автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Нравственное становление личности в автобиографической прозе русского Зарубежья

Полный текст автореферата диссертации по теме "Нравственное становление личности в автобиографической прозе русского Зарубежья"

На правах рукописи

АЛЬГАЗО ХАСАН

Нравственное становление личности в автобиографической прозе русского Зарубежья (И.А. Бунин, И.С.Шмелев, Б.К.Зайцсв, А.И.Куприн)

Специальность 10.01.01 —русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филопогических наук

Москва 2006

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы филологического факультета Российского университета дружбы народов.

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

А.С. Карпов

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

А.И. Чагин

кандидат филологических наук, доцент А. А. Коновалов

Ведущая организация: Литературный институт им. А.М.Горького

Защита диссертации состоится 16 июня 2006 года на заседании диссертационного совета Д. 212.203.23 при Российском университете дружбы народов по адресу: г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, д., 6, ауд. 436 в 15 час.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Российского университета дружбы народов по адресу: г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6.

Автореферат разослан 10 мая 2006 года.

Ученый секретарь диссертационного совета доцент

дз-чо

Проблема становления личности - одна из центральных в творчестве писателя. Его представления о мире и человеке находят выражение прежде всего в воссоздании процесса развития внутреннего мира персонажей, поиска ими своего места в окружающей их действительности. Но словам Н.Бердяева, «человек - малая вселенная, микрокосм - вот основная истина познания человека и основная истина, предполагаемая самой возможностью познания. Вселенная может входить в человека, им ассимилироваться, им познаваться и постигаться потому только, что в человеке есть весь состав вселенной, все ее силы и качества, что человек — не дробная часть вселенной, а цельная малая вселенная».1 Так сформулированная концепция личности предстает как философско-эстетическая категория; обращение к ней выводит к выявлению единства взглядов писателя на человека и жизнь в целом, достигаемого в сознательном акте художественного творчества.

Для реализации этой концепции в автобиографической прозе, занимающей все более заметное место в литературе нового времени, характерно обращение писателя к субъективному способу повествования - опорой в этом случае служит собственный внутренний мир автора, его духовный опыт. Но попытка понять себя во времени открывает путь к постижению противоречий действительности: собственный жизненный опыт, претворяясь в художественный образ, наделяет его особой достоверностью и влиятельностью, порождаемой убежденностью читателя в том, что за рассказываемым — подлинная жизнь автора. При том, разумеется, что в автобиографическом повествовании, генетически восходящем к исповеди, между автором и центральным героем возникают сложные отношения: последний является одновременно и повествователем, выступающим от лица авторского Я, и рассказчиком-персонажем, свидетелем, комментатором и т.д. Примечательная особенность такого рода произведений: критическому отношению к миру здесь предпочитается стремление найти путь единения с ним, человек находит себя

' Бердяев Н Смысл творчества Опыт оправдания человека. // Бердяев Н Философия свободы Смысл творчества - М-; 1989. - С. 267. -

РОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА С.-Петербург ОЭ 200¿'акт

не в социуме, а в бытии, обретает не социальные функции, а духовную роль в людском сообществе.

Повышенный интерес к указанному жанру в литературе русской эмиграции обусловлен прежде всего желанием закрепить в сознании читателя стремительно уходящую в прошлое жизнь,2 воспринимаемую как совершенную форму бытия, разрушение которой трагично не только для автора (повествователя), но и для народа в целом. Здесь - объяснение того, почему недавнее прошлое предстает в значительной степени в идеализированном виде: такое его изображение служит цели укрепления духовного самостояния человека. В то же время история души автора позволяет через единичное увидеть особенности эпохи в разных ее ипостасях: жизненной (и даже — бытовой) у И.Шмелева, духовной - у Б.Зайцева, философской - у И.Бунина. Ракурсы, под которыми рассматривается в этом случае действительность и человек, бесконечно разнообразны, определяются комплексами таких проблем как жизнь - смерть, чувство - сознание, человек и мир и др. Важнее всего оказывается при этом вера писателей в высокое предназначение России, порождающая высокое чувство национального самосознания. Общим для эстетической концепции жизни и принадлежащего ей человека у писателей русской эмиграции было глубоко гуманистическое представление о личности, основанное на признании исключительной самоценности человека, богатстве и неповторимости его внутреннего мира. В то же время оказывающийся в центре внимания художников человек органически вписывается в существующий жизненный уклад, в вырабатывавшуюся веками систему нравственных ценностей, в бытийную данность. Только при этом условии возможно восстановление утрачиваемого в условиях послереволюционной эпохи ощущения принадлежности индивидуума человечеству. Ощущение это с обостренной силой передано в творчестве писателей русской эмиграции при

- «Русская эмигрантская литература, - писал М Аршлбэшев, - есть по преимуществу литература мемуаров и человеческих документов» - Арцыбашев М. Записки писателя // Литература русского чару бежья Литология В шести томах. - Т. 2, -М, 1991. - С. 433.

обращении к собственному личному опыту, к автобиографическому материалу: сюжет в этом случае выстраивает жизнь, а она каждым из художников прожита по-своему, наводит на лишь ему принадлежащие размышления, выводы.

Материалом для исследования процесса формирования личности в прозе автобиографического характера писателей первой волны русской эмиграции являются роман И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева» (1927 - 1939), книга И.С.Шмелева «Лето Господне: Праздники - радости - скорби» (1933 - 1948), тетралогия Б.К.Зайцева «Путешествие Глеба» (в ее состав входят романы «Заря», 1937; «Тишина», 1948; «Юность», 1950; «Древо жизни», 1952) и роман А.И.Куприна «Юнкера» (1932). Творчество названных - крупнейших представителей реализма в русской литературе первой трети XX века -писателей, на долю которых выпала эпоха, ознаменованная катастрофическими потрясениями, позволяет понять, что позволяет человеку реализовывать имеющийся у него духовный потенциал и в то же время - раздвигать рамки мира, в котором он живег. Самореализация человека осуществляется благодаря тому, что он не замыкается в очерченном эгоизмом кругу, способен вступать с окружающими - с миром - контакт, что ведет к душевному взаимообогащению, способность испытывать высокое и прекрасное чувство любви, не отягощенное корыстными соображениями, не снижаемое чувственными порывами. Оставляя вне пределов своего внимания сферу социальной жизни, названные писатели столь распространенной в литературе XX века концепции трагического одиночества, на которое осужден человек, противопоставляют убежденность в возможности его преодоления, залогом чего является способность человека найти - в любви, в дружбе, наконец, в творчестве - путь к сердцу другого

Целью исследования является характеристика индивидуальных модификаций личности, представление о которой утверждается И.Буниным, И.Шмелевым, Б.Зайцевым, А.Куприным. Процесс ее становления для каждо! о из названных писателей обусловлен индивидуальным дарованием и собственным жизненным (духовно-биографическим) опытом автора, но еще — обстоятельствами, оказывающими решительное воздействие на

формирование эстетической концепции жизни, позволяющей объединять их имена.

Научная новизна работы определяется усилением интереса к содержанию и процессам формирования человеческой личности в условиях характерного для сегодняшнего времени решительного пересмотра всей системы ценностных ориентации: опыт писателей русского Зарубежья обретает в такое время особую ценность. Освоение его приближает к пониманию того, >

что позволяет человеку сохранить себя в эпоху бурных переломов, к осознанию необходимости хранить верность глубоко гуманистическому представлению о 1

личности, не закрывая при этом перед человеком возможности развиваться, изменяться в соответствии с изменениями, происходящими в окружающей его действит ельности.

Задачи, которые поставлены и решаются при этом:

- объяснить причины, столь частого в литературе русского Зарубежья обращения писателей к автобиографическому жанру;

- выявить сказывающуюся в этом случае общность их эстетических позиций;

- охарактеризовать индивидуальное своеобразие содержания раскрывающейся здесь личности в процессе ее становления;

- исследовать характер взаимоотношений в произведениях указанного жанра автобиографического начала и художественного вымысла;

- подвергнуть анштизу поэтику повествования в такого рода произведениях, где документальность (объективированность) неотделима от субъективности, от выявления художником собственного отношения к изображаемому им.

Методологической основой диссертации является целостно-системный и сравнительно-психологический подходы к изучению материала. Опорой исследования стали работы Ю.Тынянова, Ю.Лотмана, М.Бахтина, В.Хализева, Л.Колобаевой, Н.Лейдермана, труды отечественных философов Н.Бердяева, С.Бул1акова, И. Ильина, С.Франка, а также ученых, изучающих литературу

русской диаспоры В.Агеносова, Н.Струве, А.Соколова, А.Николюкина, О.Михайлова и др.

Творчество писателей, о которых идет у нас речь в нас речь, не раз служило предметом исследования в диссертационных работах; это относится в особенности к И.Бунину и И.Шмелеву. Перечисление их заняло бы слишком много места - упомянем лишь о некоторых из них, где в большей или меньшей степени затрагивается проблема, оказывающаяся в центре внимания в нашей диссертации. Самой серьезной из этих работ является докторская диссертация Л.Бронской «Концепция личности в автобиографической прозе русского Зарубежья (первая половина XX века): И.С.Шмелев, Б.К.Зайцев, М.А.Осоргин» (Ставрополь, 2001). Среди кандидатских диссертаций можно выделить следующие: В.Конорева «Жанр романа в творческом наследии Б.К.Зайцева» Владивосток, 2001), И.Полуэктова «Лирический компонент прозы Б.К.Зайцева (Воронеж, 2000), Ри Чжон Хи «Проблема памяти в творчестве И.А.Бунина» (М., 1999), Чой Чжин Хи «Роман И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева»: проблема жанра» (М., 1999), Э.Чумакевич «Духовно-нравственное становление личности героя ь дилогии Й.С.Шмелева «Богомолье» и «Лето Господне» (М., 1994). Как убеждает уже тематика названных исследований, избранный в настоящей работе аспект изучения, если и привлекает внимание их авторов, то лишь в качестве периферийного, затрагиваемого попутно, а не комплексно.

Научно-практическая значимость работы обусловлена возможностью использования содержащихся здесь наблюдений и выводов при изучении литературного процесса XX века, преподавании истории русской литературы (и прежде всего — литературы русского Зарубежья) в вузе и школе в рамках общих и специальных курсов и семинаров.

Основные положения диссертации нашли отражение в опубликованных статьях (список - в конце работы).

Структура диссертации обусловлена поставленными задачами и предметом исследования: она состоит из введения, пяти глав и заключения, где

подводятся итоги работы, а также библиографического списка. Объем диссертации 194 страницы, библиография включает в себя 160 наименований.

Основное содержание работы Во введении обосновывается тема диссертации, ее актуальность и научная новизна, методологическая база исследования, характеризуется степень разработки проблемы, сформулированы цели и задачи работы.

В первой главе «Продолжение и обновление традиций» речь идет об освоении И.Буниным, И.Шмелевым, Б.Зайцевым и А.Куприным традиций русской классической литературы. Общим для названных писателей была убежденность в высоком предназначении человека, беспощадно трезвый взгляд на жизнь, на народное бытие и вместе с тем — убежденность в способности человека противостоять силе давящих его обстоятельств. О нужде в героическом писал не только Горький. А.Куприн говорил в 1913 году: «Меня влечет к героическим сюжетам. Нужно писать не о том, как люди обнищали духом и опошлили, а о торжестве человека, о силе и власти его».3 Обнаруживается это преимущественно не в социальной сфере, а при воссоздании доброты, душевного тепла, незаурядного мужества, нравственной стойкости, глубокой духовности натуры, свойственных персонажам И.Бунина, Б.Зайцева, И Шмелева: писатели, усвоившие заветы своих великих учителей — и прежде всего Л.Толстого и Л.Чехова, - не могли согласиться с весьма распространенным в эпоху, что пришлась на их долю, убеждением в коренной порче человеческого характера.

