7, ст 1—2)

Глава вторая «Проблема национального характера: духовный инвариант и парадоксы европеизации» состоит из трех разделов В первом разделе «В поисках героя прозаические фрагменты на историче-

скую тему» мы обращаемся к незавершенным произведениям А С Пушкина, считая их самодостаточными и важными для понимания и творческих исканий поэта, и его историософского спора с П Я Чаадаевым В парадигме пушкинской аксиологии начальной точкой отсчета было не личное пристрастие автора, но перспектива исторической судьбы России Проблема национальной идентичности понималась поэтом не только как раскрытие самобытного уклада народной жизни и поведенческих стереотипов, но и как постижение особенностей вероисповедания, сложившихся в процессе культурного развития Историзм пушкинской позиции неразрывно связан с художественным решением проблемы национального характера в его отличительных чертах, выражающих природные свойства как нации в целом, так и отдельно взятого человека Важен также философский контекст, в который вписываются конкретные художественные открытия, поскольку Пушкин — мыслитель общеевропейского (мирового) масштаба, и одним из основных положений его концепции является тезис о российской истории как неотъемлемой составляющей всемирного исторического процесса

В данном аспекте рассмотрена «История села Горюхина», вызвавшая бурную полемику в пушкинистике Камнем преткновения стали вопросы о степени завершенности и предназначении текста, его жанровой кодификации, а также образ рассказчика, т е того самого Ивана Петровича Белкина, который выступил как бы в новом обличье И действительно, «горюхинский» Белкин не только позволяет себе оценочные замечания по поводу описываемых событий, но и ставит себе в заслугу возможность судить прошлое и настоящее, видя в этом высшую (и истинную) форму реализации творческого дара В отличие от Белкина «Повестей », Белкин «Истории » мыслит более масштабно и социально В планах его (о чем свидетельствуют черновые записи Пушкина) — вписать жизнь русской деревни со всеми ее трагическими противоречиями во всеобщий исторический контекст (отсюда ссылки на труды французского аббата Милота и немецкого историка Нибура) Конечно, это уже не «хрустальный» Иван Петрович — «автор» пяти повестей, изданных под его именем, но и не антипод его. Незаконченность произведения не позволяет увидеть окончательный результат эволюции белкинского типа, тем не менее основа художественной характерологии Пушкина выявляется довольно отчетливо

Первая прозаическая попытка осмысления исторического развития России во всемирно-историческом аспекте связана с образом Петра I Роман <Арап Петра Великого> (1827) построен на сопоставлении

Петровской эпохи с временами регентства во Франции Не вдаваясь в детали анализа (хронологически произведение выходит за рамки нашей работы), мы все же выделяем несколько принципиальных положений, сформировавших пушкинский исторический нарратив 1830-х гг Так, российского императора (конечно, несколько идеализированного) читатели видят глазами «царского арапа» Ибрагима Ганнибала, как позднее глазами Гринева увидят Пугачева Этот художественный прием Пушкина значителен и для видимого, и для видящего, что в итоге создает многоемкую историческую картину Подчеркнем и еще один момент раскрытый как яркая самодостаточная личность, Ибрагим более россиянин, чем природный русский Корсаков Именно арап чувствует свой долг перед страной, которая не является его исторической родиной, в то время как русский дворянин тоскует о вольном и сладком времяпрепровождении при французском дворе

Схожие мотивы обнаруживаются и в «Рославлеве» (1831), замысел которого инспирирован романом М Н Загоскина «Рославлев, или Русские в 1812 году» Воспользовавшись фабульной канвой предшественника, Пушкин поднимает такие важные проблемы, как сущность подлинного патриотизма, роль личности в истории, положение в обществе русской женщины и др Последнее особенно важно создав неординарный образ Полины, Пушкин предложил свое решение вопросов женского образования и эмансипации Именно героине поэт доверил собственные мысли «Некоторые люди не заботятся ни о славе, ни о бедствиях отечества, его историю знают только со времени кн Потемкина, имеют некоторое понятие о статистике только той губернии, в которой находятся их поместия, со всем тем почитают себя патриотами, потому что любят ботвинью и что дети их бегают в красной рубашке» (XI, 56) Художественным открытием прозаика следует признать также образ Сеникура, пленного француза, способного глубже разобраться в текущих событиях, нежели некоторые недальновидные русские аристократы

Несмотря на фрагментарность, «Рославлев» явился важным этапом в развитии исторической романистики Это был второй опыт Пушкина в данном направлении Форма «записок», с успехом опробованная в «Повестях Белкина», в «Истории села Горюхина», позднее — в «Капитанской дочке», говорит о том приоритете, который поэт отдавал документалистике и свидетельствам очевидцев перед заведомой недостоверностью занимательной беллетристики

Во втором разделе второй главы «Соииалыю-этическая двусмысленность романтизированного максимализма <Дубровский>» исход-

пым тезисом является мысль о том, что социальная мотивация поведения практически всех персонажей произведения оттеняется проекцией мифолого-фольклорных мотивов на христианские догматы

Позицию большинства исследователей, видящих в Дубровском воплощение благородных черт фольклорного героя-разбойника, мы признаем справедливой только с мирской точки зрения Однако нельзя не учитывать обиженный персонаж, взяв на себя функции Высшего Судии, мстит за зло, причиненное, во-первых, лично ему, а во-вторых, судом, служащим не Истине, а человеческой корысти Следовательно, в борьбе с несправедливостью им движет не столько чувство протеста против существующего неравенства, сколько отстаивание собственных интересов, что не соответствует высокому идеалу мстителя за униженных и оскорбленных В итоге, потеряв отца, Владимир Дубровский не отстоял семейных прав на Кистеневку, не отомстил Троекурову, не получил Машу Однако финал романа оставляет надежду на возможность его нравственного возвышения над корыстолюбивым «я» не раскаиваясь, но осознавая, что он занимался не своим делом, герой отказывается от дальнейшей мести, что более соответствует христианской морали «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию побеждай зло добром» (Рим гл 12, ст 19 — 21)

Можно долго дискутировать на тему, почему же все-таки Дубровский «не дотянул» до образа «благородного» (идеального) разбойника, столь любимого русским фольклором Но что значит — «не дотянул»'' Не сумел возвыситься или сумел не упасть, удержался на краю бездны9 Нам представляется верным второй вариант ответа Однако в таком случае (а это весьма редко встречается у Пушкина) фольклорная и христианская составляющие вступают в конфронтацию Выбрать один путь для своего героя — это поступиться истиной, исторической, нравственной, религиозной Углублять раздвоенность — означало бы рисковать цельностью характера, что в конечном итоге могло бы привести к распаду литературного образа, т к « всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф гл 12, ст 25) Наконец, возможен и третий вариант придать раздвоенности статус самодостаточного характерологического феномена, но данный шаг закономерно приведет к демонизации персонажа, подчинению его дьявольскому наитию (дьявол от глагола диабалло —- раздваиваюсь), что будет реализовано в «Пиковой даме» Оставшись незаконченным, роман <Дубровский> не дает окончательного ответа, но романтический максимализм развенчан в нем однозначно и бесповоротно

В третьем разделе главы «Ценностный кризис индивидуализма голос совести и мрак безумия», состоящем из двух подразделов, сумасшествие главного героя повести «Пиковая дама» рассматривается как результат неверия и преступлений, совершенных против Бога и человека, что и привело к духовному разложению в его крайней форме Уместно вспомнить слова апостола Павла «Ибо написано погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие7» (Кор 1, гл 1 ст 19—20) Мудрость мира сего — это обращение сознания к земному и полное забвение небесного Справедливость данной мысли поддерживается и народными изречениями Как ни мудри, а совести не перемудришь, Не ищи мудрости, ищи кротости

Разумеется, умопомешательство имеет и чисто медицинский аспект Но мы рассматриваем ситуацию безумия литературного героя в эти-ко-религиозном плане, согласно которому феномен сумасшествия есть форма наказания за совершенное преступление Практически все исследователи акцентируют данную причинно-следственную связь, однако суть преступления Германна трактуется по-разному Нам представляется наиболее универсальной интерпретация «Пиковой дамы» в мифо-космологическом ключе2, т е мы вновь вступаем в область метафизического спора человека с судьбой Преступление, совершенное инженером, по сути дьявольское, но этот дьявол — раздвоившаяся душа самого Германна Он, вынужденный добиваться всех тех жизненных благ, которые окружающим его молодым людям даются даром, ощущает себя страдающим безвинно и относится к числу протестующих героев, которые пытаются «исправить» мировую несправедливость В итоге становится человеком, в сознании своем поднявшимся над миром, но его сознание, т е бред и галлюцинации, — страшная реальность, находящаяся по ту сторону человеческого, в пространстве карточной игры, где легко утрачиваются критерии добра и зла

И очень важно менее всего будучи моралистом, Пушкин прозрел в феномене безумия элемент соблазна, возможность его апологии, что наглядно подтвердил в XX в М Фуко в своем знаменитом труде «История безумия в классическую эпоху» Параллель между «Пиковой дамой» и стихотворением «Не дай мне Бог сойти с ума' » показывает, что уход в глубины подсознания рождает иллюзию силы и власти, которой безраздельно подчиняется слабая душа Но если небеса «пустые», то безумца ждут тюрьмы, решетки, цепи «Гибель им, что они отпали от Меня» (Ос гл 7, ст 13)

2 Евзлин М Мифологическая структура преступления и безумия в повести АС Пушкина «Пиковая дама»//Славяноведение —1993 —№2 —С 67—80

В контексте произведений мировой литературы о продаже души дьяволу пушкинская «Пиковая дама» занимает особое место, т к этим дьяволом оказывается не внешняя сила, но потаенное «я» самого человека, раздвоенного, раздерганного, утратившего ценностную доминанту, к которой стягивались бы отдельные проявления его многоликой сущности

Третья глава «Роман "Капитанская дочка": образная система в пространстве христианской культуры» состоит из 6 разделов В первом разделе «Формирование исторического нарратива в прозе Пушкина слово "реченное"и слово "написанное"» мы обращаемся к истории создания текста и его сравнительно-сопоставительному анализу с устными свидетельствами очевидцев пугачевского восстания и документальным материалом Известно, что Пушкин не только ознакомился в архиве инспекторского департамента Военного министерства с указами, манифестами и воззваниями Пугачева, но и переписал их почти полностью Помимо прочего, это были памятники народного ораторского искусства, устного слова в письменном оформлении

Христианский подтекст пушкинской позиции очевиден религиозная скриптология никогда не подходила к букве как к самоцели Отцы Церкви подчеркивали, что библейские праведники предпочитали непосредственную форму богообщения, «устами к устам» «Буква убивает, а дух животворит» (2 Кор гл 3, ст 3—7) Тем не менее тот же апостол Павел обращался с проповедью о равноценности двух форм речи «Итак, братия, стойте и держитесь предания, которым вы научены или словом, или посланием нашим» (2 Фес гл 2, ст 15) Поэтому разграничение «слова реченного» и «слова написанного» (1 Кор гл 15, ст 54) для христианской культуры существенно, но не абсолютно, что и нашло выражение в историческом нарративе «Капитанской дочки» Опираясь в равной степени на устные и письменные свидетельства, Пушкин художественно воссоздал страшные картины «русского бунта», позволив читателю не только наглядно представить, но и эмоционально прочувствовать, пережить вместе с героями романа дела давно минувших дней, преданья старины глубокой

Во втором разделе «Образы Пугачева и Миронова в нравственно-религиозном аспекте» нами рассматриваются оппозиционность и параллелизм судеб вышеназванных персонажей в свете сопоставления народных песен о «добром разбойнике» и «служилом человеке», с одной стороны, и в парадигме христианской аксиологии — с другой Акцентируя нравственно-религиозную основу конфликта в романе, можно утверждать, что это тот случай, когда судьбы людей определяются пониманием ими своего предназначения, т е воли Божьей И

это понимание (как истинное, так и ложное) в наиболее открытой форме проявляется в часы испытаний, в пороговой ситуации

Действительно, не случись пугачевского восстания, капитан Миронов не смог бы показать своих героических качеств и продолжал бы служить, полагаясь на мудрость Василисы Егоровны Но и Пугачев не преступил бы предел допустимого на пути к достижению цели, погубив множество невинных жизней

Поэтому и читатели, в равной мере сочувствуя персонажам, хорошо понимают, что судьба каждого — следствие свободного выбора, добровольного подчинения не обстоятельствам, но внутреннему голосу, который может быть и голосом свободной совести, и голосом, пробуждающим свободу воли, обернувшуюся безудержным своеволием Финал этих двух путей известен вместо героической смерти в бою Пугачеву выпала мучительная и позорная публичная казнь, а капитан Миронов остался чист и перед своей, и перед народной совестью, отказ присягать самозванцу стал логическим завершением его жизни, смысл которой составляло честное служение Отечеству На наш взгляд, можно говорить о метафизическом единстве данных образов, составляющих в какой-то мере евангельскую двоицу (П А Флоренский)

Сопоставление Пугачева и Миронова органически проецируется на оппозицию бунта и смирения как основных типов поведения человека и «вообще типов религиозного мировосприятия»3 Если смирение — покорность Высшей воле, то бунтарство, в какие бы одежды оно ни рядилось, — всегда богоотрицание Учитывая, что царь — помазанник Божий, можно сделать вывод о том, что Пугачев, играя роль самозванца, является не только безбожником (на что ему прямо намекает Савельич), но и прямым богоборцем. Понимая, что на его руках кровь невинных, Пугачев не раскаивается и идет до конца, продолжая сеять гибель Не надеясь на милость властей, бунтовщик забыл о том, что благоразумный разбойник был помилован Христом в преддверии смерти

Однако, заявляя, что поздно ему каяться, пушкинский Пугачев творит не только зло, но и добро (хотя бы в отношении отдельно взятых Гринева и Маши), руководствуясь в своих действиях народной мудростью долг платежом красен Следовательно, он неокончательно отринул Спасителя, о чем говорят и его пожелания «Дай вам Бог любовь да совет», «Бог весть» и т д Для героя это не трафаретные

3 Дунаев ММ Православие и русская литература в 5ч Ч I—II М Христианская лит ,1998 — С 296

клише или упоминание Божьего имени всуе, но вполне искреннее выражение благодушия

Исходя из неоднозначности поведенческой модели Пугачева, сближая фольклорную и библейскую символику, мы пересматриваем традиционное прочтение знаменитой «калмыцкой» сказки как однозначно апологетической характеристики персонажа Отождествление с орлом даст возможность точно сформулировать суть жизненной позиции героя «чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что Бог даст» Однако реально, в зависимости от обстоятельств, орел часто оборачивается вороном Была б падаль, а воронье налетать будет, — говорит народная пословица Более того, «калмыцкая» сказка имеет «тайный» смысл, уходящий корнями в религиозный контекст В Библии же образы орла и ворона присутствуют как в позитивном, так и негативном контекстах С одной стороны, орел — символ быстроты, смелости, проворства (2 Цар гл 1, ст 23, Втор гл 28, ст 29, Иов гл 9, ст 26, Иереем гл 4, ст 13 и др), эмблема Божественной власти (Иез гл 1, ст 10) С другой — птица наделена гордостью, надменностью, самонадеянностью (Иер гл 49, ст 22), что является причиной ее быстрого падения (Притч гл 23, ст 4—5), грабительства и хищения (Аввак гл 1,ст 8—9) Аналогичная амбивалентность присуща и образу ворона Если в обыденном сознании он обозначает человека с нечистыми помыслами, то Библия сообщает о том, как ворон помог избежать голодной смерти в пустыне пророку Илии «И вороны приносили ему хлеб и мясо поутру, п хлеб и мясо по вечеру »(ЗЦар гл 17, ст 4—6) Ворон истребляет супостатных птиц, т е берет на себя функцию очистителя

На наш взгляд, в пушкинском Пугачеве соединяются орел и ворон со всей их положительной и отрицательной символикой, подобно тому, как их совместные действия в акте мщения описаны в Притчах Соломона «Глаз, насмехающийся над отцом и пренебрегающий покорностью к матери, выклюют вороны дольные и сожрут птенцы орлиные» (Притч гл 30, ст 17).

