автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтика вещи в прозе В. В. Набокова

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Полищук, Вера Борисовна

Введение3-26.

Глава 1. Зарождение и эволюция поэтики вещи в прозе Набокова 27-49.

1.1.Элементы феномена вещни в ранних рказах и романе «Машенька»27-35.

1.2. Роман «Король, дама, валет» как овной этап накопления вещни35 - 49.

Глава 2. Формирование поэтики вещи50-88.

2.1. Вещная реалия как овной элемент мотивнойруктуры в романе «Король, дама, валет». Многофункциональнь вещной реалии. 50-74.

2.2. Вещи-доминанты «кукла» и «зеркало» и их роль в мотивнойруктуре романа75-88.

Глава 3. Доминанты «кукла» и «зеркало» в романе «Король, дама, валет»: источники влияния.89-147.

3.1. Метафизика «куклы» и «зеркала» и их роль в реализации метатем Набокова89 -116.

3.2. Набоков и Гофман 116 - 133.

3.3. Набоков и немецкий эрионский кинематограф 133 - 147.

Введение диссертации2000 год, автореферат по филологии, Полищук, Вера Борисовна

Произведения Набокова переполнены подробностями, мелочами, деталями. Избыточность и подробность в описании мира, и в особенности вещного мира - одна из наиболее характерных и узнаваемых черт набоковской прозы. Ее неизменно отмечали все критики и исследователи, когда-либо писавшие о Набокове, зачастую утверждая, что для писателя этот культ деталей и вещей был принципиально важен. Начало этой традиции было положено в рецензиях Ю.Айхенвальда и М.Цетлина на роман «Король, дама, валет».1 Современные исследователи Набокова также говорят о насыщенной описательности у Набокова: показательно высказывание М.Медарич, которая считает "стереоскопичность дескриптивного уровня"(Медарич 26, 459) «наивысшей формой миметической описательности» (Медарич 26, 460), а также включает «повышенную сенсуальность вплоть до эффекта иотр Гоей» (Медарич 26, 455), "чувственно конципированную описательность"(Там же, 457) в ряд важнейших составляющих феномена "синтетичности" набоковской прозы.

Сам Набоков, начиная с ранних докладов в Берлине 1920-х гг. и кончая лекциями по литературе и поздними интервью, подчеркивая значимость подробного анализа текста, постоянно говорил о

1 См.: Айхенвальд Ю. Рец.: Король, дама, валет. Берлин: Слово. 1928// Айхенвальд Ю. Литературные заметки//Руль, 3 окт. 1928 г.(№2388). - с.2-3; Цетлин М. Рецензия на Сирин В. "Король, дама, валет", Дон Аминадо "Накинув плащ"//Современные записки. 1928 г. N 37. - с.537. Далее все ссылки на литературу о В.Набокове даются в скобках в тексте с у^занием номера в библиографии и стра^щ. 4 важности детали, подробности, вещи. По воспоминаниям студентов, которые имели счастье слушать лекционный курс Набокова, одним из его преподавательских рефренов был следующий: "Ласкайте детали!", "Caress the details" - возглашал Набоков с раскатистым "г", и в голосе его звучала шершавая ласка кошачьего языка, -«божественные детади»(Набоков, ЛЗЛ, 17). Высказывания Набокова о литературе, в особенности лекционные. - не что иное, как амальгама его собственных творческих принципов. Говоря о деталях, Набоков в первую очередь имел в виду вещные реалии в том или ином произведении.

Данное исследование обращено к зарождению и развитию поэтики вещи в произведениях Набокова, а также анализу феномена «вещности» как сущностного свойства набоковского метатекста, включающего в себя весь двуязычный комплекс его произведений: романы, рассказы, драматургию, поэзию, эссеистику, интервью, лекции по литературе. Для понимания основных творческих принципов писателя и законов, по которым строится его художественный мир, необходимо проследить функционирование в его произведениях реалий вещного мира как таковых, и выделить среди них те, на которых строится личная система символов Набокова.

Поэтика вещи в произведениях Набокова претерпела несколько стадий развития. Исходно, в ранних рассказах и первом романе «Машенька»( 1926), детали-вещи вводились и нагнетались в тексте для достижения «эффекта реальности» (См. : Барт 9, 392-400). В последующих произведениях, начиная с романа «Король, дама, валет», вещность приобрела множество разновидностей, а вещные реалии начали выполнять и другие функции. Прежде всего, изменилась их качественная роль в тексте. Факт включенности 5 вещей в цепочки мотивообразующих повторов, с помощью которых автор прочерчивает через текст произведения принципиально важные для него тематические линии, говорит об их концептуальной значимости в художественном мире Набокова. Формальные приемы Набокова по использованию чужих текстов, его особый тип цитации, который зарождается одновременно с поэтикой вещи и в период с 1928 по 1930 гг. претерпевает значительные изменения, также основан, прежде всего, на вещности и вещных реалиях. Вещи выступают как маркеры, отсылающие к чужим текстам и как носители аллюзий, позволяющих Набокову узаконить себя в ряду особо почитаемых им авторов, или, наоборот, отторгать и пародировать чьи-либо произведения. Наконец, к последним русскоязычным произведениям Набокова некоторые вещные реалии, а именно смысловые доминанты метатекста Набокова, «кукла» и «зеркало», расширяют свой спектр значений и дорастают до его личных символов; за этими вещными реалиями закрепляется определенный метафизический смысл, отражающий интуиции Набокова о «потусторонности», а также его концепцию творчества и взаимоотношений писателя и читателя.

Цели и задачи данной работы состоят в том, чтобы, во-первых, проследить зарождение и эволюцию поэтики вещи, выявить ее предпосылки в творчестве Набокова, во-вторых, дать определения феномену «вещности» и описать динамику функционирования вещных реалий в метатексте Набокова.

Избранный в диссертации исследовательский аспект рассмотрения поэтики вещи в прозе В.В.Набокова позволяет также дать ответ на несколько вопросов сразу. Первый из них критики не устают задавать со времен Г.Адамовича и Ю.Айхенвальда: почему произведения Набокова настолько переполнены деталями, среди 6 которых первое место занимают реалии вещного мира. Очевидно, что применительно к Набокову достаточно широкое понятие «деталь» подразумевает, прежде всего, реалии вещного мира, хотя и не ограничивается ими. Наша задача - доказать концептуальность вещной реалии в метатексте Набокова и реконструировать его концепцию вещи.

Анализируя зарождение поэтики вещи, данная работа доказывает, что первотолчком к формированию концепции вещной реалии у Набокова послужило знакомство с романом Ю.Олеши «Зависть», характерной чертой которого было нагнетание вещности в тексте. Мы считаем, что под воздействием синдрома «озабоченности влиянием »(термин Х.Блума)2. Набоков произвел прямое заимствование вещных образов у Олеши, объединив их в рамках своей собственной концепции вещности описываемого мира.(См.: Bloom 23, 30 ).

Основная цель нашей работы - увязать поэтику вещи Набокова с комплексом его метафизических интуиции. Одно из самых активно разрабатываемых направлений в исследовании Набокова - это изучение его метафизической концепции, особого философского восприятие жизни, смерти, иосмертия, памяти и творчества, которую принято называть «потусторонностью» Набокова (Набокова, 1979). Казалось бы, монография В.Е. Александрова "Nabokov's Otherworld" («Потусторонность Набокова») ответила на все вопросы,

2 Такой перевод оригинального названия монографии Блума "Anxiety of influence" представляется нам более точным и выразительным в контексте отношения Набокова к Олеше, нежели предложенный А.Никитиным вариант «страх влияния». См.: Х.Блум. Страх влияния. Карта перечитывания. Пер. с англ. А.Никитина. Екатеринбург, 1998. Нам представляется необходимым перевести оригинальное название anxiety of influence 7 касающиеся этой проблемы, но, на наш взгляд, в своей системе доказательств автор не воспользовался наиболее очевидным аргументом, а именно, недостаточно подробно рассмотрел систему символов Набокова, которую позволяет вычленить и описать именно изучение поэтики вещи. В то же время Александров отчетливо наметил перспективность данной исследовательской методики. По мнению Александрова, опыт метафизических прозрений у Набокова «структурно совмещен с формальными особенностями его книг, где детали, обладающие внутренней связью, рассеяны в контексте, который эту связь тщательно скрывает. Такая повествовательная тактика понуждает читателя либо собирать, по одному, звенья той или иной цепочки, либо обнаруживать ту деталь, которая служит «шифром» ко всему коду; когда это удается, вся цепь, вся конструкция внезапно освещаются ярким светом» (Александров, 3, 12).

В настоящее время исследователи продолжают достраивать по частям метафизическую концепцию «поту сторонности» и предлагают различные варианты или составляющие метафизической «тайны», знание которой писатель настойчиво декларировал в прозе, поэзии, драматургии, интервью, автопредисловиях и т.д.3 Мы распространяем математический принцип доказательства одной теоремы несколькими способами на анализ художественного текста и в ходе данного исследования доказываем «теорему потусторонности» Набокова, оперируя символическим значениями реалий вещного мира в его произведениях, представляющих собой его личный метафизический код. Два основных направления в исследовании Набокова, изучение метафизики с одной стороны и,

3 Александров 3 , Davydov 1982, Connolly 48, Johnson 1995, Allan 44 8 говоря словами В.Ходасевича, «игры самочинных приемов»(Ходасевич 38, 247), с другой, в истории набоковедения пересекались, за вычетом отдельных работ, весьма редко. Исследование поэтики вещи в прозе Набокова позволяет свести несколько наиболее актуальных направлений набоковедения «к единому знаменателю». Данное исследование позволяет более чем наглядно проследить динамику зарождения и развития основных аспектов поэтики Набокова как таковой: так, возникновение и развитие интертекстуальности и игрового принципа в его творчестве непосредственно связано с формированием поэтики вещи.

