автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Творчество Ю.Н. Верховского в историко-культурном контексте первой трети XX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творчество Ю.Н. Верховского в историко-культурном контексте первой трети XX века"

На правах рукописи

ЗВОНОВА СВЕТЛАНА АЛЕКСАНДРОВНА

ТВОРЧЕСТВО Ю. Н. ВЕРХОВСКОГО В ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОМ КОНТЕКСТЕ ПЕРВОЙ ТРЕТИ XX ВЕКА

10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Пермь-2006

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Пермский государственный педагогический университет» на кафедре новейшей русской литературы

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Фоминых Татьяна Николаевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Осипова Нина Осиповна

кандидат филологических наук Арусталюва Анна Ачьбертовна

Ведущая организация: Тюменский государственный университет

Защита состоится «26» октября 2006 г. в 11 часов на заседании диссертационного совета Д 212.189.11 при ГОУ ВПО «Пермский государственный университет» по адресу: 614990, г. Пермь, ул. Букирева, 15, зал Ученого совета.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Пермского государственного университета.

Автореферат разослан «_» сентября 2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор филологический наук

В.А. Салимовский

Общая характеристика работы

Реферируемая диссертационная работа посвящена творчеству неоправданно забытого поэта, переводчика, историка литературы Юрия Никандровича Верховского (1878 — 1956). Ю. Н. Верховский — автор поэтических сборников («Разные стихотворения», М., 1908; «Идиллии и элегии», Пт., 1910; «Стихотворения. Т. 1: Сельские эпиграммы. Идиллии. Элегии», М., 1917; «Солнце в заточении», Пт, 1922). Ему принадлежит ряд историко-литературных работ («Е. А. Боратынский. Материалы к его биографии. Из Татевского архива Рачинских», Пт., 1916; «Барон Дельвиг. Материалы биографические и литературные», Пт., 1922; антология «Поэты Пушкинской поры», М., 1919 и др.). Стихотворные сборники поэта и его филологические труды с момента первой публикации в полном объеме не переиздавались.

На протяжении всей творческой жизни Верховский неизменно выступал как поэт и филолог. Такое взаимодействие художественных и исследовательских импульсов, по словам Н. А. Богомолова, «представляет собой весьма интересный факт истории литературы, позволяющий увидеть одновременно и реально существующие тенденции развития русской поэзии, и тенденции ее осмысления с точки зрения "включенного наблюдателя", и одновременно некий синтез этих двух принципов подхода к литературному делу»1.

Актуальность диссертации связана с усиливающимся в последнее время интересом к культуре первой трети XX в., в том числе и к писателям так называемого «второго» ряда, нередко совмещавшим научное творчество с художественным, без учета опыта которых представление как о литературном процессе 1910-х - 1920-х гг., так и о филологии этого периода не может считаться полным.

Специальных работ, посвященных творчеству Ю. Н. Верховского, нет, однако сегодня он все чаще привлекает внимание как активный участник литературной жизни первой трети XX в., например, как автор посвященных А. Блоку воспоминаний и стихотворений (Вл. Н. Орлов, К. Н. Суворова, Ю. М. Гельперин), как друг Вяч. Иванова (А. В. Лавров, А. Б. Шишкин), как корреспондент А. Ремизова и Ф. Сологуба (В. А. Петрицкий, Т. В. Мисникевич). Работы, в которых анализируется поэтическое творчество Верховского, носят единичный характер. Так, М. Л. Гаспаров представляет Верховского'мастером стихотворных стилизаций и экспериментов в области стихотворной формы, рассматривая его в ряду «ученых писателей», сочиняющих «для подготовленных читателей». Т. В. Саськова и Н. О. Осипова обращаются к идиллиям Верховского в связи с изучением специфики пасторали в нач. XX в.

Вопрос о месте лирики Верховского в системе литературных направлений первой трети XX века остается открытым. В прижизненной «Литературной энциклопедии» (1939) поэт был причислен к

1 Богомолов, H.A. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания / H.A. Богомолов. - Томск, 1999. - С. 174 - 175.

«немногочисленной группе "классического символизма"» (с. 7). Впоследствии его относили то к акмеистам, то к организаторам и участникам «противостоящего акмеистам кружка» поэтов всех направлений — «Общества поэтов». В коллективной монографии ИМЛИ им. А. М. Горького «Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов)», Кн. 1, 2 (2000, 2003) Верховский назван «близким к символистам стихотворцем» (Кн. 1, с. 170); поэтом «вне течений и групп», так или иначе связанным «в первые годы своего творчества с символизмом» (Кн. 2, с. 650); отнесен к ряду «поэтов-"неоклассиков"», пытавшихся реставрировать «строй мысли поэзии XIX века в различных ее образцах» (Кн. 2, с. 657); упомянут среди тех, кто посещал собрания акмеистского «Цеха поэтов», не все участники которых «были участниками "Цеха" и тем более акмеистами» (Кн. 2, с. 433).

Большинство исследователей считают Верховского поэтом-неоклассицистом. Так, М. Л. Гаспаров полагает, что Верховский мечтал о синтезе символизма с классической традицией2. Н. А. Богомолов называет Верховского «одним из самых "классичных"» поэтов серебряного века3. Ю. М. Гельперин замечает, что поэт формировался под перекрестным влиянием поэтики символистов и стиховой традиции 1-й пол. XIX века, пытаясь примирить эти разные поэтические системы, а в эпоху кризиса символизма стал одним из основных представителей сложившегося в его недрах «неоклассицистического» «уклона»4.

Под неоклассицизмом в современном литературоведении понимается направление в европейском искусстве и литературе, сложившееся в недрах символизма в конце XIX — нач. XX вв., в России — на рубеже 1900-х — 1910-х гг. Появление русского неоклассицизма связывается с тем, что господствующая в начале 1900-х гг. стихия закономерно сменилась тягой к гармонии, «к гармонической красоте, к аполлонизму» (Н. Бердяев), в общественном, научном, художественном сознании возрос интерес к прошлому, к родной старине. Обзор работ, посвященных неоклассицизму, убеждает в том, что он понимается весьма широко: неоклассицизмом называют и символизм 1910-х гг., и акмеизм; неоклассицистами считают таких разных поэтов, как В. Брюсов, Вяч. Иванов, Вл. Ходасевич, Б. Садовской и др. Опираясь на работы Г. Ю. Стернина (1984,1997), Т. Н. Красавченко (2001) и др., можно выделить ряд устойчивых черт, присущих художественному тексту, имеющему неоклассицистическую ориентацию. В плане содержания неоклассицистические произведения отличаются постоянным обращением их авторов к истории, мифологии и классической литературе как материалу для ассоциаций с современностью; стремлением писателей гармонизировать действительность, противопоставить «вечные», вневременные ценности

2 Гаспаров, М.Л. Русские стихи 1890-х - 1925-го годов в комментариях: учеб. пособ. для вузов / M.JI. Гаспаров. - М.: Высш. шк., 1993. - С. 259.

3 Богомолов, H.A. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. Указ. изд. - С. 199.

4 Гельперин, Ю.М. Верховский Юрий Никандрович / Ю.М. Гельперин // Русские писатели. 1800 - 1917. Биографический словарь. Т. 1. А - Г. - М., 1989. - С. 432.

тревожной и противоречивой реальности. В формально-стилистическом плане тяга неоклассицистов к гармонии выразилась в повышенном внимании к вопросам «внешней выделки произведения». Особое значение для таких поэтов имели цитата, реминисценция, строфическая, ритмическая, жанровая традиция. Как отмечает Ю. М. Гельперин, у различных поэтов использование классических стихотворных форм преследовало различные цели. У одних эти формы были «наиболее совершенными орудиями для выражения в стихе современности», для других «интерес к классическому стиху связывался с интересом к формам быта и сознания тех эпох, когда происходило формирование этого стиха». Реставрация классической поэтики в творчестве этих авторов (к ним Гельперин относит и Верховского) была одним из способов реставрации определенного стиля жизни и мышления, который рассматривался как воплощение простоты и гармонической цельности. Взгляд на Верховского как на неоклассициста в научном отношении кажется перспективным, требующим дальнейшей разработки.

Не получило пока всестороннего освещения филологическое наследие Верховского. Ученого называют «редким знатоком и углубленным исследователем» пушкинской эпохи (А. В. Лавров), «не слишком удачливым (хотя нередко весьма проницательным) филологом» (Н. А. Богомолов). Однако далее общих (пусть и весьма высоких) оценок рассмотрение его научной деятельности не идет. Литературоведческие работы Верховского, до сих пор сохраняющие научное значение, могут представлять интерес и как один из возможных контекстов его лирики.

Все сказанное убеждает в необходимости монографического исследования творчества Ю. Н. Верховского.

Объектом исследования являются филологические труды и стихотворения Верховского, относящиеся к 1900-м - 1920-м годам. Именно в этот период происходило творческое становление Верховского, вырабатывались его научно-критическое взгляды, складывалось поэтическое мировоззрение.

Предмет исследования — историко-культурный контекст творчества Ю. Н. Верховского, филолога и поэта.

Цель работы состоит в том, чтобы рассмотреть в единстве научное и поэтическое творчество Ю. Н. Верховского. Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

• Дать аналитический обзор филологических работ Верховского, посвященных актуальным проблемам текстологии, теории и истории литературы, теории и практики художественного перевода.

• Изучить жанрово-стилевые особенности, образный строй лирики Верховского 1900-х - 1920-х гг. и выявить неоклассицистические тенденции в творчестве поэта.

• Исследовать творческие связи Верховского с теми его предшественниками и современниками, чьи художественные искания были ему наиболее близки.

5 Гельперин, Ю.М. К вопросу о «неоклассицизме» в русской поэзии начала XX века / Ю.М. Гельперин // Материалы XXVI научной студенческой конференции. - Тарту: Тартуский университет, 1971. - С. 60.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Ю. Н. Верховский принадлежал к сформированному символистской культурой типу творцов, совмещавших поэтическое творчество с научной деятельностью. Филологические интересы Верховского были связаны с разными областями науки о литературе (текстологией, библиографией, теорией и историей литературы), однако, несмотря на отмеченную широту, они не выходили за пределы поэзии XIX—нач. XX вв. и в основном фокусировались вокруг проблем традиций и новаторства.

2. Историко-литературные работы Верховского о поэтах пушкинской поры, основанные на собранном им самим архивном материале, не утратили источниковедческое значение и по сей день. Типология поэтического творчества, разработанная Верховским на материале поэзии классиков (А. Дельвиг, Е. Баратынский, Н. Языков) и современников (А. Блок, Н. Гумилев, Ф. Сологуб, В. Брюсов), явилась частью стиховедческих штудий первой трети XX в., неразрывно связанных со становлением поэтики как науки. Предложенная Верховским концепция «классического символизма» предвосхитила современные представления о неоклассицизме.

3. Переводы Верховского находились в русле художественных исканий первой трети XX в. В переводческой деятельности Верховский реализовал близкую ему мысль о единстве литературного процесса, о неразрывной связи русской литературы с западноевропейскими литературами, с мировой художественной культурой. Художественный перевод, связанный как с аналитическими способностями, так и с поэтическим даром, стал той гранью творчества Верховского, которая позволяет увидеть в нем одновременно и ученого, и поэта.

4. Верховский-поэт находился в поле притяжения двух эстетических систем — символизма и неоклассицизма. «Скольжение» между двумя обозначенными «полюсами» обусловило проблематику и поэтику «Разных стихотворений».

• Специфику «Идиллий и элегий», а также первого тома «Стихотворений...» определила ориентация на классическую поэтику. Сборник «Солнце в заточении» свидетельствовал о том, что Верховский-поэт оставался одним из наиболее последовательных «классицистов эпохи символизма».

5. Ближайшим контекстом поэзии Верховского-неоклассициста являлись его филологические труды. Верховский, теоретик стиха, различал поэта-«певца», поэта-«пластика», поэта «мысли и слова», Верховский-лирик идентифицировал себя с одним из указанных типов поэтов — поэтом-«певцом». «Певцом», неразрывно связанным с мифологическими Паном,

' Дафнисом, Орфеем, Арионом, он оставался и в идиллиях, и в эпиграммах, в которых доминировали «пластика» или «слово».

6. Верховский-поэт, стремясь постичь природу собственного поэтического дара, обращался к опыту как предшественников, так и современников. Стилизуя свои стихи под лирику поэтов пушкинской поры, он не только учился у классиков, но и экспериментировал со стихотворной формой, воспринимая «полное вживание в чужую поэтику» как литературную игру. Вступая в диалог с А. Блоком и Вяч. Ивановым, Верховский самоопределялся как поэт.

Научная новизна работы, таким образом, определяется новизной вводимого в научный оборот материала, в том числе и архивного, а также обусловлена подходом, позволяющим увидеть в единстве филологическое и поэтическое творчество ученого и поэта. Впервые представлен весь спектр научных интересов Верховского-филолога, результаты его работы показаны в связях с литературоведческими штудиями первой трети XX в.; впервые четыре известных сборника и примыкающие к ним стихотворения и поэмы рассмотрены в контексте неоклассицистических исканий 1910-х — 1920-х гг.; сделана попытка сопоставить поэзию Верховского с творчеством его предшественников и современников.

Методология исследования опирается на фундаментальные труды в области поэтики текста (М. М. Бахтина, М. Л. Гаспарова, Б. О. Кормана Ю. М. Лотмана, 3. Г. Минц, И. П. Смирнова, М. М. Гиршмана, И. В. Фоменко); на работы, посвященные жанровому и стилевому своеобразию литературы серебряного века, (Н. А. Богомолова, Ю. М. Гельперина, Е. В. Ермиловой, Л. А. Колобаевой, А. В. Лаврова, Д. Е. Максимова, Н. И. Неженца, Н. О. Осиповой, Т. В. Саськовой, Р. Д. Тименчика, А. Ханзена-Леве, Э. Г. Эткинда), проблеме традиции и новаторства в поэзии этого периода (А. П. Авраменко, Л. К Долгополова, О А Клинга). В диссертации использованы историко-типологический, структурно-семантический и мотивный методы литературоведческого анализа.

Теоретическая значимость диссертации состоит в уточнении смыслового диапазона понятия неоклассицизм 1910-х — нач. 1920-х гг.; теоретическое значение исследования связано также с обобщением результатов работы Верховского-филолога в области теории литературы.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее материалы и выводы могут быть использованы в общих школьных и вузовских курсах истории русской литературы XX века, при разработке спецкурсов и семинаров по поэзии серебряного века, литературной критике и литературному краеведению.

Апробация работы состоялась в докладах на Международных научных конференциях «УШ Виноградовские чтения» (Москва, 2004), «Пятые Майминские чтения: Забытые и "второстепенные" критики и филологи XIX - XX веков» (Псков, 2004), «Пушкинские чтения — 2005» (Санкт-Петербург, 2005), «Художественный текст и культура» (Владимир, 2005), Областной научно-практической конференции «Документально-информационные коммуникации и их функционирование в современной среде» (Пермь, 2005), Межрегиональной научно-практической конференции «Образование в культуре и культура образования» (Пермь, 2003), итоговых научно-практических конференциях студентов и аспирантов Пермского государственного педагогического университета (2004, 2005). Материалы исследования обсуждались на аспирантском семинаре в ПГПУ (2005), использовались в учебных курсах «История русской литературы XX века», «Региональный компонент в истории русской литературы XX века» в Пермском государственном институте искусства и культуры.

Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, примечаний, библиографического списка, включающего 190 наименований. Общий объем работы составляет 225 страниц.

Основное содержание работы

Во Введении с опорой на документы, хранящиеся в рукописных отделах Российской государственной библиотеки и Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН (г. Москва), отделе рукописей Института русской литературы РАН (г. Санкт-Петербург), Российском государственном архиве литературы и искусства (г. Москва), научном архиве музея-усадьбы «Мураново» им. Ф. И. Тютчева (Моск. обл.), Государственном архиве Пермской области (г. Пермь), обозначаются ключевые вехи творческой биографии Верховского, подробно освещаются ранее изучавшиеся только краеведами пермские страницы его жизни; обосновывается актуальность диссертации, указываются объект, предмет, цель и задачи исследования, определяются научная новизна, теоретическое и практическое значение диссертации, формулируются положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Ю. Н. Верховский-филолог» предпринимается аналитический обзор основных филологических работ 1900-х - 1930-х гг., связанных с широким кругом текстологических вопросов, актуальных проблем теории и истории литературы. В параграфе 1.1. «Историко-литературное значение текстологических работ Ю. Н. Верховского 1900-х — 1930-х гг.» речь идет об архивных разысканиях ученого, ставших основой его историко-литературных исследований. Верховский-текстолог, учившийся у А. Н. Веселовского и А. А. Шахматова, на протяжении многих лет работал с архивами Е. А. Баратынского и А. А. Дельвига. В книге «Е. А. Боратынский. Материалы к его биографии. Из Татевского архива Рачинских» (1916), включающей в себя стихотворения, письма поэта, а также различные документы, характеризующие его современников и членов семьи, Верховский реализовал установки А. Н. Веселовского — учитывать факты, относящиеся не только к поэту, но и к его окружению, к эпохе, его сформировавшей, объяснять творчество поэта его биографией. В научной обработке публикуемого материала Верховский опирался на свой опыт участия в «Русском биографическом словаре», для которого в нач. 1900-х гг. им были написаны статьи о представителях пушкинской эпохи — Д. А. Смирнове, С. А. Соболевском, В. С. Сопикове. Данные статьи в том или ином виде вошли в сопровождавший документы комментарий. Публикуя совсем неизвестные или же неучтенные ранее редакции известных стихотворений, а также письма (большей частью на французском языке, 43 письма из 51 печатались впервые), Верховский решал текстологические задачи. Его интересовала история текста, он выявлял и анализировал разночтения, уточнял датировки, нередко вступая в полемику со своими предшественниками.

