автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Новая метафора языка

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Базылев, Владимир Николаевич

ВВЕДЕНИЕ

РАЗДЕЛ I. СИНЕРГЕТИЧНОСТЬ ЯЗЫКА: ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ УСТАНОВКА

§ 1. Поле дискурсивных практик конца XX века:ерно-синергетический фрагмент

§ 2. Философиянергетики: инвариантный модуль парадигмы

§ 3. Новая (иная) метафора языка

РАЗДЕЛ II. СИНЕРГЕТИЧНОСТЬ ЯЗЫКА: ПРОБЛЕМА ОПОЗНАНИЯ

Глава 1. Язык как локализованный веде процесс

§ 4. Сравнительный анализ активности мозга при различных формах обучения иностранным языкам (экспериментальное исследование)

§ 5. От теории к практике тестирования:ормированность навыков устной диалогической речи при обучении иностранным языкам

Глава 2. Язык какмоорганизующаяся хаотическаястема

§ 6. Цитатное причастие (на материале готского и классического японского)

§ 7. «Брод» -руктура имантика: и.-е. иасШ-/и£М11-(герм.уайа) и алт. *й (а) (др.-яп. ,№а1а)

§ 8. Герм. \Vato и яп. Watatsumi-no-kami

- 3

Глава 3. Язык как нелинейная открытаястема

§ 9. «Кудруна» как полилог культур (к анализу литературного памятника Высокого Средневековья)

§ 10. Событие, факт и их оценка в текстах права и СМИ

§11. Феноменологическая эйдетическая дескрипция эмоций

Глава 4. Язык как воспроизведение известного целого

§ 12. Мантика как овнешнение когнитивных процессов

§ 13. Мантический текст какбытие

§ 14. Рапсодомантика: мантические практики, основанные науховом восприятии устной формыществования языка

§ 15. Библиомантика: мантические практики, основанные на зрительном восприятии письменной формыществования языка

Введение диссертации1999 год, автореферат по филологии, Базылев, Владимир Николаевич

К концу нашего столетия становится все явственнее, что языкознание переживает очередной методологический кризис, вступая тем самым, по определению Ю.С.Степанова, в новый межпарадигматический период. Это состояние гуманитарного научного знания характеризуется прежде всего отсутствием единой парадигмы философии языка. Ещё в начале века феноменология так и не преодолела до конца картезианский рационализм с его требованием разделять субъект и объект познания. Основные парадигмы в языкознании XX века постепенно превращались в замкнутые самодостаточные системы, ориентированные на создание редуцированного образа мира и накладывавшие тем самым свои ограничения не только на допустимые к постановке вопросы, но и на возможные варианты ответов.

Проблемам противоречий внутри научного знания, в том числе языкознания, как симптому приближающегося межпарадигматического периода и поискам новой парадигмы посвящено много исследований. Кроме ставших уже классическими работ Х.-Г.Га-дамера, М.Хайдеггера, Т.Куна, И.Лакатоса, М.Полани, П.Фейерабенда назовем исследования В.С.Библера, М.К.Мамардашвили, Ю.М. Лотмана, В.В.Налимова, Г.П.Щедровицкого.

Выводы, к которым приходят авторы, в принципе, однозначны. Во-первых, современная наука достигла того уровня понимания действительности, на котором отказ от единых и универсальных критериев истины, признание многообразия мира и, как следствие, неоднородность научной картины, отображающей этот мир, выступает как непременное условие дальнейшего развития познания. И, во-вторых, человечество вовлекается в новый виток познающего разума: виток, сочетающий в себе достижения предыдущих эпох и предполагающий комплексное исследование взаимосвязей человека и мироздания. В отличие от известного принципа философской антропологии, сформулированного М.Шеллером и сводящегося к попытке через человека объяснить как его собственную природу, так и смысл и значение окружающего мира, новая методологическая парадигма должна в качестве предмета познания выделять не обособленный человеческий индивидуум, а его многообразные отношения к миру и взаимоотношения с ним.

Безусловно, в настоящее время языкознание подошло к такому этапу своего развития, когда оно испытывает потребность в создании целостной интегральной концепции естественного языка, учитывающей в равной степени и дискретно-структурный, и дискретно-континуальный модусы.

Об окончательном формировании новой парадигмы познания говорить ещё преждевременно. Языкознание стоит на распутье, и это находит своё отражение в возросшей потребности и значимости методологических и фундаментальных изысканий. Важна не модернизация прежних исследовательских парадигм, а иной способ мышления, иное видение мира. При этом новизна, очевидно, не может относиться к способам восприятия человеком окружающего мира. Перцептивный аппарат, которым обладает познающий субъект, остаётся неизменным. Таким образом, доступные способы сбора информации останутся теми же. Поэтому, говоря о новом (ином) характере познания, следует иметь в виду изменения в принципах отбора и интерпретации имеющейся информации, в основе чего лежит предпосылка о синергетичности материального мира, включающего в себя сферы объектно-субъектного сознания, актуальной психической рефлексии и общечеловеческих, этнических и социальных стереотипов моделирования действительности.

Исследования, подобные данному, обусловливаются необходимостью методологической рефлексии о предметах (объектах) исследования, остро ощущаемой в рамках постулируемого межпарадигматического периода существования современного (конца XX века) языкознания; того состояния науки о языке, когда на смену специализации языковедческого знания как основному достижению XX века приходит тенденция к интеграции, обобщению представлений о языке с локальных точек зрения (синхрония/диахрония, общая теория /типология/топология, психолингвистика и социолингвистика). Актуальность исследования состоит также в том, что оно подводит методологическую и методическую базу под проводимые конкретные исследования, использующие терминологический и концептуальный аппарат синергетики как некой сложившейся парадигмы в сфере естественнонаучного знания в европейском культурном ареале.

На сегодняшний день складывается "первичное" приложение элементов синергетической парадигмы к проблемам и объектам языкознания. Но этот этап характеризуется общими чертами, отмеченными в своё время в методологических исследованиях Г.П.Щедровицкого, писавшего, что методологические и методические приёмы стремятся просто перенести в языкознание и таким образом решить специфические языковедческие проблемы. Но этот ход не может быть удовлетворительным: он игнорирует то обстоятельство, что перед каждой наукой стоят свои особые задачи и поэтому она берёт объект - пусть даже тот же самый - в иных аспектах и "срезах", чем другие науки, выделяет всегда свой особый предмет изучения, создаёт особые понятия. Поэтому почти никогда механический перенос понятий из одной науки в другую не помогает делу. Пока что использование синергетических положений в языкознании проходит этап, в котором данная парадигма мыслится как простое расширение соответствующей науки, как приложение её (специфических для естественнонаучной сферы знания) понятий и методов к новой области объектов. Второй "этап" распространения парадигмы синергетики на область лингвистических исследований должен специфицировать методологию, методику и методы исследования, обособить процедуры выделения и анализа её (лингвистики) предмета.

Синергетический подход к проблемам языкознания, к философскому осмыслению языка возможен и плодотворен.

Наше исследование посвящено «проблеме опознания» (по предложению-термину В.И.Постоваловой) синергетики как явления (явленного) в сфере языка, то есть опознанию в языке тех процессов, которые носят характер синергетических и осваиваются в различных парадигмах изучения языка в конце XX века, проблеме опознания синергетичности языка в целом или отдельных его фрагментов, границ применимости синергетической парадигмы к языку, их опредмечиванию, моделированию и перспектив применимости в практике изучения языка (методики). Проблемное поле излагается в системном осмыслении неоплатонических и неопифагорейских идей, имеющих в своей основе версию структурного самоподобия мира, в осмыслении противопоставленности феномена «чтойности» сциентизма феномену процессуальное™ синергетизма. Считаем, что нам удалось повысить наглядность и снизить уровень абстрактности в понимании феномена языка за счёт формулирования новой метафоры языка. В процессе работы с конкретным материалом -результатами дихотического прослушивания, готскими и древнеяпонскими текстами, немецкими литературными памятниками Высокого Средневековья и современными политическими текстами, а также с мантическими текстами - мы открываем новый эпистемический доступ к объекту исследования - языку и отвечаем на вопрос о том, каков механизм осмысления мира на уровне знака второго порядка, наряду с верификацией рассмотрения знаковой системы (языка) на том же уровне, что и психических механизмов, поскольку пользование знаками рассматривается в качестве их активного продолжения. Диссертация выполнена в традициях поздней тартуско-московской школы семиотики.

С нашей точки зрения, необходимо различать две области исследования: предметную область, в которой посредством синергетических моделей наблюдаются процессы самоорганизации, упорядочивания и хаоса в языке, и область методологическую, где говорится о процессах наблюдения.

В научном дискурсе, связанном с описанием явления (явленного) самоорганизации, уже внутренне присутствует некоторый набор допущений, даже не гипотез (ибо гипотеза, по нашему мнению, связана с некоторой явной моделью явления, которую надо либо подтвердить, либо опровергнуть), а скорее познавательных установок, имеющих явную метафизическую и метафорическую окраску, для исследования которых требуется специфический методологический философский аппарат.

Мы предлогаем методологическую модель подобного рода установок, которая может быть развёрнута в терминах синергетики на уровне метафоры как модели. Модель же понимается нами вслед за Р.Карнапом как набор постулатов об объекте с их последующей интерпретацией. Мы считаем необходимым отметить в качестве принципиально важной черты нашего исследования то, что именно метафоры способствуют заимствованию у одних наук методологических, методических приёмов и распространению их уже в качестве общенаучных принципов на широкий круг других наук. Обращаясь к лингвистике, следует констатировать, что метафоры не только обогащали её методический и методологический арсенал, но и способствовали выявлению новых аспектов в предмете её изучения, нередко по-разному представляя и его сущностный облик. Г.Г.Шпет считал, что в гносеологическом плане метафора становится метафорой-методом и метафорой-моделью, выполняя когнитивные функции. Язык становится не просто примером или иллюстрацией, а методическим образцом. При этом, если задаться вопросом, как же возможно соотнесение синергетического понимания моделирования структур и систем в естественнонаучных дисциплинах и гуманитарных? - то, очевидным оказывается понимание А.Ф.Лосевым того, что «структура, система и модель есть в своей основе одно и то же, но только с разными логическими ударениями; одно и то же здесь единораздельная целостность, но единораздельная целостность, данная как единство, есть система, а данная как раздельность есть структура, а данная как целостность, есть модель».

Задачи и материал исследования определяются нами в этой связи следующим образом: в свет того, что онтологически язык выступает как сущее и бытие, содержание которого раскрывается, в том числе, в категориях определённого и неопределённого, количества и меры, качества, порядка, хаоса, пространства, времени, движения, формы, становления, перехода - язык лишь потенциально софиен, актуально же хаотичен (С.Н.Булгаков) - первая задача формулируется нами следующим образом: при помощи метафоры как одного из доступных человеческому интеллекту способа и формы познавательной деятельности содержательно определить механизм языка в качестве объекта достаточно высокой степени абстракции; формулирование познавательных установок приводит ко второй задаче: метафорически открыть эпистемический доступ к объекту, т.е. построить набор постулатов об объекте и дать их последующую интерпретацию; познавательные установки приводят к проблеме опознания, что предопределяет постановку третьей задачи: экспериментально «опознать» феномен синергетичности языка ( план: локализованное^ процесса в среде); ввести в лингвистику новый материал -мантические (гадательные) тексты, приняв их в качестве овнешнителей синергетического механизма языка и, рассматривая их на том же уровне, что и психические механизмы, «опознать» синергетичность языка (планы: самоорганизации, нелинейности и открытости, воспроизведение известного целого) в качестве некоторого (символического) активного продолжения этих (психических) механизмов.

Решение названных задач связано, помимо прочего, с тем, что семиотика сегодня ещё не решила проблему влияния контекста на знак, поскольку занимается, по-преимуществу, обратным влиянием (Почепцов Г.Г.). Ждут своего продолжения, по мнению Ю.И.Левина, некоторые направления исследований, интенсивно развивавшиеся в начальную пору деятельности тартуско-московской школы семиотики, но как-то увядшие в последние десятилетия. Сюда относятся, в частности, исследования «простых» семиотических систем (напомним, что под «простыми» семиотическими системами в тартуско-московской школе семиотики понималась система гаданий).

На сегодняшний день синергетической парадигмы в науке о языке не существует. Настоящее исследование восполняет наличную эпистемическую лакуну и является первой заявкой на создание такой парадигмы.

Не подкреплённое принципами философии языка исследование понятия синергетичности языка столкнулось со значительными трудностями: не удалось выйти на уровень универсальных категорий, которые позволили бы глубоко постичь суть самоорганизации. Поэтому развитие данной области исследования привело к образованию суммы достаточно разобщённых подходов, методов, воззрений, сформировало научное поле, во многом не завершённое и с большими пробелами. Уход в сторону узкотехнических (чисто математически ориентированных) подходов затрудняет появление в этой области философских, общенаучных, универсальных принципов и построений. Это и предопределяет отсутствие чётких ориентиров дальнейшего движения.

Формирование и эволюция познания субъектом объекта в культуре (в традиции, в парадигме) происходит на основе определённой, социально, исторически и культурно обусловленной методологии, метода и методики. Предлагаемое нами исследование основано на этой классической трёхчастности.

Методология нашей работы как применение к процессу познания ориентаций (ценностных, приоритетных), направлений и принципов, формируемых (отражающихся на) общефилософской составляющей модели мира конкретной культуры, а также как соотнесение и проверка адекватности полученного знания, его приемлемости по отношению к уже имеющемуся корпусу знания, ориентирована на философскую концепцию синергетики. Язык в рамках названной философской концепции (модели мира), ориентированной на процессы самоорганизации и хаоса в системах самой различной природы, может также пониматься как открытая, пониматься как открытая, нелинейная система, то есть представлять собой локализованный в определённых участках среды процесс, имеющий некую сферическую геометрическую форму и способный перестраиваться и перемещаться в среде; при наличии фиксированного набора элементов (составляющих) и ограниченной выборки возможных направлений изменения система языка избегает распада и поддерживает себя в состоянии самоорганизации -перманентного возникновения константы упорядочения из хаоса.

План метода представлен в нашей работе герменевтическим методом и методом динамических систем в той их части, которая пользуется метафорой как средством познания. Метафора есть гносеологический инструмент, с помощью которого опосредуется переход к новому знанию, устанавливается сходное, аналогичное, близкое к уже известному. Научное познание начинает с полного отождествления двух объектов, заведомо различных, чтобы прийти к утверждению их частичного тождества, которое и будет признано истинным (Ортега-и-Гассет X.). Если же учесть не только рациональную, но и эмоционально-ценностную сторону познания, в поле нашего внимания попадёт и такая важная сторона метафоры, как обращение к значимым ценностям человека (Давыдов Д.Ю., Розин В.М.). Внимание к последнему обстоятельству характерно для метода в синергетической парадигме, который стремится выявить "необъективный" (в традиционном гегелевском смысле) характер познания, утвердить представление о многовариантности истины. Названный метод позволяет выявить те стороны (грани) языка как объекта исследования, которые признаются важнейшими в названной философской парадигме. Но тем самым метод в известном смысле создаёт (задаёт) предмет исследования, способ выявления нового материала и его введение в научный обиход, способ систематизации и объяснения материала, способ соотнесения с наличными данными в науке о языке и с данными смежных дисциплин.

Метод задаёт в триадной цепочке методику. В нашем случае -это интерпретация, концептуализация и феноменологическая эйдетика. Интерпретация есть интуитивно-наглядно-содержательное описание объекта, которое в пределе стремится стать объяснением. Концептуализация есть семиотическое совмещение составляющих описания-объяснения (которое пред-полагает метафоризацию с отсылкой к метаязыку или метатексту). Феноменологическая эйдетика есть объективация описания-объяснения в той или иной репрезентационной (или семиотической) системе - абстракция предстает конкретной, наглядной и самостоятельной. Герменевтика динамически за-круг-ляет процесс по-знания.

Описанная трехчастная парадигма исследования задаёт нам в качестве объекта изучения феномен самоорганизующейся бытийности языка - от хаоса к упорядочению, граничащего с хаосом. Самоорганизующаяся бытийность языка частично объективируется в тексте - речи как событии ~ речи-событии ~ речесобытии. Проблема состоит в том, чтобы из этого континуума вычленить-декретировать тот фрагмент, который для исследования может стать наиболее информативным. Возможность и реалистичность названной объективации заложена в способности организма (мозга как микроструктуры уб. макроструктуры - организма человека и внешней среды, при этом организм человека и внешняя среда являются для мозга перемежающимися внешне-внутренними структурами (средами)) выходить на уровень готовности к эстремальным стрессогенным воздействиям внешней и внутренней среды, отражая их, реагируя через изменение состояния сознания (геБр. высших психических функций) на стресс, под которым, в свою очередь, понимается широкий круг изменений психических проявлений, сопровождающихся выраженными неспецифическими и специфическими изменениями различных коррелятов стресса (в т.ч. речевыми). В культуре как постоянно осознанно и бессознательно повторяющейся попытке человека вскрыть смысл существования себя самого и окружающего мира, попытке утвердить смысл человеческой жизни в его соотнесённости со смыслом сущего, происходит изоморфное семиотическое перекодирование речесобытия в текст как факт и текст как оценку - праксиологическая и аксиологическая переориентация деятельности. Так понятый текст позволяет наблюдать взаимоотнесённость различных составляющих мышления и выявлять то, как и почему человек мыслит именно так, а не иначе.

