Постмодернистский дискурс русского романа 1970-х годов

Красильникова, Елена Геннадьевна

автореферат диссертации по культурологии, специальность ВАК РФ 24.00.01
диссертация на тему: Постмодернистский дискурс русского романа 1970-х годов

Год: 2005
Автор научной работы: Красильникова, Елена Геннадьевна
Ученая cтепень: доктора культурологии
Место защиты диссертации: Саранск
Код cпециальности ВАК: 24.00.01

Диссертация по культурологии на тему 'Постмодернистский дискурс русского романа 1970-х годов'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Постмодернистский дискурс русского романа 1970-х годов"

На правах рукописи

КРАСИЛЬНИКОВА ЕЛЕНА ГЕННАДЬЕВНА

> ПОСТМОДЕРНИСТСКИЙ ДИСКУРС

РУССКОГО РОМАНА 1970-х ГОДОВ

Специальность 24.00.01 - теория и история культуры

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора культурологии

Пенза, 2005

Работа выполнена на кафедре мировой и отечественной культуры Пензенского государственного педагогического университета им. В.Г. Белинского.

Научный консультант: доктор философских наук, профессор

Наталья Ивановна Воронина

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор

Николай Михайлович Инюшкин

доктор философских наук, профессор Олег Сергеевич Пугачев

доктор философских наук, профессор Ирина Львовна Сиротина

Ведущая организация: Санкт-Петербургский государственный

университет культуры и искусств

Защита состоится 14 декабря 2005 г. в 14 часов на заседании диссертационного совета Д 212.117.10 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора культурологии и искусствоведения при Мордовском государственном университете им. Н.П. Огарева по адресу: 430000, Республика Мордовия, г. Саранск, пр. Ленина, д. 15, ауд. 301.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М.М. Бахтина Мордовского государственного университета.

Автореферат разослан " /2 " ноября 2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор философских наук, профессор

М.В. Логинова

200И 1150047

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Ж.-Ф. Лиотар определяет постмодерн как "состояние знания" в современных развитых обществах. Если для эпохи "modernity" характерно обращение к "великому рассказу" (диалектика Духа, герменевтика смысла, становление Идеи, эмансипация разумного субъекта), то пришедший на смену Новому времени постмодерн проявляет радикальное недоверие к меггарассказу, который предполагает наличие ценностного высказывания об Истине. С выходом из употребления метанарративного механизма, отказом от "великого героя" и "великой цели", очень популярных на заключительном этапе "modernity" — модернизма, связаны кризис метафизической философии и обращение науки к рассмотрению различных языковых игр.

Метанаррация соотносится с утверждением какой-либо социальной системы в качестве господствующей и подавлением иных форм социальности как "ущербных", с проявлением Идеологии. Все крупные идеологии выступают с притязаниями на монопольное владение Истиной, Знанием: каждая из них представляет картину мира, которая интерпретирует действительность с целью защиты интересов той или иной группы. Всякая идеология, по мысли Р. Барта, является особой знаковой системой, характеризующейся специфическими чертами: неполнотой, которая становится следствием ее принадлежности определенной группе; претензией на глобальную трактовку мира; нетерпимостью к иным идеологиям, что влечет за собой вечную "войну" различных мнений; утверждением собственной "естественности"; намерением познать мир с помощью наборов клише, готовых форм, отказавшись от творческого восприятия; желанием создать постоянный, застывший образ Жизни, подогнав изменчивую действительность под некие Схемы, Нормы.

В последние десятилетия знание, которое стало важнейшим моментом в мировой борьбе за власть, основной производительной силой, изменило свою природу: оно отделилось от разума, самой личности и соотносится с прагматикой языковых частиц. Результатом такого изменения стали стремление к регулированию приемов, общих для языковых игр, и поиск универсального консенсуса как одного из этапов дискуссии. Постструктурализм показывает, что попытки нахождения "истинной" общественной системы, универсального языка, установления монополии на мысль — проявление тоталитаризма, который, как показал XX век, представляет собой большую опасность для человечества. Состояние постмодерна далеко как от позитивной установки, так и от разочарованности: современное знание укрепляет способность терпеть взаимное несовпадение, избегать конфликтов, связанных с противоборством различных точек

Постмодернизм утверждает большую значимость прав человека и релятивизм в отношении технических достижений. Уход от "центризмов" всех типов помогает избежать идеологии "крови и почвы", "обретения истоков", влекущей за собой не бумажные войны, а вполне реальную смерть миллионов людей. Деконструкция становится способом противостояния жестко сформулированным концепциям, росту фундаменталистских настроений, столкновениям на религиозной почве, которые способны в настоящий момент развития цивилизации спровоцировать очередную крупную войну.

Во второй половине XX века постмодернизм с его разновидностями (соц-арт, концептуализм, метаметафоризм, метареализм) является по сути единственным новым направлением в искусстве: пришедший на смену модернизму, он предлагает принципиально иной подход к изображению жизни и человека. Русский постмодернизм предстает важной частью культуры трех последних десятилетий, составляющей литературного процесса. Семидесятые годы XX века именуют первой "волной" русского постмодернизма, в литературе он представлен "классиками" направления Вен. Ерофеевым, А. Битовым, Сашей Соколовьм, концептуализмом Вс. Некрасова, Л. Рубинштейна, Д. Пригова. В восьмидесятые годы русский постмодернизм упрочивает свои позиции, но продолжает оставаться нелегальным и разделенным на российский и зарубежный, эмигрантский. В начале 1990-х годов происходит его легализация, "иная" культура громко заявляет о себе, становится предметом громких дискуссий. Появляются критики и культурологи, изучающие проблему постмодернизма в России, фиксируется увеличение числа художников, относящихся к этому направлению. Для периода 1990 — 2000-х годов характерно обращение авторов к философии, культурологии и увеличение масштабности произведений, появление новых форм. Реальный статус постмодернизма в культуре России, число художников, творчество которых находится в русле постмодернистской эстетики, многочисленные исследования подтверждают актуальность изучения этого феномена.

Характеризуя русский постмодернизм последних лет, исследователи пишут о "мерцающей эстетике", "постконцептуализме", "постпостмодернизме" (В. Курицын, Н. Маньковская, М. Эпнггейн), то есть рассматривают понятия, отражающие особенности в развитии направления, происходящие в нем метаморфозы. Прогнозы ученых оптимистичны: они считают, что процессы, наблюдаемые в русском постмодернизме в настоящее время, указывают на рождение "нового, более масштабного горизонта сознания"1. Постмодернизм не исчезает из культуры, не "затухает": он является перспективным направлением, преобразуется, переходит к новому этапу развития.

' Эпштейн М Прото-, или Конец постмодернизма // Знамя —1996 —№ 3 — С 204

На данный момент наиболее актуальными остаются несколько проблем. Первая касается сути постмодернизма как направления в культуре, искусстве. Вторая — специфики конкретных форм постмодернистского искусства. Наконец, третий вопрос — о соотношении модернизма и постмодернизма.

Исследователями фиксируется близость русского постмодернизма к главным положениям постструктурализма, определенные заимствования и преобразование черт западного постмодернистского искусства в отечественных произведениях. Однако постмодернизм в нашей стране имеет истоки в русских текстах. В исследовании этого направления в России актуальными являются следующие проблемы: обоснования методологических подходов к интерпретации постмодернистских текстов; выявления и изучения предшественников направления в нашей стране; установления и осмысления характеристик, которые наследуются русским постмодернизмом; анализа моделей мира в постмодернистских произведениях, принципов их построения, создания языка; выявления типологических признаков русского постмодернизма.

Настоящее исследование призвано восполнить "белые пятна", ответить на ряд важнейших вопросов, которые возникли вокруг направления, в частности, одной из его конкретных форм — литературной. Здесь комплексно (традиции, основные характеристики, типология) не изучалась проблема русского постмодернистского романа, не исследовались отдельные этапы его существования.

A. Александров, X. Баран, И. Васильев, В. Григорьев, Я. Друскин, Р. Дуга-нов, Ж.-Ф. Жаккар, Вяч. Иванов, А. Кобринский, М. Мейлах, Н. Степанов,

B. Тренин, А. Флакер, Н. Харджиев. Названные исследователи рассматривали разные стороны творчества А. Введенского, А. Крученых, В. Маяковского, Д. Хармса, В. Хлебникова, но не касались связей культуры авангардизма с постмодернистским искусством, не ставили задач выявления тех особенностей текстов, которые затем имели принципиальное значение для русского постмодернизма.

Произведения 1910 — 1930 годов, то есть тексты А. Белого, К. Ваганова, Л. Добычина, В. Розанова, которые изучаются в диссертации на предмет установления истоков русского постмодернистского романа, рассматривались в работах многих исследователей.

Критики, изучавшие роман "Петербург" А. Белого, считают его символистским произведением: Н. Анциферов, Н. Бердяев, Л. Долгополов, Д. Максимов, К. Мочульский, Н. Пустыгина, Е. Старикова, О. Форш. Вяч. Иванов утверждает, что А. Белый переходит стилистические границы символизма,

движется в одном направлении с авангардистами, поражает новизной поэтических приемов. Ученые фиксируют необычность изображения мира и человека в главном произведении А. Белого, говорят о призрачности Петербурга и продолжаемой здесь классической традиции, карикатурности героев, сомнительности психологизма. Отмечается коллажность композиции, указывается на особую роль реминисценций, сложную систему ситуаций-двойников, их функцию проведения символистской идеи.

Творчество В. Розанова исследуется также в течение долгого времени: о нем пишут А. Белый, А. Бенуа, Волжский (А. Глинка), 3. Гиппиус, Э. Голлербах, М. Курдюмов, Д. Мережковский, К. Мочульский, А. Синявский, Б. Шкловский. Подчеркиваются бесспорное новаторство писателя, непреднамеренность записей в таких его центральных произведениях, как "Уединенное" и "Опавшие листья", незаданность тем, сюжетов. Основным стилистическим принципом этих текстов названа "рукописность", фиксируется их фрагментарность, отказ В. Розанова занять твердую позицию в рассмотрении проблем. Гораздо меньше изучались романы К. Ваганова и Л. До-бычина. Творчеству первого автора уделяется внимание в работах А. Герасимовой, Т. Никольской, О. Шиндиной. Немногочисленные исследователи интерпретируют тексты как модернистские, говорят об их пародийности, теме иллюзорности мира, персонажах-марионетках, рассматривают проблему театрализации повествования. О Л. Добычине пишут А. Арьев, В. Бахтин, Викт. Ерофеев, И. Каргашин. "Город Эн" оценивается ими как абсурдистское произведение, то есть также относящееся к модернизму. В целом необходимо сказать, что проблема соотношения названных текстов с постмодернизмом не рассматривалась, остается совершенно неизученной.

В первой "волне" русского постмодернизма достаточно подробно рассмотрена поэзия концептуализма, соц-арта. Романы "Москва — Петушки" Вен. Ерофеева и "Пушкинский дом" А. Битова становятся предметом анализа в статьях, монографиях, диссертациях. Тексты интерпретируют П. Вайль, А. Генис, Викт. Ерофеев, А. Зорин, В. Курицын, М. Липовецкий, В. Муравьев, А. Немзер, В. Чалмаев, М. Эпштейн. Тем не менее, исследователи не ставят задач обозначения типологических признаков, установления традиций, создания единой концепции постмодернистского романа 1970-х годов.

К семидесятым годам относятся в основном и произведения Владимира Васильевича Казакова. В. Казаков создает стихи, прозу и драмы, является автором нескольких романов, которые известны за рубежом, внимание его творчеству уделяют В. Казак, В. Марков, Е. Мнацаканова, Б. Мюллер, П. Урбан. Они называют главные темы его произведений — Жизнь, Смерть, Любовь, Искусство, Время, фиксируют алогичность, отсутствие объяснения мира в качестве гармонического целого, инверсию как один из характерных приемов. Но в целом произведения В. Казакова остаются неизученными, не

включенными в современный литературный процесс. Отсутствуют диссертационные исследования писателя, концепция его творчества, системный анализ проблематики и поэтики текстов.

В семидесятые годы XX века также написаны романы Саши Соколова "Школа для дураков" и "Между собакой и волком". Этого автора исследовали зарубежные ученые: Д. Бартон Джонсон, А. Каррикер, О. Матич, Ф. Моуди, Дж. Фридман. О его произведениях писали П. Вайль, М. Волгин, А. Генис, А. Зорин, В. Потапов. Исследователи отмечают своеобразие главного героя "Школы для дураков", продолжение традиции юродства, метаморфозы персонажей, отсутствие причинно-следственных связей, выраженную пародийность произведения. В работе М. Липовецкого "Русский постмодернизм: Поэтика прозы" роман "Школа доя дураков" трактуется как реализация стратегии "диалога с хаосом", который здесь превращается в "диалог хаосов", "хаоса свободы и хаоса насилия". В качестве модернистских романов "Школу для дураков" и "Между собакой и волком" рассматривают И. Ащеулова, М. Кременцова, Е. Черемина. В целом эти произведения не обойдены вниманием исследователей, однако отсутствуют работы, которые показывали бы формирование в романах художественной системы, отличной от реалистической и модернистской. До сих пор остается много нераскрытых вопросов относительно структуры текстов Саши Соколова, наличия — отсутствия в них конфликта, представленного персонажного типа. Произведения данного писателя не изучались с точки зрения развития определенной традиции и существования в них устойчивых признаков русского постмодернистского романа.

В целом русский постмодернистский роман не исследовался как конкретная историко-культурная форма проявления и существования русского постмодернизма. Не создано теоретических основ, позволяющих говорить о данном романе как терминологическом понятии в истории русского искусства, отсутствует анализ его истоков, единой мотивной структуры, композиционных принципов, приемов формирования языка.

Объектом настоящего исследования является феномен русского постмодернистского романа в его конкретном историко-культурном проявлении (1970-е годы).

Предмет исследования — типология русского постмодернистского романа 1970-х годов: интертекстуальность, "аполитичность", проблематиза-ция события, стилевая множественность, "множественность без стиля", "ме-тонимизация", смыслы.

Цель работы — выявить и осмыслить истоки и основополагающие признаки русского постмодернистского романа 1970-х годов как феномена культуры.

Задачи исследования:

1) рассмотреть философско-теоретические основания постмодернистского искусства; обосновать методологические подходы к толкованию русского постмодернизма;

2) исследовать соотношение модернистской и постмодернистской художественных систем, выявить отличия в концепциях мира, знака, языка, в построении произведений;

3) изучить процесс перехода от модернизма к постмодернизму на художественных текстах 1910 — 1930 годов;

4) раскрыть и осмыслить модель мира и человека в художественной системе русского постмодернистского романа 1970-х годов. Показать проб-лематизацию события, стилевую множественность текстов, способы концептуализации смерти, децентрации субъекта;

5) определить и исследовать приемы изображения в постмодернизме перцепта хаоса, нефигуративного бессознательного;

6) установить принципы функционирования структуры русского постмодернистского романа;

7) рассмотреть проблему смысла, выявить и изучить основные характеристики языка в постмодернистском тексте;

8) установить устойчивые признаки русского постмодернистского романа 1970-х годов.

В качестве материала исследования выбраны произведения "Уединенное", "Опавшие листья" В. Розанова, романы "Петербург" А. Белого, "Козлиная песнь", "Труды и дни Свистонова" К. Ваганова, "Город Эн" Л. Добычина, "Ошибка живых", "От головы до звезд", "Жизнь прозы" В. Казакова, "Школа для дураков", "Между собакой и волком" Саши Соколова, привлекаются произведения Вен. Ерофеева "Москва—Петушки", А. Битова "Пушкинский дом", которые иллюстрируют концепцию становления русского постмодернистского романа.

Теоретико-методологические основания исследования. Учитывая интегративный характер культурологического подхода, диссертант опирается на опыт междисциплинарности в исследованиях культурных феноменов, категориальный аппарат таких областей гуманитарного знания, как философия, эстетика, литературоведение, искусствознание, семиотика.

Основой методологии является системный анализ явлений культуры, с помощью которого русский постмодернистский роман осмысливается как совокупность взаимодействующих элементов, выполняющих определенные художественные функции.

В качестве центральных методологических оснований работы также выступают:

— сравнительно-исторический метод, позволяющий рассмотреть различные периоды в истории отечественной культуры, исследовать процесс становления русского постмодернистского романа как феномена;

— историко-генетический метод, способствующий установлению преемственности между культурами модернизма и постмодернизма; выявлению истоков русского постмодернистского романа;

— культурно-типологический метод, выявляющий взаимосвязи между различными постмодернистскими текстами;

— эмпирический метод, позволяющий наблюдать за преобразованием культурных направлений;

— метод исторической и логической реконструкции, с помощью которого анализируются проблематика и поэтика авангардных текстов различных эпох;

— метод интерпретации, дающий возможность восприятия и передачи культурного опыта;

— аксиологический метод, обосновывающий место русского постмодернизма в системе художественных направлений.

Постмодернизм имеет теоретическую базу и понятийный аппарат. Необходимым в работе стало изучение постструктурализма как философии постмодернистского искусства. Диссертант опирался на программу деконструкции Ж. Деррида, его интерпретацию темы бытия и коммуникации, теорию структуры, знака и игры, идею агсЫ-ёспШге и сНШгапсе. Теоретической основой являлись работы Ж. Делеза, его концепция смысла-события, "чистого" становления; метод шизоанализа, разработанный ученым совместно с Ф. Гват-тари, учение о структуре бессознательного. Принципиальными для диссертации стали: исследование постмодерна как состояния знания в современных обществах, проведенное Ж.-Ф. Лиотаром, концепция метарассказа; проблема власти, истории и безумия в трактовке М. Фуко, введенное им понятие "эпи-стемы"; концепция симулякра Ж. Бодрийяра; учение о "древесной" культуре и культуре "корневища" Ж. Делеза и Ф. Гваггари; идея множественности языков, культурного полилога, концепция интертекстуальности Ю. Кристе-вой; принципы текстового анализа, изложенные Р. Бартом; учение П. де Ма-на об интерпретации литературного произведения. Автор опирался на теоретические разработки Ф. Джеймсона, П. Клоссовски, Г. Косикова, У. Эко, М. Элиаде, К. Юнга.

В процессе рассмотрения связей постмодернизма с модернистской традицией диссертант использовал работы по теории литературы Ю. Тынянова и Р. Якобсона, идеи Ю. Лотмана, исследования по русскому авангарду И. Де-ринг-Смирновой, Ж.-Ф. Жаккара, Вяч. Иванова, А. Урбана, А. Флакера, Ю. Хабермаса, Н. Харджиева.

В ходе анализа художественной системы русского постмодернистского романа автор обращался к монографиям И. Ильина, Н. Маньковской, концепциям развития постмодерна в России, созданным Б. Гройсом, В. Курицыным, М. Липовецким, М. Эпштейном. Для исследования имели значение работы Н. Автономовой, М. Айзенберга, М. Берга, П. Вайля, О. Вайнштейн, А. Гениса, Викт. Ерофеева, А. Жолковского, Д. Пригова, В. Руднева, И. Ско-ропановой, А. Якимовича.

При сопоставлении художественных миров Ф. Достоевского и В. Казакова принципиальное значение имела теория диалогичности текста М. Бахтина; автор учитывал работы Н. Бердяева, Л. Гроссмана, В. Кирпотина, Р. Лаута, К. Мо-чульского, Г. Померанца, В. Розанова, Ю. Селезнева, С. Телегина, С. Фу-деля, Б. Энгельгардта.

— определены и рассмотрены теоретико-методологические основания и гносеологический инструментарий для изучения в культурологическом аспекте русского постмодернистского романа;

— выявлены связи постмодернизма в России с модернистской культурой; определены особенности авангардизма, которые наследуются постмодернистской литературой;

— рассмотрен переход от модернизма к постмодернизму на примере текстов 1910 — 1930-х годов;

— выявлена и доказана теоретически и фактологически система факторов, определяющих типологические черты русского постмодернистского романа; установлен и проанализирован комплекс устойчивых характеристик, воплощенный в объекте исследования;

— выстроена концепция русского постмодернистского романа 1970-х годов как историко-культурного феномена.

