автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Новое зрение Н. Олейникова: герой и пространство

Полный текст автореферата диссертации по теме "Новое зрение Н. Олейникова: герой и пространство"

На правах рукописи

ЛОПАРЕВА НАТАЛЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА

НОВОЕ ЗРЕНИЕ Н. ОЛЕЙНИКОВА: ГЕРОЙ И ПРОСТРАНСТВО

10.01.01 - Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Тюмень - 2005

Работа выполнена на кафедре русской литературы Тюменского государственного университета

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Н. П. Дворцова

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор И. Е. Васильев

Защита состоится «22» декабря 2005 г. в 10.00 часов на заседании диссертационного совета Д. 212. 274. 09. по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук в Тюменском государственном университете по адресу: 625003, г. Тюмень, ул. Семакова, 10, ауд. 325

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Тюменского государственного университета.

Автореферат разослан «18» ноября 2005 г.

доктор филологических наук, профессор Е. В. Тырышкина

Ведущая организация: Челябинский государственный

университет

Ученый секретарь диссертацгюнного совета кандидат филологических наук, доцент

С. М. Белякова

г шт

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Постановка проблемы и актуальность темы исследования. 5 начале XX века в искусстве авангарда (экспериментальном искусстве, ломающем все незыблемые нормы, нарушающем границы) явственно прозвучала идея создания принципиально иного мира. Поэтому одним из актуальных вопросов, решаемых художниками и поэтами-авангардистами, стала, на наш взгляд, проблема зрения, специфического взгляда на действительность, который позволил бы по-новому видеть человека и мир, то есть была выдвинута концепция изменения восприятия окружающего мира, создания нового пространства и способа взаимоотношений между людьми.

Вопрос о происхождении и сущности авангардной поэзии в XX столетии был актуальным, а в начале XXI века интерес к этой проблеме усиливается. Не случайно изучению поэтики авангардных текстов посвящено много исследований (Ю. Азаров, Е. Баснер, С. Бирюков, И. Васильев, Ж.-Ф. Жаккар, Л. Кацис, А. Кобринский, В. Крючкова, Н. Прийма, И. Сахно, Е. Тырышки-на, Н. Фиртич, Т. Цвигун, А. Цуканов, Б. Шифрин, М. Эпштейн). Среди них очень важную роль играют работы о творчестве поэтов ОБЭРИУ (И. Васильев, В. Глоцер, А. Кобринский, И. Кулик, М. Мейлах, Д. Токарев, В. Фролов), поскольку Объединение реального искусства, наряду с футуризмом, является, без сомнения, ярчайшим фактом русской авангардной поэзии XX века. Но общие исследования по поэтике произведений обэриутов отодвинули на второй план работы конкретного характера, за исключением «ярких» представителей поэтического движения -Д. Хармса (В. Глоцер, Ж.-Ф. Жаккара, А. Злобиной, Э. Рауш-Гернет, Д. Токарева, Я. Шенкмана), Н. Заболоцкого (Никиты За-► болоцкого, И. Шайтанова, Е. Эткинда), А. Введенского (А Кобрин-

ского, М. Мейлаха). Творчество Николая Олейникова до сих пор остается на периферии литературоведческих изысканий. Фигура Н. Олейникова представляется загадочной. Из скудных биографических данных, разбросанных в воспоминаниях современников (И. Андронников, Н. Заболоцкий, Л. Липавский, С. Маршак, Д. Хармс, К. Чуковский, Е. Шварц), с трудом удается «собрать» сколько-нибудь целостный образ поэта. Несомненно, это был странный автор, его произведения, на первый взгляд, могут показаться совершенно непонятными, нелепыми* абсурдными.

Говоря о поэте Николае Олейникове, литературоведы (И. Васильев, Л. Гинзбург, В. Глоцер, А. Кобринский, Е. Лукин, В. Фролов, Т. Эпштейн) поднимают ряд вопросов: во-первых, актуализируют проблему взаимоотношений Н. Олейникова и участников группы ОБЭРИУ; во-вторых, ставят вопрос об источниках творчества обэриутов (генеалогический аспект); в-третьих, исследователи обращаются к своеобразию стиля Н. Олейникова (проблема языковых масок в поэтических произведениях); в-четвертых, определяют круг специфических энтомологических образов Н. Олейникова. Литературоведы видят основные способы формирования новой реальности в произведениях Н. Олейникова в использовании принципов абсурда, алогизма, иронии, мистификации, игры с пародийными масками, в попытке посмотреть на окружающую действительность «детскими глазами», хотя за рамками их исследований остается вопрос о лирическом герое как носителе специфического зрения, обладателе своеобразной оптической структуры. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что специфические образы (насекомые) произведений Н. Олейникова не остались не замеченными: Л. Гинзбург, А. Кирейчук, А. Кобринский, А. Лобанов, О. Ронен, М. Ястреб в качестве центральных персонажей в лирике Олейникова выделяют героев-насекомых, но они не рассматривают энтомологические образы в качестве субъектов, наделенных особым типом зрения и способных конструировать новую реальность, представленную как «исчезающий» мир. Таким образом, в науке обозначен ряд проблем и вопросов, которые требуют решения.

Актуальность диссертации состоит в том, что мы, продолжая традицию изучения обэриутских произведений (стихотворений Н. Олейникова), обращаемся к значимым для науки, но не- ^ изученным проблемам поэтики авангардных текстов.

Объектом исследования в диссертации стали все лирические произведения Н. Олейникова: это поэтические тексты, в которых путем модификации структуры зрения лирического героя моделируется особый, неантропоцентрический мир.

Предмет исследования — картина мира, построенная посредством изменений точки зрения лирического героя и потому лишенная антропологических характеристик и соотношений, ускользающая за пределы человеческого восприятия.

Цель нашего исследования — проследить, как в поэзии Н. Олейникова создается новый мир путем изменения оптических возможностей лирического героя, иначе говоря, каким образом специфические зрительные способности героя меняют параметры модели мира и влияют на ее ценностное содержание.

В исследовании мы ставим перед собой следующие задачи:

• выявить способы воплощения лирического героя в поэтических произведениях Н. Олейникова и описать основные характеристики его специфического зрения;

• рассмотреть основные механизмы зрительного восприятия героем окружающего мира;

• объяснить, как изменение точки зрения лирического героя Н. Олейникова влияет на формирование структуры пространства и его параметров;

• выявить связь между изменением физических характеристик мира и его ценностным содержанием;

• проследить, как через моделирование природного пространства решается вопрос о возможностях и границах человеческого познания мира.

Теоретико-методологическая основа диссертации. В работе мы опираемся на опыт отечественного и зарубежного литературоведения (И. Васильев, Ж.-Ф. Жаккар, А. Кобринский, М. Мей-лах, О. Ронен, Д. Токарев) в изучении поэтики авангардных текстов, предполагающий такую технику анализа, при которой учитывается условный характер манеры изложения обэриутов (вызывающая инфантильность, косноязычие, юродствование) и метафорическая, философско-иносказательная образность. Структурный анализ произведений Н. Олейникова позволяет выявить, как поэтика абсурда проявляется на фонетическом, фразеологическом и сюжетно-композиционном (прежде всего, уничтожение традиционного лирического героя и его переживаний, образующих основу лирического сюжета, и разрушение традиционных пространственных координат) уровнях художественной структуры

Поскольку одной из основных проблем в диссертационном исследовании является проблема зрения, мы опираемся на работы О. Вайнштейн, Л. Карпенко, Г. Крейдлина, Б. Шифрина, М. Ямпольского, где рассмотрены категория зрения, специфика оптических модификаций.

В ходе анализа творчества Н. Олейникова мы пользуемся понятием «картина мира», в ее осмыслении мы опираемся на работы М. Гаспарова, А. Жолковского, Д. Лихачева, Ю. Лотмана, В. Подо-роги, И. Смирнова. Мы предлагаем рабочее определение картины мира: это абстрактная модель действительности, которая формируется в поэтическом тексте благодаря совмещенности точки зрения субъекта, носителя речи, и пространственных параметров.

При описании лирического героя как «наблюдателя», обладателя определенной точки зрения (с помощью которого создается определенная художественная модель мира) мы обращаемся к трудам Л. Гинзбург, Б. Кормана, Ю. Лотмана, Т. Сильман, Б. Успенского, В. Хализева; при исследовании центрального образа авангардного текста как субъекта высказывания, имеющего нечеловеческую природу происхождения, мы опирались на работы И. Васильева, А. Злобиной, А. Кирейчука, А. Кобринско-го, А. Лобанова, М. Эпштейна, М. Ястреб и др. В исследовании влияния пространственных изменений модели мира на ее ценностное содержание мы берем за основу труды С. Аверинцева, М. Бахтина, М. Гаспарова, А. Гуревича, А. Жолковского, Д. Лихачева, Ю. Лотмана, В. Топорова, Т. Цивьян. При описании специфики пространственно-временного континуума авангардного текста мы опираемся на идеи М. Айзенберга, И. Васильева, Ж-Ф. Жакка-ра, Н. Злыдневой, А. Кобринского, А. Лукановой, И. Сахно, О. Тарасова, Д. Токарева, М. Эпштейна.

При изучении натурфилософской концепции Н. Олейникова мы, вслед за И. Васильевым, Н. Заболоцким, А. Кобринским, И. Шайтановым, выявляем основные гуманистические установки поэта: возможность — невозможность обретения единства всего живого, человека и природы.

Кроме того, для характеристики авангардного текста в диссертационном исследовании используются теоретические работы деятелей авангардного искусства, где интерпретируется их творчество: манифесты, программы, творческие установки обэ-риутов. Для углубления в проблематику и раскрытия логики развития творчества ОБЭРИУ большое значение для нас имели искусствоведческие и философско-эстетические труды Е. Боб-ринской, Б. Гройса, Г. Ершова, Н. Махова, В. Руднева, Д. Сарабь-янова, М. Тростникова, В. Турчина.

Основные результаты исследования, обладающие научной новизной.

1. Рассмотрение поэтического мира Н. Олейникова через категорию зрения позволило представить созданную им картину мира как увиденную в необычном ракурсе новую реальность.

2. В работе выявлено, что специфичность зрения Н. Олейникова проявляется в том, что герой представлен как «тело» со своеобразной архитектоникой, как «насекомое», как «предмет», как «геометрическая фигура».

3. В исследовании установлено, что Н. Олейников предлагает систему мотивировок странного видения мира героем: совмещение позиции наблюдателя с точкой зрения насекомого; разрушение антропоморфной геометрии зрения; сверхзрение героя, актуализирующее его способность дешифровать закодированные элементы; инструментально-механистический прием (микроскопическое, телескопическое видение).

' 4. В поэзии Н. Олейникова раздробленное, незавершенное

пространство формируется как лишенный антропометрических ориентиров континуум, как неустойчивая, постоянно меняющаяся субстанция.

5. Человек как центр миропорядка в поэтической картине Н. Олейникова уничтожается, так что «точкой отсчета», с которой соизмеряются все пространственные характеристики, признается некое «маленькое» существо.

На защиту выносятся следующие положения:

1) через способы воплощения лирического героя (представленного в виде «монструозного» существа, «неантропоморфного гибрида», «жука-человека», «ученого-дурака») в произведениях

» Н. Олейникова проявляется специфичность его зрения;

2) лирический герой обладает неантропоморфным строением зрения;

а 3) в поэтических произведениях Н. Олейникова предлагается

способ создания новой реальности посредством модификации зрительных возможностей героя (восприятие мира «через глаза», прикосновения, слуховой аппарат), путем применения специфической техники зрения (видение через «лупу», «линзу», «зеркало», «маску») и с помощью игры с оптическими приборами (микроскоп, телескоп);

4) изменение точки зрения лирического героя меняет аксиологическую сущность конструируемого мира;

5) Н. Олейников в поэтических произведениях представляет модель биоцентрического пространства (центр миропорядка не человек, а любое живое существо, организм).

Апробация главных разделов диссертации состоялась: 1) на региональной научной конференции «Город как культурное пространство» (Тюмень, 20-21 февраля 2003); 2) на всероссийской научной конференции «Региональные культурные ландшафты: история и современность» (Тюмень, 20-22 апреля 2004); 3) на международной научно-практической конференции «Литература и культура в современном гуманитарном знании», посвященной 30-летию основания кафедры зарубежной литературы Тюм-ГУ (Тюмень, 17-20 октября 2004).

Результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры русской литературы Тюменского государственного университета (2003-2005).

Практическая значимость работы состоит в том, что ее основные положения и выводы могут быть использованы в вузовском преподавании русской литературы, а также теории литературы (как в общих, так и специальных курсах по анализу авангардного текста).

Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка. Диссертация изложена на 168 страницах, список литературы содержит 260 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы исследования, дается характеристика степени разработанности проблемы, формулируются цель, задачи, научная новизна диссертации, положения, выносимые на защиту; теоретические и методологические предпосылки, практическая значимость работы.

Первая глава «Герой в поэзии Н. Олейникова» посвящена описанию способов и особенностей воплощения лирического героя и выявлению основных характеристик строения его зрения в произведениях поэта-авангардиста Н. Олейникова.

Первый параграф «Проблема лирического героя в литературоведческих исследованиях» представляет собой попытку обозначить круг теоретических понятий, необходимых для анализа поэтического текста. В центре нашего внимания — категория героя (лирический субъект, герой-наблюдатель, носитель точки зрения), которая, как нам кажется, является ключевой в создании картины мира лирического произведения.

В изучении поэтических текстов литературоведы (Л. Гинзбург, Б. Корман, Ю. Лотман, Т. Сильман, Б. Успенский, В. Хали-зев и др.) одной из самых важных называют проблему лирического героя, так как именно от позиции «наблюдателя», от его физического положения внутри или за пределами созданной им реальности зависят представления о мире, то есть создается некая художественная модель, которая воспроизводит образ мира для конкретного, определенного субъекта сознания, отражает обусловленность мира и личности, а отношение личности и мира получает выражение в «точке зрения». Таким образом, единством переживаний лирического субъекта обусловлено единство картины мира. Лирический герой как носитель определенной точки зрения, по мнению исследователей (Л. Гинзбург, Б. Успенский), необходим для того, чтобы выявить его оценку мира, при этом его речевая характеристика позволяет определить, например, от лица какого социального и культурного типа дано описание окружающего мира.

Второй параграф «Лирический субъект в авангардном тексте» посвящен описанию специфики лирического субъекта в произведениях авангардистов, принципиально отличающегося от лирического героя в традиционной лирике.

В авангардной поэзии создавались новые формы выражения лирического «я», ставился вопрос о способе воплощения героя. Как подчеркивает М. Эпштейн, «в авангардных произведениях абсурд господствует над смыслом, лицо предстает в отчужденных формах, каких-то распавшихся пучках и кривых лезвиях, индивид враждебен самому себе и обнаруживает, скорее, свойства растения, молекулы или дыры, чем человека».1 Авангардное сознание нашло выражение не только в игровой, «ролевой лирике» (Б. Корман), форма которой была известна и классической поэзии XIX

1 Эпштейн М. Парадоксы новизны. М., 1988. С. 400.

века, но и в «расчеловеченной» поэзии, устраняющей лирического героя и само переживание как основу лирического сюжета.

Авангардная поэзия демонстрировала позицию «сниженной эстетики», исключая категории возвышенного, трагического, «переосмысливала категорию прекрасного», соединяя ее с «противоположным космосом — безобразным». Так, образ лирического «я» мог быть решен в «условно-гиперболическом ключе», мог быть фантастическим. «Раблезианский» масштаб тела героев, их поступков, поведения был связан с перераспределением иерархии ценностей». Авангардное искусство в качестве центрального образа представило героя, выделявшегося своей «ничтожностью», «неловкостью», «неуклюжестью», «неприятностью»; актуализировало нечеловеческую природу субъекта высказывания, самосознание которого работает категориями насекомого или какой-то «нечистой силы»2.

Применительно к поэзии Н. Олейникова нам представляется возможным говорить о лирическом герое, лирическом субъекте, герое-наблюдателе (обладателе определенной точки зрения), не выделяя определенный общий тип, выраженный в виде своего рода монады. В способах выражения лирического героя проявляется, на наш взгляд, специфичность зрения Н. Олейникова: разрушая структуру человеческого образа, модифицируя приемы его изображения, поэт предлагает его новое видение, поэтому «герой» Н. Олейникова, с нашей точки зрения, — это некая множественность, воплощаемая в различных вариациях неантропоморфного образа.

