автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Октябрьская революция

Текст диссертации на тему "Октябрьская революция"

На правах рукописи

-БУДДА КОВ Н 11гоу"Р""Ч'1

Президиум ВАК России

(решет ^ от ^>■ Мг.,

Л

присуди ученую степень ДОКТОРА

КАК Рс* СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ ИЗМ КРЕНИТ/

у

Специальность 07.00.02 — Отечественная история

ДИССЕРТАЦИЯ

в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора исторических наук

Москва 1998

Диссертация выполнена самостоятельно.

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук, профессор Наумов В.П. доктор исторических наук, профессор Степанский А.Д. доктор исторических наук, профессор Ненароков А.П.

ситет.

^№51 — Московский педагогический универ-

ГОСУДАРСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА

3

Защита состоится "__" 1998 г. в Й.ОО на заседании

Диссертационного совета Д 053.01.09 в Московском педагогическом государственном университс : ~у: 117571, Москва, проспект Вернадского, д. 88, ауд. 817

С диссертацией в виде ознакомиться

в библиотеке МПГУ по адресу: Малая Пиро-

говская, д. 1.

Научный доклад разослг;/ ................ 3 г.

Ученый секретарь Диссе^ явного совета Киселева Л.С.

АКТУАЛЬНОСТЬ, ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ. Масштабные социальные потрясения навсегда впечатываются в память человечества таким образом, что в новых критических сщуациях они, независимо от временной отдаленности, всякий раз вновь оказываются актуальными. Сказанное в полной мере относится к Октябрьской революции. Критическая переоценка содержания последней, наиболее зримо осуществленная отечественной политической публицистикой последнего десятилетия, поневоле стимулировала академические исследования, которые до этого были структурированы и планомерно осуществлялись по собственным законам неспешного приращения фактического материала внутри сложившихся школ. .......

Октябрьская революция не исчерпывается ни термином "большевистский переворот" (хотя и он имел место), ни событиями октября 1017 г. (хотя им принадлежит, в ней решающая роль), ни ныне отвергнутым понятием "Великая Октябрьская социалистическая революция" (хотя и оно не лишено связи с определенными идеологическими реалиями) подобно тому, как Французская революция никак не втискивается в событийные рамки 1789 г., от которых она ведет свой формальный отсчет. Современная мировая историография предпочитает оперировать терминами "Октябрьская" или "Русская" революция в весьма (иногда слишком) широком смысле, что, разумеется, никак не размывает громадного исторического значения событий 1917 г. для России и всего мира. В данном случае под Октябрьской революцией имеется в виду качественно новый этап революционного процесса в России, подготовленный в годы Первой мировой войны, начавшийся с падения самодержавия и завершившийся стабилизацией новой (или обновленной) государственной и социальной системы на всех уровнях ее функционирования.

Социокультурный анализ революции предполагает преимущественное рассмотрение ее "снизу", т. е. принципиальное перенесение центра тяжести исследования на действия народных низов, соци-ально-архетипическую предопределенность их поведения, а также глубинные, исторически протяженные, "человеческие" последствия социального катаклизма. Строго говоря, ни одна из современных исторических школ не отвергает прямо роли народных низов в истории. Но в отличие от различных направлений так называемой политической истории, тяготеющей к низведению масс до положения статистов, руководимых "сильными мира сего", принципы социо-

культурного подхода предполагают признание за ними роли реального субъекта революционного процесса. Формально марксистская историография исходила из аналогичных посылок. Но, во-первых, в людских массах она отдавала предпочтение лишенным половозрастных характеристик классам; во-вторых, выделяла и иерархизировала их "прогрессивные", "колеблющиеся" и "реакционные" элементы; в-третьих, обезличивала и тех, и других и, наконец, оценивала их действия, исходя из доктринальных представлений о прогрессе, понимаемом как ступенчатое восхождение от одной (низшей) формации к другой (высшей). Сравнительно с таким подходом социокультурный анализ оценивает массы как реальные, а не воображаемые величины, чьи подвижные параметры включают в себя все многообразие не только классовых и сословных, но и половозрастных и психосоциальных их характеристик внутри определенных социумов. Ход и исход революции выводится не только из их силы, но и слабостей, не только из уровня "сознательности", но и из иррациональности действий по-новому организующихся масс. Такой подход намеренно деполитизирован и деидеологизирован и тем самым объективно противостоит как коммунистической апологетике революции, так и ее антикоммунистическому охаиванию.

