автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.09
диссертация на тему: Названия растений в адыгейском языке

Введение диссертации2000 год, автореферат по филологии, Абрегов, Ачердан Нухович

В процессе общественно-исторического освоения предметного мира человек познает вещи и явления. Наиболее явное и прямое отражение явлений реальной действительности в их познаваемых человеком связях и отношениях осуществляется в области лексики, так как именно названия предметов и явлений действительности всегда непосредственно связаны с формированием соответствующих понятий. Кроме этого, появление наименований каких-либо реалий или явлений невозможно представить вне человеческого опыта. Особенности человеческого познания и опыта фиксируются в номинативных единицах - словах и словосочетаниях. Язык способен многогранно отражать духовную и материальную, историческую и культурную жизнь народа, в деятельности которого одно из важных мест занимает познание растительного мира. В ходе освоения этого мира человек дает растениям те или иные названия, формирует новые понятия, устанавливает между ними определенные связи и взаимоотношения.

Адыгейцы являются автохтонным населением Кавказа, предки которых обитали на всей территории Северо"- падного Кавказа. Проживая в данном регионе в течение 7 еячелетий, адыгейские племена ознакомились с расти-„льным миром этой зоны уже в глубокой древности. [Первоначально они занимались примитивным собира-:.|ьством, затем перешли к земледелию, возникновение . орого на Северном Кавказе относится ко второй поло-Btuie III тысячелетия до н.э. Познавая и осваивая окружающую природу, адыги основательно ознакомились с флорой и фауной Северо-Западного Кавказа, приобрели глубокие знания и большой практический опыт, связанный с растительным миром, и реализовали их в соответствующих названиях, которые составляют обширный пласт лексики адыгейского языка. Вся совокупность лексических единиц семантического поля "названия растений" представляет собой эмпирически не замкнутую, а открытую систему лексем, включающую в свой состав как древний пласт лексики, так и инновационный слой, пополняющий словарный состав адыгейского языка.

На современном этапе развития общества становится заметным новый подход к изучению языка, в том числе такого значимого пласта лексики, как названия растений (фитонимы), которые составляют определенную тематическую группу слов любого языка. До недавнего времени слова этой тематической группы продолжали оставаться малоизученной частью лексики и почти неразработанной отраслью терминологии адыгейского языка. По нашим наблюдениям, в словарях адыгейского литературного языка фитонимической лексике отведено совсем незначительное место: в них даны только названия основных сельскохозяйственных культур, деревьев и около нескольких десятков дикорастущих растений.

В последние десятилетия лингвисты стали проявлять определенный интерес к фитонимии как в адыгейском, так и в родственном кабардино-черкесском языке. Однако на фоне общего стремления полнее собрать и научно освоить тот богатый лексический фонд адыгейской лексики, который может служить одним из источников изучения и познания реалий материальной и духовной культуры адыгского народа, фитонимическое поле остается неосвоенным.

В предлагаемом научном докладе подводятся итоги работы автора по названиям растений адыгейского языка, нашедшие свое отражение в его публикациях в 1971-2000 гг.

Выбор темы исследования обусловлен тем, что многоаспектное изучение фитонимической лексики позволит по-новому решить некоторые лингвистические, этнолингвистические и историко-лингвистические проблемы. Ведь фитонимия представляет собой специфическую часть лексической системы адыгейского языка. Примечательно, что интересующая нас лексика имеет многовековую историю и ее формирование осуществлялось в разные исторические эпохи неодинаково. Изучение эволюционных процессов в формировании фитонимической лексики проливает свет на многие вопросы истории адыгейского языка.

Принципиальное значение имеют взаимоотношение адыгейского литературного языка и его диалектов в области фитонимии, формирование и нормализация ботанической терминологии. Кстати, в настоящее время в Республике Адыгея в связи с приобретением адыгейским языком наряду с русским статуса государственного языка возникла настоятельная необходимость создания терминологических словарей по всем отраслям знаний, в том числе и по ботанике. Поэтому тщательное описание фитонимии адыгейского литературного языка и его диалектов с целью систематизации и унификации терминологии при составлении словаря ботанических терминов представляется актуальным.

Задачей автора научного доклада было рассмотрение фитонимической лексики адыгейского языка в синхрои-но-диахронном аспекте. В исследовании ставились следующие проблемы:

1. Формирование фитонимической лексики адыгейского языка и ее функционирование.

2. Структурная и словообразовательная характеристика названий растений.

3. Этимологический срез фитонимов.

Рассмотрение указанных проблем на материале названий растений адыгейского языка дало возможность:

1) определить пути обогащения лексики за счет собственных языковых ресурсов и в результате контактирования языков;

2) установить типологические сходства и различия между разносистемными языками в ходе контрастивного анализа фитонимов;

3) проследить переход свободных сравнительных сочетаний в устойчивые компаративные обороты;

4) наметить средства формирования, кодификации и нормализации ботанической терминологии;

5) определить типовые морфемы, отраженные в фитонимии;

6) выявить соотношение между суффиксацией и словосложением, словосочетанием и сложным словом, определить место вторичной номинации в кругу сложных слов и оценить роль универбации и эллиптической деривации в адыгейском словообразовании;

7) установить ареал распространения фитолексем и особенности миграции фитонимов, обозначающих культурные растения; интерпретировать изоглоссы; оценить роль этнолингвистических контактов;

8) доказать с помощью фитонимов подлинную локализацию истоков нартского эпоса кавказских народов.

Многоаспектное исследование фитонимии адыгейского языка углубляет и дополняет научные знания о его лексической системе. Следует отметить, что современная лингвистика еще не располагает системным и всесторонним описанием фитонимической лексики адыгейского языка.

Лингвистическая литература по названиям растений в адыгских языках невелика. Об этом убедительно свидетельствует библиография исследований, в которых анализируются независимо друг от друга фитонимы близкородственных адыгейского и кабардино-черкесского языков. Специально этой проблематике посвящено несколько публикаций: две работы В.Г.Шенгелиа по фигонимам адыгейского языка и одна статья Р.Х.Темировой по диалектным названиям растений кабардино-черкесского языка. В грамматиках адыгейского и кабардино-черкесского языков Н.Ф.Яковлева и Д.А.Ашхамафа для доказательства развития общественных формаций и слов-понятий рассматривается морфемная и словообразовательная структура некоторых фитонимов.

При разработке теоретических вопросов фонетики, морфемики и словообразования М.Л.Абитов, М.А.Кума-хов, А.К.Шагиров, Х.Ш.Урусов и Р.Ю.Намитокова, при восстановлении утраченных лексических единиц и выявлении генетически общих лексем, подтверждающих родство адыгских, абхазо-адыгских, абхазо-адыгских и на-хско-дагестанских, а также иберийско-кавказских языков, ГТ.Чарая, И.А.Джавахишвили, А.К.Шагиров, А.И.Абдоков подвергают анализу названия растений. Лексико-тематической группе фитонимов и отдельным лексико-семантическим группам названий растений посвящены изыскания Б.Х.Балкарова, М.А.Кумахова, А.К.Шагирова, М.Л.Апажева. Этимологический анализ фитонимической лексики дан в работах Г.В.Рогава, А.К.Шагирова, М.А.Кумахова, З.Ю.Кумаховой, Г.А.Климова, СЛ.Нико-лаева и С.А. Старостина, А.И. Абдокова. Заимствование фитонимов как результат контактирования и взаимовлияния адыгских языков с индоевропейскими и тюркскими языковыми семьями описано в исследованиях

B.И.Абаева, Б.Х.Балкарова, А.К.Шагирова, Ф.Д.Техова, Р.Х.Тсмировой, В.Х.Унатлокова и Х.Т.Таова.

Заметный вклад в изучение фитонимов адыгских языков внесли такие зарубежные лингвисты, как Н.С.Трубецкой, Ю.Месарош, К.Боуда, Г.Шмидт, А.Койперс, Г.Фохт, Г.Дюмезиль.

Наметился положительный сдвиг в лексикографии адыгских языков по составлению терминологических словарей по ботанике: выдержал два издания словарь названий растений Б.Ю.Хакунова. Опубликован также краткий словарь кабардинских названий растений

C.Х.Шхагапсоева и Л.Х.Слонова.

По теме научного доклада опубликовано 36 работ.

Проблемы многоаспектного анализа фитонимической лексики адыгейского языка освещались на Международных коллоквиумах кавказоведов (Майкоп, 1992 г.; Махачкала, 1998 г.), Международном симпозиуме кавказоведов (Тбилиси, 1991 г.), научных конференциях за рубежом (Лейпциг, 1987 г., 1989 г.), Всесоюзных конференциях (Тбилиси,1983 г.; Орджоникидзе, 1985 г.), Всероссийских научных конференциях (Орджоникидзе, 1995 г.; Ростов-на-Дону, 1995 г., 1996 г.; Пятигорск, 1995 г.; Нальчик, 1997 г.; Майкоп, 1998 г., 1999 г.), Адыгейской республиканской конференции (Майкоп, 1997 г.), региональных конференциях по иберийско-кавказским языкам (Майкоп,1975 г., 1980 г., 1990 г.; Тбилиси, 1977 г.; Сухуми, 1977 г.; Черкесск, 1979 г.; Грозный, 1983 г.; Махачкала, 1981 г.; Нальчик, 1981 г., 1993 г.), межвузовских конференциях (Краснодар, 1991 г.; Астрахань, 1995 г.; Ростов-на-Дону, 1997 г.; Майкоп, 1998 г.), научно-практических конференциях (Махачкала, 1996 г.; Майкоп, 1997 г., 1998 г.).

Автор читает курс лекций по введению в языкознание на филологическом факультете, факультете иностранных языков Адыгейского государственного университета с 1972 года. Результаты исследования автора внедряются в учебный процесс: разработан спецкурс по ботанической терминологии, проводится спецсеминар по фитонимике, пишутся курсовые и квалификационные работы по фитонимической проблематике.

1. СИСТЕМНЫЕ СВЯЗИ В ЯЗЫКЕ: ФОРМИРОВАНИЕ ФИТОНИМИЧЕСКОЙ ЛЕКСИКИ АДЫГЕЙСКОГО ЯЗЫКА И ЕЕ ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ

1.1. Системные отношения в лексике: понятийное и семантическое поля. Системные отношения в лексике привлекали внимание исследователей с давних времен, и интерес ученых к их изучению за последнее время заметно усилился. И это неслучайно, поскольку лексические единицы в языке существуют не изолированно, а вступают в различного рода отношения друг с другом, образуя тем самым систему. Еще в конце прошлого века М.М.Покровский тонко подметил, что "история значений известного слова будет для нас только тогда понятной, когда мы будем изучать это слово в связи с другими." (91, с.75). Основные взгляды на системный характер лексического состава языка излагал Л.В.Щерба, писавший о том, что "слова каждого языка образуют систему и изменения их значений вполне понятны только внутри такой системы" (141, с.89). Становление общетеоретических основ и конкретных методов практического исследования лексики как системы в отечественном языкознании неразрывно связано с именем В.В.Виноградова, опубликовавшего многочисленные труды, посвященные этой проблематике (29; 28; 30).

Идея системности языковых отношений, все больше проникающая в лексикологию, отразилась прежде всего в теории лексических полей. В целях обнаружения именно системных отношений в лексике были выдвинуты различные теории языкового поля: теория "понятийного поля" Й.Трира и теория "семантического поля" В.Порцига. Под "понятийным полем" Й.Трир понимал "структуру определенной понятийной сферы или круга понятий, как они присутствуют в языковом сознании данной языковой общности" (115, с.43). Понятие "семантического поля" получило широкое распространение после выхода работы Г.Ипсена, где оно было определено как совокупность слов, обладающих общим значением (156, с. 225).

К выделению полей в лексической системе можно идти двумя путями: от понятия, что составляет ономасиологический подход, и от слова, что представляет собой семасиологический подход (51, с.57). Как справедливо отмечает С.С.Маслова-Лашанская, понятийное поле и семантическое поле "не совпадают друг с другом, так как нередко нет слова, которое выражало бы определенное понятие и, следовательно, нет соответствующего понятийного значения" (79, с.36).

Учитывая принципиальные расхождения между понятийным и семантическим полями, применяя соответственно ономасиологический и семасиологический подходы к анализу лексики, необходимо сгруппировать словарный состав языка.

1.2. Парадигматические отношения в лексике: тематические н лексико-семантические группы. Семантические отношения описываются семантикой как разделом языкознания с разных точек зрения, включая ономасиологический и семасиологический подходы к изучению лексики.

В процессе развития языковой системы и истории общества между явлениями реальной действительности складываются определенные отношения, от которых зависит парадигматическая оппозиция между словами. Д.Н.Шмелев прав, когда утверждает, что "понятия парадигмы, дифференциальных признаков, дистрибуции, нейтрализации вполне естественно распространяются на все уровни языка, в том числе и на лексику" (140, с. 12). Взаимозависимость лингвистических и экстралингвистических факторов ярко проявляется в лексической парадигматике. "Парадигматическими отношениями связаны между собой слова как самостоятельные лексические единицы в их основной, номинативной функции" (56, с.30). К парадигматике относятся группировки слов в системе языка, основой которых выступает оппозиция, -синонимия, антонимия, гипонимия, паронимия, гнездо слов, семья слов, лексико-семантическая группа, а также наиболее общая группировка слов - поле (168, с.438).

Если центром любой макро- и микросистемы признать слово, то "эта система предстанет как сеть разных значений одного слова и связей с другими словами" (50, с.7-8). Исходя из этого положения, можно выделить два вида групп слов: лексико-семантические группы слов, которые в содержательном отношении предопределяют значение друг друга, и тематические группы слов, обозначающих чем-то сходные предметы действительности.

Приняв к сведению суждение Ф.П.Филина о том, что "многие тематические группы слов оказываются при ближайшем рассмотрении также и лексико-семантическими группами" (140, с. 103), необходимо определить четкие границы между двумя группировками лексики. Обращает на себя внимание еще многообразие терминов, используемых исследователями для обозначения указанных групп лексики. Лингвисты довольно произвольно оперируют терминами "тематическая группа" и "лексико-семантическая группа". Наряду с термином "тематическая группа" в лингвистике функционируют и другие наименования: "лексико-тематическая группа" (76, с. 12; 13, с. 120), "предметно-понятийные разряды" (100, с. 8), "предметно-понятийные группы" (111), "предметные группы" (114, с. 133), "лексические серии" (79, с. 37),"логические группы" (101, с. 177), "отраслевая лексика" (122, с. 27; 116, с. 527), "лексические ряды" (27, с. 109) и др. В лингвистической литературе наряду с термином "лексико-семантические группы" используется множество наименований: их именуют "лексико-семантическими парадигмами", "лексическими микросистемами", "архилексемами", "семантическими классами", "лексико-семантическими системами" (30, с. 3-29), "языковыми полями" (73, с. 17), "семантическими микроструктурами" (88, с. 13) и др.