Третий параграф «Лирический герой Н. Олейникова: пространство тела» посвящен описанию структуры тела лирического героя, что обуславливает специфику видения, восприятия им других персонажей и характер их взаимоотношений, а также формирует и специфичность нового взгляда Н. Олейникова, которая, на наш взгляд, выражается в том, что герой его произведений воспринимается как «тело», увиденное либо в зеркальном отображении, либо в качестве экспоната паноптикума, но всегда рассыпающееся и деформированное, потому представленное намеренно плоским, двухмерным, управляемым, неодушевленным.

2 Васильев И. Е. Русский авангард начала XX века (группа «41"». Екатеринбург, 1999. С. 32.

Лирический герой произведений Н. Олейникова выделяется своей несоразмерностью с человеческим образом: его физические особенности (структура тела, зрение, слух, осязание) подчеркивают его неантропоморфное происхождение; специфическая функция «одежды» героя (одежда — «кожный покров») и его способность «выворачиваться наизнанку» обнаруживают отсутствие четких контуров тела героя, границ между его внешним обликом и его внутренним миром. Природа лирического героя обусловливает характер его взаимодействия с другими, женскими персонажами. Так, герой поэзии Н. Олейникова способен различить несколько видов женских образов: «растительные», «животные», с которыми связаны садистские мотивы (стремление героя «растерзать», уничтожить тело возлюбленной-«цветка»), и «монументальные» образы-статуи, которые подавляют пространство лирического героя (разрушают его плоть), при этом формируется специфический любовный сюжет, завершающийся гибелью субъекта (лирический герой вступает, как правило, в «борьбу» с возлюбленной, пытаясь вторгнуться в пространство чужой плоти).

В четвертом параграфе «Кулинарно-пищевой код в творчестве Н. Олейникова» раскрывается значение образов «еды», которые являются важнейшим проявлением жизни тела лирического героя, организуют, главным образом, «физиологическую» область, формируют своеобразную «пищевую» сферу и специфическую культуру еды.

Мы полагаем, что прочтение текстов Н. Олейникова через кулинарно-пищевой код позволяет более полно описать особенности структуры тела героя, выявить специфику системы взаимоотношений с другими персонажами и раскрыть способ отношения героя с окружающим миром.

В творчестве Н. Олейникова, на наш взгляд, значимую роль играет развернутая система образов еды и те сюжеты, в основе которых лежат события, связанные с приготовлением и «усвоением» различных «продуктов». Мы полагаем, что в процессе «поглощения» пищи лирический герой, формируя принципы отношения с действительностью, прежде всего раскрывает специфику того пространства, в рамках которого он существует. Поэтому в первом разделе мы рассматриваем характер отношения к еде как критерий противопоставления различных видов пространства.

В поэзии Н. Олейникова еда может выступать в качестве критерия разграничения своего (мужского, подземного, мертвого) и чужого (женского, земного, живого) пространства, причем лирический герой в его отношении к выбору предметов еды, обнаруживает свою принадлежность к пространству смерти (он существует в мире разрушения, распада), но поскольку он способен проникать в иное пространство (сферу обильного жизненного цветения), то, вероятно, он обладает функцией некоего «проводника» из мира живых в сферу мертвых (находится на переходной ступени между небом и землей).

Во втором разделе «Пиршественные» образы» мы рассматриваем, как в модификациях сюжетов «пира» и «жертвоприношения» (которые у Н. Олейникова сближаются) происходит разрушение традиционной структуры отношений, уничтожение антропоморфного стержня, вокруг которого выстраивалась «старая» система координат, поиск своего, нового структурообразующего стержня, осуществляется попытка обозначить свою систему ценностей, установить новый порядок взаимосвязи элементов структуры.

Герой поэтических произведений Н. Олейникова, представленный в образе маленького существа, как нам кажется, находится на границе двух миров: земного и подземного. Тем самым, его «пищей» становится «плоть» мира, «прогрызая» которую, он обеспечивает себе возможность перемещаться из одного пространства в другое. Весь мир, вселенная, «мировое яйцо» становятся «пищей», способной попасть в желудок героя в виде «яйца куриного с желтком посередине».

В подобном акте еды особенности «пожирающего» тела героя (его открытость, незавершенность, возможность прямого взаимодействия с внешним миром) проявляются с полной наглядностью и конкретностью: в произведениях Олейникова «тело» лирического субъекта выходит за свои границы: герой «глотает», «поглощает», «терзает» мир, «вкушает» его, ощущает его вкус, вбирает мир в себя и растет. Таким образом, встреча героя с миром в акте еды — это торжество субъекта над миром (взаимодействие, «борьба» героя с миром заканчивается «победой» субъекта), победившее тело принимает в себя побежденный мир, увеличивается и приобретает форму необъятной вселенной.

В третьем разделе «Любовный сюжет и мотив застолья» мы

описываем важнейшую физиологическую особенность «тела» лирического героя произведений Н. Олейникова — специфический эротизм, который реализуется, в первую очередь, в мотиве застолья, вплетаемом в любовный сюжет. Процессы физиологического «общения» героя с возлюбленной и усвоения пищи относятся к области телесного, эти явления взаимосвязаны, взаимодополняемы и, как правило, происходят по одной и той же схеме. Видимо, поэтому не случайны сближения, совмещения «сердца» и «желудка» в поэзии Олейникова (возникает следующая параллель: «сердце», вместилище «скрипучей страсти», — это тот же «желудок», «сосуд», в котором «вместо сельтерской — яд»; один — подпиты-вается чувствами, другой — наполняется «живительным составом», «медом»; и оба — «расцветают», «озаряются», «мерцают»).

В четвертом разделе рассмотрены основные лексические, морфологические и словообразовательные средства создания «пищевого» пространства» в поэзии Н. Олейникова, которые описывают внутреннюю область тела героя (обобщающие и конкретные понятия с семантикой еды и пищеварительных процессов) и формируют внешнее пространство телесного (воссоздание пространства кухни). В поэтических произведениях Н. Олейникова лексический круг предметов еды представляет собой незавершенную структуру: с одной стороны, сюда вовлекаются новые слова (путем развития в слове омонимичного значения), с другой, исключаются понятия, обозначающие некоторые виды продуктов питания (путем развития в слове амбивалентного смысла). Важную роль в образовании новых значений, описывающих пищевую сферу, играют грамматические и словообразовательные элементы слов (в частности, уменьшительно-ласкательный суффикс -к-, который выступает как способ создания оксюморона, а в ряде случаев может бьггь либо синтетическим, либо смыслоразличительным).

Пятый параграф «Жук-человек» в лирике Н. Олейникова» посвящен описанию одной из модификаций героя лирики Н. Олейникова, представленного в качестве гибрида насекомого и человека, и анализу его главной функции.

Лирический герой ранних произведений Н. Олейникова представлен в виде некоего существа, отличающегося нечеловеческой природой, не имеющего определенного облика, конкретной

формы: это — хаотическое соединение частей тела человека, животного, растения и неодушевленных предметов (например, образ предстает как соединение «чешуек», «ямочек», «крылышек» и «глаза»). В поздних стихотворениях герой наделяется более конкретными физическими особенностями: он приобретает определенный размер, форму тела насекомого. Он ставит себя в один ряд с насекомыми, называя их «старыми знакомыми», «верными товарищами», воспринимая мир в оттенках желтого и красного цветов (именно такая цветовая чувствительность характерна для глаз насекомых), влекомый к сосудам с «медом» и цветам, «где из пестиков глюкоза в виде нектара течет». Лирический герой приобретает внешнее сходство с насекомым, предстает в образе «маленького» существа, «жука», «букашки». Он «говорит», «поет», «движется», видит других маленьких существ, подобных себе, понимает «букашечный» язык. При этом в мир насекомых поэт переносит весь спектр человеческих качеств, свойств, отношений, так что в стихотворениях Н. Олейникова моделируется абсурдная ситуация: мир живых, мир людей представлен через образы насекомых, обитателей мертвого мира. Так, на наш взгляд, с помощью образов насекомых Н. Олейников находит свое решение вопроса о смерти, представляя ее как метаморфозу, блуждание овеществленной души в «тварном» мире. Моделируемый Олейниковым гротескный мир оказывается не столько смешным, комичным, сколько мрачным, трагическим.

Мы полагаем, что «жук-человек», одна из форм воплощения героя в лирике Н. Олейникова, представлен как специфическое тело: очевидно, что он материально выражен, явлен в пространстве, он способен «различать в очертаниях неслышный разговор», его «ухо создано для усвоенья высших звуков»: «пикания птицы», «шипения мыла», «стука пишущей машинки», «скрипа доски», «грохота грома», «ударов града и дождя». Однако из сферы восприятия звуков исключена речь людей, герой не способен распознавать человеческие слова: они распадаются на отдельные звуки («уловил я силу звука ремингтона твоего», «те, кто в .. ухе букву Ж изготовляли») и шорохи («Я слышу шум. То знания твои шумят»).

При этом энтомологический герой произведений Н. Олейникова, как нам кажется, является субъектом специфического, «маленького», «исчезающего» мира. Телесная соразмерность «жука-

человека» и «маленького» мира, их родственность служат основной мотивировкой того остраненного взгляда на всю сферу человеческого, который отличает лирику Н.Олейникова.

Шестой параграф «Ученый-дурак» в текстах Н. Олейникова» посвящен описанию специфического воплощения героя Н. Олейникова — «ученого-дурака», наделенного возможностью видеть мир через своеобразную оптическую «призму» маски.

Герой предстает в роли «ученого», который с особой тщательностью исследует окружающий мир. Однако за внешностью «умника», разглядывающего маленькие предметы, увлеченного поисками «скрытого» смысла в каждой «травинке», «пуговичке», «крошке», прячется герой-дурак. Он выдает свою глупость в специфическом «идиотическом» стиле. Николая Олейникова нередко сравнивают с одним из созданных Ф. М. Достоевским персонажем, с капитаном Лебядкиным, ставшим воплощением пошлости, глупости и косноязычия.3 Но, наверное, правильнее было бы сказать, что поэт надевает маску — совмещает образы «дурака» и «юродивого», устраивает маскарад и вовлекает в эту игру, действо читателя. Именно маска, как нам кажется, «создает» новый взгляд героя на окружающий мир, наделяет его специфическим зрением, позволяет рассматривать все предметы, явления в необычном ракурсе.

В поэзии Н.Олейникова представлен особый тип лирического героя, который создает своеобразную действительность, отличную от человеческой модели мира. Внимание героя сосредоточено на случайном, «пустячном» с точки зрения здравого смысла, на «ненужном» — так формируется специфический мир «кажимос-тей», нелепостей, который является «отрицанием» реальной действительности. Юродство дает свободу лирическому герою — возможность разрушить границы и законы реального, устойчивого мира и построить другую, свою реальность. Смех представляет собой выход за пределы кажущейся единственности, непререкаемости и незыблемости официального порядка. Маски «дурака», «юродивого» позволяют устроить игру с перевоплощениями, с «веселой» относительностью и отрицанием всякой однозначности.

3 Гинзбург Л. Я. Н. Олейников // Олейников Н. М. Пучина страстей. Л., 1991. С. 31.

Мы полагаем, что герой в лирике Н. Олейникова, представленный как множественность воплощений, модификаций (герой как тело со структурными и физиологическими особенностями, герой как «жук-человек», герой, воплощенный в образе «ученого-дурака»), приобретает способность менять угол зрения. Возможность видеть мир через «зеркальную», «двоящуюся» поверхность, через призму маски или воспринимать реальность с позиции маленького существа, насекомого позволяет герою, перестраивая оптику взгляда, рассматривать окружающую действительность с разных точек зрения.

В главе второй «Структура минимализированного пространства в поэзии Н. Олейникова» нами предпринята попытка проследить, как изменение размеров, параметров модели мира в лирике Н. Олейникова влияет на ее ценностное содержание, аксиологическую сущность.

В лирике Н. Олейникова, на наш взгляд, герой, наделенный своеобразными оптическими возможностями, становится тем «стержнем», вокруг которого формируется специфический, неантропоцентрический континуум, моделируется «маленький», «миниатюрный» мир. Герой, который обладает необычным строением зрительной системы, обуславливает структуру пространства, в рамках которого он существует.

В первом параграфе «Категории пространства-времени в литературоведении» мы, не углубляясь в исследование теоретических проблем, обозначаем те категории и понятия, которыми оперируем в ходе анализа стихотворений Н. Олейникова. Опираясь на работы М. Бахтина, М. Гаспарова, А. Жолковского, Д. Лихачева, Ю. Лотмана, В. Топорова, Б. Успенского, мы акцентировали внимание на понятиях пространства и времени как важнейших эстетических категориях, формирующих в произведении картину мира. Так, например, пространство авангардного текста имеет свою специфику, при этом, на наш взгляд, все каноны классического текста разрушаются: новая картина мира, его конфликтное и катастрофическое пространство порождает новую семиотическую модель. Таким образом, деконцептуализа-ция мира определила и деконструкцию пространственно-временных отношений в авангардном тексте. Описанию основных постулатов новой концепции пространственно-временных отношений

в произведениях авангардистов (идея существования «высшего пространства» и вопрос о бесконечном множестве пространств; воплощение единства бытия с помощью метода «деформации» и способа «расширенного смотрения» в метаморфозах раздробленного мира, насыщенного «пустотами»; изображение мира как совокупности вещей, каждая из которых несет информацию о пространстве и космосе) посвящен второй параграф «Пространственно-временной континуум авангардного текста».

Мы полагаем, что Н. Олейников, как и другие авангардисты, в создании специфической картины мира применял в поэтических произведениях новые принципы художественного изображения: формирование раздробленной структуры пространства, характеризующегося, с одной стороны, деформированностью, незавершенностью, несвязностью, с другой, - замкнутостью, ограниченностью.

В третьем параграфе «Принципы организации художественного пространства в творчестве Н. Олейникова» рассмотрены основные механизмы и способы изображения пространственной структуры в лирике Н. Олейникова, опосредованные оптической спецификой лирического героя, который наделен зрением, усложненным различными схемами и модусами его сознания, оптическими приборами, совмещениями разномасштабных планов и точек зрения, деформацией перспективного построения, изменениями размеров тела героя.

Первый раздел «Способы изображения идеи мира» посвящен одной из актуальнейших проблем — идее воплощения «выдуманного» мира, представленного в поэзии Н. Олейникова как «фантазия», как продукт игры воображения героя.

Мы полагаем, что умением разглядывать, распознавать «параллельные» миры обладает только герой, наделенный специфическим строением зрения. То есть способность другого видения обнаруживает особенность зрительной субъективности: с помощью оптических возможностей герой способен погрузиться в мир фантасмагорий, бесконечных метаморфоз, причем явленное «зрелище» не воспринимается как свидетельство достоверности — оно приводит к размышлениям наблюдателя о собственной «сконструированности» («все, что видел я и слышал, перевернуто в уме»). Таким образом, «оптическая» специфика

изменяет точку зрения героя и раскрывает неисчерпаемые возможности его воображения, его способность придумывать, домысливать. Важную роль в создании фантасмагорической картины мира играют различные оптические устройства, окуляры которых воспринимаются как пространство, разделяющее наблюдателя и внешний мир; с одной стороны, оно проницаемо для взгляда и через него можно разглядеть фигуры трехмерного пространства («превращения»); с другой стороны, стекло «непрозрачно», поэтому редуцирует панораму мира, которая становится отражением, необъемной картиной на плоскости стекла. Так, стекло микроскопа или телескопа совмещает в себе видение объекта, дистанцированного от наблюдателя, и умозрительного объекта, изображение которого относится уже к сфере воображения героя.

Мир, увиденный через окуляр оптического прибора, становится фантазией, не имеющей ничего общего с принципами устройства реальной действительности.

Второй раздел «Структура «маленького» мира» посвящен описанию одной из моделей воображаемого пространства — мини-мализированному миру. Основными способами создания «маленького» пространства, на наш взгляд, являются уменьшение размеров наблюдателя (которое формирует иллюзию равновелико-сти маленького существа и «крошечного» пространства); разглядывание мира через «лупу», «увеличительное стекло», «линзу», «очки» (которое создает эффект удвоения глаз и служит сигналом изменения зрения, в результате чего мир, изначально ничтожный, вырастает до размеров обычного континуума); изображение пространства через призму «фантаскопа» (что придает картине мира таинственность, мистическое «звучание»); формирование мира через множество неустойчивых, подвижных точек зрения героя-наблюдателя (что моделирует расчлененное на фрагменты пространство, подобное калейдоскопу).

