автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.06
диссертация на тему: Погребальная обрядность населения Среднего Прииртышья в эпоху раннего железа: социальные аспекты

Полный текст автореферата диссертации по теме "Погребальная обрядность населения Среднего Прииртышья в эпоху раннего железа: социальные аспекты"

На правах рукописи

Берсенева Наталья Александровна

Погребальная обрядность населения Среднего Прииртышья в эпоху раннего железа: социальные аспекты (по материалам саргатской культуры) Специальность 07.00.06. - Археология

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Екатеринбург 2005

Работа выполнена в Отделе археологии и этнографии Института истории и археологии Уральского отделения Российской академии наук

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

доктор исторических наук,

профессор

Коряком

Людмила Николаевна

доктор исторических наук,

профессор

Иванов

Владимир Александрович

кандидат исторических наук,

доцент

Довгалюк

Наталья Петровна

Омский государственный педагогический университет

Защита диссертации состоится июня 2005 г. в часов на заседании диссертационного Совета Д. 004.011.01 по защите диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук при Институте истории и археологии Уральского отделения РАН (620026, г. Екатеринбург, ул. Р.Люксембург, 56).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института истории и археологии УрО РАН.

Автореферат разослан

Мь

апреля 2005г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат исторических наук

См

Е.Т.Артемов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. Ранний железный век был временем больших перемен и массовых подвижек населения, сопровождавшихся взаимопроникновением культурных традиций. На обширной лесостепной территории Зауралья и Западной Сибири этот более чем тысячелетний период представлен преимущественно памятниками саргатской культурной общности. Она являлась, очевидно, самым крупным и устойчивым из когда-либо существовавших здесь культурных образований до русской колонизации. Успехи в хозяйственной деятельности, рост численности населения, торговля (обмен) на дальние расстояния, постоянная адаптация новых видов оружия и способов ведения военных действий — все это привело к росту социальной сложности лесостепных обществ. Археологически, наиболее явственно, эта сложность проявилась в погребальных памятниках. Пышные гробницы, открытые в крупных курганах, недвусмысленно демонстрируют существование социальной иерархии. Существует множество научных работ, как обобщающих, так и посвященных отдельным проблемам — генезису культуры, ее внутренней хронологии, аспектам хозяйственной деятельности, военного дела, социальной организации, вопросам мировоззрения. В разные годы проблемами, связанными с изучением саргатских древностей, занимались В.П. Левашева, П.А. Дмитриев, В.Н. Чернецов, В.Ф. Генинг, В.А. Могильников, М.Ф. Косарев, В.И. Матющен-ко, Л.Н. Корякова, Н.П. Матвеева, М.К. Хабдулина, Н.В. Полосьмак, Л.И. Погодин, А.Я. Труфанов, Н.П. Довгалюк и другие ученые.

Тем не менее, продолжение полевых исследований, совершенствование полевых методик, а также появление новых теоретических разработок позволяют предлагать все более развернутые и обоснованные интерпретации источников. Яркие археологические открытия последних лет на сопредельных территориях Южного Зауралья, Горного Алтая, Тувы — все чаще обращают внимание исследователей на перспективы моделирования социальных структур эпохи поздней первобытности.

Объектом данного исследования являются социальные структуры общества раннего железного века, представленного памятниками саргатской культурной общности на территории Среднего Прииртышья.

Предмет исследования составляют 409 погребений из 26 могильников саргатской культуры Среднего Прииртышья. Источниковая база создана по результатам работ экспедиции ИА РАН, Уральской археологической экспедиции, Среднеиртышской археологической экспедиции. Коллекции и полевая документация хранятся в Архиве и фондах ИА РАН, Проблемной научно-исследовательской археологической лаборатории и фондах УрГУ, МАЭ Ом ГУ.

Хронологические и территориальные рамки определяются периодом существования памятников саргатской культуры на территории Среднего Прииртышья: с VI-IV вв. до н.э. no Ш-М вв. до н.э. (согласно существующим хронологическим схемам, разработанным В.А. Могильниковым (1992),

Л.Н. Коряковой (1993, 1997), Н.П. Матвеевой (2000)). В ландшафтном отношении это зона лесостепи; в соответствии с современным территориально-административным делением - центральная часть Омской области.

Данная работа посвящена изучению саргатских погребальных памятников, и интерпретации проявившихся в них черт погребальной обрядности. Целью исследования является реконструкция саргатских социальных структур, нашедших отражение в погребальной обрядности — возрастной, тендерной, горизонтальной и вертикальной, а также рассмотрение некоторых проблем, связанных с мировоззрением, особенно — концепции пространства саргатского населения, отраженной в организации погребальных мест. Главной задачей являлось выделение обрядовых групп по различным основаниям: возрасту, тендерной принадлежности, вертикальной и горизонтальной социальной позиции. Это тот минимальный набор характеристик, который, безусловно, учитывался при погребении каждого умершего. Группы индивидов, похороненных согласно различным вариантам обряда, можно далее интерпретировать в социальных терминах. Отдельная задача была связана с изучением уже имеющегося опыта исследования саргатской погребальной практики, и ее интерпретаций.

Чтобы разобраться в сложном переплетении символов различных социальных структур, представленных в погребальном источнике, целесообразно провести контекстуальный анализ памятников. Этот метод исследования предполагает изучение объектов в "контексте" (взаимосвязи объектов и ситуации (условий) их нахождения). Данный подход, однако, не исключает применения некоторых математических операций, таких, как группировка или корреляция данных по отдельным признакам. Методы описательной статистики также использовались в работе.

Для систематизации материала и удобства работы с ним была разработана компьютерная база данных "Саргатские погребения Среднего Прииртышья", содержащая сведения обо всех известных автору саргатских могильниках этого региона. База организована в СУБД "Microsoft Access" и включает в себя две базы данных, каждая из которых состоит из трех таблиц, связанных между собой ключевыми полями — кодом погребения и кургана. В нее вошли сведения о 111 курганах (409 могильных ям), в которых было захоронено 456 погребенных.

Проблемам методологии в работе уделяется значительное внимание. В качестве теоретической основы избран широко известный в мировой археологии постпроцессуальный (интерпретационный) подход, в основе которого лежат концепции "значений, символов и интерпретаций". Интерпретация и значение диктуются идеологией, политикой и религией, одновременно, и древних людей, и археологов. Социальное значение может быть дано материальным объектам, обществам и пространству через интерпретацию. Символизм - это передача важной культурной информации материальными средствами (через объекты, письменные источники и т.д.). Символы являются неотъемлемой часть повседневной жизни, сред-

ством социализации и управления людьми (Hodder, 1986; Bradley, 2003). Многие постпроцессуалисты рассматривают материальную культуру в контексте человеческой деятельности как часть языковой структуры, используя герменевтику (Hodder, 1991).

Научная новизна. Саргатские погребальные памятники Среднего Прииртышья до сих пор не выступали предметом специального исследования. Все они, за редкими исключениями, остаются неопубликованными. Характеристика погребальной обрядности населения саргатской культуры Среднего Прииртышья, содержащаяся в предлагаемой работе, представляется наиболее полной на текущий момент. Изучение могильников указанного региона, где саргатские культурные черты представлены наиболее ярко, позволяет глубже понять и исследовать многие проблемы, прежде всего, связанные с организацией и структурой социума, а также пересмотреть некоторые уже сложившиеся научные стереотипы. В настоящее время массив источников практически не пополняется, что дает хорошую возможность собрать все имеющиеся сведения и подвести некоторые итоги.

Практическая значимость работы. Базу данных, выводы исследования можно использовать в дальнейшем для подготовки обобщающих работ по раннему железному веку Западной Сибири, и для сравнительного изучения саргатской погребальной обрядности других регионов. Обзор англо-американской научной литературы может быть включен в вузовские учебные курсы по археологии и истории первобытного общества.

Апробация. Основные положения и выводы диссертации обсуждались на заседаниях Отдела археологии и этнографии УрО РАН, а также представлялись в виде докладов на научных международных, всероссийских и региональных конференциях: XIV Уральском археологическом совещании (Челябинск, 1999), Северном Конгрессе (Ханты-Мансийск, 2002), VIII, IX и X ежегодных конференциях Европейской Ассоциации Археологов (Салоники, 2002; Санкт-Петербург, 2003; Лион, 2004), конференции "Человек в пространстве древних культур" (Аркаим, 2003), VI Исторических чтениях памяти М.П. Гряз-нова (Омск, 2004). По теме диссертации опубликовано 9 работ.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка литературы и приложений. Приложения включают краткое описание курганных могильников, таблицы, содержащие информацию по саргатским некрополям Среднего Прииртышья, карту памятников, иллюстрации* .

* Пользуясь случаем, я хотела бы выразить мою глубокую благодарность Л.И. Погодину, А.Я. Труфанову, В.И. Стефанову за возможность использования в работе неопубликованных материалов их раскопок. Я искренне признательна моему научному руководителю Л.Н. Коряковой за общее руководство и поддержку, Л.И. Погодину, А.В. Епимахову, СВ. Шараповой, А.В. Полеводову, Н.М. Чаиркиной, А.А. Ковригину, Д.И. Ражеву — за ценные комментарии и критику, А.Г. Берсеневу — за неоценимую помощь в подготовке иллюстраций. И, конечно, всем моим друзьям и коллегам из Омска и Екатеринбурга за их неизменно доброжелательное отношение.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Введение содержит обоснование выбора темы исследования и его актуальности. Здесь обозначены территориально-хронологические рамки работы, определены ее цели и задачи, дана характеристика источников, показана научная новизна и практическая ценность.

Глава I. Источники и история изучения погребальной обрядности саргатской культуры

Глава состоит из трех параграфов, посвященных: (1) — истории изучения саргатской погребальной обрядности; (2) — характеристике источников и (3) — проблеме представительности курганного способа погребения.

История изучения саргатской культуры началась с изучения погребальных памятников. В начале XX в. саргатские курганы Среднего Прииртшья стали предметом профессионального интереса археологов. Первые шаги в этом направлении были сделаны в 20-е гг. XX в. П.А. Дмитриевым и В.П. Левашевой (Левашева, 1928; Могильников, 1972). В период первичной интерпретации полученных данных, внимание ученых было в основном сосредоточено на установлении сходства или различия между культурами и отдельными памятниками. До конца 80-х гг. XX в. материалы могильников привлекались в основном для определения культурно-хронологических позиций отдельных памятников и культуры в целом, решения проблем куль-турогенеза и исторических судеб саргатского населения. С течением времени, акцент исследований переместился на изучение внутренней структуры общества, которая могла быть отражена в погребальной сфере.

Публикация Л.Н. Коряковой "Ранний железный век Зауралья и Западной Сибири" (1988) была первой крупномасштабной работой, обобщившей собранные на тот момент материалы, при этом, большое внимание уделялось социальной интерпретации данных погребальных памятников. Монография Н.В. Полосьмак "Бараба в эпоху раннего железа" (1987) до сих пор остается, по сути, единственной, где публикуются материалы сар-гатских могильников Барабинской лесостепи. Л. И. Погодин в своих работах касался проблем вооружения и организации военного дела саргатской культуры (1991; 1997; 1998), развития торговли и обмена (1996; 1998а), а также некоторых проблем пространственной организации курганов (1988). Социальные аспекты погребальной практики анализировались Н.П. Матвеевой в монографии "Социально-экономические структуры населения Западной Сибири в раннем железном веке (лесостепная и под-таежная зоны)" (2000).

Параграф 2 посвящен характеристике источников. Всего собраны данные по 26 некрополям, содержавшим в общей сложности 111 курганов (409 погребений). К сожалению, лишь незначительная часть полученных материалов опубликована (Корякова, 1979; Погодин, Труфанов, 1991;

Матющенко, Татаурова, 1997; Могильников, 1972; 1972а). Остальные сведения почерпнуты из полевых отчетов. Для сопоставления привлекались материалы по Притоболью, Приишимью и Барабинской лесостепи.

Археологические коллекции находятся в нескольких городах и в различном состоянии. С сожалением нужно констатировать, что более всего пострадали от времени, неправильного хранения и несовершенства методики раскопок остеологические коллекции. Разграбленность некрополей серьезно затрудняет работу с источником, особенно, статистическими методами. Отличительной чертой Среднего Прииртышья является сравнительно высокий процент нетронутых погребений (47,4%).

Антропологический анализ саргатских коллекций проводился М.С. Акимовой (1972), А.Н. Багашевым, Г.Ф. Дебецем, В.А. Дремовым, СМ. Чугу-новым (Багашев, 2000), Д.И. Ражевым (2001). Всего, в результате усилий различных ученых, относительно точный (в годах) возраст смерти идентифицирован для 256 индивидов (взрослых и детей) из 456 погребенных в курганах Среднего Прииртышья.

В параграфе 3 рассматривается вопрос о представительности курганного способа погребения. Достаточно самых несложных подсчетов, чтобы убедиться, что даже наиболее крупные могильники содержат неадекватно малое количество погребенных, по сравнению с количеством людей, которые могли проживать на современных им поселениях. Грунтовые могильники, исключая единичные погребения без насыпи, не обнаружены. Среди погребенных очевидна недо-представленность женщин, и, особенно, детей. Исходя из этого, сейчас все больше исследователей склонны считать саргатскую "кладбищенскую популяцию" не случайной, а селективной выборкой, то есть, не отражающей адекватно генеральную совокупность, которой, в данном случае, являлась вся саргатская популяция. По-видимому, в курганах не погребалась значительная часть населения; критерии этого отбора не ясны. Соответственно, ниже речь пойдет прежде всего о той части населения, которая подверглась курганному способу погребения, была обнаружена и впоследствии исследована.

Глава 11. Теоретические подходы к изучению погребальной обрядности

Изучая древние могильники, исследователь пытается не только увидеть их внутри исторического контекста, но также объяснить, почему они создавались именно в той манере, в которой создавались, что люди думали относительно смерти, что они делали в связи с ней, и почему? В конечном итоге, археология стремится реконструировать древние общества через изучение материальных следов тех действий, которые ассоциируются с останками умершего. Интерпретация погребальных источников тесно связана со многими общими вопросами: генезиса и развития обществ, реконструкции социальных структур, происхождения социальной сложности, то

есть, обращается к проблемам, выходящим за рамки изучения действий, касающихся собственно отдаления умершего.

В параграфе 1 рассматриваются теоретические подходы к изучению погребальных памятников, изложенные в статьях и монографиях английских и американских ученых (вторая половина XX в. — начало XXI в.). В западной археологии на текущий момент существует два основных направления: "процессуальное" (А. Сакс, Л. Бинфорд, Дж. Тэйнтер и др.) и "постпроцессуальное" (интерпретационное) (Я. Ходдер, М. Паркер Пирсон, М. Шэнкс, К. Тилли, и др.).

"Процессуальное" (обращенное к процессу формирования памятника) направление сформировалось в 70-е гг. XX в. на базе антропологической традиции. философская цель этой школы мысли заключалась в создании общей теории человеческих социальных действий (Binford, 1971). Были проведены так называемые кросс-культурные (cross-cultural) исследования этнографически известных обществ, не для создания параллелей с определенным археологическим контекстом, но для изучения общих закономерностей, если таковые будут обнаружены. Предполагалось, что, если отдельные связи между явлениями будут зафиксированы во всех наблюдаемых примерах, то, согласно законам "среднегозвена", допустимо делать выводы и относительно древних обществ.

Применение подобного подхода потребовало, в свою очередь, выработки соответствующих моделей общественного устройства. В середине XX в. социальными антропологами разрабатывались нелинейные и муль-тилинейные эволюционистские подходы. Были предложены две четырех-частные схемы уровней "сложности" обществ: (1) "бэнд", племя, вожде-ство и государство (Э. Сервис и М. Салинз) (Renfrew and Bahn, 1996) и (2) эгалитарное, ранжированное, стратифицированное и государство (М. Фрид) (Parker Pearson, 1999; Крадин, 2001). На определении уровня "сложности" древних обществ были сфокусированы многие исследования погребальных памятников в рамках процессуального подхода.

