автореферат диссертации по культурологии, специальность ВАК РФ 24.00.01
диссертация на тему: Первый крестовый поход в средневековой культуре

Полный текст автореферата диссертации по теме "Первый крестовый поход в средневековой культуре"

На правах рукописи

003484515

МИНИН Станислав Александрович

ПЕРВЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ: ДОГОВОР БОГА И ЧЕЛОВЕКА В НАРРАТИВЕ ХРОНИСТОВ

Специальность 24 00 01 - Теория и история культуры

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

2 6 НОЯ 2009

Москва

2009

003484515

Работа выполнена в Учебно-научном ценгре изучения религий Российского государственного гуманитарного университета

Научный руководитель - доктор исторических наук, профессор

Агаджанян Александр Сергеевич

Официальные оппоненты доктор исторических наук, профессор

Рашковский Евгений Борисович

кандидат исторических наук, доцент Близнюк Светлана Владимировна

Ведущая организация Московский государственный институт

международных отношений (Университет) МИД России

Защита состоится 7 декабря 2009 г в 14.00 часов на заседании совета Д 212 198 06 при Российском государственном гуманитарном университете по адресу 125993, Москва, ГСП-3, Миусская пл, д 6

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Российского государственного гуманитарного университета

UO А*©? я

Автореферат разослан «_£)_» августа»2009 года

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат культурологии

Е Г Лапина-Кратасюк

I ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Первый крестовый поход 109599 гг, беспрецедентный проект завоевания Иерусалима - сакрального центра христианства, приблизительно с 30-х годов XX века вызывает интерес историков средневековой культуры. Культурная абсорбция этого события на уровне идей (идея священной войны) или социальных институтов (институт паломничества, покаяния) хорошо изучена медиевистами При этом осмысление Первого крестового похода на уровне структур средневековой ментальности (mentalité), т е на более глубоком, фундаментальном культурном уровне, преимущественно оставалось вне сферы интересов исследователей Анализировались в основном конфигурации институциональных дискурсов (прежде всего, дискурс Церкви), слетавших поход возможным Во многом без внимания оставались мыслительные механизмы, представления о реальности, привычки сознания, элементы картины мира, позволявшие средневековому человеку понять, почему и каким образом его современники смогли завоевать земной Иерусалим -прообраз эсхатологического Иерусалима небесного Без попытки рассмотреть Иерусалимскую военную экспедицию сквозь призму mentalité «культурная история» крестовых походов будет поверхностной

В данной работе предпринята попытка частично заполнить эту лакуну В центре исследования находится один из элементов средневекового mentalité, а именно совокупность представлений о договорных отношениях Бога и человека. Анализируя тексты корпуса нарративных источников -хроник Первого крестового похода, мы попытались определить, каким образом мотивы договора Бога и человека были задействованы в процессе осмысления Иерусалимской экспедиции средневековой культурой Под договором мы понимаем эксплицитную или имплицитную фиксацию механизма взаимоотношений, предполагающего обязательность двустороннего обмена услугами, ресурсами или дарами

Объектом исследования являются механизмы культурной абсорбции Первого крестового похода в начале XII в, на первом этапе культурной рефлексии об этом событии Предметом исследования являются стратегии использования средневековыми хронистами корпуса представлений о договорных отношениях между Богом и человеком, человеческими сообществами, в процессе рассказывания о Первом крестовом походе как об успешном предприятии

Цель исследования - проанализировать роль мотивов договора между Богом и человеком в процессе осмысления события Первого крестового похода культурой рубежа XI-XII вв В ходе работы были поставлены следующие исследовательские задачи- анализ фрагментов нарратива хронистов, в которых события Первого крестового похода сопоставляются с событиями библейской истории Исхода, т е истории архетипического договора Бога с Моисеем и евреями;

- выделение и анализ фрагментов нарратива хронистов, описывающих отношения обмена услугами между Богом и крестоносцами (схема do ut des),

- структурно-функциональный анализ нарратива хронистов и анализ влияния мотивов договора Бога и крестоносцев на динамику повествования;

- анализ феодальной терминологии и аллюзий к матрице отношений сеньора и вассала при описании отношений Бога и крестоносцев в нарративе хронистов.

Теоретические и методологические основания исследования Мы основываемся на определении mentalité, выработанном в рамках школы «Анналов» и представленном Ж Дюби как «система образов, представлений, которые в разных группах или стратах, составляют общественную формацию, сочетаются по-разному, но всегда лежат в основе человеческих представлений о мире и своем месте и, следовательно, определяют поступки

и поведение людей»1 При этом мы вслед за В С Бибчером и школой «диалога культур» рассматриваем тегйаЫе как результат «сдвижения», встречи, диалога двух или нескольких дискурсов, средневековая ментальность формируется в процессе диалога интеллектуала и простеца, дискурсы которых несут воспоминание об этой встрече с Другим.

Основываясь на выводах Р Барта, Х-Г Гадамера, В Шмида, мы рассматриваем тексты как механизмы и продукты коммуникации между автором и читателем, практики письма и чтения которых вписаны в общий культурный контекст Анализируя нарративные тексты, мы развиваем точку зрения Р. Барта, полагавшего, что читатечь схватывает, понимает повествовательные тексты во многом потому, что в его сознании уже присутствует рубрикация повествовательных функций, т е типов действий, совершаемых персонажами (вредите пьство, договор, борьба, соблазнение и т д )2 Нам представляется, что когнитивная роль такого рода рубрикаций сводится не только к чтению и пониманию нарративов - они также являются одним из инструментов понимания окружающей действительности именно через типические последовательности действий, воспринятые человеком в процессе чтения или слушания разного рода нарративов, он осмысляет реальность и взаимодействие различных социальных акторов

Исходя из концепции культуры как «совокупности текстов» (ЮМ. Лотман, Б А Успенский), мы можем отметить, что значительным сегментом этой совокупности являются повествоватечьные сценарии, в которых задействованы те или иные культурные акторы (философ, рыцарь, монах, священник, прокаженный, святой, Бог или дьявол), таким образом, нарративная стратегия автора во многом сводится к включению того или иного актора в конкретный, понятный, осмысленный в рамках актуальной культуры повествовательный сценарий (или фрейм). Подобные сценарии являются одним из способов коммуникации автора с читателем,

1 Дюби, Л Развитие исторических исстедоваяий во Франции после 1950 тН Одиссей Человек в истории М, 1991,С 52

2 Ьарт Р Введение в структ>рный анализ повествовательных текстов С 393

центральным сценарием, анализу которого посвящено наше исследование, является сценарий договора

Характер исследуемых нами текстов обусловил выбор методов работы, среди которых следует отметить методы историко-семантического, структурно-функционального и актантного анализа, нарратологии и семиотики (В.Я Пропп, А -Ж Греймас, Р Барт, К, Бремон, Ж Женетг) В работе задействованы также общенаучные методы познания - сравнение, абстрагирование, анализ и синтез, восхождение от абстрактного к конкретному, интерпретация

Хронологические рамки исследования охватывают конец XI -первое десятилетие ХП вв, т е первый этап рефлексии средневекового общества (в нашем случае - средневековых интеллектуалов) о Первом крестовом походе, ознаменованный созданием хроник очевидцев Иерусалимской экспедиции и корпуса текстов, появившихся в результате переписывания и редактирования французскими хронистами анонимной хроники «Деяния франков и других иерусалимцев» (Gesta Francorum et aliorum Hierosolymitanorum) В то же время анализ mentalité, формирование которого следует отнести к «длинному времени» (термин Ф. Броделя), потребовал от нас изучения широкого круга текстов, созданных в период с VI по ХП в

Источники. Разработка темы предполагает использование нескольких групп источников Основными источниками для нашей работы являются 8 хроник Первого крестового похода «История франков, которые взяли Иерусалим» («Historia Francorum qui ceperunt Iherusaiem») Раймунда Ажильского, «Иерусалимская история» («Historia Hierosolymitana») Фульхерия Шартрского, анонимная хроника «Деяния франков и других иерусалимцев» («Gesta Francorum et aliorum Hierosolymitanorum»), «История о пути в Иерусалим» («Historia de Hierosolymitano itinere») Петра Тудебода Сиврейского, «Иерусалимская история» («Historia Hierosolymitana») Роберта Реймсского (Монаха), «Деяния Бога через франков» («Gesta Dei per Francos»)

Гвибера Ножанского, «Иерусалимская история» («Historia Hierosolymitana») Бодри Дольского, а также трактат Эккехарда Аурского «Иерусалимец, или книга о притеснении, освобождении и восстановлении святой Иерусалимской церкви» («Hierosolymita seu libellus de oppressione, liberatione et restauratione sanctae Hierosolymitanae ecclesiae»)

Вторая группа источников - средневековые экзегетические, историографические и дидактические тексты, анализ которых позволяет делать выводы о том, каким образом в культуре Средних веков функционировали образы и мотивы библейской истории Исхода.

Третья группа источников - жития святых и рассказы о совершенных ими чудесах Их анализ помогает реконструировать те матрицы mentalité, сквозь призму которых средневековый человек воспринимал «повседневные» свои взаимоотношения с Богом

Четвертая группа источников - произведения средневекового эпоса, которые интересуют нас с точки зрения комбинаторики повествовательных функций (в частности функций героя-помощника) Речь идет о существенных когнитивных моделях, использование которых хронистами позволяет им передать определенную информацию о взаимоотношениях Бога и крестоносцев читателю (или слушателю)

В историографию диссертации включены статьи и монографии, в которых анализируются различные аспекты культурной истории Первого крестового похода и структуры средневековой mentalité В первую очередь, это работы, посвященные интертекстуальному анализу хроник (П. Альфандери, СИ Лучицкая, Ж. Ришар, С Эдгингтон, К Моррис, Х.Й. Винтпелъ), их генетико-контекстуальной критике (О Крей, Р Хиштанд, Дж Райли-Смит) Речь также идет об исследованиях, в которых анализируется мотивация первых крестоносцев (Дж Райли-Смит, Ж Дюби, А Дюпрон, П Альфандери), в которых Первый крестовый поход помещается в контекст субкультурного рыцарского баагочестия (М. Булл, Ж. Флори), системы феодальных ритуалов (Дж Прайор), средневековых представлений о

греховности и искуплении, пенитенциальной культуры (Э Сиберри, Й Меллер-Йенсен), средневековой знаковой системы (М Марковски), представлений о мученичестве (X. Каудри, С Кангас)

Отдельно мы привлекаем исследования, относящиеся к сфере институциональной и доктринальной критики Первого крестового похода Это работы, авторы которых пытаются рассмотреть становление «идеи крестового похода» как результат игры институциональных, социальных и доктринальных дискурсов, в частности, дискурса паломничества (П Руссэ, С Рансимен, Дж Брандейдж, Б Макгинн, В Эттинг), доктрины «священной войны» (К Эрдманн, Дж Брандейдж, Э -Д Хель, Дж Гилкрист), дискурса «Божьего мира» (X Каудри).

Особо следует отметить монографию С И Лучицкой «Образ Другого мусульмане в хрониках крестовых походов», которая, по сути, является первой попыткой анализа ментальных матриц хронистов путем изучения их словаря и нарративных стратегий.

В работе активно используются историко-культурологические исследования А Я Гуревича и историков разных поколений школы «Анналов» (М Блок, Ж Дюби, Ж Ле Гофф, Ж -К Шмигг), а также корпус монографий и статей, посвященных проблеме феодализма (М Блок, П Ван Люйн, С Рейнольде, Ж-Ф Лемаринье, Р. Ле Жан, А И Сидоров, Дж Нельсон, Р Мур, С Уайт, ИВ Дубровский) и проблеме феодальных ритуалов (Ж Ле Гофф, Ж -К Шмитг, Ф Гансхоф, М Блок, П Хайемс, Дж Козел) Кроме того, мы привлекаем исследования, посвященные анализу структур договора и обмена дарами как в архаической (М. Мосс), так и в средневековой культурах (А Я Гуревич, Б Юссен, Л Кухенбух, С Уайт, П Гири)

Научная новизна исследования заключается в попытке реконструкции базовых смыслов, связывающих повествовательные принципы авторов хроник Первого крестового похода и базовые категории средневекового менталитета Новизну представляет также использование

методов структурного и актантного анализа текстов в целях выделения глубинных структур средневекового mentahie Эти методы позволяют выделить в нарративе хронистов модели и структуры сознания, до сих пор остававшиеся на периферии внимания историков Первого крестового похода Научно-практическая значимость. Результаты исследования могут быть использованы в курсах по истории средневековой культуры, истории крестовых походов, истории христианства В перспективе исследование можно продолжить и развить за счет расширения хронологических рамок и анализа использования матрицы договора Бога и человека в нарративных источниках XII-XIII вв Это позволит рассмотреть не только динамику культурной абсорбции крестовых походов, но и трансформацию и устойчивость одной из структур средневекового mentalité

Апробация исследования. Диссертация обсуждена, одобрена и рекомендована к защите на заседании Центра изучения религий Российского государственного гуманитарного университета Часть идей и выводов диссертации отражена в опубликованных автором работах, список которых приведен в конце автореферата

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех пав, заключения, списка источников и литературы

II ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении содержится постановка проблемы, определены цель и задачи исследования, указана степень научной актуальности исследования, указаны основные источники, историографические сведения по степени разработанности проблемы, указано, в чем состоит научная новизна работы и ее практическая значимость, приведены сведения об апробации работы

Глава первая: «Новейший завет» крестоносцев и Бога. Глава посвящена анализу фрагментов нарратива хронистов, в которых события и

фигуры Первого крестового похода сопоставляются или противопоставляются событиям и фигурам библейской истории Исхода, т е нарратива об архетипическом договоре Бога и человека

В первач параграфе (Хронист за работой: два договора в истории спасения) мы рассматриваем фрагменты хроник, в которых подчеркивается превосходство франков-крестоносцев над иудеями, и пытаемся объяснить этот специфический антисемитизм Нам представляется, что этот антисемитизм «профессионален» и для его понимания необходимо учесть ряд особенностей мышления средневекового историка, а именно стремление разместить все важные и интересные события в глобальной истории спасения (от сотворения мира и грехопадения через воплощение Христа к Апокалипсису), опора на архетипы (библейские) и переживание архетипических событий заново, интерес к человеку или группе людей преимущественно в плане их отношения ко Всевышнему, их роли в нарративе спасения

Иудей хроник Первого крестового похода - не фактический «бытовой» сосед франка-крестоносца, а персонаж мировой драмы со своей историей и собственным набором типических действий Иудей - это пример, exemplum В представлении хронистов франк-крестоносец и иудей задействованы в глобальной истории спасения как акторы, реализующие один и тот же сценарий, а именно заключающие договор с Богом и обменивающиеся с ним ресурсами (выполнением обетов) - с той принципиальной разницей, что франки, в отличие от евреев, до конца выполняют свою часть договора со Всевышним Первый крестовый поход, описанный в хрониках, становится временем «новых избранных», превосходство которых над «прежними избранными» можно продемонстрировать лишь поместив двух акторов в структурно и содержательно схожие ситуации

Хронист сравнивает крестоносцев с ветхозаветными евреями, желая продемонстрировать, что Иерусалимская экспедиция стала результатом взаимодействия Бога и человека, gesta Dei per Francos В глазах историка-

интеллектуала реальным событие делает его сопоставление с архетипом, а наиболее узнаваемым архетипом такого рода является библейская история Исхода С одной стороны, хронист ищет соответствия между нарративом Пятикнижия и современными событиями, с другой стороны, он вынужден представить дело так, что договор иудеев с Богом выполнялся ими качественно хуже, нежели договор крестоносцев с Богом - крестоносцами.

