автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.08
диссертация на тему: Нарратив как средство концептуализации исторического опыта

Полный текст автореферата диссертации по теме "Нарратив как средство концептуализации исторического опыта"

На правах рукописи

Демидченко Иван Владимирович

Нарратив как средство концептуализации исторического опыта

Специальность 09.00.08 — философия науки и техники

Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата философских наук

1 7 ОКТ 2013

Краснодар 2013

005535053

Работа выполнена в ФГБУ ВПО «Кубанский государственный университет» на кафедре философии факультета ФИСМО

Научный руководитель - доктор философских наук, доцент

Ермоленко Галина Алексеевна

Официальные оппоненты: Аполлонов Иван Александрович

кандидат философских наук, доцент, Кубанский государственный технологический университет, доцент кафедры философии

Самойлов Сергей Федорович

доктор философских наук, доцент, Краснодарский университет МВД России, профессор кафедры философии и социологии

Ведущая организация — ФГБУ ВПО «Краснодарский государственный университет культуры и искусств»

Защита состоится «16» октября 2013 года в 15 часов на заседании диссертационного совета Д 212.208.13 при Южном федеральном университете по адресу: 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 140, Северо-Кавказский научный центр высшей школы.

С диссертацией можно ознакомиться в зональной научной библиотеке Южного федерального университета по адресу: 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 148.

Автореферат разослан «16» сентября 2013 года.

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования.

Во второй половине XX века историческая теория начинает новый виток своего развития, связанный с поворотом к языку. Нарратив становится понятием, концентрирующим вокруг себя основные дискуссии лингвокультурологического и философско-исторического характера. Проблема научного статуса истории приобретает особые эвристические грани. В дискурс включаются литературоведение, онтология, гносеология, культурология, антропология. В последнее столетие в культурфилософской практике возрастает роль исторического дискурса. Он разделяется теперь на собственно историческую практику и на теорию, выступающую в тесном взаимодействии с историей историописания. Недоверие к метанарративам и всеохватывающему обозрению исторического процесса сменяется интересом к микроисторическим исследованиям в сочетании с теоретическим изучением самой исторической практики. Становится актуальным вопрос о написании истории, об объяснительной силе исторического нарратива, о приёмах «эффекта реальности» в историческом тексте и так далее.

Внимание к языку не обошло и историописание. Прошлое является текстом, написанным на иностранном языке, а историк — переводчиком. Но где же в данном случае само прошлое? Постмодернистское историописание пытается найти новую дорогу, обращаясь к таким понятиям, как «опыт» и «память». Эта, названная Ф. Анкерсмитом, «приватизация прошлого» склонна употреблять понятие «память», нежели «история» или «прошлое». Всё дело в смысловой нагрузке терминов «история», «прошлое» и «память». Так «история» несёт на себе ауру неотвратимого рока, а термин «прошлое» указывает на объективную реальность, находящуюся вне рамок нашей досягаемости. «Память» же имеет совершенно иные коннотации, отсылающие к экзистенциализму и субъективизму, в том смысле, что находится во владении единичного человека. И самое главное — «память» имеет определённый багаж опыта, чего лишены «история» и «прошлое».

Поэтому память может дать то, чего не дают остальные два понятия — опыта прошлого. В памяти возможно воскресить определённые события и, в некотором роде, заново их пережить.

Историописание разительно отличается от других дисциплин, например, физики, поскольку в ней является непринципиальным отнесение открытия законов к отдельному физику, потому что физические законы самодостаточны. В историописании исторический нарратив невозможно отделить от историка, его написавшего, поскольку никому другому не по силам было бы написать «Осень Средневековья» Й. Хёйзинги. Поэтому иногда бывает трудно согласиться с теоретическими разработками философии языка, ставящими под сомнение роль субъекта (историка) в написании текста. Однако постмодерн привнёс нечто новое в теорию написания истории, а именно — опыт. Подтверждение этому можно видеть в истории повседневности и в истории ментальное™, хотя опыт часто обвиняется в однообразии связи между ним и знанием, однако, стоит отметить, что это в большинстве является лингвистическим догматизмом. В этих практиках внимание сосредоточено на опыте людей, живших в прошлом, на том, как они воспринимали окружающий мир и как этот опыт отличается от нашего опыта восприятия.

«Именно поэтому нам лучше говорить об "(исторической) репрезентации", чем о "повествовании"»1. Репрезентация невозможна без того, что она репрезентирует. Может быть это станет ответом на то напряжение, которое недавно возникло между историей и историками, так как история не ведёт диалога только с ними, а точнее будет сказать, совсем не с ними. Теория репрезентации является теорией о том, как исторический текст генетически связан с прошлым, и в этом отношении можно сослаться на единичные высказывания о прошлом, которые не связаны так прочно, как может показаться на первый взгляд, с историческим текстом. Эмпирические аспекты единичных высказываний перебиваются репрезентациями

1 Анкерсмит Ф.Р. Возвышенный исторический опыт. - М.: Европа, 2007. С. 12.

исторического текста как целого. Но самое основное — это историческое сознание, изменение которого позволяет нам вообще знать о прошлом и роднит нас с ним. Вызов этого сознания кладёт в основу несколько моментов, которые будоражили умы, начиная ещё с Фукидида. Эти авторы своими произведениями пытались научить нас историческому опыту и тому, что можно вынести из него (этим является воспитательный акцент, который полезен для настоящей идентичности на основе общности в ретроспективном аспекте). А другим моментом является сложный вопрос о необходимости знания о прошлом и об историческом сознании. Зачем это нужно? «Почему бы нам не быть похожими на описанное у Ф. Ницше коровье стадо, тихо бредущее по лугам безвременного настоящего...»2. Исторический опыт неотвратимо следует за нами, становясь частью культуры отдельного народа (цивилизации). «Здесь мы должны спросить себя: что нас вообще заставляет осознавать прошлое, что должно случиться с какой-нибудь нацией или каким-нибудь сообществом, чтобы их захватила проблема собственного прошлого?» (курсив Ф. А.)3. Этим не занимаются историки и, на первый взгляд, это совершенно бесполезная трата времени и сил, так как напрямую не имеет отношения к написанию истории.

Историко-философский климат меняется. Мыслители ушли от того времени, когда язык являлся центральной категорией философско-исторического дискурса. По мнению В. Беньямина, Х.-Г. Гадамера, Ф. Анкерсмита необходимо восстановить в правах понятие (исторического) опыта, имеющее огромный потенциал для историописания и исторической теории, заключающийся в совершенно ином подходе к прошлому. Исторический опыт основывается на аристотелевском принципе неразрывности предмета и опыта, его воспринимающего. Прошлое, по замечанию X. Уайта, не существует само по себе в качестве объективной реальности; оно констатируется опытом и существует именно в момент его

" Лнкерсмит Ф.Р. Возвышенный исторический опыт. - М.: Европа, 2007. С. 14.

