автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтика романа Б.А. Пильняка "Машины и волки"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтика романа Б.А. Пильняка "Машины и волки""

На правах рукописи УДК882(092) Пильняк

КИМ ХОН ЧЖУН

ПОЭТИКА РОМАНА Б. А. ПИЛЬНЯКА «МАШИНЫ И ВОЛКИ»

Специальность: 10.01.01 — Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Санкт-Петербург 2004

Работа выполнена на кафедре новейшей русской литературы Российского государственного педагогического университета имени А. И. Герцена

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Тимина Светлана Ивановна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Гордович Кира Дмитриевна; кандидат филологических наук, доцент Старкина Софья Вячеславовна

Ведущая организация:

Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств

Защита состоится 19 февраля 2004 года в 7 О_часов на

заседании диссертационного совета Д 212.199.07 Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена по адресу: 199053, Санкт-Петербург, Васильевский остров, 1-я линия, д. 52, ауд. Н 7

С диссертацией можно ознакомиться в Фундаментальной библиотеке Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена по адресу: 191186, Санкт-Петербург, наб. р. Мойки, д. 48, корп. 5

Автореферат разослан 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета:

кандидат филологических наук Кякшто Наталья Николаевна

Общая характеристика работы

Экспериментальное творчество Бориса Пильняка (1894—1938) занимает важное место в развитии русской послереволюционной литературы 1920-х гг. В своей прозе Пильняк стремился неординарно осмыслить первые революционные шаги России, передать свое понимание роли стихийных народных масс, вовлеченных в громадные исторические сдвиги в стране. Глобальные проблемы настоящего, прошлого и будущего России писатель старался решать с помощью новых художественных форм.

Актуальность исследования обусловлена необходимостью введения в панораму истории русской литературы XX века творчества писателя, не подвергавшегося филологическому исследованию, по идеологическим причинам оказавшегося за рамками историко-литературного процесса. Экспериментальный роман Б. Пильняка решительно изменял нормы классической литературной традиции, содержал элементы эстетической новизны, внося существенный вклад в эволюцию литературы XX века.

Предметом диссертационного исследования является роман Б. Пильняка «Машины и волки» (1924). Структура романа, орнаментально окрашенная речь, буйная стилистика, отвергающая традиционные формы русской литературы, вызывали острые дискуссии в критике 1920-х гг. Роман «Машины и волки» занимает значительное место не только в эволюции творчества писателя, но и в мировой и русской литературе XX века, так как художественный эксперимент, осуществленный Пильняком в этом романе, стал важным этапом в развитии русской литературы XX века. Преодолевая традиционное повествование прозы, Б. Пильняк был настоящим новатором, искавшим адекватные новому времени язык и форму выражения. Несмотря на то, что ученые и критики писали о романах, повестях и рассказах писателя («Голый год», «Красное дерево», «Повесть непогашенной луны», «Целая жизнь» ит. д.), до сих пор поэтика романа «Машины и волки», который является важным этапом в творческой эволюции Б. Пильняка, не становилась предметом исследования российских литературоведов.

Цель и задачи диссертационного исследования состоят в том чтобы проанализировать феномен поэтики, выявить различные принципы и художественные приемы построения романа Б. Пильняка.

Методология работы основана на сочетании теоретического, историко-литературного и структурно-функционального подходов. Сегодня, в начале XXI века, есть возможность определить

место и значение романа Б. Пильняка в

СНБЛНОТЕКЛ { СПетег&грг 'У 2 О»

туры XX века, столь неоднозначно оцененное современниками. Методологической основой исследования послужили работы М. Бахтина, Ю. Лотмана, В. Шмида, М. Ямпольского, М. Липо-вецкого, В. Жирмунского и др.

Научная новизна исследования заключается во введении в научный обиход принципов и методов анализа прозаического ток-ста с учетом его экспериментальной направленности, в раскрытии в стилистике прозы Б. Пильняка моментов синтеза прозы и поэзии, что во многом предвосхищало более поздние художественные поиски в русской литературе второй половины XX века. Комплекс принципов анализа текста романа «Машины и волки» ориентирован на применение в качестве исследовательской модели для подхода к сложным экспериментальным произведениям русской литературы.

На защиту выносятся следующие положения:

роман Б. Пильняка «Машины и волки» — значительное явление русской литературы XX века, обладающее всей эстетической полнотой, совокупностью уникального художественного целого.

Аналогичность, интертекстуалыюсть, многоголосие и полифоническая структура романа позволяют выявить составляющие особенности повествования R рамках целостности. авторский дискурс прозы Б. Пильняка представлен в «смещении повествовательных плоскостей», субъекты речи (рассказчик, герои, автор) создают своеобразный художественный синтез.

различные ритмические элементы романа доказывают, что роман «Машины и волки» преодолевает традиционную реалистическую поэтику, придавая ключевое значение формальным элементам, средствам поэтизации прозы.

Научное и практическое значение исследования состоит в том, чтобы представить хаотичную на первый взгляд композицию романа «Машины и волки» как тщательно художественно организованное целое, соответствующее эстетической задаче писателя. Проведенный анализ романа Б. Пильняка «Машины и волки» дает возможность рассмотреть такие явления, как бессюжетность, фрагментарность, многоплановую речевую систему и сложную ассоциативность как особенности поэтики. Научно-практическая значимость диссертации состоит в возможности использования ее

результатов при анализе как малоизвестных произведений Б. Пильняка, так и произведений других писателей 1920-х годов.

Апробация работы. Главные положения диссертационного исследования изложены в двух научных публикациях и в докладах на конференции «Имя в истории Коломны (Филарет—Лажечников — Пильняк)» в Коломне (2002) и на заседаниях кафедры новейшей русской литературы РГПУ имени А. И. Герцена.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.

Основное содержание диссертации

Введение включает в себя обоснование темы, раскрытие ее значимости как предмета научного исследования, описание степени изученности творчества Б. Пильняка вообще и романа «Машины и волки» в частности, обосновывается актуальность и значимость исследования.

Первая глава «Принцип повествования» состоит из трех разделов, посвященных проблемам бессюжетности, интертекстуальности и диалогичности. В первом разделе главы «Бессюжетность романа "Машины и волки"» рассматриваются разные точки зрения исследователей на бессюжетность прозы Пильняка.

Бессюжетность и фрагментарность текста были одним из главных объектов, критики подчеркивали отсутствие и последовательности событий.

Для понимания поэтики Пильняка, принципиальным оказывается то, что «бесфабульность» и «бессюжетность» не обозначают отсутствия смыслового ряда в романе; в романе «Машины и волки» совершенно определенно существует сюжетный план, но он очень сложно организован. Фрагментарность романа создает иллюзию разбитого зеркала, в осколках которого своеобразно преломляется современная автору действительность 1920-х гг.

Вместо последовательных событийных рядов Пильняк в романе осуществляет новую форму, которая порождает и усиливает смысловые, тематические и образные элементы текста.

Поэтому так называемая «бессюжетность» прозы Пильняка рассматривается в работе на фоне экспрессивности всего повествования, которое организует писатель в русле литературных открытий начала XX века, трансформирующих классические формы повествования. Термин «бессюжетность» в романе «Машины и волки» в трактовке некоторых критиков отсылает к бессвязности «кусков» и раскалыванию сюжета. Однако эти свойства — не слу-

чайный дефицит, а осознанная литературная установка, которая требует новых подходов к восприятию произведения.

Несмотря на дискретность фабульных отношений фрагментов, разнородные элементы, напротив, своеобразно цементируют содержательный и эстетический план произведения. Эти фрагменты дают возможность передать настроение смутного времени «до-», «после-» революции. Сам хаотичный мир изображается в мнимо хаотичной форме. Разрозненные фрагменты, отражающие все возможные аспекты эпохи, являются попыткой познать суть русской революции, столь изменившей привычную систему нравственных и эстетических координат.

Во втором разделе «Интертекстуальность» речь идет об интертекстуальности романа «Машины и волки».

Пильняк пытался увеличить содержательную и образную энтропию своих произведений, используя разнообразные стилистические эксперименты. Эта точка зрения представляется существенной для понимания специфики структуры романа «Машины и волки». Кроме узнаваемых цитированных текстов, роман наполнен различными реминисцентными факторами, отсылающими либо к текстам других писателей, либо к определенному литературному явлению, либо к литературному образу. В сферу интертекстуальности входят пародия, стилизация, цитирование, кон-текстуальность, гипертекст и реминисценция. Применение этих приемов в романе «Машины и волки» дает возможность Б. Пильняку реализовать поэтику «двойственности».

Объекты стилизации в романе «Машины в волки» различны, один из них — стилизация летописного стиля. Русский средневековый летописный стиль угадывается в разных фрагментах романа, причем он дается не с пародийным оттенком, автор явно стремится к адекватности воссоздания летописной манеры, что свойственно стилизации. Пильняк активно использует и преобразует стилевые возможности летописи, его «летопись» строится на современной ему лексике в атмосфере «большого перелома» революции. Заимствование Пильняком летописного стиля нам кажется не случайным. Образ «смутного времени» является для писателя знаменателем времени средневековья и начала XX века.

Если летописный стиль романа воплощает вертикальный исторический хронотоп, то народный фольклорный стиль соотносится с горизонтальной осью времени. Можно утверждать, что фольклорный стиль разнообразно проявляется в романе «Машины и волки». Пильняк активно использует народную поговорку, пословицу, подражание крестьянской и рабочей речи и частушку.

Кроме фольклорного жанра как показателя временной горизонтальности одним из распространенных видов народного творчества можно считать лозунги эпохи, а также присущее частушке карнавальное мироощущение.

Б. Пильняк намеренно сталкивает и ритмически разводит две противоположные народные стихии — крестьянскую и пролетарскую, рабочую. Причем, это внутреннее противопоставление уточняет противоречие и двух сквозных образов — «машин» и «волков», лежащих в основе всей концепции романа.

В романе «Машины и волки» спектр интертекста довольно широк. Пильняк ввел в роман такие «внелитературные» жанры, как рекламу, канцелярские документы, статистические данные и др. Именно эти жанры являются маркерами времени, создают социально-культурный фон эпохи. Они, в большинстве случаев, лишь опосредованно связаны с фабульной линией романа, однако создают игровой фон романа, открывая читателю широкую возможность для «игры в ассоциации».

В этом разделе диссертационного исследования показано, что такой «конструктивный» монтаж, алогично вошедший в повествовательную структуру текста, приобретает художественный смысл не в сюжетном плане, а на уровне тематических цепочек и в рамках конструктивных отношений (иконичность, каталогичность и повторяемость). Подобное построение текста, включение в него художественно не переработанных маркеров современной писателю действительности, становится одним из существенных элементов экспериментальной прозы Б. Пильняка.

