автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Творчество Н.М. Олейникова в контексте официальной поэзии 1920 - 1930-х годов

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творчество Н.М. Олейникова в контексте официальной поэзии 1920 - 1930-х годов"

на правах рукописи

/саг^я*-

Раева Александра Васильевна

Творчество Н.М. Олейникова в контексте официальной поэзии 1920-1930-х годов

Специальность 10.01.01- Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Саратов - 2006

Работа выполнена на кафедре общего литературоведения и журналистики факультета филологии и журналистики Саратовского государственного университета имени Н.Г.Чернышевского

Научный руководитель —

доктор филологических наук, профессор

Елена Генриховна Елина

Официальные оппоненты —

доктор филологических наук, профессор

Александр Аркадьевич Кобринский

кандидат филологических наук Лариса Валериевна Червякова

Ведущая организация -

Нижегородский государственный университет

Защита состоится 13 сентября 2006 г. в_ ч. _ мин. на заседании диссертационного совета Д 212.243.02 в Саратовском государственном университете им. Н.Г.Чернышевского по адресу: 410026, г. Саратов, ул. Астраханская, 83.

Отзывы на автореферат можно направлять по адресу:

410026, г. Саратов, ул. Астраханская, 83, факультет филологии и журналистики.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского.

Автореферат разослан _ августа 2006 года.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, профессор .

Ю.Н. Борисов

Николай Макарович Олейников - один из виднейших представителей русского поэтического авангарда XX века. Он оставил яркое художественное наследие, до сих пор недостаточно изученное в литературоведении. Читательский интерес к поэзии Олейникова безусловно преобладает над научной рефлексией. Его поэтика традиционно соотносится с художественными исканиями группы ОБЭРИУ. Размышляя о связи чинарско-обэриутского круга с официальной литературой, исследователи (И. Васильев, А. Герасимова, А. Кобринский) подчеркивают мысль о том, что обэриуты противопоставляли себя советскому искусству.

В предлагаемом диссертационном сочинении доказывается иное: стилистика, тематика, иронически-пародийный пафос произведений Олейникова, его интерес к любительской поэзии свидетельствуют о необходимости вписать его поэзию в контекст официальной литературы 19201930-х годов. В диссертационном сочинении предпринята также попытка рассмотреть степень влияния социалистического реализма на авангард. В современной науке можно отметить две основные тенденции, связанные с рассмотрением соотношения этих систем. Одна связана с утверждением абсолютной их независимости друг от друга (В. Паперный, Е. Добренко). Вторая (Б. Гройс, X. Гюнтер, Е. Иньшакова) допускает известную трансформацию различных авангардистских течений начала XX века в социалистический реализм.

Выбранный в предлагаемой диссертации подход позволяет уточнить место авангардной поэзии Олейникова в литературном процессе 1920-1930-х годов, установить его связь с искусством социалистического реализма. Таким образом, актуальность данной работы определяется значительным расширением контекста, в рамках которого выявляются новые черты, свойственные поэзии Олейникова.

Научная новизна диссертационного сочинения обусловлена новизной материала исследования (проанализированы тексты поэтов второго и третьего ряда). Принципиально новой является попытка найти связь между авангардом и

официальной советской поэзией. Впервые обращено внимание не на процессы отталкивания или параллельного развития этих систем, не на генетический аспект взаимоотношений, а на взаимодействие авангарда со складывающейся системой социалистического реализма как эстетически значимого объекта.

Цель диссертационного сочинения — выявить поэтические особенности творчества Олейникова, устанавливающие связь его поэзии с эстетическими принципами официальной литературы.

Для достижения выбранной цели необходимо решить следующие задачи:

— выявить обстоятельства, повлиявшие на формирование поэтической манеры Олейникова;

- уточнить творческую связь Олейникова с традицией пародийной литературы (Мятлев, Козьма Прутков) и сопоставить его стихи с типологически сродным явлением - прозой Зощенко;

— определить структурно-семантическое значение нарушения норм традиционной поэтики у Олейникова и советских поэтов;

- раскрыть черты сходства и различия поэтики Олейникова и официальной поэзии.

Объектом диссертационного исследования стали, во-первых, стихотворения Олейникова 1930-1936 годов, во-вторых, советская поэзия в газетах и журналах этого периода. Рассмотрены следующие газеты и журналы: «Звезда», «Красная новь», «Ленинград», «Литературная учеба», «Литературный критик», «Литературный современник», «За Магнитострой литературы», «Молодая гвардия», «Октябрь», «На посту»,' «Новый мир», «Перелом», «Резец», «Рост», «Стройка», газеты «Всероссийская кочегарка», «Молот», «Ленинградская правда», «Литературная газета». В ряде случаев рассматривались сборники начинающих писателей. Реконструкция литературного контекста эпохи с помощью журнальных публикаций обусловлена рядом причин. Во-первых, в 1920-1930-е годы возрастает роль средств массовой информации, во-вторых, журнальная литература

представляет собой литературный срез, выявляющий с очевидной точностью основные тенденции и направления.

Предмет работы - структурно-семантические особенности поэзии Олейникова и официальной литературы, указывающие на связь авангардной поэтики и социалистического реализма.

Методы исследования. Для выявления генезиса поэзии Олейникова используется сравнительно-исторический метод. Объем источников и задачи работы предполагают привлечение специальной методики: для того, чтобы определить общие черты массовой советской поэзии, необходима типологическая суммарность в представлении материала и его интерпретации. Индивидуальные литературные практики рассматриваются только для уяснения специфики олейниковского творчества в ряду сродных явлений (М. Зощенко, Е. Шварц). Применяется структурно-функциональный анализ текста, выявляющий основные функциональные и дисфункциональные элементы структуры. Важным методологическим основанием диссертации являются положения Ю.М. Лотмана об отличии «плохой» поэзии от «хорошей».

Теоретическая значимость исследования определяется тем, что расширение литературного и культурного контекста творчества Олейникова вносит уточнение в теорию авангарда, выявляя его связь с официальной литературой.

Практическая значимость работы: материалы диссертации могут быть использованы в вузовских курсах по истории русской литературы XX века, в спецкурсах по истории русского авангарда. Положения, выносимые на защиту:

• в творческой манере Олейникова сквозь авангардную эстетику преломляется традиция пародийной литературы, порождая амбивалентность творчества писателя;

• главным источником, предопределившим поэтический стиль Олейникова, являются графоманские стихи начинающих поэтов и черты графоманства в официальной советской поэзии 1930-х годов;

• в отличие от М. Зощенко, тяготевшего к стилизации разговорной речи, Олейников поэтически переиначивает литературный (полулитературный) стиль советской эпохи;

• в поисках новых выразительных средств на протяжении всего творческого пути Олейников ориентируется на содержательно-стилевые шаблоны советской официальной поэзии;

• языковая сумятица, ошибки ритмики, рифмовки, грамматики, поэтики, свойственные оригиналу, становятся для Олейникова предметом его художественной рефлексии, игры с текстом и читателем. Структура работы: диссертационное сочинение состоит из введения,

двух глав, заключения и библиографического списка.

Апробация научных результатов. Основные положения диссертационного сочинения были изложены в докладах, прочитанных на Всероссийских конференциях молодых ученых (Саратов, 2003-2006), на международной научной конференции «Александр Введенский и русский авангард» (Санкт-Петербург, 2004), на заседаниях летней школы, посвященной 100-летию со дня рождения Д. Хармса (Санкт-Петербург, 2005) и на летней школе «Текстология и источниковедение русской литературы» (Санкт-Петербург, 2006), на межвузовской научно-практической конференции «Междисциплинарные связи при изучении литературы» (Саратов, 2005).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность темы, определяется научная новизна работы, ее цель и задачи, объясняется методология исследования и принцип отбора материала, формулируются основные положения, выносимые на защиту, говорится об апробации научных результатов и их возможном дальнейшем применении. Во Введении излагается история вопроса.

В первой главе «Истоки творческого метода Н.М. Олейникова» анализ графоманской поэзии 1920-х годов предваряет сравнение творчества и

личности Н.М. Олейникова с двумя представителями пародической линии русской литературы - И. Мятлевым и Козьмой Прутковым. И. Мятлев интересен тем, что совмещает в себе пародиста и писателя-графомана. В работе впервые уделено внимание не столько его пародийным произведениям, так как макаронический стиль в советское время был не актуален, сколько его «высокой» поэзии, принадлежащей к числу графоманской. В «серьезной» поэзии Мятлева, состоящей из романтических клише, можно встретить и немотивированную реализацию метафоры, гротескные образы в духе графа Хвостова (завыванье ворона), даже грамматические ошибки. Так, высокая поэзия превращается в «неумышленную пародию» (А. Морозов). В этом смысле поэтике Олейникова ближе графоманские стихи Мятлева (в том же смысле, в каком обэриутам был близок граф Хвостов), а не его пародические опыты. По ролевому поведению, жизненной маске шута и буффона И. Мятлев оказывается ближе Олейникову, чем рассмотренный прежде исследователями граф Хвостов.

Второй фигурой для сопоставления был выбран Козьма Прутков, который становится законченным воплощением 1рафоманства в литературе. В работе прослежена эволюция козьмо-прутковской линии в творчестве Олейникова. В начале ленинградского периода Олейников словно стремится создать литературный персонаж в духе Козьмы Пруткова, даже не только создать, а пойти дальше - сыграть. На страницах журнала «Еж» из номера в номер печатаются рассказы о невероятных приключениях отважного всадника и неутомимого изобретателя Макара Свирепого. В одной из статей о Макаре Свирепом Олейников даже помещает свои фотографии. Так псевдоним превращается в маску. Со временем Олейников отказывается от попытки писать стихи от имени одного героя: у него появляется много масок, при этом часто голос автора и персонажа практически не разделимы. Он отказывается от псевдонима, не эксплицируя разграничение между автором и созданными им героями, оставляя это на стилистическом уровне. Однако при всей схожести образных систем у Олейникова и Козьмы Пруткова мы наблюдаем

принципиально различные поэтические интонации. Комизму Пруткова противостоит трагикомизм Олейникова.

Близость Олейникова Козьме Пруткову наблюдается в раннем периоде. Постепенно тон стихотворений Олейникова становится все более мрапшм, к в 1937 году его поэтика приближается к обэриутской. Это находит выражение в философской поэме «Пучина страстей», где построение напоминает поток сознания, но оно не социализировано и не персонифицировано. В 1935-1937 годах поэт создает уже другой тип произведений. Они проникнуты тонким лиризмом, в них отсутствует амбивалентное восприятие действительности, исчезает маска. Но тексты эти чаще носят фрагментарный характер.

В поэзии Олейникова происходит не только реабилитация того, что подвергалось осмеянию предшественниками, но всепроникающая ирония создает амбивалентность художественного мира Олейникова и выводит его поэзию из категории «шуточной» в «серьезную». Поэтому как псевдовлияние в диссертации рассматривается поэзия Е.Шварца, который остался в рамках литературной импровизации. Действительно, в начале своего творчества (до 1930 года) Олейников во многом продолжает традицию литературного экспромта: в стихах, написанных на случай, относящихся к литературной игре, разыгрываемой в Детгизе. Его стихи во многом похожи на аналогичные тексты Заболоцкого, Шварца, Хармса. Внимание к форме стиха, словесной игре, составляющей суть экспромта, роднят таких разных авторов.

Между тем, как доказывается в диссертации, творчество Олейникова во многом рождается из рабочей поэзии, поэзии примитива. Поэтому при выявленном формальном сходстве сопоставление поэзии Шварца и ранней поэзии Олейникова ясно показывает, что их поэзия принадлежит к смежным, но все-таки разным явлениям. Если Шварц ориентирован на традицию шуточного литературного экспромта, импровизации, то Олейников - на графоманское творчество.

Другими предшественниками олейниковекой поэзии по праву называют поэтов «Искры» и «Сатирикона». Нл сюда же можно отнести и авторов

многочисленных советских фельетонов, печатавшихся в газетах и журналах. Сатирическая журналистика в 1920-е годы оказалось востребована. Появилось огромное количество сатирических журналов, тексты в которых писались под псевдонимами, которые порой перерастали в маску. Безусловно, повсеместное распространение такого сатирического приема не могло не оказать влияния на Олейникова. В работе как пример масочной сатирической журналистики 1920-х годов рассмотрен стихотворный фельетон Николая Тагамлицкого «Ростовские рекорды», напечатанный в рубрике «Альбом юмориста» в газете «Трудовой Дон» («Молот»). В этой газете сотрудничал и Олейников.