3 Лнкерсмит Ф.Р. Возвышенный исторический опыт. - М.: Европа, 2007. С. 14.

опытного постижения.

Опыт, который необходимо воскресить, имеет некоторое отличие от его научного (трансцендентального) понимания. В историописании интересна возможность опыта прошлого как того, что когда-то было настоящим, но теперь является чем-то оторванным от нынешнего настоящего («утрата»). Но, с другой стороны, исторический опыт восстанавливает прошлое. «Прошлое и настоящее связаны дуг с другом, как мужчина и женщина в платоновском мифе о происхождении полов... Возвышенный характер исторического опыта исходит из этого парадоксального союза чувств любви и утраты, то есть из сочетания удовольствия и боли, определяюгцего наше отношение к прошлому» (курсив Ф. А.)4. Чувствование прошлого гораздо важнее знания о нём.

Необходимо исследовать этап (предшествующий началу изучения историком прошлого) возвышенного исторического опыта. Это этап ответа на вопрос об историческом прошлом, о нашей связи с историческим прошлым, о важности и необходимости для человека исторического прошлого.

Однако начать следует с рассмотрения исторического нарратива, поскольку он до сих пор является предметом рефлексии в ущерб историческому опыту.

Степень разработанности темы.

Проблема опыта является одной из самых важных проблем в истории философии. Однако он всегда играет роль лишь бэкграунда или удачного инструмента и зачастую выступает камнем преткновения многих философских концепций. Опыт, как самостоятельный теоретический концепт историко-философского дискурса, меркнет перед такими столпами, как «сознание», «свобода», «разум», «материя» и так далее. С подачи Дж. Локка «опыт» стал наполняться теоретическим содержанием, но опять-таки только лишь как фундамент эпистемологических систем. Эту закономерность отметил Х.-Г. Гадамер. Пытаясь дать опыту самостоятельное

4 Анкерсмит Ф.Р. Возвышенный исторический опыт. - М.: Европа, 2007. С. 30.

основание, он обосновывал его превалирующее значение не только для науки. Однако и Х.-Г. Гадамер в итоге подчинил опыт, только в данном случае это было подчинение языку.

Современные постмодернистские философы, такие как Ж. Деррида, Р. Рорти в поздний период своего творчества, Л. Витгенштейн, Д. Дэвидсон, негативно относятся к опыту и отдают предпочтение языку, тексту и многому другому, что максимально далеко стоит от эмпирических отношений. Сама философия истории, начиная со второй половины XX века, является торжеством лингвоцентризма. Историки без особого почтения относятся к многотомным теоретическим построениям философов, таких как Г.В.Ф. Гегель или А. Тойнби. Л. фон Ранке пытался на этом построить свою систему. Прошлое как незыблемая максимально объективная реальность теперь существует в виде текста. Именно он (исторический документ или работа по истории) приобретает статус исторической действительности. У истоков данного подхода стоят Р.Дж. Коллингвуд, П. Рикёр, А. Данто, X. Уайт, И. Рюзен, Ф. Анкерсмит.

Понятие же исторического опыта может показаться нонсенсом. Теоретики философско-исторической мысли никогда не обращали внимания на подобную категорию, лишь немногие, такие как Х.-Г. Гадамер, И. Хёйзинга, Ж. Мишле, В. Беньямин так или иначе, хотя и не совсем «научно», а скорее интуитивно, разрабатывали данную проблематику. Она нашла своё развитие в работах голландского философа истории Ф. Анкерсмита.

Дух трансцендентализма, полностью подчиняющий опыт и заставляющий его служить эмпирическим базисом, доминирует в философии. И не только в философии. Философия истории (сама история, конечно, в меньшей степени) до самых своих оснований пронизана трансцендентолизмом в негативном его смысле. Этому хотел противостоять Х.-Г. Гадамер, который видел всю несостоятельность данного подхода в лице В. Дильтея, но всё-таки не смог уйти от эпистемологии и трансцендентализма

(действенная история). Ф. Анкерсмит пытается восстановить в своих правах понятие (исторического) опыта и отчистить его от лингвистического и эпистемологического трансцендентализма. Этому посвящена его работа «Возвышенный исторический опыт».

В России данная тема пока ещё не обратила на себя всестороннего внимание. В поле зрения исследователей она попадает в связи с решением отдельных задач лингвистического, эпистемологического и культурологического характеров. В этом плане большое значение имеют работы М.А. Кукарцевой, Г.И. Зверевой, A.A. Олейникова, О.В. Гавришиной, Л.П. Репиной. В них создаётся концептуальная база рассмотрения понятия исторического опыта в согласовании его с понятиями «историческая истина», «историческое знание», «исторический нарратив». Проблема исторического письма (нарратива), рассматривается в трудах А.Я. Гуревича, В.И. Стрелкова, М.А. Кукарцевой, A.A. Олейникова, Г.И. Зверевой, Н.Е. Колосова, А.Ю. Ашкерова. Несмотря на наличие интереса к проблеме исторического опыта, полноценных работ, посвященных данной теме, недостаточно, чем и обусловлена необходимость проведения нашего исследования.

Объект исследования — исторический нарратив как средство репрезентации истории.

Предмет исследования — исторический опыт, выраженный в форме нарратива.

Цели и задачи исследования.

Целью диссертационного исследования является раскрытие культурфилософской взаимосвязи нарратива и исторического опыта.

Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

1. Произвести ретроспективный анализ нарративной философии истории XX века.

2. Выявить соотношения между нарративом и единичными высказываниями.

3. Проанализировать метафорическую связь нарратива с прошлым в рамках тропологии X. Уайта.

4. Показать неопределённость между репрезентацией и историческим фактом.

5. Очертить основные особенности языка и опыта в историописании.

6. Обосновать необходимость перехода от языка к опыту.

7. Дать определение понятию «возвышенный исторический опыт» как констатирующему прошлое. Возвышенный исторический опыт является травматическим опытом культуры, вступающей в «новый мир».

Теоретические и методологические основания исследования.

В качестве теоретического фундамента диссертационного исследования служат идеи, развитые в трудах Х.-Г. Гадамера, В. Беньямина, X. Уайта, Ф. Анкерсмита. Их цель состояла в том, чтобы дать опыту теоретическую самостоятельность, которую он не имел в рамках лингвистического и трансценденталистского подходов.

