автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэзия и проза Юрия Одарченко

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэзия и проза Юрия Одарченко"

Литературный институт имени А.М. Горького

На правах рукописи

Колычева Ольга Витальевна

ПОЭЗИЯ И ПРОЗА ЮРИЯ ОДАРЧЕНКО: АВАНГАРД И ТРАДИЦИЯ

Специальность 10.01.01. -русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

2 2 НОЯ 2012

Москва-2012

005055597

005055597

Работа выполнена на кафедре новейшей русской литературы ФГБОУ ВПО «Литературный институт имени A.M. Горького»

Научный руководитель:

кандидат филологических наук, доцент Федякин Сергей Романович

Официальные оппоненты:

Карпов Анатолий Сергеевич, доктор филологических наук, профессор, Российский университет дружбы народов (РУДН), профессор

Трубнлова Елена Максимовна, кандидат филологических наук, Институт мировой литературы имени A.M. Горького (ИМЛИ РАН), старший научный сотрудник Ведущая организация:

ГОУ ВПО «Московский государственный областной университет»

Защита диссертации состоится « ¡0)) ^¿¡¿tlfpA- 2012 г. в 15 часов на заседании Диссертационного совета Д 212.109.01 на базе ФГБОУ ВПО «Литературный институт имени A.M. Горького» по адресу: 123104, Москва, Тверской бульвар, д. 25, ауд. 23.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Литературного института имени A.M. Горького.

Автореферат разослан « 3 » U£>.q£j>X^ 2012 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета кандидат филологических наук

'¿С-

Стояновский М.Ю.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Юрий Павлович Одарченко - один из самых необычных представителей младшего, «незамеченного» поколения первой волны русской эмиграции. Его называли талантливым эмигрантским обэриутом, человеком из подполья, зловещим клоуном, маргиналом и сумасшедшим. Его странные стихи часто ставили в тупик читателей и критиков, вызывая в памяти самые неожиданные ассоциации — от высокого, подлинно-трагического искусства Бодлера до нарочито-низкого «пророческого графоман-ства» капитана Лебядкина. Не менее интересна и лирическая проза Одарченко, незамеченная при жизни. По словам В. Бетаки, в лице Одарченко «русская литература потеряла своеобразного и интересного писателя, а не только одного из самых ярких поэтов послевоенного времени»1.

На сегодняшний день многие критики и читатели эмиграции и метрополии признают литературное наследие Одарченко весьма оригинальным явлением. Так, почти вся вводная часть настоящего исследования посвящена анализу критических отзывов и статей о его творчестве. Большинство из них представляет собой краткие, обзорные статьи, носящие «популяризаторский» характер: то есть главной их целью является попытка просто обратить внимание читателя на любопытного, но малоизвестного поэта и писателя. Серьезных отзывов о нем немного, но они весьма ценны. Так, например, поэзию Одарченко как отрадное исключение в послевоенной эмигрантской поэзии выделял Георгий Иванов: «Смелые и оригинальные, ни на кого не похожие, <эти стихи> поразили и удивили: неизвестно откуда вдруг появился новый самобытный поэт»2. Поэт и критик К. Померанцев, известный как близкий друг Одарченко, довольно подробно рассказал о нем в своих воспоминаниях и статьях. Статьи Померанцева представляют собой определенную ценность, так как в них и личность Одарченко, и его творчество явлены в живом еще контексте эмигрантской литературы довоенных и послевоенных лет3. Литературному успеху Одарченко во многом способствовал В. Бетаки, поэт и критик, эмигрант третьей волны, который в 1980-е годы в Париже издал книгу его избранных сочинений и выступил ее состави-

1 Бетаки В. Корень зла. // Одарченко Ю. Стихи и проза. Paris: La Presse libre, 1983. - С.232.

гИванов Г. Поэзия и поэты. // Критика русского зарубежья в 2-х т. Т.2. - С.156.

3См. статьи К. Померанцева: Памяти поэта (Юрий Одарченко и его стихи) // Мосты № 5. Мюнхен, 1960. - С. 341-343. - Оправдание поражения И Мосты № 12. Мюнхен, 1966. - С. 242-265. - Юрий Одарченко // Сквозь смерть. Мемуары. - London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1983. - С. 48-52. - Юрий Павлович Одарченко и его мир // Юрий Одарченко. Стихи и проза. Paris: La Presse libre, 1983. - С. I-XVII.

3

телем, редактором и комментатором'. Вступительная статья к этой книге с выразительным названием «Корень зла» также принадлежит Бетаки и является одной из лучших статей о творчестве Одарченко.

В 1995 году российский журнал «Наше наследие» опубликовал письма известного русского писателя А. Ремизова, адресованные Одарченко. Их переписка долго хранилась в Париже и затем была передана в Россию, в Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. Творчество Одарченко и Ремизова сближает фольклорная традиция и элементы сказочного, мифологического сознания. Публикацию писем предваряет вступительная статья А. Грачёвой, где подробно освещена и прокомментирована история знакомства представителей двух поколений русской литературной эмиграции. А в 2001 году в издательстве «Летний сад» вышла еще одна книга избранных сочинений Одарченко, составителем и редактором которой выступила С. Иванова2.

Среди критических работ об Одарченко, опубликованных в России, две работы заслуживают серьезного внимания. Это статья А. Чагина «Беспощадный мир Юрия Одарченко», где скандальный парижский поэт-«маргинал» впервые был представлен как наследник русской, национальной, культурной традиции с ее склоненностью к жалости и состраданию; и где, несмотря на схожесть внешних приемов, Одарченко был четко отделен от «проклятых поэтов» и сюрреалистов западного образца, чье творчество рождалось «на идее имморализма искусства»3. Другой не менее ценной работой является статья Т. Цивьян «Представление прозы Ю. Одарченко», которая стала первой попыткой рассмотреть странный мир этого автора как единое художественное целое (так, уже в самом начале своей статьи Цивьян отмечает, что для подлинного понимания и осмысления авторского мира, его стихи и прозу необходимо рассматривать в едином корпусе текстов4). Основная часть статьи посвящена исследованию фольклорных истоков творчества Одарченко (и наиболее близкого к нему фольклорного прототипа: жанра «былички»), а также темы «детства», - ключевой темы в мире Одарченко, тесным образом связанной с фольклором.

'Одарченко Ю. Стихи и проза. Paris: La Presse libre, 1983. - 261 с.

2Одарчеико Ю. Сочинения. М.-СПб: Летний сад, 2001. - 255 с.

3 Чагин А. Беспощадный мир Ю.Одарченко. // Литературное зарубежье: Лица. Книги. Проблемы. Выпуск III. M.: ИМЛИ РАН, 2005. - С. 35.

4Цивьян Т. Представление прозы Ю. Одарченко // Международная конференция «Вторая проза». Русская проза 20-х - 30-х годов XX века. Составители: В. Вестстейн, Д. Рицци, Т.В. Цивьян. 1995 г. - С. 377.

Приведенные выше примеры критических отзывов о творчестве Одарченко, на наш взгляд, свидетельствуют об определенном интересе современного литературоведения к художественному миру этого автора. В то же время обобщенной научной работы, где была бы предпринята попытка углубленного исследования его мира, до сих пор не было. Настоящая работа представляет собой первую попытку такого исследования.

Актуальность. Целостное исследование творчества Юрия Одарченко в контексте русской литературы эмиграции и метрополии первой половины XX века (и послевоенных 1950-х годов) никогда не являлось объектом литературоведческого и научного анализа. Поэтому оно представляется актуальным и продуктивным как для выявления доминантных черт в поэтике Одарченко, так и для определения места его творчества в литературно-культурном пространстве.

Предметом исследования является эстетика и поэтика Юрия Одарченко: совокупность художественных форм и принципов, а также основных стилистических особенностей, определяющих своеобразие его мира.

Объектом исследования являются все опубликованные поэтические произведения автора, а также его лучшая проза (автобиографическая лирическая повесть «Детские страхи»).

Цель настоящей работы - определить истоки, содержание и специфику поэзии и прозы Одарченко и выявить определенную ценность его литературного опыта для истории русской литературы XX века.

Поставленная цель определяет задачи исследования, которые сводятся к следующему.

1. Определить степень изученности творческого наследия Одарченко в критике эмиграции и метрополии; установить связь его мировоззрения с довоенной и послевоенной культурной средой русского зарубежья и выявить особенности этого мировоззрения. На этом основании предложить свое видение (понимание) авторской эстетики, а также связанную с ней композицию его поэтического мира и своеобразный сюжет его стихотворного сборника.

2. Осуществить анализ сборника на внешнем, композиционном и внутреннем, идейно-тематическом уровнях; определить характер творческого диалога Одарченко с представителями классической русской поэзии, а также с участниками современного

ему литературного процесса первой половины XX века (эмиграции и метрополии); выявить специфику его поэзии, условно обозначенную нами как «поэтика авангарда».

3. Обозначить характерные свойства повествовательного мира Одарченко, выявить жанровые особенности его лучшей художественной прозы - неоконченной повести «Детские страхи», назвать имена русских писателей, оказавших наибольшее влияние на ее автора, а также обозначить сквозной сюжет повести и ее художественную идею.

4. Определить тематику и проблематику глав-«фрагментов» повести, проанализировать каждую из них в соответствии с поставленной темой или проблемой, а также выявить ключевые для всего произведения вопросы, образы и символы, отсылающие нас обратно к его поэтическому наследию и вместе с ним образующие цельный художественный мир автора.

Реализация данных задач обусловливает и научную новизну исследования, состоящую в том, что попытка столь целостного и подробного анализа творческого наследия Ю. Одарченко предпринимается впервые.

Теоретико-методологической основой диссертации являются труды классиков отечественного литературоведения М. Бахтина, М. Гаспарова, Ю. Лотмана, Б. Томашевского, работы по мифологии и фольклору А. Афанасьева, В. Проппа и др., монографии и статьи о русской литературе XX в., а также статьи критиков и литературоведов эмиграции и метрополии, посвященные творчеству Одарченко.

Теоретическая значимость работы. Результаты нашего исследования позволят вписать творчество, биографию, ключевые особенности эстетики и поэтики Ю. Одарченко, а также критические материалы, посвященные его творчеству, в единую художественную систему.

Практическая значимость работы. Материалы нашего исследования служат дополнительным источником для изучения литературной атмосферы послевоенного периода эмиграции и могут быть использованы в курсе лекций по истории русской литературы XX века, а также на спецкурсах и семинарах, посвященных литературе русского зарубежья.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Юрий Одарченко, впервые выступивший как поэт после второй мировой войны, привносит в эмигрантскую литературу новое самобытное поэтическое виде-

ние, которое сознательно и принципиально противостоит господствующей узколирической атмосфере Парижской ноты.

2. Специфика этого нового видения («двойного зрения») обусловлена мировоззрением всего послевоенного поколения, для большей части которого литературный экзистенциализм, то есть последовательно развитый атеизм становится философией выживания.

3. В поэтическом мире Одарченко преобладает дух авангарда и его «аналитическая», во многом «разъедающая» стихия.

4. Так, в его сборнике «Денёк» есть явная установка на художественное открытие и на поиск возможностей выйти «за пределы» старого мира. Доминирующим свойством этой поэтики является ее «программность». В соответствии с заявленной «программой»: «я глазами ищу, где зловещий жучок» - строится весь поэтический мир Одарченко и определяются цели его движения.

5. «Денёк» создаёт некую новую реальность, в которой стирается грань между объектом изображения (произведением) и субъектом (творцом); подобное «взаимопроникновение» является одной из главных примет поэтики Одарченко.

6. Важным признаком, связывающим «Денёк» с поэтикой авангарда, становится сама возможность преображения старой реальности. Его мир устроен по принципу калейдоскопа: в центре находится орган зрения - глаз, а вокруг яркие, зловещие рисунки — «совершенные картинки». Эта образная основа мира сближает ядовитый, «ищущий глазок» Одарченко - с «подстриженными глазами» А. Ремизова, «голыми глазами» обэриутов, «знающим глазом» П. Филонова, «расширенным смотрением» М. Матюшина и т.д.

7. Проза Одарченко в свою очередь стремится к «созидательной» и «синтезирующей» стихии, условно обозначенной нами как поэтика традиции.

Его лучшая художественная проза, незавершенная повесть «Детские страхи» — соединяет в себе наследие классической русской прозы о детстве, приметы неоромантической прозы начала XX века (в частности, мотивы раннего Гоголя-романтика и Гоголя-мистика), а также многочисленные традиции фольклорных устных и письменных жанров.