Во многих исследованиях тематические и лексико-семантические группы слов не различаются, более того, эти объединения слов принимаются за разновидности "семантического поля" (16, с. 44).

Разграничение тематических и лексико-сема-нтических групп лексики теоретически обосновано в работах Ф.П.Филина, А.А.Уфимцевой, С.С.Масловой-Лашанской, Ю.Н.Караулова и др.

1.3. Понятие тематической группы. Распределение слов по тематическим группам опирается на классифицирующую и обобщающую силу человеческого сознания. Оно зависит от уровня знания народа, говорящего на данном языке.

Многие исследователи считают, что слова в тематических группах не связаны системными отношениями (116, с. 526). Как правило, тематическую группу характеризуют как некую систему слов, объединенных на основе критериев нелингвистических, внелингвистических, нередко - на основе их ситуативной смежности (50). Права К.Н.Смолина, которая пишет: "Исследования слов, объединенных по предметно-тематическим группам, не дают возможности проследить и описать те внутриязыковые связи и взаимодействия между словами, которыми характеризуется лексико-семантический уровень, так как в основе их объединения лежат не собственно языковые факторы" (102, с. 182). Д.Н.Шмелев указывает на денотативную функцию слов, объединенных на основе общего для них родового признака (например, названия растений, животных, одежды, обуви и т.д.), и считает, что "тематические группы такого типа обычно не представляют собой каких-либо лексических "микросистем в подлинном смысле слова" (140, с. 151).

Межлексемные связи понятийных значений многообразны. Среди них определенное место занимают гипе-ро-гипо-нимические отношения, на основе которых выделяются тематические группы. Это находит свое отражение в дефиниции этой группировки слов, данной С.С.Масловой-Лашанской; "Группы слов, объединяющие родовые и видовые обозначения одной области, называют иногда лексическими сериями, иногда т е матическими группами" (79, с. 37). Гиперо-гипонимическим отношениям в лексике соответствуют имена родового и видового уровней, входящие в одно лексико-семантическое поле. В описании этих отношений исходят из анализа тех концептуальных отношений, которые можно усмотреть между соответствующими понятиями. Проиллюстрируем это на материале адыгейского языка следующими сопоставлениями: пхъэшъхьэ-мышьхъэхэр//къуышъхьэ-мышъхьэхэр "фрукты" мы1эрыс "яблоко", къэгъагъэхэр "цветы" - 1эбжъэнак1 "календула", "ноготки".

Обычно понятие, объединяющее слова в тематической группе, имеет обобщенный характер и определяет их отнесенность к одной теме (87, с. 8) (таково, например, понятие къэк1ыгьэхэр "растения", которое входит в понятийное содержание любого из слов группы - патрыф "кукуруза", джэнчы "фасоль", чъыгай "дуб", бжъыныф "чеснок", щыбжъый "перец", хьадэгъэщын "ромашка", п1ырып1 "физалис", цуымпэ "земляника" и т.п.).

1.4. Понятие лексико-семантической группы. Если тематические группы - явление логическое, где объединение слов производится по содержанию обозначаемых ими понятий, то лексико-семантические группы - явление целиком языковое, в котором объединение слов основано на законах и закономерностях исторического развития лексической семантики языка (116, с. 528). То или иное слово действительно вступает с другими или немногими другими словами в тесную смысловую связь, образуя лексико-семантические группы. Как раз для обозначения словесных семантических полей используется именно термин "лексико-семантические группы". Вот одна из дефиниций этой группировки слов: "Лексико-семантические группы слов - лексические объединения с однородными, сопоставимыми значениями" (116, с. 537). Лексико-семантические группы представляют собой "внутреннее, специфическое явление языка, обусловленное ходом его исторического развития" (116, с. 529).

Единица лексико-семантической группы - это слово или фиксированное словосочетание в одном из значений (лексико-семантических вариантов) (98, с. 44). Эти единицы объединяются хотя бы одной общей лексической парадигматической семой (или хотя бы одним общим семантическим множителем). Так, в значении слова зэ-рыджай "калина (дерево)" грамматическая сема 'предмет' уточняется с помощью категориально-логической семы 'дерево', которой подчинены в качестве уточнителей такие семы, как 'растущее в лесу', 'имеющее красные горьковатые ягоды'.

Подводя итоги рассуждениям о соотношениях и взаимосвязях различных группировок лексики, можно сказать о том, что тематическую группу лексики как структурную целостность высшего (по сравнению с лек-сико-семантическими группами) порядка характеризуют тесная связь денотатов, соотносимых с разными лексико-семантическими группами, близость структурной организации лексико-семантических групп, наличие зон семантической идентичности, наложение фрагментов семантических полей и деривационная связь лексем смежных лексико-семантических групп.

1.5. Значимость анализа группировок лексики.

Распределение слов по тематическим группам, или идеографическая классификация словарного состава, составляет задачу идеографических словарей. Как отмечает В.В.Морковкин, идеографический словарь дает возможность прогнозировать различные синтаксические и семантические изменения, позволяет решить проблему составления словаря синонимов, антонимов, допускает возможность более квалифицированно определять значения слов в толковых словарях и становится надежной базой для создания двуязычных словарей (82, с. 9). Следовательно, лексикографическая работа в области идеографической классификации имеет теоретическую и практическую значимость.

При обучении неродному языку, особенно иностранному, "выделение тематических групп лексики чрезвычайно полезно, и оно издавна проводится в практических учебниках иностранных языков, в разговорниках для туристов и т.п." (79, с. 65) . Кстати, тематическая группировка давно признана в лингвометодике и занимает должное место в учебном процессе.

А.А.Уфимцева, со своей стороны, также указывает на необходимость исследования лексико-семантических групп слов, поскольку это позволит "выявить внутренние связи слов в пределах семантической системы языка, определить структуру и специфические смысловые связи последней" (114, с. 137).

В лексико-семантических группах анализируется слово как лексема во всех его формах и лексических значениях, объединение слов как единиц словарного состава происходит по лексическому значению слова, исследуются "не только чисто семантические связи слов,.,, но и его лексико-грамматические связи, в форме которых реализуются отдельные значения слов" (114, с. 137). Прав был Ф.П.Филин, когда писал: "Исследование лексико-семантических групп слов, их исторического развития имеет большое значение для лексикологии во многих отношениях. История слова, являющегося членом лексико-семантической группы, не может быть изучена в полном ее объеме без учета истории этой группы" (116, с. 538).

1.6. Описание тематических и лексико-семантических групп в адыгском языкознании. Интерес к исследованию отдельных тематических и лексико-семантических групп слов в адыгском языкознании возник давно, но эти единицы языка рассматривались не как системные группировки слов, а анализировались лишь в связи с решением некоторых проблем лексикологии, словообразования, этимологии, вопросов контактирования языков, а также природы эпических традиций.

Решая узловые проблемы сравнительной лексикологии, А.К.Шагиров обращает внимание на функционирование тематической группы слов адыгейского и кабардино-черкесского языков, относящихся к растительному миру (132, с. 126, 131), а среди заимствований в самостоятельную группу выделяет названия овощей, фруктов, злаковых культур и кормовых трав (132, с. 161). В своей монографии, посвященной исследованию заимствованной лексики абхазо-адыгских языков, А.К.Шагиров выявил тематическую группу адыгских названий растений, усвоенных абазинским (126, с. 45-46) и убыхским (126, с. 60) языками, а также группу тюркских заимствований в адыгских языках (126, с. 96-98).

Б.Х.Балкаров в своей статье исследует лексико-семантическую группу адыгских слов, обозначающих хлебные злаки, и устанавливает их параллели в других иберийско-кавказских языках (17, с. 73-76).

Некоторое оживление в работе над фитонимической лексикой наметилось в 1969 году и было связано с проведением Третьей региональной научной сессии по истори-ко-сравнительному изучению иберийско-кавказских языков, посвященной вопросам отраслевой лексики иберийско-кавказских языков. На конференции был заслушан ряд докладов, в которых дается анализ тематической группы слов, обозначающих названия растений, и отдельных лексико-семантических групп слов-фитонимов с точек зрения функционирования и мотивации (103, с. 265-271), структуры (64, с. 76-79) и словообразования (139, с. 123-125).

Описывая общий словарный фонд северокавказских языков, А.И.Абдоков составил сравнительный словарь и распределил слова на 9 тематических групп, среди которых самостоятельное место занимают названия растений. Автор подверг сравнительно-этимологическому анализу более 20 фитонимов адыгейского языка, принадлежащих к различным лексико-семантическим группам (4, с. 105-113).

Изучая контактирование языков, Б.Х.Балкаров и Ф.Д.Техов исследуют адыгские названия растений, заимствованные осетинским языком (18, с. 17-23; 109, с. 107-110).

Б.Х.Мусукаев в своей работе "Балкарско-кабар-динские языковые связи" наряду с другими тематическими группами выделяет три группы слов, обозначающих названия растений: а) фитонимы, усвоенные адыгскими языками из тюркских или через тюркское посредство; б) адыгские фитонимы, пришедшие в тюркские языки; в) названия растений, восходящие к персидскому источнику (83, с. 66, 70, 86).

Исследуя эпическую лексику как отражение традиционной культуры, М.А.Кумахов и З.Ю.Кумахова в своей монографии анализируют некоторые названия растений, характеризующиеся большой значимостью в эпической традиции (68, с. 114-122).

Несмотря на значительное количество работ, в той или иной мере касающихся тематических и лексико-семантических групп слов, теоретическое осмысление адыгейской и кабардино-черкесской лексики как системы, рассмотрение парадигматических отношений, а также специальный анализ тематических и лексико-семантических групп слов в адыгских языках до недавнего времени оставались почти незатронутыми, хотя лексемы отдельных тематических и лексико-семантических групп анализировались, но в связи с решением других задач.

В адыгском языкознании исследование различных группировок лексики предпринято в последние годы. Впервые в нашем языкознании теоретический анализ кабардинской лексики как системы сделал М.Л.Апажев, который интерпретирует лексику не только как совокупность лексико-грамматической и лексико-стилистической группировок, но и как лексико-тематическое и лексико-семантическое объединение слов. Теоретические взгляды и практический анализ лексического материала автор изложил в своей монографии и различных статьях (13; 14; 11; 15), написанных в контрастивно-типологическом плане на основе сопоставления лексики русского и кабардино-черкесского языков.

В монографии "Проблемы кабардинской лексики" М.Л.Апажев в главе "Лексико-тематическая система" дает тематическую классификацию лексики современного кабардино-черкесского языка в сопоставлении с русским., В ней автор рассматривает более 50 тематических группировок слов, которые подвергаются комплексному кон-трастивно-типологическому анализу с различных точек зрения (13, с. 120-184). В тематической классификации наряду с другими представлена лексика флоры (по терминологии автора) (13, с. 151-154).

По фитонимии адыгских языков до сих пор мы не располагаем статистическими данными. Благодаря усилиям М.Л.Апажева в тематической группе "Флора" выявлено около 250 наиболее распространенных кабардино-черкесских названий растений. По данным А.К.Шагирова и М.Л.Апажева, из общего количества анализируемых фитонимов исконными являются 176 названий (13, с. 151), Установлено, что среди названий растений, заимствованных кабардино-черкесским языком, слова из русского языка занимают первое место. Далее идут тюркизмы (13 названий) и персизмы (7 слов) (13, с. 152).Семантическое поле названий растений не получило еще своей интерпретации, поэтому в монографии лексико-семантические группы в кругу фитонимов не получили своего описания.

В истории адыгской лексикографии первую попытку в распределении лексики по тематическому принципу предпринял адыгский просветитель Щ.Б.Ногмов и составил в 1840 году кабардино-русский идеографический словарь, который посмертно опубликован в 1956 году, однако подготовивший к печати труд Г.Ф.Турчанинов расположил слова в алфавитном порядке (169, с. 127-242).

1.7. Лексико-семантические группы фитонимов адыгейского языка. Лексический материал может быть сгруппирован вокруг больших тем: "Человек", "Жилище", "Природа" и т.д. Каждая тема в свою очередь может распадаться на подтемы. Так, тема "Природа" включает в свой состав такие подтемы: "Растительный мир", "Животный мир" и т.д. Интересующая нас тематическая группа названий растений именуется по-разному: "Растительный мир", "Флора" или просто "Названия растений".

В тематической группе "Названия растений" в адыгейском языке мы выделяем следующие лексико-семантические группы:

1) названия, связанные с анатомией растений: къэгъ-агъ, нэкъыгъ, чэчэк "цветок"; къуыгиъхъэ-мышъхь, пхъэшъхьэ-мышъхь "фрукт", "плод"; тхьапо "лист"; къот1эмып1э "почка"; пхъашъуэ "кора дерева"; лъапсэ "корень"; панэ "колючка", "шип"; к1о "косточка плода", "семя"; фышъхьэ "колос" и т.д.;

2) названия дикорастущих деревьев и кустарников: зайэ "кизил(дерево)м, мыйэ "дикая яблоня", пхъэфы "береза", пцелы "верба", хэшьай "самшит" и др.;

3) названия культурных фруктовых деревьев: къып!ц1э чъыг "слива", пхъэгуылъ чъыг "алыча", дэшхуэ чъыг "грецкий орех", къэцмэрк1уэ чъыг "шелковица" и т.д.;

4) названия злаковых культур: натрыф "кукуруза", зэитхъ "овес", хъэ "ячмень", гъажъуэ "просо (в зерне)" и др.;

5) названия бобовых культур: джэнчы "фасоль", джэнчжъый "чечевица", нэхъуыт "горох" и т.д.;

6) названия бахчевых культур: наш "дыня", хъыр-быдз "арбуз", къэбы "тыква", къэбжъый "кабачки" и т.д.;

7) названия технических культур: к1эп "конопля", бзыуцыф "хлопчатник", тыгъэгьазэ "подсолнечник" и др.;

8) названия огородных культур: бжьыны "лук", бжьыныф "чеснок", бэлыдж "редис", гыныгъуэ "морковь", картоф "картофель" и т.д.;

9) названия пряностей: къуэны "кориандр", чынак1э "пажитник", шыхъарщыбжьый "черный перец", адыгэ-щыбжьый "красный острый перец" и др.;

10) названия цветов: къэтабэ "бархатцы", п1эстэшъхьашъу "первоцвет", псыгу1ап "кувшинка", хьа-дэгъэщыи "ромашка", мзлцуыйэ "ночная красавица", "зорька" и т.д.;

11) названия травянистых растений: шыгьзчъэтхъап "подорожник большой", бзыулъахъ "повилика", хъауыц "овес заячий", п1ырып1 "физалис", блэкьэбы "кирказон" и др.;

12) названия ягод: цуымпэ "земляника", марк1уэ "ежевика", къэщшрк1уэ "тутовник" и т.д.;

13) названия грибов: гьоны "гриб-трутовик", хьа1уц1анлъ "сморчок", йэбзхъа!у "шампиньон" и др.