Положения, выносимые на защиту:

1. Автор диссертации, обобщая обширный источниковедческий философский материал, определяет и изучает моменты, которые имеют принципиальное методологическое значение для междисциплинарного исследования русского постмодернизма, в частности, русского постмодернистского романа: идеи деконструкции Ж. Деррида, постструктуралистские концепции знака, языка, учение о смысле-событии, "чистом" и "неперсональном" становлениях Ж. Делеза.

постмодернистскую поэтику. Диссертант впервые показывает конкретные художественные связи модернизма и постмодернизма и утверждает, что внешнее сходство направлений определяется темой отчуждения человека, исчезновения личности, которую ставит авангардизм; обращением авангардистских писателей к коллажной композиции; повсеместным использованием реализации приема, способами абсурдизации языка.

3. Впервые рассматривается возникновение постмодернистского мировоззрения в текстах, которые автор исследования определяет как "предпост-модернистские". В работе показывается, что в таких произведениях сочетаются черты модернизма и постмодернистского искусства. В "Петербурге'' А. Белого, "Уединенном" и "Опавших листьях" В. Розанова, "Козлиной песни", "Трудах и днях Свистонова" К. Вагинова, "Городе Эн" Л. Добычи-на начинается перевод действительности в Текст, замена живого человека, его сознания на письменные формы. Из данных произведений наследуется главный вопрос, определивший проблематику русского постмодернизма: соотношение текста и внеязыковой реальности. "Предпостмодернизм" открывает композицию, которая буквализует процесс осмысления и записи реального мира: автор работы определяет ее как "маятниковую". В "переходных" произведениях фиксируется "структура", созданная по типу "паутины", представляющая коллаж тем и мотивов культуры.

4. Выявлено, что в "предпостмодернистских" романах демонстрируется смыслоозначение: объектом изображения в ряде случаев становится письмо. К моментам, "обнажающим" процесс записи, относятся сокращения написанного, избыточные графические выделения слов, курсивы, знаки, используемые при письме. Романы повествуют о создании текста их персонажами, в них реализуется формула "искусство об искусстве". Диссертант делает вывод, что в указанных произведениях 1910 — 1930-х годов начинается формирование художественной системы постмодернизма.

5. Автор диссертации, анализируя романы 1970-х годов — В. Казакова, Саши Соколова, а также А. Битова, Вен. Ерофеева, доказывает, что характеристики "переходных" произведений в "Ошибке живых", "От головы до звезд", "Жизни прозы", "Школе для дураков", "Между собакой и волком", "Москве - Петушках", "Пушкинском доме" становятся главными, определяют проблематику и поэтику. Это позволяет зафиксировать создание в них новой художественной системы, постмодернизма. В работе выявляются модели мира и личности в русском постмодернистском романе 1970-х годов, утверждается, что образ реальности и человека заменен в них изображением Письма.

Этот мир материализуется в сумеречном состоянии, мотивах молчания, смерти, героях-"призраках", "гостях", безымянных "голосах", являющих картину языка-без-субъекта. Анализ романов Саши Соколова показывает, что фантасмагоричность бытования в постмодернизме раскрывается с помощью концептуализации смерти, частого обращения к категории исчезновения. Вслед за авторами "переходных" текстов, В. Казаковым Саша Соколов реализует мысль о бестелесном существовании в сумерках как главной характеристике человеческого.

6. Впервые определяются и изучаются приемы изображения перцепта хаоса в постмодернистских романах. Мир-на-границе окружен стихией неоформленного, что подчеркивается включением словоуказателей", акцентом на физических качествах элементов реального (произведения В. Казакова). Перцепт хаоса показан с помощью становления героя-шизофреника, особый интерес представляют состояния, в которых происходит отчуждение от человеческого: безумия, безудержного пьянства, безоглядной страсти, неистовой тоски ("Школа для дураков", "Между собакой и волком" Саши Соколова). Диссертант утверждает, что внимание к моментам "катастрофы мысли" объединяет тексты Саши Соколова с другими постмодернистскими романами 1970-х годов.

7. Структура романов русского постмодернизма демонстрирует "паутину" историй и концептов, которые цитируют множество манер письма. Мир знаков образован переплетением составляющих, которые формируют зыбкую, подвижную "ткань" "повествования". В ходе анализа показано, что истории, "нити" "паутины" резонируют с помощью похожих ситуаций, тождественных персонажей, повторения фраз. Бесконечные переходы от одного составляющего к другому, вплетание новых смыслов, "версий и вариантов", создают "неустойчивые равновесия" (В. Розанов) текстов.

8. Автор работы также формулирует принципы функционирования структуры постмодернистских текстов. Согласно изложенной концепции, постмодернистские произведения в России наследуют композицию, открытую "предпостмодернизмом": здесь наблюдается "маятниковое" чередование фрагментов обозначения действительного мира и фрагментов абстрагирования, характерно доминирование означающего над означаемым. В "Между собакой и волком" составляющие соединяются с помощью подвижных "мостов": каждый направлен одновременно в две стороны, относится и к эпизоду вещного мира, и к эпизоду знаков. "Мосты" характеризуются неопределенностью, что делает возможным периодическое переведение реального в записанное. "Маятниковая" композиция аннулирует принцип контрастного соединения фрагментов: описание ситуации или героя становится возможным только посредством установления перекличек, отсылок от одного составляющего к другому.

9. В языке русского постмодернизма развиваются традиции авангардизма 1910 — 1930-х годов, фиксируется множество способов абсурдизации слова, усиления его игровой направленности. В работе рассматривается проблема смысла в постмодернистском тексте и обосновывается положение о "двойном" смысле в произведениях В. Казакова. В отличие от авангардистов постмодернистские писатели представляют "письмо как таковое", в котором абсурд является закономерным, демонстрирует утрату связи с означаемым. Важнейшим моментом становится обнажение клишированности письма, демонстрация схем обозначения, существующих до человека. На основе анализа произведений В. Казакова диссертант доказывает, что в постмодернистских романах осуществляется попытка обращения к уровню коммуникации, в основе которого лежат довербальные структуры. Принципиальным становится стремление уйти от метафоры, "метонимизация" текстов.

10. В диссертации показано, что принципы формирования картины мира, изображения человека, функционирования структуры и абсурдизации языка в текстах В. Казакова, Саши Соколова являются общими для русского постмодернистского романа 1970-х годов, а также последующих десятилетий. Индивидуально-типологические параметры исследованных писателей концептуально раскрывают специфические особенности русского постмодернистского романа как историко-культурного феномена.

Научно-практическая значимость диссертации заключается:

— в создании теоретических основ, позволивших выявить истоки постмодернистской поэтики, соотнести достижения модернистской и постмодернистской литератур в России;

— в разработке методологии и принципов исследования постмодернистских текстов;

— в разработке концепции мира и человека в художественной системе русского постмодернистского романа;

— в выявлении и обосновании принципов функционирования структуры русского постмодернистского романа;

— в определении и осмыслении основных характеристик языка постмодернистских романов 1970-х годов;

— в установлении и изучении устойчивых признаков русского постмодернистского романа 1970-х годов, которые позволяют создать теорию русского постмодернизма, выявить его типологию, стилистику и функции как художественного направления;

— результаты исследования могут быть использованы в разработке учебных пособий по теории и истории русской культуры и литературы XX века, вузовском и школьном преподавании, особенно при изучении современных процессов в культуре. Они могут найти применение в общих

курсах, спецкурсах и спецсеминарах, посвященных культуре авангарда, в частности, постмодернизма, а также в ходе дальнейшей разработки концепции развития русской культуры XX и XXI веков.

Достоверность и обоснованность результатов исследования определяется обращением к фундаментальным, методологическим трудам философов, культурологов и литературоведов XX века, связанных с поставленной проблемой, а также разнообразными формами апробации. Выводы, к которым пришел диссертант, являются итогом непосредственной исследовательской работы над художественными текстами представленных авторов.

Структура работы подчинена общей логике исследования и включает введение, четыре главы (двенадцать параграфов), заключение, библиографический список (438 наименований), приложение.

Апробация работы осуществлялась в ходе спецкурса, прочитанного автором в Пензенском педагогическом государственном университете, по теме работы опубликованы монографии "Постмодернистские романы Владимира Казакова" (Москва, 2001), "Постмодернистский дискурс русского романа 1970-х годов" (Пенза, 2005), ряд статей в журналах "Русская литература" (Санкт-Петербург, 1998), "Известия Российской академии наук" (Москва, 1998, 2001), "Литература в школе" (Москва, 1998, 2004). В ходе апробации основные положения и выводы по ходу исследования докладывались на межвузовских научно-практических конференциях в Москве (МПГУ, 1996, 1998, 2000, 2004), Пензе (ПВАИУ, 1995; ПГПУ, 1996, 1998, 2000, 2001). Диссертация обсуждалась на кафедре мировой и отечественной культуры Пензенского государственного педагогического университета.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновываются актуальность темы диссертации, ее научная новизна, определяются объект и предмет исследования, его цели и задачи, характеризуется научное состояние проблемы, излагается теоретическая и практическая значимость результатов работы.

В первой главе "Философско-теоретические основания постмодернистского искусства" определяются постструктуралистские положения, которые имеют важнейшее методологическое значение для исследования постмодернизма в России; выявляется специфика постмодернистского текста в сопоставлении с модернистским; устанавливаются связи русского постмодернизма с культурой модернизма.

В первом параграфе "Постструктуралистские концепции знака, языка, смысла-события" устанавливается значение терминов "авангард", "модернизм", "постмодернизм". Термин "авангард" обозначает направления

в искусстве XX века, которые порывают с реалистической традицией. Нереалистическое искусство первой половины двадцатого столетия, для обозначения многообразия течений которого часто используют термин "модернизм", основано на неклассической философии. Современное авангардное искусство в основном становится выразителем постмодернистского мироощущения, наиболее характерного для эпохи после 1960-х годов. Философ-ско-эстетической базой постмодернизма стали идеи постструктурализма и посгфрейдизма (Ж. Деррида), шизоанализа (Ж. Делез, Ф. Гваттари). Постструктуралистская философия характеризуется эпистемологической неуверенностью, утратой веры в разум как основу познания, в прогрессивное развитие человечества, принцип детерминизма и историзма в науке, традиционные семиотические концепции, наличие Истины как таковой. Теоретики постструктурализма принимают хаос мира как факт, не пытаясь ему что-либо противопоставить.

Литературно-критическая практика постструктурализма осуществляется посредством деконструкции, которая большое внимание уделяет структурам произведения и выясняет, на чем основана его целостность. В результате деконструкции проясняется внутренняя противоречивость текста, неизбежно содержащего "остаточные смыслы", языковые клише, концепты прошлого. В постмодернистском тексте осуществляется "закрытие" метафизики, производится выход за пределы позитивизма, логоцентристской замкнутости. Постметафизика отказывается говорить о застывшей бесконечности Бьггия, неизменности Бога, устойчивых границах субъекта: мир предстает хаосмо-сом, где открывается смысл-событие, приходящий на смену прежним метафизическим сущностям.

Логоцентризм рассматривает бытие сущего как наличное в мире человека. Постмодернизм заменяет присутствующее Бытие единственно возможным для сознания миром представления человека о реальности. Относительно Бьггия как такового этот мир не существует, конституируется только через его "истирание", поэтому деконструкция наличия предполагает деконструкцию сознания и обращение к понятию "след". Мир человека представляет собой "антимир", который фиксирует все время исчезающие следы Бьггия посредством прото-письма, агсЫ-ёсгйиге. Формой презентации бытия как отсутствия является сНЖгапсе: "чистый след", то, что не существует, но предваряет любой знак.

Главным объектом исследования постструктуралисты делают письменный язык, его "бесцельно играющую" сущность. Знак не соотносится с материальным объектом, начинается повторением себя, без которого он не может быть знаком. Отсюда цитирование ■— универсальный принцип постмодернистских текстов, которые фиксируют представление о мире как бесконечной цепи отсылок, игре знаков, разрушающей присутствие, но формирующей

(Нйёгапсе. В качестве базового понятия в эстетике постмодернизма симу-лякр, который замещает исчезающую действительность, симулируя ее присутствие, основан на утрате различия между настоящим и нереальным. Наблюдатель становится составной частью симулякра, который, в свою очередь, деформируется с изменением точки зрения. По мысли Ж. Делеза, си-мулякру свойственно "неограниченное", "безумное" становление, которое говорит, что нечто всегда и больше, и меньше одновременно, но не столько же. Симулякр построен на дивергентных сериях, которые резонируют: каждая из них включает в себя все другие. Движение игры, которая производит различия, — в основе рассуждений постструктурализма о "чистом" станов-лент. "Логика смысла" Ж. Делеза (1969) посвящена рассмотрению смысла-события. Мыслитель выходит за пределы понимания Бытия как неподвижного, постоянного, трактовки смыслов как предзаданных, показывает становление мысли, говорит о порождении смысла Событием. Становление возможно на границе, разделяющей Бытие и небытие (мир человека). Бытие являет тела с их физическими качествами, действиями и соответствующими "положениями вещей". Тела являются причинами бестелесных эффектов, которые не качества и не свойства, но атрибуты, не вещи и не положения вещей, но события. Эффекты не существуют, они "не-вещи", "не существующие сущности"2. Сверх-бытие принадлежит бытию и небытию, находится на поверхности вещей, это "высшее понятие": все происходит на границе между телами и предложениями. Письмо "говорит на поверхности", задача состоит в открытии поверхностных сущностей, выражении их игр со смыслом и бессмыслицей.

Мир смысла является плоским миром тонкой пленки на границе вещей и слов. Смысл — независимое от предложения — приостанавливает как его утверждение, так и отрицание, в этом состоит парадокс "стерильного раздвоения" (Ж. Делез). Каждое событие, "обитающее" одновременно и в предложении, и в положении вещей, представляется дважды: связанным со словами и реальностью. Нет необходимости излагать событие два раза: можно показать двойной смысл сразу, как две стороны одной поверхности, взаимообратимые внутреннее и внешнее. Нейтральность смысла, его "великолепная стерильность" проявляется в безразличии к оппозициям, которые есть модусы предложения.

В параграфе также рассматривается вопрос о постмодернизме в "широком смысле". Диссертант утверждает, что при рассмотрении постмодернистского мышления как особого типа мировоззрения можно увидеть достаточно примеров такого мышления в прошлом. В работе делается вывод о том, что в постмодернизме многие черты, ранее наблюдаемые в различных эпохах и

2 Делез Ж. Логика смысла. — М , 1995 — С 17

стилях, впервые становятся сознательными и принципиально важными приемами, как правило, самодостаточными. Переходы от периода к периоду в искусстве не предполагают кардинального изменения содержания. Они связаны, скорее, с изменением соотношения уже наличествующих элементов: центральные, занимающие господствующее положение характеристики становятся второстепенными, напротив, второстепенные превращаются в главные, имеют принципиальное значение.

Во втором параграфе "Модернизм и постмодернизм: к проблеме соотношения двух художественных систем" выявляются традиции, продолжаемые русским постмодернизмом. Устанавливается, что существует глубинное отличие двух направлений, которое определяется разницей в мировоззрении художников. Художественная концепция модернизма строилась на идее прогресса, которая сближает направление с Возрождением, Просвещением и позволяет говорить о модернистском мифе как основе данной культуры. Постмодернистское искусство в России в большей степени является наследником такой "ветви" модернизма, как авангардизм3. Авангардизм — крайнее выражение модернизма, его "левое крыло", культура футуризма и родственных ему явлений: кубизма, сюрреализма, дадаизма, конструктивизма. Русский авангардизм 1910 — 1930-х годов в России был представлен футуризмом и ОБЭРИУ. Центральными фигурами здесь были В. Хлебников, В. Маяковский, А. Крученых, Д. Хармс. Три первых автора относятся к "сознательному" авангардизму, то есть промежуточной фазе между "стихийным" авангардизмом (А. Белый, В. Розанов) и его "закатом" (ОБЭРИУ)4.

В параграфе сопоставляются модели мира в авангардизме и постмодернизме, выявляются особенности, которые наследуются русским постмодернистским искусством.

Диссертантом фиксируется, что футуристы и обэриуты изображают реальный мир, живого человека, оперируют понятиями "личность", "индивидуальное". Авангардизм считает цельность личности условием гармонизации мира: он показывает человека вариативного, но не принимает такого положения вещей. В произведениях В. Хлебникова основным является противоречие между гармонией (природы, "естественного человека") и дисгармоничной современностью. В творчестве В. Маяковского одним из самых распространенных конфликтов становится противостояние Личности и Толпы. Проблема "стертости" личности решается в авангардизме с помощью "обнажения приема", отказа от мотивировки, "оправдательной проволоки"5. Реа-

3 См , например, книгу Б Гройса "Утопия и обмен" (Москва, 1993), сборник "Модернизм и постмодернизм в русской литературе и культуре" (Helsinki, 1996).

4 Флакер А. Метаморфоза // Russian Littérature — 1986. — Vol XX — № 1

5 Якобсон Р Новейшая русская поэзия Набросок первый Подступы к Хлебникову // Работы по поэтике. —М., 1987. — С. 286.

лизация метафоры приводит к наполнению текстов многочисленными фантастическими метаморфозами. Внутренние негармоничность, несовершенство показаны посредством внешней искалеченности. Персонажи часто не имеют имен, предстают безликими, условными картонажными фигурами. В футуризме сохраняется позитивное начало, в тексте присутствует авторская Надежда, желание коренного преобразования жизни. Произведения обэриутов, которых называют постфутуристами, звучат гораздо более пессимистично, отказываются от программы революционного переустройства несовершенного мира. Культ индивидуальности, яркой личности, трагическое противостояние знающего, стоящего над толпой, одинокого Я и безликого множества сменяются отказом от такой личности, отсутствием намеков на возможность ее существования. "Опустошение" личности выражается с помощью категории "исчезновения".

В модернизме движение текста подчинено единой авторской идее. Отрывочность, внешнее отсутствие логических связей, условность сюжета, разноплановость, причудливость совершающегося служат программе изменения действительности. В произведениях В. Хлебникова фрагменты сочетаются по принципу формального сходства или контраста. Странным, "осколочным" предстает действие в трагедии "Владимир Маяковский", мотив "восстания вещей" выполняет сюжеторазрушающую функцию, является следствием "превращения поэтического тропа в поэтический факт, сюжетное построение"6.

Абсурдистские тексты "Елизавета Бам" Д. Хармса и "Елка у Ивановых" А. Введенского характеризуются амбивалентностью, отсутствием действия, направленного к финалу, преобладанием игры. Они все больше уходят от "истории", превращаются в "антиповествования". Здесь вместо сюжета дается набор сцен, полных нелепой эксцентрики, бессмысленных превращений. Инверсия причины и следствия, несоответствие цели и средств становятся основными принципами. Акцент делается на "саморазрушающемся" слове (Ж. Деррида), отрицательном отношении языка к самому себе. Не видя путей изменения человека, авторы относятся к изображаемому миру негативно, выступают сатириками; используют иронический код, следовательно, их тексты воплощают "классическое слово" (Р. Барт).

В диссертации устанавливается, что в русском постмодернизме модель мира и человека внешне имеет много общего с авангардистской. Однако черты нереалистического искусства первой трети XX века в постмодернизме поверхностны, не образуют глубинной системы субъективной гармонизации: исчезает подчиненность произведения авторскому представлению об Идеале, Порядке, способах нейтрализации, уничтожения хаоса, деконструируется

6 Якобсон Р Новейшая русская поэзия Набросок первый Подступы к Хлебникову // Работы по поэтике.—М, 1987 —С. 277.

само модернистское мировоззрение. В постмодернистских произведениях также наблюдаются утрата персонажами имен и характеров, многочисленные немотивированные превращения, но существует принципиальное отличие двух художественных систем. Постмодернизм трактует человека в качестве феномена письменности, предлагает формулу "мир как текст". Если классическому дискурсу соответствовала индивидуальность, романтическому — личность (в футуризме), то дискурс хаоса предполагает расшатывание, разрушение и классического, и романтического дискурсов, царствование безличного. Понятия "личность", "человек" неактуальны, Я характеризуется множественностью, прерывистостью и отсутствием корня.

