автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Национальная традиция и "новая Россия" в литературном сознании второй половины XVIII века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Национальная традиция и "новая Россия" в литературном сознании второй половины XVIII века"

На правах рукописи УДК: 882.09

ГОНЧАРОВА ОЛЬГА МИХАЙЛОВНА

НАЦИОНАЛЬНАЯ ТРАДИЦИЯ И «НОВАЯ РОССИЯ» В ЛИТЕРАТУРНОМ СОЗНАНИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА

Специальность: 10.01.01 — Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Санкт- Петербург 2004

Работа выполнена в Российском государственном педагогическом университете им. А. И. Герцена на кафедре русской литературы

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Бухаркин Петр Евгеньевич,

доктор философских наук, профессор Исупов Константин Глебович,

доктор филологических наук, профессор Иванов Михаил Васильевич

Ведущая организация: Самарский государственный педагогический университет

Зашита состоится октября 2004 года в часов на заседании

диссертационного совета Д 212.199.07 по присуждению ученой степени доктора филологических наук при Российском государственном педагогическом университете им. А. И. Герцена по адресу: 199053, Санкт-Петербург, В. О., 1-я линия, д. 52, аудитория 47.

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке РГПУ им. А. И. Герцена

Автореферат разослан ентября 2004 г.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. XVIII век — один из самых сложных периодов и в истории русской культуры, и в истории его позднейших интерпретаций. Наиболее ярким знаковым выражением времени стал образ «новой России», декларированный еще в петровскую эпоху и ориентированный на идею радикального обновления. Однако процесс осмысления и усвоения искомого идеала оказался очень драматичным: главной проблемой для национального самосознания времени было соотношение своего и чужого, старого и нового, русского и европейского, традиции и новаторства в созидаемой модели мира русского бытия и русской истории. Сложность процесса обостренной национальной, авторефлексии в соединении со своеобразием социокультурной динамики эпохи способствовали тому, что XVIII век превратился со временем в «культурный миф». Позднее стало казаться, что решения проблемы так и не было найдено, что Россия пренебрегла своим во имя европейского, отодвинув прусское и традиционное на второй план. XVIII столетие воспринималось русской мыслью XIX-XX веков как эпоха кризисов и катастроф, непримиримых противоречий и антиномий. О «плене русской души» (В. В. Зеньковский), о «рабском подражании иностранным образцам» (В. Г. Белинский) и «западническом соблазне Петербурга» (Г. П. Федотов), о «подлинном расколе» культуры (Г. Флоровский) думали и писали так много, что это стало общей смысловой перспективой в оценке и восприятии внутренней событийности этой эпохи русской жизни. Европейское влияние оказало с этой точки зрения самое губительное воздействие на представления русского человека о России, на самобытность и самостоятельность национального мышления и привело к утрате национальной идентичности.

В таком контексте сложились и историко-литературные представления об эпохе. Мнение В. Г. Белинского о подражательном, ученическом, сугубо риторическом характере русской литературы XVШ века стало со временем общепринятым. Существующие к сегодняшнему дню историко-литературные концепции преимущественно исходят из того, что литературное движение в XVШ столетии — это процесс заимствования и усвоения европейского эстетического опыта, его норм и оценок, т. е. явление исключительно новаторское, не связанное с предшествующей традицией. Становление литературы эпохи представлено сегодня в виде линейной

РОС НАЦИОНАЛЬНАЯ 3

смены художественных направлений: классицизм —> сентиментализм —> предромантизм, — соответствующей западноевропейской «эстетической» хронологии, но не вполне отражающей внутреннюю национальную специфику русской культуры XVIII века.

Но история национальной литературы — явление более сложное и объемное. Всякое влияние в ней подвержено законам «трансплантации», как настаивал на том Д. С. Лихачев1, а потому ориентация на европейский опыт приводит не к денационализации литературы, а к переводу воспринимаемого на языки русской культуры и ментальности. К тому же литературный процесс — это не только стадиальное хронологическое следование, регулируемое правилами художественных трансформаций. Есть и другой аспект истории литературы — ее связь с общей национальной «коллективной памятью» (М. М. Бахтин), с непрерывностью «национальных традиций» (Д. С. Лихачев). Литература как манифестация внутренних стратегий культуры и озвучивает ее смысловое целое, т. е. воплощает в дискурсивной практике логико-семантические модели, механизмы, принципы культуры, причем в разных вариантах, сочетаемости; степени явлен-ности, не утрачивая при этом связи с общими семантическими универсалиями национальной традиции и национальной культуры в целом. Литературное сознание XVIII века не могло избежать рефлексии о России и русском или нивелировать пространство собственных национальных смыслов. Напротив, ведущая роль слова и словесности в коммуникативном пространстве культуры эпохи сделала именно литературу наиболее продуктивной сферой созидания новой национальной идеологии и ретрансляции культурной памяти.

Однако в таком ракурсе литература ХУШ века практически не рассматривается и не изучается. Актуальность и насущная необходимость исследования этого историко-литературного периода как закономерного этапа истории русской литературы, как единого и целостного эстетического и культурного феномена в его национальной специфике становятся все более очевидными как для современной филологии и научного гуманитарного знания в целом, так и для современного национального российского самосознания.

Степень разработанности проблемы. Вопросы о национальной специфике русской литературы, о национальной традиции долгое время находились на периферии исследовательских интересов, что было связано с теми обстоятельствами и условиями, в которых развивалась русская научная мысль в XX веке. Однако целый ряд положений и выводов, которые были изложены в работах М. М. Бахтина, О. М. Фрейденберг, И. Г. Франк-

1 Лихачев Д. С. Избранные работы: В 3 т. Т. 1. — Л., 1987. С. 40-43.

Каменецкого, В. Я. Проппа, С. С. Аверинцева, Д. С. Лихачева, Е. М. Меле-тинского, А. Я. Гуревича, А. В. Михайлова, Вяч. Вс. Иванова, К. В. Чистова и других ученых, сформировали важнейшие теоретические предпосылки для исследования феномена национальной традиции. Первыми работами, в которых вопрос рассматривался на материале русской литературы, стали труды Д. С. Лихачева, книга Н. Я. Берковского «О мировом значении русской литературы» (1975) и монография Е. Н. Купреяновой и Г. П. Макогоненко «Национальное своеобразие русской литературы» (1976). Появившиеся в последнее десятилетие исследования, связанные с изучением религиозно-духовных традиций в русской литературе (М. Б. Плюхановой, В. А. Котельникова, И. А. Есаулова, Е. И. Анненковой, М. Я. Вайскопфа, С. А. Гончарова, В. А. Воропаева, И. Сурат, В. С. Непомнящего, Л. В. Жаравиной, Б. А. Васильева), внесли существенный вклад в изучение национальной специфики литературы. Однако эпоха XVIII века в них не рассматривается и не учитывается.

Проблема «национальная традиция и литературное сознание XVIII века», таким образом, не становилась до сих пор специальным предметом литературоведческой научной рефлексии и практически не разработана. Лишь отчасти она рассматривалась в работах Ю. М. Лотмана, Б. А. Успенского, А. М. Панченко, П. Е. Бухаркина, В. М. Живова, А. Зорина, посвященных рассмотрению отдельных аспектов литературы и языка эпохи. Тем не менее в трудах и научных идеях этих ученых сформировались серьезные и продуктивные основания для постановки проблемы «национальная традиция и литературное сознание» как одной из важнейших и актуальных в изучении литературы XVШ века, для ее научного осмысления и конкретной научно-исследовательской реализации.

Объектом исследования в диссертационной работе является русская литература второй половины XVШ века в ее историческом развитии.

Предмет исследования — национальная традиция в историко-литературном процессе второй половины XVШ века и ее влияние на литературное сознание и литературный дискурс эпохи.

Цель диссертационного исследования состоит в определении роли, места и значения национальной традиции в историко-литературном процессе XVШ века, который был связан с инновационными стратегиями строительства «новой России» и новой русской культуры, а также — в исследовании и описании влияния национальной традиции, логики национального мышления на литературное сознание и творчество ведущих писателей эпохи.

Этим определяются и основные задачи исследования:

1) обосновать необходимые теоретико-методологические и историко-литературные предпосылки, которые достоверно подтверждают правомерность и возможность исследования процесса непрерывности нацио-

5

нальной традиции в русской культуре и его актуализации в литературе второй половины XVIII века;

2) дать концептуальное обоснование категориям «национальная традиция», «культурная семантика» и «семантика текста» как ведущим в интерпретации структуры литературного сознания второй половины Х^П века, а также подтвердить выдвинутые положения в практике анализа конкретных произведений и текстов;

3) подтвердить необходимость значительного расширения перспективы историко-литературного видения в изучении специфики русской литературы XVIII века, которая, отражая все сложности социокультурной динамики России этого времени, нуждается в углубленном и тщательном исследовании ее связей и взаимодействий с общим смысловым пространством национальной культуры;

4) проанализировать конкретные, наиболее репрезентативные для русской литературы второй половины XVIII века явления, тексты и другие эстетические феномены, которые в своей внутренней семантике ориентированы на национальные традиции, связаны со спецификой национального мышления и с особенностями литературного сознания эпохи;

5) определить, опираясь на итоговые выводы и обобщения диссертационного исследования, ведущие идеи и эстетические решения, которыми руководствуется литературное сознание эпохи в творческом созидании национальной культуры и литературы, в осмыслении образа «новой России».

Основным материалом изучения является творчество крупнейших писателей столетия (Н. М. Карамзина, А. Н. Радищева, М. М. Хераскова, И. А. Крылова), наиболее репрезентативные для литературы этого времени жанры и формы (лирика, путешествие, комедия, поэма, журнал, альманах, публицистические тексты) или конкретные произведения («Владимир Возрожденный» М. М. Хераскова, «Трумф, или Подщипа» И. А. Крылова, «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, «История государства Российского» Н. М. Карамзина). Рассмотрение этих материалов в их системном единстве и в составе единой культурной парадигмы позволяет решать поставленные цели и задачи в различных проявлениях, сферах, текстах, жанрах, что и обеспечивает достоверность полученных результатов. Одновременно основной материал рассматривается в широком культурно-историческом и литературном контексте как XVIII века, так и последующего времени, что помогает подтвердить закономерное, обусловленное внутренними интенциями национальной культуры, повторяемое проявление исследуемых процессов в разных творческих созданиях, феноменах и биографиях.

Общей и основной методологической базой исследования является системное единство выработанных литературоведением подходов к рассмотрению и анализу как историко-литературного процесса, так и отдель-6

ного произведения. Методологическая основа в изучении поставленной проблемы и литературного материала определяется сочетанием историко-литературного подхода с методами типологического и историко-культурного анализа. При этом автор учитывал возможность применения культурологического, структурно-семантического, интертекстуального подходов к исследуемой проблематике, а также возможность обращения к сфере гуманитарного междисциплинарного знания, к использованию данных других гуманитарных наук и методик. Правомерность такого использования определена уровнем современного научного знания, стремящегося к получению научно обоснованных обобщений и концепций. При исследовании такой сложной и противоречивой эпохи, как XVШ век, обращение к различным сферам культуры, выражающим ее внутренний смысл, не только помогает в исследовании собственно литературного материала, но и обеспечивает достоверность полученных результатов. Сам характер рассматриваемой в диссертации эпохи — «века философии», особого периода в истории России — определил закономерное использование познавательных принципов разных гуманитарных дисциплин: философии, истории, культурологии, логики. Применение различных методов научного исследования определяется в диссертационной работе характером материала и конкретными задачами анализа и интерпретации.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. Национальная традиция и самобытное национальное мышление самым существенным образом влияли на литературное сознание второй половины XVГП века, что отчетливо проявилось в различных творческих инициативах и литературных текстах эпохи.

2. Жанр «путешествий» как один из наиболее репрезентативных для второй половины XVШ века восходит к традиционным жанровым моделям русского средневековья. Семантика жанра, проявляющаяся в разных литературных произведениях эпохи, связана прежде всего с логикой традиционного национального осмысления России и русского в географических категориях и пространственных образах. Смыслопорождающая функция национальной традиции в этом случае проявилась в том, что пространство «новой России» в личной рефлексии путешественника открывало свои подлинно национальные черты: исторические, этнокультурные, религиозно-духовные.

3. Поиски путей преодоления противостояния «старой» и «новой» России формируют в русском самосознании во второй половине XVШ века идею национального религиозного возрождения. Творческой интерпретацией этой идеи, литературным осмыслением судьбы России стали эпические поэмы М. М. Хераскова («Плоды наук», «Россияда», «Владимир Возрожденный»). Национально-религиозный смысл русской истории может реализовать себя, по мысли автора поэм, в возвращении к традиции, в

7

«новом крещении» или возрождении мира русской жизни и русского человека.

4. Включением традиционной народной культуры в литературную сферу не только расширялось понятие традиции, но и формировалось представление о ней как сфере единой национальной культуры. Активным использованием фольклорных моделей отмечено уже раннее творчество И. А. Крылова. «Смеховой, карнавальный» аспект традиционной культуры он использует в драматургии как эстетически значимый элемент текста нового типа.

5. Специфика творчества А. Н. Радищева состоит в том, что писатель создает новый для русской культуры тип литературного текста — философский, и представляет в нем наиболее радикальные европейские идеи того времени. Одновременно его философская и художественная концепции отчетливо соотносятся с национальными религиозно-духовными традициями, что нашло свое выражение в языке Радищева, жанрах и сюжетах его прозы, в поэтике текстов. Такое системное и смысловое единство обусловлено главенствующей для Радищева идеей культурного синтеза русского и европейского, духовного и интеллектуального.

6. Творчество Карамзина, явленное в разнообразных текстах (от первых журналов до «Истории государства Российского»), может быть прочитано как «единый текст», реализующий идею творческого созидания в пределах новой культурной парадигмы образов русской культуры и русской Личности как своего, собственного, коренного русского. В своем творческом мышлении писатель ориентировался на идею целого национальной культуры, которая и могла гарантировать, по мысли Карамзина, «наше благо и согласие» и «народную гордость».

7. Литературное сознание второй половины XVIII века, призванное к осмыслению образа «новой России», создает такие концептуализации России и русского, которые были связаны со сферой национального самосознания и национальной рефлексии. Высказанный в литературных текстах эпохи комплекс идей, созданные в литературе эстетические параметры и художественный язык обсуждения проблем и аспектов национальной культуры подтверждают, что литература XVIII века является закономерным этапом в непрерывном и поступательном историческом развитии самобытной национальной литературы в целом.

Поставленные цели и задачи исследования, которые в своем комплексном виде никогда не применялись в качестве исследовательских стратегий по отношению к литературе ХМП века, определяют научную новизну диссертационного исследования. В нем обоснованы теоретические, методологические и аналитические основания системы новых научно-исследовательских подходов к изучению русской литературы ХМП века в ее национальной специфике; предложена система новых интерпрета-8

ций различных литературных феноменов и фактов второй половины XVIII века: своеобразия литературного мышления и дискурсивных практик эпохи, специфики жанра «путешествий», эпического творчества М. М. Хераскова, комедии И. Л. Крылова, творческих и философских исканий Л. Н. Радищева и его произведений, творческой деятельности Н. М. Карамзина

Новизна исследования определяется и характером полученных результатов: в работе представлена новая целостная концепция литературного процесса второй половины XVIII века и в его собственном внутреннем движении к созданию самобытной литературы, и в сложных связях с непрерывным историческим поступательным развитием национальной русской литературы и культуры в целом.

Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что в нем теоретически обоснованы сущность, место и роль национальной традиции в литературном процессе второй половины XVIII века; охарактеризованы основные теоретико-методологические подходы к решению научно-исследовательских задач по изучению отдельного произведения и литературы в целом в их национальной специфике, в связи с непрерывным и единым процессом развития русской литературы и культуры; определены теоретические основания новой концепции литературного процесса XVIII века, существенным образом меняющие представления о специфике эстетики эпохи, эстетической деятельности авторов и эстетике текста этого времени; научно осмыслен ряд сложных литературоведческих проблем: «национальная традиция и литература», «смысловое пространство культуры и литература», «литературное сознание и национальная культура», «семантика текста XVШ века», и определены исследовательские стратегии изучения литературных явлений в их перспективе; теоретически обоснованы новые научные критерии и подходы к изучению и интерпретации литературных произведений XVШ века с точки зрения их поэтики, семантики, идеологии и связей с особенностями культурно-исторического контекста.

Практическая значимость работы состоит в том, что филологическая наука и практика преподавания получают новое представление о фундаментальных принципах становления и развития литературного процесса XVШ века, о его месте и значении в истории русской культуры и литературы в целом; о специфике литературного сознания эпохи; о творчестве и сущности творческих инициатив целого ряда писателей этого времени, а также о принципах и методиках анализа литературного текста и целостных литературных систем XVШ века.

Рекомендации об использовании результатов диссертационного исследования. Результаты и материалы исследования могут быть использованы для создания принципиально нового учебника по русской литературе XVШ века и системы новых учебных образовательных программ, свя-

9

занных с задачей изучения литературы XI-XX веков как единого, национально специфического феномена русской культуры; а также в преподавательской практике: в лекционных историко-литературных курсах, спецкурсах и спецсеминарах, в системе повышения квалификации учителей; при создании учебных пособий; в подготовке историко-литературных комментариев к изданиям текстов второй половины ХУШ века и произведений И. А. Крылова, М. М. Хераскова, А. Н. Радищева, Н. М. Карамзина.

Апробация работы. Материалы и результаты диссертационного исследования использовались при составлении программ учебных курсов и дисциплин, при чтении лекций и спецкурсов на филологическом факультете РГПУ им. А. И. Герцена. Основные положения диссертации в виде докладов были представлены на научных конференциях, в частности на международной научной конференции «Orthodoxien und Haeresien in der slav-ischen Literaturen» (1994, Фрибург, Швейцария), международной конференции «Моя Россия» (1996, Мюнхен, Германия), международной конференции «Идеи в России» (1996, Лодзь, Польша), международной конференции «Культура и текст» (1996, Барнаул), международной конференции «Автор и текст» (1997, Будапешт, Венгрия), межвузовской научной конференции «Традиции в контексте русской культуры» (1998, Череповец), международной конференции «Литературоведение XXI века: тексты и контексты русской литературы» (1999, Мюнхен, Германия), международной конференции «Мотивика и мифологемика в культуре» (1999, Варшава, Польша), международной конференции «Письмо - Текст - Культура» (2001, Триест, Италия), международной конференции «Семиотика средств связи» (2001, Варшава, Польша), международной конференции «Язык - Тендер -Традиция» (2002, Санкт-Петербург), международном симпозиуме «Радищев: русское и европейское Просвещение» (2002, Санкт-Петербург), на Герценовских чтениях (2002, Санкт-Петербург), международной конференции «В. К. Тредиаковский: К 300-летию со дня рождения» (2003, Санкт-Петербург), международной конференции «Страх в культуре и литературе» (2003, Санкт-Петербург), а также в научных докладах, прочитанных в Германии: в Мюнхенском университете (1995) и университете Констанца (1997). Результаты исследования представлены в монографии «Власть традиции и "новая Россия" в литературном сознании второй половины XVTII века» (СПб., 2004) и в 43 научных и учебно-методических публикациях.

Объем и структура диссертация. Диссертационное исследование изложено на 517 страницах и состоит из введения, четырех глав, заключения, разделов «Примечания» и «Литература» (список использованной литературы включает 533 наименования).

СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во «Введении» представлены общая характеристика той системы мнений, суждений и концепций русской культуры и литературы XVШ столетия, которая сложилась к сегодняшнему дню в сфере гуманитарного знания, прежде всего философского, исторического и филологического. Противоречивость наиболее устойчивых интерпретаций, полярность суждений и оценок, отсутствие системных научных оснований для создания обобщающей концепции этой эпохи как закономерного этапа истории национальной культуры и литературы позволяют сформулировать тезис о необходимости и значимости научного исследования выдвинутой темы, определить ее актуальность и научную новизну, обозначить цель и задачи исследования, его методологические принципы.

Сложность избранной исследовательской проблематики, связанная с пока еще не изученным феноменом национальной традиции в литературе XVIII века, нуждается в обосновании теоретико-методологических и историко-литературных возможностей ее достоверного научного рассмотрения. Этому посвящена первая глава диссертации — «"Национальная традиция и литературное сознание" как теоретико-методологическая и историко-литературная проблема». Главная цель главы — сформулировать исследовательские принципы, которые могут и должны способствовать решению поставленных задач, определить обоснованность научного подхода к материалу и язык его описания. Самой проблемной областью в исследовании темы оказывается определение двух основных ее составляющих: при всей употребительности терминов «национальная традиция» и «литературное сознание» в современной науке нет их общепринятого понимания. В литературной теории эти категории ограничены сферой эстетического: в основном традиция понимается как наследование художественного опыта, литературное сознание — как мышление, связанное только с решением эстетических задач. При таком узком понимании изучение влияния национальной традиции на литературное сознание, особенно XVIII века, оказывается практически невозможным, поскольку в силу исторических условий литература не имела того эстетического опыта, который мог бы быть напрямую унаследован в условиях нового времени. Но культурная реальность эпохи, данные о которой можно найти в различных работах по филологии, истории, социологии, искусству, свидетельствует о том, что сфера бытования, реализации и дальнейшего развития традиции была в XVIII веке очень обширной, актуальной для русского читателя того времени и явно требует своего изучения.

Системное изучение таких явлений, как рукописная литература, старообрядческие и религиозно-учительные тексты, «низовая» литература и

фольклор, может внести самые существенные коррективы в общую картину историко-литературной и культурной жизни эпохи, изменить саму перспективу научного их видения. Однако литературоцентризм современной теории не позволяет видеть и выделять новые научно-познавательные области в изучении словесности XVIII века и определить достоверные методологические принципы ее концептуализации. Очевидно, что возникающий в таком случае научный парадокс может быть разрешен только путем переосмысления сущности категорий «национальная традиция» и «литературное сознание», поиска таких универсальных определений, которые позволяли бы использовать эти категории при изучении любого периода русской литературы в любых ее проявлениях и феноменах.

Обращение к опыту других гуманитарных дисциплин позволяет увидеть, что более продуктивное и плодотворное для филологических исследований понимание категорий вполне возможно. Совокупный опыт научных изысканий в области теории культуры (А. Н. Афанасьев, Ф. И. Буслаев, А. Н. Веселовский, М М. Бахтин, О. М. Фрейденберг, В. Я. Пропп, К. В. Чистов, И. П. Смирнов), культурологии (А. Я. Гуревич, Ю. М. Лот-ман, Б. А. Успенский, Л. М. Баткин), лингвистики (А. А. Потебня, А. Веж-бицкая, В: В. Колесов), этнолингвистики (Н. И. Толстой), философии (Г. Г. Шлет, М. Мамардашвили, В. С. Библер), философии языка (Л. С. Выготский), логики (Б. В. Раушенбах) и других гуманитарных наук показывает, что для изучения проблемы «национальная традиция и литературное сознание» необходим переход на другой категориальный уровень ее научного осмысления и значительное расширение сферы исследовательского видения. Категории «национальная традиция» и «литературное сознание» сегодня уже невозможно рассматривать как замкнутые на себе данности, они принадлежат и другим универсальным множествам, входят ч в другие классы предикатов. Сегодня в науке представлена система универсалий, возникшая в процессе изучения истории и теории культуры: «смысл культуры», «память культуры», «тип культуры», «этнокультура», «семантическая память», «ментальность», «сознание». Непрерывность и преемственность в развитии национальной культуры с этой точки зрения понимается как непрерывность и целостность ее смыслового пространства, в котором «не может быть ни первого, ни второго, ни последнего смысла, он всегда между смыслами, звено в смысловой цепи, которая одна в своем целом может быть реальной»2. Смысл культуры, какой бы научной абстракцией ни казалось это понятие, реален, «фактологичен»: он всегда выражен и высказан в дискурсивных практиках, в «языках» культуры.

В этом аспекте национальная традиция является тем ментальным образованием или механизмом, который обеспечивает преемственность в

2 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. — М., 1979. С. 350.

развитии культуры, процесс наследования «памяти» национальной культуры и высказывания ее смысла, т. е. порождения текстов культуры, в том числе и литературных. При всей своей универсальности смысл культуры всегда актуализуется в реальной, наличной данности: не только в конкретных произведениях и текстах, но и в стоящем за ними литературном сознании с его специфическими для своего времени способами осмысления, интерпретации и концептуализации проблем и феноменов культуры.

Национальная традиция, таким образом, — это мышление нации о себе, это «семантическая память» нации, система этнокультурных и этно-генетических представлений, определяющих в своей совокупности идентичность нации, ее целостность, самодостаточность, самоценность и историчность. Поскольку национальная традиция принадлежит сфере культурной памяти, она выражается не в понятийной, а категориальной сфере сознания и находит свое отражение в различных дискурсивных практиках или вообще в любой форме знакового выражения семантики данного типа культуры. Следовательно, национальная традиция, воплощаясь в конкретном литературном тексте, не обладает свойством цельной и конкретно определяемой закрепленности исключительно за данным текстом, т. е. адекватно, автономно воплощенной раз и навсегда семантикой. Напротив, ка-тегориальность предполагает процесс мышления, которое в таком случае оперирует концептами и обеспечивает не «зеркальное» отражение отдельного факта или элемента, а структуру построения и организации данной области значений. Следовательно, национальная традиция не может рассматриваться как отдельный элемент текста и в отдельном тексте, поскольку всегда предполагает соотнесенность между собой других типов высказывания смысла, актуального в данный момент национальной истории. Разные типы высказывания смысла участвуют именно в процессе его выражения, производства или «припоминания», а не в простой констатации или индивидуально-волевой реализации.

Литературное сознание в этом контексте необходимо рассматривать не только как форму эстетического мышления, но и мышления, определенного параметрами национального ментального универсума. Это — проявление такой же отдельной формы национального сознания, каковыми являются сознание религиозное, философское, научное, историческое, политическое, бытовое и т. д. Спецификой литературного сознания является то, что в силу эстетической природы творческих интуиции и художественных реализаций оно умеет высказать бессознательное культуры в тех формах, которые близки по своей конструкции самой «коллективной памяти»: в образах, символах, концептах. Литература при этом будет рассматриваться нами как одна из возможных манифестаций культурной национальной памяти, как один из типов ее высказывания или дискурсивной практики. В таком случае и понимание или интерпретация смысла литера-

турного высказывания не только позволяет, но и предполагает необходимое соотнесение его с другими типами высказывания и с другими текстами. Такой интертекстуальный и интермедиальный подходы закономерны и необходимы для получения достоверных данных о действительном функционировании и актуальности в данной культурной ситуации тех семантических комплексов, идей, логико-семантических оснований, которые были увидены в литературных произведениях. При исследовании национальной традиции как того семантического контекста, в котором развивается литература, необходимо учитывать и системность внутренне-национального мышления, и системность способов организации его «языкового» выражения в культуре. Таким образом, литературное сознание должно рассматриваться не только как мышление эстетическими категориями, но и как одна из форм национального самосознания, в силу своей специфики озабоченного вербальной знаковой реализацией внутренне присущей данной культурной ситуации области значений. Литературное произведение с этой точки зрения также должно рассматриваться не только с формальной или жанровой стороны, но прежде всего — с семантической.