В работе показаны особенности пародической традиции в творчестве Олейникова, который воспринимал эту традицию через призму авангарда.

В 1920-е годы на страницы газет и журналов широким потоком хлынула графоманская литература. Призыв РАПП ударников в литературу в 1930 году по существу легализовал графоманию, сделал ее одной из приметных черт официальной литературы. В диссертации показано, что в провинциальной печати графоманская поэзия ощущала себя вольготнее, поскольку ей не было альтернативы: приходилось печатать или местных поэтов, многие из которых недавно научились писать, или перепечатывать произведения из столичных изданий. Именно с такой поэзией пришлось столкнуться Олейникову, когда он работал в газете «Всероссийская кочегарка». Биографы Н. Олейникова отмечают возникший у него интерес к неумелым стихам начинающих поэтов: будущий поэт собирал эти тексты в отдельную тетрадь. Авторы графоманских стихов принесли в официальную поэзию приметы нового языка, появившегося после 1917 года. Интерес к этому новому языку как выражению нового мышления сближает Олейникова и М. Зощенко.

В диссертации доказывается, что писательская манера М. Зощенко повлияла на формирование художественной индивидуальности Олейникова. В работе выявлены такие общие для двух писательских манер особенности, как экспликация разграничения между автором и созданными им героями только на стилистическом уровне, смешение в языке разных стилистических пластов,

соединение канцелярита с просторечьем, искажение смысла иностранных слов, алогизмы, неуклюжесть, повторы одного слова, подчеркнуто маленький поэтический лексикон. Если Зощенко ориентируется на разговорную речь, то Олейников — на поэтическую, так называемый изящный вариант этой внелитературной речи. Олейникова интересовало, как формируется, звучит новый поэтический язык. В диссертации показано, что Олейников был лишен просветительского и морализаторского пафоса Зощенко, но его подход к форме близок Зощенко. Оба писателя провозглашали простоту формы, доступность ее для неискушенного читателя. Объединяет писателей внимание к любительской поэзии и примитивистским стихам.

Сближает авторов и пронизывающая их творчество ирония. И если М. Зощенко пытался избавиться от иронии, препятствовавшей ему стать пролетарским писателем и делавшей из него пародию на такого писателя, то Олейников, в значительно меньшей степени подверженный суду и влиянию критики, сознательно оставался ироником. Примитив и косноязычие, использованные Олейниковым как художественный прием, всегда существуют в ироническом ореоле. Ирония заполняет зазор, возникающий между нарочитым графоманством олейниковских строк и их автором.

Анализ стихов, напечатанных на страницах газеты «Всероссийская кочегарка» позволил выделить характерологические признаки массовой советской поэзии, включающей в себя как сочинения рабкоров, так и тексты уже признанных поэтов. Выделены такие принципы, как обилие революционной фразеологии, лозунговая стилистика, «опустошение интертекстуальности» (М. Левченко), приводящая к контаминации цитат из разных речевых текстов: революционных песен, лозунгов, хрестоматийных текстов. Эти принципы в 1930-х годах реализует в своем творчестве Н. Олейников. Постоянное использование в стихотворных текстах писателей-самоучек революционной фразеологии, превращение живого слова в шаблон приводит к утрате поэтическим текстом суггестивной функции, так как восприятие читателя автоматизируется. Тексты, созданные речевыми

штампами, перестают восприниматься как нечто новое и оригинальное. Однако эта проблема снимается благодаря неумелой, «хромающей» форме. Именно ошибки в структуре поэтического текста, часто не осознанные автором, деавтоматизируют восприятие. Поэтому для Олейникова функционально значимыми становятся не столько приемы начинающих поэтов, сколько их ошибки, их не поэтическое, а природное косноязычие. Художественная рефлексия Олейникова позволила расширить горизонты поэзии за счет новых стилевых ресурсов, традиционно находящихся за пределами искусства.

Во второй главе «Художественно-стилевые особенности поэзии Н.М. Олейникова в контексте официальной литературы 1930-х годов: поэтика ошибки и ошибки в поэтике» проведено типологическое сопоставление стихов Олейникова и поэтических приемов официальной поэзии. Основанная на пародии и аллюзии, воспринявшая примитив как новый способ творческого самовыражения, поэтическая система Олейникова, развившаяся из интереса к графоманской поэзии, раскрывается только в литературном контексте эпохи 1930-х годов. Поэтому подтексты необходимо искать прежде всего не в литературной традиции или творчестве современных авангардных поэтов, а в бескрайнем потоке массовой официальной литературы.

Изменения в литературной жизни 1930-х годов можно представить как движение от неумелости к стертости. Особенно отчетливо это движение отразилось в поэзии как самом чувствительном роде литературного сочинительства. Именно такая поэзия, соединяющая в разных пропорциях трафареты стертого, шаблонного официоза и графоманского примитива, и стала главным импульсом для художественных исканий Олейникова, который впитывает новую поэтическую реальность. Сама эволюция поэтического стиля эпохи отобразилась в его творчестве: яркость графоманской поэзии дала импульс для его развития и задала направление, клишированность поэзии социалистического реализма явилась питательной почвой. Между тем монотонность стиля, присущая советской официальной поэзии и принявшая тотальный характер к концу 1930-х годов, привела, по мнению автора

диссертации, к тому, что Олейников отказывается от своей поэтической манеры, уходит в абсурдистскую поэтику. Важную роль в этом процессе сыграло то обстоятельство, что литературная пародия в 1930-е годы не приветствовалась официальной критикой. Эта область искусства, которой наиболее созвучен был талант Олейникова, оказалась по существу закрытой для него.

В работе проанализировано понятие «ошибки» в поэтике. Ошибка и «ошибка» — то, что сближает и одновременно отличает Олейникова и массовую поэзию его времени. Ошибка самодеятельного автора — следствие его неумелости, необразованности, отсутствия чутья к слову, вкуса, правил версификации. «Ошибка» Олейникова — результат выбора, демонстрация приверженности к определенной речевой стихии, языковой игре, ироническому диалогу с читателем.

В диссертации сопоставлены ошибки и «ошибки» разной этиологии. Проанализированы случаи грубого нарушения поэтической структуры, появляющиеся из-за элементарной безграмотности и встречающиеся в основном в творчестве начинающих поэтов. Если такие ошибки допущены осознанно для выполнения некой эстетической задачи, таким образом превращаясь в художественный прием, «шум в коммуникативном канале» (Ю.М. Лотман) становится средством генерирования новых смыслов. Действительно, всякая новая поэтическая система актуализирует маргинальные черты предыдущей культуры, отвергая ставшие традиционными образы. Обращение к примитивной форме дает новые способы поэтического выражения. Безусловно, отношение к ошибке Олейников, как и обэриуты, унаследовал от футуристов.

В работе уделено внимание рефлексии графомании в массовой критике 1930-х годов. Анализ статей Е. Трощенко, А. Амстердам, А. Бескиной показывает, что в отличие от живописи, в литературе резко противопоставляется примитив (творчество начинающих писателей) и примитивизм (самым наглядным примером являлось творчество

К. Заболоцкого). Реабилитация «неумелого» творчества начинающих писателей происходит вследствие подмена эстетического критерия идеологическим. На стихи ударников литературные критики ■ призывают смотреть не как на традиционные художественные тексты, а как на автопрезентацию. Олейников превращает эту автороцентричнос/гь текста в поэтический прием. «Ошибки» в структуре стиха и даже в грамматике призваны реконструировать инфантильно-трогательную лирическую среду, главное в стихе — создание образа героя-маски.

Кроме ошибок, которые не подвергались рефлексии, для советской поэзии в целом характерно намеренное использование клише, элементов лозунговой стилистики, прозаизация, немотивированный «голый» пафос. Эти приемы официальной поэзии подвергаются пародийному переосмыслению в творчестве Олейникова.

Стихи Олейникова сопоставляются как с творчеством начинающих авторов, так и с текстами известных, сложившихся к тому времени поэтов, принадлежавших до 1932 года к разным литературным группам, но после постановления о перестройке литературно-художественных .организаций, а затем и Первого съезда советских писателей пытавшихся подстроить свою поэтику под требования социалистического реализма (пролеткультовцы М. Герасимов и В. Кириллов, акмеист В. Нарбут).

Олейников внимательно следит за официальной поэзией и преломляет принятые в ней эстетичесхие постулаты на разных уровнях: метрическом, стилистическом, тематическом, жанровом. .

Так, распространенное использование в советской поэтической тропике лексики с семой «железо», обилие индустриальных мотивов и образов создает контекст для метафоры Олейникова из стихотворения «Татьяне Николаевне Глебовой», где «дамочка» сравнивается с заводом. Алогичная на взгляд современного читателя метафора оказывается штампом для советской поэзии, остранение достигается выбором темы.

Насыщенность текстов массовой поэзии «голым» пафосом, часто передающимся восклицанием да здравствует!, обнажает клишированность мышления в «Послании, бичующем ношение длинных платьев и юбок» Олейникова.

Изучение текстов Олейникова в контексте официальной поэзии, где прославляются достижения социалистической эпохи, позволяет обнажить (а порой и создать) пародийный подтекст олейниковского стиля. Поэт использует устойчивую и прогрессивную модель текстопостроения для прославления мелких дел, индивидуальных интересов («Хвала изобретателям»). Если стихотворения-лозунги, насыщавшие журналы 1930-х годов, являлись большой надоедливой метафорой, то Олейников - напротив - освобождает свой текст от напыщенной метафоричности, возвращая предмету свою первозданность. Вместе с тем стихи эти на удивление лишены насмешки и даже иронического ореола. Здесь передано восхищение обывателя простыми и удобными предметами, улучшившими его жизнь. И почему бы - словно говорит Олейников — не восхититься именно тем, что понятно и близко рядовому гражданину. Таким образом Олейников противопоставляет грандиозным темам официальной поэзии обращение к частной жизни, восхваление бытовых мелочей, его волнует судьба индивида в мире, где отсутствует уют. Такое же бурлескное замещение (сниженное для читателя, но не для автора!) происходит в стихотворениях «Бублик» и «Служение науке». Поэтический восторг по поводу мелочей быта на фоне пропагандистских стихов советских поэтов сосуществует с едва скрываемой язвительностью в адрес нестихающей патетики, свойственной эпохе. Стихи Олейникова звучат диссонансом в общем потоке официальной поэзии. ■

В поэзии переходного периода появляется образ раскаявшегося человека: это тема многочисленных поэтических автобиографий и родословных («Двойник» Д. Кедрина, «Отъезд» Е. Павличенко, «О себе и о нем» А. Ивановского). Владимир Кириллов, вышедший из «Кузницы» и так и не сумевший, как и еще один пролеткультовец Михаил Герасимов,

приспособиться к новой поэтической и политической обстановке, пишет «Открытое письмо» от лица раскаявшегося полуинтеллигента. Помещение в эту среду таких произведений Олейникова, как «Перемена фамилии» и «Служение науке», показывает, что тема двойничества не только наследуется поэтом от предшествующей литературы, но и является современной в контексте 1930-х годов. Таким образом стихотворения Олейникова наполняются новыми смысловыми обертонами.

В близком по раблезианскому пафосу стихотворении В. Нарбута «Еда» и балладе Олейникова «Чревоугодие» раскрывается одна и та же коллизия: человек сначала ест, а потом сам становится едой для червя. Физиологические образы и мотивы были очень распространены в советской поэзии, где они в некоторой степени сменили идеалистическую образность символизма. В стихах советских литераторов даже такие слова, как гемоглобин, артерии, осмысляются как поэтизмы. Такими же возвышенными они кажутся и лирическому герою Олейникова, но поэт помещает такие слова в утрированно поэтическую среду, тем самым обнажая прием и достигая комического эффекта.

В диссертационном сочинении доказывается, что такие черты поэтики Олейникова, как столкновение стилистических пластов, гротескные образы, натурализм, речевые штампы, патетическая интонация, берутся Олейниковым из современной ему официальной литературы. Однако поэт помещает стертые приемы в чужую для них лирическую среду, где при столкновении этих разных по эстетической природе и читательскому ожиданию текстов возникает комический эффект. Поэт также наполняет формы, распространенные в советской поэзии, низким с точки зрения потребностей эпохи содержанием: рассуждениями о любви, восхищением природой, восторгом перед едой. При этом текст Олейникова не разрушается столкновением формы и содержания или внесением в текст элементов другой стилистики, а наоборот строится именно на этом взрыве. Единству олейниковского текста способствует

превалирующая роль лирического субъекта, в сознании которого сосуществуют все эти разносистемные элементы.

