Образ-символ в традиционной народной культуре

Никитина, Алла Владимировна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.09
диссертация на тему: Образ-символ в традиционной народной культуре

Год: 1999
Автор научной работы: Никитина, Алла Владимировна
Ученая cтепень: кандидата филологических наук
Место защиты диссертации: Санкт-Петербург
Код cпециальности ВАК: 10.01.09

Диссертация по филологии на тему 'Образ-символ в традиционной народной культуре'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Образ-символ в традиционной народной культуре"

Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Р/ _Отдел фольклора_

На правах рукописи

РГВ Ой

никитина 2 : с

Алла Владимировна

ОБРАЗ-СИМВОЛ В ТРАДИЦИОННОЙ НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЕ: РУССКО-СЛАВЯНСКИЕ ВЗАИМОСВЯЗИ НА МАТЕРИАЛЕ ФОЛЬКЛОРА О КУКУШКЕ

10.01.09 - фольклористика

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Санкт-Петербург 1999

Работа выполнена в отделе фольклора института русской литературы ИР ЛИ (Пушкинский Дом) РАН.

Научный руководитель -доктор филологических наук,

ст.научный сотрудник Т.А.Новичхова Официальные оппоненты:

Доктор филологических наук А.И.Михайлов

Кандидат филологических наук Н.М.Герасимова

Ведущее учреждение: Российский институт истории искусств

Защита состоится " года ь^ часов на заседании спе-

циализированного совета Д.002.43.01 по присуждению ученой степени кандидате филологических наук в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) (199164, Санкт-Петербург, наб.Макарова, д.4, конференц-зал)

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института русской литературы.

Автореферат разослан " -^999 года

Ученый секретарь специализированного совета,

кандидат филологических наук ч__В.К.Петухов

Каждая культура располагает некоторым фондом символов, которые относятся к числу ее наиболее устойчивых элементов и таким образом играют роль своего рода памяти. Эту роль Ю.М. Лотман охарактеризовал так: 'Стержневая группа символов <„.> имеет глубоко архаическую природу и восходит к дописьменной эпохе, когда определенные знаки представляли со-5ой свернутые мнемонические программы текстов и сюжетов, хранившихся в устной памяти коллектива" Символы обладают способностью объединять эазные хронологические пласты культуры, как бы "пронизывая" их по вертикали и передавая информацию из прошлого в будущее. Кроме того, основной табор доминирующих символов в значительной мере определяет национальные и ареальные границы культур.

Эти свойства символов играют важную роль в реконструкции древней ду-«>вной культуры. Особый интерес представляют символы, которые принад-гежат к обширному кругу мифологических представлений, связанных с образами животных и птиц. Наличие специального зоологического кода языка сультуры сегодня не вызывает сомнений. Перед исследователями стоит зада-га как можно более полной его расшифровки, что даст своего рода ключ к юниманию многих спорных моментов в формировании этических и эстети-геских критериев, свойственных этническому самосознанию. Изучение об->аза животного как элемента системы традиционных представлений, с уче-х>м выявленных особенностей его бытования в различном материале этнографическом, фольклорном, лингвистическом), на различных уровнях мифологическом, акциональном, "социальном") и в широком культурном :онтексте (в различных конкретных формах народной культуры, с возможными параллелями), позволяет судить о важности конкретных зоо- и орнито-горфных образов в системе древнего мировосприятия.

История изучения зоо- и орнитоморфной символики связана со становле-ием и развитием европейской и отечественной сравнительно-исторической гифологии и фольклористики. Первые специальные исследования, посвя-денные проблеме животного символа, такие, как труд Анджело де Губерна-иса "Мифология животных" (Angelo De Gubernatis. Zoologial Mythology. ,ondon, 1872) или работа Витольда Клингера "Животное в античном и со-ременном суеверии" (Киев, 1911), были исследованиями обобщающего ха-актера о животных в мифологии разных народов. Материал этих исследова-ий и ныне представляет большой интерес, однако их методологические ринципы выглядят устаревшими.

Ю.М. Лотман. Символ в системе культуры // Символ в системе культуры, руды по знаковым системам XXI. Тарту, 1987, сс. 10-21.

Из исследований по символике животных последнего времени, также обобщающего характера, но демонстрирующих современный методология с: ский принцип работы с материалом, необходимо назвать труды зарубежны? ученых Бернарда ле Клерка (Bernard Le Clerc De La Herverie "Les Reveurs d'oiseaux", Paris, 1991) и Ариэля Голана (Ariel Golan "Myth and Symbol. Symbolism in Religions", Jerusalem, 1991, рус. пер. - Москва, 1993), исследовавших семантику орнитологических образов и символов на материале западно- или общеевропейской фольклорной традиции. Среди отечественных работ такого рода качественно новой ступенью стала монография А.В.Гуры "Символика животных в славянской народной традиции" (Москва, 1997).

Образ кукушки неоднократно выделялся исследователями орнитоморфн символики как образ ключевой, с подчеркнуто выраженной индивидуальностью. К нему не раз обращались отечественные и зарубежные фольклорист! И.В.Маннгардт, А.Н.Афанасьев, З.П.Соколова и др. рассматривали кукушк} в рамках общеевропейских мифологических представлений; В.Я.Пропп, Д.К.Зеленин, В.К.Соколова, Д.Маринов, основываясь, главным образом, на этнографическом материале, определяли место кукушки в обрядовой систеи и ее связь с представителями низшей демонологии; Т.А.Бернштам, В.Н.Добровольский, Т.Р.Джорджевич, Э.Маевский и др. характеризовали ее конкретной локальной традиции.

Все это доказывает наличие интереса к означенной теме и говорит об актуальности исследований такого рода. Однако, несмотря на большое число указанных работ, есть немало оснований считать проблему изученной недос таточно. Взгляд на сам образ остается упрощенным, его значимость в славя] ских традиционных представлениях недооценивается.

Все вышесказанное и определяет АКТУАЛЬНОСТЬ избранной темы.

ЦЕЛЬЮ ДИССЕРТАЦИОННОЙ РАБОТЫ является сопоставительный анализ народных русских представлений о кукушке в контексте славянской фольклорного и этнографического материала. Подробный анализ такого ро да с привлечением существующих в других традициях параллелей позволит выявить общие и специфические черты данного образа (его смысловое значение, функциональные особенности, символику) в различных формах русской и других славянских народных культур и раскрыть значимость образа кукушки для традиционного славянского мировосприятия.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач

- предпринять фронтальный обзор фольклорных материалов, содержащи упоминание кукушки в русской и, шире, в восточнославянской, западнославянской и южнославянской традициях;

- исследовать не привлекавшийся до настоящего времени фольклорный шериал и прежде всего, песенные формы;

- раскрыть функциональную специфику образа и символа кукушки в рус-кой и других славянских традицях и выявить те различия в восприятии образа, которые свойственны отдельным славянским культурным традициям;

- выявить пути трансформации образа и его символизации;

- выявить элементы, влияющие на существующую в народных представ-;ениях оценку образа и его функций;

- рассмотреть образ кукушки с этических позиций народного сознания и щределить степень влияния на образ бытовавших у славян представлений о шнских этических нормах.

НАУЧНАЯ НОВИЗНА работы состоит в том, что в отечественной фольк-ористике до настоящего времени не было монографических работ по орни-ологической символике, выполненных на едином общеславянском материа-е. Впервые проанализирован обширный песенный материал по исследуемой еме, представленный в параллельных русско-славянских переводах. Пред-ожена схема анализа славянских представлений о вестничестве кукушки по бинарным аксиологическим оппозициям. Предложена система анализа обо-отничества кукушки в соответствии с семантической последовательностью меняемых образу превращений и состояний.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ. Предложенную методику анализа южно использовать для других зооморфных образов. Впервые введенный в аучный оборот материал может представлять интерес для дальнейшей науч-ой разработки единой системы образов и символов, характерных для тради-иошгого славянского мировосприятия. Материалы и методологические под-оды, использованные в диссертации, могут найти применение в учебных урсах.

ДРОБАЦИЯ РАБОТЫ. Материалы диссертации докладывались на научной онференции "Мифология и повседневность" (ИРЛИ, февраль 1999 г.). Ма-ериалы и предложенный в работе научный подход нашли применение в лек-ионном курсе по традиционной русской культуре, который читался для ино-гранных учащихся Центра русского языка и СПбГУ с 1993 по 1999 г. Часть [атериалов вошла в разработанное на основе указанного выше курса пособие Традиционная русская культура" и была использована при написании статей о теме диссертации (см. список печатных работ).

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ. Работа выполнена на материале текстов различных фольклорных жанров, а также текстов, извлеченных из разных этнографических источников, зафиксированных народных верований, примет, описаний обрядов, гаданий и т.д. Его общий объем -более 800 текстов, принадлежащих разным славянским традициям, по времени фиксации относящихся в основном к Х1Х-ХХ вв. При необходимости привлекался фольклорный материал других этнических культурных традиций (карельской, литовской и др.), соседствовавших со славянской и находившихся с ней во взаимном влиянии. По мере целесообразности, связанной с выявлением специфики славянского материала, привлекались материалы западноевропейской традиции. Материал был подвергнут структурно-семантическому анализу, подчиненному в свою очередь задачам более широкого, историко-культурного плана.

СТРУКТУРА РАБОТЫ. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения и Списка источников и цитированной литературы. В конце работы даны 2 Приложения, которые содержат статистику использованных текстов по жанровой и географической принадлежности и указатель отражения функциональных особенностей образа кукушки в песенном фольклоре.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

ВВЕДЕНИЕ

Во введении обосновывается выбор темы, ее актуальность, научная новизна, цель и задачи исследования, раскрывается теоретическая и практическая значимость работы, дается обоснование ее структуры, характеризуется привлеченный к анализу материал. Кроме того, во введении дан краткий обзор существующих в фольклористике исследований по проблематике диссертации, при этом особое внимание уделено использованным авторами указанных работ подходу к подаче материала и методу его анализа.