В начале 80-х гг. XX в., постулаты процессуальной археологии стали активно пересматриваться, как по линии теоретических основ, так и по линии основных методов. Сформировалось так называемое постпроцессуальное (или, интерпретационное направление). Работы Я. Ходдера (1986; 1991; 1991а; 1995 etal), М. Паркера Пирсона (1999), М. Шэнкса и К. Тилли (1987; 1995), и др. содержат развернутую критику концепции социальной эволюции, теории среднего звена, и,связанныхс последней, кросс-культурных закономерностей .

В философском отношении можно выделить три основные направления, по которым осуществлялась критика процессуализма (VanPool and VanPool, 1999). Первое и самое главное: постпроцессуалисты доказывают, что нет (или, как минимум, очень ограниченное количество) универсальных закономерностей, законов или абсолютных истин человеческого поведения, которые могут быть найдены археологами (Hodder, 1986; Shanks

and Tilley, 1987). Второе расхождение заключается в том, что постпроцессуалисты считают, что общество не составляет ряд моделей, которые точно и абсолютно порождаются поведением. Вместо этого, они полагают, что культурные изменения — это результат социального взаимодействия индивидуумов. И, наконец, постпроцессуальное направление отвергает категоризацию обществ в культурно-эволюционные типы, такие как "бэнд", племя, вождество и государство. По их мнению, такое группирование полностью субъективно и не может быть приведено в соответствие с реальным археологическим источником (Hodder, 1986; Shanks and Tilley, 1987; Hodder er al, 1995).

В начале 90-х гг. XX в. среди исследователей наметилась тенденция к сближению двух изложенных выше подходов. Отмечалось, что, если "идеологический" подход обеспечивает различные перспективы для интерпретации материалов могильников, то процессуальный скорее вносит вклад в определение социальных групп (и степени их взаимодействия). Поэтому, как представляется, эти два подхода отнюдь не являются взаимоисключающими (Bradley, 2003).

Во втором параграфе содержится краткий обзор российской археологической литературы того же периода (вторая половина XX в. — начало XXI в.), которая, в силу своей относительной доступности, является более известной в научных кругах. Обзор наработок отечественных ученых по "погребальной" проблематике дан в некоторых статьях и монографиях (Смирнов, 1997; Ольховский, 1995; Корякова, 2002; Епимахов, 2002), что позволяет воздержаться от их подробного повторения. Разработкой теоретических вопросов, связанных с изучением погребальной обрядности, в разные годы занималось большое количество ученых: В.М. Массой (1976), В.А. Алекшин (1981, 1986), В.Ф. Генинг (1975), И.С. Каменецкий (1983, 1986, 2000), В.А. Кореняко (1976, 1977), В.И. Мельник (1990, 1993), B.C. Ольховский (1986, 1991, 1993, 1995, 1997), С.А. Плетнева (1993), Ю.А. Смирнов (1990, 1997).

Несмотря на значительное количество статей, посвященных теории погребальной обрядности, крупных исследований, обращенных к проблемам интерпретации погребальных памятников, на данный момент, пожалуй, нет. В течение многих лет в отечественной науке дискуссии велись в основном на уровне выбора методов исследования, выработке подходов к описанию и классификации погребальных памятников (Каменецкий, 1983; 1986; Гуляев, Ольховский, 1999). Большое внимание традиционно уделяется терминологии (Ольховский, 1986; 1993; 1995; 1997; Мельник, 1990; 1993; Смирнов, 1997; Рычков, 1997).

Как видно из рассмотренных выше исследований, российская научная литература, связанная с проблемами погребальной обрядности, ориентирована не столько на создание теории интерпретации погребальных памятников, сколько на решение вопросов их классификации по различным основаниям. Тем не менее, погребальный источник традиционно полагает-

ся содержащим объективную социальную информацию, которую археолог, в принципе, способен извлечь, применяя различные методы. Поиск общих закономерностей хорошо заметен в большинстве работ, однако они зачастую слишком глобальны, чтобы оказать реальную помощь в работе с источником.

Глава III. Возрастные и тендерные аспекты саргатской погребальной практики

В погребальных памятниках обычно присутствуют элементы, указывающие на существование в обществе нескольких социальных структур. В саргатских могильниках в той или иной степени представлены, как минимум, четыре из них: возрастная, тендерная, горизонтальная и вертикальная.

Параграф 1 посвящен возрастной структуре. С возрастными аспектами ассоциируются многие важные перемены в жизни людей: совершеннолетие, вступление в брак, рождение детей, накопление богатства и/или приобретение высокого общественного положения. В традиционных обществах достижение определенной категории взрослости могло в первую очередь зависеть от способности выполнять определенные обязанности или работу. Символизм, связанный с возрастом умершего, является важной частью погребального ритуала. Символические признаки возраста могут быть археологически зафиксированы по трем основным направлениям: (1) взаиморасположение погребений в пространстве; (2) структура собственно погребения, в том числе общие энергозатраты на его устройство; (3) сопровождающие артефакты (типы, материал, расположение и т.д.)

Погребения не-взрослых. Как в отечественной, так и в западной науке отмечается недостаток внимания к детям, как к важной и наиболее многочисленной в прошлом, социальной категории. Темпы детской смертности в древних обществах были очень высокими — не менее 50%. В этом случае, по оценкам специалистов, для стабильного или медленного роста популяции необходимо, чтобы, как минимум, половину всех живущих индивидов составляли дети (Chamberlain, 1997). Не вызывает сомнений и тот факт, что дети часто были включены во взрослые занятия с самого раннего возраста. Тем не менее, и это характерно почти для всех древних обществ, дети обычно недо-представлены в кладбищенских популяциях. В Среднем Прииртышье погребения "не-взрослых" (младенцы, маленькие дети и подростки) составляют около четверти от общего количества (99 погребенных из 456).

Детские могилы являются в 98% случаев периферийными: из 111 раскопанных курганов пока известно лишь два, где центральные погребения были детскими. Пространство детского погребения организовывалось аналогично взрослому. Однако налицо разница в размерах сооружений, глубине ям и площади самого погребения. Большинство могил имели мень-

шие размеры и глубину, что должно было в целом соответствовать меньшему размеру покойного и меньшему количеству сопровождающего его инвентаря. В детских захоронениях крайне редки некоторые типы артефактов, в первую очередь, оружие: в Прииртышье зафиксированы только единичные наконечники стрел и, в двух случаях - кинжалы (Матющенко, Татаурова, 1997). Лишь 4 (не более 6%) детские погребения достоверно не содержат сохранившегося погребального инвентаря.

Погребения взрослых отличаются большей вариабельностью. В пространственном отношении они могли занимать любое место внутри кургана. Так как курган сам по себе сооружался ради лица (или лиц), погребенного в центральной могиле, то факт достижения этим человеком взрослого состояния, по-видимому, был обязателен. Погребения взрослых в целом характеризуются большим разнообразием типов сопроводительного инвентаря по сравнению с детскими: здесь присутствуют предметы вооружения и конской упряжи, а также артефакты, трактуемые как предметы культа (глиняные блюда, курильницы, каменные жертвенники).

Предметы, которые бы сопровождали лишь погребенных молодого, зрелого или старческого возраста, не идентифицированы. Определенным маркером взрослости (но не возраста!) можно считать оружие. Вероятно, существовали правила, связанные, во-первых, с пространственным размещением взрослых и не-взрослых внутри кургана, а во-вторых, с выбором сопровождающих артефактов. Достижение "взрослости" было необходимой составляющей вертикального статуса. Возраст, естественно, влиял на накопление богатств и личные успехи. Именно взрослые люди составляли основу жизнеспособного общества, и этот факт, так или иначе, нашел свое отражение в погребальной сфере.

Отношение к детям является очень культурно-специфичным для каждого общества. Высокий уровень детской смертности еще больше может обратить наше внимание на необычность тех детей, которые были похоронены в той же манере (и иногда с большими затратами), что и взрослые. Представляется вероятным, что сам способ курганного погребения указывал на высокий статус их семей. Богатые погребения детей, которые не могли еще иметь личных достижений, можно рассматривать, как один из косвенных признаков существование в саргатском обществе наследуемого или приписываемого статуса. Этот факт вполне согласуется с сегодняшними представлениями о саргатской культуре как о достаточно сложном социуме (Корякова, 1988, 1991; Погодин, 1997, 1998; Матвеева, 2000 и др.).

Гендерная структура ^параграф 2). Как и возраст, пол умершего является важным аспектом погребальной практики. Концепция гендера и его связи с биологическим полом широко обсуждалась в западной литературе (Moore and Scott, 1997; Parker Pearson, 1999; Sorensen, 2000; Pyburn, 2004; Carsten, 2004). Для российской археологии это сравнительно новое направление. Главная идея здесь заключается в установлении различий между биологическим полом (sex) и социальным {gender). Пол (мужской

или женский) — биологически детерминирован и может быть установлен антропологически через изучение скелетных останков. Тендер представляется как социальная конструкция, включающая связанные с полом роли индивидуумов в обществе. Тендерные роли сильно варьируют от общества к обществу, а также во времени.

В саргатских могильниках содержатся захоронения лиц обоего пола, с заметным преобладанием мужчин (всего 136 мужчин и 78 женщин). Предполагая, что количество мужчин и женщин в живущем обществе должно быть приблизительно равным, факт дисбаланса среди погребенной популяции следует объяснять, по-видимому, или особенностями погребальной практики, регулирующими способы отдаления для женщин, или экономическими причинами, когда семья не могла гарантировать устройство сложного погребения всем женщинам. Закономерностей в расположении мужских и женских захоронений внутри кургана относительно сторон света не улавливается. В индивидуальных центральных погребениях наблюдается почти трехкратное преобладание мужчин, что свидетельствует о том, что курганы для них сооружались без малого в 3 раза чаще, нежели для женщин.

Размещение артефактов в погребении по тендерному признаку — это один из немногих аспектов, хорошо фиксирующихся археологически. Для мужчин, судя по всему, не существовало ограничений в выборе погребального инвентаря, для женщин же некоторые вещи были недоступны, в первую очередь, это предметы тяжелого вооружения — меч и защитный дос-пех. С другой стороны, среди саргатского погребального инвентаря нет, пожалуй, ни одного предмета, который бы всегда сопровождал только женщин, но не мужчин. Отдельные предметы вооружения в женских могилах встречаются достаточно часто (в Прииртышье - не менее 21,7% от общего количества индивидуальных женских погребений, включая ограбленные). В основном, это наконечники стрел (в том числе колчанные наборы) и части луков. Более или менее достоверно зафиксировано всего два женских погребения с кинжалами (мог. Сидоровка - к. 5, м. 2 (Матющен-ко, Татаурова, 1997); мог. Бещаул III, к. 1, м.4, раскопки Л.И. Погодина, 1988 г.). Различные предметы роскоши — как правило, импортные вещи, одинаково характерны для погребений индивидов обоих полов. Однако, наиболее пышные и "затратные" захоронения из известных на настоящий момент, идентифицированы как мужские (Матющенко, Татаурова, 1997).

Тем не менее, абсолютные маркеры пола в саргатских погребениях не выявлены. Единственным правилом без исключений является (пока) взаимовстречаемость мечей и защитного доспеха с индивидами мужского пола.

Меньший процент ограбленных могильных ям, характерный для могильников Среднего Прииртышья, дает возможность проанализировать выборку, состоящую только из непотревоженных погребений. Интересный подход был предложен С. Люси в его исследовании англосаксонских кладбищ в Йоркшире (Lucy, 1997, р. 169-177). Вся совокупность погребального инвентаря была разделена им на четыре "ансамбля". В первую группу были

включены все предметы вооружения; во вторую — украшения; в третью — артефакты, которые нельзя отнести к первым двум категориям, включая посуду и кости животных. Отдельную группу составили погребения без сохранившегося инвентаря. Первые два ансамбля не пересекаются между собой, предметы из нейтрального набора встречаются во всех трех категориях. Для каждого погребения был определен соответствующий "ансамбль". Автор провел корреляцию между полом погребенного и сопровождавшим его ансамблем артефактов.

Попытка применения подобной методики на саргатских материалах дала некоторые интересные результаты. Для анализа были взяты все известные автору непотревоженные погребения Среднего Прииртышья (всего - 194), чтобы констатация отсутствия или присутствия предмета в данном случае предполагала его преднамеренное исключение или включение в погребальный ансамбль. Необходимо уточнить, что в этом случае, речь идет в абсолютном большинстве о периферийных могилах, поскольку центральные практически все ограблены.

Первый ансамбль артефактов — "оружие" - включал предметы вооружения (оружие ближнего боя, дистанционного боя и защитный доспех) и детали конской упряжи. К этому ансамблю были отнесены все погребения, содержавшие хотя бы один из названных предметов. Далее были выделены погребения с ансамблем "украшения" (более 20 бусин или/и нашивных бляшек, пара серег, но не единичные украшения вроде одной серьги, бусины или перстня). В третий — "нейтральный" - были включены захоронения, не попадающие в первые две группы, то есть не содержащие ни оружия, ни значительного количества украшений. Отдельную группу составили могилы без сохранившихся артефактов. Нетрудно заметить, что первый ансамбль традиционно связывается с мужчинами, а второй — с женщинами.

В результате группировки получилось, что примерно в половине от общего количества погребений (49,7%) не были обнаружены предметы вооружения или украшения, то есть, те вещи, которые недвусмысленно могли бы указать на пол умершего. Это погребения с "нейтральным" ансамблем, включающим, как правило, сосуд (один или несколько), кости животного и нож, а также мелкие детали костюма. Погребения с оружием составили чуть более трети от общего количества, а с украшениями — 12%.

При рассмотрении индивидуальных погребений взрослых с установленным биологическим полом (87 индивидов), получается, что лишь 40 могил (46% случаев) подтверждают тендерные стереотипы (мужчина = оружие (31 могила); женщина = украшения (9 могил)). Среди мужских погребений доминируют "с оружием" (31 против 16), а среди женских — "нейтральные" (21 против 19). Полученные результаты свидетельствуют еще и о том, что до сих пор существующая практика определять пол погребенного по сопроводительному инвентарю, не в состоянии это сделать не менее чем в 50% случаев.

Одно из объяснений может состоять в том, что оружие и украшения возможно, были, в первую очередь, неким вертикально-статусным признаком, то есть, характеризовали не столько биологический пол, сколько ген-дер умершего. Обстоятельства смерти также могли играть определенную роль. Наконец, группы людей, похороненных в сопровождении нейтральных ансамблей, или вообще без инвентаря, могли идентифицировать свою тендерную принадлежность, не используя материальные символы, строго эксклюзивные для каждого биологического пола (или используя легко разрушающиеся).

Что же касается социальных ролей мужчин и женщин, то погребальный обряд не дает оснований констатировать их полную несовместимость или "непересекаемость". В некоторых сферах жизни, не исключая управленческую, производственную и военную, их роли могли быть вполне сравнимы, если не идентичны. Но несмотря на то, что круг предметов, обнаруженных в женских могилах, достаточно широк, в мужских он, в целом, более разнообразен. Этот факт можно частично объяснить предположением, что и в жизни социальные роли женщин были более ограничены (но и более стабильны), нежели мужчин.

Возможность определения пола по сопроводительному инвентарю, весьма спорная и в отношении взрослых погребенных, в случае с детьми представляется еще более затруднительной. Основные предметы, сопровождающие детей — это посуда, кости животных, и сохранившиеся детали костюма. Подавляющее большинство "не-взрослых" снабжалось нейтральным ансамблем артефактов - 71% (46 погребений из 66). До своего физического взросления, дети, по-видимому, не воспринимались саргатским обществом как индивиды, принадлежащие к тендерным классам мужчин или женщин. Это были лишь в перспективе мужчины или женщины. В случае до-взрослой смерти, ребенок получал, как правило, и гендерно-нейтральный набор артефактов. Лишь немногие погребения демонстрируют ансамбли "оружие" или "украшения", более характерные для взрослых.