Специфические черты «маленького» мира (расчлененность, расчерченность, фрагментированность, дискретность), рассмотренные в третьем разделе, актуализируют один из основных законов художественного мира Н. Олейникова — принцип уничтожения, растворения, ухода в небытие, в некую сверхреальность. Идеальной формой воплощения такого мира становится «ноль»,

то есть геометрическая фигура пустоты. Таким образом, на наш взгляд, в произведениях выражается стремление поэта преодолеть границы горизонта и постичь иррациональное, глобальное «ничто», конец Вселенной, «нуль».

Созданный в лирике Н. Олейникова мир — вместилище крохотных существ — сам является миниатюрным по размерам. Очевиден выбор лексики, характеризующей «маленькие» формы пространства. В четвертом разделе «Лексические, морфологические и словообразовательные средства создания модели «маленького» мира» мы выделяем основные группы с семантикой «маленького», описываем главную функцию уменьшительно-ласкательных форм слов.

Лирический герой произведений Н. Олейникова — носитель специфического языка. Акцентируя внимание на значении формы слов, он разрушает их внутреннюю сущность, семантику. Уничтожение смысла слов приводит к тому, что стираются иерархические границы (например, смешиваются научный и поэтический языки); размывается денотативное значение в результате актуализации значения части слова (морфемы); проявляются лексические несоответствия при грамматической связности слов (например, «громко шипит», «шум знаний», «лук гремит»), то есть используются неправильные, с точки зрения нормального носителя языка, словосочетания.

Реальность воспринимается лирическим героем произведений Н. Олейникова в многообразии ее акустических проявлений (шумов, шорохов, грохота, стука, ритмических ударов), однако речь людей герой не способен распознавать. Вся сфера человеческого, воспринимаемая героем как набор невнятных, рассыпающихся звуков, диссонирующих шумов, ускользающих, едва уловимых контуров, осознается как нечто неживое, неодушевленное.

В стихотворениях Н. Олейникова, на наш взгляд, формируется представление о Бытии, выходящем за пределы человеческого восприятия, о реальности, которая развивается сама по себе и, являясь целостным «организмом», представляет собой многоуровневую, сложно организованную систему, где каждый элемент принимает участие в создании единого пространства, находящегося в постоянном развитии.

Пространство в поэзии Н. Олейникова, отличное от реальной действительности, характеризуется множественностью, полиструктурностью, причем минимализированное пространство, на

наш взгляд, является праосновой, неким инвариантом, воплощаемым в различных видах: в природном («диком» и «культурном»), антропогенном континуумах.

Глава третья «Герой Н. Олейникова в структуре природного пространства» посвящена исследованию структуры «природного» мира в лирике Н. Олейникова и описанию способов видения лирическим героем окружающего универсума: непосредственного восприятия «через глаза», а также своеобразного тактильного и слухового «зрения».

Авангардное искусство начала XX века вместе с изменениями научных представлений о природе вещей окружающего универсума, как известно, предпринимало попытки воссоздать новое видение мира, изменив привычную, естественную оптику 4 взгляда (в результате чего формировался мир слуховых, тактильных, цветовых ощущений); одновременно в нем актуализи- , ровался интерес к проблеме определения места и значимости человека в природном континууме.

Принято считать, что, только рассматривая себя как порождение и продолжение природы или как ее антитезу, человек решает вопрос о возможностях и границах познания мира, его единства и многообразия, сущности красоты, добра, гармонии.

В поэтических произведениях Н. Олейникова, на наш взгляд, формируется специфическая модель ландшафтного пространства, в котором человек не рассматривается как составляющая часть мира, он исключен из природной стихии.

В первом параграфе «Природный мир как пространство метаморфоз» рассмотрены способы взаимосвязи и взаимообусловленности героя и природного пространства, исследуются приемы формирования субъектно-объектных отношений, описанные через явление мимикрии. В поэтических произведениях Н. Олейникова формируется картина всеединства природы: субъект проникает в объект, становится им, воспринимает себя частью окружающего мира. <

Природный ландшафт во всем его многообразии предстает как еще не совершенный организм, но все же как единая, целостная структура; каждый элемент системы содержит признаки всех других объектов, а в конечном счете — всего сущего. Поэтому, наблюдая за метаморфическими процессами, лирический герой поэзии Олейникова (переходя из одной формы в дру-

гую) познает окружающий мир и пытается «вмонтировать» себя в общий пейзажный фон.

Второй параграф «Пространство природы как оппозиция «дикого» и «культурного» посвящен описанию природного пространства, воплощенного в лирике Н. Олейникова в двух антонимичных формах, моделях — «дикого» пространства (символами которого становятся «лес», «роща») и «культурного» пространства (символом которого является «сад»). Лес — объемный, просторный мир со сложной внутренней организацией — представлен как структура без устойчивого, фиксированного центра, как пространство Хаоса, в противоположность строгой иерархичности и статичности «сада», представленного как «пустое» пространство, не заполненное объектами и предметами, лишенное внутреннего развития и динамики.

В произведениях Н. Олейникова, кроме «сада», конструируется и другая модель мира, отмеченного присутствием человека, — это пространство «дома», структура которого рассматривается в третьем параграфе. Внутреннее пространство дома состоит из двух уровней: сфера высокого (духовного) организована микропространством «гостиной», «кабинета», сфера низкого (телесного) формируется микропространством «кухни» и «ванной комнаты». Мир внутри дома не проницаем для окружающей действительности, отодвинутой за «стекло», однако пространство дома способно выворачиваться наружу, так что внутренний и внешний мир сливаются, образуя единое пространство дисгармонии и хаоса.

В четвертом параграфе «Лиминированное пространство» рассмотрены способы моделирования «ограниченного» пространства, сосредоточенного вокруг границы, где особое значение приобретает категория «рамки» («границы», «порога»). Мы полагаем, актуальность лиминированного пространства для Н. Олейникова связана с тем, что его мир подчинен закону противопоставления живого и мертвого.

Главные персонажи поэтических произведений Н. Олейникова4 — насекомые (кузнечики, бабочки, клопы, пчелы, тараканы, пауки, мухи, черви) — «жители царства мертвых». Они

4 «Кузнечик, мой верный товарищ...», «Карась», «Генриху Левину», «Шуре Любарской», «Смерть героя», «Муха», «Таракан», «Из жизни насекомых», «Вулкан и Венера», «Пучина страстей», «К. И. Чуковскому от автора», «Залетела в наши тихие леса...».

перемещаются в мир живых, нарушая «границу» загробного царства через «щели» и «дыры» в пространстве и через «окно», при этом в лиминированном пространстве Н. Олейникова топос окна имеет особое значение: благодаря своему положению на границе дома и внешнего мира «окно» является точкой их естественного соприкосновения, осуществляет контакт между домом и различными объектами внешнего пространства.

Несмотря на четкую рубрикацию пространств («природное — культурное», «внутреннее — внешнее»), центральное место в лирике Н. Олейникова занимает пространство лиминированное — мир метаморфоз, превращений. Именно оно, на наш взгляд, подчеркивает странность поэтического мира Н. Олейникова, где образ человека исключен из пространства природы. Тем не менее, герой-наблюдатель участвует в организации природного ландшафта, мыслит себя одним из его элементов; следовательно, поле всеобщей взаимосвязи расширяется, разрушается грань не только между разными типами и уровнями живых существ, но и, в связи с тем, что природный и антропогенный миры в поэтических произведениях Н. Олейникова противопоставляются, — между живым и неживым миром.

Таким образом, субъект в лирике Н. Олейникова оказывается не «сторонним» наблюдателем, а тем, кто способен увидеть себя в мельчайшей частичке природного пространства, стать его составляющей и слиться с пейзажем.

Пятый параграф «Тактильное «зрение» героя-наблюдателя» посвящен исследованию способов познания природного пространства через осязание героя, описанию системы восприятия окружающего мира через тактильные ощущения и «впечатления» героя в поэзии Н. Олейникова.

В поэтических произведениях Н. Олейникова, на наш взгляд, прикосновение — это прежде всего нарушение покоя, вторжение в «чужую» сферу, в иное пространство, но, с другой стороны, при прикосновении происходит взаимообмен. Благодаря тактильным ощущениям субъект читает информацию об окружающем его мире, открывает его для себя, но и оставляет свои следы, отпечатки.

Отказ от «естественного», привычного восприятия реальности (через глаза), связанный с мотивом «физической слепоты», наделяет наблюдателя способностью «видеть» только изломан-

ное, расчлененное пространство, неровный, многогранный рельеф, гладкие же, плавные, поверхности воспринимаются им как бесформенная, «сумбурная» масса. Гипертрофированные неровности поверхности (орнаментальные, «плетеные») у созерцающего их субъекта создают иллюзию глубины. Наблюдатель, захваченный игрой с «красочной» материей, воссоздает из «занозистой» и «крючковатой», «рассыпчатой», «волокнистой», «слоистой» фактуры природный мир и преподносит его как нечто «неизвестное». Предмет изображения «рассеивается», поэтому внимание акцентируется на едва внятном, почти бесформенном состоянии материи. Такое природное пространство можно только «угадать» на ощупь или на слух.

Шестой параграф «Акустическая характеристика природного пространства» посвящен рассмотрению природного мира как звукового континуума, где осуществляется диалог между героем и «звучащим» пространством.

В лирике Н. Олейникова формируется странная, абсурдная акустическая атмосфера, в которой герой различает оттенки в звучании предметов, природных явлений, насекомых и животных, но не способен услышать «людскую» речь.

Итак, природный мир — неустойчивый, динамический, меняющийся континуум — моделируется как пространство, лишенное антропометрических ориентиров (то есть отличное от реального природного мира), где «человек» не обнаруживает себя, не выражает своего пребывания.

Природный континуум — основной топос существования героя произведений Н. Олейникова — по структурным характеристикам является минимализированным пространством, представлен как мир метаморфоз и «текучих» форм (потому изображен как сжатое и одновременно расширенное пространство, как ограниченный континуум и как мир, не имеющий четких границ, незавершенный, незамкнутый), как раздробленное и расчлененное на сегменты пространство, где звуки распадаются и рассыпаются, а контуры и черты стираются.

Лирический герой произведений Олейникова, «рожденный» из недр «зыбкой», аморфной субстанции, наделенный специфическим зрением и особым способом видения, восприятия окружающего мира (при котором осуществляется перенос внимания с фи-

гур с четкими очертаниями на общий фон и отдельные грани предмета, когда в центре внимания оказываются исключительно яркие, светящиеся детали, используется эффект физической слепоты), а также слухом и осязанием, существует в пограничном состоянии (в процессе превращения). Герой — маленькое существо (необычное, странное, монструозное) — является не только частью, элементом многоуровневой природной системы, но и центром ландшафтного пространства; он организует единство мира, находящегося в постоянном движении, развитии, подвергающегося различным метаморфическим изменениям.

В заключении подводятся итоги исследования, формулируются основные выводы, намечаются перспективы дальнейшего изучения поставленных проблем.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ АВТОРА

1. Шуткина Н. А. Минимализированное пространство в лирике Н. Олейникова // «Сибирская пушкиниана»: Альманах. - Тюмень, 2003. С. 70-77.

2. Шуткина Н. А. Природное и культурное пространство в лирике Н. Олейникова // Город как культурное пространство: Материалы региональной научной конференции / Под ред. Н. П. Дворцовой. - Тюмень, 2003. С. 257-263.

3. Шуткина Н. А. Категория «тела» в лирике Н. Олейникова (соотношение «мужского» и «женского», «внутреннего» и «внешнего») // Региональные культурные ландшафты: история и современность: Материалы Всероссийской научной конференции / Под ред. Н. П. Дворцовой. -Тюмень, 2004. С. 263-266.

4. Шуткина Н. А. Образ «ученого-дурака» в лирике Н. Олейникова // Филологический дискурс: Вестник филологического факультета Тюм-ГУ. - Выд 4. - Тюмень, 2004. С. 109-115.

5. Шуткина Н. А. Кулинарно-пищевой код в лирике Н. Олейникова // Литература и культура в современном гуманитарном знании: Материалы Международной научно-практической конференции, посвященной 30-летию основания кафедры зарубежной литературы ТюмГУ / Под ред. В. Н. Сушковой. - Тюмень, 2005. С. 29-37.

Подписано в печать 16.11.2005. Тираж 100 экз. Объем 1,0 уч.-изд. л. Формат 60x84/16. Заказ 653.

Издательство Тюменского государственного университета 625000, г. Тюмень, ул. Семакова, 10. Тел./факс (3452) 46-27-32 E-mail: izdatelstvo@utmn.ru

(

)

№23 527

РЫБ Русский фонд

2006-4 26741

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Лопарева, Наталья Александровна

Введение.

Глава 1. Герой в поэзии Н. Олейникова.

§ 1. Проблема лирического героя в литературоведческих исследованиях.

§ 2. Лирический субъект в авангардном тексте.

§ 3. Лирический герой Н. Олейникова: пространство тела.

§ 4. Кулинарно-пищевой код в творчестве Н. Олейникова.

4.1. Характер отношения к еде как критерий противопоставления различных видов пространства.

4. 2. «Пиршественные» образы.

4. 3. Любовный сюжет и мотив «застолья».

4. 4. Лексические, морфологические, словообразовательные средства создания «пищевого» пространства.

§ 5. «Жук-человек» в лирике Н. Олейникова.

§ 6. «Ученый-дурак» в текстах Н. Олейникова.

Глава 2. Структура минимализированного пространства в поэзии Н. Олейникова.

§ 1. Категории пространства - времени в литературоведении.

§ 2. Пространственно-временной континуум авангардного текста.

§ 3. Принципы организации художественного пространства в творчестве Н. Олейникова.

3.1. Способы изображения «идеи» мира.

3. 2. Структура «маленького» мира.

3.3. Специфические черты «маленького» мира.

3. 4. Лексические, морфологические, словообразовательные средства создания модели «маленького» мира.

Глава 3. Герой Н. Олейникова в структуре природного пространства.

§ 1. Природный мир как пространство метаморфоз.

§ 2. Пространство природы как оппозиция дикого» и «культурного».

§ 3. Пространство «дома».

§ 4. Лиминированное пространство.

§ 5. Тактильное «зрение» героя-наблюдателя.

§ 6. Акустическая характеристика природного пространства.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Лопарева, Наталья Александровна

Начало XX века вошло в историю как период переосмысления человеком своего назначения и места в общей картине мироздания, пересмотра своих гносеологических возможностей; именно в искусстве авангарда (экспериментальном искусстве, ломающем все незыблемые нормы, нарушающем границы) явственно прозвучала идея создания принципиально «иного» мира. Соответственно одним из актуальных вопросов, решаемых художниками и поэтами-авангардистами, стала, на наш взгляд, проблема зрения, специфического взгляда на действительность, который позволил бы по-новому видеть человека и мир, то есть была выдвинута концепция изменения восприятия окружающего мира, создания нового пространства и способа взаимоотношений между людьми.

Авангард - это, как известно, прежде всего разрушение традиционных законов, правил и принципов искусства, поиски нового творческого видения, отказ от реальности как материала для произведения искусства, от предметности вообще. Авангардное искусство, по словам Р.-Д. Клуге, призвано отражать не «предметную данность существующей действительности», а инобытие, представленное как «континуум с изменчивыми, непостоянными, движущимися границами и деформированными, неясными, расплывающимися предметами» [Клуге 1993: 68]. Так, например, в программной статье «Новые пути слова» поэт-авангардист А. Крученых писал: «Мы стали видеть здесь и там. Иррациональное (заумное) нам так же непосредственно дано, как и умное. .Мы рассекли объект! Мы стали видеть мир насквозь» [Цит. по: Марков 1967: 70-71].

Вопрос о происхождении и сущности авангардной поэзии в XX столетии стал актуальным, и в начале XXI века интерес к поднятой проблеме усиливается. Не случайно изучению поэтики авангардных текстов посвящено много исследований. Среди них очень важную роль играют работы о творчестве поэтов ОБЭРИУ, поскольку Объединение реального искусства, наряду с футуризмом, является, без сомнения, ярчайшим фактом русской авангардной поэзии XX столетия, стоит у истоков различных авангардных течений русской литературы второй половины XX - начала X Х1веков.

