автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Повесть И.С. Шмелева "Неупиваемая Чаша"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Повесть И.С. Шмелева "Неупиваемая Чаша""

На правах рукописи

Соболев Николай Иванович

ПОВЕСТЬ И. С. ШМЕЛЕВА «НЕУПИВАЕМАЯ ЧАША»: ТВОРЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ, ИСТОРИЯ ТЕКСТА, ПОЭТИКА

Специальности 10.01.01 - Русская литература, 10.01.08 - Теория литературы. Текстология

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва 2013

2 Ч НОЯ 2013

005541501

Работа выполнена на кафедре русской литературы и журналистики ФГБОУ ВПО «Петрозаводский государственный университет»

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

доктор филологических наук, профессор Захаров Владимир Николаевич

Пак Надежда Идюновна, доктор филологических наук, доцент ФГБОУ ВПО «Калужский государственный университет им. К. Э. Циолковского», профессор кафедры русской литературы.

Светлана Алексеевна Мартьянова, кандидат филологических наук, доцент ФГБОУ ВПО «Владимирский государственный университет им. А. Г. и Н. Г. Столетовых», заведующая кафедрой русской и зарубежной литературы

Институт мировой литературы

им. А. М. Горького Российской академии

наук.

Защита состоится 18 декабря в 17 часов 00 минут на заседании диссертационного совета Д 212.109.01 при Литературном институте им. А. М. Горького по адресу: 123104, Москва, ул. Тверской бульвар, д. 25., ауд. 23.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Литературного института им. А. М. Горького по адресу: 123104, Москва, ул. Тверской бульвар, д. 25.

Автореферат разослан « ноября 2013 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

'с

М. Ю. Стояновский

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования

Литература русского зарубежья до сих пор остается наименее изученной частью русской литературы. Очевидно, это обусловлено тем, что творчество писателей-эмигрантов было вычеркнуто из истории отечественной литературы — такой, какой она представлена в советском литературоведении. Писатели нескольких поколений, в том числе и снискавшие известность еще до революции, на многие десятилетия оказались под запретом, и их произведения сравнительно недавно стали доступны для читателей в России, вызвав на рубеже 80—90-х годов XX века небывалый всплеск читательского и исследовательского интереса. За это время вышел в свет и ряд энциклопедических, биобиблиографических и историко-литературных работ, в том числе ставшие уже классическими исследования Г. А. Адамовича, Л. И. Еременко, И. А. Есаулова, И. А. Ильина, В. Н. Ильина, О. Н. Михайлова, А. Н. Ни-колюкина, А. Г. Соколова, П. Б. Струве и др., которыми фактически было положено начало современного осмысления феномена русского зарубежья и его литературы. Современные работы в основном посвящены общим проблемам бытования литературы, разысканию и введению в научный оборот неизвестных источников, решению литературно-теоретических проблем и изучению поэтики отдельных произведений. В настоящее время наблюдается новый этап в изучении литературы русского зарубежья, связанный как с рассмотрением текстологических вопросов эдиционной практики подготовки собраний сочинений, так и изучением отдельных произведений.

В целом в этом же русле развивается и наука о Шмелеве. Начиная с конца 80-х годов XX века, появился ряд фундаментальных биографических и историко-литературных исследований, а также статей, посвященных частным вопросам поэтики и текстологии — Ю. А. Кутыриной, О. Н. Сорокиной, Л. А. Спиридоновой, И. А. Есаулова, Н. И. Пак, С. А. Мартьяновой, А. П. Черникова, Л. Ю. Сурововой, Н. М. Солнцевой, А. М. Любомудрова, Л. А. Макарова, Н. И. Соболева, была опубликована переписка И. С. Шмелева, ряд архивных материалов. В корпусе научных работ о творчестве И. С. Шмелева достаточно большое количество исследований посвящено изучению повести «Неупиваемая Чаша». В основном эти исследования рассматривают различные аспекты поэтики: идейно-тематические, образные, мотивные, лингвостилистические, в то же время неизученными остаются центральные вопросы текстологии и поэтики повести, рассмотрение которых невозможно без обращения к рукописному наследию автора. В настоящей работе впервые в современном литературоведении эти научные вопросы исследуются на материале повести «Неупиваемая Чаша», в частности: творческая история и история текста повести, устанавливаются ранее неизвестные источники повести, эстетические, литературные, конфессиональные традиции, в рамках которых создавалось произведение, взаимосвязи повести с другими художественными и публицистическими произведениями писателя, место повести в литературном процессе первой половины XX в.

Целью исследования является изучение творческой истории, истории текста, поэтики повести «Неупиваемая Чаша».

Задачи исследования:

1) дать систематическое описание рукописных материалов повести «Неупиваемая Чаша»;

2) выявить этапы создания текста;

3) описать редакции повести;

4) установить прототипы главных героев ранних редакций;

5) определить источники повести;

6) дать критически выверенный текст повести;

7) обосновать принципы публикации рукописного текста И. С. Шмелева;

8) подготовить к публикации черновые рукописи повести «Неупиваемая Чаша»;

9) исследовать идиостиль И. С. Шмелева;

10) описать поэтику повести.

Материалом исследования являются рукописные и печатные источники повести «Неупиваемая Чаша», эпистолярное наследие И. С. Шмелева, источники, использованные писателем при написании повести.

1. Рукописные материалы повести находятся в фонде И. С. Шмелева, в НИОР РГБ, они собраны в одну единицу хранения. На основе их коди-кологического и текстологического анализа восстанавливаются основные этапы творческой истории повести.

2. При жизни писателя повесть переиздавалась на русском языке пять раз1. Тексты этих изданий положены в основу исследования истории текста.

3. Эпистолярное наследие И. С. Шмелева обширно и к настоящему времени опубликовано лишь частично, в исследовании используются опубликованная переписка Шмелева и И. А. Ильина, О. А. Бредиус-Суббо-тиной, письма К. Бальмонта к И. С. Шмелеву, эпистолярное наследие писателя из фондов НИОР РГБ, РО РНБ.

4. В исследовании устанавливаются литературные (тексты русской литературы XVIII—XIX вв.), церковные (Священное Писание, акафисты, Пасхальный канон, церковное предание), фольклорные (лирическая поэзия) источники повести.

Методология исследования

В диссертационном исследовании используется совокупность разных филологических дисциплин, различных методологических принципов и методик анализа текста. Теоретические установки имеют свою иерархию, диктуемую предметом исследования: творческая история, история текста, текст, поэтика повести, что позволяет объединить разные научные подходы.

Обоснование творческой истории как самостоятельной научной дисциплины дано в работах Н. К. Пиксанова и других отечественных ученых середины XX в. (Н. К. Гудзий, В. Н. Гебель, Н. К. Гей, А. С. Долинин, С. Н. Ду-рылин, С. Н. Сакулин и др.)

Неупиваемая Чаша // Литературный сборник Отчизна. Симферополь: Рус. книгоиздательство в Крыму, 1919. С. 89 147; Неупиваемая Чаша // Отчизна: Сб. Париж: Рус. земля, 1921. С. 3 105; Неупиваемая Чаша. М.: Задруга, 1922; Неупиваемая Чаша и др. рассказы. Прага: Пламя, 1924; Неупиваемая Чаша // Рус. деревня: Лит.-худож. альманах. Берлин, 1924.

Н. К. Пиксанов рассматривал изучение творческой истории как исследование телеологии произведения, или его творческого целеполагания, которое позволяет выявить «художественный прием» автора, то есть совокупность поэтических средств, выражающих волевую установку автора и раскрывающих его творческий замысел в процессе его становления. Принципиальным положением теории Н. К. Пиксанова является установка на объективность, фактологическую точность, которая, по мысли ученого, должна основываться на изучении всех стадий создания текста — от черновиков к окончательному тексту, на изучении эпистолярного наследия писателя, на свидетельствах современников. Теоретические аспекты творческой истории Н. К. Пиксанов с успехом использовал на практике, создав уникальное для своего времени научное направление исследований.

Научное направление, которое развивал Н. К. Пиксанов, генетически связано со многими научными дисциплинами, активно развивавшимися с конца XVIII — нач. XIX вв., на что указывали С. Н. Сакулин и П. Н. Медведев. Хотя ученый отрицал свое ученичество в плане методологии творческой истории, непосредственная связь с психологической школой очевидна. Эта связь наиболее очевидна в стремлении проявить в произведении индивидуально авторское начало, попытке познать творческую сферу посредством рационально-аналитического аппарата.

Закономерно, таким образом, что творческая история в исследовании Н. К. Пиксанова представляется наукой синтетической: ученый широко использует методологию критики текста, герменевтики, стилистический и психологический анализ. Симптоматично, что Н. К. Пиксанов создавал свою теорию в период бурного развития филологии — 1910—1920 гг. XX в. Наряду с методологическими идеями В. Б. Шкловского, Р. О. Якобсона, М. М. Бахтина, С. А. Аскольдова, Б. И. Ярхо и других исследователей научное направление Н. К. Пиксанова определяет облик современной филологической науки.

За время своего существования творческая история осмысливалась по-разному: как система методов (Гришунин А. Л.), жанр литературоведческого анализа (Бельчиков Н. Ф.), совокупность методов, являющаяся составной частью истории текста (Д. С. Лихачев), некоторые ученые отвергали методологический подход Н. К. Пиксанова на том основании, что он направлен на изучение творческого акта писателя, а не литературного процесса (Б. В. Томашевский, Г. Н. Поспелов). Такие противоречивые суждения были вызваны, отчасти, разными исходными посылами Н. К. Пиксанова и его критиков: ученый полагал, что методология творческой истории направлена в первую очередь на изучение поэтики текста, «художественного приема автора», тогда как критики признавали актуальность творческой истории в связи с установлением текста, изучением истории текста.

Итак, разнообразные иногда противоречивые суждения относительно целей, задач, методологии исследования текста произведения обусловили возможность понимания иной научной перспективы творческой истории, но не отменили научного подхода, предложенного Н. К. Пиксановым.

Настоящее исследование в методологическом плане ориентировано, в основном, на понимание творческой истории в соответствии с концепцией

Н. К. Пиксанова. Это выражается в установке: 1) на изучение творческого целеполагания И. С. Шмелева в повести «Неупиваемая Чаша», выявление поэтических средств, выражающих творческий замысел, 2) на методологический синтетизм — для исследования рукописного наследия и установления текста повести привлекается методологический аппарат критики текста; в процессе исследования этапов создания повести используется метод реконструкции, разработанный в рамках герменевтики; лексический корпус повести исследуется с опорой на тезаурусный метод семиотики и теорию концепта когнитивной семантики; тема и идея, художественные образы повести анализируются с использованием методов этнопоэтики. Важное значение в работе имеет анализ историко-литературного, этнокультурного, в том числе церковного, влияний, которые рассматриваются как факторы, воздействовавшие и в определенном смысле формировавшие эстетические и духовные интенции И. С. Шмелева, которые нашли выражение в его произведении. В этом пункте понимание творческой истории приближается к точке зрения Д. С. Лихачева, считавшего анализ литературного процесса и, шире, культурно-исторических факторов столь же важным в понимании конечного текста произведения, как и выражение авторской воли.