Методологической базой исследования выступают принципы исторического рассмотрения проблемного поля с последующим философским анализом. В качестве основного метода достижения целей исследования использован аналитический подход. В диссертации так же применяются историко-дескриптивный и проблемно-теоретический методы, позволяющие более детально и систематично изложить полученные результаты. Помимо этого, в работе используются междисциплинарные методы и приёмы, которые позволяют максимально всесторонне подойти к изучению предмета, а главное — релевантно передать взаимосвязь дисциплин и смену словарей при анализе «поворотов» исторического знания XX — XXI веков.

Научная новизна диссертационного исследования.

Работа является одной из первых попыток систематического осмысления взаимосвязей нарратива и исторического опыта, предпринимаемых в российской философско-исторической мысли.

1. Показано, что литературоведение и литературная критика становятся важной частью дискурса нарративной философии истории, являясь необходимыми средствами работы с текстом.

2. Выяснено, что нарратив, в отличие от хроники и документальных свидетельств (буквальное измерение), является метафорой или точкой зрения, предлагающей рассмотреть прошлое с точки зрения, предложенной данным нарративом.

3. Доказано развитие онтологической позиции, которая рассматривает исторический нарратив в сущностном качестве непрозрачности по отношению к прошлому. На этом основании постулируется антиэпистемологическая позиция.

4. Раскрыта антиэпистемологическая позиция, продиктованная осмыслением прошлого в терминах онтологии. Взаимосвязь исторического прошлого и нарратива концептуализируется в репрезентации (замене) нарративом прошлого.

5. Выявлено, что возвышенное является той категорией, которая стремится примирить опыт и язык в рамках исторического нарратива. Нарратив является единственным средством концептуализации (трансляции) исторического опыта.

Положения, выносимые на защиту.

1. Историческое прошлое находит выражение в лингвистической форме — в нарративе. Нарратив является репрезентацией прошлого и, в отличие от единичных высказываний, связанных с реальностью с помощью референции, не имеет прошлое в качестве референта.

2. Нарративная репрезентация по отношению к прошлому является метафорой, поскольку уходит от буквального перечисления фактического материала. Метафора позволяет описать неизвестный предмет в терминах известного, то есть описать прошлое при помощи того, что самим прошлым не является. Нарратив организует знание о прошлом, не являясь самим этим знанием.

3. Метафора индивидуализирует взгляды историка и, как и нарратив, является точкой зрения, с которой открывается «лучший вид» на прошлое.

4. Нарратив является единственным средством трансляции исторического опыта. Ключевым пунктом исторического сочинения является возвышенное — взаимоисключаю шее единство языка и исторического опыта.

5. Исторический опыт констатирует прошлое. Оно начинает существовать только в момент его опытного постижения, так как опыт неразрывно связан с воспринимаемым предметом.

6. Возвышенный исторический опыт является культурным опытом без субъекта. Он первичен по отношению к таким категориям, как: субъект, объект, истина, ложь. Данные категории появляются из опыта, если происходит вопрошание о предмете и об истинности суждений.

7. Исторический опыт является опытом утраты, в котором раскрывается различие и дистанция прошлого и настоящего. Нарративизация прошлого помогает полностью осознать и отбросить старую идентичность и найти новую.

Теоретическое и практическое значение исследования.

Разработка данной темы имеет определённый научно-теоретический интерес, поскольку предложенная проблема является мало изученной, особенно в российской философской среде. Понятие исторического опыта тесно связывается с психологическим феноменом травмы, что может послужить объяснением многих проблем, возникающих с постижением (переживанием и осознанием) исторической действительности (того или иного её этапа). Это может стать ответом на мифологизацию исторического прошлого и особого с ним (прошлым) отношения. Сделанные выводы могут быть полезны историкам, работающим с документами или разрабатывающим собственное исследование. Предлагается новый ракурс на соотношение настоящего и прошлого и роль, которую в этих отношениях играет историк.

Практическая значимость данной работы усматривается в возможности использования её результатов в процессе разработки и преподавания учебных

п

курсов по философии, истории, социологии, культурологии, психологии. Материалы диссертации могут быть использованы в построении специализированных курсов, касающихся онтологических,

эпистемологических, культурологических проблематик.

Структура диссертации.

Диссертационное исследование состоит из введения, трёх глав, содержащих 12 параграфов, заключения и библиографического списка.

Объём работы — 122 страниц.

Библиографический список содержит 172 наименование использованной литературы.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность темы диссертации, рассматриваются степень разработанности проблемы и её теоретические предпосылки, определяются объект и предмет, формулируются положения, выносимые на защиту, цели и задачи, раскрываются методологические основания исследования, обосновывается научная новизна, теоретическая и научно-практическая значимость полученных результатов работы, обозначается структура диссертации.

В первой главе «Нарратив как метафорическое описание истории» раскрывается специфика нарративного написания истории. Нарративная репрезентация призвана заменить ушедшее прошлое, однако, связь между нарративом и историческим событием остаётся неопределённой. Репрезентация не имеет тех отношений с репрезентируемым, какие можно наблюдать между единичным высказыванием и объектом мира в случае референции. То есть прошлое и повествование о нём (нарративная репрезентация) связаны друг с другом с помощью метафоры, поскольку нарратив является другим уровнем, характеризующимся использованием лингвистических инструментов, нежели хроника, суть которой заключается в простом приведении фактического материала. Метафора является

уподоблением неизвестного предмета известному. Таким образом, нарративная репрезентация позволяет рассматривать прошлое с помощью текста.

В первом параграфе первой главы «Нарративная философия истории XX в.» раскрывается понятие «нарратив». Проблема написания истории обратила на себя внимание лишь во второй половине XX века и разделение метода на «историческое исследование» и «нарративное написание истории» является тем первым шагом на пути к нарративу как «инструменту», имеющему огромный вес в изучении истории. Ранее текст рассматривался как прозрачный слой, сквозь который исследователь смотрит на прошлое, а авторство текста должно принадлежать самому прошлому. При таком подходе за кадр уходят такие важные аспекты как интерпретация текста и возможность некорректного его понимания. На этом заострили своё внимание представители герменевтики.

Так же стоит отметить отличие нарратива от других литературных жанров, например, от исторического романа. Исторический роман как и нарратив следует фактам и может быть написан с идеальной фактической точностью, но в романе этот фактический материал применяется к вымышленным ситуация. Так историк, имеющий определённый багаж знаний, пытается всесторонне осветить исследуемый период и упорядочить с помощью нарратива имеющиеся факты, а писатель, имея обобщённое представление о данном историческом отрезке времени, воплощает его в тех или иных частных ситуациях, выстроенных вокруг героя повествования.