В работе показано, что такая «языковая сумятица» была невозможна в официальной литературе, где в нормативном методе социалистического реализма форма подчиняется канону, а содержание определяется социальным заказом, где неприемлемы никакие амбивалентные оценки, поэтому нарушения в поэтической структуре не генерируют дополнительные смыслы, не служат для решения эстетической задачи, а разрушают систему.

В Заключении подводятся итоги предпринятого диссертационного исследования, намечаются наиболее перспективные направления дальнейшего изучения темы.

Основное содержание работы отражено в следующих публикациях:

1. Раева A.B. Аллюзии и реминисценции в поэзии Н.М. Олейникова // Художественный текст и текст в массовых коммуникациях: Материалы международной научной конференции. Часть 2. Смоленск: Маджента, 2004. С. 97-102.

2. Раева A.B. Пушкинские реминисценции в творчестве Н.М. Олейникова // Филологические этюды. Саратов, 2004. Вып. 7. С. 138-141.

3. Раева A.B. «Языковая сумятица» в поэзии Н.М.Олейникова и официальной поэзии 1930-х годов//Александр Введенский и русский авангард: Материалы международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения А. Введенского. СПб., 2004. С. 150-156.

4. Раева A.B. Примитив и примитивизм в творчестве Н.М. Олейникова и советской поэзии 1930-х годов// Мортира и свеча: Материалы международной летней школы по авангарду, посвященной 100-летию со дня рождения Д. Хармса. СПб., 2005. С. 33-39.

5. Раева A.B. Козьма Прутков и Николай Олейников: эволюция пародической личности // Филологические этюды. Саратов, 2005. Вып. 8. С. 153-158.

6. Раева A.B. Образ Н.М. Олейникова в творчестве Хармса// Филологические этюды. Саратов. Вып. 9. (В печати)

7. Раева A.B. Графоманская поэзия как исток авангардной поэтики Н.М. Олейникова // Вестник Саратовского государственного аграрного университета. 2006. Вып. 5. (в печати)

Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Объем 1 печ. л. Тираж 100 экз.

Отпечатано с оригинал-макета в ООО «Ладога-ПРИНТ» 410012, г. Саратов, ул. Московская 160. тел.: (845-2) 507-888

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Раева, Александра Васильевна

Введение.

Глава первая.

Истоки творческого метода Н.М. Олейникова.

Глава вторая. Художественно-стилевые особенности поэзии Н.М.Олейникова в контексте официальной литературы 1930-х годов: поэтика ошибки и ошибки в поэтике.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Раева, Александра Васильевна

Николай Макарович Олейников - один из виднейших представителей русского поэтического авангарда XX века. Он оставил яркое художественное наследие, до сих пор недостаточно изученное в литературоведении. Читательский интерес к поэзии Олейникова безусловно преобладает над научной рефлексией.

Несмотря на то, что при жизни поэта под его именем было опубликовано всего пять стихотворений, творчество Олейникова было широко известно в литературных кругах Ленинграда. Стихи «читали в клубных залах и на дружеских вечерах, переписывали, заучивали наизусть. Отдельные строки превращались в поговорки, включались (без ссылки на автора) в юмористические рассказы и пьесы»1. Н.И. Харджиев вспоминал, что в отличие от обэриутов, которые не печатались и не распространялись рукописно, Олейников «ходил в списках»2. А. Тарасенков в критическом отклике на публикацию Олейникова утверждал, что после нее поэт стал широко известен «читателю нашей страны»3. Важнейшим свидетельством известности стихотворений Олейникова явилась реакция ленинградских писателей на запрет публикации этих стихов в журнале «Звезда». В начале 1930-х годов Олейников начинает готовить свои поэтические тексты к

1 Олейников А. Страницы жизни поэта // Олейников Н. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 50-51.

2 Харджиев Н.И. Будущее уже настало// Харджиев Н.И. Статьи об авангарде: В 2 т. М., 1997. Т. 1.С. 378.

3 Тарасенков А. Поэт и муха// Литературная газета. 1934.10 дек. С. 3. публикации и отдаёт три стихотворения - «Служение науке», «Хвала изобретателям», «Муха» - в «толстый» ленинградский журнал «Звезда», но стихи были сняты с публикации. Как сообщалось в отчёте Ленгорлита за июнь 1933 года, «в № 6 «Звезды» сняты стихи Н. Олейникова и вводная статья к ним. Мотивы снятия - некритическая подача произведений Олейникова, сатирическая направленность которых неясна и недоходчива до широкой читательской массы. Весьма спорным является самый метод Н. Олейникова, создающего свои произведения от имени некоего «Технорука Н.И.», эстетствующего мещанина и доморощенного поэта, в лице которого Олейников якобы высмеивает буржуазный эстетизм и самые различные направления современной западноевропейской и прошлой поэзии. В действительности, вместо того, чтобы стать такой всеобъемлющей сатирой, произведения Олейникова имеют тенденцию превратиться в платформу, с которой эстетствующий мещанин всерьёз будет преподносить нашей читательской аудитории свои пошлые и плоские «творения». Снятие этих вещей (кстати сказать, принятых и одобренных единогласно всей редколлегией «Звезды») встретило резкий отпор со стороны руководства журналом и нашло довольно интенсивный отклик в писательской среде, частично воспринявшей это как «развал творчества»».4 Поэтому первая и последняя прижизненная публикация «взрослых» стихов Олейникова появилась не в Ленинграде, а в Москве, не в «толстом» литературно-художественном журнале «Звезда», а в «полутолстом» литературном и общественно-научном журнале «Тридцать дней» на год позже и без предисловия. Напечатаны они на последних страницах журнала, где обычно располагается юмористический отдел. В этом же журнале был напечатан роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». На вопрос о том, почему они не печатаются в толстых журналах, авторы романа ответили так: «В толстый журнал нас приглашали только затем, чтобы предложить «уголок юмора» <.> И выражали удивление, когда мы надменно отказывались «Ведь вы же

4 Блюм А.В. Поэт под цензурным прессом // Звезда. 1998. № 7. С. 108. юмористы, - говорили в толстом журнале. - Что вам стоит?»»5 Олейников тоже был таким «юмористом».

Но его стихи даже в такой вопиюще безобидной, юмористически-развлекательной подаче немедленно подверглись резкому и безоговорочному осуждению. Так, 10 декабря 1934 года в «Литературной газете» была напечатана разносная статья одного из ведущих критиков того времени, знатока советской поэзии Анатолия Кузьмича Тарасенкова «Поэт и муха». Он же за полтора года до этого разгромил поэму Н. Заболоцкого «Торжество земледелия», а эта статья косвенно продолжила критическую кампанию против Заболоцкого: работа посвящена боковым дорожкам в поэзии, кроме Олейникова, против которого в основном и была направлена статья, разбору подверглось творчество А. Швецова6, начинающего писателя, чьи произведения тесно связаны «по своим темам с современностью»7. Их объединяло ироническое начало: у Швецова - стихийное, у Олейникова -преднамеренное. В статье Олейников был объявлен «учеником и подражателем Заболоцкого», а его стихи - «яркими образцами отрицательных тенденций в нашей поэзии». Творчество Олейникова, по мнению критика, противопоставлено «нужной нам советской лирике», в которой поэты «отразили реально существующие в действительности процессы формирования новых чувств социалистического человека», потому что «веселье» поэта - искусственно, оно не рождается, как у боевых советских поэтов, оптимистическим мироощущением и мировоззрением поэта, а несёт в себе всё разъедающий цинический скепсис».8 В то же время Тарасенков был чутким и умным • критиком. Нельзя не отметить, что, несмотря на предельно резкий тон статьи, в ней содержится ряд точных

5 Петров Е. Мой друг Ильф // Вопросы литературы. 2001. № 1. С. 251.

6 До этого Тарасенков уже обращался к творчеству Швецова, противопоставляя его «правильной» лирике Луговского, уже там он причисляет поэта к подражателям Заболоцкого: Тарасенков А. Дангара// Литературная газета. 1934.4 окт. С. 2.

7 Тарасенков А. Поэт и муха// Литературная газета. 1934.10 дек. С. 3.

8 Там же. С. 3. замечаний и наблюдений, в дальнейшем развитых другими исследователями: прежде всего, связь с Заболоцким, тотальная ирония.

Такое однозначно негативное восприятие поэзии Олейникова было подготовлено рядом критических статей против ОБЭРИУ и Заболоцкого. Современниками поэзия Олейникова воспринималась в русле поэтических исканий ОБЭРИУ как эстетически враждебная канону соцреализма. Статьи против чуждой пролетарскому духу поэзии написаны одинаковыми словесными формулами, и это не удивительно, ведь созданы они «первым учеником, критическим зубрилой литературной прогимназии».9

JI. Нилович в статье «Реакционное жонглёрство (об одной вылазке литературных хулиганов)», напечатанной в «Смене» 9 апреля 1930 года, написал: «Обернуты удалены от строительства. Они ненавидят борьбу, которую ведёт пролетариат. Их уход от жизни <.> это протест против диктатуры пролетариата».10 А через четыре года Тарасенков в статье «Поэт и муха» повторит: «Н. Олейников с современностью не связан ни тематически, ни каким-либо другим образом».11 Необходимо заметить, что еще за два года до публикации стихов Олейникова Николай Асеев, бывший футурист, в «Красной нови» опубликует статью «Сегодняшний день советской поэзии», где имя Олейникова не называется, но неточная цитата из его «Карася»

19 приведена как пример творчества «поэтов типа Заболоцкого, Хармса», чья поэзия далека от проблем социалистического строительства.

Итак, на стихи Олейникова был всего один отклик, сделавший остальные попытки публикации невозможными.

После ареста и смерти поэта в 1937-м году его имя на несколько десятилетий было вычеркнуто из литературного процесса, а его поэзия

9 Ильф И., Петров Е. Отдайте ему курсив. М., 2000. С. 15.

10 Цит. по кн.: «.Сборище друзей, оставленных судьбою»: Л.Липавский, А.Введенский, Я.Друскин, Д.Хармс, Н.Олейников: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2 т. М., 2000. Т. 1.С. 41.

11 Тарасенков А. Поэт и муха// Литературная газета. 1934.10 дек. С. 3.

12 Асеев Н. Сегодняшний день советской поэзии // Красная новь. 1932. Кн. 2. С. 156. существовала в рукописной или устной форме, балансируя на грани литературы и фольклора, что, возможно, помогло ей сохраниться. М.

Гаспаров приводит такой пример: «С Алтая сказали по радио: Сам народ сознаёт экологический кризис и сложил, например, современную экологическую частушку: Маленькая рыбка, жареный карась, где твоя

11 улыбка, что была вчерась?»

К массовому читателю в России Олейников вернулся в 1960-е годы, } когда в альманахах и журналах начинают печататься подборки его стихов, появляются мемуарные свидетельства Е. Шварца,14 И. Рахтанова,15 В. Каверина16, Н. Чуковского17 и других литераторов, так или иначе связанных с Олейниковым. Публикации стихов сопровождались предисловиями, которые носили в первую очередь популяризаторский характер, но всё же содержали иногда элементы анализа: это работы

A. Олейникова |8, В. Глоцера.19

Отдельным изданием в России20 произведения Олейникова были

Л | опубликованы в «Библиотеке Крокодила» в 1988 году. Его стихи входят и в

13 Гаспаров М. Записки и выписки. М., 2001. С. 155.

14 Шварц Е. Живу беспокойно.: Из дневников. JL, 1990.

15 Рахтанов И. Был этот человек яркого таланта // Детская литература. 1968. № 4. С. 26-28.

16 Каверин В. В старом доме// Звезда. 1971. № 10. С. 138-186.

17 Чуковский Н. Литературные воспоминания. М., 1989.

18 Олейников А. В защиту чистоты чувств // Аврора. 1988. № 10. С. 68-71.

19 Глоцер В. «Верный раб твоих велений.»: Стихи Николая Олейникова // Вопросы литературы. 1987. №1. С. 268-269.

20 К этому времени за рубежом вышло два издания: Олейников Н.М. Стихотворения. К-Slavica, Studien und Texte, №5. Bremen: K-Presse, 1975; Олейников H. Иронические стихи / Предисл. ЛЛосева. Ныо - Йорк: Серебряный век, 1982.