Отметим, что, анализируя обэриутские тексты, И. Васильев, А. Кобринский, М. Мейлах, Д. Токарев широко применяют интертекстуальный и типологический методы исследования, которые позволяют литературоведам определить источники жанрово-стилевых традиций обэриутов, а также вписать ОБЭРИУ в историко-литературный и поэтический контекст современной ему эпохи. Анализ поэтики часто дополняют историко-литературные материалы, свидетельствующие об активном восприятии обэриутами творчества почти всех основных литературных направлений 1920-1930-х годов XX века и предшествующих десятилетий: символистов, футуристов, акмеистов, имажинистов, причем при исследовании приемов и способов рецепции обэриутами элементов поэтики других литературных групп и направлений выявляется и единство поэтики ОБЭРИУ.

Литературоведы показывают на примере анализа отдельных текстов, как отразилось мироощущение обэриутов в произведениях: оно выражается, по наблюдениям И. Васильева, в двойственных интонациях, трагикомической клоунаде и гротеске, «эксцентризме», нарочито шутливой «интимизации» вечных тем смерти, одиночества, неумолимого хода времени, то есть во всем, что «лишено однозначности и дидактики» [Васильев 1999: 160].

Исследователи1 делают акцент не на буквальном восприятии персонажей, предметов и явлений в произведениях обэриутов, а учитывают

1 Васильев И. Е. Обэриуты: Теоретическая платформа и творческая практика. - Свердловск, 1991.

Васильев И. Е. Русский поэтический авангард XX века. - Екатеринбург, 1999.

Глоцер В. ОБЭРИУ // Литература. - 1998. - № 5. - С. 5-8.

Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. - СПб., 1995.

Кацис Л. Русская эсхатология и русская литература. - М., 2000. условный характер их манеры изложения (вызывающая инфантильность, косноязычие, юродствование) и метафорическую, философско-иносказательную образность.

И. Васильев, А. Кобринский, И. Кулик, М. Мейлах, Н. Фиртич, В. Фролов, используя приемы лингвистического анализа, рассматривают особенности словесного строя произведений обэриутов: описывают способы столкновения и совмещения противоположностей на языковом уровне.

Применяя структурный подход к анализу обэриутских текстов И.

2 3

Васильев, JI. Гинзбург , А. Кобринский, Д. Токарев показывают, как поэтика абсурда проявляется на всех уровнях художественной структуры произведения: фонетическом (явление «фонетической зауми»), фразеологическом (немотивированность подбора лексики, свободное словоупотребление, произвольное сочетание слов), сюжетно-композиционном (отсутствие причинно-следственных связей, отрывочность сюжетных линий, алогизм соединения фрагментов, разрушение пространственно-временных координат), жанровом [контраст между содержанием (осмысление глубоких философских проблем) и жанровой формой, подобной небылицам, потешкам, детским считалкам], уровне.

Кобринский А. Обэриу: история и поэтика // Русская литература XX века: Школы, направления, методы творческой работы / под ред. проф. Тиминой С. - СПб., 2002. - С. 185-220. Кобринский А. Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда. - М., 2000. Кобринский А., Мейлах М., Эрль В. Даниил Хармс: к проблеме обэриутского текста // Вопросы литературы. - 1990.-№ 6.-С. 251-258.

Кулик И. Автоматическое письмо и графоманское письмо (дада, сюрреализм, ОБЭРИУ) // Сюрреализм и авангард. - М., 1999. - С. 126-133.

Мейлах М. К чинарско-обэриутской контроверзе // А. Введенский и русский авангард: Материалы международной научной конф. / под ред. А. Кобринского. - СПб., 2004. - С. 94-100. Фиртич Н. Русский авангард 1910-1920-х годов в европейском контексте. - М., 2000. Фролов В. Обэриуты // Фролов В. Муза пламенной сатиры. - М., 1989. - С. 88-103.

2 Гинзбург Л. Я. Н. Олейников // Олейников Н. М. Пучина страстей. - Л., 1991. - С. 5-25. Гинзбург Л. Я. Человек за письменным столом. - Л., 1989.

3 Токарев Д. В. Авиация превращений: поэзия Д. Хармса // Д. Хармс. Жизнь человека на ветру: Стихотворения. Пьесы. - СПб., 2000. - С. 5-22.

Токарев Д. В. Курс на худшее: Абсурд как категория текста Даниила Хармса и Сэмюэля Беккета. - М., 2002. Токарев Д. В. Рисунок как слово в творчестве Даниила Хармса // Русская литература. — 2003. - № 3. - С. 5769.

При изучении натурфилософских концепций обэриутов литературоведы (И. Васильев, А. Кобринский, Н. Заболоцкий4, И. Шайтанов5) выявляют основные гуманистические установки поэтов (например, возможность или невозможность обретения единства всего живого, человека и природы).

Общие исследования по поэтике произведений обэриутов отодвинули на второй план работы конкретного характера, за исключением «ярких» й 7 представителей поэтического движения - Д. Хармса, Н. Заболоцкого, А.

Введенского.8 Творчество Николая Олейникова до сих пор остается на периферии литературоведческих изысканий. Фигура Н. Олейникова представляется исследователям загадочной. Из скудных биографических данных, разбросанных в воспоминаниях современников (И. Андронникова, Н. Заболоцкого, Л. Липавского, С. Маршака, Д. Хармса, К. Чуковского, Е. Шварца), с трудом удается «собрать» сколько-нибудь целостный образ поэта. Несомненно, это был странный автор, его произведения, на первый взгляд, могут показаться совершенно непонятными, нелепыми, абсурдными. Поэтическая личность Н. Олейникова формировалась в контексте научной

4 Заболоцкий Н. «Природы очистительная сила» (Социально-этические элементы натурфилософской поэзии Николая Заболоцкого) // Вопросы литературы. - 1999. - Вып. 4. - С. 17-36.

5Шайтанов И. «Лодейников»: ассоциативный план сюжета // Вопросы литературы. - 2003. - Вып. 6. - С. 168-181.

6 Глоцер В. ОБЭРИУ // Литература. - 1998. - № 5. - С. 5-8.

Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. - СПб., 1995.

Рауш-Гернет Э. М. Хармс в кругу друзей Гернет // Нева. - СПб. - 1999. - № 9. - С. 218-221.

Токарев Д. В. Авиация превращений: поэзия Д. Хармса // Д. Хармс. Жизнь человека на ветру:

Стихотворения. Пьесы. - СПб., 2000. - С. 5-22.

Токарев Д. В. Курс на худшее: Абсурд как категория текста Даниила Хармса и Сэмюэля Беккета. - М., 2002. Токарев Д. В. Рисунок как слово в творчестве Даниила Хармса // Русская литература. - 2003. - № 3. - С. 5769.

Шенкман Я. Логика абсурда // Вопросы литературы. - !998. - Вып. 4. - С. 54-80.

7 Заболоцкий Н. «Природы очистительная сила» (Социально-этические элементы натурфилософской поэзии Николая Заболоцкого) // Вопросы литературы. - 1999. - Вып. 4. - С. 17-36.

Шайтанов И. «Лодейников»: ассоциативный план сюжета // Вопросы литературы. - 2003. - Вып. 6. - С. 168181.

Эткинд Е. Г. H. Заболоцкий. «Прощание с друзьями» // Поэтический строй русской лирики. - Л., 1973. - С. 298-310.

8 Кобринский А. Обэриу: история и поэтика // Русская литература XX века: Школы, направления, методы творческой работы / под ред. проф. Тиминой С. - СПб., 2002. - С. 185-220.

Кобринский А. Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда. - М., 2000. Кобринский А., Мейлах М., Эрль В. Даниил Хармс: к проблеме обэриутского текста // Вопросы литературы. - 1990. -№ 6. -С. 251-258.

Мейлах М. Что такое потец? // Введенский А. И. Полное собрание соч.: в 2 т. - Т. 2. - М., 1993. - С. 5-43. поэт изучал высшую математику, готовил к изданию свою монографию по теории чисел, в круг его интересов также входили насекомые: он собирал их в Ленинградской области и других районах северо-запада России, неоднократно посещал Зоологический институт Академии наук и беседовал с сотрудниками Лаборатории систематики насекомых), философской и художественной культуры (русской и зарубежной).

История изучения произведений Николая Олейникова в отечественном и зарубежном литературоведении насчитывает около ста лет. Первые заметки о поэте появились в конце 1920-х годов в виде дневниковых записей9 современников Николая Олейникова: тех, кто вместе с ним работал в редакции газеты «Ленинградская правда» (редактор В. Матвеев), детских журналов «Новый Робинзон», «Чиж», «Еж» (И. Андроников, Б. Житков, Н. Заболоцкий, С. Маршак, М. Слонимский, Д. Хармс, К. Чуковский, Е. Шварц, художники В. Конашевич и Б. Малаховский, философы Л. Липавский и Я. Друскин), тех, кто составлял круг знакомых поэта (А. Шварц, Л. Жукова, Л. Гинзбург). Отметим, что большинство заметок посвящено начальному этапу творчества Н. Олейникова, а именно его роли в развитии редакторского дела и его инновациям в области детской литературы. В частности, Е. Шварц, К. Чуковский вспоминают о расхождениях позиции Олейникова с концепцией С. Я. Маршака, одного из «признанных корифеев» детской литературы 20-30-х годов XX века [Олейников 1999: 36]. Например, задачу редактора Маршак видел в следующем: помочь авторам организовать форму и содержание своих произведений так, чтобы создавалось впечатление «коллективной» работы, а тексты приобретали черты единой, общей направленности. Н. Олейников, напротив, стремился раскрыть и реализовать в полной мере творческую индивидуальность каждого автора, не нарушив при этом «иллюзию» общности. «Эксперименты» Олейникова привели его к созданию нового жанра прозы - «публицистики для детей» [Олейников 1999: 36]. В целом же, в статьях 1920-1930-х годов исследователи не обращаются к

9 Дневники, воспоминания, письма публикуются с конца 1960-х годов. анализу поэтических произведений Н. Олейникова, к проблемам поэтики его текстов.

Необходимо отметить, что после арестов и расстрелов (конец 1930-х годов) имена обэриутов (в том числе и Н. Олейникова) на полвека выпали из литературного обихода. Даже в период «оттепели», несмотря на формальную реабилитацию поэтов, о них говорили крайне неохотно. Мотивы «запрета» на авангардную поэзию лежали, вероятно, в плоскости неприятия новой поэтики, нового взгляда на действительность. Таким образом, произведения Н. Олейникова долгое время не были доступны читателю10. Рукописи, черновики в 30-х годах XX века были конфискованы, многие из них навсегда исчезли за стенами отдела ГПУ, а сохранившиеся стихотворения издавались лишь за рубежом; в СССР же произведения Н.Олейникова замалчивались (довольно продолжительное время поэт был известен только как «детский» автор, печатавшийся когда-то в журналах «Новый Робинзон», «Еж» («Ежемесячный Журнал») и «Чиж» («Чрезвычайно интересный журнал»).

Наиболее развернутый и последовательный анализ творчества Н. Олейникова в отечественном литературоведении был представлен в статьях JI. Гинзбург (конец 1960-х - 1980-е года XX века), в работах И. Васильева (1990-е годы), А. Кобринского (конец 1990-х - 2000-е годы), А. Олейникова (1990-е годы), М. Мейлаха (1990-е - 2000-е годы), О. Ронена (2000-е годы), Е. Сливкина (конец 1990-х годов), Т. Эпштейна (2000-е годы). В современном литературоведении существует ряд работ, в которых затрагиваются лишь отдельные элементы поэтики произведений Н. Олейникова (статьи А. Етоева, А. Кирейчука, А. Лобанова, Е. Лукина, А. Раевой, М. Ястреб).

Говоря о поэте Николае Олейникове, литературоведы (И. Васильев, Л. Гинзбург, В. Глоцер, А. Кобринский, Е. Лукин, В. Фролов, Т. Эпштейн) поднимают ряд вопросов: во-первых, актуализируют проблему взаимоотношений Н. Олейникова и участников группы ОБЭРИУ; во-вторых,

10 Первая публикация стихов Н.Олейникова появилась в сборнике «30 дней» за 1934 год, и, в соответствии с установками, против нее сразу же появились разгромные статьи в «Литературной газете», после чего стихи Олейникова не печатались несколько десятилетий [Олейников 1991: 42] ставят вопрос об источниках творчества обэриутов (генеалогический аспект); в-третьих, исследователи обращаются к своеобразию стиля Н. Олейникова (проблема языковых масок в поэтических произведениях); в-четвертых, определяют круг специфических энтомологических образов Н. Олейникова.

Размышляя о принадлежности (или близости) Н. Олейникова к группе ОБЭРИУ, И. Васильев, JI. Гинзбург, А. Кобринский, В. Фролов признают Олейникова как одного из участников Объединения реального искусства, так как поэт «примыкал» к ОБЭРИУ (хотя формально и не входил в творческую группу и никогда не принимал участия в публичных выступлениях обэриутов), «постоянно с ними общался и писательски был близок им» [Гинзбург 1991: 5].

Т. Эпштейн также видит сходство эстетических установок обэриутов и Н. Олейникова: «Обэриуты - творцы-разрушители, очищавшие, подобно русским формалистам, жизнь и литературу от «литературности», от «литературной шелухи», и в этом отношении «некоторые пародийные стихи Олейникова с его излюбленным приемом резкого перехода от возвышенного стиля к комическому - в русле поисков его друзей» [Эпштейн 2001: 249]. Однако, по мнению исследователя, в отличие от них, Олейникову, пытавшемуся преодолеть ощущение одиночества и трагической несовместимости физического и духовного, тела и разума, природы и культуры, языка и мысли, не во что было верить, ибо, «принимая основные посылки, поэт резко отвергал их выводы» [Эпштейн 2001: 250].

Мы считаем, что некоторые отступления Н. Олейникова от эстетических установок обэриутов не могут быть основанием для их принципиального различия, так как поэт разделял с участниками группы ОБЭРИУ убежденность в алогизме реальности, воспринимая мир как бесконечную цепочку рождений и смертей; при этом обэриуты пытались в своих произведениях воссоздать действительность посредством тех способов, которые представлялись им наиболее конструктивными. Например, А. Введенский, Д. Хармс, в первую очередь, обратились к формальной стороне текста (игра со звуками, буквами, словами стала для них основным методом создания «новой» реальности), так что их творчество направлено в большей степени к слуховому восприятию. Н. Олейников же, как нам кажется, используя формальные (игра с образами, со способами воплощения лирического героя, попытки разрушить границы человеческого сознания), делал акцент на содержании произведений, поэтому его творчество, скорее, обращено к мыслительному восприятию. Читательской реакцией на «сдвиг» привычных понятий, путаницу, разрушенность причинно-следственной связи, подстановку, при которой одно выдается за другое, был смех. Для поэтов-обэриутов, на наш взгляд, такая литературная игра, юродство стали способом выражения неприятия земных условностей, средством защиты от реальности, от ее «уродливых» проявлений.

По словам JI. Гинзбург, в олейниковском понимании слова, в принципах его словоупотребления «живет» традиция В. Хлебникова [Гинзбург 1991: 8]. Жажда увидеть мир заново, снять с него «шелуху» привычного - это принцип, который и объединял, как нам кажется, Н. Олейникова и обэриутов, в декларациях которых одной из задач поэта объявлялось «очищать предмет от мусора истлевших культур» и смотреть на предмет «голыми глазами», стать изобретателем особого поэтического языка, важнейшими характеристиками которого были умышленный примитивизм, одноплановый синтаксис, гротескные несовпадения между стилистической окраской слова и его логическим содержанием.

На формирование поэтического мышления обэриутов, как и на творческую установку Н. Олейникова, во многом повлияло (кроме произведений В. Хлебникова) творчество их прямых предшественников - В. Маяковского, А. Крученых, а также сатирические произведения Н.В. Гоголя и Козьмы Пруткова [Фролов 1989: 88]. Ж.-Ф. Жаккар, И. Васильев, В. Фролов, В. Глоцер, А. Кобринский определяют характерные черты поэтики художников ОБЭРИУ: гротескность мировосприятия, алогизм образов, абсурдность положений и ситуаций, особая заостреннность и динамика языка. Более всего обэриутов привлекала «чушь» - то, что «не имело практического смысла», «заумь» - то, что «выходило за пределы ума, обычного понимания». Их интересовала жизнь «в ее нелепом проявлении» [Глоцер 1998: 7]. Художники провозглашали идею «отказа от логики как переход к логике высшего плана, отказ от разума как переход к разуму заумному» [Фиртич 2000: 247].