В ПЕРВОЙ ГЛАВЕ "ВЕСТНИЧЕСТВО И ВЕЩИЙ ДАР КУКУШКИ" анализируется обширный текстовой материал, фольклорный и этнографический, дающий представление о разнообразии и одновременно цельности славянских представлений о кукушке как вещей птице.

Вестничество рассматривалось в контексте тематики предсказаний кукушки и в соответствии с выделенными автором оппозициями: жизнь/смерть, доля/недоля, богатство/бедность. По указанным оппозициям Глава 1 делится на соответствующие разделы.

Раздел 1. Предсказания в рамках оппозиции жизнь/смерть. В этом разде-ге были рассмотрены гадания о сроках жизни и обозначена характерная для сказанной оппозиции тематика предсказаний.

Результаты показывают, что гадание по кукушке о сроке жизни/смерти юхранилось с древности до наших дней в большинстве славянских традиций. В процессе анализа определился ряд особенностей, свойственных гаданию и ¡троящимся на нем приметам:

- в традиционном ритуальном обращении к кукушке превалирует форму-шровка о сроке наступления смерти (т.е. в самом вопросе закладывается »риентация на негативный ответ);

- подавляющее большинство выявленных примет, основанных на гадании, смеет развитую систему условий, в зависимости от наличия или выполнения ;оторых толкование предсказания носит положительный или отрицательный ;аракгер;

- сами условия, как правило, также строятся на традиционных оппозици-х: временных, пространственных, состояния объекта и т.д.;

- эти условия могут рассматриваться в качестве способов защиты от неже-ательных негативных предсказаний кукушки.

Тематика предсказаний кукушки в славянской традиции в целом характе-изуется как негативная: кукушка предвещает разнообразные несчастья и «ды, болезни и смерть. Однако анализ текстов показал, что самому образу [рисуща нейтральность.

Из материалов примет и поверий следует, что образ кукушки имел устой-ивые связи с темой смерти и воспринимался в ряде славянских традиций восточнославянской, сербской, а также польской) как символ смерти. Это ашло отражение и развитие в текстах лирических песен и песен балладного ила.

В современной европейской традиции взгляд на кукушку как на вестницу мерти и представления о присущем ее предсказаниям негативном характере тктически утрачены, сегодня европейский фольклор сохраняет лишь отельные традиционные формулы связанного с кукушкой гадания о сроках сизни/смерти.

Раздел 2. Предсказания в рамках оппозиции доля/недоля. В первой части аздела для анализа в рамках данной оппозиции исследуются связанные с ку-ушкой гадания о браке, а также предсказания брака в песенных текстах. Во торой части проводится анализ песенных текстов и текстов этиологических егенд, в которых использованы мотивы лживости и беспамятливости ку-ушки.

Приведенные материалы свидетельствуют о неплохо сохранившейся у лавян традиции гадать по кукушке о браке. Что касается ареала бытования

таких гаданий на территории славян, то, главным образом, они сохранились; южных славян и, в меньшей степени, у восточных. У западных славян, за исключением польской традиции, текстов, указывающих на существование в прошлом подобных гаданий, отыскать не удалось.

В проанализированных текстах гаданий о браке заметна все та же существенная роль условий, влияющих на трактовку предсказаний кукушки, в чем эти гадания похожи на гадания о сроках жизни. Однако в данном случае новым важным дополнением к условиям стала взаимодействующая с ними система пользования магическими предметами, которые связаны с самой кукуш кой (кукушкин сучок) или с объектом ее предсказаний (горсть земли, волоки и т.д.).

В гаданиях хорошо видна ориентированность предсказаний на девушек, примеров предсказаний кукушки о браке юношам не зафиксировано.

В песенных текстах (основным материалом этой группы стали тексты лирических песен восточнославянской традиции, а иные, более архаичные, формы оказались представленными в незначительном количестве) женская ориентированность предсказаний находит фактическое подтверждение. При этом наблюдается определенная зависимость предсказаний кукушки от поло возрастной группы и от соответствующих данной группе проблем:

а) девушкам брачного возраста - несчастная любовь и разлука;

б) просватанным невестам - ожидающая их несчастливая бабья доля;

в) замужним женщинам - вдовство и одиночество.

Единый по сути характер предсказываемого и неизменная женская ориен тированность послужили тому, что образ кукушки в славянском песенном фольклоре стал "многовековой метафорой" 2 несчастливой девичьей (женской) судьбы.

Ряд песенных текстов позволяет выделить самостоятельное символическое значение голоса кукушки. Его функциональные границы весьма широк! это знак женского одиночества и тяжелой жизни, это и жалоба и проклятие, это женский способ выражения горя (оплакивание злой судьбы); голос кукушки способен проникать за пределы мира живых и, соответственно, он является посредником между "этим" миром и миром мертвых.

В процессе работы с песенными текстами обнаружилось прежде не отмечаемое исследователями "расширение" объектной направленности образа: в восточнославянской и южнославянской традициях предсказания кукушки стали распространятся и на юношей (мужчин). Подчеркнем, что традиционный для славянских представлений негативный характер предсказаний в таких текстах сохраняется. Материалы песенных текстов дают возможность ш

2 Харченко В.К. Функции метафоры. Воронеж, 1992, с. 81.

тать сложившийся набор ориентированных на юношей (мужчин) предсказа-шй кужуппш: смертельная болезнь, солдатчина, брак (редко, как уже было утмечено). Все компоненты представляют собой ту же недолю.

Отметим, что предсказание кукушкой брака занимает сегодня доминирующую позицию в комплексе европейских верований, связанных с этой хтицей. Однако в европейских представлениях отсутствует жесткая женская >риентированность предсказаний, и отмечается их явный положительный характер. Все это сильно отличает европейское восприятие предсказаний ку-сушки от представлений, существующих в славянской традиции.

В большинстве песенных текстов подчеркивается истинность сообщений I предсказаний кукушки, хотя существуют мотивы, где с данным образом ¡называются мотивы обмана и вероломства.

Мотив лжи и обмана в вестничестве и предсказаниях кукушки, судя по юему, принадлежит к мотивам поздним. Свидетельством этому служит его шсонаправленная принадлежность к песенным текстам, происхождение которых восходит к церковно-книжным источникам. Те же мотивы содержатся | ряде этиологических легенд о происхождении кукушки, сюжеты которых ¡троятся на нормах христианской морали. Естественный для этих легенд мотив неотвратимости наказания за грехи не может рассматриваться вне мотива реховности кукушки, созданного и получившего распространение, по всей шдимости, именно в христианский период.

Подавляющее же большинство не только славянских, но и европейских ■екстов указывает на более древние представления, содержащие веру в ис-шшость и точность кукушкиных вестей и предсказаний. На то же указывают I песенные тексты, связанные с любовно-брачными мотивами. Некоторые из 1тих текстов позволили рассматривать исследуемый образ в неожиданном, с юзиций обвинения во лжи и беспамятливосгш, ракурсе: кукушка и ее голос [редстают как символы памяти о тех, кто находится далеко или умер (что [ашло отражение и в материальной культуре - резаные изображения кукушек и могильных крестах в Черногории).

Раздел 3. Предсказания в рамках оппозиции богатство/бедность. У этой руппы предсказаний существует связь с ныне забытым кругом представле-мй об отношениях кукушки с иным миром. Необходимость коснуться этих »тношений для прояснения особой роли кукушки в календарной обрядности ютребовала разделения материала на три группы:

- приметы по кукушке и ее предсказания, касающиеся непосредственно гара живых;

- верования, указывающие на особое функциональное положение кукушки шжду двух миров;

- верования, связывающие кукушку с миром "иным".

В первую группу вошли тексты примет, обозначающих сроки активности кукушки, а также предсказания кукушки о благополучии мира живых.

Анализ текстов предсказаний в этой оппозиции не представляется возможным без учета их непосредственной связи с календарными сроками активности кукушки, поскольку для предсказаний кукушки характерна жестка календарная регламентация. Представления о времени прилета и первого ку кования, с которым традиционно связывается большинство предсказаний, в разных славянских традициях разные. По материалам примет, сведенных в таблицу, выявлены три основных временных блока для прилета и начала кукования, и две временные позиции для завершения кукования. Именно на этих сроках строится основная часть календарных (хозяйственных, метеорологических и др.) примет и верований, связанных с кукушкой. Выход за дан ные временные рамки воспринимается как нарушение нормы и ведет к негативным последствиям.

Дня удобства классификации календарных предсказаний обозначен круг тем и предложена схема, дающая возможность рассматривать эти темы так» по традиционным бинарным оппозициям: урожай/неурожай, сытая жизнь/голод, достаток/нищета, погода/непогода, приметы для домашнего скота и бытовые приметы.

Характер большинства календарных предсказаний кукушки, также как и предсказаний о сроке жизни или браке, в народной практике трактуется с ис пользованием существующей системы условий. Однако и в данной группе в целом направленность предсказаний кукушки следует охарактеризовать как негативную.

В отношении нейтрализации последствий нарушения сроков кукования общими для большинства славянских традиций представляются следующие моменты:

1. Нарушение границы завершения кукования считается более опасным, нежели нарушение границы начала. Этим объясняется повышенный интерес к дополнительным знакам и приметам, указывающим на приближение означенной границы и на потенциальную возможность ее нарушения.