21 Впоследствии он будет неоднократно издан: Олейников Н. Перемена фамилии / Сост.

B.Глоцер. М., 1988 (библиотека Крокодила); Олейников Н. Я муху безумно любил: Избранные стихотворения. М., 1990; Олейников Н. Пучина страстей/ Вступ. ст. Л.Я. Гинзбург, А.Н. Олейников. Л., 1990; Олейников Н. «Вулкан и Венера»: Стихотворения. СПб., 2004. сборники, посвященные поэзии ОБЭРИУ и творчеству чинарей22. Самым авторитетным изданием сегодня можно считать сборник стихотворений, вышедший в серии «Новая библиотека поэта», где биографический очерк, подготовка текста и комментарии выполнены сыном поэта - Александром Николаевичем Олейниковым. Большое значение имеет выход двухтомника «Сборище друзей, оставленных судьбою», тщательно откомментированного В. Сажиным, который главное внимание уделил межтекстовой общности творчества чинарей.

Перед исследователями творчества Олейникова неизбежно встает вопрос о месте поэта в авангардном контексте эпохи, то есть о правомерности причисления его к группе ОБЭРИУ, так как официально он в нее не входил и не участвовал в акциях обэриутов. Поэт входил в неофициальное литературно - философское содружество чинарей, членами которого были Я.С. Друскин, JI.C. Липавский, Д.И. Хармс, А.И. Введенский. Мы разделяем мнение В.Н. Сажина о том, что Объединение реального искусства явилось одной из форм «проявления и осуществления себя чинарями»23, так как писатели, входившие в ОБЭРИУ, в 1925 году вместе с философами Я. Друскиным и Л. Липавским образовали общество чинарей, просуществовавшее до середины 1930-х годов. ОБЭРИУ же просуществовало всего два года: в конце 1927 года было объявлено о создании новой литературной группы, в 1928 году опубликован её манифест, а в 1930-м группа прекратила свое существование. Поэтому И. Кукулин24 предлагает называть это содружество чинарско-обэриутским кругом.

22 «Сборище друзей, оставленных судьбою»: JT. Липавский, А.Введенский, Я. Друскин, Д.Хармс, Н. Олейников: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2 т. М., 2000; Поэты группы ОБЭРИУ. СПб., 1994.

23 Сажин В.Н. «.Сборище друзей, оставленных судьбою»// Тыняновский сборник: Четвёртые тыняновские чтения. Рига, 1990. С. 195.

24 Кукулин И.В.Эволюция взаимодействия автора и текста в творчестве Д.И.Хармса: Диссертация на соискание ученой степени кандидата филолог, наук. М., 1997.

Некоторые исследователи (С. Полякова, Т. Эпштейн, Б. Куликов и Л. Лосев) подчёркивают принципиальное отличие эстетики Олейникова от ОБЭРИУ: «принимая основные «посылки» чинарей-обэриутов, поэт резко отвергал их выводы». «Олейников не был обэриутом. Метафорические искания и семантические опыты Введенского, Хармса, молодого Заболоцкого <.>были для него <.> излюбленным объектом пародирования <.>. С друзьями-обэриутами у него было другое общее дело - детская литература».26 «К «реальному» искусству Олейников не имел решительно никакого отношения». «Роль Олейникова среди чинарей-обэриутов была так же парадоксальна, как и его характер и искусство: он стоял в стороне от всех и каждого - интеллектуально, социально, душевно и художественно. Остальные чувствовали это, размышляли об этом, пытались

28 понять его» .

Таким образом, в обэриутоведении сложилась традиция рассматривать поэзию Олейникова как часть чинарско-обэриутского творчества. Нам этот подход кажется правомерным, но очевидно неполным и не исчерпывающим специфики олейниковского стиля. Этот подход приводит к тому, что в изысканиях, касающихся поэзии ОБЭРИУ в целом, фигура Олейникова часто оттеснена на второй план творчеством Хармса и Введенского. Его поэзия на фоне концептуальное™ и загадочности, непонятности творчества других чинарей кажется слишком понятной. Поэтому подходя к творчеству Олейникова с меркой, выработанной для других обэриутов, исследователь может умалить значение этого поэта. «Поэзия Олейникова представляется

25 Epstein Т. The Dark and Stingy Muse of Nikolai Oleinikov// Russian review. 2001. № 2. C. 244 - перевод мой (A.P.)

26 Куликов Б., Лосев Л. Николай Олейников: Поэт трагического гротеска// Социальные и гуманитарные науки. Серия 7. Литературоведение.,2002. № 2. С. 64.

27 Полякова С.В. Олейников и об Олейникове: Из истории авангардисткой литературы // Полякова С.В. «Олейников и об Олейникове» и другие работы по русской литературе. СПб., 1997. С. 8.

28 Epstein Т. The Dark and Stingy Muse of Nikolai Oleinikov. C. 241. 9 однако несколько более узкой по своим масштабам, чем творчество Введенского и Хармса»,29- замечает М. Мейлах. А Н.И. Харджиев называет Олейникова самым неинтересным из обэриутов - «потому что он все-таки юморист <.> «Муха» и все такое - прелестные стихи, но он не обэриут был»30.

Итак, лирика Олейникова анализируется как в отдельных статьях (JI. Гинзбург, С. Полякова, Т. Эпштейн, А. Александров31, А. Дымшиц32), так л л и в исследованиях об ОБЭРИУ (Т. Казарина , А. Герасимова, А. Кобринский, И. Васильев34).

Важнейшее значение для научного осмысления своеобразия олейниковского творчества имеют труды Лидии Яковлевны Гинзбург35, так как в них исследователь обозначает основные компоненты художественного мира писателя. Л. Гинзбург вводит в научный обиход определение «галантерейный язык» применительно к творчеству поэта, предлагает классификацию «языковых» масок, ставит проблему неидентичности автора и маски, осложненную перебоями масочного голоса авторскими интонациями: «между голосами масок и голосом поэта граница порой

29 Мейлах М. «Дверь в поэзию открыта» // Введенский А.И. Поли. собр. соч.: В 2 т. М., 1993. С. 20.

30 Харджиев Н.И. Будущее уже настало// Харджиев Н.И. Статьи об авангарде: В 2 т. М., 1997. Т.1. С. 378.

31 Александров А. Нож Макара Свирепого //Детская литература. 1988. № 1. С. 32-36.

32 Дымшиц А. Поэт Николай Олейников// Дымшиц А. Проблемы и портреты. М., 1972. С. 297-298.

33 Казарина Т.В. Три эпохи русского литературного авангарда. Самара, 2004.

34 Васильев И. Русский поэтический авангард XX века. Екатеринбург, 1999.

35 Гинзбург Л.Я. Николай Олейников// Олейников Н. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. (Новая библиотека поэта); Гинзбург Л.Я. О Заболоцком конца двадцатых годов// Воспоминания о Н.Заболоцком. М., 1977. С. 120-131. Эти ставшие классическими историко-литературные очерки уже в свою очередь стали предметом научной рефлексии: Шубинский В. Прекрасная махровая глупость// Новое литературное обозрение. 2001. № 49. С. 406-416. размыта. Серьезное, подлинное мерцает на грани смешного»36. Она же, с одной стороны, показывает связь Олейникова с традицией пародической литературы (И. Мятлев, Козьма Прутков, поэты «Искры» и «Сатирикона», Саша Черный), с другой - проводит параллели с современными Олейникову поэтическими практиками (Хлебников, Заболоцкий, Зощенко).

Анализ поэтической манеры Олейникова продолжила в своей работе А. Герасимова, в центре ее научного интереса - смешное как объединяющее начало обэриутской поэтики. Внутренней логикой соединения поэтических практик поэтов группы ОБЭРИУ исследователь считает движение от разрушения к созиданию. Роль разрушителя отведена тотальной иронии Олейникова, в этом Герасимова спорит с JI. Гинзбург, считающей, что, кроме разрушения, в его стихах происходит и «самоутверждение в неотторгаемых от поэзии ценностях». По мнению А. Герасимовой, в творчестве Олейникова пародийность прослеживается на трех уровнях: «на уровне языка (пародия на псевдолитературу, на «плохие стихи»); на уровне литературы (пародируется литература вообще как способ оформления мысли и чувства, и в частности поэтика и проблематика обэриутов); на уровне поведения (пародируется ситуация и переживание)».

Тотальная ирония олейниковского творчества становится предметом интереса и Томаса Эпштейна. Для него, как и для А. Герасимовой, очевидна беспросветность мировосприятия Олейникова. Главную особенность поэзии Олейникова ученый определяет как bathos - «чередование или даже одновременность серьезного и псевдосерьезного дискурса - отличительная черта поэзии Олейникова (и всех обэриутов): трагедия становится ложным пафосом, великое - смешным. Таким образом как трагедия, так и комедия нейтрализуются, создавая - особенно в поздних, наиболее зрелых стихах Олейникова - третий, неясный (двусмысленный) голос, который сочетает эти

36 Гинзбург Л.Я. Николай Олейников. С. 13.

37 Там же.

38 Герасимова А. ОБЭРИУ: Проблема смешного// Вопросы литературы. 1988. № 4. С. 58.

11 несочетаемые элементы новым и резонирующим способом»39. Этот термин ввели в научный обиход Уиндхем Льюис и Чарльз Ли, выпустившие в 1930-м году в Лондоне «антологию плохих стихов» под названием «Чучело совы». В книгу вошли «плохие» стихи знаменитых поэтов (Вордсворт, Теннисон), главным качеством которых и является bathos, падение от великого к смешному40. Но если у них это было ошибкой, то у Олейникова это умышленная и сознательная абсурдность. Здесь проявилось стремление авангарда, отвергая принятые нормы, «реабилитировать» ошибки.

Если в работах Л. Гинзбург и А. Герасимовой рассматриваются отдельные особенности поэтики Олейникова, то С.В. Полякова, отрицая тотальную иронию Олейникова, сосредоточивает свое внимание на двух противоположных тенденциях поэзии Олейникова: лиричности и критичности. Рассматривая критичность как выражение неприятия советской действительности, исследователь опровергает заявление А. Тарасенкова, что «Н. Олейников с современностью не связан ни тематически, ни каким-либо другим образом»41. Проанализировав произведения, относящиеся к критическому корпусу («Таракан», «Служение науке», «Неблагодарный пайщик», «Колхозное движение», «Хвала изобретателям», «Перемена фамилии», «Смерть героя»), С.Полякова приходит к выводу, что «в советском режиме Олейникова не устраивало все, от таких основополагающих его особенностей, как наступление государства на личность, до мелочей нового уклада».42 Масочность становится принципом, объединяющим жизнь и творчество, поэт не пародирует, а скрывается за маской. Масочность, по мнению С. Поляковой, - состояние советской психики, а не поэтический прием. Не игра и не желание дискредитировать пошлость лежит в основе

39 Epstein Т. The Dark and Stingy Muse of Nikolai Oleinikov. C. 247.

40 Марков В. Можно ли получать удовольствие от плохих стихов, или О русском «Чучеле совы» // Марков В.Ф. О свободе в поэзии. СПб., 1994. С. 278-291.

41 Тарасенков А. Поэт и муха// Литературная газета. 1934.10 дек. С. 3.

42 Полякова С.В. Олейников и об Олейникове. С. 29. полимыслия, а рефлекторное желание спрятаться: «двоемыслием, правильнее бы сказать полимыслием, определяется вопрос о масках, усвояемых поэтом, редко выступающим без сценического костюма <.> Нежелание Олейникова показывать подлинное свое лицо связано с рефлексом зашифровки даже в случаях, когда чувство самосохранения следует исключить, а с другой стороны, с такой особенностью психики поэта, как его крайняя закрытость и стремление не делать достоянием читателя нечто для него значительное и очень личное».43 Поэтому С. Полякова особенное внимание уделяет не только поэтическим маскам, как Л. Гинзбург, но еще и жизненным.

Другое направление поэзии Олейникова, рассматриваемое исследователем, - лиричность, выраженная через примитивизм. С. Полякова утверждает, что «примитивизм в литературе, появившийся в начале века, был часто непривычным явлением (в отличие от наивной живописи, например) и даже в двадцатые и тридцатые годы оставался явлением, язык которого недостаточно хорошо понимали».44 Проводя аналогию с наивной живописью, где, по мнению С. Поляковой, нет иронии художника по отношению к изображаемому, исследователь предлагает такой же подход и к лирике Олейникова. Примитивизм в этом случае становится способом обновления изобразительных средств поэзии, способом создания инфантильной, искренней лирической тональности, которая противоположна скептическому пародированию, а формальная общность в данном случае - омонимичность приема.

