автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтическая и научная деятельность Н.В. Недоброво в контексте литературно-эстетического движения 1910-х годов

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтическая и научная деятельность Н.В. Недоброво в контексте литературно-эстетического движения 1910-х годов"

На правах рукописи

Орлоиа Екатерина Иосифовна

ПОЭТИЧЕСКАЯ И НАУЧНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Н.В. НЕДОБРОВО В КОНТЕКСТЕ ЛИТЕРАТУРНО-ЭСТЕТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ 1910-х

ГОДОВ

Специальность 10.01.01 -русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва-2004

Работа выполнена на кафедре литературно-художественной критики факультета журналистики Московского государстве иного университета им. М.В. Ломоносова

Официальные оппоненты:

Доктор филологических наук, профессор И.О. Шайтанов

Доктор филологических наук, профессор М.В. Михайлова

Доктор филологических наук, профессор A.A. Газизова

Ведущая организация - Московский городской педагогический университет

Защита состоится 25 марта 2004 г. на заседании диссертационного совета Д 212.198,04 при Российском государственном гуманитарном университете по адресу: 125267 Москва, ул. Чаянова, 15, историко-филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке РГГУ.

Автореферат разослан 2004 г.

Ученый секретарь

Д.М. Магомедова

Диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

¡6 542. ^

Николая Владимировича Недоброво (1582 - 1919) называют в числе самых ярких представителей творческой интеллигенции в России начала XX века. И вместе с тем феномен Недоброво представляет для исследователя особую сложность. Эта сложность двойная. И обусловлена она двумя разными рядами причин.

Первое обстоятельство, почему фигура Недоброво все еще остается во многом неизвестной (непроявленной), связано с той ролью, которую он играл в литературно-эстетическом движении своего времени. Выступая сразу в трех обличиях - как поэт, филолог и литературный критик (что само по себе вообще характерно для литераторов рубежа XIX - XX веков), он все же не воплотил в своем творчестве со всей полнотой того потенциала, которым несомненно обладал и который ощущался, пожалуй, всеми, кто соприкасался с ним. И в этом смысле Недоброво тоже предстает как человек своей эпохи: с какого бы времени ни числить начало «серебряного века» (в этом у современных исследователей нет единства), но начало его конца бесспорно -1914 год.

Поэтическое наследие Н.В. Недоброво невелико, при жизни не было издано ни одного сборника стихов, а собранные и изданные в наше время, они показали, что крупным поэтом он так и не стал. Но в литературной России 1910-х годов знали Недоброво как поэта и ценили его: достаточно шшать имена Андрея Ь ело го (считай шего, по крайней мерс в начале десятилетия, что Недоброво может занять в русской поэзии место Тютчева) и Дины Ахматовой, в эти годы сделавшей Н.В. Недоброво одним из героев своих стихов и вступившей с ним в поэтический диалог, который продолжался и годы спустя после смерти Недоброво. Как критик Недоброво печатается в журналах «Вестник Европы», «Русская мысль», «Аполлон», «Труды и дни», газетах «Речь» и «Русская молва». Как филолог Недоброво занимается теорией стиха. Вообще Недоброво принадлежит к тому поколению создателей русской поэтики как пауки (В. Брюсов, А. Белый и др.), которое во многом предвосхитило к подготовило становление морфологического метода в литературоведении. Недоброво начинает одновременно с В.М. Жирмунским. Позднее, в конце двадцатых годов, Жирмунский называет Недоброво в числе филологов, наиболее близких ему. Все это само по себе заслуживает внимания, как еще в должной мере не изученные факты литературно-эстетического развития 1910-х годов. Оставаясь, как это теперь уже очевидно, «антологическим» (по слову Гоголя) поэтом, оставив в поэзии лишь несколько, но зато настоящих шедевров, Недоброво тем не менее был видной фигурой в литературном процессе 1910-

х годов как его активный деятель, участник Общества реши пел ей художественного слова и создатель Общества поэтов, авторитетный и профессиональный ценитель поэзии и участник научных дискуссий начала века. С этой точки зрения кажется важным восстановить, насколько это возможно, тот контекст, в котором существовала литература начала XX в. Без уяснения места и роли Недоброво в литературно-эстетическом развитии 1910-х годов представить ссбс это вряд ли будет возможным, В то же время именно современное состояние нашей науки стимулирует к тому, чтобы посмотреть на литературный процесс 1910-х годов не сквозь призму литературных течении (о них речь пойдет лишь по мире необходимости, насколько мыслил в этих категориях главный герой этой диссертации), а в другом ракурсе: через второстепенную, но и в то же время важную фигуру одного из деятелей той эпохи (это первое) и в связи, во взаимодействии поэзии, критики и теории литературы - как, собственно, и происходило литературное движение начала века: в этом отношении 1900-е - 1910-е годы были эпохой уникальной (это второе). И фигура Н.В. Недоброво, поэта, критика, филолога, литературного деятеля, для этой цели как раз особенно показательна.

Но иное обстоятельство, на много десятилетий затормозившее изучение феномена Н.В. Недоброво, - в том, что его архив сохранился крайне неполно и оказался разбросан по разным хранилищам Петербурга и Москвы. Его всестороннее изучение позволяет ввести в научный обиход новые документы, связанные с литературно-эстетическим движением в России 1910-х годов.

Все сказанное выше определило актуальность н новизну диссертации: подобное исследование проводится впервые.

В задачу диссертации входит очертить возможно более полно круг эстетических интересов Н. Недоброво, предпринять научное описание его наследия в связи с предшественниками и современниками - из числа тех, кто был особенно близок к Недоброво в его поэтических, научных, вообще литературных интересах в самом широком смысле слова, и таким образом представить картину литературно-эстетического движения в России 1910-х годов. В диссертации делается попытка восстановить систему эстетических воззрений Н.В. Недоброво как поэта, филолога и критика и соотнести ее с состоянием русской эстетической мысли 1900-х - 1910-х годов.

Материалом исследования послужили поэтическое, литературно-критическое и теоретическое наследие 11.В. Недоброво, научные дискуссии 1910-х годов, материалы литера1урноЙ критики 1900-х - 1910-х годе»».

Многие из перечисленных материалов относятся к числу труднодоступных, малоизвестных, а ииые - вообще неизвестных: впервые вводятся в научный оборот документы РГАЛИ, Отдела рукописен Российской государственной библиотеки, Рукописного отдела ИР ЛИ АН РФ (Пушкинский Дом).

Метод исследования. Автор диссертации стремится к синтезу культурно-исторического подхода и анализа поэтики в том ее понимании, какое сложилось в русской науке, и прежде всего в работах В.М. Жирмунского, ученых - представителей морфологической школы, М.М. Бахтина. Памятуя о полемике между названными учеными в 1920-е гг. (например, по вопросу о самом определении поэтики), автор тем не менее исходит m того, что современному лнтературопеду яснее видятся не разногласия их, но глубинное методологическое единство. Особое значение для автора имеют изыскания современных исследователей: M.JI. Гаснарова, H.A. Богомолова, A.B. Лаврова, O.A. Клинга, В.В. Мусатова, С.И. Гиндина, Р.Д. Тименчика, Г.Г. Суперфииа, М.М. Крали на и др. Своим становлением как филолога автор диссертации считает себя обязанным Г.А. Белой, чьи труды много способствовали формированию целого поколения исследователей, к которому принадлежит и автор диссертации.

Апробация. Основные положения работы докладывались в 1995 -2003 гг. на Шестом всемирном конгрессе славистов (2000, Тампере, Финляндия), международных и российских конференциях в Польской Республике, Украине (Коктебель, Судак), России (Москва, Санкт-Петербург, Великий Новгород). Тексты и тезисы докладов и статьи по теме диссертации были опубликованы в научных сборниках, журналах «Вопросы литературы», «Новое литературное обозрение», «Звезда», «Арнон». Идеи и материалы диссертации также были использованы в специальных курсах, прочитанных автором на филологическом факультете Новгородского государственного педагогического университета им. Ярослава Мудрого, на факультете журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова, в работе специальных семинаров, а также в курсе теории литературы, преподаваемом автором в МГУ и его Черноморском Филиале (Севастополь), при чтении лекций и проведении практических занятий.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, пяти глав, Заключения и Приложения, в котором представлены три теоретические статьи Н.В. Недобро во. Две из них были опубликованы, но остаются труднодоступными: статья «Ритм, метр и их взаимоотношение» не публиковалась с 1912 г. (напечатана в журнале «Труды и дни», № 2); статья «О Тютчеве» была впервые опубликована автором диссертации в 2000 г.

(Вопросы литературы, № 6; вступительная заметка и комментарии Е.И. Орловой). Третья - «О соотношении начал: силлабического и тоническою» -до сих пор ие была опубликована: автор диссертации предпринимает первый опыт реконструкции этой статьи, лишь частично перебеленной в рукописи н еще вовсе не известной читателю.

Первая глава диссертации дает набросок к портрету героя и общий очерк его творчества, в ней (в свернутом виде) намечаются проблемы, которые затем организуют материал следующих глав. В их построении можно увидеть два принципа, или две точки зрения: крупный план и общий. Это объясняется стремлением показать некоторые важные тенденции в развитии поэзии, критики и литературоведения в 1910-е годы и в то же время проследить творческие связи Н.В. Недоброво с теми его предшественниками • и современниками, чьи художественные и научные искания были ему наиболее близки: в поэзии это Ф.И. Тютчев, Е,А. Боратынский, Л.А. Ахматова, в филологии - А.Л. Потебня, 8.М. Жирмунский и другие.

Вторая глава представляет собой научное описание поэтического наследия Н.В. Недоброво: лирики и стихотворной трагедии «Юлифь». Выявляется генеалогия лирики Недоброво: это поэзия XIX в., в первую очередь Е. Боратынский и Ф. Тютчев. В то же время на уровне поэтики обнаруживается связь лирики Недоброво с некоторыми из его современников, в первую очередь с Ахматовой, в том числе через общие «корни» — близких им обоим поэтов предшествующе го века. На примере «Юдифи» прослеживаются особенные черты поэзии начала XX в., которые проявляются в своеобразии интерпретаций библейских сюжетов.

Третья глава посвящена литературно-критическому наследию 1-1.В. Недоброво: оно было небольшим по объему, но во многом отразило характерные черты критики начала XX в, В работе используются материалы газеты «Русская молва» (содержащие выступления Н. Недоброво, 1>. * Эйхенбаума, JI. Гуревич и др.); журналов «Вестник Европы», «Русская мысль» и др. Здесь же предпринят - впервые в нашем литературоведении -анализ деятельности Общества поэтов (1913 — 1915), в меньшей мере -Общества ревнителей художественного слова. В этой и других главах говорится о творческих связях (поэтических и научных) Н, Недоброво и Вяч. Иванова, показывается, что, будучи во многом близок ему, Недоброво в то же время стремится занять в литературе самостоятельную и независимую позицию, остается одним из наиболее верных приверженцев символизма, но мыслит его максимально широко, не как определенное направление в литературной борьбе, а как крупнейшее дня современности эстетическое

явление, имеющее корнями еще творчество Тютчева. Важная часть этой главы - история творческих отношений Н. Недоброво и А. Блока, отзыв первого на книгу стихов Блока «Ночные часы», выступление Блока на первом заседании Общества поэтов, отклик Блока на доклад Недоброво по теории стиха. Отдельно рассматривается проблема «Недоброво и акмеизм», а также связь русской критики и эстетики с философией Л. Бергсона, окачаншего влияние на и И. Недоброво - не только критика, но и прозаика, автора опубликованной в 1914 г. повести «Душа в маске».

В четвертой главе рассматривается деятельность Н.В. Недоброво как филолога. Восстанавливаются дискуссии 1910-х годов по теории стиха (в том числе проходившие в стенах Общества ревнителей художественного слова), показано формирование многих представлений о природе и сущности русского стиха, предвосхитивших современную науку о стихе: от Ф.Е. Корща до Б.В. Томашевского и В.М. Жирмунского. Начало XX в. -«героическая эпоха» русского стиховедения (по словам В.М. Жирмунского). В диссертации анализируется вклад, внесенный в него В. Брюсовым, А. Белым и др., выявляется роль стиховедческих воззрений Н. Недоброво (статья «Ритм, метр и их взаимоотношение», доклады и выступления в Академии стиха, Обществе поэтов). Показывается, что статья Недоброво вызвала достаточно большой резонанс в научной мысли 1910-х годов, а ее главные положения постепенно входили в сознание ученых этого и последующего десятилетий. В этой связи особое внимание уделяется сюжету «В.М. Жирмунский и М.В. Недоброво», показано, что они оказываются наиболее близки друг другу в осознании литературной эпохи своего времени, в методологических исканиях, несмотря на то, что научное наследие двух ученых, конечно, несоизмеримо по масштабу и значению. Особый раздел этой главы посвящен истории творческих отношений А. Белого и Н. Недоброво. Другие «герои» этой главы - Н.О. Лернер, Д.Г, Гинцбург, В.А. Чудовский, С.М. Лукьянов, С.А. Бобров и др.

Пятая глава посвящена истории отношений Н.В. Недоброво и М.А. Волошина в последний — крымский период жизни Недоброво (осень 1916 -1919 гг.). Их позиции особенно близки и оценках февральской революции 1917 г., в предвидении будущих судеб России (и в этом отношении их взгляды особенно показательны для людей своего времени, хотя и отличаются от позиции большинства). Но и раньше двух поэтов и критиков сближало многое: в первую очередь, философия А. Бергсона, участие в литературном процессе своего времени. Сопоставляются высказывания и стихотворения Волошина и Недоброво, относящиеся и к более раннему

времени - 1905 - 1908 гг. Хотя стихи Недоброво этих лет не были опубликованы и как поэт он несопоставим по масштабу с Волошиным, все же многое объединяет их именно как людей одной эпохи. Об их близости говорят статьи и стихи Волошина 1916- 1920 гг., письма Недоброво 1917 г.

На защиту выкосятся следующие положения:

- Н.В. Недоброво был одним из ярких представителей поколения литературных деятелей 1910-х годов, выражавшим его наиболее характерные черты. В то же время ои и сам был одним из тех, кто способствовал формированию образа поколения - и в среде современников, и в нынешнем представлении.

- Литерату рно-эстетические воззрения Недоброво представляют собой единство (систему), выявляющуюся во взаимодействии поэтических, литературно-критических и научных принципов.

- Как поэт Недоброво соединял в себе ориентацию па лучшие достижения поэзии XIX в, с художественными исканиями модернизма, В его поэтическом наследии отразились характерные тенденции развития русской поэзии начала XX в. (поиски новых ритмических форм, новаторство в интерпретации «вечных» сюжетов и образов).

- Поэтический диалог Недоброво и Ахматовой позволяет обнаружить еще один подтекстовый слой ахматовской поэзии: яснее проявляется связь лирики Ахматовой с поэзией ее современников (отчасти и предшественников).

- В литературно-критической деятельности Недоброво сказываются важные черты критики 1910-х годов в целом (связь поэтики и критики, ориентация иа точку зрения воспринимающего, доверие к субъективному началу в поэзии и в собственно критическом творчестве).

- Научные дискуссии ¡910-х годов — важный этап в формировании методологических принципов русской поэтики как науки. Их изучение позволяет уточнить и скорректировать представления о генезисе морфологической школы, идей А. Белого, В.М, Жирмунского, учений о стихе последующего периода.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ

Во Введении обосновывается постановка темы, ее научная актуальность и новизна, определяются задачи исследования, говорится о теоретической и практической значимости исследования.

Гланд 1 «Поэт к филолог. Общий очерк творчества» намечает внутреннюю историю становления Н.В. Недоброво как поэта, критика и

стиховеда, мыслителя, человека, ставшего для современников одним из наиболее ярких выразителей представления о человеке своего времени.

Недоброво не только «один из» круга Ахматовой. В литературном мире 1910-х годов у него было свое, н довольно заметное, место. Можно говорить о своеобразном литературном деле, которым он, особенно в 10-е годы, был занят. К тому же он раньше стал известен в литературно-художес шейных крушх как гонкий критик, автор статен и рецензий в «Русской мысли», «Аполлоне», других изданиях, стиховед, литературный деятель: в 1911 - 1916 гг. он был правой рукой Вяч. Иванова в Обществе ревнителей художественного слова, а в 1913 г. основал просуществовавшее два года Общество поэтов. В том же году заинтересованные его деятельностью журналы стали предлагать ему опубликовать его собственные стихи. Публикаций было немного (30 стихотворений и прозаическая повесть «Душа в маске») - в журналах «Русская мысль» и «Северные записки», в издании, называвшемся «Невский альманах. Жертвам войны. Писатели и художники» (вып. 1, Пг., 1915) и в «Альманахе муз» (Пг„ 1916).

Даже библиография Н. Недоброво до сих пор не может считаться собранной. Опись его архива содержит некоторые неточности (например, дата женитьбы на Любови Александровне Ольхиной; не полон список публикаций), а немногие сохранившиеся воспоминания о нем остаются до сих лор труднодоступными.

Феномен Н.В. Недоброво интересен еще и тем, что он действительно представляет целое поколение российской интеллигенции, во многих своих воззрениях выражает то, что было характерно для людей его времени. Вместе с тем в 1910-е годы многое в чертах эпохи формировалось и при его участии. Даже и то, что в Н. Недоброво соединились поэт, критик, литературовед, кажется характерным и свойственным ие ему одному, и в связи с этим вспоминаются нмепа не только В. Жирмунского, но и Ю. Никольского, Ю. Верховского, М. Гофмана и др.

Особую роль сыграл Недоброво в литературной судьбе Ахматовой в 1910-е гг. Сюжет «Ахматова и Недоброво», хотя он привлекал внимание исследователей, еще не может считаться до конца изученным.

Подлежит корректировке и представление о «монархизме» Недоброво и его «славянофильстве». Новые материалы, вводимые в диссертации, позволяют более точно и детально представить его как человека десятых годов, даже личная судьба которого представляется символичной для судеб целого поколения.

Другая проблема этой главы - литературное депо Недоброю. Главным его делом было искусство, и в этом отношении взгляды Недоброво являют законченную систему. В работе делается попытка восстановить круг идей Недоброво - филолога и критика, ученика А.Н. Веселовского, высоко ставившего работы А.А. Потебии (в 1900-е годы, по свидетельству Недоброво, еще не оцененные по достоинству в Петербурге).

Если принять положение современной науки, что в позднем символизме к 1910-м годам намечаются две тенденции - ориентация на авангард и на «классику», то Недоброво как поэт и как литературный деятель постоянно обнаруживает свою приверженность «классике». Так, в заметках «О темах. Доклад на заседании Общества ревнителей художественного слова» от 12 мая 1912 года Недоброво пишет: «/.,./ Ставится задача действенная, что и уместно в нашей среде, так как самый состав нашего общества неизбежно клонит его к занятиям, теоретическим по форме и практическим по целям. /.../ имею в виду подъем качества не только внешнего - не только отточку формы об оселок канонов, но и подъем иного качества - увеличение ценности творений для духа человеческого»1.

Однако, филолог по образованию, занимавшийся теорией стиха, оп соотношение теории и поэзии решал всегда в пользу поэзии, Это доверие к творческой воле художника сказывается и в его критической деятельности, и в собственном творчестве. Как участник литературного процесса 1910-х годов Недоброво занимал примирительную, а может быть, можно сказать -объединительную позицию в ситуации начала 10-х годов, отнюдь не мирной. По-видимому, задачу свою Н. Недоброво видел в построении «политики слова». Даже в одной из написанных им для «Русской мысли» рецензий он говорит о «просветленной наукою воле», которая должна определять «правила речи». В сознании Недоброво важным понятием была «мера», состоявшая в соединении творческого начала с подчинением некоей высшей воле. Для читателя это подчинение состоит в следовании автору; высшая воля для него - это воля творца. Но и для художника он требует самоограничения. Так «начала упорядоченной свободы», как об этом писал Вл. Пяст, не только проводились в жизнь в Обществе поэтов, но и составили основу эстетики самого Н. Недоброво как поэта. Это показывает анализ его стихотворного наследия.

Первый зафиксированный в тетради, хранящейся в РГАЛИ, поэтический опыт Недоброво относится к 1901 году. Последняя правка - к

1 РГАЛИ. Ф. I а 11. Оп, I. Пл. хр.15. Л. 2 - 4.

июлю 1919 г. Во многих стихотворениях Недоброво можно видеть одновременно тяготение к пяти- н шестистопному ямбу в сочетании с распространенной в 1900-е годы «декадентской» лексикой, что признается современными исследователями как характерная черта многих поэтов поколения Недоброво. Есть несомненные переклички между поэзией Недоброво и А. Блока. Однако поэтические стили Блока и Недоброво, достаточно близко общавшихся в университете и позднее (до начала 1910-х годов), имеют мало общего, не говоря уже о разнице в масштабе дарования каждого из поэтов).

Можно заметить у Недоброво и поиски в области ритмики. Еще раньше статьи о ритме и метре, где он предсказывал «расширение области ритма» и призывал довериться этому явлению, он сам пишет стихи, в которых как будто зафиксировалось движение от классического стиха к более свободному, приближающемуся к верлибру. Такой стих стремится к верлибру, ио еще сохраняет в себе силлабо-тоническое начало.

«Филологическое сознание» Н. Недоброво проявилось и в общей для многих поэтов начала XX века литературности. В его рукописном сборнике есть необычное послание «К Lise Хохлаковой» - необычное тем, что это иослаиие литературной героине, которую, наряда с Алешей Карамазовым, Н. Недоброво считает одним из главных героев Достоевского.