Бессюжетность, фрагментарность, отказ от концепции причины и следствия, противоречие явлений, наблюдаемых в тексте, законам логики — эти особенности авангардизма фиксируются и в постмодернистских произведениях. В отличие от полифонии реальных миров в модернизме, современное скептическое искусство имеет дело со структурой миров "второго порядка" ("письмо о письме", "искусство об искусстве"). Здесь снимается оппозиция между бытованием и текстом, тождественности репрезентации противостоит инаковость: одинаковым является то, что отличается. Идее отрицания и тождества противопоставляется мышление различАния без начал и центров, процесс дифференциации, ведущий к многообразию.

В конце главы делается вывод, что для исследования русского постмодернизма важное значение имеют постструктуралистские учения о мирах агсЫ-ёсгйиге и (Нй'ёгапсе, "смысле-событии", "чистом следе", "чистом" становлении. Постмодернистское искусство в России имеет истоки в культуре модернизма, в частности, его авангардистском течении. Внешнее сходство направлений определяется темой исчезновения личности, обращением к коллажной композиции, повсеместным использованием реализации приема, абсурдизацией языка. Однако русский постмодернизм, опираясь на художественную систему модернизма, ставит другие цели, решает иные задачи.

Во второй главе "Поглощение реальности знаком: "предпостмодер-нистские" тексты" впервые исследуется переход к постмодернистской художественной системе, выявляются элементы философии и стилистики постмодернизма в произведениях А. Белого, В. Розанова, К. Ваганова, Л. Добы-чина.

В первом параграфе "Реализация метафоры, цитирование, открытие "маятниковой" композиции (А. Белый)" определяются особенности романа "Петербург" (1911 — 1913), которые позволяют говорить о нем как "предлостмодернистском" тексте.

Композиция двоемирия, желание писателя показать приобщение человека к мировой жизни, Сущему, тайне Единого, не определяет полностью художественной системы романа. В используемых приемах, словесной орга-

низации А. Белый выходит за стилистические границы символизма и создает произведение, гораздо более близкое футуристическим текстам. Он обращается к важнейшему приему авангардистов: реализации метафоры, сравнения, гиперболы. Писатель материализует идею призрачности человека, иллюзорности видимого мира, порожденного "мозговой игрой". Во многих эпизодах развивается тема "лакированного дома", плоскости человеческого существования, представленная "формулой" "лак, лоск и блеск". Петербург показан загробным миром, царством смерти, неоднократно подчеркивается, что это также плоскость, характерным признаком которой становится туман. Демонстрируется процесс гармонизации, который идет в сознании, воплощением упорядочивания предстает Город.

Человек в "Петербурге" реализует идею А. Белого о призрачности "мысленных форм". С одной стороны, персонажи представляют реальных людей, маски и поступки нередко имеют психологические мотивировки, душевные состояния переданы убедительно. "Раздвоение" героев обусловлено неоднозначностью человеческой натуры, связано с обновлением, развитием личности, одновременно констатирует утрату цельности, внутренней гармонии. Однако в ряде случаев душевные состояния персонажей, особенности их характера также материализуются, что сообщает тексту гротескную, пародийную направленность, превращает героев в карикатуры, не позволяет говорить об истинном психологизме. Авангардистское отсутствие мотивировки наблюдается и в композиции "Петербурга". Автор использует резкую смену ракурсов, точек зрения: столкновение мнений дает возможность составить более полное представление о действующих лицах, одновременно подчеркивает, что человек и событие являются результатами их осознания, следовательно, оценка зависит от источника освещения.

В тексте четко просматриваются элементы постмодернистских мировоззрения и стилистики, Диссертант констатирует переход в "Петербурге" к постмодернистской структуре. Изображаемые ситуации и характеры часто цитируют известные сюжеты и образы русской литературы, смысловые поля, которые с ними связаны. Приемы развития основных тем в романе — Петербурга, Петра I, Христа, "мозговой игры", "бездны", нецельности личности — способствуют их переводу в знаковую плоскость. Нередко А. Белый цитирует реалистическую, символистскую и авангардистскую формы письма.

Петербург дается как концепт многочисленных изображений этого города в произведениях до А. Белого. Цитируются "Петербургские повести" Н. Гоголя, показан город "Медного всадника" и "Пиковой дамы", "Преступления и наказания", "Братьев Карамазовых" и "Бесов". Автор использует многочисленные немотивированные повторы, показывает "сделанность" темы, ее завершенность, абсолютность выражения. Тема "мозговой игры" предельно обобщается: избыточность и одновременно упрощенность средств ее

демонстрации также создают эффект цитирования. Повторение модернистских идей в виде формул буквализует их суть определенного письменного кода. Беседы персонажей о "мировом пространстве", "пульсации стихийного тела" превращаются в лекции о символизме, где используется специальная лексика, терминология. Кроме того, А. Белый в ряде случаев играет приемом реализации метафоры. Маски героев, особенно Николая Аполлоновича и сенатора, превращаются в своего рода клише. Они осуществляют перекличку большой группы фрагментов, развивающих истории данных персонажей и тему раздвоения личности: нередко такие эпизоды цитируют авангардистскую манеру письма.

Важной чертой композиции становится развитие в произведении множества тем: первая глава начинает все основные истории романа, которые далее развиваются поочередно, иногда пересекаются, затем расходятся и образуют "паутину" историй и тем. Среди развиваемых фрагментами проблем общие для всего поля Культуры переплетаются с характерными только для "Петербурга". Каждая из тем имеет свою "формулу", "формулы" отсылают к определенным истории, персонажу и остаются неизменными на протяжении всего текста.

Как устанавливается в работе, А. Белый открывает особую организацию текста, для определения которой автор диссертации предлагает термин "маятниковая". Внутри главок "Петербурга" показывается переход от реального мира к сознанию человека, разграничиваются две сферы бытия. Главки часто состоят из чередующихся отрывков: одни изображают мир вокруг персонажа, другие показывают становление мысли (главки "Да вы помолчите!..", "И при том лицо лбснилось", "Безмерности"). Факт записи "обнажают" также сокращения написанного, чрезмерное количество скобок, тире, кавычек, двоеточий, многоточий, графических выделений слов.

"Обнажение" цитаты, коллаж реалистической, символистской и авангардистской форм письма, "паутина" тем, существующих в Литературе, "маятниковая" композиция, демонстрирующая процесс осмысления действительности, указывают на формирование в тексте А. Белого новой художественной системы, постмодернизма.

Во втором параграфе "Аполитичность" как конструктивный принцип произведений (В. Розанов)" переход к постмодернизму исследуется на примере текстов В. Розанова. В них фиксируется отказ от "политики", стремления выразить Идею, решить проблему. Для таких произведений, как "Уединенное" (1911), "Опавшие листья" (1913), характерна спонтанность: предметом осмысления становится Бытие, проявления которого равны между собой по ценности. Автор пытается передать ощущения до их оформления в систему рассуждений: в этом проявляется, в частности, желание представить Жизнь как таковую, не подчиняя определенному мировоз-

зрению. Подобная позиция близка философии постмодернизма, которая говорит об интуитивном "поэтическом мышлении", считает, что главная задача художника — почувствовать "Жизнь в живущем". Рукописность текстов В. Розанова, с одной стороны, становится средством максимально сократить интервал, на протяжении которого действительность "останавливается"; с другой стороны, демонстрирует, что вместо переживания и ощущения перед читателем письмо. Процесс сигнификации подчеркивают избыточные графические знаки, частые сокращения слов, многоточия, которые показывают "остановки" в записи.

Реальному, телесному существованию противопоставляется литература как отдаляющая от подлинного, нечто искусственное, но в то же время совершенно адекватное бытию человека. "Литературность", перевод переживания в знаки "расхолаживает и останавливает": записанное переживание "умерло", живой человек исчез. В. Розанов считает, что "с книгою" невозможна любовь, что литературная душа — это "Гамлет", "холод и пустота". Центральной становится идея необходимости полнокровной жизни взамен "великой литературы".

Фрагментарность текстов является авангардистской: отрывки разного размера развивают разные темы и отграничены друг от друга графически. В пределах каждого "листа" предлагается решение проблемы, почти все рассуждения подытоживаются. Чем больше подчеркиваются противоположности, чем афористичнее каждый из фрагментов, тем меньше возможности увидеть Итог произведения, его Идею. Отсутствие системы взглядов становится одним из важнейших признаков прозы В. Розанова. "Спасти истину" возможно, только смешав, спутав все истины, поместив множество идей в одно пространство и не выбрав ни одной "верной". Писатель стремится "слить" все убеждения, устранить спор, "противолежание", вместо принципов предложить мудрость, "Согласиться" со всеми, перекинуть мост от одной мысли к противоположной, "разбить все яйца и сделать яичницу" — таким представляется путь избавления от "культурно-разрушительных" тенденций эпохи. В текстах "Уединенного", "Опавших листьев" нет ясности, неуступчивости, что становится следствием мироощущения их автора. По мнению В. Розанова, "мягкое, нежное, во все стороны подающееся" может избавить от догматизма, "кости" мешают, ведут к бесконечным конфликтам, стесняют, заключают человека в клетку "принципов". Фиксируется неприятие крайностей во взглядах, нетерпимых позиций. "Жизнь происходит от "неустойчивых равновесий", — считает писатель.

Автор показывает становление мысли: движение, в процессе которого возникает множество смысловых оттенков, "ниточек" словесной ткани, не скрепленных господствующей Идеей, не организованных в виде четкой структуры. Течение мысли представляет собой "расплетающуюся нить": она

"не льняная, а бумажная", "разлезается", и ничего ею укрепить нельзя". Фрагменты буквализуют "паутину" мысли, в которой все "паутинки" равны и переплетены между собой, переходят одна в другую, направления теряют актуальность.

В третьем параграфе "Буквализация смыслоозначения (К. Вагинов, Л. Добычин)" исследуется основная проблема, которая ставится текстами К. Вагинова и Л. Добычина и указывает на мировоззренческие предпосылки постмодернистского искусства: вопрос о соотношении мира человека и языка, Культуры. Основным смыслом романов "Козлиная песнь" (1927), "Труды и дни Свистонова" (1929) представляется неподлинность мира, в котором живут герои, его поглощение текстом.

В "Козлиной песни" подчеркивается, что герои живут в призрачном мире культурных знаков, гуляют по знаменитым, ключевым для русской культуры местам Петербурга. Идеалом для них является человек, который духовно живет не в одной эпохе, а во многих: "несется" "над бесконечным пространством всемирной литературы и над всеми областями искусства". У эстетического, считают персонажи, нет истории, оно являет собой единый Текст, который читается одновременно. Главы, повествующие об эпизодах жизни, занятиях, литературно-философских беседах героев, чередуются со вставками, которые указывают на процесс создания текста, переводят действительное в письмо. Автор превращается в действующее лицо, встречается со своими персонажами в главках, названия которых говорят об их промежуточном положении ("Интермедия", "Междусловие"), о том, что изображаемые люди принадлежат литературному тексту ("Некоторые мои герои в 1921 —1922 гг.").

Место действия является призрачным: Петербург прямо связывается с потусторонним миром, в качестве центральной выдвигается проблема смерти. В романе "Труды и дни Свистонова" искусство названо борьбой за население загробного мира. "Записанный" человек, "переведенное" в книгу место перестают существовать, приобретают статус литературных. Самыми важными персонажами для главного героя-писателя являются Куку и Психачев: в них более всего чувствуется неподлинность натуры, они превращаются в маски, которые позаимствовали из культуры прошлого. В финале герой окончательно переходит в свой текст, начинает видеть весь мир через призму письма.

В изображении творческого метода Свистонова демонстрируются принципы и приемы постмодернистского искусства. Образ мира для этого героя появляется из книг, "украденных сравнений", "умело переписанных страниц". Так же, как для персонажей "Козлиной песни", для Свистонова все книги составляют один ряд, в котором соединены "Мертвые души", "Божест-

вешая комедия", "Илиада" и "Одиссея". Текст культуры является пространством, где можно чувствовать себя "ничем не связанным".

Основной темой романа Л. Добычина "Город Эн" (1935) становится называние реальности, которая познается ребенком. Текст дает картину воспринимающего сознания, калейдоскоп явлений и лиц, фрагментов беспристрастной фиксации происходящего. Здесь используется принцип коллажа, наблюдается несвязанность событий единой фабулой, отсутствие традиционных элементов сюжета. Многие моменты буквализуют перевод реального в знак.

Для главного героя люди, характеры, события, положения нередко возникают в Тексте, он понимает, что уже читал о них. Книгой, по которой персонаж "вымеряет" свою жизнь, становится поэма "Мертвые души". После знакомства с произведением герой пытается найти в жизни похожие отношения, но встречается только с иллюзией.

Диссертант выявляет в романе два типа эпизодов: в первых внимание сосредоточено на состояниях реального мира, предметов и явлений. Для их обозначения используются нераспространенные предложения, логические определения. Действия и качества только называются, автор отказывается от дополнительных смыслов, переносных значений. Во втором типе фрагментов наблюдается множество отвлеченных существительных, глаголов, "высокой" лексики, что демонстрирует минимальную связь с означаемым. Сложные конструкции основываются на постоянном вплетании новых обстоятельств, действий и их результатов. Предложения настолько запутаны, что смысл постоянно ускользает. Такие фрагменты контрастируют с эпизодами, которые базируются на предельно кратких, простых фразах. Два типа фрагментов показывают смыслоозначение, структура напоминает "маятниковое" строение ряда глав в "Петербурге".

По Л. Добычину, человек в процессе взросления становится полноправным носителем языка, усваивая вместе с готовьми комбинациями знаков и схемы мышления. На протяжении романа значение существующих в языке формул возрастает: постепенно они начинают определять фиксируемую мальчиком картину мира. В отличие от авангардистов Л.Добычин подчеркивает нормальность повзрослевшего персонажа, закономерность изменений, которые происходят в результате освоения накопленных формул коммуникации.

В конце главы автор делает вывод о том, что переход к художественной системе постмодернизма в литературе начинается в 1910 — 1930-х годах. Ряд произведений этого периода соединяет в себе и модернистские, и постмодернистские характеристики. Качественные изменения связаны с переломом в мировоззрении писателей и отражаются в картине мира, композиции, языке. Такие писатели, как А. Белый, В. Розанов, К. Вагинов, Л. Добычин,

начинают создавать тексты, собранные из форм, которые существуют в культуре. В качестве центральной рассматривается проблема соотношения языка с внеязыковой реальностью, в произведениях много признаков, которые впоследствии станут характерными для постмодернистской литературы. Это подчеркнутое отсутствие "политики", стремление избежать Идеи и наставления читателя; особое строение текста, фрагменты которого ставят множество вопросов, типичных для литературы, культуры; переклички фрагментов, образующих "неустойчивые равновесия"; фиксация становления мысли с помощью обращения к "структуре", лишенной "стержня" как приверженности автора определенной системе взглядов; "излишнее" внимание к проблемам письма, перевод в печатное слово реальных мира и человека. Возникновение этих черт является результатом количественных изменений, которые вызывают качественный "скачок": рождение нового художественного направления, активно развивающегося в нашей стране с семидесятых годов XX века.

В третьей главе "Интертекстуальность философских романов Владимира Казакова" ставится задача определить принципы функционирования художественной системы постмодернизма на примере русских романов 1970-х годов. На текстах В. Казакова, а также Вен. Ерофеева, А. Битова, выявляются конкретные связи с "предпостмодернистскими" произведениями. В главе также устанавливаются основные, типологические черты постмодернистских романов указанного периода.

В первом параграфе "Функционирование структуры в "Ошибке живых" рассматривается строение постмодернистского текста, определяются направления деконструкции, особое внимание уделяется взаимоотношениям постмодернистских произведений с культурой прошлого.

Постмодернистский текст представляет собой особую структуру, составляющими которой становятся образцы типичных стилей. Роман "Москва — Петушки" Вен. Ерофеева (1970) в основном составлен из цитат литературных и историко-культурных текстов, представленные стили становятся объектом игры, которая уравнивает их в правах, лишает претензий на адекватное отражение жизни. В "Пушкинском доме" А. Битова (1971) дается клише социально-психологического романа, включаются мемуарная и эпистолярная формы письма, цитируются эссе, семейно-бытовая хроника, научная статья. Пространство произведения соединяет идеологемы, из которых сформировался интеллигент советской эпохи Лева Одоевцев.

Строение "Ошибки живых" (1970) обусловлено особенностями композиции произведения "Идиот", которое представляет собой роман-диалог с характерным чередованием разных форм письменного слова. Многостиль-ность является одной из важнейших особенностей текста, который охаракте-

ризован Л. Гроссманом как "неожиданный тип хаотического романа"7. Внешняя беспорядочность, стилевая многоголосица позволяют автору "Идиота" включить множество часто несовместимых точек зрения и тем самым выполнить основную задачу всеобщей диалогизации текста. В произведении В. Казакова отрывочность романа Ф. Достоевского гиперболизируется: отсутствует "оправдательная проволока" появления того или иного стиля.

В "Ошибке живых" создается "бумажная", "расплетающаяся", если пользоваться словами В. Розанова, ткань письма. Нити "ткани" не скреплены Идеей, не создают прочной "основы", каркаса повествования, которое имело бы временную и логическую последовательность, развитие и итог. Главы основаны на переплетении множества "историй", каждая из которых соотносится с остальными, перекликающиеся фрагменты образуют "паутину", где направления становятся неактуальными. Коммуникация эпизодов осуществляется включением похожих ситуаций и персонажей, повторяющихся фраз.

"Истории" внешне соответствуют сюжетной линии "Идиота", но являют ее отрывочно, непоследовательно: вкрапления, перекликающиеся с событиями этого романа, чередуются с фрагментами, где цитирование практически отсутствует. Однако "разговор" с Ф. Достоевским здесь продолжается, так как в художественных мирах писателей существует много общего. В. Казаков "повторяет" роман "Идиот" "внешне", то есть делает акцент на его формальных признаках, не затрагивая сущности. Это повторение ничего не добавляет к образному миру Ф. Достоевского, не позволяет видеть художественной ценности его произведения. Постмодернистские авторы выявляют устойчивые формулы, которые свойственны языку, становятся приметами известных произведений. Среди методов показа вторичности письма преобладают нарочитое преувеличение художественных особенностей деконст-руируемых текстов, схематизация центральных сцен, концентрация лейтмотивов. Структурные составляющие произведений, избыточные цитаты помещаются в чуждый контекст, что компрометирует идеологию. Формализация приемов определенного писателя является только начальным этапом деконструкции, когда на первый план выходят эксперимент и игра. Постмодернисты, как правило, дарят "повторяемым" текстам новую жизнь посредством включения в новую художественную систему. "Внутреннее" повторение находится под "внешним", "спрятано", требует бесконечного движения мысли, но является смыслом осуществляемой работы, так как утверждает уникальность "повторяемого" текста.

Во втором параграфе "Мир письма в "Ошибке живых", "От головы до звезд", "Жизни прозы" раскрывается концепция мира и человека в

'Гроссман Л Поэтика Достоевского.—М , 1925. — С 10

постмодернистских текстах, анализируются мотивы, которые являются общими для романов В. Казакова. Мир "Ошибки живых", как и "От головы до звезд" (1973), "Жизни прозы" (1974), соответствует пространству романа "Идиот". Петербург Ф. Достоевского — город-сновидение, фантастический, на грани реальности и вымысла, для постмодернистского писателя он становится воплощением призрачности мира знаков. Белые ночи являются своеобразным аналогом тумана письменной плоскости: состояние между светом и тьмой предстает условным разделением между сочиненным и реальным. Это область двойного смысла, пространство Зазеркалья, где утрачена пространственная определенность, нет ни начал, ни концов, ни входа, ни выхода. Современный автор находит у Ф. Достоевского много примет иллюзорного мира. Лейтмотив "бледности" героев проходит через весь текст "Идиота", как и указания на их молчаливость. В романах В. Казакова герои существуют в сумрачном пространстве комнат и улиц, "полутемный свет" становится основным состоянием мира. Действующие лица называют себя и окружающих бледными призраками, которые затеряны в темноте ночи, неоднократно подчеркивается их молчание и неподвижность.

