автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.03
диссертация на тему: Отвлеченная лексика в сербском литературном языке в начальный период его формирования

Полный текст автореферата диссертации по теме "Отвлеченная лексика в сербском литературном языке в начальный период его формирования"

На правей рукописи

ТЯПКО Галина Георгиевна

ОТВЛЕЧЕННАЯ ЛЕКСИКА В СЕРБСКОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ЯЗЫКЕ В НАЧАЛЬНЫЙ ПЕРИОД ЕГО ФОРМИРОВАНИЯ

Специальность 10.02.03 —славянские языки

Автореферат

диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва 2006

Работа выполнена на кафедре славянской филологии филологического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова

доктор филологических наук, профессор Г.П. Нещименко

доктор филологических наук, профессор Г.А. Лилич

доктор филологических наук, профессор Л.Б. Карпенко

Ведущая организация -

Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН

Защита состоится _ а^уА^^Л' 2006 г. в ^ часов

на заседании диссертационного совета Д 501.001.19 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: 119992, Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-ый корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова

Официальные оппоненты:

Автореферат разослан

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Настоящее исследование посвящено одной из фундаментальных и ключевых проблем сербской исторической лексикологии — образованию и функционированию отвлеченной лексики в новом литературном языке на народно-речевой основе, вошедшем в употребление на сербских территориях в результате реформы Вука Караджича (1787-1864).

Актуальность исследования определяется ведущей ролью отвлеченной лексики в интеллектуализации языка, в совершенствовании и пополнении его ресурсов, динамизации номинативных процессов. Многоаспектная проблематика отвлеченной лексики характеризуется устойчивым интересом исследователей разных поколений, школ и направлений. Независимо от инноваций в научных парадигмах, она «не выходит из моды» и используется в качестве объекта изучения в отдельных и междисциплинарных исследованиях лексикологов, дериватологов, синтаксистов, семантологов, компаративистов, прагматиков, когнитологов, философов языка и специалистов по знаковой теории языка. Большой вклад в исследование данной лексической подсистемы внесли русисты и слависты, отечественные и зарубежные (В.В. Виноградов, Н.М. Шанский 1959, Е.М. Иссерлин 1961, В.В. Веселитский 1964, Ю.С. Сорокин 1965, Ю.А. Бельчиков 1966, В.В. Веселитский 1972, E.H. Прокопович 1974, В.Н. Хохлачева 1974, Н.Т. Шелихова 1974; И.М. Мальцева 1975, А.И. Молотков 1975, З.М. Петрова 1975; Г.А. Золотова 1976, П. Гаузер 1978, В.В. Грещук 1979, В. Фёрстер 1982, К. Бузашиева 1989, М. Павлович 1992, Л.О. Чернейко 1997, Г. Елитге 2005 и др.).

Отвлеченная лексика была «открыта» как отдельный объект исследования прежде всего историками языка, специалистами по исторической лексикологии, словообразованию и новологии (также в аспекте истории языка). В значительной степени это связано с влиянием типологии нормы как исторической категории на состояние данной лексической подсистемы. Статус последней характеризует функциональный диапазон литературного языка, выполняющего высшие репрезентативные функции этноса — интеллектуальную, специальную, эмотивную, познавательную, информационную, духовную, социальную, эстетическую и некоторые другие. Накоплен весьма солидный материал о состоянии отвлеченной лексики в литературных языках, опирающихся на традицию и преемственность. Однако на сегодняшний день отсутствует комплексное монографическое исследование, посвященное отвлеченной лексике в литературном языке, сформированном на основе живой, диалектной речи. С этой точки зрения весьма ценным представляется сербский исторический материал, проливающий свет на взаимосвязь между типологическими особенностями иной нормы литературного языка и составом его «интеллектуальных единиц»: отвлеченная лексика представлена в раннекодифицированной штокавщине разнородным малочисленным лексическим разрядом, насчитывающим несколько десятков

слов. Отказ от формировавшейся веками культуры письменного языка, культ диалектной речи, удаленной от городских центров, вывели из употребления мощную и активную лексическую подсистему, не соответствовавшую образцам диалектной (штокавской) деривации. Но именно эта «коллизия», возникшая в результате разрыва с традицией, представляет интерес для исследователя. Начав отсчет почти «с нуля», диалектная штокавщина за короткий период вышла на качественно новый уровень. Маргинальная лексическая подсистема превратилась в мощную базу интеллектуальных единиц, источник современных терминосистем. В диссертации представлен альтернативный путь формирования данной — важнейшей — подсистемы литературного языка, разводящий ее с литературными языками классического типа, опирающимися на традицию и преемственность. Значительная часть работы посвящена изучению и обобщению опыта выдающихся деятелей сербской культуры по обогащению выразительных средств народного языка, совершенствованию и модернизации его словарного состава, сознательному фактору в формировании языка.

Будучи неотъемлемой частью истории штокавского стандарта, проблематика отвлеченной лексики в той или иной степени рассматривалась в работах многих югославских языковедов, историков литературного языка, в том числе и весьма авторитетных (Т. Маретич, П. Ивич, В. Мошин, Й. Кашич, М. Павлович, Г. Куна, С. Бабич, М. Милидрагович, в публицистическом жанре М. Селимович и др.). Их наблюдения, «рассыпанные» в разных источниках, в диссертации обобщены и дополняют разрабатываемую нами проблематику интересными и существенными деталями. Данная диссертация — первое комплексное исследование, специально посвященное сербской отвлеченной. лексике. Вместе с тем это первое исследование, посвященное формированию и развитию отвлеченной лексики в кодифицированной диалектной речи, выполненное на сербском материале.

Особой подвижностью отвлеченная лексика характеризуется в начальный период формирования литературного языка, когда усложняются задачи и расширяется функциональный спектр языка. Это определило хронологические рамки исследования, охватывающие период реформаторской деятельности Вука Караджича и его единомышленников, вплоть до официального признания народного языка и введения его в школьное обучение (1868).

При определении предмета исследования мы опирались на системный, подход к лексике, предполагающий возможность и необходимость изучения ее путем автономного описания взаимодействующих в ней «лексических микросистем» (термин Ю.С. Маслова 1997). Реферируемая диссертация посвящена исследованию весьма активной и динамично развивающейся лексической микросистемы, тесно связанной с функционированием литературного языка. В поле нашего зрения будут прежде всего отвлеченные имена существительные. Уточним, однако, что под названием «отвлеченные существительные» объединяются два больших лексических пласта: (а)

существительные со значением отвлеченного действия и (б) существительные со значением отвлеченного признака. В современной лингвистической литературе совершенно справедливо отдается предпочтение расчлененной интерпретации отвлеченных существительных — в соответствии с их семантико-словообразовательной характеристикой: девербативы со значением отвлеченного действия и деадъективы со значением отвлеченного признака. Эта дифференциация, принимающая во внимание лексико-грамматическую характеристику производящего слова, является в диссертации основой для определения состава исследуемых единиц.

Объект нашего исследования ограничен существительными со значением отвлеченного признака отыменного производства. Ядром этой лексической подсистемы являются деадъективные производные, имена качества (nomina abstracta attributivitatis), к которым в дальнейшем и будет использоваться термин «отвлеченные существительные». Исследование существительных, обозначающих качество, признак, свойство в отвлечении от субъекта или объекта (носителя признака), одного из характерных лексико-грамматических разрядов словарного состава языка, представляется достаточным для характеристики всего массива отвлеченной лексики (тем более, если исходить из неделимости семантического пространства в пределах данной лексической микросистемы).

Имена существительные со значением отвлеченного качества или имена качества выделяются нами на основе общего семантического признака (интегральной семы). Основное ядро этой лексической микросистемы составляют структурно отмеченные слова, имеющие деривационные морфемы — суффиксы (-ост, -ина, -лук, -orna, -oha и др.), являющиеся формальными показателями общего значения отвлеченного качества (напр., серб, отменост 'изысканность', вредност 'ценность', креативност, милина 'очарование, симпатия', простаклук 'грубость, пошлость, неотесанность', лепота 'красота', jacHoha 'ясность', елитизам 'элитарность', сиромаштво 'бедность', jynammeo 'героизм' и т.д.). Эти лексемы можно назвать «характеризованными отвлеченными существительными» (A.B. Бондарко, 1973) и отнести их к одному из типов «морфемных семантических групп» (P.M. Цейтлин, 1978). Слова, относящиеся к данному лексико-грамматическому разряду, имеют общий грамматический признак: выступая с отвлеченным значением, они не образуют форм множественного числа.

Выбор в качестве объекта исследования сербских имен качества представляет интерес не только в аспекте истории языка. Одно из отличий современного сербского литературного языка (СЛЯ) заключается в активности и интенсивном пополнении слов данного разряда — неотъемлемой части современного «интеллектуального словаря». Исследуемые существительные представляют в СЛЯ обширные лексические пласты. Их образование осуществляется регулярно. Они активно пополняются новообразованиями, представляя собой открытые лексические ряды.

Исходными единицами описания в диссертации являются словообразовательные типы (СТ) имен качества, в рамках которых исследуются структурно-семантические особенности данных существительных — производящие основы и суффиксы «отвлеченности». При этом мы исходим из того, что семантические особенности производящих основ влияют на словообразование имен качества даже больше, чем суффикс, особенно на ранней стадии формирования сербского литературного языка, когда суффиксальные форманты еще слабо специализированы, синкретичны, и основным носителем значения качества является производящая основа. Именно поэтому большое внимание в работе уделено также лексико-грамматическим особенностям сербских качественных прилагательных, составляющих деривационную базу исследуемых нами отвлеченных существительных.

Цель исследования состоит в выявлении общих и специфических черт в образовании и функционировании одной из важнейших подсистем словарного состава сербского литературного языка в начальный период его формирования в ракурсе реформы В. Караджича. Поставленная цель потребовала решения следующих задач, определивших содержание и композицию работы:

1. обоснование причин реформирования СЛЯ; характеристика литературно-языковой ситуации у сербов до реформы В. Караджича;

2. описание системы абстрактных имен со значением свойства в двух изданиях «Сербского словаря» (1818, 1852) Караджича, явившихся «стартовой площадкой» в процессе формирования словарного состава СЛЯ;

3. выявление тех изменений в разряде отвлеченной лексики, которые происходили в течение 30 лет, разделяющих первое и второе издания «Сербского словаря»;

4. обоснование принципов и основных понятий словообразовательного анализа применительно к сербскому историческому материалу («словообразовательный тип» (СТ), «словообразовательная категория» (СК), «центр и периферия» (СК);

5. рассмотрение «центра и периферии» в СК отвлеченного признака (на примере существительных с суффиксом -ин(а) и -ост); обоснование причин активизации СТ с суф. -ост в современном СЛЯ.

6. выявление влияния грамматикализации семантической «категории качества» (условный термин, используемый применительно к функционально значимой семантической общности нескольких частей речи, прямо или косвенно выражающих признак) на активизацию словообразования сербских абстрактных имен со значением свойства;

7. изучение роли сознательного фактора в реформировании СЛЯ;

8. обследование переводных текстов с целью выявления средств, компенсирующих отсутствие в сербском языке абстрактных дериватов.

Научно-методологическая основа исследования. Системный подход к изучению лексики предполагает возможность и необходимость разделения

словарного состава языка на различные классы, разряды и группы слов по семантическому, предметно-семантическому или структурному признаку и установление между ними определенных связей и иерархических отношений. Большое признание получил метод исследования слов по группам, выделенным на основе известной семантической общности («семантические поля», «семантические блоки», «семантические ряды», «лексико-семантические группы», или ЛСГ). Определяя объект исследования, мы также опираемся на указанный метод.

Поставленная цель и задачи потребовали комбинации метода лингвистического описания с различными способами систематизации и объяснения исторического материала.

На основе достижений современной лингвистической теории в области словообразования (Р. Бошкович, М. Докулил, Г.П. Нещименко, А.К. Смольская, И.С. Улуханов, С. Бабич, Б. Николич, Б. Чорич, М. Сгакич и др.) дается описание и оценка штокавской системы деривации — анализ и синтез исследуемых лексических единиц, максимально полный учет их состава, идентификация лексем, их сегментация (установление разновидностей их словообразовательной структуры, принадлежности к определенному СТ), характеристика внутренней организации СК отвлеченного качественного признака, ее синхронная динамика. При выявлении контактности стыковочного сегмента словообразовательных формантов используется дистрибутивный метод.

Характеризуя состояние словообразовательной категории отвлеченного признака в народном языке — этому посвящена первая часть диссертации — мы руководствуемся принципом экономии, отсекая по ходу исследования второстепенные данные, не добавляющее новой информации. Так, раскрывая внутреннюю организацию штокавской СК отвлеченного признака, мы максимально редуцируем описание дублетных СТ, составляющих периферию данной СК: на примере одного, характерного для периферии, словообразовательного типа мы показываем «поведение» всех остальных СТ. Это позволило сфокусировать внимание на двух главных объектах — монопольном центровом СТ и типичном репрезентанте словообразовательной периферии, и таким образом рассмотреть крупным планом особенности главных Акторов оппозиции («центр — периферия») данной СК в штокавской диасистеме.

При описании семантики композитных лексем со значением отвлеченного признака, широко употребительных в произведениях Досифея Обрадовича, применяются элементы компонентного анализа, а также метод моделирования, позволяющий выявить в СЛЯ факты семантической преемственности заимствованной инославянской (русской, церковно-славянской) лексики.

Сербский литературный язык раннего периода удобнее всего наблюдать «в работе» в первых сербских переводах религиозной, философской и научной литературы. Взаимообусловленность словообразования и синтаксиса, ролевых

функций синтаксем, в качестве которых выступают отвлеченные существительные, и их сербских эквивалентов — придаточных предложений разных типов, выявляются в диссертации методами подстановки и трансформации. Синтаксемный анализ русского исторического материала осуществлен в работе на основе концепции Г.А. Золотовой, представленной в «Синтаксическом словаре» (1988).

Материал исследования. Наше исследование базируется на материале широкого круга источников, отражающих состояние словарного состава сербского литературного языка в ранний период его формирования. В значительной степени материал исследования опирается на исторические и современные словари. Исходный, «рабочий» список отвлеченных деадъективных имен и их производящих основ составлен методом сплошной выборки из двух изданий «Сербского словаря» В. Караджича (1818 и 1852). Эти издания настолько отличаются по объему и приемам описания, что некоторые исследователи склонны видеть в них не разные издания одного словаря, а разные словари (С. Вукоманович 1975, П. Ивич 1975, Й. Кашич 1986), фиксирующие разные ступени кодификационного процесса. В корпусе первого издания мы имеем исходную базу для внутриязыкового сравнения разных синхронных срезов, поэтому информация об отвлеченных существительных из этого источника имеет для нас первостепенную значимость.

Помимо словарных изданий в диссертации привлекаются для анализа оригинальные и переводные произведения. Методом сплошной выборки был собран материал из перевода Нового Завета (1847) Вука Караджича, из перевода научного сочинения A.A. Майкова «История сербского народа», осуществленного Дж. Даничичем (1858, 1876), из основных произведений Д. Обрадовича. Использован также материал из переписки Караджича (18511852).

Материал дополняют также отдельные примеры из других источников (Й. Раич, J1. Мушицкий, М. Видакович, М. Ракич, Св. Маркович, «Сербская газета»-1817 и др.), полученные методом случайной выборки.

В диссертации учтены также языковые факты из старых и новых грамматик, научных статей и монографических исследований, способствующие наиболее полному освещению темы диссертации. Синхронно-диахронная динамика отвлеченной лексики иллюстрируется на материале современного художественного текста М. Капора «Последний рейс в Сараево» (Белград, 1995).

Новизна и теоретическая значимость работы.

1. По мнению автора, новизной отличается сама постановка проблемы". отвлеченная лексика впервые комплексно исследуется в неклассической — альтернативной — модели литературного языка. Это первое исследование, выполненное на сербском материале, анализирующее функционирование и развитие отвлеченной лексики в диалектной речи.

2. К новым и теоретически значимым результатам можно отнести предложенную в диссертации модель описания сербского материала, характеризующую динамику отвлеченной лексики в штокавской диасистеме в течение 40 лет, выявляющую специфику ЛЯС у сербов в эпоху Караджича и позволяющую теоретически осмыслить и оценить факты сербского языка.

3. «Язык — это орудие науки и одна из ее составных частей» (Гердер 1767). В диссертации по-новому рассматриваются актуальные вопросы становления научного стиля на основе кодифицированной народной речи (штокавщины): его формированию способствовала активизация переводческой деятельности, компилятивная литература научного и философско-религиозного содержания нового времени.

4. До сих пор в научной литературе подчеркивалась ограниченность в народном языке только отвлеченных существительных, но при этом в тени оставался тот факт, что в диалектной штокавщине были малоупотребительны и имена прилагательные, от которых эти существительные могли быть образованы. В диссертации по-новому освещаются семантические особенности мотивирующих основ и их роль в активизации деривации сербских отвлеченных деадъективных имен и обновлении архаичной базы исследуемой лексической микросистемы.

5. В диссертации впервые вводится в научный оборот материал, характеризующий нововведения Вука Караджича в словарное описание имен прилагательных, принятых сербской и хорватской лексикографией за образец.

6. Самостоятельную значимость имеет раздел диссертации, посвященный выявлению синтаксических средств, компенсирующих отсутствие в сербском языке абстрактных дериватов. В этой части работы исследование выходит за рамки собственно словообразовательной проблематики, вскрывая национальную специфику выразительных средств на синтаксическом уровне.