В литературе, наследующей и продолжающей традиции русского реализма, утверждается представление о родственной человеку, единокровной ему мировой жизни, о «мировой душе. Это свойственно И.Шмелеву, в сочинениях которого в облике повседневности в мелочах быта обнаруживается высокий бытийный смысл; Б.Зайцев, ни в чем не нарушая правды жизни, выходит к осознанию ее целостности.4

3 См . Фрид С У А.И.Куприна //Биржевые ведомости - 1913.-21 сентября.

* «Зайдев - и человек и мир, слитое в единой жтни» - писал Ю. Айхенвальд. - Айхеивальд Ю. Борис Зайцев // Зайцев Б Собр соч Улица евт-ого Николая, - М, 1999 - С. 502

Пути поисков субстанциональной истины в творчестве названных писателей были сходными в главном и вместе с тем - глубоко индивидуальными. Разным было, например, отношение к исторической истине. У И.Бунина сложно переплетаются пристрастие к вечному и привязанность к временному, отчуждение от истории и захваченность ее потоком. У А.Куприна ослабевает вера в исторический прогресс, все более утверждается мысль о непостижимой сложности России.

В условиях, характеризующих эпоху глобальных по своей масштабности сдвигов, не утеряна антропологическая тенденция, которая является неотъемлемой чертой русского реализма XIX века. Человек всегда был в центре внимания литературы, но теперь убежденность в его самоценности требовала новых доказательств. Вслед за Л.Толстым и Ф.Достоевским с их страстными поисками универсальных решений проблемы бытия и человека И.Бунин и И.Шмелев, Б.Зайцев и А.Куприн утверждают органическую связь индивидуального с универсальным, лежащим в основании личности, в которой эгоистическое уступает место всечеловеческому. При этом оказавшиеся в вынужденной эмиграции русские писатели сознательно ориентируются на реализм классического типа, не выходя за рамки правдоподобия, но - стремясь к художественному познанию первооснов бытия и психологической сущности личности. В сущности, и созданные на автобиографическом материале произведения представляют собой не только рассказ об одной жизни, но - о жизни человека, формирующегося и живущего в условиях XX века.

Русская литература в ее лучших образцах всегда была философична, расширяя не только пространственно-временные, но и онтологические рамки изображаемого мира. И писатели, принадлежащие новой эпохе, в которой столь явственно обнаруживает себя тенденция к разрушению личности, болезненно переживающей ситуацию отчуждения от мира, противопоставляют этому идею «всесветного единения» (Вяч. Иванов), находящую осуществление в изобра жении жизни, какой она была и должна быть: реальное и идеальное

соединяются в таком случае органически, художники работают на границе быта и бытия, мига и вечности. Мгновения человеческой жизни невозвратно и для Алексея Арсеньева у И.Бунина, и для Глеба у Б.Зайцева, а ее бесценность обусловлена тем, что она единственна и неповторима. Для обретения всеобъемлющего, полноценного представления о действительности автор погружается (тут уместно напомнить об автобиографической трилогии Л.Толстого) в сознание героя, наделенного поэтическим мироощущением: эпическая экстенсивность описания в этом случае соединяется с лирической недоговоренностью.

О продолжении традиций в творчестве исследуемых нами писателей свидетельствует и свойственное им - хотя и проявляющееся в разной мере и в разных формах - живописное мастерство, сказывающееся в создании зрительных и слуховых впечатлений и связанных с этим переживаний. Но еще -в предпочтении слову внутренне убедительному (М.Бахтин), обращенному к читателю с целью активизации его сознания.

Как и в русской классике, в творчестве писателей-реалистов новою поколения изображение всецело подчинено раскрытию человеческой судьбы. Но она в новую эпоху складывается иначе, нежели это было в XIX пеке, драматизм ее объясняется резкими разломами в жизни тех, кому довелось жить в эпоху войн и революций. Острота такой ситуации усиливается и тем, что в каждом и з персонажей девятнадцатый век обьединен с двадцатым, человек, сформировавшийся в иной по времени и содержанию эпохе, с человеком, выросшим в условиях европейской духовной жизни 20 - 30-х годов нового века. Осознающие трагизм положения человека в XX веке писатели пытаются преодолеть его обращением к духовной жизни, к памяти, поэтизацией быта. И потому-то, продолжая реалистические традиции русской литературы, выходят к экзистенциальной проблематике, столь мощно представленной в литературе XX века, активно вписываясь в мировой литературный процесс.

Во второй главе «Процесс духовного возмужания: «Жишь Арсеньева» И.Бунина» в центре внимания - своеобразие пути духовного обогащения

человека, чьи контакты с миром, с людьми все более расширяются, а в результате преодолевается одиночество, возникает возможность самоосуществления. Но обращение к внутреннему духовному миру человека служило для И.Бунина основанием эстетического освоения процесса движения времени и своего места в нем: стоящий в центре упомянутого романа персонаж оказывается предметом анализа и самоанализа, и это особенно очевидно, когда в нем пробуждается, осознается им самим творческое начало, реализация которого с необходимостью выводит его носителя к общечеловеческим проблемам.

Для оказавшегося в эмиграции писателя обращение к прошлому диктуется необходимостью закрепления собственной верности исходным жизненным принципам. Возможность такого «двойного зрения» обусловлена воспроизведением не только событий (коллизий, ситуаций) собственной жизни, но и памятью чувства, сохранившей тогдашние переживания психсшо! ические реакции.

Основой и созидающей силой в формировании человеческий личности является в «Жизни Арсеньева» семья: здесь закладываются основания человеческой души, возникает чувство родства - первоначальное, естественное выражение тех отношений, которые складываются между людьми, составляющими социум.

Для человека, каким предстает он у И.Бунина, чрезвычайно существенно очень рано приходящее к нему осознание таких понятий, как время и вечность, преодоление времени памятью, освобождающей от страха перед смертью: благодаря памяти собственное существование для Арсеньева вписывается в огромный круг жизни, населенной людьми. Лежащий в основании романа сюжет объективации героя определяет содержание личности, взаимоотноитения человека и мира в их многоаспектное™, процесс выявления его творческих способностей, восприятие мира природы, в основе которого лежит представление о тргтически-пянтеистичсской спаянности отдельного человеческого Я с безбрежным океаном окружающей действшельносги. При

этом характер и судьба человека у И.Бунина обусловливается судьбами окружающих его людей и самой исторической атмосферой времени. Бесприютность, социальная неопределенность характеризует Арссньева, в этом и состоит значение его образа - человека, входящего в трагически неустроенный мир, прежняя устойчивость которого стремительно разрушается. Верность своему призванию оказывается для героя романа И.Бунина единственно возможной формой ее восстановления - формой самореализации, обусловливая направление и характер процесса духовного возмужания, обогащения личности.

В третьей главе «Формирование «соборной личности»: '<Лето Господне» И.Шмелева» речь идет о книге И.Шмелева, в центре ко юрой - мир цельный, основывающийся на идее соборности. Личность главного героя единично-индивидуальна, гогда как выведенная здесь народная масса многолика, но они взаимосвязаны, взаимодополняемы. Добро и свет наполняют эту жизнь, смысл и содержание ее определяется верностью православию, и это оказывает решающее воздействие на формирование семилетнего героя книги, воспринимающего веру в Него как блашдатную, как путь к радости души.

Важнейшее значение в процессе формирования личности в книге И.Шмелева играет среда, которая воспринимается ее героем как единственно возможная для него сфера сущес1вования. Он не отделяет себя от нее, не озабочен необходимостью отдельного самоосуществления, предстает как частица, плоть от плоти населенного людьми мира: сформулированное В.Соловьевым понятие всеединства мира буквально реализуется здесь, воспринимается как идеал общественного бытия. Жизнь, которой живет герой книги, может быть определена как природная и вместе с тем в высшей степени одухотворенная, быт и бытие выступают в единстве, за каждой бытовой деталью предстает то, что может быть осмыслено лишь в категориях, связываемых с вечностью.

А.С.Хомяковым было впервые сформулировано понятие «соборности», с которым связывается представление о «единстве по благодати Божией, а

не по человеческому установлению».5 Соборность не подавляет в человеке индивидуальное начало, а служит выявлению чувства его единения с другими, восприятию единичного существования как звена в бесконечной цепи развития. Отсюда и своеобразие хронотопа в книге И.Шмелева. Для ее маленького героя вполне освоенным пространством является родной дом и двор, но он не чувствует себя чужим и за их пределами, потому что всякий раз оказывается среди любящих его людей, в них находит опору для себя. В мире, открывающемся здесь, все освящено именем Божьим и потому этот мир воспринимается как свой - не возникает ощущение суженности сферы изображения. История присутствует здесь не в форме рассказа о событиях, остающихся вне поля зрения и понимания героя, а в непонятных еще ему самому ощущениях, прозрениях, как это было, когда Ваня проезжает Кремль. Весомой оказывается и категория памяти, радостной и минорной для оказавшегося в эмиграции русского писателя: лирическая проникновенность соединяется при этом с чувством горечи, единственное спасение от которой -неизбывная любовь к родине.

Представление о соборной личности возникает у И.Шмелева на вполне реальной основе: его герой привязан сердцем к родному городу, поражающему величием и красотой. Опорным словом в повествовании является дом и связываемые с ним устойчивые мифологемы Семья, отец и мать, дорога. Дом — внутренняя среда, где начинается процесс самоопределения героя, затем этот топос сменяется другим - городом: рамки открывающейся взору действительности все расширяются. Жизнь предстает как созидательная духовная деятельность человека на пути познания Бога, Божьей истины, потому-то она лишена того, что называется мирской суетой с ее корыстными интересами и заботами. В этой атмосфере воспитывается человек, которым благочестие и молитвенное благомыслие воспринимается как естественное начало жизни, обнаруживающее себя в повседневности. Могучей силой в нравственном становлении личности является и обнаруживающая себя в книге

5 Хомяков Л. Поли собр соч.-Т2 - Прага, 1867 - С. 217

языковая стихия и прежде всего - в приобщении ее героя к национальным истокам: в языке находит выражение суть национального характера.

В четвертой главе «Путь приближения к Истине»: «Путешествие Глеба» Б.Зайцева» материалом исследования является тетралогия Б.Зайцева, в состав которой входят романы «Заря» (1937), «Тишина» (1948), «Юность» (1950) и «Древо жизни» (1953). Для эстетической концепции жизни у Б.Зайцева чрезвычайно важна способность человека прозревать в обычном проявления «неведомых небесных изменений». Целью «путешествия» Глеба по жизни и является преодоление полосы, лежащей между жизнью земной и вечной, и это -процесс осмысленный. Важнейшим является здесь постепенно осознаваемое чувство своей принадлежности к России: к земле, населенной родными людьми, к государству, объединяющему их в единое целое. На этой основе рождается у героя тетралогии стремление к утверждению красоты, силы жизни, в которой координаты природные неотделимы от исторических, убежденность в том, что исконное в человеке обнаруживается не в битвах и столкновениях, а в исполнении им своих собственно человеческих обязанностей.

Личностное начало в человеке у Б.Зайцева возникает и развивается по мере того, как он осознанно выходит к вере, к осознанию своего кровного родства с Божьим миром; только тогда открывающиеся взору приметы окружающей действительности позволяют ощутить космическую его (мира) масштабность, а это, в свою очередь, дает представление о масштабности человеческой души. Здесь источник ничем не замутненной радости жизни, которая никогда не оставляет героя тетралогии.

Для Б.Зайцева именно благодаря вере в бытовом поведении и облике человека обнаруживается его личностное бытие, чувственное не противоречит рациональному, земное, временное воспринимается лишь как переход к неземному, вечному. И ощущается это особенно отчетливо, когда приходит пора жестоких испытаний: итогом «путешествия» оказывается для героя тетралогии согласие с Божьей волей, а стало быть, с самим собой. И это свидетельствует не об отрешенности от происходящего в мире: человек у

Б.Зайцева предпочитает социальной борьбе служение своему собственно человеческому призванию, озабочен не необходимостью переустройства окружающего мира, а исполнением заветов, лежащих в основании учения Христа. Не желание вступить в спор с миром руководит Глебом, но стремление способствовать - и, прежде всего своим творчеством - просветлению человеческой души. Человек у Б.Зайцева погружен в жизнь с ее радостями и горестями, соприроден всему живому и потому может ощутить счастье своего личностного бытия. Прочность этому счастью жить дает вера, открывающая к возможность выхода к вечному — глубинному, внеличностному - смыслу земного

бытия.