В заключение главы в подтверждение правомерности избранной методологии и используемого понятийного аппарата приводится конкретный пример использования алгоритма анализа проявления национальной традиции в литературе. Предметом анализа является тема «поэта и поэзии» в русской лирике ХЭДИ-ХХ веков, рассмотрение которой позволяет увидеть на широком круге текстов и в большой временной перспективе результативность предлагаемых исследовательских стратегий. Анализ русской лирики показал, что тема в ее основной семантике была оформлена уже в первых поэтических опытах В. К. Тредиаковского и М. В. Ломоносова и опиралась на идеи и образы русской религиозно-учительной традиции в понимании провиденциальной функции поэта и поэтического вдохновения как «восторжения к небесному». Основные поэтические мотивы и концепты темы, созданные первыми русскими поэтами, были унаследованы последующей поэтической традицией и стали национально специфической чертой русской лирики.

Вторая глава работы — «Национальная самобытность России и русского в литературном сознании второй половины XVIII века» —

посвящена рассмотрению специфики национального мышления второй половины XVIII столетия и способов его манифестации в различных дискурсивных практиках. Описанный историко-культурный контекст этой эпохи, который ранее практически не привлекался для изучения и интерпретации литературного материала, позволяет увидеть, что в русской культуре и литературе происходят существенные изменения, в сравнении с ведущими тенденциями начала века. Подчеркнутый интерес к европейскому и новому сменяется интересом к себе, к национальной самобытности, 14

прошлому. Это проявилось и в государственно-политических конструкциях официального идеолога времени — Екатерины II, и в нравственно-религиозных исканиях русских масонов, и во многих других культурных и эстетических феноменах. В этом контексте то внимание к России и русскому, к национальным истокам и традициям, которое отчетливо проявилось и в литературном дискурсе эпохи, может быть понято как выражение внутренних интенций национального мышления о себе, а также устойчиво присущих ему ментальных установок и способов организации смысла.

В первом параграфе главы — «Литературное открытие русского пространства: Россия в записках путешественников XVIII. века» — рассматривается наиболее показательный для второй половины века литературный жанр «путешествий», который обычно принято считать европейским заимствованием эпохи сентиментализма. Однако, учитывая специфику коммуникативных стратегий времени, можно заметить, что европейские черты — это внешнее, знаковое оформление литературного произведения в пределах новой светской культуры. С точки зрения жанровой семантики «путешествие» восходит к традиционным моделям русского средневековья, оперирует знакомыми концепциями, образами и формами. Русскому сознанию всегда было свойственно моделировать и собственное русское, и противопоставленное ему чужое в пространственно-географических категориях, создавать особый «русский хронотоп», будь то прежняя «Святая Русь» или «новая Россия» XVIII столетия. «Пространная Российская держава» — типичная формула произведений Ф. Прокоповича и М. В. Ломоносова еще первой половины века. «Власть пространства над русской душой» (Н. А. Бердяев) сказалась и тогда, когда в середине столетия обостряется интерес к себе, ко всему коренному русскому, форма «путешествия» оказалась востребованной потому, что позволяла воссоздать образ русского в традиционных пространственных моделях. Но драматизм культурной ситуации состоял в том, что собственное, в отличие от чужого, европейского, нуждалось теперь в спецификации дискредитированной в петровскую эпоху и во многом утраченной семантики русского и своего. «Путешествия» второй половины XVIII века и инспирированы поиском и пространственным определением собственного, русского; в русле традиции география и здесь явилась формой национального самопознания. В контексте ведущих идей времени тексты «путешествий» в традиционных категориях мышления заново открывали русское пространство и реинтер-претировали его забытые национально-исторические смыслы. Функция национальной традиции в этом случае проявилась в том, что пространство «новой России» в личной рефлексии героя-путешественника открывало свои подлинно национальные черты: этнокультурные, исторические, религиозно-духовные.

Национальная тематика пронизывает и «заграничные» путешествия русских авторов: пространство Европы, например, позволяет в противопоставление западной точке зрения активно мыслить и рассуждать о русском, а героем произведений Н. М. Карамзина, Д. И. Фонвизина, Е. Р. Дашковой, Ф. В. Ростопчина оказывается именно «русский путешественник». Популярными были и путешествия на Восток, которые позволяли семантизировать Россию и русское прежде всего в национально-религиозной специфике. «Восточные» путешествия — это перемещение не только в чужом, но и в ином конфессиональном и национальном пространстве, а потому предметом внутренней рефлексии героев всегда оказывается «отечество» и «вера христианская». Так, например, описания Турции («Царе-градские письма» П. А. Левашова) были ориентированы в историко-религиозной ретроспективе на византийские истоки национального чувства, на припоминание семантики того особого пространства, которое было издавна источником русской идеи «византийского наследства», идеи, ак-туализованной в то время «константинопольскими» мотивами идеологических конструкций Екатерины П. В текстах «путешествий» возможна и более откровенная ориентация на национальные традиции. Если для человека петровской эпохи местом поклонения был Запад, куда ездили за разумом, то теперь восстанавливается традиция описаний паломничества ко святым местам. Многочисленные описания паломничеств публикуются в 1760-1790-е гг. («Путешествие по Святым местам» В. Григоровича-Барского, «Путешествие во Иерусалим иеромонаха Мелетия», «Записки архимандрита Леонтия» и др.). Паломническая литература активизирует в русском сознании интерес к древней традиции, к специфике национального мышления пространственными образами, смысл которых связан прежде всего с установлением эквивалентности искомого святого места и оставшейся позади Святой Руси.

Но наиболее интересной группой текстов оказываются «путешествия» по России, т. е. пространству собственно русскому. Описания такого путешествия, подлинного или мнимого, представлены в обширном корпусе текстов: «Путешествие по всему Крыму и Бессарабии» и «Второе путешествие в Тавриду» П. Сумарокова, «Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург» М. Невзорова, «Путешествие в Малороссию» П. Шаликова, «Путешествие в полуденную Россию» В. Измайлова, «Антидот» Екатерины II, «Путешествие вокруг Москвы» и «Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице» Н. М. Карамзина, «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, «Путешествие по Северу России» П. Челищева и др. Интересны они в первую очередь характером изображенного пространства.

Раньше сама идея «новой России», выраженная в пространственных категориях, определялась в основном центральными, особо значимыми 16

географическими объектами: таковыми были прежде всего Европа, Петербург и Москва. Именно эти объекты имели ценностный статус: еще с петровского времени по отношению к ним выстраивались те или иные идеологические конструкции, а соотношение между ними породило ряд национальных сюжетов «новой России» (например, Петербург — Москва). Во второй половине столетия интерес стало вызывать остававшееся долгое время без внимания, полузабытое, но подлинно русское пространство окраин, провинции, периферии, расположенное в сфере «между» центральными ценностями и, по сути, никак не обозначенное в созидаемом «новом» национальном пространстве. Часто в «путешествиях» провинция и видится попервоначалу «пустотой» или «пустующим пространством», своеобразной terra incognita. Но «пустота» исчезает в процессе путешествия, само «пустующее пространство» в соприкосновении с ним раскрывает свои смыслы. Путешествующий и познающий автор-повествователь делает провинциальную Россию новым литературно-географическим открытием, повообретенным пространством самобытной русской культуры и истории. Так, например, Путешественник Радищева открывает мир настоящей русской жизни в пути именно между Петербургом и Москвой. Карамзин показывает читателю «русскую старину», уже практически не заметную даже в Москве, описывая путешествия «вокруг Москвы» или из Москвы к Троице «по окрестным деревням». «Антидот» Екатерины II посвящен описанию далекой Сибири.

Перемещение/путешествие по России позволяло описать и своеобразное пространство между прошлым и настоящим, между древностью и современностью. Исторические ассоциации, связанные с Новгородом, Владимиром, Казанью, Херсоном и даже с крохотными, полуразрушенными городками и селами, становились для автора-путешественника не только сферой припоминаний, но и предметом углубленных переживаний национальной проблематики. Причем образ такого переживания создается намеренно, зачастую не замечаемыми современным читателем способами. Так, например, путешествие М. Невзорова в Казань строится не только на реализации символических сюжетов и архетипов «Казанской истории», но и на повторении того пути, которым когда-то шел Иван Грозный к городу. Аналогичным образом строится и «Путешествие» П. Сумарокова, идеологическим контекстом которого была, несомненно, важнейшая для русского самосознания Корсунская легенда. Ее «пространственные» приметы и их семантику автор реализует в движении героя, который своеобразно повторяет путь Св. Владимира, перемещаясь из Киева в Крым/Тьмутаракань, а затем в Херсон. Таким образом, авторы «путешествий» как бы помещают себя в одно пространство-время с событиями русской истории, оказываются лично причастными к ним.

Видимое и зримое, описание которых зачастую кажется наивной фиксацией географических объектов или простыми «путевыми заметками», интерпретируется во внутреннем мире героя-повествователя и его сознании. Именно рефлексия путешественника, определяемая как воображение, и составляет событийный ряд «путешествий». Воображение функционально представительствует культурно-аналитическое сознание русского автора, которое каждый внешний факт помещает в обширную парадигму национальной культуры. «Памятником истории», приметы которого в реальности уже могли и исчезнуть, увиденный объект становится во внутреннем мышлении и памяти путешественника, знающего и факты русской истории, и смысловую связь между ними как неутраченное и внутренне присущее собственное. Такое структурно-семантическое построение наиболее ярко представлено в «путешествиях» Карамзина «вокруг Москвы» и в его «Записке о московских достопамятностях». Пространство, таким образом, становится русским пространством тогда, когда оно прочувствовано и осмыслено «русским путешественником». Открытие в «путешествиях» самобытной и исторически значимой семантики такого пространства становится и открытием глубин национальной памяти, внутренне присущей и отдельной личности, и нации в целом. Так в литературном сознании эпохи создается художественная концепция России и русского, определившая целостность и ценность образа «новой России» в ее национальной специфике.

Во втором параграфе главы — «Возвращение к себе как национально-религиозное возрождение в русской масонской мистике XVIII века» — рассматриваются нравственно-религиозные и историософские идеи русских масонов и их эстетическая реализация в эпических поэмах М. М. Хераскова. Идеология масонов Х^П века возникает в поисках решения еще одной проблемы русского бытия — болезненной для национального самосознания утраты прежних религиозно-духовных традиций, замены исконных сакральных ценностей «правоверного россиянина» в новой светской культуре государственно-служебными обязанностями и мирскими интересами. Именно потому, как полагали масоны, и наступил духовный раскол в русской жизни, а русский человек «потерял себя», свое национально специфическое Я. Реальные существовавшие и проявлявшие себя порою с самых неприглядных сторон действительные противоречия между мирским и сакральным, властью и церковью, государством и личностью масоны понимали как «заблуждения» и «повреждения» (натуры, человека, нравов). Этому духовному кризису русские мистики противопоставили идею возвращения к традициям «истинного христианства», к национальным духовным истокам, что и гарантировало национально-религиозное возрождение России и русского человека.

Масонство как широкое идеологическое движение включается в решение проблемы национального «душевного разлада» (В. В. Зеньковский). В активной жизнетворческой и литературной деятельности масонов начинается пробуждение «от тяжкого духовного обморока», и «русская душа возвращается к себе из Петербургского инобытия и рассеяния»3. Основополагающие масонские идеологемы «внутренней церкви», «возрождения», «внутреннего человека», «евангельской нравственности» указывали человеку путь (через самопознание) к Истине. Понимание цели пути и его направленности, хотя и носило универсальный и внецерковный характер, безусловно, было определено православной антропологией. «Воскресение» и «возрождение в новую жизнь» мыслилось масонами как преодоление в себе внешнего человека и обожение через страдание, очищение, соединение. Эта концепция при всем своем идеально-утопическом характере была направлена на решение реальных противоречий национального бытия. Идея внутренней церкви, сформулированная в трактате И. В. Лопухина, снимала остроту официальных конфессиональных решений: внутренняя «евангельская нравственность» человека оказывалась неподвластной государственно-политическим установлениям. Стремление к соединению нивелировало социальные контрасты эпохи, поскольку оно предполагало новые принципы организации социума — братство «соединенных верующих». Религиозная замкнутость и отрешенность от мирского вовсе не были свойственны масонам. Напротив, они активно вторгались в гражданскую жизнь, мечтая «устроить щастие соотечественников», «созидать благо общественное» и построить «Небесную республику на земле». Эти ожидания они связывали с реальными ожиданиями времени воцарения Павла Петровича. Таким образом, масоны XVIII века стремились к синтезу и универсализму, преодолевая ситуацию религиозного раскола и разногласий и создавая новую модель русской культуры, которая претендовала быть своеобразной «русской идеей» своего времени.

Уровень эстетической презентации масонской идеологии представляет творчество М. М. Хераскова. В среде русских масонов XVIII века он был единственным крупным художником, и все его обширное творчество, от нравоучительных од до аллегорических романов, является реализацией различных аспектов масонской моральной философии и утопизма. Наибольший интерес в аспекте рассматриваемой темы вызывают «эпические поэмы» Хераскова: «Плоды наук» (1761), «Россияда» (1778), «Владимир Возрожденный» (1785), в которых представлено историософское обоснование в духе национально-религиозной традиции новой модели русской культуры. Поэмы Хераскова, негативно воспринятые уже первыми критиками, а затем понятые как сугубо исторические и классицистические, тре-

3 Флоровский Г. (прот.) Пути русского богословия. — Вильнюс, 1991. С. 115.

буют к себе иного подхода и иного прочтения. Они откровенно построены как произведения религиозно-мистические, что проявляется на самых разных уровнях организации текста. Внешнее эпическое повествование о Петре I, Иване Грозном или Владимире Святом оборачивается изображением «внутреннего» переживания апокалиптика-человека, приобщенного к видению божественной сущности национально-религиозного предания и разворачивающейся на его глазах мистерии Возрождения.

Все три поэмы обозначают рубежи в истории России, трактуя их как значимый и драматический момент победы света над тьмой в характерном для масонов и русской традиции в целом понимании просвещения как крещения или воскрешения/возрождения. Это не только крещение Владимира или победа Иоанна над «магометанской тьмой», которая обеспечивает начало «воссияния» в России «светлой зари», но и деятельность Петра, которую Херасков прямо называет «воскрешением России». Мистико-символический язык поэм Хераскова, воспринятый позднее как «бесталанность» (В. Г. Белинский) или даже как «фантастические бредни» (А. Незе-ленов), может быть адекватно прочитан только в его связях с национальной спецификой, сюжетов и символов русской традиции. Херасков в своих творческих решениях опирается не столько на исторические свидетельства и факты, сколько на их мифо-легендарное истолкование, сложившееся как комплекс этнокультурных преданий в национальном самосознании. Религиозно-символические сюжеты и мотивы преданий и легенд в этом случае выражали не стороннюю точку зрения автора нормированной классической эпопеи, а внутреннее мироощущение и самооценку русской нации в целом. Хераскову важно показать высокую религиозно-духовную ценность и актуальность национально-исторического прошлого, поскольку он верит в возможность его повторения в настоящем. Возрождение России и русского человека, по мысли Хераскова, гарантировано историческими прецедентами преодоления уже случавшихся в ее истории ситуаций катастроф и кризиса национального и духовного бытия. Неслучайно в последней поэме концепт возрожденный вынесен в заглавие текста и подробно обоснован в предисловии как «путь и свет истины» для всех. В финале поэмы автор прямо соединяет прошлое и настоящее, обращаясь к «новым героям» эпохи Екатерины, которые повторяют «святой путь» Владимира.

Путь Владимира к возрождению изображается в этой поэме как ряд испытаний и мытарств и прочитывается в типичной мистико-религиозной семантике как путь души в поисках Бога, «выход из темницы и плена телесности», «крестное страдание», путь в Эдем или Новый Иерусалим, «обретение истинного храма». На героя ложится не только бремя «креста», но и бремя «порфиры»; царский венец и скипетр — это знаки особо избранного пути к «озарению» России, пребывающей «во тьме». Духовное возрождение самого Владимира, обретение им истинной веры ведет и к 20

возрождению России. Таким образом, в национальном варианте всемирной истории «второе крещение» Владимира переводится в ранг «первого», а он, уравнявшись с Христом, становится небесным патроном, Отцом России. Аналогичным образом Херасков выстраивает и предшествующие поэмы: Иоанн не только превращается в царя-агнца, но и избавляет Россию от «плена» и «магометанской тьмы»; Петр, преодолевая хаос и ужас, «воскрешает» Россию и украшается «небесными венцами».

Религиозно-мистическая историософия Хераскова, представленная в своеобразном цикле его эпических поэм, конституирует легендарно-мифологическую модель русской культуры и русской истории. Модель, построенную по принципу рекурсивности и подобия, при этом движение к идеальной финальности в его национально-специфическом варианте мыслится как циклический повтор, как вечное возвращение к «началу», истокам, собственному Я, к тем первоосновам национально-исторического и религиозного бытия, которые заложены «святым просвещением» Владимира. Найденный в историческом предании прецедент, обретая статус национально-религиозной сущности, для автора поэм, безусловно, восстановим и повторяем. В отношении к настоящему такая концепция требовала активизации не только личного, но и национального самопознания и воплощения внутренней национально-религиозной «природы». Именно на этом пути возможно рождение «нового Святого Царя» и «нового царства», преодоление «душевного разлада» и новое возрождение России уже ХМП века. Таким образом, масонская идеология в творчестве Хераскова предстает как религия откровения, открывающая в самопознании истории и традиции путь к воплощению национальною идеала, а возвращение к историческим корням становится формой духовной национальной идентификации, национального соединения и залогом возрождения «новой России».

Содержание третьего параграфа «Национальные традиции в инновационных текстовых моделях русской литературы XVIII века (комедия И. А. Крылова "Подщипа")» связано с закономерно возникающим в связи с исследованием национальной традиции вопросом о влиянии фольклора на литературу и литературное сознание ХУШ века. Решение такого вопроса, кажущееся столь простым, поскольку он давно и результативно рассматривается на материале других периодов истории русской литературы, по отношению к ХМП веку требует особых подходов. В это время фольклор и другие формы культуры традиционного типа функционировали в своем подлинном виде: как устное воспроизведение архаических жанровых моделей и обрядово-зрелищных форм. Они были включены в повседневный быт и поведение каждого человека и не рассматривались в качестве отдельной и особой сферы «народного поэтического творчества». Таковым фольклор предстанет в ХГХ веке как предмет научной и

собирательской рефлексии. Такое бытование фольклора подтверждает тот факт, что в культуре эпохи существовало особое пространство сохранения и воспроизводства национальной традиции, живой и обиходной. В этой связи и возникает вопрос о его соотношении с литературой и литературными текстами эпохи, обладавшими своей эстетической спецификой и существенно отличавшимися от фольклорных форм.

Новая российская словесность, возникшая как выражение инноваци-. онных коммуникативных стратегий культуры XVIII века, не только не совпадала с информационной структурой фольклорной традиции, но и выработала особые принципы самоописания и саморегуляции совершенно нового типа литературного письменного текста. В идеале легитимным в новой культурной парадигме признавался только письменный литературный текст, созданный как правильный, образцовый и нормативный. При этом литература вынуждена была строго отграничивать себя от пространства быта и обихода, которое было неписьменным, а потому считалось ненормированным и неправильным. Наиболее показательны в этом отношении категории жанра и стиля, которые и «возводили» незыблемые границы между литературой и не-литературой. Мир письменных текстов — это мир эстетических и стилистических правил, что и вычленяло в сознании ХУШ века литературу в особую область «прекрасного». Фольклорно-обрядовые формы и тексты продолжали развиваться как устные и обиходные, соотносимые с представлением об обычаях «простонародной старины», а потому в эстетическом мышлении эпохи они оказались исключенными из сферы литературы и литературного языка. Нарушение границ и установленных правил в таком случае должно было иметь совершенно особый смысл, связанный не только с возрастающим интересом к национальной традиции, но и с проблемами собственно эстетики и литературы.

Наиболее интересным в этом плане представляется драматургическое творчество И. Л. Крылова и прежде всего его комедия «Трумф, или Под-щипа». Этот текст устойчиво принято считать пародийным политическим памфлетом и карикатурой на Павла I. Однако откровенное использование Крыловым форм традиционной народной культуры заставляет усомниться в правомерности такой интерпретации. Авторский замысел драматурга состоял в другом — в предельной аннигиляции самого типа литературной дискурсивности, выработанного в XVIII веке. «Подщипа» — текст, кон-фронтирующий с литературой и текстовым пространством русской культуры в целом, с любым жанром, любым стилем и, главное, с эстетическим мышлением эпохи. В пьесе нарушены не только сами по себе литературные каноны или иронично процитированы различные литературные тексты, Крылов нарушает и наиболее релевантное для сферы эстетического правило — снимает запретные границы между текстовым и нетекстовым пространствами, между письменной литературой и бытом/обиходом. Он 22

совмещает в пьесе несовместимое: образцовую для литературы «высокую» трагедию и исключенную из сферы эстетического «подлую комедию».

Фольклорные элементы пьесы, приемы комизма и пародии, использованные в ней, важны Крылову не сами по себе, не как карикатура, в своем системном единстве они воспроизводят традиции народного театра и об-рядово-зрелищных форм русской культуры. Структура комедии, ее событийный и речевой ряды, характеристики героев, состав персонажей откровенно ориентированы на традиционную модель обрядовых игрищ или ряженых действ. Мир пьесы Крылова — это карнавальная игра со всеми необходимыми по традиции элементами: ряжеными героями, семантикой «телесного низа», непристойностями и выраженным эротизмом. Ряженье и игрища — это игра в иной мир, мир наизнанку, антиповедение, в котором высоким сакральным ценностям противополагались самые низменные и непристойные. Как бы ни относилась к ним официальная церковь или элитарная культура, такие обрядовые формы просуществовали очень долго, поскольку отражали одну из важнейших сторон народного миросозерцания и народно-смеховой культуры.

Семантика народного смеха, рассмотренная в работах М. М. Бахтина, Д. С. Лихачева, А. Я. Гуревича, В. П. Даркевича, А. К. Байбурина, обусловлена тем, что народно-праздничные формы показывали новый положительный, истинный аспект мира, полностью обращенный к будущему. В них, так или иначе, содержится идея очищения, обновления, перехода к новому: амбивалентный характер смеха означает одновременно и умирание, и рождение. Все это необходимо народному смеху для отрицания серьезности и стереотипности официальной культуры, ее норм, ценностей, системы запретов, для преодоления авторитарной нормативности, которая уже исчерпала себя как «правильный» способ мировидения. Эти универсальные смыслы Крылов, используя обрядовые традиции, переводит в сферу эстетики и связывает, видимо, со своими радикальными теоретическими выступлениями. Его не устраивает сложившаяся к концу века система литературных стереотипов и норм, что теперь уже мешает литературе быть свободной и самобытной, т. е. обновляться.

Оригинальность решения проблем литературного развития конца века у Крылова состоит в том, что он обращается не собственно к эстетическому (критике, теории, полемике), а к сфере национальной коллективной жизни и коллективного сознания (отражением которых и является народная смеховая культура), т. е. к тому пространству семантических механизмов и универсалий, которое осознается как свое, собственное, коренное русское. Как завершенное целое его «Подщипа» и может быть понята не как сатира или пародия (это лишь отдельные элементы произведения), а именно как карнавальное народное «игрище». Его эстетический смысл, безусловно, определен тем, что обновление национальной литературы

Крылов видит в преодолении нормативности и условности литературных форм, усвоенных европейских эстетических правил, т. е. как обращение к себе, к своему, к традиции. И эта веселая, праздничная стихия, свободная от всех и всяческих запретов, низводит серьезную, официальную литературность к фарсу, шутовству, обману. «Вывернутый наизнанку» мир признанных литературных ценностей, героев, речи обнаружил свои истинные свойства: он уже не может быть смысловым и целостно завершенным. Так Крылов манифестирует завершение, исчерпанность тех дискурсивных практик, которые выработало XVIII столетие, и одновременно обозначает возможность перехода к новым принципам текстопорождения и смысло-образования в литературе, которые сам он сполна реализует в басенном творчестве.

В третьей главе — «Опыт европейской философии и традиции русской духовности в творческих исканиях А. Н. Радищева» — рассматривается дальнейшее развитие логики мышления о России и русском в творчестве крупнейшего писателя и мыслителя конца столетия — А. Н. Радищева. Преодоление одномерности и однотипности представлений о нем, уже отмечавшихся исследователями (В. В. Зеньковский, Ю. М. Лотман), становится возможным только при изменении исследовательских подходов к изучению творчества писателя. Обоснованность такого изменения определяется опытом и достижениями современного гуманитарного знания, которое рассматривает Радищева прежде всего как крупнейшего русского философа своего времени. Его философские рефлексии были представлены в текстах, обладающих особой природой — это характерная для XVIII века «философская проза». Обычно не учитываемая при анализе текстов писателя-философа специфика такой прозы связана с особыми конвенциональными отношениями мировоззренческих оснований произведения с их словесно-предметным представительством в тексте. Поэтому произведения Радищева и могут, и должны рассматриваться в двойной перспективе: с одной стороны, как выражение его философского мировоззрения, с другой — как художественная реализация авторской концепции мира и человека.

В первом параграфе главы — «Философское мышление А. II. Радищева и его эстетическая реализация в художественном пространстве-времени» — рассматриваются мировоззренческие основания произведений Радищева, прежде всего «Путешествия из Петербурга в Москву». В предлагаемом ракурсе видения эта столь значимая для русской культуры книга оказывается сложным, связанным с высокими интеллектуальными устремлениями своей эпохи философским текстом. Главной философской проблемой для Радищева, как и для его современников — и европейских, и русских мыслителей, — была гносеология, т. е. комплекс вопросов о путях и принципах познания истины и естественных свойств 24

мира и человека, о преодолении заблуждений, лжи и «суеверий» современной цивилизации. Ведущая идея Просвещения о путях истинного познания в соприкосновении с эмпирической, зримой реальностью и конкретными фактами бытия определяет структуру «Путешествия» Радищева и других его произведений. «Путешествие из Петербурга в Москву», состоявшееся в реальном пространстве русской жизни, неведомой и незнакомой ранее герою-путешественнику, оказывается путем познания мира и самопознания. Событийный ряд книги организован автором как своеобразное экспериментальное изображение познавательных операций и открытий. Практически в каждой главе герой оказывается в ситуации знакомства с каким-то фактом или человеком, к которым он первоначально подходит с системой сложившихся общепринятых «ложных» мнений и оценок, опровергаемых затем истинной, в философском понимании — естественной, сущностью событий и реалий.

Неслучайно в «Путешествии» Радищев активно использует традиционную для философской мысли его времени «оптическую метафорику» в ее связях с идеей познания. Ведущим сюжетным мотивом в тексте становится мотив «взгляда» или «прямого взора» («я обозрел в первый раз», «первый раз обратил сердце к тому, что доселе на нем скользило», «теперь отверзается очам моим»). И все бедствия человека, считает Радищев, происходят именно оттого, что он «взирает непрямо на окружающие его предметы». Эта семантика выражается и в образе «двух зеркал»: она изначально задана эпиграфом из «Телемахиды» Тредиаковского, а затем разворачивается в отдельное аллегорическое изображение в «Спасской Полес-ти». В главе, написанной в форме сна-утопии, переход от ложного видения к истинному представлен как «излечение» и «прозрение» героя, как обретение настоящего зрения, гарантирующего познание и себя самого, и своей государственной «должности». Содержание этой программной главы связано не только с изображением модели познания, но и позволяет определить, что главенствующей проблематикой «Путешествия» является актуальная для эпохи Просвещения философская концепция государства и «естественного права».

