автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Общественные настроения в Советской России 1917-1929 гг.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Общественные настроения в Советской России 1917-1929 гг."

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени М.В.Ломоносова

На правах рукописи

ЛИВШИН АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВИЧ

ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАСТРОЕНИЯ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ 1917-1929 гг.

Специальность 07.00.02 - Отечественная история

Автореферат

диссертации на соискание учёной степени доктора исторических наук

Москва - 2004

Работа выполнена на кафедре истории Российского государства факультета государственного управления Московского государственного университета им. М.В .Ломоносова

Научный консультант: доктор исторических наук, профессор

Семенникова Любовь Ивановна

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Васильев Юрий Альбертович

доктор исторических наук, профессор Ненароков Альберт Павлович

доктор исторических наук, профессор Соколов Андрей Константинович

Ведущая организация: Московский педагогический государственный

университет

А

Защита состоится ноября 2004 года в 15 часов на заседании

Диссертационного совета Д 501.001.98 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук в Московском государственном университете им. М.В.Ломоносова по адресу: 119899, Москва, Воробьевы горы, МГУ, 1-ый корпус гуманитарных факультетов, ауд. 459.

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале научной библиотеки им. А.М.Горького MIT им. М.В.Ломоносова по адресу: 119899, Москва, Воробьевы горы, МГУ, 1-ый корпус гуманитарных факультетов.

Автореферат разослан

iJ^'Çyy

октября 2004 года.

Ученый секретарь Диссертационного совета, кандидат исторических наук, доцент

Н.Л.Головкина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Исследование посвящено одной из чрезвычайно важных, но одновременно и слабоизученных проблем отечественной истории. Лишь сравнительно недавно проблемы динамики настроений российского народа в условиях масштабных трансформационных изменений переместились в центр общественного интереса и внимания ученых. Чем дальше продвигается современное общество по пути реформ, тем более очевидными становятся взаимовлияние и взаимообусловленность процессов глубоких системных преобразований и колебаний массовых настроений. Причем весьма актуальным становится именно поиск закономерностей и исторически обусловленных форм соотношения между социальными сдвигами и господствующими в обществе настроениями.

Изучение закономерностей общественного сознания в эпоху перемен - важная задача исторической науки. С этой точки зрения опыт Советской России 1917 - 1929 гг. представляется чрезвычайно важным для современного общества. Массовое сознание переходного общества - уникальный объект изучения; оно является отражением противоречивой и многослойной социальной практики. Отвержение отживших устоев и нежелание жить по-старому парадоксально сочетаются с растущим разочарованием в самих переменах, а провозглашавшиеся на начальном этапе трансформации цели и идеалы оцениваются либо как недостижимые для большинства общества, либо как ложные. Всплески гражданской активности и интереса к политике сменяются апатией и наоборот. Очень сложным и неустойчивым становится соотношение рациональных и иррациональных элементов в массовом сознании, возрастает роль мифа как основания формирующихся настроений. Все эти особенности формирования массовых настроений были характерны для 1917-1929 гг., но и в настоящее время они далеко не утратили своей актуальности.

Общественные настроения в представленном исследовании изучаются на основе сравнительно новых для отечественной исторической науки источников - писем во власть. Этот собирательный термин обозначает совокупность многочисленных форм прямой апелляции к государству и его «вождям», характерных для российской так называемой петиционной традиции. Изучение традиционных для нашей страны форм диалога власти и общества, не утративших своего значения и по сей день, представляется важной и своевременной задачей.

Целью диссертационного исследования является изучение содержания общественных настроений в период 1917-1929 гг.; динамики массового сознания в период революции, гражданской войны, новой экономической политики и ее слома; механизмов

Р1>С НАЦИОНАЛЬНАЯ

взаимодействия общества и власти, функционировавших в рамках апеллирования к государству и ответной политической реакции.

Цель работы может быть реализована в результате решения следующих основных

задач:

• Выявления процессов общественного развития в 1917-1929 гг., оказавших наиболее заметное влияние на формирование народных настроений;

• Анализа места и роли писем во власть как массового источника социальной истории;

• Изучения форм и содержания диалога власти и общества через различные типы апелляций и реакции на них в контексте массовых настроений;

• Выявления основных закономерностей формирования доминирующих настроений в периоды революции, гражданской войны, нэпа и его слома;

• Изучения образа власти и ее конкретных носителей в картине мира и настроениях людей послереволюционной поры;

• Исследования особенностей господствовавшего в картине мира советских людей социального идеала и возникавших на его базе общественных настроений;

• Определения характера, масштабов и соотношения модернизаторских и патриархальных, гражданско-конституционных и антидемократических, прорыночных и антирыночных настроений;

• Выявления динамики настроений различных групп населения по отношению к политике властей, к происходившим общественным преобразованиям.

Предметом данного исследования выступают многообразные и многослойные общественные настроения, отражавшие в период 1917-1929 гг. взгляды как общества в целом, так и его отдельных групп на политику государства, место и роль Советской России и СССР в мире, перспективы развития страны и построения социализма, на частную жизнь и повседневность советских людей. Таким образом, в работе исследуются важные элементы общественного сознания.

Хронологические рамки исследования очерчиваются двумя основополагающими вехами - 1917 и 1929 годами. Это - переломные годы в истории нашей страны. В 1917 г. в России произошла революция, к власти пришли большевики, и начался новый период жизни общества и государства. 1929 г. - «год великого перелома» - рубеж ликвидации последних элементов нэпа и перехода к «сталинской революции сверху», к форсированной индустриализации и сплошной коллективизации. Таким образом, хронологическими границами исследования являются своего рода «две революции» - наиболее глубокие, масштабные изменения в жизни страны и народа.

Региональные рамки исследования. Особенности представленного исследования предполагают выбор его региональных рамок. Во многом это связано с характером используемых источников. Большая часть писем в советские органы власти приходила из регионов с преобладанием русского населения, несколько меньшая (в относительных показателях) - из Украины и Белоруссии, сравнительно немного - с национальных окраин. Таким образом, исследование выполнено главным образом на материалах РСФСР и иных регионов традиционного проживания славянского населения, в которых была развита культура общения с высшей властью путем прямого апеллирования к ней, существовала устойчивая петиционная традиция. Общественные настроения эпохи гражданской войны анализируются на материалах территорий, находившихся под большевистским контролем, так как письма во власть трактуются нами как письма в советские партийные и государственные органы и на имена большевистских вождей. Вместе с тем, используемое в названии диссертации и в ее тексте понятие «Советская Россия» употребляется не в сугубо государственно-политическом или территориально-административном, а скорее в социокультурном смысле, как некая социально-психологическая и культурная целостность, в рамках которой существовала петиционная традиция диалога власти и общества.

Научная новизна исследования обусловлена тем, что в данной работе впервые осуществлено комплексное исследование общественных настроений в Советской России и СССР за достаточно длительный хронологический период 1917 - 1929 гг. При этом анализируются настроения рабочего класса, крестьянства, иных групп. Впервые массовые настроения в годы революции, гражданской войны и нэпа всесторонне рассматриваются как важнейший элемент системы взаимоотношений власти и общества, их диалога в специфических, но при этом и традиционных для России формах. Общение народа и государства посредством написания писем, заявлений, жалоб, доносов и ответа на них в виде определенной административной реакции впервые рассматривается как одна из сфер политической жизни, как форма политического взаимодействия и политического участия, «контракта Жителя с Властным Лицом».

Новизна исследования обуславливается междисциплинарным подходом к проблеме, необходимостью выйти за рамки присущих сугубо исторических науке взглядов и представлений. Работа является вкладом в формирующееся новое направление в исторических исследованиях, включающее изучение на основе интеграции различных наук -собственно истории, политологии, социологии, социальной психологии и ряда других -общественного сознания, характерного для ключевых периодов русской и советской истории. Следует также подчеркнуть новизну и сложность работы с большим массивом малоизученных и нестандартных для отечественной науки источников - писем во власть,

большинство из которых впервые введены автором в научный оборот. Ряд исследовательских методов, использованных автором в работе с данными источниками, впервые применен в отечественной историографии. В частности, речь идет о методах обобщения на основе фрагментированных свидетельств1.

Вклад данного исследования в разработку нового направления в исторической науке определяется и тем, что массовые настроения показаны не в статике, а в динамике - с позиций их зарождения, развития и смены иными доминирующими настроениями. Новизна работы обусловлена также рассмотрением и сопоставлением общественных настроений как в бурные годы политики «чрезвычайщины», так и в относительно спокойные периоды новой экономической политики. При этом большое внимание в анализе общественного сознания уделяется факторам преемственности и ее разрыва, традициям и модернизации!. Важным элементом научной новизны исследования является определение наличия, распространенности вширь и вглубь в послереволюционном социуме «небольшевистских» и «либеральных» структур общественного сознания: настроений в пользу развития на базе общественного компромисса, утверждения прав собственности и преобладания рынка, гражданских прав и свобод человека. Также впервые комплексно на обширной источниковой базе поставлена проблема соотношения рационального и иррационального, мифа и прагматических и интересов в массовом сознании 1917 - 1929 гг. В научный оборот введен большой массив новых источников из материалов трех центральных архивов Российской Федерации. В диссертации впервые широко используются письма как в советские газеты и журналы, так и в партийно-государственные структуры, а также на имена ведущих политических деятелей изучаемой эпохи.

Методологическая основа исследования. Данная диссертационная работа опирается на принципы объективности и историзма, а также на представление о сложности и многомерности исторического процесса, В качестве основополагающего метода изучения проблемы следует назвать междисциплинарный подход к историческому исследованию. Его применение обусловлено тем, что круг научных проблем, составляющих заявленную тему, соприкасается с несколькими дисциплинами: историей, социологией и социальной психологией, психолингвистикой, политологией и управленческими дисциплинами. Однако основное значение имеют современные познавательные стратегии, сформировавшиеся в русле социальной истории и исторической антропологии. В их основе лежит синтез структурного (основанного на изучении структур и их элементов, например - власти и общества, их институциональных компонентов, базовых процессов развития) и социокультурного подходов, что позволяет комплексно и системно изучить предмет

1 Подробнее - см. с. 8-10.

исследования. Социокультурный подход придает исследованию еще большую системность, поскольку предполагает многофакторный анализ взаимодействия социальных, культурных и психических аспектов жизнедеятельности человека и общества. Применительно к изучению массового сознания системный метод характеризуется рядом отличительных признаков. Во-первых, он предполагает выявление характера и качественного своеобразия взаимосвязей между различными элементами структур общественного сознания. Во-вторых, предусматривает типологизацию множества признаков, характеризующих различные аспекты сознания, на основе их реальной общности. И, в-третьих, предусматривает вскрытие механизма и факторов формирования мировоззренческих архетипов населения2.

Теоретическое и практическое значение диссертации заключается в том, что в ней рассматриваются до сих пор не получившие отражение в исторических исследованиях проблемы массовых настроений в важнейший период складывания советского общества и государства. Тем самым в определенной степени устраняется пробел в изучении общественного сознания 1917-1927 гг., а также особенностей диалога в рамках системы «власть - народ», осуществлявшегося путем прямого апеллирования жителей Советской России к «вождям» и ответной политической реакции.

Представленная диссертация является вкладом в разработку нового направления в отечественной исторической науке, характеризующегося заметным междисциплинарным содержанием. Развивающееся в русле социальной истории, данное направление - изучение общественного сознания в контексте взаимодействия общества и власти на определенном историческом этапе - использует многие подходы из арсенала политологии, социологии, социальной психологии и других наук. В наше время как никогда актуальной является задача междисциплинарной интеграции методов научного познания для наиболее полного, всестороннего и объективного освещения закономерностей общественного развития в условиях глубоких социальных сдвигов, масштабных трансформационных процессов.

Исследование вводит в научный оборот большое количество новых документов и предлагает новые методы работы с ними. Материалы и выводы диссертации расширяют возможности для дальнейшего изучения проблем общественных настроений в советскую эпоху, а также для анализа закономерностей динамики массового сознания в целом, включая современный период. Практическое значение исследования заключается в том, что оно предлагает концептуальные подходы, которые могут быть использованы для дальнейшего изучения социальной истории советского общества. Результаты и основные положения исследования могут применяться в преподавательской деятельности для студентов как

1 См.: Лившин А.Я., Орлов И.Б. Власть и общество: Диалог в письмах. М., 2002. С. 22.

5

исторических, так и неисторических специальностей, в подготовке учебных курсов и программ, при написании учебников и учебных пособий.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. В революционную эпоху общественные настроения характеризовались неустойчивостью, а отношение к новой власти колебалось в широком диапазоне: поддержка сменялась отторжением, чтобы затем вновь смениться поддержкой. Противоречивость политики большевистского режима приводила к фрагментации общественных настроений, их усложнению и мозаичности. В массовом сознании развивались два сходных по интенсивности, но разнонаправленных процесса: подъем утопичности и мифологизации картины мира, а с другой стороны - усиление прагматических и рациональных элементов сознания как реакции на насилие против личности и нарушение прав собственности.

2. Общественные настроения периода нэпа тесно связаны с массовой психологией гражданской войны, при всей видимой непохожести экономической политики государства на двух этапах, разницы в положении и социальном самочувствии основных групп населения. Гражданская война оставила неизгладимый отпечаток на восприятии советской власти даже в относительно спокойные и сравнительно благополучные годы нэпа.

3. В 1917-1929 гг. постепенно утверждались представления о советской власти как власти легитимной. Одновременно в социуме рождались и многочисленные протестные настроения разной интенсивности по поводу конкретных действий государства и его представителей.

4. В 1917-1929 гг. происходил процесс частичной демифологизации и гуманизации социального идеала. Люди все больше соотносили взгляды на свободу и справедливость со своим личным опытом, с жизненными историями друзей, родственников, односельчан и т.д. В общественных настроениях проявлялось недовольство несоответствием абстрактных представлений о социальном идеале и реалий советской жизни.

5. В 1917-1929 гг. в обществе были заметны признаки гражданского конституционного сознания. В связи с нарушениями прав человека происходило определенное усиление не классового, а правозащитного взгляда на возможные пределы государственного насилия. В период новой экономической политики, в условиях ограниченной «либерализации» режима элементы гражданского конституционного сознания несколько окрепли. Однако социокультурная база для развития гражданского

конституционного сознания и сопутствующих ему общественных настроений была в целом слаба.

6. В Советской России сохранялись заметные элементы рыночного сознания на всем протяжении периода 1917 - 1929 гг. Рыночное сознание не было связано с настроениями в пользу капитализма и буржуазного строя. Оно было основано на признании приоритетности индивидуальных и групповых экономических интересов и прав по отношению к абстрактному «всеобщему благу», а также на рациональности и прагматизме в подходе к экономическим вопросам, в оценке экономического поведения людей.

Апробация работы. Диссертация подготовлена, обсуждена и рекомендована к защите на кафедре истории Российского государства ФГУ МГУ им. М.В. Ломоносова. Основные положения и вьшоды работы были представлены на 8 научных конференциях в России и за рубежом, а также в 28 публикациях (в том числе в соавторстве) общим объемом 208,35 печатных листов. Работе над темой способствовало многолетнее участие автора в качестве редактора и составителя в крупном международном проекте «Документы советской истории», в рамках которого было опубликовано 8 томов ранее не известных документов. Автор совместно с И.Б. Орловым и О.В. Хлевнюком является составителем трех томов серии. Многие положения и выводы исследования получили апробацию в преподавательской деятельности автора на Факультете государственного управления МГУ им. М.В. Ломоносова и в ряде зарубежных университетов.

Структура диссертации соответствует целям и задачам исследования. Работа состоит из введения, пяти глав, заключения, примечаний, списка источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность и научное значение темы; сформулированы цели и задачи исследования и определен его предмет; показана новизна, теоретическая и практическая значимость работы, охарактеризована ее методологическая основа.

В первой главе - «Источниковедческие и историографические аспекты исследования» - рассматриваются основные вопросы изучения источниковой базы диссертации и степени научной разработанности проблемы.

Письма во власть явились основным источником, на основе которого автор раскрывает общественные настроения 1917-1929 гг. Это, главным образом, материалы трех центральных архивов - Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Российского государственного архива экономики (РГАЭ).

В ГАРФ особый интерес с точки зрения объема и репрезентативности сохранившихся писем во власть представляют фонд Р-1235 (Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет), фонд Р-130 (Совет Народных Комиссаров РСФСР), фонд А-353 (Народный комиссариат юстиции РСФСР), фонд 374 (Народный комиссариат Рабоче-крестьянской инспекции СССР), фонд Р-4085 (Народный комиссариат Рабоче-крестьянской инспекции РСФСР), а также фонд Р-4390 (Народный комиссариат государственного контроля РСФСР). Весьма важны также фонд Р-3316 (ЦИК СССР), фонд Р-5446 (Совет Народных Комиссаров СССР).

Большую роль при написании работы сыграли материалы РГАСПИ. С точки зрения репрезентативности писем во власть в этом архиве выделяются два фонда: фонд 17 (ЦК РКП (б) - ЦК ВКП (б) и фонд 78 - личный фонд М.И. Калинина. Ряд личных фондов других деятелей партии и государства в РГАСПИ, содержащих большое количество писем и обращений в их адрес, также был использован в данной работе. Это фонды 74 (К.Е. Ворошилов), 82 (В.М. Молотов), 142 (А.В. Луначарский) и ряд других.

Среди материалов РГАЭ особо важен фонд 396 (Редакция «Крестьянской газеты»). Сохранившаяся огромная читательская почта этого одного из самых массовых советских периодических изданий с 1923 г. (тираж «Крестьянской газеты» достигал в конце 20-х гг. 1,5 миллионов экземпляров) дает обширнейший материал для анализа всего комплекса настроений сельских жителей. Также в поле зрения автора попали письма из фондов 3429 (Всероссийский совет народного хозяйства) и 4372 (Государственная плановая комиссия).

В диссертации письма во власть рассматриваются не просто как феномен российской политической культуры, но также как способ политического взаимодействия и форма

организации властно-управленческих отношений, метод диалога «верхов» и «низов», информационное основание для принятия властных решений Только М И Калинин в период с 1923 по 1935 гг. получал в среднем 77 тысяч писем в год от рядовых граждан3. В «Крестьянскую газету» обычно приходило несколько десятков тысяч писем в месяц Всего за 10 лет (1923-1933 гг) в редакцию «Крестьянской газеты» поступило более 5 миллионов писем и обращений Совет Народных Комиссаров до 1924 г. получал около 10 тысяч писем в год4. По данным Е Г. Гимпельсона, Наркомат госконтроля в 1919 г. получил 26529 жалоб, а в 1920 г. - 48322 . Некоторые видные партийные и советские деятели получали по 100-200, а иногда более, писем в день6.

Фундаментальное значение имеет вопрос о том, как историк может выявить общественные настроения при работе с текстами писем. Это определяется тем, что исследователь имеет дело не просто с текстами, а с весьма своеобразными текстами Помимо «устности» и «народности», язык писем построен на скрытых смыслах и, зачастую, не декларируемых прямо целях и намерениях автора Частота использования тех или иных сюжетов, количественные показатели употребления тех или иных слов и терминов, прямо декларируемое (и поэтому укладывающееся в некий математически описьшаемый алгоритм) положительное или отрицательное отношение к явлениям общественной жизни вовсе не означает, что автор действительно так думал и что высказанные им настроения прямо вытекают либо даже зависят от прямых количественных показателей изучаемого текста. Рассуждения на те или иные темы нередко маскировали подлинно центральный сюжет, который в чисто количественном текстуальном выражении тонет в иных смысловых элементах текста Зачастую в письмах как говорится не менее важно, чем что говорится

В современной социальной истории проблема работы с подобного рода сложными и слабо формализуемыми массовыми источниками обозначается как проблема обобщения на основе фрагментированных свидетельств7. В диссертации используются методы исследования, применяемые современной социальной историей для решения данной проблемы Во-первых, это метод анализа ведущих (наиболее важных) ситуаций, при котором существующая гипотеза находит документальное подтверждение в виде типичных и важных для понимания изучаемого феномена, регулярно повторяющихся в источниках ситуаций, в случае с письмами - в виде типичных сюжетных конструкций, характерных мнений и

' Siegelbaum L, Sokolov A Stalinism as a Way of Life A NaiTative in Documents New Haven and London, 2000 P 8

4 См Рощепкина E H О работе с письмами граждан в первые годы Советской власти // Советские архивы 1979 №6 С 22-25

5 ГимпельсонЕ Г Советские управленцы 1917-1920 гг М, 1998 С 174-175 ' Siegelbaum L, Sokolov A Op cit Рр 7-8

'См Fairburn М Social History Problems, Strategies and Methods New York, 1999 P 39

оценок. Постепенно, по мере накопления материала, вырисовываются определенные модели, закономерности в характере и языке жалоб, обвинений, описываемых ситуаций, - модели, которые могут подвергаться исторической контекстуализации. Второй метод - это экстраполяция на основе сравнимых данных. Применение этого метода означает, что мы можем сделать некие выводы на основе достоверно установленных нами причинно-следственных связей, находящих подтверждение в имеющихся в нашем распоряжении документах, об их верности для всей совокупности источников. Например, определенные действия властей (в отношении налогового законодательства, конфискации собственности граждан, в других вопросах) рождали сходный тип социально-психологической реакции, типичные настроения большинства населения. Эти настроения характеризуют весь изучаемый период и прослеживаются в подавляющем большинстве документов. Таким образом, можно говорить об устойчивых причинно-следственных закономерностях. Третий метод - максимизация возможностей вспомогательных доказательств. Его суть заключается в подтверждении сделанных выводов максимально возможным набором дополнительных фактов и документальных свидетельств, как правило, косвенного характера. Например, в случае с письмами, выводы о характере общественных настроений представляются более достоверными, если они подтверждаются сходными выводами анализа сводок ВЧК-ОГПУ, специальных тематических подборок «о настроениях» для правящих деятелей советского режима, слухов, фольклора, политического юмора (анекдотов) и т.д. Наконец, четвертый метод - подтверждение путем отсеивания конкурирующих гипотез. Он означает, что имеющая источниковая база позволяет создать несколько объяснительных моделей, из которых постепенно остается одна наиболее достоверная. Эта объяснительная модель должна наиболее гармонично сочетать в себе, во-первых, все наши знания об описываемой эпохе, а во-вторых, иметь наиболее солидное документальное подтверждение. При этом оцениваются широта распространения (типичность) оцениваемых суждений, язык и стиль документа, набор дискурсивных стратегий. Важно иметь в виду, что выводы, которые в конечном итоге предстоит сделать, касаются в первую очередь не происходивших на том или ином историческом отрезке событий и процессов, а социально-психологической характеристики самого автора письма и оценки типичности высказанных им мнений для массового сознания.

Таким образом, ключевая для описания общественных настроений характеристика содержания источника - типичность сюжетов и смыслов. Исходя из этого, основными использованными автором методами выявления общественных настроений в 1917-1929 гг. на основе анализа множества писем во власть являются интегрированный метод обобщения на основе фрагментированных свидетельств, выделение критериев репрезентативности

источников и типичности высказанных в письмах мнений Кроме того, используется жанровая, сюжетная, социальная, стилистическая типологизация документов, а также применение элементов дискурсивного анализа

Помимо документов, обнаруженных в центральных российских архивах (ГАРФ, РГАСПИ, РГАЭ) и введенных в научный оборот автором8, при написании диссертации использовались и иные опубликованные в последние годы сборники и подборки писем во власть за исторический период 1917-1929 гг ' Имеющиеся сборники и иные публикации писем по-разному сформированы, содержат разный объем справочного материала и комментариев Однако собранные в них документы - письма во власть представителей различных социальных групп - в целом подтверждают правильность критериев отбора документов, использованных в данной работе

Важным источником анализа общественных настроений в изучаемый период являются информационные сводки. Секретный циркуляр ВЦИК и ЦК РКП (б) от 17 марта 1921 г. положил начало созданию всеобъемлющей системы информирования властей о настроениях. Сводки перестают быть прерогативой исключительно ОГПУ-НКВД, материалы стекались в Информационный отдел ЦК из партийных организаций и ячеек, редакций газет и журналов, карающих органов и структур правопорядка, Политуправления РВС СССР и др Однако особую роль играли все же спецсводки ВЧК-ОГПУ-НКВД Именно они в первую очередь использовались автором при сопоставлении выявленных в письмах настроений с материалами информсводок10

Еще одним использованным в работе видом документов косвенного характера, более ясно и выпукло очерчивающим наиболее важные из выделенных в письмах во власть

' Некоторые из использованных в работе документов были опубликованы в сборниках Письма во власть 19171927 гг Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям / Сост ЛЯ Лившин, И Б Орлов М, 1998 , Письма во власть 1928-1939 Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям / Сост А Я Лившин, И Б Орлов, О В Хлевнюк М, 2002

9 См Крестьянские истории Российская деревня 20-х годов в письмах и документах / Сост С С Крюкова М, 2001, Общество и власть, 1930-е годы Повествование в документах / Отв ред АК Соколов М, 1998, Голос народа Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг / отв ред А К Соколов М, 1997,, Документы свидетельствуют Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации 1927-1932 гг / Под ред ВП ДаниловаиНН Ивннцкого М, 1989, Siegelbaum L, Sokolov A Stalinism as a Way of Life A Narrative in Documents New Haven and London, 2000, Voices of Revolution / Mark D Steinberg New Haven and London, 2001 идр

10 См Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД 1918-1939 Документы и материалы В4хт / Т 1 19181922 гг /Под ред А Береловича,В Данилова М, 1998, Советская деревня глазами ВЧК ОГПУ-НКВД 19191939 Документы и материалы В 4-х т / Т 2 1923 1922 гг / Под ред А Береловича, В Данилова М,2000, «Совершенно секретно» Лубянка - Сталину о положении в стране (1922 -1934 гг) / Ред ГН Севостьянов, ЮЛ Дьяков, АД Чернев и др М, 2001 Т 1 1103 с Т 2 510 с Т 3, Рязанская деревня в 1929-1930 гг Хроника головокружения Документы и материалы / Отв ред-сост Л Виола, С В Журавлев и др М, 1998, Трагедия советской деревни Коллективизация и раскулачивание 1927-1939 Документы и материалы В 5 ти тт / Т 1 Май 1927-ноябрь 1929/Под ред В Данилова, Р Маниинг, Л Виолы М, 1999, Трагедия советской деревни Коллективизация и раскулачивание 1927-1939 Документы и материалы В5-титг / Т 2 Ноябрь 1929 -декабрь 1930 / Подред В Данилова,Р Маннинг.Л Виолы М,2000

особенностей массового сельского сознания, являются крестьянские устные воспоминания и

мемуары 11.

В работе использовался большой пласт информации по исследуемой теме, взятый из советской периодики Несмотря на все политико-идеологические особенности советской печати, изучение периодики способно дать материал, который ярко дополняет картину общественных настроений Наиболее часто в работе использовались материалы газет «Правда», «Известия», «Рабочая газета», «Гудок», «Крестьянская газета», журнала «Большевик» В первую очередь, интерес представляли рабкоровские и селькоровские материалы

Отдельную группу использованных источников представляет собой художественная

литература и публицистика, а также художественные мемуары и дневники деятелей

12

культуры

Большое значение имеют также мемуары прямых участников и очевидцев событий Во многих из них отразились настроения различных групп населения в том виде, в каком они воспринимались автором воспоминаний Наибольший интерес для изучения массовых настроений данного периода представляют мемуары А И Деникина, Н И Махно, П Н Милюкова, М В Родзянко, В В Шульгина13

Важную роль в исследовании сыграли официальные материалы коммунистической партии и советского государства14 Они использовались, главным образом, для иллюстрации,

" Голоса крестьян Сельская Россия XX века в крестьянских мемуарах М, 1996

12 См Бунин И А Окаянные дни М, 1991 225 с, Горький М Несвоевременные мысли Заметки о революции и культуре, Рассказы М, 1991, Негретое ПИ В Г Короленко Летопись жизни и творчества, 1917-1921 М, 1990, Пильняк Б Избранное М, 2003, Платонов А Записные книжки Материалы к биографии / Сост НВ Корниенко, публ МА Платоновой М, 2000, Пришвин ММ Дневники, 1914-1917 М, 1991, ПришвинМ М Дневники, 1918 1919 М, 1994, Пришвин ММ Дневники, 1920-1922 М, 1995, Пришвин ММ Дневники, 1923-1925 М, 1999, Пришвин ММ Дневники, 1926-1927 М, 2003, Чуковский К Дневник 1901-1929 М, 1991

11 Деникин А И Очерки русской смуты М, 1991, Махно НИ Воспоминания М, 1991, Милюков ПН Воспоминания М, 1991, Родзянко М В Крушение империи Харьков, 1990, Шульгин В В Годы-Дни-1920 М, 1990

14 ВКП (б) Съезд, 14-й Москва, 1925 г Стеногр отчет М, Л, 1926, ВКП (б) Съезд, 15-й Москва 1927 г Стеногр отчет в 2-х ч М, 1962, Декреты Советской власти Т 1 М, 1968, Законодательство о лишении и восстановлении в избирательных правах Л, 1930, Коллективизация сельского хозяйства Важнейшие постановления Коммунистической партии и Советского правительства 1927-1935 М, 1957, Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898-1986) 9 изд М, 1983, Конституции и конституционные акты РСФСР (1918-1937) М, 1940, Конституции Союза ССР и союзных республик М, 1932, Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам В пяти томах Т 1 1917 1928 годы М, 1967, Сборник важнейших действующих декретов и распоряжений Правительства об организации и деятельности разного рода обществ, союзов, товариществ, религиозных, кооперативных и трудовых сельскохозяйственных объединений М, 1922, Сборник декретов 1919 г М, 1920, Сборник декретов и постановлений по Народному Комиссариату Земледелия 1917 - 1920 гг М, 1921, Сборник декретов и постановлений по народному хозяйству Выпуск второй. М, 1920, Сборник декретов, приказов и распоряжений Правительства по призывам в Красную Армию и в тыловое ополчение, по учету военнообязанных и солдат, по военно-конской и повозочной повинности М, 1918, Сборник законов и распоряжений рабочего и крестьянского правительства с 25 октября 1917 г по 1 января 1918 г М, 1918, Сборник законов и распоряжений рабочего и крестьянского правительства с 1-го января 1918 г по I апреля 1918 г Выпуск второй

подтверждения или опровержения тех или иных распространенных мнений и представлений о деятельности государства, для сопоставления точек зрения корреспондентов власти с реальной ситуацией в государственно-правовом контексте 1917-1929 гг., для интегрирования выделенных в процессе исследования архетипов массового сознания в социально-политическую и экономическую действительность гражданской войны и нэпа.