Рассказом о «путешествии» героя своей автобиографической тетралогии по жизни писатель стремится утвердить собственное представление о духовном содержании личности: память играет здесь роль «воскрешающей силы» (Н.Бердяев), способствует укреплению нравственных основ человеческой жизни, сформулированных в Священном Писании. Главным для человека становится в этом случае выход к миру, осуществляемый не благодаря участию в социальной борьбе, а - на пути к Свету, к Истине. Так закрепляется столь важная для писателя мысль о бытийном смысле жизни, об устойчивости издавна существующих нравственных норм, верность которым лежит в основании истинно гуманистических идеалов.

В пятой главе «Путь к себе: роман А.Куприна «Юнкера» анализируется процесс освобождения человека от власти жесткой -казарменной - обстановки, в условиях которой находится герой произведения,

ь

преодоления им сложившихся здесь традиций, осознания подлинного содержания природы и сущности человека. И если герою романа еще может казаться, что он живет в соответствии лишь с ему принадлежащими этическими принципами, то для писателя ценность последних — а стало быть, и ценность формирующейся на их основе личности - определяется в координатах, выработанных в процессе духовной жизни человечества. Чтение, а затем и проба сил в стихах и прозе для юнкера Александрова - не попытка уйти от

грубой реальности в сотворенный его воображением мир, а способ преодоления этой реальности, ее бездуховности.

Самоутверждение является для героя романа А.Куприна важнейшей из стоящих перед ним задач. Это - глубоко индивидуальная черта характера, но вместе с тем - позволяющая объяснить возможность самостояния человека даже в казарменных условиях: так идет процесс становления самостоятельности личности, реализуется способность человека сопротивляться тяжкому гнету обстоятельств. Герою романа А.Куприна намного тяжелее, чем героям произведений И.Бунина, И.Шмелева, Б.Зайцева: '<

он слишком рано вырван из круга семейственных отношений, воспитывающих чувство любви и взаимопонимания, вброшен в казарменную жизнь, исключающую всякие проявления естественных человеческих чувств, подменяемых принадлежностью к военной касте. В жизни семьи, достойной называться благочестивой, исходными являются христианские начала; юнкером Александровым они не воспринимаются как основание духовной жизни человека. Но примечательно, что глубокий след в его сознании оставляет священник о. Михаил: в общении с ним на юношу оказывает воздействие слово человеческое, но оно является наиболее доступной формой выражения Слова Божьего.

Основным для понимания концепции человека у А.Куприна является слово свобода: она относится к числу природных свойств индивидуума как «категории натуралистически-биологической» (Н.Бердяев). К осознанию этого герой романа приходш не сразу: вначале жажда освободиться от — до жестокости

X

неумных - проявлений власти диктуется у него не свободой, а волей, которая, как верно замечено Г.Федотовым, «всегда для себя», и лишь позже он поймет, что свобода достигается лишь на пути духовного обогащения, преодоления изначального одиночества. Здесь как чрезвычайно важные свойства человека воспринимаются его способность дружить, испытывать счастье любви, которая, как писал В.Соловьев, «важна не как одно из наших чувств, а как перенесение всего нашего жизненного интереса из себя в другое...». С еще

большей отчетливостью процесс возмужания личности обнаруживается в пробуждении в герое романа творческого начала, в котором наиболее полно реализуется его духовная самостоятельность. Автор романа превыше всего ценит в своем герое - в человеке - возможность чувствовать себя в мире не объектом приложения каких бы то ни было сил, но подлинно - субъектом, творцом, создающим новую действительность. И в этом находит выражение его настоящая сила. Как сказано Н.Бердяевым, «творчество по существу есть выход, исход, победа». Способность к творчеству, по А.Куприну, заключается более всего в умении осмысливать увиденное, пережитое самим автором, отсюда несомненная достоверность повествования, в котором выявлено стремление выйти к утверждению лежащих в основании человеческой жизни истинам.

Изображенный в романе А.Куприна процесс духовного возмужания его героя позволяет говорить о высоте гуманистических идеалов писателя, о своеобразии его концепции личности, для которой характерны внутренняя сила, благородство помыслов, творческое начало - все то, что позволяет юнкеру Александрову найти именно ему принадлежащее место в жизни.

В Заключении подводятся итоги исследования, намечаются перспективы работы над заявленной темой диссертации проблемой.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Альгазо X. Своеобразие стиля рассказов И.А.Бунина. // Опыты: Сборник научных статей аспирантов и студентов. Вып. 2. - М.: Изд-во РУДН, 2004. -С. 8 - 21.

2. Альгазо X. Человек и мир в прозе И.А.Бунина 1913 - 1916 гг. // Опыты: Сборник научных статей аспирантов и студентов. Вып. 2. - М.: Изд-во РУДН, 2004.- С. 21 -33.

3. Альгазо X. Процесс становления личности в тетралогии Б.Зайцева Путешествие Глеба. // Личность в межкультурном пространстве: Материалы межвузовской научной конференции. (18 - 19 августа 2005 г., Москва, РУДН) - М.: Изд - во РУДН, 2005. - С. 4 - 7.

4. Альгазо X. Процесс формирования личности в прозе И.Шмелева. // Личность в межкультурном пространстве: Материалы межвузовской научной конференции. (18 — 19 августа 2005 г, Москва, РУДН) - М.: Изд - во РУДН, 2005.-С. 7-10.

Альгазо Хасан

Нравственное становление личности в автобиографической прозе русского Зарубежья (И.А. Бунин, И.С. Шмелев, Б.К. Зайцев, А.И. Куприн)

В диссертации исследуется процесс нравственного становления личности в автобиографической прозе писателей русского Зарубежья И.А.Бунина, И.А.Шмелева, Б.К.Зайцева и А.И.Куприна. Характеристику получают как индивидуальные особенности дарования названных художников, каждый из которых обладал собственным личным опытом, миропониманием, поставленными перед собой целями, так и объединявшее их стремление рассказать о пути человека к миру, убежденность в существовании веками складывавшейся системы нравственных ценностей, несущих в себе бытийс!венный смысл. Центральной при этом оказывается мысль о России: собственная судьба воспринимается как неотделимая от ее судьбы, вызывая ощущение исторической преемственности и неисчерпаемости жизни, развивающейся по собственным, а не навязываемым кем-то законам.

Algazo Hasan

Virtuous standing of a personality in autobiographical works of the 'so-called' "Russian Zarubegeye" (I.Bainin, I. Shmelev, B. Zaytsev, A. Kuprin)

The thesis deals with the process of virtuous standing of a personality in autobiographical works of the 'so-called' "Russian Zarubegeye" (I. Bunin, I. Shmelev, B. Zaytsev, A. Kuprin). The individual peculiarities, private experience of the writers, their aim to tell about the way of a man to the peace, about the system of virtuous things are characterized in the thesis. The central thought is about Russia. The own destiny takes into consideration as only in alliance with the destiny of Russia which is special.

Отпечатано в ООО «0ргсервис-2000» Подписано в печать

<26 ОУ¿Обобьем п.л.

Формат 60x90/16. Тираж Ю0 экз. Заказ № 2.6/04 'ЗТ. 115419, Москва, Орджоникидзе, 3

974»

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Альгазо Хасан

Введение.1 —

Глава 1. Продолжение и обновление традиций.24 —

Глава 2. Процесс духовного возмужания:

Жизнь Арсеньева» И.А,Бунина.56 —

Глава 3. Формирование «соборной личности»:

Лето Господне» И.ф.Шмелева. 98 —

Глава 4. «Путь приближения к Истине»:

Путешествие Глеба» Б.К.Зайцева.130 —

Глава 5. Путь к себе: роман А.И.Куприна

Юнкер».154—

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Альгазо Хасан

Проблема становления личности — одна из центральных в творчестве писателя. Его представления о мире и человеке находят выражение прежде всего в воссоздании процесса развития внутреннего мира персонажей, поиска ими своего места в окружающей их действительности. Существенно при этом, каковы ценностные ориентиры, обусловливающие указанный процесс, определяющие формирование человеческой личности. Ее концепция так сформулирована Н.Бердяевым: «Человек — малая вселенная, микрокосм — вот основная истина познания человека и основная истина, предполагаемая самой возможностью познания. Вселенная может входить в человека, им ассимилироваться и постигаться потому только, что в человеке есть весь состав вселенной, все ее силы и качества, что человек — не дробная часть вселенной, а цельная малая вселенная»1. Концепция личности, таким образом, предстает как философско-эстетическая категория; обращение к ней выводит к выявлению единства взглядов писателя на человека и жизнь в целом, достигаемого в сознательном акте художественного творчества. Она (концепция личности) реализуется как в высказываниях художника о действительности, в оценке ее и принадлежащего ей человека, так и в создании образа мира, в котором этот человек живет. Сам человек воспринимается и воссоздается как часть целостного бытия, принадлежит своей эпохе, получая в творчестве писателя завершенную оценку. На это указывал М.Бахтин, утверждавший, что «человек - организующий формально-содержательный центр художественного видения. Мир художественного видения есть мир организованный, упорядоченный и завершенный. вокруг данного человека как его ценностное окружение. эта ценностная организация и уплотнение мира вокруг человека создает его эстетическую реальность»2.

Разумеется, собственно процесс становления личности может быть воссоздан преимущественно в рамках больших эпических форм. Особое место в этом случае занимает роман, открывающий возможность наиболее полно реализовать представления художника о взаимоотношениях человека и мира, подвергнуть эстетическому анализу как индивидуальное своеобразие личности, так и содержание (характер) исторически обусловленного воздействия на нее действительности, равно как и ее (личности) участие в происходящих в окружающей жизни процессах. Как верно отмечено Н.Рымарем, «роман разрабатывает проблему человека в его отношениях с самим собой и миром в целом как проблему личности в ее взаимоотношениях с обществом.»3.

Упомянув (и этим ограничившись) об удивительном многообразии форм, которыми представлен роман в мировой литературе, отметим особо следующее обстоятельство. Повествование в романе, как и в прозе в целом, может выступать как объективированное: его достоинства в этом случае обусловливаются прежде всего спо

1 Бердяев П. Смысл творчества. Опыт оправдания человека. // Бердяев Н. Философия свободы. Смысл творчества. — М.: 1989. — С. 267.

2 Бахтин М. Эстетика словесного творчества. — М.: 1979. — С. 162 - 163.

3 Рымарь Н. Введение в теорию романа. — Воронеж: 1989. — С. 60. собностыо автора убедить читателя в достоверности изображения. Наряду с этим существует другой способ повествования: оно ведется от первого лица, что вызывает ощущение доподлинности текста: здесь рассказывается о пережитом самим повествователем, воспроизводятся его собственные мысли и переживания. Существенно, что при этом внимание привлекается преимущественно к мироощущению, а не миропониманию повествователя, события внешнего мира предстают не столько в описаниях, сколько через призму мыслей и чувств о них; они могут быть сами по себе незначительны, но всякий раз важны для раскрытия глубоко человечной истины существования.