Нарратив хроник Первого крестового похода - сложное наложение 3-х повествовательных планов 1-й план - рассказ о «деяниях франков», которые, заключив с Богом договор и приняв крест, проходят через земли язычников и захватывают Иерусалим 2-й план - рассказ об иудеях, которые, заключив с Богом договор, проходят через земли язычников и разрушают Иерихон 3-й план представляет собой инверсию, взаимоналожение историй триумфа франков-крестоносцев и постепенного отпадения евреев от Бога не случайно Бодри Дольский подчеркивает, что крестоносцы идут на штурм Иерусалима именно в тот час, когда по воле иудеев казнили Христа

Во втором параграфе (История Исхода: архетнпический договор) анализируются конкретные аллюзии к библейской истории Исхода в хрониках (мотивы, образы, фигуры, ситуации) Мы обнаруживаем в текстах хроник ряд вполне эксплицитных паратиелей Моисей - епископ Адемар Ле Пюи, Аарон - граф Раймунд Сен-Жильский, амаликитяне (или евусеи) -сарацины, иудеи - крестоносцы, манна - Слово Божие, расступающиеся воды Красного моря - расступающиеся орды мусульман, ковчег Завета - крест Связующее звено между двумя нарративными пластами - фигура Бога, в хрониках подчеркивается, что Бог, ведущий крестоносцев - тот самый Бог, с гневом которого имели дело языческие племена Ханаана

Мы останавливаемся на двух смысловых матрицах, сквозь призму которых средневековая культура интерпретировала Исход Во-первых, Исход мог восприниматься как архетипическое паломничество, странствие, будь то прообраз путешествия к сакральному центру земти или же символ души, движущейся через преодоление земных страстей к спасению Во-вторых,

Исход мог рассматриваться как префигурация новозаветного, христианского нарратива, как аллегорическое повествование о Христе и становлении христианской Церкви, ее истории в эсхатологической перспективе обретения «небесной Отчизны»

В то же время средневековые экзегеты (Бруно из Асти, Рабан Мавр), комментируя библейскую историю Исхода, транслируют ситуацию договора (pactum, foedus) с Богом на современную христианскую Церковь Представляется, что для средневековой культуры договор с Богом, некогда заключенный Израилем, остается актуальной, переживаемой реальностью Общепризнанная актуальность договора делает бессмысленным эксплицитный разбор его принципиального механизма - на первый план в интерпретации Исхода выходят примеры последствий как соблюдения договора, так и его нарушения

Вписанный в общий контекст средневековой историографии и экзегетики, нарратив хронисгов Первого крестового похода обнаруживает сложную систему параллелей хронисты избирают в качестве референта историю Исхода, подразумевая при этом «промежуточную» новозаветную параллель, которая обосновывает чувство превосходство франков-христиан над иудеями-вероотступниками. Задача хрониста - продемонстрировать, что «событие Христа» организовало мировую историю таким образом, что механизма договора с Богом неизбежно будет работать лучше с франками-христианами, нежели в случае с предателями-евреями Для того, чтобы это превосходство было очевидным, необходимо сопоставление с теми событиями и актами, в которых Израиль явил себя как субъект особых отношений с Богом, т е отношений договора.

В третьем параграфе («Время чудес»: Исход в средневековой историографии) мы даем панорамный обзор использования истории Исхода в средневековой историографии и дидактике Мы обращаемся к анонимной «Истории бриттов», «Петавианским анналам». «Хронике [монастыря] святого Губерта Арденнского», сочинениям Григория Турского, Рауля

Глабера, Косьмы Пражского, Сигеберта из Жамблу, Адама Бременского, Одо из Сен-Мор-де-Фоссе, Бертольда Коистаицкого, Агобарда Лионского, Петра Дамиани, Дрого из Асти, Ордерика Виталия

Эти тексты позволяют выделить несколько аспектов использования истории Исхода средневековой культурой В частности, Исход выступает в качестве повествовательной, символической и смысловой матрицы, при помощи которой можно кодировать актуальную информацию, а также познавать действительность Сопоставление какого-либо исторического актора с Моисеем фиксирует его значимость, позволяет подчеркнуть его особые отношения с Богом. Нарратив Исхода используется, чтобы обозначить нетривиальность того или иного события, а также подчеркнуть факт божественного вмешательства Сопоставление с историей Исхода - это также попытка восстановления illud tempus, времени интенсивного богообшения, по которому тоскует средневековое общество Наконец, история Исхода - это последовательность действий, о которых акторы средневековых нарративов напоминают Богу в молитвах-инвокациях, эти ритуальные формулы - напоминание о договоре, который действует с ветхозаветных времен

Интенсивное богообщение, по которому тоскует Средневековье, восстанавливается в тот момент, когда Бог привлекается в качестве союзника. Эта особая ситуация - война против «неверных» Время интенсивного богообщения - это время чудес и видений, которые, по словам французского медиевиста А Воше, «были основным средством коммуникации между миром запредельным и миром повседневным» Чудеса, в отличие от maleficia, возможны только там, где соблюдаются заповеди, pactum с Богом, время Первого крестового похода, таким образом, было обречено стать «временем чудес» Хроники Первого крестового похода -настоящий каталог чудесных историй.

Хронисты не ставили перед собой задачу использовать нарративный каркас истории Исхода последовательно, чтобы gesta франков (или gesta Бога

через франков) дублировали ветхозаветные события шаг за шагом, в то же время хронистам было важно продемонстрировать своим современникам явные, на их взгляд, параллели с событиями Исхода Обретение Иерусалима, равно как и обретение земли обетованной, могло стать финалом лишь вполне конкретного сценария, для которого pactum, заключенный с Богом, был центральным звеном

Глава вторая: Бог и крестоносцы как участники обмена. В главе анализируются нарративные стратегии хронистов Первого крестового похода, отсылающие к структурам обмена дарами, услугами или ресурсами Эти структуры реализуются как в повседневных ритуалах, так и в способах «рассказывания» историй о героях или святых Представляется, что в хрониках Первого крестового похода эти структуры используются как матрица, с помощью которой читателю (слушателю) сообщается некая информация о взаимоотношениях Бога и крестоносцев

В первом параграфе («Казус Гвидо»: нарушил ли Бог договор с крестоносцами?) мы останавливаемся на одном сюжете, включенном в нарратив пяти хроник брат герцога Боэмунда Тарентского Гвидо угрожает отказаться от почитания Бога, если известия о гибели крестоносцев под Антиохией подтвердятся. Исследователи крестовых походов специально не анализировали этот эпизод, который, на наш взгляд, является одним из ключевых для понимания механизмов осмысления средневековой культурой Иерусалимской экспедиции

Схожие мотивы упрека и угрозы носителю сакрального (Бог, святой) обнаруживаются в других нарративных источниках раннего и высокого Средневековья, авторы которых - духовные лица Медиевисты видят в таких рассказах отблеск «неофициальной религиозности» Средних веков Человек Средневековья выстраивал отношения с персонифицированным миром сакрального по принципу do ut des - «даю, чтобы и ты дал», те рассматривал их сквозь призму некого контракта, договора, обязательного к выполнению для обеих сторон

То обстоятельство, что мотив «наказания Бога» обнаруживается в произведениях образованных клириков, может быть объяснено «некнижной» ментальностью, общей для профанов и «ученых мужей» Средневековья Однако это объяснение не проливает свет на тот факт, что интересующий нас эпизод находит отражение в текстах, не рассчитанных на профанов, к каковым текстам можно отнести большую часть хроник, созданных в монастырях и предназначенных для монастырских библиотек Тем самым, по сути, игнорируется структура источников и нарративные стратегии авторов Нам представляется возможным иное объяснение «наказание святых» следует рассматривать не как практику, в которой клир солидаризируется с неграмотной паствой, но как литературный и даже дидактический топос.

Видится возможным выдвижение гипотезы о ритуальном характере упрека носитсло сакрального Хронисты через текстуальную демонстрацию ритуального сомнения и через последующую демонстрацию безосновательности этого сомнения де-факто фиксируют наличие контракта, договора между человеком и Богом, который регулирует ход крестового похода Мы вправе полагать, что подобные ритуалы были регулярными практиками в Средние века и могли иметь характер как магических, по сути, действий, так и «театральных» представлений, призванных обозначить действительность договора между общиной и носителем сакрального

Во втором параграфе (Носитель сакрального как герои-помощник) мы анализируем фрагменты нарратива хроник, в которых присутствует мотив упрека Бога или святых (мы обозначаем их как «сакральную корпорацию») в адрес крестоносцев Упреки «сакральной корпорации», как правило, касаются ритуальной нечистоты крестоносцев и невыполнения ими божественных предписаний, ргаесерш Обиженный, возмущенный, мстительный носитель сакрального - это средневековый нарративный топос, напоминание о «должном» и «недолжном» поведении, о выполнении и невыполнении договора с «сакральной корпорацией» Насилие, месть со

стороны носителя сакрального в рамках средневековой культуры не противоречило его святости, но утверждало его силу и власть

Упрек со стороны «сакральной корпорации» - это информация о ресурсе, который крестоносцы не получат при несоблюдении р> агсер!а или уже не получают из-за несоблюдения условий договора Ресурс - это некий набор функций носителя сакрального, который интересует крестоносцев в перспективе выполнения главной задачи, те завоевания Иерусалима это совет, передача чудесного предмета, сообщение спасительной формулы, помощь в прохождении испытания, заступничество одного представителя сакральной иерархии перед другим, вышестоящим. Пользуясь терминологией В.Я Проппа мы классифицируем данные функции «сакральной корпорации» как функции дарителя и помощника По мнению А-Ж Греймаса эти функции образуют единый «актант», круг действий, который можно определить как «снабжение героя вспомогательным средством» Актанты помощника-дарителя («сакральной корпорации») и героя (крестоносцев) интегрируются в единую работающую нарративную связку при помощи мотива договора

Нам представляется, что «сакральную корпорацию» хроник отличает от типичного помощника-дарителя волшебной сказки то обстоятельство, что носители сакрального - не второстепенны, они образуют самостоятельную нарративную линию (в частности, их узнают по клейму, что относится к функциям героя) В случае с носителями сакрального в хрониках Первого крестового похода речь, скорее, идет об инверсионном актанте герой-помощник, характерного для средневекового эпоса (Ренуар в «Песни о Гильоме», сам граф Гильом Оранжский в «Нимской телеге», частично Зигфрид в «Песни о Нибелунгах», Один в «Речах Гримнира», Люнета в «Ивейне») «Сакральная корпорация» - самостоятельный актор, определяющий, с кем ему заключать договор

Структурный анализ кардинально, пусть и в порядке исследовательского эксперимента, меняет ракурс, под которым мы рассматриваем

взаимоотношения крестоносцев и Бога именно носитель сакрального, а не человеческая сотшиппаБ, оказывается в роли «контрактного» служащего, который при определенных условиях может «уволиться» и найти себе другое место службы Образованный хронист-клирик сознательно не «рисовал» Бога с Ренуара - речь идет правилах организации нарратива, которые во многом (см Введение) являются структурами восприятия действительности и матрицей передачи актуальной информации У нарратива свои способы демонстрации качеств и оценок, и носитель сакрального, оказавшись включенным в выстроенное по правилам повествование, вынужден «играть» по этим правилам Такие качества Бога (или святых), как милосердие, неизбежность воздаяния за соблюденные или несоблюденные ргаесер(а, склонность награждать праведников (тех, кто соблюдает договор) и карать грешников (тех, кто его не соблюдает), воспринимались как данность в том числе и потому, что в рамках стандартного нарратива носитель сакрального занимал конкретную умопостигаемую нишу

В третьем параграфе (Мотив договора и динамика нарратива хронистов) мы пытаемся выяснить, каким образом мотив договора, обмена ресурсами между Богом и крестоносцами влияет на динамику нарратива хронистов Мы останавливаемся на 3-х ключевых сюжетах, нашедших отражение во всех 8 хрониках захват Антиохии, снятие осады Антиохии, захват Иерусалима. Эти сюжеты строятся по схожей нарративной схеме крестоносцы всякий раз терпят локальную неудачу, ищут ее причины, ликвидируют их и тем самым решают задачу

Важными элементами нарратива становятся констатация неудачи и диагностика неудачи. Неудача, как правило, диагностируется как результат нарушения табу, ргаесер1а - или же хронисты маркируют неудачу как прелюдию к выполнению Богом своей части контракта, и тем самым неудача рассматривается как тест на доверие одной стороны договора (крестоносцев) к другой («сакральной корпорации») Нарушение табу - грех, сообщество

крестоносцев - плоть от плоти средневековой культуры, озабоченной скверной, ее диагностикой и ликвидацией

Табу действует не само по себе, а в режиме обмена услугами между крестоносцами и «сакральной корпорацией» Следующий за констатацией и диагностикой неудачи нарративный элемент, а именно ликвидацию неудачи можно представить как последовательность двух актов во-первых, некий искомый ресурс получает от крестоносцев Бог, во-вторых, некий искомый ресурс получают от Бога крестоносцы Без ресурса, получаемого крестоносцами от Всевышнего, решение локальной задачи невозможно

Ресурс, необходимый Богу, представлен в хрониках как pietas, ритуальная чистота, которой крестоносцы достигают посредством трехшагового акта пост - молитва - милостыня Этот акт является способом восстановления нарушенного договора с «сакральной корпорацией», которая не будет вступать в договорные отношения с «нечистым» сообществом и ожидает от него знаков верности контракту

Ресурс, необходимый крестоносцам, обозначен в хрониках как «божественная помощь», «божественная сила», «божественная защита», «божественное содействие», непосредственное участие представителей «сакральной корпорации» в битве, «божественная воля»

Во всех трех проанализированных нами сюжетах хронисты фиксируют два состояния - недействующий договор (ни одна из сторон договора не получает обмениваемого ресурса) и действующий договор (обе стороны получают искомые ресурсы), а также тактику перехода от одного состояния к другому Хронист нанизывает структурно аналогичные сюжеты на общую нить повествования, и таким образом сам нарратив о Первом крестовом походе обретает вид повествования о постоянно разрываемом и возобновляемом договоре Бога и крестоносцев

Глава третья: Бог-сеньор и крестоносцы-вассалы. Глава посвящена анализу феодальной терминологии и аллюзий к матрице отношений сеньора и вассала при описании отношений Бога и крестоносцев в нарративе

хронистов Нам представляется, что договор, о котором рассказывают хроники Первого крестового похода - не топько нарративная функция или воспроизводство библейского архетипа, но и вполне конкретная практика складывающейся субкультуры рыцарей, milites, к которой принадлежат участники экспедиции и категориями которой отчасти мыслят сами хронисты - выходцы из рыцарской среды

В первом параграфе (Milites Christi: вооруженные монахи или Божьи рыцари?) мы останавливаемся на термине milites Christi (или milites Dei), который используется хронистами для называния участников Иерусалимской экспедиции Христианство переняло слово militare, наряду с другими терминами, из латинского военного словаря, на рубеже X-XI вв средневековая культура именовала монашеские общины militia Christi, противопоставляя их светскому воинству, militia secularis. Есть основания полагать, что хронисты пытались делегировать крестоносцам нравственный кодекс монашеской общины В то же время нам представляется, что на рубеже XI-X1I вв , т е в период создания хроник Первого крестового похода, термин miles обозначал уже не абстрактного военного профессионала, а профессионала, которого характеризовали конкретный способ ведения боя (конный воин с мечом), этические принципы (зачатки рыцарского кодекса) и конкретные договорные практики (принесение оммажа)

Договором регулировались отношения сеньора и вассала, comes и miles. В текстах хроник нам удалось обнаружить несколько пассажей, в которых эта система отношений вполне эксплицитно переносится на отношения Бога и крестоносцев (так, у Роберта Монаха герцог Боэмунд призывает своих milites стать milites Бога, крестоносцы отказываются принести клятву верности (оммаж) императору Алексею Комнину, т к «уже принесли ее Богу»)

Исключительно важными представляются выводы А И Сидорова, заключившего, что «социальное» рождение рыцарства относится к XI в, тогда как зачатки «культурной» истории рыцарства следует искать в эпохе Каролингов Рыцари XI-XII вв отчасти перенимали этос каролингских

nobiles, «знатных», одним из фундаментальных элементов которого была готовность умереть, но не оставить сеньора Речь идет о трансляции поведенческих структур и их этического обоснования от одной исторически-конкретной социальной группы к другой Констатация этого переноса дает нам возможность несколько иначе интерпретировать некоторые, казалось бы, вполне ясные фрагменты хроник, например, религиозное благочестие, заключающееся в стойком перенесении страданий, может быть воспроизведением как «модели Иова», так и «модели верного вассала»

Точно так же мученичество - это еще и следование своему долгу вассала до конца Эксплицитно декларируемый герой хрониста-клирика - это герой мартиролога он делает нравственный выбор и умирает безропотно В то же время тексты «проговариваются»' на страницах хроник проступают очертания иного героя, для которого смерть от меча - не выбор, а один из двух возможных исходов в избранной игре Для этого героя существует позорная смерть от голода и ставная смерть на поле боя, тогда как идеал мученика уравнивает эти смерти

Нарратив хроник Первого крестового похода в значительной степени стал порождением культуры «двуязычного» клира, который пытался использовать свой, церковный, язык и в то же время по-прежнему мыслил категориями военной аристократии Поэтому «модель Иова» при описании явленной крестоносцами pietas идет в одной упряжи с моделью исполненной вассальной клятвы встреча двух mentalité переживается клириком XI-XII вв как факт личного опыта, а созданный им нарратив несет на себе отпечаток этой встречи

Вопреки мнению некоторых медиевистов (например, Дж Козела), нам представляется, что не отношения с Богом становились моделью отношений с сеньором, а, напротив, договор с сеньором есть модель отношений с Богом При этом речь не идет о новой религиозности- это все то же средневековое христианство, только выраженное в категориях относительно новой, амбициозной социальной группы, для которой Бог - сеньор, которому

полагается очмаж и верность, а готовность участвовать в игре со смертельным исходом - знак «профпригодности», деловая рекомендация, свидетельство договорной благонадежности

Во втором параграфе (Идеальный dominus: Бог как феодальный сеньор) мы анализируем поведение другой стороны феодального договора, те Бога Мы развиваем мысль, изложенную в предыдущем параграфе человек, преодолевший этап примитивного ужаса перед «совершенно иным», так или иначе пытается осмыслить свою зависимость от сверхъестественного и мыслит при этом категориями актуального социо-культурного языка. Для XI-XII вв это язык феодальных отношений

Феодального сеньора (dominus) и Господа Бога (Dominus) роднят конкретные практики реальное участие в боевых действиях (по нашему мнению, упоминания о сражающемся Боге не являются фигуральными, в представлении хронистов Бог сражается реально), защищает своих людей, раздает им «фьефы» и делится с ними военной добычей В то же время в единый образ феодального Dominus эти практики склеивает лишь договор сеньора и вассала

Мы возвращаемся к рассмотренному в предыдущей главе «казусу Гвидо» и обращаем внимание на го, что гневные высказывания рыцаря Гвидо в адрес Всевышнего - это угроза разрыва феодального контракта, diffiducia В то же время Бог - не единственный адресат призыва о помощи крестоносцам под Антиохией участники похода де-факто напоминают о необходимости выполнения условий договора сразу двум сеньорам - Богу и императору Алексею Бог и император вынуждены действовать в рамках одного и того же сценария (необходимости помочь попавшим в беду крестоносцам), предполагающего демонстрацию качеств хорошего (Бог) или плохого (император) сеньора

Противопоставление хорошего и плохого сеньоров, т е Бога и императора - одна из идей, красной нитью проходящих через нарратив хронистов, в то же время сам факт помещения Бога в рамки конкретного социального

сценария дает представление о том, как мог восприниматься Всевышний средневековой культурой на рубеже XI-XI1 вв

В третьем параграфе (Assumptio crucis: попытка новой интерпретации) мы делаем попытку рассмотреть некоторые ставшие классическими интерпретационные матрицы, применяющиеся в исследованиях Первого крестового похода, сквозь призму договора Бога и крестоносцев В частности, мы полагаем, что мотив принятия креста участниками похода можно рассматривать не только как часть паломнического обета, но и как часть ритуала оммажа - оммажа Всевышнему.