Наша задача состоит в обосновании возможного переноса инвариантного модуля синергетической парадигмы в изучение языковых явлений, что методологически открывает новые возможности интерпретации, концептуализации и феноменологической эйдетики; а именно: интерпретации как интуитивно-наглядно-содержательном описании объекта, стремящимся в пределе стать объяснением; концептуализации как семиотическом совмещении составляющих описания-объяснения, предполагающей метафоризацию с отсылкой к метаязыку или метатексту; феноменологической эйдетики как объективации описания-объяснения в одной из репрезентационных систем, в которой абстракция вновь предстаёт как наглядное.

Поставленная цель и решаемые конкретные задачи предопределили структуру изложения результатов исследования.

Первый раздел (§§1-3) посвящён формулированию познавательной установке касательно явления синергетичности языка. Здесь анализируется сферно-синергетический фрагмент в поле дискурсивных практик конца XX века и представляется инвариантный модуль синергетической парадигмы, приложимый к целям и задачам лингвистики в целом и в частности к решаемым проблемам. На данной методологической базе нами предлагается новая (иная) метафора языка. Во втором разделе представлены результаты исследований, позволяющие говорить об «опознании» явления синергетичности языка. Сравнительный анализ активности мозга при различных формах обучения иностранным языкам (экспериментальная часть) позволяет «опознать» синергетичности языка как локализованного в среде процесса (§§ 4-5). Анализ же цитатного причастия в готском и классическом японском, семантики и структуры 'брода' (и.-е. *иасШ- (герм. *уа<3а) и алт. й (а) (др.-яп. wata), герм. "\уа1о и яп. watatsumi-no-kami - синергетичность языка как самоорганизующейся хаотической системы (§§ 6-8). Анализ структуры языка и литературных текстов (методика московско-тартуской школы семиотики, "позднего" Ю.М.Лотмана, А.М.Пятигорского и М.К.Мамардашвили): памятника немецкоязычной культуры Высокого Средневековья - "Кудруна"; события, факта и их оценки в текстах права и средств массовой информации, 'скуки' как психосоматического состояния, пограничного с изменёнными состояниями сознания, - позволяет «опознать» синергетичность языка как нелинейной открытой системы (§§9-11). Наконец, анализ ман-тических практик, ориентированных на ту или иную форму существования языка (звуковая - рапсодомантика, письменная -библиомантика) и овнешняющих когнитивные процессы сенсорно-семантического моделирования мира, позволяет «опознать» синергетичность языка как воспроизведение известного целого (§§ 1215).

Наличное «Введение» в диссертацию, «Заключение» и «Список литературы» призваны, с одной стороны, показать преемственность и закономерность (законность) появления нашего исследования в дискурсивном поле российского и европейского языкознания конца XX века, с другой стороны, подчеркнуть то новое, что достигнуто настоящей работой на путях понимания феномена языка.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Новая метафора языка"

Результаты исследования. Межполушарная асимметрия в процессе обучения. Как известно из литературных данных, у большинства людей по отношению к речевым функциям доминирует левое полушарие. Наши испытуемые не составили исключения. Исходно до начала языкового курса левое полушарие доминировало у достоверного большинства учащихся как в группе традиционного (р < 0,05), так и в группе интенсивного обучения (р < 0,001), т.е. Кпу (коэффициент правого уха) у них был положительным. В процессе обучения положительный Кпу менял свой знак, что могло свидетельствовать об активизации правого полушария. У групп учащихся, имевших одинаковый языковой старт, обращала на себя внимание четкая связь между количественным сдвигом Кпу (А Кпу) и успехом в разговорных навыках, оцениваемом в баллах, спустя десять недель обучения. Эта зависимость наблюдалась как в "традиционной", так и в "интенсивной" группах. На табл. 1 (в рамке) представлено несколько таких примеров.

Самым показательным в динамике МПА у достоверного большинства учащихся оказалась активизация противоположного полушария. При начальном доминировании левого полушария это выражалось в усилении активности правого и, наоборот, если исходно у некоторых учащихся доминировало правое, то в процессе обучения активность смещалась в сторону левого полушария. В первые пять недель активизация противоположного полушария в группе традиционного и интенсивного обучения наблюдалась у 80,6% и 64,6% учащихся (соответственно), а за десять недель отмечалась у

91,7% и 79,2% студентов тех же групп. Учащиеся с активизацией одноименного полушария составляли достоверное меньшинство, как в первые пять недель (16,7% и 31,25% для традиционной и интенсивной групп соответственно), так и в целом за 10 недель обучения (5,6% и 16,7% для тех же групп). Для групп с разными формами обучения достоверного различия в указанных изменениях МПА не наблюдалось (р> 0,10).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Современное научное знание явно несёт в себе неоплатонические и неопифагорейские идеи. Имеется в виду структурное самоподобие мира, в идее которого современное мышление видит универсальную парадигму реальности. Наука принимает платоническую версию структурного самоподобия. В метафизическом плане её можно охарактеризовать, как соединение по сущности здешнего бытия и абсолюта. От Прокла до Николая Кузанского, от Лейбница до Ф.Капры идёт познавательная традиция истолкования платонической версии структурного самоподобия мира, завершающаяся в XX веке учением о глобальном эволюционизме и теорией самоорганизации - синергетикой. Синергетика ориентируется на поиск неких универсальных образцов эволюции и самоорганизации сложных систем. Онтологические структуры предстают как спектры-наборы возможностей. Синергетический стиль мышления базируется на представлениях о равноправном онтологическом статусе случая и закономерности, о многовариантности и обратимости процессов эволюции и о структурном самоподобии мира, что ведёт к потенциальной возможности «гносеологического резонанса», снимающего субъектно-объектное противостояние, то есть то, что стремилась обосновать феноменология начала века.

Проанализированная нами диалектика познания сложных семиотических систем (геБр. языка) в европейской научной (философской и лингвистической) традиции, а также поле дискурсивных практик второй половины XX века в его сферно-синергетическом фрагменте, позволяют констатировать, что история сферного концепта имеет своими истоками идею четырёх элементов и сфер мироздания Эмпедокла, которые хотя и были материальными, но не зависящими друг от друга. Другой источник - зачатки дуализма, которые обнаруживаются уже у Платона, признававшего существование двух независимых и разнородных субстанций, сфер: бесформенной материи и множества бестелесных идей-форм. Платон, в свою очередь, исходил из дуализма души и тела, из дуализма религиозных концептов египетской культуры. В новое время - это дуализм Декарта и Канта. Наибольшее развитие сферный онтологический концепт находит в трудах философов первой половины XX в., таких как Джордж Сантаяна и Николай Гартман. В своей философии критической онтологии Н.Гартман различает четыре сферы бытия: сфера реального бытия, сфера идеального бытия, логическая сфера, сфера познания. Примерно такая же картина складывается и в философии критического реализма Дж.Сантаяны. Идея сфер развивалась и в русском космизме. Так, Н.Ф.Фёдоров в 1848 г. выдвигает понятие интеллектосферы, сферы разума. Географ Д.Н.Анучин в 1902 г. вводит понятие "антропосфера". В.И.Вернадский создает понятие "ноосфера", синтезирующее интеллектосферу Н.Ф.Фёдорова и биосферу Земли. У П.А.Флоренского появляется понятие "пневматосфера", кругооборот духа, у А.Л.Чижевского - понятие "психосфера".

Таким образом, сферная философия вырастает из предшествующих философских учений, из традиции, с одной стороны, плюрализма, начиная с Эмпедокла, Платона, Лейбница, Декарта, Канта и кончая ранним Марксом, Сантаяной, Гартманом, "атрибутивной моделью материи" В.П.Брагинского, В.В.Ильина и других, а с другой стороны, из диалектики, начиная с диалектики Гераклита и кончая диалектикой Гегеля, Маркса, Адорно и экзистенциалистов.

Синергетический же фрагмент поля дискурсивных практик XX в. (особенно второй его половины) представляет собой философское эпистемологическое) обоснование (осмысление) понятий организации и самоорганизации, выделяя и разделяя в сложных, эволюционирующих и многоуровневых объектах материального и идеального мира структуры стабильные и меняющиеся, пытаясь разрешить фундаментальное противоречие бытия - движения и покоя, постоянства и изменчивости, константности и вариабельности. Материальное и идеальное движение, в самом деле, не сможет быть подлинно неисчерпаемым, если в нём одновременно начнут изменяться, варьироваться сразу все характеристики структуры - в таком случае возникнет, скорее, хаос, чем что-то упорядоченное, организованное, составляющее качественную специфику совершенно определённого вида или типа материального или идеального движения.

В философском (гносеологическом) плане современный этап изучения самоорганизации связи с переходом к всестороннему исследованию таких её сторон и моментов, которые обусловливают закономерное возникновение в особо высокоорганизованных материальных системах качественно новых (в аспекте гносеологии) структур идеального - способности представлять одними объектами объекты совершенно другие, иногда даже принципиально иной материальной (или даже идеальной) природы. Ведущей при этом становится роль топологических понятий и структур. Последние представляют собой концепты, позволяющие устанавливать качественные (а не количественные) свойства феноменов, окружающих человека, причём не только в обычном пространстве, но также и в пространстве более трёх измерений (в четырёхмерном, например, где присутствует время).

Топологические (качественные) инварианты динамических систем как раз и представляют собой те формообразующие и даже теленомические факторы самоорганизации, которые ищет европейская наука со времени Аристотеля. Они ни в коем случае не являются какими-то особыми "нематериальными силами", толкающими объекты в определённом направлении, никаких "сверхфизических" сил в эволюционирующих и самоорганизующихся системах нет. Но есть определённая направленность и согласованность самых обычных физических, химических и даже механических процессов. Основная проблема - что обеспечивает их направленность и синхронизацию. Топологический взгляд позволил увидеть в этом принципиально новые возможности динамического воздействия: из будущего в прошлое. В будущем изменяются некоторые топологические характеристики (инварианты) внешних, граничных условий системы - и тогда заранее предсказуемым образом изменятся в настоящем глобальные топологические инварианты внутреннего пространства всех возможных движений системы; а это не может не изменить самым радикальным образом теперешнее "видимое" поведение, всю динамику системы в данный момент времени.

Прежде всего это актуально для анализа ситуаций неопределённости, вероятностных оценок, столь характерных для европейского обыденного, вненаучного, да и научного также, сознания. Тогда становится понятным, что одной из важнейших ситуаций при самоорганизации является ситуация игры. Все вероятностные процессы без исключения можно рассматривать как своего рода «неодушевлённые игры». Нам кажется далеко не случайным, что почти все великие диалектические системы прошлого ( учение Гераклит, например, на Западе или «Упанишады» - на Востоке) включали в себя обязательно и элементы игры, свободы, творчества, а не только железной необходимости рока, судьбы или жёстко-фаталистически детерминированных прошлым причин. Диалектики античной Греции и древней Индии интуитивно очень хорошо чувствовали, что наиболее глубокие и фундаментальные закономерности организации и самоорганизации мира связаны именно с этими принципиально отличными от причинно-следственных связями.

Синергетика пытается установить связь между макро - и микроуровнями бытия, между формами собственной, спонтанной организации живого и неживого. Мостик от синергетики к другим областям знания перебрасывается двумя способами: один - это перетолкование некоторой системы знания, системы понятий и концептов, другой - привнесение в существующие парадигмы нового взгляда на мир. Основной вклад синергетики в научное познание второй половины XX века связан с усвоением нелинейного взгляда на мир, формирование нелинейного стиля мышления. Идея нелинейности в своём мировоззренческом ракурсе может быть эксплицирована посредством: идеи многовариантности, альтернативности путей эволюции; идеи выбора из данных альтернатив; идеи темпа эволюции (плавность уз. катастрофичность). Особенности феномена нелинейности состоят в том, что при определённых условиях "малое" может давать макроскопические последствия; что существует пороговость, ниже которой всё "забывается", а выше - многократно возрастает; что существует дискретность путей эволюции, т.е. возможен не любой путь, а лишь определённый набор этих путей; наконец, что существует возможность катастрофических (эмерджентных) изменений в протекании процессов бытия, так как эволюция совершается через случайность выбора пути в момент катастрофы, но сама случайность (такова она по природе) обычно не повторяется вновь.

Синергетика становится для подавляющего числа наук о микро-и макрокосмосе во второй половине XX века источником нового -эволюционного и холистического - видения мира. Кроме того, синергетика как эвристический инструмент, как некая модель получает все большее распространение не только в смежных естественнонаучных парадигмах, но и в более отдалённых областях европейского знания о человеке. А это означает, что по иным правилам начинает строиться представление об объектах исследования, высказывания о них, понятийный аппарат исследователя и совершается выбор тех или иных мыслительных ходов в тех случаях, когда, казалось бы, одинаковые условия равно допускают прямо противоположные решения.

Предпринятая нами попытка выявления инвариантного модуля синергетической парадигмы связана с тем, что механический перенос метода работы с материалом из одной области знания в другую эпистемически неэффективен. Хотя, по-видимому, представляет собой неизбежный этап в эволюции познавательных практик. Для того, чтобы парадигма как целостное метатеоретическое образование адекватно работала в новой области знания, необходимо заимствование не столько методики, сколько методологии и метода, иначе будет повторена старая традиционная "ошибка" в языкознании: привнося методику естественнонаучного подхода, методологический и методический аппарат лингвистики также становится ориентированным на мировоззренческое восприятие языка как естественнонаучного объекта. Избежать некорректного переноса-интерференции одной сферы научного знания на другую позволяет обращение именно к инвариантному составу методологии парадигмы синергетики. К инвариантным составляющим методологии синергетики относятся: пред-существование; сферность (сферная замкнутость/открытость); "поверхностность" (являющаяся первичнее "глубинности"); недифференцированность/ нелинейность ; хаос как актуальное состояние;"свертываемость" сложного и неустойчивого и "виртуальная дисси-пация"; самоорганизуемость; детерминированная случайность.

Помимо структуризованного выявления инвариантных составляющих мы предприняли попытку спроецировать эти инвариантные составляющие методологии синергетики на язык, так как основной принцип философии языка состоит не в том, чтобы рефлектировать то, что выступает как наличное данное, но в том, чтобы осмыслить пред-существующее или то, что ещё может осуществиться.

Язык в этой связи предстает как недостаток самотождественности, самоподобия, саморавновесия и самопроисхождения, создающий для философии языка опасность парадокса неопределенного регресса.

Язык - это сфера с недифференцированной "глубиной", постоянно стремящейся к "поверхности".

Будучи процессуальной сферой, "блуждающей" по/в физически (физиологически) реальной (материальной) сфере мозга, он (язык), наряду с мозгом, является одновременно (парно) внешним и внутренним по отношению к микро- и макро-косму.

Язык есть постоянство в перемежении порядка - хаоса -порядка, при этом хаос выступает в качестве созидающего начала.

Язык как саморегулирующаяся система характеризуется сложным нелинейным (хаотичным) движением, в отношении языка речь может идти о воспроизведении известного целого, а не о становлении и принципиально новой реальности.

Современная ситуация в гносеологии воскрешает ориентацию на анализ целостного познавательного отношения, но уже на новом уровне. Данная целостность предстает не как нечто нерасчленённое, но, напротив, как внутренне дифференцированное многообразие знания. Гносеологический интерес распространяется как на научные, так и вненаучные способы когнитивного освоения мира, и каждый тип знания обнаруживает присущие ему особенности, сферы применимости, формы обоснования и критерии приемлемости. Данное расширение предмета теории познания идёт одновременно с обновлением и обогащением её методологического арсенала: гносеологический анализ и аргументация начинают включать определенным образом переосмысленные результаты и методы специальных наук о познании и сознании, социальных и культурологических дисциплин.

Заимствование из иных научных парадигм методологического инварианта и распространение его в качестве общенаучного методов на другую область знания продуктивно, как подтверждает европейская интеллектуальная практика, на уровне метафоры -метафоры-модели.

В 90-х годах наблюдается повышенный интерес к семиотическим моделям; при этом особый интерес представляют модели, касающиеся формирования у человека целостного представления об окружающем его мира и его месте в этом мире.

Замена классического - созерцательного стиля мышления - на неклассический - деятельностный - нашла своё выражение во второй половине нынешнего века в легализации крайне абстрактных подходов при изучении объектов и утрате наглядности, в том числе. Разумеется, разным историческим формам науки соответствуют и разные формы самосознания познавательной деятельности.

Методологизм конца XX века, обращая внимание на включённость объекта познания в социокультурный контекст эпохи, рассматривает субъект не только с точки зрения того, на что направлено его внимание, но и учитывая то, что стоит за ним в процессе познания. За ним сегодня стоит утверждение, что основное внимание необходимо уделить изучению сложных адаптивных систем (среди них - языку), общим свойством которых является нахождение на грани хаоса, балансирования между стабильностью и беспорядком. Язык же представляет собой связующее звено между стабильной репрезентацией и хаотичностью опыта и мыслей. Математика и смежные дисциплины, однако, не в состоянии пока предложить адекватный аппарат метаязыка для этого. Модель языка пока не может быть построена на базе физико-математических семиотических систем, но она возможна вновь на уровне метафоры.

Таким образом, ищущая мысль лингвиста конца XX века стремится снова к повышению наглядности и снижению уровня абстрактности в своих построениях.

Наша метафора языка стремится к этой постулируемой наглядности: она состоит как бы из двух частей. В основу первой части (составляющей) метафоры языка мы положили образ одного специфического изделия китайского прикладного искусства -многослойного ажурного шара из слоновой кости (кит. сян-я-цю), известные в Европе как "шар в шаре" или "дьявольские шары" (Boule du Diable). Для наглядности нашего понимания языка, его бытия, важно описание изготовления таких шаров. Все они выполняются из одного куска кости. Способ изготовления прост и остроумен. В выточенной на токарном станке заготовке шара протачивают 14 отверстий, сходящихся на конус к центру шара. Глубина отверстий почти равно радиусу шара. Для отделения одного шара от другого внутри каждого отверстия протачивают концентрические канавки по числу шаров, после чего образуются зазоры между шарами; в результате шары свободно вращаются один в другом. После этого на поверхность шаров наносится ажурная резьба. Очень важна для нашей метафоры и последовательность нанесения рельефов на шары: ажур и рельеф прорабатывается последовательно от внешней сферы к внутреннему центру.