Проблема иллюзорности мира часто и демонстративно звучит на страницах других постмодернистских романов 1970-х годов. А. Битов говорит о "тающей реальности" Левы Одоевцева и утверждает, что настоящее время "губительно для героя". Целью романа становится воссоздание "современного несуществования героя", не раз обращается внимание на "как бы приснившийся" мир. Диалоги персонажей В. Казакова превращаются в сочетание голосов-концептов: это призрачно-безлюдный мир, где соединяется, образуя фрагментарные единства, множество видений действительности. Многоголосие, принципиально отличное от полифонии Ф. Достоевского, лишено диалогического противостояния, отталкиваний-притяжений. Фразы, "вырванные" из многочисленных разговоров современников автора и людей, живших столетия назад, собраны на одной Странице. Письмо движется всплесками: "волна" поднимается, оформляется в предложения, затем опускается, передает движение следующей — начинает звучать новая тема. "Волны" не содержат решений проблем, иногда предлагается врёменный итог разговора. "Хор без дирижера" размышляет о природе сна, разновидностях вина, смехе, прошлых веках и битвах, времени и смерти. Мерцание исчезающих и вновь возникающих безымянных голосов, между которыми провалы, Пустота, создает картину говорящего языка-без-субъекта в ночи Бытия.

В параграфе также выявляются принципы изображения мира, обрамляющего хаотическое, показывается, из каких компонентов складывается человеческий Дом-рама, рассматриваются элементы Города. Сновиденный мир постмодернистского писателя существует на границе, где рядом живут

"время" (человека) и "другое" (Настоящее), которые "совсем рядом", "отделены друг от друга всего лишь стеклом — прозрачно и хрупко". Мир, который нельзя помыслить и обозначить, соседствует с "плоским" бытованием, безмолвно обступает его. В. Казаков создает "образ" реальности как необразной, не-обозначаемой. Показать исчезновение ее образа — одна из основных задач писателя, который обращается к мотиву зеркала как воплощения смыслоозначения, создающего симулякры. Герои В. Казакова — "гости в темноте", "гости темноты", которые видят реальность в тысяче зеркал.

Окна, зеркала, крыши, стены, пол являются компонентами человеческого Дома. Важное значение имеют подъезды, подворотни, дворы, выводящие на улицы, к хаотическому, или, напротив, направляющие под защиту Дома: они превращаются в укрытие от неведомых, часто угрожающих сил. Город-планета, Город-хаосмос с улицами, ведущими ниоткуда и никуда, — это призрачное мерцание одиноких, запутавшихся в его лабиринте фигур, и прочное каменное, стальное и чугунное бытие мостовых, набережных, крыш, оград, рельсов, сверкание стекла, ледяная вода, холод ветра и дожця. Все элементы Города обращены одной стороной к знаковому, что выявляется их "призрачностью", "невидимостью", другой — к действительному. Автор диссертации определяет приемы, которые помогают изобразить перцепт хаоса, особое внимание уделяется мотиву раны, который буквализует соприкосновение с хаотическим. Воздух, лучи, кровь, лезвие, сталь, звезды, ветер, холод, темнота, ночь являются особыми словами, которые создают перцепт хаоса.

В третьем параграфе "Метонимизация" в текстах. Проблема смысла" речь идет о переходе в постмодернизме от метафоры к метонимии, на примере произведений В. Казакова определяется смысл всеобщей "метони-мизации". Постмодернистские тексты отражают стремление уйти от метафоры как проявления метафизического мышления: система тропов является способом конструирования человеческого, выражает Бытие, искажая его. Если смыслоозначение предстает игрой как таковой, то метафора наделяет смыслами уже оформленные структуры (перенос значений), имеет цель, подчиняется замыслу. Функция метафоры "содержательна"8, художник выбирает путь аналогии либо контраста, который является субъективным. В романах В. Казакова предпочтение отдается метонимии, которая "отодвигает" первое лицо на задний план, хотя не отказывается от него: это иллюзорная "смерть автора". В "Ошибке живых", "От головы до звезд", "Жизни прозы" часты описания состояния или свойства субъекта вместо него самого. Повторяющимися материализованными, персонализированными абстракциями в контексте становятся молчание, бледность, стремительность, улыбка,

' Якобсон Р Заметки о прозе поэта Пастернака // Работы по поэтике — М , 1987 — С 328

паузы, тишина, время. Состояние героя, окружающие вещи, составляющие материального мира "активизируются", "заявляют" о своей самостоятельности и "вторичносги" мыслящего субъекта. Оживающие детали вещного мира можно рассматривать как доведенную до предела "метонимизацию" текста.

В параграфе также рассматривается проблема смысла в постмодернистских текстах. В произведениях Ф. Достоевского внутренняя перекличка голосов рождает "двунаправленное" слово. Высказывание, слово становятся "двуголосыми": в них сталкиваются два мнения, являя читателю "микродиалог" (М. Бахтин), включенный в большой диалог всего текста. Для Ф. Достоевского мысль "двустороння", ее стороны "неотделимы друг от друга"9. В текстах современного писателя происходит своего рода обнажение "двуголосого" слова. Фиксируется множество предложений, где совмещаются несовместимые объекты, взаимоисключающие выражения. Подобные фразы не бессмысленны: они не обладают денотацией, представляют события, не отсылающие к реальным ситуациям. Равнозначность "да" и "нет" не устраняет смысл из языка постмодернистских романов: в них смысл не зависит от формы предложений. Здесь встречается много абсурдных, то есть не соотносимых с положением вещей, выражений. Постмодернистские тексты очень отличны от "театра парадокса" Д. Хармса и А. Введенского, где абсурд есть отсутствие смысла. Несоответствие означения действительному в романах В. Казакова находит отражение в принципиальной случайности языка. Совмещение несовместимого реализуется в многочисленных оксюморонах, которые усиливают игровую направленность текстов.

Обязательными снижающими элементами становятся инверсии, наблюдаются перестановки времен, активного и пассивного, причины и следствия. Случайность игры знаков реализуется в обращении к такому приему обэ-риутов, как подстановка случайных слов: "Он стал читать, размахивая животом"; "Щебетала, пела и лаяла, гремя цепью". В. Казаков использует фразы, указывающие на технику письма, аналогично назначение обрывов, которые предстают сокращениями пишущегося, часто практикуемым приемом скорописи, подчеркивания также буквализуют прокладывание "борозды" пером.

Письмо, существующее для человека в виде готовых схем, которые видоизменяются с течением времени, является главным предметом анализа в постмодернизме. В "Ошибке живых" демонстрации клишироваиности уделяется большое внимание, но в "От головы до звезд", "Жизни прозы" штампов почти нет, что можно объяснить стремлением автора к новому языку. Постмодернистский "театр" — это текст как представление Жизни, он обращен к телу, "живому жесту"10, однако стремление избавить Жизнь от разли-

5 Бахтин М Проблемы поэтики Достоевского — М, 1979 — С 110

10 Деррида Ж Театр жестокости и закрытие представления // Деррида Ж Письмо и различие — М,2000 —С 392

чАния наталкивается на неизбежность повторения. Постмодернисты пытаются обратиться к уровню коммуникации, который опирается на довербаль-ные структуры. Такое назначение, в частности, имеет тавтология, подстановка повторяющихся слов равнозначна многоточию: язык "тормозится", формируется зона отказа от коммуникации.

Современный писатель стремится говорить без языка, одновременно используя в этой попытке его мельчайшие элементы. Запинки, фрагментация, отступления становятся способами уйти от власти письма, дезорганизовать его, обнаружить "провалы", где мысль отсутствует. Мгновения остановки дискурса противостоят "тирании" знаков: акцент на молчании, тишине определяет атмосферу произведений. Пустота "вторгается" на страницы благодаря усечению фраз, часто встречаются тире, окказиональные знаки!... и ?..., которые "сигналят" об открытости, разомкнутости "антиформы". Текст "дробят" разговоры героев, оформленные в виде "диалогов", где реплики состоят из одного слова, "окруженные" Пустотой.

Анализ текстов В. Казакова позволяет сделать вывод о формировании в них постмодернистской художественной системы. Русский постмодернистский роман опирается на достижения авангардизма, однако его непосредственным предшественником является "предпостмодернизм". Как показано в главе, основой постмодернистских романов становится процесс "внешнего" и "внутреннего" повторений, в результате которого формируется особый тип связи с культурой предыдущих эпох: демонстрируется относительность уже существующих текстов, в то же время утверждается неизбежность их присутствия в языке. Интертекстуальность в постмодернизме является избыточной, в результате чего произведение предстает "паутиной" "повторяемых" форм слова. Яркой особенностью постмодернистских текстов становится "метонимизация", которая фиксирует отношение к Настоящему как самостоятельной категории. В языке имеет место "двойной смысл", который отрицает систему оппозиций, показывает несвязанность реального мира и знака.

В четвертой главе "От стилевой множественности к "множественности без стиля" (романы Саши Соколова)" исследуется специфика постмодернистской модели мира на текстах Саши Соколова, которые, как и произведения В.Казакова, помогают установить комплекс устойчивых признаков исследуемого объекта, выстроить концепцию русского постмодернистского романа 1970-х годов как феномена культуры. В главе анализируются проблема смерти, способы изображения субъекта, перцепта хаотического, постмодернистский коллаж. Поднимаются также вопросы об амбивалентности постмодернистских произведений и так называемом "обыденном языке" (Ж.Делез).

В первом параграфе "Концептуализация смерти, герой-шизофреник в "Школе для дураков" изучается подход постмодернистов к проблеме смерти, определяются приемы изображения нефигуративного бессознательного. В "Школе для дураков" (1975) главной темой является смерть. Жизнь, говорит Ж. Деррида, есть Настоящее, которое есть только в отсутствии Я, субъекта, до его рождения и после его смерти. Пока Я есть, Бытие отсутствует: "... я есть по существу означает я смертен. Я бессмертен — невозможное утверждение"11. Смерть в постмодернизме концептуализируется как присутствующая в человеческой жизни, важной является попытка привыкнуть к ней, пережить, справиться с инстинктом смерти, необоримым влечением к этому странному явлению.

Тема смерти проходит сквозной нитью через тексты "Москва — Петушки", "Пушкинский дом", романы В. Казакова. В поэме Вен. Ерофеева цитируется крестная смерть и воскресение Христа, эпизоды исцеления Иисусом больных и воскрешения Лазаря. Смерть представлена как неотъемлемая составляющая мира словесной материи. В романе А. Битова смерть — единственное, что не "переставляется" в словесном ряду, "сходится во всех вариантах", человеческая жизнь "куда менее реальна", чем существование текста. Она названа "теневой", "загробной" жизнью литературных персонажей.

В "Школе для дураков" смерть почти не изображается прямо, в виде события, но незримо и настойчиво сопровождает все повествование. Каждое из составляющих второй главы тяготеет к теме исчезновения. Герой-повествователь тесно связывает смерть с любовью, необходимым считает общение с призраками умерших бабушки и Норвегова, способен видеть персонализированную смерть. Легкость перехода в человеческое умершего Сав-ла Петровича связана с особым взглядом на призраков: только смерть может научить Жизни. Теоретики постмодернистского искусства рассматривают призрак умершего в качестве соединяющего внешнюю и внутреннюю границы жизни и смерти: присутствуя в человеческом, он одновременно не есть, не бытийствует. Концептуализация смерти происходит также посредством изображения таких фигур, как Шейна Соломоновна Трахтенберг, Тин-берген, двойник Трахтенберг, завуч спецшколы. Смерть изображена в виде "необыкновенно бледной, седой" меловой женщины в квартире умершего Норвегова и мелового ангела "с одним надломленным крылом". Концептуализация осуществляется и с помощью использования категории исчезновения. К данной категории обращаются еще обэриуты, которые демонстрируют "опустошение" личности. В "Школе для дураков" категория исчезновения выражает призрачность происходящего.

'1 Деррида Ж. Голос и феномен и другие работы по теории знака Гуссерля — СПб, 1999 — С 75

Как и тексты 1910 — 1930-х годов, где соединяются черты модернизма и зарождающегося постмодернизма, русские постмодернистские романы демонстрируют фантасмагоричность мира сигнификации. Во фрагменте, где персонаж наблюдает движение поездов по железнодорожной ветке, ведущим становится рефрен "пропадет — растает". Рефрен используется также в тех случаях, когда появляются старуха Тинберген (Трахтенберг) и почтальон Михеев, посланец Живого. Категорию исчезновения составляют и постоянные указания на временность, ветхость человеческого.

В параграфе также вдет речь о герое Саши Соколова, приемах изображения перцепта хаоса. В постмодернизме главным освободитель ньм началом для личности, способом показа аффекта, разрушающего логику, становится шизофрения. В качестве конституирующей становление реальности она представляет особый интерес: шизофреник получает доступ к фрагментарным истинам, недоступным для разума, предстает свободным и одиноким субъектом. Имея цель "схватить" исчезающие следы Бытия, искусство обращается к процессу становления. Философию "неперсонального" становления разрабатывают Ж. Делез и Ф. Гватгари, которые особое внимание уделяют аффекту и перцеп-ту. Перцепты не являются восприятиями, так как независимы от состояния испытывающего их. Аффекты не представляют собой чувств и переживаний, существуют "без человека". Задача искусства — "вырвать" перцепт из состояний воспринимающего, аффект из переживаний, извлечь "чистое существо-ощущение"12. Перцепты и аффекты являются "выходом" к жизненным силам, исполненным мощи Бытия: воспринимающий освобождается от субъектива-ции, которая представляет собой насилие над миром. Саша Соколов с помощью героя-шизофреника создает пейзажи-до-человека. Для обычного человека, который стремится "проложить путь", реальный мир является невидимым, через восприятие ученика спецшколы он постигается, превращается в видимый. Таких моментов в романе множество, самым ярким является неоднократно описываемый эпизод исчезновения ученика такого-то, превратившегося в нимфею, белую речную лилию.

В конце параграфа рассматривается "неуместное" слово в постмодернизме. Существенное отличие от авангардистских текстов состоит в том, что "неуместное" слово, бывшее показателем неблагополучия в коммуникации, здесь превращается в закономерное: автор показывает "засилье" знаков и неизбежность повторов.

Во втором параграфе "Плоскость человеческого существования в "Между собакой и волком" рассматриваются модель мира и тип персонажа во втором романе Саши Соколова. "Между собакой и волком" (1979) содержит разные описания Бытия, данные вне временнбй последовательности.

1г Делез Ж , Гватгари Ф Что такое философия' — М., 1998.

Письменность и то, что с ней непосредственно связано (письма, почта, почтальоны, азбука, буквы), постоянно находятся в поле зрения повествователей. В центре внимания оказываются ключевые слова "Аз есмь", указывающие на выпадение из пространственно-временных структур Живого, смертность пишущего их. Это слова, позволяющие "забыть Бытие" в "пресловутой тщете" "прекрасной нашей жизни", "девиз" "неотмирной страны". Обитатели Заитилыцины называют себя гостями, которых в недалеком будущем ожидает Быгодоще, кладбище.

В тексте материализуется мысль о бестелесном тумане письменной области. Подобно А. Белому, К. Ваганову, В. Казакову, Саша Соколов делает сумеречное состояние главным: в нем воплощается иллюзорное человеческое. На заледеневшем зеркале Итиля крутятся уроды Заитилыцины, на реке-границе происходят важнейшие события. Итиль равнозначен поверхности окна, крыш, стен в романах В. Казакова, через него осуществляется переход от реальности ко сну, от материального к бестелесному. Железная дорога также становится границей, разделяющей реальное и иллюзорное.

Существование в мире письма имеет важное следствие: утрату собственного имени. В постмодернистском тексте происходит отказ от независимой личности, заменяемой либо безлюдным словесным пространством, либо персонажем, отражающим характеристики письменного поля, которое его продуцировало. Такой "производностью" персонажей "Между собакой и волком" обусловлены их бесчисленные метаморфозы. Действующие лица незаметно перетекают друг в друга, периодически выдвигаются на первый план, чтобы затем уйти в тень, не дают возможности обозначить центр в произведении. Происходит "дефокализа-ция" героя, помогающая избежать определенной идеи и создать представление о "множественности без истины"13. В отличие от текстов модернистов личная неопределенность в пост-модернистских романах не является следствием внутренней раздвоенности героя, но становится результатом отказа от ссылки на человека: это объективная структура события. Федор-Егор-Петр из "Между собакой и волком" к своим именам может добавить имена всех других персонажей, то же можно сказать относительно любого действующего лица.

В параграфе также рассматриваются формы отчуждения от человеческого, изображаемые в романе. Бытие дается мыслящему существу в бессознательном, состояниях, идущих рядом со смертью. Безудержное пьянство, безмерная радость, безоглядная страсть, неистовая ("бытийная") тоска, безумие во всех его формах являются моментами "катастрофы мысли", исчезновения субъекта, отступления языка. Тема пьянства становится одной из главных в русском постмодернистском романе 1970-х годов. В "Москве —

13 Косиков Г "Структура" и/или "текст" (стратегии современной сИМИШНИи) Н Французская семиотика От структурализма к постструюурализму — М.2000 —Г.Лос- НАЦИОНАЛЬНА г 1

33 библиотека

С. Петербург ' Ш т •

Петушках" состояние главного героя подчеркивает, что он на границе между жизнью и смертью. Эта же проблема не раз затрагивается в "Пушкинском доме". Герои постмодернистских произведений стремятся к состоянию "застывшего" настоящего: для них это иллюзия "полной" жизни, соприсутствия реальному, попытка почувствовать себя "более живым".

Третий параграф "Маятниковая" структура, резонирование составляющих" посвящен исследованию композиции постмодернистского текста. Автор устанавливает и формулирует принципы ее функционирования, определяет приемы соединения фрагментов.

Как доказывается в работе, "Между собакой и волком" имеет особое строение: роман основан на такой коммуникации составляющих, которая избегает объединяющей Идеи. Как и в текстах В. Казакова, здесь развивается множество историй, каждая из которых образована рядом событий. Неожиданная, но незаметная смена рассказчиков дает смещение перспектив и установление недискурсивной переклички между фрагментами, повторяющими одни и те же эпизоды в разных вариантах. Точки зрения на происходившее в реальности не находятся в отношениях тождества: столкновение мнений, характерное для традиционного текста, сменяется одновременным утверждением различий. Центр — самотождественность в качестве понятия или Я — утрачивается, все варианты события равны между собой, отпадает необходимость искать "правильную" историю.

В русском постмодернистском романе 1970-х годов принцип многовариантности является ведущим. В "Пушкинском доме" предлагается несколько версий семьи Левы Одоевцева. При попытке осмысления действительность "ползет, как гнилая ткань", перед познающим "лишь — версия и вариант, версия и вариант". Описание реального создает "паутину", "зыбкая реальность" рождает много версий одного человека: Фаина, Альбина, Ми-тишатьев начинают "мерещиться, двоиться, множиться и исчезать".

Автором диссертации определяются принципы соединения частей постмодернистского текста, способы устранения конфликта и Идеи как единого ответа на вопрос. Диссертант устанавливает, что "Между собакой и волком" представляет собой коллаж письменных форм. При переходе от одного эпизода к другому наблюдается обращение к характерному приему коммуници-рования: это особое построение предложения, относящегося началом к одному фрагменту, завершением — к следующему. Такое предложение представляет собой своеобразный "мост", "перекинутый" от составляющего к составляющему. "Мосты" характеризуются неопределенностью: нельзя сказать, к какому конкретно из двух фрагментов они относятся, "переход" нельзя убрать из предыдущего отрывка и отнести только к последующему. Таким образом, провести четкую границу между фрагментами невозможно. Наличие "пустых" слов или предложений часто становится единственным указа-

нием на перераспределение составляющих. Резонирование фрашентов происходит посредством повтора слов: полного или сопровождающегося уточнениями, дополнениями. В романе повествование передается в руки разных персонажей, смена повествователей происходит немотивированно, не выделяется графически. Наличие "мостов" способствует тому, что фрагменты "уходят" незаметно, в последующих рассматриваются события, не связанные с изложенным в предыдущих. Между отдельными эпизодами "пустота", отсутствие напряженности, обязательной в диалогическом тексте. Обрыв одного "сюжета" и немотивированный переход к другому являются результатом смены частей знакового поля.