Работа исследователя была высоко оценена его коллегами, считавшими предпринятое издание рукописей образцовым, позволяющим во многом «пересмотреть устоявшиеся оценки творчества Баратынского», обеспечивающим за ученым «право на видное место среди исследователей по новейшей русской литературе» (Б. А. Кржевский).

В данном параграфе речь идет также о неосуществленных планах Верховского-текстолога, связанных, в частности, с подготовкой к печати собрания сочинений Е. А. Баратынского и А. А. Дельвига.

В научный оборот вводится доклад Верховского «Неизданное стихотворение Боратынского и несколько наблюдений над мотивами его поэзии» (1925). Автор доклада, представляя ранее неизвестное стихотворение Баратынского «Вот верный список впечатлений...», демонстрировал продуктивность столь популярного сегодня мотивного анализа, позволяющего связать отдельно взятое художественное произведение с творчеством поэта в целом и с более широким литературным контекстом. В докладе Верховский указывал на связь между известными стихотворными сборниками поэта и этапами его жизненного пути. Подчеркивается, что исследователь «разводил» такие понятия, как биография литератора и «лирическая автобиография поэта». Согласно его рассуждениям, они соотносятся друг с другом, но тождественными друг другу не являются. Выстраиваемые им «лейтмотивные ряды» имели отношение прежде всего к «лирической автобиографии поэта». Ее трактовка в рассматриваемом докладе созвучна как научным разработкам современников Верховского (Ю. Тынянов, Г. Винокур, Л. Гинзбург), так и базирующимся на них (разработках — С.3.) современным представлениям об авторе и герое в лирике (Ю. Лотман, Б. Корман).

В книге «Барон Дельвиг. Материалы биографические и литературные» (1922) Верховский также демонстрировал мастерство не только текстолога, но и историка литературы. К сохранившему свои позиции реальному и текстологическому комментарию в книге прибавлялось комментирование интертекстуальных связей произведения, «проводниками» которых выступали жанр и мотивная структура. Верховский считал «работу внешней выделки произведения» и «осознание преемственной связи с художественным прошлым» характерными приметами творчества Дельвига.

Опубликованные в начале XX столетия источниковедческие труды Верховского, посвященные Баратынскому и Дельвигу, и сегодня являются самой востребованной частью наследия ученого.

В параграфе 1. 2. «Проблема типологии поэтического творчества в работах Ю. Н. Верховского 1910-х - нач. 1920-х гг.» всестороннее освещение получает разработанная Верховским классификация поэтов, впервые предложенная в докладе «О мастерстве и импровизации» (1912) и окончательно оформившаяся во вступительной статье к антологии «Поэты пушкинской поры» (1914, опубл. 1919). Верховский опирался на идущие от классических поэтик и разделяемые А. Н. Веселовским представления о древнейшем синкретизме поэзии, соединяющей музыку, пластику, слово, а также на представления Веселовского об эволюции лирики от певца к поэту.

Продолжая намеченный А. Н. Веселовским ряд (поэт-певец, поэт-мастер), Верховский включил в него поэта «мысли и слова» и находил данные типы в границах одной литературной эпохи, в частности, в поэзии пушкинской поры. Последнее подчеркивается особо. Веселовский вел речь

об исторически складывавшихся типах поэта-певца, поэта-мастера. Он, не противопоставляя их друг другу как простое (примитивное) / сложное, вел речь о сосуществовании равных по своей эстетической ценности типах поэтов в пределах одного исторического периода. Различия поэтов «песни», «образа» и «мысли», Верховский не исключал соприсутствия разных стихий в пределах творчества одного поэта, если этот поэт, к примеру, — Пушкин. Совмещение разных начал в рамках одного произведения не отменяет, как полагал исследователь, их восприятие в качестве доминанты того или иного типа творчества. Автор настаивал на возможности классифицировать на основе обозначенных им принципов не только стихи, но и поэтов, ибо считал, что «сознание каждого из них есть нечто цельное и единое, как один opus».

«Музыкальность», «напевность», все то, что роднит поэзию с песней, по его мнению, было характерно для «певца»; «живописность», «рельефность образов», «выдержанность канонических строф», «строгость рифм» присущи «пластику»; поэт «мысли и слова» может выражать свою индивидуальность «чисто словесным (не музыкальным, не образным) выражением мысли»: в такой поэзии господствует слово, стремящееся быть адекватным высказываемому переживанию. В пушкинскую эпоху, которой, по Верховскому, свойствен общий «пластический уклон», главою поэтов-«певцов» был Н. М. Языков, поэтов-«пластиков» — А. А. Дельвиг, поэтов «мысли и слова» — Е. А. Баратынский.

По мнению исследователя, пластический дар Дельвига наиболее полно выражен в произведениях «античного, классического склада» — в идиллиях и антологических стихотворениях, в эпиграммах, в одах, преимущественно горацианского типа. Говоря о поэте-«мастере», исследователь фиксировал внимание на «формальных», «технических» аспектах творчества. Поэт-«певец», по его мнению, требует иного подхода. Здесь предметом анализа должны стать лирические мотивы. Особый пафос Языкова — «хмель» и «восторг» — придает его творческому облику цельность и делает его «певцом». Поэта «мысли и слова» Баратынского, согласно рассуждениям исследователя, отличают «классическая простота и точность выражения». Верный сравнительно-историческому методу, исследователь не упускал возможность отметить традицию, на которую опирался тот или иной поэт. Так, говоря о сонетах Дельвига, он подчеркивал чередование в них «античных форм классической поэзии с пластичностью Возрождения»; исторической заслугой Дельвига называл «введение сонета в оборот новой русской поэзии». Исследователь полагал, что «литературными первоисточниками» поэзии Баратынского были Вольтер, Руссо, Шатобриан.

Сквозь призму разработанной им типологии поэтического творчества Верховский рассматривал эволюцию и поэтов-современников. Ведя речь о соприсутствии различных начал в те или иные периоды их творчества, он считал поэзию А. Блока «песенной» в своей основе; поэзию Н. Гумилева — «пластической»; слияние песенной стихии и «самодовлеющего слова» находил в лирике Ф. Сологуба; характеризуя творческий путь В. Брюсова,

утверждал, что поэт шел «от песни» «к пластической объективации и к синтезу самоценного слова».

Теоретические построения Верховского и сегодня представляются в научном отношении перспективными. Не утратили актуальность категории, которыми он оперировал (литературная эпоха, тип художественного творчества, доминанта и т.п.); по-прежнему актуален и взгляд на литературу той или иной эпохи как на единый текст, восприятие творчества того или иного автора как «едино-различимого» целого. Плодотворна классификация художественного материала по эстетическому принципу.

Научное значение предложенной Верховским типологии поэтического творчества подчеркивается нами ее сопоставлением с близкими (и современными ей) классификациями стиха, предпринятыми В. М. Жирмунским («Преодолевшие символизм», 1916, «Два направления в современной лирике», 1920, «Валерий Брюсов и наследие Пушкина», 1922) и Б. М. Эйхенбаумом («Мелодика русского лирического стиха», 1922).

В параграфе 1.3. «Ю. Н. Верховский в дискуссиях о символизме (1910-е гг., нач. 1920 гг.)» рассматриваются работы ученого о судьбе символизма в постсимволистскую эпоху («О символизме Боратынского», 1912; «Восхождение. К поэтике Александра Блока», 1921; «О поэтах и стихах. Классический символизм», 1922; «Путь поэта», 1925).

Размышляя о символизме Баратынского, Верховский отзывался на «Заветы символизма» (1910) и на «Мысли о символизме» (1910) Вяч. Иванова. Он искал и находил в творчестве Баратынского аргументы в пользу тех или иных представлений Вяч. Иванова о символическом искусстве. Статья Верховского не сводилась, однако, только к поиску соответствий между мыслями о символизме Вяч. Иванова и творчеством Баратынского. Она содержала ряд интересных уточнений, к числу которых следует отнести следующее: Верховский утверждал, что Баратынский не только был символистом, но и «сам сознавал себя таковым», «понимал и в отдельных чертах практически создавал поэзию как искусство символическое»6. Не случайно это важное уточнение спустя более десяти лет привлекло внимание Г. О. Винокура. В докладе «Баратынский и символизм», прочитанном 5 мая 1925 г. на заседании подсекции русской литературы ГАХН, он сетовал на то, что Верховский оставил это замечание нераскрытым. Согласно логике его рассуждений, сознавать себя символистом — значит (как это сделал Баратынский) вплотную подойти «к уразумению природы поэзии и эстетического». Именно сосредоточенность на данной проблематике, полагал Винокур, и сближала Баратынского с символистами.

В реферируемой работе подчеркивается, что соображения докладчика имеют непосредственное отношение к сегодняшним научным представлениям о философской лирике, которая, как убеждают современные исследователи, «мыслит» именно о мысли. Винокур, «прочитавший» в статье

6 Верховский, Ю.Н. О символизме Боратынского. Письмо к Вячеславу Иванову по поводу его «Мыслей о Символизме» / Ю.Н. Верховский // Труды и дни. - 1912. - № 3. — С. 9, 6.

«О символизме Боратынского» то, что сам автор оставил неразвернутым, вводит, таким образом, в историю научного освоения философской лирики и Верховского, натолкнувшего его на важные в методологическом отношении обобщения.

Рассуждая о судьбе символизма, Верховский пользовался терминами «романтизм», «классицизм». Суть романтизма ученый сводил к динамике, с романтизмом у него ассоциировался «динамический период, период брожения, предчувствий, чаяний, исканий, блужданий, порывов, стремления и натиска, стремления к открытию новых далей»; под классицизмом он понимал статику, «статический момент, достижение, определение ценностей, установление точных критериев, достижение некоей устойчивости». Исследователь полагал, что если целые периоды в истории литературы развертываются под знаком «классицизма», то в развитии той или иной литературной школы, как и в эволюции отдельной творческой индивидуальности, наблюдаются те же стадии. Символизм Верховский воспринимал как романтизм, который, «дорабатывался до своего классицизма». В суждениях ученого о классическом символизме содержалось «зерно» современных представлений о неоклассицизме.

В заключении данного параграфа мы вновь возвращаемся к докладу Г. О. Винокура, чтобы еще раз убедиться в научной проницательности Верховского-филолога. Полемика Винокура с Верховским позволяет сделать выводы, выходящие за пределы темы, вынесенной в ее название. Она свидетельствует о личном знакомстве ученых, о внимании Винокура к работам Верховского, с которыми его сближал интерес не только к Баратынскому, но и к Пушкину, к проблемам научной биографии. Отдельные положения работы Г. О. Винокура «Биография и культура» (1927) заставляют вспомнить о Верховском. Верховский настаивал на существовании различных типов поэтического творчества, имея в виду под типами не совокупность технических приемов творца, а его «индивидуальную манеру, личные способы выражения»7. Винокур утверждал, что «...стилистические формы поэзии суть одновременно стилистические формы личной жизни». Таким образом, обоим был очевиден, говоря словами Винокура, «пункт соприкосновения биографических и поэтических интересов»8. Верховский вводил понятие доминанты; Винокур писал о необходимости изучать историю личной жизни в ее идеальной установке. Оба так или иначе вели речь о некоем «регулятивном принципе», подчиняющем себе и жизненный, и поэтический стили. Эти и им подобные переклички убеждают в том, что труды Верховского-филолога содержат немало плодотворных наблюдений и выводов и потому заслуживают самого пристального внимания.

7 Верховский, Ю.Н. Вступительная статья / Ю.Н. Верховский II Поэты Пушкинской поры: сб-к стихов / под редакцией Ю.Н. Верховского. - М., 1919. - С. 14.

8 Винокур, Г.О. Биография и культура. Русское сценическое произношение. — М., 1997. - С. 84 -85.

В параграфе 1.4. «Историко-литературные грани переводческой деятельности Ю. Н. Верховского» с опорой на переписку Верховского с А. Н. Веселовским, М. О. Гершензоном, М. В. Сабашниковым освещаются литературные предпочтения Верховского-переводчика (Петрарка, Боккаччо, французские лирики ХУ1-ХУП вв.), а также подробно рассматривается судьба выполненных Верховским переводов. Подчеркивается, что Верховский-переводчик проявлял интерес к тем жанровым образованиям (сонетам, идиллиям, пасторалям), которые были близки ему и как поэту, и как исследователю стиха. В оценке качества переводов Верховского приводятся мнения специалистов (А. К. Дживелегова, М. Л. Лозинского).

Верховский-переводчик сформировался в рамках символистской культуры, в период, когда поэтический перевод переживал подъем. Повышенное внимание к французской лирике, к поэзии эпохи Возрождения, к Петрарке, Боккаччо было устойчивым у тяготевших к неоклассицизму символистов. Как и другие писатели символистского круга, Верховский видел в художественном переводе средство обогащения русской стиховой культуры.

Верховский, занимаясь историей русской литературы, полагал «основать ее изучение на научном знакомстве с литературами Западной Европы». Художественный перевод стал частью этой программы. Верховский-переводчик оставался историком литературы: он свободно ориентировался в обширном материале, связанном как с русской, так и с европейскими литературами, с мировой художественной культурой, прекрасно чувствовал «материю» иноязычного стиха, обладал не только колоссальной эрудицией, но и тонким эстетическим вкусом.

Известны разные переводческие установки, среди которых полярными оказываются «буквализм» (точное воспроизведение оригинала) и «волюнтаризм» (вольное обращение с первоисточником). Есть и третий путь: максимально приближаясь к «чужому», переводчик помнит и о «своем», о возможностях своего языка и особенностях восприятия поэзии его носителями. Этот путь был наиболее близок Верховскому, в чем убеждают, к примеру, рассмотренные в данном параграфе заметки «От переводчика», предваряющие его перевод «Фьезоланских нимф», по сей день остающийся непревзойденным. Переводя Боккаччо, он, по его собственному признанию, учился «у образцового переводчика "Декамерона" А. Н. Веселовского».

Художественный перевод, связанный как с аналитическими способностями, так и с поэтическим даром, стал той стороной творчества Верховского, которая позволяет увидеть в нем одновременно и ученого, и поэта. Верховский-поэт, храня память о переводчике Верховском, отдавал щедрую дань стилизациям, подражаниям, сочинению стихотворений «по мотивам», - всему тому, что связано со спецификой переводческого таланта — умением перевоплощаться в другого.

Во второй главе «Ю.Н. Верховский — поэт» речь идет о поэтическом творчестве Ю. Н. Верховского. Его поэтические сборники исследуются в хронологической последовательности как вехи на пути поэта. Путь поэта Верховского освещается с учетом опыта Верховского-филолога;

конкретизируются представления о Верховском как об одном из наиболее последовательных неоклассицистов. Параграф 2.1. «"Разные стихотворения" (1908): от символизма к неоклассицизму» посвящен первому поэтическому сборнику Верховского, в котором элементы символизма и неоклассицизма образуют весьма подвижное равновесие. Исследовательское внимание сосредоточено на нюансах отмеченной балансировки (подчеркивается «соседство» экспериментов и стройных пушкинских строк, стихийных порывов и стремления к гармонии и покою).

Верховский обращается к популярным у символистов мифам (о Дафнисе и Хлое, Дон-Жуане), к собственно символистскому мифу о Вечной Женственности, ему импонирует вера символистов в возможность преодоления художником реальной действительности и выхода в запредельный мир. Об этом речь идет в большинстве символистских стихов Верховского, сквозные образы которых — тени, двойник, сон, зеркало, дождь — призваны обозначить зыбкость границ миров, их взаимопроникновение. Но в большей степени символистские опыты Верховского связаны с формальной стороной стиха. Поэт использует характерные приемы символистской «игры словом»: оксюморонную метафору, основанную на сочетании несовместимых понятий, сложные определения; есть в его поэзии и искусный образный намек, и оригинальные интонационно-звуковые, ритмические ходы, и постоянная лексико-семантическая смещенность в языке.

В работе делается акцент на тех стихотворениях Верховского, в которых наиболее ярко заявляет о себе его дар поэта-«певца». «Песенная» доминанта лирики Верховского обозначилась в циклах «Струны», «Элегическая сюита», где поэт изыскано экспериментирует с метрикой, рифмой, стремится «размыть» традиционные стихотворные границы. Например, использует необычный размер - строчной логаэд — в двух стихах «Элегической сюиты». Или, как в одной из входящих в этот цикл миниатюр («Конец марта»), увеличивает число слогов в строках с первой по четвертую и уменьшает с пятой по восьмую строки, рифмуя при этом первую — восьмую, вторую — седьмую, третью — шестую, четвертую — пятую строки, создавая, таким образом, эффект постепенного нарастания, а затем убывания звука: крещендо, сменяющееся диминуэндо. Возможность применять музыкальные термины при анализе символистских стихотворений Верховского восходит к традиции изучения современными исследователями некоторых символистских текстов, к примеру, «Симфоний» Андрея Белого, взаимосвязь которых с названными циклами очевидна.

При разборе «Разных стихотворений» внимание фокусируется на лирическом герое Верховского, который предстает в ряде циклов в образе сознательного служителя искусства, избранника судьбы. Интерес Верховского-филолога к специфике поэтического дара в его лирике обнаруживает себя в стремлении подчеркнуть собственную поэтическую индивидуальность. В циклах «Тени», «Дева-птица» рождается поэт-«певец»: «И я растаю с этой первой песней — / И перельюсь я в новые напевы / И новым раем царственно упьюсь». Герой «стережет» музу в облике девы-

птицы, слушает ее «вечную песню». Осознание «певчей» природы своего дара тесно связано с синкретической культурой символизма, с культом музыки в ней.

Образ поэта сопряжен с мотивом пути: «Как настанет ночь, все звуков жду я, / Им навстречу ощупью бреду...». В стихотворениях «Ручей», «Над мирно угасшим закатом...», «Через лес заглохшей тропинкой...» путь поэта

— это путь страдания, через которое творческая душа обретает очищение и просветление. В работе отмечается, что такое решение темы поэтического пути в лирике Верховского перекликается с идеями его статей о пути поэтов-современников (А. Блока, Н. Гумилева).