Первоначально не сомневающийся в законе и правомерности государственных установлений, даже не задумывающийся об этом Путешественник в фактах и человеческих судьбах открывает для себя главное противоречие русской жизни: трагическое несовпадение естественных прав личности, естественной человечности и государственного порядка, жестокосердия его законов («Любани», «Зайцово» и др.). Это несоответствие пронизывает и человека эпохи, занявшего место в «Табели о рангах», но забывшего о своем человеческом долге («Чудово»). Между тем в философских конструкциях идеального государства оно должно строиться на соблюдении естественного права и сохранять человечность, а сам человек,

как полагал Радищев, «становясь гражданином, не перестает быть человеком». Концепция государства в обобщенном виде представлена в оде «Вольность» («Тверь»). Распространенное мнение о том, что ода — это явление исключительное и революционное по своему содержанию, не находит подтверждения при анализе текста. «Вольность» представляет собой систематическое изложение философских идей «естественного права», «общественного договора», государства, «народоправства», народного суверенитета и т. д., хорошо известных и активно обсуждавшихся в России.

Важнейшей для творческих и философских исканий Радищева стала и философская антропология Другого, созданная Руссо. Размышления Руссо о том, что из отождествления себя с другими людьми и возникает сострадание, нашли свое отражение в идеях Радищева о сочувствии («Человек сопечалится человеку, равно он ему и совеселится») и в таких его произведениях, как, например, «Дневник одной недели», «Житие Ф. В. Ушакова». Встреча с Другим становится и сюжетом целого ряда событий в «Путешествии» («Крестьцы», «Едрово», «Клин» и др.). Встречи с Другими — крестицким дворянином, крестьянкой Анютой, нищим слепцом — помогают герою «путешествия» увидеть и познать себя другого, открыть в себе свои натуральные свойства, о которых он раньше, в силу заблуждений, и не подозревал. Наличие Другого, что представительствуют в текстах Радищева персонажи идеального плана, и есть своеобразная гарантия возможности проявления естественности и человечности в мире зла и заблуждений. Радищев показывает и другую русскую жизнь, незнакомую и незамечаемую. Представленная как истинная и настоящая, она противопоставлена официальным идеологическим построениям времени, дискретным впечатлениям и обыденному бытию «столичного» человека.

Драма русского бытия, по мнению Радищева-философа, состоит в том, что интеллектуальный опыт человечества здесь не попят, не нужен, не участвует в созидании социальной гармонии. Описание варварских обычаев, увиденных Путешественником, с философской точки зрения прочитывается как опознанная героем сфера заблуждений, предрассудков и неистинного бытия. Радищев противопоставляет, таким образом, официальным имперским концепциям совершенно противоположное мнение о цивилизационных устремлениях «новой России». Однако важным для автора оказывается не само по себе изображение ужасающих фактов государственных неустройств, а описание внутренней рефлексии героя. Радищев открыто представляет русскому читателю-современнику не только опыт философов-мудрецов, но и личный опыт человека обыкновенного в открытии настоящей истины и обретении истинного знания о мире и о самом себе. Только такой путь познания гарантирует избавление из-под

власти предрассудков, «тьмы заблуждений» и лживых, созданных человеком идолов и «чудовищ» цивилизации.

Во втором параграфе главы — «Национальные духовные традиции и концепция человека в творчестве А. Н. Радищева» — рассматривается связь философского дискурса Радищева с религиозно-духовными традициями, проявляющаяся в специфике художественного языка произведений писателя. Его особенности очевидны уже на лингвистическом уровне текста. Стиль писателя, что уже отмечалось исследователями, отличается архаичностью, изобилует церковнославянскими элементами. В культурной ситуации эпохи ориентация на церковнославянский означала обращение к национальной традиции, к популярной идее «коренного», «природного» языка. Но важно и другое — использование церковнославянизмов закономерно затрагивает и актуализует те семантические пласты культуры, которые были исторически связаны со сферой их употребления: с церковнославянской книжностью и религиозно-учительной традицией. Даже наличествующие в «Путешествии» элементы просторечия в этой парадигме могут быть поняты иначе, чем обычно принято считать. В сопоставлении с традицией, например текстами Аввакума, «вяканье» которого аналогично «каляканью» героя Радищева, можно увидеть, что просторечие — это выражение позиции «простого сердца» и искренней духовности. Таким образом, позиция говорящего в «Путешествии» может быть понята в целом как «внутреннее» говорение: естественное, природное, избавленное от «внешней» и ложной мудрости. Неслучайно особым «внутренним» пространством произведения становится внутреннее пространство души героя, его «уязвленное сердце», формула эта появляется и в других текстах Радищева и навеяна, по всей видимости, образами Св. Писания — «и сердце мое уязвлено во мне» (Пс 108: 22).

Связь произведений Радищева с религиозно-духовными традициями очевидна не только в специфике его художественного стиля. Она ярко выражается и в тех жанровых формах, которые использует писатель: в его творческом арсенале есть и жития («Житие Ф. В. Ушакова», «Житие Филарета Милостивого»), и молитва, и поучение, и поэма «Творение мира», наполненная евангельскими цитатами и реминисценциями, в явной ориентации на древнерусские «хожения» создается и текст «Путешествия». С этой точки зрения путь героя-путешественника к Москве оказывается глубоко символичным: в русле традиции это путь ко святому месту, сакральному городу-центру Святой Руси. Смысл пути — в движении от нового к старому, от европейского к русскому, от официального к патриархальному, т. е. к своему, истинному, родному. Это и есть, в изображении Радищева, духовный путь национального самопознания русской Личности. Символический концепт пути характерен в целом для русской религиозно-учительной традиции, был он хорошо знаком и современникам Ради-

щева: например, таким религиозным мыслителям, как Г. Сковорода и св. Тихон Задонский.

Изображение пути как духовного самопознания, испытания в мире земных страстей и исканий истины всегда было связано в традиции с православной концепцией «внутреннего человека», восходящей к религиозной антропологии св. Г. Паламы. Проявление в текстах Радищева языка, формул и топосов традиции, очевидных при сопоставлении с произведениями Аввакума, Дм. Ростовского, Г. Сковороды, Т. Задонского, свидетельствует о том, что писатель в своей художественной антропологии ориентировался прежде всего на идею «внутреннего человека». Радищев описывает движение героя не только в реальности, но и во внутреннем, духовном пространстве («во внутренности моей»), воспроизводит целый ряд сюжетов и образов, характерных для святоотеческой интерпретации «внутреннего человека»: это, например, сюжет кораблекрушения, образы «зеркала», «слепоты», «завесы», противопоставление внешнего и внутреннего, телесного и духовного. И если в православной концепции цель «внутреннего человека» есть совершенствование, то аналогичные представления находим и у Радищева в его образе «мужа тверда», представленном в ряде произведений, в том числе и в своеобразной автобиографии — «Житии Филарета Милостивого». «Умное делание» идеального человека, каким видит его Радищев, заключается в способности и обязанности высказать Слово Истины при всеобщем молчании и заблуждениях. Путь человека к Слову, проявленные на нем твердость и мужество — это, по сути, глубинный сюжет всех его текстов и собственного жизнетворчества. Поскольку путь этот духовный, он не только превыше телесного существования, но и непрерываем. А потому Радищев верит в бессмертие души, эта идея не раз проявится в его текстах и будет прямо сформулирована в трактате «О человеке, его смертности и бессмертии».

Таким образом, в творчестве Радищева присутствует закономерно обусловленная культурной проблематикой конца XVIII века активная ориентация на предшествующую национальную традицию, связанную прежде всего с религиозно-учительным словом. Эта связь проявляется на уровне языка и стилистики произведений писателя, в использовании им распространенной учительной топики и образного ряда, в жанровом оформлении текстов, в интересе к проблемам духовности и «внутреннего человека». Интерес Радищева к «внутреннему», духовному человеку представляется вполне закономерным. «Человек» и «гражданин» для него — понятия равноправные, но означают они разные уровни бытия личности, которые в утопических этических конструкциях Радищева должны соединяться как естественные, внутренне соприродные русскому человеку.

В том типе светского дискурса (философской прозы), который создает Радищев, мы видим своеобразный синтез различных интеллектуальных 28

и духовных устремлений культуры в целом: евангельские цитаты соединяются у него с просветительской формулой, ориентация на национальные традиции — с философскими концепциями современных мыслителей. В философском и художественном мышлении Радищева в результате такого синтеза происходит удивительная метаморфоза собственно просветительских идей. Образ своего естественного человека европейские просветители искали где-то в ином пространстве: в европейской философской прозе сформировался особый тип героя, которому, чтобы быть естественным человеком и увидеть мир, каков он есть, нужно было быть Чужим или Посторонним4. У Радищева герой совершенно иного типа: он обыкновенный русский человек и проявляет свою естественную природу в пространстве национального русского бытия, в соотношении с традицией и в преодолении «предрассудков» современной ему жизни. Радищева интересует не имперский чиновник ХУШ века, созданный «Табелью о рангах» и другими новациями эпохи, которые тотально включили каждого в иные, не равные его человечности, а потому неестественные «служебные» связи и отношения. Радищев ищет русского человека и пытается увидеть его таким, каков он есть на самом деле. Так ведущая идея Просвещения — идея естественного человека превращается у Радищева в концепцию национального человека, чья связь с естественным определена его принадлежностью к естественным традициям многовекового русского духовного опыта. Как в Новгородской республике Радищев видел прообраз совершенного государства, так и в русской духовности — гарантию преображения самого человека, просвещенного Словом.

Радищев, таким образом, с одной стороны, создает первым в России философский тип дискурса, ориентируясь в идеологическом плане на самые радикальные идеи западноевропейской философии. Приобщение русского человека к ним в поисках Истины и Закона — это его философско-утопическая попытка преображения мира русского бытия. Но, с другой стороны, взгляды Радищева изложены не в систематических философских текстах или условно-аллегорических романах, а непосредственно соединены с изображением современного реального бытия, живого и знакомого. И это русское бытие обращает писателя к «самому себе», к своим национальным интерпретациям и концептуализациям, к сфере национальной традиции. В этом состояла оригинальность и неординарность его художественного мышления. Соединение религиозного и философского опыта, одновременное изображение «зримой» реальности и «внутреннего человека» помогли Радищеву предощутить будущие идеи русской религиозной философии.

4 Лотман Ю. М Избранные статьи: В 3 т. Т. 3. — Таллинн, 1993. С. 359.

Если воспользоваться определением А. Ф. Лосева, который писал, что основанием европейской философии является ratio, а «русская философская мысль, развивавшаяся на основе греко-православных представлений, <...> кладет в основание всего логос»5, то можно сказать, что Радищев попытался осуществить в своих текстах утопический синтез «ratio» и «логоса», европейского интеллектуализма и русской духовности. Идею синтеза у Радищева можно понять как воссозданную художественными средствами общую модель преодоления русским человеком мучительных противоречий XVHI столетия: противоречий тела и духа, чужого и своего, европейского и русского, реального бытия и истинных, присущих цельной Личности духовных и интеллектуальных ценностей.

Свою концепцию русской культуры и ее истории (как прошлой, так и ориентированной в будущее) создает другой крупнейший писатель эпохи — Н. М. Карамзин. Рассмотрению его творчества посвящена четвертая глава работы — «Образ целого национальной культуры в творчестве Н.М.Карамзина». Творческая деятельность Карамзина отличается теми специфическими чертами, которые обычно не отмечены в исследовательской литературе как значимые или не замечаются вообще, что позволяет традиционно вписывать писателя в рамки исключительно «изящной словесности» эпохи сентиментализма. Между тем, как это показывает внимательное и целостное изучение всего объема текстов, созданных Карамзиным, писателя занимало не только творение слова, но и творение культуры. Позиция Карамзина определяется масштабной и универсальной культурно-просветительской программой созидания подлинно национального облика русской культуры. Именно он создает и озвучивает концепцию «народной гордости» и «всего коренного русского», которая стала основополагающей и для его дискурсивных практик, и для реализации собственной личности, поскольку Карамзин занимался не просто популяризацией, а самостоятельным творчеством идей и мировоззренческих установок. В конце XVIII — начале XIX века, в эпоху полярных мнений, взаимоисключающих позиций и суждений это было проявление качественно нового типа мышления.

Помимо оригинальных идей, Карамзин привносит в русскую культуру своего времени и совершенно новые дискурсивные модели, которые уже в самой своей структуре выражали позицию автора, по-особому организованную и воплощенную в смысловом пространстве текста. Эти дискурсивные модели ориентированы, так или иначе, на главенствующую в творческой деятельности Карамзина идею культурного синтеза и культурного

3 Лосев А. Ф. Русская философия // Введенский А. И., Лосев А. Ф., Радлов Э. JI., Шпет Г. Г. Очерки истории русской философии. — Свердловск, 1991. С. 73.

целого. С одной стороны, эта идея реализуется в творении новой авторской личности — «русского европейца», руководителя культурным просвещением нации, своеобразной модели русского человека новой эпохи. Как литератор Карамзин выступает в качестве писателя, поэта, переводчика, критика, журналиста, издателя, историка, политика, выявляя и синтезируя разные грани искомой им русской Личности. С другой стороны, Карамзин создает в своем творчестве особый тип жанрового и текстуального целого: и свои произведения, переводы и произведения других авторов он объединяет в крупные тексты, которые при всем обилии включенных в них материалов, являются текстами едиными, целостными, синтезирующими отдельные и разные проявления общеевропейской культуры, как она мыслилась Карамзиным.

В первом параграфе главы — «Текстуальное целое в творчестве Н.М.Карамзина 1790-х годов как единство формо-смысла» — рассматриваются структурные и семантические принципы создания текстов писателя и способы выражения в них его концепции целого культуры. Анализ таких творческих созданий Карамзина, как «Московский журнал», альманах «Аглая», раздел «Смесь» газеты «Московские ведомости», альманах «Аониды», «Пантеон иностранной словесности», отчетливо выявляет главные и специфические особенности творческой деятельности Карамзина. Его культурные инициативы были направлены на решение самых разных проблем русской культуры его времени: становлению «русского автора» и русской поэзии посвящены «Аониды», проблемам «русского слога» и философскому осмыслению культуры — переводы «Пантеона иностранной словесности», созданию русского читателя и настоящего журнального чтения — журналы начала 1790-х гг. При всем своем разнообразии, все эти тексты могут восприниматься как единый монолог человека-писателя, реформатора и руководителя национальной культурой. Карамзин талантливо находит и определяет такое сочетание различных конструктивных и смысловых элементов текста, которое позволяет ему воссоздать искомую модель русской культуры как культуры, равноправно включенной в европейскую и одновременно самобытной.

Таким образом, например, моделируются культурные «горизонты» мировидения в «Московском журнале», поражающем обилием публикаций, но сохраняющем при этом единую личную позицию автора-издателя. Перед читателем раскрывается огромный мир общей европейской культуры в ее литературных, исторических, музыкальных, поэтических, театральных проявлениях и событиях. Постоянное присутствие в журнале издателя, его оценки и суждения — это особый момент организации читательского восприятия этого воссозданного мира. Карамзин предлагает личный, вернее — личностный, опыт «молодого россиянина» в познании современной культуры, в усвоении принципов ориентации в ней. Сфера

интеллектуальных и духовных устремлений, знаний, восприятий этого своеобразного «героя» журнала и должна была стать сферой реализации себя как русской Личности, о которой как составляющей целое культуры мечтал Карамзин. С обоснованием новой концепции Личности связана главная публикация журнала — «Письма русского путешественника». Герой «Писем», хотя и традиционно путешествующий по Европе, — это уже другая русская личность, «русский европеец». Он уже не ощущает разрыва своего и чужого, европейский мир уже освоен им, давно стал своим, но при этом отечеством героя остается только Россия. В образе безымянного героя «Писем» содержится проекция и на культурные инициативы читателя: и русский читатель, как его моделирует Карамзин, также должен свободно ориентироваться в общем культурном пространстве современного бытия и мыслить себя как подлинно националыгую личность не в сомнениях о своей культурной принадлежности, не в раздвоенности междурусским и европейским, а в целом культуры. Основные принципы создания единого текста как целостного формо-смысла наследует и альманах «Аглая». Прочитанный именно в такой перспективе, альманах раскрывает свои глубинные смыслы, которые до сих пор остались не отмеченными в научной литературе. Рефлексия автора-издателя связана здесь с катастрофой идеально-утопических идей и тотальным пессимизмом времени, обусловленными французскими событиями 1793 года. Однако позиция Карамзина исполнена исторического и культурного оптимизма. В программной статье альманаха — «Нечто о науках, искусствах и просвещении» — Карамзин спорит с идеальными философскими построениями, а тем неустройствам мира, которые были всегда и есть теперь, он противопоставляет просвещение и Личность, которая должна созерцать, познавать, действовать. Художественным выражением этих идей в альманахе стали тексты, написанные в форме диалога («Филалет и Мелодор»), и главенствующая в нем тема «дружбы», которая несомненно связана у Карамзина с философской антропологией Другого. Раздвоенности мира и человека он противопоставляет, таким образом, идею поиска единства и согласия, диалога с Другим, а также смысловую целостность своего текста как отражение внутренней рефлексии современного русского человека.

В своих текстах 1790-х годов Карамзин, таким образом, воссоздает модель культурного целого, уже принадлежащую, по его мысли, национальному мышлению современного человека. Высокий интеллектуальный строй творческой мысли Карамзина может показаться слишком далеким от настоящих умонастроений его современников. Но осуществление искомой модели синтеза и целого в его собственной личности и воле к творчеству свидетельствует о ее зримой реализации, инициирует возможность и необходимость «повтора», удостоверяет само наличие этой идеи в пространстве русской культуры. 32

В публицистике 1790-х — начала 1800-х гг. Карамзин формулирует концепцию своего и собственного, связанную с идеями соединения и целостности («Несколько слов о русской литературе», «О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств», «О любви к отечеству и народной гордости» и др.). Это позволяет писателю подойти к историософской концептуализации России: в его итоговых произведениях («Записка о древней и новой России», «История государства Российского») «новая Россия» рассматривается как феномен национальной культуры, закономерно соединяющий в себе прошлое и настоящее, историю и современность, национальный миф и память исторического свидетельства. Именно в этом видит Карамзин и целое культуры, и ценность того объекта («отечества»), с которым идентифицирует себя национальное сознание или отдельная русская Личность.

Во втором параграфе главы — «Исторический облик целого культуры в "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина» — рассматривается итоговый этап творчества писателя, связанный прежде всего с его грандиозным трудом по созданию «Истории». Внимание к человеку национальной культуры закономерным образом обращает Карамзина к проблеме гражданского «состояния человека и нации в целом. Русская Личность, в его понимании, определяется не только способностью быть включенной в общечеловеческую культуру, но и участием в наследовании своей национальной истории («личность каждого тесно связана с отечеством») и всем тем, «что входит в состав гражданского бытия людей».

Хотя исторические разыскания Карамзина начались, по всей видимости, еще в 1790-е гг., основные концептуальные положения, ставшие определяющими и в содержании, и в текстовом оформлении «Истории», он формулирует в начале 1800-х в «Вестнике Европы» и «Записке о древней и новой России». Наиболее важные из них — это определение категории «памяти», представления о ценностном статусе «русской старины» и стремления увидеть Россию «целой», где «старое и новое сольются в одно». Показать национальное целое и одно в их исторической перспективе стало главной задачей автора-историка, которую он и изложил в предисловии, говоря о своем намерении «все преданное нам веками соединить в систему». Такая система создается достаточно сложным, не всегда очевидным на первый взгляд образом, что и породило критические выступления и современников Карамзина, и более поздние прямолинейные истолкования его исторического труда. Главной проблемой в понимании «Истории» по-прежнему остается соотношение идеологического ее аспекта, трактуемого в крайне политизированных терминах и определениях, и аспекта художественного, который сводится зачастую к наивной сентиментальности. Вопрос же о целостности и завершенности текста «Истории», о специфике ее формы, по сути, никогда и не возникал, хотя именно в его

РОС. ЦЛЦКОНАЛЬНЛЯ 33

БНЬЯИОНКЛ

оэ га ит

решении возможно понимание «парадоксов» Карамзина и глубинной семантики его текста.

Исходя из опыта анализа всех предшествующих изданий писателя, можно видеть, что и «История» — текст универсальный и синтетический, выходящий за рамки привычных жанровых форм, он не принадлежит ни историографии, ни художественной литературе в отдельности или по частям. Смысловая и структурная целостность текста обеспечивается системным единством разных повествовательных уровней и форм. Важнейшим элементом замысла Карамзина были его обширнейшие примечания к основному тексту, которые в современных изданиях обычно опущены. Эти примечания, представляющие собой чаще всего огромные выписки из источников, были направлены к читателю, который мог воочию познакомиться со «стариной», явленной в Слове. Русская история сама, таким образом, включается в диалог с читателем, «говорит» с ним на своем языке, он же, в свою очередь, имеет право на собственные выводы, суждения и оценки. Этот диалог продолжен и в самом тексте «Истории», где главным становится также обозначенное в предисловии «чувство мы, наше».

Карамзин включает в текст еще один важный смысловой элемент — образ читательской аудитории. Читатель оказывается внутри текста «Истории», где автор в различных формах моделирует вопросно-ответную форму общения, вовлекая читателя в обсуждение важных и общих как для отдельного человека, так и русской нации в целом вопросов. Таким образом, «История» явно выходит за рамки ученого чтения, ее текст — это открытый национальный диалог всех со всеми о своем, собственном, коренном русском. Потому оказывается закономерным и появление в «Истории» фигуры личного повествователя. Рефлексия повествователя постоянно сопровождает рассказ об истории, активно и откровенно вторгается в него на протяжении всех двенадцати томов «Истории». Этот уровень речевой организации текста обычно не отмечается исследователями, а отдельные его проявления трактуются как сентиментальные «вымыслы». На самом же деле Карамзину важно не только рассказать о русской истории, но и показать личность русского человека и гражданина России уже XIX века, который думает, оценивает и переживает свое национальное прошлое: зримое, живое, актуализованное в каждый, даже самый отдаленный момент исторического времени и в каждом историческом лице. Карамзин прямо обозначил необходимость и значимость этой гражданской оценки/позиции в таком своем публицистическом тексте, как «Мнение русского гражданина» (1819). Личный повествователь в «Истории» и выражает мнения, суждения, чувства русской Личности, возникающие в процессе познания истории, национально-исторической авторефлексии и идентификации.

Самым важным в «Истории» является, естественно, собственно «исторический» пласт повествования. Но и в этом случае позиция Карамзина 34

оказывается оригинальной и необычной: он по-своему решает один из принципиальных вопросов историографии — вопрос об источниках. Неправомерное использование «домыслов», ошибочных сведений — основной тезис критиков историка. Однако, что уже очевидно, замысел Карамзина был принципиально другим, а потому и вопрос о материалах «Истории» может быть рассмотрен в иной области идеологических значений и культурных смыслов. Карамзина-историка интересует в первую очередь проблема национальной культуры как целого. А потому история национальной культуры — это не только историографическое описание случившихся и документально зафиксированных событий. В понимании Карамзина — это прежде всего процесс сохранения этнической идентификации, национального самосознания, т. е. «память» о себе, мышление о себе или этнокультурная авторефлексия. Но «память» бывает разной, как и способы памятования, что неоднократно отмечал сам Карамзин и в «Вестнике Европы», и в предисловии к «Истории». И если, считает Карамзин, русская «память» сохранила те или иные сюжеты и образы, пусть даже и самые фантастические, то они и отражают специфику национальной культуры и идеологии, теперь уже забытую и непонятную. Историческая достоверность, например, «народной памяти» или мифологической проявляется в том, что она фиксирует способы интерпретации события, современные самому событию, а потому русская история предстает такой, какой она была для ее участников, а не такой, какой видит ее ученый-историк, мыслящий в парадигме науки XIX века.

Стремясь к изображению русского мышления о себе, Карамзин активно использует наряду с летописями и другими историческими источниками предания, легенды, мифологические сюжеты, фольклор как исторически сложившиеся и актуальные способы выражения своей, русской точки зрения. Национальная мифология становится одним из важнейших ракурсов видения России и русского в «Истории», поскольку для Карамзина мифо-легендарное предание — неотъемлемый элемент национального самосознания, обеспечивающий преемственность и общность культурной памяти. Текст «Истории» обладает синкретическим характером, воплощая в самом своем построении ведущую идею Карамзина — идею культурного синтеза. Различные уровни и элементы текста, выражающие разные стороны и аспекты русского национально-исторического самосознания, сливаются под пером автора в нерасчленимое целое, прежде всего — в единое смысловое пространство «своего», «нашего», «судьбы нашего отечества».

Творчество Карамзина в целом может быть рассмотрено как единый текст, нерасчленимый столь отчетливо, как полагают исследователи, на отдельные периоды эстетических пристрастий. Очевидно, что Карамзин последовательно сохраняет общие, универсальные принципы создания своих текстов от «Московского журнала» до «Истории государства Рос-

35

сийского». Он вырабатывает в своей творческой деятельности особый инвариантный тип дискурса, воплощая в нем всякий раз заново то смысловое пространство, которое порождено не только его собственными идеями, но может и должно стать общим для всех в понимании России и русского. Так Карамзин одним из первых в истории России нового времени создаст модель русской культуры как целого, пусть и идеальную, мифологическую. Его идеи и тексты стали итоговыми на путях долгих гуманистических исканий XVIII века, они обозначили момент стабилизации новой культурной парадигмы и нового русского бытия. Кризису русского самосознания начала столетия Карамзин противопоставил идеи синтеза, самотождественности и культурного созидания. Центром культуры и ее средоточием, в понимании Карамзина, становится целостная русская Личность. Именно Личность в процессе личностного самопознания и открывает искомое целое: от отдельного Я к общему и «нашему» МЫ. Философская антропология Карамзина оторвала русского человека от привычных поведенческих стереотипов и социальных «ролей», она заставила мыслить о себе и о другом, т. е. созерцать, познавать, действовать. Творчество Карамзина, таким образом, предстает как многогранная модель культурных ориентации русского человека, модель, соединяющая Россию и Европу, личное и общее, современность и историю в целое национальной культуры.

В «Заключении» представлены итоговые обобщения и выводы, полученные в ходе исследования и свидетельствующие о том, что

• изучение влияния национальной традиции на литературное сознание XVIII века позволяет увидеть литературу второй половины столетия в ее связях с процессом непрерывного наследования национальной «коллективной памяти» в решении сложной задачи сохранения самобытности русского и своего в момент экспансии европейского и чужого;

• именно литературный дискурс эпохи решил сложнейшие задачи переложения европейского опыта на языки русской ментальности и актуализации интереса к национальному и собственному. «Новая Россия», воспринятая литературным сознанием сквозь призму национальной традиции, становится пространством метафизической встречи с родиной и отечеством, пространством соединения распавшегося в начале столетия национального Я;

• в литературных исканиях и творческих интуициях времени русская мысль находит искомый объект этнокультурной идентичности, обеспечивающий осознание и понимание России как целостного, ценностного и непрерывного национального бытия. Этот процесс наиболее ярко проявился в таком феномене эпохи, как литература «путешествий», которая не только возобновила традиционное мышление о русском в географиче-

ских категориях, но и открыла своим современникам подлинный культурно-исторический смысл русского пространства;

• проявившееся в литературном сознании второй половины XVIII века пристальное внимание к национальной традиции инициировало поиски концептуальных моделей «новой России» и новой русской культуры в их связях с истоками национального чувства и национального бытия. В этом контексте и сформировались в литературе, с одной стороны, идея национально-религиозного возрождения мира русской жизни и русского человека как возвращения к себе, определившая особую эстетическую природу и историософское содержание «эпических поэм» М. М. Хераскова; с другой — интерес к культуре традиционного типа, к «простонародной старине» и использование их творческого потенциала в инновационных текстовых моделях в творчестве И. А. Крылова, что было связано с эстетическими размышлениями драматурга о национальной природе литературы;

• заслуга создания итоговых для XVIII столетия концепций национальной культуры принадлежит А. Н. Радищеву и Н. М. Карамзину. Драматичному осмыслению образа «новой России» в противоречиях между чужим и своим, европейским и русским, Западом и Россией они противопоставили идею единства и согласия, представление о русской культуре как самобытной, но в то же время и равной другим, т. е. полноправно включенной в общее европейское культурное пространство. В своих произведениях эти писатели и мыслители, каждый по-своему, опирались на идеи культурного синтеза и целого национальной культуры. Целое понималось ими как нерасчленимое единство национального культурного универсума, включающего и прошлое и настоящее, и прусское и европейское, и философское и духовное начала в мышлении о себе, о России и русском. Именно в этом проявлялась для Карамзина и Радищева подлинно национальная русская Личность, стоявшая в центре их творческого внимания;

• высказанный в литературных текстах эпохи комплекс идей, созданные в литературе эстетические параметры и художественный язык обсуждения проблем и аспектов национальной культуры подтверждают, что литература XVШ века является закономерным этапом в непрерывном и поступательном историческом развитии самобытной национальной культуры и литературы в целом.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

Монография

1. Гончарова О. М. Власть традиции и «новая Россия» в литературном сознании второй половины XVШ века: Монография. — СПб.: Изд-во РХГИ, 2004 (март). — 382 с. (24 печ. л.).