Несколько иной точки зрения придерживается Д. Давыдов, также рассматривающий поэзию Олейникова как явление примитивизма. Творчество Олейникова, по мнению ученого, - вершинное проявление «поэзии под маской», продолжающее традицию Мятлева и Козьмы Пруткова, а такая поэзия по своей сути пародийна. Апеллируя к работе белорусского исследователя А. Иванова, Д. Давыдов замечает, что с именем Олейникова «в

43 Там же. С. 23-24.

44 Полякова С.В. Олейников и об Олейникове. С. 13.

13 первую очередь ассоциируется русский поэтический примитивизм, его творчество воспринимается как своего рода квинтэссенция поэтического примитивизма»45. В подтверждение своих слов исследователь приводит цитату из работы А. Иванова: «Примитивистская манера Николая Олейникова <. .> проявляет антибытийственый комплекс <. .> Примитивизм в таких стихах, находящий выражение в вульгаризации, в противовес «возвышающим» символистским традициям, в работе с минимумом художественно-выразительных средств, в отмене поэтических условностей,

46 вел к подрыву не только литературного, но и жизненного канона» . Д. Давыдов вслед за JI. Гинзбург и С. Поляковой отмечает, что стиль олейниковских текстов осложнен взаимоперетеканием маски и лирического «я» поэта47.

Исследователи вписывают ОБЭРИУ, а вместе с ним и Олейникова, в историко-поэтический контекст, выявляя преемственные связи с классической и модернистской литературой. Например, А.А. Кобринский в книге «Поэтика ОБЭРИУ в контексте русского литературного авангарда» считает, что обэриуты выстраивались через символизм, акмеизм48 и футуризм в целостную линию русского авангарда, а особое внимание автор уделят связи с символизмом. Рассматривая связь абсурдистской поэзии ОБЭРИУ с пародиями символистов, А. Кобринский показывает механизм трансформации пародирующих элементов в абсурдирующие: «пародирующий или сатирический материал, взятый обэриутами в символистских текстах, переформатируется ими при выведении за скобки авторской интенции. Знаковый характер пародируемого явления (видимая

45 Давыдов Д. С. Русская наивная и примитивистская поэзия: генезис, эволюция, поэтика: Диссертация на соискание уч. степени кандидата филолог, наук. Самара, 2004. С. 117.

46 Там же.

47 Там же.

48 Вопрос отношения реального искусства к акмеизму затрагивает зарубежный исследователь Омри Ронен в статье: Ронен О. Персонажи - насекомые у Олейникова и обэриутов // Звезда. 2000. № 8. С. 192-199. бессмыслица текстов, бытовая абсурдность поведения персонажа и т.п.) наполняется новым эстетическим содержанием, которое словно бы «реабилитирует» пародируемый материал».49

Эту мысль о реабилитации «низкого» материала продолжает Т. Казарина. Выстраивая единую линию русского авангарда как движение от мимесиса к семиозису, Т. Казарина, рассматривая связь Олейникова с Козьмой Прутковым, делает вывод: то, «что в «предке» (Пруткове) подлежало осмеянию, «потомок» (Олейников) воспринимает как ценность»50. Особенность авангардного дискурса Олейникова она видит в тоталитарной власти творящего субъекта, осуществляющего деструкцию всех ментальных и языковых преград.

Как было показано, включая творчество Олейникова в диахронический и синхронический ряд, исследователи ограничивались сатирической поэзией и авангардным контекстом. Практически нет исследований, где бы рассматривалась связь Олейникова с культурой 1920-1930-х годов. Исключением является работа Глеба Ершова «Эрос и эротизм. Н.Олейников в контексте визуальной масскультуры 1920-1930-х годов»51, где предпринята попытка вписать поэзию Олейникова в контекст массовой культуры 1920-30-х годов, в которой наряду с плакатами, исполненными героического пафоса, существовала реклама, где на первое место выдвигаются потребности и пристрастия отдельного человека. Действительно, даже в начале 1930-х годов, когда Олейников приезжает работать в «Ленинградскую правду», политическим статьям, сообщениям на производственную тему в газете противостоит реклама половых гормонов: «Выпущены в продажу новые препараты для инъекций: 1 Половой гормон гипофиза (пролан,

49 Кобринский А.А. Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда XX века: Кн. 1.С.30.

50 Казарина Т.В. Три эпохи русского литературного авангарда. С. 316.

51 Ершов Г. Эрос и эротизм. Н.Олейников в контексте визуальной масскультуры 19201930-х годов// Хармсиздат представляет советский эрос 20-30-х годов: Сборник материалов. СПб., 1997. С. 123-126. префидокрин); 2 Женский половой гормон», «Государственный институт эндокринологии Наркомздрава : Спермокрин - эстракт семенных желез. Испытан клинически. Ц. 1 флакон ЗОгр. 1р. 50коп.»52 - реклама фильмов: «Стыдно сказать», «Ради ребенка», «Песня о первой девушке», «Цыганская кровь», «Второй брак».

По мнению исследователя, галантерейный язык Олейникова противостоял новоязу: «В отличие от эпического монументального эроса официальной публичной государственной жизни, поэт обращает свой взор на самые легкомысленные презренные мелочи бытия быта»53.

Таким образом, проведенный обзор тем, затронутых исследователями творчества Олейникова, позволяет классифицировать их следующим образом:

- особенности поэтики (имманентный анализ текста): ирония, масочность, примитивизм;

- определение его поэтики как авангардной: роль в чинаро-обэриутском творчестве, связь с футуристической традицией, Хлебниковым, Маяковским;

- наследование Олейниковым пародийной традиции русской литературы: родство Олейникова с Козьмой Прутковым, преемственность от И. Мятлева, поэтов «Сатирикона», Саши Черного;

- отражение в текстах современной Олейникову действительности.

Работы исследователей во многом явились прямой или опосредованной попыткой опровержения разгромной критики А. Тарасенкова. Тезис об отсутствии связи олейниковской поэзии с действительностью по существу был опровергнут. Вместе с тем замечание критика о том, что «советской

52 Ленинградская правда. 21 сентября. 1930. С. 6.

53 Ершов Г. Эрос и эротизм. Н.Олейников в контексте визуальной масскультуры 19201930-х годов. С.125. лирике Олейников как бы противопоставляет свою «Муху»»54, осталось без ответа. Между тем высказанная мысль А. Тарасенкова представляется весьма плодотворной, хотя и не привлекала к себе исследователей: связь авангардной поэтики Олейникова и официального советского поэтического искусства изучению не подвергалась.

Необходимо отметить, что в литературоведении при рассмотрении соотношения авангарда и социалистического реализма существует две тенденции: одна связана с утверждением абсолютной независимости этих двух эстетических систем. Представители этой точки зрения - В. Паперный55, Е. Добренко56- полагают, что авангард и социалистический реализм -взаимоисключающие явления. Вторая концепция (Б. Гройс, X. Понтер57, fO

Е. Иньшакова ) предполагает известную трансформацию различных авангардистских течений в социалистический реализм.

Б. Гройс рассматривает социалистический реализм как продолжение авангарда. В статье «Рождение социалистического реализма из духа русского авангарда» он пишет: «Сталинский соцреализм действительно может считаться специфическим вариантом глобальной модернистской культуры своего времени»59. С мнением Б. Гройса спорит Е. Добренко: «Соцреализм есть результат мутагенеза всей революционной культуры»60. А следовательно как культура синтетическая и композитная, он, с одной

54 Тарасенков А. Поэт и муха// Литературная газета. 1934.10 дек. С. 3.

55 Паперный В. Культура 2. М., 1996. С. 290.

56 Добренко Е. Формовка советского писателя. СПб., 1999.

57 Гюнтер X. Художественный авангард и социалистический реализм// Вопросы литературы. 1992. Вып. 3. С. 158-177.

58 Иньшакова Е.Ю На грани элитарной и массовой культур// Общественные науки и современность. 2001. № 1. С. 162-174.

59 Гройс Б. Рождение социалистического реализма из духа русского авангарда // Вопросы литературы. 1992. Вып. 1. С. 42-61.

60 Добренко Е. Формовка советского писателя. С. 69.

17 стороны, вбирает в себя в искаженном виде элементы многих поэтических систем: императивную энергию лефовцев, партийную гибкость рапповцев, органику перевальцев - с другой, является уникальным явлением, равно далеким и от авангарда, и от реализма.

В том и другом случае под авангардом понимается литературно-художественное явление начала двадцатого века, а именно футуризм, а позже Леф. Не следует забывать, что в двадцатые годы авангард распадается. Одни группы политизируются, стремятся приблизиться к официальному искусству (ЛЕФ и конструктивизм), но уже в начале 1930-х годов эти направления будут признаны чуждыми литературной политике. Другие отвернулись от литературного процесса, «от современного <. .> политического языка, от его псевдозлободневности»61. К этому направлению принадлежали последние авангардисты 1930-х годов - обэриуты.

Говоря о связи чинарско-обэриутского круга с официальной литературой, исследователи (И. Васильев, А. Кобринский, А. Герасимова) единодушно считают, что обэриуты противопоставляли себя советскому искусству. И. Васильев отмечает: «Хотя они были далеки от политики, их искусство являло собой своеобразную оппозицию официальному «серьезу», культу внеличных государственных ценностей, насаждаемых сверху, догматизму».62

Н. Автономова рассматривает авангардизм не как течение, а как постоянное функциональное звено во временном механизме культурных изменений: «На обозримом для нас культурном материале можно выделить два. главных способа отталкивания от собственного культурного прошлого. Первый способ - разъятие прошлого и вольное оперирование его элементами в новых и новых комбинациях. Второй способ - отмена прошлого и попытки создания чего-то абсолютно нового и как можно более непохожего. Первый способ как раз и можно назвать постмодернистским, а второй

61 Александров А.А. Эврика обэриутов // Ванна Архимеда. Л., 1991. С. 3.

62 Васильев И. Русский поэтический авангард XX века. Екатеринбург, 1999. С. 161.

18 авангардистским»63. Рассматривая историю литературы, исследователь делает вывод о том, что «футуризм вызывает в качестве постмодернистической реакции задушенное обэриутство, а в качестве авангардистской. - социалистический реализм»64. Исследователь тоже приходит к выводу, что ОБЭРИУ и соцреализм - противоположные эстетические системы.

Как видим, исследователи творчества Олейникова, определяя генезис его стихов, обращали внимание прежде всего на авангардистские течения в отечественной литературе.

На наш взгляд, стилистика, тематика, иронически-пародийный пафос произведений Олейникова, его интерес к любительской поэзии свидетельствуют о необходимости вписать его поэзию в контекст официальной литературы 1920-1930-х годов. В этой работе будет рассмотрено влияние утверждающегося социалистического реализма на авангард. Эти системы существовали не параллельно, а в творческом взаимодействии. Выбранный подход позволяет уточнить место авангардной поэзии Олейникова в литературном процессе 1920-1930-х годов, установить его связь с искусством социалистического реализма. Таким образом, актуальность данной работы определяется значительным расширением контекста, в рамках которого выявляются новые черты, свойственные поэзии Олейникова. В исследовании рассматривается не все творчество Олейникова, а только зрелый период - 1930-1936 годы: поэмы и цикл «В картинной галерее» из-за их принципиально другой поэтики не исследуются. Мы соглашаемся с мнением С.Поляковой, что «1936-1937 годы отмечены в творчестве Олейникова стремлением выйти за пределы присущей ему художественной манеры»65. Исследователь отмечает такие черты смены поэтического ориентира, как изменение темы, стилистические новшества и

63 Автономова Н.С. Возвращаясь к азам// Вопросы философии. 1993. № 3. С. 17.

64 Там же. С. 17.

65 Полякова С.В. Олейников и об Олейникове. С, 56.

19 окончательный разрыв с влиянием любительского стихотворства. На наш взгляд, эволюция творчества Олейникова соотносится с развитием советской литературы.