Таким образом, обширность источниковой базы дает солидную документальную основу для реализации задач исследования. Вместе с тем, специфичность основного вида источников, определенная сложность работы с массовыми документами советской эпохи диктуют необходимость использования новых исследовательских методов, выработанных современной социальной историей.

При рассмотрении историографических аспектов исследования необходимо иметь в виду, что мы имеем дело с направлением историографии, которое находится лишь в начальной стадии формирования. Ввиду этого весьма непросто выделить этапы становления историографии общественных настроений в Советской России, хотя заметным рубежом все же можно считать середину 1990-х годов. Невозможность выделить протяженные по времени историографические этапы диктует основной принцип структурирования анализируемого массива литературы, применяемый автором. В первую очередь рассматриваются работы, в которых концептуализируются общие проблемы истории менталитета и настроений различных слоев и групп советского населения. В частности, заслуживает особого внимания процесс приращения научных знаний в изучении становления советского общества как особого социокультурного и социально-психологического феномена. Далее в диссертации анализируется литература, рассматривающая на конкретном материале более узкую тему возникновения и динамики общественных настроений в революционную и послереволюционную эпоху. Наконец, в фокусе внимания оказываются работы, в которых связывается проблематика массового сознания с изучением столь специфических документов, как письма во власть.

До 1990-х гг. в российской историографии изучение на адекватной современному уровню социальной истории концептуальной и методологической основе проблем формирования ментальности и настроений советского общества в период между революцией и 1930-ми годами практически не осуществлялось; происходил процесс накопления знаний и постепенной интеграции в современную мировую научную традицию. На Западе, однако, и до этого времени выходили работы по данной проблематике. Не про все можно сказать, что они оставили заметный след в науке, однако в числе тех, которые принято называть

М., 1918; Собрание законов (СЗ) СССР, 1924-1929 гт.; Собрание узаконений (СУ) РСФСР 1917 - 1929 гг.; Уголовный Кодекс РСФСР. М., 1924; Уголовный кодекс редакции 1926 г. М., 1927.

13

рубежными и фундаментальными, следует назвать книгу Ричарда Стайтса15 Автор сфокусировал исследовательские усилия на выяснении социокультурного смысла большевизма, на рассмотрении мыслей и чувств советского человека как части социальной общности Р Стайтс показывает утопическую природу не только идей, но и форм жизни послереволюционной эпохи

В начале 1990-х гг развернулась дискуссия об интерпретации и методологии теории ментальностей, в том числе, применительно к российской истории16 Итоги были обобщены в историографических заметках Л Н Пушкарева17 Важное значение для осмысления опыта изучения в отечественной историографии русской и советской ментальности имела статья

А И Куприянова в сборнике «Исторические исследования в России Тенденции последних

18

лет» .

Среди работ, которые можно отнести к наиболее важным в отечественной историографии, следует назвать книгу «Менталитет и аграрное развитие России (XIX - XX вв » под редакцией В П Данилова и Л В Милова19 Ее основное достоинство - комплексное рассмотрение различных аспектов крестьянского менталитета в контексте исторического развития нашей страны, включая советский период Для России - страны в основном аграрной и крестьянской на протяжении изучаемого периода - знание основ крестьянской психологии и закономерностей формирования общественного сознания в крестьянской среде очень важно

В том же 1996 г была опубликована работа О Г Буховца, развивающая и дополняющая круг вопросов, поднятых в книге «Менталитет и аграрное развитие России»20. В работе весьма сильна «конфликтологическая» составляющая - рассмотрение проблем предреволюционного кризиса русской деревни с позиций ментальных аспектов социального конфликта Принципиально важным представляется вывод автора о многослойное™ крестьянской ментальное™, о сложном соотношении «традиционалистской» и «революционизированной» моделей сознания российского аграрного социума

Значительную роль в развитии концептуальных представлений о природе общественных настроений революционного времени сыграла вышедшая в 1997 г книга В П

15 См Stites R Revolutionary Dreams Utopian Vision and Experimental Life in Russian Revolution New York, Oxford Oxford University Press, 1989

" См, в частности Российский менталитет история и современность СПб, 1993

"ПушкаревЛН Что такое менталитет''Историографические заметки//Отечественная история 1995 №1 С 158-166

18 См Куприянов А И Историческая антропология Проблемы становления / Исторические исследования в России Тенденции последних лет/Под ред ГА Бордюгова М,1996 С 366-385

" См Менталитет и аграрное развитие России (XIX - XX вв) Материалы международной конференции Отв ред В П Данилов и Л В Милов М, 1996

См Буховец О Г Социальные конфликты и крестьянская ментальностъ в Российской империи начала XX века новые материалы, методы, результаты М, 1996

Булдакова . Особый интерес вызывает анализ и выводы автора о роли фактора насилия в общественном сознании периода острого социально-политического кризиса. Тему формирования менталитета советского человека развил А.И. Шаповалов, сфокусировав внимание на политической культуре как элементе общественного сознания22.

Заметное влияние на становление историографии общественных настроений в Советской России оказала монография английской исследовательницы С. Дэвис23. С. Дэвис применительно к общественным настроениям в СССР, вводит в научный оборот понятие «народное мнение» (popular opinion). Автор уделяет много внимания протестным настроениям, делая важный вывод о неспособности режима и в ЗО-е годы полностью и уверенно контролировать сознание советских людей24.

В 1997 г. на русском языке была опубликована книга историка из США Н. Тумаркин «Ленин жив! Культ Ленина в Советской России»25. Автор исследует историческую, культурную, психологическую и политическую подоплеку системы мифов, возникших в советском массовом сознании вокруг фигуры вождя революции и основателя большевистского государства. Данная работа подчеркнула рост внимания историков и иных специалистов к проблемам революционной мифологии как части социально-психологического облика советского общества. Удачным развитием этой линии можно считать вышедшую в 2000 г. под редакцией К. Аймермахера, Ф. Бомсдорфа и Г. Бордюгова книгу «Мифы и мифология в современной России»26.

Истории советских социальных практик и соответствовавшего им сознания уделяет внимание Ш. Фицпатрик. Хотя речь идет о ее трудах, посвященных 1930-м годам27, в них содержится много важных выводов, касающихся становления советского строя в целом, в том числе и в более ранние периоды. Значительное внимание автор уделяет проблемам крестьянских и городских настроений, их природе, источникам возникновения. Ряд современных исследований, в которых изучаются достаточно далеко отстоящие от 1917-1929 гг. периоды советской истории, также весьма важны для понимания некоторых общих закономерностей формирования общественного сознания в социалистическую эпоху. В

21 См.: Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. M., 1997. 11 Шаповалов А.И. Феномен советской политической культуры: ментальные признаки, источники формирования и развития. №, 1997.

См.: Davies, Sarah. Popular Opinion in Stalin's Russia. Tenor, Propaganda and Dissent, 1934-1941. Cambridge, 1997.

24 Ibid. P. 183.

25 См.: Тумаркин H. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России / Пер. с англ. СПб., 1997.

26 См.: Мифы и мифология в современной России / Под ред. К. Аймермахера, Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюгова. М., 2000.

27 См.: Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. / Пер. с англ. М., 2001; ее же. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город / Пер. с англ. М., 2001.

первую очередь, следует отметить монографии Е.Ю. Зубковой28. Основным предметом исследования автора, как и у Ш. Фицпатрик, является повседневная жизнь советского социума (в данном случае - послевоенного) и сопровождавшие ее массовые настроения и общественное мнение.

Тематике складывания советского ментального архетипа посвящены работы ряда российских и зарубежных авторов, в том числе отражающие заметную тенденцию подъема новых исторических исследований в российских регионах. Особо следует отметить работы

A.А. Семенова и P.P. Магомедова, B.C. Барулина, Шт. Плаггенборга, B.C. Жидкова и К.Б. Соколова, а также ряд других работ29.

Итак, говоря о первом блоке работ, можно констатировать, что к настоящему времени в целом сформировался круг основных проблем, наметились интересные и одновременно эффективные подходы к их изучению. К числу важнейших проблем можно, в частности, отнести изучение мифологем как части ментальной картины мира времени революции и послереволюционной эпохи; проблему сложности и многослойности настроений советского общества, соотношение в них рациональности и иррациональности; проблему легитимации власти в общественном сознании, настроений поддержки и протеста; проблему языка, знаков и символов советской эпохи; проблему интеграции личности в послереволюционное социальное пространство. Среди оформившихся в течение 1990-х годов в историографии подходов к изучению общественных настроений можно отметить анализ массового сознания в контексте изучения повседневности, а также проявившийся в ряде работ интерес к формам коммуникации власти и общества в советскую эпоху.

Отнесенные в диссертации ко второму историографическому блоку работы, рассматривающие массовые настроения периода революции и гражданской войны, формулируют основной круг вопросов, попавших в сферу внимания ученых. Центральный сюжет здесь - мнения о различных аспектах большевистской политики важнейших слоев и групп населения, - своего рода социально-психологические портреты крестьянства, рабочих, интеллигенции в тяжелейший период революционного кризиса и военного коммунизма.

28 См.: Зубкова Е.Ю. Повседневное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. М., 1999; Общество и реформы 1945-1964. М., 1993.

29 См.: Семенов A.A. К характеристике Советского государства и менталитета // Советский менталитет: Источники и тенденции развития. Армавир, 1994; Его же. Ментальности в российской исторической системе // Социально-психологические проблемы ментальности: Материалы третьей международной научной конференции. Смоленск, 1998; Магомедов P.P. Идея мировой революции во внутренней политике советского руководства и в общественном сознании россиян (1917-1925 гг.). М., 1998. 290 е.; Его же. Революция в умах // Ментальиость российского общества: новые подходы. Армавир, 1995. С. 76-89; Барулин B.C. Российский человек в XX веке. Потери и обретения себя. СПб., 2000; Плаггенборг Шт. Революция и культура: Культурные ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма / Пер. с нем. СПб., 2000.; Жидков

B.C., Соколов К.Б. Десять веков российской ментальности: картина мира и власть. СПб., 2001; Ахиезер A.C., Давыдов А.П., Шуровский М.А., Яковенко И.Г., Яркова E.H. Социокультурные основания и смысл большевизма. Новосибирск, 2002.

Кроме того, ряд исследователей затронул проблемы типов настроенческих реакций на репрессии и конфискацию собственности, вопросы политической психологии и политической культуры, формирования мнений и настроений в контексте повседневности и бытовых практик.

Так, в монографиях С.А. Павлюченкова, помимо иных сюжетов, также затрагиваются проблемы взаимодействия власти и общества, взглядов и настроений рабочих и крестьян в отношении военного коммунизма30. Автор уделяет внимание проблеме социально-психологических предпосылок сложных взаимоотношений между городом и деревней. В частности, делается важный вывод о том, что «двойственность и противоречивость советской политики выражалась в раздвоении сознания крестьян и по отношению к различным учреждениям Советской власти» - в настроениях крестьян наибольшее недоверие ощущалось к институтам, ассоциировавшимся с городом, с городским курсом в отношении деревни31.

Большую роль в становлении в отечественной историографии направления, связанного с изучением общественного сознания в революционную и послереволюционную эпоху, сыграли работы СВ. Ярова32. Монографии указанного автора закладывают традицию комплексного рассмотрения социальной психологии основных групп населения. Автор концентрирует внимание на политической культуре и политическом сознании социума, затрагивая важные аспекты психологии революционного радикализма и политической нетерпимости, оппозиционных и антибольшевистских настроений в различных социальных слоях, соотношения конформизма и политического протеста, социально-психологической типологии крестьянских восстаний. Этот же феномен крестьянского бунтарства в 1917 -1921 гг. анализируется и в монографии В.Л. Телицына33. Автор создает социально-психологический портрет крестьянского бунтаря - как рядового участника восстаний, так и руководителя, выводит типологические черты его мировоззрения. Общественные настроения крестьянства и других слоев населения на региональном материале получили освещение в диссертационных исследованиях Е.Н. Бурдиной, Н.Ю. Воробьевой, И.В. Курышева, А.В. Посадского, О.С. Поршневой, ВА. Пылькина34. Среди работ, на современном уровне

3il См.: Павлюченков С.А. Крестьянский бреет, или предыстория большевистского НЭПа. М.,1996; его же. Военный коммунизм в России: власть и массы. М., 1997.

31 См.: Павлюченков С.А. Военный коммунизм в России: власть и массы. С. 123-124.

52 Яров C.B. Пролетарий как политик. Политическая психология рабочих Петрограда в 1917-1923 гг. СПб., 1999; его же. Крестьянин как политик. Крестьянство Северо-Запада России в 1918-1919 гг.: Политическое мышление и массовый протест. СПб., 1999; его же. Горожанин как политик. Революция, военный коммунизм и нэп глазами петроградцев. СПб., 1999. 11 Телицын ВЛ. Крестьянский бунт: 1917-1921 гг. М., 2001.

14 Бурдина E.H. Общественно-политические настроения крестьянства Западной Сибири (1920-1921 гг.). Автореф. канд. дисс. М., 2002; Воробьева Н.Ю. Изменение политических настроений крестьянства от военного коммунизма к новой экономической политике (1920-1921 гг.). Автореф. канд. дисс. М., 1998; Курышев И.В.

раскрывающих особенности социальной психологии рабочего класса, следует отметить монографию Д.О. Чуракова35.

Вышедшая в 2001 г. монография И.В. Нарского закладывает основы изучения менталитета и массовых настроений периода революции, гражданской войны и начального этапа нэпа с позиций тщательного, многоаспектного, детального анализа повседневности и бытовых практик народа, в данном случае - на материале Урала в 1917 - 1922 гг.36. Автор продолжает традицию изучения повседневной жизни в контексте витализма - стратегий выживания людей в чудовищных по своей тяжести условиях революции и гражданской войны.

Что же касается литературы, в которой рассматриваются различные проявления общественных настроений в годы новой экономической политики, то необходимо отметить складывание к настоящему времени комплекса интересных исследований.

Одной из первых российских работ, в которых на большом источниковом материале рассматриваются наиболее важные проблемы появления и развития общественных настроений и общественного мнения на рубеже 1920-х и 1930-х гг., явилась монография С А. Шинкарчука37. Книга посвящена периоду 1927 - 1934 гг. и сфокусирована на изучении того, что автор именует «неофициальным общественным мнением».

Проблему «парадоксов российской психоментальности» в годы нэпа анализирует в монографии И.Б. Орлов38. Автор ставит вопрос о сложной структуре массового сознания, о комплексном взаимодействии определяющих его факторов.

Ряд чрезвычайно интересных аспектов массовых настроений, в частности -проявления религиозности и религиозного сознания в 1921 - 1928 гг. затронула американская исследовательница Г. Янг . Автор приходит к выводу, что религия продолжала оставаться формообразующим фактором сознания в деревне, а новые

Социально-психологический облик крестьянства Западной Сибири в годы гражданской войны: (По материалам периодической печати). Автореф. канд. дисс. Томск, 1998; Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период первой мировой войны 1914-1918 гг. Автореф. док. дисс. Екатеринбург, 2000; Посадский А.В. Социально-политические интересы крестьянства и их проявление в 19141921 годах (На материалах Саратовского Поволжья). Автореф. канд. дисс. М., 1989; Пылькин В.А. Крестьянство Центра России в конце 1917 - первой половине 1921 гг.: социально-политические процессы и общественно-политические настроения. Автореф. канд. дисс. М., 2003.

33 Чураков Д.О. Революция, государство, рабочий протест: Формы, динамика и природа массовых выступлений рабочих в Советской России 1917-1918 гг. М., 2004.

Нарский И.В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917-1922 гг. М.ДЮ1. 37 Шинкарчук СЛ. Общественное мнение в Советской России в 30-е гг. (По материалам Северо-Запада). СПб., 1995.

39 Орлов И.Б. Новая экономическая политика: история, опыт, проблемы. М., 1999.

39 См.: Young, Glennys. Power and the Sacred in Revolutionary Russia: Religious Activists in the Village. University Park, 1997.

политические и социальные условия заставили крестьян разработать новые способы и

40

инструменты защиты своего права на вероисповедание и церковную жизнь .

Книга другого историка из США - Э. Горсач - посвящена советской молодежи в 1920-е гг.41. Главное, к чему обращено внимание исследователя - феномен революционного радикализма, «излишков энтузиазма» у нового советского поколения, что сыграло негативную роль в судьбе нэпа Автор определяет задачу работы как «изучение народной культуры»42. Один из важных выводов по итогам исследования - «мощь и одновременно уязвимость» попыток большевиков культурно и ментально подчинить себе молодежь43. Указанная работа является наиболее солидным современным исследованием господствующих настроений и мнений в молодежной среде в двадцатых годах

Некоторые важные вопросы взаимосвязи повседневных и бытовых практик советского народа в 1920-е годы с закономерностями формирования массового сознания были впервые поставлены в статье С В Журавлева и А К. Соколова, опубликованной в одной из книг серии «Социальная история Ежегодник»44. В частности, авторы на качественно новом методологическом уровне затронули проблемы социально-психологической подоплеки рабселькоровского движения, специфики настроений и мнений молодежи, женщин, религиозных людей и иных групп, выходящих за узкоклассовые рамки В работе также освещается проблема конфликта и сосуществования традиции и новации в общественном сознании периода нэпа

Тему взаимосвязи повседневности и общественных настроений в двадцатых годах продолжили и развили Н Б Лебина и А Н Чистиков45. Н Б Лебина сосредотачивается на повседневной жизни горожан, причем главным объектом изучения являются формы девиантного, выпадающего из общепринятой социальной нормы, поведения Это - новый для отечественной историографии пласт проблем, впервые столь основательно раскрытый применительно к 1920-м годам в указанных работах. Через показ особенностей и характерных моделей как стандартного, так и девиантного поведения советского человека в экономических, политических и юридических обстоятельствах нэповской городской жизни автор раскрывает реакции массового сознания на происходившие явления и процессы

40 Ibid Рр 273-274

41 Gorsuch, Anne Youth in Revolutionary Russia Enthusiasts, Rohem uns, delmquents Bloomington, Indianapolis, 2000

42 Ibid Pp 5-7

43 Ibid P 182

44 См Журавлев С В, Соколов А К Повседневная жизнь советских людей в 1920-е годы / Социальная история Ежегодник, 1997 М, 1998 С 287-334

4'См Лебина НБ Повседневная жизнь советского города Нормы и аномалии 1920-1930 годы СПб, 1999, Лебина Н Б, Чистиков А Н Обыватель и реформы Картины повседневной жизни горожан в годы нэпа и хрущевского десятилетия СПб, 2003

Это же направление - показ внутреннего мира, ментальности человека, структуры взаимосвязей власти и общества через изучение обстоятельств повседневной жизни -развивает в своей книге СВ. Журавлев46. Исследователь уделяет наибольшее внимание социально-бытовым, культурным, психологическим проблемам жизнедеятельности иностранцев в СССР, проблемам их политической социализации. Через показ жизни и настроений иностранцев анализируются более широкие стороны социально-психологического облика советского общества.

Третья группа работ наиболее близко соприкасается с содержательной стороной представленного исследования. Речь идет о трудах, в которых рассматривается проблематика общественных настроений в годы революции, гражданской войны, нэпа и его слома на основе и в связи с письмами во власть, иными формами прямой апелляции и диалога между обществом и властью, а также со сходными с ними нарративными источниками.

Дня российской историографии изучение писем во власть как элемента петиционной и челобитенной традиции в целом - совсем молодое направление, лишь недавно начавшее развиваться. Между тем, зарубежные исследователи еще в 1980-х годах обратили взоры на этот феномен российской и советской истории47. В частности, необходимо отметить работу Грегори Фриза «От прошения к революции»48. Книга выстроена как сборник документов социальной истории России 18 - начала 20 вв., каждый из разделов которого содержит вводную статью и комментарии. Автор ставит задачей «проникновение в коллективную

49 п

ментальность основных социальных групп» . В качестве связующего элемента русской истории Г. Фриз видит апелляцию жителей к государству и обратные властные действия, обращая внимание, в том числе, на «способы артикуляции» различными группами своих требований.

Середина - вторая половина 1990-х годов явилась тем заметным рубежом, когда тематика писем во власть как исторического источника утвердилась в западной и российской историографии. К этому времени исследователи накопили определенный опыт анализа этих уникальных документов социальной истории, попавших в орбиту научного интереса после открытия российских архивов.

44 См.: Журавлев C.B. «Маленькие люди» и «большая история»: иностранцы московского Электрозавода в

советском обществе 1920 - 1930-х гг. М., 2000.

47 См., напр.: Lampert N. Whistleblowing in the Soviet Union. A Study of Complaints and Abuses under Stste

Socialism. NY,1985.

4' Freeze, G.L. From Supplication to Revolution. A Documentary Social History of Imperial Russia. New York, Oxford, 1988. "Ibid. P. 4.

Особо значимую роль сыграл комплекс работ Шейлы Фицпатрик и ее учеников50 В этих исследованиях впервые поставлен широкий круг вопросов жанровой классификации писем во власть, типичности настроений, выраженных в текстах, роли доносов как разновидности письменных нарративов, наиболее распространенных сюжетов и др Ш Фицпатрик особо подчеркнула историческую преемственность писем в советские государственные структуры и большевистским вождям по отношению к дореволюционной петиционной традиции51 В ее работах также анализируется язык писем, типичные формы обращения к «вождям», характерные дискурсивные приемы и стратегии Ш. Фицпатрик в большей степени, чем массовые настроения, интересуют формы взаимодействия просителя и государства, реакции власти на обращения «с мест»

Середина 1990-х годов - это время обращения историков к богатейшим материалам фонда «Крестьянской газеты» в РГАЭ Первый серьезный анализ писем из данного фонда, выполненный с использованием современных методов социальной истории, был осуществлен Ш Фицпатрик. Заслуживает внимания также диссертационное исследование И А. Кузнецова52. В его работе уделено значительное внимание рассмотрению роли и места писем в газеты и, шире, письмам во власть как уникальным источникам по истории ментальности. Впервые в отечественной историографии на современном архивном материале были проанализированы механизмы работы с письмами в советских госучреждениях, произведено важное статистическое исследование основных тем и сюжетов, затронутых в письмах в «Крестьянскую газету».

В отечественной историографии внимание к письмам во власть как источнику послереволюционной истории возросло после опубликования в 1997 г. книги Д Х. Ибрагимовой «НЭП и Перестройка Массовое сознание сельского населения в условиях

м См Fitzpatrick, Sheila Supplicants and Citizens Public Letter-Writing in Soviet Russia in the 1930s // Slavic Review, vol 55 Number 1 Spnng 1996 Pp 78-105, Fitzpatrick Sh Signals From Below Soviet Letters of Denunciation of the 1930s // Journal of Modern History, Volume 68, Number 4, December 1996 Pp 831-866, ntzpatrick Sh Readers' Letters to Krest'ianskaya Gazeta, 1938 II Russian History/ Histoire Russe, 24, Nos 1-2 (Spring-Summer 1997) Pp 149-170, Fitzpatrick Sh The Letter as a Work of Art A Housing Claim m the Style of an Anketa // Russian History/ Histoire Russe, 24, Nos 1-2 (Spring-Summer 1997) Pp 189-202, Fitzpatrick Sh From Krest'ianskaya gazeta's Files Life Story of a Peasant Striver // Russian History/ Histoire Russe, 24, Nos 1-2 (SpringSummer 1997) Pp 215-237,Lenoe, Mathew Agitation, Propaganda, and the "Stahnizanon" of the Soviet Press, 19221930 Pittsburgh, 1998, Lenoe M Let<er-Wntmg and the State Reader Correspondence with Newspapers as a Source for Early Soviet History // Cahiers du Monde Russe, 40/1-2, Janvier-juin 1999 Pp 139-170, Rimmel, Lesley Svodki and Popular Opinion in Stalinist Leningrad // Cahiers du Monde Russe, 40/1-2, Janvier-jum 1999 Pp 217-234, Alexopoulos, Golfo Voices Beyond the Urals The Discovery of a Central State Archive // Cahiers du Monde Russe, 40/1-2, Janvier-juin 1999 Pp 199-216, Alexopoulos G Stalin's Outcasts Aliens, Citizens and the Soviet State 19261936 Ithaca, 2003

"Cm Fitzpatrick Sh Supplicants and Citizens P 92

52 См Кузнецов И А Письма в «Крестьянскую газету» как источник изучения менталитета российского крестьянства 1920-х годов Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук М МГУ, 1996 См также Кузнецов И А Фонд писем «Крестьянской газеты» источниковедческий аспект // Вестник Московского университета Серия 8 История 1999 Л°2 С 70 84

перехода к рынку»53. Книга Д.Х. Ибрагимовой наиболее ярко представляет как сильные стороны, так и относительные слабости историографического направления, связанного с изучением писем во власть с использованием количественных методов.

В качестве важного достижения отечественной историографии необходимо отметить книгу «Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918 - 1932 гг.»54. Авторский коллектив под руководством А.К. Соколова реализовал очень интересный подход к изучению писем во власть: книга выстроена одновременно и как сборник документов, и как исследовательская монография. Каждое письмо, воспроизведенное как текстуальная целостность, является иллюстрацией того или иного положения, выдвигаемого авторами. Важной особенностью указанной работой является сопоставление высказанных в письмах мнений с широким историческим фоном, а также внимание к «нетрадиционным» для отечественной историографии сюжетам, которые, собственно, составляют центральную проблематику современной социальной истории: настроениям различных половозрастных и иных групп, повседневности и быту, распространенности религиозного сознания, взаимоотношениям власти и общества и т.д.

Еще одно из сформировавшихся в научной литературе направлений исследовательской работы с письмами представлено монографиями Н.Н. Козловой и И.И. Сандомирской55. Поскольку формально их труды лежат вне сферы собственно социальной истории, больше относясь к проблематике философии, социологии и лингвистики, влияние принципиально новых для отечественной науки идей авторов на работу историков стало ощущаться не сразу. Между тем, Н.Н. Козлова и И.И. Сандомирская, изучая и интерпретируя письма простых людей в органы печати, соединяют в единый познавательный комплекс характер социальных практик и языковую среду советской эпохи. Ими предложен и обоснован важный термин «наивное письмо», показаны особенности связанного с ним дискурса.

Письменные жалобы на действия местных органов власти в период революции и гражданской войны рассматривает в монографии, посвященной советским управленцам, Е.Г. Гимпельсон56. Главное достоинство исследования - тематический анализ жалоб, поступивших в Наркомат госконтроля, а также показ совокупного социального портрета советского чиновника времен военного коммунизма глазами авторов заявлений. Автор не

55 Ибрагимова Д.Х. НЭП и Перестройка. Массовое сознание сельского населения в условиях перехода к рынку. М., 1997.

54 Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918 - 1932 гг. / Отв. ред. А.К. Соколов. М., 1997.

55 См.: Козлова H.H. Горизонты повседневности советской эпохи. Голоса из хора. М., 1996; Козлова H.H., Сандомирская И.И. «Я так хочу назвать кино». «Наивное письмо»: Опыт лингво-социологического чтения. М., 1996.

54 Гимпельсон Е.Г. Советские управленцы. 1917 - 1920 гг. М., 1998.

ставит задачи исследования общественных настроений; его цель - пополнить наши знания о функционировании политической системы Советской России, используя в качестве источника письма во власть.

В качестве источниковедческого исследования представляет несомненный интерес опубликованная в серии Йельского университета «Анналы коммунизма» книга американского и российского историков - Л. Сигелбаума и А.К. Соколова «Сталинизм как образ жизни. Нарратив в документах»57. Традицию солидного источниковедческого анализа писем во власть продолжила вышедшая недавно в той же серии, что и предыдущая работа, монография американского историка М. Стайнберга «Голоса революции, 1917»58. Основной объект исследования автора - «голоса народной революции», язык новой эпохи. Время революционного кризиса показывается сквозь призму взглядов, мнений, умонастроений солдат, рабочих, крестьян - людей, пытающихся «понять революцию». Рост интереса российских историков к письмам как источникам по истории общественного сознания подтверждают также работы Т.М. Жирковой, В. Козлова, М.М. Кудюкиной, И.Б. Орлова, кандидатская диссертация A.M. Маркевича59.

В целом, подводя итоги анализа развития третьего историографического блока, обращает на себя внимание сосуществование количественного и социокультурного подходов к письмам во власть, значительный упор на крестьянские письма и, соответственно, крестьянские настроения, заметное преобладание в исследованиях нэповского материала над периодом гражданской войны. В сфере современной историографии появились первые исследования с элементами междисциплинарного подхода. Ряд авторов выделил властно-управленческую функцию писем, рассматривая их как элемент социального взаимодействия в системе общество - государство. Повышается уровень исследовательского интереса к дискурсивным аспектам писем во власть.