Апробация работы. Результаты и выводы проведенного исследования нашли отражение в докладах автора на межвузовских и международных конференциях в период с 1987 по 2003 год: симпозиум, посвященный двухсотлетию со дня рождения Вука Караджича (ЛГУ и АН СССР -Ленинградское отделение, 1987); международная конференция «Досите] ОбрадовнЬ — човек и дело ме^у народима» (Белград 1989); конференция в Институте Востоковедения АН СССР «Исторический контекст Библии: Библия в странах Центральной и Северной Европы» (Москва 1991); республиканская конференция «Лшгводидактика слов'янських мов як феномен культури (до 400-риччя в1д дня народження Яна Амоса Коменського)» (Киев, 1992); международная конференция «Историко-культурные и социолингвистические аспекты изучения славянских литературных языков эпохи национального возрождения (конец XVIII - вторая половина XIX в.)» (Москва, Институт славяноведения и балканистики РАН, 1993); международная конференция «Терминоведение в преподавании языка для специальных целей» (Москва 1994), международная конференция «Язык и культура» (Ин-т международных

отношений Киевского национального университета им. Т. Шевченко, Ин-т языкознания им. A.A. Потебни HAH Украины, Киев 1994, 1999); международная конференция «Словарь и культура. К столетию с начала публикации «Словаря болгарского языка» Н. Герова» (Институт славяноведения и балканистики РАН, 1995); международная конференция в МГУ «Изучение и преподавание сербохорватского языка и югославских литератур в инославянской среде» (Москва 1996); международная конференция «Научни састанак слависта у Вукове дане» (Белград 1997); международная конференция «Роль библейских переводов в развитии литературных языков и культуры славян» (Институт славяноведения и балканистики РАН, 1999); совещание-семинар преподавателей славянских языков в МГУ (1999); международная конференция «Procesy innowacyjne w jijzykach slowiaftskich» (Warszawa 2000); международное научно-методическое совещание-семинар преподавателей славянских языков в Калининградском гос. ун-те (Светлогорск 2000); международная ежегодная конференция «Славистические чтения памяти профессора П. А. Дмитриева и профессора Г. И. Сафронова» (Филологический ф-т СПбГУ 1999, 2002); международная конференция, посвященная Дню славянской письменности (Одесса 2002, 2003); международная конференция в МГУ «Исследование славянских языков и литератур в высшей школе: достижения и перспективы» (Москва 2003).

Основные положения исследования отражены в монографии (23 пл.), а также статьях, тезисах и рецензиях диссертанта. Проведенный анализ обширного фактического и теоретического материала, осуществленный на основе современной лингвистической теории позволяет вынести на защиту следующие положения:

1. Функциональная «неразработанность» отвлеченной лексики — характерная черта диалектной речи, отличающейся стилевой одномерностью;

2. Устранение дефицита в сфере отвлеченной лексики в начальный период кодификации штокавской диалектной речи осуществлялось взаимодействием разных систем языка — лексической, словообразовательной, грамматической.'

3. В закреплении приемов устранения дефицита в сфере отвлеченной лексики средствами народного языка большую роль сыграл сознательный фактор, литературная и переводческая деятельность выдающихся деятелей сербской культуры, создававших «образцовые» тексты разных жанров на народном языке.

4. Формирование и развитие сербской отвлеченной лексики как лексической микросистемы стимулировалось активизацией архаичной штокавской «категории качества», регулирующей состояние языковой нормы;

5. Состояние «категории качественности» отражает состояние и характер языковой нормы;

6. Присущая диалектной системе функциональная неразработанность суффиксальных формантов, узкий круг производящих основ (качественных прилагательных) порождали функциональную дублетность СТ-ов внутри CK

признака, сведению на нет их репродуктивных возможностей, препятствовали, развитию абстрактных дериватов с транспозиционным значением отвлеченного признака.

7. В сербском языке исследуемого периода процессы активизации полных форм качественных прилагательных и наращивания состава образованных от них отвлеченных существительных были взаимосвязаны и синхронны.

8. Большое влияние на модернизацию и интеллектуализацию народного языка оказало творчество Досифея Обрадовича — предтечи Вука Караджича. В отвлеченной лексике это проявилось прежде всего на семантическом уровне — в обогащении семантической структуры сербского слова, в расширении его сочетаемости и употребительности.

9. Следует пересмотреть взгляд на многие заимствования Д. Обрадовича из русского языка как семантические, функционально избыточные дублеты: многие из них являлись актуализаторами новых значений, которыми сербские слова из народного языка не обладали.

10. Переводы на «простой» язык религиозно-философской и научной литературы известными деятелями сербской культуры совершенствовали словарный состав нового литературного языка, способствовали его функционально-стилистической дифференциации, стимулировали развитие терминологии, развивали и совершенствовали грамматическую систему. Прием трансформации, позднее утративший актуальность, использовавшийся при переводе отсутствующих отвлеченных дериватов, вскрывает синтаксические свойства абстрактных имен со значением свойства. Его использование позволяло переводчику не выходить за пределы сербской лексики. Этот прием способствовал совершенствованию архаичной подчинительной связи, унаследованной от диалектного языка.

11. Использование типа придаточных предложений в качестве эквивалентов инославянских отвлеченных существительных в сербских переводах не было произвольным и передавалось сербским переводчиком с учетом синтаксической позиции отвлеченного имени в тексте оригинала.

12. Сербский перевод русских абстрактных дериватов выявляет синтаксические свойства абстрактного имени.

13. Плюрализация абстрактных имен является активным средством номинации и динамизации словарного состава нового СЛЯ.

Струю-ура и композиция работы. Реферируемая диссертация (460 стр. + 21 стр.) состоит из введения, двух частей и заключения. Обе части логически взаимосвязаны, дополняют друг друга и характеризуют предмет исследования с разных сторон. Каждая из частей имеет свое внутреннее деление на главы, введение и резюме.

В первой части диссертации (4 главы) образование и функционирование отвлеченных деадъективных имен рассматривается в ракурсе реформы Караджича. Система абстрактных имен сопоставляется и анализируется в двух изданиях его словаря, который явился «стартовой площадкой» в процессе

формирования словарного состава нового сербского литературного языка. В первой части прослеживаются и выявляются те изменения, которые происходили в разряде отвлеченной лексики в течение 40 лет, разделяющих первое и второе издания словаря В. Караджича.

Во второй части диссертации (3 главы) для анализа отвлеченной лексики привлекается осуществленный Караджичем сербский перевод Нового Завета, абстрактные имена анализируются в литературном творчестве Д. Обрадовича, предтечи В. Караджича. В заключительной главе, посвященной выявлению синтаксических средств, компенсирующих абстрактные дериваты, исследование выходит за рамки собственно словообразовательной проблематики и вскрывает специфику выразительных средств на синтаксическом уровне.

В Заключении подводятся основные итоги исследования. Далее следуют список источников и принятых сокращений, библиография избранной лингвистической и справочной литературы, оказавшей влияние на формирование концепции и методологии исследования. Отдельным списком представлены работы автора, посвященные проблематике диссертации.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Раздел «Вступительные замечания» вводит в комплексную проблематику исследования сербской отвлеченной лексики: обосновывается актуальность темы, характеризуется предмет исследования, определяются цели, задачи и источники исследования, обосновывается выбор терминов.

ЧАСТЬ I. ОТВЛЕЧЕННЫЕ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫЕ В «СЕРБСКОМ СЛОВАРЕ» ВУКА КАРАДЖИЧА

Первая часть диссертации посвящена характеристике деривационной базы отвлеченных существительных в штокавской диасистеме. Основной материал работы — языковые факты, относящиеся к стартовому периоду формирования и функционирования нового СЛЯ, эксцерпирован из «Сербского словаря» (1818) В. Караджича, что и определило название первой части. В вводном разделе к ней освещаются литературно-языковая ситуация (ЛЯС) у сербов накануне реформы Караджича и краткая история первого издания «Сербского словаря» (С1). Характеристика ЛЯС исследуемого периода весьма важна для понимания языковых вкусов и предпочтений, сложившихся в сербском обществе, и объясняет причины, способствовавшие победе реформы Караджича, выбору альтернативной модели литературного языка, нетипичной для большей части Европы

По образному сравнению П. Ивича (1986), «Сербский словарь» Караджича «разделил» историю сербского языка на две эпохи. Первая — продолжалась почти тысячу лет, если вести отсчет от начала миссии солунских братьев

Кирилла и Мефодия, вторая — началась после выхода «Сербского словаря» (1818), содержавшего основные инновации языка, вокруг которых сразу же развернулась борьба, не завершившаяся по сей день. Первая эпоха окончилась «вавилонским столпотворением» многих языков (метафора П. Ивича), слившихся в невообразимый конгломерат, тормозивший развитие культуры и препятствовавший консолидации сербского общества. Сложность ЛЯС накануне реформы усугублялась тем, что основу этой вавилонской башни составляли близкородственные языки — славянские, входившие в употребление в разные периоды многовековой истории сербской книжности, к которым позднее присоединились заимствования из языков господствующих культур. Предложенная В. Караджичем диалектная модель литературного языка оказалась быстрым и радикальным решением преодоления языкового смешения.

О сербской ЛЯС в преддверии реформы Вука Караджича писали многие югославские исследователи (П. Ивич, А. Младенович, И Кашич, М. Радованович, И. Грицкат, Г. Куна, а также некоторые наши соотечественники, работавшие за рубежом, в частности, Б. Унбегаун, В. Мошин). Факторы, определившие специфику литературно-языковой ситуации у сербов в течение XVIII и в первые годы и десятилетия XIX в., обусловившие многообразие типов и разновидностей бывшего в употреблении письменного языка, весьма основательно исследованы в трудах отечественных славистов Н.И. Толстого, В.П. Гудкова, П.А. Дмитриева и Г.И. Сафронова и др. Их взгляды и оценки учтены и обобщены в диссертации и являются исходной платформой для перехода к непосредственному описанию словообразования отвлеченной лексики в штокавском языке. При этом мы исходим из того, что статус данной лексической микросистемы тесно связан с типологией литературной нормы. Исследование словообразования отвлеченных существительных предполагает определение состава и особенностей всего корпуса производящих основ и формантов. В первую очередь нами рассматриваются типовые производящие основы — качественные прилагательные, эксцерпированные из первого (С1) и второго (С2) изданий «Сербского словаря» Вука Караджича.

Глава 1. Качественные прилагательные в «Сербском словаре» Вука Караджича.

Качественные прилагательные, составляющие в С1 реальные и потенциальные производящие основы отвлеченных существительных, исследуются нами в контексте комплексной проблематики «категории качества» (этот термин употребляется в научной литературе применительно к функционально значимой семантической общности нескольких частей речи, выражающих качественный признак, качественное прилагательное — имя качества — качественное наречие). Давно подмечено, что в славянских языках состояние этой категории прямо отражает характер литературной нормы. В отечественной науке, начиная с XIX в., многогранная проблематика категории качества рассматривалась в фундаментальных трудах и статьях многих ученых

(К.С. Аксаков, A.A. Потебня, A.M. Селищев, С.П. Обнорский, Е.С. Истрина, В.В. Виноградов, Л.П. Якубинский, Н. И. Толстой, Т.М. Николаева и др.). Теоретические вопросы, привлекавшие внимание классиков отечественной лингвистики, связаны с всесторонним изучением качественных прилагательных и касаются следующих аспектов: генезис разных грамматических классов прилагательных, назначение кратких и полных форм, полных прежде всего, прагматический и коммуникативный аспекты употребления качественных прилагательных, синтаксические свойства последних и др. В свете исследуемой нами проблемы весьма актуальны работы отечественных ученых, посвященные философскому осмыслению процесса постепенной «грамматикализации» качественного признака в истории русского языка, во многом согласующегося с фактами сербского языка, особенно стартового периода, зафиксированного в С1. Историки русского языка (К.С. Аксаков, A.A. Потебня) указывают на разновременность формирования двух грамматических классов прилагательных — качественных и относительных, склоняясь к тому, что генетически все прилагательные являются относительными. Лишь постепенно, с развитием отвлеченного мышления, признак обособляется как таковой и мыслится отдельно. Тогда образуются качественные прилагательные. «Образование лексико-синтаксической категории прилагательного принадлежит еще к общеславянскому языку, а возникновение специальной морфологической категории прилагательных происходит уже в отдельных славянских языках в связи с возникновением в общеславянском языке категории полных прилагательных и их судьбой в дальнейшем развитии каждого языка»1. Процессы, которые в классических литературных языках эволюционировали веками, в штокавской диасистеме оказались «спресованными» во времени и зафиксированы в разных изданиях «Сербского словаря» (1818, 1852), отражающих разные ступени кодификационного процесса, а также в «Сербской грамматике», опубликованной вместе с С1. Проводимое в данной главе сравнение словарных статей качественных прилагательных в С1, Гр и С2 обнаруживает динамику в развитии даже наиболее консервативной системы языка— грамматической.

Описывая материал из этих источников, мы старались учитывать два момента: интенсивную модернизацию штокавской грамматической системы, обусловленную обретением самого высокого социального статуса, с одной стороны, и совершенствование лексикографической практики, с другой. Материал, эксцерпированный из первого издания С1, является для нас исходной базой для выявления инноваций в развитии языка и лексикографии. Обследование материала С1 и Грамматики показывает, что активность сербских отвлеченных существительных определяли грамматические особенности производящих слов — прилагательных, сохраняющих глубоко

1 Якубинский Л.П. Из истории прилагательного // История древнерусского языка. —-М, 1953, —С. 212.

архаичные черты штокавской диасиетемы предкодификационного периода. В С1 качественные прилагательные семантически и грамматически еще очень слабо маркированы (в сущности, синкретичны): разные классы прилагательных — качественные, относительные и притяжательные — имеют в С1 только одну форму, преимущественно краткую (!). Лишь фиксация компаратива является в С1 грамматическим показателем качественности признака, лежащего в основе семантической структуры прилагательного. Этот признак «может меняться по шкале интенсивности, что определяет два основных семантических свойства прилагательного — способность иметь степени сравнения и способность сочетаться с интенсификаторами» (Вольф 1990). Однако формы компаратива отмечены в С1 непоследовательно, с большими пропусками. Так, в тематической группе «цветового признака» формы компаратива зафиксированы для цветов б и] ел {б] ели), жут {жуки), црн (цргьи), но отсутствуют для цветов зелен, сив, сребри, плав, плаветан, модар, /ьубичаст, црвен, И другие, безусловно качественные прилагательные представлены в С1 без сравнительной степени (бистар, драг и др.). Примечательно, что сами модели компаратива, фиксируемые в С1 (с суф. -ш-, а также супплетивные формы), являются сегодня архаичными, затрагивают ограниченный состав непроизводных основ, и в современных грамматиках даются в списке исключений. Самая продуктивная модель — с суф. -и)-, используемая в С ЛЯ для производных (многосложных) основ, в С1 еще не представлена. Таким образом, в С1 классы прилагательных в большинстве случаев определить не представляется возможным.

О нерасчлененном, синкретичном восприятии качественных и относительных прилагательных свидетельствует и материал «Грамматики», прилагаемой к С1. Сербские прилагательные Караджич делит на качественные, притяжательные и «образованные не от существительных», допуская уже в исходной классификации смешение разных критериев — семантических и формальных. Из дефиниций семантики каждой из подгрупп, а также из самих примеров следует, что он не разводит качественные и относительные прилагательные, рассматривая как один семантический класс примеры типа добар човек, зелен лист, шарена тица и гвозден котао 'железный котел', дрвена куЬа 'деревянный дом', сребрно пуце 'серебряная пуговица', кожна агьина 'кожаное пальто'. Независимо от характера признака — качественного {добар, зелен, брз) или относительного (гвозден) — Караджич дает прилагательные только в краткой форме. Следующий после семантической классификации раздел о «двойных окончаниях прилагательных» развивает эту мысль дальше. Из примеров ясно, что оппозиция кратких и полных форм распространяется им и на качественные, и на относительные прилагательные. Из характеристики склонения кратких и полных форм и критики Караджичем языковых терминов, принятых для их обозначения, видно, что он хорошо ощущает разновременность этих форм. Для него полные формы — более позднее явление, и словарь С1 фиксирует это, регистрируя для всех классов

прилагательных только одну, характерную для штокавщины (и для самого Караджича), краткую (!) форму. Материал показывает, что словарь С1 и грамматика сходятся в синкретичном, нерасчлененном восприятии не только разных классов прилагательных, но именных и членных форм одного класса — качественных прилагательных. Это проявляется в унификации их акцентного типа по образцу более архаичного, именного, используемого в грамматике при описании склонения полных форм м.р. и ср. р. Очевидно, что получив наращение, полные формы еще длительное время сохраняли просодическую тождественность с производящими основами — краткими прилагательными и лишь позднее стали отличаться от них и по этому показателю. Такие же акцентные совмещения в системе склонения полных форм, отмечаемые позднее и в других славянских и балканских диалектах (Н.И. Толстой и др.), говорят о том, что процесс выделения полных форм в самостоятельный тип деклинации был даже более длительным, чем это казалось до сих пор.

Новые условия функционирования, резко изменившие векторы дальнейшего развития диалектного словаря, способствовали обогащению, совершенствованию и модернизации всех сегментов нового литературного языка. Второе издание С2 отражает процесс активизации качественного признака, о чем свидетельствует ряд лексикографических инноваций: в разработке и введении Караджичем новой — современной — модели словарной статьи для качественных прилагательных, дающей комплексную характеристику лексической единицы, в кодификации форм сравнительной степени, отличавшихся в диалектах большим разнобоем (ср. диалектные формы компаратива для прилагательного висок — високщи, високши, височи, височщи, вииуи, вышли, лит. виши, по академическому словарю САНУ), в существенном увеличении (более чем в два раза) числа тех прилагательных, от которых уже в то время можно было образовать отвлеченные имена существительные, в фиксации форм качественных наречий, в прибавлении к корпусу С2 новых качественных прилагательных, более сложных по структуре и семантике, в фиксации новых СТ качественных прилагательных, в регистрации компаратива для новых лексем, в просодической характеристике родовых форм. В С2 впервые введена и опробована современная, самая продуктивная модель компаратива — с суф. -и/- (бистар—ь бистри/и, кисео—> киселщи прозаик празнщи, с]а]ан—> с]а}ни)и), используемая без ограничений для производных многосложных лексем. Фиксации компаратива затронули новые качественные прилагательные из списка «исключений» (грамматика С1): грдан—> гр%и, драг—> дражи, ласан—> лаиньи. В современном языке формы сравнительной степени можно образовать уже практически от любого качественного (или окачествленного) прилагательного, если этому не препятствует морфонологическая оболочка слова.

Введение в С2 полных форм, имен прилагательных — качественных, прежде всего — было весьма существенной лексикографической инновацией, отражавшей повышение статуса категории качества в новом литературном

языке, а тем самым, постепенное удаление последнего от архаичного синтаксиса диалектной речи. Нередко внесение полной формы, сопровождалось также фиксацией качественного наречия и имени качества.

До выхода второго издания «Сербского словаря» в лексикографическом наследии этих территорий прилагательные описывать так было не принято. Начиная с самых ранних изданий словарной формой служили только краткие формы. Первое издание «Сербского словаря» в описании прилагательных еще следует традиции. Впервые она нарушается, точнее, меняется коренным образом, во втором издании словаря С2.

Материал показывает очевидную взаимосвязь между употребительностью в языке имен качества и качественных прилагательных. Бедность нового литературного языка на народно-речевой основе отвлеченной лексикой оппоненты Караджича, а позднее исследователи его реформы объясняли типологическими особенностями диалектной речи, отражавшей «картину мира» сельского жителя. В центре внимания исследователей были прежде всего отвлеченные имена существительные, которых в народном языке, действительно, было очень мало. Но при этом незамеченным оставался тот факт, что в народной речи было очень мало и имен прилагательных, от которых эти существительные могли быть образованы, и качественных наречий, о чем, в частности, свидетельствуют приводимые в работе фольклорные записи самого В. Караджича.