8. Проза Одарченко, состоящая из отдельных «фрагментов» и «отрывков», пронизанных единым сюжетом и единой художественной идеей, на смысловом уровне

отличается еще и очевидной композиционной завершенностью, которая позволяет считать эту «неоконченную» повесть внутренне цельной, завершенной и состоявшейся.

9. В то же время внешняя «фрагментарность» и «отрывочность» «Детских страхов» представляется явлением не случайным, во многом отражающим суть авторского мышления, как повествовательного, так и поэтического. Фрагментарность, как одна из главных примет литературного модернизма, является скрытым центром всей художественной системы Одарченко - не только его повести, но и всех его торопливо-сжатых прозаических опытов, а также почти всех его стихотворений, похожих на разрозненные пёстрые «эскизы», «этюды».

10. Ключевым сюжетным звеном, превращающим художественный мир Одарченко в единое целое, становится образ главного, «лирического» героя его поэзии и прозы: мальчика, ребёнка - «провидца» и «свидетеля» земного ада и Божьего мира, в котором эти противоположные, враждебные миры сливаются воедино.

11. Таким же ключевым звеном на уровне композиции становится основной авторский принцип построения произведения - нанизывания отрывков на некий стержень, благодаря которому происходит окончательное совмещение контекстов поэзии и прозы Одарченко, и его прозаические «фрагменты», и его поэтические «эскизы» превращаются в единый и цельный художественный мир.

Апробация исследования. Основные положения работы обсуждались на заседаниях кафедры новейшей русской литературы Литературного института имени A.M. Горького. Отдельные важные аспекты исследования отражены в публикациях: 1) Традиции Гоголя и Достоевского в творчестве Ю, Одарченко» (Российский и зарубежный читатель: национальное восприятие культуры. Тезисы XVIII международной конференции. - М.: издательство Литературного института имени A.M. Горького, 2008. - С.80-82). 2) «Поэтика ядовитой музыки: "Rayon de rayonne" Г. Иванова и "Денёк" Ю. Одарченко» («Георгий Владимирович Иванов. Исследования и материалы». Международная научная конференция. М.: издательство Литературного института им. A.M. Горького, 2011. - С. 214-222). 3) «Истоки смеха: Д. Хармс и Ю. Одарченко» (Вестник Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова, серия «Гуманитарные науки», №3 (17), 2011. -С. 140-143).

Объем н структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии. Объем диссертации - 213 стр. Список использованной литературы включает в себя 146 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении сообщаются биографические сведения о личности Ю. Одарченко и его семье; осуществляется подробный анализ критических работ эмиграции и метрополии, посвященных творчеству Одарченко и определяется степень изученности его литературного наследия; обосновывается выбор темы диссертационного исследования, ее актуальность и научная новизна, описываются методы и материалы научного анализа, раскрываются теоретическая значимость и практическая ценность работы, формулируются ее цели и задачи, излагаются положения, выносимые на защиту.

В первой главе «"Денёк" — поэтика авангарда» кратко рассмотрены особенности эстетических и философских воззрений Одарченко, повлиявших на формирование его поэтики; исходя из этих воззрений, утвержден своеобразный сюжет его стихотворного сборника; в соответствии с принятым сюжетом последовательно проанализированы все стихотворения «Денька» и на основе этого анализа представлено заключение об особенностях поэтического мира Одарченко.

«Денёк» не имеет никаких разделов, никаких циклов и почти никаких композиционно-опознавательных знаков, но производит впечатление «монолитного» художественного целого. Возникает вопрос: как и по какому «плану» автор создавал свою книгу? Причудливая последовательность стихотворений провоцирует на поиск самого разного рода ассоциаций и связей между ними. Важнейшим источником этой связи становятся особенности авторской личности.

У Одарченко был только один подлинный, всепоглощающий интерес, одна тема, которой он отдал все свои силы. Тема эта — человек и его судьба. Этот исключительный антропоцентризм напрямую связан с философией экзистенциализма (особенно с ее «атеистической» ветвью), которая оказала основополагающее влияние на мировоззрение всего младшего поколения русских эмигрантов, и в том числе на Одарченко. На наш взгляд, поэзия «Денька» - это опытно пережитая беспредельная человеческая свобода в свете философии экзистенциализма, то есть последовательно

развитого атеизма, а также последовательно развитой новейшей европейской мысли, которая принесла миру последнее пробуждение от «христианского сна». Именно с этим абсурдным обезбоженным сознанием, обреченным на дурную бесконечность, связана и структура поэтического мира «Денька»: она представляет собой систему замкнутых друг на друга «кругов», напоминающих комнаты «ада» из пьесы Сартра «За закрытыми дверями». А «неуловимый» сюжет книги отражает своеобразное хождение по этим «кругам ада», которые здесь символизируют не будущее, посмертное, а настоящее, земное существование современного человека, его мучительный и бессмысленный круговорот.

На основании изложенного выше сюжета («хождение по кругам ада») мы выделяем в сборнике пять разделов. Четыре первых раздела - последовательно отражают разные «сферы» бытия - условные «круги ада»: человек, Россия, земной мир, искусство. Яд неверия, отчаяния и уныния, которым отравлен поэт, постепенно проникает в каждую из этих сфер, разъедает их и в итоге приводит его поэтический мир к разложению.

1.0 «Чайная роза»: кризис культуры. Раздел посвящен первому программному стихотворению Одарченко «Чайная роза», открывающему его поэтический сборник. Перед нами главный манифест поэта, своеобразный ключ к его миру и квинтэссенция всех его литературных и жизненных разочарований. Классический образ «розы» связывает воедино бесконечное число символов, сопровождающих человека от рождения к смерти, и является как бы универсальным символом самого мироздания: «роза мира». Это и есть главный символ того, что поэт будет травить и разлагать (и что в нём самом было отравлено). Средоточие мировой красоты и гармонии - Роза предстаёт перед нами как семантически отработанный образ, словесная оболочка, полая форма, которую нужно заполнить. Именно это и делает Одарченко в своём стихотворении: подвергает тотальному сомнению главный поэтический символ, заполняет его «пустую форму» «зловещим», «ядовитым» содержанием и в стремлении пересоздать всю поэзию заново создаёт в общих чертах собственный поэтический мир.

1.1 В первом разделе главы: «Мир человека. - Человек - это значит злодей» (от стихотворения «Мальчик катит по дорожке...» до стихотворения «Стоит на улице бедняк...») мы становимся свидетелями постепенного отравления и распада образа человека - его физического тела, психического мира и бессмертной души.

Один из основных авторских приёмов, унаследованный им от Достоевского (полифония точек зрения на «больной вопрос» в фокусе), позволяет Одарченко буквально «пришпилить» человека булавкой как насекомое, вскрыть его - извне, изнутри, со всех сторон - и препарировать его душу. Человек рассмотрен здесь с разных возрастных дистанций: от младенчества и раннего детства к сознанию юношескому и взрослому. По мере того, как человек становится старше, в его мир всё глубже проникает зло. Почти все поэтические сюжеты Одарченко восходят к жанру детской «страшилки», где трагический конфликт развивается на основе противостояния традиционных систем добра и зла. И на стороне «добра» в этом мире почти всегда оказываются только животные или насекомые - беззащитные жертвы, страдающие и погибающие от рук человека-палача. А человек переходит на сторону зла — осознанно и свободно.

1.2 Во втором разделе «Мир России. — И стыдлива и чиста русская душонка...» (От стихотворения «Плакат» до стихотворения «Возмездие - в преддверьи страха...») разложению и растлению подвергается своеобразный мезокосмос Одарченко: образ России, «эмигрантской» и «пушкинской». Принципиальное значение здесь приобретает анализ героя, носителя лирического переживания Одарченко: страшный земной мир всегда сосредоточен у него вокруг героя-ребёнка, «свидетеля», «очевидца», в образе которого как бы снимаются противоречия этого мира, ибо он объединяет в себе миры, классифицируемые обычным человеком как противоположные и враждебные друг другу. Когда внешняя граница между этим мирами размывается, вместе с ней теряется и граница внутренняя, семантическая: и «противостояние» добра и зла превращается в единое лирическое сознание героя.

Стихотворения об «эмигрантской» России представлены в первой части раздела. Здесь у Одарченко появляется alter ego: трагический герой Достоевского, человек из подполья, воплощение судьбы человека «русского большинства» в его страшной свободе: преступное своеволие и бунт против абсурдного миропорядка, неизбежное осознание себя частью того же миропорядка, и еще более страшный бунт, и дурная бесконечность самоугрызений и самоказни. Но если для Достоевского философия «подполья» была только начальным моментом его собственной философии, то для Одарченко (точнее, для героя его сборника) она становится кульминационным моментом.

В основу стихотворений второй части раздела положены воспоминания лирического героя о золотом русском прошлом. Для Одарченко это прошлое в корне четко делится на два мира: один «хрустальный», условно говоря, пушкинский мир, а другой «чердачный» мир Гоголя и Достоевского. Собственную дорогу Одарченко определяет вполне сознательно: в своем специфическом и органичном «юродстве» осмысляет подлинного Пушкина как трагически недосягаемый путь; в то же время, в «чердачном» мире Гоголя и Достоевского чувствует себя очень уверенно. Все остальные имена русской литературы неизбежно выстраиваются согласно этой жесткой иерархии и в каждом разделе сборника выступают соответственно как «противники» автора (Пушкин, Тютчев, Блок, Гумилёв, Кольридж и др.) или как его «союзники» (Гоголь, Достоевский, Хармс, Шагал, Поплавский и др.).

1.3 В третьем разделе «Мир земной. - Закрытый гроб» (от стихотворения «Денёчек, денёчек, вот так день!» до стихотворения «Прелесть, прелесть, тайна в ней...») образ отравленной изнутри сферы широко раскрывается как модель всего земного бытия - бессмысленного и абсурдного круговорота «мёртвых без погребения». Весь этот раздел, центральный для сборника Одарченко, посвящен вопросу его поэтического и эстетического родства с творчеством поэтов группы ОБЭРИУ. В частности, здесь подробно рассматривается проблема смешного и анализируются сходства и различия в подходах авторов к решению этой проблемы и к поэтическому ее воплощению. Именно в специфическом отношении к смешному, на наш взгляд, содержится зерно того общего «абсурдного» мироощущения, которое было положено в основу видения мира и обэриутов, и Одарченко. Подробное изучение природы их творчества наводит на мысль, что все они представляют собой один и тот же особый тип лирического героя - бравирующего и дразнящего, соединяющего в себе бунтарство и шутовство. Облик этого героя всегда двоится: с одной стороны, в нем отчетливо видны черты юродивого, создающего собственную модель реального мира - сакрального, интимного пространства, где между творением и его творцом нет никакой дистанции; а с другой стороны черты ироника - воплощения предельной интеллектуальной отчуждённости от мира и Бога. «Слово» такого героя, невнятное и косноязычное, как будто впервые говорит миру последнюю правду. И это же «слово» среди разнообразных оттенков нигилистической иронии порождает еще одну ее особую форму,

сродни «молчанию юродивого», которое способно сберечь последнее настоящее — «серьёзное слово» поэта.

1.4 В четвертом разделе «Мир искусства. - Слова, от которых бегут без оглядки» (от стихотворения «Как прекрасны слова...» до стихотворения «Я себя в твореньи перерос...») яд неверия достигает высшей сферы человеческой жизни, отравляя духовную деятельность человека - сферу искусства. Здесь кратко упомянуты главные положения эстетических программ русской поэзии первой половины XX века, которые прямо или «от противного» повлияли на формирование эстетики Одар-ченко: поворот к «примитивной», «грубой» форме, стиль детского рисунка, его искренность, движение, яркий и чистый цвет, неожиданная и неусловная композиция, четкость, ясность, лаконичность поэтической мысли и т.д. Все эти положения явились для Одарченко чем-то вроде подземных литературных токов, которые он улавливал, сознательно или бессознательно, и перерабатывал в соответствии с характером своего дарования. Ключевым для этого раздела является стихотворение-манифест «Как прекрасны слова...» Его смысловой вершиной является афоризм Кольриджа: «Поэзия -это лучшие слова в лучшем порядке», который Одарченко переосмысляет и формулирует по-своему, на основании собственного поэтического опыта: «Я расставлю слова/В наилучшем и строгом порядке./Это будут слова,/От которых бегут без оглядки...» Основная часть раздела посвящена проблеме разложения и распада искусства. Она во многом основана на глубоком переплетении и взаимовлиянии в мире Одарченко поэзии и живописи. В трагическом уравнивании судеб современного «художника» и современного «поэта» угадывается судьба самого автора.