В ходе работы мы выявляем две вещные реалии, которые являются смысловыми доминантами Набокова и обладают наибольшим метафизическим потенциалом, который постепенно реализуется по мере развития поэтики вещи. Наша задача -сформулировать характеристику «куклы» и «зеркала» как основных набоковских символов, проследить динамику их развития от вещной реалии к символу и определить философско-метафизическую нагрузку, которую они несут в рамках концепции Набокова, а также посредством анализа вещных реалий реконструировать и описать метафизический код, опирающийся на выделенные нами ключевые символы Набокова.

Кукла» и «зеркало» в нашей интерпретации представляют собой ядра двух синонимических рядов вещных реалий. Обе эти вещи занимают в набоковском метатексге позицию инвариантов, и в каждом конкретном произведении реализуют в определенном вещном варианте. Так, например, в романе «Король, дама, ваяет» инвариант «кукла» реализуется как повторяющийся образ манекена, а романе «Защита Лужина» - как шахматная фигура, обретающая в контексте романа ряд свойств куклы. В целом в смысловой ряд 9 кукла» мы включаем манекен, автомат, статую, марионетку, шахматную фигуру, фигурную игральную карту, детскую игрушку (не только антропоморфную, но и зооморфную), портрет. В синонимический ряд инварианта «зеркало» мы включаем (в соответствии с двумя основными функциями отражения и «границы-рамки»)4 зеркало, стекло, отражение в любой поверхности; оптические приборы; книгу, картину, экран и т.д. «Зеркало» и «кукла» непосредственно связаны со стержневыми оппозициями метатекста Набокова: «одушевленное/неодушевленное» и «зрение/слепота».

Некоторые смысловые аспекты «зеркала» и его вариантов уже были намечены в работе Ю.Левина «Зеркало как потентитивный семиотический объект». (См.: Левин 23, 559-577). В то же время постулат, согласно которому « в «физических» (в широком смысле слова) свойствах вещей заложены потенции их символизации или семиотизации, превращения их из утилитарных или «жизненных» объектов в объекты семиотические», проецируется на динамику развития поэтики вещи Набокова в целом и, помимо зеркала, прежде всего, на «куклу». В самом деле, «зеркало» и «кукла», начиная с традиционной обрядности, исходно наделяются огромным символическим потенциалом, отличающим их от остальных вещных реалий. Это объясняется заложенной в их свойствах связанностью с потусторонним миром: так, «кукла», находящаяся на грани между «живым» и «мертвым», в традиционной обрядности участвовала в наведении/ снятии порчи, а «зеркало», точно так же, как окно или порог, ассоциировалось с границей между миром мертвых и миром живых, своим и чужим пространством, и участвовало в обрядах,

4 О принципе «рамки» в искусстве см.: Турчин 15.

10 связанных с переходом, пересечением этой границы. Особая аура, которой, по мнению Ю.М.Лотмана, окружена «кукла» в системе культуры, объясняется тем, что образ оживающей «куклы» «.ассоциируется с псевдожизнью, мертвым движением, смертью, претворяющейся жизнью. напоминает о машинной цивилизации, отчуждении, двойничестве» (Лотман 7,379). В то же время подобной «аурой» в системе культуры обладает и «зеркало», чьи основные свойства, выделенные Ю.Левиным, а именно способность искажать отражение, порождать зеркальную симметрию, его непроницаемость и др., наделяют эту вещную реалию целым рядом «семиотических потенций», которые и реализуются в метатексте Набокова.

Что касается зеркала, то, по Левину, Набоков актуализирует его семиотическую потенцию создавать двойника, и именно это позволяет нам в данной работе рассматривать тему двойников и двойничества у Набокова в связи с реализацией инварианта «зеркало». В нашу задачу не входит полный анализ феномена двойничества и его роли в произведениях Набокова. Мы намерены рассматривать лишь отдельные случаи мнимого сходства, внутреннего раздвоения и т.п., непосредственно связанные с образом «зеркала». Левин также указывает на то, что тень является «коррелятом зеркального отражения»(Левин 23, 562), что позволяет нам анализировать образ «тени» как синоним «двойника»5.

Одна из центральных задач данной работы - выстроить схему эволюции поэтики вещи у Набокова в непосредственной связи с

5 Тема двойничества как элемента «поэтики зеркал» у Набокова в рамках исследования проблемы влияния на Набокова русского символизма разрабатывается в работе О.Оконечной. См.: Оконечная О.Ю. Традиции русского символизма в прозе В.В.Набокова 20-30-х годов. Автореферат диссертации. М.: Литературный институт им. Горького. 1994 с. 14-15.

11 влияниями извне, выявить и описать основные источники влияния, предопределившие выбор Набоковым двух вещей-доминант, постепенно ставших метафизическими символами в его метатексте. Многочисленные и декларативные утверждения Набокова, в которых он отрицает свою подверженность каким бы то ни было влияниям, работают на создание его «писательской маски» или «авторской публичной персоны» (Тамми 37, 21) Владимира Набокова, и потому не должны быть принимаемы на веру добросовестным исследователем.

Анализ источников влияния на развитие символических образов «куклы» и «зеркала» у Набокова дает нам возможность доказать неоспоримость воздействия на Набокова немецкой культуры и литературы, которое он неоднократно отрицал и опровергнуть утверждение Набокова о его недостаточно глубоком знакомстве с немецкой культурой и литературой. Мы считаем, что источниками влияния являются романтические новеллы Э.Т.-А.Гофмана, а также немецкий кинематограф 1920-1930-х годов, в котором главенствовал экспрессионизм. Исследование этих источников позволяет нам говорить не только о целом ряде цитат и отсылок к Гофману и немецкому кинематографу 1920-х~1930-х годов, но и о глубинном родстве общих принципов их поэтики с поэтикой Набокова и, в первую очередь, с поэтикой вещи. Именно «кукла» и «зеркало» и вся совокупность их «потенциально символических» свойств определяют сюжетику новелл Гофмана и немецких фильмов начала века, многие из которых базируются на «семиотической потенции», особой смысловой нагрузке и функции вещных реалий как элементов мотивной структуры произведения.

Цель данной работы - показать, что Набоков обращается не только к самим произведениям Гофмана, но и прибегает к цитатам из

12 их экранизаций, причем связующим звеном в большинстве случаев такой цитации оказываются «кукла» и «зеркало».

Материалом изучения в данной работе является русскоязычная проза Набокова, написанная до 1940 года (до отъезда в Америку), и, прежде всего, роман «Король, дама, валет»(1928), ставший важнейшей стадией формирования набоковской «поэтики вещи». Мы не ставим задачу полностью проанализировать весь корпус произведений, написанных Набоковым в этот период. Выбор текстов для анализа связан с тем, что «Король, дама, валет» оказывается для Набокова «репетиционной площадкой», на которой он отрабатывает функционирование целого ряда образов и мотивов, впоследствии ставших постоянными в его прозе. Роман был написан Набоковым на переломном этапе творчества и демонстрирует ряд особенностей эволюционирования его прозы, а дальнейшие тенденции развития, заложенные в этом произведении и затрагивающие, прежде всего, феномен вещности, получили продолжение в последующих произведениях Набокова. Наш выбор мотивирован еще и тем, что англоязычная версия романа, автоперевод, был выполнен совместно с Д.В.Набоковым в 1966 году, в период работы над романом «Ада», и отделен от оригинала промежутком в более чем в 30 лет - самый большой интервал между двумя версиями произведений за всю историю творчества Набокова. Между тем, согласно вводимой нами методологии, значительные изменения, вносимые Набоковым в английские версии его произведений, проясняют многие авторские интенции и позволяют более отчетливо проследить некоторые значимые темы. И хотя, по меткому замечанию А. Долинина, при переводе роман был практически переписан, и автор заменил его «богатую

13 интертекстуальность»6 системой автоцитат, мы считаем, что английская версия романа представляет собой автокомментарий Набокова, который, несмотря на прошедшие 20 лет, доказывает неизменность набоковской концепции вещности при значительном расширении ее функциональности.

Таким образом, анализ романа «Король, дама, валет» представляется нам возможностью подробно рассмотреть недостаточно изученный переходный этап между "куколкой" и "бабочкой" набоковского творчества, проследить, как у набоковской поэтики вещи, говоря словами из "Дара", "крепли и сохли крылья"(Набоков, РСС, IV, 293). Как считал сам Набоков, ".не список событий жизни писателя составляет самую существенную часть его биографии, но история его стиля" (Набоков 1997а, 68)

Научная новизна работы заключается в рассмотрении феномена вещности, играющего особую роль в произведениях Набокова, и анализе взаимосвязи поэтики вещи с общей эволюцией творческих принципов писателя. Анализ возникновения новых функциональных вариантов вещи на разных стадиях развития поэтики вещи позволяет выявить доселе не обнаруженные исследователями аллюзивные пласты романа «Король, дама, валет» и ряда других произведений, а также установить некоторые ранее не описанные источники влияния, оказавшие решающее воздействие на глобальные изменения в поэтике Набокова. К числу этих источников относится, прежде всего, ряд произведений русской литературы XIX-XX века, сыгравших важную роль в формировании художественного мира Набокова, среди которых определяющую роль сыграли проза А.С.Пушкина, а также лирика и драматургия А.Блока.

6 Долинин A.A. Лекция, прочитанная в Музее В.В.Набокова 4.08.2000.

14

Следует заметить, что факторы внешнего влияния, связанные с русской литературой, в особенности с символизмом, а также французской и английской литературой XIX века, уже неоднократно и подробно рассматривались исследователями Набокова. Именно поэтому особое внимание в работе обращается на недостаточно изученную проблему влияния на Набокова немецкой культуры и литературы, которое писатель неоднократно отрицал, в отличие от аналогичных воздействий английской и французской литератур. В диссертации рассмотрен ранее не изучавшийся пласт отсылок к ряду произведений немецкой литературы и кинематографа, порождающий особый смысловой уровень романа «Король, дама, валет» и значимый для набоковской концепции вещи в целом.