Ио главным «героем» самого Недоброво был Тютчев. На протяжении более чем десятилетия он обращается к Тютчеву по самым разным поводам. Так, в ранних записях в связи с Тютчевым он высказывает соображения о том, что поэт опережает свое время, являясь при этом как бы средоточием эпохи и ее наиболее полным выражением. Ему чужда идея литературной эволюции, если ее понимать как линейный процесс. Литературное развитие он представляет скорее как пульсацию. Вообще статьи Недоброво о Тютчеве, многие из которых остались лишь в набросках, представляют интерес для современного исследователя. Не меньший интерес представляют и собственно поэтические связи Недоброво с Тютчевым, оказавшим большое влияние на Недоброво, в котором соединяются поэт и филолог - для него естественно и органично. Но стать Тютчевым XX века, как это предсказывал ему А. Белый, Недоброво было пс суждено.

Вторпи гл;ш:1 «Поэзии» состоит из трех разделов. В первом - «Две любви» 11.В.П. (N.B. Недоброво и А.А. Ахматова)» - сопоставляется любовная лирика Н. Недоброво и А. Ахматовой.

«Две любви» в данном случае никак не должны обозначать двух главных адресатов любовной лирики Недоброво - его жену Любовь

Александровну Недоброво (Ольхину) и Анну Андреевну Ахматову. Во-первых, были и другие, большей частью нам теперь неизвестные; во-вторых, о стихотворениях, посвященных Л.А. Недоброво, обращенных к ней или с ней связанных, можно говорить лишь с большой степенью условности: в рукописном сборнике, представляющем самый большой корпус стихотворного наследия Недоброво (хранится в РГАЛИ), ни одно стихотворение не имеет проставленного посвящения Любови Александровне. И, наконец, третье и самое существенное; особенностью поэтического мира Недоброво была принципиальная пресуществпепность (его слово) жизни в поэтическом произведении. Он в своих стихах не столько вел лирический дневник, сколько воссоздавал нечто иное - жизнь и борьбу духа, историю души в ее порывах между земным и надмириым. Исходя из всех этих соображений исследователя и должна интересовать в первую очередь не биографическая - фактическая - сторона любовной поэзии Недоброво, а другое: в чем особенность любовной лирики именно этого поэта? Любовная лирика в наибольшей степени тяготеет к устоявшимся формам. Следует учитывать и то, что Н.В. Недоброво с юных лет уже питал интерес к филологии. (Круг его поэтических интересов в пору учебы - Фет, Анненский, Блок, Бодлер, Верлен, Гораций...) Все же ранние стихи носят отпечаток литературности, нередкой у начинающего поэта. Однако уже в них можно увидеть предвестие одного из цетральных мотивов лирики Недоброво - любовный «плен», сердечный «пламень» (устойчивые поэтические формулы) войдут в драматическое противоречу« с духом, что и составит главную коллизию любовной лирики поэта, слишком рано почувствовавшего глубинную дисгармонию между жизныо сердца и жизнью духа. В ранних опытах это еще выражено в несколько несовершенной форме. Хотя здесь проявляется влияние Лермонтова и - может быть, еще в большей степени - Боратынского.

В то же время в его стихах сказываются те же тенденции, что и во французском, и в русском искусстве рубежа веков. В диссертации анализируются стихотворения Недоброво, перекликающиеся по мотивам с панно М.А. Врубеля и «водными пейзажами» К. Моне. Недоброво пристально следил за развитием современного ему искусства. Многое в движении нового искусства конца XIX - начала XX вв. шло параллельно во Франции и в России - у нас во многом, бесспорно, под влиянием французской поэзии и живописи, но без того разрыва во времени, как то было в эпоху классицизма, и тут можно, как представляется, говорить не

только о влиянии, но и о типологическом сходстве, и о многих совпадениях, на первый взгляд случайных, но в сущности закономерных.

Другая особенность лирики Недоброво — «закрытость» его лирической системы, непродуктивность «реального» комментирования при его интерпретации: биографическое толкование выглядит здесь плоским и вообще вряд ли уместным. В любовном стихотворении героиня часто оказывается отсутствующей, как и в «Cache-Cache» Тютчева, которое 11сдоброво очень ценил.

Важное место в этой главе диссертации отводится поэтическому диалогу Ахматовой и Недоброво. Общий мотив лирики двух поэтов - в том, что и у Ахматовой преодоление любви часто приносит ту «души высокую свободу», без которой порою задыхаются ахматовские герои.

Нечто родственное настроению стихов Недоброво можно увидеть в стихотворении Ахматовой 1913 г. из цикла «Стихи о Петербурге».

Можно видеть, что уже в первых се книгах появляется «сплав» двух центральных мотивов - любви и творчества, что, впрочем, было характерно и для Пушкина с его музой - «девой тайной» (в стихотворении 1821 г. «Муза»). Но у Ахматовой этот сплав часто переходит в противопоставление, немыслимое, кажется, для Пушкина: «Одной надеждой меньше стало - / Одною песней больше будет»... Программным для Ахматовой представляется стихотворение «Песня о песне». И хотя еще Тютчев противопоставил «поэта» и «деву» («Не верь, не верь поэту, дева; / Страшись поэтовой любви..,»), но у Ахматовой этот мотив принимает другие обертоны, скорее она наследует другое тютчевское открытие - изображение любви как «поединка рокового», что составляет одну из сюжетных линий ахматовского романа в стихах, если признать, что «Вечер» и «Четки» можно прочитывать как «роман-лирику» (заголовок рецензии Б.М. Эйхенбаума на «Подорожник»), или, другими словами, как «роман новой, еще нерожденной формации» (Ю.Н. Тынянов о поэзии Блока).

Хотя и соблазнительно искать в стихотворениях Ахматовой и Недоброво изображение друг друга, но с полной уверенностью идентифицировать их с героями лирики было бы, пожалуй, рискованно. Скорее всего связи двух поэтов лежат не на уровне внешних совпадений (хотя перекличка бывает иногда слышна), а в общих корнях.

При внимательном чтении их стихов обнаруживаются общие мотивы, диалог двух поэтов, но такой диалог, в котором находилось место и другим, так что он расширялся порою до масштабов историко-литературных, тем более что XIX век воспринимался поэтами начала XX столетия как близкое и

во многом еще не освоенное прошлое. Это в первую очередь относится к Ахматовой с ее особым восприятием времени и пространства («Это где-то там - у Тобрука, / Это где-то здесь - за углом...»), но также и к Недоброво, умевшему «читать» литературное движение не как смену эпох (школ, направлений, etc.), а скорее как пульсацию, разнонаправленное движение поэтических «струй».

По значению и масштабу поэтического дарования Недоброво числится, конечно, в «младших» поэтах, да и вступил он в литературный процесс, т.е. начал печататься, позже Ахматовой, будучи на 7 лет ее старше. Тем не менее вскоре после их знакомства в 1913 г. он пишет Б.В. Анрепу о сходстве поэтических приемов своих и Ахматовой,

Это суждение требует всестороннего анализа: сходство обнаруживается не на внешнем уровне. О полном несовпадении поэтических стилей как будто должно сказать сравнение двух стихотворений, героиней и адресатом которых была Т.П. Карсавина; стихи в ее честь были написаны за несколько дней до чествования ее в «Бродячей Собаке» 28 марта 1914 г., где ей преподнесли книгу «Тамаре Платоновне Карсавиной - «Бродячая Собака». Стихотворение Ахматовой вошло в эту книгу и хорошо известно. Стихотворение Недоброво, написанное в те же дни, в книгу не вошло, но несомненно было известно Ахматовой. Как бы то ни было, в этих стихах Ахматовой и Недоброво, кажется, пет ничего общего. И даже на фоне «ломаного» ритма ахматовского дольника пятистопный ямб Недоброво, еще утяжеленный спондеем первого стиха и переносом в предпоследнем, кажется еще «классичнее», традиционнее.

Но и Ахматова, (чьим именем - «ахматовский дольник» - теоретики стиха станут пользоваться некоторое время спустя) обращается и к пяти- и к шестистопным ямбам, причем в «Белой стае» их оказывается больше, чем в «Вечере» и «Четках». Как писал В.М. Жирмунский, именно в годы создания «Белой стаи» влияние Недоброво на Ахматову было особенно велико.

Поэтический диалог Недоброво и Ахматовой начинается в 1913 г. Недоброво был одним из многих (современников и предшественников), чьи отзвуки жили в стихах Ахматовой. И это было принципиальным свойством ахматовской поэзии - что раньше других и подметил Недоброво: «Как ты звучищь в ответ на все сердца!»

Тут и прямые «ответы», как стихотворение «Ответ» («Какие странные слова...»), с прямым посвящением В. А. Комарове кому, и «Ответ» Б.Садовскому («Л получила письмо...»), где адресата можно было узнать но эпиграфу, хотя и анонимному. Но есть и переклички более глубинные и

скрытые (Пушкин, Вяземский, поэты-современникн).В числе таких перекличек в диссертации приводятся два примера, по-видимому, еще не замеченные исследователями.

Один - стихотворение Э, Голлербаха , опубликованное под заглавием «Из цикла «Царскосельские стихи» за подписью «Э.Г.». Нет сомнения в том, что Ахматовой была известна антология 1922 г. «Царское Село в поэзии», составленная самим Голлербахом. Несмотря на негативное отношение Ахматовой к Голлербаху, нельзя не заметить перекличку, вольную или ~ невольную, и этих поэтов. Стихотворение Голлербаха «К былым годам я памятью влеком...» сопоставляется в работе с «Ивой» Ахматовой. (Ср. также в ранней редакции ахматовского стихотворения 1945 г, о Царском Селе; » «Мой городок игрушечный сожгли, /Ив прошлое мне больше нет лазейки...» и в предисловии Голлербаха к антологии; «Затейливый, игрушечный город...». Но - подчеркивается в диссертации - в окончательной редакции эти два стиха изменены.)

Неважно в данном случае, осознанно или нет перекликаются и мотивы, и размеры стихотворений. Скорее это та поэтическая память, которую поэту нет нужды осознавать, не нужно и специально ссылаться на источник, который, как это уже давно известно, может даже и умышленно не называться. Но все эти «цитатные» и другие «слои», взятые вместе, и сочдшот под] с кет - контекст и, и конечном счесе, - интерсекс г пхматовскоп

ПОЭЗИИ.

Другой пример такой невольной переклички - стихотворение Е. Кузьминой-Караваевой «Я испила прозрачную воду...» из книги «Скифские черепки», изданной а том же 1912 г., что и «Вечер» Ахматовой. Ср. у Ахматовой в стихотворении, написанном десять лет спустя: «И на пышных, парадных снегах / Лыжный след, словно память о том, / Что в каких-то 4 далеких веках / Здесь с тобою прошли мы вдвоем». Скова совпадают стихотворные размеры, возможно, вообще сохраняющие в поэзии то, что М.М. Бахтин называл «памятью жанра» применительно к прозе, или, а согласно положению М.Л. Гаспарова, семантический ореол метра. (М. Гаспаров при этом ссылался на работу К. Тарановского 1963 г., но еще раньше та же проблема занимала Р. Якобсона. Однако и он не был первым: в 1910-е годы в России многие стиховеды - в том числе и Недоброво - писали о «психологии стихотворных размеров», как это часто называлось в то время.) Дальним отголоском «чужого слова» звучит ахматовское позднее «Все ушли, и никто не вернулся..,», дважды повторенное в ее поэзии и перекликающееся

не со словом уже, а с контекстом стихотворения Кузьминой-Караваевой. Нельзя не вспомнить я ахматовекий гораздо более поздний цикл «Черепки».

Обращаясь вновь к поэтическому диалогу Ахматовой и Недоброво, автор диссертации отмечает общие мотивы у двух поэтов противопоставление любви-страсти и любви-свободы - и анализирует не замеченный до сих пор и, как представляется, важный для Ахматовой смысловой пласт известного стихотворения «Все мне видится Павловск холмистый...», посвященного «Н.В.Н.». Образ красногорудой птички справедливо возводят к «вакхической драме» И. Анпенского «Фамира-кифаред». Однако у Ахматовой пересекаются, взаимно проникаясь, две реальности: «медная» статуя кифареда - и живая птичка из «реальной» действительности павловского сада соединились, чтобы вызвать ассоциацию не только с драмой Анпенского, но и с искусством эпохи Возрождения, в котором красногрудая птичка всегда (или как правило) «обозначает» страсть. Если учесть и этот возможный оттенок смысла в стихотворении, то таким образом дополняется мотив «милого голосам говоря на уровне подтекста о невысказанной близости героев стихотворения, В поэтическом мире Ахматовой художественная реальность как бы уравнена в правах с «первичной», может происходить взаимодействие этих пластов.

Еще один пример поэтической переклички - в посвященном Н.В. Недоброво стихотворении Ахматовой «Есть в близости людей заветная черта...», которое исследователи соотносят со стихотворением Недоброво «С тобой в разлуке от твоих стихов...». И эта связь бесспорно просматривается. Но ахматовское стихотворение восходит еще к одному, несомненно известному ей стихотворению старшего поэта (а может быть, и к нескольким). В «Сонете» Недоброво и в некоторых других стихотворениях видно, что двух поэтов сближают особенности их обращения к сакральной лексике.

Борьба между земным и надмирным, сердцем и духом составляет главную коллизию лирики Недоброво. Душа другого как недоступная, непостижимая сила, невозможность открыть свою душу другому -центральный мотив повести «Душа в маске», многих стихотворений Недоброво, известных Ахматовой. И этот же мотив становится центром стихотворения Ахматовой «Есть в близости людей заветная черта,..». Сближает его с «Сонетом» Недоброво и «сонетное» начало (первые две строфы со сходной рифмовкой, хотя в обеих строфах рифма перекрестная -уже наметился «уход» от сонета).

Сходный мотив ие менее явно можно видеть в стихотворении следующего, 1916 года; «8 недуге горестном моя томится плоть, /А вольный дух уже почиет безмятежно» («А! Это снова ты. Не отроком влюбленным...»).

Представляется не случайным, что Недоброво в статье об Ахматовой упомянул Тютчева. Это относилось конкретно к стихотворению «Не верь, не верь поэту, дева...» и связывалось у Недоброво с мотивом «поэтовой любви», в чем-то сходном у Тютчева и Ахматовой. Но дальше критик говорит о том у Ахматовой, что двумя годами раньше заметил в статье о Тютчеве. «Биение о мировые границы»2 - так определяет Недоброво поэзию Ахматовой. В сходном же духе он пишет о «стихии страдания», «исто млей но сти» у Тютчева. В борьбе между земной любовью и следованием духу проходит жизнь героя лирики Недоброво, тем более драматичная, что и отказаться от любви - значит пойти против своего человеческого естества.

Если воспользоваться этим ключом, который, как предполагает автор диссертации, дает нам Недоброво, можно увидеть ((тютчевские» переклички в тех ахматовских стихах, которые так или иначе связаны с «Н.В.Н».

Например, в стихотворении «Вновь подарен мне дремотой...» почти дословное совпадение с тютчевским «Еще шумел веселый день...» (мотив тени).

Совпадает и сюжетная ситуация обоих стихотворений; ((невольное забвенье» среди дня, «дремота» у Тютчева - и «навеянный дремотой» Бахчисарай у Ахматовой.

Такого же рода переклички с Тютчевым есть и у Недоброво. «Сребристые веков минувших тени» («/Из «Фауста» Гете/») Тютчева - одно из программных для Недоброво стихотворений любимого поэта -перекликается со стихотворением Недоброво «Полуденная дремота» (так в диссертации намечается связь: Тютчев - Недоброво - Ахматова).

Р.Д. Тимеичик убедительно показал, что мотив «тени» связан в творчестве Ахматовой с Недоброво3. Но стоит отметить и мерцание смыслов в стихотворении Недоброво, и то, что «родные тени» - еще одна перекличка Ахматовой со стихами, которые, конечно, были ей знакомы.

У нее можно найти, кроме явных и известных, и другие, скрытые реминисценции из Тютчева. Поэт у Тютчева «дает Теням воздушным

1 Недоброво Н.В. Анна Ахматова И Русская мысль, 191S, № 7. Отд. 2. С. 64.

' См.: 'Гшмнчпк РЛ Ахматова и Пушкшь Заметки к хеке II Пушкшкжт! сборник. Pitra, 1974. (Учен. Ззп. Дата. гос. ун-та. Т. 21S. U. 2)

местность и наикшьо!..» («/№ Шекспира/»). У Ахматовой «тень без лици и названья» в «Поэме без героя».

Еще один сюжет в истории творческих отношений Ахматовой и Недоброво - когда диалог продолжался без ответов-

Это видно в более поздних ахматовских стихах, например, в теме «леонардесок», которая, однако, восходит не только к стихотворению Недоброво «Е.М.М.», но и к книге П.П. Муратова «Образы Италии». Именно с Недоброво, как это показал Р. Тименчик, ассоциируется у Ахматовой мотив «профиля на стене», хотя это не отменяет возможности и других «голосов», звучащих в ахматовской поэзии, хотя бы потому, что игра с двумя реальностями, сюжет ожившей или изменяющейся картины восходят даже не к символистам и О. Уайльду, а к эпохе романтизма.

Именно с связи с Ахматовой В. Топоров пишет о жанре «посмертных писем». «В более широком кругу жанровыми «соседями» посмертного письма оказываются «письма с того света» (таким, по сути дела, было для Чаадаева первое «Философическое письмо», помеченное - Некрополь) и, если угодно, столь распространенные в истории мировой культуры «разговоры в царстве мертвых» (кстати, в ХУП - начале XIX в. они были очень популярны в России...)»"'.

Но этот же жанр начинает бытовать и в послереволюционной России. Ощущение «потусторонности» происходящего, свойственное, очевидно, многим, передала та же Ахматова. Е.С. Булгакова после смерти М.А. Булгакова пишет в дневнике «Письма на тот свет». Этот же мотив «бродит» в стихах Ахматовой 30-х годов - сумасшествие как существование на границе мира здешнего и потустороннего, призрачность здешнего... Для Ахматовой с ее пониманием времени и пространства, доступных преодолению для поэта, жанр «писем на тот свет», кажется, был органичен как ни для кого. И помимо уже известных («Пока не свалюсь под забором...», «Одни глядятся в ласковые взоры...», «Первое возвращение» и др.) стихи Недоброво живут во множестве отголосков. Например, перекликаются «Е.М.М.» Недоброво и «Эпические мотивы» Ахматовой, «Аполлинийские дистихи» Н.В, Недоброво и «Я не любила с давних дней...» Ахматовой.

Впервые лирическое «мы» у Ахматовой появляется в стихотворении, связанном с Пушкиным («Смуглый отрок бродил по аллеям...»), и постепенно приобретает такое же значение, как и у Пушкина в послании «К

* Топоров В,Н, Об одном письме к Анне Ахматовой II Ахматоискип сборник 1. Париж, 1989. С. 29.

Чаадаеву», расширяясь и вмещая в себя все поколение. Таким образом, поэт сначала становится выразителем поколения, потом же и всего народа.

Так же и у Ахматовой все чаще в ее «поздних ответах» Недоброво звучит это «мы» (которого почти не находим даже в самых «сюжетно благополучных» любовных стихах), расширяясь постепенно до смысла и судьбы поколения. Этот «Чаадаев десятых годов», как его называли современники, первым угадавший ахматовскнй путь, и вправду явился чем-то близким настоящему П.Я. Чаадаеву по отношению не только к Ахматовой, но и еще ко многим людям 1910-х годов, всей своей деятельностью внушая, в частности, что поэзия, вообще искусство - не только личное дело каждого.

Второй раздел второй главы - «Непрочитанная трагедия («Юдифь» Н.В. Недоброво)» - содержит историю создания трагедии в стихах и знакомства с ней Ахматовой. Сопоставляются «Библейские стихи» Ахматовой и «Юдифь» Недоброво. Написанная в 1912 г., эта вещь не была при жизни автора ни напечатана, ни поставлена. Но и осуществленная в 1923 г. (в год смерти Любови Александровны Недоброво) публикация («Русская мысль». 1923. № б - 8), хотя и имела целью «улучшить» посмертную судьбу сочинений Н.В. Недоброво, все же улучшила ее ненамного. Как при жизни автора с трагедией имели возможность ознакомиться лишь немногие, так и в наши дни она оставалась до недавнего времени (до 2001 г.) почти не прочитанной.

История трагедии после ее создания связана с Ахматовой - она была одной из тех «немногих», кто имел возможность ознакомиться с текстом. Но тут в судьбе «Юдифи» возникает еще одна опасность: она может войти в историю литературы как «пьеса, которой никогда не читала Ахматова».

Историю этого «непрочтения» изложил Б.В. Анреп в уже неоднократно публиковавшемся очерке «О черном кольце». При встрече с Анрепом в 1965 г. Ахматова упоминает «Юдифь» и предлагает Анрепу сравнить ее со своими стихами («Библейские стихи»).

Хотя цикл «Библейские стихи» объединен не только общим первоисточником, не только ритмом и одинаковым зачином, но еще и тем, что три стихотворения посвящены трем героиням, - несмотря на это в «Мелхоле», может быть, мы видим большее отступление от библейского текста. Оно намечается еще в «Лотовой жене», где не праведник Лот, спасенный из грешного Содома, а его жена, для которой Содом родной, становится настоящей героиней стихотворения. И это полемически утверждается в последней строфе («Кто женщину эту оплакивать будет, I Не

меньшей ли мнится она из утрат? / Лишь сердце мое никогда не забудет / Отдавшую жизнь за единственный взгляд»). И ведь уже двадцатые годы для Ахматовой - это и время взглядов назад («О, знала ль я, когда в одежде белой...», 1925, и др.). В том числе это связано и с Недоброво (Шока не свалюсь под забором...», 1921; «Одни глядятся в ласковые взоры...», 1935). Верность прошлому, тем более незыблемая, что это прошлое для Ахматовой и ее поколения становилось навсегда исчезнувшим, - одна из опорных черт ахматовского мира. Можно увидеть в некоторых ее стихах как бы попытку «изменить» прошлое, хотя бы из толщи времени (например, в стихотворении «Пока не свалюсь под забором...»). Вероятно, именно поэтому Лотова жена становится не просто героиней «ролевой лирики», но чем-то большим для автора (в «Лотовой жене» Ахматова единственный раз позволяет себе авторское «я», в принципе противоречащее объективной манере следования Библии).