1.5 Пятый и последний раздел «Попытка веры. - Печаль, печаль, которой нет названья...» (от стихотворения «Я на старых заезженных клячах...» до стихотворения «Печаль, печаль, которой нет названья...») выделен нами особо. Единственный из всех, он находится за пределами «кругов ада» и представляет собой запоздалую и во многом рациональную попытку Одарченко найти для своего отравленного мира «противоядие». Здесь он как будто собирает воедино свои немногочисленные светлые строчки, совершая первую попытку спастись — через активное, светлое преображение и всемерное утепление своего мира. Особым образом здесь восстановлен и весь цикл человеческой жизни, знакомый по первому разделу сборника: лирический герой вновь рассмотрен с разных возрастных дистанций, но в обратном порядке: от

сознания старого, равнодушного, полумертвого эмигранта, память которого вдруг начинает оживать от того, что всплеск бильярдного шара напомнил ему звонкий поцелуй ребенка («В бистро французской деревушки...») - через светлое и чистое сознание этого ребенка («На позолоченной площадке. / На небе в царствии седьмом...»), являющее нам спасительное тепло, - к сознанию подлинно взрослому, болезненно-тоскующему и живому. Отбросив все привычные маски своего ёрнического, «подпольного» сознания, двигаясь все тем же единственным для себя путем отчаянного вживания в детскую аудиторию, в последнем разделе своей книги Одарченко впервые начинает говорить серьёзно. Почти все стихотворения этого раздела - крепкие, просветленно-трезвые и едва ли не самые автобиографические сочинения Одарченко.

В заключении к первой главе подводятся ее итоги и делаются следующие выводы.

1. В каждом «программном» стихотворении Одарченко в той или иной мере речь идет о создании нового мира. Неслучайно ключевым понятием этого мира становится слово. Строгий порядок изобразительных и звуковых сло-восочетаний в мире Одарченко призван, прежде всего, наложить «отпечаток» на читателя и только потом дать ему возможность вникнуть в смысл произведения. Отсюда и его главный интерес ко всем приемам организации вещи - от ритмики до композиции.

2. Целостность стиля Одарченко отчетливо проявляется в системе его стилевых доминант. В области изображенного мира это, прежде всего, описательность и психологизм. Его главные художественные средства - изобразительны. По природе своего дарования он скорее художник, нежели поэт. Именно поэтому образной основой его мира неизбежно становится орган зрения: «глаз». Вся поэтическая реальность «Денька» сосредоточена вокруг очевидца и созерцателя: «я глазами ищу». Авторский глаз, ищущий «зловещего жучка», отчасти сам уподоблен жучку: зоркий, въедливый, он оставляет без внимания все поверхностные слои жизни, интересуясь «подземными» слоями, где смертельно подточен здоровый корень, и всегда стремится только к одному: заметить опасность, обнажить ее перед миром и преодолеть страх.

3. В области художественной речи главной особенностью поэтики Одарченко является полифония. «Денёк» отличается особой степенью близости автора к своему герою, а также близостью читателя к автору и его герою. Языковое сознание автора

как будто проникается языком своих персонажей и в значительной степени управляет языковым сознанием читателя.

4. В области композиции главной особенностью поэтического мира Одарченко является кольцевое построение. «Денёк» — представляет собой систему «кругов ада» (как прообраз земного мира), внутри которых все время прячется «зловещий жучок». «Жучок» относится к своему окружению («розе мира») как частность к целому, но в этом противостоянии обладает значительно большей властью, активно воздействуя на статичный мир, отравляя его и разлагая. Последний раздел сборника представляет собой сознательную попытку развить из замкнутого круга спасительную спираль, но в последний момент эпиграф сборника («На всем вышеизложенном, однако, ни капли не настаиваю я...») передёргивает смысл финала и окончательно определяет устройство поэтического мира Одарченко: «дурная бесконечность», «змей, кусающий собственный хвост».

Во второй главе «Проза Юрия Одарченко: поэтика традиции» кратко рассмотрены характерные свойства повествовательного мира Одарченко в целом, и подробно проанализирована его лучшая художественная проза — неоконченная повесть «Детские страхи». В каждой из четырех глав-«фрагментов» повести определена ее ключевая тема или проблема, названы и рассмотрены имена русских писателей, оказавших наибольшее влияние на автора, предложен своеобразный сквозной сюжет всей повести, выявлена ее художественная идея, а также обозначены ключевые вопросы, образы и символы повести, отсылающие нас обратно к поэтическому наследию Одарченко и образующие вместе с ним его цельный художественный мир.

2.0 «Детские страхи» - русская повесть о детстве. В первом разделе второй главы кратко рассмотрены жанровые особенности повести «Детские страхи». «Незавершенность» ее, формально бесспорная, в общем контексте произведения представляется мнимой, так как последний ее фрагмент («Оборотень») наполнен очевидными прямыми и косвенными цитатами из первого фрагмента («Псёл») и явно образует вместе с ним своеобразную кольцевую композицию всего произведения. Анализ художественного мира «Детских страхов» позволяет говорить об определённом типологическом сходстве этого произведения с целым рядом классических русских повестей о детстве, написанных во второй половине XIX века («Детство» Л. Толстого, «Детские годы Багрова-внука» С. Аксакова, «Пошехонская старина» М. Салтыкова-1Цед-

рина, «Детство Темы» Н. Гарина-Михайловского), а также с образцами мемуарной прозы, созданной в XX веке в эмиграции («Детство Никиты» А. Толстого, «Жизнь Арсеньева» И. Бунина, «Лето Господне» и «Богомолье» И. Шмелева, «Путешествие Глеба» Б. Зайцева и др.) «Детские страхи» - не автобиографический, а скорее художественно-автобиографический текст, ибо в основе повести лежит автобиографизм не столько внешних фактов, сколько внутренних душевных переживаний автора. Сюжет каждого отдельного фрагмента «Детских страхов» построен на некоем «поворотном моменте» в жизни главного героя, мальчика Коленьки. На каждом новом этапе жизни ему необходимо сделать какое-то необычное усилие над собой. Так, в первом фрагменте повести («Псёл»), который представляет собой своеобразную вершину детства героя, это усилие связано с первым подлинным порывом веры и его желанием повторить на обычной сельской рыбалке евангельское чудо «галилейского улова». «Папоротник», который становится кульминацией отрочества, отмечен переживанием страшной грозы, постижением единства женского и материнского начал и последующим преображением героя-«юно-ши», прыгающего через огонь и совершающего подвиг ради возлюбленной. Инициация третьего фрагмента («Рыжики») напоминает первое вхождение в мир взрослого человека: герой должен подчиниться некоей внешней воле (воле старших), чтобы собственным волевым усилием победить страх и обрести свой внутренний мир. Наконец, центральным событием четвертого и последнего фрагмента повести («Оборотень») становится первое символическое «падение» героя. Через всю повесть прямо или косвенно проходит один и тот же вопрос, который мучает героя: бывают ли бесы ловцами человеков? И искушения, с которыми он встречается на своем пути, всякий раз по-своему отвечают на этот вопрос.

2.1 «Псёл»: христианские н языческие мотивы повести. Раздел посвящен теме христианских и языческих мотивов в прозе Одарченко, наиболее характерных для него и вырастающих в проблему «двоеверия» авторского сознания (основанного на таком же двоеверии народного сознания и народной традиции). Христианство, которое лежит в основе всего видения мира Одарченко, здесь постоянно преломляется через призму древних обычаев и традиций, далеких от христианских канонов. С одной стороны, языческим и мифологическим представлениям присвоен статус нечистой, темной, духовной силы, противостоящей силе крестной, святой. А с другой стороны в мире Одарченко все так зыбко и смешано, что статус положительного начала

мира все-таки до конца не определен. Фабульная основа фрагмента линейна и бессо-бытийна: компания детей и взрослых отправляется по реке на рыбалку, ловит рыбу и затем возвращается домой. Вся динамика действия связана с напряженной внутренней жизнью главного героя, который сталкивается здесь со своим первым серьезным искушением, мечтая повторить на обычной сельской рыбалке евангельское чудо Христа. Одарченко сознательно делает библейскую историю частью своего текста и при этом не подвергает инверсии ни ее сюжет, ни ее смысл. Художественной целью этого приема становится своеобразное «крещение» героя, которое в этом фрагменте повести проходит, хотя и с явными отголосками языческих традиций, но все же по большей части в христианском контексте «погружения в воду», «смерти» и «воскресения».

2.2 Неоромантические черты в прозе Одарченко («Папоротник»: к вопросу о гоголевской традиции). Раздел посвящен одному из важнейших литературных влияний в художественном мире Одарченко - влиянию неоромантизма и, в частности, традициям раннего Гоголя, романтика и мистика. В повести Одарченко постоянно чувствуется влияние автора «Вечеров на хуторе близ Диканьки» с их бесконечным лиризмом, медленным, чувственным переживанием красоты земного мира и подлинно-весёлым очарованием мира «иного». Так же точно, как гоголевские «Вечера...», «Детские страхи» обладают признаками циклической формы, которая не стремится к завершенности, оставаясь открытой, и части которой вполне можно воспринимать как «фрагменты». Обстоятельства, о которых идет речь у Гоголя и у Одарченко (с вариациями времени, места и лиц) восходят к традициям литературного романтизма: это почти всегда собрания друзей, юношей и девушек с играми у вечернего костра и «страшными» рассказами. Типичная для романтической литературы отсылка к предыдущим поколениям также присутствует у обоих: все рассказчики гоголевских «Вечеров...» - старые люди, передающие истории давно ушедших времен; таков же и автор «Детских страхов». Еще одна немаловажная «романтическая» примета повести Одарченко, сближающая ее с манерой Гоголя, заключается в том, что, хотя автор все время говорит о прошлом, подлинное содержание всех его историй — вневременно, так как речь всегда идет о некоем «мистическом» событии. «Папоротник» в этом смысле заслуживает особого внимания, так как именно этот фрагмент повести Одарченко с его сказочными пейзажами, классической историей влюблённых, путеше-

ствием на границу двух миров, «реального» и «мистического» и попыткой «противостояния» демоническому персонажу (второе испытание-«искушение» юного героя) -целиком может быть осмыслен как произведение романтической литературы.

2.3 «Рыжики»: страх как ключевая проблема повести. Раздел посвящен самой главной и неразрешимой теме в мире Одарченко: теме страха. Страх - это не только главный герой «Рыжиков» и не только центральная проблема всей повести, открыто заявленная в ее названии «Детские страхи», но вообще - основная психологическая категория авторского мира, и повествовательного, и поэтического. Рассказ о «страшном» был особенно привлекателен для Одарченко своей «граничностью», так как он постоянно стремился преодолеть любую границу между «тем» и «этим» миром и основывал свою поэтику на обостренном переживании идеи предела, границы. Подобно Гоголю, Одарченко знал не просто страх, но бездну страха, и, осознавая его отличия от страха обычного, повседневного, никогда не снимал его однозначно рациональными объяснениями. Вместе со своими героями он внимательно изучал и переживал самые разные степени этого чувства, фиксировал его оттенки, замечал частные проявления и прослеживал его нарастание: страх темноты, страх замкнутого пространства, страх одиночества, иными словами, страх небытия. Сюжет «Рыжиков» во многом повторяет канву волшебной сказки. Ее традиции сливаются с традициями былички, а также с традициями страшилки, которая становится здесь центральным жанрообразующим элементом. Юный герой Одарченко постоянно выпадает из своего «домашнего» мира в некое «иное» пространство. С возможностью преодоления страха перед этим «иным» пространством, далеким от «дома» связано третье серьезное «искушение» героя. Он единственный, кто чует реальность этих разных миров, земного и потустороннего, улавливает их противоположную, во многом враждебную друг другу природу; он единственный, кто способен различить их и сделать свой выбор. Исход борьбы героя с самим собой неясен. Но главное мы все-таки видим: проблема его - не в страхе, который он испытывает, но в вечной «раздвоенности» души: сочетании сознательной борьбы против тёмного мира демонов-страхов и бессознательной очарованности этим миром.

2.4 «"Оборотень": от поэтики прозы к поэзии "ядовитых роз"». Последний фрагмент повести Одарченко — самый оборванный и незавершенный, рассыпающийся, лирический и бессюжетный, похожий на стихотворение в прозе, - определенно и

четко замыкает художественное пространство «Детских страхов» и подводит нас вплотную к поэтическому наследию Одарченко. «Оборотень» как будто явно рассчитан на продолжение, но если вспомнить, что опубликован он был лишь через десять лет после трех первых глав-фрагментов, за два года до смерти автора, - то сразу начинаешь улавливать в нем нечто, напоминающее «подведение итогов».

