автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Творчество Н. Олейникова в контексте ОБЭРИУ

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творчество Н. Олейникова в контексте ОБЭРИУ"

На правах рукописи УДК 821.161.1.09

Воскобоева Елена Владимировна

ТВОРЧЕСТВО Н. ОЛЕЙНИКОВА В КОНТЕКСТЕ ОБЭРИУ

Специальность: 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

? 0 г '

Санкт-Петербург 2010 г.

004602154

Работа выполнена на кафедре русской литературы государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Кобринский Александр Аркадьевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Лекманов Олег Андершанович

кандидат филологических наук, доцент Валиева Юлия Мелисовна

Ведущая организация: Саратовский государственный университет

Защита состоится ««С & » 2010 года в / часов на заседании

Совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.199.07 по присуждению ученой степени доктора наук в Российском государственном педагогическом университете им. А.И. Герцена по адресу: 199053, Санкт-Петербург, В.О., 1 линия, д. 52, ауд.

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена по адресу: 199186, Санкт-Петербург, наб. р. Мойки, д. 48, корп. 5.

Автореферат разослан «. оЧ 2010 г.

Ученый секретарь Совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.199.07 H.H. Кякшто

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Творчество Николая Олейникова до настоящего времени остается на периферии интересов литературоведов. Фигура Олейникова для них загадочна: образ поэта удается собрать лишь с помощью биографических данных в воспоминаниях современников (И. Бахтерев, Л. Друскина, А. Дымшиц, Н. Заболоцкий, В. Каверин, С. Маршак, А. Порет, А. Разумовский, К. Чуковский), большинство из которых было посвящено начальному периоду творчества Н. Олейникова (преимущественно его роли в развитии редакторского дела и его нововведениям в области детской литературы).

Работы большинства исследователей, появившиеся в результате реабилитации творчества Н. Олейникова в 1975 году, акцентировали свое внимание на поэтике творчества (последовательно и детально его тексты анализировались Л. Гинзбург, И. Васильевым, Вяч. Ивановым, М. Мейлахом, С. Поляковой, О. Роне-ном, Т. Эпштейном).

Существует ряд работ, затрагивающих отдельные элементы поэтики творчества Олейникова (А. Герасимова, В. Глоцер, Л. Кацис, А. Кирейчук, Е. Лунин, А. Раева, Н. Риникер, М. Ястреб). В современном литературоведении исследователи, изучая творчество Олейникова, поднимают ряд вопросов: обращаются к энтомологическим образам, определяют своеобразие стиля его поэтических текстов (проблема языковых масок), говорят о генеалогии творчества обэриутов (источники поэтики) и, наконец, актуализируют проблему взаимоотношений Н. Олейникова с членами группы «ОБЭРИУ».

В контексте последнего аспекта творчество Олейникова не являлось предметом отдельного исследования, хотя и затрагивалось в большинстве научных работ, авторы которых четко разделились на два лагеря: одни считали, что Олейников формально не входил в группу «ОБЭРИУ» и не участвовал в публичных выступлениях обэриутов, но постоянно общался с ними (и писательски был гораздо ближе к обэриутам, чем, например, участник объединения К. Вагинов); другие относили Н. Олейникова к участникам «ОБЭРИУ».

Сложившаяся ситуация позволила поставить вопросы о месте творчества Олейникова в контексте ОБЭРИУ, о взаимовлиянии Олейникова и участников

«ОБЭРИУ» и способах этого взаимовлияния на биографическом, поведенческом и текстовом уровнях.

Выявление текстовых взаимосвязей позволит составить представление о творческой системе Олейникова в частности и о взаимовлиянии этой системы на другие в целом.

Заметим при этом, что становление и развитие поэтики Николая Олейникова - через ОБЭРИУ - опиралось на авангардистскую, основной идеей которой было историко-литературное и художественное оправдание теории «сдвига» и трансформации, в результате которых, в свою очередь, на основе смещения / смешения прежних форм образовывались новые, наделявшиеся новыми смыслами.

Идея перевода «сдвига» и трансформации в игровое пространство была поддержана литературой: изменениям подвергались все уровни текста. Таким образом, автор играл со всем текстом, как с его внешней формой (жанр, композиция), так и с внутренней (сюжет, мотивы, образы и т.д.).

Актуальность. Исследование творчества Николая Олейникова в контексте обэриутской и авангардистской поэтик не являлось объектом литературоведческого и научного анализа, поэтому представляется актуальным и продуктивным как для выявления доминантных черт в поэтике Олейникова, так и для определения места его текстов в литературно-культурном пространстве.

Научная новизна. Творчество Николая Олейникова не было предметом отдельного исследования в контексте поставленной проблемы: она лишь актуализировалась в ряде отдельных работ, авторы которых однозначно относили либо не относили Олейникова к членам группы «ОБЭРИУ». Впервые в работе поэзия Н. Олейникова не относится напрямую к творчеству группы «ОБЭРИУ». Олейников-ская поэтика осмысляется через выявление ее взаимосвязей с обэриутами на различных уровнях и - шире - с авангардистской поэтикой.

Теоретическая значимость исследования диссертационного исследования состоит в том, что в нем были теоретически обоснованы новые стратегии в изучении истории русской литературы. Проведен системный анализ жанрового, мотив-ного и метрического единств в поэтике Н. Олейникова и ОБЭРИУ в соотнесенности с культурно-историческим контекстом эпохи. Намечен выход на изучение про-

блемы взаимосвязи поэтики Олейникова как с авангардистской культурой 19201930-х гг., так и с поставангардистской.

Объектом исследования являются, с одной стороны, специфика творческого наследия Николая Олейникова, его жанровые, мотивные и метрические особенности и, с другой стороны, особенности поэтик Д. Хармса, А. Введенского и Н. Заболоцкого.

Предметом исследования избраны поэтические тексты Николая Олейникова 1920-1930-х годов, а также членов группы «ОБЭРИУ»: Даниила Хармса (поэтические и частично прозаические тексты), Александра Введенского (преимущественно поэтическое наследие) и Николая Заболоцкого (в большинстве своем раннее поэтическое творчество и при необходимости более позднее).

Цель работы - исследовать поэтику Олейникова сквозь призму его взаимоотношений с группой «ОБЭРИУ», определить специфику его творчества на фоне биографических и текстовых взаимовлияний.

В соответствии с указанной целью в диссертационной работе ставятся следующие задачи:

1. Изучить связи между творчеством Николая Олейникова и обэриутов и определить степень включенности творчества Олейникова в обэриутскую поэтику;

2. Определить степень включенности поэтики Н. Олейникова в авангардистский контекст через ОБЭРИУ;

3. Выявить особенности жанровой системы Н. Олейникова и сопоставить, с одной стороны, с традиционными жанровыми элементами и, с другой, с текстами обэриутов;

4. Исследовать интертекстуальные связи текстов Н. Олейникова с текстами Д. Хармса, А. Введенского и Н. Заболоцкого, установить направления влияния;

5. Установить степень близости метрических систем Олейникова и членов группы «ОБЭРИУ».

На защиту выносятся следующие положения диссертации:

1. Поэтика Н. Олейникова тесно связана с поэтикой группы «ОБЭРИУ» как на поведенческом и биографическом, так и на художественном (жанровом, мотивном и метрическом) уровнях;

2. Творческий стиль Олейникова - через ОБЭРИУ - обусловлен влиянием авангардистского искусства 20-30-х гг. XX века;

3. Реализация авангардистской идеи «сдвига» и трансформации на поведенческом уровне и проникновение ее через игровое начало в жанровую, мо-тивную и метрическую области творческого мира Н. Олейникова;

4. На основе жанровых и метрических показателей определена периодизация творческого пути Олейникова:

I. 1926-1931 гг. (создание текстов-посланий);

II. 1932 г. (эксперименты с жанрами оды, послания, баллады, басни);

III. 1933-1934 гг. (написание посланий);

IV. 1935 г. (создание единственного текста; полное отсутствие двухсложных размеров);

V. 1936-1937 гг. (работа с жанром поэмы).

Задачи исследования определяют структуру и содержание работы.

Первая глава посвящена изучению творчества Николая Олейникова с точки зрения жанровых взаимодействий с художественными текстами членов группы «ОБЭРИУ». Так, на жанровую систему Олейникова повлияли традиция ХУШ-Х1Х вв. и лирика 20-30-х гг. XX века. В первом случае внимание было сосредоточено на таких жанрах, как послание, ода, баллада, поэма: принимая во внимание традиционные для каждого из жанров черты, сравниваются тексты Олейникова с текстами его коллег и выявляется органичное взаимодействие элементов различных жанров в пределах одного текстового пространства.

Во второй главе исследуется мотивный аспект: определяется степень воздействия поэтики Николая Олейникова и обэриутов друг на друга с позиции характеристики как ключевых, неоднократно освещаемых в научной литературе мотив-ных приемов, так и впервые выявленных для этих поэтик.

Третья глава - исследование стиховедческого аспекта. Определяется метрический и рифменный репертуары Олейникова на фоне обэриутского контекста.

В заключении даны основные выводы и результаты исследования.

Методологическая основа работы определяется спецификой заявленной темы диссертации и включает в себя принципы историко-литературного анализа.

Практическая значимость результатов определяется необходимостью изучения поэтики Н. Олейникова и обэриутов в контексте истории русской литературы. Исследование может стать основой для дальнейшего изучения наследия ОБЭ-РИУ. Результаты работы могут использоваться при составлении комментариев к произведениям русской поэзии начала XX века и библиографических словарей, учебников, учебных пособий.

Рекомендации по использованию полученных результатов. Выводы и основные положения диссертации в практическом плане могут быть использованы при подготовке курсов лекций и спецкурсов по истории русской литературы XX века, по истории русского авангарда и краеведческой литературе.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в 7 опубликованных работах, обсуждались на заседаниях кафедры новейшей русской литературы. Результаты исследования были представлены на международных (Киев, Симферополь), на межвузовских (Ижевск) и научных конференциях (Санкт-Петербург), а также на студенческом семинаре филологического факультета Женевского университета (Швейцария).

Объем и структура диссертации. Диссертационное исследование изложено на 166 страницах и состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии, которая насчитывает 205 источников.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается выбор темы диссертационного исследования, актуальность и научная новизна, определяется степень изученности темы, раскрываются ее теоретическая значимость и практическая ценность, формулируются цели и задачи, излагаются положения, выносимые на защиту, описываются методы и материалы научного анализа.

Глава 1. Своеобразие жанровой системы Николая Олейникова.

Художественная система Николая Олейникова, создававшаяся в период с 1926 по 1937 года, разнообразна не только в тематическом и стилистическом пла-

нах, но и в жанровом. На формирование жанровой системы поэта повлияли жанры XVIII-XIX веков (такие, как послание, ода, баллада и поэма) и жанр баллады 20-30-х гг. XX века. В первой главе были проанализированы тексты Н. Олейникова, Д. Хармса, А. Введенского и Н. Заболоцкого и выявлены взаимосвязи различных жанровых систем, проведены параллели с точки зрения их жанровой организации в сопоставлении с традиционными жанровыми элементами.

§!. Жанр послания и его модификации

С 1927 по 1934 года Николай Олейников создает тексты в своеобразной стилистической и композиционной обработке традиционного послания. Это наиболее любимый поэтом жанр: он создавал послания по случаю и без, послания трагические (выходящие за рамки традиционного послания) и дружеско-юмористические (послания-шаржи).

Одной из отличительных черт посланий Олейникова является их адресация (именно адресация служила главным маркером послания как эпистолярного жанра), но она носила избирательный характер: отметим контраст между обилием текстов, посвященных коллегам, приятельницам, малознакомым людям, и отсутствием посвящений собственной жене.

Также у Н. Олейникова наблюдается выход за жанровые рамки и в сфере номинации текста: традиционное послание имело четкую жанровую маркировку уже в названии (например, «Послание к Пизонам» Горация, «.Послание к Галичу» A.C. Пушкина). Обращая внимание на этот важный момент, возможно условно разделить тексты-послания на две группы: тексты, в названии которых жанровый маркер присутствует, и тексты, в названии которых этого маркера нет.

Ритмический рисунок посланий Николая Олейникова также отличен от классических посланий. Наиболее употребительный стихотворный размер в послании - это шестистопный ямб (александрийский стих) либо трехстопный ямб. Среди посланий Олейникова текстов, выдержанных в ямбическом настроении, достаточно: для его посланий ямб - самый частый размер, количество стоп варьируется от трех («Муре Шварц», 1927; «Тамаре Григорьевне», 1933?) до шести («На день рождения Т<амары> Г<ригорьевны> Г<аббе>», 1933?).

Послания Олейникова группируются по тематике согласно их названию: лирические, любовные («Муре Шварц», 1928; «Генриетте Давыдовне», 1928;

«Алисе», 1929) и послания «на случай» («Шурочке: На приобретение новых туфелек», 1931; «Послание: На заболевание раком желудка», 1932; «На именины хирурга Грекова», 1933; «На выздоровление Генриха», 1932).

У Даниила Хармса, например, существует множество текстов-посланий и посвящений: «Вьюшка смерть: Сергею Есенину» (14 января 1926 Даниил Хармс Школа чинарей Взирь заумь), «А.И. Введенскому» (5 марта <1927>), «На смерть Казимира Малевича» (1935) и многие другие.

Например, в тексте «На смерть Казимира Малевича» смена имени адресата (первоначальное название: «Послание к Николаю») предопределяет и смену формы обращения, в результате чего возникают жанровые модификации: послание (к Николаю) —► на смерть (Казимира Малевича). Первоначальный вариант названия текста близок классицистской традиции: и наличие заглавия, и его маркированность определенным жанровым видом, и называние адресата. В то же время в хармсовский текст вкрапляются различные религиозные меты, которые вместе с особым напевным ритмом стихотворения (ориентирующим на жанр причитания), лексическими конструкциями и различными инверсионными комбинациями дают основание еще для одного жанрового маркера: текста-молитвы.

Текст Александра Введенского «На смерть теософки» (1927-1928), как и текст Хармса, ориентирован на жанр послания, в которое удивительным образом вводятся элементы таких жанров, как причитание, сказка и молитва.

Таким образом, все три автора, беря за основу текста послание-посвящение, вводят в свои стихотворения элементы различных жанров: Олейников и Хармс вкрапляют одические элементы, а Введенский и Хармс последовательно смешивают практически тождественные жанровые элементы в пределах одного текстового пространства (например, элементы причитания и молитвы).

§2. Жанр оды и его особенности в текстах Николая Олейникова, Даниила Хармса и Николая Заболоцкого

С 1932 года начинаются эксперименты Николая Олейникова с жанром оды («Бублик», «Хвала изобретателям», «На выздоровление Генриха»).

Текст «Бублик» относится к одическому по нескольким показателям: торжественность (обилие восклицательных синтаксических конструкций), приподнятый тон (например, сравнения, метафорические обороты), прославление и восхва-

ление бублика. Другими словами, тематически текст Олейникова соответствует классической оде: прославляются не герои (как у Пиндара), не государственные деятели (как у Горация и у М.В. Ломоносова), а бублик как продукт.

При наличии в тексте загадочных вопросов в игровой форме возможно приблизить его к жанру математической загадки и математического ребуса.

Одической традиции не соответствует и строфическое деление: особая строфическая форма, характерная для русской классической оды (десятистрочие с трехчастным делением и особенной рифмовкой), отсутствует. Нет деления на строфы: стихотворение идет цельным текстом.

Интонационный рисунок также нарушен: 9,2% текста отведено вопросительной интонации (единственный вопрос в стихотворении), 27,2% - восклицательной и 63,6% - повествовательной. Подобное распределение интонационного оттенка придает тексту спокойный, размеренный ход и напоминает текст научного доклада либо научного выступления. К этому жанру текст приближает и его лексическая наполненность (церковнославянизмы, прозаизмы и научная терминология).

«Кузнечик», написанный в 1933 году (на год позже «Бублика»), имеет в своей жанровой основе оду с элементами опять-таки математической загадки и записи научного эксперимента.

При обращении - для сравнения - к текстам обэриутов, было проанализировано стихотворение Даниила Хармса «Олейникову» (23 января 1935), рассматриваемое как одическое. Внешне стихотворение не является традиционным примером торжественной оды. Текст именован как «Олейникову», в связи с чем его возможно охарактеризовать как послание/посвящение (что, собственно, не раз было отмечено исследователями), он не приурочен к какой-либо важной дате в жизни Н. Олейникова, то есть отсутствует тот самый «случай», который придает оде ее торжественный характер - и синкретизм текста разрушается: это уже не сакральный текст, связанный с культурной ситуацией и придворным церемониалом. Это «бытовой» текст, посвященный другу, отсюда дружеские обращения «кондуктор чисел» и «дружбы злой насмешник».

В стихотворении Д. Хармса присутствуют и взаимодействуют различные жанровые слои: именование текста ориентировано на тип стихотворного посла-

пня, интонационный и звуковой рисунки созданы в рамках одического текста. Но ода прославляет и воспевает, в связи с чем в финале должна звучать не трагически, а торжественно; в тексте Д. Хармса мы наблюдаем именно трагизм. Подобного рода финалы характерны для текстов элегического характера1. Вследствие этого в одическую основу текста органично вкраплены элементы жанров стихотворного послания и элегии.

Тексты Н. Заболоцкого сложно однозначно именовать одами, поскольку в его стихотворениях органичным образом переплетаются элементы жанров оды и баллады, граница между ними размыта: например, такие тексты, как «Футбол» (1926), «Болезнь» (1928), «Пекарня» (1928), «Самовар» (1930) и другие. Интересно, что некоторые стихотворения тематически и образно пересекаются с текстами Николая Олейникова, например, «Болезнь» - с «О нулях» (1934), а «Пекарня» - с «Бубликом» (1932).

«Пекарня» также ориентирована на одическую традицию: возвышенные номинативы, воинственная интонация, сложный синтаксис, обилие сравнений и метафорических оборотов и соответствующая лексическая наполненность. И, самое главное, темой текста заявлено восхваление, прославление пекарни и ее «ребенка», младенца-хлеба.

