автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтика автобиографической прозы Андрея Белого: структура символического образа и ритмика повествования

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтика автобиографической прозы Андрея Белого: структура символического образа и ритмика повествования"

На правах рукописи

Трофимов Василий Анатольевич

ПОЭТИКА АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ АНДРЕЯ БЕЛОГО: СТРУКТУРА СИМВОЛИЧЕСКОГО ОБРАЗА И РИТМИКА ПОВЕСТВОВАНИЯ («КОТИК ЛЕТАЕВ», «КРЕЩЕНЫЙ КИТАЕЦ», «ЗАПИСКИ ЧУД4КА»)

Специальность 10.01.01 —русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

0034Ь2а<£^

Москва 2008

003452922

Работа выполнена на кафедреруссгой литературы XX века Моею всю го государственного областного университета

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Алексеева Любовь Федоровна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Черников Анатолий Петрович

кандидат филологических наук, доцент Яковлев Михаил Владимирович

Ведущая организация:

Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН

Защита диссертации состоится 04 декабря 2008 года в 15 часов на заседании диссертационного совета Д. 212.155.01 в Московском государственном областном университете по адресу: 105005, г. Москва, ул. Ф. Энгельса, д. 21а.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Московского государственного областного университета по адресу: 105005, г. Москва, ул. Радио, д. 10 а.

Автореферат разослан « » октября 2008 года

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

Т.К. Батурова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Читающей публике Андрей Белый1 известен как оригинальный поэт, искуснейший стилист и мастер слова, владелец своеобразного лексикона, экспериментатор в прозе, доведший ее в итоге до "стихоподобия". Известна и его необыкновенная эрудиция и знакомство с множеством философских работ, среди которых труды Канта, Риккета, Шопенгауэра, Ницше, Вл. Соловьева, Р. Штейнера. Получила подробное освещение длительная "дружба-вражда" Андрея Белого и Александра Блока, вылившаяся в богатейшую переписку двух поэтов, полную раздумий и тревог по поводу наступившего XX века, судьбы в нем русской интеллигенции.

Мемуаристика современников об Андрее Белом весьма объемна и дает почти исчерпывающие сведения о культурных и общественных настроениях эпохи и отношениях к ним различных очевидцев (A.B. Бахрах, К.Н. Бугаева, З.Н. Гиппиус, Н.С. Гумилев, E.H. Кезель-ман, И.Г. Эренбург и др.). Подробно освещена борьба разных литературных школ той поры, в рассуждения о них охотно включаются воспоминания об Андрее Белом как о мыслителе, теоретике символизма, творческой личности (И.В. Одоевцева Б.К. Зайцев, Р.Б. Гуль, Ф.А. Сте-пун, М.И. Цветаева, М.А. Чехов). Широкий пласт мемуарной литературы отчасти характеризует Андрея Белого и как художника слова.

Прижизненная критика, литературоведческие труды о творчестве писателя сопоставляют жизненный путь А. Белого с общим течением русского символизма (Эллис, Иванов-Разумник), который "воспринимался как modus cogitiandi (образ мышления) и как modus vivendi (образ жизни)" (JLA. Сугай, И. Сухих), а настроения культурной среды Серебряного века прослеживают от ее зарождения, формирования и эволюции до рассеяния в эмиграции (Д.Е. Максимов, JI.K. Долгополов, A.B. Лавров, В.М. Пискунов, В.М. Толмачев).

Наиболее полно в литературоведческих исследованиях изучены поэтика и эстетика русского символизма, новый тип художественного мышления, присущий этому течению. Об этом в разные годы писали: Н.Д. Александров, С.И. Гиндин, H.A. Кожевникова, JI.A. Колобаева, З.Г. Минц, В.Н. Орлов, JI.A. Смирнова, В.Н. Топоров, 3.0. Юрьева, М.В. Яковлев, В.Н. Яранцев и др. Немало заслуживающих внимания наблюдений и выводов относительно различных проблем творчества Андрея Белого (в особенности феномена его ритмической прозы) можно найти в исследованиях зарубежных русистов: Д. Бухгарда, X. Каид-завы, Н. Какинумы, Ш. Кастеллано, Т. Николеску, А. Пайман, В. Па-перного, Д. Рицци, JI. Силард, А. Ханзен-Лёве и др.

Существуют, однако, важные аспекты изучения поэтики А. Белого, которые по ряду причин выпали из современного научного осмысле-

1 Андрей Белый - псевдоним писателя-символиста Бориса Николаевича Бугаева (1880 - 1934).

ния. В частности, до сих пор не рассматривался вопрос о соотнесенности двух параллелей символического образа (эмблема и ее символическое значение), между тем как сам автор видел в этой соотнесенности важнейшую, существенную черту собственной поэтики. Под "эмблемой" следует понимать словесное обозначение действительности, реальности, жизненного переживания, впечатления, предметного мира, вещи и т.д., "символ" - то скрытое, внутреннее значение эмблемы, по слову А. Белого, "первоисток", которое она обретает в эстетике символизма. Одно из понятий является "низким" (знаковым, эмблемным) в том смысле, что наиболее точно отражает реальный ми^ - непосредственное, обыденное восприятие бытия, действительности .

Творческое мышление и художественная интуиция, как бы абстрактны они ни были, безусловно, питаются конкретными реальными явлениями, окружающими нас. Даже если такая связь выглядит ограниченной, нетипичной, случайной, то избежать ее даже самому нестандартному мировосприятию и интуиции невозможно. Образы предметного мира, ставшие праформой, основой для символов, составляют богатый эмблематический мир, который наиболее полно отражен в трилогии А. Белого и подлежит изучению. Такой способ образного мышления имеет внутренне поляризованный характер; при этом он ничуть не противоречит общей концепции "соположения" символизма ("символ" - с греч. букв, "сбрасываю", "сталкиваю"). Новый подход к освоению бытия, к выбору образных средств, к соположению противостоящих друг другу (антиномичных) сущностей образа сказывается в повестях Андрея Белого и новыми приемами в поэтике.

Вместе с этим бинарная модель образа (эмблема и ее символическое значение) связывалась исследователями либо с сугубо культурологическим, либо с историософским аспектом, тогда как сложная ассоциативная связь двух параллелей в прозе А. Белого специально не исследовалась. Многочисленные научные работы по поэтике А. Белого до сих пор не были сосредоточены на проблеме внутренней связи эмб-

2 Необходимо уточнить: термин "символизм" несет сильную коннотацию так называемой непрямой функции чего-либо и часто мыслится как область мышления, локализуемая в более широких масштабах, чем рассматривает его литературоведение, — в обществе, в цивилизации, в фундаментальных формах сознания и др. Понятие "символический образ" больше связан с конкретным авторским мышлением, локализуемом в отдельно взятом творческом опыте. В том понимании, которое сегодня вкладывают в термин "символ", он не вырастает из подлинно глубоких интересов автора, а направлен к нему, скорее, с внешней стороны - от некоего обобщенного человеческого опыта, далеко выходя за пределы сферы поэтики как таковой. С ключевыми словами «миф», «символ», «образ» именно так и происходит: "их частое употребление не столько проясняет, сколько затуманивает смысл, уводит высказывающихся все дальше от терминологической ясности" (В.Е. Хализев). Думается, отождествлять научное понятие "символ" с общечеловеческим спектром значений во многих случаях нежелательно, т.к. при этом слишком важная составляющая исключается из его эстетической основы. Символический образ -эстетически более цельное понятие. Он облечен, выражаясь метафорически, в соответствующее языковое одеяние и направлен от индивидуального мироощущения автора к тем или иным эстетическим целям и задачам. Этот языковый опыт фактически непереводим, уникален: он не допускает переноса в иной ряд семантического выражения, не претерпев соответствующего ущерба или изменения.

лемы и символа, их ассоциативной соотнесенности. Для автора реферируемой работы также важно, что сегодня «число исследований, посвященных ритму в прозе Белого, несоизмеримо мало по сравнению со значением и вниманием, придаваемым ритму самим Белым»3. Таким образом, избранные аспекты изучения творческого наследия писателя-символиста чрезвычайно значимы, но не становились предметом специального изучения, что определяет актуальность исследования.

Научная новизна настоящей диссертации, прежде всего, связана с обнаружением в автобиографической прозе А. Белого обозначенных самим автором границ символического образа, двух его образных основ - эмблемы и символа. Перенос значения от эмблемы к символу и возникающий при этом целый комплекс эмблемно-символьных отношений в прозе писателя-символиста до сих пор не изучался. Впервые подробно раскрывается специфика внешней и внутренней устойчивости символических образов в общей системе образных координат. В исследовании предпринята попытка проанализировать соотносимые друг с другом основы (параллели) символических образов в автобиографической трилогии, выявить специфику образной системы писателя, аспекты ее влияния на "стихоподобие" прозы Андрея Белого.

В диссертации подвергнуты углубленному изучению основополагающие для ритмики повестей Андрея Белого аспекты: "производство" новых слов, образов и особое построение фраз, соотношение метрических размеров и "новая просодия" повествования. Выявлена типология повторов в трилогии, эволюция смещения творческих ориентиров А. Белого с линии "литература-музыка" («Симфонии») на линию "поэзия-проза" («Котик Летаев», «Крещеный китаец», «Записки чудака»), изучены переходы от эмблемного (внешнего) способа интерпретации бытия, реальности к ритмическому (внутреннему) чувству и мироощущению Белого-символиста.

Объектом исследования служит автобиографическая трилогия писателя-символиста «Котик Летаев» (1918), «Крещеный китаец» (1921), «Записки чудака» (1922)4. Для осмысления проблемы в общем контексте наследия писателя привлекаются художественные произведения А. Белого, созданные им на разных творческих этапах, начиная с «Симфоний» (1901) и заканчивая «Масками» (1933), его труды по эстетике и эмблематике искусства, статьи, рецензии, мемуары.

Цель работы - комплексно исследовать два важнейших эстетических уровня, - образный (эмблемно-символьный) и ритмический, -

5 Шталь-Шеэтцер X. Композиция ритма и мелодии в прозе Андрея Белого // Москва и «Москва» Андрея Белого: Сборник статей. М., 1999. С. 163.

Здесь и далее используются условные сокращения «Котик Летаев» - КЛ, «Крещеный китаец» - КК, (Записки чудака» - 34, «Символизм как миропонимание» - С, «Мастерство Гоголя» - МГ; в скобках указаны страницы по следующим изданиям: Белый А. Собр. соч. Котик Летаев. Крещеный китаец. Записки чудака. М.: Республика, 1997; Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994.; Белый А. Мастерство Гоголя: Исследование. М.: МАЛП, 1996.

в поэтике автобиографических повестей А. Белого «Котик Летаев», «Крещеный китаец», «Записки чудака».

Отсюда вытекают конкретные задачи исследования:

1) рассмотреть явление эмблематики в теоретическом осмыслении Андрея Белого и в его художественной практике (§ 1.1);

2) выявить наличие определенных соответствий, которые в большей или меньшей степени связывают воедино формальное выражение и функции соположения основ образной системы в творчестве Белого-символиста и реконструировать общие принципы их связанности, т.е. исследовать художественную специфику эмблемно-символьных отношений в автобиографической трилогии (§ 1.2);

3) рассмотреть в обозначенных произведениях закономерности переноса значения вещей и явлений с "детской" на "взрослую" азбуку, обратив особое внимание на указанные автором признаки взросления человека в процессе демифилогизации окружающего мира (§ 1.3);

4) изучить понимание А. Белым связи музыки, ритмического начала с эволюцией литературы истории и предыстории бытия в целом; проследить влияние антропософских идей на автобиографическую прозу писателя-символиста (§ 2.1);

5) изучить соотношение ритмов "прозы", верлибра, акцентного (содержащею рифмы) и белого стиха в трилогии Андрея Белого (§ 2.2);

6) исследовать систему повторов, их типологию и значение для поэтики Белого, символическую и ритмическую многоплановость (§ 2.3).

Методологической основой диссертации стали в первую очередь труды по теории символа ("символология") самого А. Белого, его мысли о внутреннем содержании и специфике образной системы, о характере символического мировосприятия, мотивах, тенденциях и эволюции русского символизма. В своих теоретических работах 1910-х годов Андрей Белый позиционирует себя как "застрельщик" формального метода, обозначая первоочередную задачу современной ему эстетики в анализе форм искусства, поскольку в них любой из литературных процессов более отчетлив, рельефен. В те годы "формализм" был довольно точный термин: за ним, главным образом, стояло изучение поэтики, или выдвижение "единого принципа исследования" (Б.М. Эйхенбаум).

Опираясь на пересечение взглядов на литературу А. Белого и формалистов, во многом схожий терминологический словарь (почти одновременно с тыняновским "лирическим героем" А. Белый предложил понятие "лирический субъект", в книге «Мастерство Гоголя» понятие "остранение" А. Белый использует в том значении, которое ранее придал ему В. Шкловский) и др., мы склоняемся к формальному методу исследования. Вместе с тем, выявляя приемы создания символических образов и образной системы автора, диссертант стремится постичь их внутреннюю обусловленность мировосприятием Белого-символиста.

Важные постулаты и анализ творческого опыта были почерпнуты в трудах самих символистов - А. Блока, Вяч. Иванова, А. Белого. Следует признать, что подлинно научный период в изучении эстетики и поэтике символизма начался сразу же - с эстетического осмысления, изучения символистами своего же творчества. Не приняв указанную выше предпосылку, теоретические труды А. Белого невозможно адекватно прочесть. Отметим, что применение одного метода не исключает использование остальных, в первую очередь, текстологического, сравнительно-типологического и ритмико-метрического анализа, которым диссертант отводит важное место в настоящем исследовании.

На защиту диссертации выносятся следующие положения:

1. В автобиографической прозе А. Белого ассоциативная связь двух образных составляющих (эмблемного и символического) - наиболее значительный центр, организующий поэтику повествования.

2. Повторяющаяся с небольшими видоизменениями формальная (построенная по принципу бинарной оппозиции) модель образа в трилогии постепенно, по мере расширения художественного поля, ассоциируется со значениями все более и более общего и глубокого характера. Средства выражения остаются неизменными, но изменяется их функция, обеспечивая непрерывное философско-эстетическое расширение.

3. При литературоведческом исследовании приемов создания Андреем Белым символических образов обнаружены закономерности авторских изменений основного значения слова, создания виртуозно структурированной системы многогранных образных параллелей.

4. В трилогии А. Белого заявляют о себе и по-своему эволюционируют элементы различных жанровых форм, трансформируются их признаки. Биография писателя предстает как замкнутый фрагмент действительности и мотивируется индивидуальными импульсами, идущими от личности, душевного и духовного состояния «я», сочетающего в себе подвижный предмет авторских наблюдений и диалогически настроенный по отношению к эпохе и самому себе субъект. В жанровом отношении проза А. Белого - это новый опыт "личной" литературы.

5. В "стихоподобной" прозе Андрея Белого принципы звукового согласования (рифмы, стопы и т.п.), присущие стиху, заметно стерты. Ритмика повествования организуется по принципу смыслового и ассоциативного единства движущихся полюсов символического образа, эмблемы и символа, периодически переходящих одно в другое.

6. Повествование А. Белого не сковано (в меньшей степени сковано) традиционными ритмами языка; писатель разрабатывает собственную, во многом условную, индивидуально оформленную ритмико-синтаксическую систему, с помощью которой ему удается не только открыть закоулки собственного мироощущения, но и обнаружить в нем концентрированную сущность эпохи.

Научно-практическая значимость диссертации обусловлена возможностью использовать результаты исследования при изучении творчества Андрея Белого, истории литературного процесса начала XX века в научных и образовательных учреждениях.

Отдельные положения и наблюдения по теме диссертации прошли апробацию на межвузовских научных конференциях в 2005-2008 годах. По теме опубликовано 4 работы, общим объемом 2,5 пл., в том числе в периодическом издании Высшей аттестационной комиссии.

Структуру диссертации составляют введение, шесть параграфов, составляющих две главы, и заключение. Объем исследования составляет 199 страниц, библиография насчитывает 261 наименование.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обозначается предмет изучения, рассматривается широкий спектр работ по поэтике А. Белого и история проблематики эмб-лемно-символьных отношений в прозе автора, истоки ее неповторимости. Дается обзор научной литературы в связи с поставленной проблемой. Анализируется мера исследованности заявленной темы, обосновывается актуальность и научная новизна, определяется практическая значимость работы, формулируются методология, цели и задачи.