С позиций современной науки представляется возможным понимать «соборность» Пильняка как некую грань интертекстуальности. Происходит естественный диалог между «я» — Пильняком и «они» — другой литературной и культурной традицией. Пильняк в собственном тексте, переписке и автобиографических кусках активно объясняет творческое отношение к творчеству других писателей его предшественников. Б. Пильняк называет это «соборной работой».

Многие элементы романа «Машины и волки» связаны с поэмой «Медный всадник» А. С. Пушкина. Во-первых, структура романа «Машины и волки», которая имеет «предисловие», «вступление» и несколько разделов, напоминает структуру поэмы «Медный всадник». Во-вторых, позиция рассказчика романа похожа на позицию рассказчика поэмы, который наблюдает конфликт между личностью и государством во время стихийного бедствия (наводнение — голод).

Кроме того, треугольник братьев Росчиславских и их идеологический конфликт, безусловно, шггертекстуально связан с романом Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». Каждый из братьев в романе Б. Пильняка трагически погибает, не найдя себе места в новой машинной России.

Интертекстуальность структуры романа Пильняка связана с циклом «Записки охотника» И. С. Тургенева. Уездная жизнь крестьян, пробуждающая в произведении Тургенева ностальгию русской души, в романе Пильняка оборачивается бесчеловечным единообразием коммуны и безнадежной бедностью и голодом. Статистические данные И. А. Непомнящего, который строит свои расчеты коммуны но числу крестьян, оказываются иронически соотносимыми с гоголевскими «Мертвыми душами». Чеховские и бу-нинские мотивы, грусть по поводу умирания «вишневых садов» и «деревни» пронизывают роман «Машины и волки». Влияние Чехова на Пильняка видно и в описаниях смерти, где страшное, звериное смешивается с ироническим.

Таким образом, очевидно, что диалог с классической и современной литературой, особая пильняковская «соборность» (интертекстуальность) становится важной чертой поэтики Б. Пильняка. Однако подражание и заимствование образов у других писателей в романе «Машины и волки» не было простым эпигонством.

Оригинальность интертекстуальности у Пильняка, с одной стороны, имеет общие черты с современными ему модернистскими писателями (в этом случае мы можем говорить об общем характере интертекстуальности в ее эволюции) и, с другой стороны, отличается от них. В отличие от модернистской интертекстуальности (акмеизм, писатели формальной школы, «Серапионовы братья»), ине-тертекстуальность Пильняка не ориентирована на установку «конструктивности» сюжета и мотивов, через которую интертекстуальные элементы обретают интегральную сюжетно-организован-ную тематическую силу. Диалогичность в романе максимально расширяется, и интертекстуальные фрагменты Пильняка входят в диалогическое отношение вместе с другими фрагментами. Это свидетельствует о том, что аспекты интертекстуальности романа «Машины и волки» преодолевают модернистскую поэтику и направлены на дальнейшую постмодернистскую тенденцию, во многом предвещая ее. В своей прозе Пильняк демонстрирует нарушение традиционного повествования, децентрацию текстовой структуры, сознательно разрушает гармонию единого текста.

В исследовании показывается, что отдельные образы романа вводятся в метатекстовые отношения, которые оказываются не

самими явлениями или событиями, а способом восприятия этих событий. Роль подобных тематических единиц, таким образом, состоит не в развитии событий, а в создании особого фона, контекста рассеянных образов.

В третьем разделе первой главы анализируется диалогичность романа «Машины и волки». Разнообразие авторских планов и ин-тертекстуалыюсть романа «Машины и волки» непосредственно отсылают к диалогизму.

Диалогичность позволяет роману «Машины и волки» не ограничиваться лишь сферой субъективного, индивидуального сознания, а вводить в текст одновременно несколько субъектов высказывания, которые оказываются носителями разных художественных систем. Диалогизм этого романа обнаруживается не только в традиционных отношениях высказывания, но почти во всех компонентах смысловых планов. В романе «Машины и волки» реализуется бахтинское понятие «большой диалог», состоящий из «микродиалогов».

Многоголосие романа проявляется и в отношениях между героями. В романе отсутствует доминантная идеология, даже у рассказчика не обозначена собственная идеологическая позиция. Из-за отсутствия единой идеологической точки зрения автора, различные голоса героев начинают бороться друг с другом. У всех героев романа (крестьян, коммунистов, городских жителей, интеллигентов, рабочих и самого автора) выработано свое отношение к революции. Особенностью поэтики романа становится то, что многоликий рассказчик в романе (сам Пильняк как своеобразный герой романа, рассказчик, И. А. Непомнящий) не дает своей идеологической оценки героям, а лишь постоянно вслушиваются в различные голоса.

Текстовые фрагменты романа показывают, как различные герои выявляют свое отношение к событиям революционной действительности. Показательны фрагменты текста, демонстрирующие спектр оценок революционной действительности. У каждого героя существует конкретное мнение о революции, в которой проявляется непримиримый конфликт машинной и волчьей сил; позиции героев по отношению к революции очень противоречивы и не совпадают друг с другом.

Подобный «хаос», отсутствие гармонии можно обнаружить и во временно-пространственном плане романа. Принципиально важной позицией диссертационного исследования становится мысль о том, что отсутствие определенного статического фона действия, постоянное изменение места событий и перемещение

времени из прошлого в настоящее, из настоящего в прошлое и т. д. является важной составляющей экспериментальной поэтики Б. Пильняка. В разных местах—в России, в Москве и в Коломне — происходят различные события, которые порождают противоположные друг другу исторические и культурные смыслы. Здесь инвариантом являются место и временная ось.

Все временно -пространственные описания романа принципиально разделяются на два тематических знаменателя — машинный и волчий. Из этих символических мотивов образуются различные дихотомические варианты. Эта дихотомия хронотопа исходит из конфликтов «культуры». Представленные в романе культурные времена и пространства разнообразны: мифологическому хронотопу принадлежат природа, языческая религия, дикие звери, привидения, крестьянская жизнь, Азия-восток и т. д., а реальному хронотопу — завод, фабрика, власть, церковь, город, Европа-Запад и т. д. Каждый мотив в романе не наделен фиксированным абсолютным значением, в отношениях к другим факторам он постоянно проявляет свой относительный смысл. Поэтому дихотомия романа «Машины и волки» усиливает разноголосие. Смешение разнородных планов романа «Машины и волки» создает эффект полифонического романа, указывает на его, если воспользоваться бахтинским определением, «разномирность». Эта разномирность является своеобразной отличительной чертой пильняковского текста и определяет главные типологические черты романа — лоскутность, бессюжетность, многоплановость и «хаос» романа. Различные голоса и временно-пространственные планы существуют в романе автономно, зачастую конфликтуя друг с другом. Автономность и разномирность в рамках романа приводит к отсутствию доминантной ценностной акцентировки. Поэтому, как правило, в романе горячие идеологические споры не завершены. Незавершенность и безакцентировка идеологической позиции приводят весь диалог к вечным неоконченным диалогическим отношениям, еще раз подчеркивая переходность времени 1920-х годов. Эпизодические события 20-х годов России в масштабе романа соединяются с огромным культурным и историческим фоном и растворяются в нем. «Хаотичность» стиля становится адекватным способом выражения «смутного времени» и «мирового водоворота» начала XX века.

В этом «хаосмосе» диалогических отношений романа «Машины и волки» существует еще и другой план диалога — между читателем и самим текстом. Читатель нуждается в романной диалогической структуре. Вся амбивалентность и незавершенность ро-

манной структуры, возникшая вследствие диалогизма, в конце концов, может соединиться только в сознании читателя. Тем самым, герои, повествователь (писатель, рассказчик, И. А. Непомнящий) и читатель, образуя «кольцо размышления», участвуют в бесконечном смыслообразующем процессе.

Вторая глава «Многоголосие в романе "Машины и волки". Ритм прозы» состоит из трех разделов. В этой главе, посвященной проблеме сложных повествовательных плоскостей романа, рассматриваются речевые планы, проблема автора романа и поэтические свойства, определяются их функции в романной композиции. Первый раздел главы «Речевые планы романа и полифоническая структура» посвящен проблеме, которая всегда находилась в центре внимания исследователей, вызывая противоречивые оценки. Речевая манера Пильняка не стабильна, а напротив, изменчива и нетрадиционна. Однако, именно эта черта романа «Машины и волки» во многом проясняет творческую манеру автора.

Речевые планы романа часто переплетаются друг с другом, их выражают самые разные субъекты. Одна из трудностей понимания этого романа состоит в прояснении этих многоплановых, противоречивых, иногда сумбурных позиций субъектов речи. Разновидность речевых планов отсылает к использованию «языка изображаемой среды»1, которое в начале XX века широко распространилось в художественной литературе. На этом фоне многоплановость повествования романа «Машины и волки» логично вписывается в литературный процесс своего времени. Несмотря на то, что речевая манера Пильняка внешне похожа на манеру писателей, которые сильно повлияли на него (А. Белый, А. Ремизов), тем не менее, она отличается от них большей степенью беспорядочности и немотивированности.

Речевые планы своей нестабильностью сигнализируют об отсутствии единой линии развития событий. Все события, являющиеся одним смысловым сегментом, дискретны и лоскутны. Следовательно, так формируется уникальная структура романа: в каждых смысловых сегментах, не сводимых по развитию событий, существуют собственные носители речи — субьекты высказывания.

Лицо повествователя произведения часто меняется, он выступает в романе как биографический писатель, как рассказчик и как персонаж. В романе Пильняка биографический писатель занима-

1 Замятин Е. Техника художественной прозы // Литературная учеба. 1988, №6. С. 81.

ет особое место и явяется одним из персонажей романа Обособленная позиция писателя от действия и от персонажей приводит к равенству между писателем и героями в романном пространстве, и это позволяет им стать максимально самостоятельными. Субъекты речи, то сливаются, то дифференцируются по функции и по отношению к сюжету и событиям.

В этом разделе уделяется серьезное внимание речевому статусу самого рассказчика. В зависимости от восприятия окружающего мира речь рассказчика ориентирована как на субъективность в отражении мира, так и объективность. Рассказчик как объективный наблюдатель повествует о том, что он видит и слышит. Принципиально важным оказывается то, что в речи рассказчика можно обнаружить и речевые единицы, не принадлежащие рассказчику, в результате чего возникает неожиданной синтез речи «я — рассказчик» и речи других героев. Такой прием уводит читателей от монологичности рассказчика и убеждает их в жизненной реальности романа, здесь акцент повествования временно переносится на речь персонажей или неких анонимов.