Столь же важным представляется вопрос об основных категориях и принципах построения предметного мира писателя. Указывая не недостаточную степень исследован ности теоретической проблемы детальности и предметного мира писателя, А.П.Чудаков отмечал принципиальную важность вещных реалий для понимания общих принципов творчества: «Писатель может говорить лишь на предметном языке этого эмпирического мира (.) Поэтому внутреннее - надвременное и вечное - передается в формах предметно-временных, в вещном обличье той эпохи, к которой художник принадлежит»(Чудаков 18, 105). Он также считал, что в понятие «детали» и «детальности» произведения следует, прежде всего, включать именно вещные реалии. Л.Я.Гинзбург указывает на то, что «предметное слово» редко бывает нейтральным: «.в большинстве случаев окружающий текст сообщает предметному слову свою символику, определенную семантическую окраску. Оно становится экспрессивным знаком в картине мира, которую строит произведение (Гинзбург 3, 13-14). Эти общие свойства вещи-детали

15 в тексте весьма характерны для вещного мира Набокова. В рамках данного исследования мы вводим ряд общих понятий и категорий, относящихся к предметному/вещному миру художественного текста и значительно расширяющих терминологию, связанную с понятием детали.

Значимость вещного мира и обилие деталей в прозе Набокова неоднократно отмечалось со времен современной ему эмигрантской критики и вплоть до самых последних исследований, но, тем не менее, до сих пор не предпринимались попытки целенаправленного исследования поэтики вещи у Набокова, ее зарождения и динамического развития. В ряде случаев конкретная вещная реалия использовалась исследователями в ходе анализа как один из аргументов в доказательстве той или иной гипотезы. Так, в двух работах Г.Барабтарло - «Очерк устройства двигателя» и «Бирюк в чепце», не последнее место занимает рассмотрение роли таких вещных реалий как карандаш Цинцинната Ц. В романе «Приглашение на казнь» и ювелирные украшения в рассказе «Волшебник» (См.: Барабтарло 7, Барабтарло 5). С другой стороны, исследователи неоднократно обращались к вопросам о ключевых образах, обретающих в рамках творчества Набокова особую символическую нагрузку, но при этом не привлекали к анализу вещные реалии7. Те немногие фрагментарные попытки анализа вещного мира в произведениях Набокова, которые нам известны, предпринимались, относятся к сфере лингвистических исследований и затрагивают такие вопросы, как частотность, словарь языка писателя и т.д., но не интерпретацию текста на основе наблюдений над вариативными функциями вещи8. Таким образом, исследователи,

7 См., например: Беттеа 10.

8 См., например: Савельева, 31, Русаков 29.

16 говоря о той или иной детали и вещи у Набокова, ограничивались разрозненными наблюдениями и не задавались целью обрисовать саму специфику концептуальности вещи у Набокова, динамику развития поэтики вещи, законы ее функционирования в тексте. Данная работа призвана восполнить этот пробел.

Теоретической опорой исследования явились работы В.Шмида «Проза как поэзия», Р.Барта «Введение в структурный анализ повествовательных текстов», Ю.Лотмана «Структура художественного текста». Методология работы основана на сочетании подходов структурного анализа текста, а также метода интерпретации, выработанном американской "новой критикой" "close reading", то есть "тщательного прочтения". Он состоит в сосредоточении внимания на многообразной семантике текста и внутренней соотнесенности его элементов с целью выявить цельный контекст. Воспринять эту цельность можно лишь путем многократного, тщательного прочтения текста произведения. Набоков не раз повторял, что хороший читатель - это перечитыватель, и что книгу нельзя прочитать, можно лишь перечитать. (См.: Набоков ЛЗЛ, 25), тем самым отчасти подсказывая исследователям метод интерпретации собственных произведений

Многочисленные повторы, значимость отдельных элементов текста, скрытые мотивы и "подводные течения" набоковских произведений определили подход многих литературоведов к исследованию произведений Набокова. Г.Барабтарло писал, что чтение романов Набокова - «нового и сложного литературного рода - должно быть вместе поступательно и реверсивно, и именно это возвратное или попятное движение, приводящее читателя в конце концов к началу книги и нудящее читать сызнова, и создает замкнутые композиционные кривые разной формы.» (Барабтарло 7,

17

440). Исследователь очень точно сформулировал основное правило прочтения любого текста Набокова применительно к роману «Приглашение на казнь»: «И метафизические, и физические законы этой книги открываются всего яснее при изучении плетеного узора ее тематических линий; даже самый сюжет ее приводится в движение приливным действием повторяющихся сигнальных положений, причем многие из них взаимосцеплены. Очень часто, да едва ли не всегда, звенья отдельно взятой тематической серии имеют обратную силу, так как каждое последующее звено отсылает к предыдущему, устанавливая таким образом самый факт их взаимного сочленения, факт очень важный не только для верного понимания всей сложности композиции романа и его внутреннего устройства, но и для понимания его существенного основания и телеологии» (Барабтарло 7,440).

В данной работе мы также используем некоторые положения книги В.Шмида «Проза Пушкина в поэтическом прочтении» в качестве теоретической базы для настоящей работы. Исследователь пишет: «На пушкинские аллюзии указывают различные сигналы: цитаты, воспроизводимые более или менее прямо и точно, или скрытые в анаграммах и парафразах, имена главных героев, отмеченные детали действия или, также, регистры стиля» (Шмид 20, 76). (Курсив наш - В.П.). Шмид считает, что в основе пушкинской интертекстуальности лежит игра с инерцией восприятия литературы, и эту мотивировку мы проецируем на особую интертекстуальность Набокова, впрямую связанную со спецификой поэтики вещи. В.Шмид также говорит о внутритекстовых эквивалентностях, то есть повторах, как об одном из основных приемов структурной организации текста, заимствованном прозой у

18 поэзии, где парадигматические отношения выражены более явно.9 Процесс выявления этих повторов и побуждает к перечитыванию. Формальные эквивалентности «функционируют как сигналы, побуждающие соотносить элементы, в связи с которыми они выступают, также и в плане содержания» (Шмид 20, 72). В романах Набокова эквивалентности служат также и для актуализации игрового характера текста М.Медарич по этому поводу пишет: «Автор занимает позицию превосходства - он навязывает правила игры и в начале является единственным игроком, знающим правила (отсюда и сильно выраженный аспект авторской иронии), но и читателю представляет шанс на совместное наслаждение игрой. Авторская ирония проявляется в загадывании загадок и расставлении ловушек читателю; сопровождая их при этом такими намеками -ключами, которые читатель, может быть, заметит, а может и нет. Это определяет своеобразие игры кодами, ведущей к возможности параллельных вычитываний значений.» (Медарич 26, 461) В нашем исследовании мы обращаемся к анализу внутритекстовых повторов, связанных с вещными реалиями. Они выполняют различные функции и являются частью «узора», или структуры произведения. По словам Д.Бартона Джонсона, «узор» может быть рассмотрен как

9 В интервью журналу «Playboy» Набоков так высказался о сходстве прозы и поэзии: «Poetry, of course, includes all creative writing; I have never been able to see any generic difference between poetry and artistic prose. As a matter of fact, I would be inclined to define a good poem of any length as a concentrate of good prose, with or without the addition of recurrent rhythm and rhyme» (Nabokov SO, 44) («Поэзия, конечно, включает всю творческую словесность. Я никогда не мог найти каких бы то ни было видовых отличий между поэзией и художественной прозой. Я скорее склонен определить хорошее стихотворение или поэму как концентрат хорошей прозы, при наличии или отсутствии повторяющегося ритма и рифмы»).

19 синоним структуры: «узор — менее модное слово для передачи понятия "структура" - ключ к значению» («pattern, a less fashionable word for "structure", is the source of significance» (Johnson 54,113).

Рассмотрение различных аспектов текста Набокова показывает, что повторяющиеся мотивы, образы, сюжетные ходы, основанные в том числе и на вещных реалиях, тесно переплетаются друг с другом, образуя парадигматический уровень текста, который накладывается на синтагматику нарратива. Причем линейное синтагматическое повествование стремится к правдоподобности мотивировок, а парадигматический уровень, наоборот, подчеркивает факт вымы шленности художественного текста. Как отметила М.Медарич, в романах Набокова «реалистические мотивировки проводятся параллельно с "ложными" и "художественными" мотивировками, поэтому эти романы возможно читать на нескольких уровнях» (Медарич 26, 457). По мнению исследовательницы, в некоторых романах «игра мотивировками или, говоря общими семиотическими терминами, игра параллельными эстетическими кодами, особенно подчеркнута и образует доминанту структуры. (Медарич 26, 457). Вовлекая читателя в творческую игру, автор разрушает эффект миметичности романа. При перечитывании сюжетный уровень отодвигается на второй план, и читатель начинает воспринимать обнаженную конструкцию, скрывавшуюся за «правдоподобностью» и «занимательностью».

Разумеется, методология перечитывания с целью выявления «узора» текста может быть направлена не только на анализ вещных реалий. Точно также особая набоковская интертекстуальность, специфика которой совпадает с описанными В.Шмидом чертами «прозы как поэзии» Пушкина, не сводится к игре вещными реалиями, но именно они доминируют в метатексте Набокова.

20

Используемое нами понятие «поэтика вещи» введено В.Н.Топоровым (см.: Топоров 13). Топоров обозначает принципиально важные для нашей работы свойства вещи: ее вторичность по отношению к человеку, ее полярность человеку и ее историчность. Вещь, по Топорову, не может существовать без человека, теряет смысл, поскольку является отражением человека; она всегда несет отпечаток своего творца: «Совокупность признаков ~ душа вещи или ее субстрат, тогда как «пользы», функции ~ ее тело» (Топоров 13, 28). Один из основных аспектов поэтики вещи по Топорову - это ее символический потенциал, позволяющий писателю выражать свои интенции через образы вещного мира: «Когда вещь приобретает и символическое значение (.) или употребляется прежде всего как символ (.) мир вещей подключается к сфере духовного и человеческого как особый язык и симболарий. Вещь обретает дар говорить не только о себе, но и о том, что выше ее и что больше связано с человеческим, нежели с вещным»(Топоров 13, 29). Именно этот комплекс свойств вещи выделял и использовал Набоков.