Этого нет в «Мелхоле», но здесь Мелхола, «проходной», в сущности, для книги Царств персонаж, становится центром стихотворения, в котором эпическое начало побеждается чисто лирическим по самому своему заданию: уже не столько излагается вынесенный в эпиграф сюжет, сколько воссоздается состояние Мелхолы. Известно, что Ахматова признавалась в том, что работа над стихотворением шла с большим трудом.

И к монологу Юдифи в своей пьесе Недоброво долго не решался приступить и ощущал его как очень ответственный момент во всей трагедии. Это было связано с тем, что драматург в «Юдифи» в рамках стилизации под французский классицизм (александрийский стих и т.д.) довольно далеко отходит от библейского текста, во многом переосмысляя его, порою крайне смело даже для XX века с его более чем когда бы то ни было вольным обращением со Священным писанием. У двух поэтов тут обнаруживается общее: на первый план выходят не события, а мир чувств героев. И у Недоброво Олоферн задумывался как герой первостепенный, занимающий внимание автора не меньше (если не больше), чем Юдифь.

Конечно, опрометчиво было бы утверждать, что есть прямая связь трагедии Недоброво и ахматовского стихотворения. При всех отступлениях от библейского текста ахматовский цикл больше тяготеет к пушкинской традиции в обращении с Библией. Ахматова все же в большей степени следует книге Бытия (что подчеркивается, в частности, эпиграфами), чем Недоброво в своей трагедии. Главным героем у него мыслился, во всяком случае в замысле, Олоферн, а не Юдифь. И хотя в своей статье об Ахматовой Недоброво подчеркивал высоту любовного чувства ахматовской героини, но

не говорил о других стихах такого рода, в которых «земная любовь» сопряжена с церковной лексикой иной раз слишком смело. Приятие этой смелости, как мы теперь понимаем, было связано не только с тем, что Недоброво обладал вообще широким взглядом на современную ему словесность, но и с собственным его опытом, не менее смелым. И если Ахматова со временем приходит к более строгой, скорее «классической» манере обращения с пратекстом, чем то было в начале ее творчества, то у Недоброво не было времени для развития. Он, похоже, вообще был «поэтом без истории», т.е. без эволюции - даже если учесть, что эта предполагаемая эволюция могла бы у него быть, проживи он дольше.

Третий раздел второй главы - «Юдифь или Олоферн? (Трагедия Н.В, Недоброво «Юдифь» и русская поэтическая «юднфнана») - посвящен анализу библейских сюжетов в русской поэзии XIX - начала XX вв.

В литературный процесс 1910-х годов «Юдифь» Недоброво не вошла. Но обращение поэта к вечному сюжету включало его в иной — более широкий — ряд.

Ветхозаветная Книга Иудифи не раз становилась предметом истолкований в искусстве. Н. В. Недоброво, прекрасно знавший Священное Писание, интересовался и искусством средневековья и Возрождения. Ему, конечно, была известна хранящаяся в Эрмитаже картина Джорджоне «Юдифь», где Юдифь попирает ногой отрубленную голову Олофериа. Однако спокойно-безмятежное лицо Юдифи Джорджоне мало общего имеет с трагическим ореолом, каким окружена Юдифь у Недоброво. Скорее ее можно сблизить с известной гравюрой Г. Доре в книге «Библейские мотивы», изданной в Петербурге в 1897 году и, вполне вероятно, известной Н. В. Недоброво. Он мог также знать оперу А. Н. Серова «Юдифь», написанную во второй половине XIX в. и шедшую на сцене Мариинского театра в Петербурге. Нужно учесть и то обстоятельство, что работал над своей «Юдифью» Недоброво в Петербурге, а также в Италии и Германии. В трагедии три важнейших в мировом искусстве мотива, связанных с библейским сюжетом (добродетель, смирение, женское коварство) присутствуют, хотя развиваются по-своему — в соответствии с первоначальным и не менявшимся впоследствии замыслом.

Итак, главной фигурой должен был стать Олоферн, а не Юдифь.В пьесе у него нет «пары», как это было, например, в либретто оперы Серова, написанном Д.И. Лобановым, К.И. Званцовым и А.Н. Майковым. В нарушение библейского текста Юдифь у Недоброво остается в стане врагов.

Бели внешней кульминацией пьесы надо считать убийство Олофсрна, то оно-то как раз и остается за сценой. Но настоящей (внутренней) кульминацией служит монолог Юдифи в пятом акте: здесь же у драматурга самое смелое отступление от библейского текста, до тех пор, пожалуй, не встречавшееся ли у кого из художников, осмыслявших историю Юдифи,

В трагедии обозначаются два равноправных героя: Юдифь и Олоферн. Но главным в замысле Недоброво был новый, переосмысленный Олоферн. Ставший «гением желания» по замыслу автора, Олоферн уже во ьтором действии видит Юдифь и охвачен страстью. Что в тексте Ветхого Завета было лишь проходным замечанием — у Недоброво получает подробную разработку. Он уже не просто завоевывает Ветилую и всю Иудею — он чувствует себя равновеликим Богу. Даже в охватившей его страсти он, как это и было задумано драматургом, сам наводит Юдифь на мысль об убийстве... самого себя: в нем, привыкшем играть со смертью в сражениях, видимо, просыпается страсть игрока и в случае с Юдифью... Недоброво отступает от текста Священного Писания, где сказано лишь о желании Олоферна сойтись с Юдифью, но ничего не говорится об их встрече до того, как Юдифь приходит к нему в шатер исполнить задуманное. Нет в библейской повести об Иудифи и обсуждения задуманного Юдифью плана со старейшинами Иудеи и служанками Юдифи, как это показывает драматург.

Трагедия Недоброво задумывалась как стилизация с самого начала, н в этом замысле сказалось, с одной стороны, тяготение самого поэта к классическому стилю, и в особенности к александрийскому стиху, воспетому им в отдельном стихотворении 1910 г., то есть как раз во время работы над трагедией. С другой стороны, начало XX в. можно назвать и эпохой стилизаций, и не только в литературе, но, пожалуй, еще раньше - в живописи. В это время характерной чертой стилизации становится игровое переосмысление «опорного» мотива, иногда — легкое ироническое начало. Это отразилось и в ранних стихах Ахматовой, в которых можно увидеть иронию над многочисленными современными стилизациями: например, в диптихе «Алиса» или примыкающем к нему стихотворении «Маскарад в парке».

В обращении Недоброво к стилизации нет иронии. Однако, как многие его современники, обращаясь к форме трагедии классицизма, он довольно далеко отступает от принципов, скажем, Ж. Расина, создавшего трагедию на библейский сюжет «Есфирь», переводившуюся на русский язык трижды и интересную для нас в данном случае сходным сюжетом: Есфирь, как и

Юдифь, выступает единственной спасительницей своего народа от грозящего ему уничтожения. Однако Расин, хотя и вводит вымышленных героев, кроме тех пяти, что взяты из Книги Есфири, в остальном все же следует Священному Писанию, на считая для себя возможным отступать от него.

Но уже XIX век дает примеры более вольных истолкований Библии, более вольного обращения с библейскими текстами. Так, известно, что в своем «Пророке» Пушкин довольно далеко отходит от Книга пророка Исайи, пользуясь ею для осмысления образа поэта. Но, по-видимому, можно говорить о том, что после 1826 г. Пушкин в его пути сближения с церковью в большей степени подходит к церковному канону («Отцы пустынники и жены непорочны...»), что, впрочем, можно было видеть и в более ранних стихотворениях «Вертоград моей сестры...» и «В крови горит огонь желанья...» Один год разделяет стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны...» с незаконченным «Когда владыка ассирийский...» (1835), представляющим, как указывают все комментаторы, переложение начала Книги Иудифи. Как и там, главный герой Олоферн, который, заинтригованный непокорностью иудеев и их непобедимостью, слушает вождя аммонитян Ахиора, повествующего ему о вере иудеев в единого Бога, покровительствующего своему народу.

У Недоброво также завязка трагедии в том, что Навуходоносор, мнящий единственным богом земли себя, и Олоферн, «первый по царе» и его военачальник, как сказано в трагедии, заинтригованы и разгневаны иудеями, которые одни среди народов не признали над собой власти ассирийцев. Но к библейскому и к пушкинскому сюжету Недоброво добавляет еще один, параллельный, а в замысле драматурга, как мы видели, возникший раньше: Олоферн, «гений желания», добивается прихода к нему Юдифи. К тому же эпическое начало, казалось бы, более родственное драме, нежели лирике, своей «объективностью» (бесспорно большей, чем в лирике) располагало поэтов, писавших в лирико-эпическом ключе, именно последовательно перелагать изложенные в повести о Юдифи эпизоды. В результате это иной раз приводило к схематичному и не очень умелому пересказу в стихах ветхозаветной истории, как это можно видеть во второй половине XIX в., например, у О. Чюминой (Михайловой) в ее поэме «Юдифь». К тому же здесь Олоферн «перерождается» силой любви. Вообще в поэме Чюминой видим почти прямую иллюстрацию к древней повести. Недоброво вольно отходит от пратекста: он показывает трагедию Юдифи, рисуя опущенную в Ветхом Завете сцену ее глазами.

Было и еще одно произведение, предшествовавшее трагедии Недоброво, но интересное для нас сейчас только тем что это тоже драма и тоже в стихах. Это «Иудифь. Поэма по библейскому сюжету, в драматической форме, в стихах в пяти действиях» Елисаветы Шаховой, вышедшая в 1877 г. Ряд сцен, деление стихотворной речи на реплики персонажей и ремарки автора - все это остается чистой условностью. Драмы как таковой нет, да и не может быть, так как задача автора, по-видимому, лишь проиллюстрировать ветхозаветную повесть, сдобрив нравоучительной декламацией. Вообще в 1860-е годы библейские мотивы отходят на второй план. Это время не дает сколько-нибудь значительных художественных открытий. Исключение составляет поэма «Юдифь» Л. Мея, переиздававшаяся несколько раз.

Юдифь Мея уже не совсем та не ведающая сомнения или слабости «идеальная» (в классицистическом смысле) героиня и не палач, упившийся мщением и торжествующий победу; а Олоферн — пожалуй, впервые — становится вторым героем, еще не равновеликим по своей роли в поэме героине, но во всяком случае впервые за всю историю «юдифианы» мы видим его глазами Юдифи, оставшейся с ним в его шатре.

Если, как можно видеть, уже XIX век, причем в лучших поэтических образцах, отходит от простого иллюстрирования Священного Писания и переосмысляет библейский сюжет, точнее, развивает то, что в ветхозаветной повести дано как такая возможность, то в начале XX века происходит вообще резкий слом в обращении с текстами Священного Писания, в том числе и с повестью о Юдифи. Слом, однако, не следует понимать как нечто произошедшее внезапно. Это понимал Н, В, Недоброво, который вообще представлял себе литературное движение не как линейный процесс, а как одновременное движение разных, может быть, даже разнонаправленных «струй». «...Физиономия эпохи не есть нечто единое во времени и пространстве. Нет. Каждая ее черта первоначально возникает в другой эпохе.,, затем все расширяется... перепутывается с другими чертами эпохи, затем опять уменьшается в пространстве и теряется тонкою нитью в следующих эпохах. Таким образом, каждая эпоха определяется господствующими чертами и духовно берет себе из других эпох все принадлежащее к этой черте, но в ней всегда есть и другие черты, принадлежащие прошедшим и будущим эпохам. Эпоха не есть нечто последовательное во времени, ибо нити, щупальца одной эпохи заходят в

другую, а иногда и в третью, а есть нечто единое в культурном отношении, .л'.

Очевидно, это единое в культурном отношении и наиболее устойчивое как раз и относится к обращению со Священным Писанием. Это подтверждается примером «Песни Юдифи» К. Бальмонта. Написанная от лица Юдифи, песнь совершенно ложится в русло традиции XIX века. Лишь по-бальмонтовски интересна смена стихотворных размеров: чередуются анапест и дактиль, создавая и в этой непритязательной стилизации особый мелодический рисунок. Но интерпретация Юдифи у Бальмонта — наверное, последняя в ряду традиционных. Начиналась эпоха, которую можно назвать эпохой реинтерпретаций. Имеется в виду гораздо более вольное истолкование библейских образов, чем когда-либо раньше, — так что круг интерпретаций расширяется, обрастая новыми смыслами, порою и не содержавшимися в текстах Библии. Это происходит одновременно с возрождением интереса к Эросу. Парадоксальным на первый взгляд образом это сочетается с новым интересом к Священному Писанию. К сакральной образности обращается в своей любовной лирике Блок («Я их хранил в приделе Иоанна...» и др). Гораздо более вольно обращается с мотивом пути в Дамаск Савла — будущего апостола Павла — Брюсов. В его стихотворении 1903 г. «В Дамаск» мотив страсти как таинства облекается в метафору «пути в Дамаск». Страсть понимается поэтом-символистом как «священный путь к мистическому прозрению»6. Но в других стихотворениях Брюсова и других поэтов начала XX в. (К. Бальмонта, Ф. Сологуба) библейские образы служат чаще скорее экзотической орнаментикой.

Сюжет с Дамаском имел в русской поэзии свое продолжение, все больше теряя по пути сакральное содержание и приобретая иное. Принадлежащий к поколению поэтов, «преодолевших», по слову В. Жирмунского, символизм, Вс. Князев пишет стихотворение, обращенное к О. Глебовой-Судейкиной, героине его трагической любви, и рисующее любовное свидание и «плотское» блаженство, а «Дамаск» совсем почти утрачивает первоначальное значение и становится прозрачной в своей эротической откровенности аллегорией.

Что существует несомненная связь между стихотворениями Брюсова и Князева, доказывает тот факт, что у Ахматовой в «Поэме без героя» о страсти «драгунского Пьеро» к Коломбине (прототипами, как известно, и послужили Князев и Глебова) сказано автором с аллюзией (осознанной или

1 Шестке Тыняновские чтения. Рига, М., 1992. С. 87.

нет) на бргосовское стихотворение: «Ты ему — как стали магнит» (ср. у Брюсова: «Что нас влечет с неизбежностью, /Как сталь магнит?»).

Мотив по-новому понимаемого теперь Дамаска обыгрывается в миракле «Путь из Дамаска», поставленном в «Бродячей собаке» при участии Глебовой-Судейкиной, и в мадригале Ф. Сологуба, обращенном к ней. Вообще постепенно происходит переосмысление сакрального сюжета чуть ли не на противоположный; во всяком случае «верх» и «низ» как бы меняются местами, точнее, происходит апология Эроса — того, что традиционно понималось как «низкое».

Все приведенные примеры говорят о том, что в работе над своей «Юдифыо» Недоброво не только шел от формы классицистической трагедии, но и впитывал то, что витало в воздухе его эпохи. В частности, в диссертации показывается связь между эротическими мотивами у В. Брюсова и Н. Недоброво. В «Юдифи» эротическое начало становится важным мотивом. Здесь он сопряжен, однако, не с эросом как путем к прозрению, слиянию, обретению Единства, а с трагическим началом (что можно увидеть и у Вяч. Иванова, и у Н. Бердяева, писавшего — правда, позднее — о связи эроса и смерти, и др.).

В этом контексте рассматривается то обстоятельство, что «тема Олоферна» как тема страсти имеет важное значение в трагедии Недоброво, в отличие от Библии, хотя поначалу не так откровенно, скорее аллегорически. Звучат мотивы вина, хмеля как аллегория другого опьянения — любовного экстаза (так было, например, и в творчестве Вяч. Иванова, несомненно хорошо знакомом Недоброво, тем более что в литературной жизни Петербурга Иванов — один из близких Недоброво деятелей). Драматург отступает от текста Книги Иудифи. Зато усиливается психологическое и одновременно трагическое начало. Трагедия Юдифи у Недоброво и в том, что она не соблюла верности умершему мужу, нарушила обет вдовства (библейский текст и произведения XIX века умалчивают об этом). Юдифь же готова пожертвовать своим обетом вдовства ради спасения своего народа и видит в этом Божий промысел. Тут драматург входит в некоторое противоречие со своим же первоначальным замыслом — происходит как бы смена главного героя: в последних сценах трагедии им становится все же скорее Юдифь, чем Олоферн, или их можно назвать героями равновеликими.

У Недоброво усиливается трагизм событий: в отличие от ветхозаветной книги, героиня Недоброво принимает решение остаться в

'Брюсоо Валерий, Собр. соч.: В 7т, М., 1971.Т. I. С, 611.

шатре Олоферна, а голову врага отсылает со служанкой в Ветилую. Дни, проведенные в негласном поединке с Олоферном, лишили ее воли к жизни после происшедшего.Она победила, однако и сама сражена. Открытый финал тем не менее выглядггт именно как финал трагедии, — в этом смысле у Недоброво он более трагический, чем в ((Есфири» Расина: там гибнут гонители иудеев — здесь оба главных героя, ставшие к концу пьесы равновеликими, несмотря на то, что в заглавии обозначена одна Юдифь.

Но любопытно, как развивался сюжет Юдифи после Недоброво. Пожалуй, можно говорить как об общей тенденции о том, что, во-первых, с усилением эротического начала углубляется психологизм в изображении вечного сюжета. Й во-вторых, Олоферн становится вторым (если порою не первым) героем этой коллизии. И это при том, что трагедия Недоброво, как известно, в широкий литературный обиход 1910-х годов не вошла, а известна была в лучшем случае лишь небольшому кругу литераторов.

Однако в 1914 году появляется стихотворение Н. Гумилева «Юдифь». Н в нем сказываются те общие тенденции, которые наблюдаются в русской поэтической «юдифиане» начала XX в. Олоферн тоже показан «крупным планом», хотя героиней остается все же Юдифь. Однако эпическое, «объективное» начало доминирует в этом стихотворении, не заслоняя и начала психологического.

В дальнейшем развитии сюжета Юдифь — Олоферн происходит как бы усиление поворота от Юдифи к Олоферну. Крайней точкой этого «крена» стало стихотворение М. Шкапской «Юдифь» (1916). Оно написано от лица Юдифи, но Юдифь оплакивает убитого ею Олоферна, бежав с его отрубленной головой прочь от Ветилуи, в полном теперь уже противоречии с текстом Ветхого Завета, противоречии, которое не может не удивить своей немотивированностыо даже и в пределах «вольного» в обращении с пратекстами XX века.

Особенно близким к интерпретации Недоброво представляется сонет К. Липскерова «Олоферн» (916 г.). Недоброво не мог не знать этого сонета: он был опубликован в том же «Альманахе Муз», где напечатаны и его собственные стихи. Трудно поверить, что Липскеров не читал ((Юдифи» Недоброво, настолько близко соотносятся написанная раньше трагедия и цикл Липскерова. Мы видим у него не только мотив женского коварства, но и драматизм Юдифи, хотя и возвращающейся в Ветилую, но отказывающейся принимать участие в общем торжестве. Особенно это заметно в сонете «Победа».

Есть в цикле сонетов Липскерова и изображение Олоферна - после Недоброво, пожалуй, самое психологически убедительное. Это, может быть, тоже наиболее близкий Недоброво Олоферн.

Так наметилось в начале XX века противостояние двух героев: Олоферн как бы стремится к тому, чтобы стать почти равноправным с Юдифыо. Можно увидеть, при полном несходстве поэтов, общие черты в обращении с исходным, опорным текстом, обозначающие те сдвиги, которые незаметно, исподволь (как писал об этом Недоброво) меняют поэтическую картину эпохи, сохраняя в то же время связь с предшествующими. И ^ трагедия Недоброво подтверждает справедливость этой мысли поэта. Возможно, его «Юдифь» , с «вечной» связью «эрос — смерть», отозвалась в сюжетной ситуации стреляющегося «драгунского Пьеро», покончившего с „ собой на пороге дома Коломбины, чтобы сделать ее своей посмертно, в «Поэме без героя» Ахматовой.

Третья глава («Критика») содержит четыре раздела. В первом показано сотрудничество Н. Недоброво в газете ((Русская молва»: до сих пор исследователи еще не обращались к критическим выступлениям в ней Недоброво. Н.В. Недоброво входил в литературный процесс десятых годов почти одновременно как поэт и как критик: к 1913 г. относятся две его наиболее заметные рецензии, и в том же году два журнала («Русская мысль» и «Северные записки») публикуют его стихотворения. Но известность в литературной среде он получил несколько раньше, чем опубликовал свои стихи.

Литературный Петербург уже знал «великолепного Недоброво» (В. Пяст) по заседаниям Общества ревнителей художественного слова (участие в них Недоброво длилось с 1910 либо с 1911 до 1916 г.). Знала его и литературно-научная Москва: журнал «Труда и дни» публикует в 1912 г. статью Недоброво «Ритм, метр и их взаимоотношение» и его отчет о работе £ Общества. А двумя годами раньше в «Вестнике Европы» (1910, № 4) вышла его большая статья о Фете (речь о ней еще впереди).