Вторая часть нашей метафоры относится к тому, как наглядно представить "жизнь языка". Представляется возможным говорить о том, что лишь внешняя оболочка сферы (шара) жёстко структурирована (она ограничивает и отграничивает язык от неязыка). Все остальные сферы структурированы менее жёстко, до такой степени не жёстко, что находятся в постоянных перемежающихся процессах. Эти перемежающиеся процессы в границах заданной изначально сферы и составляют суть бытия языка в мире.

Сама по себе метафора, какой бы яркой и ясной она ни представлялась, не может исчерпать проблему объекта и его постижения. Метафора лежит, скорее, в основе первичного понимания, изначально «схватывания» целостности, и в основе построения систем познания более высоких интеллектуальных уровней. Будучи чувственной проекцией аналогии, метафора фиксирует границы дискурсивности и места "отрыва" от рассудочной рациональности, свидетельствует о необходимости воображения, фантазии и интуиции для любого познания, любой философии, любого понимания. При этом порядок части и целого (при котором часть непонятна вне целого, а целое - без своих составляющих) реально разрешается при некотором "опережении" целостностью частей и при последующем "достраивании" частей, фрагментов, фактов на основе уже витающей в сознании целостности.

Эта витающая в сознании целостность предопределяет основную проблематику - интеллектуальная деятельность человека как творческий процесс. А это включает в себя процедуры решения задач (принятие решений) и творчество, и интеллект как процесс (как эргон и энергия, переходящие в синергон и в синергию) в целом. Возможно ли, опираясь на сформулированное представление о языке, получить модель интерпретации текстов, объясняющую речевое размышление, предполагающую процедуру вычленимости смысла текста при том, что вслед за феноменологией, связность суждений о мире считается коррелятом истинности существования мира. А это, в свою очередь, предполагает разрешение парадокса о конечности уб. бесконечности интерпретации знаков. Если считать, что (как это принято в современной психологии и психолингвистике) каждый внешний знак, особенно знак вербальный, имеет эквивалент в виде чувственно-образных конструкций различной степени абстрактности, которые интерпретируются, возможно, в ещё более абстрактных (или, наоборот, конкретных, предметных) ментальных структурах, то вполне закономерен вопрос, есть ли предел этому взаимному отображению одних структур в другие? Дж.Фодор считал, что базовые ментальные элементы, которые служат интерпретантами всех иных знаков, имеют врождённый характер. При этом он вполне сознательно отказывается разрабатывать понятийный аппарат для анализа этих "последних" элементов опыта или "языка мысли", считая, что они неопределимы именно в силу своей врождённости -невозможно описывать то, что лежит в основе нашего сознания, мышления и языка, с помощью таких средств, которые возникли на базе элементарных структур. Если только не разгадать загадку - при несомненной общности всех типов семиозиса мы сталкиваемся с проблемой гетерогенности семиотических феноменов, или возможно ли выведение символа из иконических и/или индексальных знаков. В связи с последним актуальным является вопрос о формах представления и механизмах обработки образной информации. До недавнего времени обработка информации жёстко ассоциировалась только со структурами знаний, игнорируя тем самым "образную" компоненту человеческого мышления. Наиболее важная и наименее исследованная в теоретическом плане проблема состоит в выяснении механизмов связи и взаимодействия структур знания и ментальных образов.

Используя инвариантный модуль сферно-синергетической методологии и визуализированную метафору-модель языка, мы можем сформулировать познавательную установку на то, что представляет собой язык с позиции перенесённого из естественнонаучной парадигмы синергетики понимания системы и структуры (естественнонаучного) объекта.

Язык есть локализованный в определённых участках среды (микросреда - мозг как физиологический субстрат в духе объективной психологии В.М.Бехтерева; макросреда - история этноса, как "неподвижная история" в духе Ф.Броделя) процесс, имеющий определённую геометрическую форму - сферическую, способный перестраиваться и перемещаться в среде; при этом преобладающая хаотичность протекания процесса независимо от воздействия деструктурирующих факторов приводит к чередованию во времени ритмической смены состояний процесса; при наличии фиксированного набора элементов, ограниченной выборки возможных направлений изменений и ограниченном количестве направлений движения процесс-система избегает распада и поддерживает себя в состоянии самоорганизации, т.е. перманентного восстановления упорядочения из хаоса и vice versa.

Таким образом, мы постулируем в качестве объекта исследования феномен самоорганизующейся бытийности языка (от хаоса к упорядочению языка, граничащего с хаосом). Самоорганизующаяся бытийность языка частично объективируется (опредмечивается) в тексте: речи как событии - речи-событии -речесобытии. Вся проблема в том, чтобы из этого континуума вычленить-дискретировать тот фрагмент, который для исследования может стать наиболее информативным. Возможность и реальность такой объективации заложена в способности организма (мозга как микроструктуры уб. макроструктуры человека) выходить на уровень готовности к экстремальным стрессогенным воздействиям (внешней и внутренней среды), отражая их; реагируя через изменение состояния сознания (гезр. высших психических функций) на стресс, по которым, в свою очередь, понимается широкий круг изменений психических проявлений, сопровождающихся выраженными неспецифическими и специфическими изменениями различных коррелятов стресса (в т.ч. речевых). В культуре, как постоянно осознанно и бессознательно повторяющейся попытке человека вскрыть смысл существования себя самого и окружающего мира, попытке утвердить смысл человеческой жизни в его соотнесённости со смыслом сущего, происходит изоморфное семиотическое перекодирование речесобытия в текст как факт и текст как оценку (праксиологическая и аксиологическая переориентация деятельности). Так понятый текст позволяет наблюдать взаимоотнесённость различных составляющих мышления и выявлять то, как и почему человек мыслит именно так, а не иначе.

Предлагаемая нами познавательная установка о синергетичности языка является, как отмечалось выше, итогом эволюции сферно-синергетической философской константы в дискурсивном поле европейской научной мысли. Сферносинергетическая методология выполнила свою функцию организации "опытного знания" (естественнонаучного в первую очередь) и обеспечила потенциальную возможность переноса парадигмы в иные отрасли знания, в нашем случае - гуманитарные.

По своему объекту наша познавательная установка является эссенциалистской (трактует о сущностном), по уровню познания -феноменологической (описывает форму связей между наблюдаемыми объектами и внешними характеристиками объекта).

Структурно-логически наша познавательная установка есть недедуктивное рассуждение, посылки которого способны приводить лишь в вероятному (правдоподобному) заключению.

Гносеологически же нам необходимо предпринять процедуру «опознания», что понимается как адекватное описание фактов языка, находящееся в соответствии с недедуктивными рассуждениями, формирующими познавательную установку.

Обосновывая синергетичность языка как локализованного в среде процесса, мы предприняли ряд экспериментов (психофизиологического характера), которые подтверждают гипотезу о том, что язык представляет собой именно блуждающее пятно процесса в сплошной среде (мозге как физиологическом субстрате). За этим стоит представление о том, что язык (и в целом психика человека) является целым нестабильным, меняющимся, эволюционирующим миром, что даёт право говорить применительно к ним о своего рода неустойчивости.

В основу эксперимента была положена методика дихотического прослушивания (дихотический тест). Традиционно - в когнитивной психологии - этот тест используется для исследования слуха, изучения слухового внимания. Новое, привнесённое нами в эксперимент, состояло в том, что традиционную методику оказалась продуктивной для выявления асимметрии функционирования полушарий мозга при таком виде высших интеллектуальных функций как овладения языком, что позволило обосновать факт "блуждания" (перемещения) языка по всему объёму мозга и взаимосвязь интеллектуальных усилий, затрачиваемых индивидом на изучение иностранного языка с успешностью его усвоения.

Наши психофизиологические эксперименты дали следующую картину функционирования асимметричных полушарий мозга: у различных индивидов по отношению к речевым функциям может изначально доминировать любое (левое или правое) полушарие; в процессе обучения (являющимся стрессовой, культурно жестко детерминированной ситуацией) начинает компенсаторно подключаться противоположное полушарие; при сохранении дифференциации полушарий при переработке иных (не речевых) видов информации (иных семиотических систем). Действительно, при решении вербальных задач у испытуемых, относящихся к группе "высокоэнергичных" ("сильный" тип), в большей мере, чем у "слабых", вовлекается правое полушарие; активационная полушарная асимметрия носит более динамичный характер. У лиц, условно относимых к "слабому" типу, при выполнении речевых заданий отмечается инертное преобладание активации в левом полушарии. В связи с этим мы предложили делать акцент в модели обучения не на загрузку обоих полушарий по специфике переработки информации, не на доминантное полушарие (например при обработке языковой информации), а на учет особенностей того полушария, на которое происходит смещение активности (компенсаторное) в процессе обучения. В чисто лингвистическом плане этот феномен, очевидно, может быть рассмотрен как изоморфный дискретно-недискретному универсуму-континууму - семиотических структур в духе Ч.Пирса.

Подобный психофизиологический контроль даёт полезную информацию преподавателям в решении проблемы оптимизации обучения с использованием индивидуального подхода к каждому учащемуся. А это позволяет вывести полученные представления о синергетичности языка как локализованного в среде процесса в определение оптимальных методических подходов и создание учебных материалов для преподавания иностранного языка, что обусловлено конкретной социальной ситуацией в России конца XX века: осуществление реформы образования, в том числе созданием гибкой (на основе селективной) системы образования. В последнюю составной частью включаются структуры дополнительного образования, к которым относятся и различные формы курсового обучения, для функционирования последних, несомненно, ценен опыт стран, развивавших именно эту модель образовательной структуры. Создание подобных форм в системе непрерывного образования является одним из ключевых показателей того состояния общества в целом, когда необходима тесная взаимосвязь между социальным спросом на образование (в нашем случае на изучение иностранных языков) и способностью системы образования удовлетворить его. Разумеется, для общества это в какой-то мере является компенсационным тактическим приёмом: недостаток мест в государственных образовательных структурах, связанный с кадровыми и финансовыми проблемами бюджета. С другой стороны, имеются и негативные стороны: фактор времени обучающихся, нечёткая ориентация в общественно значимых целеустановках; информационные стрессы, контрадикция интенсивных/экстенсивных подходов в организации учебного процесса и пр.

Наши исследования, помимопрочего, дают несколько иную картину функционирования асимметричных полушарий мозга, что даёт право по-иному взглянуть на проблему адекватности имеющихся моделей обучения биологической реальности поведения человека.

Индивидуальный подход - это, однако, лишь сторона более общего подхода к группе обучаемых в целом, предполагающего учёт не только их дифференциально-психологических особенностей, но и видение того, как необходимо аранжировать соответствующий языковой и речевой материал . А это вплотную подводит нас к проблеме учебника (пособия) по иностранному языку для соответствующей модели обучения. То, что предлагается нами в качестве учебного пособия для системы курсового обучения, решено, скорее, в рамках так называемой "Baukastensystem" - системе свободных комбинаций и основывается на идее нежёсткого сценарного подхода к модели обучения в соответствии с тезисом, сформулированным В.Рейнеке. Сценарий как элемент модели обучения понимается нами не как ролевые установки участников процесса обучения (будь то фиксированные, как в модели Г.А.Китайгородской, или нефиксированные как у И.Ю.Шехтера), а как возможность для преподавателя аранжировать материал в зависимости от психофизиологических характеристик учащихся, являющихся психологической основой нашей модели обучения.

Всё это показывает встроенность проблем обучения в более широкий контекст существования человека вплоть (как будет показано ниже) до взаимообусловленности в пределах семиосферы в трактовке Ю.М.Лотмана и представителей тартуско-московской школы семиотики.

При обсуждении познавательных установок, касающихся самоорганизации, нелинейности языка, а также языка как воспроизведения известного целого, мы исходим из того, что мир в определенном состоянии семиотической системы замкнут и неизменен, полностью предсказуем и познаваем. Он похож на наивную картину мира человека, который в своей жизнедеятельности опирается на систему знаний в наивной картине мира как на полное знание о мире. При этом, однако, необходимость в смене состояний семиотической системы (геБр. языка) возникает всякий раз, когда фиксированная данным состоянием система начинает порождать процессы не соответствующие адаптивным потребностям организма или не дающие возможность достичь поставленной цели при отсутствии поддающихся анализу ограничений для этого. Момент смены состояний есть момент овнешнения обосновываемых характеристик языка.

Мы обратились в нашем исследовании к анализу степени преобразования имен собственных в контексте: собственно лингвистическом и широком социальном, историческом и культурном. Исследование ономастики приводит к выводу о большей зависимости собственных имен (как диахронической, так и синхронической) от экстралингвистических факторов. И в то же время возможность преобразования имён собственных не безгранична. Мы сблизили описание преобразования (вариативности) собственных имён через "широкий контекст" с их трактовкой как жёстких десигнаторов: контекст, не ограниченный непосредственными обстоятельствами употребления слова, отражает различные аспекты существования объекта, выражаясь с долей метафоричности -различные "возможные миры", в которых представлен объект (ср. индивидуируюшие функции Я.Хинтикки, которые трактуются как средство распознавания индивидов в различных, часто сходных, однако не во всех возможных мирах). То, какое содержание соотносит носитель языка с собственным именем, зависит от характера и объема имеющихся у него знаний об обозначаемом объекте, значимости объекта для говорящего или слушающего, условий, в которых произошло знакомство с объектом, обстоятельств и продолжительности этого знакомства, содержания текста, в котором употреблено имя, просто от актуального психологического состояния носителя зыка. В этой связи можно говорить и о динамичности значения собственных имён.

Мы продемонстрировали взаимодействие и тесное переплетение языка и мифа и их семантики не столько в формировании определенной субструктуры картины мира конкретного социума (древнегерманского и древнеяпонского), но и в их эволюции. Это означает, что семантическая структура языка и модели мира определяется «автоколебательными» процессами в замкнутом пространстве культуры и истории социума, то есть при достижении некоего по-граничного состояния происходит самопроизвольное возвращение (иногда по «старым следам») к первоначалу и/или начинается процесс анти-эволюции, повторение которого не ограничено и не мотивировано.

Культурный комплекс "брода" представляет собой типичную психоглоссу не только по отношению к историческому социуму, но, в частности, в качестве исходного момента при ретро- и проспективном изучении того или иного культурного ареала в целом, а также при реконструкции отдельных элементов сравниваемых культур. Формирование этносов - германского и японского, миграционные процессы, обретение ими территории как фенотипического признака этноса, становление государственности протекало однотипно (по принципу идеоадаптивной релятивности). В обоих случаях водотоки закрепляются в социальном генотипе в качестве сакрального локуса: он отграничивает социум и в то же время структурирует его. Однотипна в обоих случаях сакрализация вотодока/водоёма, что на уровне деятельности формирует ряд ритуалов. На уровне мифологического сознания это ведет к отождествлению локуса и его образного (теориоморфного или зооморфного) представителя. Весь комплекс, связанный с ролью водоёмов/водотоков в жизнеобеспечении германского и японского этносов, кодируется в материально-практической, космологической и социально-практической деятельности достаточно однотипно. Фрагмент языка и картины мира, проанализированный нами, аккумулирует в себе представление о чрезвычайно важном для жизнедеятельности социума водотоке/водоёме и о переходе через него. Водоток и брод входят в общемифологический, общефольклорный и общеязыковой ассоциативный комплекс. Здесь уместно упомянуть о связи символа и метафоры в преобразовании и направленной эволюции языковой и мифологической структур. Символ не предполагает прямой номинации, параллельно с ним существующей; метафора же сосуществует с прямой номинацией, даже если последняя табуирована. Метафора начинается там, где кончается миф, который отождествляет. Предварительно остановимся на итогах этимологического экскурса. Сравни: и.-е. *uadh-/*u<3dh- "идти с трудом, с трудом продвигаться вперед", *uadhom "брод" // герм. *vaóa, д.-в.-н. wada, др.-исл. vaó (топонимы Watanbrunno; Wadelache, Wadengoza); алт. *й(а) "мелководье" , тунг. *u(a)-, нанайск. wata; эвен, ota; урал.//ст.-фин. uvet; ностр. *Huwa; ср. др. яп. wata "море", "река", "излучина реки"; wataru "переправляться", "переходить через ч-.л." (ср. топонимы Imi-no-wata "излучина р. Иосино"; Watatsu "зап. берег Японского моря в провинции Ивами"). Эволюцию значения общеностратического корневого элемента можно описать как преобразование от "мелководья", "река", "стоячая вода", "болото" к "преодоление препятствия", "характерный при этом тип передвижения", далее, от имени нарицательного ("водоток" к дух водотока/водоёма) к имени собственному и, далее, к его семантическому разрушению: либо к имени нарицательному, либо к личным именам мифологических персонажей, постепенно десемантизирующихся вплоть до нарицательных имен, либо к отождествлению с собственными именами исторических личностей; наряду с этим формируется топонимический слой в языке и картине мира.