Разумеется, представляя себя орлом, Пугачев в лучшие минуты своей жизни как бы осеняется благодатью свыше и становится способным произнести поистине «царственное слово» — жест милосердия и помощи Тем самым герой нравственно возвышается над своим темным стихийным «я» И эта форма духовной стойкости сближает его с капитаном Мироновым В итоге и происходит рождение евангельского двоицы, о которой говорилось выше Получается, что столкновение двух персонажей предопределено самим Промыслом, оно было не только неизбежно, но и благодетельно

В третьем разделе «Семья в парадигме христианских ценностей» рассматривается значимость семейного домостроительства и целесообразность разумного консерватизма, органично впитавшего в себя основы Православия, что в равной степени присуще семьям Гриневых и Мироновых Ответ на вопрос, взятый Пушкиным в качестве эпиграфа «Да кто его отец9» (VIII, I 279), ориентирован на раскрытие истинного смысла домашнего воспитания как феномена огромного нравственного значения

Особую роль в этом плане играют не только мужские, но и женские образы Примечательно, что Василиса Егоровна и Авдотья Васильевна, разные в будничных бытовых проявлениях, в час смертельной опасности ведут себя практически одинаково Казалось бы, Василиса— поистине дочь Егория,т е Георгия Победоносца, не боится никакой ответственности и сама себе хозяйка, в то время как Авдотья Васильевна, тихая и смиренная, во всем полагается на волю мужа Однако и та и другая обладают широкой душой, глубокой искренней верой и силой духа И мы можем с уверенностью сказать, что именно жизнь в Православии отразилась на их судьбах женщина-домостро-ительница, распорядительница, узоразрешительница, вдохновительница в любой своей ипостаси несет в себе софийное начало как доминирующую женскую добродетель

А это значит, что браки Гриневых и Мироновых заключены на том высоком уровне, который предполагает душевно-телесное единство, в чем народно-мифологическое понимание любви и брачных отношений совпадает с христианским Такое духовно (душевно)-тс-лесное объединение позволяет двум семьям пройти через множество испытаний, в том числе и через испытание смертью Отсюда следует вывод «мысль семейная» в романе Пушкина — одна из определяющих Ее идейно-смысловое, сюжетообразующее и жанроопределяю-щее значение безусловно «Капитанскую дочку» принято называть историческим романом, но написана она в форме семейственных записок

В четвертом разделе главы «Петр Гринев — представитель русского православного рода» образ главного героя рассматривается в традиционном сопоставлении с образом Швабрина, но в плане углубления оппозиции смирение — приспособленчество и в свете ономастических уточнений

«Капитанская дочка» — не жизнеописание частных лиц, но полномасштабное повествование, в котором «судьба человеческая» — отражение «судьбы народной», а та, в свою очередь, вписана в контекст национальной истории и культуры, наиболее традиционной

частью которой является, как известно, фольклор Поэтому не случайно, что истинное действие романа начинается тогда, когда Гринев-старший провожает сына на службу, подобно тому, как в волшебных сказках царь-отец напутствовал трех сыновей (двое «умных», один «дурак», неимущий и беззлобный) Но у Пушкина только один Петруша, который как бы примеряет на себя роли старших сказочных братьев, потерпевших неудачу, возможно, по причине склонности к порочным страстям Так и Петр, проиграв первому встречному в карты, чуть не стал жертвой метели, т е злой бесовской стихии В дальнейшем сказочный мотив неожиданного спасения, развившийся в сюжетную линию Гринев — Пугачев-помощник, дополняется новыми коннотациями Гринев не поберег «платье снову», т е нарушил завет отца, но нарушил с благой целью, и это зачлось ему в будущем, помогло сохранить жизнь Более того, он сумел сохранить честь и заслужить невесту Так Иван-царевич отдает голодному волку на съедение своего коня, после чего хищник верно служит ему, помогая то делом, то советом во всех испытаниях

Не случайным кажется и упоминание того, что тулуп мал Петру-ше Возможно, отдавая его, герой окончательно расстается с образом дворянского недоросля и вступает во взрослую жизнь, принимает самостоятельные решения и учится отвечать за свои поступки И далее в романе мы видим уже другого Гринева, который оказывается в ситуации искушения, но не поддается соблазну Отношение Гринева и как природного дворянина (социальный аспект), и как истинно православного человека (религиозный проект) к Пугачеву не могло быть иным Гринев присягал императрице как помазаннику Божьему И для него нарушить присягу — значит встать на путь богоотрицания, что и сделал Швабрин, который «в Бога не верует» Показательно, что честному дворянскому «недорослю» Пушкин решается дать имя реального исторического лица, в то время как «гнусный злодей» наделяется вымышленной фамилиеи, к тому же «говорящей» (в словаре В И Даля шваброй называется «дрянной, презренный, низкий человек»)

Знаменательно также, что Гринев неоднократно испытывает спасительную силу молитвы, а состояние молитвы—это состояние бодрствующего духа, проявление духовной активности человека, что не только не противоречит, но, напротив, подчеркивает искренность смирения, в основе которого вера в Промысел Божий Что же касается имени Петр, то оно очерчивает широкий круг ассоциаций, включающих в себя родовое и наследственное Как известно, мальчику чаще всего передавалось имя деда и тем самым устанавливалась не только

имущественная (право на родовое поместье), но духовная традиция отсюда — Андрей Петрович и Петр Андреевич Не случайно и внук Петра Гринева, т е сын сына, скорее всего Андрея, будет носить имя Петр Получается, что «родовое имя», при всей неидентичности отца и сына, программирует дальнейшее поведение последнего Если Петр означает «камень», то Андрей — «мужественный» И действительно, Петр Андреевич Гринев твердо и мужественно отстаивал свои жизненные принципы Более того, в христианской традиции Андрей и Петр — имена апостолов, и истинный христианин всегда помнит о небесных покровителях, имена которых он носит

Будучи сыном своих родителей, Гринев сам стал впоследствии отцом и дедом, скрепив тем самым звенья прошлого, настоящего и будущего Швабрин же, забывший о родовых корнях, не заслужил ни чести, ни славы

В пятом разделе «"Искуситель"-француз и русский "ангел-хранитель " образы Бопре и Савелъича» мы обращаемся к персонажам, традиционно относимым ко второму плану Между тем в аспекте нашей темы они играют далеко не последнюю роль, т к бытовое противопоставление француза-учителя и крепостного дядьки выходит на духовный уровень искуситель /ангеп-хранителъ

Подчеркивая, что Савельич — стремянной, мы вступаем в область религиозно-нравственной топики Известно, что стремянной всегда справа от господина, а предпочтение, отдаваемое именно правой стороне, типично для многих культур, в том числе и для христианской справа — Бог, благо, истина, слева—дьявол, зло, ложь Однако можно вспомнить слова Христа « дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано Отцом Моим (Мф гл 20, ст 23) Так и у Пушкина судьбой было уготовано, чтобы Савельич был (иносказательно) справа от Петруши, а Бопре — слева

Можно утверждать, что в силу высшей предопределенности в основе отношений Петруши с Савельичем лежат не отношения господина и слуги, но обоюдная заповеданная любовь к ближнему не только старый дядька готов пожертвовать собой, но и Гринев, не раздумывая, спешит ему на помощь Да и преданность Савельича — вовсе не рабская покорность И хотя в письме к господам он называет себя холопом, самое письмо его отнюдь не холопское оно дышит достоинством (« я не старый пес, я верный ваш слуга»), гневливо и полно справедливого негодования, поскольку старик оказался заподозренным в доносе Донос — привычное дело для дворянина Швабрина, но немыслимое для крепостного Архипа Савельича В рукописи пер-

воиачально присутствовала фраза «"Пропадет мое дитя'" — переживал старый воспитатель» (VIII, I 345) Заметим мое дитя, воспи-татечь (истинный, а не ложный, как Бопре) — вряд ли это авторские «обмолвки»

В последнем разделе главы «"Огонь, вода и медные трубы" Маши Мироновой судьба как испытание» жизненные коллизии дочери капитана Миронова также прочитаны первоначально в сказочном ключе, согласно которому влюбленные, преодолев все преграды, приходят к счастливому финалу Однако такое родство с фольклорным каноном включает и существенные различия Можно сказать, что Маше выпало на долю пройти через огонь (любовь), воду (разлуку) и медные трубы, под которыми мы понимаем медные трубы славословия (злословия), т е клевету на возлюбленного

И все же нами перечислены мужские подвиги по сказочной традиции, победителем может быть только один главный герой-протагонист Однако пушкинский акцент на женской судьбе не менее закономерен

Во-первых, общеизвестно, что во времена войн и смуты наибольшие духовные тяготы несет женщина Ее стойкость, чистота, благородство и внутренняя красота относятся к высшим ценностям земного бытия Это основа человечности, воплощение «милости к падшим» Во-вторых, равноправие героя и героини соответствует христианскому взгляду на природу «нового человека» (Еф гл 2, ст 15), где устраняются различия и между еллином и иудеем, и (тем более) между мужчиной и женщиной, т к любой человек «оправдывается верою» (Рим гл 3, ст 28) Именно поэтому пушкинская героиня не только с достоинством выходит из всех испытаний, но и совершает подвиг христианки — подвиг мочитвенный По существу все ее письмо жениху из плена — одна молитва к Господу Гринев и воспринимает ее девичью комнату как смиренную монашескую келыо, лампадка, теплящаяся перед опустелым киотом, напоминала о том, что хозяйка жива, что ее душа, подобно этой лампадке, не погасла среди всеобщего хаоса и разбоя Более того, можно сказать, что Марья Ивановна благодаря своим долготерпению и послушанию, а также активности и деятельности соединила в себе черты двух сестер евангельского Лазаря — Марии и Марфы, которые обычно противопоставляются (образ Марии олицетворяет готовность к напряженной духовной жизни, Марфы — погруженность в земные заботы) Реальная жизнь требует от любящей женщины проявления обоих качеств. И в этом отношении капитанская дочь (дочь не только капитана Миронова, но и капитанши Василисы Еюровны) также на высоте, в

чем прямая заслуга и ее самой, и семейного уклада родительского дома В этом образе, как и в образе Татьяны Лариной, истина, добро и красота приобрели необходимое триединство

В заключении исследования подводятся итоги, делаются окончательные выводы в соответствии с поставленными целью и задачами, намечаются перспективы дальнейшей работы

Основное содержание диссертационного исследования отражено в следующих публикациях:

Статьи в журналах, рекомендованных ВАК РФ

1 Птицына, Е А Оппозиционные отношения героев А С Пушкина в аспекте национальной аксиологии («Капитанская дочка») / Е А Птицына // Изв Волгогр гос пед ун-та Сер Филологические науки — 2008 — № 7 (31) — С 130—132 (0,4 п л)

2 Птицына, Е А Проблема выбора жизненного пути в повести А С Пушкина «Капитанская дочка» / Е А Пгицына//Культурная жизнь Юга России — 2008 —№4(29) — С 81— 82(0,3 п л)

Статьи и тезисы докладов в сборниках научных трудов и материалов научных конференций

3 Птицына, Е А «Огонь, вода и медные трубы» пушкинской героини (по страницам романа «Капитанская дочка») / Е А Птицына II Рациональное и эмоциональное в литературе и в фольклоре сб науч ст по итогам Всерос науч конф Волгоград, 22-25 окт 2001 г —Волгоград Перемена, 2001 —С 53—54 (0,2 п л )

4 Птицына, Е А Об одном фольклорном мотиве в повести А С Пушкина «Выстрел» / Е А Птицына // VI региональная конференция молодых исследователей Волгоградской области Волгоград, 13—16нояб 2001 г тез докл —Напр 13 «Филология»—Волгоград Перемена, 2002 —С 41—42 (0,2 п л)

5 Птицына, Е А Проблема определения мифа и мифологии / Е А Птицына IIVII региональная конференция молодых исследователей Волгоград-скойобласти Волгоград, 12—15нояб 2002г тез докл —Напр 13«Фило-логия» —Волгоград Перемена, 2003 —С 171—173(0,2пл)

6 Птицына, Е А Сказочное превращение пушкинской героини / Е А Птицына // Обучение иностранцев на современном этапе проблемы и перспективы материалы Между нар науч-практ конф /Волгогр гос техн ун-т — Волгоград, 2003 — С 182—184 (0,4 п л)

7 Птицына, Е А Мифологические истоки образа «кузнецовои дочери» в повести А С Пушкина «Барышня-крестьянка» / Е А Птицына II Актуальные проблемы современной духовной культуры сб науч тр по итогам Междунар науч -практ конф Волгоград, 6 июня 2002 г — Волгоград Изд-во ВГИПК РО, 2003 - С 94—97 (0,4 п ч)

8 Птицына, Е А Судьба и случай в «Пиковой даме» А С Пушкина / Е А Птицына // Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи сб ст Всерос (смеждунар участием) науч конф Соликамск, 18—21 февр 2004 г в 3 т — Соликамск, 2004 — Т 1 — С 49—51 (0,4 п 1)

9 Птицына, Е А Конь как предвестник судьбы в прозаическом цикле А С Пушкина «Повести Белкина» / Е А Птицына // Современные направления теоретических и приктадных исследований сб науч тр по материалам науч -практ конф Т 8 Юридические и политические науки Философия и филология — Одесса Черноморье, 2006 — С 35—37 (0,3 п л )

ПТИЦЫНА Елена Александровна

НАРОДНО-ПРАВОСЛАВНАЯ КАРТИНА РУССКОЙ ЖИЗНИ В ПРОЗЕ А С ПУШКИНА 1830-х гг

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Подписано к печати 29 01 2010 г Формат 60x84/16 Печать офс Бум Гарнитура Times Уел печ л 1,4 Уч-изд л 1,5 Тираж ПОэкз Заказ

ВГПУ Издательство «Перемена» Типография издательства «Перемена» 400131, Волгоград, пр им В И Ленина, 27

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Птицына, Елена Александровна

Введение

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 1:Феномен народного православия в «Повестях Белкина»: символика судьбы и знаки Благого Промысла

1.1. Замысел Пушкина и его воплощение: аксиологическая парадигма 16 духовности

1.2. Преодоление гордыни как основа покаяния: повести «Выстрел» и 25 «Станционный смотритель»

1.3. Повесть «Гробовщик»: от мира мертвых к миру живых

1.4. «Случай - Бог-изобретатель»: случайное и закономерное в судьбах героев

1.4.1. Преодоление случайного в повести «Метель»

1.4.2. Игра любви и случая в «Барышне-крестьянке»

1.5. Иван Петрович Белкин: фольклорные и литературные истоки образа

Глава 2: Проблема национального характера: духовный инвариант и парадоксы европеизации

2.1. В поисках героя: прозаические фрагменты на историческую тему

2.2. Социально-этическая двусмысленность романтизированного 90 геройства <Дубровский>

2.3. Ценностный кризис индивидуализма: голос совести и мрак безумия

2.3.1. Преступление и наказание: мрак безумия

2.3.2. Преступление и наказание: голос совести

Глава 3: Роман «Капитанская дочка»: образная система в пространстве христианской культуры

3.1. Формирование исторического нарратива в прозе Пушкина: слово 117 «реченное» и слово «иаписанное»

3. 2. Образы Пугачева и Миронова в нравственно-религиозном аспекте

3.3. Семья в парадигме христианских ценностей

3. 4. Петр Гринев - представитель русского православного рода

3. 5. «Искуситель»-француз и русский «ангел-хранитель»: образы Бопре 163 и Савельича

3. 6. «Огонь, вода и медные трубы» Маши Мироновой: судьба как 170 испытание

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Птицына, Елена Александровна

В произведениях искусства отражается духовный мир автора в аксиологической парадигме его времени, обусловленной социально-историческими параметрами сознания и бытия. Однако основные нравственные понятия - добро, правда, любовь, красота и другие, относящиеся к разряду так называемых «вечных истин», ориентированы на вневременные метафизические константы, не менее сложные в своей внутренней дифференцированности.