Таким образом, к настоящему времени можно говорить об оформлении основных контуров нового направления в историографии, связанного с изучением общественных настроений в 1917 - 1929 гг., в том числе весьма важного и интересного ответвления этого

" Siegelbaum, Lewis; Sokolov, Andrei. Stalinism as a way of Life. A Narrative in Documents. New Haven and London,2000.

51 Steinberg, Mark. Voices of Revolution, 1917. New Haven and London, 2001.

"См.: Жиркова Т.М. Письма крестьян как источник изучения подмосковной деревни в условиях демонтажа НЭПа II Проблемы истории Московского края. Тезисы докладов региональной конференции, посвященной 90-летию образования Московской области. М, 1999. С. 58-59; Козлов В.А. Феномен доноса И Свободная мысль. -1998. № 4. - С. 100-112; Кудюкина М.М. Отношение российского крестьянства к власти во второй половине 20-х годов // Российская ментальность: методы и проблемы обучения. М., 1999. С. 160-178; Орлов И В. Парадоксы российской психоментальности: массовое сознание эпохи нэпа // Армагеддон. 1999. Кн. 1. С. 59-66; его же. Государство человеку - волк?: Власть в массовом сознании периода Октябрьской революции и гражданской войны // Академик П.В. Волобуев. Неопубликованные работы. Воспоминания. Статьи. М., 2000. С. 470-482; его же. Местная власть в 1920-е годы // Сталин. Сталинизм. Советское общество: К 70-летао В С. Лельчука. М., 2000. С. 141-155; Маркевич A.M. Солдатские письма в центральные Советы как источник для изучения общественных настроений в армии в 1917 г. Автореф. канд. дисс. М., 2002.

направления - исследования писем во власть как источников анализа динамики массового сознания. Вместе с тем, значительный пласт проблем не нашел должного освещения в научный литературе, в частности, недостаточно рассмотрены проблемы динамики изменений массовых настроений в изучаемый период, соотношения «советских» и «антисоветских», традиционно-патриархальных и либеральных элементов массового сознания, ряд других вопросов. Данное диссертационное исследование является попыткой восполнить этот пробел.

Во второй главе диссертации - «Образ власти в общественных настроениях 1917 -1929 гг.» - рассматриваются наиболее распространенные настроения в связи с проблемами легитимности и преемственности власти; обликом высшей и местной власти в картине мира; образом жизни и нравами власти на местах.

Проведенное исследование позволило установить, что образ власти характеризовался сложным комплексом мифов, стереотипов, ситуативных умонастроений и рациональных рефлексий. Автор пришел к выводу, что образ власти, как часть картины мира формировался противоречивым сочетанием представлений о легитимности, преемственности и изменений (нарушения преемственности) нового советского государства. Анализ источников показал, что, несмотря на все проблемы во взаимоотношениях власти и общества после 1917 г., к концу описываемого периода в целом в общественном сознании сложился образ коммунистической власти как власти легитимной, в значительной степени опирающейся на базисные российские принципы государственности. В главе рассматриваются ведущие признаки образа легитимной власти: оправданность в сознании институтов, ритуалов и языка советского государства, представления об успешности данной власти, оправданности способа ее формирования, признание власти народной. Представления о преемственности власти базировались на отражении в массовом сознании процессов системной бюрократизации нового государства, централизации управления, его авторитаризме60. Разрыв с традицией в основном ассоциировался с имманентной склонностью нового советского государства к чрезвычайным методам управления, к насилию. Автору удалось установить, что эти факторы «выпадения из традиции» не оказывали деформирующего влияния на понимание легитимности в массовом сознании советского человека. Помимо указанных факторов «макрооценки» власти имелись и многочисленные критерии «микрооценки»: на основании повседневного опыта взаимодействия с представителями

60 См.: ГАРФ. Ф. 130. Оп. 4. Д.247. JI. 64; Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. / Отв. ред. А.К. Соколов. М., 1998. С. 202-203; Константинов С.И. Влияние взаимосвязи мировой и гражданской войн на психологический раскол российского общества / Человек и война (Война как явление культуры). Сборник статей / Под ред. И В. Нарсхого и О.Ю. Никоновой. М., 2001. С. 185.

режима на местах складывались представления об эффективности власти, ее доступности, отзывчивости, моральном облике и т.д.

Изучение большого массива писем показало, что фундаментальным противоречием массовых настроений являлось расхождение во взглядах на центральную и местную власть, дихотомичность восприятия «вождей» и низовых «ответственников». В общественном сознании это были практически несочетаемые категории - высшая власть зачастую мифологизировалась и наделялась идеальными качествами, тогда как бюрократия на местах воспринималась как ответственная за все проблемы в жизни народа61.

Взгляды населения страны на «вождей», ассоциировавшихся с высшей властью, были весьма многообразны. В диссертации раскрывается, что на протяжении большей части описываемого периода преобладал скорее неинституциональный взгляд на высшую власть: как показывают письма, для сознания всех основных слоев населения более важны были «вожди», нежели структуры и органы, будь то ЦК партии, ВЦИК или иной властный институт. Впрочем, в более спокойный по сравнению со временем гражданской войны нэповский период несколько укрепилось институциональное восприятие высшей власти, что, тем не менее, нисколько не уменьшило в общественном сознании масштабы и значение личностей большевистских лидеров. Изучение большого массива источников позволило сделать вывод, что поистине центральное место в народном сознании занимала фигура В.И. Ленина, в значительной степени олицетворявшая в описываемый период все позитивные качества режима, реальные и вымышленные62. Важным, хотя и далеко не единственным фактором создания позитивных настроений вокруг той или иной властной фигуры являлась ее «народность». В главе показано, что особое значение имело складывание мифа вокруг данного «вождя», его персональная мифология («истинно народный Калинин», «подлинный наследник Ленина Сталин» и т.д.). В работе показано, что до 1929 г. в массовом сознании проявления культа личности Сталина носили эпизодический характер, в нем видели в первую очередь лишь высшего партийного функционера. Вместе с тем, значение фигуры Сталина в качестве одного из основных адресатов писем во второй половине 1920-х гг. постепенно возрастало. Восприятие центральной власти в целом было намного более благоприятным в сравнении с оценками местной и низовой бюрократии: партийной, советской, правоохранительной, кооперативной и проч.

В структуре взаимоотношений власть - народ ведущее место занимали отношения жителей страны с местной властью, с которой люди находились в постоянном контакте и взаимодействии. Анализ динамики общественных настроений в 1917-1929 гг. по «письмам

61 См.: ГАРФ. Ф. 1235. оп. 56. Д. 8. Л. 226-226об.; там же. Оп. 61. Д. 223. Л. 84-87об.; Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. / Отв. ред. А.К. Соколов. М., 1998. С. 210.

62 См.: ГАРФ. Ф. 353. оп. 6. Д. 18. л. 7-7об.; там же. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 9. Л. 35,37.

трудящихся» показывает, что население Советской России испытывало в массе своей огромное чувство недовольства местной властью на всем протяжении описываемого периода. Большинство писем и иного рода апелляций в органы власти и большевистским вождям так или иначе затрагивали вопрос недовольства низовой бюрократией, а многие -содержали прямые жалобы на деятельность местного начальства. Ряд авторов экстраполировали пороки местной власти на всю деятельность государства и даже ставили под сомнение основную политическую линию. В этом заключалась большая потенциальная опасность для режима, который был заинтересован в том, чтобы градус негативных и протестных настроений в отношении местной бюрократии не переходил за критические отметки. Если в годы гражданской войны и военного коммунизма недовольство и протест вызывала деятельность местных органов, связанная с репрессивной и конфискационной политикой, то в годы нэпа настроения вокруг низовых ответственных работников носили более сложный характер. На основании изучения большого массива источников автор доказывает, что в этот период на настроениях масс сказывался определенный политический и социально-психологический дуализм местной власти: будучи все еще достаточно патриархальной, аморфной и малоэффективной, она одновременно опиралась на сформировавшуюся в годы военного коммунизма привычку к «силовым» методам руководства. По мере становления в двадцатых годах номенклатурной системы местные аппараты, формировавшиеся путем назначенчества, выдвиженчества и кадровых перебросок, становились все менее патриархальными и все более «коммунистическими» по духу и стилю. Это откровенно пугало и настораживало население, в первую очередь - крестьянское, вызьгеало опасения по поводу судьбы нэпа, подрьшало социально-психологические основы для компромисса и диалога между властью и обществом . Особо негативную реакцию в массовых настроениях вызывала иерархичность, кастовость, оторванность от народа, «комчванство» новой местной «знати». В большинстве писем люди так или иначе затрагивали проблему оторванности верхов от низов, в том числе местной верхушки от рядовых партийных активистов.

Образ жизни и нравы местной власти находились под пристальным взглядом рядовых жителей и рождали целый поток общественных настроений. По бытовому поведению и моральному облику бюрократии люди судили о положении дел в стране в целом. В диссертации показано, что как городских, так и сельских жителей возмущала повальная коррупция, сочетавшаяся с повальной же неэффективностью64. В свою очередь, часть представителей низовой бюрократии, учитывая столь массовое вовлечение «начальства» во

ы См.: ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 61. Д. 223. Л. 18,85; там же. Д. 190. Л. 116; там же. Оп 62. Д. 1. Л. 176; там же. Оп. 98. Д. 2. Л. 111-114; там же. Д. 3. Л. 486.

" См.: РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 2. Д. 54. Л. 137; ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 61. Д. 195. Л. 146.

взяточничество, требовала отмены для ответственных работников общегражданских принципов правосудия, т.е. желала поставить бюрократию над законом. Рядовые жители страны чувствовали эти настроения, и это вряд ли улучшало морально-психологический климат в обществе.

Наибольшее недовольство, как показывают письма во власть, вызывала паразитарность части местной бюрократии, факты проявления «нового барства», открытая тяга к роскошному образу жизни и материальным излишествам. В этом же ряду стояли некоторые бытовые проявления, присущие низовым «ответственникам», в частности -отмечаемое очень многими авторами писем пьянство. Образ жизни местных партийных, советских и прочих ответственных работников в глазах населения слишком сильно расходился с рисуемым пропагандой обликом бескорыстного коммуниста, борца за идею. Причем расхождение это началось уже на ранних стадиях существования нового государства, в период гражданской войны и военного коммунизма и усилилось в годы нэпа.

Таким образом, можно отметить ряд фундаментальных противоречий, присущих восприятию власти. Во-первых, это противоречие между утвердившимся к концу двадцатых годов обликом власти как власти легитимной и доходящими до отторжения протестными настроениями в связи с деятельностью государства и бюрократии, особенно местного «начальства». Во-вторых, это противоречие во взглядах на преемственность традиций государственности: с одной стороны, люди подчеркивали высокую степень преемственности новой власти по отношению к ее предшественникам, с другой - видели катастрофические нарушения традиций в приверженности коммунистического государства политике чрезвычайщины. С этой точки зрения основы образа Советской власти в народном сознании были сформированы в годы гражданской войны, в условиях классового насилия. В-третьих, фундаментальным противоречием являлось расхождение во взглядах на центральную и местную власть, разница в восприятии «вождей» и низовых «ответственников». Разумеется, на всем протяжении описываемого периода настроениям различных социальных групп, городским либо сельским жителям были присущи свои нюансы в восприятии власти, однако названные три противоречия были характерны для общественного сознания в целом. Анализ писем во власть свидетельствует, что массовым общественным настроениям была присуща фрагментарность восприятия деятельности советского государства, отсутствие целостного видения картины событий и, как следствие, отсутствие четкой политической позиции и программы действий. Подобное состояние массового народного сознания, несомненно, облегчало задачу Сталину и его группировке в осуществлении дальнейшего поворота в развитии страны.

В третьей главе диссертации - «Советское общество как социальный идеал» -

рассматриваются важнейшие компоненты социального идеала в массовом сознании -представления об освобожденном и справедливом обществе и свободном человеке как его субъекте. В главе рассматривается трансформация народных представлений о социальной, личной, духовной свободе на протяжении изучаемого периода. Еще одной центральной проблемой является анализ настроений в связи со справедливостью, социальным равенством и способами его достижения, факторами искажения в народном сознании социального идеала в 1917-1929 гг. В качестве одного из ведущих факторов несоответствия социального идеала и реальной действительности рассматриваются проявления противоречий в

.-.65

настроениях городских и деревенских жителей .

Как свобода, так и справедливость в 1917-1929 гг. являлись базисными и наиболее фундаментальными категориями массового сознания. Изучение большого массива источников показывает: революция привела к тому, что социум обратился к «языку свободы». Без рассуждений о свободном обществе и свободном человеке обходилось редкое письмо, дискурс о свободе становится важным элементом диалога власти и общества66. Поскольку в российской социокультурной традиции свобода и справедливость неразрывно связаны, «язык свободы» становился и языком борьбы за справедливость.

Начало революционной эпохи окрашено традиционным пониманием свободы и справедливости в том виде, как оно сформировалось в дореволюционный период. В качестве центрального социального идеала предстает общество, в котором свобода обеспечивается эгалитарной справедливостью на основе имущественного уравнивания всех трудящихся граждан. Причем уравнительность в массовых настроениях нередко носит весьма агрессивный характер и сопряжена с насилием. Анализ документов свидетельствует: насилие, причем не обязательно легитимно-государственное, но и прямое, осуществляемое непосредственно частью общества по отношению к его другой части - видится многими как непременное условие «введения» свободы и насаждения справедливости67. Характерно, что социальный идеал в данном случае выступает скорее как идеал нравственный, не формируемый эмпирическим опытом. В этом - связь представлений о социальном идеале с мифом и мифологизированным сознанием.

Изучение источников привело к следующему выводу: взгляд на свободу и справедливость как на нравственный идеал выражался в том, что свобода ощущалась как сакральная перспектива, возникающая в качестве искупления за страдания, как воскресение

" См.: ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 56. Д. 8. Л. 171; там же. Ф. 130. Оп. 4. Д. 239. Л. 139; РГАСПИ. Ф. 78. Оп. 1. Д. 308. Л. 98-99об„ 127-128об.; там же. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1451. Л. 5-10.

66 См.: ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 60. Д96. Л. 15-1боб.; там же. Оп. 140. Д. 9. Л. 45; там же. Ф. 1005. Оп. 2. Д. 87. Л. 125.

67 См.: ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 55. Д. 856. Л. 10; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85.Д. 508. Л. 22.

России к новой счастливой жизни. Справедливость, в свою очередь, также мыслилась как духовное и нравственное возрождение, не обязательно вытекавшее из конкретного набора социальных преобразований и применения властно-управленческих технологий. При этом неизменно выдерживался эгалитарный характер представлений о свободе-справедливости.

Нельзя сказать, что в обществе совсем отсутствовали демократические и либеральные взгляды на существо свободы и справедливости. В части писем высказывались мысли о том, что фундамент свободного общества- это обладающая правом выбора свободная личность, а борьба за справедливость означает в первую очередь гражданскую ответственность - как человека перед обществом и государством, так и государства перед человеком и обществом. В частности, появление и распространение подобных настроений прослеживается на примерах реакции общества на политику военного коммунизма и массовые нарушения гражданских и политических прав. В диссертации, однако, утверждается, что подобные представления включались в общую структуру массового сознания в виде фрагментированных элементов - как с точки зрения количества, так и с позиций качества, т.е. цельности и артикулированности в дискурсе писем во власть.

По мере развертывания гражданской войны и сопутствовавших элементов политики военного коммунизма понимание социального идеала постепенно демифологизируется и обретает конкретно-утилитарное содержание. Изучение динамики настроений позволило автору сделать вывод об изменении представлений о социальном идеале: свобода становится важной, если она обеспечивает защиту от репрессий и возможность прокормить свои семьи, а справедливость ощущается миллионами людей как право на жизнь. При этом не следует забывать, что конфискации собственности, мобилизации, репрессии и чрезвычайщина всех видов и форм коснулись громадного большинства населения страны. Массовое сознание и настроения всех слоев общества демонстрируют кризис мифа о свободе и справедливости как производных величинах от социальной революции. Можно сказать, что социальный идеал гуманизируется, а представления о свободном и справедливом обществе приобретают более индивидуализированный и личностный характер68. Уже на том сравнительно раннем этапе, к концу гражданской войны, явно проявляется недовольство статусно-иерархическим неравенством, пришедшим на место классовому: новым неравенством по линиям «ответственный работник - рядовой гражданин», «специалист - простой труженик», «коммунист - беспартийный».

Желаемую гармонию социального идеала нарушала и еще одна форма неравенства, являвшаяся наиболее фундаментальной для общественных настроений и характерная для

68 См.: ГАРФ. Ф. 130. Оп. 4. Д. 239. Л. 3-4; там же. Д. 247. Л. 36; там же. Ф. 1235. Оп. 56. Д. 8. Л. 226; там де. Оп. 61. Д. 223. Л. 17-21; там же. Оп. 98. Д. 2. Л. 111-1 Моб.; там же. Ф. 4085. Оп. 22. Д. 28. Л. 5; там же. Ф. 4390. Оп. 14. Д. 9. Л. 6-12.

всего описываемого периода 1917-1929 гг. Речь идет об остро ощущавшихся противоречиях между городом и деревней, рабочим классом и крестьянством. Как показывает анализ писем во власть, для значительной массы жителей страны основным антагонизмом, разрушавшим социальную справедливость и делавшим несовместимыми советское общество и социальный идеал, был антагонизм между городской и сельской Россией. В описываемый период страна находилась в первой фазе двухэтапного процесса трансформации социокультурной структуры аграрного общества, на этапе культурного доминирования полуархаических слоев. Однако наличие обширного деревенско - городского маргинального слоя, как показало исследование, не уменьшало, а усугубляло культурный и психологический конфликт между городом и деревней. Особенно это проявлялось в двадцатые годы, в период новой экономической политики. Крестьяне осознавали свою социальную и политическую неполноценность в глазах правящего режима. В свою очередь, многие рабочие испытывали разочарование в итогах революции и недовольство нэпом. В общественных настроениях это отражалось в виде подозрительности по отношению друг к другу и взаимных упреков. Этот конфликт препятствовал становлению в общественном сознании образа советского общества как свободного и справедливого.

Анализ документов позволяет утверждать, что одним из факторов кризиса понимания свободы и справедливости в период нэпа являлись настроения, формировавшиеся в крестьянской среде в треугольнике бедняк - середняк - кулак. Зажиточные крестьяне оказались в эпицентре острейшей социокультурной коллизии. Ее сутью было столкновение традиционных крестьянских представлений о приоритете эгалитарной справедливости на базе «моральной экономики» (а это вело к осуждению кулаков и сельского предпринимательства) с неприятием антикрестьянской политики большевиков, составной частью которой было непрекращающееся давление на кулачество.

Важной частью массовых настроений вокруг проблемы свободы в советском обществе были воззрения на национальную и религиозную свободу. В сознании общества развивались сложные и неоднозначные процессы, для которых характерен кризис национального и религиозного сознания, с одной стороны, и наличие многочисленных националистических, великодержавных, а также религиозных проявлений - с другой. В главе анализируются настроения в связи с политикой большевиков в 1917-1929 гг., в

69 -¡г

частности, в отношении православных верующих и мусульман . К концу описываемого периода национальная и религиозная свобода казалась многим в стране такой же далекой, как и в 1917 г.

ю См.: ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 60. Л. 199; там же. Оп. 4. Д. 286. Л. 188-189; там же. Ф. 353. Оп. 6. Д. 26. Л. 3132; там же. Оп. 7. Д. 9. Л. 19-19об.; там же. Ф. 374. Оп. 21. Д 41. Л. 224-236; РГАСГШ. Ф. 610. Оп. 1. Д. 272. Л. 16-17.

Парадоксальной, но при этом весьма распространенной формой «борьбы» за социальный идеал, за свободу и справедливость в советском обществе стала одна из форм апелляции во власть - донос. Разумеется, мотивы доносителей были весьма разными, диапазон включал доносы по идейным соображениям и доносы по исключительно корыстным мотивам, как и многочисленные промежуточные формы. Однако поражает, насколько часто доносители прибегали к дискурсу свободы и справедливости. Люди писали те виды доносов и обращались к тому языку, который мог быть услышан властями и который мог вызвать необходимую реакцию. Доносители, в частности, обращали внимание адресата на те нарушения (преступления), которые осуждались властями и были максимально неприемлемы в политико-идеологическом отношении. Нарушение принципов социальной справедливости, несомненно, находилось в этом ряду. Следует иметь в виду, что многие из авторов доносов видели свою деятельность несколько в ином свете и не считали, что написанное ими обращение во власть являлось доносом. Этим людям казалось, что направленный ими в «инстанции» «сигнал» являлся голосом гражданина с общественной позицией - истинного советского патриота и интернационалиста. Особенно это касалось огромного обилия рабкоровских и селькоровских материалов, поступавших в газеты того времени.

В целом, анализ изменения настроений основных социальных групп в 1917-1929 гг. показывает, что утопические представления о возможности быстрого построения общества, основанного на переплетении марксистского и одновременно традиционно-российского социальных идеалов, общества свободы и справедливости, постепенно размывались под воздействием реалий советской жизни. К концу двадцатых годов, судя по высказывавшимся в массе писем во власть настроениям, в глазах рядовых граждан нашей страны конкретная действительность СССР была столь же далека от желаемого социального идеала, как и в начале революционных преобразований. Это являлось одной из важнейших причин широкого недовольства новой экономической политикой и настроений в пользу отказа от нэпа.

В четвертой главе - «Гражданское конституционное сознание в 1917 - 1929 гг.» -

рассматриваются проявления гражданского конституционного сознания как формы политической социализации в послереволюционной России. В главе последовательно анализируются особенности гражданского конституционного сознания в настроениях периода революции, гражданской войны, нэпа и его слома.

Гражданское конституционное сознание - термин, который автор применяет к комплексу ментальных установок, представляющих оппозицию сознанию архаическому,

тоталитарному, большевистскому, антилиберальному, утопическому. К числу ведущих признаков гражданского конституционного сознания автор относит:

1. Идею приоритета права, закона;

2. Гражданский гуманизм, отрицание насилия над личностью, неприятие ограничения ее прав и свобод;

3. Толерантность, признание возможности и полезности плюрализма, прав меньшинств и непривилегированных групп;

4. Идею о конституционных, правооснованных пределах властных действий и государственного насилия;

5. Психологическую готовность к инициативному гражданскому действию (в рамках закона) и понимание необходимости такого действия, отрицание социальной пассивности.

Анализ документов показывает, что сразу после 1917 г. основы гражданского конституционного сознания размывались тем обстоятельством, что Россия вступила в революционную эпоху с массово распространенным недовольством старым строем, с чувством его исчерпанности. Велик был соблазн отринуть право и законность, заменив его революционной необходимостью и ложно трактуемой классовой целесообразностью. Уравнительный радикализм значительной части общества заглушал в общественном сознании важность прав человека, признание приоритета права. Большую роль играла психология стихийных групп или «психология толпы». Однако не все общество поддалось настроениям революционного романтизма. В работе делается вывод о том, что часть общества разделяла весьма умеренные ожидания, далекие от радикализма. Истинной проверкой на наличие и прочность элементов гражданского конституционного сознания в российском обществе являлся разгон Учредительного собрания . Еще одним важным доказательством наличия элементов гражданского конституционного сознания даже в период наибольшего расцвета революционного радикализма являлись многочисленные апелляции в связи с конфискацией ценных бумаг и доходов от них, включая государственные займы71. Эти действия властей задели интересы миллионов мелких вкладчиков. В контексте проблемы политической социализации нас в первую очередь интересуют дискурсивные стратегии, применявшиеся авторами данного комплекса писем. Как правило, они строились на использовании «правового языка», апелляции к незыблемости права, закона и недопустимости со стороны государства нарушать свои правовые обязательства.

70 См.: ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 9. ЛЛОоб.; Яров C.B. Пролетарий как политик. Политическая психология рабочих Петроградав 1917-1923 гг. СПб., 1999. С.83-85,91,96.

См.: РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 2. Д. 84. Л. З-Зоб, 7-8,108.

В диссертации показано, как в период гражданской войны внесудебная расправа, аресты и расстрелы, нарушение прав заключенных вызывали укрепление не классового, а универсалистского взгляда на права человека. Возрастает частота употребления «правового дискурса» в письмах; общество показывает признаки тяготения к рационализации взаимоотношений с государством, к необходимости обращения к закону, а не «классовому чутью».

Изучение большого массива документов показывает, что период новой экономической политики привел к интенсификации диалога власти и общества. Возможно, люди писали во власть не больше, чем за несколько лет гражданской войны. Однако государство проявляло большую склонность прислушиваться к «голосу масс», тем самым укрепляя диалогичность общения с обществом. Автор доказывает, что это объективно способствовало некоторому укреплению элементов гражданского конституционного сознания, так как именно наличие диалога государства и его «вождей» с народом является для этого необходимой питательной средой. Рассмотренные в диссертации движение «лишенцев» за восстановление своих прав, взгляды на налогообложение с правооснованных гражданских позиций подтверждают определенное усиление гражданского

72

конституционного сознания в этот период .

Вместе с тем, наибольшую опасность росткам гражданского конституционного сознания представляло широко распространившееся недовольство нэпом среди различных слоев и групп населения. В диссертации показано, что к концу двадцатых годов социально-психологический кризис общества носил уже выраженный характер. В обществе зрели настроения в пользу возврата к эгалитаризму и нового передела собственности. Разумеется, сказывалось и воздействие официальной пропаганды, культивировавшей ненависть и презрение к нэпу и нэпманам. В воздухе запахло новой чрезвычайщиной, которая, впрочем, в действительности стала все больше проникать в политику власти с 1928 г. Во второй половине двадцатых годов обострявшийся внутренний кризис нэповского общества приводил к возрастанию фрустрированности массового сознания. Для значительной части людей все большую притягательность вновь обретают не идеи приоритета права, а идеи радикального общественного преобразования, «большого скачка», который покончит со всеми социальными язвами: с неустроенностью, безработицей, дороговизной, расслоением общества и т.д. Нэп стал своего рода «новым идейным противником», особенно для радикально настроенных представителей молодого поколения.

72 См.: ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 61. Д. 190. Л. 114-117об.; там же. Д. 195. Л. 84-84об.;-РТЛСПИ.Л>Л8. Оп. 1. Д. 308. Л. 89,98-99об., 104-104об., 126-126об.; там же. Ф. 142. Оп. 1. Д. 515.Л..58-5М11; МАЛЫМ* |

| БИБЛИОТЕКА { | СПекрбург 1

' о* м о «? |

Таким образом, годы революции, гражданской войны и усиления большевистского государства в период нэпа не заглушили в народе проявлений гражданского конституционного сознания. При определенных условиях - в частности, в случае дальнейшего укрепления социального и экономического компромисса на базе нэпа, - эти элементы могли развиться и глубже укорениться в разных слоях населения. Однако общий кризис нэповской модели, целенаправленная пропагандистская деятельность государства, сознательное отбрасывание режимом политики компромисса привели к новому подъему революционного радикализма в конце 1920-х годов.

В пятой главе исследования - «Рынок и массовое сознание» - рассматриваются основные параметры так называемого «рыночного сознания» в российском социуме 1917 — 1929 гг.

Проведенное исследование позволяет автору сделать следующий вывод: применительно к условиям и особенностям России рыночное сознание не следует отождествлять с капиталистическим сознанием и настроениями в пользу построения буржуазного общества и, соответственно, против социализма. В условиях Советской России и СССР 1917-1929 гг. рыночное сознание - это, прежде всего, признание примата экономических интересов и естественных экономических прав индивидуальных людей, семей и коллективов над интересами достижения абстрактного «всеобщего блага». Это -реализм и прагматизм как в экономическом поведении, так и в восприятии и трактовке социально-экономических явлений и процессов. Это - неприятие государственного и иного насилия в решении вопросов собственности и в осуществлении экономического регулирования. Это - протест против чрезмерной бюрократизации управления экономикой и социальной жизнью. Это также неприятие запрета товарно-денежных отношений в годы «военного коммунизма» и поддержка разумных и приносящих рост народного благосостояния рыночных элементов нэпа.

Автор доказывает, что, как и в трактовке большинства других фундаментальных явлений советской жизни - воззрений на свободу и справедливость при социализме, на взаимоотношения власти и общества, на закон, права человека и т.д. - общественные настроения во взглядах на рынок были противоречивыми, мозаичными, ситуационно изменчивыми. Нельзя забывать, что мы говорим о стране в целом доиндустриальной, в которой для большинства населения в описываемый период актуальна была задача скорее физического выживания и стремление свести концы с концами, нежели обогатиться, нарастить собственность и резко повысить свой жизненный уровень. Можно, тем не менее, констатировать наличие рыночного сознания у значительной части общества, но оно парадоксально переплеталось с элементами архаики и одобрением социального насилия по

< - ' .

отношению к иным группам населения. Господство чрезвычайных методов управления в годы военного коммунизма вызывало ситуационное усиление элементов рыночного сознания как ответную реакцию. Анализ документов показывает, что в диалоге с властью часто применялись дискурсивные стратегии двойного содержания:

• Стремление направить государственное насилие в решении экономических вопросов в противоположную от себя сторону, иными словами - обеспечить неприкосновенность своей собственности, имущества и источника дохода за счет переключения внимания власти и ее карательных органов на другие объекты, другого человека или иную социальную группу;

• Стремление позиционироваться в качестве «социально близкого элемента», не только не опасного для Советской власти в проявлениях своей экономической деятельности, но и нужного, полезного.