Итак, как видим, тексты Николая Олейникова и Даниила Хармса, ориентированные на одическую традицию, подвергаются различным жанровым модификациям, отличным друг от друга: в оду Хармса вкрапляются элементы послания и элегии, в текст Олейникова - элементы математической загадки и научной записи. В тексте Николая Заболоцкого органично смешиваются элементы балладного, одического, сказочного и притчевого жанров.

§3. Баллада и ее жанровые метаморфозы

К жанру баллады Н. Олейников обращается в 1932-м (им создается текст «Чревоугодие») и в 1933 годах («Ботанический сад»).

1 Заметим также, что текст Даниила Хармса близок и романтической традиции: человек - Николай Олейников - предстает в элегическом мире «центром и высшим творением» [История романтизма в русской литературе: Возникновение и утверждение романтизма в русской литературе (1970-1825). М.: Наука, 1979. С. 125], он постигает законы бытия, познает Вселенную и овладевает этим знанием в совершенстве.

Особенностью «Чревоугодия» является то, что он автором жанрово маркирован именно как баллада. При первом же взгляде на стихотворение невольно возникает вопрос о соответствии авторского определения текста данному жанру.

Прежде всего внимание на себя обращает название, задающее тему стихотворения: чревоугодие. Телу (чреву) доставляется пищевое удовольствие; возможно двойственно расшифровать семантику названия: первоначальное сексуальное желание замещается и впоследствии полностью вытесняется пищевым.

Образ пищи и семантика продукта весьма интересна: пища выступает элементом, поддерживающим существование тела и обеспечивающим его функциональность; еда выступает в качестве топлива, необходимого для поддержания жизненных сил человека, топлива, обеспечивающего функциональность физиологических способностей человека.

Олейникову принадлежит корпус текстов, созданных в период с 1929 по октябрь 1932 гг. и объединенных темой: еда - желание - смерть2. Составные элементы этой формулы постоянно перемещаются, а семантика главного - продукта - неоднократно модифицируется: умершее тело подобно арбузу («Быль, случившаяся с автором в ЦЧО», 1932); продукт как виновник гибели («Утром съев конфету "Еж"», 1929) и, наоборот, как гарант сохранения мертвого тела в благополучном виде (по аналогии с мумифицированным телом, которое подвергается специальной обработке) («Фруктовое питание», 1932) и т.д.

О близости «Чревоугодия» песенному жанру (народной песне в частности) свидетельствуют его особенные элементы: мрачность повествовательного тона (создаваемая за счет суггестивных маркеров), деление на строфы, объем строфы, наличие пятистрочных строф, размер (2-стопный амфибрахий как традиционный для баллады трехсложный размер), рифма (последовательное чередование мужских и женских окончаний) и наличие двух типов анафоры (внутренняя и строф-ная).

Итак, баллада Олейникова сближается с жанром народной песни, элементы песенного жанра органичным образом вкрапляются в балладный текст.

2 Впервые же связь пищевого и эротического мотивов выявлена в тексте «Алисе» (1929), в котором своеобразно обыгран библейский миф о соблазнении Евы Адамом через яблоко. Яблоко, став символом сексуального желания, передало эту функцию другим продуктам (отметим обилие пищевых элементов в текстах поэта: слива, смородина, апельсин, ежевика и т.п.).

В «Ботаническом саду» (1933) Олейникова также наличествует балладная основа с вкрапленными в нее элементами песенного жанра: мрачность тона, трагичность, устойчивые образы (скрип доски, качающийся камыш).

Отметим отдельно творческие эксперименты Николая Заболоцкого, у которого балладная и одическая основы сливаются в единую и четкой границы между ними невозможно провести.

§4. Жанр басни и его модификации

С жанром басни Николай Олейников работает в 1932 году (заметим, что этот год был наиболее удачным в плане творческих экспериментов): поэт создает текст «Басни», который имеет двухчастную структуру, каждая из частей имеет название, которое, пожалуй, может оправдать авторскую маркировку жанра: «Несходство характеров» и «Дружба как результат вымогательства».

Название басен не вполне соответствует классическим: классическое носило номинативный характер (оно именовало преимущественно героев басни, например, «Лебедь, Рак и Щука» И.А. Крылова), названия Олейникова носят номинативно-тематический характер (в названии делается акцент на тему текста, сам текст должен был раскрыть название произведения).

Структура басни Олейникова в корне отлична от классической, выдержано лишь вступление в басенном ключе {Однажды...), но оно не готовит к дальнейшему изложению текста; отсутствует финал, подводящий итог повествования и содержащий в себе мораль, которая уже отражена в названии произведения.

«Басни» Н. Олейникова были отнесены к циклическому тексту. Как известно, цикл можно определить как «совокупность завершенных и автономных текстов»3; в цикле выделяется начальное стихотворение-«магистрал», то есть концентрат всех или большинства тем представляемого цикла и между стихотворениями в цикле должен существовать так называемый смысловой «спай», с помо-

3 Исупов К.Г. О жанровой природе стихотворного цикла // Целостность художественного произведения и проблемы его анализа в школьном и вузовском изучении литературы. Донецк, 1977. С. 163.

Ср. у Ляпиной Л.Е.: «Цикл - тип эстетического целого, представляющий собой ряд самостоятельных произведений. <.. .> Обладая всеми свойствами художественного произведения, цикл обнаруживает свою специфику как герменевтическая структура текстово-контекстной природы, включающая систему связей и отношений между составляющими его произведениями» [Ляпина Л.Е. Циклизация в русской литературе. СПб., 1999. С. 17].

щью которого становится невозможным «вольное перемещение текстов в пространстве цикла»4, что и отличает цикл от сборника.

В цикле Олейникова мы наблюдаем два абсолютно независимых текста, ни один из них не является магистратом, потому как каждый из них может им быть. Соответственно, отсутствует и «спай», что приближает этот цикл басен к сборнику. Но - и это очень важно - тексты имеют «спай» не смысловой, а жанровый: они объединены в цикл с общим названием басни, и эта авторская установка крайне необходима.

Примечательно, что обэриуты также создавали басни и экспериментировали с жанром.

Так, Даниил Хармс известен созданием басен в прозе: «Басня» (<1935>), «Четвероногая Ворона» (13 февраля 1938 года), «Художник и Часы» (22 октября 1938 года), «Воспитание» (<1933-1938>) и др. Басни ориентированы на литературную традицию, а именно на басни графа Д.И. Хвостова, в частности, A.A. Кобринским были отмечены следующие черты басен графа:

1. аллегория - как основа басни - строится на полном подчинении природы знака природе означаемого;

2. жанр басни предписывает автору не видеть персонажей, а только лишь знать о них;

3. басенный сюжет полностью подчиняет себе строение басни и функционирование персонажей;

4. нестабильность персонажа (только важность его функциональности) и зачастую полное равнодушие к нему (например, нестабильность пола);

5. при переиздании басен граф Хвостов снабжает их примечаниями5.

Даниил Хармс, экспериментируя с жанром басни, вкрапляет в нее элементы

как эпических жанров (например, волшебной сказки), так и собственно лирических (жанр народного причитания). В басни Николая Олейникова также вкрапляются элементы лирических жанров: само объединение двух текстов в цикл, номи-

4 Исупов К.Г. О жанровой природе стихотворного цикла // Целостность художественного произведения и проблемы его анализа в школьном и вузовском изучении литературы. Донецк, 1977. С. 164.

5 Подробнее об этом см.: Кобринский A.A. «Вольный каменщик бессмыслицы» или Был ли граф Д.И. Хвостов предтечей обэриутов? // A.A. Кобринский. Статьи о русской литературе. СПб.: СПГУТД, 2007. С. 3-16.

нация произведений, структура текста. В творчестве Н. Заболоцкого и А. Введенского не встречалось басенных опытов.

§5. Жанр поэмы

Николай Олейников в 1937 году пишет две поэмы, тематически и стилистически близкие к жанру онтологической лирики XIX века: «Вулкан и Венера (Мифологическое) (Поэма)» и «Пучина страстей (Философская поэма)». Автор при этом отмечает и тематическую, и жанровую принадлежность текста.

Сюжет «Вулкана и Венеры» не имеет аналога в древнегреческой мифологии, хотя схож с лермонтовским «Демоном»: к Венере, лежащей в постели, в окно залетает Вулкан и соблазняет ее. Мифология подарила тексту героев (Вулкан, Венера); главной героине - классическое древнегреческое расположение: «позу Да-наи», - и служанку. Имена - Вулкан и Венера - ассоциируются с огнем и любовью соответственно, применительно к тексту поэмы - с огненным желанием, со страстью. При этом образы огня и родственные с ним образы света, пламени органично присутствуют в тексте и последовательно друг друга сменяют.

Огонь в поэме - это и тепло светильника, и желание, страсть, и молния, то есть огонь искусственный, физиологический и природный, причем ни один из этих образов, превращаясь уже в мотив, не противоречит друг другу, не идет одновременно с другим: они четко следуют, держа сюжет в действии и определяя его движение.

Заметим при этом, что образ свечи, завершающий тему огня, функционально схож с идентичным образом у Александра Введенского. Свеча у него - это преимущественно ритуальный или религиозный символ (иероглиф, по Л.С. Ли-павскому), связанный с эсхатологическим мотивом и темой Времени, Смерти и Бога. Этот же эсхатологический мотив - через образ свечи - соединяется с эротическим: вначале в «Минине и Пожарском» (1926), затем продолжается в важной для Введенского поэме 1931 года «Куприянов и Наташа».

Свеча же Олейникова имеет «молниеносное» происхождение: это свет молнии. Свеча оказывается связанной и с эсхатологическим (состояние природы близко к апокалиптическому), и с эротическим мотивами (после любовного акта Вулкана и Венеры). Таким образом, в поэмах Олейникова и Введенского присутствует множество параллельных образов, мотивов и различного рода коннотаций.

Та же тема - страсть, то же настроение - философское - присутствуют и во второй поэме Николая Олейникова, которую он также маркировал как темой, так и жанром: «Пучина страстей: Философская поэма». В тексте сосредоточены и прописаны все главные образы, мотивы и темы творчества поэта.

Структура поэмы близка драматическому тексту: пролог, пять частей и финал (композиционно текст близок «Фаусту» И.В. Гете); в прологе представлен мир и видение его автором; в первой части лирическое я находится в лесу, в пространстве, в котором он видит «смыслы в каждой травке, в клюкве - скопище идей» (герой выступает ученым); во всех остальных частях он описывает то, что видит вокруг себя: кормчего, зажигающего фонарь, шмеля, выползающего из стеблей, конную атаку (вторая часть), жука, забирающегося в цветок (третья часть), страсти между насекомыми - мухой и кузнечиком - в комнате Елены (акцент на возможность античного сюжета, но реализация его на энтомологическом уровне) (четвертая часть).

Наконец, в пятой части герой-ученый подводит итог всему услышанному и увиденному: к нему приходит осознание всех деталей в идеях и знаках, помогающих ученому понять мир, объяснить пучину, в которой бушуют страсти, и представить этот мир как единую гармонию, как одну картину, которая живет и любит.

Примечательно, что подобный опыт написания так называемой натурфилософской поэмы имел и Николай Заболоцкий, создав в 1932-1947 гг. текст «Лодей-ников». Многие исследователи считали прототипом главного героя - Лодейнико-ва - Николая Олейникова, отмечая при этом и несомненное созвучие фамилий.

Интересно, что первоначально текст задумывался Заболоцким как стихотворение (в первой редакции он таким и был представлен), далее - по мере развития сюжетной линии и появления новых мотивов, образующих этот сюжет, - это стихотворение перерастает в поэму, которая впоследствии приобретает элегическую интонацию благодаря замене четырехстопного ямба пятистопным.

Лодейников выступает «дирижером» природной гармонии, при этом он этой же природной силой и спасается. Оба мира - и человеческий, и природный -взаимно дополняют друг друга, выступают частями одного целого. Понимание

одного без другого невозможно - природа и человек в гармонии, они есть сама гармония.

Как видим, Николай Олейников в обеих своих поэмах - как в «Вулкане и Венере», так и в «Пучине страстей» - говорит о цельности мира, природного и человеческого. По мироощущению «Вулкан и Венера» схожа с «Лодейниковым»: в мире невозможна гармония природы без гармонии человека, обе эти составляющие вместе едины, раздельно - просто не существуют. «Пучина страстей» также близка с «Лодейниковым»: в природе заключено много загадочного и таинственного, что подлежит рассмотрению, изучению, но некоторые ее элементы должны оставаться непознаваемыми, чтобы именно гармония не нарушилась, чтобы оставался интерес обоих миров друг к другу.

В связи с этим определение поэмы «Вулкан и Венера» выходит за рамки исключительно мифологической, она еще и натурфилософская, более того, тема гармонии природы получает свое развитие в «Пучине страстей», которая подводит своеобразный итог созерцания, осознания и понимания.

В противовес всем трем поэмам выступает текст Александра Введенского «Куприянов и Наташа», в котором гармоничен лишь природный мир, поскольку только он предается наслаждению. Гармония человеческого мира нарушена, более того, человеческий мир постепенно растворился в природном (Наташа превращается в лиственницу, а Куприянов исчезает).

Глава 2. Николай Олейников и ОБЭРИУ: поэтика мотива.

Идея «сдвига» / трансформации / смещения реализовывалась не только на жанровом уровне: как уже было указано, авангардистский текст (произведение искусства вообще) был подвержен изменениям в целом.

В связи с этим объектом исследования во второй главе будет мотив, его метаморфозы в различных поэтиках: будут проанализированы тексты Н. Олейникова, А. Введенского, Н. Заболоцкого и Д. Хармса с точки зрения мотивных связей; будут выявлены ключевые мотивы в творчестве Олейникова, обнаружены параллели в текстах обэриутов и сопоставлены друг с другом, на основе чего будут не только углублены функциональные характеристики уже известных мотивов, но и выявлены новые, скрытые и неявные.

§1. Энтомология

Как известно, мотив насекомых первым обращает на себя внимание в поэтике авангарда в целом и ОБЭРИУ в частности, где насекомые обнаруживают свою близость к существам хтонической природы. Все они располагаются в ряду общей негативной топики XX в., которая актуализирует такие темы, как мусор, болезнь, война, Апокалипсис и др.

Исследователями неоднократно отмечалось разнообразие мотивов в поэзии Николая Олейникова. Так, насекомые как специфические образы его текстов неоднократно описывались в работах Л. Гинзбург, А. Кирейчука, А. Кобринского, О. Ронена, М. Ястреба, которые, выделяя насекомых в качестве ключевых персонажей, «не рассматривают энтомологические образы в качестве субъектов, наделенных особым типом зрения и способных конструировать новую реальность, представленную как "исчезающий мир"»6.

Обратившись к тексту «Таракан» (1934) Олейникова, был отмечен энтомологический образ таракана, семантика которого в русской художественной литературе многообразна7. У Олейникова таракан предстает насекомым, которое - прежде всего как объект науки - имеет «структуру», «механизм», уподобленный человеческому организму: таракан является раздвоенным существом, живущим на периферии двух миров - антропного и животного. В стихотворении над распотрошенным тараканом склоняются вивисекторы, подобные коню (мотив смерти от коня будет неоднократно обыгрываться на сюжетном уровне; кроме того, у Д. Хармса и А. Введенского, например, образ коня и мотив смерти будут взаимозависимыми: смерть коня, смерть на коне, смерть от коня и т.д.).

Ученый, в отличие от вивисектора, преследует совершенно иные цели: он изучает насекомое, рассматривая его при этом через какой-либо прибор, например, через увеличительное стекло, микроскоп и т.д. (отметим, что образ стекла наличествует и в поэтике Н. Заболоцкого: в стихотворении «Царица мух» это банка). Ни один из героев Олейникова и Заболоцкого не смотрит на насекомое напрямую, а

6 Лопарева H.A. Новое зрение Н. Олейникова: герой и пространство: Дисс.... канд. филол. наук. Тюмень, 2005. С. 15.

7 Образ таракана в русской литературе представлен различно: как беззащитное существо, погибающее под гнетом насилия (роман М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»; роман П.И. Мельникова «На горах»); как существо, стоящее наравне с человеком (стихотворение И.П. Мят-лева «Таракан»; роман И.С. Шмелева «Солнце мертвых»); как повелитель, господин, хозяин человеческих судеб и мира (пьеса М.А. Булгакова «Бег» с ключевым мотивом «тараканьих бегов»; стихотворение О.Э. Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны...»; пьеса Д. Хармса «Елизавета Бам»; романы А. Белого «Москва» и К. Федина «Города и годы»),

18

только сквозь стекло, что характеризует, с одной стороны, насекомое как особенного, потустороннего жителя и, с другой, смотрящего героя либо как не способного увидеть волшебное без помощи стекла, либо как ученого, также не могущего увидеть.

Так же, как и Николай Олейников, Хармс, начиная с 1927 года, вводит насекомых в свое художественное пространство, и центральной фигурой его энтомологического калейдоскопа становится муха: на протяжении десяти лет (с 1927 по 1937 включительно) она предстает неизменной героиней его стихотворений. Первоначально муха предстает как насекомое со своим особенным жужжанием, шумом и полетом; затем приобретает черты, определяющие ее неземное происхождение (появляется образ «небесных мух», «мух снов» и мухи с небесными каракулями на лапках); наконец, происходит полное уподобление человека мухе («Человек берет косу...», 1937). В целом, в 1930-х годах Хармсу импонирует идея уподобления человека насекомым.

«Призрачными» насекомыми предстают у него таракан, червь («Лапа»,

1930); клоп, изъедающий тело («Что это жужжит?», 1930; «В этом ящике железном», 1930); пчела, характеризующаяся исключительно негативно: пчелы, вылетающие из чемодана на героя и направляющие на него свои «тупые жала» («Хню», 1931), и свистящие «ненавистные» пчелы («От свиста ненавистных пчел», 1938); и, наконец, паук.