В стихотворениях Верховского на мифологические сюжеты («Я в роще лавра ждал тебя тогда...», «Кухулин» и др.), в жанровых стилизациях (идиллиях, элегиях, сонетах) на первый план выходят характерные для неоклассицистов строгость форм, «идеальность» образов, их вневременность, «очищенность» от всего конкретно-исторического.

В заключение делается вывод: ранняя лирика Верховского находилась в русле как символизма, так и неоклассицизма, поэтому слово «разные» в названии сборника могло указывать на принадлежность входящих в него стихотворений не только к разным жанрам, но и к разным литературным направлениям.

В параграфе 2.2. «Реставрация классической поэтики в "Идиллиях и элегиях" (1910), "Стихотворениях...» (1917)» анализируются произведения, в которых отчетливо проступает авторская приверженность «классике», в частности, традиционно связанному с ней жанровому репертуару, что позволяет вести речь о реставрации классической поэтики. Современники отмечали мастерство автора «Идиллий и элегий», сумевшего максимально приблизиться к поэтике пушкинской эпохи. В критических отзывах за поэтом закрепилась репутация Дельвига XX века. В названии сборника акцентирована жанровая специфика входящих в него текстов. Повышенный интерес Верховского к классическим стихотворным формам (идиллиям, элегиям, эпиграммам) был связан с интересом к быту, культуре, мироощущению прошлых эпох. Поэт стремился к соблюдению жанровых канонов, отклонения от которых сам же иронически подмечал: «Кажется, вдруг своротил на элегию я с эпиграммы? / Будь эпиграммой она самою злой

— на меня...».

«Идиллии и элегии» и первый том «Стихотворений...» рассматриваются как лирическая биография поэта-«певца». Герой обретает поэтический дар с первой влюбленностью. Один из вариантов этой темы представлен Верховским в образах античной пасторали: муза любовной поэзии Эрато дарит герою вдохновение, напоив его из источника на горе Геликон (идиллия «У ручья»). Поэт откликается на призыв музы: «Странник! На трудном пути чаще о нас вспоминай». Он «поет любовь» в большинстве своих стихотворений. Любовь пробуждает поэта-«певца»: «О, как я люблю эти воды / И в их синеве серебристой / Движенья лилейного тела... Глазами слежу за тобою, / Лежу на песке — и свирели / Стараюсь любовь передать». Певца увлекает стихия, его душу разрывают противоречия, он стремится

познать не только светлую, но и темную сторону «певучей силы». В элегиях «В суровую серую ночь...», «Ужели кончено? Ужели это было в последний раз...», «Когда ты телом изнемог...» и др. герой в муках обретает гармонию, сливается с «свирельной музыкой» прошлых эпох.

Верховского-неоклассициста отличало увлечение античной мифологией. Миф позволял поэту «подключить» свое творчество к мировой культуре, причем путь от античности к началу XX века в его стихотворениях всегда пролегал через Х1Х-Й век: например, античная идиллия — идиллии Дельвига — идиллии Верховского. В традициях неоклассицизма в ряде идиллий создается опоэтизированный образ античности («Аффрико», «У ручья», «Пастух», «Хлоя покинутая»). В элегиях герой-поэт все чаще грустит о прошлом («Былое», «Черемуха»), мечтает о сельском уединении, с которым, как поэты пушкинской поры, связывает возможность отвлечься от суетного мира и посвятить всего себя творчеству («Желание»). Мотив одиночества у Верховского сопрягается с мотивом поэта-«певца»: «И одинокий — я пою» («Сновидение»). Симптоматично решение темы поэта в цикле «Сновидение». На первый план здесь выходит не «сон», традиционно воспринимаемый символистами как особое состояние, позволяющее выйти за пределы реальности, приобщиться к «реальности реальнейшей», а «пробуждение», возвращающее героя к земным заботам.

При создании образа героя-поэта Верховский использует и популярный на рубеже веков античный миф о нити Ариадны. В поэтическом эпилоге «Стихотворений...» герой выходит из подземного мира, хаоса к свету, гармонии, и этот путь видится Верховскому наиболее предпочтительным. Путь поэта-«певца» связывается с постижением музыки, растворенной в природе, с любованием земными красотами; его путь трактуется как приобщение к жизни, в которой «отвлеченное» становится «конкретнее», неясное — «яснее». Отмеченная трактовка пути поэта — еще одно свидетельство принадлежности Верховского к неоклассицистической традиции.

Реферируемая работа вводит в научный оборот «Сельские эпиграммы». Некоторые из них прямо отсылают к эталонам жанра: эпиграммам Катулла, «венецианским» эпиграммам Гете. Поэт стремился воплотить в своей эпиграмме «трепет жизни живой», как удавалось это древним, а за ними — Гете и Пушкину: «Гете и Пушкин — вы оба — и шутки в песнях шутили / Те, что и в жизни самой. Песня вам — жизнью была...». Верховский-неоклассицист вслед за создателями античных эпиграмм советовал не пренебрегать «житейским»: «Знай: говоря о житейском, поэт, о живом ты вещаешь; / Жизнь ли живую поешь — вечная жизнь пред тобой». В идиллиях, элегиях, эпиграммах Верховского сильно исповедальное начало. Свои эпиграммы поэт сам сравнивал с «дневником»: «Пусть — я подумал сейчас — на дневник, хоть случайный, похожи / Вы, эпиграммы мои, как и другие стихи; / Все, на него непохожие, только тогда и прекрасны, / Ежели в стройной красе кроется тот же дневник...». «Идиллии и элегии» и первый

том «Стихотворений...» знаменуют отход Верховского от «заветов символизма» и утверждение поэта в русле неоклассицизма.

Параграф 2.3. «Неоклассицистические аспекты "Солнца в заточении"» (1922) посвящен зрелой лирике Верховского, в которой его ретроспективные увлечения заявили о себе в полной мере. Концепция книги выражена в ее названии. «Солнце в заточении» - это не только заглавие одного из стихотворений, давшее название сборнику, но и метафора заката, гибели культуры. Ключевыми мотивами здесь стали прощание с «былым», любование навсегда ушедшим прошлым, желание удержать, остановить или восстановить «прекрасные мгновения» жизни.

В основе подавляющего большинства стихотворений лежит антитеза: настоящее противопоставляется минувшему; отсюда характерные конструкции: «но ныне», «а ныне», «но теперь», «но ведомо иное ныне». Настоящее ассоциируется с осенью, закатом, старостью; былое - с весной, рассветом, юностью. Почувствовав минорный лад сборника, критики отмечали, что стихотворения Верховского проникнуты усталостью, сожалением, полны «осенней музыки». Рецензенты прямо не называли Верховского неоклассицистом, но отмечали и присущий стихам «налет старины», и их «филологичность».

По-прежнему актуальна для Верховского периода «Солнца в заточении» тема поэта и поэзии в ее частных аспектах: пути поэта, феномена поэтического дара, идентификации себя как поэта-«певца» («Как раненый олень кидается в поток», «В майское утро улыбчивой жизни певцов простодушных...», «Сонет из альбома» и др.). В работе подчеркивается, что в «Солнце в заточении» изменилось поэтическое восприятие мира, изменился сам поэт: «Уже не запою / С истомностью свирельной», - признается он в стихотворении «Я слез не изолью словами...». Поэт-«певец» ощущает всю тяжесть своего пути, певческий дар полностью подчиняет его («Принудит песня властная упасть, / Мир замыкая в дышащей тростинке...»), несет страдание и в то же время дарует очищение («...истомясь, душа вверяется волне / Музыки светлой и певучей / И, обновленная вполне, / Ее пронижет болью жгучей...»). Тема поэта-пророка решена в соответствие с пушкинской традицией: страдание возвышает героя, он с радостью принимает тяжкий крест. По Верховскому, в «годины бед» долг художника - напомнить о прекрасном, сохранить прошлое, в котором уже найдены ответы на извечные вопросы, а потому для поэта «... сладостней ведь ничего и нет, / Как пить столетние живые строки — / Одной извечной красоты уроки». Подчеркивается, что, выражая общее настроение заката серебряного века, Верховский видит в прошлом тот надежный фундамент, на котором должна возродиться национальная культура, «заточенная» в период революционного безвременья. Оптимистические ноты, надежда, вера в возрождение культуры звучат в финале последнего сборника серебряного века. Горечь по поводу утраты «милого былого» не уходит, однако ей сопутствует поиск духовных опор, которыми оказываются для поэта друзья, семья, любовь, вера

(дружеские послания В. В. Вейдле, Б. А. Кржевскому, стихотворения «Два креста», «Максим Юродивый», «Адамовы дети» и др.).

В третьей главе «Ю. Н. Верховский и русские поэты XIX — нач. XX века» поэтическое творчество Верховского рассматривается в контексте русской поэзии XIX - нач. XX. Параграф 3.1. «Рецепция поэзии пушкинской эпохи в лирике Ю. Н. Верховского» посвящен художественному диалогу поэта с классиками и современниками: выявляются общие темы и образы, художественные структуры и приемы. Подчеркивается, что к пушкинской эпохе восходит язык и образный строй лирики Верховского. «Учеником златого века» называли его Вяч. Иванов, А. Блок, Иванов-Разумник, Н. Гумилев. Верховский и сам не скрывал своих литературных предпочтений: «О ясный Вяземский, о, Тютчев тайнодумный, / О, Боратынского волшебная печаль! / Не я ли слышал вас в полуночи бездушной? / Но вы умолкнули, и одинок - не я ль?».

Лирика Пушкина в восприятии Верховского-филолога отличается редкой гармонией музыки, пластики и слова. В собственных «вариациях на тему Пушкина» («Ревность», «Осень», «Что пройдет, то будет мило», «Вариации на тему Пушкина», «Сосны») Верховский-поэт стремился приблизиться к пушкинской гармонии и ясности. Нарочитая демонстрация связи с традицией Пушкина (все тексты ориентированы на узнавание, чему способствуют заглавия, эпиграфы, выделенные автором цитаты), с одной стороны, свидетельствует о видении Верховским-неоклассицистом пушкинской поэзии как культурного фундамента поэзии современной, с другой — носит характер литературной игры, заключающейся в поиске нового в давно ушедшем.

В диалоге Верховского с типологически близким ему Языковым (в понимании Верховского Языков — поэт-«певец») на первый план выходит сочинение стихотворений «по мотивам». Вслед за Языковым Верховский создавал образы дружеской пирушки и разгула («Мимолетные, живые поцелуи огневые, ярче молнии глаза...»), сельского уединения и покоя («И мир и тишина — весь лад души людской, / Взволнованной душой всегда, везде желанный...»). Мечтающий о возрождении в современности дружеского единения, «создающего литературу», Верховский, как когда-то Языков, «будит для дружественных кликов ватагу дрогнувших сердец» друзей-поэтов, призывая их к творческому союзу.

Отмечается, что в стихотворениях Верховского «День и ночь», «О ночь державная! В таинственное лоно...» и ряде других слышны отзвуки поэзии Ф. И. Тютчева. Тютчевская традиция прослеживается в изображении ночи как «обнаженной бездны» «с своими страхами и мглами». Но лик этой «зияющей бездны» не пугает героя лирики Верховского, поскольку он наделен поэтическим даром, а значит — способен постичь тайну бытия или создать новую, подвластную ему вселенную. В своем восприятии тютчевского творчества Верховский-филолог шел от символистов; поэт Верховский прямо повторял в стихотворении «Бывают редкие мгновенья...» (1922) слова посвященной Тютчеву статьи Брюсова («Ф. И. Тютчев. Смысл

его творчества», 1911) ивтоже время полемизировал и с Тютчевым, и с символистами, отказываясь от «познания беспредельного» ради тайн земного. В диалоге с Тютчевым отчетливо проступает неоклассицистическая ориентация лирики Верховского.

В процессе работы над сборником «Солнце в заточении» автор обращался к лирике П. А. Вяземского. К его поэзии восходят в книге мотивы душевной усталости, безвозвратно ушедшего прошлого, обломком которого ощущал себя поэт-«певец». Как когда-то Вяземский, Верховский пытался «заморить тоску» «чаркой рифм», не только своих, но и чужих: Пушкина, Языкова, Дельвига, Баратынского, Тютчева, Вяземского. В стихотворении «Бион» (1922) звучит мысль, известная по научным работам Верховского: подлинную неповторимость поэзия, по Верховскому, обретает через синтез «силы ученика» и «власти учителя».

В параграфе 3.2. «А. А. Дельвиг и Е. А. Баратынский в художественном сознании Ю. Н. Верховского» в лирических «отражениях» предстают поэты, интерес к которым у Верховского был устойчивым на протяжении всей его творческой жизни. Дельвиговские реминисценции ярче всего заявляют о себе в идиллиях Верховского («Вспомнил о Дельвиге я, идиллий певце несравненном. / Если б на песни мои тень подышала его...»). Лирические сюжеты и герои идиллий Верховского восходят не к античным, а к дельвиговским образцам жанра. На первый план в такой идиллии выходит поэтическое любование прошлым, образ которого опоэтизирован. Идиллическая модальность передается не столько через использование традиционных буколистических топосов (дубравы, поля, пашни, ручьи) и героев (пастухи, Дафнис, Хлоя), сколько через поэтически-идиллические эпитеты: «добрые пастухи» и «веселые пастушки», «старцы премудро-простые», «милые стада и ручьи». Не случайно «Аркадия» Верховского, отсылающая к целому ряду идиллий и эклог, прежде всего, к дельвиговской «Конец золотого века», имеет жизнеутверждающий финал. Думая о закате культуры, неоклассицист верит в ее возрождение. Верховский создает образ «блаженной страны», в которой искусство, человек и природа слиты воедино, душа обретает покой и негу.

Подчеркивается, что в стихотворениях «Аркадия», «Правда, утешно со старостью тихой родниться в мечтанье...», «Пятнадцать лет» у «певца» Верховского преобладает музыкальная стихия, но поэт обогащает и свою пластику, добившись в ряде идиллий «скульптурности», «живописности» дельвиговского образа. В данном параграфе речь идет не столько о подражании Дельвигу, сколько о диалоге Верховского с ним, диалоге, полемически заостренном, нередко весьма напряженном.

В разделе, посвященном Баратынскому, отмечается, что Верховскому были близки размышления классика о труде художника слова. Отталкиваясь от формулы Баратынского «выразить чувство, значит уже овладеть им», Верховский приходил к выводу, что осознание поэтом природы своего творчества, своей поэтической индивидуальности позволяет глубже понять не только себя самого, но и окружающий мир. Он вслед за Баратынским

размышлял над процессом творчества и собственным поэтическим даром в стихотворениях «Посев леса», «Стихи прощальные» и др. Как и в случае с Дельвигом, рецепция Баратынского может присутствовать в виде стилизации, создания произведений «в духе Баратынского» («Мечтателю», «Монастырка»). Верховский верен неоклассицизму и в этих стихотворениях: например, в послании «Мечтателю» он настаивает на эфемерности мира мечты-сна, помнит о мире земном, далеко не идеальном, но значительно более близком истинному поэту; в «Монастырке» уделяет повышенное внимание художественной детали, литературному контексту.

В работе подчеркивается, что в идиллиях и элегиях, написанных «вслед за Дельвигом» или «по мотивам» Баратынского, в которых Верховский языком прошлых эпох говорил о современности, наиболее четко обозначилась его приверженность неоклассицизму.

В параграфе «3.3. Диалог Ю. Н. Верховского с поэтами-современниками» изучаются творческие контакты Верховского с А. Блоком, Вяч. Ивановым, в диалоге с которыми он формировался как поэт. Через стихотворные подражания Вяч. Иванову и А. Блоку Верховский приобщался к символистской поэтике. В стихотворениях «Утренней звезде», «Месяцу, заре, звезде, лазури, солнцу», «Храм», «Светлое имя твое», «Даль очарована», «Огонь не ставят под сосуд» реализуется комплекс символистских представлений о Мировой Душе, преемственности мировых религий и верований. Критика считала подобные поэтические опыты Верховского менее ценными, чем те, в которых он «реставрировал» культуру и язык пушкинской эпохи. Тем не менее, стихотворения, навеянные ивановской и блоковской поэтикой, представляют интерес как этап на пути поэтического самоопределения Верховского. Его лирику обогатили почерпнутые в поэзии Иванова приемы цветописи и звукописи. К ивановским опытам восходят эксперименты с рифмой, ритмом, строфикой (цикл «Гимны»). В работе впервые поэма Верховского «Созвездие» сопоставляется с поэмой Вяч. Иванова «Младенчество». Отмечается, что Верховский, прочитавший «Младенчество» как «пролог жизненной драмы поэта», в «Созвездии» вслед за Ивановым обращался к близкой им обоим теме рождения творца. В «Созвездии» Верховский во многом повторял заданную в «Младенчестве» сюжетную канву: сонные мечты смешиваются с воспоминаниями, всплывающие в памяти героя образы бабушки, отца, юной возлюбленной перемежаются разного рода видениями, знамениями. Смысловое единство поэмы от вступления до финала формирует образ-символ Звезды. Частый в классической и символистской поэзии, этот образ в «Созвездии» выступает сразу в нескольких традиционных значениях: как символ душ умерших, как знак божественной воли, Божьего Ока, судьбы, предопределенности человеческого жизненного пути.

Особое внимание в разделе уделяется адресованному Вяч. Иванову сонету «Другу», опубликованному в 1919 г. в газете «Свободная Пермь». Оно относится к числу тех стихотворных посланий, которые, по замечанию А. В. Лаврова, были «свободны от бытовых частностей и интимной

тональности», что и делало возможным их появление в открытой печати. Жизненные подробности появляются лишь в первом катрене и исчерпываются замечаниями о том, что этот разговор не первый, что друзья находятся в разлуке не по своей воле («разрозненные смутною судьбой») и не знают, когда встретятся вновь. Далее конкретика уступает место мифу. Во втором катрене возникает образ гшовца. Волна, увлекая пловца за собой, не губит, а лишь обдает влагой. Сонет строится на уподоблении друга этому счастливцу. В завершающих сонет терцетах звучит вера автора в то, что «ладья» друга достигнет пристани целой и невредимой, что судьба будет благосклонной к нему.