Статьи в сборниках и периодических изданиях

2. Гончарова О. М. Публикации Карамзина в «Смеси» «Московских ведомостей» 1795 года // Русская литература. 1986. № 4. С. 220-222 (0,2 печ. л.).

3-6. Гончарова О. М. Д. И. Фонвизин; Н. М. Карамзин; И. И. Дмитриев // Русские писатели XI — начала XX века: Био-библиографический словарь. Книга для учащихся. — М, 1995. С. 69-73,39-44,33-35 (0,8 печ. л.).

7. Гончарова О. М. Херасков и масонская религиозность // Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 41. — Wien, 1996. S. 5-24 (1,25 печ. л.).

8. Гончарова О. М Россия в записках путешественников XVIII века // Wiener Slawistischer Almanach. Soderband 44. — Muenchen, 1997. S. 19-34 (1,0 печ. л.).

9-12. Гончарова О. М М. В. Ломоносов; Н. И. Новиков; Н. И. Панин; М. М. Щербатов // Идеи в России. Idee w Rosji. Ideas in Russia. Lexykon ro-syjsko-polsko-angelski / Pod red. Andrzeja de Lazari. T. 1. — Warszawa, 1997. S. 236-237,294-296,308-309,476-477 (0,5 печ. л.).

13. Гончарова О. М. Проблема национального самосознания в русской культуре конца XVIII века и творчество Карамзина // Карамзинский сборник. — Ульяновск, 1997. С. 46-48 (0,2 печ. л.).

14-15. Гончарова О. А/. Екатерина II, И. В. Лопухин // Идеи в России. Idee w Rosji. Ideas in Russia. Leksykon rosyjsko-polsko-angielski / Pod red. Andrzeja de Lazari. T. 3. — Lodz, 1999. С 132-136,226-228 (0,5 печ. л.).

16. Гончарова О. М. Утопия «чистоты» в русской культуре // Studia Litteraria Polono-Slavica. Т. 4. — Warszawa, 1999. С. 83-94 (0,75 печ. л.).

17. Гончарова О. М. Русская культура XVIII века и Карамзин // Studia litteraria polono-slavica. Т. 5. — Warszawa, 2000. S. 83-91 (0,5 печ. л.).

18. Гончарова О. М. М. М. Херасков // Три века Санкт-Петербурга: Энциклопедия: В 3 т. Т. 1. Осьмнадцатое столетие. Кн. 1. — СПб., 2001. С. 342-344 (0,25 печ. л.).

19. Гончарова О. М. А. Ф. Лабзин // Idee w Rosji. Ideas in Russia. Lexykon rosyjsko-polsko-angelski / Pod red. Andrzeja de Lazari. T. 4. — Lodz, 2001. С 340-342 (0,2 печ. л.).

20. Гончарова О. М. Эстетические решения русских мистиков (рели-гизно-мистический дискурс в русской культуре XVIII века) // Polonica. Rossica. Cyclica. Профессору Рольфу Фигуту к 60-летию. — М., 2001. С. 133-149 (1,0 печ. л.).

21. Гончарова О. М. Греция/Византия как «текст» и «контекст» русской культуры XVIII века // Литературоведение XXI века: тексты и контексты русской литературы: Материалы третьей международной конференции молодых ученых-филологов. — СПб.; Мюнхен, 2001. С. 8-30 (1,5 печ. л.).

22. Гончарова О. М. Дискурсивные модели русских мистиков XVIII века // Проблемы изучения русской литературы XVIII века: Межвузовский сб. научных трудов. — СПб.; Самара, 2001. С. 145-157 (0,8 печ. л.).

23. Гончарова О. М. Эстетические модели женской идеальности в русской культуре XVIII в. // Язык. Тендер. Традиция. — СПб., 2002. С. 3846 (0,5 печ. л.).

24. Гончарова О. М. О чем поет кузнечик? // Традиционные модели в фольклоре, литературе, искусстве. В честь Натальи Михайловны Герасимовой. — СПб., 2002. С. 140-151 (0,75 печ. л.).

25-26. Goncharova О. Freimauretrum,Zar' // Lexikon der russischen Kultur. —Darmstadt, 2002. C. 157-159,483-485 (0,5 печ. л.).

27. Гончарова О. М. Поэтический сюжет русской лирики XVIII-XX вв. в контексте национальной традиции // Вестник молодых ученых. Филологические науки. — СПб., 2002. № 10. С. 3-13 (1,5 печ. л.).

28. Гончарова О. М. «Подтипа» Крылова: игра в письмо или игра письма? // Литературоведение XXI века: Письмо — Текст — Культура. — Trieste: Universita degli Studi di Trieste, 2002. C. 61-79. — (Slavica Terg-estina X) (1,2 печ. л.).

29-30. Гончарова О. М Масонство; Сентиментализм // Idee w Rosji. Ideas in Russia. Lexykon rosyjsko-polsko-angelski / Pod red. Andrzeja de Lazari. T. 5. — Lodz, 2003. С 154-158,256-260 (0,6 печ. л.).

30. Гончарова О. М. «Путешествие из Петербурга в Москву» как путь духовного самопознания русской личности // Литературное произведение: искусство интерпретации. — Кемерово, 2004 (июнь). С. 5-24 (1,25 печ. л.).

31. Гончарова О. М. Страх и воля к власти в культурной биографии Екатерины II // Языки страха: мужские и женские стратегии поведения. — СПб., 2004 (май). С. 55-61 (0,5 печ. л.).

32. Гончарова О. М. Национальные традиции в инновационных текстовых моделях русской литературы XVIII века // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. № 4 (7). Общественные и гуманитарные науки (философия, языкознание, литературоведение, культурология, история, социология, экономика, право): Научный журнал. — СПб., 2004 (июнь). С. 129-144 (1,8 печ. л.)

Материалы конференций

33. Гончарова О. М. Альманах «Аониды» в творческой деятельности Н. М. Карамзина 1790-х годов //Диалектика формы и содержания в языке и литературе: Материалы Всесоюзной конференции. — Тбилиси, 1986. С. 35-36 (0,1 печ. л.).

34. Гончарова О. М. Эстетика текста в творческой деятельности Н. М. Карамзина // Н. М. Карамзин: Проблемы изучения и преподавания на современном этапе: Материалы I Карамзинских чтений. — Ульяновск, 1992. С. 7-8 (0,1 печ. л.).

35. Гончарова О. М. «Греческий текст» в русской культуре конца XVIII века // Культура и текст: Материалы международной конференции.

— СПб.; Барнаул, 1997. С. 94-100 (0,8 печ. л.).

36. Гончарова О. М. Культурологические аспекты изучения русской литературы XVIII века // Проблемы и перспективы высшего гуманитарного образования в эпоху социальных реформ: Материалы научно-методической межвузовской конференции 28-30 января 1997 г. — СПб., 1997. С. 309-310 (0,1 печ. л.).

37. Гончарова О. М. Проблемы литературного развития XVIII века и эпическое творчество М. М. Хераскова // Языковое и литературное образование в школе и вузе: Материалы юбилейной международной научно-практической конференции 15-16 мая 1997 г. — СПб., 1997. С. 236-238 (0,2 печ. л.).

38. Гончарова О. М. Власть традиции и «новая Россия» в русском сознании второй половины XVIII века // Традиции в контексте русской культуры: Материалы VI всероссийской межвузовской научной конференции.

— Череповец, 1998. С. 5-9 (0,3 печ. л.).

39. Гончарова О. М. Традиции византизма в русской культуре и литературе // Русистика и современность: Материалы 2-й международной научно-практической конференции 29-30 июня 1999 г. — СПб., 1999. С. 9194 (0,25 печ. л.).

40. Гончарова О. М. Художественное мышление А. Н. Радищева // PRO=3A Материалы международной научной конференции «Поэтика прозы». — Смоленск, 2003. С. 19-21 (0,2 печ. л.).

Учебно-методические публикации

41. Гончарова О. М. Литература как часть культуры. Программа курса и методические материалы // Многоуровневое педагогическое образование. Вып. 5: Программы учебных курсов культурологического цикла. — СПб., 1995. Ч. 1. С. 146-174 (1,8 печ. л.).

42. Гончарова О. М. Русская культура и литература XVIII века. Программа курса // Российский христианский гуманитарный институт: Концепция. Программы. Документы. — СПб., 2001. С. 251-263 (0,8 печ. л.).

43. Гончарова О. М. Новая российская словесность: Программа курса // Примерные программы дисциплин подготовки бакалавра филологического образования (федеральный компонент). 4.1. — СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2002. С. 172-179 (0,5 печ. л.).

44. Гончарова О. М. Русская литература XVIII века: Программа курса // Примерные программы дисциплин подготовки бакалавра филологического образования (федеральный компонент). 4.1. — СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2002. С. 272-280 (0,5 печ. л.).

Подписано в печать 17.08.2004 г. Объем: 2,5 уч-изд. л. Тираж 200 экз. Заказ 3/-?. РТП РГПУ им. А. И. Герцена. 191186, С.-Петербург, наб. р. Мойки, 48.

IM 65 3 3

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Гончарова, Ольга Михайловна

Введение.4 стр.

Глава I. «Национальная традиция и литературное сознание» как теоретико-методологическая и историко-литературная проблема.23 стр.

Глава II. Национальная самобытность России и русского в литературном сознании второй половины XVIII века.100 стр.

2.1. Литературное открытие русского пространства:

Россия в записках путешественников XVIII века.109 стр.

2.2. Возвращение к себе как национально-религиозное возрождение в русской масонской мистике XVIII века.145 стр.

2.3. Национальные традиции в инновационных текстовых моделях русской литературы XVIII века комедия И. А. Крылова «Подщипа»).191 стр.

Глава III. Опыт европейской философии и традиции русской духовности в творческих исканиях А. Н. Радищева.226 стр.

3.1. Философское мышление А. Н. Радищева и его эстетическая реализация в художественном пространстве-времени.230 стр.

3.2. Национальные духовные традиции и концепция человека в творчестве А. Н. Радищева.258 стр.

Глава IV. Образ целого национальной культуры в творчестве Н. М. Карамзина.319 стр.

4.1. Текстуальное целое в творчестве Н. М. Карамзина

1790-х годов как единство формо-смысла. 332 стр.

4.2. Исторический облик целого культуры в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. 374 стр.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Гончарова, Ольга Михайловна

XVIII столетие было осознано русской мыслью XIX - XX веков как эпоха кризисов и катастроф, непримиримых противоречий и антиномий, как время «ложной цивилизации» (Н. И. Тургенев). «Ложной» потому, что новая русская культура, как казалось, развивалась по чужим и чуждым западным образцам, а русский человек «стал холопом чужой мысли» (Ключевский 1983: 309). Подводя итог бесконечной дискуссии русских мыслителей о Востоке и Западе, России и Европе, В. В. Зеньковский напишет:

XVIII век дает нам картину такого увлечения Западом, что с полным правом можно говорить, что русская душа попала в "плен" к Западу» (Зеньковский 1997: 13).

О том, что «мы состоим под безусловным авторитетом Западной Европы» (К.С. Аксаков), о «плене русской души», «подлинном расколе» культуры (Г. Флоровский), «поверхностном барском заимствовании» (Н.А. Бердяев) и «рабском подражании иностранным образцам» (В.Г. Белинский), о «западническом соблазне Петербурга» (Г.П. Федотов) думали и писали столь много и часто, что это стало общей смысловой перспективой в оценке и восприятии внутренней событийности этой эпохи русской жизни. В общем историческом движении XVIII век выглядит неким «изъятием», «провалом» еще и потому, что европейское влияние оказало, с широко распространенной точки зрения, самое губительное воздействие на представления русского человека о России и русском, на самобытность и самостоятельность национального мышления:

С первой минуты своего действия западное влияние стало разрушать в нас естественное чувство привязанности к отечеству. Чем больше проникалось наше общество западным влиянием, тем чаще появлялись среди него люди, которые теряли чутье родного, относились к нему или с презрительным равнодушием, или даже с брезгливым отвращением» (Ключевский 1983: 19);

Русское общество нового образования все сильнее удалялось от родных, живых источников и попадало под тлетворное влияние Запада, все более утрачивавшего свои нравственные устои и пропитывавшегося грубым и пошлым материализмом» (Тальберг 1992: 80).

Г. Флоровский, как и многие другие мыслители, понимал кризис петровского времени как утрату национальной целостности, единства и шире - национальной идентичности и самосознания «правоверного россиянина»:

И именно с Петра и начинается великий и подлинный русский раскол. Раскол не столько между правительством и народом (как то думали славянофилы), сколько между властью и Церковью. Происходит некая поляризация душевного бытия России. Русская душа раздваивается между двумя средоточиями жизни, церковным и мирским. Петровская реформа означала сдвиг и даже надрыв в душевных глубинах.» (Флоровский 1991: 82 -83).

Таким образом и складывался миф о русском XVIII веке, тем более кажущийся достоверным, что основные его параметры вырабатывает то мышление, которое полагает себя уже самостоятельным, истинно философским, способным к созданию теорий и обобщению исторического опыта нации. «Повзрослевшая» русская мысль не приняла во внимание опыта старшего поколения, не увидела, что тяга к самобытности, «тоска по самобытности», национальная авторефлексия пронизывают самосознание человека и XVIII столетия. Именно он, переживая предопределенную историческими обстоятельствами строительства «новой России» раздвоенность духа и мысли, испытал на себе и необычайную власть традиции, необходимо проявившую себя как гарант сохранности культурного космоса русской жизни.

Образ «новой России» и «нового народа», декларированный в петровскую эпоху, действительно «сделался своеобразным мифом, который <.> был завещан последующему культурному сознанию» (Лотман, Успенский 1994: 235). Возникший как противопоставление «старой Руси», он бытовал и оправдывал свое бытование (не столько в реальности, сколько в теоретических построениях) в системе устойчивых оппозиций: старое -новое, свое — чужое, традиция - новаторство, Россия — Запад и т. д. Оценки, построенные по принципу взаимоисключения, безусловно, поддерживались и динамикой изменения внешних, знаковых примет русской жизни, и идеологией Просвещения, влияние которой заметно уже в петровское время. В просветительском миропонимании традиция «определялась как нечто неразумное, неестественное», она была поставлена «в один ряд с предрассудками, невежеством, религиозным фанатизмом» (Прасолов 2001: 27), тогда как «новаторские» инициативы признавались разумными в творении нового мира идей и реалий. Именно в этом контексте радикальное и демонстративное «новаторство» Петра понимается как соответствие «евростандарту XVIII века», когда «подражательство стало нормой, а само слово "Запад" - синонимом всего "передового" и "лучшего"» (Терещук, Фирсов 1996: 5). Одновременно все это осознается и как резкий отрыв от традиций или, по словам Г. П. Федотова, как «денационализация России», «кощунство и надругательство» над ней:

Не будет преувеличением сказать, что весь духовный опыт денационализации России, предпринятый Лениным, бледнеет перед делом Петра <.>. Петру удалось на века расколоть Россию» (Федотов 1990: 419).

В этой заданной перспективе видения в русском мышлении оформилась пространственно-временная дискретность в понимании исторического движения России и русского, ставшая основанием для всех последующих концептуализаций «судьбы России». Убеждение в том, что петровская эпоха является «подлинным водоразделом русской истории», равно присуще и западникам и. - славянофилам, оно проникло «в науку, определяя периодизацию во всех исторических дисциплинах» (Живов 19966: 576). Даже в том случае, когда реформы Петра оцениваются положительно как исторически закономерные, представление о культурном «разрыве», по сути, сохраняется:

Русская нация <.> неслыханными темпами ликвидировала многовековую отсталость, быстро догоняла другие европейские нации <.>. Экономическая и культурная отсталость - таково наследие, принятое XVIII веком. Ответом на требование истории и явилась деятельность Петра I» (Купреянова, Макогоненко 1976: 102).

Между тем внутренняя конфликтность и кризис национального самосознания были порождены не только собственно реформами Петра и переосмыслением семантики традиционных структур (государственных, политических, церковных), но и, в первую очередь, - распадением целостной универсальной средневековой картины мира, которая прежде обеспечивала целостность, самодостаточность и самоценность русской культуры эпохи Московского царства. Распадение это началось раньше: Русь переживала тяжелейший кризис, крушение средневековых авторитетов, борьбу «традиционалистов» и «новаторов» еще в эпоху «бунташного» XVII века (см.: Панченко 1984), который прошел «под знаком беды» (Топоров 1996: 348). И Петру «досталась держава, пребывавшая в состоянии духовного кризиса и даже надрыва», также «в наследство от предшественников Петр получил и "европеизацию"» (Панченко 1989: 11, 7). В такой своеобразной травматической ситуации русская культура, как это уже случалось в ее истории (см. об этом: Смирнов 1991), вырабатывает особые механизмы и условия, компенсирующие кризисность и антиномичность национального самосознания, примиряющие, казалось бы, «непримиримое». Репрезентативность и актуализация этого явления в разных сферах национального бытия различны: от формирования новой национальной идеологии в начале века до имперских, идей. Екатерины II или масонской концепции «возрождения» на исходе столетия. Но наиболее ярко и непосредственно приверженность национальной традиции выразило и высказало литературное сознание эпохи.

Однако сама постановка вопроса о традиционном и национальном в литературе XVIII века кажется крайне проблематичной. Принято считать, что дискурсивные практики этого времени также ориентированы на новые европейские образцы и идею новизны, в самой своей сути предполагающие полный разрыв с предшествующей традицией. «Словесность наша явилась вдруг в XVIII столетии, подобно русскому дворянству, без предков, без родословной» - так в словах А. С. Пушкина выразилось отношение молодого поколения русских литераторов к своим предшественникам (Пушкин 1988: 176). И хотя это суждение было рождено в контексте полемики «архаистов» и «новаторов», именно оно стало со временем общим для русского читателя. Позднее аргументированное В. Г. Белинским и закрепленное его авторитетом представление о том, что литература XVIII века - это «пересадное растение», выписанное «по почте из Европы», стало устойчивым и в критике, и в науке. С этой концепцией пытался спорить Д. С. Лихачев. Ученый говорил о специфике «трансплантации» европейских моделей на русскую почву (Лихачев 1987: 1; 40 - 43) и считал, что «древняя русская литература и новая русская литература - не две разные литературы, одна внезапно прервавшаяся, а другая внезапно начавшаяся, а единая литература» (Лихачев 1987: 1; 256) [1].

Очевидно, что такое единство (если мы принимаем тезис Д. С. Лихачева) носит универсальный характер и связано с теми базисными механизмами культуры, которые обеспечивают сохранение непрерывной целостности уже созданного в ней и создаваемого смыслового пространства. В этом пространстве «не может быть ни первого, ни второго, ни последнего смысла, он всегда между смыслами, звено в смысловой цепи, которая только одна в своем целом может быть реальной». (Бахтин 1979: 350). Реальность «смысловой цепи», в понятиях современной науки, есть отражение «коллективной памяти» (М. М. Бахтин), «семантической памяти» (И. П. Смирнов), «длительной памяти» (К. В. Чистов) и т. п. Одновременно она может быть определена и как традиция: «Так же как культура в целом, традиция — это коллективная память» (Чистов 1986: 110). А при большей степени конкретизации - как национальная традиция. По убедительному мнению И. П. Смирнова, национальная традиция - это «характерные только для данного ареала гомологические цепочки признаков, где каждое последующее звено не просто повторяет предшествующее, но пропорционально соотносится с тем, что остается в прошлом» (Смирнов 1991: 170).

Логика предложенных теоретических суждений представляется сегодня неоспоримой и, можно сказать, общеизвестной. Но стоит нам обратиться к специальным областям научного знания, например к истории национальной литературы в ее связях с традицией, впечатление о реальности «смысловой цепи» кажется уже не столь отчетливым. Современные историко-литературные представления преимущественно исходят из того, что литературное движение - это нарастающий процесс новаций (новаторства), приращение или даже замещение старого смысла новым, а иногда -радикальная смена всей художественной парадигмы. Классическая «история литературы» более склонна противополагать одни системы другим (нежели сополагать их), абсолютизировать единообразие систем и, как следствие — разницу между ними (подробнее об этом см.: Панченко 1994). Особенно однозначно проблема решается на материале литературы XVIII века, которая понимается как «заморское нововведение» (Белинский 1981: 82), как явление, связанное только с новациями. Тяготение к «новациям» оказалось необыкновенно велико: даже «национальное своеобразие» русской литературы видится исследователям порою в таких новаторских обретениях, которые опередили и европейскую,, и. всю мировую литературу. Так, например, сентиментализм обрел у нас «ярко выраженную социальную окраску» (Лебедева 2000: 333), а реализм сформировался еще в творчестве Д. И. Фонвизина и приобрел революционное звучание у А. Н. Радищева (Купреянова, Макогоненко 1976: 144- 163).

Мало способствует решению вопроса о культурной преемственности сложившееся представление об историческом движении литературы XVIII в. как линейной смене художественных систем (классицизм —* сентиментализм —» предромантизм). И не только потому, что «значительно обедняет реальную картину, насильственно втискивая ее в привычные схемы» (Лотман 1996: 146). Сами эти схемы никак не связаны со сферой воспроизводства национальной традиции, с тем коммуникативным пространством культуры, которое «работает» в данной области значений. История литературы - это не только стадиальное хронологическое следование, регулируемое правилами художественных трансформаций. Есть и другой аспект «истории», необходимо дополняющий первый:

В любой отдельно взятой культуре на всем протяжении или хотя бы на протяжении значительного исторического интервала поверх стадиальных образований прослеживается гомологическая цепочка особых показателей, которые составляют то, что принято называть национальной культурной традицией» (Смирнов 2000: 12).

Литература как манифестация внутренних стратегий культуры и озвучивает ее смысловое целое, т. е. воплощает в дискурсивной практике логико-семантические модели, механизмы, принципы культуры, причем - в разных вариантах, сочетаемости, степени явленности, не утрачивая при этом связи с общими семантическими универсалиями национальной традиции. Вернувшись к логике предшествующих размышлений о «памяти культуры» и «смысловой цепи», главным свойством которых является постоянная повторяемость, «активность, длительность, деятельность, многократность передачи и воспроизведения» (Чистов 1986: 110), мы должны признать, что и литературное сознание XVIII века также «повторяло» и позднее было неоднократно «повторяемо». Ведь «Вавилонские башни смысла никогда не строят с нулевой отметки, их всегда надстраивают» (Петров 1991: 74).

При всей своей универсальности смысл всегда актуализуется в реальной, наличной данности: и не только в конкретных произведениях и текстах, но и в стоящем за ними и порождающем их сознании. Внимание к сознанию и самосознанию русского человека, творящего текст, реализующий непрерывность «смысловой цепи» культуры, помогает разобраться в «лабиринтах» оценок, мнений и интерпретаций феномена XVIII столетия. Понять культуру и ее внутренние механизмы можно «только погружаясь в ситуацию самосознания, но не психологически данного самосознания, а в самосознание человека культуры — человека, способного быть в культуре» (Библер 1989: 36). «Погружаясь в ситуацию», мы убеждаемся в том, что «новая культура значительно более традиционна, чем это принято думать» (Лотман, Успенский 1994: 235), что она была «трансформацией предшествующего, а не полным с ним разрывом» (Лотман 1996: 39). Более того, становится очевидным, что наряду с «трансплантируемым» европейским влиянием мощное воздействие на становящуюся новую, светскую культуру оказала и национальная традиция.

Особенно активным вниманием к национальной традиции, напряженной национальной авторефлексией отмечено литературное сознание второй половины столетия. К этому времени российская словесность, прошедшая сложный путь освоения новых для нее, «светских» эстетических и языковых моделей, драматических поисков художественного модуса письменной речи, получает наконец некоторую самодостаточность, осознает себя как самостоятельную культурную и национальную институцию и, следовательно, получает возможность самоописания, саморефлексии и итоговой и самооценки. Неслучайно именно в это время создаются статьи о русской литературе специально для иностранных журналов: например, написанные по-французски и впервые опубликованные за границей «Рассуждение о российском стихотворстве» М. М. Хераскова (1772) и «Несколько слов о русской литературе» Н. М. Карамзина (1797), а также и первые «словари» русских писателей - «Опыт исторического словаря о российских писателях» Н. И. Новикова (1772) и «Пантеон российских авторов» Н. М. Карамзина (1802). Литература подводит итоги, синтезирующие прежние искания русской мысли, эстетические и лингвистические идеи, дискурсивные практики в творчестве Н. И. Новикова, Н. М. Карамзина, А. Н. Радищева, Г. Р. Державина, И. А. Крылова, непосредственно предваряя новый этап художественных трансформаций и смену художественных систем в русской культуре. Начальный этап обновления русская литература переживает «уже в 70-е годы XVIII века», хотя «осмысление происходящего процесса в критике осуществилось в 1800 - 1810-е годы» (Ионин 1981: 192). Это время созидания синтеза предшествующих исканий и выражение интенций будущей русской литературы и русской мысли, в которых именно связь с прошлым культуры осознается уже как ее национальная специфика, самобытность и, следовательно, естественная равноправность и равноценность с другими культурами:

В последней трети XVIII века начинает заметно ощущаться тенденция к реальному спаиванию культуры в одно целое. Это проявляется прежде всего в стремлении <.> восстановить непрерывность национальной традиции» (Лотман 1996: 144).

В идее философско-художественного синтеза осуществлялось «преодоление разрыва в национальной культуре» (Серман 2001: 231), снятие или нейтрализация болезненных для русского сознания XVIII в. полемических отношений старого и нового, своего и чужого, поиск целостности культуры. Именно в это время «культурная раздробленность сделалась осознанным фактом» (Лотман 1996: 146). Неслучайно писатели и мыслители этого времени прямо заговорили о «раздвоенности» русского бытия, распавшегося на два мира: европейский и традиционно русский. Постоянно об этом пишет Н. И. Новиков:

Стыдно презирать своих соотечественников, а еще паче гнушаться оными. Напоенные сенским воздухом, сограждане наши станут, может быть, пересмехать суеверие и простоту, или, по их, глупость наших прадедов <.>. К тебе обращаюсь я, любитель российских древностей! <.>. Не взирай на молодых кощунов, ненавидящих свое отечество; они и самые добродетели предков наших пересмехают и презирают» (Новиков 1983: 242, 453 -454).