Преимущественно этот — от первого лица — способ повествования избирается авторами произведений, выстроенных на автобиографической основе. Напомнив о традициях такой прозы, восходящих к «Исповеди» Августина и «Истории моих бедствий» Абеляра, заметим, что в двадцатом веке такого рода произведения занимают в литературе все более заметное место. Объясняется это как особенностями эпохи великих потрясений, так и специфическими особенностями указанного жанрового образования, открывающего возможность взглянуть на эту эпоху через призму собственного Я, смещая акцент с фактичности и истинности на авторскую психологию. Значимость автобиографического повествования обусловливается прежде всего значительностью стоящей в его центре личности, богатством индивидуального внутреннего мира героя: его способом мышления и взгляда па явления действительности, интенсивностью личностного переживания событий. Опорой при этом служит собственный внутренний мир автора, его духовный опыт. Но попытка попять себя во времени открывает путь к постижению противоречий реальности: собственный жизненный опыт, претворяясь в художественный опыт, наделяет его особой достоверностью и влиятельностью, порождаемой убежденностью читателя в том, что за рассказываемым — подлинная жизнь автора. При том, разумеется, что, генетически восходя к исповеди, автобиографическое повествование обладает собственной жанровой специфичностью: между автором и центральным героем (даже если повествование ведется от первого лица) возникают сложные отношения — повествователь является одновременно автором и рассказчиком — персонажем, свидетелем, комментатором и т.д. Авторское Я выступает в тексте как действующее лицо и вместе с тем как ракурс видения мира. К тому же между автором и автобиографическим героем существует вполне определенная временная дистанция, все более ощутимая по мере его (героя) роста, происходящего в условиях расширения рамок мира, в котором он существует и самоопределяется. Важно и другое: в автобиографическом повествовании — ив этом его специфичность — столь свойственное прозе, обладающей другими жанровыми параметрами, критическое отношение к миру сменяется стремлением найти путь к единению с ним, человек находит себя не в социуме, а в бытии, обретает не социальные функции, а духовную роль в людском сообществе. Важнейшей при этом является тема становления личности.

Она особенно обостряется в двадцатом веке, в условиях, все более угрожающих праву человека на индивидуальное существование, на самовыражение и самораскрытие. Это более всего сказывается в литературе социалистического реализма. В частности, в принципиально новом виде предстает здесь традиционный роман воспитания: развитие стоящего в его центре характера однолинейно, человек обретает значимость, возможность развития и духовного обогащения лишь при условии его участия в революционном преобразовании мира, всецело подчиняя свое существование реализации идеи переустройства мира на началах социальной справедливости.

Обращение к собственной биографии (при неизбежном использовании в этом случае вымысла) должно вызвать у читателя эффект встречи с доподлинно существующим, точнее — существовавшим. Художественная проза на автобиографическом основании в значительной степени воспринимается — что принципиально важно — как документальная. Как отмечено Л.Гинзбург, у искусственной и натуральной модели личности есть свои, незаменимые способы воздействия. «В сфере художественного вымысла образ возникает в движении от идеи к выражающему ее единичному, в литературе документальной — от данного единичного и конкретного к обобщенной мысли. Это разные способы обобщения и познания и тем самым разные типы построения художественной символики. Вымысел, отправляясь от опыта, создает «вторую действительность», документальная литература несет читателю двойное познание и раздваивающуюся эмоцию, потому что существует никаким искусством не возместимое переживание подлинности жизненного события. В документальной литературе художественный символ как бы содержит независимое знание читателя о предмете изображения. В соизмерении, в неполном совмещении двух планов — плана жизненного опыта и плана его эстетического истолкования — особая динамика документальной литературы»4.

Выстроенное на автобиографической основе художественное произведение, собственно говоря, не является документальным, вымысел играет здесь существенную — более или менее значительную — роль. И однако же оно принципиально претендует на достоверность: именно этим не в последнюю очередь и обусловлен характер его воздействия на читателя. Оставаясь художественным, а стало быть, не во всем строго соответствуя воспроизводимой здесь действительности, — такое повествование воспринимается как документально (автобиографически) подтверждаемое: художественная реальность здесь возникает на основе не вымысла, а конкретных фактов личной биографии. Такое произведение неизбежно прочитывается как, с одной стороны, исторический мемуар, а с другой — как человеческий документ. Этим объясняется повышенный интерес к указанной жанровой разновидности в литературе эмиграции, обусловленный более всего желанием закрепить в сознании читателя стремительно уходящую в прошлое жизнь. Но, закрепляемое памятью, это прошлое преображается, воспринимается — разумеется, субъективно, через призму своего индивидуального существования — как наиболее существенная форма бытия, разрушение которой трагично не только для автора (повествователя), но и для народа в целом. Рассказ о собственной жизни в таком случае неизбежно наводит на размышления о смысле бытия, о прошлом и будущем, о жизни и смерти. А главное — если говорить об эмигрантской литературе — о России: ее назначении в истории, ее судьбе, путях ее развития. Необходимость обращения к собственному жизненному опыту у оказавшихся в эмиграции русских писателей все острее ощущается по мере того, как отдаляется во времени та жизнь, которая так дорога им, которой они были взращены. Отсюда — свойственная таким произведениям повышенная эмоциональность тона: прошлое воспринимается как идеальная форма существования. Представление о нем так было сформулировано в 1924 году И.Буниным в программной речи: «Миссия

4 Гинзбург Л. О литературном герое. — Л.: 1999. — С. 8 - 9. русской эмиграции»: «Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом, населенный огромным и во всех смыслах могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освященный богопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культом и культурою»5. Прав был Б.Зайцев, сказавший в 1938 году: «Многое видишь теперь о Родине по-иному, . сильней ощущаешь связь истории, связь поколений и строительства и внутреннее их духовное, ярко светящееся, отливающее разными оттенками, но в существе своем все то же, лишь вековым путем движущееся: свое, родное». Завершается же это проникновенное «Слово о Родине» словами: «Для русского человека есть Россия, духовное существо, мать, святыня, которой мы поклоняемся и которую никому не уступим»6.

Здесь — объяснение того, почему недавнее прошлое обретает в произведениях писателей русской эмиграции характер едва ли не идеального бытия. Присущая сочинениям автобиографического характера правда личного опыта обусловливает индивидуальное своеобразие и стоящего в центре сюжета персонажа, и открывающегося его взору мира. В то же время история души автора позволяет через единичное увидеть особенности времени в разных его ипостасях: жизненном (и даже — бытовом) у И.Шмелева, духовном — у Б.Зайцева, философском — у И.Бунина. А обращение к прошлому, в свою очередь, служило цели укрепления духовного самостояния человека, что было особенно важно для тех, кто оказался в эмиграции. И если для Б.Зайцева ощущение связи времен вырастало па общегуманистическом основании, то у И.Шмелева —

5 Бунин И. Миссия русской эмиграции. // Бунин И. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. — М.: 1990, — С. 552.

6 Зайцев Б. Слопо о Родине. // Русская идея: В кругу писателей и мыслителей русского Зарубежья. В двух томах. — Т. 1. — М.: 1994. — С. 382, 385. на основании национально-российском, а у А.Куприна основополагающие в жизни человека понятия добра, правды, красоты были свойственны лишь близким к природе людям.

Стоит повторить: обращение художника к автобиографическому материалу способствует появлению у читателя ощущения достоверности изображаемой в произведении жизни и выведенных здесь персонажей, что отнюдь не исключает масштабности открывающегося здесь мира. Об этом — применительно к творчеству И.Бунина — сказано Ю.Мальцевым: от констатации психологических процессов писатель выходит к обобщениям, «сводящим эти внутренние душевные процессы к единому, неиндивидуализиро-ванному процессу универсального субъекта»7

Специфической особенностью такого рода сочинений является преимущественное внимание их авторов к процессам, происходящим в духовной жизни и прежде всего — духовной жизни центрального персонажа, часто принимающего на себя функции повествователя. Неизбежным оказывается при этом усиление в структуре произведения субъективного —иными словами, лирического — начала. На уровне субъекта рассказывания обретают символическое значение реалистические подробности как окружающего, так и внутреннего мира персонажей, поскольку они связываются с его субъективным миропониманием. Такая субъективность может быть скрытой (у Б.Зайцева и А.Куприна), но чаще — открыто выявлена, обнаруживает себя в экспрессивности повествования (у И.Бунина и И.Шмелева). Лиризм находит здесь выражение прежде всего на стилевом уровне: интерес к внутреннему миру человека отзывается ориентацией на план героя, его сознание и язык. Субъективная позиция главного героя является «нравственным центром произведения, средоточием всех оценок, неоспоримым представителем нравственной правды»8.

И в автобиографическом повествовании бесконечно многообразны ракурсы, под которыми рассматривается — и воспроизводится — действительность и человек. Пожалуй, самый объемный в этом случае комплекс проблем, привлекающий художника, это «жизнь — смерть». В жизни привлекает ее полнота, даруемые ею радости, бесконечная динамичность; смерть воспринимается как вечная загадка, момент перехода к тягостному покою — ощущение этого лишь обостряет (прежде всего у И.Бунина) желание жить полной жизнью, впитывая в себя каждое ее мгновение. Другой важный комплекс может быть определен как «чувство — сознание». В основании чувства --память, ощущение счастья, душевного покоя, тогда как сознание связывается с возможностью познания окружающего мира, нередко находит выражение в рефлексии, желании понять и объяснить происходящее и себя -самого, смысл и цель своего собственного существования, связывается со способностью к душевной работе.

А эта работа — и процесс становления личности, обусловливающий смысл и содержание произведения, — в автобиографической прозе обретает особый характер. Определяющей здесь является личностная установка писателя на восприятие действительности, требующая внимания, в первую очередь, к психологии художественного творчества: сознательные и бессознательные психологические процессы получают отражение в художественной фантазии, давая вторую жизнь мыслям, чувствам, впечатлениям художника. При воплощении внутреннего мира центрального персонажа

7 Мальцев Ю. Бунин: 1870— 1953. — Посев. — 1994.— С. 317. художник имеет дело со своеобразной интеграцией черт своего сознания с мироощущением в целом, благодаря чему перед человеком открывается возможность, живя в мире, способствовать его обогащению плодами своего творческого труда. Процесс формирования личности в такого рода произведениях обусловливается прежде всего стремлением, уловив, воспроизвести -момент пробуждения в герое творческого начала, которое и фокусирует в себе начало личностное: сохранившееся в памяти входит в произведение именно потому, что оказывается важным в рассказе о человеке. Начинается этот рассказ, естественно, с обращения к детству. Но дело тут не только в хронологии: детство — время первого (и это особенно существенно) проявления этического и эстетического самосознания героя и важно, что в эту пору своей жизни он тяготеет к четким моральным постулатам, пытается создать в своем воображении гармоническую картину мира. Далее идет все более усложняющийся процесс интеллектуального обобщения первоначальных жизненных впечатлений, обусловленный стремлением к осмыслению мира и своего места в нем.

Особое значение обретает обращение к этой тематике и проблематике для литературы русской эмиграции, испытывающей состояние реальной и метафизической бездомности. Рассказывая о пробуждении в герое своего повествования творческого дара, об освоении им духовного опыта нации, приумножении им ее духовного богатства, авторы произведений на автобиографической основе активно утверждают незыблемость идеалов, устоев жизни, порушенных в пореволюционной России. Потому-то, как писал

8 Рымарь Н. Современный западный роман: Проблемы эпической и лирической формы. — Воронеж: 1978, —С. 96.

М.Арцыбашев, «русская эмигрантская литература есть по преимуществу литература мемуаров и человеческих документов»9.

Важнее всего оказывается при этом вера в ее (России) высокое предназначение, основанием которой является память. Естественно, прошлое в каждом из писателей оставило свой след, но едва ли не всех их объединяет высокое чувство национального самосознания, русская идея. Понятие обязано своим появлением ФлоДостоевскому и подробно разработано несколько позже В.Соловьевым (так названа его статья, впервые опубликованная в 1888 году).

У Ф.Достоевского «русская идея»10 предстает как сложный континуум, включающий в себя «национальную идею» (23, 20), «народную идею» (23, 102), «славянскую идею» (23, 103), «русскую московскую идею» (23, 47), «идею православия» (25, 68). При этом — что особенно важно — русская национальная идея рассматривается как неотъемлемая часть «общечеловеческой идеи» (23, 31), перерастая в идею всечеловеческую. Эта идея предстает как как синтетическая, включая в себя религиозный, всечеловеческий и национальный комплексы. Эйдология национального аспекта русской идеи связана с осмыслением сущности народного характера, осуществляемого в ареале этпокультуры во всех ее проявлениях, а также в природе. Обращаясь к этому комплексу мыслей Ф. Достоевского, В.Соловьев утверждал: «Идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, по то, что Бог думает о ней в

9 Арцыбашев M. Записки писателя. // Литература русского зарубежья: Антология. В шести томах. —T.2 — M.: 1991, —С. 433.