Глава 1. «ПОЭТИКА ЭМБЛЕМНО-СИМВОЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ В ПОВЕСТЯХ АНДРЕЯ БЕЛОГО» посвящена месту и особенностям системы художественных средств в автобиографической прозе А. Белого в контексте образной системы литературы Серебряного века в целом. Автором диссертации дана общая характеристика эмб-лемно-символьных ассоциаций в повестях А. Белого, выделены основные образы-символы писателя и их типологические особенности в сравнении с другими образными системами. Принцип подхода к трилогии через систему средств выразительности, через реконструкцию взаимовлияний мировоззренческой (авторской) и образной доминант в поэтике автобиографических повестей, как представляется, обеспечивает целостность аналитической позиции. По теории А. Белого, содержание "втянуто" в такой же процесс становления, какой присущ и форме, и относится, собственно, к единому "формосодержательному процессу". Поэтика эмблемно-символьных отношений в повестях исследуется параллельно внутреннему опыту и эстетическому мышлению А. Белого; такая взаимосвязь определена как образная и, шире, эстетическая система, воплощающая мироощущение писателя.

В первом параграфе «Эмблематика в теоретическом осмыслении и художественной практике А. Белого. Формы символических образов» исследуются формальные закономерности образных единств в трилогии, их соотнесенность с содержательными, концептуальными и эстетическими аспектами автобиографической прозы, выявляются

ключевые категории ассоциативной связанности эмблемы и символа в поэтике повестей. Ассоциация "прикрепляет" одно конкретное или полуконкретное (второстепенное) значение к другому (основному), что придает образу законченную форму и целостность. Поэтому и в отношении символической системы в автобиографической трилогии Андрея Белого осмысливаются две параллели образного единства в их ассоциативной, формальной и функциональной взаимосвязи.

В символизме обязательна увязка двух планов - символизирующего и символизируемого, т.е. за одним планом всегда стоит другой. Как и любому сравнению, символическому образу присущ "низ" и "верх" -вполне ощутимые, видимые параллели, которые выражены в тексте конкретными словами. Признание некоторой ассоциативной "размытости" между двумя основами отнюдь не равно отрицанию их семантической связанности. Две параллели в тексте трилогии А. Белого противопоставлены друг другу резко, рельефно - что называется "заостренными краями". Они опираются на более чем резкий семантический слом, отображая раннее в позднем, простое в сложном, низкое в высоком. По убеждению А. Белого, такой поиск «определяет искание ценности в другом-, и мы его понимаем как эмблему, приближающую нас к Символу» («Эмблематика смысла», С. 52). Существенно, что эмблема (видимость, реальность, знак) не является неким рудиментом, приложением к символическому образу; без нее последний не имел бы исходной образной основы, праформы.

В "переводимости" одной реальности в другую нет ничего сверхъестественного или "таинственного", хотя средства, приемы этого искусства в трилогии А. Белого чрезвычайно разнообразны. Они могут быть до некоторой степени прояснены путем сопоставления двух основ образа, сравнением словесных ассоциаций. Обратимся к примерам: «...огонь побежит щебещками; и треснет полено; дьгмком .замутилось оно и слюной заплевалось; и шипно запела, кружась, с_ветовая__нея_С: В ость; везде на полу разбросали подсолнухи...» ("огонь" - "подсолнух") (КК. 260). Или: «...и выгоняется "молодой человек", развиваемый папою: так выводятся в парниках: огурцы!..» ("молодой человек" - "огурец") (КЛ. 101). Другой пример: «Метафоры понимаю я точно: упал в обморок - значит: упал, куда падают; а ведь падают - вниз; внизу -дол...» ("метафора" - "низ", "пол") (КЛ. 54).

Проследить историческую или культурную связь подобных образных единств весьма трудно. Многие образы продиктованы детским восприятием - логикой ребенка, которую мастерски передает автор. «Тема "Котика" есть почерк, - признавался писатель-символист, - дети иначе воспринимают факты; они воспринимают их так, как воспринял бы их допотопный взрослый человек» (КЛ. 495). Нередко встречаются образы более сложного порядка, где внутреннее "про-

странство" героя ищет обобщения с пространством мировым, а человек оказывается как бы равноценен всему миру, всей цивилизации: "правило" - "четыре стены", "образ" - "проход в иной мир", "Иудея" - "гостиная", "Галилея" - "столовая", "старый закат" - "златоуст". Для биографического повествования такие образы непривычны; они звучат высоко, почти торжественно, как цитаты из оды (высокий стиль)5.

Трудности восприятия символических образов в повестях, должны, вероятно, частично или полностью исчезать при обращении к выражению идеи, концепции, смысла трилогии, т.е. к художественному содержанию. Образное новаторство отражено писателем в новаторстве тематическом, психологическом, эстетическом, философском. Через всего «Котика Летаева» рефреном проходит авторское сопоставление двух миров: "мой детский мир" и "чужой мир взрослых", в котором легко угадывается своеобразная эмблемно-символьная пара. В содержании повестей все события, персонажи, сюжетная и тематическая основы охвачены смысловым контрастом, которому присуща внутренняя коннотация "маленький" - "большой". Течение повествования представляет собой непрерывное развитие этой параллели.

Между "малым" и "большим" в сознании ребенка пролегает своеобразная граница, отделяющая одну реальность (эмблематическую) от другой (символической). Большой эмоциональной значимостью для автора обладает разделение внутри семейного круга на маму и папу, непримиримо борющихся за ребенка и, по слову А. Белого, "раздирающих его на части". В автобиографической трилогии писатель допускает значительное наложение эмблемно-символьных сопоставлений друг на друга. Лишь намеченное в «Котике Летаеве» противостояние родителей достигает апогея в «Крещеном китайце»; здесь же отчетливо просматривается связь значений на уровне: "Москва" - "Петербург".

Обращаясь к содержанию повестей, мы постоянно наталкиваемся на показательные аналогии. Эстетическая природа описанных выше сопоставлений, вероятно, в той же степени отражает содержание повестей Андрея Белого, в какой определяет их "символизм". Это подтверждается тем фактом, что в трилогии автор использует аналогичные приемы и в качестве стилистических средств, и как общий принцип отражения действительности, ее эмблемно-символьной интерпретации.

5 В общем и целом ясно, что слова, отбираемые для создания любых образов (символические образы, сопоставления, метафоры и др.), окружены сложной и богатой семантической атмосферой. В отдельных случаях, как в названии "Золото в лазури", ассоциативная связь двух параллелей образа кажется очевидной даже при отсутствии эмблемного элемента ("солнце" - "золото", "небо" - "лазурь"). Здесь он дан на нулевом речевом материале, хотя общий закон параллелизма двух основ при этом сохранен. Пропуск, однако, волей или неволей расширяет многозначность двух планов, дает простор толкованию. В зависимости от наполнения речь может идти, например, "о видении Золотого Града Апокалипсиса" (М.В. Яковлев). Т.е. значащими могут быть не только слова, но и их пропуск, что типично для поэзии (напр., «Евгений Онегин»). Уточним, что в данном случае, по А. Белому, образ складывается из детских воспоминаний: «лазури небес» и «шумного золота ржи» (34. 299). Это лишь обоснует наше утверждение, что образная система символизма не может обходиться без эмблемного плана как избыточного.

В следующем параграфе «Роль эмблемно-символьных отношений в повестях А. Белого. Функции символических образов» анализируются функции символических образов в соотнесенности с художественным мышлением Белого-символиста. Нами показано, как отношения между эмблемой и символом возникают из самой необходимости переноса значения от одной границы образа к другой, из общего принципа единства и цельности художественного образа.

Часто в повестях А. Белого символический образ дается прерывисто - в определенном членении, делении на части. Характерный и специфичный аспект заключается в варьировании функций обоих полюсов, в постоянном отождествлении одного понятия с другим, в их смене. Происходит как бы постоянное уподобление формы одной основы образа и смысла другой. Одно и то же слово, при единстве концептуального ядра, выступает в разные моменты развития символического образа в разной роли - сначала "смыслом", а затем "знаком" (эмблемой) для нахождения нового "значения" (символа). Существенно, что процесс развития и становления эмблемно-символьных образов предстает как способ отражения процесса познания мира героем повестей.

Таким образом, напрашивается разделение символических единств в повестях А. Белого на образы с прерывистым соположением основ и слитным (напр., "старый закат" - "златоуст"). Слитный тип вполне наглядно указывает на происхождение образной системы символизма от родственных образных систем; он должен пониматься как сохранение общей формы ассоциативного наследия литературного языка. Прерывистый тип связи концептуально более сложен ("метафора" - "обмо: рок" - "падение" - "пол"; "гостиная" - "безымяннос_ть" - "безвыход^ ность", "бе^тмосферность" - "безымень" - "призрак" и т.д.), но и в большей степени отражает специфичный процесс создания автором символической картины мира в повествовании.

Несмотря на прерывистость процесса "образообразования", очевидно, что мы имеем дело с более или менее прозрачной структурой. Прерывистый тип соположения основ по природе своей более функционален, чем другой тип - слитный, сформировавшийся на основе модификации существующих образных форм и сохраняющий следы такого заимствования. Различие между слитным и прерывистым типом соположения основ в повестях А. Белого имеет чисто функциональный характер; формальной модели образной системы оно не затрагивает.

Итак, примеры переноса значения с "низа" на "верх" символического образа в прозе А. Белого дают возможность понять, что не только "таинственный" или иной принцип господствует при создании таких рядов. Каждый эмблемно-символьный ряд в автобиографических повестях обладает своим ассоциативным единством, процесс развертывая которого составляют, быть может, два, пять, десять или большее коли-

чество элементов. Вместе с тем процесс "образообразования" в трилогии вписывается своим содержанием в специфику своей же формы.

В «Записках чудака» символическое "двойство мира" затрагивает куда как больший масштаб и обеспечено парой: "Россия" - "Европа". Первая, близкая, понятная, имеет для писателя незыблемые свидетельства и объективные воспоминания. Россия для писателя своего рода эмблема, зафиксированная в ценностном и объективном смыслах. Европейские же страны, напротив, поражают Белого новыми неизъяснимыми смыслами: их культуру, разумное наследие, "тайну и символизм" только предстоит понять. Жизнь в эмиграции ощущается им как некий глубокий символический показатель, в том смысле, что не может так просто состыковаться с собственно-авторским восприятием многих европейских ценностей. Они символичны по отношению к ценностям русским, которые насквозь свои, ясные - с "корневой" человечностью.

Свидетельства такого рода встречаются в «Записках чудака» повсюду: «жуткой мутью стоит предо мною граница» (34. 370); Париж -«жара, пыль, бестолочь... переполнен буфет» (34. 369), Лондон - «из меня самого на меня глухо ухала пустота: мировое ничто» (34. 385), Берген - «ходили тревожные звуки... кишела горластая пересыпь слов» (34. 436). Вряд ли случайно, что наиболее глубокую связь новая форма восприятия действительности обнаруживает с содержанием как таковым. Тут контраст между формой и содержанием практически стерт; в трилогии они такая же бинарная пара - как эмблема и символ.

Параграф «Поэтика образной системы в автобиографической прозе» обращается к специфике биографического жанра как таковой, ее соотнесенности с поэтикой прозы Андрея Белого. Нам должна быть столь же интересна связанность основ на уровне символического образа, сколь и более общие аспекты связанности на уровне образной (символизм) и жанровой (автобиография) систем. Анализ специфики жанра часто оказывается ценным средством при выяснении того, каким образом определенная эстетическая позиция автора идентична жанровой форме или соотносится, по крайней мере, с некоторым порядком значимых и характерных для жанра условий .

6 Ощутимость жанра, как отмечается, в целом сводима к двум способам восприятия: текст может представлять замкнутую систему - некий вымышленный мир, который обладает собственной пространственно-временной структурой (лирика, драма и др.), а может являться открытой системой - фрагмент фактической действительности (биография, мемуары, публицистика). Биография строится на ощутимости документа, на ассоциации с исторической эпохой. Новаторство Белого - в уходе от документальности, в смещении центра тяжести с внешнего описания (писатель называл такую традицию «биографией насморков и потребления пищи» 34. 418) на биографию внутреннего «я», проблема которого в революционные 1910-е годы стояла так остро. Его биографизм нацелен на собственно-авторскую, замкнутую систему. Отпадает необходимость в иносказании — "чужой речи"; в трилогии она снижена, не видна. Автор сохраняет узкое «я», интимное, которое в те годы почти невозможно. "Стихоподобная" проза требует мотивировки, идущей от «я»; жанрово - это новый опыт "личной" литературы (Пожалуй, "Уединенное" В. В. Розанова можно поставить в один ряд. У обоих авторов «я» слишком герметично, замкнуто, хотя и влечет за собою разные сдвиги: "интимность" А. Белого ведет к изменениям жанрового порядка, В. Розанова - сюжетного). В этом новом соотношении ставка на внутренний рост личности, который, несмотря на компромиссы с запросами современности, не нуждается во внешнем оправдании.

До некоторых пор маленький герой А. Белого, как и всякий ребенок, имеет дело как бы с цивилизацией вещей, а не людей; с эмблемами, а не их смыслами, со знаками, а не с их значениями. Можно вспомнить, что «Христофор Христофорович Помпул - был совсем как... буфет» (КЛ. 80), или «Валериан Валерианович всё равно что полено...» (КЛ. 73), или человек-шуба - «Федор Иванович Буслаев гуляет не на ногах, а на... шубе (живет в своей шубе), шуба гуляет» (КЛ. 65). Строго говоря, ребенок не в состоянии задумываться над отдаленными перспективами мироздания. Первый же камень, о который он ушибся, и есть конечная причина всех его несчастий. Мало того, нередко можно видеть, как ребенок в отместку стукает вещь, о которую споткнулся.

Происходит это потому, что он видит вещь как бы "живою". Отсюда два пути, по мысли А. Белого, ведут в детскую логику: к овеществлению живого - один, другой - к оживлению вещного. Мир окружающих, "живых" персонажей для ребенка как бы малопонятен, заочен, символичен, одновременно примигивизируясь, он предстает перед ним сперва лишь инвентарно; другой, мир вещей, напротив, как бы "оживает" и до некоторой степени "одухотворяется" ребенком.

Схематично явление может быть выражено следующим образом: язык взрослых для ребенка - язык "с большим алфавитом", его надлежит переводить на свой, значительно меньшего объема - язык "с малым алфавитом". Акт перевода неизбежно сопровождается известного рода потерями значений или их резкой семантической деформацией. Детский язык - эмблема без вложенного в нее содержания или вложенного, но в весьма искаженном виде. Это тот "малый" язык детей, в котором взрослый, строю говоря, чувствует себя иностранцем. Анализируя образную систему повестей, мы всякий раз возвращаемся к уже знакомой азбуке, к элементарности оснований, к эмблематизму.

На уровне поэтики эмблемно-символьные отношения можно определить как соединение в одном образе двух независимых параллелей, ассоциативная "опора" и форма переноса значения которых существенно отличается от других способов "образообразования". Из всех образных систем лишь символизм по-настоящему довольствуется подобным "безопорным" положением. Андрей Белый смело называл себя "специалистом невесомых поступков" и гордился этим необычайно.

На другом уровне: биографизм А. Белого столь же тесно связан с человеком, как и сама гуманистическая традиция. В статье «Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть во всех фазах моего идейного и художественного развития» (1928) А. Белый признавался: «<...>Культура роста моего "Я" <...> линия роста моего поведения от внутреннего во внешнее всегда была... эмблемой, знаком, личиной» (С. 421). Белый-художник не находит мировоззренческой опоры вне человека, вне его сознания, замечая, что "в символе вышел из страха".

В этом случае само сознание должно стать той специфичной основой -осью, на которую опирается развитие личности. Таким образом, текст повестей - не что иное, как открытая дверь в мир и сознание человека.

Отметим, что какие бы связи (культурные, исторические, общечеловеческие и пр.) не лежали в основе образного единства, эти связи ни в коем случае не могут быть истолкованы в качестве основного источника целостности образа. В лучшем случае контекстуальная или иная "осознанность" ассоциации лишь усиливает ощущение единства образа, возникающего, впрочем, на совершенно иных основаниях.

Соположение эмблемы и символа, безусловно, есть некий закономерный прием, обусловленный символическим мышлением автора и нашедший отражение в поэтике повестей. Вместе с этим понятие "эмб-лемно-символьный принцип" слишком отвлеченное, размытое; его простая констатация только уводит от сути явления. Принадлежность к системе требует ответа: что перед нами - сугубо авторский прием (т.е. индивидуальный метод автора, выглядящий абстрактно убедительным, но с трудом укладывающийся в литературоведческие рамки) или же способы соположения образных основ в поэтике А. Белого обусловлены приемами изменения основного значения слова-тропами?

Строго говоря, слитный тип соположения основ такой спецификой не обладает: нет привычной игры на словесных тенях, поэтического "иносказания". Неожиданное соседство основ ("Галилея" - "столовая") не ведет к изменению материального ядра слов; напротив, этот тип возвращает слову его чистое концептуальное значение (стирает эмоциональную окраску). Прерывистый тип в поэтике А. Белого, даже при отборе слов, составляющих образную пару, в самом абстрактном, общем значении, посредством раскрытия семантики образа по частям, за счет вариаций эмблемно-символьных комбинаций приводит к такому изменению. Это столь же очевидный прием, как и любой из известных литературоведению тропов. В свою очередь разные способы соположения основ (символические образы, сопоставления, метафоры, аллегории и т.п.) никогда не будут столь схожими, чтобы их можно было бы считать средством выражения одного и того же образного мышления, одним и тем же способом открытия словесных пластов.