Морские метафоры (морское плавание — жизнь, непогода — жизненные невзгоды, ладья - душа, пристань - обретение душевного покоя и т.п.), известные с античных времен, получили широкое распространение в литературе. Верховский, обращаясь к традиционным образам, акцентировал внимание на счастливом исходе плавания, на таинственной милости природы. Отмеченная акцентировка позволяет сблизить рассказанную им историю пловца с историей коринфского певца Ариона, фокусом которой, как известно, является чудесное спасение героя, и увидеть прямые переклички с «Арионом» А. С. Пушкина.

Культура серебряного века интерпретировала легенду об Арионе и ее пушкинскую версию как рассказ о судьбе поэта, любимого и хранимого богами. Из широкого спектра значений легенды, из множества трактовок пушкинского стихотворения Верховскому ближе оказались те, в которых с Арионом связывались представления о поэте — избраннике судьбы. Легенда об Арионе позволила Верховскому «подключить» жизненную историю друга-поэта к популярному в начале века культурному мифу.

Отсылку к мифу об Арионе можно рассматривать как составляющую мифа Верховского о поэте-«певце». Представление о песенной природе поэтического дара Вяч. Иванова находим и в филологических работах Верховского: уже в раннем варианте типологии поэтического творчества ее автор называл Вяч. Иванова в ряду импровизаторов (позже — поэтов-«певцов»).

Лирический диалог Верховского с А. Блоком рассматривается через призму посвященных поэту воспоминаний и статьи «Восхождение». Так, при анализе послания «А. Блоку в деревню» подчеркивается, что, связывая в стихотворении имена Блока и Баратынского, Верховский имел в виду не только «совпадение бытовой ситуации» («Не правда ли, - как Боратынский, /Ты перестраиваешь дом?..», «Как он, ты занят лесопилкой...», «Как он, ты сеешь новый лес...»), но и мировоззренческое сходство двух поэтов. В стихотворении на смерть Блока, как и в посвященной Блоку статье, Верховский трактовал его путь как «благостный путь восхождения», достижения через страдания катарсиса: «Нездешней силой сердце билось - / И переполненная грудь / Эфир разреженный вдохнуть / Успела — и остановилась».

Таким образом, в диалоге с А. Блоком и Вяч. Ивановым Верховский самоопределялся как поэт; от подражания шел к обретению собственного лирического «я».

В Заключении подводятся итоги проведенного исследования.

Основные положения диссертационной работы нашли отражение в следующих публикациях:

1. Элегия в лирике Ю.Н. Верховского // Образование в культуре и культура образования. Материалы межрегион, научно-практ. конф. 20

- 21 марта 2003. - Часть 1 / Перм. гос. ин-т искусства и культуры. -Пермь, 2003. - С. 202 - 206.

2. «Адрес мой — Пермь. Университет». Пермские письма Ю.Н. Верховского к М.В. Сабашникову и М.О. Гершензону // Филолог. -2004. -№ 5. - С. 101 - 107. (В соавторстве с Т.Н. Фоминых).

3. Ю. Верховский и А. Дельвиг // Вопросы истории и теории русской литературы XX в.: Материалы VIII Виноградовских чтений. Москва, филологический факультет МГПУ, 23 — 26 марта 2004 года — М.: МГПУ, 2004.-С. 33-38.

4. Ю.Н. Верховский — профессор Пермского университета // Русская литература. - 2005. - № 2. - С. 207 - 217. (В соавторстве с Т.Н. Фоминых).

5. Ю.Н. Верховский-филолог // Забытые и «второстепенные» критики и филологи XIX — XX веков. Материалы научной конференции «Пятые Майминские чтения», 14-17 ноября 2004 г. - Псков, 2005. - С. 145 -151..

6. Е.А. Баратынский в восприятии Ю.Н. Верховского // Пушкинские чтения — 2005. Материалы международной научной конференции «Пушкинские чтения» (6 июня 2005 г.) / под. ред. Т.В. Мальцевой.

- СПб.: САГА, 2005. - С. 92 - 99.

7. Ю.Н. Верховский в газете «Свободная Пермь» // Филолог. — 2005. — № 7.

- С. 63 - 72 . (В соавторстве с Т.Н. Фоминых).

8. Поэзия пушкинской поры в восприятии Ю.Н. Верховского // Вестник Пермского государственного института искусства и культуры. - 2005. -№ 1.-С. 122- 128.

9. Слово Ф.И. Тютчева в лирике Ю.Н. Верховского // Художественный текст и культура VI. Материалы международной научной конференции 6-7 октября 2005 г. - Владимир: Владимирский государственный педагогический университет, 2006. - С. 90 — 96.

10. Ю. Верховский и Н. Гумилев // Вестник Пермского государственного института искусства и культуры. — 2006. — № 1. — С. 69 — 75.

11. Ю. Верховский и А. Блок: от подражания к постижению // Учебная книга для учителя по использованию материалов хрестоматии «Иная мысль — иная речь» (часть третья). — Пермь: «Книжный мир», 2006. — С. 31-40.

Подписано в печать 21.09.06. Формат 60x90/16. Усл. печ. л. 1,39. Тираж 100 экз. Заказ № 3/2006. Бумага документная. Ризография. Типография РИО ПГИИК. 614000, г. Пермь, ул. Газеты «Звезда», 18

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Звонова, Светлана Александровна

ВВЕДЕНИЕ

СОДЕРЖАНИЕ

ГЛАВА 1. Ю. Н. ВЕРХОВСКИЙ-ФИЛОЛОГ

1.1. Историко-литературное значение текстологических работ

Ю. Н. Верховского 1900-х - 1930-х гг.

1.2. Проблема типологии поэтического творчества в работах Ю. Н. Верховского 1910-х-нач. 1920-х гг.

1.3. Ю. Н. Верховский в дискуссиях о символизме

1910-е гг., нач. 1920 гг.)

1.4. Историко-литературные грани переводческой деятельности Ю. Н. Верховского

ГЛАВА 2. Ю. Н. ВЕРХОВСКИЙ - ПОЭТ

2.1. «Разные стихотворения» (1908): от символизма к неоклассицизму.

2.2. Реставрация классической поэтики в «Идиллиях и элегиях» (1910), «Стихотворениях. Т. 1: Сельских эпиграммах. Идиллиях. Элегиях» (1917)

2.3. Неоклассицистические аспекты «Солнца в заточении» (1922)

ГЛАВА 3. Ю. Н. ВЕРХОВСКИЙ И РУССКИЕ ПОЭТЫ

XIX-НАЧ. XXВЕКА

3.1. Рецепция поэзии пушкинской эпохи в лирике Ю. Н. Верховского

3.2. А. А. Дельвиг и Е. А. Баратынский в художественном сознании

Ю. Н. Верховского

3. 3. Диалог Ю. Н. Верховского с поэтами-современниками

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Звонова, Светлана Александровна

Имя Юрия Никандровича Верховского (1878 - 1956) - активного участника литературной жизни начала XX века, оригинального поэта, историка и теоретика литературы, талантливого переводчика сегодня неоправданно забыто. Его стихотворные сборники и филологические труды с момента первой публикации не переиздавались1, нет специальных работ, посвященных его творчеству.

Верховский представлял собой характерный пример литератора первой трети XX века. Многие поэты того времени (И. Ф. Анненский, Д. С. Мережковский, 3. Н. Гиппиус, В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт, А. А. Блок, Вяч. Иванов, А. Белый, Н. С. Гумилев, М. А. Кузмин, М. А. Волошин) выступали в качестве теоретиков и критиков искусства и были «нередко более осведомлены в вопросах художественной техники, чем ученые л филологи» . В то же время филологи В. М. Жирмунский, М. JI. Гофман, Н. В. Недоброво занимались поэтическим творчеством. Успешно совмещал поэтическое творчество с научным и Верховский. В свойственной ему манере он даже иронизировал над собой: «Ныне порою поэты меня называют профессор, / Кличут с улыбкой меня мужи науки - поэт». «Волю видящей судьбы» видел в этой особенности дара друга-поэта Н. В. Недоброво, который в стихотворном послании 1912 г. писал: «.светом Пушкинской плеяды / Полуобразованья яды / Искоренять в умах. О, друг, / Ведь это подвиг благородный! / С ним так удачно вступит в круг / Твой дар певца, живой, свободный / И духу предков соприродный.»3.

Тему профессора / поэта продолжают и современные ученые, например, В. Муравьев, указывающий на один из возможных подходов к изучению творчества Верховского, отмечающий, что «разделение» его литературной деятельности на «два направления» - поэтическое и филологическое - является условным, что между поэзией Верховского и его научными работами гораздо больше общего, чем различий4.

Источником разного рода сведений о Верховском для нас явились посвященная ему статья Ю. М. Гельперина в энциклопедическом биографическом

А. П словаре «Русские писатели. 1800- 1917» , работы В. Муравьева , А. В. Лаврова , Т. В. Мисникевич8, пермского краеведа Д. А. Красноперова9, а также литературно-краеведческий справочник И. Т. Трофимова «Писатели Смоленщины»10. В процессе работы над диссертацией были привлечены фонды рукописных отделов Российской государственной библиотеки и Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН (г. Москва), отдела рукописей Института русской литературы РАН (г. Санкт-Петербург), Российского государственного архива литературы и искусства (г. Москва), научного архива музея-усадьбы «Мураново» им. Ф. И. Тютчева (Московская область), Государственного архива Пермской области (г. Пермь).

Опираясь на указанные источники, обозначим, на наш взгляд, ключевые вехи творческой биографии Верховского. Событием, определившим судьбу Верховского (в то время - студента романо-германского отделения историко-филологического факультета Петербургского университета, слушающего учебные курсы профессоров Ф. Ф. Зелинского, М. И. Ростовцева, академика А. С. Лаппа-Данилевского), стало знакомство с академиком Александром Николаевичем Веселовским. Учеба у знатока западноевропейского Возрождения, крупнейшего в отечественной филологии представителя сравнительно-исторического направления обусловила сферу научных интересов и методологию Верховского. После окончания университета он был оставлен Веселовским на кафедре истории западноевропейских литератур: читал лекции по истории греческой, римской литературы, Средних веков и Возрождения, французской литературе XV - XVII веков; изучал и переводил поэзию итальянского и французского Возрождения. После смерти А. Н. Веселовского Верховский (автор некролога) был секретарем комиссии по изданию его (Веселовского) сочинений, принимал участие в редактировании первых двух томов серии «Италия и Возрождение».

Позднее он сосредоточил интересы на истории русской литературы, главным образом на поэзии пушкинской эпохи (думается, не случайно: изучением литературы этого периода занимался в последние годы жизни и Веселовский). По словам самого Верховского, он полагал «основать изучение истории русской литературы на научном знакомстве с литературами Западной Европы и с методом исследования А. Н. Веселовского»". По русской литературе ученый вел практические занятия, в том числе - специальный семинар по Е. А. Баратынскому, читал публичные лекции, выступал в качестве критика современной ему поэзии. А. Белый считал, что рецензию нужно заказывать Гумилеву или Верховскому, поскольку Верховский «умеет писать». Такое умение особенно ценилось в эпоху, когда «филология была творчеством»12.

Поэтический дебют Верховского состоялся еще в студенческие годы в «Вестнике Европы» (1 ноября 1899 г.), где были опубликованы стихотворение «Сфинксы над Невой (Из песен о Каменном Городе)» и сонет «Безмолвен и угрюм, уснул дремучий бор». Внимание известных поэтов привлекла первая крупная публикация Верховского («Зеленый сборник», СПб., 1905). В рецензии на альманах А. А. Блок писал: «Сильнее всех -Юрий Верховский, умеющий разнообразить размеры и владеющий стихом лучше всех»13. В. Я. Брюсов в письме к владельцу издательства «Скорпион» и меценату журнала «Весы» С. А. Полякову сообщал о том, что из молодых поэтов «Зеленого сборника» Верховский и Кузмин «могут быть полезными работниками в разных отношениях»14. Одним из первых, кто заметил талантливого поэта, был и Вяч. Иванов. Как сообщает А. В. Лавров, 9 января 1907 г. Иванов писал Брюсову: «Едет в Москву Юрий Верховский - показать тебе свой составленный сборник. При составлении его он пользовался моими советами. <.> Ясно вижу в этой будущей книге индивидуальность поэта, ибо он, конечно, поэт и имеет индивидуальность. <. .> Притом, несомненно, истинный лирик. Много поисков, много и обретений; значительное разнообразие,- но настоящее мастерство еще далеко не везде, и почти везде какая-то вялость и (подчас приятная!) бледность, зато истинная, хоть и несколько флегматическая лирика»15. По рекомендации Иванова Брюсов пригласил Верховского в «Скорпион» (где и вышел его первый сборник -«Разные стихотворения») и впоследствии гордился тем, что представил читателям «истинного поэта»16.

Встреча с Вяч. Ивановым сыграла значительную, можно сказать, судьбоносную роль в жизни Верховского. Постоянным гостем Иванова и Зиновьевой-Аннибал он стал сразу после того, как те приехали в 1905 г. в Петербург. А. Белый вспоминал: «<.> в оранжевой комнате у Вячеслава, бывало, совет Петербургского религиозно-философского общества; или отдельно заходят: Агеев, Юрий Верховский, Д. В. Философов, С. П. Каблуков <.> иль сидит с Вячеславом приехавший в Питер Шестов или Юрий Верховский, входящий с написанным им сонетом с такой же железною необходимостью, как восходящее солнце: из дня в день. <.>. Из частых на «башне» - запомнились: Е. В. Аничков, профессор и критик, Тамамшева, Беляевские <.> Бородаевский, Н. Недоброво, Скалдин, Чеботаревская, Минцлова, Ремизов, Юрий Верховский, Пяст, С. Городецкий (курсив мой

1 7

С.З.) . По свидетельству Лаврова, контакты Верховского с хозяином дома носили приватно-доверительный характер. Исследователь не находит ни одного случая «конфликтного омрачения» этих отношений18. В диалоге с Ивановым складывались представления Верховского о литературе и искусстве, в частности, классической и современной ему поэзии, символизме. Иванов помогал Верховскому улаживать дела с публикацией его историко-литературных работ и переводов, в ивановском издательстве «Оры» вышла вторая книга стихов Верховского - «Идиллии и элегии» (1910).

Стихи Верховского печатались также в «Весах», «Аполлоне», «Русской мысли», «Современнике», «Заветах» и др. Оценку поэзии Верховского можно найти в рецензиях его современников. Н. С. Гумилев считал его лирику «ярким примером того, как много можно сделать в поэзии, даже не обладая крупным талантом», а самого Верховского - поэтом, «сознательно избравшим роль Теона, героя стихотворения Жуковского («.Теон при домашних пенатах, / В желаниях скромный, без пышных одежд, / Остался на бреге Алфея»)19. В качестве рецензентов Верховского выступали С. М. Соловьев, В. Ф. Ходасевич, В. В. Гиппиус. Книга «Разные стихотворения», получившая положительные отзывы Вяч. Иванова, им и другими символистами была воспринята, выражаясь метафорами А. А. Блока, как «верный чертеж» и «слабый нажим пера»20. Современники отмечали, что поэт, стилизующий свои стихи под Дельвига, Баратынского, Языкова, не чужд духовным исканиям символистов. «Идиллии и элегии», в которых Верховский достаточно четко обозначил свои литературные предпочтения (лирика Пушкина и поэтов его круга), закрепили за ним репутацию Дельвига XX века.

В 1911 - 1915 гг. Верховский преподавал на частных Высших женских курсах в Тифлисе. В этот период он старался не терять связи с Вяч. Ивановым, с литературным Петербургом, где в «краткие свои наезды» выступал со стихами и докладами на собраниях Общества ревнителей художественного слова. Верховский принимал активное участие в литературной жизни Тифлиса. По свидетельству Т. В. Мисникевич, поэт возглавлял организованный тифлисской интеллигенцией «Кружок Ф. Сологуба», имеющий целью

91 пропаганду и изучение его творчества . Организаторы кружка считали, что имя Верховского, связанного с Сологубом дружескими отношениями, придаст кружку «солидность и поставит все на должную высоту»22. С собственными стихами Верховский выступал в тифлисском литературно-художественном кружке «Икар» (быть «Дедалом для "Икара"» советовал Верховскому Н. В. Недоброво)23.

Стихотворения, написанные в Тифлисе, вошли в книгу «Идиллии и элегии» и в долгожданный первый том собрания стихотворений Верховского («Стихотворения. Т. 1: Сельские эпиграммы. Идиллии. Элегии», 1917), объединивший идиллии и элегии из второго поэтического сборника, «Сельские эпиграммы», ранее опубликованные в «Русской мысли», и ряд других стихотворений, прежде разбросанных по альманахам и журналам. Забегая вперед, отметим, что книга «Стихотворения. Т. 1.» оказалась не замеченной критикой. Причиной тому было и содержание сборника, составленного из стихов, уже известных читателям, и год его издания — 1917-й, когда было не до стихов.

По возвращении из Тифлиса, в 1915 - 1916 гг., Верховский читал лекции в московском народном университете им. A. JL Шанявского. В 1916 г. была издана книга «Е. А. Боратынский. Материалы к его биографии. Из Татевского архива Рачинских», представляющая собой распечатку собранных Верховским архивных материалов о поэте. Осенью 1916 г. Верховский начал подготовку к магистрантским экзаменам, дающим право на получение ученого звания. В письме к историку литературы, философу, публицисту М. О. Гершензону он сообщал: «Тема моих занятий , в настоящем - русская повесть XVII века, а в ближайшем будущем - колядки. На первой я остановился сам, хотя предполагал взять поуже. Занимался бы ей с большим интересом, если бы мог делать это помедленнее и поосновательнее, не думая о необъятности науки, о быстролетном времени и о чудище облом, именуемом экзаменом. Оно мне прямо во сне снится (в самом деле, на днях). Тема другой - о колядках - настоятельно предложена Шляпкиным24. Считается она легкой и необширной, но для меня - темная вода в облацах» . Первый экзамен совпал с Февральской революцией 1917 г. Об этом - в письме к Гершензону, датированном 21 марта 1917 г.: «В пору молниеносных и чудесных наших событий я - и морально, и материально связанный (иначе - не смог бы), - начал мои экзамены: в л/ субботу сдал благополучно первый и главный из них у Шляпкина» . Вторым

97 был экзамен у Д. К. Петрова : «.у него моя тема - Дю Белле» .