Ношение нашитого на лопатку креста, описанное в хрониках, можно интерпретировать как акт подражания Христу, т е как жест, ориентированный на мифо-архетипическую модель, в то же время этот жест определенным образом вписан в контекст повседневной социо-культурной коммуникации, бытующей в средневековом обществе Представляется, что знак креста не был инсигнией паломника на рубеже X1-X1I вв, он был довеском к традиционному паломническому символическому ряду посох, сумка, перстень Герцогу Боэмунду в хронике «Gesta Francorum» сообщают о знаке креста, который носят участники экспедиции, тогда, когда он задействует специальный «рыцарский» вопросник1 его интересует вооружение воинов (проверка на профпригодность), их боевой клич и инсигнии, указывающие на того или иного dominus

Договор между Богом и крестоносцами вступает в силу в момент принятия последними креста Сам ритуал assumptio crucis представлен в хрониках весьма скудно, и тем не менее есть основания полагать, что смысл церемонии, как и смысл оммажа, заключался в гарантии безопасности (в данном случае, безопасности Церкви), заключении мира и демонстрации «особых отношений» с Богом обществу. При этом знак креста, нашитый на одежду крестоносцев, выступает в качестве предмета инвеституры, передача которой - один из элементов ритуала оммажа

Выводы, сделанные в 3-й главе, позволяют нам внести несколько штрихов в дискуссию о соотношении молитвенного жеста (на коленях со сложенными руками) и жеста вассальной присяги (аналогично) Мы оспариваем некоторые выводы Ж -К Шмитта нам представляется, что жест присяги генетически предшествует молитвенному жесту, а ритуальная полнота, которой не хватает Шмитсу в акте молитвы (Бог не охватывает руки молящегося своими руками), достраивается на уровне представлений

Безусловно, наши реконструкции ритуала скзитрНо стаз, основанные на обрывочных свидетельствах хроник, не могут использоваться в качестве основного аргумента в пользу вассальных связей Бога и крестоносцев Скорее, мы рассматриваем ритуал в феодальном контексте, очерченном в предыдущих разделах, представляется, что для историков, изучавших ритуал молитвы в более широком интертекстуальном поле, этот контекст не казался столь очевидным и выпуклым, однако наши тексты дают возможность выдвинуть такого рода гипотезы.

В Заключении представлены основные выводы проведенного исследования Анализ нарративных стратегий авторов хроник Первого крестового похода позволил выделить своего рода смысловую матрицу, посредством которой беспрецедентное событие - военная экспедиция в Святую Землю и захват Иерусалима - было осмыслено средневековой культурой Эту матрицу мы обозначили как договор Бога и чгювека Речь идет не о неком едином мотиве договора, который становится для хронистов нарративным шаблоном, но скорее о «пучке» мотивов, повествовательных сценариев, голосов, моделей, которые - к каким бы различным источникам, культурным образам или социальным практикам они не отсылали -описывают механизм договора, контракта между Богом и крестоносцами, благодаря которому крестовый поход как успешное предприятие становится возможным

Нам представляется, что выделенная нами матрица является важной структурой средневековой тепЫиё (менталыюсти), поэтому мы

анализировали Первый крестовый поход не столько как событие истории средневековых институтов или доктрин, сколько как событие истории средневековой ментальное™

Один из нарративных сценариев, в которые хронист вписывает события Первого крестового похода - это библейский мотив Исхода История Исхода - это архетипический нарратив, и осмысление крестового похода в сопоставлении с нарративом Исхода позволяет «поместить» экспедицию в Иерусалим в историю спасения, а также заново пережить это архетипическое события, пережить период интенсивного богообщения в особой ситуации священной войны, требующей заключения союза, foedus с Богом Мотив такого союза - foedus или pactum (завета, договора) задает динамику истории Исхода и предлагает средневековому человеку целый набор возможных сценариев выполнения «условий договора» или нарушения их Для хронистов-клириков это удобная матрица, позволяющая наглядно продемонстрировать превосходство франков-христиан над Израилем через особенности поведения в схожих ситуациях Более последовательное соблюдение условий pactum с Богом и более последовательное доверие к другой стороне договора делает франков новым, поистине «лучшим Израилем» В то же время, соблюдение договора обеспечивает, в конечном итоге, успешное выполнение главной цели похода - освобождение Иерусалима из рук неверных

Другой сценарий - представление взаимоотношений Бога и крестоносцев в категориях феодального контракта, осевой структуры сеньориально-вассальных отношений в XI-XII вв Нам представляется (и мы попытались продемонстрировать это в тексте), что milites хроник Первого крестового похода, и milites Dei в частности - это не абстрактные воины, а рыцари, особая, во многом еще только складывающаяся субкультура военных профессионалов, для них договор с сеньором - одна из важнейших коммуникативных практик, а представление о двусторонней верности договору - важный элемент ментальности

Мы показали, что хронисты не только изображают крестоносцев как рыцарей Бога, но и самого Бога как верного своим обязанностям сеньора, который воюет за своих людей, защищает их и делится с ними военной добычей Представляется, что далеко не всегда хронист-клирик использовал феодальную матрицу при описании Бога произвольно зачастую хронист был выходцем из среды milites и, даже став частью духовного сословия, oratores, сохранял особенности языка и мышления «прошлой жизни» В то же время, на наш взгляд, в хрониках встречаются фрагменты, где феодальная модель используется умышленно В частности, Бог и император Алексей Комнин, с которым крестоносцы заключили вассальный договор, «вынуждены» действовать в рамках одного и того же сценария (необходимости помочь попавшим в беду крестоносцам), предполагающего демонстрацию качеств хорошего (Бог) или плохого (император) сеньора

Третий сценарий отсылает к повседневным средневековым ритуальным практикам и представлениям о том, что взаимоотношения между средневековым сообществом (крестьянской общиной, монастырем или войском крестоносцев) и Богом или святым реализуются по схеме обмена дарами, do ut des. Это мотив упрека Богу, якобы не выполняющему своих обязательств по контракту с сообществом крестоносцев, с последующей демонстрацией необоснованности этих сомнений и упреков в необязательности Всевышнего. Данный мотив наглядно демонстрирует, что представления о контракте с «сакральной корпорацией» (Христом, Девой Марией, святыми, мучениками) присутствуют на уровне средневековой ментальности и не критикуются даже образованными клириками Для них упрек носителю сакрального (даже сопровождающийся символическим наказанием) - часть ритуала, призванного продемонстрировать приверженность этого носителя условиям контракта

Наконец, четвертый сценарий во многом навязан хронистам универсальными правилами самого нарратива, спецификой организации повествовательных функций, их рубрикацией, особыми нарративными

методами демонстрации читателю или слушателю тех или иных качеств персонажа (например, верности или вероломства). «Сакральная корпорация» хроник совмещает в себе два набора функций' с одной стороны, это функции волшебного помощника, взаимодействие с которым позволяет герою (крестоносцам) решить задачу и ликвидировать недостачу; с другой стороны, это функции эпического героя-наемника, который помогает другому герою справиться с его задачей, но, не получая ответного дара, может сменить партнера по контракту или наказать нерадивого партнера

Наш анализ позволил проследить, что обмен дарами между двумя героями нарратива хронистов, Богом и крестоносцами, задает динамику повествования о Первом крестовом походе действующий или восстановленный контракт является залогом успеха, недействующий, нарушенный контракт является залогом неудачи В завершение нашей работы мы можем предположить, что сама структура нарратива, во многом диктующая хронисту свои законы, вынуждает его рыться в копилке средневековой культуры и нанизывать на повествовательную нить различные по своему генезису мотивы договора с Богом. Нам представляется, что нарратив с его универсальными нормами может выступать в рамках средневековой mentalité в роли механизма, позволяющего организовать, интегрировать в единое целое, типологизировать и обобщить разнородные мотивы

По теме диссертации автором опубликованы следующие работы. В изданиях, рекомендуемых ВАК:

1 Мотив чистого/нечистого в нарративе хронистов Первого крестового похода//ВестникРГГУ.-М, 2007, №10 -С 79-91

2 «Казус Гвидо» нарушил ли Бог договор с крестоносцами9 // Вестник РГГУ -М,2009,№15 -С 115-124

МИНИН Станислав Александрович

ПЕРВЫЙ СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ПОХОД В СРВДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ ДОГОВОР БОГА И ЧЕЛОВЕКА В НАРРШГОЕ ХРОНИСТОВ

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

ЛИЦЕНЗИЯ ПД N9 00608 Формат 60x84/16 1,7 уел пл

Бумага офсетная 80 гр Тираж 100 экз Заказ №186

Отпечатано с готовых о/м в типографии ООО «Медина-Принт» ул Новослободская д 14/19 стр 5

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Минин, Станислав Александрович

Введение. a. Актуальность и научная новизна исследования. b. Общая характеристика источников. c. Обзор литературы. d. Теоретические и методологические рамки исследования. e. Цель, задачи и структура исследования.

Глава первая. «Новейший завет» крестоносцев и Бога. a. Хронист за работой: два договора в истории спасения. b. Модель Пятикнижия: архетипический договор. c. «Время чудес»: Исход в средневековой историографии. d. Краткие выводы.

Глава вторая. Бог и крестоносцы как участники обмена. a. «Казус Гвидо»: нарушил ли Бог договор с крестоносцами?. b. Носитель сакрального как герой-помощник. c. Мотив договора и динамика нарратива хронистов. d. Краткие выводы.

Глава третья. Бог-сеньор и крестоносцы-вассалы. a. Milites Christi: вооруженные монахи или Божьи рыцари?. b. Идеальный dominus: Бог как феодальный сеньор. c. Assumptio cruris: попытка новой интерпретации. d. Краткие выводы.

Введение диссертации2009 год, автореферат по культурологии, Минин, Станислав Александрович

а. Актуальность и научная новизна исследования

В XX веке историография крестовых походов пережила настоящую смену парадигм. После того, как в середине 1930-х годов увидела свет монография К. Эрдманна «Возникновение идеи крестового похода», ученые уже не ограничивались фактологической критикой источников или фактологической реконструкцией, но пытались понять, каким образом средневековая культура смогла сначала инициировать, а затем и «переварить», абсорбировать, осмыслить экстраординарные военные экспедиции XI-XIII вв., какой культурный инструментарий при этом использовался. Ученые стали задаваться^ новыми вопросами. Каков был статус крестоносца в обществе рубежа XI-XII вв.? Была ли «идея крестового похода» своего рода синтезом представлений о паломничестве и концепции- священной войны? Какие термины использовало- средневековое общество (или его! видные представители - интеллектуалы) для обозначения экспедиций на. Восток прежде, чем общеупотребительным стало специальное слово» croisade (crusade)1

Как предмет изучения, крестовые походы стали рассматриваться в рамках истории институтов (крестовый поход как паломничество) или истории идей (крестовый поход и доктрина священной войны). В особенности Первый крестовый поход, хотя и был уникальным событием, встраивался в матрицу социальных структур Средневековья; историков интересовала та конфигурация институциональных дискурсов (дискурса Церкви, прежде всего), которая сделала возможным само предприятие - военную экспедицию в Иерусалим. На периферии исследований оставался другой, так и не

1 Это существенный вопрос: культура сравнивает новое с чем-то уже знакомым, известным, и использует для обозначения нового термины, уже несущие в себе определенную смысловую нагрузку (см. обозначение крестового похода как iter, peregrinatio и т.п.) озвученный вопрос: каким образом средневековая' культура, пусть даже в лице интеллектуалов, прослойки грамотных, literati, смогла понять и объяснить себе и своим современникам факт беспрецедентной» удачи -завоевание земного Иерусалима, «центра мира», прообраза эсхатологического Иерусалима небесного?

В данном исследовании предпринята попытка ответить на этот вопрос. Мы будем рассматривать Первый крестовый поход сквозь призму основных координат средневековой культуры, понятий, категорий и структур средневековой* ментальности. Под ментальностью {mentalite), мы понимаем социально-психологические установки, поведенческие автоматизмы, привычки сознания, способы видения- мира, «картину мира», заданную определенным набором категорий и бинарных оппозиций (время, пространство, право, свобода, труд, добро/зло, удача/неудача, чистое/нечистое, свой/чужой^ и т.д.) Ж. Дюби определял mentalite как «систему образов, представлений, которые в разных группах или стратах, составляющих общественную формацию," сочетаются по-разному, но всегда лежат в основе человеческих представлений о мире и своем месте и, следовательно, определяют поступки и поведение людей» . Mentalite — это та культурная почва, на, которой «произрастают», становятся возможными специфические идеи и социальные институты. Не попытавшись рассмотреть событие Первого крестового похода (завоевание Иерусалима) сквозь призму mentalite, мы сможем лишь поверхностно судить о его культурной абсорбции в Средние века, оставляя без внимания мыслительные механизмы, позволявшие средневековому человеку понять, что произошло в Святой земле 15 июля 1099 года и почему это произошло именно тогда, в их времена.

Научную новизну настоящего исследования можно свести к двум аспектам. Во-первых, это новизна обозначенного выше вопроса, который мы,

2 Дюби, Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 г.// Одиссей. Человек в истории. М., 1991, С. 52. как исследователи, задаем уже, казалось бы, изученному корпусу источников, а именно хроникам Первого крестового похода.

Во-вторых, мы используем принципиально новый метод анализа этих текстов. Выбирая в качестве предмета анализа корпус повествовательных источников, мы исходим из положений интеллектуальной истории, согласно которым культурно обусловленные нарративные стратегии и модели — инструмент передачи схватываемой реальности3, или mentalite. Исходя из этого, в центре нашего внимания окажется не внетекстуальная действительность похода, а способы, стратегии организации повествования о походе. Мы прибегнем к методам нарратологии и структурно-типологического анализа (В.Я. Пропп, А.-Ж. Греймас, Р. Барт, К. Бремон, Ж. Женетт): в центре нашего внимания окажутся функции персонажей, способы взаимодействия персонажей в повествовании, ролевые структуры, нарративные топосы, цитация, аналогичные структуры в других текстах Средневековья.

Мы исходим из того, что нарратив, как и любое языковое явление, функционирующее в культурной среде, в определенной степени навязывает автору свои организационные категории; формулируя свое отношение к тому или иному событию или явлению, автор не только изъясняется, но и мыслит в категориях нарратива. Таким образом, анализ выбора автором тех или иных нарративных стратегий (другими словами, анализ того, как автор, принадлежащий к определенной культурной среде, рассказывает истории определенного типа) представляется весьма эффективным инструментом препарирования глубинных структур mentalite.

Своего рода стереотипом является представление о крестовом походе как безоговорочном следовании Божьей воле. Эта модель была, безусловно

3 См. Репина, Л.П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории. С. 26-31. В плане воспроизведения реальности большой интерес представляет концепция мимесиса: см. анализ отрывка из Григория Турского в Ауэрбах, Э. Мимесис: Изображение действительности в западноевропейской литературе. Т.1. Благовещенск, 1999. С. 98-106. важной для культуры Средних веков. В случае с хрониками Первого крестового похода (как и многими другими нарративными источниками Средневековья) подобная* интерпретация лежит на-поверхности. Однако наш метод позволяет выявить-в нарративах хронистов иные модели и структуры сознания, задействованные при осмыслении Первого крестового похода. В нашем исследовании мы сосредоточимся на модели договора и обмена ресурсами. В рамках культуры Средневековья данная модель имеет свой культурный архетип (библейское повествование об Исходе), находит проявление в повседневных социокультурных практиках (взаимоотношения общины и святого' покровителя, взаимоотношения вассала и сеньора), а также объясняет взаимоотношения персонажей в других средневековых нарративных текстах (например, в эпических повествованиях).