С другой стороны, 1930 год выбран потому, что с этого года начинается призыв ударников в литературу, из которых впоследствии вырастет основная масса советских писателей. Конечно, временные рамки исследования трудно четко ограничить, безусловно, учитываются и двадцатые годы, когда начинала формироваться поэтическая манера Олейникова в ситуации бурного роста графоманской поэзии рабочих. Графоманская литература существовала и ранее, особый всплеск любительской поэзии приходится на серебряный век, об этом пишет Осип Мандельштам в статье «Армия поэтов»66, но только в начале 1930-х годов она приобрела права и статус настоящей литературы. После революции сложилась уникальная ситуация, когда каждый человек, даже только овладевший начатками грамотности, почувствовал себя не только читателем, но и писателем. Рост «низовой» литературы всячески поддерживался с самых первых послереволюционных лет: страницы газет и журналов были отданы под произведения начинающих писателей, создавались обучающие организации. Порой функции литературных мастерских брал на себя Пролеткульт. Именно эта «низовая» литература, профессионализируясь, явилась массовой советской литературой, в которой художественный критерий был заменен идеологическим. А.В. Захаров, ставя в своей работе проблему определения исторической специфики массовой культуры России, обращает внимание на недостаток основанных на отечественных материалах фундаментальных исследований, дающих целостную картину становления в ч

России массового искусства . Действительно, если описание феномена массовой литературной критики было дано в работе Е.Г.Елиной

66 Мандельштам О. Армия поэтов// Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987. С. 23-26.

67 Захаров А.В. Массовое общество в России: Истоки, реальность, перспективы// Массовая культура и массовое искусство «за» и «против». М., 2002. С. 86-101.

20

Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов», где в основу определения исследователь кладет ориентацию критики на адресата, в роли которого и выступает масса, то исчерпывающего определения массовой литературы советского времени еще нет. Одним из шагов в этом направлении можно считать монографию Е. Добренко «Формовка советского писателя». Ю.М. Лотман относит к массовой литературе прежде всего «произведения писателей-самоучек, дилетантов, порой принадлежащих к низшим слоям, но это не самобытное выражение народной культуры. Чаще всего именно они создают наиболее точные, порой рабские копии тех или иных норм, требований, текстов господствующей литературы»69. Так как в 1930-е годы имманентная логика развития советского искусства прерывается, можно сказать, что советская массовая литература видела художественное совершенство не в соблюдении норм высокой литературы, так как она сама на какое-то время заняла ее место, а в четком следовании идеологии. «История собственно советской литературы -это в значительной мере история графомании. Соцреализм есть система, легитимировавшая это своего рода «органическое искусство»»,70- утверждает Е. Добренко. В предлагаемом диссертационном сочинении понятия графоманский и дилетантский будут использованы как синонимы. Под официальной поэзией в работе подразумеваются стихотворные тексты, печатавшиеся в открытой советской печати и не подвергавшиеся идеологической критике. Именно официальная поэзия получала в массовой критике статус «образцовой», поскольку стремилась вписаться в рамки социалистического искусства.

68 Едина Е.Г. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов. Саратов, 1994.

69 Лотман Ю. М. Массовая литература как историко-культурная проблема// Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1993. Т. 3. С. 383.

70 Добренко Е. Формовка советского писателя. С. 381.

21

Научная новизна исследования обусловлена, во-первых, новизной материала исследования (проанализированы тексты поэтов второго и третьего ряда). Принципиально новой является попытка найти связь между авангардом и официальной советской поэзией. Впервые обращено внимание не на процессы отталкивания или параллельного развития этих систем, не на генетический аспект взаимоотношений, а на взаимодействие авангарда со складывающейся системой социалистического реализма как эстетически значимого объекта.

Цель диссертационного сочинения - выявить поэтические особенности творчества Олейникова, устанавливающие связь его поэзии с эстетическими принципами официальной литературы.

Для достижения выбранной цели необходимо решить следующие задачи:

- выявить обстоятельства, повлиявшие на формирование поэтической манеры Олейникова;

- уточнить творческую связь Олейникова с традицией пародийной литературы (Мятлев, Козьма Прутков) и сопоставить его стихи с типологически сродным явлением - прозой Зощенко;

- определить структурно-семантическое значение нарушения норм традиционной поэтики у Олейникова и советских поэтов;

- раскрыть сходства и различия поэтики Олейникова и официальной поэзии.

Объектом диссертационного исследования стали, во-первых, стихотворения Олейникова 1930-1936 годов, во-вторых, советская поэзия в газетах и журналах этого периода. Рассмотрены следующие газеты и журналы: «Звезда», «Красная новь», «Ленинград», «Литературная учеба», «Литературный критик», «Литературный современник», «За Магнитострой литературы», «Молодая гвардия», «Октябрь», «На посту», «Новый мир», «Перелом», «Резец», «Рост», «Стройка», газеты «Всероссийская кочегарка», «Молот», «Ленинградская правда», «Литературная газета».

Предмет работы - структурно-семантические особенности поэзии Олейникова и официальной литературы, указывающие на связь авангардной поэтики и социалистического реализма.

Методологическая база. Для выявления генезиса поэзии Олейникова используется сравнительно-исторический метод. Объем источников и задачи работы предполагают привлечение специальной методики: для того, чтобы определить общие черты массовой советской поэзии, необходима типологическая суммарность в представлении материала и его интерпретации. Подходы к изучению литературного процесса 1920-1930-х годов выработаны в трудах Е. Добренко и Е. Елиной. Индивидуальные литературные практики рассматриваются только для уяснения специфики олейниковского творчества в ряду сродных явлений (М. Зощенко, Е. Шварц). Применяется структурно-функциональный анализ текста, выявляющий основные функциональные и дисфункциональные элементы структуры. Здесь мы основываемся на положениях Ю.М. Лотмана об отличии «плохой» поэзии от «хорошей».

Теоретическая значимость исследования определяется тем, что расширение литературного и культурного контекста творчества Олейникова вносит уточнение в теорию авангарда, выявляя его связь с официальной литературой.

Практическая значимость работы: материалы диссертации могут быть использованы в вузовских курсах по истории русской литературы XX века, в спецкурсах по истории русского авангарда. Положения, выносимые на защиту:

• в творческой манере Олейникова сквозь авангардную эстетику преломляется традиция пародийной литературы, порождая амбивалентность творчества писателя;

• главным источником, предопределившим поэтический стиль Олейникова, являются графоманские стихи начинающих поэтов и черты графоманства в официальной советской поэзии 1930-х годов;

• в отличие от М.Зощенко, тяготевшего к стилизации разговорной речи, Олейников поэтически переиначивает литературный (полулитературный) стиль советской эпохи;

• в поисках новых выразительных средств на протяжении всего творческого пути Олейников ориентируется на содержательно-стилевые шаблоны советской официальной поэзии;

• языковая сумятица, ошибки ритмики, рифмовки, грамматики, поэтики, свойственные оригиналу, становятся для Олейникова предметом его художественной рефлексии, игры с текстом и читателем.

Структура работы: диссертационное сочинение состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Творчество Н.М. Олейникова в контексте официальной поэзии 1920 - 1930-х годов"

Заключение

Историко-литературный подход приобретает особую важность при изучении произведений, созданных во время коренного изменения культурной парадигмы. Исследование творчества писателя в литературно-общественном контексте эпохи позволяет не только полнее понять основанную на пародии и аллюзии поэзию Н.М. Олейникова, но и объяснить радикально отличающееся от современного прочтения категоричное неприятие стихов Олейникова в советскую эпоху и определение её как безобидной юмористики в последние советские годы. Литературная критика, ставшая в то время организатором и оформителем литературного процесса, оценивала произведение не по эстетическим критериям, а по идеологическим, по тому, насколько соблюден канон социалистического реализма. Реконструировать эти требования, наполнить их реальным содержанием может только обращение к литературной жизни этого периода. Намеренное или случайное забвение специфики литературной среды 1930-х годов приводит к приуменьшению или полному отрицанию критического пафоса произведений Н.М.Олейникова.

Сознательная ориентация на официальное стертое искусство, которое было во многом установкой на выражение «нового человека» в его языковом косноязычии, было внутренней потребностью Олейникова на протяжении всего творческого пути. Как показано в диссертации, особое внимание Н.М. Олейникова к языковому сознанию эпохи роднит его с М.М. Зощенко. Но в отличие от Зощенко, Олейникова привлекал не разговорный язык, а язык в его «поэтическом искажении» - своеобразный поэтический новояз.

Авангардная поэтика Олейникова не отрицала предшествующего культурного наследия. Олейников реабилитирует то, что прежде

149 подвергалось осмеянию. В отличие от И. Мятлева или создателей Козьмы Пруткова, Олейников снимает противопоставление «высокой» и «низкой»/шуточной поэзии. Таким образом в творческой манере Олейникова традиция пародийной литературы преломилась сквозь авангардную эстетику, породив амбивалентность творчества писателя. Традиционное разделение поэтического наследия обнаруживается у Е. Шварца, поэтические тексты которого не изучены до сих пор. Он, в отличие от Олейникова, продолжает традицию литературного экспромта и не создает целостной поэтической системы. Фундаментом творчества Олейникова становится не литературная импровизация, а официальная литература, объединившая как писателей-профессионалов, так и начинающих авторов.

Главной предпосылкой поэтического творчества Олейникова явился интерес к графоманской поэзии. С ней он встретился в редакции газеты «Всероссийская кочегарка», где сотворчество с начинающими писателями, происходящее при редактуре стихов, предопределило во многом поэтическую манеру писателя. Графоманская литература преимущественно очень искренняя, так как автор говорит в большинстве случаев о себе. Безусловно, эти лирические откровения искренни прежде всего с точки зрения самого поэта-графомана, так как в его сознании автор и герой не разделимы. Неумелые стихи начинающих авторов являлись не столько самостоятельным художественным произведением, сколько визитной карточкой самих поэтов. Главное в них - конструирование личности автора. Олейников перенимает такую модель текстопостроения, но создает героя не с себя, а моделирует маску. Неподдельная, безыскусная искренность графоманских стихов подкупает даже образованного читателя, эстетически чуткого, каким и был Олейников. Внимание к такой поэзии стало залогом того, что как бы ни была тотальна и разрушительна авторская ирония, читатель вслед за автором проникается симпатией и сочувствием к галантерейным персонажам Олейникова.

Он видел в графоманском косноязычии не только ошибку, но и средство обновления поэтического языка. В представлении авторов, недавно

150 освоивших начатки грамоты, почти сакральным смыслом наполняется деление текста на строки, следование рифме: содержание подчиняется форме. Лексические ляпы, наивная гротескность образов - не воспринималась ими как ошибка потому, что была для них результатом преображения языка в лирической среде. Тем более что поэзия по своей сути в большинстве случаев не предполагает буквального прочтения. Такое прямое восприятие метафорического текста иронически воспроизвел один из предшественников Олейникова Саша Черный в стихотворении «Песнь песней». Но не мотивированная законами поэзии метафоричность создает ощущение абсурда, приводит к непониманию между писателем и читателем или к появлению незапланированного комического эффекта, что и происходит в дилетантской поэзии.

Для большинства начинающих поэтов лирика сохраняла стремление поэтически преобразить реальность, несмотря на прозаизацию поэзии в советское время, следствием которой явилась эпичность.

Постепенно графоманская поэзия, сореинтированная критикой на социальный заказ, профессионализируется, выхолащивается, ошибки появляются реже, постепенно формируется ограниченный поэтический лексикон, общий как для начинающих поэтов, так и для профессионалов. Переосмысление элементов официальной эстетики в творчестве Олейникова проявляется на разных уровнях: мотивно-образном, лексическом, интертекстуальном.

И если «ошибки», отражающие авторскую индивидуальность, использовались Олейниковым для придания текстам искренности, то элементы канона в содержании и форме, клишированность, стертость пародировались Олейниковым, герои которого употребляли советские клише не к месту, травестийно переворачивая содержание.

В перспективе необходимо расширить литературный контекст 1920-х годов, привлекая для анализа поэтические произведения, напечатанные в журнале «Забой», где сотрудничал Н. Олейников.

Пристального исследовательского изучения заслуживает сопоставление художественной манеры Олейникова и сатирической журналистики XIX - начала XX веков, в частности журналов «Свисток», «Будильник», «Осколки». Представляется необходимым также сравнение литературных систем Олейникова и Саши Черного.