2. Такими приметами являются: начало колошения ячменя (овса) или рж и реже - конец вызревания трав, т.е. начало сенокоса Интересно, что в привлеченных к анализу приметах устойчивы представления об активности указанных растений при нейтрализации кукушки (они "забирают" голос кукушки, колют ее, давят и т. д). В восточнославянских верованиях фиксируется также явная заинтересованность кукушки в ритуальной еде этого периода -ячменным (сырным) лепешкам.

Об особом положении кукушки-вестника между миром живых и иным миром говорят русские и болгарские верования, связанные с Благовещением. Связь кукушки с Благовещением видится в единстве восприятия этого дня и начала кукования как инициального магического момента для природы и человека. В обрядах на Благовещение органично совместились христианские и языческие представления об особенности этого дня: это не только "Благая весть" для избранной Девы, но и благая весть для Природы - ознаменование периода пробуждения сил, дающих жизнь и обновление. И кукушка становится символом грядущих перемен и знаком их начала.

Древние представления о том, что благополучие живущих находится в прямой связи с умершими предками, что они дарят земле своих потомков и самим потомкам - плодородие, отражены в веровании о Благовещении, как об особом моменте, возобновляющем эту связь между живыми и умершими. И кукушка выступает здесь как ключница, которая открывает врата между мирами и восстанавливает эту связь. Знание, которое ей открыто как существу, проводящему часть жизни "там", и которое кукушка приносит "оттуда" в особое время, она отдает живущим в этом мире. Живущие же, со своей стороны, стараются помочь кукушке: пекут ритуальное печенье (зозульки я кукушки), зазывают специальными ритуальными песнями, действиями и т.д.

Дохристианским представлениям о значительности кукушки в особые календарные сроки, на которые падает Благовещение, в христианской традиции противопоставлен мотив греховности кукушки. Судя по всему, именно со значимостью образа кукушки для дохристианской традиции связана повышенная суровость ее (кукушки) наказания в традиции христианской.

Ключницей кукушка является и по отношению к представителям мира иного: вилам, самодивам и русалкам. Важным в этом контексте является то, что, будучи представителями мира иного, эти существа могут влиять на плодородие земли и человека. Максимально опасными они становятся в обозначаемый кукушкой весенне-летний период. В южнославянской традиции кукование кукушки подчеркнуто воспринимается как предупреждение об опасности этих существ для человека.

Более глубокие связи кукушки с вилами, русалками и аналогичными существами других славянских традиций не рассматривались в данном разделе намеренно, поскольку они выходят за рамки календарной регламентации и уводят в сторону от рассматриваемых мотивов вестничества и предсказаний кукушки.

Такого же рода связи кукушки со змеями объясняются тем, что в народных представлениях змеи находятся во взаимном контакте с указанной группой мифологических существ. Важным аспектом связи кукушки с ними (как

со змеями, так и с видами, русалками и им подобными) представляется единое место их латентного существования - подводный (подземный) мир. Вера в подчиненность кукушки и пчел водяному - владыке подводного (подземного) мира, мира мертвых, лежит и в основе русского верования о кукушке - подарке водяного пасечникам, и о ее способности влиять на пчел и ш урожай меда.

По отношению ко всем вышеназванным существам кукушка является знаком, регламентирующим время их появления и активности. При этом необходимо подчеркнуть особую опасность духов стихий и змей, как представителей иного мира, для молодежи, прежде всего, брачного возраста. Соответственно, для них предсказания кукушки получают особую важность.

Проведенный анализ календарных песенных текстов восточных и южных славян позволяет подчеркнуть в качестве характерной особенности позитивный характер веспшчества и предсказании кукушки. Прежде всего, это касается текстов колядок. Отдельную группу образуют веснянки, в которых тяжелая доля молодой замужней женщины не предсказывается кукушкой, а констатируется. Традиционная ориентация предсказаний судьбы на девушек (женщин), за редким исключением, остается неизменной.

Во ВТОРОЙ ГЛАВЕ "ОБОРОТНИЧЕСТВО КУКУШКИ" эта функциональная особенность исследуемого образа классифицируется в соответствии с семантической последовательностью вменяемых кукушке превращений и состояний (оборотничество прямое: птица - в птицу; оборотничество метафорическое; человек - как птица; оборотничество мифическое: человек - в птицу).

Оборотничество прямое (птица - в птицу). Превращение кукушки в ястреба находится в строгой зависимости от сроков прекращения ее активности (завершение кукования: Иван Купала или Петров день) и может захватывать весь последующий период выкармливания и воспитания птенцов, включая позднюю осень, до времени отлета или зимования. Оборотничеством, следовательно, объясняется в народе внезапное исчезновение (замолкание) кукушки .

В народных представлениях о взаимопревращениях кукушки и ястреба (хищника, образ которого является однозначно отрицательным), а также о связях кукушки с другими хищными птицами, подчеркивается скрытый в образе негатив: ястреб выступает как наглядный пример реализовавшейся опасности, которую представляет собой кукушка после Петра или Ивана.

Непосредственно с оборотничеством кукушки может связываться и ее одиночество, изоляция (самоизоляция), отмечаемая в большинстве славянских традиций. Птицы избегают контактов с кукушкой, изгоняют ее из своеп

общества, заставляя таким образом расплачиваться за испытываемые ими страх и обиды. По менее популярному объяснению того, что происходит с кукушкой после указанного срока, считается, что она сама прячется от других птиц: они "чураются", гоняют ее, мстя за подложенные яйца и за жестокость к не желающим высиживать и выкармливать кукушкино потомство.

Превращение кукушки в ястреба, несмотря на то, что ястреб - образ мужской, не влияет на "женскость" образа кукушки. А вариант, по которому кукушка сама прячется от птиц, лишь сильнее подчеркивает эту "женскость", обособленность образа, его индивидуальность и виновность.

Грешность (виновность) кукушки, ставшая мотивом для мести птиц, нашла отражение и развитие в этиологических легендах о происхождении кукушки. Ее одиночество и статус вдовы обосновываются в этих легендах именно с позиций представлений о виновности женщины в нарушении, брачных отношений.

Оборотаичество метафорическое (человек - как птица). В фольклорных текстах образ кукушки стал традиционной метафорой невесты, сироты, вдовы, рекрута или замужней женщины, т.е. существа лиминального, пребывающего в "пороговом" состоянии. Главными параметрами, определяющими возможность такой метафоризации являются обездоленность, одиночество, оплакивание собственной судьбы или судьбы мужа, сына, брата.

В случае, когда образ кукушки становится метафорой рекрута, женская направленность образа сохраняется. Принадлежность рекрута к мужскому полу, в данном случае, не важна, значение имеет его лиминальность. Поэтому в песенных текстах метафора или параллель образов ¡досушки и рекрута возникают конкретно в случае проявления последним эмоций горя и печали -кукующей кукушке уподобляется рекрут горюющий, оплакивающий свою недолю, свое одиночество. Рекрутство является явлением относительно поздним, на его образную систему оказала сильное влияние погребальная обрядность и, в частности, причеть, где активно использовался образ кукушки (причем в двух планах: и для умершего и для оплакивающей).

Во всех случаях, когда образ кукушки выступает в качестве метафоры лиминального существа, этот же образ может быть использован и в качестве метафоры матери этого существа. Возможно, что это указывает на ключевую роль, образа матери в формировании мифологических представлений о кукушке.

Обрядовая и необрядовая лирика дает столь же многочисленные примеры прямого и метафорического обротничества: в кукушку превращаются или с ней отождествляются мать, сестра, жена, невеста, дочь. Практически у всех славян образ кукушки становится символом женского одиночества, сиротства и вдовства. Необходимо еще раз подчеркнуть, что любой вид оборотничест-

в а, связанного с кукушкой, жестко регламентируется состоянием субъекта ("пороговое", лиминальное состояние), временным моментом (момент перехода) и условием (проклятие, пожелание, чрезмерное выражение горя).

Обортничество мифическое (человек - в птицу). Фактически все этиологические легенда, за очень редким исключением, говорят о происхождении кукушки из девушки (сестра, любимая) или женщины (жена, мать). Их превращение в кукушку связывается с женскими нарушениями семейно-родственных или внутриродовых отношений, с такими-как: потеря (убийство) мужа, утрата любимого, брата, сына (иногда намеренная), отказ о жениха, нарушение связи мать-дитя, преступления против детей. При этом отдельные славянские традиции имеют различия:

- у восточных славян кукушкой чаще становится мать или дочь (замужний дочь - на материале баллад), и причиной оборотничества обычно является нарушение семейно-родственных отношений;

- у южных славян в кукушку оборачиваются сестра или мать, и причиной превращения становятся вяутриродовые отношения;

- у западных славян можно наблюдать "смешанный" вариант, однако не и материале легенд, а в песенном фольклоре (преимущественно в польском), в легендах же (это легенды христианского происхождения) отмечается сильная ориентация на наказуемость проступков, связанных с нарушением нравственно-этических норм.

Во всех рассмотренных этиологических легендах причиной (механизмом] превращения всегда выступает проклятье: ,

- родовое (мать проклинает детей, брат проклинает сестру (реже - наоборот));

- проклятье от Бога, святых и т.д. (невозможность терпеть дольше нарушение, испытываемая к объекту жалость, исполнение просьбы родичей виновной или ее собственного желания).

В соответствии с традиционными представлениями о душе-птице, кукушка часто воспринимается как воплощение души умершего. Это верование нашло отражение и в самой погребальной обрядности и, прежде всего, в текстах обрядовых плачей. Оно перекликается также с ранее отмеченной-посреднической ролью кукушки между живыми и мертвыми.