Экспериментируя над различными способами включения рассказчика в текст романа, Пильняк вводит в речь рассказчика и элементы явно чужой речи. «Чужая речь» повторяется в речи рассказчика и тем самым обретает объективность, одновременно личность рассказчика растворяется в чужой речи. В этом механизме возникает размывание образов персонажей и рассказчика, высказывания других персонажей растворяются в речи рассказчика. Это в значительной степени объясняет многоплановость роли рассказчика в романе.

Подобная техника свидетельствует об использовании Пильняком популярной в 20-е годы формы сказа. Рассказчик романа «Машины и волки» не наделен чертами конкретной личности, что является важным условием для сказа. Осваивая различные инстанции речевых планов, рассказчик у Пильняка скрывает свою личность и становится посредником между персонажами и читателем-слушателем. В этом процессе различные речевые инстанции окрашивают монолог рассказчика, придавая роману стилевую и композиционную орнаментальностъ. В работа раскрывается еще одна черта сказового повествования в романе — многоголосие. За голосом рассказчика можно слышать оригинальные голоса персонажей. Таким образом, различные речевые планы растворяются в речи рассказчика, и его монологичная манера речи приобретает особый художественный эффект, когда многие субъекты преломляются в речи рассказчика.

Речь персонажей также нетрадиционно введена в ткань романа. Сюжетная связь между персонажами очень слаба. Они взаимодействуют не в рамках сюжета, события, а в рамках места и времени. Функции персонажей в романе прерывисты, разбросаны по тексту. Это кажущееся невнимание к главной сюжетной линии романа, «ретуширование» ее при помощи многочисленных дополнительных персонажей и эпизодов приобретают у Пильняка принципиальное значение. Именно из этих уводящих в сторону фрагментов рождается лейтмотивная структура романа. Так, рассказы о докторе Осколкове, о воре Проньке, о еврейском комиссаре, коммуне Мериновых и др. организуют лейтмотив города и «новой коммунистической России».

Кроме того, часто повторяясь в романе Пильняка, речи безымянных персонажей (речь рабочих и мужиков, городские надписи, канцелярские документы, реклама и лозунги и др.) также обретают определенный художественный эффект (ритмические, повторяющиеся мотивы, внетекстовые связи и т. д.).

Таким образом, Неунифицированные речевые формы создают эффект дробности романной структуры и одновременно «полифоническую структуру» романа, в которой сосуществуют сознания различных субъектов речи. Пильняк создавал особый тип романа, о котором писал М. Бахтин, как о «художественно организованном социальном разноречии, иногда разноязычии, и индивидуальной разноголосице»2. Так, разные субъекты имеют свою точку зрения на происходящие события, выраженную в определенной речевой манере. Полифония наделена содержательностью и экспрессивностью. Благодаря уникальной структуре реализации полифонии, усиливается звуковой эффект и визуалыюсть, возникшие в скрещении разнообразных точек зрения героев и рассказчика.

Во втором разделе диссертационного исследования «Проблема автора» рассматривается ключевая для поэтики Пильняка проблема функционирования автора в тексте.

Важно отметить, что в роман «Машины и волки» включены ранее опубликованные повести Пильняка: «Материалы к роману», «Рязань-яблоко», «Повесть о черном хлебе», «Волки», «Кукушки» и другие. Однако термин «роман в повестях» указывает на то, что роман «Машины и волки» — это целостный текст, в котором существует принцип, соединяющий фрагменты текста. Одновременно, «роман в повестях» подразумевает многоплановое

2 Бахтин М. М. Слово в романе // Вопросы литературы и эстетики. — М. 1975. С. 76.

авторство, так как в каждой повести существует собственный автор в его разных эстетических смыслах. Многоплановость воплощения авторской позиции является одной из самых очевидных и ярких особенностей художественного поиска Пильняка.

В едином романном пространстве существуют различные авторские планы: автор-рассказчик, автор-персонаж и автор-творец. Используя сценарий, пьесу, анекдот, эпистолярную форму, эпосит. д., Пильняк демонстрирует различные типы авторов, причем, граница разнородных повествовательных планов размыта.

Для того чтобы раскрыть авторскую систему, в работе выделены типы авторов и определены их функции в тексте. Записи Андрея Росчиславского, Елены Осколковой, письма Юрия Росчислав-ского, выписки Ивана Александровича Непомнящего и т. п. фрагменты, написанные ими, четко выделены графически, играют важную роль в описании различных аспектов жизни послереволюционной России: в письме Юрия Росчиславского к Андрею обнажена проблема угнетения Государством индивидуума и его свободы, и ностальгия по ушедшему времени; в записях Андрея — размышления о конфликте стихийной силы и машинизации страны и беспокойство об исчезающей стихийной силе; в записях Елены Ос-колковы отражена идея Дмитрия о примитивности и дикости России, о преодолении «восточной», нецивилизованной России, и ее размышления о распаде морали и семейных, человеческих взаимоотношений. Вся эта проблематика, связанная с эпохой и историей, уникально и самостоятельно встроена в тексты. В то же время, если изъять их тексты из романного пространства, то они вполне могут стать отдельными самостоятельными произведениями.

Среди авторов-персонажей очень значительна роль И. А. Непомнящего. Как и летопись Сильвестра в романе «Голый год», статистические данные и выписки Непомнящего также являются «текстом в тексте». Однако между текстами рассказчика о Непомнящем, в которых рассказчиком изображаются семейная жизнь Непомнящего и конфликт с Лебедухой, Форстом и Дмитрием, и текстами из «Книги Живота моего» Непомнящего нет прямой сюжетной и тематической последовательности. Более того, его личная жизнь, изображенная рассказчиком, никак не связывается с главными образами «машины» и «волка». Однако в своем исследовании мы отмечаем, что, входя в мотивные отношения с текстами рассказчика и других авторов-героев, тексты, написанные Непомнящим, становятся эквивалентными сегментами. Размывание граней между рассказчиком и Непомнящим, когда субъективный мир и объективный мир не противопоставлены друг другу, а

взаимно дополняют друг друга, создают эффект «двойного зрения». Эта двойная точка зрения на мир, в конце концов, создает многоаспектную художественную картину мира.

В диссертации показано, что И. А. Непомнящий является маской Пильняка, дающей автору свободу творческой деятельности. Не случайно его профессия — статистик - - близка писателю, с пей Пильняк неоднократно сравнивал свое творчество. Если писатель рисует мир через органически вымышленный текст, то статистик Непомнящий — через цифры и документы. Отрицательное отношение писателя к утопизму коммунистической системы исходит из «машинной силы», которая беспощадно уничтожает национальные корпи и жизненные силы человека. Статистические данные Непомнящего, которые свидетельствуют и помогают осознать прошлое и настоящее, важны Пильняку и для выстраивания своей концепции жизни. Для Пильняка память о прошлом, обо всем, что было с Россией, категория необыкновенно важная, сродни свободе творчества.

Можно разделить структуру авторских планов в романе «Машины и волки» на две сферы — имплицитную и эксплицитную. Выше упомянутые авторы-персонажи являются «имплицитными». Эксплицитный автор (в данной работе условно назван «автором-организатором») обладает формирующей силой и влияет на композиционный принцип произведения. Он играет важную роль за «кулисами романа». Как кинорежиссер монтирует кинофильм, автор-организатор строит структуру целого из различных частей романа.

Автор-организатор находится в текстовой сфере, а не в речевой сфере, в которой выражают себя персонажи, писатель, рассказчик и многочисленные анонимные герои. Все они в целой перспективе романа становятся одним элементом и связываются в тексте позицией автора-организатора. Пользуясь гипертекстом, вставками и комментариями, автор-организатор компенсирует бессюжетность и фрагментарность.

Анализ композиционной и эстетической функции автора-организатора является в данном исследовании ключевым для выяснения своеобразия поэтики романа.

В целом авторскую систему романа можно определить как «перспективу рассеянных точек зрения», она в известной степени вступает в противоречие и во внутренний спор с классической литературной традицией, в которой выражение сущности предмета, как правило, ограничено речью одного рассказчика или героя.

Вместе с этим, авторская система романа «Машины и волки»

позволяет «интроспективный» и «инспективный» осмотр России в границах эпохи «до» и «после» революции. Пильняк считал, что хаотичный мир, внезапная перемена, смерть людей ставят проблему опасности утраты национального самосознания русского народа. Авторская система романа «Машины и волки», изобилующая персонажами во всей их полифоничности, ведет к тому, чтобы развернуть эту концепцию во всей ее полноте.

Третий раздел «Ритм прозы» посвящен анализу поэтических свойств романа «Машины и волки». Прозу Пильняка можно сопоставить с поэтическим текстом. Если в прозе образ возникает через «повествование» или «изложение» последовательных событий, то в поэзии «образ» воспроизводи 1ся преимущественно через ритмические элементы организации текста.

Особенность ритмической организации прозы Пильняка следует рассматривать как прием конструктивный, так как здесь ритм воздействует не только на отдельные образы, но и на тематическое развитие целого романа.

Ритмическая организация связана и с приемами кинематогра-фичности текста. В романе «Машины и волки» прозаическая ритмика Пильняка не просто обладает функцией поэтизации прозы, но, ведет ее к визуальности, усиливает экспрессивность изображения.

По Ю. Лотману, кадры, выраженные «общим» и «крупным» планом, независимо от их размеров, являются эквивалентными3. Разнообразие планов пробуждает ритмику и повышает эмоциональную и тематическую содержательность. Роман Пильняка напоминает множество смонтированных вместе различных кадров, резкие переходы от одного «кадра» к другому, это создает в тексте прерывность повествования. Звуки, повторяющиеся мотивы также связаны с техникой «обратных кадров»: лозунги (Россия, рысью! Россия, влево! Карьером, Россия...), крик (Рязань — яблоко!), рефрен рассказчика (Потом пошли годы, Годы — проходили), повторяющие образы и т. д. Подобная техника создает эффект какофонии и прерывности, создающие и усиливающие эмоциональное напряжение текста.

Традиционный кинематографический прием — сочетания «мелкого» и «крупного» плана — активно используется в романе «Машины и волки», они пересекаются в романном времени и пространстве. Кинематографические приемы в своем ритмическом строении резко обостряют качество «видения» эпизодов романа «Машины и волки».

