автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Норма и аномалия в социальном развитии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Норма и аномалия в социальном развитии"

064604284

на правах рукописи

Дрешин Михаил Геннадьевич

НОРМА И АНОМАЛИЯ В СОЦИАЛЬНОМ РАЗВИТИИ

Специальность 09.00.11 - социальная философия

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

1 7 ИЮН 2010

Ростов-на-Дону - 2010

004604284

Диссертация выполнена в Государственном образовательном учреяеденни высшего профессионального образования « Ростовский государственный строительный университет» на кафедре « Философия»

Научный руководитель : доктор философских наук, профессор Золотухин Валерий Ефимович (Ростовский государственный строительный университет, город Ростов-на-Дону)

Официальные оппоненты : доктор философских наук, профессор Коновалов Валерий Николаевич (Южный федеральный университет, город Ростов-на-Дону).

Доктор философских наук, профессор Любченко Василий Сергеевич ( Южно-Российский государственный технический университет - НПИ)

Ведущая организация : Южно-Российский гуманитарный институт.

Защита состоится 4 июня 2010 г в 13.00 на заседании диссертационного совета Д.212.058.01. при ГОУ ВПО « Донской государственный технический университет» по адресу : 344000, г. Ростов-на-Дону, пл. Гагарина,1, ауд. 252.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ГОУ ВПО «ДГТУ»

Автореферат разослан 23 апреля 2010 года.

Ученый секретарь

Л.Н.Горбунова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования.

Необходимость глубокого всестороннего осмысления социальной реальности с точки зрения таких ее фундаментальных аспектов как норма и аномалия обусловлена в первую очередь кардинальными трансформациями, характеризующими современное состояние культуры, политики, права, экономики, духовности на Западе и в России. Конечно, сегодня давно прошли времена, когда философия, обращаясь к человеку и обществу, могла с гордостью заявлять о знании «высокой» истины как надежном и единственном основании справедливого социального устройства, залоге подлинного человеческого счастья и всеобщего прогресса. Более того, именно сегодня нередко можно слышать голоса, обвиняющие свойственную классике и Просвещению, претенциозность и онтологическую оптимистичность. В социально-гуманитарном знании в новейшее время произошла смена акцентов: «бытие» и «истина» утратили в глазах самосознания западного общества самоценность и перспективность, им на смену пришли как раз такие категории как «норма», «структура», «функция» и т.д. Представленная в такой системе координат социальная действительность оказалась весьма восприимчива к разного рода конструктивистским проектам, которые очень часто в контексте констатации «смерти Запада» (П. Дж. Бьюкенен) рассматривались как правопреемники классического рационализма. Однако если обратиться к содержанию позитивистского толкования «нормы» и «аномалии», то возникает серьезное сомнение в возможности допущения такой преемственности.

Современные разноуровневые парадигмы социального познания, различные методологические стратегемы в основе своей отталкиваются от критики антропологического фундаментализма и признания факта иномерности человека: нельзя объективно выделить некую априорную магистраль опыта, он всякий раз рождается как нечто принципиально новое в лучах внутреннего света сознания. В этой связи категориям «норма» и

3

«аномалия» отводится роль в большей степени фунщионалистских параметров, «недостойных» внимания классической социальной метафизики, не замеченной в любви к технологизму, и в то же время весьма далеких от современной философии, которая если и сохраняет за собой право быть самостоятельным словом в культуре, то явно вне симпатий к сциентистскому варианту своего прочтения.

В связи с чем обнаруживается двойственная ситуация: значительное место категорий «норма» и «аномалия» в современном социальном дискурсе, оборачивается невозможностью их включения в плоскость онтологических построений как возможного пути реанимации не только гуманистического потенциала философии (ее исторической монополии), но и объяснения глубинных причин страшащей сегодня многих неопределенности общественной эволюции. Отказ человека от универсализма в сфере регуляции и институционализации деятельности означает ли что следует вообще отказаться и от понятий подобных «норме»? Имеем ли мы сегодня право говорить о том, что нищета сотен миллионов людей, голод детей по всему миру, массовые убийства, наркомания, насилие, то есть все то многоликое зло, обителью которого стало общество - это аномалия? Мы, которые с высот в том числе и философского разума не раз цинично говорили о том, как нужно «правильно» жить, не раз твердили себе, что сами являемся творцами своей судьбы? Одним словом, вопрос о том, может ли современный человек быть субъектом определения нормы своего существования и отклонений от нее, - является на сегодняшний момент одним из самых трудных как в теоретическом, так и в экзистенциальном плане.

Особую актуальность выбранной теме исследования также придает симптоматика проблемы отношения нормы и аномалии в социальном развитии в контексте специфики российской действительности. Гипертрофия этих двух граней нашей истории и культуры нередко очень больно отражалась на жизни миллионов наших соотечественников. Кроме того, о

4

необходимости существенного теоретического восполнения в данной области социально-философской рефлексии свидетельствует и состояние разработанности данной темы в научной литературе.

Степень научной разработанности темы.

Исторически сложилось так, что становление теоретических исследований, имеющих прямое либо косвенное отношение к норме и аномалии как двум фундаментальным аспектам социальной реальности, было связано с кардинальными изменениями в самой парадигме социального познания. Постепенное разложение ее классического варианта обернулось не только критикой рационализма, принципов прогрессизма и линейности, но и последовательным развертыванием программы позитивистского исследования общества как органической системы, поддающейся прагматико-инструментальной и прогностической обработке. Рождение самой проблематики нормы и аномалии социального развития обязано главным образом метаморфозе онтологических оснований самооценки социальной действительности, заложенной в классическом интеллектуальном опыте. Следствием этой глубинной подвижки стала ситуация «беспочвенности» неклассической социальной философии, вынужденной искать в лице сциентизма мировоззренческий маяк, способный помочь в выработке собственной концептуально-методологической стратегии. Следствием такого союза оказалась, в том числе и актуализация дискурса «норма/аномалия» в изучении социальных систем.

В той связи следует отметить вклад классиков социальной мысли XX века в исследование специфики определения нормы, а также феномена аномалии, трактуемого как отклонение от нее. К числу их относятся П. Бергер, Р. Будон, М. Вебер, Э. Гидденс, Р. Дарендорф, Дж. Дьюи, Э. Дюркгейм, Л.А. Козер, Т. Лукман, Г. Маркузе, Р. Мертон, Т. Парсонс, П. Сорокин, заложившие фундамент современной социально-философской и социологической нормологии и девиантологии. В этом же контексте следует указать на специальные исследования социальных отклонений Д, Белла, Л. Т.

5

Вилкинса, Д. Глэйзера, Ш. Глюк, Э. Глюк, Г. Джонсона, А. Коэна, Б. Ландера, Р. Макайвера, Д. Матзы, К. Райса, Г.М. Сайкса, Т. Селлина и др. Общим интегралом позитивистско-социологического понимания нормы и аномалии, обоснованного данными авторами, является утверждение функциональной природы социальной нормы, отражающей оптимум сбалансированного рабочего режима основных общественных институтов, систем, структур и иных параметров, нарушения которого и есть аномалия. Такое понимание во многом сопряжено с естественнонаучным толкованием медицинского определения нормального состояния здорового организма, аналогия с которым также весьма свойственна данному направлению в социальном познании.

Эту тенденцию «медикализации» в определении сущности нормы и аномалии в социуме вполне справедливо критикует в своих работах Мишель Фуко, вклад которого в решение данной проблемы стоит особо отметить. Фуко прослеживает становление дискурсивной практики дифференцирования нормального и аномального в рамках действия эпистемы нового и новейшего времени (изменения характера экономического и политико-правового взаимодействия). В его работах содержится ценный анализ фундаментальных противоречий, сопутствующих процессам институционализации отношения к аномалии в обществе как момента его коллективной идентичности.

Особо следует отметить труды А. Вебера, Г. Зиммеля, Э. Фромма, в которых разрабатывалась философская теория культурного кризиса, во многом определившая впоследствии становление концепции культурной аномии.

Особое решение эта тема получила в контексте цивилизационно-исторических и философско-культурологических исследований Р. Генона (Запад как культурная традиция, как носитель определенной социальной стратегии есть историческая аномалия), Л.Н. Гумилева (информационно-энергетические флуктуации (взрывы пассионарности) вызывают аномальные

б

отклонения от нормы исторического «покоя»), М.К. Петрова (рождение западного культурно-исторического типа есть катастрофическая аномалия по отношению к традиционному типу социальности, ставшая основанием личностной формы «социального ритуала»), А.Дж. Тойнби (схема «вызов-ответ» отражает норму развития, жизненного баланса локальной цивилизации).

Солидный материал изучения различных аспектов нормы и аномалии в социальном, правовом, культурном, нравственном измерениях общества, их причин и типичных характеристик, в том числе и в их преломлении в российском социальном контексте, накоплен в отечественной социальной философии. Прежде всего, он представлен в специальных монографиях Ахиезера A.C., Афанасьева B.C., Бандурина А.П., Бобневой М.И., Быковой

A.Г., Гернета М.Н., Гилинского Я.И., Дриля Д.А., Закомдистова А.Ф., Золотухина В.Е., Золотухиной-Аболиной Е.В., Ивина A.A., Кудрявцева В.Н., Пенькова Е.М., Резника М.И., Ручки A.A., Ульяновой Г.М., Федотовой В.Г., Шанина Т., Шипуновой Т.В., а также в статьях Бабосова Е.М., Ворошилова С.Г., Даниловой E.H., Данько Ю.В., Голосенко И.А., Гуцаленко Л.А., Здравомыслова А.Г., Кривошеева В.В., Курлова В.Ф., Лескова Л.В., Локосова

B.В., Лунеева В.В., Лысака И.В., Матюшкиной М.Д., Момова В., Рубана Л.С., Руткевича М.Н., Рыбкиной Р.В., Смирновой Е.Э., Федотовой В.Г., Швеца Д.С., Ядова В.А. и др. Специально выделим работы П. Штомпки, посвященные феномену социокультурной травмы, сыгравшие значительную роль в ходе определения возможных причин и общей морфологии социальной аномалии.

Большим эвристическим потенциалом в изучении социальной нормы и аномалии обладает новейшая социосинергетическая парадигма. В этом отношении ценными для диссертации являются работы таких отечественных авторов как Василькова В.В., Иноземцев В.Л., Моисеев H.H., Режабек Е.Я., СтепинВ.С. и др.

Анализ литературы свидетельствует о низкой степени философской концептуализации и систематизации отдельных накоплений в этой области социального знания, которые позволили бы целостно представить норму и аномалию не только как функциональное/дисфункциональное измерение социума, но как специфическую онтологическую грань социальной реальности, выходящую за рамки ее конструктивистского образа. Стоит отметить недостаточность позитивистской парадигмы социального познания для решения данного вопроса, а также неартшсулированность генеративных смыслов метаморфоза нормы и аномалии как универсальной формы антропологического опыта. Решение этих проблем мы и кладем в основу данного диссертационного исследования.

Цель диссертации заключается в исследовании природы и значения нормы и аномалии в социальном развитии.

Решение следующих исследовательских задач обеспечивает достижение поставленной цели:

1) определить основные направления становления «нормы» и «аномалии» как социально-философских категорий;

2) выявить сущность и специфическое значение социальной нормы с точки зрения социально-антропологического подхода;

3) охарактеризовать социально-историческую природу социальной аномалии;

4) рассмотреть социокультурное отношение к социальной аномалии на разных этапах европейской истории;

5) показать специфическое значение нормы и аномалии в современном социокультурном контексте России.