Ь. Общая характеристика источников

Взяв за основу критерий, достоверности сведений, историки, начиная- с Г. фон Зибеля, делят хроники Первого* крестового^ похода на две группы: а) хроники очевидцев (так называемые хроники-дневники*) и Ь) хроники, базирующиеся на сообщениях очевидцев (прежде всего на текстах первой группы)5.

4 Sybel, Н. von. Geschichte des ersten Kreuzzugs. Diisseldorf, 1841. S. 15.

5 Хроника является условным и не совсем корректным наименованием для исследуемых источников; более адекватным содержанию текстов представляется наименование история (historia) или деяния (gesta) как обозначение жанра исторического сочинения, в котором приоритет отдается повествованию (тогда как хроника и анналы акцентируют внимание на хронологии). Тем не менее, в тексте нашего исследования восемь избранных исторических сочинений будут фигурировать как хроники, поскольку а) данное наименование закреплено за ними в историографической традиции; Ь) хроника может выступать не как обозначение конкретного жанра исторического сочинения, но как обозначение средневекового исторического сочинения в целом; с) даже в Средние века четкое представление о различии между хроникой и историей имел лишь узкий круг специалистов. См. Гене, Б. История и историческая культура средневекового Запада. С. 236-240; Вайпштейп, О.Л. Западноевропейская средневековая историография. JL, 1964. С. 104; Дюби, Ж. Тысячный год от Рождества Христова. М., 1997. С. 19-22. В этом плане интересно наблюдение X. Уайта, касающееся последовательности создания исторического сочинения, а именно выделенное им движение от хронологии к повествованию (см. White,

Очевидно, что тексты хроник первой группы отражают наиболее ранний этап культурной рефлексии в отношении события крестового похода и в этом плане представляют непосредственный интерес для нашего исследования.

Из корпуса сочинений второй группы мы выделили четыре хроники: это сочинения Роберта Монаха, Гвибера Ножанского, Бодри Дольского и Эккехарда Аурского. В нашем выборе мы руководствовались следующими соображениями: а) заимствование основного повествования из анонимной хроники «Gesta Francorum et aliorum Hierosolymitanorum» и аранжировка материала в соответствии с требованиями конкретного сочинения {история, всемирная хроника, трактат); Ь) работа над четырьмя выделенными текстами была завершена в первое десятилетие после завоевания Иерусалима6 и время их создания, таким образом, вписывается- в хронологические рамки, задаваемые сочинениями очевидцев (1111 год — предположительная дата завершения работы над «Historia de Hierosolymitano itinere» Петра Тудебода — см. ниже). Требования своего" рода чистоты эксперимента предписывают вынесение за рамки данного исследования еще двух известных хроник Первого крестового похода - сочинений Альберта А'ахенского и Гийома Тирского: первое сочинение датируется 30-40 гг. XII века, тогда как второе было начато в 60-е гг. XII века; в этом случае хронологические рамки слишком широки в соприкосновении с форматом нашей работы. Дадим краткую характеристику выбранным источникам:

1. Хроника Раймунда Ажильского «История франков, которые взяли 7

Иерусалим» («Historia Francorum qui ceperunt Iherusalem») . Автор хроники отправился в крестовый поход в свите папского легата, епископа Адемара ле Пюи; в ходе продвижения войск по Восточной Европе он был

Н. Metahistory: The historical imagination in nineteenth century Europe. Baltimore; London, 1973 P. 3).

6 За рамками нашего исследования остается созданный в этот же период текст сочинения «Gesta Tancredi» Рауля Каннского, что продиктовано как методологическими соображениями (формальные и частично жанровые особенности труда Рауля Каннского), так и форматом исследования.

7 Raimundi de Agiles Canonici Podiensis Historia Francorum qui ceperunt Jerusalem // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLV. C. 591-668 (далее RA). посвящен в сан и вскоре стал капелланом графа Раймунда Тулузского (Сен-Жильского). Приблизительной датировкой завершения работы над текстом можно считать август 1099 г.; С. Рансимен полагает, что Раймунд начал работу над текстом во время пребывания христианского войска в осажденной о

Антиохии , что указывает на более позднюю датировку написания пролога, в котором фиксируется конечный итог мероприятия9. В качестве основной интенции написания сочинения Раймунд называет сообщение достоверной информации, заверяя в том, что будет говорить «то, что сам видел или во что сам верил»10 и тем самым воспроизводя традиционную формулу, в следующем виде зафиксированную в трактате Августина «De mendacio»: «можно без всякого обмана говорить неправду, если ты веришь, что* дело происходило именно так»11. Французское издание 1866 г.12 фиксирует в > сочинении двадцать одну главу, тогда как издание Бонгара 1611 г., текст которого воспроизводится в «Patrologiae Cursus Completus» Ж.-П'. Миня, делит хронику на сорок три главы. Специалисты отмечают плохую латынь13, но в то же время, высокую степень информированности автора14; при этом | описание битвы при* Аскалоне (июль 1099 г.), имевшей место после захвата

Иерусалима, Раймунд заимствует у анонимного автора «Gesta Francorum»15.

Критики Раймунда Ажильского (в частности, К. Кляйн) полагали, что провансальский хронист предпринял свой труд для того, чтобы рассеять общий скепсис современников относительно подлинности чуда Св. Копья16 и

1V для того, чтобы скрыть следы собственной фабрикации этого чуда . Анализ

8 См. Rimciman, S. Dzieje wypraw krzyzowych. Т. 1. Warszawa, 1997. S. 316.

9 См. RA, col. 591.

10 Ibid., col. 633.

11 Augustini Hipponensis De mendacio // MPL T. XL. C. 488.

12 Речь идет об издании в третьем томе серии «Recueil des historiens des croisades. Historiens Occidentaux».

13 См. Люблинская, А.Д. Источниковедение истории Средних веков. JI., 1955. С. 118. t 14 См. Runciman, S. Op. cit. S. 316.

15 См. RA, col. 665-666.

16 Имеется в виду случай обретения крестоносцами в Антиохии священной реликвии -копья, которым, по преданию, римский центурион проткнул бок распятого на кресте Иисуса Христа.

17 См. Заборов, М.А. Введение в историографию крестовых походов. М., 1966. С. 66. текста позволяет говорить о небезосновательности выводов об апологетическом характере произведения: персонажи иного мира в видениях укоряют участников похода в неверии в чудо Святого Копья18, а умершему Адемару ле Пюи, названному в числе основных скептиков, Раймунд приписывает непродолжительное пребывание в аду19.

2. Хроника Фульхерия Шартрского «Иерусалимская история»

20

Historia Hierosolymitana») . Автор хроники отправился в крестовый поход в свите Стефана, графа Шартрского и Блуа, однако впоследствии стал капелланом брата герцога Готфрида Бульо некого и будущего иерусалимского короля Балдуина Первого; само сочинение, состоящее из трех книг, по сути, является официальной летописью Иерусалимского королевства (текст описывает события до 1127 г.). Есть основания полагать, что первая из книг хроники, содержащая весь интересующий нас материал, 1 была написана в промежутке между 1101 и 1106 гг. .В гейдельбергском издании под редакцией Хагенмайера (1916 г.) первая книга содержит тридцать шесть глав, тогда как в издании Бонгара текст разделен на двадцать четыре главы. С принятием капелланской службы связан тот факт, что Фульхерий, дающий подробное свидетельское описание пути войск Роберта Норманнского и Стефана Блуа на Восток, прибытия в Константинополь, штурма Никеи и битвы при Дорилее, при описании событий, связанных с продвижением войск с мая 1097-го по август 1099 годов, пользуется, в частности, сочинениями Раймунда и Анонима22 - как известно из текста хроники, в мае 1097 года отряд Балдуина отделился от остальной части войска и двинулся в направлении Эдессы. Г. фон Зибель сетовал на то, что ценных сообщений о пребывании армии Балдуина в Эдессе в хронике

18 См. RA, col. 623.

19 Ibid, col. 620.

20 Fulcherii Carnotensis Historia Hierosolymitana // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLV. C. 823-940 (далее FC).

21 Cm. Runciman, S. Op. cit. S. 316.

22 Cm. Fink, H.S. Introduction // Fulcher of Chartres. A History of the Expedition to Jerusalem, 1095-1127 (trans, by F.R. Ryan). Knoxville, 1969. P. 4.

Фульхерия. крайне мало, тогда как вместо этого хронист предлагает описания событий, связанных с основным войском, в которых «спутана временная последовательность событий, исчезает точность изображения, проявляется тупой энтузиазм приключенческих чудесных историй»23. Хронист также предлагает текст речи- папы- Урбана- на Клермонском Соборе24, и помимо этого инкорпорирует в основной текст письмо крестоносцев к Понтифику, датируемое 1098 г. и содержащее высказывания, тон которых во- многом противоречит общей направленности сочинения Фульхерия (энтузиазм в отношении находки Святого Копья, негативный образ восточного

25 христианства в тексте письма) . В период создания произведения его копировали два других автора, незначительно смещая в описаниях акценты и фокусы - речь, здесь идет об анонимном списке «Codex L» и хронике Бартольфа Нанжийского «Gesta Francorum Iherusalem expugnantium»26.

3- Анонимная- хроника* «Деяния франков и других иерусалимцев» («Gesta Francorum. et aliorum* HierosoIymitanorum»)> . Большинство исследователей склоняются к версии об авторе-светском лице, норманнском

7о рыцаре, предположительно из Апулии ; Б. Смэлли выдвигает гипотезу о том, что Аноним, как это зачастую случается с младшими сыновьями, мог получить в отрочестве церковное образование, но (предполагаемая) смерть родителей заставила его решиться на секулярную карьеру29, тогда как JI. Брейе предположил, что «Gesta» - произведение двух авторов: рыцаря и клирика. Есть основания считать, что текст был завершен уже в 1099 г., однако впоследствии в списки вносились определенные добавления: очевидным представляется факт инкорпорации (по всей видимости, после 1104 г.) в изначальный текст пассажа, сообщающего о передаче

23 Sybel, Н. von. Op. cit. S. 52.

24 См. Fulcherius Carnotensis. С. 825-828.

25 Ibid. С. 847-849.

26 См. Fink, H.S. Op. cit. P. 19.

27 Gesta Francorum et aliorum Hierosolymitanorum / Ed. L. Hill. - London, 1962 (далее GF).

28 См. Лучицкая, С.И. Образ Другого: Мусульмане в хрониках крестовых походов. С. 27.

29 См. Smalley, В. Historians in the Middle Ages. NY, 1974. P. 131. византийским императором прав- на владение Антиохией Боэмунду Таренстскому; списки, содержащие данный пассаж в 1105-1106 гг. активно распространяются товарищами Боэмунда во Франции в пропагандистских целях, и появление хроник Роберта Монаха, Бальдрика Дейльского и Гвиберта Ножанского во многом является следствием этой кампании30. Б. Смэлли обратила внимание на структуру произведения и, в частности, на доксологию в конце большинства из десяти книг, составляющих хронику31; на основании этих наблюдений был сделан вывод о возможном предназначении произведения для чтения вслух в качестве религиозного текста . Несмотря на отмечаемую грубость и простоту языка, в плане интересующей нас лексики сочинение обнаруживает общность с другими хрониками (терминология, используемая для называния похода и его участников). Повествование, предложенное в тексте хроники, является своего рода нарративным каркасом для пяти текстов, которые мы рассматриваем ниже (обозначим их как цикл Gesta Francorum)\ каждый из авторов, использовавших «Gesta» в качестве базового источника, по сути, занимается детализацией, комментированием, риторической орнаментацией и частичной комбинацией сюжетов, предложенных в сочинении Анонима. 4. Хроника Петра Тудебода Сиврейского «История о пути в

ОТ

Иерусалим» («Historia de Hierosolymitano itinere») . Петр Тудебод рассматривается большинством исследователей как участник похода: в своей хронике он сообщает о том, что лично принимал участие в процессии, совершенной вокруг Иерусалима крестоносцами34. При этом большая часть текста представляет собой зачастую дословную кальку с текста «Gesta

30 См. Кгеу, А. С. A neglected passage in the Gesta Francorum and its bearing on the literature of the First crusade // The Crusades and other historical studies presented to D.C. Munro by his former students. Freeport, 1968.

31 Например, per omnia benedictus Dens, amen; qui uiuit et regnat cum Deo Patre in imitate Spiritus Sancti Deus, per omnia secula seculorum, amen; trinum et unum Deum, qui uiuit et regnat nunc et in aeuiun, amen.

32 Cm. Smalley, B. Op. cit. P. 133.

33 Petri Tudebodi Sacerdotis Siuracensis Historia de Hierosolymitano Itinere // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series Iatina. T. CLV. C. 763-822 (далее PT).

34 Cm. PT, col. 815.

Francorum»; здесь необходимо отметить, что вплоть до появления критических работ F. фон Зибеля Тудебод считался автором анонимного текста, о чем свидетельствует фактическое отсутствие текста под названием «Gesta Francorum et aliorum Hierosolymitanorum» в издании Бонгара и, как итог, в «Патрологии» Миня. Из современных историков подобного мнения придерживался Н. Иорга. Тем не менее, большинство исследователей, начиная с 40-х годов XIX века, рассматривает хронику Петра Тудебода как своего рода плагиат. Компаративный текстуальный анализ показывает, что Тудебод был знаком и с другими хронографическими сочинениями очевидцев: так описание пути войск Раймунда Тулузского через Восточную Европу заимствовано Тудебодом у Раймунда Ажильского .

Некоторые сведения, наличествующие в хронике Петра Тудебода и отсутствующие у Анонима, Г. фон Зибель рассматривал как дополнения и исправления, внесенные в нарратив, «Gesta»36. Обоснованной представляется гипотеза О.1 Крея, который рассматривает Тудебода в числе тех, кто писал хроники во- Франции, пользуясь списком «Деяний франков», подчеркивая, что Сиврей находился, на. пути1 Боэмунда в период пропагандистской

3 т деятельности во Франции . Сюжет с попыткой обращения в ислам французского рыцаря, отсутствующий в повествовании «Gesta» и подробно то анализируемый в монографии. С.И. Лучицкой , отображающий заимствованную из мартирологов модель, является ценным материалом для нашего исследования. В целом мы придерживаемся позиции большинства историков (Г. фон Зибёль, Г. Хагенмайер, Д.К. Манро, О. Крей, С. Рансимен, М.А. Заборов, Дж. Райли-Смит) о вторичности текста Тудебода по отношению к тексту «Gesta» (что не исключает авторской коррекции базового нарратива на основе материала собственного опыта), однако нам

35 Ibid. С. 766-767.

36 См. Sybel, Я von. Op. cit. S.

37 См. Krey, A.C. A neglected passage in the Gesta Francorum and its bearing on the literature of the First crusade. P. 71-73.

38 См. Лучицкая, С.И. Образ Другого: Мусульмане в хрониках крестовых походов. С. 108— 110. представляются крайне интересными случаи терминологической и, частично, сюжетной комбинаторики у сиврейского хрониста.

5. Хроника Роберта Реймского (Монаха) «Иерусалимская история» («Historia Hierosolymitana») . С. Рансимен датирует написание этого сочинения 1122 годом40; С.И. Лучицкая, ссылаясь, в частности, на немецкого исследователя хроники Г. Марквардта, предлагает довольно широкие хронологические рамки - 1100-1118 гг.41 О. Крей датирует создание хроники первым десятилетием XII века42. На наш взгляд, убедительный аргумент в пользу ранней датировки дает Дж. Райли-Смит, отождествляющий заказчика сочинения аббата Бернара с Бернаром из Мармутье, умершим в 1107 году, и указывающий на ссылку на текст Роберта Монаха в одном из немецких сочинений 1108 года43. Имеющиеся в распоряжении историков данные об авторе характеризуют его как человека с неудачно* сложившейся карьерой: дважды он назначался аббатом и дважды был отстранен по. причине некомпетентности в административной работе. Роберт Монах явно работает с текстом Gesta Francorum, который, по его сообщению, был предложен ему аббатом Бернаром, неудовлетворенным стилистическим несовершенством текста, грубостью языка и отсутствием описания событий Клермонского собора44. Описание речи папы Урбана Роберт Монах, по всей" видимости, дает на основании собственных реминисценций; следует отметить, что четыре различные версии речи понтифика, предложенные в текстах хроник, представляют собой любопытный материал для анализа смыслов, придаваемых событию похода, поскольку текст речи не стенографировался и воспроизводился по памяти, с учетом итогов самого мероприятия- и как результат рефлексии о событии.

39 Roberti Monachi S. Remigii in diocesi Remensi Historia Hierosolymitana // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLV. C. 667—758 (далее RM).

40 Cm. Runciman, S. Op. cit. S. 317.

41 См. Лучицкая, С.К Образ Другого: Мусульмане в хрониках крестовых походов. С. 33.

42 См. Кгеу, Л. С. A neglected passage in the Gesta Francorum and its bearing on the literature of the First crusade. P. 72.