1 Лотман ТО М. Структура художественного текста — М , 1970 С. 316

Уникальность ритмики романа «Машины и волки» состоит не только в поэтизации текста и его кинематографичности, но в графической визуальности, которая нередко использовалась писателями 1920-х годов (особенно А. Белым, А. Ремизовым и В. Хлебниковым): использование разнообразных шрифтов, их размеров, пробелов и отступов, авторских знаков препинания, монтажа пиктограмм, эквивалентов текста, непосредственных вводов форматов канцелярских и рекламных документов и т. д. Если в кинематографическом монтаже визуальность осуществляется в сознании читателя, то в графическом размещении сам текст романа «рисует» нужные визуальные образы. Пунктуационные знаки и графические свойства, используемые Пильняком, имеют большое значение для прояснения структуры романа.

Пильняк нередко сочетает визуальный эффект с акустическим. Тем самым Пильняк создает своеобразную, во многом уникальную манеру выражения экспрессивности. Своеобразно при помощи художественного растяжения звуков с использованием дефисов и восклицательных знаков, звукоподражания и др. создается «звуковой образ» эпохи.

Вышеназванные элементы поэтики Пильнякад оказывают, что роман «Машины и волки» разрушает традиционную реалистическую повествовательную поэтику, придавая ключевое значение формальным элементам, средствам поэтизации прозы.

Поэтизация прозы позволяет Пильняку создать сложную ритмическую партитуру текста, заметно ограничивающую обычный читательский «произвол». В работе подчеркивается, что в отличие от строгой стихотворной ритмики, прозаическая ритмика Пильняка требует активного участия читателя.

В заключении диссертации подводятся итоги исследования и делаются выводы об особенностях поэтики романа Б. Пильняка «Машины и волки». Проведенный анализ романа дает возможность понять такие явления, как бессюжетность, фрагментарность, многоплановая речевая система и сложная ассоциативность в рамках специфики художественной манеры Б. Пильняка. Именно, особый конструктивный замысел писателя придает роману художественную целостность. Эта целостность, в отличие от традиционной литературы, строится не на принципе гармонии, а подчас на принципе какофонии и не в уподоблении, а в «расподоблении».

Центр тяжести романа писатель искал не в тематическом единстве, а в самой образной структуре, в нашем случае в образах «машина» и «волк»; не столько в содержании событий, сколько в их

воспринимаемости; не в оценке определенных образов, а в их презентации и в отношениях между собой. Именно на этом ну ги можно искать соединительные черты целостности текста.

Экспериментальные приемы романа (многослойные точки зрения, интертекстуальность, фрагментарность и ритмические установки и т. д.) не существуют изолированно друг от друга. Являясь частью текста, они постоянно вступают в связи между собой. В связи с этим возможно вслед за самим Пильняком предложить термин «ассоциации параллелей и антитез», как главный творческий принцип, определяющий целостность романа.

В данной работе выявлены принципы и механизм ассоциативных связей, которые обнаруживаются на различных визуальных и немотивированных уровнях. Силой связей, отношений, ассоциаций и монтажа сегментов Пильняк создает в романе особое текстовое пространство, воссоздавая его по законам ритмизации.

Список использованной литературы включает в себя источники, учтенные в диссертации, а также критическую и научную литературу.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Ким Хон Чжун. Ритм прозы (на материале романа Б. Пильняка «Машины и волки»). — СПб., «САГА», 2003 (1 п. л.).

2. Ким Хон Чжун. Интертекстуальность в романе Б. Пильняка «Машины и волки». — СПб., «САГА», 2003 (1 п. л.).

Отпечатано в РТП ООО «САГА» Санкт-Петербург, 196135, пр. Гагарина, д. 21, к. 300 тел./факс (812) 373-56-05 Формат 60x90/16. Тираж 100 экз. Подписано в печать 19.01.2004

РНБ Русский фонд

2004-4 24169

V

».1811

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Ким Хон Чжун

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ: ПРИНЦИП ПОВЕСТВОВАНИЯ

1.1. Бессюжетность романа «Машины и волки»

1. 2. Интертекстуальность

1.3. Диалогичность

ГЛАВА ВТОРАЯ:

МНОГОГОЛОСИЕ В РОМАНЕ «МАШИНЫ И ВОЛКИ». РИТМ ПРОЗЫ

2. 1. Речевые планы романа и полифоническая структура

2. 2. Проблема автора

2. 3. Ритм прозы.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Ким Хон Чжун

В истории русской литературы XX века, дискуссионной и противоречивой по определению, было немало писателей, творчество которых оказывалось предметом бурных дискуссий и, зачастую, противоположных оценок. Сама установка послереволюционной эпохи — создать новую литературу, соответствующую новой действительности, побуждала писателей к поиску и эксперименту. Первая половина 1920-х годов с обилием литературных группировок (РАПП, ЛЕФ, «Кузница», «Серапионовы братья» и др.) создавала иллюзию свободы эстетического развития. Вышедшие в эти годы яркие произведения, отражавшие эпоху, такие, как роман К. Федина «Города и годы», «Партизанские повести» Вс. Иванова, романы и повести Л. Леонова, В. Каверина, проза Е. Замятина, А. Платонова, М. Зощенко и др., — свидетельство мощной художественной силы, которая зарождалась в литературе. К концу 20-х годов советская власть сделает все, чтобы подчинить эту силу официальным догмам и партийной идеологии.

Экспериментальное творчество Б. А. Пильняка (1894—1938) занимает важное место в развитии русской литературы послеоктябрьского периода. В своей новаторской прозе Б. Пильняк стремился воплотить неординарные попытки осмыслить самые первые революционные шаги России, передать свое понимание роли стихийных народных масс, вовлеченных в громадные исторические сдвиги в стране. Глобальные проблемы настоящего, прошлого и будущего России писатель старался решать с помощью новых художественных форм. Структура его первых романов, орнаментально окрашенная речь, буйная стилистика, отвергающая традиционные формы русской литературы, вызывали острые дискуссии в современной критике. Каждое вышедшее в свет произведение Пильняка становилось объектом критических оценок и споров. При этом, как правило, негативно к нему относились как традиционалисты, так и новаторы.

Так, например, формалисты Ю. Тынянов и В. Шкловский указывали на крайности в экспериментах Пильняка. В. Шкловский писал, что Пильняк «имеет цель затруднить восприятие, проецируя одно явление на другое».1 Л Ю. Тынянов отмечал, что «с Пильняком мы докатились до границ литературы — стилистическая метель домела до края».2 Действительно, сложность и хаотичность произведений этого автора, многослойность стилистики, многозначность образной системы давали повод для таких оценок. В то же время, Б. Эйхенбаум, В. Виноградов, В. Жирмунский и др., обращаясь к анализу стилистических особенностей прозы Пильняка, подчеркивали ее новаторство и экспериментальный характер. В частности, Эйхенбаум и Виноградов выявляли особенности сказовой манеры Пильняка в контексте современной литературы 1920-х гг.,3 а Жирмунский указывал на новации Пильняка в сфере прозаического ритма.4 Особые споры вызывала идеологическая составляющая творчества Пильняка: его считали и революционным писателем (А. Воронский, JI. Троцкий), и контрреволюционным, и мелкобур

1 Шкловский В. О Пильняке. ЛЕФ. 1925. № 3 (7) С. 134.

2 Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 165.

3 Эйхенбаум Б. В ожидании литературы. В поисках жанра // Литература. Л., 1927.; Он же. Лесков и современная проза // Эйхенбаум Б. О литературе. М., 1987; Виноградов В. О языке художественной прозы. М., 1980. жуазным (Вяч. Полонский, Г. Горбачев, напостовские критики и т. п.). Причина столь различных оценок творчества писателя, безусловно, кроется в экспериментальности его творчества, в поисках новых средств художественной выразительности, в дискуссионно-сти исторической концепции, лежащей в основе его произведений, во взглядах писателя на прошлое, настоящее и будущее России.

По нашему мнению, столь необычные эстетические и идеологические поиски Пильняка были продиктованы самим временем -хаотичность текста как художественная парадигма была созвучна хаотичности и апокалиптичности эпохи 1920-х годов. «Неоднократная смена культурных, политических парадигм в течение столетия приводила к потрясениям на уровне сознания, морали и нравственности, в том числе и особенно остро в художественном сознании творцов культуры», — справедливо отмечает С. И. Тимина.5 Писатели 1920-х годов пытались найти формы для того, чтобы отобразить мир, который изменялся на их глазах. Для многих было очевидно, что революция разделила не только повседневную жизнь, но и культуру на две части — «до» и «после», система нравственных и эстетических координат резко трансформировалась, порывались связи с классической литературой XIX века. В прозе Б. Пильняка, Вс. Иванова, И. Бабеля, М. Зощенко, А. Веселого и др. действительность 1920-х годов нашла отражение в своих еще не застывших, динамичных и даже хаотичных формах.

У Пильняка свое особое место в русской литературе начала XX века. Споря с традициями русской классической литературы (неслучайно Е. Замятин говорил о Пильняке: «Он явно посеян

4 Жирмунский В. О ритмической прозе // Русская литература. 1966. №4.

А. Белым, но, как всякой достаточной сильной творческой особи, — ему хочется поскорее перерезать пуповину»6), Пильняк был настоящим экспериментатором, искавшим адекватные новому времени язык и форму выражения. Характерным признаком творчества Пильняка становится особая композиционная техника с ее установкой на фрагментарность, документализм, интертекстуальность, синтез искусств. Кроме того, литературный эксперимент Пильняка заключался не просто в поисках новой формы художественного выражения. Писателя интересует специфика русского национального самосознания и человеческого бытия вообще, взятых на пересечении различных культурных традиций: русской культуры XIX века, искусства Древней Руси, культуры Кавказа, Китая, Японии, европейской культуры.

Творчество Б. Пильняка всегда было сложным и противоречивым объектом исследования. Можно выделить три периода в российском «пильняковедении»: при жизни Пильняка, после его смерти до начала 1990-х гг. и в последние десять лет. При жизни писателя его творчество стало объектом критики самых разнообразных направлений и получило противоречивые оценки. Появившиеся в критике 1920-х годов разнообразные эпитеты с явно отрицательными оттенками («пильняковщина», «пильнячество», «антипильнякин против сопливой пильнятуры», «пильняковый», «пильняческий», «по-пильняковски», «напильнячить»7 и др.) парадоксальным образом служат доказательством серьезного влияния Пильняка на литературу 1920-х гг. и указывают на сложность его эволюции в литера

5 Тимина С. И. Русский XX век // Русская литература XX века. СПб., 2002. С. 5

6 Замятин Е. Новая русская проза//Замятин Е. Сочинения. М., 1988. С. 426.