Следует отметить, что научная литература по исследуемой нами теме не располагает отчетливо сформулированной дефиницией терминов «вещь» и «предмет». Так, В.Н.Топоров склоняется к использованию термина «вещь», а А.П.Чудаков в своих работах о Чехове, Достоевском и других писателях оперирует понятиями «предметный мир» и «предмет». В данной работе мы используем термин «вещь», принципиально важный как составной элемент' используемого нами понятия «поэтика вещи».

Сам Набоков, судя по всему, в равной мере использовал обе лексические единицы, «вещь» и «предмет», имевшие для него синонимическое значениею. Однако в теоретических работах он

21 чаще всего говорил о «вещи» и «мире вещей». Так, немаловажно вспомнить один из докладов, написанных Набоковым в Берлине и прочитанных на вечере «Клуба писателей»- «Человек и вещи». В нем Набоков впервые сформулировал свою концепцию вещи: «.под словом вещь я разумею не только зубочистку, но и паровоз. Все, что сделано человеческими руками, - вещь. Это единственное общее определение, которое я себе позволю.[.] «Вещь, сделанная кем-то вещь, сама по себе не существует.[.} И не только нет предмета без человека, нет предмета без определенного отношенья к нему со стороны человека»(Набоков 1999, 19-20). Итак, для Набокова вещь прежде всего «антропоцентрична», она подобие и отражение человека. Анализируя этот текст, до 1999 года хранившийся в архиве Набокова (Berg Collection, New York Public Library) А.Долинин добавляет, что для Набокова «вещь не существует вне человека» и выполняет три основные функции: вызывает «.к жизни прустианский поток ассоциаций, либо обнаруживает вдруг антропоморфные и зооморфные свойства, будоражащие воображение, либо окрашивается эмоцией, если ускользает в небытие, разрушается, теряет хозяина»(Долинин 18, 10). Здесь уместно напомнить, что, по словам Гинзбург, «детализация Пруста противоположная натуралистической, она интеллектуальна. Вещь у Пруста - всегда концепция вещи - не иносказание, как у символистов, а именно концепция, - и он всегда ищет способы найти значение вещи, включая ее одновременно в разные пересекающиеся познавательные ряды» (Гинзбург 3, 106). Мы считаем, что данная характеристика концепции вещи применима к Набокову.

Как справедливо отметил А.Долинин, интерес Набокова к вещному миру, отраженный в докладе "Человек и вещи", впервые нашел непосредственное выражение именно в романе «Король, дама,

22 валет»: «Доклад этот, безусловно, связан с замыслом романа «Король, дама, валет», над которым Набоков начал работать в январе 1928 года и в котором ведущую роль играет тема человекоподобных автоматов и автоматоподобных людей» (Долинин 18, 9-10).

Описание, «способ подачи» вещи у Набокова может много сказать о персонаже, чьими глазами она показана или, если вещь ему принадлежит, составить часть его характеристики, распыленной по всем тексту произведения. Именно вещь у Набокова чаще всего оказывается носителем аллюзии на чужие тексты, цитаты не только из литературы, но также из живописи и кинематографа, а также автоцитаты. (Автоцитирование является одним из основных приемов Набокова). Вещь в тексте может быть биассоциативна и мультиаесоциативна, то есть несет в себе отсылку на несколько текстов сразу или является составным элементом нескольких мотивов. Таким образом, вещная реалия становится частным проявлением общего свойства «полигенетичности» прозы Набокова как ее понимает Н.Тамми, то есть свойство сегмента текста актуализировать не один подтекст, а несколько (Тамми 1997, 514).

Эти особенности функционирования вещи во многом объясняются разветвленной системой мотивов в каждом произведении Набокова, что позволяет нам проецировать на метатекст писателя понятие «мотивной структуры», выдвинутое Б.Гаспаровым: для Набокова, как и для Булгакова, в высшей степени характерна тенденция «принципа структурирования компонентов повествования» и «лейтмотивная техника с отсылками» (Гаспаров 2, 96): «Сами принципы дробления, варьирования, соединения мотивов повторяются, то есть выступают как регулярные: разные ряды мотивных вариаций образуют «пропорциональные оппозиции», разные мотивные комбинации обнаруживают тождественный

23 синтаксис. При этом регулярные, правильные, легко опознаваемые мотивные ходы осуществляются по многим направлениям, сложнейшим образом пересекаются, репродукция какого-нибудь мотива может возникнуть в самых неожиданных сочетаниях с другими мотивами». (Гаспаров 2,96-99).

В ходе исследования мы в ряде случаев используем поздние англоязычные переводы романов и рассказов, выполненные самим писателем. Это объясняется тем, что феномен Набокова как писателя-билингвы дает нам возможность использовать английские версии русских произведений как автокомментарий. Зачастую изменения, как кардинальные, так и мелкие, вносимые им много лет спустя в перевод русскоязычного произведения на английский, проясняют авторскую интенцию, более четко обрисовывают принципиально важные для понимания текста мотивы и т.д. Не менее эффективным было бы использование черновиков писателя, но, пока основная часть архива В.Набокова закрыта в соответствии с волей Д.В.Набокова, эта возможность представляется маловероятной.

Структура работы

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэтика вещи в прозе В. В. Набокова"

Заключение.

Подводя итоги исследования, мы делаем следующие выводы о специфике зарождения и эволюции поэтики вещи в прозе Набокова. Процесс формирования поэтики вещи разделяется на несколько стадий. Интерес и внимание к вещному миру характерны для самых ранних произведений писателя, которые послужили «полигоном» для апробации отдельных приемов, построенных на использовании вещной реалии. Важнейшим этапом развития поэтики вещи стал роман «Король, дама, валет». В диссертации детально анализируются все уровни текста, на которых вещная реалия как таковая обретает особые функции и смысловую нагрузку.

Многоуровневый комплексный анализ текста романа в сопоставлении с его поздним автопереводом на английский язык позволяет вычленить и описать феномен «вещности», зародившийся в ранних произведениях Набокова и дифференцирующийся в романе «Король, дама, валет» на несколько аспектов. Вещь сохраняет и развивает функцию создания «эффекта реальности», порождая особую стереоскопичную описательное! ь как характерное свойство прозы Набокова. Кроме того, под воздействием знакомства с новаторской интерпретацией вещных образов в романе Ю.Слеши «Зависть», Набоков, перекодируя и переосмысляя находки Олеши, разрабатывает новые функции вещи в романе. Посредством нагнетания образов одушевленных вещей, проведенного более последовательно, чем в романе Олеши, Набоков впервые вводит в свое произведение метатему вещного мира как особой реальности, отражение которой в художественном тексте может, в частности, послужить частью характеристики персонажа. Прием одушевления вещи также работает на реализацию в романе «Король, дама, валет»

149 сущностно важной в мировосприятии Набокова метатемы зрения как основного выражения дара художника. Набоков не столько заимствует у Олеши принцип изображения вещных реалий и их взаимоотношений с персонажами, сколько по-своему преломляет его. Он заменяет разрозненность вещных реалий у Олеши общей концепцией особого мира вещей, объединив переосмысленные образы в качестве базы своей поэтики вещи. В «Зависти» вещные реалии не составляют единой системы мотивов, Набоков же приводит их к единому смысловому знаменателю и заставляет работать на сюжет романа и его основные темы: слепоту обывателя, механистичность героев и т.д. Анализ влияния романа Олеши на разработку поэтики вещи Набокова приводит к выводу о телеологииности, функциональности вещи как одной из ее основных характеристик в концепции Набокова.

Вещная реалия в романе «Король, дама, валет» не только телеологична, но и многофункциональна. В число функций вещной реалии входят следующие. Вещь работает сигналом-подсказкой, в том числе и ложной, в игре автора с читателем, реализующей принципы игровой поэтики Набокова. Вещная реалия также является носителем аллюзий нескольких типов: игровых, позволяющих отсылать читателя к текстам, построенным на аналогичной фабуле; пародийным и травестиЙБым, которые работают, во-первых, на профанное снижение классических претекстов романа, например, «Пиковой дамы» Пушкина, во-вторых, позволяют Набокову декларативно «оттолкнуться» от авторов, с чьими творческими принципами он не согласен. В то же время функция вещной реалии как носителя аллюзии становится одной из составляющих особого типа цитации Набокова, порождающего феномен

150 интертекстуальности Набокова, широкий литературный контекст его творчества.

Анализ мотивной структуры романа показывает, что аллюзии в романе, введенные в текст через вещи-доминанты «кукла и «зеркало», объединяются основными тематическими линиями романа. Вещные реалии «кукла» и «зеркало» включены в цепочки повторов, создающие сквозные мотивы, принципиально важные для вычленения основных тем романа: темы человека-манекена и темы душевной слепоты. Вместе с тем в романе «Король, дама, валет» Набоков использует «семиотический потенциал» вещей-доминант «кукла» и «зеркало», который позже будет положен в основу мотивной структуры романов «Защита Лужина», «Камера Обскура», «Отчаяние», «Приглашение на казнь», «Дар».

Сам процесс «смысловой кристаллизации» вещей-доминант из общей массы телеологичных и «иолигенетичных» вещных реалий Набокова был детерминирован не только внутренней динамикой мировоззрения писателя и в особенности развитием его метафизической концепцией, но и внешним влиянием немецкой культуры. Анализ показывает, что основными, исторически взаимосвязанными источниками этого влияния стали новеллы Э,-Т.А. Гофмана и немецкий экспрессионистский кинематограф. Оба источника представляют собой комплекс текстов, объединенных общими принципами поэтики, образностью и приемами изобразительности. Внедряя в роман «Король, дама, валет» прямые отсылки к обоим источникам, Набоков переосмысляет и адаптирует их к своему тексту. В то же время его поэтика вещи впитывает разработанные Гофманом и экспрессионистами смысловые и метафизические потенции «куклы» и «зеркала»

151

Будучи разработанной в романе «Король, дама, валет», набоковская концепция вещи в целом как носителя целой парадигмы смыслов и функций динамично развивалась на всем протяжении русскоязычного творчества писателя. Роман «Король, дама, валет» стал не только наиболее важной стадией формирования набоковской концепции вещи в целом, но также первым этапом выделения доминантных вещных реалий «кукла» и «зеркало». Их «семиотические потенции», намеченные в романе, в последующих произведениях Набокова развивались и усложнялись. Представляется, что наиболее характерной тенденцией дальнейшего развития поэтики вещи в прозе Набокова было усиление внедрения метафизической нагрузки в образы «куклы» и «зеркала» при сохранении стержневых оппозиций «зрение-слепота» и «одушевленное-неодушевленное». Кроме того, разрастался сам спектр функций телеологичной вещной реалии. Рассмотрим вкратце дальнейшее развитие поэтики вещи и, в частности, функционирование вещей-доминант в русскоязычном творчестве Набокова.