43 Cm. Riley-Smith, J. The first crusade and the idea of crusading. P. 136.

44 Cm. RM, col. 669.

6. Хроника Гвибера Ножанского «Деяния Бога через франков» («Gesta Dei per Francos»)45. Текст представляется наиболее значительным по объему среди всех представленных. Автор, аббат ножанского монастыря Святой Девы Марии (годы жизни - 1053-1121), является значимой фигурой среди интеллектуалов эпохи: его перу в числе других сочинений принадлежат автобиография «О своей жизни» и трактат «О мощах святых». Основной текст «Gesta Dei per Francos», по всей видимости, был написан в промежутке между 1104 и 1108 годами, а в 1111 году Гвибер Ножанский внес в текст последние исправления46. Помимо «Gesta Francorum» хронист обращается к иным письменным источникам, в том числе к письмам Роберта Фландрского и Ансельма Рибемонтского; в текст «Gesta Dei per Francos» включен также критический разбор текста одной из ранних редакций первой книги Фульхерия Шартрского47. Смысл работы с текстом «Gesta Francorum» Гвиберт Ножанский видит в исправлении грамматических неточностей и

48 стилизации повествования ; здесь стоит сделать такую ремарку: риторическая правильность является одним из важнейших критериев качества для средневековой историографии, и частые апологии историков, включенные ими в тексты своих сочинений, суть извинения по поводу стилистического несовершенства49. Гвибер Ножанский на страницах хроники предстает как прекрасный стилист, образованный ритор и моралист; латынь «Gesta Dei per Francos» отличается от латыни анонимного сочинения сложностью конструкций и обширностью авторского словаря.

7. Хроника Бодри Дольского «Иерусалимская история» («Historia Hierosolymitana»)50. Написание хроники датируется 1107-1110 гг.

45 Guiberti abbatis S. Mariae de Novigento Gesta ei per Francos sive Historia Hierosolymitana // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLVI. C. 683-838 (далее GN).

46 Cm. Riley-Smith, J. The first crusade and the idea of crusading. P. 136.

47 Cm. GN, col. 821-824.

48 Ibid. col. 681-682.

49 Cm. Southern, R. W. Aspects of the European Tradition of Historical Tradition. 1. The Classical Tradition from Einhard to Geoffrey of Monmouth. P. 173-178, 182.

50 Baldrici archiepiscopi Dolensis Historia Hierosolymitana // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLXVI. C. 1061-1152 (далее BD).

Клерикальная карьера автора, в отличие от того же Роберта Реймского, была достаточно успешной: монах, а затем аббат монастыря в Бурже (именно в этом качестве он присутствовал на Клермонском соборе), с 1107 по 1130 год Бодри занимал Дольскую архиепископскую кафедру. Бодри Дольский известен не только как историк Первого крестового похода, но и как гимнограф. Его переработка повествования Gesta Francorum была весьма популярной: так Винсент из Бовэ заимствовал из текста Бальдрика рассказ о крестовом походе для. своего Speculum historiale, а Ордерик Виталий воспользовался текстом как наиболее подходящим для литургических целей51. G. Рансимен отмечал, что Бодри главным образом занимался стилистической коррекцией текста «Gesta» ; анализ текста демонстрирует относительно невысокую степень детализации нарратива Gesta в сравнении, например; с Гвибером Ножанским. Тем не менее, дольский хронист предлагает собственную версию речи папы- Урбана, содержащую несколько интересующих нас библейских повествовательных моделей53, детализирует ряд статусных характеристик участников похода, описывает небесные-знамения, инкорпорирует в- текст новые монологи и диалоги, а также распространяет уже наличествующие в тексте Анонима.

8'. Трактат Эккехарда Аурского «Иерусалимец, или книга^ о притеснении, освобождении, и восстановлении святой Иерусалимской церкви» («Hierosolymita, seu libellus de oppressione, liberatione et restauratione sanctae Hierosolymitanae ecclesiae»)54. Трактат не является самостоятельным произведением: автор включил его в состав всемирной хроники («Chronicon Universale»). Сочинение включает в себя пролог, сравнительно небольшую порцию нарративного материала и объемный комментарий, содержащий отсылки к пророческим книгам Библии и

51 См. Гене, Б. Ук. соч. С. 61.

52 См. Runciman, S. Op. cit. S. 317.

53 Cm.BD.coI. 1066-1069.

54 Ekkehardi Uraugiensis abbatis Hierosolymita sive libellus de oppressione, liberatione ac restauratione sanctae Hierosolymitanae ecclesiae // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLIV. C. 965-977; 1059-1062 (далее EU). евангельским текстам. Нарративный материал следует разделить на три части: а) региональный материал, в том числе сообщения о знамениях; Ь) рассказ о так называемом походе бедноты, информацию о котором Эккехард получал из уст очевидцев, расспрашивая их самостоятельно или через своего друга Фрутхольфа из Санкт-Микельсберга55; с) повествование об основном мероприятии, заимствованное Эккехардом из некой книжицы {libellus), читанной немецким историком в Иерусалимском храме во время пребывания в Палестине приблизительно в 1102 году56. Анализ предложенного Эккехардом нарратива позволяет историкам отождествить libellus с хроникой Анонима (Н. Тидо полагал, что libellus — это «Антиохийская песнь» Ришара Паломника). Нарратив «Gesta» представлен здесь в упрощенном, схематизированном виде, что делает текст Эккехарда интересным с точки зрения структурного анализа повествовательных моделей. Несмотря на относительную терминологическую скудность, «Hierosolymita» может считаться одним из основных источников для типологического анализа чудесного и анализа концептуального историографического измерения повествований хронистов. с. Обзор литературы

До сих пор повествовательные структуры хроник Первого крестового похода и нарративные стратегии хронистов практически не становились объектом анализа историков-медиевистов. В то же время следует выделить несколько работ, авторов которых материал хроник интересует не как фактологическая шарада, а как продукт средневековой культуры с ее семантикой, набором образов и нарративных клише, интертекстуальностью. Это, в частности, монография немецкой исследовательницы В. Эпп «Фульхерий Шартрский. Исследования историографии Первого крестового

55 См. Runciman, S. Op. cit. S. 318.

56 См. EU, col. 972. похода»57. Опираясь на методы «истории терминов» Р. Козеллека и «истории

58 представлений» Г.-В. Гётца , Эпп осуществила культурно-семантический анализ словаря Фульхерия Шартрского, используемых им социально-политических терминов. Другая работа, на которую стоило бы обратить внимание - книга российского историка С.И. Лучицкой «Образ Другого: мусульмане в хрониках крестовых походов»59. Эта монография - по сути, первая попытка анализа ментальных матриц хронистов (Другой, его образ и отношение к нему как важнейшая категория mentalite) путем изучения не только их вокабуляра, но и нарративных стратегий.

Говоря об интертекстуальном анализе хроник, необходимо также выделить несколько публикаций, посвященных цитированию Библии в хрониках Первого крестового похода: речь идет о статьях П. Альфандери60и все той же С.И. Лучицкой61. Другие ученые изучают связь между хрониками Первого крестового похода и «крестоносным циклом» шансон-де-жест — здесь можно выделить исследования Ж. Ришара63 и С. Эдгингтон*4. Некоторые исследователи (например, К. Моррис65), анализируя нарратив «Деяний франков», приходят к выводу, что автор «Gesta» де-факто написал

57 Epp, V. Fulcher von Chartres. Studien zur Geschichtsschreibung des ersten Kreuzzuges. -Diisseldorf, Droste Yerlag, 1990.

58 Речь идет об особом «немецком» подходе к истории mentalite, утверждающего сложность изучения коллективной меитальиости Средних веков и постулирующих изучение ментальности конкретных средневековых авторов, например, хронистов. См. Gotz, H.-W. Vorstellungsgeschichte: Menschliche Vorstellungen und Meinungen als Dimension der Vergangenheit. — Archiv fur Kulturgeschichte, 1979, Bd. 61, Hf. 2

59 Лучицкая, С.И. Образ Другого: мусульмане в хрониках крестовых походов. - СПб.: Алетейя, 2001.

60 Alphandery, P. Les citations bibliques chez Ies historiens de la premiere croisade // RHR, 90 f1929). P. 139-157.

Лучицкая, С.И. Библейские цитаты в хрониках крестовых походов // Одиссей, 2003. С. 65-72.

62 Имеются в виду три текста: Chanson d'Antioche, Chanson de Jerusalem, Chanson des Chetifs.

63 Richard, J. L'arriere-plan historique des deux cycles de la croisade // Les epopees de la croisade (Ier, colloque international de Treves, 6-11 aout 1984). — Stuttgart, 1987. P. 6-16.

64 Edgington, S. B. Albert of Aachen and the Chansons de Geste // The Crusades and their sources: essays presented to Bernard Hamilton. - Aldershot: Ashgate, 1998. P. 23-37.

65 Morris, C., The Gesta Francorum as Narrative History // Reading Medieval Studies, 19 (1993), P. 55-71. chanson de geste, и особенно это заметно в описании антиохийских событий; другие историки (X. Й. Винтцель66) оспаривают эту точку зрения, утверждая fkl стилистическое единство текста . Интертекстуальный анализ хроник позволяет рассмотреть эти сочинения в культурном контексте эпохи, оценить нарративный арсенал, который находился в распоряжении хрониста.

С интертекстуальным анализом хроник тесно соприкасается их генетико-контекстуалъная критика. Здесь стоит выделить три работы. Это статья О. Крея «Забытый пассаж в «Gesta Francorum» и его влияние на литературу о Первом крестовом походе», на содержании которой мы останавливались выше. Это публикация Р. Хиштанда «Средневековый хронист и его

68 публика» , а также монография Дж. Райли-Смита «Первый крестовый поход и идея крестоносного движения»69, автор которой рассматривает создание хроник Роберта Монаха, Гвибера Ножанского и Бодри Дольского как этап «богословской очистки» нарратива «Gesta Francorum». Эта «традиция» (назовем ее так условно) представляется важной для нашего исследования, т.к. рассматривает создание хроники как акт семиозиса, т.е. обмена знаками, актуальной информацией, закодированной по правилам определенного социо-культурного языка.

Тот же Дж. Райли-Смит, один из наиболее влиятельных современных историков крестовых походов, в своих работах довольно активно развивает одну из тем культурной истории крестоносного движения, соприкасающуюся с темой mentalite, а именно тему мотивации крестоносцев. Мотивационная почва оказалась благодатной и породила довольно любопытные плоды, вполне совместимые с парадигмой «Анналов» М. Блока, JI. Февра, Ф. Броделя или третьего поколения «анналистов». Например, в 1990 году

66 Witzel, H.-J. Le probleme de l'auteur des Gesta Francorum // Le Moyen Age, LXI,1955, P. 319-328

67 Наш опыт анализа текста «Деяний франков» позволяет считать выводы Винтцеля убедительными.

68 Hiestand, R. II cronista medievale е il suo pubblico. Alcune osservazioni in margine alia storiografia delle crociate // Annali della Facolta di lettere e filosofia deH'Universita di Napoli, 1984-5, T. 27, P. 207-227.

69 Riley-Smith, J. The first crusade and the idea of crusading. London, 1986.

Journal of Psychohistory опубликовал статью Дж. Блиса, в которой Первый крестовый поход рассматривался как результат «эндемического когнитивного диссонанса» между религиозными идеалами XI в. и распространенным в средневековом обществе насилием; призыв Папы Урбана II был воспринят с беспрецедентным энтузиазмом, потому что будущим крестоносцам предлагался выход из психологического тупика70. Историк Дж. Уорд в своей статье «Первый крестовый поход как катастрофа» использовал т.н. «шкалу катастроф» Фостера и пришел к выводу, что Первый крестовый поход был типичной терапевтической disaster-reaction на

71 воспламеняющие эсхатологические явления . Первый крестовый поход и прежде рассматривался историками' в контексте эсхатологических представлений: достаточно вспомнить, небольшую монографию анналиста

ТУ третьего поколения» Ж. Дюби о «тысячном^ годе», а также совместное

ТХ исследование двух французских историков П. Альфандери и А. Дюпрона .

Довольно оригинальную, стоящую особняком, трактовку мотивов первых крестоносцев предложила в 1992 году группа экономистов во главе с Дж. М: Андерсоном?4; они проанализировали истоки крестового похода с точки зрения современной экономической теории и пришли к выводу, что Первый крестовый, поход был: а) ответом «стороны предложения» на попытки мусульман добиться повышения издержек конкурента (Католической Церкви) в деле сохранения надежности его «продукта»; Ь) попыткой Церкви сохранить и преувеличить стоимость своих богатств за счет экспансии территории сбыта и монопольного контроля. По сути, экономисты и психоисторики предприняли попытку описать известные науке события иным языком. Прочие попытки проанализировать мотивацию

70 Bliese, J.R.E. The Motives of the First Crusaders: A Social Psychological Analysis // Journal of Psychohistory, 17 (1990), P. 393^111.

71 Ward, J. The First Crusade as Disaster: Apocalypticism and the Genesis of the Crusading Movement // Medieval Studies in Honour of Avrom Saltman. — Ramat-Gan, 1995.

12 Дюби, Ж. Тысячный год от Рождества Христова. - М.: Путь, 1997.

73 Alphandery P., Dupront A. La chretiente et l'idee de croisade. — Paris, 1954.

74 Anderson, G.M. et al, An Economic Interpretation of the Medieval Crusades // Journal of Economic Studies, 21 (1992). P. 339-363. крестоносцев были менее экзотичны и так или иначе касались темы mentalite, средневековых институтов и социальных структур. Первый крестовый поход, в частности, рассматривается в контексте субкультурного рыцарского

75 76 благочестия (М. Булл , Ж. Флори ), системы феодальных ритуалов (статья Дж. Прайора77 о восприятии крестоносцами клятвы, принесенной императору Алексею), средневековых представлений о греховности и искуплении, пенитенциальной культуры, т.е. культуры покаяния (монография Э. Сиберри «Критика крестоносного движения»78, статья Й. Мёллера-Йенсена «Война, искупление и Первый крестовый поход»79), средневековой знаковой системы (анализ термина crucesignatus в работах М. Марковского80), представлений о мученичестве (X. Каудри81, С. Кангас82).

Пожалуй, самое мощное течение в современной историографии Первого крестового похода связано с институциональной и доктринальной критикой «идеи похода». Зачинателями этого направления следует считать

83 84

К. Эрдманна и Э. Деляруэлля ; их последователи и критики пытались рассмотреть становление «идеи крестового.похода» как результат некой игры институциональных, социальных и доктринальных дискурсов, в частности,

75 Bull, М. Knightly Piety and the Lay Response to the First Crusade. The Limousin and Gascony, c.970-c.l 130. - Oxford: Clarendon press, 1993.

76 Flori, J. Croisade et chevalerie: Xle-XIIe siecles. (Bibliotheque du Moyen Age, 12.) - Paris and Brussels: De Boeck Universite, 1998

77 Pryor, J. The oath of the leaders of the First Crusade to Emperor Alexius I Comnenus // Parergon, 2 (1984). P. 111-141.

78 Siberry, E. Criticism of crusading, 1095 - 1274. - Oxford: Clarendon press, 1985.

79 Mailer Jensen, J. War, Penance and the First Crusade. Dealing with a 'Tyrannical Construct' // Medieval History Writing and Crusading Ideology. - Helsinki: Finnish Literature Society, 2005. P. 51-63.

80 Markowski, M. Crucesignatus: Its Origins and Early Usage // Journal of Medieval History, 10 (1984).

81 Cowdrey, H. E. J. Martyrdom and the First Crusade // Crusade and Settlement (ed. P.W. Edbury). - Cardiff: Univ. college Cardiff press, 1985.

82 Kangas, S. Deus Vult. Violence and Suffering as a Means of Salvation during the First Crusade // Medieval History Writing and Crusading Ideology. P. 163—174.

83 Erdmann, C. Die Entstehung des Kreuzzugsgedankens. - Stuttgart: Kohlhammer, 1935,

84 Delaruelle, E. Essai sur la formation de l'idee de Croisade // Bulletin de litterature ecclesiastique, 42 (1941), 27-31. п; о*7 дискурса паломничества (П. Руссэ , С. Рансимен , Дж. Брандейдж ,

ОО OQ

Б. Макгиннг , В. Эттинг ), доктрины, «священной войны» (К. Эрдманн, Дж. Брандейдж, Э;-Д: Хель90, Дж. Гилкрист91), дискурса «Божьего мира» (X. Каудри92).

В-нашей работе речь пойдет об аспекте средневекового mentalite, до сих пор не исследованном в контексте построения нарративов о Первом крестовом походе, а именно о принципе обмена дарами, принципе do ut des («даю, чтобы ты дал»), которым, как нам представляется, регулировались как горизонтальные, так и вертикальные связи внутри средневекового общества, а также связи естественного и сверхъестественного миров. Эти связи выстраиваются по модели договора. Именно принцип do ut des, обмена ресурсами, и определяет прагматику договора. Классиком анализа структур обмена.можно считать Ш. Мосса - французский антрополог исследовал роль дарения- в социальных структурах примитивных обществ93. Обмен дарами как один из доминирующих ментальных и социальных механизмов в средневековой культуре анализировал в своих работах А.Я. Гуревич94. Обмен дарами в религиозном дискурсе Средневековья разбирают Б. Юссен95

85 Rousset, P. Les origines et les caracteres de la premiere croisade. -Neuchatel, 1945.

Runciman, S. Dzieje wypraw krzyzowych. T.l. — Warszawa: Panstwowy Instytut Wydawniczy, 1997.