Второй параграф первой главы «Исторический нарратив и единичные высказывания» пытается проследить различие между единичными высказываниями и нарративом. Огромный вклад в теорию единичных высказываний внёс А. Данто. По его мнению, нарратив является суммой единичных предложений, связанных друг с другом причинной связью. Таким образом, теоретики философии истории пытаются низвести барьер между нарративом и прошлым, утверждая, что нарратив максимально

возможно описывает прошлую реальность. Однако в максимально полном описании прошлого нет никакой необходимости, так как если бы карта полностью описывала ландшафт, то стала бы этим ландшафтом. Поэтому нарртив должен рассматривать только необходимые аспекты прошлой реальности, связывая реальность и единичные высказывания. С другой стороны мы имеем нарратив как целое, и свести его к отдельным предложениям или вычленить самые важные будет губительным для текста в целом.

В третьем параграфе первой главы «Нарративный реализм и нарративный идеализм» рассматривается логическая валентность единичных высказываний и нарратива. Между единичными предложениями и реальностью существует референциальная связь, которая может быть описана понятиями «истина» и «ложь», но между нарративом и реальностью таких отношений нет, поэтому нарратив не может быть описан с позиций истинности или ложности. Ранее нарратив представляли в качестве прозрачной среды, сквозь которую смотрим на само прошлое, и истинность и ложность зависела от фактического материала. X. Уайт развивал другой подход, который основывался на том, что прошлое необходимо перевести в текст, иначе оно никаким образом нам недоступно. Нарратив, тем самым, организует хаос исторической реальности в стройный порядок идущих друг за другом фактов. Поэтому прошлое как таковое недоступно историку; в его наличии имеются лишь нарративы.

В четвёртом параграфе первой главы «Интерпретация прошлого посредством "нарративной субстанции"» рассматриваются специальные конструкции, которые ввёл в употребление Ф. Анкерсмит, — «нарративные субстанции» — которые строят историки для описания прошлого. «Нарративаня субстанция» является лингвистической конструкцией, помогающей исследователю создавать ясную и понятную репрезентацию прошлого (это, например, «Ренессанс», «Просвещение» и так далее). Но онтологический статус «нарративной субстанции» определяется не

референцией на историческую реальность, а только в себе самой, поскольку уже содержит все свои предикаты.

Таким образом, описывая прошлое, историк создаёт нарратив и выбор того или иного нарратива создаёт фундамент, точку зрения, с позиции которой лучше всего «видно» прошлое.

Во второй главе «Анализ философско-исторических концептов XIX — XX вв.: трансцендентализм, метафора, нарратив» раскрывается историческое становление нарративной философии истории. Эта тенденция пыталась найти выходы из затруднений, возникших в эпистемологической философии истории, модели охватывающего закона, герменевтике. Язык становится реальностью, призванной замещать (репрезентировать) прошлое.

В первом параграфе второй главы «Тропология X. Уайта: от трансцендентализма к метафоре» рассматривается «лингвистический поворот» в историописании, осуществлённый X. Уайтом. По мысли X. Уайта история доступна только лишь через тексты, анализ которых лучше всего проводит литературная теория. Однако обращение к литературной теории в связи с исторической практикой вызвало у практикующих историков недоумение. Но написание исторического текста как раз и является применением теории литературы в истории, так как он (текст) формируется одним из выделенных X. Уайтом тропов. Это была попытка уйти от кантовского трансцендентализма, но, по сути, тропы, а самым главным является метафора, те же категории, которые организуют знание об исторической действительности. Метафора является мощным лингвистическим инструментом, преобразующим реальность, помогающим рассмотреть неизвестный предмет в терминах известного. Однако X. Уайт отходит от кантовских стремлений «приручить» прошлое, ставя прошлое в недосягаемое положение, которое раскрывается с помощью возвышенного. Возвышенное даёт нам возможность исторического опыта прошлого, которое бесконечно разрушается и заново воссоздаётся.

Во втором параграфе второй главы «Проблемы европейской

философии истории XIX — XX вв.» рассматривается историческая подоплёка современного состояния философии истории. Два крупных направления: нарративистская философия истории и эпистемологическая философия истории — выдвигают свои методы и от выбора программы одной из концепций будет зависеть дальнейшее их развитие. Так, нарративизм заостряет своё внимание на лингвистическом аппарате историка, а эпистемологическая традиция занимается поисками критерия истины в изучении прошлого.

Однако эпистемологическая традиция критикуется за метафизичность и непроверяемость своих оснований. Например, невозможно проверить установку К. Маркса, которая утверждает, что история является борьбой классов. С другой стороны, модель охватывающего закона так же критиковалась за теорию причинной связи мотивов и действий.

Таким образом, эпистемологическая концепция и МОЗ максимально далеки от реальных проблем историописания, неспособны разрешить проблему, связанную с преодолением пропасти между языком и тем, о чём этот язык.

Нарративизм столкнулся с похожими проблемами. Он прошёл долгий путь от единичных высказываний до нарратива как целостного образования. По мнению X. Уайта, прошлое можно сравнить с текстом; раскрытие значения исторического текста приводит нас к значению прошлого. Нарративизм развивает постулат о непрозрачности текста, где сам текст, как и метафора, становится направляющей исследования, точкой зрения, с которой исследователь смотрит на прошлое. Текст имеет совершенно другие отношения с реальностью, он не связан с ней эпистемологически, как единичные высказывания.

Третий параграф второй главы «Особенности языка в историописании» разъясняет положение, которое занимает язык в историописании. Язык становится непрозрачным слоем с собственным онтологическим статусом. По сути, исторический нарратив заменяет собой

прошлое, являясь, по мнению Р.Дж. Коллингвуда, Л. Голдстейна и многих других, его реконструкцией. Между нарративом и самим прошлым нет промежуточного звена, которое бы установило взаимосвязь между нарративом и прошлым. Эту проблему не разрешить апелляцией к прошлому как таковому, поскольку его бытие проблематично.

Нарратив не интерпретирует прошлое, а репрезентирует его, как произведение искусства репрезентирует какую-то часть реальности, заменяя её. Таким образом, нарратив не имеет эпистемологических стремлений по обладанию прошлым; историк, создавая нарратив, раскрывает свою позицию, предлагая точку зрения. То есть нарративы организуют наше знание.

В четвёртом параграфе второй главы «Р. Барт и эффект реальности в историописании» рассматривается возможность описания реальности с помощью текста. Текст, по мнению Р. Барта, путём напряжения его структуры (описание и предсказание), создаёт квази-реальность, которая способна заменять собой описываемое. Нарратив создаёт фон, состоящий из различных мелочей и деталей, где и разворачивается основное действие исторического события. Примером могут послужить работы Э. Ле Руа Ладюри, К. Гинзбурга, в которых раскрываются мельчайшие аспекты жизни людей, отражающие особую культурную ситуацию того времени.