В. Фролов подчеркивает особую значимость нововведений поэтов-обэриутов в области обработки словесного материала: «их поиски обогащали стилистику, наполняли образы новыми открытиями не только в форме, но и в содержании» [Фролов 1989: 88]. Для поэтики абсурда, с точки зрения В. Фролова, характерно разрушение «красноречия», или «изящной речи». Установка на «гладкость», совершенство, «утонченность» и «риторичность» заменяется демонстративной антиэстетичностью, грубостью, «антириторичностью», установкой на несовершенство; письменность наделяется признаками непосредственной речи» и «спонтанной устности» со всеми ошибками» и «ляпсусами»; «плохой стиль», неумение писать, антиэстетизм свойственны поэтике абсурда у обэриутов [Хансен-Лёве 1997: 236].

На совершенствование «ломаного» стиля поэтов, на наш взгляд, существенно повлияла их работа в детских журналах «Чиж» и «Еж», где в атмосфере непрекращающейся буффонады, розыгрышей и шуток, экспромтов и мистификаций11 формировались пародийные маски Н. Олейникова.

Традиции типовой классической маски, по наблюдениям И. Васильева, восходят еще к временам поэтической сатиры XIX века: такие маски встречались на страницах «Свистка» (Яков Хам, Аполлон Капелькин),

11 По свидетельству современников, Н.Олейников, работая в редакции, коллекционировал присылаемые «плохие» стихи начинающих стихотворцев (например, : «Когда мне было лет семнадцать, / Любил я девушку одну, / Когда мне стало лет под двадцать, / Я прислонил к себе другу») и стилизовал свои произведения под такого рода графоманские «поделки» [Мы знали Евгения Шварца 1966: 30]. По словам И. Васильева, возникали комические «двусмысленные вирши, чье мнимо глубокое содержание соединялось с явно убогой формой» [Васильев 1999: 172].

Будильника» 60-х годов (Иван Плутин), но классическую завершенность это явление получило в лице Козьмы Пруткова - рассудительного чиновника, претендующего на роль поэта и мудреца (ирония А.К. Толстого и братьев Жемчужниковых, создателей маски, проникает в образ и высмеивает его изнутри). В XX веке подобную маску создают сатириконовцы Петр Потемкин («Влюбленный парикмахер») и Валентин Горянский (цикл «Мещане скорби»), а после революции в журналах «Бегемот», «Смехач» и «Пушка» появились образы Глупышкина и Евлампия Надькина. В этот ряд, по мнению И. Васильева, входит авторская маска Н.Олейникова: «писатель, разыгрывая роль, делает вид, что он солидаризируется со своим незадачливым героем, но на самом деле обнажает ничтожность его помыслов и поступков» [Васильев 1999: 172].

J1. Гинзбург выделяет целую серию масок в произведениях Н. Олейникова: во-первых - «политрук», «авгур», соответствующий стандартной канцелярской формуле «идейно выдержан, морально устойчив», во-вторых - «поэт», «обладатель вывихнутого, эклектичного речевого сознания» (для него, стремящегося к «моральной устойчивости», характерно бессознательно-пародийное словоупотребление и смешение словесных пластов), в-третьих - «ученый», «изобретатель» (для него характерны «гротескные умствования» по части «научного» познания и переустройства мироздания) [Гинзбург 1991: 5-25.]. Автор прячется за различными языковыми масками, и тогда его речь, жесты, поведение подчинены той роли, которую он для себя выбрал, поэтому за масками угадывается «лицо» поэта (лицо не биографического автора, но литературный образ поэта -субъект данной поэтической речи).

Необходимо отметить роль работы в детских издательствах в формировании специфического мироощущения обэриутов, так как именно здесь они с легкостью находили общий язык со своими маленькими читателями: детей увлекала веселая путаница, кажущаяся абсурдность обэриутской логики была им понятнее, чем взрослым. Осложнив тексты модусом инфантильности, поэты приобрели способность взглянуть на вещь как бы впервые, увидеть ее «остраненно» (а именно так она предстает в произведениях обэриутов). По наблюдениям И. Васильева, в восприятии мира у обэриутов и детей много общего: ребенок часто шутит на темы, которые взрослому представляются «священными», «неприкосновенными», он мало обращает внимания на различные запреты и потому часто нарушает «границы». Обэриуты стремились изменить «пропорции» мира, тем самым совмещали точку зрения наблюдателя с позицией «ребенка». Призма детского взгляда нужна была, как нам кажется, для «остранения» действительности, обнаружения ее новых граней. Видимо, измерение мира масштабами и мерками детского сознания (с его свежестью, но и с его неразвитостью) и создавало ощущение несоответствия, диссонанса. Детское словоупотребление, «неуместные языковые вольности» и различные нарушения речевой сочетаемости, причудливое смешение внутренне чужеродных элементов - «все соответствующее неустоявшемуся детскому речевому поведению и видению» - перестраивало, по мнению И. Васильева, и отраженную в слове картину мира, «деформировало знаковые вещи и явления» [Васильев 1991: 11].

Итак, можно сделать вывод о том, что литературоведы видят основные способы формирования новой реальности в произведениях Н. Олейникова в использовании принципов абсурда, алогизма, иронии, мистификации, игры с пародийными масками, отмечают его попытки посмотреть на окружающую действительность «детскими глазами», хотя за рамками их исследований остается вопрос о лирическом герое как носителе специфического зрения, обладателе своеобразной оптической структуры. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что специфические образы (насекомые) произведений Н. Олейникова не остались не замеченными: JI. Гинзбург, А. Кирейчук12, А.

12 Кирейчук А. Г., Лобанов А. Л. Жуки в творчестве Н. Олейникова. - http:// www. litera. ru/ stixiya/ articles. 102.html

Кобринский, А. Лобанов, О. Ронен13, М. Ястреб14 в качестве центральных персонажей в лирике Олейникова выделяют героев-насекомых, но они не рассматривают энтомологические образы в качестве субъектов, наделенных особым типом зрения и способных конструировать новую реальность, представленную как «исчезающий» мир. Таким образом, в науке обозначен ряд проблем и вопросов, которые требуют решения.

В современном литературоведении отмечается тенденция нарастания интереса к феномену русского литературного авангарда начала XX столетия, на эстетические установки которого ориентированы все авангардистские течения конца XX - начала XXI веков. Актуальность диссертации состоит в том, что оно находится в русле этой тенденции, характеризующейся, в частности, особым вниманием к поэтике авангардного текста.

Объектом исследования в диссертации стали все лирические произведения Н.Олейникова: это поэтические тексты, в которых моделируется особый, неантропоцентрический мир путем модификации структуры зрения лирического героя.

Предмет исследования - картина мира, построенная посредством изменений точки зрения лирического героя и потому лишенная антропологических характеристик и соотношений, ускользающая за пределы человеческого восприятия.

Новизна работы определена не выбором материала исследования (своеобразность поэтического мира Н. Олейникова была отмечена исследователями), а подходом к изучению его структуры: картина мира Н. Олейникова рассматривается через категорию зрения (мир в произведениях поэта представлен как увиденная в необычном ракурсе новая реальность); выявляется специфичность зрения Н. Олейникова, которая обусловлена тем, что герой представлен как «тело» со своеобразной архитектоникой (как «монструозное» существо, как «насекомое», как «предмет», как

13 Ронен О. Персонажи-насекомые у Н. Олейникова и обэриутов // Звезда. - 2000. - № 8. - С. 192-199.

Ястреб М. «Наши старые знакомые небольшие насекомые.». - http: // www/ bookman, spb. ru/ Main.htm геометрическая фигура»); устанавливается система мотивировок странного видения мира героем (совмещение позиции наблюдателя с точкой зрения насекомого; разрушение антропоморфной геометрии зрения; инструментально-механистические приемы); объясняются способы формирования неантропометрического пространства в поэзии Н. Олейникова.

Теоретико-методологическая основа исследования. Поскольку одной из основных проблем в диссертационном исследовании является проблема зрения, мы опираемся на работы О. Вайнштейн, JL Карпенко, Г.

Крейдлина, Б. Шифрина, М. Ямпольского15, где рассмотрены категория зрения, специфика оптических модификаций.

При описании лирического героя как «наблюдателя», обладателя определенной точки зрения (с помощью которого создается определенная художественная модель мира) мы обращаемся к трудам JI. Гинзбург, Б.

Кормана, Ю. Лотмана, Т. Сильман, Б. Успенского, В. Хализева16; при исследовании центрального образа авангардного текста как субъекта высказывания, имеющего нечеловеческую природу происхождения, мы опирались на работы И. Васильева, А. Злобиной17, А. Кирейчука, А.

18

Кобринского, А. Лобанова, М. Эпштейна , М. Ястреб и др.

В исследовании влияния пространственных изменений модели мира на ее ценностное содержание мы берем за основу труды С. Аверинцева, М.

13 Вайнштейн О. Зрительные игры XIX века: оптика английских денди // Новое литературное обозрение. -2004,- №6.-С. 169-190.

Карпенко Л. «Очарованность ужасным»: притягательный мир викторианского паноптикума // Новое литературное обозрение. - 2204. - № 6. - С. 159-168.

Крейдлин Г. Е. Невербальная семиотика: Язык тела и естественный язык. - М., 2002.

Шифрин Б. О микроскопии авангарда // Русский авангард. Пути развития: Из истории русского авангарда

XX века.-СПб., 1999.-С. 104-108.

Ямпольский М. О близком: Очерки немиметического зрения. - М., 2001.

16 Гинзбург Л. Я. О лирике. - М.-Л., 1964. Гинзбург Л. Я. О литературном герое. - Л., 1979.

Корман Б. О. Изучение текста художественного произведения. - М., 1972.

Корман Б. О. Лирика и реализм. - Иркутск, 1986.

Сильман Т. И. Заметки о лирике. - Л., 1977.

Успенский Б. А. Поэтика композиции. - СПб., 2000.

Хализев В. Е. Теория литературы. - М., 1999.

17 Злобина А. Случай Хармса, или Оптический обман // Новый мир. - 1999. - № 2. - С. 183-191.

18 Эпштейн М. Парадоксы новизны: о литературном развитии 19-20 вв. - М., 1988.

Бахтина, М. Гаспарова, А. Жолковского, Д. Лихачева, Ю. Лотмана, В. Топорова, Т. Цивьян19. При описании специфики пространственно-временного континуума авангардного текста мы опираемся на идеи М.

ЛЛ Л 1

Айзенберга , И. Васильева, Ж.-Ф. Жаккара, Н. Злыдневой , А. Кобринского, И. Сахно22, Д. Токарева, М. Тростникова23 М. Эпштейна.

Кроме того, для характеристики авангардного текста в диссертационном исследовании используются теоретические работы деятелей авангардного искусства, где интерпретируется их творчество: манифесты, программы, творческие установки обэриутов. Для углубления в проблематику и раскрытия логики развития творчества ОБЭРИУ большое значение для нас имели искусствоведческие и философско-эстетические труды Е. Бобринской, Г. Ершова, Н. Махова, В. Руднева, Д. Сарабьянова, О. Тарасова, В. Турчина24.

В ходе анализа творчества Н. Олейникова мы пользуемся понятием «картина мира» («художественная картина мира», «поэтическая картина

19 Аверинце С. Поэтика ранневизантийской литературы. - М., 1977.

Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики: исследования разных лет. - М., 1975.

Бахтин М. М. Эпос и роман. - СПб., 2000.

Гаспаров М. Л. Избранные труды: в 3 т. - Т. 2. -М., 1991.

Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. Работы по поэтике выразительности. - М., 1996.

Лихачев Д. С. Поэтика художественного пространтсва // Лихачев Д. С. Избранные работы: в 3 т. - Т. 2. - Л., 1987.-С. 629-647.

Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек — текст - семиосфера - история. - М., 1999. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. - М., 1970.

Топоров В. H. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. - М., 1995. Цивьян Т. В. Движение и Путь в балканской модели мира: Исследования по структуре текста. - М., 1999.

20 Айзенберг М. Взгляд на свободного художника. - http:// www. vavilon. ru/ren99/ htnl

21 Злыднева H. В. «Свет фонарный» и лезвие луны // История культуры и поэтика. - М., 1994. - С. 196-205.

22 Сахно И. М. Русский авангард. Живописная теория и поэтическая практика. - М., 1999.

23 Тростников М. В. Пространственно-временные параметры в искусстве раннего авангарда // Вопросы философии. - 1997. - № 9. - С. 66-81.

24 Бобринская Е. «Естественное» в эстетике русского авангарда // Искусствознание. — 1999. - № 1. — С. 352362.

Ершов Г. Филонов: истоки мировоззрения философской основы аналитического метода // Искусствознание. - 1999,- № 1.-С. 330-351.

Махов Н. Модернизм и русская ментальность (структура художественного образа как экзистенциально-онтологическая проблема национальной души) // Малевич. Классический авангард. - Витебск, 1997. Руднев В. П. Прочь от реальности: Исследования по философии текста. - M., 2000. Сарабьянов Д. Кубофутуризм: термин и реальность // Искусствознание. - 1999. - № 1. - С. 222-229. Тарасов О. Ю. Икона в творчестве К. Малевича // История культуры и поэтика. - M., 19994. - С. 174-191. Турчин В. С. По лабиринтам авангарда. - M., 1993. мира»), в ее осмыслении мы опираемся на работы М. Гаспарова, А. Жолковского, Д. Лихачева, Ю. Лотмана, В. По дороги , И. Смирнова .

Поэтическая картина мира часто представляет собой универсум необычных, нестандартных смыслов, где, по словам Н. Павлович, происходят «смысловые сдвиги и нарушения логики» - «несходное становится сходным», а «противоречащее - тождественным», это «и серьезный, и несерьезный мир, его идеал - в одновременном совмещении как можно большего числа разных смыслов на как можно меньшем языковом пространстве» [Павлович 2000: XXVII]. Поэтическая картина мира - «это единый взгляд художника на действительность, выраженный им в своих произведениях», это «постоянные устойчивые темы, мысли, которыми пронизано все творчество художника» [Жолковский 1996: 216].

Ю.М. Лотман определил понятие «картины мира» как «абстрактной модели действительности», она «соразмерна» всему миру и в принципе включает в себя все». В связи с «антропологическими свойствами сознания человека» картина мира «неизбежно получает признаки пространственной характеристики», сама конструкция миропорядка «неизбежно мыслится на основе некоторой пространственной структуры, организующей все другие ее уровни» [Лотман 1993: 389].

Описание пространства конкретного текста дает представление о «внутренней организации» данной модели мира (не только пространственной, но и социальной, религиозной, этической). Но текст - это не только определенная «классификационная система», воспроизводящая конструкцию мира, он также включает «категорию оценки, представление об

25 Подорога В. Метафизика ландшафта. Коммуникативные стратегии в философской культуре XIX - XX веков. - М., 1993.

Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию. - М., 1995.

26 Смирнов И. Мегаистория. - М., 2000. Смирнов И. Смысл как таковой. - СПб., 2001.

Смирнов И. Художественный смысл и системы поэтических структур. - М., 1977. аксиологической иерархии тех или иных уровней общей классификации». Картина мира может быть представлена через выявление места, положения и деятельности человека в окружающем мире, она описывает «движения некоторого субъекта внутри континуума» (тексты, в которых представлена такая модель мира, обладают «сюжетностью», герой является «подвижным элементом текста). В качестве основных характеристик моделей мира Ю.М. Лотман выделяет «тип разбиений пространства» (наличие «основополагающей границы», которая делит пространство на две части: например, «внешнее внутреннее», «чужое свое» и др.), «мерность пространства» и «ориентированность», которая «задается совмещенностью определенного пространства с точкой зрения носителя текста» [Лотман 1993: 392].

Художественная картина мира, по мнению В. Подороги, включает в себя категорию «идеографического письма», в котором автор выражает себя, свое творчество с помощью своеобразных пространственных образов, представленных как идеальная позиция собственного (авторского) специфического видения мира. Пространство произведения создается благодаря движению некой топологической линии, которая появляется в результате изменения и взаимодействия телесных образов с внешними «ландшафтными» образами. Так, топологическая линия связывает и преобразует физические образы ландшафта (оптически вполне достоверные) в вербальные, воплощенные в определенных словесных образах; те, в свою очередь, соотносятся с телесными образами, которые устраняют внетелесные дистанции, делая пространственные переживания более незримыми так, что образы замещаются «телесным эффектом» (например, эффектом сжатия или расширения пространства) [Подорога 1993: 4-10].