В этой связи необходимо вновь подчеркнуть особую роль голоса кукушки как символа оплакивания. Он принимает на себя основную нагрузку в выражении горя и становится средством общения с умершими, при чем сам образ кукушки отмечен в этом случае своеобразным дуализмом: кукушка - это воплощение души умершего и кукушка же - оплакивающая утрату родственница (плачея). Двойственный характер носит и принятое в большинстве славян ских традиций отношение к плачу=кукованию, поскольку слишком сильное

гореванье воспринимается как тяжкий грех, но в оплакивании - освобождение от горя, избывание горя. Отсюда вытекает и особое отношение к кукующей кукушке как к подруге, товаронке, утешительнице, и восприятие "плача с кукушкой" как своеобразного диалога представителей двух миров. Отмеченная двойственность просматривается и в единстве восприятия кукования (кукания, гукания) как характерного звукового сигнала, который служит для вступления в контакт с представителями другого мира: гукание = окликание на погостах родителей; гукание - кляч, призывание к контакту женщиной, плачущей "по. своим горям"; кукование - жалобы души умершего, обращенные к родичам; гукает,кричит "ку-ку!" нечистая сила (и, прежде всего,- водяной, русалки, утопленники), когда зазывает, заманивает к себе живых.

Цветовой код подтверждает представления об особом, присущем кукушке положении между мирами (серая=сивая, белая), подчеркивает ее функциональные особенности как символа горя и печали (серая-сизая, синяя), предупреждает о потенциальной опасности кукушки {рябая, желтая, черная).

В одних славянских традициях облик кукушки принимает душа всякого умершего без каких-либо ограничений по полу или возрасту, в других - только души девушек, женщин или детей. В свете широко распространенных представлений о кукушке-плохой матери, о том, что она терпит наказание "за проступки против детей", особое значение приобретает вера в воплощение в таком облике душ заложных покойников и, прежде всего, отторгнутых детских душ (навий, потерчей, некрещещев). Утратив, обычно по вине матери, возможность получить нормальный статус, душа такого ребенка (умершего некрещенным, проклятого матерью (отцом), убитого или абортированного) попадает в разряд наиболее активных демонических существ, особо опасных заложных покойников, В восточнославянской традиции их считают разновидностью русалок, в ряде других славянских традиций также существуют указания на связь навей с вилами, самодивами и их аналогами: крылатость, способность вызывать пожары и град, агрессивность по отношению, прежде всего, к молодым, готовым к репродукции, а также к детям.

Эти представления нашли отражение в текстах баллад и близких к ним формах, бытующих у восточных и южных славян, чей сюжет содержит мотив 'мать избавляется от нежелательного, опостылевшего чада'. В большинстве восточнославянских баллад отверженные возвращаются или обещают вернуться в облике кукушки, и косвенно возникает мотив отмщения (кукушка, кукующая у дома или на доме, в саду - к смерти).

Как показал рассмотренный в разделе материал, мотив мести душ отторгнутых детей был развит в представлениях о навях и потерчах как опасных демонических существах, особенно агрессивных по отношению к собствен-гшмматерям, матерям потенциальным и, в ряде случаев, к слабозащшцен-

ным младенцам. Эти представления рассматривались в работе с привлечением материала быличек, записей рассказов обмиравших и повитух.

Среди существующих способов нейтрализации навий (растений-апотропеев, нитей или "нитяных" венков, специальных вышитых охранительных орнаментов, щеток (гребней) и т.д.) выделяются попытки дать нави статус, которого оно было лишено, т.е. окрестить, что ведет к нейтрализации демонического существа и его реабилитации, а также, с точки зрения польской традиции, и к реабилитации матери.

Именно в качестве указанного средства нейтрализации рассматривался в работе южнорусский обряд крещения и похорон кукушки. Идея подобной трактовки обряда не нова, она была предложена в середине прошлого века А.Н.Афанасьевым и поддержана Д.К.Зелениным, который в "Очерках русской мифологии" именно в таком ключе подробно анализировал этот обряд. Позже обряд рассматривался только как ритуал календарного цикла с аграр-но-продуцирующей магической функцией (ВЛ.Пропп "Русские аграрные праздники", 100). Однако за правомерность предложенной А.Н. Афанасьевым и Д.К.Зеленшшм трактовки обряда говорит следующее:

- на время проведения обряда (Семик и Троица) приходится пик активности кукгушки и русалок, это - период ритуалов, направленных на нейтрализацию заложных покойников;

- название обряда соответствует названиям периода проведения -"кукушки", "зеленые святки" и "задушные", - которые подчеркивают целевую направленность ритуала не только на обеспечение плодородия земли, но и на нейтрализацию влияющих на нее сил иного мира; среди многочисленных обрядов аграрного культа, существующих у всех славян, ни один не имеет такого вкрапления как "крещение" чучела;

- название куклы (чучела) кукушкой нельзя считать случайным, суда по всему, птица (ее чучело) была первичным, и последующие ее заместители, главным образом, растительные - следующий этап, поскольку шли или от названия ("кукушкины слезки"), или от выделенного в качестве главного в ку-кушачьей окраске ("рябости" травы или коры используемого растения, пестроты букета); антропоморфные заменители только подтверждают сказанное, поскольку природа кукушки - человеческая, и конкретно - женская; о том же свидетельствует обряжение антропоморфной куклы вдовой, девушкой (невестой), девочкой;

- похороны кукушки (там, где они есть) или ее заместителей не происходят "публично", на глазах всех участниц, что характерно для аграрво-продуцирующих похорон, а проводятся одной-двумя участницами и сохраняются в строгой тайне, равно как и о самом обряде участницы предпочитают не распространятся;

- исполняют обряд девушки (женщины); мужское участие свидетельствует об упадке и утрате представлений о целях обряда (кроме того, это время девичьих-женских обрядов);

- кумление, которое, как правило, указывалось участницами в качестве самого важного момента обряда, в данном случае, должно рассматриваться как закрепление перехода девушек а иную возрастную группу и смену их. статуса; однако более подробные описания обряда указывают на обязательность проведения кумления над/под/у кукушки (или ее изображения), при чем кумление и "крещение" воспринимаются в еданстве; в этой связи возникают интересные параллели, если привлечь детский фольклор (известную считалку- "Шла кукушка..." и игру "Кума", втекстах которых речь идет о крещении дитяти);

- ритуальная пища этого обряда - яишница и/или крашеные яйца, в цветовой гамме которых особо выделяется желтый цвет (желтые яйца подавались на помин души умерших (утонувших) младенцев), а также мед и "кисяли" -кушанья, характерные для поминок; и т.д.

В ЗАКЛЮЧЕНИИ подводятся итоги и излагаются выводы по специфике исследованного образа-символа, обобщаются результаты работы.

Широкий спектр использованных текстовых материалов, в том числе не привлекавшихся ранее, позволил установить сильную "разбросанность" образа кукушки по разным славянским традициям. В русской культуре образ-символ кукушки обладает теми же базовыми функциональными характеристиками, которые свойственны ему в общей славянской традиции и отличают его от того, что имеет место в других, не славянских, традициях. На этой основе образ-символ кукушки у русских получил свое специфическое развитие.

При сравнительном анализе образа прежде всего надо отметить неоднородную сохранность относящегося к нему материала в разных славянских культурах:

- самый древний пласт (обрядовые плачи, календарный-фольклор и т.д.) более всего оказался представленным в восточнославянской и южнославянской традициях; при этом для восточных славян более характерны мотивы воплощения кукушкой образа матери и, в меньшей степени, замужней дочери, ау южных славян на первое место вышел образ сестры;

- для западных славян более характерны тексты с сильным христианским влиянием (этиологические легенды о происхождении, кукушки); конкретно для польской традиции характерно сильное восточнославянское влияние (Украина, Белоруссия) с одной стороны, а с другой стороны, в этой традиции

больше всего зафиксировано текстов о грешности кукушки (христианское влияние).

Неоднородность сохранности текстовых материалов, раскрывающих и ха растеризующих верования славян о кукушке, вероятно, связана с борьбой христианства с дохристианскими представлениями.

Дохристианские представления о кукушке сложились под влиянием очевидных биологических особенностей этой птицы, настолько выдающихся, что естественными причинами их было не объяснить: активность в особое время и внезапные появление и замолкание (вплоть до исчезновения), сходство с хищными птицами, уникальный голос, наконец, совершенно неординарный способ заботы о потомстве. Христианство дало популярным представлениям свое морализующее истолкование, направленное в значительной степени на умаление образа (мотивы грешности и лживости). Христианство наложило сильный отпечаток на комплекс древних представлений об этических нормах для женщин в рамках рода и семьи, нарушение которых стала символизировать кукушка.

Анализ образа кукушки на широком материале позволил выделить некоторые парадоксы, которые не заметны, если рассматривать, как это делалось прежде, отдельные стороны образа и традиции, в которых он бытует. К числ; таких парадоксов можно отнести следующее:

- противоречие между традиционной негативностью всего, что связано с кукушкой (ее предсказания, оборотничество, связь с опасными представителями другого мира, нарушения семейно-родовых и брачных отношений) с одной стороны, а с другой - позитивное отношение к ней самой (что просматривается, например, в обилии уменьшительных производных от названия птицы, частое завершение текстов изъявлениями сочувствия и т.д.)

- традиционная ориентированность образа на женское начало при наличш текстов, где кукушка используется как метафора мужских образов и мужског несчастливой судьбы;

- череэ кукушку оказываются связанными неожиданные образы, возможность взаимодействия которых отнюдь не очевидна (змеи и пчелы).