Объектом исследования выступают норма и аномалия как характеристики социальной жизни.

Предметом исследования являются норма и аномалия как предмет различных теоретических подходов в рамках социально-философского знания.

Теоретические и методологические основы исследования.

Основой концептуальной стратегии данного диссертационного исследования выступают несколько ключевых положений. Во-первых, признание принципиального значения для современной социальной философии возможности онтологического проектирования. Реанимация такого уровня рефлексии позволяет преодолевать узость многих дискурсивных практик, направленных на конкретный социально-исторический опыт, но остающихся во власти сциентизированного конструктивизма, отягощенного множеством неразрешимых антиномий. С этим и связан второй момент: проблема сущности и роли нормы и аномалии в социальном развитии, получившая изначально теоретический статус именно в рамках позитивисгско-социологического и юридического подходов и в определенном культурно-историческом контексте (на излете Модерна), в настоящее время не может быть исчерпывающим образом решена имеющимся в запасе этих ареалов познания методологическим арсеналом. Постсовременность как ситуация и мышления, и культуры артикулирует имманентный лимит функционалистско-прагматической ориентации социального знания. Поэтому подлинная актуальность и значение социально-философского изучения нормы и аномалии должны определяться необходимостью раскрытия их характеристик в онтологии социо-антропологического опыта. В-третьих, выявлению ограниченности позитивистской нормологии и девиантологии, а также характерологических особенностей дискурсивного становления категорий «норма» и, в особенности, «аномалия», латентных политических смыслов «медикализации» парадигмы гуманитарного знания способствует концепция М. Фуко, выступающая одним из основных столпов диссертационного исследования. Наконец, также следует специально выделить теорию социокультурной травмы П. Штомпки, послужившую основанием для

исследовательского отображения в работе общей морфологии и причин социальной аномалии.

Этим определяется и методологический аппарат исследования, включающий в себя прежде всего классический инструментарий, ориентирующий на всеобщие онтологические параметры предмета анализа, а также методы, используемые не классическими направлениями (цивилизационно-исторический, структурный, функциональный, социосинергетический и др.).

В работе содержатся следующие элементы научной новизны :

- раскрыта специфика становления «нормы» и «аномалии» как социально-философских категорий, показана имманентная ограниченность позитивистско-функционалистского толкования их сущности;

выявлены особенности динамического понимания социальной нормы, увиденной с социально-антропологической точки зрения, они указывают на связь феномена нормы с человеческой свободой и темпоральностью бытия;

- показаны переходные моменты между нормой и аномалией в социальном развитии, осуществляемые через нарушение хронотопа;

- рассмотрены социокультурные способы отношения к аномалии в европейской истории;

- проблема отношения нормы и аномалии рассмотрена в преломлении российской социокультурной действительности, охарактеризован кризис механизма идеократического генерирования нормативных матриц культуры в современной России.

Тезисы, выносимые на защиту.

1. Становление категорий «норма» и «аномалия», формирование соответствующего теоретического дискурса проходили в контексте эволюции неклассической парадигмы социального познания, в первую очередь, в рамках позитивистско-органицистского направления (включая социологическую и юридическую нормологию и девиантологию). В этом

ю

качестве понятия нормы и аномалии отражают структурно-функциональные параметры социальных систем: норма выступает функциональным оптимумом «жизненного баланса» системы, а аномалия есть дисфункциональные отклонения. Однако такое функционалистско-прагматическое толкование явно недостаточно,, так как не учитывает исторических метаморфоз социо-антропологического опыта.

2. При учете социально-антропологического и исторического подхода социальная норма выступает исторически подвижной индикацией границы человеческой свободы как индивидуального, так и коллективного социального опыта. Сама по себе социальная норма антино^ична, что и определяет специфику ее главной функции: она является единством нормы как меры (регулятивный потенциал) и нормы как должного (оценочный потенциал). Это позволяет ей быть конституентой пространственно-временных характеристик человеческого опыта (хронотопа) и одновременно указывать на предел, за которым проглядывает еще не о-формленная (не нормированная) свобода и не-нормальная социальная практика.

3. В онтологии социальной реальности аномалия - это не только то, что лежит за границей нормального как ставшего эталона, но в первую очередь невозможность институциализации полноты человеческой свободы. В этом собственно и раскрывается метафизика при-граничности социальной нормы и аномалии, их единой диалектичной онтологии. Главные причины данной невозможности - это деструкция хронотопа социальной общности, межпоколенный разрыв, агрессивный характер инноваций и конфликты разных социокультурных стратегий.

4. Тема борьбы с социальной аномалией выступает главным образом симптомом, свойственным Модерну (западному индустриальному обществу), которому присущи конструктивизм и стремление к социальной инженерии. При этом применяемые социальные техники преодоления аномалии не затрагивают глубинные основы опыта и не могут быть признаны универсальными. Постмодерн девальвирует ценность обязательности

11

преодоления аномалии в обществе: он проявляет толерантное отношение к социальной деструктивности, выраженное в разных стратегиях отношения к ней (от абсолютно отрицательного, подразумевающего ликвидацию самих истоков аномальности, до культурной ассимиляции, реинтеграции, основанных на определенном совладании с аномалией).

5. Специфика нормативно-символических матриц в российском цивилизационно-историческом континууме обусловлена идеократическим типом национального сознания и культуры. Общественный идеал выполнял на протяжении длительного периода отечественной истории функции порождения и сакрализации нормативной матрицы, а также осуществлял связь поколений, связь индивида и общества. Современный российский социум характеризуется глубочайшим кризисом идеократического сознания, что приводит к резкому возрастанию аномальности во всех сферах жизни, к утрате органических форм коллективной идентичности, разложению социальной памяти, чувства экзистенциальной безопасности и росту социального страха.

Научно-практическая и теоретическая значимость исследования.

Социально-философское осмысление нормы и аномалии как фундаментальных бытийных граней социокультурной эволюции восполняет существенные пробелы, существовавшие в понимании значения этих феноменов в рамках современных неклассических принципов изучения социальной реальности. Обоснованные в диссертации выводы относительно онтологического статуса феноменологии социальной нормы и аномалии позволяют существенно упрочить позиции современной социальной философии как автономной области знания и мыслительного опыта вообще со всеми вытекающими отсюда последствиями для культурного и антропологического аспекта философствования сегодня. Знаменовавшая собой новейшее время экспансия сциентизма в практике социального взаимодействия и в теоретическом мировосприятии не нашла должного подтверждения в качестве конституирующей жизненной стратегии на личном

12

жизненном опыте отдельного человека. В этом смысле рефлексия нормы и аномалии в социальной реальности должна на более глубинном уровне сознания приоткрыть шлюзы для потока большей свободы этого человеческого опыта. Свободы не как отсутствия норм, правил, кодексов, схем и пр., а как закрепления через все эти и другие формы сознания бесконечности.

Кроме того, полученные в ходе диссертационного исследования выводы, конкретные теоретические результаты могут быть использованы в разработке спецкурсов по социальной философии и социальной антропологии. Затронутая в диссертации проблема и предложенный вариант ее решения может представлять интерес не только для академической аудитории, включающей философов, социологов, политологов, юристов и культурологов, но и для всех, кто интересуется судьбами общества в XXI веке.

Апробация работы.

Основные положения и выводы диссертационного исследования докладывались и обсуждались на международных конференциях

« Строительство - 2008», секция философии, и « Строительство -2010», секция философии, а также на кафедре философии Ростовского государственного строительного университета.

Материалы исследования отражены в пяти публикациях общим объемом 1.7 п.л., в том числе в одной статье в изданиях перечня ВАК.

Структура работы.

Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографического списка, включающего 207 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность выбранной темы исследования, характеризуется степень научной разработанности проблемы,

13

объект и предмет исследования, формулируется цель и конкретные задачи работы, раскрываются положения, составляющие научную новизну исследования, указываются тезисы, выносимые на защиту и научно-практическое значение диссертации, а также ее структура.

Первая глава - «"Норма" и "аномалия" как социально-философские категории: теоретический дискурс» - посвящена анализу становления категорий «норма» и «аномалия» как элементов социально-философского дискурса. При этом в качестве приоритетной исследовательской задачи автор видит выяснение предпосылок противоречий, возникающих в ходе оценки современного социума посредством данных понятий. Отмечается, что данные предпосылки связаны с общими тенденциями развития парадигмы социального познания в новейшее время, кризисом классической рационалистической модели общества, культуры, человека, с одной стороны, и экспансией базовых принципов естествознания на анализ социальных феноменов, с другой.

Актуализация дискурса нормы и аномалии происходит уже после завершения классической метафизики, для которой сама эта тема была чужда как форма теоретической оценки социального развития, антропологического опыта, ибо сами рефлексивные структуры выступали символическим носителем образцов этого опыта. При этом в классической западной культуре отношение к данным образцам никогда не выходило за пределы онтологического основания их преемственности. Поэтому говорить о норме или аномалии в такой среде можно лишь постфактум, т.е. с высоты уже новейшего времени.

В диссертации рассматриваются основные аспекты позитивистско-эволюционистского объяснения специфики механизма функционирования общества как некой системы, в контексте которых и осуществляется разработка категорий «норма» и «аномалия». В частности, анализируются концепции Э. Дюркгейма, Р. Мертона и Т. Парсонса. Отмечается, что использование понятий «норма» и «аномалия» прежде всего отвечает

14

функционалистско-прагматическому запросу социально-политической ситуации в первой половине XX века - эпохе мировых войн, революционных потрясений и экономических кризисов, поставивших под сомнение само существование западноевропейской цивилизации. По мнению указанных мыслителей, нормальным может быть признано то общество или та социальная группа, которое обладает внутренними ресурсами для стабильного сбалансированного развития; норма - это совокупность всех практических условий, факторов потенциала устойчивости, равновесности социальной системы (Т. Парсонс). Рассматривается мертоновская концепция различных видов интеграции социальных субъектов и социальной структуры и в этом ключе объяснение возникновения социальной аномалии как существенного рассогласования эффективности наличной системы социокультурных регулятивов и методов целеполагания и целедостижения.

Диссертант подчеркивает связь такого понимания нормы и отклонения от нее с медицинским толкованием здорового организма. Норма, как и состояние здоровья, не может быть выведена в виде некой априорной абстракции: Дюркгейм характеризует нормальное как типичное, утилитарное, функциональное, как то, что свойственно большинству данного вида, данного сообщества и т.д. Позитивистское толкование использует понятия нормы и аномалии в целях большей инструментализации самого социального познания, направленного не на выработку идеальных схем развития культуры, а на фиксацию исчисляемых (максимально объективируемых) параметров социальных систем. Так как именно такие параметры могут быть исправлены в нужном для системы направлении. Такое толкование легло в основу современной социологической нормологии и девиантологии (включая юриспруденцию), однако оно не может быть признано универсальным и полностью отвечающим задачам философского исследования социальной реальности как целостного опыта, в основе своей инкорпорированного в определенную онтологию.