Образ паука у Хармса полисемантичен. В стихотворении «Я долго смотрел на зеленые деревья...» (1937) паук именуется как паучок: он не приносит вреда герою-поэту, герой начинает за ним наблюдать (он его видит и следит за ним), но затем он начинает злиться: паучок, отвлекая поэта от творчества, превращается в паука, которого необходимо убить.

Наконец, отметим еще один образ насекомого - бабочку, которая, в отличие от таракана, принадлежит земному миру: это бабочкина куколка («Хню»,

1931) и бабочка, летящая и порхающая («Два студента бродили в лесу», 1931; «Идет высокий человек и ловко играет на гармоне», 1931). Символ бабочки связан с бессмертием благодаря своему жизненному циклу и является эмблемой души (так, на христианских надгробиях часто изображается Христос, держащий в руках бабочку и ассоциирующийся с воскрешением).

В текстах Заболоцкого «живет» кузнечик, который наравне с мухой может считаться одним из главных насекомых в художественной системе поэта (например, «Школа жуков»).

В 1932 году Олейников создает текст «Служение науке», который начинается с фразы: «Я описал кузнечика»; в 1937 году поэт сделает кузнечика - музыканта и костоправа - героем поэмы «Пучина страстей».

Таким образом, насекомые в поэзии Олейникова - это прежде всего объекты научного исследования, изучения и описания; у героя вырабатывается особое зрение, у него имеются специальные устройства для разглядывания (стекло, лупа, микроскоп), что делает героя ученым. И это является одной из отличительных черт лирики Олейникова, поскольку герой Хармса и Заболоцкого, направляя стекло или телескоп, не становится ученым: герой вглядывается, рассматривает, но не видит того, что видит герой Олейникова. Это мотивируется, в первую очередь, интересом каждого из поэтов к науке и доверием к научным опытам и результатам: у Хармса, к слову, нет описаний научного опыта, у Олейникова - есть.

§2. Мотив науки и научного знания/познания. Оппозиция «наука» и «природа»

Научный подход к энтомологическим образам, во-первых, обусловлен интересом Николая Олейникова к науке в целом и к математике в частности, а, во-вторых, стремлением социума и советской действительности 20-30-х гг. XX века упорядочить и механизировать все области жизнедеятельности для осуществления полного контроля над ней.

В поэме «Пучина страстей» (1937) ученый постоянно проводит время в своем кабинете, лаборатории, ставит опыты, записывает результаты в тетрадь... Главное его оружие - микроскоп / увеличительное стекло / лупа. Герой Олейникова постоянно видит, наблюдает, лицезреет, подсматривает, всматривается; зрение - главная его особенность.

Образ микроскопа / телескопа характерен для текстов Н. Заболоцкого и характеризует особенности оптического взгляда героя, определенные закономерности его «вглядывания». Телескоп / микроскоп для Заболоцкого - это символ науки, знания, достижения («Звезды, розы и квадраты», 1930; «Торжество земледе-

лия», 1929-1930). Наука, знание доступно всем, потому как Заболоцкий верит в силу разума и в наличие его и у человека, и у животных.

В более поздних текстах - в поэмах «Деревья» (1933) и «Лодейников» (1932-1944) - Н. Заболоцкий ставит вопрос о взаимоотношениях природы и науки. В «Лодейникове» через природу должно идти становление человека и развитие его как личности, а через особое зрение и научное знание, с помощью которого автор создает картину мира, находится выход к ответам на загадки всемирного бытия.

Оппозиция «наука-цивилизация» у А. Введенского, например, принимает форму «наука-насекомые», несколько амбивалентную на первый взгляд, поскольку насекомые являются как живыми тварями, творениями природы, так и объектами научного исследования, как у Н. Олейникова, например.

В текстах Введенского в роли науки выступает медицина и реализуется мифологическое представление о насекомых как о душах умерших людей. Герои текстов наблюдают за окружающим миром и за всем, что в нем происходит, они видят его границы (при этом ему не нужны лупа, микроскоп или телескоп) и осознают возможность соперничества со вселенной («Человек веселый Франц...», 1929/1930).

Интересно, что герой Хармса так же, как и герой Н. Олейникова, зачастую предстает ученым-наблюдателем, ему глаз дан не для развлечений, а для науки, для наблюдения, для изучения. При этом ученый Хармса не обращает внимания на механизм чего-то малого, его интересует исключительно устройство большого, громадного, обширного, так или иначе доступного. Ученый не изучает строение насекомых, объект его изучения - человек и всё, что с ним связано (речь, физиологические процессы и пр.). С другой стороны, не каждый человек может быть ученым, наука - это знание для избранных. И человек, в свою очередь, непознаваем без науки, он сам есть структура и механизм. Наука при этом относится к одним из понятий, которые Хармс маркирует в своих текстах негативно: такие номинативы, как «ум», «книга», «наука» входят в ту словесную область, к которой поэт относится скептически.

В поэтических произведениях Н. Олейникова и обэриутов нашли отражение оба положения: у самого Олейникова мотив научного знания тесно переплетается с

энтомологическим мотивом, соответственно, поэт принимает сторону науки и прогресса. У Николая Заболоцкого мотив науки оказывается реализованным в теме противостояния науки и природы. В поэтической системе А. Введенского мотив научного познания тесно сопряжен с философской и онтологической тематикой. В текстах Даниила Хармса как номинатив «наука», так и само представление о ней характеризуется крайне негативно.

§3. Мотив еды / принятия пищи

Отметим прежде, что мотив еды представлен «вспомогательным»: он не является основным и функционирует для отражения ключевых тем.

В тексте Николая Олейникова «Чревоугодие» (1932) еда выступает в качестве топлива, необходимого для поддержания жизненных сил человека и обеспечивающего функциональность физиологических способностей человека.

Вместе с этим назовем текст Заболоцкого, центральным героем которого является рыба: «Рыбная лавка» (1928). Пространство здесь зафиксировано определенным локусом - это «лавка» («иное царство» и «рыбная лавка»). Первое имя рождает четкие ассоциации с мифологемой царства. Рыба предстает в первую очередь как житель царства: у нее есть имя, царь, рыбный организм подобен человеческому (она наделена не только человеческими органами, но и чувствами: тоска, ревность и т.д.). Наконец, рыба воспринимается как объект поедания, как еда. Она продукт питания, доставляющий физиологическое удовольствие.

Образ рыбы для Николая Заболоцкого очень важен: через него, а также через мотив поедания рыбы он связывает различные тематические пласты, рыба в данном случае является проводником в иной мир (например, кот, съев рыбу, погибает, а сама рыбная лавка описывается как иное, потустороннее царство).

Рыба для Николая Олейникова прежде всего пища, еда, но осознаваемая при этом и как объект научного изучения; далее рыба, как и насекомое, существует в текстах в качестве существа загробного, мертвого мира, что сближает функциональную характеристику этого образа с идентичными его функциями в поэзии Заболоцкого: рыба является как жителем загробного мира, так и своеобразным проводником в него.

Образ рыбы в поэзии Хармса носит иную функциональную нагрузку: рыба-это собеседник, имеющий право слушать, говорить и делать, как и человек («Вань-

ки встаньки <И>, 1926). Мотив еды у Даниила Хармса, как правило, связан с представлением о границе между я-миром и не-я-миром, на которой возможна встреча живого и неживого, жизни и смерти (семантически мотивированные имена героев, такие, как Редька Мркоков, Кукурузов, Макаронов, Ангел Капуста, Копуста, Блинов).

Гастрономический пейзаж Александра Введенского также разнообразен и обилен: пирог, соль, колбаса, хлеб, свекла, репа, конфеты и т.д. Функции продукта вариативны - это прежде всего продукт питания; в поэтике Введенского человек уподобляется продукту. Образ рыбы также является одним из ключевых, поскольку он связан с такими центральными понятиями, как море, время («Пять или шесть», 1929; «Мир», 1931; «Куприянов и Наташа», 1931).

Таким образом, мотив принятия пищи и пиршественные образы в текстах Николая Олейникова и обэриутов оказываются тесно связанными, во-первых, с темами физиологического удовольствия и, во-вторых, через образ рыбы (который, в свою очередь, носит амбивалентную функциональную характеристику) - с философской и - шире - эсхатологической тематикой.

§4. Мотив превращения человека в растение / дерево / цветок

Обилие образов животных и насекомых у поэтов говорит об особенном мире, об уникальном инсекто-бестиарии, состав которого у каждого поэта индивидуален и исключителен. Помимо этого, авторы в пределах своего художественного пространства создают особый сад, обитатели которого - цветы и деревья - превращаются в людей, а человек - в растение.

Николай Олейников, например, чаще всего в текстах уподобляет женщин цветку (единичный пример - дереву)(«Лидии», 1931; «Лиде», 1932; «Невероятное событие!..», 1936). Сравнение женщины с цветком и растением - как, впрочем, и самого чувства, - на наш взгляд, неслучайно: флора связана с землей, с плодородием, с женским началом, с рождением. Интересно при этом заметить, что чувство лирического героя в художественной системе Олейникова последовательно принимает форму каждой из мировых стихий, и стихия земли - первоначальна («Послание, бичующее ношение одежды», 1932; «Верочке», 1937).

Мужское начало - порыв, сила, молниеносность - выражается присутствием стихии воздуха, и чувство-воздух принимает разнообразные формы (герой, напри-

мер, перестает дышать; страсть уподобляется ветру; чувство будто подстерегает лирического героя, витает в воздухе) («Быль, случившаяся с автором в ЦЧО», 1932; «Вулкан и Венера», 1937).

Страсть-вода также разнообразна. Это и брожение (физический процесс создания-рождения вина, что, в свою очередь, определяет физику чувства), и кипение («Любовь», 1927; «Фруктовое питание», 1932).

Наконец, страсть принимает облик/форму водной стихии через ее символы {океан страстей, ответная струя, пучина страстей).

Подобный пример находится у Даниила Хармса, в котором все - и тематика, и образы, и стилистика, - напоминает Олейникова: стихотворение «Страсть» (7 января 1933) имеет множество параллелей (название текста, заявляющее ему соответствующую тему, образы «кипящих страстей» и называние объекта страсти не по имени). В поэзии Хармса страсть и любовь представляются синонимами (поэтому поэт легко оперирует обоими понятиями и предпочитает при этом номинатив «любовь»), а у Олейникова они диаметрально противоположны.

У Хармса присутствует множество примеров-сравнений женщины с растением / цветком. Человек у Хармса также определяется через образы растений («Вода и Хню», 1931; «Хорошая песенька про Фефюлю», 1935).

В поэзии Александра Введенского, например, также сталкиваемся со множеством примеров-сравнений человека с растением. Прежде всего заметим, что Введенский уподобляет человеческую натуру не только ботанической, но и зоологической («Ответ богов», 1929; «Всё», 1929; «Пять или шесть», 1929).

Наблюдается и обратный процесс: дерево, растение либо животное сравнивается с человеком, то есть антропическая природа является не субъектом сравнения, а объектом. Далее животное может характеризоваться через уподобление растению и наоборот («Минин и Пожарский», 1926; «Зеркало и музыкант», 1929).

И мир фауны, и мир флоры, и человеческий мир являются составляющими одного мира - природы, поэтому они подобны друг другу как создания одного творца, они могут быть взаимозаменяемыми. Подобного рода подмены не нарушают гармонии.

Как видим, элементы человеческого, растительного и животного миров являются прежде всего элементами единого мира - природы, в которой все гармо-

нично и взаимосвязано, поэтому они оказываются взаимозамещаемыми; характеристика и функциональная нагрузка любой из составляющих дополняется и углубляется, что и наблюдается в поэтических системах Н. Олейникова и обэриутов.

§5. Мотив поэзии и творческого труда

Мотив творчества не является для поэзии Николая Олейникова ключевым, но тем не менее отметим некоторые тексты, так или иначе связанные с этой темой, и выявим общность образов в сравнении с текстами обэриутов.

Лирический герой Олейникова не называет себя поэтом, хотя и знает, что является творцом. Он осознает себя служителем науки («Служение науке», 1932), собственно Олейниковым («Генриетте Давыдовне», 1928).

Появляющиеся в тексте «Неприметны, глухи, неприметны...» (1937) символы творческого труда - перо и чернильница - отсылают к хармсовским ключевым писательским образам. Оба поэта принимают мысль о том, что творчество ниспослано свыше, вдохновение - центральная фигура в процессе создания текста (причем Хармс напрямую называет свой текст «стихами», Олейников же никак не именует), которая посылается кем-то или чем-то.

Герой Олейникова принимает творчество и возможность создания текста как дар, как нечто, ниспосланное кем-то свыше.

У Даниила Хармса присутствует немало сквозных образов, рождающих и поддерживающих мотив творчества, например, образ чернильницы, зеленого карандаша и т.д. Несмотря на наличие предметов, сопровождающих творческий процесс, он часто прерывается появлением чего-либо или кого-либо, восстановить его достаточно сложно, причем поэту всегда трудно писать, творчество для него - как мучение («Да что же это в самом деле?..», 1938).

Герои же Александра Введенского не пишут, не творят текст, они являются творцами не культурного, творческого пространства, а природного и научного. Хотя эти два понятия и представляются в художественной системе поэта диаметрально противоположными, тем не менее лирический герой принимает и науку, и природу (ведь он же является ее порождением) (например, «Человек веселый Франц...», 1929 / 1930). Человек осознает себя человеком земнъш, и он делит мир на два пространства: земное, в котором он живет, и небесное, которое также имеет право на существование и с которым можно поиграть в гонки. Поэтому, возможно,

герои Введенского настолько «заземлены» и «приземлены», что не могут творить вообще: они не творцы, а наблюдатели и исследователи. Им ничего не может быть ниспослано свыше, другого мира, способного дать им больше, чем земной, у них нет, поэтому они не пишут, не создают тексты; поэтому и мотив творчества для Введенского оказывается несущественным.

Таким образом, мотив творчества является одним из ключевых лишь для поэтической системы Даниила Хармса. Для лирического героя Олейникова творчество невозможно, поскольку, во-первых, оно должно быть ниспослано чем-то или кем-то свыше, и, во-вторых, понятия творчества и науки диаметрально противоположны (герой ощущает себя больше «служителем науки», чем поэтом). В мире Александра Введенского понятия поэзии и науки также дифференцированы, герой у него творить не может, поскольку является земным человеком и творцом не культурного, а природного (научного) пространства. Соответственно, мотивы поэзии и творческого труда, косвенно возникающие в творчестве Олейникова и Введенского, являются тесно связанными с мотивами науки и научного знания.

Мотивы оказываются тесно связанными друг с другом: они как явно присутствуют в текстах, так и реализуются друг через друга, в связи с чем вскрываются потаенные и неявные мотивы. Здесь также «работает» авангардно-обэриутская идея «сдвига»: тематическая деформация привела к сюжетному перемещению, к смещению центрального мотива к периферии и выводу мадригального мотива к центру (например, мотив творчества у Н. Олейникова).

Глава 3. Стих Николая Олейникова: основные особенности и обэриут-ский контекст.

Идея «сдвига» реализуется не только на жанровом и мотивном уровнях, но и на метрическом (шире - стиховом). Несомненен поэтому интерес к внутренней организации (форме) текста.

В третьей главе аналитически описывается стиховая система Николая Олейникова, определяются ее главные особенности, выявляются те уровни системы, которые являются наиболее интересными с точки зрения экспериментов в области стиха, а также сравниваются особенности стиховой системы Олейникова с аналогичными системами обэриутов и определяются их взаимосвязи.

При анализе системы были учтены 95 текстов Николая Олейникова: 87 стихотворений и 2 поэмы, вошедшие в традиционный поэтический корпус, и 6 стихотворений, найденные И.Е. Лощиловым в фонде Л. Брик и опубликованные в 2008 году. Общее число составило 2310 (это фактическое количество строк без учета авторского дробления).

В системе Олейникова полностью отсутствуют нерифмованные тексты (в отличие, к слову, от текстов обэриутов). Полурифмованные (по модели ХАХА, где X - нерифмованные строки) составляют 10% от общего количества поэтических текстов (10 произведений из 95 стихотворений).

Все размеры были рассмотрены в их хронологической и тематико-метрической эволюции, была прослежена предпочитаемость каждого из размеров по годам. В соответствии с этим были выявлены семантические и ритмические особенности наиболее предпочитаемых стихотворных размеров: двухстопного ямба, четырехстопного ямба, трехстопного хорея, четырехстопного хорея, трехстопного дактиля, трехстопного амфибрахия и трехстопного анапеста.

Таким образом, творческие поиски Николая Олейникова не ограничились только метрическими метаморфозами: текст поддается изменениям целиком, он стал пластичным и затронутыми оказались как его внешние маркеры (обозначение жанра, типы и способы рифмовки и определение размера), так и втгутренние (тематический и сюжетно-образный пласты).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В заключении подводятся итоги проделанной работы и делаются следующие выводы:

1. Поэтика Олейникова была рассмотрена сквозь призму его отношений с членами группы «ОБЭРИУ» и определены особенности его творческого мира на фоне биографических и текстовых взаимовлияний;

2. Творческая система Николая Олейникова через ОБЭРИУ испытала влияние авангардистской поэтики. Так, идея «сдвига» и трансформации, развиваясь в искусстве 20-х годов XX века вообще и в литературе в частности, реализовалась в идее игры и мистификации как на поведенческом

(розыгрыши, фокусы, модель поведения), так и на художественном уровнях (жанровые, мотивные и метрические деформации);

3. При анализе поэтических текстов Н. Олейникова и обэриутов (Н. Заболоцкого, А. Введенского и Д. Хармса) было обнаружено, что авторы разнообразно экспериментировали с жанрами: используя в качестве основы определенную жанровую форму (и зачастую маркируя ее уже в названии), они вкрапляли в свои тексты различные меты, отсылающие читателя к другим жанровым образованиям;

4. Исследуя мотивные связи в творчестве Олейникова и обэриутов, были установлены направления влияния на фоне пяти ключевых для этих поэтик мотивов: мотив насекомых и связанные с ним темы энтомологии в целом не только углубили функциональные характеристики основных образов (собственно насекомых), но и выявили новые и ранее скрытые. Мотивы еды и принятия пищи, превращения человека в растение / дерево / цветок и творчества являются факультативными в творчестве поэтов и функционируют как характеристики центральных тем. В целом все темы и мотивы представляются тесно переплетенными в художественном пространстве Н. Олейникова, Н. Заболоцкого, Д. Хармса и А. Введенского. Являясь основными для одних и факультативными для других, они органично вплетаются в художественную ткань каждого из поэтических миров, дополняя функциональную нагрузку и углубляя семантический пласт;

5. Творческие поиски Николая Олейникова в метрической плоскости затронули области строфики и рифмовки;

6. В результате художественных экспериментов как Н. Олейникова, так и членов ОБЭРИУ текст полностью поддался метаморфозам, он стал пластичным и изменчивыми оказались как его внешние маркеры (обозначение жанра, типы и способы рифмовки и определение размера), так и внутренние (тематический и сюжетно-образный пласты).