Существование первого из отмеченных парадоксов может быть обусловлено тем, что на самом деле кажущаяся в каждом отдельном случае негатиа-ность образа кукушки в сущности является проявлением его нейтральности: проанализированный материал в изобилии дает свидетельства того, что истолкование функций кукушки и подаваемых ею знаков определяется условиями, в которых выполняются эти функции.

Нейтральность указывает на древность происхождения образа, будучи вообще характерной для наиболее архаичных мифологических образов.

Кроме того, особую роль в формировании сочувственного отношения к гукушке сыграл ее голос, имитация которого стала средством не только вы-»ажения, но и избывания горя, печали.

Во втором случае нельзя исключать исходную андрогинность образа ку-ушки. Также здесь можно усмотреть историческую эволюцию образа как :имвола женского лиминала, каковым он формировался изначально, с после-(ующим распространением на мужской лиминал по мере усиления его значены в крестьянкой среде в связи с введением института рекрутства в восточ-гославянской традиции и с формированием образа юнака (разбойник, узник -шминальные состояния) у южных славян.

Мотив переходного (лнминального) состояния является для кукушки клю-[евым. Женская ориентация образа отчасти может быть обусловлена чисто юличественным преобладанием лиминальных состояний у женщин в сравнили с мужчинами.

По теме диссертации автором опубликованы следующие работы:

. Специфика мифологизированного образа кукушки // Вестник СПбГУ. Сер.

2,1995, вып. 3 (№ 16), с.104-106. 1. Мифологизиран образ на кукувицата в славянския фолклор // Българи-стични проучвания. 1996, кн.З, Издателство на Велико-Търновския ун-т, с.88-91.

1. "Естем птаха грешная..." (образ кукушки в традиционных представлениях славян о семейно-родственных отношениях) // Материалы научной конференции "Мифология и повседневность" 24-26 февраля 1999 г. Вып. 2. СПб., 1999, с.141- 153. I. Календарные праздники // Никитина А. В. Традиционная русская культура (пособие для иностранных учащихся 1уманитарного профиля). - СПб., Изд-во СПбГУ (в печати, 25 авт. листов).

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Никитина, Алла Владимировна

СПИСОК СОКРАЩЕНИИ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ВЕСТНИЧЕСТВО И ВЕЩИЙ ДАР КУКУШКИ

1.1. ПРЕДСКАЗАНИЯ В РАМКАХ ОППОЗИЦИИ ЖИЗНЬ/СМЕРТЬ

1.1.1. Гадания о сроках жизни

1.1.2. Тематика предсказаний кукушки

1.1.2.1. Несчастья и беды

1.1.2.2. Болезнь

1.1.2.3. Смерть

1.1.3. ВЫВОДЫ

1.2. ПРЕДСКАЗАНИЯ В РАМКАХ ОППОЗИЦИИ ДОЛЯ/НЕДОЛЯ

1.2.1. Гадания и предсказания о браке

1.2.1.1. Гадания о браке

1.2.1.2.Предсказания брака в песенных текстах а) Для девушек с парнем б) Для девушек-невест в) Для замужних женщин г) Для юношей

1.2.2. Мотив лживости и беспамятности кукушки

1.2.2.1. Песенные тексты

1.2.2.2. Этиологические легенды

1". 2.3. ВЫВОДЫ

1.3.ПРЕДСКАЗАНИЯ В РАМКАХ ОППОЗИЦИИ БОГАТСТВО/БЕДНОСТЬ

1.3.1. Мир живых

1.3.1 1. Календарные сроки предсказаний

1.3.1.2. Тематика предсказаний а) Урожай/неурожай б) Сытость/голод в) Достаток/безденежье г) Погода/непогода д) Приметы, связанные со скотом е) Хозяйственные приметы

1.3.1.3. Нарушения срока кукования и нейтрализация их последствий

1.3.1.4. ВЫВОДЫ

1.3.2. Между двух миров (кукушка и Благовещенье)

1.3.2.1. Благовещенье и кукование как знаки обновления Ю

1.3.2.2. Единый источник сил обновления и знания кукушки

1.3.2.3. Грешность кукушки

1.3.2.4. ВЫВОДЫ

1.3.3. Мир иной (кукушка, души умерших и плодородие)

1.3.3.1 Кукушка и духи воды

1.3.3.2.Кукушка и пчелы

1.3.3.3.Кукушки и змеи

1.3.3.4.ВЫВОДЫ

1.3.4. Календарные песенные тексты

1.3.4.1. Функции образа кукушки в календарных песенных текстах

1.3.4.2. ВЫВОДЫ

ГЛАВА 2. ОБОРОТНИЧЕСТВО КУКУШКИ

2.1. ОБОРОТНИЧЕСТВО ПРЯМОЕ (ПТИПА - В ПТИПУ)

2.1.1. Кукушка и ястреб

2.1.2. Одиночество кукушки

2.1.2.1. Кукушка и другие птицы

2.1.2.2. Грешность кукушки

2.1.3. ВЫВОДЫ

2.2. ОБОРОТНИЧЕСТВО МЕТАФОРИЧЕСКОЕ

ЧЕЛОВЕК - КАК ПТИПА)

2.2.1. Сирота

2.2.2. Невеста

2.2.3. Рекрут (юнак)

2.2.3.1. Рекрут = кукушка

2.2.3.2. Мать рекрута = кукушка

2.2.4. "Дочка-пташечка"

2.2.5. Вдова

2.2.6. ВЫВОДЫ 201 2.3. ОБОРОТНИЧЕСТВО МИФИЧЕСКОЕ (ЧЕЛОВЕК - В ПТИЦУ)

2.3.1. Оборотничество в этиологических легендах

2.3.1.1. Кукушка - девушка/женщина

2.3.1.2. Проклятье (родовое или свыше) как причина оборотничества

2.3.1.3. ВЫВОДЫ

2.3.2. Кукушка - воплощение души умершего

2.3.2.1. Особые функции голоса

2.3.2.2. Цветовой код

2.3.2.3. Кукушка и заложные покойники {нави) а. Сущность и дефиниция навей б. Мотивы мести в. Способы нейтрализации навей 251 в. Обряд крещения и похорон кукушки

2.3.2.4. ВЫВОДЫ

Введение диссертации1999 год, автореферат по филологии, Никитина, Алла Владимировна

Каждая культура располагает некоторым фондом символов, которые относятся к числу ее наиболее устойчивых элементов и таким образом играют роль своего рода памяти. Эту роль Ю.М.Лотман охарактеризовал так: "Стержневая группа символов <.> имеет глубоко архаическую природу и восходит к дописьменной эпохе, когда определенные знаки представляли собой свернутые мнемонические программы текстов и сюжетов, хранившихся в устной памяти коллектива" (Ю.М. Лотман. Символ в системе культуры // Символ в системе культуры. Труды по знаковым системам. XXI. Тарту, 1987, с. 11). Символы обладают способностью объединять разные хронологические пласты культуры, как бы "пронизывая" их по вертикали и передавая информацию из прошлого в будущее. Кроме того, основной набор доминирующих символов в значительной мере определяет национальные и ареальные границы культур.

Эти свойства символов приобретают важное значение в процессе реконструкции древней духовной культуры. Особый интерес представляют символы, которые принадлежат к обширному кругу мифологических представлений, связанных с образами животных и птиц. Наличие специального зоологического кода культуры сегодня не вызывает сомнений. Перед исследователями стоит задача как можно более полной его расшифровки, что даст своего рода ключ к пониманию многих спорных моментов в формировании этических и эстетических критериев, свойственных этническому сознанию. Изучение образа животного как особого элемента системы традиционных представлений, с учетом выявленных особенностей его бытования в различном материале (этнографическом, фольклорном, лингвистическом), на различных уровнях (мифологическом, акциональном, "социальном") и в широком культурном контексте (в различных конкретных формах народной культуры, с возможными параллелями), позволяет судить о важности конкретных зоо- и орнитоморфных образов в системе древнего мировосприятия.

История изучения зоо- и орнитоморфной символики связана со становлением и развитием европейской и российской сравнительно-исторической мифологии и фольклористики. Первые специальные исследования, посвященные проблеме животного символа, такие, как труд Анджело де Губернатиса "Мифология животных" ("Die Tiere in der indogermanischen Mythologie von Angelo De Gubernatis. Leipzig, 18741) или работа Витольда Клингера "Животное в античном и современном суеверии" (Киев, 1911), представляют собой обобщающие исследования о животных в мифологии разных народов. Эти исследования, выполненные на обширном материале, можно считать образцами научных изысканий своего времени, равно как и "Поэтические воззрения славян на природу" Н.А.Афанасьева (Москва, 1865), однако методологические принципы данных работ выглядят сегодня устаревшими.

За период от опубликования указанных работ до последнего времени появилось немало исследований, посвященных орнитоморфной символике. Оставляя в стороне работы западноевропейских авторов: Бернарда ле Клерка (De La Herverie Le Clerc, Bernard. Les Reveurs d'oiseaux. Paris, 1991),

1 Первое издание "Zoologial Mythology" (V. 1, 2) вышло на англ.яз. в Лондоне в 1872 году, в тексте указаны выходные данные его немецкой версии.

Ариеля Голана (Golan Ariel. Myth and Symbol. Symbolism in Religions. Jerusalem, 1991), Элизабет Лоуренс (Lawrence, Elisabeth Atwood. Hunting the Wren. Transformation of Bird to Symbol. Knoxville: Univ. of Tennessee Press. 1997) и др., и статьи в энциклопедических изданиях, типа Encyclopedia of superstitions (Compiled by Redford E. and Redford M.A., London, 1947), Handwörterbuch des deutschen Aberglaubens (Hrsg. von H.Baechtold-Staubli) или Dictionary of Faiths and Folklore. 1-st. edition in 1905 (Hazlitt W.C.), кратко охарактеризуем исследования отечественных и славянских авторов.