Автор работы выявляет, что роман имеет структуру, которая показывает процесс записи: она основана на переходах от частей, где акцент делается на обозначении материального мира, к фрагментам продуцирования понятий. Такую композицию диссертант определяет как "маятниковую". Как установлено во второй главе, "маятниковая" структура была открыта А. Белым, переход к ней наблюдается в романе Л. Добычина. "Между собакой и волком" можно назвать "образцом" такой структуры. В параграфе рассматриваются вторая, пятая, девятая главы, выявляется, что в них четко выражено чередование фрагментов записи реального и фрагментов абстрагирования.

В частности, во второй главе романа представлено несколько точек зрения на Заитилыцину. Фрагмент, где повествуется о жизни Марии-Марины-Орины, обозначает бьггие реального человека, которое окружено жизнью природы, других объектов с их физическими качествами, звуковыми характеристиками. Героиня превращается в тело всех тел — землю, машинист становится дождем. Переход в другую знаковую комбинацию происходит одновременно с появлением тетради по русскому языку, принадлежавшей Марии. Предложение "Там, в овраге, однажды — ее тетрадь: полуразмытое имя" является "мостом", оно в равной степени принадлежит и эпизоду предыдущему, и эпизоду последующему. Комбинация выражаемых смыслов представляет собой конструкцию в канцелярском стиле, которая состоит из множества отвлеченных выражений. Переход к обозначаемым объектам производится посредством "моста" "Мы возвращаемся в сумерках": благодаря его наличию происходит перекличка двух эпизодов. Фрагмент "Возвращение с охоты" изображает объекты животного и растительного происхождения и дается как впечатление художника, но одновременно как рассказ одного из героев описываемой картины и "очерк" экскурсовода. Ощущаемый, осязаемый мир предстает в цвете, звуке, запахе. Вторая часть предложения "Что за чудесная, неотмирная такая страна, в восхищении застывает посетитель" относится только к событию "На вернисаже", где панорама, описанная выше, становится полотном художника в буквальном смысле. "Мост" направлен одновременно в две стороны: первой половиной — в сторону ком-

бинации "Возвращение с охоты", второй — в сторону эпизода "На вернисаже", который составлен из абстракций.

Следующий "мост" начинается со слов "Господа, в Лето от изобретения булавки пятьсот сорок первое", которые, будучи отнесены к предыдущему фрагменту, представляют собой восклицание живописца, автора "Автопортрета в мундире". В следующем эпизоде преобладают вещные характеристики. Последний фрагмент, переход к которому производится посредством "пустого" слова "Так", преобразует объект в "философствования" персонажа. Подобные метаморфозы, переведение действительного в записанное, происходят периодически.

Бесконфликтность, отказ от отрицания или принятия позиции другого, частая, без мотивировок смена точек зрения посредством "подвижных" "мостов" — таковы характеристики устройства текста Саши Соколова.

В четвертом параграфе "Проблематизация события" рассматриваются плюрализм стилей в постмодернистском тексте, особенности презентации смысла-события. Устанавливается, что в русском постмодернистском романе языковые манеры мирно сосуществуют: "множественность без стиля", как и "множественность без истины", становится принципом жизни текста. В романах представлено множество проблем, условия которых определены изображаемыми событиями, но решения устанавливаются только на уровне персонажей, в целом текст не предлагает "основной мысли". В "Между собакой и волком" Заитилыцина становится определенной точкой зрения: герои пишут о ней по-разному, ответы на вопросы возникают только внутри конкретного составляющего, которое, тут же распадаясь, устраняет и решение. Проблема остается и затем неоднократно ставится другими фрагментами. Устранение смыслового центра в произведении не дает решения вопроса "Что есть Заитилыцина": она предстает событием, смысл которого множественный, но недоступный для человека.

В работе также исследуется особая роль инфинитива в "Между собакой и волком". Утверждается, что многие фрагменты произведения демонстрируют нейтральное письмо. Половина второй главы основана на инфинитиве, его частое присутствие наблюдается в тринадцатой главе, в фантазии Пала-махтерова, переходящего в дождь (шестнадцатая глава), в описании жизни человека из девятой главы. Инфинитив, независимый от времени, наклонения, лица и числа, соответствует до-индивидуальности, а-концептуальности письма до выражения мира личностью. Неопределенная форма глагола дает картину единого Письма, до его распадения на отдельные голоса. В тех частях текста, где используются глаголы в форме определенных наклонения, времени, лица, числа, представлены частные случаи решения проблем, условия которых задаются ранее инфинитивом.

В конце главы делается вывод о том, что в романы Саши Соколова переходят такие черты "предпостмодернистских" текстов, как отсутствие "направленности", "склеивание" форм, составляющих поле письма, превращение реального человека в персонажа-цитату. Вслед за авторами 1910 — 1930-х годов, которые начали превращать действительный мир в "паутину" вечных тем, Саша Соколов обращается к "структуре" дискурса: "истина" здесь выступает как мешающее познанию мира, предполагающего плюрализм мнений. Дискурс Хаоса не оформлен единой идеей-ответом, основан на бесконечных переходах от одной знаковой комбинации к другой. В таком искусстве едва наметившиеся идеи, установки преобразуются в иные, ускользающие в миг своего появления.

В заключении подводятся итоги исследования и намечаются перспективы дальнейшего изучения русского постмодернистского романа.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Постмодернистские романы Владимира Казакова. Монография. - М.: "Прометей", 2001.-189 с.

2. Постмодернистский дискурс русского романа 1970-х годов. Монография. - Пенза: ПГПУ, 2005. - 255 с.

3. Современная русская авангардная драма (М. Павлова, В. Казаков). Научное издание - Пенза: ПГПУ, 1999. - 96с.

4. Футуристическая драма. Учебное пособие. - Пенза: ПГПУ, 1997. - 29 с.

5. Драматургия обэриутов. Учебное пособие. - Пенза: ПГПУ, 1998. - 29 с.

6. Владимир Казаков: Тема человека отчужденного // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. - 1998. - Т. 57. - № 5. -С. 55-61.

7. Драматургия русского авангардизма // Русская литература. - 1998. -№ 3. - С. 57-67.

8. Драматургия русского авангардизма: Отчужденное слово // Сура. -1998.-№ 1.-С. 196-205.

9. Русская авангардистская драма: к вопросу об истоках // Россия - век XX. Итоги и проблемы: Материалы межвузовской конференции. - Пенза: ПГПУ, 1998. - С. 86 - 89.

10. Велимир Хлебников: к проблеме развития языка // Материалы научной конференции, посвященной 180-летию со дня рождения Ф.И. Буслаева.

- Пенза: ПГПУ, 1998. - С. 47 - 49.

11. Драматургия современного русского авангардизма: Муза Павлова // Проблемы эволюции русской литературы XX века: Материалы межвузовской научной конференции. - Вып. 5. - М.: МПГУ, 1998. - С. 152 -155.

12. Постструктурализм: проблема свободы // Свобода в России: иллюзии, реальность и будущее: Материалы межвузовской научной конференции.

- Пенза: ПГПУ, 2000. - С. 41 - 43.

13. Проблемы интерпретации в современной русской литературе // Актуальные проблемы современной интерпретации произведений русской литературы: Межвузовский сборник научных трудов. - Пенза: 11111У, 2000.-С. 55-59.

14. "Дон Жуан" В. Казакова: вечный сюжет в современной интерпретации // Актуальные проблемы современной интерпретации произведений русской литературы: Межвузовский сборник научных трудов. - Пенза: ПГПУ, 2000. - С. 59-65.

15. Постмодернизм как определенный тип эстетического мышления // Проблемы эволюции русской литературы XX века: Материалы межвузовской научной конференции. - Вып. 6. - М.: МПГУ, 2000. - С. 86 - 87.

16. Театр абсурда Музы Павловой // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. - 2001. - Т. 60. - № 2. - С. 56-61.

17. Русский постмодернистский роман 1970-х годов: Вен. Ерофеев, А. Битов, Саша Соколов // Литература в школе. - 2004. - № 4. - С. 48 - 49.

Подписано к печати 1.11.2005 г. Формат 60x84 1/16 Бумага ксероксная. Печать ризограф. Усл. печ. л. 2,32. Тираж 100. Заказ 1/11.

Отпечатано в типографии Тугушева 440600, г. Пенза, ул. Московская, 74, к. 220, тел.: 56-37-16.

»22 412

РЫБ Русский фонд

2006-4 27329

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора культурологии Красильникова, Елена Геннадьевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. ФИЛОСОФСКО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ

ПОСТМОДЕРНИСТСКОГО ИСКУССТВА.

1.1. Постструктуралистские концепции знака, языка, смысла-события.

1.2. Модернизм и постмодернизм: к проблеме соотношения двух художественных систем.

ГЛАВА II. ПОГЛОЩЕНИЕ РЕАЛЬНОСТИ ЗНАКОМ:

ПРЕДПОСТМОДЕРНИСТСКИЕ" ТЕКСТЫ.

2.1. Реализация метафоры, цитирование, открытие "маятниковой" композиции

А. Белый).

2.2. "Аполитичность" как конструктивный принцип произведений (В. Розанов).

2.3. Буквализация смыслоозначения (К. Вагинов, Л. Добычин).

ГЛАВА III. ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ ФИЛОСОФСКИХ РОМАНОВ

ВЛАДИМИРА КАЗАКОВА.

3.1. Функционирование структуры в "Ошибке живых".

3.2. Мир письма в "Ошибке живых", "От головы до звезд", "Жизни прозы".

3.3. "Метонимизация" в текстах. Проблема смысла.

ГЛАВА IV. ОТ СТИЛЕВОЙ МНОЖЕСТВЕННОСТИ К "МНОЖЕСТВЕННОСТИ БЕЗ СТИЛЯ" (РОМАНЫ САШИ СОКОЛОВА).

4.1. Концептуализация смерти, герой-шизофреник в "Школе для дураков".

4.2. Плоскость человеческого существования в "Между собакой и волком".

4.3. "Маятниковая" структура, резонирование составляющих.

4.4. Проблематизация события.

Введение диссертации2005 год, автореферат по культурологии, Красильникова, Елена Геннадьевна

Актуальность исследования. Ж.-Ф. Лиотар определяет постмодерн как "состояние знания" в современных развитых обществах. Если для эпохи "modernity" характерно обращение к "великому рассказу" (диалектика Духа, герменевтика смысла, становление Идеи, эмансипация разумного субъекта), то пришедший на смену Новому времени постмодерн проявляет радикальное недоверие к метарассказу, который предполагает наличие ценностного высказывания об Истине. С выходом из употребления метанарративного механизма, отказом от "великого героя" и "великой цели", очень популярных на заключительном этапе "modernity" — модернизма, связаны кризис метафизической философии и обращение науки к рассмотрению различных языковых игр.

Во второй половине XX века постмодернизм с его разновидностями (соц-арт, концептуализм, метаметафоризм, метареализм) является по сути единственным новым направлением в искусстве: пришедший на смену модернизму, он предлагает принципиально иной подход к изображению жизни и человека. Русский постмодернизм предстает важной частью культуры трех последних десятилетий, составляющей литературного процесса. Семидесятые годы XX века именуют первой "волной" русского постмодернизма, в литературе он представлен "классиками" направления Вен. Ерофеевым, А. Битовым, Сашей Соколовым, концептуализмом Вс. Некрасова, JI. Рубинштейна, Д. Пригова. В восьмидесятые годы русский постмодернизм упрочивает свои позиции, но продолжает оставаться нелегальным и разделенным на российский и зарубежный, эмигрантский. В начале 1990-х годов происходит его легализация, "иная" культура громко заявляет о себе, становится предметом громких дискуссий. Появляются критики и культурологи, изучающие проблему постмодернизма в России, фиксируется увеличение числа художников, относящихся к этому направлению. Для периода 1990 — 2000-х годов характерно обращение авторов к философии, культурологии и увеличение масштабности произведений, появление новых форм. Реальный статус постмодернизма в культуре России, число художников, творчество которых находится в русле постмодернистской эстетики, многочисленные исследования подтверждают актуальность изучения этого феномена.

Характеризуя русский постмодернизм последних лет, исследователи пишут о "мерцающей эстетике", "постконцептуализме", "постпостмодернизме" (В. Курицын, Н. Маньковская, М. Эпштейн), то есть рассматривают понятия, отражающие особенности в развитии направления, происходящие в нем метаморфозы. Прогнозы ученых оптимистичны: они считают, что процессы, наблюдаемые в русском постмодернизме в настоящее время, указывают на рождение "нового, более масштабного горизонта сознания" (428, с.204). Постмодернизм не исчезает из культуры, не "затухает": он является перспективным направлением, преобразуется, переходит к новому этапу развития.

Настоящее исследование призвано восполнить "белые пятна", ответить на ряд важнейших вопросов, которые возникли вокруг направления, в частности, одной из его конкретных форм — литературной. Здесь, в частности, комплексно (традиции, основные характеристики, типология) не изучалась проблема русского постмодернистского романа, не исследовались отдельные этапы его существования.

Степень научной разработанности проблемы. В вопросе о соотношении модернизма и постмодернизма, традиции, продолжаемой русским постмодернистским романом, первостепенное значение имели исследования по авангардизму. Творчество писателей этого направления анализировали А. Александров, X. Баран, И. Васильев, В. Григорьев, Я. Друскин, Р. Дуганов, Ж.-Ф. Жаккар, Вяч. Иванов, А. Кобринский, М. Мейлах, Н. Степанов, В. Тренин, А. Флакер, Н. Харджиев. Названные исследователи рассматривали разные стороны творчества А. Введенского, А. Крученых, В. Маяковского, Д. Хармса, В. Хлебникова, но не касались связей культуры авангардизма с постмодернистским искусством, не ставили задач выявления тех особенностей текстов, которые затем имели принципиальное значение для русского постмодернизма.

Произведения 1910 — 1930 годов, то есть тексты А. Белого, К. Вагинова, JI. Добычина, В. Розанова, которые изучаются в диссертации на предмет установления истоков русского постмодернистского романа, рассматривались в работах многих исследователей.

Критики, изучавшие роман "Петербург" А. Белого, считают его символистским произведением: Н. Анциферов, Н. Бердяев, JI. Долгополов, Д. Максимов, К. Мочульский, Н. Пустыгина, Е. Старикова, О. Форш. Вяч. Иванов утверждает, что А. Белый переходит стилистические границы символизма, движется в одном направлении с авангардистами, поражает новизной поэтических приемов. Ученые фиксируют необычность изображения мира и человека в главном произведении А. Белого, говорят о призрачности Петербурга и продолжаемой здесь классической традиции, карикатурности героев, сомнительности психологизма. Отмечается коллажность композиции, указывается на особую роль реминисценций, сложную систему ситуаций-двойников, их функцию проведения символистской идеи.

Творчество В. Розанова исследуется также в течение долгого времени: о нем пишут А. Белый, А. Бенуа, Волжский (А. Глинка), 3. Гиппиус, Э. Голлер-бах, М. Курдюмов, Д. Мережковский, К. Мочульский, А. Синявский, Б. Шкловский. Подчеркиваются бесспорное новаторство писателя, непреднамеренность записей в таких его центральных произведениях, как "Уединенное" и "Опавшие листья", незаданность тем, сюжетов. Основным стилистическим принципом этих текстов названа "рукописность", фиксируется их фрагментарность, отказ В. Розанова занять твердую позицию в рассмотрении проблем. Гораздо меньше изучались романы К. Вагинова и JI. Добычина. Творчеству первого автора уделяется внимание в работах А. Герасимовой, Т. Никольской, О. Шиндиной. Немногочисленные исследователи интерпретируют тексты "Козлиная песнь", "Труды и дни Свистонова" как модернистские, говорят об их пародийности, теме иллюзорности мира, персонажах-марионетках, рассматривают проблему театрализации повествования. О JI. Добычине пишут А. Арьев, В. Бахтин, Викт. Ерофеев, И. Каргашин. "Город Эн" оценивается ими как абсурдистское произведение, то есть также относящееся к модернизму. В целом необходимо сказать, что проблема соотношения названных текстов с постмодернизмом не рассматривалась, остается совершенно неизученной.

В первой "волне" русского постмодернизма достаточно подробно рассмотрена поэзия концептуализма, соц-арта. Романы "Москва — Петушки" Вен. Ерофеева и "Пушкинский дом" А. Битова становятся предметом анализа в статьях, монографиях, диссертациях. Тексты интерпретируют П. Вайль, А. Ге-нис, Викт. Ерофеев, А. Зорин, В. Курицын, М. Липовецкий, В. Муравьев, А. Немзер, В. Чалмаев, М. Эпштейн. Тем не менее, исследователи не ставят задач обозначения типологических признаков, установления традиций, создания единой концепции постмодернистского романа 1970-х годов.

В семидесятые годы XX века также написаны романы Саши Соколова "Школа для дураков" и "Между собакой и волком". Этого автора исследовали зарубежные ученые: Д. Бартон Джонсон, А. Каррикер, О. Матич, Ф. Мо-уди, Дж. Фридман. О его произведениях писали П. Вайль, М. Волгин, А. Генис, А. Зорин, В. Потапов. Исследователи отмечают своеобразие главного героя "Школы для дураков", продолжение традиции юродства, метаморфозы персонажей, отсутствие причинно-следственных связей, выраженную пародийность произведения. В работе М. Липовецкого "Русский постмодернизм: Поэтика прозы" роман "Школа для дураков" трактуется как реализация стратегии "диалога с хаосом", который здесь превращается в "диалог хаосов", "хаоса свободы и хаоса насилия". В качестве модернистских романов "Школу для дураков" и "Между собакой и волком" рассматривают И. Ащеулова, М. Кременцова, Е. Черемина. В целом эти произведения не обойдены вниманием исследователей, однако отсутствуют работы, которые показывали бы формирование в романах художественной системы, отличной от реалистической и модернистской. До сих пор остается много нераскрытых вопросов относительно структуры текстов Саши Соколова, наличия — отсутствия в них конфликта, представленного персонажного типа. Произведения данного писателя не изучались с точки зрения развития определенной традиции и существования в них устойчивых признаков русского постмодернистского романа.

Предмет исследования — типология русского постмодернистского романа 1970-х годов: интертекстуальность, "аполитичность", проблематизация события, стилевая множественность, "множественность без стиля", "метонимиза-ция", смыслы.

Задачи исследования:

3) изучить процесс перехода от модернизма к постмодернизму на художественных текстах 1910— 1930 годов;

4) раскрыть и осмыслить модель мира и человека в художественной системе русского постмодернистского романа 1970-х годов. Показать проблемати-зацию события, стилевую множественность текстов, способы концептуализации смерти, децентрации субъекта;

5) определить и исследовать приемы изображения в постмодернизме пер-цепта хаоса, нефигуративного бессознательного;

6) установить принципы функционирования структуры русского постмодернистского романа;

7) рассмотреть проблему смысла, выявить и изучить основные характеристики языка в постмодернистском тексте;

8) установить устойчивые признаки русского постмодернистского романа 1970-х годов.

В качестве материала исследования выбраны произведения "Уединенное", "Опавшие листья" В. Розанова, романы "Петербург" А. Белого, "Козлиная песнь", "Труды и дни Свистонова" К. Вагинова, "Город Эн" JI. Добычина, "Ошибка живых", "От головы до звезд", "Жизнь прозы" В. Казакова, "Школа для дураков", "Между собакой и волком" Саши Соколова, привлекаются произведения Вен. Ерофеева "Москва—Петушки", А. Битова "Пушкинский дом", которые иллюстрируют концепцию становления русского постмодернистского романа.

Теоретико-методологические основания исследования. Учитывая ин-тегративный характер культурологического подхода, диссертант опирается на опыт междисциплинарности в исследованиях культурных феноменов, категориальный аппарат таких областей гуманитарного знания, как философия, эстетика, литературоведение, искусствознание, семиотика.

Основой методологии является системный анализ явлений культуры, с помощью которого русский постмодернистский роман осмысливается как сои вокупность взаимодействующих элементов, выполняющих определенные художественные функции.

В качестве центральных методологических оснований работы также выступают: сравнительно-исторический метод, позволяющий рассмотреть различные периоды в истории отечественной культуры, исследовать процесс становления русского постмодернистского романа как феномена; ^^ историко-генетический метод, способствующий установлению преемственности между культурами модернизма и постмодернизма; выявлению истоков русского постмодернистского романа; культурно-типологический метод, выявляющий взаимосвязи между различными постмодернистскими текстами; эмпирический метод, позволяющий наблюдать за преобразованием культурных направлений; метод исторической и логической реконструкции, с помощью которого анализируются проблематика и поэтика авангардных текстов различных эпох; метод интерпретации, дающий возможность восприятия и передачи культурного опыта; аксиологический метод, обосновывающий место русского постмодернизма в системе художественных направлений.