В романе «Защита Лужина»(1930) вещные реалии сохраняют и преумножают функции в мотивной структуре романа. «Кукла» становится ключевым образом произведения и реализуется в вариантах «шахматная фигура», «манекен», «игрушка». Главный герой уподобляется «кукле»-шахматной фигуре при помощи разветвленной системы тропов, он управляет «куклами»-фигурами на доске точно так же, как им манипулируют близкие люди - родители и жена. Шахматы заменяют Лужину игрушки, а мир шахмат является таким же «потусторонним» по отношению к реальному бытию Лужина, каким раньше был мир детства. Одна из составных подобия Лужина «кукле»-шахматной фигуре - это проходящее через весь

152 роман подчеркивание автоматических реакций Лужина в повседневной жизни. Оно выражено в тексте в основном за счет повторяющихся сравнений Лужина с такими вещными реалиями, как автомат, манекен, машина, механизм (в том числе и часовой).

В системе авторских подсказок персонажу и читателю, составляющих ту самую комбинацию, от которой спасается Лужин, «кукла» занимает особое место, маркируя наиболее важные для сюжета романа «случайные совпадения» и одновременно заключая в себе аллюзии, отсылающие к целому комплексу текстов, построенных на теме игры.

Зеркало» в «Защите Лужина» последовательно маркирует все случаи перехода героя из эмпирического мира, который кажется ему ирреальным, населенным тенями миром снов, в шахматный мир. Так, после роковой партии с Турати Лужин никак не может найти выход из шахматного кафе и лишь после долгих поисков проходит сквозь стеклянные двери. Его самоубийство (перевернутый повтор его бегства с железнодорожной станции в самом начале романа) и его детский побег маркированы преодолением границы миров, оформленной как стекло. Разница лишь в том, что в первом случае он разбивает окно и влезает в него, чтобы вернуться в безопасный мир детства, а в финале - разбив окно, выбрасывается, но также с целью спастись от угрожающего мира шахмат. Л ужи некая невосприимчивость к пространственно-временным параметрам эмпирического мира передана через образ галереи зеркальных отражений, уводящих в бесконечность.

В «Защите Лужина» Набоков продолжает развивать намеченную в романе «Машенька» тему кинематографа как мира теней, увязывая ее с двоемирием романа за счет смысловой параллели «тень=отражение». Киноаллюзии, введенные в «Защиту Лужина», в то

153 же время обыгрывают модель отношений куклы и кукольника, манипулятора и жертвы. Следует отметить, что в «Защите Лужина» Набоков разрабатывает новую функцию вещных реалий, а именно, их особую роль в создании функциональной цветовой гаммы романа, подчиненной «шахматному» контрасту черного и белого цветов. Представляется, что одной из самых важных тенденций в дальнейшем развитии поэтики вещи была постепенная «символизация» «куклы» и «зеркала». Более того, если в «Короле, даме, валете» для введения в текст некоторых смысловых посылок Набоков последовательно нагнетал в романе повторяющиеся вещные реалии, обладающие этими смыслами, то в последующих произведениях вещь Набокова претерпевает развеществление. Так, например, писатель уже не внедряет в текст многократные повторы вещной реалии «кукла», подразумевающие манипулирование одного человека другим, но чаще использует такие повторы наравне с тропами, построенными на образе «куклы». Вещи-доминанты Набокова, приобретая статус символа, все чаще возникают в тексте не как детали вещного мира, но как часть той или иной метафоры. Так, в романе «Отчаяние» «кукла» как деталь вещного мира не появляется, однако метафора «куклы», разъемной на части, пассивной, безвольной в руках кукольника, неоднократно повторяется в тексте романа, передавая «опредмечивающее» отношение Германа к своему мнимому двойнику и к людям как таковым. Точно так же «зеркало» как значимая деталь вещного мира возникает в романе в варианте «картина», призванном подчеркивать слепоту и невнимательность Германа, путающего натюрморт Ардалиона с другой картиной. В то же время стержневой образ романа - «кривое зеркало», которым становится для Германа его мнимый двойник Феликс. Метафора «зеркала» в «Отчаянии» обозначает всевидящий глаз карающего автора-Бога, которого Герман

154 боится и ненавидит. Точно так же в романе «Подвиг» вариант «зеркала», а именно пейзаж с тропинкой, убегающей в лес, исходно вводится в роман как деталь вещного мира, но затем превращается в метафору «подвига» Мартына, перехода в потусторонний мир Зоорландии.

Окончательное формирование комплекса метафизических смыслов, связанных с «куклой», «зеркалом» и общими свойствами вещного мира происходит в рассказе «Волшебник», а также в романах «Приглашение на казнь» и «Дар».

История создания «Приглашения на казнь» и «Дара» позволяет рассматривать их как единый текст; анализ метафизической концепции, которую Набоков впервые настолько отчетливо и последовательно сформулировал в этих двух произведениях, также свидетельствует об их внутренней связи. В романе «Дар», где, как и предсказывал в статье «О Сирине» В.Ходасевич, Набоков впервые изобразил художника не «под маской» торговца или шахматиста, а обратился к автопортретному образу писателя-профессионала, одной из основных характеристик творческого дара Федора становится его «одушевляющее» и зрячее отношение к вещному миру. Особое внимание следует обратить на последовательное нагнетание образов одушевленных книг, значимых в набоковской концепции художника-творца. Важно отметить и такие значимые для метафизической концепции Набокова эпизоды романа, когда вещная реалия становится толчком или объектом метафизического прозрения. Так, в первотолчком к приступу ясновидения в «Даре», описание которого Набоков иронически завещал сопоставить с аналогичным эпизодом в «Других берегах», становится огромный рекламный карандаш в витрине магазина. Анализируя причудливые ходы судьбы, которые привели к знакомству с Зиной Мерц, Федор отмечает, что последним

155 штрихом стала вещная реалия - брошенное на кресло бальное платье, которое подсказало присутствие в квартире молодой женщины.

Вещи-доминанты «кукла» и, в особенности, «зеркало», окончательно дорастают в романе до статуса метафизических символов Набокова. Приведем несколько примеров. Кукольностъ и механистичность, находящие выражение в ряде тропов, использующих уподобление человека «кукле», становятся основной характеристикой пошлости, которая в концепции Набокова равна душевной слепоте. Так, ксенофобное отношение Федора к обывателям-немцам реализуется в череде образов со значением овеществления человека. В то же время в «Даре» предельно актуализируется и свойство подчиненности «куклы» воле пуппенмейстера, которое в данном случае обозначает зависимость человека от судьбы. Значимо сопоставление с «кукольным» макетом в описании крематория в пятой главе романа: "В витрине похоронного бюро на углу Кайзер аллее была выставлена в виде приманки (как Кук выставляет модель Пульмана) макета крематорской постановки: ряды стульчиков перед крохотной кафедрой, на них сидящие куколки величиной с согнутый мизинец и впереди, немножко отдельно, можно было различить вдовицу по квадратному сантиметру платочка, поднятого к лицу. Немецкая соблазнительность этой макетки всегда смешила Федора Константиновича, а потому было слегка противно войти в крематорий настоящий. "(Набоков РСС, IV,487). Сопоставление смерти с путешествием за счет сравнения макета крематория с макетом железной дороги является составной частью метафизической идеи Набокова о жизни и посмертии как непрерывном пути, в котором смерть лишь один из этапов. В то же время игра масштаба в данном пассаже вводит сигнал присутствия

156 автора, который смотрит на собравшихся в крематории как кукольник на кукол.

Что касается «зеркала», то все варианты этой вещной реалии, возникающие в романе, непосредственно связаны с метафизической концепцией Набокова. Кольцевая композиция романа замкнута образом зеркала, играющего роль пушкинского «магического кристалла», в котором Федор видит отражение своего будущего произведения; кроме того, этот образ вводит в текст набоковскую идею о времени как спирали и жизни как тексте, сплоченном системой повторов. Той же идее подчинены варианты «зеркала», посредством которых Набоков излагает свою метафизическую концепцию в эпизоде смерти Александра Яковлевича Чернышевского. Смерть метафорически описывается как дверь между жизнью и посмертием, а присутствие потусторонности в повседневной жизни выражено через образ окна-зеркала: «Загробное окружает нас всегда, а вовсе не лежит в конце какого-то путешествия. В земном доме вместо кона - зеркало; дверь до поры до времени затворена; но воздух входит сквозь щели»( Набоков РСС, IV, 484).

В романе «Приглашение на казнь» особые свойства вещного мира в целом и доминант «кукла» и «зеркало» являются основными характеристиками специфики романной реальности, которая может быть определена как полное разрушение миметичности описываемого мира. Прежде всего, вещный мир романа на протяжении всего повествования балансирует на грани развеществления, развоплощения, промежуточной стадией которого является обветшание вещей, их превращение в хлам, пыль и грязь56. Мир

56 Об этом см.: Полшцук В, Образы семантического поля «мусор/хлам/пыль/грязь" в романе Владимира Набокова

157 романа следует определить как хаос, маскирующийся под псевдокосмос. Он характеризован не только разложением материи, но н синонимичным по смыслу разложением языка. Энтропия языка находит выражение в обилии в речи персонажей канцелярских формул, стертых метафор, речевых клише и похабной речи, что в совокупности отвечает определению словесного мусора в словаре В.Даля. Единственный творец слов в романе - это Цинциннат, который также и создает кукол, что призвано подчеркивать его отличие от персонажей-марионеток и близость к кукольнику-автору. Когда в финале романа люди-вещи, начинают распадаться на пыль, когда хаос принимает истинные очертания, энтропия не затрагивает Цинцинната. Энтропия материи выражается в том, что персонажи романа не только последовательно уподобляются вещным реалиям, но и буквально являются куклами, причем куклами ветхими, развогающающимися к финалу романа. Следует отметить, что наиболее значима в ряду образов, свидетельствующих об энтропии романной реальности, группа образов-вариантов «зеркала». Картина, раскрашенная и подсвеченная витрина, окно, книга, зеркало претерпевают серию превращений друг в друга, заменяют друг друга, опрокидывая законы логики. В то же время метафизическое отличие Цинцинната от персонажей-кукол, его человеческая сущность и дар художника в тексте романа выражен с помощью сравнений героя с «зеркалом»: стеклом, отражением, зеркалом.