На становление категорий «норма» и «аномалия» в новейшее время большое влияние также оказала цивилизационно-историческая и философско-культурологическая мысль. В диссертации анализируется концепция Р. Генона, в которой категория «аномалия» используется как выражение сущности Западной исторической традиции. Причем Генон отрицательно оценивает отклонение от Востока, - цивилизационной нормы социальной стабильности, оно чревато болезненными противоречиями, свидетелями которых мы и являемся. В теории этнобытия Л.Н. Гумилева норма/аномалия в историческом процессе связывается с пассионарностью. «Аномальные» для исторической науки факты в действительности есть такие надломы в культурной эволюции, которые на длительный период определяют дальнейшую ее стратегию. Сам механизм появления отклонения ученый связывает с повышенной «абсорбацией» энергии из внешней среды в ходе развития этносов (рост информационно-энергетических флуктуаций).

Категории «норма» и «аномалия», по мысли Гумилева, по исходному концептуальному запросу остаются в лоне прогрессистского исторического мышления: история представляет собой более или менее упорядоченную смену во времени различных ступеней организации общественной жизни, в которой иногда происходят отклонения. И норма, и аномалия лишь свидетельствуют о разных путях, темпах и трендах исторического развития народов. При чем наиболее значительные кардинальные подвижки в нем практически всегда являются отклонением от предшествовавшего опыта. По мнению Гумилева, оценка аномалии как отрицательного в историческом развитии присуща исключительно исторической науке в ее традиционной парадигмальной установке, ориентирующейся, как правило, на априорно-линейные схемы и методы социально-исторического познания.

Также диссертант подчеркивает фундаментальное значение философии Мишеля Фуко для выявления специфики становления дискурса

«норма/аномалия» для современного гуманитарного знания и социально-политической метафорики, кодирующей смыслы «узаконения» власти.

Во второй главе - «Феноменология социальной нормы» - автор сосредотачивается на исследовании природы социальной нормы и ее онтологических координатах в социо-антропологическом опыте.

В начале параграфа рассматриваются типологические характеристики видового многообразия нормирования социокультурных процессов в политике, нравственности, экономике, этноконфессиональных традициях, ритуалах, этикете и т.д. Специально подчеркивается глубинное взаимовыражение социальной нормы и правовой, свойственное главным образом западноевропейской культурной традиции (европейская юридическая культура имеет религиозные корни), сам феномен права в которой выступает как «аксиологическая онтология» (Закомдистов А.Ф.), в контексте которой реализуется индикация того или иного социального действия как позитивного или негативного, то есть как приемлемого по основанию нормы или как аномального.

На примере типологии социальной нормы, предложенной отечественными авторами Е.Э. Смирновой, В.Ф. Курловым и М.Д. Матюшкиной (норма как идеал, как образец поведения, профессиональная и статистическая норма), диссертант выявляет внутреннюю ограниченность попыток исчислить нормативный потенциал социума. По мнению указанных авторов, понимание нормы как некоего «функционального оптимума» должно быть дополнено пониманием нормы как «интервала», в пределах которого количественные колебания процессов способны удерживать систему на уровне функционального оптимума. Понятие нормы как интервала в принципе отвечает задачам, сформулированным еще Дюркгеймом - представить общество как систему, как некий организм, актуальное состояние которого и есть его норма как единство типического, видового и индивидуального. Но вызывает сомнение возможность количественной оценки самой сущности социальной нормы. Другой пример

типологии социальной нормы представлен в работах Шипуновой Т.В. Понимая социальную норму как меру дозволенного, автор предлагает следующую классификацию социальных норм: «запрещающие», «обязывающие», «дозволяющие», «официальные», «неофициальные», «атрибутивные» (первичные), «условные» (вторичные), «социально-адекватные» и «социально-неадекватные». При этом основа социального нормирования - это «социальная справедливость» (причем сама справедливость понимается операционально, в фарватере характерной для социологии XX века интенции (П. Сорокин, К. Поппер, Дж. Ролз и др.)). Точка зрения Шипуновой, по мнению диссертанта, лишь отчасти может быть принята на вооружение. Социальная справедливость все же остается пока во многом утопией. Категория «социальная норма» не является тождественной определению «хорошего» общества.

В свете этих и других отмечавшихся противоречий подобного позитивистского толкования нормы автор диссертации предлагает дифференцировать феномен социальной нормы на два системообразующих аспекта: 1) норма как абстракция функционирования социальной общности, сохраняющей свою адекватность во взаимоотношениях с внешней средой, поддерживающей собственную устойчивость и идентичность как производную от системных качеств, т.е. норма как производная от меры всеобщего жизненного баланса; 2) норма как проект, которая выступает трансцендентальным условием нормы как производной меры. Причем данное соотношение свойственно уже только социокультурной эволюции (о норме в медицине такого сказать нельзя). Дело в том, что в реальной социальной практике, в процессах целеполагания совместной деятельности структурно-функциональные отношения между различными элементами социальной системы устанавливаются в зависимости в том числе и от долженствователъной мотивации поведения.

Исходя из этого формулируется положение об антиномичной сущности социальной нормы: социальная норма постоянно сама себя

18

отрицает; она есть единство должного и реального как противоречие между общим и частным. Другими словами, социальная норма реально возможна только как о-граниченная регуляция, о-формленное нормирование. Эта антиномичность нашла свое максимально полное выражение в истории европейской социокультурной традиции. Именно в ее рамках на протяжении длительной истории различные виды социальных норм выстроились в определенную иерархию соподчинения высшей - правовой - норме. Право, будучи кристаллической решеткой европейской социальности, в своей сущности есть опредмечивание человеческой свободы - поэтому социальная норма в этом своем качестве есть не просто область социальной регуляции, но, прежде всего, она есть граница свободы в социальной реальности и как таковая конституирует социально значимые тренды поведения. Регуляция и конституирование осуществляются только через эту границу, смысл которой не только в о-граничении свободы, но в первую очередь в при-граничности социально значимого поведения - норма онтологически возможно только как сопряжение с не-нормой.

В этой связи исследовательское внимание уделяется концепции Васила Момова, в рамках которой выделяются две «модальные» функции нормы: «мера поведения человека» и всеобщий «масштаб оценочного акта».1 В первом случае норма является социальным критерием, во втором - выражает должное. Такая спецификация раскрывает смысл трансцендентальной связи нормы как производной от меры и нормы как проекта. Если бы в реальной социальной практике норма представляла бы собой только критерий и ничего больше, то проблематичным оказалось бы само соотношение нормы и аномалии. Ведь аномалия становится очевидной только в свете нормы как проекта, как должного. Таким образом, онтологически социальная норма есть постоянное осуществление границы самой социальности как совокупного опыта.

1 Момов В. Норма и мотив поведения // Вопросы философии. 1972. № 8. С.109.

19

Социальная норма есть единство двух норм — меры и должного, критерия и проекта, которые выступают как единство регулятивного и ценностно-смыслового; две данные «модальные функции» выступают опосредствованием социальной нормы и составляют основание ее главной функции — конституитивной, - определяющей онтологию социальной нормы. В силу чего граница приемлемого в социальной реальности превращается из водораздела в синтез или со-едгтение. Истина ограничения свободы всегда лежит в чем-то ином - в ценностном обосновании такого ограничения. А поэтому должное не отрицает норму как критерий, а делает ее принципиально подвижной, и, следовательно, из о-граничения превращает ее в некий канал или проводник ассимиляции за-граничного (должное - в кантовском трансцендентальном смысле, т.е. как чистая форма социально приемлемого, а не какое-то его содержание). Это конституирование по-другому можно назвать творчеством. Диссертант подчеркивает, что сильным аргументом в пользу понимания нормы как конституитива социо-антропологического опыта является аксионормативный потенциал социального времени. Различия временной ориентации, образов времени, толкования анахроничности и современности между различными социальными группами и культурными слоями затрудняют преодоление аномии, формирование ценностей и социальных норм. Нормы времени можно представить как социальную или культурную память, содержащую представления о времени, которые помогают людям соотнести индивидуальные временные перспективы в актах коммуникации.

Продуктивный характер нормативной матрицы в той или иной культурной целостности обусловлен как раз тем, что она не только задает параметры и схемы приемлемого, отслеживает их закрепление посредством процессов институционализации в установленных коммуникационных правилах, юридических, политических, нравственных и иных кодексах, но она помогает человеку индицировать границу своей свободы как предметно

выраженной социальной природы личностного или коллективного опыта, притом, что индикация свободы не является ее минимизацией.

Ситуация постсовременности в практическом и научном плане сделала проблему нормирования развития человека и общества сопряженной поискам оснований коллективной идентичности в условиях кризиса ее традиционных каналов. Наступает эпоха «контекстуально-лабильной идентификации как социальной нормы» (Данилова E.H., Ядов В.А.). Накладывает это отпечаток и на нормоконституирующие качества социального времени: на смену «долгосрочной» ментальности приходит «краткосрочная» (Бауман 3.).

В связи с этим в диссертации также характеризуется эвристический потенциал социосинергетической парадигмы исследования социальной нормы. Именно в ее рамках настойчиво проводится и обосновывается мысль о том, что вероятностный и неопределенностный квазивектор социального развития и есть подлинное выражение специфики социальной эволюции.

Третья глава - «Феноменология социальной аномалии» -раскрывает специфику природы социальной аномалии с учетом дискурсивного контекста новейшего времени.

В работе проводится анализ основных граней позитивистского толкования феномена аномалии в социальном развитии, отмечается влияние медицины на представления об аномалии. В соответствии с современной девиантологией аномалия в социуме как выражение его дисфункциональности, рассогласования институциональных и нравственных норм и пр. оказывается в своей сущности асоциальной, то есть противостоящей не отдельным моментам общественной жизни, а самым фундаментальным принципам организации совместной жизнедеятельности людей. В диссертации подчеркивается, что такое толкование аномалии вызвано стремлением представить общество как некую объектную систему, поддающуюся однозначному и точному описанию по неким параметрам. На примере концепции Парсонса и Дарендорфа отмечается модернистская симптоматика оценок социального конфликта (как позитивного или

21

негативного явления), за которыми стоит социальный инструментализм и конструктивизм, обоснование необходимости усиления социального контроля, институционализации всех сфер жизни общества без исключения.

Автор диссертации подчеркивает огромное значение концепции Мишеля Фуко для выявления историко-идеологических предпосылок позитивистской оценки социальной аномалии и понимания невозможности ее однозначной оценки. И категория «норма» и категория «аномалия» на самом деле выступают важнейшими системообразующими конструктами изощренного «захвата» человека и общества властью. Через индикацию нормального и аномального, по мнению Фуко, устанавливается в обществе дискурс власти, ее «разлив» в тончайшие капилляры антропологического опыта.

Повышенный интерес к аномалии со стороны гуманитарной науки обусловлен медикализацией как самого аппарата социального познания, так и политико-правового дискурса. Процесс медикализации стал необходимым составляющим процесса становления современного правового государства. Он явно обозначился с началом эпохи большого Модерна. С одной стороны, европейский индивид отвоевал себе права, но, с другой, по сути, он сам вогнал себя в иную более утонченную структуру - «общество норм» как режим человеческого функционирования. Глубинные причины появления феномена «аномальности» Фуко связывает с развитием капиталистических отношений. Представления об аномальном состоянии общества и индивида связаны с внедрением в социокоммуникативные практики схем, максимально адекватных потокам капиталов, задачам достижения ресурсной комплиментарное™ разных участников всеобщего обмена и т.д. Аномальным становится любой, кто противится формализованным схемам «верификации» внутреннего опыта. Специфика социальной аномальности в контексте Модерна состоит в том, что в силу структурной обусловленности правового дискурса система наказания не только не устраняет аномалии в

социальном поведении, но в еще большей мере способствует их распространению.