Благополучно сдав экзамены, Верховский получил звание приват-доцента Петроградского университета. В тяжелые революционные годы он не прекращал научную работу, хлопотал об издании своих поэтических сборников (планируемый II том собрания стихотворений так и не вышел, не увидела свет и книга «Утраты», судьбу которой, как сообщал Верховский

29

Гершензону, он «вручил» А. Н. Чеботаревской ).

Документы, хранящиеся в Государственном архиве Пермской области (ГАПО), а также материалы РГАЛИ позволили нам расширить представления о пермском периоде жизни Верховского, до сих пор изучавшемся только краеведами. Документы, обнаруженные нами в ГАПО, связаны с избранием Верховского на должность профессора кафедры истории русской словесности Пермского университета. Не имеет аналогов Curriculum vitae, оформленное Верховским специально для участия в конкурсе на замещение вакантной должности. Научный интерес представляют отзывы в то время работавших в Перми профессоров Б. А. Кржевского и С. П. Обнорского, свидетельствовавшие о признании Верховского-филолога.

В Пермский университет приват-доцента Верховского вынудили поехать материальные трудности. 18 ноября 1917 г. он писал Гершензону: «<.> ресурсов материальных - никаких. На провинциальные университеты - надежда (на те, которые в связи со здешним), но с осени»30. С просьбой допустить его «к соисканию кафедры новой русской словесности» Верховский обратился к декану историко-филологического факультета университета Б. JI. Богаевскому в начале 1918 г. Ученый претендовал на должность в числе других соискателей (В. В. Буш, В. Ф. Ржига). Богаевский, соглашаясь с тем, что Верховский и Ржига являются одинаково достойными профессорской должности, полагал, что «факультету при баллотировании необходимо учитывать и интересы факультетского преподавания; в настоящее время факультету необходим специалист по новой русской литературе, каковым и является Ю. Н. Верховский»31. К числу несомненных достоинств Верховского пермские профессора отнесли и его способность сочетать интересы ученого с талантом поэта. В апреле 1918 г. Верховский был избран профессором кафедры и в течение трех последующих лет жил в Перми (за исключением периода с июля 1919 по март 1920, когда университет находился в эвакуации в Томске). В связи с пермскими страницами биографии поэта Д. А. Красноперов сообщает легенду, согласно которой А. А. Блок, друживший с Верховским, в шутку называл Пермь Юрятиным - по имени Юрия Верховского. Об этом Верховский как-то рассказал Борису Пастернаку, а тот назвал Юрятиным уральский город в романе «Доктор Живаго»32.

О настроениях Верховского в пермский период его жизни позволяет судить письмо к Гершензону (осень 1918 г.): «О тутошнем житье ничего хорошего, кроме худого, сказать не могу. <. .> Живем здесь как нельзя хуже, во многом хуже, чем в Петербурге. Люди, впрочем, слава Богу есть. Один из них -Иванов Всеволод Никанорович - чудесный»33. Be. Н. Иванов вспоминал, что в «дружеских беседах в пермской тишине» «одаренный поэт» излагал ему историю поэзии не как преемственность школ, идей и странствующих сюжетов, а как спонтанный рост образов из души гениев. «Это он щедрою.рукою еврей рассыпал передо мной великие сокровища А. С. Пушкина <.>. Этот профессор литературы до известной степени примирил меня с русской интеллигенцией, которая не вся ведь была добролюбовско-угрюмого и волюнтаристского типа», - признавался Иванов34.

В Перми Верховский пытался уладить дела с изданием подготовленной им к печати антологии «Поэты пушкинской поры». Работу над антологией Верховский завершил еще весной 1914 г. и в этом же году надеялся увидеть ее опубликованной. Однако книга появилась в печати только спустя пять лет. Согласно плану составителя, антология должна была включать, помимо текстов стихотворных, вступительную статью и биобиблиографические примечания. У примечаний - отдельная история, проследить которую позволяют письма Верховского к Гершензону 1914 - 1918 гг.

Примечания к книге автор заканчивал в Тифлисе, в условиях, малопригодных для научных занятий. В письме к М. О. Гершензону от 21 апреля 1914 г. он рассказывал: «.когда одним из сильнейших желаний души было бы лечь и не двигаться, смотреть в потолок и ни о чем не думать, мне не только пришлось работать, но работать напряженно и спешно. Пришел последний срок примечаниям (биобиблиографическим) к «Поэтам Пушкинской поры», худо ли, хорошо ли, пришлось их написать все подряд, пользуясь по большей части материалом - подбором литературы, присылаемым мне из Петербурга. <.> "Материалы" я начал получать поздно, когда все больше был занят /курсами/ и утомлен; а целиком получил и совсем поздно, - но, конечно, и сам виноват: тянул. <.> Когда я писал конец, начало уже печаталось, и мне присылали корректуры — безобразные, которые читал я, проклиная судьбу едва ли меньше, чем за чтением печатавшихся тогда же в Тифлисе программ моих курсов <.>»35. Верховский пояснял, что спешил, опасаясь, как бы издатели не привели в исполнение угрозу закончить книгу «своими средствами», сетовал на то, что по настоянию издателей книга выйдет с «разделением текста на две части» и «теперь» с «дурными примечаниями: на иных спешность несчастная жестоко отразится», а о «перевесе» «известного над неизвестным» в них «уж и говорить нечего»36.

Начавшаяся летом 1914 г. мировая война, связанные с ней финансовые и прочие проблемы внесли изменения в планы составителя: издание антологии было прекращено. Спустя год в письме к Гершензону (16 августа 1915 г.) Верховский сообщал, что его «"Поэты." по-прежнему без движения», что он «предпринял прю с издательством, которое теперь превратилось в товарищество», что по его требованию ему «прислали два экземпляра в листах, но - только текст, без примечаний <.>, а без них и листочки к

5 «7 чему» . Еще через два года (18 ноября 1917 г.) Верховский вновь обсуждал с Гершензоном судьбу своих «Поэтов.»: «<.> с "Деятелем" и преемником его "Муравьем" я считаю (для себя) дело свое ясным: я не получил удовлетворительного ответа на ультимативное письмо, посланное через нотариуса, после чего считаю себя вправе свободно располагать книгой. Но как посмотрел бы на дело М. В. Сабашников? Согласился ли бы он взять издание "Поэтов Пушкинской поры"? И мог ли бы теперь его начать? И дал ли бы аванс? И - опять-таки можно ли теперь об этом поднимать разговор и писать ему?»38 - спрашивал Верховский осенью 1917 г. у Гершензона.

Можно ли вообще говорить сейчас о книгах? <. .> Можно ли думать теперь о выходе книг, подобных моим»39, - сокрушался он.

Ответы на эти вопросы содержатся в письме к М. В. Сабашникову от 23.09. - 5.10. 1918 г., посланном из Перми, где Верховский благодарил издателя за то, что тому «удалось прийти к соглашению» относительно «Поэтов пушкинской поры» с фирмой «Муравей». Автор сообщал, что обнаружил среди своих бумаг библиографические примечания, не сохраненные «Муравьем», и обещал выслать их при первой возможности. В письме Верховский высказывал ряд своих соображений по поводу будущего издания книги и примечаний к ней. Поэт соглашался на издание примечаний отдельной книгой, но «только после существенной доработки»; признавался, что «местные условия» («бедность библиотек и пр.») не позволят ему немедленно приступить к работе, а потому просил внести «возможные и необходимые» примечания, «преимущественно библиографические», в один том со вступительной статьей и стихами40. На основе данного письма было написано редакционное предисловие к «Поэтам.», вышедшим в 1919 г., в котором сообщалось, что по обоюдному соглашению составителя и издателя было решено напечатать примечания отдельной брошюрой, когда это будет возможно. Примечания не опубликованы до сих пор.

Многие стихотворения, написанные «в Заозерье, на Каме», вошли в сборник «Солнце в заточении» (1922). В Перми Верховский сотрудничал с газетой «Свободная Пермь». На ее страницах освещались его публичные лекции, был опубликован ряд стихотворений («В Перми», «Едва ты завершил осенний круг работ.», «Другу», «Огонь не ставят под сосуд.» и др.), а также отзыв на поэму Вяч. Иванова «Младенчество» (1918) «Воспоминания младенчества» (1919).

В феврале 1919 г. Верховский участвовал в вечере скорби, посвященном памяти жертв большевистского террора. Вечер был организован по инициативе духовенства. Ораторы выражали надежду на то, что «могилы мучеников за церковь будут местом молитв и побудят других возродиться». Верховский читал обработки «Пролога», написанные летом 1917 г. (в ноябре 1917 он писал из Петрограда Гершензону: «Я в летний перерыв экзаменационной страды написал ряд небольших повествований в стихах - обработок Пролога. Хотелось бы издать - и, думаю, было бы современно и своевременно. Теперь совсем не смотрят на небо из земного, слишком земного чада убийственного»41). «Повествования» Верховского о духовном подвиге героев Древней Руси оказались созвучными настроениям присутствующих: «На возвышении характерная фигура, с длинными волосами, известного поэта-профессора Ю. Н. Верховского. Отчетливо и медленно, несколько монотонно, но с своеобразной красотой прочитал он несколько своих стихотворений, сюжет которых заимствован из "Пролога": св.-муч. Евфросиния, Орентин и шестеро братьев его, о св. Леонтие, Пустынник и Кадило Иоанна Отшельника. Прекрасные по форме, языку, содержанию произведения эти перенесли мысль в далекое прошлое, так похожее на настоящее время. Разнообразные чувства и мысли гнездились в душе: надежда и вера в будущее, на то, что кровь их послужит залогом и нашего воскресения. Соответственно этому раздавались в зале то грустные звуки и аккорды: "Был у Христа-младенца сад" (муз. Чайковского), то торжественные, мажорные, напр., "Внуши, Боже" (муз. Архангельского), "Волною морскою" (муз. Гречанинова) и др.»42.

Лекция «Самосознание», прочитанная 5 марта 1919 г., открывала организованный пермским издательством «Золотой ключ» лекционный цикл в весеннем полугодии 1919 г. Автор газетной статьи о лекции обращал внимание на то, как аудитория («в зале весь литературный мир Перми»), несмотря на холод в помещении и отсутствие освещения, «чутко» прислушивалась «к каждому слову лектора», «жадно» ловила «те многочисленные цитаты-стихи», которые «так чарующе» звучали «в мастерской декламации лектора-поэта». Корреспондент утверждал, что выступление • Верховского останется одним из выдающихся литературнообщественных явлений в культурной жизни города; это первая лекция не только в череде других, но и по «глубокой значительности и созвучности переживаемым нами настроениям и чаяниям»43.

В Перми Верховский чувствовал себя отрезанным от Москвы и Петрограда, все его мысли были связаны с научной работой, заниматься которой в провинциальном городе, оказавшемся в эпицентре гражданской войны, было невозможно. В августе 1921 г. факультет общественных наук Пермского университета командировал Верховского в Москву, Петроград, Переславль-Залесский. Как указывалось в выданном ему удостоверении, целью поездки являлись научные занятия, а также приобретение «библиотечного оборудования»44. В приказе ректора университета от 22 сентября 1921 г., помимо Московского университета, Российской Академии наук в Петрограде, Переславль-Залесской монастырской библиотеки, значилось Мураново, куда Верховский направлялся «для разбора архива Баратынского»45. По просьбе Верховского факультет неоднократно продлевал сроки его командировки. Последний раз это было сделано на заседании Совета факультета 22 декабря 1921 г., когда ему дали отсрочку до 15 января 1922 г. «без сохранения содержания и суточных»46. В Пермь Верховский не вернулся.

На 20-е годы приходится всплеск творческой активности Верховского: к этому времени относятся его литературно-критические статьи о поэтах современниках, книга «Барон Дельвиг. Материалы биографические и литературные» (1922), выходит сборник стихов «Солнце в заточении» (1922) Современники уловили минорную тональность сборника, тоску поэта, «родившегося в дружбе с "Орами"», «одного из стражей башни», «счастливого спутника раннего символизма», по уходящему прошлому.

Известно, что после выхода в свет «Солнца в заточении» Верховский печатался мало, хотя продолжал писать; последние его стихи датированы 1950 гг.47. В середине 40-х гг. в Гослитиздате планировалось издание однотомника поэта. Отбором стихов к этому изданию занимался Б. Л. Пастернак. Л. Озеров сообщает, что в письме к главному редактору издательства Пастернак признавался: «Мне было очень приятно подышать этой атмосферой совершенной чистоты и искренности. Одно выписывание начальных строк отобранного для Юрия Никандровича доставило мне поэтическое наслаждение, как эти строки самопроизвольно вырываются и как "естественно ложатся"»48. Составитель писал Верховскому: «Ваш идеал очень чист и высок, и очень хороши стихотворения и строки, или лучше сказать течения и полосы, когда Вы к нему приближаетесь или достигаете его»49. Однотомник Верховского так и не вышел, стихи «последнего поэта серебряного века» оказались не нужны новой эпохе.

На протяжении всей своей творческой жизни Верховский неизменно выступал как поэт и филолог. Такое взаимодействие художественных и исследовательских импульсов, по словам Н. А. Богомолова, «представляет собой весьма интересный факт истории литературы, позволяющий увидеть одновременно и реально существующие тенденции развития русской поэзии, и тенденции ее осмысления с точки зрения "включенного наблюдателя", и одновременно некий синтез этих двух принципов подхода к литературному делу»50.

Актуальность диссертации связана с усиливающимся в последнее время интересом к культуре первой трети XX в., в том числе и к писателям так называемого «второго» ряда, нередко совмещавшим научное творчество с художественным, без учета опыта которых представление как о литературном процессе 1910-х - 1920-х гг., так и о филологии этого периода не может считаться полным.

Специальных работ, посвященных творчеству Ю. Н. Верховского, нет. Поэт привлекает внимание исследователей в 1980-х годах прежде всего в связи с интенсивным изучением в этот период творчества А. А. Блока с 1 ел публикации Вл. Н. Орлова , К. Н. Суворовой) . В публикациях 1990-х -2000-х годов освещались по преимуществу контакты Верховского с современниками: Ф. К. Сологубом, В. Я. Брюсовым, Вяч. Ивановым, А. М. Ремизовым и др.53.

Работы, в которых анализируется поэтическое творчество Верховского, носят единичный характер. Так, М. JI. Гаспаров рассматривает Верховского в ряду «ученых писателей», сочиняющих «для подготовленных читателей». В данном ракурсе анализируется поэма «Созвездие» (которую Гаспаров впервые вводит в научный оборот) и ряд стихотворений54. «Малоупотребительный в русской поэзии» «чистый ассонанс», к которому «явно стремился Верховский», Гаспаров находит в стихотворении «В суровую серую ночь.» (1917) (умение Верховского «играть на полутонах и ассонансах» отмечали и современники поэта - Вяч. Иванов, И. Ф. Анненский); традицию элегических посланий XIX века, написанных вольным ямбом, - в послании Верховского Вяч. Иванову («Откликнись, друг! Услышать жаден я.», 1915); полиметрию в «Нимфах» (1910); антисимметричные и антиклаузульные строфы - в стихотворениях «Земному счастью.» и «Раскрыта ли душа.» (1917)55.

Жанровый анализ стихотворений Верховского предпринят в статье Т. В. Саськовой, рассматривающей его идиллии в контексте ницшеанской традиции. Исследовательница отмечает, что ницшеанская идея о взаимодействии аполлонического и дионисийского начал оказала существенное влияние на формирование пасторали в начале XX века. Саськова рассматривает преломление ницшеанских идей в идиллиях поэтов-символистов, в частности, на примере стихотворений Верховского и Сологуба. «Дионисийские порывы» исследовательница отмечает в идиллии Верховского «Амазонки»; в «Нимфе» наблюдает «тесно сплетающиеся дионисийское и аполлоническое начала», которые «бросают отсвет ницшеанства на традиционные буколические топосы»56. В связи с изучением специфики пасторали в нач. XX в. к идиллиям Верховского обращается Н. О. Осипова.

Вопрос о месте лирики Верховского в системе литературных направлений первой трети XX века остается открытым. В прижизненной

Литературной энциклопедии» (1939) Верховский был причислен к

СП немногочисленной группе "классического символизма"» . Во вступительной статье к сборнику сочинений Н. С. Гумилева назван «близким fO в будущем к акмеизму» . Вл. Н. Орлов в предисловии к публикации воспоминаний Верховского замечает, что тот «формально принадлежал» к кругу символистов59. В коллективной монографии ИМЛИ им. А. М. Горького «Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов)» (2000 -2003) Верховский назван «близким к символистам стихотворцем» (Кн. 1, с. 170); поэтом «вне течений и групп», так или иначе связанным «в первые годы своего творчества с символизмом» (Кн. 2, с. 650); отнесен к ряду «поэтов-"неоклассиков"», пытавшихся реставрировать «строй мысли поэзии XIX века в различных ее образцах» (Кн. 2, с. 657); упомянут среди тех, кто посещал собрания акмеистского «Цеха поэтов», не все участники которых «были участниками "Цеха" и тем более акмеистами» (Кн. 2, с. 433)60.