Также мыслят и М. М. Щербатов, писавший о «культурной разорванности» в «Записке о повреждении нравов в России», и Н. М. Карамзин:

Дотоле, от сохи до престола, россияне сходствовали между собой некоторыми общими признаками наружности и в обыкновениях, - со времен Петровых высшие степени отделились от нижних, и русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в русских дворянах, ко вреду братского, народного единодушия государственных состояний» (Карамзин 1991: 33).

Однако осмысление «культурной раздробленности» не становится отправной точкой для тотального самоотрицания и критики, напротив - оно стимулирует созидательные творческие инициативы и поступки. Так, приведенные слова Новикова - фрагмент предисловия к предпринятому им грандиозному изданию «Древней российской вивлиофики», первой в России систематической публикации древнерусских текстов. Приведенная точка зрения Карамзина сформировалась в период его работы над созданием «Истории государства Российского». Литература становится, таким образом, особой сферой манифестации этнического самосознания, сферой созидания искомой, пусть и идеально-утопической, целостности культуры и «народного единодушия». При этом актуальность творческих и философских интуиций русских . литераторов поддерживалась наличием тех официально непризнанных сфер «народного» русского бытия, которые не только сохранили связь с традицией, но и обеспечивали ее живое бытование в пределах новой культуры. Наряду с высокой словесностью русский читатель XVIII века продолжает интересоваться старой рукописной традицией, «Истории» Ломоносова предпочитает, например, старинный мифо-легендарный «Синопсис». Несмотря на секулярный характер общепризнанных установлений, не ослабевает интерес и к религиозно-учительным текстам, который поддерживается распространением рукописной старообрядческой литературы и книгопечатной деятельностью Синодальной типографии. Русский человек этого времени, для которого церковная литература еще «живое и яркое явление» (Бухаркин 1993: 5), испытывает на себе влияние и обаяние собственно религиозной мысли, плодотворно проявившей себя в «умном делании» св. Тихона Задонского, П. Величковского, в нравственно-религиозных исканиях Г. Сковороды. Неслучайно воздействие религиозно-учительной традиции обнаруживается в творчестве уже первых русских литераторов: В. К. Тредиаковского, М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова; позднее - в произведениях Д. И. Фонвизина, Г. Р. Державина, А. Н. Радищева, в духовных исканиях русских масонов и их текстах (М. М. Херасков). Реальным и зримым было в то время бытование фольклорных моделей, а также и самих традиционных форм культуры, «простонародной старины», общих для всех, еще не ставших, вопреки сегодняшним представлениям, достоянием только «низов».

К тому же, в социально-исторической динамике России ко второй половине столетия все отчетливее проявляет себя процесс эмансипации культуры, ее освобождение от государства и государственной мифологии начала века, когда «государство было предметом поэтического восторга и философской медитации» (Живов 1996а: 661). Самым серьезным образом изменение «приоритетов» отразилось в литературе: . .

Тот религиозно-мифологический потенциал, который прежде был отнесен к государству и монарху как устроителям космической гармонии, переносится теперь на саму культуру, и поэт получает те мироустроительные харизматические полномочия, которые ранее усваивались императору <.>. Так из мифологии государства возникает мифология поэта. <.> хранителем социальной гармонии и распорядителем общественного блага оказывается не политик, а поэт и писатель» (Живов 1996: 429).

В этой ситуации и появляются первые русские литераторы, присвоившие себе право мыслить о русском, активно воздействовать на русского человека и его духовные ориентиры, созидать русскую культуру и русскую личность. Их интеллектуальные искания и эстетические решения были связаны и с определением наличности, бытийственности культуры, явленной в литературном тексте, как культуры национальной и самобытной. Самобытность, понимаемая зачастую достаточно отвлеченно или эмоционально, обычно связывается только с прошедшим и прошлым. Однако есть и иной аспект проблемы самобытности, связанный с самоопределением нации или этноса, а потому ориентированный в будущее культуры. В этом случае критерием осуществления самобытности «является способность этноса выжить в данных условиях, усваивая заимствования и включая их в свою систему» (Травина 1997: 183). В таком случае взаимодействие своего и чужого становится непротиворечивым и ведет к усложнению данной культуры, способной усваивать и осваивать инновации, быть защищенной от подавляющей экспансии чужого.

Сам процесс рефлексии над самобытностью, стремление к синтезу и стабилизации национального бытия и есть процесс обретения собственно самобытности, «момент истины» на долгом пути поисков культурной идентичности, осознания целостности национального бытия в XVIII столетии. Постепенно, что стало очевидным уже к началу XIX века, «освободительный, рационализм. просветителей XVIII века утратил значительную часть своего обаяния. Магические слова XVIII века: Разум, Закон, Природа - уступили место рассуждениям об Истории и Традиции» (Успенский, Лотман 1994: 338). При этом «история рисовалась как цепь трагических происшествий, все более отдаляющая людей от исходного совершенства. Будущее могло в этом случае рисоваться как конечная гибель или как возвращение к истокам» (Лотман 1981: 83). Размышления об Истории и Традиции, о возвращении к истокам, о русском и стали ведущими для литературного сознания второй половины XVIII века. Они определили собой специфический строй, язык и, главное, семантику созданных в это время литературных произведений. Произведений, высказавших смысл «новой России» как исторической данности в едином пространстве того целокупного национального универсума, в котором безраздельно властвовала традиция. * *

Очевидная противоречивость соотношения существующей системы интерпретаций русской культуры XVIII века с реальной культурной и литературной ситуацией эпохи определяет особую значимость изучения избранной темы. Насущная необходимость такого исследования, настоятельно ощущаемая в современной филологии, требующей нового прорыва в изучении XVIII века в его национальной специфике и создании обобщающих концепций, определяют актуальность работы. Исследование историко-литературного процесса в его отношении к национальной традиции представляется не только интересным и плодотворным, но и действительно крайне актуальным как для современной науки, так и современного русского культурного сознания в целом. Главная цель научного рассмотрения проблемы «национальной традиции» состоит в определении ее роли, места и значения в историко-литературном процессе XVIII века, который был связан с инновационными стратегиями строительства «новой России» и новой русской культуры, а также —. в исследовании и описании влияния национальной традиции, логики национального мышления на литературное сознание и творчество ведущих писателей эпохи. Этим определяются и основные задачи исследования:

1. обосновать необходимые теоретико-методологические и историко-литературные предпосылки, которые достоверно подтверждают правомерность и возможность исследования процесса непрерывности национальной традиции в русской культуре и его актуализации в литературе второй половины XVIII века;

2. дать концептуальное обоснование категориям «национальная традиция», «культурная семантика» и «семантика текста» как ведущим и основополагающим в интерпретации литературного сознания второй половины XVIII века, а также подтвердить выдвинутые положения в практике анализа конкретных произведений и текстов;

3. подтвердить необходимость значительного расширения перспективы историко-литературного видения в изучении специфики русской литературы XVIII века, которая, отражая все сложности социокультурной динамики России этого времени, нуждается в углубленном и тщательном исследовании ее связей и взаимодействий с общим смысловым пространством национальной культуры;

4. проанализировать конкретные, наиболее репрезентативные для русской литературы второй половины XVIII века явления, тексты и другие эстетические феномены, которые в своей внутренней семантике ориентированы на национальные традиции, связаны со спецификой национального мышления и с особенностями литературного сознания эпохи.

5. определить, опираясь на итоговые выводы и обобщения диссертационного исследования, ведущие идеи и эстетические решения, которыми руководствуется литературное сознание эпохи в творческом созидании национальной культуры и литературы, в осмыслении образа «новой России».

Поставленные цели и задачи исследования, которые в своем комплексном виде никогда не применялись в качестве исследовательских стратегий по отношению к литературе XVIII века, определяют научную новизну диссертационного исследования. Новизна исследования определяется не только той исследовательской перспективой, в которой рассматриваются материалы, но и характером полученных результатов, поскольку они являются основанием для создания принципиально новой концепции литературы XVIII века и творчества отдельных ее представителей. Основным материалом изучения является творчество крупнейших писателей столетия (Н. М. Карамзина, А. Н. Радищева, М. М. Хераскова, И. А. Крылова), наиболее репрезентативные для литературы этого времени жанры и формы (лирика, путешествие, комедия, поэма, журнал, альманах, публицистические тексты) или конкретные произведения («Владимир Возрожденный» М. М. Хераскова, «Трумф, или Подщипа» И. А. Крылова, «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, «История государства Российского» Н. М. Карамзина). Рассмотрение этих материалов в их системном единстве позволяют решать поставленные проблемы в различных проявления, сферах, текстах, жанрах, что и обеспечивает достоверность получаемых результатов. Одновременно основной материал рассматривается в широком культурно-историческом и литературном контексте как XVIII века, так и последующего времени, что помогает подтвердить закономерное, обусловленное внутренними интенциями национальной культуры, повторяемое проявление исследуемых процессов в разных творческих созданиях, феноменах и биографиях.

Общей и основной методологической базой исследования является системное единство выработанных литературоведением подходов к рассмотрению и анализу как историко-литературного процесса, так и отдельного произведения. Методологическая основа в изучении поставленной проблемы и литературного материала определяется сочетанием историко-литературного подхода с методами типологического и историко-культурного анализа. При этом автор учитывал возможность применения культурологического, структурно-семантического, интертекстуального подходов к исследуемой проблематике, а также и возможность обращения к сфере гуманитарного междисциплинарного знания, к использованию данных других гуманитарных наук и методик. Правомерность такого использования определена уровнем современного научного знания, стремящегося к получению научно обоснованных обобщений и концепций. При исследовании такой сложной и противоречивой эпохи, как XVIII век, обращение к различным сферам культуры, выражающим ее внутренний смысл, не только помогает в исследовании собственно литературного материала, но и обеспечивает достоверность полученных результатов. Сам характер рассматриваемой в диссертации эпохи - «века философии», особого периода в истории России, определил закономерное использование познавательных принципов разных гуманитарных дисциплин: философии, истории, культурологи, логики. Применение различных методов научного исследования определяется в диссертационной работе характером материала и конкретными задачами анализа и интерпретации.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. Национальная традиция и самобытное национальное мышление самым существенным образом влияли на литературное сознание второй половины XVIII века, что отчетливо проявилось в различных творческих инициативах и литературных текстах эпохи.

2. Жанр «путешествий» как один из наиболее репрезентативных для второй половины XVIII века восходит к традиционным жанровым моделям русского средневековья. Семантика жанра, проявляющаяся в разных литературных произведениях эпохи, связана прежде всего с логикой традиционного национального осмысления России и русского в географических категориях и пространственных образах. Смыслопорождающая функция национальной традиций в этом случае проявилась в том, что пространство «новой России» в личной рефлексии путешественника открывало свои подлинно национальные черты: исторические, этнокультурные, религиозно-духовные.

3. В русском самосознании во второй половине XVIII века активно формируется идея национального религиозного возрождения. Творческой интерпретацией этой идеи, литературным осмыслением судьбы России стали эпические поэмы М. М. Хераскова («Плоды наук», «Россияда», «Владимир Возрожденный»). Национально-религиозный смысл русской истории мог реализовать себя, по мысли автора поэм, в «новом крещении» или возрождении мира русской жизни и русского человека.

4. Активным использованием фольклорных моделей отмечено уже раннее творчество И. А. Крылова. «Смеховой, карнавальный» аспект традиционной культуры он использует в драматургии как эстетически значимый элемент текста нового типа.

5. Специфика творчества А. Н. Радищев состоит в том, что писатель создает новый для русской культуры тип литературного текста -философский, и представляет в нем наиболее радикальные европейские идеи того времени. Одновременно его философская и художественная концепции отчетливо соотносятся с национальными религиозно-духовными традициями, что нашло свое выражение в языке Радищева, жанрах и сюжетах его прозы, в поэтике текстов. Такое системное и смысловое единство обусловлено главенствующей для Радищева идеей культурного синтеза русского и европейского, духовного и интеллектуального.

6. Творчество Карамзина, явленное в разнообразных текстах (от первых журналов до «Истории государства Российского»), может быть прочитано как «единый текст», реализующий идею творческого созидания в пределах новой культурной парадигмы образов русской культуры и русской Личности как своего, собственного, коренного русского. В своем творческом мышлении писатель ориентировался на идею целого национальной культуры, которая и могла гарантировать, как мыслил Карамзин, «наше благо и согласие» и «народную гордость».

7. Литературное сознание второй половины XVIII века, призванное к осмыслению образа «новой России», создает такие концептуализации России и русского, которые были связаны со сферой национального самосознания и национальной рефлексии. Высказанный в литературных текстах эпохи комплекс идей, созданные в литературе эстетические параметры и художественный язык обсуждения проблем и аспектов национальной культуры подтверждают, что литература XVIII века является закономерным этапом в непрерывном и поступательном историческом развитии самобытной национальной литературы в целом.

Теоретическая и научно-практическая ценность диссертационного исследования состоит в том, что полученные в нем результаты не только подтвердили необходимость создания новой концепции русской литературы XVIII века в ее историческом движении, но и обозначили общие принципы и содержание такой концепции, показали реальные теоретические, методологические и аналитические возможности рассмотрения всего литературного материала эпохи в его национальной специфике и соотнесенности с внутренними закономерностями непрерывного развития русской культуры. Результаты работы могут быть использованы для составления принципиально нового учебника по русской литературе XVIII века, а также в построении курсов истории литературы, спецкурсов, в подготовке комментариев к сочинениям Н. М. Карамзина, А. Н. Радищева, М. М. Хераскова, И. А. Крылова. С теоретической точки зрения, диссертационное исследование дает все основания для выделения новых проблем: «национальная традиция и литература», «литературное сознание и национальная культура», «семантика жанров XVIII века», в качестве объектов научной литературоведческой рефлексии. . .

Апробация работы. Содержание и выводы диссертационного исследования использовались при составлении программ учебных курсов и дисциплин, при чтении лекций и спецкурсов на филологическом факультете РГПУ им. А. И. Герцена. Основные положения диссертации в виде докладов были представлены на научных конференциях, в частности на международной научной конференции «Orthodoxien und Haeresien in der slavischen Literaturen» (1994, Фрибург, Швейцария), международной конференции «Моя Россия» (1996, Мюнхен, Германия), международной конференции «Идеи в России» (1996, Лодзь, Польша), международной конференции «Культура и текст» (1996, Барнаул), международной конференции «Автор и текст» (1997, Будапешт, Венгрия), межвузовской научной конференции «Традиции в контексте русской культуры» (1998, Череповец), международной конференции «Литературоведение XXI века: тексты и контексты русской литературы» (1999, Мюнхен, Германия), международной конференции «Мотивика и мифологетика в культуре» (1999, Варшава, Польша), международной конференции «Письмо - Текст -Культура» (2001, Триест, Италия), международной конференции «Семиотика средств связи» (2001, Варшава, Польша), международной конференции «Язык - Тендер - Традиция» (2002, Санкт-Петербург), международном симпозиуме «Радищев: русское и европейское Просвещение» (2002, Санкт-Петербург), на Герценовских чтениях (2002, Петербург), международной конференции «В. К. Тредиаковский: К 300-летию со дня рождения» (2003, Санкт-Петербург), международной конференции «Страх в культуре и литературе» (2003, Санкт-Петербург), а также в научных докладах, прочитанных в Германии: Мюнхенском университете (1995) и в университете Констанца (1997). Результаты исследования представлены в 44 публикация, общим объемом 48 печатных листов.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Национальная традиция и "новая Россия" в литературном сознании второй половины XVIII века"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Особый характер литературы второй половины XVIII века, специфика литературного мышления эпохи, их значимая роль в истории русской культуры отмечались практически всеми исследователями, писавшими о XVIII столетии. При этом, однако, динамика литературного процесса, сущность происходивших перемен, содержание наиболее репрезентативных для этого времени текстов и творческих инициатив объяснялись и понимались в разные периоды истории русской науки в пределах сходной парадигмы оценок: прежде всего они рассматривались в социальной перспективе, т. е. с точки зрения сословных и классовых противоречий эпохи. Еще одной устойчивой характеристикой эпохи XVIII века в целом является ее «европеизм»:

В последнее время это положение иногда оспаривалось. Однако серьезных аргументов, которые бы подтверждали полную независимость новых форм русской литературы XVIII века от европейских традиций и тем самым автохтонность топосов культуры данного столетия, приведено не было. Да это было бы трудно сделать. Логика исторического развития русской литературы XVIII века действительно отражает процесс активного усвоения ею опыта литератур опередивших Россию в своем духовном развитии европейских стран. Так, эстетические постулаты <.>, ставшие достоянием русской литературы XVIII века, в большинстве своем не были органично порождены собственными культурными традициями предшествующего древнего периода» (Стенник 1989:23).

На наш взгляд, и это подтверждает проведенное исследование, русская литература этого времени должна рассматриваться в совершенно ином ракурсе. Литература XVIII века имеет ряд резко отличительных особенностей как в сравнении с западноевропейскими просветительскими моделями данного времени, так и в структуре исторического движения и развития собственно национальной литературы последующих эпох. Ее характеристики значительно затруднены не только спецификой русской истории XVIII века, но прежде всего отсутствием достаточно убедительных и целостных концептуализаций как истории всего столетия, так и отдельных исторических событий. Главной, обычно не учитываемой в существующих к сегодняшнему дню концепциях, особенностью русской культуры этого времени можно полагать то, что в ее коммуникативном пространстве функционировали предопределенные внутренними социокультурными закономерностями, специфические и совершенно особые механизмы смыслопорождения и текстопроизводства. Коммуникативная событийность культуры этой эпохи отличается повышенной знаковостью: по сути, образ «новой России», европеизированной и резко противопоставленной «старой Руси», - это «гипертрофия нового», сугубо знаковое построение или «самооценка официальной реформаторской культуры XVIII века» (Лахманн 2201: 23). То же самое построение, но рассмотренное уже на уровне семантики, оказывается тесно связанным, как было показано в нашей работе, с традиционными структурами национально мышления. Как справедливо отметила Р. Лахманн, «с точки зрения типологии культуры, напротив, становится ясным, что продуктивным в области культуры XVIII века становится не столько западноевропейские, сколько русские модели ранней фазы» (Лахманн 2001: 23). Речь идет, по сути, о необходимости различения при рассмотрении дискурсивных практик этого времени двух уровней, сложно соотносящихся между собой: уровня семантики и уровня семиотики текста.

Различая такие уровни, мы можем заметить, что и эстетическое новаторство XVIII века, и ориентация на европейские образцы (жанровые, например) также имели сугубо внешний знаковый характер. В смысловой перспективе русское национальное мышление и литературное сознание эпохи не могли избежать рефлексии о России и русском, нивелировать пространство собственных национальных смыслов. Более того, на наш взгляд, именно литературное сознание эпохи становится наиболее продуктивной сферой созидания новой национальной идеологии и ретрансляции культурной памяти. Причем это было не просто обращение к прошлому или наследование прошлого, литературные решения литераторов XVIII века были связаны с перспективой будущего развития национальной культуры и литературы, предваряя и предопределяя его.

Национальная традиция и самобытное национальное мышление активно влияли на литературное сознание второй половины XVIII века, что проявилось в различных творческих инициативах и литературных текстах эпохи. Этот процесс, не всегда очевидный с точки зрения априори заданных «европейских» критериев оценки русской литературы, связан прежде всего именно с уровнем внутренней семантики художественных артефактов. Так, например, наиболее репрезентативный для литературы второй половины XVIII века тип текста - «путешествие», считается заимствованием европейского опыта. Однако его европейские черты - это внешнее, знаковое оформление литературного произведения в пределах новой светской культуры. С точки зрения семантики, как было показано в нашем исследовании, «путешествие» восходит к традиционным жанровым моделям русского средневековья, оперирует традиционными концепциями, образами и формами. В контексте ведущих идей времени тексты «путешествий» в традиционных категориях мышления заново открывали русское пространство и реинтерпретировали его национально-исторические смыслы, забытые или дискредитированные в настоящем. Смыслопорождающая функция национальной традиций в этом случае проявилась в том, что пространство «новой России» в личной рефлексии героя-путешественника открывало свои подлинно национальные черты: исторические, этнокультурные, религиозно-духовные. При этом жанр «путешествия» связан с традицией не только внешне: темой или организацией фабулы, а внутренней семантикой, поскольку воспроизводит в пределах новой культуры и литературы традиционно присущие национальному самосознанию ментальные установки и способы организации смысла

Аналогичным образом могут быть поняты и такие культурные феномены эпохи, как религиозно-мистическая идеология русского масонства и тесно связанное с ней творчество М. М. Хераскова. Его эпические поэмы, обычно понимаемые как желание воссоздать на русской почве европейскую жанровую модель, на самом деле глубоко национальны и самобытны. Даже европейские идеи пиетизма не могут исчерпать полностью внутреннего содержания этих произведений. В пределах русской культуры нового времени поэмы Хераскова читаются как национальное, религиозно-духовное предание, ориентированное на глубинные и традиционные этнокультурные представления и объясняющее истинное предназначение современного мира русской жизни и русского человека. Поэмы Хераскова, опираясь на идею самопознания национальной истории и ее религиозного смысла, открывали путь к воплощению национального идеала. Их органичная связь со смысловым пространством национальной «культурной памяти» проявилась и в другом. Образный ряд поэм, их мотивика и символика, обозначающие путь к возрождению и воскресению, нравственно-религиозная концепция человека, лежащая в основе текстов Хераскова, окажутся востребованными и актуальными для последующих поколений русских писателей: в творчестве и нравственно-философских исканиях Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, JI. Н. Толстого и других русских писателей.

Также и «народный», национальный пафос басенного творчества И. А. Крылова сформировался раньше, еще в пределах культурных стратегий XVIII века. Активно размышлявший над эстетическими проблемами времени, Крылов сделал глубоко новаторский и дерзкий шаг - в новое литературное сознание ввел модели традиционной национальной культуры на правах творческого «языка», устанавливающего с литературой отношения диалога («Трумф, или Подщипа»). В этом случае роль национальной традиции, специфика «народного смеха» заключались в выражении авторской идеи о разрушении условной литературности и одновременном созидании новых ее творческих начал, которые и были сполна реализованы Крыловым уже в XIX веке.

Еще более многомерным и объемным предстает мышление о самобытности национальной культуры в литературном сознании А. Н. Радищева и Н. М. Карамзина. Крупнейшие писатели конца столетия, они по разным причинам в исследовательских интерпретациях оказались далеки от сферы национального и традиционного. Первый — как новатор-реалист и революционер, второй - как «европеец» в основных своих творческих пристрастиях. Мы же в результате своего исследования пришли к иному выводу. Именно Радищеву и Карамзину принадлежит важнейшая и необходимая для будущего развития русской литературы и русской мысли заслуга создания итоговых концептуализаций судьбы национальной культуры в XVIII столетии. Сложная динамика поисков национальной самоидентичности, которая была предопределена еще петровским временем, так или иначе, ставила перед национальным самосознанием XVIII века проблему решения возникающих противоречий между внешним и внутренним: чужим и своим, европейским и русским, Западом и Россией. Одностороннему выбору того или другого, который, конечно же, реализовывался в различных фактах русского бытия, и Радищев, и Карамзин противопоставили идею единства и согласия, мысль о русской культуре как самобытной, но в то же время и равной другим, т. е. полноправно включенной в общее европейское культурное пространство. В своих произведениях эти русские писатели и мыслители опирались прежде всего на идеи культурного синтеза и целого национальной культуры. Целое понималось ими как нерасчленимое единство национального культурного универсума, включающего и прошлое и настоящее, и русское и европейское начала в мышлении о себе, о России и русском. Именно принадлежностью к такого типа осмыслениям определялась для Карамзина и Радищева подлинно национальная русская Личность, стоявшая в центре их творческого внимания. Русская Личность, как видели ее оба писателя, и отражает в своих культурных проявлениях идеи синтеза и согласия, целостность и единство, тем самым возвращаясь к себе, к своим национальным истокам. У Радищева такое возвращение представлено, например, в образе пути: «Путешествие из Петербурга в Москву» и есть путь духовного самопознания русского человека. Герой-путешественник Карамзина тоже идет путем самореализации: в начале - из России в Европу, а позже - возвращаясь к своим историческим корням, где видит себя русской Личностью в «тусклом зеркале истории». При этом Карамзин считал, что именно словесность должна и может выразить «звуки сердца русского», «игру ума русского».

Таким образом, исследование национальной традиции открывает историю литературы XVIII века как особый период, закономерно и органично включенный в историю всей русской национальной литературы. Она оказывается тесно связанной с процессом культурного наследования национальной «коллективной памяти», решая сложную задачу ее интеграции в русскую культуру в момент экспансии чужого и чуждого. При этом происходит, с одной стороны, переосмысление чужого, т. е. переложение европейского опыта на языки русской ментальности, подчинение европейской информации собственным способам коммуникации и законам культурной парадигмы. С другой - одновременно активизируется интерес к национальному и собственному, который становится необходимым стабилизационным механизмом, обеспечивающим самоидентичность национального самосознания и самобытность русской культуры.

Так в литературных исканиях, творческих интуициях и обретениях второй половины XVIII столетия русская мысль находит искомый объект этнокультурной идентичности, обеспечивающий осознание и понимание России и русского как целостного, ценностного и непрерывного национального бытия. Главенствующая роль в озвучивании и актуализации формировавшихся концепций «новой России» принадлежала литературному дискурсу эпохи. Новая российская словесность становится не только знаком инновационных стратегий времени, но прежде всего - сферой реализации национальной памяти о себе, о коренном русском. В своих основных устремлениях и проявлениях: философских, антропологических, историософских, мистических, литературное сознание эпохи формирует и обозначает то особое культурное смысловое пространство, в котором русский человек мог ощущать себя подлинно национальной личностью. Русские литераторы не просто демонстрируют «привязанность к нашему особенному» (Н. М. Карамзин) или утопический культ русской старины, они создают емкий дискурс о России как родине и отечестве - едином родовом «доме», где старое и новое, русское и европейское, прошлое и современность сливаются в нераздельном целом.

Новая Россия», воспринятая сквозь призму национальной традиции и включенная в ее «смысловую цепь», становится пространством метафизической «встречи с родиной» и соединения распавшегося в начале столетия национального Я. Универсальный смысл. такого ментального построения опирался на синтезирующие идеи согласия, единства и целого, выразившие в своей совокупности оптимистические итоги драматической истории «осьмнадцатого столетия» и оставившие глубокий след в русской культуре. Высокие, идеальные и созидательные помыслы русской Личности конца XVIII века оформили основные параметры новой национальной идеологии, которая позднее станет «русской идеей» и будет строиться на тех же основаниях синтеза, целого, единства: «соборность» (А. Хомяков), «всеединство» (Вл. Соловьев), «софийность» (С. Булгаков), «общее дело» (Н. Федоров).

Так национальная традиция, проявив свои властные полномочия в сложном и противоречивом процессе интенсивного усвоения русской культурой европейского опыта, инициировала поиски концептуальных моделей «новой России», активизировала русское мышление о себе и о судьбах России, стала возвращением к себе и основанием идеи национального возрождения.

Список научной литературыГончарова, Ольга Михайловна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев 1981 - Авериицев С. С. Древнегреческая поэтика и мировая литература // Поэтика древнегреческой литературы. М, 1981. С. 3-14.

2. Аверинцев 1988 Аверинцев С. С. Византия и Русь: два типа духовности. Статья первая: Наследие священной державы // Новый мир. 1988, №7. С. 210-220.