Также в диссертации анализируется проблема соотношения феномена аномалии и творчества в экзистенциальном, культурно-историческом и эпистемологическом аспектах. В основе зарождения западноевропейской исторической традиции лежит именно греческая аномалия, становление принципиально нового типа социальности (М.К. Петров); природа социальной аномалии тесно связана с бессознательными структурами человеческого опыта и феноменом социального страха (3. Фрейд); аномалии неизбежны в эволюции научной картины мира и соответствующей логико-нормативной матрицы (И. Лакатос и др.).

Общую морфологию социальной аномалии и ее возможные причины диссертант выявляет с учетом глубоко разработанной концепции культурной травмы Петра Штомпки. К ключевым признакам аномалии относятся: аномия, цивилизационная некомпетентность, социальное трение, синдром социального недоверия, коллективное чувство вины и стыда, кризис идентичности на индивидуальном и коллективном уровне, кризис легитимности. В основе же социальной аномалии лежит: 1) травмирование хронотопического континуума социальной общности; 2) столкновение разных социокультурных стратегий; 3) агрессивный характер инноваций; 4) большая неравномерность темпов эволюции разных субъектов.

На основе проведенного анализа автор диссертации приходит к выводу, что аномалия перерастает рамки простого отклонения от нормы. Общее место в онтологии социальной реальности аномалии и нормы определяется их при-граничным характером. Они выражают универсальный бытийный механизм динамики человеческого общества в историческом пространстве и времени. Граница между ними не является некой априорной линией, напротив, ее «кристаллизация» пресуществляется всякий раз заново. Социальная аномалия может быть определена скорее не как отклонение от нормы (всеобщей нормативно-символической матрицы социокультурной

23

эволюции), а как невозможность имманентного выявления/обнаружения опосредствования этой самой всеобщей матрицы и единичного социального акта или агента. В этом, собственно и раскрывается метафизика при-граничности социальной нормы и аномалии, их единой онтологии.

Исходя из этого в параграфе анализируется проблема выбора методов борьбы с аномалией или преодоления ее. Тема борьбы с социальной аномалией в своих ключевых аспектах есть детище Модерна, продиктованное стремлением отыскать средства исправления «неправильных» людей и их сообществ с целью инкорпорирования их затем в институционализированную среду отлаженных механизмов социального взаимодействия. Борьба с социальной аномалией есть элемент социального конструктивизма, свойственного именно западному индустриальному миру. Уже ситуация постсовременности, становление инфократического общества вносит свои существенные коррективы в такое отношение к социальной аномалии. Конструктивистские умонастроения постепенно сменяются толерантными, совладающими с аномалиями. В этой связи артикулируется ограниченность технологизированных методов борьбы с аномалией -социальной терапии, социальной рекламы, изоляции и т.п.

При этом предельно общим онтологическим условием ассимиляции аномалии является социальное время. Именно масштаб исторического времени может выступать единственным объективным и предельно общим, бытийным критерием отношения к аномалии как основания реанимации коллективной идентичности социума. Диссертант подчеркивает, что индикация социальной аномалии не может быть одновременно и критерием ее оценки как негативного/позитивного феномена. Социальное же время выступает мерой имманентного со-образования социальной нормы и аномалии в их при-граничном бытии.

В четвертой главе - «Норма и аномалия в социокультурном контексте современной России» - проблема соотношения нормы и

аномалии в социальном развитии рассматривается в приложении к специфике российской социокультурной традиции.

Автор диссертации отмечает, что сама эта тема в высшей степени болезненна для русского национального сознания. Тяжелейший кризис 90-х годов, жестокая расплата за иллюзии советского времени, а потом и либерализации жизни привели к полной атрофии способности воспринимать даже чисто теоретические, философские образы нормы и аномалии в общественной практике.

Вместе с тем, проблема аномальности, «странности» всегда подспудно присутствовала в русском цивилизационном самосознании. Во-первых, на уровне восприятия России на Западе. Но самое главное, она органически связана с самыми глубинными аспектами и факторами длительного исторического пути России. В особенности такая самооценка проявилась в XIX - начале XX вв., в эпоху, когда проблемы цивилизационно-исторического самоопределения обрели экзистенциальный статус для русской интеллигенции и философской мысли. Высочайшие взлеты русского национального духа, давшие миру в том числе Пушкина и Достоевского, опыт многих русских «страдальцев» и т.д., сориентированные на максимальный онтологический предел или абсолют Добра, Красоты и Истины, не могли свидетельствовать в пользу нормальности реального социального, политического, экономического, нравственного устройства русской жизни. Поэтому чаще всего опыт национального духовного самосознания склонялся в сторону признания аномальности русского быта и идеальности русского бытия. Диссертант подчеркивает, что для русской культуры всегда была очень характерна гипертрофия как нормы, так и аномалии и на уровне их осознания, и на уровне реального практического опыта.

В современной России произошло существенное снижение нравственно-онтологической планки самосознания, его растворение в опыте повседневности, что на уровне массового восприятия свидетельствует о

положительных процессах - русский человек наконец-то понял, что нормальной свою жизнь он может сделать только сам. Сегодня приоритет отдается не решению глобальных и «высоких» задач, а усиленной «нормализации» быта россиян. Однако за этими тенденциями скрывается атомизация российской социальной действительности, которая не может не наложить отпечаток и на целостное" цивилизационное самоощущение. Основание этих процессов, по мнению диссертанта, составляет кризис идеократического сознания. Исторический опыт свидетельствует, что только при наличии общественного идеала, выполняющего базовые функции социокультурной интеграции, консолидации всех типов ресурсов, мобилизации людей для решения крупных задач внутренней модернизации или внешней защиты, российское общество может развиваться нормально. Этот общественный идеал может принимать исторически конкретную форму - от религиозно-мистической до державнической («золотой век» Киевской Руси при Владимире Святом и Ярославе Мудром, Московское царство Ивана Грозного, Российская Империя времен Екатерины Великой и Николая I, Советский Союз в годы правления И.В. Сталина). Но в любом случае именно общественный идеал в онтологии российского социума выполняет две ключевые функции: 1) конституирование нормативно-символической матрицы и 2) присвоение социального времени. Социальная норма, выступающая в этом качестве, разрушается вслед за кризисом общественного идеала. Наступает период «атомизации» социального пространства, культурно-временной дезинтеграции. Важнейшим индикатором аномалии в российском обществе выступает как раз утрата чувства культурно-исторического времени, социальной памяти.

В диссертации анализируются аномальные тенденции в сфере политики (дезориентация политических элит, дисфункция многих политических группировок), экономики (колоссальные диспропорции в материальном положении разных слоев населения при наличии громадных ресурсов и природных богатств, наложение инновационных технологий на

26

устаревшую инфраструктуру и т.д.), демографии (кризис рождаемости и сиротство миллионов детей), культуры и нравственности (из крайности слепого подражательства американизированной жизни мы сегодня кинулись в другую крайность поверхностной идеологизации собственного прошлого) и т.п. Диссертант отмечает, что предпринимаемые сегодня попытки «сверху» реанимировать целостность коллективного социокультурного опыта в России, его имманентные механизмы самоидентификации пока не принесли существенных результатов.

В Заключении диссертации дается краткое резюме проведенного исследования, формулируются полученные в его итоге основные выводы и намечаются перспективы дальнейшей разработки проблемы.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

В изданиях Перечня ВАК Минобрнаукн России :

1. Дрешин М.Г. Проблема нормы и аномалии в западной социологии XX века // Философия права. - 2008. № 5 - С. 118 - 122.

Другие издания.

1. Дрешин М.Г. Норма и аномалия в социальных системах.// Ростов-на-Дону, Издательство РСЭИ, 2009. // С. 1 - 14.

2. Дрешин М.Г. Кризис идеократического сознания и социальные аномалии в современной России // « Строительство - 2008», / РГСУ -Ростов-на-Дону, 2008, - С. 123 - 124.

3. Дрешин М.Г. Социальные нормы и социальное время / Золотухин В.Е., Дрешин М.Г. \\ « Строительство - 2008» / РГСУ - Ростов-на-Дону, 2008.-С.100-101.

4. Дрешин М.Г. Анализ нормы и аномалии в социальных процессах ( к истории вопроса) // « Строительство - 2010». РГСУ - Ростов-на-Дону, 2010, -С. 171-173.

Подписано в печать 27.04.10. Формат 60x84/16. Бумага писчая. Ризограф. Уч.- изд. л. 1,1. Тираж 100 экз. Заказ 511.

Редакционно-издательский центр

Ростовского государственного строительного университета 344022, г. Ростов-на-Дону, ул. Социалистическая, 162

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Дрешин, Михаил Геннадьевич

Введение.

Глава 1. «Норма» и «аномалия» как социально-философские категории: теоретический дискурс.

Глава 2. Феноменология социальной нормы.

Глава 3. Феноменология социальной аномалии.

Глава 4. Норма и аномалия в социокультурном контексте современной России.

Введение диссертации2010 год, автореферат по философии, Дрешин, Михаил Геннадьевич

Актуальность темы исследования.

Необходимость глубокого всестороннего осмысления социальной реальности с точки зрения таких ее фундаментальных аспектов как норма и аномалия обусловлена в первую очередь кардинальными трансформациями, характеризующими современное состояние культуры, политики, права, экономики, духовности на Западе и в России. Конечно, сегодня давно прошли времена, когда философия, обращаясь к человеку и обществу, могла с гордостью заявлять о знании «высокой» истины как надежном и единственном основании справедливого социального устройства, залоге подлинного человеческого счастья и всеобщего прогресса. Более того, именно сегодня нередко можно слышать голоса, обвиняющие свойственную классике и Просвещению, претенциозность и онтологическую оптимистичность. В социально-гуманитарном знании в новейшее время произошла смена акцентов: «бытие» и «истина» утратили в глазах самосознания западного общества самоценность и перспективность, им на смену пришли как раз такие категории как «норма», «структура», «функция» и т.д. Представленная в такой системе координат социальная действительность оказалась весьма восприимчива к разного рода конструктивистским проектам, которые очень часто в контексте констатации «смерти Запада» (П. Дж. Бьюкенен) рассматривались как правопреемники классического рационализма. Однако если обратиться к содержанию позитивистского толкования «нормы» и «аномалии», то возникает серьезное сомнение в возможности допущения такой преемственности.

Современные разноуровневые парадигмы социального познания, различные методологические стратегемы в основе своей отталкиваются от критики антропологического фундаментализма и признания факта иномерности человека: нельзя объективно выделить некую априорную магистраль опыта, он всякий раз рождается как нечто принципиально новое в лучах внутреннего света сознания. В этой связи категориям «норма» и аномалия» отводится роль в большей степени функциопалистских параметров, «недостойных» внимания классической социальной метафизики, не замеченной в любви к технологизму, и в то же время весьма далеких от современной философии, которая если и сохраняет за собой право быть самостоятельным словом в культуре, то явно вне симпатий к сциентистскому варианту своего прочтения.