Большинство исследователей считают Верховского поэтом-неоклассицистом. Так, М. Л. Гаспаров полагает, что Верховский мечтал о синтезе символизма с классической традицией61, Н. А. Богомолов называет Верховского «одним из самых "классичных"» поэтов серебряного века . Ю. М. Гельперин замечает, что поэт формировался под перекрестным влиянием поэтики символистов и стиховой традиции 1-й пол. XIX века, пытаясь примирить эти разные поэтические системы, а в эпоху кризиса символизма стал одним из основных представителей сложившегося в его недрах «неоклассицистического» «уклона»63,

Под неоклассицизмом в современном литературоведении понимается направление в европейском искусстве и литературе, сложившееся в недрах символизма в конце XIX - нач. XX вв., в России - на рубеже 1900-х - 1910-х гг. Появление русского неоклассицизма связывается с тем, что господствующая в начале 1900-х гг. стихия закономерно сменилась тягой к гармонии, «к гармонической красоте, к аполлонизму» (Н. Бердяев), в

6Г общественном, научном, художественном сознании возрос интерес к прошлому, к родной старине. Обзор работ, посвященных неоклассицизму, убеждает в том, что он понимается весьма широко: неоклассицизмом называют и символизм 1910-х гг., и акмеизм; неоклассицистами считают таких разных поэтов, как В. Брюсов, Вяч. Иванов, Вл. Ходасевич, Б. Садовской и др. В работах современных исследователей в качестве синонима термину «неоклассицизм» употребляется понятие «неоклассика». Так, например, в статье О. А. Клинга, посвященной творчеству В. Я. Брюсова, путь поэта трактуется как движение от символизма к неоклассике64', a JI. А. Колобаева, аналогично понимая брюсовскую эволюцию, называет поэта символистом-неоклассицистом65.

СС СП

Опираясь на работы Г. Ю. Стернина , Т. Н. Красавченко и др., можно выделить ряд устойчивых черт, присущих художественному тексту, имеющему неоклассицистическую ориентацию. В плане содержания неоклассицистические произведения отличаются постоянным обращением их авторов к истории, мифологии и классической литературе как материалу для ассоциаций с современностью; стремлением писателей гармонизировать действительность, противопоставить «вечные», вневременные ценности тревожной и противоречивой реальности. В формально-стилистическом плане тяга неоклассицистов к гармонии выразилась в повышенном внимании к вопросам «внешней выделки произведения». Особое значение для таких поэтов имели цитата, реминисценция, строфическая, ритмическая, жанровая традиция. Как отмечает Ю. М. Гельперин, у различных поэтов использование классических стихотворных форм преследовало различные цели. У одних эти формы были «наиболее совершенными орудиями для выражения в стихе современности», для других «интерес к классическому стиху связывался с интересом к формам быта и сознания тех эпох, когда происходило формирование этого стиха». Реставрация классической поэтики в творчестве этих авторов (к ним Гельперин относит и Верховского) была одним из способов реставрации определенного стиля жизни и мышления, который рассматривался как воплощение простоты и гармонической цельности68. Взгляд на Верховского как на неоклассициста в научном отношении кажется перспективным, требующим дальнейшей разработки.

Не получило пока всестороннего освещения и филологическое наследие Верховского. Ученого называют «редким знатоком и углубленным исследователем» пушкинской эпохи69, его статья о Гумилеве, уже не раз оказывающаяся в поле зрения современных филологов, названа Н. А. Богомоловым одной из самых тонких работ о поэте70. Однако далее общих (пусть и весьма высоких) оценок рассмотрение его научной деятельности не идет. Литературоведческие работы Верховского, до сих пор сохраняющие научное значение, могут представлять интерес и как один из возможных контекстов его лирики.

Все сказанное убеждает в необходимости монографического исследования научного и художественного творчества Ю. Н. Верховского.

Объектом исследования являются филологические труды и стихотворения Верховского, относящиеся к 1900-м - 1920-м годам. Именно в этот период происходило творческое становление Верховского, вырабатывались его научно-критическое взгляды, складывалось поэтическое мировоззрение.

Предмет исследования - историко-культурный контекст творчества Ю. Н. Верховского, филолога и поэта.

Цель нашей работы состоит в том, чтобы рассмотреть в единстве научное и поэтическое творчество Ю. Н. Верховского. Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

• Дать аналитический обзор филологических работ Верховского, посвященных актуальным проблемам текстологии, теории и истории литературы, теории и практики художественного перевода.

• Изучить жанрово-стилевые особенности, образный строй лирики Верховского 1900-х - 1920-х гг. и выявить неоклассицистические тенденции в творчестве поэта.

• Исследовать творческие связи Верховского с теми его предшественниками и современниками, чьи художественные искания были ему наиболее близки.

На защиту выносятся следующие положения:

Ю. Н. Верховский принадлежал к сформированному символистской культурой типу творцов, совмещавших поэтическое творчество с научной деятельностью. Филологические интересы Верховского были связаны с разными областями науки о литературе (текстологией, библиографией, теорией и историей литературы), однако, несмотря на отмеченную широту, они не выходили за пределы поэзии XIX - нач. XX вв. и в основном фокусировались вокруг проблем традиций и новаторства.

Историко-литературные работы Верховского о поэтах пушкинской поры, основанные на собранном им самим архивном материале, не утратили источниковедческое значение и по сей день. Типология поэтического творчества, разработанная Верховским на материале поэзии классиков (А. Дельвиг, Е. Баратынский, Н. Языков) и современников (А. Блок, Н. Гумилев, Ф. Сологуб, В. Брюсов), явилась частью стиховедческих штудий первой трети XX в., неразрывно связанных со становлением поэтики как науки. Предложенная Верховским концепция «классического символизма» предвосхитила современные представления о неоклассицизме. Переводы Верховского находились в русле художественных исканий первой трети XX в. В переводческой деятельности Верховский реализовал близкую ему мысль о единстве литературного процесса, о неразрывной связи русской литературы с западноевропейскими литературами, с мировой художественной культурой. Художественный перевод, связанный как с аналитическими способностями, так и с поэтическим даром, стал той гранью творчества Верховского, которая позволяет увидеть в нем одновременно и ученого, и поэта. Верховский-поэт находился в поле притяжения двух эстетических систем -символизма и неоклассицизма. «Скольжение» между двумя обозначенными «полюсами» обусловило проблематику и поэтику «Разных стихотворений». Специфику «Идиллий и элегий», а также первого тома «Стихотворений.» определила ориентация на классическую поэтику. Сборник «Солнце в заточении» свидетельствовал о том, что Верховский-поэт оставался одним из наиболее последовательных «классицистов эпохи символизма».

5. Ближайшим контекстом поэзии Верховского-неоклассициста являлись его филологические труды. Верховский, теоретик стиха, различал поэта-«певца», поэта-«пластика», поэта «мысли и слова», Верховский-лирик идентифицировал себя с одним из указанных типов поэтов - поэтом-«певцом». «Певцом», неразрывно связанным с мифологическими Паном, Дафнисом, Орфеем, Арионом, он оставался и в идиллиях, и в эпиграммах, в которых доминировали «пластика» или «слово».

6. Верховский-поэт, стремясь постичь природу собственного поэтического дара, обращался к опыту как предшественников, так и современников. Стилизуя свои стихи под лирику поэтов пушкинской поры, он не только учился у классиков, но и экспериментировал со стихотворной формой, воспринимая «полное вживание в чужую поэтику» как литературную игру. Вступая в диалог с А. Блоком и Вяч. Ивановым, Верховский самоопределялся как поэт.

Научная новизна работы, таким образом, определяется новизной вводимого в научный оборот материала, в том числе и архивного, а также обусловлена подходом, позволяющим увидеть в единстве филологическое и поэтическое творчество ученого и поэта. Впервые представлен весь спектр научных интересов Верховского-филолога, результаты его работы показаны в связях с литературоведческими штудиями первой трети XX в.; впервые четыре известных сборника и примыкающие к ним стихотворения и поэмы рассмотрены в контексте неоклассицистических исканий 1910-х - 1920-х гг.; сделана попытка сопоставить поэзию Верховского с творчеством его предшественников и современников.

Методология исследования опирается на фундаментальные труды в области поэтики текста (М. М. Бахтина, М. Л. Гаспарова, Б. О. Кормана Ю. М. Лотмана, 3. Г. Минц, И. П. Смирнова, М. М. Гиршмана, И. В. Фоменко); на работы, посвященные жанровому и стилевому своеобразию литературы серебряного века, (Н. А. Богомолова, Ю. М. Гельперина, Е. В. Ермиловой, Л. А. Колобаевой, А. В. Лаврова, Д. Е. Максимова, Н. И. Неженца, Н. О. Осиповой, Т. В. Саськовой, Р. Д. Тименчика, А. Ханзена-Леве, Э. Г. Эткинда), проблеме традиции и новаторства в поэзии этого периода (А. П. Авраменко,

Я К. Долгополова, О. А Клинга). В диссертации использованы историко-типологический, структурно-семантический и мотивный методы литературоведческого анализа.

Теоретическая значимость диссертации состоит в уточнении смыслового диапазона понятия неоклассицизм 1910-х - нач. 1920-х гг.; теоретическое значение исследования связано также с обобщением результатов работы Верховского-филолога в области теории литературы.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее материалы и выводы могут быть использованы в общих школьных и вузовских курсах истории русской литературы XX века, при разработке спецкурсов и семинаров по поэзии серебряного века, литературной критике и литературному краеведению.

Апробация работы состоялась в докладах на Международных научных конференциях «УШ Виноградовские чтения» (Москва, 2004), «Пятые Майминские чтения: Забытые и "второстепенные" критики и филологи XIX - XX веков» (Псков, 2004), «Пушкинские чтения - 2005» (Санкт-Петербург, 2005), «Художественный текст и культура» (Владимир, 2005), Областной научно-практической конференции «Документально-информационные коммуникации и их функционирование в современной среде» (Пермь, 2005), Межрегиональной научно-практической конференции «Образование в культуре и культура образования» (Пермь, 2003), итоговых научно-практических конференциях студентов и аспирантов Пермского государственного педагогического университета (2004, 2005). Материалы исследования обсуждались на аспирантском семинаре в ПГПУ (2005), использовались в учебных курсах «История русской литературы XX века», «Региональный компонент в истории русской литературы XX века» в Пермском государственном институте искусства и культуры.

Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, примечаний, библиографического списка, включающего 190 наименований. Общий объем работы составляет 225 страниц.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Творчество Ю.Н. Верховского в историко-культурном контексте первой трети XX века"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Верховский принадлежал к сформированному символистской культурой типу творцов, совмещавших художественное творчество с научным. Без учета его лирических опытов и филологических штудий представление о литературе первой трети XX в. не может быть полным. Как поэт второго ряда он интересен и сам по себе, поскольку, по справедливому утверждению современного исследователя, «свойство индивидуальности художника, даже небольшого, таково, что в целом сделанное им никто другой не мог бы сделать или повторить»352 и как выразитель тенденций развития литературы и литературоведческой науки, которые у таких авторов «нередко

353 проявляются раньше, а иногда и ярче, чем у классиков» .

В работе Верховский-филолог не противопоставляется Верховскому-поэту, напротив, речь идет об их единстве. Неоклассицистический уклон поэзии Верховского, предполагающий знание литературной традиции, опору на классические образцы в значительной мере был обусловлен его филологическим образованием и историко-литературными работами.

Филологические интересы Верховского были связаны с разными областями науки о литературе (текстологией, библиографией, теорией и историей литературы), однако, несмотря на отмеченную широту, они не выходили за пределы поэзии XIX - нач. XX вв. и в основном фокусировались вокруг проблем традиций и новаторства. Основой историко-литературных исследований Верховского были его архивные разыскания. В книге «Е. А. Боратынский. Материалы к его биографии. Из Татевского архива Рачинских» (1916) Верховский-текстолог вводил в научный оборот неизвестное стихотворение Языкова, ранее неучтенные редакции стихотворений Лермонтова. В научной обработке публикуемых документов ученый, опираясь на установки А. Н. Веселовского и А. А. Шахматова, стремился не только максимально точно и достоверно воспроизвести то или иное стихотворение или письмо со всеми имеющимися вариантами и редакциями, но и в прилагаемом комментарии учесть факты, относящиеся к окружению автора и его эпохе, объяснить творчество поэта его биографией. Работа исследователя получила признание его коллег, считавших предпринятое им издание рукописей Баратынского образцовым, позволяющим пересмотреть устоявшиеся взгляды на творчество этого поэта.

Историком литературы Верховский оставался и при работе над книгой «Барон Дельвиг. Материалы биографические и литературные» (1922), где помимо текстологического комментария предложил краткий мотивный и жанровый анализ отдельных стихотворений Дельвига. Труды Верховского, основанные на собранном им самим архивном материале, до сих пор не утратили своего источниковедческого значения и являются самой востребованной частью его научного наследия.

Не менее продуктивной в научном отношении является и предложенная Верховским типология поэтического творчества, явившаяся частью стиховедческих штудий первой трети XX в., неразрывно связанных со становлением поэтики как науки. Опираясь на «Историческую поэтику» А. Н. Веселовского, Верховский классифицировал не , отдельные стихотворения, а их авторов. В зависимости от поэтической доминанты творчества ученый различал поэта-«певца», «пластика» («мастера»), поэта «мысли и слова». «Музыкальность», «напевность», все то, что свидетельствует о родстве поэзии с песней, по его мнению, было характерно для «певца»; «живописность», «рельефность образов», «выдержанность канонических строф», «строгость рифм» присуши «пластику». Поэт «мысли и слова», согласно Верховскому, мог выражать свою индивидуальность не только «самоуглублением певца» и «созерцанием пластика», но и «чисто словесным (не музыкальным, не образным) выражением мысли». Разработанная Верховским типология позволила ему показать поэзию пушкинского круга («Поэты пушкинской поры», 1914, 1919) как «нечто многообразное и во многообразии цельное и единое». Типология «работала» и в комментариях к первому тому «Полного собрания сочинений Е. А. Боратынского», в статьях о поэтах-современниках (А. Блоке, Н. Гумилеве, Ф. Сологубе), что свидетельствует о ее научной продуктивности.

Устойчивый интерес Верховского к творчеству Е. А. Баратынского был обусловлен близостью ученого символистам, заново «открывшим» поэта. Вслед за Вяч. Ивановым Верховский увидел в Баратынском поэта-символиста. Статья «О символизме Боратынского (1912), которой Верховский включился в развернувшиеся в 1910-х гг. дискуссии о символизме, обнаруживала явную зависимость от идей Вяч. Иванова, понимающего символизм широко - как «имманентный элемент» поэтического мироощущения.

В статьях «Восхождение. К поэтике Александра Блока» (1921), «О поэтах и стихах. Классический символизм» (1922) Верховский оперировал понятиями «классицизм» и «романтизм», полагая, что, если целые периоды в истории литературы развертывались под знаком «классицизма», то и в развитии той или иной литературной школы, как и в эволюции отдельной творческой индивидуальности, можно наблюдать те же стадии. Представления Верховского о классическом символизме, для которого характерен приоритет «вечных» ценностей, предвосхитили современное понимание неоклассицизма. Данные наблюдения Верховского-филолога были во многом обусловлены опытом Верховского-поэта, сочетающего в своей лирике элементы символизма и неоклассицизма.

В русле неоклассицизма лежала переводческая деятельность Верховского, которая освещается в работе с опорой на переписку поэта с А. Н. Веселовским, М. О. Гершензоном, М. В. Сабашниковым. Как и другие писатели символистского круга, тяготевшие к неоклассицизму, Верховский переводил французскую лирику, поэзию эпохи Возрождения, Петрарку, Боккаччо; видел в художественном переводе средство обогащения русской стиховой культуры. Верховский-переводчик отдавал предпочтение сонетам и идиллиям, которые были интересны ему как историку литературы и как поэту-неоклассицисту. Художественный перевод позволяет увидеть в Верховском одновременно и ученого, и поэта.

Одной из характерных примет поэзии ориентированных на классику символистов и близких к ним авторов к. 1900-х - нач. 1910-х гг. было сочетание элементов символизма и неоклассицизма. «Скольжение» между двумя обозначенными «полюсами» обусловило проблематику и поэтику и ранней лирики Верховского («Разные стихотворения», 1908). Ближайшим контекстом поэзии Верховского-неоклассициста являлись его филологические труды. Верховский-лирик идентифицировал себя с одним из типов поэтов, входящих в разработанную им классификацию поэтического творчества - поэтом-«певцом». Вошедшие в его первый поэтический сборник стихотворения «разные» и в жанровом отношении (идиллии, элегии, сонеты), и по принадлежности к тому или иному литературному направлению (символистские, неоклассицистические). Символистские установки автора проявляются прежде всего в экспериментах с языком, ритмом, рифмой; неоклассицизм - в тяге к гармонии, к жанровой определенности, цитатности и реминисцентности. Осознание поэтом «певчей» природы своего дара тесно связано с синкретической культурой символизма, с культом музыки в ней. Образ лирического героя-«певца» можно обнаружить у целого ряда поэтов символистской эпохи: В. Брюсова, К. Бальмонта, А. Блока, Вяч. Иванова, но только у Верховского этот образ стал основным во всем его поэтическом творчестве. Постоянные рефлексии Верховского-поэта были не столько следствием, сколько причиной устойчивого интереса Верховского-филолога к проблеме типологии поэтического творчества.

В «Идиллиях и элегиях» (1910) и «Стихотворениях.» (1917) отчетливо проступала авторская приверженность «классике», в частности, традиционно связанному с ней жанровому репертуару, что позволило нам вести речь о реставрации классической поэтики. Верховского-неоклассициста отличало увлечение античной мифологией. С помощью мифа поэт «подключал» свое творчество к мировой культуре, причем путь от античности к началу XX века в его стихотворениях всегда пролегал через XIX-й век: например, античная идиллия - идиллии Дельвига - идиллии Верховского. И в идиллиях, и в эпиграммах, в которых доминировали «пластика» или «слово», Верховский оставался певцом, неразрывно связанным с мифологическими Паном, Дафнисом, Орфеем, Арионом. «Идиллии и элегии» и первый том «Стихотворений.» рассматриваются как лирическая биография поэта-«певца». Герой постепенно «опускается» на землю, любуется земными красотами, постигает растворенную в природе музыку. Лирика Верховского этого периода знаменует отход поэта от «заветов символизма» и его утверждение в русле «неоклассицизма».