Идея влияния на автора и его творческий акт культурно-исторического процесса в современной филологии плодотворно развивается в изучении этнической самобытности национальных литератур и национальных языков.

Проблему этнологического изучения русской литературы поставил В. Н. Захаров, который обосновал необходимость такой научной дисциплины, как этнопоэтика: она «должна изучать национальное своеобразие конкретных литератур, их место в мировом художественном процессе. Она должна дать ответ, что делает данную литературу национальной, в нашем случае — что делает русскую литературу русской».

Исследование этнопоэтики русской литературы становится все более значимым в современном литературоведении, о чем говорит все возрастающее количество публикаций по этой теме: важное значение в этой связи имеют серии сборников «Евангельский текст в русской литературе XVIII— XX вв.» (Петрозаводск, 1994, 1998, 2001, 2005, 2008, 2010, 2012), «Христианство и русская литература» (СПб, 1994, 1996, 1999, 2002, 2005), циклы научных работ И. А. Есаулова, В. Н. Захарова, М. М. Дунаева, В. А. Воропаева, В. С. Непомнящего, Т. Г. Мальчуковой. Несмотря на разные подходы, зачастую используемые авторами названных научных изданий и работ, исследования имеют большую практическую значимость в изучении христианской традиции русской литературы, демонстрируя принцип единства разнообразия.

Актуальность этнопоэтики определяется природой творческого акта: наряду с волевой целеустремленностью писателя, выраженной в замысле, творческий процесс аккумулирует интуитивно воспринятое, осмысленное и художественно выраженное многообразие окружающего мира и внутреннего мира человека. Творчество, таким образом, в значительной степени интуитивно и синкретично, как синкретичны компоненты художественной системы произведений, в которых взаимопереплетаются различные, иногда

взаимоисключающие, коннотации: религиозные и фольклорные, современные и античные, исторические и фантастические и проч. Зачастую природу таких художественных парадоксов можно понять, только углубляясь в изучение этнокультурной специфики текста, духовных истоков творчества писателя.

Основополагающее значение для становления этнопоэтики имеют работы И. А. Есаулова, В. Н. Захарова, С. В. Шешуновой, в которых на большом литературном материале устанавливается научный аппарат дисциплины: в качестве основного методологического приема рассматривается анализ литературного подтекста, который содержит наиболее устойчивые, характеризующиеся повторяемостью элементы художественной системы произведения, имеющей в значительной степени этнокультурную природу.

Исследование этнокультурного подтекста произведения позволяет установить его глубинную взаимосвязь с национальной традицией, по терминологии И. А. Есаулова, код текста, в случае с русской литературой — «православный код». Изучение русской литературы в этом научном ракурсе показывает наличие в художественных произведениях устойчивых категорий — соборность, пасхальность, которые наряду с другими поэтическими, лексическими, фольклорными элементами формируют национальный образ мира.

Изучение творчества И. С. Шмелева в категориях этнопоэтики видится продуктивным, ибо сам писатель считал себя выразителем «русской правды», «необманывающего совестного голоса духа народного, которым творится жизнь»2.

Для современников имя писателя было неразрывно связано с русским миром, с уходящей и будущей Россией, об этом воспоминания, рецензии на произведения К. Д. Бальмонта, И. А. Ильина, А. В. Карташова, Н. К. Кульмана, А. И. Куприна, П. Б. Струве и др.

В современной гуманитарной традиции, по словам Л. А. Спиридоновой, «признание Шмелева как выразителя духовной субстанции русского народа стало повсеместным и бесспорным»3.

Теоретическая основа исследования

Исследование опирается на работы отечественных филологов; в области творческой истории — Н. К. Пиксанова, Б. В. Томашевского, Д. С. Лихачева, А. Л. Гришунина; в критике текста — Б. В. Томашевского, С. М. Бонди, Д. С. Лихачева, Н. Фортунатова, А. Л. Гришунина, В. Н. Захарова, Н. А. Тарасовой, в теории исследования лексического корпуса — А. М. Ярхо, М. Л. Гаспарова, Ю. С. Степанова, Вал. А. Лукова, Вл. А. Лукова; в изучении линвгвопоэтических аспектов когнитивной семантики, поэтики и истории литературы — С. А. Аскольдова-Алексеева, Б. В. Томашевского, Д. С. Лихачева, А. А. Аверинцева, В. Н. Захарова, И. А. Есаулова, Т. Г. Мальчуковой, С. В. Шешуновой, У. К. Абишевой.

2 Илыт И. А. Собрание сочинений: Переписка двух Иванов (1927-1934). С. 15.

3 Спиридонова Л. А. «Светлое царство русское» - миф или реальность // И. С. Шмелев и литературный процесс XX XXI вв.: итоги, проблемы, перспективы: X Крымские междунар. Шмелевские чтения. М„ 2004. С. 7.

Научная новизна

Впервые в науке о Шмелеве исследуется творческая история и история текста повести «Неупиваемая Чаша», устанавливаются ранее неизвестные источники повести, анализ которых позволяет сделать важные выводы об идиостиле Шмелева, на основании изучения первых редакций произведения делаются выводы о прототипах главных героев, замысле, идейно-тематическом генезисе произведения. Результат исследования — критически подготовленный текст произведения, создание историко-литературного комментария.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту

1. Изучение рукописных источников «Неупиваемой Чаши» выявило 7 редакций повести, анализ которых позволил выделить два этапа создания текста, каждый из них представлен редакциями, объединенными своей идейно-тематической, сюжетной, мотивно-образной общностью. В исследовании восстанавливается хронология работы писателя над повестью.

2. Сопоставительный анализ редакций позволяет понять вектор авторского осмысления идейно-тематического, образного планов текста произведения, определить прототип главного героя, сделать выводы о первоначальном замысле: показать одухотворяющую силу красоты (понятую в духе философии В. Соловьева), людей, преображенных красотой, их творческие свершения, жизненные порывы (по А. Бергсону). В поздних редакциях автор переносит конфликт в область духовной жизни главного героя, в котором борются грех и праведность — и праведность побеждает. Образ главного героя встраивается в житийную парадигму святого, при этом в Четвертой редакции создается парадиг-мальный контекст кающегося грешника, а в Седьмой — праведника.

3. Анализ истории создания повести и данные эпистолярного наследия позволяют говорить о том, что в основу авторского замысла была положена идея творчества, понятая в контексте широкой перспективы восточно- и западнохристианских традиций. В то же время очевидно, что в тексте произведения присутствует авторская идейная тенденция, определяющая генезис образа главного героя, который устремлен к Православию.

4. В тексте повести выявляется влияние различных традиций, которое выражается в прямом и косвенном цитировании источников, которые можно разделить на три группы: фольклорные, литературные (XVIII— XX вв.), церковные. Шмелев использует источники для стилизации, маркируя в тексте повести отсылки к соответствующей традиции.

5. В исследовании определяется церковное значение образа иконы Неупиваемая Чаша, сопоставляется рассказ о чуде из повести с текстом «Сказатя о Чудотворной иконЪ Матери Божьей "Неупиваемая Чаша"».

Апробация работы

Основные материалы, положения и выводы диссертационного сочинения были использованы и опубликованы в научных журналах, входящих в перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, утвержденный ВАК Минобрнауки РФ. По теме диссертации опубликованы 7 работ,

в том числе монография. Результаты исследования были использованы в лекционных курсах «Творчество И. С. Шмелева», «История литературы русского зарубежья», «История журналистики русского зарубежья»; представлены на международных и всероссийских конференциях: конференции «Евангельский текст в русской литературе XVIII—XX веков» (Петрозаводск, 2005), «Рождественские чтения» (Москва, 2012). Текстологические принципы аутентичного издания русской классики реализованы в Интернет-проектах по грантам РГНФ, выполненных в 2003-2013 гг.:

Шмелев И. С. Собрание сочинений [Электронный ресурс] / И. С. Шмелев; Электронные данные (215 записей). Петрозаводск, 2007. Режим доступа: http://philoIog.petrsu.ru/shmelev/index.html. 342 п.л. на рус. яз.

Соболев Н. И. Конкорданс на сочинения Б. К. Зайцева [Электронный ресурс] / Н. И. Соболев; Электронные данные (147598 записей). Петрозаводск, 2009. Режим доступа: http://172.20.3.243/ zaitsev/user_new/ index.php. 314 п.л. на рус. яз.

Зайцев Б. К. Собрание сочинений [Электронный ресурс] / Б.К.Зайцев; под ред. Н.И.Соболева; Электронные данные (139 записей). Петрозаводск,

2009. Режим допуска: http//philolog.petrsu.ru/ zaitsev/index.html. 314 п.л. на рус. яз.

Бунин И. А. Собрание сочинений [Электронный ресурс] / И. А. Бунин; под ред. Н. И. Соболева; Электронное издание (888 записей). Петрозаводск,

2010. Режим доступа: http://smalt.karelia.ru/ -filolog/ BUNIN/arts/arts.htm 266 п. л. на рус. яз.

Державин Г. Р. Собрание сочинений [Электронный ресурс]:/ Г. Р. Державин; Электронное издание (814 записей). Петрозаводск, 2011-2013. Режим доступа: http//www.philolog.ru/ DERZHAVIN/index.html. 131 п. л. на рус. яз. фр., греч. яз.

Структура работы

Исследование состоит из Введения, четырех глав, Заключения, Приложения, Списка литературы, включающего 286 наименований. Объем диссертации с приложением составляет 283 страницы.

В первой главе исследуется творческая история, история текста повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша».

Во второй главе рассматривается идейно-тематическая и образная структура повести, проблема прототипов главного героя, эволюция художественных образов, соотношение исторического и вымышленного композиция, «реальный» и художественный хронотоп.

В третьей главе выявляются источники текста.

В четвертой главе анализируется идиостиль повести И. С. Шмелева.

В приложении даются подготовленные в рамках исследования творческой истории и истории текста повести И. С. Шмелева список вариантных чтений и исправлений по изданиям и рукописным редакциям, подготовленная к изданию расшифровка шести рукописных редакций, подготовленный к публикации один из источников повести — очерк священника Иакова Бриллиантова о прославлении иконы Богородицы «Неупиваемая Чаша».

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Первая глава, «Творческая история и история текста». В корпусе рукописей И. С. Шмелева частично сохранились черновые и беловые автографы повести «Неупиваемая Чаша», изучение которых дает возможность восстановить эволюцию замысла, темы, идеи, образов главных героев.