Приглашение на казнь'\//\\7око1 Бпиесг Ргак£ука, зутЬоНка, те!ай)га. Ма1епа1у г Ш пнескупагоскте^ копГегепср шЗоёусй

111о1о§о\у (81ес11се 11-13 XII 1997). - Шо1о§и роШе]: \VSPR, 81ес11се. 1998. 8.119-124.

15В

Анализ определяющей роли «куклы» в «Приглашении на казнь» позволяет, в частности, установить, что, если в романе «Король, дама, валет» различные образы «куклы» служили для Набокова интертекстуалъеыми отсылками к новеллам Гофмана, немецкому киноэкспрессионизму и ряду других текстов, то в «Приглашении на казнь» образы «кукол» служат отсылками к русской балаганной стихии, а также ее прочтению символистами и мирискусниками (См. подробный анализ этого аспекта: Сендерович, Шварц 32).

В тексте «Волшебника» Набоков продолжает развивать метафизическую концепцию общения мира духов с миром живых людей, которую он постепенно разрабатывал на протяжении всего русскоязычного творчества, начиная с раннего рассказа «Месть» и вплоть до романа «Дар». Как убедительно показал в своей работе Г. Барабтарло , героиня «Волшебника», безымянная нимфетка, после смерти матери оберегаема ее всеведущим духом, который и спасает девочку от посягательств отчима, предшественника Гумберта. В своей системе доказательств Барабтарло опирается, прежде всего, на систему троичных повторов в тексте рассказа, которые и позволяют ему предположить наличие «второго слоя» сюжета, а именно, попыток духа спасти ребенка от «бирюка в чепце». С точки зрения исследуемой нами проблемы, примечательно то, что знаками и сигналами потустороннего присутствия в тексте становятся вещные реалии: именно ювелирные украшения, завещанные матерью нимфетке, косвенным образом спасают ей жизнь. Кроме того, ненаблюдательность героя по отношению к «случайным совпадениям», построенным на повторах вещных реалий, включающих в себя, кроме украшений, пузырек воздуха в оконном

57 Барабтарло 5

159 стекле (фрагмент инварианта «зеркало»), свидетельствует о его слепоте и неведении относительно воли автора.

Итак, метафизический аспект поэтики вещи достиг предельной точки развития в последних русских романах писателя, «Даре» и «Приглашении на казнь», а также рассказе «Волшебник». В дальнейшем, в англоязычных произведениях, Набоков оперировал теми моделями функционирования вещи, которые уже были заданы в его русском творчестве, и относительно феномена вещности разветвленная мотивная структура "Лолиты", "Ады", "Бледного пламени" представляет собой количественно усложненные варианты русских романов. Обусловленный переходом на английский язык и активным использованием французского, расширялся контекстуальный спектр, отсылками к которому продолжали выступать вещные реалии. Но метафизический потенциал вещей-доминант в англоязычном творчестве Набокова практически не претерпел изменений.

Исследование позволяет придти к выводу, что разработка особой системы функций вещных реалий, в особенности вещей-доминант «кукла» и «зеркало», оказала значительное воздействие на формирования метафизической концепции Набокова. В.Александров писал: «Метафизика, этика и эстетика связаны у него столь тесно, что любое произведение, либо даже всякий аспект произведения следует рассматривать в единой критериальной системе метафизики, этики и эстетики»( Александров 3, 11). Вещи-доминанты «кукла» и «зеркало» становятся в романе «Король, дама, валет» основными элементами мотивной структуры. Они закрепляют за собой определенный метафизический смысл, отражающий интуиции Набокова о «потусторонности», а также его концепцию творчества и

160 взаимоотношений писателя и читателя, дорастают до его личных символов.

Разнообразие функций и смыслов, которые «зеркало» и «кукла» приобретают в метатексте Набокова, свидетельствуют об их принципиальной важности в философской системе писателя. Представляется, что разработка Набоковым мистической ауры данных вещей-доминант привела к образованию нового смыслового пласта в его метафизической концепции, который в последующих текста реализуется через последовательно внедряемую образность «куклы» и «зеркала».

Принципиально важна в рамках исследования поэтики вещи у Набокова и лингвистическая мотивация выбора писателем инвариантных вещей-доминант «кукла» и «зеркало». Уменьшительная форма слова «кукла» в русском языке омонимична второй стадии развития бабочки («куколка»). Как убедительно доказал Д.Бетгеа, Набоков в своей метафизической концепции использовал триаду, восходящую к христианской образности, где личинка и куколка предстают как метафора земного бытия человека, а бабочка обозначает посмертное освобождение души (См.: Беттеа 10). Кроме того, во многих произведениях Набокова появление бабочки или ее рождение из кокона маркирует моменты метафизического прозрения героя или узловые моменты сюжета, когда творец-автор подает персонажу знак своего покровительства; именно поэтому исследователи характеризуют бабочку как «almost Nabokov's heraldic beast"(«3Bepa с герба Набокова")(Lee 54, 43)58.

Что касается инвариантной доминанты-вещи «зеркало», то, развивая ее «семиотический потенциал», Набоков предельно

58 О концептуальности образа бабочки см. также: Сендерович, Шварц 33

161 актуализирует связь этого слова с однокоренными «зрак» и «зрение». «Зеркало» выступает в метатексте Набокова как аналогичный по своему смыслу образу бабочки знак авторского всеведения, вездесущего присутствия и наблюдения за персонажами. В ряде случаев «зеркало» и отражение в нем на мгновение показывают персонажам их истинное «я», опровергая их иллюзии о себе. «Зеркало» также непосредственно связано с метатемой Набокова, а именно темой истинного зрения, отличающего подлинного творца от обывателей, чье эстетическое преступление - духовная слепота. Зрение у Набокова предстает не только как физическая способность, но и категория духовного развития, позволяющая характеризовать героя - наделенного зрением или слепого. Наконец, метатема зрения является одной из важнейших составляющих метафизической концепции Набокова. По Набокову, высшая точка приближения к главной тайне бытия, момент «космической синхронизации», который он определяет как «способность думать о нескольких вещах одновременно»)(Набоков, АСС,У, 503) - это момент преобладания зрения над остальными чувствами, передаваемое чаще всего через метафору превращения человека в око. Свои интуиции о посмертии Набоков сводит к растворению души в природе и обретению свойства всевидения, абсолютного зрения, позволяющего освобожденной от тела душе созерцать синхронно весь окружающий мир59. Таким образом, с лингвистической точки зрения, выбор Набоковым инвариантов «кукла» и «зеркало» мотивирован их непосредственной связью с основными метатемами Набокова, а именно истинным зрением как свойством художника, посмертнем

59 Фрагменты метафизической концепции Набокова, связанной с образом «всевидящего ока», отражены в стихотворении «Око»,

162 как прозрением и земным бытием как «предисловием» к потусторонности.

Мы считаем, что с помощью образов «куклы» Набоков вводит в свое творчество некое соотношение автора и персонажей, которое может быть записано в виде математической пропорции.

АВТОР: ПЕРСОНАЖИ = ПЕРСОНАЖИ : СОЗДАННОЕ ИМИ.

Впервые это соотношение заявлено в романе «Король, дама, валет» за счет сюжетной линии с изобретателем манекенов, который, в свою очередь, является управляемым автором персонажем-марионеткой и играет роль «агента судьбы». В целом же под "созданным" персонажами мы понимаем куклы, манекены, действующие лица произведений, сотворенных персонажами Набокова, а также их представления о другом человеке, почти всегда не совпадающие с его истинным обликом и сутью. Приведем пример дальнейшего развития этой пропорции. В романе "Лолита" Гумберт Гумберт воспринимает девочку как вещь; он манипулирует ею, в его сознании есть некий желаемый образ "Лолиты", который далеко не совпадает с Долли Гейз, но под который Г.Г. пытается ее подогнать60. Образ «куклы» также служит маркером того, что персонажи осознают незримое присутствие в романе его автора, творца их мира. Как отмечает М.Медарич, «некоторые персонажи осознают свою вымышленность и сами проблем атизирую г вопрос о своем статусе» (Медарич 26, 466). Второй смысловой аспект образа «куклы», который использует Набоков - это неодушевленность и подобие человеку, порождающее особую ауру, на которую указывал Ю.Лотман. В метатексте Набокова сравнение живого человека с рассказах «Рождество» и «Совершенство», романах «Пнин», «Дар», «Приглашение на казнь».

163 куклой» и, шире, с неодушевленной вещью всегда оценочно и является важным элементом характеристики персонажа: либо воспринимаемого как бездушный объект, либо воспринимающего окружающих как «кукол». Как отметил А.Пятигорский, персонажи Набокова, лишенные духовной зрячести, опредмечивают все, что не является их «я» (Пятигорский 28, 344).

Основные свойства «куклы», ее пассивность, ассоциируются в концепции Набокова со строгой подчиненностью персонажей автору и таким образом истинный художник, но в то же время и к подчиненному статусу человека по отношению к потусторонности. Таким образом, истинный художник, сам творящий «кукол» и осознающий свой статус, приравнивается к Богу. Образ персонажа как «куклы» автора вводится Набоковым в не-дискурсвные тексты: интервью и лекции по литературе. Например, анализируя внимание к деталям в «Анне Карениной», Набоков в скобках отмечает: «Великолепное зрение великого писателя, всегда подмечающего, что в следующий момент предпримут его живые куклы»(Набоков ЛРЛ, 243).