В связи с чем обнаруживается двойственная ситуация: значительное место категорий «норма» и «аномалия» в современном социальном дискурсе, оборачивается невозможностью их включения в плоскость онтологических построений как возможного пути реанимации не только гуманистического потенциала философии (ее исторической монополии), но и объяснения глубинных причин страшащей сегодня многих неопределенности общественной эволюции. Отказ человека от универсализма в сфере регуляции и институционализации деятельности означает ли что следует вообще отказаться и от понятий подобных «норме»? Имеем ли мы сегодня право говорить о том, что нищета сотен миллионов людей, голод детей по всему миру, массовые убийства, наркомания, насилие, то есть все то многоликое зло, обителью которого стало общество - это аномалия? Мы, которые с высот в том числе и философского разума не раз цинично говорили о том, как нужно «правильно» жить, не раз твердили себе, что сами являемся творцами своей судьбы? Одним словом, вопрос о том, может ли современный человек быть субъектом определения нормы своего существования и отклонений от нее, - является на сегодняшний момент одним из самых трудных как в теоретическом, так и в экзистенциальном плане.

Особую актуальность выбранной теме исследования также придает симптоматика проблемы отношения нормы и аномалии в социальном развитии в контексте специфики российской действительности. Гипертрофия этих двух граней нашей истории и культуры нередко очень больно отражалась на жизни миллионов наших соотечественников. Кроме того, о необходимости существенного теоретического восполнения в данной области социально-философской рефлексии свидетельствует и состояние разработанности данной темы в научной литературе.

Степень научной разработанности проблемы.

Исторически сложилось так, что становление теоретических исследований, имеющих прямое либо косвенное отношение к норме и аномалии как двум фундаментальным аспектам социальной реальности, было связано с кардинальными изменениями в самой парадигме социального познания. Постепенное разложение ее классического варианта обернулось не только критикой рационализма, принципов прогрессизма и линейности, но и последовательным развертыванием программы позитивистского исследования общества как органической системы, поддающейся прагматико-инструментальной и прогностической обработке. Рождение самой проблематики нормы и аномалии социального развития обязано главным образом метаморфозе онтологических оснований самооценки социальной действительности, заложенной в классическом интеллектуальном опыте. Следствием этой глубинной подвижки стала ситуация «беспочвенности» неклассической социальной философии, вынужденной искать в лице сциентизма мировоззренческий маяк, способный помочь в выработке собственной концептуально-методологической стратегии. Следствием такого союза оказалась, в том числе и актуализация дискурса «норма/аномалия» в изучении социальных систем.

В той связи следует отметить вклад классиков социальной мысли XX века в исследование специфики определения нормы, а также феномена аномалии, трактуемого как отклонение от нее. К числу их относятся П. Бергер, Р. Будон, М. Вебер, Э. Гидденс, Р. Дарендорф, Дж. Дьюи, Э. Дюркгейм, JI.A. Козер, Т. Лукман, Г. Маркузе, Р. Мертон, Т. Парсонс, П. Сорокин, заложившие фундамент современной социально-философской и социологической нормологии и девиантологии. В этом же контексте следует указать на специальные исследования социальных отклонений Д, Белла, Л. Т.

Вилкинса, Д. Глэйзера, Ш. Глюк, Э. Глюк, Г. Джонсона, А. Коэна, Б. Ландера, Р. Макайвера, Д. Матзы, К. Райса, Г.М. Сайкса, Т. Селлина и др. Общим интегралом позитивистско-социологического понимания нормы и аномалии, обоснованного данными авторами, является утверждение функциональной природы социальной нормы, отражающей оптимум сбалансированного рабочего режима основных общественных институтов, систем, структур и иных параметров, нарушения которого и есть аномалия. Такое понимание во многом сопряжено с естественнонаучным толкованием медицинского определения нормального состояния здорового организма, аналогия с которым также весьма свойственна данному направлению в социальном познании.

Эту тенденцию «медикализации» в определении сущности нормы и аномалии в социуме вполне справедливо критикует в своих работах Мишель Фуко, вклад которого в решение данной проблемы стоит особо отметить. Фуко прослеживает становление дискурсивной практики дифференцирования нормального и аномального в рамках действия эпистемы нового и новейшего времени (изменения характера экономического и политико-правового взаимодействия). В его работах содержится ценный анализ фундаментальных противоречий, сопутствующих процессам институционализации отношения к аномалии в обществе как момента его коллективной идентичности.

Особо следует отметить труды М. Вебера, Г. Зиммеля, Э. Фромма, в которых разрабатывалась философская теория культурного кризиса, во многом определившая впоследствии становление концепции культурной аномии.

Особое решение эта тема получила в контексте цивилизациопно-исторических и философско-культурологических исследований Р. Генона (Запад как культурная традиция, как носитель определенной социальной стратегии есть историческая аномалия), JT.H. Гумилева (информационно-энергетические флуктуации (взрывы пассионарности) вызывают аномальные отклонения от нормы исторического «покоя»), М.К. Петрова (рождение западного культурно-исторического типа есть катастрофическая аномалия по отношению к традиционному типу социальности, ставшая основанием личностной формы «социального ритуала»), А.Дж. Тойнби (схема «вызов-ответ» отражает норму развития, жизненного баланса локальной цивилизации).

Солидный материал изучения различных аспектов нормы и аномалии в социальном, правовом, культурном, нравственном измерениях общества, их причин и типичных характеристик, в том числе и в их преломлении в российском социальном контексте, накоплен в отечественной социальной философии. Прежде всего, он представлен в специальных монографиях Ахиезера А.С., Афанасьева B.C., Бандурина А.П., Бобневой М.И., Быковой

A.Г., Гернета М.Н., Гилинского Я.И., Дриля Д.А., Закомдистова А.Ф., Золотухина В.Е., Золотухиной-Аболиной Е.В., Ивина А.А., Кудрявцева В.Н., Пенькова Е.М., Резника М.И., Ручки А.А., Ульяновой Г.М., Федотовой В.Г., Шанина Т., Шипуновой Т.В., а также в статьях Бабосова Е.М., Ворошилова С.Г., Даниловой Е.Н., Данько Ю.В., Голосенко И.А., Гуцаленко JI.A., Здравомыслова А.Г., Кривошеева В.В., Курлова В.Ф., Лескова Л.В., Локосова

B.В., Лунеева В.В., Лысака И.В., Матюшкиной М.Д., Момова В., Рубана Л.С., Руткевича М.Н., Рыбкиной Р.В., Смирновой Е.Э., Федотовой В.Г., Швеца Д.С., Ядова В.А. и др. Специально выделим работы П. Штомпки, посвященные феномену социокультурной травмы, сыгравшие значительную роль в ходе определения возможных причин и общей морфологии социальной аномалии.

Большим эвристическим потенциалом в изучении социальной нормы и аномалии обладает новейшая социосинергетическая парадигма. В этом отношении ценными для диссертации являются работы таких отечественных авторов как Василькова В.В., Иноземцев В.Л., Моисеев Н.Н., Режабек Е.Я., Степин B.C. и др.

Анализ литературы свидетельствует о низкой степени философской концептуализации и систематизации отдельных накоплений в этой области социального знания, которые позволили бы целостно представить норму и аномалию не только как функциональное/дисфункциональное измерение социума, но как специфическую онтологическую грань социальной реальности, выходящую за рамки ее конструктивистского образа. Стоит отметить недостаточность позитивистской парадигмы социального познания для решения данного вопроса, а также невыявленность ведущих смыслов метаморфоза нормы и аномалии как универсальной формы антропологического опыта. Решение этих проблем мы и кладем в основу данного диссертационного исследования.

Объектом исследования выступают норма и аномалия как характеристики социальной жизни.

Предметом исследования являются норма и аномалия как предмет различных теоретических подходов в рамках социально-философского знания.

Цель и задачи исследования.

Цель диссертации заключается в исследовании природы и значения нормы и аномалии в социальном развитии.

Решение следующих исследовательских задач обеспечивает достижение поставленной цели:

1) определить основные направления становления «нормы» и «аномалии» как социально-философских категорий;

2) выявить сущность и специфическое значение социальной нормы с точки зрения социально-антропологического подхода;

3) охарактеризовать социально-историческую природу социальной аномалии;

4) рассмотреть социокультурное отношение к социальной аномалии на разных этапах европейской истории;

5) показать специфическое значение нормы и аномалии в современном социокультурном контексте России.

Теоретические и методологические основы исследования.

Основой концептуальной стратегии данного диссертационного исследования выступают несколько ключевых положений. Во-первых, признание принципиального значения для современной социальной философии возможности онтологического проектирования. Реанимация такого уровня рефлексии позволяет преодолевать узость многих дискурсивных практик, направленных на конкретный социально-исторический опыт, но остающихся во власти сциентизированного конструктивизма, отягощенного множеством неразрешимых антиномий. С этим и связан второй момент: проблема сущности и роли нормы и аномалии в социальном развитии, получившая изначально теоретический статус именно в рамках позитивистско-социологического и юридического подходов и в определенном культурно-историческом контексте (на излете Модерна), в настоящее время не может быть исчерпывающим образом решена имеющимся в запасе этих ареалов познания методологическим арсеналом. Постсовременность как ситуация и мышления, и культуры артикулирует имманентный лимит функционалистско-прагматической ориентации социального знания. Поэтому подлинная актуальность и значение социально-философского изучения нормы и аномалии должны определяться необходимостью раскрытия их характеристик в онтологии социо-антропологического опыта. В-третьих, выявлению ограниченности позитивистской нормологии и девиантологии, а также характерологических особенностей дискурсивного становления категорий «норма» и, в особенности, «аномалия», латентных политических смыслов «медикализации» парадигмы гуманитарного знания способствует концепция М. Фуко, выступающая одним из основных столпов диссертационного исследования. Наконец, также следует специально выделить теорию социокультурной травмы П. Штомпки, послужившую основанием для исследовательского отображения в работе общей морфологии и причин социальной аномалии.

Этим определяется и методологический аппарат исследования, включающий в себя, прежде всего, классический инструментарий, ориентирующий на всеобщие онтологические параметры предмета анализа, а также методы, используемые не классическими направлениями (цивилизационно-исторический, структурный, функциональный, социосинергетический и др.).

Научная новизна исследования:

- раскрыта специфика становления «нормы» и «аномалии» как социально-философских категорий, показана имманентная ограниченность позитивистско-функционалистского толкования их сущности; выявлены особенности динамического понимания социальной нормы, увиденной с социально-антропологической точки зрения, они указывают на связь феномена нормы с человеческой свободой и темпоральностью бытия;

- показаны переходные моменты между нормой и аномалией в социальном развитии, осуществляемые через нарушение хронотопа;

- рассмотрены социокультурные способы отношения к аномалии в европейской истории;

- проблема отношения нормы и аномалии рассмотрена в преломлении российской социокультурной действительности, охарактеризован кризис механизма идеократического генерирования нормативных матриц культуры в современной России.

Тезисы, выносимые на защиту.

1. Становление категорий «норма» и «аномалия», формирование соответствующего теоретического дискурса проходило в контексте эволюции неклассической парадигмы социального познания, в первую очередь, в рамках позитивистско-органицистского направления (включая социологическую и юридическую нормологию и девиантологию). В этом качестве понятия нормы и аномалии отражают структурно-функциональные параметры социальных систем: норма выступает функциональным оптимумом «жизненного баланса» системы, а . аномалия есть дисфункциональные отклонения. Однако такое функционалистско-прагматическое толкование явно недостаточно, так как не учитывает исторических метаморфоз социо-антропологического опыта.

2. При учете социально-антропологического и исторического подхода социальная норма выступает исторически подвижной индикацией границы человеческой свободы как индивидуального, так и коллективного социального опыта. Сама по себе социальная норма антиномична, что и определяет специфику ее главной функции: она является единством нормы как меры (регулятивный потенциал) и нормы как должного (оценочный потенциал). Это позволяет ей быть конституентой пространственно-временных характеристик человеческого опыта (хронотопа) и одновременно указывать на предел, за которым проглядывает еще не о-формленная (не нормированная) свобода и не-нормальная социальная практика.