Вся повесть, если рассматривать ее как композиционно целостное произведение, как будто заключена в «раму». Первый ее фрагмент «Псёл» начинается со своеобразного предисловия: лирического отступления в трех частях. В первой его части перед нами разворачиваются осенние пейзажи северной Франции, которые, несмотря на их бедность, скудость и грусть, описаны с нежностью и за которыми невольно встает образ новой родины автора. Это описание и есть первое звено «рамы», которое выполняет очень важную функцию: задает контекст, без которого повесть не может быть понята верно. Таким контекстом для Одарченко является история русской эмиграции с ее трагедией и со всей тоской и горечью ее ностальгии. Третья часть того же лирического предисловия, предваряющая ее основной текст («Сегодня мы идем к реке веселой толпой...»), посвящена воспоминанию автора о стороне подлинно родной - русской, где автор, не ограничиваясь «описанием», стремится к воссозданию и сотворению пейзажа, максимально приближенного к образу «земного рая». Это второе звено «рамы» напрямую смыкается с финалом повести и обоснованно позволяет говорить о внутренней целостности всего произведения: «Оборотень», последний фрагмент «Детских страхов», отмечен не только дословным повторением «райского» русского пейзажа, но и вполне ожидаемой авторской рефлексией на эту тему, где трагедия эмиграции становится современным аналогом «изгнания из рая».

Основной текст «Оборотня» также выстроен необычным образом. Центральная для всей повести мифологема пути здесь сильно ослаблена, и весь фрагмент подчеркнуто статичен: фон повествования составлен из ряда неподвижных «картинок», следующих одна за другой и напоминающих стихотворения Одарченко. Единственным эпизодом, где появляется некое «движение» и развитие сюжета, становится очередная соблазнительная игра героя: поднимаясь все выше и выше по лестнице своего дома, он прыгает с нее вниз, слушая какой-то внутренний голос, который шепчет ему и искушает его. Перед нами важный символ, касающийся уже не прошлого или настоящего героя, но его будущего: автор раскрывает и во многом предвидит путь его души, не

утратившей еще духовного ясновидения детства, но с каждым днем все глубже уходящей в «страшный» и «соблазнительный» земной мир. Шутливое прозвище акробат, которое брат дает главному герою Одарченко в этом фрагменте, вновь отсылает нас к лирическому предисловию повести - ко второй его части, ключевому звену всей «рамы», где описана трагическая жизнь и судьба человека-акробата: над пропастью -на канате. Связывая воедино первую французскую часть «предисловия» с третьей, русской, то есть эмигрантское настоящее автора с его русским прошлым, эта история воскрешает в памяти знаменитое стихотворение Одарченко «Чистый сердцем», где в маленьком слонике, путешествующем по канату, явственно различимы черты ребёнка - «чистой души», колеблющейся «над пропастью». Так ключевой философский сюжет художественного мира Одарченко (трагическая судьба чистого сердцем человека-акробата) прорастает в бытовом, игровом сюжете «Оборотня» и в судьбе главного героя повести, стоящего на самой верхней ступени своего дома: удержится - не удержится?.. упадет — не упадет?., прыгнет - не прыгнет?.. Здесь, над пропастью, с наибольшей ясностью проявлен весь жизненный путь мальчика. Таким образом, все звенья «рамы», охватывающей повесть, представляют своеобразный авторский комментарий к ее основному тексту. Выстраиваясь в единую связную линию, они образуют собой неявный и символический, но крепкий сюжетный стержень.

В заключении ко второй главе подводятся ее итоги и делаются следующие выводы:

1. Родовая природа «Детских страхов» как литературного произведения представляется пограничной, находящейся где-то на пересечении эпоса и лирики. С одной стороны, эта повесть имеет характерные признаки эпической формы, в том смысле, что ее художественное пространство и путь в этом пространстве явно и осознанно разработаны автором эпически; с другой стороны, основной тон «Детских страхов» — лиричен, и главной их художественной задачей является не объективное описание реальных событий, а исследование внутренней, душевно-духовной жизни главного героя, его личности и его сознания, которое и является здесь единственной познаваемой реальностью.

2. С лирическим началом «Детских страхов» связана и специфика их сюжетно-композиционного единства. «Внешний» сюжет ее лишен крепкого каркаса, ослаблен и отдельные ее главы-«фрагменты», хотя и не разрознены, но сюжетно вполне сво-

бодны друг от друга. Функцию композиционной организации текста здесь вместо сюжета принимают на себя внесюжетные элементы. Во-первых, это авторские отступления (т.н. «рамочные» элементы в начале и конце повести) и описания (развернутые пейзажи, портреты героев). Во-вторых, это система персонажей, то есть, все те, кто окружают главного героя. С одной стороны, они всего лишь фон для его взросления, «воплощение голосов» в его диалоге «с самим собой и с миром»1; с другой стороны, они являют собой единое и нераздельное «целое» с ним: средоточие гармонии этого мира и один из главных опознавательных знаков авторского рая: «единство во множестве», «мы». В-третьих, это мифологема пути - «длинный путь вперед в пространстве = обратный путь во времени»2, на который нанизываются детские воспоминания, впечатления, реальные или вымышленные, все до одного восходящие к главной теме Одарченко, главному «корню зла» в его мире - страху.

3. Вопрос о жанровой природе «Детских страхов», на наш взгляд, вполне разрешим следующим образом: эта проза, состоящая из «фрагментов» и «отрывков», соединенных общим сюжетом и общей идеей первых духовных испытаний «чистой сердцем», мистически одарённой детской души, на смысловом уровне отличается очевидной композиционной завершенностью, которая и позволяет считать «неоконченную» повесть Одарченко внутренне завершенной, цельной и состоявшейся.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В заключении диссертации подводятся итоги проделанной работы и делаются следующие выводы:

1. Поэт Юрий Одарченко, принадлежавший к младшему поколению первой волны эмиграции и явившийся запоздалым его представителем, вопреки сложившейся в эмиграции поэтической традиции, пошел по пути авангарда.

2. В поэтике «Денька» присутствует явная установка на художественное открытие и на поиск возможностей выйти «за пределы» старого мира.

3. Доминирующим свойством поэтики Одарченко является «програм-мность». В соответствии с заявленной «программой» («я глазами ищу, где зловещий жучок») строится весь его поэтический мир и определяются цели его движения. Все остальные

'Цивьян Т. Представление прозы Юрия Одарченко. - С.389.

2Тамже.-С. 383.

стихотворения в той или иной мере также обладают свойствами манифеста с утверждающим и опровергающим характером - опровергаются в них старые представления о мире, жизни, искусстве, и самоутверждается сквозной авторский манифест.

4. «Денёк» создаёт некую новую реальность, в которой как бы стирается грань между произведением и его творцом. Подобное «взаимопроникновение» является одной из самых главных примет поэтики Одарченко.

5. Еще одним критерием, связывающим «Денёк» с поэзией авангарда, становится сама возможность преображения старой реальности. Главная особенность его самобытного поэтического видения - «ищущий глазок» и серия «совершенных картинок» - обращает мир в пёстрый калейдоскоп.

6. Поэтика Одарченко утверждает героя особого типа: бравирующего, дразнящего, юродствующего, органично соединяющего в себе бунтарство и шутовство.

7. Осознанный выбор «классического», «консервативного» финала для всего сборника - единственный факт, который ставит под сомнение движение поэта-Одарченко по пути авангарда. И в этом смысле его поэтика «ядовитых роз» становится своеобразным связующим звеном старо-эмигрантской и ново-эмигрантской литературы.

В. Повествовательный мир Одарченко, в отличие от его авангардной поэзии, проникнут совершенно противоположным, синтетическим духом, идеей не «создания», но «пересоздания». Все движение этого мира - словно обращено вспять.

9. Степень влияния мифологии и фольклора на литературный стиль Одарченко очень велика. Во многом ценность его творчества заключается именно в этом его природном, духовном сродстве с миром славянской мифологии. Мотивы и сюжетные ходы сказок присутствуют в каждом фрагменте «Детских страхов», а также в абсолютном большинстве его прозаических и поэтических отрывков.

10. С литературными истоками в прозе Одарченко связано «золотое русское прошлое». Автор ведет диалог с традицией в самом себе и через себя с художниками прежних лет. Самое прямое и довольно значительное влияние на формирование замысла, жанра и сюжетных линий его лучшей прозы, повести «Детские страхи» оказала русская лирическая повесть о детстве и традиции Л. Толстого, А.Н. Толстого, С. Аксакова и др.

11. Главным композиционным приемом прозаика-Одарченко является «фрагментарность», «отрывочность», которая несет в себе осознанный или полуосознанный стилевой и жанрообразующий элемент. Излюбленный авторский принцип нанизывания отрывков на некий стержень позволяет предположить, что фрагментарность была скрытым центром всей художественной системы Одарченко: его прозаические фрагменты и поэтические эскизы органично соединяются в единый, цельный художественный мир.

12. Корень художественного мышления Одарченко и его мира как целого лежит не в сфере эстетики или антиэстетики, но, прежде всего, в сфере этики. Поэтому, как в поэзии, так и в прозе, Одарченко кажется, прежде всего и больше всего, продолжателем и наследником традиций Гоголя и Достоевского, а его художественный мир представляет собой бесконечную диалектику религиозного сознания.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1) «Истоки смеха: Д. Хармс и Ю. Одарченко» // Вестник Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова, серия «Гуманитарные науки», №3 (17), 2011. -С. 140-143. (0,25 пл.) [Публикация ВАК]

2) «Поэтика ядовитой музыки: "Rayon de rayonne" Г. Иванова и "Денёк" Ю. Одарченко» // «Георгий Владимирович Иванов. Исследования и материалы». Международная научная конференция. М.: издательство Литературного института им. A.M. Горького, 2011.-С. 214-222. (0,25 п.л.)

3) «Традиции Гоголя и Достоевского в творчестве Ю. Одарченко» (Российский и зарубежный читатель: национальное восприятие культуры. Тезисы XVIII международной конференции. - М.: издательство Литературного института имени A.M. Горького, 2008.-С.80-82. (0,25 п.л.)

Подписано в печать: 02.11.2012 Объем: 1,0 п. л. Тираж: 100 экз. Заказ № 683 Отпечатано в типографии «Реглет» 119526, г. Москва, пр-т Вернадского, д. 39 (495) 363-78-90; www.reglet.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Болычева, Ольга Витальевна

Введение.

Творчество Ю. Одарченко в оценке критики эмиграции и метрополии.

Глава первая. Сборник «Денёк»: поэтика авангарда.

1.0 «Чайная роза»: кризис культуры.

1.1 Мир человека. - «Человек это значит злодей».

1.2 Мир России. - «И стыдлива, и чиста русская душонка.».

1.3 Мир земной. - «Закрытый гроб».

1.4 Мир искусства. - «Слова, от которых бегут без оглядки».

1.5 Попытка веры. - «Печаль, печаль, которой нет названья.».

Глава вторая. Проза Ю. Одарченко: поэтика традиции.

2.0 «Детские страхи» - русская повесть о детстве.

2.1 «Псёл»: христианские и языческие мотивы повести.

2.2 Неоромантические черты в прозе Ю. Одарченко

Папоротник»: к вопросу о гоголевской традиции).

2.3 «Рыжики»: страх как ключевая проблема повести.

2.4 «Оборотень»: от поэтики прозы к поэзии «ядовитых роз».

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Болычева, Ольга Витальевна

Юрий Павлович Одарченко - один из самых необычных представителей младшего, «незамеченного» поколения первой волны русской эмиграции. Достоверных сведений о нем и его жизни до сих пор было очень мало, так что вокруг его имени невольно возникали разные мифы и небылицы, отчасти, быть может, придуманные им самим, большим любителем всякой игры, импровизации и озорства, и отчасти подхваченные его современниками, включившимися в эту игру и разделившими ее. Его называли талантливым эмигрантским обэриутом, человеком «из подполья», зловещим клоуном, маргиналом и сумасшедшим. Его странные, жутковатые стихи часто ставили в тупик читателей и критиков, вызывая в памяти самые неожиданные ассоциации и расширяя круг «родственных» явлений в литературе - эксцентрично до недоумения - от высокого, смелого, подлинно-трагического искусства Бодлера до нарочито-низкого, хамовато-развязного «пророческого графоманства» капитана Лебядкина. Не менее интересна и лирическая проза Одарченко, незамеченная при жизни. По словам В. Бетаки, в лице Одарченко «русская литература потеряла своеобразного и интересного писателя, а не только одного из самых ярких поэтов послевоенного времени»1. На сегодняшний день многие критики и читатели эмиграции и метрополии признают творческое наследие Ю.П. Одарченко интересным и оригинальным явлением. В то же время, научной работы, где была бы предпринята попытка углубленного исследования его литературного наследия, до сих пор не было. Настоящая работа представляет собой первую попытку такого исследования.