Хотя эти лексико-семантические группы фитонимов выделяются по экстралингвистическому признаку, они обладают общностью лингвистических признаков, присущих каждой группе. Так, например, как отмечает Р.С.Гинзбург, существительные - названия овощей, фруктов почти совсем не имеют синонимов (32, с. 17). В той или иной мере это положение подтверждается также данными адыгейского литературного языка.

1.8.0. Формирование фитонимии адыгейского языка. Фитонимическая лексика современного адыгейского языка, будучи продуктом различных эпох, формировалась постепенно, начиная с глубокой древности и кончая сегодняшним днем.

С древнейших времен адыгские племена занимались земледелием, возникновение которого, как уже отмечалось, относится ко второй половине III тысячелетия до н.э. (49, с. 6). По мнению историков, "неолитические племена Северного Кавказа возделывали разные сорта пшеницы, ячменя, ржи и бобовых культур" (47, с. 38), а в конце II - начале I тысячелетия до н.э. "происходит дальнейшая культивация и направленный отбор известных с глубокой древности видов злаков (мягкой и твердой пшениц, ржи, проса-магары, нескольких сортов ячменя)" (47, с. 61). Данные лингвистики подтверждают, что многие названия культурных растений восходят к местному кавказскому источнику. Так, Л.И.Лавров отмечает, что в кабардинском и адыгейском языках "многие термины, относящиеся к земледелию (ячмень, просяное зерно, просо - растение.). могли образоваться. в эпоху бронзы" (72, с 134). Лингвистический материал свидетельствует о том, что названия древнейших зерновых древнеадыгских культур хьэ 'ячмень' и фы/хуы "просо (в зерне)" не только восходят к общеадыгскому языку, но и обнаруживают параллели в других родственных языках, и это подтверждает древность этих злаковых культур на Кавказе (17, с. 79-85). Названия деревьев псэйы/псей "пихта", кхъуыжъы/кхъуьююъ "груша (плод)" восходят к общеабхазо-адыгскому (132, с. 51; 128, с. 76-79), а лексема *пхъэ "дерево" - к общеиберийско-кавказскому источнику (134, 2, с. 21-22). В языке имеют место и инновации, к которым принадлежат, например, гъажъуэ/гъавэ "просо (в зерне)" (68, с. 120) и многие другие лексические единицы, появившиеся в адыгейском языке после распада общеадыгского языка-основы.

Лексико-семантические группы названий растений в адыгейском языке представляют собой эмпирически синтезированную открытую систему, постоянно пополняющуюся новыми словами и значениями.

Фитонимическая лексика адыгейского языка чрезвычайно неоднородна. Она включает в свой состав лексемы, которые отличаются давностью существования, характером функционирования. В современном адыгейском языке существуют фитонимы разного происхождения. С точки зрения происхождения можно выделить два основных лексических пласта — исконную лексику и лексику заимствованную.

1.8.1.0. Исконные фитонимы. Основной слой фито-нимической лексики, численно доминирующую часть фитонимов, отражающую своеобразие и самобытность адыгейского языка, составляют исконно адыгейские слова.

Как справедливо отмечает А.К.Шагиров, исконными адыгейскими словами являются слова следующих лексико-семантических групп: 1) названия большинства злаковых растений, куда входят: хьэ "ячмень", гъажъуэ "просо (в зерне)", мэщы "просо (на корню)", натрыф "кукуруза" и т.д. (132, с. 25); 2) названия дикорастущих деревьев, кустарников и их плодов: дайэ "орешник", дэ "орех", пчэйы "чинар", пхъэгулъ чъыг "алыча (дерево)", чъыгай "дуб", мышк1у "желудь", хышыщхунт1 "боярышник", пэрэжъыйэ чъыг "терновник", пэрэжьый "терн (плод)", хьакъужь "шиповник (кустарник и ягода)", тфэйы "бук", псэйы "пихта" и др. (132, с. 26).

По нашим наблюдениям, большинство названий дикорастущих травянистых растений в адыгейском языке принадлежит к исконной лексике: блэкъэбы "кирказон", бзыукъуайэ "просвирник", бзыулъахъэ "повилика", гъуэшъууыц "кермек", къазщыруыц "горец", кьэцпан "дурнишник", псыгу1ан "кувшинка", уыцдыдж "полынь горькая", хьауыц "заячий овес", шыгъэчъэтхъст "подорожник большой" и многие др.

Исконная фитонимия адыгейского языка включает в себя слова общеиберийско-кавказского, общесеверокавказского, общеабхазо-адыгского, общеадыгского характера и собственно адыгейские слова.

1.8.1.1. Общеиберийеко-кавказские фитонимы.

Среди исконно адыгейской фитонимической лексики самым небольшим в количественном отношении, но самым древним пластом является лексика, унаследованная адыгейским языком после распада обгцеиберийско-кавказской этнической общности. Сюда можно отнести такие лексемы, как уыцы " трава", "травянистое растение" (165, с. 84; 96, с. 66-69; 132, 2, с. 95; 4, с. 105) и пхъэ с исходным значением "дерево" (164, с. 84; 134, 2, с. 21-22; 48, с. 205; 119, с. 53-54; 4, с. 106; 149, с. 294), которое сохраняет основа пхъэ- в составе сложных слов: пхъэуы1у "дятел"(букв. 'клюющий дерево'), пхъашъуэ "кора дерева" (букв, 'кора, оболочка дерева'), пхъэфы "береза" (букв, 'дерево белое') и др.

1.8.1.2. Общесеверокавказские фитонимы. Слова, представляющие собой старый фонд адыгейского языка, находят этимологические параллели в других родственных северокавказских языках. К фитонимам северокавказского происхождения относятся такие названия растений, какхьэ "ячмень" (17, с. 79; 68, с. 116) и мэщы "просо (на корню)" (17, с. 81; 4, с. 109-110), которые имеют параллели в родственных нахских и дагестанских языках.

1.8.1.3. Общеабхазо-адыгскне фитонимы. Целый ряд фитонимов адыгейского языка возводится к общеабхазо-адыгскому языковому состоянию: псэйы "пихта" (132, с. 51; 127, с. 330; 128, с. 78-79); фы "просо (в зерне)" (93, с. 121; 70, с. 188-189; 68, с. 119; 128, с. 79), сохранившееся в составе атрибутивного комплекса фык1э "молодое просо"; чьыгай "дуб" (128, с. 196; 68, с. 114); дэ "орех" (134, 1, с. 145; 128, с. 76); тфэйы "граб" (128, с. 76); шхъуэмн "каштан" (128, с. 80); кьып1ц1э "слива" (128, с 76-77); бжьыпы "лук" (93, с. 16-17; 134, 1, с. 91), которые имеют соответствия в убыхском, абхазском и абазинском языках.

1.8.1.4. Общеадыгские фитонимы. Общеадыгская фитонимическая лексика в адыгейском и кабардино-черкесском языках представлена по-разному. Как убедительно доказывает А.К. Шагиров (132, с. 51-131), одни слова полностью совпадают и по звучанию, и по значению (например, пхъэгуылъ "алыча (плод)", п1ырып1 "физалис"), другие - имеют фонетические расхождения, представленные либо закономерными звуковыми соответствиями (ср.: каб.-черк. бэ/съътыху и адыгейск. бжьы-ныф "чеснок"), либо звучаниями, выходящими за рамки звуковых соответствий (например, каб.-черк. бжъэхуыц и адыгейск. бзыуцыф "хлопок", каб.-черк. дей и адыгейск. дайэ "орешник"). В ряде исконных слов отмечаются расхождения в значении. Ср.: каб.-черк. зей "кизил (кустарник)" и адыгейск. зайэ "кизил (плод)", каб.-черк. шъхъы-рыб "крыжовник (ягоды)" и адыгейск. жъгъырб "дикий виноград". Наблюдаются случаи, когда исконная лексема сохраняется в одном из родственных языков. Так, адыгейский язык утратил такие лексические единицы, как зэ "кизил (ягода)", фы "просо (в зерне)", а кабардиночеркесский язык не сохранил такие лексемы, как зэнтхъ "овес", мыстхьэ "карагач".

1.8.1.5. Собственно адыгейские фитонимы. Самой многочисленной и разнообразной по своему составу является пласт собственно адыгейских фитонимов, возникших уже в эпоху раздельного существования адыгейского и кабардино-черкесского языков после распада общеадыгского языкового единства и не имеющих параллельных образований за пределами адыгейского языка. Подавляющее большинство этой группы названий растений создается на базе своего исконного материала. Например: бзыужьау "спаржа", къэцпанэ "дурнишник", yijnupp "портулак", псыгу1ан "кувшинка белая" и др. Однако есть и лексемы, которые образованы на основе заимствованных слов:. акэцэпан "гледичия" (из акацэ "акация" < русск. акация < нем. Akazie < лат. acacia < греч. akakia и панэ "колючка"), мэлэхъуэсабын "мыльнянка" ( из мэ-лахъуэ "чабан, пастух овец" и сабын "мыло" < тур. sabun < араб. sabun< лат. sapo/saponis), блэкъэбы "кирказон" (из блэ "змея" и къэбы "тыква" < тюрк, къаб) и т.д.

К собственно адыгейской фитонимической лексике можно отнести:

1) большинство названий дикорастущих травянистых растений: пыбгъужъау "спаржа", бзыулъахъ "повилика", гуык1эфуьщ "донник", гъуэшъууыц "кермек", къанджкъуыр "цикорий", зэнтхънэп1ц1 "овсюг", къаз-щыруыц "горец птичий", кьамц1ычуыц "паслен черный", къэцпан "дурнишник", уылоуы г/" д срб е н н и к иволистный", уыцдыдж "полынь горькая", лъыкъызэрык1ырэуыц "чистотел", пирпк1эуыц "портулак", тхъаркъуэжъкъэтаб "девясил высокий", шъхьэуытыс "пушица" и многие др.;

2) многие названия цветов: тыгъуыжъынэ "мак-самосейка", шэпсанжъуэлэп "колеус, крапивка", къэгъэгъэдэк1уай "ипомея", къэтэбэкъэгъагъ "тагетес, бархатцы", мэлцуыйэ/мэлцуыйак1 "ночная красавица, зорька", ныуээ1сь1эбжъан "календула", псыгу1ан "кувшинка белая", пылтхьак1уым "бегония" и др.;

3) названия сортов бахчевых культур: адыгэкъэб "тыква гигантская", урыскьэб " тыква обыкновенная", пэшэп1аст "сорт рассыпчатой дыни", пэшэшьуастхъ "сорт дыни с грубой корой", иэшэшъуэу "сорт сладкой дыни", тыркукьэб " тыква чалмовидная", апскъэб "патиссон" и др.;

4) некоторые названия пряных растений: адыгэ-къуэп/хэубэн "кориандр", чынак1э "пажитник", шыхьар-щыбжьый "черный перец", урысгын "хрен", урыскъ-уэн/нэшэбэгугъэш1уо1у "укроп", щыбжьыШэш1у/ щыб-жьыйкъэбыжгь "болгарский перец", тэлаууыц/ уыцш1уыц1 "кунжут" и др.;

5) единичные названия бобовых культур: къэлэ-джэнч "соя", уырысдокэнч/цуыдокэт "горох" и др.;

6) отдельные названия деревьев: пхъэзэз "бересклет", пхъап1ц1э "крушина", зэйашхъуэ "свидина", шъуэшъабэ "гордовина", чьыгп1ц1ы11 "кипарис", пхъэигъуэ-твк1/псылчъыг "эвкалипт", акэцэпаи "гледичия" и др.;

Все перечисленные названия растений, за редким исключением, носят производный характер и по своей структуре являются сложными словами.

1.9.0. Фитонимия иноязычного происхождения в адыгейском языке. Бесспорно положение о том, что главным источником развития и обогащения любого языка служат его потенциальные возможности.

Из всех ярусов языка наибольшим изменениям подвергается лексика, пополняющаяся новыми словами и значениями. Это в полной мере касается и фитонимиче-ской лексики адыгских языков вообще, и адыгейского - в частности, которая развивается и обогащается двумя основными способами: за счет словообразовательных возможностей самой языковой системы, представляющих собой внутренние резервы языка, а также за счет заимствований, являющихся внешними источниками. Существует еще немаловажный источник - переосмысление существующих в языке лексических единиц.

Вопросы развития лексики адыгских языков рассматриваются в ряде исследований. Можно назвать работы А.К.Шагирова, М.Л.Апажева, Х.С.Урусова, М.М.Са-киева, А.Е.Бескровного, Л.Х.Дауровой, Х.Д.Водож-докова, К.Т.Мамрешева, З.У.Блягоза. В.Х.Унатлокова, Х.Т.Таова, Р.Х.Темировой (132; 128; 126; 13; 11; 12; 97; 21; 120; 31; 77; 25; 24; 23; 112; 103), хотя нет исследований, специально посвященных проблеме развития фитонимической лексики адыгских языков, за исключением статей В.Х.Унатлокова, Т.Х.Таова и Р.Х.Темировой.

Состав фитонимической лексики адыгейского языка отличается своей специфичностью, и при исследовании его эволюции необходимо учитывать как лингвистические особенности, так и экстралингвистические факторы, которые находят свое отражение в лексике, во взаимодействии лексических единиц. Однако развитие лексики происходит неравномерно, и интенсивность развития проявляется по-разпому. Если состав лексем одной лек-сико-семантической группы фитонимии изменяется быстро и кардинально, то изменения в другой - происходят медленнее, что и обеспечивает ее устойчивость на протяжении очень длительного периода времени.

Лексическая система языка расширяется не только за счет словообразования и изменения значения имеющихся в языке слов. Ни один язык не может ограничиться своими ресурсами и избежать влияния других языков на его лексику. Поэтому, естественно, лексические заимствования стали атрибутом всех языков, и изучение особенностей этого влияния, путей и способов вживания "чужих" слов и элементов в заимствующий язык в огромной степени способствует глубокому пониманию существа и самого языка. На фактах освоения заимствований можно проследить основные, ведущие тенденции современного развития заимствующего языка. Наконец, изучение процессов взаимодействия и взаимовлияния языков в нашу эпоху приобретает огромное социально-культурное значение, свидетельствуя о разнообразных языковых контактах.

Закономерно, что в эпоху научно-технического прогресса увеличивается лексическое взаимодействие языков, с чем связана также активизация процесса заимствования, его закономерность. Как указывает В.НЛрцева, "ни один язык, за очень редким исключением, не может избежать контактирования с другими языками" (146, с. 48).

1.9.1.0. Фитонимы индоевропейского происхождения. Адыгские племена с древнейших времен вошли в контакты с индоарийскими и иранскими племенами, а также с древними греками, появившимися на Северном Причерноморье в VI в. до н.э. Это нашло свое отражение в адыгских языках, в которых обнаруживаются заимствования из древнеиндийского, аланского и древнегреческого языков (165; 2; 1; 132; 134; 126; 135; 152; 158; 18; 161; 38).