Пространство авангардного текста, как известно, имеет свою специфику, причем все каноны классического текста разрушаются: новая картина мира, его конфликтное и катастрофическое пространство порождает новую семиотическую модель. Деконцептуализация мира определяет и деконструкцию пространственно-временных отношений в авангардном тексте.

И. Смирнов характеризует пространство авангардного текста как «катахрестическое»: в процессе пространственного конструирования картины мира сознание ищет «такое место действия, которое было бы изолировано от соположенных пространственных участков», в которое нельзя было бы «проникнуть обычным путем» (это место может быть «раем», «адом», может быть отмечено как «сбивающее с пути», как «не имеющее выхода», как «вымороченное», оно может предстать в виде пространства «островного», «удаленного», «экзотического», «внеземного») [Смирнов 1977: 58]. Поэтому материальный мир - «дробный», «хаотичный», в нем нарушена «привычная коммуникативная деятельность», здесь «слово становится неуместным, непонятным, запретным, неправильным, употребленным, умершим, чужим» [Смирнов 1977: 59].

В диссертационном исследовании понятие картины мира является ключевым, так как именно оно позволяет определить и понять того, кто видит, что он видит и как он видит, то есть картина мира актуализирует категории «герой», «пространство», «зрение».

Цель нашего исследования - проследить, как в поэзии Н. Олейникова создается новый мир путем изменения оптических возможностей лирического героя, иначе говоря, каким образом специфические зрительные способности героя меняют параметры модели мира и влияют на ее ценностное содержание.

В исследовании мы ставим перед собой следующие задачи:

• выявить способы воплощения лирического героя в поэтических произведениях Н. Олейникова и описать основные характеристики его специфического зрения;

• рассмотреть основные механизмы зрительного восприятия героем окружающего мира;

• объяснить, как изменение точки зрения лирического героя Н. Олейникова влияет на формирование структуры пространства и его параметров;

• выявить связь между изменением физических характеристик мира и его ценностным содержанием;

• проследить, как через моделирование природного пространства решается вопрос о возможностях и границах человеческого познания мира.

Положения, выносимые на защиту:

1) через способы воплощения лирического героя (представленного в виде «монструозного» существа, «неантропоморфного гибрида», «жука-человека», «ученого-дурака») в произведениях Н. Олейникова проявляется специфичность его зрения;

2) лирический герой обладает неантропоморфным «строением» зрения;

3) в поэтических произведениях Н. Олейникова предлагается способ создания новой реальности посредством модификации зрительных возможностей героя (восприятие мира «через глаза», прикосновения, слуховой аппарат), путем применения специфической техники зрения (видение через «лупу», «линзу», «зеркало», «маску») и с помощью игры с оптическими приборами (микроскоп, телескоп);

4) изменение точки зрения лирического героя меняет аксиологическую сущность конструируемого мира;

5) Н. Олейников в поэтических произведениях представляет модель биоцентрического пространства (центр миропорядка не человек, а любое живое существо, организм).

Структура работы: исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающего 260 источников. Первая глава посвящена особенностям воплощения лирического субъекта в поэзии Н. Олейникова. Во второй главе рассматривается способ создания минимализированного пространства, в третьей — механизмы создания природного мира, обусловленные спецификой оптических возможностей героя в поэтических произведениях Н. Олейникова.

22

Заключение научной работыдиссертация на тему "Новое зрение Н. Олейникова: герой и пространство"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В поэтических произведениях Н. Олейникова, на наш взгляд, предлагается способ создания новой, увиденной в необычном ракурсе реальности, который включает в себя две стадии. Первая ступень — деструкция, то есть полное разрушение «старого», антропоцентрического мира. Далее (вторая стадия) - реконструкция, то есть воссоздание нового универсума, который, однако, не становится преображенной действительностью, а, наоборот, предстает как хаос разрозненных элементов, не способных составить гармонической картины, как искаженная в кривых зеркалах, уродливо-карикатурная реальность.

Картина мира в творчестве Н. Олейникова, построенная посредством изменения точек зрения героя (воплощенного в образах «маленького» существа, «жука-человека», «ученого-дурака») и его зрительных возможностей (разрушение антропоморфного строения глаза), представлена как пространство с полицентрической структурой.

Специфика нового зрения Н. Олейникова обусловлена тем, что лирический субъект представлен как «существо» с неантропоморфным строением тела. Так, например, акцентируется двойная функция «глаза» героя: с одной стороны, он является аппаратом зрения, с другой стороны, глаз - это «экран», куда проецируются образы из глубины сознания героя. Таким образом, герой обладает «внутренним зрением». В лирических произведениях Н. Олейникова воплощается эффект умножения субъекта с помощью механизма «зеркальной» оптики, реализуемый в мотивах «переименования» и «раздвоения» героя. Лирический субъект представлен как фантастическое, двухмерное и потому управляемое существо без истории, без глубины, которое обнаруживает нечеловеческую природу происхождения.

Женское тело в поэзии Н. Олейникова представлено в уродливо-эротическом виде, как отяжелевшая, расползающаяся, разваливающаяся, разлагающаяся плоть, лишенная теплоты и жизненной энергии, превращенная в «предмет», «фигуру», «камень», «геометрическое тело». В этом, как нам кажется, обнаруживается особый, нечеловеческий, способ видения героя.

Н. Олейников предлагает целую систему мотивировок странного видения мира героем: во-первых, уменьшение тела наблюдателя и совмещение его точки зрения с позицией насекомого влияет на геометрию его зрения и формирует способ восприятия окружающей действительности; маленький наблюдатель рассматривает и оценивает миниатюрный мир, соразмерный ему (и в этом - специфическая «нормальность» восприятия). Во-вторых, выделяется «механистический» прием. «Игра» с оптическими устройствами формирует «микроскопическое» и «телескопическое» видение героя-наблюдателя, проявляет в нем возможность «углубленного» зрения, что приводит к созданию специфических визуальных впечатлений (например, смещение пропорций «маленький - большой», «низкий -высокий», «сжатый - расширенный», то есть в результате процесса деформации «крошечный» мир может приобретать гиперболический объем). В-третьих, герой наделяется способностью воспринимать объекты не как целостный, завершенный образ, а как совокупность множества элементов, причем, обостряется внимание наблюдателя к деталям; подобное «сверхзрение» позволяет герою ориентироваться в знаковой системе окружающего мира и «дешифровать» его закодированные элементы. В-четвертых, при пересечении границы водного и воздушного пространств разрушаются антропоморфная геометрия и объемность, «глаз» наблюдателя лишается возможности видеть вглубь, так что видимое пространство становится странной, бесформенной субстанцией. В-пятых, специфичность взгляда героя обнаруживается в «игре» с масками «дурака» и «юродивого», которые наделяют его возможностью рассматривать все предметы и явления под необычным углом зрения. Так, «маскарад» в произведениях Н. Олейникова формирует атмосферу шутовства, однако за «кривлянием», глумлением», «кощунством» просматривается катастрофичность настроения поэта, стремящего через пародирование, осмеяние «заговорить» свой страх перед метафизическим явлением смерти. Взгляд поэта раскрывает прежде всего «изнанку» жизни. Перевернутость становится одним из принципов изображения картины мира в поэтических произведениях Н. Олейникова, при этом реальность подвергается некоей смеховой деструкции, то есть с помощью смеха становится возможным выворачивать и перелицовывать действительность. Творчество Н. Олейникова, на наш взгляд, проникнуто чувством ужаса перед бытием, сотворенным Богом, так как за «покровом» красоты мира, за кажущейся гармонией Космоса поэт видит бесконечное пространство Хаоса, где на каждом живом существе лежит печать смерти (здесь постоянно происходит процесс трансформации живых существ в неодушевленную материю, выражаемый, например, в явлении мимикрии).

Ценностная сущность мира, созданного в стихотворениях Н. Олейникова, состоит в том, чтобы вытеснить, устранить человека из сферы бытия. Так, природа представлена как лишенное антропометрических ориентиров пространство, как неустойчивая, зыбкая, аморфная, постоянно меняющаяся субстанция, которая представляется «слепой» и «глухой» для обычного человека. Но если рассматривать мир с точки зрения маленького существа, то он предстает как континуум, где растения и насекомые являются высшей формой существования, а человек лишь начальной ступенью развития. Лирический герой произведений Н. Олейникова, наделеннный своеобразной структурой тела (способный подвергаться метаморфическим изменениям), специфическим зрением (обладая неиерархизированным способом видения мира, при котором из сферы восприятия исключаются все фигуры и предметы с четкими очертаниями и на первый план выдвигается пейзажный фон, который поглощает все природное пространство, различает различные явления мимикрии), осязанием (в ситуации физической слепоты способен «рассматривать» предметы через прикосновения), слухом (различает оттенки в звучании предметов, природных явлений, насекомых и животных, но не слышит человеческую речь), является частью многоуровневой природной системы, участвует в образовании единого пространства, где вся сфера человеческого воспринимается героем как набор невнятных, рассыпающихся звуков, диссонирующих шумов, ускользающих, едва уловимых контуров.

Таким образом, человек как «точка опоры», как центр миропорядка, с которым соизмеряется все окружающее в реальной действительности, в поэтической картине мира Николая Олейникова уничтожается. Реальность, потеряв точку отсчета, деформируется, выворачивается наизнанку, переводится в иное измерение.

В новом мире Н. Олейникова, на наш взгляд, на смену анропоцентризму приходит идея биоцентрического строения пространства, где «точкой отсчета» вселенной признается любое живое существо. В этом мы видим предпосылки актуализации экологической темы в науке XX века.

Что стоит за позицией автора, создавшего подобную картину мира, обусловлена ли она выражением идеи богоборческого бунта (на место Бога-демиурга приходит Художник - творец «иных» миров) или воплощением концепции «вседозволенности» человека «играющего», нарушающего границы и ощущающего радость и ужас бытия-в-свободе, - это вопрос, на который мы не можем пока дать однозначного ответа, так как обозначенная проблема требует более детального изучения и может стать предметом исследования в других научных изысканиях.

Список научной литературыЛопарева, Наталья Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Олейников Н. Вулкан и Венера. Стихотворения / Н. Олейников. - СПб.: Ретро, 2004.- 176 с.

2. Олейников Н. М. Пучина страстей / Н. М. Олейников. Л.: Сов. писатель, 1991. 265 с.

3. Олейников Н. М. Перемена фамилий / Н. М. Олейников. М., 1988.

4. Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы / С. С. Аверинцев. М.: Наука, 1977. - 320 с.

5. Азаров Ю. Я. Два литературных процесса одной литературы / Ю.Я. Азаров // Литературное обозрение. 1999. № 4. - С. 95-96.

6. Азизян И. Итальянский футуризм и русский авангард / И. Азизян // Искусствознание. 1999. - № 1. - С. 300-329.

7. Айзенберг М. Взгляд на свободного художника Электронный ресурс. http: // www. vavilon. ru/ren99. html

8. Акимушкин И. И. Мир животных: Насекомые. Пауки. Домашние животные / И. И. Акимушкин. М.: Мысль, 1990. - 463 с.

9. Акишина А. Русский речевой этикет: пособие для студентов-иностранцев / А. А. Акишина, Н. И. Формановская М.: Рус. яз., 1982. -183 с.

10. Антология античной философии / сост. С. В. Перевезенцев. М.: ОЛМА-Пресс, 2001. - 415 с.11 .Антология литературного авангарда XX века. СПб., 2000. - 294 с.

11. Апухтин А.Н. Сочинения: Стихотворения. Проза / А. А. Апухтин. М.: Худож. лит., 1985. - 558 с.

12. И.Афанасьев А. Н. Народ-художник: Миф. Фольклор. Литература: сборник / А. Н. Афанасьев. — М.: Сов. Россия, 1986. 366 с.

13. Н.Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу / А. Н. Афанасьев. -М.: Индрик, 1994. Т.1. - 800 с.

14. Афанасьев А. Н. Происхождение мифа: Статьи по фольклору, этнографии и мифологии / А. Н. Афанасьев. М.: Индрик, 1996. - 640 с.

15. Бартон А. Человек в условиях холода: Физиологические и патологические явления, возникающие при действии низких температур / А. Бартон, О. Эдхолм. М.: Изд. иностр. лит., 1957. - 333 с.

16. Баснер Е. В. «Мы и запад»: идея миссионерства в русском авангарде / Е. В. Баснер// Русский авангард 1910-1920-х годов в европейском конспекте. М.: Наука, 2000. - С. 27-34.

17. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: исследования разных лет / М. М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1975. - 502 с.

18. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / М. М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1990. -541 с.

19. Бахтин М. М. Эпос и роман / М. М. Бахтин СПб.: Азбука, 2000. - 304 с.

20. Бергсон А. Сочинения. В 2 т. Т. 1. Опыт непосредственных данных сознания / А. Бергсон. М., 1992. - 336 с.

21. Бергсон А. Творческая эволюция / А. Бергсон. М.: КАНОН-ПРЕСС, Кучково поле, 1998.-384 с.

22. Бессонова М. К вопросу о «сдигологии» смыслов в кубизме Пикассо и Брака и творчестве русских кубофутуристов / М. Бессонова // Искусствознание. 1999. - № 1. - С.236-240.

23. Биркенбил В. Язык интонации, мимики, жестов: пер. с нем. / В. Биркенбил. СПб.: Питер Пресс, 1997. - 224 с.

24. Бирюков С. Тело зыка и язык тела в авангардной поэзии Электронный ресурс. http: // www. avantgarde. narod. ru/ beitraege/ff/sb-body.htm (27.12.2003)

25. Бобринская E. «Естественное» в эстетике русского авангарда / Е. Бобринская//Искусствознание. 1999.- №1.- С. 352-362.

26. Богомяков В. Г. Город как исповедь / В. Г. Богомяков // Город как культурное пространство: материалы региональной научной конференции / под ред. Н. П. Дворцовой. Тюмень, 2003. - С. 59-61.

27. Бойко С. О кузнечиках / С. Бойко // Вопросы литературы. 1998. - Вып. 2.-С. 343-348.

28. Борисов С. Б. Эстетика «черного юмора» в российской традиции / С. Б. Борисов // Из истории русской эстетической мысли. СПб., 1993. С. 139-153.

29. Булгаков С. Н. Труп красоты / С. Н. Булгаков // Избранные статьи. -М., 1993.-С. 26-39.

30. Брускин Г. Картина как текст и текст как картина / Г.Брускин // Новое литературное обозрение. 2004. - № 1 (65). - С. 274-283.

31. Вайнштейн О. Зрительные игры XIX века: оптика английских денди / О. Вайнштейн // Новое литературное обозрение. 2004. - № 6. - С. 169190.

32. Васильев И. Е. Авангард сегодня / И. Е. Васильев // Дергачевские чтения 98: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности: материалы междунар. науч. конф. 14-16 окт. 1998 г. - Екатеринбург, 1998.-С. 57-59.

33. Васильев И. Е. Авангард и смена художественных парадигм в литературе начала XX века / И. Е. Васильев // Художественная литература, критика и публицистика в системе духовной культуры: сб. науч. работ / отв. ред. А. М. Корокотина- Тюмень, 1997. Вып. 3.

34. Васильев И. Е. Обернуты: Теоретическая платформа и творческая практика: учеб. пособие / И. Е. Васильев. Свердловск: изд-во УрГУ, 1991.-93 с.

35. Васильев И.Е. Русский авангард начала XX века (группа «41°»): учеб. пособие / И. Е. Васильев. Екатеринбург: УрГУ, 1995. - 87 с.

36. Васильев И.Е. Русский поэтический авангард XX века / И. Е. Васильев: дисс. . д-ра филол. наук: 10.01.01. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 1999. - 320 с.

37. Всеволодова М. В. Способы выражения пространственных отношений в русском языке / М. В. Всеволодова, Е. Ю. Владимирский. М.: Рус. яз., 1982.-262 с.

38. Вутен С. Прикасаясь к телу, трогаешь душу: Как прикосновение влияет на природу человеческого бытия / С. Вутен. М.: Содружество, 1998. -75 с.