В первую очередь мы выделяем из них те, которые восходят к истокам национальной духовности и формируют народнопоэтическую (мифопоэтическую) матрицу, особую модель миропонимания, жизнеспособность которой определена ее внутренней мудрой гармонией. «Мировосприятие действительности представлено в фольклоре в целостности вечного постоянства, простоты и ясности жизни», — писала известный фольклорист Т. М. Акимова (Акимова 2000, 43). Древняя мифологическая образность, проникая в светскую литературу и искусство, делает их духовно глубокими, многомерными, подлинно художественными творениями, акцентируя не только социально-бытовое, но и духовное содержание. Более того, фольклорнопоэтические образы и сюжеты - результат коллективного миропонимания; но, доходя до поэтов, писателей и художников разными путями, они воплощаются в новых, уже авторских, неповторимо индивидуальных произведениях искусства, получая в них не менее полноценную «вторую» жизнь.

Именно поэтому тема «литература и устное народное творчество» никогда не потеряет своей актуальности, обогащая современное прочтение художественных текстов широким спектром оригинальных наблюдений и смысловых нюансов. Понимая необъятность проблемы и не претендуя на полноту, мы назовем имена лишь тех исследователей-фольклористов, чьи работы имеют непосредственное отношение к изучению творчества А. С. Пушкина. Это труды С. 3. Агранович, М. К. Азадовского, Т. М. Акимовой,

Н. П. Андреева, В. П. Аникина, С. А. Бугославского, Р. М. Волкова, Т. В. Зуевой, А. И. Иваницкого, Н. А. Криничной, Н. П. Колпаковой, М. Ч. Ларионовой, И. П. ЛуПановой, Д. Н. Медриша, Е. М. Мелетинского, М. А. Новиковой, А. С. Орлова, Б. Н. Путилова, Л. П. Рассовской, А. Д. Соймонова, Б. В. Томашевского, М. А. Цявловского и др. Основываясь на конкретных наблюдениях вышеназванных исследователей, со всей определенностью можно утверждать, что фольклоризм Пушкина всеобъемлющ: освоение им тематики, жанровых форм и стиля распространялось не только на русский материал, но на устное творчество многих народов Запада и Востока. «После несмелых формальных подражаний народному творчеству писателями XVIII века Пушкин впервые представил образцы органического слияния фольклора и литературы» (Акимова 2000, 45).

И действительно, знаменитые пушкипские сказки - принципиально новое явление в истории русской словесности. Будучи жанром литературным, они, в большинстве своем, созданы на основе фольклорных записей в период Михайловской ссылки 1824-1826 годов. Как отметила Т. В. Зуева, проблема сближения литературы с фольклором для Пушкина практически вылилась в проблему стиля. По этому признаку исследовательница делит пушкинские сказки на две группы. В первой - поэт идет к литературе от фольклора, имитируя его. Во второй - более очевидна обратная «устремленность к фольклору от литературы» (Зуева 1999, 112). Подобное деление может показаться несколько искусственным, но, безусловно, Пушкин практически восстановил преемственность устного и письменного искусства слова в едином русле национальной художественной традиции. «Культурные традиции народа растворились в мировоззрении поэта, в способе его художественного мышления, стали той почвой, которая питала поэзию и прозу Пушкина тридцатых годов» (Зуева 1999, 114). Р. Н. Поддубная вносит уточнение: важна не только опора на фольклорное мышление в целом, но прежде всего на те элементы, которые «навсегда остались для Пушкина характернейшей чертой национального сознания, а великодушие, сострадание, лукавство, удаль, "чувства добрые" - неотъемлемым свойством национального характера» (Поддубная 1999, 18-19).

Как увидим далее, в пушкинских текстах часто одни и те же образные конструкции лежат в основе самых различных сюжетов, смысловое наполнение которых меняется в зависимости от особенностей авторского замысла. Однако в любом случае творчески переработанный фольклорный материал всегда «помнит» о своем прежнем бытии.

Тем не менее, народнопоэтическая модель мира - при всей привлекательности и жизнеспособности - не претендует на универсальность. Поэтому мы не вправе игнорировать другие проявления национальной духовности и прежде всего ее религиозную основу. «Есть и иное содержание в нашей словесности: внутренний религиозный опыт русского человека, поэзия веры и красота Церкви, есть сердечная теплота христианской любви, напряженная религиозно-философская мысль. Все это составляет сильную, разветвленную линию в движении литературы, восходящую к древней книжности и не прерывающуюся доныне», - писал в 1990-е годы

B. А. Котельников (Котельников 1994, 6).

Прослеживая новейшие тенденции в российском литературоведении конца XX - начала XXI века, исследователи справедливо отмечают, что понятия национальная менталъностъ, духовность, православная духовность не только существенно дополняют категориально-терминологический аппарат, но в ряде случаев принципиально изменяют традиционную методологию литературоведческого анализа» (см., например: Кренжолек 2008, 7).

Действительно, религиозная теория искусства, сформировавшаяся в конце XIX — начале XX столетия усилиями русских мыслителей (Н. А. Бердяев,

C. Н. Булгаков, Б. П. Вышеславцев, И. А. Ильин, А. Ф. Лосев, Н. О. Лосский, В. В. Розанов, Ф. А. Степун, Е. Н. Трубецкой, П. А. Флоренский, С. Л. Франк и др.), раскрыла такие аспекты художественного образа, которые проецируются на религиозно-философские построения и идеалы, свойственные именно христианской эпохе. Тенденцию рассматривать духовность литературы как отражение стремления личности к нравственному совершенству мы находим в трудах С. С. Аверинцева, А. М. Буланова, П. Е. Бухаркина, В. А. Воропаева, И. А. Есаулова, JI. В. Жаравиной, В. Н. Захарова, Т. А. Касаткиной,

B. А. Котелышкова, Ю. В. Лебедева, В. В. Лепахина, А. М. Любомудрова,

C. Г. Семеновой, Б. Н. Тарасова, Б. Т. Удодова и др., полем исследования которых являются ценностные константы отечественной классики.

Что же касается пушкинского творчества, то, по мнению большинства исследователей конца XX — начала XXI столетия, произведения поэта вне религиозного осмысления немыслимы. «Главная причина . в том, что Пушкин глубже, шире, правильнее и гармоничнее всех ощущает священную, божественную природу бытия и человека - в том трагическом, страшном, часто постыдном противоречии с нею, какое являет реальная практика человеческого существования» (Непомнящий 2001, 14).

Разумеется, тема «Пушкин и религия» - предмет большого и самостоятельного разговора. К работам, посвященным этой многогранной и практически неисчерпаемой проблеме, помимо трудов вышеназванных религиозных мыслителей и литературоведов, можно отнести работы выдающихся духовных писателей, проповедников и деятелей Церкви как в России, так и за рубежом: протоиерея Иоанна Восторгова, митрополита Антония (А. П. Храповицкого), митрополита Анастасия (Грибановского), архимандрита Иоанна (Д. А. Шаховского), о. Александра Шмемана, статьи и книги П. Б. Струве, А. С. Позова, в которых вопросы религии и веры включены в общий контекст раздумий о национально-исторической основе пушкинского творчества, о гении как выражении народной души в ее субстанциальном аспекте. «. Поэтический дух Пушкина всецело стоит под знаком религиозного начала преображения и притом в типично русской его форме, сочетающей религиозное просвещение с простотой, трезвостью, смиренным и любовным благоволением ко всему живому, как творению и образу Божию», - писал С. J1. Франк (Франк 1990, 11). В России постсоветского периода, помимо исследований В. С. Непомнящего, появились новаторские разыскания В. А. Грехнева, В. М. Есипова, X. И. Исхакова, С. А. Кибальника,

B. А. Кошелева, Г. Г. Красухина, В. В. Лепахина, Г. А. Лесскиса, Т. Г. Мальчуковой, М. А. Новиковой, В. Г. Одинокова, А. М. Панченко, Р. Н. Поддубной, В. П. Старка, И. 3. Сурат, Е. М. Таборисской, Е. А. Трофимова,

C. А. Фомичева, И. Ю. Юрьевой и др.

В настоящее время актуальность данной проблемы не ставится под сомнение, однако дискуссионность ее от этого не уменьшилась. Если в 1990-е годы при анализе христианской основы мировоззрения того или иного автора в первую очередь учитывалась позитивная (катафатическая) направленность его творчества, то сейчас все большую остроту приобретает анализ художественно выраженной апофатики. Так, Т. М. Горичева, говоря в этом плане о Ф. Ницше, напоминает, что именно благодаря ему, провозгласившему «Бог умер!», пришли к христианству такие крупнейшие представители русского религиозного Ренессанса, как Л. Шестов и С.Л.Франк (Горичева 1991, 54-55). Л. В. Жаравина считает, что «даже без углубления в специальные экзегетические разыскания очевидно, что мрак Синая и свет Фавора - звенья одной цепи в процессе Богопознания и Богообщения». Важно не только познать Бога в том, что Он есть, но и «в том, что не есть и не может быть Им» (Жаравина 2007, 21-22). Подобный подход позволяет не выпрямлять и не упрощать творчество многих писателей как XIX-го, так и XX веков.

Богословы и философы, описывая различные аспекты религиозного опыта, подчеркивают, что личность, идущая по пути религиозного развития, не только приобретает духовные сокровища, но и знает периоды острых сомнений, скепсиса, трагических противоречий и утрат.

Нам представляется методологически обоснованной точка зрения В. В. Лепахина, который стремится дифференцировать феномен пушкинской религиозности. Во-первых, он рассматривает религиозность Пушкина как проявление внутренней духовной жизни поэта; во-вторых, христианство как религиозную и общекультурную почву, на которой возросло его творчество и которой многим было обязано его мировоззрение; в-третьих, подчеркивает православие Пушкина, напоминая, что «поэт с детства был тесно связан с православной обрядностью и православным бытом» (Лепахин 1996, 74-75). Конечно, исследователь прав: «эти три проблемы - религиозность, христианство и православие Пушкина - тесно взаимосвязаны», и речь идет об особом акценте на той или иной стороне целостного по сути явления (Там же). Впрочем, еще С. J1. Франк в работах эмигрантского периода, также отмечая многогранность пушкинского гения, считал невозможным приписать ему однозначно определенное религиозное или философское миросозерцание и выдвигал понятие религиозный гуманизм (Франк 1987, 21, 26). О терминах хможно спорить, но несомненно одно: творчество Пушкина действительно пронизано духом православной культуры.

В наиболее «чистом» и непосредственном виде религиозная эмоция выступает в лирике, напрямую выражающей духовный мир автора. С прозой же дело обстоит намного сложнее, поскольку эпическая природа требует выхода за пределы внутреннего «я» в сферу объективной действительности, в изображение народного быта, содержащего не только переосмысление, но и некоторое (а в ряде случаев существенное) отступление от христианского догматического вероучения.

Конечно же, с историософской точки зрения основой российской культуры является православие: «Миссия России быть носительницей и хранительницей истинного христианства, православия . "Русские" определяются православием. Православие оказалось русской верой» (Бердяев 1990, 81). Поэтому изучение русской словесности сквозь призму православия как национальной формы традиционного христианства органично. Однако еще А. Н. Афанасьев, крупнейший представитель русской мифологической школы, заметил: «. с водворением новых, христианских начал народная фантазия не позабыла и не отринула тех прежних образов, в которых представлялись ей взаимные отношения человека и природы .» (Афанасьев 2006, 132). Не изжитые полностью языческие мифообразы для народного сознания были естественны, и таким же естественным явилось взаимодополняющее друг друга многовековое сосуществование фольклорной и христианской картин мира.

Раскрывая механизмы подобного сосуществования, мифологи открыли один из основных культурологических законов - адаптацию. «Чтобы всецело отрешиться народу от образов и верований, созданных язычеством, для этого нужно было отказаться ему от родного языка, что выходило из пределов возможного» (Афанасьев 1994, I: 469). Это, пожалуй, наиболее веский аргумент мифологов в пользу неизбежности и глубины адаптационного процесса, с которым считаются все современные слависты. Не фолъклоризированное православие и не оправославленный фольклор, а та форма их взаимоподдержки и корректировки, которая сложилась исторически. Итак, с одной стороны, христианская религия, будучи принята славянами-язычниками, зачастую воспринималась в форме уже сложившейся мифопоэтической образности, но с другой - народные песни и обряды, героический эпос, сказки, предания, легенды активно обращались к христианскому преданию в поисках новых сюжетов и решений.

При этом мы хотим подчеркнуть, что речь не идет о двоеверии, хотя некоторые современные исследователи, в основном этнографы и культурологи, продолжают утверждать, что оно «давно уже стало элементом русского национального самосознания» (Телегин 1997, 76).

В настоящее время все большую популярность приобретает термин народное православие. Раскрытию его духовного содержания на богатом археологическом, этнографическом и фольклорном материале российского Северо-Запада посвящены известные труды А. А. Панченко. Автор выдвигает «историко-феноменологическую» исследовательскую ориентацию, при которой «народное православие . предстает исторической формой развития фольклорного сознания» (Панченко 1998, 35). Литературоведа, тем более пушкиниста, не может удовлетворить и это определение, поскольку, согласно предложенной формулировке, «фольклорное сознание», т. е. языческая по происхождению народная культура, не только доминирует над христианским вероучением, но и является его исторически сложившейся формой. Более вероятен процесс их взаимокорректировки, при котором аксиологические параметры фольклорного (народного) мироощущения и христианские вероучительные постулаты, как правило, органически взаимосвязаны, что, однако, не исключает моментов их внутреннего «спора» между собой.