Пятый параграф второй главы «Историзм и постмодернизм» описывает современное состояние философии истории, историописания, исторической теории, поскольку интерес к проблемам, связанных с историей, с каждым годом возрастает. Постмодернистский текстуализм воплощается в историописании. Язык приобретает собственный онтологический статус и его (язык) уже нельзя игнорировать. Нарратив призван заменить историческую реальность, поскольку прошлое больше не существует. Работая с документами, историк не идёт навстречу прошлому, но только лишь интерпретациям. Значимым становится не реконструкция прошлого, а нахождение его значения и несовместимости с настоящим.

Дистинкция прошлого и настоящего раскрывается с помощью

исторического опыта. Ностальгическое переживание по утраченному прошлому может мысленно переместить в желаемую эпоху, рождая боль от невозможности действительного перемещения. Таким образом, исторический опыт (ностальгия) не воспроизводит прошлое, а является переживанием границы между прошлым и настоящим.

Третья глава «Феноменология исторического опыта» посвящена рассмотрению перехода от языка к опыту, поскольку философия XX в. по преимуществу была философией языка, а опыт признавался бесполезной категорией. Именно опыт, по мнению Х.-Г. Гадамера, Й. Хёйзинги, В. Беньямина, Ф. Анкерсмита, способен вывести философию истории из кризисного состояния. Исторический опыт констатирует прошлое, которое становится ощутимым в моменты радикальных перемен, какими являются революции или войны.

В первом параграфе третьей главы «Лингвистический трансцендентализм: от языка к опыту» выявляются трудности философии истории, связанные с чрезмерной увлечённостью языком и пренебрежением к опыту. Сложность заключается в неопределённости между языком и тем, о чём этот язык, поскольку тенденция сращивания языка и мира до сих пор сильна. Философия XX века преимущественно является философией языка, но философия истории не должна полностью строиться на лингвистическом фундаменте. Динамика перехода к опыту набирает обороты и её можно проследить, начиная с М. Хайдеггера, через Х.-Г. Гадамера и Р. Рорти. Может показаться странным, но историзм напрямую связан с опытом, так как для него существенна дистинкция восприятия мира современным человеком и людьми прошлого. Тенденция перехода от языка к опыту становится значимой не только для философии истории, но и для философии в целом.

Второй параграф третьей главы «Репрезентация исторического опыта: Х.-Г. Гадамер, Й. Хёйзинга» посвящён рассмотрению дискрипции (исторического) опыта, обоснованию и концептуализации данного понятия в работах Х.-Г. Гадамера и Й. Хейзинги. Существование прошлого

проблематично и единственный путь к его постижению предоставляют исторические документы. Основываясь на документах, исследователь выстраивает модель исторического события, но говорить о самом историческом событии с этих позиций необоснованно.

Проблематичность существования прошлого также ставит под сомнение возможность исторического опыта. Однако Й. Хёйзинга утверждает существование исторического опыта. По его мнению, он может быть вызван незначительной вещью, какой является газетная вырезка, старая мелодия или картина. Исторический опыт выявляется на стыке прошлого и настоящего, на поверхности их разграничения, когда прошлое становится ощутимым. Это происходит в моменты коренных переломов — смены политических систем, революции.

Возвращаясь к нарративу, необходимо указать на один важный момент — связь нарратива и исторического опыта. Соединяясь, исторический опыт и нарратив создают центральный пункт исторического сочинения. Их взаимоисключающий союз и есть возвышенное, то есть отказ в работе традиционного эпистемологического аппарата. Возвышенное соединяет боль потери и недостижимости исторического прошлого и удовольствие от кратковременного его обретения в историческом опыте.

Одним из первых, кто концептуализировал понятие «исторический опыт», был Х.-Г. Гадамер. Теоретическим нововведением было то, что он попытался нивелировать эпистемологическую сетку «объект-субъект». Говорить о деятельности историка необходимо в онтологических терминах, отбрасывая трансцендентализм и «истину», которые ставят непреодолимую стену между историком и прошлым.

Таким образом, опыт должен разорвать все связи с истиной и действовать самостоятельно. Он находится вне истины, и судить о его истинности или ложности будет некорректно. Возвышенный опыт ближе к эмоциональной составляющей человека, чем к рациональной; он онтологичен, а не эпистемологичен. Индивидуальность в опыте исчезает, а

носителем возвышенного опыта скорее является культура, а не отдельный человек.

В третьем параграфе третьей главы «Возвышенный исторический опыт как поиск идентичности» раскрывается понятийное содержание исторического опыта. По мнению Ф. Анкерсмита, существует три вида исторического опыта: объективный, субъективный и возвышенный. Объективный опыт является опытом восприятия людей прошлого своего мира. Субъективный опыт говорит о разрыве настоящего и прошлого и является переживанием дистанции между ними. Возвышенный исторический опыт, в свою очередь, является переживанием различия прошлого и настоящего.

Исторический опыт в отличие от «обычного» опыта предшествует субъекту и объекту. Опыт растворяет в себе данные категории, вкладывая в уста поэтов и историков всё необходимое.

По мнению В. Беньямина, история является постоянной утратой, утратой собственной идентичности. «Во всех этих случаях человек стал тем, кем больше не является»5. Подобное переживание является травматичным для психики не только исследователя, но и обычного человека, и забыть его невозможно. Обращаясь к теории забвения Ф. Ницше, следует отметить, что есть два вида забвения, травматичных для психики. Забывание болезненных моментов происходит ради сохранения эмоционального здоровья. Однако, по мнению 3. Фрейда, происходит всего лишь вытеснение ядра воспоминания из сознания в бессознательное. Другой тип забвения связан с коренным переломом в жизни нации или отдельного индивида, память о котором будет постоянно сохраняться в нашем сознании. Таким образом, последний тип забвения будет постоянно напоминать о случившемся, причиняя боль. Это травматическое переживание утраты прежней идентичности и необходимости рождения новой, даёт огромный стимул историописанию как инструменту, помогающему разобраться в прошлом и максимально приблизить его.

5 Анкерсмит Ф.Р. Возвышенный исторический опыт. - М.: Европа, 2007. С. 455.

Возвышенный исторический опыт является переживанием радости от «прикосновения» к прошлому и боли от невозможности его возвращения.

В Заключении содержится обобщение изложенных в диссертации положений. Подводится итог проделанного исследования, и намечаются перспективы к дальнейшим разработкам.