Автор полагает, что одной из форм практической реализации рыночного сознания в годы гражданской войны и военного коммунизма можно считать весьма значительные масштабы нелегальной экономической деятельности и подпольного предпринимательства. В письмах во власть люди оправдывали необходимость «ездить в другие губернии за хлебом», заниматься «спекуляцией», платить взятки чиновникам и т.д. стремлением физически выжить и прокормить семьи. Кроме того, люди в доступных для них формах, апеллируя во власть, пытались отстоять права собственности, протестуя против «неправомерных» реквизиций. Так, в 1919-1920 гг. срдди писем, поступивших в Наркомат госконтроля, жалобы на реквизиции содержались почти в 30% посланий73. Развернувшийся в колоссальных масштабах процесс изъятия и перераспределения не только недвижимого, но и движимого имущества оказывал колоссальное воздействие на массовое сознание и общественные настроения, был самой болезненной проблемой, вызывавшей активную реакцию апеллирования во власть. Особенно большой резонанс в массовых настроениях различных слоев общества вызьгеали три основных вида нарушения прав собственности со стороны государства:

1. Конфискация и национализация объектов промышленности и торговли;

2. Муниципализация жилого фонда;

3. Продовольственные реквизиции.

В период новой экономической политики элементы рыночного сознания, как показывают письма во власть, с одной стороны, получили дополнительный импульс, а с другой - подверглись серьезным испытаниям на устойчивость. Элементы рынка в экономике дали свои плоды, что почувствовали на себе огромные массы людей. Расширилась

75 См: Гимпельсок Е Г. Советские управленцы. 1917-1920 гг. М, 1998 С. 174-175.

социальная база для становления в перспективе рыночного сознания. Речь, между тем, следует вести скорее о нереализованном потенциале, нежели о воплотившихся в общественных настроениях и массовой психологии устойчивых нормах и ценностях. Нэповская экономика страдала нестабильностью и переживала кризисы, что не могло не сказываться на массовом сознании. Эгалитарная психология большинства населения отвергала социальное расслоение, обогащение части общества, стиль жизни нэповских нуворишей. Свою работу делала и государственная пропаганда, активно насаждавшая негативный образ нэпманов, культивировавшая ненависть к богатству и богатым. Можно говорить и о роли в целом социально-психологического кризиса, переживавшегося советским обществом в двадцатые годы. Основные группы населения, как показывают письма, были недовольны нэпом, испытывали чувство психологического напряжения и фрустрации, не доверяли власти и ожидали от нее неминуемого перехода к новому витку чрезвычайщины. Автор полагает, что эти факторы оказывали размывающее влияние на рыночное сознание, делали его еще более неустойчивым. Нередко в массовых настроениях экономические несуразности нэповской модели, связанные как раз с неразвитостью рыночных отношений, доминированием в экономике государства и государственной собственности, господством администрирования над товарно-денежными и конкурентными принципами приписывались рынку и «капитализму». В главе подробно анализируются наиболее распространенные мнения и настроения в связи с кооперацией и безработицей в контексте изучения параметров рыночного сознания74. Так, в крестьянской среде настроения вокруг проблем кооперации являлись полем столкновения, а подчас и причудливого переплетения рыночного и антирыночного сознания. Помимо взглядов на кооперацию как классово приемлемую альтернативу свободному рынку, были распространены ее оценки в качестве способа примирения рьшка и социализма. Вместе с тем, в глазах крестьян проблемы кооперации были связаны, в первую очередь, не с финансовыми затруднениями либо нехваткой товаров, а с бюрократическим характером построения кооперативных организаций, превращением последних фактически в вотчину местного аппарата. В свою очередь, отражение в сознании городского населения острейшей социальной проблемы -безработицы - наносило прямой ущерб позитивному восприятию нэпа как долгосрочной политики. Факторами, придававшими проблеме безработицы негативный социальный оттенок, были в основном не естественные побочные явления развития рыночной экономики и свободы предпринимательства. Скорее, корни лежали в уродливых способах существования государственного сектора и формах его приспособления к нэповской модели.

74 См.: РГАЭ. Ф. 396. Оп. 1. Д. 1. Л. 12-13о6.; гам же. Оп. 3. Д. 45. Л. 29об.; ГАРФ. Ф.374. Оп. 21. Д. 6. Л. 154; там же. Ф. 1235. Оп. 61. Д. 195. Л. 253: там же. Д. 223. Л. 3-4об., 17-21; там же. Оп. 98. Д. 3. Л. 486; там же. Ф. 6836. Оп. 1. Д. 22. Л. 135; РГАСПИ. Ф. 78. Оп. 7. Д. 172. Л. 13013об., 57.

Часть общества понимала это, однако другие во всем винили рынок, нэпманов и экономические свободы. Доминирующие воззрения на безработицу, дороговизну промышленных товаров, ряд других острых проблем, вызывавших массовое недовольство, являются примером размывания позитивного восприятия нэпа. Особый интерес как специфическая форма проявления рыночного сознания представляют собой антибюрократические настроения. Судя по письмам, советская, хозяйственная и особенно кооперативная бюрократии на местах вызывали недовольство людей тем, что нарушали законы экономической целесообразности и разумности, а деятельность местного чиновничества зачастую осуществлялась вопреки здравому экономическому смыслу.

Таким образом, несмотря на годы мировой и гражданской войн, революцию и приход к власти радикальных антирыночников и эгалитаристов - большевиков, несмотря на истребление и эмиграцию миллионов представителей высшего и среднего класса, предпринимателей, торговцев, ведших товарное хозяйство крестьян, - народ Советской России и СССР в 1917 - 1929 гг. сохранил элементы рыночного сознания. Об этом свидетельствует анализ огромного количества писем во власть той эпохи, в которых в той или иной степени, форме, с использованием различных дискурсивных стратегий высказывались настроения, условно формирующие рыночное сознание. Однако настроения в пользу развития на базе рынка были неустойчивыми и ситуационно изменчивыми. Характерным для нэповской поры было ощущение непрочности и временности всего происходившего. В обществе, во всех его основных группах ощущался дефицит социального оптимизма, ширились требования нового передела собственности. Сворачивая нэп, государство опиралось на эти настроения, умело использовало непрочность рыночной психологии как среди городских, так и сельских жителей.

В заключении диссертации сформулированы итоги исследования, обобщены его результаты.

В истории нашей страны период 1917 - 1929 гг. насыщен важнейшими событиями и имеет исключительное значение с точки зрения формирования общественного сознания советской эпохи. В эти годы оформились типичные настроения основных групп населения, сложилась их особая динамика, отражавшая как реакцию на действия революционной власти, так и одновременно сложные социокультурные изменения в Советской России.

В развитии общественных настроений в изучаемый период может быть выделено два основных этапа: 1) этап революции и гражданской войны; 2) период новой экономической политики. Свое внутреннее содержание имеет и период, прилегающей к конечной дате исследования, т.е. время слома новой экономической политики. Однако основные

ментальные и настроенческие реакции на грядущий демонтаж нэпа выявились гораздо ранее, в середине двадцатых годов.

Архаичность психологии большинства населения, построенной на стереотипах восприятия государства и политики, облегчала власти революционные преобразования, а в конце изучаемого периода сделала возможными демонтаж нэпа и переход к политике форсированной индустриализации и массовой коллективизации. Среда этих стереотипов можно назвать неверие в свои силы, созерцательность, пассивность и отрицание гражданского действия, патерналистское восприятие государства и харизматическое отношение к власти, отчуждение от политики и общинность. Но архаика при этом не доминировала безоговорочно, в обществе находилось место и для рационально-прагматического, и для гражданского мировосприятия. Этот вывод представляется принципиальным: массовое сознание времен гражданской войны и нэпа содержало не только элементы, на которые в конце двадцатых годов опирался Сталин при подготовке и осуществлении своей «революции сверху». В работе на основе анализа большого массива документов доказывается, что в общественных настроениях достаточно заметны были и антитоталитарные, либерально-модернизаторские, рыночные, правозащитные мотивы.

Подтверждением этой сложной динамики служит анализ массовых народных представлений, формировавшихся в 1917 - 1929 гг. вокруг ряда важнейших аспектов картины мира - власти, собственности, свободы, справедливости, гражданственности, права, рынка и др. Картина мира человека в революционную и послереволюционную эпоху во многом опиралась на представления о власти. Восприятие новой государственности и его властной составляющей в массовом сознании было чрезвычайно противоречивым. В массовом сознании постепенно формировался взгляд на советскую государственность как на легитимную, при одновременном наличии многочисленных настроений недовольства и протеста по отношению к конкретной деятельности власти, особенно на местах.

Важнейшим компонентом картины мира человека в раннюю советскую эпоху являлись представления о социальном идеале и о соответствии конкретных проявлений общественной жизни в 1917 - 1929 гг. этому идеалу. Социальный идеал в русской культурной и ментальной традиции тесно связан со свободой и справедливостью, с представлениями о свободном обществе и освобожденном человеке, о справедливом устройстве экономической и политической жизни. Свобода в революционную эпоху в массовом сознании воспринималась как воля - т.е. снятие всех внешних по отношению к человеку ограничений, а справедливость имела явно выраженный эгалитарный оттенок.

Автор приходит к выводу, что сила эгалитарных представлений о свободе и справедливости в обществе была такова, что классовое насилие как наиболее быстрый и

радикальный метод имущественного уравнивания виделось очень многим как не просто приемлемый, но и желательный путь построения справедливого общества. Однако гигантские масштабы реального классового насилия несколько сместили акценты доминирующих общественных настроений. Происходил процесс демифологизации представлений о социальном идеале, а взгляды на свободу и справедливость, в свою очередь, становились менее утопическими и более конкретными, утилитарными. Кроме того, как в период гражданской войны, так и позднее, в годы нэпа, в общественных настроениях заметно недовольство несоответствием абстрактных представлений о социальном идеале и реалий советской жизни. В частности, установлению желаемой социальной гармонии мешал бюрократизм, произвол низового начальства, а главное - статусно - иерархическое неравенство нового советского образца.

Изучение писем во власть как массового источника дает ответ и на вопрос о наличии в советском обществе 1917-1929 гг. гражданского конституционного сознания как антитезы, условно говоря, сознанию большевистскому. Несмотря на то, что господствовали все же негражданские, патриархально-архаические и радикально-революционные представления о взаимоотношениях государства и общества, власти и личности, места человека в обществе, -элементы гражданской конституционности все же просматриваются в настроениях той поры. В этой связи можно сделать вывод также и о парадоксальной природе того типа политического взаимодействия, который связан с написанием писем во власть и соответствующей реакцией государства. С одной стороны, мы имеем дело с укорененной в российской традиции формой весьма архаического процесса общения народа с властью в условиях отсутствия политической демократии. Однако имеется и вторая сторона данного диалога, связанная со спецификой политической социализации в советских условиях. Написание письма во власть являлось как средством, так и последствием политической социализации, обретения «человеком из толпы» некоторых гражданских качеств. Апеллировать к «вождям», формулируя при этом свою личную и гражданскую позицию, являлось действием, требовавшим и смелости, и самостоятельности, и ответственности.

Однако социокультурная база для развития гражданского конституционного сознания и сопутствующих ему общественных настроений была в целом слаба. Гораздо больше оснований в менталитете нэповской поры имелось для развития радикальных настроений в пользу свертывания элементов компромисса и толерантности, в поддержку классового подхода в ущерб общегражданскому. Автор показывает, что во второй половине двадцатых годов среди различных групп населения широко распространились антинэповские настроения, ожидания нового передела собственности. Официальная пропаганда, рисовавшая окарикатуренный и сугубо негативный образ нэпманов, немало способствовала

культивированию ненависти и презрения к «классово чуждым элементам», что также ослабляло ростки гражданских и конституционных настроений. То же самое относилось и к непрекращавшейся антикулацкой пропаганде, направленной на разжигание классовой вражды в деревне. Слабость и неустойчивость нэповской модели привносила социально-психологическое напряжение; общественное сознание подвергалось фрагментации - цельная картина мира распадалась на ряд слабо взаимосвязанных элементов. Для многих людей представления о приоритете закона, о желательности правового и компромиссного способа разрешения многочисленных противоречий отступают перед ожиданием «большого скачка». Нежелание понять и принять всю сложность общественной жизни приводит к одобрению в общественном сознании легких и простых решений, полностью выходящих за рамки представлений о гражданской конституционности.

В целом сходная динамика прослеживается и при анализе настроений в связи с рынком - так называемого рыночного сознания. Автор, на основании анализа массовых источников приходит к выводу, что в Советской России все же сохранялись заметные элементы рыночного сознания на всем протяжении периода 1917 - 1929 гг. Рыночное сознание в специфических социокультурных условиях Советской России отнюдь не связано с настроениями в пользу капитализма и буржуазного строя. Скорее, оно основано на признании приоритетности индивидуальных и групповых экономических интересов и прав по отношению к абстрактному «всеобщему благу», а также рациональности и прагматизма в подходе к экономическим вопросам, в оценке экономического поведения людей. В годы революции и гражданской войны рыночное сознание подпитывалось протестными настроениями в связи с конфискацией собственности и запретом свободы торговли. Интересы физического выживания миллионов семей настоятельно диктовали не только определенные типы экономического поведения, но и стимулировали элементы рыночной психологии.

В годы нэпа элементы рынка принесли свои конкретные плоды: повысился уровень жизни населения, расширились легальные возможности для получения более высоких доходов и проявления экономической инициативы. В этой связи происходило ограниченное укрепление структур рыночного сознания, в обществе рождались настроения в пользу развития рынка. Однако одновременно действовали и факторы, приводившие к кризису рыночной психологии среди различных слоев и групп населения. Во-первых, продолжало действовать социально-психологическое наследие гражданской войны и военного коммунизма. Часть общества с ностальгией вспоминала о временах классового насилия и ликвидации рынка, а другая часть - со страхом ожидала возможного возврата к чрезвычайщине. Во-вторых, деформированность товарно-денежных отношений в условиях

нэпа, экономическое доминирование государства, преобладание администрирования приводили к искажению представлений о рынке в массовом сознании. Противоречия нэповской экономической модели у многих людей ассоциировались с недостатками именно рыночного регулирования, хотя в действительности вызывались абсолютно внерыночнымии, даже антирыночными факторами.

В целом, несмотря на все сложности и трагические явления развития страны в 1917 — 1929 гг., можно сделать вывод, что государство далеко не полностью контролировало общественные настроения, а тотальная манипулируемость масс в революционную и послереволюционную эпоху является мифом. Власть только осваивала эффективные способы управления умонастроениями, большая же часть наиболее распространенных мнений формировалась достаточно стихийно, на основе ментального архетипа народа и в виде реакции на развитие социально-политической и экономической ситуации. Картина массового сознания представляется сложной, «замутненной», фрагментированной. В народных настроениях и мнениях соседствовали и сочетались различные и порой взаимоисключающие представления. Разнородность картины массового сознания и фрустрированность настроений облегчали Сталину задачу слома нэпа. Однако не следует недооценивать и распространенность настроений в пользу «нормального», не форсированного варианта развития.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ И ВЫВОДЫ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ СОДЕРЖАТСЯ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ:

Монографии:

1. Общественные настроения в Советской России 1917 - 1929 гг. М.: «Университетский гуманитарный лицей», 2004. - 272 с. (17 п.л.).

2. Власть и общество: диалог в письмах. М: РОССПЭН, 2002. - 207 с. (16,8 п.л.; в соавторстве с И.Б. Орловым).

3. Послереволюционная Россия (проблемы социально-политической истории 1917 -1927 гг.). М.: «Университетский гуманитарный лицей», 2000. - 337 с. (21,0 п.л.; в соавторстве с А.В. Квашонкиным).

Сборники документов:

4. Письма во власть. 1917-1927 гг. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М.: РОССПЭН, 1998. - 664 с. (53,5 п.л.; в соавторстве с И.Б. Орловым).

5. Письма во власть. 1928-1939: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям. М: РОССПЭН, 2002. - 526 с. (42,5 п.л.; в соавторстве с И.Б. Орловым и О.В. Хлевнюком).

6. Советская повседневность и массовое сознание. 1939-1945 (сборник документов). М.: РОССПЭН, 20 0 3. - 471 с. (38,05 п.л.; в соавторстве с И.Б. Орловым).

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК:

7. Революция и справедливость: послеоктябрьские «письма во власть». // 1917 год в судьбах России и мира. Октябрьская революция: от новых источников к новому осмыслению. М.: издательство РАН, 1998.1,5 п.л. (в соавторстве с И.Б.Орловым).

8. «Свобода должна быть только для угнетаемых». Письма во власть. 1917-1920 гг. // Исторический архив. 1998. № 5-6.1,0 п.л. (в соавторстве с И.Б. Орловым).

9. Красная смута в человеческом измерении. // Вестник РАН. 1998. Том 68. № 6. 0,15 п.л. (в соавторстве с И.Б. Орловым).

10. «Красная смута» на «круглом столе». // Отечественная история. 1998. № 4.0,1 п.л.

11. Социологический анализ «писем во власть» (1920-е годы). // Социологические исследования. 1999, № 2.1,0 п.л. (в соавторстве с И.Б. Орловым).

12. Власть и народ: «сигналы с мест» как источник по истории России 1917-1927 годов. // Общественные науки и современность. 1999. № 2. 1,0 п.л. (в соавторстве с И.Б. Орловым).

13. Гражданское и конституционное сознание в образах диалога власти и общества. // Отечественная история. 20 1. № 4.1,0 п.л.

Статьи:

14. "Lettres de l'interieur" a l'epoque de la NEP. Les campagnes russes et l'autorite locale // Communisme. Revue du Centre d'etude d'histoire et de sociologie du communisme, Франция, 1995, №42-43-44.1,0 п.л.

15. Les Lettres "d'en-bas", source d'histoire sociale des annees' 1920. // Les Cahiers de L'IHTP, Франция, 1996, № 35.1,0 п.л.

16. Формирование сталинского режима и социальная психология крестьянства: «письма трудящихся во власа» // И. Вилента, Ш. Идилов, А. Ливший, В. Ткаченко. Сборник статей историков Отечества. Симферополь: «Таврия». 1996.1 п.л.

17. Власть и управление в массовой психологии (1917-1927 гг.). // Из истории государственного управления в России. Сб. статей. Симферополь: «Таврия», 1998. 1,5 п.л.

18. Изучение системы власти на местах в 1920-е гг. // Международная научная конференция «Государственное управление: история и современность» (29-30 мая 1997 г.). М.: «Университетский гуманитарный лицей», 1998. 0,1 п.л.

19. Революция и социальная справедливость: ожидания и реальность («Письма во власть» 1917-1927 годов). // Cahiers du Monde Russe, ФранцШя, 1998, окт.-дек. 1,5 п.л. (в соавторстве с И.Б. Орловым).

20. «Письма во власть»: диалог вождей и народа в первое послереволюционное десятилетие //Дискуссионные вопросы российской истории. Арзамас, 1998.0,25 п.л.

21. Советская власть плюс военизация всей страны. // Историки размышляют. Сб. статей. М.: «Университетский гуманитарный лицей», 1999. 1,0 п.л. (в соавторстве с И.Б. Орловым).

22. «Серп и молот на престоле»: революция, власть и воля в российском менталитете // Мнемозина. Исторический альманах. Выпуск 1. М., 1999 1,0 п.л. (в соавторстве с И.Б. Орловым).

23. Власть в социальной психологии советского общества (1917-1927 гг.) // Технология власти и управления в современном государстве. М., 1999. 0,2 п.л.

24. Власть и общественные настроения послереволюционной эпохи (по письмам во власть). // Куда идет Россия? Власть. Общество. Личность. М.: Московская высшая школа социальных и экономических наук, 2000.0,5 п.л.

25. Государство и рынок в менталитете и умонастроениях 1917-1927 гг. // Историки размышляют. Сб. статей. Выпуск 2. М: «Звездопад», 2000.1,4 п.л.

26. Письма во власть: особенности советского массового сознания. 1917-1929. // Россия в XX веке. Сборник статей к юбилею профессора Семенниковой Л.И. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова - «Полиграф сервис», 2003.1,0 п.л.

27. Протест и политическая социализация в 1917-1929 гг. // Историки размышляют. Сборник статей. Выпуск 4. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова - «Звездопад», 2003. 1,3 п.л.

28. Образ власти в массовом сознании (1917-1929 гг.). // МГУ им. М.В. Ломоносова. Факультет государственного управления. Ученые труды. Выпуск 2. М.: «Университетский гуманитарный лицей», 2003.1 п.л.

Отпечатано в копицентре Москва, Ленинские горы, МГУ, 1 Гуманитарный корпус.

www.stprint.ru e-mail: zakaz@stprint.ru тел. 939-3338 Заказ № 75 тираж 70 экз. Подписано в печать 20.10.2004 г.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Лившин, Александр Яковлевич

ОГЛАВЛЕНИЕ.

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЕ И ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ

АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ.

1.1. Источниковедческие аспекты исследования.

1.2. Историографические аспекты исследования.

ГЛАВА 2. ОБРАЗ ВЛАСТИ В ОБЩЕСТВЕННЫХ НАСТРОЕНИЯХ

1917- 1929 гг.

2.1. Легитимность и преемственность власти.

2.2. Центральная и высшая власть в общественных настроениях.

2.3. Местная власть в настроениях жителей страны.

2.4. Образ жизни и нравы власти в глазах общества.

ГЛАВА 3. СОВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ИДЕАЛ.

3.1. Освобожденное общество и свободный человек.

3.2. Справедливое общество в массовых настроениях.

ГЛАВА 4. ГРАЖДАНСКОЕ И КОНСТИТУЦИОННОЕ СОЗНАНИЕ В

1917- 1929 гг.

4.1. Проявления гражданского и конституционного сознания в 19171920 гг.

4.2. Гражданское и конституционное сознание в 1921 - 1929 гг.

ГЛАВА 5. РЫНОК И МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ.

5.1. «Рыночное сознание» в 1917 - 1920 гг.

5.2. Парадоксы «рыночного сознания» в 1921 - 1929 гг.

Введение диссертации2004 год, автореферат по истории, Лившин, Александр Яковлевич

Актуальность исследования. Исследование посвящено одной из чрезвычайно важных, но одновременно и слабоизученных проблем отечественной истории. Лишь сравнительно недавно проблемы динамики настроений российского народа в условиях масштабных трансформационных изменений переместились в центр общественного интереса и внимания ученых. Чем дальше продвигается современное российское общество по пути реформ, тем более очевидными становятся взаимовлияние и взаимообусловленность процессов глубоких системных преобразований и колебаний массовых настроений. Причем весьма актуальным становится именно поиск закономерностей и исторически обусловленных форм соотношения между социальными сдвигами и господствующими в обществе настроениями.

В 1917 г. Россия вступила в новую эпоху, а пришедшие к власти лидеры большевиков, опираясь на господствующие общественные настроения, приступили к радикальному слому старых государственности и экономической системы. Однако настроения - компонент общественного сознания, обладающий известной долей изменчивости и пластичности; они способны колебаться в широком диапазоне поддержки и отторжения преобразовательных усилий власти. По мере нарастания сложностей и проблем, связанных с созданием нового строя, ширились протестные мнения, глубже ощущались социокультурные, в том числе ментальные, ограничения для радикальной трансформации России в духе большевизма.

На ряде отрезков своего исторического бытия новая власть более успешно и гибко реагировала на эти обстоятельства, на других же — гораздо менее. Период 1917 - 1929 гг. является примером чередования ряда моделей взаимоотношений власти и общества, когда в политике реализовывалась как опора на доминантные общественные настроения, так и деятельность вопреки им. Когда диалог государства и народа исходил из учета особенностей массового сознания, он был более успешен и способствовал активной легитимации власти. В свою очередь, пренебрежение ментальными и настроенческими особенностями населения нередко приводило к тяжелым последствиям для общества и для государства. Причем следует отметить, что учитывать мнения и настроения народа — не означает слепо следовать в практической политике в их русле. Если бы это было так, то России было бы суждено вечно пребывать в патриархальном и полупатриархальном состоянии, а возможность прогресса была бы весьма ограниченной. Опираться на менталитет общества и использовать при проведении реформ господствующие в нем настроения означает гибкость и адаптивность государственного курса к меняющимся условиям, умение не упускать из виду стратегические цели и при этом применять наиболее эффективную тактику, использовать в преобразовательной деятельности «сильные» стороны массового менталитета и сглаживать влияние «слабых». С этой точки зрения опыт революционной и послереволюционной Советской России представляется чрезвычайно важным для современного общества.

Массовое сознание переходного общества - уникальный объект изучения; оно является отражением противоречивой и многослойной социальной практики. Отвержение отживших устоев и нежелание жить по-старому парадоксально сочетаются с растущим разочарованием в самих переменах, а провозглашавшиеся на начальном этапе трансформации идеалы оцениваются либо как недостижимые для большинства общества, либо как ложные. Всплески гражданской активности и интереса к политике сменяются апатией и наоборот. Очень сложным и неустойчивым становится соотношение рациональных и иррациональных элементов в массовом сознании, возрастает роль мифа как основания формирующихся настроений. Миф одновременно является как исторически и культурно обусловленной разновидностью массового сознания, так и универсальным способом человеческого мирочувствования; он позволяет освоить огромный опыт иррациональности, накопленный обществом. Все эти особенности формирования массовых настроений были характерны для 1917-1929 гг., но и в настоящее время они далеко не утратили своей актуальности. Следовательно, изучение закономерностей общественного сознания в эпоху перемен — важная задача исторической науки.

Актуальность темы исследования во многом предопределяется и спецификой изучаемого периода. Он включает в себя революцию, гражданскую войну, новую экономическую политику и начало осуществления сталинской «революции сверху». Революция и гражданская война - это время колебаний общества «между социальным взрывом и социальным провалом»1. Этот период чрезвычайно интересен и актуален с точки зрения анализа реакции массового сознания на кардинальный, стремительный и болезненный слом основ старой общественной системы. Время гражданской войны наложило глубокий отпечаток на настроения населения страны на десятилетия вперед, явившись во многом определяющим периодом. Это обстоятельство ярко проявилось в 19281929 гг., в эпоху слома нэпа. В условиях гражданской войны и военного коммунизма под влиянием быстро разворачивавшихся грандиозных по масштабу трансформационных процессов происходили сдвиги не только в общественных настроениях, но даже в менталитете народа, который накапливал новые качества.

В свою очередь, анализ динамики настроений в 1920-х годах подтверждает правомерность взгляда на нэп как на период перехода от одной совокупности социальных практик к другой, а на само нэповское общество — как на общество переходного типа. Это, конечно, не дань «транзитологии» как популярному в наше время направлению общественных наук. По глубинной сути нэп не был периодом перехода от коммунизма к капитализму, от тотального обобществления и жесткого государственного контроля к элементам рынка и более гибкого социально-экономического «дирижизма». Это даже вряд ли можно оценивать как переход от «жесткого» большевизма к его более «мягкому», «либеральному» варианту, или, наоборот, в более широком историческом контексте - от «ленинизма» к «сталинизму». Можно согласиться с американским историком У. Розенбергом, что нэп был периодом, когда советское государство было вынуждено считаться со сложной социокультурной тканью общества, с многослойным наследием дореволюционной России, входившим в острое противоречие с целями и

•у способами преобразования общества в духе большевизма . Нэповская политика в значительно большей степени учитывала традиционно-патриархальные основы жизни и менталитета большинства населения советской страны. Вместе с тем, эта политика включала в себя и многочисленные элементы нового строя. Происходила также борьба различных тенденций общественного развития, причем экономика «. была всего лишь стержнем, вокруг которого «крутились события»3. Представляется, что не вызывает сомнений актуальность данной проблематики в контексте современных процессов перехода от одной модели общественного развития к другой. Как безусловно важно и изучение массовых настроений периода слома новой экономической политики. В частности, речь идет о проблеме кризиса рыночных реформ в массовом сознании и слабости социокультурных оснований для развития на базе широкого общественного компромисса. Разумеется, современное российское общество далеко ушло в своем развитии от традиционного аграрного социума периода 1920-х годов. Однако некоторые особенности массового сознания и социального поведения не потеряли своего значения и сейчас, что должно учитываться в практической политике.

Следует отметить еще один важный аспект актуальности исследования. Общественные настроения в нем изучаются на основе сравнительно новых для отечественной исторической науки источников — писем во власть. Этот собирательный термин обозначает совокупность многочисленных форм прямой апелляции к государству и его «вождям», характерных для российской так называемой петиционной традиции. До настоящего времени изучение процессов изменений в российском обществе, включая столь специфический их аспект, как мнения, настроения народа, на основе письменных нарративных источников не получило в нашей стране должного развития. Однако особенности истории нашей страны предопределяют особую важность взаимодействия общества и власти путем прямого диалога через различные формы массовой апелляции и соответствующей реакции на нее государственных структур. Письма во власть - это элемент политической жизни и властного взаимодействия, существующий в форме нарратива. В диссертации рассматриваются многочисленные типичные не только для периода 1917 — 1929 гг., но и в целом для истории России формы и способы диалога власти и народа. Эти особенности реализации «властного контракта» не утратили значения и в наше время, как не потеряли актуальности и механизмы формирования общественных настроений, присущие изучаемому периоду. Введенные автором в научный оборот новые документы позволяют на обширной источниковой базе изучать исторические особенности формирования и развития господствующих в обществе взглядов на политику, государство, реформы и т.д. Изучение традиционных для нашей страны форм диалога власти и общества, не утративших своего значения и по сей день, представляется важной и своевременной задачей.