Бетаки В. Корень зла. // Одарченко Ю. Стихи и проза. Paris: La Presse libre, 1983. - C.232. н« * *

Юрий Одарченко родился 5 августа 1903 года в Москве в семье Павла Филипповича Одарченко, действительного статского советника, финансиста, государственного и общественного деятеля и литератора1. В 1920 году вместе с родителями он эмигрировал во Францию, жил в Ницце, потом переехал в Париж. Учился в Художественном училище, входил в круг художников Монпарнаса, в 1934 году основал в Париже художественное ателье дамской моды, работал как художник по тканям и сотрудничал с крупными фирмами во Франции, Великобритании, Италии и Швейцарии. С конца 1930-х годов он начал серьезно заниматься живописью и зарабатывал продажей натюрмортов. После второй мировой войны довольно много времени проводил на юге Франции, в деревне La Favière (Provence), где была русская колония эмигрантов. Эти места напоминали Крым, в то время были мало заселены, и на летние каникулы туда приезжали многие поэты и художники.

Одарченко дважды был женат, на русской художнице Ирине Мамонтовой и на француженке Элизабет Флёри. Его старший сын Николай Одарченко - врач, научный работник, крупнейший специалист в области онкологии, окончил Парижский медицинский факультет, работал в швейцарском научно-экспериментальном исследовательском институте (ISREC), был вице-председателем Швейцарского союза экспериментальной биологии и получил премию Швейцарии в области борьбы с раком (1969). Его второй сын Павел Одарченко-Флёри - филолог, поэт, специалист по французскому языку и литературе, в последние годы работал по своей специальности в Neuvic sur l'Isle (Dordogne). Сейчас живет в Каролле (Carolle, Manche) и пишет стихи по-французски. Сесиль Одарченко, дочь поэта - литератор, преподаватель, издатель, училась в пансионе в Salies de béarn (Pyrénées-Atlantiques), где получила литературное воспитание и знание русского языка, преподавала в Венсен

Источник биографических сведений о Ю.Одарченко и его семье: «Российское зарубежье во Франции, 19192000: биографический словарь в 3-х т. М.: Наука; Дом-музей Марины Цветаевой, 2008. -С.332-334. с ком отделении Парижского университета, работала переводчицей в научно-исследовательском отделе Французского радио и телевидения (ORTF). Сейчас живет в Пикардии, занимается литературным творчеством и владеет собственным поэтическим издательством «Créditions-Editions des Vanneaux».

Родившись в талантливой семье, Одарченко соответствовал своему родовому имени и отличался многообразием дарований: яркий и оригинальный поэт, своеобразный, интересный писатель, он был также профессиональным художником, отличным дизайнером и графиком, хорошим пианистом и блестящим устным рассказчиком, особенно обожаемым детьми. О его специфической личности, его творчестве и его отношениях с литературными кругами эмиграции можно встретить самые противоречивые сведения. Мнения родственников, друзей, критиков подчас кардинально расходятся по всем этим вопросам. Так, В. Бетаки, публикатор Одарченко, утверждает, что его называли «изгоем» русского Парижа, и что среди живых еще поэтов Парижской ноты «говорить о нем было страшновато и почти неприлично»1. Поэт и критик Ю. Терапиано свидетельствует, что до войны Одарченко не входил ни в какие литературные объединения и категорически ни с кем не хотел знакомиться. В то же время, по сведениям Биографического словаря «Российское зарубежье во Франции (1919-2000)», еще в 1938 году Одарченко стал организатором литературных собраний и концертных вечеров в своем доме в Élincourt-Sainte-Marguerite (Oise, Picardy) " и, по воспоминаниям дочери, имел немало о довоенных литературных знакомств . В 1947 году совместно с В.Смоленским и А. Шайкевичем Одарченко издал литературный альманах «Орион» (вышел один номер), где дебютировал как прозаик, опубликовав лучший фрагмент своей автобиографической повести «Детские страхи» - «Псёл». Почти все критики Одарченко до недавней поры предполагали, что в этом же номере состоялся и его поэтический дебют: стихотворение «Натюр морт», опублико

1 Бетаки В Кореш, зла. - С.233.

Российское зарубежье но Франции, 1919-2000. - С.333.

3«На улицу Мишле в Париже к отцу приходили Марина Цветаева, Нииа Берберова, Владислав Ходасевич, которого он кормил, и который спал у него в ванне. Помню, что папа играл в шахматы по переписке с Владимиром Набоковым.». Подробнее см.: Одарченко-Леб С. О моем отце. // Нева№9. СПб., 2000. -С.60-62. ванное под псевдонимом Сергей Одарченко. Однако, по сведениям того же биографического словаря, в действительности это стихотворение принадлежит младшему брату поэта Сергею, который тоже писал стихи. Таким образом, если доверять этим данным, поэтический дебют 10. Одарченко - состоялся только в 1948 году в «Новом журнале», где были опубликованы четыре его «программных» стихотворения: Ex libris, Плакат, Чистый сердцем и «Как прекрасны слова.».

В 1949 году он выпустил свой первый и единственный поэтический сборник «Денёк». По утверждению Бетаки, многие в эмиграции были «скандализированы» выходом этой книги1, но печатных отзывов о ней было немного, и официальной критикой тех лет она была почти не замечена. В литературных кругах эмиграции «Денёк», по всей вероятности, получил определенную известность, и в 1950 году в Объединении русских писателей и поэтов в Париже Одарченко провел собственный творческий вечер. У рядовых читателей эта странная книга действительно едва ли пользовалась успехом. Поэт и критик К. Померанцев, известный нам как близкий друг Одарченко, вспоминает, что при жизни автора читатели не ценили и мало понимали его неуютные стихи, похожие на «клубок колючей проволоки»2, видели в них лишь жутковатые, нарочитые чудачества, и только после его смерти постепенно стали осознавать, «что его поэзия и он сам - есть нечто совершенно новое»3.

25 августа 1960 года Одарченко покончил жизнь самоубийством: он был найден в своей квартире возле плиты с газовой трубкой во рту, пришел в себя в одной из парижских больниц и прожил еще около двух недель, после чего скончался и был похоронен в Roissy-en-Brie рядом с матерью и двумя братьями. Посмертно его стихи были включены в антологию «Муза диаспоры» (1960). Долгие годы его продолжали печатать во всех крупнейших эмигрантских изданиях («Мосты», «Опыты», «Грани», «Возрождение», «Новый жур

Бетаки В. Корень зла. - С.234.

2Померанцев К. Оправдание поражения. // Мосты № 12. Мюнхен, 1966. - С.243.

3Померанцев К. Сквозь смерть. Мемуары. London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1983.-C.46. нал»), в 1965 году в Союзе русских писателей и журналистов в Париже прошел вечер его памяти, а в 1983 году под редакцией В. Бетаки вышла его книга «Стихи и проза», где было собрано почти все его творческое наследие.

Собственная литературная судьба была Одарченко не безразлична, и успех у читателя был ему дорог. Он твердо верил в то, что его творчество, к которому оставались холодны современники, будет понято потомками, и не переставал твердить: «Подождите пятьдесят лет и тогда увидите»1. Сегодня, через пятьдесят лет после его смерти, наследие его известно уже не только эмигрантским, но и российским читателям. И, говоря о том, как сложилась его литературная судьба, повторим вслед за одним из его лучших критиков: хотя в целом он написал немного, этого вполне достаточно, чтобы его можно было признать2. * *

В художественном мире Одарченко (как поэтическом, так и повествовательном) отчетливо видна попытка создать «цельное» произведение с единой художественной мыслью. В то же время, и его поэзия, и его проза обладают собственными характерными признаками, внутренними и внешними, которые их существенно разделяют. Под различием внешним мы подразумеваем то формальное «противоположение» поэзии и прозы, к которому обыкновенно прибегает литературоведение, желая отделить одно явление от другого: проза рассуждает, поэзия рисует, проза суха, поэзия взволнована и волнует, проза анализирует, поэзия синтезирует и т.д. В творчестве Одарченко все происходит ровно наоборот: его поэзия аналитична, а взволнованная лирическая проза стремится к синтезу. Именно с этим связано и их внутреннее, сущностное различие, также выраженное нами в условном «противостоянии» терминов, ключевых для нашей работы: поэтика авангарда и поэтика традиции.

Померанцев К. Сквозь смерть. - С.48.

2Цивьян 'Г. Представление прозы Ю. Одарченко.// Международная конференция «Вторая проза». Русская проза 20-х - 30-х годов XX века. Составители: В. Вестстейн, Д. Рицци, Т.В. Цивьян. 1995. - С.375.

Авангардное произведение, как известно, по своему устройству отличается от произведения традиционного: если первое пытается создать новый канон и новый язык, подвергнув старые коды разъятию и разрушению, то второе, как правило, воспринимается на основе старого канона и уже известных жанров. Так, в первой главе нашей работы мы попытаемся показать, что поэтический мир Одарченко проникнут аналитическим, во многом «разъедающим» духом авангарда, по воле автора или невольно становясь своего рода «ядовитой инъекцией» в воображаемом теле читателя. А во второй главе обратимся к его лучшей художественной прозе (повести «Детские страхи») и увидим, что она проникнута совершенно противоположным, «синтетическим» духом традиции, которая для прозаика-Одарченко является уже не поводом для эстетического бунта и отрицания ее основ ради порыва к обновлению, но запечатленной в слове глубокой памятью о ней, живой, спасительной связью с ней, и даже - добровольным и осознанным самозамыканием внутри нее.

Таким образом, настоящее исследование представляет собой попытку целостного и углубленного историко-литературного анализа художественного мира русского поэта и писателя, эмигранта первой волны Ю.П. Одарченко.

Предметом исследования является эстетика и поэтика автора: совокупность художественных форм и принципов, а также основных стилистических особенностей, определяющих своеобразие его мира.

Объектом исследования являются все опубликованные поэтические произведения автора, а также его лучшая проза (автобиографическая лирическая повесть «Детские страхи»).

Цель настоящей работы - определить истоки, содержание и специфику поэзии и прозы Одарченко и выявить определенную ценность его литературного опыта для истории русской литературы XX века.

Поставленная цель определяет задачи исследования, которые сводятся к следующему.

1. Определить степень изученности творческого наследия Одарченко в критике эмиграции и метрополии; установить связь его мировоззрения с довоенной и послевоенной культурной средой русского зарубежья и выявить особенности этого мировоззрения. На этом основании предложить свое видение (понимание) авторской эстетики, а также связанную с ней композицию его поэтического мира и своеобразный сюжет его стихотворного сборника.

2. Осуществить анализ сборника на внешнем, композиционном и внутреннем, идейно-тематическом уровнях; определить характер творческого диалога Одарченко с представителями классической русской поэзии, а также с участниками современного ему литературного процесса первой половины XX века (эмиграции и метрополии); выявить специфику его поэзии, условно обозначенную нами как «поэтика авангарда».

3. Обозначить характерные свойства повествовательного мира Одарченко, выявить жанровые особенности его лучшей художественной прозы - неоконченной повести «Детские страхи», назвать имена русских писателей, оказавших наибольшее влияние на ее автора, а также обозначить сквозной сюжет повести и ее художественную идею.

4. Определить тематику и проблематику ее глав-«фрагментов», проанализировать каждую из них в соответствии с поставленной темой или проблемой, а также выявить ключевые вопросы, образы и символы повести, отсылающие нас обратно к поэтическому наследию автора и вместе с ним образующие его цельный художественный мир.

Реализация данных задач обусловливает и научную новизну исследования, состоящую в том, что попытка целостного анализа творческого наследия Ю. Одарченко предпринимается впервые.

Теоретико-методологической основой диссертации являются труды классиков отечественного литературоведения М.М. Бахтина, M.JL Гаспарова, Ю.М. Лотмана, Б.В. Томашевского, работы по мифологии и фольклору А.Н. Афанасьева, В.Я. Проппа и др., монографии и статьи о русской литературе XX в., а также статьи критиков и литературоведов эмиграции и метрополии, посвященные творчеству Одарченко.

Практическая значимость работы: материалы исследования служат дополнительным источником для изучения литературной атмосферы «послевоенного» периода эмиграции и могут быть использованы в курсе лекций по истории русской литературы XX века, а также на спецкурсах и семинарах, посвященных литературе русского зарубежья.