Основные научные результаты диссертации отражены в следующих публикациях:

Публикации в изданиях, рекомендуемых ВАК РФ

1. Демидченко И.В. Концепция всемирной истории в Средневековье: проблема завершённости в христианской эсхатологии // Гуманитарные и социально-экономические науки. 2009. № 5 (48). — Ростов-на-Дону, 2009. - С. 34 - 37. 0,4 п.л.

2. Демидченко И.В. Проблема концептуализации языка в историописании: нарратив и единичные высказывания // Гуманитарные и социально-экономические науки. Электронный журнал. 2012. № 3. - Ростов-на-Дону, 2012. - С. 14 - 21. 0,4 п.л. http://hses-online.ru/2012_03.html

Публикации в других изданиях:

3. Демидченко И.В. Онтологическое открытие бытия как истории // «Время собирать камни...» (симпозиум ГЦ КГУКИ). Шестая ежегодная научная конференция Гуманитарного центра КГУКИ. - Нью-Йорк -Краснодар, 2010. - С. 79-81. - ISBN 978-1-60585-156-3 (Vol. VII).

4. Демидченко И.В. Постмодернистская теория исторического опыта как ностальгия // Философия в современном образовательном процессе. Материалы Региональной научной конференции. Краснодар, КубГУ, 12 ноября 2010. С 82-85.

5. Демидченко И.В. Co-бытие как узловой пункт существования истории // М. Хайдеггер и современность (к 120-летию со дня рождения). Материалы Международной научной конференции. Краснодар, КубГУ, 2010.

С. 105-108.

6. Демидченко И.В. Субстанциональность и историчность. Становление исторического мировоззрения // Социокультурные основания науки. Сборник научных трудов. — Краснодар, КубГАУ, 2010. 198-203.

7. Валерьев И.В., Демидченко И.В. Philosophia ob Gentis Humanae Provivendum: VIII. Размышляя об истории... Историографическая тематизация и историософский проект Мартина Хайдеггера // От Египетских папирусов до компьютера: объективация сознания в становлении человеческой цивилизации и культуры: Международная научная конференция. Краснодар — Шарм-эль-Шейх, 28 февраля — 11 марта 2011 г. — С. 99—108.

8. Валерьев И.В., Демидченко И.В. Philosophia ob Gentis Humanae Provivendum: XXVIII. Становление научной философии истории в немецком идеализме (Иммануил Кант, Иагон Готлиб Фихте) // The Ninth Annual Scientific Conference of Proceedings / Scientific Editors B.B. Borisov and I.V. Kochubey. — New-York, 2013. — C. 44—56.

9. Кочубей И.В., Демидченко И.В. Philosophia ob Gentis Humanae Provivendum: XVI. Философско-историческая мысль Запада: нарративный поворот в историописании// Пытливым взором окидывая мир...: (Симпозиум. Краснодар- Барселона, 31 мая—15 июня 2011г.): Испания: взгляд из России XXI в.: (Междунар. науч. конф.). Седьмая ежегод. науч. конф. Гуманит. центра КГУКИ / Под науч. ред. Б. П. Борисова и И.В.Кочубея.- Нью-Йорк - Краснодар, 2011,- С. 75—86,- ISBN 978-160585-156-3 (Vol. 10).

10. Кочубей И.В., Демидченко И.В. Philosophia ob Gentis Humanae Provivendum: VIII. Философия истории Георга Гегеля, Александра Кожева, Фрэнсиса Фукуямы (опыт систематизации классической и современной историософской эсхатологии) // Россия - Франция: диалог культур: Международная научная конференция. Краснодар — Париж, 28 апреля—7 мая 2010г./ Под науч. ред. Б.П.Борисова и И.В.Кочубея.- Нью-Йорк -

Краснодар, 2010. - С. 68—70/ - ISBN 978-1-60585-156-3 (Vol. 5).

11. Кочубей И.В., Демидченко И.В. Kai BAettoojv Мет£шро<; Avco9ev Abr|fjovwv те Atioqcjv...; hi философия истории Ф. Фукуямы как опыт систематизации классической и современной историософской эсхатологии // Topical Problems of the Humanities Knowledge: (International Interdisciplinary Scientific-theoretical and Methodical Journal I. - 2010.- No. 1—2.- S. 98— 102. - ISBN 978-5-93491-291-9.

Текст диссертации на тему "Нарратив как средство концептуализации исторического опыта"

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования КУБАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

04201453 551

Демидченко Иван Владимирович

НАРРАТИВ КАК СРЕДСТВО КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ ИСТОРИЧЕСКОГО ОПЫТА

Специальность 09.00.08 - философия науки и техники

Диссертация на соискание учёной степени кандидата философских наук

Научный руководитель д-р филос. наук, доцент Ермоленко Г.А.

Краснодар 2013

Содержание

Содержание..............................................................................................................2

Введение...................................................................................................................3

Глава 1. Нарратив как метафорическое описание прошлого............................13

1.1 Нарративная философия истории XX в.......................................13

1.2 Исторический нарратив и единичные высказывания.................18

1.3 Нарративный идеализм и нарративный реализм.........................21

1.4 Интерпретация прошлого посредством

«нарративной субстанции»............................................................28

Глава 2. Анализ философско-исторических концептов XIX — XX вв.:

трансцендентализм, метафора, нарратив............................................33

2.1 Тропология X. Уайта: от трансцендентализма

к метафоре.....................................................................................33

2.2 Проблемы европейской философии

истории XIX — XX вв....................................................................40

2.3 Особенности языка в историописании........................................46

2.4 Р. Барт и эффект реальности в историописании........................53

2.5 Историзм и постмодернизм..........................................................61

Глава 3. Феноменология исторического опыта..................................................70

3.1 Лингвистический трансцендентализм:

от языка к опыту...........................................................................65

3.2 Репрезентация исторического опыта:

Х.-Г. Гадамер, Й. Хёйзинга......................................................77

3.3 Возвышенный исторический опыт

как поиск идентичности.................................................................92

Заключение...........................................................................................................105

Библиографический список................................................................................109

Введение

Актуальность темы исследования.

Во второй половине XX века историческая теория начинает новый виток своего развития, связанный с поворотом к языку. Нарратив становится понятием, концентрирующим вокруг себя основные дискуссии лингвокультурологического и философско-исторического характера. Проблема научного статуса истории приобретает особые эвристические грани. В дискурс включаются литературоведение, онтология, гносеология, культурология, антропология. В последнее столетие в культурфилософской практике возрастает роль исторического дискурса. Он разделяется теперь на собственно историческую практику и на теорию, выступающую в тесном взаимодействии с историей историописания. Недоверие к метанарративам и всеохватывающему обозрению исторического процесса сменяется интересом к микроисторическим исследованиям в сочетании с теоретическим изучением самой исторической практики. Становится актуальным вопрос о написании истории, об объяснительной силе исторического нарратива, о приёмах «эффекта реальности» в историческом тексте и так далее.