Символический образ в итоге осмыслен в его универсальном и категориальном значениях. Конкретные наблюдения позволяют выявить специфику внутренней динамики символического образа, которая закреплена нами в шести категориях: 1) категория обусловленности -обозначает нижнюю и верхнюю параллели образа как некое устойчивое образование групп элементов, т.е. один элемент легко распознается как следствие другого; 2) категория значения - связана с преодолением семантического контраста двух основ образа: иначе говоря, символ есть достигшая предела самоидентификация эмблемы', 3) катего-

рия прерывности - важнейшая функциональная категория: выделяет ведущий элемент в символической последовательности (при мене их местами), предполагает целостность и развитие образного единства как результат эмблемно-символьных отношений; 4) категория наличия -предполагает наличие или отсутствие одного из элементов образа, т.е. символический образ не теряет статус образного единства даже при отсутствии одной из параллелей (существенно для стиха и символической поэзии); 5) категория отношения - выражает заданность отношений внутри образа; как правило, это объективный характер эмблемы и интуитивно-субъективный характер "верха" образа; 6) категория направленности - подчеркивает сугубое постоянство переноса значения от эмблемы к символу: т.е. ассоциативная связь двух параллелей строго предопределена и не может развиваться произвольно.

Здесь, видимо, в той или иной мере получены связи, способствующие объективному рассмотрению символических образов как способа художественного мышления, поддающихся культурной и эстетической расшифровке. Серебряный век неотделим от исканий новых возможностей языка, от "подступа к слову вплотную", от образного новаторства. С образной системой экспериментировали: слово, образ, стих становились "объектом почти научных опытов". Нелишне вспомнить, что весьма частые "бунты" в русской поэзии начала XX века вызваны как раз стремлением извлечь из языкового материала именно то, что он на самом деле дать не может. Несмотря на все возможные оговорки, связанные с манифестами, лозунгами разных школ (символизм, футуризм, акмеизм, имажинизм и др.), философские и эстетические взгляды, конечно, сопровождались отличиями в средствах образного выражения, хотя языковая пропасть не была такой глубокой, как манифестная.

ГЛАВА 2. «РИТМИКА АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ А. БЕЛОГО» раскрывает универсальное значение ритма в теоретическом осмыслении и художественной практике Андрея Белого, показывает связанность ритмической и символической концепции в системе средств выразительности, их эстетическое воплощение в поэтике автобиографических повестей. В общей эстетической иерархии А. Белого символизм как таковой не есть некий "конечный пункт". Таким пунктом, по его убеждению, может быть лишь живое ритмическое чувство, из которого, по слову Белого-символиста, "процветают символы".

Нет сомнений в том, что литературный язык, выбор художественных средств и др. более или менее верно отражает культурный аспект: история "языка" и история литературы в целом развиваются параллельно. Однако, по убеждению Андрея Белого, это во многом поверхностный и внешний тип параллелизма. Более глубокий тип параллельного развития литературный процесс обнаруживает с ритмом как таковым, с линией музыкальной гаммы, с мелодией. Иначе говоря, эволю-

ция литературы проходит не под знаком формы или содержания, а главным образом под ритмическим знаком, оказывающим влияния и на то и на другое. Ритмическое начало, по мысли писателя, воплощает в себе некий первичный смысл; в конечном итоге А. Белый приходит к выводу, что «сферой же искомого символа (будет - В.Т.) само прочтение принципа культуры как ритма и ритма как выявления человеческого Духа из свободы» («Почему я стал символистом...», С. 478).

Такой первичный ритмический смысл, помимо автономной функции в поэзии, обладает, по А. Белому, некоей суммирующей и объединяющей способностью. Ритм если не стремится открыто подчинять себе факторы других литературных рядов, обладающих подобной же автономией, то, по всей вероятности, на протяжении всей литературной эволюции движется в этом направлении. Ритмика, по А. Белому, есть чувство, инстинктивно взыскуемое душой, самой природой человека. Оно и есть подлинное символическое искусство, в котором впечатления и образы человеческого сознания наиболее непосредственны и менее всего стеснены какими-либо условностями, привносимыми извне.

В первом параграфе главы (§ 2.1. Ритм как универсальное средство в понимании А. Белого. Учение Р. Штейнера и проза А. Белого) ритмическое и музыкальное начало исследуется в качестве детерминанты художественного мира повестей, анализируются различные по характеру и значению аспекты, вносимые ритмикой в систему средств выразительности А. Белого, начиная от изменений звучания прозаического слова по отношению к слову поэтическому и заканчивая более широкими стилистическими, композиционными и структурными "деформациями" повествования. Кроме того, ритмика в повествовании А. Белого предполагает скрытую апелляцию к развитию и динамике эмблемно-символьного ряда, что подлежит нашему отдельному изучению. Самое непосредственное ритмическое воплощение в трилогии А. Белого лежит в области связывании основ символических образов (эмблем и символов), в их повторе и симметричном подчеркивании.

В повестях А. Белого словоупотребление вбирает в себя создание четкого поэтического (стихового) впечатления. Характер и выбор словоупотребления происходит за счет перераспределения в прозаической линии речи выразительной функции слова. В поэтике А. Белого "прозаическое" слово узурпирует у "поэтического" его стиховую функцию. В соответствии с вокальными образцами поэзии слова звучат более веско и обособленно, а их семантика воспринимается как гораздо более емкая. Отсюда усеченное построение фраз, максимально приближенное к стиховому, изменения морфологии слов, которые, по-видимому, происходят под воздействием внутреннего ритмического чувства.

Существенным, по наш взгляд, является то, что логические отношения в стихотворной форме, по крайней мере отчасти, замещаются

морфологическими - так называемым сложением основ или "производством слов". Иначе говоря, поэт как бы принужден говорить не "круглый, как лицо" (синтаксические отношение между основами), а "круглолицый" (морфологические отношения), "белоснежный" вместо "белый, как снег^', "лепсотенный" вместо "легкий, как тень" (А. Белый). Поэзия в норме, в отличие от прозы, жертвует синтаксическими отношениями в пользу морфологических, что находит немало примеров в трилогии. Поэтому нельзя, думается, разбирать примеры "словообразования" в повестях на сугубо прозаических основаниях. "Стихоподоб-ная" проза Белого неизбежно обрастает теми преобразованиями морфологии, которые с точки зрения грамматики и синтаксиса не имеют четкого объяснения. Такой процесс, по-видимому, является для поэзии нормально преобладающим. Это еще один важный факт, позволяющий говорить о повествовании Андрея Белого как о ритмической прозе.

Следующий немаловажный факт: в "слово- и образообразовании" ставка Белого не просто на "большие" сопоставления и их последующую мену, но и на вариативное действие членимых частей. Углубление семантического различия оказывается прогрессивным для повествования моментом - прерывистость образа, постоянное отождествление "низа" и "верха" ощущается как стиховая норма, традиция. Семантическая "неточность" пары необходима: она есть та инерция, которая преодолевается развертыванием образа. В поэтических образцах примеров "неточных" рифм множество: не полное тождество рифмующих членов обостряет звучание стиха ("как те" - "когтей" В. Маяковский). Вот почему повторение в тождественной форме одного и того же слова в качестве рифмы есть менее ритмический прием, а близких по семантике слов в качестве параллелей образа - менее символический прием.

В своих наиболее типичных формах согласование в поэзии почти всегда сопровождается звуковым повтором. Такая "увязка" в стихе будет нормой: "подобозвучащие" слова притягиваются друг к другу. В основании символического образа и идеи переноса значения с "низа" на "верх" лежит явление поэтическое, схожее по форме с рифмовкой в поэзии. Парностью рифм связано единство стиха, символический образ связан в поэтике А. Белого парой "эмблема - символ", только "рифмуется" она автором не по фонетическому принципу, а по принципу нахождения смыслового единства. В первом случае, оба рифмующих члена - действенный в звуковом отношении прием, во втором - обнаружение подобия лежит в области семантической связи двух полюсов образа. Вероятно, именно в трилогии ритмика А. Белого, говоря образно, обнаруживает свой наиболее полно и неискаженно звучащий голос.

Отдельное место в параграфе отводится изучению вопросов антропософского влияния на А. Белого учения Рудольфа Штейнера. Попытки сблизить немецкое философское учение и символическое мировоз-

зрение А. Белого не раз предпринимались исследователями. Нами выбран более широкий взгляд "немецкого влияния" на Андрея Белого: у немецкого философа А. Белый перенял ощущение Ренессанса - собственно ощущение эпохи, настоящий исторический момент и развитие "души самосознающей" - Штейнер сыграл в этом колоссальную роль; Ницше с культом Диониса относил А. Белого в прошлое, где в недрах хаоса лежит исток всему7; и Гете должен был стать его будущим.

Влияние на А. Белого последнего изучено наименее. Отмечают лишь, что взгляд Гете на искусство как на зрелую природу особенно пронзительно ощущался А. Белым в последнее десятилетие жизни, когда русский поэт "заимствовал у природы и силы, и образы, и краски" (В.М. Пискунов). Между тем именно Гете впервые коснулся ритма как творческой идеи, что в дальнейшем стало одной из важнейших категорий в эстетической системе А. Белого. Гете доказывал, что именно ритмизация организует гармонию Вселенной, превращает ее в единое целое. Ритм, по Гете, несет в себе нечто магическое: он заставляет нас верить в то, что гармоническое принадлежит нам. Отметим, что наиболее значимые труды Белого по ритмике «Жезл Аарона» (1916), «О ритмическом жесте» (1917), «О художественной прозе» (1919), «О ритме» (1920) написаны в антропософский период Белого-теоретика.

Во втором параграфе «О соотношении ритмов "прозы", верлибра и акцентного стиха в автобиографических повестях А. Белого» исследуется мера и степень ощутимости метрической системы стиха в художественной ткани повестей, выявляется целостность стиховой установки в трилогии, проводится анализ теоретических разысканий Андрея Белого в области стихосложения и ритмики, их отражение и художественное воплощение в автобиографической прозе автора.

В теоретических трудах А. Белый активно стремился вынести сферу ритма из сферы метра. Принцип был основан на сличении каждой отдельной строки стихотворения с идеальной метрической схемой, где, по отзыву современников, "с достаточной убедительностью показана функциональность ритма по отношению к эмоциональному рельефу стихотворения" (Г.А. Шенгели). Взятая за ноль идеальная метрическая строка изучалась Андреем Белым на предмет количественных свойств звуков речи: долгота, ударение (его пропуск), повышение (вдох или выдох) голоса, интонация и др. Оказалось, даже русская стиховая культура XIX века имеет множество интонационных вариаций в пределах одного метрического размера, по-своему открывая лирическое «я».

По слову Андрея Белого, формальные интересы перетекли в работу, все-таки "сдвинувшую стиховедение с мертвой точки". В не меньшей степени, чем ритм и метр, по его теории, оппозицию составляют

7 Недаром определяющая "формула" Андрея Белого: «литература, начавшись с песни, ею и кончится», заявленная в исследовании о Гоголе (МГ. 245), составляет центральную линию его творчества.

"стих" и "стопа". Основной метрической единицей русской поэзии является не стопа, а стих (строка). Хотя А. Белый открыто не полемизирует со стопной теорией, в ряде формулировок, а главное - в поэтике ритмической прозы, эта позиция прослеживается весьма очевидно. Заметим, что теоретические постулаты А. Белого никогда не шли вразрез с художественной практикой. Под их математической, скучноватой внешностью скрыт все тот же творческий дух, та же свобода мышления, одушевляющие эстетику символизма в ее чистейших проявлениях.

Говорить об устоявшейся схеме в поэтике А. Белого более чем сложно: метр и ритм, стопа и стих - понятия, подвергающиеся поэтом-прозаиком видимому пересмотру. В повестях мы имеем дело с акцентным стихом, который наделен группой четких стиховых эквивалентов (необычная рифма или ее отсутствие, ассонансы, инструментовка, звукопись, графика). Подобная комбинаторика связана с сопряжением элементов одного внутренне мотивированного ряда (проза) с элементами другого ряда, также обладающими собственной внутренней мотивировкой (стих). В нашем случае это соединение трехразмерного акцентного стиха и лишенного четкой метрической схемы верлибра, нацеленных на специфическую обособленность синтаксических единиц.

В заключительном параграфе «Типология повторов в прозе Авд-рея Белого» исследуется один из самых значащих вопросов в области изучения поэтики ритмической прозы Андрея Белого - вопрос о специфике повторяющихся элементов, задающих ритм повествования. Основная трудность вызвана отсутствием разграничения неравноправных аспектов, присущих повтору как таковому, разнобоем исследовательских позиций в толковании значимости того или иного элемента и общей системы повторов в целом.

В контексте ритмики повестей А. Белый предстает, в первую очередь, как художник-параллелист. Ритм переживается писателем как некий глубинный пульс, как внутренняя интонация. Помимо эмблемно-символьных параллелей, нами выделены семь основных модификаций повторов, связанных с созданием четкой ритмической перспективы автобиографической прозы А. Белого: 1) лексический повтор, 2) звуковой (эвфонический) повтор, 3) повтор рифм, как в стихе, 4) тематический повтор, 5) синтаксический повтор, 6) графический повтор темы, или ее визуализация 7) повтор персонажей - миграционный повтор.

Здесь, думается, нами опробован вполне напрашивающийся подход к прозе А. Белого, состоящий в отмежевании прозаического ряда от ряда поэтического по всей совокупности особенностей, а не только по некоторым из них, как это принято в исследованиях о поэзии. Очевидно, что стих осознается нами таковым в минимуме условий; среди них,

* Из русских теоретиков и стиховедов, помимо Андрея Белого, противниками "стопной теории" в большей или меньшей степени являются, например, Л. Тимофеев, Б. Томашевский, В. Холшевников.

например, графика занимает первейшее место. Скажем, для верлибра достаточным условием будет синтаксическая рамка (разбивка на строфы), стертость внутри нее метрической схемы или отсутствие рифм в данном случае совершенно нас не смущает. Однако невозможно представить себе даже одну строку верлибра без той или иной метрики либо отклонения от нее, но мы останавливаем взгляд именно на чередовании строф, которые особым образом друг с другом соотнесены, и ничего не утверждаем относительно метрического порядка.

Эта особенность восприятия позволяет правильно оперировать с одним признаком стиха вместо целого ряда их. Подход к ритмической прозе, на наш взгляд, нуждается не столько в подчеркивании какого-либо одного из стиховых признаков в трилогии А. Белого, сколько в способности каждого из повторяющихся элементов (лексика, эвфония, рифма, тема, графика, персонажи и пр.) непосредственно оказывать преобразующее влияние на другой элемент, взятый из соседнего ряда.

Например, графический повтор вводится А. Белым по иллюстративному принципу и содержит момент подчеркивания темы, ее визуализацию9. Вместе с этим за графикой должна стоять некая стиховая обусловленность, а за темой - прозаическая. Для последнего типа повторов доминирующим будет не сюжетное сцепление тем; доминанта -в чистом нагнетании тематических вариаций. Не менее свободно, чем графика и тема, подлежат соединению, например, создание персонажа (проза) и эвфония (поэзия), постепенно оседая в автобиографической трилогии Андрея Белого в таких взаимоисключающих моментах, которые изначально и прозе и стиху чужды.

То есть функционально не связанные повторы (стиховые и прозаические), через влияние со стороны соседних, обретают в повестях некое эстетическое единство. Такой ракурс исследования позволяет сделать вывод о ритмической связи изначально разнонаправленных типов повторов, одни из которых перенимаются Белым-символистом у стиха, другие же заимствуются у прозы. Здесь мы имеем дело не с поверхностными наростами стиховых повторов на ткани повествования, а со случаем подлинных преобразований, по слову Белого, "прозо-поэзией".

Любопытно, что попытка "ритмического романа" была предпринята Ф.В. Гладковым в первом варианте «Цемента». Он пошел вслед за А. Белым, но в дальнейшем отказался от такого соревнования, перейдя "на прозу" (М.М. Гиршман). Андрей Белый и здесь умело огибает современность, которая чересчур прозаична для его символического «я». Новаторство это уникальное и единственное в своем роде, но сложное, как все исторически живые явления и памятники литературы.

' Как пример, строфическая иллюстрация в виде песочных часов в (Записках чудака» (34. 398), на которых времени совсем не осталось: она вмонтирована Андреем Белым в текст именно в тот момент, когда за героем установлена слежка и его поведение требует банального и скорого бегства

В трилогии А. Белый возвысил ритм до совершенного инструмента самовыражения и показал, как далеко можно идти по "ритмически накатанному пути". Здесь, видимо, ритмическая перспектива теснит не только остальные значимые элементы прозаической линии речи, но и сдвигает прежние ориентиры символического мировосприятия автора, выступающие некоторой авторской опорой, - знаки, факты, реальность. Эмблематика, как некая подоснова и эстетический тыл, как плата за создание Символа, за Идеал, которым эмблемный мир служит "опорой", сменяется естественной, стихийной причастностью внутреннего «я» писателя к повсюду наследуемым поэзией чертам - в своей эволюции поэзия неотделима от поющего голоса и плясового ритма.