Глава IV. "Вертикальные" и "горизонтальные" аспекты саргатской погребальной практики

В параграфе 1 рассматриваются символы вертикальных статусных отношений. Этим проблемам обычно уделяется наибольшее внимание при анализе погребальных данных, что характерно как для западной, так и для отечественной археологии. Можно проследить несколько каналов отражения вертикального статуса умершего, использовавшихся в саргатской погребальной практике.

Церемониальные различия. Как правило, разнообразные ритуалы играли важнейшую роль в процессе погребения. Символизируя статусные различия, они могли быть намного более важны, нежели сам акт физичес-

кого отдаления тела умершего. Часто, но не всегда, для индивидов высокого статуса предполагались более длительные периоды оплакивания, а также эксклюзивные ритуалы, не применяемые для лиц более низкого ранга. Судя по выразительным размерам и впечатляющему содержимому некоторый могил, церемониальные различия в саргатских погребальных ритуалах между лицами различного статуса определенно существовали, и быши значительны.

Присутствие следов жертвоприношений, особенно, человеческих, маркирует высокий статус некоторым погребенных. По крайней мере, для поздних саргатских могильников (Исаковка I, Сидоровка I), имеются некоторые основания предположить единичные жертвоприношения людей, но, в целом, этот вопрос остается открытым, поскольку требуются дополнительные свидетельства. Тем не менее, совершение в саргатском обществе на позднем этапе его существования в особых случаях подобных действий не противоречит тому, что нам уже известно об этой культуре, и находит определенные археологические подтверждения.

Обращение с телом. Археологический источник практически не доносит до нас свидетельств подобный действий. Достаточно надежно фиксируется тот факт, что саргатские умершие погребались в одежде, вероятно, в парадной. Об этом свидетельствует большое количество украшений костюма, обуви и головных уборов, встречающееся в погребениях, особенно, в богатых (Погодин, 1996; Матющенко, Татаурова, 1997).

В отличие от двух предыдущих направлений, пространственная организация кладбищ является археологически видимым показателем, и часто использовалась с целью подчеркнуть особое положение определенным индивидов. Большинство саргатских курганов представляло собой сложные архитектурные комплексы, пространство внутри кото-рык было организовано, по меньшей мере, не на эгалитарной основе (Корякова, 1994; Берсенева, 2003). Погребение в геометрическом центре подкурганной площадки предполагало, что умерший занимал более высокую ступень в социальной иерархии, чем те, чьи могилы были устроены на периферии. Такую модель кладбища можно условно определить как иерархично-концентрическую (Parker Pearson, 1999). Использование пространства как маркера статуса охватывает и другие аспекты, такие, как позиция по отношению к физическим структурам или космологически важным местам (рекам, горам, сторонам света, священным рощам, лесам, и т.п.). Курган, по-видимому, являлся космологически самодостаточным объектом, наиболее сакральным местом быт, естественно, его центр. Центральные могилы быти, судя по сохранившимся остаткам, и самыми "богатыми", если говорить о содержавшемся в них инвентаре.

Структурные элементы погребения. Сооружение кургана, требующее немалых усилий, само по себе свидетельствует о высоком статусе того, для кого он предназначался. Это еще более очевидно, когда речь

идет о поистине огромных курганах и сложнейших конструкциях внутри них. Несомненно, для индивидов высокого статуса все необходимые погребальные процедуры соблюдались более тщательно. Возможно также, что представления об их потустороннем могуществе требовали сооружения дополнительной преграды между ними и миром живых, поскольку наблюдается определенная взаимосвязь между размерами кургана и наличием рвов. Все крупные курганы (высотой более двух метров) окружены рвами, иногда несколькими. В Среднем Прииртышье из 45 насыпей высотой более метра, только четыре не имеют рвов (Исаковка-1, к. 5; Коконов-ка-Н, к. 1 и 2; Карташово-П, к. 2).

Символы ранга. В истории человечества хорошо известны предметы, которые недвусмысленно свидетельствуют о высоком статусе их владельца. Идентификация символов ранга по археологическим данным является сложной проблемой, часто не получающей должного освещения в литературе.

Для саргатского общества, несомненно иерархически организованного, тем не менее, трудно выделить какие-либо материальные статусные символы. Своеобразие саргатской погребальной обрядности выражается, по справедливому замечанию Л.Н. Коряковой, в сочетании признаков широкого распространения (1988, с 13). Единственным культурно-диагностирующим предметом среди сопроводительного инвентаря является саргатс-кая керамика. Не выявлено каких-либо изделий (металлических или иных), специфический облик которых служил бы отличительным признаком только этой культуры. Украшения, дорогое оружие и предметы роскоши, обнаруженные в саргатских некрополях, в подавляющем большинстве являются импортными: лаковые и бронзовые изделия из ханьского Китая (Погодин, 1998а), восточные серебряные сосуды (раскопки Л.И. Погодина; Лиф-шиц, 2002,), керамика среднеазиатского происхождения, стеклянные бусы из Египта, Сирии, внутренних районов Передней Азии и Китая (Довгалюк, 1995; 1998), шитые золотом ткани (Погодин, 1996). Все эти предметы в комплексе с остальными признаками, несомненно, маркируют особое положение погребенных. Кроме того, для саргатского общества нельзя не упомянуть оружие. Предметы вооружения, особенно, тяжелого, служили, судя по всему, одним из важнейших символов ранга их обладателя.

Второй параграф посвящен вопросам реконструкции родства и горизонтальных связей. Специальных работ, посвященных изучению горизонтальной структуры саргатского общества, как таковых, нет. Однако, неоднократно высказывались предположения, что курган может быть семейным кладбищем, а курганная группа, соответственно, родовым или племенным (Корякова, 1988; Могильников, 19926; Матвеева, 1993). Саргатс-кие некрополи демонстрируют значительную вариабельность в количестве, поле и возрасте погребенных, но категории населения не представлены адекватно (Ражев, Ковригин, 1999; Матвеева, 1999; Koryakova and Daire, 2000; Berseneva, 2003). Для Среднего Прииртышья, около трети курганов

(29%) являются одномогильными, примерно столько же содержат 2-3 могилы (32%), и только 39% от общего количества можно назвать многомогильными (от 4 до 14 погребений). Встречаются курганы, содержащие центральные парные или коллективные захоронения мужчин, возможно, погибших одновременно. Как правило, такие курганы имеют лишь одну центральную могилу. Иногда на скелетных останках фиксируются следы ранений (например, Исаковка I, к. 7, раскопки Л.И. Погодина, 1989 г.) или отсутствуют черепа (Коконовка I, к. 14, раскопки А.Я. Труфанова, 1989 г.).

Археологически, реконструкция системы горизонтальных отношений в саргатском обществе, в настоящий момент возможна лишь в самых общих чертах. Не зафиксированы предметы, которые можно было бы однозначно интерпретировать как клановые или семейные маркеры. Пространственное моделирование кладбищ также не демонстрирует очевидных горизонтальных связей между погребенными. Это, впрочем, не означает, что родственные отношения не оказывали влияния на погребальную сферу. Проблема заключается в том, что археологическими методами эту группу связей трудно зафиксировать или интерпретировать.

Представляется наиболее вероятным, что правила, согласно которым формировались курганы, могли быть достаточно гибкими, поскольку общество было "живым", и обстоятельства постоянно менялись. Некоторые курганы выглядят семейными кладбищами, другие явно содержат лишь захоронения воинов, встречаются, хотя и крайне редко, отдельные "детские" курганы. Несмотря на то, что трудно сказать определенно, из каких семей и по какому принципу выбирались индивиды для курганного погребения, очевидно, что определяющую роль здесь играла вертикально-горизонтальная позиция умершего: его самого или его семьи.

Глава V. Интерпретация погребальных памятников саргатской культуры

В параграфе 1 рассматриваются некоторые аспекты мировоззрения саргатского населения, нашедшие отражение в организации погребальных мест. Очевидно, что размещение умерших в "общественном" ландшафте не было случайным. Каждое человеческое сообщество, занимая определенную территорию, старается организовать ее согласно своим представлениям об окружающем мире. Кладбища являются неотъемлемой частью этого освоенного ("своего") пространства, часто располагаясь в его центре, или, наоборот, становясь маркером его границ. Погребенный был своеобразным связующим звеном между землей и живущими на ней людьми. Изучая курганные могильники, мы имеем дело с тремя уровнями организации пространства: (1) могильник; (2) курган; (3) погребение.

На первом уровне организация пространства мертвых и живущих существенно различалась. Курганы локализовались на высокой открытой местности в глубине речных террас, от берега их обычно отделяло не-

сколько километров. Поселения же, напротив, возводились вблизи воды и занимали удобные с хозяйственной и военной точки зрения участки речных террас (Богдановское, Коконовское и т.д.). Таким образом, живым и мертвым отводились различные участки ландшафта. Друг от друга их отделяло расстояние не менее километра, каких-либо других физических барьеров не зафиксировано. Искусственной преградой между миром живых и миром мертвых служил ров, которым окружался курган. Пространство кургана как погребального сооружения было замкнуто. В центре подкурганной площадки располагалось центральное погребение. Площадка оконтуривалась одним или несколькими рвами. Погребения за пределами рва обычно не производились. Иногда при сооружении рва оставляли узкие проходы, позволявшие, очевидно, контактировать с миром мертвых. Судя по варьирующим размерам этих структур, был более важен сам факт наличия рва, нежели его определенные параметры. Рвы, углубленные в материк, зафиксированы более чем для половины курганов (63,1 %) Среднего Прииртышья. Интересно расположение перемычек рвов относительно преобладающих ориентировок погребенных. Входы на курган были ориентированы в том же направлении, что и умершие. В абсолютном большинстве случаев перемычки оставлены в юго-восточном и северо-западном секторах. Если сооружалось несколько рвов, проходы оставлялись в каждом, и все они находились на одной линии, один напротив другого. Для курганов Прииртышья рвы без перемычек практически не характерны.

Все умершие похоронены по единому обряду: ингумация в вытянутом положении на спине, головой в северном направлении. Обязательным элементом являлась яма различной глубины, оформленная изнутри с помощью деревянных конструкций: каркасно-столбовых сооружений, срубов, деревянных рам. Над ямой или внутри нее возводилось перекрытие. Таким образом, пространство погребенного оказывалось ограниченным со всех сторон.

Ориентировка погребенного, согласно данным этнографии, часто связана с направлением или стороной света, где располагалось место, куда душа переселялась после смерти или/и находился вход в иной мир (Сагг, 1995; Косарев, 2001, 2003). Известны и другие примеры, когда умерших ориентировали головой (ногами, лицом) по отношению к космологически важным местам (лесу, реке, горе или селению) (иско, 1969). В саргатской среде, с миром предков, вероятно, ассоциировалась северная сторона (если принимать за определяющую ориентировку головы), что уже отмечалось однажды Л.Н. Коряковой (1994). Подавляющее большинство умерших уложено головой в северо-западный сектор, между северным и западным направлениями (88,4%).

Таким образом, курганные могильники, в силу своего расположения и размеров, являлись важной частью пространства, в котором обитало сар-гатское население. Сооружение курганов было мощным средством орга-

низации ландшафта, превращения его в "свое", обитаемое. Насыпи, кроме того, могли служить маркерами родовых территорий в до-письменные времена.

В параграфе 2 сосредоточены основные выводы, касающиеся отражения социальных структур в саргатских погребальных памятниках.

Возрастная структура. По археологическим материалам можно реконструировать лишь два основных уровня: взрослый - до-взрослый. Рубежом между этими категориями, по-видимому, служил возраст 12-14 лет. Достоверно известны погребения подростков этого возраста с "взрослыми" артефактами (Корякова, Дэйр, 1997). Индикаторами взрослости могли выступать артефакты, которые никогда не сопровождали детей - оружие (в первую очередь тяжелое вооружение), детали конской упряжи и так называемые "предметы культа". Однако, эти вещи не являлись обязательными абсолютными маркерами - значительная часть погребальных наборов содержат инвентарь, который никак не указывает на возраст (взрослость или "не-взрослость") погребенного: сосуды, остатки мясной пищи и детали костюма. Но возраст определенным образом отмечался через локализацию погребения во внутреннем пространстве кургана - детские погребения практически все периферийные.

Гендерный символизм занимал значительное место в погребальном обряде саргатского населения. Не менее 50% от общего количества погребенных демонстрируют определенную взаимосвязь между полом умершего и предметами, сопровождающими его. Интересно, что в гораздо большей степени это связано с мужчинами (как минимум, 6 0 % мужских погребений содержали те или иные предметы вооружения). Женщины реже сопровождались большим количеством украшений (менее 30%, включая ограбленные могилы). Около 20% женских погребений содержали отдельные предметы вооружения, остальные ансамбли выглядят нейтральными. Такая вариабельность свидетельствует о том, что оружие, конская узда и украшения, несмотря на то, что часто имели непосредственное отношение к полу погребенного, не выступали маркерами биологического пола как такового. Скорее, эти предметы можно назвать маркерами социального пола - тендера. Значительное количество женских погребений с оружием, а также наличие погребений мужчин, женщин и детей с нейтральными по отношению к биологическому полу предметами, подтверждает сказанное.

Как и другие социальные структуры, тендерная структура не поддается полной реконструкции по данным археологических источников. Тем не менее, некоторые выводы можно сделать с достаточной степенью определенности:

1. Материалы могильников не дают оснований говорить о жесткой мужской/женской дихотомии в саргатском обществе, выраженной в погребальном обряде. Не зафиксировано различий в способе обращения, ориентировке, позиции, особенностей в размещении в могиле погребального инвентаря, которые можно было бы связать с полом умерших. Несомнен-

но, наиболее полно представлены в погребальном источнике гендерные категории мужчин и женщин.

2. Различия между индивидами, погребенными с "нейтральными" наборами инвентаря и индивидами со "стереотипными" наборами, возможно, следует искать в области тендерных и, поскольку тендер - это социальный пол, вертикальных статусных отношений.

3. Дети, до достижения подросткового возраста составляли особый тендерный класс, близкий, по-видимому, по своему статусу к женскому.

4. Практически полное отсутствие в саргатских погребениях орудий труда не позволяет судить с уверенностью о разделении труда в обществе, но логично предположить, что оно в основном осуществлялось в соответствии с гендерно-возрастными характеристиками.

Горизонтальная структура является наиболее археологически "невидимой". Судя по особенностям домостроительства и планировки жилищ, можно предположить, что саргатское население могло проживать как малыми (нуклеарными), так и большими (расширенными) семьями. Саргатс-кие семьи были, скорее всего, патриархальными. Это предположение уже не раз высказывалось исследователями (например, Матвеева, 2000, с. 155). Доминирующая роль мужчин подтверждается преобладанием мужских погребений вообще, и центральных погребений, в частности; наиболее выразительные могилы из известных на сей день также принадлежат мужчинам.

Вертикальная структура. Вертикальные статусные отношения были определяющими в саргатской погребальной практике. Саргатские курганные кладбища демонстрируют существование общественной иерархии начиная с самого раннего периода. К первым векам нашей эры эти аспекты определенно возрастают.

Разнообразные членения погребенных на сословия и общественные группы очень субъективны, и это не может быть иначе там, где мы имеем одни лишь материальные свидетельства. Основанием для типологии, предложенной в данной работе, послужила степень "вооруженности" и особенности оружейного набора мужских погребений, поскольку вертикальный статус женщин и детей, определялся, по-видимому, вертикальной позицией их семей (отца, мужа или иных близких родственников), что, впрочем, не исключает ситуаций, когда главой семьи оказывалась женщина. Таким образом, было выделено четыре основные категории.