«Невыраженность» категории качества не является имманентной характеристикой только штокавского диалекта. Наблюдения социолингвистов показывают, что она имеет место и в других языках, с длительной и развитой литературной традицией, и зависит от стиля речи, например, в английском языке (Б. Бернстайн 1975). Особенности использования прилагательных — выбор типа, строгость (точность) употребления, разнообразие лексических единиц и количество употреблений — являются ведущим показателем различия языка «упрощенного» (разговорного, бытового, просторечного) и «интеллектуального» (прежде всего письменной формы литературного языка). Для упрощенного языка употребление прилагательных и наречий очень ограничено и набор их перечислим. Корпус «Сербского словаря», являющегося слепком народного языка, только подтверждает эту закономерность, а тем самым, универсальный характер обусловленности статуса категории качества типологией нормы.

Глава 2. Принципы словообразовательного анализа имен качества в «Сербском словаре» Вука Караджича.

В исследовании словообразования отвлеченных существительных (имен качества) в штокавской диасистеме, как она представлена в «Сербском словаре» Вука Караджича, объединены две проблемы методологического характера — общие вопросы словообразования, рассматриваемые в том или ином объеме во всех работах по словообразованию описательного или теоретического характера, и вопросы исторического словообразования,

связанные прежде всего с идентификацией объекта исследования. Для работ, имеющих своей целью синхронное описание словообразования, объектом исследования и описания являются все структурно-однотипные слова, существующие в языке. В работе по историческому словообразованию этот объект ограничен. Мы можем оперировать только словами определенной структуры, извлеченными из памятников письменности, в нашем случае — из словаря Вука Караджича, первого, наиболее полного лексикографического памятника народного языка. При этом мы должны определить достоверность эксцерпированного материала, его структурную и семантическую однотипность (нередко ошибочная идентификация связана с восприятием исторического материала сквозь призму современных мотивационных связей).

В исследовании словообразования отвлеченных существительных материал, полученный методом сплошной выборки, проходит две ступени: анализ лексических единиц и их синтез. Каждая из ступеней имеет свое назначение и опирается на определенные принципы, весьма подробно описываемые в данной главе и иллюстрируемые большим количеством примеров. Анализ имеет целью максимально полный учет имен качества в С1 и С2. При идентификации лексических единиц отбираются только существительные, имеющие словообразовательную структуру и соотносящиеся с какой-л. адъективной основой (напр., жутина 'желтизна, желтый цвет' производное от жут 'желтый').

Важнейшим принципом деривационного анализа является выявление регулярности воспроизводства семантического отношения производного слова к производящему. Семантическое отношение производного слова к производящему у исследуемого лексического разряда выражается формулой: «признак производного слова, названный его производящей основой» (кудрявость 'свойство кудрявого'). Выводимость этого семантического отношения зависит от семантики производящей основы. Наиболее регулярно и последовательно это отношение воспроизводится в тех случаях, когда производящим словом является качественное прилагательное.

Отклонения в воспроизводимости семантического отношения производного слова к производящему свидетельствуют о принадлежности производного слова к другой словообразовательной категории, не являющейся объектом данного исследования, о чем можно судить из следующего примера. В С2 есть два существительных с суф. -ин(а), образованных от качественного прилагательного кисео (комп. кисели/и), внешне напоминающих имя качества: киселина с ударением на суффиксе, и киселина с кратким нисходящим ударением на первом слоге основы. Второе существительное было внесено Караджичем позднее в С2 с локальной пометой «в Хорватии». Несмотря на то, что оба этих существительных мотивационно связаны с качественным прилагательным кисео, их семантика не подтверждает ожидаемого характерного семантического отношения (кисео 'кислый' —> киселина

'кислость, свойство кислого')2, связывающего производную и производящую основы реальных имен качества: «признак производного слова, названный его производящей основой». В обоих примерах речь идет о названии вещества: киселииа 'кислота' и киселина 'кислое молоко' (в Хорв.). В результате характерное семантическое отношение производного слова к производящему не воспроизводится и не происходит транспозиции значения «признака», присущего производящей основе. Поскольку семантика существительных киселина (1) и киселина (2) складывается не из значения составляющих их частей, а выражает нечто большее, можно говорить о фразеологичности их семантики.

В большинстве случаев имена качества легко идентифицируются на основе структурного и семантического подобия производной и производящей основ. Под структурным подобием понимается воспроизведение в структуре отвлеченного имени соответствующей производящей основы. При этом возможны два варианта: производящая основа воспроизводится (а) без каких-либо морфонологических изменений (напр.,удас >]акота, лен > леност, тврд > mepdohäy, (б) с чередованиями (ср. тц) > тишина; тежак > тешкоЬа). Семантическое подобие производного и производящего слов предполагает тождество их основного лексического значения. При этом структурного подобия основ бывает недостаточно. Так, отсутствие семантического подобия лексических пар млад 'молодой' > младина 'новолуние', млад 'молодой' > младина 'мелкое место в море', кисео 'кислый' > киселина 'кислое молоко', кисео > киселина (2) 'кислота', знаменит > знаменитост 'достопримечательность', готов 'готовый, наличный' > готовина 'наличные деньги', жив 'живой' > живина 'мед. рак (онкологическое заболевание)' не позволяет отнести их к исследуемой нами категории качества, даже несмотря на их структурное подобие и наличие характерного форманта (суффикса -ост). Несмотря на то, что указанные производные суффиксальные дериваты и их производящие находятся в одной хронологической плоскости, что и рассматриваемые нами имена качества, они относятся к другим CK. Вместе с тем тождество основного лексического значения не предполагает полного совпадения семантики производного и производящего слов. Иногда состав значений производящего слова богаче и разнообразнее, чем семантика производного слова, «опирающегося» только на одно из них.

Так, прилагательное тврд имеет в С2 целый спектр значений: (1) hart 'твердый - о пище, крепкий - о вине или ракии'; (2) fest н.п. конац 'прочный - о нити', н.п. град 'неприступный - о замке'; (3) тврд од зиме, der die Kälte entragen kann 'замерший, букв, твердый от холода'; (4) (в Дубровнике) dicht

2 В современном СЛЯ такое семантическое отношение между словами кисео —► киселииа существует, о чем свидетельствует академическая словарь (САНУ). Видимо, оно развилось позднее. В современном СЛЯ это семантическое отношение воспроизводится и в другой паре — кисео —> киселост (САНУ), но существительного киселост в С1 и С2 также нет.

напр. jeno, jyxa 'густой суп, плотный по консистенции - о пище'; (5) knickerig 'скупой, скудный*.

В то же время существительное mepdoha имеет в С2 лишь одно значение — 'скупость, жадность, алчность' (der Greiz) и корреспондируется только с пятым значением производящего слова. Но этого семантического подобия достаточно, чтобы рассматривать существительное mepdoha в плоскости исследуемой CK.

Отклонение лексических единиц от типовых акцентных характеристик также способствует выявлению «ложных» имен качества, являющихся, фактически, репрезентантами других CK.

Грамматически категориальное значение отвлеченного признака выражается формами только ед. ч., поэтому имена качества с суф. -ин(а) относятся к существительным singularia tantum. Но границы эти подвижны: с утратой значения качественного признака и развитием конкретного значения те же самые лексемы употребляются в формах обоих чисел, что иллюстрируется примерами из сербского перевода Нового Завета (1847) Вука Караджича.

Далее излагаются принципы сегментации компонентов исследуемых лексических единиц: соотносимость с другими лексемами (неизолированность), динамичность (нестатичность), комплексность (учет лексической единицы в совокупности ее падежных форм и внутрисловных трансформаций).

Весьма важной для характеристики словообразования имен качества является вторая ступень словообразовательного анализа — синтез, назначение которого состоит в обобщении материала. В этой части работы определяются ключевые понятия синтеза словообразовательный тип (CT) и словообразовательная категория (CK), рассматриваются важнейшие вопросы сегментации имен качества в CT: прежде всего структурные параметры производящей основы, поскольку именно она подвержена морфонологическим изменениям при сцеплении со стабильным зачином суффиксального форманта; характеристика финального сегмента производящей основы, «аранжирующей» суффиксальный формант в структуре производного слова (термин Г.П. Нещименко); вьивление правил деривационной комбинаторики, определяющих сочетание производящих основ и суффиксов (префиксов); рассмотрение чередований — механизма деривационного сцепления.

Важнейшей частью обобщения (синтеза) является определение внутреннего баланса CK признака, зафиксированного в С1, и выяснение динамики ее дальнейшего развития. С этой целью в работе предпринято описание строевых компонентов данной CK — СТ-ов, скрепленных тождеством способа словообразования и идентичностью форманта. Из всего многообразия дублетных СТ-ов деадъективных существительных, зафиксированных в С1 (см. таблицу), в диссертации описаны два, отобранных по контрасту — с суф. -ин(а) и с суф. -ост, что представляется достаточным для характеристики диалектной CK признака.

Таблица

■1 ■ 1 ' 1 >1*г»- •■нй 1-Ост | 4Ма Ш -]Г | -ЛУК | -¡Я | -оба I -1ПТИИЯ | -ин,я | -отнн>я 1 -НЛО | -ни» ч

| | ] • 1 Л' *• 5 5 4 3 3 2 5 6 2

Есть несколько оснований для выбора существительных с суф. -ин(а) в качестве типового репрезентанта «центра» перешедшего в «периферию» в современном СЛЯ (Глава 3. Отвлеченные существительные с суф. -ИЩА). В современном СЛЯ он фактически закрыт для воспроизводства новых лексических единиц. Состав его производящих основ — непроизводных качественных прилагательных — исчерпан, а с прилагательными более сложной структуры суффикс -ин(а) не сочетается. По продуктивности он не сопоставим с СТ с суффиксом -ост, мощным монопольным источником отвлеченной лексики в современном СЛЯ, которому в диссертации посвящена четвертая, самая большая, глава первой части (Глава 4. Отвлеченные существительные с суф -ОСТ ). Вместе с тем в исследуемый период СТ с суф. -ин(а) был заметно активнее других синонимичных СТ-ов. В «Сербском словаре» его репрезентанты значительно превышают даже деадъективы с суф. -ост (!). О его ведущей роли говорит и тот факт, что, объясняя семантику разных разрядов отвлеченной и абстрактной лексики, в том числе и существительные с суф. -ост, Караджич ссылается, как правило, на словарные статьи существительных с суф. -ин(а). Они, по всей видимости, были для него наиболее живым, семантически прозрачным и характерным разрядом отвлеченной лексики в народной речи, а потому — весьма удобным средством для семантизации менее употребительных слов.

Однако уже первые издания «Сербского словаря» (1818, 1852) фиксируют заметные изменения деривационных потенциалов этих двух СТ-ов, вызванные усложнением и расширением функций народного языка, обнаруживают исчерпанность деривационной базы СТ с суф. -ин(а), начальный процесс поляризации СК признака, наличие условий для перехода лидерства к суффиксу -ост (на фоне многоликой «периферии»), признаки грядущего функционального расслоения языка. Исследование этих процессов построено на контрастном описании свойств данных СТ-ов, поменявшихся местами в СЛЯ, притом с колоссальным отрывом. Описание отдельно взятого СТ включает максимально полный учет всех его репрезентантов и их производящих основ в С1, анализ инноваций С2, затронувших словарные статьи, посвященные именам качества и их производящим. Материал 3 и 4 глав излагается по единой схеме: описывается максимально полный состав лексических единиц, репрезентантов отдельно взятого СТ, эксцерпированных из С1; на основании сравнительного анализа словарных статей проверяется наличие характерного типового семантического отношения производящего и производного слов, что позволяет идентифицировать имена качества и соответствующие им производящие и мотивирующие основы, и отсеять

формально сходные лексемы, обнаруживающие иной тип мотивационных связей; описывается состав производящих основ отдельно взятого CT и устанавливаются присущие ему контактные сегменты («контактная зона»); производящие основы каждого CT сегментируются по структурному признаку — «стыкам» производящих основ и «зачинам» суффиксального форманта; устанавливаются основные ЛСГ репрезентантов конкретного CT и их производящих, эксцерпированных из С2, выявляются инновации на основе сопоставления с корпусом С1; в заключительной части каждой из глав словарный материал дополняется примерами употребления отвлеченных существительных с суф. -ин(а) и суф. -ост в произведениях сербских авторов исследуемого периода, а также в современном языке.

Существительные с суф. -ин(а), зафиксированные в С1, отличаются большим разнообразием мотивационных связей и структурно неоднотипны. Материал словаря показывает, что суф. -ин(а) обслуживает разные словообразовательные категории. Это также неблагоприятный фактор в конкуренции с монофункциональным формантом «отвлеченности» -ост.

Из многообразия разных по строению существительных на -ин(а), зафиксированных в С1, ЛСГ со значением отвлеченного признака выделяется по нескольким критериям. Один из них просодический — краткое восходящее ударение на первом слоге суффикса -ии(а) (грчина, деблина, милина). Не трудно заметить, что значительная часть лексем на -ина с другим местом и качеством ударения обнаруживает иные мотивационные связи. После всех фильтраций определяется рабочий список имен качества с суф. -ин(а), зафиксированный в С1, а также состав производящих основ. Параллельное описание словарных статей производных и производящих, предпринятое в 3 и 4 главах, позволило выявить типовое семантическое отношение производящей и производной основ, что необходимо для идентификации имен качества: «выражение ими признака, названного производящей основой». Это семантическое отношение «зеркально» воспроизводят и немецкие эквиваленты. Ср.: weiß —> die Weiße {ßujen - б}елина), klar —> die Klarheit (бистар - бистрина), schnell —> die Schnelligkeit (брз - брзина), heiter —> die Heiterkeit (ведар - ведрина), gut —> die Güte (добар - добрина), gelb —> die Gelbe (жут - жуЬина) и т.д.

Примеров употребления имен качества с суф. -ина в естественной речи в С1 почти нет. Комментарии встречаются в единичных словарных статьях, притом на немецком языке. Напр., Жидина ,f. die Dünne (z.B. der Suppe, Milch 'жидкость, степень густоты (супа, молока)'. Семантика производного и производящего слов CT с суф. -ин(а) описана в С1 по простой схеме. В большинстве словарных статей отмечается только одно значение, общее для производного и производящего слов. При отсутствии сербского примера, немецкий аналог с характерным суффиксом «отвлеченности» (-е, -keit, -heit, -ung), помогает идентифицировать сербское имя качества. Этот показатель представляется важным, поскольку многие лексемы с суф. -ин(а) могут быть

ошибочно истолкованы с точки зрения современных мотивационных связей: в СЛЯ они развили новые «терминированные» значения, которые в С1 не зафиксированы. В диссертации анализируются примеры такого рода.

В большинстве своем эксцерпированные имена качества с суф. -ина и их производящие выражают «качественно-оценочные» признаки, выделяемые субъектом в сравнении с другими признаками. Они «являются системой координат, позволяющей субъекту ориентироваться в кругу основных отношений» (A.B. Исаченко 1965): параметрических (висок — низак, дубок — плитак), чувственного восприятия формы (гяадак, тврд, мек), чувственного восприятия свойств вещей (бистар 'прозрачный', благ 'пресный' (о воде, молоке), epyh 'горячий'), эмоционально-оценочных (бесан 'разъяренный', добар 'хороший, добрый'). Меньшая часть производящих слов выражает в С1 абсолютный признак — признак цвета: би]ел, плав, црвен, жут, црн, сив, зелен. В зависимости от лексического значения мотивирующего слова в С1 выделяется несколько ЛСГ существительных с суф -ин(а): цветовая

характеристика (абсолютный признак): б]елина, жутина, модрина, црнина', (качественно-оценочные значения) — признаки, определяющие предмет «на вкус»: горчина, 'горечь'; признаки, характеризующие объект «по консистенции»: густина 'густота, свойство густого', жидина 'свойство жидкого', жичина 'свойство жидкого'; признаки, выделяемые «на ощупь»: мекшина 'мягкость', мокрина 'влажность, свойство мокрого', топлина 'теплота, мягкое тепло', млачина 'теплота, теплость'; особенности поверхности: глачина 'гладкость', кривима 'свойство кривого', облина 'овальность', оштрина 'свойство острого', пличина 'свойство мелкого'; характеристика пространства: долина 'даль, простор', дубина 'глубина', низина 'низкость, низменность', ужина 'узость, ускость, тесность', чистина 'чистое поле'; характеристика погоды и природы: ведрина 'безоблачность', вру Нин а 'жара, зной', спарина 'духота', тишина 'тишина, покой, безветрие на реках'; степень видимости: тавнина 'темнота, сумрак, мрак', бистрина 'прозрачность'; признаки физической силы: ]едрина 'свойство крепкого и густого', ]ачина 'сила, крепость', чврстина 'сила, крепость'; количественные оценки: веЬина 'большинство, большая часть', малина 'небольшое количество, незначительность', мложина, млозина, множина 'масса, множество, большое количество'; черты характера человека, эмоциональное состояние, качество ума, способности: (а) положительные качества — ejeuimuna (вештина) 'ловкость, сноровка, мастерство', врлина 'доброта, способности', милина 'прелесть, очарование, миловидность, влюбленность, нежность', (х)итрина 'быстрота, сообразительность, смекалка, сметка', мудрина 'мудрость, премудрость'; (б) отрицательные качества — жестина 'резкость, вспыльчивость, горячность', /ьутина 'злость, озлобленность', опачина 'злость, ехидство, упрямство'; признак «новый — старый»: новина, старина.

Анализ показывает, что среди этих значений преобладают реляционные признаки, не связанные с выражением эмоционального состояния человека, его

физических и нравственных качеств, особенностей ума. Вместе с тем, именно эти значения, слабее всего «номинированные» в народной речи, оказались востребованными в художественной, философско-религиозной, научной и исторической литературе исследуемого периода. Постепенно их дефицит стал восполняться существительными с суф. -ост, при этом сам суффикс -ост, не осложненный другими значениями, стал специализироваться как суффикс «отвлеченности».

Отметим также, что имена качества с суф. -ин(а) воспроизводят признак «статичный», нединамичный. И в этом они также уступают именам качества с суф. -ост, получившим широкое применение в терминотворчестве благодаря более емкой и гибкой семантике, способности выражать статические и динамические признаки одновременно.