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Воскобоева E.B. «Олейникову» Д. Хармса: к вопросу о жанровой природе текста // Подходы к изучению текста: Материалы межвуз. научно-практич. конф. (Ижевск, 19-20 апреля 2007 г.). - Ижевск, 2007. С.144-151. 0,4 п.л.

2. Воскобоева Е.В. Особенности рифмообразования в раннем творчестве Александра Введенского и Николая Олейникова // Филологические записки: Сб. ст. - СПб., 2007. С.70-74.0,25 п.л.

3. Воскобоева Е.В. Семантика продукта (Н. Заболоцкий и Н. Олейников) // Кормановские чтения: Статьи и материалы Межвуз. науч. конф. к 25-летию памяти проф. Б.О. Кормана (Ижевск, апрель, 2008). - Ижевск, 2008. -Вып. 7. С. 190-193. 0,2пл.

4. Воскобоева Е.В. Принцип жанрового смешения в пределах одного текста («Олейникову» Д. Хармса) // Вестник Крымских чтений И.Л. Сельвинско-го. Вып. 5. Традиционализм и искусство авангарда XX века: Сб. науч. ст. -Симферополь: Крымский Архив, 2008. С.32-37. 0,3 пл.

5. Воскобоева Е.В. К истории взаимоотношений Николая Олейникова и Даниила Хармса // Литература одного дома: материалы конференции 27 октября 2007 г. Сборник статей. - СПб.: Островитянин, 2008. С.4-10.0,35 п.л.

6. Воскобоева Е.В. Николай Олейников и ОБЭРИУ: к постановке проблемы // Л1тсратурознавч1 o6pi'i. Пращ молодих учених. Випуск 13. - Киев: 1нститут лггератури im. Т.Г. Шевченка HAH Украши, 2008. С.77-81. 0,5 п.л.

7. Воскобоева Е.В. Своеобразие жанровой системы Николая Олейникова // Известия РГПУ им. А.И. Герцена. Аспирантские тетради. СПб., 2009. № 99. С.131-136.0,7 п.л.

Подписано в печать 06.04.2010 г. Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,7. Тираж 100 экз. Заказ № 1587.

Отпечатано в ООО «Издательство "JIEMA"»

199004, Россия, Санкт-Петербург, В.О., Средний пр., д.24, тел./факс: 323-67-74 e-mail: izd_lema@mail.ru http://www .lemaprint.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Воскобоева, Елена Владимировна

Введение

Глава 1. Своеобразие жанровой системы Николая Олейникова

§1. Жанр послания и его модификации

§2. Жанр оды и его особенности в текстах Николая Олейникова,

Даниила Хармса и Николая Заболоцкого

§3. Баллада и ее жанровые метаморфозы

§4. Жанр басни и его модификации

§5. Жанр поэмы

Глава 2. Николай Олейников и ОБЭРИУ: поэтика мотива

§1. Энтомология

§2. Мотив науки и научного знания/познания. Оппозиция наука» и «природа»

§3. Мотив еды / принятия пищи

§4. Мотив превращения человека в растение/дерево/цветок

§5. Мотив поэзии и творческого труда

Глава 3. Стих Николая Олейникова: основные особенности и обэриутский контекст

§ 1. Формально-статистический анализ

1. Метрика

2. Строфика

§2. Функционально-статистический анализ

1. Метрика

2. Рифмовка

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Воскобоева, Елена Владимировна

Творчество Николая Олейникова (1898-1937) до настоящего времени остается на периферии интересов литературоведов. Фигура Олейникова для них загадочна: образ поэта удается собрать лишь с помощью биографических данных в воспоминаниях современников (И. Бахтерев1, Л. Друскина2, А. Дымшиц3, Н. Заболоцкий, В. Каверин4, С. Маршак5, Л. Порет6, А. Разумовский, К. Чуковский7), большинство из которых было посвящено начальному периоду творчества Н. Олейникова (преимущественно его роли в развитии редакторского дела и его нововведениям в области детской литературы).

Первая публикация стихотворений Николая Олейникова появилась в 1934 году в сборнике «30 дней», что вызвало появление в «Литературной газете» негативных откликов и разгромных статей - и стихи более не печатались. В конце 1930-х годов имя Олейникова (как и большинства обэриутов) выпало из литературы в связи с арестом и расстрелом.

Поэтическое наследие было «реабилитировано» в 1975 году: в бременском издании книги стихотворений со вступительной статьей Л. Флейшмана (K-Slavica, Studien unci Texte); далее в 1982 году в Нью-Йорке (составителем выступил А. Лосев); затем в 1988 году (издательство «Правда»: В. Глоцер и А. Пьянов); в 1990 году московское издательство «Прометей» выпустило две книги: «Я муху безумно любил» и «Пучина страстей» (составителем и автором предисловий к обеим книгам выступил В. Глоцер). В этом же году в ленинградском издательстве «Советский писатель» вышла в свет книга с идентичным названием («Пучина страстей»): в ее издании участвовали Л.Я. Гинзбург и А.Н. Олейников.

1 Бахтерев И., Разумовский А. О Николае Олейникове// День поэзии. M.-JI., 1964. С.154-160.

7 Друскина JI. Было такое содружество. // Аврора. 1989. №6. С. 100-102.

3 Дымшиц АЛ. Поэт Николай Олейников // A.JI. Дымшиц. Проблемы и нор греты. М.: Современник, 1972. С.290-301.

4 Добин Е. Добрый волшебник //Нева. 1988. №11. С.205-207. ь Щеглова К. К столетию со дня рождения С.Я. Маршака.'Дом, который построил Маршак- // Нева. 1987. №11. С. 174-183.

6 Порет А. Воспоминания о Данииле Хармсе / Предисловие В. Глоцера // Панорама искусо в. Выи.

3. М.: Сов. художник, 1980. С.345-359. 1 Чукоккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского. М.: Искусство, 1979. 448 с.

Переиздание проекта было осуществлено в 2000 году в санкт-петербургском издательстве «Академический проект» (серия «Новая библиотека поэта»): вступительная стат ья А. Олейникова была дополнена новыми сведениями о жизни поэта; статья Л. Гинзбург осталась без изменений. Последнее издание было осуществлено в 2004 году издательским домом «Ретро» (Санкт-Петербург), автором вступительной статьи и составителем которого выступил А.Н. Олейников. В этом сборнике впервые был опубликован полный перечень поэтических и прозаических произведений Н. Олейникова, вышедших в качестве отдельных изданий.

И, наконец, в июньском номере журнала «Звезда» за 2008 год И.Е. Лощило-вым было опубликовано шесть ранее неизвестных стихотворений Николая Олейникова, которые исследователь обнаружил в фонде Лилии Брик и Василия Катаняна. Э ти шесть текстов приобщены к основному корпусу стихотворении поэта.

Соответственно появились работы исследователей, акцен тирующих свое внимание на поэтике творчества Олейникова (последовательно и детально его тексты анализировались Л. Гинзбург, И. Васильевым1, Вяч. Ивановым2, М. Мейла-хом"', С. Поляковой4, О. Роненом5, Т. Эпштейном6).

Существует ряд работ, затрагивающих отдельные элементы поэтики творчества Олейникова (А. Герасимова7, В. Глоцер8, Л. Кацис9, А. Кирейчук10, Е. Лунин",

1 Васильев И.Е. Обэриуты и проблема «возвращенной литературы» // Читатель и современный литературный процесс. Грозный, 1989. С.57-59. Иванов Вяч. Be. Классика глазами авангарда // Иностранная литература. 1989. №11. С.226-23 1.

3 Мейлах М. Mythopoesis oberiutiana: Заметки к построению обэриутской (мифо)поэт ики // 11ятые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. С.36-38. I кхнякова С.В. Поэзия Олейникова (Опыт интерпретации) // Wiener Slawistischer Almanach. 1991 (Wien). Band 28. Z.259-262; Полякова С.В. Олейников и об Олейникове (Из истории авангардистской литературы) // С.В. Полякова. «Олейников и об Олейникове» и другие работы по русской литературе. СПб.: ИНАПРЕСС, 1997. С.7-65. ь Ронен О. Персонажи-насекомые у Олейникова и обэриутов // Звезда. 2000. №8. С. 192-199.

6 Epstein 'Г. The Dark and Stingy Muse of Nikolai Oleinikov // The Russian Review. 2001. №60 (April). P.238-258. Герасимова А.Г. Проблема смешного в творчестве обэриутов: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. М., 1988. 26 е.; Герасимова А. 11о страницам журналов «Чиж» и «Еж» // Детская литература. 1990. №4. С.72-80.

8 Глоцер В. «Верный раб твоих велений.» (Стихи Николая Олейникова)// Вопросы литературы. 1987. №1. С.268-272; Глоцер В.И. Хармс собирает книгу // Русская литература. 1989. №1. С.206-212.

9 Кацис JI. «Смерть Карасика» (О датировке стихот ворения Н. Олейникова) // http://www.plexus.org.il/texts/katsiskarasik.htm.

10 Кирейчук А., Лобанов А. Жуки в творчестве Николая Олейникова // www.zin.ru/animalia/Coleoptera/rus/world232.htm. Лунин Е. Дело Николая Олейникова// Аврора. 1991. №7. С. 140-146. 4

А. Раева1, Н. Риникер2, М. Ястреб3). В современном литературоведении исследователи, изучая творчество Олейникова, поднимают ряд вопросов: обращаются к энтомологическим образам, определяют своеобразие стиля его поэтических текстов (проблема языковых масок), говорят о генеалогии творчества обэриутов (источники поэтики) и, наконец, актуализируют проблему взаимоотношений Н. Олейникова с членами группы «ОБЭРИУ».

Впервые к мысли о влиянии футуризма — через «ОБЭРИУ» - на Олейникова подвела С.В. Полякова, отметившая, что «помимо поэзии Хлебникова к числу слагаемых, образовавших олейниковский стиль, относится стихотворство^ обэриутов»4. Она хо тя и косвенно, но убежденно акцентирует внимание на том, ч то поэ шка ОБЭРИУ отлична от поэтики Н. Олейникова. Более того, исследовательница говорит не столько о традиции, сколько о естественном влиянии двух различных поэтик. Она, подчеркнув эстетические традиции Хлебникова как основу сближения Олейникова и ОБЭРИУ, отметила, что «связь осуществлялась скорее в плоскости общих вкусов и личных отношений, чем в общности — при всей несомненной близости - литературных принципов и характере социального поведения»5.

Выявив футуристическую основу поэтики обэриутов, авторы (например, Д. Ыикитаев) пытались наши футуристические черты в творчестве Олейникова6. М. Мейлах— в силу близости членов группы с футуристической традицией у

- представляет Николая Олейникова как одного из членов «ОБЭРИУ» .

Украинская исследовательница JI.A. Карабут, например, показала наследственную связь основного понятия обэриутской поэтики иероглифа с символом у , символистов. Таким образом, исследователь ввела творчество Хармса в широкий

1 Раева Л.В. Творчество Н.М. Олейникова в контексте официальной поэзии 1920-1930-х годов: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Саратов, 2006. 16 с.

2 Риникер 11.С. «И я был облит серной кислотой»: К вопросу о творческом поведении Николая Олейникова// Вестник молодых ученых: Гуманитарные науки. 1993. №1. С.3-80.

3 Ястреб М. «Наши старые знакомые небольшие насекомые.» // wwvv.litera.ru/stixiya/authors/olejnikov/articles.htrnl.

1 Полякова С.В. Поэзия Олейникова (Опыт интерпретации) // Wiener Slawistischer Almanach. 1991 (Wicn). Band 28. Z.259.

5 11олякова С.В. Олейников и об Олейникове (Из истории авангардистской литературы) // С.В. 11о-лякова. «Олейников и об Олейникове» и другие работы по русской литературе. СПб.: ИНА-ПРНСС, 1997. С.47.

6 Никитаев А. Обэриуты и футуристическая традиция // Театр. 1991. №11. С.4-7.

7 Мейлах М.Б. Шкап и колпак: фрагмент обэриутской поэтики//Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. С. 181-193. 5 контекст одновременно и классической, и модернистской литературы (что обусловило, в свою очередь, подход к «абсурду» Хармса как к внутреннему диалогу, который автор ведет с литературой, предшествовавшей ему, и творчески переосмысливает её достижения1). Генетическая близость ОБЭРИУ к русскому символизму просматривается только опосредованно - не через близость техники или тематики, а от отношения к слову. В самом широком понимании обэриуты наследуют символистическую традицию «жизнетворчества». Также они сходятся в стремлении к слиянию искусств. В творчестве символистов присутствуют также и ирония, и игра, но они принципиально отличаются от обэриутских. У символистов э ти художественные средства выполняют в основном утилитарную функцию, в то время как у обернутой они имеют гносеологическое значение.

В контексте вопроса актуализации проблемы взаимоотношений Н. Олейникова с обэриутами творчество Олейникова не являлось предметом отдельного исследования, хотя и затрагивалось в большинстве научных работ, авторы которых четко разделились на два лагеря: одни считали, что Олейников формально не входил в группу «ОБЭРИУ» и не участвовал в публичных выступлениях обэриутов, но постоянно общался с ними (и писательски был гораздо ближе к обэриутам, чем, например, участник объединения К. Ватинов); другие относили Н. Олейникова к участникам «ОБЭРИУ».

В воспоминаниях JI.К. Чуковской о редакции С.Я. Маршака фигурируют и участники «ОБЭРИУ» (к «обереутам» автор причисляет Д. Хармса, Л. Введенского и Ю. Владимирова), и Е. Шварц с Н. Олейниковым. Естественно, Чуковская напрямую не ставила вопроса о принадлежности Олейникова к группе, но косвенно наметила эту проблему.

В 1966 году (спустя три года после публикации воспоминаний Л.К. Чуковской) вышла в свет книга «Мы знали Евгения Шварца», в которой один из ее авторов, Николай Чуковский, говоря о членах группы «ОБЭРИУ», прямо заявил: «Обе-реутами стали Даниил Хармс, Александр Введенский, Олейников, Николай Заболоцкий, Леонид Савельев и некоторые другие. <.> он [Е. Шварц] был с обереута Карабут Л.А. Абсурд як внутршнш ддалог: творчють Д. Хармса в контексп розвнтку росшськсм лператури: Автореф. дисс. . канд. фшол. наук. Дшпропетровськ, 1997. 18 с. 6 ми близок, чему способствовала его старая дружба с Олейниковым <.>»'. Как видим, Чуковский не только охарактеризовал Олейникова как обэриута, но и заговорил о его влиянии на творческую близость Шварца с этим литературным объединением.

Уже в 1970-м году была точно подмечена степень примыкания / непримыкания Олейникова к «ОБЭРИУ»: «и видный 'спутник' группы Николай Олейников»2. P.P. Милнер-Гулланд метко оцепил «промежуточное» положение II. Олейникова, назвав его «спу тником» («fellow traveller») творческого союза.

Одновременно Т. Паковская, чешская исследовательница, поставила вопрос о детском творчестве ОБЭРИУ. В контексте этой темы она охарактеризовала деятельность таких детских журналов 1920-х гг., как «Еж» и «Чиж», замечая при этом, чго редактором обоих изданий был Н. Олейников, а членами редакции — Д. Хармс, А. Введенский, Ю. Владимиров, Н. Заболоцкий. Возможно, это обстоятельство и способствовало тому, что Паковская вписала имя поэта в группу «ОБЭРИУ»: «Ленинградское объединение ОБЭРИУ <.> Приступим к представителям объединения. К ним относились: Даниил Хармс <.> Александр Введенский <.> Николай Олейников <.> Николай Заболоцкий <.> Юрий Владимиров <.> Константин Вагинов <.> Игорь Бахтерев, Дойвбер Левин»3.

Казалось бы, во вступительной статье А.В. Лосева ко второму изданию стихотворений Н. Олейникова (увидевшего свет в 1982 году) не прямо, но в досшточ-ной степени четко было сформулировано: «Как и Шварц, Олейников не был обэ-риучом»4. Более того, Лосев предполагает, что семантические опыты поэтов группы «ОБЭРИУ» (т.е. Введенского, Хармса, молодого Заболоцкого, Бахтерева и Ли-павского) были для Олейникова объектом такого же пародирования, как, например,

1 Чуковский Н. // Мы знали Евгения Шварца. Л.-М.: Искусство, 1966. С.33.

1 См.: «and of the group's notable 'fellow traveller' Nikolay Oleinikov» [Milner-Gulland R.R. "Left Art" in Leningrad: the OBERIU Declaration// Oxford Slavonic Papers: New Series. Oxford: Clarendon Press,, 1970. Vol.3. Р.66].

3 См.: «Lemngradska skupina OBERIU <.> Pnstupme vsakjiz k predstavitelum skupiny. Path' k mm: Darnil Charms <.> Alexandr Vvedenskij <.> Nikolaj Olejmkov <.> Nikoiaj Zabolocky <. .> Jury Vladimirov <. .> Konstantin Vaginov <. .> Igor Bachterev, Dojvber Levin» [Pacovska T OBERIU a detska literatura// Zlaty maj: casopis о detske literature. 1970 (Praha). Roc. 14. c.3. P. 192-193].