3. Аверинцев 1996 Аверинцев С. С. Поэзия Державина // Из истории русской культуры, том IV (XVIII - начало XIX века). - М., 1996. С. 763 -780.

4. Автухович 1993 Автухович Т. Е. Риторическое начало в русской литературе XVIII в. // Проблема автора в художественной литературе: К 70-летию Б. О. Кормана. - Ижевск, 1993. С. 65-73.

5. Аглая Аглая. Кн. 1 - 2 / Изд. Н. М. Карамзин. - М., 1794 - 1795.

6. Адрианова-Перетц 1958 Адрианова-Перетц В. П. Изображение «внутреннего человека» в русской литературе XI - XIV веков // Вопросы изучения русской литературы XI - XX веков. - М.; Л., 1958. С. 15-24.

7. Адрианова-Перетц 1971 Адрианова-Перетц В. П. Из истории русской метафорической стилистики // Поэтика и стилистика русской литературы. Памяти академика Виктора Владимировича Виноградова. -Л., 1971. С. 28-34.

8. Адрианова-Перетц 1972 Адрианова-Перетц В. П. Человек в учительной литературе древней Руси // История жанров в русской литературе X - XVII вв. - Л., 1972. С. 3 - 68.

9. Азадовский 1958 Азадовский М. К. История русской фольклористики. Т. 1. -М., 1958.

10. Аксаков 2002 Аксаков К. С. О русском воззрении. Еще несколько слов о русском воззрении // Русская идея: Сборник произведений русских мыслителей. - М., 2002. С. 143 - 153.

11. Алексеев 1977 Алексеев А. А. Старое и новое в языке Радищева // А. Н. Радищев и литература его времени. - Л., 1977. С. 99 - 112. - (XVIII век. Сб. 12).

12. Алексеев 1983 Алексеев М. П. «Пророче рогатый» Феофана Прокоповича // Алексеев М. П. Сравнительное литературоведение. -Л., 1983. С. 96-118.

13. Алпатов 1985 Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII - первая половина XIX в.). - М., 1985.

14. Анисимов 1994 Анисимов Е. Россия без Петра: 1725 - 1740. - СПб., 1994.

15. Анненкова 1992 Анненкова Е. И. Традиции русской духовности в воззрениях К. С. Аксакова // Традиции в контексте русской культуры. Материалы к научной конференции. - Череповец, 1992. С. 7 - 8.

16. Антонов 1995 Антонов С. А. «Остров Борнгольм» Н. М. Карамзина: структура повествования и особенности композиции // Русский текст. Российско-американский журнал по русской филологии. 1995. № 3. С. 60 -73.

17. Апокрифические тексты 1994 Звезда волхвов: Поэтические, гностические, апокрифические тексты христианства. — Новочеркасск, 1994.

18. Аржанухин 1995 Аржанухин С. В. Философские взгляды русского масонства: По материалам журнала «Магазин свободнокаменщический». -Екатеринбург, 1995.

19. Арзуманова 1964 Арзуманова М. А. Русский сентиментализм в критике 90-х годов XVIII века // Русская литература XVIII века: Эпоха классицизма.-М.; Л., 1964. С. 197-223.- (XVIII век. Сб. 6).

20. Артановский 1993 Артановский С. Н. Идея нации в контексте интеллектуальной истории // Интеллигенция и нравственность: Социологические очерки. -М., 1993. С. 70 - 91.

21. Артемьева 1996 Артемьева Т. В. История метафизики в России XVIII века.-СПб., 1996.

22. Артемьева 1996а Артемьева Т. В. Русская историософия XVIII века: Теоретическое введение, программа спецкурса, текстологические иллюстрации. - СПб., 1996.

23. Артемьева 1999 — Артемьева Т. В. Философия в Петербургской Академии наук XVIII века. СПб., 1999.

24. Артемьева 2004 Артемьева Т. В. Mundus Symbolicum российского Просвещения // www.uni-konstanz.de/FuF/Philo/LitWiss/Slavistik/spb-kn/inhalt.html: В 3 ч. Ч. 1. С. 1 -23.

25. Арутюнова 1994 Арутюнова Н. Д. Молчание: Контексты употребления // Логический анализ языка: Язык речевых действий. М., 1994. С. 106-117.

26. Архипова 1978 АрхиповаА. В. О русском предромантизме //Русская литература. 1978, № 1. С. 14-25.

27. Арцыбашев 1823 Арцыбашев Н. Замечания на «Историю государства Российского» г. Карамзина // Казанский Вестник. 1823. Ч. 7, № 1. С. 5 — 38.

28. Афанасьев 1994 Афанасьев А. Н. Русские заветные сказки. - СПб., 1994.

29. Афанасьев 1990 Афанасьев Э. Федор Иванович Буслаев // Буслаев Ф. О литературе: Исследования; Статьи. - М., 1990. С. 3 - 28.

30. Афанасьева 2000 Афанасьева Э. М. «Молитва» в русской лирике XIX века // Русская стихотворная молитва XIX века: Антология. -Томск, 2000. С. 7 - 56.

31. Бадаланова-Покровская, Плюханова 1989 Бадаланова-Покровская Ф. К, Плюханова М. Б. Средневековые исторические формулы (Москва/ Тырново - Новый Царьград) // Труды по знаковым системам. Т. XXIII. - Тарту, 1989. С. 80 - 94.

32. Байбурин 1993 — Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре: Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. — СПб., 1993.

33. Байбурин 1994 Байбурин А. К. Ритуал: старое и новое // Историко-этнографические исследования по фольклору: Сб. статей памяти Сергея Александровича Токарева. - М., 1994. С. 35 - 48.

34. Барабаш 1989 -Барабаш Ю. «Знаю человека.». Григорий Сковорода: Поэзия. Философия. Жизнь. М., 1989.

35. Баранщиков 1995 Баранщиков В. Нещастные приключения Василья Баранщикова, мещанина Нижнего Новгорода, в трех частях света: в Америке, Азии и Европе с 1780 по 1787 год // Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. -М., 1995. С. 106- 133.

36. Барсков 1915 Барское Я. Л. Переписка московских масонов XVIII века. - Пг., 1915.

37. Барсков 1917 Барсков Я. Л. Письма А. М. Кутузова // Русский исторический журнал. 1917. Кн. 1 -2. С. 131-140.

38. Баткин 1990 Баткин Л. М. К спорам о логико-историческом определении индивидуальности // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М., 1990. С. 59-75.

39. Баткин 1994 Баткин Л. М. О том, как А. Я Гуревич возделывал свой аллод // Одиссей. Человек в культуре. 1994. - М., 1994. С. 5 - 28.

40. Бахтин 1975 Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. - М., 1975.

41. Бахтин 1979 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. - М., 1979.

42. Бахтин 1990 Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. - М., 1990.

43. Бегунов 1988 Бегунов Ю. К. Григорович-Барский В. Г. // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 1 (А - И). - JL, 1988. С.231 - 232.

44. Белецкий 1964 Белецкий А. И. Избранные труды по теории литературы. -М., 1964.

45. Белинский 1979 Белинский В. Г. Россия до Петра Великого // Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. Т. 4. - М., 1979. С. 7 - 63.

46. Белинский 1981 Белинский В. Г. Сочинения Державина. Сочинения Александра Пушкина. Общее значение слова литература // Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. Т. 6. -М, 1981. С. 7 - 550.

47. Белоброва 1982 Белоброва О. А. Географические сочинения в России XVII века // Барокко в славянских культурах. - М., 1982. С. 316 -325.

48. Беме 1994 Беме Я. Christosophia, или Путь ко Христу. - СПб., 1994.

49. Бердинских 2003 Бердинских В. А. Уездные историки: Русская провинциальная историография. - М., 2003.

50. Бердяев 1990 Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX и начала XX века // О России и русской философской культуре: Философы русского послеоктябрьского зарубежья. - М., 1990. С. 43 - 271.

51. Бердяев 1990а Бердяев Н. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. - М., 1990.

52. Бердяев 1998 Бердяев Н. А. Духовные основы русской революции. Опыты 1917-1918 гг. -СПб., 1998.

53. Березина 1973 Березина В. Г. Карамзин - журналист // Проблемы журналистики. Вып. 1. - Л., 1973. С. 98 - 114.

54. Берков 1952 Берков П. Н. История русской журналистики XVIII века. - М.; Л., 1952.

55. Берков 1977 Берков П. Н. История русской комедии XVIII века. -Л., 1977.

56. Берков 1981 Берков П. Н. Проблемы исторического развития литератур: Статьи. - Л., 1981.

57. Берковский 1975 Берковский Н. Я. О мировом значении русской литературы. - Л., 1975.

58. Бернштам 1988 Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX - начала XX века: Половозрастной аспект традиционной культуры. - Л., 1988.

59. Бестужев 1978 Бестужев А. А. О романе Н. Полевого «Клятва при гробе Господнем» // Литературно-критические работы декабристов. — М., 1978. С. 84- 137.

60. Библер 1989 Библер В. С. Диалог. Сознание. Культура (идея культуры в работах М. М. Бахтина) // Одиссей. Человек в истории. 1989.-М., 1989. С. 21-59.

61. Библер 1990 Библер В. С. Образ простеца и идея личности в культуре средних веков (Заметки на полях книги А. Я. Гуревича «Проблем средневековой народной культуры») // Человек и культура: Индивидуальность в истории культуры. -М., 1990. С. 81 - 125.

62. Билинкис 1971 Билинкис М. Я. Пространство и система персонажей в повестях М. М. Хераскова // Русская филология. - Тарту, 1971. С. 26 -35.

63. Богатырев 1975 Богатырев IT. Г. Знаки в театральном искусстве // Труды по знаковым системам. Т. VII. - Тарту, 1975. С. 7 - 21.

64. Богданов 1997 Богданов К. А. Очерки по антропологии молчания. Homo Tacens. - СПб., 1997.

65. Болотов 1885 А. Т. Болотов как критик и рецензент литературных произведений (публ. Н. В. Губерти) // Библиограф, 1885, № 9. С. 33 -38; № 10. С. 49-52.

66. Болотов 1993 Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков: В 3 т. -М., 1993.

67. Брикнер 1885 Брикнер А. Г. Путешествие Екатерины II в Крым // Исторический вестник: Историко-литературный журнал. 1885, сентябрь. С. 444 - 459.

68. Брода 1999 Брода М. Личность // Идеи в России. Idee w Rosji. Ideas in Russia. Leksykon rosyjsko-polsko-angielski pod redkcja Andrzeja de Lazari. T. 3. - Lodz, 1999. C. 225 - 226.

69. Буланов 1992 Буланов A. M. Философский и культурологический смысл мифологемы «сердце» // Литература и фольклор: Проблемы взаимодействия. Сб. научных статей. - Волгоград, 1992. С. 56 - 65.

70. Буньян 1990 -БунъянДж. Путешествие Пилигрима в небесную страну. Аллегорический рассказ. Gummersbach: Missionswerk Friedensstimme, 1990.

71. Буслаев 1734 Буслаев П. Умозрителство душевное описанное стихами о переселении в вечную жизнь превосходительной баронессы Марии Яковлевны Строгоновой, изданное в Москве 1734, генваря в 20 день чрез усерднейшаго слугу ея Петра Буслаева. - СПб., 1734.

72. Буслаев 1990 Буслаев Ф. О литературе: Исследования; Статьи. - М., 1990.

73. Бухаркин 1993 Бухаркин П. Е. Церковная словесность и проблема единства русской культуры // Культурно-исторический диалог: Традиция и текст. - СПб., 1993. С. 3 - 15.

74. Бухаркин 1996 Бухаркин П. Е. Православная Церковь и русская литература в XVIII - XIX веках: Проблемы культурного диалога. -СПб., 1996.

75. Бухаркин 2001 Бухаркин П. Е. Риторика и смысл: Очерки. - СПб., 2001.

76. Былинин 1989 Былинин В. К. «Лабиринт мира» в интерпретации русского поэта первой половины XVII в. // Развитие барокко и зарождение классицизма в России XVII - начала XVIII в. - М., 1989. С. 42-49.

77. Бычков 1991 Бычков В. В. Малая история Византийской эстетики. -Киев, 1991.

78. Ваганова 1995 Ваганова В. Сексуальное в свадебном обряде // Русский эротический фольклор: Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки. - М., 1995. С. 149- 156.

79. Вайскопф 1993 Вайскопф М. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. - М., 1993.

80. Вайскопф 1996 -Вайскопф М. Во весь логос: Религия Маяковского. — М.; Иерусалим, 1996.

81. Вайскопф 2002 Вайскопф М. Я. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. 2-е издание, исправленное и расширенное. - М., 2002.

82. Валицкая 1983 Валицкая А. 77. Русская эстетика XVIII века: Историко-проблемный очерк просветительской мысли. - М., 1983.

83. Васильев 1990 Васильев А. 3. Из истории категории «жанр» // Проблемы исторической поэтики. - Петрозаводск, 1990. С. 11 - 21.

84. Вацуро 1969 Вацуро В. Э. Литературно-философская проблематика повести Карамзина «Остров Борнгольм» // Державин и Карамзин в литературном движении XVIII - начала XIX века. - Л., 1969. С. 190 — 209.-(XVIII век. Сб. 8).

85. Вацуро 1986 Вацуро В. Э. «Подвиг честного человека» // Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь «умственные плотины»: Очерк о книгах и прессе пушкинской поры. - М., 1986. С. 29 -113.

86. Вдовина 1995 Вдовина Л. Н. Дворянский конституционализм в политической жизни России XVIII века // Монархия и народовластие в культуре Просвещения. -М., 1995. С. 25 - 36.

87. Вежбицкая 1996 Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. - М., 1996.

88. Великовский 1989 Великовский С. И. Культура как полагание смысла // Одиссей. Человек в истории. 1989. - М., 1989. С. 15 - 20.

89. Вернадский 1917 Вернадский Г. В. Русское масонство в царствование Екатерины II. — Пг., 1917.

90. Верцман 1958 Верцман И. Жан-Жак Руссо. - М., 1958.

91. Вигель 1989 Вигель Ф. Ф. Записки // Русские мемуары. Избранные страницы. 1880- 1825 гг. - М., 1989. С. 435 - 522.

92. Викторович 1992 Викторович В. А. Традиция как диалог в творчестве Достоевского // Традиции в контексте русской литературы. Материалы к научной конференции. - Череповец, 1992. С. 11 - 12.

93. Виноградов 1961 Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. -М., 1961.

94. Виноградов 1980 Виноградов В. В. О задачах стилистики: наблюдения над стилем Жития протопопа Аввакума // Виноградов В. В. О языке художественной прозы. - М., 1980. С. 3 - 41.

95. Виноградов 1990 Виноградов В. В. Избранные труды. Язык и стиль русских писателей. От Карамзина до Гоголя. - М., 1990.

96. Виролайнен 1991 Виролайнен М. Н. Типология культурных эпох русской истории // Русская литература. 1991, № 1. С. 3 - 20.

97. Вишневская 1964 Вишневская Г. А. Из истории русского романтизма (Литературно-теоретические суждения Н. М. Карамзина 1787 - 1792 гг.) // Вопросы романтизма в русской литературе. Сб. 2. — Казань, 1964. С. 26-106.

98. Власовский 1911 Власовский И. Основные черты мировоззрения М. В. Ломоносова: К 200-летию со дня рождения . 8 ноября 1711 - 1911 гг.-Харьков, 1911.

99. Волгин 1950 Волгин В. П. Социальное учение Мабли//Мабли Г. Избранные произведения. - М.; Л., 1950. С. 5 - 31.

100. Воронцов 1878 Воронцов А. Р. «Записки» графа А. Р. Воронцова (1758) // Путешествия русских людей за границу в XVIII веке / Сост. К. В. Сивков. - СПб., 1878. С. 66 - 89.

101. Вяземский 1989 Вяземский П. А. Записные книжки // Русские мемуары. Избранные страницы. 1880 - 1825 гг. - М., 1989. С. 523 -536.

102. Галактионов, Никандров 1989 Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Русская философия IX - XIX вв. 2-е издание, исправленное и дополненное. - Л., 1989.

103. Гамалея 1836 Гамалея С. И. Письма С. И. Г.: В 2 кн. М., 1836.

104. Геливер 1997 Геливер Б. Школы мистерий и герметические ордена //Гностики, или О «лжеименном знании». - Киев, 1997. С. 411 -463.

105. Герасимова 1993 Герасимова Н. М. Поэтика «Жития» протопопа Аввакума: Учебное пособие. - СПб., 1993.

106. Герцен 1990 Герцен А. И. Предисловие Искандера // Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А. И. Герценаи Н. П. Огарева. Записки сенатора И. В. Лопухина. Репринтное воспроизведение. М., 1990. С. Ill - VIII.

107. Гиппиус 1939 Гиппиус В. В. «Вестник Европы» 1802 - 1830-х годов // Учен. зап. ЛГУ. Сер. «Филологические науки». Вып. 3, № 46. - Л., 1939. С. 201 -228.

108. Глинка 1996 Глинка С. Н. Записки // Золотой век Екатерины Великой: Воспоминания. - М., 1996. С. 17 - 165.

109. Гоголь 1994 Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 9 т. - М., 1994.

110. Голенко 1997 — Голенко С. И. К проблеме оснований бытия культуры // Человек Философия - Гуманизм: Тезисы докладов и выступлений I Российского философского конгресса (4 — 7 июня 1997 г.): В 7 т. Т.6. Философия культуры. - СПб., 1997. С. 32 - 34.

111. Гончаров 1997 Гончаров С. А. Творчество Гоголя в религиозно-мистическом контексте: Монография. - СПб., 1997.

112. Гончарова 1992 — Гончарова О. М. Эстетика текста в творческой деятельности Н. М. Карамзина // Н. М. Карамзин: Проблемы изучения и преподавания на современном этапе. Тезисы докладов на I Карамзинских чтениях. Ульяновск, 1992. С. 7 - 8.

113. Гончарова 1996 Гончарова О. М. «Греческий текст» в русской культуре конца XVIII века // Культура и текст. Материалы международной конференции «Культура и текст». - СПБ.; Барнаул, 1996. С. 94- 100.

114. Гончарова 1997 Гончарова О. М. Гностическая мотивика футуризма: В. Маяковский // Эстетика. Культура. Образование. Материалы IV международной конференции. - СПб., 1997. С. 251 -259.

115. Гончарова 1999 Гончарова О. М. Традиции византизма в русской культуре и литературе // Русистика и современность. Материалы 2-ймеждународной научно-практической конференции 29-30 июня 1999. -СПб., 1999. С. 91 -94.

116. Гончарова 1999а Гончарова О. М. Утопия «чистоты» в русской культуре // Studia Litteraria polono-slavica. 4. - Warszawa, 1999. С. 83 -93.

117. Гончарова 2001а — Гончарова О. М. Эстетические решения русских мистиков (религиозно-мистический дискурс в русской культуре XVIII века) // Polonica. Rossica. Cyclica. Профессору Рольфу Фигуту к 60-летию.-М., 2001. С. 133- 149.

118. Гончарова 2002 Гончарова О. М. Эстетические модели женской идеальности в русской культуре XVIII века // Язык - тендер -традиция: Материалы международной научной конференции 25 - 27 апреля 2002 г. - СПб., 2002. С. 3 8 - 46.

119. Гончарова 2002а Гончарова О. М. О чем поет кузнечик? // Традиционные модели в фольклоре, литературе, искусстве. В честь Натальи Михайловны Герасимовой. - СПб., 2002. С. 140 - 151.

120. Горбунов 1994 Горбунов Б. В. Мужские состязательные игры в контексте традиционно-бытовой культуры русского народа // Традиционные формы досуга: История и современность. - М., 1994. С. 119-132.

121. Гордин 1999 Гордин Я. А. Мистики и охранители. Дело о масонском заговоре. - СПб., 1999.

122. Горшков 1982 Горшков А. И. Язык предпушкинской прозы. -М., 1982.

123. Грассгоф 1971 Грассгоф X. О перспективе в повестях Карамзина // Поэтика и стилистика русской литературы. Памяти академика Виктора Владимировича Виноградова. - JL, 1971. С. 95 - 101.

124. Грек 1994 Грек А. Г. О словах со значением речи и молчания в русской духовной традиции // Логический анализ языка: Язык речевых действий. -М., 1994. С. 117-125.

125. Григорович-Барский 1885 Григорович-Барский В. .Г. Странствования Василья Григоровича-Барского по святым местам с 1723 по 1747 год: В 2 т. - СПб., 1885.

126. Григорьев 1980 Григорьев А. Эстетика и критика. - М., 1980.

127. Гришакова 1992 Гришакова М. Символическая структура поэм М. Хераскова // В честь 70-летия профессора Ю. М. Лотмана: Сб. статей. -Тарту, 1992. С. 30-48.

128. Гуковский 1933 Гуковский Г. А. За изучение восемнадцатого века // Литературное наследство: XVIII век. - М., 1933. С.295 - 302.

129. Гуковский 1936 Гуковский Г. А. Поэты XVIII века. - Л., 1936.

130. Гуковский 1938 Гуковский Г. А. Очерки истории русской литературы XVIII века. - Л., 1938.

131. Гуковский 1939 Гуковский Г. А. Русская литература XVIII века: Учебник для высших учебных заведений. - М., 1939.

132. Гулыга 1982 Гулыга А. В. Шеллинг. -М., 1982.

133. Гуминский 1977 Гуминский В. М. К вопросу о жанре «путешествий» // Филология. Вып. 5. - М., 1977. С. 82 - 92.

134. Гуминский 1987 Гуминский В. Открытие мира, или Путешествия и странники. -М., 1987.

135. Гуревич 1984 Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. — М., 1984.

136. Гуревич 1989 Гуревич А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии: о новом направлении в зарубежной историографии И Одиссей. Человек в истории. 1989. - М., 1989. С. 114 - 135.

137. Гуревич 1992 Гуревич А. Я. Послесловие // Ле Гофф Ж. Цивилизации средневекового Запада. - М., 1992. С. 352 - 373.

138. Гуськов 2001 Гуськов Н. А. Крылов // Три века Санкт-Петербурга. Энциклопедия в 3 т. Т.1: Осьмнадцатое столетие. В 2 кн. Кн. 1. - СПб., 2001. С. 507-508.

139. Давыдов 1838 Давыдов И. И. Эпическая поэзия отечественная: «Россияда»; поэмы «Владимир» и «Полтава» // Давыдов И. И. Чтения о словесности. Курс третий. М., 1838. С. 283 - 304.

140. Даль 1994 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. - М.: 1994.

141. Данилевский 1978 Данилевский Р. Ю. Виланд и его «История абдеритов» // Виланд К. М. История абдеритов. - М., 1981. С. 221 -244.

142. Даркевич 1992 Даркевич В. Я. Народная культура Средневековья: Пародия в литературе и искусстве IX - XVI вв. - М., 1992.

143. Дашкова 1990 Дашкова Е. Р. Литературные сочинения. - М., 1990.

144. Дергачев 1970 Дергачев И. 3. О художественном методе Н. М. Карамзина // Учен. зап. Ульян. ГПИ им. Н. И. Ульянова, 1970. Т. XXV. С. 291-306.

145. Дмитриев 1863 Дмитриев М. А. Князь И. М. Долгорукий и его сочинения. - М., 1863.

146. Добролюбов 1986 Добролюбов Н. А. Избранное. - М., 1986.

147. Доланский 1966 Доланский Ю. Херасков и Гавличек // Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры. - М.; Л., 1966. С. 213 -219. - (XVIII век. Сб. 7).

148. Доланский 1975 Доланский Ю. Херасков и Линда // Русская литература XVIII века и ее международные связи. - Л., 1975. С. 135 -142.- (XVIII век. Сб. 10).

149. Долгов 1999 Долгов В. В. Очерки истории общественного сознания Древней Руси XI - XIII веков. - Ижевск, 1999.

150. Долгорукая 1992 Долгорукая Н. Б. Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой, дочери г. фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева. - СПб., 1992.

151. Дороватская 1911 Дороватская В. О заимствованиях Ломоносова из Библии // М. В. Ломоносов. 1711 - 1911. Сб. статей под ред. В. В. Сиповского. - СПб., 1911. С. 33 - 92.

152. Егоров 1999 Егоров Б. Ф. Жизнь и творчество Ю. М. Лотмана. - М., 1999.

153. Екатерина 1850 — Екатерина II, имп. Сочинения императрицы Екатерины II: В 8 т. СПб., 1850.

154. Елеонская 1978 Елеонская А. С. Русская публицистика второй половины XVII века. - М., 1978.

155. Елеонская 1990 Елеонская А. С. Русская ораторская проза в литературном процессе XVII века. - М., 1990.

156. Елистратова 1973 Елистратова А. Эпистолярная проза романтиков // Европейский романтизм: Сб. статей. - М., 1973. С.309 -351.

157. Емельянов 1995 Емельянов Л. «Слава есть право на счастие.» // Карамзин Н. М. Избранное. - СПб., 1995. С. 5 - 20.

158. Емельянова 1990 Емельянова Л. А. Поэтика поэмы М. М. Хераскова «Плоды наук» // Проблемы изучения русской литературы XVIII века. - Л., 1990. С. 47 - 56.

159. Еремеев 1990 Еремеев А. Е. К вопросу о понятии «философская проза» // Вопросы русской литературы. Вып. 1 (55). - Львов, 1990. С. 84-91.

160. Еремеев 1999 Еремеев А. Е. Философская проза // Литературоведческие термины: (материалы к словарю). Вып. 2. -Коломна, 1999. С. 97-101.

161. Есаулов 1995 Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. - Петрозаводск, 1995.

162. Жаравина 1992 —Жаравина Л. В. Фольклоризм в системе ценностей «массовой» культуры // Литература и фольклор: Проблемы взаимодействия. Волгоград, 1992. С. 4 - 13.

163. Жаравина 1996 Жаравина Л. В. А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь: Философско-религиозные аспекты литературного развития 1830 - 1840-х годов. - Волгоград, 1996.

164. Живов 1994 Живов В. М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов. - М., 1994.

165. Живов 1996 Живов В. М. Язык и культура в России XVIII века. -М., 1996.

166. Живов 1996а — Живов В. М. Государственный миф в эпоху просвещения и его разрушение в России конца XVIII века // Из истории русской культуры, том IV (XVIII начало XIX века). - М., 1996. С. 657-684.

167. Живов 19966 Живов В. М. Культурные реформы в системе преобразований Петра I // Из истории русской культуры, том III (XVII - начало XVIII века). - М., 1996. С. 528 - 583.

168. Живов 1996в Живов В. М Кощунственная поэзия в системе русской культуры XVIII - начала XIX века // Из истории русской культуры, том IV (XVIII - начало XIX века). - М., 1996. С. 701 - 753.

169. Живов 1997 Живов В. М. Первые русские литературные биографии как социальное явление: Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков // Новое литературное обозрение. 1997. № 25. С. 24-83.

170. Жирмунский 1919 Жирмунский В. М. Религиозное отречение в истории романтизма: Материалы для характеристики Клеменса Брентано и гейдельбергских романтиков. — М., 1919.

171. Житие Аввакума 1991 Житие Аввакума и другие его сочинения. — М., 1991.

172. Жуковский 1902 Жуковский В. А. Полн. собр. соч.: В 10т.-СПб., 1902.

173. Задонский 2000 — Тихон Задонский, св. Сокровище духовное, от мира собираемое. М., 2000.

174. Западов 1988 Западов В. А. Александр Радищев - человек и писатель // Радищев А. Н. Сочинения. - М., 1988. С. 3 - 24.

175. Западов 1992 Западов В. А. Примечания // Радищев А. Н. Путешествие из Петербурга в Москву. Вольность. - СПб., 1992. С. 644 -670.