Еще одним неблагоприятным фактором в конкуренции с суф. -ост стал дистрибутивный фактор, осложняющий сцепление суф. -ин(а) со своими производящими основами. В большинстве случаев на стыке оно сопровождается многочисленными морфонологическими менами: выпадением предфинального неударного [а] производящей основы (бистар —> бистрина), усечением перед суф. -ин(а) последнего (второго) слога производящих основ на -ак, -ок, -ек (жидак жидина, висок висина, далек —> долина), чередованием согласных «на стыке» перед суффиксом -ина: [к—ч] опак —> опачина; [г—ж] дуг дужина;[г—з] млог-/мног- —> млозина / множина;[с— ш] висок вишииа; [т—ti] крут —>круЬина;§—ш] та] тишина (С1); [х—ш] тих —> тишина (С2);[о—л] връо -> врлина; «на стыке» возможны целые комплексы морфонологических мен (гладак глачина, жидак жичина, плитак —> пличина; горак горчина, висок —> вышина, дебео —> деб/ьина, дубок

дуб/ъина). Характерная для штокавщины «стертость» семантики компаратива способствовала вовлечению форм сравнительной степени в словопроизводство деаъективов с суф. -ина, что еще больше усилило дублетность изофункциональных формантов.

Далее анализируются инновации, касающиеся имен качества с суф. -ина, внесенные Караджичем в словарные статьи второго издания: добавление нескольких новых лексем с региональными пометами, указание места фиксации, усовершенствование словарных статей производящих слов, ввод более современного, комплексного описания качественных прилагательных. Сравнение С1 и С2 выявило еще одно обстоятельство, существенное для оценки продуктивности СТ с суф. -ин(а): отсутствие в С1 даже небольшого избытка свободных производящих основ, востребованных в С2. Кроме редких форм с отрицательным значением (типа нев]ешт) их в корпусе С1 фактически нет. Это означает, что состав производящих основ, формирующих имена качества с суф. -ин(а), был исчерпан в штокавском языке почти без остатка уже к моменту создания словаря. Поскольку корпус производящих слов данного СТ составляют в большинстве своем непроизводные качественные прилагательные

(односложные, иногда двусложные), притока новых производящих основ, кроме возможных в будущем авторских окказионализмов, быть не могло. Об этом свидетельствуют и приводимые в диссертации примеры из произведений современных авторов (М. Капора и др.), активно использующих отвлеченные существительные с суф. -ин(а), но не выходящих за пределы корпуса словаря Вука Караджича.

Отвлеченные существительные с суф. -ост, в отличие от разряда с суф. -ин(а), находятся на магистральных путях номинации в современном СЛЯ. В обратном словаре (1965-1967) И. Матешича список лексем на -ост насчитывает 4706 единиц. В сравнении с 32 лексемами в С1 их число, согласно словарю Матешича, увеличилось более чем в 130 раз (!), а в современном СЛЯ этот контраст еще более разительный. Лексический ряд с суф. -ост открыт для непрерывного пополнения и обновления языка.

Однако в штокавской диасистеме СТ с суф. -ост не всегда занимал ведущие позиции. Согласно С1 он скорее относится к «периферии», чем к «центру» СК признака (если таковым условно считать СТ с суф. -ин(а). О маргинальное™ лексических единиц на —ост свидетельствует их ничтожно малый количественный состав в корпусе 26-тысячного словаря — только 33 слова. На это указывают и особенности их семантизации в С1: отсутствие толкования в «своей» словарной статье, ссылка на семантику отвлеченных существительных другой структуры, часто с суф. -ин(а) (напр., итрост — «см. итрина», мудрост — «см. мудрина»), введение одной дефиниции для двух слов (округлост и округлина). В народном языке активизация существительных с суф. -ост соотносится с кодификацией штокавской диасистемы, изменением статуса народного языка, усложнением его функциональных задач.

Несмотря на малочисленность фиксаций, уже в С1 есть все основные признаки жизнеспособности и словообразовательной активности деадъективов на -ост. Важнейшим критерием их продуктивности является структура производящих основ. Анализ показывает, что ббльшую их часть составляют производные слова (60 %), остальная часть производящих приходится на простые (непроизводные) основы (мил, слаб, луд, лен и др. — 40 % основ), общие для существительных с суф. -ин(а), а также всех остальных СТ-ов «периферии». Выход за пределы непроизводных (простых) производящих основ открыл существительным с суф. -ост путь к росту и обновлению. Для остальных СТ такой возможности не было. Они были привязаны к одному (общему) резерву основ, состав которых перечислим.

В С1 есть и другие признаки потенциальной активности существительных с суф. -ост, в частности, фиксация производных слов, содержащих этот формант (особенно много производных имеет лексема милост — милостан, милостив, милостивая, милостива, милошта, немилост, немилостив) и некоторый «избыток» производящих основ, выявляемый при сравнении корпусов С1 и С2. Отвлеченные деадъективные имена, мотивирующие

качественные прилагательные, отражают «конверсивную транспозицию» признака (по И.С. Улуханову).

Сверка показывает, что состав существительных с суф. -ост в «Сербском словаре» (1818) не соответствует составу зафиксированных в нем потенциальных производящих основ, которых в корпусе первого издания в несколько раз больше. Такая же диспропорция сохраняется и во втором издании словаря: производящих основ зафиксировано в С2 во много раз больше, чем новых имен качества с суф. -ост. Сравнивая первые два издания словаря Вука Караджича (С1 и С2) и новейшие лексикографические источники, содержащие тысячи существтельных с суф. -ост, мы можем выявить не только динамику их собственного роста, но и включение новых потенциальных производящих основ в словопроизводство данных существительных. При этом мы наблюдаем интенсификацию этого процесса по мере развития и совершенствования нового СЛЯ. Так, уже в С1 зафиксированы потенциальные производящие основы (безбожан, витак, готов, драг, злоЬудан, jednax, леп, лубазан, миран, могуЪан, мрзак, неповолан, пла(х), подмукао, проведан, преправан, разборит, ружан, светао, cjajan, смеран, срдит, страииьив, танак, честит), от которых отвлеченные существительные с суф. -ост появятся только в С2. Точно так же, С2 содержит еще больший «избыток» потенциальных производящих основ, от которых позднее словари будут фиксировать все новые и новые производные имена качества с суф. -ост, доводя процесс их воспроизводства до автоматизма. Разрыв между фиксациями производящих основ и производных от них существительных с суф. -ост будет все время сокращаться. Наконец, литературный язык подойдет к состоянию полного автоматизма в их воспроизводстве от качественных прилагательных и всех окачествленных адъективных слов. Диалектное многообразие дублетных СТ-ов сменит доминация одного из них — с суф. -ост. Этот формант станет специализированным суффиксом «отвлеченности», а вся схема в целом — наиболее продуктивным и регулярным механизмом их воспроизводства. Эта схема применима и к заимствованным, композитным и гибридным лексемам, которых еще не было в словаре Караджича, но ее «включение» в значительной степени было подготовлено этим стартовым сербским лексикографическим источником.

Основой развития отвлеченных деадъективных имен в штокавской диасистеме стало расширение диалектной базы, рост новообразований, расширение арсеналов производящих основ, усложнение семантики актуализируемого признака.

ЧАСТЬ II. КОМПЕНСАТОРНЫЕ СРЕДСТВА НОМИНАЦИИ Nab

В СЕРБСКОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ЯЗЫКЕ

(в начальный период его функционирования)

Вторая часть монографии рассматривает отвлеченную лексику в более широком контексте — в свете понятийной (не словообразовательной)

категории субстанционального признака. В этой части исследования мы выходим за рамки, строго очерченные словообразованием штокавской диасистемы, и обращаемся к рассмотрению разнообразных «компенсаторных» средств, использовавшихся сербскими авторами для обозначения субстанционального признака: лексических, синтаксических, а также словообразовательных — из альтернативных языковых систем. Выход за пределы штокавской СК признака для исследуемого периода весьма существен, поскольку данная СК еще сохраняла по инерции диалектные особенности, тормозившие ее развитие, и не устраняла дефицита в сфере интеллектуальной номинации. Вместе с тем, литературный и переводческий процесс продолжался непрерывно, без скидок на качество нового литературного языка, неразработанность и непривычность его норм, «неукорененность» в письменной практике. Писатели, ученые, переводчики вынуждены были, опираясь на новую норму, искать дополнительные выразительные средства, позволяющие им точно выразить мысль. Нередко такие ресурсы сербские авторы находили за пределами словообразования, тем более что типологические особенности штокавской диасистемы «располагали» к использованию «асимметричных» средств выражения признака — лексических и синтаксических. Начальный период стандартизации диалектной штокавщины отмечен также заимствованием славяносербской отвлеченной лексики, не имевшей словообразовательных аналогов в народной речи. Использование этого лексического ресурса происходило и сознательно (из-за нехватки слов), и по инерции, благодаря живой связи поколений.

Проблематика отвлеченной лексики проливает свет на роль субъективного фактора в истории СЛЯ. В поле нашего зрения были переводные и оригинальные произведения выдающихся сербских авторов — В. Караджича, Д. Обрадовича, Дж. Даничича, внесших наибольший вклад в разработку новой модели литературного языка, стабилизацию его норм.

Глава 1. Нововведения Вука Караджича в сфере отвлеченной лексики (на материале сербского перевода Нового Завета).

В данной главе обобщается опыт самого Караджича по смягчению дефицита в сфере отвлеченной лексики, нашедший отражение в тексте его перевода Нового Завета на «простой» язык. Наряду с «Сербским словарем», в котором впервые системно, в полном объеме описана лексика народного языка, значительный интерес для исторической лексикологии представляет первый сербский перевод Нового Завета (НЗ), осуществленный Караджичем почти одновременно с С1, хотя издание перевода было отложено почти на три десятилетия из-за неприятия его «простонародного» языка. Между окончательной версией перевода (1847) и первым «забракованным» текстом («венской рукописью») было несколько промежуточных редакций, по меньшей мере, четыре (В. Мошин 1974), сделанных Караджичем в разные годы и хранящих следы его правки. В реформаторской деятельности Караджича этому тексту отводилась роль «образцового», который должен был на практике

показать неограниченные возможности использования народного языка в литературе. С точки зрения истории СЛЯ ценность перевода заключается в том, что он является результатом постепенной эволюции взглядов Караджича на литературный язык, затронувшей и лексику народного языка, отказом от некоторых крайних позиций начального периода. В первой главе рассматриваются связанные с этим нововведения Караджича в области отвлеченной лексики, сообщаемые им в известном Предисловии к переводу НЗ. Большой интерес представляют рассматриваемые в Предисловии вопросы, находящиеся на стыке исторической лексикологии, словообразования и ономасиологии. В связи с этим в диссертации акцент сделан на ономасиологический, наименее исследованный аспект нововведений Караджича в области словаря: определяются «лакуны» в системе номинации народного языка, устранявшиеся Караджичем с помощью лексических нововведений; анализируется словообразовательные особенности инноваций, которые Караджич считал допустимыми в тексте перевода НЗ, выявляются и классифицируются используемые им при этом адаптивные механизмы; устанавливается роль однокорневых лексем общеславянского происхождения с абстрактным значением в передаче семантики инославянских сложных слов (композитов) со значением отвлеченного признака; определяется, из каких языковых континуумов пополнялся словарный состав языка в сфере отвлеченной лексики. Под этим ракурсом исследуется опубликованный в Предисловии список нововведений, ббльшую часть которых составляют церковно-славянские лексические единицы («славянские слова», по Караджичу) и неологизмы Караджича. Анализ показывает, что в состав этих групп входит также и отвлеченная лексика, в том числе качественные прилагательные (типа неблагодаран, прщатан, скрушен) — потенциальные производящие основы имен качества, а также имена качества (/единост, ревност). Мотивы их использования в переводе разнообразны: отсутствие в народном языке адекватного эквивалента, стремление избежать в тексте повтора на близком расстоянии, сознательный отказ от диалектного слова в пользу книжного (неблагозвучность, стилистическое несовместимость, комичность, вульгарность).

Больше всего нововведений из славянского языка было взято для обозначения «отрицательных признаков субъектов и объектов в свете христианской морали», «субъектов воздействия права — грешников и носителей пороков», что и понятно, поскольку аналогичная лексика простонародного языка не соответствовала этике библейского текста, делала перевод грубым и прямолинейным. В то же время славянизмы, обозначающие «положительные признаки, приписываемые субъектам, объектам и понятиям», «христианские добродетели» в списке Предисловия сравнительно немногочисленны. Народная лексика с положительными коннотациями, по всей видимости, нравилась Караджичу и бережно им сохранялась. В данной работе, как и в Предисловии, «Славянские заимствования» рассматриваются

раздельно, в двух группах (1) слова, принятые без изменений и (2) «сербизированные» в соответствии с правилами штокавской диасистемы. Первая группа состоит из 49 лексических единиц, образованных от существительных (29), прилагательных (14) и глаголов (6). Непосредственное отношение к категории качества имеют прилагательные и часть существительных. Имена прилагательные отличаются от народного языка более сложной структурой. Это в основном относительные прилагательные, но современные словари фиксируют от них производные имена качества (ср.: духовни —> духовност; apjexoenu —> греховност, животни —> животност, малов/еран —> малов]ерност, многоц/ен —» многогценост), что свидетельствует об активизации процесса «окачествления» относительных прилагательных, стимулировавшего (наряду с другими факторами) развитие отвлеченной лексики в новом СЛЯ.

В несербизированной части «славянских» заимствований только два имени качества, но их значительно больше в составе сербизированных слов. Среди приемов сербизирования отметим следующие: замена церковнославянских «о» и «е», восходящих к «ъ» и «ь», гласным «а»; замена сочетаний ер, ор, ре, ро слогообразующим «р» (уздржагье); замена церковно-славянских суффиксов и окончаний -ие, -ние, -ствие, -чество сербскими -je (cyjeejepje, Heejepje), -гъе (искушегье, обрезание), -ство (Heejepcmeo, савршенство), -штво (пророштво) и т.п.; замена церковно-славянских «шч» (из старого *tj), «жд», «ж» (из старого *dj) согласными «h» (fiydyhu), «1)» (непоште%ен>е, поворошены); ассимиляция по месту образования, характерная для диалектной речи (с/ь > ш/ь: сонаследник > сунашледник) и др.

Сербизированные прилагательные этой группы являются потенциальными производящими основами имен качества. Важно отметить, что большая их часть может сочетаться с продуктивным суф. -ост (скрушен > скрушеност, jeduiiodyuiaii > ]еднодушност, нелицем]еран > нелицем]ерност, cyjeman > cyjemHOcm, неблагодаран > неблагодарност, npujaman > npujamHoem, 6ydyhu > будуЬност). Среди сербизированных заимствований есть также ряд композитов на основе глагола /ъубити (братолубле, чов]екогьуб/ье, сребро/ьуб/ье).

Далее рассматриваются неологизмы самого Караджича, среди которых особенно много отвлеченных существительных (гостолубивост, дрвеност, мртвост, нераспадливост, пропадливост, распадливост, светост, см]ерност и др.). В Предисловии Караджич пишет, что «в переводе есть 84 слова, которых он в народной речи не слышал, и которые он образовал сам» (на эту цифру ссылаются все исследователи). При нашем же подсчете слов оказалось на три меньше — 81 слово. Изобретенная Караджичем отвлеченная лексика исследуется в контексте его перевода, параллельно с русским и церковно-славянским текстом, что проливает свет на независимость и оригинальность его решений. Он смело вводит глагольные существительные от основ совершенного вида, нехарактерные для народной речи. Многократно

повторив в переводе НЗ этот образец, он активизировал непродуктивный СТ, устранив «зияние» в данном сегменте штокавской грамматической системы. Интенсивное развитие сербской отвлеченной лексики стимулировали и созданные Караджичем новые отглагольные прилагательные с суф. -лив, беспрепятственно стыкующиеся с суффиксом отвлеченности -ост. Имена качества данного СТ, сочетающие в себе свойства признака и глагола, оказались особенно востребованы в современном терминотворчестве.

В специальном разделе рассматривается заимствованная отвлеченная лексика, неучтенная Караджичем в Предисловии (фиксируют Й. Стеич 1849, О. Цвиич 1980 и др).

Заключительный раздел главы посвящен использованию Караджичем общеславянской штокавской лексики для передачи семантики книжных слов, наиболее часто используемый им прием. Анализ новообразований и инославянских заимствований, опубликованных в Предисловии к переводу, свидетельствует о том, что имен качества, образованных с опорой на словообразование, Караджич ввел сравнительно немного. Принято считать, что он вводил новообразования по тем моделям, которые совпадали с образцами штокавской деривации. Между тем, исследуемые нами имена качества этому не совсем соответствуют. Так, СТ с суф. -ост, представленный в С1 тремя десятками лексем (что больше, чем от других СТ-ов «периферии» СК признака), отражен во всех списках Предисловия довольно слабо, тем более, если учесть, что уже в С1 есть некоторый избыток «свободных» производящих основ данного СТ, позволяющий говорить о потенциальной продуктивности имен качества с суф. -ост. Можно сделать вывод, что слабо функционировавшее диалектное словопроизводство отвлеченной лексики, сдерживаемое архаичной штокавской грамматической системой, Караджич не стремился сознательно стимулировать, даже в отдельных, чуть более выделяющихся сегментах. По всей видимости, Караджич здесь опасался, и не без оснований, влияния на народный язык литературных языков, опиравшихся на необъятную, неунифицированную словообразовательную базу, сформировавшуюся интеграцией множества языков: в диссертации приводится большой и разнообразный материал, подтверждающий исключительную активность отвлеченных существительных с суф. -ост в текстах славяносербских авторов, а также на страницах «Сербской газеты», с которой Караджич сотрудничал как раз в период подготовки своих главных научных трудов, ставших платформой для реформирования СЛЯ. Стремление защитить стабильность штокавской нормы заставляло его максимально использовать в переводе наиболее характерные для народной речи эквиваленты — лексические, минимально затрагивая словообразование. В связи с этим в диссертации рассматривается использование Караджичем общеславянской абстрактной — неотвлеченной (!) — лексики, являвшейся одновременно и основой штокавского словаря (типа милость, страх, пакость, кротость, распря, радость, премудрост, жалость, старость, святость, мерзость,

тишина, простота, сила, правда, неправда, мрак, грех, срам, зависть, власть, воля, вера, зло, злоба, гнев, сласть, чудо, истина, мир, утеха и т. д.), для передачи семантики книжных слов. В этом же разделе рассматривается «деструктивный» прием Караджича — замена книжных композитов простыми, чаще односложными, абстрактными существительными общеславянского типа. С помощью этих слов он «разбивал» композиты, устранял их из перевода. Если же эти слова употреблялись в тексте перевода-посредника и имели то же значение, что и в сербском, Караджич оставлял их без изменений. Введение дополнительного количества общеславянских nomina abstracta создавало иллюзию простоты, даже примитивности текста, выстраданного в борьбе с всесильными оппонентами.