В то же время образ человека, обращенного «опредмечивающим» отношением другого в кукшу, является метафорой одного из положений системы моральных ценностей Набокова. Он неизменно наказывает героев, которые овеществляют другого, равного им человека, превращают его в вещь, в игрушку своей воли, навязывают ему собственные взгляды и мысли. Предположить, что живой человек может быть предсказуем и управляем — это значит впасть в грех обобщения, о котором Набоков пишет в раннем эссе "On General ities".

60 О манипулировании в романе «Лолита» см.: Долинин 17, Пятигорский 28, Appel 45.

164

Образ «зеркала» у Набокова также превращается в значимую составляющую одной из его важнейших метатем - зрения как дара художника. Внимание к вещному миру, способность одушевлять его, видеть в «зеркалах» ворота в потусторонность и соприкасаться с ней в момент творческого и метафизического прозрения - все эти свойства художника составляют у Набокова единый смысловой ряд. Кроме того, как показывает анализ, варианты «зеркала», такие как стекло (окно), дверь, картина, зеркальное отражение и др., чаще всего служат в произведениях Набокова гранью, порогом, разделяющим потусторонность и эмпирический мир. Анализируя метафизическую концепцию Набокова, МШульман пишет: «Умирая, человек, по Набокову, не уходит в некое царство смерти, а лишь пересекает границу, скрываясь из наших глаз. Что там -неизвестно. Смерть выглядит простым завершением жизни, - но это, может быть, лишь обман ракурса. Мы видим смерть, как дверь, с одной стороны» (Шульман 42, 288)(Курсив наш. - В.П.). «Зеркало» является также знаком присутствия автора в тексте; оно может показывать герою его истинный облик, подавать сигнал об авторской ловушке, а вариант «картина» может служить сигналом-предсказанием дальнейших событий.

На основе метафизической концепции Набокова, получающей воплощение в вещных реалиях «кукла» и «зеркало», мы реконструируем набоковскую концепцию посмертия. Чем сильнее воображение и память при жизни, тем дольше посмертный разбег мысли. Посмертие никому неведомо, но единственный способ обессмертить себя в земной жизни - это оставить «след в тонкой ткани простраиства»(Набоков АСС, 1,399). В метатексте Набокова зрячесть, способность назвать что-то вновь открытое, внимание именно к деталям окружающего мира, восприятие не общих мест, но

165 частного - это и есть дар, лучший способ мышления и чувствования. Анализируя метафизическую концепцию Набокова, В.Александров указывает, что от «остроты ощущения деталей» зависит метафизическая восприимчивость человека»( Александров, 72). Подробность описаний позволяет ощутить себя творцом, воссоздать, пересоздать мир. Именно эта способность творить «по образу и подобию» приравнивает человека к Богу в понимании Набокова, а отнюдь не антропоморфность. Умение увидеть душу и обаяние не только в человеке, но и в вещи, одухотворение мира своим даром -одна из граней гения. Детальное изображение мира - это одно из наивысших проявлений воображения, которое Набоков считал формой памяти.

Герой «Ады», философ Ван Вин декларирует иабоковскую мысль о том, что самое ужасное в моменте смерти - это потеря памяти и, следовательно, индивидуальных воспоминаний. Вещный мир как совокупность вещных реалий, которые дарят человеку ощущение «реальности», утрачивается по мере перехода в иной мир 61 Вещи - то, что связывает нас с земным бытием, порождает ассоциации, вызывает воспоминания, которые нам суждено утратить в посмертии. Если окружающий мир во всем своем детальном разнообразии при жизни зафиксирован художником, он после смерти живет в своих произведениях, они становятся залогом его бессмертия. Таким образом, поэтика вещи оказывается одной из граней «тайны Набокова», путем к бессмертию.

61 Так, В.Н.Топоров, анализируя отношения человека с миром вещей, вычленяет особый мотив расставания с вещами по мере приближения к смерти в рассказе Ю. Олеши «Лиомпа», рассказах М.Осоргина «Вещи человека» и «По поводу белой коробочки», а также в финале романа «Защита Лужина» - в эпизоде, когда Лужин

166

Дальнейшее исследования темы поэтики вещи в прозе Набокова может развиваться по нескольким направлениям. Так, например, перспективной представляется возможность анализа рукописей Набокова с целью проследить сам ход работы над внедрением в текст вещных реалий. Особый интерес представляет анализ вещной реалии как связующего звена между автобиографиями Набокова и автобиографическими мотивами в его произведениях в целом. Возможен также сопоставительный анализ функционирования вещных реалий в автопереводах Набокова и оригинальных русских версиях его произведений. Наконец, представляется, что ряд закономерностей, выделенных нами в ходе анализа вещных реалий в произведениях Набокова, может быть применен и к творчеству других писателей XX века. перед самоубийством выкладывает вещи из карманов, а затем прощается с женой. (Топоров 13, 89).

167

Список научной литературыПолищук, Вера Борисовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Произведения В.В.Набокова, использованные в работе.

2. Набоков 1989 Набоков В. Приглашение на казнь. Рассказы, эссе, интервью, рецензии. М.: Книга. 1989.

3. Набоков, РСС Набоков В.В.Собрание сочинений русского периода в 5 томах. СПб: Симпозиум. 1999-2000.

4. Набоков, АСС Набоков В.В.Собрание сочинений американского периода в 5 томах. СПб: Симпозиум. 1998-1999.

5. Набоков JIPJI Набоков В. Лекции по русской литературе: Пер. с англ. М.: Независимая газета, 1996.

6. Набоков, ЛЗЛ Набоков В Лекции по зарубежной литературе. М.: Независимая газета.

7. Набоков 1997а Набоков В. Предисловие к английскому переводу романа "Машенька"("Магу"). Пер. с англ. Г.Барабтарло и В.Набоковой // В.В.Набоков. Pro et contra. Антология. СПб: РХГИ,1997, с.68

8. Набоков 19976 Набоков В. Предисловие к английскому переводу романа "Король, дама, валет"// В.В.Набоков. Pro et contra. Антология. СПб: РХГИД997,

9. Набоков 1997в Набоков В. Рец. на. М.А.Алданов. Пещера. Том II// В.В.Набоков Pro et contra, с.44-45

10. Набоков 1997г Набоков В. Предисловие к роману "Bend Sinister" //В.В.Набоков. Pro et contra, с.75-81

11. Набоков 1999 Набоков В. On Generalities. Гоголь. Человек и вещи. //Звезда. 1999 № 4, с. 19-20

12. Набоков-Сирин 1999 Встреча с В.Сириным, 14 ноября 1932168г.Литературное обозрение,, 1999 №2, с.З

13. Набоков В.В. Стихи. Составление и предисловие В.Набоковой. Анн Арбор: Ардис. 1979.

14. Набокова 1979 Набокова В. Предисловие // В.Набоков. Стихи. Анн Арбор: Ардис, 1979. С.З.

15. Nabokov 1968 Vladimir Nabokov. King,Queen, Knave. Nabokov V. King, Queen, Knave. NY, Toronto. McGraw-Hill. 1968.

16. Nabokov 1973 Vladimir Nabokov. Strong Opinions. NY.1973.2. Литература о В.В.Набокове

17. Адамович 1 Адамович Г. Владимир Набоков. Из книги "Одиночество и свобода"//Владимир Набоков: pro et contra.с.255-268

18. Айхенвальд 2 Айхенвальд Ю. Литературные заметки//Руль, 3 окт. 1928 г. (№2388). с.2-3

19. Александров 3 Александров В.Е. Набоков и потусторонность: метафизика, этика, эстетика. СПб: Аллетейя. 1999

20. Андреев 4 Андреев В. Сирин. /7:Владимир Набоков pro et contra. Антология. СПб. РХГИ. 1997. с.220-230

21. Барабтарло 5 Барабтарло Г. Бирюк в чепце // Звезда. 1996. №11. С. 192-206.

22. Барабтарло 6 Призрак из первого акта// Звезда. 1996. №11. С.140-145

23. Барабтарло 7 Барабгарло Г. Очерк особенностей устройства двигателя в «Приглашении на казнь» // В.В.Набоков: pro et contra. С.439-453.

24. Барабтарло & Барабтарло Г. Троичное начало у169

25. Набокова. Убедительное доказательство. Звезда, 2000, № 5, с. 219-230

26. Барт 9 Барт Р. Эффект реальности // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика: Пер. с фр. М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994. С.392-400.

27. Беттеа 10 Беттеа Д. Изгнание как уход в кокон: образ бабочки у Набокова и Бродского// Русская литература. 1991.ЖЗ. с. 121-132

28. Гессен 11 Гессен И.В. Годы изгнания. Жизненный отчет. Париж: YMCA-Press, 1979.

29. Дике 12 Дике Б.А.Леман. Рецензия на «Современные записки» №30 // Звено (Париж). 13 февр. 1927. С.8.

30. Джонсон 13 Джонсон Д.Б. Лабиринт инцеста в «Аде» Набокова// В.В.Набоков: pro et contra. с.395-428

31. Долинин 14 Долинин А. А. Цветная спираль Набокова // Набоков В. Рассказы. Приглашение на казнь: Роман. Эссе, интервью, рецензии. М.: Книга, 1989. С.438-469.

32. Долинин 15 Долинин A.A. После Сирина // Набоков В. Романы: Истинная жизнь Себастьяна Найта; Пнин; Просвечивающие предметы: Пер. с англ. М.: Худож. лит., 1991. С.5-14.

33. Долинин 16 Долинин A.A. Набоков и Блок Н Тезисы докладов научной конференции «А.А.Блок и русский постсимволизм». Тарту 1991, С.34-36

34. Долинин 17 Долинин A.A. "Двойное время" у Набокова (от "Дара" к "Лолите") // Пути и миражи русской культуры. СПб: 1994. - с.283-322

35. Долинин 18 Долрдаш A.A. Доклады Владимира Набокова в Берлинском литературном кружке. //Звезда. 1999 №1704, с.7-11.