176. Западов 1995 Западов В. А. Литературные направления в русской литературе XVIII века. - СПб., 1995.

177. Зверева 2000 Зверева Т. В. О специфике слова в эпоху Просвещения // Вестник Удмуртского университета. Филология. -Ижевск, 2000. С. 115-119.

178. Зеньковский 1991 Зеньковский В. В. На пороге философии // Зеньковский В. В. История русской философии: В 4 т. Т. 1, ч. 1. - Л., 1991. С. 31-112.

179. Зеньковский 1997 Зеньковский В. В. Русские мыслители и Европа. -М., 1997.

180. Зорин 2001 Зорин А. Кормя двуглавого орла. Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII — первой трети XIX века.-М., 2001.

181. Зуев 1787 Зуев В. Ф. Путешественные записки Василья Зуева от Санкт-Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 году. - СПб., 1787.

182. Иванов 1993 Иванов Вяч. Вс. Россия и гнозис // 500 лет гнозиса в Европе. Гностическая традиция в печатных и рукописных книгах: Каталог выставки. - Амстердам, 1993. С. 12-21.

183. Ивашина 1978 Ивашина Е. С. «Путешествие» как жанр русской литературы конца XVIII - первой трети XIX века (к спецификеизучения)// Культурологические аспекты истории и теории русской литературы. М., 1978. С. 50 - 55.

184. Ивлева 1994 — Ивлева Л. М. Ряженье в русской традиционной культуре. СПб., 1994.

185. Избранная библиотека 1784 Избранная библиотека для християнского чтения: в 4 ч. -М.: тип. И. Лопухина, 1784.

186. Избранные слова 1868 Избранные слова святых отцов в честь и славу пресвятой Богородицы. - СПб., 1868.

187. Ионин 1981 Ионин Г. И. Спор «древних» и «новых» и проблема историзма в русской критике 1880 - 1810 годов // Проблемы историзма в русской литературе: Конец XVIII - начало XIX в. - Л., 1981. С. 192 — 204.-(XVIII век. Сб. 13).

188. Истомин 1898 Истомин В. Главнейшие особенности языка и слога произведений М. М. Хераскова, А. П. Сумарокова и имп. Екатерины И. - Варшава, 1898.

189. История Карамзин И. М. История государства Российского: В 12 т. - Калуга: Изд-во «Золотая аллея». Т. I - IV, 1993; Т. V - VIII, 1997; Т. IX-XII, 1997.

190. Исупов 1992 — Исупов К. Г. Русская эстетика истории. СПб., 1992.

191. Исупов 2000 Исупов К. Г. Диалог столиц в историческом движении // Москва - Петербург: pro et contra. - СПб., 2000. С. 6 - 78.

192. Каменский 1971 Каменский 3. А. Философские идеи русского Просвещения (деистическо-материалистическая школа). -М., 1971.

193. Каменский 1980 Каменский 3. А. Русская философия начала XIX века и Шеллинг. - М., 1980.

194. Каменский 1999 Каменский А\ Российская империя в XVIII веке: традиции и модернизация. -М., 1999.

195. Канунова 1967 — Кануноеа Ф. 3. Из истории русской повести: Историко-литературное значение повестей Н. М. Карамзина. Томск, 1967.

196. Карамзин 1964 Карамзин Н. М. Избранные сочинения: В 2 т. - М.; Л., 1964.

197. Карамзин 1982 Карамзин Н. М. Избранные статьи и письма. -М., 1982.

198. Карамзин 1984 Карамзин Н. М. Сочинения: В 2 т. - Л., 1984.

199. Карамзин 1988 — Карамзин Н. М. Записки старого московского жителя: Избранная проза. М., 1988.

200. Карамзин 1991 Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. - М., 1991.

201. Карасев 1995 Карасев Л. В. Онтологический взгляд на русскую литературу. - М., 1995.

202. Каталог 1993 500 лет гнозиса в Европе. Гностическая традиция в печатных и рукописных книгах: Каталог выставки. — Амстердам, 1993.

203. Кафанова 1981 Кафанова О. Б. Карамзин — переводчик: Автореферат дис. на соиск. . кандидата филол. наук. - Томск, 1981.

204. Кафанова 1986 Кафанова О. Б. «Пантеон иностранной словесности» Н. М. Карамзина // Проблемы метода и жанра: Сб. статей. - Томск, 1986. С. 11 - 24.

205. Киприан 1996 Киприан (Керн), архимандрит. Антропология св. Григория Паламы. - М., 1996.

206. Киреевский 1979 Киреевский И. В. Критика и эстетика. - М., 1979.

207. Киселева 1992 — Киселева Л. «Домашние» пьесы И. А. Крылова // Сборник статей к 70-летию проф. Ю. М. Лотмана. Тарту, 1992. С. 155-162.

208. Кислягина 1976 Кислягина Л. Г. Формирование общественно-политических взглядов Н. М. Карамзина (1785 - 1803 гг.). - М., 1976.

209. Ключевский 1895 Ключевский В. О. Воспоминания о Новикове и его времени // Русская мысль. 1895, № 1. С. 38 - 60.

210. Ключевский 1958 Ключевский В. О. Курс русской истории // Ключевский В. О. Сочинения: В 8 т. Т. 5. - М., 1958.

211. Ключевский 1983 Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. - М., 1983.

212. Кобзев 1998 Кобзев И. И. «Петербургия» и «Московия» // Культурологические исследования: Направления, школы, проблемы. -СПб., 1998. С. 109-111.

213. Ковалев 1986 Ковалев К. Орфеи реки Невы: Культурно-исторические очерки. - М., 1986.

214. Ковалева 1975 — Ковалева Н. И. Литературное путешествие как жанр в русской литературе XVIII в. // Проблемы литературных жанров. -Томск, 1975. С. 26-28.

215. Ковалинский 1973 Ковалинский М. И. Жизнь Григория Сковороды // Сковорода Г. Сочинения: В 2 т. Т. 2. -М., 1973. С. 373 - 414.

216. Ковалев, Могильный 1998 Ковалев В. М, Могильный Н, П. Традиции, обычаи и блюда русской кухни. - М., 1998.

217. Ковальска 2001 Ковальска X. Раскол // Идеи в России. Idee w Rosji. Ideas in Russia. Leksykon rosyjsko-polsko-angielski pod redkcja Andrzeja de Lazari. T. 4. - Lodz, 2001. C. 468 - 482.

218. Кожинов 1973 Кожинов В. В. О принципах построения истории литературы (методологические заметки) // Контекст - 1972: Литературно-теоретические исследования. - М., 1973. С. 276 - 304.

219. Кожинов 1977 Кожинов В. В, Типология и своеобразие. (Еще раз о построении истории русской литературы) // Контекст - 1975: Литературно-теоретические исследования. - М., 1977. С. 241 - 266.

220. Кожинов 1999 Кожинов В. В. История Руси и русского слова: Опыт беспристрастного исследования. - М., 1999.

221. Козлов 1989 Козлов В. П. «История государства Российского» Н. М. Карамзина в оценках современников. - М., 1989.

222. Колесов 1996 Колесов В. В. Средневековый текст как единство поэтических средств языка // Труды отдела древнерусской литературы. Т. L. - СПб., 1996. С. 92-98.

223. Колесов 2004 Колесов В. В. Язык и ментальность. - СПб., 2004.

224. Конев 1997 Конев В. А. Специфика мира культуры // Человек — Философия - Гуманизм: Тезисы докладов и выступлений I Российского философского конгресса (4-7 июня 1997 г.): В 7 т. Т.6. Философия культуры. - СПб., 1997. С. 68 - 71.

225. Коновалов 1908 Коновалов Д. Г. Религиозный экстаз в русском мистическом сектантстве. - Сергиев Посад, 1908.

226. Коровин 1990 Коровин В. И. «Наслаждающее размышление самого себя» // Ландшафт моих воображений: Страницы прозы русского сентиментализма. -М., 1990. С. 5 - 28.

227. Костюхин 1988 Костюхин Е. А. Древняя Русь в рыцарском ореоле // Приключения славянских витязей: Из русской беллетристики XVIII века.-М., 1988. С. 5-20.

228. Коцингер 1992 Коцингер С. Возвышенное у Гоголя: власть риторики и возвышенное искусство // Традиции и новаторство в русской классической литературе (. Гоголь . Достоевский .). — СПб., 1992. С. 3-24.

229. Кочеткова 1964 Кочеткова Н. Д. Идейно-литературные позиции масонов 80 - 90-х годов XVIII века и Н. М. Карамзин // Русская литература XVIII века: Эпоха классицизма. -М.; Л., 1964. С. 176 - 196. - (XVIII век. Сб. 6).

230. Кочеткова 1975 Кочеткова Н. Д. Ораторская проза декабристов и традиции русской литературы XVIII века (А. Н. Радищев) // Литературное наследие декабристов. - Л., 1975. С. 100 - 120.

231. Кочеткова 1980 Кочеткова Н. Д. Радищев // История русской литературы: В 4 т. Т. 1. - Л., 1980. С. 707 - 725.

232. Кочеткова 1981 Кочеткова Н. Д. Формирование исторической концепции Карамзина - писателя и публициста // Проблемы историзма в русской литературе: Конец XVIII - начало XIX в. - Л., 1981. С. 132 -155.-(XVIII век. Сб. 13).

233. Кочеткова 1994 Кочеткова Н. Д. Литература русского сентиментализма: Эстетические и художественные искания. - СПб., 1994.

234. Кочеткова 2001 Кочеткова И. Д. Карамзин // Три века Санкт-Петербурга. Энциклопедия в 3 т. Т. 1: Осьмнадцатое столетие: В 2 кн. Кн. 1. - СПб., 2001. С. 436 - 438.

235. Красноречие 1987 Красноречие Древней Руси: XI - XVII вв. - М., 1987.

236. Крестова 1966 Крестова Л. В. Повесть Н. М. Карамзина «Сиерра-Морена» // Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры. -М.; Л., 1966. С. 361 - 366. - (XVIII век. Сб. 7).

237. Крылов 1978 — Крылов И. А. Похвальная речь Ермалафиду, говоренная в собрании молодых писателей // Русская литературная критика XVIII века: Сб. текстов. М., 1978. С. 256 - 264.

238. Кряжимская 1958 Кряжимская И. А. Театрально-критические статьи Н. М. Карамзина в «Московском журнале» // XVIII век. Сб. 3. -М.; Л, 1958. С. 262-275.

239. Кузнецов 1993 Кузнецов А. М. Комментарии // Карамзин Н. М. История государства Российского: В 12 т. Т. I - IV. - Калуга, 1993. С. 124 - 140, 273 - 283, 402 - 411, 539 - 550.

240. Кулакова 1947 Кулакова Л. И. Херасков // История русской литературы: В 10 т. Т. 4. Ч. 2. - М.; Л., 1947. С. 320 - 342.

241. Кунцевич 1901 Кунцевич Г. «Россияда» Хераскова и «История о Казанском царстве» // Журн. Мин. Народн. Просвещения. 1901. Т. 70, январь. С. 1-15.

242. Кунцевич 1905 Кунцевич Г. 3. История о Казанском царстве или Казанский летописец: опыт историко-литературного исследования. — СПб., 1905.

243. Купреянова 1978 Купреянова Е. Н. Французская революция 1789- 1794 гг. и русская литература // Русская литература. 1978, № 2. С. 87- 107.

244. Купреянова, Макогоненко 1976 Купреянова Е. Н., Макогоненко Г. П. Национальное своеобразие русской литературы. - Л., 1976.

245. Кюхельбекер 1979 Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи.-Л., 1979.

246. Лазари 1999 Лазари А. Я, мы, они // Идеи в России. Idee w Rosji. Ideas in Russia. Leksykon rosyjsko-polsko-angielski pod redkcja Andrzeja de Lazari. T. 2. - Lodz, 1999. C. 466 - 468.

247. Ланщиков 1988 Ланщиков А. Вопросы истории - вопросы современности // Москва. 1988, № 10. С. 175 - 187.

248. Лахманн 2001 Лахманн Р. Демонтаж красноречия: Риторическая традиция и понятие поэтического. - СПб., 2001.

249. Лебедев 1882 Лебедев Н. А. Березовский и Бортнянский как композиторы церковного пения. - СПб., 1882.

250. Лебедева 1992 Лебедева О. Б. Традиция оды и сатиры в жанре «высокой комедии» .// Традиции в контексте русской культуры. Материалы к научной конференции. — Череповец, 1992. С. 47 - 49.

251. Лебедева 2000 — Лебедева О. Б. История русской литературы XVIII века: Учебник. -М., 2000.

252. Левашов 1995 Левашов П. А. Цареградские письма // Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. - М., 1995. С. 38 - 100.

253. Левин 1967 Левин Ю. Д. Английская просветительская журналистика в русской литературе XVIII века // Эпоха Просвещения: Из истории международных связей русской литературы. - М., 1967. С. 3-79.

254. Левин 1992 Левин Ю. И. Семиосфера Венички Ерофеева // Сборник статей к 70-летию проф. Ю. М. Лотмана. — Тарту, 1992. С. 486 -500.

255. Левинсон 1991 Левинсон А. Г. Попытка реставрации балаганных гуляний в нэповской России (к социологии культурных форм) // Одиссей. Человек в истории. 1991.-М., 1991. С. 137 - 159.

256. Леви-Строс 1994 Леви-Строс К. Руссо - отец антропологии // Леви-Строс К. Первобытное мышление. -М., 1994. С. 19 - 28.

257. Лихачев 1984 Лихачев Д. С. Смеховой мир Древней Руси // Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. - Л., 1984. С. 7-25.

258. Лихачев 1987 Лихачев Д. С. Избранные работы: В 3 т. - Л., 1987.

259. Лихачев 1987а Лихачев Д. С. Великий путь: Становление русской литературы XI - XVII веков. - М., 1987.

260. Ловягин 1917 Ловягин А. М. Старинные русские географические карты // Ловягин А. М. Исторические и библиографические очерки. Вып. l.-Пг., 1917. С. 83-92.

261. Ломоносов 1986 Ломоносовы. Избранная проза. -М., 1986.

262. Лонгинов 1867 Лонгинов М. Н. Новиков и московские мартинисты. - М., 1867.

263. Лопатин 1992 Лопатин В. С. Потемкин и Суворов. - М., 1992.

264. Лопухин 1780 Лопухин И. В. Рассуждение о злоупотреблении разума некоторыми новыми писателями, и опровержение их вредных правил, сочиненное россиянином. -М., 1780.

265. Лопухин 1990 Лопухин И. В. Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Записки сенатора И. В. Лопухина. Репринтное воспроизведение. — М., 1990.

266. Лопухин 1997 Лопухин И. В. Масонские труды: Духовный рыцарь. Некоторые черты о внутренней Церкви. -М., 1997.

267. Лосев 1991 Лосев А. Ф. Русская философия // Введенский А. И., Лосев А. Ф., Радлов Э. Л., Шпет Г. Г. Очерки истории русской философии. - Свердловск, 1991. С. 67 - 95.

268. Лосев 1993 Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. - М., 1993.

269. Лосев 2001 Лосев А. Ф. Вместо послесловия // Гулыга А. В. Немецкая классическая философия. - М., 2001. С. 404 - 408.

270. Лосский 1991 Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной церкви: Догматическое богословие.-М., 1991.

271. Лотман 1961 — Лотман Ю. М. Пути развития русской просветительской прозы XVIII века // Проблемы русского Просвещения в литературе XVIII века. М.; Л., 1961. С.79 - 106.

272. Лотман 1969 Лотман Ю. М. Руссо и русская культура XVIII -начала XIX века // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. - М., 1969. С. 555 - 604.

273. Лотман 1981 Лотман Ю. М. Идея исторического развития в русской культуре конца XVIII - начала XIX столетия // Проблемы историзма в русской литературе: Конец XVIII - начало XIX века. - Л., 1981. С. 82 - 90. - (XVIII век. Сб. 13).

274. Лотман 1987 Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина. - М., 1987.

275. Лотман 1992 Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1992-1993.

276. Лотман 1994 Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). - СПб., 1994.

277. Лотман 1995 Лотман Ю. М. Не-мемуары // Лотмановский сборник. Вып. I.-M., 1995. С. 5-53.

278. Лотман 1996 Лотман Ю. М. Очерки по истории русской культуры XVIII - начала XIX века // Из истории русской культуры, том IV (XVIII-начало XIX века).-М., 1996. С. 13 -346.

279. Лотман 1996а Лотман Ю. М. Несколько слов о статье В. М. Живова «Кощунственная поэзия.». // Из истории русской культуры, том IV (XVIII - начало XIX века). - М., 1996. С. 755 - 762.

280. Лотман, Успенский 1984 Лотман Ю. М. Успенский Б. А. «Письма русского путешественника» Карамзина и их место в развитии русской культуры // Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. - Л., 1984. С. 525-606.

281. Лотман, Успенский 1994 Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Успенский Б. А. Избранные труды. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. - М., 1994. С. 219 - 253.

282. Лузянина 1971 Лузянина Л. Н. Об особенностях изображения народа в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина // Русская литература XIX - XX веков. - Л., 1971. С. 3 - 18. - (Учен. зап. ЛГУ, №355, вып. 76).

283. Лурье 1995 Лурье М. Л. Эротические игры ряженых в русской традиции (по дореволюционным публикациям) // Русский эротическийфольклор: Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки. М., 1995. С. 177 - 184.

284. Луцевич 2001 Луцевич Л. Ф. Псалтырь в русской литературе: Стихотворные переложения псалмов в русской поэзии XVIII века. -Кишинев, 2001.

285. Люсый 2003 Люсый А. П. Крымский текст в русской литературе. — СПб., 2003.

286. Ляпин 1989 -Ляпин С. X. «Фактуальность» культурного феномена// Семиотика культуры. Архангельск, 1989. С. 6 - 11.

287. Ляпин 1997 Ляпин С. X. Концептологическая формула факта // Концепты: Научные труды Центроконцепта. Вып. 2. — Архангельск, 1997. С. 5-71.

288. Магазин свободнокаменщический 1784 Магазин свободнокаменщической, содержащий в себе: речи, говоренныя в собраниях; песни, письма, разговоры и другия разныя краткия писания, стихами и прозою. Т. 1.4. 1 - 2. - М.: тип. И. Лопухина, 1784.

289. Майков 1975 Майков В. Н. Литературная критика. - Л., 1975.

290. Макина 1963 Макина М. А. Поэмы М. М. Хераскова (К вопросу о формировании мировоззрения и стиля русского сентиментализма) // Учен. зап. Новгород. Гос. педагогического института. Т. IX. 1963. С. 121-134.

291. Макогоненко 1980 Макогоненко Г. П. Письма русских писателей XVIII века и литературный процесс // Письма русских писателей XVIII века.-Л., 1980. С. 3-41.

292. Макогоненко 1981 Макогоненко Г. П. Из истории формирования историзма в русской литературе // Проблемы историзма в русской литературе: Конец XVIII - начало XIX в. - Л., 1981. С. 3 - 65. - (XVIII век. Сб. 13).

293. Макогоненко 1984 Макогоненко Г. П. Николай Карамзин -писатель, критик, историк // Карамзин Н. М. Сочинения: В 2 т. Т. 1. -Л., 1984. С. 5-50.

294. Макогоненко 1987 Макогоненко Г. П. Древняя Россия, открытая Карамзиным // Карамзин Н. М. Предания веков: Сказания, легенды, рассказы из «Истории государства Российского». - М., 1987. С. 5 - 28.

295. Максимов 1986 Максимов С. В. Из очерков народного быта: Крестьянские календарные праздники // Максимов С. В. Литературные путешествия. - М., 1986. С. 244 - 371.

296. Мальгин 1798 Мальгин Т. Зерцало Российских Государей с 862 по 1789 год, изображающее их родословие, союзы, потомство, время рождения, царствования и кончины и вкратце деяния с достопамятными происшествиями. — СПб., 1789.

297. Мальцева 2000 Мальцева Т\ В. Литературная полемика и процесс жанрообразования в комедиографии XVIII века: Монография. - СПб., 2000.

298. MB -Московские ведомости. № 1 104. -М., 1795.

299. Мамардашвили 1990 Мамардашвили М. Как я понимаю философию. - М., 1990.

300. Мамардашвили 1990а Мамардашвили М. К. Сознание как философская проблема//Вопросы философии. 1990. № 10. С. 3 - 18.

301. Маркелов, Панченко 1996 Маркелов Г. В., Панченко Ф. В. О литургическом творчестве выговцев // Труды отдела древнерусской литературы. Т. L. - СПб., 1996. С. 220 - 228.

302. Марков 1991 Марков Б. В. Коммуникативная природа эстетического действия // М. Бахтин и философская культура XX века (Проблемы бахтинологии). Вып. 1. - СПб., 1991. С. 31-42.

303. Маяковский 1957 Маяковский В. В. Киев // Маяковский В. В. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 6.-М., 1957. С. 9-12.

304. Маяцкий 1994 Маяцкий М. Некоторые подходы к проблеме визуальности в русской философии // Логос: Философско-литературный журнал. 1994. № 6. С. 47 - 76.

305. Медведев 1992 Медведев Ю. М. Летопись неистовых волшебств // Старинные диковинки: Т. 3. - Кн. II: Волшебно-богатырские повести XVIII века. -М., 1992. С. 481 -491.

306. Мережковский 1991 Мережковский Д. С. «Больная Россия»: Избранное.-Л., 1991.

307. МЖ Московский журнал. Ч. I - VIII / Изд. Н. М. Карамзин. - М., 1791 -1792.

308. Мерзляков 1815 Мерзляков А. Ф. Россияда, поэма эпическая г-на Хераскова (Письмо к другу) // Амфион. Кн. 1 —3;5 — 6; 8 — 9. — М., 1815.

309. Мещерский 1981 Мещерский Н. А. История русского литературного языка. - Л., 1981.

310. Минаков 2001 Минаков А. Ю. Предисловие // Консерватизм в России и мире: Прошлое и настоящее. Вып. 1. - Воронеж, 2001. С. 3 — 10.

311. Миронов 1990 Миронов Б. Н. Русский городе 1740- 1860-е годы. -Л., 1990.

312. Мифы 1988 Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. - М., 1988.

313. Михельсон 1970 Михелъсон В. А. «Письма русского путешественника» Карамзина в их отношении к реализму // Метод и мастерство: Сб. статей. Вып. 1. - Вологда, 1970. С. 66 - 76.

314. Моисеева 1971 Моисеева Г. Н. Из истории русского литературного языка («Сатира на употребляющих французские слова в русских разговорах» И. Баркова) // Поэтика и стилистика русской литературы.

315. Памяти академика Виктора Владимировича Виноградова. JI., 1971. С. 69-73.

316. Моисеева 1975 Моисеева Г. Н. Традиция рукописной литературы XVIII века в творчестве Крылова // Иван Андреевич Крылов: Проблемы творчества. - Д., 1975. С. 113 - 129.

317. Моисеева 1980 Моисеева Г. Н. Древнерусская литература в художественном сознании и исторической мысли России XVIII века. — Л., 1980.

318. Молчанова 1985 Молчанова В. В. Мир наизнанку: Народно-городская литература Польши XVI -XVII вв. - М., 1985.

319. Момджян 1983 Момджян X Н. Французское Просвещение XVIII века: Очерки.-М., 1983.

320. Морозов 1994 Морозов И. А. О ритуально-обрядовой основе старинных мужских развлечений // Традиционные формы досуга: История и современность. - М., 1994. С. 100 - 118.

321. Муравьев 1810 Муравьев М. Н. Опыты истории, словесности и нравоучения. Сочинения Михайла Никитича Муравьева, изданные по его кончине: В 2 ч. -М., 1810.

322. Муравьев 1846 Муравьев А. Н. Путешествие по Святым местам русским. Ч. 1 -2.-СПб., 1846.

323. Муравьев 1988 Муравьев В. Б. Путем своего века Н Карамзин Н. М. Записки старого московского жителя: Избранная проза. -М., 1988. С. 5 -40.

324. Муравьев 1990 Муравьев В. С. Предисловие // Ерофеев В. Москва - Петушки и пр. -М., 1990. С. 5 - 14.

325. Мыльников 1996 Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI - начала XVIII века. - СПб., 1996.

326. Мыльников 2002 Мыльников А. Петр III: Повествование в документах и версиях. - М., 2002.

327. Народный театр 1991 Народный театр. - М., 1991. — (Библиотека334. русского фольклора. Т. 10).

328. Нарский 1982 Нарский И. С. Пути английской эстетики XVIII века // Из истории английской эстетической мысли XVIII века: Поп. Аддисон. Джерард. Рид. - М., 1982. С. 7 - 40.

329. Невзоров 1990 Невзоров М. Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 году // Ландшафт моих воображений: Страницы прозы русского сентиментализма. - М., 1990. С. 440 - 499.

330. Незеленов 1889 Незеленов А. Литературные направления в Екатерининскую эпоху. - СПб., 1889.

331. Некрасов 1974 Некрасов С. М. Элементы социально-психологической мотивации идеологии русского масонства // Социально-психологические аспекты критики религиозной морали: Сб. ст. Вып.2. - Л., 1974. С. 78 - 85.

332. НЕС — Новые ежемесячные сочинения. Ч. 1 121. — СПб., 1786 — 1797.

333. Николаев 1996 — Николаев С. И. Литературная культура Петровской эпохи.-СПб., 1996.

334. Николаев 1997 Николаев Н. И. Внутренний мир человека в русском литературном сознании XVIII века. - Архангельск, 1997.

335. Николаев 2002 Николаев О. Р. Фольклорная символика дороги и поэзия А. С. Пушкина // Традиционные модели в фольклоре, литературе, искусстве. В честь Натальи Михайловны Герасимовой. — СПб., 2002. С. 60-77.

336. Новиков 1983 Новиков НИ. Избранное. - М., 1983.

337. Новиков 1985 Новиков Н. И. Смеющийся Демокрит. - М., 1985.

338. Новикова, Сиземская 1999 Новикова Л. И., Сиземская Н. Н. Русская философия истории: Курс лекций. - М., 1999.

339. Одоевский 1982 Одоевский В. Ф. О литературе и искусстве. - М., 1982.

340. Орлов 1966 Орлов П. А. Литературная программа «Московского журнала» Карамзина // Филологические науки. 1966, № 2. С. 136 — 146.348. Orlowska 1987 - Orlowska A. Poemat klasycystyczny Michala Chieraskowa. - Lublin, 1987.

341. Осетров 1985 Осетров E. И. Три жизни Карамзина. -М., 1985.

342. Осповат 1995 Осповат А. Л. К прениям 1830-х гг. о русской столице // Лотмановский сборник. Вып. I. - М., 1995. С. 476 - 487.

343. Павилёнис 1982 Павилёнис Р. И. Проблема смысла: Современный логико-философский анализ языка. - М., 1983.

344. Павлович 1974 Павлович С. Э. Пути развития русской сентиментальной прозы XVIII века. - Саратов, 1974.

345. Падучева 1996 Падучева Е. В. Феномен Анны Вежбицкой // Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. - М., 1996. С. 5 - 32.

346. Пантеон Пантеон иностранной словесности. Кн. 1 — 3 / Пер. и изд. Н. М. Карамзин. - М., 1798.

347. Панченко 1984 Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ. - Л., 1984.

348. Панченко 1988 Панченко А. М. Петр I и славянская идея // Русская литература. 1988. № 3. С. 146 - 152.

349. Панченко 1989 Панченко А. М. Начало петровской реформы: Идейная подоплека // Итоги и проблемы изучения русской литературы XVIII века. - Л., 1989. С. 5 - 16. - (XVIII век. Сб. 16).