1. Элита. Существование элиты, возможно, в некоторой степени иноэт-ничной (Корякова, 1988; 1997; Когуа^а, 2003; Матвеева, 2000), подтверждается наличием грандиозных "царских" курганов. Это отмечалось всеми без исключения исследователями, здесь трудно что-то добавить. Элитные погребения могли быть центральными или не-центральными, но они без вариантов отличались большой пышностью и огромными трудозатратами на свое устройство. Насколько можно судить по уцелевшим могилам из Сидоровки и Исаковки I, захороненные здесь мужчины (вероятно, ка-

тафрактарии) сопровождались самыми передовыми в то время видами оружия.

2. На следующей ступени находились погребенные в центральных могилах "обычных", то есть, более мелких курганов. В саргатской культуре только с центральными погребениями ассоциируются фрагменты защитного доспеха, что уже отмечалось Л.И. Погодиным (1997): из 20 приир-тышских погребений с панцирями — 16 являются центральными (80%), и только 4 — боковыми, при этом два из них — элитные могилы Сидоровки и Исаковки I. Из-за разрушения нельзя уверенно сказать, клался ли панцирь во все центральные захоронения, но то, что он почти никогда не сопровождал погребенных в боковых могилах, не говоря уже о впущенных в насыпь, можно утверждать определенно. Владение доспехом было неким статусным признаком, который отличал владельцев курганов. Кроме доспеха, в этих погребениях зафиксированы обломки кинжалов (или мечей), накладки лука, наконечники, а также конская упряжь. За редкими исключениями центральное погребение было и самым богатым в кургане. По-видимому, часть представителей этого слоя пополняла ряды самой высшей элиты (или была близко связана с ней).

3. Третий уровень — это люди, захороненные на периферии, но в сопровождении оружия и/или конской узды. Эти погребения чаще боковые, но есть и впущенные в насыпь. Набор вооружения характеризуется предметами ближнего (клинковое оружие) и дистанционного боя (лук, стрелы). Детали упряжи также присутствуют.

4. Четвертую группу составляют индивиды, погребенные без оружия и конской узды - артефактов, характерных для предыдущих групп, с "нейтральным" набором инвентаря — посудой, единичными украшениями или деталями костюма, заупокойной пищей. Эти могилы располагаются как на подкурганной площадке, так и в насыпи.

После выделения всех перечисленных выше категорий остается небольшая пропорция "безынвентарных* погребений. Достоверные погребения в курганах вообще без сохранившихся артефактов крайне редки. В Среднем Прииртышье это примерно 12 случаев (полностью ограбленные могилы в это число не включены) из 409. Выделение их как отдельного статусного уровня представляется неоправданным, поскольку нет ничего, что могло бы их объединить между собой. Часть из них интерпретируется как жертвенные (Исаковка I, к. 3, м. 7), но все они являются впускными (в насыпь или в ров) со всеми вытекающими отсюда хронологическими проблемами. Возможно, они вообще не имеют отношения к саргатской культуре. Некоторые характеризуются скорченным положе-нием(Горная Бития, к. 3, м. 2), другие похоронены без черепа (там же, к. 4, м. 1), или выглядят вторичными (похороненными после частичного разложения) (Богданово I, к. 2, м. 4). Если это и есть единичные захоронения "зависимых" людей, то их так мало, что трудно сказать о них что-нибудь определенное.

Прежде чем обсуждать взаимоотношения между статусными градациями, следует напомнить, что речь не ведется о реконструкции всей общественной структуры, поскольку вероятно, что какая-то часть населения в курганах не погребалась. Границы между статусными уровнями внутри курганной популяции могли и не быть очень резкими, поскольку погребения трех последних типов часто соседствуют в одном кургане. Возможно, расстояние между элитой и остальными членами общества становится более значительным на позднем этапе существования саргатской культуры -например, большие курганы могильника Сидоровка: все с глубокими центральными и боковыми (даже детскими) могилами, без впускных. Некоторая размытость полученных социальных групп обусловлена не только несовершенством археологоических методик, но и, по-видимому, незавершенностью формирования иерархической структуры самого общества.

Речь может идти также о статусных различиях между мужчинами, погребенными с оружием и мужчинами, погребенными без оружия. Помещение оружия в могилу не обязательно означало, что война была постоянным и единственным занятием мужчин. Оно могло выступать неким статусным символом, обозначающим принадлежность к "касте" воинов, и гарантировало подобное же место в загробном мире. Сходные представления, как известно, бытовали у многих народов Северной и Центральной Европы этого и более позднего времени (СипИНе, 1997; Мог1епэеп, 2004). Мужские погребения без оружия возможно принадлежали лицам более низкого статуса. Подобные захоронения нетрудно найти среди скифских, савро-матских и сарматских материалов (Смирнов, 1975; Бунятян, 1985).

"Визуальный* символизм был и остается важным средством демонстрации статуса. Ношение оружия и гривен было, например, универсальным средством различия среди кельтов. Раскрашивание тела также могло нести социальную информацию: использование татуировок во многих обществах, как раннего железного века, так и в более поздних, говорит о значимости этой формы коммуникации. Искусственная деформация черепа традиционно считается признаком повышенного статуса. В отличие от татуировок и прочих внешних атрибутов, этот признак надежно фиксируется остеологически. В саргатской среде обычай деформации головы имел место, но, судя по всему, не получил массового распространения (Ражев, в печати).

Параграф 3 посвящен проблемам, связанным с оценкой уровня "сложности" общества. В последнее время саргатская социальная организация все чаще рассматривается в рамках концепции вождества (оЫе1Ьош), разработанной социальными антропологами (Э. Сервис, М. Салинз, Р. Кар-нейро). Вождество понимается как промежуточная стадия интеграции между акефальными обществами (без выраженного управления) и государством; его появление связывают с увеличением размеров социальной системы. В наиболее распространенном варианте вождества социальная организация имела вид пирамиды: наследственные вожди и другая элита

- наверху, в середине - свободные полноправные непосредственные производители, внизу - различные группы неполноправных и бесправных лиц (Крадин, 2001). Теория вождества является не только наиболее разработанной на сегодняшний день, но и наиболее критикуемой. Я. Ходдер (1986, 1991, 1997) М. Шэнкс, К. Тилли (1987), и некоторые другие представители постпроцессуальной школы археологической мысли вообще высказываются против эволюционной теории в любой ее форме, и, соответственно, против социальных типологий. Остаются открытыми и вопросы археологической идентификации каждого типа обществ, то есть соответствия археологически видимых черт антропологической теории.

По основным параметрам (реконструируемое количество населения, иерархия поселений, явные признаки социальной стратификации, наличие общих культов и ритуалов, по крайней мере, погребальных), саргатское общество безусловно, может быть признано вождеством. Такого мнения придерживается, в частности, Л.Н. Корякова, полагая, что это было "сложное" вождество, состоявшее из нескольких мелких, достигшее в своем развитии пред-государственного состояния (1996; 1997; 2003). Н.П. Матвеева разделяет эту точку зрения (2000).

Однако, совершенно очевидно, что данное понятие является очень широким. Вождествами теоретически могут быть названы общества начиная с неолита и до средневековья, то есть все до-государственные политические образования, исключая охотников-собирателей. Если сузить понятие и объявить саргатскую общность "сложным" вождеством, то и это не слишком приблизит нас к пониманию принципов функционирования собственно саргатского социума. Для "доисторического" периода, ни тот, ни другой подход не позволяют на современном этапе развития науки реконструировать систему функционирования социума и управления им во всех ее нюансах. Но разумное совмещение нескольких подходов может позволить социальным реконструкциям стать более убедительными.

Саргатская культурная общность не должна, очевидно, рассматриваться как один социум. Более вероятно, что в пространстве (лесостепь Зауралья и Западной Сибири), и во времени (не менее чем тысячелетний период раннего железного века) существовало несколько саргатских сообществ, численность населения которых и способы управления могли различаться. Возможно, не стоит пытаться описать по одной схеме все саргатские общества во все времена. Представляется маловероятным, чтобы столь обширная территория управлялась в раннем железном веке из единого центра. Подобной централизации власти нет и археологических подтверждений.

Существование региональной иерархии поселений признается, в принципе, большинством исследователей. Саргатские поселения довольно разнообразны по своим размерам и особенностям планировки (Корякова, 1988, 1994а; Матвеева, 1999а, Погодин, 1999). Однако, указанная иерархия прежде всего, предполагает синхронность хотя бы нескольких типов. Слабая изу-

ценность среднеиртышских поселений серьезно препятствует решению этого вопроса.

Заключение содержит краткие выводы исследования. Как это часто бывает в археологии, погребальные памятники могут демонстрировать более "сложную" картину общества, нежели поселенческие. Саргатские погребальные сооружения отличаются значительной вариабельностью в трудозатратах и качестве сопроводительного инвентаря, тогда как материалы поселений намного более однообразны. Возможно, это свидетельствует о том, что быт рядовых скотоводов и их более богатых собратьев не слишком отличался при жизни. Основанная на скотоводстве экономика не дает такого количества излишков продукта, как земледельческая, что, в свою очередь, не позволяет процессам социального расслоения стать более глубокими. Демонстрация статуса при совершении погребальных обрядов практиковалась, очевидно, в большем масштабе. Скотоводческий образ жизни, пусть и не вполне кочевой, все же предполагает некую подвижность и рассеянность населения. Выполнение погребальных ритуалов, строительство курганов могло служить, кроме прочего, средством коммуникации и интеграции, позволяло более определенно устанавливать и/или закреплять социальные порядки.

По теме диссертации автором опубликованы следующие работы:

Берсенева Н.А. 1999. Керамические пряслица из погребений саргатской культуры (по материалам Среднего Прииртышья) // XIV Уральское археологическое совещание: тезисы докладов. Челябинск: "Рифей". С. 115-117.

Берсенева Н.А. 2003. Пространственные аспекты саргатской погребальной практики // Человек в пространстве древних культур. Материалы Всероссийской научной конференции. Челябинск: Музей-заповедник "Арками". С. 106-108.

Берсенева Н.А. 2004. Пряслица и проблема гендера в саргатских погребениях (по материалам Среднего Прииртышья) // VI исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск: изд. ОмГУ. С. 198-201.

Берсенева Н.А., Берсенев А.Г. 2002. Трасологические аспекты изучения керамических пряслиц // Северный Археологический Конгресс. Тезисы докладов, г. Ханты-Мансийск. Екатеринбург "Академкнига". С. 221-222.

Берсенева Н.А., Берсенев А.Г. 2004. К проблеме функционального определения артефактов: керамические пряслица саргатской культуры // VI Исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск: изд. ОмГУ. С. 202-204.

Берсенева Н.А. 2004. Теоретические подходы к изучению погребальной обрядности (по материалам англо-американских исследований) // Эт-

нографо-Археологические комплексы: Проблемы культуры и социума. Т.8. Омск: Издательский дом "Наука". С. 9-20.

Berseneva, N. 2002. Mortuary practices of the Trans-Ural population in the Iron Age and their possible determinants. In: 8th Annual Meeting of European Association of Archaeologists (Abstracts). Thessaloniki. P. 54.

Berseneva, N. 2003. Sub-adult Symbolism in the Sargat Mortuary Practices (TransUrals and Western Siberia, Iron Age). In: 9th Annual Meeting of European Association of Archaeologists (Abstracts). St. Petersburg. P. 99.

Berseneva, N. 2004. Archaeology of Gender: Male/Female Symbolism in Burials of Western Siberia Forest-Steppe during the Iron Age. In: 10th Annual Meeting of European Association of Archaeologists (Abstracts book). Lyon. P. 79-80.

Подписано в печать 25.04.2005. Формат 60x84 1/16. Бумага Гознак. Печать на ризографе. Печ. л. 1,4. Уч.-изд. 1,59. Тираж 120 экз.

Банк культурной информации. 620026, Екатеринбург, ул. Р.Люксембург, 56. Тел./факс +7(343) 251-65-26. Отпечатано в издательстве.

í - ? 1 19 мд,12:05 ' "

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Берсенева, Наталья Александровна

Введение.

Глава I. Источники и история изучения погребальной обрядности саргатской культуры.

1.1. Очерк истории изучения саргатской погребальной обрядности.

1.2. Характеристика источников.

1.3. Проблема представительности курганного способа погребения.

Глава II. Теоретические подходы к изучению погребальной обрядности.

II. 1. Обзор англо-американской литературы.

II.2. Краткий обзор российской литературы.

Глава III. Возрастные и тендерные аспекты саргатской погребальной практики.

III. 1. Возрастная структура.

III.2. Тендерная структура.

Глава IV. "Вертикальные" и "горизонтальные" аспекты саргатской погребальной практики.

IV. 1. Вертикальная структура.

IV.2. Вопросы реконструкции родства и горизонтальных связей.

Глава V. Интерпретация погребальных памятников саргатской культуры.

V.I. Пространственная организация.

V.2. Проблема отражения социальных структур в саргатских погребальных памятниках.

V.3. Погребальная обрядность и оценка уровня "сложности" общества.

Введение диссертации2005 год, автореферат по истории, Берсенева, Наталья Александровна

На обширной лесостепной территории Зауралья и Западной Сибири, более чем тысячелетний период раннего железного века представлен преимущественно памятниками саргатской культурной общности. Она являлась, очевидно, самым устойчивым и долговременным из когда-либо существовавших здесь культурных образований до русской колонизации. В предыдущем столетии, интенсивные археологические исследования саргатских поселений и могильников позволили постепенно собрать огромное количество информации. Существует множество научных работ, как обобщающих, так и посвященных отдельным проблемам - генезису культуры и ее внутренней хронологии, аспектам хозяйственной деятельности, военного дела, социальной организации, вопросам мировоззрения. В разные годы проблемами, связанными с изучением саргатских древностей, занимались В.П. Левашева, П.А. Дмитриев, В.Н. Чернецов, В.Ф. Генинг, В.А. Могильников, М.Ф. Косарев, В.И. Матющенко, Л.Н. Корякова, Н.П. Матвеева, М.К. Хабдулина, Н.В. Полосьмак, Л.И. Погодин, А.Я. Труфанов, Н.П. Довгалюк, и другие исследователи.

Несмотря на большое количество публикаций, лишь немногие исследователи уделяли внимание социальному анализу саргатской погребальной обрядности. До конца 80-х гг. XX в. материалы могильников привлекались в основном для определения культурно-хронологических позиций отдельных памятников и культуры в целом, решения проблем культурогенеза и исторических судеб саргатского населения.

Значительный вклад в область социальных исследований внесли работы Л.Н. Коряковой, Л.И. Погодина, Н.П. Матвеевой. Л.Н. Корякова (1988, 1997) и Н.П. Матвеева (2000) предложили модели организации саргатского общества, построенные с помощью методов математической статистики. Тем не менее, прирост фактологической базы по археологии раннего железного века Северной Евразии, совершенствование методик полевых исследований, а также появление новых теоретических разработок позволяют предлагать все более развернутые и обоснованные интерпретации погребальных памятников. Яркие археологические открытия последних лет на сопредельных территориях Южного Зауралья, Горного Алтая, Тувы - все чаще обращают внимание исследователей на перспективы моделирования социальных структур эпохи поздней первобытности.

Погребальные памятники всегда вызывали пристальный интерес ученых, благодаря многообразию заложенной в них информации. Погребальный памятник является многомерным источником. Социальные черты отражаются в нем через призму идеологии - обычаев, верований и традиций. Изучение погребальных комплексов тесно связано с вопросами реконструкции социальных структур и социальной сложности, то есть, проблемами, выходящими далеко за рамки собственно отдаления умершего.

Цели и задачи. Данная работа посвящена изучению саргатских погребальных памятников в рамках постпроцессуальной концепции, и интерпретации проявившихся в них черт погребальной обрядности. Целью исследования является реконструкция саргатских социальных структур, нашедших отражение в погребальной обрядности — возрастной, тендерной, горизонтальной и вертикальной, а также рассмотрение некоторых проблем, связанных с мировоззрением, особенно - концепции пространства саргатского населения, отраженной в организации погребальных мест.