Можно предположить, что сфера имён нарицательных в языке -это область постепенности, эволюционности. Психоглосса, кодируемая на базе имён нарицательных, константна в своей структуре. Что же касается сферы имён собственных, то именно она является «эпицентром взрывных процессов», неустойчивости языковых компонентов и семантических, в частности. Это связано с уменьшением информационной нагрузки. Соответствующая психоглосса характеризуется уже константностью в типе преобразования по тому или иному направлению, которое в целом также достаточно типично. Константность имён нарицательных связана, однако, с соотнесенностью с абстрактными понятиями, что позволяет им противостоять энтропийным тенденциям за счёт функционирования в немифологическом и мифологическом полюсах сознания. Имя же собственное в мифологическом сознании аналогично знаку, а общее значение имени собственного в его предельной абстракции сводится к мифу. Имена собственные придают мифологическому пространству замкнутый характер, что приводит к повышению энтропийных явлений, противостоять которым мифологическая система сама по себе как элемент (полюс) сознания не в состоянии. Отсюда происходит тенденция к преобразованию имени собственного как мифа (при предельной самозамкнутости мифа возникает коллапс, катастрофа), к его выходу за рамки этой замкнутой сферы и передвижению к иному полюсу сознания немифологическому. При достижении последнего и возникновения аналогичной ситуации катастрофы движение (эволюция) может начаться вспять по старым следам. На протяжении нашего анализа мы могли видеть как имя нарицательное со значением "переход вброд" перешло из сферы абстрактного, немифологического сознания на противоположный полюс - сторону мифологическую: одновременно произошел переход имени нарицательного в имя собственное с достаточно прозрачной и легко этимологизируемой и интерпретируемой внутренней формой, а также структурирование мифологической субструктуры модели мира, которая кодировала достаточно адекватно космологические, материально- и социально-практические аспекты миропонимания социума. Однако энтропийные тенденции замкнутого отдела мифологически кодируемой модели мира приводят к эманации первоначального комплекса знаний, связанного со структурированностью Вате и Ватацуми-но-ками в общем мифологическом пласте сознания и с их функциональной значимостью. Анализ этих двух образов показал их несакрализованность в германской и японской традициях. При этом распад образа в германской традиции шёл быстрее, к историческому периоду образ Вате десакрализован полностью в отличие от японского Ватацуми, который по "Кодзики" причисляется к божествам наряду с поколением Сусаноо и Аматэрасу. Далее следует типовое для обеих культур раздвоение образа: с одной стороны, он всё интенсивнее соотносится (входит в сферу) с миром духов (низшая демонология) - Вате - с альбами и карликами, Ватацуми - с безымянным подводным владыкой (нуси) (дракон-водяной); с другой стороны, происходит их контаминация (в основном функциональная) с демиургами-первопредками и/или культурными героями, сближение Вате с Воданом-Одином-Тором, а Ватацуми - с Сусаноо. Далее мы можем наблюдать переход образов Вате и Ватацуми из сферы мифа (через этап низшей демонологии) в сферу сказки. Кроме того, в обоих случаях мы сталкиваемся с соотнесенностью с реальными историческими персонажами: если в японской традиции Ватацуми фигурирует как первопредок реальной исторической династии, то в германской Вате превращается в реальные исторические фигуры. Наряду с этим сферы имён собственных и нарицательных перемежаются друг в друге в том плане, что функциональные характеристики образов (виды осуществляемой ими деятельности) контаминируют с орудиями, перенося на них имена вплоть до их (орудий) персонификации. Такая эволюционная закономерность может объясняться как общими нормами функционирования имени нарицательного в отличие от имени собственного в мифологической модели мира, так и общей психоглоссой, явившейся основой для структурирования этнического самосознания германского и японского социума при однотипности космологических и социально-практических, частично также материально-практических субстратов предыдущей этнической и языковой общности. Именно здесь, если следовать гипотезе "лингвистической генетики", заложен код деятельности (в том числе языковой), формализующейся в эпическом, сказочном и прочих текстах, определяющий не только модель мира этноса, его отдельных субструктур, но и закономерности их преобразования.

Преобразования, однако, не любого. Помимо «опознанного» нами фактора открытости и избирательности системы языка необходимо было обратиться к фактору уничтожения: уничтожение является элементом хаоса в перемежении порядок - хаос - порядок. При этом следует понимать, что язык как система может быть хаотичен (а не обязательно упорядочен), так как хаос парадоксальным образом - в качестве деструктурирующего фактора - можно представить себе не как отсутствие упорядоченности, но как некий бес-порядок - некую у(около)-порядоченную деструкцию при(в) перемежении смежных порядков (упорядочивания системы/хаоса). Примером тому послужила судьба т.н. цитатного причастия в языке и культуре. Цитатное причастие как явление (в первую очередь морфологического уровня языка) оформляет феномен цитирования как явления синтаксического уровня. В то же время цитирование -передача, отсылка к "чужой" речи или рефлектированная отсылка к своей собственной - являет собой элемент картины мира, опосредованный наличествующим культурным моментом существования носителей языка. Цитатное мышление средневековья -это один из способов мышления в культуре в целом: именно оно помогает занять по отношению к миру отстранённую позицию, помогающую осмыслить его и обозначить в нем свое собственно бытие. Сеть цитирования создает параллельные места не только, и не столько в литературном произведении как таковом, но и в культуре. Использование цитаты в своем пределе имело цитирование как элемент нового произведения (ср. перевод Вульфилы). Изоморфизм литературы и культуры, в частности японского общества эпохи Хэйан, проявляется в активном эксплицитном и имплицитном цитировании, использовании источников, рассказов очевидцев, что также подчеркивало отчужденность текста от личности (параллельно с отчужденностью от понятия личности в культуре как таковой). Картина мира как комплекс иерархических структур знания и процедура вывода-ввода информации по отношению к имеющейся базе знаний определяет направленность языковых процессов по пути-направлению текст-синтаксис-морфология (цитатное причастие и в готском, и в классическом японском маргинально представлено в языке на всех уровнях), социальные же факторы, взаимодействуя с факторами внутриязыковыми, могут модифицировать их протекание: в нашем случае мы сталкиваемся с "катастрофическим" исчезновением цитатного причастия из системы языка.

В связи с тем, что частичное опредмечивание самоорганизующейся бытийности языка «опознаётся» в языке-тексте и речи-событии, мы обратились к исследованию политического дискурса.

Под первым понимается определённое знание, или уже -вербально кодированный фрагмент знаний, являющийся органической частью целостной системы знаний о мире (когнитивный компонент); фрагмент когнитивного компонента, непосредственно взаимодействующий с кодированным фрагментом знаний, но фактически (буквально) не эксплуатируемый языком-текстом, относится к фоновым знаниям. Понятно, что при большей детализации текст может рассматриваться и с других его бытийных сторон: как продукт мыслительной (работы мозга как материального субстрата) деятельности индивида, как материал для восприятия и переработки иными индивидами в актах общения, как промежуточная цель при планировании конечных целей поведения (деятельности), как средство достижения цели и т.д. Наиболее существенным для нас является то, что текст можно рассматривать как особым образом (лингвистическим, языковым) представленное знание. Отсюда следует, что язык-текст может рассматриваться с коммуникативных, когнитивных и регулятивных позиций. Целостность этих компонентов обеспечивает адекватность деятельности.

Речь-событие есть комплексный когнитивно-семантический феномен, фиксирующий определенное изменение фрагмента действительности; это когнитивно-семантическая деятельность субъекта, реагирующего на текст. При этом структура этого феномена-процесса раскрывается как единство прерывного и непрерывного. Прерывность (катастрофичность) есть признание возможности качественного преобразования количественно константного феномена речи-события.

Язык-текст и речь-событие входят составляющими субсферами во всеобъемлющую человека семиосферу. Они перемежаются друг с другом, предстают в виде многомерного объемного материального единства, имеющего континуально-дискретное бытие, существующего на грани внутренне-внешнего и внешне-внутреннего в человека, объединяют когнитивные, коммуникативные и регулятивные функции своего предназначения, стремясь в своих упорядочивающих потенциях не превращаться в хаос под влиянием интериоризирующей информации, переполняющей семиосферу.

Сказанное позволяет предположить, что, имея дело с политическим (шире идеологическим) дискурсом, мы сталкиваемся с неким стереотипом (поведенческо-ритуальным языком-текстом и речью событием). В норме он не рефлектируется. Политический дискурс есть некий ритуал-поведение, текст-язык и событие-речь человека (индивида, малой социальной группы, социума в целом) как "существа <.>, способного к государственному знанию "(Платон).

Пожалуй, говоря о политическом дискурсе, можно утверждать, что в нём перемежаются два известных человеческой культуре вида сознания: обыденное состояние сознания и измененное состояние сознания (ОСС и ИСС). При этом интересно то, что и ОСС не обязательно является основой социально-определенного, нормативно-регулируемого поведения. В какой-то момент, став стереотипом (в поведенческом и языковом - языковая картина мира), оно может вызвать деструктивное начало в человеке. А ИСС, будучи неопределенными, иногда должны быть осмысленны человеком, что само по себе как факт (осмысления) может стать структурирующим и нормирующим началом. Не случайно ведь во многих культурах человек из ОСС стремится выйти в ИСС.

Переход от ИСС к ОСС и vice versa может описывается с помощью понятий разрыва, "дестабилизации" (Ш.Тарт), "прыжка" (С.Кьеркегор) и "шока" (А.Шюц).

Всё начинается и заканчивается стереотипом. Стереотипы имеют тенденцию эволюционировать в сторону все большей истинности, порождая чувства - аффективный, коннотативный и эмоционально-оценочный элементный состав-комбинация стереотипного поведения личности и сообщества. Стереотипизация основана на игнорировании различения между эмпирическими обобщениями и условными определениями (речью-событием и языком-текстом), на объединении в одну единую недифференцированную модель действия по обобщению и определению (в значении о-предел-ении). Основываясь на материале различных модальностей в психологическом плане, стереотип бытийствует в катастрофически перемежающихся моментах своего существования и функционирования. Стереотип суть эмоциональные образования («упругие семиокомочки») в культуре (семиосфере). Стереотип есть когнитивная потенция социально обусловленных средств познания объективно существующего мира. Стереотип гарантирует коммуникацию, он создает граничные слои семиосферы иначе ей грозит деструктурирование). В связи с последним в стереотипе выделяются функциональные составляющие - клише, и дисфункциональные - штампы.

Наглядным является «опознание» языка как нелинейной открытой системы за счёт обращения к психосоматическим состояниям человека, овнешняемых, в частности, в коннотативных когнитивных процессах, исследуемых в феноменологической эйдетической дескрипции. Реальное и фиктивное, соединяясь, перемежаются. Реальность может в какой-то момент выдать себя за свою собственную репрезентацию. Можно говорит в таких случаях о способности к непрямому видению или, скорее, о неспособности к видению прямому, непосредственному. Но это непрямое восприятие является неизбежно восприятием дефективным, так что часто невозможно различить, явилось ли оно результатом утраты реальности, ее досадного исчезновения, или же ее благотворного обретения, сведения к сущности, ибо оно не просто смазывает предмет, воспринимаемый сквозь другой, но оно еще в большей степени искажает тот предмет, которому навязана переходная роль и, так сказать, транзитивное состояние простого знака.

Человек ищет смысл и связность мира на уровне ощущений, субстанциальных грез, высказанных и невысказанных предпочтений в отношении некоторых стихий, веществ, тех или иных состояний внешнего мира, то есть на уровне той глубинной, но открытой вещам области сознания, которую Г.Башляр назвал "материальным воображением".

Человеку с трудом даются метаязыковые способы рефлексии: это требует всегда специального обучения. Представить мир в виде коня проще, нежели представить себе мир в виде материи. Ю.М.Лотман полагал, что предлагаемое в первом случае семиотическое решение при овнешнении рефлексивных процессов сводится к ссылке (отсылке) на метатекст, то есть не текста, выполняющий металингвистическую функцию по отношению к данному; при этом описывается объект и описывающий метатекст принадлежат одному и тому же языку. Следствием этого является принципиально монолингвистичное понимание мифологического описания - предметы (феномены, события) этого мира описываются через такой же мир, построенный таким же образом. Во втором случае мы имеем ссылку на метаязык (на категорию или элемент метаязыка). Такое описание определенно полилингвистично - отсылке к метаязыку важно как отсылка именно к иному языку. Соответственно и понимание в одном случае связано с узнаванием и отождествлением, в другом - с переводом. В первом случае понимание и осмысление определяется через трансформацию, что связано со знанием и навыками процессов трансформации, во втором - с переводом, что связано со знанием и навыками перекодировки.

Феноменологическая эйдетическая дескрипция ориентирована, таким образом, на когнитивно-эмоциональное психосоматическое состояние человека. Описать эмоцию означает исчислить, в том числе, словесные обозначения, посредством чего (через промежуточные ступени - см. ниже) происходит осуществление смысла в созерцании посредством приведения его к очевидности при помощи иллюстрации. Эйдетика полагает, что субъективные модели мира и поведения в мире могут обретать характер достаточно овнешненный, абстракции могут быть даны конкретно, наглядно и вполне самостоятельно. Психосоматика человека и есть это конкретное (овнешненное), наглядное (поведенческое) и самостоятельное (базовые эмоции).

Эмоция как психосоматическое состояние есть феномен включения собственного внутреннего состояния в комплекс взаимодействия человека с окружающим его миром.

Ориентация человека в своей когнитивной области, выбор того, куда ориентировать свою когнитивную область, совершается человеком в результате ауторефлексии собственного состояния. Эмоция как психосоматический феномен интересна именно тем, что в культуре и в человеке подвержена ауторефлексии и не настолько патологична, чтобы необратимым образом определять поведение.

Проанализированные нами когнитивно-языковые феномены эйдетического плана - «скука», «радость», «гнев», «горе», «жертвенность», «безмятежность», и др. - подтверждают наше представление и познавательную установку о том, что нелинейность и открытость языка обеспечивают и одновременно предполагают взаимопереход (вербальный и невербальный) обыденного и изменённого состояния сознания человека (в качестве одного из адаптивного феномена).

Можно утверждать, что, например, в 'скуке' как когнивно-языковом состоянии перемежаются оба вида сознания: обыденное (ср. семиотический компонент обыденности в языковом анализе) и изменённое (скука как пограничное психосоматическое состояние стремится 'вырваться' в деятельность - речевую или неречевую). Это связано с тем, что обыденные состояния сознания, став в какой-то момент стереотипом, могут вызвать деструктивные начала в человеке; а изменённые, будучи, неопределёнными, иногда должны быть осмыслены человеком, что само по себе как факт рефлексии может стать структурирующим (в поведенческом плане) и нормирующим (нормализующим) началом. Не случайно человек сам стремится выйти в изменённые состояния сознания. Пример "прорываречевого":

Скучно небось без дела? - Скукота. Аж скулы сводит (Кремлёв. Большевики. Кн.11,I, 7).

Лариса: Наберу с собой в деревню романсов и буду играть да петь со скуки (А. Остр. Бесприданница. II, 3);

Пример "прорыва неречевого": "Однажды Петя Гвоздиков ходил по квартире. Ему было очень скучно. Он поднял с пола какую-то бумажку, которую обронила прислуга. Бумага оказалась обрывком газеты. Это было неинтересно, .[стереотип, ОСС], зато за сундуком Петя нашел молоток. Петя взял молоток и стал подумывать, что бы им такое сделать. Петя постучал молотком по полу, но это было скучно [стереотип, ОСС, поиск]. Тут Петя вспомнил, что в прихожей на стуле стоит коробочка с гвоздями [ОСС, поиск, творчество, деятельность]. Петя пошел в прихожую, выбрал в коробочке несколько гвоздей, которые были подлиннее, и стал думать, куда бы их забить. Если бы была кошка, то, конечно, было бы интересно прибить кошку гвоздем за ухо к двери, а хвостиком к порогу [поиск путей к выходу в ИСС]. . Петя увидел рояль . Петя подошел и вбил три гвоздя в крышку рояля [ИСС, деятельность, не-скука, преодоление]" ( Д.Хармс).

В контексте синергетического подхода к языку вслед за Д.Бомом можно полагать, что язык есть постоянно расширяющаяся перцептивно-лингвистическая коммуникация. При этом особое значение приобретает внутренняя взаимосвязь языка, зрительного и слухового восприятия. Слова языка, в первую очередь имена, играют роль параметров порядка, делающих возможным распознавание визуальных образов как формирования паттернов в процессе самоорганизации. Слова-имена взаимоподчиняют оптический и акустический хаос внешней и внутренней среды, зрительных и иных гештальтов, образуя тем самым осмысленную устойчивую реальность.

Понимание языка как воспроизведения известного целого привело нас к необходимости обратиться к новому для лингвистических исследований материалу - мантическим текстам. Именно они оптимально овнешняют механизм осмысления (сигнификации, а шире семантизации) фрагмента мира на уровне "знака второго порядка", который семиотичен по существу. Человек не владеет всей совокупностью знаний связей и зависимости мира, он вынужден их предугадывать (предвидеть, предсказывать). Поэтому механизм осмысления содержит в себе специфически знаковое основание. Этот механизм события сводит к знакам, а знаки расширяет до событий.

Так, среди гадательных книг в славянской культуре различаются прогностики - сборники предсказаний, факультативно требующие дополнительного истолкования, и собственно книги как материал для гадания (рапсодомантика), подлежащие обязательной интерпретации в зависимости от своеобразия культуры, в которую они вписан (напр. "Число псалтырьно" или "Гадание царя и пророка Давида" и пр.).

Определённый знаковый акт делается реальностью лишь в границах замкнутого универсума - семиосферы (Гийом - Лотман). Сфера позволяет усилить представление о повторяемости, итеративном характере операций порождения и интерпретации языковых и дискурсивных единиц. Структурная неоднородность семиотического пространства образует резервы динамических процессов и является одним из механизмов выработки новой информации внутри сферы. Суть гадания (рапсодомантики и библиомантики) - толкование случайно подобранных языковых и речевых элементов: слов, стихов из книг, услышанных или подслушанных звуков и слов, или же специально скомпилированных текстов сакрального или профанного характера, элементы которых (или же они в целом) входят в культурный фонд этноса (напр. арканы Tapo основаны, в том числе, на подборке цитат из Библии, Корана, литературной классики - "Песни о Нибелунгах" и Шиллера в германской традиции).