При написании трилогии, по-видимому, А. Белый еще придерживается этой начальной линии символизма, способной «огибать» злободневность. Предметы, вещи у Андрея Белого превращаются в слова о вещах, в называния: его "гостиная", "деревня" или "молодой человек" в большей степени книжные (эмблемные) понятия, нежели реальные. Со временем эмблемная опора, сквозь которую просвечивал Символ, выявляет свою шаткость. Современность настаивала на ощутимости действительности, на полноте жизни, и Белый-писатель возвращается к ней постепенно: сперва к ощутимости тематики символизма (пусть и таким необычным путем как графика и визуализация темы), далее -посредством приближения к жизни, к ее отчетливости. Его "символизм" перестает соперничать с эпохой, принимает ее (эстетически). Совсем не по-беловски дородно, мускулисто схватываются понятия, вещи в позднейшей прозе автора; ощущается пафос преодоления слов -к предметности, который, скажем, у Александра Блока звучит всегда более уловимо ("Ночь, улица, фонарь, аптека...")10.

В позднейшей прозе А. Белого («Маски») образная система предстает в сильно переориентированном виде, обратном той тенденции, которую Ю.Н. Тынянов наблюдал в поэтике В. Брюсова, указывая, что это образы "проведенные до конца, до полной ясности второго члена

10 В дальнейшем творчестве наблюдается ослабление полярной основы образа, которая так богато представлена в трилогии А. Белого. Можно согласиться, что "вещи взбунтовались - захотели одеться плотью и быть ощущаемыми" (Б.М. Эйхенбаум). Вещи, эмблемы получают новое "развитие", новую степень ощутимости. Часто эмблема вырастает в целую фразу, высказывание, бесконечно варьируя свое значение. Как правило, прием охватывает все произведение, а символический образ является сквозным. Скажем, "лысастое место" - фраза, повторяющаяся в «Масках» десяток раз (не считая вариаций: "лысый подхолмик", "белясые лыси просторов" и пр.). Поначалу это лишь "большой буерачащий двор", обнесенный заборами с нескольких переулков. Далее "лысастое место" достигает (в смысловом сопоставлении) размеров всей России, символизирует ее - немую, суровую, которая "нынче - белое поле... и - нет ничего!". Т.е. начальная праформа всякий раз предстает в измененном виде, однако экспрессивность выражения ставит под сомнение его семантическую завершенность. Образ развивается редуцированием только эмблемы: она становится носителем бесчисленных нюансов экспрессивности. В конечном итоге семантика эмблемы сливается со значением символа в одно целое, каким бы причудливым не был результат ("лысастое место" = "Россия"). В «Масках» бинарная структура образа сильно ослаблена, почти исчерпана, а между "низом" и "верхом" образного единства не возникает того, что Ю.М. Лотман в исследовании «Между эмблемой и символом» (1992) называл "подлинным смысловым взрывом".

образа (и затенения первого)". Однако если переориентация ведет на позиции, отчасти деструктивные по отношению к тем принципам, которым первоначально следовал автор, то его художественный гений ни в малейшей степени не теряет соприкосновения с духом эпохи, с подлинной историей и культурой, с ценностной неоднозначностью явлений самой жизни. Более того, такой разворот может достичь высшей точки творческого развития и тем повести дело к усилению, к отчетливости самого феномена. Вот почему для понимания внутренних закономерностей эмблемно-символьного "мировидения" Андрея Белого позднейшая проза составляет идеальную библиотеку.

Хотя и тут не всё так однозначно: актуальное в символизме должно найти незлободневное выражение. В период написания трилогии осознание себя творцом, теургом заметно смещается у А. Белого во внутреннюю сферу - к ритмике, где автор ощущает себя наиболее целостно, неуязвимо. В повестях как нигде четко выражено стремление автора "ритмизовать и обеспечить себе тыл телесный в намеченной линии вверх" (А. Белый), потому что здесь настоящая основа символизма. Главную задачу, миссию символизма "нельзя подменить суррогатами миссии" или "животрепещущей" культурной работой. По мере того как эмблематика все хуже с ней справлялась, Белый-писатель более чем активно позиционирует себя ритмиком, готовит себе "новый тыл" - ритмический, с которым автобиографическая проза «Котик Ле-таев», «Крещеный китаец», «Записки чудака» связана наиболее тесно.

В заключении подводятся итоги исследования, уточняется характер философско-эстетического мировоззрения А. Белого. Автобиогра-. фическая проза дает нам специфичный образец образной системы, в которой необычайно простая по форме (бинарная) структура образа реализована посредством функциональной структуры неординарной сложности. Помимо полученных категориальных значений исследование позволяет также сопоставить символический образ с более типичными параллелизмами и тем самым несколько убавить крен в сторону "таинственности" символизма, прежде всего, как образной системы.

Для анализа поэтики автора, искусства слова "образные средства", "язык" - наиболее естественные и объективные элементы из имеющихся в литературоведческом распоряжении. Часто трудно дать оценку многим аспектам мироощущения писателя до тех пор, пока нет четкого представления о той ассоциативной связи, лежащей в основе образной системы, с помощью которой, думается, только и можно подчас оценить специфику и характер творческого мышления автора. Предложенное исследование останавливает внимание на живых фактах поэтического языка: с их помощью Андрей Белый создает такие художественные реалии и "новые смыслы", которые поражают нас не только как стилистическое или образное, но - философско-эстетическое открытие.

Результаты исследования опубликованы в периодическом издании, включенном в перечень Высшей аттестационной комиссии:

1. Трофимов ВЛ. А. Белый о методологии изучения символического мышления в литературе Серебряного века // Вестник МГОУ. Серия «Русская филология». - М.: Изд-во МГОУ, 2006. - С. 176179. 0,4 ал. ISBN 978-7017-1016-8.

А также в других изданиях:

2. Трофимов ВА. Литература и символизм: к возможности завязать диалог // Меркулов И.М., Трофимов В.А. Вблизи от книг. - М.: ИКФ «Каталог», 2003. - С. 44-63. 1,2 п.л. ISBN 5-94349-068-Х.

3. Трофимов ВА. Влияние антропософского метода Р. Штейнера на символизм и автобиографическую прозу А. Белого // Язык художественной литературы как феномен национального самосознания. Материалы научно-практической конференции. - Орехово-Зуево. 2005. - С. 292-298. 0,4 п.л. ISBN 5-87471-070-1.

4. Трофимов В А. Типология повторов в ритмической прозе А. Белого // Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX в. Материалы III Международной научной конференции. Москва 27-28 июня 2007 г. Вып. 4. - М.: Изд-во МГОУ, 2008. - С. 37-44. (0,5 п.л.). ISBN 978-5-7017-1319-0.

5М

Формат 60x84/16. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,39.Тираж - 120 экз. Заказ № 81

Типография ФГУ ВНИИПО МЧС России мкр. ВНИИПО, д. 12, г. Балашиха, Московская обл., 143903

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Трофимов, Василий Анатольевич

Содержание.

Список условных сокращений.

Введение.4

Глава 1.

Поэтика эмблемно-символьных отношений в повестях Андрея Белого

§1.1. Эмблематика в теоретическом осмыслении и художественной практике А. Белого. Формы символических образов.20

§ 1.2. Роль эмблемно-символьных отношений в повестях А. Белого.

Функции символических образов.52—

§ 1.3. Поэтика образной системы в автобиографической прозе.86—

Глава 2.

Ритмика автобиографической прозы А. Белого

§2.1. Ритм как универсальное средство в понимании А. Белого.

Учение Р. Штейнера и символизм А. Белого.113

§ 2.2. О соотношении ритмов "прозы", верлибра и акцентного стиха в автобиографических повестях А. Белого.141—

§ 2.3. Типология повторов в прозе А. Белого.165

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Трофимов, Василий Анатольевич

Феномен Серебряного века, многообразие литературных течений, осмысление отдельных творческих индивидуальностей с каждым годом привлекают все более пристальное внимание литературоведов. За последние годы много сделано для важнейших тенденций этой эпохи. Наиболее полно в научных работах представлены темы исторической обусловленности символизма, эпоха "рубежа веков", глубина духовных достижений Серебряного века, исследование бытовой и религиозной основы творчества поэтов-символистов. Эти значимые аспекты в достаточной мере освещены, и мы лишь коротко на них остановимся.

В соответствии с этими исследованиями большинству читателей Андрей Белый1 известен как оригинальный поэт, искуснейший стилист и мастер слова, владелец крайне странного лексикона, экспериментатор прозы, доведший ее в итоге до смешения с поэзией. Попутно упоминают его необыкновенную эрудицию и знакомство с множеством теоретических и философских работ, среди которых труды Канта, Шопенгауэра, Вагнера, Ницше, Вл. Соловьева и др. Некоторые взаимодействия и параллели изучены подробнее других, например, влияние на А. Белого антропософии д-ра Р. Штернера, или особняком выделяемая длительная "дружба-вражда" А. Белого и А. Блока, или соотношение А. Белого и В. Хлебникова, А. Белого и В. Маяковского и т.д. Другим аспектам исследователи уделяют меньше внимания, скажем, влиянию на А. Белого русских символистов первой волны, а тема, скажем, влияния французского символизма на русский почти полностью выпадает из современного научного осмысления2.

Вместе с тем эстетика и поэтика символизма до сих пор, к сожалению, имеют немало "белых пятен": в литературоведении вопросы образной системы символизма остаются решенными не в полной мере. В частности, ни

1 Андрей Белый — псевдоним писателя-символиста Бориса Николаевича Бугаева (1880 — 1934).

2 Пожалуй, исключение — исследование В.М. Толмачева [244]. когда не ставился вопрос о двух разных полюсах символического образа (эмблема и ее символическое значение), по крайней мере, этого не делалось применительно к автобиографической прозе Андрея Белого «Котик Летаев», «Крещеный китаец», «Записки чудака». Под "эмблемой" будем понимать любое словесное обозначение действительности, реальности, жизненного переживания, впечатления, предметного мира, вещи, "символ" — то скрытое, внутреннее значение эмблемы, по слову А. Белого, "первоис-ток", которое она обретает в эстетике символизма. Одно из понятий является "низким" (знаковым, эмблемным) в том смысле, что отражает реальный мир — обыденное, повседневное восприятие бытия, действительности.

Независимо от того, насколько далеко авторское воображение и способ интерпретации действительности отрывается от предметности, писатель никогда не в состоянии выйти за пределы отражения реального мира. Способ создания "новых" образов во многом ограничивается реальностью и предопределен образной системой языка. Никакое творческое мышление и художественная интуиция, как бы абстрактны они ни были, немыслимы вне связи с конкретными и реальными представлениями, с окружающим миром. Даже если такая связь выглядит ограниченной, нетипичной, случайной, то избежать ее даже самому нестандартному мироощущению автора невозможно. Образы предметного мира, ставшие праформой, основой для символов, и есть тот богатый эмблематический мир, который наиболее полно отражен в трилогии Андрея Белого и подлежит изучению.

В составе поэтики символической прозы А. Белого* значимо соединение глубоких противоположностей — что называется "сопряжение далеких идей". В противовес мышлению сопрягающему, синтезирующему мировоззрение А. Белого запечатлевает, главным образом, противоречивость двух миров (реального и вымышленного), т.е. прибегает своего рода к дуализму. Такой способ художественного мышления носит скорее бинарный или поляризующий характер; при этом он ничуть не противоречит общей сопрягающей концепции символизма, или "концепции соединения". Новый подход к освоению бытия,.к выбору образных средств, к соположению двух основ образа сказывается у А. Белого и новыми приемами в поэтике.

Природа; действительность, окружающий мир; по- мысли А. Белого; лишь эмблема подлинного, а не само подлинное: в общем плане эмблема выступает как некая стереотипная, знаковая- форма (праформа). То есть предметный мир; по А. Белому, может "значить" гораздо больше, чем он "обозначает", если перебрасывать-от него мостки в другой, высокий, символический мир. В» каждом из окружающих нас явлений кроется- нечто большее, скрытое своеобразное (символическое), что эмоционально воспринимается по-разному. Здесь может быть значительное- отдаление от общепринятого (реалистичного)' канона восприятия. В'исследовательских работах понятию "эмблема" не придается какой-либо эстетической, функциональной^ конструктивной роли в эстетике символизма: По отношению-ю художественному мастерству и поэтике символистов-главным; доминирующим элементом признается, сам. "символ" — его выразительность, яркость, фантастичность, "космичность", семантическое наполнение и* т.п.

Мемуаристика об Андрее Белом достаточно объемна и может дать почти исчерпывающие сведения для уяснения культурных и общественных настроений современников писателя-символиста (см.: А. Бахрах [163], К.Н. Бугаева* [166], З.Н. Гиппиус [171], Н. Гумилев. [175], Е.Н. Кезельман [195], Д.Е. Максимов [214], И.Г. Эренбург [256] и др.). Превосходно освещена борьба разных школ той поры и внутри них (В. Муравьев [220], И. Одоевцева [223]), охотно цитируются,воспоминания современников А. Белого о-нем, как о творческой личности (Б.К. Зайцев [183], Р!Б. Гуль [174], Ф.А. Степун [240], М. Цветаева [246], М. Чехов [247] и др.).

Широкий пласт мемуарной литературы вполне четко характеризует Андрея Белого и как художника слова. Исследователи творчества писателя сравнивают жизненный путь А. Белого с общим течением русского символизма (Эллис (Кобылинский) [255], Иванов-Разумник [184]), который «воспринимался как modus cogitiandi (образ мышления) и как modus vivendi (образ жизни)»3 (JI. Сугай [242], И. Сухих [243]), а настроения культурной среды Серебряного века прослежены от ее зарождения, формированиями эволюции до рассеяния в эмиграции (А. Лавров [202], В. Пискунов [224], Л. Долгополов [177]).

В настоящее время литературоведческие исследования о том или ином значении (семантике) символического образа и, в частности, в поэтике Андрея Белого чрезвычайно'обширны и не дают повода сомневаться в их значимости. Об этом в разные годы писали: В.Н. Топоров [125], С.И. Гиндин [170], Л.К. Долгополов [178], С.П. Ильев [187], ЛА. Колобаева [199], А.В. Лавров5 [205], 3.F. Минц [218], В.Н. Орлов [227], И.Ю. Симачева [234], 0.Г. Щербина [252], З.О; Юрьева [257], В.Н. Яранцев [259] и др.

К сожалению, многочисленные научные работы не проясняют сам факт внутренней связи эмблемы и символа, их ассоциативной соотнесенности, не позволяют вскрыть имманентный закон соположения основ как внутри символического образа, так и соподчинение образного и содержательного аспектов в системе средств выражения, в структуре повествования, в символическом мышлении автора. Соположение основ (параллелей) символического образа, взаимовлияние эмблемы и символа, в строго литературоведческом смысле, до сих пор остается» неохарактеризованным. Указанные аспекты не становились предметом специального изучения, что в значительной степени определяет актуальность настоящей диссертации.

Пожалуй, нет исследователей теоретического и художественного наследия Андрея Белого, углублявшихся в эту проблематику. Бинарная модель образа (эмблема и ее символическое значение) часто ставится исследователями в связь либо с сугубо культурологическим, либо с историософским аспектом, тогда как прямая- ассоциативная связь основ образного единства в трудах о А. Белом специально не исследовалась. Мало свидетельств о наличии определенных соответствий, которые могли бы в боль

3 Сугай JI. «.и блещущие чертит арабески» // Белый А. Символизм как миропонимание.

Сост., вступ. ст. и прим. JI.A. Сугай. М.: Республика, 1994. С. 5. шей или меньшей степени связать воедино все разновидности, порядок, условия, формы и функции соположения основ в поэтике "символизма" Андрея-Белого и реконструировать общие принципы их связанности4.

Известнейший беловский образ "золото в лазури", безусловно, рожден художественным воображением поэта-символиста, но вместе с тем в своем основании, он имеет конкретный прототип (праформу) — "плывущее по небосводу солнечное светило", который является- эмблемой, "низом" данного образа. В данном случае "нижняя" параллель образа, оказывается как бы скрыта, пунктирна и не упоминается в тексте напрямую. Здесь она дана на нулевом речевом материале, но всегда может быть осознана как значимый и конструктивный элемент. "Низ" символического образа не просто необходим как некое дополнение; эмблема, как по форме, так и nos функции, в целом тождественна верхней параллели (символическое значение). За счет наличия, ощутимости, устойчивости эмблемы возможно перераспределение семантики, значения между двумя разными ягтетичегтсими пиянями.