7 Jensen Р. Л. Nature as Code: The Achievement of Boris Pilnjak 1915—1924. Copenhagen, турной среде того времени. Критики-пролеткультовцы осуждали Пильняка за мелкобуржуазный взгляд на революцию (показательны в этом отношении дискуссии в журнале «На посту»8 и статьи Вяч. Полонского9). Серьезное внимание экспериментам Пильняка уделяли в своих статьях Ю. Тынянов, В. Шкловский, Г. Горбачев, Н. Ко-варский и др.10 Однако фокус отрицательной критики был сосредоточен на бессистемности и бессюжетности произведений Пильняка. Позиция формалистов, на наш взгляд, достаточно противоречива, так как литературные приемы Пильняка подчас находятся именно в русле теоретических установок формалистов. Перечисляемые ими недостатки творчества Пильняка (бессюжетность, фрагментарность, страсть к сырому материалу и т. д.) и некоторые существеннейшие приемы (монтаж, сила темы, инструментовка, амбивалентность, принцип контрастов и т. д.) в позднейших исследованиях рассматриваются как устойчивые свойства поэтики писателя с точки зрения всей эволюции его творчества.

Л. Троцкий и А. Воронский, высоко оценивая прозу Пильняка, обращали особое внимание не на эстетический, а на философский и идеологический аспект." Их привлекала попытка Пильняка стилистически отразить стихийную эпоху революции, но отталкивала и

1979. С. 64.

8 Деревенский. Деревня в современной литературе // На посту. 1923. № 1.; М. П. Литературная пильняковщина // На посту. 1923. № 1.;ЗонинЛ. Надо переехать//На посту. 1923. № 2—3.

9 Полонский Вяч. Шахматы без короля: О Пильняке// Новый мир. 1927. № 10.

10 Тынянов Ю. Н. Литературное сегодня // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977; Бор. Пильняк. Статьи и материалы. (В. Гофман, Г. Горбачев и Н. Коварский) Л., 1928.; Шкловский В. О Пильняке//ЛЕФ. 1925. № 3(7).

11 Воронский А. Литературные силуэты. Борис Пильняк // Красная Новь. 1922. № 4; Троцкий Л. Внеоктябрьская литература. Литературные попутчики революции. Борис Пильняк // Московская правда. № 222. 3 Окт. 1922. настораживала установка на описание опасной мощи народной стихии.

После трагической смерти Пильняка (он был арестован 28 октября 1937 и расстрелян 21 апреля 1938 по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР)12 все дискуссии на долгое время были прекращены. Несмотря на официальную реабилитацию Пильняка в 1956 году, его творчество было забыто и практически исключено из истории литературы до 1980-х гг. Исключения немногочисленны. В 1976 году впервые после смерти писателя был издан сборник его произведений.13 За десять лет до этого, в 1966 году, П. Палиевский посвятил творчеству Пильняка серьезную статью, в которой сравнивал творчество писателя с современной западной литературой (например, Т. Манном, Д. Джойсом, А. Жидом, О. Хаксли и др.).14 Необходимо отметить, что если в СССР творчество Пильняка и его роль в литературном процессе замалчивалось, то за рубежом (в США и в Европе) активно переиздавали его произведения и выпускали критические работы о нем. В 1970—80-е появилось несколько заметных работ западных исследователей. Особо стоит выделить монографии о Б. Пильняке Peter Alberg Jensen и Gary Browning15 и специальный выпуск журнала «Russian Literature», посвященный творчеству писателя.16

12 Долгое время точная дата смерти Пильняка не была известна и условно датировалась 1937 годом, но в 1988 году его сын Б. Андроникашвили-Пильняк получил официальный ответ на свое заявление с просьбой предоставить ему информацию о смерти его отца. Лндроникашвили-Пильняк Б. О моем отце // Повесть непогашенной луны: Сборник. М., 1989. С. 25.

13 Пильняк Б. Избранные произведения. /Под ред. В. Новикова. М., 1976.

14 Палиевский П. Экспериментальная литература // Вопросы литературы. 1966. №8.

15 Jensen P. A. Nature as Code: The Achievement of Boris Pilnjak 1915—1924. Copenhagen, 1979; Browning G. L. Boris Pilniak: Scythian at a Typewriter. Ardis, Ann Arbor, 1985.

16 Russian Literature. XVI (1984). North-Holland, (статьи Gary Browning, Peter Alberg Jensen, Andre Van Hoik, Александра Флакера).

В России «пильняковедение» возродилось благодаря научной конференции в Коломне в 1991 году, на которой впервые на серьезном современном научном уровне рассматривалось творчество Пильняка. Новые литературоведческие концепции были продемонстрированы в докладах о соборности Пильняка (А. П. Ауер), целостности романа «Голый год» (Н. Д. Тамарченко), роли исторической и природной метафоры (И. О. Шайтанов) и др. Если большинство западных ученых подходило к творчеству Пильняка как представителя модернизма, с одной стороны, и идеологического оппозиционера советской литературы, с другой, то современные российские исследователи обратились к поэтике Пильняка, к выявлению его роли и места в развитии литературы XX века. Новые подходы к изучению творчества писателя были отражены в сборнике исследований «Борис Пильняк: Опыт сегодняшнего прочтения» (М., 1995), посвященном 100-летию со дня его рождения.

Однако, несмотря на усилия современных ученых, до сих пор многие произведения Пильняка не были проанализированы на должном научном уровне. Большинство работ о творчестве Пильняка сосредоточено вокруг романа «Голый год» и нескольких его повестей и рассказов. Одним из малоизученных произведений Пильняка является его второй роман «Машины и волки» (1924), в котором отразились художественные поиски писателя и были идеологически обоснованы его концептуальные взгляды на исторический путь России, русского народа, русской литературы.17 Здесь Пильняк повторяет на новом уровне литературные приемы, использованные в романе «Голый год» (например, смещение планов, фрагментарность,

17 Пильняк Б. А. Мне выпала горькая слава. письма 1915—1937. М., 2002. сказовую форму, мифическое словоупотребление и т. д.), и одновременно раскрывает свое понимание противоречивости революционного развития России и продолжает художественный эксперимент (усиление приемов монтажности и орнаментальности, активизация роли биографического писателя, разработка структуры без главных героев, усиление поэтизации романа и т. д.). Более того, этот роман занимает особое место в контексте творчества писателя, так как здесь впервые возникает тема рабочей революции, которая является одной из главных тем дальнейших произведений Пильняка («Иван Москва» (1927) и «Волга впадает в Каспийское море» (1930)). Неслучайно сам писатель писал, что главной темой его романа «Машины и волки» становится «рабочая (впервые у меня) и мужичья революция в разбитом российском корыте».18

По мнению ряда современных исследователей, роман «Машины и волки» является вершиной экспериментального художественного опыта Б. Пильняка. Этот роман, имеющий сложный и длинный подзаголовок («Книга о коломенских землях, о волчьей сыти и машинах, о черном хлебе, о Рязани-яблоке, о России, Расее, Руси, о Москве и революции, о людях, коммунистах и знахарях, о статистике Иване Александровиче Непомнящем, о многом прочем, написанная 1923 и 24-м годами «Машины и волки»), вызвал сильную негативную реакцию у современных Пильняку литературоведов и писателей.

В современном российском литературоведении роман «Машины и волки» не подвергался серьезному литературоведческому анализу. Отдельные аспекты поэтики романа были рассмотрены в ис

18 Там же. С. 229. следованиях западных ученых (A. R. Tulloch 19 и Peter Alberg Jensen20). Среди российских исследователей к роману «Машины и волки» обращлись В. П. Скобелев,21 Н. Ю. Маликова22 и Е. Ф. Под-шивалова. В. П. Скобелев, подчеркивая амбивалентность романа, вводит это произведение в контекст русской литературы 1920-х годов. Работы Н. Ю. Маликовой и Е. Ф. Подшиваловой посвящены частным особенностям поэтики романа — аспекту музыкального фольклора и своеобразному словоупотреблению в романе.

Однако поэтика романа «Машина и волки» до сих пор не рассматривалась в контексте творчества писателя и в контексте литературного процесса 1920-х годов. Обращение к этим аспектам изучения определяет новизну и актуальность данной работы. Цель диссертационного исследования состоит в том, чтобы проанализировать феномен поэтики романа Б. Пильняка «Машины и волки», выявив различные принципы и художественные приемы построения романа. Сегодня, в начале XXI века, есть возможность определить место и значение романа Б. Пильняка, столь неоднозначно оцененного современниками, в истории русской литературы XX века.

Научная концепция исследования состоит в том, чтобы представить роман «Машины и волки» не как хаотичное произведение без ясной авторской задачи, а как тщательно художественно органи

19 Tulloch A. R. The «Man vs. Machine» Theme in Filnyak's Machines and Wolves // Russian Literature Triqualrity. № 8. 1974.

20 Jensen уделил большую часть монографии «Nature as Code: The Achievement of Boris Pilnjak 1915—1924» анализу романа «Машины и волки».

21 Скобелев В. Г1. Масса и личность в русской советской прозе 20-х годов. Воронеж, 1975; Скобелев В. П. О соотношении авангардизма и реализма в поэтике романов Б. Пильняка «Голый год», «Машины и волки» // Studia Rossica Posnaniensia. Vol. XXVI. Poznan, 1995.

22 Маликова H. Ю. Музыкальный фольклор в поэтике романа Б. А. Пильняка «Машины и волки»// Б. А. Пильняк Исследования и материалы. Вып. Ill—VI. Коломна, 2001.

23 Подшивалова Е. А. Слово — свернутая метафора романа // Русская Литература XX-XXI век: направления и течения. Вып. 6 (2002). зованную систему, соответствующую эстетической задаче автора. Анализ романа «Машины и волки» дает возможность определить особенности «творческого почерка» Б. Пильняка, что может быть в дальнейшем использовано при анализе других, менее известных произведений писателя.