39. Вязова Е. Иконография города у кубофутуристов / Е. Вязова // Искусствознание. -1999. № 1. - С. 252-272.

40. Гаспаров М. Л. Избранные труды / М. Л. Гаспаров. М.: Языки рус. культуры, 1991. - Т. 2. - 504 с.

41. Гинзбург Л. Я. Н.Олейников: Вступ. ст. / Л.Я Гинзбург // Олейников Н.М. Пучина страстей. Л., 1991. - С. 5-25.

42. Гинзбург Л. Я. О лирике / Л. Я. Гинзбург. М.-Л.: Сов. Писатель, 1964.-382 с.

43. Гинзбург Л. Я. О литературном герое / Л. Я. Гинзбург. Л.: Сов. писатель, 1979. - 222 с.

44. Гинзбург Л. Я. Человек за письменным столом: эссе из воспоминаний. Четыре повествования / Л. Я. Гинзбург. Л.: Сов. писатель, 1989. - 605 с.

45. Глоцер В. Марина Дурново. Мой муж Д.Хармс / В. Глоцер // Новый мир. 1999. - № 10. - С. 98-159.

46. Глоцер В. Об одной букве у Даниила Хармса / В. Глоцер // Русская литература. 1993. - № 1. - С. 240-241.

47. Глоцер В. Обэриу / В. Глоцер // Литература. 1998. - № 5. - С.5-8.

48. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии / Э. Гуссерль. М.: Лабиринт, 1994.- 110 с.

49. Гуссерль Э. Логические исследования. Картезианские размышления. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Кризис европейского человечества и философии. Философия как строгая наука / Э. Гуссерль. Минск: Харвест; - М., 2000. - 752 с.

50. Гэлстон А. Жизнь зеленого растения / А. Гэлстон, П. Дэвис, Р. Сэттер. -М.: Мир, 1983.-549 с.

51. Декарт Р. Избранные произведения / Р. Декарт. М.: Госполитиздат, 1950.-710 с.

52. Декарт Р. Рассуждения о методе / Р. Декакрт. М.: АН СССР, 1953. -656 с.

53. Десятов В. В. Жизнь на(боко)секомых / В. В. Десятов // Постмодернизм: pro et contra: Материалы Международной конференции

54. Постмодернизм и судьбы художественной словесности на рубеже тысячелетий» / под ред. Н. П. Дворцовой. -Тюмень, 2002. С. 110-115.

55. Дмитриев В. Авангардисты седьмого дня и поэт Стратановский / В. Дмитриев // Звезда. 1997. - № 9. - С. 214-227.

56. Дневниковые записи Даниила Хармса. Публикация А.Устинова и А.Кобринского // Минувшее: Исторический альманах, выпускаемый парижским издательством «Atheneut». М., 1991. - Вып. 11. - С.417-583.

57. Еремина В. И. Ритуал и фольклор / В. И. Еремина. Л.: Наука, 1991. -207 с.

58. Ершов Г. Филонов: истоки мировоззрения философской основы аналитического метода / Г. Ершов // Искусствознание. 1999. - № 1. -С. 330-351.

59. Етоев А. «Я страстию опутан, как катушка.» Электронный ресурс. -http://www.lib.ru

60. Жаккар Ж.-Ф. Д.Хармс и конец русского авангарда / Ж.-Ф. Жаккар // Новое литературное обозрение. 1996. - № 18. - С.432-436.

61. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда: пер с фр. / Ж.-Ф. Жаккар. СПб.: Академический проект, 1995. - 471 с.

62. Жирмунский В.М. Поэтика русской поэзии / В. М. Жирмунский. -СПб.: Азбука классика, 2001. - 496 с.

63. Жолковский А. К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты -тема приемы - текст / А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов. - М.: ПРОГРЕСС-УНИВЕРС, 1996. - 344 с.

64. Заболоцкий Н. «Природы очистительная сила» (Социально-этические элементы натурфилософской поэзии Николая Заболоцкого) / Н. Заболоцкий // Вопросы литературы. 1999. - Вып. 4. - С. 17-36.

65. Заболоцкий Н. Стихотворения и поэмы / Н. Заболоцкий. Ростов-на-Дону, 1999.67.3амятин Е. Я боюсь / Е. Замятин // Юность. 1988. - № 8. - С. 101.

66. Замятин Е. Сочинения / Е. Замятин. М., 1988. - 415 с.

67. Злобина А. Случай Хармса, или Оптический обман / А. Злобина // Новый мир.-1999.-№2.-С. 183-191.

68. Злыднева Н. В. «Свет фонарный» и лезвие луны / Н. В. Злыднева // История культуры и поэтика. М., 1994. С. 196-205.

69. Иванов В. В., Топоров В. Н. Пчела / В. В. Иванов, В. Н. Топоров // Мифы народов мира: энциклопедия в 2 т. 1997. Т. 2. С. 354-356.

70. Иванов С.А. Византийское юродство / С. А. Иванов: автореф. дис. . д-ра ист. наук: 07.00.03 / Ин-т славяноведения и балканистики. М., 1996. 41 с.

71. Ивлева JI.M. Скоморошины: (Общие проблемы изучения) / JI. М. Ивлева// Славянский фольклор-М., 1972.

72. Иныиаков А. Лучизм в русской живописи и мировой авангард / А. Иныпаков // Искусствознание. 1999. - № 2. - С. 354-371.

73. Карпенко J1. «Очарованность ужасным»: притягательный мир викторианского паноптикума / Л. Карпенко // Новое литературное обозрение. -2004. -№ 6. С. 159-168.

74. Кацис Л. Ф. Барокко и авангард: («Кругом возможно Бог» А. Введенского и школьная драма «Ужасная измена сластолюбивого жития») / Л. Ф. Кацис // Литература и языкознание. 2002. - Т. 61. - № 5.-С. 19-34.

75. Кацис Л. Ф. Русская эсхатология и русская литература / Л. Ф. Кацис. -М.: О.Г.И, 2000.-655 с.

76. Кирейчук А. Г., Лобанов А. Л. Жуки в творчестве Н.Олейникова Электронный ресурс. http:// www. litera. ru/ stixiya/ articles.102.html

77. Клуге Р.-Д. Символизм и авангард в русской литературе перелом или преемственность? / Р.-Д. Клуге // Русский авангард в кругу европейской культуры. - М., 1994. - С. 65-77.

78. Кнабе Г. С. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима / Г. С. Кнабе. М.: Индрик, 1993. - 527 с.81 .Кобринский А. Авангард после авангарда / А. Кобринский // Дружба народов. 2004. - № 4. - С. 182-196.

79. Кобринский А. Необходимые замечания (по поводу статьи Е.Сливкина «Авторитеты бессмыслицы и классик галиматьи» / А. Кобринский // Вопросы литературы. 1999. - Вып. 2. - С. 324-326.

80. Кобринский А. Обэриу: история и поэтика / А. Кобринский // Русская литература XX века: Школы, направления, методы творческой работы / под ред. проф. С. Тиминой. СПб, М., 2002. - С. 185-220.

81. Кобринский А. Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда = Poetics "OBERIU" in the Russian Literary Avant Garde context: в 2 т. / А. Кобринский. - M.: Изд-во Моск. культурол. лицея, 2000.

82. Кобринский А. Д. Хармс: к проблеме обэриутского текста / А. Кобринский, М. Мейлах, В. Эрль // Вопросы литературы. 1990. - № 6. -С. 251-258.

83. Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения / Б. О. Корман. М.: Просвещение, 1972. - 112 с.

84. Корман Б.О. Лирика и реализм / Б. О. Корман. Иркутск: Иркут. гос. ун-т, 1986.-93 с.

85. КорневиЩе OA: Книга неклассической эстетики / Под ред. В.В.Бычкова. М.: ИФ РАН, 1999. 302 с.

86. Костюк В. К вопросу об истоках: Елена Гуро и обэриуты / В. Костюк // А. Введенский и русский авангард: Материалы междунар. науч. конф. / под ред. А. Кобринского. СПб., 2004. - С. 101-109.

87. Котельников В. «Звезда бессмыслицы» взошла над Петербургом (Творчество Чинарей и конец «петербургского периода») / В. Котельников // Вопросы литературы. 2004. - № 6. - С. 115-138.

88. Крейдлин Г. Е. Невербальная семиотика: Язык тела и естественный язык. М.,: Новое лит. обозрение, 2002. - 592 с.

89. С. Кржижановский. Возвращение Мюнхгаузена: Повести. Новеллы. Воспоминания о Кржижановском / сост. В. Перельмутер. Л.: Худ. лит., 1990.-573 с.

90. Крусанов А. Русский авангард: 1907-1932 (Исторический обзор) В 3 т. Т. 2. Футуристическая революция (1917-1921). Кн. 1 / А. Крусанов. -СПб.: Нов. лит. обозрение, 1996. 808 с.

91. Крученых А. Е. Авангардное поведение. Сб. материалов / А. Е. Крученых. СПб.: Хармсиздат: Ин-т «Откр. О-во», 1998. - 187 с.

92. Крючкова В. А. Антиискусство: теория и практика авангардистских движений / В. А. Крючкова. М.: Изобразит, искусство, 1985. - 303 с.

93. Кулик И. Автоматическое письмо и графоманское письмо (дада, сюрреализм, ОБЭРИУ) / И. Кулик // Сюрреализм и авангард. М., 1999. -С. 126-133.

94. Курицын В. В ситуации постмодернизма / В. Курицын // Новое литературное обозрение. 1995. -№ 11. С 197-220.

95. Лавриненко В.Н. Философия / В. Н. Лавриненко, В. П. Ратников. М.: Юнити, 2001.-326 с.

96. Левина Е. М. Русская фольклорная небылица / Е. М. Левина: автореф. дисс. канд. филол. наук: 10.01.01. Минск, 1983.

97. Леви-Строс К. Структурная антропология / К. Леви-Строс. М.: Эксмо, 2001.-512 с.

98. Лившиц Б. Полутороглазый стрелец: стихотворения, переводы, воспоминания. Л., 1989.

99. Липовецкий М. Аллегория письма: «Случаи» Д.И. Хармса (19331939) / М. Липовецкий // Новое литературное обозрение. 2003. № 5 (63).-С. 123-152.

100. Литературный авангард. Особенности развития. М., 1993.

101. Лихачев Д.С. Литература реальность литературы / Д. С. Лихачев.-Л, 1984.

102. Лихачев Д.С. Поэтика художественного времени / Д. С. Лихачев // Избранные работы: в 3 т. Т. 1. Л., 1987. С. 490-628.

103. Лихачев Д. С. Поэтика художественного пространства / Д. С. Лихачев // Избранные работы: в 3 т. Т. 1. Л., 1987. С. 629-647.

104. Лихачев Д. С. Русское искусство: от древности до авангарда / Д. С. Лихачев. М.: Искусство, 1992. - 408 с.

105. Лихачев Д. С. Смех Древней Руси / Д. С. Лихачев, А. М. Панченко, Н. В. Понырко. Л., 1984. - 295 с.

106. Лобачевский Н. И. Полное собр. соч.: в 5 т. / Н. И. Лобачевский. -М.; Л., 1951.-Т. 5.-499 с.

107. Локк Дж. Сочинения / Дж. Локк. М., 1985. - Т. 1-3.

108. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура / А. Ф. Лосев. -М.: Политиздат, 1991. 524 с.

109. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек текст -семиосфера - история / Ю.М. Лотман. - М.: Языки русской культуры, 1999.-464 с.

110. Лотман Ю.М. Избранные статьи в 3 т. / Ю. М. Лотман. -Таллин: Александра, 1993.

111. Лотман Ю. М. О семиосфере / Ю. М. Лотман // Труды по знаковым системам XVII. Структура диалога как принцип работы семиотического механизма. Тарту, 1984.

112. Лотман Ю.М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман. М.: Искусство, 1970. - 384 с.

113. Луканова А. О кубизме и футуризме в живописи Н. Гончаровой / А. Луканова // Искусствознание. -1999. № 1. - С. 240-251.

114. Лукин Е. Юродство Николая Олейникова Электронный ресурс. http: // www. litcenter. spb. ru

115. Магун А. О телесности / А. Магун // Новое литературное обозрение. 2003. № 5 (63). - С. 87-88.

116. Майские чтения. Словарь «Цирка «Олимп» Электронный ресурс. http:// may-almanac.chat.ru/num2/46samor/html

117. Максимов В. Критика и авангард / В. Максимов // Новое литературное обозрение. 1999. - № 35. - С. 333-336.

118. Малей А. Формула бытия / А. Малей // Малевич. Классический авангард. Витебск, 1997. - С. 23-48.

119. Мальбранш Н. Разыскание истины = De la recherche de la verite / H. Мальбранш. СПб.: Наука, 1999. - 650 с.

120. Мамонтов С.Г. Биология / С. Г. Мамонов. М.: Дрофа, 2000. -317 с.

121. Манн Ю. В. О гротеске в литературе / Ю. В. Манн. М.: Сов. писатель, 1966. - 183 с.

122. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя / Ю. В. Манн. М.: Худ. лит., 1988. -413 с.

123. Марков В. Манифесты и программы русских футуристов. -Munchen, 1967.

124. Махов Н. Модернизм и русская ментальность (структура художественного образа как экзистенциально-онтологическая проблема национальной души) / Н. Махов // Малевич. Классический авангард. -Витебск, 1997.-С. 89-101.

125. Мейлах М. К чинарско-обэриутской котроверзе / М. Мейлах // А. Введенский и русский авангард: Материалы междунар. науч. конф./ под ред. А. Кобринского. СПб., 2004. - С. 94-100.

126. Мейлах М. «Что такое потец?» / М. Мейлах // Введенский А.И. Полное собрание сочинений: В 2 т. М. 1993. Т. 2. С. 5-43.

127. Мейлах М. «Я испытывал слово на огне и на стуже.» / М. Мейлах // Поэты группы «ОБЭРИУ».- СПб., 1994. С. 5-58.

128. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа / Е. М. Мелетинский. М.: Наука, 1976. - 407 с.

129. Мерло-Понти М. Око и дух / М. Мерло-Понти. М.: Искусство, 1992.-63 с.

130. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия / М. Мерло-Понти.- СПб.: Ювента, Наука, 1999. 608 с.

131. Мильков Д. Э. Русская литературная авангардная поэтика жеста: символизм футуризм - ОБЭРИУ / Д. Э. Мильков: автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / Рос. гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена. -СПб., 2000.-21 с.

132. Минц К. ОБЭРИУТЫ: Фрагменты воспоминаний / К. Минц // Вопросы литературы. 2001. - Вып. 1. - С. 277-294.

133. Михайлин В. Автопортрет Алисы в Зазеркалье / В. Михайлин // Новое литературное обозрение. 2002. - № 4 (56). - С. 274-295.

134. Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе / А. Д. Михайлов. М.: Наука, 1976.-351 с.

135. Мишо А. В стране магии / А. Мишо // Иностранная литература. -2000.-№8.-С. 3-23.

136. Московская Д. В поисках Слова: «странная» проза 20-30-х гг. / Д. Московская // Вопросы литературы. 1999. - № 6. - С. 31-65.

137. Мы знали Евгения Шварца: Воспоминания. Д.; М.: Искусство, 1966.-230 с.

138. Невская JI. Г. Повтор как особенность поэтики ритуального текста / JI. Г. Невская // История культуры и поэтика. М., 1994. - С. 53-59.

139. Никольская Т. Последний ОБЭРИУТ / Т. Никольская // Новое литературное обозрение. 1997. - № 26. - С. 280-281.

140. Одоевцева И. На берегах Сены / И. Одоевцева. М.: Худ. лит., 1989.-332 с.

141. Окунева И. Телесность в «Очарованном страннике» Николая Лескова / И. Окунева // Новое литературное обозрение. 2004. - № 5 (69).-С. 53-69.

142. Олейников А. В архив к делу / А. Олейников // Нева. СПб., 1998. -№ 11. С. 177-187.

143. Олейников А. Н. Поэт и его время / А. Н. Олейников // Олейников Н. Пучина страстей. Д., 1999. С. 26-50.

144. Орлицкий Ю. Стих А.Введенского в контексте обэриутской стихотворной поэтики / Ю. Орлицкий // А. Введенский и русский авангард: Материалы междунар. науч. конф./ Под ред. А. Кобринского.- СПб., 2004. С. 39-47.