Актуальность исследования также связана с тем, что оно является вкладом в развитие нового направления в отечественной исторической науке. Изучение менталитета и общественных настроений еще только формируется в качестве важной составной части знаний о прошлом и настоящем нашей страны. Особенно актуальным в данном контексте является развитие междисциплинарного подхода в рамках исторического исследования. Сам характер используемых источников, основу которых составляют письма во власть, развивает применение междисциплинарного метода, поскольку анализ общественных настроений невозможен без обращения к областям политологии, социальной психологии, других наук. Исследование способствует решению важной и актуальной задачи интеграции научных дисциплин, изучающих общество и исторические закономерности его развития.

Целью данного исследования является изучение содержания общественных настроений в период 1917-1929 гг.; динамики массового сознания в период революции, гражданской войны, новой экономической политики и ее слома; механизмов взаимодействия общества и власти, функционировавших в рамках апеллирования к государству и ответной политической реакции.

Цель работы может быть реализована в результате решения следующих основных задач:

• Выявления процессов общественного развития в 1917-1929 гг., оказавших наиболее заметное влияние на формирование народных настроений;

• Анализа места и роли писем во власть как массового источника социальной истории;

• Изучения форм и содержания диалога власти и общества через различные типы апелляций и реакции на них в контексте массовых настроений;

• Выявления основных закономерностей формирования доминирующих настроений в периоды революции, гражданской войны, нэпа и его слома;

• Изучения образа власти и ее конкретных носителей в картине мира и настроениях людей послереволюционной поры;

• Исследования особенностей господствовавшего в картине мира советских людей социального идеала и возникавших на его базе общественных настроений;

• Определения характера, масштабов и соотношения модернизаторских и патриархальных, гражданско-конституционных и антидемократических, прорыночных и антирыночных настроений;

• Выявления динамики настроений различных групп населения по отношению к политике властей, к происходившим общественным преобразованиям.

Предметом данного исследования выступают многообразные и многослойные общественные настроения, отражавшие в период 1917-1929 гг. взгляды как общества в целом, так и его отдельных групп на политику государства, место и роль Советской России и СССР в мире, перспективы развития страны и построения социализма, на частную жизнь и повседневность советских людей. Таким образом, в работе исследуются важные элементы общественного сознания.

Хронологические рамки исследования очерчиваются двумя основополагающими вехами - 1917 и 1929 годами. Это — переломные годы в истории нашей страны. В 1917 г. в России произошла революция, к власти пришли большевики, и начался новый период жизни общества и государства. 1929 г. - «год великого перелома» - рубеж ликвидации последних элементов нэпа и перехода к «сталинской революции сверху», к форсированной индустриализации и сплошной коллективизации. Таким образом, хронологическими границами исследования являются своего рода «две революции» - годы наиболее глубоких, масштабных изменений в жизни страны и народа.

Региональные рамки исследования. Особенности представленного исследования предполагают выбор его региональных рамок. Во многом это ограничение связано с характером используемых источников. Большая часть писем в советские органы власти приходила из регионов с преобладанием русского населения, несколько меньшая (в относительных показателях) — из Украины и Белоруссии, сравнительно немного - с национальных окраин. Таким образом, исследование выполнено главным образом на материалах РСФСР и иных регионов традиционного проживания славянского населения, в которых была развита культура общения с высшей властью путем прямого апеллирования к ней, существовала устойчивая петиционная традиция. Общественные настроения эпохи гражданской войны анализируются на материалах территорий, находившихся под большевистским контролем, так как письма во власть трактуются нами как письма в советские партийные и государственные органы и на имена большевистских вождей. Вместе с тем, используемое в названии диссертации и в ее тексте понятие «Советская Россия» употребляется не в сугубо государственно-политическом и территориально-административном, а скорее в социокультурном смысле, как некая социально-психологическая и культурная целостность, в рамках которой существовала петиционная традиция диалога власти и общества.

Степень изученности проблемы. Состоянию историографии темы посвящен один из разделов первой главы данного исследования. Здесь же хочется в целом оценить историографическую ситуацию в области изучения общественных настроений 1917 — 1929 гг.

Уже отмечалось, что тема исследования представляется слабоизученной. Разумеется, речь не идет об общей проблематике истории революции, гражданской войны и нэпа. Под историографией проблемы мы понимаем литературу по динамике массового сознания и в первую очередь — по истории развития общественных настроений в описываемый период. Кроме того, избранный автором ракурс изучения темы - отражение настроений и мнений в письмах во власть - предполагает еще один аспект историографического анализа, а именно - рассмотрение работ, специально посвященных письмам как историческим источникам.

Вывод о слабой разработанности темы предопределен в значительной мере тем, что само междисциплинарное научное направление — изучение различных аспектов общественного сознания, в том числе менталитета и общественных настроений — сравнительно новый феномен мировой науки. Конечно, у историков есть свой угол зрения на проблемы общественного сознания и массовых настроений. Как правило, им ближе методы исторической антропологии, но и иные познавательные стратегии, в первую очередь — из сфер политологии, социологии и психолингвистики находят свое отражение в мировой историографии.

Если же говорить о российской науке, то начало распространения терминов «менталитет», «ментальность» следует вести с работ А.Я. Гуревича, его сотрудников и учеников, с перевода на русский язык работ французских историков школы «Анналов»4. Однако лишь конец 1980-х и 1990-е годы явились тем заметным рубежом в развитии отечественной науки, когда проблематика общественного сознания вошла в историографию в качестве относительно самостоятельного, четко выделяемого направления. В этот же период указанные методы и соответствующий понятийный аппарат стали применяться в изучении менталитета и настроений советского периода истории, в том числе, эпохи революции, гражданской войны и нэпа. Хотя необходимо отметить, что изучение общественных настроений с позиций социальной психологии в нашей стране началось гораздо ранее, по крайней мере — с вышедших в свет в 1960-х и начале 1970-х годов и ставших классикой трудов Б.Д. Парыгина5; однако эти идеи в советскую эпоху практически не проникали в историческую науку. Одним из немногих исключений были работы Б.Ф. Поршнева и его последователей, в которых впервые в рамках социальной истории осуществлялись исследования историко-психологического характера6. Налицо определенное теоретико-методологическое отставание от западной науки, которое еще предстоит преодолеть. Указанное направление в российской историографии еще весьма далеко от окончательного формирования; в настоящее время лишь проступают его основополагающие контуры.

Таким образом, предметом нашего анализа будут работы, вышедшие в свет за относительно непродолжительный период, в течение которого просто не успели оформиться какие-либо историографические этапы. Исходя из этого обстоятельства, выстраивается и структура анализа литературы по теме. Во-первых, это работы, в которых затрагиваются более общие проблемы истории менталитета и настроений различных слоев и групп населения. Во-вторых, это литература, рассматривающая более узкую тему общественных настроений в революционную и послереволюционную эпоху. Наконец, это работы, в которых связывается проблематика массового сознания с изучением столь специфических документов, как письма во власть.

Научная новизна исследования обусловлена тем, что в данной работе впервые осуществлено комплексное исследование общественных настроений в Советской России и СССР за достаточно длительный хронологический период 1917 — 1929 гг. При этом анализируются настроения рабочего класса, крестьянства, иных групп. Впервые массовые настроения в годы революции, гражданской войны и нэпа всесторонне рассматриваются как важнейший элемент системы взаимоотношений власти и общества, их диалога в специфических, но при этом и традиционных для России формах. Общение народа и государства посредством написания писем, заявлений, жалоб, доносов и ответа на них в виде определенной административной реакции впервые рассматривается как одна из сфер политической жизни, как форма политического взаимодействия и политического участия, «контракта Жителя с Властным Лицом».

Новизна исследования обуславливается междисциплинарным подходом к проблеме, необходимостью выйти за рамки присущих сугубо исторических науке взглядов и представлений. Работа является вкладом в формирующееся новое направление в исторических исследованиях, включающее изучение на основе интеграции различных наук — собственно истории, политологии, социологии, социальной психологии и ряда других - общественного сознания, характерного для ключевых периодов русской и советской истории. Следует также подчеркнуть новизну и сложность работы с большим массивом малоизученных и нестандартных для отечественной науки источников — писем во власть, большинство из которых впервые введены автором в научный оборот. Ряд исследовательских методов, использованных автором в работе с данными источниками, впервые применен в отечественной историографии. В частности, речь идет о методах обобщения на основе фрагментированных свидетельств.

Вклад данного исследования в разработку нового направления в исторической науке определяется и тем, что массовые настроения показаны не в статике, а в динамике — с позиций их зарождения, развития и смены иными доминирующими настроениями. Новизна работы обусловлена также рассмотрением и сопоставлением общественных настроений как в бурные годы политики «чрезвычайщины», так и в относительно спокойные периоды новой экономической политики. При этом большое внимание в анализе общественного сознания уделяется факторам преемственности и ее разрыва, традициям и модернизации. Важным элементом научной новизны исследования является определение наличия, распространенности вширь и вглубь в послереволюционном социуме «небольшевистских» и «либеральных» структур общественного сознания: настроений в пользу развития на базе общественного компромисса, утверждения прав собственности и преобладания рынка, гражданских прав и свобод человека. Также впервые комплексно на обширной источниковой базе поставлена проблема соотношения рационального и иррационального, мифа и прагматических и интересов в массовом сознании 1917 - 1929 гг. В научный оборот введен большой массив новых источников из материалов трех центральных архивов Российской Федерации. В диссертации впервые широко используются письма как в советские газеты и журналы, так и в партийно-государственные структуры, а также на имена ведущих политических деятелей изучаемой эпохи.

Методологические основы исследования. Данная работа опирается на принципы объективности и историзма, а также на представление о сложности и многомерности исторического процесса.

В качестве основополагающего метода изучения проблемы следует назвать междисциплинарный подход к историческому исследованию. Его применение обусловлено тем, что круг научных проблем, составляющих заявленную тему, соприкасается с несколькими дисциплинами: историей, социологией и социальной психологией, психолингвистикой, политологией и управленческими дисциплинами. Однако основное значение имеют современные познавательные стратегии, сформировавшиеся в русле социальной истории и исторической антропологии. В их основе лежит синтез структурного (основанного на изучении структур и их элементов, например -власти и общества, их институциональных компонентов, базовых процессов развития) и социокультурного подходов, что позволяет комплексно и системно изучить предмет исследования. Социокультурный подход придает исследованию еще большую системность, поскольку предполагает многофакторный анализ взаимодействия социальных, культурных и психических аспектов жизнедеятельности человека и общества. Применительно к изучению массового сознания системный метод характеризуется рядом отличительных признаков. Во-первых, он предполагает выявление характера и качественного своеобразия взаимосвязей между различными элементами структур общественного сознания и измерение их взаимодействия. Во-вторых, предусматривает типологизацию множества признаков, характеризующих различные аспекты сознания, на основе их реальной общности. И, в-третьих, предусматривает вскрытие механизма и факторов формирования мировоззренческих архетипов населения7.

Теоретическое и практическое значение диссертации заключается в том, что в ней рассматриваются до сих пор не получившие отражение в исторических исследованиях проблемы массовых настроений в важнейший период складывания советского общества и государства. Тем самым в определенной степени устраняется пробел в изучении общественного сознания 1917-1927 гг., а также особенностей диалога в рамках системы «власть -народ», осуществлявшегося путем прямого апеллирования жителей Советской России к «вождям» и ответной политической реакции.

Представленная диссертация является вкладом в разработку нового направления в отечественной исторической науке, характеризующегося заметным междисциплинарным содержанием. Развивающееся в русле социальной истории, данное направление - изучение общественного сознания в контексте взаимодействия общества и власти на определенном историческом этапе — использует многие подходы из арсенала политологии, социологии, социальной психологии и других наук. В наше время как никогда актуальной является задача междисциплинарной интеграции методов научного познания для наиболее полного, всестороннего и объективного освещения закономерностей общественного развития в условиях глубоких социальных сдвигов, масштабных трансформационных процессов.

Исследование вводит в научный оборот большое количество новых документов и прелагает новые методы работы с ними. Материалы и выводы диссертации расширяют возможности для дальнейшего изучения проблем общественных настроений в советскую эпоху, а также для анализа закономерностей динамики массового сознания в целом, включая современный период. Практическое значение исследования заключается в том, что оно предлагает концептуальные подходы, которые могут быть использованы для дальнейшего изучения социальной истории советского общества. Результаты и основные положения исследования могут применяться в преподавательской деятельности для студентов как исторических, так и неисторических специальностей, в подготовке учебных курсов и программ, при написании учебников и учебных пособий.

Апробация работы. Диссертация подготовлена, обсуждена и рекомендована к защите на кафедре истории Российского государства ФГУ МГУ им. М.В. Ломоносова. Основные положения и выводы работы были представлены на 8 научных конференциях в России и за рубежом, а также в 28 публикациях (в том числе в соавторстве) общим объемом 208,35 печатных листов. Работе над темой способствовало многолетнее участие автора в качестве редактора и составителя в крупном международном проекте «Документы советской истории», в рамках которого было опубликовано 8 томов ранее не известных документов. Автор совместно с И.Б. Орловым и О.В. Хлевнюком является составителем трех томов серии. Многие положения и выводы исследования получили апробацию в преподавательской деятельности автора на Факультете государственного управления МГУ им. М.В. Ломоносова и в ряде зарубежных университетов.

Примечания:

1 См.: Лившин А.Я., Орлов И.Б. Власть и общество: Диалог в письмах. М., 2002. С. 151.

2 См.: Rozenberg W. NEP Russia as a "Transitional" Society / Russia in the Era of NEP. Explorations in Soviet Society and Culture. Ed. By Sheila Fitzpatrick, Alexander Rabinovich and Richard Stites. Bloomington and Indianapolis. 1991. P. 3.

3 Соколов A.K. Лекции по советской истории. 1917-1940. M., 1995. С. 105.

4 См.: Гуревич А.Я. Некоторые аспекты изучения социальной истории (общественно-историческая психология) // Вопросы истории, 1964, № 10; его же. История и социальная психология: источниковедческий аспект // Источниковедение. М., 1969; его же. Проблема ментальностей в современной историографии // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. Вып. 1. М., 1989; его же. История и психология // Психологический журнал. Т. 12, 1991; его же. Исторический синтез и школа анналов. М., 1993; Афанасьев Ю.Н. Эволюция теоретических основ школы «Анналов» // Вопросы истории, 1981, № 9; Белявский И.Г., Шкуратов В.А. Проблемы исторической психологии. Ростов-на-Дону, 1982; Роговская И.И. Проблематика социально-исторической психологии в зарубежной историографии XX века // Вопросы философии, 1972, № 7.

5 См.: Парыгин Б.Д. Общественное настроение. М., 1967; его же. Основы социально-психологической теории. М., 1971.

6 См.: Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. Изд. 2-ое. М., 1979; История и психология. М., 1971.

7 См.: Лившин А.Я., Орлов И.Б. Власть и общество: Диалог в письмах. М., 2002. С. 22.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Общественные настроения в Советской России 1917-1929 гг."

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

В истории нашей страны период 1917 — 1929 гг. не только насыщен важнейшими событиями, но и имеет исключительное значение с точки зрения формирования общественного сознания советской эпохи. В эти годы оформились типичные настроения основных групп населения, сложилась их особая динамика, отражавшая как реакцию на действия революционной власти, так и одновременно сложные социокультурные изменения в полупатриархальном социуме Советской России.

Развитие общественных настроений в изучаемый период может быть разбито на два основных этапа: 1) этап революции и гражданской войны; 2) период новой экономической политики. Свое внутреннее содержание имеет и период, прилегающей к конечной дате исследования, т.е. время слома новой экономической политики. Однако основные ментальные и настроенческие реакции на грядущий демонтаж нэпа выявились гораздо ранее, в середине двадцатых годов. ~

Анализ изменений массовых настроений после 1917г. должен опирать^ на подтверждаемое большинством источников обстоятельство: Россия встугей5ш в эпоху перемен с ясно осознаваемым чувством исчерпанности дореволюционного строя, отсутствия у него политических и нравственных ресурсов, неспособности существовавшей системы решить насущные задачи развития. Доминирующие общественные настроения выстраивались вокруг желания перемен, стремления уйти от старой государственности, старой морали, старой социальной иерархии. Этим в основном определялись позитивные реакции массового сознания на деятельность большевиков и на социалистическую революцию в целом. Однако в бурную революционную эпоху общественные настроения характеризовались неустойчивостью, а отношение к новой власти колебалось в широком диапазоне: поддержка сменялась отторжением, чтобы затем вновь смениться поддержкой. Противоречивость политики большевистского режима в годы революции, гражданской войны и военного коммунизма приводила к фрагментации общественных настроений, их усложнению и мозаичности. В массовом сознании развивались два сходных по интенсивности, но разнонаправленных процесса: подъем утопичности и мифологизации картины мира, а с другой стороны — усиление прагматических и рациональных элементов сознания как реакции на насилие против личности и нарушение прав собственности.

Общественные настроения периода нэпа тесно связаны с массовой психологией гражданской войны, при всей видимой непохожести экономической политики государства на двух этапах, разницы в положении и социальном самочувствии основных групп населения. Гражданская война оставила неизгладимый отпечаток на восприятии рядовыми обывателями советской власти даже в относительно спокойные и сравнительно благополучные годы нэпа.

С точки зрения американского историка У. Розенберга, в глазах большинства простых людей в Советской России нэп соединял в себе сохранение недавних завоеваний и защиту удобных и привычных традиций1. Обращение масс к традиции лишь в сравнительно незначительной степени означало отказ от революционных настроений и переход от отрицания старого строя к ностальгии по нему. Это было верно лишь для части общества, но отнюдь не для его большинства. Скорее, к концу гражданской войны остро ощущалась тяга к стабильности и порядку, причем порядку, основанному не на чрезвычайщине, а на разумности и привычности мироустройства. Анализ писем во власть во многом подтверждает верность такой оценки динамики массового сознания. В частности, обращение в двадцатые годы значительной части населения к петиционной традиции дореволюционной России должно свидетельствовать о социокультурной преемственности нэповского времени и старого режима2. Не случайно исследователи обращают внимание на лексикологические совпадения старых и новых форм апелляции к власти.

Однако картина развития общественных настроений будет неполной, если мы не примем во внимание еще одно важнейшее обстоятельство. На социальное и психологическое самочувствие людей в двадцатые годы давил груз гражданской войны, который символизировал скорее катастрофический разрыв преемственности. Первые послереволюционные четыре года являлись решающим, системообразующим периодом в истории нового советского режима. Это определяющим образом сказывалось на умонастроениях народа, проявлявшихся в письмах. В частности, деревня в огне гражданской войны восстановила и укрепила свою патриархальную внутреннюю цельность; произошла своеобразная «архаизация» сельского мира. Возможно, в какой-то степени это являлось защитной реакцией аграрного социума против революционного распада и разрушения. К потенциально несшему угрозу возобновления этого разрушения новому большевистскому государству многие крестьяне, судя по настроениям в письмах, относились с большой подозрительностью и недоверием. Поэтому, разделяя взгляд на послереволюционную Россию как на трансформирующееся общество, вряд ли следует считать внутренний общественный баланс в рамках этого переходного социально-политического типа гармоничным и устойчивым. Равной неустойчивостью характеризовались и массовые настроения, носившие противоречивый и фрустрированный характер.

В архивных фондах, с которыми довелось работать автору, количественно доминируют крестьянские письма. Впрочем, это не вызывает удивления, учитывая огромное преобладание сельского населения в социальной структуре общества того времени. Из 148 млн. человек населения крестьяне составляли в 1926 году 108 млн. Еще 4.4 и 3.6 миллионов являлись соответственно сельскими рабочими и сельскими кустарями и ремесленниками. Однако интенсивность обращений указанных категорий граждан во власть определялась не только статистическим большинством, но и остротой проблем и постоянным нарастанием недовольства в крестьянской среде. Здесь имелись и специфические проблемы, связанные с динамикой изменений настроений внутри различных групп сельского населения.

Так, к концу двадцатых годов заметно нарастание агрессивности и озлобленности низших бедняцких слоев, в особенности, против зажиточных крестьян. С другой стороны, все больше проявлялись антагонистические настроения «кулаков» как по отношению к политике государства, так и к деревенским низам.

Изучение «общественного мнения», выраженного в письмах, показывает, что в целом власть потерпела неудачу в деле «наведения мостов» к крестьянству в нэповскую эпоху. Восприятие большевистской политики сельским населением носило амбивалентный характер. С одной стороны, относительно спокойное политическое развитие стимулировало взгляд на политическую ситуацию, как на «нормальную» или «обычную», в рамках которой можно вести диалог с властью и договариваться в привычных и укорененных в России формах. С другой стороны, воспоминания об эксцессах революционного времени порождали опасения, что старое вернется вновь. Подобное противоречие, конечно, не способствовало благоприятному социальному самочувствию крестьянства в период нэпа. Ощущение нарастания на протяжении двадцатых годов противоречий между коммунистическим государством и обществом заметно при изучении писем «с мест». Как государство «разрешило» этот конфликт - нам хорошо известно.

При всех несовпадениях мнений городской и сельской России, более того — в условиях острого социокультурного конфликта между городом и деревней в 1917 — 1929 гг., - динамика настроений рабочего класса была в целом похожа на описанные выше процессы. Большинство рабочих являлось недавними выходцами из деревни и, соответственно, носителями патриархальной или полупатриархальной, маргинальной психологии. Их настроения также в целом носили неустойчивый фрустрированный характер, но вектор к концу двадцатых годов сформировался в направлении недовольства нэпом и разочарования в нем. Опасения в связи с возможностью нового витка чрезвычайщины постепенно трансформировались в его же нетерпеливое ожидание.

Разумеется, настроения в любой социальной среде имели сложную, многокомпонентную структуру; мы лишь говорим о наиболее типичных и распространенных мнениях. Очевидно, что особенности российской ментальности и соответствующего ей на послереволюционном историческом этапе массового сознания предопределяли противоречивый и весьма парадоксальный характер общественных настроений. Даже в одном человеке той эпохи вполне могли сочетаться традиционалистские и модернизаторские, либеральные и авторитарные, большевистские и антибольшевистские представления. В зависимости от конкретных условий: от тех или иных шагов власти, от колебаний в экономической ситуации, от силы и убедительности пропагандистского воздействия на умы граждан, - на первый план выходили различные ценностно-ориентированные компоненты общественного сознания. При этом роль мифа всегда была велика, а этс делало людей весьма удобным объектом для манипулирования, для разжигания в массах необходимых настроений. Мифологемы, как и стереотипы, действуют вне логических схем. «Вся мифология - это как бы своего рода проекция коллективного л бессознательного», - замечал К. Юнг . Мифологизированное общественное сознание не требует практического подтверждения значительной части усвоенных оценок, суждений и положений. Российский ученый В.М. Пивоев высказал мнение, с которым с некоторыми оговорками можно согласиться: «Миф — есть идеология примитивного общества»4. Эту оценку можно трактовать двояко: с позиций важности мифа в культуре и сознании традиционного общества, а также с точки зрения особого значения, которое приобретает миф в массовой психологии авторитарных (примитивных в политическом смысле) режимов. В Советской России и СССР 1917 — 1929 гг. сочетались оба этих качества. С позиций социальной психологии, мифы рождаются и устойчиво поддерживаются тогда, когда наличествуют следующие условия: потребность в иллюзиях, высокий уровень общественной доверчивости, недостаток общей культуры и достоверной информации, эмоциональное напряжение, коллективность переживания и взаимозаражение»5. Абсолютно все эти признаки были присущи общественному сознанию в исследуемый период, на всем его протяжении. Архаичность психологии большинства населения, построенной на стереотипах восприятия государства и власти, облегчала демонтаж нэпа и переход к политике форсированной индустриализации и массовой коллективизации. Среди этих стереотипов можно назвать неверие в свои силы, созерцательность, пассивность и отрицание гражданского действия, патерналистское восприятие государства и харизматическое отношение к власти, отчуждение от политики и общинность. Но архаика при этом не доминировала безоговорочно, в обществе находилось место и для рационально-прагматического, и для гражданского мировосприятия. Этот вывод представляется принципиальным: массовое сознание времен гражданской войны и нэпа содержало не только элементы, на которые в конце двадцатых годов опирался Сталин при подготовке и осуществлении своей «революции сверху». В общественных настроениях достаточно заметны были и антитоталитарные, либерально -модернизаторские, рыночные, правозащитные мотивы.

Подтверждением этой сложной динамики служит анализ массовых народных представлений, формировавшихся в 1917 — 1929 гг. вокруг ряда важнейших аспектов картины мира — власти, собственности, свободы, справедливости, гражданственности, права, рынка и др. Указанные представления, что особенно важно, складывались в поле своеобразного диалога, который общество вело с «вождями» советской власти путем прямого апеллирования к ним (написания письма, заявления, жалобы, доноса). Общественные отношения в изучаемый период были структурированы таким образом, что двустороннее общение и функционирование обратных связей для выявления основных целей и представлений, общих интересов, достижения взаимопонимания в системе «власть — общество» были возможны в очень ограниченном числе форм, из них ведущей было «петиционное взаимодействие», своеобразный «диалог в письмах». В структуре общественных отношений наиболее существенной отличительной характеристикой диалога является явное или скрытое признание каждой из сторон равноправия партнера, поскольку стороны, вступая в диалогическое взаимодействие, исходят из того, что слова и доводы одного доступны для понимания и могут повлиять на позицию другого. В советской системе ни о каком равноправии, конечно, говорить не приходится. Общество находилось в сугубо подчиненном и зависимом положении по отношению к власти. Но при этом оно все же обладало в этом диалоге определенной инициативной позицией. Люди, вступавшие в диалог с «вождями», не просто высказывали суждения и демонстрировали настроения, но и рассчитывали на ожидаемую властную реакцию и даже провоцировали последнюю. Для большей эффективности и усиления своих позиций в диалоге рядовые жители, апеллировавшие во власть, принимали особые ролевые модели, специфическую самоидентификацию в знаковой системе советского режима: модель «честного советского патриота», «простого рабочего, искреннего врага капитала», «хлебороба-труженика, нутром тяготеющего к социализму», «женщины-работницы, безответной перед лицом бюрократов» и «женщины-матери, воспитывающей будущих борцов за дело партии», «отца - единственного кормильца, без которого семья впадет в нищету и голод» и т.д. Принятие характерных ролевых самоидентифицирующих моделей вовсе не означает, что авторы неискренни в своих описаниях, либо примитивно манипулируют «святыми» для большевиков знаковыми символами. Просто при патерналистской системе взаимоотношений между получателем и отправителем (взаимоотношений по линии «клиент — патрон») ролевая самоидентификация со стороны просителя (или информатора) практически неизбежна. Проситель — это в советском контексте не синоним гражданина. Основной критерий гражданина и гражданственности, в том числе и во взаимоотношениях с властью, - доходящая до обезличенности универсальность. И гражданин, и государство — субъекты права в едином, универсальном общественно-правовом пространстве. Проситель же в 1917 - 1929 гг. при помощи ролевой модели неизбежно идентифицировался и персонализировался.

Диалог с властным лицом должен был приобрести по возможности максимально личный, эмоционально окрашенный оттенок. Это - своеобразное «взывание к милости» патрона, или, по меткому выражению американской исследовательницы Г. Алексопулос, «ритуальный плач»6.

Картина мира человека в революционную и послереволюционную эпоху во многом опиралась на представления о власти. Восприятие новой государственности и его властной составляющей в массовом сознании было чрезвычайно противоречивым. Глубокий отпечаток на настроения накладывали пережитки «внегосударственной», общинной психологии большинства населения. Вместе с тем, начиная с 1917 г., хотя и не без трудностей, но постепенно утверждались представления о советской власти как власти легитимной. Все главные легитимирующие власть в общественном сознании признаки: признание законными (хотя и зачастую «недружественными» к населению) способов и приемов управления, признание атрибутов, ритуалов и языка власти, утверждение ее образа как успешной (способной добиваться поставленных целей), признание оправданности способов формирования власти и др. - в основном сложились к концу двадцатых годов. Одновременно, однако, в социуме рождались и многочисленные протестные настроения разной интенсивности по поводу конкретных действий государства и его представителе й.

Еще один узел противоречий располагался в плоскости восприятия традиции и исторической преемственности в вопросах о сущности власти и ее методах управления. Для общественных настроений характерно было подчеркивание преемственности ряда аспектов старой и новой государственности при одновременном понимании глубокого разрыва традиции после 1917г. Главным фактором разрыва (к тому же - сущностным признаком новой власти) многие жители страны считали приверженность советского режима не «нормальным», а чрезвычайным, форсированным, насильственным методам управления. Годы нэпа в основном не изменили этого убеждения, сформировавшегося в период военного коммунизма. Еще одним фундаментальным противоречием являлось распадение в массовом сознании единой картины власти на две части: «приемлемую» высшую и «плохую» местную и низовую.

Важнейшим компонентом картины мира человека в раннюю советскую эпоху являлись представления о социальном идеале и о соответствии конкретных проявлений общественной жизни в 1917 — 1929 гг. этому идеалу. Социальный идеал в русской культурной и ментальной традиции тесно связан со свободой и справедливостью, с представлениями о свободном обществе и освобожденном человеке, о справедливом устройстве экономической и политической жизни. Причем свобода и справедливость тесно взаимосвязаны -без первой невозможно достижение второй и наоборот. Социальный идеал в российском менталитете рассматривается главным образом как идеал нравственный, не проверяемый напрямую эмпирическим опытом, а, следовательно, имеющий признаки мифа. Свобода в революционную эпоху в массовом сознании воспринималась как воля — т.е. снятие всех внешних по отношению к человеку ограничений, а справедливость имела явно выраженный эгалитарный оттенок. Если рассматривать диалоговое взаимодействие государства и общества через письма во власть как форму реализации «властного контракта», то обращение к «вождям» с апелляцией на нарушенную справедливость можно расценить как важнейший и очень распространенный вид активизации обратных связей в политическом поле Советской России. Поскольку официальная идеология провозглашала приоритетной целью борьбу за социальную справедливость, «сигналы» рядовых граждан о нарушениях справедливости являлись эффективным средством провоцирования властного действия, что повышало шансы просителя на успех своего обращения.