87 Bnindage, J. A. Medieval canon law and the crusader. - Madison: The University of Wisconsin press, 1969.

McGinn, B. Iter Sancti Sepulchri: The Piety of the First Crusade // Essays in Medieval Civilization: The Twelfth Annual Walter Prescott Webb Memorial Lectures. - Austin: University of Texas Press, 1978.

89 Etting, V. Crusade and Pilgrimage: Different Ways to the City of God // Medieval History Writing and Crusading Ideology. P. 185-194.

90 Hehl, E-D. Was ist eigentlich ein Kreuzzug // Historische Zeitschrift, 259 (1994), S. 297-336.

91 Gilchrist, J. The Erdmann Thesis and the Canon Law, 1083-1141 // Crusade and Settlement. P. 37-45.

92 Cowdrey, H. E. J. The Peace and the Truce of God in the 11th Century // History, 55 (1970).

93 Мосс, M. Очерк о даре // Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии. — М.: Восточная литература, 1996.

94 См. Гуревич, А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства // Избранные труды. Т.2. — М.-СПб.: Университетская книга, 1999. Его же. Начало феодализма в Европе // Избранные труды. Т. 1.

Jussen, В. Religious Discourses of the Gift in the Middle Ages. Semantic Evidences (Second to Twelfth Centuries) // Negotiating the Gift: Pre-Modern Figurations of Exchange. - Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2003. P. 173-192. и JI. Кухенбух96; С. Уайту97 принадлежит отдельная статья о даре в системе

QO феодальных отношений, а П. Гири опубликовал небольшую работу, в которой историк разбирает степень применимости антропологической методологии М. Мосса к исследованиям средневековой культуры. d. Теоретические и методологические рамки исследования

В качестве концептуально-методологической основы нашей работы мы приняли следующие теоретические положения:

1. Мы исследуем исторические источники, т.е. тексты. Любое произведение, в том числе и хроника Первого крестового похода, становится текстом в момент чтения, интерпретации; текст ощущается лишь в момент производства смыслов99. Текст, по словам Х.-Г. Гадамера, «проявляет себя лишь во взаимосвязи с интерпретацией»100 Таким образом, любой текст предполагает коммуникацию автора и реципиента; более того, любой текст предполагает идеального читателя или, пользуясь терминологией немецкого нарратолога В. Шмида, абстрактного читателя, т.е. «ипостась представления конкретного автора о своем читателе»101. Идеальный читатель (реципиент) «осмысляет произведение идеально с точки зрения его фактуры и принимает ту смысловую позицию, которую произведение ему подсказывает»102, т.е. идеально считывает код произведения.

96 Kuchenbuch, L. Porcus Donativus: Language Use and Gifting in Seigniorial Records Between the 8th and the 12th Centuries // Negotiating the Gift. P. 193-246.

97 White, S. D. Service for Fiefs or Fiefs for Service. The Politics of Reciprocity //Negotiating the Gift. P. 63-99.

98 Geary, P.J. Gift Exchange and Social Science Modeling. The Limitations of a Construct // Negotiating the Gift. P. 129-140.

99 Барт, P. От произведения к тексту // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - М.: Прогресс, Универс, 1994. С. 415.

10 Гадамер, Х.-Г. Текст и интерпретация // Герменевтика и деконструкция (под ред. Штегмайера В., Франка X., Маркова Б. В) - СПб., 1999. С. 216.

101 Шмид, В. Нарратология. -М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 57.

102 Там же, С. 61.

В случае с хроникой! Первого крестового похода код - это культурный-код, т.е. определенный набор знаков, жестов, символов, повествовательных моделей, которые, по мысли автора, должны быть понятны для идеального читателя, современника автора. Идеальные читатели при этом могли быть разными: в случае с нашими хрониками всякий автор, по видимому, в идеале рассчитывал на реципиента, принадлежащего к его собственной субкультуре, будь то клир, монашество или рыцарство. Любой текст есть передача актуальной, интеллигибельно кодируемой информации от современника к современнику. Исследователь XXI века должен понимать, что хроника Первого крестового похода адресована не ему; он, по сути, подслушивает разговор на чужом языке, а его собственный язык превращает этот разговор в интересный ему текст. Историк неизбежно вычитывает из исторического-источника информацию, которой автор произведения не задумывал с ним делиться (подчас он и вовсе не подозревал, что владеет ею); «данное» науки не свободно от интерпретации103.

2. Мы пытаемся вычленить структуры mentalite в текстах literati, грамотных людей, тогда как грамотность, безусловно, искажала и шифровала во многом бессознательные ментальные парадигмы. Историки-реконструкторы средневековой mentalite воспринимают текст как некий итог встречи интеллектуала (невольного этнографа) и простеца, «идиота», носителя незамутненной книжностью ментальности. Нам же представляются крайне важными замечания, сделанные B.C. Библером в его развернутой рецензии на книгу А.Я. Гуревича «Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства»104. Будучи одним из крупнейших теоретиков «диалога культур», Библер писал, что средневековую культуру следует видеть в самом акте диалога простеца и интеллектуала, ее подпочва (собственно, mentalite) присуща как неявным моделям сознания и поведения, так и интеллектуальным произведениям; «запинания, заикания, паузы,

103 Гадамер, Х.-Г. Ук. соч. С. 212.

104 Библер, B.C. Об раз простеца и идея личности в культуре Средних веков // Человек и культура.-М.: Наука, 1990. С. 81-125. абсурды народной культуры значимы не только как реликты некой архетипичности, но как потенции высоких произведений культуры Средних

105 веков» .

По мнению Библера, народную культуру или mentalite в чистом виде бессмысленно искать в любом тексте - чистое mentalite неизбежно присутствует там в сдвижении с ослабленными и фрагментированными христианскими идеями106. Средневековая культура задана как встреча, как диалог либо с простецом, либо с интеллектуалом, и несет в себе отпечаток этой встречи. Таким образом, средневековый текст диалогичен и «вычленение» mentalite не следует ограничивать анализом лишь обозначенного дискурса простеца — дискурс интеллектуала несет в себе отпечаток все того же mentalite.

3. Д^ решения задач нашего исследования мы будем частично пользоваться методами-* структурно-типологического анализа нарративных текстов. Насколько эти методы, используемые преимущественно для-анализа1 волшебной сказки или героического эпоса, применимы к нарративам. средневековых хроник? Здесь мы придерживаемся точки, зрения Р: Барта, изложенной в работе «Введение в структурный анализ повествовательных текстов».

Барт отмечал, что нарратив, как таковой, задают последовательности повествовательных функций, т.е. типов действий, совершаемых персонажами107. За каждой подобной последовательностью закреплено определенное название (вредительство, договор, борьба, соблазнение), причем эта рубрикация присутствует не только в языке научного анализа, но и в сознании читателя или слушателя. Р. Барт полагал, что

108 гл повествовательный язык заложен в нас . Он позволяет схватывать

105 Там же, G. 92.

106 Там же, С. 93.

107 Барт, Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов. С. 393.

108 Там же, С. 403. функциональные последовательности, разворачивать логические цепочки, т.е. понимать повествовательные тексты.

Нам, в свою очередь, представляется (и здесь мы вынуждены несколько развить мысль Р. Барта), что когнитивная функция такого рода рубрикаций не сводится лишь к чтению и пониманию повествования, будь то сказка, роман, эпос, хроника, новелла. Подобные рубрикации - один из инструментов понимания окружающей действительности: именно через типические последовательности действий, воспринятые человеком в процессе чтения или слушания разного рода рассказов, он осмысляет социальную действительность, взаимодействие различных социальных акторов.

Любой нарратив встроен в определенный культурный контекст109. Ю.М.

Лотман и Б. А. Успенский предлагали рассматривать культуру как

110 совокупность текстов» ; мы, в свою очередь, можем отметить, что значительным сегментом этой совокупности текстов является совокупность повествовательных последовательностей или повествовательных сценариев (Т. А. ван Дейк назвал бы их фреймами п), в которых задействованы те или иные культурные акторы (философ, рыцарь, монах, священник, горожанин, бедняк, прокаженный, святой, дьявол или сам Господь Бог). Нарративная стратегия автора того или иного повествовательного текста сводится к тому, в какой именно повествовательный сценарий он включает того или иного актора — или нескольких взаимодействующих акторов. Подобные сценарии

109 В связи с этим можно было бы вспомнить понятие дискурса, т.е. текста, произведенного в институциональных рамках, которые накладывают сильные ограничения на акты высказывания (Сергю, П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса (общ. ред. и вступ. статья П. Серио). - М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2002. - С. 27). О дискурсе также говорят как о социальной формации; в этом смысле стоит вспомнить М. Фуко, который ввел в научный обиход термин дискурсивная формация, обозначающий некий исторически конкретный, совокупный тип высказываний {Фуко, М. Археология знания. — СПб.: ИЦ «Гуманитарная академия»; Университетская книга, 2004. С. 79-95).

110 Лотман, Ю.М., Успенский, Б. А. О семиотическом механизме культуры // Труды по знаковым системам. Тарту, 1971. Т. 5. С. 487.

111 Ван Дейк, Т. А. Контекст и познание // Язык. Познание. Коммуникация. — Благовещенск, 2000. С. 16-19.

- один из способов передачи информации об акторе {акторах) заинтересованным читателям (слушателям). Нас в рамках данного исследования будут интересовать нарративные стратегии хронистов, а именно то, в какие повествовательные сценарии они включают взаимоотношения Бога и крестоносцев. Центральным сценарием, анализу которого и посвящена наша работа, является сценарий договора. е. Цель, задачи и структура исследования

Цель нашего исследования можно обозначить как анализ мотивов договора между Богом и крестоносцами в нарративе хронистов Первого крестового похода. Следует подчеркнуть, что мы говорим именно о мотивах, а не о неком- едином мотиве, т.е. речь идет о- различных нарративных стратегиях, которые на разных уровнях научной" рефлексии могут быть классифицированы как «модели договора». В частности, Вульгата, латинская Библия, один из центральных культурных текстов Средник веков, определяет динамику истории Исхода евреев из Египта в Землю обетованную- сквозь призму pactum с Богом, и- первой задачей нашей работы, станет анализ фрагментов нарратива хронистов, в которых события Первого крестового похода сопоставляются с событиями истории Исхода, и - более широко -встраиваются в библейскую образность и картину мира. Этому будет посвящена первая глава исследования. Мы проанализируем то, каким образом хронисты обыгрывают архетипический договор — договор Бога с Моисеем и евреями.

Анализируя средневековые жития- святых и книги о чудесах, историки и историко-антропологи сделали вывод о том, что взаимоотношения между Богом или святым, с одной стороны, и общиной, группой людей, с другой стороны, воспринимались сквозь призму механизма do at des, некого контракта, обмена услугами. Второй задачей нашего исследования станет выделение и анализ фрагментов нарратива хронистов, в которых присутствуют схожие мотивы (в частности, практически не изученного «казуса Геидо» — рассказа об обиде крестоносцев на Бога, якобы не выполнившего свою часть договора). Мы также рассмотрим, какие нарративные стратегии были задействованы хронистами при описании взаимоотношений Бога и крестоносцев и каким образом эти стратегии влияют на саму динамику повествования. Этому мы посвятим вторую главу исследования.

Наконец, представления о договоре, социальном контракте, обмене услугами были важным элементом феодального дискурса (взаимоотношения сеньора и вассала). Нам представляется, что в хрониках Первого крестового похода этот дискурс присутствует, вступая в диалог с церковным дискурсом, и контрапунктом этого диалога как раз и является мотив договора и обмена. Третьей задачей нашей работы как раз и станет анализ использования феодальной терминологии применительно к взаимоотношениям Бога и крестоносцев в хрониках. Решению этой задачи будет посвящена третья глава исследования.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Первый крестовый поход в средневековой культуре"

Заключение

Анализ нарративных стратегий авторов хроник Первого крестового похода позволил выделить своего рода смысловую матрицу, посредством которой беспрецедентное событие - военная экспедиция в Святую Землю и захват Иерусалима — было осмыслено средневековой культурой. Эту матрицу мы обозначили как договор Бога и человека. Речь идет не о неком едином мотиве договора, который становится для хронистов нарративным шаблоном, но скорее о «пучке» мотивов, повествовательных сценариев, топосов, моделей, которые - к каким бы различным источникам, культурным образам или социальным практикам они не отсылали - описывают механизм договора, контракта между Богом и крестоносцами, благодаря которому крестовый поход как успешное предприятие становится возможным. Нам представляется, что выделенная нами матрица является важной структурой средневековой mentalite (ментальности); поэтому мы анализировали Первый крестовый поход не столько как событие истории средневековых институтов или доктрин, сколько как событие истории средневековой ментальности.

Один из нарративных сценариев, в которые хронист вписывает события Первого крестового похода - это библейский мотив Исхода евреев из Египта и обретения ими Земли обетованной. История Исхода - это архетипический нарратив, и осмысление крестового похода в сопоставлении с нарративом Исхода позволяет «поместить» экспедицию в Иерусалим в историю спасения, а также заново пережить это архетипическое события, пережить период интенсивного богообщения в особой ситуации священной войны, требующей заключения союза, foedus с Богом. Мотив такого союза - foedus или pactum (завета, договора) задает динамику истории Исхода и предлагает средневековому человеку целый набор возможных сценариев выполнения «условий договора» или нарушения их. Для хронистов-клириков это удобная матрица, позволяющая наглядно продемонстрировать превосходство франков-христиан над Израилем через особенности поведения в схожих ситуациях. Более последовательное соблюдение условий pactum с Богом и более последовательное доверие к другой стороне договора делает франков новым, поистине «лучшим Израилем». В то же время, соблюдение договора обеспечивает, в конечном итоге, успешное выполнение главной цели похода - освобождение Иерусалима из рук неверных.

Другой сценарий — представление взаимоотношений Бога и крестоносцев в категориях феодального контракта, осевой структуры сеньориально-вассальных отношений в XI-XII вв. Нам представляется (и мы попытались продемонстрировать это в тексте), что milites хроник Первого крестового похода, и milites Dei в частности - это не абстрактные воины, а рыцари, особая, во многом еще только складывающаяся субкультура военных профессионалов; для них договор с сеньором - одна из важнейших коммуникативных практик, а представление о двусторонней верности договору - важный элемент ментальности. Мы показали, что хронисты не только изображают крестоносцев как рыцарей Бога, но и самого Бога как верного своим обязанностям сеньора, который воюет за своих людей, защищает их и делится с ними военной добычей. Представляется, что далеко не всегда хронист-клирик использовал феодальную матрицу при описании Бога произвольно: зачастую хронист был выходцем из среды milites и, даже став частью духовного сословия, oratores, сохранял особенности языка и мышления «прошлой жизни». В то же время, на наш взгляд, в хрониках встречаются фрагменты, где феодальная модель используется умышленно. В частности, Бог и император Алексей Комнин, с которым крестоносцы заключили вассальный договор, «вынуждены» действовать в рамках одного и того же сценария (необходимости помочь попавшим в беду крестоносцам), предполагающего демонстрацию качеств хорошего (Бог) или плохого (император) сеньора.

Третий сценарий отсылает к повседневным средневековым ритуальным практикам и представлениям о том, что взаимоотношения между средневековым сообществом (крестьянской общиной, монастырем или войском крестоносцев) и Богом или святым реализуются по схеме обмена дарами, do ut des. Это мотив упрека Богу, якобы не выполняющему своих обязательств по контракту с сообществом крестоносцев, с последующей демонстрацией необоснованности этих сомнений и упреков в необязательности Всевышнего. Данный мотив наглядно демонстрирует, что представления о контракте с «сакральной корпорацией» (Христом, Девой Марией, святыми, мучениками) присутствуют на уровне средневековой ментальности и не критикуются даже образованными клириками. Для них упрек носителю сакрального (даже сопровождающийся символическим наказанием) - часть ритуала, призванного продемонстрировать приверженность этого носителя условиям контракта.

Наконец, четвертый сценарий во многом навязан хронистам универсальными правилами самого нарратива, спецификой организации повествовательных функций, их рубрикацией, особыми нарративными методами демонстрации читателю или слушателю тех или иных качеств персонажа (например, верности или вероломства). «Сакральная корпорация» хроник совмещает в себе два набора функций: с одной стороны, это функции волшебного помощника, взаимодействие с которым позволяет герою (крестоносцам) решить задачу и ликвидировать недостачу; с другой стороны, это функции эпического героя-наемника, который помогает другому герою справиться с его задачей, но, не получая ответного дара, может сменить партнера по контракту или наказать нерадивого партнера.