Апробация исследования. Основные положения работы обсуждались на заседаниях кафедры новейшей русской литературы Литературного института имени A.M. Горького. Отдельные важные аспекты исследования отражены в публикациях: 1) «Истоки смеха: Д. Хармс и Ю. Одарченко» (Вестник Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова, серия «Гуманитарные науки», №3 (17), 2011. - С. 140-143). [Публикация ВАК] 2) «Поэтика ядовитой музыки: "Rayon de rayonne" Г. Иванова и "Денёк" Ю. Одарченко» («Георгий Владимирович Иванов. Исследования и материалы». Международная научная конференция. М.: издательство Литературного института им. A.M. Горького, 2011. - С. 214-222). 3) «Традиции Гоголя и Достоевского в творчестве Ю. Одарченко» (Российский и зарубежный читатель: национальное восприятие культуры. Тезисы XVIII международной конференции. - М.: издательство Литературного института имени A.M. Горького, 2008. - С.80-82).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Юрий Одарченко, впервые выступивший как поэт после второй мировой войны, привносит в эмигрантскую литературу новое самобытное поэтическое видение, которое сознательно и принципиально противостоит господствующей узко-«лирической» атмосфере Парижской ноты.

2. Специфика этого нового видения («двойного зрения») обусловлена мировоззрением всего послевоенного поколения, для большей части которого литературный экзистенциализм, то есть последовательно развитый атеизм становится философией выживания.

3. В поэтическом мире Одарченко преобладает дух авангарда и его «аналитическая», во многом «разъедающая» стихия. В его сборнике «Денёк» есть явная установка на художественное открытие и на поиск возможностей выйти «за пределы» старого мира.

4. Доминирующим свойством этой поэтики является ее «программность», и в соответствии с заявленной «программой» («я глазами ищу, где зловещий жучок») строится весь его поэтический мир и определяются цели его движения.

5. «Денёк» создаёт некую новую реальность, в которой стирается грань между произведением и его творцом; подобное «взаимопроникновение» является одной из главных примет поэтики Одарченко.

6. Важным признаком, связывающим «Денёк» с поэтикой авангарда, становится и сама возможность преображения старой реальности. Его мир устроен по принципу калейдоскопа: в центре находится орган зрения - глаз, а вокруг - яркие, зловещие рисунки («совершенные картинки»). Эта образная основа мира сближает «ядовитый», «ищущий глазок» Одарченко - с «подстриженными глазами» А. Ремизова, «голыми глазами» обэриутов, «знающим глазом» П. Филонова, «расширенным смотрением» М. Матюшина и т.д.

7. Проза Одарченко в свою очередь стремится к «созидательной» и «синтезирующей» стихии, условно обозначенной нами как поэтика традиции. Его лучшая художественная проза, «незавершенная» повесть «Детские страхи», соединяет в себе наследие классической русской прозы о детстве, приметы неоромантической прозы начала XX века (в частности, мотивы раннего Гоголя-романтика и Гоголя-мистика), а также многочисленные традиции фольклорных, устных и письменных жанров.

8. Эта проза, состоящая из отдельных «фрагментов» и «отрывков», пронизанных единым сюжетом и единой художественной идеей, на смысловом уровне отличается еще и очевидной композиционной завершенностью, которая позволяет нам считать «неоконченную» повесть Одарченко внутренне цельной, завершенной и состоявшейся.

9. В то же время внешняя «фрагментарность» и «отрывочность» «Детских страхов» представляется нам явлением не случайным, во многом отражающим суть авторского мышления, как повествовательного, так и поэтического.

10. Фрагментарность, как одна из главных примет литературного модернизма, является скрытым центром всей художественной системы Одарченко: не только его повести, но и всех его прозаических опытов, а также почти всех его стихотворений, похожих на разрозненные пёстрые «эскизы», «этюды».

11.3а счет основного авторского принципа построения произведения -нанизывания отрывков на некий стержень - происходит совмещение контекстов поэзии и прозы Одарченко, и его прозаические «фрагменты», и его поэтические «эскизы» соединяются в единый и цельный художественный мир.

12. Настоящее исследование дает возможность узнать и оценить творчество одного из самых необычных представителей «незамеченного поколения» русской эмиграции и утверждает литературный процесс зарубежной России (довоенного и послевоенного периода) и метрополии как единое, живое и внутренне целостное явление.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии. Объем диссертации - 213 стр. Список использованной литературы включает в себя 146 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэзия и проза Юрия Одарченко"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Юрий Одарченко принадлежал к младшему поколению первой волны эмиграции и формально был запоздавшим его представителем. Формирование поэтической личности Одарченко связано с атмосферой 1930-х годов, в то же время рождение его оригинальной поэзии приходится на военные и послевоенные 1940-е. Довоенная эмигрантская литература при всей принципиальной установке на традицию одной традицией все-таки не ограничивалась. Представители младшего поколения эмиграции, ровесники Одарченко, уже вступившие в литературу, или сознательно сохраняли литературные традиции старших, или же сознательно отказывались от этих традиций ради поиска новых форм. В монографии А. Чагина «Расколотая лира», посвященной судьбам русской поэзии 1920-1930-х годов, единый литературный процесс эмиграции условно разделен на два основных «пласта»: поэзию традиционализма и поэзию авангарда1. Разделение это кажется вполне справедливым и для послевоенного времени: так, поэт Юрий Одарченко вслед за Борисом Поплавским явно пошел по пути «авангарда». Наше исследование дает все основания для такого утверждения.

В поэтике «Денька» присутствует явная установка на художественное открытие и на поиск возможностей выйти «за пределы» старого мира". Одарченко ставил перед собой довольно сложную задачу: пытался быть разрушителем классических канонов в системе координат прежней поэзии - поэзии духа. В силу специфики своего дарования он был лишен многоцикличного, эволюционного поэтического пути: в какой-то миг почувствовал свою небольшую эстетику - эстетику «одного цикла». И шел по этому пути честно, пока мог.

Чагин Л. Расколотая лира. Наследие. М., 1998. -С.24.

2При отборе главных критериев авангардного искусства использованы работы Д. Сарабьянова «К ограничению понятия «авангард», «Авангард и традиция», «К своеобразию живописи русского авангарда начала XX в.» и др. - См.: «Русская живопись. Пробуждение памяти». Искусствознание. М., 1998.

Доминирующим свойством поэтики Одарченко является «программность». В соответствии с заявленной «программой» («я глазами ищу, где зловещий жучок») строится весь его поэтический мир и определяются цели его движения. Все остальные не «программные» стихотворения в той или иной мере также обладают свойствами манифеста с утверждающим и опровергающим характером - опровергаются в них старые представления о мире, жизни, искусстве, и самоутверждается сквозной авторский манифест. При этом «программность» часто ищет выхода не только в самом творческом акте, но и в его вербальном истолковании, разъяснении - именно здесь корень «дидактического» тона Одарченко, о котором мы говорили.

При этом «Денёк» создаёт некую новую реальность, в которой стирается грань между произведением и его творцом. Подобное «взаимопроникновение» является одной из самых главных примет поэтики Одарченко, и оно также неоднократно было нами описано. Автор не просто воспринимает мир, но наделяет его своей специфической волей; воссоздаёт и впоследствии познаёт уже не реальный мир, но лишь собственную модель реального мира. Внешнему устройству и внутренней специфике этой модели была посвящена вся первая глава нашей работы. Мы могли убедиться, что на всех уровнях (последовательно: от стихотворений к разделам и затем к целому сборнику) «Денёк» выстраивается в систему замкнутых «кругов ада». Это и есть прообраз земного мира, каким его видит поэт: серия «совершенных» картинок, замкнутых друг на друга. И, несмотря на то, что форма кольца ограничивает внутреннее пространство книги, круговое движение «картинок», создающих это пространство, потенциально бесконечно как образ змеи, кусающей собственный хвост.

Еще одним критерием, связывающим «Денёк» с поэзией авангарда, становится сама возможность преображения старой реальности. Главная особенность его самобытного поэтического видения - «ищущий глазок» и серия «совершенных картинок» - обращает мир в пёстрый калейдоскоп. Если мы принимаем это как данность, то реальность мира оживает. Кроме того, поэтика Одарченко утверждает героя особого типа: бравирующего, дразнящего, юродствующего, органично соединяющего в себе бунтарство и шутовство. Об этом было много сказано в первой главе, в разделе, посвященном сходству поэтической манеры Одарченко и поэтики группы ОБЭРИУ. Так же, как обэриуты, Одарченко, с одной стороны, имел свое избирательное отношение к традициям, чаще всего реализуя их в формах травестирования и пародии; а с другой стороны, продолжал некоторые из них - спонтанно, интуитивно, сам того не осознавая.

И последний момент, который непременно нужно оговорить, заключается в том, что творчество авангардиста по природе своей - «футуристично», то есть направлено в будущее, а не на подведение итогов. В сборнике «Денёк» к такой попытке утопической мечты может быть в какой-то мере отнесен только пятый раздел. Однако при всем формальном соответствии, попытка эта явно нерешительна: по метафизическому ощущению правды мира Одарченко отрицал классическую эстетику и неизбежно должен был уйти в бунт. При этом он четко сознавал, что отречение от классической формы повлечет за собой отрицание самой иерархии эстетики, разрушение всех возможных иерархий и, в конечном итоге, тупик эстетического бунтарства без берегов: шаг вперед - конец поэзии, что значит, конец его собственной жизни; шаг назад -лицемерие и ложь. Тогда он останавливается на этом динамическом пороге и балансирует: уклонившись от «будущего», совершает «ложный» виток назад, и в финале своего смелого, оригинального сборника ставит «главное» - самое консервативное стихотворение. Осознанный выбор такого финала, по сути, единственный факт, который ставит под сомнение решительное движение поэта-Одарченко по пути авангарда. И в этом смысле его поэтика «ядовитых роз» становится своеобразным связующим звеном старо-эмигрантской и ново-эмигрантской литературы: будучи сознательным противником парижской ноты, Одарченко все же принадлежал к единой парижской школе, о которой писал Поплавский, - и в своих стихах последовательно выразил ту же единую метафизическую ноту, нарастание которой продолжалось и во время войны, и после нее.

Повествовательный мир Одарченко, в отличие от его авангардной поэзии, проникнут совершенно противоположным, синтетическим духом, идеей не «создания», по «пересоздания», и все движение этого мира словно обращено вспять. Каждый шаг вперед в этом мире требует от нас все более глубокого погружения в прошлое: «золотое детство» автора, «золотое прошлое» Российской империи, «золотой век» человечества, говорящего на языке мифов и сказок.

Степень влияния мифологии и фольклора на литературный стиль Одарченко очень велика. Во многом ценность его творчества заключается именно в этом его природном, духовном сродстве с миром славянской мифологии. Заговоры, поверья, суеверья, заклинанья - все это было для него живо и несомненно, и отсюда, вероятно, его поразительная способность в буквальном смысле вживаться в мир древних обрядов и мир детской фантазии, где раскрываются самые тайные и смутные движения души. Литературная маска «сказочника», «причудника» была такой же привычной для него, как маска «мифотворца» для его знаменитого друга Ремизова. Мы уже могли убедиться в том, что мотивы и сюжетные ходы сказок присутствуют в каждом фрагменте «Детских страхов», а также в абсолютном большинстве его прозаических и поэтических отрывков. Заметим также, что фольклорные истоки Одарченко имеют не только сказочную, но и архаическую, в каком-то смысле досказоч-ную природу. И помимо знакомых с детства сказочных мотивов (волшебный путь и потеря пути, встреча с Ягой, сражение со Змеем, открытое противоборство Бога и дьявола, традиционное для украинской народной сказки), в его прозе слышны и совсем древние отзвуки, как бы из «детства человечества», из времени, когда еще все в природе жило вперемежку, дружно, несли-янно и нераздельно, так, что каждое слово было образом, и каждый образ сказкой.