К 1913 г. формируется позиция Недоброво как литератора - с особыми ^ представлениями о литературе как некоем общем деле, с широким пониманием литературного процесса не как сиюминутной борьбы направлений и школ, а с сознанием того, что в нем всегда сосуществует разнонаправленное движение различных стихий. И еще: начиная как филолог (Недоброво окончил историко-литературный факультет петербургского университета в 1906 г., одновременно с Блоком), он в 1913 г. осознавал, что (по крайней мере, в Академии стиха) филология порою

начинает главенствовать над поэзией. В его же сознании складывается другая иерархия: даже в теоретической статье «Ритм, метр и их взаимоотношение» Недоброво ставит ритм над метром в том смысле, что именно с ритмом он связывает проявление творческой индивидуальности поэта («естественная напевность души» - так вслед за А. Белым он определяет это) и призывает довериться ритму, как бы далеко он ни отстоял от привычных метрических схем, - то есть довериться самому поэту.

Но стиховедческие штудии не были для Н. Недоброво самодостаточными. Он, как можно предположить, осознавал себя скорее участником литературного процесса, чем наблюдателем и даже исследователем.

Если принять точку зрения, согл^но которой именно критика, являясь частью литературного процесса, в то же время организует его, то нужно согласиться с тем, что именно жанру рецензии в этом отношении принадлежит особая роль. В работах современных исследователей показано, как, например, В. Брюсов именно в статьях и рецензиях формулировал и свою литературную политику, и свои взгляды на проблемы русского стиха и индивидуального стиля7.

Конечно, Н. Недоброво в этом отношении (как критик) сделал гораздо меньше, чем Брюсов. Но и он обращается к жанру рецензии. Если не считать ранних заметок о художественных выставках в газете «Речь» (1906) и «научной рецензии» («Известия отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук», 1912), то можно сказать, что «дебют» Недоброво как рецензента состоялся в «Русской молве». В разделе дается характеристика этой газеты, в организации литературно-художественного отдела которой принимали участие А. Блок и А. Ремизов, предложившие сотрудничество и Вл. Пясту - к слову сказать, руководствуясь теми же мотивами, что и Недоброво, приглашавший его в совет Общества поэтов: ценя независимое и самостоятельное положение Пяста в литературе.

В это же время в разделе «Литература и искусство» начинает активно печатать рецензии и обзоры Б.М. Эйхенбаум: за подписью «Б.Э.» появляются «Новости иностранной литературы» (номер от 3 февраля 1913 г.), заметка к 100-летию немецкого писателя Огго Людвига (10 февраля), вообще Эйхенбаум становится постоянным автором «Русской молвы», куда его ввела заведовавшая тогда театральным отделом газеты ЯЛ. Гуревич. Газета помещает материалы самой Л. Гуревич, В. Чудовского и др. Особый

' См., например: Клннг O.A. Проблема индивидуального стиля р рецеюшх Брюсова об «онтолопгчесяк» поэтах И llnyi. докл. dijciii. uik. Филол. науки, 19Й1. Ш 5. С. 17 -23.

интерес представляет заметка Б. Эйхенбаума о нападении душевнобольного Балашова на картину Репина «Иван Грозный». Она интересна уже самим стилем мышления молодого филолога. Заметка анализируется в диссертации в контексте других газетных публикаций.

Сотрудничество в издании, отличавшемся либерализмом и широтой позиции, было, конечно, важно для Недоброво, формулировавшего (правда, позднее, в 1917 г.) свое представление о литературном издании в целом и о разделе рецензий в частности.

Недоброво видит место рецензии в любом издании, будь то журнал или газета, как часть целого, единого «ансамбля». В этом смысле «Русская молва» последнего предвоенного года, по-видимому, была наиболее подходящим изданием для Недоброво, обращавшегося теперь уже не к узкому кругу читателей «Трудов и дней», а к более широкой аудитории.

В «Русской молве» Недоброво опубликовал две рецензии. Обе они посвящены поэтическим книгам. Одна из них - отклик на сборник стихотворений Алексея Скалдина, вышедший в 1912 г. в издательстве «Оры». То была первая книга поэта. И оба они, Скалдин и Недоброво, были активными участниками Общества ревнителей художественного слова, вообще людьми близкими по духу.

Создание рецензии на первую книгу поэта дает Недоброво повод как бы между прочим высказать важные соображения о природе творчества, говоря о другом поэте, выразить свое творческое кредо.

В диссертации сопоставляются критические принципы Брюсова и Недоброво, показано, что некоторые приемы Брюсова-критика в 1910-е годы становятся весьма распространенными, например, понимание книги стихов как некоего целого. Такое понимание раньше складывается в поэтической практике начала XX в.: как известно, прежде всего у Брюсова, затем у Блока - и ими же формулируется. Теоретическое осмысление этого нового явления осуществляется значительно позднее - но зато почти одновременно у Вас. Гиппиуса, Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума, которые не сговариваясь приходят вообще к новому пониманию лирики: как поэтического романа «новой формации», двадцатого века.

Но в десятые годы такое осмысление лирики еще только зарождалось. Тем важнее, что Недоброво пишет о книге стихов, подчеркивая это понятие как еще непривычное, и связывает единство книги с «единством личности автора)). Так подготавливается тот круг идей, который привел Тынянова к тому, чтобы в связи с Блоком в той же статье 1921 п формулировать понятие лирического героя. Этому предшествовал, конечно, и опыт А. Белого,

писавшего об ннтериндивидуальиоши как свойстве лирики выражать мир не только одного поэта. Недоброво в 1913 г. связывает единство книги стихов с единством личности автора.

Если п одной своей рецензии для «Русской молвы» Недоброво обращается к первой книге поэта, то другая посвящена вышедшему в том же 1912 г., что и книга А. Скалдина, сборнику Вяч. Иванова «Нежная тайна». Это своего рода декларация символизма, как его понимает Иванов, а вслед за ним, можно подумать, и сам автор рецензии, Недоброво включается в обсуждение проблем символизма, которое с новой силой начиналось в России в начале 1910-х годов, Можно увидеть в рецензии Недоброво скрытую полемику с М. Кузминым, протестовавшим против непозволительно широкого, как представлялось ему, понимания символизма. Н. Недоброво сочувственно цитирует статью-доклад В. Иванова «Мысли о символизме» для обоснования поэтики Иванова-стихотворца. Характерно, что в своем понимании символизма два поэта-филолога сходились: символизм для них не сумма приемов, не современное литературное направление, а нечто гораздо более широкое. Для Иванова прямыми предшественниками символизма были Гете и, конечно, Тютчев. Дяя Недоброво - Пушкин и, конечно, Тютчев. В этот ряд критик ставит и Вяч. Иванова.

Недоброво не был одинок в безусловном приятии сборника Иванова: за немногими исключениями как лучшую книгу поэта «Нежную Тайну» оценили и В. Брюсов, и М. Гершензон, и даже Н. Гумилев. В этом ряду откликов на «Нежную Тайну» должна занять свое место и рецензия Недоброво, впервые связавшая книгу стихов с декларацией «истинного символизма» Иванова-теоретика. (Вместе с тем рецензия Недоброво еще не вошла в современный научный обиход.) В немногочисленных литературно-критических выступлениях Н. Недоброво можно увидеть его кредо как литератора и критика. В той же газете появляется и стихотворение Ю. Верховского, посвященное Недоброво: Верховский - один из близких Недоброво деятелей 1910-х годов.

Второй раздел третьей главы - «Общество поэтов» - посвящен до сих пор не изученной истории создания одного из литературных обществ 1910-х годов. К литературной деятельности (в самом широком смысле этого понятия) Недоброво стремился еще в 1900-е годы. В диссертации прослеживается история его участия в студенческих литературных кружках этих лет.

Став членом Общества ревнителей художественного слова, Недоброво впервые по-настоящему находит себя в литературно-общественной жизни. Среди немногих мемуарных свидетельств можно видеть, что все подчеркивают особенное место, которое занимал в Академии стиха Недоброво. И, однако, уже весной 1913 г. начинает работу новое Общество поэтов - под председательством Е. Лисенкова. Недоброво делается Товарищем председателя. Б диссертации приводятся воспоминания Г. Иванова и Вл. Пяста об обществе, анализируются состав участников и темы докладов, читавшихся на заседании общества, имевшего достаточно широкую программу и позицию, призванную к объединению литературных и научных сил.

«Начала упорядоченной свободы» в сочетании с поиском нового в поэзии - так коротко можно охарактеризовать ту литературную политику (программу), которая к 1913 г. уже, по-видимому, сложилась у Недоброво. Важным для него было установить некую новую пропорцию между «теорией» и самой поэзией. Академизму Академии он, можно подумать, противопоставляет главенство в новом обществе поэзии, а затем уже филологических штудий. Но внешне, как нетрудно заметить, программы общества создаются по образу и подобию заседаний Академии. Из имеющихся повесток следует, что всего прошло 22 заседания общества; из них 12 - в 1913 г. Среди докладчиков - A.A. Кондратьев, В.Р. Ховин, A.A. Вир, Б.В. Томашевский, Вяч. Иванов, БА. Садовской, A.A. Смирнов, О.Э. Мандельштам, Г.Й. Иванов, Д.А. Крючков, Е.Г. Лисенков.

В связи с историей общества особый интерес представляют взаимоотношения Блока и Недоброво. Чтение драмы «Роза и Крест» на первом собрании Общества поэтов должно было стать и, конечно, стало важнейшим для Общества событием. Но и для самого Блока, как показано в работе, это событие было достаточно важным. Как известно, Блок и Недоброво были однокурсниками, общались не только вдвоем, но и в кружках «литературных студентов». Блок присутствовал на докладе Недоброво о метре и ритме в Обществе ревнителей в марте 1911 г. По краткой записи Блока можно сделать вывод о том, что доклад Недоброво заинтересовал его. Блок, как можно думать, соглашается с пафосом доклада Недоброво,

В ноябре 1911 г. Блок присылает Недоброво свою книгу «Ночные часы» и получает отзыв Недоброво, в высшей степени прочувствованный и профессиональный. Приводимые в диссертации архивные материалы показывают, что во многом сходились Блок и Недоброво в оценке

современного положения России. Опровергается ошибочное представление о «монархизме» Недоброво.

Но первое посещение Блоком Общества поэтов стало и последним. Сотрудничество не имело продолжения. Однако успех чтения блоковской драмы наверняка был все же для самого автора событием достаточно важным, особенно после того, как Станиславский отказался принять ее к постановке, и до августа 1913 г., когда «Роза и Крест» была опубликована. Чтение в Обществе поэтов было единственным знаком признания пьесы более или менее широкой художественной общественностью.

Можно сказать, что Общество поэтов стало одним из тех объединений, благодаря которым возникали в научно-литературных кругах дискуссии, во многом породившие интерес следующего поколения филологов к проблемам теории литературы: о современном состоянии и поэтике романа, о «русском гекзаметре» в частности, и вообще больше всего - о проблемах теории стиха. Есть связь между участием в Обществе поэтов Б, Томашевского и суждениями стиховедов 20-х годов о соединении силлабического и тонического начал в русском стихосложении. В двадцатые годы об этом говорится как о бесспорном факте и без ссылок на дискуссии десятых годов. Однако, по-видимому, впервые эта мысль была высказана Недоброво в его докладе «О связи некоторых явлений русского стихотворного ритма с дыханием».

В диссертации восстанавливается содержание доклада Недоброво по архивным материалам. Показано, что впервые высказанная им мысль о том, что двусложные размеры несут в себе силлабическое начало, а трехсложные - тоническое, получила в дальнейшем развитие и была принята стиховедением как всеобщая.

На основании других выступлений Недоброво показывается, что, в отличие от В. Жирмунского, связывавшего век XIX и XX, Недоброво протягивает нити от XX века к XVIII и даже к XVII, отстаивая идею рациональной эстетики, ставит задачу создания политики слова. Важно при этом, что принцип разумной воли, просвещенной свободы, выраженный в выступлениях Недоброво, дает нам представление о круге его мыслей и о политике, которую он стремился проводить в Обществе поэтов.

Конечно, его создание оказалось возможным во многом благодаря опыту Общества ревнителей художественного слова, которое сыграло в развитии эстетической мысли более значительную роль, чем «Общество поэтов». В то же время для самого Недоброво это, бесспорно, был важный опыт общего «культурного делания», которое составляло пафос всей его

активности. Вероятно, можно сказать, что он стремился развивать это «делание» не только вглубь (как в Академии), но и вширь, поворачивая круг интересов Общества поэтов не к одной лишь теории, а и к текущему литературному процессу, расширяя состав его участников.

Обществу поэтов не суждено было долгого существования. В 1915 г. деятельность общества сходит на нет, - тогда как Общество ревнителей художественного слова собиралось еще и в 1916 г. (и Недоброво бывал там, по-видимому, вплоть до своего отъезда на юг осенью 1916 г.). Но дело было и в том, что более молодое по составу участников Общество поэтов представляло то поколение, которому предстояло взять на себя всю тяжесть войны и уйти с исторической сцены, не реализовав даже и вполовину своих потенциальных возможностей.

Третий раздел третьей главы посвящен проблеме «Недоброво и акмеизм». Вопрос об отношении Н. Недоброво к акмеизму остается до конца не проясненным. Сопоставляя точки зрения В. Жирмунского, Р. Тименчика, других исследователей, автор диссертации приводит новые архивные материалы, говорящие об эволюции отношения Недоброво к акмеизму: от сугубо иронического к более внимательному. Но полного приятия акмеизма не происходит. Не числят Недоброво в среде потенциальных участников и сами акмеисты. В диссертации делается предположение о скрытой полемике Недоброво с акмеизмом в его статье об Ахматовой. Но заседания Общества поэтов посещают и участники Цеха поэтов.Ему, по-видимому, была чужда идея цеховой замкнутости. В то же время в условиях полемики с символизмом Недоброво, вероятно, чувствовал себя ближе к Вяч. Иванову, чем к Цеху поэтов. Хотя отношения Недоброво к Иванову не были столь близкими, как это могло казаться акмеистам. В диссертации показана стихотворная перекличка Иванова и Недоброво.

Самого же Недоброво больше занимала не борьба направлений и школ. Его позиция была, пожалуй, наиболее широкой в сравнении со всеми деятелями 1910-х годов С одной стороны, он оставался благодарным восприемником символизма даже и в кризисное для этого направления время. В то же время многое в отношении к искусству могло сблизить его и с Н. Гумилевым. Однако сближения не произошло. В то же время сиюминутный литературный расклад был для Недоброво слишком мелкой категорией. Он мыслил литературное развитие более широко, предвосхищая во многом позднейшие мысли 10. Тынянова о литературном развитии.

Четвертый раздел третьей главы посвящен статье Недоброво о Фете, связи русской эстетической мысли с философией А. Бергсона и повести Н.

Недоброво «Души в маске». Можно сказать, что в 1890-е - 1900-е годы начинается новый этап в жизни фетовской поэзии. Лирика рубежа веков в высшей степени интенсивно впитывала в себя художественные открытия Фета. Образовался мало-помалу увеличивавшийся зазор между внешним признанием Фета и его влиянием на поэзию. К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Ахматова, Б. Садовской, Ю. АЙхенвальд, Н. Лернер и др. в статьях и в поэтическом творчестве осмысляют наследие Фета, В 1910 г. «Вести и к Европы» публикует статью I-I.B. Недоброво о Фете.

В контексте того, что пишется о Фете в конце XIX - начале XX в., видно, что статья Недоброво ставит в связи с Фетом несколько новых для своего времени проблем. Это, во-первых, проблема «единства личности автора» (как ее формулирует критик). Во-вторых, через отношение Фета к проблеме времени Недоброво выходит не только к миросозерцанию Фета, но и к философскому осмыслению категории времени. Это было важно не только для постижения художественного мира Фета, но и для самого Недоброво как прозаика, автора повести «Душа в маске», и не только для него: в его сознании и статья о Фете, и повесть были связаны с философией Анри Бергсона.

Понятие о «внутреннем поэте», выдвинутое Недоброво, связано с учением A.A. Потебни. К нему явно восходят положения о жизни слова, жизни, которая, собственно, и происходит (осуществляется) в восприятии, и об уподоблении слова - образу. Вслед за Потебней Недоброво и пишет в статье о Фете, что «наше представление о поэте», подобно слову, является неким образом и живет в созиании воспринимающих. На момент, когда Недоброво писал свою статью, но даже и позднее, по его свидетельству, идеи Потебни еще не вошли прочно в литературно-эстетическое сознание эпохи, во всяком случае общим достоянием еще не стали. Недоброво еще не говорит об образе поэта, но имеет в вида скорее всего, как показывает «потебиианский» контекст его статьи, именно образ, причем создающийся в восприятии читателя. У Недоброво намечается различение реального (биографического) автора и образа поэта, который творится в сознании воспринимающего. Нечто сходное (родственное) можно увидеть в статье А. Горнфельда «О толковании художественных произведений».

Особое значение имеет разработка понятий, ведущих к осознанию образа автора. Недоброво делал акцент на читательском восприятии образа поэта («внутренний поэт»), Брюсов, Вл. Пяст и Вас. Гиппиус в те же годы подходят к идее лирического романа как знамения времени и близки - но только еще близки - к тому, чтобы определить образ поэта как центр такого

романа, причем видят в нем современного героя (Брюсов), отмечают присутствие многих сознаний (героев) в такой «новой» лирике-романе (Гиппиус). Так общими усилиями, но при этом идя каждый своим путем, деятеля 1910-х годов разрабатывают проблемы, которые станут центральными для всего литературоведения нового века.

Все же первыми к этой идее, которая постепенно становится общей для критиков-филологов, приходят поэты. Следом за Брюсовым времени «Шм е1 ОгЫ», но, конечно, повинуясь прежде всего своей собственной внутренней потребности, А. Блок в 1911 г. задумывается о композиции своего трехтомника и формулирует идею книги, трилогии. Так сама поэтическая реальность ставит перед критиками и филологами новые теоретические проблемы. Но в начале XX в. вообще как никогда поэтическая практика, критика и филология существуют как бы в едином культурном поле. А поэт, критик и филолог часто предстают в одном лице.

Недоброво в 1910 г. ставит вопрос о возможностях и пределах критической деятельности. Он утверждает неизбежную субъективность любого критика, даже исследователя. Эта мысль воспринимается как бы совершенно в унисон с рассуждением А. Горнфельда, прямо декларировавшего самим тоном и строем своей статьи «О толковании художественных произведений» субъективность критики. Эта позиция также восходит к учению Потебни о восприятии как творческом процессе и о многообразии интерпретаций. Это, пожалуй, вообще можно назвать важным качеством критики начала XX в. (например, И. Анненского и других). Недоброво формулирует это как осознанную позицию. Он выдвигает понятие «внутренний поэт».

Свое видение Фета критик характеризует одной чертой, называя его «времеборцем» и показывая, как «ведет себя» категория времени в поэзии Фета. «Времеборчество» - одна из ярких характеристик Фета, по Недоброво. И в то же время понятие времени особенно важно для современности. Неприятие хода времени, стремление запечатлеть миг и его превратить в вечность с помощью искусства - вот важная черта, характеризующая мир Фета, по Недоброво. И такая концепция фетовского творчества вполне оригинальна и правомерна. Недаром статья Недоброво и считается одной из лучших для своего времени.

Но и для самого Недоброво эта статья была особенно важна в двух отношениях. Во-первых, он связывал ее со своей прозаической повестью «Душа в маске». А во-вторых, вскоре после того как была опубликована статья о Фете, в 1911 г. вышла во Франции книга Анри Бергсона «Ьа

perception du changement» («Восприятие изменчивости»). Эта книга взволновала Недоброво, читавшего ее по-французски. Недоброво связывает с Бергсоном учение Потебни, а также свою статью о Фете и повесть «Душа в маске» (опубликованную позднее, в 1914 г. в ({Русской мысли»).

Теория Бергсона и в России нашла благодатную почву. В особенности близка Недоброво оказалась идея непрерывного движения как субстанциального начала и примат «восприятия» над «рассуждением». Особая роль в расширении возможностей восприятия принадлежит искусству.

Другое не менее важное положение Бергсона - о неделимости движения, вообще любого изменения. Изменчивость, по Бергсону, является субстанциальной.

Философия Бергсона отозвалась в умах и душах многих современников Недоброво: М. Волошина, Н. Гумилева, О. Мандельштама и др. Интересно и одно (по-видимому, еще не замеченное исследователями) замечание Б. Эйхенбаума. В том же 1913 г., когда Недоброво публикует свои рецензии в «Русской молве», делая один из обзоров современного французского романа для этой газеты, Эйхенбаум сообщает о выходе книги философа Ж. Бенда и упоминает о нем как о противнике «бергсонизма». Как видно из контекста статьи, сам Эйхенбаум вовсе не был противником бергсоиианства.

Чтение Бергсона связалось у Недоброво, с одной стороны, с собственными размышлениями, в том числе над поэзией Тютчева и Фета, с другой - с учением А. Потебни и собственной повестью «Душа в маске».

Но то, что писал Потебня в конце XIX в., удивительным образом оказывается в чем-то созвучно Бергсону. Во всяком случае Недоброво связывает их. Идея движения - вот что объединяет двух мыслителей.

Но Потебне как философу не был свойствен тот оптимизм, что отличал работы Бергсона. Потебня ставит следующую проблему. Он ссылается на В, Гумбольдта, чтобы согласиться с ним в таком положении; тождества мысли между говорящим и слушающим нет по самому определению.