10 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинский: В 30 томах. — Т. 23. — Л.: 19989. — С. 151. В дальнейшем все цитаты из Достоевского приводятся по этому изданию с указанием (в скобках) лишь тома и страницы. вечности»". А отсюда — обладающий огромной значимостью вывод: «Смысл существования нации не лежит в них самих, но в человечестве»12.

Понятие «русская идея» охотно и часто использовалось русской эмиграцией: оно встречается у Г.Адамовича, С.Булгакова, Ф.Степуна, П.Струве, С.Франка и многих других мыслителей и критиков русского Зарубежья. Особенно обстоятельно охарактеризована она в книге Н.Бердяева «Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века» (1946). «Ни один народ в мире не mien такого бремени и такого задания как русский народ. И ни один народ не вынес из таких испытаний и из таких мук такой силы, такой самобытности, такой духовной глубины»13, писал И.Ильин. По-своему, опираясь на собственный жизненный и духовный опыт, утверждают эту мысль, веру в возрождение России писатели. И здесь особенно важно сказать о питающих жизнь, ее духовное содержание традициях, об органике национального бытия, о вековых ценностях, которые в пореволюционную эпоху нуждались в защите: восхождение к Богу, к Истине становилось в этих условиях определяющим для формирования сознания и самосознания человека. У И.Бунина принципиально значимым оказывалось при этом чувство своей причастности историческому прошлому России, «связи, соучастия «с отцы и братия наши, други и сродники»14: хронотоп автобиографического повествования, где изображение удивительно ярко, пластично, подробности, детали выписаны тщательно, обретает замечательную масштабность. Ина

11 Соловьев В. Русская идея. // Россия глазами русского: Чаадаев, Леонтьев, Соловьев. — СПб.: 1991. —С. 312.

12Там же.— С. 320.

13 Ильич И. О путях России. // Русская идея. — Т. 1. — С. 129. че выражено это ощущение себя в истинно русском мире у И.Шмелева: мир семилетнего героя книги «Лето Господне» неширок, приметы быта прежде всего оказываются в поле зрения маленького Вани. И вместе с тем его представления о мире, в котором он живет, вбирают в себя и чувство поистине кровной близости уже ушедшим в мир иной предкам, и светлую радость при виде Кремля. Иначе выстраивается путь человека к постижению смысла жизни у Б.Зайцева: в его написанной на автобиографическом материале тетралогии «Путешествие Глеба» рассказчик выступает в роли наблюдателя, повествующего о жизни отделенного от него персонажа. Важнее всего оказывается для автора тетралогии выход к совмещению личностного времени с историческим: определяющим становится при этом осознание Бога. А это, по Н.Бердяеву, основополагающая черта русского национального характера. «Русский народ — религиозный по своему типу и по своей душевной структуре», «даже у тех русских, которые не только не имеют православной веры, но даже воздвигают гонения на православную церковь, остается в глубине души слой, формированный православием»15.

Представление о России, ее исторической судьбе впрямую соотносилось с представлениями о назначении человека, о смысле и цели его существования. Здесь — исходная точка в процессе формирования, становления человеческой личности в творчестве того или иного художника. Разумеется, в каждом отдельном случае речь идет о личности, обладающей ярко выраженными индивидуальными чертами. Объединяющим для писателей русской эмигра

14 Бунин И. Жизнь Арсеньева. // Бунин И .Собрание сочинений: В четырех томах — T.3. — М.: 1988, — С. 266. В дальнейшем псе цитаты из романа приводятся по этому изданию с указанием (в тексте) лишь страницы. ции в этом случае была убежденность в эволюционном, поступательном движении человеческих судеб по заданному руслу, что должно свидетельствовать о нескончаемой жизненной нити, тянущейся из глубин прошлого в бескрайность будущего. Общим для писателей русского Зарубежья был глубоко гуманистический взгляд на личность, основанный на представлении об исключительной самоценности человека, богатстве и неповторимости его внутреннего мира. В то же время оказывающийся в центре внимания художника человек органически вписывается в существующий уклад, в вырабатывавшуюся веками систему нравственных ценностей, в бытийную данность, принимая этот мир как дар от предшествующих поколений. Мысль о том, что человеческие существования связаны, может выражаться открыто (в лирических отступлениях, повышенной эмоциональности тона) и опосредованно (в выстраиваемых в рамках произведения тесных коммуникативных рядах. Стоит заметить особо, что подобная эстетическая концепция жизни и принадлежащего ей, порождаемого ею человека прямо противопоставлялась той, что утверждалась в советской литературе: в противовес теории эволюционного развития здесь резко закреплялась убежденность в том, что локомотивом истории является революция, призванная ускорить процесс развития жизни, вековому ее укладу и сформированным им нормам объявлялась беспощадная война, наконец, достоинства, ценность человека были всецело обусловлены его участием в деле революционного переустройства мира.

Открытая полемика с такого рода концепциями, утверждавшимися в советской литературе, русской эмиграцией велась. Пол

15 Бердяев П. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века. // Русская идея. — Т. 2. — С. 283, 284. словам И.Шмелева, у социалистов-коммунистов отсутствуют «основы жизни, деятельной любви: живой человек для них лишь значок в мертвой формуле — «человечество»16. И.Бунин называет не иначе как «рожами сугубыми, архирожами . всех этих Есениных, Бабелей, Сейфуллиных, Пильняков, Соболей, Ивановых, Эренбур-гов.»17. З.Гиппиус, предлагая «взглянуть на происходящее в России. только с эстетической точки зрения», категорически заявляет: «.Никогда еще мир не видел такого полного, такого плоского, такого смрадного — уродства»18. Не все в эмиграции судили о русской советской литературе столь сурово: З.Гиппиус резко возражал в статье «Живая литература и мертвые критики"»(1924) М.Слоним: "К^к ни была бледна русская литература за пережитые шесть лет, все новое, значительное, интересное, что она дала, при

19 шло из России, а не из-за границы» . В подтверждение этому он напоминает о появившихся в Советской России книгах Н.Гумилева и А.Блока, А.Ахматовой и О.Мандельштама, А.Белого и Е.Замятина и многих других замечательных русских писателей. Г.Адамович в статье «О литературе и эмиграции» (1932), которая впоследствии была значительно переработана автором и в качестве вводной, т.е. программной, под названием «Одиночество и свобода» открывала его одноименную книгу, видел среди советских писателей не только тех, которые «спешили уступить все, что можно, которые забегали вперед, чтобы история, Боже упаси, как-нибудь не позабыла их на свою колесницу взять», на все лады прославлявших «строительство, будто путь к светлому социалистическому будущему уже расчищен при помощи правительственных декретов

16 Шмелев И. Пути мертвые п живые. // Русская идея. — Т. I. — С. 211.

17 Бунин И. Иномия и Китеж. // Бунин И. Окаянные дни. — С. 361.

18 Крайний А. Полет в Европу. // Русская идея. — Т. 2. — С. 363.

19 Слоним М. Живая литература и мертвые критики. // Русская идея. — Т. 2. — С. 375. и резолюций.». Но кроме этих людей, названных критиком «слабыми и глупыми», были и иные — была литература «подлинная, не потерявшая стыда и чести, хотя и принужденная изворачиваться»20.

Но сколь бы полярными пи были эти суждения и оценки, единодушным в русском Зарубежье было мнение о том, что, оставаясь подлинно русской, литература русской эмиграции идет своим собственным путем, ибо ей, по словам Г.Адамовича, «суждено было представлять ту Россию, голос которой на родной земле был в

21 течение сорока с лишним лет заглушён» . Возможность эта обусловливалась тем, что, по словам З.Гиппиус, «русским людям впервые было дано свободное слово» . Хотя, как заметил Д.Мережковский, «наша трагедия — в антиномии свободы — нашего «духа» — и России — нашей «плоти»23.

Как правило, не вступая в прямую полемику с теми, кто остался жить и творить на родной земле, писатели русского Зарубежья объективно утверждали принципиально иную -эстетическую концепцию жизни. И, если говорить о прозе на автобиографической основе, — иную концепцию содержания и процесса формирования человеческой личности, находящейся в иных отношениях со своей эпохой. Это в равной мере относится и к И.Бунину, и к И.Шмелеву, и к Б.Зайцеву, и к А.Куприну, и к М.Осоргину. О том, какова эта концепция, по-своему выражающаяся в творчестве названных выше писателей, — а этот ряд имен может быть без труда продолжен — и пойдет речь в настоящей диссертации. Едва ли не определяющим здесь оказывалось стремление сказать о безус

20 Адамович Г. Одиночество и свобода. // Адамович Г. Одиночество и свобода. СПб.: 2002. — С. 23.

21 Адамович Г. Вклад русской эмиграции в мировую культуру. — Париж: 1961. — С. 13.

22 Цитир. по: Терапиапо Ю. Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924 - 1974). — Париж — Пыо-Йорк: 1987. — С. 51.

23 Там же.—С. 47-48. ловной ценности отвергнутого революцией стиля жизни, о необходимости возрождения тех связей, что соединяли человека с другими людьми, с миром, о необходимости восстановления утраченного в советской России гармонии человека и бытия. Основой ее является для оказавшихся за пределами Родины писателей вера: православие воспринимается как единственно возможная сила, способная укрепить человеческое единение, нравственное, просветленное начало, объединяющая личность с человечеством. Как писал Н.Бердяев в статье с примечательным названием «Спасение и творчество» (1926), «наше дело — отдать всю свою волю и всю свою жизнь победе силы добра, правде Христовой во всем и повсюду» . О том, как такого рода убеждение реализуется в художественном творчестве, сказал, подводя итоги своей жизни в литературе, Б.Зайцев: «Странным образом революция, которую я всегда остро ненавидел, па писании моем отозвалась неплохо. Страдания и потрясения, ею вызванные, не во мне одном вызвали религиозный подъем. Удивительного в этом нет. Хаосу, крови и безобразию противостоит гармония и свет Евангелия, Церкви. (Само богослужение есть величайший лад, строй, облик космоса), Как же человеку не тянуться к свету? Это из жизни души» .

Результатом процесса, о котором идет речь у Б.Зайцева, является обогащение духовного мира личности и в то же время — чувство единения с человечеством. О том, что писатели русскойзавы-ше. Однако для его воплощения избирались разные формы, что находит объяснение и в многообразии человеческих типов, и в индивидуальном своеобразии творческого дарования художников. Это

24 Бердяев Н. Спасение и творчество. // Бердяев II. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. — Т. I. — М.: 1994. — С. 366.

25 Зайцев Б. О себе. // Зайцев Б. Собрание сочинений: Путешествие Глеба. — М.: 1999. —■ С. 589. особенно отчетливо обнаруживается при обращении каждого из них к собственному личному опыту, к автобиографическому материалу: сюжет в этом случае выстраивает сама жизнь, а она каждым из художников прожита по-своему, наводит на лишь ему принадлежащие размышления, выводы.

Материалом для исследования процесса формирования личности в прозе автобиографического характера писателей первой волны русской эмиграции послужили в диссертации роман И.Бунина «Жизнь Арсеньева» (1930), тетралогия Б.Зайцева «Путешествие Глеба» (в ее состав входят романы «Путешествие Глеба», 1937; «Тишина», 1948; «Юность», 1950 и «Древо жизни», 1950), «Лето Господне: Праздники — радости — скорби» (1933 - 1948) И.Шмелева и роман А.Куприна «Юнкера» (1932). Другие произведения исследуемой жанровой разновидности, принадлежащие не только вышеназванным писателям русского Зарубежья, могут оказаться в сфере анализа с целыо подтверждения наблюдений и выводов, которые будут сделаны в процессе изучения очерченного выше материала.