4 По-видимому, общая особенность восприятия заключается в том, что понятие "символизм" несет весьма сильную коннотацию так называемой непрямой функции чего-либо и часто мыслится как область мышления, локализуемая в более значимых масштабах, чем рассматривает его литературоведение — в обществе, в цивилизации, в психологических формах сознания и др. При этом "символ" становится почти синонимом таких понятий как "непрямое", "ненормативное" и даже "парадоксальное" средство выражения, но подобная синонимия неполна. В данном случае она лишена окрашенности тем особым языковым средством, посредством которого символический опыт воплощен. Понятие "символический образ" правильнее всего связывать с конкретным авторским мышлением, локализуемом в отдельном взятом творческом опыте. В том понимании, которое сегодня вкладывают в термин "символ", он не вырастает из подлинно глубоких интересов отдельно взятого автора, а направлен к нему скорее с внешней стороны - от некоего обобщенного человеческого опыта, далеко выходя за пределы сферы поэтики как таковой. С ключевыми словами гуманитарной сферы (миф, символ, образ) именно так и происходит: "их частое употребление не столько проясняет, сколько затуманивает смысл, уводит высказывающихся все дальше от терминологической ясности" (В.Е. Хализев, [245]). Исследования символизма во все большей степени ощущаются стесненными чем-то заранее заданным и литературе чуждым - сопряжением или переводом образа в другие системы, хотя вполне очевидно, что та сторона символизма, которая повернута к обществу и цивилизации, не должна смешиваться со стороной, обращенной к словесному творчеству и литературе. .Думается, отождествлять термин "символ" сугубо с общекультурным спектром значений во многих случаях нежелательно; при этом слишком важная составляющая исключается из его эстетической основы. Объясняя же "символ" исключительно с "парадоксально-таинственных" позиций, очевидно, что здесь мы вступаем на еще более зыбкую почву. Символический образ, напротив, более внутреннее и эстетически цельное понятие. Он облечен, выражаясь метафорически, в соответствующее языковое одеяние и направлен от индивидуального мироощущения автора к тем или иным эстетическим целям и задачам. Этот языковый опыт фактически непереводим, уникален: он не допускает перенос в иной ряд семантического выражения, не претерпев соответствующего ущерба или изменения. Чрезвычайно важно, чтобы именно поэтика и уяснение отмеченного "искусства слова" ставились в качестве цели перед ученым-литературоведом.

Несмотря^ на это, функциональная и ассоциативная значимость эмб-лемной подосновы зачастую отвергается большинством исследователей как сколько-нибудь существенный элемент символического образа. До сих пор не имеется научного исследования, где была бы предложена четкая классификации соположения основ символических образов (эмблем и символов) в их ассоциативной и функциональной взаимосвязи, влиянии образной системы А. Белого на поэтику и ритмику повествования.

Семантическое различие "двоемирия" символизма подчас понимается как некий сверхзакономерный и даже "таинственный" факт. «Специфика символа у символистов, — пишет известная исследовательница Серебряного века JI.A. Колобаева, - думается, в его принципиальной двуликости, двусмысленности. В том, что в развернутом символе заключены обычно разнонаправленные и даже противоположно направленные смыслы. Это образ-"оборотень", таящий в себе одновременно оба полюса возможных значений, движение и игра смысловых оттенков которых и создает всю принципиальную неразгадываемость, тайну символа, его непреходящие "обманы" и нерассеивающиеся "туманы". Показательна однажды оброненная Д.С. Мережковским фраза, выражающая^ всю двойственность созданного им образа Петра Великого и его авторской оценки в романе "Петр и Алексей": "Чудо или чудовище"? В трактате Вяч. Иванова "Две стихии в. современном символизме" (1908) звучит глубокая мысль* о том, что символ знаменует не одну только, но разные сущности»5.

5 Далее J1.A. Колобаева продолжает: «Подчеркнем, речь идет здесь не о присутствии в образе-символе разных признаков, свойств, оттенков смысла, а о разных, можно сказать, разноприрод-ных сущностях. Нечто аналогичное имеет в виду и А. Белый, когда дает такое определение символа как соединение "разнородного вместе" или "соединения двух предметов в одном", когда подразумевается не "механический конгломерат", не синтез, а "органическое соединение". Роль воображения и фантастического в искусстве вообще необычайно возрастает в русской литературе на рубеже веков. А это, несомненно, было достаточно непривычно для русской литературной традиции, поскольку фантастические жанры никогда прежде не были сколько-нибудь мощной ветвью нашей литературы, а, скорее, пребывали где-то на ее периферии. Период перевала веков, период глобальных, "геологических" переворотов жизни ставил художника перед лицом неизвестности такого масштаба, что ее невозможно было охватить только разумом, логикой. В такие периоды обычно с особой настоятельностью и востребываются формы воображения и — шире - бессознательного как "опережающего" постижения действительности, актуализирующего в человеке потенции предугадывания предстоящего и неизвестного будущего». Колобаева J1.A. Русский символизм. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000. С. 22-23.

Вероятно, мысль о "принципиальной неразгадываемости и тайне символов'' чрезвычайно-важна и представляется неоспоримой с точки зрения* неповторимости поэтического опыта, однако к принципиальной несоотно-симости возможных значений символического образа или, напротив, к предполагаемому родству тех или других основ образного единства можно подходить с иных научных позиций. Эмблемную и символьную основы образа, на наш взгляд, следует рассматривать,исключительно как ассоциативные элементы, каким бы абстрактным и "многосмысловым" ни представлялось их значение. Они наиболее естественные и объективные элементы из находящихся в литературоведческом распоряжении для исследования поэтики, искусства слова и образной системы»символизма в целом.

В известной мере вызывают интерес работы о колористике символизма; символом в них выступает та или иная цветовая- насыщенность стиха. Считается, что колористика и ведущие цветовые сочетания относят читателя к- "архетипическим глубинам" текста и немало способствуют его пониманию. В/основе такого взгляда лежит идея самих поэтов о замене поэтического языка палитрой цветных красок (К.Д. Бальмонт «Поэзия как волшебство», 1915), а также ряд современных исследований по символике цвета в лирике А. Белого и А. Блока. Однако звуковой гамме присущи не только цветовые ощущения; даже в большей степени, чем цветопись, звуку присуща интуитивная, чувственная игра на оттенках и нюансах слов6.

Даже допуская, что часть читающей публики воспринимает отдельные звуки в качестве окрашенных в определенные цвета, то совершенно не понятно, как из такого восприятия могут быть выведены общезначимые для литературы ассоциации. А как быть с читателями, которые вовсе не окрашивают звуков или окрашивают их по-своему? До тех пор пока эти хрома

6 В системе поэтики Андрея Белого звуковая сторона тесно связана с первичной основой всякого образного начала, и в этом вопросе его позиция совпадала с мнением старших символистов (Брюсова, Бальмонта): «Звук — отражение первичной энергии творчества; она переживается как внутренняя интонация; в многообразии речевых фигур мир звука играет огромную роль; когда Артур Рэмбо дает субъекцию своего цветного слуха, то он субъективен не во всем и не до конца; Вундт считает первичной метафорой звуковую; в ней даны еще нерасчлененно и все виды будущих образностей» (МГ. 227). тические закономерности не открыты, о предполагаемом родстве тех или иных цветовых оттенков с истинным значением символов можно судить* лишь весьма условно: Нелишне вспомнить, что весьма, частые "бунты" в русской поэзии начала XX века вызваны как раз стремлением извлечь из языкового материала именно то, что он на самом деле не может дать7.

Растущий интерес представляют сегодня исследования в области символизма русских религиозных мыслителей начала XX века (П. Флоренский, Н. Бердяев, И. Ильин), связывавших символизм- в. большей или меньшей степени не с искусством слова, а с религиозной основой символического творчества, с теургией. П: Флоренский, например, утверждал: «Символ - это нечто являющее собою то, что не есть он сам, больше его; и о однако, существенно чрез него объявляющееся» . Центр тяжести в-этих исследованиях перемещен в глубоко сакральную сферу, где мироощущение художника-символиста (как творца-теурга своего внутреннего мира) тесно связано1 с проблемами жизнеустройства и вероисповедования.

Вместе с тем-именно П. Флоренский одним из первых подошел к неоспоримой мысли о том, что для символического мироощущения важнейшим. будет не упускать из виду и символ, и его знак — эмблему, как обуславливающие друг друга элементы- в поэтике символистов. «Действительность описывается.символамиили образами, — отмечал о. Флоренский. - Но символ перестал бы быть символом и сделался бы в нашем сознании простою и самостоятельной реальностью, никак не связанною с символизируемым, если бы описание действительности предметом своим имело бы одну только эту действительность: описанию - необходимо, вместе с тем,

7 Отмстим, что целый ряд исследовательских работ целиком посвящен цветовой символике в поэзии, например, А. Блока или А. Белого. Впрочем, широта этих работ, где семантический пласт дается посредством цветовых ощущений, редко бывала их преимуществом. Как правило, они делают кальку с "хроматики" Гете, причем в сильно ослабленном виде. Хроматика, в самом общем значении, учение о цвете; в своем теоретическом и эстетическом осмыслении этого понятия Гете, понимая цвет как внутреннее свойство глаза, разошелся во взглядах с учением Ньютоном об оптике. «Свет, согласно теории Гете, - отмечал А. Белый, — не анализ, как в ньютоновской оптике, и не синтез, как механическое сложение элементов призмы, но символ, целостность, "светотень", заключенная в живом чувственном образе» (ШиГ. 565).

8 Гут Т. Павел Флоренский и Рудольф Штайнер // Вопросы философии. 2002. №11. С. 218.

11 иметь в виду и символический характер самых символов, т.е. особым усилием всё время держаться сразу и при символе и при символизируемом»9.

Хотя эти и другие, идеи русской философской и религиозной мысли до сих пор питают современное литературоведение, вполне логично мнение о том, что «теургия не есть специфическая особенность символизма*. В' символизме и религиозной философии он (вопрос о художнике слова как о теурге — В.Т.) был лишь целенаправленно осмыслен и разработан»10. Любопытно, что в литературоведческих исследованиях, опирающихся сугубо на религиозных мыслителей и отцов церкви, понятие "теургия" неизменно возникает в более сложном и даже мистическом виде, чем изначально отводили ей место сами представители символизма. Миссия'символ истов'— отрицать предметность, реальность, возвышаясь над ними, стремиться^ самим и вести за собой к мечте, уводить,читателя к Символу, к Идеалу. Они считали, что ограничиваться, воспроизведением реальности, бесконечно удваивая или удесятеряя>ее, не имеет смысла. Поэтому символ всегда остается невидимым глазу, скрытым Идеалом, который надлежит распознать в окружающих вещах, сделать всеобщим, по слову А. Блока, "всемирным".

Немало заслуживающих внимания наблюдений и выводов (в частности ритмической прозы А. Белого) можно найти в исследованиях западных русистов: Д. Бухгард, X. Каидзава, Н. Какинума, Р. Казари, Ш. Кастеллано, О. Кук, Т. Николеску, А. Пайман, В. Паперный, Д. Рицци, JI. Силард, X. Шталь-Шветцер и др. Работы отличает четкая постановка границ, в пределах которых анализируется творчество Белого. По большей мере, к примеру «Andrey Belyj pro* et contra» [261], — это "великий стилист и ритмик"

9 Флоренский П.А. У водоразделов мысли // Флоренский П.А. Сочинения. В 4 т. Т. 3 (1). М.: Мысль, 2000. С. 113-114.

10 Яковлев М.В. Лингвистическая природа теургического символа // Язык художественной литературы как феномен национального самосознания. Материалы научно-практической конференции. Орехово-Зуево. 2005. С. 363.

Равным образом, думается, не совсем верно приписывать соположению основ символического образа некие третьи сущности, например, переживание, стоящее между знаком и значением, между означающим и означаемым, между символизирующим и символизируемом (см., напр: Пискунова С., Пискунов В. [232]). "Переживание" неотделимо от всякого творческого усилия; в "символологии" Белого-теоретика этот аспект лишь надлежащим образом разработан.

12

Андрей Белый и "гений его символического воображения". Несомненный интерес вызывает исследование мотивов русского символизма А. Ханзе-ном-Лёве [135], который в качестве таких границ избрал Эрос и Танатос.

В диссертации углубленно рассмотрены основополагающие для ритмики повестей А. Белого аспекты: "производство" новых слов и особое, "рубленое" построение фраз, соотношение метрических размеров и "новая-просодия" звучания «фраз. Проанализирована, типология повторов в повестях, эволюция-смещения творческих ориентиров А. Белого» с линии "литература-музыка" («Симфонии») на линию, "поэзия-проза" («Котик Летаев», «Крещеный китаец», «Записки чудака»), переход от эмблемного (внешнего) способа интерпретации реальности к ритмическому (внутреннему) чувству и мироощущению'Белого-символиста. Диссертант целиком разделяет мнение исследователей писателя* о том, что сегодня- «число исследований, посвященных ритму в прозе Белого, несоизмеримо мало по сравнению со значением и вниманием, придаваемым ритму самим Белым»11.

Несмотря на основательную разработку, полноту и разнообразие исследовательских позиций, многие из аспектов (думается, чрезвычайно важных) эстетики символизма нам все еще до конца не ведомы. Юснова творческого мышления А. Белого по-прежнему нуждается в прояснении: в какой степени символическое единство (образ) сопоставимо и согласуется с ассоциативной связанностью» основв родственных образных семьях?12 Присуща ли их специфике, если таковая действительно имеет место, общая

11 Шталь-Швэтцер X. Композиция ритма и мелодии в прозе Андрея Белого // Москва и «Москва» Андрея Белого: Сборник статей / Отв. ред. M.JI. Гаспаров; Сост. M.JI. Спивак, Т.В. Цивьян. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1999. С. 161—162.

12 В настоящем исследовании под понятием "образная семья" условно подразумевается наличие определенного, специфического типа отношений между двумя параллелями, лежащих в основе образного единства. В общем и целом ясно, что слова, отбираемые для создания того или иного образа, окружены сложной и богатой семантической атмосферой. В свою очередь два разных способа соположения основ никогда не будут столь схожими, чтобы их можно было бы считать средством выражения одного и того же образного мышления, одним и тем же способом открытия словесных пластов, одинаковым сопряжением второстепенных и колеблющихся признаков слов. Способы ассоциативного переноса в таких ссмьях и соположение основ образа изначально закреплены в устойчивых и сложившихся формах, обусловленных приемами изменения основного значения слова (тропами). К таким устоявшимся в литературе образным семьям, где ассоциативная связь и перенос значения выражены строгими нормами, будем относить символические образы, сопоставления, метафоры, сравнения, аллитерации и т.п. функциональная система или же символический опыт А.Белого, в этом смысле, порождение чего-то сверхзакономерного в эстетике символизма?

Научная новизна настоящей диссертации прежде всего связана с обнаружением в автобиографической прозе А. Белого мотивированных границ символического образа, двух его образных основ — эмблемы и символа. Перенос значения от эмблемы к символу и возникающий при этом целый комплекс эмблемно-символьных отношений в прозе писателя-символиста до сих пор не изучался. Нетрудно заметить, что ассоциативный характер явления проявляется слишком явно и характерно, и не должен лишаться научно-исследовательского осмысления.

Впервые подробно-раскрывается характер внешней и внутренней устойчивости символических образов в общей системе образных координат. В исследовании предпринята попытка проанализировать соотносимые друг с другом основы (параллели) символических образов в автобиографической трилогии, выявить, специфику образной системы писателя-символиста, аспекты ее влияния на "стихоподобие" прозы Андрея Белого.

Знание принципов соположения основ, их ассоциативной связи в поэтике А. Белого становится тем более важным, чем более многочисленные исследования направлены в культурологическую область символизма. Образная система — путеводитель в творческое мышление автора, в интерпретацию им действительности. Часто трудно дать исчерпывающую оценку многим аспектам поэтики до тех пор, пока нет четкого представления о той ассоциативной подоснове образной системы, с помощью которой, думается, только и можно оценить характер творческого мышления Белого-символиста. Здесь, думается, найден не только ракурс или угол зрения, но и общая методология подхода к исследованию образной системы А. Белого, представляющая теоретическую значимость диссертации.

Объектом исследования служит автобиографическая трилогия писателя-символиста «Котик Летаев» (1918), «Крещеный китаец» (1921), «Записки чудака» (1922). В качестве дополнительных в диссертации анализируются произведения А. Белого, созданные им на разных творческих этапах, начиная; с «Симфоний» (1901) и заканчивая «Масками» (1933), его труды по эстетике и эмблематике искусства, статьи, рецензии, мемуары.