Главной задачей исследования было выявление различных обрядовых групп, которые могли создаваться в прошлом на основе одного пола (гендера), возраста, вертикальной или горизонтальной социальной позиции, других критериев, или их сочетания. Полученные обрядовые группы далее могут быть интерпретированы в терминах социальных структур - тендерной, возрастной, вертикальной или горизонтальной. Отдельная задача была связана с изучением уже имеющегося опыта исследования саргатской погребальной практики, и ее интерпретаций.

Чтобы разобраться в сложном переплетении символов различных социальных структур, представленных в погребальном источнике, представлялось необходимым провести контекстуальный анализ памятников. Контекстуальный анализ как метод исследования, в отличие от статистического, предполагает изучение объектов в "контексте" (взаимосвязи объектов и ситуации (условий) их нахождения). Выделяются два основных типа значений, которые могут быть найдены путем контекстуального анализа. Первый тип обращается к контексту окружающей среды, технологическому и поведенческому контексту деятельности, что приводит к пониманию археологического объекта как части большого функционирующего целого. Второй касается определения значения объекта в условиях ситуации места, времени и связи с другими объектами. Идентификация и изучение контекста объектов необходимы для интерпретации их значения, поскольку оно может серьезно варьировать в зависимости от контекста.

Для систематизации материала и удобства работы с ним была разработана и создана компьютерная база данных "Саргатские погребения Среднего Прииртышья", включающая сведения обо всех известных автору саргатских могильниках Прииртышья. База организована в СУБД "Microsoft Access" и включает в себя две базы данных, каждая из которых состоит из трех таблиц, связанных между собой ключевыми полями - кодом погребения и кургана. В базу данных вошли сведения о 111 курганах, которые в общем содержали 409 погребений.

Данная работа, базирующаяся на конкретном археологическом материале, тем не менее, не носит источниковедческого характера в прямом понимании этого термина. В задачу работы не входит уточнение абсолютных хронологических позиций или датировок отдельных погребений и могильников, также как источниковедческая характеристика и классификация сопроводительного инвентаря. Обе темы достаточно объемны и должны являться предметом специального исследования.

Хронологические и территориальные рамки определяются периодом существования памятников саргатской культуры на территории Среднего Прииртышья: с VI-IV вв. до н.э. по III-IV вв. до н.э., то есть, практически всем периодом раннего железа на этой территории (в соответствии с созданными ранее хронологическими схемами: В.А. Могильникова (1992), JI.H. Коряковой (1993, 1997), Н.П. Матвеевой (2000)). Все рассматриваемые памятники локализуются вдоль берегов р. Иртыш. В ландшафтном отношении это зона лесостепи; согласно современному территориально-административному делению - центральная часть Омской области.

Научная новизна. Саргатские погребальные памятники Среднего Прииртышья до сих пор не выступали предметом специального исследования. Все они, за редкими исключениями, остаются неопубликованными. Данные из указанных памятников часто привлекались для статистики и аналогий, но введения их в полноценный научный оборот так и не последовало. Характеристика погребальной обрядности населения саргатской культуры Среднего Прииртышья, содержащаяся в предлагаемой работе, представляется наиболее полной из имеющихся на настоящий момент. Изучение могильников указанного региона, где саргатские культурные черты представлены наиболее ярко, позволяет глубже понять и исследовать многие проблемы, прежде всего, связанные с организацией и структурой социума, а также пересмотреть некоторые уже сложившиеся научные стереотипы. В настоящее время массив источников практически не пополняется, и это дает хорошую возможность собрать все имеющиеся сведения и подвести некоторые итоги.

Предмет исследования составляют 409 погребений из 26 могильников саргатской культуры Среднего Прииртышья. Источниковая база создана по результатам работ экспедиции Института Археологии РАН, Уральской археологической экспедиции, Среднеиртышской археологической экспедиции. Коллекции и полевая документация хранятся в Архиве и фондах

Института Археологии РАН, Проблемной лаборатории археологических исследований и фондах Уральского государственного университета, Музее Археологии и Этнографии Омского государственного университета.

Проблемам методологии в работе уделяется значительное внимание. В качестве теоретической основы избран широко известный в мировой археологии постпроцессуальный {интерпретационный) подход, в основе которого лежат социальные интерпретации. В своих работах, представители этой школы мысли обращают особое внимание на индивидов, в частности, тем, как социальное взаимодействие людей влияет на социальные структуры, представленные археологическим источником. Здесь базовыми являются концепции "значения, символов и интерпретации".

Социальное значение может быть дано материальным объектам, народам, обществам и пространству через интерпретацию. Интерпретация и значение диктуются идеологией, политикой и религией, одновременно, и древних людей, и археологов. Значения, отраженные в материальных символах информируют нас о значениях, которые создавались внутри политической, идеологической и культурной структуры общества. Поскольку один объект может иметь несколько значений, необходимо рассматривать каждый символ в контексте других символов, как ансамбль, а не как индивидуальный объект в изоляции. Понять значение артефактов или объектов можно, внимательно изучая условия их нахождения, то есть контекст.

Символизм - это передача важной культурной информации материальными средствами (через объекты, письменные источники и т.д.). Человеческое мышление и речь базируются на символах, они являются неотъемлемой частью повседневной жизни, средством социализации и управления людьми (Hodder at al, 1995; Hodder, 1986; Bradley, 2003, p. 20-21). Многие постпроцессуалисты рассматривают материальную культуру в контексте человеческой деятельности как часть языковой структуры, используя герменевтику (Hodder, 1991).

Практическая значимость работы. Составлена база данных "Саргатские погребения Среднего Прииртышья", включающая разнообразные характеристики 111 курганов и 409 погребений. Базу данных, выводы исследования можно использовать в дальнейшем для подготовки обобщающих работ по раннему железному веку Западной Сибири, и для сравнительного изучения саргатской погребальной обрядности других регионов. Обзор англо-американской теоретической литературы может быть включен в вузовские учебные курсы по археологии и истории первобытного общества.

10

Заключение научной работыдиссертация на тему "Погребальная обрядность населения Среднего Прииртышья в эпоху раннего железа: социальные аспекты"

Заключение

Культура населения, обитавшего в раннем железном веке на территории западносибирской лесостепи, представляет собой интереснейший объект для изучения. Эпоха раннего железа была временем больших перемен, массовых подвижек населения, сопровождавшихся взаимопроникновением культурных традиций. Определенные успехи в хозяйственной деятельности, рост численности населения, торговля (обмен) на дальние расстояния, постоянная адаптация новых видов оружия и способов ведения военных действий - все это привело к росту социальной сложности лесостепных обществ. Археологически, наиболее явственно, эта сложность проявилась в погребальных памятниках. Пышные гробницы, открытые в крупных курганах, недвусмысленно демонстрируют существование социальной иерархии.

Одной из главных задач предложенной работы являлось выделение обрядовых групп по различным основаниям: возрасту, тендерной принадлежности, вертикальной социальной позиции и горизонтальной социальной позиции. Основной целью была их последующая социальная интерпретация. Возраст, пол, вертикальный статус и родственные связи - это тот минимальный набор характеристик, который безусловно учитывался при погребении каждого индивида. В живом обществе социальные структуры не могут не "прорезать" друг друга, поэтому погребальный памятник, как правило, отражает столь же сложную смесь различных символов, археологическая идентификация которых представляет собой немалую проблему. Группы индивидов, похороненных согласно различным вариантам обряда можно интерпретировать в социальных терминах.

Проведенное исследование показало, что в саргатской погребальной практике наиболее полно символизирована вертикальная социальная структура. Вертикальные статусные отношения, по-видимому, являлись структурирующим принципом при создании саргатских погребальных комплексов. Существование вертикальных обрядовых групп, несмотря на естественную размытость их границ, не вызывает сомнений. На одном полюсе находятся очень богатые погребения в больших курганах, на другом - погребения с крайне незначительным количеством инвентаря, не требующие особых усилий на свое устройство. Представляется, что определяющая роль в саргатской погребальной практике принадлежала системе вертикальных статусных отношений.

Тендерный символизм проявляется в выборе сопроводительного инвентаря в тесной связи с вертикальным символизмом. Предметы вооружения служат символами сразу нескольких структур - вертикальной, тендерной и возрастной. Очевидные обрядовые группы по признаку биологического пола (мужчины/женщины) не выделяются, поскольку предметы - абсолютные маркеры биологического пола - не выявлены. Но бесспорно присутствуют гендерные группы мужчин и женщин, где биологический пол увязан с социальной ролью индивида. В гораздо большей степени это связано с мужчинами - тендерная группа мужчин-воинов составляет большинство среди мужской погребенной популяции. В женских и детских погребениях тендерный символизм выражен менее ярко, здесь преобладают "гендерно-нейтральные" "ансамбли" артефактов.

Обрядовые различия, связанные с возрастом смерти, прослеживаются лишь на уровне "взрослый/невзрослый". Чаще всего они выражаются в локализации (и размере) могильных ям и составе сопроводительного инвентаря. Судя по всему, на поздних этапах бытования культуры, некоторые из этих различий стираются. Несмотря на то, что возрастные характеристики умерших играли относительно меньшую роль, их влияние на погребальную сферу хорошо прослеживается по археологическим данным. В целом подобное соотношение характерно для иерархически организованных социумов, где возрастные аспекты уступают первое место признакам вертикальных статусных различий.

Обрядовые группы, основанные на родстве, наиболее трудны для идентификации. В некоторых случаях они, вероятно, совпадают с многомогильными курганами. Археологически пока невозможно проследить сколько-нибудь устойчивые закономерности, но сам вопрос нуждается в дальнейшем изучении. По мнению социальных антропологов, принцип родства играл в до-государственных обществах особенно важную роль, так как придавал стабильность политической системе при отсутствии органов централизованного управления (Carsten, 2004, р. 35-36). В сложных социумах через родство наследовался статус, и богатые детские погребения в саргатских курганах в определенной степени подтверждают это.

Предложенная в работе социальная интерпретация обрядовых групп не является бесспорной или окончательной. Последующие открытия, адаптация новых теоретических подходов, совершенствование полевой методики, развитие естественно-научных методов исследования позволят пополнить и скорректировать существующие на сей день представления об организации саргатского социума. Тем не менее, некоторая размытость полученных социальных категорий обусловлена не только несовершенством археологоических методик, но и, по-видимому, незавершенностью формирования иерархической структуры самого общества.

Не все аспекты, связанные с погребальной практикой, удалось рассмотреть в равной мере. Недостаточная антропологическая изученность серьезно сужает круг возможных социальных интерпретаций. Отсутствие публикаций материалов раскопок затрудняет разработку хронологии саргатских древностей как Среднего Прииртышья, так и всей саргатской общности, и, соответственно, развитие и динамика погребальной обрядности может быть прослежена лишь в общих чертах.

Основные каноны курганного способа погребения оставались устойчивыми на протяжении веков. Генетическая преемственность между до-саргатскими, саргатскими и пост-саргатскими погребальными памятниками на данной территории уверенно не прослеживается, возможно, вследствие недостаточной археологической изученности памятников "переходного периода" от бронзового века к железному. Саргатские могильники появляются уже в достаточно сложившемся виде в середине I тыс. до н.э. (или немного ранее), существуют длительное время, и исчезают во второй четверти I тыс. н.э., без следов каких-либо кардинальных трансформаций. Наибольшее количество из исследованных на текущий момент памятников датируются периодом с III в. до н.э. по I - II вв. н.э. Более ранние и более поздние могильники менее многочисленны. Ранние памятники характеризуются большим удельным весом одномогильных курганов (Стрижево I, Коконовка I). С точки зрения социальных различий, в раннесаргатский период (VI-IV вв. до н.э.) акцент делался на локализацию погребения в пространстве. В последующие периоды, различия в степени богатства погребального инвентаря становятся более выраженными, вариабельность в расположении погребения и монументальности конструкций сохраняется. На позднесаргатском (со II-III в. н.э.) этапе количество и качество сопроводительных предметов, а также грандиозность сооружения становятся доминирующими признаками вертикальных статусных различий.

Несмотря на активный процесс изучения саргатских древностей, многие вопросы по-прежнему остаются открытыми или нуждаются в пересмотре. Дальнейшие перспективы изучения саргатской погребальной обрядности видятся в более широком привлечении и сравнительном анализе данных сопредельных регионов - Притоболья, Барабы и Приишимья, а также гороховских, и, возможно, большереченских могильников. Необходим более подробный источниковедческий анализ - продолжение исследования керамики и других артефактов, происходящих из погребальных комплексов. Разработка этих и других, не упомянутых здесь, перспективных направлений позволит социальным реконструкция стать более успешными.

В заключение, я хотела бы выразить мою глубокую благодарность Л.И. Погодину, А .Я. Труфанову, В.И. Стефанову за возможность использования в работе неопубликованных материалов их раскопок. Я искренне признательна моему научному руководителю Л.Н. Коряковой за общее руководство и поддержку, Л.И. Погодину, А.В. Епимахову, С.В. Шараповой, А.В. Полеводову, Н.М. Чаиркиной, А.А. Ковригину, Д.И. Ражеву - за ценные комментарии и критику, А.Г. Берсеневу - за неоценимую помощь в подготовке иллюстраций. И, конечно, всем моим друзьям и коллегам из Омска и Екатеринбурга за их неизменно доброжелательное отношение.

Список научной литературыБерсенева, Наталья Александровна, диссертация по теме "Археология"

1. Матющенко В.И. Отчет об археологических исследованиях курганов у с. Исаковка Горьковского района Омской области в 1985 г. // Архив ИА РАН. Р-1. № 10745, 10745а (альбом).

2. Матющенко В.И. Отчет о раскопках у д. Сидоровки Нижнеомского района Омской области в 1986 г. // Архив ИА РАН. Р-1. № 11482, 11482а и 114826 (альбомы).

3. Могильников В.А. Отчет о работах Иртышского Отряда ЗападноСибирской Археологической экспедиции летом 1966 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, №3325.

4. Могильников В.А. Отчет о работах Иртышского Отряда ЗападноСибирской Археологической экспедиции летом 1967 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, №3463.

5. Могильников В.А. Отчет о работах Иртышского Отряда ЗападноСибирской Археологической экспедиции летом 1968 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, №3716.

6. Могильников В.А. Отчет о работах Иртышского Отряда ЗападноСибирской Археологической экспедиции летом 1969 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, №4000.

7. Могильников В.А. Отчет о раскопках Иртышского отряда АН СССР в 1970 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, № 4252.

8. Могильников В.А. Отчет о работах в Прииртышье в 1972 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, № 4739.

9. Могильников В.А. Отчет о работах в Прииртышье в 1973 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, № 5715.

10. Могильников В.А. Отчет о работах Иртышского отряда в 1974 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, № 5350.

11. Могильников В.А. Отчет о работах Иртышского отряда в 1976 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, № 6659.

12. Могильников В.А. Отчет об археологических исследованиях в Среднем Прииртышье в 1977 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, № 6678.

13. Могильников В.А. Отчет о полевых исследованиях. Омская область. 1978 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, № 8047.

14. Могильников В.А. Отчет об археологических исследованиях в Среднем Прииртышье. Омская область. 1980 г. Москва // ИА РАН, Р-1, № 7762.

15. Могильников В.А. Отчет об археологических исследованиях курганов у д. Карташово в зоне мелиоративного строительства колхоза "Заветы Ленина" Муромцевского р-на Омской области в 1981 г. Москва // Архив ИА РАН, Р-1, № 10072.

16. Погодин Л.И. Отчет об археологических раскопках курганов Стрижевского II и Стрижевского III могильников в Нижнеомском районе Омской области, проведенных Омским государственным университетом в 1987 г. Омск, 1988 //Архив МАЭ ОмГУ. Ф. II. Д. 53-1.

17. Погодин Л.И. Отчет об археологических раскопках курганов у д. Бещаул Нижнеомского района Омской области, проведенных Омским государственным университетом в 1988 г. Омск, 1989 // Архив МАЭ ОмГУ. Ф. И. Д. 57.