Обращение к творчеству названных — крупнейших представителей реализма в русской литературе первой трети XX века — писателей позволяет понять, как в условиях бурно развивающегося времени, отмеченного для России несколькими войнами и революциями, сохраняется и развивается представление о человеческой личности как величайшей ценности в мире. Это в особенности важно потому, что определяющие в процессе исторического развития события отнюдь не способствовали укреплению упомянутого выше представления, отводя человеку роль функции событий или просто — щепки на волнах истории. Писатели, оказавшиеся в эмиграции, с особой силой ощущали это и старались противостоять такому взгляду. Выброшенные из родной страны, они отказывались соглашаться с тем, что в новых условиях человеческая личность нивелируется, растворяется в массе, теряет свои индивидуальные свойства.

Писатели, о которых идет речь в диссертации, более всего ценят в человеке способность к реализации имеющегося у него духовного потенциала и в то же время — его способность раздвигать рамки мира, в котором он живет. Самореализация человека осуществляется прежде всего благодаря его вниманию к окружающим, способности вступать с ними — с миром — в контакт, что ведет к душевному взаимообогащению, способности испытывать высокое и прекрасное чувство любви, не отягощенное корыстными соображениями, не снижаемое чувственными порывами.

Стоит заметить особо: писатели оставляют вне пределов своего внимания сферу социальной жизни, но это не может служить основанием для упреков в их адрес. Столь распространенной в литературе XX века концепции трагического одиночества, на которое осужден человек, противопоставляется убежденность в возможности его преодоления, залогом чего является способность человека найти — в любви, в дружбе, наконец, в творчестве — путь к сердцу другого.

Целыо нашего исследования является характеристика индивидуальных модификаций личности, представление о которой утверждается И.Буниным и Б.Зайцевым, И.Шмелевым и А.Куприным. Стоит, повторив, подчеркнуть, что в творчестве каждого из упомянутых художников закрепляется свое собственное — в автобиографических произведениях основанное на глубоко личном жизненном опыте — понимание того, на чем зиждется, как идет процесс формирования человеческой личности. И однако при этом основные исходные позиции столь разных писателей обнаруживают нечто общее, обусловленное общностью — в главном — эстетической концепции жизни, которой они оставались верны. Процесс становления человеческой личности, определяемый дарованием и собственным жизненным (духовно-биографическим) опытом автора, но еще — обстоятельствами, в которых развивается указанный процесс, оказывается в сфере исследования в настоящей работе.

Научная новизна ее обусловлена тем, что процесс становления личности в прозе русского Зарубежья остается па периферии поля зрения исследователей, сосредоточивающих внимание преимущественно на индивидуальных (частных) его проявлениях, ограничиваясь обращением к одному — тому или иному — писателю. А между тем представляется важным, учитывая этот, имеющийся в нашем литературоведении, материал, охарактеризовать сделанное художником как проявление общих тенденций в разрешении литературой русского Зарубежья центральной в настоящей диссертации проблемы.

Актуальность работы определяется неизбывным интересом к содержанию (основным параметрам) и процессам становления человеческой личности. Интерес этот особенно усиливается и обостряется в последнее десятилетие, в условиях решительного пересмотра всей системы ценностных ориентаций. Опыт писателей русского Зарубежья, унаследовавших великие традиции русской классической литературы с характерными для нее представлениями о том, чем определяется ценность человека и в то же время воплотивших в своем творчестве философско-эстетические и этические концепции своего времени, оказывается особенно ценным именно сегодня. Освоение этого опыта приближает к пониманию того, что позволяет человеку сохранить себя в эпоху бурных переломов, к осознанию необходимости хранить верность глубоко гуманистическому представлению о личности, не закрывая при этом перед человеком возможности развиваться, изменяться в соответствии с изменениями, происходящими в окружающей его действительности.

Задачи, которые поставлены и решаются при этом: объяснить причины столь частого в литературе русского Зарубежья обращения писателей к автобиографическому жанру выявить сказывающуюся в этом случае общность их эстетических позиций; охарактеризовать индивидуальное своеобразие содержания раскрывающейся здесь личности и процесса ее становления; исследовать характер взаимоотношений в произведениях указанного жанра автобиографического начала и художественного вымысла; подвергнуть анализу поэтику повествования в произведениях автобиографического жанра, где документальность (объективированность) неотделима от субъективности, выявления художником собственного отношения к изображаемому им.

Методологической основой диссертации является целостно-системный и сравнительно-типологический подходы к изучению проблемы становления личности в прозе — на автобиографической основе — русского Зарубежья. Опорой исследования стали работы М.Бахтина, Ю.Лотмана, Ю.Тынянова, В.Хализева, Л.Колобаевой, Н.Лейдермана, труды отечественных философов Н.Бердяева,

С.Булгакова, И.Ильина, В.Соловьева, С.Франка и др., а также ученых, изучающих литературу русской диаспоры В.Агеносова, А.Николюкина, А.Соколова, О.Михайлова и др. Исследования, посвященные творчеству писателей, оказывающихся в сфере нашего внимания, перечислены в завершающем диссертацию библиографическом списке.

Творчество писателей, о которых идет речь в настоящей работе, пе раз служило предметом изучения в диссертационных исследованиях; это относится в особенности к И.Бунину и И.Шмелеву. Перечисление их заняло бы слишком много места — упомянем лишь о некоторых из них, где в большей или меньшей степени затрагивается проблема, оказывающаяся в центре внимания автора настоящей диссертации. Самой серьезной из этих работ является докторская диссертация Л.Бронской «Концепция личности в автобиографической прозе русского Зарубежья (первая половина XX века): И.С.Шмелев, Б.К.Зайцев, М.А.Осоргин» (Ставрополь, 2001). Среди кандидатских диссертаций, авторы которых в той или иной мере обращаются к кругу изучаемых нами проблем, можно выделить следующие: Ковалева Т. «Художественное время-пространство романа И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева» (Ставрополь, 2004), Копорева В. «Жанр романа в творческом наследии Б.К.Зайцева» (Владивосток, 2001), Полуэктова И. «Лирический компонент прозы Б.К.Зайцева» (Воронеж, 2000), Ри Чжон Хи «Проблема памяти в творчестве И.А.Бунина» (М., 1999), Чой Чжип Хи «Роман И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева»: проблема жанра» (М., 1999), Чумакевич Э. Духовно-нравственное становление личности героя в дилогии И.С.Шмелева «Богомолье» и «Лето Господне» (М., 1994).

Как убеждают уже темы названных исследований, избранный в настоящей работе аспект изучения, если и привлекает внимание их авторов, то лишь в качестве периферийного, затрагиваемого попутно. Даже в диссертации Э.Чумакевич речь идет лишь об одной — хотя и основополагающей — черте личности. Проблема ее нравственного становления в настоящей диссертации предстает как комплексная, и это обусловливает новизну как избранного здесь аспекта исследования, так и его (исследования) итоги.

Научно-практическая значимость работы заключается в возможности использования содержащихся здесь наблюдений и выводов при изучении литературного процесса XX века, в преподавании истории русской литературы (и прежде всего — литературы русского Зарубежья) в вузе и школе в рамках общих и специальных курсов и семинаров.

Основные положения диссертации нашли отражение в опубликованных статьях (список — в конце работы).

Структура диссертации обусловлена поставленными задачами и предметом исследования: она состоит из введения, пяти глав и заключения, где подводятся итоги работы, а также библиографического списка. Объем диссертации страниц, библиография включает в себя наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Нравственное становление личности в автобиографической прозе русского Зарубежья"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

У каждого из писателей, о которых идет речь в диссертации, — своя судьба, но в главном эти судьбы схожи. Р.Гуль свою книгу (подзаголовок которой «Апология эмиграции») назвал так «Я унес Россию» (1984): это могли бы сказать и те, кто одновременно с ним оказался в изгнании, о чувстве, которое владело ими, может быть, точнее других сказала М.Цветаева: «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию — может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри — тот потеряет ее лишь вместе с жизнью»1.

Для писателей русского Зарубежья Россия — больше, чем тема: чувством постоянной причастности Родине, которой они были насильно лишены, определяется содержание и пафос их творчества. Оставшаяся в их памяти Россия воспринималась как воплощение тех представлений о жизни, которые были так дороги им. Т прежде всего — представлений о ее устойчивости, одухотворенности, крепости сформировавшихся за века нравственных оснований. Все острее ощущавшаяся необходимость закрепления в памяти — своей и своих потомков — этой России все чаще заставляет писателей обращаться к автобиографическому жанру: сила воздействия искусства дополняется здесь силой воздействия человеческого документа. Слияние оказывается здесь основным жанрообра-зующим принципом, вместе с тем писатель и стоящий в центре такого произведения образ отнюдь не тождественны, и это принципиально важно.

Разумеется, в этом случае прежде всего следует иметь в виду индивидуальность художника: его личного опыта, характера его

1 Цветаева М. (Ответ на анкету журнала «Своими путями») // Цветаева М. Собр. соч.: В семи томах. — Т.;.— М., 1994. — С. 618. дарования, особенности миропонимания, наконец, цели, которые ставит он перед собой. Но есть в такого рода произведениях и нечто общее: основываясь на собственной биографии, писатель стремится к эпической широте, к передаче ощущения царящих в воспроизводимой им жизни упорядоченности и спокойствия, стремится рассказать о пути человека к миру, к пониманию главных в жизни истин. Опорой при этом служит для художника свой собственный внутренний мир, факты повседневной жизни, но — непременно — несущих в себе бытийный смысл.

Характер — а затем и путь — нравственного становления личности в произведениях автобиографического характера в прозе русского Зарубежья всегда является чрезвычайно целеустремленным, утверждая идею нескончаемого движения человеческих судеб по задуманному жизнью руслу, отражая нескончаемость нитей, тянущихся из глубин прошлого в бескрайность будущего. У каждого из писателей указанная идея воплощается по-своему — объединяет их убежденность в существовании веками складывавшейся системы нравственных ценностей, жизненного уклада, который выглядит по-разному у Бунина и Шмелева, у Зайцева и Куприна, но несет в себе бытийственный смысл, убеждает в эволюционном характере развития жизни.

Для автобиографического произведения характерно обращение его автора прежде всего к воспроизведению миропонимания, стремление к изображению событий внешнего мира не через описания (которые, впрочем, могут быть здесь очень яркими), но прежде всего — через призму мыслей и чувств о них. Стремление понять себя во времени — так выглядит в произведениях, выстроенных на автобиографическом основании, путь к постижению противоречий реальности: собственный жизненный опыт, претворяясь в художественный образ, наделяет его особой убедительностью, достоверностью и влиятельностью. В таких произведениях утверждается глубоко гуманный взгляд на личность, основанный на представлении об исключительной самоценности человека, богатстве и неповторимом своеобразии его внутреннего мира и вместе с тем об органичной принадлежности его (человека) миру, развивающемуся по своим издавна утвердившимся законам.

Последнее следует подчеркнуть. Бунин, Шмелев, Зайцев и Куприн жили в эпоху, когда на их родине, откуда они были выброшены, шел решительный процесс революционных перемен во всех областях жизни. Задача формирования «нового человека-борца» (А.Луначарский) выдвигается и проводится в жизнь чрезвычайно настойчиво. Характерны в этом смысле уже названия статей А.В.Луначарского: «Новый русский человек» (1923) , «Какой человек нам нужен» (1928) и т.д. О своем презрении к «той уродливой тупой идейке, которая превращает русских простаков в коммунистических простофиль, которая из людей делает муравьев, новую разновидность, formica marxi var. lenini», — резко сказал В.Набоков2. Не мене резки высказывания на сей счет Бунина («Миссия русской эмиграции»), Шмелева («»Пути мертвые и живые»), И.Ильина («О путях России), Г.Федотова («Россия и свобода») и др. Но большевистской идее о переустройстве на новых основаниях жизни и человека противостояли не только собственно публицистические выпады, но — творчество в целом писателей русской эмиграции, утверждавших идею иного — эволюционного, веками проверенного — пути развития. Примечательно, что в тех романах, о которых идет речь в диссертации, революционный пе

2 Набоков В. Юбилей: К десятой годовщине октябрьского переворота 1917 года. // Набоков В. Романы. Рассказы. Эссе. —СПб, 1993. —С. 214. реворот остается вне поля зрения писателей: исключение составляет лишь роман Зайцева «Древо жизни». И это потому, что авторы их избирают иной масштаб в рассказе о пути становления человека: тщательно выписывая бытовые подробности, они рассказывают о пути человека к Истине, к Свету, наконец, к самому себе.