Применение народного языка в переводе наиболее престижного текста мировой культуры выявило сильные и слабые стороны концепции Караджича. Стабилизация нормы на основе диалектной речи была достигнута, но функциональная адаптация диалектной речи в условиях закрытости системы языка от инославянских влияний была невозможной. Солидным списком заимствований и новообразований Караджич подтвердил мировой опыт развития литературных языков: обогащение и совершенствование языков, тем более не опирающихся на традицию, только стимулируется живыми контактами разных культур — славянских, балканских, европейских, и шире, мировой культурой.

Глава 2. Своеобразие отвлеченной лексики в сочинениях Досифея Обрадовича — предтечи Вука Караджича.

Во второй главе рассматривается своеобразие отвлеченной лексики, используемой в сочинениях Досифея Обрадовича (1740-1811), выдающегося сербского философа-просветителя, писателя и педагога, подготовившего платформу для европеизации и демократизации сербской культуры. Выборка интересующих нас лексем осуществлена из наиболее известных произведений Обрадовича — «Жизнь и приключения», «Советы здравого разума», «Письмо Харапампию», «Басни», «Собрание разных нравоучительных вещей», «Этика», «Христоития» и др. Выборка материала была также сделана из нескольких лексических индексов «непонятных слов», прилагаемых в современных изданиях произведений Обрадовича.

В главе освещается ЛЯС в Воеводине, периодизируются использовавшиеся там типы литературного языка, характеризуются условия, в которых формировались языковые вкусы писателей весьма сильного и авторитетного «воеводинского круга», не принимавшего концепцию Караджича. В первой половине XIX в. на территории Воеводины проходила решающая битва между Караджичем и противниками его реформы, не желавшими отказываться от достойной почитания традиции. По некоторым характеристикам язык Обрадовича весьма напоминает тексты славяносербских авторов воеводинского круга, для которых Обрадович был культовой фигурой. Он и сам нередко называл свой язык «славяносербским». Примечательно, что

Караджич критически относился к языку Обрадовича. Тем не менее, именно Обрадовича считают инициатором идеи введения народного языка в литературное творчество и предтечей Караджича в реформировании литературного языка. От воеводинских авторов его отличало систематическое использование сербского языка, не зависящее от жанра и адресата литературного произведения (Г. Куна 1970). Церковнославянские и русские элементы не достигают в его произведениях критического предела, так что сербская основа всегда просматривается. До Обрадовича языком сербской книжности были русскославянский и славяносербский, а от Обрадовича к ним прибавился и третий — народный: «диглоссия в сербской литературе была заменена триглоссией» (П. Ивич 1990). Тем самым был открыт путь к нормированию и кодификации народного языка, стабилизации литературной нормы. По этой причине и Обрадовича, и Караджича принято считать основоположниками СЛЯ нового типа, народного, в основу которого была положена естественная речь народа.

Вместе с тем, типологическое сходство литературного языка в их трудах на уровне лексики не абсолютно и имеет четко очерченный предел совпадения. В диссертации дан анализ сходства и различий народного языка Обрадовича и Караджича. На лексическом уровне преодоление полиглоссии требовало приведения в единообразие лексики во всех реализациях литературного языка, притом по образцу народной речи. С этой задачей справился только Караджич, у которого единообразие лексики сохраняется во всех произведениях, независимо от их жанра. Обрадович же этот принцип сохраняет только при описании бытовой тематики в популярной литературе. За ее пределами словарный состав сочинений Обрадовича весьма существенно отличается от лексики народного языка, привлекая внимание нехарактерными для народной речи образцами лексических единиц, своеобразием СТ-ов отвлеченной лексики. В диссертации дается оценка языковой платформы Обрадовича, анализируются его высказывания о языке, рассыпанные в разных сочинениях (Письмо Харалампию, Собрание, Мезимац и др.), высказывается предположение, что в «непоследовательности» Обрадовича, возможно, проявилось верное понимание специфики народного языка, функционирование которого ранее было ограничено определенной сферой коммуникации, и как следствие, стремление поддержать его дополнительными ресурсами, особенно в сфере интеллектуального общения. Несмотря на типологическое несходство с народной речью, лексика произведений Д. Обрадовича наиболее органично (в сравнении с другими авторами исследуемого периода) интегрируется в словарный состав современного СЛЯ (М. Радович-Тешич 1990), что делает ее еще более актуальным объектом исследования.

Словарный состав, используемый в произведениях Обрадовича, отчетливо распадается на две части: (1) сербская лексика, соответствующая нормам штокавской деривации и (2) книжная лексика, выпадающая из этих норм, изобилующая заимствованиями и образцами собственного словотворчества.

Объектом дальнейшего анализа являются отвлеченные существительные сложной структуры, составляющие значительную долю книжной лексики Обрадовича. Материал показывает, что тексты писателя изобилуют не только двусложными композитами, но и словами с тремя основами (доброд]ете/ыиьуби}е). Подчеркнем, что в композитах Обрадовича, наряду с суффиксом -ост весьма продуктивным суффиксом «отвлеченности» является суф. -uje (правдолубще, добросрдечще, високоумще и др.)- Эти суффиксы в одинаковой степени активны в деривации отвлеченных существительных сложной структуры. Нередки случаи их «пересечения» у одной производящей основы, функциональная дублетность и, как следствие, стертость значения глагольности (динамического признака) у отглагольных существительных с суф. -uje /-Huje.

Выбор отвлеченных существительных сложной структуры в качестве объекта исследования стимулируется различным подходом к композитам Караджича и Обрадовича. Как было показано выше, Караджич их последовательно элиминировал разными средствами (трансформировал в словосочетание, подбирал эквивалент, тождественный одной из основ сложного слова и др.). Обрадович, наоборот, употреблял их безудержно, в огромном количестве, в силу чего его народный язык с трудом идентифицируется как таковой. Доля композитов с суф. -uje в составе отвлеченных существительных Обрадовича особенно велика. На первый взгляд, они плохо поддаются систематизации и семантизации, особенно на фоне простых образцов штокавской отвлеченной лексики. Возможно поэтому в лексических указателях трудных, редких, непонятных слов, приводимых в различных изданиях трудов Обрадовича, объясняются, как правило, довольно простые по значению сложные слова, в то время как более трудные случаи, вообще, не зарегистрированы. Их значение можно определить только из контекста. В диссертации предпринята классификация и систематизации отвлеченные существительных сложной структуры на основе методики «четырех фильтров» (С.Слабшак 1989): (1) частиречный («морфотипологический»); (2) функционально-семантический («форматоры — десигнаторы»: выясняется иерархичность корневых морфем сложного слова); (3) типологический (типология классем: дифференцируется семантика определяющих основ — «десигнаторов» в составе сложного слова); (4) компонентный анализ (разложение значения композита на минимальные семантические составляющие (семантические компоненты слова или семы), число которых в языке ограничено (A.M. Кузнецов 1990). Пропустив весь материал (сложные существительные с суф. -uje) через первый фильтр мы получили два типа композитов: (1) глагольные — вторая основа у них является глаголом (славо.ъубгуе от /ьубити) и (2) именные (точнее, субстантивные) — у них вторая основа является существительным (високодуылуе от душа, ocTpo^wMje от ум). Эти названия мы используем для краткости. Иначе, дериваты первого типа — это «сложения с опорным компонентом,

содержащим глагольную основу», а дериваты второго типа — это «сложения с опорным компонентом, содержащим основу существительного». Общим для обеих разновидностей отвлеченных существительных этого типа является способ словообразования, а именно, сложение с суффиксацией. Пропустив композиты с суф. -м/е двух типов через указанные классификационные фильтры, мы получили картину их синхронной динамики. Далее процесс фильтрации рассматривается внутри каждого из двух типов сложений. Глагольные композиты, в свою очередь, распадаются на подвиды: глагольно-субстантивные (десигнатор — существительное: начин —> начинорасположение) и глагольно-атрибутивные (десигнатор — прилагательное: благ —> благорасположение), каждый из подвидов в диссертации классифицируется, объясняется семантика сложных лексических единиц.

В тех дериватах, где в качестве детерминирующего (первого) компонента композита выступает имя существительное, определить мотивационные связи образующей основы не трудно. Это, как правило, глагольно-именные словосочетания с объектной позицией имени при инфинитиве, например: богохвалетуе <— хвалити Бога. В качестве детерминирующего компонента композитной основы выступают общеславянские существительные с конкретной семантикой (т]ело, лице, сребро, члов]ек), а также вещественной {крв) и абстрактной (нарав, сан, начин). Наряду с сербскими словами в качестве десигнаторов используются лексемы церковно-славянского образца (ср., крв и кров). В качестве форматора — основного, семантически стержневого слова, следующего за десигнатором, выступают глаголы обоих видов: совершенного (пролити, расположити) и несовершенного {хвалити, учити, вид]ети). В количественном отношении композитов на -где с глагольно-субстантивными основами в нашем материале сравнительно мало. Основы, входящие в состав композитов, имеют разную словообразовательную активность. Большая часть основ исследуемых композитов имеет деривационно связанное — «одноразовое» — употребление, засвидетельствованное в определенном сложном слове, что, однако, не исключает высокой частотности его употребления (напр., богохвалени]е, наравоучени/е, яйце при}атще и др.).

На фоне «связанности» большей части основ выделяются редкие экземпляры гипер- активных основ (напр., с глаголом лубити: госто-лубще, доброд]етельи*/ьуби]е, славо-лубще, сво]е-/ьуби]е, само-луби]е, правдо-лубщ'е, трудо-луби]е, истино~/ьуби/е, челов]еко-/ьубще, често-лубще, отечество-/ьуби/е, сребро-луби]е, власто-лубще, бого-/ьуби/е, страно-лубще). Можно говорить о сверхпродуктивности этой словообразовательной модели в языке Обрадовича.

Главной семантической особенностью значительной части глагольных композитов с суф. -и]е1-нц]е, эксцерпированных из произведений Обрадовича, является невыводимость семантики слова из суммы значений составляющих его основ. Из контекста ясно, что имеет место переосмысление семантики

сложного слова, идиоматизация его значения. При этом глагольность слова, как правило, не выражена, стерта новым узуальным значением, проявляющимся в контексте. Тенденция к «освобождению» от значения глагольности путем забвения формы второй основы (форматора) сближает композиты с суф. -\ijel-иц)е с отглагольными производными совершенного вида, образованными суффиксальным способом с помощью того же форманта, которые развивают непроцессуальные значения. Среди неглагольных значений композитов с суф. -и]е1-иц)'е преобладает значение отвлеченного качественного признака, свойства, состояния, которое подтверждено большим количеством примеров. Примечательно в связи с этим, что сербские указатели, фиксирующие некоторые из композитов, как правило, приводят синонимы, являющиеся адъективно-именными, а не адъективно-глагольными дериватами (напр., благоволенц]'е объясняется как 'благонаклоност, благонакло/ьеност, благоволност, благорасположеност, благосклоност, благохотност,

благопри]азност, ьубазност'). «Забвению глагольности» и окачествлению композитов с суф. -и/е способствует употребление их в предложении в одном синонимическом ряду с именами качества и абстрактными существительными.

Далее описываются субстантивные композиты, форматором которых являются существительные. Наиболее часто в качестве форматора в композитах этой подгруппы отмечены общеславянские абстрактные существительные (типа душа, разум, ум, жуч, нарав, честь, злоба, страсть, речь, слава, мудрость), встречаются также «русизмы» [надежда). Конкретные существительные в функции форматора отмечены реже, хотя количество композитов, образованных на их основе, может быть значительным (ср. рус. сердце).

Первая основа (десигнатор) рассматриваемых сложных слов чаще всего выражена прилагательными, реже наречиями, в единичных случаях числительными или существительными. По разнообразию семантики классем десигнаторов (детерминирующих основ сложных слов) субстантивные композиты уступают глагольным. В большинстве случаев десигнаторы субстантивных композитов относятся к классеме качественного признака. У глагольных композитов репрезентанты классемы «качества» также преобладают, но субстантивные композиты обнаруживают еще большее их разнообразие. Чуть большая активность отмечена в классеме количества, в остальных случаях речь идет о единичных употреблениях. Ср.: (1) классема качества {благо-, добро-, слатко- / сладо-, сууе-, зло-, глатко-, прелесто-, остро-, красно- (в значении 'красивый'), лехко- / лахко-, лубо-, немило-, смирено-, тихо-, чисто-, вис око- (в переносном значении); (2) классема количества (веле-, много-, равно-, разно-, велико-, дво-); (3) классема цвета {чрно-). Словообразовательная активность основ, относящихся к классеме качества, неодинакова и колеблется от единичных реализаций до многократного использования в образовании целой группы сложных слов. Наиболее активной и в этой подгруппе является основа благ-.

В главе дается лексико-семантическая характеристика отвлеченной лексики в сочинениях Обрадовича, выявляются сферы номинации, аккумулировавшие наибольшее количество книжных слов, обнаруживая лакуны в народном языке. По мнению лексикографов, в сербской литературе исследуемого периода Обрадович не имеет себе равных по богатству, разнообразию и актуальности интеллектуального словаря. Исключительное разнообразие и большой объем лексических единиц, передающих мир чувств и переживаний человека, исследователи наследия Обрадовича объясняют новым направлением в сербской литературе, сформировавшимся под влиянием европейских этических учений о моральном чувстве и «моральном вкусе». Обрадович был ярким представителем этого направления. Исследователи находят в его творчестве косвенное отражение (М. Дамнянович 1990) идей английских мыслителей и просветителей XVIII Шефтсбери и Хатчессона, труды которых имели широкое распространение в Европе и заложили основы философии здравого разума французских просветителей (Р.Г. Апресян 1979). В диссертации отмечается вклад Обрадовича в формирование сербской научной терминологии исследуемого периода, значительная часть которой сформировалась на базе отвлеченной лексики. Излагая в популярной форме содержание научных сочинений иностранных авторов, он вводил в оборот множество новых понятий, нередко поясняя их прозрачными славянскими терминами (напр., сатисфакцща 'довдетворен^е', меланхолща 'черножучи]е\ симпати/а и mmunamuja 'cocrpacTHje' и 'противостраспуе').

В диссертации дается оценка функциональности языка Обрадовича, которого нередко упрекают в необоснованном употреблении славянизмов при наличии сходных сербских слов, в чем усматривается дань моде. Вместе с тем, в ряде случаев эта критика необоснованна и проистекает из современного «прочтения» семантики сербских слов, используемых Обрадовичем. Анализ показывает, что многие из сербских «дублетов» Обрадовича таковыми в исследуемый период не являлись. Их значение было уже или было другим, и славянские слова употреблялись там, где равноценного сербского аналога еще не было. Славянские слова нередко вводили новые понятия и были функциональны. Материал диссертации показывает роль славянизмов в усложнении семантики многих сербских слов, пути приращения семантического «экстенсионала», еще не зафиксированного «Сербским словарем» Вука Караджича. На конкретных примерах показана преемственность языка Обрадовича с традицией, что способствовало совершенствованию и модернизации словарного состава СЛЯ.

Глава 3. Использование синтаксических средств для передачи семантики русских отвлеченных существительных (в сербском переводе Дж. Даничнча).

В данной, заключительной, главе второй части, исследуются синтаксические заместители отвлеченных существительных, используемые Дж. Даничичем в сербском переводе (1858) «Истории» (1857) A.A. Майкова,

научного сочинения известного русского слависта. Роль данного перевода в «обкатке» нового СЛЯ исключительно велика. Продолжив работу, начатую Вуком Караджичем, по созданию «образцовых» текстов на основе «простого» языка, Даничич переводом научного труда Майкова расширил их жанровый диапазон. Языковые особенности этого перевода заслуживают специального изучения историков СЛЯ, особенно ономасиологов и синтаксистов. Таковыми, в частности, являются синтаксические конструкции, использовавшиеся Даничичем для передачи семантики русских отвлеченных существительных. В главе 3 дается описание типов синтаксических заместителей, выявляется функциональная взаимосвязанность последних с лексическими единицами, подлежавшими переводу, определяются критерии выбора переводчиком синтаксических эквивалентов.

Народный язык, быстро завоевавший самый высокий официальный статус, так же быстро стал испытывать «откат» в противоположном направлении. В качестве инструмента литературного творчества он постоянно подвергался испытанию на прочность и ревизии основных норм. Отход от вуковской модели литературного языка со временем стремительно увеличивался. Это особенно было заметно в переводных произведениях, в журналистских репортажах. «Твердым орешком» для перевода с иностранного языка на сербский долгое время оставались отвлеченные существительные, являвшиеся неотъемлемой частью произведений философско-религиозного, этического, педагогического и художественного содержания. При переводе или компиляции этих произведений местные писатели и журналисты нередко шли по пути наименьшего сопротивления, заимствуя слова, отсутствующие в народном языке. Уже в первые десятилетия XX в. заимствование отвлеченной лексики в сербской и хорватской литературах приняло массовый характер.

Отпор безоглядному заимствованию чужих образцов отвлеченных существительных — немецких, французских, русских — был дан хорватским приверженцем реформы Вука Караджича Томо Маретичем. Симптоматично, что к проблеме перевода иностранных отвлеченных существительных на народный язык Маретич обращается в юбилейном сборнике (1925) Сербской королевской академии, посвященном 100-летию со дня рождения Даничича, который, по мнению Маретича, умел блестяще обходить иностранные отвлеченные существительные, передавая их семантику средствами народного языка. Большую часть его статьи составляют примеры из переводов Даничича, показывающие как надо переводить отвлеченную лексику средствами народного языка.

В главе 3 рассматриваются способы перевода на сербский язык русских отвлеченных существительных, которых в научном труде Майкова было великое множество (типа прозорливость, дальновидность, неприкосновенность, оседлость, независимость), притом некоторые из этих слов употреблялись славяносербскими авторами, а потому были особенно нежелательны в условиях еще не устоявшейся штокавской нормы. Сравнение

русского и сербского текстов выявляет один характерный прием, которым Даничич пользовался особенно часто. Прибегая к переводу русских отвлеченных существительных, он употреблял сербские придаточные предложения. На эту особенность в свое время обратила внимание М. Милидрагович, югославская исследовательница переводов Даничича, считавшая, что перевод русских существительных носил у него системный характер. Хотя замена русских лексических единиц многословными сербскими эквивалентами существенно увеличивала объем сербского текста, уступавшего оригиналу также и в точности передаваемой информации, Милидрагович все-таки считает этот прием рациональным. По ее мнению, сохранением всех многочисленных существительных из текста оригинала Даничич способствовал бы реставрации более архаичной системы выражения и оживлению гибридного славяносербского языка (М. Милидрагович, 1954, 1956).