1 Лосев А.В. Ухмылка Олейникова // H. Олейников. Иронические стихи. Ныо-Йорк: Серебряный век, 1982. С.6. русский романс и символизм. По мнению исследователя, единственным, ч то сближало Олейникова и обэриутов, была детская литература.

Любопытно, что именно это «общее дело» рассматривается А.В. Лосевым также в совернгенно другом ракурсе: ученый определяет Олейникова и Шварца как обэриутов («Приход обэриутов Олейникова, Шварца в детскую литературу нередко объясняют случайностью <.> или компромиссом»1). Заметим, что далее Лосев не комментирует свою двойственную, несколько неопределенную точку зрения.

Позиция А.В. Лосева способствовала созданию ситуации, в рамках которой каждый исследователь творчества «ОБЭРИУ» упоминал имя Олейникова и должен был решать вопрос о его соотнесенности с ОБЭРИУ.

В диссертационном исследовании А.Г. Герасимовой «Проблема смешного в у пюрчесгве обэриутов» творчество П. Олейникова включено в контекст творчества «ОБЭРИУ» (А. Введенского, Н. Заболоцкого и Д. Хармса). Наряду с этим автор выявляет три аспекта обэриугского отношения к смешному: эстетический (явление иронической поэтики), философско-лингвистический (смешное как реализация невербального опыта) и этический (смешное как амбивалентный двойник страшного). I

Автор говорит прежде всего о внешних, формальных аспектах включения творчества Н. Олейникова в контекст «ОБЭРИУ»: исследовательница говорит о непосюянстве состава группы, в связи с чем выделяет три его составных уровня: Д. Хармс и А. Введенский (которых А. Герасимова называет «сердцевиной» группы); авторы, которые в разное время входили в «ОБЭРИУ»: Н.А. Заболоцкий, К.К. Ватинов, Ю.В. Бахгерев, Ю.Д. Владимиров и Б.Ф. Левин; наконец, Н.М. Олейников, Я.С. Друскин и Л.С. Липавский как поэты, формально не входившие, но непосредственно примыкавшие к группе.

Тем не менее большинство исследователей занимает весьма определенную позицию, поддерживая точку зрения Л .Я. Гинзбург и дополняя ее своими размышлениями и доводами.

Л.Я. Гинзбург, соотнося поэтический стиль Николая Олейникова не только со стилем В. Хлебникова, но - через Хлебникова - и с членами группы «ОБЭРИУ»,

1 Лосев А.В. Ухмылка Олейникова // Н. Олейников. Иронические ешхи. Ныо-Йорк: Серебряный век, 1982. С.6.

1 Герасимова А.Г. Проблема смешного в творчестве обэриутов: Авюреф. дисс. . канд. филол наук. М., 1988. 26 с. говорит о месте Олейникова в контексте группы «ОБЭРИУ», отмечает примыкание поэта к литературному объединению конца 1920-х годов: формально Олейников в пего не входил, не принимал участия в публичных выступлениях обэриутов, но постоянно с ними общался и в творческом плане был ближе к «ОБЭРИУ», чем, например, его непосредственный участник К. Вагинов.

Ряд исследователей учитывает существование такого объединения, как «чи-иари», которое состояло из поэтов Д. Хармса, А. Введенского, Н. Олейникова и философов Я. Друскина и J1. Липавского. В 1927 году эта группа заявила о создании нового творческого союза «ОБЭРИУ», в который Олейников уже не входил. Ж.-Ф. Жаккар, к слову, отмечает, что «эти две группы [«чинари» и ОБЭРИУ] пересекались, но смешивать их было бы <.> ошибочно»1.

Т. Эпштейн видит сходство эстетических установок обэриутов и Николая Олейникова, по техМ не менее считает, что «роль Олейникова среди чинарей-обэриутов была такой же парадоксальной, как и в его характере и творчестве: стоять особняком от всех и каждого — интеллектуально, социально, духовно и художественно»2.

Этой же точки зрения придерживается и А.А. Кобринский, подчеркивающий, ч то обе группы представляли собой абсолютно различные структуры, поэтому «неправильно пи отождествлять <.> ни разводить их»3. В связи с этим степень близости Олейникова с обэриутами определяется отношениями «чинарей» и «ОБЭРИУ»: в жизни и в поэтике Олейников был близок обэриутам (как «чинарь»), при этом формально им не являясь.

В диссертации «Новое зрение Н. Олейникова: герой и пространство»4 Н.А. Лопарева определила два способа создания реальности в поэтических текстах: деструкция ан тропоцентрического мира и реконструкция как воссоздание нового алогичного универсума. Мир в текстах биоцентричен и устраняет человека из мира

1 Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб.: Академический проект, 1995. С.1 16.

7 См.: «Oleinikov's role among the Chinari-Oberiuty was as paradoxical as so much else in his character and art: to stand apart from all and everyone - intellectually, socially, spiritually, and artistically» [Epstein T. The Dark and Stingy Muse of Nikolai Oleinikov // The Russian Review. 2001. №60 (April). P.241J.

3 Кобринский А.А. ОБЭРИУ: история и поэтика // Русская литература XX века. СПб., М., 2002. С. 187.

4 Лопарева 11.А. Новое зрение Н. Олейникова: герой и пространство: Дисс. . канд. филол. наук. Тюмень, 2005. 186 с. бытия, в связи с чем человека охватывает чувство ужаса перед бытием', сотворенным Богом: сквозь гармоничный Космос он видит бесконечное пространство Хаоса. В соответствии с этим лирический субъект выступает как существо с пеантро-поморфным строением тела, как «жук-человек». Вскользь Н.А. Лопаревой (во Введении) было замечено о проблеме отпесения/неотнесения Н. Олейникова к участникам I руины «ОБЭРИУ».

А.В. Раевой в диссертационном исследовании «Творчество Н.М. Олейникова в контексте официальной поэзии 1920-1930-х годов»1 была предпринята попытка вписать поэзию Олейникова в контекст официальной литературы 20-30-х годов XX века (М. Герасимов, А. Ивановский, Д. Кедрин, В. Кириллов, В. Парбут, Г. Павли-ченко), установив при этом не только связь текстов Олейникова с искусством социалистического реализма, но и связь между авангардом и официальной советской поэзией. О связи ОБЭРИУ с Олейниковым А.В. Раева вообще не упоминает, отнеся последнего к авторам-авангардистам.

Отметим в свою очередь, что немаловажным является и то обстоя 1ельство, что в 1929 году обэриутами (вместе с формалистами) планировалось выпусти ть в свет коллективный сборник «Ванна Архимеда», но книга не была издана. Как было замечено А.Б. Блюмбаумом и Г.А. Моревым, произошло это вследствие осенней кампании (в 1929 г.) травли Б. Пильняка и Е. Замятина. Деятельность РАППа, характеризуемая всевластием, определяла негативный характер литературной ситуации, поэтому «обличительные» статьи, появившиеся в начале 1930-го года (например, заметки Л. Нильвич и Н. Слепнева), «положили конец существованию ОБЭРИУ, а "Памятник научной ошибке" Шкловского <. .> ознаменовал распад формализма»2.

Издание «Ванны Архимеда» было осуществлено лишь в 1991 году, и важным в контексте наших рассуждений является то, что в этом сборнике предпола1 а-лось и участие Н. Олейникова, которое состоялось в издании 1991 года. Данное обет оя1 ельст во исследователями никак не учитывалось при постановке вопроса о взаимовлиянии Олейникова и ОБЭРИУ.

1 Раева А.В. Творчество Н.М. Олейникова в кон тексте официальной поэзии 1920-1930-х годов:

Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Саратов, 2006. 16 с.

7 Влюмбаум А.В., Морев Г.А. «Ванна Архимеда»: К истории несостоявшегося издания // Wiener Slawistischer Almanach 1991 (Wien). Band 28. Z.265.

10

Сложившаяся ситуация позволила поставить вопросы о месте творчества Олейникова в контексте ОБЭРИУ, о взаимовлиянии Олейникова и участников «ОБЭРИУ» и способах этого взаимовлияния на биографическом, поведенческом и текстовом уровнях.

При выявлении биографического и поведенческого аспектов взаимовлияния Николая Олейникова на ОБЭРИУ и наоборот мы обратились к «Разговорам»1 JJeoУ нида Липавского (жанрово подразумевающим непосредственное вербальное участие), дневникам Евгения Шварца «Позвонки минувших дней» и записным книжкам и дневникам Даниила Хармса, близких друзей Николая Макаровича. Также были учтены собственно художественные тексты Олейникова для фиксации возможных перекличек с прямыми высказываниями в произведениях друзей.

Впервые вопрос о творческом поведении Николая Олейникова был поставлен Н.С. Риникер, которая на основе материалов — воспоминаний современников поэта - ввела понятие единого гипертекста, понимаемого как творческое поведение поэта. Автор, в частности, выделила из всех воспоминаний, оставленных об Олейникове, ав тономную группу историй, которую она отнесла к жанру исторического анекдота. «Анекдоты об Олейникове» характеризуются следующими параметрами: постоянным набором действующих лиц; строго определенной топикой (например, Олейников в редакции, в гостях, но никогда в семейной обстановке)3; сходным стилем изложения. Вкупе это образует некоторое единство, словно созданное одним автором — Олейниковым: он являлся и главным действующим лицом этих

1 Липавский составляет «Разговоры» в 1934-1935 гг., фиксируя встречи и беседы участников общества «чинарей»; этот текст А. Дмитренко и В. Сажин определили как «запись происходящих между чинарями бесед» [Дмитренко А.Л., Сажин В.Н. Краткая история «чинарей»// «.Сборище друзей, оставленных судьбою». А. Введенский, Л. Липавский, >1. Друскин, Д. Хармс, П. Олейников: «чинари» в текстах, документах и исследованиях. В 2-х тт. Том 1. М.: Ладомир, 2000. С.42], для которых характерна платоновско-сократовская вопросно-ответная стилистка общения товарищей.

2 Леонид Савельевич (Саулович) Липавский более известен под псевдонимом Леонид Савельев как детский писатель. В сентябре 1921 года в «Альманахе Цеха поэтов» появилась «Диалогическая поэма», представляющая собой своеобразную рецепцию платоновских представлений о душе. A.JI. Дмитренко и В.Н. Сажин отметили, что поэма явилась первым серьезным произведением Липавского, написанным в излюбленной впоследствии «чинарями» диалогической форме, ориентированной, в свою очередь, на платоновскую традицию [Дмитренко АЛ., Сажин В.Н. Краткая история «чинарей» // «.Сборище друзей, оставленных судьбою». А. Введенский, J1. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «чинари» в текстах, документах и исследованиях. В 2-х тт. Том 1. М.: Ладомир, 2000. С.37-38].

J В связи с этим исследователь отмечает контраст между обилием текстов, посвященных коллегам, приятельницам, малознакомым людям, и отсутствием посвящений собственной жене.

11 анекдотов», и режиссером, поскольку совершал те или иные поступки по особенной виртуозной схеме, которая, в свою очередь, предполагала и единое восприятие, и последующее единство пересказа1.

В итоге Н.С. Риникер приходит к выводу о стремлении Николая Олейникова оказаться вне каких-либо условий или правил игры (за исключением правил, установленных им самим), причем это касалось как реального, жизненного пространства, гак и творческого, литературного.

Именно с этой позиции текст Леонида Липавского представляет интерес как документ, зафиксировавший особенности, с одной стороны, поведения Олейникова и, с другой, отношения поэта с участниками «чинарского» кружка. К слову, из текста Евгения Шварца мы много узнаем о зачастую невыносимом характере Олейникова, некоторые подробности его интимной жизни. Малое количество страниц, посвященных поэту, содержит минимальное количество его прямых реплик. Тем не менее высказывания, зафиксированные Шварцем, необходимы для понимания личности Олейникова и его текстов; фразы эти афористичны и глубоко философичны.

Гак, однажды Шварц, рассказывая Олейникову о своих делах, прокомментировал свое повествование следующим образом: «Вот и всё, больше ничем тебя порадовать не могу»2. Последующее за этим замечание Олейникова показывает его с необычной стороны, объясняя, возможно, многие его насмешки: «И он [Олейников], с его внезапной, не всегда действующей впечатлительностью, даже добротой, изменился в лице и сказал: "Ну какая там радость! Просто мы живем3 все нелепо. ." И замолчал»4.

Известны и другие высказывания Олейникова о жизни: 20 июля 1937 года из писательского «иедоскреба» в Большой дом его повели на арест. Поэта в сопрово Подробнее об этом см.: Риникер Н.С. «И я был облит серной кислотой»: К вопросу о творческом поведении Николая Олейникова// Вестник молодых ученых: Гуманитарные науки. 1993. №1. С.73-80.

2 Шварц E.JI. Позвонки минувших дней. М.: Вагриус, 2008. С.215.

3 Рассуждение о жизни весьма показательно. Ср.: «Например, вчера прибежал ко мне Олейников и говорит, что совершенно запутался в вопросах жизни. Я дал ему кое какие советы и отпустил. Он ушел осчастливленный мною и в наилучшем своем настроении» [Хармс Д. Из сборников // Д. Хармс. Век Даниила Хармса. М.: Зебра Е, 2006. С.552].

1 Шварц ЕЛ. Позвонки минувших дней. М.: Вагриус, 2008. С.215.

12 ждении двух мужчин встретил на Итальянской улице артист Антон Шварц1 (ранее - Ираклий Андроников, в ту же ночь также ночевавший в надстройке): «Я вышел рано утром и встретил Николая на Итальянской. Он шел, спокойный, в сопровождении двух мужчин. Я спросил его: - Как дела, Коля? Он ответил: - Жизнь, Тоня, прекрасна! И только тут я понял. .»2.

Более того, хмотив философии жизни является одним из основных в художественных текстах самого Олейникова: Страшно жить на этом свете, В нем отсутствует уют, -Ветер воет на рассвете, Волки зайчика грызут <. .> <.>

Все погибнет, все исчезнет, От бациллы до слона <. .>

Олейников, Надклассовое послание, 112] Сама структура текста Липавского интересна. С одной стороны, она подобна «Диалогам» Платона; с другой, автор позволяет себе точные ремарки и комментарии, что приближает текст к драматическому по своей организации. Так, например, Липавский рассказывает о том, как он с Олейниковым возвращается из водолечебницы, и происходит последовательный разговор о зрении, о границах тела, о пауке радости, о сфинксах, о выражениях воды, об американцах, о спорте. Причем мысли относительно первых трех тем принадлежат исключительно Липавскому, мысли последних четырех — Олейникову. Липавский в данном случае фиксирует не диалог, беседу, спор или что-либо еще, а отдельные высказывания. Подобная организация текста мотивирует сдержанность фразы, делая ее афористичной и законченной. Высказывание сжато, но тем не менее емко.

Интересно, что впоследствии участники «разговоров» заостряют свое внимание именно на функциональности данного жанра. Гак, Хармс и Олейников рассуждают о философии разговора как такового:

1 Двоюродный браг B.JI. Шварца. Олейников А. «В архив к делу» // Нева. 1998. №11. С. 179.

13

Д.Х.: Даже когда в библиотеке достаешь книгу с верхней полки и читаешь ее на лестнице, не спускаясь, ото приятно. Было бы удобно избирать высоту положения по теме: когда разговор снизится, оба опускаются на несколько ступенек вниз, а потом с радостью вновь лезут наверх.

Н.М.: Люльки надо, в каких работают маляры', и дергать ее самому за ве2 ревку» .

С одной стороны, может показаться, что Олейников говорит о возможности каждого из участников доминирования во время разговора, но, с другой, первоначально оба собеседника расположены в люльках, то есть уравновешены, равны. Хармс стремится к равнению на собеседника, и доминирование для него непонятно.

Собственно, с этого разговора и начался процесс отдаления Олейникова от остальных участников группы. Далее Заболоцкий говорит Липавскому о грустном настроении Николая Олейникова, о прекращении его ходить в гости и т.д.

В «Позвонках» Шварц полностью не рисковал, а мимоходом - затруднялся говорить о таком сложном, глубоком человеке, как Олейников (так же, как и о Хармсе, о гостях Б. Житкова), потому, наверное, он в своем тексте часто возвращался к одним и тем же событиям спустя какое-то время: первоначально рассказывая в подробностях, он затем возвращался к этому же событию, но детально па нем не останавливаясь. Шварц будто дублировал сам себя, повторялся. Но этот продублированный (даже в минимизированном виде) отрывок текста важен, поскольку он в свое время был важен и для автора. Так, Шварц косвенно указывает на людей (жена Екатерина, друзья), события или встречи, которые были для него памятны, необходимы, которые он проживал и переживал заново, будто переносясь назад, чтобы снова почувствовать атмосферу дружественного коллектива.

В частности, Шварц дублирует описание своей последней встречи с Олейниковым, отмечая, что Олейников пытался сказать о чем-то важном, по, запинаясь, так и не сказал. Шварц, апеллируя к отсутствию полной степени доверия их друг к другу, понимает товарища: «Еще вечером сообщил Олейников: "Мне нужно ic6c что-то рассказать". Но не рассказывал. За теныо прежней дружбы, за вспышками

1 11амример, известен шуточный рассказ Даниила Хармса «Маляр сел в люльку.» (< 1934>).

1 Липавский JI. Разюворы // J1. Липавский. Исследование ужаса. М.: Ad Marginem, 2005. С.350-351. понимания не появлялось настоящей близости. Я стал ему настолько, чуждым, что никак он не мог сказать то, что собирался. <.> Вечером проводил я его на станцию. И тут он начал: "Вот что я хотел тебе сказать." Потом запнулся. И вдруг сообщил общеизвестную историю <.>»'.

Вернемся к «Разговорам»: Хармс опять же с Липавским рассуждает о людях и в первую очередь об Олейникове, отмечает, что он из них самый русский и что в нем наличествует нечто мужицкое, продолжая свою мысль следующим образом: «В Н.М. необычная озлобленность. <.> Н.М. обладает каким-то особым разрушительным талантом чувствовать безошибочно, что где непрочно и одним словом делать это всем ясным. Поэтому-то он так нравится всем, интересен, блестящ в обществе. В этом и его остроумие. И дао/се его теории пропитаны тем же»1.