Постмодернизм имеет теоретическую базу и понятийный аппарат. Необходимым в работе стало изучение постструктурализма как философии постмодернистского искусства. Диссертант опирался на программу деконструкции Ж. Деррида, его интерпретацию темы бытия и коммуникации, теорию структуры, знака и игры, идею archi-ecriture и difference. Теоретической основой являлись работы Ж. Делеза, его концепция смысла-события, "чистого" становления; метод шизоанализа, разработанный ученым совместно с Ф. Гваттари, учение о структуре бессознательного. Принципиальными для диссертации стали: исследование постмодерна как состояния знания в современных обществах, проведенное Ж.-Ф. Лиотаром, концепция метарассказа; проблема власти, истории и безумия в трактовке М. Фуко, введенное им понятие "эпистемы"; концепция симулякра Ж. Бодрийяра; учение о "древесной" культуре и культуре "корневища" Ж. Делеза и Ф. Гваттари; идея множественности языков, культурного полилога, концепция интертекстуальности Ю. Кристевой; принципы текстового анализа, изложенные Р. Бартом; учение П. де Мана об интерпретации литературного произведения. Автор опирался на теоретические разработки Ф. Джейм-сона, П. Клоссовски, Г. Косикова, У. Эко, М. Элиаде, К. Юнга.

В процессе рассмотрения связей постмодернизма с модернистской традицией диссертант использовал работы по теории литературы Ю. Тынянова и Р. Якобсона, идеи Ю. Лотмана, исследования по русскому авангарду И. Деринг-Смирновой, Ж.-Ф. Жаккара, Вяч. Иванова, А. Урбана, А. Флакера, Ю. Хабер-маса, Н. Харджиева.

При сопоставлении художественных миров Ф. Достоевского и В. Казакова принципиальное значение имела теория диалогичности текста М. Бахтина; автор учитывал работы Н. Бердяева, Л. Гроссмана, В. Кирпотина, Р. Лаута, К. Мочульского, Г. Померанца, В. Розанова, Ю. Селезнева, С. Телегина, С. Фу-деля, Б. Энгельгардта.

Научная новизна исследования состоит в выявлении и обосновании истоков и типологических характеристик русского постмодернистского романа 1970-х годов, определяющих его специфику как феномена культуры. В результате исследования: определены и рассмотрены теоретико-методологические основания и гносеологический инструментарий для изучения в культурологическом аспекте русского постмодернистского романа; выявлены связи постмодернизма в России с модернистской культурой; определены особенности авангардизма, которые наследуются постмодернистской литературой; рассмотрен переход от модернизма к постмодернизму на примере текстов 1910 — 1930-х годов; выявлена и доказана теоретически и фактологически система факторов, определяющих типологические черты русского постмодернистского романа; установлен и проанализирован комплекс устойчивых характеристик, воплощенный в объекте исследования; выстроена концепция русского постмодернистского романа 1970-х годов как историко-культурного феномена.

Положения, выносимые на защиту:

2. В работе устанавливается, что русский постмодернизм переосмысливает достижения модернистской культуры, прежде всего такой его "ветви", как авангардизм, где используются приемы, сформировавшие в дальнейшем постмодернистскую поэтику. Диссертант впервые показывает конкретные художественные связи модернизма и постмодернизма и утверждает, что внешнее сходство направлений определяется темой отчуждения человека, исчезновения личности, которую ставит авангардизм; обращением авангардистских писателей к коллажной композиции; повсеместным использованием реализации приема, способами абсурдизации языка.

3. Впервые рассматривается возникновение постмодернистского мировоззрения в текстах, которые автор исследования определяет как "предпостмодер-нистские". В работе показывается, что в таких произведениях сочетаются черты модернизма и постмодернистского искусства. В "Петербурге" А. Белого, "Уединенном" и "Опавших листьях" В. Розанова, "Козлиной песни", "Трудах и днях Свистонова" К. Вагинова, "Городе Эн" JI. Добычина начинается перевод действительности в Текст, замена живого человека, его сознания на письменные формы. Из данных произведений наследуется главный вопрос, определивший проблематику русского постмодернизма: соотношение текста и внеязыковой реальности. "Предпостмодернизм" открывает композицию, которая буквализует процесс осмысления и записи реального мира: автор работы определяет ее как "маятниковую". В "переходных" произведениях фиксируется "структура", созданная по типу "паутины", представляющая коллаж тем и мотивов культуры.

5. Автор диссертации, анализируя романы 1970-х годов — В. Казакова, Саши Соколова, а также А. Битова, Вен. Ерофеева, доказывает, что характеристики "переходных" произведений в "Ошибке живых", "От головы до звезд", "Жизни прозы", "Школе для дураков", "Между собакой и волком", "Москве -Петушках", "Пушкинском доме" становятся главными, определяют проблематику и поэтику. Это позволяет зафиксировать создание в них новой художественной системы, постмодернизма. В работе выявляются модели мира и личности в русском постмодернистском романе 1970-х годов, утверждается, что образ реальности и человека заменен в них изображением Письма.

Впервые исследуя романы В. Казакова, диссертант утверждает, что писатель в процессе "внешнего" и "внутреннего" повторений Ф. Достоевского демонстрирует призрачно-безлюдный мир письменной плоскости. Этот мир материализуется в сумеречном состоянии, мотивах молчания, смерти, геро-ях-"призраках", "гостях", безымянных "голосах", являющих картину языка-без-субъекта. Анализ романов Саши Соколова показывает, что фантасмаго-ричность бытования в постмодернизме раскрывается с помощью концептуализации смерти, частого обращения к категории исчезновения. Вслед за авторами "переходных" текстов, В. Казаковым Саша Соколов реализует мысль о бестелесном существовании в сумерках как главной характеристике человеческого.

Научно-практическая значимость диссертации заключается: в создании теоретических основ, позволивших выявить истоки постмодернистской поэтики, соотнести достижения модернистской и постмодернистской литератур в России; в разработке методологии и принципов исследования постмодернистских текстов; в разработке концепции мира и человека в художественной системе русского постмодернистского романа; в выявлении и обосновании принципов функционирования структуры русского постмодернистского романа; в определении и осмыслении основных характеристик языка постмодернистских романов 1970-х годов; в установлении и изучении устойчивых признаков русского постмодернистского романа 1970-х годов, которые позволяют создать теорию русского постмодернизма, выявить его типологию, стилистику и функции как художественного направления; результаты исследования могут быть использованы в разработке учебных пособий по теории и истории русской культуры и литературы XX века, вузовском и школьном преподавании, особенно при изучении современных процессов в культуре. Они могут найти применение в общих курсах, спецкурсах и спецсеминарах, посвященных культуре авангарда, в частности, постмодернизма, а также в ходе дальнейшей разработки концепции развития русской культуры XX и XXI веков.

Структура диссертации подчинена логике исследования и включает введение, четыре главы (двенадцать параграфов), заключение, библиографический список (438 наименований), приложение.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Постмодернистский дискурс русского романа 1970-х годов"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Модернистское мировоззрение, которое считает необходимым воздействие на общество через язык, в русской культуре четко проявилось в символизме и футуризме, в утопической мечте о новом искусстве, способном изменить мир. Трагические события первой половины XX века в Европе и России показали несостоятельность и даже опасность радикалистских подходов, идеи "воли к власти". С отказом от этих установок, плохо совмещавшихся с угрозой самоуничтожения человечества, связан переход к постмодернистской философии. Уход от европоцентристского мышления в политике, науке, искусстве сочетался с обращением к идеям антитоталитаризма, нового плюрализма.

Как показано в первой главе диссертации, русский постмодернизм продолжает модернизм в формальных приемах, в то же время деконструирует модернистское мировоззрение, систему философских и эстетических ценностей. Постмодернизм, который предстает новым периодом в развитии культуры, имеет по сути общие с модернизмом истоки (ломка естественнонаучных представлений конца XIX — начала XX века, кризис позитивизма, веры в рацио) и соприкасается с ним во многих важных моментах: отказывается от идеи структурной завершенности мира, изображения психологически и социально обусловленного человека, ориентирован на коренное обновление художественного языка. Однако формальное сходство направлений отходит на второй план, гораздо более существенным является отрицание постмодернизмом авангардистской установки на преобразование мира. Как выявлено во второй главе работы, в России переход к постмодернизму фиксируется уже в 1910—1930-х годах, в связи с изменением мировоззрения художников меняется направленность их произведений, где вместо центрированного модернистского коллажа нередко имеют место "неустойчивые равновесия", "паутина" не объединенных в единое целое разнородных фрагментов, тем и ситуаций, существующих в культуре. В "переходных" текстах идет "обнажение" цитаты, формируется "маятниковая" композиция, которая потом становится принципиальной для постмодернизма.

С середины тридцатых годов наступает перерыв в развитии русского авангарда, в семидесятых появляется ряд произведений, знаменующих рождение постмодернистского направления в стране. Русский постмодернизм, по мнению ученых, "отмечен традиционным литературоцентризмом" (256, с.295), его черты наиболее ярко и полно отразились в литературных текстах. В третьей и четвертой главах диссертации определены типологические характеристики русского постмодернистского романа, показано, что в семидесятые годы на первый план выходят особенности, появившиеся в "переходных" текстах. Восприятие мира в качестве набора существовавших ранее письменных форм проявляется в "аполитичности", антириторичности текстов, проведения в них идеи "плоскости" человеческого бытия, которая состоит из переплетенных и непрерывно резонирующих "нитей"-концептов. Здесь отсутствует центр, неактуальны направления, не разграничены действительное и записанное. He-личностный и а-концептуальный характер знаковой плоскости означает, что личность "рассеивается", предстает частью письменного цикла. Постмодернистский текст производит буквализацию многовариантности, показывая "паутину" разных версий одного события. Перераспределение составляющих знакового поля влечет немотивированную смену событий и повествователей.

Важнейшей чертой постмодернистского текста становится демонстрация обрамления хаотического, которое осуществляется в человеческом мире: Дом-рама выступает в качестве ограничителя невидимой энергии Бесконечного. Текст пока/ I. зывает краткие ощущения presence, в центре внимания находятся мгновения освобожденной" Жизни, "растворения" в реальном мире, исчезновения субъекта и, следовательно, языка. Изображение перцепта хаоса, бессознательных состояний подчеркивает неизбежность проникновения хаотического в мир difference, необходимость взаимодействия между оформленным и Пустотой.

Процедура "внешнего" и "внутреннего" повторений, лежащая в основе русского постмодернистского романа, деконструирует систему смыслов цитируемых произведений, производит акцент на формальных приемах "повторяемых" писателей, фиксирует вторичность письма и методы конструирования авторского мифа. В результате "внутреннего" повторения моделируется новая картина бытия, строится "постмнение", создается движущийся в двух смыслах-направлениях одновременно мир постмодернистского текста.

В восьмидесятые годы русский постмодернизм развивается, количество произведений увеличивается, постмодернистский роман наследует характерные черты текстов предыдущего десятилетия. В произведениях демонстрируется игра смыслоозначения, которая заменяет реальный мир, героем является Стиль. Словесная игра становится центральным событием, авторами используется множество каламбуров, инверсий, аллитераций, оксюморонов, окказионализмов, случайных слов. С другой стороны, писатели проявляют подчеркнутое внимание к жизни Тела, скрытой под плоскостью Письма, обращаются к исследованию сферы, остающейся, как правило, за пределами сигнификации. Названные особенности характеризуют такие, например, романы указанного периода, как "Па-лисандрия" Саши Соколова, "Очередь", "Норма", "Тринадцатая любовь Марины" ' В. Сорокина. Так же, как в произведениях Вен. Ерофеева, А. Битова, В. Казакова, здесь персонажем является знак. В "Палисандрии" включение фрагментов, где акцент делается на физическом, формирует "маятниковую" структуру, основанную на чередовании означаемых эпизодов и фрагментов смысла. Неоднократно встречаются пародии на постмодернистский текст, используется его клише: постмодернизм представлен одной из знаковых форм. Романы В. Сорокина состоят из имитаций различных видов письма. Цитируемые манеры гиперболизируются, характерным приемом становится резкая, немотивированная смена стилей, как правило, противоположных по направленности: например, классического, соц-реалистического и натуралистического. Постмодернистские произведения воспроизводят клише советской литературы: бытовой, производственной, деревенской, почвеннической прозы с характерными для них темами ("малой родины", "деревенского детства", "исторических корней"). Так происходит, например, в "Норме" В. Сорокина: кроме названных стилей автор цитирует манеры И. Тургенева, А. Чехова, И. Бунина, С.Есенина, Б. Пастернака.

Отличием постмодернистских текстов 1980-х годов от предыдущего десятилетия становится отказ в целом ряде случаев от включения индивидуального авторского кода: используется только безличное письмо, исчезают частые в произведениях 1970-х годов отступления, комментарии, рассуждения, которые отражают личность писателя, факты его биографии, мировоззрение, эпоху (как это наблюдается в "Москве — Петушках", "Пушкинском доме", романах В. Казакова). В текстах второй "волны" русского постмодернизма резко возрастает значение фрагментов, фиксирующих обозначение физического мира: они приобретают натуралистический характер, показывают жизнь тела. Здесь наблюдается господство грубо-материального, что демонстрирует начинающееся разрушение Письма, системы форм, которые существуют в едином Тексте культуры. В этом смысле революционный шаг осуществляет В. Сорокин, который разрушает границу между физическим миром и знаком, переходит к языку тела и, следовательно, уничтожает "маятниковую" структуру. В романах фиксируются моменты подавления письма означаемым, исчезновение чередования фрагментов разной направленности.

Стремление отказаться от "видимости жизни" и проникнуть в настоящее время материального мира, сделать хаос полноправным участником существования, характерно для многих постмодернистских авторов: так проявляется желание полнокровного бытия, избавления от подавляющих личность идеологий. Подобные тексты становятся результатом особого внимания к сфере бессознательного, внутреннего Я, которое должно быть исследовано, иначе оно может активизироваться и стать источником разрушения.

Русский постмодернизм 1990-х годов доказывает, что черты, сформировавшиеся в двух предыдущих десятилетиях, являются типологическими. Авторы деконструируют наиболее идеологизированные тексты, делают акцент на фантомности изображаемого мира, показывают дымный "океан сознания", цитируют множество проблем, которые ставятся в литературе, обращаются к фрагментарной композиции, создают "паутину" мира нашего современника, сотканную из множества клише. Например, Е. Попов в романе "Накануне накануне" "повторяет" ситуации известного произведения И. Тургенева, "обнажает" процесс смыслотворчества, выводя в качестве действующих лиц себя и близких по направленности литераторов.

В. Пелевин в "Чапаеве и пустоте" деконструирует образы-мифы Чапаева, Петьки, Анки, Котовского, Шварценеггера и "просто Марии", "изначальной Руси" и "постиндустриальной России". Автор обращается к "маятниковой" структуре: развивает несколько историй, фрагменты которых резонируют и связаны "мостами", делает невозможным разграничение фрагментов реального и выдуманного. Произвольность деления текста на эпизоды, несвязанность "событий" каждого из них и одновременное наличие переклички фиксируется в романах "Я", "Или ад" Е. Радова. Метаморфозы Я показаны немотивированным чередованием различных областей письменного поля, отсутствует "истинное" повествование, настоящее Я героя, демонстрируется неразличение взаимообратимых внешнего и внутреннего.

Таким образом, открытия русского постмодернистского романа 1970-х годов, развивающего достижения модернизма, определяют основные особенности современного постмодернистского романа.

Список научной литературыКрасильникова, Елена Геннадьевна, диссертация по теме "Теория и история культуры"

1. Авальян Т. Комментарии и дополнения к автобиографии 1974 года Владимира Казакова // Казаков В. Ошибка живых. — М., 1995.

2. Авангард в художественной культуре XX века. — Самара, 1996.

3. Авангардные традиции в литературе 60 — 90-х годов // Новое литературное обозрение. — № 5.

4. Автономова Н. Возвращаясь к азам // Вопросы философии. — 1993. — № 3.

5. Автономова Н. Деррида и грамматология // Деррида Ж. О грамматологии. — М., 2000.

6. Адамов Е. "Победа над солнцем": Опера в 2 деймах А. Крученых // День. 1913. 4 декабря.

7. Азеева И. Игровой дискурс русской культуры конца XX века (Саша Соколов, Виктор Пелевин): Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, кандидата культурологии.—Ярославль, 1999.

8. Айзенберг М. Взгляд на свободного художника. — М., 1997.

9. Айзенберг М. Возможность высказывания // Знамя.— 1994. — № 6.

10. Айзенберг М. Вокруг концептуализма // Арион. — 1995. — № 4.

11. Аксенов В. Ненужное зачеркнуть: Заметки о прозе Саши Соколова // Русская мысль. — 1983. — 16 июня (№ 3469).

12. Александров А. ОБЭРИУ: Предварительные заметки // Ceskoslovenska rusistika.— 1968. —№5.

13. Александров А. Ученик Мельхиседека: О жизни и творчестве А. Введенского // Звезда. — 1989. — № 10.

14. Альфонсов В. Нам слово нужно для жизни: В поэтическом мире Маяковского. — Л., 1983.

15. Андреев Л. Художественный синтез и постмодернизм: литературные итоги XX века // Вопросы литературы. — 2001. — № 1.

16. Анциферов Н. Душа Петербурга. — Л., 1990.

17. Апокрифы древних христиан. — М., 1989.

18. Арндт М. ОБЭРИУ // Грани. — 1971. — № 81.

19. Арто А. Театр и его двойник. Театр Серафима. — М., 1993.

20. Арто А. Театр и жестокость // Как всегда — об авангарде: Антология французского театрального авангарда. — М., 1992.

21. Арьев А. Встречи с Л. // Новый мир. — 1996. — № 12.

22. Арутюнова Н. Аномалии и язык // Вопросы языкознания. —1987. — № 3.

23. Ащеулова И. Поэтика прозы Саши Соколова (Изменение принципов мифологизации): Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — Томск, 2000.

24. Байтов Н. Эстетика не-Х // Новое литературное обозрение. — № 39 (5/1999).

25. Баран X. Проблемы композиции в произведениях Велимира Хлебникова // Литературное обозрение. — 1991. — № 8.

26. Барт Р. Драма, поэма, роман // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. — М., 2000.

27. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. — М., 1994.

28. Барт Р. Мифологии. — М., 1996.

29. Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. — М., 1983.

30. Барт Р. От произведения к тексту // Вопросы литературы. — 1988. — № 11.31. Барт P. S/Z. — М., 2001.

31. Барт Р. Текстовой анализ // Новое в зарубежной лингвистике. — М., 1980.1. Вып. 9.

32. Барт Р. Третий смысл // Называть вещи своими именами: Программные выступления мастеров западноевропейской литературы XX века. — М., 1986.

33. Бартов А. Преемственность или разрыв? // Новое литературное обозрение.35 (1/1999).

34. Баткин Л. Парапародия как способ выжить: Наблюдения над поэмой Иосифа Бродского "Двадцать сонетов к Марии Стюарт" // Новое литературное обозрение. — № 19(1996).

35. Бахтин В. Под игом добрых начальников: Судьба и книги писателя JI. Добычина // Звезда. — 1998. — № 9.

36. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. — М., 1979.

37. Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. — М., 1965.

38. Башмакова Н. "Болтовня теней": Тень как категория семантического протекания в творчестве Елены Гуро // Модернизм и постмодернизм в русской литературе и культуре. — Helsinki, 1996.

39. Беккет С.Три диалога // Как всегда — об авангарде: Антология французского театрального авангарда. — М., 1992.

40. Белая Г. Авангард как богоборчество // Вопросы литературы. — 1992. — Вып. 3.

41. Белый А. В.В. Розанов // В.В. Розанов: Pro et contra. — СПб., 1995. — Кн. 1.

42. Белый А. Круговое движение // Труды и дни. — 1914. — № 4/5.

43. Белый А. Мастерство Гоголя. — М. — JI., 1934.