В прозаической повести «Душа в маске» Недоброво выходит к той же проблеме. Он включается в далеко не новую уже тему маскарада (стихотворение А. Одоевского «Бал», от которого тянутся нити и к Лермонтову и дальше вплоть до Блока («Как тяжело ходить среди людей...»). Это и одиночество человека, личности среди множества людей, и едкое изображение бездушной толпы (отсюда у Недоброво, повесть которого

пронизана поэтическими аллюзиями, цитаты из «Бала» Баратынского...) Главная героиня едет на маскарад ради того только, чтобы, скрыв привлекательную внешность за невзрачной маской, открыться другому. Возможно ли это? Об этом она ведет разговор с двумя героями.

Героиня, с одной стороны, жаждет одиночества (общество обезличивает), с другой - тяготится им.

В конце повести вновь звучит мотив еще одной преграды на пути к постижению души. Это слово. Внешняя жизнь не «готова» соответствовать жизни души: так можно понять финал повести. Но между героями устанавливается молчаливое понимание.

Так связались в сознании Н.В. Недоброво Бергсон, Потебня и Фет с его собственным творчеством.

Четвертая глава («Филология») содержит три раздела. В первом речь идет о методологических исканиях 1910-х годов, восстанавливается их история. Поиски связей «меж контуром и запахом цветка» (Брюсов) означали методологические искания русской литературной науки. Можно говорить о соответствиях между литературой и наукой о ней. Первая треть XX в. была временем не только художественных открытий, но и становления поэтики как науки, которая развивалась, как никогда до этого тесно соприкасаясь с живым литературным процессом. Многие концепции, теперь известные как родившиеся в двадцатые годы, имеют истоками предшествующее десятилетие, а в современных исследованиях возрождаются или открываются заново идеи, высказанные еще в начале прошлого века. Это было время, когда интереснейшим образом соединялись стремление критики овладеть научной методологией (а для начала - выработать ее), критика была чрезвычайно близка к поэтике, а с другой стороны, критику этих лет отличаем предельная субъективность, зачастую декларированная как осознанная позиция (и тут опять-таки соответствие с тем, что происходило в самой литературе). Тем важнее кажется восстановить научные дискуссии 1910-х годов. Статья Недоброво «Ритм, метр и их взаимоотношение» должна занять место между трудами Потебни и Белого. Но даже после «Символизма» Белого понятие ритма еще нуждается в защите и иерархия метра и ритма не прояснена.

Недоброво принимает определение ритма у Белого, Именно оно оказывается особенно близко Недоброво. Но эта же мысль вообще характерна для эстетической мысли рубежа XIX - XX вв. (например, она высказывается в раннем трактате Брюсова «О искусстве»). Недоброво постулирует важность решительно всех формальных моментов в стихе.

Вместе с тем относительно методики сю изучении, разрабатываемой Белым в его «Символизме» и в московском ритмическом кружке, Недоброво испытывает сомнения, о чем говорят архивные записи, приводимые в диссертации. Он расходится с Белым в том, что ритм и метр друг друга не исключают. Признак ритма он ставит выше признака метра при оценке стихов. Однако Недоброво не отрицает метра. По сравнению с Белым его позиция оказывается более широкой,

В книге «Русское стихосложение» (1923 г.) Б. Томашевский, формулируя соотношение метра и ритма, не ссылался на статью Недоброво, хотя включил ее в список важнейшей литературы по стиховедению. Этот и многие другие факты говорят о том, что статья Недоброво реально «работает» в сознании стиховедов не только 1910-х, но и 1920-х годов. Томашевский во многом выступает адептом тех новых подходов к изучению стиха, что формировались в 1910-е годы, и сам идет новыми путями. Особенно это проявилось в вопросе о соотношении стиха и прозы. В том, что касается соотношения метра и ритма, Томашевский действительно развивает идеи Белого и Недоброво. От последнего, как можно предположить, и доверие к категории восприятия, к личностному, а с другой стороны - к историческому моменту этого понятия.

Вместе с тем Томашевский в своих формулировках более «наукоцентричен», чем Белый и Недоброво. Он идет не столько от реальной поэтической практики, сколько от собственно метрики, И в вопросе о соотношении метра и ритма Томашевский, пожалуй, ближе к Недоброво, чем к Белому. Томашевский же делает следующий шаг: он говорит о звучании стиха (скандовка, по Томащевскому, обязательна) и развивает то, о чем, по существу, толковал Недоброво, не формулируя еще, однако, этого, - идею ритмического ожидания.

Но учение о ритмическом импульсе не получило развития, хотя внимание к звучащему слову, восходящее еще к работам В. Чудовского, дало приверженцам морфо логической школы возможность разрабатывать проблемы не только поэзии, но и прозы (работы Б. Эйхенбаума о сказе и др.). В трудах ученых формальной школы разрабатывались проблемы мелодики стиха (Эйхенбаум), специфики поэзии (Тынянов). В этом тоже можно увидеть связь ученых младшего поколения с работами предшественников -исследователей эпохи 1910-х годов,

В диссертации рассматриваются стиховедческие работы В. Чудовского. В отличие от Чудовского, с недоверием отнесшегося к ахматовским ритмам (статья «По поводу стихов Айны Ахматовой»),

Недоброво в своих разборах ахматовских стихов (в статье «Анна Ахматова») идет не столько от поэтики, сколько от самой поэтической практики. ЧудовскиЙ же еще склонен разрывать ритм как «формальную оправу» и «содержание». Этот методологический просчет он, можно подумать, стремится преодолеть в последующих своих работах. И снова можно увидеть перекличку с идеями Недоброво. Например, когда он пишет о ритме как главном средстве поэтического воздействия.

Но в следующей статье - «Несколько мыслей к возможному учению о стихе» - ЧудовскиЙ спорит с Недоброво и с Белым, хотя противопоставляет их.

Все же методология Чудовского не столько открывает новую страницу в русском стиховедении, сколько продолжает исследовать стих, предлагая лишь новый поворот того, что делалось в 1910-е годы. В то же время и на его работы оглядывались ученые следующего поколения. Его идеи фоиофории (голосоведения) во многом предвосхитили позднейшие исследования -например, Эйхенбаума, который не только в книге «Мелодика русского лирического стиха» основывался на наблюдениях Чудовского, но и в статьях о прозе (в особенности по проблеме сказа) учитывал упор на звучащее слово. Однако ближе ему был не ЧудовскиЙ, а Ю. ВерховскиЙ. Классификация лирики, предложенная Эйхенбаумом в 1920-е годы, восходит к соответствующим дискуссиям 1910-х гг. Работы Недоброво, как и других авторов этого времени, как бы уходят в подтекст дальнейших исследований, усваиваются, становясь отправной точкой для новых изысканий. Может быть, в наибольшей степени это относится к В. Жирмунскому.

Но для Жирмунского в 1925 г, когда писалось «Введение в метрику», уже, как можно подумать, были неразличимы позиции Белого и Недоброво, В обоих он видел некий скептицизм в отношении к метру, недооценку пользы метрических схем. Однако Жирмунский все же неизменно ссылался на работы Недоброво о ритме и о поэзии Ахматовой.В предисловии к книге 1928 г. «Вопросы теории литературы» Жирмунский подчеркивал: методологически наиболее близкими ему была не морфологическая школа в литературоведении, а круг А. Смирнова, А. Белецкого, К. Мочульского, Н. Недоброво. Поэтому творческие отношения Жирмунского и Недоброво потребуют отдельного разговора.

Таким образом, в спорах о метре и ритме Недоброво обнаруживает, пожалуй, самую широкую позицию, ставя ритм над метром, но и не отрицая метра. Концепция эта начинала входить в научный обиход (Н. Шульговский, Н. Лернер и др.)

Другая важная проблема, обсуждавшаяся в 1910-е гг., - о сущности русского стиха. Этот вопрос заново встал в начале XX в.

Еще Ф.Е. Корш во «Введении в науку о славянском стихосложении» писал о различиях стихосложения у различных славянских народов в зависимости от свойств языка. При этом наиболее бесспорным термином служила силлабика. (силлабика - количественный, по Коршу, тип). Название «метрико-тонический», предложенное Ломоносовым, явно не работает к концу XIX в. Однако определения ему еще, похоже, не существует.

Три системы стихосложения выделяет В. Брюсов: это метрическая, тоническая, силлабическая. И, однако, ни одна из них не характеризует истинную природу русского стиха.

Для Брюсов» исконно русское стихосложение - не тоническое; тоническим стихом, но Ьрюсову, писали поэты XIX в.; описывая народный стих, ои использует понятие стопы, но стопа для него = «образ», который может состоять даже из словосочетания... Налицо ощущение сдвига в русской науке о стихе, когда стиховедение прошлого века ощущается как недостаточное, но еще не выработаны понятия, с которыми можно было бы подходить к русскому стиху.

В этом смысле статья Недоброво была открытием, правда, не сразу замеченным и сделанным как бы между прочим, к слову, среди более важных для автора мыслей о ритме и метре.

Он выделяет две стихии в русской стихотворной речи: силлабическую и тоническую. Значит, делает вывод Недоброво, русский стих - силлабо-тонический.

Логика рассуждений Недоброво кажется неуязвимой и выводит русскую науку о стихе из того тупика, который, возможно, ощущался еще Брюсовым и который, как бы то ни было, ощутим нами в его статье о русском стихосложении.

Так в статье И. Недоброво был заново открыт термин, укоренившийся в русской науке о стихе, и тем самым был восполнен пробел между Коршем и учеными XX в.

В работе реконструируются по архивным материалам другие работы Недоброво, содержащие важные для стиховедения XX в. идеи.

Особенность русского стихосложения, по Недоброво, заключается в том, что «начала силлабические и тонические являются в русском стихе то в полном слиянии, то в слиянии с преобладанием одного из них». Но самое интересное то, что Недоброво различает двусложные и трехсложные размеры как тяготеющие к разным началам - силлабическому и тоническому.

«...в ямбе и хорее ударение произносится слабее, чем в стихах с тонической основой, т.е. в дактиле, амфибрахии и анапесте»'. Эти работы не были опубликованы, но получили известность в качестве докладов на заседаниях Общества поэтов в 1913 г.

С этими выступлениями Недоброво связаны позднейшие суждения Б. Томашевского: в книге 1923 г. «Русское стихосложение» он говорит об этих двух началах как о бесспорном факте. Более чем вероятно, что Томашевскнй присутствовал на заседаниях Общества поэтов: в конце того же 1913 г. он и сам делал там доклад о Малларме, В то же время в 10-е годы об этом (т.е. о началах силлабическом и тоническом в русском стихе) задумывался, кажется, только один Недоброво, а много позднее, в 30-е годы, - Р. Якобсон и Н. Трубецкой, но уже безо всякой связи с Недоброво. Так идея Недоброво была еще раз заново открыта,

Недоброво с неожиданной стороны подходит к тому, о чем как раз начинают задумываться в начале XX в. стиховеды, но чему придет черед гораздо позднее, - о семантическом ореоле метра.

Все стиховедческие искания Недоброво представляются характерными для эпохи 1910-х годов вообще. Стиховедение (как и становящаяся как раз в эти годы русская поэтика в целом) ищет метода, который бы наиболее адекватно мог соединить слово и дух, индивидуальное и общее. В этом смысле поиски I Гедоброво-стиховеда лежат совершенно в русле общих устремлений ученых начала XX в., кое в чем предвосхитивших научные споры его второй половины. Его статья о ритме и метре, единственная опубликованная, была замечена. О ней неоднократно отзывались Н. Лернер, Г. Князев, полемизировал с ней С. Бобров. Его критика стиховедов-предшественников представляется несправедливой.

Еще одна проблема, поставленная в статье Недоброво, которой в будущем предстояло привлечь внимание стиховедов: соотношение поэзии и прозы.

Б. Томашевский повторил почерпнутую у Недоброво мысль о силлабическом и тоническом началах в дву- и трехсложных размерах в своем учебнике «Теория литературы. Поэтика» 1925 г. Но, в отличие от своей книги 1923 г., он, имея в виду силлабо-тонику, называет такой стих тоническим, как это делал еще Брюсов в самом начале века. Однако есть еще одна точка соприкосновения между учеными формальной школы и исследователями 10-х годов: вопрос о соотношении поэзии и прозы. В

' РГАЛИ. Ф. Ш1. Ол. 1. Ед. эф. 16. Л. 10.

архиве Недоброво сохранились наброски, в которых намечаются темы предстоящих заседаний в Академии стиха: предусмотрен в них и вопрос о различении поэзии и прозы.

В 1912 г. в статье «Ритм, метр и их взаимоотношение» Недоброво обращается к вопросу о поэзии и прозе. Как показывает анализ статьи, позднее по такому же пути рассуждений идет в «Русском стихосложении» Томашевский, вновь говоря о непосредственном восприятии как необходимом условии, чтобы признать речь прозаической или стихотворной. Нельзя не увидеть здесь перекличку со статьей Недоброво, Но Томашевский дальше уже сближается не столько со своими предшественниками, сколько с Тыняновым, почти в то нее самое время пишущим (в статье «О композиции «Евгения Онегина») о смысле стиха, который является иным в сравнении со смыслом прозы, о «деформации значения ролью звучания» и т.д. Общим для ученых формальной школы и их предшественников (в частности, Недоброво) было то, что ритмичность (и все, что работает на ее создание и укрепление) у них выделяется как форманта (т.е. формообразующий признак). Но то, что Недоброво в 1912 г, формулировал сперва как бы «от противного», в работах Томашевского, Эйхенбаума и Тынянова получало уже более развернутые «положительные» характеристики. Но затем и Томашевский, и Эйхенбаум, и Тынянов идут дальше Недоброво и сосредотачиваются на идее звучания стиха: в этом отношении Томашевский и Тынянов, почти одновременно высказывающие эти идеи, оказываются созвучнее друг другу, чем Эйхенбаум, уходящий в разработку поэтического синтаксиса, интонации. Наиболее же близок к Недоброво оказывается Томашевский.

Несомненно, что внутренняя связь объединяет Недоброво и Жирмунского (в большей степени), Недоброво и формалистов. Но то, что некоторые современные исследователи ведут генеалогию формального метода от футуризма, не вполне верно. Ни акмеизм, ни футуризм не создали такого мощного эстетического основания не только своей школы, но и вообще русской поэтики как науки, как это сделал символизм. И построения приверженцев морфологического метода во многом исходили от сделанного символистами. Однако дело было не только в «партийной» принадлежности. В этом смысле и Недоброво и Чудовский были вполне самостоятельны и независимы от «цеховых» пристрастий. Недоброво спорил с Белым, а Чудовский - с ними обоими. Скорее есть смысл говорить об общих тенденциях в становлении русской поэтики, независимо от литературных направлений.

Идеи К Недоброво входили в научный обиход стиховедения 1910-х годов и постепенно укоренялись в сознании ученых следующего поколения. По мере затухания более или менее широких дискуссий (1915 — 1916 гг.) имя Недоброво все реже появляется в научных статьях, но некоторые его идеи продолжают жить. В работах Томашевского («Русское стихосложение») узнаются идеи Недоброво и, вероятно, сказываются дискуссии 1910-х гг. -например, память об обсуждении его собственного доклада 1916 г. о ритме пушкинских «Песен западных славян», когда, отметив его доклад как обстоятельный, Недоброво в отчете о нем заметил, что Томашевский тогда не увидел двух начал в «Песнях» - силлабического и тонических). Неизвестно, как отнесся Томашевский к этим рассуждениям в 1916 г., но в году 1923-м он, можно подумать, был с ними согласен.

Правда, ахматовское положение об учебе формалистов (тем более всех) у Недоброво нуждается в корректировке. Правильнее было бы говорить не столько об учебе, сколько о творческом восприятии, особенно в отношении того «крыла» опоязовцев (формалистов), которое входило в литературную и научную жизнь в 10-е годы и в пафосе работы которого сказалось более органическое и конструктивное сознание того, что и их работа начинается не с пустого места. В этом отношении формальная школа не однородна.

Второй раздел четвертой главы назван «Героическая эпоха» русской поэтики» и посвящен творческим связям Н.В. Недоброво и В.М. Жирмунского.

К 1913 г. относится начало сотрудничества обоих в журналах «Русская мысль» и «Северные записки», где Недоброво дебютирует как поэт, а Жирмунский пишет рецензии и обзоры. И хотя Жирмунский в это время находится в Германии, нет сомнения в том, что материалы друг друга они читали. Наверняка известна была Недоброво и вышедшая в 1914 г. первая книга Жирмунского «Немецкий романтизм и современная мистика». Можно предположить, что многое в ней не могло не быть близким Недоброво. Общим для обоих критиков-филологов было и ощущение связи современной художественной культуры с явлениями прошедшего века. Есть несомненная связь в том, что пишут Недоброво и Жирмунский о Тютчеве, как они воспринимают современную им культурную ситуацию-Перекликаются они и в неких глубинных методологических исканиях, еще не выраженных в полной мере, но сущность которых, хотя и почти не формулируется ни у того, ни у другого (больше у Недоброво в его статье о ритме и метре), сводится на самом деле к сложнейшему, но и самому важному вопросу: оба

нщуг такого метода в литературоведении, с которым можно было бы проникнуть не только в систему приемов, но в самую суть «волнения духа» (Недоброво), «чувства жизни» (Жирмунский) творящего человека.

Статьи об Ахматовой Недоброво и Жирмунского тоже стоят ближе друг к другу среди многочисленных критических откликов. Однако Жирмунский идет, кажется, дальше Недоброво в определении эпического начала у Ахматовой. В то же время Жирмунский пишет не просто «портрет» Ахматовой - это портрет на фоне смены поэтических стилей. Не случайно, что Жирмунский ссылается на статью Недоброво. Вообще по самым своим методологическим принципам Жирмунский и Недоброво оказывались близки как никто.

Не удивительно поэтому, что именно к Недоброво обращается Жирмунский с предложением написать о «Белой стае» в 1917 г. Ответное письмо Недоброво к Жирмунскому - единственное «материальное» свидетельство их личного общения. Статьи о «Белой стае» Недоброво не написал. Такую статью написал Жирмунский. И он как будто учел размышления Недоброво. Теперь, после выхода «Белой стаи», Жирмунский ищет «единство поэтического стиля»9 . Статья Жирмунского о «Белой стае» кажется еще ближе, чем «Преодолевшие символизм», к тому, что писал об Ахматовой «Вечера» и «Четок» Недоброво. От него же идет рассуждение Жирмунского о преодолении жизненного трагизма самим искусством. Третий сборник Ахматовой (одним из героев которого стал сам Недоброво), показал его правоту. А статья Жирмунского явилась как бы ее подтверждением.

Несостоявшееся и 1917 г. сотрудничество Жирмунского л Недоброво могло и обещало быть плодотворным. Но следующим этапом е истории творческих отношений Недоброво и Жирмунского стала полемика. В книге 1925 г. по теории стиха Жирмунский спорит сразу со многими, главным образом с Недоброво и Чудовским. Начинается, если так можно сказать, посмертный диалог - по аналогии с тем, как поэтический диалог Недоброво и Ахматовой продолжался после его смерти, так сказать, в одностороннем порядке. После книг «Композиция лирических стихотворений» (1921 г.) и «Рифма. Ее история и теория» (1923) в 1925 г. выходит его «Введение в метрику. Теория стиха». Сдвиг, произошедший в изучении стиха в 1900-е -1910-е годы, Жирмунский считает «героическим». В отличие от ученых морфологической школы, с полемическим задором противопоставлявших

* Жирмунский В. Вопросы теории ли 1<!р.11урм. Л., 1928. С. 322.

себя предшественникам, Жирмунский заявляет о своей преемственности: он прямо говорит, что главная проблема, давшая ход его изысканиям, была проблема ритма и метра, сформулированная в «Символизме» Андрея Белого и в порожденных им статьях Н. Недоброво, В. Чудовского и др. «Теория стиха» Жирмунского становится еще и очерком истории современного русского стиховедения.

Но позиция Жирмунского в начале 1920-х годов, когда писалась книга, действительно была ближе к позиции Томашевского. Причем в 20-е годы Жирмунский не замечает уже «разночтений» между Белым, Чудовским и Недоброво. Но на самом деле расхождение Жирмунского с Белым и Недоброво скорее кажущееся, чем принципиальное. Другое дело Чудовский, с концепцией которого в 1910-е гг. спорил Недоброво.

И в других вопросах метрики-ритмики Жирмунский развивает то, о чем писали и спорили десятилетием раньше. Но с определением метра как инерции ритма Жирмунский, похоже, не соглашался и увидел у Недоброво, как ему показалось, недооценку метра.

Не слишком далеко отошел Жирмунский от предшественников и в терминологическом споре: вместо понятия «ритмические отступления» он предлагает «ритмические вариации». Здесь - скрытая полемика со статьей Недоброво. Можно, однако, предположить, что с такой формулировкой Недоброво мог бы согласиться.

Еще один пункт спора Жирмунского с Недоброво и другими стиховедами - о русском ямбе. Следует различать трактовку ямба, например, у Чудовского и Недоброво. В определении ямба обнаруживается самое слабое место в концепции Недоброво, что и показывает полемика с ним Жирмунского. Но и стиховедение 1910-х годов в целом не давало единого определения ямба. Жирмунский, можно сказать, возвращает стиховедение в лоно метрики. Но все же метрики новой, прошедшей испытание па прочность в работах 1910-х годов и обогащенной тем, что оказалось неподвластно разрушению, и тем, что внесли в нее деятели «героического» периода. Термин «силлабо-тоника» Жирмунский употребляет уже без ссылки на Недоброво - как общепринятый и бесспорный. В «Теории стиха» Жирмунский спорил с Недоброво гак, как будто их не разделяло почти десятилетие: дискуссии начала XX в, жили в памяти ученого. И в этом смысле «Теория стиха» была завершением целого этапа. Даже самый спор Жирмунского с теориями 1910-х годов был продуктивным, несмотря па то, что кое в чем он неправомерно сближал, как уже говорилось, Белого, Чудовского и Недоброво, а в чем-то не так уж далеко расходился с ними.