Диссертация состоит из введения, двух глав и заключения. Первая глава «Принципы повествования» посвящена проблеме повествования в романе «Машины и волки». Особое внимание уделяется эксперименту Пильняка, связанному с бессюжетностью и интертекстуальностью романа. Одной из задач исследования было выявление своеобразия поэтики Пильняка, проявляющейся на разных уровнях текста. Принцип бессюжетности, являясь одним из существеннейших признаков поэтики Пильняка, играет роль исходной точки для анализа романа. Также важным и существенным представляется прояснение интертекстуальной природы этого произведения, так как именно благодаря этому приему, открыто обнаженному в романе, Пильняк строит межтекстовые отношения,24 которые компенсируют дефицит традиционного сюжетного развития. Интертекстуальность тесно связана с понятием «соборность»25, приобретающим у Пильняка особое значение. В диссертационной работе выявляются интертекстуальные связи романа «Машины и волки» с классическими произведениями русской литературы и определяются многообразные компоненты диалога, проявляющегося на разных уровнях текста (сказ, стилизация и др.).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэтика романа Б.А. Пильняка "Машины и волки""

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Роман Б. А. Пильняка «Машины и волки» занимает довольно значительное место не только в эволюции творчества писателя, но и в русской и мировой литературе XX века. Художественный эксперимент, предпринятый писателем, стал важным этапом для новейшей русской литературы.

Проведенный в диссертации анализ романа «Машины и волки» дает нам возможность понять такие его черты, как бессюжетность, фрагментарность, многоплановая речевая система и сложная ассоциативность, как особенности поэтикой системы этого произведения. Все это, требующее особого типа чтения, на самом деле, является мнимой хаотичной структурой. Все поэтические элементы, как мы выяснили в ходе нашего исследования, тщательно сконструированы, подчинены замыслу писателя, и эта особая конструктивность и придает роману художественную целостность. При этом целостность, в отличие от традиционной литературы, строится не на принципе гармонии, а на принципе какофонии и состоит не в уподоблении мотивов, образов, тем, а в их «расподоблении».

Такое поэтическое новаторство как интертекстуальность, многоголосие, многоаспектность неслучайно использованы в романе, так как его деструктивные формы призваны отражать усложненную и сумбурную действительность. Б. А. Пильняк рисует в неординарных формах исторический образ России, находящейся на пороге между «ликвидируемым» прошлым и неизвестным будущим. В «смутной форме» он озвучил «смутное время», а тема его романа выходит за рамки изображения конкретной эпохи и касается общечеловеческих проблем, актуальных и для нашего времени.

Главным итогом данного исследования следует считать анализ многообразия художественных компонентов поэтики романа «Машины и волки» с позиций обнаружения источника целостности всего текста. Справедливым представляется суждение Н. Я. Гряка-ловой о том, что до сих пор в подходах к прозе Б. Пильняка исследователи обращались «к уяснению важных, но отдельных сторон

1 ЯП мировосприятия писателя». Ни тематический, ни идеологический подход к роману не могли раскрыть принципиальную новизну его поэтики.

Для Пильняка образ важнее, чем тема; неслучайно он писал, что «тема — не образ. Тема есть часть образа. Что касается меня — слышу то, вижу это, — и вдруг (на самом деле кажется, что "вдруг") эдакая-то комбинация событий, то-то виденное, то-то, виденное и продуманное десять лет тому назад, тогда забытое, сейчас вновь о | вернувшееся в память, начинает жить, ощущаться». Очевидно, что центр тяжести романа писатель искал не в тематическом единстве, а в самой образной структуре, в образах «машина» и «волк», не в содержании событий, а в. их восприятии, не в оценке определенных образов, а в их презентации и в отношениях между собой. Именно на этом пути можно искать объединительные элементы, создающие целостность текста. Казалось бы, ей противоречит амбивалентность образов. Эта черта разрушает единство тематического формирования, которое мы наблюдаем в реалистической прозе XIX

180 Грякалова Н. Ю. Борис Пильняк. Антиномии мира и творчества // Пути и миражи русской культуры. СПб., 1994. С. 265.

181 Пильняк Б. Проблема образа//Литературная газета. 1934. С. 169. века. В романе «Машины и волки» (как и в других ранних и поздних романах Пильняка), как в поэзии, первенствуют образы, состоящие из несводимых друг к другу тематических единиц.

В романе «Машины и волки» подчеркивается амбивалентность не только мотивов, но и характеров героев. Те герои, которые, казалось бы, активно выявляют свое отношение к внезапной перемене мира, на самом деле находятся на «скрещении» путей, расположены в широком диапазоне между «машинной силой» и «волчьей силой». Характеры Юрия и Андрея, принадлежащих к «волчьей» стороне, и Кузьмы, Лебедухи, Форста, представляющих «машинную» силу, трудно привести к общему знаменателю. Более того, различные мотивы, соотнесенные с обеими силами, например, крестьянин и пролетарий, деревня и город, миф и реальность, в более широкой перспективе, имеют в романе амбивалентный смысл. страшно смотреть на мужиков, потому что каждый, каждый — бородатые, солдатски-бритые, старики и молодые, мужики и бабы, в овчинах, в валенках, в лаптях, босые земляные жители, скалясь, как вот этот убитый волк, бессмысленно, жестоко, мстя за все свои беды, — бьют этого мертвого волка, швыркают ногами по носу, в бока, под хвост, плюют на него, — «Ууу, паадаль. у, стерва, ууу. жрец, ууу, гаад!.» У мертвого волка течет кровь изо рта. Толпа мужиков, овчины, мужичий дух, оскаленные зубы, поднятые кулаки, жестокие глаза. (Особенности графики сохранены — К.Х. Ч.) (С. 212)

Гнев и жестокость мужиков, с одной стороны, передают их враждебность к злой стихийной силе. С другой стороны, здесь сами образы мужиков напоминают образ волка («скалясь», «бородатые», «босые», «оскаленные зубы» и звукоподражание, напоминающее вой волка: «Ууу, паадаль. у, стерва, ууу. жрец, ууу, гаад!.»). Образ человека-волка» (по выражению Р. А. Jensen)182 старика Тимофея, одного из охотников на волков, явно ассоциируется с образом «волка-человека» Юрия Росчиславского, который превратился в волка. Итак, образ «волк» состоит из многих аспектов, имеющих различные значения и способы воплощения. Такие многоаспектные компоненты приводят образ «волка» к амбивалентной оценке: ностальгия — жизненность — свобода: вырожденность — жестокость — грубость; все эти противоположные черты волчьей породы также находят художественное воплощение в образах крестьян.

Подобная амбивалентность наблюдается также и в образе «машины», который реализуется в различных смысловых рядах. С одной стороны, «машина» обозначает порядок, будущее, прогресс и цивилизацию — культуру. С другой — «машины» располагаются на отрицательном смысловом поле. Самый фатальный дефект «машинной силы» — безжизненность и обескровленная жизнь: показательно, что у всех героев, принадлежащих к машинной сфере, у Лебеду-хи, у Форста, и у Козаурова, нет любимого человека. Кроме того, машинной силе свойственен не только порядок, но и беспорядок, грязь (дым, копоть, огонь, шум, лязг, визг и скрип железа).

Таким образом, в романе парадигматические ряды мотивов обеих сторон «машины» и «волка» на своей синтагматической оси парадоксально и амбивалентно преобразуются. Более того, парадоксальность и амбивалентность двух главных образов усиливаются плюрализмом; оба образа представлены через субъективное преломление различных точек зрения, диалогические отношения по

182 Jensen P. Nature as Code. Copenhagen, 1979. P. 239. зволяют сосуществовать различным тематическим единицам, тем самым обе стороны автономно вступают в дискуссию.

Однако анализ поэтики романа показывает, как несводимые тематические единицы соотносятся с образами, способствуя воссозданию целостности романа из массы дискретных сегментов. Пильняку удалось создать уникальные принципы построения целостности романа.

Необходимо отметить, что экспериментальные приемы романа «Машины и волки» (многослойные точки зрения, интертекстуальность, фрагментарность и ритмические установки и т. д.) не существуют изолированно друг от друга. Являясь частью текста, они постоянно вступают в связи между собой. Поэтому возможно вслед за самим Пильняком предложить термин «ассоциации параллелей и антитез» (С. 176) как главный творческий принцип, определяющий целостность романа. Пильняк вводит параллели и антитезы как способ связей парадигматических единиц в общую поэтическую концепцию романа.

В данной работе выявлены принципы и механизм ассоциативных связей, которые обнаруживаются на различных визуальных или немотвированных уровнях. Обладая собственной тематической автономией, фрагменты участвуют в воссоздании образной композиции романа, следуя законам центростремительных или центробежных сил. В результате логика повествования нарушается, возникает тематический диссонанс. Эта черта требует особого чтения романа, сходного с анализом поэтического (стихотворного) произведения.

Пильняк поэтизирует романное пространство. «Поэтическое» в прозе, по определению В. Шмида, «не стихотворность, не напыщенная метафоричность или напряженная риторичность, не какие-либо другие украшения речи. Поэтическое — это конструктивный принцип».183 Шмид выделяет три поэтических приема организации художественного текста: 1) парадигматизация текста, введение в него сети эквивалентностей; 2) введение в текст явлений мышления «мифического» или «языкового», заключающегося в отмене немотивированности слова по отношению к обозначаемой им вещи; 3) повышение значимости отдельного словесного или тематического мо

I О 4 тива в силу его включенности в разного рода межтекстовые связи. Третий прием поэтизации прозы отсылает к интертекстуальности, упомянутой нами ранее, и контекстуальности, а что касается первого и второго, то можно сказать, что они в романе Пильняка представлены синхронно.

Кроме эквивалентных со- и противопоставлений повторяющихся образов «машины» и «волка», роман характеризируется еще одним поэтическим признаком. Как и в романе «Голый год», в целостном масштабе романа «Машины и волки» обнаруживается форма I большого кольца». Если в романе «Голый год» образ «метели» является внешним инвариантом, то в романе «Машины и волки» инвариантом становятся образы «машины» и «волка». С точки зрения внешней формы, три основных раздела романа, связанных с различными вариантами этих образов, обрамляет отъезд из Москвы и возвращение в Москву: «Выехать маем из Москвы--» (С. 181), «На

183 Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. СПб., 1998. С. 22.

184 Там же. С. 22—23.

185 Н. Д. Тамарченко указал на то, что роман «Голый год» выстроен в форме кольца, присущей стихотворению. Ученый полагает, что объединение в романе глав и триптихов в две последовательно расположенные группы — знак развертывания двух сменяющих друг друга тем. Подробнее см.: Тамарченко Н. Д. «Голый год» Б. Пильняка как художественное целое // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. I. Коломна, 1991. зад. В Москву? — В Москву — в Москву! — » (С. 365). Поэтому роман является как бы отчетом о путешествии, о своей эпохе и о своей земле, который излагается неким рассказчиком. По словам В. Жирмунского, «употребление кольца как приема внешней композиции, как особого построения словесного материала неизбежно связано с существенными фактами в области композиции внутренней, построения и развития темы».186 Связываясь с повторяющимися образами «машины» и «волка», мотивы, являющиеся отдельными тематическими единицами каждого раздела, интегрируются, и их смысл нарастает. В романе «Машины и волки» принцип ассоциаций, который технически воплощается в монтаже, со- и противопоставлении, повторах и т. д., в конце концов придает множеству парадигматических сегментов сложную, но органическую связь.