Внимание к языку не обошло и историописание. Прошлое является текстом, а историк — переводчиком, для его лучшего понимания. Но где же в данном случае само прошлое? Готов ли историк выйти, если воспользоваться метафорой Ф. Ницше, из «тюрьмы языка» и «увидеть» его? Говоря иначе, способен ли историк к подлинным, «опытным» отношениям с прошлым, где прошлое не замутняется очками историографических теорий? Постмодернистское историописание пытается найти новую дорогу, обращаясь к таким понятиям, как «опыт» и «память». Эта, названная Ф. Анкерсмитом, «приватизация прошлого» склонна употреблять понятие «память», нежели «история» или «прошлое». Всё дело в смысловой нагрузке терминов «история», «прошлое» и «память». Так «история» несёт на себе ауру неотвратимого рока, а термин «прошлое» указывает на объективную реальность, находящуюся вне рамок нашей досягаемости. «Память» же имеет

совершенно иные коннотации, отсылающие к экзистенциализму и субъективизму, в том смысле, что находится во владении единичного человека. И самое главное — «память» имеет определённый багаж опыта, чего лишены «история» и «прошлое». Поэтому память может дать то, чего не дают остальные два понятия — опыта прошлого. В памяти возможно воскресить определённые события и, в некотором роде, заново их пережить.

Историописание разительно отличается от других дисциплин, например, физики, поскольку в ней является непринципиальным отнесение открытия законов к отдельному физику, потому что физические законы самодостаточны. В историописании исторический нарратив невозможно отделить от историка, его написавшего, поскольку никому другому не по силам было бы написать «Осень Средневековья» Й. Хёйзинги. Поэтому иногда бывает трудно согласиться с теоретическими разработками философии языка, ставящими под сомнение роль субъекта (историка) в написании текста. Однако постмодерн привнёс нечто новое в теорию написания истории, а именно — опыт. Подтверждение этому можно видеть в истории повседневности и в истории ментальности, хотя опыт часто обвиняется в однообразии связи между ним и знанием, однако, стоит отметить, что это в большинстве является лингвистическим догматизмом. В этих практиках внимание сосредоточено на опыте людей, живших в прошлом, на том, как они воспринимали окружающий мир и как этот опыт отличается от нашего опыта восприятия.

«Именно поэтому нам лучше говорить об "(исторической) репрезентации", чем о "повествовании"» [3, С. 12]. Репрезентация невозможна без того, что она репрезентирует. Может быть это станет ответом на то напряжение, которое недавно возникло между историей и историками, так как история не ведёт диалога только с ними, а точнее будет сказать, совсем не с ними. Теория репрезентации является теорией о том, как исторический текст генетически связан с прошлым, и в этом отношении можно сослаться на единичные высказывания о прошлом, которые не

связаны так прочно, как может показаться на первый взгляд, с историческим текстом. Эмпирические аспекты единичных высказываний перебиваются репрезентациями исторического текста как целого. Но самое основное — это историческое сознание, изменение которого позволяет нам вообще знать о прошлом и роднит нас с ним. Вызов этого сознания кладёт в основу несколько моментов, которые будоражили умы, начиная ещё с Фукидида. Эти авторы своими произведениями пытались научить нас историческому опыту и тому, что можно вынести из него (этим является воспитательный акцент, который полезен для настоящей идентичности на основе общности в ретроспективном аспекте). А другим моментом является сложный вопрос о необходимости знания о прошлом и об историческом сознании. Зачем это нужно? «Почему бы нам не быть похожими на описанное у Ф. Ницше коровье стадо, тихо бредущее по лугам безвременного настоящего...» [3, С. 14]. Исторический опыт неотвратимо следует за нами, становясь частью культуры отдельного народа (цивилизации), как руки и ноги являются частями тела. «Здесь мы должны спросить себя: что нас вообще заставляет осознавать прошлое, что должно случиться с какой-нибудь нацией или каким-нибудь сообществом, чтобы их захватила проблема собственного прошлого?» (курсив Ф. А.) [3, С. 14]. Этим не занимаются историки и, на первый взгляд, это совершенно бесполезная трата времени и сил, так как напрямую не имеет отношения с написанием истории.

Именно опыт способен стать тем концептом, руководствуясь которым возможно выйти из заключающей нас «тюрьмы языка». «Здесь» и «сейчас» опыта будут сужать область означаемого и зависеть от сиюминутности, но при этом дадут возможность историку работать с опытом прошлого.

Историко-философский климат меняется. Мыслители ушли от того времени, когда язык говорил субъектом. Здесь встаёт вопрос о возможности бегства из «языковой тюрьмы» к собственному историческому опыту, поскольку язык слишком замутняет линзы очков, через которые приходится смотреть на прошлое.

Таким образом, необходимо реанимировать опыт и вдохнуть в это понятие новую жизнь. Однако помимо чувственного опыта Ф. Анкерсмит пытается обосновать возможность «интеллектуального опыта».

Опыт, который необходимо воскресить, имеет некоторое отличие от его классического понимания (каким он, например, обладает в трансценденталистской традиции). В историописании интересна возможность опыта прошлого как того, что когда-то было настоящим, но теперь является чем-то оторванным от нынешнего настоящего («утрата»). Но, с другой стороны, исторический опыт восстанавливает прошлое (любовь). «Прошлое и настоящее связаны друг с другом, как мужчина и женщина в платоновском мифе о происхождении полов... Возвышенный характер исторического опыта исходит из этого парадоксального союза чувств любви и утраты, то есть из сочетания удовольствия и боли, определяющего наше отношение к прошлому» (курсив Ф. А.) [3, С. 30]. Чувствование прошлого гораздо важнее знания о нём.

Необходимо исследовать этап (предшествующий началу изучения историком прошлого) возвышенного исторического опыта. Это этап ответа на вопрос об историческом прошлом, о нашей связи с историческим прошлым, о важности и необходимости для человека исторического прошлого.

Однако начать следует с рассмотрения исторического нарратива, поскольку он до сих пор является предметом рефлексии в ущерб историческому опыту.

Степень разработанности темы.