Сила эгалитарных представлений о справедливости в обществе была такова, что классовое насилие как наиболее быстрый и радикальный метод имущественного уравнивания виделось очень многим как не просто приемлемый, но и желательный путь построения справедливого общества. Однако гигантские масштабы реального классового насилия периода гражданской войны несколько сместили акценты доминирующих общественных настроений. Происходил процесс демифологизации представлений о социальном идеале, а взгляды на свободу и справедливость, в свою очередь, становились менее утопическими и более конкретными, утилитарными. Свобода — это когда безвинный человек не подвергается неоправданному насилию со стороны власти, а справедливость плохо согласуется с продразверсткой, конфискацией ценных бумаг, муниципализацией жилья и прочими реквизиционными действиями большевиков, последствия которых испытало на себе подавляющее большинство жителей страны. Происходил процесс гуманизации социального идеала: люди все больше соотносили представления о свободе и справедливости со своим личным опытом, с жизненными историями друзей, родственников, односельчан и т.д. Кроме того, как в период гражданской войны, так и позднее, в годы нэпа, в общественных настроениях заметно недовольство несоответствием абстрактных представлений о социальном идеале и реалий советской жизни. В частности, установлению желаемой социальной гармонии мешал бюрократизм, произвол низового начальства, а главное — статусно - иерархическое неравенство нового советского образца. Между рядовыми гражданами и «ответственниками» - нарождавшейся номенклатурой — сохранялась дистанция огромного размера, что плохо соотносилось с идеальными народными представлениями о свободе и справедливости. Синдром «обманутых надежд» приводил к психологическому кризису и провоцировал недовольство нэпом, особенно в среде радикально настроенной молодежи. Общество, казалось, все время находилось в погоне за ускользавшим социальным идеалом, что делало возможным отбрасывание политики компромисса, свертывание нэпа и переход к очередному витку классового насилия - вновь под лозунгами свободы и справедливости.

Изучение писем во власть как массового источника дает ответ и на вопрос о наличии в советском обществе 1917 —1929 гг. гражданского конституционного сознания как антитезы, условно говоря, сознанию большевистскому. Несмотря на то, что господствовали все же негражданские, патриархально-архаические и радикально-революционные представления о взаимоотношениях государства и общества, власти и личности, места человека в обществе, - элементы гражданской конституционности все же просматриваются в настроениях той поры. В этой связи можно сделать вывод также и о парадоксальной природе того типа политического взаимодействия, который связан с написанием писем во власть и соответствующей реакцией государства. С одной стороны, мы имеем дело с укорененной в российской традиции формой весьма архаического процесса общения народа с властью в условиях отсутствия политической демократии. Однако имеется и вторая сторона данного диалога, связанная со спецификой политической социализации в советских условиях. Политическая социализация - это процесс превращения человека в гражданина и осознания им своей гражданской роли, гражданской и конституционной самостоятельности. Написание письма во власть являлось как средством, так и последствием политической социализации, обретения «человеком из толпы» некоторых гражданских качеств. С одной стороны, апеллировать к «вождям», формулируя при этом свою личную и гражданскую позицию, являлось действием, требовавшим и смелости, и самостоятельности, и ответственности. Таким образом, человек через написание письма, заявления и проч. индивидуализировался, стремился выделиться из безгласного большинства, т.е. проходил процесс политической социализации. С другой стороны, инициировать диалог с властным лицом, спровоцировать по результатам своего письма некие управленческие решения мог человек, знавший и понимавший принципы деятельности системы, ее основные политические механизмы. Этот человек уже обладал в какой-то степени гражданскими качествами и гражданским сознанием.

Формой проявления гражданского конституционного сознания эпохи военного коммунизма являлись выраженные в письмах во власть протестные настроения в связи с массовыми изъятиями собственности большевиками. Кроме того, в связи с нарушениями прав человека - внесудебными расправами, красным террором, созданием концлагерей и т.д. происходило определенное усиление не классового, а правозащитного взгляда на возможные пределы государственного насилия. Характерным признаком этого поворота в настроениях являлось более интенсивное использование в диалоге с властью «правового дискурса» - ссылок на нормы права, на незыблемость закона, на противоречие конкретной деятельности органов власти собственным большевистским декретам и правоприменительным инструкциям.

В период новой экономической политики, в условиях ограниченной «либерализации» режима элементы гражданского конституционного сознания еще более окрепли. Относительная нормализация социальной и политической жизни, возможность без особой боязни последствий апеллировать к «вождям» и в государственные органы создавали более прочные основания для дальнейшей политической социализации. Особое внимание обращает на себя высказывавшаяся во многих обращениях критика нарушений закона со стороны местной и низовой бюрократии. Важным проявлением гражданского сознания и сопутствовавшего ему «правового дискурса» было движение лишенцев за восстановление своих прав.

Однако социокультурная база для развития гражданского конституционного сознания и сопутствующих ему общественных настроений была в целом слаба. Гораздо больше оснований в массовом менталитете нэповской поры имелось для развития радикальных настроений в пользу свертывания элементов компромисса и толерантности, в поддержку классового подхода в ущерб общегражданскому. Во второй половине двадцатых годов среди различных групп населения широко распространились антинэповские настроения, ожидания нового передела собственности. Официальная пропаганда, рисовавшая окарикатуренный и сугубо негативный образ нэпманов, немало способствовала культивированию ненависти и презрения к «классово чуждым элементам», что также ослабляло ростки гражданских и конституционных настроений. То же самое относилось и к непрекращавшейся антикулацкой пропаганде, направленной на разжигание классовой вражды в деревне. Слабость и неустойчивость нэповской модели привносила социально-психологическое напряжение; общественное сознание подвергалось фрагментации - цельная картина мира распадалась на ряд слабо взаимосвязанных элементов. Для многих людей представления о приоритете закона, о желательности правового и компромиссного способа разрешения многочисленных противоречий отступают перед ожиданием «большого скачка». Нежелание понять и принять всю сложность общественной жизни приводит к одобрению в общественном сознании легких и простых решений, полностью выходящих за рамки представлений о гражданской конституционности.

В целом сходная динамика прослеживается и при анализе настроений в связи с рынком — так называемого рыночного сознания. В целом можно сказать, что в Советской России все же сохранялись заметные элементы рыночного сознания на всем протяжении периода 1917 — 1929 гг. Рыночное сознание в специфических социокультурных условиях Советской России отнюдь не связано с настроениями в пользу капитализма и буржуазного строя. Скорее, оно основано на признании приоритетности индивидуальных и групповых экономических интересов и прав по отношению к абстрактному «всеобщему благу», а также рациональности и прагматизма в подходе к экономическим вопросам, в оценке экономического поведения людей. В годы революции и гражданской войны рыночное сознание подпитывалось протестными настроениями в связи с конфискацией собственности и запретом свободы торговли. Интересы физического выживания миллионов семей настоятельно диктовали не только определенные типы экономического поведения, но и стимулировали элементы рыночной психологии. Проявлением этой психологии в реальной социальной жизни являлись гигантские масштабы нелегальной рыночной и квазирыночной деятельности, в первую очередь - мешочничества.

В годы нэпа элементы рынка принесли свои конкретные плоды: повысился уровень жизни населения, расширились легальные возможности для получения более высоких доходов и проявления экономической инициативы. В этой связи происходило ограниченное укрепление структур рыночного сознания, в обществе рождались настроения в пользу развития рынка. Однако одновременно действовали и факторы, приводившие к кризису рыночной психологии среди различных слоев и групп населения. Во-первых, продолжало действовать социально-психологическое наследие гражданской войны и военного коммунизма. Часть общества с ностальгией вспоминала о временах классового насилия и ликвидации рынка, а другая часть — со страхом ожидала возможного возврата к чрезвычайщине. Нежелание и неспособность миллионов «стихийных» сторонников рынка, особенно среднего крестьянства, сформулировать и донести до сведения властей сколько-нибудь связную «прорыночную» программу, пассивность безмолвного большинства, отчуждение от политики и страх перед большевистским государством делали людей удобным объектом манипулирования и облегчали задачу свертывания нэпа в конце двадцатых годов.

Во-вторых, деформированность товарно-денежных отношений в условиях нэпа, экономическое доминирование государства, преобладание администрирования приводили к искажению представлений о рынке в массовом сознании. Противоречия нэповской экономической модели у многих людей ассоциировались с недостатками именно рыночного регулирования, хотя в действительности вызывались абсолютно внерыночнымии даже антирыночными факторами. Все это способствовало появлению осуждающих нэп настроений и ослабляло элементы рыночного сознания. Разумеется, свою отрицательную роль, как и в случае с гражданским конституционным сознанием, играла большевистская идеология и официальная пропаганда. Культивирование ненависти к «эксплуататорам», к богатству и богатым, навязывание представления, что нэпман не может быть честным и порядочным человеком, также вело к кризису позитивного отношения к рынку в общественном сознании.

В целом, несмотря на все сложности и трагические явления развития страны в 1917 — 1929 гг., можно сделать вывод, что государство далеко не полностью контролировало общественные настроения, а тотальная манипулируемость масс в революционную и послереволюционную эпоху является мифом. Власть только осваивала эффективные способы управления умонастроениями, большая же часть наиболее распространенных мнений формировалась достаточно стихийно, на основе ментального архетипа народа и в виде реакции на развитие социально-политической и экономической ситуации. Картина массового сознания представляется сложной, «замутненной», фрагментированной. В народных настроениях и мнениях соседствовали и сочетались различные и порой взаимоисключающие представления. Разнородность картины массового сознания и фрустрированность настроений облегчали Сталину задачу слома нэпа. Однако не следует недооценивать и распространенность настроений в пользу «нормального», не форсированного варианта развития.

Список научной литературыЛившин, Александр Яковлевич, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Неопубликованные источники

2. Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ)

3. Ф. Р-130. Совет Народных Комиссаров РСФСР Совет Министров РСФСР1. Оп. 4. 1920 г.

4. Ф. Р-336. Следственная комиссия Революционного трибунала при

5. Петроградском совете рабочих, крестьянских и солдатских депутатов On. 1. 1917-1918 гг.

6. Ф. А-353. Народный комиссариат юстиции РСФСР

7. Ф. 374. ЦКК ВКП(б) Народный комиссариат Рабоче-крестьянской инспекции СССР

8. Оп. 21. Бюро жалоб и заявлений. 1923-1929 гг.

9. Оп. 27с. Секретная часть ЦКК ВКП(б). 1920-1934 гг.

10. Ф. 1005. Верховный трибунал при ВЦИК, Верховный суд РСФСР

11. Оп. 2. Кассационная комиссия. 1918-1923 г.

12. Ф. Р-1064. Центральная комиссия помощи голодающим (ЦК Помгол) при1. ВЦИК On. 1. Общий отдел.

13. Ф. Р-1235. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет

14. Оп. 53,55,56,60,61,62. Секретариат Председателя ВЦИК.1. Оп. 79. Военный отдел.

15. Оп. 80. Иногородний отдел.1. Оп. 83,84. Казачий отдел.1. Оп. 96. Общий отдел.

16. Оп. 98. Отдел частных заявлений и ходатайств. Оп. 106,111. Организационный отдел. On. 119. Отдел национальностей. Оп. 140,141. Секретная часть.

17. Ф. Р-1244. Редакция газеты и издательство «Известия Советов депутатовтрудящихся СССР» Оп. 2. Материалы к номерам газеты Известия». 1917-1922 гг. Ф. Р-3316. ЦИК СССР Оп. 32. 1926-1937 г г.

18. Оп. 89. Секретариат СНК СССР по рассмотрению жалоб и заявлений трудящихся.

19. Ф. Р-5545. Редакция журнала «Голос Кожевника» органа ЦКпрофессиональных союзов рабочих-кожевников СССР. Оп. 4. 1927 г.

20. Ф. Р-6836. Издательство «Работник земли и леса» ЦК профессионального союзасельскохозяйственных и лесных рабочих СССР On. 1. 1924-1931 гг.

21. Ф. 6990. Полномочная комиссия Всероссийского исполнительного комитета поборьбе с бандитизмом на западном фронте On. 1. 1921-1922 гг.

22. Ф. 8419. Московский Политический Красный Крест On. 1. 1918-1922 гг.

23. Ф. 9550. Коллекция листовок советского периода

24. Оп. 15. Листовки съездов высшего духовенства, высших и местных органов церковного управления. 1918-1925 гг.

25. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ)

26. Ф. 17. Центральный Комитет КПСС (ЦК КПСС) Оп. 32. Информационный отдел (1923-1933) Оп. 66. Общий отдел (1918-1925)

27. Оп. 69. Организационно-распределительный отдел (1920-1930)

28. Оп. 85. Секретный отдел (1926-1934)

29. Ф. 78. Личный фонд М.И. Калинина

30. On. 1. Документы Секретариата М.И. Калинина

31. Оп. 7. Документы Секретариата М.И. Калинина

32. Ф. 82. Личный фонд В.М. Молотова1. Оп. 2. 1907-1996 гг.

33. Ф. 142. Личный фонд А.В. Луначарского On. 1. 1872-1930 гг.

34. Ф. 610. Редакция «Рабочей газеты» (1922-1932) On. 1. 1924-1931 гг.

35. On. 1. Секретариат Президиума, управления делами и АФУ. 1917-1932 гг. Оп. 2. Органы функционального управления, комитеты и комиссии. 1917-1924 гг.2. Опубликованные источники

36. Документы партийных и государственных органов

37. ВКП (б). Съезд, 14-й. Москва, 1925 г.: Стеногр. отчет. М.: Госиздат, 1926. -1029 с.

38. ВКП (б). Съезд, 15-й. Москва 1927 г.: Стеногр. отчет: В 2-х ч. Ч. 1. М.: Госполитиздат, 1961.-842 е.; Ч. 2. - М., 1962. - 874 с.

39. Декреты Советской власти. 25 октября 1917 г. — 16 марта 1918 г. Т. 1. М.: Госполитиздат, 1957. — 626 с.

40. Законодательство о лишении и восстановлении в избирательных правах. JL: Орготдел Ленингр. облисполкома и Ленинградсовета, 1930. — 51 с.

41. Коллективизация сельского хозяйства. Важнейшие постановления Коммунистической партии и Советского правительства. 1927-1935. М.: Изд-во АН СССР, 1957. - 575 с.

42. Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898-1986). 9-е изд., доп. и испр. Т. 2. М.: Политиздат, 1983. - 606 с.

43. Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898-1986). 9-е изд., доп. и испр. Т. 4.-М., 1984.-576 с.

44. Конституции и конституционные акты РСФСР (1918-1937). М.: Изд-во «Ведомостей Верховного Совета РСФСР», 1940. - 208 с.

45. Конституции Союза ССР и союзных республик.-М.: «Власть Советов», 1932149 с.

46. Налоги, пошлины и другие сборы по декретам, постановлениям, инструкциям и разъяснениям, опубликованным до 1 сентября 1923 г. М: Госиздат, 1923.-162 с.

47. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам: Сборник документов за 50 лет. В 5-ти тт. Т. 1. М.: Политиздат, 1967. - 783 с.

48. РКП (б). Съезд, 8-й. Москва 1919 г.: Стенограф. Отчет. М.; Птг.: «Коммунист», 1919.-415 с.

49. РКП (б). Съезд, 9-й. Москва 1920 г.: Протоколы. М.: Госполитиздат, 1960.650 с.

50. Сборник важнейших действующих декретов и распоряжений Правительства об организации и деятельности разного рода обществ, союзов, товариществ,религиозных, кооперативных и трудовых сельскохозяйственных объединений. М.: Наркомюст, 1922. - 124 с.

51. Сборник декретов за 1919 г. — Птг., 1920. 453 с.

52. Сборник декретов и постановлений по Народному Комиссариату Земледелия. 1917- 1920 гг.-М.: Госиздат, 1921.- 195 с.

53. Сборник декретов и постановлений по народному хозяйству. (25 октября 1918 г. 15 марта 1919 г.). Выпуск второй. - М.: ВСНХ, 1920. - 784 с.

54. Сборник законов и распоряжений рабочего и крестьянского правительства с 25 октября 1917 г. по 1 января 1918 г. М.: Моск. обл. совет раб., солд. и крест, депутатов, 1918. — 119 с.

55. Сборник законов и распоряжений рабочего и крестьянского правительства с 1-го января 1918 г. по 1 апреля 1918 г. Выпуск второй. М.: Моск. обл. совет раб., солд. и крест, депутатов, 1918. - 191 с.

56. Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского правительства Союза Советских Социалистических республик (СЗ СССР). М., 1924-1929.

57. Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства (СУ РСФСР). -М., 1917-1929.

58. Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая. 1 октября 1917 1 января 1919 г. - Нижний Новгород: Б.и., 1919. - 350 с.

59. Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга четвертая. 1 января 1920 г. 1 июля 1920 г.-М.:Б.и., 1920. 331 с.

60. Сталин И.В. Сочинения. Т. 5. 1921-1923. М.: Гос. изд-во полит, лит., 1947. -448 с.

61. Уголовный кодекс редакции 1926 года. Изд. официальное. М.: Юриздат, 1927.-84 с.

62. Уголовный Кодекс РСФСР. Практический комментарий / Под ред. М.Н. Гернета и М.Н. Трайнина. М.: «Право и жизнь», 1924. — 148 с.22. Публикации документов

63. Беспощадно истреблять.» / Публ. С.Н. Дмитриева // Слово. 1991. - № 9. - С. 80.

64. Вы дали власть лентяям и горлопанам / Публ. подг. С. Кудряшов, А.

65. Старая площадь. 1995. -№ 3. - С. 132-133. «Диктатура партии погубит дело»: Из писем В.И. Ленину / Публ. подг. И.

66. Зато теперь свобода.» Письма крестьян и городских обывателей в Учредительное собрание и обзор хода избирательной кампании 1917 г. / Публ. С. Вакунова // Неизвестная Россия. XX век. Книга вторая. М., 1992. С. - 176-198.

67. Сост. Т.М. Горяева. М.: РОССПЭН, 1997. - 672 с. Колыванский мятеж. Документальная хроника / Публ. и вступ. ст. В.И.

68. Шишкина // Сибирские огни. 1990. - № 10. - С. 132-148. Комитеты взбесившихся люмпенов / Подг. к печати А. Масальская и И.

69. Селезнева // Родина. 1992. - № 8/9. - С. 62-63. Крестьянские истории: Российская деревня 20-х годов в письмах и документах /

70. Кронштадтская трагедия 1921 года / Подг. к печати и вступ. статья В.П.

71. Наумова и А.А. Косаковского // Вопросы истории. 1994. - № 7. - С. 3-33. Ленину о Ленине. Письма 1918-1921 гг. / Публ. Г.А. Бордюгова // Неизвестная

72. Россия. XX век. Книга вторая. М., 1992. - С. 12-26. Лишенцы: 1918-1936 / Публ. А.И. Добкина // Звенья: Исторический альманах.

73. Денисова// Слово. 1991. - № 9. - С. 77-90. Общество и власть, 1930-е годы: Повествование в документах / Отв. ред. А.К.

74. Соколов. М.: РОССПЭН, 1998. - 352 с. Обыденный нэп (сочинения и письма школьников 20-х гг.) / Публ. В. Козлова и Е. Семеновой // Неизвестная Россия. XX век. Книга третья. - М., 1993. - С. 259-323.

75. Первые правозащитные организации Российской Федерации в 20-е годы / Публ. подг. С.И. Голотиком // Отечественная история. 1995. - № 4. - С. 159178.

76. Письма во власть. 1917-1927 гг. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. / Сост. А.Я. Лившин, И.Б. Орлов. М.: РОССПЭН, 1998. - 664 с.

77. Письма во власть. 1928-1939: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям / Сост. А.Я. Лившин, И.Б. Орлов, О.В. Хлевнюк. М.: РОССПЭН, 2002. - 526 с.

78. Письма из прошлого: октябрь 1917-го — начало 1918 г. / Публ. и предисл. О. Данилова // Свободная мысль. 1993. - № 6. - С. 79-87.

79. Письма из прошлого. 1918-1920 годы / Публ. и предисл. О. Данилова // Свободная мысль. 1993. - № 6. - С. 79-87.

80. Письмо ученицы художественной школы В.И. Ленину // Родина. 1991. - № 9-10.-С. 126.

81. Пишу Вам правду.»: Открытое письмо Каллистрата Жакова Владимиру Ильичу Ленину / Публ. А.И. Туркина // Парма. 1992. - № 1. - С. 39.

82. Проклятия крестьян падут на вашу голову.»: Секретные обзоры крестьянских писем в газету «Правда» в 1928-1930 годах / Вступ. статья, публ. и коммент. Т.М. Вахитовой и В.А. Прокофьева // Новый мир. -1993.-№4.-С. 166-183.

83. Просим освободить от тюремного заключения». Письма в защиту репрессированных / Публ. и коммент. В. Гончарова // Источник. 1995. -№ 5.- С. 72-83.

84. Родник платоновского языка: Письма из деревни в «Крестьянскую газету» 1926-1928 гг. / Публ. и предисл. В.В. Кабанова и Е.В. Хандуриной // Исторический архив. 1994. - № 4. - С. 82-89.

85. Российские ученые — академику А.В. Луначарскому / Публ. Н.С. Антоновой и Н.В. Дроздовой //Вестник РАН. 1994. - № 3. - С. 253-265.

86. Рязанская деревня в 1929-1930 гг.: Хроника головокружения. Документы и материалы / Отв. ред.-сост. Л. Виола, С.В. Журавлев и др. М.: РОССПЭН, 1998.-749 с.

87. Сатанинский Ленин. Стихотворные послания Председателю Совета народных комиссаров. 1917-1918 гг. / Публ. С. Вакунова и Д. Нохотович // Неизвестная Россия. XX век. Книга четвертая. М., 1993. - С. 384-398.

88. Свобода должна быть только для угнетаемых». Письма во власть. 1917-1920 гг. / Публ. подг. И.Б. Орлов и А .Я. Лившин // Исторический архив. 1998. -№5-6.-С. 129-141.

89. Смерть Ленина: народная молва в спецдонесениях ОГПУ / Публ. Л. Кошелевой и Н. Тепцова // Неизвестная Россия. XX век. Книга четвертая. М., 1993. -С. 9-24.

90. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и материалы: В 4-х т. Т. 1. 1918-1922. / Составители: Л. Борисова, В. Данилов, Н. Ивницкий, В. Кондрашин, Т. Голышкина, В. Гусарченко, А. Николаев, Н. Тархова. М.: РОССПЭН, 1998. - 864 с.

91. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1919-1939. Документы и материалы. В 4-х т. Т. 2. 1923-1929. / Отв. ред. А. Берелович, В. Данилов. М.: РОССПЭН, 2000. - 1168 с.

92. Социализм это рай на земле» (Крестьянские представления о социализме в письмах 20-х гг.) / Публ. В. Кабанова, Т. Мироновой, Е. Хандуриной // Неизвестная Россия. XX век. Книга третья. - М., 1993. - С. 199-225.

93. Спрашивается, когда справедливая жизнь настанет?.»: Секретные обзоры читательских писем в газету «Правда» (1928-1930) / Вступ. статья и публ. Т.М. Вахитовой и В.А. Прокофьева // Новый журнал, СПб. 1996. - № 1. -С. 113-134.

94. Сытый голодному не разумеет»: проблема выживания в «письмах во власть» (1917-1927 годы) / Публ. подг. И.Б. Орлов // Армагеддон. 1999. - Кн. 4. -С. 85-96.

95. Трагедия нетерпимости: Письма в ЦК ВКП (б) накануне «великого перелома» / Публ. подг. О. Хлевнюк, JI. Кошелева и JI. Роговая // Коммунист. 1990. -№ 5. - С. 77-88.

96. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939. Документы и материалы. В 5-ти тт. / Т. 1. Май 1927 ноябрь 1929 / Под ред. В. Данилова, Р. Маннинг, JI. Виолы. - М.: РОССПЭН, 1999. - 880 с.

97. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939. Документы и материалы. В 5-ти тт. / Т. 2. Ноябрь 1929 — декабрь 1930. / Под ред. В. Данилова, Р. Маннинг, JI. Виолы. М.: РОССПЭН, 2000. - 927 с.

98. Три письма о Соловецком лагере 1926 года / вступ. Статья, коммент. и подг. текста к публ. М.А. Бакадейкина и JI.A. Роговой // Отечественные архивы. 1992. - № 6. - С. 86-90.

99. Четыре письма В.И. Ленину / Публ. и вступ. Статья И.Н. Селезневой // Вестник РАН. 1994. - Т. 64. - № 9. с. 821-827.

100. Дневники, воспоминания, мемуарная литература и эпистолярное наследие

101. Бунин И.А. Окаянные дни. М.: Современник, 1991. - 255 с.

102. Голоса крестьян: Сельская Россия XX века в крестьянских мемуарах. М.: Аспект Пресс, 1996. - 413 с.

103. Горький М. Несвоевременные мысли: Заметки о революции и культуре; Рассказы. М.: Современник, 1991. - 128 с.

104. Деникин А.И. Очерки русской смуты. Борьба генерала Корнилова, август 1917 -апрель 1918. Репринт. -М.: Наука, 1991.-375 с.

105. Махно Н.И. Воспоминания / Коммент. С.С. Волка и И.А. Цыганкова. М.: Республика, 1992.-333 с.

106. Милюков П.Н. Воспоминания / Предисл. Н.Г. Думовой. М.: Политиздат, 1991.- 527 с.

107. Негретов П.И. В.Г. Короленко: Летопись жизни и творчества, 1917-1921. М.:

108. Платонов А. Записные книжки: Материалы к биографии / Сост. Н.В.

109. Харьков: Интербук, 1990. 264 с. Чуковский К. Дневник, 1901-1929 гг. / Подг. текста и коммент. Е.Ц. Чуковской.- М.: Сов. писатель, 1991.-541 с.

110. Шульгин В.В. Годы; Дни ; 1920: Мемуары. М.: Новости, 1990. - 828 с.24. Периодическая печать

111. Еврейский вестник, Петроград. 1922. № 5-6. (сентябрь).

112. Известия ВЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов г.

113. Москвы и Московской области. 1918. - № 1-61. Известия ВЦИК Советов рабочих, красноармейских и крестьянских депутатов,

114. Москва. 1923. № 1-198. Известия ЦИК СССР, Москва. - 1925-1928. Крестьянская газета, Москва. — 1924-1927.

115. Пролетарская революция, Москва. 1926. № 1-12.25. Художественная литература

116. Булгаков М.А. Избранные сочинения. В 2 тт. М.: Рипол-классик, 2000. - 1712 с.

117. Замятин Е. Мы: Роман, рассказы и сказки. М.: ТЕРРА, 1996. - 352 с.

118. Зиновьев А. Гомо советикус. Lausanne: L'Age d'Homme, 1982. - 199 с.

119. Пильняк Б. Избранное. М.: ТЕРРА, 2003. - 528 с.1.. Литература

120. Монографии и научные издания

121. Абрамов В.Н. Техническая интеллигенция России в условиях формирования большевистского политического режима (1921 конец 30-х гг.). - СПб.: Нестор, 1997. - 191 с.

122. Аксютин Ю.В. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. -М.: РОССПЭН, 2004.-488 с.

123. Андреев Е.М., Дарский Л.Е., Харькова Т.Л. Население Совестского Союза. 1922-1991. М.: Наука, 1993. - 144 с.

124. Андреева Г.М. Социальная психология. М.: Аспект-пресс, 1996. - 375 с.

125. Ахиезер А.С., Давыдов А.П., Шуровский М.А., Яковенко И.Г., Яркова Е.Н. Социокультурные основания и смысл большевизма. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002. - 610 с.

126. Баранов А.В. Многоукладное общество Северного Кавказа в условиях новой экономической политики. Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 1999. - 346 с.

127. Барулин B.C. Российский человек в XX веке. Потери и обретения себя. СПб.: Алтейя. 2000.-431 с.

128. Белоусов Р.А. Экономическая история России: XX век. Книга II. Через революцию к НЭПу. М.: ИздАТ, 2000. 422 с.

129. Белявский И.Г., Шкуратов Б.А. Проблемы исторической психологии. Ростов-н/Д.: Изд-во Рост, ун-та, 1982. - 224 с.

130. Беспарточный Б.Д. Общественное мнение как фактор регуляции социального бытия. -М.: Союз, 1998. 164 с.

131. Бессмертный Ю.Л. Как писать историю. Французская историография в 19941997 гг.: методологические веяния. М.: ИВИ РАН, 1998. — 31 с.

132. Бехтерев В.М. Предмет и задачи общественной психологии как объективной науки. — СПб.: Тип. «Тов-во худ. печати», 1911. 20 с.

133. Боден Ж. Метод легкого познания истории. М.: Наука, 2000. - 412 с.

134. Бойм С. Общие места: Мифология повседневной жизни. — М.: Новое литературное обозрение, 2002. 320 с.

135. Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М.: РОССПЭН, 1997. - 376 с.

136. Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993. - 336 с.

137. Буховец О. Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность в Российской империи начала XX века: новые материалы, методы, результаты. М.: Мосгорархив, 1996. - 398 с.

138. Верт Н. История советского государства. 1900 — 1991: Пер. с франц. 2-е изд., ^ испр. М.: Прогресс-Академия, 1994. - 544 с.