О вкладе указанных языков в фитонимическую лексику адыгских языков мы располагаем скупыми сведениями. Слова могли заимствоваться непосредственно из самих индоевропейских языков, что свидетельствует о прямых контактах адыгских племен с индоевропейцами, но они могли прийти и через языки-посредники. З.Ю.Кумахова пишет: "Славянские - шире - индоевропейские слова в дореволюционный период проникли в адыгские языки по преимуществу через русский язык. Но и здесь нужно учитывать другие пути проникновения индоевропеизмов в адыгские языки. В частности, в специальной литературе уже отмечалось, что некоторые слова индоевропейского происхождения усвоены адыгскими языками через тюркские, иранские и грузинский языки" (70, с.231; см. также: 1, 1, с. 413, 519; 132, с. 207-208; 126, с. 3-10).

1.9.1.1. Индоаринские фитонимы. Факты истории адыгейской фитонимии имеют большое значение для исторической науки и лингвистики. Заимствованные слова, как правило, всегда говорят о тех или иных исторических контактах народов, об экономических, культурных и других связях прошлого. По иноязычной лексике адыгейского языка можно судить о том, какой народ оказывал влияние при этих контактах. Так, по мнению О.Н.Трубачева, миграция индоарийцев из Юго-Восточной Европы в Азию проходила кавказским путем, и "примат знакомства с Кавказом постулируется именно для индоевропейцев (праиндийцев), а не для иранцев" (110, с. 101-102). Поэтому неоспоримы этнолингвистические контакты адыгских племен с индоарийцами, следы которых нужно искать в адыгейском языке. Ранее признавалось, что адыгейск. санэ "вино", шапс. санэ "виноград" восходят к скиф, sana, осет. ссен/ссенсе "вино", связываемыми с др.-инд. sana- "конопля" (1, 1, с. 67) . Однако неопровержимо доказано, что " для адыгейск. санэ необязательно предполагать скифо-осетинский источник" (136, с. 156; 135, с. 60). На наш взгляд, индоарийцы занесли название горлянки (тыквы посудной) (Lagenaria siceraria (Mol.) Standi.) на Северо-Западный Кавказ. В старину из горлянки адыгские племена делали сосуды для жидких и сыпучих веществ и вплоть до недавнего времени широко применяли в быту. Считаем вполне закономерным сравнение санскритского слова alabu "бутылочная тыква употреблялась как сосуд для воды)" (Кочергина В.А. Санскритско-русский словарь. Изд. 3-е.М., 1996, с . 73) и современного адыгейского названия тыквы-горлянки, представленного следующими фонетическими вариантами: алыркъэб, алэркъэб, алъыркъэб, алъэркьэб, къалыркъ-эб, кьалъыркъэб. Вероятно, др.-инд. слово alabu было усвоено предками адыгов, в их языке оно подверглось фонетической адаптации и предстало в различных вариантах: *алэб/ *алыб/ *алъэб/ *алъыб. Поскольку внутренняя форма лексемы неясна, язык пытается мотивировать слово путем присоединения определяющего компонента-модификатора къэбы "тыква" < тюрк, кьаб "то же". В результате такого соединения компонентов образовалось сложное слово в различных фонетических вариациях: *алэбкъэб/ *алыбкъэб/ *алъэбкъэб/ *алъыбкъэб (сложение могло произойти не ранее конца VII в. н.э., поскольку тюркизмы начинали проникать в наш язык в этот период (126, с.74) ( ср. аналогичное образование хъарыхъуджэнч "горох", представляющее собой сложение из хьарыхъу < русск. горох и джэнчы "фасоль", букв, 'горох-фасоль'). Фонетические изменения завершаются диссимилятивным переходом б в р, и в итоге получаются такие варианты, как алэркъэб, алыркъэб, алъэркьэб, алъыркъэб. Для обозначения горлянки есть и такие названия, как тхьешъыркъэб, кьалъыркъэб и шъуэлъыркъэб, которые, по нашему мнению, появились в адыгейском языке на на-родноэтимологической основе.

Б.Г.Джонуа и Г.А.Климов также ищут слова индоа-рийского происхождения в абхазо-адыгских языках и сближают убых. yaba 'ячмень' с др.-инд. java-h и авест. javo (38, с. 157), имеющими то же лексическое значение. Они полагают, что исследование этнолингвистических связей индоарийцев и абхазо-адыгских племен имеет перспективу, поскольку оно "проливает свет на ранее неизвестные страницы древней истории автохтонных языков Северо-Западного Кавказа" (38, с. 157).

1.9.1.2. Фитонимы-грецизмы. К древним заимствованиям относится и часть грецизмов, что исторически оправдано. Ведь "к VI в. до н.э. относится древнегреческая колонизация Северного Причерноморья" (89, с. 37), а "в начале V в. до н.э. возникает Боспорское царство" (89, с. 37), население которого становится греко-туземным. Имели место непосредственные экономические, политические и культурные связи предков адыгов - меотов с Боспорским царством. К тому времени устанавливались торгово-меновые отношения адыгских племен с древнегреческими колониями. Пока имели место всесторонние связи с древнегреческими колониями Северного Причерноморья, одним из главных путей проникновения греческих заимствований в адыгейскую лексику было живое языковое общение адыгских племен с широкими демократическими кругами населения этих колоний. Слова народного греческого языка, по всей вероятности, свободно проникали в разговорную речь древних адыгов. Поскольку не было письменных памятников на адыгейском языке, а заимствование происходило устным путем, то многие слова были позабыты и попросту не дошли до наших дней. На Северо-Западный Кавказ греки привозили сушеный инжир, оливки и оливковое масло. Вместе с фруктами древние адыги усвоили ионийско-аттическое название, где слово ofikov означает "инжир", "винная ягода". Мы полагаем, что основа этого слова входит в состав одного из названий инжира в адыгейском языке темир. шхынцуымпэ/ бжед. шкынцуымпэ, этимологизируемого нами как "инжир-ягода" (ср. русск. малина-ягода). Позднее грецизмы - названия растений входили в адыгейский язык через турецкое и крымско-татарское посредство.

Так, например, считаем, что греческий источник имеет абадз. фыщып "вишня", ср. крым.-тат. пиита, фшпе, тур. vi§ne< греч. bussinen (167, с. 711). В других диалектах адыгейского языка также используется слово греческого происхождения, ср. темир.-бжед. чэрэз ( < къэрэз), шапс. кьэрэз, полученное через тур. kiraz < греч. ксрасп "черешня" (126, с. 98). Х.Симеонидис нов.-греч. керат переводит как "вишня") (163, с. 91).

Проникновение заимствований в лексическую систему адыгейского языка представляет собой сложный процесс, и порой трудно определить язык-источник. Так, установлено, что название пшеницы и фасоли в адыгских языках имеют индоевропейское происхождение: "адыг. квэцы, каб. гвэдз 'пшеница' - гот. hvaiteis "то же" (36, с. 397-398); адыг. джэнчы, (бжед.) джэчы, (шапс.) гьэшьы, каб. джэ(р)ш, гьэ(р)ш 'фасоль' - ср. др.-в.-нем. gers, нов.-в.- нем. Giersch 'Aegopodiumpodagraria' лит. garsva, лтш. garsa 'сныть' и пр.; с указанными формами связывают и русск. горох" (126, с. 9).

1.9.2.0. Фитонимы восточного происхождения.

Определенную долю фитонимии адыгейского языка составляет восточная лексика, проникавшая, как правило, опосредованно через другие языки. При усвоении адыгейским языком слов восточного происхождения тюркские языки на определенном этапе играли посредствующую роль. С течением времени влияние тюркских языков-посредников становилось все менее ощутимым, поскольку контакты адыгейского языка с тюркскими постепенно ослабевали. В дальнейшем адыгейцы вступили в непосредственную связь с русскими, и русский язык стал выполнять роль посредника, а через него усвоили новые лексические единицы из восточных языков, куда относятся такие слова, как сакура, анчар, артишок, банан, бэк-лэжан "баклажан", сой "соя" и др.

1.9.2.1. Арабские фитонимы. Проникновение арабских слов в адыгейский язык началось в XIV в., однако массовый приток арабизмов падает на конец XVIII в. (132, с. 177). Устное заимствование в основном осуществлялось опосредованно через тюркские языки. Из большого количества арабизмов на долю фитонимов в адыгейском языке приходится только несколько слов: зэйтын < тур. zeytin < араб, zeytun "олива", "маслина", пкьынэ < тур. kina < араб. hinna' "хна" (126, с. 96-97) и др. Некоторые слова приходили в адыгейский язык книжным путем непосредственно из арабского, тогда основным источником были Коран и другие богослужебные книги. Одно из названий кунжута в адыгейском языке г1абэдис (Sesamum indikum L.), вне всякого сомнения, идет прямо из арабского языка, на что указывает наличие в слове ларингального спиранта г1, который в исконном лексическом материале современных адыгских языков не сохранился и представлен только в арабских заимствованиях (92, с. 271-277; 66, с. 153-157). Для сопоставления с адыгейским словом г1абэдис "кунжут" гипотетически предлагаем арабское двухкомпонент-ное (описательное) наименование г!аббад-'ис "поклоняющийся Исе". Вероятно, эта кораническая формула была использована в самом арабском языке как перифрастическое обозначение кунжута, впоследствии усвоенное адыгейским языком (для типологии ср. описательное название подсолнечника в самом арабском языке: г1аббад-ищамс, букв, 'поклоняющийся солнцу').

По нашим наблюдениям, в речи адыгской диаспоры в Иордании встречается много названий растений, заимствованных из арабского языка. Назовем некоторые из них: мыищыщ "абрикос", дурра "персик", хъазэран "бамбук", сэбар "алоэ", къэбар "каперсы", лыфт "репа", "брюква", фэкъус "дыня", кусэ "кабачок", джэзэр "морковь", лэуыз "миндальный орех", сэфэрджэл "айва", хъарруб "рожковое дерево", зэг!тэр "тимьян" бабопыдж "ромашка" и многие др.

1.9.2.2. Фитонимы, заимствованные из иранских языков. В кругу фитонимов удельный вес персизмов незначителен, все они проникли в лексическую систему адыгейского языка не непосредственно, а опосредованно через тюркские языки. Сюда относятся: шапс. джыгуым-дыр "свекла" < крым.-тат. чукюндир, шапс. зэндалэ "абрикос" < крым.-тат. зэрдали ; темир. хьырбыдз/бжед. къэпраз, къэрапыз "арбуз"; адыгейск. лит. пындж "рис", хъуырмэ "финик", "хурма" (126, с. 96-98). Лексема тэр-щъш "корица" усвоена из турецкого языка. Ср. тур. tarqin, < перс.jdargini (167, с. 643). Слово бэклээюан "помидор", "баклажан", восходящее к перс, badinjcin, было заимствовано из русского языка дважды: сначала в значении "помидор" (ср. юж.-русск. баклажан "помидор"), затем с семантикой "баклажан" (ср. русск. лит. баклажан).

По свидетельству историков, "со второй половины I в. и во II в. до н.э. аланы начинают проникать и в восточные районы Прикубанья" (89, с. 56), где вступают в соприкосновение с коренными северокавказскими племенами, в том числе и адыгами, и начинают знакомство с флорой этого края. В.И.Абаев пишет: "Обращает на себя внимание обилие названий для всевозможных съедобных трав, но лишь немногие из них могут быть возведены к древнеиранскому. Большинство их относится к альпийской флоре Кавказа" (2, с. 48-49). Вероятно, эти названия как в аланском, так и в осетинском языке появились на новом месте пребывания. Часть из них, несомненно, составляет заимствования из соседних языков. В.И.Абаев указывает, что названия некоторых деревьев, а именно: сосны, ели и клена - тяготеют к Кавказу (2, с. 48). Далее он акцентирует внимание на то, что "с плодовыми и огородными культурами осетины, по всем данным, познакомились только на Кавказе. Нет ни одного названия плодового дерева или овоща, которое восходило бы к древ-неиранскому" (2, с. 60). Влияние осетинского языка на адыгейский носило нерегулярный характер. А.К.Шагиров отмечает: "Осетинизмов, имеющих общеадыгское распространение, сравнительно немного. Часть осетинских элементов встречается лишь в кабардинском, причем нередко только в речи кабардинцев, живущих но соседству с осетинами" (131, с. 45). Анализ фитонимической лексики показывает, что в системе названий растений нет ни одного осетинизма. Наоборот, адыгские языки оказали влияние на осетинский язык, в котором функционируют многие адыгские фитонимы (18, с. 17-23; 109, с. 107-110; 9, с. 8; 125, с 31; 130, с. 160-161).

1.9.2.3. Фитоннмы тюркского происхождения.

Адыгско-тюркские этнолингвистические контакты имеют многовековую историю и начинаются не позднее VII века н.э., однако их интенсификация падает на XVI-XVII вв. Экономические, торговые и иные связи черкесы (адыги) поддерживали сначала с соседями-ногайцами, а позднее -с крымскими татарами и турками.

Вклад тюркских языков в лексическую систему адыгейского языка широк и по-разному охватывает различные тематические группы лексики. Как отмечает А.К. Шагиров, "абсолютное большинство тюркизмов попало к адыгам, надо думать, во время татарского ига и в период турецко-крымской экспансии на Северо-Западном Кавказе (XVI-XVIII вв.)" (125, с. 31; 130, с. 160-161). История адыгейского языка показывает, что отдельные семантические зоны более подвержены внедрению для тюркских заимствований.

На начальном этапе этнолингвистических контактов заимствование скорее всего носило спорадический характер, но впоследствии " с усилением могущества крымского ханства XVI-XVII вв. . приток тюркской лексики стал значительно увеличиваться" (97, с. 106).

В процессе исторического развития, а также в результате тесных экономических, политических, этнокультурных и этнолингвистических взаимосвязей с ногайцами, крымскими татарами и турками, продолжавшихся в течение длительного времени, фитонимическая лексика адыгейского языка обогатилась рядом заимствований из языков указанных тюркских народов. Многие заимствования органически вошли в лексическую систему адыгейского языка и получили повсеместное распространение, что является свидетельством полного вхождения и освоения тюркизмов, в том числе и фитонимов, сыгравших существенную роль в обогащении лексики адыгейского языка. К этому пласту лексики можно причислить такие названия растений, как тутып "табак", къэбы "тыква", къэрабэ "одуванчик", адыгейск. лит. къауып "сорт, разновидность дыни", батыргъэн "борщевик" и др.

К сожалению, из-за отсутствия письменных памятников на адыгских языках, точно датировать проникновение того или иного тюркизма практически невозможно. В дооктябрьский период адыгейский язык был бесписьменным, и тюркские слова проникали в народную разговорную речь устным путем.