Наш анализ позволил проследить, что обмен дарами между двумя героями нарратива хронистов, Богом и крестоносцами, задает динамику повествования о Первом крестовом походе: действующий или восстановленный контракт является залогом успеха, недействующий, нарушенный контракт является залогом неудачи. В завершение нашей работы мы можем предположить, что сама структура нарратива, во многом диктующая хронисту свои законы, вынуждает его рыться в копилке средневековой культуры и нанизывать на повествовательную нить различные по своему генезису мотивы договора с Богом. Нам представляется, что нарратив с его универсальными нормами может выступать в рамках средневековой mentalite в роли механизма, позволяющего организовать, интегрировать в единое целое, типологизировать и обобщить разнородные мотивы.

Список научной литературыМинин, Станислав Александрович, диссертация по теме "Теория и история культуры"

1. Gesta Francorum et aliorum Hierosolymitanorum / Ed. L. Hill. London, 1962.

2. Raimundi de Agiles Canonici Podiensis Historia Francorum qui ceperunt Jerusalem // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLV. C. 591-668.

3. Fulcherii Carnotensis Historia Hierosolymitana // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLV. C. 823—940.

4. Petri Tudebodi Sacerdotis Siuracensis Historia de Hierosolymitano Itinere // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLV. C. 763-822.

5. Ekkehardi Uraugiensis abbatis Hierosolymita sive libellus de oppressione, liberatione ac restauratione sanctae Hierosolymitanae ecclesiae // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLIV. C. 965-977; 1059-1062.

6. Baldrici archiepiscopi Dolensis Historia Hierosolymitana // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLXVI. C. 1061-1152.

7. Guiberti abbatis S. Mariae de Novigento Gesta ei per Francos sive Historia Hierosolymitana // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLVI. C. 683-838.

8. Roberti Monachi S. Remigii in diocesi Remensi Historia Hierosolymitana // J.-P. Migne. Patrologiae cursus completus. Series latina. T. CLV. C. 667-758.а2. Другие источники

9. Magistri Adami Bremensis Gesta hammaburgensis ecclesiae pontificum // MPL, T. CXLVI.

10. Agobardi Lugdunensis Liber contra insulsam vulgi opinionem de grandine et tonitruis // MPL, T. CIV.

11. Agobardi Lugdunensis ad Bernardum episcopum De Privilegio et Jure Sacerdotii // MPL, T. CIV.

12. Alexandri Cantuarensis Liber ex dictis beati Anselmi // Memorials of St. Anselm. Oxford, 1969.

13. Annales Petaviani // Monumenta Germaniae Historica. Bd. 1. -Hannover, 1826.

14. Bedae Venerabilis in Pentateuchum Commentarii // MPL, T. XCI.

15. Sancti Benedicti Abbatis Anianensis Regula // MPL T. CIII.

16. Bernoldi Constantiensis Chronicon // MPL, T. CXLVIII.

17. Sancti Brunonis Astensis Signiensium Episcopi Expositio in Pentateuchum // MPL, T. CLXIV.

18. Burchardi Wormaciensis Corrector sive Medicus, cap. 5 // MPL, T. CXL.

19. Caesarii Heisterbacensis monachi ordinis Cisterciensis Dialogus miraculorum / Textus recognovit J. Strange. Colonia; Bonnae; Bruxellis, 1851. Vol. 1-2.

20. Christiani archiepiscopi Liber de calamitate ecclesiae Moguntinae, ed. Heinrich Reimer // MGH SS XXV. Hannover, 1880.

21. Chronicon sancti Huberti Andaginensis // MPL, T. CLIV.

22. Cosmae Pragensis Chronica Bohemorum // MPL, T. CLXVI.

23. Decretum Magistri Gratiani // Corpus juris canonici. ed. Lipsiensis secunda. Lipsiae, Tauchnitz, 1879.

24. Drogonis Cardinalis Liber de Divinis Offlciis seu Horis Canonicis // MPL, T. CLXVI.

25. Sancti Fulberti Epistolae, Epistola LVIII // MPL, T. CXLI.

26. Gregorii Turonensis Episcopi Historia Francorum // MPL, T. LXXI.

27. Gregorii Turonensis Liber in gloria confessorum // MGH SS rer. Merov., 1.2.

28. Gregorii Turonensis Liber in gloria martyrum // MGH SS rer. Merov., 1.2.

29. Gregorii Turonensis Liber III de virtibus sancti Martini // MGH SS rer. Merov., 1.2.

30. Historia Brittonum cum additamentis Nennii // MGH AA Т. XII. Chronica minora saec. IV. V. VI. VII. Vol. 3/ Ed. T. Mommsen. Berolini, 1891.

31. Sancti Isidori Hispaliensis Episcopi de Veteri et Novo Testamento Quaestiones // MPL, T. LXXXIII.

32. Liber Miraculorum sancti Maximini abbatis Miciacensis auctore Letaldo monacho Miciacensi // Acta sanctorum ordinis sancti Benedicti. Saec. I.

33. Miracula Leutfredi abbatis Madriacensis // MGH SS rer. Merov. T. 7.

34. Miracula Sancti Benedicti. Publications pour la Societe de l'histoire de France. Paris: Vve J. Renouard, 1858.

35. Miracula sancti Carilefi ad ipsius sepulcrum facta // Acta sanctorum ordinis sancti Benedicti. Saec. I.

36. Miraculorum sancti Benedicti Liber octavus auctore Radulfo Tortario monacho Floriacensi, cap. VI // Les miracles de saint Benoit Texte imprime. Paris: Ve J. Renouard, 1858.

37. Nithardi Historiarum libri quattuor. Hannover: impensis bibliopolii Hahniani, 1839.

38. Orderici Vitalis Angligenae coenobii Uticensis monachi Ecclesiasticae Historiae // MPL, T. CLXXXVIII.

39. Paenitentiale S. Columbani // The Irish Penitentials / Ed. by L. Bieler. -Dublin: Dublin Institute for Advanced Studies, 1963.

40. Paenitentiale Vinniani // The Irish Penitentials / Ed. by L. Bieler. -Dublin: Dublin Institute for Advanced Studies, 1963.

41. Petri Damiani Opusculum Tricesimum Nonum. Contra Sedentes Tempore Divini Officii // MPL, T. CXLIV.

42. Beati Rabani Mauri Fuldensis abbatis et Moguntini archiepiscopi Commentariorum in Exodum Libri Quatuor // MPL, Т. СVIII.

43. Beati Rabani Mauri Fuldensis abbatis et Moguntini archiepiscopi Enarrationis super Deuteronomium Libri Qatuor // MPL, T. CVIII.

44. Beati Rabani Mauri Martyrologium // MPL Т. CX.

45. Rodulfi Glabri Historiarum libri quinque // MPL, T. CXLII.

46. Les romans de Chretiens de Troyes. IV Le Chevalier au Lion (Yvain) (ed. M. Roques). Paris: Champion, 1980.

47. Sigebertis Gemblacensis Chronica // MPL, T. CLX.

48. Vita domini Burchardi Venerabilis Comitis qui sub regibus Hugone Capeto et eius filio Roberto floruit auctore Odone monacho Fossatensi // MPL, T. CXLIII.

49. Vita sancti Anselmi auctore Eadmero Cantuariensi Monacho // MPL, T. CLVIII.

50. Vita sancti Geraldi Auriliacensis comitis // MPL, T. CXXXIII.

51. Vita Remigii episcopi Remensis auctore Hincmaro // MGH SS rer. Merov. T. 3.

52. Walafridi Strabonis Fuldensis Liber Exodus // MPL, T. CXIII.

53. Walafridi Strabonis Fuldensis Liber Deuteronomii // MPL, T. CXIII.b. Литература

54. Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков / Фрэнк Анкерсмит. М.: Идея-Пресс, 2003.

55. Ауэрбах Э. Мимесис: Изображение действительности в западноевропейской литературе. В 2 т. Т. 1 / Эрих Ауэрбах.

56. Благовещенск: Гуманитарный колледж им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 1999.

57. Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов / Ролан Барт // Зарубежная эстетика и теория литературы / Общ. ред. Г.К. Косиков. М.: Издательство Московского университета, 1987.-С. 387—422.

58. Барт Р. Избранные работы: Семиотика, Поэтика / Ролан Барт. М.: Прогресс. Универс: Рея, 1994,

59. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов / Эмиль Бенвенист. — М.: Прогресс-Универс, 1995.

60. Бессмертный Ю. JI. Одно странное ограбление / Ю.Л. Бессмертный //Казус. 1996. -С. 31-48.

61. Библер B.C. Образ простеца и идея личности в культуре Средних веков / B.C. Библер // Человек и культура. М.: Наука, 1990. - С. 81-125.

62. Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры / П.М. Бицилли. СПб.: Мифрил, 1995.

63. Блок М. Феодальное общество / Марк Блок. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2003.

64. Бремон, К. Логика повествовательных возможностей / Клод Бремон // Семиотика и искусствометрия / Сб. переводов под ред. Ю.М. Лотмана и В.М. Петрова. М.: Мир, 1972. - С. 108-135.

65. Булл М. Истоки / Маркус Булл // История крестовых походов / Под ред. Дж. Райли-Смита. -М.: Крон-Пресс, 1998. С. 23^5.

66. Бурдье П. Практический смысл / Пьер Бурдье. СПБ.: Алетейя, 2001.

67. Вайнштейн О. Л. Западноевропейская средневековая историография / О.Л. Вайнштейн. Л.: Наука. Ленингр. отделение, 1964.

68. Ван Дейк Т.А. Язык. Познание. Коммуникация / Тойн А. Ван Дейк.- Благовещенск: Гуманитарный колледж им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 2000.

69. Гадамер Х.-Г. Текст и интерпретация / Ханс-Георг Гадамер // Герменевтика и деконструкция / Под ред. Штегмайера В., Франка X., Маркова Б. В. СПб.: Изд-во Б.С.К., 1999. - С. 202-242.

70. Гене Б. История и историческая культура средневекового Запада: Пер. с фр. / Бернар Гене. Москва: Языки славянской культуры, 2002.

71. Греймас А.-Ж. Структурная семантика: поиск метода / Альгирдас-Жюльен Греймас. -М.: Академический проект, 2004.

72. Гуревич А.Я. Начало феодализма в Европе / А.Я. Гуревич // Избранные труды. В 2 т. Т. 1. М.: ЦГНИИ ИНИОН РАН, 1999. -С. 189-342.

73. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры / А.Я Гуревич // Избранные труды. В 2 т. Т.2. М.: ЦГНИИ ИНИОН РАН, 1999. -С. 17-262.

74. Гуревич, А.Я. «Феодальное Средневековье»: что это такое? Размышления медиевиста на грани веков / А.Я. Гуревич // Историянескончаемый спор. Медиевистика и скандинавистика: статьи разных лет. М.: РГГУ, 2005.

75. Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры / А.Я. Гуревич // Избранные труды. Культура средневековой Европы. -СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2007. С. 15-286.

76. Гуревич, А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII в.) / А.Я. Гуревич // Избранные труды. Культура средневековой Европы. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2007. - С. 287—526.

77. Данто А. Аналитическая философия истории / Артур Данто. М.: Идея-Пресс, 2002.

78. Делюмо Ж. Грех и страх. Формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII-XIV века) / Жан Делюмо. -Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2003.

79. Дубровский И.В. Как я понимаю феодализм / И.В. Дубровский // Одиссей. Человек в истории. 2006. — С. 50-62.

80. Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 г. / Жорж Дюби // Одиссей. Человек в истории. 1991. - С. 48-59.

81. Дюби Ж. Тысячный год от Рождества Христова: Пер. с фр. / Жорж Дюби.-М.: Путь, 1997.

82. Дюби Ж. Трехчастная модель, или Представления средневекового общества о себе самом: Пер. с фр. / Жорж Дюби. — Москва: Языки русской культуры, 2000.

83. Дюби Ж. Время соборов. Искусство и общество 980—1420 / Жорж Дюби. Москва: Ладомир, 2002.

84. Заборов М.А. Введение в историографию крестовых походов / М.А. Заборов. -М.: Наука, 1966.

85. Йейтс, Ф. Искусство памяти / Фрэнсис Йейтс. СПб.: Университетская книга, 1997.

86. Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства / Франко Кардини. -М.: Прогресс, 1987.

87. Карсавин, Л. П. Основы средневековой религиозности в XII-XIII веках / Л. П. Карсавин. СПб.: Алетейя, 1997.

88. Кланицай Г. Структура повествований о наказании и исцелении. Сопоставление чудес и maleficia / Габор Кланицай // Одиссей. Человек в истории. М., 1999. - С. 118-133.

89. Кулаева С.Б. Символические жесты зависимости в оформлении средневекового оммажа / С.Б. Кулаева // Одиссей. Человек в истории. 2002. - С. 151-168.

90. Jle Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого Очерки. / Жак Ле Гофф. Москва: Прогресс, 2001.

91. Ле Гофф Ж. Другое средневековье / Жак Ле Гофф. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2002.

92. Ле Гофф, Ж. Интеллектуалы в Средние века / Жак Ле Гофф. -СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 2003.

93. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада / Жак Ле Гофф. — Екатеринбург: У-Фактория, 2005.

94. Лучицкая С.И. Семья крестоносца: супружеский конфликт в начале XII века / С.И. Лучицкая // Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени / под ред. Ю.Л. Бессмертного. -М.: РГГУ, 1996. С. 136-156.

95. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. О семиотическом механизме культуры / Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский // Труды по знаковым системам. Т.5. Тарту: Изд-во Тартуского университета, 1971. - С. 485-503.

96. Лучицкая С.И. Образ другого: мусульмане в хрониках крестовых походов / С.И. Лучицкая. СПб.: Алетейя, 2001.

97. Лучицкая С.И. Библейские цитаты в хрониках крестовых походов // С.И. Лучицкая // Одиссей. Человек в истории. 2003. - С. 65-72.

98. Лучицкая, С.И. Рыцарство уникальный феномен западноевропейского Средневековья / С.И. Лучицкая // Одиссей. Человек в истории. — 2004. — С. 7-35.

99. Люблинская А.Д. Источниковедение истории средних веков / А.Д. Люблинская. — Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1955.

100. Минин С.А. Мотив чистого/нечистого в нарративе хронистов Первого крестового похода / С.А. Минин // Вестник РГГУ. 2007. -№10. - С. 79-91.

101. Мосс М. Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии / Марсель Мосс. М.: Восточная литература, 1996.

102. Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки / В. Я. Пропп. М.: Лабиринт, 2006.

103. Репина Л.П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории / Л.П. Репина // Одиссей. Человек в истории. — 1996. С. 25-38.

104. Серио П. Как читают тексты во Франции / Патрик Серио // Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса / Общ. ред. и вступ. статья П. Серио. М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2002. -С. 12-53.

105. Сидоров А.И. Каролингские milites и nobiles: к вопросу о предыстории средневекового европейского рыцарства / А.И. Сидоров // Одиссей. Человек в истории. — 2004. С. 36-46.

106. Тодоров Ц., Введение в фантастическую литературу / Цветан Тодоров. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999.

107. Топоров, В. Н. Пространство / В.Н. Топоров // Мифы народов мира: в 2 т. 2-е изд. - Т. 2. — М.: Большая Российская энциклопедия: Олимп, 1998. — С. 341—342.

108. Тэрнер В. Символ и ритуал / Виктор Тэрнер. — М.: Наука, 1983.

109. Уайт С.Д. Переосмыслить насилие / Стивен Д. Уайт // Средние века 2004. - Т. 64. - С. 45-60.

110. Флори Ж. Идеология меча / Жан Флори. — СПб.: Евразия, 1999.

111. Фуко М. Археология знания / Мишель Фуко. СПб.: ИЦ «Гуманитарная академия»; Университетская книга, 2004.

112. Шмид В. Нарратология / Вольф Шмид. М.: Языки славянской культуры, 2003.

113. Элиаде М. Священное и мирское / Мирча Элиаде. М.: Изд-во МГУ, 1994.

114. Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. В 2-х тт. Т. 1 / Норберт Элиас. -М.-СПб.: Университетская книга, 2001.

115. Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика / P.O. Якобсон // Структурализм: «за» и «против» / Под ред. Васина Е.Я. — М.: Прогресс, 1975.-С. 193-203.

116. Ясон X. Модели и категории эпического нарратива / Хеда Ясон // Проблемы структурно-семантических указателей / Под ред. А.Ф Рафаевой. -М.: РГГУ, 2006. С. 38-71.

117. Alphandery P., Dupront A. La chretiente et l'idee de croisade / Paul Alphandery, Alphonse Dupront. Paris: Albin Michel, 1954.

118. Althoff G. "Nunc fiant Christi milites, qui dudum exstiterunt raptores" / Gerd Althoff// Saeculum. 1981. - Vol. 32. - P. 317-333.

119. Barnes D.R. Folktales Morphology and the Structure of Beowulf / Daniel R. Barnes // Speculum. 1970. - Vol. 45. - P. 416-434

120. Barthelemy D. Diversite des ordalies medievales / Dominique Barthelemy // Revue historique. 1988. - Vol. 280. - P. 3-25.