Расшифровка и воспроизведение текста рукописи — это исходный пункт и основа изучения творческой истории. От того насколько точно прочитан и воспроизведен текст рукописи, во многом зависит дальнейший ход исследования и его результат. Правильное воспроизведение текста гак же важно, как и прочтение, поскольку именно на этапе воспроизведения фиксируется процесс эволюции замысла, поэтики произведения, одновременно происходит осмысление произведения как литературного памятника, то есть инварианта, возникшего в процессе эволюции и творческого отбора замысла, темы, идеи, элементов поэтики (в исследованиях по теории текстологии литературы нового времени понятие литературного произведения не определено. Предложенный термин мы будем использовать в качестве эквивалента соответствующего, сформулированного Д. С. Лихачевым на материале древнерусской литературы).

К сожалению, все современные издания творческого наследия И. С. Шмелева выполнены без соблюдения принципа аутентичного воспроизведение текста, поэтому они не отражают в полной мере авторский речевой строй. В настоящем исследовании учитываются авторские аспекты графического, орфографического и пунктуационного оформления текстов. Рукописные и печатные источники воспроизводятся в соответствии с принципом аутентичного издания текста.

Другой научный вопрос, требующий методологической определенности для исследования рукописного наследия И. С. Шмелева, касается правил воспроизведения авторской правки черновиков писателя.

Рукописи И. С. Шмелева чрезвычайно сложны для расшифровки, автор вносил исправления с разной временной частотностью: как правило, текст правился сразу, по ходу работы, реже он возвращался к ранее написанному, вносил серьезные коррективы, по нескольку раз переписывая целые абзацы, попутно правя стиль, уточняя детализацию образов. Таким образом, в рукописи образовались многоуровневые текстовые наслоения.

Воспроизведение текста, ставшего плодом творческого процесса такой интенсивности, требует дифференцированного подхода: во-первых, невозможно в основном тексте издания или, в нашем случае, цитатном блоке исследования, учесть все этапы правки, тем более отразить последовательность вносимых изменений; во-вторых, несмотря на принципиальную незавершенность черновых редакций, в них прочитывается последний уровень правки, который наиболее близок к последней редакции.

В настоящем исследовании при воспроизведении авторской правки текста рукописи мы сформулировали правила, отражающие особенности творческой манеры И. С. Шмелева, взяв за основу принципы и формальные приемы оформления издания: Записные тетради Ф. М. Достоевского, публикуемые Центральным архивным управлением СССР (тетради №№ 1 и 4)

и Публичной библиотекой СССР имени Ленина (тетради №№ 2 и 3) [Текст] / Подгот. к печати Е. Н. Коншиной; Коммент. Н. И. Игнатовой, Е. Н. Коншиной. М.; Л.: Academia, 1935.437 с.

В работе дается описание рукописных источников повести, исследуются принципы работы писателя над текстом произведения на материале послойного анализа рукописи.

Сохранившаяся рукопись (НИОР РГБ 387.8.22.) свидетельствует о высокой интенсивности работы И. С. Шмелева над повестью. Анализ черновиков на уровне микротекста показывает, что творческая манера работы над текстом повести менялась дважды: автор начал создавать произведение с описаний места действия, образов второстепенных героев, которые имели незаконченный, эскизный характер. С первых же строк автор насыщал повествование множеством деталей, которые затем многократно уточнялись, осложнялись лексическими атрибутами, дорабатывался стиль.

В письме от 17.12.1933 г. к И. А. Ильину И. С. Шмелев в общем рассказал о рождении замысла, идее и процессе работы над повестью «Неупиваемая Чаша».

Воспоминания И. С. Шмелева очень точно встраиваются в историю создания повести, которая восстанавливается из анализа сохранившихся рукописей, среди которых можно выделить шесть редакций, находящихся в частях 1 (в) — 6 (е) (в дальнейшем будем называть их Первая (2 а), Вторая (3 б), Третья (1 в), Четвертая (4 г), Пятая (5 д), Шестая (6 е) (в скобках указаны номера частей рукописи, соответствующие представленному описанию, в дальнейшем они опускаются). Пятая и Шестая редакции сохранились во фрагментах. Все перечисленные редакции имеют отличия от последней, впервые опубликованной в 1919 г., редакции — будем называть ее Седьмой.

В целом редакции отражают два этапа работы И. С. Шмелева над текстом. Соответственно, в редакциях с Первой по Третью отражен первый этап (тему этих редакций Шмелев определил как «спорт в Финл<яндии>»), с Четвертой по Седьмую — второй (история крепостного художника). Такая последовательность подтверждается идейно-тематической, сюжетной, мотивно-образной общностью редакций, представляющих этапы создания повести, а также хронологией, восстанавливаемой по двум датированным отрывкам рукописи (2 а и 4 г). На л. 12 отрывка 2 а рукой И. С. Шмелева сделана запись: «30 окт. —1918 — 12. XI», на л. 19 отрывка 4 г — «14 ноября 1918 г. (27) Алушта». Очевидно, 30 октября 1918 г. писатель начал работу над повестью, 12 ноября завершил один этап работы, а 14 ноября начинает следующий этап, в скобках отмечая дату по новому стилю. Учитывая общность содержания указанных редакций, можно предположить, что с 30 октября по 12 ноября по старому стилю И. С. Шмелев создает первые три редакции, которые оставляет незаконченными, а через день, с 14 (27) ноября, начинает работу над новыми редакциями, в которых отражен генезис нового замысла повести. В идейно-тематическом, композиционном, образном планах эти редакции при всех отличиях имеют общие черты, которые позволяют объединить их в одну группу. Установить точно длительность второго этапа работы на данный момент, опираясь на введенные в научный оборот источники, невозможно. Теоретически, учитывая работу над гранками, он

мог продолжаться вплоть до издания повести в «Литературном сборнике Отчизна» в 1919 г. В симферопольском издании «Неупиваемой Чаши» автор обозначает время создания повести ноябрем 1918 г. (147)4, из всего вышеизложенного можно заключить, что это указание следует отнести ко времени возникновения и разработки замысла, а не завершения окончательной редакции повести.

В работе последовательно анализируются выделенные группы редакций.

В Первой, Второй и Третьей редакциях даны вариации начала повести, их отличия носят в основном стилистический и эйдологический характер: описывается спортивный салон Веры Калгушиной, кузины главной героини Нэтти Бой-Разумовской, знакомство Нэтти с конькобежцем Стэном (Степаном Иванычем) Метельковым, выступление и победа Стэна на соревнованиях в Гельсингфорсе (Шлесингфор во Второй редакции), банкет, встреча Стэна и Нэтти в Москве (последнего эпизода нет во Второй редакции), автор намечает историю дворянского рода главной героини (во Второй и Третьей редакциях упоминается семейное предание о монаршей «милости», отнесенное ко времени правления императора Павла).

От редакции к редакции автор последовательно углубляет детализацию, придает образам объемность, а эпизодам смысловую законченность: например, если в Первой редакции эпизод соревнований в Гельсингфорсе только намечен, то во Второй и особенно в Третьей Шмелев последовательно изменяет текст произведения — подробно описывает ход состязаний, чествование победителя.

В образах главных героев, Стэна и Нэтти, автор стремится воплотить идею совершенной человеческой красоты, выделяя главных героев из серой массы обывателей-иностранцев. Описание внешности Стэна дается скупо: в чтениях первого слоя редакторской правки внешность только намечена. Во Второй и особенно в Третьей редакциях автор, в целом сохраняя скупое описание внешности Стэна, старается придать образу глубину за счет включения в повествование пространных диалогов главных героев об искусстве жить: «Закачусь кругомъ св'Ьта. Въ Инд<шскомъ> ОкеанЪ купаться буду... Цейлонъ... Китай... Александрах.. Константинополь. А Грещя!

— А Итал1я васъ интерес<уетъ>? // (л. 3 об.)

— Меня все интересуетъ. Искусство? [Этого не могу сказать.] Самое большое искусство — жизнь» (л. 4).

Слова Стэна важны для понимания авторской телеологии первого этапа создания повести — впервые в произведении появляется тема искусства. Герой, отвечая на банальный вопрос, заданный, чтобы поддержать разговор, неожиданно переходит с темы путешествия как познание мира на тему искусства, актуализируя скрытый перифразис Италия — страна искусства. В следующей реплике Стэн тезисно развивает эту новую тему в духе философской концепции «Творческой эволюции» А. Бергсона.

Здесь и далее текст произведения цитируется по первому прижизненному изданию: Шмелев И. С. Неупиваемая Чаша // Литературный сборник Отчизна. Симферополь, 1919. С. 89-147; номера страниц указываются в скобках после цитат. Рукопись цитируется по: НИОР РГБ 387.8.22; номера листов указываются в скобках после цитат.

Появление интенций «Творческой эволюции» в тексте произведения вполне закономерно. А. Бергсон был представителем основного философского течения конца XIX — первой половины XX вв. — философии жизни. В современном литературоведении постепенно утверждается точка зрения, что философия жизни была воспринята многими писателями-реалистами — в том числе И. С. Шмелевым — и повлияла на формирование неореализма. Нет сомнений, что главный труд А. Бергсона «Творческая эволюция», наверное, одно из самых цитируемых философских сочинений того времени, влиял, если не напрямую, то через литературный и, шире, общекультурный контекст на творчество И. С. Шмелева.

Прототипами образа Стэна могли стать известные спортсмены своего времени: из описания состязания конькобежцев в Гельсингфорсе угадываются два эпизода из жизни Николая Васильевича Струнникова (1886— 1940), первого российского чемпиона мира по конькобежному спорту. В 1910 г. в Гельсингфорсе Струнников завоевал свой первый мировой титул, а в 1911 побил рекорд мира на дистанции 5000 м. Также некоторые черты главного героя могли быть почерпнуты из жизни одного из лучших конькобежцев своего времени Якова Федоровича Мельникова (1896—1960), одержавшего замечательную победу в 1915 г. на первенстве Финского союза конькобежцев.

От Первой редакции к Третьей наблюдается изменение конфликта: в Первой конфликт заострен на социальных противоречиях, во Второй и особенно в Третьей редакциях в конфликте заостряются психологические коннотации: конфликтная доминанта смещается в область взаимоотношений главных героев, определяемых их духовно-душевной близостью, автор намечает сложную историю сближения главных героев.

Возможно, именно в этой художественной перспективе необходимо рассматривать ретроспекцию, создаваемую в тексте Второй и Третьей редакций введением семейного предания Ляпуновых о «монаршей милости». Автор, с одной стороны, стремится указать на истоки внутренней свободы главной героини (прабабушка не покорилась воле императора Павла), с другой — очевидно стремление подчеркнуть духовную цельность, непорочность, укорененную в традициях рода главной героини.

Анализ первого этапа создания повести позволяет понять направление авторского осмысления произведения: показать одухотворяющую силу красоты (по В. Соловьеву), прекрасных людей, их идеальные взаимоотношения, творческие свершения, осознаваемые автором в философском контексте философии жизни.