«Понятие опыта относится, на мой взгляд, как бы парадоксально это не звучало, к числу наименее ясных понятий, какими мы располагаем» [45, С. 409]. Опыт всегда играет роль лишь бэкграунда или очень удачного инструмента и зачастую выступает камнем преткновения многих философов. Опыт, как самостоятельный теоретический концепт историко-философского дискурса, меркнет перед такими столпами, как «сознание», «свобода»,

«разум», материя» и так далее. С подачи Дж. Локка «опыт» стал наполняться теоретическим содержанием, но опять-таки только лишь как фундамент эпистемологических систем. Эту закономерность отметил Х.-Г. Гадамер. Пытаясь дать опыту самостоятельное основание, он обосновывал его превалирующее значение не только для науки. Однако и Х.-Г. Гадамер не смог устоять перед возможностью подчинить опыт, только в данном случае это было подчинение языку.

Современные постмодернистские философы, такие как Ж. Деррида, Р. Рорти в поздний период своего творчества, Л. Витгенштейн, Д. Дэвидсон, негативно относятся к опыту и отдают предпочтение языку, тексту и многому другому, что максимально далеко стоит от эмпирических отношений. Сама философия истории, начиная со второй половины XX века, является торжеством лингвоцентризма. Историки без особого почтения относятся к многотомным теоретическим построениям философов, таких как Г.В.Ф. Гегель или А. Тойнби. Л. фон Ранке пытался на этом построить свою систему. История как незыблемая максимально объективная реальность теперь существует в виде текста. Именно он (исторический документ или работа по истории) приобретает статус исторической действительности (единицы). У истоков данного подхода стоят Р.Дж. Коллингвуд, П. Рикёр, А. Данто, X. Уайт, Й. Рюзен, Ф. Анкерсмит.

Понятие же исторического опыта может показаться нонсенсом. Теоретики философско-исторической мысли никогда не обращали внимания на подобную категорию, лишь немногие, такие как Х.-Г. Гадамер, Й. Хёйзинга, Ж. Мишле, В. Беньямин так или иначе, хотя и не совсем «научно», а скорее интуитивно, разрабатывали данную проблематику. Она нашла своё развитие в работах голландского философа истории Ф. Анкерсмита.

Дух трансцендентализма, полностью подчиняющий опыт и заставляющий его служить эмпирическим базисом, доминирует в философии. И не только в философии. Философия истории (сама история,

конечно, в меньшей степени) до самых своих оснований пропитана трансцендентализмом в негативном его смысле. Этому хотел противостоять Х.-Г. Гадамер, который видел всю несостоятельность данного подхода в лице В. Дильтея, но всё-таки не смог уйти от эпистемологии и трансцендентализма (действенная история). Ф. Анкерсмит пытается восстановить в своих правах понятие (исторического) опыта и отчистить его от лингвистического и эпистемологического трансцендентализма. Этому посвящена его работа «Возвышенный исторический опыт».

В России данная тема пока ещё не обратила на себя всестороннее внимание. В поле зрения исследователей она попадает в связи с решением отдельных задач лингвистического, эпистемологического и культурологического характеров. В этом плане большое значение имеют работы М.А. Кукарцевой, Г.И. Зверевой, A.A. Олейникова, О.В. Гавришиной, Л.П. Репиной. В них создаётся концептуальная база рассмотрения понятия исторического опыта в согласовании его с понятиями «историческая истина», «историческое знание», «исторический нарратив». Проблема исторического письма (нарратива), рассматривается в трудах А .Я. Гуревича, В.И. Стрелкова, М.А. Кукарцевой, A.A. Олейникова, Г.И. Зверевой, Н.Е. Колосова, А.Ю. Ашкерова. Несмотря на наличие интереса к проблеме исторического опыта, полноценных работ, посвящённых данной теме, недостаточно, чем и обусловлена необходимость проведения нашего исследования.

Объект исследования — исторический нарратив как средство репрезентации истории.

Предмет исследования — исторический опыт, выраженный в форме нарратива.

Цели и задачи исследования.

Целью диссертационного исследования является раскрытие культурфилософской взаимосвязи нарратива и исторического опыта.

Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

1. Произвести ретроспективный анализ нарративной философии истории XX века.

2. Выявить соотношения между нарративом и единичными высказываниями.

3. Проанализировать метафорическую связь нарратива с прошлым в рамках тропологии X. Уайта.

4. Показать неопределённость между репрезентацией и историческим фактом.

5. Очертить основные особенности языка и опыта в историописании.

6. Обосновать необходимость перехода от языка к опыту.

7. Дать определение понятию «возвышенный исторический опыт» как констатирующему прошлое. Возвышенный исторический опыт является травматическим опытом культуры, вступающей в «новый мир».

Теоретические и методологические основания исследования.

В качестве теоретического фундамента диссертационного исследования служат идеи, развитые в трудах Х.-Г. Гадамера, В. Беньямина, X. Уайта, Ф. Анкерсмита. Их цель состояла в том, чтобы дать опыту теоретическую самостоятельность, которую он не имел в рамках лингвистического и трансценденталистского подходов.

Методологической базой исследования выступают принципы исторического рассмотрения проблемного поля с последующим философским анализом. В качестве основного метода достижения целей исследования использован аналитический подход. В диссертации так же применяются историко-дескриптивный и проблемно-теоретический методы, позволяющие более детально и систематично изложить полученные результаты. Помимо этого, в работе используются междисциплинарные методы и приёмы, которые позволяют максимально всесторонне подойти к изучению предмета, а главное — релевантно передать взаимосвязь дисциплин и смену словарей при анализе «поворотов» исторического знания XX —XXI веков.

Научная новизна диссертационного исследования.

Работа является одной из первых попыток, предпринимаемых в российской философско-исторической мысли, систематического осмысления взаимосвязей нарратива и исторического опыта.

1. Доказано, что литературоведение и литературная критика становятся важной частью дискурса нарративной философии истории, являясь необходимыми средствами работы с текстом.

2. Выяснено, что нарратив, в отличие от хроники и документальных свидетельств (буквальное измерение), является метафорой или точкой зрения, предлагающей рассмотреть прошлое с точки зрения, предложенной данным нарративом.

3. Показано развитие онтологической позиции, которая рассматривает исторический нарратив в сущностном качестве непрозрачности по отношению к прошлому. На этом основании постулируется антиэпистемологическая позиция.

4. Раскрыта антиэпистемологическая позиция, продиктованная осмыслением прошлого в терминах онтологии. Взаимосвязь исторического прошлого и нарратива концептуализируется в репрезентации (замене) нарративом прошлого.

5. Выявлено, что возвышенное является той категорией, которая стремится примирить опыт и язык в рамках исторического нарратива. Нарратив является единственным средством концептуализации (трансляции) исторического опыта.

Положения, выносимые на защиту.

1.