121. Barthes R. The Discourse of History / Roland Barthes // Comparative Criticism. 1981.- Vol. 3. - P. 3-28.

122. Bartlett R. Trial by Fire and Water. The Medieval Justice Ordeal / Robert Bartlett. Oxford : Clarendon Press, 1986.

123. Bedos-Rezak B.M. Medieval Identity: A Sign and a Concept / Brigitte Miriam Bedos-Rezak // American Historical Review. — 2000. — Vol. 105, №5.-P. 1489-1533.

124. Bliese J.R.E. The Motives of the First Crusaders: A Social Psychological Analysis / John R.E. Bliese // Journal of Psychohistory, 17(1990), P. 393-411.

125. Bloch M. Les Formes de la Rupture de l'Hommage dans l'Ancien Droit Feodal / Marc Bloch // Nouvelle revue historique de droit frangais et etranger. 1921. - Vol. 36. - P. 141-177.

126. Brandt W.J. The Shapes of Medieval History. Studies in modes of perception / William J. Brandt. New Haven-London: Yale University Press, 1966.

127. Braswell M.F. The Medieval Sinner: Characterization and Confession in the Literature of the English Middle Ages / Mary Flowers Braswell. -London: Fairleigh Dickinson University Press, 1983.

128. Brundage J.A. An Errant Crusader: Stephen of Blois / James A. Brundage // Traditio. 1960. - Vol. 16. - 380-394.

129. Brundage J.A. Crucesignari: The Rite for Taking the Cross in England / James A. Brundage // Traditio. 1966. Vol. 22. - P. 289-310.

130. Brundage J.A. Medieval canon law and the crusader / Brundage James A. Madison a. o.: The Univ. of Wisconsin press, 1969.

131. Bull M. Knightly Piety and the Lay Response to the First Crusade. The Limousin and Gascony, C.970-C.1130. / Marcus Bull. Oxford: Clarendon press, 1993.

132. Bynum C.W Wonder / Caroline Walker Bynum // American History Review. 1997. - Vol. 102 (February). - P. 1-26.

133. Clanchy M. From memory to written record. England 1066-1307 / Michael Clanchy. London: Arnold, 1979.

134. Cohen N. Feudal Imagery or Christian Tradition? A Defence for the Rationale for Anselm's Cur Deus Homo / Nicholas Cohen // The Saint Anselm Journal. Fall 2004. - Vol. 2.1. - P. 22-29.

135. Constable G. Monks, Hermits and Crusaders in Medieval Europe / Giles Constable. London: Variorum repr., 1988.jL.

136. Cowdrey H. E. J. The Peace and the Truce of God in the 11 Century / Herbert E.J. Cowdrey // History. 1970. - Vol. 55. - P. 177-188.

137. Cowdrey H.E.J. Popes, monks and crusaders / Herbert E.J. Cowdrey. -London: The Hambledon press, 1984.

138. Cowdrey H.E.J. Martyrdom and the First Crusade / Herbert E.J. Cowdrey // Crusade and Settlement / Ed. by P.W. Edbury. Cardiff: Univ. college Cardiff press, 1985. - P. 46-56.

139. Delaruelle E. Essai sur la formation de l'idee de Croisade / Etienne Delaruelle // Bulletin de litterature ecclesiastique. 1941. - Vol. 42. -P. 27-31.

140. Dorfman E. The Narreme in the Medieval Romance Epic. An Introduction to Narrative Structures / Eugene Dorfman. Toronto: University of Toronto Press, 1969.

141. Duby G. La Societe aux 11-е et 12-e siecles, dans la region maconnaise / Georges Duby. Paris: Colin, 1953.

142. Duby G. La Feodalite? Une mentalite medievale / Georges Duby // Annales ESC. 1958. - №4. - P. 765-771.

143. Duby G. The chivalrous society / Georges Duby. Los Angeles: Univ. of California press, 1977.

144. Duncalf F. The councils of Piacenza and Clermont / Frederic Duncalf // A History of the Crusades: Vol. 1 / Ed. by K. Setton, N. Zacour, H. Hazard. Madison: Wisconsin: University of Wisconsin Press, 1969. -P. 220-254.

145. Emmerson R.K., Herzman R.B. The Apocalyptic Imagination in Medieval Literature / Richard K. Emmerson, Ronald B. Herzman. -Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1992.

146. Epp V. Fulcher von Chartres. Studien zur Geschichtsschreibung des ersten Kreuzzuges / Verena Epp. — Dtisseldorf: Droste Verlag, 1990.

147. Erdmann C. Die Entstehung des Kreuzzugsgedankens / Carl Erdmann. — Stuttgart: Kohlhammer, 1935.

148. Etting V. Crusade and Pilgrimage: Different Ways to the City of God / Vivian Etting // Medieval History Writing and Crusading Ideology / Ed.by Т. Lehtonen and К. Villads Jensen. — Helsinki: Finnish Literature Society, 2005. P. 185-194.

149. Evans-Pritchard E.E. Witchcraft, Oracles and Magic among the Azande. / Edward Evan Evans-Pritchard. Oxford: The Clarendon Press, 1937.

150. Favret-Saada J. Deadly Words: Witchcraft in the Bocage / Jeanne Favret-Saada. Cambridge: Cambridge university press, 1980.

151. Favret-Saada J. Unbewitching as Therapy / Jeanne Favret-Saada // American Ethnologist 1989. - Vol. 16, №1. - P. 40-57.

152. Fichtenau H. Zum Reliquienwesen im frtiheren Mittelalter / Heinrich Fichtenau // Mitteilungen des Instituts fur osterreichische Geschichtsforschung. 1952. - Vol. 60. - S. 60-82.

153. Fink H.S. Introduction / Harold S. Fink // Fulcher of Chartres. A History of the Expedition to Jerusalem, 1095-1127 / trans. F.R. Ryan. -Knoxville: University of Tennessee Press, 1969. P. 1—10.

154. Flori J. Croisade et chevalerie: Xle-XIIe siecles. (Bibliotheque du Moyen Age, 12.) / Jean Flori. — Paris and Brussels: De Boeck Universite, 1998.

155. Frantzen A.J. The Literature of Penance in Anglo-Saxon England / Allen J. Frantzen. New Brunswick: Rutgers University Press, 1983.

156. Ganshof F.L. Feudalism / Francis-Louis Ganshof. Toronto: Toronto University Press, 1996.

157. Fuhrmann H. Die Falschungen im Mittelalter. Uberlegungen zum mittelalterlichen Wahrheitsbegriff / Horst Fuhrmann // Historische Zeitschrift. Bd. 98, 1963. S. 529-554.

158. Geary, P.J. Furta Sacra: Thefts of Relics in the Central Middle Ages / Patrick J. Geary. Princeton: Princeton University Press, 1978.

159. Geary P.J. L'humiliation des saints / Patrick J. Geary // Annales, E.S.C. 1979. - Vol. 34, №1. - P. 27-42.

160. Geary, P.J. Gift Exchange and Social Science Modeling. The Limitations of a Construct / Patrick J. Geary // Negotiating the Gift: Pre

161. Modern Figurations of Exchange / Ed. by Gadi Algazi, Valentin Groebner and Bernhard Jussen. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2003.-P. 129-140.

162. Gilchrist, J. The Erdmann Thesis and the Canon Law, 1083-1141 / John Gilchrist // Crusade and Settlement / Ed. by P.W. Edbury. Cardiff: Univ. college Cardiff press, 1985. - P. 37-45.

163. Grimes R.L. Beginnings in Ritual Studies / Ronald L. Grimes. -Columbia (S.C.): University of South Carolina Press, 1995.

164. Goitein S.D. Contemporary Letters on the Capture of Jerusalem by the Crusaders / Shelomo Dov Goitein // Journal of Jewish Studies. 1952. -Vol. 3.-P. 162-177.

165. Haidu P. The Subject of Violence: The Song of Roland and the.Birth of the State / Peter Haidu. Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1993.

166. Head, T. Hagiography and the Cult of Saints: the Diocese of Orleans, 800-1200 / Thomas Head. Cambridge: Cambridge University Press, 1990.

167. Hehl E.-D. Was ist eigentlich ein Kreuzzug / Ernst-Dieter Hehl // Historische Zeitschrift. 1994. -Bd. 259. - S. 297-336.

168. Hermann-Mascard, N. Les reliques des saints : formation coutumiere d'un droit / Nicole Hermann-Mascard. Paris: Klincksieck, 1975.r

169. Hesz A. The Making of a Bewitchment Narrative / Agnes Hesz I I Folklore. 2007. - Vol. 37. - P. 19-34.

170. Hunt, T. The Structure of Medieval Narrative // Journal of European History. 1973. - Vol. 3. - P. 295-328.

171. Hyams P. Homage and Feudalism: A Judicious Separation / Paul Hyams // Die Gegenwart des Feudalismus / Ed. N. Fryde, P. Monnet, O.G. Oexle. Goettingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2002. - S. 13-50.

172. The Jews and the Crusaders: The Hebrew Chronicles of the First and Second Crusades / Transl. and ed. by S. Eidelberg. — Madison: University of Wisconsin Press, 1977.

173. Kedar B.Z. The Jerusalem Massacre of July 1099 in the Western Historiography of the Crusades / Benjamin Z. Kedar // The Crusades: Vol. 3 / Ed. by B.Z. Kedar and J. Riley-Smith. Farnham: Ashgate Publishing Limited, 2004. - P. 15-75.

174. Koziol G. Begging pardon and favor / Geoffrey Koziol. Ithaca: Cornell univ. press, 1992.

175. Kuchenbuch, L. Porcus Donativus: Language Use and Gifting iniL iL

176. Seigniorial Records Between the 8 and the 12 Centuries / Ludolf Kuchenbuch // Negotiating the Gift: Pre-Modern Figurations of Exchange / Ed. by Gadi Algazi, Valentin Groebner and Bernhard Jussen. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2003. - P. 193-246.

177. Le Jan R. Continuity and Change in the Tenth-Century Nobility / Regine Le Jan // Nobles and nobility in Medieval Europe: Concepts,origins, transformations / Ed. by Duggan Anne J. Woodbridge: The Boydell Press, 2000. - P. 53-68.

178. Lemarignier J. F. Le gouvernment royal aux premiers temps capetiens (987-1108) / Jean-Francis Lemarignier. Paris: A. et J. Picart, 1965

179. Loomis Ch. G. White Magic. An Introduction to the Folklore of Christian Legend / Charles Grant Loomis. Cambridge: Medieval Academy of America, 1948.

180. Louch A.R. History as Narrative / Alfred Louch // History and Theory. -1969.-Vol. 8.-P. 54-70.

181. McGinn B. Iter Sancti Sepulchri: The Piety of the First Crusade / Bernard McGinn // Essays in Medieval Civilization: The Twelfth Annual Walter Prescott Webb Memorial Lectures. Austin: University of Texas Press, 1978.

182. McGinn B. Visions of the end / Bernard McGinn. New York: Columbia univ. press, 1979.

183. McKitterick R. Carolingians and the Written Word / Rosamond McKitterick. Cambridge: University Press, 1989.

184. Manselli R. La religion populaire au Moyen Age: problemes de methode et d'histoire / Raoul Manselli. Montreal: Institut d'etudes medievales, 1975.

185. Marchal, G. P. Jalons pour une histoire de l'iconoclasme au Moyen Age / Guy P. Marchal // Annales, H.S.S. 1995. - Vol. 50, №5. - P. 11351156.

186. Markowski M. Crucesignatus: Its Origins and Early Usage / Michael Markowski // Journal of Medieval History. 1984. - Vol. 10. - P. 157165.

187. Mayer H.E. The Crusades / Hans Eberhard Mayer //- Oxford: Oxford University press, 1981.

188. Morris, C. Policy and Visions: The case of the Holy Lance at Antioch / Colin Morris // War and Government in the Middle Ages / Ed. by John Gillingham. Totowa NJ: Barnes & Noble, 1984. P. 33-45.

189. Morris C. The Gesta Francorum as Narrative History / Colin Morris // Reading Medieval Studies. 1993. - Vol. 19. - P. 55-71.

190. Nelson, J. Ninth-Century Knighthood: the evidence of Nithard // Idem. The Frankish World, 750-900 / Janet Nelson // London and Rio Grande, OH: Hambledon Press, 1996.

191. Nelson, J. Nobility in the Ninth Century / Janet Nelson // Nobles and nobility in Medieval Europe: Concepts, origins, transformations / Ed. by Duggan Anne J. Woodbridge: The Boydell Press, 2000. - P. 43-51.

192. Oakley T. P. The Penitentials as sources for Mediaeval history / Thomas P. Oakley // Speculum, 15, №2 (1940), P. 210-223.

193. Payer P.J. The Humanism of the Penitentials and the Continuity of the Penitential Traditions / Pierre J. Payer // Medieval Studies. 1984. -Vol. 46.-P. 340-354.

194. Poggi G. The Development of the Modern State / Gianfranco Poggi . -Stanford: Univ. press, 1978.

195. Prawer J. Social Classes in the Crusader States: "The Minorities" / Joshua Prawer // A History of the Crusades: Vol. 5 / Ed. by K. Setton, N. Zacour, H. Hazard. Madison: Wisconsin: University of Wisconsin Press, 1985.-P. 59-115.

196. Pry or J. The oath of the leaders of the First Crusade to Emperor Alexius I Comnenus / John Pryor // Parergon. 1984. - Vol. 2. - P. 111-141.

197. Reynolds S. Fiefs and vassals / Susan Reynolds. Oxford: Univ. press, 1994.

198. Riley-Smith J. What were the crusades? / Jonathan Riley-Smith. -Basingstoke: Macmillan, 1977.

199. Riley-Smith J. The first crusade and the idea of crusading / Jonathan Riley-Smith. London: The Athlone press, 1986.

200. Rousset P. Les origines et les caracteres de la premiere croisade / Paul Rousset.-Neuchatel: Bacconiere, 1945.

201. Runciman S. Dzieje wypraw krzyzowych: 3 t. Т. 1 / Steven Runciman. Warszawa: Panstwowy Instytut Wydawniczy, 1997.

202. Russell F. The just war in the Middle Ages / Frederick Russell. -Cambridge: Cambridge univ. press, 1975.

203. Ryding W. W. Structure in Medieval Narrative / William W. Ryding . -Hague-Paris: Mouton&Co, 1971.

204. Schmitt J.-C. Gest w sredniowiecznej Europie / Jean-Claude Schmitt. — Warszawa: Oficyna Naukowa, 2006.

205. Siberry E. Criticism of crusading, 1095-1274 / Elizabeth Siberry. -Oxford: Clarendon press, 1985.

206. Smalley B. Historians in the Middle Ages / Beryl Smalley. London: Thames and Hudson, 1974.

207. Southern R.W. Aspects of the European Tradition of Historical Tradition. 1. The Classical Tradition from Einhard to Geoffrey of

208. Monmouth / Richard William Southern // Transactions of the Royal Historical Society. 1970. - Vol. 20. - P. 173-196.

209. Southern R.W. St. Anselm: A Portrait in a Landscape / Richard William Southern. Cambridge: Cambridge univ. press, 1990.

210. Sumption, J. Pilgrimage: an Image of Medieval Religion / Jonathan Sumption. Totowa: Rowman and Littlefield, 1976.

211. Sybel H. von. Geschichte des ersten Kreuzzuges / Heinrich von Sybel. -Diisseldorf: Schreiner, 1841.

212. Taft, R. The Liturgy of the Hours in East and West (2nd revised edition) / Robert Taft Collegeville: The Liturgical Press, 1986.

213. Turner V. Dramas, Fields and Metaphors / Victor Turner. Ithaca-London: Cornell University press, 1974.

214. Tusseau J.-P., Wittmann H. Regies de narration dans les chansons de geste et le roman courtois / Jean-Pierre Tusseau, Henri Wittmann // Folia linguistica- 1975.-Vol. 7.-P. 401-412.

215. Tyerman C. J. Were There Any Crusades in the Twelfth Century? / Christopher J. Tyerman // English Historical Review June 1995. -Vol. 110, №147. - P. 553-577.

216. Van Luyn P. Les milites dans la France du XI Siecle / Pierre Van Luyn // Le Moyen Age. 1971. - Vol. 77. - P. 193-238.

217. Vauchez A. Duchownosc sredniowiecza / Andre Vauchez. Gdansk: Marabut, 1996.

218. Wallace-Hadrill, J.M. Early Medieval History. / John Michael Wallace-Hadrill. Oxford: Blackwell, 1975.

219. Ward B. Miracles and the medieval mind / Benedicta Ward. -Philadelphia: Univ. of Pennsylvania press, 1982.

220. White H. Metahistory. The historical imagination in nineteenth-century Europe / Hayden White. London: John Hopkins univ. press, 1973.

221. White S.D. Debate. The "Feudal Revolution" / Stephen D. White // Past and Present. 1996. - Vol. 152. - P. 196-205.

222. Witzel H.-J. Le probleme de l'auteur des Gesta Francorum / Hans-Joachim Witzel // Le Moyen Age. 1955. - Vol. 56. - P. 319-328.

223. Wood I. How Popular was Early Medieval Devotion? / Ian Wood // Essays in Medieval Studies. 1997. - Vol. 14. - P. 1-20.