Сфера функционирования некоторых заимствованных фитонимов в адыгейском литературном языке и диалектах может не совпадать. Так, в адыгейском литературном языке для выражения родового понятия "дыня (вообще) "используется лексема наш, а усвоенное из тюркских языков кьауын передает видовое понятие "сорт, разновидность дыни", поскольку в заимствующем языке произошло сужение значения тюркского слова кьавун "дыня". Однако в абадзехском диалекте адыгейского языка лексема кьауын сохранила исходную семантику "дыня" благодаря тому, что она стала замещать слово наш, получившее в дальнейшем в диалекте новое смысловое содержание "арбуз" (ср. лит. хьырбыдз "арбуз"). Это обстоятельство позволяет утверждать, что значение "дыня" у лексической единицы кьауын в адыгейском языке имеет локальный характер функционирования.

В связи с изменением этнического состава СевероЗападного Кавказа, заключавшемся в уходе ногайцев на восток, а также с завершением торгово-экономических и этнокультурных связей с крымскими татарами и турками, ослабевают этнолингвистические связи, а затем и прекращаются контакты адыгейских племен с тюркоязыч-ными народами, вследствие чего происходит затухание процесса заимствования, и через определенное время притоку тюркизмов в адыгейский язык приходит конец.

Кабардинцы и черкесы, напротив, продолжили в дальнейшем свои взаимосвязи и взаимоотношения с соседними тюркскими народами: балкарцами, карачаевцами и ногайцами. Поэтому процент тюркизмов в кабардино-черкесском языке продолжал расти. Если речь вести о фитонимии кабардино-черкесского языка, то можно заметить, что новый тюркский фитонимический пласт настолько прочно входит в живую ткань словарного состава кабардино-черкесского языка, что он вытесняет исконно адыгские слова. Это можно проверить, сравнивая идентичные фитонимы адыгейского и кабардино-черкесского языков. Так, если адыгейский язык сохранил такие коренные адыгские названия растений, как тыгъэгьазэ "подсолнечник", ч1ылъэ "свекла", наш "дыня", сэнашъхь виноград", мыстхъо "вяз", пэнап1ц!э "барбарис", то в кабардино-черкесском они утрачены и заменены соответственно тюркизмами (сюда входят и слова нетюркского происхождения): сэхуырсгн "подсолнечник", жэгуындэ "свекла", хъэуан "дыня", жызум "виноград", дыкьуэнагъ "вяз", къэтхьэнсолыкъу "барбарис".

К сравнительно поздним заимствованиям принадлежат лексемы, усвоенные кабардино-черкесским из ногайского и карачаево-балкарского языков. К ним можно причислить следующие фитонимы: жызум "виноград" ( < карач.-балк. джюзюм "виноград"), хуэрджэ "абрикос" ( < ног. куьреге "абрикос"), къэрэгьэш "вяз" ( <ног. къара-гъаш "вяз"), къэтхьэнсолыкъу "барбарис (ягода)" ( < карач.-балк. къатхъан суулукъ "предназначенное для изготовления кваса") (134, 1, с. 226), которые не известны адыгейскому языку.

Через посредство тюркских языков адыгскими языками были усвоены многие названия растений из других языков: адыгейск. чэрэз "вишня" ( < нов.-греч. kerasi), адыгейск. пыидою / каб.-черк. прупж "рис" ( < перс, бе-pejic/jtc) (134, 2, с. 127-128, 13), адыгейск. къэрэмфыл! каб. къэрмэфибл/ чер. къэрэмфибл "гвоздичное дерево" ( < санскр. kernpehitl 'цветок, закладываемый за ухо',), нар "гранат" ( < перс, паг ) (167, с. 491).

Обращает на себя внимание и тот факт, что одно и то же название растений может приходить в адыгейский и кабардино-черкесский языки из разных источников. Ср.: адыгейск. къауын "дыня" ( < ног. кьавын "дыня"), каб.-черк. хъыуан "дыня" ( <карач.-балк. хъауын "дыня").

Несравненно больше тюркизмов в речи адыгской диаспоры в Турции, поскольку в стране пребывания адыги вошли в прямой контакт с турками и потеряли связь с исторической родиной. В сложившейся ситуации в адыгейскую речь потоком пошли турецкие слова, а через турецкий - лексические единицы из других языков. Среди заимствований значительное место занимает лексика, связанная с растительным миром. Приведем примеры: къэуакъ "тополь" ( < тур. kavak < от kavlamak "облупляться"), чэиэк "цветок" ( < тур. gigek "цветок" < перс, дедвк), къэрэбибэ "черный перец" ( < тур. karabiber < kara+biber < тт. piper), нэхъуыт "нут, бараний горох" (< тур. nohut < перс, nehud), лэблэб "горох" ( < тур. leblebi < араб, leblab "плющ"), майдэноз "петрушка"(< тур. maydanoz < греч. makedonensis 'македонская трава',) (167, с. 386, 145, 89, 496, 465, 477-478).

Все это может служить доказательством сложности проблемы фитонимии адыгейского языка и глубины этнолингвистических контактов между адыгскими и тюркскими языками, имеющих давнюю историю.

1.9.3. Русский язык как источник фитонимов адыгейского языка. Русско-адыгские (черкесские) связи имеют многовековую историю (в частности, об этом свидетельствуют древнерусские источники, в том числе и "Слово о полку Игореве"). Предки адыгов - касоги поддерживали более или менее тесные отношения с русскими Тмутараканского княжества (X-XII вв.), посещали Тмутараканскую ярмарку для продажи и покупки товаров (71, с. 8; 89, с. 77-78). По разным причинам эти контакты прерывались, и оживление в отношениях начинается с XVI в. Вполне закономерно, что такие экстралингвистические факторы, как политические, торгово-экономические и иные связи между народами способствовали культурному обмену, в результате которого в адыгейский язык проникали русские слова из различных лексико-семантических групп, в том числе и фитонимы. На начальном этапе влияние русского языка на адыгейский было эпизодическим, в дальнейшем для непосредственного взаимодействия и взаимовлияния

40 ного взаимодействия и взаимовлияния наших народов возникли условия, интенсифицировавшие этноязыковые взаимоотношения.

До обретения адыгами своей автономии заимствование из русского языка в адыгейский в целом проходило устным путем. Послеоктябрьский период характеризуется тем, что влияние русского языка на адыгейский осуществлялось как устным, так и письменным путем (следует отметить, что процесс инфильтрации русской лексики значительно усилился в этот период). И в том и в другом случае в адыгейский язык проникали исконно русские лексические единицы и слова, являющиеся заимствованными в самом русском языке.

В кругу названий растений важное место занимают наименования сельскохозяйственных культур, усвоенные из русского языка. Это связано с тем, что с некоторыми видами сельскохозяйственных культур адыги познакомились у русских. Так, капуста и помидор появились у адыгов в XIX в., и их названия заимствованы из русского языка устным путем, вследствие чего они подверглись фонетической адаптации. Ср. адыгейск. къэбаскъ и русск. диал. капустка (126, с. 171; 1, 1, с. 616).

В адыгейский язык вошли два названия помидора -бэклэжан и пэмидор. Несомненно, первая лексема связана со словом баклажан, являющимся южнорусским диалектным обозначением данного растения, а вторая - восходит к русскому литературному помидор. Слово же тэ-мат "томат" в адыгейском языке закрепилось как специализированное обозначение для пасты, соуса из помидоров (ср. русск. суп с томатом, томат-торе). Картофель также был завезен на Кавказ русскими, что подкрепляет языковой материал. В диалектах адыгейского языка для наименования картофеля используются такие фонетические дублеты: картоф/ кэртоф/ къартоп/ къэртоп/ къаратоп/ къэрэтоп. Вне всякого сомнения, источником этих вариантов могли служить русские диалектные названия картофеля. Темир. картоф/ кэртоф неотделимо от диалектных форм русского языка: картофъ! картофья! картоф-ля, а для вариантов къартоп/ къэртоп/ къаратоп/ къэрэтоп источником послужило другое диалектное слово -картопля. Рассмотренный материал подтверждает, что источником заимствований часто служит бытовой язык, и это является доказательством живого общения носителей контактирующих языков. Послеоктябрьский период характеризуется интенсивным притоком слов из русского языка, и в ряде случаев заимствованные слова оттесняют исконные названия растений. В разговорной речи исконные слова часто заменяются заимствованными. Так, например, вместо ады-гейск. сэнашъхь "виноград", бэлыдж "редис" употребляют соответственно винэград (ср. русск. виноград), редиск, что особенно привычно для речи младшего поколения. Этому способствуют такие факторы, как каждодневное общение с русскими, преподавание ботаники в школе, слушание теле- и радиопередач, чтение периодической печати на русском языке. Как можно было заметить, многие фитонимы изменили свое звучание под влиянием звуковой системы и произносительных норм адыгейского языка. Сравним еще и такие слова: адыгейск. семчык "подсолнечник" и русск. семечки (см. об этом подробее: 70, с. 233) "семена подсолнечника, употребляемые как лакомство", адыгейск. акац " акация" и русск. акация, адыгейск. роз "роза" и русск. роза и т.п.

В ряде случаев наряду с исконным словом употребляется название, заимствованное из русского языка (в разговорной речи чаще фигурирует только русское слово). Так, ср. адыгейск. тыгъэгъазэ и семчык "подсолнечник", сэнашъхь и винэград "виноград". Известны и такие случаи, когда русские слова оттесняют исконные лексемы и используются как единственные наименования тех или иных растений в адыгейском языке. Так, в разговорной речи адыгейский фитоним хъэ "ячмень" имеет тенденцию перехода в разряд архаизмов и вместо него активно функционирует русское слово ячмень. Все это служит доказательством интенсификации влияния русского языка на адыгейский.

Слова, приходящие в адыгейский язык книжным путем, не подвергаются существенным фонетическим изменениям: жасмин, хрен, ландыш, кедр, магнолие "магнолия", апельсин, укроп и многие др. Однако в словах часто происходит усечение конечного гласного, например: мимоз "мимоза", пальм "пальма", вербен "вербена", че-реит "черешня", коф "кофе" и т.д.

Специалисты, работающие в растениеводческой отрасли сельского хозяйства, в своей адыгейской речи на производстве преимущественно пользуются русскими заимствованиями, хотя в быту могут употреблять другие слова, функционирующие в адыгейском литературном языке или встречающиеся в диалектах. Так, свекловоды вместо лит. ч1ылъ и гыиыплъ "свекла" говорят свекла или бурак, а рисоводы широко пользуются словом рис, хотя им хорошо известно и другое название - пындж.

В настоящее время русский язык фактически оказался единственным языком-источником пополнения фи-тонимии адыгейского языка заимствованиями (речь идет о состоянии адыгейского языка на исторической родине), куда входят названия растений, обозначающие деревья, кустарники и травянистые растения, нехарактерные для дикорастущей флоры Кавказа или не произрастающие на территории расселения адыгов (среди них много экзотических растений): фейхоа, киви, авокадо, манго, папирус, баобаб, эвкалипт и др.

Особенно широко распространены в адыгейском языке заимствования, обозначающие растения из сферы цветоводства и технического растениеводства. В своем большинстве они пришли в адыгейский язык через русский. Сюда относятся такие названия цветов, как лилие "лилия", ландыш, тюльпан, астр "астра", георгин, а также наименования технических культур кунжут, лен и др.

В редких случаях заимствования приобретают словообразовательные суффиксы адыгейского языка. Так, например, слово сэспэй "сосна" (из русск. сосна) включает в свой состав дендронимический суффикс -й (<иэ). Как указывает ЗЛО.Кумахова, "наличие последнего, по-видимому, вызвано аналогией с адыгейской моделью образования названий деревьев с помощью специального суффикса -й ( -ый, -ай)" (70, с. 235). Ср.: сэснэй "сосна" и исконно адыгейск. чьыгай "дуб", к1ай "ясень", адыгейск. уэстыгъай/ каб.-черк. уоздыгьей "сосна", "пихта". Дендронимический суффикс -йэ в адыгейском языке в настоящее время не образует новых названий деревьев, вместо суффиксальных образований используются описательные (двучленные) наименования, состоящие из названия плода фруктового дерева и второго компонента чьыгьг "дерево". Например: адыгейск. апельсин чъыг "апельсин (дерево)", букв, 'апельсиновое дерево'; мэндэ-рин чъыг "мандарин (дерево)", букв, 'мандариновое дерево' и т.д. Судя по словарному материалу, напротив, в кабардино-черкесском языке суффикс -й является продуктивным и способен создавать новые дендронимы: апелъ-сипей "апельсин (дерево)", мандариней "мандарин (дерево)", абрикосей "абрикос (дерево)" и т.д.

Справедливо утверждение Ю.Д. Дешериева о том, что " ни один язык не оказал такого сильного и разностороннего влияния на развитие и обогащение иберийско-кавказских языков, как русский" (40, с. 210). Действительно, без плодотворного влияния русского языка фито-нимическая лексика адыгейского языка не достигла бы такого размаха.

1.9.4. Картвельские фитонимы. Предметом исследования в адыгском языкознании являются и языковые контакты между родственными иберийско-кавказскими языками. Как отмечает А.К.Шагиров, "картвельские лексические заимствования имеются во всех абхазо-адыгских языках, но в убыхском и абазинском они сравнительно немногочисленны, а в адыгских языках единичны" (126, с. 139). Среди фитонимов установлено только одно слово, которое заимствовано адыгейским языком из грузинского. Это название редиса - бэлыдж (шапс. бэ-лыгь) (ср.каб.-черк. бал ыджз/бол ы джэ). По мнению В.И.Абаева, груз, boloki "редис" усвоено адыгскими языками через осетинское посредство (ср. осет. болгсе) (1, 1, с. 270). Без осетинского посредничества трудно объяснить звукопереход к>гь/дж, поскольку абруптивный согласный к есть в фонетической системе адыгских языков.

1.9.5. Фитонимы виутригруппового происхождения в адыгейском языке. Имеют место внутригруппо-вые заимствования фитонимов. Лексические заимствования из абхазо-абазинской подгруппы в фитонимии адыгейского языка не обнаружены, хотя поздние абазинизмы встречаются в черкесском варианте кабардино-черкесского языка, например: юсьварп "гриб", кь1вач//къ1вакъ "дурман" (103, с. 271; 104, с. 26). Название моркови пхьы в адыгейском языке заимствовано книжным путем из кабардино-черкесского языка. Судя по нашему полевому материалу, собственно адыгейское наименование моркови гыныгъуэ (букв, 'желтое растение', желтый овощ') сохранилось только в речи адыгской диаспоры в Турции.

1.10.0. Влияние адыгской фитоиимии на лексическую систему родственных языков. Адыгейцы находились в тесном контакте с родственными народами, и вполне закономерно, что адыгейский язык оказывал влияние на родственные убыхский, абхазский и абазинский языки, о чем, в частности, свидетельствуют фитони-мы адыгейского происхождения.

Со своей стороны, черкесы и кабардинцы вступали во взаимосвязь с абазинами, в языке которых имеются слова-фитонимы, заимствованные из кабардино-черкесского языка.