44. Белый А. О мистике // Труды и дни. — 1912. — № 2.

45. Белый А. Отцы и дети русского символизма // В.В. Розанов: Pro et contra. — СПб., 1995. —Кн. 1.

46. Белый А. Петербург. — СПб., 1999.

47. Бентли Э. Жизнь драмы. — М., 1978.

48. Бенуа А. Религиозно-философское общество. Кружок Мережковских. В.В. Розанов//В.В. Розанов: Pro et contra. — СПб., 1995. — Кн. 1.

49. Берг М. Кризисные явления в литературе современного русского постмодернизма // Модернизм и постмодернизм в русской литературе и культуре. — Helsinki, 1996.

50. Берг М. Последние цветы Льва Рубинштейна // Новое литературное обозрение. — № 30 (2/1998).

51. Берг М. Утопическая теория утопического постмодернизма // Новое литературное обозрение. — № 24 (1997).

52. Бердяев Н. Миросозерцание Достоевского. —Paris, 1968.

53. Бердяев Н. О "вечно бабьем" в русской душе // Бердяев Н. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. — М., 1990.

54. Бердяев Н. Христос и мир. Ответ В.В. Розанову // В.В. Розанов: Pro et contra.1. СПб., 1995. —Кн. 2.

55. Березовчук JI. Поэтика забывания: Индивидуальная поэтическая система Геннадия Айги // Новое литературное обозрение. — № 25 (1997).

56. Бирюков С.Нетрадиционная традиция // Новое литературное обозрение.—1993. —№3.

57. Бирюков С.О максимально минимальном в авангардной и поставангардной поэзии // Новое литературное обозрение. — № 23 (1997).

58. Битов А. Пушкинский дом. — СПб., 2000.

59. Бодрийяр Ж. Злой демон образов // Искусство кино. — 1992. —№ 10.

60. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. — М., 2000.

61. Бодрийяр Ж. Система вещей. — М., 1995.

62. Бодрийяр Ж. Фрагменты из книги "О соблазне" // Иностранная литература. —1994. — №1.

63. Боклагов Е. Концепция художественного творчества Велимира Хлебникова: философско-эстетический анализ: Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филос.наук. — М., 2000.

64. Борхес X.JI. Думая вслух // Борхес Х.Л. Соч.: В 3 т. — М., 1994. — Т. 3.

65. Борхес Х.Л. "Моя жизнь служит литературе": Из интервью разных лет // Иностранная литература. — 1988. — №10.

66. Борхес Х.Л. Письмена Бога. — М., 1992.

67. Борхес Х.Л. Семь вечеров: Вечер второй. Кошмар // Борхес Х.Л. Соч.: В 3 т.1. М., 1994. —Т. 3.

68. Бражников И. Смысл и чистота абсурда // Современная драматургия. —1994.—№3.

69. Брук П. Пустое пространство. — М., 1976.

70. Булыгнна Т., Шмелев А. Аномалии в тексте: Проблемы интерпретации // Логический анализ языка. Противоречивость и аномальность текста. — М., 1990.

71. Бычков В. Авангард // Культурология. XX век. — СПб., 1997.

72. Бычкова Л., Бычков В. Концептуализм, концептуальное искусство // Культурология. XX век. — СПб., 1997.

73. Вагинов К. Козлиная песнь; Труды и дни Свистонова; Бамбочада; Гарпаго-ниана. — М., 1991.

74. Вайль П. Смерть героя // Знамя. ■— 1992. — №11.

75. Вайль П., Генис А. Уроки школы для дураков // Литературное обозрение. — 1993. —№ 1/2.

76. Вайман С.Мерцающие смыслы. — М., 1999.

77. Вайнштейн О. Деррида и Платон: деконструкция Логоса // Arbor Mundi / Мировое древо.— 1992. — Вып. 1.

78. Вайнштейн О. Постмодернизм: история или язык? // Вопросы философии. —1993. —№3.

79. Вайнштейн О. Удовольствие от гипертекста: Генетическая критика во Франции // Новое литературное обозрение. —1995. — № 13.

80. Валиева Ю. Поэтический язык А. Введенского (Поэтическая картина мира): Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — СПб., 1998.

81. Василий Розанов в контексте культуры. — Кострома, 2000.

82. Васильев И. Обэриуты: теоретическая платформа и творческая практика. — Свердловск, 1991.

83. Васильев И. Русский поэтический авангард XX века: Дисс.на соиск. уч. степ, доктора филолог, наук. —Екатеринбург, 1999.

84. Введенский А. Полн. собр. произведений: В 2-х т. — М., 1993. — Т. 2.

85. Велын В. "Постмодерн": Генеалогия и значение одного спорного понятия // Путь. —1992. —№ 1.

86. Волгин М. Бессмертное вчера: Чехов и Саша Соколов // Литературное обозрение. — 1994. — № 11/12.

87. Волжский (Глинка А.С.) Мистический пантеизм В.В. Розанова // В.В. Розанов: Pro et contra. — СПб., 1995.—Кн. 1.

88. В "Русской мысли" — писатель Саша Соколов // Русская мысль. — 1981. — 12 ноября (№ 3386).

89. Гараджа А. После времени: Французские философы постсовременности // Иностранная литература. — 1994. — № 1.

90. Гарбуз А. Велимир Хлебников: Мифопоэтическая основа творчества: Авто-реф. дисс. на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — Уфа, 1988.

91. Гаспаров М. Литературные лейтмотивы: Очерки русской литературы XX в. —М., 1994.

92. Гваттари Ф. Язык, сознание, общество // Логос.— 1991. — № 1.

93. Генис А. Вавилонская башня. Искусство настоящего времени. Эссе // Иностранная литература. — 1996. — № 9.

94. Генис А. Лук и капуста. Парадигмы современной культуры // Знамя. — 1994. —№8.

95. Герасимова А. Проблема смешного в творчестве обэриутов: Дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — М., 1988.

96. Герасимова А. Труды и дни Константина Вагинова // Вопросы литературы. — 1989. — №12.

97. Гервер Л. Вариации на известную тему: "Дон Жуан" Владимира Казакова // Кредо. — 1993. — № 3/4.

98. Гиппиус 3. Задумчивый странник. О В.В. Розанове // В.В. Розанов: Pro et contra. —СПб., 1995. — Кн. 1.

99. Гладких Н. Эстетика и поэтика прозы Д.И. Хармса: Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — Томск, 2000.

100. Глэд Дж. Беседы в изгнании: Русское литературное зарубежье. — М., 1991.

101. Голлербах Э. В.В. Розанов. Жизнь и творчество. — Paris, 1976.103104105106107108109110111112,113,114115,116117,118,119.120,

102. Григорьев В. Словотворчество и смежные проблемы языка поэта. — М., 1986.

103. Гройс Б. Русский авангард по обе стороны "черного квадрата" // Вопросы философии. — 1990. — № 11.

104. Гройс Б. Русский роман как серийный убийца, или Поэтика бюрократии // Новое литературное обозрение. — № 27 (1997). Гройс Б. Утопия и обмен. — М., 1993.

105. Гройс Б. — Кабаков И. Диалог о мусоре // Новое литературное обозрение.20(1996).

106. Гроссман JI. Достоевский. — М., 1963. Гроссман JI. Поэтика Достоевского. — М., 1925.

107. Гуревич JI. "Театр футуристов" // Русские ведомости. — 1913. — 13 декабря.

108. Гурко Е. Тексты деконструкции. Деррида Ж. Differance. — Томск, 1999. Гюнтер X. Авангард и социалистический реализм // Вопросы литературы.1992. — Вып. 3.

109. Данилкин JI. Универсальность: Саша Соколов // Литература. — 1997.— № 2 (январь).

110. Дарк О. Миф о прозе // Дружба народов. — 1992. — № 5. Дарк О. Новая русская проза и западное средневековье // Новое литературное обозрение. — 1994. —№8. Делез Ж. Логика смысла. — М., 1995.

111. Делез Ж. Платон и симулякр // Новое литературное обозрение. — 1993. — №5.

112. Делез Ж. Различие и повторение. — СПб., 1998.

113. Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. Анти-Эдип. — М., 1990.

114. Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? — М., 1998.

115. Де Ман П. Аллегории чтения: Фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке и Пруста. — Екатеринбург, 1999.

116. Деринг-Смирнова И., Смирнов И. Очерки по исторической типологии культуры: реализм. постсимволизм (авангард). — Salzburg, 1982.

117. Деррида Ж. Голос и феномен и другие работы по теории знака Гуссерля. — СПб., 1999.

118. Деррида Ж. О грамматологии. -—М., 2000.

119. Деррида Ж. О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только. — Мн., 1999.

120. Деррида Ж. Письмо японскому другу // Вопросы философии. — 1992. — №4.

121. Деррида Ж. Сила и значение // Письмо и различие. — М., 2000.

122. Деррида Ж. Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук // Письмо и различие. — М., 2000.

123. Деррида Ж. Театр жестокости и закрытие представления // Письмо и различие.— М., 2000.

124. Деррида Ж. Фрейд и сцена письма // Письмо и различие. — М., 2000.

125. Деррида Ж. Эссе об имени. — СПб., 1998.

126. Джеймсон Ф. Историзм в "Сиянии" // Искусство кино. — 1995. — № 7.

127. Джеймсон Ф. Постмодернизм и потребительское общество // Вопросы искусствознания. — 1997. — № 2.

128. Джексон P.JI. Искусство Достоевского. — М., 1998.

129. Джонсон Бартон Д. Между собакой и волком: О фантастическом искусстве Саши Соколова // Время и мы. — Нью-Йорк; Иерусалим; Париж, 1982. — №64.

130. Джонсон Бартон Д. Саша Соколов. Литературная биография // Глагол. — 1992. — №6.

131. Добычин Л. Город Эн. — М., 1989.

132. Долгополов Л. Андрей Белый и его роман "Петербург". — Л., 1988.

133. Донецкий А. "Мозговая игра" как принцип поэтики романа Андрея Белого "Петербург": Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — Новгород, 1998.

134. Достоевский Ф.М. Идиот // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. — Л., 1972—1990. —Т. 8.

135. Достоевский Ф.М. Письма. — М.; Л., 1930. — Т. 2.

136. Достоевский Ф.М. Письма, 1860 — 1868 // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. — Л., 1972 — 1990. — Т. 28. — Кн. И.

137. Достоевский Ф.М. Преступление и наказание // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. — Л., 1972 — 1990. — Т. 6.

138. Достоевский Ф.М. Сон смешного человека // Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В Ют. —М., 1956— 1958. —Т. 10.

139. Друскин Я. Коммуникативность в творчестве Александра Введенского // Театр. — 1991. —№ 11.

140. Друскин Я. Стадии понимания // Wiener Slawistischer Almanach. Wien. — 1985. — Bd. 15.

141. Дубин Б. Зеркало в центре лабиринта: О символике запредельного Борхеса // Вопросы литературы. — 1991. — № 8.

142. Дуганов Р. Жажда множественности бытия: О драматургии Велимира Хлебникова // Театр. — 1985. — № 10.

143. Дуганов Р. "Мир погибнет, а нам нет конца!" или Театр наизнанку // Современная драматургия. — 1993. — № 3/4.

144. Дуганов Р. Эпос, лирика, драма в творчестве В.В. Хлебникова: Дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — М., 1988.

145. Енукидзе Н. Еще раз о Дон Жуане, или Обыкновенное казаковство // Современная драматургия. —1993. — № 3/4.

146. Ерофеев Вен. Москва — Петушки. С комментариями Э. Власова. — М., 2000.

147. Ерофеев Викт. О Кукине и мировой гармонии // Литературное обозрение. — 1988. —№3.

148. Ерофеев Викт. Споры об Андрее Белом: Обзор зарубежных исследований // Андрей Белый: Проблемы творчества. Статьи, воспоминания, публикации.—М., 1988.

149. Жак Деррида в Москве: деконструкция путешествия. — М., 1993.

150. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. — СПб., 1995.

151. Жолковский А. "Блуждающие сны" и другие работы. — М., 1994.

152. Записки о дзэнском чае // Логос.— 1991. —Вып. 1.

153. Затонский Д. Франц Кафка и проблемы модернизма. — М., 1965.

154. Зингерман Б. Драматургия С.Беккета // Вопросы театра. Сб. статей и материалов.— М., 1966.

155. Злотников Ю. Актуальность аналитических тенденций авангарда // Русский авангард в кругу европейской культуры. — М., 1993.

156. Зорин А. Насылающий ветер // Новый мир. — 1989. — № 12.

157. Иваницкая Е. Постмодернизм = модернизм? // Знамя. — 1994. — № 9.

158. Иваницкий А. "Тишина занесла смычок." // Современная драматургия. — 1994. —№1.

159. Иванов Вяч. Авангардизм и теоретическое сознание XX века // Русский авангард в кругу европейской культуры. — М., 1993.

160. Иванов Вяч. Избранные труды по семиотике и истории культуры: В 2 т. — М., 2000. —Т. 2.

161. Иванов Вяч. Классика глазами авангарда // Иностранная литература. — 1989. —№11.

162. Иванов Вяч. О воздействии "эстетического эксперимента" Андрея Белого (В. Хлебников, В. Маяковский, М. Цветаева, Б. Пастернак) // Андрей Белый: Проблемы творчества. Статьи, воспоминания, публикации. — М., 1988.

163. Иванов Вяч. Хлебников и типология авангарда XX века. Russian Literature. — 1990. — Vol. XXVII. — № 1.

164. Ивбулис В. Модернизм и постмодернизм: идейно-эстетические поиски на Западе. — М., 1988.— № 12.

165. Ильин И. Двойной код // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): Концепции. Школы. Термины. — М., 1996.

166. Ильин И. Деконструкция // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): Концепции. Школы. Термины. — М., 1996.

167. Ильин И. Постмодернизм от истоков до конца столетия: Эволюция научного мифа. —М., 1998.

168. Ильин И. Постмодернистская чувствительность // Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): Концепции. Школы. Термины. — М., 1996.

169. Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. — М., 1996.

170. Ионеско Э. Трагедия языка // Как всегда — об авангарде: Антология французского театрального авангарда. — М., 1992.1. KJ

171. Иованович М. А. Введенский-пародист: к разбору "Елки у Ивановых" // Wiener Slawistischer almanach. — 1983. — Bd.12.

172. Кабаков И. Концептуализм в России // Театр. — 1990. — № 4.

173. Казак В. Лексикон русской литературы XX века. — М., 1996.

174. Казаков В. Ошибка живых: Роман // Казаков В. Избр. соч.: В 3 т. — М., 1995. —Т.1.

175. Казаков В. Жизнь прозы. — Munchen, 1982.

176. Казаков В. Мои встречи с Владимиром Казаковым: Проза. Сцены. Исторические сцены (1967 — 1969). — Munchen, 1972.

177. Казаков В. От головы до звезд. — Munchen, 1982.

178. Калугина Т. Постмодернистская парадигма как защитный механизм культуры // Вопросы искусствознания. — 1996. — № 1.

179. Камю А. Творчество и свобода. — М., 1990.

180. Кантор В. В поисках личности. Опыт русской классики. — М., 1994.

181. Карасев JI. Сегодня и завтра // Вопросы философии. — 1993. — № 3.

182. Каргашин И. Антиутопия Леонида Добычина. Поэтика рассказов // Русская речь. — 1996. —№5.

183. Квон Чжен Им. Современная русская постмодернистская проза: (Венедикт Ерофеев и Саша Соколов): Дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — М., 1999.

184. Кирпотин В. Мир Достоевского. — М., 1980.

185. Клеберг Л. К проблеме социологии авангардизма // Вопросы литературы. — 1992. — Вып. 3.

186. Клоссовски П. О симулякре в сообщении Жоржа Батая // Комментарии. — 1994. —№3.

187. Клуге Р.-Д. Символизм и авангард в русской литературе // Литературный авангард. Особенности развития. — М., 1993.

188. Кобринский А. Поэтика ОБЭРИУ в контексте русского литературного авангарда XX века: Дисс.на соиск. уч. степ, доктора филолог, наук. — СПб., 1999.

189. Кобринский А. Поэтика ОБЭРИУ в контексте русского литературного авангарда. —М., 2000. — Т. 1, Т. 2.

190. Кобринский А. Проза Д. Хармса: Дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог. наук. — СПб., 1992.

191. Кобринский А., Мейлах М. Неудачный спектакль // Литературное обозрение. — 1990. — № 9.

192. Коваленко А. Художественный конфликт в русской литературе XX века: Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, доктора филолог, наук. — М., 1999.

193. Кожевникова Н. Язык Андрея Белого. — М., 1992.

194. Козловски П. Культура постмодерна. — М., 1997.

195. Колымагин Б. "Пустые" действия культурного подполья // Новое литературное обозрение. — № 35 (1/1999).

196. Косиков Г. Идеология. Коннотация. Текст // Барт P. S/Z. — М., 2001.

197. Косиков Г. От структурализма к постструктурализму (проблемы методологии).— М., 1998.

198. Косиков Г. "Структура" и/или "текст" (стратегии современной семиотики) // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. — М., 2000.

199. Крейд В. Заитилыцина // Двадцать два. — Тель-Авив. — № 19 (май — июнь 1981).

200. Кременцова М. Художественный мир Саши Соколова: Автореф. дисс.на соиск. уч. степ. канд. филолог, наук. — М., 1996.

201. Кривцун О. Эстетика. — М., 1998.

202. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. — М., 2000.

203. Кристева Ю. Разрушение поэтики // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. — М., 2000.

204. Крученых А. Первые в мире спектакли футуристов // Современная драматургия.— 1993. — № 3/4.

205. Крученых А. Победа над солнцем // Современная драматургия. — 1993. — № 3/4.

206. Крюков В. Вокруг России: синтаксис Василия Розанова // Вопросы философии.— 1994. — № 11.

207. Кулаков Вл. Минимализм: Стратегия и тактика // Новое литературное обозрение.— №23 (1997).

208. Куликова И. Философия и искусство модернизма. — М., 1980.

209. Культура русского модернизма. — М., 1993.

210. Культурология. XX век. — СПб., 1997.

211. Курдюмов М. О Розанове. — Paris, 1929.

212. Курицын В. Время множить приставки: К понятию постпостмодернизма // Октябрь. — 1997. — № 7.

213. Курицын В. Концептуализм и соц-арт: Тела и ностальгии // Новое литературное обозрение. — № 30 (2/1998).

214. Курицын В. К ситуации постмодернизма // Новое литературное обозрение. — 1995. —№11.

215. Курицын В. Мы поедем с тобою на "А" и на "Ю"// Новое литературное обозрение. —1992. — № 1.

216. Курицын В. О некоторых попытках противостояния "авангардной парадигме" // Новое литературное обозрение. — № 20 (1996).

217. Курицын В. Отечественный постмодернизм — наследие социалистического реализма и русского авангарда // Модернизм и постмодернизм в русской литературе и культуре. — Helsinki, 1996.

218. Курицын В. Постмодернизм: новая первобытная культура // Новый мир. — 1992.—№2.

219. Курицын В. Русский литературный постмодернизм. — М., 2001.

220. Латинская Америка и мировая культура. — М., 1995. — Вып. I.

221. Латынина А. "Во мне происходит разложение литературы ." (В.В. Розанов и его место в литературной борьбе эпохи) // Вопросы литературы. — 1975. —№2.

222. Лаут Р. Философия Достоевского в систематическом изложении. — М., 1996.

223. Левшин И. Двойная игра Владимира Казакова // Новое литературное обозрение.— 1995. — № 15.

224. Левшин И. Долгожданный Годо // Современная драматургия. — 1994. — № 1.

225. Левшин И. Фортепьяно (входя): Первая книга Владимира Казакова на родине // Вечерний клуб. — 1994. — № 3/4, 11 января.

226. Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. — Нью-Йорк, 1978.

227. Лиотар Ж.-Ф. Заметка о смыслах "пост" // Иностранная литература. — 1994. —№1.

228. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. — М.; СПб, 1998.

229. Липовецкий М. Изживание смерти: Специфика русского постмодернизма //Знамя. — 1995. — №8.

230. Липовецкий М. Конец века лирики // Знамя. — 1996. — № 10.

231. Липовецкий М. Паралогия русского постмодернизма // Новое литературное обозрение. — № 30 (2/1998).