18. Погодин Л.И. Отчет об археологических исследованиях в Нижнеомском и Горьковском районах Омской области в 1989 г. Омск, 1990 // Архив МАЭ ОмГУ. Ф. И. Д. 65.

19. Погодин Л.И. Отчет об археологических исследованиях у б.д. Стрижево Нижнеомского района Омской области в 1991 г. Омск, 1992 // Архив МАЭ ОмГУ. Ф. II. Д. 81.

20. Стефанов В.И. Отчет о работах в Болыпереченском районе Омской области, произведенных летом 1976 г. Свердловск, 1976. //АКА УрГУ, Ф. И.

21. Тру фанов А.Я. Отчет об археологических работах Средиеиртышской археологической экспедиции Омского государственного университета в Саргатском районе Омской области в 1987 г. Омск, 1988. // Архив ИА РАН. Р-1. № 12048, 12048а (альбом).

22. Труфанов А.Я. Отчет об археологических работах, в Крутинском и Омском районах Омской области, проведенных в 1989 г. Омск, 1990. // Архив ИА РАН. Р-1. № 14513.

23. Труфанов А.Я. Отчет об археологических работах в Омском, Крутинском и Черлакском районах Омской области в 1990 г. Омск, 1991. // Архив ИА РАН. Р-1. № 15886, 15888 (альбом).

24. Труфанов А.Я. Отчет о работах в Омском, Болыиереченском и Крутинском районах Омской области в 1993 г. Омск, 1994. // Архив ИА РАН. Р-1. № 17849, 17851 (альбом).

25. Шарапова С.В. Отчет о раскопках погребального комплекса Карасье в Заводоуковском районе Тюменской области в 2000 году. Екатеринбург, 2001 // Архив Отдела Археологии и Этнографии УрО РАН.

26. Шарапова С.В. Отчет о раскопках Сопининского могильника в Шатровском районе Курганской области в 2002 г. Екатеринбург, 2003. // Архив Отдела Археологии и Этнографии ИИА УрО РАН, Д. 96, 96А.1. Литература

27. Алекшин В.А. 1981. Погребальный обряд как археологический источник // КСИА. Вып. 167. М. С. 3-9.

28. Алекшин В.А. 1986. Социальная структура и погребальный обряд древнеземледельческих обществ (по археологическим материалам Средней Азии и Ближнего Востока). Л.: "Наука". 191с.

29. Альтернативные пути к цивилизации: Кол. Монография. 2000. // Н.Н. Крадин, А.В. Коротаев, Д.М. Бондаренко, В.А. Лынша (ред.). М.: "Логос". 368 с.

30. Акимова М.С. 1972. Антропология населения лесостепной полосы Западной Сибири в эпоху раннего железа // Памятники Южного Приуралья и Западной Сибири сарматского времени. М.: "Наука". С. 150-159.

31. Аржан. Источник в Долине царей. Археологические открытия в Туве. 2004. Каталог выставки в Государственном Эрмитаже. Спб: "Славия". 64 с.

32. Багашев А.Н., 2000. Палеоантропология Западной Сибири. Лесостепь в эпоху раннего железа. Новосибирск: "Наука". 374 с.

33. Балабанова М.А. 2004. О древних макрокефалах Восточной Европы // OPUS: Междисциплинарные исследования в археологии. Вып. 3. М.: изд-во ИА РАН. С. 171-187.

34. Бернабей М., Бондиоли JL, Гуиди А. 1994. Социальная структура кочевников савроматского времени // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып. 1: Савроматская эпоха. М. С. 159-184.

35. Берсенева Н.А. 1999. Керамические пряслица из погребений саргатской культуры (по материалам Среднего Прииртышья) // XIV Уральское археологическое совещание: тезисы докладов. Челябинск: "Рифей". С. 115-117.

36. Берсенева Н.А. 2003. Пространственные аспекты саргатской погребальной практики // Человек в пространстве древних культур. Материалы Всероссийской научной конференции. Челябинск: Музей-заповедник "Аркаим". С. 106-108.

37. Берсенева Н.А. 2004. Теоретические подходы к изучению погребальной обрядности (по материалам англо-американских исследований) // Этнографо-археологические комплексы: Проблемы культуры и социума. Т. 8. Омск: Издательский дом "Наука". С. 9-20.

38. Берсенева Н.А. 2004а. Пряслица и проблема гендера в саргатских погребениях (по материалам Среднего Прииртышья) // VI Исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 198-201.

39. Берсенева Н.А., Берсенев А.Г. 2002. Трасологические аспекты изучения керамических пряслиц // Северный Археологический Конгресс. Тезисы докладов, г. Ханты-Мансийск. Екатеринбург: "Академкнига". С. 221222.

40. Берсенева Н.А., Берсенев А.Г. 2004. К проблеме функционального определения артефактов: керамические пряслица саргатской культуры // VI Исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 202-204.

41. Бишони Р. 1994. Погребальный обряд как источник для исторических реконструкций // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып. I: Савроматская эпоха. М.: изд-во ИА РАН. С. 153-158.

42. Боталов С.Г., Гуцалов С.Ю. 2000. Гунно-сарматы Урало-Казахстанских степей. Челябинск: "Рифей". 266 с.

43. Бужилова А.П., Каменецкий И.С. 2004. Сарматы и боевые столкновения (анализ черепных травм на примере материалов из могильника Сагванский I // OPUS: Междисциплинарные исследования в археологии. Вып. 3. М.: изд-во ИА РАН. С. 208-213.

44. Бунятян Е.П. 1985. Методика социальных реконструкций в археологии. На материале скифских могильников IV-III вв. до н.э. Киев: "Наукова Думка". 228 с.

45. Викторова В.Д. 2003. Пряслица в мифо-ритуальной практике народов Урала в раннем железном веке // Международное (XVI Уральское) археологическое совещание. Тезисы докладов. Пермь. С. 194-197.

46. Винокуров Н.И. 2004. Практика человеческих жертвоприношений в античное и средневековое время (по материалам ритуальных захоронений Крымского Приазовья) // OPUS: Междисциплинарные исследования в археологии. М.: изд-во ИА РАН. Вып. 3. С. 55-87.

47. Генинг В.Ф. 1991. Археологическая теория и теоретическая археология // ВАУ. Вып. 20. Екатеринбург: изд-во Уральского гос. ун-та. С. 6-14.

48. Генинг В.Ф., Корякова Л.Н., Овчинникова Б.Б., Федорова Н.В.1970. Памятники железного века в Омском Прииртышье // Проблемы хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири. Томск. С. 204-215.

49. Генинг В.Ф., Борзунов В.А. 1975. Методика статистической характеристики и сравнительного анализа погребального обряда // ВАУ. Вып. 13. С. 42-72.

50. Генинг В.Ф., Корякова Л.Н. 1984. Лихачевские и Черноозерские курганы раннего железного века Западной Сибири. СА. № 2. С. 165-187.

51. Генинг В.Ф., Стефанов В.И. 1988. Работы уральской археологической экспедиции в Среднем Прииртышье // Источники и историография: археология и история. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 418.

52. Генинг В.Ф., Бунятян Е.П., Пустовалов С.Ж., Рынков Н.А. 1990. Формализованно-статистические методы в археологии (анализ погребальных памятников). Киев: "Наукова думка". 302 с.

53. Геннеп А. ван. 1999. Обряды перехода. М.: "Восточная литература".

54. Геродот. История в девяти книгах. 1999. М.: "Ладомир". 752 с.

55. Глушков И.Г. 1983. Теоретическая мысль в археологии во второй половине 20 начале 30-х годов // Этнокультурные процессы в Западной Сибири. Томск: изд-во ТГУ. С. 3-20.

56. Грязнов М.П. 1980. Аржан: Царский курган раннескифского времени. JI.: "Наука". 62 с.

57. Грязнов М.П. 1992. Алтай и приалтайская степь // Степная полоса азиатской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.: "Наука". С. 161-178.

58. Гуляев В.И. 1995. Введение в дискуссию: Погребальная обрядность: структура, семантика и социальная интерпретация (часть II) // РА. № 2. С. 84-85.

59. Гуляев В.И., Ольховский, B.C. 1999. Погребальные памятники и погребальная обрядность: проблемы анализа и интерпретации // Погребальный обряд: реконструкция и интерпретация древних идеологических представлений. М.: "Восточная литература". С. 10-18.

60. Гумилев JI.H. Хунну. Степная трилогия. 1993. СПб.: "Тайм-аут -компасс". 230 с.

61. Демкин В.А. 1997. Палеопочвоведение и археология: интеграция в изучении истории природы и общества. Пущино: ОНТИ ПНЦ РАН. 213 с.

62. Дмитриев П.А. 1929. Мысовские стоянки и курганы // ТС А РАНИОН. Вып. IV. М. С. 180-203.

63. Довгалюк Н.П. 1995. Стеклянные украшения Западной Сибири эпохи раннего железного века (по материалам саргатской культуры). Автореф. дисс. . канд. ист. наук. М. 18 с.

64. Довгалюк Н.П. 1998. Характеристика химического состава стеклянных бус из памятников саргатской культуры // Взаимодействие саргатских племен с внешним миром. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 5479.

65. Епимахов А.В. 2002. Южное Зауралье в эпоху средней бронзы. Челябинск: изд-во ЮУрГУ. 170 с.

66. Железчиков Б.Ф. 1994. Общая характеристика исходных признаков погребального обряда савроматского времени // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып. I: Савроматская эпоха. М.: изд-во ИА РАН. С. 127- 152.

67. Железчиков Б.Ф. 1997. Анализ сарматских погребальных памятников IV-III вв. до н.э. // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып. II: Раннесарматская культура (IV-I вв. до н.э.). М.: изд-во ИА РАН. С. 46-130.

68. Зданович Д.Г. 2003. Жертвоприношение: опыт комплексного подхода к одному из локусов культуры // Человек в пространстве древних культур. Материалы Всероссийской научной конференции. Челябинск. Музей-заповедник "Аркаим". С. 45-50.

69. Зданович Г.Б., Иванов И.В., Хабдулина М.К. 1984. Опыт использования в археологии палеопочвенных методов исследования (курганы Кара-Оба и Обалы в Северном Казахстане) // С А. № 4. С. 35-48.

70. Зиняков Н.М. 1991. Железообрабатывающее производство саргатской культуры // Проблемы изучения саргатской культуры. Омск: изд-во Омского гос. ун-та. С. 53-60.

71. Зыков А.П., Федорова Н.В. 2001. Холмогорский клад. Коллекция древностей III-IV веков. Екатеринбург: "Сократ". 174 с.

72. Иванова Н.О., Батанина И.М. 1993. Павлиново городище -памятник раннего железного века лесостепного Притоболья // Кочевники Урало-Казахстанских степей. Челябинск. С. 102-120.

73. Ильина И.В. 2000. Семейные обряды и традиции (воспитание детей) // Салымский край. Научно-художественное издание. Екатеринбург: "Тезис". С. 217-222.

74. Итина М.А. 1954. К вопросу об отражении общественного строя в погребальных обрядах первобытных народов // СЭ. № 3. С. 63-68.

75. Каменецкий И.С. 1983. Код для описания погребального обряда (Часть I) // Древности Дона. Материалы работ Донской экспедиции. М.: "Наука". С. 221-250.

76. Каменецкий И.С. 1986. Код для описания погребального обряда (Часть II) // Археологические открытия на новостройках. Древности Северного Кавказа (материалы работ Северокавказской экспедиции). Вып. 1. М.: "Наука". С. 136-194.

77. Каменецкий И.С. 1989. Меоты и другие племена северо-западного Кавказа в VII в. до н.э. — III в. н.э. // Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.: "Наука". С. 224-251.

78. Каменецкий И.С. 2000. Один из факторов искажения погребального обряда // Погребальный обряд: реконструкция и интерпретация древних идеологических представлений. М.: "Восточная литература". С. 137-146.

79. Карнейро Р. 2000. Процесс или стадии: ложная дихотомия в истории возникновения государства // Альтернативные пути к цивилизации. М.: "Логос". С. 84-94.

80. Кислый А.Е. 1995. Палеодемография и возможности моделирования структуры древнего населения // РА № 2. С. 112-122.

81. Классен Х.Дж.М. 2000. Проблемы, парадоксы и перспективы эволюционизма//Альтернативные пути к цивилизации. М.: Логос. С. 6-23.

82. Клейн Л.С. 2001. Принципы археологии. СПб: "Бельведер". 152 с.

83. Ковригин А.А. 1997. Хронология погребений // Культура зауральских скотоводов на рубеже эр. Екатеринбург: "Екатеринбург". С. 6470.

84. Ковригин А.А. 2003. Павлиново городище: хронология и архитектура // Экология древних и современных обществ: тезисы конференции. Вып. 2. Тюмень: изд-во ИПОС СО РАН. С. 121-124.

85. Кореняко В.А. 1976. Некоторые теоретические проблемы изучения древних погребений // Известия Северо-Кавказского научного центра высшей школы (общественные науки), № 1. Ростов на Дону. С. 53-58.

86. Кореняко В.А. 1977. Погребальная обрядность как система (к постановке проблемы) // Археология и вопросы атеизма. Грозный: изд-во Чечено-Ингушского гос. ун-та. С. 5-7.

87. Коробов Д.С. 2003. Социальная организация алан Северного Кавказа IV-IX вв. СПб.: "Алетейя". 380 с.

88. Коротаев А.В., Крадин Н.Н., Лынша В.А. 2000. Альтернативы социальной эволюции (вводные замечания) // Альтернативные пути к цивилизации. М.: "Логос". С. 24-83.

89. Корякова Л.Н. 1977. Ансамбль некрополя саргатской культуры // Археологические исследования на Урале и в Западной Сибири. Свердловск. С. 134-151.

90. Корякова Л.Н. 1979. Могильник саргатской культуры у с. Красноярка. // СА. № 2. С. 191-206.

91. Корякова Л.Н. 1982. Из истории изучения саргатской культуры // Археологические исследования севера Евразии. Свердловск: изд-во Уральского гос. ун-та. С. 113-124.

92. Корякова Л.Н. 1984. Поселения саргатской культуры // Древние поселения Урала и Западной Сибири. ВАУ. Свердловск. С. 61-79.

93. Корякова Л.Н. 1988. Ранний железный век Зауралья и Западной Сибири. Свердловск: изд-во Уральского гос. ун-та. 240 с.

94. Корякова Л.Н. 1991. Саргатская культура или общность? // Проблемы изучения саргатской культуры. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 3-8.

95. Корякова JI.H. 1993. Культурно-исторические общности Урала и Западной Сибири: Тоболо-Иртышская провинция на ранней и средней стадиях железного века. Докл. . дисс. д.и.н. Новосибирск. 73 с.

96. Корякова Л.Н. 1994. Урало-Иртышская лесостепь // Очерки культурогенеза народов Западной Сибири. Т. 2. Мир реальный и потусторонний. Томск: изд-во Томского гос. ун-та. С. 113-169.

97. Корякова Л.Н., 1994а. Поселения и жилища Тоболо-Иртышской лесостепи // Очерки культурогенеза народов Западной Сибири. Т.1. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та. С. 259-275.

98. Корякова Л.Н. 1997. Гаевский могильник в контексте эволюции саргатской культурной общности // Культура зауральских скотоводов на рубеже эр. Екатеринбург: "Екатеринбург". С. 138-154.

99. Корякова Л.Н. 2002. Археология раннего железного века Евразии. Общие проблемы. Железный век Западной Европы. Екатеринбург: изд-во Уральского гос. ун-та. http://virbib.eunnet.net/books/ironage.

100. Корякова Л.Н., Стефанов В.И. 1981. Городище Инберень-IV на Иртыше // СА. № 2. С.