Мантика как деятельность (в т.ч. языковая-речевая) формируется в том числе в процессе высвобождения высказывания из связи с ситуацией, поскольку оно не нуждается, для того, чтобы стать семантически полновесными, в возведении к какой-либо ситуации. Они полностью осмысляются сами по себе. Более того, они не только перестают зависеть от ситуации, но, напротив, начинают ею управлять.

Культурная и языковая память этноса хранит основные вехи эволюции мантической практики и может быть проанализирована по ней в диахроническом аспекте. Исследование гадания как составляющего народной духовной культуры и языкового самосознания строится нами по следующей методике: анализ способов производства смыслов (по Щедровицкому) - статус в обществе текстов и хранителей/пользователей эзотерического знания -источники (языковые) - механизм интерпретации - форма (способ) хранения информации. Материал: буквенное гадание, гадание с подслушиванием, гадание по песням, гадание по книгам (сакральным и профанным), гадание-считалка, таро.

Гадание представляет собой открытую нелинейную семиотическую систему. Преобразование (эволюция) ментальных механизмов, приёмов интеллектуальной и операциональной деятельности при гадании подчиняется законам чередования во времени ритмической смены состояний системы. Фактором, приводящим к очередной смене состояния, можно считать степень осознания отчуждаемости текста в культуре (византийские влияния для России): от Гомера и Вергилия до Библии, Гадательной Псалтыри, Книги царя Давида и Рафлей.)

Понимание гадательного текста выступает при этом как определённая (смысловая) организация знаковой формы текста, осуществляющаяся в ходе соотнесения элементов текста с объектно-операциональными элементами ситуации (таким образом восстанавливается структура смысла, заложенная в тексте процессом мышления), и структурирование содержания соответственно смысловой структуре текста.

Восстановление содержания перерастает в особую работу с ним - преобразованием его из одного вида в другой. При этом в зависимости от принятого операционного подхода понимание выявляет в одном и том же тексте разные смыслы и соответственно этому строят разные структуры содержания (в практике составления Гадательных Псалтырей соотношение описанных трёх элементов-составных частей менялось от книги к книге; показательны в этом отношении два издания Гадательной книги царя Соломона 1862 и 1894 гг.).

Понимание оказывается зависящим не столько от текста производящего его мышления, сколько от широкого контекста деятельности, в которую оно включено. "Великие арканы Tapo" являются свидетельством поэтапного включения всё новых и новых текстов в корпус гадания, каждый из которых меняет структуру истолкования смежных с ним.

Понимание гадательных текстов в истории культуры даёт ключ к истории понимания как основного элемента семиосферы.

Механизм семантизации естественно понимать как процесс. Познание процессуально и возможно только в знаках или протекает с помощью знаков, следовательно мы принимаем знак как процесс, либо понимаем его в его процессуальных характеристиках.

Указанная процессуальность имеет свои границы: знаки не бесконечно переинтерпретируются друг в друга, и тем более не бесконечно имплицируются или каузируются. Последнее обоснование языка как динамической системы приводит к пониманию того, что в основе универсальных механизмов семиозиса лежит именно наличная структура мозга, оперирующая соответствующими модулями переработки информации.

Качество как знак предполагает, что человек оперирует имеющимися у него, в нашем случае, зрительными и слуховыми модальностями. Реальные объекты и их взаимодействия (геБр. события) как знак предполагают совокупность качеств, возвращая нас к модальностям. Наконец, произвольность перемежения объектов и качеств (феномен предикативности) предполагает обучение в пользовании всё теми же модальностями человека. Следовательно, генетически и индексы, и иконические знаки, и символы выводимы из особенностей (в нашем случае) зрительных и слуховых модулей человека. А их взаимоперемежение (взаимопереход, взаимосоположение) обусловлены их единым источником выводимости (общностью корней) и взаимоперемежением речи, зрения и слуха как мышления.

Таково краткое изложение содержания и основных итогов нашего исследования. Закончить же его мы позволим себе цитатной цепочкой: любое исследование языка есть познание непознанного (А.Бек) и пересмотр привилегированной системы координат (Л.Р.Грэхэм), чтобы поймать ускользающее начало (Р.О.Якобсон).

Список научной литературыБазылев, Владимир Николаевич, диссертация по теме "Теория языка"

1. Абаев В.И. Языкознание описательное и объяснительное // Вопросы языкознания. 1986. - № 2. - С.27-39.

2. Абдеев Р.Ф. Философия информационной цивилизации. М.: Владос, 1994. - 336 с.

3. Аверинцев С.С. Жанр как абстракция и жанры как реальность: диалектика замкнутости и разомкнутости // Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции.- М.: Школа "Языки русской культуры", 1996. С. 191-219.

4. Аверьянов А.Н. Системное познание мира.-М.:Политиздат, 1985.-263 с.

5. Адмони В.Г. Партитурное строение речевой цепи и система грамматических значений в предложении // Филологические науки. 1961. № 3. - С.3-15.

6. Адмони В.Г. Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики. Л.: Наука, 1988. - 239 с.

7. Адмони В.Г. Система форм речевого высказывания. СПб.: Наука, 1994. - 153 с.

8. Акчурин И.А. Развитие понятийного аппарата самоорганизации // Самоорганизация и наука: Опыт философского осмысления / Отв. ред. И.А.Акчурин, В.И.Аршинов. М.: Арто, 1994. - С.80-97.

9. Алексеев В.П. Историческая антропология и этногенез. М.: Наука, 1989.-445 с.

10. Аналитическая философия: Избранные тексты / Сост., вст. ст. и прим. А.Ф.Грязнова. М.: МГУ, 1993. - 181 с.

11. Андреев Н.Д. Раннеиндоевропейский праязык.-Л.: Наука, 1986. 327 с.

12. Андреева М.А. К истории византийско-славянских гадательных книг // Byzantinoslavica. 1930. - Т.Н. 4.1. - С.47-73. - 4.2. - С.395-415.- 1931. T.III. - 4.2. - C.430-461. - 1932. T.IV. 4.1. - C.65-84. - 1933/34. -T.V. -C.120-161.

13. Антипов Г.А., Донских O.A., Марковина И.Ю., Сорокин

14. Ю.А. Текст как явление культуры. Новосибирск: Наука, 1989. 196 с.

15. Арнольд В.М. Теория катастроф. М.: Наука, 1990. - 128 с.

16. Арнольд И.В. Современные лингвистические теории взаимодействия системы и среды // Вопросы языкознания. 1991. - № 3. -С.118-126.

17. Арутюнов А.Р. Теория и практика создания учебника русского языка для иностранцев. М.: Русский язык, 1990. - 168 с.

18. Арутюнов С.А. К оценке роли миграций в древней истории Японии // Советская этнография. 1960. - № 1. - С.60-71.

19. Арутюнов С.А., Светлов Г.Е. Старые и новые боги Японии. -М.: Наука, 1968. 200 с.

20. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: оценка, событие, факт. М.: Наука, 1988. - 337 с.

21. Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры: Сб. пер. с англ., фр., нем. /Общ. ред Н.Д.Арутюновой, М.А.Журинской. -М.: Прогресс, 1990.- С.5-32.

22. Аршинов В.И., Свирский Я.И. Синергетическое движение в языке // Самоорганизация и наука / Отв. ред. И.А.Акчурин, В.И.Аршинов. М.: Арто, 1994. - С.33-47.

23. Афазия и восстановительное обучение / Под ред. Л.С.Цветковой, Ж.М.Глозман. М.: МГУ, 1983. - 216 с.

24. Ахманова JI.C., Полубиченко Л.В. "Дифференциальная лингвистика" и "филологическая типология" // Вопросы языкознания.-1979.-№ 4. С.46-56.

25. Ахундов М.Д., Баженов Л.Б. Хаос, пространство, самоорганизация // Самоорганизация и наука: Опыт философскогоосмысления / Отв. ред. И.А.Акчурин, В.И.Арщинов. М.: Арто, 1994. - С.275-305.

26. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка / Пер. с фр. Е.В. и Т.В.Вентцель. М.: Иностранная литература, 1955. -416 с.

27. Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Постулаты когнитивной семантики // Известия АН. СЛЯ. 1997. - Т.56. - № 1. - С.11-21.

28. Бардина Н.В. Конфигуративно-энергеальные единицы речевого потока // Семантика языковых единиц: Доклады V Международной конференции / Отв. ред. Е.И.Диброва. М.: Моск. гос. открыт, пед. унт, 1996. - С.3-5.

29. Барт Р. Гул языка // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / Пер. с фр., сост. и общ. ред. Г.К.Косикова. М.: Прогресс, 1989.-С.541-544.

30. Барт Р. Лекция // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / Пер. с фр., сост. и общ. ред. Г.К.Косикова. М.: Прогресс, 1989. - С.545-569.

31. Барт Р. Мифологии / Пер. с фр. С.Зенкина. М.: Из-во им. Сабашниковых, 1996. - 312 с.

32. Бахнян К.В. Философские вопросы языкознания на международных конгрессах и конференциях. М.: ИНИОН РАН, 1981.-76 с.

33. Бахтин М.М. Проблема текста // Вопросы литературы. 1976. V № Ю.-С.122-151.

34. Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусства, 1979. - С.361-373.

35. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. - С.237-280.

36. Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа // М.М.Бахтин. Литературно-критические статьи. М.: Художественная литература, 1986. - С.473-500.

37. Бейнс Дж., Вронский С. Судьба на ступенях Золотого Tapo. -М.: Луч, 1995.- 180 с.

38. Беланже М.А. Хаос, сложность и Гюстав Гийом // Лингвистика на исходе XX века: Итоги и перспективы. Тезисы международной конференции / Отв. ред. И.М.Кобозева. М.: МГУ, 1995. - С.43.

39. Бенвенист Э. Общая лингвистика / Под ред., с вступ. ст. и коммент. Ю.С.Степанова. М.: Прогресс, 1974. - 445.

40. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов / Пер. с фр., общ. ред. и коммент. Ю.С.Степанова. М.: Прогресс, 1995. - 456 с.

41. Берестенев Г.И. О "новой реальности" языкознания // Филологические науки. 1997. - № 4. - С.47-55.

42. Берн Э. Игры, в которые играют люди / Пер. с анг. под общ. ред. М.С.Мацковского. Л.: Лениздат, 1992. - 400 с.

43. Бессер-Зигмунд К. Магические слова.-СПб.: Питер Пресс, 1996.-224 с.

44. Бехтерев В.М. Объективная психология. М.: Наука, 1991.480 с.

45. Бирюкова И.В. Интерпретация подтекста // Семантика языковых единиц. Доклады V международной конференции: В 2 т. / Отв. ред. Е.И.Диброва. Т.П. - М.: МГОПУ, 1996. - С. 107-108.

46. Блейер Д., Поллак Р. Рациональный коллективный выбор // В мире науки. 1983. - № 10. - С.57-65.

47. Богданов К.А. Очерки по антропологии молчания. СПб.: РХГИ, 1997.-352 с.

48. Богин И.Г. Типология понимания текста. Калинин: КГУ, 1986. v-86 с.

49. Бодрийяр Ж. Система вещей / Пер. с фр. С.Зенкина. М.: Из-во "Рудомино", 1995.- 168 с.

50. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. : в 3-х т. Т.2. - М.: Прогресс, 1988. - 632 с.

51. Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973. - 280 с.

52. Брушлинский A.B.,Поликарпов В.А. Мышление и общение. -Минск: Университетское, 1990.-214 с.

53. Бубер М. Два образа веры / Пер. с нем. Под ред. П.С.Гуревича. -М.: Республика, 1995. 464 с.

54. Бутовская M.JL, Фейнберг JI.A. У истоков человеческого общества. М.: Наука, 1983. - 256 с.

55. Вайсгербер Й.Л. Родной язык и формирование духа / Пер. с нем., вступ. ст. и коммент. О.А.Радченко. М.: МГУ, 1993. - 224 с.

56. Васильев С.А. Синтез смысла при создании и понимании v текста. Киев: Наукова думка, 1988. - 240 с.

57. Ваша судьба: Гадания. Харьков: Фолио, 1997. - 448 с.

58. Великие арканы Tapo. Опыт комментария Вл.Шмакова. М.: б/м, 1916.-510 с.

59. Венгеров А.Б. Предсказания и пророчества: за и против: Историко-философский очерк. М.: Моск. рабочий, 1991. - 240 с.

60. Вендлер 3. Факты в языке // З.Вендлер. Философия, логика, язык. М.: Прогресс, 1987. - 240 с.

61. Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения. М.: Наука, 1993. - 172 с.

62. Витгенштейн Л. Философские работы: В 2 т.-T.I.-M.: Гнозис, 1994.-612 с.

63. Воробьев M.B. Япония в III-VII вв.: Этнос, общество, культура и окружающий мир. М.: Наука, 1980. - 344 с.

64. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики: пер. с нем. / Общ. ред. и вст. ст. Б.Н.Бессонова. М.: Прогресс, 1988. - 704 с.

65. Гадание народов мира / Сост. В.И.Опря. Днепропетровск: Планета, 1990.-351 с.

66. Гадание по египетскому оракулу.- М.:Елвори Ltd., 1996. 144 с.

67. Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: В 2 т. Тбилиси: Из-во Тбилисского гос.ун-та, 1984.1328 с.

68. Гаспаров Б.М. Устная речь как семиотический объект // Ученые записки Тартуского гос.ун-та. 1978. Вып.442. - С.63-113.

69. Гельфанд М.С. Коды генетического языка и естественного языка // Вопросы языкознания. 1990. - № 6. - С.31-59.

70. Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики / Пер. с фр. Общая ред., послесл. и коммент. Л.М.Скрелиной. М.: Прогресс, 1992.-224 с.

71. Гинзбург К. Приметы: уликовая парадигма и её корни // Новое литературное обозрения. 1994. - № 8. - С.51-52.

72. Глезер В.Д. Зрение и мышление. СПб.: Наука, 1993. - 284 с.

73. Голубева-Монаткина Н.И. Тождество возможных миров и вопросно-ответная последовательность // Логический анализ языка: Тождество и подобие, сравнение и идентификация / Под ред. Н.Д.Арутюновой. М.: Наука, 1990. - С.187-193.

74. Голыгина К.И. Великий предел (Китайская модель мира в литературе и культуре I-XIII вв.). М.: Восточная литература, 1995. -364 с.

75. Горелов И.Н., Енгалычев В.Ф. Безмолвный мысли знак. М.: Молодая гвардия, 1991. - 240 с.

76. Гоццер Дж. Учебные программы и социальные проблемы // Перспективы. Вопросы образования. 1991. - № 1. - С.7-19.

77. Гриндер Дж., Бэндлер Р. Из лягушек в принцы. Нейролингвистическое программирование / Пер. с англ. Л.Миникеса. - Воронеж: НПО "Моджк", 1994. - 240 с.

78. Гриндер Д., Бэндлер Р. Структура магии / Пер. с англ. М.: КААС, 1995.- 520 с.

79. Гриненко Г.В. Магия и логика истинных имен // Логический анализ языка: Истина и истинность в культуре и языке /Отв. ред. Н.Д.Арутюнова, Н.К.Рябцева. М.: Наука, 1995. - С.64-69.

80. Губарева Т.Ю. Фактор адресата письменного текста. М.: Диалог-МГУ, 1996. - 136 с.

81. Губерман Ш.А. О построении понятий по единичному примеру. М.: ИПМ им. М.В.Келдыша, 1987 (препринт № 96). - 13 с.

82. Губерман Ш.А. Неформальный анализ данных. М.: РОУ, 1993.-49 с.

83. Губерман Ш.А., Дзюба Г.И., Кузнецов Л.В. Алгоритмический анализ парадоксов. М.: ИПМ им. М.В.Келдыша, 1987 (препринт № 228). - 13 с.

84. Губин В.Б. Прав ли Пригожин? //Философские науки. 1995. -№ 5-6. - С.140-151.

85. Гуманистические тенденции в развитии непрерывного образования взрослых в России и США/ Под ред. М.В.Кларина,И.Н.Семёнова. -М.: РАО,1994. -189 с.

86. Гуревич А .Я. Проблемы средневековой народной культуры. -М.: Искусство, 1981. 358 с.

87. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984. - 350 с.

88. Гусев С.С. Наука и метафора. Л.: ЛГУ, 1984. - 150 с.

89. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии // Язык и интеллект / Пер. с нем. и англ. языков под общ. ред. В.И.Герасимова, В.П.Нерознака. М.: Прогресс, 1995. - С. 14-94.

90. Гухман М.М. Глагол в германских языках // Сравнительная грамматика германских языков:В 4 т.-Т.4.-М.:Наука,1966. С. 124-434.

91. Давыдов Д.Ю., Розин В.М. От разоблачения метафор к созданию новых // Мир психологии и психология в мире. - 1994. - № 10. - С.104-1

92. Даль В.И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. СПб.: Литера, 1996. - 480 с.

93. Делёз Ж. Логика смысла / Пер. с фр. Я.И.Свирского. М.: Академия, 1995. - 298 с.

94. Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века // Язык и наука конца XX в.: Сб статей. М.: РГГУ, 1995. - С.239-320.

95. Денисова Л.Г., Симкин В.Н. Об итоговом контроле обученности иностранным языкам//Иностранные языки в школе. -1995.-№2.-С.7-13.