36. Долинин 19 Долинин А.А. Истинная жизнь писателя Сирина: Первые романы. //Набоков В.В. Собрание сочинений русского периода в 5 томах. СПб: Симпозиум. 1999. Т.11, с.9-41

37. Иванов 20 Иванов Г. В. Сирин "Машенька", "Король, дама, валет", "Защита Лужина", "Возвращение Чорба", рассказы. //"Числа" 1930 Кн. 1 с.233-236

38. Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии. Сост. Н.Мельников. М.: Новое литературное обозрение. 2000.

39. Левин 22 Левин Ю. Биспациальносгь как инвариант поэтического мира Набокова // Левин Ю. Избранные труды: Поэтика. Семиотика. М„ 1998.С.323-391.

40. Левин 23 Левин Ю. Зеркало как потентитивный семиотический объект// Левин 1С). Избранные труды: Поэтика. Семиотика. М„ 1998. С. 559-577

41. Левин 24 Левин Ю. О «Машеньке»//Левин Ю. Избранные труды: Поэтика. Семиотика. М., 1998. С.279-286.

42. Люксембург, Рахимкулова 25 Люксембург А., Рахимкулова Г. Магистр игры Вивиан Ван Бок. (Игра слов в прозе Набокова в свете теории каламбура). Ростов-на-Дону: РГУ, 1996.

43. Медарич 26 Медарич М. Владимир Набоков и роман XX столетия // В.В.Набоков: pro et contra. С.454-475.

44. Осоргин 27 Осоргин М. «Король, дама, валет». Рецензия.//Последние новости, 1928, 4 окт., №2752, с. 3

45. Пятигорский 28 Пятигорский А. Чуть-чуть о философии Владимира Набокова// В.В.Набоков: pro et contra. 340-347171

46. Русаков 29 Русаков В.Г. Концепт счастья в романах «Машенька» Набокова и «Вечер у Клэр» Газданова// Газданов и мировая культура. Калининград, 2000, с.117-134.

47. Савельев 30 Савельев А.//Руль, 5 ноября 1930 г.{№3024). с.2-3

48. Савельева 31 Савельева В. Лицо и «личико часов» у Владимира Набокова// Русская речь. 1998 № 4 с. 17-22

49. Сендерович, Шварц 32 Сендерович С., Шварц Е. Вербная штучка. Набоков и популярная культура. Новое Литературное Обозрение. 1997. №24. C.93-110. № 26.С.201-222

50. Сендерович, Шварц 33 Сендерович С., Шварц Е. Аурелиан и Элеонора, или Где Набоков ловил бабочек. // Новый журнал. №213. с.205-212.

51. С конечная 34 Сконечная О. «Отчаяние» В.Набокова и «Мелкий бес» Ф.Сологуба.//Vladimir Nabokov-Sirine. Les années européennes. Cahiers de l'émigration russe. №5. Paris. 1999. P. 133143

52. Сконечная 35 Сконечная О. Черно-белый калейдоскоп. Андрей Белый в отражениях В.В.Набокова// Владимир Набоков. Pro et contra. Антология. СПб, РХГИ, 1997, с.667-696

53. Сконечная 36 Сконечная О. Люди лунного света в русской прозе Набокова//Звезда. 1996.№11. с.207-214

54. Тамми 37 Там ми П. Поэтика даты у Набокова.//Владимир Набоков в конце столетия. Литературное обозрение. №2. 1999, с.21-29

55. Ходасевич 38 Ходасевич В.Ф. О Сирине. // Собрание сочинений в 4-х томах. М.: Согласие. 1996 т. 11, с.388-395

56. Ходасевич 39 Ходасевич В.Ф Камера Обскура// Собрание сочинений в 4-х томах. М.: Согласие. 1996 т. И, с.172293.307.

57. Цетлин 40 Цетлин М. Рецензия на Сирин В. "Король, дама, валет", Дон Аминадо "Накинув плащ'7/Современные записки. 1928 г. N 37. с.537

58. Шаховская 41 Шаховская 3. В поисках Набокова // Шаховская 3. В поисках Набокова. Отражения. М. Книга, 1991. С.10-107.

59. Шульман 42 Шульман М. Набоков, писатель // P.S. Постскриптум. №1. 1997. С.235-311.

60. Яновский 43 Яновский 1997 Яновский А. О Романе Набокова «Машенька»//В.В. Набоков.Pro et contra.с.842-850

61. Allan 44 Allan N. Madness, death and disease in the fiction of V.Nabokov. Birmingham 1994

62. Appel 45 Nabokov V. The Annotated Lolita / Ed. with preface, intr. and notes by A.Appel, Jr. New York: McGraw-Hill, 1970.

63. Appel 46 Appel A. Nabokov's Dark Cinema. New York: Oxford University Press, 1974

64. Boyd 47 . Boyd B. Vladimir Nabokov: The Russian Years. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1990.

65. Connolly 48 Connolly J. Nabokov's Early Fiction. Patterns of self & others. Cambridge, 1992.

66. Connolly 49 Connolly J.King, Queen, Knave// The Garland Companion to Vladimir Nabokov. Ed. by V.E.Alexandrov. New York; London. 1995.- 203-214

67. Connolly 50 Connelly J. «Laughter in the Dark» // The Garland Companion to Vladimir Nabokov / Ed. by V.Alexandrov. New York: Garland, 1995. P. 181-206.

68. Couturier 51 1995 Couturier 51M. Nabokov and173

69. Flaubert//The Garland Companion to Vladimir Nabokov. Ed. by V.E.Alexandrov. New York; London. 1995.- p.405-412

70. Davydov 52 Davydov S. «Teksty — matreski» Vladimira Nabokova. München: Otto Sagner, 1982.

71. Grayson 53 Grayson J. Nabokov Translated: A Comparison of Nabokov's Russian and English Prose.Oxford: Oxford University Press, 1977.

72. Johnson 54 Johnson D.B. Worlds in Regression: Some Novels of Vladimir Nabokov. Ann Arbor : Ardis, 1985.

73. Lee 55 Lee L.L. Vladimir Nabokov. Boston: Twayne Publishers, 1976 ("Twayne's United States Author Series").

74. Juliar 56 Juliar M. Nabokov: A Discriptive Bibliography. New York, London: Garland Publishers, 1986.

75. Karlinsky 57 Karlinsky S. Nabokov and Chekhov: The Lesser Russian Tradition // Nabokov. Criticism, Reminiscences, Translations and Tributes / Ed. by A.Appel and C.Newman. Evanston: Northwestern University Press, 1970. P.7-16.

76. Tammi 58 Tammi P. Problems of Nabokov Poetics: A Narratological Analysis. Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia, 1985.3. Теоретическая литература.

77. Барт 1 Барт Р. Введение в структурный анализповествовательных текстов//Зарубежная эстетика и теория литературы Х1Х-ХХ веков. Трактаты. Статьи. Эссе. М.: МГУ, 1987.174

78. Гаспаров 2 Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа «Мастер и Маргарита»//Даугава. 1988. №10, с.96-106

79. Гинзбург 3 Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности. Л.: Советский писатель. 1987.

80. Добин 4 Добин Е.С. Сюжет и действительность. Искусство детали. Л.: Советский писатель. 1981.

81. Зоркая 5 Зоркая I I. М. На рубеже столетий. У истоков массового искусства в России 1900-1910-х годов. М.: 1976.

82. Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник / Ред.: Ильин И.П., Цурганова Е.А. М.: Интрада-ИНИОН, 3996.

83. Лотман 7 Лотман Ю.М. Кукла в системе культуры // Лотман Ю.М. избранные статьи. Таллинн: Александра. 1992, т.1

84. Лотман 8 Лотман Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города Труды по знаковым системам. 18. Семиотика города и городской культуры. Петербург.// Ученые записки Тартусского Университета. Вып. 664. С.30-45.

85. Лотман, Цивьян 9 Лотман Ю., Цивьян К). Диалог с экраном. Таллинн: Александра, 1994.

86. Манн 10 Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. М: Художественная литература. 1988.

87. Семиотика зеркала и зеркальности. Труды по знаковым системам. Сборник статей. Тарту: 1988. №2.

88. Топоров 12 Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы>>(ВвеДеййе й +ему)// Миф, ритуал, симво,. Щ ущу175

89. Топоров 13 Топоров В.Н. «Вещь в антро поцентр ической перспективе. Апология Плюшкина» //Миф, ритуал, символ. М.: 1995. С.7-111

90. Труды по знаковым системам. 18. Семиотика города и городской культуры. Петербург. Ученые записки Тартусского Университета. Вып. 664.

91. Турчин 15 Турчин В. Рама-простраиство-картина // Декоративное искусство СССР. 1971, № 8. с.32-37

92. Тынянов 16 Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. М.1977

93. Ханзен-Лёве 17 Ханзен-Лёве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. СПб. Академический проект. 1999.

94. Чудаков 18 Чудаков А. П. Предметный мир Достоевского// Достоевский. Материалы и исследования, 4. Л.: 1980. 96-105

95. Чудаков 19 Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М.: Наука. 1971

96. Шмид 20 Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении: «Повести Белкина». СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1996.

97. Шмид 21 Шмид В. Проза как поэзия. Пушкин. Достоевский. Чехов. Авангард. Издание второе, исправленное, расширенное. СПб: ИНАНРЕСС, 1998

98. Якобсон 22 Якобсон Р. О. Статуя в поэтической мифологии Пушкина//Работы по поэтике. М.1987. с. 145-180

99. Bloom 23 Bloom I i. «Hie Anxiety of influence: A Theory of Poetry» Oxford, Oxford University Press, 1973, p.30.

100. Eisner 24 Eisner Lotte E. The Haunted Screen.176

101. Expressionism in the German Cinema and the Influence of Max Reinhardt) University of California Press. Berkeley-LA. 1969

102. Jakobson 25 Jakobson Roman. Du réalism en art //Questions de Poétique. Paris, 1973

103. Sadoul 26 Sadoul G. Dictionary of Film Makers. Los Angeles, 1972