145. Очеретянский А. Антология авангардной эпохи. Россия. Первая треть XX столетия (поэзия) / А. Очеретянский, Дж. Янечек. Нью-Йорк; СПб., 1995.-377 с.

146. Павлович Н.В. Энциклопедия поэтических символов. В 2-х т. Т. 1.М, 2000.

147. Панасюк В. Назар Пидкова украинский отец русских обэриутов Электронный ресурс. - http://www.relga.ru/environ/WebObjects/tgu-www.woaAva/Main?textid=446&level 1 =main&a level2=articles (29.09.2001)

148. Парнис А. Хлебников и Филонов. К прочтению одного стихотворения / А.Парнис // Искусствознание. 1999. - № 1. - С. 352363.

149. Платон. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1990. -682 с.

150. Подорога В. Метафизика ландшафта: Коммуникативные стратегии в философской культуре XIX -XX веков / В. Подорога. М.: Наука, 1993.-320 с.

151. Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию: материалы лекц. курсов 1992-1994 гг. / В. Подорога. -М.: Ad Marginem, 1995. 339 с.

152. Поцепня Д. М. Образ мира в слове писателя / Д. М. Поцепня. -СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1997. 259 с.

153. Поэзия и живопись: Сб. трудов памяти Н. И. Харджиева / Сост. и общ. ред. Мейлаха М., Сарабьянова Д. М.: Яз. рус. культуры, 2000. -845 с.

154. Поэты группы «ОБЭРИУ» / сост. М. Мейлах. СПб.: Сов. писатель, 1994. - 637 с.

155. Правоверова Jl. JI. Движение сквозь пространство и время / Л. Л. Правоверова // Человек. 2000. - № 3. - С. 93-104.

156. Прийма Н. Ф. Исследования русского авангарда / Н. Ф. Прийма // Русская литература. 1999. - № 1. - С. 256-259.

157. Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки: сб. трудов / В. Я. Пропп. М.: Лабиринт, 1998.-512 с.

158. Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха / В. Я. Пропп. — М.: Искусство, 1976. 183 с.

159. Пушкин А.С. Собрание сочинений. В 10 т. Т. 1. Стихотворения. М.: Правда, 1981.-414 с.

160. Раева А. «Языковая сумятица» в поэзии Н. Олейникова / А. Раева // А. Введенский и русский авангард: Материалы междунар. науч. конф./ под ред. А. Кобринского. СПб., 2004. С. 150-156.

161. Рауш-Гернет Э. М. Хармс в кругу друзей Гернет / Э. М. Рауш-Гернет // Нева. СПб., 1999. № 9. - С. 218-221.

162. Ронен О. Персонажи-насекомые у Н. Олейникова и обэриутов / О. Ронен // Звезда. 2000. - № 8. - С. 192-199.

163. Руднев В.П. Прочь от реальности: Исследования по философии текста / В. П. Руднев. М.: Аграф, 2000. - 432 с.

164. Русский авангард 1910-1920-х годов в европейском контексте / отв. ред. Г. Ф. Коваленко. М.: Наука, 2000. - 309 с.

165. Рюмина М.А. Тайна смеха и эстетика комического / М. А. Рюмина. М.: Знак, 1993. - 249 с.

166. Сарабьянов Д. Кубофутуризм: термин и реальность / Д. Сарабьянов // Искусствознание. 1999. - № 1. - С. 222-229.

167. Сахно И.М. Русский авангард. Живописная теория и поэтическая практика / И. М. Сахно. М.: Диалог, 1999. - 351 с.174. «. .Сборище друзей, оставленных судьбою»: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях. В 2 т. М., 1998. - 1072 с.

168. Сеннет Р. Каждый сам себе дьявол: Париж Умбера де Романа / Р. Сеннет // Логос. - 2002. - № 3/ 4. - С. 191-208.

169. Серебряный век русской поэзии / сост. Н. В. Банникова. М.: Просвещение, 1993. - 430 с.

170. Серебряный век. Поэзия. М.: ACT, Олимп, 1996. - 672 с.

171. Сильман Т.И. Заметки о лирике / Т. И. Сильман. Л.: Сов. писатель, 1977. 223 с.

172. Синявский А.Д. Иван-дурак: Очерк русской народной веры / А. Д. Синявский. М.: Аграф, 2001. - 464 с.

173. Сливкин Е. Авторитеты бессмыслицы и классик галиматьи (Обэриуты как наследники графа Хвостова) / Е. Сливкин // Вопросы литературы. 1997. - № 4. - С. 333-340.

174. Смирнов И. Мегаистория: к ист. типологии культур / И. Смирнов. М.: Аграф, 2000. - 542 с.

175. Смирнов И.П. Причинно-следственные структуры поэтических произведений / И. П. Смирнов // Исследования по поэтике и стилистике- Л., 1972. С. 212-247.

176. Смирнов И. П. Смысл как таковой / И. П. Смирнов. СПб.: Академический проект, 2001. - 352 с.

177. Смирнов И. П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем / И. П. Смирнов. М.: Наука, 1977. - 203 с.

178. Соколов Д. Н. К. Прудков и Д. Хармс: к проблеме литературных истоков русского авангарда (генетический аспект) / Д.Н. Соколов // Внутренние и внешние границы филологического знания. -Калининград, 2001. С. 158-162.

179. Степанян Н. С. Встреча «нового» с «новейшим» / Н. С. Степанян // Русский авангард 1910-1920-х годов в европейском конспекте. М., 2000.-С. 17-26.

180. Тарасов О. Ю. Икона в творчестве К. Малевича / О. Ю. Тарасов // История культуры и поэтика. М., 1994. - С. 174-191.

181. Тимофеева О. Текст как воплощение плоти: к морфологии опыта Ж.Батая / О. Тимофеева // Новое литературное обозрение. 2005. - № 1(71).-С. 89-102.

182. Токарев Д. В. Авиация превращений: поэзия Д.Хармса / Д. В. Токарев // Хармс Д. Жизнь человека на ветру: Стихотворения. Пьесы-СПб., 2000. С. 5-22.

183. Токарев Д. В. Курс на худшее: Абсурд как категория текста у Даниила Хармса и Сэмюэля Беккета / Д. В. Токарев. М., 2002. - 336 с.

184. Токарев Д. В. Рисунок как слово в творчестве Даниила Хармса / Д. В. Токарев // Русская литература. 2003. - № 3. - С.57-69.

185. Токарев Д. В. Существует ли литература абсурда? / Д. В. Токарев // Русская литература. 1999. - № 4. - С. 26-54.

186. Топоров В. Н. Космос / В. Н. Топоров // Мифы народов мира: энциклопедия в 2 т. 1997. Т. 2. С. 9-10.

187. Топоров В. Н. Грибы / В. Н. Топоров // Мифы народов мира: энциклопедия в 2 т. 1997. Т. 1. С. 335-336.

188. Топоров В. Н. Еда / В. Н. Топоров // Мифы народов мира: энциклопедия в 2 т. 1997. Т. 1. С.427-429.

189. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического / В. Н. Топоров. М., 1995.

190. Топоров В. Н. Муравей / В. Н. Топоров // Мифы народов мира: энциклопедия в 2 т. 1997. Т. 1.-С. 181-182.

191. Топоров В. Н. Муха / В. Н. Топоров // Мифы народов мира: энциклопедия в 2 т. 1997. Т. 1. С. 188.

192. Топоров В. Н. Мышь / В. Н. Топоров // Мифы народов мира: энциклопедия в 2 т. 1997. Т. 1.-С. 190-191.

193. Топоров В.Н. Окно / В. Н. Топоров, М. Н. Соколов // Мифы народов мира: энциклопедия в 2 т. 1997. Т. 2. С. 250.

194. Топоров В. Н. Паук / В. Н. Топоров // Мифы народов мира: энциклопедия в 2 т. 1997. Т. 2. С. 295.

195. Тростников М. В. Пространственно-временные параметры в искусстве раннего авангарда / М. В. Тростников // Вопросы философии. 1997.-№9.-С. 66-81.

196. Турчин В. С. По лабиринтам авангарда / В. С. Турчин. М.: Изд-воМГУ, 1993. -248 с.

197. Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино / Ю. Тынянов. -М.: : Наука, 1997.-574 с.

198. Тырышкина Е.В. Русская литература 1890-х начала 1920-х годов: от декаданса к авангарду / Е. В. Тырышкина. - Новосибирск: Педуниврситет, 2002. - 150 с.

199. Урбан А. Метафоры ожившей материк / А. Урбан // Лившиц Б. Полутороглазый стрелец. Л., 1989. С. 5-36.

200. Успенский Б. А. Поэтика композиции / Б. А. Успенский. СПб.: Азбука, 2000. - 352 с.

201. Федоров В. О жизни и литературной судьбе В. Набокова / В. Федоров // Набоков В. Стихотворения и поэмы. М., 1991. - С. 5-16.

202. Ференци Ш. Теория и практика психоанализа: пер. с нем. / Ш. Ференци. М.; СПб.: Персэ: Университетская книга, 2000. - 320 с.

203. Флоренский П. А. У водоразделов мысли / П. А. Флоренский. -Новосибирск: Новосибирская книга, 1991. 184 с.

204. Флоровский Г. Восточные отцы IV века / Г. Флоровский. — Париж: Ymca Press, 1990. 240 с.

205. Фролов В. Обэриуты / В. Фролов // Муза пламенной сатиры: очерки советской комедиографии (1918-1986). М., 1989. - С. 88-103.

206. Хайдеггер М. Бытие и время / М. Хайдеггер. М.: Ad marginem, 1997.-451 с.

207. Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет / М. Хайдеггер. М.: Гнозис, 1993. - 464 с.

208. Хаксли О. Вечная философия / О. Хаксли. М.: Ваклер, 1997. -330 с.

209. Хаксли О. Серое Преосвященство: этюд о религии и политике / О. Хаксли. М.: Моск. шк. полит, исслед., 2000. - 320 с.

210. Хализев В. Е. Теория литературы / В. Е. Хализев. М.: Высш. шк., 1999.-398 с.

211. Хансен-Лёве А. Эстетика ничтожного и пошлого в московском концептуализме / А. Хансен-Лёве // Новое литературное обозрение. -1997.-№2.-С. 215-245.

212. Хармс Д. «Боже, какая ужасная жизнь и какое ужасное у меня состояние». Записные книжки. Письма. Дневники / Д. Хармс // Новый мир. 1992. - № 2. - С. 192-224.

213. Ходасевич В. Лирика / В. Ходасевич. Ростов-на-Дону: Феникс, 1999.-384 с.

214. Хармс Д. О явлениях и существованиях / Д. Хармс. СПб.: Азбука-классика, 2003. - 384 с.

215. Хеллер А. Два столпа современной этики / А. Хеллер // Вопросы философии. 2004. - № 3. - С. 28-36.

216. Химич В. В. «Провинциальный топос» в процессе самоидентификации личности / В. В. Химич // Региональные культурные ландшафты: история и современность: Материалы Всероссийской научной конференции / под ред. Н. П. Дворцовой. -Тюмень, 2004. С. 221-226.

217. Цвигун Т. В. Практика vs теория: о моделях текстопорождения в поэзии русского авангарда 10-30-х гг. / Т. В. Цвигун // Внутренние и внешние границы филологического знания. Калининград, 2001. С. 1827.

218. Цивьян Т. В. Движение и Путь в балканской модели мира: Исследования по структуре текста / Т. В. Цивьян. М.: Индрик, 1999. -374 с.

219. Цуканов А. Авангард есть авангард / А. Цуканов // Новое литературное обозрение. 1999. - № 39. - С. 286-292.

220. Чернорицкая О. Трансформация тел и сюжетов: физиология перехода в поэтике абсурда / О. Чернорицкая // Новое литературное обозрение. 2002. - № 4 (56). - С. 296-309.

221. Чернухина И.Я. Основы контрастивной поэтики / И. Я. Чернухина. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1990. - 200 с.

222. Чистякова М. Г. Утопия «Чистого сознания» в искусстве авангарда / М. Г. Чистякова: дис. .канд. филос. наук: 09.00.01. -Тюмень, 1999. 160 с.

223. Чухров К. Бессмыслица как инструмент возвышения / К. Чухров // Новое литературное обозрение. 2003. - № 5 (69). - С. 70-86.

224. Шайтанов И. «Лодейников»: ассоциативный план сюжета / И. Шайтанов // Вопросы литературы. 2003. - Вып. 6. - С. 168-181.

225. Шенкман Я. Логика абсурда / Я. Шенкман // Вопросы литературы. 1998. - Вып. 4. - С. 54-80.

226. Шифрин Б. О микроскопии авангарда / Б. Шифрин // Русский авангард. Пути развития: Из истории русского авангарда XX века. -СПб., 1999. С. 104-108.

227. Шкловский В. Заумный язык и поэзия / В. Шкловский // Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания / сост. В. Н. Терехина, А. П. Зименков. М., 1999. - С. 258-265.

228. Эпштейн М. «Природа, мир, тайник вселенной.»: Система пейзажных образов в русской поэзии / М. Эпштейн. М.: Высш. шк., 1990.-302 с.

229. Эпштейн М. Искусство авангарда и религиозное сознание / М. Эпштейн // Новый мир. 1989. - № 12. - С. 222-235.

230. Эпштейн М. Истоки и смысл русского постмодернизма / М. Эпштейн // Звезда. 1996. - № 8. - С. 166-188.

231. Эпштейн М. Парадоксы новизны: о литературном развитии 19-20 вв. / М. Эпштейн. М.: Сов. писатель, 1988. - 414 с.

232. Эпштейн М. После будущего. О новом сознании в литературе / М. Эпштейн // Знамя. 1991. - № 1. - С. 217-230.

233. Эпштейн М. Прото-, или Конец постмодернизма / М. Эпштейн // Знамя. 1996. - № 3. - С. 196-209.

234. Эпштейн Т. Мрачная и страдающая муза Николая Олейникова / Т. Эпштейн // Russ. rev. Hannover, 2001. № 2. - С. 238-258.

235. Эткинд Е. Г. Н. Заболоцкий. «Прощание с друзьями» / Е. Г. Эткинд // Поэтический строй русской лирики. JL, 1973. С. 298-310.

236. Юдин А. В. Русская народная духовная культура / А. В. Юдин. -М.: Высш.шк., 1999.

237. Юсим М.А. Василиск/ М. А. Юсим // Мифы народов мира: Энциклопедия в 2-х т. Т. 1. 1997. С. 218.

238. Якимович А.К. Парадигмы XX века / А. К. Якимович // Русский авангард 1910-1920-х годов в европейском контексте. М., 2000. С. 316.

239. Явинская Ю. В. Семантика вещи у В. Хлебникова и М. Цветаевой / Ю. В Явинская // Русская речь. 2000. - № 2. - С. 20-24.

240. Ямпольский М. Королева и гильотина (Письмо, очищение, телесность) / М. Ямпольский // Новое литературное обозрение. 2004. -№ 1 (65).-С. 93-130.

241. Ямпольский М. О близком: Очерки немиметического зрения / М. Ямпольский. М.: Новое литературное обозрение, 2001. - 240 с.

242. Ястреб М. «Наши старые знакомые небольшие насекомые.». Электронный ресурс. http: // www. bookman, spb. ru/ Main.htm

243. Полная энциклопедия символов / сост. В. М. Рошаль. М.: ЭКСМО; СПб.: Сова, 2003. - 528 с.

244. Похлебкин В.В. Словарь международной символики и эмблематики / В. В. Похлебкин. М.: Международ, отн., 1995. - 560 с.

245. Руднев В.П. Словарь культуры XX века / В. П. Руднев. М.: Аграф, 1998.-384 с.

246. Тресиддер Дж. Словарь символов / Дж. Трессидер. М.: ФАИР-Пресс: Гранд, 2001. -448 с.

247. Фоли Дж. Энциклопедия знаков и символов / Дж. Фоли. М.: Вече, 1997.-512 с.

248. Шейнина Е. Я. Энциклопедия символов / Е. Я. Шейнина. -М.: ACT: Торсинг, 2001. 591 с.

249. Шуклин В. В. Русский мифологический словарь / В. В. Шуклин. Екатеринбург: Урал, изд-во, 2001. - 384 с.

250. Энциклопедия. Символы, знаки, эмблемы / авт-сост. В. Андреев, В. Куклов, А. Ровнер. М.: Астрель; ACT, 2004. - 560 с.