Нам представляется, что феномен народного православия чрезвычайно важен для понимания природы и идейно-смысловой направленности русской классической литературы в целом и творчества А. С. Пушкина в частности. В нашей работе речь идет о художественно воспроизведенных поэтом особенностях национального менталитета, предполагающих творческий диалог ценностных параметров фольклорного мироощущения с христианским вероучением. Значимостью и необходимостью реализации целостного анализа художественных текстов в данном аспекте обусловлена актуальность нашей диссертации.

Объектом исследования является художественное осмысление духовных основ русской жизни в прозе А.С. Пушкина 1830-х гг.

Предмет анализа - сюжетно-образная система Пушкина-прозаика как форма выражения фольклорно-православного миропонимания.

Материалом диссертации явились как законченные произведения -«Повести Белкина», «Пиковая дама», «Капитанская дочка», так и незаконченные романы <Арап Петра Великого> и <Дубровский>, а также дошедшие до нас фрагменты: «Рославлев», «История села Горюхина», частично эпистолярное наследие поэта.

Цель работы заключается в раскрытии национальной аксиологии, отразившейся в художественной системе Пушкина-реалиста на основе синтеза народнопоэтического и философско-религиозного содержания.

Достижение указанной цели сопряжено с решением следующих задач:

- выявить соотношение понятий судьбы (в языческом представлении) и Божьего Промысла в аспекте проблемы «самостоянья человека», в утверждении права личности на свободное самоизъявление;

- охарактеризовать мотивационно-поведенческие модели персонажей пушкинской прозы в свете взаимососуществования и взаимокорректировки библейских и мифопоэтических символов и архетипов; доказать принципиальную самодостаточность незавершенных прозаических замыслов Пушкина как необходимого звена в общем процессе художественной реализации национального характера;

- раскрыть феномен безумия, воспроизведенный в повести «Пиковая дама» в свете библейского учения о ложно понимаемой «мудрости века сего»;

- раскрыть природу пушкинского художественно-исторического нарратива и углубить анализ сюжетно-образной системы романа «Капитанская дочка» в аспекте синтеза религиозных и народнопоэтических представлений о «вечных истинах», показать возможность частичной нетрадиционной интерпретации текста.

Методология работы сформировалась на основе изучения и систематизации исследований по фольклоризму Пушкина и взаимосвязям литературы и фольклора (М. К. Азадовский, Т. М. Акимова, В. П. Аникин, А. Н. Афанасьев, Р. М. Волков, Т. В. Зуева, М. Ч. Ларионова, И. П. Лупанова, Д. Н. Медриш, Е. М. Мелетинский, М. А. Новикова, А. С. Орлов, Б. Н. Путилов, И. П. Смирнов, А. Д. Соймонов, М. А. Цявловский и др.). В раскрытии художественных принципов и форм выражения духовного содержания в искусстве слова мы опирались на теоретико-методологические и историко-литературные исследования российских ученых (С. С. Аверинцев, М. М. Бахтин, А. М. Буланов, М. М. Дунаев, И. А. Есаулов, Л. В. Жаравина, С. А. Кибальник, В. А. Котельников, Д. С. Лихачёв, А. М. Любомудров,

В. С. Непомнящий, Б. Н. Тарасов и др.). Из практически необозримой отечественной пушкинистики в первую очередь нами учитывались работы, посвященные идейно-художественному своеобразию прозы Пушкина (Н. Я. Берковский, Д. Д. Благой, С. Г. Бочаров, В. Э. Вацуро, М. Н. Виролайнен, Н. К. Гей, В. В. Гиппиус, А. Г. Гукасова, Г. А. Гуковский, И. А. Иваницкий, Ю. М. Лотман, В. М. Маркович, Г. П. Макогоненко, Ю. Г. Оксман, С. М. Петров, Н. Н. Петрунина, О. Я. Поволоцкая, Р. Н. Поддубная, Н. Д. Тамарченко, Л. С. Сидяков, Н. Л. Степанов, Б. Т. Удодов, С. А. Фомичев, В. Е. Хализев, Б. М. Эйхенбаум и др.).

В соответствии с целью и задачами исследования мы ориентировались на синтез историко-типологического, историко-генетического, культурно-исторического и системного методов литературоведческого анализа.

Научная новизна диссертации обусловлена комплексным анализом прозы А. С. Пушкина в парадигме национального менталитета, дающим возможность существенно дополнить и (в отдельных случаях) пересмотреть общую картину соотношения фольклорной и христианской традиций в художественных произведениях.

Теоретическая значимость исследования заключается в углублении аналитического подхода к литературному тексту, направленного на раскрытие внутренней диалогичности феномена народного православия и форм его художественной реализации.

Результаты исследования имеют практическое значение и могут быть использованы в учебных курсах по «Истории русской литературы XIX века», в спецкурсах и спецсеминарах, при разработке методических рекомендаций по темам: «литература и фольклор», «литература и христианство», а также по проблемам этнопоэтики, связанным с вопросами национального своеобразия культурного наследия.

Апробация диссертации. Основные идеи работы и полученные результаты нашли отражение в докладах на научных конференциях разного уровня: Международной научной конференции «Рациональное и эмоциональное в русской литературе и фольклоре» (Волгоград 2001, 2009); Международных научно-практических конференциях («Актуальные проблемы современной духовной культуры», Волгоград 2002; «Обучение иностранцев на современном эгапе: проблемы и перспективы», Волгоград 2003; «Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи», Соликамск 2004; «Инновационные технологии в обучении и воспитании», Елец 2008; «Современные направления теоретических и прикладных исследований», Одесса 2006, 2009); VI и VII Региональных конференциях молодых исследователей Волгоградской области (Волгоград 2001, 2002); научно-практических конференциях ВолгГТУ (Волгоград 2006, 2008, 2009), а также в 9 публикациях (2 из них - в изданиях, рекомендованных ВАК РФ).

Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Смысловой потенциал пушкинской прозы практически неисчерпаем, что объясняется органическим сочетанием изображения народного (с элементами язычества) быта с православным осмыслением национального бытия. Истинная глубина «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина» раскрывается в проекции фольклорных мотивов, обрядов и мифологических верований на евангельский текст. Благополучное разрешение конфликта между феноменом судьбы и благим Божьим Промыслом выстрадано персонажами в процессе преодоления греховных страстей. Фамилия вымышленного автора позволяет соотнести его с фольклорным образом белки-сказительницы (мыси -пек.), медиатором между земным и небесным, а через нее - с зооморфной персонификацией вещего Бояна в «Слове о полку Игореве», что значительно расширяет культурологический контекст «белкинского» цикла.

2. Осмысление особенностей русской жизни сопряжено у Пушкина с проблемой национального характера. Выделяя его этнокультурный духовный инвариант, писатель, обращаясь к отечественной истории, типологизирует героев в зависимости от мотивационной поведенческой доминанты. В «Истории села Горюхина» очерчена эволюция смиренного белкинского типа в сторону летописца, воспроизводящего трагическую подоплеку событий; фрагменты романов <Арап Петра Великого> и «Рославлев» раскрывают патриотическую суть просвещенного европеизма. В романе <Дубровский> выявлена этическая двусмысленность романтического максимализма. Богоборчество феномена безумия в повести «Пиковая дама» обосновано библейским учением о ложной «мудрости века сего».

3. Существенную роль в становлении пушкинского художественно-исторического нарратива играет одновременная ориентация на «слово речен-ное» и «слово написанное», что отразилось на образной системе романа «Капитанская дочка». В свете библейской и народнопоэтической традиций пересмотрено прочтение «калмыцкой» сказки об орле и вороне, существенное для понимания образа Пугачева. Изображение капитана Миронова также является значимым в плане национальной аксиологии. Параллелизм жизненных путей персонажей выявляется в контексте народных песен о «добром разбойнике» и «служилом человеке» и в парадигме оппозиции бунт - смирение.

4. Гипотетически в образ Петра Гринева заложена возможность реализации судеб сказочных братьев, однако фольклорный мотив «трех путей» просветлен евангельским учением о воздаянии: «Какою мерою мерите.» (Матф.: гл. 7, ст. 2). Выбор героя, позволивший ему преодолеть ситуацию искушения, духовно возвыситься над обстоятельствами, - следствие православного домостроительства, семейного уклада, ориентированного на понятия чести, совести и милосердия. Не случайно Гринев имеет земного «ангела-хранителя», дядьку Савельича, противопоставленного французу-«искусителю» Бопре.

5. Идеалом целомудрия в романе предстает Маша Миронова. Анализ образа капитанской дочки с опорой на сказочные символы («огонь, вода и медные трубы») и аксиомы христианского опыта позволяет декларировать функциональную равноценность носителей истинной чести как в мужском, так и женском воплощениях, что также уходит в глубины народного менталитета. Художественные опыты Пушкина сыграли неоспоримую роль в процессе формирования его концепции исторического пути России, нашедшей выражение в эпистолярном спорс с П. Я. Чаадаевым.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Народно-православная картина русской жизни в прозе А.С. Пушкина 1830-х гг."

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Аксиологические основы художественной прозы Пушкина отражают православную картину жизни русского человека. Поиски истины, красоты, чести, добра являются центральными в его произведениях. Главное содержание пушкинских текстов - наравне с историческим, нравственно-психологическим, мифологическим, философским — заключается в стремлении духовного познания бытия, которым определяются цель и итоги человеческого существования в мире. Художественная проза пронизана религиозно-нравственными духовными проблемами индивидуального и общественного сознания, решаемыми в русле православной традиции. При этом Пушкин поднимает и решает проблемы духовного порядка, исходя из синтеза православной догматики и житейской мудрости.

Как уже было отмечено, большое значение имеет то, что Пушкин не только национально ориентирован, он — мыслитель общеевропейского (мирового) масштаба. Поэтому следует учитывать тот философский контекст, в который вписываются его художественные открытия. Это прежде всего историософские труды французских просветителей (Д. Вико, Ш. Монтескье, Д. Дидро), представителей немецкой романтической историографии (И. Г. Гердера) и, конечно, Н.М. Карамзина.

Важно также отметить, что в произведениях Пушкина оценка людей, событий дается не с личной точки зрения, чем бы она ни диктовалась, но с точки зрения народа, исторических перспектив его судьбы. Поэтому пушкинское обращение к истории предполагает и изучение скрытых пружин исторического процесса, и форм воплощения национального характера, и формирования общих представлений о русском народе, выделяющих его из семьи других и выражающих природные свойства его души, проявившейся во всех аспектах народной жизни. По мысли поэта, уклад жизни каждого народа уникален и неповторим, однако национальная история каждого народа - часть всемирной истории. Но главное, Пушкин показывает историю русского народа сквозь призму православия, отличающегося по объективным причинам от догматического вероучения христианского Запада. Более того, православная идея добротолюбия в творчестве Пушкина органично сочетается не только с детальным изображением народного быта, но и с прямой ориентацией на многовековую народную мудрость, отразившуюся в фольклоре, что в совокупности делает возможным осмысление национального бытия с метафизической точки зрения.

Можно также сделать вывод о том, что мировоззренческий подход к исследованию литературного творчества не исключает, но углубляет анализ пушкинской поэтики, выделяет излюбленные автором художественные средства (эпиграф, сон, имя персонажа), специфику которых подчеркивает тонкая пушкинская подсказка или ироническое замечание, рассчитанные на пытливого читателя, способного к постижению скрытого, глубинного смысла произведения. Так, истинная глубина «Повестей Белкина» раскрывается в наложении мифопоэтической сюжетики и символики на евангельское учение о смертных грехах, жертвами которых могли стать, но не стали герои произведений. В «Выстреле» преодолена зависть, порожденная гордыней; в «Метели» смирение и терпение позволили героям искупить грех злого своеволия и добиться благосклонности Судьбы; в повести «Гробовщик» ирреальный сон как преддверие Страшного Суда возвращает алчного персонажа из мира телесно мертвых в мир духовно живых; в «Барышне-крестьянке» - самой светлой повести цикла - фольклорная символика уходит вглубь мифопоэтического мировоззрения, скорректированного правом человека на «самостоянье» - свободный жизненный выбор в парадигме христианских ценностей. В то время как их «автор», всепонимающий и всепрощающий Иван Петрович Белкин, является воплощением коренных национальных начал. Важнейшей в его образе становится позиция неосуждения, отвечающая христианской аксиоме: «Не судите, да не судимы будете» (Мф.: гл. 7, ст. 1-2). Имя «автора» - Ивана Петровича Белкина — позволяет соотнести данный образ с фольклорным образом белки-сказительницы (мыси - пек.), медиатором между миром земным и небесным, а через нее - с зооморфной персонификацией вещего Бояна («Слово о полку Игореве»), что, безусловно, расширяет читательский «горизонт ожидания».

Художественным открытием Пушкина следует считать его умение показать, как в рамках короткого незатейливого повествования гармонично соединяются фольклор и христианские мотивы, т. е. уникальный сплав, называемый народным православием, рожденным самой жизнью.

Через все творчество Пушкина неразрывной нитью проходит мысль о том, что отвержение благой Божьей воли, ощущение своей исключительности и вседозволенности неминуемо ведет к «пустым небесам», боготрицанию и богоборчеству на разных уровнях.

Так, в романе «Капитанская дочка» острота этического противостояния героев подтверждается догматически: бунтарство Швабрина - это приспособленчество (М. М. Дунаев), а смирение Гринева - состояние бодрствующего духа, проявление духовной активности человека, в основе которой вера в Промысел Божий. Образ же Пугачева соединил в себе обе ипостаси, о чем свидетельствует знаменитая сказка об орле и вороне, не столь однозначная, как кажется на первый взгляд.

Персонажей романа «Капитанская дочка» можно соотнести с героями русских сказок. Петр Гринев и Маша Миронова в соответствии со сказочной традицией преодолевают испытания и приходят к счастливому финалу. Но в этом же и основное отличие романа от народной сказки. Герои здесь равноправны и подвиги их равноценны, тогда как согласно традиции в русской народной сказке возможен только один главный герой-протагонист.

Мы уже отмечали параллелизм окончания работы над «Капитанской дочкой» и полемику с концепцией П. Я. Чаадаева, отразившейся в его первом «Философическом письме». Сопоставление этих двух фактов, на наш взгляд, имеет глубоко символический смысл, т. к. «Капитанская дочка» художественно дала ответ на многие вопросы, мучившие мыслителя. Этот факт дает основание для утверждения о существовании единой художественной и историософской мысли поэта.

Как было отмечено, Пушкин не принял резкую критику Чаадаевым православной церкви, которая, по его мнению, оставаясь верной визангизму, отказалась от участия в социальных преобразованиях, оставаясь пассивной. Мы видели, что в «Капитанской дочке» Пушкин показал отличие пассивного подчинения обстоятельствам от истинного смирения, которое духовно активно. Сохранив чистоту евангельского учения, акцентировав духовный аскетизм и самоотречение, русская церковь сосредоточила свое внимание на молитвенном подвиге, не заявляя о своих делах «граду и миру». В этой камерности, «семейности» и «домашности» Чаадаев видел недостаток русского православия, Пушкин же, напротив, направлял свои усилия, чтобы осмыслить национальную историю «домашним образом», раскрыть смысл исторических катаклизмов через судьбы отдельных людей в их семейственно-родовых связях, что опять-таки мы видим в «Капитанской дочке».

Более того, христианские аспекты историософического спора с Чаадаевым имели для поэта и глубоко личное значение, будучи одним из важных фактов его духовного становления.