96. Добиаш-Рождественская O.A. Культура западноевропейского средневековья. М.: Наука, 1987. - 351 с.

97. Добронравова И.С. Синергетика: становление нелинейного л/ мышления. Киев: Лыбидь, 1990. - 147 с.

98. Доброхотов А. Мир как имя // Логос. 1996. - № 7. - С.47-61.

99. Ельмслев JI. Пролегомены к теории языка // Новое в лингвистике. Вып. I/ Под ред. В.А.Звегинцева. М.: Из-во иностр. лит., 1960. -С.264-390.

100. Ермакова Л.М. Речи богов и песни людей. М.: Наука, 1995.272 с.

101. Ермакова О.Н., Земская Е.А. К построению типологии коммуникативных неудач// Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект/ Отв. ред. Е.А.Земская. М.: Наука, 1993. - С.30-65.

102. Ермакова О.П. Разговоры с животными // Разновидности городской устной речи / Отв. ред. Д.Н.Шмелев, Е.А.Земская.-М. :Наука, 1988.-С.240-246.

103. Есперсен О. Философия грамматики. М.: Иностранная литература, 1958. - 404 с.

104. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда / Пер. с фр. Ф.А.Перовской.- СПб.:Академический проект, 1995. 471 с.

105. Жамкочян A.C. Сонник Ибн Сирина по самаритянской рукописи. М.: Ариэль, 1996. - 28 с.

106. Жирмунский В.М. Немецкий героический эпос // История зарубежной литературы: Средние века и Возрождение.-М.:Высшая школа,1987. С.64-74.

107. Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М.: Наука, 1994. - 426 с.

108. Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности. М.: Прогресс, 1996. - 344 с.

109. Журавлев А.П. Звук и смысл. М.: Просвещение, 1991. - 160 с. Журавлев В.К. Диахроническая фонология. - М.: Наука, 1986.231 с.

110. Журавлев B.K. Диахроническая морфология. M.: Наука, 1991.- 208с.

111. Зализняк A.A., Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. О возможности структурно-типологического изучения некоторых моделирующих семиотических систем // Структурно-типологические исследования / Отв. ред. Т.Н.Молошная. М.: Наука, 1962. - С. 134-143.

112. Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. -М.: Индрик, 1994. 400 с.

113. Зинин C.B. Мантические ритуалы бу и ши в эпоху Чунь цю (VIII-V вв. д.н.э.) // Этика и ритуал в традиционном Китае / Отв. ред. Л.С.Васильев. М.: Наука, 1988. - С. 155-172.

114. Зинин C.B. Исследования по китайской мантике (обзор) // Народы Азии и Африки. 1989. - № 5. - С. 168-177.

115. Зинин C.B. Китайская анонимная афористическая поэзия (жанр яо с древности до XVII в.). Диссерт. на соиск. . к.филол.н. М., 1992.- 177 с.

116. Знаковые системы в социальных и когнитивных процессах / Отв. ред. И.В.Поляков. Новосибирск: Наука, 1990. - 158 с.

117. Иванов Вяч.Вс. Заметки о типологическом и сравнительно-историческом исследовании римской и индоевропейской мифологии // Ученые записки Тартуского гос.ун-та. 1969. - Вып. 326. - С.44-75.

118. Иванов Вяч.Вс. Реконструкция индоевропейских слов и текстов, отражающих культ волка // Известия АН СССР. ОЛЯ. 1975. - Т.34. - № 5. - С.399-408.

119. Иванов Вяч.Вс. Чет и нечет: Асимметрия мозга и знаковых систем. М.: Наука, 1978. - 240 с.

120. Иванов Вяч.Вс. Нейросемиотика устной речи и функциональная асимметрия мозга// Учёные записки Тартуского гос. ун-та. 1979. - Вып. 481. - С. 121-142.

121. Иванов Вяч.Вс. Семантика возможных миров и филология // Проблемы структурной лингвистики. 1980 / Отв. ред. В.П.Григорьев. -М.: Наука, 1982. С.5-19.

122. Иванов Вяч.Вс. О взаимоотношении динамического v исследования эволюции языка, текста и культуры // Исследования по структуре текста / Отв. ред. Т.В.Цивьян. М.: Наука, 1987. - С.5-26.

123. Иванов Вяч.Вс. Нейросемиотический подход к знаковым системам искусства // Человек в системе наук / Отв. ред. И.Т.Фролов. -М.: Наука, 1989. С.351-361.

124. Иванов Вяч.Вс. Высшие формы поведения человека в свете проблемы доминантности полушарий // О человеческом в человеке / Сост. Е.В.Филиппова; Под общ. ред. И.Т.Фролова. -М. Политиздат, 1991 .-С. 100-120.

125. Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. К описанию некоторых кетских семиотических систему (заметки о гаданиях у кетов) // Ученые записки Тартуского гос.ун-та. 1965. - Вып. 181. - С. 116-143.

126. Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (Древний период). М.: Наука, 1965.-246 с.

127. Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М.: Наука, 1974. - 341 с.

128. Изучение истории культуры как системы / Отв. ред. А.Н.Кочергин. Новосибирск: Наука, 1983. - 80 с.

129. Иллич-Свитыч В.М. Опыт сравнения ностратических языков: Т. 1-3.-Т.1.-М., 1971.-369 с.

130. Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Загадка как текст / Отв. ред. Т.М.Николаева.-М.: Индрик, 1994. 270 с.

131. Ичас М. О природе живого: механизмы и смысл / Пер. с англ. А.С.Антонова, Е.З.Годиной. М.: Мир, 1994. - 496 с.

132. Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Годовой цикл / Отв. ред. Р.Ш.Джарылгасинова, М.В.Крюков. М.: Наука, 1989. -360с.

133. Кантор K.M. История против прогресса (опыт культурно-исторической генетики). М.: Наука, 1992. - 150 с.

134. Капитонова Т.И., Щукин А.Н. Современные методы обучения русскому языку иностранцев. М.: Русский язык, 1987. - 230 с.

135. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность-М.:Наука, 1987.-261 с.

136. Карпенко JI.A. Влияние размера группы на эффективность обучения: Автореф. дис. канд. психол. наук. М., 1987. - 22 с.

137. Касавин И.Т. Познание в мире традиций. М.: Наука, 1990.208 с.

138. Кауфман Д.А., Ткаченко О.П. Исследование межполушарной асимметрии у здоровых и больных шизофренией методом дихотического тестирования // Физиология человека. 1981. - Т.7. - № 6. -С.1034-1041.

139. Кацнельсон С.Д. Супплетивные местоимения в германских языках и генезис номинативного предложения // С.Д.Кацнельсон. Общее и типологическое языкознание. JL: Наука, 1986. - С. 160-167.

140. Кирпичников А.И. Кудруна. Национальная поэма немцев. -Харьков: Унив. тип., 1874. 74 с.

141. Клименкова Т.А. От феномена к структуре. М.: Наука, 1991.88 с.

142. Климонтович Н.Ю. Без формул о синергетике. Минск: Вышэйшая школа, 1986. - 223 с.

143. Книга в пространстве культуры / Отв. ред. Г.П.Мельников. М.: Ин-т славяноведения и балканистики РАН, 1995. - 101 с.

144. Клюев А.Г.Философия и герменевтикаТаро.-М.:РОЙ, 1996.-79 с.

145. Князева E.H., Курдюмов С.П. Синергетика как новое мировидение: диалог с И.Пригожиным // Вопросы философии. 1992. - № 12. - С.3-20.

146. Князева E.H., Курдюмов С.П. Законы эволюции и самоорганизации сложных систем. М.: Наука, 1994. - 236 с.

147. Когнитивная психология: Материалы финско-советского симпозиума / Отв. ред. Б.Ф.Ломов. М.: Наука, 1986. - 206 с.

148. Кожевникова К. Спонтанная устная речь в эпической прозе. -Praha: Universita Karlova, 1970. 180 с.

149. Коккота В. А. Лингво дидактическое тестирование. М.: Высшая школа, 1989. - 127 с.

150. Коммуникативность в обучении современным языкам/ Отв.ред. Д.Шейлз. Страсбург: Совет Европы Пресс, 1995. - 349 с.

151. Кондратов A.M. Звуки и знаки. М.: Знание, 1966. - 207 с.

152. Контроль в обучении иностранным языкам в средней школе/ под ред. В.А.Слободчикова. М.: Просвещение, 1986. - 111 с.

153. Котик B.C. Межполушарное взаимодействие при осуществлении речи у билингвов // Вопросы психологии. 1983. - № 6. -С.114-120.

154. Котик Б.С. Особенности латерализации речи и способность к иностранному языку у взрослых и детей // Леворукость у детей и подростков. М.: Наука, 1987. - С. 149-153.

155. Кравцова М.Е. Поэзия Древнего Китая: Опыт культурологического анализа. СПб.: Центр "Петербургское Востоковедение", 1994. - 544 с.

156. Крылов В.Ю., Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г. Психология и синергетика: Препринт Института прикладной математики им. М.В.Келдыша АН СССР. 1990. - № 41. - 32 с.

157. Крюкова И.А. Резьба по слоновой кости в КНР. М.: Всесоюзное кооперативное из-во, 1957. - 27 с.

158. Кузьмина Е.Е. Откуда пришли индоарии? Материальная v культура племен андроновской общности и происхождение индоиранцев? М.: Наука, 1994. - 463 с.

159. Кулль И.Г. Семиотика и обучение // Ученые записки Тартуского гос.ун-та. 1965. - Вып. 181. - С. 11-21.

160. Культура Византии: В 3 т. / Отв. ред. З.В.Удальцова, Г.Г.Литаврин. T.I. М.: Наука, 1984. - 723 с. - T.II. - М.: Наука, 1989. -678 с. - T.III. - М.: Наука, 1991.-634 с.

161. Кумбс Ф.Г. Кризис образования в современном мире. Системный анализ. М.: Прогресс, 1970. - 260 с.

162. Кун Т. Структура научных революций / Пер. с англ. И.З.Налётова. М.: Прогресс, 1975. - 300 с.

163. Курдюмов С.П., Князева E.H. У истоков синергетического видения мира // Самоорганизация и наука: Опыт философского осмысления / Отв. ред. И.А.Акчурин, В.И.Аршинов. М.: Арто, 1994. - С.162-186.

164. Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ / Пер. с примеч. и предисл. В.Поруса. -М.: Медиум, 1995. 236 с.

165. Лалаянц И.Э., Милованова Л.С. Новейшие исследования механизмов языковой функции мозга // Вопросы языкознания. 1992. -№ 2. -С.112-122.

166. Ларичев О.И., Мошкович Е.М. Качественные метафоры принятия решений. Вербальный анализ решений. М.: Наука, 1996. -208 с.

167. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада / Пер. с фр. и общ ред. Ю.Л.Бессмертного. М.: Прогресс, 1992. - 376 с.

168. Леви-Стросс К. Первобытное мышление / Пер. с фр., вступ. ст. v и прим. А.Бостровского. М.: Республика, 1994. - 384 с.

169. Левин Ю.И. Тезисы к проблеме непонимания текста// Учёные записки Тартуского гос.ун-та. 1981. - Вып.515. - С.83-96.

170. Левин Ю.И. Об итогах и перспективах семиотических исследований // Левин Ю.И. Избранные труды. М.: Школа "Языки русской культуры", 1998. - С.633-637.

171. Лейтон Л.Дж. Эзотерическая традиция в русской романтической литературе / Перс, с англ. Э.Ф.Осиповой. СПб.: Академический проект, 1996. - 253 с.

172. Лекомцева М.И., Успенский Б.А. Описание одной семиотической системы с простым синтаксисом // Ученые записки Тартуского гос.ун-та. 1965. - Вып.181. - С.94-105.

173. Лекомцева М.И. Особенности текста с неопределенно выраженной семантикой // Исследования по структуре текста / Отв. ред. Т.В.Цивьян. М.: Наука, 1987. - С.241-250.

174. Ломов Б.Ф., Беляева A.B., Носуленко В.Н. Вербальное кодирование в познавательных процессах. М.: Наука, 1986. - 127 с.

175. Лосев А.Ф. В поисках построения общего языкознания как диалектической системы // Теория и методология языкознания: Методы исследования языка. М.: Наука, 1989. - С.5-92.

176. Лосский В.Н. Очерк мистического богословия восточной церкви. М.: Центр "СЭИ", 1991. - 287 с.

177. Лосский Н.О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М.: Республика, 1995. - 400 с.

178. Лотман Ю.М. О разграничении лингвистического и литературоведческого понятия структуры // Вопросы языкознания. -1963. -№3. -С.44-52.

179. Лотман Ю.М. Проблема "обучения культуре" как её типологическая характеристика // Ученые записки Тартуского гос.ун-та. 1971. - Вып. 284. - С.167-176.

180. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М.: Гнозис, 1992. - 271 с.

181. Лотман Ю.М. О семиосфере // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. T.I. - Таллинн: "Александра", 1992. - С.11-24.

182. Лотман Ю.М. Клио на распутье // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. T.I. - Таллинн: Александра, 1992. - С.464-471.

183. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек-текст-семиосфера-история. М.: "Языки русской культуры", 1996. - 464 с.

184. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. О семиотическом механизме культуры // Ученые записки Тартуского гос.ун-та. 1971. - Вып. 284. -С.144-165.

185. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф-имя-культура // Ученые записки Тартуского гос.ун-та. 1973. - Вып. 308. - С.282-303.

186. Лукьянова H.A. Экспрессивная лексика разговорного употребления. Новосибирск: Наука, 1986. - 230 с.

187. Ляпон М.В. Оценочная ситуация и словесное самомоделирирование // Язык и личность / Отв. ред. Д.Н.Шмелев. -М.: Наука, 1989. С.24-33.

188. Магический кристалл: Магия глазами ученых и чародеев / Сост. и общ. ред. И.Т.Касавина. М.: Республика, 1994. - 527 с.

189. Маковский М.М. Теория лексической аттракции.-Л.:Наука, 1971.-160с.

190. Маковский М.М. Непрерывность и прерывность в развитии языка//Вопросы языкознания. 1980. - № 1. - С.25-38.

191. Маковский М.М. Лингвистическая комбинаторика.-М.:Наука, 1988.-232 с.

192. Маковский М.М. Лингвистическая генетика. М.: Наука, 1992,- 189 с.

193. Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси: ТГУ, 1984. - 120 с.

194. Мамардашвили М.К. Стрела познания: Набросок естественноисторической гносеологии. М.: Школа "Языки русской культуры", 1997. - 304 с.

195. Мамардашвили М.К., Пятигорский A.M. Символ и сознание: метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М.: Школа "Языки русской культуры", 1997. - 224 с.

196. Мамчур Е.А. Когнитивный процесс в контексте представлений о самоорганизации // Самоорганизация и наука: Опыт философского осмысления / Отв. ред. И.А.Анчурин, В.И.Аршинов.-М.:Арто,1994. -С.48-65.

197. Маркарян Э.С. Узловые проблемы теории культурной традиции // Советская этнография.-1981.-№ 2.- С.84-87; № 3. С.62-63.

198. Маркарян Э.С. К задаче установления видов эквивалентности культурных явлений (на примере сравнительного изучения культур

199. Востока и Запада) // Культурное наследие Востока / Под ред. Ю.В.Бромлея. Л.: Наука, 1981. - С.332-338.

200. Марр Н.Я. Почему так трудно стать лингвистом-теоретиком // Марр Н.Я. Избранные работы: в 5 т. Т.2. - М.:ГСЭИ, 1936. - С.399-426.

201. Марр Н.Я. Общий курс учения о языке // Марр Н.Я. Избранные работы: в 5 т. Т.2. - М.: ГСЭИ, 1936. - С.23-126.

202. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 годов // К.Маркс, Ф.Энгельс. Сочинения. Т.46. - 4.1. - М.: Политиздат, 1968. - С.3-48.

203. Маслов С.Ю. Асимметрия познавательных механизмов и её следствия // Семиотика и информатика.-1982. Вып.20. - № 2. - С.3-31.

204. Мату рана У. Биология познания / Пер. с англ. Ю.М.Мешанина // Язык и интеллект / Сост. и вст. ст. В.В.Петрова. М.: Прогресс, 1995.- С.95-142.

205. Матюшина И.Г. Магия слова. М.: РГГУ, 1994.- 128 с.

206. Мегрелидзе K.P. О ходячих суевериях и "пралогическим" способе мышления // Академия наук СССР акад. Н.Я.Марру. М.-Л.: Academia, 1935. - С.461-488.

207. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976. - 407 с.

208. Мельничук A.C. Философские вопросы языкознания // Вопросы языкознания. 1975. - № 5. - С. 10-17.

209. Мещеряков А.Н. Проза Хэйан: двуязычие и двусмысленность // Слово и образ. Новое в японской филологии. М.: МГУ, 1990. - С. 148156.

210. Мид М. Культура и преемственность. Исследование конфликта между поколениями// М.Мид. Культура и мир детства.-М.: Наука, 1988. С.322-361.

211. Михайлов Л.В. Проблемы исторической поэтики в истории немецкой литературы. М.: Наука, 1989. - 231 с.

212. Михайловский В.Н., Хон Г.Н. Диалектика формирования современной научной картины мира. JL: ЛГУ, 1989. - 125 с.

213. Мифы и магия индоевропейцев / Под ред. А.Платова. М.: Менеджер, 1995. - 256 с.

214. Мудрость народная. Жизнь человека в русском фольклоре / Под ред. Н.И.Толстого. М.: Художест. литература, 1994. - 525 с.

215. Мо: Тибетская система гадания / Пер. Сергея Хоса. М.: Из-во "Путь к себе", 1996. - 128 с.