3. В онтологии социальной реальности аномалия — это не только то, что лежит за границей нормального как ставшего эталона, но, в первую очередь, невозможность институциализации полноты человеческой свободы. В этом, собственно, и раскрывается метафизика при-граничности социальной нормы и аномалии, их единой диалектичной онтологии. Главные причины данной невозможности - это деструкция хронотопа социальной общности, межпоколенный разрыв, агрессивный характер инноваций и конфликты разных социокультурных стратегий.

4. Тема борьбы с социальной аномалией выступает главным образом симптомом свойственным Модерну (западному индустриальному обществу), которому присущ конструктивизм и стремление к социальной инженерии. При этом применяемые социальные техники преодоления аномалии не затрагивают глубинные основы опыта и не могут быть признанными универсальными. Постмодерн девальвирует ценность обязательности преодоления аномалии в обществе: он проявляет толерантное отношение к социальной деструктивности, выраженное в разных стратегиях отношения к ней (от абсолютно отрицательного, подразумевающего ликвидацию самих истоков аномальности, до культурной ассимиляции, реинтеграции, основанных на определенном совладании с аномалией).

5. Специфика нормативно-символических матриц в российском цивилизационно-историческом континууме обусловлена идеократическим типом национального сознания и культуры. Общественный идеал выполнял на протяжении длительного периода отечественной истории функции порождения и сакрализации нормативной матрицы, а также осуществлял связь поколений, связь индивида и общества. Современный российский социум характеризуется глубочайшим кризисом идеократического сознания, что приводит к резкому возрастанию аномальности во всех сферах жизни, к утрате органических форм коллективной идентичности, разложению социальной памяти, чувства экзистенциальной безопасности и росту социального страха.

Научно-практическая значимость исследования.

Социально-философское осмысление нормы и аномалии как фундаментальных бытийных граней социокультурной эволюции восполняет существенные пробелы, существовавшие в понимании значения этих феноменов в рамках современных неклассических принципов изучения социальной реальности. Обоснованные в диссертации выводы относительно онтологического статуса феноменологии социальной нормы и аномалии позволяют существенно упрочить позиции современной социальной философии как автономной области знания и мыслительного опыта вообще со всеми вытекающими отсюда последствиями для культурного и антропологического аспекта философствования сегодня. Знаменовавшая собой новейшее время экспансия сциентизма в практике социального взаимодействия и в теоретическом мировосприятии не нашла должного подтверждения в качестве конституирующей жизненной стратегии на личном жизненном опыте отдельного человека. В этом смысле рефлексия нормы и аномалии в социальной реальности должна на более глубинном уровне сознания приоткрыть шлюзы для потока большей свободы этого человеческого опыта. Свободы не как отсутствия норм, правил, кодексов, схем и пр., а как закрепления через все эти и другие формы сознания бесконечности.

Кроме того, полученные в ходе диссертационного исследования выводы, конкретные теоретические результаты могут быть использованы в разработке спецкурсов по социальной философии и социальной антропологии. Затронутая в диссертации проблема и предложенный вариант ее решения может представлять интерес не только для академической аудитории, включающей философов, социологов, политологов, юристов и культурологов, но и для всех, кто интересуется судьбами общества в XXI веке.

Апробация результатов исследования.

Основные положения и выводы диссертационного исследования докладывались и обсуждались на международных конференциях Строительство - 2008» секция философии и « Строительство -2010» секция философии, а также на кафедре философии Ростовского государственного строительного университета. Материалы исследования отражены в пяти публикациях общим объемом 1,7 пл., в том числе в одной статье в изданиях перечня ВАК.

Структура работы.

Структура диссертационной работы отвечает логике решения поставленных задач. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографического списка, включающего 207 наименований. Общий объем работы 151 страница.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Норма и аномалия в социальном развитии"

Заключение

Подведем краткие итоги исследования.

Тема «норма и аномалия» в современной социальной философии и антропологии занимает одно из ключевых мест, выступая одним из действенных теоретических инструментов осмысления происходящих изменений в области фундаментальных оснований коллективного человеческого опыта в новейшее время. Становление «нормы» и «аномалии» как социально-философских категорий обусловлено рядом общих для гуманитарного знания и самой философии тенденций, характеризующих их историческую динамику на дистанции в последние сто-сто пятьдесят лет. В их числе особо следует отметить попытки выработки позитивистской модели социума, аналогичной естественнонаучным теориям. Под влиянием эволюционизма, а также развития медицины в начале XX века формируется социологическое направление (Э. Дюркгейм, Р. Мертон, Т. Парсонс и др.), в рамках которого норме и аномалии отводится решающая роль объяснения специфики функционирования общества как целостного организма, обладающими неким параметрами своего «жизненного баланса». В его рамках социальная норма рассматривается как функциональный оптимум, нарушение которого вызывает деструктивные тенденции в развитии социума.

Обращение к норме и аномалии также характеризует философский структурализм и семиотические модели культуры, получившие развитие во многом как критика не только классической европейской метафизики, но и позитивизма в социальном познании. Особый интерес в этом отношении представляет позиция Мишеля Фуко. Ее можно рассматривать в качестве оппонирующего голоса, раскрывающего действительную ограниченность позитивистского толкования нормы и аномалии в социальном развитии, в котором акцент делается на возможность функционального «использования» властью, капиталом, элитами и др. группами и социальными субъектами параметров «нормального» жизненного режима общества и человека. Фуко умело раскрывает причины своеобразной «медикализации» социальнофилософского дискурса и показывает его истинную природу и назначение в условиях развития капиталистического общества.

Кроме того, тема социально-исторической нормы и аномалии получила свое решение в рамках цивилизационно-исторических исследований (А. Тойнби, Р. Генон, JI. Гумилев, М.К. Петров и др.). В теории локальных цивилизаций Тойнби норме исторического развития цивилизации отвечает схема «вызов-ответ», объясняющая механизм функционирования цивилизации как целостного организма, способного поддерживать собственную «самость», идентичность, стабильность и адекватность меняющимся внешним условиям. В концепции пассионарности Льва Гумилева тема аномальности в социокультурном процессе связывается с проявлением феномена пассионарности, «взрывы» которой способны кардинально менять историческую траекторию того или иного этноса (суперэтноса), отклонять его от устоявшейся нормы исторического «покоя». По мнению Гумилева, аномалии в истории культуры играют огромную позитивную роль, именно на их долю приходится инновационный потенциал и все самые значительные исторические свершения. Также тема социальной аномалии в историческом преломлении стала одной из важнейших в ходе объяснения специфики западноевропейской культуры, предложенной Геноном и Петровым. Запад ими оценивается как историческая аномалия. Только в одном случае этой аномалии выносится отрицательный вердикт (Генон) - Запад есть разрушение целостного культурно-антропологического Востока, утрата его исторической мудрости, а в другом Запад как аномалия есть рождение нового культурно-исторического типа, приведшего, в конечном счете, к становлению «личностной» формы социального ритуала (Петров).

Важнейший вывод, к которому мы пришли в результате проведенного исследования, состоит в том, что позитивистское толкование социальной нормы и аномалии, в значительной мере определяющее специфику современной социологии (и вообще сциентизированной парадигмы социального познания) не может быть признано адекватным задачам философского осмысления и этих реалий и самого общества. Собственный «эфир» решения этих задач — это онтологический уровень социальной реальности. Исходя из такого видения сюжета, можно сформулировать следующее: социальная норма и аномалия не могут рассматриваться как некие очерченные круги, замкнутые регионы дозволенного/недозволенного, приемлемого/неприемлемого в данной социальной общности, поддающиеся относительно легкой объективировке. Любые попытки тем или иным способом исчислить параметры социальной нормы/аномалии, представить их графически (как интервал оптимума и т.п.), статически дефинировать не находят своего реального подтверждения в самой толще социоантропологического опыта. Последний всякий раз будет ускользать от подобного ранжирования, оставляя за его скобками нечто принципиально существенное.

Онтологическая сущность социальной нормы выражает ту самую границу человеческой свободы, которая выступает трансцендентальным оформлением опыта, т.е. механизмом внутреннего опосредствования этой самой свободы как реальности утверждения, закрепления и трансляции данного опыта. Природа социальной нормы антиномична: любое «отвердевание» ее, перевод в сферу наличной практики в качестве критерия есть вместе с тем отрицание ее в свете должного. В этой своей фундаментальной определенности, будучи при-граничной в онтологии социального опыта социальная норма соотносится с социальной аномалией. Социальная аномалия в этом аспекте может быть определена не как отклонение от нормы (позитивистское толкование), а как невозможность реализации механизма внутреннего опосредствования социальной нормы или, другими словами, как препятствие на пути динамического опредмечивания человеческой свободы в социальном (коллективном) опыте. И норма, и аномалия в социальном развитии есть моменты единого диалектического процесса онтологического закрепления антропологического опыта как целостной связи его всеобщих форм и единичного содержания. Социальная аномалия, поэтому онтологически связана с социальным (культурно-историческим) временем, - бытийной формой имманентного выявления лгеры соотношения нормы и аномалии. Индикация социальной аномалии не может быть одновременно и критерием ее оценки как негативного/позитивного феномена. В этой связи также выявляются неизбежные ограниченности социологически и юридически толкуемого сюжета борьбы с социальными аномалиями. Взятая в таком предельном онтологическом аспекте аномалия в общественно-историческом процессе не может быть объектом однозначной борьбы. Правильнее говорить о различных культурно вырабатываемых стратегиях отношения к аномалии. Спектр которых - от полного искоренения, уничтожения самих источников аномальности в практике (поведении, коммуникации, мышлении) до постепенной трансформации опыта аномальности в новую нормативно-символическую матрицу социального взаимодействия. Модные ныне технологии преодоления аномального поведения, такие как социальная терапия и социальная реклама, базируются именно на узкой позитивистско-социологической парадигме и не могут рассматриваться в качестве действительно универсальных форм социальной ассимиляции.

Преломление темы «норма и аномалия» в российском социокультурном контексте поднимает целый ряд глубинных проблем, связанных с цивилизационной спецификой российского социума, для которого и на уровне собственного исторического самосознания и в аспекте межкультурного диалога с Западом и Востоком проблема отношения нормы и аномалии является одной из самых острых, болезненных. Переживаемые современной Россией глубочайшие трансформации связаны с деструкцией базовых общественных институтов, ценностно-смысловых ориентиров, что приводит к аномальным проявлениям в реальной практике миллионов граждан страны. Российское общество является по своему типу идеократическим, и нормативная матрица русской культуры напрямую связана с наличием общественного идеала, который, во-первых, формирует саму эту матрицу, ее ключевые коды определения социально значимого, неприемлемого, ценного для коллективной идентичности и т.д. и, во-вторых, присваивает себе социальное время культурного опыта, т.е. выступает, механизмом имманентного определения масштаба соразмерности разных элементов социального опыта. Современная Россия характеризуется утратой общественного идеала. Произошло расщепление связи нормативной матрицы, равно как и индикации аномальности, с одной стороны, и социального времени, с другой. Наблюдаемые сегодня попытки его реанимации на той или иной почве пока не принесли видимых существенных результатов.