Опять же вспомним, что впервые Евгений Шварц упоминает об Олейникове в связи с описанием событий двадцатых годов XX века: в это время Шварц сближается с некоторыми актерами ТЮЗа, поскольку отношения его с Олейниковым дали трещину; Шварц говорит о кризисе дружбы-вражды, об убивающем слове своего приятеля. Примечательно, что Шварц на страницах своих записей неоднократно фиксирует случаи легкого, шуточного, дружеского поддразнивания и в то же время уничтожающего, унижающего, убивающего3 слова Олейникова: «Маршак сказал однажды: "А какой он [Шварц] был, когда появился, - сговорчивый, легкий, веселый, как пепа от шампанского". Николай Макарович посмеивался над этим определением и дразнил меня им»4.

Шварц постоянно указывает на неоднозначность отношений с Олейниковым, называя его одновременно другом и злейшим врагом, хулителем, демоническим

1 Шварц E.JI. Позвонки минувших дней. М.: Вагриус, 2008. С.218.

2 Липавский Л. Разговоры // Л. Липавский. Исследование ужаса. М.: Ad Margmem, 2005. С.392.

J 11римечательно, что как-то Липавский охарактеризовал Олейникова как выполняющего «общественную функцию законодателя вкусов, вроде Петрония при Нероне. Ему дана привилегия i о-ворть правду как в старину шутам» [Липавский Л. Разговоры // J1. Липавский. Исследование ужаса. М.: Ad iMarginem, 2005. С.346]. Андрей Россомахин (Ромахин), в свою очередь, оi метил, говоря о значении карт 'Гаро, что исторически роль дурака (шута) считалась ролью человека, свободного от болезни социальной лжи: «Быть шутом - это значит быть самим собой, оставаться внутренне свободным и в невероятных испытаниях, быть одиночкой в толпе» [Россомахин А. Кузнечики Николая Заболоцкого. СПб.: Красный матрос, 2005. C.54J.

4 Шварц И.Л. Позвонки минувших дней. М.: Вагриус, 2008. С. 173.

15 человеком, могучим разрушителем и т.п. Но вместе с тем Шварц отмечает одаренность, гениальность, ум1, страсть Олейникова.

Тут же заметим, что речи участников «Разговоров» Липавского наполнены научностью и научной терминологией: помимо прямых рассуждений о научных теориях, о математических методах и открытиях, наука присутствует в высказываниях вербальпо. К слову, речь самого Олейникова но своему лексическому наполнению тождественна научной: «пределу чисел», «условный знак», «медленное оэ/сн-вание». Он принимает науку в целом и математику в частности как основу всего. Так, он четко разграничивает науку и искусство: наука, по мнению Олейникова, сообщает новое, она занятна, в математике есть автоматичность, поэтому формулы - самый верный, самый правильный путь в стремлении заключения всего в определенные рамки.

Вероятно, именно этот интерес Олейникова к точности и «математизированному стилю» (определение Липавского) и дал возможность остальным участникам говорить об Олейникове как о великом математике: в одной из своих бесед Дру-скин и Линавский рассуждали о методах математики, отождествив при этом метод и стиль и рассматривая на основе этого математический метод как особый стиль. Количество стилей соответствует количеству великих математиков, изобретших определенный стиль. Так как Олейников не открыл в математике ничего нового, а только лишь изобрел новый стиль, то друзья и стали называть его «великим математиком»2.

В частности, в «Разговорах» постоянно акцентируется внимание на особенном ин тересе Олейникова к математике. Первоначально он говорит, что его интересуют числа3, пифагорейство-лейбницейство, задачи, знаки4, математические дей Ср. у Хармса: «Вот, говорят, Олейников очень умный. А по моему он умный, да не очень. От открыл, например, что если написать 6 и перевернуть, то получится 9. А по моему, это неумно» [Хармс Д. Из сборников // Д. Хармс. Век Даниила Хармса. М.: Зебра Е, 2006. С.549]. ? I (одробнее об этом см.: Липавский Л. Разговоры // Л. Линавский. Исследование ужаса. М.: Ad

Margincm, 2005. С.365.

1 Ср.: О вы. нули мои и нолики,

Я вас любил, я вас люблю!

Олейников, О нулях, 36]

4 Ср.: Тебе селедку подали. Ты рад.

Но не спеши ее отправить в рот. Гляди, гляди! Она тебе сигналы подает.

Олейников, Озарение, 16]

И вдруг однажды вместо мяса, перьев и костей

16 ствия, формы бесконечности. Сфинкс определяется им как каменный ребус. Во время беседы с Хармсом он соглашается с товарищем относительно идеи о конечности и замкнутости вселенной {«Земля есть полый шар, мы э/сивем на ее внутренней поверхности»'), отмечая, что и у чисел есть предел. Рассуждая о математике, Олейников говорит о желании поступить в университет на математическое отделение для того, чтобы быть в курсе происходящего в науке: «Да и действительно вы не будете в курсе, потому что не будете участвовать в разговорах» . Наконец, Друскин говорит о таблице чисел Олейникова, подчеркивая удивительность и торжественность его теории и отмечая математический дар друга: «Единственная математическая наука, которая не производит такого впечатления [то есть наука, которая звучит торжественно, но при пересказе возникает ощущение тавтологии], это теория чисел. Таблицы Н.М. действительно удивительны, в них заключены все з правила теории чисел» .

Тем не менее личность Олейникова в «Разговорах» загадочна, она напоминает, по выражению самого поэта, ребус, к разгадке которого можно долго подбирать ключи, но ответ так и не будет найден. Он постоянно избегает ответов па вопросы

0 личной жизни, ускользая при этом от ситуации в целом. В э том отношении весьма показателен следующий отрывок текста:

Н.М. и Л.Л. встретились на Реквиеме. Л.Л.: Что же вы пропали?

Н.М. (по обычаю ускользая от вопроса): У меня теперь телефон, могу его вам дать»4.

Авторская ремарка в данном случае точно подмечает скрытость Олейникова и его нежелание впускать кого-либо в свою личную жизнь: «ускользание» от ответа характерно для поведения Олейникова. Заметим, однако, что кое-что о личной, семейной жизни мы узнаем, правда, из уст Хармса:

Д.Х.: Что э/се Н.М. не расскажет вам открытия, которое он сделал вместе с женой. Они теперь работают как супруги Кюри1.

Я в ней увидел выражение божественных идей.

Олейников, Надень рождения Т<амары> Г<ригорьевны> Г<аббе>, 99]

1 Липавский JI. Разговоры // Л. Липавский. Исследование ужаса. М.: Ad Marginem, 2005. С.351. • 'Гам же. С.379.

1 Липавский JI. Разговоры // Л. Липавский. Исследование ужаса. М.: Ad Marginem, 2005. С.358. ' Там же. С.346.

Н.М. рассказал, как, взбивая белки в сосуде с инкрустациями, они вдруг за- ■ метили, что в другом сосуде на воде появилась такая Dice рябь квадратиками»2, г

Примечателен и факт включения членов семьи Олейникова в текст Шварца: он пишет о сыне Александре и его бабушке, матери жены Олейникова. В частности, Шварц отмечает внешнюю схожесть Сашеньки с отцом, его любовь к мухам; подробно описывает Шварц и период болезни Александра (он заболевает паратифом), и его выздоровление. В целом, Шварц поддерживал семью своего тогда уже исчезнувшего друга (снял дачу для нее в Луге по соседству со своей) и постоянно с ней общался: «Саъиенька казался, да нет, и в самом деле был гениальным ребенком, что нередко случается в двух-трехлетнем возрасте. <.> поражал серьезным, рассудительным, вдумчивым выражением. Добр был на удивление. Не позволит бабушке прогонять и пугать мух. Жалел их. <.> Он обожал наших кошек — Венечку и Пышку. <.> Он прихварывал и часто бывал не в духе»3.

Всс воспоминания об Олейникове, собранные по крупинкам в текстах его друзей как в собственно публицистических, так и в художественных, представляю т нам его образ таинственным: он был то добрым и по-дружески смешным, то неистово злым и насмешливым. Но вместе с тем он менял не столько маски во время игры, оставляя истинное лицо защищенным под этими масками, сколько «выра.же-ние» этого лица: «<.> есть в Олейникове что-то от бонапартовских натур. Это в нем уравновегиивалось поэтичностью и роковой, словно наговоренной, бездеятельностью <.> он, вероятно, мог убить, но при случае и не в свою пользу. <.> Полное презрение, бонапартовское презрение к людям и редкая нелепость и уязвимость. И одно лицо выглядывало из-за другого» .

Данный отрывок, на наш взгляд, напрямую выводит к интересующей нас теме: неоднозначные бытовые и дружеские взаимоотношения Николая Олейникова с

1 У того же Хармса мы находим интересный шуточный рассказ («Липавского начала мучить кислая отрыжка.»), одной из героинь которого явилась жена Николая Макаровича Лариса Олейникова: «Тогда Тамара, оскорбленная, вышла от Заболоцких и позвонила к Олейниковым. Дверь открыла Лариса. Тамара бросилась Ларисе на шею и разрыдалась. Лариса, узнав в чем дело, посоветовала Тамаре обратиться к холостому Якову Семеновичу Друскину. Тамара помчалась к Друскину» [Хармс Д. Из сборников // Д. Хармс. Век Даниила Хармса. М.: Зебра И, 2006. С.452). Этот текст был написан Хармсом в конце сентября 1935 года, то есть во время наивысшей степени напряженной ситуации между друзьями. Лииавский Л. Разговоры // Л. Липавский. Исследование ужаса. М.: Ad Marginem, 2005. С.349-350.

3 Шварц Е.Л. Позвонки минувших дней. М.: Вагриус, 2008. С.241-242. Там же. С.245. членами группы «ОБЭРИУ» (с Даниилом Хармсом, Александром Введенским и Николаем Заболоцким), несомненно, нашли отражение и повлияли на творчество каждого из авторов. Выявление текстовых взаимосвязей позволит составить представление о творческой системе Олейникова в частности и о взаимовлиянии этой системы на другие в целом.

Заметим при этом, что становление и развитие поэтики Николая Олейникова - через ОБЭРИУ - опиралось на авангардистскую, основной идеей которой было историко-литературное и художественное оправдание теории «сдвига» и гране-формации, в результате которых, в свою очередь, на основе смещения / смешения прежних форм образовывались новые, наделявшиеся новыми смыслами1.

Таким образом, авангард в целом ориентировался на мысль о формообразовании, которая реализовалась в различных областях искусства: в живописи центральной была выдвинута идея коллажа, рассматриваемого при этом как «способ сближения разнородных элементов» (А. Крученых, Г. Клуцис, П. Кончаловский, П. Митурич, М. Шагал); в архитектуре вопрос о форме ставился в связи с проблемой художественного пространства (В. Веснин, И. Леонидов, Н. Докучаев, В. Кринский, М. Гинзбург); в скульптуре был поставлен вопрос о пластичных, вибрирующих (подвижных) формах (Габо Наум, Б. Королев, А. Голубкина, К. Иогансон, С. Меркуров); в кино способом соподчинения систем и форм стал монтаж (С. Эйзенштейн); в музыке (А. Авраамов, А. Мосолов, С. Прокофьев, Д. Шостакович, И. Стравинский); в театральном искусстве идея «сдвига» была обыграна в прямом смысле слова: Н. Евреинов выдвинул сформулировал мысль о театре как об искажении игрового свойсгва человеческой природы, заявив о театрализации жизни (К. Голепзовский, А. Таиров, Е. Вахтангов, В. Мейерхольд, II. Фореггер).

Идея перевода «сдвига» и трансформации в игровое пространство была поддержана литературой: изменениям подвергались все уровни текста (поэтический язык, структура персонажа, сюжет и т.д.3). Таким образом, автор играл со веем гек

1 Ср. у IO.H. Тынянова: «Смещением форм создана новая форма колоссального значения» [Тынянов Ю.Н. Стиховые формы Некрасова// Ю.Н. Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С.25].

1 Когович Т.В. Энциклопедия русского авангарда. Мн.: Экономпресс, 2003. С. 141-142. ' Подробнее об лом см.: Скороспелова Е.Б. Русская проза XX века: oi А. Белого («1 Ieiep6ypi ») до 1>. 1 lac 1 ернака («Доктор Живаго»). М.: ТЕИС, 2003. С.111-115.

19 стом, как с его внешней формой (жанр, композиция), так и с внутренней (сюжет, мотивы, образы и т.д.).

Актуальность. Исследование творчества Николая Олейникова в контексте обэриутской и авангардистской поэтик не являлось объектом литературоведческого и научного анализа, поэтому представляется актуальным и продуктивным как для выявления доминантных черт в поэтике Олейникова, так и для определения места его текстов в литературно-культурном пространстве.

Научная новизна. Творчество Николая Олейникова не было предметом отдельного исследования в контексте поставленной проблемы: она лишь актуализировалась в ряде отдельных работ, авторы которых однозначно относили либо не относили Олейникова к членам группы «ОБЭРИУ». В связи с этим осмысление творческого наследия поэта возможно через выявление взаимосвязей его с обэриу-тами на различных уровнях и — шире — с авангардистской поэтикой.

Объектом исследования являются, с одной стороны, специфика творческого наследия Николая Олейникова, его жанровые, мотивные и метрические особенности и, с другой стороны, особенности поэтик Д. Хармса, А. Введенского и Н. Заболоцкого.

Предметом исследования избраны поэтические тексты Николая Олейникова 1920-1930-х годов, а также членов группы «ОБЭРИУ»: Даниила Хармса (поэтические и частично прозаические тексты), Александра Введенского (преимущественно поэтическое наследие) и Николая Заболоцкого (в большинстве своем раннее поэтическое творчество и при необходимости более позднее).

Цель работы - исследовать поэтику Олейникова сквозь призму его взаимоотношений с группой «ОБЭРИУ», определить специфику его творчества на фоне биографических и текстовых взаимовлияний.

В соответствии с указанной целью в диссертационной работе ставят ся следующие задачи:

1. Изучить связи между творчеством Николая Олейникова и обэриутов и определить степень включенности творчества Олейникова в обэриутс кую поэтику;

2. Определить степень включенности поэтики Н. Олейникова в авангардистский контекст через ОБЭРИУ;

3. Выявить особенности жанровой системы Н. Олейникова и сопоставить, с одной стороны, с традиционными жанровыми элементами и, с другой, с текстами обэриутов;

4. Исследовать мотивпые связи текстов Н. Олейникова с текстами Д. Хармса, А. Введенского и Н. Заболоцкого, установить направления влияния;,

5. Установить степень близости метрических систем Олейникова и членов группы «ОБЭРИУ».

На защиту выносятся следующие положения:

1. Поэтика Н. Олейникова тесно связана с поэтикой группы «ОБЭРИУ» как на поведенческом и биографическом, так и на художественном (жанровом, мотивном и метрическом) уровнях;

2. Творческий стиль Олейникова - через ОБЭРИУ - обусловлен влиянием авангардистского искусства 20-30-х гг. XX века;

3. Реализация авангардистской идеи «сдвига» и трансформации на поведенческом уровне и проникновение ее через игровое начало в жанровую, мотивную и метрическую области творческого мира Н. Олейникова;

4. На основе жанровых и метрических показателей определена периодизация творческого пути Олейникова:

I. 1926-1931 гг. (создание текстов-посланий);

II. 1932 г. (эксперименты с жанрами оды, послания, баллады, басни);

III. 1933-1934 гг. (написание посланий);

IV. 1935 г. (создание единственного текста; полное отсутствие двухсложных размеров);

V. 1936-1937 гг. (работа с жанром поэмы). Задачи исследования определяют структуру и содержание работы. Первая глава посвящена изучению творчества Николая Олейникова с точки зрения жанровых взаимодействий с художественными текстами членов группы «ОБЭРИУ». Так, на жанровую систему Олейникова повлияли традиция XVIH-XIX вв. и лирика 20-30-х гг. XX века. В первом случае мы обращаемся к таким жанрам, как послание, ода, баллада, поэма: принимая во внимание традиционные для каждого из жанров черты, мы сравниваем тексты Олейникова с текстами его коллег и выявляем органичное взаимодействие элементов различных жанров в пределах одного текстового пространства.

Во второй главе мы исследуем мотивный аспект: определяем степень воздействия поэтики Николая Олейникова и обэриутов друг на друга с позиции характерце гики как ключевых, неоднократно освещаемых в научной литературе мотив-ных приемов, так и впервые выявленных для этих поэтик.

Третья глава — исследование стиховедческого аспекта. Определяется метрический и рифменный репертуары Олейникова на фоне обэриутского контекста.

В заключении даны основные выводы и результаты исследования.

Методологическая основа работы определяется спецификой заявленной темы диссертации и включает в себя принципы историко-литературного анализа.

Практическая значимость результатов определяется необходимостью изучения поэтики Н.М. Олейникова и обэриутов в контексте истории русской литературы. Исследование может стать основой для дальнейшего изучения наследия ОБЭРИУ. Результаты работы могут использоваться при составлении комментариев к произведениям русской поэзии начала XX века и библиографических словарей, • учебников, учебных пособий.

Рекомендации по использованию полученных результатов. Выводы и основные положения диссертации в практическом плане могут быть использованы при подготовке курсов лекций и спецкурсов по истории русской литературы XX века, по истории русского авангарда и краеведческой литературе.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в 7 опубликованных работах, обсуждались на заседаниях кафедры новейшей русской литературы. Результаты исследования были представлены на международных (Киев, Симферополь), на межвузовских (Ижевск) и научных конференциях (Санкт-Петербург), а также на студенческом семинаре филологического факультета Женевского университета (Швейцария).