139. Викторов П.П. Учение о личностях и настроениях. Изд. 2-е, доп. Вып. 1. — М.: Д.П. Ефимов, 1903. -210 с.

140. Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX столетия. М.: РОССПЭН, 1995.-400 с.

141. Войтоловский Л. Очерки коллективной психологии. В 2-х ч. Ч. 1. Пг.: Гос. изд-во, 1924. - 88 е.; Ч. 2. - Пг.: Гос. изд-во, 1925. - 92 с.

142. Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. — М: Советская Россия; МП «Октябрь», 1991. 624 с.

143. Гавра Д.П. Общественное мнение как социологическая категория и как социальный институт. СПб.: ИСЭП, 1995. - 235 с.

144. Геллер М. Машина и винтики. История формирования советского человека. -М.: Изд-во «МИК», 1994. 336 с.

145. Герасимов В.М. Исследование общественного мнения с позиций акмеологии и политической психологии: Монография. М.: Универсум, 1994. — 350 с.

146. Герасимов В.М. Общественное мнение в зеркале политической психологии. — М.: Луч, 1994.-134 с.

147. Гимпельсон Е.Г. Нэп и советская политическая система. 20-е годы. М.: ИРИ РАН, 2000.-437 с.

148. Гимпельсон Е.Г. Советские управленцы. 1917 — 1920 гг. М.: Издательский центр ИРИ РАН, 1998. - 258 с.

149. Гимпельсон Е.Г. Формирование советской политической системы: 1917 1923 г. -М.: Наука, 1995.-229 с.

150. Гиндин И.Ф. Русские коммерческие банки. Из истории финансового капитала в России. М.: Госфиниздат, 1948. - 454 с.

151. Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология. Ростов-на-Дону: Изд-во Изд-во «Феникс», 1996. — 448 с.

152. Горшков М.К. Общественное мнение: История и современность. М.: Политиздат, 1988. - 382 с.

153. Гражданская война в России: перекресток мнений: М.: Наука, 1994. - 377 с.

154. Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933: Пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2001.-95 с.

155. Гребениченко С.Ф. Диктатура и промысловая Россия в 1920-е годы. М.: Экон, 2000.-377 с.

156. Грушин Б.А. Массовое сознание: Опыт определения и проблемы исследования. М.: Политиздат, 1987. - 368 с.

157. Грушин Б.А. Мнение о мире и мир мнений. Проблемы методологии исследования общественного мнения. М.: Политиздат, 1967. - 400 с.

158. Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». М.: Изд-во «Индрик», 1993.-328 с.

159. Гуревич П.С. Современный гуманитарный словарь-справочник. М.: Олимп; ООО «Фирма «Изд-во ACT», 1999. - 525 с.

160. Иванова Г.М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства. М.: МОНФ, 1997.- 227 с.

161. Ионин JI.Г. Социология культуры: Учебное пособие для вузов. 2-е изд. М.: Логос, 1996.-278 с.

162. Историческая антропология: место в системе социальных наук. Тезисы докладов и сообщений / Отв. ред. О.М. Медушевская. — М.: РГГУ, 1998. — 251 с.

163. История и психология / Под ред. Б.Ф. Поршнева и Л.И. Анциферовой. — М.: Наука, 1971.-381 с.

164. История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорных рефератах: Сб. научн. трудов. М.: РГУ, 1996. — 255 с.

165. Кабанов В.В. Источниковедение истории советского общества. Курс лекций. -М.: РГГУ, 1997.-388 с.

166. Кабанов В.В. Кооперация, революция, социализм. М.: Наука, 1996. - 206 с.

167. Кабанов В.В. Крестьянская община и кооперация России XX века. М.: ИРИ РАН; ИПТК «Логос», 1997. - 155 с.

168. Канетти Э. Масса и власть. М.: Ac. Harginem, 1997. - 527 с.

169. Канищев В.В. Русский бунт бессмысленный и беспощадный. Погромное движение в городах России в 1917-1918 гг. - Тамбов: Изд-во ТГУ, 1995. -162 с.

170. Карр Э. История Советской России. Кн. 1. Том 1,2. Большевистская революция. 1917-1923. Пер. с англ. М.: Прогресс, 1990. - 763 с.

171. Карр Э. Что такое история? — М.: Прогресс, 1988. 132 с.

172. Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи. Голоса из хора. М.: Институт философии РАН, 1996. - 216 с.

173. Козлова Н.Н., Сандомирская И.И. «Я так хочу назвать кино». «Наивное письмо»: Опыт лингво-социологического чтения. М.: Гнозис, Русское феноменологическое общество, 1996. - 256 с.

174. Коржихина Т.П. История государственных учреждений СССР: Учебник студентов вузов, обучающихся по специальности «История». М.: Высшая школа, 1986. — 399 с.

175. Коржихина Т.П. Советское государство и его учреждения: ноябрь 1917 г. -декабрь 1991 г.-М.:РГГУ, 1994.-418 с.

176. Кружинов В.М. Политические конфликты в первое десятилетие Советской власти (на материалах Урала). Тюмень: Изд-во Тюменского ГУ, 2000. -230 с.

177. Куренышев А.А. Крестьянство и его организации в первой трети XX века. М.: Гос. ист. музей, 2000. - 222 с.

178. Лагунов К.Я. Двадцать первый. Хроника Западно-Сибирского крестьянского восстания. Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во, 1991. - 142 с.

179. Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 19201930 годы. СПб.: Журнал «Нева» - Издательско-торговый дом «Летний Сад», 1999.-320 с.

180. Лебина Н.Б., Чистиков А.Н. Обыватель и реформы. Картины повседневной жизни горожан в годы нэпа и хрущевского десятилетия. СПб.: «Дмитрий Буланин», 2003. 340 с.

181. Леонтьев А.А. Основы психолингвистики: Учебник для вузов. М.: Смысл, 1997.-285 с.

182. Лившин А.Я., Орлов И.Б. Власть и общество: Диалог в письмах. М.: РОССПЭН, 2002. 208 с.

183. Лунев В.В. Преступность XX века. Мировые, региональные и российские тенденции. М.: Изд-во НОРМА, 1999. - 516 с.

184. Лютов Л.Н. Обреченная реформа. Промышленность России в эпоху нэпа. -Ульяновск: УлГу, 2002. 267 с.

185. Магомедов P.P. Идея мировой революции во внутренней политике советского руководства и в общественном сознании россиян (1917-1925 гг.). М.: Б.и., 1998.-290 с.

186. Магомедов P.P. От мировой революции к построению социализма в одной стране. М.: Б.и., 1999. - 195 с.

187. Малия М. Советская трагедия: история социализма в России. 1917-1991. М.: РОССПЭН, 2002. - 584 с.

188. May В.А. Реформы и догмы. 1914-1929: Очерки становления хозяйственной системы советского тоталитаризма. М.: Дело, 1993. — 254 с.

189. Менталитет и аграрное развитие России (XIX — XX вв.). Материалы международной конференции / Отв. ред. В.П. Данилов и JI.B. Милов. -М.: РОССПЭН, 1996. 440 с.

190. Миронов Б.Н. Социальная история России периода Империи (XVIII — начало XX в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. Т. 1. — 547 е.; Т. 2. - 566 с.

191. Мифы и мифология в современной России / Под ред. К. Аймермахера, Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюгова. М.: АИРО-ХХ, 2000. - 216 с.

192. Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. Пер. с фр. -М.: Центр психологии и психотерапии, 1998. — 475 с.

193. Нарский И.В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917 1922 гг. -М.: РОССПЭН, 2001.-632 с.

194. Население России в 1920-1950-е годы: Численность, потери, миграции. Сб. научных трудов. М.: ИРИ РАН, 1994. - 224 с.

195. Наше Отечество. Опыт политической истории. В 2-х т. Т.2. М.: Изд. центр «Терра», 1991.-619 с.

196. Никулин В.В. Власть и общество в 20-е годы. Политический режим в период нэпа. Становление и функционирование (1921 1929 гг.).-СПб.:Нестор, 1997.- 194 с.

197. Нормы и ценности повседневной жизни: Становление социалистического образа жизни в России, 1920-1930-е гг. / Под ред. Т. Вихавайнена. СПб.: Журнал «Нева»; Ин-т Финляндии в СПб., 2000. - 480 с.

198. Носова Н.П. Управлять или командовать? Государство и крестьянство советской России(1917-1929). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993. - 348 с.

199. Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение. Открытие спирали молчания. — М.: Изд-во «Прогресс-Академия», 1996. 352 с.

200. Нэп и становление гражданского общества в России: 1920-е годы и современность (материалы Всероссийской научной конференции, г. Славянск-на-Кубани, 17-20 октября 2001 г.). Краснодар, 2001. - 260 с.

201. Общественное мнение и власть: Механизм взаимодействия. — Киев: Наукова Думка, 1993.- 135 с.

202. Орлов И.Б. Новая экономическая политика: история, опыт, проблемы. М.: ГУГН, 1999.- 193 с.

203. Осипова Т.В. Российское крестьянство в революции и гражданской войне. М.: Стрелец, 2001.-397 с.

204. Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941 гг. — М.: РОССПЭН, 1998.-271 с.

205. Осокина Е.А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения 1928 1935 гг. - М.: Изд-во МГОУ, 1993. - 144 с.

206. Павлюченков С.А. Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа. М.: Русское книгоиздательское товарищество. 1996. - 229с.

207. Павлюченков С.А. Военный коммунизм в России: власть и массы. М.: Русское книгоиздательское товарищество, 1997. - 272 с.

208. Парыгин Б.Д. Общественное настроение. М.: Мысль, 1967. - 327 с.

209. Парыгин Б.Д. Основы социально-психологической теории. М.: Мысль, 1971.348 с.

210. Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и гражданской войны / Отв. ред. В.А.Шишкин. СПб.: Дм. Булавин, 2000. -350 с.

211. Пивоев В.М. Мифологическое сознание как способ освоения мира. Петрозаводск: Карелия, 1991. 109 с.

212. Плаггенборг Шт. Революция и культура: Культурные ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма / Пер. с нем. -СПб.: Журнал «Нева», 2000. 416 с.1. Чг

213. У' Погребинский А.П. Очерки истории финансов дореволюционной России (XIX-XX вв.). М.: Госфиниздат, 1954. 268 с.

214. Политическая история: Россия — СССР Российская Федерация: В 2-х т. Т. 2. -М.: ТЕРРА, 1996.-720 с.

215. Полосин B.C. Миф. Религия. Государство: Исслед. полит, мифологии. 2-е изд., испр. и доп. М.: Ладомир, 1999. 440 с.

216. Поляков Ю.А. Историческая наука: люди и проблемы,- М.: РОССПЭН, 1999.454 с.

217. Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. Изд. 2-е. М.: Наука, 1979. — 213 с.

218. Профессионализм историка и идеологическая конъюнктура. Проблемы источниковедения советской истории / Отв. ред. А.К. Соколов. М.: ИРИ РАН, 1994.-400 с.

219. Революция и человек. Быт, нравы, поведение, мораль / Под ред. П.В. Волобуева. М.: ИРИ РАН, 1997. - 224 с.

220. Резюме научных отчетов по исследовательским проектам, выполненным в ^ рамках общеинститутской программы «Альтернативы социальныхпреобразований в российском обществе в 1991-94 гг.». М.: ИС РАН, 1995.- 160 с.

221. Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. Московские лекции и интервью. — М.: Akademia, 1995.- 159 с.

222. Роббер М., Тильман Ф. Психология индивида и группы: Пер. с франц. — М.: Прогресс, 1988.-255 с.

223. Российская повседневность. 1921-1941 гг. Новые подходы. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1995. — 156 с.

224. Российский менталитет: история и современность. Сб. научн. трудов. СПб.: Изд-во Спб. инж.-экон. акад., 1993. — 114 с.

225. Российское сознание: Психология, феноменология, культура: Межвузовский сборник научных работ / Отв. редактор В.А. Шкуратов. Самара: СамГПИ, 1994.-300 с.

226. Российское сознание: психология, культура, политика. Материалы II международной конференции по исторической психологии российского сознания. Самара: СамГПУ, 1997. - 437 с.

227. Россия нэповская / Под. ред. акад. А.Н. Яковлева. М.: Новый хронограф, 2002. - 470 с.

228. Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. — М.: РОССПЭН, 1999.-383 с.

229. Соколов А.К. Лекции по советской истории. 1917-1940. М.: Мосгорархив, 1995.-280 с.

230. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. Пер. с англ. М.: Полииздат, 1992. 542 с.

231. Судас Л.Г. Массовое сознание: в поисках новой парадигмы. М: Б.и., 1996. -111с.

232. Такала И.Р. Веселие Руси: История алкогольной проблемы в России. СПб.: Журнал «Нева», 2002. - 335 с.

233. Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1879-1929. История и личность: Пер. с англ. -М.: Прогресс, 1991.-478 с.

234. Тард Г. Общественное мнение и толпа: Пер. с франц. М.: Б.и., 1902. - 201 с.

235. Таршис Е.Я. Ментальность человека: подходы к концепции и постановка задач исследования. М.: Изд-во Ин-та социологии РАН, 1999. - 82 с.

236. Телицын В.Л. Крестьянский бунт: 1917-1921 гг. М.: МГПУ, 2001. - 270 с.

237. Тихонов В.И., Тяжельникова B.C., Юшин И.Ф. Лишение избирательных прав в Москве в 1920-1930-е годы. Новые архивные материалы и методы обработки. М.: Изд-во объединения «Мосархив», 1998. — 256 с.

238. Томпсон П. Голос прошлого. Устная история: Пер. с англ. М.: Изд-во «Весь мир», 2003.-368 с.

239. Трудовые конфликты в советской России 1918-1929 гг. / Под ред. Ю.И. Кирьянова и др. М.: «Эдиториал УРСС», 1998. - 357 с.

240. Урицкий С.Б. Наши итоги: Тринадцать лет красной печати. M.;JI.: Госиздат, 1925.-83 с.

241. Фатуева Н.В. Противостояние: кризис власти трагедия народа: (Из истории крестьянских волнений и восстаний в Тамбовской губернии в 1918-1921 гг.). - Рязань: Русь, 1996. - 304 с.

242. Философия истории: Антология / Сост., ред. и вступ. ст. Ю.А. Кимелева. М.: Аспект Пресс, 1995. 349 с.

243. Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. / Пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2001. - 422 с.

244. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город / Пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2001. - 336 с.

245. Фролов И.Т. О человеке и гуманизме. Работы разных лет. М.: Политиздат, 1989.-559 с.

246. Харченко К.В. Власть Имущество - Человек: передел собственности в большевистской России 1917 - начала 1921 гг. - М.: Русский двор, 2000.264 с.

247. Холмс Л. Социальная история России. 1917-1941 гг.: Пер. с англ. -Ростов-н/Д.: Изд-во Ростовского ун-та, 1994. — 142 с.

248. Цакунов С.В. В лабиринте доктрины. (Из опыта разработки экономического курса страны в 1920-е годы). М.: Изд. центр «Россия молодая», 1994. — 186 с.

249. Черных А. Становление России советской: 20-е годы в зеркале социологии. -М.: Памятники исторической мысли, 1998. — 280 с.

250. Чураков Д.О. Революция, государство, рабочий протест: Формы, динамика и природа массовых выступлений рабочих в Советской России 1917-1918 гг. М.: РОССПЭН, 2004. - 368 с.

251. Шанин Т. Революция как момент истины. Россия 1905-1907 гг. 1917-1922 гг.: Пер. с англ. - М.: «Весь мир», 1997. - 560 с.

252. Шаповалов А.И. История ментальностей: проблемы методологии. М.: Социум, 1996.- 182 с.

253. Шаповалов А.И. Феномен советской политической культуры: ментальные признаки, источники формирования и развития. М.: Прометей, 1997. -365 с.

254. Шацкий Е. Утопия и традиция. М.: Прогресс, 1990. - 454 с.

255. Швецов В.В. С точки зрения Запада: зарубежная общественно-историческая мысль об основных (переломных) этапах российской истории XX века. — М.: Изд-во РАГС, 1997. 204 с.

256. Шестопал Е.Б. Очерки политической психологии. М.: ИНИОН АН СССР, 1990.- 139с. (Политология, Вып. 6)

257. Шинкарчук С.А. Общественное мнение в Советской России в 30-е гг. (По материалам Северо-Запада). СПб.: Изд-во С.-Петербург, ун-та экономики и финансов, 1995. - 142 с.

258. Шишкин В.А. Власть. Политика. Экономика. Послереволюционная Россия (1917-1928 гг.). СПб.: Дмитрий Буланин, 1997.-399 с.

259. Это просто смешно! Или зеркало кривого королевства. М.: Х.Г.С., 1994. - 302 с.

260. Юнг К. Проблема души нашего времени. М.: Прогресс, 1994. — 329 с.

261. Юнусова А.Б. Ислам в Башкирии. 1917-1994. — Уфа: Вост. экстерн, гуманит. унт, 1994.-145 с.

262. Яблочкина И.В. Рецидивы гражданской войны: Антигосударственные вооруженные выступления и повстанческое движение в Советской России, 1921-1925 гг. М.: ООО «Фирма Хельга», 2000. - 495 с.

263. Яковлев Я.А. Наша деревня: Новое в старом и старое в новом. 4-е изд. М.: Госиздат, 1925.- 191 с.

264. Яров С.В. Горожанин как политик. Революция, военный коммунизм и нэп глазами петроградцев. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999. - 319 с.

265. Яров С.В. Крестьянин как политик. Крестьянство Северо-Запада России в 19181919 гг.: Политическое мышление и массовый протест. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999. - 168 с.

266. Яров С.В. Пролетарий как политик. Политическая психология рабочих Петрограда в 1917-1923 гг. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999. -223 с.2. Статьи

267. Абрамов В.Н. Техническая интеллигенция России в условиях формирования большевистского политического режима (1921 конец 30-х гг.). - СПб.: Нестор, 1997. - 191 с.

268. Андреев В.М. Беспартийные конференции крестьян: замысел и реальность (1919-1920 гг.) / /Власть и общественные организации в России в первой трети XX столетия. М., 1993. - С.89-99.

269. Андреев В.П. Старые специалисты и выборы в горсоветы России в условиях нэпа (1921-1928) // Российская интеллигенция: XX век: Тез. докл. и сообщ. науч. конф. 23-24 февраля 1994 г. Екатеринбург, 1994. - С. 9-12.

270. Андреенко Е.А. Деятельность профсоюзов Западной Сибири по защите интересов трудящихся на производстве в период нэпа (20-е гг.) / /Социально-политическое развитие Сибири (XIX-XX вв.): Сб. ст. Томск, 1992.-С. 82-91.

271. Андриянов В.И., Левашов В.К., Хлопьев А.Т. «Слухи» как социальный феномен // Социологические исследования. 1993. - № 1. - С. 82-88.

272. Антоненко С. От советского к постсоветскому образу — мутации мифа власти в современной России // Мифы и мифология в современной России / Под ред. К. Аймермахера, Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюгова. М., 2000. - С. 188211.

273. Архипов И.Л. Общественная психология петроградских обывателей в 1917 году // Вопросы истории. 1994. - № 7. - С. 49-58.

274. Афанасьев Ю.Н. Эволюция теоретических основ школы «Анналов» // Вопросы истории. 1981. - № 9. - С. 77-92.

275. Бандрах Г.И. Власть и общество в период с 192 8 г. по 1938 г. // Личность, общество и власть в истории России: Системный компаративный анализ: Материалы Третьей международной конференции. М., 1998. - С. 264271.

276. Баранова Т.С. Теоретические модели социальной идентификации личности // Социальная идентификация личности. М., 1993. - С. 35-46.

277. Барнз Р. Общественная психология в США и СССР 20-30-х годов в свете теории потребления / /Вопросы истории. 1995. - № 2. - С. 133-137.

278. Безгин В.Б. Политические настроения крестьянства в середине 20-х годов // Нэп: Экономика, политика, идеология: Тезисы докладов и сообщений научной конференции. Тамбов, 1991. - С. 37-39.

279. Берлин И. Две концепции свободы // Современный либерализм: Ролз, Берлин, Дворкин, Кимлика, Сэндел, Тейлор, Уолдрон. Перев. с англ. Л.Б. Макеевой М., 1998. - С. 20-43.

280. Бодиско В.Х. Глава 5. Дневники и письма // Профессионализм историка и идеологическая конъюнктура. Проблемы источниковедения советской истории. М., 1994. - С. 158-197.

281. Бордюгов Г.А. Социальный паразитизм или социальные аномалии?: Из истории борьбы с алкоголизмом, нищенством, проституцией, бродяжничеством в 20-30-е гг. // История СССР. 1989. - № 1. - С.- 60-73.

282. Бровкин В.Н. Большевики и крестьянство России в 1921-1925 гг.: лицом к деревне, лицом к поражению // Россия в XX в.: история и историография: Сб. научн. ст. Екатеринбург, 2002. - С. 67-76.

283. Булдаков В.П. Историографические метаморфозы «красного Октября» // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет / Под ред. Г.А. Бордюгова. М., 1996. - С. 179-205.

284. Булдаков В.П. К изучению психологии и психопатологии революционной эпохи (Методологический аспект) // Революция и человек. Социально-психологический аспект. М., 1996. - С. 4-17.

285. Булдаков В.П. Социокультурные гримасы нэповского времени и проблема социальной стабильности // Право, насилие, культура в России: региональный аспект (первая четверть XX века). М.; Уфа, 2001. - С. 277313.

286. Вансина Я. Устная традиция как история (главы из книги) // Хрестоматия по устной истории / Под общей ред. М.В. Лоскутовой. СПб., 2003. С. 66107.

287. Великанова О.В. Образ Ленина в массовом сознании // Отечественная история. 1994.-№ 2.-С. 175-185.

288. Великанова О.В. Функции образа лидера в массовом сознании. Гитлеровская Германия и советская Россия // Общественные науки и современность. -1997.-№6.- С. 162-173.

289. Венер М. Лицом к деревне: советская власть и крестьянский вопрос (1924-1925 гг.) // Отечественная история. 1993. - № 5. - С. 86-107.

290. Волынкин Д.М. Антибольшевистские выступления крестьянства Прикамья в 1918 г. // Прикамье, век XX: малоизвестные страницы истории края: Материалы региональной научно-практической конференции.- Пермь, 1997.-С. 49-51.

291. Воронов И.Е. Отношения крестьянства к новой экономической политике и методам ее осуществления (по материалам архивов Владимирской, Калужской и Рязанской губерний за 1921-1927 гг.) // Из истории России: идеи, суждения, опыт. Рязань, 1993. - С. 85-93.

292. Гимпельсон Е.Г. Политическая система и нэп: неадекватность реформ // Отечественная история. 1993. - № 2. — С. 29-43.

293. Гордон А.В. Хозяйствование на земле основа крестьянского мировосприятия // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.). Материалы международной конференции / Отв. ред. В.П. Данилов и JI.B. Милов. М., 1996. С. 57-74.

294. Горинов М.М. Москва в 20-х годах // Отечественная история. 1996. - № 5. - С. 3-17.

295. Горинов М.М. Советская история 1920-30-х годов: от мифов к реальности // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. М., 1996.-С.239-277.

296. Гороховская Е.А., Желтова E.JI. Советская авиационная кампания 20-х гг.: идеология, политика и массовое сознание // Вопросы истории естествознания и техники. 1995. - № 3. - С. 63-78.

297. Грабски А.Ф. Фернан Бродель: вопросы методологии истории // Новая и новейшая история. 1990. - № 5. - С. 194-201.

298. Грехова Н.Н. О взаимоотношениях крестьянства с Советами в годы нэпа (На материалах Нижегородской губернии) // Мининские чтения. — Нижний Новгород, 1992. С. 108-110.

299. Грушин Б. Есть ли у нас общественное мнение? // Новое время. 1988. №30.— С. 29-31.

300. Гуревич А .Я. Изучение ментальностей: Социальная история и поиски исторического синтеза // Советская этнография. 1988. - № 6. - С. 16-25.

301. Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. 1988. - № 1. - С. 56-70.

302. Гуревич А .Я. История и психология // Психологический журнал. 1991. - Т. 12. -№4. С. - 11-23.

303. Гуревич А.Я. Что такое исторический факт // Источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. М., 1969. С. 59-89.

304. Гуревич А.Я. Некоторые аспекты изучения социальной истории (общественно-историческая психология) // Вопросы истории. 1964. - № 10. - С. 51-68.

305. Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. Вып. 1. М., 1989. — С. 7589.

306. Давыдов А.Ю. Мешочничество и советская продовольственная диктатура. 1918-1922 годы // Вопросы истории. 1994. - № 3. - С. 41-54.

307. Даль Р.А. Современный политический анализ // Актуальные проблемы современной зарубежной политической науки. Реф. сб. Вып. 4. М., 1991. -С. 51-96.

308. Данилов В.П., Данилова JI.B. Крестьянская ментальность и община // Менталитет и аграрное развитие России (XIX — XX вв.). Материалы международной конференции / Отв. ред. В.П. Данилов и JI.B. Милов. -М., 1996. С. 22-39.

309. Дворкин Р. Либерализм // Современный либерализм: Ролз, Берлин, Дворкин, Кимлика, Сэндел, Тейлор, Уолдрон. М., 1998. С. 44-75.

310. Дегтев С.И. Крестьянство и формирование низовых властных структур деревни в 20-е годы // Власть и общественные организации в России в первой трети XX столетия. М., 1993. - С. 127-147.

311. Демидов A.M. Общественное мнение на пути институализации // Социологические исследования. — 1992. 12. - С. 12-21.

312. Дмитриев А.В. Слухи как объект социологического исследования // Социологические исследования. — 1995. 1. — С. 5-12.

313. Дмитренко Н.М. Новая экономическая политика в Сибири в восприятии ее современников // Из истории социальной и общественно-политической жизни советской Сибири: Сб. статей. Томск, 1992. - С. 106-112.

314. Дрепа Г.Н. Мифы тоталитарного сознания: Опыт социально-психологического анализа // Российское сознание: Психология, феноменология, культура: Межвузовский сборник научных работ / Отв. ред. В.А. Шкуратов. -Самара, 1995. С. 228-246.

315. Дубинин Б.В., Толстых А.В. Феноменальный мир слухов // Социологические исследования. 1995. № 1. - С. 17-21.

316. Дьячков B.JI. Государство и общество в 1920-е гг.: революция качества и взаимоотношений // Нэп: Экономика, политика, идеология: Тезисы докладов и сообщений научной конференции. Тамбов, 1991. - С. 5-8.

317. Дьячков B.JL, Есиков С.А., Канищев В.В., Протасов Л.Г. Крестьяне и власть (опыт регионального изучения) // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.). Материалы международной конференции. М., 1996. -С.146-154.

318. Жеребцов И.Л. Отношения населения Коми края к власти в 1919 начале 1920-х годов // Отечественная история. - 1994. - № 6. - С. 65-73.

319. Жиркова Т.М. Письма крестьян как источник изучения подмосковной деревни в условиях демонтажа НЭПа // Проблемы истории Московского края. Тезисы докладов региональной конференции, посвященной 90-летию образования Московской области. М., 1999. - С. 58-59.

320. Журавлев С.В., Соколов А.К. Повседневная жизнь советских людей в 1920-е годы // Социальная история. Ежегодник, 1997. М., 1998. - С. 287-334.

321. Захаров А.В. Народные образы власти // Политические исследования. 1998. -№ 1. - С. 23-26.

322. Зелдин Т. Социальная история как история всеобъемлющая // THESIS: теория и история экономических и социальных институтов и систем. Зима 1993. -М., 1993.-С. 154-162.

323. Зидер Р. Что такое социальная история? Разрывы и преемственность в освоении «социального» // THESIS: теория и история экономических и социальных институтов и систем. Зима 1993.-М., 1993.-С. 163-181.

324. Зубкова Е.Ю., Куприянов А.И. Ментальное измерение истории: поиски метода // Вопросы истории. 1995. - № 7. - С. 153-160.

325. Ибрагимова Д.Х. Нэп и массовое сознание сельского населения // Вестник Челябинского ун-та. Сер. 1. История. - 1993. - №1(5). - С. 76-81.

326. Ибрагимова Д.Х. Рыночные свободы и сельский менталитет. Чего жаждал крестьянин при нэпе? // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.). Материалы международной конференции. М., 1996. - С. 260-275.

327. Иванов Ю.М. Положение рабочих в России в 20-х начале 30-х годов // Вопросы истории. - 1998. - № 5. - С. 28-44.

328. Иванова Т. «Ай, да славный, Красный Питер." Городская частушка времен революции и гражданской войны // Родина. 1994. - № 7. - С. 61-65.

329. Ивницкий Н.А. Сталинская «революция сверху» и крестьянство // Менталитет и аграрное развитие России (XIX — XX вв.). Материалы международной конференции / Отв. ред. В.П. Данилов и JI.B. Милов. М., 1996. - С. 249259.

330. Измозик В. Голоса из прошлого. Письма 20-х годов, не дошедшие до адресатов // Наука и жизнь. 1994. - № 3. - С. 3-16.

331. Измозик B.C. Перлюстрация в первые годы советской власти // Вопросы истории. 1995. - № 8. - С. 26-35.

332. Измозик B.C. Политический контроль в Советской России 1918-1928 годы // Вопросы истории. 1997. - № 7.- С. 32-53.

333. Ильиных В.А. НЭП и проблемы социально-психологической перестройки в деревне // Человек и его время: Сборник материалов Всесоюзной школы молодых историков. М., 1991. - С. 148-150.