Доказано, что в абхазо-адыгской группе заимствование "носило почти исключительно односторонний характер: слова, основы из адыгских языков попадали в другие родственные языки, из абхазо-абазинской подгруппы - в убыхский язык. Главным направлением было заимствование из адыгских языков" (126, с. 19).

1.10.1. Адыгские фитонимы в убыхском, абхазском и абазинском языках. Из адыгейского языка в убыхский, абхазский и абазинский заимствовано название топинамбура, земляной груши -ч1ъырык1у (ср. убых. ч1ырык1уэ, абх. а-ч1ырк1уа, абаз. ч1ърык1уа (126, с. 26) (в последнем языке это слово имеет другое значение -"репа", если верить словарям). Примечателен тот факт, что эта же лексема вторично вошла в абазинский язык уже в другом фонетическом облике - ш1рык1уа, что соответствует кабардино-черкесскому щ1эрык1уэ "топинамбур", "земляная груша". Границы функционирования адыгейского названия топинамбура расширились; через абхазское посредство слово проникло в мегрельский диалект занского языка, где оно подверглось адъективации и приобрело совершенно новое значение "мелкий". Данное прилагательное используется главным образом при описании размеров груш и яблок (137, с. 155-157).

1.10.2. Адыгские названия растений в убыхском языке. Убыхский язык занимает особое положение в кругу абхазо-адыгских языков: он фактически стал мертвым языком, и, к сожалению, мы не располагаем полным, всеобъемлющим сводом лексики данного языка. И тот лексический материал, который вошел в вокабулярии и словари убыхского языка и который зафиксирован в убых-ских текстах, требует к себе пристального внимания и обстоятельного изучения. Нам представляется перспективным глубокое исследование с максимальным охватом убыхского лексического материала, поскольку это может дать ценные сведения не только для истории самого убыхского языка, но и для решения некоторых кардинальных проблем лексической системы абхазо-адыгских языков.

В период пребывания убыхов на исторической родине, на Кавказе, убыхский язык всегда был в тесном контакте с адыгейским языком, который оказывал большое влияние на лексику языка убыхов. Доказано, что "адыгейские заимствования составляют значительный пласт в лексике убыхского языка: об этом свидетельствует фонетический облик слов" (67, с. 703; 69, с. 226). В этот пласт лексики входит ряд фитонимов-адыгеизмов: nat'uf/ ndtiif/natticp /natuf/na:Wf "кукуруза" (эти и последующие транскрипционные варианты извлечены из следующих работ: 154; 151; 166; 160) (ср. адыгейск. разг. патыф "то же"), хате 'i/q 'атс '3-у "рожь" (ср. адыгейск. хьамц1ый "то же"), cibzia/jibzi/ cibziya/ с'в bzs'ya/c'ibz'ijc "стручковый перец" (ср. адыгейск. лит. щыбжьый, шапс. чыбжьый "то же"), beygin "овес" (ср. шапс. бэгъын "то же"), паЪса "мушмула" (ср. шапс. натр "то же") nasabSgu "огурец" (ср. адыгейск. юшэбэгу "то жc"),f&y°a "просо" (ср. адыгейск. фьггъуэ "желтое просо"), bzif$ "липа" (ср. адыгейск. бзыф "то же" ), тд к' 'ар'с'а "ежевика" (ср. адыгейск. мэрк1уап1ц1э "то же").

1.10.3. Адыгские названия растений в абазинском языке. На историческом пути своего продвижения на Северный Кавказ абазины вошли в непосредственный поэтапный контакт с адыгами: сначала с адыгейцами, а впоследствии с черкесами и кабардинцами (75, с. 208, 215), В процессе многовекового контактирования абазинский язык подвергся сильному воздействию адыгских языков как в лексике, так и в фонетике (74, с. 55; 106, с. 18; 45, с. 27). Влияние это было настолько интенсивным, что в абазинский язык органически вживались новые лексемы адыгского происхождения даже при наличии собственных эквивалентов (106, с. 19).

В кругу фитонимов абазинского языка обнаруживаются слова как адыгейского, так и кабардино-черкесского происхождения, языковую принадлежность которых можно распознать по фонетическому облику лексических единиц. Так, из адыгейского языка были усвоены такие слова, как х!амшвк1выт1 "боярышник" (ср. адыгейск. диал. хьамышк1уыт1 "то же"), баджьак1ьа "осока" (ср. адыгейск. диал. бэджак1ь э "лисохвост луговой"), къвашвхьа "мак" ( ср. шапс. кь1уышъхьэ "то же"), чыбджьи "перец (красный)" (ср. шапс. чыбжьый "то же"), жвумп 1)"ягода, ягоды"; 2)"земляника";3)"тутовые ягоды"(ср. адыгейск. цуьшпэ "земляника", "ягода") и др.

Среди фитонимов адыгского происхождения преобладает количество слов, заимствованных из кабардино-черкесского языка. Для подтверждения данного тезиса можно привести такие слова: нартыхв "кукуруза" (ср. каб.-черк. нартыху "то же"), гвадз "пшеница" (ср. каб.-черк. гуэдз "то же"), къваигъын "петрушка" (ср. черк. кьуэпгын "кориандр"), къван "укроп" (ср. черк. къуэн "петрушка", "укроп"), швхрыб "крыжовник" (ср. каб.-черк. шъхъырыб "то же"), швхы "морковь" (ср. каб.-черк. пхьы "то же") и др. Преобладание кабардино-черкесских слов в абазинском языке вполне закономерно, если учесть то обстоятельство, что в недавнем прошлом почти все абазины владели кабардино-черкесским языком. Именно по этому поводу С.Х.Ионова пишет; "Основная масса заимствований, видимо, относится к досоветскому периоду, когда абазины, как правило, знали кабардино-черкесский язык" (46, с. 33).

Однако есть случаи, когда с трудом удается определить язык-источник, так как в адыгейском и кабардино-черкесском языках фитонимы фонетически могут полностью совпадать. Так, ср: абаз. хъэцыпэ "ость (у злаков)" и адыгейск./каб.-черт. хьэцыт "то же", абаз. п!рып1 "клюква" и адыгейск. /каб.-черк. п1ырып1 "физалис". Значение "клюква" зафиксировано в словаре (см. Абазин-ско-русский словарь. М., 1967, с. 313.) По нашему мнению, здесь вкралась ошибка, допущенная лексикографами. Слово п1рып1 и в абазинском языке должно означать "физалис", как это наблюдается в обоих адыгских языках, откуда пришло слово в абазинский язык. Не случайно, что русское слово клюква осталось без перевода на абазинский язык в Русско-абазинском словаре, М.,1956 (см. с. 178). Для выяснения языка-источника в подобной ситуации придется обратиться к семантике лексических единиц в сравниваемых языках. Для подтверждения этого положения приведем лексему къуэн/къуэны, которая имеется в обоих адыгских языках. Данное слово в адыгейском языке имеет только одно значение - "кориандр", а в черкесском варианте кабардино-черкесского языка оно обозначает "укроп", "петрушка". Абазинская лексема къван "укроп" обнаруживает семантическую связь с кабардино-черкесским языковым материалом. И это позволяет нам заключить, что абазинский язык заимствовал это слово не из адыгейского, а из кабардино-черкесского языка.

1.10.4. Адыгские названия растений в абхазском языке. К удивлению, в абхазском языке очень мало ады-гизмов, относящихся к миру растений, тогда как в других тематических группах лексики абхазского языка много слов адыгского происхождения. Кроме отмеченного в лингвистической литературе ак1ырк1уа "топинамбур", можно привести еще одно слово алапкъ1ьа "початок кукурузы", которое, на наш взгляд, попало в абхазский язык непосредственно из шапсугского диалекта адыгейского языка, ср шапс. пъэпкъ "початок кукурузы" ( адыгейск. лит. щэпкъ "то же").

1.10.5. Адыгские фитонимы в картвельских языках. В специальной литературе отмечается, что часть слов, заимствованных из абхазо-адыгских языков, встречается лишь в отдельных диалектах картвельских языков (например, в западных диалектах грузинского языка, мегрельском диалекте занского языка, в диалектах сванского языка) (138, с. 11).

Давно замечено, что в сванском языке существует адыгский слой, охватывающий морфологический строй и лексическую систему этого картвельского языка. С.Н.Джанашиа указывает на ряд лексических заимствований из адыгских языков, и в том числе отмечается один фитоним: сван, dadil 'цветок' (чан. dadali 'цветок', 'цветы (на земле, не на деревьях)'// dada, peri-dadali 'жирная трава' - каб. dadij мальва (37, с. 116). Вероятно, сван, kecen/kvecen пшеница м и ' * восходит к адыгейск. куэцы то же .

1.11.0. Адыгские названия растений в лексической системе неродственных языков. Многовековые исторические и этнокультурные контакты адыгов с соседними народами способствовали появлению в адыгских языках заимствованных слов из осетинского, ногайского, карачаево-балкарского языков. В свою очередь адыгские языки в процессе взаимодействия с осетинским и тюркскими языками оказывали обратное влияние, в результате которого в осетинский, ногайский и карачаево-балкарский языки вошло много слов из различных тематических групп, в том числе и лексические единицы, относящиеся к растительному миру.

1.11.1. Адыгские фитонимы в осетинском языке.

Адыго-осетинские этнолингвистические отношения имеют многовековую историю, однако адыгские (черкесские) племена задолго до этого вступали в тесные контакты с ираноязычными племенами (в том числе с предками осетин), появившимися на Кавказе еще в глубокой древности.

Аланы, предки осетин, смешались с местным кавказским населением и положили начало формированию осетинского этноса и языка. Как отмечает В.И.Абаев, "в осетинском языке мы имеем дело не только с кавказским влиянием, но и с кавказским субстратом", связь с кавказским миром беспрерывна, и "культурное взаимодействие осетин с кавказскими народами не прекращалось никогда, вплоть до наших дней" (2, с. 80, 85). Поэтому не удивительно, что адыго-осетинские этнолингвистические контакты пронизывают различные тематические группы лексики адыгейского и осетинского языков. В этом отношении значительный интерес представляет фитонимическая лексика. Данная тематическая группа лексики затрагивается в работах В.И.Абаева, Б.Х.Балкарова, М.А.Кумахова, А.К.Шагирова и др (2; 1; 18; 65; 132; 126; 19; 107; 108).

Специально проблема взаимодействия и взаимовлияния адыгских и осетинского языков в области фитонимиче-ской лексики рассматривается в монографии Ф.Д.Техова "Названия растений в осетинском языке". Автор отмечает, что "сравнительно много заимствований в лексике растений осетинского языка из кабардино-черкесского языка. Их более двадцати слов. Одни из них выступают как самостоятельные термины, другие же входят в состав сложных слов. Большая часть этих растений относится к травянистым растениям" (109, с. 107). Опираясь на мнения В.И.Абаева, Б.Х.Балкарова, С.М.Басиевой, Ф.Д.Техов рассматривает следующие фитонимы адыгского происхождения, называемые им кабардино-черкесскими заимствованиями: диг. сспхсе "морковь", диг. богрте "бузина", ирон. джедджын/ диг. гедигин/ ждигин "чабер", "чабрец", дзала "осока", дзсеухгсердсег "пырей", диг. зсетхсс "овес", нас/нассг "тыква", пъырыпъыф/пьирипьиф "дикий помидор" (точнее "фи-залис".-А.А.), диг. сонхура "подсолнух", "подсолнечник", диг. тъаффое "лист", диг. фагсе "пшено", хъонтхо-ра/хъонтхура "укроп", цывзы/ цыбзы/ цибзсе "красный перец", чессе "бук", "самшит", диг. гедиукьи "тимофеевка" (109, с. 107-110). Круг этих слов можно расширить. Прав Б.Х.Балкаров, когда к числу адыгизмов он причисляет и такие лексемы, как дзшикъу "земляная груша" (ср. каб. гц1 ырык1уэ//щ1эрык1уэ "то же") (18, с. 21 -23).

В.И.Абаев, рассуждая о наличии межкавказского лексического фонда, в качестве примера приводит такую изоглоссу: "ос. nartxor/nartixwar 'кукуруза' = балк. nartux, кабардин. nartdxwd " (2, с. 90). Б.Х.Балкаров тоже признает наличие общего лексического фонда и также включает слово нартхор// партыху// натрыф "кукуруза", которое "этимологизируется как с помощью осетинского, так и с помощью адыгских языков" (18, с. 55). Однако наши поиски приводят к убедительной мысли о том, что адыгейск. патрыф/ каб.-черк. нартыху - это исконное слово, а осет. нартхор по всем фонетическим признакам восходит к кабардино-черкесскому источнику (9, с. 7-8; 10, с. 3-4).

Заимствование значительного количества фитонимов из адыгских языков вполне закономерно, и это свидетельствует об интенсивном влиянии адыгских языков на осетинский в течение длительного времени. Тщательный анализ адыгских заимствований прольет свет на многие нерешенные проблемы как адыгейского и кабардино-черкесского, так и осетинского языков.

1.11.2. Адыгские названия растений в тюркских языках Кавказа. Контактирование тюркских языков Северного Кавказа (ногайского и карачаево-балкарского) с адыгскими в течение многих веков не осталось бесследным: эти языки усвоили достаточно большое количество адыгских слов, относящихся к различным тематическим группам, в том числе и к группе названий растений. Так, в ногайский язык вошли такие слова: матакоя "калачик" (ср, черк. матэкхъуей "мальва", "просвирник"), ньартуьк "кукуруза" (ср.каб.-черк. нартыху "то же"), пыхъы/быхъы "морковь" (ср. каб.-черк. пхъы "то же") и др.

В.Х.Унатлоков и Х.Т.Таов, исследуя адыгское влияние на терминологию растений карачаево-балкарского языка, пишут: "Говоря об адыгских заимствованиях в карачаево-балкарском языке, следует подчеркнуть, что в них по объему и значимости одно из первых мест занимают названия растений и связанные с ними лексические единицы. Одни из них являются собственно адыгскими, другие же идут из других языков, но были усвоены через адыгские языки" (112, с. 266). В своей статье авторы анализируют пятнадцать фитонимов: карач.-балк. абазакъо-ян "мальва", быхы "морковь", гедигин "чабер рыхлоцвет-ковый", гедусхана "название растения, которое применяется при ревматизме", балк. гюрегей "слива", карач. окурка, балк. чурко "топинамбур", "земляная груша", карач.-балк. зынтхьы "овес", балк. къушхамиш "мушмула"; балк. кьыфца "слива", мароко "земляника"; карач.-балк. нар-тюх "кукуруза", карач. нарша, балк. наша "огурец"; балк. оразык "вид съедобного растения"; балк. хампутай "боярышник", карач.-балк. ишбижн//чибиэ/си "перец (красный, стручковый)" (112, с. 267-271).