Обьем и структура диссертации. Диссертационное исследование изложено на 166 страницах и состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии, кот орая насчитывает 205 источников.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Творчество Н. Олейникова в контексте ОБЭРИУ"

Заключение

Творчество группы «ОБЭРИУ» и Николая Олейникова до сих пор остается в поле внимания литературоведов. Главным образом интерес вызывает вопрос о взаимоотношениях Олейникова с обэриутами, в частности, с Даниилом Хармеом, Николаем Заболоцким и Александром Введенским. Соответственно, в диссертационной работе была рассмотрена поэтика Олейникова сквозь призму его отношений с членами объединения и определены особенности его творческого мира на фоне биографических и текстовых взаимовлияний.

Кроме того, творческая система Николая Олейникова через ОБЭРИУ испытала влияние авангардистской поэтики. Так, идея «сдвига» и трансформации, развиваясь в искусстве 20-х годов XX века вообще и в литературе в частности, реализовалась в идее игры и мистификации как на поведенческом (розыгрыши, фокусы, модель поведения), так и на художественном уровнях (жанровые, мотивные и метрические деформации).

При выявлении связей между творчеством Олейникова и обэриутов прежде всего были исследованы особенности их жанровых систем.

Проанализировав поэтические тексты 1920-1930-х годов, было обнаружено, что авторы разнообразно экспериментировали с жанрами: используя в качестве основы определенную жанровую форму (и зачастую маркируя ее уже в названии), они вкрапляли в свои тексты различные меты, отсылающие читателя к другим жанровым образованиям.

Так, Николай Олейников, Александр Введенский и Даниил Хармс, беря за основу текста послание-посвящение, вводили в свои стихотворения элементы различных жанров: Олейников и Хармс вкрапляли одические элеменш, а Введенский и Хармс последовательно смешивали практически тождественные жанровые элементы в пределах одного текстового пространства (например, элементы-причитания и молитвы).

Одические тексты Николая Олейникова и Даниила Хармса подвергались различным жанровым модификациям, отличным друг от друга: в оду Хармса были вкраплены элементы послания и элегии, в текст Олейникова - элементы мате

I 146 магической загадки и научной записи. В тексте Николая "Заболоцкого органично смешивались элементы балладного, одического, сказочного и притчевого жанров.

Некоторые тексты Олейникова имели балладную основу с вкрапленными в нее элементами песенного жанра: мрачность тона, трагичность, устойчивые образы. Обэриуты лишь вводили элементы баллады в свои тексты, но не брали ее в качестве основы стихотворения. Отдельно отметим творческие эксперименты Николая Заболоцкого, у которого балладная и одическая основы сливались в единую и четкой границы между ними невозможно провести.

В басенном цикле Олейникова было обнаружено два,абсолютно независимых текста, ни один из которых не являлся магистр алом, потому как каждый из них может им быть. Даниил Хармс, экспериментируя с жанром басни, ввел в нее элементы как эпических жанров (например, волшебной сказки), так и собственно лирических (жанр народного причитания).

Поэмы Николая Олейникова «Вулкан и Венера» и «Пучина страстей» имеi ли авторскую жанровую маркировку, причем маркировка эта ориентирует на жанр и на тематический пласт текстов, то есть обнаруживается лиро-эпическая организация произведений. Поэмы обэриутов в большинстве своем организованы по типу драматического текста.

Далее мы исследовали мотивные связи в творчестве Олейникова и обэриутов, устанавливая при этом направления влияния на фоне пяти ключевых для четырех поэ тик мотивов.

Анализ мотива насекомых и связанной с ним темы энтомологии в целом не только углубил функциональные характеристики основных образов (собственно насекомых), но и выявил новые и ранее скрытые. Так, этот мотив тесно соприкасается в поэтике Николая Олейникова с мотивом научного знания и познания, у Александра Введенского он сопряжен с философско-оптологической тематикой, у Николая Заболоцкого тема науки реализуется, в свою очередь, в теме противостояния науки и природы, при этом в творческом мире Даниила Хармса понятие «наука» и представление о ней характеризуется негативно.

Мотивы еды и принятия пищи, превращения человека в растение / дерево / цветок и творчества являются факультативными в творчестве поэтов и функционируют как характеристики центральных тем. Тема еды связана с эротическим мошвом у Олейникова и Заболоцкого (тексты «Чревоугодие» и «Рыбная лавка» соответственно); с экзистенциальной и - шире — философской темами у Хармса (отражается главным образом в «гастрономических» именах героев). В поэтическом мире Введенского тема еды плотно сопрягается с онтологической темой, что, в свою очередь, реализуется в метафоре «человек-продукт» (например, «Кругом возможно Бог», «Очевидец и крыса» и др.).

Как Николай Олейников, так и члены группы «ОБЭРИУ» .оказываются соз- , дателями не только уникального инсекто-бестиария, но и своеобразного сада, в ко- ■ тором обитатели (как растения и деревья, так и люди) превращаются друг в друга. Функционирование мифологемы взаимозамещения в текстах поэтов мотивируется единой природой элементов растительного, животного и человеческого миров, что, в свою очередь, способствует дополнению и углублению их характеристик.

Тема поэзии и творческого труда является вспомогательной для поэтических систем Олейникова и Введенского: возникая в их текстах, она так или иначе оказывается связанной с мотивом науки и научного знания. Для Даниила Хармса тема творчества представляется одной из центральных.

Таким образом, все темы и мотивы представляются тесно переплетенными в i художественном пространстве Н. Олейникова, Н. Заболоцкого, Д. Хармса и А. Введенского. Являясь основными для одних и факультативными для других, они органично вплетаются в художественную ткань каждого из поэтических миров, дополняя функциональную нагрузку и углубляя семантический пласт.

Наконец, мы попытались установить степень близости метрических систем Олейникова и членов группы «ОБЭРИУ»: нами была исследована главным образом метрическая система Олейникова на фоне обэриутов.

В системе Олейникова полностью отсутствуют нерифмованные тексты (в отличие, к слову, от текстов обэриутов). 10% от общего количества поэтических текстов (то есть 95) составляют гак называемые полиметрические конструкции (ПК).

Были выявлены семантические и ритмические особенности наиболее предпочитаемых стихотворных размеров: четырехстопного ямба, четырехстопного хорея, трехстопного хорея, трехстопного амфибрахия, двухстопного ямба и пятистопного ямба. Рассмотрев размеры в их хронологической и тематико-метрической эволюции, была прослежена предпочитаемость каждого из размеров по годам.

Таким образом, творческие поиски Николая Олейникова не ограничились только метрическими метаморфозами: текст поддается изменениям целиком, он стал пластичным и затронутыми оказались как его внешние маркеры (обозначение жанра, гипы и способы рифмовки и определение размера), так и внутренние (тематический и сюжетно-образный пласты).

Подводя итоги исследования, можно сделать вывод о том, что художественные системы Николая Олейникова и обэриутов (Даниила Хармса, Николая Заболоцкого и Александра Введенского) оказываются взаимосвязанными и взаимодополняемыми. Биографический фон (дружеское общение и совместная редакторская работа) мотивировал появление творческих взаимовлияний на жанровом, мотив-ном и метрическом уровнях.

Список научной литературыВоскобоева, Елена Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Введенский А.И. Полное собрание произведений: В 2-х гг. М.: Гилея, 1993.

2. Гораций. Оды / Сост. А. Марков. М.: Эксмо, 2006. - 352 с.

3. Достоевский Ф.М. Бесы. Ижевск: Удмуртия, 1990. - 720 с.

4. Заболоцкий Н.А. Не позволяй душе лениться: Стихотворения и поэмы. — М., 2004.-384 с.

5. Липавский Л. Разговоры // Л. Липавский. Исследование ужаса. М.: Ad Маг-ginem, 2005. - С. 307-423. 1

6. Ломоносов М.В. Ода на прибытие Ея Величества великия Государыни Императрицы Елисаветы Петровны из Москвы в Сапктпетербург 1742 года по коронации // М.В. Ломоносов. Сочинения. М.: Современник, 1987. - С. 29.

7. Маяковский В.В. Из улицы в улицу // В.В. Маяковский. Стихотворения и поэмы. М.: Эксмо, 2006. - С. 31.

8. Набоков В.В. Стихотворения. М.: Эксмо, 2002. - 384 с.

9. Олейников Н.М. Иронические стихи. Ныо-Йорк: Серебряный век, 1982. -126 с.

10. Ю.Олейников Н.М. Перемена фамилии. -М.: Изд-во ЦК КПСС «Правда», 1988. -45 с.

11. П.Олейников Н.М. «Я муху безумно любил»: Избранные стихотворения. М.: Изд-во МГПИ им. В.И. Ленина «Прометей», 1990. - 31 с.

12. Олейников Н.М. Пучина страстей. Л.: Советский писатель, 1990. - 270 с.

13. Олейников Н.М. Стихотворения и поэмы / Вступ. ст. Л.Я. Гинзбург. Биогр. очерк, сост., подг. текста и примеч. А.Н. Олейникова. СПб.: Академич. проект, 2000. - 233 с.

14. Олейников Н.М. Вулкан и Венера: Стихотворения. СПб.: Издательский Дом «Ретро», 2004. - 176 с.

15. Олейников Н.М. Стихи / Публ., подг. текста, послесл. И.Е. Лощилова // Звезда. 2008. - №6. - С. 152-157.

16. Пушкин А.С. К моей чернильнице // А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений в одном|томе. М.: Изд-во Альфа-книга, 2009. - С. 194-196.

17. Сочинения 1|Созьмы Пруткова / Сост. Д.А. Жукова. М., 1981. - 30^ с.

18. Хармс Д.И. Полное собрание сочинений. В 3-х тт. Т. 1: Стихотворения, переводы / Вступ. ст., сост., подг. текста и примечания В.Н. Сажина. СПб.: Ака-демич. проект, 1997. -440 с.

19. Хармс Д.и! Полное собрание сочинений. В 3-х тт. Т. 2: Проза. Драматические произведения. Авторские сборники. Незавершенное / Вступ. ст., сост., подг.Jтекста и примечания В.Н. Сажина. СПб.: Академич. проект, 1997. - 504 с.

20. Хармс Д.И. Полное собрание сочинений. В 3-х тт. Т. 3: Произведения для детей / Г1одг|. текста Л.В. Коскелло, В.Н. Сажина, Д.В. Сажина. Сосг. и примечания B.Hl. Сажина. СПб.: Академич. проект, 1997. - 351 с.

21. Хармс Д. Из сборников // Д. Хармс. Век Даниила Хармса. М.: Зебра Е, 2006.-С. 546-554.

22. Хармс Д. Записные книжки. Дневник // Д. Хармс. Век Даниила Хармса. — М.: ЗебраЕ, 2006.-С. 48-107.

23. Чу ко к кал а: Рукописный альманах Корнея Чуковского / Предисл. И. АндроIникова. —М.: Искусство, 1979. 448 с.

24. Шварц E.jJI. Позвонки минувших дней. М., 2008. - 528 с.I1. Исследования

25. Александр Введенский и русский авангард: Материалы междунар. науч. коиф. / Иод ред. А. Кобринского. СПб.: ИПЦ СПГУТД, 2004. - 208 с.

26. Александров А. Обэриу. Предварительные заметки // Ceskoslovenskarusistika1. 1968. - Roc. 13. - с.5. - P. 296-303.I

27. Александров А.А. Стихотворный портрет Николая Олейникова // Русская литераггура. 1970. - №3. - С. 156-157.I

28. Александров А. Чудодей: Личность и творчество Даниила Хармса // Д. Хармс.! Полет в небеса. Стихи, проза, драмы, письма. Л.: Сов. писатель, 1991.- С. 7-48.

29. Александров А. Эврика обэриутов // Ванна Архимеда. М.: Худож. лит., 1991.-С. 3-34.

30. Александров А.А. «Я гляжу внутрь себя.»: О психологизме повести Даниила Хармса «Старуха» // Петербургский текст. Из истории русской литературы 20-30-х годов XX века: Межвуз. сб. / Под ред. В.А. Лаврова. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1996. - С. 127-148.I

31. Алексеева М.И. «Еж» и «Чиж» // Вестник Московского государственного j университета. Сер. 10. Журналистика. 2002. - №2. - С. 64-81.

32. Альфонсов В.Н. Слова и краски: Очерки из истории творческих связей поэтов и художников. СПб.: «Сага», «Азбука-классика», «Наука», 2006. - 320 с.

33. Артемова С.Ю. Лирическое послание в литературе XX века: поэтика жанра: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. — Тверь, 2004. — 18 с.

34. Бабаева Ел., Успенский Ф. Форма рифмы: О некоторых способах рифмовки в ранних произведениях А. Введенского // Литературное обозрение. 1994. - № 9-10.-С. 53-55.

35. Бахтерев И., Разумовский А. О Николае Олейникове // День поэзии: Сбор- > ник. М.-Л.: Сов. писатель, 1964. - С. 154-160.

36. Бииевич Е. Николай Макарович Олейников // Распятые: Писатели-жертвы политических репрессий /Авт.-сост. 3. Дичаров. СПб., 1998. - Вып. 3: Палачей судит время. - С. 98-106.

37. Блюмбаум А.Б., Морев Г.А. «Ванна Архимеда»: К истории несостоявшегося издания // Wiener Slawistischer Almanach. 1991 (Wien). - Band 28. - Z. 263269.

38. Богомолов Ii.B. «Мы — два грозой зажженные ствола»: эротика в русской поэзии от символистов до обэриутов // Литературное обозрение. - 1991. -№11.-С. 56-65.

39. Боковня А.Р. Метрический репертуар Д. Хармса: Магистерская дисс. СПб., 2002. - 70 с.

40. Бубнов А.В. Лингвопоэтический и лексикографический аспекты палиндро-мии: Дисс. . д-ра филол. наук. Орел, 2002. - 252 с.

41. Валиева Ю.М. Игра в бессмыслицу: Поэтический мир Александра Введенского. СПб.: «Дмитрий Буланин», 2007. - 280 с.

42. Васильев И.Е. Обэриуты и проблема «возвращенной литературы» // Читатель и современный литературный процесс: Тезисы докладов региональной научной конференции. Грозный, 1989. - С. 57-59.

43. Васильев И. Архетип младенца и его семантические корреляты в творчествеI

44. Н. Заболоцкого // "И ты причастен был к сознанью моему.":1 Проблемы творчества Николая Заболоцкого. М., 2005. — С. 68-76.

45. А. Введенский и Д. Хармс в их переписке / Вступ. статья, публ. и комм. В. Сажина // «Библиограф». Вып. 18. - Издание Ассоциации «Русский .институт в Париже», 2004. - 70 с.

46. Гаспаров М.Л. Тынянов и проблема семантики метра // Тыняновский сборник: Первые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1984. — С. 105-113.

47. Гаспаров М.Л. Ритм и синтаксис: Происхождение «лесенки» Маяковского // Проблемы структурной лингвистики-1979. -М.: Наука, 1981. С. 148-168.

48. Гаспаров М.Л. Лингвистика стиха // Известия АН СССР. Серия лит. и языка. Т. 53. - №6. - 1994. - С. 28-35.

49. Гаспаров M.JI. Русские стихи 1890-1925-го годов в комментариях. М.: Высшая школа, 1993. -272 с.

50. Гаспаров М.Л. Очерк истории европейского стиха. М.: Наука, 1989. - 304 с.

51. Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха. Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика. М.: «Фортуна Лимитед», 2000. - 352 с.

52. Герасимова А.Г. Проблема смешного в творчестве обэриутов: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. М., 1988. - 26 с.

53. Герасимова А. По страницам журналов «Чиж» и «Еж» // Детская литература, j 1990. - №4.-С. 72-80. !

54. Гинзбург Л .Я. Поэтика Осипа Мандельштама // О старом и новом: Статьи и ' очерки. Л., 1982. - С. 245-300.

55. Гинзбург Л.Я. Николай Олейников // Л .Я. Гинзбург. Человек за письменным столом: Эссе. Из воспоминаний. Четыре повествования. Л.: Сов. писатель, 1989.-С. 379-400.

56. Гинзбург Л.Я. Николай Олейников и хлебниковская традиция // Мир Вели-мира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911-1998). М.: Языки русской культуры, 2000. - С. 428-447.

57. Гинзбург Л.Я. Николай Олейников // Н.М. Олейников. Стихотворения и по- i эмы / Вступ. ст. Л.Я. Гинзбург. Биогр. очерк, сост., подг. текста и примеч. А.Н. Олейникова. СПб.: Академический проект, 2000. - С. 5-22.

58. Глоцер В. «Верный раб твоих велений.» (Стихи Николая Олейникова) // Вопросы литературы. 1987. - №1. - С. 268-272.

59. Глоцер В.И. Хармс собирает книгу // Русская литература. 1989. - №1. — С. 206-212.

60. Глоцер В. О Николае Олейникове // Н.М. Олейников. «Я муху безумно любил»: Избранные стихотворения. М.: Изд-во МГПИ им. В.И. Ленина «Прометей», 1990.-С. 3.

61. Джакуинта Р. «Ответ был чист и краток» (Заметки о драматургических тен- i i |1.Iденциях в поэзии Даниила Хармса) // В спорах о театре: Сб. науч. тр. / Ред.-сост. Д.И. Золотницкий. СПб.: РИИИ, 1992. - С. 118-124.

62. Добин Е. Добрый волшебник // Нева. 1988. - №11. - С. 205-207.

63. Друскин Я. Коммуникативность в творчестве Александра Введенского // Театр. 1991. - №11. - С. 80-94. , jI

64. Друскина Л. Было такое содружество. // Аврора. 1989. - №6. - С. 100-102.

65. Дымшиц А. Юмористические стихи Николая Олейникова // Вопросы литературы. 1969. - №3 (март). - С. 234-239.

66. Дымшиц А.Л. Поэт Николай Олейников // А.Л. Дымшиц. Проблемы и портреты. М.: Современник, 1972. - С. 290-301.

67. Ершов Г. Семь дней творения Даниила Ювачева // Хармсиздат представляет: Исследования. Эссе. Воспоминания. Каталог выставки. Библиография / Ред.

68. B. Сажин. СПб.: М.К. - Хармсиздат, «Арсис», 1995. - С. 20-33.

69. Ершов Г. Эрос и эротизм. Н. Олейников в контексте визуальной масскульту-ры 1920-1930-х годов // Хармсиздат представляет: Советский эрос 20-30-х годов: Сборник материалов. СПб., 1997. - С. 124-125.