И в решении вопроса о том, где проходит граница между поэзией и прозой, Жирмунский (как и Томашевский) развивает положение Недоброво о том, что это вопрос не только метрики («без соблюдения таких-то и таких-то правил нет стихов», как писал Недоброво), но и восприятия, своего рода ритмического ожидания.

Итак, в 1925 г. Жирмунский спорил с Белым, Недоброво и Чудовским. Но уже в книге 1928 г. «Вопросы теории литературы» Жирмунский заявляет о том, что поиски новых подходов к литературе не были открытием одного только Опояза: они начинались с трудов Веселовского и Потебни, а в 1910-е годы «сходные тенденции обнаруживались одновременно и независимо друг от друга всюду, где были молодые научные силы... Кто был основоположником нового направления, сказать невозможно...»10 Жирмунский подчеркивает: еще до того как Опояз заявил о себе, формальный метод в литературоведении уже, по сути, существовал. В числе наиболее близких себе филологов в 1915 - 1917 гг. Жирмунский называет А.А. Смирнова, К.В, Мочульского, Н.В. Недоброво, С.Э. Радлова, А.Л. Слонимского, А.И. Белецкого и только потом - Б.М. Эйхенбаума (до его объединения с В.Б. Шкловским, подчеркивает Жирмунский).

На протяжении 20-х годов начали выявляться не только объединительные, по и центробежные силы в русском литературоведении. В этих условиях Жирмунский в большей степени солидаризируется с Недоброво.

Четвертый раздел четвертой главы посвящен истории творческих отношений А, Белого и Н. Недоброво.

В нем прослеживается история творческих отношений Недоброво и Белого. Белый способствует публикации в журнале «Труды и дни» статьи Недоброво и ритме и метре,,, «ведет» ее и добивается напечатания. Недоброво в отчете сообщает о трех докладах Белого в пору приезда в Петербург зимой 1912 г. За всем этим стоит, с одной стороны, обоюдный интерес поэтов-филологов друг к дру1у, с другой стороны - некоторые сомнения Недоброво относительно методов исследования стиха в московском кружке Белого. В то же время в той ситуации, какая возникла в начале 1912 г. (полемика вокруг снмволизма, возникновение акмеизма), Недоброво и Белый должны были чувствовать себя ближе друг другу и к В. Иванову, чем к Н. Гумилеву и С. Городецкому. Можно предположить, что в «Символизме» для Недоброво должны были быть особенно близкими

" ЖирмуискиП И. Випросм icopim jjjncpniypu. Л., IУ2В, С, Я.

суждения Белого о творчестве. Возможно, Недоброво еще и потому с таким энтузиазмом воспринял книгу Бергсона в 1911 г., что она ложилась па подготовленную Белым почву. В самом деле, Белый в «Символизме» не раз писал о примате творчества над познанием. Он видел торжество этой идеи у Фихте, Шеллинга, Гегеля, в современных философских течениях в Германии, у Сореля и у Бергсона в его концепции «творческой эволюции» (так называлась одна из книг Бсргсопа).

Кроме того, Белому не могла не быть близка идея Бергсона о том, что и древняя, и современная философия строилась на понятиях, на обобщениях и рассуждении, вместо того чтобы обратиться «к восприиимательным способностям духа»11, расширить поле возможного восприятия. В этом смысле, показывает Белый в комментариях к книге «Символизм», интуитивные открытия, сделанные в искусстве, находят подтверждение в современном научном знании. Этот пафос доверия к интуиции художника объединяет Белого, надо думать, не только с Недоброво: с этим согласились бы большинство деятелей начала XX в. Усваивая идеи Бергсона, Недоброво прямо перелагает усвоенные им мысли Белого, который в книге «Символизм» впервые поставил задачи создания поэтики как науки, тем самым задав программу не только не родившейся еще формальной школе, по и Жирмунскому (предвосхищая его «Задачи поэтики»), вообще литературоведению XX в. В этом смысле Недоброво сделал, конечно, неизмеримо меньше, чем Белый, влияние которого на его эстетику бесспорно.

Но и Белый, как видно из его воспоминаний, ценил Недоброво - в том числе и как поэта. В двух работах 1917 г. он разбирает стихотворение Недоброво. В статье «О ритмическом жесте»Белый возвращался к стизоведческим дискусиям начала 1910-х годов и, кроме того, разбирал стихи Недоброво стихи рядом с тютчевскими.

Белый подводит своеобразный итог спорам 1910-х годов о ритме. Здесь можно усмотреть перекличку позиций Недоброво и Белого. Только Недоброво предупреждал теоретиков против стремления предписывать поэзии свои схемы, а Белый предупреждает поэтов от излишне рассудочного, внутренне не оправданного пользования теоретическими разработками, В своем разборе стихов Недоброво Белый точно передает, пожалуй, главный недостаток его поэзии в целом: некоторая рассудочность, а кроме того, отсутствие той благозвучности, что есть в тютчевских стихах.

11 Бергсон Анрк. Восприятие юиепчпвости. СПб,, 1913. С. 7.

И в следующей своей неоконченной работе - «Ритм и смысл» - Белый вновь обращается к примерам из Тютчева и Недоброво. И снова возвращается к мысли о непродуктивности рассудочной ритмики. И здесь же Белый упоминает о двух течениях в истории философии. Представление о «рассудочном разуме» характер ко было для философской мысли XVIII- XIX вв. В XX веке возникает другое течение. В нем, по мысли Белого, главное -установка на интуицию и на движение. Об этом Белый говорит, не ссылаясь на Бергсона, но нельзя не увидеть здесь близость к бергсонианству.

Пятая глава диссертации посвящена истории творческих отношений Н,В. Недоброво и М.Л. Волошина. Хотя скорее всего они были знакомы еще в начале 1910-х годов, по имеется в виду их общение в 1916 - 1919 гг. в Крыму. Это диалог двух поэтов, русских интеллигентов перед лицом «роковых минут» истории.

В труднейшие годы жизни в Крыму Волошин принимал деятельное участие в жизни Недоброво, знакомил его со своими стихами. Что многое должно было сближать двух поэтов, критиков, - это бесспорно, и если бы речь шла о первой половине 1910-х годов, то можно было бы говорить и о влиянии Бергсона на обоих русских европейцев, и о Тютчеве - общем властителе дум. И то п другое заслуживало бы стать темой отдельного разговора. Но теперь обоим предстояло другое: осмысление судеб России. И тут во взглядах Волошина и Недоброво обнаруживаются некоторые черты сходства, которые отличают *ушх двух представителей русской интеллигенции от многих других. Но есть и различия.

«Интуитивное мышление», сформировавшееся под влиянием Бергсона, сходство в оценке событий 1905 и более поздних лет, общие мотивы в стихах 1905 г. объединяет Волошина и Недоброво, при том, что стихи Недоброво этих лет не были опубликованы. Кровавую бесперспективность революции предвидели, пожалуй, лишь единицы. Апокалиптические видения Волошина в «Ангеле мщеиья» читаются как скорбная прелюдия к стихам 1917 - 1920 гг.

Не принял события весны - лета 1917 г. и Н.В. Недоброво. В главе сопоставляются позиции Вяч. Иванова, М. Волошина и Н. Недоброво. Волошин и Недоброво оказываются близки во многих своих взглядах на место России в мировой истории, в обращении к опыту Тют чева-мыслителя.

Многие знавшие Недоброво называли главной чертой его мышления парадоксальность. Та же кажущаяся парадок сальность свойственна и Волошину в его осмыслении русских революций. Правда, он разошелся с Недоброво в двух, ножгшуй, моментах. Недобро и о не принял «Двенадцать» А. Блока. Наоборот, Волошин был едва ли не первым, кто высоко оценил

поэму. Ему принадлежит одна из самых интересных и глубоких трактовок «Двенадцати». И в вопросе о независимости Польши Волошин, в отличие от Недоброво, оправдывает Россию, хотя, может быть, и считает происшедшее губительным для нее (стихотворение «Святая Русь»), И тот же счет предъявляет Волошин к русской интеллигенции. Он рассуждает сходно с Недоброво, говоря о «государственной беспочвенности русской интеллигенции», которая не осознала в должной мере своей ответственности перед народом и историей. Волошин констатирует то же, что и Недоброво (произошел солдатский переворот, а не революция, большинство партий проявили губительную политическую близорукость и т.д.)

Перекликаются и размышления Недоброво о «пути Германии», открывающемся перед Россией, с тем, что предположительно в том же 1917 г. в своих заметках формулирует Волошин. Провидцем оказался Волошин и в том, что предсказывал: мирные дни весны 1917 г. чреваты насилием в будущем. Даже самим парадоксальным строем мышления два поэта оказываются близки, И оба поэта мучительно осмысляют исторические судьбы России в мире. Россией действительно разрешатся мировые узлы.

Как можно видеть, и в общем и в деталях Волошин и Недоброво сходились в оценках и перспективах того, что разворачивалось на их глазах, и волошинские речи и стихи свидетельствуют о правоте предсказаний Недоброво относительно ближайшего будущего. Однако при всем сходстве есть в их позициях коренное различие. Оно, если так можно сказать, касается чувства личной судьбы каждого из поэтов. При полной готовности разделить судьбы России оно было у каждого своим. Имевший возможность эмигрировать Волошин сознательно остается в России, а раньше и сам в стихах формулирует это («Готовность»): «Л не сам ли выбрал час рожденья, I Век и царство, область и народ, / Чтоб пройти сквозь муки и крещенье / Совести, огня и вод?» Для него все, что происходит с Россией, - это очистительная жертва, и новая Славия восстанет для всего мира. (Такая позиция обладала огромной жизнеутверждающей силой, помогавшей преодолевать трагизм происходящего.) Недоброво, чья болезнь прогрессировала по мере того как нарастали бедствия России, все происходящее воспринималось как богооставленность, а личная судьба - как некое возмездие.

С судьбой Н.В. Недоброво произошло то, о чем рассказал Волошин в стихотворении «Бойня» 1921 г. Женщина у дверей часовни плачет не о погибших, а о тех, кому еще предстоит долгая жизнь. И так же написал о

Н.В. Недоброво и о себе самом Михаил Струве через десять лет после смерти 11сдоброво.

В Заключении подводятся итоги исследования. Обращение к фигуре Н.В. Недоброво, поэта, критика, теоретика литературы, позволяет во многом по-новому посмотреть на литературный процесс 1910-х годов в России, проследить то движение, которое происходило в нем на уровне поэзии, критики и эстетики. Не став «Тютчевым XX века», как то пророчил ему Л. Белый, Н. Недоброво тем не менее и в современном восприятии остается поэтом, во многом по-своему воплотившим художественные искания начала XX в. Стихотворная трагедия «Юдифь», хотя и не вошла в литературный процесс 1910-х годов, однако показывает, что в интерпретации библейских сюжетов творческий опыт Недоброво был совершенно в русле того явления, которое в диссертации названо «эпохой реинтерпрстаций» и обозначает невиданную до тех пор свободу в отношении к пратексту в произведениях поэтов начала XX в. В этом отношении, да и по художественному достоинству, «Юдифь» Недоброво признается незаслуженно забытой. В лирике Недоброво отразились приверженность наследию XIX в., а вместе с чем поиск новых форм в поэзии. Это прежде всего касается новых ритмических форм и других явлений, которые видны в его собственных лучших стихах, а также проявляется в доверни к ним у поэтов-современников. Недобро во-критик приветствует это явление, принявшее различные формы, в поэзии Л. Ахматовой, Вяч. Иванова, А. Блока, Как вдохновитель и один из руководителей Общества поэтов Недоброво становится «другом новых веяний» (Е.В. Аничков). На теоретическом уровне это обосновывается в размышлениях Недоброво-стиховеда. Таким образом, можно говорить о системе взглядов Недоброво - поэта, критика и филолога.

История творческих отношений Недоброво и Ахматовой во многом проясняется и уточняется в диссертации. Старший, но позднее входивший в литературу, Недоброво оказывается связан с Ахматовой на уровне генезиса, восходящего к Тютчеву и Боратынскому; в 1913 г. начинается поэтический диалог двух поэтов, который виден не только во взаимных посвящениях, но и в других стихотворениях — на уровне поэтики, продолжается и после смерти Недоброво в стихотворениях Ахматовой, в большей или меньшей степени приближающихся к жанру «писем на тот свет».

В литератур но-критических выступлениях Недоброво (немногочисленных, по во многих отношениях ценных) выявляются черты, характерные для критики 1910-х годов в целом: усиление субъективного начала, зачастую декларированное как осознанная позиция; одновременно

стремление к соединению поэтики и критики; ориентация на точку зрения воспринимающего (что идет у Н. Недоброво и др. от учення А.А. Потебни). Как литературный деятель 1910-х годов Недоброво предстает активным участником Общества ревнителей художественного слова в 1911 - 1916 гг., одним из организаторов Общества поэтов (1913 - 1915 гг.). В борьбе группировок и школ Н. Недоброво занимает позицию независимого, самостоятельного поэта и критика. Общество поэтов во время своего основания не противопоставляло себя ни Академии стиха, ни зарождавшемуся акмеизму. Недоброво мыслил литературный процесс как явление более широкое, нежели сиюминутная борьба. Его мысли об одновременном существовании, «пульсации» различных поэтических «струй» предвосхищают позднейшие положения Ю.Н. Тынянова о литературной эволюции как движении разнонаправленных сил. В то же время в работе уточняется утверждение А. Ахматовой о том, что ученые формальной школы учились у Недоброво: оно нуждается в корректировке.

В работе показано воздействие философии А. Бергсона на систему идей Н. Недоброво. В этом отношении Недоброво также оказывается характерным выразителем своего поколения: как и М. Волошин и многие другие, Недоброво воспринял концепции восприятия и памяти, интуитивного мышления, сформулированные в работах Бергсона. «Русский бергсонизм», «бергсонианство» рассматриваются и в связи с трудами А. Потебни (Недоброво был, по-видимому, одним из первых адептов потебнианства в России), и в связи с прозаической повестью Н. Недоброво «Душа в маске».

Как филолог Н.В. Недоброво лишь частично проявляет свой богатый потенциал. Его единственная опубликованная при жизни статья стала, однако, новаторской и получила достаточно большой резонанс как в десятые годы, так и позднее; он участник многих стиховедческих дискуссий, подготовивших дальнейшее развитие руской поэтики как науки в работах В. Жирмунского, Б. Томашевского, отчасти 10. Тьшянова и Б, Эйхенбаума. Теоретические идеи Недоброво становятся, таким образом, звеном, соединяющим стиховедческие искания Брюсова, затем - Белого с концепциями Жирмунского и ученых морфологической школы. В трудах Жирмунского можно увидеть сначала близость методологическим исканиям Недоброво, затем полемику с ним, а в конце 1920-х гг. - вновь притяжение.

В диссертации прослежен сюжет «А. Белый - Н. Недоброво»: от скрытой полемики Недоброво с автором книги «Символизм» (из которой, впрочем, во многом вышел и Недоброво-теоретик) до стиховедческого исследования А. Белым ритмического рисунка стихотворений Тютчева и

Недоброво, предпринятого и !917 г. Недостаточно изученные и впервые приведенные документы показывают причины интереса А. Белого к личности и идеям Недоброво во время их встреч в Петербурге в 1912 г. Многое объединяло двух поэтов и филологов. Ранее предсказывавший своему современнику славу Тютчева, Белый же и показал позднее то, что подтвердило большое историческое время: стать равновеликим Тютчеву по лом 11едоброво было ие суждено.

История творческих отношений Н. Недоброво н М. Волошина рассмотрена в диссертации как встреча двух представителей русской интеллигенции в момент, роковой для истории России и русской культуры. Воссоздается система взглядов обоих поэтов, критиков, мыслителен на материале стихов и статей Волошина периода двух революций, менее известных материалов, связанных с Недоброво, - стихов, дневниковых записей и писем 1899 - 1917 гг. Показано, что Волошин и Недоброво были наиболее близки друг другу в оценке событий 1917 г. (более близки, например, чем Вяч. Иванов и Недоброво). При этом во многом уточняются сформировавшиеся в наше время представления о системе идей Н.В, Недоброво.

Приложение к диссертации содержит три статьи Н.В. Недоброво, до сих пор остающиеся труднодоступными: «О Тютчеве», «О соотношении начал: силлабического н топического», «Ритм, метр и их взаимоотношение». Введение их в более широкий научный обиход представляется важным для изучения эстетики и критики 1910-х годов.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Литературная судьба Н.В. Недоброво. М., Томск. 2004. 320 с.

2. Николаи Владимирович Недоброво - стиховед Н Дискурс. 2002. № Ю.СЛ01 - 110.

3. «Меж контуром и запахом цветка» (Из истории методологических исканий 1910-х годов) // Вопросы литературы. 2002. № 4. С. 136 - 169 (расшир. вариант пред. статьи).

4. Память ритма // Лрион. 2002. № 4. С.79 - 86.

5. Н.В. Недоброво и акмеизм // Вопросы литературы. 2001. № 6. С. 313 -322.

6.0 беллетризованном литературоведении и его границах // Новое литературное обозрение. 2001. № 52. С. 368 - 372.

7. К истории литературного процесса 1910-х годов (Николай Владимирович Недоброво) // Некалендарный XX век. Материалы Всероссийского семинара 19-21 мая 2000 года. Великий Новгород , 2001. С. 43-61.

8. Чаадаев 10-х годов // Арион. 2000. № 2, С. 67 - 69.

9. Тютчевские штудии Н.В, Недоброво. Вступительная статья, комментарии и публикация статьи Н. Недоброво «О Тютчеве» // Вопросы литературы. 2000. № 6. С. 279 - 309.

10. Поэт и литературный критик Н.В. Недоброво - «петербургская легенда» (по материалам РГАЛИ и РГБ) // Abstracts. VI ICCEES World Congress. Tampere, Finland. 29 July - 3 August 2000. P. 314.

ПЛОдифь или Олоферн? (Трагедия Н.В. Недоброво «Юдифь» и русская поэтическая «юдифиана») // Вопросы литературы. 1999. Вып. 6. С. 299-319.

12. Николай Недоброво: судьба и поэзия // Вопросы литературы. 1998. Ха 1.С. 134- 155.

13. Николай Владимирович Недоброво - поэт-филолог // Pisarze nowi, zapomianî i odkiywani па nowo, Katowice, 1996. С. 31 -47. (Писатели новые, забытые и вновь открытые. Катовице, 1996).

14. Николай Недоброво. Еще девять стихотворений. Вступительная статья и публикация Е. Орловой//Знамя. 1997. № 2. С. 158- 160.

УПА Зж 2.9

РНБ Русский фонд

2007-4 16542

\\ v.

15 MAP 209Í

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Орлова, Екатерина Иосифовна

Введение

1 глава. Поэт и филолог. Общий очерк творчва

2 глава. Поэзия

- «Две любви» Н.В.Н. (Н. Недоброво и А. Ахматова)

- Непрочитанная трагедия

- Юдифь или Олоферн? (Трагедия Н. Недоброво и ркая поэтичая «юдифиана»)

3 глава. Критика

- В газете «Ркая молва».л;

- Общво поэтов

- Н.В. Недоброво и акмеизм

- «Новый» Фет, «ркий Берн» и повь Н. Недоброво «Душа в ме»

4 глава. Филология

- «Меж контуром и запахом цветка» (Из ории методологичих аний 1910-х годов)

- «Героичая эпоха» ркой поэтики (В.М. Жирмуий и Н.В. Недоброво)

- Андрей Белый и Н. Недоброво

5 глава. Педняя реча: Н. Недоброво и М. Волошин

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Орлова, Екатерина Иосифовна

Николая Владимировича Недоброво (1882 - 1919) называют в числе самых ярких представителей творческой интеллигенции в России начала XX века. И вместе с тем феномен Недоброво представляет для исследователя особую сложность. Эта сложность двойная. И обусловлена, если так можно сказать, двумя разными рядами причин.

Первое обстоятельство, почему фигура Недоброво все еще остается во многом неизвестной (непроявленной), связано с той ролью, которую он играл в литературно-эстетическом движении своего времени. Выступая сразу в трех обличиях - как поэт, филолог и литературный критик (что само по себе вообще характерно для литераторов рубежа XIX - XX веков), он все же не воплотил в своем творчестве со всей полнотой того потенциала, которым несомненно обладал и который ощущался, пожалуй, всеми, кто соприкасался с ним. Блестящее начало, замеченное многими, осталось без продолжения: Недоброво заболевает туберкулезом ив 1916 г. уезжает из Петербурга, живет в Сочи, потом в Ялте и, таким образом, отходит литературной жизни. Прекрасный взлет, обещавший столь много, не получил продолжения. И в этом смысле Недоброво тоже предстает как человек своей эпохи: с какого бы времени ни числить начало «серебряного века» (в этом у современных исследователей нет единства), но начало его конца бесспорно - 1914 год.