Можно сказать, что предмет исследования более чем традицио-нен. Предлагаемый подход — обычное для современной мировой историографии исследование "революции снизу" — в отечественной историографии, однако, все еще не вполне привился. Вместе с тем, в отличие от западных исследований Октябрьской революции, предлагается анализ состояния и действий масс не только по поведенческим, но и психоментальным и аксеологическим характеристикам. Для исхода революции важно было не только то, как действовали массы, но и какими поведенческими архетипами при этом были ограничены. В отличие от существующих исследований, принципиальный упор делается на архаические (а не "передовые") элементы массового сознания.

Такой подход может показаться намеренно односторонним. Представляется, однако, что он не более односторонен, чем прежние многолетние поиски в движениях масс 1917 г. "социалистической сознательности". Во всяком случае в нынешних историографических условиях трудно усомниться в том, что он необходим.

ИСТОРИОГРАФИЯ ПРОБЛЕМЫ. Октябрьской революции было посвящено такое количество отечественных и зарубежных исследований (См.: 1, 293-333; 7, 149-163; 35, 179-205; 45, 499-514), что дать хотя бы приблизительную их характеристику в рамках данного доклада невозможно. В любом случае в ходе общего переосмысления проблематики Октябрьской революции резонно попытаться представить внутреннюю динамику ее саморазвития и определить степень влияния "внешних" толчков.

В недавнем прошлом принято было считать, что основные рубежи советской историографии Октябрьской революции, как и всей советской истории, более или менее соответствуют важнейшим этапам в жизни коммунистической государственности. Историографы выделяют 20-е годы (нэповский период), характеризуя их как время относительно свободного и творческого становления марксистской историографии (разумеется, не без издержек этого процесса); отмечают 30-е годы в качестве периода утверждения сталинского догматизма, закрепленного появлением "Краткого курса истории ВКП(б)" и продолжавшегося до середины 50-х годов; характеризуют этап до конца 60-х годов как "возвращение к ленинской концепции Великого Октября". "Брежневский" период 70-начала 80-х годов отождествляется с разгромом "нового направления" в изучении революции и "застоем" исторической мысли; по отношению к "горбачевскому" и современному периодам среди исследователей нет единомыслия (X, 294; 45, 497-507).

Формально эта схема выглядит убедительно. Следует также добавить, что "нэповский", "хрущевский" и нынешний периоды были отмечены настоящими взрывами публикаций источников.

Существует, правда, и более радикальный взгляд на "феномен советской историографии", сводящий его к цепной реакции фальси-фикаторства, обусловленного, с одной стороны, репрессированнос-тью научной мысли, с другой — репрессивностью того, во что она превратилась. По этой логике получается, что советскую историографию как своеобразный феномен характеризует сращивание с политикой и идеологией и превращение в органическую составную часть тоталитарной системы. Представляется, что феномен советской историографии уместнее рассматривать под углом зрения взлета и падения постреволюционного мифотворчества, которое неизбежно должно было иссякнуть по мере того, как общество удалялось от своих революционных истоков. При этом историографичес-

кий процесс определялся не только диктатом сверху, но и эмоциональным состоянием массы исследователей (1, 294; 45, 497-507). В целом советская историография была одним из вариантов "макроис-торического" подхода, характерного для всей позитивистской историографии XIX - середины XX в.