Анализ сербских синтаксических заместителей, подбиравшихся Даничичем к лексическим аналогам — разнообразным русским отвлеченным существительным, подсказал целесообразность рассматривать их в той же плоскости — синтаксической: все отвлеченные существительные, подлежавшие переводу, употребляются не изолированно, а в составе предложения и, следовательно, могут интерпретироваться и классифицироваться как его члены, на основании своих ролевых функций (как синтаксемы — минимальные единицы функционального синтаксиса). Исходя из этого, в диссертации предпринято выявление и описание ролевых позиций всех отвлеченных существительных, эксцерпированных из текста «Истории» Майкова, и осуществлена их классификация — в соответствии с концепцией Г.А. Золотовой применительно к современному русскому языку (Синтаксический словарь 1988) и с учетом исторической специфики исследуемого в диссертации материала. На основании этого составлен рабочий корпус однотипных — синтаксических — эквивалентов: русских синтаксем, выраженных отвлеченными существительными, и их сербских аналогов, выраженных разнообразными придаточными предложениями.

Языковой материал был подвергнут нескольким классификационным фильтрам в такой последовательности: а) выборка из текста перевода Дж. Даничича сербских придаточных предложений, являющихся аналогами русских отвлеченных существительных; б) определение падежной принадлежности русских существительных, стимулировавших использование сербских многословных заместителей, учет их типов; в) группировка русских существительных по падежам; г) определение их «внутрипадежных» ролевых функций, напр., «каузатор», «квалитатив», «объект»; д) выявление функциональной синонимии «разнопадежных» синтаксем, проверка сходств и различий их сербских аналогов; е) сравнение ролевых функций

русских синтаксем и типов сербских придаточных предложений, выявление регулярности их взаимосвязанности и обоснование этого.

Анализ показал исключительное многообразие синтаксических позиций русских отвлеченных существительных, В тексте оригинала выявлено 14 «ролей», в которых они участвуют (каузатор, предицируемый субъект, объект, каузатив, квалитатив, сурсив, потенсив, критерий оценки, локатив, делибератив, значение логического следствия и др.). Им соответствуют разнообразные типы сербских придаточных предложений: причины, подлежащные, безличные и др. Каждой ролевой функции синтаксемы соответствует определенный тип придаточного предложения, и это соответствие — регулярно (напр., значение каузатора передано придаточными причины, предицируемый субъект передан подлежащными придаточными предложениями и т.д.).

Вместе с тем, состав сербских эквивалентов — придаточных предложений — кажется менее разнообразным, если исходить из особенностей подчинительной связи, сводимой к трем типам — с союзами што, да и како. Однако при оценке типов придаточных предложений следует учитывать характерный для исследуемого периода изоморфизм средств подчинительной связи, отчетливо сохраняющей архаичные диалектные черты. В этот период особенно многозначным был анафорический союз што, использовавшийся в каузативных, субъектных, определительных, изъяснительных придаточных предложениях, а также в причинно-следственных предложениях в составе сложных союзов (напр., изговара]уЬи се тим што).

Материал показывает, что три неспециализированных союза (што, како и да) в исследуемый период активно использовались для оформления союзной подчинительной связи почти всех типов сербских придаточных предложений. Кроме того, между данными союзами не было строгой закрепленности за определенными типами придаточных предложений. Один и тот же союз мог легко замещаться другим. Таким образом, наряду с характерным для диалектного синтаксиса изоморфизмом каждого из союзов, мы наблюдаем и их синонимию, Дублетность, избыточность, синкретизм роднит языковые единицы архаичной диалектной речи всех уровней.

Связь с нею обнаруживается не только в качестве подчинительной связи, но и в структуре сербских заместителей. В большинстве случаев — это придаточные предложения нерасчлененного типа, образующие широкий спектр изъяснительных конструкций. Не случайно поэтому в качестве стержневого (или опорного) слова главного предложения, к которому «прикрепляется» изъяснительный союз с придаточным предложением, повторяются два-три (одних и тех же) сербских «речемыслительных» глагола, передающих семантику русского глагола приблизительно, но в «духе» живой, разговорной речи. Сохранить его в переводе научного текста — было для Даничича главной задачей.

В Заключении подводятся итоги проведенного исследования.

Специфика формирования сербского литературного языка предопределила его актуальность, своеобразие и новизну.

Кодификация Караджичем устной диалектной речи сузила функциональный спектр предшествующего типа литературного языка, но сама штокавская диасистема оказалась в центре языковых процессов, стимулировавших ее собственное «функциональное развертывание». Анализ тех изменений в разряде отвлеченной лексики, которые происходили в течение нескольких десятилетий, позволяют говорить о поступательной тенденции в ее формировании. База развития исследуемой подсистемы опирается на несколько факторов: (1) расширение диалектной базы, (2) рост новообразований, (3) расширение арсенала производящих основ, (4) усложнение семантики отвлеченных дериватов.

Обследование переводной литературы выявило средства, компенсирующие отсутствие в сербском языке абстрактных дериватов. Выход за рамки собственно словообразовательной проблематики, позволил показать национальную специфику выразительных средств на синтаксическом уровне.

Анализ отвлеченной лексики в сербском литературном языке в начальный период его формирования позволил выявить как сильные, так и слабые стороны реформы В. Караджича.

Реформа не смогла изолировать штокавскую основу от влияния предшествующих языковых систем. Большое значение для совершенствования литературного языка имело творчество Д. Обрадовича (предтечи Караджича), внесшего огромный вклад в приобщение сербского общества к достижениям европейской культуры и науки. Язык Д. Обрадовича оказал влияние на формирование современного словарного состава СЛ.Я, способствовал его функциональной комплексности, терминологизации, интернационализации, стилистической дифференциации и интеллектуализации.

В сохранении языкового наследия большую роль сыграл человеческий фактор — представители старшего поколения сербской интеллигенции, заставшие реформу Караджича, смогли передать новому поколению свой языковой опыт, а также свое уважение к культурным традициям прошлого. Это смягчило последствия эксперимента Караджича и способствовало более динамичному и гармоничному развитию диалектной системы в функции литературного языка.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:

1. Развитие отвлеченной лексики в сербском литературном языке / Монография. — М.: Изд-во «МГИМО-Университет», 2005. — 468 с.

2. Словообразовательные типы nomina abstracta в сербском литературном языке первой половины XIX в. (на материале произведений В. Караджича). // Славянское и балканское языкознание / Проблемы лексикологии. — М.: Наука, 1983. — С. 54-69.

3. Рец: Дмитриев П.А., Сафронов Г.И. Вук Караджич и его реформа сербохорватского / хорватосербского литературного языка: Учеб. пос. Л., 1984. 108 с. // Советское славяноведение. — 1987.— №3. — С. 105-108.

4. yrauaj Вукове реформе на промену системских веза у cpncxoj апстраклку лексици у доба препорода // Зборник Матице српска за филолопуу и лингвистику. — Нови Сад: МС, 1989, XXX1I/1 — С. 113-124.

5. Доотпусва апстрактна лексика из данаипье перспективе.// Доси-rej ОбрадовиЙ — човек и дело ме!)у народима. Београд-Нови Сад: МСЦ, 1990. — С. 81 -91.

6. Перевод Библии в социально-культурном контексте национального возрождения сербского народа. // Информационный бюллетень Международной ассоциации по изучению и распространению славянских культур. — М.: Ин-т славяноведения и балканистики РАН, 1992.

7. Номинационный поиск в переводческой практике B.C. Караджича (Имена существительные) // Вопросы языковых контактов и сопоставительное изучение языков. — М.: МГИМО, 1992. — С.120-151.

8. О роли перевода Нового Завета В. С. Караджича в выравнивании норм сербского литературного языка (на материале абстрактной лексики) // Историко-культурные и социолингвистические аспекты изучения славянских литературных языков эпохи национального возрождения (конец XVIH — вторая половина XIX в.) / Тезисы докладов международной научной конференции (Ноябрь 1993 г.). — М.: Ин-т славяноведения и балканистики РАН, 1993. — С. 72-75.

9. О методике исследования развития словарного состава сербского литературного языка первой половицы XIX века (на материале абстрактной лексики) // Традиция и новые тенденции в развитии славянских литературных языков: проблема динамики нормы / Тезисы докладов международной научной конференции (Москва, 24-26 мая 1994 г.). — М.: Ин-т славяноведения и балканистики РАН, 1994. — С. 72-75,

10. Общеславянская лексика в концепции совершенствования перевода Нового Завета В. С. Караджича (на материале абстрактной лексики) // Язык и культура / Тез. докл. Третьей международной конференции, май 1994 г. — Киев, КНУ им. Т.Г. Шевченко, 1994. — С. 155158.

11. Номинационный поиск выдающихся деятелей сербской культуры и языка Д. Обрадовича, В. Караджича, Дж. Даничича (сравнительно-сопоставительный анализ) // Терминоведение. — 1994, 1 — С. 112-116.

12. О географических разысканиях П. Й. Шафарика // Павел Йозеф Шафарик (к 200-летию со дня рождения). —М., Ин-т славяноведения и балканистики РАН, 1995. — С. 60-71.

13. Особенности структуры пуристических неологизмов в словаре В. Михайловича «Пуризмы от Орфелина до Вука» // Словарь и культура. К столетию с начала публикации «Словаря болгарского языка» Н. Герова. Материалы международной научной конференции (Москва, ноябрь 1995 г;). —М.: Ин-т славяноведения и балканистики РАИ, 1995. —С.46-50.

14. О переводах Библии у сербов, хорватов и словенцев до XX века (сопоставительный обзор) // Библия и возрождение духовной культуры русского и других славянских народов. — С.-Петербург, 1995. —С.197-213.

15. О языке права в истории югославской юридической науки // Социопрагматика и преподавание иностранных языков. —М: МГИМО (У), 1997. — С. 165-172.

16. Обрада семантике придевских изведеница са суфиксима -orna и -oha у «Српском pje4HHKy» (1818) В.С.КарациЬа и особине аиховог функдиоггисак.а у почетно] фази српског юьижевног je3HKa // Научни састанак слависта у Вукове дане. Вып.26/2. — Београд: МСЦ, 1997. — С.263-269.

17. Рец. на книгу: Теоретические и методологические проблемы сопоставительного изучения славянских языков // Институт славяноведения и балканистики. — М.: Наука, 1994. 240 с. // Вопросы языкознания. — 1998. — № 3. — С. 170-177.

-----V

18.0 вкладе кодификаторов конституционного права Сербского княжества в совершенствование словарного состава сербского литературного языка (На материале nomina abstracta)// Славистический сборник. В честь 70-летия профессора Петра Андреевича Дмитриева. —Петербург: Изд-во С.-Петербург, ун-та, 1998. —С. 234-247.

19.0 влиянии культурного кода языка на структуру номинативных единиц (На материале русских nomina abstracta и их сербских эквивалентов в переводах Дж. Даничича) // Славянское и балканское языкознание / Проблемы лексиколог™ и семантики. Слово в контексте культуры./ Выпуск посвящен памяти академика Никиты Ильича Толстого. — М.: Изд-во «ИНДРИК», 1999. — С. 183-202.

20. Сербская языковая ситуация в свете коммуникативной лингвистики: смена или преемственность научных парадигм? // Совещание-семинар преподавателей славянских языков / Информационные материалы и тезисы докладов (Москва, 19-20 октября 1999 г.). — М.: Изд-во Московского ун-та, 1999. — С. 41-44.

21. Рец. на книгу: Нешименко Г. П. Этнический язык // Опыт функциональной дифференциации / на материале сопоставительного изучения славянских языков. — München: Verlag Otto Sagner, 1999. — 234 с. // Вопросы языкознания. — 2001.— № 6. — С. 146-152. ---

22. Концепции литературного языка в сербских, хорватских и словенских переводах Библии XIX века // Роль библейских переводов в развитии литературных языков и культуры славян / Тезисы докладов международной научной конференции (Москва, 23-24 ноября 1999 г.). — М.: РАН, Ин-тут славяноведения, 1999. ■— С. 69-74.

23.0 функционально-стилистическом расслоении словообразовательной категории nomina abstracta attributivitatis в славянских языках (На материале сербского и хорватского литературно-языковых идиомов) // Konfronta&if Studium inovaáních procesú v slovánskych jazycich. — Praha: Slavia 68, ÉAV, 1999. — Seäit 1. — S. 83-98.

24.0 диахроническом аспекте термина-понятия «литературный язык» // 1 Славистические чтения памяти профессора П.А.Дмитриева и профессора Г.И.Сафронова / Материалы международной научной конфереции. 12-14 сентября 1999 г. Санкт-Петербург. — С.-Петербург: 2000 г. — С.61 - 63.

25. Эволюция взглядов В. С. Караджича на литературный язык и его перевод Нового Завета (1847) //Мова / культура. — Кш'в: Видавничий Дш Дмнтра Бураго, 2001. — Вип. 3. — Том IV, —С. 340-347.

26. Сложные имена существительные в языке сочинений Досифея Обрадовича (тезисы доклада) // Научно-методический совещание-семинар преподавателей славянских языков. Светлогорск, 13—14 октября 2000 г./ Информационные и научные материалы. — Калининград: Изд-во Калининградского гос. ун-та, 2001. — С. 19-21.

27. Концепции литературного языка и переводы Библии у сербов, хорватов и словенцев в XIX веке. // Роль переводов Библии в становлении и развитии славянских литературных языков. — М: РАН, Ин-т славяноведения, 2002. — С. 196-248.

28. О развитии словообразовательной категории отвлеченного признака в сербском литературном языке // Слов'янський зб^рник / Вщп. ред. А. К. Смольська. — Одеса: Астропринт, 2002. — Вип. IX. — С. 64-76.

29. Рец. на книгу: Гудков В. П. Славистика. Сербистика: Сб. статей. М.: Изд-во МГУ, 1999.—208 с. //Славяноведение. — 2002.— № 1. — С. 105-108.

30.0 классификации сложноподчиненных предложений в сербско-хорватской грамматической традиции // IV Славистические чтения памяти профессора П. А. Дмитриева и профессора Г. И. Сафронова / Материалы международной научной конференции 12-14 сентября 2002 г. — С.-Пбг.: Филологический ф-т СПбГУ, 2003. — С. 31-33.

31. Имена качества в «Сербском словаре» Вука Караджича // Исследование славянских языков в высшей школе: достижения и перспективы / Информационные материалы и тезисы докладов международной научной конференции 21-22 октября 2003 г. Под ред. В. П. Гудкова, А. Г. Машковой, С. С. Скорвида. — М.: МГУ, 2003. — С. 215-217.

32. Источники обновления абстрактной лексики в сербском и хорватском языках на современном этапе // Procesy innowacyjne w j?zykach slowtanskich. Prace Slawistyczne, 114. Warszawa: SOW, 2003. — C.231-244.

33. Развитие категории качества в сербском литературном языке (На материале «Сербского словаря» Вука Караджича) // Слов'янський 'jGipniiK / Мгжслов'яиськ! мовш та лтгературш зв'язки / ВСдп. ред. А. К. Смольська. — Одеса: Астропринт, 2003. — Вип. X. — С. 114-124.

34. Качественные прилагательные в «Сербском словаре» Вука Караджича // Славянский вестник филологического факультета МГУ: Вып. 2. К 70-летию В. П. Гудкова / под ред. Н. Е. Ананьевой и 3. И. Карцевой. —М.: МАКС Пресс, 2004. —С. 393-405.

МГИМО (У) МИД России Заказ № 45. Тираж 100 экз.

Отпечатано в отделе оперативной полиграфии и множительной техники МГИМО (У) МИД России Москва, ул. Н^^рремушкинская, 26

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Тяпко, Галина Георгиевна

ВВЕДЕНИЕ.

1. Актуальность темы.

2. Проблематика и объект исследования.

3. Предмет исследования.

4. Цели и задачи исследования.

5. Источники исследования.

6. Научно-методологическая основа исследования.

1. Ключевые термины.

8. Композиция работы.

часть i.

ОТВЛЕЧЕННЫЕ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫЕ

В «СЕРБСКОМ СЛОВАРЕ» ВУКА КАРАДЖИЧА.

Вводный раздел

1. Сербская литературно-языковая ситуация в преддверии реформы Вука Караджича.

2. Краткая история «Сербского словаря» Вука Караджича.

Глава 1.

Производящие основы отвлеченных существительных в словаре Вука Караджича.

Глава 2.

Принципы словообразовательного анализа и классификация отвлеченных существительных в словаре Вука Караджича.

Глава 3.

Отвлеченные существительные с суф. -ИЩА).

Глава 4.

Отвлеченные существительные с суф -ОСТ.

часть ii.

КОМПЕНСАТОРНЫЕ СРЕДСТВА НОМИНАЦИИ Nab В НОВОМ СЕРБСКОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ЯЗЫКЕ в начальный период его формирования).

Глава 1.

Нововведения Бука Караджича в сфере отвлеченной лексики на материале сербского перевода Нового Завета).

Глава 2.

Своеобразие.отвлеченной лексики в сочинениях

Досифея Обрадовича — предтечи Бука Караджича.

Глава 3.

Использование синтаксических средств для передачи семантики русских отвлеченных существительных в сербском переводе Дж. Даничича).

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Тяпко, Галина Георгиевна

1. Актуальность темы

Настоящее исследование посвящено одной из фундаментальных и ключевых проблем сербской исторической лексикологии — образованию и функционированию отвлеченной лексики в новом литературном языке на народно-речевой основе, вошедшем в употребление на сербских территориях в результате реформы Вука Караджича (1787-1864).

История развития письменной речи свидетельствует о том, что расширение словарного состава на всех этапах развития языков происходило прежде всего за счет отвлеченной лексики. Актуальность темы определяется ведущей ролью отвлеченной лексики в интеллектуализации языка, в совершенствовании его ресурсов, динамизации номинативных процессов и усложнении функций. Многоаспектная проблематика отвлеченной лексики характеризуется устойчивым интересом исследователей разных поколений, школ и направлений. Независимо от инноваций в научных парадигмах, она «не выходит из моды» и является объектом изучения в отдельных и междисциплинарных исследованиях лексикологов, дериватологов, синтаксистов, семантологов, компаративистов, прагматиков, когнитологов, философов языка и специалистов по знаковой теории языка. Наибольший вклад в исследование данной лексической подсистемы внесли русисты и слависты, отечественные и зарубежные (В.В. Виноградов, Н.М. Шанский 1959, Е.М. Иссерлин 1961, В.В. Веселитский 1964, Ю.С. Сорокин 1965, Ю.А. Бельчиков 1966, В.В. Веселитский 1972, Е.Н. Прокопович 1974, В.Н. Хохлачева 1974, Н.Т. Шелихова 1974; И.М. Мальцева 1975, А.И. Молотков 1975, З.М. Петрова 1975; Г.А. Золотова 1976, П. Гаузер 1978, В.В. Грещук 1979, В. Фёрстер 1982, К. Бузашиева 1989, М. Павлович 1992, JI.O. Чернейко 1997, Г. Елитте 2005 и др.).