Центральная в творчестве писателей русского Зарубежья мысль о России получает своеобразное художественное решение в произведениях автобиографического жанра. Сама собой напрашивающаяся аналогия с жанром романа воспитания в целом верна, но остается именно аналогией, не более того. Сюжет исследуемого в настоящей работе жанра выстраивается самой жизнью, но и в этом случае главенствующую роль играет воля художника. Это по-своему обнаруживается у Бунина, у которого процесс духовного созревания героя лишь внешне воспроизводится с хронологической последовательностью: память постоянно возвращается к событиям (и прежде всего к «событиям души»), что уже принадлежат прошлому, местом действия становится — и это все заметнее по мере развертывания романа — вся Россия, отдельные факты служат толчком для широких обобщений, на которые герой в изображаемом здесь возрасте едва ли был способен, события собственной жизни переосмысливаются в цепи жизненных впечатлений. Иначе выстраивается хронотоп у Шмелева. Хронологическая последовательность «праздников» и «радостей» охотно нарушается писателем, не раз обращающемся в своей книге к одному и тому же «празднику», память вновь и вновь возвращает к тому, какой след оставил он в жизни героя. Процесс формирования «соборной личности» многоаспектен и многогранен, каждый из оставшихся в памяти эпизодов собственной жизни добавляет существенную деталь (детали) к пониманию этого процесса. Зайцев и Куприн предпочитают иной, так сказать, линейный принцип развития сюжета, но и в этом случае движение его нередко перебивается отступлениями , призванными вывести рассказ о происходящем с героем к обобщег ниям, которые дают представление и о временной дистанции, разделяющей повествователя и героя, и о характере развития художественной мысли. Стоит заметить особо, что повествование в автобиографическом произведении может быть оборвано на любой, но всегда переломной в жизни героя точке: у Шмелева такой точкой стала смерть отца, у Бунина — смерть Лики, у Куприна — окончание юнкерского училища, наконец, у Зайцева — окончательное расставание с Россией. Но начинается рассказ о жизни героя всякий раз с раннего детства. Объясняется это тем, что здесь-то и есть начало пути, которым пойдет человек по жизни. Но существенно, что именно к этой поре и восходит все, что потом получит развитие, вполне выявится в человеке. А если говорить о жанровой природе исследуемых в диссертации произведений, то следует отметить и свойственные указанному возрасту представления о незыблемости устоев мира, открывающегося взору ребенка, об определенности оценок его, о свойственном его природе тяготении к взаимопониманию, к любви.

Стоит повторить: пути нравственного становления личности в автобиографической прозе Бунина и Шмелева, Зайцева и Куприна не совпадают их направление и цель для каждого художника определены названиями глав диссертации: объяснение своеобразия такого пути получает в тексте диссертации. Но в сущности каждый из них , обращаясь к прожитому им самим, сказал о России. Сказал о смысле бытия, которое связывается у него с нею — о смысле человеческой (собственной!) жизни, неотделимой от жизни родины: потому-то возникают здесь воспоминания о собственных предках и обращения к историческому прошлому, так часто попытки разобраться в собственной судьбе вызывают необходимость обращения к тому, что происходило и происходит на родной земле. Автобиографическими произведениями подводился определенный итог собственной жизни: отсюда — свойственный им исповедальный пафос, лиризм, обнаруживающийся не только при выражении своих переживаний, при воспроизведении своей душевной жизни, но и при изображении родной природы, оставшихся в памяти повседневных подробностей жизни. Разумеется, это особенно сильно сказывается у Бунина и Шмелева, избирающих форму повествования от первого лица; но едва ли менее лиричен и Зайцев, о поэтичности, лиричности прозы которого так охотно говорится в критике.

Повествование о собственной жизни выводит художника к экзистенциальной проблематике: жизнь и смерть, любовь — вот проблемы, которые встают здесь в качестве центральных. Столь свойственны^писателям, чьи произведения исследуются в диссертации, редкостная пластичность изображения, упоение красками, звуками, запахами выступает в качестве основания для осмысления духовного содержания жизни. К осознанию вечных категорий бытия, к их философскому осмыслению стремится выйти герой «Жизни Арсеньева», жадно впитывающий все, чем может одарить человека жизнь, наделенный особого рода чувственностью. Иначе открывается духовная суть человеческой жизни в «Лете Господнем», где важнее всего оказывается сердечное знание Христа, а бытописание дается под христианским углом зрения, вера естественно обусловливает все в жизни человека. Важен и тот путь к Свету, о котором рассказывается в «Путешествии Глеба»: выход от языческого безверия к вере оказывается для героя тетралогии поистине путем просветления, ведущим к укреплению души.

В размышления о жизни при подведении ее итогов естественно входит мысль о взаимоотношении прошлого, настоящего и будущего: то, что является настоящим для героев автобиографических произведений, для их авторов уже было прошлым, и это вносило в повествование поту светлой печали. И вместе с тем желание утвердить мысль об исторической преемственности, о неисчерпаемости жизни, развивающейся по своим собственным законам. Убежденность в их существовании и незыблемости основывалось у Бунина и Шмелева, Зайцева и Куприна на представлении о том, сколь благотворен процесс нравственного становления личности, если в основе его лежат те принципы, верностью которым был обусловлен жизненный путь героев их автобиографических произведений.

Список научной литературыАльгазо Хасан, диссертация по теме "Русская литература"

1. Бунин И. Записи. // Бунин И.А. Собрание сочинений: В 9 т.т. —Т. 9. —М.: 1967.

2. Бунин И. Освобождение Толстого. // Там же.

3. Бунин И. Жизнь Арсеньева. // Бунин И.А. Собрание сочинений: В 4 т.т. — Т. 3. — М.: 1988.

4. Бунин И. Инония и Китеж. // Бунин И. Окаянные дни: Воспоминания. Статьи. //М.: 1990.

5. Бунин И. Миссия русской эмиграции. // Там же.

6. Зайцев Б. Путешествие Глеба: Автобиографическая тетралогия.//М: 1999.

7. Зайцев Б. Солнечный удар. // Современные записки. — Париж. — 1927. — № 30.

8. Зайцев Б. Тургенев после смерти. (Заключение жизни). // Зайцев Б. Жизнь Тургенева. — М.: 1999.

9. Зайцев Б. Столетие «Записок охотника». // Там же.

10. Ю.Зайцев Б. Творчество из ничего: Вновь Чехов. // Там же.

11. Зайцев Б. Слово о Родине. // Русская идея: В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. В двух томах. — Т. 1. —М.: 1994.

12. Зайцев Б. О себе. // Зайцев Б. Путешествие Глеба: Автобиографическая тетралогия. — М.: 1999.

13. Куприн А. Юнкера. // Куприн А.И. Собрание сочинений: В 6 т.т, — Т. 6 — М.: 1958.

14. М.Куприн А. Королевский парк. // Куприн А.И. Собрание сочинений: В 6 т.т. — Т. 4. — М.: 1958.

15. Куприн А. Памяти Чехова. // Куприн А.И. Собрание сочинений: В 6 т.т. — Т. 6. — М.: 1958.

16. Куприн А. Родина. // Москва. — 1958. — № 3.

17. Шмелев И. Лето Господне: Праздники. — Радости. — Скорби. // Шмелев И. С. Избранное. — М.: 1989.

18. Шмелев И. Автобиография. // Русская литература. — 1973. — № 4.

19. Шмелев И. Пути мертвые и живые. // Русская идея: В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. В двух томах. —Т. 1. —М.: 1994.

20. Шмелев И. Письмо к Горькому от 22 декабря 1910 года. // Шмелев И. Человек из ресторана. — М.: 1957.

21. Адамович Г. Зайцев. // Адамович Г. Одиночество и свобода.—СПб.: 2002.

22. Адамович Г. Одиночество и свобода. // Там же.

23. Адамович Г. Бунин. // Там же.

24. Адамович Г. Куприн. // Там же.

25. Адамович Г. Шмелев. // Там же.

26. Адамович Г. Вклад русской эмиграции в мировую культуру.— Париж: 1961.

27. Айхенвальд. Борис Зайцев. // Зайцев Б. Улица святого Николая. — М.: 1999.

28. Альберт И. Некоторые вопросы психологии творчества в романе И. Бунина «Жизнь Арсеньева». // Вопросы русской литературы. — Львов. — 1985. — Вып. 1 (45).

29. Арцыбашев М. Записки писателя. // Литература русского зарубежья. Антология: В шести томах. — Т. 2. — М.: 1991.

30. Ачатова А. И.Бунин «Жизнь Арсеньева»: Наблюдения над композицией. // Художественное творчество и литературный процесс. — Томск: 1978. — Вып. 1.

31. Бахтин М. Слово в романе. // Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. — М.: 1975.

32. Бахтин М. Эстетика словесного творчества. — М.: 1979.

33. Белая Г. Художественный мир современной прозы. — М.: 1983.

34. Белый А. Вишневый сад. // Весы. — 1904. —№ 2.

35. Белый А. Символизм и современное русское искусство. // Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма: В двух т.т. —Т. 1. —М.: 1994.

36. Бердяев Н. Духи русской революции. // Из глубины: Сборник статей о русской революции. — М.: 1990.

37. Бердяев Н. Конец Ренессанса и кризис гуманизма: Разложение человеческого образа. // Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства: В двух томах. — Т. 1. — М.: 1994.

38. Бердяев Н. Миросозерцание Достоевского. // Бердяев Н. О русской философии. — Екатеринбург: 1991.

39. Бердяев Н. О назначении человека. // Мир философии. — Ч. 1. —М.: 1991.

40. Бердяев Н. Русская идея. — Париж: 1971.

41. Бердяев Н Русская идея: Основные проблемы руской мысли XIX века и начала XX века. // Русская идея: В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья: В двух т.т. — Т. 2. —М.: 1994.

42. Бердяев Н. Русский соблазн. // Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства: В двух т.т. — Т. 2. — М.: 1994.

43. Бердяев Н. Смысл творчества: Опыт оправдания человека. // Бердяев Н. Философия свободы: Смысл творчества. — М.: 1989.

44. Бердяев Н. Спасение и творчество. // Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства: В двух т.т. — Т. 1. — М.: 1994.

45. Бицилли П. Бунин и его место в русской литературе. // Русская речь. — 1995, № 6.

46. Блок А. Владимир Соловьев и наши дни. // Блок А. Собрание сочинений: В восьми т.т. — Т. 6. — М. Л.: 1962.

47. Болдырев Е. Автобиографический роман в русской литературе первой трети XX века. — Ярославль: 1999.

48. Бронская Л. Концепция личности в автобиографической прозе русского зарубежья (первая половина XX века): И.С.Шмелев, Б.К.Зайцев, М.А.Осоргин. — Ставрополь: 2001.

49. Брюсов В. Об искусстве. // Брюсов В. Собрание сочинений: В семи т.т.— Т. 6. — М.: 1975.

50. Вейдле В. На смерть Бунина. // Опыты. — Ныо-Иорк —1954, №3.

51. Вишневский Вс. Автор о «Первой Конной». \\ Рабочий и театр. — 1930, № 10.

52. Волынская Н. К проблеме героя в романе И.Бунина «Жизнь Арсеньева». // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. — 1966, № 1.

53. Гинзбург Л. О литературном герое. —Л.: 1999.