В работе было показано, как сюжет Пильняка выявляется и визуализируется в связях и отношениях этих сегментов. Силой связей, отношений, ассоциаций и монтажа сегментов Пильняк создает в романе особую пространственность, тесно связанную с ритмом. Если классическая проза требует временной последовательности сюжета, то этот роман построен на пространственной последовательности. В этом смысле прозаический монтаж Пильняка отличается от монтажа кинофильмов, который требует от зрителя следить за временной последовательностью. В то же время роман «Машины и волки» структурно приближен к поэзии, где особую роль играют с. 18.

II. Д. Тамарченко указал на то, что роман «Голый год» выстроен в форме кольца, присущей стихотворению. Ученый полагает, что объединение в романе глав и триптихов в две последовательно расположенные группы — знак развертывания двух сменяющих друг друга тем. Подробнее см.: Тамарченко II. Д. «Голый год» П. Пильняка как художественное целое // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. I. Коассоциативность, образность и пространственность. Пильняк придает роману синкретические свойства прозы и поэзии.

Таким образом строится целостность «бессюжетного», «фрагментарного» и «лоскутного» романа «Машины и волки». Отдельные единицы, являющиеся либо частью целого, либо одним целым, входят в текст произведения, особым образом демонстрируя художест

1 87 венную целостность. Способ создания эстетической целостности романа Пильняка, как это доказывается в данной работе, тесно связан с творческими принципами стихотворного текста. ломна, 1991. С. 18.

187 Следует различать слова «целое» и «целостность». По Гиршману, «если целостность ориентирована на полноту бытия, "мировую целокупность", то осуществиться эта полнота может только во множестве различных целых, имеющих начало, середину и конец». Гиршман М. М. Литературное произведение: теория художественной целостности. М., 2002. С. 47.

Список научной литературыКим Хон Чжун, диссертация по теме "Русская литература"

1. Пильняк Б. А. Машины и волки // Пильняк Б. А. Соч. в 3-х т. Т. 1. М., 1994.

2. Пильняк Б. А. Мне выпала горькая слава. Письма 1915—1937. М., 2002.

3. Пильняк Б. А. Статьи. 1922—1929 // Возвращение. /Под ред. Е. И. Осетрова. М., 1991.

4. Пильняк Б. А. Материалы к роману // Красная Новь. 1924. № 1(18)

5. Пильняк Б. А. Материалы к роману // Красная Новь. 1924. № 2

6. Пильняк Б. А. Проблема образа // Литературная газета. 1934. № 169.

7. Автор и текст. /Под ред. В. М. Марковича и В. Шмида. СПб., 1996.

8. Андреев Ю. Изучать факты в их полноте // Вопросы литературы. 1968. №3.

9. Андроиикашвили-Пильняк Б. Б. Два изгоя, два мученика: Б. Пильняк и Е. Замятин // Знамя. 1994. № 9.

10. Андроникашвили-Пильняк Б. Б. Города или веси: Пильняк и Есенин // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

11. Андроникашвили-Пильняк Б. Б. Детские годы оставляют на всю жизнь отпечатки. //Литературное обозрение. 1996. № 5/6.

12. Андроникашвили-Пильняк К. Б. Из творческой истории романа Б. Пильняка «Соляной амбар» // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

13. Анищенко Г. Деревянный Христос и эпоха голых годов // Новый мир. 1990. № 8.

14. Анпилова Л. Н. Повесть Б. Пильняка «Красное дерево» в оптике экспрессионистского мировидения // Русская Литература XX—XXI век: направления и течения. Вып. 6. Екатеринбург, 2002.

15. Ауэр А. П. Быть честным с собой и Россией. (О художественном мире Б. А. Пильняка) // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. II. Коломна, 1997.

16. Ауэр А. П. О поэтике Бориса Пильняка // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. I. Коломна, 1991.

17. Ауэр А. П. Как многому я учился у Блока (блоковское начало в поэтике Б. А. Пильняка) // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. III—VI. Коломна, 2001.

18. Ауэр Т. А. О природе авторской пунктуации Б. А. Пильняка // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. II. Коломна, 1997.

19. Ауэр Т. А. О функции авторского знака в прозе Б. А. Пильняка («Мать-сыра земля») // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. III—VI. Коломна, 2001.

20. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского 1963; Работы 1960-х — 1970-х гг. // Бахтин М. М. Собрание сочинений. Т. 6. М., 2002.

21. Бахтин М. М. Работы 20-х годов. Киев, 1994.

22. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М„ 1975.

23. Белая Г. А., Павлова Н. С. Диалектика сознательного и подсознательного в концепциях человека (из опыта советской и немецкой литератур) // Изображение человека. М., 1972.

24. Белая Г. А. Дон-Кихоты 20-х годов, «Перевал» и судьба его идей. М., 1989.

25. Белая Г. А. Закономерности стилевого развития советской прозы 20-х гг. М., 1977.

26. Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1996.

27. Бузник В. В. Русская советская литература двадцатых годов. Л., 1975.

28. Введение в литературоведение. М., 1999.

29. Верч И. Пильняк и Достоевский (На материале романа «Голыйгод») // Slavica. XXI. Debrecen, 1984.

30. Веселова H. А. Система заглавий в поэтике Бориса Пильняка // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. III—VI. Коломна, 2001.

31. Веселовский А. Н. Поэтика сюжетов // Поэтика. Труды русских и советских поэтически школ. Budapest, 1982.

32. Виноградов В. В. О языке художественной прозы. М., 1980.

33. Виролайнен М. Н. Сюжетнообразование в летописи // Автор и текст. СПб., 1996.

34. Воронский А. Литературные силуэты. Борис Пильняк // Красная Новь. 1922. №4.

35. Воронцова Г. Н. Об одной командировке Бориса Пильняка (Пильняк и А. Толстой) // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

36. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы: Очерки русской литературы XX века. М., 1993.

37. Гиршман М. М. Литературное произведение: теория художественной целостности. М., 2002.

38. Голубков М. М. Русская литература 20-ого века. «После раскола». М., 2001.

39. Голубков М. М. Эстетическая система в творчестве Бориса Пильняка 20-х годов // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

40. Горбачев Г. Творческие пути Б. Пильняка // Бор. Пильняк. Статьи и материалы. Л., 1928.

41. Горинова С. Ю. Проблема поэтики прозы Б. Пильняка 20-х годов. Автореф. дисс. канд. фил. наук. СПб., 1995.

42. Горинова С. Ю. Проза Бориса Пильняка 20-х годов. К проблеме авторского сознания // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

43. Горская Э. Е. Борис Пильняк и русский Берлин в 1922 году // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. I. Коломна, 1991.

44. Гофман В. Место Пильняка // Бор. Пильняк. Статьи и материалы. Л., 1928.

45. Грякалова Н. Ю. Борис Пильняк, Антиномии мира и творчества // Пути и миражи русской культуры. СПб., 1994.

46. Грякалова Н. Ю. Мир письма // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

47. Грякалова Н. Ю. Бессюжетная проза Бориса Пильняка 1910-х — начала 1920-х годов // Русская литература. 1998. № 4.

48. Гура В. Роман и революция. М., 1973.

49. Деревенский. Деревня в современной литературе // На посту. 1923. № 1.

50. Долгополов Л. К. На рубеже веков. Л., 1977.

51. Дьячкова Е. Б. Проблема времени в произведениях Б. Пильняка // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

52. Елина Е. Г. Б. Пильняк в литературной критике 1920—1930-х годов // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. I. Коломна, 1991.

53. Еремин И. П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. Л., 1987.

54. Ершов Л. Ф. Русский советский роман. Л., 1967.

55. Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995.

56. Есаулов И. А. Рассказчик и автор в художественном мире Бабеля // Литературное Обозрение. 1995. № 1.

57. Жирмунский В. М. Теория стиха. Л., 1975.

58. Жирмунский В. М. О ритмической прозе // Русская литература. 1966. №4.

59. Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994.

60. Замятин Е. Новая русская проза // Замятин Е. Сочинения. М., 1988.

61. Замятин Е. О синтезизме // Замятин Е. Сочинения. М., 1988.

62. Замятин Е. О сегодняшнем и современном // Замятин Е. Сочинения. М., 1988.

63. Замятин Е. О литературе, революции, энтропии и проч. // Замятин Е. Сочинения. М., 1988.

64. Замятин Е. Закулисы //Замятин Е. Сочинения. М., 1988.

65. Замятин Е. Техника художественной прозы // Литературная учеба. № 6. 1988.

66. Замятин Е. Современная русская литература, вступительная лекция //Литературная учеба. № 5. 1988.

67. Зонин А. Надо перепахать // На посту. № 2—3. 1923.

68. Зубакин В. М. Борис Пильняк // Россия. № 5. январь 1923.

69. Иванов Вяч. Вс. Монтаж как принцип построения в культуре первой половины XX в. // Монтаж, литература, искусство, театр, кино. М., 1988.

70. Иванов Вяч. Вс. Категория времени в искусстве и культуре XX века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л., 1974.

71. Ингольд Ф. Ф. Портрет автора как безличности: К вопросу об эстетике и поэтике русского кубофутуризма // Автор и текст. СПб., 1996.

72. История русского советского романа: книга 1. /Под ред. Л. Ф. Ершова, В. А. Ковалева и В. В. Тимофеевой. М.; Л., 1965.

73. Как мы пишем. Андрей Белый, М. Горький, Евг. Замятин и др. М., 1989.

74. Карпенко И. Е. Система языковых изобразительных средств орнаментальной прозы Б. Пильняка. Автореф. дисс. . канд. фил. наук. М., 1993.

75. Карпенко И. Е. Позиция рассказчика в русской прозе XX века: от Ал. Ремизова к Вен. Ерофееву // http://erofeev.com.ru/ tgukonf7index.html.

76. Кассек Д. Малоизвестный сценарий Бориса Пильняка или Игра в соцреализм // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

77. Кассек Д. Рассказ Бориса Пильняка «Жених во полуночи» (1925) // Русская литература. 1992. № 2.

78. Кассек Д. Сборник Б. Пильняка «Рождение человека» (О малой прозе 30-х годов) // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. II. Коломна, 1997.

79. Кислова Л. С. Динамика художественной прозы Б. Пильняка. Автореф. дисс. . канд. фил. наук. Тюмень, 1997.