В целом повествование в первых трех редакциях содержит много неразрешенных художественных и мировоззренческих противоречий. В образах главных героев автор пытается объединить взаимоисключающие начала: в Нэтти — сакральное, непознаваемое, небесное и профанное, по-женски понятное, земное, византийскую икону и открытую земным наслаждениям женщину; в Стэне — рыцаря, служащего Прекрасной Даме, и простого, не лишенного купеческой хватки, молодого обывателя. Конфликт от редакции к редакции варьируется от реалистического до неоромантического.

В процессе работы над образом главного героя писатель столкнулся, по всей видимости, и с аксиологической проблемой представления о жизни и человеке. Образ героя, идеального в своей физической природе, любящего жизнь ради жизни, который стремится познать всю ее неисчерпаемую полноту, не мог закрыть от писателя обнищавшую голодную Россию, живущую не по духу, а по плоти.

Этот момент работы над повестью И. С. Шмелев в письме к И. А. Ильину охарактеризовал просто и психологически точно: «запутался». Очевидно, первоначальный замысел не вмещался в жанровые и идейно-тематические рамки любовной истории, поданной в неоромантическом или символистском духе. Поэтому автор снова начинает работу над текстом, в основу которого положен новый замысел и другая история.

События в новых редакциях произведения разворачиваются в двух временных перспективах: начало XX в. — случайные гости разрушающейся усадьбы узнают историю Анастасии Вышатовой из родового предания, «выпись» из которого сохранилась на обратной стороне портрета; к середине XIX в. относится рассказ повествователя об Илье Шаронове, художнике, написавшем портрет.

Антропонимика последних редакций повести полностью придумана автором за исключением фамилии Ляпунов, которую носили представители одного из древнейших русских дворянских родов. Обстоятельства быта и жизни Сергея Ляпунова носят обобщенно-типизированный характер и не подходят под сохранившиеся описания исторических личностей.

Напомним, что второй этап работы И. С. Шмелева над повестью реконструируется по Седьмой редакции, положенной в основу печатных изданий, незаконченной Четвертой, фрагменту Пятой и Шестой, начало которой утрачено. Четвертая редакция является, по сути, развернутым планом будущего произведения с детально изложенным началом и частью середины. На л. 19 об. записана маргиналия с тезисным наброском середины и финала. Редакция сознательно не закончена автором, что подтверждается, прежде всего, данными кодикологического анализа. Редакция имеет яркие отличительные особенности — в ней отразилось самое начало идейных и художественных поисков второго этапа создания произведения. Эта редакция, пожалуй, самая насыщенная по количеству вариантных чтений на всех уровнях текста, которые сохранили рудименты ранних художественных поисков, например, в первом слое имена главных героев еще «Степанъ Метельковъ» и «Нэтти». Наряду с этим уже в Четвертой редакции складывается повествовательная манера, которая будет отточена в работе над конечным текстом. Сохранившийся фрагмент Пятой редакции содержит начало произведения, которое утрачено в Шестой, сопоставление отрывков Пятой и Шестой редакций обуславливает их отличие: 1) стилистикой, 2) особенностями авторского редактирования, 3) временем и обстоятельствами их написания. Четвертая и Шестая редакции являются ключевыми источниками для понимания творческой истории второго этапа создания всего произведения, в совокупности они дают представление о генезисе замысла, идейно-тематической перспективе,

структуре художественных образов в контексте их становления. Пятая редакция представляет интерес только в плане стилистики.

Сопоставление Четвертой и Седьмой редакций позволяют проследить генезис образа Ильи Шаронова. В обеих редакциях Илья на протяжении жизненного пути несколько раз испытывается блудным соблазном, в Четвертой редакции одно из этих испытаний (соблазнение цыганкой Зойкой) он не проходит, после грехопадения Илья истязает себя, замаливает грех. Итак, в соответствии с начальным замыслом, Илья должен был духовно пасть, чтобы затем страданием искупить свой грех и взойти на более высокие ступени духовной жизни. В целом мотив искушений Ильи в Седьмой редакции дан более последовательно и разнообразно, к чувственным искушениям добавляется искушение искусством и свободной жизнью: рисовальщик Иван Михайлович, маэстро Терминелли, бывший крепостной Панфил, дьячок Каплюга — все предлагают Илье остаться на свободе. Главный герой проходит эти и другие испытания, провиденциально приуготовляющие его к высшему моменту служения — созданию чудотворной иконы. Автор переносит конфликт в область духовной жизни главного героя, в душе которого борются «плотсмя силы» и целомудрие, грех и праведность. В обеих редакциях праведность побеждает, эта победа закономерна и, в определенном смысле, неизбежна, поскольку образ Ильи встраивается в житийную парадигму святого, только в Четвертой создается парадиг-мальный контекст кающегося грешника, а в Седьмой — праведника. Житийные реминисценции Седьмой редакции не ограничиваются образным планом, автор насыщает текст повествования видениями, тонкими снами, что еще больше приближает повесть к житию.

Образ главной героини, Анастасии, в редакциях, созданных на разных этапах творческой истории, сохранил последовательную преемственность на языковом уровне. В идейном плане преемственность редакций менее очевидна: в последних редакциях автор стремится избавить образ Анастасии от эпатажности. Как следствие, образ становится более статичным. Наряду с этим в образе абсолютизируются идеалы женственности и праведности, и тем самым абсолютизируется сам образ. Поэтому в художественном мире повести во взаимоотношениях с ним раскрываются образы других главных героев — Сергея Ляпунова и Ильи. Для Ляпунова Анастасия — вещь, которая придает статус ее владельцу, Ляпунов — образ низменного человека, живущего страстями, главная из которых гордость; его противоположность — Илья, для которого Анастасия — идеал земной и небесный, эти ипостаси он запечатлел на портрете и иконе.

Итак, сравнение редакций, созданных на разных этапах творческой истории, показывает, что образ главной героини сохраняет преемственность в плане языкового выражения, наряду с этим в редакциях с Четвертой по Седьмую влияние философии В. Соловьева сублимируется, присутствует имплицитно, основной акцент ставится на духовно-душевных, чуждых куртуазной экзальтации, переживаниях главной героини.

По всей видимости, образ Нэтти стал отправной точкой художественных поисков, когда 14 (27) ноября 1918 г. И. С. Шмелев приступил к созданию

новой, ставшей окончательной, редакции повести, которая и была опубликована в «Литературном сборнике Отчизна» в 1919 г.

Анализ творческой истории показывает, что замысел произведения эволюционировал и вместе с тем изменялся идейный план произведения: в ранних редакциях прослеживается влияние философии жизни, характерной для неореализма, эстетики неоромантизма, в поздних — христианской традиции.

При жизни писателя, как указывалось выше, повесть многократно переиздавалась, только на русском языке было 5 переизданий. В работе устанавливается текста произведения на основе текстологического анализа прижизненных изданий на русском языке, выявляются изменения текста, имеющие творческий характер.

Список разночтений по всем источникам размещен в Приложении 2 исследования.

Во Второй главе «Проблемы поэтики» анализируется жанровая природа произведения Шмелева, его идейно-тематический и образный уровни. В научной литературе суждения о жанровой природе художественного произведения Шмелева во-многом разнятся, хотя и содержат общее: утверждается жанровый синтетизм, объединяющий самые разнообразные литературные традиции, среди которых доминирующую роль выполняет древнерусский житийный канон. Необходимо отметить, что обращение к древнерусской — и шире средневековой — литературной традиции в исследованиях отличается односторонностью, сосредоточением анализа на чреде искушений главного героя. Вне внимания исследователей остаются художественные средства, характерные для поэтики древнерусской литературы, такие как топосное художественное пространство-время, устойчивые сюжеты, типология ликов святых, библейские и святоотеческие параллели в структуре художественных образов, догматико-вероучительный идейный план, кроме этого, очевидно, что в художественной структуре повести присутствуют элементы не только житийного, но и других жанров — видения, предания. Эти особенности повести подробно анализируются в работе.

В художественной структуре произведение особое место занимает тема изобразительного искусства. Научных сочинениях этому аспекту поэтики повести посвящены работы В. В. Лепахина, С. М. Склеминой и др. В диссертационном сочинении эта тема рассматривается с позиций этнопоэтики, пристальное внимание уделяется разбору идейной структуры повести.

Храмовые фрески главного героя о народе и для народа. В христианской антитезе «страдание — воздаяние» Илья осмысливает опыт своей жизни. В то же время, сопрягая земное и небесное, он вольно интерпретирует церковный иконописный канон: в своей работе художник стремится выразить идею святости народа, обретенную в страдании. Эта идея по духу почвенническая и художественно выражена Ильей очень благочестиво и в высшей степени творчески, но по сути своей она нецерковна, нелитур-гична — икону Страшного Суда Илья превратил в аллегорическую картину о Святой Руси. В деталях она также имеет отличие от иконописи: Илья

придает ликам святых узнаваемые черты лиц окружавших его с детства односельчан, их страдальческое выражение придает образам святых реалистичность и создает психоэмоциональный эффект, в то же время нарушая гармонию иконописной условности, связанной с догматом об иконопочита-нии. Итак, телеология творчества главного героя не укладывается в рамки традиционного церковного искусства. Таким образом, идейная составляющая образа Ильи Шаронова включает следующие перспективы: житийную, почвенническую, гуманистическую. В творчестве И. С. Шмелева — это не первый образ, имеющий столь многоплановую идейную структуру: он генетически связан с образом Сени из повести «В новую жизнь». По-своему хотят послужить народу выходцы из купечества и разночинья: Леня из повести «Распад» (1906) и Николай из повести «Человек из ресторана» (1911). Все эти образы роднит социальный эгоизм: служение главных героев народу выражается в служении своей идее, своему представлению о социальном и духовном благе (идее революции служат Леня и Николай, идее труда на земле хочет посвятить жизнь Сеня, идее святого народа-страдальца посвящает храм Илья) — разница заключается в том, что в дореволюционных повестях в образах главных героев очевидно влияние литературной идеологии Толстого и Горького, а в образе Ильи Шаронова — публицистического этоса Достоевского. Но образ Ильи имеет и отличие, стадиальное по своей значимости для творчества И. С. Шмелева, которое заключается в его изменчивости, трансформации, другими словами, идея, которую образ в себе несет, находится в состоянии постоянного художественного осмысления. В начале повести автор изображает главного героя носителем традиционно христианских православных ценностей — героем жития; затем житийный план повествования сменяется социально-романным, герой представлен подвижником идеи святости русского народа; в последней части повести автор воссоздает жанр церковного предания, в котором органично переплетены художественно правдивый рассказ о духовных метаниях главного героя с событиями из церковной истории.

Вершина творческого пути главного героя — создание портрета Анастасии и иконы «Неупиваемая Чаша». С одной стороны, живопись Ильи так же чувственна и субъективна, как живопись Возрождения, с другой — портрет Анастасии есть форма поклонения и сакрализации образа возлюбленной. Создавая эту фазу духовного становления главного героя, автор синтезирует две эстетически синонимичные традиции — ренессансную и неоромантическую.