232. Липовецкий М. Патогенез и лечение глухонемоты: Поэты и постмодернизм // Новый мир. — 1992. — № 7.

233. Липовецкий М. Русский постмодернизм. Очерки исторической поэтики. — Екатеринбург, 1997.

234. Логинова М. Онтология выразительности в культуре XX века: Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, доктора филос.наук. — Саранск, 2003.

235. Лосев А. В поисках смысла (В творческой мастерской) // Вопросы литературы.—1985. — №Ю.

236. Лосев А. Знак, символ, миф. — М., 1982.

237. Лотман Ю. Карточная игра // Лотман Ю. Беседы о русской культуре. — СПб., 1994.

238. Лотман Ю. Культура и взрыв. — М., 1992.

239. Лотман Ю. Смерть как проблема сюжета // Лотман Ю. и тартуско-московская семиотическая школа. — М., 1994.

240. Лотман Ю. Современность между Востоком и Западом // Знамя. — 1997. — №9.

241. Лотман Ю. Статьи по типологии культуры // Лотман Ю. Избранные статьи: В 3 т. — Таллинн, 1992. — Т. 1.

242. Лотман Ю. Сюжетное пространство русского романа XIX столетия // Лот-ман Ю. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. — М., 1988.

243. Максимов Д. Русские поэты начала века. — Л., 1986.

244. Мандельштам О. Конец романа // Мандельштам О. Собр. соч.: В 2 т. — М., 1990. —Т. 2.

245. Манифесты и программы русских футуристов. — Mtinchen, 1967.

246. Маньковская Н. "Париж со змеями" (Введение в эстетику постмодернизма).—М., 1995.

247. Маньковская Н. Эстетика постмодернизма. — М., 2000.

248. Масленкова Н. Поэтика Даниила Хармса: (Эпос и лирика): Дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — Самара, 2000.

249. Матюшин М. Футуризм в Петербурге: Спектакли 2, 3, 4 и 5 декабря 1913 года // Первый журнал русских футуристов — 1914. — № 1Л.

250. Маяковский В. Соч.: В 3-х т. —М., 1973. — Т. 3.

251. Медведев А. Авангард или модернизм? // Театр. — 1991. — №8.

252. Медведев А. Сколько часов в миске супа? Модернизм и реальное искусство//Театр.— 1991. — № 11.

253. Мейлах М. ОБЭРИУ: диалог постфутуризма с традицией // Русский авангард в кругу европейской культуры. — М., 1993.

254. Мейлах М. О "Елизавете Бам" Даниила Хармса // Stanford Slavic Studies. — 1987. —Vol. 1.

255. Мейлах M. Русский довоенный театр абсурда // Ново-Басманная, 19. — М., 1990.

256. Мелетинский Е. Поэтика мифа. — М., 1995.

257. Мережинская А. Художественная парадигма переходной культурной эпохи. Русская проза 80-90-х годов XX века. —К., 2001.

258. Мережковский Д. Розанов // В.В. Розанов: Pro et contra. — СПб., 1995. — Кн. 1.

259. Мильков Д. Русский литературный авангард: (Поэтика жеста. Символизм — футуризм — ОБЭРИУ): Дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — СПб., 2000.

260. Мнацаканова Е., Поэзии и прозы невозвратная река: Предисловие // Казаков В. Жизнь прозы. — Munchen, 1982.

261. Мнацаканова Е. Предисловие к роману Вл. Казакова "От головы до звезд" // Казаков В. От головы до звезд. — Munchen, 1982.

262. Модернизм и постмодернизм в русской литературе и культуре. — Helsinki, 1996.

263. Московская Д. Поставангард в русской прозе 1920 1930-х годов: Авто-реф. дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — М., 1993.

264. Мочульский К. Андрей Белый. — Томск, 1997.

265. Мочульский К. Достоевский. — Париж, 1947.

266. Мочульский К. Заметки о Розанове // Русская речь. — 1992. — № 5.

267. Мюллер Б. Загадочный мир Владимира Казакова // Казаков В. Случайный воин. — Munchen, 1978.

268. Надеждина Е. Культурный текст в структуре реальности: (На материале творчества ОБЭРИУ): Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, кандидата культурологии. — М., 2000.

269. На пороге третьего тысячелетия: Проблемы художественной культуры. — М, 1997.

270. Никитаев А. Обэриуты и футуристическая традиция // Театр. — 1991. — № 11.

271. Никольская Т. Авангард и окрестности. — СПб., 2002.

272. Никольская Т. Русский авангард: история жизни // Новое литературное обозрение. — 1998. — № 31.

273. Никольская Т. Трагедия чудаков // Вагинов К. Козлиная песнь. — М., 1991.

274. Николюкин А. Василий Васильевич Розанов. — М., 1990.

275. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. К генеалогии морали. — Мн., 1992.

276. Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки // Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза. — СПб., 1993.

277. Новиков Л. Стилистика орнаментальной прозы Андрея Белого. — М., 1990.

278. Нойхаузер Р. Авангард и авангардизм // Вопросы литературы.— 1992. — Вып. 3.

279. Носов С.Литература и игра // Новый мир. — 1992.— № 2.289. "Нужно забыть все старое и вспомнить все новое." (Беседа Ольги Матич с Сашей Соколовым) // Русская мысль. — 1985. — 31 мая (№ 3571).

280. О Владимире Казакове: Фрагменты из рецензий, исследований, научных докладов зарубежных славистов, переводчиков, писателей, критиков (Германия, Швейцария, США) //Современная драматургия. — 1994. — № 1.

281. Одина Е. Об "игровом начале" в русском авангарде // Вопросы искусствознания. — 1994. — № 1.

282. Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. — М., 1991.

283. Палиевский П. Место Достоевского в литературе XIX века // Достоевский: Материалы и исследования. — М., 1985. — Вып. 6.

284. Перцов В. Владимир Маяковский: Жизнь и творчество (1893 —1917). — М., 1969.

285. Петров В., Грибков В. Искусство в будущем: "конструктивный концептуализм" // Вопросы искусствознания. — 1996. — № 1.

286. Пискунов В. "Второе пространство" романа А. Белого "Петербург" // Андрей Белый: Проблемы творчества. Статьи, воспоминания, публикации. — М., 1988.

287. Пискунова С., Пискунов В. Культурологическая утопия Андрея Белого // Вопросы литературы. — 1995. — Вып. III.

288. Поляков М. Велимир Хлебников: Мировоззрение и поэтика // Хлебников В. Творения. — М., 1986.

289. Померанц Г. Открытость бездне: Встречи с Достоевским. — М., 1990.

290. Потапов В. Очарованный точильщик // Волга. — 1989. — № 9.

291. Постмодернизм в русской литературе // Культурология. РАН ИНИОН. — М., 2001. — №2.

292. Постмодернизм и культура: Материалы "круглого стола" // Вопросы философии.—1993. — №3.

293. Постмодернизм и культура: Сборник статей. —М., 1991.

294. Постмодернисты о посткультуре: Интервью с современными писателями и критиками. — М., 1996.

295. Пресняков О. Стиль Андрея Белого: Роман "Петербург": Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — Екатеринбург, 1997.

296. Пригов Д. Я его знал лично // Иностранная литература. — 1994. — № 1.

297. Пригов Д. Без названия // Искусство кино. — 1995. — № 2.

298. Проскурникова Т. Французская антидрама (50 — 60-е годы). — М., 1965.

299. Пунин Н. "Зангези" // Жизнь искусства. — 1923. — № 20.

300. Пустыгина Н. Цитатность в романе Андрея Белого "Петербург": Ст. 1 // Уч. зап. Тартуского ун-та. — Тарту, 1977. — Вып. 414; Ст. 2 // Уч. зап. Тартуского ун-та. — Тарту, 1981. — Вып. 513.

301. Пьяных М. "Я пророк будущего человечества" // Нева. — 1993. — № 7.

302. Радышевский Дм. Дзэн поэзии Бродского // Новое литературное обозрение. — № 27 (1997).

303. Ранчин А. Иосиф Бродский: поэтика цитаты // Русская словесность. — 1998. —№ 1.

304. Ранчин А. Философская традиция Иосифа Бродского // Литературное обозрение. — 1993. — № 3/4.

305. Рейнгольд С.Русская литература и постмодернизм: Неслучайные итоги новаций 90-х годов: Эссе // Знамя. — 1998. — № 9.

306. Розанов В. В мире неясного и нерешенного. — СПб., 1901.

307. Розанов В. Мысли о литературе. — М., 1989.

308. Розанов В. Опавшие листья. — М., 1992.

309. Розанов В. Семейный вопрос в России: В 2 т. — СПб., 1903. — Т. 2.

310. Руднев В. Прочь от реальности: Исследования по философии текста. II. — М., 2000.

311. Руднев В. Словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты. — М., 1997.

312. Русский постмодернизм: предварительные итоги: Межвузовский сборник научных статей. — Ставрополь, 1998. — Ч. I.

313. Рыклин М. Де(кон)струкция (в) живописи // Искусство. — 1993. — № 1.

314. Рыклин М. Структурализм и постструктуралистская эстетика. — М., 1984.

315. Савчук В. Компьютерная реальность архаического // Комментарии. — 1995. —№6.

316. Самосознание европейской культуры XX века. — М., 1991.

317. Санников В. Русский язык в зеркале языковой игры. — М., 1999.

318. Сарычев В. Эстетика русского модернизма: проблема "жизнетворчества": Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — Воронеж,1992.

319. Сахно И. Русский авангард: живописная теория и поэтическая практика: Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, доктора филолог, наук. — М., 1999.

320. Селезнев Ю. Достоевский. — М., 1985.

321. Семенов О. Искусство ли — искусство нашего столетия? // Новый мир. —1993. —№8.

322. Серль Дж. Р. Перевернутое слово // Вопросы философии. — 1992.—№ 4.

323. Сигов С.О драматургии В. Хлебникова // Русский театр и драматургия (1907-1917 годы). —Л., 1988.

324. Силард Л. Андрей Белый и Джеймс Джойс (к постановке вопроса) // Studia Slavica. — Budapest, 1979. — Vol. 25.

325. Силичев Д. Деррида: деконструкция, или Философия в стиле постмодерн // Философские науки. — 1992. — № 3.

326. Синявский А. "Опавшие листья" Василия Васильевича Розанова. — М., 1999.

327. Синявский А. Преодоление литературы. Жанровое своеобразие "Опавших листьев" В.В. Розанова // Наше наследие. — 1989. — № 1.

328. Скоропанова И. Русская постмодернистская литература. — М., 1999.

329. Скоропанова И. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. — СПб., 2002.

330. Скуратовский В. Велимир Хлебников, или Искусство миропонимания // Литературное обозрение. — 1988. — № 7.

331. Смирнов И. Бытие и творчество. — СПб., 1996.

332. Смирнов И. Теория и революция // Новое литературное обозрение. — 23 (1997).

333. Современная западная философия. Словарь. — М., 1998.

334. Современный философский словарь. — М.; Бишкек; Екатеринбург, 1996.

335. Соколов Саша. На сокровенных скрижалях // Соколов С.Палисандрия. Эссе. Выступления. — СПб., 1999.

336. Соколов Саша. Школа для дураков. Между собакой и волком. — СПб., 1999.

337. Соколов Саша. ". Я вернулся, чтобы найти потерянное." // Родина. — 1991. —№4.

338. Соколов Саша — Ерофеев Виктор. "Время для частных бесед" // Октябрь. — 1989. — №8.

339. Соколов Саша — Михайлов Александр. "Спасение — в языке" // Литературная учеба. — 1990. — № 2.

340. Солженицын А. "Петербург" Андрея Белого // Новый мир. — 1997. — № 7.

341. Солнцева А., Ямпольский М. Постмодернизм по-советски // Театр. — 1991. —№8.

342. Соловьев Вл. Три речи о Достоевском // Достоевский. — М., 1997.

343. Соловьев С.Изобразительные средства в творчестве Достоевского. — М., 1979.

344. Сон-семиотическое окно: Сновидение и событие: Сновидение и искусство: Сновидение и текст /XXVI-е Випперовские чтения. — М, 1993.

345. Старикова Е. Реализм и символизм // Развитие реализма в русской литературе.— М., 1974. — Т. 3.

346. Степанов Н. Велимир Хлебников: Жизнь и творчество. — М., 1975.

347. Степанов Ю. Константы: словарь русской культуры. — М., 2001.

348. Степанян К. Реализм как заключительная стадия постмодернизма // Знамя.1992. —№9.

349. Столыпин А. Апофеоз Розанова // Новое время. — 1914. — 29 января.

350. Струве П. В.В. Розанов, большой писатель с органическим пороком // Вопросы философии. — 1992. — № 12.

351. Субботин М. Теория и практика нелинейного письма (взгляд сквозь призму "Грамматологии" Ж. Деррида) // Вопросы философии. — 1993.—№ 3.

352. Сухих И. Прыжок над историей ("Петербург" А. Белого) // Звезда. — 1998.12.

353. Татлин В. О "Зангези" // Жизнь искусства. — 1923. — №18.

354. Телегин С.Философия мифа: Введение в метод мифореставрации. —М., 1994.

355. Терновский Е. Состав прозы: Новая повесть Саши Соколова // Русская мысль. — 1980. — 26 июня (№ 3314).

356. Тихомирова Е. Проза русского зарубежья и России в ситуации постмодерна.— М., 2000.

357. Томашевский К. Владимир Маяковский // Театр. — 1938. — № 4.

358. Тупицын В. "Другое" искусства: Беседы с художниками, критиками, философами 1980-1995 годов. — М., 1997.

359. Тынянов Ю. Архаисты и новаторы. — Л., 1929.

360. Тынянов Ю. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) // Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. — М., 1977.

361. Тынянов Ю. О пародии // Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино.— М., 1977.

362. Тынянов Ю. О Хлебникове // Проблемы стихотворного языка. — М., 1965.

363. Уланов А. Осколки авангарда // Знамя. — 1997. — № 9.

364. Урбан А. Мечтатель и практик: Хлебников и Маяковский // Звезда. — 1983. —№4.

365. Успенский Б. К поэтике Хлебникова: Проблемы композиции // Сб. статей. — Тарту, 1973.

366. Фатеев В. В.В. Розанов: Жизнь. Творчество. Личность. — Л., 1991.

367. Флакер А. Метаморфоза // Russian Litterature. — 1986. — Vol. XX. — № 1.

368. Флейшман А. Маргиналии к истории русского авангарда // Олейников Н. Стихотворения. — Bremen, 1975.

369. Форш О. Пропетый гербарий // Современная литература. — М., 1925.

370. Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. — М., 2000.

371. Фридлендер Г. Достоевский и мировая литература. — М., 1979.

372. Фридман Дж. Ветру нет указа: Размышления над текстами романов "Пушкинский дом" А. Битова и "Школа для дураков" С.Соколова // Литературное обозрение.— 1989. — № 12.

373. Фролов В. Муза пламенной сатиры: Очерки советской комедиографии (1918-1986). —М., 1988.

374. Фудель С.Наследство Достоевского. — М., 1998.

375. Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. — М., 1996.

376. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. — СПб., 1997.

377. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. — СПб., 1994.

378. Фуко М. Что такое автор? // Лабиринт / ЭксЦентр. — 1991. — № 3.

379. Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. — 1990. — № 3'.

380. Хабермас Ю. Модерн — незавершенный проект // Вопросы философии. — 1992. —№4.

381. Халипов В. Постмодернизм в системе мировой культуры // Иностранная литература. — 1994. — № 1.

382. Харджиев Н., Тренин В. Поэтическая культура Маяковского. — М., 1970.

383. Харджиев Н. Статьи об авангарде: В 2 т. — М., 1997. — М., 1997.

384. Хармс Д. Соч.: В 2 т. — М., 1994. — Т. 2.

385. Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. — М., 1992.

386. Хлебников В. Творения. —М., 1986.

387. Хлебниковские чтения: Материалы конференции. — СПб., 1991.

388. Ходасевич В. Колеблемый треножник. — М., 1991.

389. Хольтхузен И. Модели мира в литературе русского авангарда // Вопросы литературы. — 1992. — Вып. 3.

390. Художественные ориентиры зарубежной литературы XX века. — М., 2002.

391. Цуканов А. Авангард есть авангард // Новое литературное обозрение. — № 39 (5/1999).

392. Черемина Е. Поэтика Саши Соколова: Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — Волгоград, 2000.

393. Чхартишвили Г. Но нет Востока и Запада нет: О новом андрогине в мировой литературе // Иностранная литература. — 1996. — № 9.

394. Шайтанов И. "Толпятся странные виденья.": Творчество Владимира Казакова // Литературное обозрение. — 1992. — № 2.

395. Шапир М. Что такое авангард? // Русская альтернативная поэтика. — М., 1990.

396. Шаравин А. Городская проза 70-80-х годов XX века. — Брянск, 2000.

397. Шестов Л. Достоевский и Ницше: Философия трагедии // Шестов Л. Избр. соч. —М., 1993.

398. Шестов Л. Статьи о русской литературе: В.В. Розанов // Русская литература. — 1991. — № 3.

399. Шехтер Т. Неофициальное искусство Петербурга (Ленинграда) как явление культуры второй половины XX века. — СПб., 1995.

400. Шешкен А. Новые исследования в Югославии о русском авангарде // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. — 1989. — № 6.

401. Шиндина О. Театрализация повествования в романе К. Вагинова "Козлиная песнь" // Театр. — 1991. — №11.

402. Шкловский В. За и против: Заметки о Достоевском. — М., 1957.

403. Шкловский Б. О теории прозы. — М., 1929.

404. Шкловский В. Розанов // Шкловский В. Гамбургский счет: Статьи, воспоминания, эссе (1914 — 1933). —М., 1990.

405. Шмелев А. Парадокс самофальсификации // Логический анализ языка: Противоречивость и аномальность текста. — М., 1990.

406. Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. — Новосибирск, 1993.

407. Эко У. Два типа интерпретации // Новое литературное обозрение. — №21 (1996).

408. Эко У. Заметки на полях "Имени розы" // Иностранная литература. —1988. —№10.

409. Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. — СПб., 1998.

410. Эко У. Средние века уже начались // Иностранная литература. — 1994. — №4.

411. Элиаде М. Аспекты мифа. — М., 2000.

412. Элиаде М. Миф о вечном возвращении. — СПб., 1998.

413. Энгельгардт Б. Идеологический роман Достоевского // Ф.М. Достоевский: Статьи и материалы. — Л.; М., 1924.

414. Эпштейн М. Искусство авангарда и религиозное сознание // Новый мир. —1989. —№ 12.

415. Эпштейн М. Истоки и смысл русского постмодернизма // Звезда. — 1996. — №8.

416. Эпштейн М. Постатеизм, или Бедная религия // Октябрь. — 1996. — № 9.

417. Эпштейн М. Постмодерн в России. Литература и теория. — М., 2000.

418. Эпштейн М. Прото-, или Конец постмодернизма // Знамя. — 1996. — № 3.

419. Юнг К.Г. Психология бессознательного. — М., 1996.

420. Юрьева 3. Творимый космос у Андрея Белого. — СПб., 2000.

421. Якимович А. Магические игры на горизонтальной плоскости: Картина мира в конце XX века // Arbor Mundi / Мировое древо. — 1993. — Вып. 2.

422. Якимович А. О лучах Просвещения и других световых явлениях (Культурная парадигма авангарда и постмодерна) // Иностранная литература. — 1994. —№ 1.

423. Якимович А. Рождение авангарда: Искусство и мысль: Автореф. дисс.на соиск. уч. степ, доктора искусствоведения. — М., 1998.

424. Якимович А. Утопии XX века: К интерпретации искусства эпохи // Вопросы искусствознания. — 1996. — № 1.

425. Якобсон Р. Заметки о прозе поэта Пастернака // Работы по поэтике. — М., 1987.

426. Якобсон Р. Новейшая русская поэзия. Набросок первый: Подступы к Хлебникову // Работы по поэтике. — М., 1987.

427. Ямпольский М. Окно // Новое литературное обозрение. —№21 (1996).

428. Яранцев В. "Эмблематика смысла" романа Андрея Белого "Петербург": Автореф. дисс. на соиск. уч. степ, кандидата филолог, наук. — Новосибирск, 1997.