101. Корякова Л.Н., Попова С.М. 1986. К вопросу о сравнении саргатской и савромато-сарматской культур // Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышского междуречья. Челябинск. С. 37-45.

102. Корякова Л.Н., Ковригин А.А., Сергеев А.С., Шарапова С.В. 1995. Новые раскопки на Павлиновом городище (предварительное сообщение) // Проблемы истории, филологии, культуры. Вып. 2. М.Магнитогорск. С. 17-28.

103. Корякова JI.H., Дэйр М.-И. (ред.) 1997. Культура зауральских скотоводов на рубеже эр. Гаевский могильник саргатской общности: антропологическое исследование. Екатеринбург: "Екатеринбург". 170 с.

104. Корякова Л.Н., Булдашев В.А., Потро Ж.-П. 1997. Описание курганов и погребений // Культура зауральских скотоводов на рубеже эр. Екатеринбург: "Екатеринбург". С. 10-47.

105. Корякова Л.Н., Булдашев В.А. 1997. Погребальная обрядность // Культура зауральских скотоводов на рубеже эр. Екатеринбург: "Екатеринбург". С. 130-137.

106. Корякова Л.Н., Дэйр М.-И. 2003. Исследование Павлиновского археологического комплекса на р. Исеть // Экология древних и современных обществ. Вып. 2. Тюмень: изд-во ИПОС СО РАН. С. 124-129.

107. Косарев М.Ф. 1984. Западная Сибирь в древности. М.: "Наука". 248с.

108. Косарев М.Ф. 2001. Пространство и время в сибиро-языческом миропонимании // Мировоззрение древнего населения Евразии. М. С. 439454.

109. Косарев М.Ф. 2003. Основы языческого миропонимания: По сибирским археолого-этнографическим материалам. М.: "Ладога — 100". 352 с.

110. Косинцев П.А., Бородина Е.Н. 1991. Фауна городища Павлиново и некоторые аспекты скотоводства саргатской культуры // Проблемы изучения саргатской культуры. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 45-53.

111. Крадин Н.Н. 2000. Кочевники, мир-империя и социальная эволюция // Альтернативные пути к цивилизации. М.: "Логос". С. 314-336.

112. Крадин Н.Н. 2001. Политическая антропология. Учебное пособие. М.: "Ладомир".

113. Кулемзин В.М. 1994. Обряды перевода из реального мира в потусторонний у народов Западной Сибири в XVIII-XX вв. // Очерки культурогенеза народов Западной Сибири. Т. 2. Мир реальный и потусторонний. Томск: изд-во Томского гос. ун-та. С. 334-422.

114. Курто П., Ражев Д.И. 1997. Люди // Культура зауральских скотоводов на рубеже эр. Екатеринбург: "Екатеринбург". С. 114-125

115. Кызласов И.Л. 1993. Мировоззренческая основа погребального обряда//РА. № i.e. 98-111.

116. Кызласов И.Л. 1995. Погребальный обряд и уровень развития общества. От отдельного к общему // РА. № 2. С. 99-103.

117. Левашева В.П. 1928. Предварительное сообщение об археологических исследованиях Западно-Сибирского музея за 1926-27 годы // Известия государственного Западно-Сибирского музея. № 1. Омск. С. 159.

118. Левина Л.М. 1994. Джетыасарская культура. Ч. 3-4. Могильник Алтынасар 4 // Низовья Сырдарьи в древности. Вып. IV. М: ИЭА РАН. 312 с.

119. Лифшиц В.А. 2002. Три серебряные чаши из Исаковского могильника № 1 // ВДИ. № 2. С. 42-56.

120. Манцевич А.П. 1987. Курган Солоха: публикация одной коллекции. Л.: "Искусство". 143 с.

121. Мартынов А.И. 1994. Татарская культура // Очерки культурогенеза народов Западной Сибири. Т. 2. Мир реальный и потусторонний. Томск: изд-во Томского гос. ун-та. С. 184-214.

122. Мартынова Е.П. 2000. Семейные обряды и традиции // Салымский край. Научно-художественное издание. Екатеринбург: "Тезис". С. 211-217.

123. Массон В.М. 1976. Экономика и социальный строй древних обществ (в свете данных археологии). Л.: "Наука". 191с.

124. Массон В.М. 1989. Древнейшие цивилизации. Л.: "Наука". 275 с.

125. Матвеев А.В. 1998. Первые андроновцы в лесах Зауралья. Новосибирск: "Наука". 417 с.

126. Матвеев А.В., Маслякова Н.Н. Известия о бугровании в Западной Сибири и проблема происхождения Сибирской коллекции Петра I // Проблемы изучения саргатской культуры. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 37-41.

127. Матвеева Н.П. 1993. Саргатская культура на Среднем Тоболе. Новосибирск: "Наука", 175 с.

128. Матвеева Н.П. 1994. Ранний железный век Приишимья. Новосибирск: "Наука", 152 с.

129. Матвеева Н.П. 1998. О торговых связях саргатского населения с Центральной Азией (по материалам Тоболо-Ишимья) // Взаимодействие саргатских племен с внешним миром. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 1015.

130. Матвеева Н.П. 1999. Материалы к палеодемографической характеристике саргатской общности // Вестник археологии, антропологии и этнографии. Вып. 2. Тюмень: изд-во ИПОС СО РАН. С. 87-97.

131. Матвеева Н.П. 2000. Социально-экономические структуры населения Западной Сибири в раннем железном веке (лесостепная и подтаежная зоны). Новосибирск: "Наука". 399 с.

132. Матвеева Н.П. 2001. Старо-Лыбаевский-4 курганный могильник по раскопкам 1999 года // Вестник археологии, антропологии и этнографии. Вып. 3. Тюмень: изд-во ИПОС СО РАН. С. 98-113.

133. Матвеева Н.П. 2003. Фортификационное строительство у населения саргатской культуры: социальный аспект // Социальнодемографические процессы на территории Сибири (древность и средневековье). Материалы к конференции. Кемерово. С. 91-95.

134. Матвеева Н.П., Ларина Н.С., Билль К.В., Захарова Л.Е. 2003. Новые данные об особенностях питания саргатского населения Западной Сибири // Экология древних и современных обществ. Вып. 2. Тюмень: изд-во ИПОС СО РАН. С. 143-147.

135. Матвеева Н.П., Волков Е.Н., Рябогина Н.Е. 2003. Новые памятники бронзового и раннего железного веков (Древности Ингальской долины: Археолого-палеогеографическое исследование). Вып. 1. Новосибирск: "Наука". 174 с.

136. Матющенко В.И. 1991. Об отношении саргатского населения к так называемому скифо-сибирскому культурно-историческому единству // Проблемы изучения саргатской культуры. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 14-16.

137. Матющенко В.И. 1999. Раскопки могильника Окунево Ша // Новое в археологии Среднего Прииртышья. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 27-38.

138. Матющенко В.И., Татаурова Л.В. 1997. Могильник Сидоровка в Омском Прииртышье. Новосибирск: "Наука". 198 с.

139. Медникова М.Б. 2003. Ритуальное посвящение у древних народов Евразии по данным антропологии: символические трепанации // Археология, этнография и антропология Евразии. Новосибирск: СО РАН. №1 (13). С. 147156.

140. Мельник В.И. 1990. Погребальная практика и погребальный обряд // КСИА. Вып. 201. С. 73-77.

141. Мельник В.И. 1993. Погребальный обычай и погребальный памятник // РА. № 1. С. 94-97.

142. Мелюкова А.И. 1989. Скифские памятники степи Северного Причерноморья // Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.: "Наука". С. 51-67.

143. Могильников В.А. 1970. К вопросу об этнокультурных ареалах Среднего Прииртышья и Приобья эпохи раннего железа // Проблемы хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири. Томск. С. 172-190.

144. Могильников В.А. 1972. Коконовские и саргатские курганы — памятники эпохи раннего железа западносибирской лесостепи // Памятники Южного Приуралья и Западной Сибири сарматского времени. М.: "Наука". С. 119-133.

145. Могильников В.А. 1972а. Раскопки в 1967 г. в Коконовке // Памятники Южного Приуралья и Западной Сибири сарматского времени. М.: "Наука". С. 134-149.

146. Могильников В.А. 19726. К вопросу о саргатской культуре // Проблемы археологии и древней истории угров. М.: "Наука". С. 69-83.

147. Могильников В.А. 1973. К этнокультурной характеристике Западной Сибири в эпоху раннего железа // Из истории Сибири. Вып. 7. Томск: изд-во Томского гос. ун-та. С. 175-189.

148. Могильников В.А. 1973а. Калачевка I памятник позднего этапа саргатской культуры // Проблемы археологии Урала и Сибири. М.

149. Могильников В.А. 1974. Работы в Омском Прииртышье // Из истории Сибири. Вып. 15. Томск: изд-во Томского гос. ун-та. С. 76-85.

150. Могильников В.А. 1979. Исследования в Среднем Прииртышье // АО 1978. М.: "Наука". С. 254-255.

151. Могильников В.А. 1983. Об этническом составе культур Западной Сибири в эпоху железа // Этнокультурные процессы в Западной Сибири. Томск: изд-во Томского гос. ун-та. С. 77-89.

152. Могильников В.А. 1991. Некоторые проблемы изучения саргатской культуры // Проблемы изучения саргатской культуры. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 8-14.

153. Могильников В.А. 1992. Ранний железный век лесостепи Западной Сибири // Степная полоса азиатской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.: "Наука". С. 274-283.

154. Могильников В.А. 1992а. Гороховская культура // Степная полоса азиатской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.: "Наука". С. 283-291.

155. Могильников В.А. 19926. Саргатская культура. // Степная полоса азиатской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.: "Наука". С. 292-312.

156. Могильников В.А. 1998. К динамике внешних контактов саргатского этноса // Взаимодействие саргатских племен с внешним миром. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 4-9.

157. Могильников В.А., Колесников А.Д., Куйбышев А.В. 1977. Работы в Прииртышье // АО 1976. М.: "Наука". С. 225-226.

158. Могильников В.А., Куйбышев А.В. 1978. Работы в Среднем Прииртышье //АО 1977. М.: "Наука". С. 259-260.

159. Молодин В.И., Полосьмак Н.В., Чикишева Т.А. и др. 2000. Феномен алтайских мумий. Новосибирск: изд-во ИАЭ СО РАН. 320 с.

160. Мошкова М.Г. 1972. Савроматские памятники северо-восточного Оренбуржья // Памятники Южного Приуралья и Западной Сибири сарматского времени. М.: "Наука". С. 49-78.

161. Мошкова М.Г. 1989. Среднесарматская культура // Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.: "Наука". С. 177-191.

162. Мошкова М.Г. 1989а. Позднесарматская культура // Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.: "Наука". С. 191-202.

163. Мошкова М.Г., Генинг В.Ф. 1972. Абатские курганы и их место среди лесостепных культур Зауралья и Западной Сибири // Памятники Южного Приуралья и Западной Сибири сарматского времени. М.: "Наука". С. 87-118.

164. Ольховский B.C. 1986. Погребально-поминальная обрядность в системе взаимосвязанных понятий // СА. № 1. С. 65-76.

165. Ольховский B.C. 1991. Погребально-поминальная обрядность населения степной Скифии (VII-III вв. до н.э.). М.: "Наука". 256 с.

166. Ольховский B.C. 1993. Погребальная обрядность (содержание и структура) // РА. № 1. С. 78-93.

167. Ольховский B.C. 1995. Погребальная обрядность и социологические реконструкции // РА. № 2. С. 85-98.

168. Ольховский B.C. 1997. Обычай и обряд как форма традиции // РА. №2. С. 159-168.

169. Ольховский B.C. 1999. К изучению скифской ритуалистики: посмертное путешествие // Погребальный обряд: реконструкция и интерпретация древних идеологических представлений. М.: "Восточная литература". С. 114-136.

170. Петренко В.Г., Маслов В.Е., Канторович А.Р. 2004. Погребение знатной скифянки из могильника Новозаведенное-И (предварительная публикация) // Археологические памятники раннего железного века Юга России. М.: изд-во ИА РАН. С. 179-210.

171. Плетнева С. А. 1993. Возможности выявления социально-экономических категорий по материалам погребальной обрядности // РА, № 4, С. 160-172.

172. Погодин Л.И. 1988. К характеристике погребального обряда саргатской культуры // Источники и историография. Археология и история. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 27-37.

173. Погодин Л.И. 1991. Проблемы хронологии саргатских памятников в связи с особенностями организации военного дела (поматериалам Прииртышья) // Проблемы изучения саргатской культуры: тез. докл. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 20-24.

174. Погодин Л.И., 1996. Золотное шитье Западной Сибири (первая половина I тыс. н.э.) // Исторический ежегодник. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 123-134.

175. Погодин Л.И. 1997. К характеристике военной структуры саргатской общности // IV исторические чтения памяти М.П. Грязнова (материалы науч. конференции). Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 116-121.

176. Погодин Л.И. 1997а. Исследования в Омской области // АО -1996. М.: "Наука". С. 345-346.

177. Погодин Л.И. 1998. Вооружение населения Западной Сибири раннего железного века. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. 84 с.

178. Погодин Л.И. 1998а. Лаковые изделия из памятников Западной Сибири раннего железного века // Взаимодействие саргатских племен с внешним миром. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 26-38.

179. Погодин Л.И. 1999. Исследование в урочище "Батаково" // Новое в археологии Среднего Прииртышья: Сб. науч. трудов. Омск: изд-е Омского гос. ун-та, С. 52-85.

180. Погодин Л.И., Труфанов А.Я. 1991. Могильник саргатской культуры Исаковка III // Древние погребения Обь-Иртышья. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 98-127.

181. Полеводов А.В. 2003. Сузгунская культура в лесостепи Западной Сибири. Автореф. дисс. . канд. ист. наук. Москва. 22 с.

182. Полидович Ю.Б., Полидович Е.А. 1999. Прядение и ткачество в системе культуры народов Юго-Восточной Европы в эпоху поздней бронзы и раннего железа // Текстиль эпохи бронзы евразийских степей. М.: Труды ГИМ, Вып. 109. С. 217-223.

183. Полосьмак Н.В. 1987. Бараба в эпоху раннего железа. Новосибирск: "Наука". 144 с.

184. Полосьмак Н.В. 2001. Всадники Укока. Новосибирск: ИНФОЛИО-пресс. 336 с.

185. Радлов В.В. 1989. Из Сибири: страницы дневника. М. 718 с.

186. Ражев Д.И. 2001. Население лесостепи Западной Сибири раннего железного века: реконструкция антропологических особенностей. Автореф. дисс. . канд. ист. наук. Екатеринбург. 22 с.

187. Ражев Д.И. в печати. Обычай деформации головы у населения саргатской общности // Проблемы антропологии Евразии. СПб.

188. Ражев Д.И., Ковригин А.А. 1999. Курганные могильники саргатской культуры и социально-демографическая структура древнего общества // Экология древних и современных обществ: тезисы докладов. Тюмень: изд-во ИПОС СО РАН. С. 171-175.

189. Ражев Д.И., Ковригин А.А., Курто П. 1999. Насильственные травмы на черепах из могильников саргатской культуры // XIV Уральское археологическое совещание: тезисы докладов. Челябинск: "Рифей". С. 137139.

190. Ражев Д.И., Бпимахов А.В. 2003. Некрополи бронзового века: феномен многочисленности детских погребений // Экология древних и современных обществ. Вып. 2. Тюмень: изд-во ИПОС СО РАН. С. 244-247.

191. Руденко С.И. 1953. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.-Л.: изд-во АН СССР. 404 с.

192. Рынков Н.А. 1997. Традиция, обычай, обряд (к соотношению понятий) // РА. № 2. С. 150-158.

193. Сальников В.А. 1962. Царев курган на р. Тобол // ВАУ. Вып. 2. Свердловск. С. 38-41.

194. Салымский край. 2000. Научно-художественное издание. Екатеринбург: "Тезис". 344 с.