Народным представлениям о животных и птицах были посвящены разделы и даже целые тома классических научных трудов О. Кольберга и К. Мошиньского (Kolberg, 1-60, 1961-1985; Moszynski, 2, 1967), рассматривавших зооморфные образы в контексте общеславянских верований, обрядов, обычаев. Их традицию на локальных материалах продолжили Д. Маринов в Болгарии (Маринов, 1914) и Т. Джорджевич в Югославии (Ъор^евиЬ, 1958). Обе работы содержат богатый материал и до настоящего времени используются как источники .

Известна серия работ об отдельных животных (вороне, зайце, мыши, пчелах) Н.Ф.Сумцова, напечатанная в 18911893 гг. в "Этнографическом обозрении". Примерно в то же время в польском журнале "Wisia" вышла серия работ Э.Маевского о конкретных животных: летучей мыши, уже, козе, домашней скотине, пчеле, аисте и, в том числе, о кукушке (Majewski, 1898). Работы Э. Маевского, в соответствии с принятым в то время стилем, были преимущественно описательными. Н.Ф.Сумцов дополнял описания сопоставлением различных традиций.

В ряде работ зооморфные образы были исследованы не сами по себе, а в связи с другими темами. К их числу можно отнести известный труд А.Ермолова о народном "погодо-ведении" (Ермолов, 1905), где зооморфные образы рассматривались на материале пословиц, поговорок и примет. В.Данилов рассматривал символику птиц и растений в украинских похоронных причитаниях (Данилов, 1907). Л.Ю.Гусев (Гусев, 1996) рассматривал русские орнитонимы на материале фольклорных песенных текстов как материал чисто лингвистический. Следует также отметить монографию А.Ф. Журавлева "Домашний скот в поверьях и магии восточных славян" (Москва, 1994) .

С конца 70-х годов стали выходить работы сотрудников Института славяноведения и балканистики (Н.И.Толстой, С.Н.Толстая, О.А.Терновская, А.В.Гура и др.), выполняемые в рамках программы реконструкции древней духовной культуры славян и посвященные символике отдельных зооморфных образов.

В исследованиях по символике животных последнего времени, имеющих обобщающий характер и демонстрирующих современные методологические принципах работы с материалом, качественно новой ступенью стала монография А.В.Гуры "Символика животных в славянской народной традиции" (Москва, 1997). На данной работе необходимо остановиться подробнее, поскольку в контексте исследуемой проблемы важными представляются и задачи, решаемые автором, и материал, на котором эти задачи решаются, и применяемая методология.

На сегодняшний день эту работу с полным основанием можно считать наиболее подробным и полным исследованием животной символики, разумеется, с учетом славянской специфики. Ни одно из известных до настоящего времени исследований в этой области не оперирует таким разнообразием форм и жанров привлекаемого материала, тем более, что по большей части он является новым и малоизученным. Что же касается методологического подхода к анализу и классификации этого материала, то именно этот подход определил практическую значимость работы А.В.Гуры, поскольку задает парадигму дальнейших возможных исследований в данной области или для работ на смежные темы. Основу для анализа исследовавшегося материала составила схема описания животных, которая была разработана и опробована сотрудниками Института балканистики и славяноведения. Согласно этой схеме, у отдельного исследуемого образа по заданной модели выявлялся набор характерных признаков и соотносился с набором данного образа в конкретной локальной традиции, с учетом показателей других образов той же группы и т.д. Таким образом, данная схема позволяет провести полный анализ конкретного образа, выявить его специфические и типологические черты, определить его место в соответствующей ему группе и в общей сис^теме символов животного мира в отдельно взятой (в данном случае славянской) традиции .

Однако при всем богатстве исследованного А.В.Гурой материала и при всех достоинствах использованной схемы, у работы имеется ряд ограничений, обусловленных самой задачей работы. На первый взгляд, эти ограничения малозаметны и не важны, когда создается единая общая картина славянской зоо- и орнитоморфной символики (задача, поставленная автором работы, безусловно, может считаться выполненной), но они ощутимы в частностях и существенно затрудняют, например, индивидуальное восприятие отдельного конкретного образа (он рассматривается в системе "себе подобных", но оказывается вычлененным из синкретической культурной "ткани" и, в некотором роде, нивелируется). То есть, каждый отдельный образ рассматривается по единым параметрам, являющимся общими для всех образов. Проблема в том, что характеристика отдельного образа может не ограничиваться только заданными параметрами, образ может быть гораздо глубже и сложнее:

- у каждого образа существуют свои временные рамки, в которых он "развивался" или "деградировал", т.е. в восприятии данного образа в данной культурной традиции происходили некие изменения (причем изменения эти могли совпадать или не совпадать в соседствующих "диалектах" рассматриваемой культуры). У некоторых образов трансформация могла происходить неоднократно, например, под влиянием расхождений между представлениями народной мифологии и народной религии. По выводам, которые предлагает работа А.В.Гуры, обозначить эти временные рамки не представляется возможным, так же, как и выявить градацию изменений восприятия того или иного образа или направление его развития;

- фольклорные данные об образе (особенно разножанровые) и данные этнографические могут демонстрировать существенные различия, которым должны быть даны объяснения. Подчеркнем также, что песенный фольклорный материал А.В.Гура использовал редко, вкрапляя фрагменты песенного текста лишь тогда, когда они максимально выразительно иллюстрировали очередное положение применяемой автором схемы;

- многие образы подверглись символизации, и это нашло отражение в языке и фольклоре/ но этвета на вопрос, на чем основывалась символизация и как она протекала, работа А.В.Гуры не дает.

Все вышеизложенное может иметь отношение к характеристике любого образа, однако особенно важным это представляется для ключевых образов, имеющих выраженную индивидуальность . К наиболее ярким и значительным из указанных образов следует отнести образ кукушки.

К этому образу уже не раз обращались отечественные и зарубежные (в том числе славянские) исследователи, которые рассматривали кукушку и в рамках общих мифологических представлений (Маннгардт (европ.), Афанасьев (европ.), Клингер (европ.), Голан (европ.))2, и основываясь, главным образом, на этнографическом материале, определяли место кукушки в обрядовой системе и ее связь с представителями низшей демонологии (Зеленин (рус.), Пропп (рус.), Соколова (воет.слав.), Маринов (болг.))3, и конкретно в

2 Маннгардт - Manngardt I.W. Der Kukuk/ Zeitschrift für deutsche Mythologie und Sittenkunde. 3 B. 2 H.; Афанасьев - Афанасьев A.H. Поэтические воззрения славян на природу. Репринт издания 18 65 г. с испр. Т.1-3. М., 19 94; Клингер - Клингер В. Животное в античном и современном суеверии. Киев, 1911; Голан - Голан А. Миф и символ. М. Русслит, 1991.

3 Зеленин - Зеленин Д.К. Избранные труды. Очерки русской мифологии: Умершие неестественной смертью и русалки./ Вступ. ст. Н.И.Толстого, подг. текста, коммент., указат. Е.Е.Левкиевской. М.: Индрик, 1995; Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901-1913 узкой локальной традиции, иногда шире, характеризовали ее Бернштам (воет.слав.), Добровольский (юж.рус.), Джордже-вич (серб.), Маевский (пол.), Булат (хорв.), Никифоров-ский (белор.), Стойкова (болг.)4 и др.

Большая часть указанных работ относится к рубежу XIX-XX вв. ив качестве рабочего материала использует известные на то время данные, которые с тех пор значительно пополнились, особенно славянскими материалами, благодаря развитию славистики и исследованиям Института славяноведения и балканистики РАН. Кроме того, большинство работ гг./ Вступ. ст. Н.И.Толстого; сост. А.П.Топоркова. М.: Индрик, 1994; Пропп - Пропп В.Я. Русские аграрные праздники. JI., 1963 (1995); Соколова - Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов XIX - начала XX в. М., 1979; Маринов - Маринов Д. Народна вяра и религиозни народни обичаи. София, 1914.]

4 Бернштам - Бернштам Т.А. Орнитоморфная символика у восточных славян // Сов.этнография, № 1, 1982, с. 22-34; Бернштам Т.А. Обряд "крещение и похороны кукушки"//

Материальная культура и мифология: Сб. МАЭ. XXXVII. JI., 1981, с. 179-203; Добровольский - Добровольский В.Н. Звукоподражания в народном языке и в народной поэзии.// Этнограф, обозрение, 1894, № 3; Смоленский этнографический сборник/ Сост. В.Н.Добровольский. 4.II, СПб., 1893; Джорджевич - Ъор^евиЬ Т.Р. Природа у веровану и предану нашега народа. Кьь. 2. Београд, 1958; Маевский - Majewski Е. Kukulka (Cuculus Canorus L.) w mowie, piesni i pojegiach ludu naszego// Wisla, t. 12, z. 3. Warszawa, 1898; Булат - Bulat P. Kukavica // Narodna starina, knj. 12, sv. 31. Zagreb, 1933, s.81-112; Никифоровский - Простонародные приметы и поверья, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказания о лицах и местах. Собр. в Витебской Белоруссии. Я.Никифоровский. Витебск, 18 97; Стойкова -Стойкова Ст. Птици вестители и птици прорицатели в българския и гръцкия песенен фолклор. // Проблеми на българския фолклор. Т. 8. Българският фолклор в славян-ската и балканската културна традиция. София, Бълг. АН, 1991, с.115-120. даже те, которые посвящены только образу кукушки) лишь классифицируют имеющийся материал, обходясь минимумом выводов; для анализа авторы или привлекают античный и европейский материалы (в работах общего плана) или обходятся материалом одной традиции. Иногда они фиксируют локальную принадлежность приводимых данных или источники, но чаще такая фиксация отсутствует. Например, Т.Джорджевич, как правило, указывает место бытования описанного им верования (но это и работа сравнительно позднего времени - 1958 г.), Э.Маевский же, классифицируя польские представления о кукушке, указаний на источники или места бытования не дает, и при этом свободно включает между польскими литовские, украинские и русские данные.