Поэтическое наследие Н.В. Недоброво невелико, при жизни не было издано ни одного сборника стихов, а собранные и изданные в наше время, они показали, что крупным поэтом он так и не стал. Но в литературной России 1910-х годов знали Недоброво как поэта и ценили его: достаточно назвать имена Андрея Белого (считавшего, по крайней мере в начале десятилетия, что Недоброво может занять в русской поэзии место Тютчева) и Анны Ахматовой, в эти годы сделавшей Н.В. Недоброво одним из героев своих стихов и вступившей с ним в поэтический диалог, который продолжался и годы спустя после смерти Недоброво. Долгое время он и был больше всего известен историкам литературы и любителям поэзии как «Н.В.Н.» - адресат многих ахматовских стихов. При жизни было опубликовано лишь около 30 его стихотворений в журналах и альманахах, единственная прозаическая повесть; большая стихотворная трагедия «Юдифь» осталась не только неопубликованной, но и почти не прочитанной современниками. Как критик Недоброво печатается в журналах «Вестник Европы», «Русская мысль», «Аполлон», «Труды и дни», газетах «Речь» и «Русская молва», однако и критических публикаций выходит немного. Зато его статья об Ахматовой стала, можно сказать, обязательной для всех изучающих ее творчество, а статья о Фете, будучи переиздана1, ныне активно входит в научный обиход (хотя и до того была известна специалистам и ценилась ими). Как филолог Недоброво занимается теорией стиха, но в законченном и опубликованном виде известна лишь одна его стиховедческая статья - зато вызвавшая многие отклики и споры, длившиеся на протяжении не только 1910-х, но и 1920-х годов, не потерявшая научного значения и сейчас. Вообще Недоброво принадлежит к тому поколению создателей русской поэтики как науки (В. Брюсов, А. Белый и др.), которое во многом предвосхитило и подготовило становление морфологического метода в литературоведении. Недоброво начинает одновременно с В.М. Жирмунским (к слову, назвавшим начало века «героической эпохой» русской науки о стихе 3), а в 1917 г., уже находясь вдали от Петербурга и тяготясь оторванностью от него, интересуется «сборниками под редакцией некоего Брика по теории поэтического слова»4 и просит прислать их (правда, неизвестно, успел ли Недоброво ознакомиться с трудами ОПОЯЗа).

Все это само по себе заслуживает внимания, как еще в должной мере не изученные факты литературно-эстетического развития 1910-х годов. Но есть и еще одно обстоятельство, которое делает фигуру Н.В. Недоброво и особенно

1 См.: Недоброво Н. Милый голос. Избранные произведения. Сост., прим. и послесловие Михаила Кралина. Томск, 2001.

2 См., например: Розенблюм Л. А. Фет и эстетика «чистого искусства». - Вопросы литературы. 2003. № 2.

3 Жирмунский В. Теория стиха. Л., 1975. С. 6.

4 См. его письмо к А.Д. Скалдину: Шестые Тыняновские ятения. Рига; М., 1992. С. 151. привлекательной, и в то же время особенно сложной для изучения. Дело не только в том, что мы не располагаем достаточными архивными материалами, а недостающее скорее всего вряд ли уже будет найдено, так что в недолгой жизни Н.В. Недоброво исследователь постоянно встречается с некими документальными прочерками, и это особенно касается самого интересного времени - десятых годов.

Но дело и в другом. История литературы знает такие феномены: оставаясь, как это теперь уже очевидно, «антологическим» (по слову Гоголя) поэтом, оставив в поэзии лишь несколько, но зато настоящих шедевров, Недоброво тем не менее был видной фигурой в литературном процессе 1910-х годов как его активный деятель. По свидетельству современников, он «был другом и отчасти вдохновителем поэтов начала века»5 (Ю.Л. Сазонова-Слонимская); «вдумчивый критик-поэт, друг «новых веяний»6 (Е.В. Аничков), Недоброво был известен именно как деятель литературно-эстетической жизни 1910-х годов, активный участник Общества ревнителей художественного слова и создатель Общества поэтов, авторитетный и профессиональный ценитель поэзии и участник научных дискуссий начала века. С этой точки зрения кажется важным восстановить, насколько это возможно, тот контекст, в котором существовала литература начала XX в. Без уяснения места и роли Недоброво в литературно-эстетическом развитии 1910-х годов представить себе это вряд ли будет возможным. В полной мере достичь этого в пределах одной диссертации и силами одного исследователя, конечно же, немыслимо. Но именно современное состояние истории русской литературы начала XX в. позволяет приблизиться к этой задаче, и я вижу свою цель в том, чтобы вписать еще одну страницу в историю русской литературы и эстетики, с благодарностью опираясь на исследования коллег.

В то же время именно современное состояние нашей науки стимулирует к тому, чтобы посмотреть на литературный процесс 1910-х годов не сквозь призму литературных течений (о них речь пойдет лишь по мере необходимости,

5 См.: Ахматова Анна. Поэма без героя. Сост. и прим. Р.Д. Тименчика при участии В.Я. Мордерер. М., 1989 С. 249. насколько мыслил в этих категориях главный герой этой диссетации), а в другом ракурсе: через второстепенную, но и в то же время важную фигуру одного из деятелей той эпохи (это первое) и в связи, во взаимодействии поэзии, критики и теории литературы - как, собственно, и происходило литературное движение начала века: в этом отношении 1900-е - 1910-е годы были эпохой уникальной (это второе). И фигура Н.В. Недоброво, поэта, критика, филолога, литературного деятеля, для этой цели как раз особенно показательна.

Но иное обстоятельство, на много десятилетий затормозившее изучение феномена Н.В. Недоброво, - в том, что его архив сохранился крайне неполно и оказался разбросан по разным хранилищам Петербурга и Москвы. Лучшая же и наиболее представительная его часть вообще не была доступна исследователям вплоть до 1991 г.: она сохранялась после смерти Недоброво (он умер в Ялте 3 декабря 1919 г.) у Ю.Л. Сазоновой-Слонимской, вскоре эмигрировавшей, и была передана в СССР в 1946 г. из Чехословакии. Таким образом, наиболее авторитетный корпус стихотворений, с которыми Недоброво работал почти до конца жизни, и многое другое в течение 45 лет содержалось на специальном хранении. Парадоксально: не покидавший Россию (за исключением нескольких заграничных поездок), Недоброво «попал» после смерти в спецхран тогдашнего ЦГАЛИ в Москве, где, к слову сказать, он никогда и не жил. Тем не менее и тогда уже его личность и поэзия привлекали внимание исследователей: В.М. Жирмунского, Р.Д. Тименчика, Г.Г. Суперфина, М.М. Кралина, позднее - М.Л. Гаспарова, И.Г. Кравцовой, Г.В. Обатнина и др. Важным событием, итогом и одновременно стимулом к дальнейшему изучению феномена Недоброво явилась подборка статей и материалов «Биография и филологическая деятельность Н.В. Недоброво» в Шестых Тыняновских чтениях (Рига - М., 1992). Еще одна важная веха - выход в 2001 г. книги избранных произведений Недоброво , включившей, стихотворения, трагедию «Юдифь» и две статьи. Вместе с тем издание книги

6 Аничков Е. Новая русская поэзия. Берлин, 1923. С. 115.

7 Недоброво Н. Милый голос. Избранные произведения. Сост., прим. и послесловие Михаила Кралина. Томск, 2001. показало, что еще многое в связи с Недоброво остается непроясненным: это относится и к принципам публикации его стихов, и к сюжету «Ахматова и Недоброво», и к тому, как выстраивается этот сюжет - в плане биографическом по преимуществу и оттого тяготеющем к жанру «беллетризованного литературоведения», когда свободный полет фантазии исследователя выстраивает «историю из жизни» скорее, чем концепцию творчества, так что трудно бывает отделить действительно ценные биографические данные, новые введенные в обиход материалы от домыслов, не находящих фактического подтверждения.

Все сказанное выше определило актуальность и новизну диссертации: подобное исследование проводится впервые.

Но данная диссертация не жизнеописание. Во всяком случае меня интересует не столько личная биография Н.В. Недоброво, сколько его внутренняя биография, история идей, прежде всего литературно-эстетических, как она отразилась в поэтическом, литературно-критическом и научном творчестве Недоброво. С этой точки зрения он во многом предстает как человек своего времени, хотя и вполне самостоятельный, стоящий вне партий, кружков и направлений, во всяком случае стремившийся к этому. Его взгляд был обращен во многом и в XIX век, а не только в литературную современность, и в этом смысле его размышления о литературном движении обретают масштаб не сиюминутный. Он понимает литературное развитие как общий поток, существующий в большом времени и содержащий многие, даже разнонаправленные, струи, пульсирующий, а не линейно движущийся. В задачу диссертации входит очертить возможно более полно круг эстетических интересов Н. Недоброво, предпринять научное описание его поэтического мира в его связи с предшественниками и современниками - из числа тех, кто был особенно близок к Недоброво в его поэтических, научных, вообще литературных интересах в самом широком смысле слова, и таким образом представить картину литературно-эстетического движения в России 1910-х годов. Делается попытка восстановить систему эстетических воззрений Н.В. Недоброво как поэта, филолога и критика и соотнести ее с состоянием русской эстетической мысли 1900-х- 1910-х годов.

Материалом исследования послужили поэтическое, литературно-критическое и теоретическое наследие Н.В. Недоброво, научные дискуссии 1910-х годов, материалы литературной критики 1900-х - 1910-х годов. Многие из перечисленных материалов относятся к числу труднодоступных, малоизвестных, а иные - вообще неизвестных: впервые вводятся в научный оборот документы РГАЛИ, Отдела рукописей Российской государственной библиотеки, Рукописного отдела ИР ЛИ АН РФ (Пушкинский Дом).

Метод исследования. Автор диссертации стремится к синтезу культурно-исторического подхода и анализа поэтики в том ее понимании, какое сложилось в руской науке, и прежде всего в работах В.М. Жирмунского, ученых -представителей морфологической школы, М.М. Бахтина. Памятуя о полемике между названными учеными в 1920-е гг. (например, по вопросу о самом определении поэтики), автор тем не менее исходит из того, что современному литературоведу яснее видятся не разногласия их, но глубинное методологическое единство. Особое значение для автора имеют изыскания современных исследователей: M.JI. Гаспарова, Н.А. Богомолова, А.В. Лаврова, В.В. Мусатова, О.А. Клинга, С.И. Гиндина, Р.Д. Тименчика, Г.Г. Суперфина, М.М. Кралина, М.В. Михайловой и др. Своим становлением как филолога автор считает себя обязанным Г.А. Белой, чьи труды много способствовали формированию целого поколения исследователей, к кторому принадлежит и автор диссертации.

Апробация. Основные положения работы докладывались в 1995 - 2003 гг. на Шестом всемирном конгрессе славистов (2000, Тампере, Финляндия), международных и российских конференциях в Польской Республике, Украине (Коктебель), России (Москва, Санкт-Петербург, Великий Новгород). Тексты и тезисы докладов и статьи по теме диссертации были опубликованы в научных сборниках, журналах «Вопросы литературы», «Новое литературное обозрение»,

Звезда», «Арион». Идеи и материалы диссертации также были использованы в специальных курсах, прочитанных автором на филологическом факультете Новгородского государственного педагогического университета им. Ярослава Мудрого, на факультете журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова, в работе специальных семинаров, а также в курсе теории литературы, преподаваемом автором в МГУ и его Черноморском Филиале (Севастополь), при чтении лекций и проведении практических занятий.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, пяти глав, Заключения и Приложения, в котором представлены три теоретические статьи Н.В. Недоброво. Две из них были опубликованы, но остаются труднодоступными: статья «Ритм, метр и их взаимоотношение» не публиковалась с 1912 г. (напечатана в журнале «Труды и дни», № 2); статья «О Тютчеве» была впервые опубликована автором диссертации в 2000 г. (Вопросы литературы, № 6; вступительная заметка и комментарии Е.И. Орловой). Третья - «О соотношении начал: силлабического и тонического» - до сих пор не была опубликована: автор диссертации предпринимает первый опыт реконструкции этой статьи, лишь частично перебеленной в рукописи и еще вовсе не известной читателю.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэтическая и научная деятельность Н.В. Недоброво в контексте литературно-эстетического движения 1910-х годов"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Обращение к фигуре Н.В. Недоброво, поэта, критика, теоретика литературы, позволяет во многом по-новому посмотреть на литературный процесс 1910-х годов в России, проследить то движение, которое просходило в нем на уровне поэзии, критики и эстетики. Не став «Тютчевым XX века», как то пророчил ему А. Белый, Н. Недоброво тем не менее и в современном восприятии остается поэтом, во многом по-своему воплотившим художественные искания начала XX в. Стихотворная трагедия «Юдифь», хотя и не вошла в литературный процесс 1910-х годов, однако показывает, что в интерпретации библйских сюжетов творческий опыт Недоброво был совершенно в русле того явления, которое в диссертации названо «эпохой реинтерпретаций» и обозначает невиданную до тех пор свободу в отношении к пратексту в произведениях поэтов начала XX в. В этом отношении, да и по художественному достоинству, «Юдифь» Недоброво признается незаслуженно забытой. В чем-то она даже предвосхищает интерпретации ветхозаветной Книги Иудифи у Н. Гумилева, К. Липскерова и нек. др.

В лирике Н. Недоброво отразились приверженность наследию XIX в., а вместе с тем поиск новых форм в поэзии. Это прежде всего касается новых ритмических форм и других явлений, которые видны в его собственных лучших стихах, а также проявляется в доверии к ним у поэтов-современников Недоброво-критик приветствует это явление, принявшее различные формы, в поэзии А. Ахматовой, Вяч. Иванова, А. Блока. Как вдохновитель и один из руководителей Общества поэтов Недоброво становится «другом новых веяний» (Е.В. Аничков). На теоретическом уровне это обосновывается в размышлениях Недоброво-стиховеда. Таким образом, можно говорить о системе взглядов Н. Недоброво — поэта, критика и филолога.

История творческих отношений Недоброво и Ахматовой во многом проясняется и уточняется в диссертации. Старший, но позднее входивший в литературу, Недоброво оказывается связан с Ахматовой на уровне генезиса, восходящего к Тютчеву и Боратынскому; в 1913 г. начинается поэтический диалог двух поэтов, который виден не только во взаимных посвящениях, но и в других стихотворениях — на уровне поэтики, продолжается и после смерти Н. Недоброво в стихотворениях Ахматовой, в большей или меньшей степени приближающихся к жанру «писем на тот свет».

В литературно-критических выступлениях Н.В. Недоброво (немногочисленных, но во многих отношениях ценных) выявляются черты, характерные для критики 1910-х годов в целом: усиление субъективного начала, зачастую декларированное как осознанная позиция; одновременно стремление к соединению поэтики и критики; ориентация на точку зрения воспринимающего (что идет у Н. Недоброво и др. от учения А.А. Потебни). Как литературный деятель 1910-х годов Недоброво предстает активным участником Общества ревнителей художественного слова в 1911 - 1916 гг., одним из организаторов Общества поэтов (1913 - 1915 гг.). Правда, говорить о том, насколько видное место занимает работа этого Общества в литературной жизни России 1910-х гг., можно будет говорить с большей определеностью, когда будет проявлена общая картина деятельности других, в те годы многочисленных, объединений такого рода. Но уже теперь ясно, что в литературной борьбе группировок и школ Н. Недоброво занимает позицию независимого, самостоятельного поэта и критика. Общество поэтов во время своего основания не противопоставляло себя Академии стиха (одновременно Недоброво становится членом правления Общества ревнителей и Товарищем председателя Общества поэтов), хотя многое в Академии, как можно думать, вызывало у Недоброво несогласие. Но, по-видимому, Общество поэтов не противостояло и зарождавшемуся акмеизму: хотя для создателей Цеха поэтов Недоброво как поэт и критик вряд ли был достаточно близким, чтобы рассматриваться ими как потенциальный либо реальный участник Цеха поэтов, все же Недоброво мыслил литературный процесс как явление более широкое, нежели сиюминутная борьба. Его мысли об одновременном существовании, «пульсации» различных поэтических «струй» предвосхищают позднейшие положения Ю.Н. Тынянова о литературной эволюции как движении разнонаправленных сил. В то же время в работе уточняется утверждение А. Ахматовой о том, что ученые формальной школы учились у Недоброво: оно нуждается в корректировке.

В работе показано воздействие философии А. Бергсона на систему идей Н. Недоброво. В этом отношении Недоброво также оказывается характерным выразителем своего поколения: как и М. Волошин и многие другие, Недоброво воспринял концепции восприятия и памяти, интуитивного мышления, сформулированные в работах Бергсона. «Русский бергсонизм», «берсгонианство» рассматриваются и в связи с трудами А. Потебни (Недоброво был, по-видимому, одним из первых адептов потебнианства в России), и в связи с прозаической повестью Н.Недоброво «Душа в маске».

Как филолог Н.В. Недоброво лишь частично проявляет свой богатый потенциал (то же можно сказать и о его поэтическом и критическом даре). Его единственная опубликованная при жизни статья стала, однако, новаторской и получила достаточно большой резонанс как в десятые годы, так и позднее: в 1910-е гг. он становится известен как автор статьи «Ритм, метр и их взаимоотношение», участник многих стиховедческих дискуссий, подготовивших дальнейшее развитие руской поэтики как науки в работах В. Жирмунского, Б. Томашевского, отчасти Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума - вплоть до наших дней, когда определение русского стиха как силлабо-тонического, впервые выдвинутое в XX в. именно Недоброво, стало общепринятым. Теоретические идеи Недоброво становятся, таким образом, звеном, соединяющим стиховедческие искания Брюсова, затем - Белого с концепциями Жирмунского и ученых морфологической школы. В трудах Жирмунского можно увидеть сначала близость методологическим исканиям Недоброво, затем полемику с ним, а в конце 1920-х гг. — вновь притяжение.

В диссертации прослежен сюжет «А. Белый - Н. Недоброво»: от скрытой полемики Недоброво с автором книги «Символизм» (из которой, впрочем, во многом вышел и Недоброво-теоретик) до стиховедческого исследования А. Белым ритмического рисунка стихотворений Тютчева и Недоброво, предпринятого в 1917 г. Недостаточно изученные и впервые приведенные документы показывают причины интереса А. Белого к личности и идеям Недоброво во время их встреч в Петербурге в 1912 г. Многое объединяло двух поэтов и филологов. Но прав был Белый и в том, что, идя во многом за Тютчевым, Недоброво как поэт уступает Тютчеву в мелодичности стиха. Ранее предсказывавший своему современнику славу Тютчева, Белый же и показал позднее то, что подтвердило большое историческое время: стать равновеликим Тютчеву поэтом Недоброво было не суждено.

История творческих отношений Н. Недоброво и М. Волошина исследована как встреча двух представителей творческой интеллигенции в момент, роковой для истории России и русской культуры. Воссоздается система взглядов обоих героев этой главы на материале стихов и статей Волошина периода двух революций, менее известных материалов, связанных с Недоброво, - стихов, дневниковых записей и писем 1899 - 1917 гг. Показано, что Волошин и Недоброво были наиболее близки друг другу в оценке событий 1917 г. (более близки, например, чем Вяч. Иванов и Недоброво). При этом во многом уточняются сформировавшиеся в наше время представления о системе идей Н.В. Недоброво.

Список научной литературыОрлова, Екатерина Иосифовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. ПЕЧАТНЫЕ ИСТОЧНИКИ

2. Адамович Георгий. Комментарии // Цех поэтов 4. Берлин, 1923. С. 60-76.

3. Акмэ. Антология акмеизма. Стихи. Манифесты. Статьи. Заметки. Мемуары. М., 1997. 367 с.

4. Аверинцев Сергей. «Одно дело думать о Мандельштаме, другое -идя от Мандельштама, умствовать о знамениях времени» // Сегодня. 1996. 20 марта.

5. Айзеншток И.Я. Из ранних лет научно-литературной деятельности А.И. Белецкого // Искусство слова. Сб. ст. к 80-летию чл.-корр. АН СССР Димитрия Димитриевича Благого. М., 1974. С. 398 402.

6. Аничков Е. Новая русская поэзия. Берлин, 1923. 137 с.

7. Асмус В.Ф. Вопросы теории и истории эстетики. М., 1968. 652 с.

8. Ахматова Анна. Сочинения: В 2 т. М., 1996, Т. 1.

9. Ахматова Анна. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Л., 1977. 560 с.

10. Ахматова Анна. Поэма без героя. Сост. и прим. Р.Д. Тименчика при участии В.Я. Мордерер. М., 1989. 383 с.

11. Белый Андрей. О Блоке. М., 1997. 606 с.

12. Белый Андрей. О ритмическом жесте. Ритм и смысл. Публикация С.С. Гречишкина и А.В. Лаврова // Учен. Зап. Тарт. гос. ун-та. Вып. 515. (1981). С.132 — 146.

13. Белый Андрей. Пепел. М., 1929. 244 с.

14. Белый Андрей. Символизм. М., 1910. 633 с.

15. Белый Андрей. Символизм как миропонимание. М., 1994. 526 с.

16. Бергсон Анри. Восприятие изменчивости. Лекции, читанные в Оксфордском университете 26 и 27 мая 1911 г. Пер. с фр. В.А. Флеровой. СПб., 1913.44 с.

17. Блок Александр. Записные книжки. М., 1965. 663 с.

18. Блок Александр. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л. 1961, Т. 4. 602 с.

19. Блок Александр. Собр. Соч.: В 8 т. М.; Л., 1963. 771 с.

20. Бобров С. Две статьи по ритму // Бобров С. Записки стихотворца. М., MDCCCCXVI (1916). С. 74 75.

21. Бобров С. Учебник стихотворства // Бобров С. Записки стихотворца. М., МДССССХУ1 (1916). С. 40.

22. Богомолов Н.А. К изучению поэзии второй половины 1910-х годов // Тыняновский сборник. Третьи Тыняновские чтения. Рига, 1988. С. 165 — 179.

23. Богомолов Н.А. Михаил Кузмин: статьи и материалы. М., 1995. 367 с.

24. Богомолов Н.А. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999. 640 с.