216. Моран М. Марсельское Tapo. М.: Интерарк, 1993. - 149 с. Мурзин JI.H. Чужая речь и её типология // Лексика. Грамматика. Материалы и исследования по русскому языку. - Пермь, 1969. - С.49-61 (Ученые записки ПТУ; вып. 192).

217. Назаретян А.П. Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры (синергетика исторического прогресса). -М.: Наследие, 1996.-184 с.

218. Найджел Пенник. Магические алфавиты.-Киев:София,1996.- v320 с.

219. Налимов В.В. Вероятностная модель языка.-М.:Наука,1979.303 с.

220. Налимов В.В. Спонтанность сознания. М.: Прометей, 1989.287 с.

221. Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. Реальность нереального. М.: Мир идей, 1995. - 432 с.

222. Народные знания. Фольклор. Народное искусство: Свод этнографических понятий и терминов. Вып. 4. / Отв. ред. Б.Н.Путилов, Г.Штробах. М.: Наука, 1991. - 168 с.

223. Нерознак В.П. О методе и объекте в научной теории // Знание языка и языкознание / Отв. ред. В.П.Нерознак, И.И.Халеева.- М.: Наука, 1991.-С.З-7.

224. Никитин M.B. Предел семиотики // Вопросы языкознания. -1997. -№ 1. С.3-14.

225. Никитина М.И. Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом. М.: Наука, 1982. - 328 с.

226. Никитина С.Е. Устная народная культура и языковое сознание. -М.: Наука, 1993.- 189 с.

227. Новейший фокусник и чародей. Полное описание волшебства, фокусов, святочных гаданий и предсказаний судьбы каждого человека на новый год. Составлено по Брюсу, девице Ленорман, Мартыне Задеки и др. СПб.: Из-во A.A. и Н.И.Холмушиных, 1907.

228. Носуленко В.Н. Психология слухового восприятия. М.: Наука, 1988. -216 с.

229. Онтология и эпистемология синергетики/ Под ред. В.И.Аршинова. М.: Институт философии РАН, 1997. - 160 с.

230. Ортега-и-Гассет X. Две великие метафоры // Теория метафоры / Вст. ст., сост. Н.Д.Арутюновой. М.: Прогресс, 1990. - С.68-82.

231. Основы онтологии / Под ред. Ф.Ф.Вяккерева. СПб.: Из-во СПб-го ун-та, 1997. - 280 с.

232. Основы теории речевой деятельности/ Отв.ред. А.А.Леонтьев. -М.: Наука, 1974. 368 с.

233. Очерки истории представлений о взаимоотношении природы и общества / Отв. ред. В.Н.Михайловский, 1990. Л.: ЛГУ. - 180 с.

234. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. М.: Наука, 1985. - 271 с.

235. Памятники древней письменности и искусства: Из истории отреченных книг / Собр и подгот. к изд. М.Сперанский. СПб.: Тип. В.С.Балашева и К0, 1899. - 168 с.

236. Памятники отреченной русской литературы / Подг. изд. Н.С.Тихонравова.- СПб.: Тов-во "Общественная польза", 1863. 457 с.

237. Памятники старинной русской литературы: Ложные и отреченные книги русской старины, собранные А.Н.Пыпиным. СПб.: Тип. П.А.Кулиша, 1862. - 180 с.

238. Панкратьев В.Ф. Система гносеологии. М.:. Мысль, 1993. - 293 с.

239. Панфилов В.З. Философские проблемы языкознания. Гносеологические аспекты. М.: Наука, 1977. - 287 с.

240. Паперно И.А. О реконструкции устной речи из письменных источников // Ученые записки Тартуского гос.ун-та. 1978. - Вып.442. - С.122-134.

241. Паперно И.А. Структура устной речи и проблема моделирования поведения// Учёные записки Тартуского гос.ун-та. -1979. Вып. 481. -С. 143-163.

242. Паршин П.Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингвистике XX века // Вопросы языкознания. 1996. - № 2. -С. 19-42.

243. Первобытный Брюсовъ календарь. Харьков: Тип. и литогр. М.Зильберберга, 1875.

244. Пермяков Г.Л. Основы структурной паремиологии.-М.:Наука,1988.- 236 с.

245. Петренко В.Ф. Основы психосемантики. -Смоленск: СГУ, 1997,-400 с.

246. Петренко В.Ф., Митина О.В. Анализ динамики общественного сознания. Смоленск: СГУ, 1997. - 214 с.

247. Петров В.В. Язык и логическая теория: в поисках новой парадигмы // Вопросы языкознания. 1988. - № 2. - С.39-48.

248. Петров В.В. Язык и искусственный интеллект: рубежи 90-х годов // Язык и интеллект / Сост. и вст. ст. В.В.Петрова.-М.: Прогресс, 1995.-С.5-13.

249. Петров М.К. Язык, знак, культура. М.: Наука, 1991. - 328 с.

250. Петрова О.П. О генезисе японских омонимов ВАТА // Китай. Япония. История и филология Под ред. С.J1.Тихвинского. М.: Изд-во восточной литературы, 1961. - С.296-303.

251. Петрова С.Н. Семантика декодирования: Новые подходы // Знаковые системы в социальных и когнитивных процессах. -Новосибирск: Наука, 1990. С.57-65.

252. Пиаже Ж. Речь и мышление ребенка / Сост., нов. ред. перевода с французского и коммент. Вал.А.Лукова и Вл.А.Лукова. М.: Педагогика-Пресс, 1994. - 527 с.

253. Пинус Е.М. Древние мифы японского народа // Китай. Япония. История и филология: К 70-летию акад. Н.И.Конрада. М.: Из-во вост.лит-ры, 1961. - С.220-228.

254. Пиотровский Р.Г. Теоретическое и прикладное языкознание на рубеже XXI века // Лингвистика на исходе XX века: Итоги и перспективы. Тезисы международной конференции / Отв. ред. И.М.Кобозева. М.: МГУ, 1995. - С.417-419.

255. Пищадьникова В.А., Сорокин Ю.А. Введение в психопоэтику.- Барнаул: Алтайский гос.ун-т, 1993. 209 с.

256. Плетнер О.В. Ки-но Цураюки. Путевые записки из Toca // Восток. Литература Китая и Японии. М.: Академия, 1935.

257. Плетов А. Руническая магия. М.: Менеджер, 1995. - 144 с. Подлесская В.И. Вопросы лексической и синтаксической семантики: анафора в современном японском языке. - М.: Наука, 1990.- 136 с.

258. Полани М. Личностное знание: На пути к посткритической философии. Пер. с анг. / Общ. ред. В.А.Лекторского, В.И.Аршинова. -М.: Прогресс, 1985. 344 с.

259. Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М.: Наука, 1975. - 183 с.

260. Портнов А.Н. Язык и сознание: основные парадигмы v исследования проблемы в философии XIX XX вв. - Иваново: Ивановский гос.ун-т, 1994.-370 с.

261. Порциг В. Членение индоевропейской языковой области. М.: Прогресс, 1964. - 332 с.

262. Постовалова В.И. Гипотеза как форма научного знания // Гипотеза в современной лингвистике. М.: Наука, 1980. - С. 14-77.

263. Постовалова В.И. Наука о языке в свете идеала цельного знания // Язык и наука конца XX века: Сб. ст. М.: РГГУ, 1995. -С.342-420.

264. Постои Т., Стюарт И. Теория катастроф и ее приложение / Пер. с англ. и предисл. А.В.Чернавского. М.: Мир, 1980. - 608 с.

265. Поучения Владимира Мономаха // Памятники литературы Древней Руси / Сост. и общ. ред. Д.С.Лихачева. М.: Художест. литература, 1978. - С.393-413.

266. Почепцов Г.Г. История русской семиотики до и после 1917 года. М.: Лабиринт, 1998. - 336 с.

267. Поэтические, гностические и апокрифические тексты христианства. Новочеркасск: Сагуна, 1994. - 318 с.

268. Предсказательное Tapo: Полное восстановление 78 карт египетского Tapo и способа их истолкования / Сост. д-р Папюс. -СПб.: Тип. "Печатный Труд", 1912. 159 с.

269. Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант: Пер. с англ. -М.: Прогресс, 1994. 272 с.

270. Приходько Е.В. Mánteis и prophétai в системе дивинации. М.: МГУ, 1991. - 23 с. - Рукопись деп. в ИНИОН АН СССР. № 46039.

271. Праздников Г.Л. Традиция как диалог культур // Советская этнография. 1981. - № 3. - С.46-62.

272. Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. 191. - № 6. - С.46-52.

273. Проблема контроля при обучении иностранным языкам / Отв.ред. И.А.Цатурова. Таганрог: ТРТИД972. - 211 с.

274. Проблемы контроля при обучении иностранным языкам в вузе. Языковые тесты: теория и практика/ отв.ред.И.А.Цатурова. -Таганрог: ТРТИ им. В.Д.Калмыкова, 1974. 186 с.

275. Программа по иностранным языкам для вузов неязыковых специальностей/Сост. Е.В.Мусницкая, Н.И.Гез .: МГЛУ,1995. - 68 с.

276. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки.-Л.: ЛГУ, 1946.-340 с.

277. Пути интеграции биологического и социо-гуманитарного знания / Под ред. Р.С.Карпинской. М.: Наука, 1984. - 240 с.

278. Пятигорский A.M. Избранные труды. М.: Школа "Языки русской культуры", 1996. - 590 с.

279. Религиозные верования: Свод этнографических понятий и терминов. Вып. 5 / Отв. ред. В.Н.Басилов, И.Винкельман. М.: Наука, 1993.-240 с.

280. Речевые тесты и их применение/ Отв.ред. Л.В.Златоустова. -М.:МГУ,1986. 99 с.

281. Речь в научно-лингвистическом и дидактическом аспектах/ Под ред. Л.В.Минаевой. М.: МГУ, 1991. 192 с.

282. Рикёр П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике / Пер. И.Сергеевой. М.: Медиум, 1995. - 415 с.

283. Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность / Пер. с англ. А.Хараша. М.: Лабиринт, 1994. - 213 с.

284. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Отв. ред. Б.А.Серебренников. М.: Наука, 1988. - 212 с.

285. Романов В.Н. Историческое развитие культуры. Проблемы типологии. М.: Наука, 1991. - 192 с.

286. Роуз С. Устройство памяти. От молекул к сознанию / Пер. с англ. Ю.В.Морозова. М.: Мир, 1995. - 384 с.

287. Руденко Д.И. Имя в парадигмах "философии языка". Харьков: Из-во "Основа", 1990. - 299 с.

288. Руденко Д.И. Когнитивная наука, лингвофилософские парадигмы и границы культуры // Вопросы языкознания. 1992. - № 6. - С.19-35.

289. Руднев В. Морфология реальности: Исследование по "философии текста". М.: Русское феноменологическое общество, 1996.-207 с.

290. Рузин И.Г. Возможности и пределы концептуального объяснения языковых фактов // Вопросы языкознания. 1996. - № 5. -С.39-50.

291. Рукописная книга в культуре народов Востока (очерки) / Отв. ред. О.Л.Фишман. М.: Наука, 1988. - 548 с.

292. Русалова М.Н., Калашникова И.Г. Психофизическое тестирование темперамента // Журнал высшей нервной деятельности им. И.П.Павлова. 1992. - Т.42. - Вып. 1. - С.44-50.

293. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия: Собр. М.Забылиным. М.: Из-е книгопродавца М.Березина, 1880.-607 с.

294. Самоорганизация в природе и обществе / Отв. ред. ~ В.Н.Михайловский. СПб.: Наука, 1994. - 127 с.

295. Самоорганизация: психо- и социогенез / Под ред. В.Н.Келасьева. СПб.: С.-Петербургский гос.ун-т, 1996. - 200 с.

296. Сафронов В.А. Индоевропейские прародины. Горький: Волго-Вятское книжное издательство, 1989. - 398 с.

297. Семашко JI.M. Сферный подход: Методология, концепции, проектировки. СПб.: Нотабене, 1992. - 368 с.

298. Семиотика / Сост., вст. ст. и общ. ред. Ю.С.Степанова. М.: Радуга, 1983. - 636 с.

299. Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке. Язык и мышление. М.: Наука, 1988. - 242 с.

300. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии: Пер. с англ. / Под ред. А.Е.Кибрика. М.: Прогресс, 1993. - 655 с.

301. Сидоров A.C. Знахарство, колдовство и магия: Материалы по психологии колдовства. СПб.: Алетейя, 1997. - 272 с.

302. Сильдмяэ И. Знания (когитология).-Таллинн: ТГУД987. 130 с.

303. Симерницкая Э.Г. Доминантность полушарий.- М.: МГУ, 1978. 96 с.

304. Симмах. Tapo: лестница миров. СПб.: Невский курьер, 1997.192 с.

305. Синергетика и методы науки/ отв. ред. М.А.Басин. Спб.: Наука, 1998.-438 с.

306. Синтез науки, религии и философии: научно-аналитический обзор / Гл. ред. А.И.Ракитов. М.: ИНИОН РАН, 1994. - 87 с.

307. Современные теории познания: Сб. обзоров и рефератов / Отв. ред. Л.А.Боброва. М.: ИНИОН РАН, 1992. - 167 с.

308. Соколов Б.Г. Маргинальный дискурс Деррида.- СПб.: СПб. ГУ, 1996.- 119 с.

309. Соколов E.H., Измайлов Ч.А. Цветовое зрение.-М.: МГУ, 1984.- 175 с.

310. Солнцев В.М. Язык как системно-структурное образование. -М.: Наука, 1971.-292 с.

311. Солсо Р.Л. Когнитивная психология / Под общ ред. В.П.Зинченко. М.: Тривола, 1996. - 600 с.

312. Сорокин Ю.А. Смысловое восприятие текста и библиопсихология // Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Шахнарович A.M. Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. М.: Наука, 1979. - С.234-287.

313. Соссюр Ф. Труды по языкознанию.- М.: Прогресс, 1977. 695 с. Социальная психология: саморефлексия маргинальное™. Хрестоматия / Отв. ред. М.П.Гапочка.- М.: ИНИОН РАН, 1995. - 252 с. Спрингер С., Дейч Г. Левый мозг, правый мозг.-М.:Мир, 1983.- 256 с.

314. Старинин В.П. К вопросу о семантическом аспекте сравнительно-исторического метода (изосемантические ряды С.С.Майзеля) // Советское востоковедение. 1954. - № 4. - С.99.

315. Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. -М.: Наука, 1975.-311 с.

316. Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М.: Наука, 1985. -335 с.

317. Степанов Ю.С. Изменчивый "образ языка" в науке XX века // Язык и наука конца XX века: Сб. статей. М.: РГГУ, 1995. - С.7-34.

318. Степанов Ю.С., Проскурин С.Г. Константы мировой культуры: Алфавит и алфавитные тексты в период двоеверия. М.: Наука, 1993.- 158 с.

319. Сузуки И. Реформа образования в Японии: навстречу XXI веку // Перспективы. Вопросы образования. 1991. - № 1. - С.20-27.

320. Сумцов Н.Ф. Символика славянских обрядов. М.: Наука, 1996.- 296с.

321. Сыромятников H.A. Классический японский язык.-М.:Наука,1983.- 152 с.

322. Тайна имени: Сборник. В 3 т. - Харьков: ИКП "Паритет",1994.

323. Таранов П.С. Секреты поведения людей: Исчерпывающий обзор фундаментальных поведенческих констант. Симферополь: Таврия, 1995. - 544 с.

324. Тарасов Е.Ф. Некоторые познавательные проблемы анализа сознания // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации: Тезисы докладов. М.: Ин-т языкознания РАН, 1997.- С.149-150.

325. Тартаковский М.С. В поисках здравого смысла. М.: Московский рабочий, 1991. - 335 с.

326. Текст и культура // Ученые записки Тартуского гос.ун-та. -1983. Вып. 635. - 178 с.

327. Теньер JI. Основы структурного синтаксиса.-М.:Прогресс, 1988.- 656 с.

328. Теория культуры/Отв.ред И.Л.Галинская.- М.: ИНИОН РАН, 1996.-199 с.

329. Теория матафоры : Сборник / Общ. ред. Н.Д.Арутюновой, М.А.Журинской. М.: Прогресс, 1990. - 512 с.

330. Терентьев-Катанский А.П. С Востока на Запад.-М.:Наука, 1990.-232 с.

331. Тестирование при обучении иностранным языкам в неязыковом вузе/Под ред. П.А.Баскутиса. Воронеж: ВПТИД972. -130 с.

332. Ткаченко Г.А. Космос, музыка, ритуал. Миф и эстетика в "Люйши Чуныро". М.: Наука, 1990. - 284 с.

333. Толстой Н.И. Народная этимология и "этимологическая магия" // Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: Индрик, 1995. - С.317-332.

334. Том Р. Топология и лингвистика // Успехи математических наук. 1975. - Т.30. - Вып. I (181). - С. 199-221.

335. Томберг В. Медитации на Tapo. Киев: София, 1996. - 560 с.

336. Топоров В.Н. К семиотике предсказаний у Светония // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. 1965. - Вып. 181. - С. 198-209.

337. Топоров В.Н. Судьба и случай // Понятие судьбы в контексте разных культур / Под ред. Н.Д.Арутюновой.-М.:Наука,1994. С.39-75.

338. Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. М.: Гнозис, 1995. - 875 с.

339. Топорова Т.В. Язык и миф: герм. *walundaz, *welundaz // Известия АН СССР. СЛЯ. 1989. - Т.48. - № 5. - С.442-453.

340. Топорова Т.В. Семантическая структура древнегерманской модели мира. М.: Радикс, 1994. - 190 с.