Влиянию адыгских языков на лексику карачаево-балкарского языка посвятила свою статью Р.Х.Темирова, которая отмечает: "Из кабардино-черкесского языка в карачаево-балкарский попали в основном слова, выражающие хозяйственно-экономические понятия, названия одежды, пищи, растений (разрядка наша.- А.А.)." (105, с. 9). В этой работе автор рассматривает ряд адыгских названий растений, усвоенных карачаево-балкарским языком: карач.-балк. ашюгю "злаковое растение", быхы "морковь", гии "укроп", джёге "липа", зынтхьы "овес", марако "земляника","клубника", нартюх "кукуруза", наша "огурец" (105, с. 10-14).

Факт влияния адыгских языков на карачаево-балкарский признает большинство лингвистов-тюркологов (80; 118). Однако М.А.Хабичев тенденциозно подходит к взаимоотношению карачаево-балкарского и адыгских языков и доходит до того, что исконно адыгские слова пытается этимологизировать на карачаево-балкарской основе (130, с. 161; 126, с. 75). Так, в частности, М.А.Хабичев следующим образом объясняет происхождение названия кукурузы: "карачаево-балкарское нартюх, нартюк "кукуруза" имеет прозрачный состав.

Оно состоит из нар, которое имело значение "большое", "крупное" + тюк "зерно", "зернышко", "семечко", "пшено". Ср. кбалк. биртюк "зернышко", "одно зерно" (117, с. 22). Тем самым автор игнорирует тот факт, что карачаево-балкарский язык воспроизводит кабардино-черкесское звучание нартыху в адаптированной форме, соответствующей произносительной норме заимствующего языка. Да к тому же в лингвистической литературе давно устоялось разъяснение осет. нартхор/ каб.-черк. нартыху! адыгейск. натрыф как "нартское просо" (1, 2, с. 160-161; 18, с. 56-58). Другая интерпретация предложена нами (см. об этом: 10, с. 4; 9, с. 7-8). Лексема адыгейск. натрыф/ каб.черк. нартыху заимствована не только карачаево-балкарским, но и убыхеким, абазинским, осетинским и ногайским языками.

2. КОНТРАСТИВНЫЙ АНАЛИЗ НАЗВАНИЙ РАСТЕНИЙ

Адыгейский и русский языки относятся к разным языковым семьям и типологически являются разносис-темными. Поэтому в лексике этих языков, естественно, наблюдаются значительные структурные расхождения, что можно проследить в процессе анализа названий растений, представленных атрибутивными словосочетаниями и сложными словами. В фитонимии русского языка есть такие названия растений, которые носят характер устойчивых атрибутивных сочетаний, обладающих единым закрепленным значением: водяной перец, конские бобы и др. В них первый компонент - имя прилагательное находится в препозиции по отношению к определяемому слову. Однако в русской ботанической терминологии имя прилагательное чаще занимает постпозицию, если лексема обозначает не родовое, а видовое понятие: тополь белый, тополь серебристый и т.д. В этих типах сочетаний каждое слово атрибутивного сочетания имеет свое грамматическое оформление, что характерно для русского языка: водян-ого перц-а, топол-я серебрист-ого.

В адыгейском же языке составные наименования имеют строго фиксированный порядок расположения компонентов. Если определяющим является качественное прилагательное, то оно всегда находится в постпозиции: къуымбыл к1ыхь/э/ "тополь пирамидальный" (букв, 'тополь длинный'). В адыгейском языке компонент, выражающий значение относительного признака, стоит только в препозиции: бжыхьэ куэц "озимая пшеница" (букв, 'осень пшеница'). В обоих случаях грамматическое оформление всегда получает второй компонент: куымбыл к 1 ыхьэ-р, бжыхьэ куэцы-р.

По нашему мнению, в адыгейском языке двухком-понентные названия растений атрибутивного типа могут быть только сложными словами, а не аналитическими сочетаниями. Ср. сложное слово-термин адыгэкъоб "тыква обыкновенная" и словосочетание-нетермин адыгэ къэб "тыква, выращиваемая адыгами (черкесами)". Аналитическое сочетание возможно только при выражении видового понятия: джэнч фыжь "белая фасоль", джэич къуэлэн "пестрая фасоль". Тем не менее в орфографических словарях данные единицы ошибочно даются как сложные слова и пишутся слитно.

Лексика может быть сгруппирована по принципу понятийно-логических отношений. Слова одной тематической группы с разным объемом значения находятся в отношениях типа "род" - "вид". Так, в русском языке гипероним дерево включает в себя гипонимы яблоня, груша, слива, абрикос и т.д. Такие же отношения имеются и в других языках. Ср.: нем. Байт и Apfelbaum, Birnbaum,

PJlaumenbaum, Aprikosenbaum; адыгейск. чъыгы и мы1эрысэ чъыг, къуыжъ чъыг, къып1ц1э чъыг, къыцэ чъыг. При всем сходстве понятийно-логических отношений мы наблюдаем различные средства выражения гипонимов. В русском языке, за исключением слова яблоня, в значении деревьев выступают названия соответствующих плодов. В адыгейском языке функционируют только сочетания типа къуыжъ чъыг "груша (дерево)", букв, 'груша дерево' (в качестве определяющего компонента выступает слово къуыжъы. "груша", а определяемого - чъыгы "дерево"), чему лексически соответствует русск. описательное название грушевое дерево. Однако между адыгейским и русским языками есть существенное расхождение: в адыгейском языке в сочетании 'существительное' + 'существительное' первый компонент къуыжъы стоит в препозиции и выполняет функцию прилагательного-определения. Эти структурные и системные особенности рассматриваемых языков должны быть сопоставлены, осознаны и использованы изучающими неродной язык. В противном случае неизбежны ошибки. Необходимо учитывать и ситуативные отношения. Как уже было отмечено, в русском языке одним и тем же словом обозначаются дерево и плод. В адыгейском и немецком языках возможно аналогичное совмещение в определенной ситуации. Так, находясь в саду, можно использовать названия фруктов и для обозначения деревьев. Тогда можно говорить о полисемии в обоих языках, как это мы наблюдаем в русском языке.

Исходя из сказанного, можно сделать вывод: при изучении фитонимов русского языка, в данном случае дендронимов, в гиперо-гипонимических и ситуативных отношениях в национальной и иностранной аудитории должны приниматься во внимание помимо логических соображений и соображения чисто лингвистического характера.

Генетически немецкий и русский языки относятся к индоевропейским, а адыгейский и кабардино-черкесский -к иберийско-кавказским языкам. Типологически они также расходятся: первые два языка - флективные, а два последних - агглютинативные. В методике преподавания иностранных языков принципиально важно учитывать указанные особенности, но нельзя пренебрегать и такими случаями, когда имеют место и совпадения.

Структурно-типологический анализ лексико-семантической группы названий деревьев и кустарников показывает, что существуют производные и непроизводные слова, а также есть и номинации, имеющие аналитическую структуру.

В рассматриваемых языках среди названий деревьев и кустарников имеются непроизводные, немотивированные слова. Ср. нем. Eiche "дуб", русск. дуб, адыгейск. щепы!каб.-черк. дзэл "ива". В адыгейском и кабардино-черкесском языках широко использован суффиксальный способ образования названий плодовых и неплодовых деревьев и кустарников (подобные образования либо малопродуктивны, либо непродуктивны в русском и немецком языках). Ср. адыгейск. мы-йэ / каб.-черк. ме-й "дикая яблоня" и мы "дикое яблоко", адыгейск. да-йэ /каб.-черк. де-й "лещина" и дэ "орех".

Следует отметить, что в номинации деревьев и кустарников в немецком, адыгейском и. кабардино-черкесском языках мотивирующие признаки совпадают: используется такая модель 'название плода' + 'дерево', но с единственной разницей: в немецком языке название представлено сложным словом, а в адыгских языках -аналитическим сочетанием с тем же составом компонентов. Ср.: нем. Apfelbaum "яблоня" (из Apfel "яблоко" и

Байт "дерево"); адыгейск. къып1ц1э чъыг "слива (дерево)", букв, 'слива дерево' и каб.-черк. балий жыг "вишня (дерево)", букв, 'вишня дерево'. В русском же языке для обозначения дерева и плода используется одно и то же слово: груша 1) дерево, 2) плод.

Следовательно, структурно-типологическое описание отдельных лексико-семантических групп различных языков имеет принципиальное значение для контрастив-ной лингвистики и лингводидактики.

Письменная речь не в меньшей мере, чем устная, может служить дифференцирующей формой выражения различительных признаков различных единиц языка.

Как известно, в разносистемных языках при разграничении сложных слов и соответствующих синтаксических единиц используются такие различительные признаки, как цельнооформленность, наличие одного объединяющего ударения и др.

Цельнооформленность является одним из важнейших различительных признаков сложных слов в русском и немецком языках. Ср.: сложное слово словосочетание русск. матъ-и-мачех-а матъ-и-мачех-и . нем. die Schwarzbeere "черника" der Schwarzbeere"черники". мать и мачех-а матвр-u и мачех-и die schwarz-e Beer "черная ягода" der schwarz-en Beer "черной ягоды".

В адыгейском же языке цельнооформленность не имеет такого решающего значения, как в индоевропейских языках, поскольку, например, в данном языке в атрибутивном словосочетании грамматический формант присоединяется к последнему компоненту синтаксической единицы независимо от того, находится ли определяющий член в препозиции или постпозиции по отношению к определяемому слову. Ср.: сложное слово словосочетание адыгэкъэб "тыква крупноплодная" адыгэкъэбы-р (им. п.) адыгэкъэбы-м (эрг.п.). къэб гъуэжь "желтая тыква" къэбгьуэжьы-р (им.п.) къэб гъуэжьы-м (эрг. п.).

В русском и немецком языках сложное слово характеризуется единым централизующим (главным) ударением при наличии второстепенного, в словосочетании же, как правило, каждое знаменательное слово имеет свое собственное ударение. Ср. сложное слово словосочетание русск. стрелолист, водосббр нем. die Schwarzbetre "черника" медвежье ухо, пастушья сумка die schwarze Beer "черная ягода" die wilde Rose "шиповник"

Однако в адыгейском языке сложное слово и словосочетание в акцентологическом отношении могут совпадать. Ср.: сложное слово словосочетание мэзэбэлыдж "редис" адыгэкъэб "тыква крупноплодная" мэзэ п1алъ "месячный срок" адыгэ пшыс "адыгейская сказка"

В связи с этим в адыгейском языке для разграничения сложных слов и словосочетаний наряду с семантикой решающее и доминирующее значение приобретает письмо: сложное слово пишется слитно, а компоненты словосочетания - раздельно, хотя в определенных случаях синтаксическая единица может иметь слитное написание (например, адыгэл1 "адыгский мужчина", уэщхыпс "дождевая вода" и т.п.). Немаловажен тот факт, что в большинстве случаев семантика сложного слова не равняется сумме значений компонентов, входящих в его состав, в то время как составляющие члены свободного словосочетания выражают не единое, а расчлененное понятие, так как каждое слово сохраняет свою семантику. Из сказанного следует: слитное и раздельное написание может служить одним из средств разграничения сложных слов и соответствующих синтаксических единиц. Ср.: сложное слово словосочетание къэгъэгъэтхьап/э/ "лепесток" къэгъэгъэ дэ к 1уа гУэ/ "ипомея" уъщдыдж/ы/ "полынь горькая" къэгъэгъэ тхъап/э/ "лист, листва цветка" къэгъэгъэ дэк1уай/э/ "вьющийся цветок" уьщ дыдж "горькая трава"

Аналогичные примеры можно привести из русского и немецкого языков, хотя в русском языке принято слитное и дефисное написание слов. Ср.: сложное слово словосочетание русск. мать-и-мачеха держидерево!1держи-дерево народ, одуй-плешь "одуванчик" нем. das Rtihrmichnichtan "недотрога" мать и мачеха держи дерево одуй плешь riihr mich nicht an! "не трогай меня!"

Следовательно, если формально-грамматические и акцентологические признаки окажутся общими для сложных слов и словосочетаний, как это часто имеет место в адыгейском языке, то в этих случаях в функции разграничения сложных слов и словосочетаний может выступать письмо: слитное и дефисное написание для сложных слов, раздельное - для словосочетаний. Это свидетельствует о том, что дифференцирующая роль письменной формы речи в адыгском языкознании должна привлечь к себе пристальное внимание лингвистов для решения важных проблем грамматики, словообразования, орфографии, орфоэпии, лексикологии и лексикографии.

3. ФИТОСЕМАНТИЧЕСКИЕ КОМПАРАТИВНЫЕ КОНСТРУКЦИИ

Сравнение представляет собой определенную схему построения сложного речевого или языкового знака, выполняющего компаративную функцию в микротексте и используемого в различных стилях.

Лингвистический анализ показывает, что названия растений адыгейского языка в результате семантического развития получают переносное значение в микротексте, и в этом отношении соответствующее место занимают фи-тосемантические конструкции сравнительного характера.

Экстралингвистическим фактором возникновения фитосемантических компаративных (сравнительных) конструкций адыгейского языка служат познания адыгов в области растительного мира, приобретенные еще с древнейших времен, и жизненный опыт людей, полученный в процессе длительного общения с живой природой.

Нам удалось установить, что в языке и речи адыгов характерно использование названий диких и культурных растений в переносном значении по отношению к частям человеческого тела, свойствам человека или вещам. Например: Пшъашъэм ынэхэр пэрэжъыем фэдэх. "У девушки круглые черные глаза" (букв. 'Глаза девушки подобны терну'). Хъалыгьуыр п1ырып1ым фэд. "Хлеб очень мягкий" (букв. 'Хлеб подобен физалису').

Сравнения характеризуются тем, что их компоненты относятся как к одному и тому же, так и к разным лекси-ко-грамматическим классам (растение: растение, растение: человек, растение: вещь) и функционируют в художественном тексте. Ср.: Нашэр 1шныгъэк1э къэбым фэд." Дыня размером с тыкву" (букв. 'Дыня по размеру, как тыква'). К1алэр къуьшбыльш фэдэу к1ыгъо. "Юноша стал рослым" (букв. 'Юноша вырос, как тополь').

Для адыгейского языка нередки сравнения-уподобления, которые представляют собой компаративные конструкции, куда входят три компонента: референт (номинативная, субъектная часть или основание сравнения), эталон сравнения (компаративная, объектная часть) и показатель сравнения (в этой роли выступают прилагательное фэд и наречие фэдэу). Например: Ынэхэр пэрэжъыем фэдэх. "У него (нее) круглые черные глаза" (букв. 'Его (ее) глаза на терн похожи'). Хъалыгьуыр бзыуцыфым фэдэу шъабэ. "Хлеб очень мягкий" (букв. 'Хлеб, как хлопок (вата), мягкий'). Компаративные конструкции адыгейского языка делятся на две группы: свободные и устойчивые. Свободные компаративные обороты создаются в акте общения и являются единицами речи (подобные единицы будут объектом синтаксиса). Например: Щыгъжъыер джэнчьш фэд. "Бусинка похожа на фасоль" (букв, 'как фасоль'). Устойчивые компаративные обороты представляют собой лексикализованные сочетания; они не формируются в акте речи, а воспроизводятся как готовые единицы. Поэтому они как единицы языка рассматриваются во фразеологии. Например: Бзылъфыгьэр къэ-бым фэдэу зэ1эуыты. "Женщина в дверь не проходит (поперек себя толще)" (или "Женщина пышная") (букв.: 'Женщина, подобно тыкве, раздувается').