Отвлеченная лексика была «открыта» как отдельный объект исследования историками языка, специалистами по исторической лексикологии, словообразованию и новологии (также в аспекте истории языка). В значительной степени это связано с влиянием типологии нормы как исторической категории на состояние данной лексической подсистемы. Статус последней характеризует функциональный диапазон литературного языка, выполняющего высшие репрезентативные функции этноса — интеллектуальную, специальную, эмотивную, познавательную, информационную, духовную, социальную, эстетическую и некоторые другие. Накоплен весьма солидный материал о состоянии отвлеченной лексики в литературных языках, опирающихся на традицию и преемственность. Однако мы не имеем комплексного монографического исследования, посвященного отвлеченной лексике в литературном языке, сформированном на основе диалектной речи. С этой точки зрения весьма ценным представляется сербский исторический материал, проливающий свет на взаимосвязь между типологическими особенностями иной нормы литературного языка и составом его «интеллектуальных единиц»: отвлеченная лексика представлена в раннекодифицированной штокавщине разнородным малочисленным лексическим разрядом. Концепция Вука Караджича означала отказ от формировавшейся веками книжно-письменной традиции, изменение языковой эстетики, культ диалектной речи, удаленной от городских центров. Реформой Караджича выводилась из активного употребления мощная и развитая лексическая подсистема, не соответствовавшая образцам диалектной (штокавской) деривации. Именно эта «коллизия», возникшая на сербской почве в результате разрыва с традицией, представляет интерес для исследователя. Начав отсчет почти «с нуля», диалектная штокавщина за короткий период вышла на качественно новый уровень. Маргинальная лексическая подсистема превратилась в мощную базу интеллектуальных единиц, источник современных терминосистем. В диссертации исследуется потенциал диалектной базы отвлеченной лексики в исследуемый период, начальный в истории сербского литературного языка, разводящий его с литературными языками, опирающимися на традицию и преемственность. Значительная часть работы посвящена изучению и обобщению опыта выдающихся деятелей сербской культуры по совершенствованию выразительных средств народного языка, пополнению и модернизации его словарного состава, сознательному фактору в формировании языка.

Будучи неотъемлемой частью истории штокавского стандарта, данная проблематика в той или иной степени рассматривалась в работах многих югославских исследователей, в том числе и весьма авторитетных (Т. Маретич, П. Ивич, В. Мошин, Й. Кашич, М. Павлович, Г. Куна, С. Бабич, М. Милидрагович, в публицистическом жанре М. Селимович и др.). Их наблюдения, рассыпанные в разных источниках, в диссертации обобщены и дополняют собранный нами материал интересными и существенными деталями. Данная диссертация — первое комплексное исследование, специально посвященное сербской отвлеченной лексике. Вместе с тем, это первое исследование, посвященное формированию и развитию отвлеченной лексики в диалектной речи, выполненное на сербском материале.

Особой подвижностью отвлеченная лексика характеризуется в начальный период формирования литературного языка, когда усложняются задачи и расширяется функциональный спектр языка. Применительно к сербской литературно-языковой ситуации в связи с реформой Караджича о «расширении функционального спектра» можно говорить лишь условно, поскольку эта реформа не расширила, а, наоборот, сузила, притом резко, функциональный спектр использовавшегося ранее типа литературного языка. Но одновременно реформа Караджича стимулировала развитие диалектной базы (штокавщины), кодифицированной в качестве нового СЛЯ. И в этом смысле мы можем говорить о расширении его функционального спектра.

Хронологические рамки исследования определяются в диссертации периодом реформаторской деятельности Вука Караджича и литературно-просветительской деятельности его предтечи — Досифея Обрадовича. В установлении хронологических рамок мы исходили из периодизации и оценки литературно-языковой ситуации у сербов П. Ивича, который по этому поводу писал: «На вопрос, каким был литературный язык у сербов около 1750 года, следует ответить однозначно — русскославянский (церковнославянский в русской редакции), а на вопрос, каким он был в 1870 году, следует также с уверенностью сказать — народный. Этот период характеризуется постепенным развитием. Сербская литература этого времени запомнила множество переходных типов. Эти типы сосуществовали и соперничали, однако центр тяжести медленно, но верно смещался от русскославянского к народному языку. В этой сложной литературно-языковой ситуации с определенностью можно выделить три составляющих: 1. церковнославянский русской редакции, 2. переходные типы языка, 3. чистый вуковский народный язык»1. Диссертация посвящена описанию отвлеченной лексики в сербском народном языке (третья позиция), поэтому верхняя планка нашего исследования поднимается до 70-х гг. XIX в. (вплоть до официального признания народного (штокавского) языка и введения его в школьное обучение (1868). Нижняя планка фиксирует начало литературной деятельности (примерно последние два десятилетия XVIII в.) Досифея Обрадовича (1740-1811), инициатора идеи реформирования литературного языка сербов на основе родного языка.

При этом мы не будем специально рассматривать полиглоссию (вторая позиция). В центре нашего внимания будет прежде всего проблематика отвлеченной лексики в сербском народном языке (или близком к народному). Полиглоссия этого периода (параллельное функционирование нескольких

1 ИвиЬ П. Доситфвски юьижевни je3HK измену славеносрпског и вуковског // Досит^ ОбрадовиЬ — човек и дело ме!)у народима / Реферата и саопштен>а. 19/2 — Беогрд: МСЦ, 1990.-С. 5. типов литературного языка) рассматривается в той мере, в какой она способствует раскрытию основной темы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Отвлеченная лексика в сербском литературном языке в начальный период его формирования"

Исследование отвлеченной лексики в сербском литературном языке в

начальный период его формирования позволило сделать ряд важных

обобщений. Специфика формирования СЛЯ предопределила его актуальность,

своеобразие и новизну. 1. Кодификация Караджичем живой, диалектной речи резко изменила

статус предшествующего типа литературного языка, сузила его

функциональный спектр, маргинализировала складывавшуюся веками,

характерную лексическую подсистему, служившую для обозначения

различных признаков познаваемых и оцениваемых явлений. Однако сама

штокавская диасистема оказалась в центре языковых процессов,

стимулировавших ее собственное функциональное «развертывание»,

проявившееся в энергичном наращивании актуализаторов статических и

динамических признаков на основе народной речи. Новый статус штокавской

диасистемы подстегнул словообразовательные механизмы производства

отвлеченной лексики, способствовал модернизации архаичной деривационной

базы абстрактных имен, изменил векторы ее развития. И в этом смысле мы

можем говорить о поступательной тенденции в формировании отвлеченной

лексики в сербском литературном языке начального периода, несмотря на то,

что первоначально мы оперируем малочисленным разрядом nomina abstracta

attributivitatis и обширным составом их синтаксических заместителей. 2. Объектом исследования отвлеченной лексики послужили

деадъективные существительные, обозначающие признаки и свойства, в

совокупности их деривационных и системных связей, что позволило

объективно оценить функционирование всей лексической микросистемы

абстрактных имен в народной речи. Образование и функционирование

деадъективных существительных рассматривается в диссертации в ракурсе

реформы В. Караджича, на материале двух изданий его словаря (1818 и 1852),

явившихся «стартовой площадкой» в процессе формирования словарного

состава литературного языка на основе народной речи. Первое издание

«Сербского словаря» (С1) отражает особенности словообразовательной

категории отвлеченного признака в штокавской диасистеме: непроизводность и

малочисленность зафиксированных Караджичем производящих основ,

использование их несколькими СТ-ами одновременно, закрытость для

иноязычного влияния и др. Присущая диалектной системе синкретичность

суффиксальных формантов способствовала на ранней стадии

функционирования СЛЯ особой активности производящих основ в

актуализации транспозиционного значения признака. Семантика корпуса

мотивирующих основ, по большей части непроизводных прилагательных,

ограничена в С1 признаками, позволявшими субъекту ориентироваться в кругу

основных отношений: параметрических {дубок — плитак), чувственного

восприятия формы {мек — тврд), эмоционально-оценочных {добар — зао) и

др. Многообразие формируемых ими СТ-ов отвлеченных существительных,

отсутствие условий для их специализации, функциональная ограниченность и

дублетность лексических единиц, присущие диалектной речи, сковывали

активность отдельно взятого СТ-а и СК в целом, не стимулировали языковое

экспериментирование. Караджич не создавал новых наименований признаков

не только из-за опасения нарушить единообразие и чистоту народного языка,

но и потому, что ему не из чего было их создавать. Делая упор на бывшие в

наличии скудные диалектные ресурсы, он сам себя ограничил в средствах

создания новой отвлеченной лексики. Для удовлетворения постоянной

потребности литературного языка в обозначении статических и динамических

признаков, Караджич мог использовать только диалектную лексику — редкие

имена качества с широким значением {мтост, jauuna), а также непроизводные

абстрактные существительные {благо, страх, jad, коб), что он и делал. особенно в переводческой практике. Концепция Караджича «отсекала»

номинативные единицы, отличавшиеся от деривационных образцов устной

диалектной речи. В то же время, его концепция не затрагивала тех слов,

которые соответствовали диалектным моделям и способам словообразования. Используемые Караджичем средства вели к увеличению употребительности в

текстах одних и тех же слов, что создавало впечатление стилистической

сниженности и «неблагородной простоты» нового языка в сравнении с

предшествующим типом литературного языка, вызывало протесты и неприятие

реформы многими современниками Караджича. Поскольку представленные в

двух изданиях «Сербского словаря» репрезентанты СТ-ов отвлеченных

существительных составляли синонимические цепочки дериватов со сходным

статусом, нередко даже с общей производящей основой, достаточно было

выбрать и описать любой СТ из этого ряда, и в паре с ним — единственный

продуктивный СТ, что и было сделано. Обследование проводилось на

материале имен качества с суф. -ин(а) и с суф. -ост в двух изданиях

«Сербского словаря» — С1(1818) и С2 (1852). Такой подход мотивирован тем,

что это не стереотипные издания, а лексикографические труды, настолько

отличающиеся по объему и особенностям описания лексики, что их, не без

оснований, считают разными словарями, а не разными изданиями одного

словаря. 3. Анализ изменений в разряде отвлеченной лексики, происходивших в

течение более чем трех десятилетий, позволяет говорить о поступательной

тенденции в ее формировании. Факторами развития являются: (1) расширение

диалектной базы, (2) рост новообразований, (3) расширение арсенала

производящих основ, (4) усложнение семантики отвлеченных дериватов. 4. В диссертации по-новому освещается роль производящих основ в

расширении круга абстрактных имен со значением свойства, показана

взаимосвязь и синхронность процессов активизации полных форм

качественных прилагательных и расширения состава образованных от них

отвлеченных существительных. До сих пор в научной литературе много было

сказано об ограниченности в языке Вука Караджича отвлеченных

существительных, но при этом в тени оставался тот факт, что в народном языке

были малоупотребительны и имена прилагательные, от которых эти

существительные могли быть образованы. Сравнение корпуса первого и

второго изданий «Сербского словаря» показало, что процесс

грамматикализации семантической «категории качества» в течение нескольких

десятилетий заметно активизировался. Во втором издании «Сербского словаря» Караджич впервые стал фиксировать в одной словарной статье

краткие и полные формы прилагательных, а также качественное наречие. Вместе со сравнительной степенью такое комплексное описание позволило

выделить качественные прилагательные в отдельный семантический разряд с

характерными грамматическими особенностями. Внесение полных форм, более

последовательная фиксация сравнительной степени и качественного наречия

сопровождались включением в корпус второго издания словаря новых имен

качества, прежде всего с суф. -ост. Это способствовало прояснению

словообразовательных и мотивационных связей между актуализаторами

прямого и косвенного признаков — качественными прилагательными и

именами качества, приданию им регулярного характера. Комплексное

описание качественных прилагательных, впервые опробованное Вуком

Караджичем во втором издании «Сербского словаря», было принято позднее

сербской и хорватской лексикографией, а также зарубежной

сербокроатистикой за образец. 4. Обследование переводной литературы позволило выявить

синтаксические средства, компенсирующие отсутствие в сербском языке

абстрактных дериватов. Выход за рамки собственно словообразовательной

проблематики, позволил показать национальную специфику выразительных

средств на синтаксическом уровне. 5. Большое значение для совершенствования литературного языка имело

творчество Д. Обрадовича (предтечи Караджича), внесшего огромный вклад в

приобщение сербского общества к достижениям европейской культуры и

науки. Реформа не смогла изолировать штокавскую основу от влияния

предшествующих языковых систем. Язык Д. Обрадовича оказал влияние на

формирование современного словарного состава СЛЯ, способствовал его

функциональной комплексности, терминологизации, интернационализации,

стилистической дифференциации и интеллектуализации. 6. В сохранении языкового наследия большую роль сыграл человеческий

фактор — представители старшего поколения сербской интеллигенции,

заставшие реформу Караджича, смогли передать новому поколению свой

языковой опыт, а также свое уважение к культурным традициям прошлого. Это

смягчило последствия эксперимента Караджича и способствовало более

динамичному и гармоничному развитию диалектной системы в функции

литературного языка. СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

И УСЛОВНЫХ ОБОЗНАЧЕНИЙ

ИИТ — И. И. Т о л с т о й . Сербскохорватско-русский словарь. 7-е изд., стереотип. — М.:

Рус. яз., 2000. МС, РМС — Речник српскохрватскога кн>ижевног ]езика. — Нови Сад-Загреб: Матица

српска и Матица хрватска, 1967. rjeCnik // Pretisak I. Izdanja iz 1987. godine — Zagreb: Skolska knjiga, 2002. CP1818, Cl (1818), CP 1818, Cl, PI — Первое издание «Сербского словаря» B.C. Караджича

[Српски pje4HHK, истолкован 1ьемачким и латинским ри]ечма. Скунио га и на CBHJeT

издао Вук СтефановиЬ. У Бечу, 1818 // Сабрана дела Вука КарациНа. Изда1ье о

СТОГОДИШН.ИЦИ смрти Вука СтефановиЬа КарациЬа 1864—1964. Кн>. П. Београд:

Просвета, 1966.]. СР1852, С2 (1852), С2, Р2 — Второе издание «Сербского словаря» B.C. Караджича [Српски

pje4HHK (1852). Lexicon serbico-germanico-latinum. Edit Vuk Steph. Karadschitsch. Vindobonae, 1852 // Сабрана дела Вука КарациЬа. Издаше о стогодиш1ьици смрти Вука

СтефановиПа КарациЬа 1864—1964. Кн,. XI/1. — Београд: Просвета, 1986. — 854 с ;

Кн.. XI/2. — Београд: Просвета, 1987.]. С РЯ 4 — Словарь русского языка: В 4 т. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Изд-во «Русский язык», 1981-1984. САПУ, РСАНУ — Речник српскохрватског кььижевног и народног je3HKa // I-XV — Београд:

САПУ, 1959-1996. Станкович 1988 — Русско-сербскохорватский словарь. Под ред. Б. Станковича. — М.: Рус. яз.; Пови Сад: Матица српска, 1988. Клаич 1988 — В г. К 1 а i с. Rjecnik stranih rijeci. — Zagreb: Nakladni zavod Matice hrvatske,

RjA, Rj JAZU — Rjecnik hrvatskoga ili sфskoga jezika Jugoslavenske akademije znanosti i

umjetnosti. XXIII knj. — Zagreb: JAZU, 1882—1975. БР — Бранко РадичевиЬ

Д. Обр. — flocHTej Обрадови!!

Д — Ъура ДаничиЬ

Ъ] — Ъура 1акши1г

JJ3 — JoBaH JoBaHOBHh 3Maj

М — Майков

МК — Момо Капор

Ет —«Етика»

ЖиП — «Живот и прикл.учени]а»

Обр. ИС, ПзС — «Изабрани списи» Д. Обр. Б — «Басне»

Мез — «Мезимац»

ИЗ, 1847 ПЗ — ПовиЗав]ет

НС — «Повине Сербске»

П — «Писма» Д. Обр. Пр — Преписка В. КарациЬа

ПС —«Правителству]уш11и совет»

ПХ — «Писмо Харалампи}у»

Р. Обр. 1914 — «Речник» к изданию произведений Д. Обрадовича 1914 г. Р. Обр. 1973 — «Речник» к изданию произведений Д. Обрадовича 1973 г. Р. Обр. 1988 — «Речник» к изданию произведений Д. Обрадовича 1988 г. Р. Обр. 1989 — «Речник» к изданию произведений Д. Обрадовича 1989 г,

СвМ — Светозар МарковиЬ

СЗР — «CoBJeTH здраваго разума»

СлП, СП — «Слово поучително»

Собр. — «Co6paHHJe»

X — «Христоити]а»

А, АИ — абстрактное имя

ВК — вокал и консонант

КЗ — контактная зона

л е г — лексико-семантическая группа

ОК — ономасиологическая категория

ПО — предикативный оборот

Предл. — предложный падеж

ПрС1 — производное слово в первом издании «Сербского словаря». СТ — словообразовательный тип

СК — словообразовательная категория

СЛЯ — сербский литературный язык

СПП — сложноподчиненное предложение

СПЦ — Сербская православная церковь. СР — Српски pje4nHK. СТ — словообразовательный тип

ЯС — языковая ситуация

гр. — греческое

рус. — русское

серб. — сербское

хоре. — хорватское

имперф. — имперфективный (о глагольной основе несов. в.)

перф. — перфективный (о глагольной основе сов. в.)