341. Тристан и Исольда. От героини любви феодальной Европы до богини матриархальной Афревразии: Коллект. труд Сектора семантики мифа и фольклора / Под ред. Н.Я.Марра. Л.: Из-во АН СССР, 1932. - 286 с.

342. Узнадзе Д.Н. Психологические исследования.- М.: Наука, 1966. -451 с.

343. Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI-XIX вв.). М.: Гнозис, 1994. - 240 с.

344. Успенский Б.А. Historia sub specie semioticae // Б.А.Успенский. Избранные труды: В 2т. T.I. - М.: Гнозис, 1994. - С.50-59.

345. Успенский П.Д. Символы Tapo. Петроград, 1917 (репринт М.: Гнозис, 1993). -46 с.

346. Ухтомский АЛ. Доминанта. M.-JL: Наука, 1966. - 273 с.

347. Учебники и учебные пособия для курсов и кружков / Под ред. В.Г.Костомарова, Л.А.Новикова. М.: МГУ, 1973. - 25 с.

348. Февр Л. Колдовство: глупость или переворот в сознании? // Февр Л. Бои за историю / Пер. с фр. под общ. ред. А.Я.Гуревича. М.: Наука, 1991. - С.493-500.

349. Федоренко Н.Т. Древние памятники китайской литературы. -М.: Наука, 1978. 320 с.

350. Федоров Ю.М. Сумма антропологии: В 2 кн. Новосибирск: Наука, 1995.-430 с.

351. Филимонова Т.Д. Вода в календарных обрядах // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы: Исторические корни и развитие обычаев / Отв. ред. С.А.Токарев. М.: Наука, 1983. - С.130-145.

352. Филиппов А.Ф. Социология и космос // Социологос. Общество и сферы смысла. М.: Прогресс, 1991. - С.241-273.

353. Фромм Э. Иметь или быть. М.: Прогресс, 1990. - 330 с.

354. Фрумкина P.M. Лингвистическая гипотеза и эксперимент // Гипотеза в современной лингвистике. М.: Наука, 1980. - С.183-216.

355. Фрумкина P.M., Звонкин А.К., Ларичев О.И., Касевич В.Б. Представление знаний как проблема // Вопросы языкознания. 1990. -№ 6. - С.85-101.

356. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук / Пер. с фр. В.П.Визгина, Н.С.Автономовой. СПб.: A-cad, 1994. - 406 с.

357. Фуко М. Археология знания / Пер. с фр. С.Митина, Д.Стасова. Под ред. Б.Левченко. Киев: Ника-Центр, 1996. - 208 с.

358. Хозрат Инайят Хан. Мистицизм звука / Пер. с англ. А.Михалковича. М.: Сфера, 1997. - 336 с.

359. Хакен Г. Синергетика/Пер.с англ.Ю.А.Данилова.-М.:Мир,1980. 404 с.

360. Халеева И.И. Основы теории обучения пониманию иноязычной речи. М.: Высшая школа, 1989. -238 с.

361. Хейзинга Й. Осень Средневековья. М.: Наука, 1988. - 540 сю

362. Хейзинга И. Homo ludens. В тени завтрашнего дня / Пер. с нидерл. и прим. В.В.Ошиса. М.: Прогресс, 1992. - 464 с.

363. Хойслер А. Германский героический эпос и сказание о Нибелунгах. М.: Иностранная литература, 1960. - 446 с.

364. Цымбал Л.А. Синергетика информационных процессов. М.: Наука, 1995. - 119 с.

365. Человек: Образ и сущность (эзотеризм: история и современность) / Гл. ред. JI.В.Скворцов. М.: ИНИОН РАН, 1994. -327 с.

366. Человеческий фактор в языке: язык и порождение речи / Отв. ред. Е.С.Кубрякова. М.: Наука, 1991. - 240 с.

367. Человеческий фактор в языке: коммуникация, модальность, дейксис. М.:Наука,1992. -281 с.

368. Черепанова И.Ю. Дом колдуньи: Язык творческого бессознательного. М.: "КСП", 1996. - 384 с.

369. Черниговская Т.В., Деглин B.JI. Метафорическое и силлогистическое мышление как проявление функциональной асимметрии мозга // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. 1986. -Вып. 720. - С.68-84.

370. Чумаков Г.М. Чужая речь как лингвистическая категория и проблемы грамматики, лексикологии, стилистики: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Днепропетровск: Днепропетровский ГУ, 1977. - 47 с.

371. Шабес В.Я. Событие и текст. М.: Высшая школа, 1989. - 175 с.

372. Шелестюк Е.В. О лингвистическом исследовании символа // Вопросы языкознания. 1997. - № 4. С. 125-142.

373. Шелякин И.А. Ситуативность устной речи как фактор нейтрализации грамматических значений// Учёные записки Тартуского гос.ун-та. 1979. - Вып.481. - С.3-24.

374. Шеншев JI.B. Основы адаптивного обучения языку. Семиотические аспекты развития речи с помощью автомата. М.: Наука, 1995. - 113 с.

375. Щерба JI.B. Современный русский литературный язык// Л.В.Щерба. Избранные работы по русскому языку. М.: Учпедгиз,1957.-С.113-127.

376. Щерба Л.В.Предисловие (к сб. «Русская речь»)// Л.В.Щерба. Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука, 1974. С.20-25.

377. Шипицо Л.В. Контроль устной речи на начальном этапе обучения. М.: МГУ, 1985. - 88 с.

378. Шкенёв Ю.С. Самоорганизующиеся системы природы и общества. М.: Прометей, 1990. - 207 с.

379. Шмелева Е.Ю. Теория лингвистических переменных и ее значение для языкознания // Филология на рубеже XX-XXI веков: Тезисы международной конференции / Под ред. Т.И.Ерофеева. -Пермь: Пермский гос. ун-т, 1996. С.121-122.

380. Шуков В.А., Хон Г.Н. Оправдание случайности. М.: Наука, 1990. - 155 с.

381. Щедровицкий Г.П. К характеристике основных направлений исследования знака в логике, психологии и языкознании // Щедровицкий Г.П. Избранные труды. М.: Шк. Культ. Полит., 1995. -С.515-539.

382. Щур Г.С. Теории поля в лингвистике. М.: Наука, 1974. - 255 с.

383. Щуцкий Ю.К. Китайская классическая "Книга перемен". М.: Наука, 1993.

384. Эстетика Бытия и эстетика Текста в культурах средневекового Востока / Отв. ред. В.И.Брагинский. М.: Наука, 1995. - 285 с.

385. Этика и ритуал в традиционном Китае / Под ред. А.А.Бокщанина и Л.С.Васильева. М.: Наука, 1988. - 331 с.

386. Юдакин А.П. Развитие структуры предложения в связи с развитием структуры мысли. М.: Наука, 1984. - 167 с.

387. Яворская Г.М. О семантических параллелях в индоевропейских наименованиях судьбы // Понятие судьбы в контексте разных культур / Отв. ред. Н.Д.Арутюнова. М.: Наука, 1994.-С.116-121.

388. Язык и личность / Отв. ред. Д.Н.Шмелев. М.: Наука, 1989.216 с.

389. Якобсон Р. Роль лингвистических показаний в сравнительной мифологии // VII Международный конгресс антропологических и этнографических наук. Т. 5. - М.: Наука, 1970. - С.608-619.

390. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). М.: Гнозис, 1994. -343 с.

391. Якубинский Л.П. О диалогической речи// Л.П.Якубинский. Избранные работы. М.: Наука,1986. - С. 17-58.

392. Ясперс К. Язык // Философия языка и семиотика / Под общ. ред. А.Н.Портнова. Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1995. - С. 184-203.

393. Albert R. Der Bedarf des Fachs "Deutsch als Fremdsprache" an linguistischer Forschung// Deutsch als Fremdsprache. 1995. - N.2. -C.82-90.

394. Bach A. Deutsche Namenkunde. Bd. II. Die deutschen Ortsnamen. I. Teil. Heidelberg: Winter, 1954. -615 c.

395. Baldegger M., Müller M. Kontaktschwelle Deutsch als Fremdsprache. Berlin: Langenscheidt, 1989. - 505 c.

396. Bender E. Nibelungenlied und Kudrun. Eine vergleichende Studie zur Zeitdarstellung und Geschichtsdeutung. Frankfurt (Main): P.Lang, 1987. -238 c.

397. Bouché-Leclercq A. Histoire de la divination dans l'antiquité: Tome 1-4. Paris: Ernest Leroux, Éditeur, 1879-1880.

398. Bräuer R. Literatursoziologie und epische Struktur der deutschen "Spielmanns" und Heldendichtung.-Berlin: Akademie-Verlag, 1970.- 303 c.

399. Clark J.L.D. Foreign Language Testing. Philadelphia: The Center for Curriculum Development, 1972. - 174 c.

400. Cognitive and Linguistic Analysis of Test Performance/ Ed. by R.O.Freedle. Norwood (New Jersey): Ablex Publishing Corp., 1987. -399 c.

401. Das Zertifikat. Deutsch als Fremdsprache. Bonn: Deutscher Volkshochschul-Verband, 1972. - 352 c.

402. Die Welt als Zeichen. Klassiker der modernen Semiotik/ Hrsg. M.Krampen. Berlin: Severin und Siedler, 1981. -412 c.

403. Dornseiff F. Das Alphabet in Mystik und Magie. Leipzig: de Gruyter, 1925.- 103 c.

404. Eco U. Semiotik und Philosophie der Sprache. München: Fink, 1985.-292 c.

405. Elfenbeinkunst. Wiesbaben: Emil Vollmer Verlag, 1974. - 87 c.

406. Jaensch E.R. Die Eidetik und die typologische Forschungsmethode. Leipzig: Universitaetsverlag, 1927. 180 c.

407. Fodor J. The language of thought. Cambridge (Mass.): Harvard Univ. press., 1975. - 214 c.

408. Förster M. Proben eines Englischen Eigennamen-Wörterbuches // Germanisch-Romanische Monatsschrift.-1923.-Bd. 11.-Heft 3/4. S.86-110.

409. Gilman Ch. Stolen Paradigms: From Stammbaum to black box // Papers in the History of Linguistics / Ed. by H.Aarsleff. Amsterdam: J.Benjamins Publischers Company, 1987. - C.3-11.

410. Granet M. Fêtes et chansons anciennes de la Chine. Paris: Leroux, 1929. - 301 p.

411. Granet M. Danses et légendes de la Chine ancienne. Paris: Press univ. de France, 1959. - 710 p.

412. Grimm J. Allerhand zu Gudrun // Zeitschrift für Deutsches Altertum. 1842. - Bd. 2. - Heft 1. - C.l-5.

413. Grimm W. Seitung zur Vorlesung über Gudrun // W.Grimm. Kleinere Schriften. Bd. 4. - Gütersloh: F.Dümmler, 1887. - S.524-576.

414. Hagenberg-Miliu E.-Ch. ". denn nur der Ruhm des Vaterlandes ist mein Ziel". Zur Erneuerung des Nibelungen- und Kudrunepos. Bonn: Rheinische Fr.Wilchelm-Universität, 1988. - 471 c.

415. Handbuch der Dialoganalyse/ Hrsg. von G.Fritz und F.Hundsnurscher. Tuebingen: Max Niemeyer Verlag, 1994. - 576 c.

416. Haupt M. Wate // Zeitschrift für Deutsches Altertum. 1842. - Bd.2.- Heft 1. C.380-385.

417. Heibig G. Das Verhaeltnis von Sprachwissenschaft und Sprachunterricht im Wandel der Zeiten// Deutsch als Fremdsprache. -1994. -N.4. C.201-208.

418. Hiroko Ikeda. A Type and Motif Index of Japanese Folk-Literature.- Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia, 1971. 376 c.

419. Hoffmann W. Kudrun. Ein Beitrag zur Dichtung der nachnibelungischen Heldendichtung. Stuttgart: J.B.Metzler, 1967. - 358 c.

420. Jahr S. Reflezionen zu einer holistischen Sprachbetrachrung // Deutsch als Fremdsprache. 1994. - H. 2. - C.73-79.

421. Karlgren B. Analytic Dictionary of Chinese and Sino-Japanese. -Paris: Librairie orientaliste Paul Geuthner, 1923. 436 c.

422. Kettner E. Der Einfluß des Nibelungenliedes auf die Gudrun // Zeitschrift für deutsche Philologie. 1890. - Bd. 23. - C.145-217.

423. Malinowski B. Myth in primitive psychology. London: Kegan, 1926. - 128 c.

424. Mannhardt W. Wato // Zeitschrift fur deutsche Mythologie und Sittenkunde. 1855. - N 2. - C. 296-329.

425. Moray N. Attention in dichotic listening: Affective cues and the influence of instructions // Quaterly Journal of Experimental Psychology. -1959. -N 11.-C.56-60.

426. Müllendord K. Wado // Zeitschrift fur deutsches Altertum / Hrsg. von M.Haupt. 1848. - Bd. 6. - C.62-69.

427. Nehring A. Idg. *mari, *mori // Festschrift F.R.Schröder. -Heidelberg: Winter, 1959. C. 122-138.

428. Neitzel H. Agamemnos Ermordung in Kassandras Vision (A. 11251129) // Hermess. 1984. - Vol. CXII. - C.271-281.

429. Oka Masao. The Basic Structure of Japanese Culture // Hhxoh MHH/i;30 Kyraicy TaiiK3H. - 1962. - № 2. - C.49-60.

430. Owen F. The Germanie people: Their origin, expansion and culture.- New Häven: College and Univ. press, 1966. -317 c.

431. Panzer Fr. Hilde-Gudrun. Eine Sagen- und literaturgeschichtliche Untersuchung. Halle: Verlag von Max Niemeyer, 1901. - 451 c.

432. Panzer F. Beiträge zur Kritik und Erklärung der Gudrun // Zeutschrift für deutsche Philologie. 1902. - Bd. 34. - C.425-453.

433. Peeters L. Historische und literarische Studien zum dritten Teil des Kudrunepos. Utrecht: J.A.Boon, 1968. - 258 c.

434. Pielmeier H., Schirner M. Tarot-Welten. 78 neue Legemethoden für Anfänger und Fortgeschrittene. Darmstadt.: Schirner Verlag, 1995. -96 c.

435. Reinecke W. Einige psycholinguistische und phonetische Aspekte im Fremdsprachenunterricht // Deutsch als Fremdsprache. 1993. - Heft 1.- C.24-28.

436. Rosenfeld H. Die Kudrun: Nordseedichtung oder Donaudichtung // Zeitschrift für deutsche Philologie. 1962. - Bd. 81. - C.126-150.

437. Rosenfeld H. Die Namen der Heldendichtung, insbesondere Nibelungen, Hagen, Wate, Hetel, Horand, Gudrun // Beiträge zur Namenforschung. Neue Folge. 1966. - Bd. 1. - Heft 3. - C.231-265.

438. Schein S.L. The Cassandra scene in Aeschylus Agamemnon // Greek and Rome. (Oxford) 1982. - Vol. XXIX. N 1. - C.l 1-16.

439. Schröder F.R. Die Sage von Hetel und Hilde // Deutsche Vierteljahrsschriften für Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte. -1958. Bd. 32. - Heft 1. - C.38-70.

440. Thom R. L'optimisation simultanée et la théorie des jeux en topologie différentielle // Cahiers Math, de Montpellier. 1975. - N 3. -C.63-70.

441. Underhill N. Testing Spoken Language. A Handbook of oral testing techniques. Cambridge: Cambridge University Press, 1987. - 117 c.• ■ r r

442. Vries J. de. Uber das Verhältnis von Odr und Odinn // Zeitschrift für Deutsche Philologie. 1954. - Bd. 73. - Heft 4. - C.337-352.

443. Watkins C. 'River' in Celtic and Indo-European // Ëriu. 1973. -Vol. 24. - P.80-89.

444. Weege M. Das Kudrunepos, eine Dichtung des Hochmittelalters. -Bonn: Lemge, 1953. 87 c.

445. Wildgen W. Dynamische Sprach- und Weltauffassung (in ihrer Entwicklung von der Antike bis zur Gegenwart). Bremen: Zentraldruckerei der Universität Bremen, 1985. - 123 c.

446. Wildgen W. Archetypensemantik. Grundlagen für eine dynamische Semantik auf der Basis der Katastrophentheorie. Tübingen: Gunter Narr Verlag, 1985.- 316 c.

447. Wilmanns W. Die Entwicklung der Kudrundichtung. Halle: Buchh. des Weisenhauses, 1873. - 275 c.

448. Winder Mc.C. Wate und Wada / Modern Language Notes. 1977. -Vol. 92. - N 3. - C.572-577.

449. Winder Mc.C. The Wate figure in medieval tradition // Stanford German Studies: Bd. 13. Bern-Frankfurt a. M.: Lang, 1978. - 151 c.

450. Zeeman E-C- Catastrophe theory. Addison: Wesley, 1977. - 673 с.

451. Чжунго гунъи мэйшу (Современное китайское прикладное искусство: на кит. яз.). Пекин, 1958. - 68 с.-419

452. Асакура X. Синва дэнсэцу дзитэн. Токио: Токёдо сюппан,1975.- 513с.

453. Ки-но Цураюки. Тоса-никки.- Токио: Асахи синбунсякан, 1969. Оригути' Синобу. Манъё: сю: дзитэн. Токио: Кавадэ сёбо, 1919.-269с.

454. Цугита Дзюн. Манъё: сю: синко:- Токио: Сэйбидо, 1921. 661 с. Цугита Дзюн. Кодзики синко:. - Токио: Мэйдзи сёин, 1927.640 с.

455. Яманака Сёта. Кокуго гогэн дзитэн. Токио: Косо сёбо, 1976.637 с.