Все это свидетельствует о том, что в основе пушкинского мировосприятия лежало ощущение полноты бытия, как говорил Белинский, «уважение к действительности», стремление охватить жизнь с максимально разных точек зрения, под разными углами - но неизменно на позитивной основе. Отсюда резкая переоценка многих прежних увлечений, в частности, философов эпохи Просвещения с их нигилизмом, рационализмом и холодным деизмом: «Ничто не могло быть противуположнее поэзии, как та философия, которой XVIII век дал свое имя. Она была направлена противу господствующей религии, вечного источника поэзии у всех народов, а любимым орудием ее была ирония холодная и осторожная и насмешка бешеная и площадная. Истощенная поэзия превращается в мелочные игрушки остроумия, роман делается скучною проповедью или галереей соблазнительных картин.»(Х1, 282-283).

В итоге выводы Пушкина противоположны чаадаевским: «В России влияние Духовенства столь же было благотворно, сколь пагубно в землях Римско-католических. Там оно, признавая главою своею Папу, составляло особое общество, независимое от Гражданских законов, и вечно полагало суеверные преграды просвещению. У нас, напротив того, завися, как и все прочие состояния, от единой Власти, но огражденное святыней Религии, оно всегда было посредником между Народом и Государем как между человеком и Божеством. Мы обязаны монахам нашею Историею, следственно и просвещением» (XI, 17). Именно поэтому, «Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою. история ее требует другой Мысли, другой формулы.» (XI, 127).

И, признав частично справедливой чаадаевскую критику современности, Пушкин добавлял: «Но, клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал» (XVI, 464).

Итак, в прозе Пушкина нашли отражение такие принципиально значимые мировоззренческие проблемы как пагубность страсти, необходимость милосердия и смирения, соотношение воли человеческой и воли Господней, желания индивидуума и требования государства и т. д. - во всей полноте и глубине их духовного смысла. На примере постижения героями произведений истинного смысла существования Пушкин показывает пути реализации человеческого предназначения вне зависимости от национальной, конфессиональной, социальной, временной и какой-либо иной принадлежности, в чем и заключается всечеловеческое, всемирное значение его творчества.

Список научной литературыПтицына, Елена Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ТЕКСТЫ, ИСТОЧНИКИ:

2. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. В 17 т. М. : Л. : Изд-во АН СССР. 1937-1959. Репринт. изд.-М. : Воскресенье, 1995-1996.

3. Пушкин А.С. Дневник. 1833-1835 / Под ред. Б. Л. Модзалевского. М. : Три века, 1997.-603 с.

4. Библия. Книги Священного писания Ветхого и Нового Завета (канонические). В русском переводе с параллельными местами и приложением. М. : Российское Библейское общество, 2003. - 1312 с.

5. Вяземский П. А. Старая записная книжка / Сост., статья и коммент. Л. Я. Гинзбург. Л. : Изд-во писателей в Ленинграде, 1927. — С. 46.

6. Гоголь Н. В. О старинных русских свадьбах // Гоголь Н. В. Собрание сочинений. В 9 т. Исторические наброски. Заметки о русском быте. М. : Русская книга, 1994.-Т 8. -С. 362-364.

7. Ларошфуко Ф. Мемуары. Максимы. М. : Наука, 1971. (Литературные памятники). Репринт. изд.-М. : Наука, 1993. - 282 с.

8. Лирика русской свадьбы / Изд-е подг. Н. П. Колпакова. Л. : Наука, 1973. -324 с.

9. Миллер Вс. Пушкин как поэт-этнограф. С приложением неизданных народных песен, записанных А.С. Пушкиным. М. : Т-во А. А. Левенсона, 1886. - 64 с.

10. Рукою Пушкина: Несобранные и неопубликованные тексты. Подгот. к печ. и комм. М. А. Цявловского, Л. Б. Модзалевского, Т. Г. Зенгер. М. : Л. : Academia, 1935. - 928 с. (Тр. пушкинской комиссии ин-та рус. лит-ры.)

11. Русская волшебная сказка. Антология / Сост. К. Е. Корепова. М. : Высшая школа, 1992. - 526 с.

12. Русские народные сказки / Сост. В. П. Аникин. М. : Дет. лит., 1985. - 543 с.

13. Русские народные сказки / Сост. Ю. Г. Круглов. М. : Просвещение, 1983. -320 с.

14. Русский фольклор / Сост. и примеч. В. Аникина. М. : Худ. лит., 1985. - 367 с.

15. Слово о полку Игореве / Вступит, ст., ред. текста, доел, и объяснит, пер. с древ-нерус., примеч. Д. С. Лихачева. М. : Изд-во Оникс, 2007. - 272 с.

16. Собрание народных песен П. В. Киреевского / Подготовка текстов к печати, статья и комм. А. Д. Соймонова. Л. : Наука, 1977. - 327 с.

17. Цветаева М. Мой Пушкин // Цветаева М. Господин мой Время. - М. : Вагри-ус, 2000.-С. 45-83.

18. Чаадаев П. Я. Статьи и письма. М., Современник, 1989. - 624 с. II. НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА:

19. Абрамовских Е. В. Рецепция незавершенной прозы Пушкина в русской литературе XIX в.: дис. . канд.филол.наук. Екатеринбург, 2000. - 285 с.

20. Аверинцев С. С. Религия и литература : Сб. ст. Л. : Эрмитаж, 1981. - 139 с.

21. Авраамий, архимандрит. Православие в жизни : сб. ст. Ныо-Йорк : Изд-во им. Чехова, 1953.-411 с.

22. Агранович С. 3., Рассовская Л. П. Миф, фольклор, история в трагедии «Борис Годунов» и в прозе А. С. Пушкина. Самара : Самарский ун-т, 1992. - 214 с.

23. Азадовский М. К. Пушкин и фольклор // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. Ин-т литературы. М. : Л. : Изд-во АН СССР, 1937. - Вып. З.-С. 152-182.

24. Акимова Т. М. Народные удалые песни в творчестве А.С. Пушкина // Из истории русской и зарубежной литературы. — Саратов, 1968. Вып. 2. - С. 3-25.

25. Акимова Т. М. Пушкин и фольклор (Пушкинский семинарий) // Филология : межвуз. сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГУ. - Вып. 5. - С. 43-57.

26. Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования / Избранные труды. JI. : Наука, 1984. - 478 с.

27. Алещенко Е. И. Этноязыковая картина мира в текстах русского фольклора (па материале народной сказки): монография. Волгоград : Изд-во ВГПУ «Перемена», 2008. - 289 с.

28. Алпатова Т. А. Екатерининское время как культурная эпоха в художественном мире Пушкина : (Взаимодействие прозы и поэзии) : дис. . канд. филол. наук. -М., 1993.-342 с.

29. Анастасий (Грибановский), митр. Пушкин в его отношении к религии и Православной Церкви. М. : МП «Инга», 1991. - 62 с.

30. Анненков П. В. Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина. -М. : ТЕРРА-Кн. клуб, 1999.-448 с.

31. Антоний (Храповицкий), митр. О Пушкине. М. : Студия «Тритэ», 1991. -29 с.

32. Антоний (Храповицкий). Пушкин как нравственная личность и православный христианин // Александр Сергеевич Пушкин: Путь к православию. М. : Изд-во «Отчий дом», 1996. URL : www.lib.eparhia-saratov.ru/./contents.html.

33. Антощук JI. К. Концепция и поэтика безумия в русской культуре и литературе 20-30 г. г. XIX в. : дис. . канд. филол. наук. Томск, 1996. - 234 с.

34. Ариповский В. И. Об идейно-художественном единстве пушкинского цикла «Повести Белкина» // Вопросы рус. лит. Львов. - 1981. - Вып. 1. - С. 36-43.

35. Астафьева О. В. Вечные образы мировой литературы и нравственные искания А. С. Пушкина 1830-х г.г. : автореф. дис. . канд. филол. наук. Л. : Изд-во ЛГУ, 1991,- 17с.

36. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 т. 1865-1859 гг. Репринт, изд. - М., 1994.

37. Афанасьев А. Н. Мифология Древней Руси. М. : Эксмо, 2006. - 608 с.

38. Афонин В. Религия и А. С. Пушкин. Невинномыск, 1999. - 128 с.

39. Бабаев Э. Г. Творчество А. С. Пушкина. М. : Изд-во МГУ, 1988. - 206 с.

40. Баевский В. С. Доминанты художественной эволюции Пушкина // Известия РАН. Сер. лит. и яз. 1999. - № 2. - Т. 58. - С. 23-33.

41. Байбурин А. К., Левинтон Г. А. К описанию пространства в восточнославянской свадьбе // Русский народный свадебный обряд. Л. : Наука, 1978. - С. 89— 104.

42. Балашова И. А. Романтическая мифология Пушкина : дис. . д-р филол. наук. Ростов-на-Дону, 2000. - 429 с.

43. Бахтин М. М. Эпос и роман. СПб. : Азбука, 2000. - 304 с.

44. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М. : Искусство, 1986. - 446 с.

45. Белинский В. Г. Собрание сочинений. В 13 т. М. : Изд-во АН СССР, 1953— 1959.

46. Белькинд В. С. Роман А. С. Пушкина «Капитанская дочка»: Сюжет, композиция, жанр // Сюжетосложение в русской литературе : сб. ст. Даугавпилс, 1980. -С. 63-79.

47. Бердяев А. Н. Русская идея //Рус. лит. 1990. -№ 2. - С. 85-133.

48. Берковский Н. Я. О «Пиковой даме»: Заметки из архива // Рус. лит. 1987. -№ 1.-С. 61-69.

49. Берковский Н. Я. О «Повестях Белкина» // Берковский Н. Я. О русской литературе : сб. ст. Л., 1985. - С. 7-111.

50. Благой Д. Мастерство Пушкина. М. : Советский писатель, 1955. - 268 с.

51. Блок Г. П. Пушкин в работе над историческими источниками. М. : Л. : Изд-во АН СССР, 1949.-216 с.

52. Бонди С. М. Мир Пушкина: Избранное. М. : Персей : Вече, 1999. - 496 с.

53. Борисова В. В. «Калмыцкая» сказка в романе А. С. Пушкина «Капитанская дочка» // Фольклор народов РСФСР. Уфа, 1988. - Вып. 15. - С. 108-118.

54. Бочаров С. Г. О художественных мирах. М., 1985. - 296 с.

55. Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина. Очерки. М. : Наука, 1974. - 208 с.

56. Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы. М. : Языки русской кулыуры, 1999.-632 с.

57. Бочаров С. Г. Холод, стыд и свобода // Библия в культуре и искусстве. М., 1996.-С. 277-304.

58. Бражников И. История как возвращение домой (Смешное Горохино и печальное Горюхи но) / Правая.ги. 6 июня 2005 г. URL: http://www.pravaya.ru/word/121/3512.

59. Брауде J1. Ю. К истории понятия «литературная сказка» // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. М. : Наука, 1977. - Т. 36. - № 3. - С. 226-234.

60. Брянчанинов И., святитель. Сочинения: В 7 т. Изд-во 2-е, исправ. и доп. Аскетические опыты. Спб. : Изд-во И. J1. Тулузова, 1886. - Т. 1. - 573 с.

61. Бубнов Н. Ю. «Слово о полку Игореве» и поэзия скальдов. СПб. : «Русская симфония», 2006. - 416 с.

62. Бугославский С. А. Русские народные песни в записи Пушкина // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. Ин-т литературы. М. : J1. : Изд-во АН СССР, 1941.-Вып. 6.-С. 183-210.

63. Буланов А. М. Художественная феноменология изображения «сердечной жизни» в русской классике (А. С. Пушкин, М. Ю. Лермошов, И. А. Гончаров, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой): монография. Волгоград : Перемена, 2003. -191 с.

64. Булгаков С. Н. Православие: Очерки учения православной церкви. — М. : Тер-ра, 1991.-416 с.

65. Булгаков С. Н. О чудесах Евангельских. М. : Русский путь, 1994. - 120 с.

66. Бухаркин П. Е. Поэтический язык А. С. Пушкина и проблемы секуляризации русской культуры // Христианство и русская литература: сб. 3. СПб., 1999. -С. 100.

67. Вацуро В. Э. Пушкинская пора: сб. ст. СПб. : Гуманитар, агенство «Академический проект», 2000. - 624 с.

68. Верещагин Е. М. «. Читал и любил читать Евангелие» // Рус. яз. в СНГ. -1992.-№ 10/11/12.-С. 5-10.

69. Веселовский А. Н. Миф и символ // Русский фольклор XIX в. Вопросы теории фольклора. Л. : Наука, 1979. - С. 186-199.

70. Ветловская В. Е. Пушкин. Проблемы истории и формирование русского реализма // Рус. лит. 1988. - № 1. - С. 5-26.

71. Виленчик Б. Я. Путешествие с «Пиковой дамой» // Нева. 1987. - № 6. — С.192-195.

72. Виноградов В. В. Язык Пушкина. Пушкин и история русского литературного языка. 2-е изд-е, доп. - М. : Наука, 2000. - 509 с.

73. Винокур Г. О. Полное собрание трудов: Статьи о Пушкине / Составление С. В. Киселева. -М. : Лабиринт, 1999. 256 с.

74. Виролайнен М. Н. «Я» и «не-Я» в поэтике Пушкина // Пушкин: Исследования и материалы / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин, дом). СПб. : Наука, 2004. -Т. XVI/XVII. - С. 94-101.

75. Вишневска Я. Основные проблемы и этапы изучения повести А. С. Пушкина «Пиковая дама» : автореф. дис. . канд. филол. наук. Л., 1982. - 23 с.

76. Вольперт Л. И. Тема безумия в прозе Пушкина и Стендаля: «Дубровский» и «Красное и черное» // Болдинские чтения. Горький, 1985. — С. 134-143.

77. Восторгов И. (Протоиерей). Вечное в творчестве поэта // Александр Сергеевич Пушкин: Путь к православию. М. : Изд-во «Отчий дом», 1996. - URL : www.lib.eparhia-saratov.ru/. ./contents.html.

78. Вышеславцев Б. П. Этика преображенного Эроса. Что такое я сам? М. : «Грааль», 2002. - 68 с.

79. Гальцева Р. А. Пушкин и свобода человека // Наука в России. 1998. - № 1. — С. 83-88.

80. Гачев Г. Д. Образ в русской художественной культуре. — М. : Искусство, 1981. — 247 с.

81. Гачев Г. Д. Национальные образы мира: Коемо-Психо-Логос. М. : Академический проект, 2002. - 511 с.

82. Гегель Г.-В.-Ф. Эстетика: В 4 т. : Пер. М. : Искусство. - 1968-1973.

83. Гей Н. К. Проза Пушкина. Поэтика повествования. Л., 1989. - 270 с.

84. Гейзер М. М. Библия в творчестве русских поэтов XIX нач. XX в. : автореф. дис. . канд. филол. наук. - М. : Моск. гос. откр. ун-т, 1996. - 18 с.

85. Геймбух Е. Ю. Языковая маска pi языковая личность в «Повестях Белкина» // Рус. яз. в школе. 1999. - № 3. - С. 46-53.

86. Генис А. Сказка о золотой рыбке II Генис А. Собрание соч. в Зт. М. : ЭКСМО, 2002.-Т. 1.-С. 456-466.