Напомним, что на начальном этапе создания произведения автор ориентировался на неоромантизм как на один из определяющих эстетических и художественных принципов. В основную редакцию неоромантические тенденции, вкупе с ренессансными, вошли как ложный эстетический и этический модус, «покоряюпця его (Илью. — Н. С.) плотсгая силы» (138), с которыми главный герой борется и побеждает.

В произведении автор использует церковнославянскую лексику, неразрывно связанную с религиозным мировоззрением, чтобы выразить противление блудному эстетизированному искушению. Именно в этой перспективе необходимо рассматривать становление образа главного героя.

Работа над иконой стала для Ильи «защитой светлой... оплотомъ отъ покорявшей его плотской силы» (138). Закономерно, таким образом, что автор поместил название чудотворной иконы в заглавие повести, поскольку именно икона стала в произведении символом победы над искушением, сокровенной христианской сущности русского народа.

Итак, все смысловые нити повести сходятся в названии чудотворной иконы, которое, в свою очередь, отсылает читателя к широкому литературно-историческому и церковному контексту. В церковной традиции существует большое количество преданий, посвященных прославлению чудотворных икон. Древнейшие из них восходят к новозаветному времени, на русской почве они фиксируются приблизительно с XII в. Тексты преданий о чудотворных иконах имеют, как правило, синкретичную жанровую структуру с элементами житий, воинских повестей, летописных рассказов, легенд и т. д. (И. Л. Жучкова, В. И. Охотникова, В. П. Гребенюк). И. С. Шмелев, безусловно, ориентировался на этот чрезвычайно продуктивный не только в древнерусской, но и в современной церковной литературе жанр. Этим объясняется сложная жанровая организация текста произведения, включающая житие, видение и собственно церковное предание. Отличие повести от предания заключается, прежде всего, в искусной авторизации, тонкой художественной обработке разнообразных жанровых аллюзий, основанной на поэтических приемах, свойственных литературе XX века.

Третья глава «Проблема источников» посвящена выявлению наиболее важных в повести «Неупиваемая Чаша» источников, их значению в поэтике, а также изучению особенностей трансформации источников в тексте художественного произведения. В науке о Шмелеве, несмотря на обилие публикаций, посвященных повести, эта проблема является одной из малоизученных. Один из ключевых эпизодов, рассказ о прославлении иконы Неупиваемая Чаша (далее Рассказ), восходит к преданию (далее Предание), впервые письменно зафиксированному о. И. Бриллиантовым в «Сказаши о Чудотворной иконЪ Матери Бож1ей "Неупиваемая Чаша"» (далее Сказание).

В научной литературе, посвященной анализу поэтики повести, существует несколько независимых указаний на данную параллель (Л. А. Иезуи-това, И. Г. Минералова, Ю. У. Каскина, С. М. Склемина).

Общим недостатком всех работ является попытка выявления особенностей художественного метода И. С. Шмелева и своеобразия поэтики Рассказа без учета возможного текста-источника. Без внимания исследователей остались вопросы, связанные с лингвопоэтическими особенностями трансформации текста Предания в повести, идиостиль Рассказа, жанровое своеобразие Рассказа и Предания, своеобразие художественного времени повести, целостный образно-мотивный анализ Рассказа.

Основной образно-мотивный ряд, а также повествовательная канва Сказания и Рассказа имеют ряд прямых совпадений, что говорит о близости текста Сказания и протографа Рассказа. Очевидно, Шмелев стремился сохранить в своем тексте узнаваемые элементы первоисточника, введя в него творческие изменения, соответствующие общему авторскому замыслу.

Среди предполагаемых изменений Предания наиболее значимым является исключение из повествования образа преп. Строителя Варлаа-ма — это разночтение имеет очевидное авторское происхождение, Шмелев сосредотачивает повествование на образе Богородицы, встраивая Рассказ в общую Богородичную канву повести. Другим важным отличием является отсутствие в Рассказе региональной коннотации в мотиве о чуде — чудо от иконы Неупиваемая Чаша сразу же осознается повествователем как общенародное, эта идея выражена в картине народного поклонения образу Богородицы во время крестного хода, изображенного автором в заключительных сценах повести. В целом в Сказании икона Неупиваемая Чаша представляется как местночтимая святыня, известная далеко за пределами Серпухова. Наконец, авторская правка коснулась образа николаевского солдата, которому Шмелев придает яркую индивидуальность. В Рассказе солдат обретает имя Мартын. Имя восходит к римскому МагНпш, то есть «принадлежащий Марсу», в православной традиции оно переосмыслено и часто переводится как «воинственный». В образ главного героя Рассказа автор вложил, так сказать, двойное именование: он воин, выполнивший свой долг, сохранивший честь воина, — и воин по духовному призванию, означенному в имени. Духовное призвание Мартына — переносить страдания и верить. В Рассказе эта идея выражена когноменом Убогий, устойчиво сопровождающим собственное имя. «Мартынъ Убогш» (144) — обращается в тонком сне к герою Рассказа Богородица (заглавная буква в слове Убогий указывает на субстантивацию прилагательного, трансформированного в родовую часть имени собственного); «убогш Мартынъ» (143) именует героя повествователь, в некоторых случаях повествователь изменяет определение «убогш» на «болящш», что позволяет определять значение этого когномена в авторских коннотациях: убогий значит болящий, шире, страдающий. Последнее значение, в свою очередь, коррелирует с внутренней формой слова у-Бога. В этих коннотациях раскрывается авторский замысел образа Мартына. Испытания и страдания героя от Бога, они провиденциально даны ему для стяжания благодати и ниспослания через него чуда. Мартын уподабливается «доброму воину Иисуса Христа» (Тим. 2 2:3). Ономастический контекст позволяет раскрыть говорить о том, что истоки воинского подвига своего героя автор видел в духовной жизни, в несгибаемой вере в промысел Божий, вере, которая, закалясь в горниле сомнения, просияла чудом исцеления. Вполне закономерно, что Шмелев очистил высокий образ севастопольского солдата от деталей, мешающих изначально положительному восприятию Мартына-воина.

Вера Мартына в повести сродни вере Ильи, оба героя прошли в своей духовной жизни путем страданий и искушений, оба сподобились чуда. Корреляция этих образов, очевидно, является также авторской установкой, которая определила некоторые формы лингвопоэтической адаптации Предания в повесть: восприятие образа Богородицы Мартыном рифмуется с мировосприятием Ильи Шаронова, выраженным повествователем:

Мартын Кораблев

Илья Шаронов

...слышу я сладюй голосъ: «Мартынъ УвидЪлъ всю нужную красоту ея —

Убогш»! И увидалъ я Радостную, съ зо- радостные глаза-звЬзды, несбыточные,

лотой Чашей... съ невиданными глазами, которыхъ ни у кого нЪтъ... (123) какъ свЪгь живой... (144)

На лексическом уровне текст Рассказа отличается обилием атрибутов признаков предметов и действий (человЪкъ убогш; съ радостью была исполнена; торжественное молеше; дивная та икона Пречистой Богоматери; съ великой печалью), гипонимизированными перифразами, сравнениями (отставной служивый бомбардиры сталь я совсгьмъ безъ памяти, какъ обмерь), экспрессивно маркированными просторечными глаголами (тащился на костыляхъ; спать полегли), тавтологическими словосочетаниями, свойственными языку фольклора (многое множество), окказиональными тропами (будто ноги мнп> ргьжутъ; ноги стало ломать; гдгъ-жъ бревна-то мои каторжныя; не болятъ ноги, не слыхать ихъ вовсе!). Указанные лексические особенности детализируют повествование, придают образам героев художественную достоверность, повествование в целом становится более изобразительным и выразительным. Лексическое своеобразие Рассказа поддержано и на синтаксическом уровне, изобилующем парцеллированными конструкциями (едва доползь... ноги стало ломать; чую — не болятъ ноги). Эмфазы в парцелляциях придают речи героев спонтанность, естественность звучания, создают ощущение здесь и сейчас становящейся действительности. Закономерно, что и в грамматике эта идея также нашла отражение, в частности, в использовании аллеотета «настоящее повествования»: для изображения давно прошедших событий используются грамматические формы настоящего времени. Наряду с указанными просторечными и фольклорными языковыми единицами повествование содержит фигуры речи, создающие высокий гимнографический стиль: анафоры (съ золотой Чашей... съ невиданными глазами; въ болЪзняхъ и скорбяхъ, въ унынш и печали, въ обидахъ ищугще утЪшешя.), инверсии (и увидалъ я Радостную; Мартынъ Убогш), многосоюзия (Мартынъ Убогш, и ходи! и радуйся; И сталъ я совсЪмъ безъ памяти, какъ обмеръ. И вотъ братцы... даю крестное ц-Ьловаше...•<...> И увидалъ я Радостную; и пошла молва по всей округЪ, и стали неистощимо притекать къ Неупиваемой ЧашЪ), синтаксический параллелизм (Приняли на ночлегъ меня, помогли въ избу влп>зть...). Итак, если Сказание написано эпидейктическим слогом, обращенным в прошлое, то рассказ из повести обладает всеми особенностями индивидуально-авторского речевого строя, которому присуще настоящее время; Шмелев создает уникальный повествовательный стиль, в котором гимнографический слог соседствует с просторечным и фольклорным.

Таким образом, Шмелев создает Рассказ, безусловно, авторский по иди-остилю и поэтике, но в котором угадывается текст источника, жанр которого — церковное предание — ориентирован на достоверность, правдивость.

Как кажется, именно достоверность, художественную правдивость, детерминированность произведения реальным событием Шмелев-бытовик, писатель-реалист положил в качестве одного из краеугольных элементов поэтики повести.

Анализ лексического уровня произведения показал, что писатель стремится выразить духовное совершенство главных героев в вероучительно-догматической лексике, по своему идейно-тематическому и ритмо-мелоди-ческому строю приближающейся к церковно-гимнографической традиции, на что указывают цитаты из ирмоса Пасхального канона и Богородичного акафиста.

Прежде всего, в тексте повести обращает внимание видоизмененная цитата из пасхального канона, ирмоса девятой песни:

Ирмос Повесть

СвЪтися, свЪтися, Новый 1ерусалиме: Кра-а-суйся — ликуй

слава бо Господня на тебъ возая. Ликуй и ра_а-дуйся, 1ерусалиме!

нынЪ и веселися, Слоне, Ты же Чистая красуйся Богородице, о востанш Рождества Твоего.

В повести иконописный мастер Арефий учит этому молитвословию Илью Шаронова. Арефий воспроизводит ирмос только по четырем семантически доминантным словам, адресующим к сакральным христианским образам: Богородице и Спасителю («красуйся»), Сиону и Иерусалиму («ликуй и радуйся»). Поэтическая редукция ирмоса, сведенного Арефием к одному строфоиду, не искажает смысл исходного текста.