80. Коварский Н. Свидетельское показание // Бор. Пильняк. Статьи и материалы. Л., 1928.

81. Кожевникова Н. А. О типах повествования в советской прозе // Вопросы языка современной русской литературы. М., 1971.

82. Кожевникова Н. А. Из наблюдений над неклассической («орнаментальной») прозой // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т. 35. № 1. 1976.

83. Кожевникова Н. А. Язык Андрея Белого. М., 1992.

84. Федин К. Горький среди нас (Картины литературной жизни). М., 1968.

85. Корман Б. О. Изучение текста художественного произведения. М., 1972.

86. Косиков Г. К. «Структура» и/или «текст» (стратегии современной семиотики) // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. М., 2000.

87. Крученых А. Е. Заумный язык у: Сейфуллиной, Вс. Иванова, Л. Леонова, И. Бабеля, И. Сельвинского, А. Веселого и др. М., 1925.

88. Крючков В. П. Почему луна «непогашенная»? (о символике «Повести непогашенной луны» Б. Пильняка) // Русская литература. 1993. №3.

89. Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. Екатеринбург, 1997.

90. Липовецкий М. Н. Культура как хаос. Россия/Яи551а. 1993. V. 8. № 1/2. Уепегт.

91. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001.

92. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979.

93. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1970.

94. Любимова М. Ю. О петербургских повестях Бориса Пильняка // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

95. Львов-Рогачевский В. Революция и русская литература // Современник. 1923. Кн. 2.

96. Мазилкина И. Е. Вывески-лейтмотивы в поэтике Бориса Пильняка // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. II. Коломна, 1997.

97. Маликова Н. Ю. Музыкальный фольклор в поэтике романа Б. А. Пильняка «Машины и волки» // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. III—VI. Коломна, 2001.

98. Мандельштам О. Э. Литературная Москва. Рождение фабулы // Мандельштам О. Э. Слово и культура, О Поэзии, Разговор о Данте, Статьи, рецензии. М., 1987, С. 202.

99. Манн Ю. В. Автор и повествование // Известия АН СССР, Серия литературы и языка. Т. 50. № 1. 1991.

100. Мартьянова И. А. Киновек русского текста: парадокс литературной кинематографичности. СПб., 2001.

101. Медарич Магдалена «Автобиография /автобиографизм» // Автоинтерпретация. /Под ред. А. Б. Муратова и Л. А. Иезуитовой. СПб., 1998.

102. М. П. Литературная пильияковщина // На посту. 1923. № 1.

103. Мараня-Бамбурач Н. Б. А. Пильняк и «петербургский текст» // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. I. Коломна, 1991.

104. Новиков В. Творческий путь Бориса Пильняка // Вопросы литературы. 1975. № 6.

105. Мекш Э. Б. Миф и реальность в повести Бориса Пильняка «Мать сыра-земля» // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. III—VI. Коломна, 2001.

106. Орлицкий Ю. Б. Судьбы Орнаментальной прозы. «Самый изобразительный и охватистый.» // Новое литературное обозрение. 2003. №61.

107. Орлицкий Ю. Б. Графическая проза Бориса Пильняка // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. II. Коломна, 1997.

108. Орлицкий Ю. Б. Метр в прозе Бориса Пильняка // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. III—VI. Коломна, 2001.

109. Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе. М., 2002.

110. Пал невский П. Экспериментальная литература // Вопросы литературы. 1966. № 8.

111. Петросов К. Г. «Все это разгадаешь ты один» — Анна Ахматова и Б. Пильняк // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. I. Коломна, 1991.

112. Петросов К. Г. Возвращение к истокам в предчувствии трагической развязки (От «Земского дела» к «Заштату») // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. II. Коломна, 1997.

113. Повесть Временных лет. /Под ред. Б. П. Адриановой-Перетц. СПб., 1999.

114. Подшивалова Е. А. Слово — свернутая метафора романа // Русская Литература XX—XXI век: направления и течения. Вып. 6 (2002).

115. Полонский Вяч. Шахматы без короля. О Пильняке // Новый мир. 1927. Кн. 10.

116. Поэтика сказа. /Под ред. Г. А. Белой. Воронеж, 1978.

117. Правдухин В. Литература о революции и революционная литература//Сибирские огни. 1923. № 1/2.

118. Правдухин В. Пафос современности и молодые писатели // Сибирские огни. 1922. № 4.

119. Пушкин А. С. Собрание сочинений в 10-т. М., 1981.

120. Раскольников Ф. А. Идея «скрещения» в романе Пильняка «Голый год» // Русская литература. 1997. № 3.

121. Руднев В. Структурная поэтика и мотивный анализ // Даугава. 1990. № 1.

122. Русская литература XX века. /Под ред. С. И. Тиминой. СПб., 2002.

123. Сапаров М. А. Об организации пространственно-временного континуума художественного произведения // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л., 1974.

124. Скобелев В. П. Масса и личность в русской советской прозе 20-х годов. Воронеж, 1975.

125. Скобелев В. П. О соотношении авангардизма и реализма в поэтике романов Б. Пильняка «Голый год», «Машины и волки» // Studia Rossica Posnaniensia. Vol. XXVI. Poznan, 1995.

126. Скобелев В. П. «Повесть непогашенной луны» Б. Пильняка в контексте реалистического сознания 1920-х годов // Русская литература XX—XXI век: направления и течения. Вып. 6 (2002).

127. Солженицын А. «Голый год» Бориса Пильняка // Новый мир. 1997. № 1.

128. Тамарченко Н. Д. «Голый год» Б. Пильняка как художественное целое // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. I. Коломна, 1991.

129. Томашевский Б. О стихе. Л., 1929.

130. Толстая-Сегал Е. Стихийные силы: Платонов и Пильняк1928—1929) // Мир творчества А. Платонова. М., 1994.

131. Троцкий JI. Литература и революция. М., 1991.

132. Трофимов И. В. Мотив «дома» в романе Бориса Пильняка «Голый год» // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. II. Коломна, 1997.

133. Трофимова Е. Постсимволизм как явление культуры // Знамя. 1998. №8.

134. Трубина Л. А. К вопросу о природе антиномии Россия — Запад в историософской концепции Бориса Пильняка // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. Ill—VI. Коломна, 2001.

135. Тынянов Ю. Поэтика, история литературы, кино. М., 1977.

136. Успенский Б. А. Поэтика композиции. СПб., 2000.

137. Фальчиков М. Борис Пильняк глазами западного слависта // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995.

138. Фатеева Н. А. Контрапункт интертекстуальности, или интертекст в мире текстов. М., 2000.

139. Фатеева Н. А. Интертекстуальность и ее функции в художественном дискурсе // Известия АН. Серия литературы и языка. 1997. Т. 56. № 5.

140. Федорова Т. Н. Художественный мир Б. Пильняка 1920-х годов («Иван Москва» и «Красное дерево»). Автореф. дисс. . канд. фил. наук. Самара, 2000.

141. Федорова Т. Н. Образ дома в повестях Б. Пильняка «Иван Москва» и «Красное дерево» // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. Ill—VI. Коломна, 2001.

142. Флакер А. Конструктивность «Голого года» // Russian Literature. XVI (1984). North-Holland.

143. Флоренский П. Собрание сочинений. М., 2000.

144. Фрейденберг О. М. Мотивы // Поэтика. Труды русских и советских поэтических школ. Budapest, 1982.

145. Фортунатов H. M. Ритм художественной прозы // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л., 1974.

146. Хализев В. Е. Теория литературы. М., 1999.

147. Ханзен-Лёве О. А. Русский формализм. М., 2001.

148. Харчевников А. В. Своеобразие прозы Бориса Пильняка. Магадан, 2002.

149. Чудакова М.О. Избранные работы. Том 1. Литература советского прошлого. М. 2001.

150. Шайтанов И. О. О двух именах и об одном десятилетии // Литературное обозрение. 1991. №6.

151. Шайтанов И. О. Историческая метафора Б. Пильняка // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. I. Коломна, 1991.

152. Шайтанов И. О. Природная метафора как исторический аргумент // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. II. Коломна, 1997.

153. Шкловский В. О Пильняке // ЛЕФ. 1925. № 3(7).

154. Шкловский В. Белый А. Орнаментальная проза // О теории прозы. М., 1929.

155. Шилов О. Ю. К проблеме автора и героя в исторической прозе Б. А. Пильняка // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. III—VI. Коломна, 2001.

156. Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. СПб., 1998.

157. Шмид В. Нарратология. М., 2003.

158. Эйдинова В. О стиле Исаака Бабеля // Литературное обозрение. 1995. № 1.

159. Эйзенштейн С. М. Избранные произведения в 6-и томах. T. II. М., 1964.

160. Эйхенбаум Б. В ожидании литературы // Литература. Л., 1927.

161. Эйхенбаум Б. В поисках жанра // Литература. Л., 1927.

162. Эйхенбаум Б. Лесков и современная проза // Эйхенбаум Б. О литературе. М., 1987.

163. Эпштейн М. Дар слова. Выпуск 22 // http://www.russ.ru/krug/ 20030414dar.html.

164. Яблоков Е. А. О голых гадах и годах (Б. Пильняк и М. Булгаков) // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. Ill—VI. Коломна, 2001.

165. Ямпольский М. Память Тиресия. М., 1993.

166. Brostrom К. Pilnyak's Naked Year: The Problem of faith // Russian Literature Triquarterly. № 16. 1979.

167. Browning G. L. The art of Boris Pilniak // Russian Literature. XVI (1984). North-Holland.

168. Browning. G. L. Boris Pilniak: Scythian at a Typewriter. Ardis, Ann Arbor, 1985.

169. Edwards T. R. N. Three Russian writers and the irrational. London et an., 1982.

170. Erlich V. Modernism and Revolution: Russian literature in transition. Cambridge, 1994.

171. Flaker А. Конструктивный роман двадцатых годов // Russian Literature. XXIX (1991). North-Holland.

172. Hoik A. Mythologic archetypes in Pil'njak's The Naked Year 11 Russian Literature. XVI (1984). North-Holland.

173. Jensen P. A. Nature as Code: The Achievement of Boris Pilnjak 1915—1924. Copenhagen, 1979.

174. Jensen. P. A. The thing as such: Boris Pil'njak's «Ornamentalism» // Russian Literature. XVI (1984). North-Holland.

175. Moranjak-Bamburac N. Факт и фикция: Штосс в жизни Б. Пильняка // Russian Literature. XXIX (1991). North-Holland.

176. Nicholas M. A. Pil'niak on Writing // SEER. Vol. 71. № 2. April 1993.