Особого внимания достойно сопоставление творчества Олейникова с поэзией Б. Пастернака, так как известно, что, во-первых, Олейников интересовался произведениями Пастернака, а во-вторых, Пастернак - одна из знаковых фигур литературной жизни 1930-х годов, при всей сложности его взаимоотношений с литературной системой, он являлся одним из поэтических лидеров и многие поэты пытались ему подражать. В связи с этим представляется важным сопоставить языковую сумятицу произведений Олейникова и столкновение стилистических пластов в поэзии Пастернака.

Отдельного пристального изучения заслуживает пушкинская тема в творчестве Олейникова и советской литературе 1930-х годов. Личность и творчество Пушкина, с одной стороны, явилось объединяющим началом для разных эстетик 1930-х годов, с другой - адаптация Пушкина к потребностям времени повлекла за собой возникновение мифа о Пушкине, привела к тому, что литература начинает обращаться не к самому Пушкину, а к мифологизированному симулякру. Авангард во многом развенчивает этот миф через пародию.

Исследования, посвященные истокам поэзии Олейникова и - шире -истокам русского авангарда советского времени, позволяют осознать литературный процесс в его неразрывном единстве, увидеть тончайшие взаимосвязи принципиально разных литературных явлений, преодолеть заблуждения одностороннего анализа.

Список научной литературыРаева, Александра Васильевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Олейников Н. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000.

2. Олейников Н. Стихотворения// Тридцать дней. 1934. № 10. С. 7980.

3. Макар Свирепый у фотографа// Ёж. 1929. № 5. С.34-36.

4. Всероссийская кочегарка. 1920-1925.

5. За Магнитострой литературы. 1931-1934.6. Звезда. 1929-1936.7. Ленинград. 1930-1932.

6. Ленинградская правда. 1930.

7. Литературная газета. 1930-1936.

8. Литературная учеба. 1930-1936.11. Красная новь. 1930-1936.

9. Молодая гвардия. 1929-1936.13. Молот. 1924.14. Новый мир. 1930-1936.15. Октябрь. 1930-1936.16. Перелом. 1930-1932.17. Резец. 1930-1936.18. Рост. 1930-1934.19. Стройка. 1930-1931.

10. Письма во власть 1928-1939: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям/ Сост. А.Я. Лившин, И.Б. Орлов, О.В. Хлевнюк. М., 2002.

11. Поэтический сборник. М., 1934.

12. Прокофьев А. Стихотворения. М.; J1.: Худ. лит-ра, 1950.

13. Строй: Сб. стихов. Иваново-Вознесенск, 1932.

14. Цвелев В. На берегу Москвы. М, 1964.

15. Ахматова А. Реквием // Ахматова А. Собр. соч.: В 6 т. М, 1998. Т. 3. С. 21-30.26. «Здесь. Писателю Зощенко». Из писем читателей 1930-х гг./Публ. В.А. Прокофьева // Михаил Зощенко: Материалы к творческой биографии. Книга 1.СП6., 1997. С. 193-221.

16. Зощенко М. Письма писателю. Л., 1929.

17. Зощенко М. Уважаемые граждане. М., 1991.

18. Козьма Прутков. Поли. собр. соч. / Вст. статья, ред. и примеч. П.И. Беркова. М.;Л., 1933.

19. Козьма Прутков (Тень) Заявление// Вампир. 1906. № 4. С. 6.

20. Маяковский В. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1955. Т. 1.

21. Мятлев И.П. Стихотворения. Л., 1937.

22. Мятлев И.П. Стихотворения. Л., 1969.

23. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 17 т. М., 1995-1998.35. «.Сборище друзей, оставленных судьбою»: Л. Липавский, А. Введенский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2 т. М, 2000.

24. Хармс Д. Полн. собр. соч.: В 3 т. СПб., 2001. Т. 4, доп.: Неизданный Хармс. Трактаты и статьи. Письма. Доп. к тт. 1-3.2

25. Автономова Н.С. Возвращаясь к азам// Вопросы философии. 1993. №3. С. 17-22.

26. Александров А. «В широких шляпах, длинных пиджаках»: Поэты ОБЭРИУ // День поэзии. Л., 1988. С. 225-231.

27. Александров А. Нож Макара Свирепого// Детская литература. 1988. № 1.С. 32-36.

28. Александров А.А. Стихотворный портрет Николая Олейникова// Русская литература. 1970. № 3. С. 156-157.

29. Александров А.А. Эврика обэриутов // Ванна Архимеда. Л., 1991. С. 3-34.

30. Бирюков С.Е. Поэзия русского авангарда. М., 2001.

31. Блюм А.В. Поэт под цензурным прессом // Звезда. 1998. № 7. С. 107-113.

32. Богомолов Н.А. Категория «подземный классик» в русской культуре XX века//Новое литературное обозрение. 1995. №16. С. 91-97.

33. Василевский А. Рецензия. // Новый мир. 1989. № 5. С. 266-267. Рец. на кн.: Олейников Н. Перемена фамилии / Сост. В.Глоцер. М., 1988.

34. Васильев И.Е. Взаимодействие метода, стиля и жанра в творчестве обэриутов// Проблемы взаимодействия метода, стиля и жанра в советской литературе: Сб. науч. трудов. Свердловск, 1990. С. 52-60.

35. Васильев И.Е. Литературное окружение раннего Заболоцкого// Художественный опыт советской литературы: Стилевые и жанровые процессы. Свердловск, 1990. С. 39-51.

36. Васильев И.Е. Обэриуты: Теоретическая платформа и творческая практика. Свердловск, 1991.

37. Васильев И.Е. Русский поэтический авангард XX века. Екатеринбург, 1999.

38. Воспоминания о Н. Заболоцком. М., 1984.

39. Гаспаров М. Записки и выписки. М., 2001.

40. Герасимова А. ОБЭРИУ: Проблема смешного // Вопросы литературы. 1988. № 4. С. 48-79.

41. Гинзбург Л. Записи 20-30-х годов: Из неопубликованного/Вступ. ст. и публ. А.Кушнера, примеч. А. Чудакова// Новый мир. 1992. № 6. С. 144186.

42. Гинзбург Л.Я. Николай Олейников // Олейников Н. Пучина страстей. Л., 1991. С. 5-25.

43. Гинзбург Л.Я. Николай Олейников // Перечитывая заново. Л., 1989. С. 183-197.

44. Гинзбург Л.Я. Николай Олейников // Олейников Н. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 5-22.

45. Гинзбург Л.Я. Николай Олейников и хлебниковская традиция // Мир Велимира Хлебникова: Статьи и исследования. 1911-1998. М., 2000. С. 428-447.

46. Гинзбург Л.Я. О Заболоцком конца двадцатых годов// Воспоминания о Н. Заболоцком. М., 1977. С. 120-131.

47. Гладких Н.В. Эстетика и поэтика прозы Д. Хармса: Дисс. на соиск. уч. ст. канд. филол. наук. Томск, 2000.

48. Глоцер В. «Верный раб твоих велений.»: Стихи Николая Олейникова // Вопросы литературы. 1987. № 1. С. 268-269.

49. Гриц Т.С. Проза Велемира Хлебникова// Мир Велимира Хлебникова: Статьи и исследования. 1911-1998. М., 2000. С. 227-230.

50. Друскин Я. Чинари // Аврора. 1989. № 6. С. 103-105.

51. Дымшиц А. Поэт Николай Олейников//Дымшиц А. Проблемы и портреты. М., 1972. С. 297-298.

52. Дымшиц А. Юмористические стихи Н. Олейникова // Вопросы литературы. 1969. № 3. С. 234-239.

53. Елина Е.Г. Пушкинское начало в художественном сознании Хармса // Филология: Межвуз. сб. науч. тр. Саратов, 2000. Вып. 5. Пушкинский. С. 199-204.

54. Ершов Г. Эрос и эротизм. Н. Олейников в контексте визуальной масскультуры 1920-1930-х годов // Хармсиздат представляет советский эрос 20-30-х годов: Сборник материалов. СПб., 1997. С. 123-126.

55. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб.,1995.

56. Жолковский А. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994.156

57. Жукова JI. Эпилоги. Кн. 1. Chalidze Publications. New York, 1983. C.159-185.

58. Золотоносов M. «Страшно жить на этом свете»// Час пик. 1991. № 12. С. 14.

59. Зуева О.А. Смеховой мир Козьмы Пруткова// Литературные произведения XVIII-XX веков в историческом и культурном контексте. М., 1985. С. 79-90.

60. Иванов Вяч.Вс. Классика глазами авангарда// Иностранная литература. 1989. № 1. С. 226-231.

61. Иванов Вяч.Вс. Практика авангарда и теоретическое знание XX в.// Русский авангард в кругу европейской культуры. М., 1993. С. 3-7.

62. Иванюшина И.Ю. Философия и поэтика ошибки в художественной системе русского футуризма// Александр Введенский и русский авангард. СПб., 2004. С. 110-114.

63. Ильф И., Петров Е. Отдайте ему курсив. М., 2000.

64. Каверин В. В старом доме // Звезда. 1971. № 10. С. 138-186.

65. Каверин В. «Я поднимаю руку и сдаюсь» // Весть: Проза, поэзия, драматургия. М., 1989. С. 23-56.

66. Казарина Т.В. Три эпохи русского литературного авангарда: Эволюция эстетических принципов. Самара, 2004.

67. Кобринский А. "Вольный каменщик бессмыслицы", или Был ли граф Хвостов предтечей обэриутов // Литературное обозрение. № 9-10. 1994. С. 64-68.

68. Кобринский А.А. Необходимые уточнения// Вопросы литературы. 1999. № 2. С. 324-326.

69. Кобринский А.А. "Без грамматической ошибки."?: Орфографический "сдвиг" в текстах Даниила Хармса // Новое литературное обозрение. 1998. № 33. С. 186-204.

70. Кобринский А.А. Поэтика "ОБЭРИУ" в контексте русского литературного авангарда XX века: В 2-х кн. М., 1999.

71. Кукулин И.В. Эволюция взаимодействия автора и текста в творчестве Д.И.Хармса: Дис. на соис. уч. степ. канд. филол. наук. М., 1997.

72. Куликов Б., Лосев Л. Николай Олейников: Поэт трагического гротеска // Социальные и гуманитарные науки. Серия 7. Литературоведение. 1996. № 2. С. 63-70.

73. Липавский Л. Из разговоров «чинарей»//Аврора. 1986. № 6. С. 123-131.

74. Лопарева Н.А. Новое зрение Н. Олейникова: Герой и пространство: Автореф. дисс. канд. филол. наук: 10.01.01. Тюмень, 2005.

75. Лунин С. Дело Николая Олейникова // Аврора. 1991. № 7. С. 140144.

76. Мандельштам Н.Я. Вторая книга: Воспоминания. М., 1990.

77. Марков В. Можно ли получать удовольствие от плохих стихов, или О русском «Чучеле совы» // Марков В.Ф. О свободе в поэзии. СПб., 1994. С. 278-291.

78. Маршак С. Дом, увенчанный глобусом// Новый мир. 1968. № 9. С. 157-181.

79. Масс В., Эрдман Н. Заседание о смехе // Вопросы литературы. 1988. № 1.С. 261-266.

80. Мейлах М. «Дверь в поэзию открыта.» // Введенский А.И. Полн. собр. соч.: В 2 т. М., 1993. Т. 1. С. 10-39.

81. Мейлах М. ОБЭРИУ: Диалог постфутуризма с традицией// Русский авангард в кругу европейской культуры. М., 1993. С. 140-144.

82. Мейлах М. «Я испытывал слово на огне и на стуже»// Поэты группы ОБЭРИУ. СПб., 1994. С. 3-11.

83. Морозов А. Пародия как литературный жанр// Русская литература. 1960. № 1. С. 48-77.

84. Мочалова В. «Иррациональный гротеск» в польской и русской советской литературе 20-30-х годов// Сравнительное литературоведение и русско-польские литературные связи в XX веке. М., 1989. С. 174-186.

85. Надеждина Е.В. Культурный текст в структуре реальности: на материале творчества обэриутов: Дисс. на соиск. уч. ст. канд. культур, наук: 24.00.01. Хабаровск, 1999.

86. Олейников А. В защиту чистоты чувств // Аврора. 1998. № 10. С.68.71.

87. Олейников А. Страницы жизни поэта // Олейников Н. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 23-52.

88. Полякова С.В. Олейников и об Олейникове: Из историиавангардисткой литературы // Полякова С.В. «Олейников и об Олейникове» и другие работы по русской литературе. СПб., 1997 . С. 7-61.