В процессе исторического развития адыгейского языка свободные сравнительные сочетания в микротексте изменяются и переходят в разряд устойчивых сравнительных оборотов. Таким образом, в адыгейском языке свободные компаративные конструкции пополняют группу устойчивых компаративных оборотов. Например: Ышъхьац къэрабым фэдэу фыжьы хъуыгъэ. "Его (ее) волосы, подобно одуванчику, стали белыми". > Ышьхьац къэрабым фэдэу хъуыгъэ". "Его (ее) волосы стали подобными одуванчику". > Шъхьац къэраб хъуыгъэ. "Волосы поседели" (букв, 'волосы стали одуванчиком'). "Волосы поседели". > шъхьац къэраб "седые волосы", "совершенно седой", "совсем седой (белый)" (ср. русский эквивалент седой (белый) как лунъ)Икьэраб хъуыгъэ "поседел" (букв, 'одуванчиком стал').

Все это подтверждает, что в процессе структурных и семантических преобразований микротекст превращается в двухкомпонентную фразеологическую единицу'.

4. НАЗВАНИЯ РАСТЕНИЙ В ГЕРОИЧЕСКОМ ЭПОСЕ "НАРТЫ"

Героический эпос "Нарты" - это вершина духовной культуры и шедевр древнего устного поэтического творчества адыгов (черкесов).

Известный деятель отечественной исторической науки Е.И. Крупнов, высоко оценивая эпос народов Кавказа, указывал, что "в целом он до сих пор не подвергался еще всестороннему и сравнительному изучению в различных аспектах" (54в, с. 15). По его глубокому убеждению, "героический нартский эпос - это результат самобытного (а не заимствованного) творчества сугубо местных кавказских племен, носителей родственных языков, развившихся на основе единого кавказского субстрата" (54а, с. 19-20). Касаясь датировки эпоса, Е.И.Крупнов писал: ".основное ядро эпических сказаний народов Кавказа. отчетливо и отражает сущность раннежелезного века, периода разложения патриархального строя и зарождения классового общества" (54а, с. 29). Соглашаясь с ним, М.А.Кумахов и 3. Ю. Кумахова отмечают: "Развитие нартского эпоса имеет многовековую историю, его мифологические истоки восходят к древним, очень отдаленным временам, его развитие продолжалось и в очень позднее время - в эпоху феодализма (и не завершилось в XIII-XIV вв.)" (68а, с. 127). Поэтому всестороннее изучение эпических произведений представляет большой научный интерес, для чего необходимо тесное взаимодействие специалистов различных наук: историков, лингвистов, литературоведов, географов, зоологов, ботаников и т.д.

По данным историков, издревле адыгские (черкесские) племена занимались садоводством и земледелием, возделывали такие зерновые культуры, как просо, пшеница, ячмень и рожь.

По нашим наблюдениям, в эпосе упоминаются все основные виды злаков: хьэ "ячмень", кущы/гуэдз "пшеница", хьамц1ый "рожь", зэнтхъ "овес". Просо - одно из древнейших и наиболее распространенных культур, поэтому неслучайно, что для его наименования существуют различные лексемы: гъажъуэ/гъавэ "просо (в зерне)", мэщы/мэш "просо (на корню)", фы/хуы "просо (вообще)", фыгъуэ "желтое просо", фы фыжь "белое просо" и др. К сравнительно новым культурам относится кукуруза, появившаяся на Кавказе не ранее XVII века. Об этом убедительно свидетельствует ее адыгское название натрыф/ натыф/ нартыху, которое, вне всякого сомнения, является производным от наименования хорошо известной зерновой культуры - проса (фы/хуы).

Привлекает к себе внимание одно важное обстоятельство: в эпических сказаниях встречаются только те названия растений, которые произрастают на Кавказе. Это наблюдается не только в прозаических, но и в поэтических произведениях. Нельзя еще не сказать и о том, что сказители разных регионов, представители разных племен стремятся не искажать эпическое повествование. Как известно, в XIX в. в период войны на Кавказе основная масса адыгского (черкесского) населения вынуждена была покинуть свою историческую родину и поселиться в Османской империи, откуда адыги (черкесы) расселились по всему свету. Теперь их потомки проживают более чем в 45 странах мира. Они сохранили язык и обычаи, эпические сказания о нартах. Несмотря на то что на протяжении более 150 лет наши соотечественники живут на разных континентах и в разных климатических зонах, сказители очень бережно относятся к героическому эпосу "Нарты": не включают в эпическое повествование названия растебб ний, которые не встречаются на Кавказе, но широко распространены на новом месте пребывания.

В текстах, исследованных нами, обнаружено более 40 названий дикорастущих травянистых растений, свойственных флоре Северо-Западного Кавказа: аштрам "водяной орех", п1ырып1 "физалис", сэтэнай/сэтэнвй "лабазник", йэнэбы "папоротник", жъудэ/салэ "перекати-поле", зэфы/дзэху "пырей", къамыл "камыш", уыкъы "донник", къэцпанэ/къэцбанэ "дурнишник", къазщыруыц/ уыцкъашхъуэ/ гъуэгулэпирэуыдз "горец", шабий "коротконожка и многие др.

В эпосе также упоминается большое количество дендронимов - названий деревьев и кустарников (более 50 наименований), что вполне закономерно, поскольку исторически адыгские (черкесские) племена жили в основном в лесной зоне, а частично - в лесостепной. В нартских сказаниях наиболее часто фигурируют такие дендрони-мы: анай/1эней "явор", хэшъай/чэшъей "самшит", щэбар/ щэмбар/ шамбыр "гордовина", хъамышхунт]/ хьэмк1ут!ей "боярышник", уэстыгьай/уэздыгъей "сосна", куыргъуэ "омела", тфэйы/тхуей "граб", дайэ/дей "лещина", к1ай/к1вй "ясень", мыстхьэ "ильм", пцелы "ива", чъыгай/жыгей "дуб", ланчъэ/блаию "клен" и многие др.

Особо следует сказать о поэтических нартских сказаниях. Полагаем, что созданию высокохудожественных поэтических произведений с удивительными рифмовками, ассонансом и консонансом предшествовал многовековой подготовительный этап шлифовки стихотворных форм эпического повествования, что свидетельствует о давности бытования этого жанра у адыгов (черкесов) и о большой традиции в древнеадыгской устной поэзии. Примечателен такой факт, что многие поэтические тексты, записанные со слов различных сказителей, могут быть идентичными. Так, А.И. Алиева отмечает: "Тексты сказаний, изложенных стихами от начала до конца, как правило, весьма стабильны. Записи различных вариантов одного сказания, сделанные в разное время и от разных сказителей, во многих случаях совпадают в мельчайших деталях, иногда слово в слово" (10а, с. 325). На этот факт мы тоже обратили внимание при анализе дендронимов в цикле сказаний о Хымыщыко Пэтэрэзе. Мы изучили более 20 текстов, записанных у сказителей разных племен и диалектов как на Кавказе, так и за рубежом. Во всех текстах говорится о том, что колыбель Пэтэрэза сделана искусно из древесины трех пород деревьев: из явора (.анай/1эней), самшита ([хэшъай/чэщей), гордовины (щэ-бар/ щэмбар/ шамбыр).

Анализ показывает, что адыги имели исчерпывающие представления и энциклопедические знания о древесной флоре Кавказа. Это находит свое подтверждение и в нартском эпосе. Так, например, в сказаниях о Пэтэрэзе героям эпоса даются такие задания, которые заведомо неисполнимы: сделать цельную доску из боярышника или гордовины, пригодную для изготовления дверей; выточить колесную ось для арбы (повозки) из гордовины и т.д. Ботаники-дендрологи могут подтвердить, что указанные задания трудноразрешимы или практически неразрешимы. Все это свидетельствует о глубоких познаниях адыгов в области флоры и об исключительном жизненном опыте, что находит свое полное подтверждение и воплощение в героическом эпосе "Нарты".

В заключение отметим, что многоаспектное изучение названий растений прольет свет на многие нерешенные проблемы нартоведения, подтвердит тезис о зарождении нартского эпоса на Кавказе, о чем в свое время писал Е.И. Крупнов, поможет точнее определить локализацию его истоков и составит большой интерес для этнолингвистики.

5. ФОРМИРОВАНИЕ, КОДИФИКАЦИЯ

И НОРМАЛИЗАЦИЯ БОТАНИЧЕСКОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ АДЫГЕЙСКОГО ЯЗЫКА

Наряду с русским адыгейский язык стал государственным языком Республики Адыгея. Поэтому назрела необходимость в формировании и нормализации терминологии по всем отраслям знаний для полноценного выражения общественных, научных, эстетических и духовных возможностей и запросов адыгского народа, имеющего многовековую историю.

Знания и опыт, связанные с миром растений, накапливались веками, это и нашло свое яркое выражение в лексике адыгейского языка. Однако названия растений собраны в недостаточном объеме и до сих пор не стали предметом специального изучения. В связи с этим на данном этапе рано говорить о существовании ботанической терминологии. Можно только сказать, что указанная терминология находится на стадии становления и формирования.

Формирование и нормализацию ботанической терминологии адыгейского языка в первую очередь следует начинать с анализа и упорядочения названий растений, зафиксированных в одноязычных и двуязычных словарях. Толковый словарь адыгейского языка, русско-адыгейские и адыгейско-русские словари составлялись в целом филологами, мало знакомыми с ботаникой. Поэтому анализ указанных словарей показал, что в настоящее время слабо ведется нормализаторская работа в подборе и формировании ботанической терминологии адыгейского языка. Так, например, в качестве нормативных следует признать такие названия растений, как зэрыдж "калина (плод)", зэ-рыджай "калина (дерево)", картоф "картофель", соответствующие нормам адыгейского литературного языка, а их фонетические варианты зэрдж "калина (плод)", зэр-джай/зэнджай "калина (дерево)", къартоп квалифицировать как диалектные.

Очень остро стоит проблема перевода адыгейских названий растений на русский язык, так как многие слова переведены неверно. Некоторые слова остаются без перевода, и лексикографы ограничиваются пометами типа "название травы", "название растения", "название лекарственного растения" или просто дают адыгейское слово в русской транслитерации.

Для упорядочения ботанической терминологии адыгейского языка необходимо приступить к планомерному сбору названий растений, функционирующих во всех диалектах, затем провести их анализ и систематизацию, чтобы впоследствии создать ботанический словарь адыгейского языка.

Работу следует проводить в следующем направлении:

1) устранить разнобой в написании названий растений, опираясь на нормы адыгейского литературного языка, и выбрать оптимальный вариант;

2) изучить проблему синонимии в ботанической номенклатуре и в качестве доминанты определить одну из лексем синонимического ряда;

3) обратить особое внимание на систему названий растений шапсугского диалекта, носители которого в основном живут в зоне субтропиков, растительный мир которых неповторим;

4) принять во внимание фитонимическую лексику, функционирующую в речи адыгской диаспоры;

5) строго подойти к подбору эквивалентов в двуязычных словарях, устранить ошибки и неточности в переводе.

С учетом указанных позиций необходимо активизировать работу по формированию, кодификации, нормализации и унификации ботанической терминологии адыгейского языка.

6. СТРУКТУРА И СЛОВООБРАЗОВАНИЕ НАЗВАНИЙ РАСТЕНИЙ

6.1. Морфонологические изменения в структуре названий растений. Адыгейский язык типологически относится к агглютинативным языкам, которые характеризуются тем, что слова оказываются многоморфемными, но границы между отдельными морфемами сохраняются довольно четко. Л.Г. Лопатинский образно охарактеризовал структуру сложных слов в адыгских языках, сказав, что слова "так же легко разбиваются по составным частям, как цветок по лепесткам" (73а, с. 39). Тем не менее в структуре слов могут происходить различные морфонологические изменения, которые затемняют их внутреннюю форму: гаплология, метатеза, наложение морфем, усложнение и т.д. Этимологический анализ ряда названий растений в адыгских языках требует учета указанных процессов.

В адыгейск. нэшэмам "мелкая несъедобная дыня" исторически произошла гаплология. Лексема эта восходит к *нэшэшэмам (из нашэ "дыня" *шэмам < тур. шамана "мелкая душистая дыня (несъедобная)"< араб, шелшам "дыни (душистые)"). Результатом гаплологии может служить также каб.-черк. у!эгьэк1 "очиток кавказский" < *у1эгъэгьэк1, букв, 'способствующее заживлению ран'.

Метатеза имеет место в черк. вагъуэплъ "сорт проса посевного" < гъэвэплъ, ср. каб. гъэвэплъ (из гъавэ "просо" и плъы "красное").

Процесс наложения морфем обнаруживается в адыгейском литературном слове ч1ыпль/ы/ "свекла обыкновенная", (ср. абадз. ш1ыплъ "то же"), образованное в результате взаимопроникновения двух основ ч1ылъэ "свекла" и плъы "красная", состоящего в том, что "латеральные сегменты" основ накладываются друг на друга. Ср. гемир. ч1ылъ/э/ "свекла (вообще)"; бжед. ч1ыплъ "свекла сахарная", гыныплъ/ы/ "свекла (вообще)".

Нам представляется возможным признать исходным порядок морфем в каб.-черк. бэюзэхуьщ "хлопок", "вата", а в адыгейском бзыуцыф "то же" - усмотреть перестановку морфем. Лексема, действительно, состоит из трех компонентов: бзыуы "птица" (из-за фонетических процессов этот корень в кабардино-черкесском языке представлен в деформированном виде), цы "пух", "перо" хуы/фы "белый". Первоначально слово звучало так: *бзыухуыц(ы)/ *бзыуфыц(ы) и было образовано путем сложения *бзыуыху/*бзыуыф "лебедь" (ср. тюрк, аккъуыш "лебедь") (из бзыуы "птица" и фы "белая") + цы "пух", "перо"; букв, 'лебяжий пух'. Таким образом, хлопок и вату сравнили с лебяжьим пухом, а не с белым пером птицы.

В адыгских языках примером усложнения морфем могут служить такие слова, как адыгейск./каб.-черк. къэ-рабэ "одуванчик лекарственный", каб.-черк. жэгуындэ "свекла обыкновенная". Адыгское къэрабэ неотделимо от укр. и южнорусск. кульбаба с тем же значением и восходит. . к тюркскому источнику, ср. тат. гблбаба "кульбаба". Вероятно, боковой сонорный л заменился вибрантом р, и слово стало звучать так: *къэрэбабэ. Последний сегмент бэ на народиоэтимологической основе осмыслен как слово бэ "много" и исключен из основы, и в итоге полу