87. Гершензон М. Мудрость Пушкина. М. : Кн.т-во писателей в М., 1919. - 206 с.

88. Гиллельсон М. И., Мушина Л. Б. Повесть А. С. Пушкина «Капитанская дочка»: Комментарий. Л. : Просвещение, 1977. - 192 с.

89. Гинзбург Л. И. Авторская позиция и пространственно-временная организация повести А. С. Пушкина «Пиковая дама» // Проблемы творческого метода. Тюмень, 1981.-С. 94-100.

90. Гиппиус В.В. «Повести Белкина» // Гиппиус В. В. От Пушкина до Блока. М. : Л., 1966.-С. 7-45.

91. Гиппиус Вл. Пушкин и христианство. Пг. : Тип. Сириус, 1915. - 44 с.

92. Голуб А. В. Язык указов Пугачева : автореф. дис. . канд. филол. наук. — М., 1950.-24 с.

93. Горан В. П. Древнегреческая мифологема судьбы. Новосибирск, 1990. -335 с.

94. Грехнев В. А. Пушкин и философия Случая // Болдинские чтения. Нижний Новгород : Волго-Вятск. кн. изд-во, 1993. - С. 39^18.

95. Грехнев В. А. Самостоянье свободы // Болдинские чтения. Н. Новгород, 1995. - С. 90-96.

96. Григорьев An. Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина // Григорьев А. А. Собр. соч. в 2 т. М., 1990. - Т. 2. - 512 с.

97. Григорьева Е. Н. Тема судьбы в лирике А. С. Пушкина 1813-1830 гг. // Вестник Ленигр. ун-та. Сер. : История. Язык. Литература. 1985. - Вып. 5. - С. 89-94.

98. Гукасова А. Г. «Повести Белкина». М. : АПН РСФСР. - 1949. - 128 с.

99. Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М. : Гослитиздат, 1957.-414 с.

100. Гулыга А. В. Искусство истории. М. : Современник, 1980. - 288 с.

101. Гуревич А. М. Романтизм Пушкина. М. : Моск. ин-т развития образов, систем, 1993.- 192 с.

102. Давыдов С. Веселые гробокопатели: Пушкин и его «Гробовщик» // Пушкин и другие. Новгород, 1997. - С. 42-51.

103. Дебрецени П. Блудная дочь: Анализ художественной прозы А. С. Пушкина: Пер. с англ. — СПб. : Гуманитарное агентство «Академический проект», 1995. -397 с.

104. Джанумов С. А. Традиции песенного и афористического фольклора в прозе А. С. Пушкина и П. А. Вяземского : автореф. дис. . д-р филол. наук. М., 1994. -55 с.

105. Доманский Ю. В. Мифологическое начало в повести А. С. Пушкина «Метель» // Культура и творчество : сб. науч. тр. Тверь, 1995. - С. 83-89.

106. Дунаев М. М. Православие и русская литература. В 5-ти частях. М. : Христианская литература, 1998. - Ч. I—II. - 720 с.

107. Евзлин М. Мифологическая структура преступления и безумия в повести А. С. Пушкина «Пиковая дама» // Славяноведение. 1993. - № 2. - С. 67-80.

108. Евчук О. П. Проблема демонического в рецепции А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова // Пушкин есть явление чрезвычайное : юбил. сб. Омск : Омский гос. ун-т, 1999. - С. 67-78.

109. Елеонский С. Ф. Пугачевские указы и манифесты как памятники литературы // Художественный фольклор. — М., 1929. — Т. 4—5. С. 63-75.

110. Елкин В. Г. «Повести Белкина». Скрытые смыслы пушкинского повествования // Истоки, традиция, контекст в литературе : межвуз. сб. науч. труд. Владимирский гос. пед. ун-т. Владимир, 1992. - С. 96-110.

111. Емельянов JI. И. Развитие литературы и проблема народности // О прогрессе в литературе : сб. науч. труд, под ред. А. С. Бушмина. — JI. : Наука, 1977. С. 163— 208.

112. Еркоева Т. Русская свадьба. М. : Яуза, 1998. - 224 с.

113. Ермакова Н. А. «Пиковая дама» «Герой нашего времени» : Романно-новеллистическая поэтика прозы Пушкина и Лермонтова : автореф. дис. . канд. филол. наук. - Томск, 1996. - 21 с.

114. Ермакова Н. А. Тема русского романа в нарративной структуре «Пиковой дамы» // Гуманит. науки в Сибири. Сер. : Филология. Новосибирск. - 1995. - № 4. -С. 29-33.

115. Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск : ПетрГУ, 1995.-288 с.

116. Есаулов И. А. Пасхальность в русской словесности. М. : Кругъ, 2004. - 560 с.

117. Есин А. Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения. М. : Наука, 1998.-247 с.

118. Есипов В. Исторический подтекст в повести Пушкина «Пиковая дама» // Вопросы литературы. 1989. - № 4. - С. 193-205.

119. Есипов В. М. Пушкин и Купер: Семейные истории Гриневых и Уартонов // Филологические науки. 1995. - № 1. - С. 23-34.

120. Жаравина Л. В. «Драматические опыты» А. С. Пушкина в философском контексте: «Маленькие трагедии» : уч. пособ. по спецкурсу. Волгоград : Перемена, 1995.-123 с.

121. Жаравина Л. В. А.С. Пушкин: философско-религиозные основы реализма 1830-х годов. — Волгоград : Перемена, 1999. 77с.

122. Жаравина Л. В. Проблема религиозности писателя в методологическом аспекте // Литература и культура в контексте Христианства : матер. IV междунар. научн. конф. Ульяновск : УлГТУ, 2005. - С. 17-27.

123. Жаравина JI. В. А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь. Философско-религиозные аспекты литературного развития 1830-1840-х годов. Волгоград : Перемена, 1996.-215 с.

124. Жаравина Л. В. От Пушкина до Шаламова: русская литература в духовном измерении. Волгоград : Перемена, 2003. - 251 с.

125. Жигач Л. В. Проблема народности и фольклоризма в истории русской литературы: поиск русской идеи : Ог Пушкина до Есенина : учеб. пособ. по спецкурсу. -Тверь, 1997.-199 с.

126. Жизнь Пушкина: Переписка; Воспоминания; Днсвиики. В 2 томах / Сост., вступительные очерки и прим. В. В. Кунина. — М. : Правда, 1988.

127. Забелин И. Е. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880 г. Репринт. Изд. - СПб. : «БрайтЛайт», 1994. - 464 с.

128. Заславский О. Б. Проблема милости в «Капитанской дочке» // Рус. лит. 1996. -№ 4. -С. 41-53.

129. Ш.Захаров В. Д. Архетипы русской литературы // Рос. литературоведческий журнал. 1996,-№ 7.-С. 97-118.

130. Захаров В. Н. Русская литература и христианство // Евангельский текст в русской литературе XVIII—XX веков. Петрозаводск, 1994. — С. 5-11.

131. Захаров В. Н. Христианский реализм в русской литературе (постановка проблемы) // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков : цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр : сб. науч. тр. Петрозаводск : ПетрГУ, 2001. -Вып. З.-С. 5-20.

132. Званцева Е. П. Сказочная традиция в «Истории села Горюхина» А. С. Пушкина // Традиции и новаторство в художественной литературе. Горький, 1980.-С. 84-90.

133. Зеньковский В. В. Окаменевшее нечувствие (У истоков агрессивного безбожия) // Православная мысль : тр. Православн. Богословск. ин-та в Париже. Париж, 1951.-С. 35-41.

134. Зеньковский В. В. Смысл православной культуры. М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2007. - 272 с. - (Духовное наследие русского зарубежья).

135. Зуева Т. В. Народная волшебная сказка в творческом развитии А. С. Пушкина // Фольклорные традиции в русской и советской литературе. М., 1987. - С. 51-87.

136. Зуева Т. В. Сказки А. С. Пушкина : Кн. для учителя. М. : Просвещение, 1989.- 159 с.

137. Зуева Т. В. Фольклорные и литературные особенности сказок Пушкина // Русская речь. 1999. -№ 3. - С. 112-122.

138. Иваницкий А. И. Категория чудесного в творчестве Пушкина 30-х годов : дис. . д-р филол. наук. СПб. : Рос. гос. пед. ун-т., 2001. - 384 с.

139. Иванникова В. В. «История села Горюхина» А. С. Пушкина в контексте литературных и исторических интересов поэта 30-х годов. Саратов : Изд-во Саратовского университета, 1994. - 156 с.

140. Ильин И. Пророческое призвание Пушкина // Александр Сергеевич Пушкин: Путь к православию. М. : Изд-во «Отчий дом», 1996. URL : www.lib.eparhia-saratov.ru/. ./contents.html.

141. Ильин, И. А. Одинокий художник: Статьи. Лекции. Речи / Сост., предисл. и прим. В.И. Белова. М. : Искусство, 1994. - 348 с. (История эстетики в памятниках и документах).

142. Ильин И. А. Путь к очевидности. — М. : Республика, 1993. 431 с.

143. Ильичев А. В. Образы-символы в лирике Пушкина 30-х г.г. : дис. . канд. филол. наук. Л., 1988. - 292 с.

144. Иоанн (Шаховской), архиепископ Сан-Франциский. Избранное. Петрозаводск : Святой остров, 1992. — 574 с.

145. Иост О. А. Мировоззренческие аспекты творчества А. С. Пушкина : автореф. дис. . д-р филол. наук. Республика Казахстан, Алматы, 2007. - 63 с.

146. История русского романа. В 2 т. М. : Л. : Наука, 1964. - Т. II. - 641 с.

147. История русской литературы. В 4 т. Л. : Наука, 1981. - Т. 2. - 666 с.

148. Исхаков X. И. Пушкин и религия. М. : Изд-во жури. «Москва», 1998. -253 с.

149. Кант И. Собр. соч. В 6 т. М., Наука, 1964-1965.

150. Капринец Т. А. Концепт как способ смысловой организации художественного текста : (На материале повести А. С. Пушкина «Метель») : дис. . канд. филол. наук. Кемерово, 2003. - 223 с.

151. Карсавин Л. П. Saligia или душеполезное размышление о Боге, мире, человеке, зле и семи смертных грехах. Пг., 1919. - 124 с.

152. Катасонов В. Н. Тема чести и милосердия в повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка» : Религиозно-нравственный смысл «Капитанской дочки» А. С. Пушкина // Литература в школе. 1991. - № 6. - С. 2—13.

153. Катасонов В. Н. Хождение по водам: (Религиозно-нравственный смысл «Капитанской дочки» А. С. Пушкина). Калуга : Изд-во Н. Бочкарсвой, 1999. - 175 с.

154. Квашина Л. П. Имя в эпическом целом «Капитанской дочки» // Кормановские чтения. Ижевск. 1995. - Вып.2. - С. 107-118.

155. Квашина Л. П. Мир и слово «Капитанской дочки» // Московский пушкинист. М., 1996. - Т. 3. - С. 202-268.

156. Кибальник С. А. Тема случая в творчестве Пушкина // Пушкин : Исслед. и материалы. СПб., 1995. - Т. 15. - С. 60-75.

157. Кибальник С. А. Художественная философия Пушкина / РАН Институт рус. лит. (Пушкинский дом). СПб., 1998. - 200 с.

158. Китанина Т. А. Еще раз о «старой канве» (Некоторые сюжеты «Повестей Белкина») // Случай и случайность в литературе и жизни : материалы конференции. -СПб. : КПО «Пушкинский проект», 2005. С. 98-105.

159. Колпакова Н. П. Песни и люди. Л. : Наука, 1977. - 136 с.

160. Колпакова Н. П. Русская народная бытовая песня. Изд-во АН СССР. М. : Л., 1962.-284 с.

161. Корольков А. А. Русская духовная философия. СПб. : Изд-во РГХИ, 1998. -234 с.

162. Котельников В. А. Христианский реализм Пушкина // Пушкинская эпоха и христианская культура. СПб., 1995. - Вып. 7. - С. 27-33.

163. Котова П. С. Пушкин как центр духовного универсума российской культуры : автореф. дис. . канд. филос. наук. — Ростов-на-Дону : Сев.-Кавк. науч. центр высш. шк., 2000. 22 с.

164. Краснов Г. В. Реальность романтического : Случай и случайность в «Капитанской дочке» // Болдинские чтения. Н. Новгород, 1993. - С. 22-38.

165. Красухин Г. Г. Добрым молодцам урок. Размышления о жанре «Пиковой дамы» // Москва. 1987. - № 2. - С. 181 -193.

166. Красухин Г. Г. Доверимся Пушкину: Анализ пушкинской поэзии, прозы и драматургии. М. : Флинта : Наука, 1999. - 400 с.

167. Красухин Г. Г. Покой и воля: Некоторые проблемы пушкинского творчества. -М. : Современник, 1987.-269 с.

168. Красухин Г. Г. Четыре пушкинских шедевра: («Моцарт и Сальери», «Пиковая дама», «Осень», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный.»). М. : Изд-во МГУ, 1996.- 127 с.

169. Крекнина Л. И. Философско-историческая тема в журнале А.С.Пушкина «Современник». Религиозный аспект//Худож. лит., критика и публицистика в системе духовной культуры. Тюмень, 1997. - Вып. 3. - С. 29-33.

170. Кренжолек О. Символические формы выражения духовности в русской литературе второй половины XIX ВЕКА Olga Kr^zolek. Symbolic Forms of Expressing Spirituality in the Russian Literature of the Latter Part of the 19-th century. Kielce 2008.-253 c.

171. Криничная H. А. Русская народная историческая проза. Вопросы генезиса и структуры. Л. : Наука, 1987. - 235с.

172. Кулешов В. И. Пушкинская концепция русского бунта // Литература и искусство в системе культуры. М., 1988. - С. 393-399.

173. Купреянова Е. IT., Макогоненко Г. П. Национальное своеобразие русской литературы. — JI. : Наука, 1976. — 415 с.

174. Лазарев А. И. А. С.Пушкин и национальный вопрос // Вести. Челяб. ун-та. Сер.2. Филология. 1999. -№ 1 (8). - С. 6-21.

175. Ларионова М. Ч. Миф, сказка и обряд в русской литературе XIX века. Ростов-на-Дону : Изд-во Рост, ун-та, 2006. — 256 с.

176. Левкович Я.А. Автобиографическая проза и письма Пушкина. Л. : Наука, 1972.-327 с.

177. Леонова Т. Г. Русская литературная сказка XIX века в ее отношении к народной сказке: Поэтическая система жанра в историческом развитии. Томск : Изд-во Томск, ун-та, 1982. - 246 с.

178. Лепахин В. «Отцы пустынники и жены непорочны.» // Александр Сергеевич Пушкин: Путь к православию. М. : Изд-во «Отчий дом», 1996. URL : vvww.lib.eparhia-saratov.ru/. ./contents.html.

179. Лепахин В. Икона и слово: виды, уровни и формы взаимосвязи // ДИКОЕ ПОЛЕ. № 7. - 2005. URL : http://www.dikoepole.org.

180. Лесскис Г. А. Пушкинский путь в русской литературе. М. : Худож. лиг., 1993.-524 с.