Наше представление о мотивах, тенденциях и эволюции русского символизма без теории символа ("символологии") А. Белого, по крайней мере, неполно. В своих теоретических работах 1910-х годов А. Белый позиционирует себя как "застрельщик" формального-метода, обозначая первоочередную задачу эстетики в анализе форм искусства — в них любой из литературных процессов^более отчетлив; рельефен. Важно не только пересечение-взглядов'на'литературу А. Белого и формалистов, но и во-многом' схожий терминологический словарь. Почти одновременно с тыняновским "лирическим героем" Белый предлагает понятие "лирический субъект", а в работе над поэтикой? Гоголя, например; понятие "остранение" Белый ис

1 Ч пользует в том значении, которое ранее придал ему В. Шкловский и т.д. .

Важные постулаты и анализ творческого опыта были почерпнуты- нами в трудах самих символистов — А. Блока, Вяч. Иванова, А. Белого. Нужно признать, что подлинно научный период в изучении эстетики и поэтике символизма начался-сразу же — с эстетического'осмысления и изучения* символистами своего же творчества. Не приняв, указанную выше предпосылку, теоретические, труды А. Белого невозможно адекватно прочесть. Отметим; что применение одного метода не исключает использование остальных, в первую очередь, сравнительно-типологического, текстологического и ритмико-метрического анализа, которым диссертант отводит

14 важное место в настоящем исследовании .

13 Формальный метод в литературоведении диссертант использует в том первоначальном значении, который в него вкладывали сами ОПОЯЗовцы. В 1910-е годы "формализм" был довольно точный термин: за ним, главным образом, стояло исследование поэтики. Формальную школу объединяло убеждение, что "старое литературоведение, захватывающее в свою область много лишнего, должно быть отброшено, а вместо этого должен быть выдвинут единый принцип исследования поэтики" (Б.М. Эйхенбаум).

14 Немало эстетических идей, связанных с широким культурологическим взглядом на теорию познания и положенных в теоретическую основу диссертации, удалось обнаружить в философских исследованиях неокантианцев первого (В. Виндельбанд, 1848-1915) и второго (Э. Касси-рер, 1892-1971) поколения. Особенно подчеркнем работу последнего: Э. Кассирер [76] «Философия символических форм».

Однако необходимо учитывать огромную методологическую разницу двух подходов, осознавать имманентную логику каждого из них. В: противовес классической эстетике, по которой мысль есть содержание, облекаемое в ту или иную форму, Андрей Белый не противопоставлял форму и содержание, а поставил эти категории в условия отношения - уравнял их функции: Опоязовцы исходили из принципиально иной-позиции: в их понимании мысль (содержание) в литературном произведении есть такой же материал, то есть литература, не создает никаких "особенно новых" мыслей, а пользуется ими как готовым материалом.

Более того, исходя из данной установки, "художественность" состоит как раз в преодолении смысла; и потому, в, свете опоязовских идей, "художественный смысл" - крайне спорное, даже метафорическое определение, с очевидным-внутренним противоречием: Схематично эти установки можно представить в следующем виде:

Классическая эстетика Формулировка А. Белого Установка ОПОЯЗа

Во1 всех представленных установках "материалом" является вся до-творческая- реальность художественного произведения: его житейская и историческая основа, природные и предметные реалии; круг отразившихся в произведении абстрактных идей, язык автора в его художественном разнообразии и прочее. Подобное понимание восходит к учению Аристотеля: в его системе категорий "форма" (рорсрт]) понималась как «что», а "материя" (vhr\ — букв, "древесина") — как «то, из чего». Под классической эстетикой мы понимаем именно такую установку.

Цель работы,— исследовать весь комплекс поэтики автобиографических повестей Андрея Белого* «Котик Летаев», «Крещеный китаец», «Записки чудака» в соотнесенности с двумя важнейшими эстетическими пластами: образным (первая глава) и ритмическим (вторая глава). Отсюда вытекают конкретные задачи исследования:

1) рассмотреть явление эмблематики в теоретическом осмыслении Андрея Белого и в его "художественной практике (§ 1.1);.

2) исследовать "механику"^ и поэтику эмблемно-символьных отношений, в повестях А. Белого*(§ 1.2);

3) выявить законы.переноса в автобиографической прозе писателя?зна-чения. вещей и-явлений'с "детской" на "взрослую" азбуку, разобрать .признаки^ взросления'человека, становления1 его сознания в процессе демифи-логизации окружающего мира (§ 1.3);

4) обнаружить связи музыки, ритмического начала с эволюцией литературы в понимании А'. Белого; выявить влияние антропософских и, шире; немецких взглядов писателя на автобиографические повести (§ 2.1);

5) изучить соотношение ритмов прозы, верлибра, акцентного (содержащего рифмы) и белого стиха в-повестях А. Белого (§ 2.2);

6) исследовать систему повторов в поэтике А. Белого, ее символиче-скую-и ритмическую неоднозначность (§ 2.3).

Параллельно с контекстом повестей А. Белого символический образ осмыслен диссертантом в универсальном и категориальном значениях. По отношению к другим образным семьям (метафоры, сравнения, аллитерации, сопоставления), как мы увидим ниже,-специфика символических образов , закреплена1 в .следующих категориях: 1) категория обусловленности; 2)<категория значения; 3) категория прерывистости; 4) категория отношения; 5) категория наличия; 6) категорией направленности.

Научно-практическая* значимость диссертации обусловлена возможностью' использовать результаты исследования, при изучении творчества Андрея Белого, русской символической прозы и поэзии, истории литературного процесса начала XX века. Для анализа поэтики, искусства слова "образные средства", "язык" - наиболее естественные и объективные элементы из5 имеющихся' в литературоведческом распоряжении. Важно, чтобы найденная закономерность была результатом, идущим от системы. В этом случае хроника литературного процесса возможен не просто как тема, но- как научный принцип. Предложенное исследование оперирует фактами живого языка: подчас с их помощью А. Белый создает такой "новый смысл", который поражает нас не только как стилистическое, образное или художественное, но - философско-эстетическое открытие. На защиту диссертации выносятся следующие положения:

1. В автобиографических повестях А. Белого ассоциативная увязка двух планов? (эмблемного и символического) наиболее консервативный показатель на достижение осязаемых результатов в исследовании поэтики*автора.

2. При неизменной формальной (бинарной) модели образа его функциональное значение в трилогии заметно расширяется: Изолированность этих категорий в известной мере допустима, но в поэтике Андрея Белого специфичной будет именно их соотнесенность, взаимосвязь.

3. Вместе с тем при исследовании^ символических образов А. Белого мы фактически имеем дело с литературоведческой системой тропов или приемов, изменяющих основное значение слова, образных параллелей.

4. Под влиянием новой образной системы в трилогии А. Белого эволюционируют признаки системы жанровой. Биография предстает как замкнутый, (не открытый) фрагмент истории и требует мотивировки, идущей от «я». Жанрово - это новый опыт "личной" литературы.

5. Существенно, что эстетика и поэтика создания символических образов предстает в повестях как способ отражения процесса познания мира маленьким героем повестей, будущим художником-символистом.

6. Семантическая и ритмическая система повестей в значительной мере обуславливают одна другую и не могут изучаться дифференцировано.

7. Пользуясь пушкинской метафорой, Андрей Белый прорубил окно из поэзии в прозу, а определяющая "формула" писателя: «литература, начавшись с песни, ею и кончится», составляет центральную линию не только автобиографической трилогии, но и всего творчества автора.

8. В "стихоподобной" прозе А. Белого принципы звукового согласования (рифмы), присущие стиху, заметно стерты. Ритмика повествования "рифмуется" по принципу смыслового и ассоциативного единства двух полюсов символического образа — эмблемы и символа.

9. В результате ритмика повествования получает большую свободу: она не скована (или в меньшей степени скована) традиционными ритмами того языка, которым Белый-писатель пользуется.

10. Исследование позволяет заключить, что всякая образная система (символизм, футуризм, акмеизм, имажинизм и т.д.) по своей внутренней сути враждебна локализму любого рода, в первую очередь - школьным программам, манифестам и лозунгам. Образная, языковая "пропасть" никогда не была и не будет такой глубокой, как манифестная.

Отдельные теоретические постулаты диссертации прошли апробацию на межвузовских научных конференциях в 2005-2008 годах. По теме опубликовано 4 работы, общим объемом 2,5 п.л., в том числе, в периодическом издании ВАК. Структуру диссертации составляют введение, шесть параграфов, составляющих две главы, и заключение. Общий объем диссертации 199 страниц, библиография насчитывает 261 наименование.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэтика автобиографической прозы Андрея Белого: структура символического образа и ритмика повествования"

Заключение

Мы убедились, что изучение отдельных аспектов поэтики и проблематики образной системы Андрея Белого способствует более глубокому осмыслению творческой индивидуальности автора, раскрытию мировоззренческой и эстетической природы его литературного искусства, анализу творческой эволюции Белого-символиста, его теоретических идей, адекватному определению места писателя в истории русской литературы начала XX века. В исследовании не предполагалось обсуждать, за счет чего в современном литературоведческом осмыслении одни элементы (символы)-детерминируются в. качестве заглавных и "наивысших элементов", хотя не отличаются от других (эмблемы) в существенных и значимых аспектах. Одна из границ символического образа, обладающая сегодня, в силу литературоведческой договоренности, необычной знаковой силой, приобретает решающее значение для определения значительности всего образа, которая, как видится, совершенно не соответствует ее общему "функциональному весу". Исследование ставило целью осмыслить, в научном аспекте, структуру символического образа как соположение двух ценностных и эквивалентных друг другу основ в эстетике и поэтике Андрея Белого.

Как формальные, так и функциональные данные, полученные в ходе исследования, дают основание считать, что классификация символического образа по ассоциативному принципу не подтверждает его изолированное положение по отношению к другим образным системам. Отмеченные категории упорядочивают художественные элементы образной системы Белого-символиста в эстетически детерминированные формы, которые легко прослеживаются внутри целостной образной системы автобиографических повестей «Котик Летаев», «Крещеный китаец», «Записки чудака».

В случаях, когда формальные характеристики эмблемной основы выражены слабо или неопределенны (пропуск эмблемы), могут иметь место разного рода культурологические, религиозные, социальные и др. интерпретации символического образа, которые в действительности выражают общенаучную и эстетически правильную интуицию. Здесь мы имеем дело с объективно функциональными и идентичными фактами, которые получают разные литературоведческие интерпретации.

Автобиографическая проза Андрея Белого дает нам специфический образец и примеры символических образов, в которых необычайно-простая по форме (бинарная) структура образа реализована посредством функциональной структуры неординарной сложности. Помимо полученных нами категориальных значений, эти примеры позволяют также сопоставить символический образ с языковыми параллелями более общего характера и тем самым несколько убавить "таинственность" символизма, прежде всего, как образной системы. Независимо от того, насколько далеко авторское воображение и способ интерпретации действительности отрывается от предметности, писатель никогда не в состоянии выйти за пределы норм отражения реального мира и способа создания "новых" образов, предопределенных образной системой языка. Более того, всё возрастающую функциональную роль эмблематики, "низа" символического образа мы относим к специфике позднейшей прозы Андрея Белого:

Конечно, опасно делать широкие обобщения на основе анализа лишь трех повестей А. Белого. При работе с праформой образа (эмблемой) мы находили, например, весьма частые случаи, когда в стихах символистов, не только Андрея Белого, характерным являлся пропуск символьной основы, тогда как эмблема наличествовала. Поэтому настоящее исследование представляет собой лишь предварительное заключение о немногих аспектах еще продолжающейся работы, направленной на обнаружение подобных скрытых типов отношений между эмблемой и символом в образной систе-. ме А. Белого, которые, как видится, существуют в символической поэзии и могут представлять перспективы дальнейшего исследования.

Те немногочисленные стиховые примеры (А. Белого и др. младосим-волистов), которые диссертант себе позволил, имели целью показать категорию- наличия/отсутствия, отвечающую только символическому стиху и отсутствующую в поэтическом опыте других направлений. Наблюдаемая тенденция позволяет сделать вывод о том, что в стиховой-форме слова и строки, выражающие значение символа, несут на себе равное логическое ударение, наравне с эмблемными. По меньшей мере, ощущение стихового единства должно быть частично отнесено к фиксированной позиции эмб-лемной и символьной основы в стихотворении (малой поэтической форме). Здесь прерывистость и удаленность основ символического образа отчасти выражают композиционную функцию единства стихотворных строк, изначально чуждую другим образным средствам поэзии.

В данном исследовании мы действительно рассматриваем художника-символиста — Андрея Белого — как теурга, во многом спонтанно созидающего свой символический мир, и уделяем, может быть, недостаточное внимание имеющейся и сложившейся на тот период определенной* культурной среде, непременно сопутствующим творчеству любого писателя. Однако тот факт, что поэтика автобиографических повестей; рассмотренная в подобном ракурсе, не является предпосылкой отождествления творца с некой сложившейся культурной средой, думается, не есть внутренняя проблема символического творчества Андрея Белого. Первейший вопрос, с которым сталкивается исследователь художественного и теоретического наследия Белого-символиста, тесно связан с вопросом о ценности символического образа в системе-иных образных координат, в системе средств выразительности, в общей эстетике символической литературы, в поэтике ритмической прозы Андрея Белого.

Список научной литературыТрофимов, Василий Анатольевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Художественные тексты

2. Аксаков С.Т. Собр. соч. В 4 т. М.: Художественная литература, 1955.

3. Белый А. Старый Арбат: Повести. М.: Моск. рабочий, 1989. 589с.

4. Белый А. Серебряный голубь: Повесть в семи главах / Подгот. текста, вступ. статья и ком-мент. М. Козьменко. М.: Худож. лит., 1989. 463с.

5. Белый А. Петербург / Роман. СПб. ООО «Издательство "Кристалл"», 1999. 976с.

6. Белый А. Собрание сочинений. Котик Летаев. Крещеный китаец. Записки чудака / Общ. ред. и сост. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1997. 543с.

7. Белый А. Лирика. Мн.: Харвест, 2000. 432с.

8. Белый А. Символизм как миропонимание. Сост., вступ. ст. и прим. Л.А. Сугай. М.: Республика, 1994.-528с.

9. Белый А. Мастерство Гоголя: Исследование. М.: МАЛП, 1996. — 351с.

10. Белый А. Собрание сочинений. Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности. Воспоминания о Штейнере / Общ. ред. В.М. Пискунова; Сост., коммент. и послесл. И.Н. Лагутиной. М.: Республика, 2000. — 719с.

11. Белый А. Глоссолалия. Поэма о звуке. М.: Изд-во Evidentis, 2002.

12. Белый А. Душа самосознающая / Составление и статья Э.И. Чистяковой. М.: Канон+, 2004. — 560с.

13. Белый А. Собрание сочинений. Воспоминания о Блоке / Под ред. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995.-510с.

14. Белый А. Собрание сочинений. Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности. Воспоминания о Штейнере / Общ. ред. В.М. Пискунова; Сост., коммент. и послесл. И.Н. Лагутиной. М.: Республика, 2000. — 719с.

15. Белый.А. Избранная проза / Сост., вступ. ст., примеч. Л.А. Смирновой. М.: Сов. Россия, 1988.-464с.

16. БлокА.А. Собрание сочинений: В 8-ми т. М.-Л., Худож. лит., 1962.

17. Брюсов В. Собрание сочинений. В 7-ми томах. Под. общ. ред. П.Г. Антокольского и др. Т. 4. «Огненный ангел». Подготовка текса Е.В. Чудецкой и З.И. Ясинской. Послесловия Б.И. Пу-ришева и Е.В. Чудецкой. М., «Худож. лит.», 1974. -352с.

18. Гарин-Михайловский Н.Г. Детство Темы; Гимназисты / Вступ. ст. Ф. Кузнецова. М.: Моск. рабочий, 1985.-416с.

19. Гете И.В. Собрание сочинений в 10 томах. М.: «Художественная литература», 1975.

20. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 12 томах. М.: «Правда». 1982.

21. Зощенко М.М. Избранное. М., Правда, 1981. 608с.

22. Иванов Вяч. Лирика. Мн.: Харвест, 2000.'- 384с.

23. Набоков В.В. Собрание сочинений в 4 т. М.: «Правда», 1990.

24. Олеша Ю.К. Зависть. Ни дня без строчки. Рассказы. М.: Известия, 1989. — 496с.

25. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений в 10 т. М.: «Правда», 1988.

26. Толстой Л.Н. Собр. соч. В 12 т. М.: «Правда», 1987.

27. Шмелев И.С. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4. Богомолье: Романы. Рассказы. М.: Русская книга, 1998.-560с.

28. Чехов А.П. Собрание сочинений в восьми томах. Библиотека "Огонек". Изд-во "Правда". М., 1970.

29. П. Теоретические и^ философские источники

30. Арватов Б. Речетворчество. (По поводу «заумной» поэзии) // Леф. 1923. № 2. — 108с.

31. Артюшков А. Звук и стих. Современные исследования фонетики русского языка. Пг.: Сеятель, 1923.-96с.

32. Асеев Н.Н. Мелодика или интонация // Дневник поэта. М.: Никитинские субботники, 1929. — 73с.

33. Балухатый С.Д. Некоторые ритмико-синтаксические категории русской речи // Изв. Самарского гос. университета. 1922. № 3. С. 13-25.

34. Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука,2000.-ЗЗбс.

35. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., «Худож. лит.», 1975.-504с.

36. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., «Художественная литература», 1965. 356с.

37. Бахтин М.М. (под маской) Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. Составл., текстологическая подготовка И.В. Пешкова. Комента-рии В.Л.Махлина, И.В.Пешкова. М.: Издательство «Лабиринт», 2000. — 640с.

38. Белый А. Жезл Аарона. (О слове в поэзии.) // Сборник «Скифы». 1. СПб., 1917. 112с.

39. Белый А. О ритме // Горн. М.М.: Моск. Пролетк., 1920. № 5. С. 47-54.

40. Бернштейн С.И. Звучащая художественная речь и ее изучение. Поэтика // Временник Отдела словесных искусств гос. инст. истории искусств. I. Л.: Академия, 1926. — 116с.

41. Бернштейн С.И. О методологическом значении фонетического изучения рифм // Пушкинский сборник памяти проф. С.А. Венгерова. М.; Пг., 1923. С. 329-354.

42. Брик О.М. Звуковые повторы // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология Под редакцией проф. В.П. Нерознака. М.: Academia, 1997. С. 116-120.

43. Бройтман С.Н. Из лекций по исторической поэтике: Слово и образ. Тверь, 2001. 66с.

44. Буало Н. Поэтическое искусство // Пер. С.С. Нестерова, Г.С. Пиралова / Под ред. Г.А. Шен-гели, вступ. Ст. А.И. Гачев, примеч. Г.С. Пиралова. М.: «Худож. лит-ра», 1937.— 101с.

45. Буслаев Ф.И. Риторика и пиитика (1844) // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология Под редакцией проф. В.П. Нерознака. М.: Academia, 1997. С. 41-50.

46. БэнА. Ассоциативная психология. М.: ООО «Издательство ACT», 1998. — 276с.

47. Бюхер К. Ритм и работа / Пер. с нем. С.С. Заяицкого // Новая Москва, 1926. 144с.

48. Вайман С.Т. Мерцающие смыслы. М.: Наследие, 1999. 397с.

49. Вейдле В.В. Умирание искусства / Сост. и авт. послесл. В.М. Толмачев. М.: Республика,2001.-447с.

50. Вейдле В.В. Эмбриологияпоэзии: Ст. по поэтике и теории искусства. М.: "Яз. славян, культуры", 2002.-455с.

51. Векслер А. «Эпопея» А. Белого, (опыт комментария) «Современная литература», Л.: Мысль, 1925. С. 48-75.

52. Вересов Н.Н. Выготский, Ильенков, Мамардашвили: опыты теоретической рефлексии и монизм в психологии // Вопросы философии. №12. 2000. 144с.

53. Веселовский А.Н. Мерлин и Соломон: Избранные работы. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс; СПБ.: Terra Fantastica, 2001. 864с.

54. Веселовский А.Н. Поэтика. Т I; Т II, Вып.1, Веселовский А.Н. Собр. Соч. СПб.: Изд. Акад. Наук, 1913,- 196с.

55. Веселовский А.Н. Язык поэзии и язык прозы // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология Под ред. проф. В.П. Нерознака. М.: Academia, 1997. С. 85112.

56. Винокур Г.О. Об изучении языка литературных произведений // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология Под ред проф. В.П. Нерознака. М.: Academia, 1997. С. 178-201.

57. Волкова Е.В. Пространство символа и символ пространства в работах Ю.М.Лотмана // Вопросы философии. 2002. № 11.— 142с.

58. Всеволодский-Гернгросс В.В. Закономерность мелодии речи // Маски. 1913-14. № 7-8. С 3772.

59. Выготский Л.С. Мышление и речь // Психология. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000. 1008с.

60. Выготский Л.С. Психология искусства. Мн.: «Современное слово», 1998. -480с.

61. Гаспаров М.Л. О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики. СПб.: Азбука, 2001.-480 с.

62. Гаспаров М.Л. Оппозиция «стих-проза» и становление русского литературного стиха // СЕМИОТИКА. Вроцлав, 1973.- 154с.

63. Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха: Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика: Учеб. пособие для студентов вузов, обучающихся по филол. специальностям. М.: Фортуна лими-тед, 2000.— 351с.

64. Гаспаров M.JT. Русское стихосложение XIX века: Материалы по метрике и строфике рус. поэтов (Сборник) / АН СССР, Ин-т мировой лит. им. A.M. Горького. М.: Наука, 1979. 455с.

65. Гиршман М.М. Литературное произведение: Теория художественной целостности / Донецкий нац. ун-т. М.: Языки славянской культуры, 2002. 528 с.

66. Гливенко И.И. Творческое изображение и реальная действительность. М.: Изд. «Никитинские субботники», 1929. — 94с.

67. Гофман В. Язык символистов // Лит. Наследство. Т. 27-28. М., 1937. С. 98.

68. Григорьев М.С. Введение в поэтику. Ч. 1. М.: Изд. «В. Думнов», 1924. — 124с.

69. Гут Т. Павел Флоренский и Рудольф Штайнер // Вопросы философии. 2002. № 11.— 144с.

70. Денисов Я.А. Основания метрики у древних греков и римлян / Изд. Е. Гербек. М., 1888. — 144с.

71. Жирмунский В.М. Вопросы теории литературы (статьи 1916-1926). Л.: Академия, 1928. — 318с.

72. Жирмунский В.М. Немецкий романтизм и современная мистика / Предисловие и комментарии А.Г. Аствацумова. СПб.: Аксиома, Новатор, 1996. XL + 232с.

73. Жирмунский В.М. Поэтика русской поэзии. СПб.: Азбука-классика, 2001. — 496с.

74. Зелинский Ф.Ф. Ритмика и психология художественной речи // «Мысль». № 2. Пг.: Академия, 1922. С. 68-86.

75. Иванов Вяч. Родное и Вселенское. Сост., вступ. ст. и прим. В.М. Толмачева. М.: Республика, 1994.-428с.

76. Кагаров Е.Г. О ритме русской прозаической речи // Доклады Академии Наук СССР, 1928. Вып. З.С. 44-51.

77. Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М.: Гардарика, 1998. 784 с. (Лики культуры)

78. Кассирер Э. Философия символических форм. В 2 Т. М.-СПб.: Изд-во Университетская книга, 2001.

79. Коварский И.А. Мелодика стиха. Поэтика // Временник Отдела словесных искусств гос. инст. истории искусств. 4. Л.: Академия, 1928. — 86с.

80. Корш Ф.Е. Значение темпа в греческой ритмике // Филолог. Обозр., 1893. 4. 2. С. 154-172.

81. Корш Ф.Е. О русском народном стихосложении. Вып. 1., прил. 1. Ударения в русской народной поэзии, 1897.- 121с.

82. Кушнер Б. А. О звуковой стороне поэтической речи // Сборники по теории поэтического языка. Вып. 1, Пг., 1916-1917.-128с.

83. Лангер С.К. Философия в новом ключе: Исследование символики разума, ритуала и искусства / Общ. ред. и послесл. В.П. Шестакова. М.: Республика, 2000. 287с.

84. Лилли И. Динамика русского стиха / Предисл. М.Л. Гаспарова. М.: Иц-гарант, 1997. — 125с.

85. Лихачев Д.С. Очерки по философии художественного творчества. СПб.: БЛИЦ, 1999. — 196с.

86. Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология Под ред. проф. В.П. Нерознака. М.: Academia, 1997. С. 9-13.

87. Лосев А.Ф. Диалектика числа у Плотина // Лосев А.Ф. Самое само: Соч. М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999.- 1024с.

88. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон / Худож.-оформитель Б.Ф. Бублик. М.: ООО «Издательство ACT»; Харьков: Фолио, 2000. 846с.

89. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. В 2 кн. Кн.1/ Ху-дож.-офор. Б.Ф. Бублик. Харьков: Фолио; М.: ООО «Издательство «АСТ», 2000. 832с.

90. Лосев А.Ф. Историческое значение Ареопагик // Вопросы философии. 2000. № 3. — 148с.

91. Лосев А.Ф. Музыка как предмет логики // Лосев А.Ф. Самое само: Соч. М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999,- 1024с.

92. Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. СПб.: «Искусство-СПБ», 2002 768 с.

93. Лотман Ю.М. Символ в системе культуры // Семиосфера. СПб.: «Искусство-СПб», 2000. — 704с.

94. Лотман Ю.М. Стихотворения раннего Пастернака и некоторые вопросы структурного изучения текста // Труды по знаковым системам. Тарту, 1969. Вып. 4. 188с.

95. Лурия А.Р. Язык и сознание / Под ред. Е.Д. Хомской. 2-е изд. М.: Изд-во МГУ, 1998. 336с.

96. Мапишевский М.П. Метротоника. Краткое изложение основ метротонической междуязыковой стихологии. (По лекциям; чит. 1921-1925гг. в Высш. лит.-худ. ин-те им. ВалерияБрюсо-ва. Ч 1. Метрика, 1925.- 126с.

97. Мапишевский М.П. Несколько слов о напевном стихе // Альм. «Круг», 1924. № 3. С. 133-138:

98. Мукаржовский Я. Структуральная поэтика: Сборник. Пер. е чеш. Вступ. ст. Ю.М. Лотмана; коммент. Ю.М. Лотмана, О.М. Малевича. М.: Шк. "Языки рус. Культуры": Ковелев, 1996. -429с.

99. Недоброво Н.В. Ритм, метр и их взаимоотношение // Труды и дни. 1912. № 2'. С. 14-23.98: Ницше Ф: Так говорил Заратустра; К генеалогии морали; Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм: Сборник / Пер. с нем. Мн.: ООО «Попурри», 1997. — 624с.

100. Ницше Ф* По ту сторону добра и зла; Казус Вагнер; Антихрист; Ессе Номо: Сборник / Пер. с нем. Мн.: ООО «Попурри», 1997. 544с.

101. Овсяннико-Куликовский Д.Н. Лирика как особый вид творчества // Вопросы теории и психологии творчества; Под ред. Б.А. Лезина. Харьков, 1911 1923. Т II. - 96с.

102. Овсяннико-Куликовский Д.Н. Язык и искусство / Изд. И. Юровского: Русская библиотека. №8: 1895.-176с.

103. Орлицкий Ю.Б. Стихи и проза в русской литературе. Воронеж, 1991,- 156с.

104. Ортега-и-Гассет X. Мысли о романе. Восстание масс: Сб.: Пер. с исп. / X. Ортега-и-Гассет. М.: ООО «Издательство ACT», 2001. 509с.

105. Петровский М.А. Выражение и изображение в поэзии // Художественная форма: Сб. статей, под ред. А.Г. Циреса. М.: Изд. Гос. Академии Худож. Наук, 1927. 196с.

106. Потебня А.А. Символ и миф в народной культуре / Сост., подг. текстов, ст. и коммент. А.Л. Топоркова. М.: Лабиринт, 2000. 480с.

107. Потебня А.А. Полное собрание трудов: Мысль и язык. Подготовка текста Ю.С. Рассказова и О.А. Сычева. Комментарии Ю.С. Рассказова. Издательство «Лабиринт», М., 1999. - 300с.

108. Потебня А.А. Теоретическая поэтика / Сост., авт. вступ. ст. и коммент. А.Б. Муратов. М.: Высш. шк., 1990.-342с.

109. Пятигорский-A.M. Избранные труды. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996:-590с.

110. Раушенбах Б.В. Геометрия картины и зрительное восприятие. СПб.: Азбука-классика, 2001. -320с.

111. Сабанеев Л.Л. Музыка речи. Эстетическое исследование. М.: Работник просвещения, 1923. 172с.

112. Самойлов Д.С. Книга о русской рифме. 2-е доп. изд. М.: Худож. лит., 1982. - 351с.

113. Сельвинский И. Стихия русского стиха (курс лекций). Литературный институт им. A.M. Горького при СП СССР. М. 1958. - 130с.

114. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии: Пер. с англ. / Общ. ред. и вступ. ст. А.Е. Кибрика. М.: «Прогресс», 2002. — 656с.

115. Смирнов А.А. Пути и задачи науки о литературе // Литературная Мысль. И. Пг., 1923. С. 91109.

116. Соловьев Вл. Общий смысл искусства // Литературные манифесты: От символизма до «Октября» / Сост. Н.Л. Бродский и Н.П. Сидоров. М.: «Аграф», 2001. С. 11-22.

117. Соловьев B.C. Спор о справедливости: Сочинения. М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, Харьков: Изд-во «Фолио», 1999. 864с.

118. Тарановский К.Ф. О ритмической структуре русских двусложных размеров // Поэтика и стилистика русской литературы. Л., 1971. С. 420-429.

119. Тимофеев Л.И. Ритм стиха и ритм прозы // На литературном посту, 1928. — 128с.

120. Томашевекий Б.В. Краткий курс поэтики. 3-е изд. М.-Л.: Гос. Изд., 1929. —316с.

121. Томашевский В.Б. Теория литературы. Поэтика: Учеб. пособие / Вступ. статья Н.Д. Томар-ченко; комм. С.Н. Бройтмана при участии Н.Д. Тамарченко. М.: Аспект пресс, 2003. 334с.

122. Топоров В.Н. К происхождению некоторых поэтических символов. Палеолитическая эпоха // Ранние формы искусства. М., 1972. -216с.

123. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издательская группа «Прогресс» «Культура», 1995: — 624с.

124. Тынянов Ю.Н. Литературная эволюция: Избранные труды. М.: «Аграф», 2002. — 496с.

125. Тынянов Ю.Н. История литературы. Критика. СПб.: Азбука-классика, 2001. — 512с.

126. Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб.: Азбука, 2000. 352с.

127. Федотов О.И. Основы русского стихосложения. Кн.1.: Метрика и ритмика. — 2002. — 359с.

128. Флоренский П.А'. У водоразделов мысли // Сочинения. В 4 т. Т. 3 (1). М.: Мысль, 2000. -621с.

129. Фрейд 3. Я и Оно // Психология бессознательного. М., 1989. — 572с.

130. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. Подготовка текста, справочно-научный аппарат, предварение, послесловие Н.В. Брагинской. Издательство "Лабиринт", М., 1997. -448с.

131. Фуре В.Н. Философия» незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Мн.: ЗАО «Эконом-пресс», 2000. 224с.

132. Ханзен-Лёве А. Русский!символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм / Пер. с нем: С. Бромерло и А.Е. Барзаха. Спб., «Академический проект», 1999. 512с.136: Харлап М.Г. О стихе. М., "Худож. лит"., 1996. 150с.

133. Харлап М.Г. О понятиях «ритм» и «метр» // Русское стихосложение. Традиции и проблемы развития. М., 1985.-256с.

134. Холшевников В.Е. Основы.стиховедения. Русское стихосложение. Пособие для студентов филол. фак. Изд. 2-е, перераб. Л., изд-во Ленингр. ун-та, 1972. — 168с.

135. Холшевников В.Е. Теория* стиха. Сборник статей. Отв ред. В.Е. Холшевников. Л1, Наука, 1968.-316с.

136. Холшевников В.Е. Существует ли стопа в русской силлабо-тонике? // Проблемы теории стиха. Л., 1984. 118с.

137. Хоружий С.С. Творчество о. Павла Флоренского и наши дни // «Вопросы философии», №7, 2001.- 156с.

138. ШенгелиГ.А. О «напевном стихе» // Альманах «Круг», 1923. №3. С. 129-132.

139. Шенгели Г.А. Техника стиха / Предисл. Л.И. Тимофеева. Гослитиздат, 1960. 168с.

140. Шенгели Г.А. Трактат о русском стихе. Изд. 2-е, перераб. Ч. 1. М.-Пг., 1923. 1 т. 184с.

141. Шкловский В.Б. О теории прозы. М.: Федерация, 1929. — 265с.

142. Шкловский В.Б. Сентиментальное путешествие. М.: Изд-во «Новости», 1990. — 368с.

143. Шкловский В.Б. Собрание сочинений. В 3-х томах. Примеч. Л. Опульской. М., «Худож. Лит.», 1974.

144. Шпет Г.Г. Знак значение как отношение sui generis и его система Язык и смысл. // Вопросы философии. 2002. № 12. — 176с.

145. Штайнер Р. Очерк тайноведения. Мистика на заре духовной жизни нового времени. Философия свободы. М.: ООО «Издательство ACT»; СПб.: Terra Fantastica, 2000. 672с.

146. Шульговский Н.Н. Теория и практика поэтического творчества. Технические начала стихосложения. СПб. М.: Изд. Вольфа, 1914. XXIV. 525с.

147. Щерба Л.В. Опыт лингвистического толкования стихотворений // Русская речь: Сб. статей / Под ред. Л.В. Щербы. Пг., 1923. 148с.

148. Эйхенбаум Б.М. Сквозь литературу: Сборник статей. Л.: Academia, 1924. — 214с.