Присущие стихотворениям, вошедшим в сборник «Солнце в заточении» (1922), «налет старины» и «филологичность» свидетельствовали о неоклассицистической установке автора. По-прежнему актуальна для лирики Верховского тема поэта и поэзии в ее частных аспектах: пути поэта, феномена поэтического дара, идентификации себя как поэта-«певца». Лирический герой вошедших в сборник стихотворений тяжело переживает закат эпохи. Изменился мир, изменился и поэт-«певец». Горечи по поводу утраты «милого былого» в сборнике сопутствует поиск духовных опор, которыми оказываются для поэта друзья, семья, любовь, вера. В «годины бед» Верховский считает необходимым напомнить о прекрасном, сохранить прошлое, в котором уже найдены ответы на вечные вопросы. Подчеркивается, что, выражая общее настроение заката серебряного века, Верховский видит в прошлом тот надежный фундамент, на котором должна возродиться национальная культура, «заточенная» в период революционного безвременья.

Серебряный век, осознавший свою генетическую связь с прошлым, с поэтическим золотым веком, по-новому прочитал его забытых авторов. Верховский с его интересом к Дельвигу, Языкову, Баратынскому, Вяземскому, Тютчеву был одним из тех, кто заново открывал их. Вступая в диалог с А. Блоком и Вяч. Ивановым, Верховский самоопределялся как поэт; от подражания шел к обретению собственного лирического «я». Опыт предшественников и современников играл важную роль в эволюции Верховского от символизма к неоклассицизму.

Список научной литературыЗвонова, Светлана Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Верховский, Ю.Н. Барон Дельвиг. Материалы биографические и литературные / Ю.Н. Верховский. Пт., 1922.

2. Верховский, Ю.Н. В память Александра Блока / Ю.Н. Верховский -публикация, вступ. статья и прим. В. Орлова // Дружба народов. 1980. - № 11.-С. 249-260.

3. Верховский, Ю.Н. Восхождение (К поэтике Александра Блока) // Об Александре Блоке. П., 1921. - С. 100 - 209.

4. Верховский, Ю.Н. Вступительная статья / Ю.Н. Верховский // Поэты Пушкинской поры: сб-к стихов / под редакцией Ю.Н. Верховского. М., 1919.

5. Верховский, Ю.Н. Е.А. Боратынский. Материалы к его биографии. Из Татевского архива Рачинских / Ю.Н. Верховский. Пт., 1916.

6. Верховский, Ю.Н. О поэтах и стихах. Классический символизм / Ю.Н. Верховский // Летопись дома литераторов. 1922. - № 8 - 9. - С. 6 - 8.

7. Верховский, Ю.Н. О символизме Боратынского. Письмо к Вячеславу Иванову по поводу его «Мыслей о Символизме». / Ю.Н. Верховский // Труды и дни. -1912.-№3.-С. 1-9.

8. Верховский, Ю.Н. Путь поэта / Ю.Н. Верховский // Современная литература. Сб-к статей. Л.: Мысль, 1925. - С. 93 - 143.

9. Верховский, Ю.Н. Разные стихотворения / Ю.Н. Верховский. М., 1908.

10. Верховский, Ю.Н. Созвездие / Ю.Н. Верховский // Литературная мысль. Альманах. 1922. - № 1.

11. Верховский, Ю.Н. Солнце в заточении / Ю.Н. Верховский. Пт., 1922.

12. Верховский, Ю.Н. Стихотворения. Т. 1. Сельские эпиграммы. Идиллии. Элегии / Ю.Н. Верховский. М., 1917.

13. Литература по теме исследования:13. «Несмотря на все, жить прекрасно.» (Письма А.А. Блока к Ю.Н. Верховскому). Публикация К.Н. Суворовой // Встречи с прошлым. Вып. 4. -М., 1982.-С. 119-125.

14. Абашев, В.В. Ф. И. Тютчев в художественном сознании А. А. Блока и В. Я. Брюсова. Автореферат диссертации . учен. ст. к. филол. н. / В.В. Абашев.-М., 1986.-21 с.

15. Абашев, В.В. Художественный опыт Ф.И. Тютчева и русский символизм / В.В. Абашев // Проблемы типологии литературного процесса. -Пермь, 1992.-С. 84-95.

16. Абашева, Д.В. Мотив молодечества в лирике Н. М. Языкова / Д.В. Абашева // Русская речь. 2003. - Март - апрель (№ 2). - С. 11 - 16.

17. Аверинцев, С.С. Вяч. Иванов и русская литературная традиция /С.С. Аверинцев // Связь времен: проблема преемственности в русской литературе к. XIX-нач. XX века.-М.: Наследие, 1992.-С. 298-312.

18. Авраменко, А.П. А. Блок и русские поэты XIX века / А.П. Авраменко. -М.: Изд-во МГУ, 1990. 248 с.

19. Айхенвальд, Ю. Силуэты русских писателей. В 2 т. Т. 1. / Ю. Айхенвальд. М., 1998.-304 с.

20. Алексеева, Л.Ф. Блок и русская поэзия 1910 1920-х гг. / Л.Ф. Алексеева. - М., 1996. - 110 с.

21. Альтман, М.С. Разговоры с Вячеславом Ивановым / М.С. Альтман. -СПб.: ИНАпресс, 1995. 366 с.

22. Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988. - 832 с.

23. Анненский, И.Ф. О современном лиризме / И.Ф. Анненский // Анненский, И.Ф. Книги отражений / И.Ф. Анненский. М.: Наука, 1979. - С. 328-382.

24. Асоян, А.Орфическая тема в культуре серебряного века / А. Асоян // Вопросы литературы. 2005. - июль - август (№ 4). - С. 41 - 66.

25. Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. / М.М. Бахтин. М., 1975. - 502 с.

26. Белый, А. Начало века. Воспоминания. В 3-х кн. Кн. 2. / А. Белый. Текста и коммент. А. Лаврова. М.: Худож. лит., 1990. - 487 с.

27. Белый, А. Символизм как миропонимание / А. Белый. Сост., вступ. ст. и прим. Л.А. Сугай. М.: Республика, 1994. - 528 с.

28. Бердников, Л.И. Счастливый Феникс. Очерки о русском сонете и книжной культуре XVIII начала XIX века / Л. И. Бердников. - СПб., 1997.

29. Бехер, И. Философия сонета, или малое наставление по сонету / И. Бехер // Бехер, И. Любовь моя, поэзия / И. Бехер. М., 1969. - С. 436 - 462.

30. Бидерманн, Г. Энциклопедия символов: Пер. с нем / Г. Бидерманн. Общ. ред. и предисл. Свенцицкой И.С. М.: Республика, 1996. -335 с.

31. Благой, Д.Д. Жизнь и творчество Тютчева. / Д.Д. Благой // Тютчев, Ф.И. Полное собрание стихотворений: в 2 т. Т. 1. / Ф.И. Тютчев. М.: Изд. центр Терра, 1994. - С. 7 - 66.

32. Благой, Д.Д. Тютчев и Вяземский / Д. Благой // Благой, Д.Д. От Кантемира до наших дней. Т. 1. / Д.Д. Благой. М., 1972. - С. 387 - 417.

33. Благой, Д.Д. Творческий путь Пушкина: 1813 1826 / Д.Д. Благой. -М.: Изд-во АН СССР, 1950. - 580 с.

34. Блок, А.А. Дневник / А.А. Блок. Подготовка текста, вступ. ст. и прим. А.Л. Гришунина. М.: Сов. Россия, 1989. - 508 с.

35. Блок, А.А. Собр. соч. в 8 томах. Т. 8. / А.А. Блок. Под общ. ред. В.Н. Орлова (и др.) М. - Л.: Гослитиздат, 1963. - 771 с.

36. Богомолов, Н.А. В зеркале «серебряного века»: о русской поэзии нач. XX века. М.: О-во Знание РСФСР, 1990. - 39 с.

37. Богомолов, Н.А. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания / Н.А. Богомолов. Томск: Водолей, 1999. - 640 с.

38. Богомолов, Н.А., Малмстад, Джон. Э. Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха. / Н.А. Богомолов, Джон. Э. Малмстад. М.: Новое литературное обозрение, 1996. -320 с.

39. Бочаров, С.Г. Два поэта мысли / С.Г. Бочаров // Баратынский, Е.А. Поэзия. Проза. Тютчев, Ф.И. Поэзия. Публицистика / Е.А. Баратынский, Ф.И. Тютчев. Сост. С.Г. Бочаров. М., 2001. - С. 5 -21.

40. Брюсов, В.Я. Александр Блок / В.Я. Брюсов // Брюсов В.Я. Сочинения. В 2-х т. Т. 2. / В.Я. Брюсов. М.: Худож. лит., 1987. - С. 410 - 411.

41. Брюсов, В.Я. Ф. И. Тютчев. Смысл его творчества / В.Я. Брюсов. // Брюсов, В.Я. Сочинения. В 2 т. Т. 2. / В.Я. Брюсов. М.: Худож. лит., 1987. -С. 217-233.

42. Бухмейер, К.Н. М. Языков / К.Н. Бухмейер //Языков, Н.М. Полн. собр. стих. / Н.М. Языков. М. - Л., 1964. - С. 5 - 52.

43. Быстров, В.Н. Верховский Юрий Никандрович / В.Н/Быстров // Русская литература XX века, прозаики, поэты, драматурги: био.-библ. словарь. В 3 т. Т. 1. М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. - С. 372 - 374.

44. Вацуро, В.Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа» / В.Э. Вацуро. СПб.: Наука, 1993. - 238 с.

45. Вацуро, В.Э. Русская идиллия в эпоху Романтизма / В.Э. Вацуро // Русский романтизм. Л., 1978. С. 118-138.

46. Вацуро, В.Э. Русский спиритуалистический сонет романтической эпохи (из сонетного творчества И. И. Козлова) / В.Э. Вацуро // Звезда. 2000. - № 11.-С. 150- 154.

47. Вейдле, В.В. Воспоминания / В.В. Вейдле. Публикация и комментарии И. Доронченкова // Диаспора: новые материалы. Вып. 3. СПб., 2002. - С. 7 - 159.

48. Вейдле, В.В. Петербургская поэтика / В.В. Вейдле // Вейдле В. В. Умирание искусства/В.В. Вейдле.-М., 2001.-С. 308-321.

49. Веселовский, А.Н. Историческая поэтика / А.Н. Веселовский М.: Высш. шк., 1989.-404 с.

50. Веселовский, А.Н. Петрарка в поэтической исповеди «Canzoniere» / А.Н. Веселовский // Веселовский А.Н. Избранные статьи. М.: ГИХЛ, 1939.

51. Виноградов, И. О творчестве Дельвига / И. Виноградов // Дельвиг А. А. Полн. собр. стих / А.А. Дельвиг. Л., 1934. - С. 5 - 41.

52. Винокур, Г.О. Баратынский и символисты. Републикация / Г.О. Винокур, подг. и прим. С.Г. Бочарова // К 200-летию Боратынского. М., 2002.-С. 28-48.

53. Винокур, Г.О. Биография и культура. Русское сценическое произношение. М., 1997. - 174 с.

54. Гальцева, Р. Об умирании искусства / Р. Гальцева // Новый мир. 1996. -№10.

55. Гаспаров, М.Л. Избранные труды. В 2 т. Т. 1.0 поэтах / М.Л. Гаспаров. -М., 1997. -601 с.

56. Гаспаров, М.Л. Избранные труды. В 2 т. Т. 2. О стихах / М.Л. Гаспаров. -М., 1997.-501 с.

57. Гаспаров, М.Л. Лекции Вяч. Иванова о стихе в поэтической академии 1909 г. / М.Л. Гаспаров // Новое литературное обозрение. 1994. - № 10. - С. 89- 105.

58. Гаспаров, М.Л. Об античной поэзии. Поэты. Поэтика. Риторика. / М.Л. Гаспаров. СПб.: Азбука, 2000. - 477 с.

59. Гаспаров, М.Л. Русские стихи 1890-х 1925-го годов в комментариях: учеб. пособ. для вузов. / М.Л. Гаспаров. - М.: Высш. шк., 1993 - 272 с.

60. Гаспаров, М.Л. Стих начала XX в.: строфическая традиция и эксперимент / М.Л. Гаспаров // Связь времен: проблема преемственности в русской литературе к. XIX нач. XX века. - М.: Наследие, 1992. - С. 348 - 375.

61. Гельперин, Ю.М. Блок в поэзии его современников / Ю.М. Гельперин // Александр Блок. Новые материалы и исследования (Литературное наследство. Т. 92. Кн. 3). М.: Наука, 1982. - С. 541 - 597.

62. Гельперин, Ю.М. К вопросу о «неоклассицизме» в русской поэзии начала XX века / Ю.М. Гельперин // Материалы XXVI научной студенческой конференции. Тарту: Тартуский университет, 1971. - С. 60.

63. Гельперин, Ю.М. Верховский Юрий Никандрович / Ю.М. Гельперин // Русские писатели. 1800 1917. Биогр. - ист. словарь. Т. 1. А - Г. -М., 1989. -С. 431 -432.

64. Гельфонд, М.М. Традиция Боратынского в лирике XX века. Автореферат диссертации . учен. ст. к. филол. н. / М.М. Гельфонд. -Нижний Новгород, 2004. 26 с.

65. Гельфонд, М.М. Лирика Боратынского в восприятии символистов / М.М. Гельфонд // Купреяновские чтения Иваново: ИвГУ, 2005.

66. Гиршман, М., Кормачев, В. «День и ночь» Тютчева / М. Гиршман, В, Кормачев // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. -1973. Т. 32 - Вып. 6. - С. 494 - 503.

67. Гиршман, М.М. Анализ поэтических произведений А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева: учеб. пособие для пед. ин-тов / М.М. Гиршман. -М.,1981.-111с.

68. Гиршман, М.М. Литературное произведение: теория и . практика анализа: учеб. пособие / М.М. Гиршман. М., 1991. - 159 с.

69. Горбачев, A.M. Неоклассический стиль лирики В.Ф. Ходасевича 1918 -1927 гг. Автореферат диссертации . учен. ст. к. филол. н. / A.M. Горбачев. -Ставрополь, 2004. 24 с.

70. Грачева, A.M. О типах стилизации в русской литературе начала XX века / A.M. Грачева // Жанр и стиль литературного произведения: межвузовский сборник научных трудов. Йошкар-Ола, 1994- С. 92 - 102.

71. Грек, А. Г. Тютчевские мотивы в творчестве Вяч. Иванова / А.Г. Грек // Русская речь. 2003. - № 6. - С. 28 - 34.

72. Гуковский, Г.А. Элегия в XVIII веке / Г.А. Гуковский // Гуковский, Г.А. Русская поэзия XVIII века / Г.А. Гуковский. Л., 1927. - С. 48 - 103.

73. Гумилев, Н.С. Письма о русской поэзии. / Н.С. Гумилев. Сост. Г.М. Фриндлер (при участии Р.Д. Тименчика). М., 1990. - 383 с.

74. Дживелегов, А.К. Ренессансная поэзия в переводах Ю. Н Верховского / А.К. Дживелегов // Поэты Возрождения. М., 1948.

75. Долгополов, JI.K. Александр Блок. Личность и творчество / Л.К. Долгополов. Л.: Наука, 1980. - 225 с.

76. Долгополов, Л.К. Проблема личности и «водоворот истории» (Александр Блок и Тютчев) / Л.К. Долгополов // Долгополов, Л.К. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX начала XX века / Л.К. Долгополов. -Л., 1985.-С. 116-150.

77. Ермилова, Е.В. Теория и образный мир русского символизма / Е.В. Ермилова. М., 1989. - 174 с.

78. Ермилова, Е.В. Традиции в лирической поэзии / Е.В. Ермилова // Теория литературы. Т. IV. Литературный процесс. М.: Наследие, 2001. - С. 25-41.

79. Жирмунский, В.М. Теория стиха / В.М. Жирмунский. Л., 1975. - 664 с.

80. Забытые и «второстепенные» критики и филологи XIX XX веков. Материалы научной конференции «Пятые Майминские Чтения» 14 - 17 ноября 2004 г. - Псков, 2005. - 267 с.

81. Зверягина, Е. Философская природа символов Ф. И. Тютчева и русский символизм к. XIX н. XX вв. / Е. Зверягина // Вестн. Хакас, ун-та им. Катанова. - Сер. 5. Литературоведение, языкознание. -1998. - Вып. 5. - С. 6 - 8.

82. Зубков, В.А. Русский поэтический текст: анализ и сопоставление: учеб.-метод. пособие: виды и техника разбора, новое об извес. стихотворениях, материалы к уроку / В.А. Зубков. Пермь: Кн. мир, 2005. -158 с.

83. Иванов, Вяч. Лики и личины России. Эстетика и литературная теория / Вяч. Иванов. М., 1995. - 669 с.

84. Иванов, Вяч. И. Заветы символизма / Вяч. И. Иванов // Иванов, Вяч. И. Родное и вселенское. М., 1994. - С. 180 - 190.

85. Иванов, Вяч. И. Мысли о символизме / Вяч. И. Иванов // Иванов, Вяч. И. Родное и вселенское. М., 1994. - С. 191-196.

86. Иванов, Be. Н. «Минуты роковые»: повествование о времени и о себе / Be. Н. Иванов // Дальний Восток. 1993. - № 10. - С. 106 - 107; № 11 - 12. -С. 57-60.

87. Иванов-Разумник. Старинное (Поэзия Юрия Верховского) / Иванов-Разумник // Заветы. 1914. -№ 2. - С. 47 - 51.