195. Сергацков И.В. 2000. Сарматские курганы на Иловле. Волгоград: Изд-во ВГУ. 396 с.

196. Сериков Ю.Б. 1996. К вопросу о сакральном и функциональном назначении так называемых пряслиц // Материалы XIII Уральского Археологического Совещания. Ч. 2. Уфа.

197. Скрипкин А.С. 1997. Анализ сарматских погребальных памятников III-I вв. до н.э. // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып. И: Раннесарматская культура (IV-I вв. до н.э.). М.: изд-во ИА РАН. С. 131-212.

198. Смирнов К.Ф. 1975. Сарматы на Илеке. М.: "Наука". 175 с.

199. Смирнов К.Ф. 1989. Савроматская и раннесарматская культуры // Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.: "Наука". С. 165-177.

200. Смирнов Ю.А. 1990. Морфология погребения. Опыт создания базовой модели // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М.: "Наука". С. 216-224.

201. Смирнов Ю.А. 1997. Лабиринт: морфология преднамеренного погребения. М.: "Восточная литература". 279 с.

202. Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Выпуск I: Савроматская эпоха. 1994. М. (под ред. М.Г. Мошковой). 223 с.

203. Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Выпуск II: Раннесарматская культура. 1997. М.: изд-во ПА РАН. (под ред. М.Г. Мошковой). 277 с.

204. Таиров А.Д., Боталов С.Г. 1988. Курган у села Варна // Проблемы археологии Урало-Казахстанских степей. Челябинск: изд-во ЧелГУ. С. 100-125.

205. Тайлор Э.Б. 1871. Первобытная культура. М.: Политиздат, 1989.573 с.

206. Тишкин А.А., Дашковский П.К. 2003. Социальная структура и система мировоззрений населения Алтая скифской эпохи. Барнаул: изд-во Алт. ун-та. 430 с.

207. Токарев С.А. 1990. Ранние формы религии. М.: Политиздат. 622 с.

208. Труфанов А.Я. 1986. К вопросу о происхождении саргатской культуры // Археологические, этнографические и исторические источники по истории Сибири. Омск: изд-е Омского ун-та. С. 55-64.

209. Труфанов А.Я. 1990. Культуры эпохи поздней бронзы и переходного времени к железному веку лесостепного Прииртышья. Автореф. дисс. . канд. ист. наук. Кемерово. 16 с.

210. Труфанов А.Я. 1991. Саргатская орнаментика в аспекте генезиса культуры // Проблемы изучения саргатской культуры. Омск: изд-е Омского ун-та. С. 24-27.

211. Труфанов А.Я. 1991а. Ирменский курган могильника Калачевка II // Древние погребения Обь-Иртышья. Омск: изд-е Омского ун-та. С. 72-78.

212. Федоров-Давыдов Г.А. 1988. Статистические методы в археологии. М.: "Высшая школа".

213. Федорова Е.Г. 2000. Семейные обряды и традиции (погребальный обряд) // Салымский край. Научно-художественное издание. Екатеринбург: "Тезис". С. 225-238.

214. Федосова О.Н. 1995. О возможностях использования антропологических данных для палеосоциальных реконструкций // РА. № 2. С. 104-111.

215. Флеров B.C. 2000. Аланы центрального Предкавказья V-VIII веков: обряд обезвреживания погребенных. Труды Клин-Ярской экспедиции. I. М.: "Полимедиа". 164 с.

216. Фрезер Дж. Дж. 1923. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. Т. 2. М.: ТЕРРА-Книжный клуб. 2001. 496 с.

217. Хабдулина М.К. 1993. Городище Ак-Тау как архитектурный комплекс // Знания и навыки уральского населения в древности и средневековье: Сб. науч. трудов. Екатеринбург: УИФ "Наука". С. 112-143.

218. Хабдулина М.К. 1994. Степное Приишимье в эпоху раннего железа. Алматы: "Гылым Ракурс". 170 с.

219. Хазанов A.M. 1975. Социальная история скифов. Основные проблемы развития древних кочевников евразийских степей. М.: "Наука". 335 с.

220. Хазанов A.M. 2002. Кочевники и внешний мир. Алматы: "Дайк-Пресс". 604 с.

221. Харке Г., Савенко С.Н. 2000. Проблемы исследования древних погребений в западноевропейской археологии // РА № 1.

222. Харке Г., Савенко С.Н. 2000а. Проблемы исследования древних погребений в американской археологии // РА № 2.

223. Цимиданов В.В. 1999. Веретено в обрядах населения срубной культуры // Текстиль эпохи бронзы евразийских степей. М.: Труды ГИМ, Вып. 109. С. 224-227.

224. Чернецов В.Н. 1953. Усть-Полуйское время в Приобье // МИА. Вып. 35. С. 221-241.

225. Шарапова С.В., Корякова JI.H., Берсенева Н.А., Ковригин А.А., Микрюкова О.В., Пантелеева С.Е., Ражев Д.И. 2001. Раскопки курганных могильников в Заводоуковском районе Тюменской области // АО -2000. М.: "Наука". С. 263-265.

226. Шарапова С.В. 2003. Комплекс погребений Сопининского могильника // Экология древних и современных обществ. Вып. 2. Тюмень: изд-во ИПОС СО РАН. С. 193.

227. Шарапова С.В. 2004. Некоторые аспекты изучения символов социальной власти // VI исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск: изд-е Омского гос. ун-та. С. 82-86.

228. Энгельс Ф. 1884. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Т. 21. 1961. М. С. 25-178.

229. Яблонский Л.Т. 1998. Работы комплексной Илекской экспедиции на юге Оренбургской области // Археологические памятники Оренбуржья. Вып. 2. Оренбург. С. 97-119.

230. Bahn, P.G. (ed.) 1996. The Cambridge Illustrated History of Archaeology. Cambridge & New York, Cambridge University Press. 386 p.

231. Bahn, P. G. (ed.) 1996a. Tombs, Graves and Mummies: 50 Discoveries in World Archaeology. London: Weidenfeld & Nicolson. 213 p.

232. Berseneva, N. 2002. Mortuary practices of the Trans-Ural population in the Iron Age and their possible determinants. In: 8th Annual Meeting of European Association of Archaeologists (Abstracts book). Thessaloniki, 54.

233. Berseneva, N. 2003. Sub-adult Symbolism in the Sargat Mortuary Practices (Trans-Urals and Western Siberia, Iron Age). In: 9th Annual Meeting of European Association of Archaeologists (Abstracts book). St. Petersburg, 99.

234. Berseneva, N. 2004. Archaeology of Gender: Male/Female Symbolism in Burials of Western Siberia Forest-Steppe during the Iron Age. In: 10th Annual Meeting of European Association of Archaeologists (Abstracts book). Lyon, 7980.

235. Berseneva, N. (forthcoming). Spatial organization of the Sargat funerary sites. In: L. Smejda (ed.). 2005. Archaeology of burial mounds. Plzen: Department of Archaeology, University of West Bohemia.

236. Binford, L.R. 1971 Mortuary practices: their study and their potential. In: An Archaeological Perspective. New York: Seminar Press, 209-243.

237. Bogucki, P. 1996. Hochdorf. In: P.G. Bahn (ed.) Tombs, Graves and Mummies: 50 discoveries in world archaeology. London: Weidenfeld & Nicolson, 106-109.

238. Bradley, R. 2003. A life less ordinary: the ritualization of the domestic sphere in later prehistoric Europe. Cambridge Archaeological Journal 13:1, 5-23.

239. Brown, J.A. 1981. The search for rank in prehistoric burials. In R. Chapman, I. Kinnes and K. Randsborg (eds.): The Archaeology of Death. Cambridge: Cambridge University Press, 25-37.

240. Carr, C. 1995. Mortuary practices: their social, philosophical-religious, circumstantial, and physical determinants. Journal of Archaeological Method and Theory 2: 105-200.

241. Carsten, J. 2004. After Kinship. Cambridge, Cambridge University Press. 216 p.

242. Carver, M.O.H., 1998. Sutton Hoo: Burial Ground of Kings? London: British Museum. 195 p.

243. Chamberlain, A. T. and Parker Pearson, M. 2001. Earthly Remains: the History and Science of Preserved Human Bodies. London, British Museum. 207 p.

244. Chapman, R.W. and Randsborg K. 1981. Perspectives on the archaeology of death. In R.W. Chapman, I. Kinnes and K. Randsborg (eds.) 1981. The Archaeology of Death. Cambridge: Cambridge University Press, 1-24.

245. Cortez, С. 1996. The tomb of Pacal at Palenque. In: P.G. Bahn (ed.) Tombs, Graves and Mummies: 50 discoveries in world archaeology. London: Weidenfeld & Nicolson, 126-129.

246. Cunliffe, B. 1997. The Ancient Celts. Oxford, Oxford University Press.324 p.

247. Daire, M-Y., Koryakova, L. (eds.) 2002. Habitats et Necropoles de L'Eurasie du Fer au Carrefour de L'Eurasie. Fouilles 1993-1994. Paris, "De Boccard". 293 p.

248. Davis-Kimball, J. 1998. Statuses of Eastern Iron Age Nomads. In: M. Pearce and M. Tosi (eds.) Papers from the EAA Third Annual Meeting at Ravenna 1997. Volume I: Pre- and Proto-history. BAR 717. Oxford: Archaeopress, 142149.

249. Earle, T. 1991. The evolution of chiefdoms. In: T. Earle (ed.). Chiefdoms: Power, Economy, and Ideology. Cambridge, Cambridge University Press, 1-15.

250. Earle, T. 1991a. Property rights and the evolution of chiefdoms. In: T. Earle (ed.): Chiefdoms: Power, Economy, and Ideology. Cambridge, Cambridge University Press, 71-99.

251. Frozen Tombs: the Culture and Art of the Ancient Tribes of Siberia. 1978. London, British Museum Press. 102 p.

252. Gilchrist, R. 1997. Ambivalent bodies: gender and medieval archaeology. In: J. Moore and E. Scott (eds.): Invisible People and Processes: Writing Gender and Childhood into European Archaeology. London and New York, Leicester University Press, 42-58.

253. Goldstein, L.G. 1981. One-dimensional archaeology and multidimensional people: spatial organization and mortuary analysis. In R. Chapman, I. Kinnes and K. Randsborg (eds.): The Archaeology of the Death. Cambridge, Cambridge University Press, 53-69.

254. Goldstein, L.G. 1995. Landscapes and Mortuary Practices. A Case for Regional Perspectives. In: L.A. Beck (ed.). Regional Approaches to Mortuary Analysis. New York, Plenum Press, 101-121.

255. Harke, H. 2004. The Anglo-Saxon weapon burial rite: an interdisciplinary analysis // OPUS: Междисциплинарные исследования в археологии. М.: Изд-во ИА РАН. Вып. 3. С. 197-207.

256. Hayden, В. 1992. Archaeology: the science of once and future things. New York: W.H. Freeman and Company Press. 484 p.

257. Hodder, I. 1986. Reading the Past: current approaches to interpretation in archaeology. Cambridge, Cambridge University Press. 221 p.

258. Hodder, I (ed.). 1991. The Meanings of Things. Material Culture and Symbolic Expression. Cambridge, Cambridge University Press. 262 p.

259. Hodder, I. 1991a. Post-modernism, post-structuralism and post-prosessual archaeology. In: I. Hodder (ed.). The Meanings of Things. Material Culture and Symbolic Expression. Cambridge, Cambridge University Press, 64-78.

260. Hodder, I. 1997.Commentary: The gender screen. In: J. Moore and E. Scott (eds.): Invisible People and Processes: Writing Gender and Childhood into European Archaeology. London and New York, Leicester University Press, 75-80.

261. Hodder, I., Shanks, M., Alexandri, A., Buchli, A., Carman, J., Last, J., Lucas, G. (eds.) 1995. Interpreting Archaeology: Finding Meaning in the Past. New York, Routledge. 259 p.

262. Jones-Bley, K. 1994. Juvenile Grave Goods in Catacomb Graves from the South Russian Steppe during the Eneolithic and Early Bronze Age. The Mankind Quarterly 34, 323-335.

263. Knusel, C.J. 2002. More Circe than Cassandra: the Princess of Vix in ritualized social context. European Journal of Archaeology: Vol. 5 (3): 275-308.

264. Koryakova, L. 1996. Social trends in temperate Eurasia during the second and first millennia ВС. Journal of European Archaeology 4: 243-280.

265. Koryakova, L. 2003. Between Steppe and Forest: Iron Age Societies of the Urals. In: K. Boyle, C. Renfrew and M. Levine (eds.). Ancient interactions: east and west in Eurasia. Cambridge, McDonald Institute for Archaeological Research, 265-292.

266. Kristiansen, K. 1991. Chiefdoms, states, and systems of social evolution. In: T. Earle (ed.). Chiefdoms: Power, Economy, and Ideology. Cambridge, Cambridge University Press, 16-43.

267. Kristiansen, K. 1998. Europe before History. Cambridge, Cambridge University Press. 491 p.

268. McHugh, F. 1999. Theoretical and quantitative approaches to the study of mortuary practice. BAR International Series 785, Basingstoke press. 152 p.

269. Moore, J. and Scott, E. (eds.) 1997. Invisible People and Processes: Writing Gender and Childhood into European Archaeology. London and New York, Leicester University Press. 274 p.

270. Morris, I. 1991. The archaeology of ancestors: the Saxe-Goldstein hypothesis revisited. Cambridge Archaeological Journal 1: 147-169.

271. Mortensen, L. 2004. The "marauding pagan warrior" woman. In: K.A. Pyburn (ed.): Ungendering Civilization. New-York and London, Routledge, 94116.

272. Murphy, E.M. 2004. Secondary burial practices in Iron Age Tuva, South Siberia // OPUS: Междисциплинарные исследования в археологии. М.: Изд-во ИА РАН. Вып. 3. С. 122-131.

273. О'Shea, J. 1981. Social configurations and the archaeological study of mortuary practices: a case study. In R. Chapman, I. Kinnes and K. Randsborg (eds.): The Archaeology of Death. Cambridge, Cambridge University Press, 39-52.

274. Parker Pearson, M. 1999. The Archaeology of Death and Burial. Stroud, Sutton publishing limited. 250 p.

275. Pyburn, K.A. (ed.). 2004. Ungendering Civilization. New-York and London, Routledge. 242 p.

276. Razhev, D. 2003. Teeth Fracture in Activity of the Sargat Population. In: 9th Annual Meeting of European Association of Archaeologists (Abstracts). St. Petersburg, 55.

277. Renfrew, A.C. and Bahn, P.G. 1997. Archaeology: Theories, Methods and Practice. London, Thames and Hudson Ltd. 608 p.

278. Shanks, M. and Tilley, C. 1987. Social Theory and Archaeology. Cambridge, Polity Press. 225 p.

279. Sorensen, M.L.S. 2000. Gender Archaeology. Cambridge, Polity Press. 225 p.

280. Tainter, J.R. 1975. Social inference and mortuary practices: an experiment in numerical classification. World Archaeology 7: 1-15.

281. Tainter, J.R. 1978. Mortuary practices and the study of prehistoric social systems. Archaeological Method and Theory 1: 105-141.

282. Taylor, A. 2001. Burial Practice in Early England. Stroud, Tempus publishing Inc. 192 p.

283. Tilley, C. 1991. Interpreting material culture. In: I. Hodder (ed.). The Meanings of Things. Material Culture and Symbolic Expression. Cambridge, Cambridge University Press, 185-194.

284. Trinkaus, K.M. 1995. Mortuary Behavior, Labor Organization and Social Rank. In: L.A. Beck (ed.). Regional Approaches to Mortuary Analysis. New York, Plenum Press, 53-75.

285. Ucko, P.G. 1969. Ethnography and the archaeological interpretation of funerary remains. World Archaeology 1: 262-290.

286. VanPool, C.S. and VanPool, T.L. 1999. The scientific nature of postprocessualism. American Antiquity. 64 (1): 33-53.