149. Энциклопедия.символизма: Живопись, графика и скульптура. Литература. Музыка / Ж. Кассу, П. Брюнель, Ф. Клодон и др.; Науч. ред и авт послел. В.М. Толмачев; Пер. с фр. М.: Республика, 1999.-429с.

150. Якобсон P.O. Новейшая русская поэзия. // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология Под ред. проф. В.П. Нерознака. М.: Academia, 1997. С. 121-124.

151. Якубинский Л.П. О звуках стихотворного языка // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология Под редакцией проф. В.П. Нерознака. М.: Academia, 1997. С. 137-148.

152. Ярхо Б.И. Ритмика так наз. «Романа в стихах» // Ars poetica. 2. Стих и проза. Сб. статей / Под ред. М. Петровского и Б. Ярхо. М.: Изд. Гос. Академии Худож. Наук. 1928. -286с.

153. Ш. Историко-литературные работы, монографии, статьи, авторефераты

154. Аверинцев А.А. Глубокие корни общности // Лики культуры: Альманах. Том первый. М.: Юрист, 1995. 527с.

155. Авраменко А.П. От XIX века к XX. Новое искусство. (Русский символизм как объект научного изучения) // Вестник МГУ. Филология. 2002. № 2. С. 20-34.

156. Адамович Г. Анна Ахматова // Одиночество и свобода / Сост., авт. Предисл. и примеч. В. Крейд. М.: Республика, 1996.-447с.

157. Александров Н.Д. Время в структуре повествования романа «Крещеный китаец» // Москва и «Москва» Андрея Белого: Сборник статей / Отв. ред. М.Л. Гаспаров; Сост. М.Л. Спивак, Т.В. Цивьян. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1999. С. 153-160.

158. Бальмонт К.Д. Поэзия как^ волшебство // Критика русского символизма: В 2 т. Т. 1 / Сост., вступ. ст., преамбулы, примеч. Н.А. Богомолова. М.: ООО «Издательство Олимп»: ООО «Издательство ACT», 2002. 396с.

159. Бальмонт К.Д. Элементарные слова о символической поэзии // Литературные манифесты: От символизма до «Октября» / Сост. Н.Л. Бродский и Н.П. Сидоров. М.: «Аграф», 2001. С. 5260.

160. Бахрах А. Из книги "По памяти, по записям" // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. С. 305-325.

161. Белавина. Е.М. Верлен: музыка воображаемого // Вестник МГУ. Филология. 2002. № 6. С. 56-69.

162. Блок Л.Д. «И были, и небылицы о Блоке и о себе» // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. С. 74-81.

163. Бугаева К.Н. Из книги "Воспоминания о Белом" // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. С. 389—452.

164. Бурлюк Д. и др. Пощечина общественному вкусу // Литературные манифесты: От символизма до «Октября» / Сост. Н.Л. Бродский и Н.П. Сидоров. М.: «Аграф», 2001. С. 129-130.

165. Вересаеев В.В. Литературные портреты / Сост., вступ. ст. и коммент. Ю. Фохт-Бабушкина. М.: Республика, 2000. 526с.

166. Гаспаров М.Л. Белый-стиховед и Белый-стихотворец // Белый А. Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988. 832 с.

167. Гиндин С.И. Программа поэтики нового века // Серебряный век в России. М.: «Радикс», 1993.-136с. ;;

168. Гиппиус З.Н. Воспоминания. М.: ЗАХАРОВ, 2001.-462с.

169. Голубков М.М., Скороспелова Е.Б. На рубеже тысячелетий: литература XX века как предмет научного исследования // Вестник МГУ. Филология. 2002. № 2. С. 7—19.

170. Гржибкова Р. "Чтобы звук и краски вскричали смыслом". Мистерия детства А. Белого // Слово и образ в художественной литературе. М.: МГОУ, 2003. -260с.

171. Гуль Р.Б. В чужом воздухе // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. С. 283-287.

172. Гумилев Н. Письма о русской поэзии / Сост. Г.М. Фридлендер (при участии Р. Тименчика). Вступ. ст. Г.М. Фридлендера. Подготовка текста и коммент. Р.Д. Тименчика. М.: Современник, 1990.-383с.

173. Долгополов Л.К. Александр Блок: Личность и творчество. — 2-е изд., испр. и доп. Л.: Наука, 1980.-225с.

174. Долгополов Л.К. Неизведанный материк (Заметки об Андрее Белом) // Вопросы литературы, 1982. №3. С. 100-138.

175. Долгополов Л.К. Символика личных имен в произведениях Андрея Белого // Культурное наследие Древней Руси. Л., 1976. 326с.

176. Долгополов Л.К. Начало знакомства. О личной и литературной судьбе Андрея Белого // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988.— 832с.

177. Ерофеев Вик. Споры об Андрее Белом // Белый А. Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988. 832с.

178. Жукова Н. О мастерстве Гоголя, о символизме Белого и о формосодержательном процессе // Белый А. Мастерство Гоголя: Исследование. М.: МАЛП, 1996. -351с.

179. Завадская Е.В. UT PICTURA POESIS Андрея Белого // Белый А. Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988. — 832с.

180. Зайцев Б.К. Андрей Белый // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. С. 18-30.

181. Иванов-Разумник Андрей Белый // Русская литература XX века. 1890-1910 / Под ред. С.А. Венгерова; Послесл., подгот. текста А.Н. Николюкина. М.: Республика, 2004. — 423с.

182. Иванов-Разумник "Москва": план ненаписанной статьи // Андрей Белый. Публикации. Исследования: М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 133-143.

183. Игнатьев И.В. Эгофутуризм // Литературные манифесты: От символизма до «Октября» / Сост. Н.Л. Бродский и Н.П. Сидоров. М.: «Аграф», 2001. С. 151-171.

184. Ильев С.П. Русский символистический роман: Аспекты поэтики. Киев: Лыбидь, 1991. — 168с.

185. Искржицкая И. Культурологический аспект литературы русского символизма. М., 1997. — 176с.

186. Какинума Н. «Котик Летаев» Андрея Белого: влияние языка на развитие формы познания мира // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 235-252.

187. Какинума Н. Философско-эстетическая позиция Андрея Белого и его художественная практика: "Петербург" и "Котик Летаев". Автореф. дис. к.ф.н. 10.01.01. / МГУ им М.В. Ломоносова. М., 1998.-30с.

188. Камалетдинова Н.А. Поэтика мемуарной прозы Андрея Белого. Автореф. дис. к.ф.н. 10.01.01. Астрахань, 2004.-24с.

189. Карпухина О.С. «Немецкий текст» в творчестве Андрея Белого (Художественное освоение философем Рудольфа Штейнера в лирике и прозаических произведениях А. Белого). Автореф. дис. к.ф.н. 10.01.01. Самара, 2004.-24с.

190. Каухчишвили Н.М. Андрей Белый и Николай Васильевич Бугаев // Москва и «Москва» Андрея Белого: Сборник статей / Отв. ред. М.Л. Гаспаров; Сост. М.Л. Спивак, Т.В. Цивьян. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1999. С. 45-57.

191. Кезельман Е.Н. Жизнь в Лебедяни летом 32-го года. Воспоминания // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. С. 453—468.

192. Кирпичников А. Взаимодействие иконописи и словесности народной и книжной // Труды Восьмого археологического съезда в Москве, !890. Т. И. М., 1895. -238с.

193. Клинг О.А. Эволюция и "латентное" существование символизма после Октября // Вопросы литературы. 1999. №4.-218с.

194. Козьменко М. Автор и герой повести "Серебряный голубь" // Белый А. Серебряный голубь: Повесть в семи главах / Подгот. текста, вступ. статья и коммент. М. Козьменко. М.: Худож. лит., 1989.-463с.

195. Колобаева Л.А. Русский символизм. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000. 296с.

196. Колобаева Л.А. Русский эрос: философия и поэтика любви в романе начала и конца XX в. // Вестник МГУ. Филология. 2001. № 6. С. 43-60.

197. Колобаева Л.А". Связь времен: Иосиф Бродский и Серебряный век русской литературы // Вестник МГУ. Филология. 2002. № 6. С. 20-38.

198. Крученых А. Декларация заумного языка // Литературные манифесты: От символизма до «Октября» / Сост. Н.Л. Бродский и Н.П. Сидоров. М.: «Аграф», 2001. С. 193-194.

199. Крученых А. и Хлебников В. Слово так таковое // Литературные манифесты: От символизма до «Октября» / Сост. Н.Л. Бродский и Н.П. Сидоров. М.: «Аграф», 2001. С. 137-140.

200. Куприяновский П.В. Поэт Константин Бальмонт: Творчество. Биография. Судьба. Иваново, 2001.-432с.

201. Лавров А.В. Андрей Белый в 1900-е годы: Жизнь и лит. деятельность. М., 1995. — 335с.

202. Лавров А.В. Белый, Андрей. Переписка, 1903-1919. М., 2001. -426с.

203. Лавров А.В. Этюды о Блоке. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2000.-319с.

204. Лекманов О.А. Андрей Белый писатель для писателей (три заметки к теме) // Андрей Белый. Публикации. Исследования. - М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 295-300.

205. Литература факта. Первый сборник материалов работников ЛЕФа под редакцией Н.Ф. Чужака. М.: Изд-во «Федерация», 1929. -287с.

206. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М.: «Наука», 1979. 308с.

207. Лихачев Д.С. Размышления о России. СПб.: Издательство «Logos», 2001. 672с.

208. Лотман Ю.М.* Поэтическое косноязычие Андрея Белого // Белый А. Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988. 832с.

209. Максимов Д.Е. О том, как я видел и слышал Андрея Белого // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. С. 469^189.

210. Мандельштам О.Э. Слово и культура: Статьи. М.: Советский писатель, 1987. — 320с.

211. Маяковский В.В. Приказ № 1 // Литературные манифесты: От символизма до «Октября» / Сост. Н.Л. Бродский и Н.П. Сидоров. М.: «Аграф», 2001. С. 195-196.

212. Мережковский Д.С. О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы // Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995. С.522-560.

213. Минз З.Г. Блок и русский символизм // Лит. Наследство. Т. 92. кн. 1. М., 1980. — 478с.

214. Мочульский К.В. А. Блок. А. Белый. В. Брюсов / Сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. М.: Республика, 1997.-479с.

215. Муравьев Вл. "Ударил серебряный колокол" // Белый А. Старый Арбат: Повести. М.: Моск. рабочий, 1989.-589с.

216. Николеску Т.М. Андрей Белый и театр. М.: Радикс, 1995. -201с.

217. Новиков Л.А. Стилистика орнаментальной прозы Андрея Белого / Отв. ред. Ю.Н. Караулов: АН СССР, Ин-т рус. яз. М.: Наука, 1990. 180с.

218. Одоевцева И.В. Из книги "На берегах Невы" // // Воспоминания об Андрее Белом*/ Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. С. 215-235.

219. Орлицкий Ю.Б. Русская проза XX века: реформа Андрея Белого // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 169-182.

220. Орлов В.Н. Гамаюн: Жизнь Александра Блока, в 2 кн. М.: Терра, 1997.

221. Орлов В.Н. Пути и судьбы, М.-Л., «Советский писатель», 1963. — 612с.

222. Панченко A.M. О русской истории и культуре. СПб.: Азбука, 2000. -464с.

223. Паперный В. Поэтика русского символизма: персонолистический аспект // Андрей Белый. Публикации. Исследования.-М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 152-168.

224. Пашков А.В. Звуковая организация поэтической речи Маяковского. Силлабо-тонический стих. Автореф. дис. к.ф.н. 10.01.01. / МПГУ. М, 2006. -24с.

225. Пискунов В.М. Андрей Белый и другие // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. С. 5-17.

226. Пискунова С., Пискунов В. Realiora (Андрей Белый интерпретатор русского реализма) // Андрей Белый. Публикации. Исследования. -М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 202-210.

227. Сейфи Т.Б. Формосодержательная функция цвета в творчестве русских символистов: На материале поэзии А. Белого и А. Блока. Автореф. дис. к. культурол.н. 24.00.02. Владивосток, 1991.-26с.

228. Симачева И.Ю. Сатирическая традиция Н.В. Гоголя в прозе символистов (А. Белый, Ф. Сологуб). Автореф. дис. к.ф.н. 10.01.01. / Моск. обл. пед. ин-т им. Н.К. Крупской. М., 1989. — 15с.

229. Скрипкина В.А. Сергей Михайлович Соловьев. Духовные искания. Эволюция творчества. М., 2004.-307с.

230. Смирнова Л.А. Реальность и фантазия в прозе Андрея Белого // Белый А. Избранная проза / Сост., вступ. ст., примеч. Л.А. Смирновой. М.: Сов. Россия, 1988. — 464с.

231. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. 1054-1462. Кн. II / Худож.-офор. И.Г. Сальникова. М.: ООО «Издательство ACT». 2001. 944с.

232. Соловьев С.М. Владимир Соловьев: Жизнь и творческая эволюция / Послесл. П.П. Гайден-ко; Подгот. текста И.Г. Вишневецкого. М.: Республика, 1997. 431с.

233. Станиславский К.С. О сознательном и бессознательном в творчестве. // Мое гражданское служение России, М., «Правда», 1990. — 496с.

234. Степун Ф.А. Памяти Андрея Белого // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. С. 162-186.

235. Струве Г.П. Письма о русской поэзии // Критика русского зарубежья: В 2 ч. Ч. 2 / Сост., пре-дисл., преамбулы, примеч. О.О. Коростелев, Н.Г. Мельников. М.: ООО «Издательство Олимп»: ООО «Издательство ACT», 2002. 459с.

236. Сугай JI. «.и блещущие чертит арабески» // Белый А. Символизм как миропонимание. Сост., вступ. ст. и прим. JT.A. Сугай. М.: Республика, 1994. 528с.

237. Сухих И. Прыжок над бездной ("Петербург" А. Белого) // Белый А. Петербург / Роман. СПб. ООО «Издательство "Кристалл"», 1999. 976с.

238. Толмачев В.М. Творимая легенда // Энциклопедия символизма: Живопись, графика и скульптура. Литература. Музыка / Ж. Кассу, П. Брюнель, Ф. Кподон и др.; Науч. ред и авт послел. В.М. Толмачев; Пер. с фр. М.: Республика, 1999.-429с.

239. Хализев В.Е. Мифология XIX XX веков и литература // Вестник МГУ. Филология. 2002. №3. С. 7-20.

240. Цветаева М. Пленный дух // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. 591с.

241. Чехов М. Из книги «Жизнь и встречи» // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова М.: Республика, 1995. С. 506-513.

242. Чулков Г.И. Валтасарово царство. М.: Республика, 1998: —607с.2491 Шершеневич В. Русский футуризм (основы футуризма) // Литературные манифесты: От символизма до «Октября» / Сост. Н.Л. Бродский и Н.П. Сидоров. М.: «Аграф», 2001. С. 175185.

243. Шкловский В.Б. Андрей Белый // Русский современник. 1924. № 2. С. 231-245.

244. Шталь-Швэтцер X. Композиция ритма и мелодии в прозе Андрея Белого // Москва и «Москва» Андрея Белого: Сборник статей / Отв. ред. М.Л. Гаспаров; Сост. М.Л. Спивак, Т.В. Цивь-ян. М.: Российск гос. гуманит. ун-т, 1999. С. 161-199.

245. Щербина О.Г. Символы русской культуры. Екатеринбург: Тезис, 1998. — 159с. <

246. Эйхенбаум Б.М. «Мой временник». Художественная проза и избранные статьи 20-30-х годов. СПб.: ИНАПРЕСС, 2001. 656с.

247. Эйхенбаум Б. Трубный глас. Маяковский В.В. Стихотворения. Поэмы. Проза. М.: «Издательство "Олимп", издательство "ACT"», 2000. - 688с. ,

248. Зллис (Кобылинский) Русские символисты: Константин Бальмонт, Валерий Брюсов"Андрей Белый. Томск, Водолей, 1996. — 287с.

249. Эренбург И.Г. Из книги "Люди, годы, жизнь" // Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В.М. Пискунова. М.: Республика, 1995. С. 341-346.

250. Юрьева З.О. Творимый космос у Андрея Белого. СПб.: Дмитрий Буланин (ДБ), 2000. 313с.

251. Яковлев М.В. Лингвистическая природа теургического символа // Язык художественной литературы как феномен национального самосознания. Материалы научно-практической конференции. Орехово-Зуево. 2005. — 374с.

252. Яранцев В.Н. Эмблематика смысла романа Андрея Белого "Петербург". Автореф. дис. к.ф.н. 10.01.01. / Новосиб. ун-т. Новосибирск, 1997.-16с.

253. Molnar, Michael. Body of words: A reading of Belyj's "Kotik Letaev" / Birmingham, 1987. 58s.

254. Andrey Belyj pro et contra: Atti del I. Simp, intern, della Ser. di slavistika dell' 1st. Univ. di Bergamo. 1986.-273s.