350. Панченко 1994 Панченко А. М «Великие стили»: терминология и оценка // Русская литература и культура нового времени. - СПб, 1994. С.166- 176.

351. Панченко 2000 Панченко А. М. О русской истории и культуре. -СПб., 2000.

352. Паперный 1987 Паперный В. М. Проблема традиции и в русской литературе начала XX века и творчество Андрея Белого // Проблемы исторической поэтики в анализе литературного произведения. Сб. научных трудов. - Кемерово, 1987. С. 9 - 19.

353. Переписка 1981 — Из неизданной переписки В. А. Жуковского (публ. Р. В. Иезуитовой) // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1979 год. Л., 1981. С. 80 - 112.

354. Петров 1991 Петров М. К. Язык, знак, культура. - М., 1991.

355. Пигин 1996 Пигин А. В. Видение потустороннего мира в рукописной традиции XVIII - XX вв. // Труды отдела древнерусской литературы. Т. L. - СПб., 1996. С. 551 - 557.

356. Пивоваров 1991 Пивоваров Ю. С. Время Карамзина и «Записка о древней и новой России» // Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. - М., 1991. С. 3 -15.

357. Пиксанов 1947 Пиксанов М. К. Масонская литература // История русской литературы: В 10 т. Т. 4. Ч. 2. - М.; Л., 1947. С. 51 - 85.

358. Пирожкова 1978 Пирожкова Т. Ф. Н. М. Карамзин - издатель «Московского журнала» (1791 - 1792): Лекция по курсу «История русской литературы и журналистики XVIII века». - М., 1978.

359. Писарев 1981 Писарев Д. И. Литературная критика: В 3 т. - Л., 1981.

360. Письма императора 1880 — Письма императора Иосифа II к фельдмаршалу графу Леси во время его путешествия в Херсон и Крым в 1787 году II Русский Архив. 1880. Кн.1. С. 356-367.

361. Письма Карамзина 1866 Письма Н. М. Карамзина к И И. Дмитриеву с примечаниями и указателем, составленные Я. Гротом и П. Пекарским / Изд. и сост. Я. Грота и П.Пекарского. - СПб., 1866.

362. Платон 1993 Платон. Собр. соч.: В 4 т. -М., 1993.

363. Платонов 1912 Платонов С. Ф. Слово о Карамзине // Платонов С. Ф. Сочинения: В 4 т. Т. 1.-СП6, 1912. С. 504-512.

364. Плюханова 1992 Плюханова М. Б. Веселовский как исследователь форм исторического сознания // Наследие Александра Веселовского: Исследования и материалы. - СПб., 1992. С. 40 - 54.

365. Плюханова 1995 Плюханова М. Б. Сюжеты и символы Московского царства. - СПб., 1995.

366. Плюханова 1996 Плюханова М. Б. О национальных средствах самоопределения личности: самосакрализация, самосожжение, плавание на корабле // Из истории русской культуры, том III (XVII -начало XVIII века).-М., 1996. 380-459.

367. Победоносцев 1819 Победоносцев П. В. Заслуги Хераскова в отечественной словесности // Новый пантеон отечественной и иностранной словесности. Ч. 1.-М., 1819. С. 187-232.

368. Погодин 1866 Погодин М. П. «Московский журнал» Н. М. Карамзина: Отрывок из биографии // Русский Вестник. 1866, т. 64, № 7. С. 237 - 262.

369. Поджио 1982 Поджио А. В. Записки // Мемуары декабристов: Южное общество. - М., 1982. С. 227 - 267.

370. Поздеева 1988 Поздеева И. В. «Сей многоценный бисер» (Живые традиции древнерусской культуры) // Литература и искусство в системе культуры. - М., 1988. С. 235 - 243.

371. Покровский 1994 Покровский Е. А. Детские игры, преимущественно русские. - СПб., 1994.

372. Поленов 1990 Поленов А. Я. О крепостном состоянии крестьян в России // Русская философия второй половины XVIII века: Хрестоматия. - Свердловск, 1990. С. 112-116.

373. Польской 1998 Польской С. В. Истоки русского конституционализма: теория естественного права и русские политики первой половины XVIII века // Философский век. Альманах 5. Идея истории в российском Просвещении. - СПб., 1998. С. 162 - 184.

374. Поляков 1978 Поляков М. Вопросы поэтики и художественной семантики. М., 1978.

375. Поляков 1990 Поляков Л. В. Проблема национальной культуры в философском мировоззрении декабристов // Общественная мысль: Исследования и публикации. Вып. 2. -М., 1990. С. 3 - 29.

376. Понырко 1984 Понырко Н. В. Святочный и масленичный смех // Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. -Л., 1984. С. 154-202.

377. Пордедж 1787 Пордедж Дж. Божественная и истинная метафизика, или Дивное и опытом приобретенное ведение невидимых и вечных вещей. Ч. 1 - 3. М., тайная масонская типография, ок. 1787.

378. Прасолов 2001 Прасолов М. А. Традиция и личность: Проблема персоналистической коммуникации традиции // Консерватизм в России: Прошлое и настоящее. Вып. 1. - Воронеж, 2001. С. 25 - 57.

379. Предтеченский 1961 Предтеченский А. В. Общественно-политические взгляды Карамзина в 1790-х годах // Проблемы русского Просвещения в литературе XVIII века. -М.; Л., 1961. С. 63 - 78.

380. Прийма 1984 Прийма Ф. Я. Тема «новгородской свободы» в русской литературе конца XVIII — начала XIX в. // На путях к романтизму: Сб. научных трудов. - Д., 1984. С. 100- 138.

381. Пропп 1995 Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. - СПб., 1995.

382. Путешествия 1995 Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. - М., 1995.

383. Путилов 1994 Путилов Б. Н. Вариативность в фольклоре как творческий процесс // Историко-этнографические исследования по фольклору: Сб. статей памяти Сергея Александровича Токарева. — М., 1994. С. 180- 197.

384. Пушкин 1988 Пушкин А. С. Мысли о литературе. - М., 1988.

385. Радищев 1988 Радищев А. Н. Сочинения. - М., 1988.

386. Радлов 1991 Радлов Э. Л. Очерки истории русской философии //Введенский А. И., Лосев А. Ф., Радлов Э. Л., Шпет Г. Г. Очерки истории русской философии. - Свердловск, 1991. С. 96 - 216.

387. Разумовский 1867 Разумовский Д. Церковное пение в России. — М., 1867.

388. Раушенбах 1993 Раушенбах Б. В. Логика троичности // Русское Возрождение: Независимый русский православный журнал. 1992 — 1993. №60 -61. С. 45-67.

389. РМ Российский магазин. Ч. I - III / Изд. Ф. Туманский. - СПб., 1792-1794.

390. Рогачевская 1992 Рогачевская Е. Б. Традиции жанра путешествий и «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева // Традиции в контексте русской культуры. Материалы к научной конференции. -Череповец, 1992. С. 45 - 47.

391. Родионов 1994 Родионов М. А. Запад и Восток в записках пешеходца Василия // Россия, Запад и мусульманский Восток в новое время. Сб. статей. - СПб., 1994. С. 134 - 154.

392. Рождественская 1994 Рождественская М. В. Образ Святой Земли в древнерусской литературе // Иерусалим в русской культуре. — М., 1994. С. 8 - 14.

393. Ростовский 1848 |Димитрий Ростовский, св. Сочинения св. Димитрия Ростовского: В 4 ч. - М., 1848.

394. Ростовский 1991 |Димитрий Ростовский, св. Алфавит Духовный святителя Димитрия Ростовского в русском переводе епископа Иустина. - М., 1991.

395. Ростопчин 1878 Ростопчин Ф. В. Путешествие по Пруссии (1786) // Путешествия русских людей за границу в XVIII веке. /Сост. К. В. Сивков.-СПб., 1878. С. 108-113.

396. Rothe 1968 Rothe Н. N. М. Karamzins europaeische Reise: Der Beginn des russischen Romans. - Berlin; Zuerich, 1968.

397. Russian Literature 1974 -Левин Ю. К, Сегал Д. М., Тименчик Р. Д., Топоров В. Н., Цивъян Т. В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Russian Literature. 1974. Vol. 7 -8.

398. Русская мысль 1991 Русская мысль в век Просвещения / Н. Ф. Уткина, В. М. Ничик, П. С. Шкуринов и др. - М., 1991.

399. Русская повесть 1979 Русская сентиментальная повесть. — М., 1979.

400. Русский Архив 1890 Последние отношения Н. М. Карамзина с Н. И. Новиковым И Русский Архив, 1890, № 11. С. 367 - 375.

401. Русский рисованный лубок 1992 Русский рисованный лубок конца XVIII - начала XX века: Их собрания Государственного Исторического музея. -М., 1992.

402. Русский эротический фольклор 1995 Русский эротический фольклор: Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки. - М., 1995.

403. Руссо 1969 Руссо Ж.-Ж. Трактаты. - М., 1969.

404. Сазонова 1991 Сазонова Л. И. Поэзия русского барокко (вторая половина XVII - начало XVIII века). - М., 1991.

405. Сандомирская 2001 Сандомирская И. Книга о Родине: Опыт анализа дискурсивных практик. - Wien, 2001. - (Wiener Slawistischer Almanach. Sbd. 50).

406. Семека 1914 Семека А. В. Русское масонство в XVIII веке // Масонство в его прошлом и настоящем. Т.1. - М., 1914. С. 124-174.

407. Семенников 1921 Семенников В. П. Книгоиздательская деятельность Н. И. Новикова и типографской компании. - Пг., 1921.

408. Семенова 1891 Семенова О. П. Праздники Рязанской губернии, Даньковского уезда // Живая старина. Т. IV, 1891. С. 193 - 240.

409. Семенова 1998 Семенова Л. Н. Быт и население Санкт-Петербурга (XVIII век). - М.; СПб., 1998.

410. Серман 1963 Серман И. 3. М. В. Ломоносов, Г. С. Сковорода и борьба направлений в русской и украинской литературах XVIII века //

411. Русская литература XVIII века и славянские литературы: Исследования и материалы. -М; Л., 1963. С. 40 -78.

412. Серман 1973 Серман И. 3. Русский классицизм: Поэзия. Драма. Сатира.-Л., 1973.

413. Serman 1983 Serman I. Z. Lomonosovs Oden und die Poetik des Schuldramas // Slavische Barockliteratur. II. Gedenkscgrift fuer Dmitrij Tschizewskij (1894- 1977). -Muenchen, 1983. S. 129 - 141.

414. Сиповский 1899 Сиповский В. В. Н. М. Карамзин, автор «Писем русского путешественника». — СПб., 1899. - (Записки историко-филол. фак. Имп. Санкт-Петербург, ун-та, 1899, т. 49).

415. Сковорода 1973 Сковорода Г. Сочинения: В 2 т. - М., 1973.

416. Смирнов 1978 Смирнов И. П. Место мифопоэтического подхода к литературному произведению среди других толкований текста (о стихотворении Маяковского «Вот так я сделался собакой») // Миф -фольклор - литература. - Л., 1978. С. 186 - 203.

417. Смирнов 1991 Смирнов И. П. О древнерусской культуре, русской национальной специфике и логике истории. - Wien, 1991. - (Wiener Slawistischer Almanach. Sbd. 28).

418. Смирнов 1995 Смирнов И. П. Порождение интертекста: Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака. - СПб., 1995.

419. Смирнов 2000 Смирнов И. П. Мегаистория. К исторической типологии культуры. - М., 2000.

420. Смирнов 2001 Смирнов И. П. Смысл как таковой. - СПб., 2001.

421. Соколов 2001 Соколов А. М. Духовная традиция и предпосылки философского опыта // Философский век. Альманах 18. История идей как методология гуманитарных исследований. - СПб., 2001. С. 170 -173.

422. Соллертинский 1970 Соллертинский Е. Е. Теория и практика русского романа конца XVIII века // Метод и мастерство: Сб. статей. Вып. 1. - Вологда, 1970. С. 47-65.

423. Сол осин 1913 Солосин И. И. Отражение языка и образов Св. Писания и книг богослужебных в стихотворениях Ломоносова // Известия ОРЯИС имп. Академии наук. 1913. Т. 18. Кн. 2. С. 238-293.

424. Спектейтор 1982 Спектейтор II Из истории английской эстетической мысли XVIII века: Поп. Аддисон. Джерард. Рид. — М., 1982. С. 59-231.

425. Староверова 1978 Староверова Т. Л. Некоторые вопросы использования фольклорного материала в драматургии XVIII века //

426. Проблемы изучения русской литературы XVIII века: Республиканский сб. научных трудов. Л., 1978. С. 114 - 126.

427. Стенник 1982 Стенник Ю. В. Драматургия русского классицизма. Комедия // История русской драматургии: XVII - первая половина XIX века.-Л., 1982. С. 109-162.

428. Стенник 1984 Стенник Ю. В. Проблема реализма в русской литературе XVIII века // На путях к романтизму: Сб. научных трудов. -Л., 1984. С. 18-51.

429. Стенник 1989 Стенник Ю. В. Проблема периодизации русской литературы XVIII века // Итоги и проблемы изучения русской литературы XVIII века. - Л., 1989. С.17 - 31. - (XVIII век. Сб. 16).

430. Стенник 1994 Стенник Ю. В. Об истоках славянофильства в русской литературе XVIII века // Славянофильство и современность: Сб. статей. - СПб., 1994. С. 5 - 22.

431. Степанов 1985 Степанов Ю. С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. - М., 1985.

432. Стихи духовные 1991 Стихи духовные. -М., 1991.

433. Сумароков 1781 Сумароков А. П. Российский Вифлеем // Сумароков А. П. Полн. собр. всех соч. в стихах и прозе покойного . А. П. Сумарокова. Собраны и изданы Н. Новиковым: В 10 т. Т. 6. — М., 1781. С. 321-322.

434. Сумароков 1986 Сумароков А. П. Димитрий Самозванец. Трагедия // Русская драматургия XVIII века. - М., 1986. С. 75 - 117.

435. Сумароков 1990 Сумароков П. Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году. С историческим и топографическим описанием всех тех мест // Ландшафт моих воображений: Страницы прозы русского сентиментализма. - М., 1990. С. 290 -391.

436. Тальберг 1992 Талъберг Н. Д. Святая Русь. - СПб., 1992.

437. Тарасов 1915 Тарасов Е. И. Московское общество розенкрейцеров // Масонство в его прошлом и настоящем. Т. 2. - М., 1915. С. 1-26.

438. Тарасов 1998 Тарасов A. Л. Художественная культура Заонежья: От преемственности традиции к ее самобытности (XVIII - XIX века) // Культурологические исследования: Проблемы, направления, школы. -СПб., 1998. С. 228-231.

439. Татищев 1979 Татищев В. Н. Избранные произведения. - JL, 1979.

440. Творогов 1988 Творогов О. В. Свое и чужое: Переводные и оригинальные памятники в древнерусских сборниках XII - XIV веков // Русская литература. 1988, № 3. С. 135 - 145.

441. Теребихин 1997 — Теребихин Н. М. Богословие русской земли или теософия русской души (к разработке начал православной культурной антропологии) // Концепты: Научные труды Центроконцепта. Вып. 2. -Архангельск, 1997. С. 120- 153.

442. Терещук, Фирсов 1996 Терещук А. В., Фирсов С. Л. Россия и Запад: вызов или соблазн? // Россия и Запад: Сб. статей. - СПб., 1996. С. 3-10.

443. Thiergen 1970 Thiergen P. Studien zu M.M.Cheraskovs versepos «Rossijada». Materialen und Beobachtungen. - Bonn, 1970.

444. Токарев 1983 Токарев С. А. Эротические обычаи // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы: исторические корни и развитие обычаев. - М., 1983. С. 98 - 105.

445. Толстой 1995 Толстой Н. И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. -М., 1995.

446. Топорков 1995 Топорков А. Л. Эротика в русском фольклоре // Русский эротический фольклор: песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки. - М., 1995. С. 5 - 18.

447. Топорков 1997 Топорков А. Л. Теория мифа в русской мифологической науке XIX века. - М., 1997.

448. Топоров 1995 Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. - М., 1995.

449. Топоров 1995а Топоров В. Н. «Бедная Лиза» Карамзина. Опыт прочтения: К двухсотлетию со дня выхода в свет. - М., 1995.

450. Топоров 1996 Топоров В. Н. Московские люди XVII века (к злобе дня) // Из истории русской культуры, том III (XVII - начало XVIII века). - М., 1996. С. 346 - 379.

451. Топоров 1996а Топоров В. Н. У истоков русского поэтического перевода («Езда в остров любви» Тредиаковского и «Le voyage de l'issle d'Amour» Телемана) // Из истории русской культуры, том IV (XVIII - начало XIX века). - М„ 1996. С. 589 - 636. .

452. Травина 1997 Травина Е. М. О понятии самобытности культуры // Человек — Философия - Гуманизм: Тезисы докладов и выступлений Первого Российского философского конгресса (4-7 июня 1997 г.): В 7 т. Т. 6. Философия культуры. - СПб., 1997. С.182 - 185.

453. Травников 1978 Травников С. Н. Традиция агиографической литературы в повестях А. Н. Радищева // Литература Древней Руси: Сб. трудов. Вып. 1.-М., 1978. С. 74-83.

454. Тредиаковский 1978 Тредиаковский В. К. Рассуждение об оде вообще // Русская литературная критика XVIII века. Сб. текстов. - М., 1978. С. 68-70.

455. Трубецкой 1983 Трубецкой Н. С. «Хожение за три моря» Афанасия Никитина как литературный памятник // Семиотика. - М., 1983. С.437 -461.

456. Тукалевский 1911 Тукалевский В. И. Из истории философских направлений в русском обществе XVIII века // Журн. Мин. Народн. Просвещения. 1911, май. С. 1 - 69.

457. Тукалевский 1911а Тукалевский В. И. Искания русских масонов. СПб., 1911.

458. Тукалевский 1914 Тукалевский В. И. Н. И. Новиков и И. Г. Шварц // Масонство в его прошлом и настоящем. Т. 1. -М., 1914. С. 175 - 225.

459. Тургенев 1798 Тургенев И. П. Кто может быть добрым гражданином и подданным верным? Российское сочинение. -М., 1798.

460. Тургенев 1908 Тургенев Н. И. Россия и русские. Ч. 3. - М., 1908.

461. Тюпа 1986 Тюпа В. И. О научном статусе исторической поэтики // Целостность литературного произведения как проблема исторической поэтики. Сб. научных трудов. - Кемерово, 1986. С. 3 - 7.

462. Тюпа 1987 Тюпа В. И. Художественность литературного произведения: Вопросы типологии. - Красноярск, 1987.

463. Тюпа 1997 Тюпа В. И. Литературное произведение: Между текстом и смыслом // Тюпа В. И., Фуксон Л. Ю., Дарвин М. Н. Литературное произведение: проблемы теории и анализа. Вып. 1. — Кемерово, 1997. С. 3-78.

464. Уварова 1979 Уварова И. В. Эстетика Н. М. Карамзина и Пушкин-лицеист // Эстетические взгляды писателя и художественное творчество. - Краснодар, 1979. С. 13 - 16.

465. Успенский 1985 Успенский Б. А. Из истории русского литературного языка XVIII - начала XIX века: Языковая программа Карамзина и ее исторические корни. -М., 1985.

466. Успенский 1988 Успенский Б. А. Отношение к грамматике и риторике в Древней Руси (XVI - XVII вв.) // Литература и искусство в системе культуры. М., 1988. С. 208 - 224.

467. Успенский 1994 Успенский Б. А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI - XIX вв.). - М., 1994.

468. Успенский 1994а Успенский Б. А. «Заветные сказки» А. Н. Афанасьева // Успенский Б. А. Избранные труды, том 2. Язык и культура. - М., 1994. С. 129 - 147.

469. Успенский 19946 Успенский Б. А. Дуалистический характер русской средневековой культуры (на материале «Хожения за три моря» Афанасия Никитина) // Успенский Б. А. Избранные труды. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. -М., 1994. С. 254 - 297.

470. Успенский 1996 Успенский Б. А. Язык Державина // Из истории русской культуры, том IV ( XVIII - начало XIX века). - М., 1996. С. 781 - 806.

471. Успенский 2002 Успенский Б. А. Этюды о русской истории. — СПб., 2002.

472. Фасмер 1996 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4т.-СПб., 1996.

473. Федоров 1979 Федоров В. И. Литературные направления в русской литературе XVIII века: Учебное пособие для студентов. - М., 1979.

474. Федотов 1990 Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции // О России и русской философской культуре: Философы русского послеоктябрьского зарубежья. - М., 1990. С. 403 -443.

475. Fieguth 1990 Fieguth R. Zum Stil des Erzaehlberichts in A. N. Radiscevs Riese //Semantic Analysis of Literary Texts. - Amsterdam, 1990. P. 153- 182.

476. Fieduth 1994 Fieduth R. К вопросу о категории «возвышенного» у Вячеслава Иванова // Cahiers du Monde russe. XXXV (1 - 2), janvier -juin. 1994. P. 155- 170.

477. Фигут 1995 Фигут P. Дискурс о возвышенном в русском сентиментализме: А. Радищев и Н. Карамзин // Русский текст. Российско-американский журнал по русской филологии. 1995, № 3. С. 47-58.

478. Флоровский 1991 Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. - Вильнюс, 1991.

479. Фомичев 1975 Фомичев А. С. Драматургия Крылова начала XIX века // Иван Андреевич Крылов: Проблемы творчества. - Л., 1975. С. 130- 153.

480. Фонвизин 1983 Фонвизин Д. И. Избранное: Стихотворения. Комедии, Сатирическая проза и публицистика. Автобиографическая проза. Письма. - М., 1983.

481. Формозов 1992 Формозов А. А. Из книги «Человек и наука»: Феномен «Синопсиса» // Вестник новой литературы. 1992, № 4. С. 250- 266.

482. Frank 1999 Frank Susi К. Der Diskurs des Erhabenen bei Gogol' und longinsche Tradition. - Muenchen, 1999.

483. Фрейденберг 1936 Фрейденберг О. M. Поэтика сюжета и жанра: Период античной литературы. - Л., 1936.

484. Фуко 1994 Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук.-СПб., 1994.

485. Хализев 1981 Хализев В. Е. Повторяющееся и неповторимое в литературном процессе (к современным дискуссиям) // Литературный процесс. Сб. статей. - М., 1981. С. 90 - 129.

486. Хализев 1990 — Хализев В. Е. Историческая поэтика: Перспективы разработки // Проблемы исторической поэтики. Петрозаводск, 1990. С. 3-10.

487. Хализев 1992 Хализев В. Е. Перспективы разработки исторической поэтики и творческое наследие Веселовского // Наследие Александра Веселовского: Исследования и материалы. — СПб., 1992. С. 86 — 112.

488. Хализев 1999 Хализев В. Е. Теория литературы. - М., 1999.

489. Херасков 1783 Херасков М. М. Утешение грешных. -М., 1783.

490. Херасков 1787 Херасков М. М. Эпические творения Михайла Хераскова. Ч. I -II. - М., 1787.

491. Херасков 1796 —Херасков М. М. Ода его императорскому величеству Павлу Петровичу ., поднесенная при Его всерадостном вступлении на Прародительский престол . 1796 года ноября 12 дня. М.,1796.

492. Херасков 1797 Херасков М. М. Творения М. Хераскова, вновь исправленные и дополненные: В 12 т. - М., 1797.

493. Херасков 1978 Херасков М. М. Рассуждение о российском стихотворстве // Русская литературная критика XVIII века: Сб. текстов. -М., 1978. С. 276-281.

494. Хвостова 1989 Хвостова К. В. Контент-анализ в исследованиях по истории культуры И Одиссей. Человек в истории. 1989. - М., 1989. С. 136- 143.

495. Хоружий 1991 Хоружий С. С. Диптих безмолвия: Аскетическое учение о человеке в богословском и философском освещении. - М., 1991.

496. Христианство 1995 Христианство. Энциклопедический словарь'. В Зт.-М., 1995.

497. Хренов, Соколов 2001 Хренов Н. А., Соколов К. Б. Художественная жизнь императорской России (субкультуры, картина мира, ментальность). - СПб., 2001.

498. Чаадаев 1991 Чаадаев П. Я. Полн. собр. соч. и избранные письма: В 2 т. - М., 1991.

499. Чеботарев 1779 Чеботарев X. Слово о способах и путях, ведущих к просвещению. - М., 1779.

500. Челищев 1886 Челищев П. И. Путешествие по Северу России в 1791 году.-СПб., 1886.

501. Черных 1994 Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. - М., 1994.

502. Чернышевский 1949 Чернышевский Н. Г. Путешествия А. С. Норова // Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 2. Статьи и рецензии 1853 - 1855. -М, 1949. С. 517-543.

503. Чистов 1986 Чистов К. В. Народные традиции и фольклор: Очерк теории. - JL, 1986.

504. Чистов 1993 Чистов К. В. Фольклор в русской культуре XVIII века // Русская литература. 1993, № 1. С. 149 - 154.

505. Чубукова 2001 Чубукова Е. И. Проблема трансформации языка в археологии гуманитарных наук М. Фуко // Философский век. Альманах 18. История идей как методология гуманитарных исследований. Ч. 2. — СПб., 2001. С. 96-101.

506. Шаликов 1990 Шаликов П. Путешествие в Малороссию // Ландшафт моих воображений: Страницы прозы русского сентиментализма. - М., 1990. С. 526 - 570.

507. Шевырев 1854 Шевырев С. «Смесь» к «Московским ведомостям» 1795 года: Отрывки, оригинальные и переводные Н. М. Карамзина // Москвитянин. 1854, № 3. С. 45 - 60.

508. Шеллинг 1987 Шеллинг Ф. В. К Сочинения: В 2 т. - М., 1987.

509. Шкуринов 1988 Шкуринов П. С. А. Н. Радищев: Философия человека. - М., 1988.

510. Шмидт 1985 Шмидт С. О. Памятные даты начала Московского царства // Проблемы изучения культурного наследия. - М., 1985. С. 167 - 176.

511. Шмидт 2002 Шмидт С. О. Общественное самосознание российского благородного сословия: XVII - первая треть XIX века. -М., 2002.

512. Шпет 1991 Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии // Введенский А. И., Лосев А. Ф., Радлов Э. Л., Шпет Г. Г. Очерки истории русской философии. - Свердловск, 1991. С. 217 - 578.

513. Щербатов 1898 Щербатов М. М. Сочинения князя М. М. Щербатова: В 2 т. - СПб., 1898.

514. Эйдельман 1984 Эйделъман Н. Я. Герцен против самодержавия: Секретная политическая история России XVIII - XIX вв. и Вольная печать. -М., 1984.

515. Эйхенбаум 1986 Эйхенбаум Б. М. О прозе. О поэзии: Сб. статей. — Л., 1986.

516. Экономцев 1992 Экономцев И. Н. Православие, Византия, Россия. -М., 1992.

517. Эпштейн 1988 Эпштейн М. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX - XX веков. - М., 1988.

518. Юмашева 1995 Юмашева О. Г. К вопросу о русском национальном сознании (Заметки на полях статьи Н. И. Цимбаева

519. Россия и русские») // Вестник МГУ. Сер. 8: История. 1995. №.1. С. 40 -48.

520. Яковлев 1993 Яковлев Е. Г. Эстетика тишины и молчания // Вестник Московского университета. Сер. 7: Философия. 1993. № 2. С. 50-63.

521. Яцимирский 1905 Яцимирский А. И. Возрождение византийско-болгарского религиозного мистицизма и славянской аскетической литературы в XVIII веке. - Харьков, 1905.