Что касается истоков литературных, то с ними в прозе Одарченко вполне ожидаемо связано «золотое русское прошлое». Автор ведет определенный диалог с этой традицией в самом себе и через себя с художниками прошлого. Самое прямое и довольно значительное влияние на формирование замысла, жанра и сюжетных линий его лучшей прозы оказала русская лирическая повесть о детстве и традиции Л. Толстого, А.Н. Толстого, С. Аксакова и др. Именно с этими истоками связано светлое, христианское начало его прозы, а также сам тип ее главного героя - «русского мальчика», с которого «спросится», главными свойствами которого являются невинность, оригинальный склад мышления, весьма далекий от реальности, и нравственный максимализм, доходящий порой до исступления. В этом смысле, как ни странно, главный герой повести Одарченко отчасти сближается с больным и страшным героем «Денька» и даже зловеще предсказывает его (ибо, при всей своей невинности и чистоте, Коленьке все-таки свойственны постоянные уклонения в «соблазн»); но отчасти он и противостоит ему: лирический герой «Денька», человек усталый и взрослый, чья душа все время дробится, распадается и разлагается, в то время как юный герой повести - родом из детства автора, и он, по сути, - единственный по-настоящему цельный герой в его мире. И в воссоздании, припоминании, извлечении его (-себя) из «золотого прошлого» Одарченко неслучайно следует тому внутреннему, христианскому ориентиру русской литературы, который является не только и не столько традицией, сколько свойством национального мировосприятия.

Точно также и реальность земного мира, какой мы ее видим и воспринимаем в прозе Одарченко, отличается от реальности его поэтического мира. Хотя в каждом фрагменте «Детских страхов» так же, как в стихотворениях «Денька», мы встречаемся с фундаментальным разделением мира на реальное, повседневное и тайное, зловещее, скрытое от глаз, здесь - дух его остается цельным, и управляют им не бесы, а ангел с огненным мечом. И в этой реальности отчетливо видны все многочисленные традиции русского неоромантизма, многие из которых в свою очередь восходят к мистическому мироощущению раннего Гоголя-романтика. В первой главе мы уже говорили о том, что прошлое Одарченко в корне как будто делится на два мира: «хрустальный» («пушкинский» мир) и «чердачный» (мир Гоголя и Достоевского). Это же деление заявляет о себе и здесь, но уже по-другому. Так, несмотря на то, что в русской литературе Гоголь явно отходит от «классической» линии, укрепляя линию «авангарда», здесь это его влияние не становится для Одарченко определяющим. И если в его стихах преемственность гоголевских традиций, фактически, есть продолжение «по прямой», то в его повести она скорее выглядит как отправление, отталкивание. В «Детских страхах» Одарченко открывается нам как поэт юности, родной земли, природы и красоты, который в действительности наследует вовсе не «сочному» языку Гоголя и не малороссийскому колориту, не гротеску и не кошмарным фантасмагориям, но, прежде всего, его бесконечному лиризму, близкому еще к «хрустальной», классической традиции.

Наконец, главным композиционным приемом прозаика-Одарченко является «фрагментарность», «отрывочность», которая, на наш взгляд, все-таки несет в себе осознанный или полуосознанный стилевой и жанрообразующий элемент. Предполагая это, мы вовсе не стремимся каждое движение автора выдать за глубоко осознанный замысел. В конце концов, не секрет, что профессиональным писателем Одарченко не был и по части композиции был элементарно неопытен, на что ему в частном порядке указывал Ремизов: «Всё вам Богом дано: воображение, изобразительность слова; но лад нелади-ца и уклад («la composition») шаток - это по неопытности.»'. Однако нельзя забывать и о том, что «фрагментарность», «отрывочность», «монтаж» были стилевой приметой времени, и, вероятно, хоть в какой-то мере могли быть известны автору как основные параметры литературного модернизма. Если вглядеться в его мир внимательнее, то можно увидеть, что на самом деле «отрывочность» и «фрагментарность» свойственны не только его повести, но и всем его прозаическим опытам (эссе «Истоки смеха» как пролог к ненапи

Письма A.M. Ремизова к Ю.П. Одарченко. - С.97. санному произведению, торопливо-сжатый путевой очерк «Дикий виноград», два коротких рассказа, тоже законченных как-то вдруг, словно оборванных), а также большинству его стихотворений, похожих на разрозненные пёстрые наброски, эскизы, этюды. И тут возникает вопрос, не является ли «фрагментарность» скрытым центром всей этой художественной системы? Ведь если мы вспомним излюбленный авторский принцип нанизывания отрывков на некий стержень, то в нашем сознании само собой произойдет совмещение контекстов поэзии и прозы Одарченко - и его прозаические «фрагменты» и поэтические «эскизы», в конце концов, соединятся в единый и цельный художественный мир.

Каково же главное общее свойство этого мира? Мы говорили уже, что наиболее важной и определяющей для всего творчества Одарченко является тема о человеке. И поэт-Одарченко, и прозаик-Одарченко - откровенно «ан-тропоцентричен». Для него нет ничего дороже и значительнее человека, хотя нет и ничего страшнее человека. И, по большому счету, это не чёрт его мучил всю жизнь, но человек - в его реальности и глубине. Конечно, нельзя отрицать, что эта своеобразная антропология, прежде всего, посвящена человеку «подпольному» и что с наибольшей силой в ней раскрыты «тёмные» стороны человеческой души: ее порочность, эгоизм, аморализм и безбожность. Но все же неверно было бы совсем не обращать внимания на то, что иногда в своих стихах и особенно в прозе, - он старался отражать и ее светлые силы, и диалектику добра в ней и ангельское ее начало, примыкая в этом отношении к классической христианской антропологии. И здесь мы уже совсем близко подходим к тому главному свойству мира Одарченко, которое роднит его с лучшими традициями русской литературы.

На наш взгляд, корень всего художественного мышления Юрия Одарченко лежит не в сфере эстетики, и даже не в сфере «антиэстетики», так нарочито громко и ярко раскрасившей «поверхность» его стихотворений, а, прежде всего, в сфере этики. В узкоэстетическом смысле в литературе Одарченко все-таки был «плебеем», но во всем, что касалось этической стороны жизни, бесстрашной и открытой постановки ее вопросов и принципиально-честного их разрешения, - он от природы был изощренно чуток и одарён. И потому, вероятно, как в поэзии, так и в прозе, Одарченко представляется нам, прежде всего и больше всего, «продолжателем» и «наследником» традиций Гоголя и Достоевского. Само восприятие человека в его творчестве пронизано именно этической категорией, так как он не только описывает борьбу добра и зла в душе человека, но все время ищет ее в нем. Человек для него, прежде всего, существо этическое, неизменно пребывающее перед дилеммой добра и зла, от которой он никуда не может уйти. И при этом, очень важно, что этика Одарченко по большей части не «рассудочно», но «мистически» окрашена: то есть, все моральные и аморальные движения души определяются для него не разумом, но - э/сивым ощущением Бога и дьявола, и там, где одно ощущение одерживает верх над другим, там неизбежно появляется либо ясность, сосредоточенность и цельность духа, либо распущенность, ведущая к распаду души и саморазрушению.

В каком-то смысле, весь художественный мир Одарченко представляет собой бесконечную диалектику религиозного сознания. И если так поставить вопрос и принять это утверждение, то убежденность его дочери в том, что ее отец был глубоко верующим человеком, выглядит не такой уж спорной. Обладая небольшим, но оригинальным дарованием, Одарченко при этом обладал важной способностью настоящего художника: он умел видеть целое и как в поэзии, так и в прозе всегда отталкивался от этого интуитивного ясновидения. Но если его поэтический мир производит впечатление какого-то угрожающе монолитного целого, скрученного в-самом-себе, для-самого-себя, становясь олицетворением «кругов ада», «корней зла», хранящих в себе высшую степень духовного одиночества, то в его лучшей прозе все происходит наоборот: каждый ее фрагмент как будто размыкает замкнутую структуру мгновения прошлого и закладывает основы мира, отмеченного Божьим присутствием, где открывается вневременное любовное созерцание и созидание жизни, растворенное в «мы».

Таким образом, на наш взгляд, вполне можно утверждать, что в истории русской литературы чистому сердцем, маленькому акробату, поэту и прозаику Юрию Одарченко удалось не сорваться и в меру своего дарования подлинно воплотить как пространство «ада», так и пространство «рая». Удалось ли ему так же подлинно разрешить их соотношение между собой, это уже другой вопрос, который выходит за рамки нашего исследования.

Список научной литературыБолычева, Ольга Витальевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Произведения Ю.П. Одарченко А) Книги:

2. Одарченко Ю. Денек. Париж, 1949. 59 с.

3. Одарченко Ю. Стихи и проза. Paris, La Presse Libre, 1983. 261 с.

4. Одарченко Ю. Сочинения. Летний сад. М.-СПб., 2001. 255 с. Б) Журнальные публикации:

5. Орион. Париж, 1947 (февраль). 162 с. - «Псёл». - С. 65-82.

6. Новый журнал. Нью-Йорк, 1948. - № 19. - С. 136-138. («Мальчик катит по дорожке.»; Плакат; Чистый сердцем; «Как прекрасны слова.»)

7. Возрождение. Париж, 1948. - № 2. - С. 32-51.

8. Возрождение. Париж, 1949. -№ 4. - С. 22-30.

9. Новый журнал. Нью-Йорк, 1951. - №. 27. - С. 114.

10. Новый журнал. Нью-Йорк, 1952. - № 28. - С. 212.

11. Новый журнал. Нью-Йорк, 1952. - № 29. - С. 121,

12. На Западе. Антология. Нью-Йорк, 1953. - С. 186-190.

13. Опыты. Кн. II. Нью-Йорк. 1953. - С. 16.

14. Новый журнал.-Нью-Йорк, 1953. № 32. - С. 132-133.

15. Новый журнал.-Нью-Йорк, 1954. № 36. - С. 129-130.

16. Новый журнал. Нью-Йорк, 1954. - № 39. - С. 193.

17. Новый журнал. Нью-Йорк, 1955. - № 40. - С. 95-96.

18. Новый журнал. Нью-Йорк, 1955. - № 43. - С. 95.

19. Новый журнал.-Нью-Йорк, 1956. № 45. - С. 106.

20. Возрождение. Париж, 1956. - № 57. - С.65-68.

21. Возрождение. Париж, 1956. - № 59. - С. 10-17.

22. Новый журнал. Нью-Йорк, 1957. -№ 49. - С.110.

23. Возрождение. Париж, 1957. - № 66. - С. 72-73.

24. Возрождение. Париж, 1957. - № 69. - С. 103-107.

25. Возрождение. Париж, 1958. - № 83. - С. 88-91.

26. Возрождение. Париж, 1959. - № 90. - С. 41-43.

27. Грани. Вып. второй. Мюнхен, 1959. - № 44. - С. 66-67.

28. Муза диаспоры. Антология. Нью-Йорк, 1960. - С. 237-240.

29. Чтец-декламатор. Нью-Йорк, 1962. - С. 212-213.

30. Мосты. Нью-Йорк, 1966. -№ 12.-С. 103-108.

31. Новый журнал. Нью-Йорк, 1971. -№ 102. -С. 89.

32. Родник. Рига, 1989. - № 11. - С. 20-22.

33. Литературное обозрение. М.: 1990. - № 7. - С. 26-27.

34. Огонёк.-М, 1990.-№36.-С. 15.34. «Мы жили тогда на планете другой.» Антология поэзии русского зарубежья в 4-х кн. Книга третья. М.: Московский рабочий, 1994. - 399 с. - С. 39-48.

35. Наше наследие. М., 1995. -№ 33. - С. 106-112.36. «Вернуться в Россию стихами.» Антология. Республика. М., 1995. 688 с.-С. 354-357.

36. Новая юность. М., 1996. - № 19-20. - С. 140-47.

37. Русская Атлантида. Поэзия русской эмиграции. Интрада. М., 1998. 174 с.-С. 24-37.39. «И только без этого жить невозможно.» Книга избранной лирики. -СПб.: Алетейя (при участии Фонда русской поэзии), 1999. 224 с. - С.77., С. 187.

38. Русская поэзия XX век. Антология. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1999. 926 с. -С.399-401.

39. Нева. СПб., 2000. - № 9. - С. 60-62.

40. От символистов до обэриутов. Поэзия русского модернизма. Антология. В 2-х кн. М.: Эллис Лак 2000, 2002. Кн.2. С. 434-435.

41. Даниелян Э.С. Литература русского Зарубежья (1920-1940). Ереван: Лингва, 2005. - 200 с. - С. 193-194.

42. JI. Литература о Ю.П. Одарченко: А) Публикации:

43. Бахрах А. Семеро в поисках своего «я». // Новоселье. Париж-Нью-Йорк, 1950. - № 42-44. - С. 210-221.

44. Бетаки В. Корень зла. // Ю. Одарченко. Стихи и проза. Paris: La Presse libre, 1983.-С. 233-242.

45. Волчек Д. Юрий Одарченко // Родник. Рига, 1989. - № 11. - С. 19.

46. Иванов Г. Поэзия и поэты.//Критика русского зарубежья в 2-х т. Т.2. М.: ACT Олимп, 2002. - 459 с. - С. 156.