70. Жаккар Ж.-Ф. Возвышенное в творчестве Даниила Хармса // Хармсиздат представляет: Сборник материалов / Ред. В. Сажин. СПб.: «Арсис», 1995.1. C. 8-19.

71. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда / Пер. с фр. Ф.А. Перовской. СПб.: Академический проект, 1995. - 471 с.

72. Зверева Т.В. Ритуальные аспекты торжественной оды М.В. Ломоносова // Проблема автора в художественной литературе. Ижевск, 2003. - С. 79-103.

73. Зверева Т.В. Взаимодействие слова и пространства в русской литературеtвторой половины XVIII века. Ижевск: Изд. дом «Удмуртский университет», 2007. - 328 с.

74. Злыднева Н. Инсектный код русской культуры XX века // Абсурд и вокруг:i

75. Сборник статей / Отв. ред. О. Буренина. М.: Языки славянской культуры, 2004.-С. 241-256.

76. Иванов Вяч. Вс. Классика глазами авангарда // Иностранная литература. -1989.-№11.-С. 226-231.

77. Иезуитова Р.В. Баллада в эпоху романтизма // Русский романтизм. Л.: Наука, 1978.-С. 138-163.

78. История романтизма в русской литературе: Возникновение и утверждение романтизма в русской литературе (1970-1825). М.: Наука, 1979. - 312 с.

79. Исупов К.Г. О жанровой природе стихотворного цикла // Целостность художественного произведения и проблемы его анализа в школьном и вузовском изучении литературы. Донецк, 1977. - С. 163-164.

80. Калашникова Р.Б. Обернуты и В. Хлебников (звуковая организация стиха) // Проблемы детской литературы: Межвуз. сб. — Петрозаводск, 1984. С. 90-98.

81. Калашникова Р.Б. Школа и «антишкола» Даниила Хармса // Проблемы детской литературы. П., 1987. - С. 38-49.

82. Карабут Л.А. Абсурд як внутршнш д1алог: творчють Д. Хармса в контексп розвитку pociftcbKoi лггератури: Автореф. дисс. . канд. фшол. наук. -Дншропетровськ, 1997. 18 с.

83. Кацис Л. Пролегомены к теологии ОБЭРИУ: Даниил Хармс и Александр Введенский в контексте Завета Св. Духа // Литературное обозрение. 1994. -№3-4.-С. 94-101.

84. Кацис JI. Эротика 1910-х и эсхатология обэриутов // Литературное обозрение. 1994. - №9-10. - С. 57-63.

85. Кацис Л. «Схмерть Карасика» (О датировке стихотворения И. Олейникова) // hltp://www.plexus.org.il/texts/katsiskarasik.htm. j

86. Кирейчук А., Лобанов А. Жуки в творчестве Николая Олейникова // www.zin.ru/animalia/Coleoptera/rus/world232.htm.

87. Киселева А.А. Народная причеть как поэтический жанр // Русская литература. 1989. - №2. - С. 3-21.

88. Кобринский А.А. Даниил Хармс и поэтика ОБЭРИУ (природа человек -пространство) // Хармсиздат представляет: Сборник материалов / Ред. В. Сажин. - СПб.: «Арсис», 1995. - С. 68-76.

89. Кобринский А.А. Даниил Хармс и Николай Олейников на дискуссии о формализме 1936 года // Russian Studies.=Etudes rasses =Russische forschungen: Ежеквартальник русской филологии и культуры. СПб., 1996. - Том И. - №4. -С. 328-352.

90. Кобринский А.А. Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда. В 2-х тг. -М.: МКЛ №1310, 2000. - 144 с.

91. Кобринский А.А. ОБЭРИУ: история и поэтика // Русская литература XX века. СПб.: Logos; М.: Высшая школа, 2002. - С. 185-220.

92. Кобринский А.А. «Вольный каменщик бессмыслицы» или Был ли граф Д.И. Хвостов предтечей обэриутов? // А.А. Кобринский. Статьи о русской литера-iype. СПб.: СПГУТД, 2007. - С. 3-16.I

93. Кобринский А.А. Даниил Хармс. М.: Молодая гвардия, 2008. - 501 с.

94. Колесова Л. У истоков детской публицистики // О литературе для детей. — Вып. 16. Л.: Детская литература, 1972. - С. 101-122.

95. Ю5.Корона В.В. Поэзия Анны Ахматовой: Поэтика автовариаций. Екатеринбург, 1999.-264 с.i I

96. Котович Т.В. Энциклопедия русского авангарда. Мн.: Экономпресс, 2003. -416 с.

97. Кувшинов Ф.В. Художественный мир Д.И. Хармса: Структурообразующие элементы логики и основные мотивы: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. -Елец, 2004. 22 с.

98. Липавская Т. Встречи с Николаем Алексеевичем и его друзьями // Воспоминания о Н. Заболоцком / Сост. Е.В. Заболоцкая, А.В. Македонов, II.H. Заболоцкий. М.: Советский писатель, 1984. - С. 47-56.

99. Липовецкий М. Аллегория письма: «Случаи» Д.И. Хармса (1933-1939) // Новое литературное обозрение. 2003. - №63. - С. 123-152.

100. Лопарева Н.А. Новое зрение Н. Олейникова: герой и пространство: Дисс. . канд. филол. наук. Тюмень, 2005. - 186 с.

101. Лосев А.В. Ухмылка Олейникова // II. Олейников. Иронические стихи. — Ныо-Йорк: Серебряный век, 1982. С. 3-12.

102. Лотман М.Ю., Шахвердов С.А. Метрика и строфика А.С. Пушкина // Русское стихосложение XIX в.: Материалы по метрике и строфике русских поэтов. -М.: Наука, 1979.-С. 145-257.

103. Лотман Ю.М. Образы природных стихий в русской литературе (Пушкин -Достоевский Блок) // Ю.М. Лотман. Пушкин. - СПб.: Искусство-СГ1б., 1998. -С. 814-820. '

104. Лукин Е. Философия капитана Лебядкина. СПб.: Издательство «Союз художников», 2006. 64 с. t

105. Лунин Е. Дело Николая Олейникова // Аврора. 1991. - №7. - С. 140-146.

106. Ляпина Л.Е. Циклизация в русской литературе XIX в. СПб.: ПИИ химии СПбГУ, 1999.-280 с.

107. Медведев А. Сколько часов в миске супа? (Модернизм и реальное искусство) //Театр. 1991. -№11.-С. 128-138.

108. Мейлах М.Б. Шкап и колпак: фрагмент обэриутской поэтики-// Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. - С. 181-193.

109. Мейлах М. Mythopoesis oberiutiana: Заметки к построению обэриутской (ми-фо)поэтики // Пятые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига: Зинатне, 1990. - С. 36-38.

110. Мильков Д.Э. Русский литературный авангард: поэтика жеста (символизм -футуризм ОБЭРИУ): Дисс. . канд. филол. наук. - СПб., 2000. - 101 с.

111. Мифы русского народа / Сост. Е.В. Левкиевская. М.: Астрель, 2004. - 477 с.

112. Монахова Г.Р. Метрика и строфика К.К. Вагинова // Петербургская стихотворная культура: Материалы по метрике, строфике и ритмике петербургских поэтов: Сб. ст. / Сост. Е.В. Хворостьянова. СПб.: Нестор-История, 2008. - С. 431-466.

113. Мортира и свеча: Материалы междунар. летней школы по авангарду, посвященной столетию со дня рождения Даниила Хармса / Под ред. А. Кобринско-го. Поселок Поляны (Уусикирко) Лен. обл., 2005. - 192 с.

114. Мысль, вооруженная рифмами: Поэтическая антология по истории русского стиха / Сост. В.Е. Холшевников. Л.: Изд-во ЛГУ, 1987. - 606 с.

115. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002. - 561 с.

116. Назарова И.С. Поэтика жанров в творчестве Н.И. Фотьева: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Благовещенск, 2006. - 30 с.

117. Никитаев А. Обэриуты и футуристическая традиция // Театр. 1991. - №11. -С. 4-7.

118. Николай Заболоцкий и его литературное окружение. Материалы юбилейной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Н.А. Заболоцкого. СПб.: Наука, 2003. - 182 с.

119. Олейников А. «В архив к делу» // Нева. 1998. -№11.- С. 177-187. | '

120. Олейников А.Н. Страницы жизни поэта // Н.М. Олейников. Стихотворения и поэмы / Вступ. ст. Л.Я. Гинзбург. Биогр. очерк, сост., подг. текста и примеч. А.Н. Олейникова. СПб.: Академич. проект, 2000. - С. 23-52. ,

121. Орлицкий Ю.Б. Стих и проза в русской литературе: Очерки истории и теории. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1991. - 200 с.

122. Остроухова Е. К проблеме текстологии Даниила Хармса // Лесная текстология: труды III летней школы на Карельском перешейке по текстологии и источниковедению русской литературы / Под ред. А. Кобрииского. СПб.: И1Щ СПГУТД, 2006. - С. 108-112.

123. Остроухова Е.Н. Об именах персонажей Д.Хармса // http://harms.lipetsk.ru/texts/ostr2.html.

124. Остроухова Е., Кувшинов Ф. Псевдонимы Д.И. Хармса // http: //harms. 1 ipetsk. ru/texts/ostr 1. html.

125. Петербургская стихотворная культура: Материалы по метрике, строфике и ритмике петербургских поэтов: Сб. ст. / Сост. Е.В. Хворостьянова. СПб.: Нестор-История, 2008. - 662 с.

126. Полякова С. Сравнения и антисравнения Введенского // Wiener Slawistischer Almanach. 1989 (Wien). - Band 24. - Z. 87-89.

127. Полякова С.В. Поэзия Олейникова (Опыт интерпретации) // Wiener Slawistischer Almanach. 1991 (Wien). - Band 28. - Z. 259-262. i

128. Полякова С.В. Олейников и об Олейникове (Из истории авангардистской литературы) // С.В. Полякова. «Олейников и об Олейникове» и другие работы по русской литературе. СПб.: ИНАПРЕСС, 1997. - С. 7-65.

129. Порет А. Воспоминания о Данииле Хармсе / Предисловие В. Глоцера // Панорама искусств. Вып. 3. - М.: Сов. художник, 1980. - С. 345-359.

130. Постоутенко К.Ю. Г.А. Шенгели о семантике метра (К итогам русской нормативной поэтики) // Культура русского модернизма: Статьи, эссе и публикации = Readings in Russian Modernism: To Honor V.F. Markov. M.: Наука, 1993.-С. 280-290. . '

131. Поэзия русского и украинского авангарда: история, поэтика, традиции (19101990 гг.): Тезисы докладов научн. конф. 15-20 октября 1990 грда. Херсон, 1991.-106 с.

132. Поэт Александр Введенский: Сборник материалов: Конф. «Александр Введенский в контексте мирового авангарда» (23-25 сентября 2004 г.) / Сост. иобщ. ред. К. Ичин и С. Кудрявцев. М.: Гилея, 2006. - 480 с.i

133. Пьянов А. Веселые стихи Свирепого Макара // Н.М. Олейников. Перемена фамилии. М.: Изд-во ЦК КПСС «Правда», 1988. - С. 45.

134. Раева А.В. «Языковая сумятица» в поэзии Н.М. Олейникова и официальной поэзии 1930-х годов // Александр Введенский и русский авангард: Материалы междунар. науч. конф. / Под ред. А. Кобринского. СПб.: ИПЦ СПГУТД, 2004.-С. 150-156.

135. Раева А.В. Творчество Н.М. Олейникова в контексте официальной поэзии 1920-1930-х годов: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Саратов, 2006. - 1.6 с.

136. Решетняк JI.B. Вопросы истории и теории европейского палиндрома (Моноtграфический очерк). Донецк, 1996. - 36 с.

137. Риникер Н.С. «И я был облит серной кислотой»: К вопросу о творческом поведении Николая Олейникова // Вестник молодых ученых: Гуманитарные науки. 1993. - №1. - С. 73-80.

138. Ронеы О. Персонажи-насекомые у Олейникова и обэриутов // Звезда. 2000. -№8.-С. 192-199.151 .Россомахин А. Кузнечики Николая Заболоцкого. СПб., 2005. - 128 с. !

139. Ростовцева И.И. Мир Заболоцкого. М.: Изд-во МГУ; Изд-во «Высшая ihico- ! л а», 2003.- 104 с.

140. Руссова С.Н. «Антиэстетизм» Н.А. Заболоцкого 20-х гг. // Поэзия русского и украинского авангарда: история, поэтика, традиции (1910-1990 гг.): Тезисы докладов научн. конф. -Херсон, 1991. С. 56-64.

141. Рябкова О.В. Искусство отчуждения в поэзии Даниила Хармса и Иосифа Бродского: Дисс. . канд. филол. наук. Екатеринбург, 2006. - 238 с.

142. Сажин В.Н. «Чинари» литературное объединение 1920-1930-х годов (источники для изучения) // Четвертые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и ма-Lepnajibi для обсуждения. - Рига: Зинатне, 1998. - С. 23-24.

143. Сажин В.Н. Примечания (На смерть Казимира Малевича) // Д. Хармс. Полное собрание сочинений. Т.1: Стихотворения, переводы / Всгуп. ст., сост. и примеч. В.Н. Сажина. - СПб.: Академический проект, 1999. - С. 411.

144. Сажин В. Поэзия вечной гармонии // Хармсиздат представляет: Советский эрос 20-30-х годов: Сборник материалов. — СПб, 1997. — С. 11-13.

145. Сакральный календарь друидов. CALENDARIA. М.: Эксмо, 2005! - 432 с. ;

146. Серова М.В. «Отравленное вино», или «тайна Федры» в поэтическом мире Анны Ахматовой // Проблема автора в художественной литературе: Межвуз. сб. науч. тр. Ижевск, 2003. - С. 235-258.

147. Сироткин Н.С. Поглощение и извержение. Еда, женщины, деньги, музыка и смерть // http://avantgarde.narod.ru/beitraege/ra/nsmpz.htm.

148. Скороспслова Е.Б. Русская проза XX века: от А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор Живаго»), М.: ТЕИС, 2003. - 358 с.

149. Столетие Даниила Хармса. Материалы международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Даниила Хармса / Науч. ред. Л. Кобринский. СПб.: ИПЦ СГ1ГУТД, 2005. - 256 с.

150. Суперанская'Л.В. Современный словарь личных имен. М.: Айрис-Пресс, 2005.-384 с.i

151. Токарев Д.В. Апокалиптические мотивы в творчестве Д. Хармса (в контексте русской и еврейской эсхатологии) // Россия, Запад, Восток: Встречные течения: К 100-летию со дня рождения академика М.П. Алексеева. СПб.: Наука, ! 1996.-С. 176-197.

152. Токарев Д.В. Авиация превращений: поэзия Даниила Хармса // Д. Хармс. Полет в небеса. СПб.: Азбука, 2003. - С. 5-22.

153. Томашевский Б.В. Стих и язык. М.: Изд-во АН СССР, 1958. - 63 с.

154. Топорков A.JI. Из истории литературных молитв // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора. Ч. И. Тезисы и предварительные материалы к симпозиуму. - М., 1988. - С. 29-30.

155. Турков A.M. Николай Заболоцкий. М.: Художественная литература, 1966. -144 с.

156. Тынянов Ю.Н. Архаисты и новаторы. Л.: Прибой, 1929. - 596 с.173.1'ынянов Ю.Н. Стиховые формы Некрасова // Ю.Н. Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. - С. 18-27.

157. Тынянов Ю.Н. Ода как ораторский жанр // Ю.Н. Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. - С. 227-252.

158. Улановская Б. «Может ли солнце рассердиться на инфузорию.» // Достоевский и мировая культура: Альманах. №1, Ч.Ш. - СПб., 1993. - С. 67-83.

159. Фарыно Е. «Последнее колечко мира . есть ты на мне» (Опыт прочтения «Куприянова и Наташи» Введенского) // Wiener Slawistischer Almanach. -1991 (Wien). Band 28. - Z. 191-258.

160. Харджиев Н.И. К истории русского авангарда. Stockholm, 1976. - 189 с.

161. Хармс-авангард: Материалы международной научной конференции «Даниил Хармс: авангард в действии и в отмирании». К 100-летию со дня рождения j поэта (Филологический факультет. Белград. 14-18 декабря 2005 т.). Белград, ; 2006. - 504 с.

162. Холшевников В.Е. Основы стиховедения: Русское стихосложение. СПб.: Филологический факультет СПбГУ; М.: Издат. центр «Академия», 2004. — 208 с.

163. Царькова Т.С. Метрический репертуар Н.А. Заболоцкого // Исследования по теории стиха. Л., 1978.-С. 126-151.

164. Цивьяп Т. Предмет в обэриутском мироощущении и предметные опыты Магригга // Русский авангард в кругу европейской кулыуры: Междунар. конф.: Тезисы и материалы. -М., 1993. С. 151-157. ,

165. Чаунина Н.В. Жанровое своеобразие лирики Анны Ахматовой: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Владивосток, 2003. - 20 с.

166. Чуковская Л.К. Маршак-редактор // Л.К. Чуковская. В лаборатории редактора. М.: Искусство, 1963. - С. 219-334.

167. Чуковский Н. // Мы знали Евгения Шварца / Сост. 3. Никитина, Л. Рахманов; ред. С. Цимбал. Л.-М.: Искусство, 1966. - С. 24-41.

168. Шайтанов И. «Лодейников»: ассоциативный план сюжета // "И ты причастен был к сознанью моему.": Проблемы творчества Николая Заболоцкого. М., 2005.-С. 27-42.

169. Шатин Ю.В. Цветок на могиле возлюбленной: семантические метаморфозы мотива в русской лирике первой трети XIX века // Литературный процесс и развитие русской культуры XVIII-XX вв.: Тезисы науч. конф. Таллинн, 1985.-С. 17-19.

170. Штейн А. Повесть о том, как возникают сюжеты // Знамя. 1964. - №5. - С. 130-144.I