Ирмос Пасхального канона посвящен славе Церкви, Нового Иерусалима, Церкви, возглавляемой Христом и неразрывно связывается со славой Богородицы (Ильин В. Н.). В молитвословии Арефия заложена семантическая перспектива, позволяющая по нескольким словам восстанавливать первоначальный облик ирмоса. В то же время молитвенный стих иконописного мастера своей краткостью и емкостью напоминает Иисусову молитву: «Господи, 1исусе Христе, Сыне Божш, помилуй мя, грешнаго», или: «Господи, Сыне Божш, помилуй мя». В исихастской духовной практике повторение этой молитвы — непременное условие для достижения особого духовного состояния, в котором молящийся созерцает Бога (прог. Иоанн Мейендорф). Молитва Арефия выполняет ту же функцию, но помимо этого она сакрализует процесс создания киновари, красной, так сказать, пасхальной краски: «Яичко-те бери свЪжохонечкое, изъ-подъ курочки прямо. А какъ стирать съ киноварью будешь, сушь бы была погода... ни оболочка! Небо-те какъ Божш глазокъ чтобы. Капелечки водицы единой — ни Боже мой! да не дыхай на красочку-те, ротокъ обвяжи. Да про себя, голубокъ, молитву... молитовочку шопчи: «Кра-а-суйся — ликуй и ра-а-дуйся, 1ерусалиме!» (101)

В повести молитва Арефия повторяется еще дважды, и оба раза в похожем смысловом контексте: Илья вспоминает Арефия, когда возвращается

на родину из Италии и когда заканчивает расписывать храм в Ляпуновке. Молитва, таким образом, в контексте произведения является рефреном, которым отмечены важные события в жизни главного героя, которые условно можно выразить трехчленной композиционной синтагмой: уроки веры и иконописи — возвращение на родину — завершение росписи храма. Смысловое единство создается темами творчества, веры, памяти, которые, очевидно, определяют художественную доминанту жизнеописания главного героя. Важно, что пасхальная тема в произведении не развернута в образах и мотивах, а дана скорее имплицитно, в повторяющейся молитвенной лексике, которая пронизывает пасхальными коннотациями весь идейно-тематический план жизнеописания Ильи Шаронова. Закономерно, что Илья в повести изображен страдающим праведником, запечатлевшим в своих живописных работах благую пасхальную весть о победе добра над злом, жизни над смертью.

Замечания относительно взаимосвязи акафиста Богородице и повести И. С. Шмелева являются общим местом в научной литературе по соответствующей теме, основанием для этого утверждения является прямая акафистная цитата: «А когда несутъ Ее тих1я дЪвушки, въ бълыхъ платочкахъ, сл-Ьдуя за «престольной», и поютъ радостными голосами — «радуйся, Чаше Неупиваемая!» — падаютъ подъ нее на грязную землютысячи изболевшихся душою, ищущихъ радостнаго угЬшешя» (145).

Не ставя под сомнение, в общем-то, очевидную взаимосвязь, отметим, что влияние акафиста и, шире, акафистной традиции на повесть более мно-гопланово и охватывает лексический, идейно-тематический, образно-мо-тивный уровни.

На основании анализа фактов творческой истории повести и истории текста акафиста Богородице, образу Неупиваемая Чаша в исследовании выдвигается предположение, что автор повести ориентировался более на традицию Богородичных акафистов, нежели на конкретный текст, вводя в произведение цитату из акафиста Неупиваемой Чаше, наиболее ярко запечатлевшуюся в памяти — это хайретизм, распространенный вокативом. Таким образом, акафистная цитата может рассматриваться как один из маркеров, адресующих читателя к соответствующей церковной традиции, в контексте которой необходимо понимать акафистный метатекст произведения, образуемый совокупностью тем, идей, лексики, вероучи-тельно-богословской идиоматики, частотной в художественных определениях повести.

Сравнение идейно-тематических уровней указанных акафистов и повести выявляет их взаимосвязь на лексическом уровне четырех коррелирующих тем5: «Бог приходит в мир через своих избранников»; «Добродетель целомудрия»; «Страждущие и благочестивые защищены свыше, страдание — путь к спасению»; «Исцеления через покаяние». Сопоставительный анализ показывает наличие в повести сложной взаимосвязи различных повествовательных, идейных, поэтических модусов: в настоящем исследова-

5 Тексты акафистов цитируются по изданиям: Молитвослов на церковнославянском языке. М., 2007.

Акафист Пресвятой Владычице нашей Богородице ради чудотворныя Ея иконы, именуемыл «Неупиваемая Чаша». Серпухов: Серпуховской Высоцкий мужской монастырь, 2011.

нии обращено внимание, прежде всего, на формальную лексическую и идейно-тематическую составляющую, которая представляется нам рецепцией гимнографической традиции. Показательным является то, что встречающиеся в повести поэтические определения повторяют богословские терминологические метафоры, характерные для гимнографии. Наряду с этим план содержания повести «Неупиваемая Чаша», благодаря семантическому параллелизму с акафистной и, шире, гимнографической традицией образует христианско-догматический метатекст, который можно назвать Бытием во Христе. Этот метатекст позволяет читателю интуитивно распознать в произведении Шмелева творение, по духу и языку родственное текстам христианской поэтической и учительной традиции.

Далее в диссертационном сочинении рассмотрена адаптация фольклорного текста в художественном тексте повести на материале песни «С'отчево вьюгой-метелюшкой мететъ?..», дважды цитируемой в тексте произведения. Сравнение рукописных редакций показывает, что текст песни И, С. Шмелев цитирует по памяти, почти не правя его. Типологически этот текст восходит к обрядовой свадебной лирике. В исследовании доказывается, что «запретная» фольклорная песня десемантизируется, теряет связь с обрядом, символизирует вступление в пору юности, начало нового этапа жизни. В композиционном плане повести повторяющаяся цитата выполняет функцию маркера, выделяющего этапы жизненного пути главного героя, в которых неразрывно соединилось фольклорное и христианское.

В четвертой главе «Проблема идиостиля И. С. Шмелева» рассматривается совокупность формальных и стилистических особенностей авторской речи, определяющих языковой облик художественного произведения. В посвященных творчеству И. С. Шмелева работах вопрос идиостиля ставился неоднократно: в основном исследователи отмечали особенности авторского использования изобразительно-выразительных средств. Представленное исследование призвано расширить научную перспективу этого направления науки о творчестве Шмелева: обращается внимание на особенности лексической частотности, характеризующей поэтику идейно-тематического и образно-мотивного уровней художественного произведения. В качестве материала привлекается речевой пласт с высокой частотностью лексем с корнем -рад- (радостный -ая, радуйся, возрадовался и т. д.) повести «Неупиваемая Чаша».

Лексемы этой группы наиболее частотны в тексте повести — всего она насчитывает 106 словоформ четырех частей речи (глаголы — 27, наречия — 25, прилагательные — 24, существительные — 30), но далеко не все они выражают значения, связанные с эстетикой или этикой, многие словоформы обозначают положительные или отрицательные эмоции героев, обиходные предметы и т. п., помимо этого, в тексте повести встречается лексика, синонимичная или семантически близкая словам с -рад-, поэтому синонимы также должны учитываться при анализе поэтики радости.

В плане методологии и терминологической традиции, используемой для описания предмета исследования — радости как элемента поэтики — наиболее удачным, на наш взгляд, является научный подход, использованный

Н. Ю. Желтовой. Исследовательница анализирует «поэтику радостной святости» в рамках когнитивной семантики, радость описывается как концепт «концептосферы русской красоты».

Указанный научный подход дает возможность обобщить очень разнородный по своему характеру материал, локализованный в тексте произведения на лексико-семантическом уровне, — это как раз тот случай, с которым встречается исследователь при более глубоком соприкосновении с поэтикой радости в повести «Неупиваемая Чаша». К сожалению, исследовательница в выводах опирается лишь на эпизодично, несистемно рассмотренный материал, чем обедняет, сужает перспективу своих изысканий, обесценивает выводы. Так, за пределами научного осмысления остается область христианской традиции, литературной формы, поэтики образов; на анализе этих художественных особенностей поэтики радости мы остановимся.

Радость в качестве концепта в тексте повести «Неупиваемая Чаша» раскрывается совокупностью тем, которые можно объединить в две группы: 1) темы, связанные с сакральными догматико-вероучительными идеями: икона, пространство, молитва, благая сила, божественная энергия (благодать); 2) темы, описывающие приземленную, профанную повседневность, сквозь которую просвечивает вечность, «бытие сквозь быт» (терминологическая метафора заимствована из работ У. К. Абишевой): детали повседневной жизни, веселье, скука, свобода, природа, жизнь; искусство, эмоции, любовь. На лексическом уровне концепт радости выражен, прежде всего, словами с корнем -рад-, а также их узуальными и окказиональными синонимами.

Несмотря на некоторую лексическую общность, каждая идейно-тематическая группа имеет характерный только для нее языковой облик. В работе эти лексические группы анализируются на основании структурного описания (функционального тезауруса). Структурное описание художественного мира произведения через построение частотного тезауруса эффективно в исследовании, прежде всего, локальных лингвопоэтических закономерностей формального (парадигматического) и функционального (синтагматического) тезауруса. Впервые проблему лексико-поэтического описания произведения поставил Б. И. Ярхо, в 60—80-х гг. XX в. это направление филологической науки активно развивалось и нашло выражение, в частности, в опытах построения частотных словарей художественных произведений М. И. Борецкого и А. А. Кроника, М. Л. Гаспарова и др. В настоящем исследовании автор опирается на научно-методологический аппарат, разработанный в рамках указанного научного направления, а также в исследованиях Ю. С Степанова, Вал. А. Лукова, Вл. А. Лукова.

Радость в качестве концепта в тексте повести «Неупиваемая Чаша» раскрывается совокупностью тем, которые можно объединить в две идейно-тематические группы: 1) темы, связанные с сакральными догматико-вероучительными идеями: икона, пространство, молитва, благая сила, божественная энергия (благодать); 2) темы, описывающие приземленную, профанную повседневность, сквозь которую просвечивает вечность,

«бытие сквозь быт»: детали повседневной жизни, веселье, скука, свобода, природа, жизнь; искусство, эмоции, любовь.

Первая лексическая группа создает в повести контекст, вводящий читателя в мир православной религиозности. Слова с корнем -рад- выражают радостное мироощущение соприсутствия Бога и сопричастности к делу божественного домостроительства. Повествователь стремится выразить духовные совершенства главных героев в вероучительно-догматической лексике, по своему идейно-тематическому и ритмо-мелодическому строю приближающейся к церковно-гимнографической традиции.