С другой стороны, вопреки распространенным представлениям, "марксистская" и "буржуазная" историческая мысль всегда были своего рода сообщающимися сосудами (1, 304-306; 7, 149-163 ; 35, 199-202). Причем это было обусловлено не только взаимоподпиты-вающей "борьбой непримиримых идеологий", а чем-то большим. В 1966 г. в порядке инвентаризации всего написанного за полвека об Октябре известный американский исследователь Дж.Биллингтон пришел к несколько неожиданному для тех лет выводу: имеет смысл обращаться к типологии существующих воззрений на русскую революцию (как коммунистических, так и антикоммунистических), признавая, что все подходы имеют своим базовым основанием скорее эмоции (от патетических до иронических, от традиционалист-ски-ностальгических до умозрительно-футуристических), нежели подверстанные под них идеи и теории1. Такое же положение сохранялось по меньшей мере еще два десятилетия — не удивительно, что, когда с крахом коммунизма страсти схлынули сами собой, сразу же возникло подобие методологического вакуума.

Западная историография пережила его не столь болезненно, ибо начиная с 70-х годов она уже перенесла центр тяжести с политической на социальную историю русской революции, практически вытеснив к настоящему времени примитивный антикоммунизм и скрытую русофобию (1, 30-306; 31, 11-15). Отечественная историография, напротив, за короткое время ухитрилась переболеть всеми мыслимыми формами "детской болезни правизны в антикоммунизме", который был назван кризисом исторической науки. Именно в этих условиях в нашей историографии стала возможной известная "игра в альтернативы" Октябрю, когда ставшему негативным образу большевизма стали умозрительно противопоставляться в качестве положительного образца его политические противники. Политический итог этого занятия известен — апологетика антиреволюционности, упершаяся в умиление перед образом Николая II.

Наиболее заметно методологическая неразбериха проявила се-

1 Billington J.H. Six Views of the Russian Revolution // World Politics. 1966. Vol. 18. N. 3.

бя, с другой стороны, в попытках перескочить от "формационного" подхода к истории России к "цивилизациопному"1. Радикальная смена ориентиров в принципе не могла быть исследовательски плодотворной в силу целого ряда причин. Во-первых, она не была подкреплена соответствующей источниковой базой и соответственно легитимизировала простую смену знаков плюс на знаки минус в прежней эмоционально-политизированной оценке революции. Во-вторых, она исходила из представления о вполне сложившейся "российской цивилизации", т. е. по существу игнорировала культуроген-ную роль революции. В-третьих, в силу отмеченных недостатков и при сохранении инерции старых позитивистских подходов она не принимала во внимание проблему устойчивости или пластичности человеческого архетипа, наиболее зримо обнаруживающегося именно в условиях революционных потрясений. Наконец, делая упор на "макроисторию", так называемый цивилизационный подход просто оставлял за скобками "революцию низов". Более того, как и представители формационного подхода, его сторонники ухитряются описывать события "без людей".

После целой полосы международных дискуссий по проблемам Октябрьской революции, принимавших все более деловой и конкретно-исследовательский характер2, исследователи как будто молчаливо согласились с предложениями рассматривать события 1917 г. как комплекс социальных взрывов, порожденных Первой мировой войной3. Характерно, что отдельные отечественные исследователи фактически подходят к такой же интерпретации революции, хотя исходят из старой идеи выделения "пролетарски-большевистской"

1 См.: Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. Брянск, 1996.

2 См.: Россия, 1917 год: выбор исторического пути. ("Круглый стол" историков Октября, 22 - 23 октября 1988 г.) М., 1989; Октябрь 1917: величайшее событие века или социальная катастрофа? М., 1991; Революция и реформа: их влияние на историю общества // Новая и новейшая история. 1991, №2; Октябрьская революция. Народ: ее творец или заложник? М., 1992; Анатомия революции. 1917 год в России: Массы, партии, власть. СПб., 1994.

3 См.: Вада X. Российские революции 1917 г. как комплекс революций в эпоху мировых войн // Россия в XX веке. Историки мира спорят. М., 1994; Воло-буев П.В., Булдаков В.П. Октябрьская революция: новые подходы к изучению // Вопросы истории. 1996. №5-6.