88. Известия Императорской Академии наук. VI Серия. 1908. - № 5. - С. 415-419; 1908.-№ 16.-С. 1202-1210.

89. Касаткина, В.Н. Поэзия Ф.И. Тютчева. / В.Н. Касаткина. М., 1978. -176 с.

90. Кельнер, В.Е., Новикова, О.П. Инскрипты литераторов и литературоведов в фондах Российской национальной библиотеки / В.Е. Кельнер, О.П. Новикова // Новое литературное обозрение. 2004. - № 4 (74). -С. 599-625.

91. Кибальник, С.А. Венок русским каменам / С.А. Кибальник // Венок русским каменам. Антологические стихотворения русских поэтов. СПб.: Наука, 1993.-С. 3-23.

92. Клинг, О.А. Брюсов: через эксперимент к «неоклассике» / О.А. Клинг // Связь времен: проблема преемственности в русской литературе к. XIX нач. XX века. - М., 1992. - С. 264 - 280.

93. Клягина, М.Е. Проза Ф. Сологуба глазами Андрея Белого / М.Е. Клягина // Русская речь. 1997. - № 6. - С. 15 - 20.

94. Кожинов, В.В. Тютчев / В.В. Кожинов. М., 1988. - 495 с.

95. Колобаева, JI.A. Русский символизм / JI.A. Колобаева. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000. - 296 с.

96. Корман, Б.О. Лирика Некрасова / Б.О. Корман. Ижевск: Удмуртия, 1978.-300 с.

97. Коровин, В.И. Поэты пушкинской поры / В.И. Коровин. М., 1980 -160 с.

98. Красноперов, Д.А. Поэты звали его «профессор», а мужи науки -«поэт»/ Д.А. Красноперов // Вечерняя Пермь. 1998. - 3 марта. - С. 4.

99. Крылов, В.Н. Боратынский в восприятии русских символистов / В.Н. Крылов // Уч. зап. Казан, гос. ун-та. Т. 139. Казань, 2000. - С. 77 - 85.

100. Курганов, Е. Бродский и искусство элегии / Е. Курганов // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. Итоги трех конференций. СПб., 1998.-С. 166-185.

101. Лавров, А.В. Андрей Белый в 1900-е годы. Жизнь и литературная деятельность / А.В. Лавров. М., 1995. - 336 с.

102. Лавров, А.В. Дружеские послания Вячеслава Иванова и Юрия Верховского / А.В. Лавров // Вячеслав Иванов Петербург - мировая культура: Материалы международной научной конференции 9-11 сентября 2001 г. Томск.-М., 2003.-С. 195-219.

103. Лебедев, Е.Н. Тризна. Книга о Е. Боратынском / Е.Н. Лебедев. М., 1985.-301 с.

104. Летопись жизни и творчества Е.А. Баратынского. 1800 1844 / сост-ль A.M. Песков. - М.: Новое литературное обозрение, 1998. - 496 с.

105. Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. А.Н. Николюкина. М.: Интелвак, 2001. - 792 с.

106. Литературная энциклопедия. М.: Изд. Ком. акад., 1939. - Т. 11. - 824 стл.

107. Литературный энциклопедический словарь / под. ред. В.М. Кожевникова и П.А. Николаева. М.: Советская энциклопедия, 1987. - 752 с.

108. Лихачев, Д.С. Внутренний мир художественного произведения /Д.С. Лихачев // Вопросы литературы. 1968. - № 8. - С. 30 - 46.

109. Лихачев, Д.С. Шахматов-текстолог / Д.С. Лихачев // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка, 1964. Т. 23. - Вып. 6. - С. 481 -486.

110. Лотман, Ю.М. Лекции по структуральной поэтике / М.Ю. Лотман // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. -М.: Гнозис, 1994. -С. 17-263.

111. Лотман, Ю.М. Литература и мифология / М.Ю. Лотман, З.Г. Минц // Ученые записки. Тартуский университет. Вып. 546: Труды по знаковым системам.-1981.-№ 13.-С. 35-55.

112. Лотман, Ю.М. Миф имя - культура / М.Ю. Лотман, Б.А. Успенский // Ученые записки. Тартуский университет. - Вып. 308: Труды по знаковым системам. - 1973. - № 6. - С. 282 - 303.

113. Лукницкий, П.Н. Acumiana: Встречи Анной Ахматовой. Т. 1: 1924 25 гг. / П.Н. Лукницкий. - Paris, 1991. - 346 с.

114. Ляпушкина, Е.И. Идиллические мотивы в русской лирике начала века и роман И. А. Гончарова «Обломов» / Е.И. Ляпушкина // От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского реализма. СПб., 1992. - С. 102 - 118.

115. Магомедова, Д.М. Комментируя Блока. / Д.М. Магомедова. М.: РГГУ, 2004.-111 с.

116. Маймин, Е.А. Афанасий Афанасьевич Фет / Е.А. Маймин М., 1982. -159 с.

117. Маймин, Е.А. Русская философская поэзия. Поэты любомудры, А.С. Пушкин, Ф.И. Тютчев / Е.А. Маймин. М.: Наука, 1976. - 190 с.

118. Маймин, Е.А., Слинина, Э.В. Теория и практика литературного анализа: учеб. пособие для студентов пед. ин-тов по спец. № 2101 «Рус. яз. и лит.» / Е.А. Маймин, Э.В. Слинина. М., 1984. - 160 с.

119. Маковский, С.К. На Парнасе серебряного века / С.К. Маковский. М., 2000.-400 с.

120. Максимов, Д.Е. Идея пути в поэтическом мире Ал. Блока / Д.Е. Максимов // Максимов Д.Е. Поэзия и проза Александра Блока / Д.Е. Максимов. М., 1981. -С. 6-152.

121. Максимов, Д.Е. О мифопоэтическом начале в лирике Блока. Предварительные замечания / Д.Е. Максимов // Максимов, Д.Е. Русские поэты начала века / Д.Е. Максимов. Л.: Советский писатель, 1986. - С. 199 - 239.

122. Малышева, И.В. Потаенные тетради Пушкинской поры в Перми / И.В. Малышева // Литература и фольклор Урала. Пермь, 1979. - С. 46 - 65.

123. Марченко, А. Пушкин. «Осень». Опыт медленного чтения / А. Марченко // Литературная учеба. 2002. - № 4. - С. 156 - 179.

124. Мелетинский, Е.М. Поэтика мифа. 2-е издание, репринтное / Е.М. Мелетинский. М., 1995. - 408 с.

125. Мифология: Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. - 736 с.

126. Минц, З.Г. Поэтика Александра Блока /З.Г. Минц. СПб., 1999. - 727 с.

127. Муравьев, В. «Все здесь очень были бы рады Вас видеть» / В. Муравьев // Памятники Отечества: «Мураново» (№ 58) М., 2003. - С. 117 -120.

128. Муравьев, В. «Истинный поэт» / В. Муравьев // Поэзия, 1985. М., 1985.-С. 143.

129. Н.С. Гумилев: pro et contra: Личность и творчество Н. Гумилева в оценке русских мыслителей и исследователей: Антология / Сост., вступ. ст. и прим. Ю.В. Зобнина. СПб.: РХГУ, 1995. - 672 с.

130. Недоброво, Н.В. Общество ревнителей художественного слова в Петербурге / Н.В. Недоброво // Труды и дни. 1912. - № 2 (Март - Апрель). -С. 24.

131. Недошивин, Вяч. Петербург Анны Ахматовой / Вяч. Недошивин // Недошивин, Вяч. Прогулки по серебряному веку: дома и судьбы / Вяч. Недошивин.-СПб.: Литера, 2005. -447 с.

132. Неженец, Н.И. Русские символисты / Н.И. Неженец. М.: Знание, 1992.-64 с.

133. Неизданный Брюсов. Письма к А.И. Тинякову (1905 1910 гг.) и Ю.Н. Верховскому (1906 г.) // Новый журн. = New rev. - Нью-Йорк, 2000. - Кн. 220.-С. 188 - 197.

134. Новиков, Вл. И. Филологический роман. Старый новый жанр / Вл. И. Новиков // Новый мир. № 10. - 1999. - С. 193 - 206.

135. Новикова, Т.П. Чудо-птицы В.М. Васнецова в лирике А.А. Блока / Т.П. Новикова // Новикова, Т.П. Изобразительное искусство в раннем творчестве Александра Блока / Т.П. Новикова. М: Изд-во МГУ, 1993. - С. 7 - 19.

136. Орлов, В.Н. Гамаюн: Жизнь Александра Блока / В.Н. Орлов. М., 1981.-719 с.

137. Орлова, Е.И. Литературная судьба Н. В. Недоброво / Е.И. Орлова. -Томск М.: Водолей Publishers, 2004. - 320 с.

138. Осипова, Н.О. Творчество М. И. Цветаевой в контексте культурной мифологии серебряного века / Н.О. Осипова. Киров: ВГПУ, 2000. - 272 с.

139. Осповат, А. Тютчев и символизм / А. Осповат // Материалы Международного семинара, организованного Центром литературоведческих исследований и Центром славистики. 11—14 мая 2003 г. Иерусалим, 2003.

140. Пайман, А. История русского символизма / А. Пайман. Пер. с англ. В.В. Исаакович. -М.: Республика, 2000. 415 с.

141. Пастораль Идиллия - Утопия: Сборник научных трудов. - М., 2002. -162 с.

142. Пастораль в системе культуры: метаморфозы жанра в диалоге со временем. М., 1999. - 144 с.

143. Пастораль в театре и театральность в пасторали. Материалы четвертого Всерос. науч. спецсеминара «Литература в системе культуры» -М., 2001. -172 с.

144. Пашкуров, А.Н. Эволюция жанра идиллии в поэзии М. Н. Муравьева / А.Н. Пашкуров // Филологические науки. 1999. - № 6. - С. 87-93.

145. Песков, А. М. Идиллия / А. М. Песков. // Литературная учеба. 1985. -№2. - С. 224- 227.

146. Петрицкий, В.А. A.M. Ремизов корреспондент Н.О. Лосского и Ю.Н. Верховского (штрихи культурной жизни России начала XX века) / В.А. Петрицкий // Алексей Ремизов. Исследования и материалы. - СПб., 1994. - С. 248-252.

147. Письма Ю.Н. Верховского к Ф. Сологубу и Ан. Чеботаревской (публикация Т.В. Мисникевич) // Русская литература. 2003. - № 2. - С. 121 -140.

148. Полушин, B.JI. Рыцарь русского ренессанса. Размышления о жизни и творчестве / B.JI. Полушин // Гумилев, Н.С. В огненном столпе. М., 1991. -С. 5-50.

149. Поэты французского Возрождения. Антология. Редакция и вступительная статья В.М. Блюменфельда Л.: ГИХЛ, 1938.-302 с.

150. Проскурина, В. «Cor Ardens»: смысл заглавия и эзотерическая традиция / В. Проскурина // Новое литературное обозрение. 2001. - № 51. - С. 196 - 213.

151. Ранчин, А. Роль традиции в литературном процессе / А. Ранчин // Теория литературы. Т. IV. Литературный процесс. М.: Наследие, 2001. - С. 9 - 25.

152. Робинсон, М.А. А. А. Шахматов и молодые ученые / М.А. Робинсон // Русская речь, 1989. № 5. - С. 86 - 92.

153. Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). Книга 1. ИМЛИ РАН. - М.: Наследие, 2001. - 960 с. Книга 2. ИМЛИ РАН - М.: Наследие, 2003.-768 с.

154. Русская художественная летопись. 1912 - № 3 (Февраль). - С. 40 - 41.

155. Саськова, Т.В. Ницшеанская традиция в пасторалистике русского-символизма / Т.В. Саськова. // Литература XX века: итоги и перспективы изучения. Материалы первых Андреевских чтений. Сб. научн. ст. - М., 2003.-С. 64-69.

156. Серебряный век в России. Избранные страницы. М.: Радикс, 1993. - 340 с.

157. Словарь литературоведческих терминов / ред. сост.: Л. И. Тимофеев и С. В. Тураев. - М.: Просвещение, 1974. - 500 с.

158. Смирнов, И.П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем / И.П. Смирнов // Смирнов, И.П. Смысл как таковой / И.П. Смирнов. -Спб.: Академический проект, 2001. С. 15 - 224.

159. Совалин, B.C. Послесловие / B.C. Совалин// Русский сонет: XVIII-начала XX века. М., 1983. - С. 493 - 494.

160. Созина, Е. Зеркальная символика как явление стиля русской поэзии рубежа веков / Е. Созина. // XX век: Литература, стиль. Стилевые закономерности русской литературы XX века (1900-1950). Екатеринбург: Уральский университет, 1998.

161. Спивак, Р.С. Русская философская лирика: Проблемы типологии жанров / Р.С. Спивак. Красноярск, 1985. - 140 с.

162. Спивак, Р.С. Русская философская лирика 1910-х годов (И. Бунин, А, Блок, В. Маяковский). Автореферат диссертации . учен. ст. д. филол. н. / Р.С. Спивак. Екатеринбург, 1992. - 34 с.

163. Стабровский, А.С. Верховский Юрий Никандрович / А.С. Стабровский // Профессора Пермского государственного университета. Пермь.: Изд-во Перм. ун-та, 2001.-С. 25.

164. Стеллиферовский, П.А. Евгений Абрамович Баратынский / П.А. Стеллиферовский. М., 1988. - 206 с.

165. Сугай, Л. Канон сонета и три символа христианской веры / Л. Сугай // Литературная учеба. 1998. - Март - апрель. - С. 146 - 154.

166. Тахо-Годи, Е. «Остается исследовать источники воли и природу жажды» (О «Римских сонетах» Вячеслава Иванова) / Е. Тахо-Годи. // Вячеслав Иванов творчество и судьба: К 135-летию со дня рождения. - М., 2002.-С. 60-70.

167. Творческие методы и литературные направления: сб. ст. М.: Изд-во МГУ, 1987.-203 с.

168. Тимофеева, В.В. Поэтические течения в русской поэзии 1910-х годов. Поэзия акмеизма и футуризма. Н.С. Гумилев. А.А. Ахматова. О.Э. Мандельштам. В. Хлебников / В.В. Тимофеева // История русской поэзии. В 2 т. Т. 2. Л.: Наука, 1969. - С. 370 - 399.

169. Топер, П.М. Перевод в системе сравнительного литературоведения / П.М. Топер. М.: Наледие, 2006. - 254 с.

170. Трофимов, И.Т. Ю. Н. Верховский / И.Т. Трофимов // Писатели Смоленщины. Смоленск: Смоленское книжн. изд-во, 1959. - С. 53 - 59.

171. Федотов, О.И. Основы русского стихосложения / О.И. Федотов. М., 1997.-335 с.

172. Фоменко, И.В. Об анализе лирического цикла (на примере стихов Б. Пастернака «Петербург») / И.В. Фоменко // Принципы анализа литературного произведения. Под ред. П. А. Николаева и А. Я. Эсалнек. -М„ 1984.- С.171 179.

173. Фризман, Л.Г. Творческий путь Баратынского / Л.Г. Фризман. М., 1966.-142 с.

174. Фризман, Л.Г. Два века русской элегии / Л.Г. Фризман // Русская элегия XVIII начала XX века: сборник. - Л., 1991. - С. 5 - 48.

175. Хан, Е.И. К вопросу о жанрах лирики Н. М. Языкова / Е.И. Хан // Вест. Моск. ун-та. Сер 9. Филология. - 1979. - № 5. - С. 31 - 38.

176. Ханзен-Леве, А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм. Космическая символика / А. Ханзен-Леве. Пер. снем.М. Ю.Некрасова.-СПб., Академический проект, 2003. -816 с.

177. Ханзен-Леве, А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. / А. Ханзен-Леве.- СПб., Академический проект, 1999. 512 с.

178. Хмельницкая, Т. Литературное рождение Андрея Белого. Вторая Драматическая Симфония. / Т. Хмельницкая. // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988. - С. 103 - 130.

179. Ходанен, Л.А. Идиллия А. А. Дельвига «изобретение ваяния» и «скульптурный миф» в творчестве русских романтиков / Л.А. Ходанен // Русская словесность. 2000. - № 6. - С. 2 - 9.

180. Ходасевич, Вл. Колеблемый треножник. Избранное / Вл. Ходасевич. -М., 1991.-683 с.

181. Чулков, Г.И. Современники / Г.И. Чулков // Чулков, Г.И. Валтасарово царство / Г. И. Чулков. М., 1998. - С. 503 - 510.

182. Чумаков, Ю.Н. Жанровая структура «Осени» / Ю.Н. Чумаков. // Чумаков, Ю.Н. Стихотворная поэтика Пушкина / Ю.Н. Чумаков СПб., 1999.- С. 222-345.

183. Чумаков, Ю.Н. «Младенчество» Вячеслава Иванова как роман в стихах / Ю.Н. Чумаков // Эстетический дискурс: семио-эстетические исследования в области литературы: Межвузовский сборник научных трудов. -Новосибирск, 1991. С. 115 - 124.

184. Шаповалов, М. Тютчев и Вяземский / М. Шаповалов // Москва. 2003. -№ 12. - С. 186- 190.

185. Шмаков, А.А., Шмакова, Т.А. Урал литературный: краткий биобиблиогр. словарь / А.А. Шмаков, Т.А. Шмакова Челябинск, 1988. - 366 с.

186. Эйхенбаум, Б.М. Мелодика русского лирического стиха / Б.М. Эйхенбаум // Эйхенбаум, Б.М. О поэзии / Б.М. Эйхенбаум. Л., 1969. - С. 237-510.

187. Эппггейн, М.Н. «Природа, мир, тайник вселенной.»: Система пейзажных образов в русской поэзии / Н.М. Эпштейн. М.: Высш. шк., 1990. - 303 с.

188. Эткинд, Е.Г. Сонеты Вячеслава Иванова / Е.Г. Эткинд // Эткинд, Е.Г. Там, внутри. О русской поэзии XX века / Е.Г. Эткинд. СПб., 1995. - С. 149 -167.