89. Разгром ОБЭРИУ: Материалы следственного дела // Октябрь. 1992. № 11. С.174-185.

90. Рахтанов И. Был этот человек яркого таланта // Детская литература. 1968. № 4. С. 26-28.

91. Рахтанов И. «Ёж» и «Чиж» // Рахтанов И. На широтах времени: Рассказы и очерки. М., 1980 . С. 389-423.1. Р>

92. Ронен О. Персонажи-насекомые у Олейникова и обэриутов // Звезда. 2000. №8. С. 192-199.

93. Русская литература XX века в зеркале пародии. М., 1993.

94. Сажин В. Поэзия вечной гормонии// Хармсиздат представляет советский эрос 20-30-х годов: Сборник материалов. СПб., 1997. С. 11-13.

95. Сажин В.Н. «.сборище друзей, оставленных судьбою»// Тыняновский сборник. Четвёртые тыняновские чтения. Рига, 1990. С.194201.

96. Сарнов Б. Пришествие капитана Лебядкина (Случай Зощенко). М., 1993.

97. Скобелев В.П. О структурно-семантических первоосновах поэтики литературного пародирования// Проблемы изучения литературного пародирования. Самара, 1996. С. 41-60.

98. Сливкин Е. Авторитеты бессмыслицы и классики галиматьи: Обэриуты как наследники графа Хвостова// Вопросы литературы. 1997. № 4. С. 333-340.

99. Соколов Д.Н. Козьма Прутков и Д. Хармс: К проблеме литературных истоков русского авангарда (генетический аспект)// Внутренние и внешние границы филологического знания. Калининград, 2001. С.158-162.

100. Соколова Н. В зеркале смеха: Литературно-театральный юмор первой половины 20-х гг. // Вопросы литературы. 1996. № 3. С.362-375.

101. Степанов Н. Велимир Хлебников. Жизнь и творчество. М., 1975.

102. Сукиасова И.М. Язык и стиль пародий Козьмы Пруткова. Тбилиси, 1961.

103. Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 198-226.

104. Тынянов Ю. О пародии // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С.284- 310.

105. Филиппов Г.В. О традиции Достоевского в советской поэзии 2030-х годов (Капитан Лебядкин и обэриуты) // Научная конференция, посвященная 150-летию со дня рождения Ф.М.Достоевского и Н.А.Некрасова: Краткое содержание докладов. Новгород, 1971. С. 20-22.

106. Флейшман Л. Маргиналии к истории русского авангарда// Олейников Н. Стихотворения. Bremen, 1975. С. 3-18.

107. Харждиев Н.И. Статьи об авангарде: В 2 т. М., 1997. Т. 1.

108. Ходасевич В. Ниже нуля // Ходасевич В. Колеблемый треножник. М., 1991. С.597-603.

109. Ходасевич В. Поэзия Игната Лебядкина// Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. М., 1996. Т. 2. С. 194-201.

110. Чуковский К. Современники. М., 1967.

111. Чуковский Н.К. Литературные воспоминания. М., 1989.

112. ШварцЕ. Живу беспокойно.: Из дневников. Л., 1990.

113. Шенкман Я. Логика абсурда: Хармс: Отечественный текст и мировой контекст // Вопросы литературы. 1998. № 4. С. 76-87.

114. Шишман С. Несколько веселых и грустных историй о Данииле Хармсе и его друзьях. Л., 1991.

115. Шубинский В. «Прекрасная махровая глупость»: Лидия Гинзбург, обэриуты и Бенедиктов//Новое литературное обозрение. 2001. № 49. С. 406-416.

116. Шумов В. «Гр. Олейников действительно красивый.»// Дон. 1998. №9. С. 224-230.

117. Эпштейн М. Искусство авангарда и религиозное сознание // Новый мир'. 1988. № 12. С. 222-235.

118. Юнисов М.В. «Маска» Козьмы Пруткова: Прототипы и социальные корни// Литературные произведения XVIII-XX веков в историческом и культурном контексте. М., 1985. С. 73-78.

119. Epstein Т. The Dark and Stingy Muse of Nikolai Oleinikov// The Russian review. 2001. №2. С. 238--258.3

120. Акимов B.M. В спорах о художественном методе: Из истории борьбы за социалистический реализм. Л., 1979.

121. Акимов В.М. От Блока до Солженицына: Судьбы русской литературы двадцатого века (после 1917 г.). СПб., 1994.

122. Аннинский Л. Красный век. М., 2004.

123. Белая Г. Авангард как богоборчество/ЛЗопросы литературы. 1992. Вып.З.С.115-124.

124. Белая Г.А. Дон Кихоты революции опыт побед и поражений. М., 2004.

125. БергМ. Литературократия. Проблемы присвоения и перераспределения власти в литературе. М., 2000.

126. Блюм А.В. Советская цензура в эпоху тотального террора 19291953. СПб., 2000.

127. Бойм С. Китч и социалистический реализм// Новое литературное обозрение. 1995. № 15. С. 54-65.

128. Бондаренко М. Текущий литературный процесс как объект литературоведения (Статья первая) // Новое литературное обозрение. 2003. № 62 . С. 57-75.

129. Бушмин А. Преемственность в развитии литературы. Л., 1978.

130. Винокур Г. Культура языка. 2-е изд. М., 1929.

131. Винокур Г. Культура языка: Задачи современного языкознания// Печать и революция. 1923. Кн. 5. С. 100-111.

132. Галковский Д. Предисловие // Уткоречь: Антология советской поэзии. / Сост. Д.Е. Галковский. Псков, 2002. С. 5-48.

133. Голубков М.М. Утраченные альтернативы: Формирование монистической концепции советской литературы 20-30-е годы М., 1992.

134. Гройс Б. Полуторный стиль: социалистический реализм между модернизмом и постмодернизмом// Новое литературное обозрение. 1995. № 15. С. 44-53.

135. Гройс Б. Рождение социалистического реализма из духа русского авангарда//Вопросы литературы. 1992. Вып. 1. С. 42-61.

136. Гройс Б. Утопия и обмен. М., 1993.

137. Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М, 1990.

138. Гуськов Н.А. От карнавала к канону: Русская советская комедия 1920-х годов. СПб., 2003.

139. ГюнтерХ. Художественный авангард и социалистический реализм//Вопросы литературы. 1992. Вып. 3. С. 158-177.

140. Давыдов Д. Русская наивная и примитивистская поэзия: генезис, эволюция, поэтика: Дис. на соиск. уч. степ. канд. филолог, наук. Самара, 2004.

141. Дарьялова JI.H. Русская литература XX века после Октября (конец 20-х начало 50-х голов): Типы творчества. Калининград, 2001.

142. Дарьялова J1.H. Русская литература XX века после Октября: Динамика размежеваний и схождений. Типы творчества. Калининград, 1998.

143. Добренко Е. Формовка советского писателя. Социальные и эстетические истоки советской литературной культуры. СПб., 1999.

144. Добренко Е. Формовка советского читателя: Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской литературы. СПб., 1997.

145. Елина Е.Г. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов. Саратов, 1994.

146. Елина Е.Г. О соотношении понятий «литературный процесс» и «литературная жизнь»// Вопросы литературы. 1998. № 3. С. 31-38.

147. Ершов Л.Ф., Никулин Е.А., Филиппов Г.В. Русская советская литература 30-х годов. М., 1978.

148. Иванов В.В. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Том И: Статьи о русской культуре. М., 2000.

149. Зюзинская Т. Любите плохие стихи // Декоративное искусство. 1993. №1-2. С. 46-51.

150. Из истории литературных объединений Петрограда-Ленинграда 1910-1930-х годов: Исследования и материалы. Кн. 1. СПб., 2002.

151. Избавление от миражей: Соцреализм сегодня. М., 1979.

152. Иныпакова Е.Ю. На грани элитарной и массовой культур //Общественные науки и современность.2001. № 1. С.162-174.163

153. Клеберг JI. К проблеме социологии авангардизма// Вопросы литературы. 1992. Вып. 3. С. 141-149.

154. Климова Г.П. Деятельность ленинградских творческих групп «Стройка», «Резец» и «Смена»: Автореф. дисс. канд. филол. наук: 10.01.02. М., 1984.

155. Колевски В. Массовая и элитарная культура//Массовая литература и кризис буржуазной культуры Запада. М., 1974. С. 220-223.

156. Кондратова Н.А. Китч: не-искусство не-элиты// Общественные науки и современность. 2000. № 5. С. 181-191.

157. Левченко М.А. Поэзия Пролеткульта: Идеология и риторика революционной эпохи: Автореф. дис. канд. филол. наук: 10.01.01. СПб., 2001.

158. Литература факта: Первый сборник материалов работников ЛЕФа. М., 2000.

159. Лихачёв Д.С. Прогрессивные линии развития в истории русской литературы // Лихачёв Д.С. Литература реальность - литература. Л., 1984. С. 184-219.

160. Лотман Ю. Массовая литература как историко-культурная проблема//Лотман Ю. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн. 1993. Т. 3. С. 380388.

161. Лотман Ю.М. Об искусстве. СПб., 2000.

162. Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987.178. «Массовая культура» иллюзии и действительность. М., 1975.

163. Меньшутин А., Синявский А. Поэзия первых лет революции 1917-1920. М., 1964.

164. Мусатов В.В. История русской литературы первой половины XX-го века (советский период). М., 2001.

165. НКВД и ленинградские писатели: Секретная записка А.Жданову// Звезда. 1994. № 8. С. 73-80.

166. Нойхаузер Р. Авангард и авангардизм// Вопросы литературы. 1992. Вып. 3. С. 125-140.

167. Оружейников Н. Поэзия действия// Поэтический сборник. М., 1934. С. 195-211.

168. Павел Беспощадный поэт и человек: Сб. воспоминаний. Донецк, 1975.

169. Паперный В. Культура Два. М., 1996.

170. Пастернак Б. Мой взгляд на искусство. Саратов, 1990.

171. Первый Всесоюзный съезд советских писателей: Стенографический отчет. М., 1934.

172. Перхин В.В. Русская литературная критика 1930-х годов: Критика и общественное сознание эпохи. СПб., 1997.

173. Полан Ж. Тарбские цветы, или Террор в изящной словесности. СПб., 2000.

174. Поляк JL, Коробкова Э. Портреты пролетарских поэтов. М.; Л.,1928.

175. Ревякина А.А. Социалистический реализм: Обзор // Социальные и гуманитарные науки. Серия 7. Литературоведение. 2000. № 4. С. 68-77.

176. Розанов И. Русские лирики: Очерки. М., 1929.

177. Русская журналистика в документах: История надзора/ Ред. Б.И. Есин, Я.Н. Засурский. М., 2003.

178. Саянов В. Начала стиха. Л., 1930.

179. Саянов В. Очерки по истории русской поэзии XX века. Л., 1929.

180. Седакова О. Другая поэзия// Новое литературное обозрение. 1996. №22. С. 233-242.

181. Селивановский А. О сегодняшнем дне советской поэзии// Поэтический сборник. М., 1934. С. 155-172.

182. Селивановский А. Очерки по истории русской советской поэзии. М., 1936.

183. Селищев A.M. Революция и язык// Селищев A.M. Избранные труды. М., 1968. С. 141-146.

184. Селищев A.M. Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком последних лет (1917-1926). 2-е изд. М., 1928.165

185. Соцреалистический канон: Сб. статей. СПб., 2000.

186. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм: Социальная история Советской России в 30-е годы: Город. М., 2001.

187. Чердынцев М. «Вступаем мы в иное царство» (О наивной поэзии) //Декоративное искусство. 1993. № 1-2. С. 53-56.

188. Чупринин С. Кое-что о забывчивости// Столица. 1992. № 44. С.49.50.4

189. Квятковский А.П. Поэтический словарь. М., 1966.

190. Краткая литературная энциклопедия: В 9 т./ Гл. ред. А.А. Сурков. М., 1962-1978.

191. Литературная энциклопедия/ Гл. ред. А.В. Луначарский. М., 1929-1939. Т. 1-9,11.

192. Ожегов С.Толковый словарь русского языка. М., 1984.

193. Писатели Ленинграда: Библиографический справочник/Авт.-сост. В.С.Бахтин, А.Н. Лурье. Л., 1982.

194. Русские писатели: XX век: Биобиблиографический словарь: В 2 ч./ Под. ред. Н.Н. Скатова. М., 1998.

195. Фразеологический словарь русского языка. М., 1978.