ст.-сл. — старославянский

ц.-с. — церковно-славянский

Nab — nomina abstracta attributivitatis (имена отвлеченного качественного признака)

0 — «нулевой элемент»; пропуск в словаре производного слова

- > — «переходит в»

< обратное направление словообразовательной процедуры

<-> — дублетность (одновременность функционирования) лексических единиц

И — словарный пример, содержащий фразеологизм

Значение любого другого вспомогательного символа разъясняется в том же разделе, где

этот символ использован. ИСТОЧНИКИ

СЛОВАРИ

С1(1818) — С р п с к и pjeHHHK, истолкован гьемачким и латинским pnjeHMa. Скупио га

и на CBHJeT издао Вук СтефановиЬ. У Бечу, 1818 // Сабрана дела Вука КарациЬа. Издание о стогодишшици смрти Вука СтефановиЬа КарациЬа 1864—1964. Кьь. II. Београд: Просвета, 1966.— 272 с. С2 (1852) — С р п с к и p j e n H H K (1852). Lexicon serbico-germanico-latinum. Edit Vuk

Steph. Karadschitsch. Vindobonae, 1852 // Сабрана дела Вука КарациЬа. Издание о

стогодишн>ици смрти Вука СтефановиЬа КарациЬа 1864—1964. Кн>. XI/1. — Београд:

Просвета, 1986. — 854 с; Кн.. XI/2. — Београд: Просвета, 1987. — 1906 с. Благова Э., Цейтлин P.M., Геродес С, Пацнерова Л., Бауэрова М. Старославянский словарь

(по рукописям X-XI веков) // Под ред. Р. М. Цейтлин, Р. Вечерки и Э. Благовой. —

М.: Русский язык, 1994. — 843 с. Byjaклиja М. Лексикон страних речи и израза // Tpehe допун.ено издан>е. — Београд:

Просвета, 1980. Даль В. Толковый словарь в 4-х томах. — М.: «Русский язык», 1989. Даничи!! Ъ. Pje4HHK из кшижевних старина српских. Написао Т)[уро] ДаничиЬ. Дио 1-3. — У

Биограду, у Државно]штампари]и, 1863-1864. Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь (со внесением в него важнейших древне русских слов и выражений) // Репринтное воспроизведение издания 1900 г. —

М.: Изд-во «Посад», 1993. Речник српскохрватског шьижевпог и пародног ]езика // I-XV — Београд: САНУ, 1959-2004

(продолжающееся издание). РМС — Речник српскохрватскога кн.ижевног ]езика. — Нови Сад-Загреб: Матица српска и

Матица хрватска, 1967. С РЯ 4 — Словарь русского языка: В 4 т. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Изд-во «Русский язык», 1981—1984.—Т. 1—4. ByjaKUHJa М. Лексикон страних речи и израза. — Београд: Просвета, 1988. Лейн К., Мальцева Д.Г., Зуев А.Н. и др. Немецко-русский словарь (основнлой) // Справочное

издание / Около 95 000 слов. — М.: Русский язык, 1992. Миха]ловиЙ1 В. Гра^а за речник страних речи у предвуковском периоду // Од времена пре

велике сеобе до Вуковог Р]ечника 1818. године / В 2-х т. — Т. 2. — Нови Сад: Ин-т

за лингвистику, 1974. Миха)ловиЬ В. Посрбице од Орфелипа до Вука (прилог проучавааа наших пуризама XVIII и

XIX века). Том I. — Нови Сад: Матица српска, 1982. Миха]лови11 В. Посрбице од Орфелина до Вука (прилог проучаваььа наших нуризама XVIII и

XIX века). Том П. — Нови Сад: Матица српска, 1984. ПетровиЬ Ъ. PjeHHHK закона', уредба', уредбепи прониса' издани у Княжеству Cp6HJe од

1827. до половине 1854. Израдио Ъор^е НетровиЬ. У Београду: Нравителственном

РДО (1911) —1911 Речник // Дела Досите]а ОбрадовиЬа. Пето, државно, издан>е// Издано о

СТОГОДИШН.ИЦИ смрти Дocитeja ОбрадовиЬа. — Београд: Штампано у Дpжaвнoj

штампари]и КраЛ)евине Cp6HJe, 1911. — 571—580. РДО (1961) —1961 Речник // Обрадовий Д. Изабрани сниси. — Нови Сад —Београд: Матица

српска / Срнска кшижевна задруга, 1961. — 361-367. РДО (1975) —1975 Речник // ОбрадовиЬ Д. Живот и прикл>учени]а; Писмо XapanaMnajy. —

Београд: Просвета, 1975.—С. 247-258. РДО (1988) —1988 Речник // ОбрадовиЬ Д. Живот и прикл>учени]а; Писмо Харалампи]у. —

Београд: Рад, 1988.—С. 215-218. Руско-српскохрватски речник / У редакци]и Б. СтанковиЬа. — Нови Сад-Москва: Русский

язык. Матица српска, 1988. Толстой И. И. Сербскохорватско-русский словарь. 7-е изд., стереотип. — М.: Русский язык,

Ivekovic, F., Broz, I. Rjecnik hrvatskoga jezika // Skupili i obradili dr. Franjo Ivekovic i dr. Ivan

Broz. — Zagreb: 1901. — sv. I-II. Jungmann J. Slovnik cesko-nemecky. D. I-V // Praha: Academia, 1989-1990. КI a i с В. Rjecnik stranih rijeci. Tudice i posudenice. — Zagreb: Nakladni zavod Matice hrvatske,

1988. —1456 s. M a t e s i с J. Riicklaufiges Worterbuch des Serbokroatischen // Band I. — Wiesbaden: Otto

Harrassowitz, 1965-1967. — Lieferung 4. Poljanec Radoslav F., Madatova-Poljanec S. M. Rusko-hrvatski rjecnik // Pretisak I. Izdanja iz

1987. godine — Zagreb: Skolska knjiga, 2002. Rjecnik hrvatskoga ili sфskoga jezika, na svijet izdaje Jugoslavenska akademija znanosti i

umjetnosti. XXIII toma. — U Zagrebu, 1882—1975. §kali6 A. Turcizmi u sфskohrvatskom jeziku. — 4. izd. — Sarajevo: Svjetlost, 1979. Juridisch-politische Terminologie fur die slavischen Sprachen Osterreichs // Von der Comission fur

slavische juridisch-politische. Deutsch-Bohmische Separat-Ausgabe. — Wien: Aus der

kaiserlich=k6niglichen Hof- und Staatsdruckerei, 1850. — 263 c. Juridisch-politische Terminologie fur die slavischen Sprachen Osterreichs // Von der Comission fur

slavische juridisch-politische. Deutsch-kroatische, serbische und slovenische Separat-

Ausgabe. — Wien: Aus der kaiserlich=k6niglichen Hof- und Staatsdruckerei, 1853. VranCic F. Dictionarium quinque nobilissimarum Europae Linguarum: Latinae, Italicae,

Germanicae, Dalmatiae et Ungaricae.— Venetis, 1595 // The Bridge / Croatian literature

series, vol. 1. — Zagreb: Mladost, 1990. — S. 99-234. Т Е К С Т Ы

Нови 3aBJeT // Сабрана дела Бука KapaI^ иha. Издан>е о стогодишн>ици смрти Бука Стефанови ha Kapaциha 1864—1964. Кн>. 10. — Београд: Просвета, 1974 '"^

Свето Писмо / Нови 3aBJeT господа нашег Исуса Христа // Превод KoMHCHJe Светог apxMJepej-

ског синода СПЦ // Друго иснравл>ено издаше // Издато у сарадн>и са Британ ским и иностраним библи]ским друштвом у Београду. — CapajeBo: Ослобо^е н>е, 1990. —506 с. Свето Писмо Новога Завета // Превео с грчког Др. Димитри]е СтефановиЬ профессор

Универзитета. — 491 с. [Место и год издания не указаны]. Преписка IX (1851—1852) // Сабрапа дела Бука КарациЬа. Издан>е о стогодишн>ици смрти

Бука Cтeфaнoвиha Kapaциha 1864—1964 и двестагодишн>ици н>егова

1787—1987. Кн.. 28. — Београд: Просвета, 1974. KapaijHh Бук СтефановиЬ. Квазу од Срби]е Милошу 06peH0BHhy (Буково писмо од 12

(24). 1832. године). — Београд: Издале Буковог и Досите]евог My3eja, 1964. Kapaциh Бук Cтeфaнoвиh. Писма // Избор и коментар Ъуро Гавела. — Нови Сад: Матица

српска; Београд: СКЗ, 1960. KapauHh Бук Cтeфaнoвиh. Описани]е Срби]е // Изабрана кшижевна проза. — Београд: БИГЗ,

1989. —336 с. КарациЬ Бук Cтeфaнoвиh. Пpaвитeлcтвyющiй советь сербск1й за времена Kapa^ op^HJeBa или

отиман>е ондашн>их великаша око власти. — Беч: UlTaMnapnja

jepMeHCKora манастира, 1860. Майков А. А. История сербского языка по памятникам, писанным кириллицею, в связи с

историей народа. — М., 1857. Майков А. А. ncTopnja српскога народа. Нанисао А. MaJKOB. (Из 1ьегове юьиге: «История сербского языка в связи с историею народа». М., 1857). / Прилог српски но вина за 1858. годину. — У Београду: у ДржавноЗ штампари]и, 1858. — 358 с. '"^ Перевод примеров по источнику: Библия / Книги Священного Писания Бетхого и

Нового Завета // Религиозное издание. — М.: Российское библейское общество, 2003. Майков А. А. HcTopHJa српскога народа. Написао А. MaJKOB, С рускога прев. Ъ. Даничи!!. 2-е

изд. Београд, 1876. МарковиЬ Сабрани списи. У 4 т./ Уредник Благо]еви11 Р, — Београд: Култура, 1965. — Кн,. Мушицки Л. Лук1яна Мушицкогъ ст1хотворен1я // Кн>ига втора, скупл.ена докторомъ

Георпемъ Мушицкимъ. — У Будиму, 1840. Новине србске 1817: У В1ени // Поговор Б. Ковачека / Фототипска издан>а, кн>. 12. — Београд

— Нови Сад: САНУ, НБС, МС,1987. Обрадови1\ Д. Писмо Хараламни]у // Дела Досите]а Обрадовийа / Пето, државно, издан>е. Издано о стогодиш1ьици смрти Досите]а ОбрадовиЬа. — Београд: Штампано у

Државно] HiTaMHapHJH Кралевине Србще, 1911. ОбрадовиЬ Д. Пнсмо Харалампи]у. (У Лайнсику, 1783) // Живот и при1оьучени]а / Предговор

М. ПавиЬа. — Београд: Просвета, 1975]

ОбрадовиЬ Д. Писмо Харалампи]у. (У Лайпсику, 1783). // Живот и прикл>учени]а; Писмо

Хараламни]у. — Београд; Рад, 1988. ОбрадовиЬ Д. Живот и нрикльучени]а (У Лайпсику, 1783). — Београд: Рад, 1988. [ОбрадовиЬ Д. Писмо Харалампи]у, (У Лайпсику, 1783) // Живот и прикл>учени]а / Предговор

М. ПавиЬа. — Београд: Просвета, 1975]

ОбрадовиЬ Д. Из CoBJeTa здраваго разума. // Изабрани списи / Предговор В. Ъурийа.— Нови

Сад—Београд: СКЗ, 1961. Обрадовий Д. Слово поучително Георги]а J. Цоликофера. С немецког]езика преведено Д.

ОбрадовиЬем. (У Лайпсику, 1784) // Дела Досите]а ОбрадовиЬа. Пето,

државно, издаше// Издано о стогодишн>ици смрти Досите]а ОбрадовиЬа. —

Београд: Штампапо у Државно] штампари]и Кралевине Срби]е, 1911. — 133—142. ОбрадовиЬ Д. Басне. // Изабрани списи / Предговор В. ЪуриЬа.— Нови Сад—^Београд: СКЗ,

ОбрадовиЬ Д. Собрани]е разних нравоучителних BeniTej. (Беч, 1793)// Изабрани списи /

Предговор В. Ъурийа.— Нови Сад—Београд: СКЗ, 1961. ОбрадовиЬ Д. Мезимац. Част втора «Собрани]а разних нравоучителних Bem4ej в ползу и увеселени]е». По подлинному Рукопису Павломъ Соларичемъ изданъ (Будим,

1818)// Дела Досите]а ОбрадовиЬа. Пето, државно, издаве// Издано о

СТОГОДИШН.ИЦИ смрти Досите]а ОбрадовиЬа. — Београд: Штампано у Државно]

штампари]и Крагьевине Cp6nje, 1911. — 411—463. [ОбрадовиЬ Д. Мезимац // Изабрани списи / Предговор В. ЪуриЬа.— Нови Сад—Београд:

СКЗ, 1961]. ОбрадовиЬ Д. Проповеди и беседе. // Дела Дocитeja Обрадови11а. Пето, државно, издаьье//

Издано о СТОГОДИШН.ИЦИ смрти Дocитeja ОбрадовиЬа. — Београд: Штампано у

Дpжaвнoj штампарщ'и Кралевине Србще, 1911. — 515—523. ОбрадовиЬ Д. Этика или Философи]а наравоучителна (Веиеци]а, 1803) // Дела ДоситеЗа

ОбрадовиЬа. Пето, државно, издан>е// Издано о стогодишн>ици смрти Дocитeja

ОбрадовиЬа. — Београд: Штампано у Државно] штампари]и Кралевипе

Срби]е, 1911. — С . 369—409. ОбрадовиЬ Д. ДомаЬа писма Досите]а ОбрадовиЬа // Дела Досите]а ОбрадовиЬа. Пето,

државно, издаве// Издано о стогодишшици смрти Досите]а ОбрадовиЬа. —

Београд: Штампано у Државно] штампари]и Кралевине Cp6HJe, 1911. —

527—569. ОбрадовиЬ Д. Писма // Изабрани списи / Предговор В. ЪуриНа.— Пови Сад—Београд:

Српска иьижевпа задруга, 1961. Обрадовий Д. Песме // Изабрани списи / Предговор В. Ъури11а.— Нови Сад—Београд:

Српска кн>ижевна задруга, 1961. ОбрадовиЬ Д. Христоити]а сир]еч благи обича]и (Будим, 1826). // Дела Досите]а ОбрадовиЬа. Пето, државно, издан.е // Издано о стогодиш1ьици смрти Досите]а ОбрадовиЬа. Београд: Штампано у Државно] штампари]и Крал>евине Срби]е, 1911. —

ПОЛИТИКА — ежедневная сербская газета (отдельные номера за последние годы). Сборникъ закона и уредба и уредбепы указа, изданы у Княжеству Србскомъ, одъ времена

обнародованогь устава земальскогъ (13. Февр. 1839. До Апр. Мее. 1840.) —

У Београду, у Кньигопечатпьи Княжества Српскогь, 1840. — 200. Устав Кважества Cep6HJe издан и заклетвом потвр^ен о Сретенско] скупштини 1835. Године

у KparyjeBny// Устави Кнежевине и Крал>евине Cp6HJe 1835—1903. —

Београд: Научна кн>ига, 1988. — 45-59. Устав Кььажества Cep6nje (1838.) T.J. Султански хатишериф // Устави Кнежевине и

Крал>евине Срби]е 1835—1903. — Београд: Научна кн>ига, 1988. — 69-79. Устав за Кважество Cp6HJy од 1869. // Устави Кнежевине и Крал>евине Cp6nje 1835—1903. — Београд: Научна квига, 1988. — 91-111. Законик гра^ански за Княжество Српско. Обнародован на Благовести 25. Марта 1844. године. — У Београду, у Кн.игопечатн.н Княжества Српског, 1844. —

Ново гражданское землеописание // Прво на]езику сербском. — У Венещи, 1804. Шаливе народне приче. — Београд: Просвета, 1971. Капор М. Последн>и лет за CapajeBo. — Београд: БИГЗ, 1995. Karadzic V.S. Zivot БфБЫЬ vojvoda / i ostalih znamenitih Srba. — Beograd: NOLIT, 1967. Novi Zavjet Na§ega Gospodina i Spasitelja Isusa Krista // s gr6kog izvomika preveli Bonaventura

Duda i Jerko Fucak // XI. Izmijenjeno, usavrseno i revidirano izdanje. — Zagreb: KS,

Список научной литературыТяпко, Галина Георгиевна, диссертация по теме "Славянские языки (западные и южные)"

1. Развитие отвлеченной лексики в сербском литературном языке / Монография. — М.: Изд-во «МГИМО-Университет», 2005. — 468 с.

2. Словообразовательные типы nomina abstracta в сербском литературном языке первой половины XIX в. (на материале произведений В. Караджича). // Славянское и балканское языкознание / Проблемы лексикологии. — М.: Наука, 1983. — С. 54-69.

3. Рец: Дмитриев П.А., Сафронов Г.И. Вук Караджич и его реформа сербохорватского / хорватосербского литературного языка: Учеб. пос. Л., 1984. 108 с. // Советское славяноведение. — 1987.—№ 3. — С. 105-108.

4. Утица. Вукове реформе на промену системских веза у cpncKoj апстрактно] лексици у доба препорода // Зборник Матице српска за филологи]у и лингвистику. — Нови Сад: МС, 1989, XXXII/1 —С. 113-124.

5. Досите.ева апстрактна лексика из данацпье перспективе.// Досите] Обрадовий — човек и дело ме!)у народима. Београд-Нови Сад: МСЦ, 1990. — С. 81-91.

6. Перевод Библии в социально-культурном контексте национального возрождения сербского народа. // Информационный бюллетень Международной ассоциации по изучению и распространению славянских культур. — М.: Ин-т славяноведения и балканистики РАН, 1992.

7. Номинационный поиск в переводческой практике B.C. Караджича (Имена существительные) // Вопросы языковых контактов и сопоставительное изучение языков. — М.-МГИМО, 1992. —С.120-151.

8. О переводах Библии у сербов, хорватов и словенцев до XX века (сопоставительный обзор) // Библия и возрождение духовной культуры русского и других славянских народов. — С.-Петербург, 1995. — С. 197-213.

9. О языке права в истории югославской юридической науки // Социопрагматика и преподавание иностранных языков. — М: МГИМО(У), 1997. — С. 165-172.

10. Рец. на книгу: Нещименко Г. П. Этнический язык // Опыт функциональной дифференциации / на материале сопоставительного изучения славянских языков. — Miinchen: Verlag Otto Sagner, 1999. — 234 с. // Вопросы языкознания. — 2001.— № 6. — С. 146-152.

11. Эволюция взглядов В. С. Караджича на литературный язык и его перевод Нового Завета (1847) // Мова i культура. — Кшв: Видавничий Д1м Дмитра Бураго, 2001. — Вип. 3. — Том IV. —С. 340-347.

12. Источники обновления абстрактной лексики в сербском и хорватском языках на современном этапе // Procesy innowacyjne w j?zykach slowianskich. Prace Slawistyczne, 114. Warszawa: SOW, 2003. — C.231-244.

13. Качественные прилагательные в «Сербском словаре» Вука Караджича // Славянский вестник филологического факультета МГУ: Вып. 2. К 70-летию В. П. Гудкова / под ред. Н. Е. Ананьевой и 3. И. Карцевой. — М.: МАКС Пресс, 2004. — С. 393-405.