181. Листов В. С. Две встречи в Царскосельском парке. К истолкованию финала романа А.С. Пушкина «Капитанская дочка» // Временник Пушкинской комиссии. СПб. : РАН и Изд-во «Наука», 2002. - С. 194-206.

182. Листов В. С. К истолкованию эпиграфов «Капитанской дочки» // Случай и случайность в литературе и жизни : мат-алы конфер. — СПб. : К1Ю «Пушкинский проект», 2005. С. 123-130.

183. Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы. — СПб. : Алегейя, 1999.-508с.

184. Лихачев Д.С. Национальное единообразие и национальное разнообразие // Рус. лит. 1968.-№ 1.-С. 134—139.

185. Лихачев Д. С. Внутренний мир художественного произведения // Вопросы литературы. 1968. - № 8. - С. 75-88.

186. Лихачев Д. С. Заметки о русском. М. : Сов. Россия, 1984. - 64 с.

187. Лихачев Д. С. Избранные работы. В 3 т. О себе. Развитие русской литературы X-XVII века. Поэтика древнерусской литературы. Л. : Худ. лит., 1987. - Т. I. -656 с.

188. Лосев А. Ф. Философия имени. М., 1990. - 236 с.

189. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М. : Политиздат, 1991. -524 с.

190. Лосский И.О. Мир как осуществление красоты. М. : Прогресс - Традиция, 1998.-416 с.

191. Лосский Н. О. Условие абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа. М. : Политиздат, 1991. - 368 с. (Библиотека этической мысли).

192. Лосский Ю. Выигрыши и проигрыши инженера Германна, майора Ковалева и художника Чарткова // Лит. учеба. 1982. — № 1. — С. 136-144.

193. Лотман Ю. М. Пушкин. СПб. : Искусство~СГ1Б, 2003. - 847 с.

194. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX века). - СПб. : Искусство-СПБ, 1994. - 558 с. (ил.)

195. Лузянина Л. Н. «Сон» в художественной системе А. С. Пушкина 1830-х гг. : «Капитанская дочка» // Анализ литературного произведения. Киров, 1995. -С. 29-38.

196. Лупанова И. П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX века. Петрозаводск : Гос. Изд-во Карельской АССР, 1959. - 504 с.

197. Любомудров А. М. Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б. К. Зайцев. И. С. Шмелев. СПб. : Дмитрий Буланин, 2003. - 272 с.

198. Макаровская Г. В. Самостоянье человека : Заметки о лирике Пушкина 30-х гг. // Литература и нравственные проблемы современности. Саратов, 1983. - С. 1840.

199. Макогоненко Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы (1830-1933). Л. : Худ. лит., 1974.-376 с.

200. Мальчукова Т. Г. О сочетаниях античных и христианских традиций в лирике Пушкина 1820-1830 гг. // Евангельский текст в русской литературе XVTI1-XX вв. -Петрозаводск, 1994.-С. 84-131.

201. Мальчукова Т. Г. Пушкин и христианская культура // Север 1995. - № 6. -С. 140-149.

202. Манаенкова Е. Ф. Опыт мифологического прочтения истории пушкинского героя // Актуальные проблемы современной филологии : сб. науч. работ. Волгоград : «Колледж», 2002. - С. 189-195.

203. Манаенкова Е. Ф. Соотношение рационального и эмоционального в творчестве А. С. Пушкина: учеб. пособ. по спецкурсу. Волгоград : Перемена, 2006. -194 с.

204. Манн Ю. В. Поэтика русского романтизма. М. : Наука, 1976. - 375 с.

205. Маранцман В. Г. Изучение повести А.С.Пушкина «Пиковая дама» // Лит. в школе. 2002. - № 1. - С. 34^12.

206. Маркович В. М. «Повести Белкина» и литературный контекст // Пушкин : Исследования и материалы. — Л., 1989. Т. XIII. - С. 63-87.

207. Матушевский И. Дьявол в поэзии: История и психология фигур, олицетворяющих зло в изящной словесности всех народов и веков : Пер. В. М. Лаврова. -М. : Тип. Кушнерева, 1901.-282 с.

208. Медриш Д. Н. «О чем же думал он?.» : Фольклорное слово в «Медном всаднике» // Рус. речь. 1993. - № 2. - С. 99-103.

209. Медриш Д. Н. «Старайтесь наблюдать различные приметы.» : Русская картина мира в поэтике Пушкина // Отчий край. 1995. — № 2. — С. 62-68.

210. Медриш Д. Н. Бурый волк и проказница-белка // Рус. речь. 1992. - № 3. -С. 104-108.

211. Медриш Д. Н. Ее сестра звалась Наташа. // Рус. речь. — 1996. № 6. — С. 111118.

212. Медриш Д. Н. Путешествие в Лукоморье. Сказки Пушкина и народная культура. Волгоград : Перемена, 1992. — 144 с.

213. Медриш Д. Н. Фольклоризм Пушкина : Вопросы поэтики : учебн. пособ. по спецкурсу. Волгоград, 1987. - 73 с.

214. Медриш Д. Н. Литература и фольклорная традиция : Вопросы поэтики. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 1980. - 296 с.

215. Медриш Д. Н. В сотворчестве с народом : Народная традиция в творчестве А. С. Пушкина : Теоретическое исследование. Волгоград : Перемена, 2003. -136 с.

216. Мейлах Б. С. Творчество Пушкина : Развитие художественной системы. -М. : Просвещение, 1984. 160 с.

217. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М. : Наука, 1976. - 407 с.

218. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. М. : Российск. Гос. Гуманитарный ун-т, 1994. - 136 с. (Чтения по истории и теории культуры. Вып. 4).

219. Мелетинский Е.М. Тема «пограничной» ситуации между жизныо п смертью в поздних произведениях Пушкина // ПОЛУТРОПОЫ : К 70-летию Владимира Николаевича Топорова. М., 1998. - С. 567-578.

220. Миф фольклор — литература: сб. статей / АН СССР Институт русской литературы (Пушкинский дом). - Л. : Наука, 1978. - 250 с.

221. Михайлова Н. И. Народное красноречие в «Капитанской дочке» // Пушкин. Исследования и материалы. Л. : Наука, 1991. - Т. IV. — С. 253-258.

222. Мосалева Г. В. Особенности и тип повествования в «Выстреле» А. С. Пушкина // Кормановские чтения. Ижевск, 1995. - Вып. 2. - С. 118-127.

223. Москвин В. П. Семантическая структура и парадигматические связи полисе-манта (на примере слова судьба). Лексикографический аспект. Волгоград : Перемена, 1997. 32 с.

224. Мошинская Р. Герои и прототипы: Кто был кто в «Капитанской дочке» // В мире книг. 1988. - № 2. - С. 26-27.

225. Мурьянов М.Ф. Пушкинское «Сотворение мира» // Московский пушкинист. -1997.-№4.-С. 5-14.

226. Мясоедова П. Е. Пушкинские замыслы : Опыт реконструкции. СПб. : Спец. лит., 2002. - 277 с.

227. Небольсин С. А. Пушкин и европейская традиция. М. : Наследие, 1999. -336 с.

228. Незавершенные произведения А.С.Пушкина : мат-альт науч. конф. М., 1993. -104 с.

229. Непомнящий В. О Пушкине и его художественном мире // Лит. в школе. -1996.-№ 2. С. 3-13.

230. Непомнящий B.C. «Держись сего ты света.» : Филарет и Пушкин: диалог святителя и поэта // Православная беседа. 1993. — № 5-6. - С. 24-25.

231. Непомнящий B.C. Поэзия и судьба : Книга о Пушкине. М., 1999. - 480 с.

232. Непомнящий B.C. Феномен Пушкина как научная проблема. (К методологии историко-литературного изучения : дис. в форме науч. докл. . д-ра филол. наук / Ин-т мировой литературы РАН. М., 1999. — 63 с.

233. Непомнящий В. С. Да ведают потомки православных. Пушкин. Россия. Мы. -М. : Сестричество во имя преподобномученицы великой княгини Елизаветы, 2001. -398 с.

234. Нестерова Т. П. Национальное самосознание в русской поэзии первой трети XIX века : монография. М.: Высшая школа, 2007. - 320 с.

235. Нижегородская свадьба. Пушкинские места. — СПб, 1998. 310 с.

236. Николаева Т. М. «Слово о полку Игореве» и пушкинские тексты. М., 2005. -336 с.

237. Николаева Т. М. «Сны» пушкинских героев и сон Святослава Всеволодовича // Лотмановский сборник. М., 1995. - Т. 1. - С. 392-407.

238. Николаева Т. М. Пушкин и Боян // Поэтика. Стилистика. Язык и культура. К 70-летию Т. Г. Винокур. М. : Наука, 1996. - С. 5-22.

239. Никонова Э. Н. Творчество А. С. Пушкина в контексте философской культуры // Вторые культурологические чтения. М., 1997. - С. 64—65.

240. Новикова М. А. Пушкин и современная культура. М., 1996. - 328 с.

241. Новикова М. Пушкинский космос. Языческая и христианская традиции в творчестве Пушкина. М. : Наследие, 1995. — 353 с.

242. Овчинников Р. В. Записи Пушкина о Шванвичах // Пушкин : Исслед. и материалы.-Л., 1991.-Т. 14.-С. 235-245.

243. ОвчинниковР. В. Над пугачевскими страницами Пушкина. — М. : Наука, 1985. -161с.

244. Одиноков В. Г. «Слово о полку Игореве» в оценке Пушкина // Изв. Сиб. отд-ния АН СССР. Сер. : Истор., филол. и филос. 1986. - Вып. 3. - С. 33-37.

245. Одиноков В. Г. Поэтика русских писателей XIX в. и литературный прогресс. -Новосибирск : Наука, 1987. 157 с.

246. Оксман Ю. Г. Пушкин в работе над романом «Капитанская дочка» // Пушкин А. С. Капитанская дочка. Л. : Наука, 1984. - С. 145-199.

247. Оксман Ю. Г., Пугачев В.В. Пушкин, декабристы и Чаадаев. Саратов, 1999. -260 с.

248. Орел В. Е. Культура, символы и животный мир. Харьков : Гуманитарный центр, 2008. - 584 с.

249. Палиевский П. В. О границе между прозой и поэзией у Пушкина // Москва. -1987.-№ 1.-С. 185-192.

250. Панова Е. П. Фольклорные традиции в прозе А. С. Пушкина : дис. . канд. филол. наук. Волгоград, 2000. - 218 с.

251. Панченко А. А. Народное православие. Исследования в области народного православия. Деревенские святыни Северо-Запада России. — Спб : Алетейя, 1998. -319с.

252. Панченко А. А. «Обывательская история и автоэтнография // А. М. Панчеико и русская культура : Исследования и материалы. СПб : Изд-во Пушкинский Дом, 2008.-С. 330-344.

253. Панченко А. М. Пушкин и русское православие // Рус. лит. 1990. - № 2. — С.32-43.

254. Панченко А. М. Эстетические аспекты христианизации Руси // Рус. лит. -1988.-№ 1.-С. 50-59.

255. Панченко А. М. Русский поэт, или Мирская святость как религиозно-культурная проблема // Новый журнал. 1991. - № 1. — С. 11-25.

256. Певцова Р. Т. А. С. Пушкин и религия // Актуальные проблемы современного литературоведения. — М., 1997. С. 60-63.

257. Песков А. М. «Русская идея» и «русская душа» : Очерки русской историософии. М. : ОГИ, 2007. - 104 с.

258. Петрунина Н. Н. К творческой истории «Капитанской дочки» // Рус. лит. -1970.-№2.-С. 79-92.

259. Петрунина Н. Н. Первая повес ть Пушкина : «Гробовщик» // Рус. лит. 1983. — №2.-С. 70-89.

260. Петрунина Н. Н. Пушкин и традиции волшебного сказочного повествования : К поэтике «Пиковой дамы» // Рус. лит. 1980. - № 3. - С. 30-50.

261. Петрунина Н. Н. У истоков «Капитанской дочки» // Петрунина Н. Н., Фрид-лендер Г. М. Над страницами Пушкина. Л. : Наука, 1974. - С. 73-123.

262. Петрунина Н.Н. Проза Пушкина (пути эволюции). Л., 1987. - 335 с.

263. Печенкина О. Ю. Содержание концептов Бог и Судьба в текстах пословиц и поговорок, собранных В. И. Далем : дис. . канд. филол. наук. Брянск, 2001. -277 с.

264. Поволоцкая О. Я. «Выстрел»: Коллизия и смысл // Московский пушкинист. -М. : Наследие, 1997. Т. IV. - С. 23-39.

265. Поволоцкая О. Я. «Гробовщик»: Коллизия и смысл // Московский пушкинист.-М., 1996.-Т. III.-С. 150-168.

266. Поволоцкая О. Я. «Метель»: Коллизия и смысл // Москва. 1989. — № 6. -С.188-195.

267. Поволоцкая О. Я. О смысле названия «Капитанская дочка» // Московский пушкинист. М. : Наследие, 1999. - Т. VI. - С. 166-177.

268. Поволоцкая О. Я. Целомудрие как эстетический принцип (О поэтике «Повестей Белкина») // Московский пушкинист. М. : Наследие, 2000. — Т. VII. - С. 105117.

269. Поддубная Р. Н. Сказочный сон Адриана Прохорова: о специфике новеллистической поэтики «Гробовщика» // Поэтика жанров русской и советской литературы. Вологда, 1988.-С. 17-34.

270. Поддубная Р.' Н. О творчестве Пушкина 1830-х годов. Харьков : Международный славянский университет, 1999. - 180 с.

271. Позов А. С. Метафизика Пушкина. М. : Наследие, 1998. - 315 с.

272. Понятие судьбы в контексте разных культур / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М. : Наука, 1994.-318 с.

273. Постпов О. Г. Пушкин и смерть : Опыт семантического анализа : Монография. Новосибирск : Изд-во СОР АН : Науч.-изд. центр ОИГГМ, 2000. - 195 с.

274. Потебня А. А. Символ и миф в народной культуре. М. : Лабиринт, 2007. -480 с.

275. Проблемы взаимовлияния фольклора и литературы : межвуз. сб. науч. трудов / Мое. гос. пед. ин-т. М., 1986. - 129 с.

276. Прокопьева Н.Н. «Путь домой»: подготовка к смерти в русской традиционной культуре XIX -XX вв. (По этнографическим материалам) // Пограничное сознание (Альманах «Канун. Вып. 5). СПб., 1999 - С. 176-197.

277. Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. — М. : Лабиринт, 1998. 512 с.

278. Пугачев В. В. Пушкин о русской и западно-европейской истории // Проблемы истории, взаимосвязей русской и мировой культуры. — Саратов, 1983. С. 107-114.

279. Пути и миражи русской культуры : сб. / Институт русской литературы (Пушкинский Дом). Спб : Северо-Запад, 1994. - 512 с.

280. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. In memoriam. СПб. : Петербургское Востоковедение, 2003. — 464 с.

281. Пушкин А. С. и мир славянской культуры : (К 200-летию со дня рождения поэта) / Ин-т славяноведения РАН. М., 2000. - 276 с.

282. Пушкин А. С. : pro et contra : Личность и творчество Александра Пушкина в оценке русских мыслителей и исследователей : антология. В 2 т. СПб. : Изд-во рус. христиан, гуманит. ин-та, 2000.

283. Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. М. : СПб. : Университет, книга, 2001, — 591 с.

284. Пушкинская эпоха и христианская культура : сб. но мат-алам традиц. христиан. Пушкин, чт-ий. Спб. : С.-Петерб. Центр. Правосл. культ. : АО Новый город, 1993.-80 с.

285. Пяткин С. Н. Символика «Метели» в творчестве А. С. Пушкина 30-х годов // Болдинские чтения. — Ниж. Новгород, 1995. С. 120-129.

286. Радзиевская Т. В. Слово «судьба» в современных контекстах // Логический анализ языка. Культурные концепты. М. : Наука, 1991. - С. 64-72.

287. Разумовская М. В. К вопросу о некоторых литературных традициях в «Станционном смотрителе» // Рус. лит. 1986. - № 3. - С. 124-142.

288. Рассовская Л. П. Историзм и поэтика фольклора в повести Пушкина «Пиковая дама» // Содержательность форм в художественной лит-ре. Проблемы поэтики. -Самара, 1991.-С. 15-34.

289. Ремизов А. М. Сны Пушкина // Рус. речь. 1993. - № 3. - С. 14-19.

290. Сазонова С. С. «.Переступив за незнакомый порог». Заметки о «Гробовщике» // Московский пушкинист. М. : Наследие, 1999. - Т. VI. - С. 172-177.

291. Сазонова С. С. «Ничто» и «все» в «Барышне-крестьянке // Московский пушкинист. М., 2001. - Т. IX. - С. 146-157.

292. Сапожков С. Фольклорно-сказочные мотивы в «Капитанской дочке» А. С. Пушкина // Лит. в школе. 1986. - № 1. - С. 66-68.

293. Серман И. 3. Чудо и его место в исторических представлениях XVII—XVIII веков // Рус. лит. 1995. - № 2. - С. 104-115.

294. Сетницкий Н. А., Горский А. К. Смертобожничество. 1926. Репринт, изд. -«Путь», 1992. - № 2. - С. 248-332.

295. Скатов Н. П. «Это русский человек в его развитии.»: А. С. Пушкин // Скатов Н. Н. Далекое и близкое. М., 1981. - С. 25-70.

296. Скатов Н. Пушкин : Очерк жизни и творчества. Л. : Наука, 1990. - 292 с.

297. Сквозников В. Д. Против декадентства : авторский сб. М. : Изд-во «Совпадение», 2007. - 472 с.

298. Слинько А. А. «Русская идея» в мировосприятии и творчестве А.С.Пушкина // Филол. записки : Весгн. литературоведения и языкознания. Воронеж : Воронеж. гос. ун-т, 1999. - Вып. 12. - С. 31-39.

299. Случай и случайность в литературе и жизни : Материалы конференции. -СПб. : КПО «Пушкинский проект», 2005. -214 с.

300. Смирнов В. А. Литература и фольклорная традиция, вопросы поэтики : Архетипы «женского начала» в русской литературе XIX нач. XX в.в. : дис. . д-р филол. наук. - Иваново, 2001. - 310 с.

301. Смирнов И. П. От сказки к роману // История жанров в русской литературе X-XVII вв. ТОДРЛ. Вып. XXVII. - Л. : Наука, 1973. - С. 284-320.

302. Смолицкий В. Г. Пословицы и поговорки в творчестве А. С. Пушкина // Проблемы взаимосвязи литературы и фольклора. — Воронеж, 1984. С. 19-25.

303. Соболева Т. П. Повесть А. С. Пушкина «Дубровский». М., 1963. - 120 с.

304. Соймонов А. Д. Г1. В. Киреевский и его собрание народных песен. Л. : Наука, 1971.-360 с.

305. Соколова Л. В. Мысль // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». В 5 т. -СПб. : Дмитрий Буланин, 1995. Т. 3. - К - О. - С. 293-296.

306. Соловьев В. С. Чтения о богочеловечестве : Статьи. СПб. : Худ. лит., 1994. -528 с.

307. Сорокина А. В. К истории создания «Пиковой дамы» А. С. Пушкина // Моск. журн.- 1997,-№6. -С. 7—10.

308. Спиноза Б. Богословско-политический трактат. М. : Фолио, 2001. - 656 с.

309. Старк В. П. Пушкины в «Истории Петра» и «Истории Пугачева» // Пушкин : Исследования и материалы / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). СПб. : Наука, 2004. - Т. XVI / XVII. - С. 188-197.

310. Стенник Ю. В. Пушкин и русская литература XVIII века. СПб. : Наука, 1995.-349 с.

311. Степанов JT. А. К истории создания «Капитанской дочки» (Пушкин и книга «Ложный Петр III») // Пушкин : Исследования и материалы. JI. : Паука, 1991. -Т. IV. - С. 220-235.

312. Степанов Л. По страницам «Капитанской дочки» // Кубань. 1987. - № 1. — С. 19-29.

313. Степанов Н. Л. Проза Пушкина. М. : Изд-во АН СССР, 1962. - 300 с.

314. Степунип И. Г. Соотношение характеров литературного героя и его прототипа: пушкинский Дубровский и белорусский шляхтич Островский // Проблема характера в художественной литературе. Минск, 1985. - С. 20-29.

315. Струве П. Дух и Слово Пушкина // Вопросы лит. 1989. - № 12. - С. 233-244.

316. Сурат И. 3. Бедный смотритель : О литературном фоне повести А. С. Пушкина // Литературные произведения XVIII—XX в.в. в историческом и культурном контексте. М., 1985. - С. 46-50.

317. Сурат И. 3. Жизнь и лира : О Пушкине. Статьи. М. : Книжный сад, 1995. -192 с.

318. Сурат IT. 3. Русская литературная сказка : История и поэтика // Вопросы лит. -1984.-№ 8.-С. 261-265.

319. Сурат И. Пушкин как религиозная проблема // Новый мир. 1994. - № 1. -С.207-222.

320. Таборисская Е. М. Феномен «самостоянья» в лирике А. С. Пушкина : дис. . д-р филол. наук. Воронеж, 1997. - 485 с.

321. Тамарченко Н. Д. Факт бытия в реализме Пушкина // Этические принципы русской литературы и их художественное воплощение. — Пермь, 1989. С. 41-56.

322. Тарасов Б. Н. «Взгляд» писателя. Некоторые аспекты развития творческого зрения Пушкина // Лит. в школе. 1997. - № 2-3. - С. 5-17.

323. Тарасов Б. Н. Куда движется история? (Метаморфозы идей и людей в светс христианской традиции). СПб. : Алетейя, 2001. — 348 с.

324. Телегин С. М. А.Н. Афанасьев : мифологический взгляд на природу и человека // Лит. в школе. 1997. - № 3. - С. 69-79.

325. Томашевский Б. В. Пушкин. В 2 т. М. : Худ. лит., 1990.

326. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопо-этического. Избранное. М. : Прогресс - Культура, 1995. - 624 с.

327. Трофимов Е. А. Метафизическая поэтика Пушкина. Иваново : Иванов, гос. ун-т, 1999.-355 с.

328. Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М. : Наука, 1968. - 424 с.

329. Тюпа В. И. Проблема «уединенного сознания» в лирике Пушкина // Болдии-ские чтения. Горький : Волго-Вятск. кн. изд-во, 1985. - С. 17-27.

330. Удодов Б. Т. Пушкин : Художественная антропология. Воронеж : Изд-во Воронеж. гос. ун-та, 1999.-304 с.

331. Успенский Б. А. Крестное знамение и сакральное пространство : Почему православные крестятся справа налево, а католики — слева направо? М. : Языки славянской культуры, 2004. - 160 с.

332. Фесенко Ю. П. Две заметки о А. С. Пушкине и В. И. Дале // Временник пушкинской комиссии. СПб., Наука, 1993. — Вып. 25 — С. 154—161.

333. Флоренский П. А. Имена. М. : ACT : Фолио, 2006. - 332 с.

334. Флоренский П. А. Столп и утверждение Истины. Опыт православной теодицеи- М. : ACT, 2005. 635 с.

335. Фомичев С. А. Проза Пушкина: (Начальный этап и перспективы эволюции) // Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. Л. : Наука. Ленингр. отд-ние, 1987.-Вып. 21.-С. 5-15.

336. Франк С. Религиозность Пушкина // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX-XX век. -М. : СПб., 1999. С. 434.

337. Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М., 1978. - 605 с.

338. Фуко Мишель. История безумия в классическую эпоху. — СПб., 1997. 576 с.

339. Хализев В. Е., Шешунова С. В. Цикл А. С. Пушкина «Повести Белкина». -М.: Высш. шк., 1989.-80 с.

340. Хализев В. Е.Теория литературы. М. : Высшая школа, 2007. - 405 с.

341. Ханова О. В. Пушкин о вечных ценностях // Человек и право на рубеже веков: Альманах. № 1 (2). Саратов : Изд-во Сарат. гос. акад. права, 2001. - С. 98103.

342. Харлап М. Г. Ненаписанная повесть Белкина // Изв. РАН. Сер. лит. и языка.1997. Т. 56 - № 6. - С. 36^12.

343. Харчев В. Загадочная простота «Повестей Белкина» // Нижний Новгород.1998. -№3. С. 206-211.

344. Ходукина Т. И. Национальный образ мира в поэзии А.С.Пушкина : Лекция. -М. : МГУКИ, 1999. 49 с.

345. Христианство и русская литература : сб. ст. / Отв. ред. В. А.Котельников. — Снб.: Наука, 1994.-396 с.

346. Худошина Э. И. «История Пугачева» и «Капитанская дочка» : К вопросу об интертекстуальных связях у Пушкина // Эстетический дискурс : семиоэстетиче-ское исследование в области литературы. Новосибирск, 1991. - С. 86-91.

347. Цивьян Т. В. Движение и Путь в балканской модели мира. Исследования по структуре текста. М. : Издательство «Ипдрик», 1999. — 398 с.

348. Чернейко Л. О. Имя судьба как объект концептуального и ассоциативного анализа / Л. О. Чернейко, В. А. Долинский // Вестник Московского Университета. Серия 9. Филология. -1996. - Вып. 6. - С. 20^11.

349. Чернов А. В. Архетип «блудного сына» в русской литературе XIX в. // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX в.в. Петрозаводск, 1994. -С. 151-158.

350. Чернов А. В. Нравственно-философский смысл категории «опыта» в «Станционном смотрителе» // Болдинские чтения. — Н. Новгород, 1990. С. 134-142.

351. Шангина И. И. Русские традиционные праздники. СПб. : Азбука-классика, 2008.-336 с.

352. Шарыпкин Д. М. «Боян» в «Слове о полку Игореве» и поэзия скальдов // ТОДРЛ. Л., 1976. - Т. 31. - С. 14-22.

353. Шкляревский И. Читаю «Слово о полку.». М. : Просвещение, 1991. - 79 с.

354. Шмид В. «Пиковая дама» А. С. Пушкина (проблемы поэтики) // Рус. лит.1997. № 3. - С. 6-28.

355. Шмид В. Проза как поэзия. Пушкин. Достоевский. Чехов. Авангард. СПб.,1998.-349 с.

356. Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении : «Повести Белкина». Пер. с нем. / С.-Петерб. гос. ун-т. — СПб: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1996. 371 с.

357. Шоу Дж. Т. Поэтика неожиданного у Пушкина / Пер. с англ. Т. Скулачевой, М. Гаспарова. М. : Языки славянской культуры, 2002. - 456 с.

358. Элиаде М. Священное и мирское / Пер. с фр., предисл. и коммеит. Н. К. Гарбовского. М. : Изд-во МГУ, 1994. - 144 с.

359. Элиаде М., Кулиано И. Миф, религия, культура. Словарь религий, обрядов и верований. М. : СПб., 1997. - 648 с.

360. Юрьева И. Ю. Библейская книга Иова в творчестве Пушкина // Рус. лит. -1995.-№ 1.-С. 184-188.

361. Якобсон Р. О. Работы по поэтике М. : Прогресс, 1987. — 464 с.

362. Chalaciriska-Wiertelak, Н. Культурный код в литературном произведении. Интерпретации художественных текстов русской литературы XIX и XX веков. — Poznan: Wydawnictwo Naukowe UAM, 2002. 238 s.1.I. СПРАВОЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА

363. Библейская энциклопедия. В 2 т. М. : N B-press, центурион, АПС, 1991.

364. Власова М. Русские суеверия : Энциклопедический словарь. СПб. : Азбука, 1998.-672 с.

365. Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции. М. : Издательство «Индрик», 1997. — 912 с.

366. Даль В. И. Пословицы русского народа : Сборник В. Даля. В 3 т. М. : Русская книга, 1998.

367. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. М. : Терра, 1994.

368. Иллюстрированная полная популярная Библейская энциклопедия. В 4 вып. -М. : Труд и Изд-во архимандрита Никифора, 1891. 904 с. (Репринт, изд-е : Св.-Тр.-Сергиева Лавра, 1990).

369. Калинский И. П. Церковно-народный Месяцеслов на Руси. М., 1990. - 238 с.

370. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А. Н. Николюкина. Институт научн. информации по общественным наукам РАН. М. : НГЖ «Интел-вак», 2003. - 1600 стлб.

371. Литературный энциклопедический словарь / Под общ. ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева и др. М. : Сов. энциклопедия, 1987. - 752 с.

372. Мифологический словарь / Под ред. Е. М. Мелетинского. М. : Советская энциклопедия, 1991. - 736 с.

373. И.Мифология славян / Акад. гуман. наук. Автор-составитель А. Н.Соболев.1. СПб : Лань, 1999.-270 с.

374. Мифы древних славян: Сб. / Сост. А. И. Баженова, В. И. Вардугин. Саратов : 1993.-318с.

375. Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина. Библиографическое описание.- Спб. : Тип. Импер. Ак. Наук, 1910. 442 с. Репринт, изд. - М. : Книга, 1988.

376. Полный Православный Богословский энциклопедический словарь. В 2 т. — Спб. : Тип. П.П. Сойкина, б/г. Репринт, изд. М., 1992.

377. Православный церковный календарь. М. : Изд-во Московской Патриархии, 1997.-112 с.

378. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М. : Эллис Лак, 1995. -416с.

379. Словарь символов и знаков / Автор-составитель II. Н. Рогалевич. Минск : Харвест, 2004.-512 с.

380. Словарь языка Пушкина. В 4 т. / Отв. ред. акад. АН СССР В. В. Виноградов. -2-е изд., доп. / Российская академия наук. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. -М. : Азбуковник, 2000.

381. Степанов Ю. С. Константы: словарь русской культуры. Изд-во 3-е, исир. и доп.- М.: Академич. Проект, 2004. 992 с.

382. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М., 1986.

383. Христианство и новая русская литература XVIII-XX веков : Библиогр. указатель. 1800-2000 / Сост. А. П. Дмитриева, Л. В. Дмитриева. Под ред. В. А. Котельникова. СПб. : Наука, 2002. - 891 с.

384. Христианство: Энциклопедический словарь. В 3 т. / Ред. кол. : С. С. Аверинцев (гл. ред.) и др. — М. : Большая Российская энциклопедия, 1995.

385. Langkamer, Н. Slownik biblijny / Н. Langkamer. Katowice : Ksi^garnia sw. Jacka, 1989.- 176 s.