47. Иванова С. Слова, от которых бегут без оглядки.//Ю.Одарченко. Сочинения. М.-СПб.: Летний сад, 2001. - 255 с. - С. 5-26.

48. Иваск Ю. Денёк./Юпыты. Кн. I. Нью-Йорк, 1953. - С. 201-202.

49. Иваск Ю. Похвала русской поэзии. Эссе. Tallinn: Aleksandra, 2002. - 252 с.-С. 190-191.

50. Казак В. (Биографическая справка). Энциклопедический словарь русской литературы с 1917 г. London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1988. -912 с.-С. 548.

51. Колмогоров А. Из поэтического наследия. // Долгопрудненские страницы, 2003. № 35 (30 августа).

52. Крейд В. (Биографическая справка).//«Вернуться в Россию стихами.» Антология. М.: Республика, 1995. - 687 с. - С.644-645.

53. Кубрик А. Нисхождение в долину // Огонёк. М., 1990. - № 36.

54. Леонидов В. Юрий Одарченко // Новая юность. М., 1996. - № 19-20.

55. Мосешвили Г. (Биографическая справка) // «Мы жили тогда на планете другой.» Антология поэзии русского зарубежья в 4-х кн. Книга третья. -М.: Московский рабочий, 1994. 399 с. - С. 39-48.

56. Одарченко-Лоеб С. Воспоминания об отце-живописце. // Наше наследие. -М., 1995.-№33.-С. 106-112.

57. Одарченко-Лоеб С. О моём отце. // Нева. СПб., 2000. - № 9. - С. 60-62.

58. Одоевцева И.В. На берегах Леты. Главы из ненаписанной книги.//Русская мысль. Париж, 1990 (23 ноября). - С. 10-12.

59. Померанцев К. Памяти поэта (Юрий Одарченко и его стихи).//Мосты. -Нью-Йорк, I960.-№5.-С. 341-343.

60. Померанцев К. Оправдание поражения. Георгий Иванов, Владимир Смоленский, Юрий Одарченко. // Мосты. Нью-Йорк, 1966. - № 12. - С. 242-265.

61. Померанцев К. Юрий Одарченко // Сквозь смерть. London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1983. 192 с. - С. 48-52.

62. Померанцев К. Юрий Одарченко и его мир// Ю. Одарченко. Стихи и проза. Paris: La Presse Libre, 1983. 261 с. - С. I-XVII.

63. Скатов H. Русская литература XX века: прозаики, поэты, драматурги. Библиографический словарь в 3-х тт. Т.2. Olma Media groop, 2005. 720 с. -С.683-685.

64. Станюкович Н. Юрий Одарченко. //Возрождение. Париж, 1960. - № 4. -С. 118-119.

65. Филиппов Б. Ю. Одарченко // Новое русское слово. Нью-Йорк, 1983. -№47 (18 сентября).-С. 5.

66. Письма A.M. Ремизова к Ю.П. Одарченко. Вступительная статья, публикация и комментарии A.M. Грачёвой.//Наше наследие. М., 1995. - № 33. -С. 93-112.

67. Б) Источники из интернета:

68. Борковец П. Поэт и переводчик о Ю.Одарченко. // URL: http://elim-aj.web-box.ru/elim-ai-russkij/ctati/poet-i-perevodchik-petr-borkovec

69. Гладких Н. Эстетика и поэтика прозы Д.И.Хармса: автореф. дис.: к.ф.н. Томск, 2000. URL: http://www.dissercat.com/content/estetika-i-poetika-prozy-d-ikharmsa

70. Евтушенко Е. Застенчивый сюрреалист. / Новые известия, 8 мая 2008. // http://www.newizv.ru/culture/2008-05-08/89637-zastenchivyi-siurrealist.html

71. Маневич Г. «Я расставлю слова.» / Журнальный зал: Арион. М., 1996. - № 4. // URL: http://magazines.russ.rU/arion/1996/4/odarchl.html

72. Проект «акмеизм». После Серебряного века: документы и реконструкции. / НЛО № 58. М., 2002. // http://magazines.russ.ru/nlo/2002/58/akmeiz.html

73. I. Теоретическая и иная литература:

74. Адамович Г. Комментарии. СПб.: Алетейя, 2002. 757 с.

75. Анненский И. Избранное. М.: Правда, 1987. 592 с.

76. Аполлон № 1 (Вступление от редакции). Спб., 1909. С. 3-4.

77. Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу: в 3-х тт. // М.: Современный писатель, 1995. Т.1. 416 с. Т.2.-400 с. Т.З. -416 с.

78. Баевский В. История русской литературы XX века. М.: Языки славянской культуры, 2003. 447 с.

79. Бакст Л. Пути классицизма в искусстве. // Аполлон № 3. СПб., 1909. С. 46-62.

80. Бахтин М. СС в 7-ми тт. М.: Русские словари, 2001. Т.2. - 799 с. Т.6. -799 с.

81. Бахтин М.М.: беседы с проф. В.Д. Дувакиным. М.: Согласие, 2002. 400 с.

82. Белый А. Мастерство Гоголя. Л.: ОГИЗ, Государственное изд-во художественной литературы, 1934. 324 с.

83. Белый А. Начало века. М.: Художественная литература, 1990. 688 с.

84. Бердяев Н. Миросозерцание Достоевского. Париж, 1968. 239 с.

85. Блок А. СС в 8-ми т. M.-JL: Художественная литература, 1960-1965. Т.5. -799 с.-Т.8.-771 с.

86. Введенский А. Полное собрание произведений в 2-х т. М.: Гилея, 1993. Т.1.-285 с. Т.2.-271 с.

87. Вейдле В. О музыке речи // Новый журнал № 108. Нью-Йорк, 1972. С. 97-123.

88. Вейдле В. Статья о Г. Иванове // Континент №11. Париж, 1977. С. 359369.

89. Герасимова А. Обэриу. Проблема смешного. // Вопросы литературы. -М., 1988-№4.-С. 50-79.

90. Гинзбург JI. О старом и новом. Л.: Советский писатель, 1982. 424 с.

91. Гоголь Н. Собрание сочинений в 7-ми т. М.: Современник, 1983. Т.1. -479 с.

92. Гумилёв Н. Собрание сочинений в 3-х т. М.: Художественная литература, 1991. Т.1. Стихотворения. Поэмы. 590 с. Т.З. Письма о русской поэзии. -430 с.

93. Достоевский Ф. Собрание сочинений в 30-ти т. Л.: Наука, 1973. Т.5. 408 с. - Т.8. - 512 с. - Т.14. - 512 с. - Т. 15. - 624 с.

94. Иванов Г. Сочинения в 3-х т. М.: Согласие, 1994. Т.1. 656 с. Т.2.-480 с. Т.3.-720 с.

95. Иванов Г. Стихотворения. Новая библиотека поэта. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 2005. 768 с.

96. Жаккар Ж-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1995. -471 с.

97. Заболоцкий Н. Столбцы. Стихотворения. Поэмы. СПб.: издательство «Северо-Запад», 1993. 511 с.

98. Зеленин Д. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. М.: Индрик, 1994.-400 с.

99. Зуева Т., Кирдан Б. Русский фольклор. М.: Флинта, Наука, 2000. -400 с.

100. Иваницкая С. О русских парижанах. М.: Эллис Лак, 2006. 480 с.

101. Кобринский А. Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда. В 2-х т. М.: издательство Культурологического лицея № 1310, 2000. Т.1. - 192 с. Т.2. - 144 с.

102. Коновалова А. Эстетика и поэтика обэриутов. Дисс. к.ф.н. Уфа, 2005. -227 с.

103. Крейд В. Георгий Иванов. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2007. 432 с.

104. Критика русского зарубежья в 2-х т. М.: ACT, 2002. Т.1. - 471 с. Т.2. -459 с.

105. Крусанов А. Русский авангард: 1907-1932. Исторический обзор в 3-х т. Т.1. Боевое десятилетие. СПб.: Новое литературное обозрение, 1996. 320 с.

106. Кузмин М. О прекрасной ясности. // Аполлон № 4. СПб., 1910. - С. 510.

107. Литературные манифесты от символизма до наших дней. М.: Издательский дом XXI век Согласие. 2000. - 608 с.

108. Логос. Философско-литературный журнал, № 4. М., 1993.

109. Мельников М. Русский детский фольклор. М.: Просвещение, 1987. 240 с.

110. Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. М.: Советская энциклопедия, 1980. Т.1.-672 с. Т.2.-719 с.

111. Мочульский К. Русские поэтессы. Мариэтта Шагинян и Ирина Одоевце-ва. // Звено № 11, 16 апреля. Париж, 1923. С. 2.

112. Николаева Н. Трансформация жанра семейных записок XVIII-XIX вв. в «Семейной хронике» С.Т. Аксакова // Материалы к Словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Вып. 6. - Новосибирск, 2004. - 323 с. - С. 64-82.

113. Ницше Ф. Собрание сочинений в 2-х т. М.: Рипол классик, 1997. Т.1. -832 с. Т.2.-864 с.

114. Олейников Н. Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 2000. 272 с.

115. Павлык Н. Антропология нерелигиозного экзистенциализма // Встреча №2. М., 1996.-С. 36-44.

116. Полякова С. Олейников и об Олейникове и другие работы по русской литературе. СПб.: ИНАпрес, 1997. 384 с.

117. Поплавский Б. Сочинения. СПб.: Летний сад, 1999. -448 с.

118. Поплавский Б. О мистической атмосфере молодой литературы в эмиграции. // Числа № 2-3. Париж, 1930. С. 308-311.

119. Поэты группы ОБЭРИУ. Под общей редакцией М.Б. Мейлаха. СПб.: Советский писатель, 1994. 640 с.

120. Пушкин А. Полное собрание сочинений 1837-1937: в 16 т. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1959. Т.П. Критика и публицистика, 1819-1834. 1949. -600 с.

121. Пропп В. Проблемы комизма и смеха. М.: Лабиринт, 2006. 256 с.

122. Пропп В. Морфология волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2001. 192 с.

123. Пропп В. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2000. -336 с.

124. Ремизов А. Избранное. М.: Художественная литература, 1978. 510 с.

125. Российское зарубежье во Франции, 1919-2000: биографический словарь в 3-х т. М.: Наука; Дом-музей Марины Цветаевой, 2008. Т.2. - 685 с.

126. Русская литература XX века в зеркале пародии. М.: Высшая школа, 1993.-478 с.

127. Русская литература 1920-1930-х годов. Портреты поэтов. М.: ИМЛИ РАН, 2008.-Т.1.-896 с.

128. Русская фольклористика. Хрестоматия. М.: Высшая школа, 1971. -416 с.

129. Семенова С. Метафизика русской литературы: в 2-х т. М.: ПоРог, 2004. Т. 1. -512 с. Т.2.-511 с.

130. Софронова JI. Мифопоэтика раннего Гоголя. СПб.: Алетейя, 2010. 296 с.

131. Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж-Москва: Ymca-press -Русский путь, 1996. 448 с.

132. Сумерки богов. М.: Политиздат, 1990. 398 с.

133. Творения аввы Евагрия. М.: Мартис, 1994. 362 с.

134. Философская энциклопедия. Т.4. М.: Советская энциклопедия, 1967. -591 с.

135. Тютчев Ф. Полное собрание сочинений в 6-ти т. Т.2. Стихотворения, 1850-1873. ИМЛИ РАН; Институт русской литературы (Пушкинский Дом). Издательский центр Классика, 2003. 640 с.

136. Харджиев Н. Статьи об авангарде: в 2-х т. M.: RA, 1997. Т.1. - 389 с. Т.2.-315 с.

137. Хармс Д. Полное собрание сочинений в 4-х т. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997-2001. Т. 2. Рассказы и повести. -497 с.

138. Хармс Д. Записные книжки. Дневник: в 2-х кн. Кн.2. СПб.: Академический проект, 2002. 414 с.

139. Ходасевич В. Колеблемый треножник. Избранное. М.: Советский писатель, 1991.-688 с.

140. Чагин А. Расколотая лира. М.: Наследие, 1998. 272 с.

141. Честертон Г. Ортодоксия. Эссе. М., Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 2003. 283 с.

142. Georgij Ivanov / Irina Odojevceva. Briefe an Vladimir Markov 1955-1958. Mit einer Einleitung herausgegeben von Hans Rothe. Köln, Weimar, Wien, Bohlau, 1994.-C. 1-92.

143. Aö.jß^rtre J-P. L'enfer c'est les autres. Les existentialisme athée. // URL: http://www.philo5.com/Les%20philosophes%20Textes/Sartre L%27EnferC%27E stLesAutres.htm