Во второй лексической группе наиболее частотными являются лексемы, связанные с описанием широкого спектра эмоций и чувств героев и повествователя. Индивидуально авторской особенностью словоупотребления является расширение семантического поля слов с корнем -рад- и синонимов, которые выражают не только прямые значения (душевное, духовное удовлетворение, веселье), но и переносные, антонимичные основным (отсутствие веселья, духовное томление). Таким образом, в тексте создается тематический контекст, характеризующийся двумя бинарными оппозициями: веселье — скука, радость — грусть.

Оппозиция радость — грусть встречается в описаниях и характеристиках образов крестьянского мира, иконописного мастера Арефия, монахинь, богомольцев, Анастасии, исцеленного Мартына; веселье — скука — в образах отца и сына Ляпуновых, дачников, учеников итальянского художника Терминелли. Первая группа образов представляет православный русский мир, выражающий идеи духовности, народности, почвенничества, церковности, вторая объединяет образы провинциального дворянства и интеллигенции, устойчивыми характеристиками которых в повести является духовное растление, гордость, оторванность от народа, отсутствие национальной идеи. Следовательно, в этом же смысловом контексте следует понимать и лексические оппозиции радость — грусть, веселье — скука, которые в тексте повести выполняют соответственно функции позитивных и негативных лексических маркеров, противопоставляющих духовное про-фанному, народное светскому.

Небольшая группа слов с -рад- описывает чувство любви Ильи к Анастасии, в основном это эпитеты, передающие чувства главного героя через разные проявления радости. Повествователь ни разу не использовал слово «любовь». Он словно бы сакрализует чувства главного героя, показывая его причастником святыни, которой можно любоваться, преклоняться, но нельзя желать.

Концепт «радость» находится в состоянии постоянного становления, от эпизода к эпизоду облекаясь дополнительными значениями, расширяющими его семантическое поле, за счет окказиональных авторских коннотаций слов с корнем -рад-. В целом концепт обобщает значения, выраженные в лексике десяти идейно-тематических групп, которые, в свою очередь, объединяются вокруг двух основных коррелирующих тем: сакральное — мирское, образующих в тексте произведения неслиянное и нераздельное единство. Интенции концепта «радости» определяют идейную перспективу

повести как текста о духовной жизни героев, в которой главенствует борьба со страстями, духовные прозрения.

В Заключении подводятся итоги исследования творческой истории, истории текста, поэтики, языка повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша». Результаты исследования дают возможность не только по-новому понимать произведение писателя, но и более осмысленно подходить к изучению его творчества в целом, поскольку одним из концептуальных моментов исследования явилось выявление творческой телеологии (авторской целеустановки). В этом смысле научная работа оказывается также актуальной в плане исследования генезиса творческого метода Шмелева, проекции потенциально заложенных художественных интенций в образно-мотив-ном, идейно-тематическом, языковом планах.

Основные положения исследования отражены в следующих публикациях:

I. Монографии

1. Соболев Н. И. Повесть И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша»: Творческая история, поэтика, текст. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2013.304 с.

II. Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК

2. Соболев Н. И. Тема творчества в повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша» // Проблемы исторической поэтики / М-во образования и науки РФ, ФГБОУВПО ПетрГУ ; Петрозаводск : Изд-во ПетрГУ, 2013. Вып. 7 : Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков. Петрозаводск, 2005. Вып. 4. С. 596-604.

3. Соболев Н. И. Из творческой истории повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша» // Проблемы исторической поэтики / М-во образования и науки РФ, ФГБОУВПО ПетрГУ ; Петрозаводск : Изд-во ПетрГУ, 2013. Вып. 10 : Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Петрозаводск; М. : Изд-во ПетрГУ, 2012. Вып. 7. С. 328-342.

4. Соболев Н. И. Гимнографическая традиция в повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша» // Проблемы исторической поэтики / М-во образования и науки РФ, ФГБОУВПО ПетрГУ ; Петрозаводск : Изд-во ПетрГУ, 2013. Вып. 11: Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков : цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Вып. 8. С. 393-404.

5. Соболев Н. И. К вопросу идиостиля И. С. Шмелева: на материале исследования лексического корпуса с корнем -рад- повести «Неупиваемая Чаша» // Проблемы исторической поэтики / М-во образования и науки РФ, ФГБОУВПО ПетрГУ ; Петрозаводск : Изд-во ПетрГУ, 2013. Вып. 11: Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков : цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Вып. 8. С. 376-392.

6. Соболев Н. И. Предание, сказание и рассказ в жанровой структуре повести И. С. Шмелева «Неупиваемая чаша»: к проблеме источников // Проблемы исторической поэтики / М-во образования и науки РФ, ФГБОУВПО ПетрГУ; Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2013. Вып. 11: Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков : цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Вып. 8. С. 357-375.

7. Соболев Н. И. Концепт радости в повести И. С. Шмелева «Неупиваемая чаша» // Знание. Понимание. Умение. 2013. № 3. С. 200-203.

8. Соболев Н. И. Послойный анализ чернового автографа повести «Неупиваемая Чаша» // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. Сер. «Общественные и гуманитарные науки». 2013. №7 (136). Т. 2. С. 74—75.

Подписано в печать 15.11.13. Формат 60х84'А Бумага офсетная. Печ. л. 1,5. Тираж 100 экз. Изд. № 431.

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение Высшего профессионального образования ПЕТРОЗАВОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСТИТЕТ

Отпечатано в типографии Издательства ПетрГУ Республика Карелия, 185910, г. Петрозаводск, пр. Ленина, 33.

Текст диссертации на тему "Повесть И.С. Шмелева "Неупиваемая Чаша""

Министерство образования и науки Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования ПЕТРОЗАВОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На ппавах^рукопис

04201450240

Николай Иванович Соболев ПОВЕСТЬ И. С. ШМЕЛЕВА «НЕУПИВАЕМАЯ ЧАША»: ТВОРЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ, ИСТОРИЯ ТЕКСТА, ПОЭТИКА

Специальность 10.01.01 - Русская литература

Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель -доктор филологических наук, профессор В. Н. Захаров

Петрозаводск - 2013

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение.............................................................................................3

Глава 1. Творческая история и история текста...............................18

Глава 2. Проблемы поэтики.......................................................59

Глава 3. Жанровые источники повести..........................................81

Глава 4. Проблема идиостиля И. С. Шмелева.................................110

Заключение...........................................................................124

Список использованных источников и литературы..........................128

Приложения. Материалы для подготовки научного издания повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша».......................................... 157

Приложение 1. 1аковъ Брилл1антовъ, свящ. Сказаше о Чудотворной иконЪ Матери Бож1ей «Неупиваемая Чаша»...........................................157

Приложение 2. Шмелев И. С. «Неупиваемая Чаша». Текстологическая справка................................................................................. 160

Приложение 3. Рукописные редакции повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша»............................................................... 162

ВВЕДЕНИЕ

Исследование посвящено изучению творческой истории, поэтики, критики текста повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша».

Творческий путь Шмелева-писателя нераздельно связан с его духовной жизнью, в которой он шаг за шагом постепенно заново обретал веру. От юноши либерально-демократических взглядов, воплощенных в ранних очерках, повестях, рассказах он прошел путь к глубоко верующему, воцерковленному человеку, осмыслившему жизнь старой и новой России в произведениях, признанных классическими образцами русской прозы XX в. В некотором смысле его творчество - это запечатленный в слове путь к своему духовному отечеству - православию, где каждое произведение -это акт духовной жизни, шаг на пути к спасению.

В русскую литературу Шмелев вошел в начале XX в. как писатель-знаньевец, известный читателю проникновенными повестями и рассказами на социальные темы. Затем был кружок московских писателей «Среды», трагические события Гражданской войны, крымский апокалипсис, потеря сына, эмиграция.

Эмиграция для Шмелева, как и для других русских писателей старшего поколения, стала временем переосмысления своей жизни, новейшей истории России. Сохраняя манеру и развивая потенциально заложенные в дореволюционном творчестве художественные особенности, писатель создал, по сути, иной художественный мир, главной составляющей которого является христианское мироощущение, воплотившееся в воссоздании церковного пласта народного бытия.

Повесть создана незадолго до эмиграции, так сказать, на стыке между дореволюционным и эмигрантским периодами жизни Шмелева. В этом произведении, впервые в творчестве писателя, христианские традиции

^ определяют внутреннюю целеустремленность, или телеологию1, то есть / _

I 1 По терминологии Н. К. Пиксанова (Пиксанов Н. К. Творческая история «Горя от ума».

| М, 1971).

1 3

авторскую установку, сознательно реализуемую в художественной структуре текста. «Неупиваемая Чаша», в определенном смысле, - это новая точка отсчета в художественных и духовных исканиях писателя. И этим определяется особое место повести в его творчестве. В романах и повестях 20-40-х гг. писатель многократно возвращался к осмыслению тем, впервые заявленных в этом произведении, постоянно вспоминал его в различных контекстах в личной переписке. Можно сказать, что повесть осмысливалась автором как этапное произведение, впервые она была опубликована в 1919 году, а затем при жизни автора переиздавалась на протяжении почти 20 лет еще 14 раз , её высоко оценивали И. А. Бунин, К. Д. Бальмонт, И. А. Ильин, Т. Манн и многие другие писатели и литературные критики. В современном литературоведении сложилось представление о повести как произведении, входящем в золотой фонд русской литературы XX в. наряду с лучшими произведениями И. А. Бунина, Б. К. Зайцева, А. М. Ремизова.

Актуальность исследования 1 Литература русского зарубежья до сих пор остается наименее изученной / частью русской литературы. Очевидно, это обусловлено тем, что творчество писателей-эмигрантов было вычеркнуто из истории отечественной литературы - такой, какой она представлена в советском литературоведении. Писатели нескольких поколений, в том числе и снискавшие известность еще до революции, на многие десятилетия оказались под запретом, и их произведения сравнительно недавно стали доступны для читателей в России, вызвав на рубеже 80-90-х годов XX века небывалый всплеск читательского и исследовательского интереса. За это время вышел в свет и ряд энциклопедических, биобиблиографических и историко-литературных работ, в том числе ставшие уже классическими

2 См. список литературы.

л

исследования П. Б. Струве, И. А. Ильина, Г. А. Адамовича , которыми фактически было положено начало современного осмысления феномена русского зарубежья и его литературы. Современные работы в основном посвящены общим проблемам бытования литературы, разысканию и введению в научный оборот неизвестных источников, решению литературно-теоретических проблем и изучению поэтики отдельных произведений. В настоящее время наблюдается новый этап в изучении литературы русского зарубежья, связанный как с рассмотрением текстологических вопросов эдиционной практики подготовки собраний сочинений, так и изучением отдельных произведений.