Что касается этнографических исследований, таких как работы Д.К.Зеленина или В.Я.Проппа, то они занимают особую позицию, поскольку представляют собой совершенно другой уровень научного анализа и преследуют совершенно иные цели. Конкретно образ кукушки этими авторами не рассматривался, а если привлекался, то скорее как яркий иллюстративный материал, поддерживающий их научную концепцию.

Таким образом, нельзя сказать, что образ-символ кукушки не исследовался вообще, но можно говорить об отсутствии его систематического исследования и о существовании упрощенного взгляда на сам образ и на его место в традиционных представлениях. В теме имеется немало "белых пятен", обозначенных, но не исследованных.

Оставшиеся нерешенными проблемы можно определить так: 1. За исключением упомянутой выше работы А.В.Гуры, образ кукушки еще не рассматривался на едином славянском материале; в остальных работах образ рассматривался лишь на материале какой-либо одной локальной культурной традиции (сербской, польской или болгарской), максимум двух (С.Стойкова проводила параллель вестничества кукушки в болгарской и греческой традициях). О проблемных моментах в работе А.В.Гуры говорилось выше.

Осталась не раскрытой до конца функциональная специфика образа и символа, характерная именно для славянской традиции, и те различия в восприятии образа, которые свойственны отдельным славянским культурным традициям. Между тем, это может быть важно для того, чтобы воссоздать общую картину того, как формировался и трансформировался образ, показать пути его символизации.

2. В существующих работах мало использовался фольклорный материал, особенно песенные формы. В то же время, песенные тексты могут существенно дополнить этнографические данные и чисто языковой материал и продемонстрировать развитие верования в весь спектр функциональных особенностей образа.

Особый интерес для раскрытия специфики образа могут представлять обрядовые песни и плачи как формы наиболее древние и ближе других находящиеся к обрядам.

3. В имеющемся материале не выявлены элементы, влияющие на существующую в народных представлениях оценку образа и его функций.

В связи с существованием оценочных характеристик можно сделать попытку рассматривать образ кукушки с этико-психологических позиций народного сознания и определить, в какой степени образ отражает представления о женских этических нормах, бытовавшие и существующие у славян.

В исследовании обозначенного круга проблем и будет заключаться научная новизна данной работы, целью которой является возможно полный анализ функциональных особенностей образа и символа кукушки на славянском материале.

Семантика образа кукушки многообразна и в основе своей очень архаична. Можно говорить о ее типичности для обрядов аграрного календаря, поскольку в представлениях об этой птице присутствуют и аграрно-продуцирующая символика, и культ предков, и магия плодородия, и брачные мотивы. Подобного ро.да синкретизм является результатом того, что, со временем, архаичный культ обрастает новыми идеологическими формами.^ аграрных культах птица обычно выступает как посредник (вестник) между родом, родовыми божествами и предками. Она несет к божествам (солярные мотивы в культе птиц) и почитаемым предкам (хтонические мотивы и мотивы поминовения) моления рода об урожае, благополучии, жизненных благах, и приносит ответ - не подвергаемую сомнениям информацию об ожидаемом или желаемом. Архаичная связь плодородия во всех его проявлениях и формах (в мире растительном, животном и среди людей) с миром предков выражена в культе птиц более, чем отчетливо. Птица как символ связи между землей (водой) и светом, между живыми и мертвыми была неотъемлемой частью аграрного календаря вплоть до XIX века. Все это нашло отражение в языке и фольклоре. Образ кукушки относится к числу немногих орнитоморфных образов, получивших столь же завершенные формы, которые хорошо сохранились в различных фольклорных жанрах.

Основным предметом изучения в данной работе предполагается текст (как в филологическом, так и в - семиотическом смысле). Будет проведен сравнительный анализ имеющихся фольклорных текстов разных славянских культурных традиций. Будут рассматриваться не только жанровые параллели, но, в первую очередь, функциональная направленность образа в общих для разных славянских групп или в разных, но совпадающих по своему глубинному значению ритуалах. Тексты будут анализироваться, главным образом, по функциональной общности проявления образа и символа. Кроме того, они могут быть объединены и по принципу мифологических характеристик, например:

- кукушка-вестница и кукушка-вещая птица (предсказания, связанные с продуцирующей функцией земли, скота, человека) ;

- связь кукушки с женским началом (легенды о ее человеческом происхождении, объяснения криков кукушки (звукоподражания) ;

- проявления кукушки как лиминального существа: невесты, вдовы, сироты, рекрута и т.д. (локализация, время, способ или средство проявления, цветовой код);

- кукушка - посредник между мирами и воплощение души умершего (особая роль голоса, как средства контакта и его эмоциональная выразительная сила);

- особая роль проклятья в мотивах грешности кукушки, ее оборотничества, и его значение для определения места данного образа в системе традиционных народных представлений славян;

- связь кукушки с демонологическими персонажами, ее хтоничность (водяной и пчелы-души умерших, русалки/вилы, потерчи/нави, змеи) и т.д.

Выявленный в результате проведенного анализа объем мифологических характеристик позволит определить место кукушки в комплексе архаических славянских представлений, связанных с плодородием земли и человека, со взаимодействующими культами плодородия и умерших, а также с женской символикой семейных обрядов и с календарными обрядами, соотносимыми с женским началом.

Материалом работы послужили фольклорные (более 850 единиц) и этнографические тексты, принадлежащие различным славянским традициям. То, как они представлены в работе, характеризуется данными, приведенными в Приложении 2. Неравномерность подачи материалов с неизбежностью связана с их разной доступностью (по очевидным причинам, среди них превалируют русские) и тем, что в ряде случаев частота встречаемости представляющих интерес материалов оказывалась разной (например, в сербской и чешской традициях).

По необходимости в работе привлекались материалы культур, которые соседствовали со славянскими (карельская, литовская, румынская и др.), и могли повлиять на верования соседей или воспринять и сохранить то, что к сегодняшнему дню в славянской традиции исчезло.

С целью выявить и подчеркнуть специфику исследуемого образа в славянских представлениях или обратить внимание на общность представлений, в работе привлекались также материалы западноевропейской традиции.

В работе был использован не только фольклорный, но и этнографический материал. Этим объясняется отказ от традиционной для фольклорных исследований сруктуры, основанной на жанровой принадлежности материала. Вместо этого он был стуктурирован по функциональному принципу. Таким образом были выделены две главы, в одной из которых рассмотрены функции вестничества и предсказательства, а в другой - функция оборотничества. В первой главе материал структурирован в соответствии с темами предсказаний, которые определены как бинарные оппозиции. Удобство и содержательность такого описания мифологических структур было продемонстрировано К.Леви-Стросс в его исследованиях по структурной антропологии. Этот методический подход в данном случае использован нами для того, чтобы охарактеризовать тематику предсказаний кукушки с учетом амбивалентности, которая имманентна этому образу. Вторая глава структурирована в соответствии с вменяемыми кукушке состояниями и превращениями.

Вместе с тем, жанровая принадлежность остается важн-ной для оценки временных рамок появления той или иной функции у исследуемого образа и уточнения самой этой функции. Кроме того ее необходимо учитывать для воссоздания целостной картины традиционных славянских представлений о кукушке с учетом локальных особенностей. Поэтому при цитировании текста в работе по возможности указываются место его бытования и жанр. Для удобства оценки и возможности компактно представить всю картину, в Приложении 2 дается распределение использованных в работе текстов по их принадлежности к традиции и фольклорному жанру.

Особое внимание было уделено песенным текстам, поскольку в них наиболее ярко отражаются эстетические критерии традиционных славянских представлений, связанных с орнитоморфными образами. Однако следует признать, что в . данном случае, превалирующую позицию занял этический критерий - кукушка является не символом красоты, а символом

21 горя, женского одиночества, разрушенной судьбы. Это подчеркивается и тем, что, несмотря на характерную для образной системы песен тотальную синонимизацию и взаимозаменяемость орнитонимов, образ кукушки настолько индивидуален и специфичен, что его замена практически невозмож на.

Привлечение материала разных славянских культур повлекло необходимость давать перевод большого числа текстов. За редкими исключениями, которые обязательно помечались, перевод в работе авторский.

Следует таже подчеркнуть, что все использованные в работе фольклорные и этнографические тексты взяты из источников, исключающих не фольклорное происхождение текстов или их литературную обработку. Многие из этих текстов вводятся в научное обращение впервые.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Образ-символ в традиционной народной культуре"

2.3.2.4. Выводы

В традиционных представлениях кукушка часто выступает как воплощение души умершего. Это верование нашло отражение в погребальной обрядности и, прежде всего, в текстах обрядовых плачей. Оно перекликается также с посреднической ролью кукушки между живыми и мертвыми.

Голос кукушки играет особую роль как символ оплакивания . Он принимает на себя основную нагрузку в выражении горя и становится средством общения с умершими. Образу кукушки в этом случае свойственен своеобразный дуализм: это воплощение души умершего и оплакивающая утрату родственница (плачея).

Двойственный характер носит принятое в большинстве славянских традиций отношение к плачу=кукованию. Слишком сильное гореванье воспринимается как тяжкий грех, но оплакивание - это и освобождение от горя. Отсюда вытекает особое отношение к кукующей кукушке как к подруге, утешительнице, и восприятие "плача с кукушкой" как своеобразного диалога представителей двух миров.