54. Гиппиус 3. И.Бунин. // Отклики. — 1914, № 11.

55. Горький М. Письмо к К.Пятницкому от 22 или 23 января 1904 г. // Горький М. Собрание сочинений: В тридцати т.т.1. Т. 28. —М.: 1954.

56. Горьковские чтения 1964- 1965. — М.: 1966.

57. Долгополов Л. Литературное движение века и Иван Бунин. // Долгополов Л. На рубеже веков: О русской литературе конца XIX начала XX века. — Л.: 1977.

58. Днепров В. Черты реализма XX века. — М.-Л. —1965.

59. Достоевский Ф. Полное собрание сочинений: В тридцати т.т. — Л.: 1972- 1990.

60. Дудина Л. Образ красоты в повести И.С.Шмелева «Богомолье». // Русская речь, — 1991, № 4.

61. Есаулов И. Категория соборности в русской литературе.1. Петрозаводск: 1995.

62. Ефимова Е. Священное, древнее, вечное: Мифологический мир «Лета Господня». // Литература в школе. — 1992, № 3-4.

63. Забелин П. Бунин и белоэмигрантская критика. (По материалам архива писателя). // Ангара. — 1965, № 3.

64. Захарова В. Импрессионизм в поэтике «Лета Господня» Ив. Шмелева. // И.С.Шмелев и духовная культура православия. IX Крымские международные Шмелевские чтения. — Симферополь. — 2003.

65. Ильин и. «Святая Русь». «Богомолье» Шмелева. // Ильин И. Одинокий художник: Статьи. Речи. Лекции. — М.: 1993.

66. Ильин И. Творчество Шмелева. // Там же.

67. Ильин И. Ко второму изданию «Богомолья».// Там же.

68. Ильин И. Что такое искусство. // Там же.

69. Ильин И. О тьме и просветлении. Книга художественной критики: Бунин, Ремизов, Шмелев. — М.: 1991.

70. Ильин И. О путях России. // Русская идея: В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья: В двух томах. — Т. 1. —М.: 1994.

71. Казаркин А. Художественная перспектива в романе «Жизнь Арсеньева» // Проблемы метода и жанра. — Томск: 1977.

72. Карташев А. Певец святой Руси. (Памяти И.С.Шмелева). // Париж. Возрождение. — 1950, № 10.

73. Келдыш В. Русский реализм начала XX века. — М.: 1975.

74. Коваленко Ю. Иван Шмелев. // Коваленко Ю. Москва — Париж. —М.: 1991.,

75. Колобаева JI. Проза Бунина. — М.: 1998.

76. Колобаева JI. Феноменологический роман в русской литературе XX века. // Вопросы литературы. — 1998, № 3.

77. Колтоновская Е. И.А.Бунин. // Новый журнал для всех. 1912, № 11.

78. Колтоновская Е. Иван Шмелев. // Речь. — 1912. — № 332. — 3 декабря.

79. Колтоновская Е. Бунин как художник повествователь. // Вестник Европы. — 1914, № 5.

80. Конорева В. Жанр романа в творческом наследии Б.К.Зайцева: Автореферат . кандидата филологических наук. — Владивосток. — 2001.

81. К ов Н. Задворки жизни. // Утро России. — 1912. — № 248. — 24 октября.

82. Коробка Н. И.С.Шмелев. (Критический этюд). // Вестник Европы. — 1914, № 3.

83. Крайний А. Полет в Европу. // Русская идея: В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. — Т. 2.

84. Крепе М. Элементы модернизма в рассказах Бунина о любви. // Нью Йорк. Новый журнал. — 1979, № 137.

85. Крутов Ю Эпическое начало в произведениях И.С.Шмелева. // Шмелев и духовная культура православия.: IX Крымские международные Шмелевские чтения.1. Симферополь. — 2003.

86. Кульман Н. И.Шмелев. // Россия и славянство. — Париж.1933. — 1 июня.

87. Ладинский А. Последние годы И.А.Бупина. // Литературная газета. — 1955, 22 октября.

88. Левидов М. Писатель без человека. // Журнал журналов.1915, №6.

89. Лихачев Д. Будущее литературы как предмет изучения. // Новый мир. — 1969, № 9.

90. Ло Гатто Э. Борис Зайцев. // Зайцев Б. Звезда над Булонью.—М.: 1999.

91. Лявданский Э. К творческой истории романа И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева». (Рассказы 1890-х 1900-х годов как один из источников романа). // Жанры в советской литературе.—Л.: 1973.

92. Лявданский Э. Иван Бунин: от рассказов 1910-х г.г. к роману «Жизнь Арсеньева». (Некоторые стороны эволюции метода художника). // Герценовские чтения. Научные доклады. Литературоведение. — Л.: 1975.

93. Лявданский Э Роман И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева». Автореферат . кандидата филологических наук. — Л.: 1975.

94. Мальцев И. Бунин: 1870 1953. — (М.). — 1994.

95. Мартемьянова С. Типы праведников в произведениях И.С.Шмелева («Неупиваемая чаша», «Лето Господне», «Богомолье», «Няня из Москвы»). // И.С.Шмелев и духовная культура православия: IX Крымские международные Шмелевские чтения. — Симферополь, 2003.

96. Мемуаристика Бориса Зайцева. // Русская речь. — 1995. — №9.

97. Менков В. Мир и человек в творчестве Л.Толстого и И.Бунина. —М., 1989.

98. Миронова Е. «Сердце свое слушай». // Литература в школе.— 1992. —№3-4.

99. Михайлов О. И.А.Бунин: Очерк творчества. — М.: 1967.

100. Михайлов О. Личность художника. // И.А.Бунин. Жизнь Арсеньева. — Красноярск, 1983.

101. Михайлов О. Литература русского зарубежья.: А.И. Куприн. // Литература в школе. — 1990. — № 5.

102. Михайлов О. И.С.Шмелев (1973 1950). Лето Господне.—М., 1991.

103. Морозов Н. Традиции святоотеческой духовности в повести И.С.Шмелева «Лето Господне». // Литература в школе. —2000. —№3.

104. Муромцева-Бунина В. Жизнь Бунина: 1870 1906. Беседы с памятью. — М., 1989.

105. Набоков В. Юбилей: К десятой годовщине октябрьского переворота 1917 года. // Набоков В. Романы. Рассказы. Эссе. —СПб, 1993.

106. Нефедов В. Об особенности мастерства И.А.Бунина-прозаика. // Вестник Белорусского университета. Серия 4. Филология, журналистика, педагогика, психология. — 1987. —№3.

107. Нефедов В. Чудесный призрак: Бунин художник. — Минск, 1990.

108. Николина Н. Поэтика повести И.С.Шмелева «Лето Господне». // Русский язык в школе. — 1994. —№ 5.

109. Никольская Л. Лирическое и эпическое в повести И.Бунина «Жизнь Арсеньева». // Материалы научной конференции профессорско-преподавательского состава. Самаркандский университет. — Самарканд: 1968.

110. Никольская Л. Лирический строй романа И.Бунина «Жизнь Арсеньева». // Проблемы истории критики и поэтики реализма. — Куйбышев: 1981.

111. Никулин Л. Куприн и Бунин. // Октябрь. — 1958. — № 7.

112. Никулин Л. Роман или автобиография? «Жизнь Арсеньева» И.Бунина. // Москва. — 1961. — №7.

113. Нинов А. Бунин и Куприн. // Неделя. — 1970. — 12 -18 октября.

114. Ничипоров И. Поэзия темна, в словах не выразима: Творчество И.А.Бунина и модернизм. — М.: 2003.

115. Павловский А. Две России и единая Русь (художественно-философская концепция России Руси в романах

116. А.Ремизова и И.Шмелева эмигрантского периода). // Русская литература. — 1995. — № 6.

117. Паустовский К. Золотая роза. // Паустовский К. Собрание сочинений: В 6 томах. — Т.2. — М.: 1957.

118. Петров М. У А.И.Куприна. // Вечерние известия. — 1916. —№973. —3 мая.

119. Полуэктова И. Лирический компонент прозы Б.К.Зайцева. Автореферат диссертации . канд. филол. наук. — Воронеж. — 2000.

120. Попова Н. Становление русской души. (По повести И.СюШмелева «Лето Господне»). // Литература в школе.1992. —№4.

121. Потебня А. Эстетика и поэтика. — М.: 1976.

122. Прокопов Т. Зайцев: Вехи судьбы. // Зайцев К. Дальний край. —М.: 1990.

123. Ри Чжон Хи. Проблемы памяти в творчестве И.А.Бунина. Автореферат диссертации . канд. филол. паук. —М.: 1999.

124. Розанов В. О Достоевском. // Творчество Достоевского в русской мысли 1881 — 1931. — М.: 1990.

125. Руднева Е. Цветовая гамма в повести И.С.Шмелева «Богомолье» (к 50-летию со дня смерти писателя). // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология.200. —№6.

126. Русские писатели. XX век. Биоблиографический словарь: В двух частях. — М.: 1998.

127. Рымарь И. Введение в теорию романа. — Воронеж: 1989.

128. Седых А. А.И.Куприп. // Седых А. Далекие, близкие. — М.: 1955.

129. Симонова Т. Литературная мемуаристика русского зарубежья: жанрово-стилевое многообразие. // И.С.Шмелев и духовная культура православия: IX Крымские международные Шмелевские чтения. — Симферополь: 2003.

130. Сиротинина О. Некоторые жапрово-стилевые изменения советской публицистики. // Развитие функциональных стилей современного русского языка. — М.: 1968.

131. Скобелев В. О лирическом начале в русском романе в начале XX столетия («Жизнь Арсеньева» И. Бунина — «Доктор Живаго» Б.Пастернака). // Воронежский край и зарубежье: Платонов, Бунин, Замятин, Мандельштам и другие в культуре XX века. — Воронеж: 1992.

132. Слоним М. Живая литература и мертвые критики. // Русская идея: В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья: В двух томах. — Т.2. — М.: 1994.

133. Соловьев В. Три речи в память Достоевского. // Соловьев В. Сочинения: В двух томах. — Т.2. — М.: 1990.

134. Соловьев В. Смысл любви. // Там же.

135. Соловьев В. Красота в природе. // Там же.

136. Соловьев В. Общий смысл искусства. // Там же.

137. Соловьев В. Первый шаг к положительной эстетике. // Там же.

138. Соловьев В. Русская идея. // Россия глазами русского: Чаадаев, Леонтьев, Соловьев. — СПб.: 1991.

139. Степун Ф. Иван Бунин. // Современные записки. — Париж — 1934. — № 54.

140. Страдо Витторио. Литература конца XIX века (1890 -1900). // История русской литературы: XX век. Серебряный век. — М.: 1995.

141. Струве Г. Русская литература в изгнании: Опыт исторического обзора зарубежной литературы. — Париж -Москва: 1996.

142. Струве Н. Православие и культура. — М.: 1992.

143. Терапиано 10. Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924 1974). — Париж - Нью-Йорк: 1987.

144. Терц А. Что такое социалистический реализм. // Терц А. (Синявский А.) Путешествие на Черную речку и другие произведения. — М.: 1999.

145. Толстой Л. Конец века. // Толстой Л. Полное собрание сочинений: В 90 томах. Юбилейное издание. — Т. 36. — М.: 1939.

146. Толстой Л. Об искусстве. // Толстой Л. Собрание сочинений: В 22 томах.— Т. 15. — М.: 1983.

147. Ульянов Н. Б.К.Зайцев. (К 80-летнему юбилею). // Русская литература. — 1991. — № 9.

148. Устами Буниных: В трех томах. — Фраикфурт-на-Майне: 1980.

149. Федотов Г. Россия и свобода. // Русская идея. — Т. 2.с/

150. Фран(г С,Крушение кумиров. // Русская идея. — Т. 1.

151. Фрид С. У А.И.Куприна. // Биржевые ведомости. — 1913. — 21 сентября.

152. Хомяков А. Полное собрание сочинений. — Т. 2. —0 Прага: 1867.