В целом в этом же русле развивается и наука о Шмелеве. Начиная с конца 80-х годов XX века, появился ряд фундаментальных биографических и историко-литературных исследований, а также статей, посвященных частным вопросам поэтики и текстологии4, была опубликована переписка И. С. Шмелева5, ряд архивных материалов. В корпусе научных работ о творчестве И. С. Шмелева достаточно большое количество исследований посвящено изучению повести «Неупиваемая Чаша». В основном эти исследования рассматривают различные аспекты поэтики: идейно-тематические, образные, мотивные,

лингвостилистические, в то же время неизученными остаются

3 См.: Литературная энциклопедия Русского Зарубежья (1918-1940): В 4 т. М., 1993-2006; Общественная мысль Русского зарубежья: энциклопедия. М., 2009.

4 Кутырина Ю. А. Иван Сергеевич Шмелев. Париж, 1960. Сорокина О. Н. Московиана : Жизнь и творчество И. Шмелева. М., 2000. Есаулов И. А. Соборность в русской литературе. Петрозаводск, 1994. Черников А. П. Проза И.С.Шмелева : Концепция мира и человека. Калуга, 1995. Суровова Л. Ю. Живая старина Ивана Шмелева: Из истории создания «Лета Господня». М., 2006; Литература русского зарубежья, 1920-1940. Вып. 1^4. 1993-2008. Солнцева Н. М. Иван Шмелев: Жизнь и творчество. М., 2007. Духовный путь Ивана Шмелева, 1873-1950: статьи, очерки, воспоминаний / Сост. А. М. Любомудров. М., 2009. Жантийом-Кутырин И. Мой крестный: Воспоминания об Иване Сергеевиче Шмелеве. Письма И. Шмелева. М., 2010. Макарова Л. А. Воцерковленная Россия И. С. Шмелева : малые жанры прозы. М., 2012. Соболев Н. И. Повесть И.С.Шмелева «Неупиваемая Чаша»: творческая история, поэтика, текст. Петрозаводск, 2013.

5 Ильин И. А. Собрание сочинений: Переписка двух Иванов (1927-1934); (1935-1946); (19471950). М., 2000. И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина: Роман в письмах: В 2 т. Т. 1-2. М. 2003-2005; Т. 3 (доп.). М., 2005. Константин Бальмонт - Шмелеву: Письма и стихотворения. 1926-1936. М„ 2005.

центральные вопросы текстологии и поэтики повести, рассмотрение которых невозможно без обращения к рукописному наследию автора. В настоящей работе впервые в современном литературоведении исследуется эти научные вопросы на материале повести «Неупиваемая Чаша», в частности: творческая история и история текста повести, устанавливаются ранее неизвестные источники повести, эстетические, литературные, конфессиональные традиции, в рамках которых создавалось произведение, взаимосвязи повести с другими художественными и публицистическими произведениями писателя, место повести в литературном процессе первой половины XX в.

Целью исследования является изучение творческой истории, истории текста, поэтики повести «Неупиваемая Чаша».

Задачи исследования:

1) дать систематическое описание рукописных материалов повести «Неупиваемая Чаша»;

2) выявить этапы создания текста;

3) описать редакции повести;

/ 4) установить прототипы главных героев ранних редакций; / 5) определить источники повести;

6) дать критически выверенный текст повести;

7) обосновать принципы публикации рукописного текста И. С. Шмелева;

8) подготовить к публикации черновые рукописи повести «Неупиваемая Чаша»;

9) исследовать идиостиль И. С. Шмелева;

10) описать поэтику повести.

Материалом исследования являются рукописные и печатные источники повести «Неупиваемая Чаша», эпистолярное наследие И. С. Шмелева, источники, использованные писателем при написании повести.

1. Рукописные материалы повести находятся в фонде И. С. Шмелева, в НИОР РГБ, они собраны в одну единицу хранения. На основе их кодикологического и текстологического анализа восстанавливаются основные этапы творческой истории повести.

2. При жизни писателя повесть переиздавалась на русском языке пять раз.6 Тексты этих изданий положены в основу исследования истории текста.

3. Эпистолярное наследие И. С. Шмелева обширно и к настоящему времени опубликовано лишь частично, в исследовании используются опубликованная переписка Шмелева и И. А. Ильина, О. А. Бредиус-Субботиной, письма К. Бальмонта к И. С. Шмелеву, эпистолярное наследие писателя из фондов НИОР РГБ, РО РНБ.

4. В исследовании устанавливаются литературные (тексты русской литературы ХУШ-Х1Х вв.), церковные (Священное Писание, акафисты, Пасхальный канон, церковное предание), фольклорные (лирическая поэзия) источники повести.

Методология исследования

В диссертационном исследовании используется совокупность разных филологических дисциплин, различных методологических принципов и методик анализа текста. Теоретические установки имеют свою иерархию, диктуемую предметом исследования: творческая история, история текста, текст, поэтика повести, что позволяет объединить разные научные подходы.

/ Обоснование творческой истории как самостоятельной научной ^/дисциплины дано в работах Н. К. Пиксанова и других отечественных / ученых середины XX в.7

Неупиваемая Чаша // Литературный сборник Отчизна. Симферополь: Рус. книгоиздательство в Крыму, 1919. С. 89-147; Неупиваемая Чаша // Отчизна: Сб. Париж: Рус. земля, 1921. С. 3-105; Неупиваемая Чаша. М.: Задруга, 1922; Неупиваемая Чаша и др. рассказы. Прага: Пламя, 1924; Неупиваемая Чаша // Рус. деревня: Лит.-худож. альманах. Берлин,1924.

Н. К. Пиксанов рассматривал изучение творческой истории как исследование телеологии произведения, или его творческого целеполагания, которое позволяет выявить «художественный прием» автора, то есть совокупность поэтических средств, выражающих волевую установку автора и раскрывающих его творческий замысел в процессе его становления. Принципиальным положением теории Н. К. Пиксанова является установка на объективность, фактологическую точность, которая, по мысли ученого, должна основываться на изучении всех стадий создания текста - от черновиков к окончательному тексту, на изучении эпистолярного наследия писателя, на свидетельствах современников. Теоретические аспекты творческой истории Н. К. Пиксанов с успехом использовал на практике, создав уникальное для своего времени научное направление исследований8.

Научное направление, которое развивал Н. К. Пиксанов, генетически связано со многими научными дисциплинами, активно развивавшимися с конца XVIII - нач. XIX вв., на что указывали С. Н. Сакулин9 и П. Н. Медведев10. Хотя ученый отрицал свое ученичество в плане методологии творческой истории, непосредственная связь с психологической школой очевидна. Эта связь наиболее очевидна в стремлении проявить в произведении индивидуально авторское начало, попытке познать творческую сферу посредством рационально-аналитического аппарата.

Закономерно, таким образом, что творческая история в исследовании Н. К. Пиксанова представляется наукой синтетической: ученый широко

7 Пиксанов Н. К. Новый путь литературной науки. Изучение творческой истории шедевра. Принципы и методы // Искусство. 1923. № 1. С. 94-113; Его же. Творческая история «Горя от ума». М., 1971; подробную библиографию работ до 1967 г., исследующих различные аспекты творческой истории см.: Желтова Н. И., Колесникова М. И. Библиографический указатель. М., 1968.

8 Гришунин А. Л. Комментарии // Пиксанов Н. К. Творческая история «Горя от ума». М., 1971. С.375.

9 Сакулин С. Н. Проблема творческой истории // Известия АН СССР. Отделени гуманитарных наук. 1930. №3. С. 159-181

10 Медведев П. Н. Драмы и поэмы Ал. Блока (Из истории их создания). Л., 1928.

использует методологию критики текста, герменевтики, стилистический и психологический анализ. Симптоматично, что Н. К. Пиксанов создавал свою теорию в период бурного развития филологии 1910-1920 гг. XX в. Наряду с методологическими идеями В. Б. Шкловского, Р. О. Якобсона, М. М. Бахтина, С. А. Аскольдова, Б. И. Ярхо и других исследователей научное направление Н. К. Пиксанова определяет облик современной филологической науки.

За время своего существования творческая история осмысливалась по-разному: как система методов11, жанр литературоведческого анализа12, совокупность методов, являющаяся составной частью истории текста13, некоторые ученые отвергали методологический подход Н. К. Пиксанова на том основании, что он направлен на изучение творческого акта писателя, а не литературного процесса.14. Такие противоречивые суждения были вызваны, отчасти, разными исходными посылами Н. К. Пиксанова и его критиков: Пиксанов полагал, что методология творческой истории направлена в первую очередь на изучение поэтики текста, «художественного приема автора», тогда как критики признавали актуальность творческой истории в связи с установлением текста, изучением истории текста.

Итак, разнообразные иногда противоречивые суждения относительно целей, задач, методологии исследования текста произведения обусловили возможность понимания иной научной перспективы творческой истории, но не отменили научного подхода, предложенного Н. К. Пиксановым.

11 Гришунин А. Л, Исследовательские аспекты текстологии. М., 1998. С. 206. См. также: ГришунинА. Л. Комментарии... С. 376.

12 Бельчиков Н. Ф. Пути и навыки литературоведческого труда. М., 1965. С. 140.

13 Лихачев Д. С. Текстология. На материале рус. лит. Х-ХУН в. СПб., 2001. С. 152.

14 Томашевский Б. В. Писатель и книга: Очерк текстологии. М., 1959. С. 147. Поспелов Г. Н. Задачи первостатейной важности // Вестник Московского университета. Филология. 1969. № 4. С. 84. В статье Г. Н. Поспелова обобщается критика творческой истории как науки школой В. Ф. Переверзева, см: Литературоведение: Сб. ст. / Под ред. В. Ф. Переверзева. М., Вып. 1. 1928.

Настоящее исследование в методологическом плане ориентировано, в основном, на понимание творческой истории в соответствии с концепцией Н. К. Пиксанова. Это выражается в установке: 1) на изучение творческого целеполагания И. С. Шмелева в повести «Неупиваемая Чаша», выявление поэтических средств, выражающих творческий замысел, 2) на методологический синтетизм - для исследования рукописного наследия и установления текста повести привлекается методологический аппарат критики текста; в процессе исследования этапов создания повести используется метод реконструкции, разработанный в рамках герменевтики; лексический корпус повести исследуется с опорой на тезаурусный метод семиотики и теорию концепта когнитивной семантики; тема и идея, художественные образы повести анализируются с использованием методов этнопоэтики. Важное значение в работе имеет анализ историко-литературного, этнокультурного, в том числе церковного, влияний, которые рассматриваются как факторы, воздействовавшие и в определенном смысле формировавшие эстетические и духовные интенции И. С. Шмелева, которые нашли выражение в его произведении. В этом пункте понимание творческой истории приближается к точке зрения Д. С. Лихачева, считавшего анализ литературного процесса и, шире, культурно-исторических факторов столь же важным в понимании конечного текста произведения, как и выражение авторской воли.

Идея влияния на автора и его творческий акт культурно-исторического процесса в современной филологии плодотворно развивается в изучении этнической самобытности национальных литератур и национальных языков.

Проблему этнологического изучения русской литературы поставил В. Н. Захаров, который обоснов