Тема социальной нормы и аномалии, конечно, не может быть исчерпывающим образом отрефлектирована в рамках одной диссертации. Остаются еще многие аспекты данной проблемы, которые могут получить свое оригинальное решение в ходе дальнейшего развития социально-философской мысли. В особенности же это касается характера преломления сюжета в российской социальной реальности.

Список научной литературыДрешин, Михаил Геннадьевич, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Авраамова Е.М. Социальная мобильность в условиях российского кризиса//Общественные науки и современность. 1999. № 3.

2. Авраамова Е.М. . Формирование новой российской макроидентичности // Общественные науки и современность. 1998. № 4.

3. Актуальные проблемы социологии девиантного поведения и социального контроля / Отв. Ред. Гилинский Я.И. М., 1992.

4. Анатомия кризисов. М.: Прогресс, 1999.

5. Арбатов Г.А. О «шоковой терапии», ее последствиях и их преодолении // Реформы глазами американских и российских ученых. М., 1996.

6. Арнольд В.И. Теория катастроф. М., 1990.

7. Артемов В.М. Социально-культурная ориентация правоохранительных органов // Социс. 2000. № 1.

8. Афанасьев B.C., Гилинский Я.И. Девиантное поведение и социальный контроль в условиях кризиса российского общества. СПб., 1995.

9. Афанасьев М.Н. Клиентелизм: историко-социологический очерк // Политические исследования. 1996. № 6.

10. Ахиезер А.С. Дезорганизация как категория общественной жизни // Общественные науки и современность. 1995. № 6.

11. Ахиезер А.С. Социально-культурные проблемы развития России: философский аспект. М., 1992.

12. Бабосов Е.М. Катастрофа как объект социологического анализа // Социс. 1998. № 4.

13. Балабанова Е.С. Андекласс: понятие и место в обществе // Социс. 1999. № 12.

14. Бандурин А.П. Социальная регуляция: рациональное и иррациональное. М., 2005.

15. Бауман 3. Мыслить социологически. М., 1996.

16. Бауман 3. Индивидуализированное общество. М.: Логос, 2002.

17. Белл Д. Преступление как американский образ жизни // Социология преступности. М.: Прогресс, 1966.

18. Бенедикт Р. Психологические типы в культурах Юго-Запада США // Антология исследований культуры. Т. 1. Интерпретация культуры. СПб., 1997.

19. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.

20. Бергер Питер Л. Приглашение в социологию. Гуманистическая перспектива. М., 1996.

21. Бердяев Н.А. Смыл истории. М.: Мысль, 1990.

22. Бляхер Л.Е. Виртуальные состояния социума, или шансы и риски открытого общества в России. М., 1997.

23. Бобнева М.И. Социальные нормы и регуляции поведения. М.,1978.

24. Бобнева М.И. Нормативность как специфика социального // Соотношение биологического и социального в человеке. М., 1975.

25. Бойков Э.В. Бумеранг социального самочувствия // Социс. 1998.1.

26. Бродель Ф. Первые биржи Европы // Экономика и организация промышленного производства. 1996. № 8.

27. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XV1I1 вв. Т. 1. Структуры повседневности: возможное и невозможное. М, 1986.

28. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М., 1983.

29. Будон Р. Место беспорядка: Критика теорий социального изменения / Пер. с фр. М., 1998.

30. Бурдье П. Социология политики. М., 1993.

31. Бурдье П. Социальное пространство и генезис классов // Вопросы социологии. 1992. № 1.

32. Быкова А.Г. Социальная аномалия в истории больших городов

33. Западной Сибири 1880-е 1914 гг. Омск: НОУ ВПО «Омский юридический институт», 2004.

34. Быченков В.М. Институты: сверхколлективные образования и безличные формы социальной субъектности. М., 1996.

35. Вайнштейн Г. Рост авторитарных установок и политическое развитие современной России // Мировая экономика и международные отношения. 1995. № 11.

36. Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем. СПб., 1999.

37. Ваттимо Д. Конец современности: нигилизм и герменевтика в постмодернистской культуре. Лондон, 1988.

38. Вебер А. Кризис европейской культуры. СПб., 1999.

39. Вебер М. Основные понятия стратификации // Социс. 1994. № 5.

40. Вебер М. Основные социологические понятия // Избранные произведения. М., 1990.

41. Вилкинс JI. Т. Поколения делинквентов // Социология преступности. М.: Прогресс, 1966.

42. Волков Ю.Г., Мостовая И.В. Социология. М., 1998.

43. Ворошилов С.Г., Гилинский Я.И. Военная девиантология: материалы научного военно-социологического исследования проблем девиантного поведения военнослужащих. Кишинев, 1994.

44. Галкин А.А. Тенденции изменения социальной структуры // Социс. 1998. № 10.

45. Генон Р. Восток и Запад. М.: «Беловодье», 2005.

46. Гернет М.Н. Избранные произведения. М., 1974.

47. Гидденс Э. Устроение общества. М., 2003.

48. Гилинский Я.И. Отклоняющееся поведение как социальное явление // Человек и общество. JL, 1971. Вып. 8.

49. Гилинский Я.И. Некоторые проблемы «отклоняющегося поведения»» // Преступность и ее предупреждение / Под ре. Н. Кан, М.1. Шаргородского. Jl., 1971.

50. Гилинский Я.И. Творчество: норма или отклонение? // Социс. 1990. №2.

51. Гилинский Я.И. Социология девиантного поведения как специальная социологическая теория // Социс. 1991. № 4.

52. Гилинский Я.И., Афанасьев B.C. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения: учебное пособие. СПб., 1993.

53. Гирко Л.В. Национальная идентичность и социальный порядок (Научно-аналитический обзор) // РЖ «Социология». 1998. № 3.

54. Глинкина С. К вопросу о криминализации российской экономики // Альтернатива. 1997. № 1.

55. Глэйзер Д., Райе К. Преступность, возраст и занятость // Социология преступности. М.: Прогресс, 1966.

56. Глюк Ш. Теория и факт в криминологии. Критика теории дифференцированной связи // Социология преступности. М.: Прогресс, 1966.

57. Голенкова 3. Глобализация и дезинтеграция постсоветского пространства//Наука. Политика. Предпринимательство. 1998. № 1-2.

58. Голенкова З.Т. Социальная стратификация общества // Россия: национальная стратегия и социальные приоритеты / Под ред. Г.В.Осипова и др. М., 1997.

59. Голенкова З.Т., Игитхнанян Е.Д., Казаринова И. Маргинальный слой: феномен социальной стратификации // Социс. 1996. № 8.

60. Голосенко И.А. Питирим Сорокин о внутренних нарушениях социального порядка // Социс. 2000. № 4.

61. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало: популярные лекции по народоведению. СПб: СЗКЭО, изд. Дом «Кристалл», 2002.

62. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М.: ACT, 2001.

63. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. Л., 1972.

64. Давыдов Ю.Н. Стабилизационное сознание в век кризиса: его основополагающие категории // История теоретической социологии. Том 3.1. М, 1998.

65. Давыдов Ю.Н. М.Вебер: социология в системе наук о культуре // История теоретической социологии. Том 2. М., 1998.

66. Данилова Е.Н., Ядов В.А. Нестабильная социальная идентичность как норма современных обществ // Социс. 2004. № 10.

67. Данько Ю.В. Социальная терапия: разноуровневые технологии преодоления деструктивного поведения. Автореф. . дис. канд. филос. наук. Ростов-на-Дону, 2004.

68. Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // Социс. 1994. №5.

69. Дарендорф Р. Современный социальный конфликт, эссе о политике свободы // Социальный конфликт: современные исследования. М., 1991.

70. Девиантность и социальный контроль в России (XIX-XX вв.). тенденции и социологическое осмысление. СПб.: «Алетейя», 2000.

71. Дегтярев А.А. Политическая власть как регулятивный механизм социального общения // Политические исследования. 1996. № 3.

72. Дилигенский Г. Институциональные структуры и общественная трансформация // Мировая экономика и международные отношения. 1998. № 1.

73. Доган М. Легитимность режимов и кризис доверия // Социс. 1994.6.

74. Дриль Д.А. Преступный человек. СПб., 1882.

75. Дьюи Дж. Общество и его проблемы. М., 2002.

76. Дюркгейм Э.Самоубийство: Социологический этюд. М., 1994.

77. Дюркгейм Э. Метод социологии // Дюркгейм Э. Социология. М.: «Канон», 1995.

78. Закомдистов А.Ф. Юридическая философия. СПб., 2003.

79. Закомдистов А.Ф. Философия юридической нормы. Автореф. . докт. филос. наук. Пермь, 2004.

80. Заславская Т.И. Социальная структура современного российского общества// Общественные науки и современность. 1997. № 2.

81. Захариаш А. Антропотелизм. Варшава, 1996.

82. Здравомыслов А.Г. Методологические проблемы изучения девиантного поведения // Материалы социологического симпозиума. Ереван, 1971.

83. Зиммель Г. Кризис культуры // Зиммель Г. Избранное. Т. 1. Философия культуры. М., 1996.

84. Зиновьев А.А. Запад: феномен западнизма. М., 1995.

85. Зиновьев А.А. Посткоммунистическая Россия. М., 1996.

86. Золотухина Е., Золотухин В. «Нормальное» и «аномальное» общество// Свободная мысль. 1991. № 15.

87. Золотухина-Аболина Е.В., Золотухин В.Е. Социализм: проблемы деформации. Ростов-на-Дону: ИРУ, 1989.

88. Золотухина-Аболина Е.В. Повседневность: философские загадки. Киев: Ника-Центр, 2006.

89. Зубов А.Б. Обращение к русскому национальному правопорядку как нравственная и политическая цель. М., 1997.

90. Иванов В. Социальная защита населения и национальная безопасность //Наука. Политика. Предпринимательство. 1998. № 1-2.

91. Ивин А.А. Логика норм. М., 1973.

92. Ильин В.В. Теоретическое и эмпирическое в социологии: смена парадигмы// Социологические исследования. 1996. № 10.

93. Иноземцев В.Л. Эксплуатация: феномен сознания и социальный конфликт // Свободная мысль. 1998. № 2.

94. Иноземцев В.Л. Теория постиндустриального общества как методологическая парадигма российского обществоведения. М., 2001.

95. Ионин Л.Г. Культура и социальная структура // Социс. 1996. № 23.

96. Кантор К.М. Путь к цивилизации каков он? // Вопросыфилософии. 1992. № 11.

97. Кара-Мурза А.А. Между «империей» и «смутой». М., 1996.

98. Кара-Мурза А.А. Общественный порядок и политическая идеология либерализма // Куда идет Россия?. Альтернативы общественного развития. Вып.2. М., 1995.

99. Кашепов В.П. Институт судебной защиты прав и свобод граждан и средства ее реализации // Государство и право. 1998. № 2.

100. Кимелева Ю.А. Современные социальные системы. СПб., 1997.

101. Климова С.Г. Изменения ценностных оснований идентификации (80-90-е годы) // Социс. 1995. № 1.

102. Коул М. Культурно-историческая психология. М., 1997.

103. Коул М., Скрибнер Т. Культура и мышление. М., 1977.

104. Коэн А. Отклоняющееся поведение и контроль над ним // Американская социология. М., 1972.

105. Коэн А. Содержание делинквентной субкультуры // Социология преступности. М.: Прогресс, 1966.

106. Кривошеев В.В. Особенности аномии в современном российском обществе // Социс. 2004. № 3.