Цветовой код кукушки подтверждает представления об особом присущем ей положении между мирами {серая=сивая, белая), подчеркивает ее функциональные особенности как символа горя и печали (серая=сизая, синяя), предупреждает о потенциальной опасности кукушки (рябая, желтая, черная) .

В свете широко распространенных представлений о кукушке -плохой матери, терпящей наказание "за проступки против детей", особое значение приобретает вера в воплощение в таком облике душ заложных покойников и, прежде всего, отторгнутых детских душ (навий, потерчей, некре-щенцев. Мотив мести душ отторгнутых детей был развит в представлениях о навях и потерчах как опасных демонических существах, особенно агрессивных по отношению к соб

266 ственным матерям, матерям потенциальным и, в ряде случаев, к слабозащищенным младенцам.

Среди существующих способов нейтрализации навий (рас-тений-апотропеев, нитей или "нитяных" венков, специальных вышитых охранительных орнаментов, щеток (гребней) и т.д.) выделяются попытки дать нави статус, которого оно было лишено, т.е. окрестить, что ведет к нейтрализации демонического существа и его реабилитации, а также, с точки зрения польской традиции, и к реабилитации матери.

Проанализированные материалы дают возможность реабилитировать и развить выдвинутые А.Н. Афанасьевым и Д. К. Зелениным представления об обряде крещения и похорон кукушки как о ритуале нейтрализации навей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Широкий спектр использованных текстовых материалов, в том числе не привлекавшихся ранее, позволил установить сильную "разбросанность" образа кукушки по разным славянским традициям (см. Приложение 2). В русской культуре образ-символ кукушки обладает теми же базовыми функциональными характеристиками, которые свойственны ему в общей славянской традиции и отличают его от того, что имеет место в других, не славянских, традициях. На этой основе образ-символ кукушки у русских получил свое специфическое развитие.

- Самый древний пласт (обрядовые плачи, календарный фольклор и т.д.) более всего оказался представленным в восточнославянской и южнославянской традициях. При этом, для восточных славян более характерны мотивы воплощения кукушкой образа матери и, в меньшей степени, замужней дочери, а у южных славян на первое место вышел образ сестры.

- Для западных славян более характерны тексты с сильным христианским влиянием (этиологические легенды о происхождении кукушки. Конкретно для польской традиции характерно сильное восточнославянское влияние (Украина, Белоруссия) с одной стороны, а с другой стороны, в этой традиции больше всего зафиксировано текстов о грешности кукушки (христианское влияние) .

Неоднородность сохранности текстовых материалов, раскрывающих и характеризующих верования славян о кукушке, вероятно, связана с борьбой христианства с дохристианскими представлениями.

Анализ образа кукушки на широком материале позволил выделить некоторые парадоксы, которые не заметны, если рассматривать, как это делалось прежде, отдельные стороны образа и традиции, в которых он бытует. К числу таких парадоксов можно отнести следующее:

- противоречие между традиционной негативностью всего, что связано с кукушкой (ее предсказания, оборотниче-ство, связь с опасными представителями другого мира, нарушения семейно-родовых и брачных отношений) с одной стороны, а с другой - позитивное отношение к ней самой (что просматривается, например, в обилии уменьшительных производных от названия птицы, частое завершение текстов изъявлениями сочувствия и т.д.)

- традиционная ориентированность образа на женское начало при наличии текстов, где кукушка используется как метафора мужских образов и мужской несчастливой судьбы;

- через кукушку оказываются связанными неожиданные образы, возможность взаимодействия которых отнюдь не очевидна (змеи и пчелы).

Существование первого из отмеченных парадоксов может быть связано с тем, что на самом деле кажущаяся в каждом отдельном случае негативность образа кукушки в сущности является проявлением его нейтральности: проанализированный материал в изобилии дает свидетельства того, что истолкование функций кукушки и подаваемых ею знаков определяется условиями, в которых выполняются эти функции.

Нейтральность указывает на древность происхождения образа, будучи вообще характерной для наиболее древних мифологических образов.

Кроме того, особую роль в формировании сочувственного отношения к кукушке сыграл ее голос, имитация которого стала средством не только выражения, но и избывания горя, печали.

Во втором случае также не исключена еще и исходная андрогинность образа кукушки. Кроме того, здесь можно усмотреть историческую эволюцию образа как символа женского лиминала, каковым он формировался изначально, с последующим распространением на мужской лиминал по мере усиления его значения в крестьянкой среде в связи с введением института рекрутства в восточнославянской традиции и с формированием образа юнака (разбойник, узник - лиминальные состояния) у южных славян.

270

Мотив переходного (лиминального) состояния является для кукушки ключевым. Женская ориентация образа отчасти может быть обусловлена чисто количественным преобладанием лиминальных состояний у женщин в сравнении с мужчинами.

Список научной литературыНикитина, Алла Владимировна, диссертация по теме "Фольклористика"

1. Азбелев С.Н. (сост., подг. текстов, вступ.ст. и примеч.) Исторические песни. Баллады. М.: Современник, 1986.

2. Аникин В.П. (сост., подгот. текстов, вступ. ст. и коммент.) Мудрость народная. Жизнь человека в русском фольклоре. Вып. 1. Младенчество: Детство. М., 19 91; Вып. 2. Детство: Отрочество. М. , 19 94; Вып. 3. Девичество. М., 1994.

3. Аникин В., Круглов 1987. Русское народное поэтическоетворчество: Пособие для студентов нац. отд-ний пед. ин-тов. 2-е изд., дораб.- Л.: Просвещение, ЛО, 1987.

4. Аникин В.П. (ред.) Русские пословицы и поговорки.1. М.: Худож. лит., 1988.

5. Аничков Е.В. Весенняя обрядовая песня на Западе и уславян. Ч. II. От песни к поэзии. СПб., 1905.

6. Анталог1я беларускай народнай песн1. М1нск, 1975.

7. Афанасьев А.Н. Народные русские легенды. Новосибирск:1. Наука, Сиб.отд-е, 1990.

8. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Репринт издания 1865 г. с испр. Т.1-3. М., 1994 .

9. Афанасьев А.Н. Происхождение мифа. Статьи по фольклору, этнографии и мифологии / Сост. , подгот. текста, статья, коммент. А.Л.Топоркова. М.: Изд-во "Индрик", 1996.

10. Балашов Д.М., Марченко Ю.И., Калмыкова Н.И. Русскаясвадьба: Свадебный обряд на Верхней и Средней Кок-шеньге и на Уфтюге (Тарногский р-н Вологодской обл.). М.: Современник, 1985.

11. Балов Ф. Очерки Пошехонья / Этнографическое Обозрение , № 4, 190 4.

12. Барсов Е.Е. Причитания Северного края. Т. 2. М.,1882 .

13. Белорусский фольклор. Хрестоматия. М1нск, 1977.

14. Бернштам Т.А. Обряд "крещение и похороны кукушки"//

15. Материальная культура и мифология: Сб. МАЭ. XXXVII. Л., 1981, с. 179-203.

16. Бернштам Т.А. Орнитоморфная символика у восточныхславян // Сов. этнография, № 1, 1982, с. 22-34.

17. Болонев Ф.Ф., Мельников М.Н. (Сост.) Календарнообрядовая поэзия сибиряков. Новосибирск, 1981.

18. Болонев Ф.Ф. Народный календарь семейских Забайкальявторая пол. XIX- начало XX в.). Новосибирск, 1978 .

19. Бондаренко В. Поверья крестьян Тамбовской губ. // ЖС

20. Под ред. В.И.Ламанскаго. Вып.I. СПб., 18 90, с. 115-119.

21. Брайловский С. Малорусская похоронная причеть и мифическое ее значение // Киевская старина. 1885. Т. 13, сентябрь, с. 73-84.

22. Бурин И. (побор и ред.) Български народни песни. София, 1971.

23. Бурцев А.Е. Обзор русского народного быта Северногокрая. Т. 1-3, СПб., 1902.

24. Бычко-Машко И.Е. Сборник народных песен, зап. в поселке Калюга-Камарно, Рогознянской вол., Кобрин-ского у., Гродненской губ./ Сб. -отд. р.яз. и сло-весн. Императ. АН, том ЬХХХ1Х, № 4, СПб., 1911.

25. Българска народна поезия и проза. Т. 1-7. София,1981-1982 .

26. Български фолклор в славянската и балканската културна традиция. София, 1991.

27. Веселовский А.Н. Гетеризм, побратимство и кумовство вкупальской обрядности // Журнал мин-ва нар. просвет,.- 1884, февраль.

28. Веселовский А.Н. Миф и символ // Русский фольклор.

29. Т. 19: Вопросы теории фольклора.- JI. : Наука, 1979, с. 186-199.

30. Виноградов Г. Детский народный календарь / ЖС, СПб.,1924, вып. 2, с. 55-58.

31. Виноградов Г. Русский детский фольклор. Иркутск,1930 .

32. Виноградов Г. Смерть и загробная жизнь в воззренияхрусского старожилого населения Сибири. Иркутск, 1923 .

33. Виноградова JI.H. Мифологический аспект полесской "русальной" традиции // СБФ (Духовная культура Полесья и общеславянском фоне). М.: Наука, 1986, с. 88-135.

34. Виноградова JI.H. Откуда дети берутся? Полесские формулы о происхождении детей // СБФ (Этнолингвистическое изучение Полесья). М.: Индрик, 1995, с.173-188 .

35. Виноградова JI.H. Русальная традиция у болгар и восточнославянских народов // Българският фолклор в славянската и балканската културна традиция. София, Бълг. АН, 1991, с. 218-221.33