и "народно-демократической" (крестьянской) революции^. Понятно, что в такой историографической ситуации все прежние попытки конструирования "объективных" предпосылок революции повисают в воздухе (авторы, продолжающие заниматься этим на региональном уровне, смогли лишь скопировать выводы известной работы В.И. Бовыкина2). В настоящее время основная масса авторов еще не решилась четко поставить во главу угла своих исследовательских усилий проблематику конфликта модернизаторсгва власти и элит с традиционализмом, исход которого зависел от устойчивости хозяйственных и поведенческих кодов, а также привычных представлений народных низов о власти. Точно так же исследовательская мысль чаще либо сторонится "темных" сторон революции, либо сводит проблему революционного насилия к террористической деятельности большевиков, не учитывая, что она могла возобладать только в совершенно определенном социокультурном пространстве при условии изоморфности устремлений революционных лидеров и масс.

80-летие Октябрьской революции, как и следовало ожидать, оказалось отмечено новыми публикациями как в России3, так и за рубежом4, некоторые из которых свидетельствуют о несомненных

1 См.: Ильин Ю.А. Советская власть и крестьянство: К вопросу о механизме разрешения аграрных противоречий периода 1917-1920 годов // История Советской России: Новые идеи, суждения. Ч. 1. Тюмень, 1993.

2 Ср.: Бовыкин В.И. Россия накануне великих свершений: К изучению социально-экономических предпосылок Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1988; Заболотяый Е.Б., Камынин В.Д, Тертышный А.Т. Урал накануне великих потрясений (историографический очерк). Тюмень, 1997.

3 См.: Кабанов В.В. Кооперация, революция, социализм. М., 1996; Его же. Крестьянская община и кооперация России XX века. М., 1997; Федюк В.П. Белые: Антибольшевистское движение на Юге России. 1917-1918. М., 1996; Революция и человек: социально-психологаческий аспект. М., 1996; Революция и человек: Быт, нравы, поведение, мораль. М., 1997; Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1997; Леонов C.B. Рождение советской империи: Государство и идеология, 1917-1922 гг. М., 1997; Протасов Л.Г. Всероссийское Учредительное собрание: История рождения и гибели. М., 1997; Овсянников A.A. Идейно-теоретическое наследие лидеров большевизма (источниковедческое исследование). М., 1997; Злоказов Г.И. Меныдевистско-эсе-ровскийВЦИК Советов в 1917 г. М., 1997.

4 Read С. From Tzar to Soviets: The Russian People and their Revolution, 19171921. L., 1996; Figes О. A People's Tragedy: The Russian Revolution, 1891-1924. L.,

подвижках научной мысли. Привлекает и ясно обозначившаяся тенденция к публикации источников!. Особый оптимизм вызывают совместные издания российских и западных авторов2. Но в целом, ситуация в российской историографии предстает сложной, подчас трудноуловимой. Отчетливо прослеживается разве что тенденция к возрождению марксистской и даже коммунистической ортодоксии3. И все же создается впечатление, что через 80 лет после ставшего историческим холостого выстрела "Авроры" наконец-то появился шанс понять, чем была Октябрьская революция в действительности и каково оказалось ее реальное воздействие на современный мир. Но это требует качественно иного осмысления проблемы революции. Пока что в этом направлении делаются достаточно неуверенные шаги.

1996; Краус Т. Советский Термидор: Духовные предпосылки сталинского поворота. (1917-1928). Будапешт, 1997; Hansort S.E- Time and Revolution: Marxism and the Design of Soviet Institutions. Chapell Hill, L., 1997

1 См.: Февральская революция, 1917. Сборник документов и материалов. М., 1996; Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению. М-, 1997; Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов (25-26 октября 1917 г.). Сборник документов и материалов. М., 1997.

2 См.: Рабочие и интеллигенция России в эпоху реформ и революций, 1861 - февраль 1917 г. СПб., 1997; Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1997; Critical Companian to the Russian Revolution, 19141921. Ed. by E.Acton, V.Chemiaev, W.Rosenderg. London, Sydney, Auckland. 1997; Die Russische Revolution 1917. Wegweiser oder Sackgasse? Berlin, 1997.

3 См.: Мамутов B.K. Социалистическая революция - свершившийся факт истории всего человечества // Идейное наследие Л.Д.