334. Казанцев Б.Н. Статистические данные о забастовках рабочих в промышленности Советской России в 1920-е годы (по материалам ГА РФ) // Археографический ежегодник. 1999. М., 1999. - С. 275-284.

335. Канищев В.В. Приспособление ради выживания (Мещанское бытие эпохи «военного коммунизма») // Революция и человек. Быт, нравы, поведение, мораль.-М., 1997.- С. 98-115.

336. Ковалевская О.А. Обзоры полномочного представительства ОГПУ по Сибири о деятельности интеллигенции (середина 20-х гг.) // Из истории социальной и общественно-политической жизни советской Сибири: Сб. статей. -Томск, 1992.-С. 132-135.

337. Козлов В.А. Феномен доноса // Свободная мысль. 1998. - № 4. - С. 100-112.

338. Козюра В.Н. Профсоюзы Восточной Сибири в борьбе за социальные права трудящихся в начальный период НЭПа // Иркутский историко-экономический ежегодник: 2000.- Иркутск, 2000. С. 106-110.

339. Константинов С.И. Влияние взаимосвязи мировой и гражданской войн на психологический раскол российского общества // Человек и война (Война как явление культуры). Сборник статей / Под редакцией И.В. Нарского и О.Ю. Никоновой. М., 2001. - С. 181 -189.

340. Коржихина Т.П., Фигантер Ю.Ю. Советская номенклатура: становление, механизмы действия // Вопросы истории. — 1993. № 7. - С. 25-38.

341. Кочетков И.В. Крестьянство и власть в условиях нэпа // Личность и власть в истории России XIX-XX вв. СПб., 1997. - С. 133-137.

342. Кравченко А.И. Социология мнений и мнения о социологии // Социологические исследования. 1992. - № 11-12. - С. 87-94.

343. Кудрявцев В.Н. Об особенностях методологии социальных и гуманитарных наук // Новая и новейшая история. 1995. - № 3. - С. 3-17.

344. Кудюкина М.М. Крестьянство и власть во второй половине 20-х годов // Власть и общество России. XX век: Сб. научных трудов. М.; Тамбов, 1999. - С. 271-280.

345. Кудюкина М.М. «Мужик вам наплюет на вашу политику.»: отношение крестьян к власти во второй половине 20-х годов / /Россия XXI. 1997. -№3/4.-С. 160-180.

346. Кудюкина М.М. Органы управления в деревне: сельсовет и сход. 1926-1929 гг. // Историческое значение нэпа. Сборник научных трудов. М., 1990. - С. 109-128.

347. Кудюкина М.М. Отношение российского крестьянства к власти во второй половине 20-х годов // Российская ментальность: методы и проблемы обучения. М., 1999. - С. 160-178.

348. Кужба О.А. Местные органы власти в 1925-1927 годах // Нэп: завершающая стадия. Соотношение экономики и политики. М., 1998. С. 160-172.

349. Кузьмин М.Н. Культурность населения Советской России как фактор выбора политической модели // Формирование административно-командной системы (20-30-е годы). Сб. статей. М., 1992. - С. 116-132.

350. Кузнецов И.А. Фонд писем «Крестьянской газеты»: источниковедческий аспект // Вестник Московского университета. Серия 8. История. - 1999. - № 2. -С.70-84.

351. Кузнецов И.С. Взгляды сибирского крестьянства 1920-х годов на коллективные формы хозяйства // Советская история: проблемы и уроки. Новосибирск, 1992.-С. 112-128.

352. Кулешов С.В. Смешное в истории: опыт социокультурной реконструкции // Отечественная история. 2002. - № 3. - С. 163-169.

353. Куприянов А.И. Историческая антропология в России: проблемы становления // Отечественная история. 1996. - № 4. - С. 86-99.

354. Куприянов А.И. Историческая антропология. Проблемы становления / Исторические исследования в России. Тенденции последних лет / Под ред. Г.А. Бордюгова. М., 1996. - С. 366-385.

355. Кутырева JI.B. Жалобы как источник по истории крестьянства Урала (Опыт контент-анализа) // Количественные методы в исследованиях по истории советского рабочего класса и крестьянства: Сб. научн. трудов. -Свердловск, 1991. С. 50-70.

356. Латыпов В.В. Слухи: социальные функции и условия появления // Социологические исследования. — 1995. № 1. - С. 12-17.

357. Лебина Н.Б. Источники изучения социальной психологии рабочей молодежи 20-30-х гг. // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XXII. Л., 1991.-С. 87-100.

358. Лебина Н.Б. Повседневность 1920-1930-х годов: «Борьба с пережитками прошлого» // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал: В 2-х тт. Т. 1. / Под общ. ред. Ю.Н.Афанасьева. М.,1997.-С. 44-290.

359. Лебина Н.Б. Теневые стороны жизни советского города 20-30-х годов //

360. России // Свободная мысль. 2001. - № 2. - С. 102-118. Левин М. Гражданская война: динамика и наследие // Гражданская война в

361. Лившин А .Я., Орлов И.Б. «Серп и молот на престоле»: Революция, власть и воля в российском менталитете // Мнемозина: Альманах. Вып. 1. М., 1999.-С. 117-131.

362. Лившин А.Я., Орлов И.Б. Советская власть плюс военизация всей страны //

363. Люкшин Д.И. Общинная революция и психосоциальные реакции представителей различных этнических групп Поволжского крестьянства // Россия в XX веке: Проблемы национальных отношений. М., 1999. — С. 270-279.

364. Лютов Л.Н. Кустарное хозяйство и кустарно-кооперативная промышленность в 20-е годы // Крестьянское хозяйство: история и современность. Материалы к Всероссийской научной конференции. Вологда, 1992. Ч. 2. -С. 156-158.

365. Магомедов P.P. К вопросу о влиянии продовольственной политики большевиков на политические настроения казачества Оренбургскойгубернии весной 1918 года // Казачество Оренбургского края XVI-XX веков. Оренбург, 1992. - С. 28-43.

366. Магомедов P.P. Отношение крестьян Оренбуржья к хлебной монополии в 1920 г. // Социально-экономическое и экологическое развитие Южного Урала в XIX-XX веках. Оренбург, 1991. - С. 131 -152.

367. Магомедов P.P. Революция в умах // Ментальность российского общества: новые подходы. Армавир, 1995. - С. 76-89.

368. Медведев Н. Как уничтожали класс. Читая архивные документы // Иртыш. -1992.-№2.-С. 191-227.

369. Миронова Т.П. Крестьянские письма как исторический источник по изучению общественного сознания крестьян 20-х гг. // Источниковедение XX столетия: Тезисы докладов и сообщений. М., 1993. - С. 137-138.

370. Миронова Т.П. Модели будущего в письмах крестьян конца 20-х гг. // Актуальные проблемы исторической науки. Ярославль, 1990. С. 55-56.

371. Миронова Т.П. Надежды и иллюзии крестьянства в конце 20-х гг. // Нечерноземная деревня: история и современность. М., 1992. С. 48-51.

372. Миронова Т.П. Тоталитарное государство и крестьянство в 20-х начале 30-х годов // Тоталитаризм и личность. - Пермь, 1994. - С. 28-30.

373. Москвина Ю.Е. Социализм глазами крестьянина // Региональная политика в XX в.: Российский и зарубежный опыт. Материалы студенческой научной конференции. Тверь, 1998. - С. 86-87.

374. Московкин В.В. Восстание крестьян в Западной Сибири в 1921 году // Вопросы истории. 1998. - № 6. - С. 46-65.

375. Назаров О.Г. Государство и общество: опыт двадцатых годов // Научно-практическая конференция «Проблемы становления гражданского общества и самоуправления в России». М., 1994. - С. 58-60.

376. Неформальные коммуникации: Слухи // Социологические исследования. — 1995.-№ 1.-С. 24-56.

377. Никитина Н.Н. Советская власть и крестьянский мир в ходе выселения бывших помещиков из имений в 1920-е годы // Власть и общественные организации в России в первой трети XX столетия. М., 1993. - С. 148159.

378. Николаенко Е.В. Жалобные парадоксы провинциального сознания // Российское сознание: Психология, феноменология, культура: Межвузовский сборник научных работ / Отв. ред. В.А. Шкуратов. -Самара, 1995. С. 236-238.

379. Обухов JI.A. Крестьянство Урала и борьба за власть в 1918 г. // Революция и человек. Социально-политический аспект. М., 1996. - С. 147-159.

380. Обухов JI.A. Ходоки из Половодово // Прикамье, век XX: малоизвестные страницы истории края: Материалы региональной научно-практической конференции.- Пермь, 1997. С. 54-57.

381. Оболенская С.В. «История повседневности в современной историографии ФРГ // Одиссей. Человек в истории. Личность и общество. 1990. М., 1990. -С. 182-198.

382. Ольшанский Д.В. Психология массовых политических настроений // Психологический журнал. 1989. - Т. 10. - № 6. - С. 40-49.

383. Орлов И.Б. Государство человеку волк?: Власть в массовом сознании периода Октябрьской революции и гражданской войны // Академик П.В. Волобуев. Неопубликованные работы. Воспоминания. Статьи. - М., 2000.-С. 470-482.

384. Орлов И.Б. Местная власть в 1920-е годы // Сталин. Сталинизм. Советское общество: К 70-летию B.C. Лельчука. М., 2000. - С. 141-155.

385. Орлов И.Б. Парадоксы российской психоментальности: массовое сознание эпохи нэпа // Армагеддон. 1999. - Кн. 1. - С. 59-66.

386. Орлов И.Б., Лившин А.Я. Социологический анализ «писем во власть» (19171927 годы) // Социологические исследования. 1999. - № 2. - С. 80-88.

387. Оссовский В.Л. Проблемы идентификации общественного мнения // Социологические исследования. — 1998. № 10. — С. 7-16.

388. Побережников И.В. Слухи в социальной истории: типология и функции (по материалам восточных регионов России XVIII-XIX вв.). Екатеринбург, 1995.-С. 7-20.

389. Портелли А. Особенности устной истории // Хрестоматия по устной истории / Под общей ред. М.В. Лоскутовой. СПб., 2003. С. 32-51.

390. Прошина Н.М. Советское трудовое законодательство 20-х годов и профсоюзы (на примере конфликтных ситуаций в Уральской промышленности) // Проблемы истории России: Сб. научн. тр. Вып.2. Екатеринбург, 1998. -С. 260-268.

391. Пушкарев Л.Н. Что такое менталитет? Историографические заметки // Отечественная история. 1995. - № 1. - С. 158-166.

392. Рабочий активизм в послереволюционной России («Круглый стол») // Отечественная история. 2002. - №2. - С. 112-123.

393. Рейли Д. Дж. Рабочие против коммунистов: рабочие волнения в Саратове в конце Гражданской войны // Право, насилие, культура в России: региональный аспект (первая четверть XX века). М.; Уфа, 2001. - С. 138164.

394. Репина Л.П. Смена познавательных ориентаций и метаморфозы социальной истории // Социальная история. Ежегодник. 1997. М., 1998. - С. 11-52.

395. Репина Л.П. Теоретические поиски 80-х годов: проблема синтеза // Социальная история. Ежегодник, 1998/99. М., 1999. - С. 7-38.

396. Рогалина Н.Л., Телицын В.Л. Заботы и мысли интеллигентной женщины в дни революции («Дневник матери-хозяйки») // Революция и человек: быт, нравы, поведение, мораль. М., 1997. - С. 85-97.

397. Романовский В.К. Письма рабочих как источник для изучения социального облика рабочего класса 20-х гг. // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XXI. Л., 1990. - С. 54-65.

398. Романовский Н.В. Историческая социология: Опыт ретроспективного анализа // Социологические исследования. 1998. - № 5. - С. 7-13.

399. Российская ментальность (материалы круглого стола) // Вопросы философии. -1994.-№ 1.-С. 29-53.

400. Рощепкина Е.Н. О работе с письмами граждан в первые годы Советской власти // Советские архивы. 1979. - № 6. - С. 22-25.

401. Рощин С.К. Психология толпы: анализ прошлых исследований и проблемы сегодняшнего дня // Психологический журнал. — 1990. № 3. - С. 3-16.

402. Салова Ю.П. «Новый человек»: взгляд на проблему в 1920-е годы: Учебное пособие. Ярославль, 1998. - 68 с.

403. Севостьянов Г.Н. Методологические поиски в современной исторической науке // Новая и новейшая история. 1996. - № 3. - С. 75-76.

404. Селиванов A.M. Изменение социально-психологического облика российского крестьянства в послеоктябрьский период // «Минувшее, сливаясь с настоящим.» Ярославль, 1993. - С. 84-88.

405. Сикорский Е.А. Советская система политического контроля над населением в 1918-1920 годах//Вопросы истории. 1998. -№ 5. - С. 91-101.

406. Смирнова Т.М. «Бывшие». Штрихи к социальной политике советской власти // Отечественная история. 2000. - № 2. - С. 37-48.

407. Соколов А.К. Источниковедение и путь к современной лаборатории изучения новейшей истории России // Мир историка. XX век: Монография. — М., 2002. С. 280-344.

408. Соколов А.К. Политическая система и нэп // Нэп: приобретения и потери.- М., 1994.-С. 54-60.

409. Соколов А.К. Советы: от власти иллюзий к иллюзии власти // Формирование административно-командной системы (20-30-е годы). Сб. статей. М., 1992.-С. 165-185.

410. Соколов А.К. «Создадим единый фронт борьбы против нэпа» (Анализ общественных настроений конца 20-х годов по письмам и откликам рядовых советских граждан) // Нэп: завершающая стадия. Соотношение экономики и политики. М., 1998. - С. 114-159.

411. Соколов А.К. Социальная история новейшего времени: проблемы методологии и источниковедения // Социальная история. Ежегодник. 1998/1999. М., 1999.-С. 39-76.

412. Суслов А.Б. Реализация программных установок западно-сибирскими повстанцами // Тоталитаризм в России (СССР) 1917-1991 гг.: оппозиция и репрессии: Материалы научно-практических конференций. Пермь, 1998. - С. 20-22.

413. Сутырина О.Н. Проблема взаимоотношений власти и человека в условиях новой экономической политики 20-х годов // Молодая наука Марий Эл. -Йошкар-Ола, 1995. С. 67-77.

414. Тощенко Ж.Т. Историческая память и социология // Социологические исследования. 1998. - № 5. - С. 3-6.

415. Тощенко Ж.Т. Социальное настроение — феномен современной социологической теории // Социологические исследования. 1998. - № 1. -С. 21-34.

416. Турицын И.В. Народ и власть: становление политических аспектов советской ментальности / /Советский менталитет: социальные этюды. Армавир, 1995.-С. 41-51.

417. Турицын И.В. О методологии изучения политических аспектов советской ментальности в переходный период // Советский менталитет: проблемы методологии исследования: Тезисы докладов межвузовской научно-практической конференции. Армавир, 1995. С. 60-63.

418. Тяжельникова B.C. Самоубийства коммунистов в 1920-е годы // Отечественная история. 1998. - № 6. - С. 158-173.

419. У Эньюань. Нэпманы, их характеристика и роль // Отечественная история. -2001.-№5.-С. 78-87.

420. Фельдман М.А. Культурный уровень и политические настроения рабочих крупной промышленности Урала в годы нэпа // Отечественная история. -2003.-№5. С. 20-30.

421. Филиппова Т. Мифы «верхов», мифы «низов». Природа контакта // Мифы и мифология в современной России / Под ред. К. Аймермахера, Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюгова. М., 2000. - С. 168-187.

422. Хазиев Р.А. «Автономный нэп» эпохи «военного коммунизма» на Южном Урале: рыночная альтернатива командно-распределительной экономике// Отечественная История. 2001. - № 6. - С. 46-60.

423. Хазиев Р.А. Экономическое правосознание рабочих и крестьян Урала в 19171921 гг. // Право, насилие, культура в России: региональный аспект (первая четверть XX века). М.; Уфа, 2001. - С. 232-246.

424. Хлынина Т.П. Советы и традиционное общество Юго-Востока Европейской России // 1917 год в судьбах России и мира. Октябрьская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1998. - С. 270-282.

425. Царевская Т.В. Преступление и наказание: Парадоксы 20-х годов // Революция и человек. Быт, нравы, поведение, мораль. М., 1997. - С. 213-222.

426. Чураков Д.О. Социально-политический протест рабочих в 1918 г. // Отечественная История. 2001. - № 4. - С. 67-78.

427. Шеврин И.Л. Общественно-политическая активность уральского крестьянства в 20-е годы // Социальная активность уральской советской деревни. -Свердловск, 1990. С. 44-53.

428. Шишкин В.И. К характеристике общественно-политических настроений и взглядов участник Западно-Сибирского мятежа 1921 г. // Гуманитарные науки в Сибири. 1996. - №2. - С. 55-62.

429. Шорохова Е.В. Личностные проявления в отношениях собственности у российских крестьян 20-30-х годов XX века // Психологический журнал. -1997.-Т. 18, №4.-С. 15-25.

430. Шуман Г., Скотт Ж. Коллективная память поколений // Социологические исследования. 1992. - № 2. — С. 44-55.

431. Энкер Б. Начало становления культа Ленина // Отечественная история. 1992. -№5.-С. 191-205.

432. Юдина Т.В. Социальная политика партии большевиков и массовое сознание рабочих в период НЭПа // Россия 20-х годов уходящего столетия. Тезисы Первой Всероссийской заочной научной конференции. СПб., 1995. - С. 30-31.

433. Юшин И.Ф. Социальный портрет московских «лишенцев» (конец 1920-х — начало 1930-х годов) // Социальная история. Ежегодник, 1997. М., 1998. -С. 95-122.

434. Яров С.В. Кронштадтский мятеж в восприятии петроградских рабочих (по неопубликованным документам) // Звенья: Исторический альманах. Вып. 2. М.;Спб., 1992. - С. 539-554.

435. Диссертационные исследования

436. Алексеева Е.А. НЭП в современной историографии: Автореферат дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. М., 1995. - 24 с.

437. Безгин В.Б. Традиции и перемены в жизни российской деревни 1921-1928 гг. (По материалам губерний Центрального Черноземья): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Пенза, 1998. - 17 с.

438. Бурдина Е.Н. Общественно-политические настроения крестьянства Западной Сибири (1920-1921 гг.): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. М., 2002.-С. 18.

439. Воробьева Н.Ю. Изменение политических настроений крестьянства при переходе от военного коммунизма к новой экономической политике (1920-1921 гг.): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. М., 1990.- 13 с.

440. Данилин А.Б. Безработица в годы нэпа (на материалах г. Москвы): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. М., 1996. - 20 с.

441. Зубкова Е.Ю. Общественные настроения в послевоенной России 1945 — 1953 гг. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 2000. - 48 с.

442. Канищев В.В. Городские средние слои в период формирования основ советского общества. Октябрь 1917 1920 гг. (По материалам Центра России): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. докт. ист. наук. - М., 1998. -36 с.

443. Ковалев Д.В. Динамика социально-экономической и политической жизни подмосковной деревни в условиях нэпа (1921-1927): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. М., 1996. - 16 с.

444. Кузнецов И.А. Письма в «Крестьянскую газету» как источник изучения менталитета российского крестьянства 1920-х годов: Диссертация на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. М.: МГУ, 1996. - 257с.

445. Куренышев А.А. Крестьянские комитеты общественной взаимопомощи в системе социально-экономических и политических отношений НЭПа 1921-1927 гг. (На материалах Поволжья): Автореф. дис. на соиск. учен, степ. канд. ист. наук. М., 1996. - 20 с.

446. Курышев И.В. Социально-психологический облик крестьянства Западной Сибири в годы гражданской войны: По материалам периодической печати: Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Томск, 1998. -24 с.

447. Лабузов В.А. Деревня Южного Урала в период новой экономической политики (1921-1927 гг.): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Оренбург, 1995.- 19 с.

448. Лаврик Л.А. Политические настроения дальневосточного крестьянства в годы новой экономической политики (1922-1927 гг.): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. СПб., 1995. - 18 с.

449. Магомедов P.P. Идеи мировой революции во внутренней политике советского руководства и в общественном сознании россиян (1917-1925 гг.): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. докт. ист. наук. М., 2000. - 36 с.

450. Маркевич A.M. Солдатские письма в центральные Советы как источник для изучения общественных настроений в армии в 1917 г.: Диссертация на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. М., 2002. - 194 с.

451. Маркевич A.M. Солдатские письма в центральные советы как источник для изучения общественных настроений в армии в 1917 г.: Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. М., 2002. - 26 с.

452. Миловидов B.JI. Военно-организаторская деятельность партийной организации Костромской губернии в годы Гражданской войны (1918-1920 гг.): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. М., 1962. — 16 с.

453. Павлюченков С.А. Военный коммунизм в России. Социально-экономические противоречия и государственная политика: Диссертация в виде научного доклада на соиск. учен. степ. докт. ист. наук. М., 1998. - 39 с.

454. Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период первой мировой войны 1914 — март 1918: Автореф. дис. на соиск. учен. степ. докт. ист. наук. Екатеринбург, 2000. — 44 с.

455. Посадский А.В. Социально-политические интересы крестьянства и их проявление в 1914-1921 годах (На материалах Саратовского Поволжья): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Саратов, 1989. — 22 с.

456. Пылькин В.А. Крестьянство Центра России в конце 1917 — первой половине 1921 гг.: социально-политические процессы и общественно-политические настроения: Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук,- М., 2003.-26 с.

457. Семенов А.А. Политическая повседневность на Северном Кавказе в годы гражданской войны (1917-1920 гг.): Автореф. дис. на соиск. учен. степ, канд. ист. наук. М., 1999. - 17 с.

458. Скрынников А.В. Взаимоотношения города и деревни в 1921-1927 годах: (На материалах областей ЦЧО): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. М., 1993.- 17 с.

459. Телицын B.JI. Феномен крестьянского бунтарства (конец 1917 — начало 1921 гг.): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. докт. ист. наук. М., 2002. - 32 с.

460. Шаповалов А.И. Феномен советской политической культуры: основные этапы становления и развития ментальных признаков: Автореф. дис. на соиск. учен. степ. докт. ист. наук. М., 1997. - 41 с.

461. Яблочкина И.В. Антигосударственные вооруженные выступления и повстанческие движения в Советской России. (1921-1925 гг.): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. докт. ист. наук. М., 2000. - 38 с.

462. Литература на иностранных языках

463. A Resercher's Guide to Sources on Soviet Social History in the 1930-s / Ed. by Sh. Fitzpatrick and L. Viola. N.Y., 1990. - 296 p.

464. Alexopoulos G. Stalin's Outcasts: Aliens, Citizens and the Soviet State. 1926-1936. -Ithaca: Cornell University Press, 2003. 243 p.

465. Alexopoulos G. Voices Beyond the Urals: The Discovery of a Central State Archive // Cahiers du Monde Russe, 40/1-2, Janvier-juin 1999. P. 199-216.

466. Allport F.N. Toward a Science of Public Opinion // Public Opinion Quarterly. — 1937.-Vol. 1. № 1.-P. 7-23.

467. Allport G.W., Postmann L. An Analysis of Rumor // Public Opinion Quarterly. — 1947.-№ 10.-P. 501-517.

468. Ball A.M. Russia's last capitalists. The Nepmen, 1921-1929. Berxeley, Los Angeles, London, 1990.-226 p.

469. Brandenberger D., Dubovsky A. «The People Need a Tsar»: The Emergence of National Bolshevism as Stalinist Ideology, 1931-1941 // Europe-Asia Studies, July 1998. V. 50. P. 873-890.

470. Burke P. History and Social Theory. — Ithaca, New York: Cornell University Press, 1993.- 198 p.

471. Childs H. Public Opinion: Nature, Formation and Role. Princeton: Princeton University Press, 1965. — 216 p.

472. Сое S. Struggles for authority in the NEP village: The early rural correspondents movement, 1923-1927 // Europe Asia studies. Glasgow, 1996. - Vol. 48, № 7. -P. 1151-1171.

473. Davies S. Popular Opinion in Stalin's Russia. Terror, Propaganda and Dissent, 19341941. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. - 286 p.

474. Fairburn M. Social History. Problems, Strategies and Methods. New York: St. Martin's Press, 1999. - 325 p.

475. Fitzpatrick Sh. From Kest'ianskaya Gazeta's Files: Life Story of a Peasant Striver // Russian History / Histoire Russe, 24, Nos. 1-2. (Spring-Summer 1997). P. 215-237.

476. Fitzpatrick Sh. Readers' Letters to Krest'ianskaya Gazeta, 1938 // Russian History/ Histoire Russe, 24, Nos. 1-2. (Spring-Summer 1997). P. 149-170.

477. Fitzpatrick Sh. Signals From Below: Soviet Letters of Denunciation of the 1930s // The Journal of Modern History. 1996. - Vol. 68, № 4. - P. 831-866.

478. Fitzpatrick Sh. Supplicants and Citizens: Public Letter-Writing in Soviet Russia in the 1930s. // Slavic Review. Spring 1996. Vol. 55, № 1. - P. 78-105.

479. Fitzpatrick Sh. The Letter as a Work of Art: A Housing Claim in the Style of an Anketa // Russian History/ Histoire Russe, 24, Nos. 1-2 (Spring-Summer 1997).-P. 189-202.

480. Freeze G.L. From Supplication to Revolution. A Documentary Social History of Imperial Russia. New York, Oxford: Oxford University Press, 1988. — 325 p.

481. From Tsarism to the New Economic Policy. Continuty and Change in the Economy USSR / Ed. by R.W. Davies. London, Houndsmills: Macmillan, 1990. - 417 P

482. Gorsuch A. Youth in Revolutionary Russia: Enthusiasts, Bohemians, delinquents. -Bloomington, Indianapolis: Indiana University Press, 2000. 274 p.

483. Graziosi A. A New, Peculiar State. Explorations in Soviet History, 1917-1937. -Westport, Connecticut; London: Praeger. 2000. 272 p.

484. Johnson R. Family Life in Moscow during NEP // Russia in the Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture. Bloomingdale and Indianapolis: Indiana University Press, 1991. -P. 106-124

485. Holmes L. Epe Kremlin and the Schoolhouse. Reforming Education in Soviet Russia, 1917-1931. Bloomington: Indiana University Press, 1992. - 254 p.

486. Huskey E. Russian Lawyers and Soviet State: the Origins and Development of the Soviet Bar, 1917-1939. Princeton: Princeton University Press, 1986. - 273 p.

487. Martin T. The Affirmative Action Empire. Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca and London: Cornell University Press, 2001. 496 P

488. Maslow A. Motivation and Personality. N.Y.: Harper and Row, 1987. - 293 c.

489. Peterson W.A., Gist N.P. Rumor and Public Opinion // American Journal of Sociology. 1951.-№57.-P. 159-167.

490. Ragsdale H. The Constraints of Russian Culture // The National Interest. Fall 1993. - № 33. P.68-73.

491. Rimmel L. Svodli and Popular Opinion in Stalinist Leningrad // Cahiers du Monde Russe, 40/1-2, Janvier-juin 1999. P. 217-234.

492. Robin R. Popular Literature of the 1920s: Russian Peasants as Readers // Russia in the Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture. Bloomingdale and Indianapolis: Indiana University Press, 1991. - P. 253-267.

493. Rosenberg W. Introduction: NEP Russia as a "Transitional" Society // Russia in the Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture. Bloomingdale and Indianapolis: Indiana University Press, 1991. - P. 1-11.

494. Russia in the Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture / Ed. by Sheila Fitzpatrick, Alexander Rabinowitch, and Richard Stites. Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1991. - 344 p.

495. Siegelbaum L. "Dear Comrade, You Ask What We Need": Socialist Paternalism and Soviet Rural "Notables" in the Mid-1930s // Slavic Review, Spring 1998. P. 107-132.

496. Siegelbaum L., Sokolov A. Stalinism as a Way of Life. A Narrative in Documents. New Haven and London: Yale University Press, 2000.

497. Steinberg M. Voices of Revolution, 1917. New Haven and London: Yale University Press, 2001.-404 p.

498. Stites R. Revolutionary Dreams. Utopian Vision and Experimental Life in Russian Revolution. New York; Oxford: Oxford University Press, 1989. - 307 p.

499. Young G. Power and the Sacred in Revolutionary Russia: Religious Activists in the Village. University Park: The Penn State Press, 1997. - 307 p.

500. Справочные и информационные издания

501. Архивы России. Москва и Санкт-Петербург. Справочник-обозрение и библиографический указатель. Русское издание / Гл. ред. В.П. Козлов, П.Г. Кеннеди; Отв. Сост. JI.B. Репуло.- М.: Археографический центр, 1997.- 1072 с.

502. Денисов В.В. Октябрьская революция в историографических трудах (19871991) // Библиография. 1998. -№ 5. - С. 57-60.

503. Денисов В.В. Труды зарубежных исследователей Октября в оценках советских историографов (1987-1991) // Библиография. 1999. - № 5. - С. 66-68.

504. КПСС. Справочник. М.: Политиздат, 1978. - 399 с.

505. Кондакова И.А. Компас в море документов // Старая площадь. 1996. - № 3. -С. 169-172.

506. Кондакова И.А. Рассекречены и обнародованы // Библиография. 1996. - № 1. -С.75-93.

507. Народное образование, наука и культура в СССР: Стат. Сборник. М.:

508. Статистика, 1971. 403 с. Народонаселение: Энциклопедический словарь / Редкол.: Г.Г. Меликьян и др.

509. Библиография. 2000. - № 6. - С. 124-126. Социологический энциклопедический словарь / Под ред. Г.В. Осипова. - М.:

510. Изд. Группа ИНФРА М-НОРМА, 1998. 488 с. Труд в СССР: Стат. сборник. - М.: Финансы и статистика, 1988. - 302 с.