25. Брюсов В. Легенда о Тютчеве // Новый путь. 1903. № 11. С. 24 29.

26. Брюсов Валерий. /Рецензия/ // Русская мысль. 1914. № 3. 3-я паг. С. 97 Рец. на: Шульговский Н.Н. Теория и практика поэтического творчества. Технические начала стихосложения. Изд. Т-ва М.О. Вольф. Спб., 1914 г. Ц. 3 р. Стр. ХХ1У + 522.

27. Брюсов Валерий. О русском стихосложении // Добролюбов Александр. Собрание стихов; предисловия Ив. Коневского и Валерия Брюсова. М., 1900. С. 8 14.

28. Брюсов В. По поводу нового издания соч. Ф.И. Тютчева // Русский Архив. 1900. N 3. С. 405 420.

29. Брюсов В. Ф.И. Тютчев. Критико-биографический очерк // Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений. СПб., 1912. С. VII XLVII.

30. Брюсов В. Сегодняшний день русской поэзии (50 сборников стихов 1911 1912 г.) // Русская мысль. 1912. № 7. 3-я паг. С. 17 28.

31. Брюсов Валерий. Собр. соч. В 7 т. М., 1973. Т.1. 659 с.

32. Брюсов Валерий. Собр. Соч. В 7 т. М., 1975. 656 с.

33. Булгаков М.А. Собр. соч. В 5 т. М., 1992. Т. 2. 752 с.

34. Волошин Максимилиан. Россия распятая. М., 1992. 250 с.

35. Гаспаров МЛ. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической Академии 1909 г. //Новое литературное обозрение. 1994. № 10. С. 89 105.

36. Гаспаров М.Л. Еще раз к спорам о русской силлабо-тонике // Проблемы теории стиха. Л., 1984. С. 174 178.

37. Гаспаров М.Л. Ритм и метр Н.В. Недоброво в историческом контексте // Шестые Тыняновские чтения. Рига, М., 1992. С. 142 150.

38. Гераклит Ефесский. Фрагменты. Перевод Владимира Нилендера. М., 1910. 87 с.

39. Гиндин С.И. О предыстории русской научной поэтики первой трети XX в. // Анна Ахматова и русская культура начала XX века. Тезисы конференции. М., 1989. С. 83-85.

40. Гинзбург Лидия. О лирике. Л., 1974.

41. Гинцбург Д.Г., барон. О русском стихосложении. Опыт исследования ритмического строя стихотворений Лермонтова. Посмертное издание с портретом автора. Под ред. и с предисловием Г.М. Князева. Пг., 1915. 268 с.

42. Гиппиус В. Анна Ахматова // Анна Ахматова. Pro et contra. СПб., 2001. С.173-176.

43. Гречишкин С.С., Лавров А.В. О стиховедческом наследии Андрея Белого // Ученые записки /Тартус. гос. ун-т. Тарту, 1981. Вып. 515. Структура и семиотика художественного текста. Труды по знаковым системам. ХП. С. 97 — 111.

44. Гумилев Н.С. Избранное. Предисл., сост., примеч. Н. Богомолова. М., 1991.654 с.

45. Гумилев Николай. Собр. соч. В 4 т. М., 1991. Т. 4. 654 с.

46. Дмитриева Н.А. Михаил Врубель. М., 1984. 142 с.

47. Жирмунская Н. Творчество Жана Расина // Расин Жан. Сочинения. В 2 т. М., 1984 Т. 2. С. 397 439.

48. Жирмунский В. Вопросы теории литературы. JL, 1928. 356 с.

49. Жирмунский В.М. Немецкий романтизм и современная мистика. СПб., 1996. 231 с.

50. Жирмунский В. Преодолевшие символизм // Русская мысль. 1916. № 12. №-я паг. С. 25 56.

51. Жирмунский В. Современная литература о немецком романтизме // Русская мысль. 1913. № 11. 3-я паг. С. 31 38.

52. Жирмунский В. Теория стиха. JL, 1975. 664 с.

53. Записные книжки Анны Ахматовой (1958 1966). М., Torino, 1996.850 с.

54. Иванов Вячеслав. Борозды и межи. Опыты эстетические и критические. М., 1916. 351 с.

55. Иванов Вячеслав. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Составление, подготовка текста и примечания Р.Е. Помирчего. СПб., 1995. Книга 2. 432 с.

56. Иванов Георгий. Стихотворения. Третий Рим. Петербургские зимы. Китайские тени. Составление, послесловие, комментарии Н.А. Богомолова. М., 1989. 574 с.

57. К истории русской литературы 1910-х годов. Письма Н.В. Недоброво к Б.В. Анрепу. Публ. Г.П. Струве // Slavica Hierosolymitana, vol. V VI, Jerusalem, 1981, с. 425-466.

58. Клинг Олег. Александр Блок. Структура «романа в стихах». Поэма «Двенадцать». М., 1998. 111 с.

59. Клинг О.А. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов (проблемы поэтики). Дисс. докт. филол. наук. М., 1996. 461 с.

60. Клинг О.А. Своеобразие эпического в лирике А.А. Ахматовой // Царственное слово. Ахматовские чтения. М., 1992. Вып. 1. С. 59 70.

61. Клинг О.А. Серебряный век через сто лет («диффузное состояние» в русской литературе навала XX века) // Вопросы литературы. 2000. № 6. С. 83 — 113.

62. Клинг О.А. Проблема индивидуального стиля в рецензиях Брюсова об «антологических» поэтах // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1981. № 5. С. 17-23.

63. Корш Ф.Е. Введение в науку о славянском стихосложении. СПб., 1907. 79 с.

64. Корш Ф.Е. Разбор вопроса о подлинности окончания «Русалки» А.С. Пушкина по записи Д.П. Зуева. СПб., 1898. 153 с.

65. И.Г. Кравцова, Г.В. Обатнин. Материалы Н.В. Недоброво в Пушкинском Доме // Шестые Тыняновские чтения. Рига, М.,1992. С. 84 102.

66. Крайнева Н.И. Рукописи Н.В. Недоброво и материалы о нем в Отделе рукописей 111Б им. М.Е. Салтыкова-Щедрина // Шестые Тыняновские чтения. Рига, М., 1992. С. 114-124.

67. Кроль Ю.Л. Об одном необычном трамвайном маршруте («Заблудившийся трамвай» Н.С. Гумилева) // Русская литература. 1990. № 1. С. 215.

68. Лавров А.В. В.М. Жирмунский в начале пути // Русское подвижничество. М., 1996. С. 337 352.

69. Лавров А.В. Жизнь и поэзия Максимилиана Волошина II Максимилиан Волошин. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. БС. СПб., 1995. С. 5-66.

70. Лекманов О.А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, 2000. 7201. С.

71. Лернер Н. /Рецензия на: Бобров Сергей. Новое о стихосложении А.С. Пушкина. Изд-во «Мусагет». М., 1915///Речь. 1915. 21 сентября.

72. Лившиц Бенедикт. Полутораглазый стрелец. Стихотворения. Переводы. Воспоминания. Встп. статья А.А. Урбана. Сост. Е.К. Лившиц и П.М. Нерлера. Подг. текста П.М. Нерлера и А.Е. Парниса. Примеч. П.М. Нерлера, А.Е. Парниса и Е.Ф. Ковтуна. Л., 1989. 719с.

73. Литературное наследство, Т. 92, кн. 2. 415 с.

74. Лотман Л.М. Ф.И. Тютчев // История русской литературы. В 4 т. Л., 1982. Т. 3. С.403 426.

75. Лукницкий П.Н. Встречи с Анной Ахматовой. 1924 25 гг. Paris, 1991. Т. 1.347 с.

76. Мандельштам Н.Я. Из воспоминаний // Воспоминания об Анне Ахматовой М., 1991. С. 299 325.

77. Мандельштам О. Египетская марка. Репринтное издание. М., 1991. С. 162- 163.

78. Муратов П.П. Образы Италии. М., 1994. Печатается по полному изданию в трех томах (Лейпциг. Издательство З.И. Гржебина, 1924). Т. 1. 589 с. Т II-III. 461 с.

79. Мифологический словарь. М.; 1990. 736 с.

80. Мусатов В.В. Лирика Осипа Мандельштама. Киев, 2000. 557 с.

81. Недобров Н.В. Первая осенняя выставка // Речь. 1906. 17 (30) октября.

82. Недоброво Н.В. Анна Ахматова // Русская мысль. 1915. № 7. 2-я паг. С. 50 68.

83. Недоброво Н.В. /Рецензия/ // Русская молва. 1913. 19 января (1 февраля). Рец. на кн.: Вячеслав Иванов. Нежная Тайна. Лепта. Изд. «Оры». Спб. 1912 г. Ц. 1 р. 25 к.

84. Недоброво Н.В. Времеборец (Фет) // Вестник Европы. 1910. № 4. С. 235-245.

85. Недоброво Н.В. Девять стихотворений // Русская мысль. 1913. № 4. С. 175-180.

86. Недоброво Н.В. Демерджи. — «Ты помнишь камни над гладью моря?.». «С тобой в разлуке, от твоих стихов.». — «Хочу тебя из сердца вынуть.». -Заяц// Альманах муз. Пг., 1916. С. 117-119.

87. Недоброво Н.В. Душа в маске. Повесть // Русская мысль. 1914. № 1. С.77 93.

88. Недоброво Н. Милый голос. Избранные произведения. Сост., прим. и послесловие Михаила Кралина. Томск, 2001. 452 с.

89. Недоброво Н.В. Общество ревнителей художественного слова в Петербурге // Труды и дни. 1912. № 2. С. 23 27.

90. Недоброво Н.В. О Тютчеве. Публикация, вступит, заметка и комментарии Е. Орловой // Вопросы литературы. 2000. № 6. С. 279 309.

91. Недоброво Н.В. Письма к Л.Я. Гуревич // Шестые Тыняновские чтения. Рига; М., 1992. С. 102 111.

92. Недоброво Н.В. Ритм, метр и их взаимоотношение // Труды и дни. 1912. №2. С. 14-23.

93. Недоброво Н.В. Светлое воскресение четырнадцатого года // Невский альманах Жертвам войны. Писатели и художники. /Вып. 1/ Пг., 1915. С. 47.

94. Недоброво Н.В. Стихотворения // Русская мысль. 1914. № 11. С. 8990.

95. Недоброво Н.В. Стихотворения // Русская мысль. 1915. № 6. С. 29 —30.

96. Недоброво Н.В. Стихотворения // Северные записки. 1914. № 4. С. 106-107.

97. Недоброво Н.В. Стихотворения А. Скалдина // Русская молва. 1913. 31 января (13 февраля).

98. Недоброво Н.В. Шесть стихотворений // Северные записки. 1913. № 3. С. 51-53.

99. Litotes /Недоброво Н.В./. Общество ревнителей художественного слова // Аполлон. 1916. № 2. С. 55 — 56.

100. Осповат A.JL, Тименчик Р.Д. «Печальну повесть сохранить.» Об авторе и читателях «Медного всадника». М., 1985. С. 153 — 163.

101. Оцуп Н. О Н. Гумилеве и классической поэзии // Цех поэтов. Книга 3. Пг., 1922. С. 45-47.

102. Парнис А.Е., Тименчик Р.Д. Программы «Бродячей собаки» // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник. 1983. Л., 1985. С. 160 257.

103. Петров И.В. Акмеизм как художественная система. Автореферат дисс. канд. Филол. наук. Екатеринбург, 1998. 35 с.

104. Письма Александра Блока. Л., 1925. 229 с.

105. Письма В.В. Виноградова к жене Н.М. Малышевой // Вестник Московского ун-та. Сер. 9. Филология. 1995. № 1. С. 58 59.

106. Постоутенко К.Ю. Материалы Н.В. Недоброво в Отделе рукописей ГБЛ // Шестые Тыняновские чтения. Рига; М., 1992. С. 136 — 141.

107. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976. 614 с.

108. Поэзия и проза Древнего Востока, М., 1973. 734 с.

109. Пяст В. Нечто о каноне // Труды и дни. 1912. № 1. С.16 23.

110. Пяст Вл. Встречи. М., 1997. 414 с.

111. Розенблюм Л. А. Фет и эстетика «чистого искусства». // Вопросы литературы. 2003. № 2. С. 105 162.

112. Романов Борис. Ветхий Завет в русской поэзии // Ветхий Завет в русской поэзии XVII—XX веков. М. 1996. .С. 5 60.

113. Ронен Омри. Серебряный век как умысел и вымысел. М., 2000. 150 с.

114. Русская поэзия серебряного века. 1890 — 1917. Антология. М., 1993.782 с.

115. Сазонова-Слонимская Ю.Л. Н.В. Недоброво // Новое русское слово (Нью-Йорк). 1954 г. 26 мая.

116. Сазонова-Слонимская Ю.Л. Николай Владимирович Недоброво. Опыт портрета // Русская мысль. (София Прага). 1932. № У1 — УШ. Републикация Р. Тименчика // Анна Ахматова. Поэма без героя. М., 1989. С. 232 -248.

117. Скафтымов А.П. К вопросу о соотношении теоретического и исторического рассмотрения в истории литературы // Ученые записки / Саратовский гос. ун- им. Н.Г. Чернышевского. Словесно-истор. Отд. Пед. Ф-та. Саратов/. 1923. Т. 1. Вып. 3. С. 57 60.

118. Соловьев Вл. Поэзия Ф.И. Тютчева // Вестник Европы. 1895. № 2. С. 735-752.

119. Солонович Е. К истории двух стихотворений А. Ахматовой // Вопросы литературы. 1994. № 5. С. 136 150.

120. Статья редколлегии (б.п.) // Цех поэтов 1. Берлин. Б.г. /1923/. С. 7.

121. Струве Г. А. Ахматова и Н. Недоброво // Анна Ахматова. Собр. Соч. В 4 т. Париж, 1981. Т. 3. С. 369-428.

122. Тархов А. Творческий путь Тютчева // Ф. Тютчев. Стихотворения. М., 1972. С. 3-24.

123. Тау. Притупление // Русская молва. 1913. 30 января (12 февраля).

124. Тименчик Р.Д. Ахматова и Пушкин. Заметки к теме // Ученые записки / Латвийский гос. ун-т. Т.215. В. 2 Пушкинский сборник. Рига, 1974. С. 32-55.

125. Тименчик Р.Д. Из поздней переписки Н.В. Недоброво. // Шестые Тыняновские чтения. Рига, М., 1992. С. 150 152.

126. Тименчик Р.Д., Лавров А.В. Материалы А.А. Ахматовой в Рукописном отделе Пушкинского Дома // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1974 год. Л., 1976. С. 62 -64.

127. Тименчик Р.Д. Н.В.Н. // Шестые Тыняновские чтения. Рига; М., 1992. С. 82 84.

128. Тименчик Р.Д. Художественные принципы предреволюционнойпоэзии А.А. Ахматовой. Автореферат дисс. канд. Филол. наук. Тарту, 1982. 24

129. Томашевский Б. Русское стихосложение. Пб., 1923. 156 с.

130. Топоров В.Н. Две главы из истории русской поэзии начала века: I. В.А. Комаровский. II. В.К. Шилейко (К соотношению символизма и акмеизма) // Russian Literature. 1979. № VII. P. 249 325.

131. Топоров В.Н. Об одном письме к Анне Ахматовой // Ахматовский сборник 1. Париж, 1989. С. 27 41.

132. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. 574 с.

133. Холл Джеймс. Словарь сюжетов и символов в искусстве, М., 1997.655 с.

134. Царское Село в поэзии. Антология. Сост. Э.Ф. Голлербах. Пг., 1922.55 с.

135. Чудовский Валериан. Несколько мыслей к возможному учению о стихе (с примерным разбором стихосложения в 1 главе «Евгения Онегина») // Аполлон, 1915. № 8 9. С. 55 - 95.

136. Чудовский Валериан. О ритме пушкинской «Русалки» (Отрывок) // Аполлон. 1914. №1-2. С. 108 121.

137. Чудовский Валериан. По поводу стихов Анны Ахматовой // Аполлон. 1912. №5. С. 45-50.

138. Чуковский Корней. Из воспоминаний // Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1991, с. 48 64.

139. Шумихин С.В. Материалы Н.В. Недоброво в ЦГАЛИ // Шестые Тыняновские чтения. Рига, М., 1992. С. 124 — 136.

140. Эйхенбаум Б. Мелодика русского лирического стиха. Пб., 1922. 199 с.

141. Эйхенбаум Б.М. Мой временник. СПб., 2001. 652 с.

142. Эйхенбаум Б. Судьба Блока // Эйхенбаум Б. О литературе. М., 1987. С. 355-356.

143. Эккерман И.П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. М., JL, 1934.968 с.

144. Rusinko Е. Lost in Space and Time: Gumilev's «Zabludivsijsja Tramvaj». // Slavic and East European Journal. Vol. 26. 1982. N 4. P. 383 402.1. АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ РГАЛИ

145. Недоброво Л.А. Письма к А.Д. Скалдину // РГАЛИ. Ф. 487 (А.Д. Скалдин). On. 1. Ед. хр. 76.

146. Недоброво Н.В. Стихотворения. Рукописный сборник // РГАЛИ. Ф. 1811 (Н.В. Недоброво). On. 1. Ед. хр. 1.

147. Недоброво Н.В. Тление кружев. Поэма // РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед.хр. 2.

148. Недоброво Н.В.От кончины божественного Нерона. Трагедия. Черн. Авт. // РГАЛИ. Ф. 1811. Оп.1. Ед. хр. 3.

149. Недоброво Н.В. Юдифь. Трагедия // РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед. хр. 4.

150. Недоброво Н.В. Первая вещь. Рассказ // РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед.хр. 5.

151. Недоброво Н.В. Черновик. Рассказ // РГАЛИ. Ф.1811. On. 1. Ед. хр. 7.

152. Недоброво Н.В. Об уничтожении писем. Рассказ // РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед. хр. 8.

153. Недоброво Н.В. Повесть с двумя эпиграфами // РГАЛИ. Ф. 1811. Оп. 1. Ед. хр. 9.

154. Недоброво Н.В. Душа в маске. Черн. Авт., оттиски из ж-ла «Русская мысль»//РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед. хр. 10.

155. Недоброво Н.В. Речь на сходке тудентов Высших женских курсов в связи с кончиной Л.Н. Толстого // РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед. хр. 11.

156. Недоброво Н.В. О Тютчеве // РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед. хр. 12.

157. Недоброво Н.В. Обществено-государственная деятельность и общественно-исторические взгляды Тютчева//РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед. хр. 13

158. Недоброво Н.В. О темах. Доклад за заседании О-ва ревнителей художественного слова // РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед. хр. 15.

159. Недоброво Н.В. О соотношении начал: силлабического и тонического //РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед. хр. 16.

160. Недоброво Н.В. О возможностях слогов сверх изображенных гласными буквами//РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед. хр. 18.

161. Недоброво Н.В. О связи некоторых явлений русского стихотвоного ритма с дыханием // РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед. хр. 17.

162. Недоброво Н.В. Письмо к А.Г. Горнфельду от 11 февраля 1914 г. // РГАЛИ. Ф. 155 (Горнфельд А.Г.). On. 1. Ед. хр. 5.

163. Недоброво Н.В. Письмо к Вл. Пясту от 19 апреля 1913г.// РГАЛИ. Ф. 405 (Пяст В.Я.). Оп. 2. Ед. хр. 5.

164. Недоброво Н.В. Письма к А.Д. Скалдину // РГАЛИ. Ф. 487 (А.Д. Скалдин). On. 1. Ед. хр. 75.

165. Повестка на заседание Общества ревнителей художественного слова, присланная Н.В. Недоброво, с его пометами // РГАЛИ. Ф. 1811. On. 1. Ед. хр. 20.

166. Струве М.А. Петербург. Восьмистишия. 1918 // РГАЛИ. Ф. 1811. Оп. 1. Ед. хр. 23.

167. Рукописный отдел ИРЛИ (Пушкинский дом)

168. Недоброво Н.В. Рабочие тетради // РО ИРЛИ (Пушкинский дом). Ф. 201 (Н.В. Недоброво). On. 1. Ед. хр. 29.

169. Недоброво Н.В. Рецензия на кн. Анри Бергсона "Le perception du Changement" 1911 г. // РО ИРЛИ. Ф. 201. On. 1. Ед. хр. 16.

170. Недоброво Н.В. Дневники // РО ИРЛИ. Ф. 201. On. 1. Ед. хр. 35-41.

171. Недоброво Н.В. Письма // РО ИРЛИ. Ф. 201. On. 1. Ед. хр. 81.1. Рукописный отдел ГНБ

172. Недоброво Н.В. Выписки из дневника // РО ГНБ. Ф. 1168 (Девель Т.М.). On. 1, Ед. хр. 10.

173. Недоброво Н.В., Недоброво Л.А. Письма к Знаменской В.А. // РО ГНБ. Ф. 1088 (Знаменская В.А.). On. 1. Ед. хр. 138,139.

174. Повестки на заседания Общества поэтов // РО ГНБ. Ф. 1088. On. 1. Ед. хр. 311.

175. Скалдин А.Д. Письма к В.А. Знаменской // ГНБ. Ф. 1088. On. 1. Ед. хр.148.1. Отдел рукописей РГБ

176. Недоброво Н.В. Письма к Иванову В.И. // ОР РГБ. Ф. 109 (Иванов В.И.). On. 1. Карт. 31. Ед. хр. 55.

177. Недоброво Н.В. Письмо к Метнеру Э.К. // ОР РГБ. Ф. 167 (Метнер Э.К). On. 1. Карт. 14. Ед. хр. 31.