107. Кудрявцев В.Н. Социологические проблемы исследования антиобщественного поведения // Социс. 1974. № 1.

108. Кудрявцев В.Н. Правовое поведение: норма и патология. М.,1982.

109. Кудрявцев В.Н. Исследовательская проблема — социальные отклонения // Социс. 1983. № 2.

110. Кудрявцев В.Н. Социальные деформации (причины, механизмы и пути преодоления). М., 1992.

111. Культура и реформа. Беседа А.С. Ахиезера и А.П. Пригожина // Вопросы философии. 1994. №7-8.

112. Ландер Б. Техника корреляции. Анализ различных коэффициентов делинквентности // Социология преступности. М.: Прогресс,1966.

113. Лапин Н.И. Проблема социокультурной реформации в России: тенденции и препятствия // Вопросы философии. 1996. № 5.

114. Лапкин В.В., Пантин В.И. Русский порядок // Политические исследования. 1997. №3.

115. Левада Ю.А. Время «хаотического порядка» // Социум. 1994. №7.

116. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1985.

117. Лесков Л. Катаклизмы в России в свете теории катастроф // Общественные науки и современность. 1994. № 1.

118. Локосов В.В. Стабильность общества и система предельно-критических показателей его развития // Социс. 1998. № 4.

119. Луков В.А. Социальное проектирование и прогнозирование. М.,1998.

120. Лунев В.В. Преступность XX века: Мировые, региональные и российские тенденции. М., 1997.

121. Лысак И.В. Деструктивная деятельность человека как социокультурный феномен. Автореф. дис. . канд. филос. наук. Ростов-на-Дону, 1999.

122. Мальцева Н.Л. Социально-философские основания концепции устойчивого развития общества. Автореф. дис. докт. филос. наук. Волгоград, 1998.

123. Макайвер Р. Социальные причины преступности // Социология преступности. М.: Прогресс, 1966.

124. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 6.

125. Маркузе Г. Одномерный человек // Американская социологическая мысль. М., 1994.

126. Мертон Р. Социальная структура и аномия // Социология преступности. М.: Прогресс, 1966.

127. Механизм нормативизации ценностей в культуре, их конфликт всегодняшней ситуации (независимый теоретический семинар) // Рубежи. 1997. № 10-11.

128. Мещеркина Е.Ю. Жизненный путь и биография: преемственность социологических категорий (анализ зарубежных концепций) // Социс. 2002. № 7.

129. Миллс Ч. Высокая теория // Американская социологическая мысль: Тексты. М., 1994.

130. Миллс Ч. Социологическое воображение / Пер. с англ. М., 1998.

131. Модернизация в России и конфликт ценностей. М., 1994.

132. Моисеев Н.Н. Проблема возникновения системных свойств // Вопросы философии. 1992. № 11.

133. Момов В. Норма и мотив поведения // Вопросы философии. 1972. №8.

134. Мостовая И.В. Социальное расслоение в России: методология исследования. Ростов-на-Дону: ИРУ, 1995.

135. Мусхелишвили Н.Л., Сергеев В.М., Шрейдер Ю.А. Ценностная рефлексия и конфликты в разделенном обществе // Вопросы философии. 1996. № 11.

136. Нестик Т.А. Социальное конструирование времени // Социс. 2003. №8.

137. Олейник А. В поисках институциональной теории переходного общества // Вопросы экономики. 1997. № 10.

138. Отклоняющееся поведение молодежи / Под ред. Э. Раска. Таллин, 1979.

139. Падьоло Ж. Социальный порядок: принципы социологического анализа (Реферат О.Е. Трущенко) // Современные социологические теории общества. М., 1996.

140. Парабучев А.И. Постмодернизм в России // Рациональное и внерациональное. Грани проблемы. Ростов-на-Дону: Изд-во РГУ, 2002.

141. Парето В. О применении социологический теорий // Социс. 1996.1,2, 7, 10.

142. Парсонс Т. Общий обзор // Американская социология. М., 1972.

143. Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1997.

144. Пеньков Е.М. Социальные нормы регуляторы поведения личности. М., 1972.

145. Петров М.К. Язык, знак, культура. М.: Наука, 1991.

146. Петров М.К. Самосознание и научное творчество. Ростов-на-Дону: ИРУ, 1992.

147. Поляков JT. Путь России в современность: модернизация как деархаизация. М., 1998.

148. Попова И. М. Представления о настоящем, прошедшем и будущем как переживание социального времени // Социс. 1999. № 10.

149. Постон Т., Стюарт Й. Теория катастроф и ее приложения. М.,1980.

150. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986.

151. Радаев В. О некоторых чертах нормативного поведения новых российских предпринимателей // Мировая экономика и международные отношения. 1994. № 4.

152. Режабек Е.Я. Приоритет общественного интеллекта в цивилизационном развитии общества // Постижение культуры. Концепции, дискуссии, диалоги. Ежегодник. Вып. 7. М., 1998.

153. Режабек Е.Я. Капитализм: проблема самоорганизации Ростов-на-Дону: ИРУ, 1993.

154. Резник М.И. Философский анализ нормы в медицине. Дис. . канд. филос. наук. Д., 1980.

155. Резниченко JI.A. Адаптация человека в переходной экономике: модификация стратегий, ценностей, норм // Общество и экономика. 1997. № 7-8.

156. Россия в условиях стратегической нестабильности // Вопросы философии. 1995. №9.

157. Россия: риски и опасности «переходного» общества / Отв. Ред. О.Н. Яницкий. М., 1998.

158. Роулс Дж. Теория справедливости // Вопросы философии. 1994.10.

159. Рубан JI.C. Девиация как проблема безопасности // Социс. 1999.5.

160. Руткевич М.Н. Процессы социальной деградации в российском обществе // Социологические исследования. 1998. № 6.

161. Ручка А.А". Социальные ценности и нормы. Киев, 1976.

162. Рывкина Р.В. Социальные корни криминализации российского общества // Социс. 1997. № 4.

163. Рябцева Н.К. Аксиологические модели времени // Логический анализ языка: Язык и время. М., 1997.

164. Садков Е.В. Маргинальность и преступность // Социс. 2000. № 4. Сайке Гр. М., Матза Д. Метод нейтрализации. Теория делинквентности // Социология преступности. М.: Прогресс, 1966.

165. Сергеев В.М., Бирюков Н.И. В чем секрет «современного» общества // Политические исследования. 1998. № 2.

166. Селлин Т. Социологический подход к изучению причин преступности // Социология преступности. М.: Прогресс, 1966.

167. Селлин Т. Конфликт норм поведения // Социология преступности. М.: Прогресс, 1966.

168. Смирнова Е.Э., Курлов В.Ф., Матюшкина М.Д. Социальная норма и возможности ее измерения // Социс. 1999. № 1.

169. Современные аспекты проблемы социального порядка: на стыке модерна и постмодерна // РЖ «Социология». 1995. № 2.

170. Сорокин П. Человек, культура, цивилизация. М., 1991. Социальная неравновесность переходного общества. На вопросыжурнала отвечает академик Татьяна Заславская // Общественные науки и современность. 1996. № 4.

171. Социально-политические конфликты в российском обществе: проблемы урегулирования («Круглый стол») // Социс. 1999.№ 3.

172. Социальные конфликты в процессе системной трансформации (Сводный реферат) // РЖ «Социология». 1998. № 4.

173. Социальные отклонения. М., 1989.

174. Социальный контроль над девиантностью / Под ред. Гилинского Я.И. СПб., 1998.

175. Стариков Е.Н. Социальная структура переходного общества (опыт инвентаризации) //Политические исследования. 1994. № 4.

176. Степин B.C. Саморазвивающиеся системы и постнеклассическая рациональность. М., 2002.

177. Стефаненко Т.Г. Этнопсихология. М. -Екатеринбург, 2000.

178. Стоянович С. Посткоммунизм: противоречия между демократией и капитализмом // Политические исследования. 1996. № 1.

179. Тойнби А.Дж. Постижение истории. М., 1994.

180. Углубление социального контроля преступности одна из предпосылок решения социально-экономических проблем (материалы «круглого стола») // Государство и право. 1999. № 9.

181. Уорф Б.Л. Отношение норм поведения и мышления к языку // Новое в лингвистике. Вып. 1. М., 1960.

182. Федотова В.Г. Анархия и порядок. М., 2000.

183. Федотова В.Г. Анархия и порядок в контексте российского посткоммунистического развития // Вопросы философии. 1998. № 5.

184. Федотова В.Г. Социальное конструирование приемлемого для жизни общества (к вопросу о методологии) // Вопросы философии. 2003. № 11.

185. Федорищева О.И. Возникновение и развитие теории конфликта // Образование и общество. 2000. № 4.

186. Феофанов К.А. Никлас Луман и функционалистская идея ценностно-нормативной интеграции: конец вековой дискуссии // Социс.1997. №3.

187. Фромм Э. Здоровое общество // Психоанализ и культура. М.,1995.

188. Фуко М. Власть, великолепный зверь // Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. М.: «Праксис», 2006. Ч. 3.

189. Фуко М. Эволюция понятии «опасный индивид» в судебной психиатрии XIX века // Фуко М. Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью. М.: «Праксис», 2006. Часть. 3.

190. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: «Ad Marginem», 1999.

191. Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М.,1992.

192. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003.

193. Хархордин О. «Проект Достоевского» // Pro et Contra. 1997. Осень.

194. Холодковский К. Политическая институциопализация: процессы и противоречия // Мировая экономика и международные отношения. 1998. № 1.

195. Циткилов П.Я. Социальные и социономические технологии // Актуальные проблемы и технологии социальной работы. Новочеркасск; Ростов-на-Дону, 2003.

196. Цурина И.В. Проблемы социального порядка: на стыке модерна и постмодерна (Сводный реферат) // Современные социологические теории общества. М., 1996.

197. Чупров В., Зубок Ю. Российская молодежь в нестабильном обществе: интеграция или социальное исключение? // Наука. Политика. Предпринимательство. 1998. № 1-2.

198. Шанин Т. Корни инаковости. М., 1995.

199. Шаститко А. Условия и результаты формирования институтов // Вопросы экономики. 1997. № 3.

200. Шевцова JI. Политические зигзаги посткоммунистической России. М., 1997.

201. Шипунова Т.В. Введение в синтетическую теорию преступности и девиантности. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2003.

202. Шипунова Т.В. Проблема синтеза теорий девиантности // Социс. 2004. № 12.

203. Шкаратан М.О. Переживает ли Россия социальный кризис? // Куда идет Россия?. Альтернативы общественного развития. Вып.1. М., 1994.

204. Штомпель О.М. Социокультурный кризис (теория и методология исследования проблемы). Ростов-на-Дону: СКНЦВШ, 1999.

205. Штомпка П. Социальное изменение как травма // Социс. 2000. №1.

206. Штомпка П. Культурная травма в посткоммунистическом обществе // Социс. 2001. № 2.

207. Шулындин Б.П. Российский менталитет в сценариях перемен // Социс. 1999. № 12.

208. Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М., 1999.

209. Элиас Н. Придворное общество. М., 2002.

210. Ядов В.А. Символические и примордиальные солидарности (социальные идентификации личности) в условиях быстрых социальных перемен // Проблемы теоретической социологии. СПб., 1994.

211. Яковенко И.Г. Предпринимательские ценности в маргинальной среде // Модернизация в России и конфликт ценностей. М., 1994.

212. Яковлев A.M. Преступность и социальная психология. М., 1971.

213. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.